Письма. Документы. Воспоминания
Левитан Исаак Ильич. 1860–1900. Крымский пейзаж. 1887. Холст, масло. 73х97
© «Плесский музей-заповедник», Плес, 2024 г.
Левитан Исаак Ильич. 1860–1900. Волга. 1888–1890. Холста, масло. 35х57
© «Плесский музей-заповедник», Плес, 2024 г.
© Оформление ООО «Издательство АСТ», 2024
Левитан И.И. Фотопортрет в профиль. Стекло, негатив черно-белый (фотография). 11,8×8,9. Из собрания Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля
Введение
Чтение писем и воспоминаний – это манящая возможность. Она привлекательна не только для профессиональных историков, но и для всех, кому любопытно погрузиться в события прошлого. Последние годы источники все чаще из вспомогательного материала становятся главным. Они – письма, документы, телеграммы, дневники – характерны, несут на себе и стиль времени, и отпечаток личности, их создавшей.
В этой книге собраны тексты, которые были написаны рукой Исаака Ильича Левитана (1860–1900) и тех, кто захотел сохранить свои воспоминания о нем. В этом издании мы предлагаем читателю возможность погрузиться в мир мыслей и действий одного из самых известных русских художников.
Книга состоит из двух частей: биографии художника, которую сопровождают документы и письма, и воспоминаний современников.
Сохраняя академическую точность, эта книга старается стать похожей на литературный сериал. В первой части закадровым голосом (словами редактора в биографии и комментариях) намечаются основные события из жизни главного героя. Канцелярским языком документов они подтверждаются. Голосом самого главного героя они раскрываются. И вот уже «пришел, ушел, общался» превращаются во «встревожен», «передаю наисердчайший привет», а имена и отчества заменяются живыми и ироничными «талантливый крокодил» и «милейший регистратор». Хроника, историческая последовательность становится главным стержнем повествования. Письма Левитана инкрустируются в нее на «свои» места – так, чтобы описанное событие было проиллюстрировано живым словом, если это возможно. Лишь в паре случаев редактор позволил себе нарушить хронологию, например, чтобы не прерывать раскрывающуюся в последовательности писем историю. Как было бы интересно, если бы мы могли воссоединить переписку – сопоставить письма Левитана с ответами его респондентов! Но, к величайшему сожалению, по желанию художника в последние дни жизни весь архив его корреспонденции был сожжен. Однако некоторые, особенно драматичные, моменты обсуждались в переписке между близкими друзьями живописца. Несколько таких текстов, с особенно яркими характеристиками, будут вплетены в ткань повествования этой книги.
Во второй части издания читателя ждет многоголосый хор. Воспоминания современников, приведенные после расцвеченной прямой речью хроники, позволяют показать ту же историю другими глазами: товарищей, коллег, учеников, деловых партнеров. Это и короткие заметки, своего рода маленькие этюды. И торжественные некрологи, в которых создается словесный парадный портрет художника. И дневниковые записи, которые фиксируют сиюминутную сцену. Есть и тексты очень продуманные, прочувствованные, которые открывают для нас серьезный, интимный образ Левитана-друга или Левитана-учителя.
Обратим внимание на отдельную группу воспоминаний – тексты учеников Левитана. Левитан преподавал недолго, в последние пару лет своей жизни, но это оказалось невероятно продуктивной практикой. И для его учеников, и для него самого, и для «нас» Левитан, кроме одной статьи и фрагментов писем, не излагал текстуально свою теорию искусства. А в воспоминаниях студентов мы находим и его практические советы по технологии живописи, и концептуальные по работе с пространством картины. Они содержат крайне важную информацию, которая дает нам возможность узнать больше о творческом методе художника (а еще помогает при технико-технологических экспертизах и реставрации).
Вместе с представлением о самом Левитане из приведенных в этой книге воспоминаний складывается и целая портретная галерея его окружения. Их темпераменты, мнения, пристрастия и противоречия легко считываются в изложенных мыслях и стиле речи.
Чтобы все эти материалы собрать в одном издании, потребовались десятилетия труда многих специалистов. Сами документы (письма, статьи, дневники) хранятся более чем в десяти архивах и библиотеках. Они собирались и изучались уже современниками Левитана, а в ХХ и XXI веках несколько раз издавались. Фундаментальным трудом, на который вот уже почти 70 лет опираются исследователи, стали книги под редакцией Алексея Александровича Федорова-Давыдова (1900–1969)[1]. В результате титанической работы, которая требовала от целой команды авторов сочетания навыков архивистов, детективов, историков, искусствоведов, был издан основной корпус документов, связанных с именем Левитана. Это книги «Левитан. Письма, документы, воспоминания» 1956 года и «Исаак Ильич Левитан. Документы, материалы, библиография» 1966 года[2]. За последующие десятилетия данные, которые в них приводятся, уточнялись, а также были введены в оборот новые материалы.
Как наследник уже более чем вековой традиции изучения творчества и жизни Левитана, книга, которую вы держите в руках, призвана познакомить вас с самыми главными моментами его истории. Стиль ее повествования не столько академический, сколько научно-популярный – и для того, чтобы сделать доступной для любого читателя ту радость, которую так часто испытывает исследователь, и для того, чтобы напомнить, что перед нами отпечатавшаяся в тексте настоящая жизнь[3].
Относиться к этому материалу можно по-разному. Можно погрузиться в повествование о главном герое. В конце концов, разве не ради историй о человеке снимаются тысячи фильмов и сериалов, не жизнь ли отдельных людей описывают миллионы книг и песен? А можно опираться на эти свидетельства при интерпретации творчества художника.
Левитан прожил недолгую жизнь, оттого и его профессиональная практика уместилась в 20–27 лет (27 – это с учетом образования, которое он начал в 13). За эти годы он столкнулся едва ли не со всеми проблемами, будоражившими умы современных ему художников. Перечислим некоторые из них:
• Как стоит работать с натурой? нужен ли реализм в живописи? Что это вообще такое?
• Должно ли изображение быть символом чего-то большего?
• Стоит ли художнику отказаться от формата большой законченной картины в пользу эскизов? И стоит ли заменить тщательную проработку живописной поверхности на эскизную манеру?
• Не отказаться ли живописи от предмета изображения? (строго говоря, это деликатно сформулированный вопрос «почему бы искусству не быть беспредметным?»)
Можно было бы давать ответы на эти вопросы, базируясь только на анализе творчества Левитана. Но публикуемые ниже письма и воспоминания дают нам возможность выйти за пределы собственного опыта и посмотреть на эти проблемы глазами Левитана и его современников. Они хранят драгоценные свидетельства.
Куда Левитан ходил гулять? Один? В компании? Что с собой брал? Как говорил об увиденном? – вот перед нами и его опыт всматривания в природу, вот и те места и ситуации, которые его впечатлили.
Что он говорил о работах других художников? Как общался со студентами? Кого какими словами укорял? А за что хвалил? – так формулируются его творческие установки, ценности в живописи.
Что он читал? Какую музыку слушал? Какие стихи цитировал? – этот список многое скажет нам о вкусах художника и позволит уточнить такие всеми любимые слова о «поэтичности» и «музыкальности» его работ.
Большое искушение, которое стоит перед любым читателем мемуаров или документов, – сразу проецировать прочитанное на творческое наследие автора. Это кажется очевидным и понятным: вот тут автор пишет о том, что ему грустно, значит и пейзаж, написанный в это время, мы можем трактовать как минорный. Но художники не всегда используют живопись (шире – искусство вообще) как инструмент саморефлексии. Несправедливо представление о том, что все переживания автора обязательно оказываются на холсте. Да, конечно, конец XIX века давал художникам несравнимо больше пространства для выражения своих чувств и настроений в художественных формах, чем, например, век XVIII (из-за изменений структуры художественного рынка и взаимоотношения зрителя и произведения искусства). Но не стоит все творческое наследие художника ставить в зависимость от его настроения и состояния. Даже при всей психологичности живописи Левитана и меланхоличности некоторых картин, не будем рассматривать его картины и рисунки как «терапию». В том и заключается мастерство большого художника – работать не «из-за» каких-то условий или переживаний, но «вместе» с ними, а иногда и «вопреки» им. И, если бы живопись Левитана являлась лишь отражением его личных переживаний, стали бы тысячи зрителей с таким волнением любоваться его полотнами? Вряд ли. А тем временем Левитан был и остается крайне востребованным у зрителей.
Почему? На прямой вопрос: «Почему он выдающийся?» или: «За что творчество Левитана так высоко ценится?» – хочется услышать простой и внятный ответ. Но, увы, короткие ответы оказываются часто слишком абстрактными, вроде: «Воспел красоту русской природы» или «Стал непревзойденным мастером пейзажа». Проще ответить коротко на вопрос: «Почему картины Левитана стали популярными среди его современников и не теряют своей актуальности до сих пор?» Ответ этот, правда, будет несколько формальным: художник затронул проблемы, которые были острыми и важными для его современников, и одновременно обратился к вневременным вопросам. Это вполне универсальная формула успеха, но, увы, удобная только для ретроспективных исследований – знание ее вряд ли помогает художникам в процессе их работы. Предваряя знакомство с письмами и воспоминаниями, попробуем сформулировать несколько основных моментов, которые принято выделять как достижения Левитана.
В русской пейзажной живописи 1870–1900-х годов можно выделить три магистральных направления: эпический пейзаж, главным представителем которого называют Ивана Ивановича Шишкина[4], лирический пейзаж, который сформировали Алексей Константинович Саврасов[5] и Василий Дмитриевич Поленов[6], и стоящий особняком космологический пейзаж, созданный Архипом Ивановичем Куинджи[7].
Едва ли на самое емкое определение целей первых двух направлений развития пейзажа (в формулировке задания) дал еще в 1861 году Павел Михайлович Третьяков[8]: «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника». Сложное сочетание правды и поэзии (весьма полярных категорий) и предлагали учителя Левитана, Саврасов и Поленов, и нашел он сам. Левитан работал в то время, когда пейзаж вместе с остальными жанрами интерпретировался как попытка описать и выразить национальную идею (что, отметим, было свойственно всем национальным школам в 1870-е годы).
Обратим внимание, как Левитан неоднократно подчеркивает в письмах, что ему важно и хочется работать с образами русского пейзажа. Европейские путешествия в его время составляли едва ли не обязательную часть программы самообразования для интеллигентного человека, для человека культуры. Молодым художникам, которые с отличием оканчивали Императорскую академию искусств, в качестве поощрения и как форму продолжения образования обеспечивали пенсионерские поездки в Европу на несколько лет. Левитан организовывает для себя несколько поездок самостоятельно (в том числе и с оздоровительными целями). В этих путешествиях он пишет этюды, но сюжета для большой картины не находит. Более того, как мы видим из писем, он скучает, сетует и ради работы хотел бы вернуться. Любопытно также отметить, как он в диалогах с коллегами и учениками формулирует свои представления о необходимости быть знакомым с европейскими художественными практиками.
Пейзажисту в русской живописи последней трети XIX века нужно было ответить на сложные вопросы: каков мир вокруг? можно ли им наслаждаться? как эстетически осмыслить те качества, которые обычно приписывали (и приписывают) пейзажу средней полосы: сдержанность, суровость, монотонность? Во многих работах Левитан позволял зрителю восхититься скромной, тихой, скрытой прелестью изображаемых им просторов, как будто не доступной для понимания любителям эффектных видов. И эту непарадную красоту зрители с радостью узнавали и признавали[9].
Пейзажи Левитана создавались под впечатлением от конкретных мест. Но в готовой картине он основывался на синтезе, сумме реальных впечатлений и художественных задач, выходящих далеко за пределы создания узнаваемого изображения какой-то территории. Как нам не следует предполагать прямую связь между настроением художника и характером его произведения, нам не стоит искать и конкретные адреса его картин. Пейзажи Левитана – это пространства удивительно универсальные, без географической привязки. Поэтому они так легко воспринимаются как «свои» людьми, которые живут в совершенно разных областях (и временах). Более того, узнают зрители не столько сами виды (леса, реки, озера, поля), сколько образ русского пейзажа вообще (в популярной литературе это качество часто называют способностью художника передать «душу пейзажа»).
Как он достигает формирования этого образа? Обратим внимание на записанные учениками слова Левитана. Он неоднократно призывал их искать общие отношения между частями картины. Он ждал от них крайней внимательности и больших усилий в работе над отдельными малыми объектами (что и сам демонстрировал), но при всем этом интересе к «макросъемке» говорил о необходимости видеть за деталью целое. Этот метод можно назвать практикой рассуждения или вИдения от частного к общему. Художественная оптика Левитана, его взгляд, демонстрировали способность от пристального вглядывания в предмет переходить к созерцанию пространства и контекста, от суммы предметов приходить к тому целому впечатлению, которое оказывается многократно больше этой суммы.
Тут, пожалуй, самое время вспомнить словосочетания «пейзаж настроения» и «лирический пейзаж». Когда произносят эти термины, обычно подразумевают, что качества природы, качества пейзажа воспринимаются как проекция внутреннего состояния человека. Мы вправе здесь употребить по отношению к картинам термин из области анализа литературы – «лирический герой». Пейзажи Левитана увидены и прочувствованы не только самим художником, но и этим незримым лирическим героем. Именно к его, лирического героя, переживаниям мы и можем присоединиться, рассматривая картины. Работает пейзаж настроения и в обратную сторону – долгое вглядывание в него, вероятно, способно и зрителя погрузить в то состояние, которое свойственно изображенной на нем природе.
В одно время с Левитаном, но совершенно, должно быть, для него неизвестно, немецкое искусствознание разрабатывало понятие «вчувствования» (Einfuehlung). Суть этого понятия в способности человека перенести свои чувства или настроения на предмет, который их вызывает. (Стоит обратить внимание на то, что и термин, и феномен, им определяемый, трактовался по-разному и оказывался в одном ряду с концепциями «переживание» и «эмпатия»). Это родство на уровне теории, эту близость проблем живописца-практика и теоретиков философии и искусствоведения можно считать замечательным доказательством включенности Левитана в мировой художественный контекст. Тот самый пейзаж настроения Левитана и есть произведение, максимально открытое для вчувствования. Живопись Левитана расположена к тому, чтобы, воспринимая картину, зритель участвовал в создании художественного образа. И от личного опыта зрителя будет зависеть и его впечатление от произведения: бывал ли он в таких местах? случалось ли ему любоваться предзакатной тишиной? понимает ли он, куда ведет эта дорога?
Эта открытость к интерпретации позволила левитановским картинам формировать такую такую тесную связь со зрителем. Поэтому он был и остается любимым, востребованным художником. При жизни это можно было измерять в активном участии на выставках и в том, что произведения Левитана вошли в ключевые музейные и частные коллекции, а после смерти – в популярности его картин. Едва ли какие-то методические указания к программе изучения русского языка обошлись без предложения написать сочинение по картине Левитана, а его монографическая выставка в Третьяковской галерее в 2011 году открыла череду выставок-блокбастеров, собрав рекордные для того времени 300 000 зрителей.[10]
Обратим внимание на другую сторону этого качества: Левитану удалось оказаться понятным для очень разных по духу художественных сообществ. В этой книге рядом друг с другом печатаются тексты людей, которые представляли едва ли не противоположные полюса русской художественной культуры: Минченков[11] и Дягилев[12], Поленова[13] и Бенуа[14]. Но каждому из них Левитан показался фигурой значительной, а творчество его – важным достижением живописи этого времени.
Вместе с открытостью к интерпретации картины Левитана буквально приглашают зрителя внутрь, в художественный мир. Его пейзажи крайне редко содержат изображения своих «обитателей». Самое яркое исключение – ранняя работа «Осенний день. Сокольники», в которой, вспомним, фигуру написал не сам Левитан. Но почти всегда пространства на его картинах кажутся обжитыми: в них есть следы пребывания человека (строения, тропы и дороги, возделанные поля). Помимо того, что пейзажи Левитана можно рассматривать как отражение в природе человеческого состояния, и того, что изображенные на них виды часто содержат напоминания о присутствии рядом людей, сама структура картины допускает (и даже требует) погружения, включения зрителя в свое пространство. Это достигается композиционными средствами. Часто, воспроизводя классическую трехплановую схему построения картины, Левитан акцентирует те элементы, которые побуждают зрителя взглядом углубиться внутрь изображения.
Когда мы читаем письма Левитана или воспоминания тех, кто ходил с ним вместе на пленэры или на охоту, мы наблюдаем, как важны были ему наблюдения во время этих прогулок, как ценно было для него ощущение пребывания в понравившемся пространстве (и как болезненно было оказаться в месте, сложном для восприятия). Его прогулки по лесам, полям, холмам сродни сегодняшним медитативным опытам или практикам осознанности. В своей живописи он гостеприимно позволяет зрителю (или все тому же лирическому герою) присоединиться к умозрительному путешествию. Но цель этого путешествия не в разглядывании необычного, не в перемещении (потому картины его не представляют панорамы, разворачивающейся перед вашим взглядом), но в ощущении присутствия, в возможности созерцания. Пейзажи Левитана позволяют зрителю почувствовать себя внутри изображенного мира.
Левитан работал два последних десятилетия XIX века: в то время, когда часть художников ставила перед собой задачу найти выражение «национального» в искусстве, а часть искала «новые формы» и обновленный художественный язык. Он поучаствовал и в том, и в другом. Ему удалось сконструировать образ русского пейзажа, в котором зрители увидели выражение национальной идеи. И одновременно, в поздних произведениях, он продвинул живопись до той границы, за которой уже следовала возможность разрыва картины с предметом изображения.
Мы ограничили себя в том, чтобы видеть в Левитане «документалиста» природных красот. Ограничили и в том, чтобы видеть в его картинах прямое свидетельство его душевного состояния. Но что же остается? Живопись. Создание живописного пространства, пространства картины – отдельного самостоятельного мира. Как бы не старались интерпретаторы, в живописи (как и в любом другом искусстве) есть та область, которая не поддается «переводу» в словесный текст. И зрители Левитана особенно ярко чувствуют эту границу и соприкосновение с тем чисто живописным образом, который ни прилагательными, ни наречиями не опишешь. Но можно подготовиться к диалогу, к встрече с ним – например, узнав больше о его авторе.
Этой книгой мы приглашаем вас в литературное путешествие. Ему необязательно заканчиваться на последней странице – вы можете продолжить его в музее у подлинников, на сайтах с коллекциями в хорошем разрешении или в следующей книге.
Приятного чтения и знакомства с Исааком Левитаном и его живописью!
Софья Валериевна Аксенова – искусствовед, лектор, куратор, исследователь, сотрудник Государственной Третьяковской галереи (2013–2022)
Часть I
Хроника жизни и творчества Исаака Левитана, письма
1860
Жизнь Левитана во многих моментах очень беллитристична, а с точки зрения современного человека – кинематографична. В самом деле, чем не захватывающее начало фильма или сериала: тайна времени и места рождения главного героя? Не сохранилось документов, где была бы зафиксирована дата рождения Левитана: ни метрического свидетельства, ни паспорта. В распоряжении исследователей есть несколько вариантов. Один из них, вызывающий наибольшее доверие, 18 августа 1860 года – это та дата, которая была указана на могильном камне художника, который установил его брат, Адольф (Авель-Лейб) Ильич Левитан. Есть и более драматичная версия происхождения художника: он мог был взят на воспитание и записан в качестве родного сына своим дядей.[15]
Так или иначе, согласно основной укоренившейся на сегодня в историографии версии, 1860 года в поселке Кибарты близ Вержболово (сегодня город Кибартай, Литва) в семье железнодорожного служащего Ильи Абрамовича Левитана (1827–1877) и Баси Гиршевны Левитан (1830–1875) родился младший сын – Исаак Ильич Левитан.
Начало 1870-х
Вместе со всеми четырьмя детьми (Исааком, Адольфом, Терезой и Эммой) семья Левитанов переехала в Москву, где поселилась в районе улицы Солянка. Отец художника, происходивший из раввинской семьи, самостоятельно выучил немецкий и французский языки и занимался их преподаванием.
Адольф Левитан осенью 1871 года поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (далее – Училище или МУЖВЗ). Училище было вторым по значимости художественным учебным заведением в Российский империи после Петербургской академии художеств. В 1870-е годы в его стенах можно было встретить крайне непохожих друг на друга студентов: «Состав учащихся в натурном классе в мое время по возрасту и общественному положению был очень разнообразный. Полуграмотный крестьянин лет 18–20 Волков, он жил у Перова[16]… Рядом с неграмотным Волковым в натурном классе сидит почтенных лет инженер Протопопов, чуть ли не товарищ Перова, он проводил Севастопольскую железную дорогу и, материально обеспеченный, решил заняться искусством. Рядом с ним два брата Киселевы – иконописцы, ученики Лаврской школы, – летом на заработки по сельским церквам, а зимой учатся в Московской школе, рядом с ними сидит богатый помещик Шатилов, и почетный мировой судья лет тридцати пяти Коптев, низенького роста, толстяк, он пыхтит в жарко натопленном классе и сопит носом. Между мужчинами есть и одна дама, стриженная, тип пожилой девы»[17]. В такую разномастную компанию попал и Адольф, а чуть позже и Исаак Левитан.
1873–1874
В сентябре 1873 года Исаак поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.
С 1874 года он начал заниматься в пейзажной мастерской А.К. Саврасова.
В СОВЕТ МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
ПРОШЕНИЕ
Желая поступить в училище живописи, ваяния и зодчества, прошу покорнейше Совет, подвергнув меня установленному испытанию, принять в число учеников училища.
Прилагаю при сем деньги пятнадцать руб[лей] и следующие документы: раввинское свидетельство № 21
Исаак Левитан
[Пометка красным карандашом: «Мещ[анин]»]
Августа 17 дня
1873 года
Жительство имею: на Солянке, в доме Зиновьева.
1875–1876
В 1875 году умерла мать Левитана.
В 1876 году он был переведен в натурный класс, которым руководил В.Г. Перов.
В училище он завел дружбу с Николаем Павловичем Чеховым[18].
Левитан хорошо проявил себя в учебе: получил «первые номера по художественным занятиям», за что его наградили ящиком красок и двумя дюжинами кистей. Параллельно с этим он неоднократно получал от училища пособие и стипендию на покупки художественных материалов. В конце 1876 года Совет Московского художественного общества освободил Левитана от платы за обучение «ввиду крайней бедности» и как «оказавшего большие успехи в искусстве».
1877
В начале года скончался отец художника. Семья фактически распалась, и Левитан был вынужден самостоятельно заботиться о себе. Оставшись без дома, он часто ночевал в училище и голодал. Училище оказывало ему материальную поддержку (освободило от платы за обучение c 1876/77 по 1879/80 учебные года, оказывало ежемесячную материальную помощь, а с октября 1879-го до окончания училища Левитан получал стипендию имени князя В.А. Долгорукого).
В профессии Левитан (которому в это время было всего 17 лет) демонстрировал большие успехи: впервые в своей практике выставил в ученическом отделении V выставки Товарищества передвижных художественных выставок (далее – ТПХВ или Товарищество) пейзажи «Вечер» (ГТГ) и «Солнечный день. Весна» (частное собрание, Москва). За эти работы он был награжден двумя малыми серебряными медалями, а его имя впервые было упомянуто в печати.
В СОВЕТ МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
от учеников Училища живописи, ваяния и зодчества
Авеля и Исаака Левитанов
ПРОШЕНИЕ
Не имея ровно никакой возможности внести за право учения и желание продолжить курс учения, всепокорнейше просим Совет избавить нас от платы.
Авель Левитан
Исаак Левитан
Сентябрь 1877
1878
Училище продолжало финансово поддерживать Левитана.
В конце года на I ученической выставке МУЖВЗ (организованной по инициативе В.Г. Перова) он экспонировал картину «Вид Симонова монастыря» (местонахождение неизвестно), которая вызвала положительные отклики прессы, а в начале следующего года была продала за 100 рублей (для сравнения, Училище выдавало ему 80–150 рублей для написания картин).
За «представленный на годичный экзамен пейзаж» получил серебряную медаль.
[РАСПИСКА]
Получил полтораста рублей от секретаря Жемчужникова
17 мая 1878 г.
Исаак Левитан
СВИДЕТЕЛЬСТВО
Ученик Училища живописи, ваяния и зодчества Московского художественного общества Исаак Левитан за представленный им на годичный экзамен пейзаж на основании § 63 высочайше утвержденного в 22 день мая 1866 года Устава Общества, по определению Совета, в присутствии преподавателей училища, удостоен малой серебряной медали. В удостоверение сего и выдано ему, Левитану, сие свидетельство.
Москва, декабря 18 дня 1878 года
Товарищ председателя
Гофмейстер В. Дашков
Члены Совета: А. Станкевич
Солдатенков Д.
Боткин
[2 подписи нрзб.]
С. Н. Мосолов
Секретарь Совет[а] Лев Жемчужников
Печать Совета Московского художественного общества
1879
Через Н.П. Чехова познакомился с Антоном Павловичем Чеховым (но легендарная дружба писателя и художника началась позже).
В мае Левитан вынужден был уехать в подмосковную деревню Салтыковку в связи с выселением евреев из Москвы.
Написал картину «Осенний день. Сокольники» (ГТГ), которой традиционно принято открывать ретроспективу его творчества. Женская фигура на полотне была написана Николаем Чеховым. Картина была представлена на II ученической выставке МУЖВЗ (вместе с еще четырьмя холстами автора).
Начало 1880-х
В январе 1880 года картину «Осенний день. Сокольники» приобрел за 100 рублей П.М. Третьяков. С этого момента Третьяков стал следить за успехами молодого автора, что означало высокое признание в профессиональной среде. Всего Третьяков приобрел 20 полотен Левитана.
С 1881-го по 1883 год Левитан жил в Останкино под Москвой. Он испытывал нужду и использовал все возможности поправить свое финансовое положение. Так, в эти годы он давал частные уроки живописи и рисунка и сотрудничал с журналами «Москва», «Волна», «Радуга», помещая в них рисунки и литографии.
Левитан участвовал в в ученических выставках МУЖВЗ и выставках, которые организовывало Московское общество любителей художеств (далее – МОЛХ).
В 1881 году он получил серебряную медаль за рисунок с натуры и стипендию для поездки на Волгу (любимое многими живописцами в 1870-е годы направление для путешествий). Но вынужден был потратить эти деньги на лечение сестры Терезы.
В 1882 году умер В.Г. Перов, а А.К. Саврасов, которому очень симпатизировал Левитан, был уволен из МУЖВЗ. Это стало и человеческой, и профессиональной потерей для Левитана – оба художника были влиятельными фигурами в его окружении. Руководителем пейзажной мастерской, которую посещал Левитан, был назначен В.Д. Поленов[19]. Его педагогическая манера понравилась Левитану (Поленова позже называли «больши воспитателем», имея ввиду его способность налаживать общение с учениками).
Раздумывая о своем образовании, Левитан пришел к идее поступить в Императорскую академию художеств (впоследствии он так и не реализовал этот замысел, далее – ИАХ).
В СОВЕТ ГОСПОД ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ УЧИЛИЩА ЖИВОПИСИ, ВАЯНИЯ И ЗОДЧЕСТВА МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
Ученика училища
Исаака Левитана
ПРОШЕНИЕ
Желая продолжать свое образование в Императорской Академии художеств, куда я желал бы поступить до первого января 1883 года, покорнейше прошу Господ Преподавателей позволить мне держать экзамены по наукам за пятый класс в продолжении октября и ноября месяцев.
Ученик училища Исаак Левитан
Москва, 1882 года 10 октября
1883
Вместе с Н.П. Чеховым Левитан снимал комнату в «восточных номерах» (Садовая-Спасская, на месте дома № 12). Его круг общения составляют студенты МУЖВЗ: К.А.Коровин[20] (здесь и далее выделены имена друзей и знакомых Левитана, чьи воспоминания приводятся в конце книги), М.В Нестеров[21], В.В. Переплетчиков[22], А.С. Степанов[23].
Левитан остался близок с Саврасовым. И, высоко ценя его мнение, показал ему пейзаж, исполненный на соискание звания классного художника. Классный художник – это уровень квалификации художника, который использовался в МУЖВЗ и ИАХ. Звание давало возможность получить некоторые льготы, в том числе по отбыванию воинской повинности. Саврасова произведение Левитана впечатлило, и он написал на обороте: «Большая серебряная медаль» (третья по степени значимости награда, обеспечивавшая звание классного художника). Это мнение уже уволенного из Училища Саврасова не нашло поддержки в Комитете училища, и картина не получила одобрение. Левитан, вероятно, оскорбленный всем произошедшим, перестал посещать занятия.
1884
В феврале Левитан стал экспонентом Товарищества передвижных художественных выставок. Для 23-летнего живописца это было важным событием – Товарищество предлагало альтернативную, независимую от ИАХ и МУЖВЗ площадку для профессиональной реализации художников (в первую очередь – проводило выставки).
И уже в конце месяца он выставил на XII передвижной выставке «Вечер на пашне» (1883, ГТГ). С этого момента он регулярно участвовал на выставках ТПХВ и МОЛХ – наравне с продажей напрямую коллекционерам, в первую очередь П.М. Третьякову, это были для него основные возможности продажи картин.
Ранней весной Левитан и В.В. Переплетчиков поехали на этюды в Саввинскую слободу. Окружавшие их пейзажи стали мотивом нескольких картин, да и позже художник возвращался в эти места и написал несколько знаковых произведений, вдохновляясь именно видами Саввино-Сторожевского монастыря.
В конце учебного года, весной, совет Училища уволил Левитана из Училища и предложил выдать ему диплом неклассного художника. В конце лета он обратился в Совет с просьбой не считать его исключенным и предоставить право участвовать в конкурсе на большую серебряную медаль – получение официальной профессиональной квалификации было важно для него.
В СОВЕТ МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
Ученика училища
Исаака Левитана
ПРОШЕНИЕ
Протоколом Совета г.г. Преподавателей 23 апреля сего года мне в числе учеников других предложено за непосещение классов взять диплом на звание неклассного художника живописи, а как имеющему две малых серебряных медали за рисунок с натуры и этюд масляными красками. Имея в виду, что научных классов я посещать не мог, как окончивший курс наук, а классы по искусству не посещал, как имеющий две медали, я имею честь просить Совет не считать меня исключенным из числа учеников, а предоставить мне право работать на большую серебряную медаль. При этом считаю нелишним заявить Совету, что в течение того времени, когда я не посещал классы, я все-таки работал по своей специальности, в чем Совет может убедиться по тем произведениям, которые появились за это время на выставке.
1884 года 23 августа.
Исаак Ильич Левитан
1. П.M. ТРЕТЬЯКОВУ
[Москва]9 сент[ября 18]83.
Милостивый государь
Павел Михайлович!
Не имея никакой работы и крайне нуждаясь в деньгах, обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой одолжить мне сто р[ублей]. Ответ соблаговолит[е] подателю сего письма.
Готовый к услугам И. Левитан
Р. S. Извините, что беспокою Вас своей просьбой, но что же делать, это единственный исход из этого трудного положения. Смею надеяться, что Вы не откажете мне в моей просьбе.
Осенью Левитан сблизился с В.Д. Поленовым и начинал посещать «воскресные акварельные утра» в его доме. Ценность таких встреч была не только (а может быть, и не столько) в практике рисунка, сколько в общении – Поленов (сам прекрасно образованный, знавший несколько языков, много путешествовавший) трепетно относился к задаче создать благоприятную для всестороннего развития атмосферу. Как описывала его сестра, Е.Д. Поленова: «То, что я и другие рисуем и пишем, когда собираемся у нас <…>, нельзя назвать работой. Собственно прелесть и польза этих собраний не в том, что на них производится, а именно то, что собираются вместе люди одной специальности. Обмен впечатлений и мыслей важнее самой работы»[24]. Там же Левитан позировал Поленову для картины «Христос и грешница» (1888, ГРМ). Портрет молодого художника стал одним из источников для формирования образа Христа.
Своих любимых учеников, Левитана и Коровина, Поленов познакомил с предпринимателем и меценатом Саввой Ивановичем Мамонтовым[25].
1885
Левитан стал частым гостем в московском доме С.И. Мамонтова и в его имении Абрамцево. Грандиозные планы Мамонтова, увлеченного созданием артистического кружка, в который входили бы самые смелые и талантливые молодые художники, включали и открытие Русской частной оперы (где впоследствии пришла известность к Ф.И. Шаляпину). Левитан участвовал в исполнении декораций к нескольким спектаклям, но спустя пару лет прекратил эту работу (в отличие от Коровина, который оказался надолго поглощен миром театра).
В течение года Левитан несколько раз переезжал внутри Москвы, а на лето уехал в деревню Максимовку в окрестностях Вознесенска (на время возвращался в город из-за болезни). Рядом располагалось имение Бабкино, где гостила семья Чеховых. Тут и началась дружба Левитана и Антона Павловича Чехова. Вскоре Левитан стал близок со всей семьей Чеховых и переселился к ним в Бабкино. Здесь он много работал в своей мастерской (прозванной «курятником»), часто уходил на рыбалку, охоту и с удовольствием принимал участие в семейных вечерах, костюмированных балах и других забавах.
В СОВЕТ МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
Ученика училища живописи
Исаака Левитана
ПРОШЕНИЕ
Так как я выхожу совсем из учили[ща], то покорнейше прошу выдать мне диплом на звание неклассного художника.
Исаак Левитан
4 апр[еля 18]85 г.
СПРАВКА
Исаак Левитан в 1880–1881 гг. удостоен малой серебряной медали за этюд масляными красками, в 1881–1882 гг. удостоен малой серебряной медали за рисунок с натуры и окончил курс наук в 1882–1883 гг.
М. Винклер
1885 г. 24 сентября
[Резолюция карандашом:
Заготовить диплом и выдать документы под расписку].
24 сент[ября]
В СОВЕТ МОСКОВСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕСТВА
От бывшего ученика Училища
Исаака Левитана
ПРОШЕНИЕ
Покорнейше прошу выдать свидетельство временное, до получения диплома, в том, что я окончил курс наук 1883 и получил серебряную малую медаль 1881–1882 гг.9 за этюд и малую серебр[яную] ме[даль] за рисунок в 1880–1881 гг.
24 сентября 1885 г.
И. Левитан
[Резолюция карандашом:
По справке выдать свидетельство].
По доверию получил Г. Иванов
25 сентября 1885 г.
КОПИЯ
СВИДЕТЕЛЬСТВО
Сентября 24 [18]85
Дано Исааку Эльяшевичу Левитану в том, что он состоял в числе учеников училища живописи, ваяния и зодчества московского художественного общества; а в 1882/83 году окончил курс наук в училище, в 1880/81 г. [ошибка в дате, удостоен в 1877] удостоен малой серебряной медали за этюд масляными красками и в 1881/82 г. удостоен малой серебряной медали за рисунок с натуры, что удостоверяется подписью с приложением казенной печати.
Инспектор училища
Секретарь Совета Лев Жемчужников
2. А.П. ЧЕХОВУ
[Максимовка][19 мая 1885]
Милейший медик!
Будьте добры, попросите у Марьи Владимировны[26] какую-нибудь книгу для меня, но, конечно, «юридическую». Вы понимаете, что я думаю этим – нечто литературно-вокальное и абсолютное.
Помяли?
Получили ли вальдшнепа?
1) Здоровы ли все?
2) Как рыба?
3) Каково миросозерцание?
4) Сколько строчек?
Затем имею честь и т. д. Жду вас к себе.
<…>
Пишу на обрывке бумаги за неимением другой, а не по неуважению к Вам. Пред Вами я преклоняюсь и играю отступление.
3. А.П. ЧЕХОВУ
Москва
23 июня 1885
Дорогой Антон Павлович!
Москва – ад, а люди в ней – черти!!! Лежу в постели пятый день. У меня катаральная лихорадка, по определению доктора Королевича (не Бовы), которая обещает продержать меня в постели еще неделю или две. Вообще, мне нескоро удастся урваться к Вам, и об этом я страшно горюю. Напишите мне, здоровы ли все у Вас и как Вы поживаете в Вашем милом Бабкине?
Просьба моя к Вам: если можно, возьмите Весту[27] к себе (она собака смирная) и держите ее у себя – я буду гораздо покойнее. Нельзя ли, голубчик, это сделать? Вы много меня обяжете. Прилагаю два руб[ля], которые покорнейше прошу передать моей хозяйке.
Душевный поклон всем бабкинским жителям. Скажите им, что я не дождусь минуты увидеть опять это поэтичное Бабкино; об нем все мои мечты.
Крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам
И. Левитан
Р. S. Не пишу Вам сам письмо, так как я чрезвычайно слаб.
Пишите мне по следующему адресу: Пречистенка, дом Лихачева, меблированные комнаты, № 14.
4. Н.П., А.П. и М.П. ЧЕХОВЫМ
[Москва][июль 1885]
Дорогой Николай Павл[ович]!
Как я обрадовался, узнав, чт[о] Вы в Бабкине. – Вам это нео[бходимо] [?], поработать усердн[ей] и поправи[ть] свою неврал[гию], пользуйте[сь]! Относительн[о] работы – вот в чем дело: цена на декорац[ии] ниже то[й], какую мы получали, приним[ая] помощников на свой счет[?] и даже рабочих для мастерской3. И потому Вы видите, что тако[й] дорогой помощник, как Вы, мн[е] недоступен, хотя это было бы черт знает как хорошо!
Пишите, что сделал[и], что дум[аете] сделать, вообще поподроб[ней]. Не забудьте написать относите[льно]. Вы знаете чего…
Весь ваш И.Л.
Поклон всем бабкин[ским] [?]
Р. S. Впрочем, я постара[юсь], чтоб Вам Мамонтов дал самост[оятельную] работу. Это будет для Вас выгодн[ей].
[А.П. ЧЕХОВУ]
В ответ на Вашу бесконечную доброту (?) посылаю Вам мою глубок[ую] благодарность. Коробов[28] был у меня, но уже застал меня почти здоровым, я даже работал. Теперь осталась от болезни только маленька[я] слабость.
Но, во всяком случае, ехать теперь в дерев[ню] бессмыслица: это отравить себя – Москва покаж[ется] в тысячу раз гаже, чем теперь, а я уже немного привык к ней. А в деревню хочется ужасно, невыразимо! Иван Гаврилов[29] врет это[?] так последователь[но], даже не в отменном состоянии духа. Но что над Бабкин[ым] носятся крокод[илы], в этом я вижу многое… и очень многое… Потом позвольте Вам сказать, что я не негодяй, не скотина и пр., а филантроп, пожалуй[?], и все же в дерев[ню] я не поеду <…>
В Москве я пробуду еще недели полторы или две, если выдержу, конечно, а я в этом сомневаюсь; но, во всяком случае, я скоро увижу бабки[нских] милых жителей и, между прочим, Вашу гнусную физиономию. Напишите, здоров[ы] ли у Ва[с] все, как живете, поподробнее; зд[есь] так скучно, одиноко.
Пишите!
Ваш И. Леви[тан]
[М.П. ЧЕХОВУ][30]
Миле[йший] регистратор!
Как я Вам благодарен, это слова[ми] передать нель[зя], эт[о] можно толь[ко] чувст[вов]ать. Скажите, дорогой, Палагеe[?][31], чтоб она не очень усердствова[ла] и не корми[ла] бы мо[ю] Весту, а [то] она не будет годна для охоты, а в этом одно из предстоящих блажен[ств].
Сердечный покло[н] сестре[32], Ивану[33], Марье Влади[мировне], Вла[димиру] Пе[тровичу][34] Ам.[?] С., вообще всем[?]
Креп[ко] жму Ва[шу] ру[ку].
Преда[нный] В[ам] И.Л.
Р. S. Пишит[е], а то скучно!
Простит[е], что пишу неразборчиво, у мен[я] рука дрожит.
Последний из[?] фундуклеев.
1886
Материальное положение Левитана оставалось крайне затруднительным.
5. НЕИЗВЕСТНОМУ
[Москва]
[2 марта 1886]
…Извини, что я так долго не присылаю денег; тому причиной страшное безденежье, безденежье до того, что я как-то не обедал кряду три дня. Думаю скоро иметь деньги; тогда, конечно, отдам.
Весной, на заработанные благодаря работе над декорациями к мамонтовским операм деньги, он отправился в Крым писать этюды. Во время поездки он написал около 60 холстов, которые позже экспонировал на выставке МОЛХ (их продажа с выставки улучшила его финансовую ситуацию). Кроме того, эти этюды привлекли внимание прессы и зрителей, и имя Левитана укрепило свои позиции на художественной сцене.
6. А.П. ЧЕХОВУ
Ялта
24 мар[та] [1886]
Дорогой Антон Павлович, черт возьми, как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да еще какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, – я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, – это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку. Ну, как Вы живете, здоровы ли Ваши, скоро ли думаете ехать в деревню? Но, конечно, верх восторга было бы то, если б Вы сюда приехали, постарайтесь, это наверняка благодатно подействует на Вас. Пишите поподробнее.
Ваш И. Леви[тан]
Пишу Вам на адрес Шехтеля[35], забыл ваш дом.
Адрес: Ялта, библиотека Зибер.
Ф.О. Шехтель – А.П. Чехову
1 апреля 1886 г.
<…> Левитан разразился двумя письмами – Вам и мне… Его письмо сплошной восторг и увлечение Крымом, в конце концов он сознается, что я был прав, что он оттолкнется от Севера.
Вообще не думаю, чтобы эта поездка принесла ему какую-либо пользу, скорее, наоборот; очевидно, что он увлечется яркостью и блеском красок, и они возьмут верх над скромными, но зато задушевными тонами нашего Севера. Пропащий человек… <…>
7. А.П. ЧЕХОВУ
Алупка
29 апре[ля] 1886
Простите, дорогой Антон Павлович, что так давно не писал. Не писал Вам потому, что очень уже ленив я письма писать, да и вдобавок изо дня в день собирался переехать. Теперь я поселился в Алупке. Ялта мне чрезвычайно надоела, общества нет, т. е. знакомых, да и природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север. Переехал я в Алупку затем, что мало сработал в Ялте, – и все-таки новое место, значит, и впечатлений новых авось хватит на некоторое время, а там непременно в Бабкино (видеть вашу гнусную физиономию).
Да, скажите, с чего Вы взяли, что я поехал с женщиной? <…>
Ну как вообще живете? Много денег, а сидите в Москве! Скоро ли переедете в Бабкино? Ваши здоровы л[и] все? Нижайший поклон всем Вашим. Пишите.
Ваш И. Ле[витан]
Передайте Шехтелю, что пробуду я в Алупке недели еще полторы-две и очень рад буду, если он заедет. И пусть не беспокоится – я север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его… Вообще, поблагодарите его за его любезное письмо и попросите извинения, что не пишу ему отдельно; до безобразия здесь обленился!
Не забудьте написать содержание писем Григоровича[36], это меня крайне интересует. Да и вообще, Вы такой талантливый крокодил, а пишете пустяки! Черт вас возьми!
Писать надо: Алупка, телеграфная станция.
Наслаждаясь пейзажами Ялты, Массандры, Симеиза, Кореизе и Бахчисарая, Левитан скучал по семейству Чеховых и после возвращения все лето провел в Бабкино.
В августе Левитан познакомился с Кувшинниковыми: Павлом Дмитриевичем[37], врачом, и его супругой, Софьей Петровной[38], художницей и хозяйкой артистического салона. Отношения Левитана и Кувшинниковой начинались как дружеские и профессиональные: Левитан взял на себя роль учителя и наставника Кувшинниковой. Так, втроем, вместе со Степановым, они отправились осенью в Саввинскую слободу на этюды. Но уже в этой поездке стала очевидной их влюбленность, и начался роман, длившийся несколько лет.
О Кувшинниковой говорили как о смелой, необычной женщине: «Она писала красками (и очень хорошо, даже выставляла свои работы, главным образом цветы), прекрасно играла на фортепьяно, в молодости носила мужской костюм и ходила с ружьем на охоту, а позже ездила с художниками на этюды в качестве полноправного товарища, не обращая внимания на сплетни и пересуды. [. .] Для своего поколения это была женщина незаурядная <…>. Она соединяла с большой смелостью жизни и суждения старомодную благовоспитанность манер и скромность речи…»[39].
Салон, который организовала Кувшинникова, не стоит сравнивать с роскошными влиятельными салонами княгини Тенешевой[40] или баронессы Икскуль фон Гильдебрандт[41]. Но она, благодаря собственной неординарности, привлекала «интересных людей»: «Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай. Всё у них в квартире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети»[42].
В сентябре Левитан возглавил пейзажную мастерскую в «Классах изящных искусств», организованных А.О. Гунстом, – первом в Москве частном художественном заведении.
С декабря Левитан стал посещать знаменитые «среды» у В.Е. Шмаровина[43]. Там собирались известнейшие представители московской интеллигенции: С. Глаголь[44], В.А. Гиляровский[45], Г.Н. Федотова[46] и В.Ф. Комиссаржевская[47], Маковские[48] и Н.Н. Ге[49].
1887
Весной Левитан поехал на этюды на Волгу на два месяца. Это направление для творческих путешествий было популярно у живописцев, но, вопреки ожиданиям, волжские пейзажи произвели на Левитана угнетающее впечатление. Впрочем, вероятно, путешествие совпало с периодом минорного, меланхолического настроения художника. Интересно сравнить восторженное переживание морских видов Крыма («Я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, – я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество!») и почти болезненное впечатление от речных просторов («Представьте себе следующий беспрерывный пейзаж: правый берег, нагорный, покрыт чахлыми кустарниками и, как лишаями, обрывами. Левый… сплошь залитые леса. И над всем этим серое небо и сильный ветер. Ну, просто смерть… <…> Не мог я разве <…> не чувствовать себя одиноким и с глаза на глаз с громадным водным пространством, которое просто убить может…»). Оба описания Левитана подчеркивают ощущение собственной малости при сравнении с бескрайними, бесконечными по своей природе природными образами. Но рождают эти сравнения противоположные ощущения.
8. А.П. ЧЕХОВУ
[весна 1887]
…Разочаровался я чрезвычайно. Ждал я Волги, как источника сильных художественных впечатлений, а взамен этого она показалась мне настолько тоскливой и мертвой, что у меня заныло сердце и явилась мысль, не уехать ли обратно? И в самом деле, представьте себе следующий беспрерывный пейзаж: правый берег, нагорный, покрыт чахлыми кустарниками и, как лишаями, обрывами. Левый… сплошь залитые леса. И над всем этим серое небо и сильный ветер. Ну, просто смерть… Сижу и думаю, зачем я поехал? Не мог я разве дельно поработать под Москвою и… не чувствовать себя одиноким и с глаза на глаз с громадным водным пространством, которое просто убить может… Сейчас пошел дождь. Этого только недоставало!..
9. [А.П. ЧЕХОВУ?]
[весна 1887]
…Тяжело; не спится. Мне страшно тоскливо… и очень завидую я мирному храпу за стеной двух старух, моих хозяек. Нервы расходились, просто смерть! А впрочем, черт меня возьми совсем! Когда же я перестану носиться с собою?..
10. [А.П. ЧЕХОВУ]
[весна 1887]
…Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник. Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором – пускай! Они – благоразумие… Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения…
11. [А.П. ЧЕХОВУ]
[весна 1887]
…Господи, когда же не будет у меня разлада? Когда я стану жить в ладу с самим собою? Этого, кажется, никогда не будет. Вот в чем мое проклятие… Не скажу, чтобы в моей поездке не было ничего интересного, но все это поглощается тоской одиночества, такого, которое только понятно здесь в глуши…
12. [А.П. ЧЕХОВУ]
[весна 1887]
Не писал Вам все это время; не хотелось вновь говорить о моем беспрерывном, бесплодном разладе, а отрадного ничего не было… Меня не ждите – я не приеду. Не приеду потому, что нахожусь в состоянии, в котором не могу видеть людей. Не приеду потому, что я один. Мне никого и ничего не надо. Рад едва выносимой душевной тяжести, потому что чем хуже, тем лучше, и тем скорее приду к одному знаменателю. И все хорошо…
Летом Левитан гостил у Чеховых в Бабкине и на даче «Жуковка» у Поленова, а позже отправился с Кувшинниковой и Степановым на этюды в хорошо знакомую ему Саввинскую слободу. Всего Левитан ездил на этюды с Кувшинниковой девять раз, и эти поездки она считала крайне важными для развития ее художественных способностей.