Скачать книги Игорь Рейф без регистрации

С раннего детства, сколько себя помню, в нашей семье хранилась фотография худощавого человека в очках и в странно смотрящейся на нем долгополой, до пят, шинели и высокой папахе, с надписью на обороте: «Память о походе, совершенном мною от Нерчинска до Манчжурии с 14-го по 28 марта 1904 г. со 2 Аргунским полком Забайкальского казачьего войска в качестве старшего врача сего полка». Человек этот – мой дед, Зимель Абрамович Пресман, которого я никогда не знал, потому что родился четыре года спустя после его смерти.

Наука проснуться... На свете существует много разных наук – от «Науки логики» Гегеля до «науки страсти нежной» Пушкина. Но вот науки проснуться среди них, увы, нет.А ведь она могла бы пригодиться многим и многим, всем, комуночной сон не приносит желаемого облегчения и открыть утром налитые свинцом глаза стоит немалых усилий, что может быть связано и с похмельем, и с перенесенной инфекцией, и с обострением какой-либо хроническойболезни, и с депрессией, наконец, просто с запредельной усталостью. Вот о том, как помочь человеку, у которого утром никак не хотят открываться глаза, мы и поговорим на этих страницах.

Строго говоря, заголовок и подзаголовокэтого очерка следовало бы поменять местами,поставив впереди даже не нэп, а теорию конвергенции. Потому что именноона составляет его стержень, а ленинский нэп –лишь первая в истории попытка ее реализации. Впервые возникшая встатьях академика А.Д.Сахарова, а до него – в трудах некоторых видных политологов послевоенных лет, идея этабыла подхвачена в конце 1990-х гг.рано умершим публицистом Юрием Буртиным, печатавшимся в журналах "Октябрь" и "Дружба народов". К сожалению, не все разделяют сегодня его концепцию. А, между тем, она позволяет многое понять как в нашем прошлом, таки в настоящем, а главное – вселяет надежды на будущее. Ведь как писал Ю.Буртин, насколько глубоко мы, современное русское общество, проникнемся идеей конвергенции, в решающей мере зависит будущее России. Но пока, увы, не прониклись.

Век артистки... Он и в самом деле обратился в век. Родившись спустя несколько лет после отмены крепостного права, Оленина пережила трех царей, три революции и две мировые войны. Свою столетнюю жизнь она почти поровну поделила между Францией и Россией. А ведь первые десятилетия ХХ века, на которые пришелся творческий расцвет Олениной, были эпохой, когда вершилась подлинная революция в искусстве, и она по праву сумела занять свое место в ряду великих реформаторов сцены. Ей суждено было стать связующим звеном между Х1Х и ХХ веком в русском вокально-камерном исполнительстве. Новаторские традиции Новой русской школы, с деятелями которой, и в особенности с Балакиревым,ее связывала личная дружба, принесла она с собой в 1900-е годы, раскрыв перед музыкальной аудиторией бесценные кладовые Мусоргского. Именно с Олениной-д'Альгейм жанр камерного пения становится явлением на русской эстраде, равновеликим оперному.

Каждый прозревает в одиночку, если слегка перефразировать название известного романа Ганса Фаллады. Да, может быть коллективный гипноз, массовое ослепление, но массового прозрения не бывает. Тут потребны самостоятельные усилия души и собственный нелегкий интеллектуальный поиск. О том, как это было у меня, я и хотел бы рассказать на этих страницах. Время действия – конец 60-х годов, последние отголоскисошедшей на нет хрущевской оттепели. Действующие лица – уже вступивший на тропу войны с режимом Александр Солженицын, прославившийся своим знаменитым «Меморандумом» академик Сахаров и еще один новоиспеченный диссидент генерал Григоренко (тот, что на обложке), правда, широко известным сделавшийся лишь позднее. Но еслис двумя первыми мне встретиться так и не довелось,то с генералом я сошелся и даже подружился. О том, какую роль сыграла эта дружба в моемперерождении и обо всех ее последующих перипетиях и говорится в предлагаемом очерке.

Тот, кто провёл большую часть жизни в"каменных джунглях большого города", вероятно, легко поймёт человека, вырвавшегося однажды на простор, на лоно, хоть и окультуренной, но все же настоящей сельской природы. Мне же посчастливилось всю вторую половину семидесятыхв качестве врача прожить,как на острове, с женой и маленьким сыном, на трёх огороженных гектарах подмосковной Загородной клиники неподалеку от Истры, в окружении полей, дальнего леса на горизонте да узенькой речки Мáглуши, к которой велакрутая деревянная лестница.А до того еще полгода в санатории Поречье, расположенном в сказочных местах близь Звенигорода, который не зря, наверное, называют подмосковной Швейцарией. И вот теперь, когда прошло почти уже полвека, я понимаю, что то были по-настоящему счастливые годы в моей жизни и в жизни моей семьи. И этим ощущением незамутненного счастья мне и хотелось бы поделиться теперь с читателем. Хочется думать, что мне это удалось.