Через пламя и ночь

Всем, чей путь однажды лежал через мрачные топи. Пусть искра надежды в вас никогда не гаснет

Глава 1

Корчма у грани ночи

Агне приоткрыла дверь своей комнаты, прислушалась и сморщила нос. Где-то поблизости явно был чародей. Они всегда воняли чем-то горячим и липким, душным, и хотелось распахнуть все окна в корчме, впустить свежий воздух с болот.

Наказать бы этого наглеца как следует, прокрасться в съёмные покои и впиться спящему в горло, выпить, морщась и отплёвываясь, жаркую чародейскую кровь и отомстить за погубленных братьев и сестёр. Но нельзя. Тогда о корчме будут говорить разное, а Агне меньше всего хотела, чтобы из-за неё у отца начались неприятности.

Она и всегда была осторожна, насколько могла. Ещё ни разу в «Под месяцем» не случалось ничего дурного, и даже с другими упырями удалось договориться, чтоб не бродили вокруг корчмы и не трогали путников на этой дороге. Нечего и о чародея руки марать. Не сейчас.

Гораздо больше Агне привлёк другой запах. Едва почуяв чародейский дух, она прикинулась больной и сказала отцу, что не сможет помогать в зале. Отец никогда не спрашивал лишнего, поэтому согласился, но Агне всё равно было немного стыдно.

Второй запах был куда приятнее и свежее, напоминал мох, болотный ил и речную заводь. Запах нежака. Чародей привёл с собой упыря? Звучало как что-то невиданное. И Агне решила разобраться во всём, пока вместе с этой компанией в корчму не пришла беда. Кто знает, может, чародей хочет, чтобы упырь убил кого-то прямо здесь? Эти огнепоклонники же все бешеные, кто их разберёт.

Агне могла бы выскользнуть через окно – тело упырицы позволяло двигаться ловко и бесшумно, так, как человеческая девушка не смогла бы. Но ночь стояла светлая, тонкий месяц ярко сиял в серо-синем небе – и у отца точно прибавилось бы головной боли, если бы случайный путник увидел, как его дочь по-паучьи выбирается из окна верхних комнат.

Пришлось бесшумно спуститься по лестнице и, полагаясь на чуткий нюх, двинуться на скотный двор.

Упыря спрятали в дальнем стойле. Агне сначала шла на запах, а потом, увидев нежака, замерла, вглядываясь в полумрак.

– Что с тобой сделали? – тихо спросила она.

Нежак повернул голову – слишком по-звериному вытянутую для человеческой, но непохожую на упыриную. Что-то между двумя обликами, странное чудовище. По хребту Агне пробежал холодок.

– Сам попался, – прохрипел он. – Шкурку сожгли.

Агне обхватила плечи руками. Ну и жуть… Против воли она представила, что было бы с ней, если бы кто-то сжёг её шкурку, и неосознанно потянулась к поясу, где под нижним платьем, в маленьком мешочке, прижатом к голому телу, пряталась лягушачья шкурка.

– Чародей? Тот, который остался в корчме?

Упырь кивнул.

Агне прислушалась к своей болотницкой сущности. Когда-то они все хорошо знали друг друга: вышли из одной топи, вместе начали растить себе тела. Но потом дух болотника подселился в человеческое тело и ушёл в тень, стал не главным, а лишь тонким голоском на задворках сознания. Агне знала, что не у всех так: у кого-то болотницкая душа руководила телом и не давала человеческим воспоминаниям взять верх; у других, наоборот, человеческий разум вытеснял воспоминания о жизни во владениях болотного царя.

У Агне же воспоминания о человеческой жизни почти полностью затмевали воспоминания нежити, и ей потребовалось напрячься до головной боли, чтобы узнать этого упыря.

– Варде? – спросила она с сомнением. – Кажется, ты, как и я, держишься за то человеческое, что досталось тебе вместе с телом.

Варде снова кивнул.

– Да. А ты…

– Агне. Дочка корчмаря.

– Ты нежичка, а не дочка корчмаря.

Агне раздражённо шикнула. Ещё чего, какой-то полудохлый упырь без шкуры будет насмехаться над ней! Нежицкой сущности в ней – капля, сухая шкурка и жажда людской крови. Всё остальное – своё, родное, и она ни на что не променяет свою жизнь.

– Замолчи. Я дочка корчмаря, уяснил? Ну а ты что будешь делать? Так и просидишь на привязи у чародея?

– Принеси крови, – попросил Варде. Губы у него были сухие и слипшиеся. Агне даже стало его жаль.

– Ещё чего, – фыркнула она. – Чтобы он обнаружил тебя утром полным сил и понял, что тебе кто-то помог?

– Мне уже помогли, – отмахнулся Варде, – девчонка, что с ним. На пироги кровью капала. А чародей видел её у меня. Подумает, что она дала мне больше, чем на самом деле.

Агне с сомнением повела носом. У неё в комнате хранилось кое-что про запас, но стоит ли тратить своё на этого упыря?

– Вокруг твоей корчмы начали охотиться упыри, несмотря на ваш уговор. Я прав? – хрипло спросил Варде.

Агне услышанное не понравилось.

– Прав, – с неохотой буркнула она.

Агне давно заметила, что стаи стали подбираться всё ближе и ближе. Кружили сначала по полям, потом подошли к самой дороге. Иногда всё было тихо, но в иную ночь выли так, будто окружили саму корчму. Становилось жутко.

Возвращаясь из владений болотного царя, Агне просила одного: чтобы её отцу дали спокойно вести дела и жить той жизнью, к которой он привык. Не убивать путников, несущих деньги в корчму. И выходящих из неё – тоже. Хотя бы некоторое время. Что случится с ними дальше в дороге, Агне не волновало. Но вокруг корчмы должно быть спокойно.

Она по крупицам собирала свою жизнь, слепляла и сращивала из разных кусков. Нельзя, чтобы всё вновь расползлось по швам.

– Ладно. – Агне отряхнула руки и отступила от стойла. – Покровители с тобой. Сейчас принесу.

– Покровители, – тихо рассмеялся Варде. – Нам никто уже не покровительствует. Хватит цепляться за прошлое.

Агне зажала бы уши, лишь бы не слышать его хриплый голос и эти жестокие слова, но тогда Варде понял бы, что задел её, а показывать слабость было нельзя. Агне резко развернулась и, взметнув косами, пошла прочь.

В своих закромах Агне отыскала колбасу, припасённую на крайний случай, – с кровью одного разбойника с дороги. Она гналась за ним несколько часов, прежде чем поймала и покарала за то, что отдал отцу лишь половину платы за постой.

Вернувшись и сунув кусок колбасы в руку Варде, она опёрлась локтями о дверку стойла. Человеческим зрением в полумраке она ничего бы не разглядела, но зрение упырицы ночью было не менее острым, чем днём, и Агне отметила про себя, что Варде порядком досталось.

– Как у тебя шкурку-то отняли? – с любопытством спросила она. Нечасто удаётся поговорить с упырями. Как бы Агне ни старалась прикидываться человеком, всё равно половина сущности в ней теперь нежицкая, и сердца бьются два. Если перед сном затаить дыхание, можно услышать, как первое, человеческое, делает «тух», а другое вторит ему потише: «ту-тух».

Варде с урчанием вгрызся в колбасу и, почти не прожевав, жадно проглотил.

– Сам отдал, – ответил он.

– Зачем это? – фыркнула Агне.

Варде повёл худым плечом, откусывая ещё кусок.

– Проверить себя захотел. Человек я или нет. Сама знаешь, как с двумя сердцами нелегко.

– Не думаю, что это была хорошая мысль. С таким же успехом раскроил бы себе грудь и вынул одно из сердец. Шкурка – наше первичное естество. Ты не мог этого не знать.

Варде неопределённо хмыкнул. Агне продолжала его разглядывать: странного, уставшего, непонятно зачем натворившего глупостей и прибившегося к чародею.

– Ты сейчас можешь сбежать. Хочешь, развяжу? Никто и не узнает.

Агне облокотилась о дверку, и та жалобно скрипнула. От ноги Варде тянулась верёвка – наверняка зачарованная, и, если Агне попытается её развязать, пальцы будет жечь, как от свежих крапивных стеблей. Но можно просто перерезать, и всё. Упырь на привязи у чародея – это унижение, которое нельзя спустить с рук.

– Нет, – ответил Варде, и Агне возмущённо ахнула.

– Как это – нет?! Я предлагаю тебе своё великодушие, а ты думаешь отказываться?

Руки сами собой сжались в кулаки, обида полыхнула в груди, сразу в обоих сердцах.

Варде вздохнул и устроился поудобнее: вытянул связанную ногу, опёрся спиной о стену и заложил руки за голову. Теперь, подкрепившись, он уже совсем не походил на чудовище: обычный парень, бледный и измождённый, только и всего.

– Я устал, – выдохнул он, глядя на Агне. – Быть и тем, и тем. Болотный дух жил, растил себе оболочку и охотился, но когда занял человеческое тело, стал кем-то совсем другим. И этот другой теперь говорит громче первого. Требует того, о чём раньше и помыслить не мог. Подбрасывает воспоминания, в которых я не нуждаюсь. А они падают камнями в нутро и тянут, тянут…

Варде с кряхтением потянулся, разминая затёкшие руки. Агне промолчала. Она слишком хорошо понимала, о чём он говорит.

Её болотный дух умолк почти сразу, стоило ему занять тело недавно умершей девушки. Она помнила свою жизнь так, словно никакого духа, никакой смерти вовсе не было: жила у отца в корчме, вышла замуж, уехала. Умерла. Снова вернулась к отцу, но уже втайне.

Слишком много тайн.

Она не могла признаться отцу, что умерла и воскресла упырицей. Не говорила, что нелюбимый муж забил её до смерти. Сказала, что надоели ссоры и сбежала, чтобы скрыться под родной крышей. Отец поверил и даже не удивлялся, когда шло время, а муж не приходил за сбежавшей женой. Наверное, думал, что и его утомили размолвки в семье. Пускай. Так всем лучше.

– У тебя сильны оба духа, но это не повод расставаться с одним из них, – тихо сказала Агне. – Я считаю себя человеком, но без шкурки боюсь умереть. Второй раз умирать не хочется. Это… больно.

– Я думаю, вдруг упыриное сердце отомрёт? – Варде хмыкнул сам себе, взъерошил волосы пятернёй. Мелькнула и пропала робкая улыбка. – Стану обычным человеком. Как раньше. Вспомню остальную жизнь, человеческую, и вернусь в родные места. Тебе-то хорошо, ты всё помнишь и живёшь со своими. Спишь на своей кровати. Знаешь, я ведь слышал о тебе, нет-нет да обмолвится кто-то из болотного рода: живёт, мол, в корчме красавица-упырица, которая установила свои законы. Вокруг корчмы никого не трогать, на подходе тоже, а дальше – пожалуйста. Иные смеются над тобой, но, чувствую, уважают. Ты будто выше многих себя поставила. Молодец.

Агне едва заметно улыбнулась. Услышать похвалу, пусть неуклюжую, было приятно.

– Но твой болотный дух сильнее людского. Ты, наверное, даже из помнящих?

По лицу Варде пробежала тень. Он закусил губу и отвернулся к стенке, будто резко захотел спать.

– Что с того, – буркнул он. – Заставить людей покаяться – хорошая мысль. Отец того добьётся, я знаю. Но сам для себя хочу не великого, а мелочного: всего-то вернуться в свой угол, каким бы он ни был.

Агне не стала спорить: слишком уж желания Варде совпадали с её собственными. Стоило бы уйти и дать ему отдохнуть, но хотелось остаться. Когда ещё выпадет возможность вот так поговорить с сородичем, да ещё и не покидая родной корчмы?

Хорошо, что, кроме упыря и козла, никого не было, чужие кони наверняка испугались бы, и в байку про свинью никто бы не поверил.

– Ладно, – сказала она с неохотой. – Отдыхай. Попозже зайду. Если не помрёшь без шкурки.

Варде, кажется, уже спал.

Агне вышла во двор. Стояла тихая ночь, только издалека слышалось кваканье лягушек и вздыхал ветер, пролетая над полями. Шелестели метёлки трав, и откуда-то тянуло речной сыростью. Агне прошла ещё дальше, к дороге и краю некошеного поля. Замерла, обхватив себя за плечи, укрытые мягким вышитым платком – отец выменял его у заезжего купца за бутылку морошковой браги.

Вдалеке несколько раз взвизгнули упыри. Выли от голода или загоняли добычу? С тех пор как большинство болотников научилось перекидываться в чудовища, люди почти перестали путешествовать по темноте. Выросло число постоялых дворов и кабаков, но только вдоль основных дорог. Деревень же по уделу рассыпано столько, что не хватит дельцов для того, чтобы поставить корчму на каждом пути.

Второе сердце Агне забилось часто-часто, затрепыхалось, разгоняя густую чёрную кровь. Обернуться бы длинноногим чудищем с выпирающим хребтом, встать на четвереньки и помчаться быстрее ветра вдоль болот, вдыхая пьянящий родной воздух…

Но нет. Она не чудовище. Она – Агне, дочка корчмаря.

Впереди по полю пробежала рябь, но вовсе не от ветра. Травы зашевелились, и скоро к Агне вышла давняя знакомая, упырица Луче.

– Не боишься полуночниц? – Луче хитро прищурилась и кивнула на месяц.

– Быть может, для иных мы и есть полуночницы. – Агне слабо улыбнулась, приветствуя подругу. – Охотишься?

Луче потеребила кончик длинной светлой косы. На груди у неё висели бусы в несколько рядов: красные, коричневые, белые. При ходьбе они позвякивали, но Агне знала, что Луче охотится не в облике упырицы, а вот так, в облике красивой статной девушки. Ей и бегать за жертвами не нужно, только помани пальцем – сами станут виться вокруг и просить внимания.

– Охо-очусь, – протянула Луче. – Только в последние дни что-то аппетита нет. Ты слышала новости?

Агне насторожилась.

– Какие именно?

Луче быстро обернулась на поле, повела плечом, будто разминалась.

– Наши парни сильно обозлились на чародейских мразей. Одна их крыса сегодня выжгла целую стаю. И мало того – осквернила тела. Вырвала сердца, ты представляешь? – Луче горько хмыкнула. – И кто тут нелюди? Мы хотя бы просто пьём кровь. Даже не всегда убиваем.

Агне пробрал озноб. И раньше всё было неспокойно, но сейчас чародейские отряды стали действовать решительнее. Их можно понять: упыри тоже перестали скромничать и всё чаще окружали целые деревни. Агне это не нравилось. Не удастся построить мир, когда сам несёшь только горе. Если болотный царь прознает о гибели многих своих детей, людям не поздоровится. Одно зло плодит другое, и как бы снова не случилось большой войны. Тогда и отцовской корчме не выстоять в бурю.

– Что говорит царь?

– Я была сегодня в Туманном городе, – ответила Луче. – Царь в ярости. Болотники в ужасе – ну, те, кто научился принимать новый облик. Духам-то без разницы, они всегда довольствовались малым: в лягушачьей шкурке много крови не выпьешь. А вот остальные насторожились.

– Выходят на охоту?

– Собираются. Чтобы нападать на чародейские отряды, нужно хорошо подготовиться. В упырином теле плохо соображаешь – да ты и сама должна знать. Жажда, красная пелена перед глазами, запах тёплой крови – всё, что тебя заботит. А в человеческом облике так уж быстро не убежишь.

Луче втянула носом воздух, принюхиваясь, и оскалилась.

– Чую запах гари. Скажи-ка, подруга, а нет ли чародеев среди постояльцев твоего отца?

Агне постаралась придать своему голосу как можно больше безразличия.

– Да почём мне знать? Они не представляются. Почти никого сейчас нет. Может, поохотимся? Пойдём на большак.

Но Луче продолжала принюхиваться. Агне мысленно выругалась и попыталась взять подругу под локоть, отвлечь и увести от корчмы, но не удалось.

– Чую упыря! Ещё одного. Что, женишок к тебе пришёл? А ещё… чую болотную кровь. – Зрачки Луче расширились, из стиснутых зубов вырвалось шипение. – А-аш! Упыриная кровь и чародей – не тот ли это самый, что отобрал сердца у наших братьев?! Пошли-ка, Агне!

– Стой! – Агне бросилась вслед за Луче, но та почти бегом кинулась к корчме через высокую траву. – Людей перебудишь! А если сожрёшь кого?

Луче на ходу обернулась, сверкнув оскалом.

– За дурочку меня держишь? В корчме не сожру – не безголовая какая-то.

Наконец Агне догнала её и схватила за локоть, резко рванув на себя. Коса Луче метнулась белой змеёй, загремели бусы.

– Говорю же тебе, не ходи! – прорычала Агне одновременно просяще и с угрозой. Луче куда дольше неё была упырицей и накопила много сил, так что в бою Агне не победить. Но можно попробовать уговорить. – Если там чародей, он сразу поймёт, кто мы. Начнётся бойня. И если он и впрямь тот сумасшедший, который выжег целую стаю, то что он сделает с нами двумя? К тому же, даже если мы убьём его первые, делу моего отца придёт конец. Ты можешь подумать о ком-то, кроме себя?

Луче зашипела и вырвалась из хватки Агне.

– Вообще-то только о других и думаю. О тех ребятах, которые сгорели заживо. Как считаешь, весело им было? А ты… – Она оглядела Агне с головы до ног и презрительно скривила губы. – Деревенская дурёха. Всё цепляешься за мирскую жизнь. Куры, козы, коровы. По-твоему, вытирать с полов блевотину в кабаке лучше, чем охотиться на болотах?

– Не лучше. – Агне попыталась снова ухватить Луче за локоть, но та увернулась. – Но пока моя жизнь может оставаться мирной, я сделаю всё, чтобы так и было.

Луче оскалила белые зубы в горькой усмешке.

– Всё это выдумки, пойми ты. Не будет мирной жизни, пока мы жрём людей, а чародеи нас убивают. Либо мы их, либо они нас. Пошли, я должна взглянуть на этого чародея хоть одним глазком. Обещаю, в корчме твоего папаши не прольётся кровь. Выманю его как-нибудь.

Мавна честно пыталась заснуть, но никак не удавалось. Комнатка в корчме была совсем маленькой: узкая кровать да столик с дешёвым мутным зеркалом. В окне виднелся месяц и бескрайние поля, укрытые таким плотным туманом, что казалось, будто это стелется дым от огромных костров.

Она злилась на себя: когда ещё удастся лечь под крышей? Высыпайся на здоровье. Сонной и разбитой она никак не поможет Раско, будет только огрызаться на Смородника. Но как раз из-за Раско сон никак не шёл.

В голове роились мысли: Раско-козёл, Чумная слобода, владения болотного царя, рассказы Смородника о Варме и его изгнании, Матушка Сенница, грядущий поход в Озёрье, Варде без шкурки, все эти странные и опасные дни, так не похожие на прежнюю жизнь.

Мавна не выдержала, встала, оправила нижнее платье, подошла к столику и плеснула воды из кувшина в кружку. Глотнула, намочила пальцы и слегка протёрла глаза, лоб и шею. Вспомнился Илар: он никогда не упускал случая умыться из бочки или вовсе нырнуть туда по плечи. В груди разлилось тепло, и Мавна улыбнулась. Как он там? Как Купава? А мама с отцом? Сколько добра уже унесли чародеи? Забрали ли её красивый платок, который она надевала только на праздники? А баночки с духами и пахучими мазями для губ и щёк?

Мавна встряхнула головой, и распущенные волосы, наконец-то ничем не перевязанные, свободно рассыпались по плечам и спине волнистыми прядями. Глупости какие. Ей завтра снова идти с хмурым чародеем в Озёрье, к райхи, которые смогут расколдовать человека, которого болотный царь превратил в козла. И вовсе не обязательно, что этим человеком окажется Раско. Но что ей ещё делать? Она вернулась со дна болот, и единственное, что ей досталось в награду, – козёл. Ну, хорошо хоть жива осталась.

Наверное, она неправильно сделала, что вечером сбежала к Варде и козлу. Надеялась, что почует родную душу, глупая. Только разозлила Смородника. А он и так потратил слишком много сил на схватку с упырями, вечером сидел совсем никакой. Наверное, ему и без того непросто: один, без отряда и семьи, скитается по болотам и убивает упырей, а теперь ещё должен следить, чтобы она, Мавна, не попала в беду. Не стоило добавлять ему проблем.

За дверью скрипнула половица. Мавна прислушалась: кто-то ходил мимо её комнаты. Должно быть, Смородник встал за водой. Мавна прислонилась к двери и замерла. Раз ему тоже не спится, может, выйти и извиниться, что сбежала на скотный двор? Хотя это он должен извиняться за то, что пленил её и оскорблял, называя нежичкой.

Мавна выдохнула и всё-таки приоткрыла дверь. Во всяком случае, пускай увидит, что ей тоже не спится. Может, они ещё до рассвета соберутся в путь, чтобы скорее попасть в Озёрье.

Дверь в комнату Смородника была приоткрыта, но за дверью стояла незнакомая девушка, красивая, высокая, со светлой косой и в простом платье, зато грудь украшали несколько рядов бус. Девушка заметила Мавну и приложила палец к своим губам: молчи.

Мавна отступила на шаг назад, в свою комнату, но дверь не закрыла, оставила щёлку. Эта девушка была красива, гораздо красивее её самой, и Мавна приняла это осознание спокойно: ну что ж теперь. Не хотелось мешать – мало ли для чего красивые женщины заходят в спальню сильного молодого чародея. Но что-то тут всё равно было не так.

Незнакомка скользнула в комнату и бесшумно закрыла за собой дверь. Мавна снова вышла и прислушалась. Если что-то случится, она сможет позвать на помощь корчмаря. Ну а если нет, вернётся к себе и постарается заснуть.

Скоро послышались другие шаги, на лестнице. Мавна растерялась, не зная, оставаться на месте или спрятаться у себя. Но ничего решить не успела: к ней поднялась ещё одна незнакомая девушка, русоволосая, ростом пониже той, которая скрылась в комнате у Смородника.

– Привет, – тихо произнесла незнакомка. – Тут… Ты не видела мою подругу? Она немного не в себе, ей может потребоваться помощь.

Девушка заметно нервничала. Было темно, Мавна даже подумала взять свечу, но даже света, падающего из приоткрытой двери, хватало, чтобы разглядеть бледное лицо и лихорадочно блестящие глаза. Незнакомка поправляла ворот платья, будто не могла найти покоя своим пальцам.

– Д-да… Вроде бы. Я слышала шаги.

Мавна почувствовала, как начинают гореть уши. Она не смогла сказать, что подруга незнакомки зашла в комнату к её попутчику – даже в мыслях это звучало смущающе.

– Где она?

Незнакомка с неожиданной прытью распахнула дверь в комнату Мавны, но, никого там не увидев, вернулась и с силой толкнула дверь в комнату Смородника.

– Луче! – зарычала она. – Ты же обещала!

Дверь распахнулась ещё шире, и Мавна увидела Смородника, лежащего на кровати. Над ним склонилась та самая девушка со светлой косой: так низко, как склоняются для поцелуя.

Луче вскинула голову. С губ стекали тёмные струйки и капали на грудь Смородника. Она ощерилась, показывая окровавленные зубы, быстро вытерла рот рукавом платья и стремительно кинулась к окну. Громыхнули ставни, задребезжало разбивающееся стекло, и Луче исчезла, словно её тут и не было.

Глава 2

Невеста крови

До Берёзья они не доехали – у самой широкой дороги лишь злее выли нежаки, поэтому свернули раньше, и путь вывел к другому посёлку, к Сырому Ольшаку.

Здесь стена вокруг селения протянулась куда мощнее, чем в Сонных Топях. Высоченная, из толстых сосновых стволов, безукоризненно подогнанных друг к другу и с широкими площадками, обнесёнными крепкими перилами. По таким площадкам можно свободно пробежать из одного конца стены в другой, обстреливая окрестности. Илар завистливо хмыкнул. Такую ограду бы домой, и никакие упыри не пробились бы.

«Домой».

Илар мотнул головой, выгоняя мысли о доме. Больше у него ничего нет. Только немного вещей, лошадь с повозкой и Купава.

Они приехали в Сырой Ольшак прошлым вечером, успели как раз до сумерек. Дозорный задал несколько вопросов, осмотрел вещи и с неохотой пропустил за ворота. Купава переживала, озиралась и шептала, что снова накличет беду, но Илар красноречиво кивнул на могучую ограду. Уж за это селение можно не так бояться, как за другие. Если упыри придут, то не смогут быстро пробиться внутрь. А там и дозорные добьют. Лучше отсидеться тут хотя бы пару-тройку дней.

Илару очень нужен был отдых от дороги. Не трястись по колдобинам, не жариться на солнце и не мёрзнуть по ночам. Не вслушиваться в вечерние звуки, не сжимать нож и не видеть, как тень вины пробегает по красивому лицу Купавы.

Он позволил зашить себе раны на руке и ноге и принял другую помощь от местного лекаря, потому что понимал: если та загноится, Купаву некому будет защитить. Илар успел возненавидеть свою беспомощность и начал с тоской вспоминать дни, когда всё тело не терзала боль, а голова была свободна от тяжести и тумана.

После того сражения в деревне и вспышки света, о которой ему рассказала Купава, ему стало ещё хуже. В груди пекло, а руки и ноги, наоборот, стали слабыми. Постоянно хотелось спать, и если бы в пути на них напали упыри, Илар смог бы только кинуть нож наугад, в темноту – и будь что будет. Такое положение его не устраивало.

В Сыром Ольшаке их приютила местная семья: позволили занять сарай, пристроили лошадь с телегой, даже пустили вымыться и дали мешки, набитые соломой, чтоб мягче было спать.

У забора примостилась лавка среди разросшихся кустов калины, и Илар выбрался подышать воздухом. Ему удалось удобно устроить ногу, оперев её на крупный камень так, что она почти не болела. Купава ушла отнести молочнице деньги за сыр, который покупала утром, и должна была вот-вот вернуться. Илару хотелось встретить её не лежащим на тюфяке, а хотя бы сидя перед двором.

Сейчас снаружи было непривычно многолюдно. На главной улице собралась едва ли не вся деревня: жители столпились по обеим сторонам дороги, будто для чьих-то проводов. Илар нахмурился и, встав, проковылял к старику, которого уже видел пару раз.

– Что тут у вас происходит?

Старик поднял на него водянистые глаза.

– Так это, невесту… провожают.

Илар понимающе хмыкнул.

– Свадьба, значит.

Старик сперва кивнул, но тут же прошептал:

– Не-а, не свадьба. На тот свет проводы.

Илар слышал, что в некоторых деревнях свадьбы и правда сравнивают со смертью и обряды проводят соответствующие: девушка умирает для своей семьи, чтобы воскреснуть в семье мужа. Но сейчас многие и правда плакали и выглядели совсем не радостно, да и слова старика сквозили безнадёжной жутью. По спине пробежали мурашки, Илар передёрнул плечами. Вечер стоял прохладный, и рубаха влажно приставала к коже.

– Ты ходишь? – через толпу к Илару пробралась Купава, строго разглядывая его. – Полежал бы. Куда понёсся? А что тут?..

Илар притянул Купаву поближе к себе, чтоб не затолкали местные, и молча указал на дорогу.

Вдалеке послышался тонкий звон бубенцов. Все вглядывались в начало улицы, вытягивая шеи, и скоро откуда выкатилась повозка. Илар всматривался вместе с другими, постепенно различая белую лошадь, телегу, возницу и девушку. Скоро Илар разглядел, что и лошадь, и телегу убрали по-праздничному: украсили венками и лентами, бубенцами и охапками цветов.

Повозка ехала медленно, и когда она проезжала мимо дворов, под колёса кидали веточки полыни и каких-то тонких белых цветов. Когда повозка ещё приблизилась, Илар увидел, что в телеге сидела совсем юная девушка, лет четырнадцати, не больше: с красным носом и опухшими глазами. Рыжие волосы ей заплели в тонкую косу и украсили лентами, а платье и правда напоминало свадебное.

– А кто жених-то? – Купава тоже обернулась к старику.

Тот повёл плечом и утёр нос рукавом.

– Так это… Нежакам отдаём на откуп.

Илар не поверил своим ушам.

– Что?

Старик моргнул несколько раз, сосредоточенно глядя на повозку, будто боялся взглянуть прямо на Илара, который навис над ним грозовым облаком.

– Раз в месяц спровадим невесточку, зато до следующей луны свободны. И нас больше не трогают. Всем хорошо, – пробормотал он, будто оправдываясь.

– Вы отдаёте своих людей? – зашипела Купава. – Вместо того, чтобы защищаться всем вместе?

Повозка почти сравнялась с ними. Рядом громко всхлипнула женщина, но все остальные молчали, глядя кто с сочувствием, кто с пугающим равнодушием. Илар вгляделся в лицо девушки: заплаканное, несчастное, с яркими веснушками на щеках. Она чем-то напомнила ему Мавну. Такая же веснушчатая, с покатыми плечами и мягкими руками, разве что волосы у сестры темнее. В горле встал ком. Что, если бы Мавну так же «спровадили» упырям? Нарядив красиво, убрав венками и лентами, словно дорогой подарок. Нет, он без раздумий убил бы любого, кому такое пришло бы в голову.

– Ты, сынок, не суди нас, – прошамкал старик, опустив взгляд. – Ты не знаешь, как мы страдали и сколько наших парней полегло на болотах. Что им девка? Лишний рот, двенадцатый ребёнок в семье. Некрасивая, замуж такую не скоро отдашь. А родной деревне службу сослужит, выкупит месяц спокойной жизни. Всё лучше, чем отправлять парней на бойню. А мужики пусть на стеночку лазят и смотрят – раз какая мразь осмелится раньше срока полезть, так её быстро и застрелят.

Все слова застряли в горле. Илар шумно втянул воздух и сглотнул. В голосе старика сквозила обречённость, но вместе с тем он будто оправдывался за то, что говорит. Прожил немало лет и понимал, конечно, что так нельзя, но уверил себя, будто иначе сейчас невозможно.

Купава тронула Илара за локоть и горячо зашептала на ухо:

– Мы же не можем этого допустить? Мы же поможем ей? Правда?

Старик покряхтел и отвернулся от Илара – то ли услышал слова Купавы, то ли самому надоело объяснять местные порядки чужакам. Повозка проехала мимо них, лошадь ступала медленно и всхрапывала; из её ноздрей вырывался пар, в котором можно было разглядеть моросящий дождь, взвесью кружащийся в воздухе. Бубенцы на повозке звенели тонкой трелью, и теперь в ней Илару слышалась похоронная песнь.

Он не отвёл глаза, как другие, когда обречённая девушка подняла на него заплаканное лицо – встретил её взгляд спокойно и едва заметно кивнул.

– Попробуем, – шепнул он Купаве на ухо, не отворачиваясь от «невесты».

Купава просияла.

Илар украдкой прижался губами к её макушке – всего на миг, да так, чтобы никто не заметил. С того поцелуя между ними ничего не изменилось, Илар всё ещё не понимал, как вести себя с Купавой, но ясно знал одно: она до жути ему нравилась уже много лет. Но сперва казалось, что как-то нехорошо засматриваться на лучшую подругу сестры, а потом, как пропал Раско, так и вовсе думалось: не до девушек, нужно заботиться о своей семье.

Нравился ли он Купаве так же? На поцелуй она вроде бы ответила, но быстро засмущалась. От неловкости оба не знали, куда себя деть, потому решили просто продолжать ехать куда глаза глядят. Глаза глядели на Сырой Ольшак.

С натужным скрипом медленно открылись створы ворот. В деревню сразу пополз туман, будто так и ждал под стеной, когда его впустят. Те, кто стоял ближе к воротам, отпрянули, словно он мог их отравить.

– Как думаешь, упыри теперь станут приходить днём? – Купава обернулась к Илару.

Он тихонько шикнул на неё.

– Не пугай людей. Вдруг придумают что-то ещё.

Повозка медленно выехала за ворота, скрываясь в белом тумане. Ещё шаг, два – и яркие ленты полностью поглотила мгла, только бубенцы ещё позвякивали, тонко и тихо.

Люди стали расходиться. Кто-то бросил на дорогу цветы, неуместно яркие на грязи с бороздами от колёс и следами копыт. Снова раздался скрип: ворота закрывались. Илар осмотрелся и взял Купаву под локоть, чтобы её не снесло толпой.

– Пошли, поговорим со старостой.

– И мы не пойдём сейчас за ней?..

Илар качнул головой.

– Ворота закрываются. Снова откроют, наверное, когда вернётся возница. Мы не станем просить выпустить нас сейчас же, это будет выглядеть подозрительно.

Они прошли через улицу вместе с деревенскими. Люди расходились по своим делам и по домам, будто ничего и не случилось. Кто-то, конечно, вытирал слёзы, но никто не пытался спорить с происходящим. До ушей Илара доносились обрывки разговоров:

– Ну, ещё месяцок покоя выменяли…

– …А что поделать, кто-то должен был пойти.

– Болота ей станут домом.

Илар чувствовал, как с каждым мгновением всё сильнее, до боли в переносице хмурится. «Так не должно быть. Это не обмен души на месяц покоя. Это наивный самообман, лишь отвод глаз».

– Кто у вас тут главный? – Он схватил за руку проходящего мимо мальчишку.

Мальчишка испуганно вытаращил глаза и мотнул головой на сутулого старика.

– Вон, вот тот.

– Эй! – Илар отпустил мальчишку и окликнул старосту, который хромал чуть в стороне от толпы. – Погоди.

Хорошо, что не пришлось прибавлять шаг, потому что нога и так болела. Староста остановился, пригладил седую бородку и с прищуром осмотрел Купаву и Илара – с ног до головы, подмечая каждую деталь.

– Гости дорогие? Что угодно?

Илар кивнул на двор хмельной избы.

– Поговорить с тобой хочу. Мы издалека приехали, сам знаешь. А у тебя тут порядки такие… необычные. Глядишь, научишь нас от упырей спасаться.

Староста недобро сощурился и втянул воздух узкими ноздрями, принюхиваясь. Глаза у него были такие чёрные, что не видать зрачков. Он перевёл взгляд на Купаву и, подумав ещё немного, сдался.

– Пойдём. Больно прыткий ты парень. Дельные люди всегда нужны.

Илар не выпускал локоть Купавы, боялся, что она отстанет, но сейчас вдруг понял: старик хромает из-за своего возраста, Илар – из-за раны, и Купава, получается, наоборот, самая быстрая из них. Захотелось посмеяться над собой, но после всего увиденного в горле по-прежнему стояла горечь.

Староста провёл их внутрь хмельной избы, почти как у Гренея в Сонных Топях, только просторнее и богаче. Народу в ней набилось уже прилично: после проводов «невесты» многим захотелось выпить или просто посидеть в компании. Завидев старосту, все подняли кружки и выкрикнули приветствия на разные лады. Деловито кивнув, староста указал Илару и Купаве на стол в тихом углу, под навесной лампой.

Всё это время Илару что-то не давало покоя: какое-то непонятное ощущение исходило от старика. Не то запах, не то предчувствие… Он встряхнул головой, отодвинул стул для Купавы и сел сам, с наслаждением вытягивая раненую ногу.

Подавальщик тут же прибежал с кувшином кваса и тремя кружками. Налил так быстро и ловко, что Илар подумал: старосту, должно быть, не только уважают, но и боятся.

– Я Илар, – представился он на тот случай, если слухи ещё не разнесли их имена по всему селению. – А это – Купава.

Сказал и понял, что поспешил. Может, стоило бы придумать себе новые имена, раз они скрываются от отряда Боярышника?..

– Стевро, – скрипнул староста и сделал большой глоток кваса. Пена осталась на седых усах тонкой окантовкой. Илару не нравилось, как он смотрел на Купаву, но ничего не поделаешь, не бить же за косые взгляды.

– Мы тут ненадолго, – произнёс Илар, не притрагиваясь к своей кружке. – Но скажи, я слышал, вашу деревню упыри не трогают? Всё из-за подарков, верно?

Стевро поставил кружку и наконец-то утёр усы от пены.

– Верно. Доброе слово и кошке приятно, а уж упырю как приятно подарочек получить. Чем они не люди? Даром что мёртвое тело на болотном духе держится.

– И давно вы такой порядок себе завели?

Стевро ухмыльнулся.

– Что, в своей деревне тоже хочешь такому научить?

Илар дёрнул плечом, не показывая, как его возмущает хладнокровие старика.

– Может быть. Расскажешь, как додумались? И народ твой что? Все с этим порядком согласны?

Перед Стевро поставили тарелку жареной рыбы и хлеба. Подавальщик спросил Илара, чего они хотят, но он отмахнулся.

– От угощения не отказываются, – прокряхтел Стевро, выгрызая у рыбины побелевшие глаза. – Принеси им того же.

Юноша убежал, угодливо опустив голову. Илару показалось, что Стевро ведёт себя тут как хозяин и наверняка ничего не платит ни за выпивку, ни за еду. Конечно, у них в Сонных Топях уважали Бредея, но тот, в свою очередь, уважал и чужой труд: всегда оставлял Гренею даже чуть больше, чем тот просил за свою медовуху. Да и приветствовали дома старосту иначе: радостно, светло… А может, Илар просто настолько истосковался по родной деревне, которую никогда надолго не покидал, что стал придумывать себе всякое и рисовать её в мыслях лучше, чем было на самом деле.

– Поначалу, может, и не все были согласны, – начал говорить Стевро с ленцой, растягивая слова. – Но куда денутся? Упыри убивали больше дозорных, чем по человеку в месяц. А кто в дозор шёл? – Он ткнул в Илара рыбьим хребтом. – Такие вот парни, как ты. Здоровые, плечистые. Сильные и молодые. Они и гибли.

– Но, – Купава прокашлялась и подала голос, – вы не думаете, что каждая жертва становится новым упырём? Вы лишь плодите их стаи. Чем больше «подарков», тем больше упырей. И скоро им не будет хватать одного человека в месяц.

Вытерев жирные руки о скатерть, Стевро потряс пальцем перед лицом Купавы.

– А ты умная, девка. Но тут я оставлю подробности в тайне, с твоего позволения. Считай, что пока меня это не волнует. Пускай плодятся стаи – другие упыри погонят их прочь, чтобы не делить добычу. А нас так и не будут трогать.

– Но как же другие деревни?

Подавшись вперёд, Стевро дыхнул на Илара с Купавой запахом жареной рыбы и, как показалось Илару, чем-то ещё: тёмным, илистым. Волоски на руках зашевелились от неприятного предчувствия.

– Меня не волнуют другие деревни, – проговорил староста. – Только мои люди. И я сам. Я считаю, что это справедливо. Другие пусть продаются огнепоклонникам, раз те так охотно их защищают.

Купава опустила глаза и отстранилась, чуть откинувшись на спинку стула. Подавальщик принёс им рыбу с хлебом, но Купава к еде не притронулась.

– Не проще ли было тоже заплатить чародеям? – нахмурился Илар.

Стевро допил квас и закинул в рот последний кусок – хрустящую хлебную корку, обжаренную в масле. Усы его снова блестели от жира и питья, а сквозь ароматы еды настойчиво пробивался другой запах, которого не исходило больше ни от кого в хмельной избе. В голове Илара билась какая-то мысль, но он никак не мог её уловить.

– Ограбленным быть всегда просто, – ответил Стевро. – Просто, да глупо. Я сразу сказал, что чародейская мразь не получит ни единой монеты с Сырого Ольшака. И всем запретил с ними якшаться. Пускай грабят доверчивых дурачков, которые понадеются, что те не сожгут их дома. А я не дурак и цену себе знаю. Наши дозорные теперь готовы пристрелить любого, кто покажется на дороге с козлиным черепом у седла. Это в них надо стрелять, а не в нежаков.

Купава быстро посмотрела на Илара, а он стиснул её ладонь под столом: молчи, мол, не нужно спорить. В груди кольнуло и будто вспыхнуло, заворочалось что-то горячее. Чем дальше они сидели, тем тяжелее становилось дышать и сильнее болели раны. Илар склонил голову, делая вид, что соглашается со Стевро.

– Я услышал, что ты хотел сказать. Спасибо. Сырой Ольшак – гостеприимное и надёжное место, я буду его помнить.

Стевро развёл руками.

– Что мне с того, что ты будешь помнить? Гостите и поезжайте дальше, главное, не приносите лиха с собой.

Илар тронул Купаву за плечо, и они вышли из хмельной избы, так ничего и не попробовав. Заведя Купаву за угол, Илар прислонился спиной и затылком к бревенчатой стене, чувствуя, как в груди продолжает разгораться жар, а горло пересыхает – даже пожалел, что не захватил с собой кружку кваса.

– Ты чего? – Купава осторожно положила руку ему на предплечье.

Волосы прилипли ко лбу от пота. Сглотнув, Илар выдавил:

– Стевро – упырь.

Купава приоткрыла рот.

– Ты почуял? Как?

– Запах. От него воняет гнилым болотом. Ты не заметила?

– Н-нет… Но то, что он ублюдок, это и без вони ясно.

Илар осмотрелся в поисках воды – дождевой бочки или колодца, но, как назло, ничего не нашлось. Он выругался сквозь зубы и взъерошил взмокшие волосы.

– Не знаю, сжирает он сам этих жертв или действительно дарит своим братьям, но оставаться здесь я больше не собираюсь. Идём.

– Но как же твоя нога? – Купава обеспокоенно пошла следом.

– А что нога? Не ты ли просила спасти ту девчонку?

– Я… – Купава осеклась, но тут же продолжила: – Я надеялась, придумаем что-то… Давай хотя бы ещё денёк отлежишься. Ты что мне обещал? Что будешь лечиться и отдыхать! А сам бегаешь по деревне и собираешься уехать, не отдохнув как следует.

Илар отмахнулся от неё. Глупости, он и так позволил зашить себе раны. Некогда разлёживаться, да ещё и в этом гнилом болоте, где каждый житель безмолвно позволил заморочить себе голову.

Как они до такого дошли? Постепенно или сразу? Может, Стевро запугал всех? Попросил упырей чаще и злее кружить у ограды? Или сам убил несколько человек для острастки? А может, всё заняло несколько лет, и местные, доведённые до отчаяния упыриными стаями, согласились на такую жестокую сделку?

В голове крутились мысли. Если бы кто-то в Сонных Топях сказал отдавать людей на убой, что бы с ним сделали? Побили или выслушали? Илар бы точно кинулся с кулаками, как кидался на Вейку, защищая Мавну от слухов.

– Тут безопасно. И если за мной придут, то Сырой Ольшак точно не тронут, останутся за оградой, – не сдавалась Купава. – И чародеи здесь тебя не найдут. Мы могли бы остаться подольше. Нужно, чтобы ты отлежался. Вдруг чего – в такую-то сырость. Ну прошу тебя.

Купава схватила Илара за плечо и развернула лицом к себе. В синих глазах блестели слёзы, но вовсе не беспомощно-жалобные, наоборот, настойчивые и упрямые. Щёки у неё раскраснелись, губы были приоткрыты, будто она хотела сказать что-то ещё, но не решила, стоит ли. Платок, как обычно, сполз с гладких волос и упал на плечи. Илар поправил складку мягкой ткани и едва заметно – словно нечаянно – коснулся согнутым пальцем щеки Купавы. От прикосновения к её тёплой коже по телу пробежали приятные мурашки.

Выше по улице послышался уже знакомый звук. Бубенцы с повозки «невесты». Илар и Купава, не сговариваясь, одновременно повернулись в ту сторону.

Возница возвращался, конечно, один. Убранство повозки и звук бубенцов теперь казались ещё более жуткими, ленты развевались на воздухе безвольными птичьими крыльями. Возница спешился напротив хмельной избы, а через некоторое время вышел через задний ход – не один, а со Стевро.

Илар увлёк Купаву за угол, чтобы не попасться на глаза, а сам прислушался.

– Там она, господин, – пробубнил возница. – Никуда уж не денется.

Судя по звуку, Стевро похлопал возницу по спине.

– Славно, Родеш. Держи. Заслужил.

Звякнули монеты, переходя из одной ладони в другую. Возница шмыгнул носом и прочистил горло.

– Благодарю. Ну, это… Всего вам хорошего.

– И тебе не хворать.

В голосе Стевро слышалась насмешка.

– Ночи подождёте?

Стевро ответил не сразу.

– А то как же. Подожду.

Илар тяжело сглотнул и закрыл собой Купаву, чтобы Стевро не увидел её, даже если зайдёт за угол.

– Идём. За телегой.

– За телегой?

Илар быстрым шагом двинулся по улице, на ходу обернувшись к Купаве.

– Мне кажется или ты хотела помочь той девочке?

– Хотела. Но не ценой твоего выздоровления. Мы же можем потом вернуться? Просто спрятать её. Или…

Илар завернул за угол, ко двору, где им позволили оставить лошадь с телегой. Вздохнув, он принялся впрягать лошадь.

– Нет, Купава. Не можем. Мы сами тут на птичьих правах, где нам прятать девчонку? Снова занимать чью-то баню? Или укрывать её в овечьем стойле? Под кроватью? Или в смородиновых кустах? Стевро тут каждый уголок знает, от него не скроешь. У упырей отличный нюх. Мы не можем привезти её обратно и остаться здесь. Ты неглупая девушка и сама всё понимаешь.

Купава упрямо сжала губы. Она всё теребила концы платка, пока Илар впрягал лошадь.

Небо затянуло тучами, и Илар обеспокоенно посмотрел наверх: стемнеет рано. Как бы не начался снова дождь…

Он признался себе: покидать Сырой Ольшак было бы неправильно. Ему действительно нужен отдых, да и Купаве тоже. Они нашли на своём пути безопасное селение, где им позволили остаться, а теперь он решил всё бросить и снова уезжать в никуда, через болота и туманы, не зная, придётся ночевать под крышей или без, вслушиваясь в вопли упырей.

Может, стоило оставить тут Купаву? Илар мотнул головой, отметая эту мысль. Нет. Ей не место в деревне, где во главе стоит упырь, прикидывающийся человеком. Жалко, конечно, но что поделать? Недалеко уже и до Кленового Вала, там должно быть проще задержаться надолго.

Наверняка снова поднимался жар: голова налилась тяжестью, в висках стучало, и кожа покрывалась противной испариной. Илар загрузил вещи, припадая на ногу, несколько раз скрипнул зубами от боли и подал здоровую руку Купаве, усаживая её в телегу.

Им открыли ворота по первой же просьбе – Илар уже успел надумать себе, что в Сырой Ольшак могут впускать, но не выпускать, раз уж в селении царят такие нравы. Но всё обошлось, и телега спокойно выкатилась на дорогу.

Впереди простирались пустыри, укрытые густым туманом, и тёмная лента дороги растворялась в нём вместе с редкими деревьями. В прошлый раз Илар чувствовал себя совсем паршиво и не понимал, мерещится ему или нет: местами виделось, будто на месте пустырей и болот вырастают очертания разрушенных городов и деревень, будто из трав торчат остовы печей, стелется по земле дым, а под колёсами хрустят чьи-то кости.

Теперь, когда телега выкатилась на открытую местность, Илар понял: нет, ему не казалось.

Болота за Сырым Ольшаком выглядели как отражение в потемневшем зеркале. Моргнёшь – и всё по-старому, моргнёшь вновь – и видишь обломки стен. Кое-где из земли будто бы торчали древки стрел. В груди Илара горячо кольнуло и стихло.

– Что такое? – спросила Купава.

Илар мотнул головой.

– Ничего. Ты не видишь ту девушку? Они не должны были отвозить её далеко. Иначе упыри не поняли бы, что это дар Сырого Ольшака.

Купава покрутила головой по сторонам.

– Вон там, кажется, что-то светлое.

Илар повернул голову туда, куда она показывала. Среди холмов и кривых деревьев действительно выделялось белое пятно, различимое даже в тумане. Кинув взгляд назад, Илар прикинул, видно ли их с ограды. Должно быть, да: стена была высокой, и очертания дозорных легко можно было разглядеть. Он задумчиво закусил щёку. Телега может завязнуть в болоте, значит, нужно оставить на дороге. Но что про них подумают? Увидят же со стены, что пошли к «невесте».

Другая мысль, ещё более неприятная, отозвалась мурашками за шиворотом: выходит, дозорные видят и слышат, как кончается жизнь каждой жертвы. А если это сам Стевро, то как он скрывается? Оборачивается чудовищем и скачет через топь на четвереньках?

– Оставайся здесь, – велел Илар Купаве, постаравшись сказать это как можно твёрже. – Я мигом.

– Один?

Илар выдохнул и сдвинул брови, грозно глядя ей в лицо – такое же упрямое, как у него самого.

– Один. Иначе никак. Присмотри за лошадью, я обещал Алтею вернуть её целой.

Не дожидаясь новых возражений, он спрыгнул на дорогу. Ногу тут же резанула боль. Илар поморщился и побежал через пустырь, стараясь не обращать внимания на рану и то, как тяжело становилось дышать.

Быстро темнело, так что дозорные наверняка и не видели его среди мхов и чахлой травы, спасала тускло-серая рубаха. Зато белое платье «невесты», должно быть, лишь ярче бросалось в глаза со стены.

Пустырь не хлюпал топью под сапогами – уже хорошо. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта, в груди жгло. Всё-таки слабость и жар делали Илара куда слабее, чем он был до драки с Лыком, и это ощущение беспомощности его постоянно злило, а сейчас особенно.

Девушка сидела на кочке и, опустив голову, разглядывала свои руки. Илар подобрался к ней сбоку и тихо окликнул. Она ответила не сразу – повернула опухшее от слёз лицо, скованное страшным безразличием. Илар подумал, что её, должно быть, опоили чем-то, чтобы безропотно приняла свою участь.

– Пойдём со мной. Я не упырь. Не враг тебе.

Девушка не шелохнулась, только шмыгнула красным носом.

Платье на ней уже не было таким свежим и чистым. Она комкала ткань, и спереди, и на подоле остались заломы-вмятины. На груди не хватало бусин и кусочков тесьмы: оторванные, они валялись тут же, у ног девушки. К белому платью пристали травинки и веточки мха, волосы девушки тоже не походили на праздничную причёску. Видимо, она пыталась вырвать ленты из косы, но ничего не вышло.

Сзади неё Илар увидел очертания призрачного разрушенного дома. Девушка снова так напомнила ему Мавну, что у него до боли сжалось в груди. Быть может, она сидит сейчас вот так же, потерянная и заплаканная? И ей совсем некому помочь.

Сглотнув спазм в горле, Илар протянул ей руку.

– Пошли со мной. Пожалуйста.

Наверное, что-то в его голосе наконец-то убедило её. Девушка поднялась и, не говоря ни слова, всё с таким же отрешённым выражением лица шагнула к Илару. Он подхватил её под руки и, стараясь закрыть своей спиной от дозорных, торопливо, спотыкаясь, повёл к телеге.

Со стороны леса раздались визгливые вои. Ещё один вой – уже ближе – прозвучал за спиной. Илар выругался.

Он попытался бежать быстрее, но девушка, как назло, едва переставляла ноги, путаясь в длинном подоле.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя сожрали? – зашипел он ей на ухо. – Прошу тебя, помоги мне. Я не хочу умереть вместе с тобой.

Она что-то прокряхтела в ответ, чуть ли не заваливаясь на Илара. Взгляд у неё был блуждающий и мутный, точно после отвара, который иногда давали тем дозорным, кого кусали упыри.

– Осторожно! – окликнула Купава. – Илар!

Краем глаза он видел, как сбоку на них с «невестой» бежит упырь. Наверное, Стевро. Со стены послышались возбуждённые выкрики. Собрались наблюдать за пиршеством нежаков? Илар издал грубый смешок.

– Не дождутся. Мы ведь не позволим им такое развлечение?

Он взвалил девушку на плечо и, собрав остатки сил, со всех ног бросился к телеге. Купава уже взяла вожжи и направила лошадь ему навстречу.

Нога обещала вот-вот подкоситься, лёгкие горели, раненая рука пульсировала горячей болью. В голове стучали кузнечные молоты, но Илар последним усилием забросил девушку на телегу и – едва ли поняв, как, – запрыгнул сам.

Лошадь заржала и побежала галопом. Отвратительный скрежещущий визг раздался совсем рядом, и упырь ударился всем телом о борт телеги. Телега пошатнулась и накренилась, чудом не перевернувшись. Разъярённый упырь верещал, кидаясь снова и снова. Слюнявая пасть щёлкала у самого бока Илара.

– Да чтоб тебя!

Илара захлестнула злость. В груди стало совсем тесно, будто сердце разбухло в два раза. Он вскинул руку, не понимая, зачем, – и в упыря ударила огненная вспышка. Нежак заверещал, объятый алым пламенем, и скорчился на дороге.

Только сейчас до дозорных дошло, что происходит что-то не то. Они закричали короткие команды, и на дорогу посыпались стрелы.

Купава подгоняла лошадь, а Илар, чувствуя, как начинает задыхаться, медленно сполз на дно телеги, к «невесте». Вспышка забрала его последние силы, изо рта вырвался нервный смешок.

– Кажется, мы убили старосту…

Телега подскочила на ухабе, стрела вонзилась в деревянный борт, и Илар закрыл глаза, теряя сознание.

Глава 3

Туманный рассвет

Ступор прошёл почти сразу. Мавна подбежала к Смороднику и затрясла его за руку.

– Ты меня слышишь? Смородник!

Кровь стекала из ранок на шее и впитывалась в простыни. На столе ещё горела свеча на блюдце – наверное, не успел погасить перед тем, как лечь. Мавна стиснула его запястье, нащупывая, бьётся ли жилка под кожей. Билась.

Беспомощно обернувшись к двери, она не увидела там никого. Странная девушка исчезла так же внезапно, как появилась. В разбитое окно задувал сырой ветер, и если бы Мавна своими глазами не видела, как оттуда выпрыгнула упырица, она бы не поверила.

– Ох, да неужели можно так крепко спать… От кваса так захмелел, что ли?!

Мавна легонько ударила Смородника по щеке. Отчего-то она постеснялась бить сильнее, да и вообще не хотелось касаться его лица или шеи. Нижняя рубаха на чародее была расстёгнута, чуть открывая грудь, покрытую шрамами, и Мавна старалась не смотреть туда.

Он всё никак не просыпался. Мавна огляделась, схватила со стола кружку с водой и выплеснула всё до капли Смороднику в лицо.

Он вскочил, молниеносно выхватив из-под подушки нож. Мавна вскинула руки и отскочила на шаг назад.

– Я никак не могла тебя разбудить. Тут была упырица. И… укусила тебя.

Взгляд Смородника стал совсем страшным и на миг задержался на Мавне.

– Это не я! – на всякий случай уточнила она.

Смородник будто только сейчас понял, что по его шее течёт кровь. Он быстро ощупал рану и посмотрел на свои окровавленные пальцы.

– Арх'дарэ… Где эта тварь?

– Выпрыгнула в окно.

Он кинул быстрый взгляд на разбитое стекло, скривил рот и тронул щепотью сперва грудь, потом нож. Лезвие на мгновение ярко вспыхнуло, а потом засияло ровным красным светом.

– Что ты будешь делать?

Мавна топталась у изножья кровати, продолжая сжимать пустую кружку. Её потряс вид такого Смородника – сперва беспробудно спящего, с кровью на шее, беспомощного, теперь – растерянного.

Смородник, ничего не отвечая, закрыл себе рот тыльной стороной ладони и резким движением плашмя прижал пылающий нож к ране. Сквозь стиснутые зубы раздался приглушённый рык, запахло палёной плотью.

Расправившись с раной, Смородник погасил нож, так же тронув его щепотью и затем дотронувшись до груди. Нашарил под кроватью свой мешок, быстро вынул оттуда чистый отрез ткани, промочил какой-то мазью и обмотал вокруг шеи. Всё это он проделал так ловко и быстро, что Мавна не успевала следить за его движениями.

– Ты как? – спросила она и смутилась. Конечно же, глупый вопрос. Как можно быть после укуса упырицы? От мысли, что из Смородника могли выпить всю кровь, да ещё и в соседней от Мавны комнате, подкашивались ноги. Выходит, не так уж и безопасно путешествовать с чародеем.

– Если ты думаешь, что я стану упырём, то нет. Не стану. – Он поправил повязку и хмуро посмотрел на Мавну в упор. Черты его лица сильнее заострились, тени под глазами стали ещё темнее, будто вместо заслуженного отдыха он лишь вымотался ещё больше. – Но как-то в чужом отряде одного чародея покусали упыри. Не просто напали, а стали пить кровь, приняв человечье обличье.

– И что с ним стало?

Мавна наконец-то поставила кружку на место, слишком неуклюже и громко громыхнув донышком о стол.

Смородник досадливо повёл одним плечом, будто муху прогонял.

– Он умер.

Мавна тихо охнула и попятилась к окну.

– На зубах у нежаков куча заразы. Как, впрочем, и у любого существа. – Смородник мрачно усмехнулся и наконец-то поднялся с кровати. Только сейчас Мавна заметила, что его привычные косицы у висков были расплетены и длинные чёрные волосы свободно лежали на плечах и спине. – Собирайся. Ты тоже не одета.

Спохватившись, Мавна обхватила себя за плечи: в самом деле, она так и осталась в нижнем платье, вот стыд-то…

Но убегать, на удивление, не думала. Она всматривалась в Смородника: как он двигается, что говорит, блестит ли белая искра в глазу. Хотелось убедиться, что он сможет сопровождать её, несмотря на укус. Одна она не осилила бы дорогу – приходилось это признавать.

– Я не собираюсь падать замертво, – буркнул он, заметив внимательный взгляд Мавны. – По крайней мере, не сейчас. Я сделал всё возможное. Поэтому нам лучше скорее выехать. Если в кровь попало что-то нехорошее – а оно, скорее всего, попало, потому что упыри, как ты знаешь, не совсем живые, – то райхи на Чумной слободе смогут помочь. Надеюсь, – он затянул горловину мешка, – ты хотя бы выспалась.

Мавна фыркнула. Уж кто из них дрых, так это точно не она.

Агне притаилась за углом. Оба сердца колотились, и волнение только нарастало с каждой минутой ожидания.

Искать Луче было бессмысленно: эта сумасшедшая носилась так, что никто бы её не поймал. Агне со злости сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Проклятая, и не жилось ей спокойно! Просила же по-хорошему – нет, надо было всё испортить. Сдался ей этот чародей!

И как теперь всё исправлять?

Ожидание тянулось и тянулось. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг они уже всем рассказали? Тогда в корчму скоро нагрянут чародейские отряды, и хорошо, если её не сожгут и не убьют отца…

Чародей появился позже, чем Агне ожидала, но всё-таки пришёл – тут она не просчиталась. Значит, заберёт сейчас Варде и уйдёт из корчмы. Это хорошо. Подождав, пока чародей войдёт в хлев, Агне шмыгнула следом.

– Привет, – тихо произнесла она, встав позади. Голос от волнения прозвучал тоньше, чем обычно.

Чародей обернулся. Лицо у него было хмурое и уставшее, на шее – повязка. Чувство вины кольнуло Агне. Пусть не она его укусила, а Луче, да и всё равно любой чародей заслужил куда большее, но было неприятно смотреть на перевязанную рану, полученную в оберегаемой ею корчме. Ей было жаль отца, а не этого незнакомца.

– Это ты меня кусала, нежичка?

Агне фыркнула.

– Ещё чего. Нет.

– Тебя Мавна спугнула?

Его упрямство только злило.

– Говорю же, это не я. Я предупредила твою подружку, когда увидела, что Луче побежала к тебе. Я не хотела этого. Извини.

Чародей подошёл ближе, держа руку на ноже у пояса. Агне сглотнула, но не отступила.

– Ого. Нежичка извиняется за то, что пьёт кровь. Ты в самом деле ждала меня, чтобы извиниться?

В темноте у чародея поблёскивало белое пятно в глазу. Искра. Сила, однажды вырвавшаяся, оставила на нём след. Что он делал? Участвовал в прошлой войне? Вроде бы слишком молод для этого. Тогда убивал упырей целыми стаями? Страх начинал сковывать ноги, холодил пальцы и заставлял оба сердца биться ещё сильнее. Он может убить её одним движением руки. Но ведь и она его – тоже.

– Я ждала тебя, чтобы попросить об одном. Не говори никому, что на тебя напали в корчме. Пожалуйста.

Чародей шагнул ещё ближе, склонив голову, рассматривал Агне. От него пахло чем-то жарким, дымным и душным, но будто бы с примесью каких-то ягод. Смородина, поняла Агне. Кислая и терпкая, как растёт по берегам ручьёв.

– Надо же. Нежичка просит. Даже вежливо просит. Ну а если я не пообещаю тебе ничего, то что ты сделаешь?

Агне боялась его. Боялась и ненавидела, а от этого запаха просто воротило. Если бы не отец и его корчма, она бы давно убежала, лишь бы не видеть это жестокое лицо и глаз с отметиной искры. Глаз убийцы. Раз уж начала, надо идти до конца.

– Тогда я пойду за вами следом. Буду скрываться и, когда ты потеряешь бдительность, убью твою подружку.

Сказала и сама удивилась своей смелости. Её слова прозвучали в полной тишине и показались слишком громкими и самонадеянными. Да уж, Луче, подкинула ты проблем.

Чародей внимательно выслушал её и невесело хмыкнул.

– Я никогда не теряю бдительность. А ещё я могу прямо сейчас убить тебя, нежичка. И это доставит мне удовольствие.

Он тронул свой нож, и лезвие вспыхнуло алым, осветив помещение. Агне отпрянула. Ужас охватил её, почти вынудив бежать со всех ног, лишь бы оказаться дальше от этого пламени, но она должна была ещё попытаться.

– Чего ждёшь? Я прямо сейчас могу вынуть оба твоих сердца. А ты останешься тут почерневшей грудой костей. Уходи, нежичка, пока я тебя отпускаю.

Агне не сдавалась.

– Тебе ведь ничего это не стоит. Просто промолчи, если спросят. Или скажи, что напали в пути. Я ведь по-хорошему тебя прошу, почему вы все такие озлобленные?

– Давай подумаем. – Чародей крутанул горящий нож в руке. – Потому что вы убиваете путников? Нападаете на деревни? Утаскиваете детей в болота? Выпиваете кровь у людей? И даже покушаетесь на спящих? В самом деле, отчего это мы такие озлобленные.

– Ты говоришь про всех разом. А я прошу только за себя. Ради отца, корчмаря. Если ты расскажешь, никто больше не остановится у него. Пожалуйста.

Агне умоляюще смотрела в лицо чародея, невольно отметив, что он выглядел куда лучше, чем её ублюдок-муж.

Он недовольно нахмурился – одна бровь тоже несла отметину искры и была наполовину белой.

– Нежичка – дочь корчмаря? Быть может, это не повредит ему, если закончится лишь твоим изгнанием.

В словах чародея уже не было прежней непреклонности, только упрямая ворчливость – или Агне так показалось, потому что она надеялась это услышать.

– Пожалуйста, – повторила она. – Я не хотела, чтобы тебя укусили. Мне жаль.

Они неотрывно смотрели друг на друга, не подходя ближе, но и не отдаляясь. Агне продолжала сжимать кулаки, готовая к одному из двух: либо кинуться и впиться в уже раненную шею, либо спасаться самой, если горящий нож всё-таки полетит в неё. Напряжение до боли билось в висках, ещё немного – и она бы сдалась.

– Ладно. – Агне не поверила своему счастью, когда чародей, снова тронув лезвие пальцами, погасил пламя на ноже. – Хорошая корчма у твоего отца. Но тебе стоит лучше оберегать её от своих мёртвых сестёр.

– Спасибо тебе. – Она едва не кинулась целовать ему руки, но вовремя вспомнила про страх и отвращение. – Ты достойный человек.

Будь она живой, а он – простым мужчиной, Агне на радостях чмокнула бы его в щёку. Но вместо этого Агне просто быстро улыбнулась и чуть не бегом пошла к выходу. В дверях она встретила девушку – ту самую, которую видела наверху у комнаты. В руках девушка держала мешок с вещами, а вид у неё был самый несчастный и разбитый из всех возможных. От неё пахло куда приятнее, живой свежей кровью, но Агне давно научилась усмирять свою жажду.

– Тебе повезло, – бросила Агне на ходу. Брови девушки изумлённо поднялись. – Твой чародей – не сволочь.

Она прибавила шаг, пока не посыпались вопросы. Если чародеям можно хоть изредка верить, то корчма отца пока что спасена.

А с Луче она ещё поговорит по душам.

Мавна удивилась, когда поняла, что вместе со Смородником на скотном дворе была красивая девушка – та самая, которая искала подругу. Незнакомка сказала ей что-то странное, загадочно улыбнулась и игриво убежала прочь – это насторожило Мавну ещё сильнее. Поправив тяжёлый мешок, она осталась терпеливо ждать снаружи.

Скоро вышел Смородник с Варде на привязи и с козлом. Мавна отметила, что и Варде, и козёл выглядели неплохо и, наверное, успели выспаться. В отличие от неё.

– Вижу, ты сегодня собираешь вокруг себя девиц, – буркнула Мавна.

– Девиц-упыриц, – хмыкнул Смородник.

Мавна приоткрыла рот.

– О, так она…

– Нежичка, дочь корчмаря. Очень просила не говорить никому, что меня тут укусили. Иначе дело отца рухнет.

– И ты согласился? – спросила Мавна с сомнением. – Не знала, что у тебя мягкое сердце.

Смородник красноречиво поддел повязку на шее.

– Сердце, может, и не мягкое. – Он подался вперёд, к Мавне, и сказал на ухо, так, чтобы Варде не слышал: – Только сил, увы, потратил много. Она сожрала бы меня быстрее, чем я мог бы её убить. Проще было согласиться.

Мавна хотела сказать что-то поддерживающее, но он прислонил палец к губам и, взяв у неё мешок, взвалил себе на плечо. Чтобы не думала, что он совсем уж беспомощный?

Мавна хмыкнула и пошла следом.

Ночь была ещё в разгаре, широкая дорога уводила вдаль через поле, и огромные звёзды мигали на чёрном небе. Мавна с тоской вздохнула, сидя в седле Ласточки: эх, вечером, приближаясь к корчме, она так надеялась на отдых… Но проснуться солнечным утром в мягкой постели так и не удастся. Будет хорошо, если до рассвета они не встретятся с упырями.

– Эй, Варде! – Она окликнула упыря, плетущегося за конём Смородника. – Ты хочешь есть?

Варде слегка улыбнулся. Мавна с любопытством заметила, что он выглядел лучше, чем вечером: уже не походил на упыря, был тем же парнем, который приходил к ней в Сонных Топях.

– Благодарю. Меня угостила новая подруга Смородника.

– О. – Мавна отчего-то засмущалась. Значит, та упырица и к Варде заходила. Шустрая. – И… чем она тебя угостила?

– Ты не захочешь знать. – Варде опустил голову. – Но было вкусно.

– Ладно-ладно. Как себя чувствуешь без шкурки?

– Были бы мы одни, я бы рассказал. А так – не хочу, чтобы враги слышали и доносили своим ратным главам.

Мавна загрустила. Мало того что ночь не задалась, так ещё и разговорами нельзя отвлечься. Так недолго и заснуть прямо в седле. Не хватало ещё свалиться.

Но Смородник, видимо, тоже нуждался в разговоре, чтоб не уснуть. Он, проверив, поспевает ли Варде за шагом коня, спросил, старательно скрывая любопытство:

– Как получилось, что вы познакомились?

Пока Мавна подбирала слова, Варде с готовностью выдал:

– Я пришёл к ней свататься. Поймал венок на празднике.

Смородник кашлянул и повернулся к Мавне.

– В самом деле?

Мавна порадовалась, что темнота скроет её покрасневшие щёки. Ну Варде и ляпнул! Да какой он ей жених? Просила же, чтоб перестал про это говорить.

– Нет. Он поймал мой венок, а потом сказал, что если я хочу вернуть Раско, то надо выйти за него и попасть к болотному царю.

– О, ну это совсем другое, – холодно фыркнул Смородник.

Мавна выругалась про себя. А ведь она и правда, взяв шкурку, отправилась искать царя, чтобы сделать так, как сказал Варде… Жаль, что нельзя сейчас заставить его наконец-то всё объяснить от и до. При Смороднике он и слова больше не скажет про себя и свои цели. Поговорить бы с ними обоими с глазу на глаз, но как?..

Ещё некоторое время они проехали в тишине. В перелесках начинали петь птицы, и небо светлело, предвещая восход. Хоть что-то хорошее.

– Ну и чем ты занималась в своей деревне? – спросил Смородник, едва заметно обернувшись к Мавне. – Помимо свиданий с упырями, конечно.

Она раздражённо фыркнула. И обязательно постоянно припоминать редкие встречи с Варде? Какие уж это свидания.

– Я пекла хлеб, – сухо ответила Мавна. – И не только хлеб.

– Значит, ты умеешь растопить печь?

– Каждый умеет. Иначе замёрзнешь. Зачем спрашиваешь?

Смородник ответил не сразу, будто замялся, но голос прозвучал вполне беспечно.

– Просто хочу знать, что, если я умру, ты сможешь развести костёр и сожжёшь меня. Не собираюсь доставаться упырям.

Мавна поперхнулась.

– Даже не знаю, что хуже: новость, что ты собираешься умереть, или что мне придётся возиться с твоим трупом.

– Она не умеет разводить костры, – подал голос Варде. – Я наблюдал за вами, это ты разжигал огонь своей мерзкой искрой, а чтобы сжечь человека, нужна куча брёвен. Так что не обольщайся, я тут помогать не собираюсь. С удовольствием посмотрю, как в тебя вселится кто-то из наших.

Смородник выругался и дёрнул верёвку, к которой был привязан Варде.

– Как я мог забыть о тебе, чудовище? Ладно, больше ни слова при тебе не скажу.

– Но ты же предупредишь, если всё-таки соберёшься умирать? – Мавна на самом деле забеспокоилась. – Я, упырь без шкуры и козёл… Мы без тебя не дойдём.

– Укушенный чародей – такой себе помощник, – злорадно заметил Варде.

Смородник отмахнулся, как от комара.

– Осталось недалеко. Упыря отпустишь, так и быть, а с козлом дойдёте до Озёрья. Обратно тогда уж как-нибудь сами.

Мавна заметила, что Смородник едва заметно улыбается. У неё немного отлегло: непонятно, умел ли он шутить, но хотелось бы, чтобы все разговоры о смерти и сожжении оказались просто неуместной шуткой.

– Ему просто льстит, что ты считаешь его ценным попутчиком, – буркнул Варде, будто прочитав её мысли. – Чародеи ужасно заносчивы, ты не могла это не заметить.

Они незаметно свернули с основной дороги на другую, тоже широкую, но убегавшую через молодой ивняк. Мавна уже и не пыталась запомнить путь и прикинуть, далеко ли они от Сонных Топей – только надеялась, что Смородник достаточно хорошо знает эти места и точно приведёт их в Озёрье.

Ласточка щипала ивовые листья, пока проезжали через рощицу, а Мавна кормила её и козла кусками булок, переваливаясь в седле то в одну, то в другую сторону.

– Ты бы поберегла хлеб, – проворчал Смородник, заметив, чем она занята. – Когда ещё купим?

– Так Озёрье недалеко, ты же говоришь.

– А денег у тебя настолько много, что можешь позволить себе быть такой щедрой?

Ивняк постепенно закончился, и дорога снова вывела к полю – огромному, почти бескрайнему, сизому от росы и тумана.

– Если придётся, заработаю в Озёрье. Ты бы своего коня тоже угостил.

Мавна протянула Смороднику булку. Он быстро взглянул на неё, фыркнул, но вдруг осёкся, тихо охнул и замер, уставившись на пустырь. Его глаза расширились – будто он смотрел на что-то, чего Мавна никак не могла увидеть. Для неё пустырь оставался обычным топким полем, влажным и поросшим сорной травой.

– Да чтоб вас…

Козёл заблеял, натянул верёвку, стремясь убежать. Мавне пришлось спешиться и дать ему краюшку хлеба, чтоб успокоить.

– Что там такое? – спросила она. По спине ползали мурашки: она никогда не видела Смородника настолько ошарашенным.

– У него, должно быть, просыпается совесть, – едко заметил Варде. – Тут был наш город.

– Чей город?

Она и так догадалась. Город упырей. Но почему она ничего не видит, кроме поля?

Травы затягивал туман, белёсый и плотный. Наползал из низин, поднимался выше, окутывал каждый стебелёк. Ветер совсем перестал дуть, и от влажности стало душно, как если бы она вновь провалилась в самую топь.

– Ничего не делай. Не шевелись. Держись за мной, – тихо бросил Смородник.

Мавна видела, как он пытается незаметно приготовить оружие. Нож и стрелы слабо замерцали алым, но самое жуткое было не это.

Глазницы козлиного черепа у седла чародея тоже загорелись алыми огнями.

– Можешь не стараться, – хмыкнул Варде. – Всё равно не поможет. А о Мавне я позабочусь.

– Да о чём вы говорите?! – У Мавны заканчивалось терпение. – Может, объясните?

– Лучше прячься, – посоветовал Смородник, поворачиваясь к ней. Он сорвал повязку с шеи, собрал волосы в хвост и закатал рукава, чтобы ничего не мешало. Но чему? Битве? Страх растёкся по телу и стиснул горло, перекрывая воздух. Мавна тяжело сглотнула.

– А ты?

– Чародеи не прячутся.

Туман стал ещё плотнее. Мавне показалось, что она различает в нём какие-то фигуры. И правда: скоро стало понятно, что на поле собралась целая толпа.

Но не людей. Это были упыри.

Глава 4

Защита без огня

Комнату заливало солнце, это чувствовалось даже с закрытыми глазами. Илар со стоном перевернулся на бок и разлепил веки.

Тело ощущалось словно набитый соломой мешок. Илар по очереди ощупал свои руки и ноги, особенно – места, где были раны. Удивительно, но боль почти ушла, остались только неприятные ощущения, как после хорошей драки. Усталость по-прежнему давила и кружила голову, но в целом всё казалось куда лучше, чем в последний раз, когда Илар был в сознании.

Солнце играло на стенах и потолке, переливалось на блестящих боках крынок и кружек. Комната была небольшой, но чистой и опрятной, свежо пахло цветами и травами. На столе стоял кувшин с букетом цветов и тарелка с хлебом и сыром, а внизу, у кровати, – ведро воды и ковш.

От облегчения сильнее закружилась голова. Значит, Купаве всё-таки удалось уйти от погони и привезти их в безопасное место. Ай да Купава! В памяти всплыло её лицо, и губы Илара растянулись в невольной улыбке.

Он лежал ещё некоторое время, то впадая в дрёму, то просыпаясь и вновь осматриваясь: не верилось, что всё-таки вокруг жилая изба, а не туманная топь. Скрипнула дверь, и в комнату осторожно заглянула Купава. Илар снова улыбнулся: казалось, будто сбывается счастливый сон.

– Проснулся? – обрадовалась она. – Можно?

– Ещё спрашиваешь. Заходи.

Илар сел на кровати, зачерпнул воды из ведра и протёр лицо. Купава пристроилась рядом, с тревогой разглядывая Илара.

– Ты как? Как нога? А рука? Два дня лежал.

Илар кашлянул, поперхнувшись водой.

– Два дня?! А ты… А та девушка…

Купава положила руку ему на плечо.

– С нами всё хорошо. То есть как… Сначала было не очень. Мы едва оторвались от упырей, довольно долго ехали, потом ещё и дождь пошёл. Ты был без сознания, Сана тоже ни жива ни мертва. Но потом мне помогли, люди возвращались в деревню и забрали нас. Так что будем считать, что повезло.

– Ты цела? Хорошо себя чувствуешь?

Купава опустила глаза и чуть ссутулилась.

– Хорошо. Но постоянно думаю о доме.

Голос дрогнул. Илар дотронулся до её пальцев и легонько сжал. Глупый вопрос, конечно. Как она может себя чувствовать? Убежала из дома после того, как её чуть не изнасиловал чародей, знает, что водит за собой упырей, потеряла близкую подругу и вынуждена ещё заботиться о нём. О том, кто должен был защищать, но только прибавил проблем. Захотелось сгрести Купаву в охапку и долго целовать и просить прощения, обещать впредь оберегать от всего, но Илар не решился: она казалась такой грустной и хрупкой, что не хотелось её тревожить. Вместо этого Илар только поправил ей волосы и легонько чмокнул в висок.

– Ты умница. Спасибо тебе.

Щёки Купавы вспыхнули, как цветы мальвы. Она повернула лицо к Илару и тихо сказала:

– Это тебе спасибо. Без тебя у меня совсем ничего не осталось бы.

– Но это из-за меня тебе пришлось бежать.

– А без тебя я бы уже утопилась в колодце.

Илар покачал головой.

– Не надо так говорить. Не шути этим.

– Какие уж тут шутки…

Купава со вздохом придвинулась чуть ближе. Илару хотелось притянуть её теснее, но что-то подсказывало: не стоит, они же не у себя дома. Да и вдруг Купаве будут неприятны его прикосновения после происшествия с Лыком? Лучше подождать.

Он кивнул на букет цветов.

– Красивые. Ты собирала?

– Что?

Купава, засмущавшись, поправила волосы и отстранилась.

– Цветы, говорю, нравятся.

Поджав губы, Купава помотала головой.

– Не я. Сана для тебя притащила. По двадцать раз на дню о тебе спрашивала. Влюбилась, наверное.

– Она в порядке?

Купава смешливо фыркнула и встала с кровати.

– Привести её тебе?

– Да нет. – Илар потянулся, разминая плечи, взъерошил волосы и черпнул ещё немного воды из ведра, растёр по лицу и шее. – Сам схожу.

– Лежи уж. Приведу её. Илар, ты, безусловно, спас нас, но побереги себя, не нужно тебе сейчас вставать и бегать. Где бы мы были, если бы не ты? Что было бы с Саной? И что было бы со мной?

Купава поправила цветы в вазе и развернулась, прислонившись поясницей к краю стола. Руки она скрестила на груди, будто собиралась строго отчитывать Илара. Он удивился такой смене настроения, но виду не подал.

– Ты пытаешься меня пристыдить? Не стоит.

– Нет. Я просто хочу, чтобы ты больше думал о себе. Без тебя мы бы не спаслись, а ты сейчас собираешься куда-то бежать, ещё даже не поев и не проверив повязки. Ты можешь хоть немного успокоиться, Илар? А о Мавне… – голос Купавы осёкся, – о Мавне ты думал? Ты ей тоже нужен. И нужен здоровым.

Ещё бы он не думал о Мавне…

Илар часто пытался вспомнить, когда и какой видел её в последний раз. Ему до сих пор было больно думать о том, что она просто сбежала, даже не попрощавшись. Ничего не сказав ему, тому, кто с детства был рядом, оберегал от всего и был готов убить даже за косой взгляд в её сторону. Разве он заслужил такое? Разве не стоило быть с ним честной?

И чего она добилась? Хорошо, если она жива. Илар и сам увидел, как устроена жизнь между деревнями: получится проскочить до темноты – повезло. Заночуешь в поле – жди беды. Если раньше упыри появлялись лишь изредка, то сейчас казалось, что все веси заполнены ими, куда ни плюнь.

Хорошо бы, если бы Мавне попался на пути надёжный чародейский отряд, где не было таких ублюдков, как Лыко. Есть ли отряды женщин-чародеек? Надо бы отнести свежий каравай Покровителям, чтоб Мавне попались такие защитницы.

И тут же закралась противная мысль: раньше надо было молиться, голубчик.

– Как я могу о ней не думать? Каждый день. – Илар встал, пробуя сильнее опереться на больную ногу. Вроде бы почти не болело. Это хорошо. Дельные лекари попались в этой деревне. – И боюсь за неё. Что, если ей встретились непорядочные люди? Какой-нибудь мразотный чародей. Или, ещё хуже, нежак… Говорили же в Сонных Топях про неё разное.

– И ты за эти слова бил без разбору. Я тоже беспокоюсь, Илар. – Купава сделала шаг вперёд и взяла его за руку. От её прикосновения в груди у Илара потеплело и будто бы даже тревога за сестру притупилась. – Но для Мавны будет лучше, если ты восстановишься и продолжишь путь здоровым. Тогда мы поедем быстрее, сможем отбиваться от упырей и спрашивать у встречных, не видели ли они незнакомую девушку. Ради Мавны ты должен потерпеть.

Илар склонил голову. В душе он был согласен с Купавой: раненый, забывающийся, теряющий сознание в пути – да уж, ну и помощник. Но хотелось скорее убедиться, что с Мавной всё в порядке, и любое промедление тяготило. Но как её искать? Ездить по всей округе? Да и ноге всё же было ощутимо лучше. Чего разлёживаться.

Высвободив руку, Илар тронул кончиками пальцев щёку Купавы.

– А как же ты? В последние разы ты рвалась ехать дальше, потому что боялась, что приведёшь упырей.

Купава смотрела на него в упор, в глазах читалась тревога, и Илар пожалел, что напомнил ей про это. Лучше бы молчал, в самом деле…

– И сейчас боюсь, – ответила она. – Придумаю что-нибудь. Ты, главное, поправляйся.

– Я уже придумал за тебя. – Стоило бы убрать руку от её лица, но вдруг нестерпимо захотелось ощутить всей ладонью мягкую кожу щеки. Илар осторожно выпрямил пальцы и чуть не задохнулся от радости, когда Купава не отстранилась, а наоборот, прильнула к его ладони. – Пускай идут за тобой, сколько хотят. Пускай все приходят. Я убью всех до единого, лишь бы ты больше не беспокоилась.

– Ой, простите! – пискнул кто-то сзади и, обернувшись, Илар увидел в дверях Сану, ту самую «невесту» из Сырого Ольшака. Теперь, без украшений и свадебного платья, она выглядела как самая простая деревенская девчонка и казалась ещё младше, чем в прошлый раз. Веснушчатые щёки залила краска.

– Проходи. Спасибо за цветы. – Илар улыбнулся, а Купава поджала губы и потёрла щеку – там, где только что были пальцы Илара.

– Да нет, я на минуточку. Посмотреть, живой или нет…

Сана покраснела ещё сильнее и шаркнула ногой по полу. Илар подошёл к ней, приветливо протянул руку, попутно рассматривая девчонку. Хорошо, что она выглядела здоровой и более-менее счастливой. А могла бы давно стать пищей упырям…

– Ты в порядке? Где будешь жить? Хочешь, поедешь с нами?

– Скитаться по болотам и убегать от нежаков. Не советую, – подала голос Купава.

– Ой, ну ты что, – отмахнулась Сана. – У меня тут старшая сестра с мужем и детьми, у них останусь. Их двор за углом, а вас пока разместила у себя сестра мужа сестры… Я правда так сильно-сильно тебе благодарна! Вам обоим.

Она переводила взгляд с Илара на Купаву и обратно. Глаза блестели восторгом, щёки горели, совсем не так, как в день «свадьбы». У Илара отлегло. Хоть тут они не прогадали. Вдруг Покровители увидят и сделают так, что Мавне тоже кто-то поможет?

– Я рад, что мы подоспели к тебе вовремя. Скажи, есть у вас тут хлебная лавка? Хочу размяться. Давно не работал с тестом.

Он подмигнул Купаве, которая уже сдвинула брови и открыла рот, чтобы возразить.

– Конечно-конечно. Сейчас отведу. Пойдём.

Сана хотела взять Илара под локоть, но застеснялась и неуклюже засеменила к выходу.

– Ну хоть воздухом подышать мне можно? – шепнул он Купаве с улыбкой. Та ответила строгим взглядом. – Обещаю идти медленно, беречь ногу и тесто сделаю самое воздушное, чтобы рука не болела. Иначе совсем ходить разучусь.

Она неохотно, но всё же согласилась.

Выйдя вслед за Саной, Илар прикрыл глаза рукой: солнце светило непривычно ярко, даже слепило. Привыкнув к свету, он спустился с крыльца и осмотрелся. Деревня была совсем маленькой, едва ли не меньше Сонных Топей, но все дома выглядели ухоженными, садики пестрели цветами, а стена вокруг деревни ещё пахла свежими сосновыми брёвнами.

После скитаний по болотам Илар чувствовал где-то подвох.

– Как тут необычно, – сказал он Сане.

Сана только развела руками.

– Так это солнце выглянуло, вот и кажется, что необычно. Деревня молодая, а стену недавно обновили.

Должно быть, дело и правда оказалось всего лишь в солнце, а Илар так накрутил себя за последние недели и дни, что никак не мог расслабиться. Хотелось верить, что и Мавне светит это же солнце. И что она ещё может ему порадоваться.

Лавку пекарей Илар узнал сразу. Сана вошла первой, договориться с хозяевами. Дождавшись приглашения, Илар вошёл внутрь, и от вида караваев и пряников тоскливо защемило на душе. Кто теперь печёт хлеб в Сонных Топях? Айна с отцом? Справляются ли? Хватает ли хлеба на всех? И испекут ли они его с Мавной снова, вместе, как в старые времена?

Илар стиснул щепотью переносицу, чтоб не щипало в глазах. Не хватало ещё показать слабость перед девчонкой. Хотя что уж там, она уже видела, как его везли по колдобинам.

– Ну, я пойду, чтоб не мешать? – спросила Сана, хотя по ней было видно, что уходить ей не хочется. Солнце падало из окна и золотило её рыжие волосы, а веснушки на носу горели, как искорки. Илар усмехнулся.

– Да оставайся уж. Научить?

– Да уж умею маленько. Но посмотрю потихонечку, если ты не будешь злиться.

Илар взял горсть муки, пересыпал из ладони в ладонь, проверяя, мелко ли смолена. Ссыпал на стол, а белым пальцем мазнул Сане по носу.

– Не буду злиться. Смотри на здоровье.

Он засучил рукава выше локтей и понял, что тут нет тесёмки, которая поддержала бы волосы. Отщипнул готовой закваски, положил в деревянное корыто. Щедро добавил муки и принялся вымешивать, как привык: взять за уголок, вытянуть, подтянуть к другому углу, сложить, перевернуть. Повторить.

Тесто и правда получалось воздушным, в лучах плясали белые пылинки муки. Руки почти не напрягались, но мышцы приятно отзывались на слишком знакомые движения. Илар чувствовал, как начинает приходить в себя: знакомые запахи, виды, действия – всё то, к чему привык парень-пекарь, а не беглец с неуправляемой искрой. Так пах его дом: закваской и мукой, печными углями и свежим хлебом. Не болотами, не кровью и не горелой плотью. Нет.

Сана всё крутилась рядом. Илар краем глаза видел, как она то смущённо отходит, то со стеснительным вздохом вновь приближается и заглядывает ему через плечо, не в силах сдержать девчоночье любопытство. Они с Мавной, когда были младше, тоже так крутились в пекарской и пробовали сырое тесто, а мать отгоняла их рушниками и ставила мучные следы на носах.

– А это правда, – робко начала Сана, в очередной раз подобравшись ближе, – что ты – бродячий чародей?

Последние два слова она произнесла с восторженным придыханием и резко замолчала. Илар медленно повернулся к ней.

– Что? Какой ещё бродячий чародей?

Щёки Саны раскраснелись, как свёкла.

– Я слышала, мне подружка рассказывала, как какой-то чародей без отряда спас целую деревню к востоку от нас. Туда пришли упыри, а он р-раз! И сжёг всех. А западнее, говорили те, кто приезжал с торга, нашли целую кучу убитых упырей. И у всех, – она понизила голос до сиплого шёпота, – были вырезаны сердца. Это был ты? Ты же чародей, я видела. Хоть меня и напоили отварами, но я помню, как ты из ничего разжигал огни.

Илар сформировал караваи, накрыл их влажным рушником и задумчиво вытер руки. Вот как, значит. Слухи быстро ползут по весям, но его удивило, что он сам стал героем слухов. Насчёт упырей с вырезанными сердцами он ничего не мог бы сказать, но про случай с деревней смутно помнил. Купава тоже не раз тогда говорила, что в Иларе проснулась чародейская искра, но он ещё никогда всерьёз не думал о себе как о чародее. Выходит, проклинал Лыко и Боярышника, а сам неумышленно стал таким, как они.

Илар кашлянул в кулак. Сана жадно ждала от него ответа, но что ей сказать?

– Я не чародей, – проговорил он, наблюдая, как на широком лице проступает разочарование. – Я пекарь. Дозорный. Я убивал упырей, но никогда не учился чародейству. Не стоит верить всему, что ты слышишь.

– Но я своими глазами видела, – не унималась Сана. – Видела, как ты послал пламя в упыря. И он умер. – Она содрогнулась, вспоминая тот вечер. – Ты спас меня. Зачем?

Илар со вздохом взъерошил волосы. Знать бы самому, зачем. Потому что Купава попросила? Да нет. Сам не позволил бы упырю сожрать девчонку.

– Я привык помогать людям. Особенно если им грозят нежаки.

– И ты не побоялся, что будет дальше?

Илар пожал плечами и вернулся к своим караваям. Надрезал поднявшиеся макушки крест-накрест и отправил в печь. Он не думал о том, что будет дальше. Только о том, что есть сейчас.

– Спасибо тебе, – тихо прошелестела Сана, не дождавшись от него ответа. – Я никогда тебя не забуду.

– Ну, уж этого не надо. – Илар закрыл дверцу печи и ободряюще улыбнулся. – Сказала спасибо – и ладно. Не смущай меня.

– Это тот самый чародей-спаситель? Какой скромный!

В пекарскую вошли девушки. Одна, самая высокая, была очень похожа на Сану – должно быть, та самая старшая сестра. Пятеро других, кто старше, кто младше Саны на вид, выглядывали у неё из-за спины и рассматривали Илара с любопытством.

– Такой хорошенький, – шепнула одна, и остальные захихикали.

Сана засмущалась и отскочила от Илара, хотя и без того не решалась подходить слишком близко. Илар обтряс руки и оперся спиной о стол.

– День добрый. Не чародей, но иногда выручаю.

Он приветливо улыбнулся девушкам. Не хотелось подкреплять и плодить слухи о себе, и повышенное внимание скорее досаждало, чем приносило удовольствие. Жаль, что девушки загородили выход, не то Илар непременно ушёл бы, оставив караваи на совести Саны.

Сестра Саны окинула его оценивающим взглядом и кивнула.

– Я Талана. Сана – моя младшенькая сестричка. Спасибо тебе. Приходи сегодня к нам домой, отблагодарим. И подругу свою приводи.

Услышав о подруге, две девушки сделали кислые лица.

– Придём непременно. Спасибо.

Покрутившись в пекарской ещё немного, девушки ушли, оставив Илара ждать, пока не испекутся караваи.

Тем не менее всё в деревне казалось Илару неправильно-непривычным. Солнечный день, приветливые местные, цветы в садах. Он постоянно прислушивался: не завоют ли упыри за оградой? Принюхивался: не запахнет ли от случайного прохожего илом и тиной, как от Стевро? Присматривался: вдруг готовится что-то нехорошее вроде свадьбы в Сыром Ольшаке?

Но ничего страшного не происходило, не слышалось и ничем не пахло.

– У тебя нога болит? Или рука? Какой-то ты напряжённый, – заметила Купава.

– Да нет. Всё неплохо. Просто странно, всё так спокойно…

Купава рассмеялась.

– Ты слышишь себя? Спокойная жизнь уже кажется тебе неправильной. Так не должно быть, Илар. Ты ведь помнишь, на самом деле у нас в Сонных Топях тоже всё было хорошо и мирно. До тех пор, пока я не…

Он поспешно схватил её за руку, чтобы отвлечь. Не надо ей постоянно вспоминать. Пусть хотя бы этот вечер проведёт в гостях и не думает о своей вине.

– Ты права. Я слишком привык нервничать. Иногда тяжело, знаешь ли, отвыкать. Да и не нужно. Лучше быть настороже, я считаю.

Купава замолчала, глядя на свою руку в его руке.

– Но расслабляться тоже надо. – Она подняла на него взгляд и улыбнулась. – Тебе полезно сходить на праздник. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Праздником это можно было назвать лишь с натяжкой. В доме Таланы, сестры Саны, и её мужа собралась семья: человек десять, не больше. Зато хозяйки – Талана и мать её мужа – постарались на славу, и на столе не было пустого места от тарелок, мисок и чаш.

Муж Таланы, смуглый и чернобородый мужчина по имени Рдан, усадил Илара и Купаву рядом с собой, прямо напротив Саны, которая розовела от удовольствия и смущения.

– Как у вас обстоят дела с дозорами? – спросил Илар, выпив сладкого клюквенного кваса. Хотелось понять, может ли Купава не бояться, защитит ли себя деревня в случае чего? – Алых огней на стене не видел. Чародеи к вам не заезжали?

Рдан, такой здоровенный, что занимал сразу два места и нависал даже над высоким Иларом, поставил свою кружку и зачерпнул печённых в сливках грибов.

– Мы этих сволочей к себе не подпускаем, не-ет.

– О.

Илар вежливо замолчал, не зная, говорила ли им Сана, что её спас «бродячий чародей». Но Рдан и сам, видимо, понял оплошность, крякнул и поёрзал на скамье, отчего она жалобно заскрипела.

– То есть не все они сволочи. Но те, что верховодят отрядами, – в большинстве своём. Ты ведь не из отряда, верно?

– Да и вообще не чародей.

Старший сын Таланы и Рдана, мальчишка лет трёх на вид, скорчил разочарованную рожицу и перестал глазеть на Илара, полез ложкой в горшок со сладкой кашей.

– Да как же. – Талана всплеснула руками, и мальчишка снова повернул вихрастую голову. – Сана сказала, ты упыря сжёг. Чародей самый настоящий.

Черноволосая кудрявая девушка, очень похожая лицом на Рдана, принесла большое блюдо с печёной гусятиной и села на краешек скамьи, около Купавы. Подперев кулаком щёку, тоже стала слушать.

Илар опустил глаза в свою тарелку. Если в этом доме – и в деревне – не жаловали чародеев, то не стоило говорить про свою искру. Но раз Сана уже всё рассказала, то отпираться было бы глупо.

Он ощутил, как Купава легонько тронула его колено под столом.

– Не буду лукавить, – вздохнул он и распрямил плечи. – Пару раз я прибегал к чему-то вроде искры. Но я никогда не учился. И чародеев сам не жалую. Они пришли грабить нашу родную деревню и вели себя как последние свиньи.

Он встретился глазами с взглядом Рдана, чёрным и оценивающим. Хозяин дома не был похож на местных: слишком тёмные волосы и смуглая кожа. Таких людей рождает горячее солнце, а в туманных болотистых краях люди сами часто похожи на туман: бледные и светлоглазые.

– И что твоя искра? Как проснулась? Расскажи.

Илар не был готов к таким расспросам, но отказать хозяину было бы невежливо. К тому же он подумал, что Рдан запросто мог бы проломить ему голову хоть кружкой, хоть просто кулаком. С таким дозорным и упыри, наверное, не решаются подходить к околице. Если только ограда его выдерживает.

– Сам не знаю. Всё было слишком быстро. Я был ранен, а потом в минуту опасности полыхнуло. Так, что я сам впал в беспамятство. А как чуть очухался – так снова получилось, когда Сану спасал. Больше ничего не знаю, проснулся в вашем дворе. Спасибо за лекарства. Не ожидал, что так хорошо поможет.

Рдан хмыкнул и довольно погладил бороду. Они с Таланой переглянулись.

– Все райхи знают толк в лечении, – прогудел он. – И я в том числе.

– Райхи? – удивлённо переспросила Купава. – О, извините. Я не должна была…

– Отчего не должна? Я себя не стыжусь, как некоторые мои братья и сёстры. Только иные скажут, что я неправильный райхи, раз мы с родителями обосновались в деревне вместе с местными.

– Но разве райхи не занимаются чародейством? – осторожно уточнил Илар и тут же добавил, чтобы скрыть неловкость: – Пироги выше всяких похвал. Тебе прекрасно удаётся тесто, Талана.

– Занима-аются. – Рдан тоже потянулся за пирогом и сунул в рот сразу весь, не откусывая. – Но не тем. Мы не огнепоклонники и не разжигаем искру. Мы действуем тоньше, красивее. И умеем больше. Сила огня слишком яростна и груба, чтобы лечить людей, она может лишь убивать и калечить. Такое мы не одобряем.

Илар молча согласился. Он сам успел дважды встретиться со своей искрой, которая, получается, притаилась диким зверем где-то у него в груди, и каждый раз после этих встреч он долго не мог прийти в себя. Наверное, до сих не пришёл – и как чародеи могли направлять её в стяги, в маленькие огоньки, в оружие? Она вырывалась мощным вихрем, как река, выходящая из берегов, и разделить её на отдельные потоки, чтобы управлять каждым из них, казалось чем-то запредельным.

– Это вы меня вылечили? – спросил он глухо. – Спасибо.

Рдан махнул огромной ручищей.

– Не люблю хворых. Ты спас сестру моей жены, а уж залатать дырки – это меньшее, что я мог для тебя сделать. Пусть ты и огненный чародей, человек всё равно хороший.

– А как у вас дела с защитой деревни? – Купава глотнула кваса и выглянула из-за плеча Илара, чтобы лучше видеть Рдана. – Простите, что так дерзко обращаюсь сразу к хозяину дома, просто…

– Не стесняйся, – успокоила её Талана. – Все свои. Не люблю тихих мышек, женщина должна уметь подавать голос.

– Мы видели всякое, – подтвердил Илар. Он не знал, можно ли говорить о старосте-упыре, поэтому решил не уточнять.

– С деревней, – Рдан потянулся к гусиной ножке и оторвал её, чуть не забрызгав жиром Купаву, – всё у нас в порядке. Лучше, чем у соседей. До нас доходят вести, как в других сёлах упыри прорываются за ограды и пьют столько крови, что лопаются, как надутые комары. Ещё говорят, что теперь эти твари умеют прикидываться людьми. Встретишь на большаке красавицу, захочешь подвезти, а она тебе в шею ц-цап! – Рдан рявкнул так, что его сын ойкнул и сполз под стол. – И повезёт, если перед смертью успеешь её пощупать.

Он рассмеялся, а Сана ещё сильнее покраснела, не вовремя кинув скромный взгляд на Илара.

– Как вы защищаетесь без чародеев? Вы их не впускаете? Тогда что сдерживает нежаков?

Илар попытался вспомнить, видел ли козлиные черепа на кольях. Вроде бы нет…

Рдан вдруг посерьёзнел и понизил голос, облокотился на стол и склонился ближе к Илару. В бороде блестели капли кваса, а глаза вблизи казались ещё чернее, и не разберёшь, где зрачок.

– Хитрость в том, что упыри не чуют нашу деревню. Чары райхи чем-то похожи на их, нежицкие. Ну, ты и сам, парень, наверняка слышал, как нас обвиняют едва ли не во всём зле на свете: будто это мы наслали нежаков на веси, будто мы сами не прочь попить тёплой кровушки… Только брехня это всё. – Рдан потряс гусиной костью у Илара перед лицом. – Слышишь? Брехня. Никого мы не выпиваем и мор не насылаем. Это огнепоклонники распускают слухи, чтоб к нам за помощью не шли, а только к ним. Их ратные сволочи-батюшки да матушки много денег с того имеют. Иные золотые хоромы себе отстраивают, знаю. Но в одном они правы: наши чары могут лечить и создавать, менять. И у нежаков так же, болотная вода своим духам дала такой дар. Так мы свою ограду зачаровали по-своему, и за ней не слышно запаха людей. Нежак, когда в упырином облике, он что зверь: идёт на запах и тепло, а бежит мимо нас и чует только брёвна. На что ему брёвна? Так и повелось, что мимо проскакивают и идут к другим, где вкуснее пахнет.

– Почему вы не расскажете это соседям? – спросила Купава с тоской. – Многим могли бы помочь.

– Ми-илая моя! – Рдан сочувствующе склонил голову. – Ты бы пошла за помощью к райхи?

Купава смущённо опустила ресницы.

– Нет.

Илар нащупал под столом её руку и ободряюще сжал. Конечно, у них никто бы не пошёл. Что они знали о райхи? Что бродят большими семьями, продают странные травы, меняющие сознание, что презирают всех остальных людей, а иногда на местах их стойбищ находят путников с перерезанными шеями… Если бы не упыри, чародеи боролись бы с райхи.

– Ну и вот. Про что я и говорю. Никто бы не стал. Если б я пришёл в вашу деревню, вы бы выгнали меня. Ещё и напридумывали бы, якобы хочу проникнуть втихаря и привести за собой упырей. Правду говорю? Не стесняйся, голубка.

Купава молча кивнула головой. Самое страшное, что Илар понимал, насколько же Рдан прав.

– Так, значит, упыри не пройдут сквозь ограду, даже если… если их будет что-то манить? – спросил он.

– А должно манить?

Взгляд Рдана стал таким пристальным, что Илару сделалось жутко. Сболтнул лишнего?.. Но через мгновение брови хозяина шевельнулись, и под бородой появилась лёгкая улыбка.

– Не бойся, парень. Вокруг куда больше привлекательных целей. В наших полях они редко появляются. А если попробуют – я сам заберусь на стену и пристрелю каждую тварь, пусть только попробует напугать моих детей. Но и ты свою искру пока придержи. Договорились?

Остаток обеда они провели в мирных разговорах, в которых не было места ни упырям, ни чародеям. Илар не сразу и вспомнил, что так может быть. Оказалось, может.

Глава 5

Угли райхи

«Сон. Это всё просто страшный сон», – пыталась убедить себя Мавна, но очертания, явственно проступающие сквозь туман, убеждали в обратном.

Кто-то из нежаков стоял на четвереньках, иные – на двух ногах, с горбатыми спинами. Издалека нельзя было разглядеть подробностей, но она была почти уверена, что у многих – оскаленные пасти со слюной, стекающей с острых зубов.

– Ты ещё здесь? – тихо спросил Смородник.

– Здесь, – ответила Мавна, удерживая Ласточку, которая начала трясти головой в попытках вырваться.

– Уходи.

– Я тебя не оставлю.

Смородник быстро обернулся, и на его лице мелькнуло удивление.

– С чего это вдруг?

– Я так не могу.

– А умирать можешь?

Ласточка ещё раз мотнула головой, сильнее прежнего, и поводья чудом не выскользнули у Мавны из рук.

– Погаси свои огни, – хрипло посоветовал Варде.

Смородник только фыркнул.

– И остаться беззащитным? Спасибо, нежак. Тогда ты первый нас и сожрёшь, верно?

– Ты только привлекаешь их. Может, до этого вас и не видели, но теперь точно заметят.

Мавна издала нервный смешок. Отлично. Может, поддаться рвению Ласточки и поскакать назад? Она бы с радостью, только от страха ноги привычно онемели. Да и не бросила бы Смородника с Варде. Какой смысл спасаться одной? Не сожрут сейчас, так сожрут чуть позже.

– Я не собираюсь прятаться. – Смородник держал верёвку Варде внатяг и постоянно одним глазом поглядывал на него. – Знаешь, лучше тебе заткнуться. Обычно я не разговариваю с такими тварями, как ты.

– А я – с такими, как ты, – огрызнулся Варде, падая на землю от рывка верёвки. – Но с нами девушка. Я не хочу, чтобы её разорвали. Так что лучше послушай меня, лупень.

– А мы можем просто найти обходной путь? – Мавна не стала заострять внимание на том, что Варде говорил так, будто её тут не было. Она успеет попереживать об этом – если выживет. – Ну, пойти назад по дороге, откуда приехали. И как-то по-другому прийти в Озёрье. Нет?..

– Конечно, можем. Только уже привлекли их внимание. Вернее, огни привлекли, – проворчал Варде.

– Поэтому уходи. – Взгляд Смородника стал предельно сосредоточенным, лицо ожесточилось. – Я разберусь.

– А меня ты не хочешь отпустить? – спросил Варде.

– Если захочу, чтобы у меня за спиной был несвязанный нежак, то непременно.

Мавна неотрывно смотрела, как упыри на пустыре начинают шевелиться. Кто-то из них вскинул голову и издал ледяной вопль, протяжный и высокий. Кожа покрылась мурашками.

– Пошла вон! – рыкнул на неё Смородник. – Ну же!

Желание сбежать и правда было велико – как и желание жить. Она беспомощно обернулась на козла, который решил занять себя обгладыванием ивовых веточек. Упыри расправятся со Смородником быстро, это точно: что он один сделает против огромной стаи? Лишь разозлит их своими огнями, которые раз от раза будут пылать всё слабее. А что потом? Конечно, кинутся за ней. Мавна видела, как бегают упыри: стремительно перебирая конечностями и брызжа слюной из отвисших пастей. В прошлый раз, на болотах, их с мамой не тронули – потому что от неё пахло Варде? Быть может, и в этот раз повезёт? Но тут она вспомнила: у Варде больше нет нежицкой болотной шкурки, спасибо Смороднику. Ей бы разозлиться на него – добрая половина бед именно из-за его поспешных действий, но было не до того. Когда на тебя вот-вот нападут, злость – не самое сильное чувство. Страх куда сильнее.

И если это конец, то она не станет сбегать.

– Мне некуда идти, – прошептала она. – Простите меня.

От обиды сжалось горло. Они оказались здесь из-за неё. Спасётся ли хотя бы Варде? Хотелось бы верить. Мавна вытерла мокрый нос и хмыкнула: надо же, желает спастись упырю.

Было бы здорово услышать извинения в ответ. От Смородника – за их первую унизительную встречу, от Варде – за то, что использовал её в каких-то своих целях, о чём так и не рассказал.

Но оба её спутника, казалось, и не услышали, что она там промямлила себе под нос.

Несколько упырей вырвались вперёд и понеслись через поле, разрывая туман. Мавна хотела кричать, но могла только смотреть во все глаза. Её настолько сковало оцепенение, что не было сил даже отвести взгляд или зажмуриться. Ласточка заржала, встала на дыбы и вырвала поводья из рук. Вместе с привязанным козлом они кинулись через кусты.

«Хотя бы Раско не сожрут», – подумала Мавна.

Смородник зажёг огни на каждом пальце и, встряхнув руками, послал вперёд. Не теряя ни мгновения, зажёг стрелу и зарядил лук.

Упыри, в которых попали огни, вспыхнули с жалобным визгом.

Варде натянул верёвку, вырываясь вперёд. На миг Мавне показалось, что он развернётся и первый вцепится Смороднику в шею, чтобы не отдавать никому добычу, но он крикнул:

– Они со мной! Не трогайте!

Видимо, поняв, что человеческая речь мало повлияет на упырей, он упал на четвереньки и, выгнув спину, зарычал. Лицо вытянулось в уродливую зубастую морду, глаза запали, и из пасти вырвался резкий скулёж.

Но и это не помогло. Упыри, разозлённые искрами, взвыли и кинулись в их сторону – уже не один-два, а большой стаей. Смородник заряжал стрелы одну за другой, но с каждым разом огни получались всё хуже и гасли, не долетая до целей. Сквозь стиснутые зубы вырывались незнакомые Мавне проклятия.

Самый быстрый упырь кинулся на Варде и сбил его с ног. Они сцепились и клубком покатились по земле, визжа и терзая друг друга. Смородник с усилием зажёг на ладони сгусток пламени и швырнул – Мавна сморщилась, представив, как Варде вот-вот погибнет прямо перед ней, но, к её удивлению, вспыхнул только другой упырь.

Следом разом трое упырей бросились на Смородника, метясь в лицо и шею. Мавне показалось, что она видела, как брызнула кровь, но не могла понять, чья именно. Она сжалась на дороге, закрыв ладонями уши. Сил хватило только на это.

Неровно вспыхнуло пламя, мерцая, погасло. Затем снова – дрожащая вспышка. Потом ещё одна – куда более яркая, и прокатилась по полю сильнее, чем предыдущие. Та самая искра, если её отпустить, – догадалась Мавна.

Смородник сорвал с седла козлиный череп, у которого продолжали гореть глаза, и ударил себя им по груди. Огни погасли, осыпав Смородника снопом искр, и следующие огни на ладонях получились уже лучше, вытянулись хлыстами и ударяли дальше. Воспользовавшись небольшой задержкой, ещё один нежак рванулся вперёд, но конь заржал, встал на дыбы и размозжил ему голову ударом копыта.

Другой упырь проскочил между ног коня Смородника и прыгнул на Мавну. Она слабо вскрикнула и перекатилась на спину, попыталась ударить нежака ногами. Он ухватился зубами за её подошву, с рыком рванул – и упал как подкошенный с горящим ножом в затылке.

Ещё одного остановил Варде, разорвав ему шею. Затем, развернувшись, кинулся к Смороднику и стянул другого упыря, пытавшегося разодрать ему спину. Мавна отползла по скользкой грязи, стараясь не думать, что скользкая она не только от дождей, но и от нежицкой крови. Забилась под куст, дрожа с головы до ног. Она спрятала лицо в сгибе локтя, чтобы ничего не видеть. Жаль только, от звуков не получалось отгородиться.

Рык, шипение огня, визг. Короткий вскрик. Топот копыт. Треск ветвей.

Сумка, которую Мавна носила через плечо, вдавилась ей в живот чем-то твёрдым – достаточно больно, чтобы сложно было не заметить. Мавна медленно просунула руку между собой и сумкой. И тут вспомнила: она взяла с собой из дома хлебный нож. И это его рукоятка впивается в её тело.

Что-то прояснилось в голове. Земля дрожала от топота упырей – ещё довольно далёкого. Мавна скользнула ладонью в сумку и стиснула пальцы на рукоятке.

Конечно, это не кривые ножи чародеев с их широкими клинками, а всего лишь пекарский ножичек, годный лишь чтобы надрезать верхушки хлебов. Но его лезвие было острым и холодным, а рукоять – надёжной и твёрдой. Это чего-то да стоило.

Мавна вынула нож и с колотящимся сердцем выглянула из укрытия.

Смородник лежал на земле и пытался скинуть с себя упыря. Ещё двоих рвал Варде: они не сразу сообразили, что опасность может исходить от своего же, поэтому он застал их врасплох. Мешок с упыриными сердцами сорвали с коня, и часть сердец валялась растоптанная. Смородник сдерживал упыря луком, вжимая рукоять тому в горло. Упырь изловчился, вывернулся и перекусил оружие одним щелчком челюстей – только щепки полетели.

Мавна никогда не метала ножи. Тем более – в живую цель. Она разделяла тесто на одинаковые кусочки, надрезала караваи и булки, протыкала ножом готовые хлеба, чтобы проверить, пропеклись ли. Ей нравилось смотреть, как парни кидали ножи в деревянные мишени или в землю – Илар часто выигрывал какие-то мелочи, чтобы подарить ей. Но сама она пробовала лишь несколько раз, и ножи падали плашмя, пролетев всего ничего. С другой стороны, в прошлые разы от неё не зависела ничья жизнь…

Не раздумывая больше, Мавна размахнулась и метнула нож. Тут же зажмурилась, чтобы не видеть, если вдруг попадёт в Смородника. Хотя, вероятнее, вообще ни в кого не попадёт. Но она ведь пыталась?..

Раздался визг и сразу стих. Мавна распахнула глаза: упырь завалился на бок, и рукоять её ножичка торчала у него из глаза.

Смородник перекатился со спины, вскочил на ноги и откинул с лица слипшиеся от крови волосы. Увидев Мавну, он быстро кивнул ей, рывком вытащил нож из глазницы упыря и метнул в следующего.

С горькой ясностью Мавна поняла: он не продержится долго. Движения стали скованными и неуклюжими, одежда и лицо – мокрыми от крови, своей и чужой. Пусть Варде тоже отбивался, сумел даже порвать свою верёвку, но что двое против огромной стаи? Её ножик лишь отсрочил смерть – всего на несколько мгновений.

Сердце стало огромным и тяжело билось под ключицами. Вот и всё. Вот сейчас. Вот ещё один упырь прыгнет и точно разорвёт Смороднику горло, а потом примется за неё саму.

Варде загрыз ещё одного нежака, но сам тоже едва держался на ногах, качался и хромал, весь покрытый липкой чёрной жижей. Рык стих, но топот стал громче.

Мавна не сразу поняла, что именно переменилось. Новые упыри не нападали на них, но визжали где-то рядом. А помимо этого кто-то гикал на пустыре и пересвистывался, как свистели дома дозорные.

Топот копыт нарастал, фыркали чьи-то кони. Мавна вся сжалась: вот-вот из тумана выскочат ещё упыри, разозлённые смертью родичей. Но вокруг всё было усеяно телами нежаков, которые прямо на глазах превращались в бесформенные чёрные груды, а другие твари отчего-то не спешили нападать. Но их же там были сотни! Мавна сама видела, сколько их стояло там, в тумане…

– Хэй! Есть кто живой? – раздался звучный мужской голос.

– Есть, – хрипло откликнулся Смородник.

Наконец Мавна увидела их: несколько всадников на конях объезжали поле по кругу, и у каждого в руке было кадило на длинной цепи – почти как у духовника в их церкви, только крупнее. Внутри что-то едва заметно чадило, и в сыром воздухе запахло дымом и травами.

В висках стучало от страха и напряжения, и вид всадников, двигающихся по кругу и насвистывающих какую-то протяжную мелодию, казался похожим на сон. Мавна поняла, что её всю колотит.

Цепочки и кадила взлетали, делали круг в руках мужчин и поблёскивали в тусклых рассветных лучах, пробивающихся сквозь завесу облаков. Упыри виднелись вдалеке, шныряли смутными тенями и раздражённо вскрикивали, но не приближались. Варде со стоном осел на землю и вновь принял облик юноши – с трудом, не сразу, изменяя каждую часть тела по отдельности. Перекинувшись, он замер в грязи, тяжело дыша.

Смородник тоже опустился на дорогу, такой грязный, что Мавна не могла понять, где у него раны и сколько их. Длинные волосы рассыпались по спине и слиплись грязными прядями, на лице и одежде не осталось ни единого чистого пятнышка, только кровь и грязь. Он бессильно разжал ладонь, и последний неброшенный нож скатился в лужу упыриной крови.

Один из всадников подъехал ближе, и Мавна смогла разглядеть, что это был крупный мужчина с короткими чёрными волосами и бородой. Он свистнул, увидев их, размахнулся и кинул верёвку на Варде.

– Нет! – каркнул Смородник. – Не тронь его.

Верёвка обвилась вокруг плеч Варде и стянулась. Мужчина пристроил кадило на луку седла и спешился, наматывая на локоть другой конец верёвки.

– Это упырь, прикинувшийся человеком, – прогудел он.

– Мы знаем, – подала голос Мавна.

– Он свой, – тихо обронил Смородник.

Незнакомец нахмурил густые брови. К нему приблизились ещё двое всадников и остановились, оглядывая место битвы. Кадила, подвешенные к сёдлам, продолжали ароматно чадить.

– Это ж скольких вы положили… Вдвоём? – удивился другой мужчина, коренастый и с седой бородой.

– Втроём, – поправил Варде.

Мавна смутилась и поспешно вытерла взмокшие ладони об юбку. Она-то что сделала… Пряталась под кустом и жалела, что не может сбежать. Подумаешь, ножик кинула. То, что он попал в цель, было чистой случайностью.

– Втроём, – рассмеялся другой всадник, молодой красавец с серьгой в ухе. – Это ж надо.

Он мазнул по Мавне любопытным взглядом и тоже спрыгнул на землю.

– А может, девка тоже упырица? – протянул он, делая шаг вперёд.

Смородник незаметным движением подобрал свой упавший в лужу нож.

– Нет. Только я, – спокойно признался Варде. – Они оба люди.

Сквозь облака пыталось пробиться солнце. Туман рассеивался, упыри мелькали где-то позади всадников, но всё реже, разбегались, будто поняли, что добычи им тут не получить – или скрывались от света наступающего дня.

Первый мужчина подошёл к Смороднику и протянул свободную от верёвки руку. Смородник ухватился за его ладонь, встал на нетвёрдые ноги – Мавна даже подумала, что вот-вот вновь упадёт, но он удержался, только прикрыл на миг глаза.

– Шир'де ар, – проговорил он, глядя на незнакомца.

Тот приподнял брови.

– Вот оно что. Ну пожалуйста, брат.

– Неужто это Мирча? – воскликнул тот, что был моложе. – Ты, что ли?

– Я.

Мавна и забыла, что у Смородника было другое имя, которое, по словам Вармы, он не очень любил. Неповоротливые мысли наконец соединились: черноволосые всадники, которых не удивила благодарность на странном языке и знающие настоящее имя чародея, – тоже из народа райхи.

– Помнишь меня? Я Лируш, а это, – парень указал на того, кто держал верёвку Варде, – Ражд. Наш старший – Сишан.

– Ты не болтай, не видишь, он еле на ногах держится, – буркнул Ражд, всё никак не решая, отпустить верёвку или оставить. – Поехали к стоянке, там и поговорим.

– А я вижу, бежит кобылка, да такая хорошенькая, ухоженная. И козлик за ней, – хохотал Ражд, пока Мавна гладила по очереди то Ласточку, то козла, не веря, что им удалось уйти от упырей живыми. – И тогда сразу понял, что кто-то попал в засаду. Говорю парням: поехали, посмотрим.

– И если бы помедлили, некому было бы помогать, – заметил Сишан. У Мавны от правдивости его слов потемнело в глазах.

– Спасибо вам, – сказала она. Уже раз десятый.

– У нас принято говорить шир'де ар, – сверкнул белыми зубами Лируш, облокотившись о бок Ласточки. – Повтори.

– Ш-шир'де ар, – легонько улыбнулась Мавна.

К счастью, стоянка райхи оказалась недалеко – где-то с версту к востоку от пустоши, где на них напали. Ражд с другими дозорными объезжали окрестности, когда наткнулись на Ласточку с козлом. Лируш ловко успокоил лошадь, и Мавна смогла вновь сесть в седло – правда, держать поводья было трудновато в трясущихся руках. От упыриной крови на кистях и ладонях появились болезненные язвы с красными краями.

Шатры и крытые повозки притаились на поляне среди прилеска и с трёх сторон были защищены молодым ельником. Горело несколько костров, и на поляне хозяйничали женщины и подростки. Ещё несколько мужчин сидели вокруг большого дымящегося котла с едой.

Варде тоже взяли на коня, но с неохотой: Сишан долго ворчал и плевался, но согласился взять с собой нежака, правда, крепко связав по рукам и ногам. Мавна постоянно оборачивалась на них: Варде ведь тоже крепко досталось, вдруг он упадёт?

Но обошлось. Приехав, ему развязали руки, и он тут же отполз к поваленному бревну, подальше от костров. Лируш помог Мавне спешиться, а Смородник неуклюже вывалился из седла, и мужчины отвели его в один из шатров.

– У вас есть вода, мази и повязки? – спросила Мавна, поглядывая на Варде, съёжившегося в стороне.

– Тебе для нежака? – Лируш приподнял бровь.

– Для Варде, – тихо поправила Мавна.

Ражд и Сишан недоверчиво переглянулись, но Мавна уже решила: если откажут – пойдёт искать сама, начерпает воды: должен же тут быть ручей, иначе они не остановились бы. И трав хоть каких-то наберёт, не оставлять же раненого Варде без помощи.

– Есть у нас всё, – неохотно согласился Ражд. – Сейчас девочки принесут. А вашим нежаком я сам займусь, негоже девке на мужике раны шить. Но учти: потом мы всё равно его свяжем. Нежак есть нежак.

– Спасибо, – горячо поблагодарила Мавна и тут же исправилась, как учил Лируш: – Шир'де ар.

Ражд и правда взял что-то у женщин, а потом подошёл к Варде. Тот сначала отстранился, но Ражд что-то тихо сказал ему, и Варде с неохотой позволил разрезать на себе рубашку. Мавна отвернулась и отошла к костру, чтобы не мешать им.

Женщины-райхи частенько поглядывали в её сторону. Одна девушка лет пятнадцати на вид поднесла Мавне деревянную плошку с отваром и села рядом, обернув длинную юбку вокруг ног.

– Выпей, это успокоит. Я вижу, как у тебя пальцы дрожат.

И правда, Мавну до сих пор трясло, и сердце колотилось часто-часто.

– Знаю, как страшно, когда с упырями встречаешься, – продолжила девушка. – Сама пару раз видела их, потом до утра уснуть не могла. Но теперь вой их слышен почти каждую ночь.

Мавна поблагодарила её и сделала несколько глотков. Напиток напоминал жидкий кисель с мёдом и ягодами.

– Скоро будет мясо готово. Палеш, мой брат, вчера вечером зайцев наловил. На сегодня тоже хватит.

Пусть от котла и исходили приятные запахи, Мавне совсем не хотелось есть. Всё тело ломило, голова была тяжелее чугунка. Лечь бы и попытаться поспать… Но она не могла, пока не убедится, что со Смородником и Варде всё в порядке – настолько, насколько может быть.

Козёл свернулся около её ног, изо рта у него торчала травинка, которая скоро исчезла между губами. Мавна погладила жёсткую шерсть на шее. Где-то в горле сдавило спазмом, в носу стало мокро. Скоро Мавна поняла, что по щекам у неё текут слёзы. Она уткнулась лицом в рукав и услышала, как девушка молча встала и отошла.

– Эй, – снова раздался голос Лируша рядом. – Ты бы сходила умылась. Полегче станет. Я тебе воды нагрел. Там за шатром речка маленькая, и я корыто поставил. Одежду там девчонки дали.

Мавна подняла голову и убрала волосы с мокрого лица. Да, было бы неплохо… Её платье всё было покрыто засохшей грязью и кровью, а ещё наверняка на теле обнаружится множество ссадин. Надо бы промыть. Лируш истолковал её взгляд по-своему и с извиняющейся улыбкой закинул руку на затылок.

– Да ты не бойся. Мы всё вокруг своего стойбища охраняем. В речке нет нежаков. Там наши обереги висят, мы все там купаемся, и ничего. Даже лягушки не квакают. И подглядывать не буду, честное слово!

– Хорошо. – Мавна растёрла слёзы по холодным щекам и потрогала растрепавшиеся волосы, заскорузлые от грязи. – Спасибо.

У пологого берега реки на вкопанных жердях висели кадила. Угольки в них едва тлели, но Лируш не обманул, Мавне не встретилось ни лягушек, ни жаб, ни ужей, и даже мелкие рыбёшки не заплывали на мелководье. Раздевшись, Мавна ступила на каменистую отмель и, задержав дыхание, вошла в холодную воду.

Тут тоже Лируш оказался прав: стало легче. Вынырнув из реки, она вернулась на берег и окатила себя горячей водой, черпнув ковшом из корыта, вымыла волосы, осмотрела все синяки и царапины, подсчитав новые, затёрла пахучей мазью разбитые в кровь коленки и ранки на руках, натянула приготовленное платье. Тёплое, из мягкой тонкой шерсти, красное с вышивкой, похожей на вышивку по вороту рубахи Смородника.

Мавна ещё раз осмотрела кадила, поудивлялась, но не решилась трогать их и даже подходить слишком близко. Мало ли что… Выстирав свою одежду, Мавна взяла её в охапку, чтобы повесить сушиться у костра, и вернулась на поляну.

Первым делом она убедилась, что козёл так же мирно пасся, потом бросила взгляд на Варде и поискала глазами Смородника. Для Варде постелили тюк, набитый соломой, но всё же, как обещал Ражд, связали – от его ног верёвка вела к дереву. Сердце Мавны сжалось, но Варде хотя бы выглядел умиротворённым и спал, подтянув к груди колени. Смородника не было видно, и Мавну это расстроило.

– А я тебя жду. – Навстречу вышел Лируш с миской густой заячьей похлёбки. – Пойдём, поешь.

Они устроились на том же месте, где Мавна сидела раньше. Райхи рассаживались вокруг костров, взяв себе еду, и на Мавну почти не обращали внимания. Ей это даже нравилось. Чем меньше её замечают, тем меньше она доставит хлопот.

– А ты откуда вообще? И куда шла? Я уж не спрашиваю, почему с этими двумя.

Лируш сел рядом, но не слишком близко, вытянул длинные ноги и достал из кармана веточку с ножиком.

Похлёбка оказалась такой вкусной, что Мавна зажмурилась.

– Мм… Я из Сонных Топей. И мы шли в Озёрье… Ох, это долгая история.

– Так расскажи.

Мавна посмотрела на Лируша. Он сосредоточенно и ловко вырезал что-то из веточки. Кудрявые волосы длиной до ушей закручивались красивыми колечками, на смуглой щеке, повёрнутой к Мавне, темнела крупная родинка. Он не настаивал, просто предлагал – и это подкупало. В конце концов, она должна будет как-то объясняться в Озёрье. Значит, надо привыкать рассказывать о себе, пусть даже больше всего хочется просто сидеть и молчать. Да и вдруг эти райхи тоже могут помочь?

Мавна ещё немного поковыряла кусочки зайчатины, выпила жижу и сама не заметила, как вкратце выложила Лирушу всю свою историю. Рассказанная вслух, она походила на лихорадочный бред больного, но Лируш ни разу не посмеялся, только кивал и слушал.

– Оу, – сказал он, когда Мавна замолчала, чувствуя, как краснеет от неловкости. – Что ж. – Лируш посмотрел на неё с озабоченностью и взлохматил кудри. – Скажу две вещи. А может, и три. Мы, к сожалению, не такие мастера, как наши братья и сёстры на Чумной слободе. Тебе нужна мама Царжа, вот если уж у неё не получится, то ни у кого больше. Может, тогда твой братец и встанет на обе ноги. В смысле… на человеческие…

Он тоже покраснел, но тут же улыбнулся, извиняясь, и быстро посмотрел на козла, будто никак не мог поверить, что Мавна в самом деле считает его своим зачарованным братом.

– А ещё две вещи какие? – кисло спросила Мавна.

– Вторая – тебе не повезло встретить упыря. Третья – повезло наткнуться на Мирчу.

Мавна скривила рот.

– Наверное, с обоими не очень повезло.

– Ну, не скажи. – Лируш вернулся к своему ножику. – Мирча дельный парень. Мы с ним встречались считаное количество раз, но я его знаю. Правда, из него всегда всё клещами приходится вытаскивать, лишнего слова не скажет. Но как-то раз мы выпили… Не спрашивай, сколько. И мне стало многое о нём понятно. Он, конечно, выглядит как головорез с дороги и часто ведёт себя как последний ублюдок, но это всё потому, что у некоторых язык впереди мозгов, а у него – руки. Хватается за ножи прежде, чем подумает.

– Но было бы хорошо пользоваться головой почаще, – заметила Мавна.

– Согласен. Но кто мы с тобой такие, чтоб его переделывать? Главное, что он по сути своей не сволочь. И что ты с ним всё-таки под защитой. Жалко, конечно, что он выбрал чародейскую искру вместо наших родных чар, но тут уж ничего не поделаешь, там своя история. И прости, но я не уверен, что могу её рассказать.

Мавна махнула рукой.

– Да ладно уж. Захочет – расскажет. Главное, чтобы с ним всё было в порядке.

– Тут уж постараемся. Подлечим. Упыря вон подлечили, теперь будет спать. Как проснётся – сразу вскочит. – Лируш хмыкнул под нос. – Сказали бы кому из наших, что они будут нежака латать, так не поверили бы. Но когда райхи просит, нельзя отказать. А Мирча за него вступился.

– Без Варде мы бы, наверное, погибли, – подтвердила Мавна.

Она замолчала, глядя на шатёр, куда увели Смородника. До стоянки он вроде бы доехал, пусть криво, но держась в седле. Но потом почти упал, и внутрь его проводили двое мужчин, держа под локти. Что, если сейчас оттуда выйдут и скажут, что он умер? Как она доберётся в Озёрье? Попросит Лируша проводить? Да ну, никто не станет рисковать ради незнакомой девушки со странной историей. Смороднику приказала Матушка Сенница, и ему это нужно для того, чтобы вернуться в отряд, поэтому хочет он или нет, а должен проводить Мавну. Согласится ли кто-то без необходимости? Да нет, конечно. Она знала только одного человека с неуёмной жаждой помогать, и это был Илар.

Больше она никому не нужна.

Утро разгоняло прочь завесу тумана. Небо приподнялось, подул свежий ветер, но тут совсем не пахло прелым, как на болоте: дым от костров укрыл поляну своим острым ароматом.

Доев похлёбку, Мавна хотела вымыть свою миску, но к ней быстро подбежала девушка и забрала посуду. Мавне стало неловко. Ну вот, пользуется гостеприимством, ест задарма, ещё и не убирает за собой. Она шмыгнула носом и сложила руки на коленях, не зная, что ещё делать. Ходить без цели и мозолить всем глаза? Нет уж. Попроситься в шатёр отдохнуть? Ей не предлагали, не стоит наглеть. Было бы здорово поработать с тестом, замесить хлеба и булки – вспомнить дом и отвлечься. Но это значило бы озаботить кого-то своей просьбой. Поэтому Мавна так и осталась сидеть.

Лируш продолжал сосредоточенно строгать свою ветку, и даже не обращал внимания на локон, упрямо застилавший глаз. Мавна косилась на него, борясь с желанием самой поправить его волосы. Вдруг ему это не понравится? Или подумает, что она на него засматривается.

Козёл свернулся у неё в ногах и прижался тёплым боком.

– Всё дудки свои строгаешь? – строго спросил Сишан, приблизившись к Лирушу. Подтянув штаны на бёдрах, он сел на корточки напротив Мавны и подпёр кулаком поросшую седой щетиной щёку. – Ну, девка, ты как?

– Хорошо. – Мавна улыбнулась старику. – Надеюсь, я вам не мешаю.

– Девочки нам только помогают. – Сишан шутливо подкрутил один ус и подмигнул Мавне. – Своей красотой. Лируш, вот взял бы в жёны, а то всё дудки стругаешь. А то кто-то, кроме тебя, возьмёт. Парней у нас мно-ого, девчонок куда меньше.

Мавна вспыхнула, но расслабилась, когда поняла, что Сишан всё-таки шутит – в чёрных глазах плясали смешинки.

– Оставайся, если хочешь, – бросил он уже серьёзно.

– Нет, простите. – Мавна покачала головой. – У меня вот – козёл. И дома лавка хлебная. Пироги, караваи. Старший брат. Я не могу их бросить.

– Ну, ещё подумаешь. У нас безопасно. Наши угольки хорошо защищают. И не сожгут ненароком деревню, как чародейские искры.

Он задумчиво посмотрел в сторону спящего Варде и прищёлкнул языком.

– М-да, сказал бы кто, что приючу у себя нежака – ни за что не поверил бы.

Мавна боялась, куда может повернуть этот разговор. Вдруг Сишан сейчас прикажет убить Варде?

– Почему вы не научите других оберегаться вашими угольками? – спешно спросила она первое, что пришло на ум – а может, то, что уже давно вертелось на языке, да только нельзя было вызнать так, чтобы это не прозвучало как обвинение. – В нашу деревню приехали чародеи и приказали собирать добро с каждого двора. Если бы у нас были ваши кадила, мы бы сами защитились от упырей.

– Так научили бы, – с грустью вздохнул Сишан, – если бы кто-то взялся послушать. Но мы не пойдём по деревням навязывать свои чары. Как-то мужики пытались, и многих убили ваши сельские. Больше не будем. Мы теперь сами ото всех защищаемся, потому что больше нас никто не защитит.

– И что за угли в кадилах?

Но Сишан не ответил, покачал головой и ушёл по своим делам. Мавна почувствовала себя ужасно неуместной, ещё больше захотелось стать невидимой или молча убежать куда глаза глядят. Наверное и убежала бы – если б вокруг было меньше упырей, как в старые времена. Лируш заметил её смущение и легонько толкнул локтем в бок.

– Эй, от твоего лица молоко скиснет. На вот, держи.

Он взял свежевыструганную дудочку в рот и тихонько подул. Вышла красивая лёгкая трель, похожая на птичью. Козёл вдруг повернул к нему голову и заблеял, отзываясь на мелодию.

– Это тебе.

Лируш вытер конец дудочки и вложил её Мавне в ладонь.

– Я подумал, что у тебя мало каких-то приятных мелочей. А долгую дорогу без них не осилишь, верно?

Мавна растроганно заморгала, глядя на дудочку в руке. Лируш задержал пальцы на её костяшках, и от него сейчас горько пахло свежей ивовой корой.

Наверное, Раско такая дудочка понравилась бы. Хотелось думать, что козёл радуется, обнюхивая её и дотрагиваясь мягкими губами.

– Спасибо, – проговорила она.

Лируш улыбнулся и взъерошил волосы – совсем как ерошил их Илар. Интересно, это у всех парней их возраста заводится такая привычка?

– Да ерунда. Не стоит благодарности.

Он продолжал улыбаться, глядя на Мавну с теплом, которого она, как ей казалось, не заслужила. Она тоже не отворачивалась, хотя уже становилось неловко. Краем глаза заметила, как зашевелился полог ближайшего шатра. Мавна обернулась на шатёр и увидела выходящего оттуда Смородника.

Позабыв о Лируше, она вскочила на ноги.

Смородник осмотрелся по сторонам, сперва задержав взгляд на спящем Варде – на напряжённом лице появилось облегчение, а потом наконец заметил Мавну. Кивнул и, хромая, подошёл к ней.

– Я думала, ты… – начала Мавна и прикусила язык.

– Умер? Не в этот раз. – Он криво усмехнулся, но тут же сморщил нос от боли.

– Садись уж.

Мавна хотела поддержать его за локоть, но Смородник не позволил и неуклюже опустился на землю рядом с Лирушем. Тот подвинулся, освобождая место, и оценивающе осмотрел чародея.

– Ну как тебе?

Смородник задумчиво потёр разбитую в драке губу и повёл одним плечом.

– Пойдёт. Ваши дело своё знают.

Он был одет в чистую одежду из некрашеного льна – непривычно светлую. Мавна не могла рассмотреть повязки, видела только ту, что закрывала шею, но понимала, что их должно быть много. С него смыли всю грязь, мокрые волосы он зачесал назад, и если не знать, то о схватке с упырями можно было догадаться лишь по ссадинам на выбритых щеках и костяшках да по опухшей нижней губе.

– Что Варде? – спросил он, кивнув Мавне.

Мавна тоже присела рядом, не без радости отметив, что Смородник не назвал его «упырём» или «нежаком».

– Спит. Тоже лечили, Ражд сам им занялся.

– Хорошо. Ну… А ты?

Бельмо в глазу строго сверкнуло, и Мавне показалось, что белый участок стал чуть больше. Мавна покрутила в руках дудочку и замялась. Было стыдно говорить про себя: да что с ней было? Валялась в грязи и неловко кинула хлебный ножик, хороша воительница.

– Я хорошо. Только спать хочется.

Смородник снова кивнул, глядя на её дудочку. Он сидел сгорбившись и вытянув ноги, было заметно, что даже после целебных чар райхи раны причиняют боль и не дают выпрямиться.

– Я могу сходить попросить чего-нибудь, – засуетилась Мавна. – Что-то попить, или принесу похлёбки. Надо?

– Нет. От их зелий во рту горечь. – Смородник хмыкнул, обернувшись на Лируша. – А ты всё так же обхаживаешь девок, даря им безделушки, я посмотрю.

Мавна стыдливо спрятала дудочку в рукав. Безделушка или нет, она сама решит, а всё-таки Лируш был прав: приятно иметь с собой что-то такое.

– Да я это, ничего такого не думал… Тебя отвести в шатёр? – Лируш тоже покраснел, вскочил на ноги и протянул Смороднику руку, но тот помотал головой.

– Хочу подышать, там мазями воняет так, что в носу свербит.

– Ну ладно. Потом, как оклемаешься, расскажешь про это. – Лируш слегка оттянул себе нижнее веко, намекая на бельмо Смородника. Мавна поняла, что в последний раз они виделись, получается, когда отряд Боярышника был в полном составе и тот чародей – кажется, Дивник – не пытался напасть на Варму. Что ж, им будет о чём говорить, если Смородник пожелает рассказать.

– Непременно.

По тону нельзя было понять, насмехается он или правда соглашается. Лируш, махнув Мавне, побежал к костру.

Райхи занимались привычными для себя делами: несколько мужчин, оседлав коней и прихватив кадила, выехали куда-то – не то на охоту, не то на объезд; женщины перебирали коренья в корзинах и тихо переговаривались, дети играли во что-то, по очереди кидая палку в стенку крытой телеги. На гостей никто и не обращал внимания, но Мавна была уверена, что это лишь напускное. За ними всё равно наблюдают исподтишка, оценивают и подмечают всё. Зато если что-то понадобится – принесут или помогут.

– У меня была такая же. В детстве, – тихо сказал Смородник, указав подбородком на рукав, в котором Мавна спрятала дудочку. – Отец вырезал.

– О, – только и смогла произнести Мавна. – А… что с ней стало?

Смородник жестом попросил у неё дудочку, осторожно зажал губами и выдул несколько переливчатых звуков. Провёл пальцами по свежей древесине и вернул её Мавне.

– Хорошая работа. А с моей ничего хорошего не стало. Потерял.

– Жалко. – Мавна подумала, что могла бы подарить свою, но посчитала, что это глупый подарок для взрослого мужчины. Да и с чего бы ей ему что-то дарить? Захочет – сам вырежет. Да хоть бы Лируша попросит, ей без разницы.

Но Смородник с отсутствующим видом смотрел на ближайший костёр, ссутулившись ещё сильнее.

– Сегодня утром ты напомнила мне меня самого. Шестнадцать лет назад. Я тоже прятался, но под деревом. Это был персик, и ветки, все в цвету, клонились до земли. И ножик у меня был. Не хлебный, а обычный, мальчишеский, от старшего брата.

Мавна притихла, не зная, стоит ли говорить что-то в ответ или лучше сидеть безмолвно и неподвижно. Кажется, лекарственные отвары были слишком сильны, раз развязали язык даже Смороднику.

– В нашей деревне не знали ничего про кадила и искры. Да и про упырей мало что слышали. Они появились внезапно, дождливым вечером. Целая стая. Мы жили южнее ваших уделов, и там поселения оседлых райхи – не редкость. Никто ничего не успел понять. На людей нападали на улице, вытаскивали из домов. Первым напали на отца. Потом на мать. И на брата. Я бросил нож в упыря, который драл Мануша, как собака игрушку. Упырь заметил меня и прыгнул мне на спину. Не помню, сколько он рвал меня – помню только, что всё время было горячо. Думаю, из-за того, что вечер стоял прохладный, а кровь текла тёплая. А потом что-то взорвалось – и упырь упал. Остальные твари тоже горели заживо, и многие дома загорелись. Воняло знатно… Персиковое дерево тоже занялось. Я видел – меня из-под него и достали. В общем, – Смородник вздохнул и потянулся, но сморщился от боли и снова скрючил спину, – меня отбили чародеи. И через какое-то время привезли к Матушке Сеннице.

Мавна, поддавшись порыву, стиснула его руку и подумала, что он тут же отстранится, но нет, Смородник не пошевелился. Его пальцы были горячими и сухими, с мозолями и подсохшими царапинами. Кое-где под короткими ногтями ещё оставалась кровь. Пара ногтей почернели – от удара или прищемлённые чем-то.

– М-да. Лучше бы я молчал. – Он повернул к Мавне лицо и только сейчас с удивлением увидел её руку на своей. Осторожно высвободил и сложил ладони на коленях. – Ну что, поехали в Озёрье?

Мавна хотела возмутиться, но с облегчением поняла, что Смородник, прикрыв рот кулаком, легонько усмехается.

Глава 6

Туманный город

Агне редко бывала в Туманном городе – старалась всё время проводить с отцом в корчме, выходя на охоту в случае острого голода. Но другие упыри заходили туда довольно часто.

В этот раз болотный царь позвал почти всех. Его зову невозможно сопротивляться, он гудит изнутри головы, жжётся в венах, тянет в нежицком сердце, и ноги сами несут в глухое болото. Агне сказала отцу, что сходит к подруге в деревню, а сама обернулась лягушкой и поскакала по полю. Отыскав место, где твёрдая земля сменилась сырой топью, она тронула зыбкую грязь лапкой и тут же почувствовала, как её затягивает вниз.

Из маленького лягушачьего тела выдавили весь воздух, коже стало мокро и холодно, глаза закрылись – а потом её ударило о что-то твёрдое, и Агне почувствовала, как нежицкий дух становится свободным от тесной оболочки. Лягушачья шкурка, пустая и сухая, лежала рядом. Агне подобрала её и спрятала за пазухой.

Попав во владения болотного царя, многие из упырей продолжали выглядеть так, как люди, чей облик они переняли, – с той лишь разницей, что без тела образ мог становиться зыбким, чуть прозрачным, а у некоторых разваливался на клочья тумана и собирался вновь, кружил, словно дым от костра.

Агне прошла немного по влажной тропе. Сперва было тихо, но она понимала: тут – будто прихожая, и нужно сначала привыкнуть к миру под болотами, наслушаться тишины, насмотреться на темноту, и только тогда обстановка начнёт меняться.

Так и получилось. Скоро среди лоскутов тумана стали проявляться частоколы заборов с цветами во дворах, низкие избы с резными коньками, рябины, склоняющие ветки от тяжести ягод. Тут было неважно, в каком именно месте затянет топь: всё равно окажешься в Туманном городе. Иногда царь встречал здесь же, у начала улицы. Агне полагала, что это – место для быстрых разговоров, на которые он не хотел тратить время. Иные рассказывали, что заходили с ним в какую-то избу и оставались надолго, пили туманный сбитень из бестелесных кружек, но Агне никогда такой чести не оказывали. Зато сейчас, кажется, царь ждал где-то на городской площади.

Мимо проходили другие нежаки. Появлялись из тумана, кто ближе, кто дальше, быстро осматривались и шли вперёд. Некоторых Агне знала и с ними здоровалась, но большинство видела впервые.

Ей так и не удалось встретиться с Луче после той ночи в корчме. Наверное, это и к лучшему: попадись ей Луче под горячую руку, может, и взгрела бы по-настоящему. А за пару дней успела подостыть. Царь бы точно не одобрил драку между своими дочерями – склоки он никогда не поощрял.

Болотный царь ждал там, где все улицы города пересекались – на площади у церкви. В Туманном городе все дома стояли в один-два яруса, как деревенские избы, но улиц было так много, что они сплетались в паучью сеть – никому не пришло бы в голову назвать это деревней. Тут был торг, на котором почти никогда не торговали. И церковь с заколоченными окнами – в которой никогда не вели служб.

Здесь было душно. Агне по привычке хотелось вдохнуть глубже, даже нежицкая душа просила воздуха – но получала только вязкую сырость, обволакивающую со всех сторон.

Она думала, болотный царь выступит на площади, как властный староста: стоя прямо, собрав вокруг себя толпу. Но он сидел за длинным столом, обликом походил на нечто среднее между мужчиной и огромной жабой и выглядел опечаленным.

На длинных скамьях уже сидело несколько нежаков: кто-то, как Агне, в человеческом обличье, а иные, как были, лягушками и змеями. Агне присела на краешек скамьи и сложила руки на коленях. С тоской осмотрелась: маленькие дворы и переулки, заборы с чугунками на столбах, дома с резными наличниками, пёстрые ковры цветников… Она знала, что многие нежаки называли это место своим домом, но Агне, хоть и помнила Туманный город нежицким сердцем, никогда не любила сюда приходить.

За столом всё прибавлялось народу, а сам стол и скамьи, казалось, росли вместе с количеством прибывших. Скоро пришла и Луче, села рядом с Агне как ни в чём не бывало и нагло ей улыбнулась. Агне покачала головой: было боязно затевать ссору под носом у царя.

Когда место за столом всё-таки закончилось, из тумана сам собой возник ещё один стол, а потом – другой. Скоро вся площадь заполнилась столами, а когда и там не осталось мест, новоприбывшие нежаки оставались стоять. Агне не задумывалась о том, сколько их бродит по весям, и сейчас цепенела: скоро почти все улицы оказались запружены упырями и лягушками.

– Видите, скольких не хватает? – скрипнул болотный царь с кривой усмешкой. – Обернитесь. Все ли ваши братья и сёстры откликнулись на зов?

Все закрутили головами. Агне тоже ещё раз осмотрелась и снова удивилась: сколько же их! Но вероятно, должно быть ещё больше. Многие горестно кивали, и Луче тоже.

– Не все, – подтвердил упырь с обликом молодого крепкого мужчины с короткими усами и бородой.

– А много ли чародеев бродит по нашим землям? – В этот раз царь не ждал ответа, обвёл собравшихся золотистыми жабьими глазами и прищёлкнул уголком рта. – То-то.

Некоторые потупили взгляды. Да, до Агне доходили слухи, что чародеи не остались в стороне. Как только упыри стали чаще нападать на деревни, так огнепоклонники будто взбесились, опутали своей огненной сетью все веси и убивают их братьев стаями.

– От меня ведь ничего не скроешь. Потому что я – это вы. А вы – это я. Вот ты, Луче. – Царь указал длинным коричневым пальцем рядом с Агне. Луче приосанилась, в серых глазах мелькнул страх. Агне и сама успела испугаться. – Я знаю, что ты отпустила чародея. Я чувствовал вкус его крови на языке – горький, дымный, липкий. Ты же могла не пить его, а просто разгрызть горло. Почему не сделала? Пожалела?

Луче вскинула голову.

– Вовсе нет. Ты знаешь, отец, во мне нет жалости к этим тварям. Меня… – Она покосилась на Агне, и та поняла: если Луче не придержит язык за зубами, царь может разозлиться и отменить их уговор. Агне легонько наступила на мысок Луче. – Меня спугнули. Другие чародеи. Не оставили своего. Ты же знаешь, они как вороны: кружат вечно вместе и налетают стаей.

Луче пожала плечами, изображая досаду, и в ответ слегка толкнула Агне коленкой. Агне медленно выдохнула.

Царь задумчиво погладил подбородок.

– М-да. Было бы жалко, если б тебя убили. Но ведь ты сама могла бы быть шустрее. Не мне тебя учить, дочка, как убивать, ты и сама лучше меня это умеешь. Принесла бы пользу всей нашей семье. В другой раз будь решительнее.

– Непременно буду, отец. Прости.

Болотный царь отчитал ещё нескольких упырей, но как-то беззлобно, скорее с горечью. Агне было здесь неуютно. Душно, влажно и тоскливо. С улиц наползал туман, клубился на площади и таял, чтобы вновь вернуться. Она украдкой поглядывала на соседей по столу, стараясь ни с кем не встречаться взглядам – Агне не хотела, чтобы её запоминали. Пускай остаётся молчаливой упырицей, которая ни с кем не заводит знакомств.

Но всё равно о многих она знала: вон сидел Корше с живой человеческой невестой, которую привёл к себе в Туманный город. Его невеста – нежная красавица с испуганными карими глазами – вцепилась маленькими белыми пальцами в его локоть и не выпускала ни на миг. Мало у кого из упырей были смертные пары, но всё же царь позволял приводить сюда людей – только по особому приглашению топи расступались перед людьми и пропускали их под болота в целости. Приглашённую пару не имел права трогать ни один нежак. Но были и те, кого заманивали потехи ради и просто выпивали…

Близко к царю сидели Цирхо и Алила, вроде бы одни из сильнейших и первых, кто обзавёлся человеческим телом. Агне слышала, что они вдвоём могли за ночь выпить небольшую деревню, а под утро сжечь избы, чтобы не оставить следов.

А рядом с Луче вальяжно развалился черноволосый Калех, наглый молодой нежак, ещё не насытившийся крови, жестокий и дикий, и Агне знала, что они с Луче любят проводить время вместе.

– Вы ведь помнящие, – прокряхтел царь, поёрзав на своём месте. Всё-таки сегодня он совсем не походил на властного хозяина болот, и его голос, обычно звучный и басовитый, сейчас звучал как голос разочаровавшегося в жизни старика. – Вы не могли забыть, сколько мы боремся за своё место. Вы должны помнить все разы, когда нас пытались уничтожить – и все разы, когда мы снова поднимались из самых низин. Неужели вы хотите, чтобы нас снова выжгли дотла их проклятой искрой?

Повисла тишина. Агне не любила вспоминать, она вообще не хотела бы быть помнящей – оставаться бы дочкой корчмаря и не знать ничего о нежицких городах. Но когда её телом овладел нежицкий дух, воспоминания хлынули в голову.

Будучи живой девушкой, она думала, что к востоку от корчмы лежат пустыри, но нежицкий дух показал: это не пустырь, а разрушенный город. И таких городов и деревень, некогда принадлежавших упырям, по всем весям – многие дюжины. Везде раньше жили и разводили скот, торговали с людьми и занимались домашними делами, но все эти поселения объединяло одно: однажды туда пришли чародеи и решили, что нежицким городам не место в тех уделах. Дома поджигали чародейской искрой, а упырей убивали горящими стрелами и не отступали, пока на месте города не оставались лишь угли.

Дух нежака способна убить лишь искра и оружие, осенённое ей. Потому после таких набегов почти не оставалось выживших, а те, кого лишили тел, надолго уходили под болота, в Туманный город, восстанавливаться и набираться сил. Потому и утаскивать людей стали чаще: выпитый под болотом останется тут и станет новым нежаком.

– Нас дважды выжигали почти полностью. Дважды я делил себя на куски, чтобы породить каждого из вас. Но с каждым шагом сам становился лишь слабее и надеялся, что мои дети смогут подняться и напоят меня свежей кровью. Вы хотите, чтобы всё повторилось в третий раз? Чародеи заставили людей позабыть, как мы когда-то жили бок о бок. Навели морок и сделали наши старые города невидимыми. Чтобы никому и в голову не пришло, будто можно быть с нами соседями. И чтобы скрыть следы своих мерзких преступлений. А пока мы зализывали раны, огнепоклонники заставили людей зависеть от своих чар. Теперь они заодно, а нас вновь пытаются вытеснить, даже больше – сделать так, чтобы мы и носа не показывали со дна болот. Неужели вы всё спустите им с рук? Неужели будете смотреть, как ратные батюшки и матушки, – царь брезгливо сплюнул, – жируют, получая любые богатства за убийство наших братьев и сестёр?

– Не будем, – подтвердил Калех.

– Не будем, – пронеслось шёпотом над площадью.

Болотный царь приосанился, довольный ответом.

– Сегодня нас много. Больше, чем было два года назад. Но нас убивают быстрее, чем мы пополняем свои ряды. Если так продолжится до зимы, то в третий раз чародейские сволочи запрут нас тут, в нашем Туманном городе. Они никак не смирятся с тем, что мы тоже вольны ходить по земле. Что мы не хуже их. Вспомните, разве мы убивали людей просто так, когда чародеи ещё не заморочили им головы?

– Нет, – ответила Луче.

Нет. Когда-то упырям отдавали преступников, ожидающих казни. А в деревнях и городах поменьше кормили сами: старосты и взрослые мужчины отдавали немного крови, и того хватало. Теперь же многое изменилось, и, когда люди заключили уговор с чародеями, царь позволил своим детям пить столько крови, сколько удастся. С тех пор вспыхнула и угасла последняя война с чародеями, такая сильная, что ратным батюшкам и матушкам пришлось наложить чары на погубленные города. И теперь, когда упыри вновь начали подниматься и занимать тела, их жажда крови лишь распалилась – не только ради насыщения, но и ради мести. Люди ведь поддержали чародеев и тоже убили многих упырей: не искрой, а простым оружием. Не сгубив нежицкий дух, а лишь отправив его под болота – заново учиться перекидываться в простую лягушку, а затем, спустя время, в чудовище-упыря и, наконец, занимать людское тело.

Агне думала иногда: почему бы упырям, охочим до крови, не оставаться всегда в образе чудовища? Быстрые ноги, длинные зубы и вытянутая пасть позволяли рвать плоть и пить кровь удобнее и скорее. Но понимала, что так им вовсе никогда не видать мира: люди не станут делить веси с чудовищами, а сознание чудовища не позволит соседствовать с людьми. Хочешь жить спокойно – будь добр выглядеть как человек.

– Думаю, пора забыть обо всех ограничениях и уговорах. – Болотный царь подпёр голову кулаком, как старик. – Чего ради нам осторожничать и быть вежливыми? Не нападайте днё-ём, не трогайте пу-утников, не проходите за сте-ены… Тьфу! – Царь брезгливо сплюнул. – Довольно всего этого. Сколько там человек в чародейском войске? Двенадцать ратей по двенадцать отрядов, в каждом из которых по двенадцать чародеев. И двенадцать ратных батюшек. Вернее, некоторые из них – матушки, но меня это не волнует. Меньше двух тысяч выходит. А нас сколько? – Он махнул рукой с тонкими жабьими пальцами. – В разы больше. Сдюжим.

У Агне застучало в висках. Значит, и её уговору – выцарапанному, вымоленному – пришёл конец. Но при чём тут она? Она даже не считает себя упырицей. И вовсе не ненавидит ни людей, ни чародеев. Да, в прошлом с упырями обошлись несправедливо. Но есть ли справедливость для тех, кто убивает ради еды?

– Что нам делать, отец? – Калех вскинул голову. В его глазах была грусть – такая же густая и терпкая, которая всюду ощущалась в Туманном городе. Всё-таки убийства братьев и сестёр давали о себе знать, и теперь Агне ясно видела, как сильно горевали многие упыри. – Выслеживать их по одному? Это долго. Один чародей может спалить целую стаю. Нападать стаей на отряд? Тогда стая должна быть огромной. И нужно знать передвижения отрядов. Как ты это видишь, отец?

Упыри зароптали, поддерживая Калеха. Луче тоже согласно кивала, да и сама Агне понимала, что любые нападения, скорее всего, будут обречены на провал. Ну убьют они нескольких чародеев – и что с того. Только разозлят ратных глав.

– А нам больше ничего не остаётся. – Болотный царь поднялся со своего места, и стоявшие вокруг него нежаки сразу почтительно расступились. – Когда умрёт достаточно чародеев, они будут вынуждены выслушать нас. Мы будем погибать. Но я – порождать новых. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Как порождал вас и всех, кто были до вас. Они поблуждают душами по Туманному городу и выучатся со временем. Сперва станут лягушками, потом нарастят плоть и в конце обретут человеческие тела. И будет, как было уже не раз. Если мы не начнём сейчас, завтра мы уже исчезнем.

– Так может, лучше просто залечь на дно и подкопить силы? – спросила красивая упырица, которая сидела за вторым столом. – Мы можем жить как раньше. Выходить наружу, лишь когда голод станет невыносимым. Или не выпивать людей досуха. Или же вовсе постараться жить с ними в мире.

Болотный царь замер, глядя на упырицу. Агне стало страшно от его взгляда, застывшего и ледяного. Повисла пугающая тишина.

– Жить в мире? Мо-ожно. А они хотят жить в мире с нами? – Царь подошёл к столу и остановился напротив замолчавшей упырицы. Она потупила взгляд – уже, наверное, и пожалела о своих словах. – Они хотя бы пытались нас понять? Чародеи шлют искры вперёд себя, убивая нас. Даже если ты просто выйдешь посмотреть на свет, тебя убьют, не дав ни слова сказать. Это ты называешь миром? Сидеть под болотами и бояться выйти. И ведь всё из-за них. Из-за сволочей, поклоняющихся огню. С простыми людьми мы бы поладили. Жили ведь как-то. Соседи всё-таки. А эти псы…

Болотный царь задумчиво замолчал, глядя в туман. Агне хотелось уйти, сидеть здесь было неуютно, и, как обычно под болотами, ей очень хотелось наверх, к воздуху и свету. К корчме и отцу.

– Послушайте свои сущности. Не те, которые прячутся за человеческими личинами. Сущности болотных духов. Сущности помнящих. Вспомните, что искра сделала с вашими братьями. И придите ко мне с решением. А пока… Почтим память погибших.

На столах появились чаши и кубки с прозрачной жидкостью. Агне сначала побоялась, что там будет чистая человеческая кровь, но нет – простая вода. Упыри молча подняли кубки и сделали по глотку. Болотный царь осушил свою чашу, не отрывая от жабьих губ. Упырям в лягушачьих телах помогли соседи по столам: наклонили кубки и поднесли лягушек к воде.

Луче что-то быстро шептала на ухо склонившемуся к ней Калеху. Другие тоже переговаривались, и только Агне сидела одна, и никто не поделился с ней своими мыслями. Более того: она знала, что так и останется в одиночестве, каким бы ни было решение остальных.

Не станет воевать ни против людей, ни против чародеев. Жаль только, уговор про корчму больше не действует. Но она придумает что-нибудь ещё. Обязана придумать.

Рдан и Талана настояли, чтобы Купава и Илар остались на ночь в их доме, освободили две комнаты: собственную спальню уступили Илару, а в комнате старших детей постелили Купаве. Детей временно переселили в общий зал, где обедали, а те и были рады – носились, выбирали себе места получше.

Илару не нравилось занимать чужое место. Но что поделать, раз у него больше нет дома, в который можно вернуться. Только пока в это до сих пор с трудом верилось, и нет-нет да проскакивало в мыслях: «Вот, сейчас вернёмся и…»

Никакого «и». Никакого «вернёмся». И от этого осознания становилось куда больнее, чем от ран.

Илар растянулся на спине. Он обещал Купаве отдыхать, но уже не терпелось отправиться дальше. И время, как назло, с наступлением вечера стало тянуться мучительно медленно, казалось, будто он упускает все возможности, пока просто лежит и смотрит в потолок. Илар попытался собраться с мыслями.

Мавна ушла искать Раско… Куда она могла направиться? Наверняка недалеко, обошла бы окрестные болота и вернулась. Илар сам не раз проверял окрестности и каждый раз управлялся за день, от утра до заката. Пусть у Мавны ушло бы больше времени, потому что она никогда не отличалась силой и проворством, но всё же.

Что там насчёт её странного знакомого? Может, сперва отыскать его? Не будет ли это проще?

Илар со вздохом перевернулся на бок. Да уж, из-за своих ран он потерял столько времени… Дурак. Стоит ли теперь возвращаться назад, ближе к Сонным Топям? А может, Мавна уже вернулась домой и волнуется за него самого?

Бессилие душило. Илар привык во всём полагаться на свои силы и решения, но сейчас его будто связали по рукам и ногам и кинули в холодный омут. Он всегда стоял за свою семью – но, выходит, оступился где-то? Раз от семьи остались лишь они с сестрой и отцом, да и то – порознь.

Илар ударил кулаком в стену.

Потом по очереди надавил на раны, проверяя, достаточно ли зажили. Рука на удивление наконец-то почти перестала беспокоить. Та, что на бедре, ещё сильно болела, но он совершенно точно мог ходить. Значит, нечего больше ждать. Купава просила отдохнуть – ну, вот он и отдохнёт эту ночь. Достаточно.

Все звуки постепенно стихали. Не скрипели половицы в доме, замолкли последние приглушённые разговоры за стенкой. Не пели птицы, только скрипнул несколько раз сверчок.

Дверь бесшумно открылась – Илар понял это только по дуновению воздуха и тонкому запаху цветов. Кто-то мягко прошёл в комнату, и Купава опустилась на краешек кровати. Илар тут же сел, с удивлением глядя на неё.

– Что-то случилось?

Купава вздохнула и повернула к нему лицо – немного уставшее, но от этого ещё более красивое. Вечерний свет делал её кожу почти прозрачной, а глаза – тёмными и блестящими.

– Мне стало так тоскливо. И тревожно. Хоть плачь.

– Не надо плакать. – Илар подался вперёд. – Ты хочешь уехать отсюда? Тебя кто-то обидел? Можем собраться и отправиться хоть сейчас.

Купава замотала головой и грустно улыбнулась.

– Нет, что ты. Хозяева очень радушные. Просто… Понимаешь, я никогда не ночевала не дома. А теперь… Каждую ночь всё дальше. И не вернуться, пока у нас в деревне остаётся отряд. Но я бы так хотела к своим.

Илар протянул руку и погладил её по волосам. От Купавы едва уловимо пахло цветами – наверное, Талана и Сана поделились с ней каким-то особенным мылом. Купава подняла на него глаза, и дышать стало труднее.

– Я отведу тебя домой. Обещаю. Я ошибся. – Илар тяжело вздохнул. Рука так и замерла у щеки Купавы. – Я был не в себе. Всё это время. Я струсил. Испугался, что меня убьют. И тебя заодно. А нужно было сражаться. – Он сглотнул и помедлил, подбирая слова. Было тяжело смотреть в лицо Купавы и говорить складно, но он пытался. – Пусть со всеми ними, но сражаться. Я бы справился. Их осталось всего трое, и тот, Сип, – совсем мальчишка. Надо было выкинуть их из деревни вместе с мёртвым Лыком. Показать, что нечего к нам соваться. Я был не прав с самого начала. Очаровался их речами. Надеждой, что искра поможет Мавне. Но она никому не поможет. Только распалит, сожжёт и задушит в дыму.

Купава чуть склонила голову, прижимаясь щекой к ладони Илара, и прикрыла глаза. Он прерывисто вздохнул и придвинулся ближе. На Купаве было только нижнее платье и платок, наброшенный на плечи. Вряд ли она выбрала такой наряд случайно, но Илар выкинул эти мысли, чтобы окончательно не туманили голову. Он должен был выговориться, выплеснуть свою беспомощность – чтобы вновь обрести уверенность.

– Ты думаешь, что ошибся, – мягко поправила его Купава. – Но я считаю, ты всегда был прав. Прав в нужном моменте. Никогда не знаешь наперёд, как обернётся. Ты был ранен и точно не выстоял бы против чародеев. Они сожгли бы деревню, вот и всё. Думаешь, им мало встречается таких строптивых умников? – Купава хмыкнула, поднимая глаза. Теперь она смотрела прямо в лицо Илару, и он понимал: она не утешает его, а честно говорит то, что думает.

– Я не должен был сдаваться, – прохрипел он.

– Ты не сдался. Ты всё сделал правильно. Благодаря тебе мы оба живы и готовы идти дальше. Если захочешь, мы вернёмся. Но лучше не лезть в пекло, а немного переждать. Мы ведь не можем ничего изменить, можем лишь смотреть, что будет дальше. Да, я скучаю по дому. Но ты ведь позволишь мне эту слабость?

– Позволю. – Взгляд то и дело соскальзывал с её лица к ключицам, слишком бледным в вечернем свете. Илар сглотнул и мотнул головой. – Купава, возвращайся к себе, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть.

Она снова улыбнулась – нежно, почти с жалостью.

– Я же вижу, как ты винишь себя. Как думаешь, что от тебя зависит всё на свете. Но нет, Илар, не зависит. Ты не мог ничего изменить. Я хочу, чтобы ты перестал грызть себя. Хочу, чтобы стал беззаботным мальчишкой, каким я тебя помню.

– А я был беззаботным? – усмехнулся Илар.

– Был. Пару лет назад. До того, как решил, что несёшь ответственность за всех вокруг. До того как начал бросаться на людей за косые взгляды в сторону вашей семьи. Я помню тебя другим. Конечно, ты повзрослел, да и сейчас уже нельзя быть легкомысленным. Но всё же. Позволь себе расслабиться. Хотя бы иногда. Это поможет всем.

Купава протянула обе руки и обхватила ладонями лицо Илара. Он дёрнулся, положил пальцы на её запястья, но она не позволила отстраниться. Илар почувствовал, как горит кожа от её прикосновений.

– Купава…

– Ты слишком много говоришь. И не всегда правильные вещи. Можно теперь я скажу?

Ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Купава приблизила лицо, опустила глаза, взмахнув ресницами. Илар ощутил её дыхание на своей коже, и мурашки пробежали вдоль позвоночника.

Медленно склонив голову, Купава осторожно дотронулась мягкими губами до его губ, словно пробуя, разозлится или нет? Илар замер, и Купава крепче прижалась губами. Её прохладные пальцы скользнули по его затылку, ниже по шее, вызывая новые волны мурашек. Выдохнув, Илар перехватил её губы своими, и тогда Купава будто перестала сдерживаться. Она углубила поцелуй, обхватила руками плечи Илара. Купава всем телом прижалась ближе, и его бросило в жар. Он обхватил её за талию, целуя так жадно, как мечтал поцеловать уже очень давно. В голове бились мысли: это неправильно, они в чужом доме, Купава недавно пережила ужасное от ублюдка-чародея – но Илару не хватало сил остановиться. Слишком долго он этого хотел, пусть и боялся признаться даже самому себе.

Рука Купавы скользнула под одежду, прошлась по груди Илара. Он спешно стянул рубаху через голову и бросил на пол. В комнате будто бы стало жарче, словно натопили печь. Купава немного отстранилась, глядя на Илара горящими глазами.

– Всё-таки осталось немного шрамов. После того случая.

Она провела пальцами по мелким ожогам, которые вспухли на мышцах после ночной битвы с упырями в Сонных Топях. Покровители, как давно это было… Да и с тех пор на его теле явно прибавилось самых разных отметин.

– Купава…

– Если ты собираешься снова всё портить, то я не позволю. – Она перекинула ногу через колени Илара и села ему на бёдра. Платье задралось, обнажая нежную кожу. Илар положил ладонь на её колено, и Купава улыбнулась.

– Не собираюсь, – хрипло прошептал он. – Ты лучше знаешь, что делаешь. Надеюсь, что знаешь.

– Знаю. – Купава перебросила волосы на одну сторону и, подхватив подол, сняла платье. Платок тоже упал, и теперь её тело совсем ничего не скрывало, а сумерки лишь подчёркивали плавную округлость груди, острые ключицы и покатые плечи. Илар как заворожённый положил руки ей на талию, а Купава направила их выше.

– Знал бы ты, Илар, как давно я тебя люблю.

Она снова поцеловала его, жарко и властно, больше не робея. Илару казалось, будто весь мир перевернулся с ног на голову, в очередной раз. Тело горело, в голове тяжело стучало. Что сказала Купава? Ему послышалось или нет? Не может же такого быть… Но он всё-таки ответил:

– И я тебя. Много лет.

– Что же ты молчал, сухарь?

Она оторвалась от его губ и провела пальцами по лицу, обводя спинку носа и очертания скул. Склонила голову, рассматривая каждую чёрточку. Коснулась едва заметного шрама на брови и нежно поцеловала в зажившую ссадину на лбу.

– Я не…

Купава снова приникла к нему с поцелуем и качнулась вперёд. Между ними совсем ничего не оставалось – ни одежды, ни расстояния, ни самообладания. Илар обхватил её за талию и бережно подался навстречу. Купава замерла, вдохнула, чуть откинув голову, и медленно опустилась на его бёдра.

– Ты точно…

– Ш-ш-ш… – Палец Купавы прижался к его губам.

Желание слишком сильно горячило кровь, в вены будто плеснули чародейского огня – а может, это их проклятая искра так отзывалась на тело Купавы. Илар выдохнул и припал губами к её груди. Купава обхватила его спину, заскользила пальцами, будто искала шрамы и там.

Они опустились на кровать, чёрные волосы Купавы разметались по подушке.

– Я к тебе и так, и так, – прошептала она. – Хожу вокруг уже столько. У Мавны спрашивала, нет ли кого у тебя. Иначе почему ты меня не замечал? Но она сказала, что никого нет. Просто одни упыри на уме.

– Глупая. Как тебя не заметить? Всегда замечал. Но боялся.

Илар навис над ней, не в силах отвести глаз. Как же она была прекрасна – вся, от чёрных бровей и припухших губ до тонких щиколоток. И вся она решила достаться ему. Купава закинула ногу ему на пояс и притянула голову Илара снова к своей груди.

– Такой суровый дозорный, гроза упырей, а девку испугался. Ну не дурак ли.

– Дурак, – подтвердил Илар, окончательно растворяясь в жару её тела.

Сумрачный вечер сменился тёмной беззвёздной ночью, и где-то за деревней жутко завывали упыри, которые никак не могли подобраться к ограде, защищённой чарами райхи Рдана. Купава дрожала, когда вопли раздавались особенно громко, но Илар прижимал её к себе, целовал в лоб, щёки, подбородок, в мягкие губы – и делал всё, чтобы она дрожала не от страха.