Судоустройство и правоохранительные органы

Литература

Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. I. 4-е изд. СПб, 1912 (переизд.: 1996); Случевский В.К. Учебник русского уголовного процесса. Введение. Ч. I: Судоустройство. 4-е изд. СПб, 1913 (переизд.: М., 2008); Карев Д.С. Судоустройство. М., 1948; Суд и правоохранительные органы / Отв. ред. Ю.К. Орлов. М., 2006; Гуценко К.Ф., Ковалев М.А.Правоохранительные органы. 9-е изд. М., 2009 (и др. изд.); Суд и государство / Под ред. Л.В. Головко, Б. Матьё. М., 2018.

§ 1. Судоустройство и судопроизводство. Понятие судоустройства и его эволюция

Понятие судоустройства является классическим для отечественного правоведения. Его принято отличать от другого классического понятия, упоминаемого в том числе в Конституции РФ (ч. 2 ст. 118), – судопроизводства. Судебная природа этих понятий сомнений не вызывает, т. е. оба они связаны с судебной деятельностью. Но если первое из них, указывающее на «устройство судов», отсылает к проблемам организации судов как институциональной совокупности (судебной системы), судов как отдельно взятых учреждений и статуса тех лиц, которые отправляют в них правосудие (статус судей), то второе подразумевает «производство в судах», т. е. определяет регулирование сугубо процессуальных вопросов. Иначе говоря, понятие судоустройства является организационным, а понятие судопроизводства – процессуальным. Можно еще добавить, что судоустройство регулирует статику судебной деятельности (суд остается судом, а судья судьей, независимо от того, слушается в том или ином суде дело или не слушается, подал гражданин в суд иск или не подал и т. п.), тогда как судопроизводство регулирует ее динамику (то или иное дело рассматривается, по нему происходят сменяющие друг друга процессуальные действия, принимаются решения и т. п.). В этом смысле, рассуждая совсем простыми словами, когда мы входим в здание суда и проходим мимо кабинетов, где указаны названия подразделений суда, фамилии судей и т. п., то сталкиваемся с судоустройством. Когда же попадаем в зал судебных заседаний и видим, как слушается гражданское или уголовное дело, слышим выступления свидетелей, обращение судьи к участникам процесса и т. д., то сталкиваемся уже с судопроизводством.

При изучении данного курса нас, разумеется, прежде всего интересует понятие судоустройства – судопроизводство изучают в рамках процессуальных дисциплин (уголовного процесса, гражданского процесса и др.). Но в каких-то случаях нельзя обойтись и без понятия судопроизводства, пусть, конечно, и в самом общем плане. С одной стороны, усвоить оба этих понятия можно лишь противопоставляя их друг другу, т. е. надо четко понимать разницу между судоустройством и судопроизводством. С другой стороны, эти понятия неразрывно между собой связаны. В приведенном примере, когда мы наблюдаем конкретный процесс в зале суда (т. е. судопроизводство), никуда не исчезает и судоустройство, ведь отправляющий правосудие судья должен обладать надлежащим судейским статусом, процесс проходит в стенах созданного на основании судоустройственного законодательства районного, областного или, например, арбитражного суда и т. п.

Становление понятия судоустройства в отечественной правовой традиции связано с достижениями Судебной реформы 1864 г. Как известно, одним из четырех кодифицированных актов (Уставов), принятых в ходе той реформы, стало Учреждение судебных установлений³. Его разработке и утверждению предшествовал другой правовой акт концептуального характера, где содержались наиболее принципиальные положения, которые должно было содержать будущее Учреждение. Назывался этот акт – Основные положения судоустройства⁴. С этого момента термин «судоустройство» можно считать окончательно сложившимся. Соответствующее законодательство, кодифицированное, в частности, в Учреждении судебных установлений, стало именоваться судоустройственным.

В то же время на понятийно-институциональном уровне четкая грань между судоустройством и судопроизводством проведена еще не была. Первое считалось скорее частью второго, нежели автономной правовой категорией. Так, выдающийся специалист по уголовному процессу того времени И.Я. Фойницкий писал в своем классическом курсе: «Судопроизводство, как юридически установленный порядок судебного разбора, слагается из двух главных понятий: во-первых, понятия о суде и сторонах, и во-вторых, понятия о самом порядке судебного разбора. Отсюда и основное деление уголовного судопроизводства на судоустройство, или, правильнее, учение о судебных установлениях, или об органах уголовного процесса, и судопроизводство в тесном смысле»⁵. В учебно-академическом плане это приводило к тому, что вопросы судоустройства рассматривались в качестве первой части соответствующих процессуальных дисциплин: уголовного судопроизводства (первый том двухтомного курса И.Я. Фойницкого и др.), гражданского судопроизводства⁶. Самостоятельной дисциплины «Судоустройство» или подобной ей еще не существовало.

Надо признать, что подобный подход, когда вопросы судоустройства входят в состав соответствующих процессуальных дисциплин (в качестве их своего рода первой части) до сих пор весьма распространен на Западе, в частности, в странах континентальной Европы. Так, например, в Швейцарии уголовный процесс рассматривается в качестве «совокупности норм, определяющих организацию (выделено мной. – Л.Г.), компетенцию и деятельность соответствующих судебных органов, участвующих в реагировании на совершенные преступления…»⁷ Соответственно, входящие в Швейцарии в состав уголовно-процессуального права «организационные нормы учреждают и регламентируют органы, уполномоченные отправлять правосудие по уголовным делам; данные нормы содержатся в законах об организации судов»⁸. Тем самым швейцарский подход пересекается с российским дореволюционным. Встречается он и в других странах, например, во Франции, где курсы уголовного процесса и других процессуальных дисциплин по традиции также включают рассмотрение сугубо судоустройственных вопросов⁹. В то же время в этих странах понимание различий между судоустройством и процессом в тесном смысле (судопроизводством), а также определенная неустойчивость терминологии (отсутствие четкого термина, аналогичного российскому «судоустройству»), приводят к разработке автономных дисциплин, которые, как правило, преподаются на первых курсах юридических факультетов университетов и носят разнообразные наименования, чаще всего «Судебные институты», «Судебные и юрисдикционные институты» и т. п.¹⁰ При этом не совсем внятная теоретическая концептуализация данных дисциплин, их нечеткое отделение от традиционных процессуальных отраслей права и т. д. вызывают неудовлетворенность у самих авторов соответствующих курсов, ищущих адекватные понятийные рамки для автономного анализа судоустройственных вопросов, предлагающих обозначать их в виде «общего процессуального права», «фундаментального процессуального права» и др.¹¹

В этом смысле учитывая непростой характер проблемы, что видно в том числе на примере западных стран, нельзя недооценивать полную автономизацию судоустройства как юридической науки и учебной дисциплины, которая произошла в нашей стране в 1920-е годы, когда судоустройство окончательно отделилось от соответствующих процессуальных дисциплин. Именно тогда появились специальные научные и учебные труды по судоустройству¹². Каковы бы ни были в то время идеологические истоки данной автономизации (молодая советская власть, несомненно, нуждалась в специальной легитимации новых судов, уделяя этому особое внимание) и характер самих этих трудов, надо признать, также весьма идеологизированный, сам по себе факт размежевания судоустройства и судопроизводства принес в теоретическом смысле обоим немалую пользу. С одной стороны, процессуальные дисциплины, выведя за скобки проблемы судоустройства, смогли сосредоточиться на собственно процессуальных вопросах, что дало толчок развитию наук уголовного процесса, гражданского процесса и др. С другой стороны, наука судоустройства начала развивать собственную теорию. Помимо того, старый подход приводил к неизбежным повторам: поскольку организация судов чаще всего едина по уголовным и гражданским делам, многие вопросы просто-напросто дублировались, одновременно рассматриваясь в рамках как гражданского, так и уголовного судопроизводства. Наконец, обособление науки судоустройства от процессуальных дисциплин позволило посмотреть на организацию судов комплексно, безотносительно к специфике того или иного вида судопроизводства.

При этом было бы неверно считать, что именно в тот период (1920-е годы) наука судоустройства достигла своей теоретической вершины. Разумеется, нет. Этого и не могло быть, учитывая непростой период, который тогда переживала наша страна. Речь скорее идет о том, что на академическом и юридическом уровнях была окончательно сформирована новая правовая «матрица», важная сама по себе и позволяющая наполнять ее новым содержаниям в зависимости от развития науки и законодательства.

Таким образом, исторический анализ показывает, что понятие судоустройства, выработанное в ходе Судебной реформы 1864 г., постепенно развивалось в рамках процессуальных дисциплин, чтобы окончательно обособиться от них уже в новых политических условиях (вскоре после Октября 1917 г.), сформировав не только отдельную сферу законодательства (это произошло еще в XIX в.), но и юридическую научную, и учебную дисциплину. Такая степень автономии, подкрепленная серьезной доктринальной обработкой, вскоре позволила заговорить о том, что «термин „судоустройство“ применяется для обозначения особой отрасли права, то есть для обозначения совокупности всех правовых норм, регулирующих построение судебных органов, их задачи и основные принципы деятельности»¹³.Не случайно, что именно понятие судоустройства было положено в основу фундаментального законодательного акта – Закона РСФСР «О судоустройстве РСФСР» от 8 июля 1981 г., на долгие годы определившего организацию российской судебной системы, в том числе в постсоветский период.

Впрочем, это произошло уже впоследствии. А до того понятию судоустройства пришлось примерно в 1950-е годы столкнуться с фундаментальной теоретической проблемой, в результате которой оно потеряло статус не только самостоятельной отрасли права, но и научной, и учебной дисциплины, хотя законодательство, как мы видим, продолжало его использовать.

Рассмотрим более внимательно эту проблему, в свое время резко изменившую вектор развития науки о судоустройстве, тем более что она продолжает оставаться актуальной и сегодня.

§ 2. Судоустройство в узком и судоустройство в широком (теория полноты судебной власти) смыслах

С одной стороны, если буквально понимать понятие судоустройства, то ясно, что оно должно иметь отношение только к судам: организации судебной системы, отдельных ее звеньев, статусу судей и т. д. Иначе говоря, в узком смысле судоустройство представляет собой только «устройство судов» и ничего более.

С другой стороны, организационное построение любой процессуальной системы (в ее «статике») предполагает решение вопроса об организации (устройстве) не одного лишь суда, но и иных органов, участвующих в том или ином процессе. Это особенно характерно для уголовного процесса (судопроизводства), где наряду с судом действуют прокуратура, адвокатура, органы следствия, дознания и т. д. Но и гражданский или арбитражный процессы немыслимы ни без адвокатуры, ни без прокуратуры (по крайней мере, по определенным категориям дел).

Получается, что категория «судоустройство», если рассматривать ее в непосредственном (узком) смысле, не охватывает всех тех вопросов и проблем, которые ранее изучались и иногда на Западе продолжают изучаться в первых частях соответствующих процессуальных дисциплин, прежде всего потому, что не охватывает организацию прокуратуры, адвокатуры, следствия, дознания, полиции и др., без которых обойтись нельзя. Именно это стало основным аргументом, выдвинутым в нашей стране в ходе дискуссий 1950-х годов, на основании которого «судоустройство» потеряло статус не только отрасли права, но и научной, и учебной дисциплины¹⁴.

В то же время отказ от «судоустройства» объяснялся не только объективными теоретическими трудностями, но и некоторыми субъективными обстоятельствами, связанными с определенным забвением так называемой теории полноты судебной власти. Во-первых, эта теория активно развивалась в дореволюционной российской доктрине, чье влияние на советское правоведение было еще велико в 1920-е или даже 1940-е годы, но с каждым новым десятилетием не могло не уменьшаться. Во-вторых, советское правоведение отрицало теорию разделения властей, отказывалось видеть в судах самостоятельную власть, что естественным образом лишало фундаментальной концептуальной базы и идею «полноты судебной власти».

В то же время именно теория полноты судебной власти позволяет в теоретическом плане объяснить, почему организация прокуратуры, адвокатуры или даже полиции (когда она выступает органом дознания) также является полноценной частью судоустройства, понимаемого не в строго этимологическом (узком), но более концептуально широком смысле. Строго говоря, данная теория позволяет объяснить понятие не только судоустройства, но и судопроизводства. Иначе весьма трудно понять, почему, например, деятельность следователя Следственного комитета или дознавателя МВД, не имеющая, казалось бы, прямого отношения к судам и не связанная с производством в суде, тем не менее считается в российском уголовном процессе полноценным судопроизводством (п. 56 ст. 5 УПК РФ), почему следователь или дознаватель назначают судебные экспертизы (ст. 195 УПК РФ) и т. д.

Суть такой теории, которая в свое время активно развивалась в дореволюционном российском правоведении¹⁵, сводится к тому, что правосудие по уголовным и нередко по гражданским делам невозможно не только без судебной деятельности в тесном смысле, осуществляемой самим судом, но и без расследования, обвинения, защиты, юридической помощи сторонам, представлении в процессе публичных интересов и т. п., то.е. тех функций, которые реализуются другими органами или учреждениями (прокуратурой, адвокатурой, следственными подразделениями и т. п.). Однако все эти органы и учреждения, выполняя различные задачи и нередко даже сталкиваясь между собой в ходе судебного процесса (например, прокуратура и адвокатура), все равно действуют под контролем суда и для суда, действуют в интересах правосудия. Иначе говоря, без суда их деятельность теряет не только смысл, но и в каком-то роде легитимность. В связи с этим «такие органы и учреждения, как полиция, прокуратура, адвокатура и др., не будучи частью судебной власти в институциональном (организационном) смысле, выполняют процессуальные функции, без которых осуществление правосудия оказывается невозможным, т. е. становятся частью судебной власти в функциональном смысле»¹⁶.

При таком подходе становятся понятны выражения «судебная полиция» или «судебная адвокатура», которые нередко встречаются в западном, да и в нашем правоведении. Речь, конечно, не идет о принадлежности чинов полицейского ведомства судам: они как принадлежали, так и принадлежат МВД. Имеется в виду то, что как только полиция начинает производство дознания, ее деятельность становится процессуальной, приводит к появлению доказательств, а любая процессуальная деятельность «судéбна» в том смысле, что направлена на достижение задач правосудия, т. е. производится в конечном итоге для суда и под контролем суда.

При таком подходе становится также понятно, почему прокуратура во многих странах континентальной Европы (Франции, Бельгии, отчасти Германии и др.) считается частью судебной власти в широком смысле. Например, в соответствии с многочисленными решениями Конституционного совета Франции (от 5 августа 1993 г., от 11 августа 1993 г. и др.) упоминаемые в ст. 64–66 Конституции Франции «судебные органы» включают не только судей, но и прокуроров (и те и другие входят в состав так называемой магистратуры).

Если опираться на теорию полноты судебной власти, то понятия судоустройства и судопроизводства становятся значительно более широкими. В частности, судоустройство должно включать организацию не только судов, но и тех органов (учреждений), которые суду способствуют и без участия которых правосудие осуществляться не может: прокуратуры, адвокатуры, органов следствия и др. В такой ситуации понятие судоустройства приобретает те пределы, которые необходимы для изучения «статики» всех видов процесса (судопроизводства) – уголовного, гражданского, арбитражного, административного, т. е. для изучения организации органов и учреждений, участвующих в том или ином процессе либо по долгу службы (прокуратура, органы следствия и др.), либо в силу профессиональных обязанностей (адвокатура). При этом центральная роль суда не позволяет понятию судоустройства и слишком широко разрастаться. Существует немало органов и учреждений, выполняющих весьма важные функции в плане обеспечения физической безопасности населения, поддержания правопорядка и т. п. (отдельные структуры МВД, Росгвардия, ФСО, даже Министерство обороны), однако их деятельность не обладает процессуальной природой, не направлена на достижение задач правосудия, не является необходимой для осуществления последнего. В связи с этим организация данных органов и учреждений не имеет никакого отношения к судоустройству даже в том случае, когда мы понимаем последнее широко.

В то же время теория полноты судебной власти, как мы убедились, не получила и не могла получить развития в советский период отечественной истории. По этой причине, начав в первые десятилетия развивать судоустройство как автономную дисциплину (даже отрасль права) и отделив его от процессуальных отраслей, советская доктрина еще какое-то время рассматривала судоустройство достаточно широко¹⁷, но быстро исчерпала теоретический потенциал для такого видения. Судоустройство стало трактоваться узко, исключительно как организация судов. Для восстановления возможности более широкого взгляда на совокупность органов и учреждений, действующих для суда и имеющих процессуальные полномочия, потребовались иные теоретические основания, иной теоретический подход. Таким стала доктрина «правоохранительных органов», разработанная на излете советской эпохи и приобретшая большое доктринальное влияние в постсоветский период.

§ 3. Понятие правоохранительной деятельности и правоохранительных органов: их становление и эволюция

Отказавшись в 1950-е годы от широкой трактовки понятия судоустройства, советская доктрина примерно в течение 30 лет находилась в поисках нового теоретического основания для объяснения феномена «статики процессов» (организации органов, участвующих exofficioв процессуальной деятельности), что отражалось в том числе на колебаниях по поводу наименования соответствующей научной и учебной дисциплины¹⁸. Выход был найден в разработках советской теории государства и права, надо признать, действительно весьма глубоких.

Во-первых, советская теория государства и права выработала понятие правоохранительной деятельности как одной из основных видов деятельности государства (наряду с правотворческой, правоисполнительной и др.)¹⁹. Во-вторых, немного под другим углом зрения она одновременно предложила идею «охранительного правоотношения», порожденного правонарушением и связанного с привлечением к ответственности совершившего его лица «компетентными органами и лицами»²⁰.

Соединение этих двух идей привело к появлению двух ключевых понятий: правоохранительной деятельности и правоохранительных органов. Именно эти понятия, окончательно сформировавшись к середине 1980-х годов и став в советском правоведении общепризнанными, были использованы для обозначения того, что ранее именовалось судоустройством в широком смысле. Иначе говоря, на смену теории судоустройства пришла теория правоохранительных органов, осуществляющих правоохранительную деятельность.

Наиболее серьезная концептуализация данной теории, повлиявшая на развитие соответствующих направлений российской юридической науки, была сделана в появившемся уже в постсоветский период и выдержавшем около десятка изданий учебнике К.Ф. Гуценко и М.А. Ковалева «Правоохранительные органы». В этом издании авторы сформулировали не только понятие правоохранительной деятельности (выстроив его вокруг идеи «охраны права»), но и ее признаки, а также выделили основные направления правоохранительной деятельности, показав, какие органы занимаются каждым из них.

В соответствии с концепцией К.Ф. Гуценко и М.А. Ковалева к числу признаков правоохранительной деятельности, отделяющих ее от иных видов государственной деятельности, следует относить: а) возможность охраны права с помощью применения исключительно юридических мер воздействия; б) строгое соответствие применяемых мер воздействия предписаниям закона; в) осуществление правоохранительной деятельности исключительно с соблюдением определенных процедур, установленных законом; г) реализация правоохранительной деятельности исключительно специально уполномоченными государственными органами.

Выделение признаков правоохранительной деятельности позволило дать и ее общее определение как «такой государственной деятельности, которая осуществляется с целью охраны права специально уполномоченными органами путем применения юридических мер воздействия в строгом соответствии с законом и при неуклонном соблюдении установленного им порядка»²¹. Соответственно, упомянутые в этом определении уполномоченные органы и относятся к числу правоохранительных.

Сама правоохранительная деятельность распадается на шесть основных направлений (функций)²²:

1) конституционный контроль;

2) правосудие;

3) организационное обеспечение деятельности судов;

4) прокурорский надзор;

5) выявление и расследование преступлений;

6) оказание юридической помощи.

Каждая из указанных функций возложена на один или несколько правоохранительных органов. Правосудие – на суды, прокурорский надзор – на прокуратуру, оказание юридической помощи – на адвокатуру (и в определенных ситуациях на некоторые другие органы) и т. п.

Теория правоохранительных органов заняла прочное место в российском правоведении. Ее ценность и значение несомненны. Однако возникли две проблемы, которые не только не позволили поставить точку в дискуссиях о наименовании и природе соответствующей дисциплины (сама по себе ее необходимость бесспорна), но и вызвали их новый виток.

Во-первых, при буквальном понимании предложенного ранее определения правоохранительной деятельности круг правоохранительных органов становится чрезмерно широким.

К правоохранительным при желании можно отнести и бесчисленные контролирующие административные органы, имеющие право накладывать юридические санкции (штрафы, отзывы лицензий и т. п.), ведь они также действуют на основании закона и в строгом соответствии с установленными процедурами, и органы, обеспечивающие физическую безопасность, поскольку они также иногда приобретают полномочия по предотвращению противоправной деятельности, контролю документов, задержанию и т. д. (опять-таки в соответствии с законом и процедурами), и некоторые другие. К.Ф. Гуценко и М.А. Ковалев «сдерживали» столь широкое толкование за счет выделения только шести направлений правоохранительной деятельности, в большинстве своем имеющих процессуальную природу, однако такое «сдерживание» являлось в большей мере данью традиции (идущей от теории судоустройства), нежели результатом наложения на тот или иной вид государственной деятельности выделяемых признаков деятельности правоохранительной. Кроме того, другие авторы часто поступали иначе, в силу чего круг правоохранительных органов имел неуклонную тенденцию к расширению, в теоретическом смысле становился почти безграничен, а в каких-то случаях полностью терял связь с судопроизводством.

Таким образом, в литературе неизбежно заговорили о необходимости двух пониманий правоохранительной деятельности: а) правоохранительной деятельности в широком смысле, так как «каждый орган государства так или иначе занимается правоохранительной деятельностью в пределах своей компетенции, т. е. системы полномочий, прав и обязанностей, вытекающих непосредственно из его нормативной основы»²³; б) правоохранительной деятельности в узком смысле как «специализированной деятельности по правовой охране… общественных отношений», которую осуществляют «органы милиции, суда, прокуратуры»²⁴.

Иначе говоря, если понятие судоустройства в свое время стало слишком узким, то понятие правоохранительных органов, напротив, – слишком широким. Следовательно, для достижения цели изучения «статики» всех видов процесса (устройство и персональный состав соответствующих органов) приходилось первое из них расширять (судоустройство в широком смысле), а второе – сужать (правоохранительные органы в узком смысле). Но если операция по расширению в качестве теоретического основания имела вполне классическую доктрину полноты судебной власти, то каковы теоретические основания сужения понятия правоохранительных органов? Опять судопроизводство (процессуальный характер), суд, его полнота и т. п.? Но тогда мы приходим к тому же самому.

Во-вторых, если центральное место суда в системе судоустройства очевидно не только концептуально, но и терминологически (этимологически), то объяснить, почему суд занимает центральное место в системе правоохранительных органов, оказалось несколько сложнее, ведь ни сам термин, ни выделяемые признаки правоохранительной деятельности нигде не указывают, что речь идет о деятельности преимущественно судебной.

Более того, многие авторы стали воспринимать понятие правоохранительных органов буквально (как органов по физической защите правопорядка), ставя тем самым знак равенства между правоохранительными органами и органами, осуществляющими борьбу с преступностью (или с правонарушениями в более широком плане). Возникла известная дискуссия о том, относится ли суд к числу правоохранительных органов, которая не прекращается и сегодня. Эту дискуссию следует рассмотреть подробнее.

§ 4. Дискуссия о месте суда в системе правоохранительных органов

В период становления теории правоохранительных органов, пришедшей на смену теории судоустройства, центральное место суда в системе правоохранительных органов выглядело бесспорным. Более того, без суда сама идея «правоохранительных органов» казалась бессмысленной, поскольку концептуальный поиск шел как раз по линии того, чтобы найти адекватное понятие, позволяющее объяснить, почему наряду с судом в рамках данной дисциплины должны рассматриваться также прокуратура, адвокатура, органы расследования и т. п. Строго говоря, для этого и выбиралось соответствующее понятие, которое должно было быть достаточно широким. Однако парадокс заключается в том, что широта понятия не только не решила проблему, но, напротив, привела к отрицанию некоторыми авторами самой возможности рассматривать суд, т. е. центральный элемент интересующей нас процессуальной системы— судопроизводства (в его статическом положении), в качестве одного из правоохранительных органов.

Если резюмировать доводы сторонников точки зрения о том, что суд не является правоохранительным органом, то они сводятся к следующему: «… современное законодательство не возлагает на суд обязанность борьбы с правонарушениями. Суд – орган правосудия, он лишь разрешает спор между истцом и ответчиком по гражданским делам или между сторонами обвинения и защиты – по уголовным. Суд не может выполнять какие-либо обвинительные функции и вести уголовное преследование. Никакой ответственности за состояние законности и правопорядка он не несет»²⁵.

Аргументы сторонников противоположной точки зрения, в соответствии с которой суд является не просто правоохранительным органом, но основным правоохранительным органом, также выглядят более чем убедительно. Во-первых, отнесение того или иного органа к числу правоохранительных вовсе не означает посягательство на его независимость, так как между правоохранительными органами нет иерархического соподчинения. Во-вторых, суд нельзя исключать из числа государственных органов, охраняющих право; напротив, на него такая функция возложена в наибольшей степени, в силу чего он находится на вершине пирамиды всех правоохранительных органов. В-третьих, правоохранительную деятельность нельзя понимать упрощенно, только как деятельность по борьбе с преступностью, охране порядка в общественных местах и т. п. В-четвертых, даже если исходить из концепции борьбы с преступностью, то суд из нее не может быть исключен, так как именно он уполномочен назначать наказания за преступления, в том числе весьма суровые²⁶.

Ясно, что данная дискуссия есть спор не столько по существу полномочий суда или его места в правовой системе, сколько об объеме и содержании соответствующих понятий, прежде всего понятия «правоохранительные органы». Если мы исходим из того, что «правоохранительные органы» – это современное звучание старого понятия судоустройства, то без суда здесь по понятным причинам никак обойтись нельзя. Если приходим к выводу, что понятие правоохранительных органов должно ограничиваться только органами поддержания общественного порядка, органами уголовного преследования и т. п., то суд к ним, разумеется, не относится и относиться не может. Объем понятия и его функциональная нагрузка и определят наш ответ на вопрос о том, входит суд в число правоохранительных органов или не входит. При таком отношении сам вопрос теряет свою остроту.

Но дискуссия важна нам еще и по другим причинам. С одной стороны, интересно, что в приведенных аргументах сторонников отнесения суда к числу правоохранительных органов нигде не звучат отсылки к теории судоустройства, концепции полноты судебной власти, процессуальному характеру деятельности того или иного органа в рамках одного из видов судопроизводства и т. п. Иначе говоря, аргументы строятся только на основании теории правоохранительных органов как самодостаточной теории, без указания на ее служебную и обусловленную терминологическими обстоятельствами роль. При этом само содержание дисциплины либо остается судоустройственным, либо становится чрезмерно широким.

С другой стороны, адепты противоположного научного подхода, чрезмерно сузив понятие правоохранительных органов, сведя его исключительно к органам борьбы с правонарушениями и исключив из него не только суд, но и адвокатуру, выглядят не более последовательно, поскольку продолжают рассматривать, допустим, организацию адвокатуры в рамках дисциплины, в которую по их собственной концепции она не входит (не является правоохранительным органом)²⁷. Иначе говоря, начав развивать понятие правоохранительных органов не только за счет сложения (увеличения), но и за счет вычитания (сокращения), они немедленно оказались в той же самой ситуации, что и их предшественники в период сужения теории судоустройства: здравый смысл требует одновременного рассмотрения суда, прокуратуры, адвокатуры, поскольку без них судопроизводства не бывает, а собственное же толкование термина (узкое) приводит к необходимости исключения из анализа некоторых из этих органов (учреждений).

Как бы то ни было, дискуссия о месте суда в системе правоохранительных органов (находится он внутри системы или вне ее) показала пределы самостоятельного развития самой концепции правоохранительных органов, т. е. такого ее развития, когда она опирается исключительно на тот научный аппарат (сам по себе весьма ценный), который был выработан в нашей стране в 1950–1980 гг. Более того, гипотетическая возможность исключения суда из числа правоохранительных органов, даже если исходить из того, что разделяется она не всеми и имеет далеко не бесспорный характер, заметно редуцирует концепцию правоохранительных органов. Получается, что понятие, призванное в свое время встать на место понятия судоустройства, рискует при таком развитии событий вовсе оставить нас без суда, его устройства и связанных с ним проблем.

§ 5. Вектор развития дисциплины: судоустройство или правоохранительные органы? Критерий решения проблемы

В теоретическом смысле понятие судоустройства является самодостаточным. Но при одном условии: если оно опирается на концепцию полноты судебной власти, позволяющую рассматривать устройство не только судов, но и тех органов (учреждений), без которых осуществление правосудия невозможно, т. е. прокуратуры, адвокатуры, органов расследования (для уголовного процесса) и др. Следовательно, именно признание или отрицание концепции полноты судебной власти является тем критерием, который дает возможность ответить на вопрос, достаточно или нет одного понятия судоустройства для обозначения всех тех вопросов, которые должны обсуждаться в рамках данной дисциплины. Другими словами, чем в большей степени вектор развития российской правовой системы будет направлен на обеспечение полноты судебной власти²⁸(как в теоретическом, так и в практическом смыслах), тем меньше останется препятствий для восстановления в правах традиционного понимания судоустройства как достаточно широкой категории, охватывающей деятельность не только судов, но и других органов, способствующих отправлению правосудия.

В то же время нельзя не признать, что концепция полноты судебной власти сегодня разделяется далеко не всеми, не говоря уже о том, что Россия, в отличие от многих других европейских правопорядков, исторически не рассматривает, например, прокуратуру как элемент судебной власти в рамках единого корпуса магистратуры, состоящей из судей и прокуроров²⁹.Кроме того, в наши дни невозможно изучать вопросы организации правосудия без учета деятельности разнообразных наднациональных структур (ЕСПЧ, международные арбитражи и др.), которые процессуально связаны с национальной системой правосудия, но чья деятельность вряд ли может быть теоретически обоснована концепцией «полноты судебной власти».

В связи с этим нельзя отказываться и от более узкого понятия судоустройства, ограниченного исключительно организацией (устройством) судов. Если основываться на нем, то возникает потребность в дополнительном (субсидиарном) понятии, которое охватывало бы другие органы, способствующие отправлению правосудия. Иначе говоря, при таком векторе развития понятия судоустройства, его толкования и понимания, оно перестает быть самодостаточным. В данном случае требуется уже более широкий понятийный ряд.

Оптимальным субсидиарным понятием, дополняющим понятие судоустройства при ограничительном (узком) толковании последнего, является понятие правоохранительных органов. Попытки сконструировать из понятий правоохранительных органов и правоохранительной деятельности самодостаточные понятия, способные полностью заменить понятие судоустройства, привели к уже отмеченным ранее трудностям: они оказались еще менее определенными, нежели понятие судоустройства, но при этом лишенными фундаментальной теоретической базы (в виде концепции полноты судебной власти). Однако, когда речь идет не о замене, а о дополнении понятия судоустройства, то многие трудности исчезают. Во-первых, в такой ситуации нет более надобности спорить о том, является суд правоохранительным органом или нет, поскольку речь идет не о правоохранительных органов вместо судоустройства, а о правоохранительных органах вместе (наряду) с судоустройством. Во-вторых, появляется возможность сохранить весь тот богатый и полезный теоретический инструментарий, который наработан в советский и постсоветский периоды при разработке учения о правоохранительных органах. В-третьих, необходимость обоснования связи между судоустройством и организацией сопутствующих правосудию правоохранительных органов приводит к постепенному восстановлению в тех или иных пределах концепции полноты судебной власти. Если это учение получит дальнейшее развитие в отечественной правовой доктрине, то понятие правоохранительных органов постепенно войдет в состав судоустройства. Если не получит, то автономия данного понятия сохранится – оно будет существовать наряду с судоустройством.

Но при любом векторе развития российской правовой доктрины важно помнить, что понятие правоохранительной деятельности и правоохранительных органов должно иметь четкую процессуальную привязку. Речь может идти только о тех органах, которые по долгу службы (exofficio) участвуют в том или ином виде судопроизводства, т. е. чья деятельность процессуальна и направлена на достижение задач правосудия. Это в полной мере относится и к наднациональным судебным или квазисудебным органам (международным арбитражам, ЕСПЧ и др.), так как их деятельность всегда процессуально привязана тем или иным способом к национальной судебной системе и опирается на судебные прерогативы государства.

§ 6. Структура дисциплины и ее соотношение с другими юридическими учебными (научными) дисциплинами

Центральным для данной дисциплины является понятие судоустройства. Если понимать его в строгом (узком) смысле, то оно, в свою очередь, в самом общем виде состоит из четырех крупных частей, каждая из которых обладает определенной автономией:

1) учение о судебной власти и судебной системе в целом;

2) отдельные элементы судебной системы;

3) статус судей;

4) организационное обеспечение деятельности судов.

Наряду с этим в рамках дисциплины изучаются статус и организация органов, осуществляющих следующие направления правоохранительной деятельности, способствующей отправлению правосудия:

1) прокурорский надзор и некоторые иные виды деятельности, в центре которых находится прокуратура;

2) пресечение, раскрытие и расследование преступлений, которые осуществляют органы полиции, оперативно-розыскные подразделения, органы дознания и предварительного следствия;

3) оказание юридической помощи, в центре которого находится адвокатура;

4) исполнение судебных решений, в центре которого находится Министерство юстиции и подчиненные ему службы.

Отдельно изучаются учреждения, обеспечивающие так называемое альтернативное разрешение правовых споров (третейские суды и учреждения, службы медиации и др.), а также органы международной и европейской наднациональной юстиции.

Что касается соотношения дисциплины с другими юридическими учебными (научными) дисциплинами, то его следует оценивать в рамках фундаментальной для права дихотомии между материальным правом (иначе говоря, правом существа, определяющим права и обязанности, ответственность за неисполнение последних) и процессуальным правом (иначе говоря, правом формы, т. е. процессуальных, прежде всего судебных, гарантий привлечения к ответственности).

Судоустройство и организация иных правоохранительных органов – это учение о статике процесса, т. е. построении органов и учреждений, либо осуществляющих производство по тем или иным делам, либо участвующих в силу своих профессиональных обязанностей в таком производстве. В связи с этим данная дисциплина неразрывно связана со всеми процессуальными дисциплинами: конституционным судопроизводством; уголовным процессом (судопроизводством); гражданским процессом (судопроизводством); арбитражным процессом; административным судопроизводством; производством по делам об административных правонарушениях. Другими словами, данная дисциплина, отмежевавшись в свое время от процессуальных дисциплин, выделившись в их своего рода «общую часть», продолжает оставаться процессуально-центричной.

В то же время нельзя не отметить и связь дисциплины с такими фундаментальными отраслями современного права, как конституционное и международное право. Многие принципы правосудия, подходы к организации судебной системы, требования к статусу судьи сегодня закреплены на уровне конституционных и (или) международных норм и стандартов. С конкретными примерами этого мы будем часто сталкиваться в ходе дальнейшего изложения. Необходимо помнить, что сама идея самостоятельной и независимой судебной власти, осуществляющей правосудие как одну из важнейших прерогатив государства, есть по своему значению идея конституционно-правовая, пусть технически и реализуемая в рамках судоустройства и судопроизводства.

Литература

Судебные уставы с изложением рассуждений, на коих они основаны: В 5 ч. Ч. 3. СПб, 1867; Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. 9-е изд. СПб, 1905 (переизд. в 2 т. М., 2008); Судебная реформа: В 2 т. / Под ред. Н.В.Давыдова, Н.Н.Полянского. Т. 1. М., 1915; Кожевников М.В. История советского суда. М., 1957; Лёзов И.Л. Советский суд в 1917–1940 гг.: Дисс. … канд. юрид. наук. М., 1998; Радченко В.И. Судебная реформа в Российской Федерации: некоторые теоретические и практические проблемы. М., 1999; История суда и уголовного процесса (альбом наглядных пособий). М.,2002; Судебная власть в России: История. Документы: В 6 т. М., 2003; История судебной системы в России / Под ред. Н.А. Колоколова. М., 2011; Великая реформа: к 150-летию Судебных Уставов: В 2 т. / Под ред. Е.А. Борисовой, Л.В. Головко. М., 2014; История суда и правосудия в России: В 9 т. / Отв. ред. В.В. Ершов, В.М. Сырых. М., 2017–2019.

§ 1. Судебная система России до Судебной реформы 1864 г.

Рассматривая отечественную судебную систему в ее историческом развитии, можно выделить четыре последовательно сменяющих друг друга этапа: 1)дореформенный (до Судебной реформы 1864 г.); 2)пореформенный (1864–1917 гг.); 3)советский (1917–1991 гг.) и 4)постсоветский (с 1991 г. по настоящее время).

Представление об истории российского суда до реформы 1864 г. как о едином этапе длиною в тысячелетие для отечественной правовой науки традиционно. И хотя судоустройство в этот период не отличалось единообразием, а его развитие было чаще хаотичным, чем планомерным, методологически подобный подход весьма удачен.

Во-первых, данный этап характеризуется отсутствием судебной власти в строгом значении этого понятия³⁰. Разумеется, возможность официального рассмотрения правовых споров существовала и в Древней Руси, что в некотором смысле позволяет рассуждать об организации древнерусского «суда» и реализации государством «судебной функции»³¹. Однако дореформенный суд не был обособлен от других элементов государственного аппарата и не обладал полноценной независимостью. Гарантии профессиональной компетентности его персонального состава также были незначительны. Другими словами, в рассматриваемый период отсутствовало большинство тех признаков, которые в наши дни расцениваются как неотъемлемые атрибуты судебной власти.

Во-вторых, ко всему дореформенному этапу вполне применимы слова К.Д.Кавелина, еще в XIX столетии охарактеризовавшего допетровское российское судоустройство как «лишенное догматического интереса»³². Конечно, это не означает, что его исследование совершенно бесполезно. Но всё же стоит помнить, что организация дореформенного российского суда крайне редко опиралась на достижения научной юридической мысли. Даже самые прогрессивные преобразования тех времён в лучшем случае вдохновлялись передовыми философскими идеями.

В-третьих, к организации дореформенного суда слово «система» применимо лишь условно. Как отмечают составители шеститомника «Судебная власть России: История. Документы», «она представляла собой настолько беспорядочное нагромождение друг на друга [соответствующих] учреждений… что подробно, упорядоченно эту неимоверно запутанную совокупность и компетенцию каждой из ее составляющих не считали то ли возможным, то ли нужным отражать даже очень обстоятельные авторы трудов досоветского периода истории России»³³.

Отмеченные обстоятельства указывают на важную объединительную черту, характерную для всего дореформенного этапа: в этот период происходит формирование предпосылок для последующего построения полноценной, научно обоснованной судебной системы, что в целом отражает закономерности, свойственные и другим европейским государствам.

Первой такой предпосылкой стало обособление суда от власти монарха. На раннем этапе существования Российского государства связь между ними была неразрывной. Какое-то время князь, по-видимому, был единственным легитимным судебным органом помимо общественного суда (веча). Однако уже скоро вполне отчётливо наметилась тенденция к децентрализации судебной функции. Не будучи в состоянии справиться в одиночку, князья доверяли ее осуществление сперва своим дружинникам³⁴, а позже – членам своей семьи. К середине XII в. распространённой практикой стало разрешение споров на местах тиунами и иными представителями государя³⁵.

Дальнейшее отделение суда от высшей власти выразилось в постепенном ограничении судебных полномочий монарха. Отказавшись от личного рассмотрения большинства правовых споров, князья (а позже и цари) долгое время дозволяли своим подданным обращаться к ним с жалобами («челобитными») на любые спорные решения. Лишь в Соборном уложении 1649 г. (ст.20 гл.10) впервые был установлен запрет искать защиты у государя, прежде «не бив челом в приказе»³⁶.

Представление о монархе как о высшей судебной инстанции(типичное для всей европейской правовой традиции того времени) сохранялось в России еще более полувека, пока в 1718 г. не было провозглашено, что те «челобитчики…[кто] Сената правосудием не удовольствуются… больше никуда своего челобитья не [будут] иметь, понеже тот вышний Сенат от Его Царского Величества высокоповерен»³⁷. Впрочем, как Петр I, так и последующие правители порою всё же вспоминали о принадлежащих им судебных полномочиях. По-видимому, окончательная замена суда государя судом от имени государя произошла лишь к концу эпохи дворцовых переворотов.

Стоит отметить, что изначально решение российских монархов отказаться от отправления судебной функции, ограничив тем самым собственную власть, было продиктовано единственным желанием сложить с себя хотя бы часть государственных забот³⁸. Однако впоследствии этот шаг позволил совершенно безболезненно претворить в жизнь одно из важнейших правовых начал Судебной реформы 1864 г.: принцип подзаконности судебной власти и ее отделения от власти законодательной³⁹.

Вторая заметная предпосылка, возникшая на данном этапе, связана с постепенным отделением суда от администрации. Надо сказать, что оформилась эта тенденция далеко не сразу, а ее логическое завершение состоялось лишь в ходе реформы 1864 г. В целом же для дореформенного этапа был характерен противоположный принцип: «кто управляет, тот и судит»⁴⁰.

Самые ранние шаги к обособлению «судебных мест», по всей видимости, были предприняты лишь в середине XVI в. Именно тогда «стремление центральной власти… ограничить власть областных правителей» привело к созданию «совершенно новых… учреждений с специально… судебными функциями» (Разбойного приказа, Холопского суда и др.)⁴¹. Впрочем, значение данного события не стоит переоценивать. Подведомственность новых приказов охватывала лишь малую долю судебных дел. К тому же за каждым из них закреплялись не только судебные, но и сугубо административные полномочия⁴².

Более решительную попытку отделить суд от органов управления предпринял Петр I. Поручив управление на местах воеводам и комендантам, состоявшим под властью губернаторов, император запретил им «ссоры»«тяжебного дела… судить и судьям в расправе их помешательство чинить»⁴³. Рассмотрение судебных споров указами 1719 г. было поручено провинциальным и наблюдающим за ними надворным судам⁴⁴.

Хотя произошедшая реформа была несомненным шагом вперед, созданная ею система не избежала внутренних противоречий. Формально не вмешиваясь в существо судебных дел, администрация всё же осуществляла надзор за правильным функционированием судов. При этом судебные полномочия вверялись не только специально созданным для этого органам, но и многочисленным коллегиям, пришедшим на смену приказам и также осуществлявшим отраслевое управление государством⁴⁵. В отсутствие прочной идеологической основы новая организация суда оказалась недолговечна, просуществовав не более десятилетия⁴⁶.

Следующий импульс развитию идеи об отделении суда от администрации был задан лишь полвека спустя, в ходе губернской реформы Екатерины II. В преамбуле к Учреждению 1775 г.⁴⁷ отмечалось, что совмещение в одном и том же месте судов, полиции, казенных доходов и счетов препятствует нормальному течению правосудия, в связи с чем провозглашался принцип отделения судебных мест от губернских правлений. Непосредственно в тексте документа наместникам, городничим и прочим чиновникам предписывалось «никого не судить» и «отнюдь не мешаться в производства судебных дел».

Несмотря на то что к моменту екатерининской реформы «мысль о необходимости разделения [судебной и административной власти] сделала значительные успехи… и осуществление ее было гораздо более прочным»⁴⁸, искомая цель достигнута так и не была. Зависимость суда от администрации по-прежнему сохранялась. Органы управления не только влияли на состав судебных мест, но и имели широкие надзорные полномочия. По меткому наблюдению Н.М. Коркунова, «Учреждение 1775 г. установило не столько разделение властей, сколько разделение труда… Оно различало не только суд и администрацию, но точно так же в сфере самой администрации полицейские и казённые дела»⁴⁹.

Перестройка государственного аппарата, произведенная Екатериной II, стала последним значительным преобразованием судебной части в дореформенный период. В последующие десятилетия суд всё так же оставался единым с администрацией. И всё же произошедшие изменения не прошли даром. Именно они заложили основу для будущего перехода к судебной системе, полностью отделенной от государственного управления.

Третья важная предпосылка, сложившаяся на дореформенном этапе, – это формирование тенденции к систематизации судов. Начало этой тенденции было положено в XV–XVI вв. в ходе стремительной централизации Российского государства. Данный период ознаменовался принятием Судебников 1497 и 1550 гг., нацеленных на единообразную организацию суда по всей территории страны⁵⁰. Проведенная унификация стала первым шагом на пути к построению полноценной судебной системы.

Впрочем, до этой цели было еще далеко. Хотя различия между московским, новгородским, тверским и иными российскими судами были стерты, взаимодействие судебных органов оставалось хаотичным. Не существовало ни стройной системы инстанций, ни внятных правил определения подсудности. Во многом это было связано с тем, что, не будучи отделенным от органов управления, суд функционировал по принципу отраслевой специализации («каждый приказ кого-нибудь за что-нибудь да судил»⁵¹). Кроме того, суд не был ни всесословным, ни равным.

Впоследствии начатая систематизация была продолжена. В результате реформ Петра I и Екатерины II организация российского суда стала более логичной. С обособлением судебной функции число судебных мест было значительно сокращено. Их отраслевая специализация, отчасти сохранившись, ушла на задний план, что сделало подсудность более прозрачной. Одновременно с этим была намечена иерархия судебных звеньев, что позволило уменьшить количество инстанций и придать движению дела определенную закономерность⁵².

Тем не менее на дореформенном этапе выстроить полноценную судебную систему не удалось. Споры о подсудности по-прежнему не были редки. Попытки найти компетентный судебный орган порою приводили к отказу в правосудии. Отмеченной хаотичности дореформенной организации суда во многом способствовал принцип сословности, имевший на тот момент колоссальное значение⁵³. Важно и то, что количество судебных звеньев и инстанций, хотя и сократилось, но всё же оставалось произвольным. Как видно, даже поздний дореформенный суд нуждался в дальнейшей систематизации⁵⁴.

Наконец, четвертая значимая предпосылка связана с формированием судейского корпуса. В процессе исторического развития лица, задействованные в отправлении судебной функции, постепенно обретали качества, делающие их судьями в самом строгом смысле этого слова. Речь идет, во-первых, об их персональной независимости и, во-вторых, об их профессионализме.

Говоря о судейской независимости, стоит в первую очередь помнить о том, что судья strictosensu «не может иметь никакого непосредственного начальника»⁵⁵. Интересно, что воплощение этой идеи началось еще в Древнерусском государстве. Даже самые ранние законодательные акты, направленные на построение судебной иерархии, не закрепляли за вышестоящими «судами» право вмешиваться в дела нижестоящих инстанций, влияя на принимаемые решения. Не менее важно отметить, что с развитием российского судоустройства уже на дореформенном этапе наблюдалось постепенное расширение гарантий беспристрастности, причем некоторые из них имели довольно раннее происхождение⁵⁶.

Что касается профессионализма судей, здесь важны два аспекта. Первый состоит в освобождении лиц, осуществляющих судебную функцию, от иных видов профессиональной деятельности. Второй – в их обучении праву и искусству разрешения споров. Останавливаться на первом аспекте нет нужды, поскольку его реализация неразрывно связана с рассмотренной ранее идеей обособления суда от администрации. Если же говорить о профессиональном обучении судей, остается признать, что в России даже в XVIII в. наблюдалось «полное отсутствие юридической подготовки:… были законоведы в лице дьяков и подьячих, но не было образованных юристов»⁵⁷. Первые университеты с юридическими факультетами появились лишь в середине XVIII (Московский) – первой половине XIX(Казанский, Харьковский, Санкт-Петербургский, Киевский и др.) веков, а первое специализированное юридическое высшее учебное заведение – Императорское училище правоведения – возникло лишь в 1835 г.⁵⁸ Едва ли стоит удивляться, что даже к концу дореформенного периода «в судах первой инстанции неграмотные или малограмотные составляли большинство»⁵⁹.

Резюмируя особенности российского судоустройства до реформы 1864 г., можно вновь повторить два ключевых тезиса. С одной стороны, организация дореформенного суда была далека от идеала. Не только его внутреннее устройство, но и способы взаимодействия с иными органами власти требовали коренного пересмотра. С другой стороны, история отечественного суда до Великой реформы не была статичной. С течением времени он развивался, формируя почву для будущих масштабных преобразований. В последовавших затем изменениях видны «не скачки и не бред буйной теоретической мысли… а только логическое развитие институтов, раньше намеченных»⁶⁰. Судебная реформа 1864 г. была радикальным, но всё же вполне закономерным шагом.

§ 2. Судебная реформа 1864 г. и ее значение

Прежде чем приступить к рассмотрению содержания Судебной реформы, следует сделать одно важное уточнение. Хотя ее осуществление традиционно относят к 1864 г., необходимо понимать, что речь идет лишь о моменте утверждения соответствующих законов. Разумеется, как разработка реформы, так и ее реализация заняли много больше времени⁶¹. Подготовка будущих преобразований судебной части началась еще в 1840-х годах по инициативе главноуправляющего 2-м отделением императорской канцелярии Д.Н.Блудова. Впрочем, наиболее интенсивные и плодотворные проектные работы пришлись на 1861–1864 гг., когда Александр II, даровавший свободу крестьянам, обратил свой взор на проблему зависимости российского суда.

Осенью 1861 г. было принято решение извлечь из подготовленных ранее документов «главные основные начала», способные сформировать фундамент будущих судебных уставов. Вскоре эта задача была выполнена. 29 сентября 1862 г. император утвердил Основные положения преобразования судебной части в России⁶² – документ, очертивший контуры будущего судоустройства и обозначивший его узловые особенности (разделение властей, строгую последовательность обжалования решений, независимость и профессионализм судей и др.).

Следом за этим для составления проектов судебных уставов при Государственной Канцелярии была создана комиссия под председательством В.П.Буткова⁶³. Ее отделение судоустройства возглавил А.М.Плавский. Работа над проектами велась с ошеломляющей быстротой и заняла всего 11 месяцев. Уже осенью 1863 г. они были представлены на заключение министру юстиции Д.Н.Замятнину. Вскоре, после обстоятельного обсуждения и учета всех поступивших замечаний, подготовленные документы были одобрены высшей властью⁶⁴.

20 ноября 1864 г. Александр II подписал указ, совершивший настоящий переворот в истории российского суда. Своим высочайшим повелением император утвердил четыре кодекса, составивших нормативный фундамент великой Судебной реформы: 1)Учреждение судебных установлений; 2)Устав уголовного судопроизводства; 3)Устав гражданского судопроизводства и 4)Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. «Они – гласил Указ – вполне соответствуют желанию Нашему водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех… возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе Нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние»⁶⁵.

Надо сказать, что столь высокая оценка судебных уставов была вполне заслуженной. Будучи подготовлены в крайне сжатые сроки, они тем не менее несли на себе отпечаток весьма кропотливой работы. Вникая в их содержание, нельзя не заметить, что в них гармонично переплетены передовые достижения научной юридической мысли, отечественные правовые традиции и зарубежный опыт. И это неудивительно, ведь многие именитые правоведы приняли в разработке реформы самое непосредственное участие⁶⁶.

Главным актом Судебной реформы в области судоустройства стало Учреждение судебных установлений(далее – Учреждение). Именно в нм содержались нормы, очертившие структуру пореформенного суда и статус членов судебного ведомства. Согласно ст.1 Учреждения, судебная власть в Российской империи принадлежала только пяти «установлениям»: 1)мировым судьям; 2)съездам мировых судей; 3)окружным судам; 4)судебным палатам и 5)Правительствующему сенату⁶⁷. Эти суды, формируя общую юрисдикцию, рассматривали «все дела, как гражданские, так и уголовные» (ст. 2 Учреждения).

Дореволюционная доктрина подразделяла все судебные установления на две подсистемы. К местным (или мировым) установлениям относились мировые судьи (участковые и почетные) и съезды мировых судей. Мировые судьи заседали единолично, рассматривая по первой инстанции дела небольшой важности. Съезды формировались из всех мировых судей соответствующего мирового округа⁶⁸. Они собирались с установленной периодичностью для рассмотрения апелляционных либо кассационных жалоб на решения мировых судей.

Подсистема общих (или коронных) судебных установлений также не отличалась большой сложностью. Она состояла из трех звеньев: окружных судов, судебных палат и Правительствующего сената. Все общие установления заседали в коллегиальном составе.

Окружные суды рассматривали судебные дела по первой инстанции, действуя в составе не менее трех судей, к которым в ряде случаев присоединялась коллегия из 12 присяжных заседателей⁶⁹. Подсудность окружного суда соответствовала территории нескольких уездов.

Судебные палаты действовали в качестве судов апелляционной инстанции в делах, рассмотренных окружными судами без участия присяжных заседателей. Некоторые уголовные дела о «преступлениях гражданской службы» рассматривались судебными палатами по первой инстанции. В этом случае в состав суда взамен присяжных включались сословные представители. Для определения подсудности судебных палат формировались судебные округа, состоявшие из территорий нескольких губерний.

Правительствующий сенат рассматривался прежде всего как «верховный кассационный суд» империи. Для «заведования судебной частью» в этом качестве в нём были созданы два кассационных департамента: один для уголовных, другой для гражданских дел (ст. 114 Учреждения). В то же время по ряду уголовных дел Правительствующий сенат мог также действовать как суд первой или апелляционной инстанции.

Как видно, деятели Судебной реформы значительно преуспели в деле построения стройной и компактной судебной системы. Успех систематизации был во многом предопределен тем, что «бесконечное разнообразие и многочисленность инстанций»⁷⁰ сменились прозрачной и научно обоснованной последовательностью обжалования. Каждое судебное решение могло быть пересмотрено не более двух раз: сперва в апелляционном порядке с проверкой не только его законности, но и обоснованности, а позже – в порядке кассации по причине существенного нарушения закона. При этом по общему правилу единственным судом кассационной инстанции был Правительствующий сенат⁷¹. Важно и то, что Судебная реформа упразднила ревизионный порядок пересмотра, предполагавший сплошную перепроверку решений даже в отсутствие жалоб и протестов.

Впрочем, грамотное построение системы судебных мест – далеко не единственная заслуга реформы 1864 г. Новый суд действительно был полностью отделен от администрации. Полиция и органы государственного управления утратили прежние судебные функции. Назначение всех судей общих судебных установлений стало прерогативой императора⁷². Исчезли прежние правила об утверждении приговоров губернаторами. Однако значительней всего, вероятно, было то, что впервые свое воплощение начала обретать идея полноты судебной власти⁷³. Если ранее для воздействия на участников судопроизводства и исполнения собственных постановлений суд был вынужден обращаться к должностным лицам различных исполнительных органов, то реформа 1864 г. сделала его самодостаточным. Отныне при судебных местах находились не только канцелярии, но и прокуроры, судебные следователи, присяжные поверенные (адвокаты), судебные приставы, нотариусы и др.

Говоря о достижениях Судебной реформы, нельзя обойти вниманием преобразования, направленные на укрепление статуса судей. Во-первых, произошло существенное расширение гарантий судейской независимости. Статья 243 Учреждения закрепила требование несменяемости судей, защитив их не только от произвольного увольнения, но и от перевода в другую местность без их согласия. Кроме того, закон установил право всех членов суда на достойное вознаграждение, а в случае оставления службы – на соразмерное пенсионное обеспечение. Во-вторых, значительное внимание было уделено вопросу профессионализма судей новых судов. Для замещения соответствующих должностей в соответствии со ст.202 Учреждения требовалось доказать наличие достаточных «познаний по судебной части». На практике это требование действительно соблюдалось. Примечательно, что в кадровом укомплектовании первых судебных установлений самое активное участие принял министр юстиции Д.Н.Замятнин, обнаруживший немало одаренных правоведов и блестящих судебных ораторов⁷⁴.

Воздавая должное творцам и вдохновителям Судебной реформы, признавая ее многочисленные достоинства и, несомненно, прогрессивный характер, стоит всё же избегать ее чрезмерной идеализации. Едва ли возможно согласиться с Н.В.Муравьёвым, утверждавшим, что дальше начал, приведенных в судебных уставах, «нам незачем и некуда идти»⁷⁵. Очевидно, что, как и любое произведение человеческого ума, Судебная реформа 1864 г. имела свои недостатки. Достаточно вспомнить о том, что созданная ею судебная система отнюдь не была монолитной.

Так, несмотря на провозглашенную всесословность нового суда, параллельно с ним продолжала функционировать система сословных крестьянских судов. Собственную подсудность сохранили и военные суды, во многом основанные на архаичных началах, отвергаемых судебными уставами. В качестве специализированных действовали также коммерческие суды, лишь отчасти интегрированные в систему общих судебных установлений⁷⁶. Как пример средневекового горизонтального дуализма⁷⁷, на протяжении всего пореформенного периода сохранялись духовные суды, имевшие в условиях единства церкви и государства собственную юрисдикцию. Наконец, на окраинах империи, а также среди некоторых коренных народов России существовали инородческие суды.

И всё же, сознавая несовершенство Судебной реформы, нельзя не признать ее колоссальное и во многих отношениях непреходящее значение. Реформаторам удалось совершить почти невозможное: народ, сознанию которого, по выражению Б.И.Утина, «тип праведного судьи был чужд вообще»⁷⁸, проникся глубочайшим уважением и доверием к суду. Повысился не только общий уровень правосознания, но и престиж юридических профессий. Правовая наука России испытала небывалый подъем, оставив после себя поистине золотое наследие⁷⁹.

Судебная реформа 1864 г. надолго определила вектор эволюции отечественного суда. Следы ее влияния обнаруживаются не только в советском, но и в современном судоустройстве и судопроизводстве⁸⁰. Многие из принципов, положенных в основу Великой реформы, по-прежнему составляют фундамент российской судебной системы. Некоторые из них (разделение властей, состязательность, справедливость и др.) были отчасти переосмыслены, другие (независимость судей, право на защиту, участие населения в отправлении правосудия и др.) почти не изменились, но были усилены множеством новых гарантий. Именно поэтому знание истории и содержания Судебной реформы важно не только для ученых и составителей законов, но и для любых представителей юридической профессии⁸¹.

§ 3. Развитие науки о судоустройстве в дореволюционный период

Научное (в академическом смысле этого понятия) изучение проблем суда и судебной власти, а вместе с тем в той или иной степени и судоустройства, началось в России во второй половине XVIII – начале XIX в. в связи с основанием в 1755 г. Московского университета (включавшего с момента основания юридический факультет), когда возникла необходимость в преподавании соответствующих дисциплин, для чего требовалась их научная систематизация и обработка. Так, в 1779 г. увидело свет сочинение профессора Ф.-Г. Дильтея «Исследование юридическое о принадлежащем для суда месте, о судебной власти, о должности судейской, о челобитной и доказательстве судебном» – едва ли не первая в России специальная работа в сфере судоустройства, которую можно считать научной. Затем наступает период не столько научных, сколько скорее практических пособий, позволивших тем не менее несколько расширить библиографию отечественной литературы по вопросам судоустройства, что было немаловажно и в научном плане. Среди них выделим сочинение еще одного преподавателя Московского университета З.А. Горюшкина «Описание судебных действий или легчайший способ к получению в краткое время надлежащих познаний к отправлению должностей в судебных местах» (1807). В таком состоянии, которое можно считать этапом начального развития и которое отличалось исключительно прикладным характером при почти полном отсутствии теоретического анализа, российская наука судоустройства оставалась до проведения Судебной реформы 1864 г.

Выдающимся вкладом в российскую судоустройственную науку, своего рода переломным моментом ее развития, стали материалы, сопровождавшие проведение Судебной реформы, которые отличались очень высоким уровнем теоретического, сравнительно-правового анализа и не утратили значения даже сегодня. Они касались организации не только суда, но и прокуратуры, следствия, полиции, адвокатуры, заложив широкое понимание судоустройства, характерное для всего последующего дореволюционного периода. Собрание данных материалов, хранящихся в основном в двух крупнейших библиотеках страны (РГБ в Москве и РНБ в Санкт-Петербурге), столь обширно, что многие из них до сих пор полностью не опубликованы⁸². Однако составители Судебных Уставов отобрали из них наиболее в теоретическом и практическом смысле ценные и разместили в пятитомном издании «Судебные Уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих они основаны», вышедшем в свет в Санкт-Петербурге в 1866 г. Для нас особое значение имеет третий том этого издания, посвященный судоустройственному Уставу – Учреждению судебных установлений. Роль данной книги, соединившей текст самого Устава (законодательная часть) с его теоретическими основаниями (доктринальная часть), в развитии российской науки судоустройства трудно переоценить.

Судебная реформа 1864 г. к тому же, как мы видим, одновременно сопровождавшаяся фундаментальными научными изысканиями, открыла новый этап развития российской науки судоустройства, быть может, самый бурный в ее истории, который продолжался до 1917 г. Более того, Судебная реформа оказывала на развитие науки не только непосредственное, но и своего рода «отложенное» влияние: ее продолжали изучать, анализировать, делать на ее основании новые теоретические выводы, в том числе те поколения юристов, которые пришли в науку много позже 1860-х годов – в конце XIX или даже начале ХХ столетия. Апофеозом таких изысканий стали два фундаментальных коллективных научных труда, подготовленных в 1914–1915 гг. к 50-летию Судебной реформы: «Судебные Уставы 20 ноября 1864 года за пятьдесят лет» (в 2 т., Пг, 1914) и «Судебная реформа» (под ред. Н.В. Давыдова и Н.Н. Полянского; также в 2 т., М., 1915).

Вторым фактором (помимо Судебной реформы), обусловившим столь бурное развитие в этот период (1864–1917) науки судоустройства, стало одновременное развитие юридического образования в университетах Российской империи (Московском, Петербургском, Харьковском, Киевском и др.), а также специализированных юридических высших учебных заведениях (Училище правоведения в Санкт-Петербурге, Демидовский юридический лицей в Ярославле и др.). Характеризуя впоследствии особенности преподавания и научного изучения судоустройства того времени, советский правовед А.Л. Ривлин справедливо отмечал: «В дореволюционных университетах преподавание судоустройства формально соединялось с курсами уголовного и гражданского процесса; однако в самом изложении курса, как и в учебниках уголовного и гражданского судопроизводства (Фойницкого, Случевского, Васьковского и др.), вопросы судоустройства подвергались самостоятельной разработке»⁸³.

Иначе говоря, нельзя не выделить две основные черты, отличающие развитие российской науки судоустройства в интересующий нас период. С одной стороны, данная наука еще не считалась полностью автономной, она развивалась вместе с отраслевыми процессуальными дисциплинами – уголовным и гражданским судопроизводством. Профессор И.Я. Фойницкий применительно к уголовному судопроизводству отмечал: «Судопроизводство, как юридически установленный порядок судебного разбора, слагается из двух главных понятий: во-первых, понятия о суде и сторонах, и, во-вторых, понятия о самом порядке судебного разбора. Отсюда и основное деление уголовного судопроизводства на судоустройство или, правильнее, учение о судебных установлениях, или об органах уголовного процесса, и судопроизводство в тесном смысле»⁸⁴. Далее он продолжал: «Первое обнимает организацию суда и сторон. В него входят вопросы о судебной власти, о судебной организации … о вспомогательных органах суда, о сторонах и их представительстве в институте адвокатуры и прокуратуры»⁸⁵. То же самое mutatismutandis касалось и гражданского судопроизводства⁸⁶. В связи с этим самые крупные курсы по соответствующим процессуальным дисциплинам состояли из двух томов, первый из которых был посвящен главным образом судоустройству, в силу чего в разговорном научном языке до сих пор бытует выражение, что судоустройство – это «первый том» И.Я.Фойницкого или В.К.Случевского⁸⁷.

С другой стороны, невзирая на отсутствие формальной автономии, именно в данный период наука судоустройства начала по существу отделяться от судопроизводства. Стали понятными как теоретические основания разграничения судоустройства и судопроизводства (в тесном смысле последнего), так и содержание каждой из этих научных дисциплин, близких функционально, но не совпадающих концептуально, что видно уже по приведенной цитате И.Я. Фойницкого. Даже сама необходимость выделения вопросов судоустройства в самостоятельный том и появление в связи с этим «процессуальных двухтомников» достаточно показательны⁸⁸. Это позволило не только начать активно развивать научные исследования чисто судоустройственных вопросов, но и предопределило неизбежную автономизацию данной научной и педагогической дисциплины, выделение ее в некую «общую часть» по отношению к отдельным видам судопроизводства (уголовного, гражданского и т. п.). Окончательная автономизация судоустройства произошла уже позднее, в советский период, но именно пореформенная дореволюционная наука подготовила для нее почву.

Остается добавить, что в пореформенный дореволюционный период произошла глубокая научная разработка проблем организации не только суда, но также прокуратуры и адвокатуры. Причем не только в рамках широкой трактовки судоустройства (в соответствующих разделах курсов уголовного и гражданского судопроизводства), но и на уровне специальных фундаментальных монографических исследований. Именно в этот период были подготовлены и опубликованы два до сих пор не превзойденных в отечественной науке труда: один, посвященный прокуратуре (Н.В. Муравьев «Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности». Т. 1.М., 1889), а другой – адвокатуре (Е.В. Васьковский «Организация адвокатуры», в 2 ч. СПб, 1893).

§ 4. Эволюция судебной системы в советский период

События октября 1917 г. стали поворотным моментом в истории отечественного суда. Смена господствующей идеологии с неизбежностью повлекла за собой переоценку итогов Судебной реформы Александра II. Признавая ее явно прогрессивный характер, теоретики советского судоустройства всё же видели в ней «яркое выражение… стремлений нового общественного класса – буржуазии», способное «вызвать сочувствие лишь у дворян и купцов»⁸⁹.

В свете подобных суждений неудивительно, что одним из первых официальных мероприятий советской власти стал слом прежней судебной системы. 24 ноября 1917 г. Советом Народных Комиссаров был принят Декрет о суде № 1⁹⁰, суть которого, по словам одного из его авторов П.И.Стучки, «заключалась в двух положениях: 1)разогнать старый суд и 2)отменить все старые законы. И только»⁹¹. В полном соответствии с этими задачами пп. 1 и 2 Декрета провозглашали упразднение общих и преобразование местных судебных установлений, а п. 3 предписывал ликвидировать прокуратуру, адвокатуру и институт судебных следователей.

Естественно, что разрушение дореволюционного суда предполагало также отказ от лежащих в его основе принципов, рассматриваемых многими как «буржуазный вздор». Однако всё осложнялось тем, что это был первый опыт построения социалистического государства. Четкое понимание того, как именно должен выглядеть советский суд и чем он должен отличаться от суда «буржуазного», на первых порах отсутствовало. В силу этого к слому старой судебной системы центральная власть подходила более решительно, чем к построению новой.

Хотя уже в первом Декрете о суде содержались нормы о новом судоустройстве, советы на местах смотрели на него как на «общую директиву… не требующую ее буквального исполнения»⁹². В результате его предписания, как и требования последующих декретов⁹³, выполнялись лишь отчасти. В основном же организация нового суда определялась местными актами и потому не отличалась единообразием. Нередко судебная функция вовсе вверялась несудебным органам (военно-революционным комитетам, местным советам и др.)⁹⁴. При этом центральная власть избрала политику невмешательства, настаивая только на ликвидации прежних судебных установлений⁹⁵.

Ситуация изменилась лишь к концу 1918 г. после принятия первого Положения о народном суде⁹⁶, направленного на унификацию российского судоустройства. К этому времени широкое признание получил целый ряд идей о «правильной» организации новой судебной системы. В частности, возобладало мнение о «принципиальной несовместимости… советской юстиции с теорией разделения властей и с теорией независимости судебной власти»⁹⁷. Основанием для этой идеи стал провозглашенный ранее лозунг о полноте власти советов⁹⁸.

Отмеченная смена парадигмы существенно повлияла на новое судоустройство. По сути, суд вновь оказался соединен с администрацией. Из текста Положения 1918 г. мы видим, что исполнительные комитеты советов различного уровня участвовали не только в формировании судебной системы, но и в кадровом укомплектовании судов. Коллегии защитников, обвинителей и представителей в гражданском процессе, пришедшие на смену прокуратуре и адвокатуре, также образовывались при исполкомах.

Значительное влияние на суд имел и другой исполнительный орган: Народный комиссариат юстиции. Согласно Положению об отделах Наркомюста 1920 г.⁹⁹, его структурные подразделения заведовали организацией судов, органов следствия, обвинения и защиты, наблюдали за их деятельностью и давали им руководящие указания. В том же году было издано новое Положение о народном суде¹⁰⁰, закрепившее за Наркомюстом право высшего судебного контроля. Во исполнение этой нормы в нем действовал особый отдел, рассматривавший в порядке надзора отдельные приговоры и решения народных судов. Другими словами, высшей судебной инстанцией стал несудебный орган.

В этом контексте вполне понятны жалобы практических работников на то, что суд, контролируемый администрацией, перестал быть «ответственным органом» и утратил свой былой авторитет¹⁰¹. «Каждый милиционер, пользуясь оружием, имел склонность держать себя по отношению к народному судье каким-то верховным начальством»¹⁰². В сложившихся реалиях доверие и уважение к суду со стороны населения также было подорвано.

Другая идея, положенная в основу новой судебной системы, состояла в ее максимальном упрощении посредством создания единого народного суда и упразднения апелляции. Начало единства выражалось в двух аспектах. Во-первых, Положение 1918 г. окончательно ушло от разделения судов на местные и общие. Во-вторых, народные суды, действовавшие на районном уровне, стали единственным звеном, рассматривавшим дела по первой инстанции. При этом новая судебная система состояла всего из двух звеньев, контролируемых Наркомюстом.

Второе звено – губернские советы народных судей – ведало исключительно вопросами обжалования судебных решений. Их пересмотр, в силу отказа от апелляции, осуществлялся в кассационном порядке. Это означало, что вникать в существо дела должны были только народные суды. Советы народных судей как правило проверяли лишь наличие существенных нарушений закона и, в случае их обнаружения, «передавали дело для вторичного рассмотрения».

Надо сказать, что единство нового суда не было безусловным. Ему противопоставлялась другая значимая идея, согласно которой система ординарных судов была непригодна для борьбы с преступлениями, подрывавшими советскую государственность. Именно этим обосновывалось создание органов политической юстиции¹⁰³, действовавших под эгидой борьбы с контрреволюцией и укрепления диктатуры пролетариата. К их числу можно отнести как особые судебные органы (революционные трибуналы), так и чрезвычайные органы внесудебной репрессии (чрезвычайные комиссии).

Говоря об организации народного суда, нельзя не упомянуть и об отношении советской юриспруденции к вопросу его состава. С одной стороны, дореволюционный суд присяжных был решительно отвергнут как «политическая сделка между умирающим дворянством и восходившей к власти буржуазией»¹⁰⁴. С другой стороны, подлинно народным новый суд мог стать лишь при условии непосредственного участия народа в отправлении правосудия.

Выход был найден во внедрении альтернативной модели: суда шеффенского типа, «с присущим ему равноправием постоянного судьи и судей-заседателей»¹⁰⁵. Лишь такой состав, по мнению первого наркома юстиции РСФСР Д.И.Курского, мог судить творчески, не впадая в косность и избегая готовых формул¹⁰⁶. Воплощением этой идеи стал институт народных заседателей, введенный декретами о суде и развитый последующим законодательством. Согласно ст.8 Положения 1918 г. основной состав народного суда включал постоянного народного судью и двоих очередных народных заседателей.

Наконец, существовали еще две важные идеи, связанные с судейским статусом. Во-первых, отказ от независимости судебной власти привел к провозглашению сменяемости народных судей. Члены нового суда могли быть в любое время отозваны избравшими их советами или исполкомами. Во-вторых, требование о профессионализме судей сменилось началом классовости. Поскольку ссылки на законы «свергнутых правительств» в судебных решениях воспрещались, а советское законодательство пребывало в зачаточном состоянии, суды в своей деятельности должны были руководствоваться «социалистическим правосознанием»¹⁰⁷. Разумеется, таким правосознанием могли обладать только представители «правящего класса». Именно поэтому от народных судей требовались не «глубокие юридические познания», а «лишь одно общее ознакомление с законодательством советской власти и глубокая преданность рабоче-крестьянскому классу»¹⁰⁸.

Таковы основные начала, определявшие систему советского суда на раннем этапе. Впрочем, в чистом виде они существовали недолго. Уже в 1921 г. было объявлено о переходе к новой экономической политике, основанной на отдельных уступках «буржуазной» идеологии. Это решение имело колоссальное значение для развития отечественного права. Многие начала и институты, прежде отвергнутые как устарелые и несовместимые с идеалами революции, были реабилитированы. Широкую популярность обрел тезис о том, что различие между старым и новым правом лежит не столько в формулировке принципов, сколько в их реализации.

Развитие судоустройства в период нэпа целиком протекало в русле отмеченных тенденций. Выдвинутые ранее идеи о «правильной» организации суда были во многом переосмыслены. В 1922 г. было положено начало новой судебной реформе. В мае этого года были восстановлены органы адвокатуры¹⁰⁹ и прокуратуры¹¹⁰, а в ноябре было принято первое Положение о судоустройстве¹¹¹.

Важнейшим изменением, на десятилетия определившим структуру судебной системы, стал частичный отказ от идеи единого народного суда. С одной стороны, деление судебных органов на местные и общие осталось в прошлом, и в этом смысле их система по-прежнему оставалась единой. С другой стороны, народный суд перестал быть единственным звеном, рассматривавшим дела по существу. Новая система была трехзвенной: народные суды – губернские суды – Верховный Суд РСФСР. Каждый из этих судов имел собственную подсудность, рассматривая различные дела по первой инстанции. При этом правило о невозможности апелляции оставалось нерушимым на протяжении всего советского этапа¹¹². Пересмотр решений, по Положению 1922 г., производился в порядке кассации или надзора в губернских судах и Верховном Суде РСФСР.

Последующее усложнение отечественной судебной системы было вызвано образованием Союза ССР в том же 1922 г. В 1923 г. появилось первое Положение о Верховном Суде СССР¹¹³. Первоначально этот орган был полностью автономным: согласно подп. «а» п. «Б» ст. 2 Положения он не пересматривал, а лишь опротестовывал решения верховных судов Союзных Республик в Президиум ЦИК СССР. Однако уже к середине 1930-х годов Верховный Суд СССР возглавил единую союзную судебную систему, структура которой на протяжении всего советского этапа оставалась практически неизменной¹¹⁴.

Серьезным изменениям в ходе судебной реформы подверглись также органы политической юстиции. С принятием Положения 1922 г. революционные трибуналы были ликвидированы. В том же году произошло и упразднение чрезвычайных комиссий. Однако развитие политической юстиции на этом не остановилось. Различные органы внесудебной репрессии («двойки», «тройки», «особые совещания» и др.) функционировали на протяжении еще трех десятилетий, оставив неизгладимый след в отечественной истории. Лишь в 1953 г. с упразднением Особого совещания при МВД СССР Президиум ЦККПСС постановил, что «все дела о совершенных преступлениях рассматриваются только в судебных органах»¹¹⁵.

Еще одна тенденция, намеченная в 1922 г., заключалась в переосмыслении вопроса о независимости суда. Как отмечал Н.Н.Полянский, к этому времени никем уже не оспаривалось, что последовательное проведение начала «объединения органов суда и органов управления установлением зависимости первых от вторых» привело к самым неблагоприятным результатам¹¹⁶. Следуя этим настроениям, разработчики Положения о судоустройстве предприняли первые шаги по укреплению самостоятельности суда. В частности, контрольные полномочия Наркомюста были переданы Верховному Суду РСФСР. Наряду с этим произошло ограничение начала сменяемости