Возгарка III

Глава 1. Яромира Руженова

Ботинки касаются грязной черепицы.

Руки вампира разжимаются, и я судорожно хватаюсь за бронзовый штырь.

– Хозяин плохой, – говорит вампир. – Убью хозяина, будешь моя. Хозяева плохие, все плохие. Альгер позаботится.

Он прыгает вниз, бросает меня одну.

Пальцы судорожно хватаются за металл. Он такой холодный, что косточки начинают ныть. Ветер пронизывает одежду, треплет косу. Выбившиеся пряди лезут в глаза. Высоко, как же высоко.

Нет, не смотри вниз. Лучше зажмурься и представь, что тебя нет.

Мамочка, помоги мне…

Черепица едет вниз. Ноги судорожно брыкаются, но найти опору не могут. Срываюсь, проезжая брюхом по оголившимся рейкам. Пальцы сжимают штырь, он такой холодный…

Хрупкий бронзовый лёд трещит и ломается.

Я слышу собственный визг.

Пальцы хватаются за край крыши.

Не смотри вниз…

Но я не могу не посмотреть.

Внизу бушует пламя, всё охвачено пожаром. Жадные языки вздымаются, лижут голые пятки… Скребу по стене отросшими на ногах когтями…

Черепица летит в лицо. Сверху на кровле раздаются гулкие, тяжёлые шаги. Я вижу мужские сапоги. Поднимаю взгляд по штанам и вздрагиваю при виде огромного пуза. Через дырки в пробитой рубашке сочится кровь. Я не хочу видеть его лица, но поднимаю взгляд выше. Выцветшая кожа с чёрными кругами вокруг глаз, обрюзглые щёки, синюшные губы. Мертвяк открывает рот и булькает кровавой пеной.

– Потыкаю! Потыкаю! Потыкаю! – хрипит он и тычет вилами вниз.

Окровавленные зубья почти бьют по пальцам.

Больше не могу держаться.

Срываюсь вниз.

Внутри всё перехватывает, кишки скручиваются в змеиный клубок.

Пламя принимает меня, охватывает… Как же ярко… как горячо…

Меня пожирает бушующий огненный шторм. Не могу дышать, не могу кричать.

Горячие завихрения пламени поднимаются вверх, теребят мои волосы, будто шквальный ветер. Вокруг клубится безумный, раскалённый хаос. Сверкающее золото, переливы меди. Испепеляющий жар. Меня будто разрывает изнутри. Нет! Хватит! Я больше не могу! Почему я ещё не умерла?!

Огонь… вечный, пожирающий… Я просто уголёк в жерле чудовищной печки. Мне не выбраться отсюда. Кожа пылает, лёгкие горят, как после долгого бега, только суше, жарче. Сердце пытается вырваться из груди, а дыхание обращается в сбивчивые всполохи такого же пламени. Пожар снаружи, пожар внутри… В голове клокочет закипающая кровь. Меня распекает, невыносимо, нестерпимо… Как же больно!

Отпустите меня, пожалуйста, я больше не могу! Я не выдержу!

Нет! Нет! Нет!

Я не могу смотреть, но и через веки слишком ярко, ослепительно ярко, будто меня забросило прямо на солнце. Всё сносит, поглощает, выжигает. И я уже не понимаю, где заканчиваюсь сама, а где начинается…

Огонь, только огонь…

Я проснулась от чудовищного кошмара и вскинулась в постели, тяжело дыша. Облизала пересохшие губы и постаралась успокоить сердцебиение.

Страшно пропотела – вся простынь мокрая.

Через занавески на окне лился приглушённый дневной свет, но будить меня никто не стал, хотя корабль двигался. Более того, я обнаружила, что сплю на тахте Рихарда.

Так, подождите… Не помню, как ложилась спасть… И почему на мне ночнушка, которую я из дома прихватила? Такая же страшно пропотевшая, как простынь, и противно липнущая к коже.

Потом я заметила деревянную лохань.

Вчера собиралась помыться, но не помню, чтобы действительно мылась. После всех ужасов у меня сил не осталось, чтобы притащить себе тазик, а эту ванну Рихард никому не даёт. Странно… Я сидела здесь, приходила в себя… Потом стало жарко, как в лихорадке, а дальше… Ничего не помню, что дальше было. Может, вампир сам её притащил, а я всё же содрала с себя драный мальчуковый наряд, отшоркала грязь и прилегла отдохнуть, да так и вырубилась? И никто не решился меня потревожить, даже Рихард. Вон, и волосы все спутанные – явно высохли сами по себе.

Но, блин, почему здесь так пахнет гарью? Ох, а ведь доски лохани с одной стороны почерневшие… Как раз там, где полагается находиться голове купающегося.

Я не успела обдумать эту мысль до конца, потому что дверь скрипнула, впуская свет и дядю Войко.

– Ярочка! – воскликнул он с радостным удивлением. – Слава предкам, мы уж совсем не знали, что делать. Ты как себя чувствуешь?

– Ничего, – я пожала плечами. – Вы не переживайте, я вчера просто очень сильно устала, – босые пятки опустились на коврик.

– Ты погоди вставать, – он подтащил табурет и сел рядом, мозолистая ладонь опустилась мне на лоб. – Вроде нормально, не горячая.

– Дядя Войко, что-то ещё произошло, да? – мои глаза невольно косились на лохань, а в голове начали созревать некоторые подозрения.

– Было дело, – кивнул он и упёрся в колени. – Ты, лапушка, не переживай. Всё обошлось. Я как вторую бочку со льдом притащил, так на спад пошло.

Мои ресницы недоумённо захлопали.

– Огонь, – внезапно дошло до меня. – Мне вчера так жарко стало… Я никого не обожгла? – спрашивать у старпома, рассказал ли Рихард про мои таланты, не имело смысла. Вампир упоминал, что всем с ним делится, да и слова про лёд богатырь явно сказал не просто так.

– Нет, только немного плед прожгла и вон, купельку опалила.

– Извините…

– Ох, маленькая, да ты же не виновата, – старпом потрепал меня по волосам. – Наверное, пить очень хочешь? Сейчас, – он поднялся и притащил кувшин с кружкой.

Только сейчас я поняла, что действительно умираю от жажды.

– Ты сегодня отлежись, – велел Войко. – Я тебе перекусить принесу. Радек, Демир и Эмил ничего не знают про огонь. Ну, они видели, как из окна пар валил, но мы сказали, что это Рихард случайно устроил. Они знают, что он немного приколдовывает.

Оторвавшись от кружки, я покрутила её в ладонях, заглядывая в едва различимое отражение на воде.

– Ничего ведь не будет, как раньше, да? – мои глаза поднялись к старпому.

Тот неуверенно пожал могучими плечами, а я прикусила губу.

Нет, конечно, не будет. Это не кошмар. Я уже проснулась.

Сейчас я не чувствую жара в груди, но что-то изменилось. Будто я всегда знала, что он во мне есть, просто не разгорался, как следует. И я чувствую, что могу разжечь его сильно-пресильно, если захочу.

– Вы идите, не обязательно со мной сидеть, – я постаралась улыбнуться, но вышла очень замученная улыбочка. – И перекусы не делайте, я сейчас оденусь и выйду.

Смерив меня долгим взглядом, великан кивнул и поднялся.

Когда дверь за ним закрылась, я отставила кружку на табурет, уронила голову обратно на подушку, подтянула ещё одну и крепко обняла. Слёзы покатились сами, пропитывая драпировку, не предназначенную для сна. Наверное, организму очень не хватало жидкости, чтобы разреветься раньше. Но теперь он принялся возмещать это упущение: я шмыгала носом и тихо сотрясалась от рыданий.

Ничего не хочу вспоминать.

И не могу думать ни о чём другом.

Вряд ли удастся избавиться от кошмаров.

Похищение, побег, лесная погоня, нора в корнях дуба. Жуткий замок, спуск в темноту, толстяк с вилами, извращенец с залысинами, бойня в склепе. Кровь, кровь, кровь. Близкое знакомство с клыкастым психом, полёт, пронизывающий ветер на вершине башни, крушение этой башни, истерзанный Рихард и… огонь.

Пламя, рождённое отчаянной злостью.

Безумный калейдоскоп ужасов, выбирай на свой вкус…

Всё это было настолько страшно, что у меня просто нет сил жить дальше. Ещё и с огнём этим непонятно, что делать. Я же могу случайно пожар устроить, могу сделать больно людям, которые приняли меня, стали моей новой семьёй. Может, было бы лучше, чтобы бандиты убили меня и прикопали под кусточком. Впрочем, тогда бы я вскоре вылезла оттуда вампиршей. И навсегда осталась бы ребёнком, совсем как хотел Альгер… чтобы ему было о ком заботиться, мать его. В соседний саркофаг бы уложил, на диких зверей охотиться научил – вприпрыжку из засады.

Когда я мечтала о заботливом родителе, я вовсе не такое представляла.

Посмотрев на запястья, обнаружила вчерашние кровоподтёки. Потрогала лоб – шишка на месте. Задрала подол – коленки оказались содранными. И тут же начали саднить, будто вспомнив про забытую обязанность.

Блин, вроде всё должно было уже зажить. Когда я с лестницы скатилась, ушибы быстро прошли. Похоже, от заражения вампирской кровью совсем проку нет.

Надо как-то заставить себя встать. Если останусь в постели, начну прокручивать всё в голове. Снова и снова, пока не сойду с ума.

Нужно занять себя делом, тогда полегчает… наверное.

Я полезла в рундук за старой одеждой. Случайно нашла куколок, подаренных Анной на прощание. Косы из шерстяных нитей, сшитые вместе руки. Не выдержав, я разрыдалась пуще прежнего и прижала их к груди.

Аня, как же мне тебя не хватает…

Тут меня будто молнией шарахнуло. Если я вчера распалилась так, что пришлось окунать в ледяную ванну, да ещё доски у той обуглились…

Рука непроизвольно залезла в вырез горловины и нашарила шнурок. Легкие с облегчением спустили воздух. Нет, мамины волосы не пострадали. Странно, но я очень рада, что так. Кроме этой памятки у меня с собой только её сердоликовый гребень.

Умывшись, чтобы прийти в себя и смыть следы рёва, я стянула рубашку и хотела надеть чистую, но остолбенела – на ткани была кровь. Пару секунд я просто пялилась на красное пятно, потом сообразила, что это такое. У меня две сестры, так что про регулы я очень даже знаю. Либенка в первый раз такую истерику закатила… Блин, вот прямо сейчас только этого не хватало. Я так надеялась, что ещё год-два их не будет.

Решив этот вопрос с помощью платка и ваты, я переоделась в платье, заплела косу и вышла на палубу.

Радек с Демиром тут же прекратили говорить и посмотрели на меня с такой жалостью, что захотелось уползти обратно. Но светловолосый растянул рот в фальшивой улыбке и сказал:

– А, рыжик, проснулась? Хорошо, а мы тут ну, э-э… Ты сегодня, наверное, обед не готовь, пойди отдохни, что ли…

Блин, все меня отправляют обратно в койку.

– Нет, я лучше сготовлю. Борщ будете?

– Ты бы не утруждалась лучше, – сказал мурадец с мягким участием. – В кое-то веки мы и сами справимся с печкой.

– Вы не переживайте, от котелка не надорвусь, – резковато получилось.

Ну и ладно!

Направившись к трапу, я заметила, что моя вчерашняя одежда поласкается на ветру.

– Это Войко постирал, – сразу же сказал Радек.

Я ничего не ответила, просто спустилась в кубрик. Позже пришло осознание, что шмотки не пострадали от огня, точно как власяник. Одежда вся изодранная, но не подгоревшая. Странно это. Будто огонь почему-то щадит мои личные вещи. Ну, если подумать, я же не обожглась сама, даже волосы не сгорели. Может, дело в моём поте? Он ведь одежду очень хорошо пропитал и гайтан с замотанным локоном тоже.

Фу, потливая магия, гадость-то какая.

Я разожгла лампу и направилась в кладовку за продуктами. От бочек со льдом больше не исходило морозца. Подняв по очереди их крышки, я убедилась, что кусков вечной мерзлоты там больше нет. Блин, неужели у меня как-то получилось растопить лёд, который не должен таять месяцами? Это же сколько жара из меня должно было выйти?

Мяса с рыбой я нигде не нашла, бурдюки с кровью тоже пропали. Пришлось подняться обратно на верхнюю палубу.

– Дядя Радек, а где все продукты, что в бочках были?

– А, мы всё за борт свесили, что б хотя бы водой остужалось. Погоди, сейчас достанем.

Пока Демир вытягивал канат с мокрым мешком на конце, блондин облокотился на планширь и спросил:

– Так чего там наш упырёк вчера со льдом-то натворил? Ты так кричала, перепугалась, поди.

Я не придумала, что ответить, так что просто пожала плечами. Допрашивать меня не стали, просто вытащили плотно завёрнутый в парусину кусок говядины для борща и забросили мешок обратно.

Поставив котелок с мясом на огонь, я стала нарезать овощи. Получалось всё монотонно, я впала в какое-то пустое состояние, делала всё неосознанно. Ни с кем больше особо не разговаривала, хотя ребята заходили. На любые расспросы отвечала односложно, на попытки перевести всё в шутку – вымученно улыбалась.

Мне не нужна их жалость и притворное веселье. Обсуждать произошедшее я не хочу, а в самых горячих местах даже не могу, потому что Рихард запретил.

Пока готовила, пару раз снова поднималась наверх. Сегодня обе вахты были на ногах и при деле, потому что последствия вчерашних бед надо устранить. Из трюма доносился шум. Я вспомнила, что выронила там пращу. Спустившись, обнаружила дядю Войко: он переставлял вскрытые ящики и бочки, посматривал в какие-то бумаги и раскладывал раскиданные вещи. Ему помогал дядя Эмил: сметал осколки фарфоровых изделий, наверняка страшно дорогих.

При виде кавардака, нахлынула непрошеная волна воспоминаний о том, как меня затащили сюда бандюки, но я одёрнула себя.

Они мертвы и больше не тронут меня.

Вилы в животе, разбитый череп, разодранное горло, свёрнутая шея…

Снова одёрнула себя и убежала по ступеням раньше, чем старпом разогнул поясницу и посмотрел на меня с добродушной усатой улыбкой, полной сострадания.

За обедом царила напряжённая атмосфера, все старались ненароком не ранить меня, порой в тишине становились слышны не только привычные стоны шпангоутов и скрип светильников на крюках, но и шорох верёвочек, на которых висела столешница.

Однако ребята всё же проболтались о кое-каких интересных моментах, от которых мне стало ещё хуже. Я узнала про контрабанду, из-за которой всё случилось. Оказывается, вот что за ценный груз Рихард так хотел побыстрее вернуть. Всё же он задница…

Здоровенная клыкастая задница!

– Ты хоть немного поешь, – сказал Войко, прихлёбывая борщ с хлебушком.

Я нехотя пихнула ложку в рот, но вкуса вообще не почувствовала. Навалилось тяжёлое, гнетущее чувство неотвратимости ещё худших бед, чем уже случились.

После, когда все разошлись, а я взялась переставлять тарелки в судомойню, Войко осторожно сказал:

– Лапушка, если тебе нужно поговорить, обсудить с кем-то…

– Нет, – помотала я головой. – Ничего не хочу вспоминать.

Он просто кивнул и больше не стал пытаться меня растормошить.

Разобравшись с кухней, я всё же притащила в каюту тазик – но не для мытья, а для стирки. Вытаскивать окровавленное бельё на обозрение команды я бы ни за что не стала, так что постираюсь прямо здесь. И если немного мыльной водички затечёт в щели к спящему вампиру – я не виновата, обстоятельства.

Надо было сразу начать оттирать: кровь проще вывести, если она не въелась. Но уже ничего не поделаешь, придётся размазать кашицу из соли поверх пятна и подождать.

Занялась я этим, присев на тахту и тут же подумала: а ведь могло и на плед пройти. Он тёмный, но вампир-то учует. Так что сперва засунем в тазик его. Пришла другая мысль: а ведь у вампиров чудесное обоняние, значит, Рихард не только оставшийся в каюте запашок учует, но и меня… Да и наплевать.

Кровь, кровь, кровь… Всюду только кровь. Теперь я её ненавижу.

Пока стирала, никак не могла прогнать картины из склепа, вспоминала потёки тёмного багрянца в щелях между каменными плитами. На языке оседал солоновато-медный привкус и затхлость вековой пылищи. Я вспоминала глаза главаря шайки, когда в его шею вгрызался Альгер. Причмокивание, подёргивающийся кадык, скребущие по камням грязные ногти…

Начало немного трясти, но стирку я всё же закончила и развесила бельё, а вот высохшую одежду сняла и вернулась с ней обратно в рубку.

Теперь я сидела и пришивала заплатки к коленям на штанах. Шмыгала носом и утирала слёзы рукавом. Смотреть на эту одежду было тошно. Уже закончив работать иголкой, поняла, что не смогу снова её надеть. Придётся просить Рихарда купить мне новые шмотки, и он купит, потому что этому подлецу тоже меня жалко.

Глава 2. Рихард фон Шнайт

Вечерок не задался сразу.

Стоило мне проснуться и высунуться из убежища, как взору немедленно открылась дивная картина: девчонка сидела на рундуке под окном и сосредоточенно плела сеть. Дурной знак. Я взъерошил волосы и выбрался из люка.

Войко могуче храпел из своего угла: наверняка полдня проработал авралом.

– Эй, котёнок, ты в порядке? – побольше участливости в голос.

Она молча кивнула, пальчики продолжили орудовать челноком и шаблоном.

Я было поднял руку, чтобы потрепать её по волосам, но не стал.

Просто умылся и вышел из каюты. Наверное, нужно дать ей время, чтобы отошла от пережитых потрясений. И лучше пусть мучает пеньковый шпагат, чем мои нервы.

Вчера они и так изрядно истончились.

Льда отчаянно не хватало, я отправил Войко за второй бочкой, а девчонка тем временем сползла под воду. Пузырьки воздуха из её лёгких смешались с бурлением кипятка. Мне пришлось засунуть руки по локоть, чтобы вытащить её, пока не захлебнулась. Так что я отправил Бронислава ещё и за кровью, чтобы не покусать его самого. После попросил не сообщать Ярочке об этом: её душевному равновесию не пойдёт на пользу знание, что она уже кого-то поранила своей магией.

Ошпаренная кожа успела восстановиться, но гаденько поднывала от воспоминаний, а за дверями каюты меня ждала новая картина маслом: Радек с Демиром выставили ящик с парой бронзовых ручек и вычурной крышкой прямо на шканцы.

– Мы требуем объяснений, – блондин сложил руки на груди.

Требуют, надо же. Совсем распустились, забывают, с кем говорят.

– А что вам не ясно? – зло ощерился я, подступая ближе. – В ковчеге заперто нечто достаточно ценное, чтобы решиться ограбить вампира. Да, я не сообщил вам о дополнительном грузе, но по итогу все получат свою долю.

– И что в этом сундуке?

– Понятия не имею. Он защищён высококлассной магией, и мы не станем пытаться её преодолеть, чтобы заглянуть внутрь.

– Так если этот груз такой ценный, – Радек почесал подбородок, – может нам самим определить, что с ним делать?

– Нет, – отрезал я. – Мы не станем нарушать договор и сбывать неизвестный товар самостоятельно. Я не собираюсь переходить дорогу заказчикам. Мы не будем пытаться открыть ковчег. Мы вернём его на место и запечатаем все ящики. Мы доставим товар в Карагул, как уговорено и получим за него обещанную сумму. Всем ясно?

– Знаешь, после такой чудовищной передряги, нам полагается компенсация, – заявил Радован.

– Я уже сказал, что все получат свою долю. Или ты считаешь, что заслуживаешь больше командира судна?

Он заткнулся, но остался крайне раздражённым.

– А теперь отнесите груз в трюм, засуньте в один из ящиков сами знаете с какой маркировкой и забейте гвоздями.      Чего встали верстовыми столбами? Это приказ!

Они без энтузиазма повиновались, а я выудил мешок с бурдюками и отпил свиной крови. Та успела несколько потерять в качествах. Ещё сутки-другие и совсем протухнет, она ведь и так была не самой свежей. Придётся охотиться, чтобы протянуть до порта.

Когда я вернулся в каюту, девчонка продолжала усердно плести сеть. Её губы превратились в тонкую полоску, на щеках не осталось румянца, глаза опустели и поблёкли. Казалось, моя подопечная растеряла всякую жизнь.

– Так, всё, пошли, – велел я, хватая её запястье.

– Куда? – чисто для порядку возмутилась она, но голос остался безжизненным.

– Возвращать блеск твоим очам, травмированная моя.

– А вам не приходило в голову, что мне нужно время, чтобы справиться со всем этим? – возмутилась она уже оживлённее.

– Справляться в компании лучше, чем в одиночку вязать узелочки.

Я кинул ей плед, потому что на улице прохладно, а возвращать её, пока не начнёт носом клевать, не собирался.

Честно говоря, я изрядно побаивался не только за её душевное равновесие.

Недавно пробудившийся талант девчонки тоже светлых мыслей не внушает, ведь испепелить меня гораздо проще, чем мёртвого колдуна. Следовательно, Ярочке придётся обуздать его в кратчайшие сроки, такая опасность мне под боком совершенно ни к чему. К тому же, есть пара вопросов, которые несколько меня беспокоят, но о них я девчонке пока не поведаю.

– И что вы собираетесь делать, чтобы развеселить меня? – хмуро вопросила рыжая малявка, когда мы вышли на палубу. – Будем снова на звёзды смотреть или нальёте мне немного сливовицы, чтоб взбодрилась?

– Ярочка, неужели ты до сих пор настолько дурного мнения обо мне? Разве могу я налить спиртное ребёнку?

– Вы можете выбросить ребёнка за борт, а потом оставить на ночь в трюме, – едко припомнила она. – Чем же вы лучше вчерашних бандитов?

– Смотрю, ребята уже рассказали тебе про наш особый груз.

Девчонка кивнула.

– Всё, что со мной произошло – ваша вина, – устало сказала она. – Как обычно. Наверное, мне уже не следует удивляться.

– Что ж, хорошо. Я признаю свою вину. Ты довольна?

Ярочка выдохнула и пошла к трапу кубрика.

– Ты за сливовицей? – шутливо приподнял я бровь.

– У меня нет сил с вами разговаривать, – ответил она.

Я покачал головой. Какая же, сука, взрослая она стала.

Но предоставлять её самой себе в таком состоянии определённо не стоит, так что я последовал за обиженным ребёнком и опустил за собой люк, дабы наши разговоры не стали достоянием матросских ушей. По-хорошему мне не следует так часто наведываться в вотчину экипажа, но у нас ведь обстоятельства одно другого хуже.

Девчонка зыркнула на меня исподлобья, но ничего не сказала, просто разожгла лампу, достала банку сухофруктов и хотела уйти, но я поймал её за локоть и усадил на лавку. Ярочка поставила банку на подвесную столешницу, а я сел напротив.

– И что мы будем делать? – вопросила она бесцветным голосом.

– Выяснять правда ли ты, как её там…

– Возгарка, – напомнила девчонка.

– Именно.

Строго говоря, ни капли сомнений во мне не булькало. Ярочка не проявляла других талантов, а произвести такое количество жара, чтобы растопить две бочки нетающего льда… Ну, на такое без практики способны только прирождённые пироманты. Нет, выяснять уже нечего, я просто нашёл повод занять деточку и слегка подогреть интерес к её собственному дару, чтоб перестала киснуть.

Я огляделся, взял кружку из посудницы, поднял крышку бочки и зачерпнул воды. Поставил перед девчонкой.

– Попробуй заставить воду двигаться. Представь, что твой разум проникает в неё, а потом начни закручивать, будто ложкой мешаешь.

Малявка шумно выдохнула и сосредоточилась на кружке.

Вскоре вода закипела.

Ярочка разочарованно отвалилась к стене.

– Что ж, тоже неплохо, – сказал я, зачерпнул сухофруктов из банки и бросил в кипяток, помешал ложечкой. – Через пару минут получится компот.

Внутренне я очень радовался, что не пришлось хватать бочку и тушить пожар. Да, корабельное нутро – не самое безопасное место для опытов с огненной магией, но у нас вообще нет подходящего места, да и ставить матросов в известность нельзя. Здесь хотя бы приватно.

– Ты раньше что-нибудь поджигала? – и опять, я отлично знаю, чего она уже поджигала, но пусть расскажет. Может, мне не все эпизоды известны.

– Верёвки, которыми меня связали бандиты, но я тогда не поняла, – Ярочка прикусила губу на свой обычный манер, подумала и продолжила: – Кажется, был ещё случай с пучками трав: дома, до того, как вы напоили меня кровью. Тогда я тоже не поняла, подумала на мальчишек. Блин, я так домой хочу…

Я коснулся её кисти, но она убрала руки под столешницу.

– Получается, если бы вы не забрали меня с собой, я бы всё равно начала поджигать? – теперь она подняла на меня глаза и посмотрела иначе. Девчонка дулась, но ей определённо хотелось найти повод, чтобы простить меня.

– Да уж наверняка. Магическая одарённость может проявиться очень рано или задержаться до приличных лет, но гораздо чаще она показывает себя во время полового созревания. И у девочек переломный момент заметнее, чем у мальчиков.

Ярочка моргнула, потом сообразила, что я про месячные. Ей полагалось смутиться, но девчонка была слишком разбитой, чтобы ещё из-за ерунды заморачиваться. Впрочем, она вообще не очень стеснительная.

– Значит, я могла обжечь сестёр, подпалить дом и всё такое?

– Конечно, – кивнул я.

– Тогда хорошо, что вы меня забрали.

Я не был в этом уверен.

Ей нужен учитель, а найти его будет не просто, ведь девчонка слишком ценна. Любой, кто понимает, насколько дорого стоит огненная кровь, захочет продать её. Впрочем, сейчас она ещё не дозрела, но очень скоро это изменится.

Просто предвкушаю.

Ярочка отпила компот, не став добавлять мёд. Кружка ещё исходила паром, наверняка вода была слишком горячей для нежной слизистой детского ротика, но она этого не заметила – после купания в кипятке, не удивительно. Скоро мой рыжий котёнок совсем перестанет обращать внимание на температуру всего, к чему прикасается.

– Смотрю, ты недовольна своим даром.

– Да я просто в восторге, – буркнула она.

– Ты спасла мне жизнь, разве это плохо? Ладно, давай ещё проверим, вдруг я всё же ошибаюсь и ты вовсе не пиромантка, а все твои спонтанные возгорания-закипания – просто случайность.

Я достал монетку и положил на стол.

– Попробуй сдвинуть её. Собери силу и толкай.

Девчонка снова закусила губу и сосредоточилась, рыжие бровки сдвинулись.

Монетка начала раскаляться.

Она шумно выдохнула и запустила пальцы в волосы.

– Давай попробуем ещё кое-что, – сказал я. – Поставь руки вот так.

Ярочка повторила мой жест, водрузив локти на столешницу. Её растопыренные пальцы оказались друг напротив друга.

– Скажи, ты чувствуешь напряжение?

– Между руками будто гудит, – кивнула она.

– Хорошо. Теперь загляни в себя, найди источник магии и направь потоки из него через руки. Ты должна ощутить, как магия сочится по твоим венам и доходит до ладоней. Затем вытолкни её, но не свободно, а сосредоточь в точке между руками. Ты запомнила? Давай-ка повтори.

Когда девчонка бесцветным голосом воспроизвела инструкцию, я кивнул и велел:

– Теперь пробуй.

На всякий случай я оставил крышку бочки с водой открытой.

Ярочка сомкнула веки и некоторое время посидела. Я ощущал, как у неё в груди растёт напряжение, затем она толкнула его через руки.

Между ладоней ребёнка вспыхнул язычок пламени.

– Не пугайся, – тут же успокоил я. – Продолжай мягко подпитывать его, чтобы не погасло, но не делай большим. Видишь? У тебя великолепно получается. Главное в магии – самоконтроль. Она не вырвется на свободу, если ты не позволишь.

Маленькое пламя висело в воздухе между растопыренных детских пальчиков, чуть колыхалось от дыхания рыжей пиромантки и не источало дыма.

Люди часто получают удовольствие от созерцания огня, а уж если оно создано тобой… Девчонка с восхищением взирала на порождённое ею чудо, будто оттаивая от пережитых ужасов. Пламя отражалось в янтарных глазах, возвращая им блеск.

Кажется, у меня получилось взбодрить Ярочку.

По детской щеке прокатилась слеза, но девчонка улыбнулась и мягко сморгнула.

Это не были слёзы горя.

– Если устала, просто перестань подпитывать его, и пламя погаснет, – посоветовал я.

Девчонка так и сделала – огонёк потух.

На конопатой мордашке отразилось лёгкое сожаление.

– Откуда вы знаете, как это нужно делать?

– Моя семья много веков копила магические секреты, – коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности. – Потому я могу сказать, что у тебя очень выраженная предрасположенность к огненной магии. Всё, что получалось до этой минуты – цветочки, но сейчас ты вызрела ягодку. Вода, монетка, верёвки, травы, даже сожжённый упырь и растопленный лёд – это было лишь создание тепла, но не пламени. Да, со льдом вышло очень круто, ты пропустила через себя огромное количество энергии. Однако сейчас ты без подготовки продемонстрировала то, чему обычных магов обучают несколько месяцев и не у каждого выходит без заклинаний, а у многих не выходит вообще.

Девчонка непонимающе посмотрела мне в глаза.

– Тепло – это излучение, его несложно породить из чистой магии. Пламя – раскалённое газообразное вещество. Совершенно другой уровень материализации.

Но девчонка не поняла, так что я не стал пока слишком нагружать.

– Если коротко, это однозначное подтверждение твоей возгаристости, если радимский язык простит мне столь вольное с ним обращение.

– Расскажите про магию, – попросила девчонка. – Что она вообще такое?

– Что такое магия? – я позволил себе широкую, слегка печальную улыбку.

Ярочка кивнула, не подозревая, насколько грандиозную тему затрагивает.

– Можно собрать сотни определений магии, – начал я осторожно. – Что наводит на простую мысль: мы не знаем, чем она является. Мы лишь наблюдаем эффекты, которых можно добиться с её помощью. Мне, как человеку не склонному к мистицизму и богословию, больше всего нравится определение Эммануила Вайсберга, согласно которому магия – это одна из фундаментальных сил вселенной, непрерывно взаимодействующая с другими силами.

Девчонка, ожидаемо, ничего не поняла.

Впрочем…

– Я тут недавно наблюдала один… Как вы там сказали?

– Эффект? – приподнял я бровь.

Она кивнула и покрутила кружку.

– Как это вообще возможно, чтобы одно существо превратилось во множество других? – девчонка поёжилась, явно вспоминая стаю крыс из развалившегося вампира.

Да, такое может не давать покоя.

– Превращения – самая труднообъяснимая магическая хрень, – честно ответил я. – Если коротко, это своеобразная иллюзия, только искривляется не свет, а реальность. И даже распадаясь на части, каждая из которых начинает жить своей жизнью, твой организм на деле остаётся прежним и единым, потому что твоя собственная природа не исчезает, а преломляется. Ты будешь видеть глазами каждой крысы, чувствовать за них, но продолжишь мыслить и осознавать себя во всём их множестве.

– Я не понимаю, – покачала она головой и снова отпила компота.

– Ничего страшного, я тоже, – на мой заговорщицкий тон девчонка ответила чуть растянувшимися губами. Погрев руки о кружку – или кружку о руки, – она набрала в грудь воздуха и решилась задать главный вопрос:

– А если хоть одна крыса убежала?

Я помолчал, но решил ответить без утайки:

– Тогда она будет охотиться, набирать силу, расти, и однажды Альгер возродится.

– Но если это даёт такое страшное преимущество… Почему вы не хотите научиться превращаться?

– Я могу получить только простую ипостась – одно животное. Превращение во множество доступно только очень серьёзным вампирам, обычно тем, кто при жизни был талантливым колдуном или прожил немало веков. Если я, например, научусь превращаться в волка, и его ранят в лапу, раненой окажется моя рука – без всяких выкрутасов и сползающихся в кучку частей.

– А животное обязательно должно быть большим?

– Вовсе нет, выбрать можно существо любого размера. Затем его приносят в жертву во время ритуала, и ты покидаешь круг с его частицей в себе. На самом деле, это гораздо проще, чем превратиться в стаю, хотя принцип тот же. Просто при разделении на множество, каждый зверёк несёт тебя в себе.

– То есть, можно превратиться всего в одну крысу? Она же маленькая… Куда девается всё лишнее?

Какая пытливая рыжая головка. Это хорошо, так гораздо проще. Жаль только, что я не разбираюсь в магии на уровне Вальдемара, так что все мои ответы крайне поверхностные и профанические.

– Никуда не девается. Метаморфозы колдунов и вампиров – не более чем великолепнейший обман. Ты просто притворяешься зверем, но не становишься им. Вот оборотни превращаются по-настоящему, их организмы перерождаются, меняется каждая кость, каждая мышца и жила. Потому от болевого шока им запросто может снести крышу, а с нами такого не происходит. Мы даже одежду и личные вещи сохраняем.

– И можно превратиться в нечто больше себя?

– Безусловно. Как и сказал: размер не важен, искажается сама ткань реальности. Но стоит магии исчерпаться, всё возвращается на круги своя.       И чем сильнее существо отличается от тебя, в том числе по массе, тем больше магии потребуется на поддержание формы.

– А я смогу научиться превращаться? – с толикой энтузиазма спросила Ярочка.

– Скорее всего, нет, – я покачал головой. – Твоя магия слишком специализированная. Проще всего любые дисциплины даются магам общей практики. Они не могут добиться результатов так легко и непринуждённо, как ты с огнём, зато после длительного обучения их арсенал становится очень широким.

– А почему я не такая? – с обидой посмотрел мне в глаза ребёнок.

– Это наследственность. Что-то в твоей крови задаёт чёткий вектор, по которому преломляется проходящая через тебя магия. Довольно скоро ты приобретёшь ряд черт, которые укоренят твою специфику. У большинства одарённых нет таких жёстких рамок, магия через них просто проходит. Потому им технически сложнее добиться желаемого результата: необходимо заставить магию преобразоваться нужным образом, для чего используются заклинания и ритуалы.

– И ничего не изменится, даже когда я стану вампиром?

Тут я замолчал, не зная, как лучше ответить.

Не хотелось пока сообщать малышке, что вампиром она уже не станет.

Глава 3. Яромира Руженова

На следующий день я проснулась в гамаке. Не потому что Рихард запретил бы спать на тахте, просто так уютнее. За завтраком все порадовались моему поднявшемуся настроению. Сама не замечая, я даже улыбалась. Передо мной открывался новый мир, и огонь больше не пугал меня. Я хотела вызвать пламя снова, совсем как вчера. Правда Рихард перед сном предупредил не пользоваться магией без его надзора, но ведь так хочется!

Ну, если огонь разжигать нельзя, то…

Когда ребята ушли работать, я достала волшебную флейту. Покрутила, пересчитала дырочки на длинной трубе. Жалко, что я не умею играть. Отчим платил за музыкальные уроки Либены, чтобы музыкой привлекать больше клиентов. Если честно, я никогда не хотела, чтобы и меня играть заставили. Но вот сейчас было любопытно, что получится…

Я приложила мундштук к губам и подула. Флейта выдала невразумительное гудение. Испугавшись, я быстро убрала её и решила не баловаться с магией.

Лучше снова стиркой займусь, грязной одежды скопилось многовато.

Солнечный денёк – их уже не так много осталось перед наступлением осени, надо пользоваться! И можно даже босяком по палубе ходить – ребята всегда так делают, если погода позволяет, потому что в обуви скользко.

Когда постирушки были в разгаре, я ощутила нечто странное на коже… Ой, нет, как же я могла забыть! Я же начинаю бояться солнечного света, как вампир! Или… подождите… это какое-то совсем другое ощущение, приятное.

Свет будто ласкал мою кожу тёплыми невесомыми ладошками.

Повернувшись лицом к солнцу, я закрыла глаза и с наслаждением вдохнула.

В груди родилась мягкая пульсация. Золотое сияние наполнило все мои чувства. Я ощутила, будто солнечное тепло собирается вокруг меня и пытается проникнуть внутрь, нежным маревом обволакивает кожу, скользит по волосам. На вдохе я потянула его внутрь, а потом с улыбкой открыла глаза. Пульсация разлилась по всему телу. В голове тоже бился молоточек, но не болезненно, а… ох ты ж…

Мне стало так хорошо, что не хотелось прекращать.

Я снова закрыла глаза и продолжила поглощать солнечное тепло…

Время шло, но его больше не существовало. Остался только зной.

– Эй, ты чего? – покачали меня за плечо.

Вздрогнув, я разлепила веки. Рядом стоял Радек и обеспокоенно смотрел на меня.

– А? Да ничего… Я это, просто задумалась…

– Ага, задумалась, ясно. Ты того, шмотки-то ополосни, они уже долго откисают.

Я кивнула и проводила его взглядом.

Шмотки… Стирка… Совсем обо всём позабыла.

Поднявшись, продолжила стираться. Я шоркала набрякшую водой рубашку по стиральной доске, на каждом движении окуная в мыльную воду. В голове было горячо и пусто… Через мгновение я поняла, что вода бурлит. Тут же бросила одежду и отдёрнула руки, но они не покраснели. Не было ожога, как от кипятка. Ну да, правильно, я же не могу обжечься… вроде как…

Одежда тем временем продолжала кипятиться.

Я ощущала, как в груди в такт ударам сердца бьётся горячая пульсация, будто во мне поселилось маленькое солнышко, такое же яркое, как на небе. По венам растекался жар, а затем мерными толчками вырывался через ладони. Всё, как вчера, когда я зажигала пламешко, только теперь оно шло само. Я попыталась сосредоточиться и подавить это ощущение, но не выходило. Затем… мои руки вспыхнули!

Пламя завихрилось вокруг ладоней, будто те стали факелами!

С перепугу я сунула их в тазик, который и так исходил белёсыми струйками пара. Но не помогло, руки продолжили источать жар, вода кипела, пузырилась всё истошнее. Я кусала губы, сердце колотилось. И чем быстрее оно билось, тем сильнее шёл накал из груди через руки. Из меня пёрло тепло, и я ничего не могла с этим поделать.

Ребята, услыхав моё сбивчивое хныканье, поспешили на помощь.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как остатки воды испарились, а внезапно высушенная одежда загорелась. Моя кожа снова начала истекать пламенем, но оно не дошло до засучённых рукавов. Мне было не больно, просто страшно.

Радек остолбенел, как и я. Единственный, кто не растерялся – Демир. Мурадец подскочил ко мне, подхватил двумя руками за подмышки и швырнул за борт.

Визг и брызги.

Хорошо, что я умею плавать.

Вынырнув и отплевавшись, убрала налипшие пряди с глаз и посмотрела вослед уплывающему судну. На несколько секунд внутри всё сжалось, потому что я подумала, что ребята оставят меня за кормой, испугавшись огненного чудища, в которое внезапно превратился их рыжик. Но нет, они уже работали с парусами, опуская гафели. «Вильда» затормозила, хотя течение продолжало тащить её вперёд.

Я погребла к шхуне, но с ужасом заметила, что ещё ничего не кончено. Моя кожа продолжала источать жар. И уже не только через руки. Вода вокруг бурлила. Вот теперь я действительно испугалась.

Но до борта я всё же доплыла. Мне кинули верёвку с навязанными узлами.

– Нет, подождите, мне пока нельзя, – крикнула я, чуть захлёбываясь от набегающих волн. – Я ещё не выкипела!

– Какого хрена происходит? – поинтересовался Радек, невольно сдирая повязку с кудрей.

– Всё пройдёт, надо только подождать, – я больше успокаивала себя, чем их.

Я уже догадалась, почему меня так распёрло. Наверное, я действительно поглощала солнечный жар, а не фантазировала об этом. И теперь он выходил обратно.

Пришлось несколько минут ждать, пока я не перестала кипятить воду вокруг себя. Всё это время я держалась за верёвку, и меня неспешно влекло вслед за шхуной на буксире, а волокна под пальцами тихо обугливались – пришлось взяться за конец пониже волн. Отпинываться босыми пятками от обшивки было неприятно – там под водой наросты из колючих ракушек и всякой гадости.

Когда всё успокоилось, я для верности ещё немного посидела, бултыхаясь в чуть солоноватых водах, пока не начала ощущать, какие они холодные.

Затем стала подниматься, хватаясь за узлы на верёвке и упираясь в обшивку поцарапанными ступнями. Только ничего не получалось, я соскальзывала и путалась в набрякшем подоле, пока Демир не подал мне руку и не помог забраться на борт – благо у шхуны он не высокий. Я плюхнулась на палубные доски, ощущая себя мокрой шваброй.

– Ну, теперь ты нам расскажешь? – наклонился ко мне Радек.

* * *

– Пропасть! – вампир рвал и метал. – Один день, Яра! Всего день прошёл, и уже вся команда знает о твоих талантах!

Я потупилась и попинала ботинком ножку стола – тот весь покоробился после недавних приключений в сыром лесу. Ну, ботинок, а не стол. Хорошо хоть сапожки остались нетронутыми, я их вообще ещё ни разу не надевала – не сезон.

– Вы же не станете срывать с них амулеты и стирать память? – я неуверенно подняла глаза на очень оживлённого злостью мертвеца.

– И как скоро они снова всё узнают? Ещё через день? Или всё же через два? Яра, зачем ты экспериментируешь без моего надзора? Тебе нужно научиться обращаться с той магией, которая скапливается в тебе естественным образом, а не добавлять ещё немножечко от солнышка!

– А как она скапливается-то? – я утёрла нос пальцем. Пока меня ругали, слёзки подступили, но не пролились, только сопельки немного размочились. – Я постоянно незаметно для себя поглощаю тепло, которое вокруг?

– Нет, – вампир выдохнул и опустился на тахту с видом глубоко усталого человека. – В этом случае рядом с тобой становилось бы холоднее, а не жарче.

– А рядом со мной становится жарче?

– Да, радость моя, теперь становится. И тебе придётся подавить эту особенность, чтобы не привлекать лишнее внимание других вампиров и магов. Ты начала постоянно перерабатывать сырую магию в тепловую энергию. Но можешь и наоборот: поглощать внешнее тепло, а вернее – его начинку.

– Начинку? – не поняла я.

– Духовную составляющую, – с омерзением плюнул вампир, а я вспомнила, что он безбожник. – Дух – самое популярное народное определение той энергии или фундаментальной силы, которой является магия. Она, сука, разливается повсюду и скапливается во всём. Она в воздухе, в воде, в почве и…

– В огне, – выдохнула я.

– Да, в нём самом. Некоторым нравится называть эту силу пятым элементом, что совсем не верно. Магия – нечто гораздо более глубокое. Поглощая жар, на деле ты впитываешь его духовную составляющую, и оно гаснет, лишившись основы своего существования. Можно сказать, ты пожираешь душу огня – чистую магию.

У меня мурашки по коже побежали…

– Так, всё, садись, – велел кровосос, а сам поднялся и направился к подвесному шкафчику. – Раз такая нетерпеливая, будешь отрабатывать самоконтроль.

Он поставил передо мной свечу.

– Зажигай и гаси.

Шумно выдохнув, я посмотрела на фитилёк и немного толкнула. Скрученные волокна вспыхнули, занялся ровный язычок.

– Хорошо, погасить пламя ты можешь тремя способами. Первый, поглотить тепло. Второй, развеять тепло. Третий, заставить пламя становиться всё меньше и меньше, как бы сдавливая его, пока не подавишь совсем. Попробуй все три.

– Есть ещё способ, – сказала я и загасила фитилёк пальцами, даже слюнявить не пришлось.

– Да, точно. И пожар ты будешь тушить так же. Вот не надо на меня так смотреть! Сама понимаешь, что запросто можешь спалить судно. Сегодня всё легко могло закончиться этим, если бы Демир не вышвырнул тебя за борт.

– Простите… – я как-то совсем сжалась. – Я постараюсь быстро научиться этим управлять.

– Да уж, будь добра. Теперь давай, зажигай снова.

Фитилёк вспыхнул. Я попробовала втянуть родившееся пламечко обратно, вдохнула. Свеча погасла, оставив лишь дымную струйку. Это оказалось очень легко, ведь после близкого общения с солнышком я уже поняла, как нужно втягивать жар. Ну, или его душеньку.

Я обернулась к Рихарду, который в это время копался в рундуке, продолжая немного матюкаться сквозь оскал.

– А другие маги тоже могут подпитываться от солнца и огня?

Вампир мотнул головой и, не поднимая взгляда, пробурчал:

– Нет, Ярочка, это лишнее подтверждение твоей прирождённой склонности к пиромантии. Можно создать артефакт, который будет заряжаться от тепла, но при попытке втянуть жар в себя неподготовленный практик получит ожоги, если не хуже. Сама же такая подготовка предполагает очень долгие и упорные занятия пиромантией, причём они редко заканчиваются удачей. По этой же причине вокруг не расхаживают колдуны, пожирающие человеческие души: отделить духовную субстанцию от физического носителя не так легко.

Я самодовольно отвернулась. Ну хоть какая-то справедливость.

Воскресив пламя свечи, сунула в него палец и не почувствовала боли, только приятное, скользящее по коже тепло.

– И не обжигаться они тоже не могут? – с не меньшим самодовольством спросила я.

– Для этого требуются специальные ухищрения, – Рихард достал из недр рундука подкову и повертел её, слегка кривясь. – Зелья, амулеты, заклятия, ритуалы. Но маги общей практики всё же умеют накладывать неопалимость на себя и предметы, так что не обольщайся.

Я наморщила нос.

– Впрочем, – добавил вампир, – пироманты умудряются преодолевать такую защиту за счёт повышения накала. При интенсивной атаке любая защита перегорит, потому что у огня есть замечательное свойство выжигать другую магию, используя её как топливо. И это не характеристика именно твоего пламени. Ты ведь наверняка слышала про очистительное свойство огня? Оно широко сакрализуется в народном сознании. Если бросить, например, нашу трофейную флейту в костёр, её магия выгорит быстрее, чем истлеет деревянный корпус.

Я снова порадовалась, а потом внезапно спросила:

– А много таких, как я?

Он как-то нехорошо на меня посмотрел и ответил:

– На заре империи природный талант к пиромантии встречался чаще, сейчас ты почти уникальна. Но не обольщайся, солнышко, это вовсе не так здорово, как ты думаешь.

– Почему?

– Подумай сама.

Я подумала. Вспомнила, как легко занялась от огня кожа Элечки, как горели крысы, порождённые распавшимся телом упыря…

– Возгары очень опасны для вампиров, да? – грустно сказала я. – Но если другие маги тоже могут разжигать огонь, то в чём разница-то? Их ведь не стало меньше… или стало?

– Я тебе потом объясню, а сейчас вернись к занятиям. Ты только зажигаешь и поглощаешь, попробуй другой приём.

Переведя взгляд на свечу, я поняла, что непроизвольно держу пальцы возле фитиля, толкая и забирая.

Так, как там Рихард велел? Надо развеять, да?

И как это сделать? Не понимаю… Как рукой махнуть, что ли? Только мысленно.

Ладно, попробуем.

Я напряглась, сосредоточившись на огне. Прикусила губу и резко выдохнула, стараясь сорвать пламя с фитиля. И пламя сорвалось…

– Твою мать, Яра! – Рихард резко распрямился, блеснули клыки.

Пламя окатило корзину с фруктами, и та немного почернела. В одном месте ивовая лоза поблёскивала медным светлячком, тихо тлея.

– Простите, я просто не понимаю, как это сделать.

Рихард подошёл и сел рядом, взял мои руки и поставил рядом с фитилём.

– Почувствуй жар, просто почувствуй, не добавляй от себя. Теперь схвати его и потяни вверх.

Я потянула. Пламя съехало с фитиля и теперь горело в воздухе. С него сперва сорвалась струйка дыма, но тут же испарилась, и дальше оно сверкало чисто и ярко.

– Нет, не правильно. Ты подпитываешь его, отпусти.

Я отпустила, и огонёк погас.

– Почти правильно, только ты должна научиться перемещать тепло в пространстве, не увеличивая его. Ладно, теперь попробуй подавить пламя, это проще.

Последний приём у меня получился с первого раза, хотя убивать огонь было жалко, забрать в себя казалось более правильным. Не знаю почему. Я вообще не понимаю себя в последнее время.

– Хорошо, продолжай отрабатывать эти приёмы. Научиться тушить пламя гораздо полезнее, чем разжигать.

Потренировавшись, я спросила:

– А откуда приходит магия? Ну, если не подпитываться от солнца и огня? Или этого опять никто не знает?

– Ты начинаешь улавливать суть, – усмехнулся Рихард и достал молоток с гвоздями. – Как ты уже понимаешь, я не стану излагать религиозные и философские взгляды на эту тему. Естественный же источник магии пока не установлен, – он подошёл к двери и стал приколачивать подкову над притолокой.

– А что вы делаете?

– Удачу хочу привлечь, – буркнул вампир, – она нам не помешает.

– Вы серьёзно? – вообще, сама картинка показалась мне страшно забавной. Он с таким серьёзным видом рассуждает о всяком сложном и заумном, а его руки в это время приколачивают подкову. Даже я в такие глупости никогда не верила.

Мертвяк шумно выдохнул и в пол-оборота сообщил:

– Я только что рассказывал тебе, что колдуны умеют накладывать неопалимость на предметы, так вот, ещё они могут создавать обереги от пожаров. Из этой подковы сделана именно такая штуковина. Так что удачу она должна приносить совершенно конкретную.

Мне стало капельку стыдно, но любопытство взяло своё:

– То есть, я теперь ничего не смогу поджечь на «Вильде»?

– Сможешь, – очень недовольно покосился вампир. – Проку от артефакта, если в его присутствии ни печку, ни лампу не разжечь? Просто всё должно загаснуть, если пламя начнёт распространяться. И не вздумай экспериментировать! Я вовсе не уверен, что этот ширпотреб на что-то годится. Короче, солнышко, постарайся вне наших занятий немножечко держать огонёк внутри, иначе я тебя так накажу, что искорки из глазок без магии посыплются, ясно?

Я кивнула и решила не уточнять, как именно Рихард меня накажет за поджог его шхуны. Не удивлюсь, если пустит на дно, привязав к уходящей в морские пучины мачте.

Надо быть очень, очень аккуратной…

Потом я заметила, что у него из-под рубахи выбился шнурок с пучком чёрных перьев. Не удержалась и прыснула. Ко мне тут же повернулись холодные голубые глаза, рассечённая бровь вскинулась:

– Тебя что-то веселит в сложившейся ситуации?

– Просто… ну… это птицегон?

Вампир опустил взгляд на грудь и заправил штучку обратно.

– Не одной же тебе таскать стрёмные фетиши.

– Эй! Власяник – памятка о маме!

– Это тоже своего рода памятка, – он улыбнулся с какой-то иронией, которую я не поняла, выдвинул стул и сел напротив.

– Думаю, пришло время подробнее разъяснить тебе, как работает магия в теории и на практике. Как думаешь, когда она вообще появилась?

– Магия? Понятия не имею, – я пожала плечами. – Наверное, она всегда была.

– Вполне вероятно, – кивнул вампир. – Человечество начало использовать колдовские практики задолго до появления вампиров, и отсутствие знаний о её природе никоим образом этому не мешало. Собери немного воска, слепи фигурку, добавь к ней волос и лоскут одежды мишени, истыкай иголками и швырни в огонь – всё получится, если сумеешь вызвать к жизни ту силу, которая соединит вольт с намеченной жертвой. Ты уже поняла, что самое главное в таком ритуале?

– Э… ну-у-у… вера?

– Да, но подумай ещё.

– Ну, вы говорили, что магия всюду. Получается, она накапливается в живых существах? Во всех, не только в магах? – вампир кивнул, а я продолжила: – Тогда в волосах и одежде должна сохраняться сущность человека. Частичка души. Мы же поэтому куколки родителям делаем. И поэтому нельзя всюду отстриженные ногти разбрасывать!

– Хорошо, допустим, – он согласился, хотя прыснул от последних слов. – Но что заставит ритуал работать?

– Магия?

– Разумеется, но что заставит работать магию? Её ведь нужно преобразовать, направить на определённый результат, помнишь? Как этого добиться?

– Вы же говорили про заклинания и всё такое. Получается, что ритуал заставляет работать проведение ритуала, так что ли?

– В точку. Обрядовые действия – метафора, которая так необходима сознанию, чтобы правильно направить магические потоки. И речь не только о сознании мага. Убедить самого себя можно почти в чём угодно. Но есть нечто больше, своего рода осадок разумов уже умерших людей.

– Вы про родителей? Да, – я покивала, сообразив, к чему он клонит, – они всегда за нами наблюдают и помогают.

Рихард вздохнул.

– Пожалуй, ты ещё слишком маленькая, чтобы вдаваться в подробности на эту тему. Давай просто представим, что от каждого умершего человека остаётся немного дыма, как от загашенной свечки. Одна свеча, две, тысячи, миллионы – и вот уже задымление такое, что дышать нечем. Хуже всего, что эта дымка тоже довольно сильно влияет на результаты обряда.

– Я никогда такого не слышала, – моё лицо опустилось в чаши ладоней. Мне нравились такие посиделки с болтовнёй. Особенно потому, что ничего делать не надо – только уши развесить. Ну, немного скучновато, правда.

– Есть устоявшиеся представления. И они работают как раз, потому что устоялись. Например, магический круг – не более чем черта, силу ей придаёт метафора отсечения от внешнего пространства. Символизм – основа ритуалистики.

Рихард на мгновение замолчал и посмотрел на меня.

– Я, кажется, поняла.

– Хорошо, тогда давай разберёмся в вопросе типов колдовского воздействия. Начнём с магии подобия, контакта и парциальной магии. Слепленная из воска фигурка служит подобием жертвы, лоскут одежды находился в контакте с ней, а волосы являются её парциальной частью. Всё это симпатическая магия. Ты запоминаешь? Давай-ка повтори!

Не с первой попытки, но мне удалось всё запомнить и назвать без запинки. Кажется, вампир просто издевается. Ну зачем мне всё это знать? Мой огонь ведь без всяких обрядов загорается.

– Вербальную магию принято рассматривать отдельно, – продолжил он, – но это не оправдано, ведь каждое слово – тоже символ, функциональная единица нашего мышления. Графическая магия – также является лишь набором символов, сложившихся в той или иной магической традиции. Начертай их человек одарённый, но не имеющий представления о значении каждого знака, эффект будет гораздо скромнее.

– Но будет?

– Да, Ярочка, мы же только что говорили про дымку, уже забыла? Важно не только сознание практика, но и то, что витает в воздухе, окружающий нас фон. Так сказать, магический культурный слой, за раскопки которого берутся лишь немногие чародеи.

Он задумался о чём-то своём и на некоторое время замолчал, а я поёрзала на стуле. Рихард начал слишком грузить. Мне уже хотелось поскорее свалить и заняться чем-то получше сотрясания того самого воздуха, в котором всякие дымки от покойников витают и непонятные слои нагромождают.

– Так, о чём это я? – ожил вампир. – Да, чуть не забыл. Органика животных тоже носит в магии большей частью символический характер и редко связана с их настоящими повадками. Разве что из шкуры сделают артефакт для превращения. Метаморфозы всегда требуют органического образца. И это, наконец, приводит нас к магии естественной.

– Зверюшки, растения и камушки? – вздохнула я, поняв, что занудство не собирается кончаться, а только набирает обороты.

– Да, Ярочка, причём, работая с ними, бывает трудно отделить естественное преломление магии от сознательного. Например, различные минералы обладают природным свойством преобразовывать магию конкретным образом, но значительную роль в этом деле играют человеческие представления, связанные с цветом, формой и блеском камней.

– Как же всё запутанно… – я запустила пальцы в волосы и покачала головой.

– Собственно, потому большинство магов не заморачиваются, а просто следуют инструкциям, – усмехнулся вампир. – Например, языковое зелье требует языка, хотя вся лингвистическая информация хранится в мозге. Однако древние колдуны, разработавшие сей магический обряд, не знали об этом. Они верили, что нужно вырвать человеку язык, сварить с ним зелье и употребить, чтобы перенять чужое наречие. При этом им точно была известна цель действа, и они владели магическим даром, потому это зверство работало.

Я вытаращилась на него.

– И сейчас так тоже делают?

– Кто знает? – улыбнулся мой бессмертный опекун. – Это очень простой и эффективный ритуал, интуитивно понятный, эмоционально богатый… Ярочка, не смотри на меня так, будто я сам только и делаю, что вырываю чьи-то языки! Схожего результата можно добиться и не таким кровавым способом. Однако ещё раз для закрепления: символика – крайне важная вещь в ритуальной магии, без неё очень непросто обойтись.

Он осмотрелся и достал волшебную флейту.

– Например, эта флейта наверняка усыпляет, только если на ней сыграть убаюкивающую мелодию. Создатель этого артефакта использовал такую семантику, потому что она проста и дойдёт до любого без разъяснений.

Я посмотрела на эту дуделку.

– А вы заметили, что она как-то изменилась за эти два дня?

Вампир кивнул.

– Когда я забрал её у прежнего хозяина, она была полностью разряжена. Сейчас её магия восстановилась. Качественная работа. Создатель этого артефакта не просто вложил в своё изделие некоторые свойства, которые могли бы проявиться лишь в руках мага, но провёл более сложный обряд, заставив флейту накапливать в себе магию куда активнее, чем полагается неживой материи. Собственно, такие обряды формируют сгустки силы, действительно начинающие вести некое подобие жизни. Но про создание сущностей я расскажу тебе в другой раз.

У меня уже голова шла кругом, но я всё же задала вопрос, который начал зарождаться с самого начала лекции:

– Скажите, если всё это подобие играет в магии такую большую роль, то… я возгарка, потому что рыжая?

Рихард прыснул:

– Конечно, ведь каждый рыжий маг – обязательно пиромант!

– Правда? – оживилась я. – Но вы же сказали, что нас мало…

– Яра, это сарказм. Ты путаешь символизм с природной магией. Я же только что всё разъяснил! Ты трансформируешь сырую магию почти несознательно, лишь немногим опережая в этом кусок кварца.

Вот это вообще обидно сказал!

– Хотя уверен, многие бы с удовольствием подтвердили твою догадку. Я даже знавал чародейку, которая пользовалась хной в надежде увеличить свои способности к работе с огнём. У неё получилось. Однако далеко не все рыжие чародеи – пироманты. И не все пироманты – рыжие. Впрочем, если речь о прирождённых огневиках, вроде тебя, то не знаю. Кирсана была рыжей, все древние пироманты из хроник – тоже. Но дело наверняка в наследственности. Я уже говорил об этом вчера, помнишь? Твоя горячая огненная кровь. Она одновременно определяет цвет волос и магическую предрасположенность.

– Получается, Кирсана может быть моей родственницей?

– Легко, пиромантов с врождённым даром очень мало, ты вполне можешь оказаться её внучатой племянницей или что-то в этот духе.

От этой идеи я даже немного загордилась. Ну, про неё много плохого рассказывают, но эта тётенька страшно знаменита. Приятно, если у тебя такая родня.

Рихард немного подождал, дав мне посмаковать эту мысль, а потом спросил:

– Ярочка, ты знала своего отца?

Я поджала губы и помотала головой.

– Вы думаете, у меня это от него? Но ведь мама тоже рыжая была…

– Что она про него рассказывала?

– Мама не любила об отце говорить, – отвернулась я. – Когда спрашивала, она просто отвечала, что его с нами больше нет. Не знаю, может, они сильно любили друг друга, и ей больно было вспоминать. Или наоборот, может, он был плохим мужем и бил её. Скорее даже так, ведь иначе она хотя бы сказала его имя.

Вампир не стал дальше выпытывать.

– Хорошо, вернёмся к нашим пирогам. Поговорим про солнце как источник магии. Ты уже убедилась в своей способности использовать его эманации. Но подобное может происходить в природе спонтанно. Наиболее мощное высвобождение магических энергий можно наблюдать при взаимодействии крупных небесных тел.

– Вы про затмение? – догадка пришла сама, не зря мы столько читали по истории. – Как то самое великое затмение, ну, Чёрное Солнце, когда Первородная себя в жертву тёмной богине принесла и воскресла?

– Верно, как то самое, – вампир немного скривился, не знаю даже почему. – Солнечное затмение – наиболее пугающее и колоритное событие на небосводе, даже метеорные потоки никогда не вызывали такого трепета в народе.

– Так что происходит во время затмения? – я даже подалась вперёд через столешницу, потому что стало интересно.

– Высвобождается огромное количество дикой, необузданной магии, которая обрушивается на землю с тенью луны. Хрен его знает, почему так происходит, ведь луна перекрывает солнце, не пропуская его излучение. Это тебе не кусок кварца, она не прозрачная. Однако я сам наблюдал затмения и действительно ощущал странную магию, которая витала в воздухе на протяжении нескольких минут. Эту силу можно направить и использовать. Разумеется, сделать это проще всего, поддавшись тому символизму, который, так сказать, отпечатался в культурном коде. Ты ведь уже догадалась, с чем ассоциируется солнечное затмение?

– Не-а, – я помотала головой.

– Подумай, Ярочка, представь: вот солнышко, его медленно перекрывает чернота луны, которой вообще не место на дневном небе. Ты видишь, как солнце медленно погибает, будто сжираемое страшным чудовищем. Затем солнечный диск вновь постепенно открывается, солнце будто возрождается. Ну, ты поняла?

– Смерть и воскрешение, – выдохнула я.

– Именно, – кивнул вампир. – Вот тебе и ритуал, исполненный нашей Первородной в день Чёрного Солнца.

Глава 4. Якуб Старый

Пробуждение не было приятным событием.

В мою холодную, дряхлую плоть возвратилось движение, но не подлинная жизнь, потерянная слишком давно. Сперва удалось пошевелить пальцами, затем дёрнулась губа, обнажая клык. Я силился отринуть забытье, выбраться из безмолвия смерти. Наконец-то удалось сделать вдох, наполняя слишком старые мешки в груди совершенно ненужным воздухом. В ноздри просочился аромат притираний от моего собственного трупа.

Нежные пальчики наложниц еженощно ухаживают за моей кожей после омовения, сдабривая каждую морщинку и шрам благовонными составами на основе смирны. Но сколь бы ласковыми ни были их прикосновения, им – к большой моей печали – не разбудить страсть. Слишком уж в преклонные годы получил я благословение – если можно назвать так случайный укус упыря, который тут же подох под действием моего заклятия.

То было совсем иное время.

Священной империи ещё не существовало, а радимские земли не успели объединиться под единой властью. Племена торговали и воевали между собой, складывались города, строились высокие стены для защиты от живых и мёртвых врагов. Я родился в деревушке неподалёку от одного из таких укреплений, и оно у меня на глазах превратилось в Брану – речные ворота будущего королевства, мой родной и ныне утраченный город.

Я начал свой путь, как ученик волхва. Он обучил меня, как защищать народ от немёртвых тварей, которые терроризировали наши земли уже пятый век. После его смерти роль княжеского кудесника легла на мои плечи. И я верно служил князю Велигору долгие годы, а затем его сыну и внуку, пока не случилось нашествие, которое я не сумел отразить. Тогда погибли мои собственные ученики, мои сыновья и их семьи.

Накануне тех событий ходили слухи о серьёзных переменах на западе от наших краёв. Землями будущей Альхарды тогда уже заправляли вампиры, но их владения были такими же мелкими и раздробленными, как наши княжества. Среди кровососов начал стремительно возвышаться некий Сигизмунд, но о причинах его взлёта я узнал лишь спустя годы. Подмяв под свою власть сотни других альхардских властителей, он повёл свои орды в наши края. Брана, благодаря выгодному стратегическому положению, стала его первой мишенью.

Злосчастный укус не убил меня, но стоя над руинами родного города, глядя, как беснуется нежить, слушая крики гибнущих людей, я не выдержал. Я обратил свои молитвы к Рарогу, огненному богу, которого почитал с младых лет и которого мне теперь полагается считать ложным идолом. И он откликнулся, наполняя моё усталое тело силой, всегда так хорошо работающей против мертвяков.

Моя ярость обратилась в пламя.

И я направил его на каждую тварь, посмевшую вторгнуться на мою родину. Каждый упырь, попадавший под мой взгляд, вспыхивал и погибал с воплями, какие неспособна исторгнуть человеческая глотка. Стоя на вершине деревянной вежи, я нёс смерть мертвецам. Я стал огненным мечом божества, чей алтарь – всякий очаг. Божества, которое согревало меня каждую зиму на протяжении девяноста семи лет. Божества кроткого и доброго, покуда не нарушены запреты. Божества гневно мстящего за непочтение и осквернение.

Огонь был этим божеством.

И вампиры осквернили его обитель.

Пылающая птица расправила крылья над Браной. Её уже ничто не могло остановить. Город пылал, занялась и башня подо мной. Я задыхался в дыму, но не мог прекратить. Сила продолжала рваться чрез меня в мир. Совладать с ней, усмирить оказалось выше моих возможностей. Огонь сперва щадил меня, но стоило попытаться перекрыть его поток, как моя кожа начала гореть.

Но я не погиб. Волей проведения мне удалось остановить жар, погасить занявшуюся одежду и покинуть быстро чернеющую вышку. Но вот остановить набирающий силу пожар не вышло. Я наблюдал его зарево с берега Алави, чьи воды послужили моим спасением.

Сломленный и покалеченный, я умер под рёв огня и шум речного течения.

В ту ночь мой бог оставил меня, ведь я предал его, отказавшись пойти до конца. Я не отдался его пламенеющей воле полностью. Не позволил огню испепелить мою плоть, чтобы дух вознёсся к небесам. Хуже того: пламя проходило через меня недостаточно долго, не вытравило скверну, которая попала в мою кровь со слюной упыря.

Сумерки следующего дня стали моим вторым рождением.

Наступила первая ночь моего вечного проклятия – именно так я отнёсся к своему состоянию тогда, не изменилось моё мнение и сейчас.

Ожоги зарубцевались, но остались посмертным напоминанием о тех событиях. В речной заводи я разглядел собственное наполовину обезображенное лицо. Разглядел единственным уцелевшим глазом – левым. Подозреваю, что крылатое выражение «всё видеть левым глазом» пошло в народ от вельмож моего двора. Что ж, они совершенно правы: оптимизм так и не стал частью моего характера.

Сперва я собирался встретить рассвет, чтобы завершить начатое в надежде на прощение высших сил. Однако превращение Браны в пепелище только проредило неприятельские войска, но не остановило их продвижение. Я видел их лагерь издалека, благодаря новому зрению разглядел белобрысую фигуру Сигизмунда, но сил у едва воскресшего старика для нового сражения не нашлось. Да и глупо бросаться грудью на копья при таком перевесе сил.

Я отступил, уже зная, что собираюсь сделать. Против такого врага нужно было сражаться его же оружием. И раз пламя покинуло меня вместе с богом, я отдался на волю могильному холоду. Крестьянская кровь вскормила меня, а соседний князь принял, не подозревая, что его собираются немного потеснить. Я занял его место и обратил дружину. Так начался новый этап в истории радимских земель – объединение под моей властью.

Осознав угрозу, князья сами вставали под мою хоругвь, принимая бессмертие и подчинённое положение в обмен на сохранение своих территориальных прав.

Не сразу, но нам удалось отбросить Сигизмунда обратно за Алавь. Брана отстроилась уже в камне и превратилась в стража моего государства, в те самые речные врата, которые спустя века всё же отнял император. Брана превратилась в Брэн и стала столицей Альхарды, а ныне её наследницы Варнахары.

Однажды я верну её, ну а пока у меня другой стольный град – Бавор, что лежит у истоков Витки, отделённый лесными чащобами от завистливых глаз моих вечных недругов. Время учит терпению – и за тысячу лет я в нём поднаторел.

Разлепив веко, я позволил себе немого отдохнуть, созерцая пустую тьму перед лицом. И лишь затем мысленно коснулся мраморной плиты, которая уже не первый век служит последней преградой на пути к моим бренным останкам.

Плита саркофага с торжественной неспешностью отъехала. Откликаясь на движение, в склепе зажглись огни и осветили могильное величие усыпальницы. Сам я, подобно всякому вампиру, не балуюсь с огненной магией – не стоит навлекать гнев божества, – но среди моих учеников хватает талантливых и пока ещё живых ребят.

Однако никто не встречает меня в момент пробуждения, ибо незачем давать приближённым больше власти, чем они заслуживают. Ни к чему помпезность. Я знавал глупцов, которые закончили весьма прискорбно, не сумев усмирить гордыню. Их встречали толпы полуобнажённых девиц, мальчиков, лакеев, охранников и вельмож, каждый из которых мог оказаться предателем.

Нет, пусть же таинство смерти и воскресения принадлежит лишь тебе одному, а пышность и подобострастие встречают тебя уже за пределами хорошо защищённого подземелья.

С кряхтением перебравшись через мраморный борт, я сунул дряблые, покрытые пятнами ноги в тапочки и подошёл к постаменту, где хранился идеально отполированный кусок хрусталя, который теперь заменяет мне потерянный глаз. Я раздвинул пальцами кожные складки и упихнул его в пустой мешок глазницы.

Усыпальница сразу же заиграла переливами магии. Я мог бы заказать себе или собственноручно создать око, которое позволит видеть мир неотличимо от нормального зрения. Но мне это не нужно. Такой глазик куда полезнее. Не нужно сосредотачиваться: я постоянно вижу подноготную окружающего мира. Вижу потоки злобы и зависти, вижу все ваши желания. Так что меня довольно сложно обвести вокруг пальца.

Я побрёл к лестнице. Моей шаркающей поступи вторило постукивание золотого посоха – символа власти мирской и колдовской. Так я и добрёл до ступеней.

Всякий раз поднимаясь по ним, я ощущаю себя подлинным мертвецом, покидающим царство нашей распроклятой богини. И радуюсь, что с каждым шагом моё старое тело пусть не молодеет, но наливается пробуждающейся силой. Достигнув вершины я уже не чувствую себя столь безрадостно уставшим от тяжести веков.

Затем каменная плита ломается надвое, рождая полосу света. Отъезжает под грохот собственного веса. Вот так, в торжественной атмосфере я восстаю из могилы. Меня омывают и умащают, облачают в длинную, тяжёлую мантию, которую будут нести юные пажи. Унизывают пальцы перстнями, водружают ожерелье из золотых квадратов с каменьями на грудь и закрепляют на плечах. Составной венец с закреплённой на нём золотой маской ложится на мою седую голову. Обезображенная половина лица скрывается от посторонних взоров за роскошью.

Каждую ночь одно и то же. Толпа слуг, юные живые лица, с почтением поданная кровь. Затем меня встречают подобострастные прихвостни, вечно жаждущие урвать от меня побольше монет, власти, привилегий, а некоторые претендуют на красные соки в моих жилах, но я довольно редко делюсь ими. У меня хватает верных сынов, исполняющих эту обязанность за своего создателя.

Чего у меня нет, так это сил улыбаться в ответ на лживые гримасы, лишь немного не переходящие в оскалы.

Но сегодняшняя ночь особенная, ведь в мою резиденцию спешит кортеж доброго соседа, пропасть его побери. Всё готово к приёму на высшем уровне, но слуги ещё снуют по дворцу, перенося вазы с цветами и начищая бронзовые рожки светильников.

Вальдемар фон Шнайт. Брэнский Потрошитель. Какую невиданную и мрачную славу снискал этот мальчишка. Я помню его совсем юным колдунишкой из свиты нашего любимейшего императора. И как он взлетел! Заговорщик и предатель. Он отнял у меня возможность лично расправиться с Сигизмундом, отомстить за родных, за народ и землю, осквернённую его вторжением.

А теперь этот подлец зарится на Рудные горы. Спешит ко мне, якобы на осенние охоты. Опережает всех остальных великих лордов. Сколько разговоров у нас с ним состоялось через магические зеркала. Нет, не хочет он понимать, что не получит ни унции серебра из моих рудников. Но пусть приезжает. Я окажу ему достойный приём. И коли он идёт ко мне с мечом, то у меня найдётся не менее острое оружие.

Глубоким ночным часом в залу пружинистой походкой влетел камергер, резко поклонился и доложил:

– Ваше величество, его королевское высочество великий герцог Вальдемар фон Шнайт имеет честь пересечь подъездные пути.

Я распорядился встречать и поднялся с престола.

В сопровождении пышной свиты я покинул покои и вышел на широкую террасу перед парадным входом. Отсюда, с холма верхнего города, открывается превосходный обзор на подъездные пути. Впрочем, зрение смертных не позволило бы насладиться чудовищной картиной, открывшейся нам.

Кортеж герцога нёсся по дороге, вздымая тучи пыли, а над ним реяло чёрное облако воронья, будто предвкушающее поживу. Не хватало только воя мертвецов вместо звука горнов, но такого безвкусия этот негодяй бы себе не позволил. В толпе моей свиты начались шепотки, но я оборвал их. Да, Вальдемар умеет произвести впечатление, этого у него не отнять. Однако же умение сохранять лицо – свойство, отличающее благородное существо от низшего.

Я снова мрачно посмотрел на кортеж. Мой искусственный глаз дополнял картину разливами багровой магии, а клубы пыли мешались с тучами черноты. Пока вся эта красота оставалась незримой, нематериальной, но грозила в любой момент воплотиться. И даже не нужно быть одарённым, чтобы ощутить холодок страха от тихого прикосновения этой магии. Даже смертные ощущали нечто угрожающее.

Хотя сам вид грозного кортежа распугал народ не хуже его метафизического шлейфа.

Устои велят всякому властителю, въезжающему в город, сперва проявить господскую щедрость и одарить смертных звонкой россыпью монет, но трудно представить смельчака, готового выйти на приветствие к тому кошмару, что нёсся к нам.

Вот кортеж загремел по камням городских улиц, и немногие распахнутые ставни спешно захлопнулись, а гуляющий по улицам люд бросился в ближайшие отворенные двери. Грохочущий поезд поднялся по пологому склону холма, и экипажи, запряжённые рослыми чёрными жеребцами, вереницей стали подъезжать к ступеням дворца. Их сопровождали всадники – живые и мёртвые. Лишь часть свиты Вальдемара прибыла к порогу моего дома. На подъездах к городу кортеж разделился, и большая часть вооружённого сопровождения осела на заранее приготовленном поле, где для них разбили шатры и палатки.

Над кортежем трепыхались стяги – знамя ворона в лунном круге на синем поле.

Эскорт герцога состоял из хорошо вооружённых всадников, которые спешились, чтобы сопровождать своего господина и охранять делегацию.

Слуга отворил дверь кареты, и первым её покинул Альберих Брентано. Его лицо обрамляла короткая седая борода, а серые глаза под хмурыми бровями цепко скользили по округе. Да, я испытываю серьёзную неприязнь к Вальдемару, но приятно видеть, что великий герцог не пренебрегает старыми друзьями, скончавшимися в преклонном возрасте. Впрочем, чисто внешне этот ветеран воистину моложав рядом со мной, говоря же о подлинном возрасте – он просто юнец.

Брентано осмотрелся, рука в латной перчатке легла на рукоять меча. Кабина качнулась снова, на сей раз выпуская герцога собственной персоной. Вальдемар одёрнул полы чёрного, богато вышитого одеяния и тоже подпоясался ножнами, после чего отбросил с плеча край мантии и элегантно подал руку своей даме – молодой фаворитке, которую я прежде не видел.

Девица могла обрести достойное место в коллекции любого властителя, как бриллиант в короне. Я лишний раз печально выдохнул, мимолётно вспомнив те дни, когда мог восхищаться женской красотой не только платонически.

Слуга отворил створу соседнего экипажа, и Вальдемар подал руку другой даме – своей законной супруге, Ирмалинде. Стройная и высокая, она выглядела старше и респектабельнее юной фрейлины. Каштановые волосы, убранные в высокую причёску, подхватывал венец, а сзади на спину ниспадал тяжёлый парчовый шлейф. Её стан облегало чёрное платье из той же дорогой ткани, затканной золотом. Плечи обрамляли чёрные перья, подчёркивающие её принадлежность к дому ворона. В приподнятой руке она изящно держала мундштук, а на её плече восседала белая нахохлившаяся птица.

В смертной жизни у Вальдемара был брат по имени Герберт, но трагически погиб, оставив по себе вдову с ребёнком. Уж не знаю, по личным ли соображениям или соблюдая древние традиции, но Вальдемар женился на вдове брата, а его ворона-фамильяра превратил в пернатую нежить, которую теперь всюду таскает за собой Ирма. Эдакая напоминалочка. Про саму птицу ходят довольно жуткие слухи, но собрать реальные подтверждения мне не удалось.

К Брентано присоединился Дитмар – его потомок и заместитель, оба латника встали позади Вальдемара и его женщин. За ними встали ещё восемь гвардейцев, составляющих личную охрану герцога.

Многочисленная свита гостя приняла выжидательно-приветственное положение.

Следовавшее за кортежем вороньё стало кружить над дворцом.

Мы направились вниз по ступеням, чтобы поприветствовать дорогих гостей.

Варнахарский лидер умер в расцвете лет, немногим не дожив до сорока. И, по слухам, сам положил конец своей земной жизни.

Мерзавец усмехнулся и шагнул навстречу. Вежливо кивнул, но кланяться в пояс не стал, ибо не чувствовал себя должным. Амбициозный выскочка, убивший собственного создателя и ввергший империю в войну за осиротевшие земли. Сигизмунд не был мне другом, совсем наоборот. Но, к прискорбию должен признать, что за тысячелетие политических игр мы привыкли друг к другу, притёрлись, и уже знали, чего ожидать от соседа. Этот подлый колдун смешал все карты, и теперь наслаждается лаврами.

На безымянном пальце его правой руки красуется перстень с массивным чёрным камнем и серебряным гербом поверх, предназначенный для целования. Но здесь ему такой чести никто не окажет, лишь гостеприимство одного хозяина в отношении другого.

– Не мог своих ручных птичек дома оставить? – посетовал я, когда мы направились вверх по ступеням. – Весь дворец обгадят.

– Коли ваше величество желает, – ответил он с усмешкой, – я отряжу ребят, дабы проследили за чистотой каждого кровельного ската и карниза вашей резиденции.

– Вот уж благодарю покорно, – скривился я. – Сам отряжу, не стоит беспокойства.

Так и начались наши переговоры за самый лакомый горный кряж на континенте.

И да помогут нам предки удержаться от решительных действий.

Глава 5. Рихард фон Шнайт

– Так, смотри, нажимаешь рычажок – створка открывается, – я продемонстрировал девчонке принцип работы семафора.

Мы стояли у правого борта «Вильды», оставшейся без имени на обшивке, но сохранившей его в наших сердцах – и в документах. Эх, ещё и штраф придётся платить, что безымянными ходим. Но сейчас не об этом. Ярочка проявила интерес к системе морской сигнализации, так что я решил воспользоваться отсутствием поблизости населённых пунктов и научить её азам этого важного дела.

Девчонка с интересом прикусила ноготь, а свободной рукой попробовала понажимать на рычажок – заслонка ящичка из листовой меди открывалась и закрывалась.

– Тут такая же лампа внутри, как у этого Венченте? – спросила она, заметив у горелки знакомый колесцовый механизм.

– Да, – я разжёг огонь за стеклом семафора и похлопал заслонкой. – Это тоже его изобретение. Собственно, он сперва изобрёл световую азбуку для морского сообщения. Позже появились его лампы, затем их встроили в такой вот корпус. На самом деле нужно просто выучить сигнальную систему, и в экстренной ситуации можно передавать послания хоть с помощью факела и тарелки. Вот, смотри.

Я загасил огонь и повернул корпус к ней верхом, где была выгравирована таблица с буквами, цифрами и соответствующими значками.

– Точка – короткая вспышка, полоска – долгая. Попробуй просигналить своё имя, – я снова запалил фитиль и вручил ящичек ей.

Ярочка закусила губу и, неуверенно поглядывая на меня, начала нажимать рычажок. Долгая вспышка, коротка, две длинных…

– Молодец, продолжай.

– Знаете, а я ведь могу по-другому, – рыжая малявка улыбнулась и отставила семафор на бочку. Над её ладонью вспыхнуло пламя, погорело немного, потухло, потом быстро вспыхнуло и тут же погасло, снова загорелось.

– Ты определённо делаешь успехи, – сдержанно похвалил я.

Со времени её баснословного купания прошло двое суток, ничего страшного не произошло, но меня всё равно смущало, что команда знает о талантах девчонки. Прямо сейчас на нас косился Радек с салинга, и лицо его не выражало восторгов от соседства с такими чудесами.

– Слушайте, я вот всё забываю спросить, – начала девчонка, – а почему я не обжигаюсь? И почему не горит моя одежда? Это из-за пота?

Я невольно улыбнулся.

– Да, милая, что может быть лучше, чем пот пироманта? Его даже когда-то в бутылочках продавали и в крема добавляли – отлично от загара помогало.

– Вы опять шутите? – насупилась Ярочка

– Чуть-чуть, – я усмехнулся и потрепал её по рыжим волосам, от чего котёнок вздыбил шёрстку пуще прежнего. – На самом деле ты права, но только наполовину, – я направился к трапу трюма.

Шумно выдохнув, она последовала за мной. И разожгла над рукой немного огня, освещая путь в темноту. Придётся к этому привыкнуть, хотя нервирует сильнее, чем чесночная гренада с выдернутой чекой.

– А чего мы сюда идём? – спросила она тихо и с придыханием, будто опасаясь потревожить притаившихся в корабельном нутре призраков. Кажется, она сюда самостоятельно спускаться вообще перестала после истории с бандитами.

– Мне нужно отыскать пару клеток. Скоро будет очень удобная бухта, мы сделаем остановку и я отправлюсь на охоту. Зайчиков наловлю, глухарей.

– У вас уже кровь кончилась? – извиняющимся тоном спросила она.

– Потеряла кондицию, так скажем. И поверь, голодный вампир – хреновый товарищ, так что затягивать с решением этого вопроса не стоит.

– Так чего с моим потом-то?

– Если регулярно мыться, то ничего, – усмехнулся я, пытаясь вспомнить, куда засунул эти чёртовы клетки. – Ладно, не дуйся. Твой организм полностью пропитывается огненной магией. Твои кости, мышцы, волосы, кровь, пот, даже слёзы – из всего можно извлечь её. Так что да, твоя одежда плохо поддаётся воспламенению – с одной стороны. И она запросто может самовозгореться – с другой. Тут больше от твоего желания зависит. Я попытаюсь научить тебе накладывать неопалимость осознанно. Без пота, – добавил я с улыбкой. – Тем более что потеть ты теперь будешь очень мало – фиг нацедишь.

– Это ещё почему? – девчонка забралась на ящик, а над её рукой продолжало биться мерным оранжево-золотым светом пламя.

– Потому что у твоего организма больше нет надобности сбрасывать избыток тепла. С потом продолжат выходить вредные вещества, но остужаться тебе им больше не нужно, так что твои поры будут работать слабо. Я уже чую, как ослабевает твой запах. Ну, конкретно этот из твоих запахов.

Какая злость в янтарных глазках! Даже обидно, что я больше не могу ощутить её эмоции. Сама девчонка так увлеклась открывшимися возможностями, что и думать забыла про нашу ментальную связь, а потому не заметила её отсутствия. И даже здоровенная шишка на лобешнике, которая успела существенно уменьшиться, но не прошла, не вызвала у Ярочки должных подозрений.

– Это не единственные изменения, которые ждут твой организм, – продолжил я, копаясь в вещах. – Твои зрачки начнут очень сильно сужаться, чтобы ты смогла видеть при ярком свете, а через некоторое время ты научишься дышать дымом. Вот они где, заразы! – я триумфально вытащил из хлама первую клетку, а дальше нашёл и остальные. – Сбегай, посмотри, есть ли у нас зерно. Зверюшек кормить придётся.

Девчонка импульсивно соскочила с ящика, пламя погасло, ботинки отстучали по ступенькам. Я остался в темноте, но света из люка моим глазам хватало с избытком. Я внимательно осмотрел клетки, но не обнаружил погнувшихся или сломанных прутьев, хотя местами ржавчина появилась: давненько ими не пользовался.

Каботажное плавание не предполагает необходимости возить с собой скот, гораздо проще и выгоднее периодически покупать нетающий лёд и затариваться продуктами в портах.

Примерно на этих мыслях я и услышал визг из-за переборки.

Детский и очень девчачий.

– Scheiße, – выдохнул я и взлетел по лестнице быстрее, чем успела скрипнуть хоть одна ступенька.

Через пару мгновений я уже слетел вниз по другой лестнице и остановился так резко, что волосы захлестнули лицо. Клыки уже торчали, как и полагается в экстремальных ситуациях.

– Яра! – окликнул я девчонку. Та стояла в кладовой и зажимала рот ладошками. Выглядела живой и невредимой, только слегка выцвела с испуга. – Ты чего орёшь? Всё же увидала привидение? – я позволил себе не втягивать клыки.

– Там… – она отступила и чуть не споткнулась. – Там чего-то есть…

– Где? – я вошёл в тесное помещение и осмотрелся.

Детский пальчик указал на один из ларей в углу.

– Поди, крыса, – выдохнул я раздражённо и откинул крышку деревянного ящика.

Моему взору предстало зерно. Я зачерпнул горсть и высыпал обратно. Обычный ячмень. Намедни матросы, пьянчуги чёртовы, из него пива наварили, потому что сливовица кончилась. Крысами не воняло. Ну, разве чуточку…

– Да не крыса это! – возмутилась девчонка. – У него лицо! Почти человеческое, только страшненькое. И с рожками! Во! – она приставила два пальца к голове.

– С рожками, говоришь? Ярочка, сбегай обратно в трюм и притащи клетку.

– Любую? – уточнила она.

– Да, можешь хоть самую тесную выбрать.

Когда подопечная ускакала наверх, я сказал зерну:

– Выйдешь сам, обойдёмся без клетки. Учти, прутья у неё железные, а настроение у меня отвратное.

Ответом мне была тишина. Ни единое зёрнышко не шелохнулось.

– Ладно, не хочешь по-хорошему…

Я закатал рукав рубашки и погрузил руку в ларь по локоть. Это не принесло бы результата, будь на моём месте кто-то из матросов или любой другой живой, неодарённый человек. Но я пробудил в себе немного магии и направил её в пятерню с совершенно чётким пониманием, чего мне там надо.

Однако даже сейчас я не смог почувствовать его присутствия. Ячменные зёрна пересыпались между пальцев, да и только. Разозлившись, я стал перебирать в памяти те обрывки знаний, которые сотню лет назад пытался вбить туда мой любимый дядюшка.

Курительных смесей у меня один фиг не найдётся, но вот припомнить несколько пантаклей мне удалось. Не уверен, что правильно. Не знаю, выбрал ли подходящий, но я увеличил накал магии, ощущая её пробуждение во всём теле, мысленно начертил поверх зерна круг и символы в нём. Влил всю силу в эти воображаемые художества, от чего они проступили в реальности мрачноватым светом, и злобно потребовал:

– Spiritus, ostende te ipsum!

Часть меня прифигела, потому что сработало! Я ощутил как нечто зыбкое, туманное собирается в центре круга, а затем мои пальцы сомкнулись на вполне материальном горле твари, которая решила задарма покататься на моём корабле.

– Попался, гадёныш! – радостно скалясь, я выдернул пакостника из ларя.

Круг померк и исчез, а с мелкого беса сыпались зёрна, пока он беспомощно дёргал ногами с босыми пятками и когтистыми пальчиками. Не с копытцами. Зато вот рожки и хвост у него были. И шерсть по всему телу, кроме морды, ладоней, ступней и длинных острых ушей.

В смертные годы у меня недоставало сил на подобные колдунства, но личное могущество вампира растёт год от года. Похоже, сейчас я уже способен на большее, чем сам предполагал. Хотя от приложенных усилий у меня теперь башка шла кругом и страшно хотелось крови.

– Отпусти, сволочь! – заверещало существо противным голоском. – Вот я тебе устрою! Не видать тебе урожая, помяни моё слово!

– Я не хлебороб, – приподняв край губы, я позволил твари заметить острый клык, да и глаза мои совсем не казались человеческими.

Вытаращившись во всех зенки, эта мелюзга начала трепыхаться пуще прежнего, а затем… Сука! Этот гадёныш меня укусил!

Я выронил его, и он тут же драпанул со всех ног. Пришлось ловить. Сказать, что я чувствовал себя по-дурацки, гоняясь по кладовке за мелочью размером с кошку… Ну да, я чувствовал себя чудовищно глупо. А мелкий пакостник ловко уворачивался от моих рук, шнырял за бочки и ящики, которые приходилось отодвигать.

Благо ещё, что после принудительной материализации у него далеко не сразу получится снова потерять плотное обличие.

В какой-то момент я потерял его из вида и слишком поздно услышал цокот коготков над головой. Подняв лицо, увидел рогатого чертёнка на полке: тот как раз сталкивал жестяную банку мне на голову. Прилетела она довольно чувствительно, а заодно рассыпалась, окатив меня не самой дешёвой приправой.

Пока я ловил звёздочки, паскудник выскочил в кубрик.

Свирепея, я бросился за ним. Тот с мерзким хохотом запрыгнул на подвесную столешницу и раскачался на ней, как на качелях. В момент моего приближения, он резко спрыгнул, и столешница едва не саданула меня по челюсти, причём набрала совершенно неподобающее ускорение.

– Scheiße! – выпалил я, едва успев отпрянуть.

И с бешенством развернулся, заметив, что мохнатый пассажир заскочил в гамак, который не убрал Радек. Я кинулся следом, намереваясь сделать чучело из этого уродца, но он уже соскочил. Неудачно развернувшись, я сорвал гамак и на пару секунд запутался в нём. Этот гадёныш заржал ещё веселее и улепетнул к лестнице.

Твою же мать! Неслабо я выложился, пока принуждал его обрести телесную оболочку. Перед глазами всё немного плыло – и удар по темечку в этом играл не самую существенную роль. Я чувствовал себя черепахой. Причём из неё определённо успели сварить суп.

Однако цокот коготков по ступенькам заставил меня собраться. Я тряхнул головой и поднялся. Выхватив нож, я метнул его, целясь чуть выше убегающего пакостника. Но если бы попал в него, ничего страшного, не жалко.

Острие вонзилось в ступеньку прямо перед мелкой нечистью. Бесёнок от неожиданности ахнул, оступился и покатился по ступеням вниз. Где его благополучно встретили мои пальцы, один из которых ещё помнил крохотные зубки этой дряни. Теперь я сцапал его за шкирку – от греха подальше. Одежды на существе не было, зато мохнатая шкура ржаного цвета отлично оттягивалась.

– Какого чёрта ты забыл на моём судне? – я встряхнул это безобразие.

– А чё, я тебе мешал, что ли? Тихо сидел, никого не трогал!

– Запасы жрал, – закончил я.

– Да чего я там сожрал-то? Пару зёрнышек. Ну, пару пригоршней! Тебе жалко? Жмоты одни кругом развелись! Податься некуда!

Стуча башмаками по ступеням, вниз спустилась Ярочка. Перед собой девчонка несла клетку. Самую просторную, какую смогла утащить. Жалостливая она, блин.

Поскольку я стоял к ней вполоборота, мою поимку она сперва не заметила. Зато обратила внимание на последствия ловитвы.

– А чего это вы такой оранжевый? – спросила она, водружая клетку на подвесную столешницу.

Я уронил взгляд на рубашку. Та действительно покрылась налётом куркумы из рассыпавшейся жестянки. Волосы тоже наверняка припудрились как надо. И пахнуть от меня теперь будет приятно, хоть с пловом ешь.

– Дверку открой, – буркнул я и показал ей чертёнка.

Ярочка сперва испуганно округлила глазки, но тут же послушно открыла клетку, и я сунул мелкую тварюгу внутрь. Клетка закрывалась на крючок, тоже металлический. Но вот не сомневаюсь, паскудник его откроет, даже если обожжёт пальцы. Так что я смял вместе крайние прутья клетки и дверки. Чуток закрутил спиралькой.

– Хрен теперь выберешься, – сообщил я поимке с некоторой шальной гордостью, хотя глупо хвалиться своей удалью после того, как несколько минут не мог справиться с такой крохой.

– Отпустите, вороги! Я буду жаловаться! Выпустите меня немедленно! —гадёныш верещал, бегал из угла в угол, страшно матерился и разок сгоряча даже схватился пухлыми пальчиками за прутья, но тут же отдёрнул руки и стал трясти ими, будто железо было раскалено.

– А кто это такой? – тихо шепнула Ярочка, покосившись на меня янтарными глазами, в которых горели искорки весёлого любопытства.

– Паразит, типа крысы, – скривился я.

– Это я-то паразит? – возмутился узник. – Да сам ты паразит кровососущий! Пиявка-переросток! Я полевик, ясно? Дух злачных пажитей!

– К твоему сведению, злачные пажити – это луга, а не поля, – сообщил я, обтряхивая рукава от куркумы.

– Откуда ты, хер, такой умный взялся?

– Будешь выражаться при детях, я тебя ещё и не так просвещу, – пообещал я. – Познакомишься с фауной Алавской губы. В качестве наживки познакомишься.

– А что, на твоей родине разве мужиков не херами величают? Шайзе, всё шайзе! Всюду альхардское засилье, тьфу!

– Вот уж от кого не ждёшь патриотизма, так от мелкой нечисти, – усмехнулся я. – Теперь выкладывай, чего забыл на моём корабле, или будешь спешно отращивать жабры и менять профессию на водяного, ясно? – схватив клетку, я её немного тряхнул, чтобы сучонок понял, как крепко влип.

– Эй, да чего сразу угрожать-то? – тут же заголосил он. – Будто я хоть кому пакость какую учинил! Моё полюшко родное убрали, каждый колосочек срезали и обмолотили, ничегошеньки не оставили! Как тут выживать прикажешь, а? Ну, я в мешке с ячменём своим и схоронился. Откуда мне было знать, что его в море занесёт? Не специально я в вашем ларе прописался, случай подсобил, понял, мертвяк? Теперь выпускай!

– Размечтался! – прыснул я и сложил руки на груди. – Я тебя в следующем порту продам. Как диковинную зверюшку.

– Нельзя его продавать, – тут же возмутилась Ярочка. – Он ведь не животное!

– Солнце, ты ведь уже не маленькая, отлично знаешь, что и людей продают. А эта дрянь даже не человек. Можешь пока за ним присмотреть, только не выпускай и не перекармливай, иначе гадить начнёт.