Звери Стикса. Часть 3. Кто тут монстр?

Глава I. Штат Монтана

На границе Людовского Североамериканского штата агентов остановили, с пристрастием осмотрели и расспросили. После чего выдали зеленую карту посетителей и отправили на перехватывающую стоянку. Тут они должны были оставить свою плавающую по воздуху коляску, одеться в приличествующие принятым нормам костюмы и пересесть в тесный и вонючий автомобильчик. Если бы Лошадь Фауста была обычным конем из плоти и крови, то ещё уплатить аренду за стойло и уход. Или же за перегонку животного в другую зону. Но жуткий черно-синий мосластый продукт КСной биоинженерии по имени “Лошадь Фауста" вместо всего этого была просто распряжена и отправлена восвояси. Высокая кобыла хрюкнула и скрылась за ближайшим поворотом в город. Где просто растворилась в тенях.

Как и большинство других преимущественно людовских штатов, Монтана была техногенной зоной. Здесь царил прогресс и бензиновые двигатели, а все законы основывались на неприкосновенности частной собственности. Как проинструктировал Киру по дороге Фауст, в частном владении здесь часто значились разумные представители других рас. То есть это был рабовладельческий рай с националистическим уклоном.

Раса людов была самой многочисленной и самой низшей из представителей голокожих антропогинов. В основном в мире встречались хуманы – тоже голокожие антропогины, почти неотличимые от людов. Но имевшие все-таки иной генетический код и энергетическое строение: они жили намного дольше, могли скрещиваться и смешиваться с другими расами, были намного более крепкими, устойчивыми и в целом более умными. Хуманы были распространены повсеместно и вхожи во все слои общества. Это была хоть и не самая развитая, но тоже многочисленная и, пожалуй, самая универсальная раса в мире.

Люды или людни (а Фауст называл их не иначе как людаки и еще часто плевался после произнесения) жили, закрывшись в огромных многонациональных резервациях. Границы были плотно захлопнуты от посещения не-человеческим расам, притом в обе стороны. Внутри резерваций люднейское правительство тщательно поддерживало миф о том, что никаких других рас в мире вообще нет, и людни являются единственным разумным видом на планете. Официально это делалось для того, чтобы сохранить уникальность и самобытность их культуры. На самом деле это, конечно, была просто самозащита, потому что людни были хрупки и очень вкусны по меркам многих зооморфов и прочих хищников из большого мира. Во всяком случае, так было в начале, когда их еще не принимали как полноценную разумную расу. Ну а сейчас почти во всем мире стало не модно поедать условно разумных существ. Людни расплодились у себя в зонах, как тараканы, и вдарились в развитие техники и накопление военного потенциала. Эта слабо управляемая недружелюбная лавочка давно бы уже была прикрыта, если б не одно “но”: они оказались невероятно талантливой расой в смысле культуры.

В Большом мире, как здесь выражались, один ребенок на сотню тысяч рождался с тягой рисовать, писать, танцевать и вообще творить. Таких детей замечали, холили и лелеяли, обучали и вообще носили на руках даже весьма посредственных. Родиться художником было как вытащить в жизни золотой билет. Культура в мире Зоома была одним из самых дорогих и ценных товаров.

Люды же почти все рождались художниками. А становились в большинстве своем разнорабочими. Если повезет, то военными, юристами и экономистами. Ну инженерами еще иногда. Культура ценилась в их закрытом мирке чуть выше, чем мусор. Одаренных художественно особей не замечали и относились к ним скорее с сочувствием, как к инвалидам. Правительства людов как будто вынужденно открывали художественные школы и выделяли какие-то смешные пособия тем, кто не мог заниматься военным, техническим или торговым делом. В то время, как именно продукты культуры были главным экспортируемым товаром людов! Весь мир давно “сидел” на люднейском телевидении, ждал выхода новых фильмов, видеоспектаклей и мюзиклов. Попытки финансирования люднейских художественных проектов извне не увенчались успехом: как только деньги попадали внутрь резерваций, они тут же разворовывались. Так что денег им сейчас уже почти никто не давал, а за талантливыми детьми велась настоящая тайная охота.

Иногда среди людов рождались хуманы, в результате естественной эволюционной мутации. Это становилось понятным сразу по анализу крови. И тогда их чаще всего осторожно экстрадировали из резервации, обычно маскируя это под младенческую или раннюю детскую смерть. Сиротами такие дети никогда не оставались, в Большом мире всегда была очередь из желающих взять в семью человеческого ребенка. Хуманы обладали прекрасным балансом психического и физического здоровья, универсальной внешностью и гибким приятным характером. Ну и шанс того, что ребенок будет художественно-одаренным тоже присутствовал.

В общем, раса людов в мире Зоома обладала огромным творческим потенциалом, а вот морально-этическое и духовное развитие у них сильно тормозило. Короткие жизни своих соплеменников они ценили исключительно номинально и только когда это было выгодно сообществу в целом.

Споры, прорывы на людовские территории, военные операции и политические дебаты о целесообразности их изоляции не прекращались на протяжении нескольких столетий, но существенно ничего не менялось. Во многом потому, что в переговорах людовские послы надменно хамили и вечно чего-то требовали, а попадая в новые условия, вели себя исключительно агрессивно и заявляли права на все, что им приглянется. На самом деле мировое межрассовое сообщество уже давно не очень-то и хотело, чтобы они открывали свои границы и начинали выезжать со своих островков. Все во внешнем мире понимали, что когда эти подростки все-таки вырвутся наружу, будет война. И никакие талантливые художники-музыканты не смогут спасти их от уничтожения. Так что программы ассимиляции были непопулярными и вялотекущими.

Кира недоверчиво водила большими ушами, провожала взглядом тесно приткнувшиеся друг к другу одноликие многоэтажки, выстроившиеся вдоль дороги плотным строем и опутанные черными проводами, как паутиной.

– Хммм… То есть мы для них все бисты? Чудовища?

Пес хмуро кивнул.

– Да. Монстры.

– Как-то не логично посылать нас сюда со стороны Марка, не находишь? В КС полно гуманоидных. Таким, как мы, следовало бы, наверное, обходить такое место стороной…

– Категорически нет, Кира. Таким, как мы, наоборот, нужно почаще появляться на границах люднейских резерваций. Чтобы эти чертовы нацисты не уверовали, что действительно одни на планете.

Кире показалось, что пес как-то не очень дружелюбно выразился, она уже рот открыла, чтобы поинтересоваться нет ли у самого Судьи в отношении расы людов предубеждений, когда их автомобиль подскочил на слишком крутом лежачем полицейском. Тряхнуло весьма значительно, кошка подлетела на месте и больно треснулась головой о приборную доску.

– Рукожопые кретины, даже дороги нормально проложить не могут, а только и разговоров, что о мировом превосходстве. Ушлепки. Ненавижу.

Кира, прикусив язык, сосредоточилась на пристегивании. Вопрос отпал сам собою.

Но пес с легкостью считал ее недоумение с лица, поглядывая на партнершу в узенькое зеркальце на лобовом стекле.

– Вот погоди, ты сама все поймешь. Пару дней тут проведи – потом будешь мне глазки закатывать.

Пары дней не понадобилось. Уже на первой попавшейся им на пути заправке кошка прониклась псовой неприязнью к аборигенам.

Кира послушно ждала Фауста на кассе оплаты, внутри крохотного магазинчика, пока он вручную заправлял их автомобиль горючим топливом. Она углубилась в разглядывание картинок в рекламных люднейских журналах. Ее поражало то, что кроме людов на них действительно больше не было никого – ни одного фото с эльфами, орками, кентаврами, антро или зверями. Только в самом конце она нашла постеры к кино-новинкам и один из них привлек ее внимание. На картинке в стиле диджитал арт были изображены антропоморфные мультяшные коты со шпагами и страшный белый волк в темной накидке и двумя блестящими серпами в лапах. От этого изображения у Киры почему-то шерсть поднялась на загривке.

– Гля, каджитка… – противный голос отвлек ее внимание. Она не знала, что такое “каджитка”, но сразу поняла, что это про нее. Несколько молодых парней не таясь разглядывали ее, стоя чуть в стороне. Ну, это можно понять. – Нихрена себе… вся волосатая. И там тоже, интересно? Или у них не как у людей, а наоборот все тело волосатое, а там лысина?

Взрыв подросткового хохота.

Кошка бросила возмущенный взгляд на кассира. Молодая неухоженная девушка покраснела и уткнулась в книгу учета, имитируя занятость.

– Смотри, даже сиськи есть, – людаки продолжали ее грубо обсуждать. Кошка не получила никаких инструкций от пса на такой случай и, проглотив гордость, решила игнорировать до конца. Но если они ее тронут… – А че только две? Я думал у них шесть. Слыш, Майк, у тя была когда-нть каджитка?

– Была, он свою правую руку так называет.

Снова хохот. Громкий. Гормональный. На взводе. И ближе. Парни двигались гурьбой за низкорослым своим лидером, у которого усы только проклюнулись и прыщи с лица наверное только вчера сошли. Компания приближалась к кассе. Девчонка за аппаратом вжалась в стенку за спиной, увешанную разной жвачкой, конфетами и презервативами, в ожидании потасовки. Но, как Кира отметила, только отошла, а не спряталась. Посмотреть на расправу над чужачкой она была не прочь. Кошка по-прежнему делала вид, что не замечает хулиганов. Она не волновалась за свою безопасность. Анатомию людов она знала неплохо. А что касается численного превосходства, то по сравнению со всеми другими расами люды, пожалуй, самые хрупкие. Как недавно обмолвился Фауст – хлипкие. Когти и зубы против них очень грозное оружие. Так что за безопасность – нет, она не беспокоилась. Она не хотела лишний раз злить пса, вступая в какие-либо перепалки. Мальчишки тем временем подошли совсем близко и теперь топтались у нее за спиной в некоторой нерешительности.

– Слыш?! Каджитка? Нам тут с парнями интересно, как с тобой в постельке?

Кира вздохнула. Ну что ж… не она это начала.

– Охренительно, – послышался сзади песий низкий голос. – Полный отрыв башки, мужики. Только спина всегда расцарапана и полон рот шерсти по утру.

Фауст возвышался над людаками больше, чем на голову. И был вдвое шире в плечах даже самого старшего из них. Парнишки не то, что затихли, а замерли, задрали головы и распахнули рты перед таким чудовищем. Пес усмехнулся, задрав губу и сверкнув острющими зубами. Затем, вежливо пробасив «прошу прощения», легонько отодвинул когтистой рукой со своего пути одного из парней, и прошел к Кире, разбив их строй. Кошка вздохнула с облегчением. Конфликт исчерпан. Пес расплачивался, несостоявшиеся хулиганы не отводя глаз от его спины быстро ретировались, только что в дверях по двое не застряв. Кошка успокоилась и бросила взгляд на Судью. И тут же ощетинилась и залилась краской. Спина-то и впрямь вся расцарапана после Мемориума…

– Нечего дуться, – строго рыкнул на нее пес, когда они снова сели в авто. – Самки людов обычно значительно слабее самцов, поэтому принят патриархат, практически повсеместно. Своим недалеким мозгом они не могут себе представить, что может быть иначе. Так что на их территориях чтобы к тебе не лезли выгоднее быть мужиком – или с мужиком. Отнесись к этому профессионально, кошка. И прекрати дуться. Здесь ты со мной, а не наоборот.

Кира нашла в себе силы, коротко кивнула и уставилась в окно.

Крохотный приграничный городок они облазили вдоль и поперек.

– Что мы здесь ищем? – спросила кошка на очередном витке их бесцельных блужданий. Пес кружил по улочкам, глядя по сторонам, водил иногда носом в открытое окошко. В свете фонарей его красно-бурая шкура казалась темней, и он ещё больше обычного походил на сварливого добермана.

– Иголку в стоге сена, по-видимому.

Он не говорил с ней и не смотрел на нее. Она пожала плечами. Что ж, сама виновата.

Монтана – это общее название для города-пограничника и самой резервации, которая начиналась сразу за ним, по южной границе. Резервация была отгорожена тридцатиметровой глухой стеной и громоздкими, похожими на тюремные, воротами. Город играл роль буферной зоны. Здесь совершались международные сделки и проходили дипломатические встречи, как официальные, так и теневые.

Агенты успели сделать большой круг по городу, пока еще серое осеннее солнце не село за ребристый горизонт, состоящий из квадратиков домов. Киру поразили прямые длинные дороги, никуда не приводившие, а только замыкавшиеся сами на себя, и полное отсутствие зелени. Деревья или траву в городе можно было увидеть только в парке – как будто в специально отведенном для них месте. По улицам болталась шпана. Уже на первых подступах к вечеру к ним присоединились толпы «ночных бабочек». Киру такое количество предложения привело в замешательство. У нее возникло сомнение, что спрос может быть так велик. На ее вопрос – «У них что, вообще не принято сексом по обоюдному желанию заниматься? Ну или там в браке, в отношениях, в конце концов…» – пес ничего не ответил. Плечом немного повел и все. Он не смотрел на нее и не говорил с ней. В том числе и всю дорогу до Монтаны. Им очень повезло попасть на скоростной подземный поезд и срезать большую часть пути, так что дорога заняла всего пару дней, вместо седмицы. И все же Кира успела устать от этой отчужденности и даже пожалеть, что не осталась в библиотекарском замке.

В конечном итоге дорога вывела их в настоящие трущобы. Дома-трейлеры, огороженные дырявой сеткой-рабицей. Бойцовые собаки, отчаянно лающие в ответ на любое движение и готовые повеситься на своих удавках-поводках, намертво приколоченных к столбам по центру крохотных земельных участков. Одноэтажные хибарки, словно склеенные из подручных материалов. И даже просто неясные шалашеподобные конструкции из кусков фанеры. Но за трущебами как ни странно следовало еще несколько прямоугольных улочек, застроенных вполне нормальными, небольшими, но крепкими, безликими домиками. Фауст остановил автомобиль посреди этого райончика и вышел наружу. Размял затекшую спину, вытянул пальцами отсиженный в неприспособленном сидении хвост. Кира тоже вышла. Она тревожно поводила большими ушами и рассматривала темные дома. Ни в одном из них не горел свет. Всего несколько деревьев на всю улицу и те какие-то чахлые. Кошка не хотела отходить от машины. Вцепилась в дверцу, как будто неприятный район мог ее осалить, если она окажется ни к чему не привязана.

– Здесь и заночуем, – неожиданно сказал пес.

– Ты смеешься? – кошка посмотрела на него с недоумением.

– Похоже, что я смеюсь? – Фауст посмотрел ей в глаза и Кира, не выдержав, почти сразу отвела взгляд.

– Почему тут? – тихо спросила она.

– Район пустой. Мертвый. Последнее строение, в котором обитают живые было в начале этой улицы, почти два километра назад. И то – условно живые. Судя по запахам и тому, что я видел, это был наркопритон. Твой демон… я пока не понимаю, как он выбирает себе новое тело. Как быстро перемещается, как отслеживает тебя. Где он сейчас? Следить за каждым шорохом и оберегать твой сон я, прости, просто устал после Мемориума. Здесь мы оба сможем нормально выспаться. Завтра поедем по всем официальным конторам и, возможно, подберем более приятное жилье, – сжалился он. – Но сегодня здесь. Мне тоже нужно иногда спать.

Кошка осмыслила его слова и покорно кивнула.

– А ты не думаешь, что есть причина? Ну, что тут никто не живет. Может тут есть что-то опасное?

Пес уже обнюхивал крохотное крыльцо ближайшего дома. Затем подтянулся до незаметного бортика под водостоком и достал оттуда связку ключей. Сумерки плавно переходили в ночь, и когда он глянул на нее, ей показалось, что его глаза мелькнули льдистым голубым свечением.

– Конечно тут есть что-то опасное. Это Я.

Глава II. Касио

Поужинали консервами при свечах. Молча.

Кошка удалилась в спальню на втором этаже пару часов назад, пожелав ему спокойной ночи. Пес долго сидел в темноте в крохотной гостиной внизу. Наконец-то один. Наедине со своей болью. Весь день раненую руку то и дело дергало, но что было хуже – болело в груди. Сдавливало и саднило так сильно, что даже спирало дыхание, но пес только сейчас позволил себе повздыхать вволю. Тщетно он старался глубоким вздохом порвать пудовые цепи, словно обвившие грудную клетку. Потом несколько раз обошел дом, обнюхивая каждый угол, по долгу глядя в каждое окно. Ничего вокруг не было. Штиль во всех смыслах слова. Кошка, конечно, была права и для ухода отсюда людей были причины. Возможно, действительно им стоит поискать их, но это все потом. А сейчас… сейчас он тянул время, убеждая себя в том, что хочет быть уверенным в том, что кошатина не проснется. Он помыл посуду. Обошел вокруг дома, затем внутри дома. Ничего не происходило. И ничего ему больше не мешало.

«Хватит оттягивать. Пора вызывать», – решил он и сконцентрировался на холодном неживом участке чужеродной плоти под языком, мысленно отправляя зов.

Стук в двери не заставил себя ждать долго. Фауст знал от других Судей, что ангелы обычно так не церемонятся и просто появляются за плечом. Но вот этот ангел, именно его ангел, был таков – принципиальный и манерный. Всегда спрашивал разрешения не только на лечение, как все они делали, но и чтобы его пустили в помещение. Пес, недовольно бурча, пошел открывать дверь.

– Привет, Фауст, – поздоровался Касио. – Дозрел до осмотра, я полагаю? Я рад. Обычно ты меня зовешь, умирая в луже собственной крови… можно расценивать это как прогресс.

В полном молчании пес прошел на кухоньку, в которой с трудом можно было развернуться и одному, и уселся на стол. Касио прошел следом, поставил большой старомодный лекарский саквояж на столешницу у газовой плитки, зажег несколько свечей и поставил их так, чтобы они светили псу в спину. Вымыл руки.

– Что тебя беспокоит? Зная твою натуру, мне сложно представить, что я здесь ради профилактики.

Пес поджал губы и сухо буркнул.

– Глаза. Сердце. В груди болит.

Касио удивленно замер с серой тряпкой в руках, которой вытирался.

– Сердце? Уж моторчик твой никогда не подводил. Странно. Давай сначала общий осмотр. Клеммы, швы, симбионты. Потом остальное.

Пес пожал плечами и снял майку.

Ангел сосредоточился. Немного торжественно, словно дирижер, вознес руки к голове пса и положил ледяные ладони на его затылок. Пес сдавленно выдохнул, а на вдохе уже сбился и запнулся. Нельзя сказать, что прикосновения ангела были болезненными. Не совсем. Боль появлялась только там, где были необходимы манипуляции. Но тело словно электричеством прошибало и дышать становилось трудно. Касио медленно и плавно провел кончиками пальцев по голове пса к глазам. Вот здесь ощутимо обожгло. Так что Фауст не сдержал невнятного сдавленного вскрика. Затем по шее на акупунктурные точки в плечах, потом к груди и остановился на диафрагме. Вернулся к груди.

– Вдох, Фауст.

Пес собрал все силы и вдохнул. Ангел одновременно с этим погрузил кисти рук в грудную клетку пса. Фауст не удержался от короткого взрыка и до белезны в костяшках сжал столешницу.

Касио как будто листал книгу под одеялом. Пес остро ощущал каждое его движение.

– Ну? – не выдержал пес.

Касио недоуменно пожал плечами. Он уже хотел признаться, что ничего не видит.

– Погоди-ка… – сам себе сказал ангел и замер, оторопело всматриваясь во что-то, одному ему видное. Неверяще всматриваясь. Он растерянно взглянул псу в лицо, потом снова в глубину его сердца.

– А… эта девушка, как там ее зовут? – спросил он как мог непринужденно.

– Кира, – шепотом выдавил из себя пес.

– Да, точно. Кира. Она все еще с тобой?

– К сожалению.

– Чем она тебя так задевает?

– Непослушная. Упрямая, – рыкнул пес. – Вот сейчас кстати снова в груди тянет.

– Да-да. Я вижу, – Касио бережно держал в руках сердце пса, осторожно стирая пальцами налет раздражения, гнева и обиды. Кто бы мог подумать, настоящей обиды! Как сажу с хрусталя. Ангел с трепетом наблюдал маленький красно-оранжевый сгусток там, внутри. Совершенно новый и нехарактерный для сварливого и толстокожего Фауста. Ангелы ведут своих Судей с момента начала обучения, порой с раннего детства. Парень вырос у него на глазах и в его целительных руках. Всякое с ним приключалось. У Судей совершенно иная мораль. Жизнь – священна. Но в то же время любое создание, осквернившее тонкий баланс жизни и смерти должно быть убито. Любое. Даже если оно вызывает чувства. Даже очень близкое существо. И Касио отчетливо помнил момент, когда он положил руки на грудь пса и понял – мальчик изменился. Закрылся. Окоченел. Его сильное сердце билось ровно и холодно.

– Кас, – Фауст оперся одной рукой на плечо ангела и сжал его своей могучей лапищей. Будь Касио слеплен из плоти и крови, без перелома ключицы не обошлось бы. А так… ощущения были такими, как если бы пес сдавил набитую ватой куклу. – Тяжело. Потом поболтаем, хорошо?

Ангел сжалился и отнял руки. Пес с облегчением выдохнул и пытался отдышаться. На лбу у него выступила испарина.

– Да, глазки пострадали… – вздохнул Касио, открыл свой саквояж и принялся что-то там искать. – Сколько ты пробыл в боевом трансе?

– Не уверен. Минут двадцать? Может, полчаса.

– Полчаса?! – ангел забыл, что искал и в ужасе обернулся к своему подопечному. – Ты с ума сошел, Фауст?!

– Я работал, а не прохлаждался, – затравленно буркнул пес.

– Мы говорили о секундах. В крайнем случае о нескольких минутах! Какие полчаса!

Пес раздраженно слез со стола и закрыл дверь в кухню. Будить кошку он совсем не хотел.

– Я не выбираю обстоятельства, Кас! Там был огромный замок, полный чертовых демонов! И одна маленькая дура, под моей ответственностью, которая в этом замке потерялась. Я должен был видеть, что происходит вокруг. Что на самом деле происходит! Это был вопрос выживания и не только моего.

Касио нервно потер руками бледное лицо. Повздыхал, борясь с эмоциями.

– Ты ослепнешь. И я ничего не смогу сделать.

Пес серьезно кивнул.

– Рано или поздно, да. Я помню. Я прошу отсрочить этот момент так далеко, как только возможно.

Касио удрученно покивал. Его плечи заметно опустились. Он усадил пса за стол. Достал из саквояжа банки и склянки с растворами и неизвестными порошками. Несколько тонких, словно сделанных из слюды, пластинок чернильного цвета замочил в миске с водой. Намешал что-то в своих пузырьках, набрал в два одноразовых шприца. Одну жидкость вколол псу в висок, вторую прямо в уголок глаза. В это время пластинки набрали воды, развалилсь на части и превратились в клейких резинистых слизняков, которых Касио осторожно усадил на ноги пса возле щиколоток и только несколько на затылок и шею, вдоль позвоночника. Слизняки чуть оживились, а затем присосались к коже и пошли равномерными волнами, как пиявки.

– Качайте родные, качайте, – ласково проговорил ангел, удостоверившись, что процесс идет правильно. И гораздо более строго обратился ко псу. – А теперь руку давай.

Пес машинально прижал свою пострадавшую конечность к животу. О руке-то он почти и забыл.

– Рука не болит.

– Как скажешь, – скептично кивнул Касио и требовательно протянул бледную ладонь, де скать, ты говори что хочешь, но руку давай.

Пес насупился, смутился и нехотя положил на стол криво забинтованную лапу, а сам отвернулся. Ему не хотелось смотреть ни на дело рук кошки, ни на лицо Касио, когда тот будет его отчитывать за безалаберное отношение к здоровью, говорить про опасность заражения, перспективу гангрены и что угодно еще.

– Я просто стеклом порезался. Ничего криминального.

– Как скажешь, – повторил ангел. Он отлично знал своего пациента. Знал, что спорить с ним не нужно. Он быстро и умело развязал грязный бинт и снял повязку. – Это что, шутка, Фауст? Истероидный псевдосуицид?

Пес тоже посмотрел на руку. Недоуменно провел пальцами по предплечью, чтобы убедиться в том, что оно абсолютно целое. Чистое. От глубоких рвано-резаных ран не осталось и следа. Хотя боль все еще была, рука горела, как ошпаренная кислотой.

– Мне кажется, или ты тоже удивлен?

– Кажется, – быстро выпалил Фауст, а сам судорожно пытаясь сообразить, что же могло произойти. Раны были. Еще вчера были, ему не могло показаться…. – Я порезался стеклом, говорю же. Наверное моя ускоренная регенерация разогналась еще сильнее.

Ангел хмурился.

– Это все вранье. Но я не понимаю ни зачем оно нужно, ни даже в чем именно оно состоит. Так что будь по твоему. Будем считать, что ты взрослый и сам со всем разберешься.

Пес кивнул.

– Тогда чайку? – переключился ангел. – Минут пятнадцать есть, пока цими кровь чистят.

– Газа нет. И электричества тоже, и, главное, сахара, – буркнул пес, все еще поглаживая руку. Что-то в его уме ворочалось и хотело сложиться в ясную картинку. Как бывает иногда, ответ вертится на языке, а слово в уме не всплывает. Но что?

– Обойдемся своими силами.

Касио достал из шкафчика чайник. Включил воду. Кухонный кран закашлялся и вода потекла желтая, мутная. Касио перекрыл поток своей ладонью – и, пройдя через фильтр ангельской сущности, струя потекла прозрачная и чистая. Набрав воды в стальной пузатенький чайник, Касио поставил его на засаленную чугунную решетку плитки и положил ладонь на бок посудины. Пес предусмотрительно отвернулся и даже на всякий случай прикрыл глаза лапой. Ладонь и пальцы ангела начали светиться ярким холодным светом, и очень скоро вода в чайнике закипела.

Довольный собой Касио разлил кипяток по кружкам, заварил чаек в пакетах, добытых из недр просторных черных одеяний. Оттуда же специально для своего подопечного выудил горсть тонких, похожих на сигареты, пакетиков с белым сахаром. В связи со своей нематериальной природой ни чай, ни любой другой напиток ангел пить не мог. Но как же он любил посидеть вот так с теплой кружечкой в руках! Он блаженно прикрыл глаза и вдохнул клубящийся пар, воображая себе терпкий густо-коричневый аромат. Фауст всыпал себе в кружку четыре порции сладкого, размешивал теперь чайный сироп когтем и с улыбкой наблюдал за другом. В такие моменты он особенно ясно понимал, что каждой секунде своей жизни и возможности чувствовать и ощущать следует радоваться.

– Непослушная, значит, – ни с того ни с сего вдруг заговорил Касио, возвращаясь к теме Фаустовой занозы. Пес помрачнел. А в груди снова завыло. – Отвратительно непослушный, своенравный, упрямый и все на свете пытающийся сделать своими силами ребенок…

– Смотрю, ты успел с ней познакомиться, – хмыкнул пес. – Лучше и не скажешь.

– С ней? О, нет, это я вдруг вспомнил, что мне в свое время Джон про тебя говорил, когда ты у него учился, – Фауст поперхнулся своим чаем, облился и обжегся. – Да-да. Он мне жаловался и притом регулярно. И это именно я как минимум три раза спас твою подростковую задницу от высечки, убедив его набраться терпения.

Пес пожевал желваками. Посверлил ангела глазами.

– Это ты намекаешь, что она просто как я? Это на самом деле я такой бесявый?

– Нет, я не намекаю. Я тебе, мой дорогой, открытым текстом говорю, что тебя в ней раздражает все то, чем ты сам раздражаешь других людей.

Фауст выставил ладонь и приготовился загибать пальцы. Но только он собирался назвать кошкин проступок или качество, как память подсовывала картину из его прошлого, где именно он таким же и был.

– Она… Хммм….

«Она хамит и дерзит и за словом в карман не лезет», – успела сформироваться мысль в его голове.

– Ох, сколько часов ты провел в карцере за свой безудержный язык… – тут же возразил ему ангел вслух.

«Она делает только то, что считает правильным. Избегает и даже напрямую принципиально отказывается выполнять задачи, если хоть немного не понимает их отдаленного смысла и значения».

– Помнишь, как ты лет десять назад чуть из КС не вылетел? Год скитался. Мы тебя найти не могли. За что тебя тогда в мясной поезд определили, дружок?

Пес оскалился.

«Ей невозможно управлять, потому что она не боится наказаний».

– Это просто: карцер. Бесконечный карцер. Ты в карцере провел чуть ли не больше времени, чем в лазарете. Ты прекрасно знал, что тебя накажут. И все равно принципиально делал. И печень твоя отбитая – почему, помнишь?

Фауст от бессилия тихо зарычал и неосторожно сжал кружку, отчего та с хрустом лопнула и развалилась в его руке на мелкие осколки.

– О, отличный пример, малыш. Когда она злится она срывается на ни в чем не повинном окружении? Раздражает, да? – Касио скептично задрал бровь и указал на несчастную кружку. – Ну давай, напрягись. Вспомни уже что-то настоящее. Что-нибудь, что не твое собственное отражение.

– Она меня предала, – холодно произнес пес. – Когда мы были в паре, она ослушалась приказа и покинула точку сбора.

Ангел спокойно посмотрел на своего воспитанника и печально произнес, легонько дотронувшись холодным пальцем до уголка его правого глаза.

– А это у тебя откуда, Фауст?

Пес спал с лица, вспомнив подробности получения этой чудовищной травмы. Это было одно из первых заданий в качестве Судьи, но работал он еще в паре с Джоном, своим тренером и отцом. Стремясь доказать свою состоятельность, он ослушался приказа об отступлении и углубился в ледяные пещеры Полярного Горного Пояса, погнавшись за целью. Джон последовал за ним и вдвоем они натолкнулись на нечто… что пес до сих пор не хотел вспоминать. Джон был готов умереть за нерадивого ученика, защищая его. Но и здесь пес проявил инициативу, в последнюю секунду встав между учителем и силой, равной которой больше не встречал. Выжить он не надеялся тогда. Но удача была на его стороне. Слепота, помешательство, потеря памяти… И пожизненная светобоязнь, вкупе с приступами нечеловеческой боли в глазах стали ценой за невыполненный приказ.

Пес безвольно осел на стуле, борясь с напавшим головокружением и крепко задумался.

– Она умничает, у нее собственное мнение по любому поводу. А ее дичайшая самоуверенность сменяется иногда совершенно непонятным упадком духа. Она любопытная, неуправляемая и отчаянно бесстрашная.

– Ох, Фауст. А вот эти все качества совершенно не вызывают у тебя ни злости ни раздражения. Разве нет? Непонимание возможно.

Пес покорно кивнул.

– Да… непонимание.

Ангел встал со своего места и зашел ко псу за спину, начал поддевать и отколупливать подсохших и почерневших, напившихся токсинов, излишков гормонов и всякой метаболической дряни цими. Скидывал их в стальную раковину, а потом щелкнул пальцами и испепелил. На теле пса слизни оставили кое-где кровоподтеки и синяки. Ангел растер слегка ладони и начал медленно разглаживать гематомы, стимулируя регенерацию, восстанавливая нормальный кровоток и заодно нормализуя, успокаивая нервную систему. Пес расслабился в его холодных мягких руках, откинулся на спинку и закрыл глаза. Он чувствовал себя хорошо очищенным. Не только благодаря кровегонам. Но и на душе и сердце стало намного легче. Конечно, Касио был прав относительно его раздражения к кошке. Она напоминала ему его самого. Понимание этого сейчас позволило псу отделить – где заканчивалась злость на кошку и начиналась злость на себя.

– И грудь у нее маленькая, – буркнул пес, не сдаваясь.

– Тебе нравится маленькая грудь.

– Нравится, но тем не менее…

Ангел хохотнул и дружелюбно похлопал пса по крепким плечам, знаменуя завершение процедур и массажа. А затем щелкнул пса по лбу.

– Твой диагноз прежний: непрошибаемое упрямство. Я просто прошу тебя дать ей шанс. Она ведь тебе дала.

Касио собрал свои вещи обратно в саквояж. Запустил руку в округлую сумку так, что та ушла по плечо. И выудил из ее недр черные, непроницаемые очки на резиновом креплении, больше похожие на плавательные, чем на солнечные. Пес замер, глядя на эту амуницию из своего болезненного прошлого.

– Глаза береги, малыш. Линзы не снимай. Хоть пару недель постарайся без напряжений, а это вот возьми на всякий случай, – пес удрученно крутил очки в руках. Каждый раз, когда они оказывались у него снова, он переживал ужас от того, что вскоре, возможно, перестанет различать солнце на небе. – Еще один эпизод, Фауст, и зацветешь. И сам знаешь, что нас тогда ждет.

Касио уже открыл дверь и почти вышел на улицу, когда пес все таки вспомнил, зачем вообще его звал и придержал лекаря за безразмерный рукав.

– Так почему в груди-то так болит?

Ангел стушевался и забегал глазами. Ответить он обязан. И ответить честно, но говорить прямо о том, что он рассмотрел в глубине сердца Судьи сейчас он считал… некорректным.

– Это… Это не опасно, Фауст. Это даже нормально, практически со всеми такое иногда происходит, – пес настороженно следил за его словами, чувствуя здесь какой-то подвох. И Касио решился отбрехаться умной терминологией. – Cor Deciderium. Если тебе интересно, но на самом деле просто не концентрируй внимание. Пройдет со временем, – а потом вдруг совсем сбился и добавил. – Да. Или не пройдет.

– Чего-то туманно, – недовольно буркнул пес. – Ну ладно, раз не опасно. Просто мешает. Можно это как-то убрать?

– Убрать? – Касио растерянно и как показалось Фаусту печально посмотрел ему в глаза. Так что псу вдруг расхотелось узнавать подробности своего нового диагноза. – Нет, малыш. Убрать нельзя. Наберись мужества и потерпи. Я здесь не помощник… Переживай.

На этом он как-то сочувственно похлопал пса по руке, отвернулся, вышел за дверь прежде, чем Фауст успел еще что-нибудь сказать. И растворился в густой темной ночи. Пес лег на софу в гостинной и тут же вырубился до утра, расслабленный, размятый и очищенный целительным прикосновением существа, знавшего его как облупленного, но все равно любившего и всецело принимавшего. Таким, какой есть.

А вот Кира еще долго не могла уснуть. Ее разбудил песий взрык посреди ночи. Она хотела было спуститься посмотреть, что происходит, но услышала голоса. Оказалось, что в этом хлипком дурно-спроектированном доме вентиляционная труба напрямую соединяет кухню и ее спальню. Разговор с ангелом был для нее страсть каким занимательным, хоть и не все она из него поняла. Но подумать было о чем.

Ее разбудил тихий стук в дверь. Кира в полусне покидала кое-какие принадлежности в сумку и заползла на заднее сидение авто. Они доехали до центра, остановились у небольшого кафе. Пес все также молчал и смотрел куда угодно, только не в ее сторону. Однако, выйдя из машины он обошел калымагу и галантно открыл Кире дверцу, приглашая к завтраку. Внутри она сразу же отправилась в уборную, умыться и привести себя в порядок. Краем сознания она отметила, как кафе замерло и замолчало с их приходом. Она кожей чувствовала, что посетители и официанты пооткрывали рты и в изумлении пялятся на них.

– Доброе утро, – она взяла максимально спокойный и дружелюбный тон, присаживаясь за стол в уютное кресло-ракушку с высокой спинкой. Пес не смотрел на нее. Медленно демонстративно отпил черный кофе из крохотной чашечки и продолжил меланхолично глядеть в окно. Песье молчание и ее положение в игноре ей порядком поднадоело.

– Я тоже рада тебя видеть. Мне снилось, что я птица, и мне вырывают крылья. Перышко за перышком. Было страшно. Спасибо, что спросил. А тебе как спалось?

Ноль эмоций. Кошка заказала яйца со сметаной и молочный гоголь-моголь. С потрясенным их видом официантом она была легка и дружелюбна, красиво улыбалась, демонстрируя сахарные белые зубки.

Пес нахмурился и машинально потер в области груди.

– У тебя Справочник близко? – неожиданно спросил он, как только парень ни жив ни мертв отошел от их стола. – Дай на секунду, посмотреть кое-что… кое какой термин.

Кошка достала из сумки коричневый томик. Но медлила. Нервно потерла бровь. Взглянула в окно. Покусала губу. Пес хмуро наблюдал за ней в ожидании, когда же она наконец скажет то, что ей так чешется.

Она собралась с духом и протянула Фаусту книгу. Но когда он ее взял, из рук не выпустила. Поймала его вопросительный взгляд и смело сказала.

– Я сочувствую твоей утрате.

– Чего?

Кошка очень нервничала, но все же говорила и голос ее был тверд.

– Cor desiderium – это болевой синдром при переживании потери… близкого человека. Сердце болит, хотя физически все в порядке. Но болит по настоящему и сильно, просо от тихого горя. Так что я… соболезную. Я… слышала твой вчерашний разговор с доктором, – она отпустила книгу и прокашлялась, отведя взгляд. Пес ожесточился еще сильнее. Ее собственное сердце глухо бухнуло откуда-то из живота.

– Nice… – только и смог выдавить из себя он на старом наречии, гневно сверля кошку взглядом. Она под этим взглядом ерзала, нервничала, теребила руками все, что только могла, но не бежала и не извинялась.

– А что ты хотел? – с вызовом ответила она на его взгляд. – В этом доме стены из бумаги были сделаны. А я – я любопытная и неуправляемая. Просто не хочу недомолвок.

Они еще немного поиграли в гляделки. Пес после этих слов почему-то успокоился. Просто… принял.

«И прямолинейная. Честная и смелая», – подумал он. Не самые ведь плохие качества. Чего обижаться. Он согласно вздохнул и отложил потерявшую актуальность книгу на край стола.

– Болевой синдром значит… – задумчиво протянул он, развалившись в своем кресле и снова осторожно дотрагиваясь до беспокойной области своего тела.

Кошка выдохнула. Она ощутила огромное облегчение. Ночью она почти не спала, потому что все думала, как ей распорядиться всем услышанным. А главное самим фактом того, что оно было услышано. Ум велел ей сделать вид, что ничего она не подслушивала и просто на ус намотать. Но сердце – сердце требовало быть честной. И сейчас, когда она сделала выбор, она испытала просто колоссальное облегчение и прямо-таки прозрение. Что это и есть единственный верный путь. И его реакция лишь подтвердила правильность решения – он отступил. Отпустил. И даже немного потеплел, как ей показалось.

– Мама, сматри! Там КИСА!! – послышалось детское непосредственное с другого конца зала. И взрослое цикание и шукание, призванное восстановить приличия и подавить искренность.

Кошка не удержалась и засмеялась, мгновенно переключаясь и выходя из напряжения. Повела большим бархатным ухом. Мелькнули на секунду острые блестящие зубки и почти сразу были прикрыты изящным непринужденным движением когтистой ладошки. Пес словно сфотографировал этот момент во всех подробностях. Он тоже не сдержал короткой улыбки.

Глава III. Дело о ходячих мертвецах

Министерство внешних отношений представляло собой массивное безликое здание и располагалось в самом центре делового района города, буквально в паре кварталов от ворот в резервацию.

КСники расположились в просторном зале ожидания, сухо обставленном строгой серой мебелью со стеклянными вставками. Кошка, переспав со своими первыми впечатлениями о людовском обществе, негодовала. Ее удивляла зашоренность в сочетании с высоким уровнем технического и социального прогресса. Они заботились о стариках, обладали большими медицинскими и научными познаниями и в то же время убивали друг друга за еду, деньги, территории и оскорбления достоинства. Это, в общем-то, нормально и характерно практически для всех других рас. Но люды безыскусно и настойчиво прикрывали эти простые мотивы нагромождением высокопарного вранья, наперебой заявляя о высоких морально-этических стандартах и взывая к совести друг друга. Такой вывод она сделала, посмотрев утренние новости по квадратному проектору, служившему для развлечения посетителей.

– Ты бы их учебники почитала детские, – презрительно высказался пес, когда она поделилась с ним своими умозаключениями. – У них на карте вообще отсутствует что-либо, кроме их континентов. А все глобальные мировые события – типа Зикфридовых воин – они описывают как мировые катаклизмы, наводнения, извержения вулканов, кровопролитные но победоносные гражданские войны на крайний случай. В их государствах строжайшая цензура.

– Странно, я так много слышала про людовскую любовь к свободе слова…

– Свобода слова у нас присутствует и, так сказать, процветает, – беседу агентов прервал сухой и костлявый мужской голос. Пожилой мужчина с полностью соответствующей голосу внешностью, в прозрачных очках и огромном строгом костюме протягивал кошке руку. – Арчер Гуд, мисс, старший помощник мирового посла по штату Монтана по западному фронту США.

– Кира Форестер, – Кошка вежливо и осторожно пожала чиновнику руку. – Младший сотрудник сектора биотехнологий и инженерной медицины КС-СМЕРТЬ.

– Младший?.. – сорвалось с губ мистера Гуда негодование, и даже его рука, доселе так дружелюбно трясшая Кирину лапу, на мгновение замерла, и Кира прямо-таки ощутила тщательно скрываемую брезгливость этого люда в отношении своей персоны.

Пес развалился на светлом диване приемной и даже не шелохнулся для приветствия. Он хмыкнул.

– Младший, господин Гуд. Стажер практически. Представьте, какое неуважение, да?.. Мало того, что женщину прислали, так еще и не из высшей когорты.

Господин старший помощник посла совершенно не смутился, а полностью потерял интерес к Кире и переключился на Фауста, поняв, видимо, кто здесь главный.

– А вы, я полагаю, мистер Death, Судья, так сказать.

Кира отметила, что назвав Фауста по должности чинуш не только не протянул руки, но и демонстративно убрал кисти за спину.

– Судья, мистер Гуд. И это значит, что вы в глубокой заднице, раз я здесь.

Господин Гуд сдержанно вздохнул и слегка побагровел.

– Прошу за мной, господа агенты.

Человек провел бистов через красиво и богато обставленные холлы в небольшой конференц-зал. Кошка, распахнув глаза, рассматривала всякие технические штуки, которыми здание было нашпиговано по самую крышу. Компьютеры – бездушные, только механические коробы с мониторами, без биоблоков, судя по характерному жужжанию, но зато за каждым столом. Привычные телефонные аппараты при этом отсутствовали, но она заметила несколько человек, которые приложили к уху плоские черные пластинки без единого намека на провод и говорили в них. Видимо, это была альтернатива связи здесь. Громоздкие пластиковые коробки принтеров непрерывно стрекотали и печатали тексты безо всякой помощи писаря и даже без пастуха. У нее в отделе был один технопринтер на весь этаж, неприкосновенное сокровище, которое ломалось при каждом срочном случае, и с ним невозможно было договориться… А здесь, вроде, работали. Наверное, потому что на них никто не обращал никакого внимания. Здесь это просто техника. Безжизненная механика, работающая без подпитки от психических ресурсов пользователей…. По крайней мере официально.

Даже жалюзи в конференц-зале опустились при нажатии Арчером на кнопку пульта. Тот же пульт, похоже, отвечал за подачу в помещение свежего воздуха и за видеопроектор, висящий под потолком. Помощник посла не собирался рассусоливать и перешел к сути вопроса.

– Мы очень рады, господин Судья, что Вы прибыли так скоро после отправки запроса. У нас в Штате есть проблема… так сказать по вашей части. Если быть откровенным, то мы несколько удивлены столь скорой реакции КС…. Запрос был скорее личным, а не официальным.

– Скажем так, Гуд, я тоже здесь скорее лично, а не официально. Я был поблизости по другим делам, и меня просто попросили к вам завернуть с целью разведки. Можете не лебезить. Докладывайте без прикрас.

– Хорошо, – чиновник заметно расслабился. – Тогда к делу. В последние месяцы Монтану осаждают живые мертвецы.

– Вы говорите о зомби? – перебил пес.

– Не совсем. Поймите пожалуйста, наши штаты закрыты для информации и посещения иными расами, но в приграничных зонах, таких как эта, мы всецело принимаем научные знания и терминологию, принятую в остальном мире. Мы в курсе, что такое зомбизм, и как он лечится. Но это… это другое.

Старший помощник посла пощелкал клавишами на пульте. Свет в комнате погас и на стену проецировалось изображение. Фотографии полуразложившихся фигур разного возраста и целостности сменяли друг друга и их было довольно много. Погода и время года на фото тоже отличалась.

– Когда все началось?

– Примерно полгода назад.

– Полгода? – пес оскалился и с недоумением посмотрел на чиновника. – А какого лешего вы молчали?!

Арчер гуд вжался в свои огромные подплечники как черепаха, но ответил спокойно. Видимо по долгу службы он привык быть той стеной, которая отбивает вопросы.

– Мы являемся приграничной зоной, господин Судья. Наши защитники правопорядка – умелые и достойные люди, многие уже не в первом поколении – имеют дело с самыми разными всплесками сверхъестественного. И мы обычно справляемся сами. Если бы мы каждый раз жаловались на все, что сносит к нашей стене с вашей, так сказать, стороны…

– Я понял, – пес устало потер глаза лапищей. – Это вопрос чести. Не развивайте, а то до конфликта доведем, господин Гуд. Хорошо, в общем еще, что сейчас обратились, наконец. Проехали. Давайте подробности.

– Мертвецы просто встают из своих могил, – яркое фото на стене в подтверждение. – Они никуда не идут, ничего не хотят. Они оживляются и движутся целенаправленно, только при появлении живых в малом радиусе от себя. Некоторые мертвецы свежие, а некоторые, так сказать, не очень.

– А какого рода оживление при контакте с живыми? – встряла Кира.

– Разное, – Арчер пожал сухими плечами, спрятанными под поролоновыми вкладками пиджака. – В основном агрессия. Попытки приблизиться. Но вот был случай поедания и даже сексуального насилия.

– А. Я понял, почему вы только сейчас обратились. Кого-то сожрали.

Арчер немного помялся, но кивнул.

– Да, господин Судья. Так сказать, прецедент.

– Значит могли вставать и раньше, но пока никто не пострадал, вы ничего и не делали?

– Вы должны понимать господин Судья, что наши охранные силы очень опытны и умелы, но ограничены. Мы не можем дежурить еще и на кладбищах… У нас все-таки и обычных, гражданских дел полно.

– Сколько кладбищ в городе? На каких зафиксированы подъемы? Группами или по одиночке? Сколько раз за эти ваши полгода? Когда именно произошло это нападение с поеданием?

Чиновник явно растерялся от такого обилия вопросов. Фауст нетерпеливо вздохнул.

– Ну нападение это произошло недели две назад. И я сразу после него подал заявление в наше отделение КС! Там сказали, что были уже жалобы от полиции за последние полгода. Вот они, все тут сейчас, – человек указал на стену. – И что нужно вызвать кого-то из офицеров со Стикса. Велели ожидать. Встают, наверное, группами… Ну тут лучше в полицейских отчетах будет описано. Кладбищ, так сказать, наверное несколько… Я должен признаться, никогда не думал об этом… Господин Судья, это ведь дело такое… неприятное, вы поймите. Кладбища, мертвые… Мы о смерти стараемся думать только когда она вот она, стучится в дверь. А пока все живы, то и не это самое. Так сказать.

– Ну вот я и постучался, господин Гуд, – Фауст гаденько улыбнулся, чуть оголяя клыки. – Начинайте думать о неприятном.

Арчер Гуд не нашелся, что ответить. Он растерянно потеребил бумаги на столе. Выровнял тонкую стопку полицейских заявок в желтых папочках. Пересчитал их и пододвинул к Судье.

– Тут семь. Видимо семь.

Пес снова вздохнул, поняв, что ничего полезного из чиновника им не выведать. Надо будет трясти служителей церкви и своих, похоронников. Забрал папки. И кивком указал на стену. Хоть фотоотчет посмотреть.

– Есть идеи? – Фауст внимательно рассматривал сменяющие друг друга фото разномастных ходячих трупов преимущественно издалека.

– Ну… У нас есть на территории зоны несколько заводов… Так сказать засекреченных…. Возможно выбросы имеют какое-то отношение… Но это не точно.

Пес с презрением перевел на чиновника тяжелый взгляд, и тот тут же замолчал.

– Я не тебя спрашивал, чучело. Кира, у тебя есть идеи?

– Господин помощник посла, верните первые фото на экран пожалуйста, – сразу включилась кошка и на контрасте с псом прозвучала весьма уважительно.

Проектор по мановению волшебной кнопки прокрутил фото назад, пока кошка не сказала стоп. На экране появилась фотография из полицейского архива, запечатлевшая погибшую молодую пару. Девушка была растерзана и изрядно подъедена, молодой человек распластался рядом с ней в неестественной позе.

– Здесь было сексуальное нападение, вы сказали?

– Да, вы совершенно правы, леди. Только странно, что изнасилование было произведено в отношении, так сказать, юноши… А вот девушку съели заживо. Парень выжил в итоге.

– Ну так себе повезло, на самом деле, – не удержался Фауст от едкого замечания, – Кошка хмыкнула в кулак, но сохранила серьезный вид. – В чем идея, Кира?

– Я думаю о проявлении лобного синдрома. Зомби, классические зомби, встают из могил, когда их собственные нереализованные желания оказываются сильнее смерти. И идут исполнять их. Они знают куда идти, их ведет их собственная воля, хоть и искаженная зачастую. А ваши просто встают, но зато на уровне эмпатии ловят желания живых, оказавшихся рядом. И идут реализовывать их, как свои собственные. Девушка на фото в расстегнутом платье. И парень в строгой тройке, но без галстука. Парочка, по всей видимости, уединилась на кладбище для интимного свидания. Скорее всего, лобные доли мозга юноши были настроены на реализацию сексуальной потребности. Мертвячина поблизости словила эту волну как радиосигнал и выполнила желание в отношении того, кто его транслировал.

– Но девушку съели. Вы полагаете… Что она не хотела близости, но была… голодна?

– Этого мы уже не узнаем, так? – пожала плечами кошка. – Как мертвецам удалось подкрасться к паре незамеченными? Они затаились? Подстерегли?

– Мертвецы обычно медлительны и неповоротливы. В данном кейсе описано значительное численное превосходство, и покойники были, так сказать, свежими. Сильными. Молодых людей, видимо, застали врасплох, им просто не повезло. Думаю, да, вы правы, и парочка была, так сказать, сильно увлечена друг другом, чтобы не заметить опасности.

Пес и кошка переглянулись. Кира вспомнила их «контакт» с реальными зомби в Дродорфе. Тогда мертвецы были одержимы желаниями, и назвать их нерасторопными или неповоротливыми язык бы не повернулся.

– Ну, не знаю, как вы, джентльмены, но я себе такой сценарий представляю легко. Посмотрите, девушка одета красиво, но бедно, не то, что молодой человек. Возможно это запретная связь, мезальянс… проституция или она содержанка.

– Это проституция, – подтвердил Арчер.

«Как легко он согласился с обвинением в проституции. Интересно, это написано в документах, или просто потому что на его взгляд все логично?» подумала Кира.

– Думаете, если секс не по любви, женщина не может думать о гамбургере?

Мужчины многозначительно закатили глаза кверху, явно припоминая что-то.

– Да, в этом есть смысл, – первым признался безкомплексный Фауст. – Что это нам дает?

– Лобная кора отвечает за волевые процессы, а в больших полушариях в целом за интеллект. Это самое сложное и самое эволюционно новое образование в мозгу людей. Раз мертвецы встают, не имея собственной воли, но легко улавливая чужую, то мы имеем дело с энергиями базового, а не личностного порядка. Воздействие происходит или на более древние мозговые участки – продолговатый мозг, средний, промежуточный возможно. Мозжечок. Как бы «снизу», а не «сверху». К тому же на фото видно, что некоторые мертвые сильно истлели, там просто нет никакой коры и, скорее всего, никакого мозга. Так что источник надо искать в энергетическом измерении, а не в материальном. Есть ли свидетельства речи мертвецов или сложной деятельности?

– Нет, мэм. Они тупы, как бревна, и запертые на простой засов кладбищенские ворота оказываются достаточной мерой для спасения.

– Отлично. Значит мы точно не ищем психа с копией некромантиона. Это может быть нарушением баланса в одной из базисных мировых энергий. Я бы обратилась к картам известных биоэнергетических жил, проходящих по вашим землям. Ну и, конечно, взяла бы на анализ пробы почвы на кладбищах и возможно образцы выбросов с этих заводов, о которых вы говорите.

– Это исключено, мисс Форестер. Ваш ранг доступа слишком низок…

– Она не с тобой говорит, чучело, – оборвал его на полуслове пес и, демонстративно игнорируя представительское лицо, обратился к кошке с таким видом, будто они были тут одни. Степень багроватости Арчера Гуда достигла максимума и перешла в фиолетовый спектр, приближаясь к опасному для здоровья уровню «королевский пурпур».

– Карты возьмем у Линды. Для анализов направим официальный запрос в КС, пусть сами договариваются. Версия рабочая, проверить стоит. Но может быть и иначе. Осквернить кладбище на самом деле плевое дело. Достаточно одной паршивой овцы в стаде священнослужителей, занимающихся отпеванием. У вас приняты отпевания?

Арчер кивнул и хотел что-то добавить, но Фауст уже отвернулся от него и продолжил свое рассуждение.

– Понаблюдаем за ритуалами. Прижмем местного иерея при необходимости.

– Батюшку не трожьте, зве-Кхм! – неожиданно пискнул Арчер и стушевался от того, что чуть не выпалил вслух. Фауст смерил его взглядом.

– Что запнулся? Звери ты хотел сказать?

Повисло молчание. Чиновник глубоко дышал, бегал глазами по комнате, но особого стыда на самом деле не испытывал.

– Значит так, господин помощник посла. С точки зрения КС, наше здесь появление и вообще предварительное расследование – это дружественный шаг навстречу вам, недалеким, циничным, озлобленным идиотам с комплексом Бога в купе с махровой паранойей. Ты думаешь, что это беда, что двое зверолюдей будут шляться по твоим драгоценным предприятиям, церквям и кладбищам? Это не беда, господин Гуд. Беда будет, если мисс Форестер не права, и ваши проблемы с мертвыми вызваны антропогенными причинами, а не глобальными биоэнергетическими процессами. В этом крайне неблагоприятном варианте возможны меры, гораздо более страшные, нежели допрос пары священников. Позволю себе напомнить о деле «Лаватонны». «Гиренбург». «Солстэйм». Эти названия вам о чем-нибудь говорят или мне продолжить список? У вас, людов, короткие жизни и такая же короткая память.

Теперь на Арчера Гуда больно было смотреть. От прежнего багрянца не осталось и следа, лицо его сделалось напротив пепельно серым, он как бы невзначай оперся о стеклянную столешницу. Сразу стали очевидны следы возраста. Кир ощутила жалость к старику.

– Я прошу прощения, господа агенты, – наконец пробормотал помощник посла. – Нервы. Чем я могу содействовать расследованию?

Пес присел на стол и скрестил на груди могучие руки.

– Не знаю, Арчер. По мне так ты совершенно бесполезен. Предложи что-нибудь?

Гуд пожевал губы, исподлобья зыркнул на хамоватого пса.

– Серебряные пропуска могли бы сэкономить время для вас на проходных и дать доступ практически на любое предприятие, почти ко всем архивам и данным.

– Включая военные?

– Включая военные, – удрученно кивнул Арчер.

– Пойдет. Тащи, – согласился пес.

Чиновник спорым шагом отправился в лабиринты своего ведомства и они остались одни. Пес не смотрел на нее.

– Что случилось с Гиребургом и Солстэймом? – робко подала голос кошка.

– Этих городов больше нет на картах. Стерты, с фундаментом. В Гиренбурге группа талантливых студентов искала рецепт философского камня и случайно создала живой минерал, питающийся плотью. Передавался через прикосновение. Представь себе целый город состоящий из каменных статуй в полный рост. Мы вовремя оцепили периметр и сожгли все на корню.

– Гиренбургская оспа?! – эту историю Кошка где-то читала. Но была уверена, что это всего лишь детская страшилка.

Фауст кивнул.

– А в Солстэйме был расположен секретный военный завод. Создавали лекарство от смерти, а получилось то, что сначала убивает, а потом поднимает в виде плотоголемов. В некотором роде, конечно, бессмертие… Передается воздушно-капельным. По мне так нет ничего хуже, чем вариант Солстэйма. Когда мы вошли в город, живых там уже не было.

Кошка подняла на пса взгляд. Внешне он вроде бы и не изменился. Но она кожей ощутила, как он закрылся еще плотнее, унесся куда-то далеко в мысли, а скорее всего в воспоминания.

– Ты… был там?

– А это имеет значение? – Фауст бросил в нее взгляд, и Кира, не выдержав его тяжести, тут же отвела глаза. Ответ был очевиден. – Приедем на Стикс, и я буду рекомендовать Маркусу отправить тебя на курс истории КС. Важные вещи, такое надо знать.

Кира ничего не ответила. Воцарилось тягостное молчание. После событий в Мемориуме они практически не говорили. У Киры душа рвалась на части от чувства вины и бессилия. Пес захлопнулся и был неприступен. На таком контрасте она как следует оценила, как много труда он прикладывал в общение с нею раньше.

Господин Гуд вернулся с добычей и положил на стол две серебряные карточки-бэйджа на шнурках, а также поставил средних размеров коробку с какими-то вещами.

Фауст взял рассмотреть карточки а про коробку спросил:

– Что это, Арчер?

– Кое-какое техническое оборудование, которое может вам пригодиться… – он стал показывать содержимое коробки. – Мобильные телефоны, штатный автомобиль поновее, адрес…

– Оставь себе этот хлам, – перебил его пес. – С арендой жилья и транспорта не нашпигованного прослушивающей радиоаппаратурой я как-нибудь сам справлюсь.

– Ну хорошо. Тогда возьмите телефоны.

– Ты серьезно думаешь, что я буду тебе звонить и отчитываться? Арчер, поверь, если мне понадобится от тебя что-то узнать, я тебя найду и спрошу. А вот общения в обратную сторону вообще не предусмотрено. Захочешь поговорить по душам, наберешь три шестерки на своем сотовом чуде техники. Тебя с нами свяжут.

Он легко соскочил со стола, сгреб полицейские отчеты. Потряс на прощание серебристыми карточками, вроде бы даже признательно кивнул, и направился к выходу. Кира засеменила вслед за ним, пробормотав какое-то вежливое прощание.

– Сурово ты с ним, – выдавила, наконец из себя кошка, когда они вернулись в автомобиль. – Это жесткие переговоры называется?

– Это эффективность называется, – буркнул пес. Пропуска он сунул в карман своей дорожной сумки. Завел автомобиль. Посмотрел в окно. Побарабанил когтями по рулю. Хмуро цокнул языком. – Ну гражданские ладно, допустим, с них спрос невелик. Но почему наши прислали запрос на помощь только после того, как кто-то умер? Пристегнись и помолчи, еще не все.

Когда-то, по ощущениям вечность назад, Кире не понравилась поездка на Лошади вместе с псом. Ей было слишком быстро, слишком жестко… это потому что она с ним на машине ни разу не ездила. Вчера было плавное и расслабленное лавирование, но сейчас пес, видимо, вошел в рабочий режим или просто раззадорился общением с людовским чиновником. Девушка вцепилась в пластиковую ручку, предусмотрительно встроенную в потолок транспортного средства над окошком и прилагала все силы, чтобы не орать в голос. Пес кидал автомобильчик из стороны в сторону, маневрируя по дворам на сумасшедшей скорости. Машинка подскакивала на ухабах, норовила перевернуться и жалобно визжала своими металлическими внутренностями. А затем он вдруг резко изменил стиль и повел совершенно спокойно и мягко. Припарковался у тротуара напротив книжной лавки и, сосредоточенно глядя в зеркало заднего вида, произнес:

– Пойдем. Местное отделение КС за углом. Вещи бери, машину бросим тут. Это неуправляемое ведро с гвоздями никуда не годится, для начала возьмем другой транспорт. А потом уже будем решать с ночлегом.

Кира повиновалась, мысленно благодаря Богов за то, что эта несуразная гонка, наконец, закончилась. По дороге Фауст неожиданно остановился возле неприметной серой автомашины с наклейками службы такси на бортах и с размаху разбил боковое стекло. Внутри сидели двое испуганных моложавых мужчин. Пес оперся лапами о крышу и сунул в салон голову.

– Эскорт мы не заказывали, мальчики. Не надо больше за нами следить. Ребята мы приметные и прятаться не собираемся, но тем не менее – частная жизнь есть частная жизнь. Арчеру скажете, что я угрожал вашей жизни и здоровью. И если еще хоть раз кого у себя на хвосте замечу, угрозы перейдут в действия.

Для подкрепления серьезности своих намерений, пес с силой сжал лапы на отполированной крыше машины. Жесть с лязгом согнулась в его пальцах, словно фольга. Острые костяные когти проткнули крышу в нескольких местах, а дужка бокового окна вмялась в салон и повела за собой дверь с душераздирающим лязгом. Мужчины внутри авто ничего не ответили, но вид имели такой, будто только что посмотрели резюме своего земного существования, промелькнувшее перед глазами. Несколько пешеходов шарахнулось, а кто-то с воплем убежал прочь. Фауст как ни в чем не бывало подхватил с тротуара свою сумку и они поднялись по мраморным ступенькам приземистого, но внушительного здания с большой вывеской «Похоронное бюро Райская Долина».

Глава IV. Хлопоты

– Катафалк? – кошка недоуменно разглядывала огромную лакированную машину с удлиненным задним отделом, хромированными дисками и траурными занавесочками в салоне. – Штатный служебный автомобиль КС это… катафалк семьдесят седьмого года?

Когда они вошли в двери похоронного бюро, Кира решила, что отделение КС находится с ним в одном здании. Но оказалось, что бюро – это и есть отделение КС. По совместительству. В щедро уставленной белыми цветами прихожей их встретила молоденькая девушка с выразительным подвижным лицом. Она удивительным образом умудрялась делать брови скорбным сочувствующим домиком и одновременно с этим радостно улыбаться. Девушка им не удивилась, а провела вглубь бюро, мимо торжественных богато украшенных бархатом, деревом и цветами залов. Несколько нижних этажей были отведены для морга, офисов, оружейной, лазарета и, конечно же, гаража и мастерских.

– Ну есть пятьдесят пятого и парочка современных. Что тебя смущает, я не понимаю? Ты рассчитывала на фургончик с тако?

Кошка пожала плечами. Хоть она по-началу и удивилась, но сейчас, рассматривая роскошный механический транспорт, прониклась уверенностью в том, что это единственно верный для них вариант. А следом ощутила и предвкушение удовольствия, которое ей сулит возможность покататься в этом чуде. Лаконичность и торжественность дизайна пленили ее с первой секунды. Она почему-то была уверена, что машина эта зверски мощная, но имеет спокойный уверенный характер.

Выбрав автомобиль, пес отправился оформляться. Почти целый час Фауст потратил на ходьбу по кабинетам, рукопожатия и заполнение каких-то бумажек. Еще час он потратил на то, чтобы выяснить, кто так безалаберно отнесся к сообщениям о мертвоходщих, что на Стикс сообщили только через полгода после первого случая.

К сожалению, поиски виновного закончились совершенно фрустрирующе. Оказалось, что клерка, работавшего архивариусом бюро, настигла старческая деменция. А заметили это только вот сейчас именно благодаря тому, что пришел запрос уже не из полиции, а из министерства внешних отношений. Конечно, работника уже отправили на пенсию. Конечно, уже назначили исполняющего. Конечно, уже разбирается с многолетними завалами документов. Но бардак в архиве такой, что на данный момент выудить из него статистику смертей, обращений граждан или фиксированных случаев мертвохождения не представляется возможным.

Кира следила за псом, ожидая, что он сейчас придет в полнейшее бешенство. Но как ни странно, он остался совершенно спокойным, насколько этот термин вообще употребим в отношении вспыльчивого Судьи. Буркнул себе под нос что-то вроде “судьбоносное стечение обстоятельств”. И они просто погнали дальше.

Кошка следовала за ним молчаливым хвостом и старалась не мешаться под ногами.

Ее усилия были вознаграждены неожиданным образом. После соблюдения всех необходимых формальностей и бесед с наместниками (которые, как отметила Кира, по большей части или замирали в своих креслах при виде пса, словно перед коброй, или же вытягивались по струнке и старались в присутствии Судьи дышать пореже и потише), их снова догнала улыбчивая девушка со стойки регистрации и вручила псу несколько почтовых конвертов, изобразив на лице при этом ни то величайшее сожаление, ни то бесконечное счастье. Просмотрев все, он остановился на одном. Вскрыл когтем, прочитал и удовлетворенно сказал: “Вот и хорошие новости”.

Скорым шагом они поднялись на нулевой этаж, и прежде чем, наконец, зайти в гараж и забрать новый транспорт, завернули в оружейную. Это оказалась крохотная пустая комнатка с парой банкеток у стен и небольшим квадратным окошком для выдачи обмундирования напротив входа. В окошке клубилась косматая тьма и мигала поочередно десятком тускло светящихся глаз. Пес молча отдал в окно письмо и добытую ранее справку, подписал несколько подсунутых ему с другой стороны формуляров и через несколько минут ожидания, получил темный матовый дипломат и связку маленьких ключиков от автомобиля с форменным глянцевым брелоком КС в виде черно-бежевых ромбиков. Чемоданчик пес тут же сунул Кире, а сам быстрым шагом направился к гаражу.

Кошка робко уселась рядом с псом на кожаное широкое сидение автомобиля, с любопытством наблюдая за тем, как пес вставляет куда-то под руль полученный ключ и коротко его поворачивает, внимательно при этом прислушиваясь. Где-то в глубине носа автомобиля взрыкнуло, а затем тихо утробно заурчало. Воздух наполнился странным едким запахом – и приятным и неприятным одновременно. Для кошки все это было впервой. Раньше, до посещения Монтаны, она никогда не ездила в машинах с двигателем внутреннего сгорания. Паршивый старый автомобиль, на котором они ездили со вчера, она не оценила – он был бездушной еле живой колымагой. А тут чувствовался характер. Она кожей ощущала, что этот автомобиль не в каждых руках будет послушным. Так что наблюдать за деловитыми приготовлениями Фауста к пути ей доставляло удовольствие. Пес, слегка задумавшись и бросив в ее сторону хмурый недовольный взгляд, достал из-за пазухи выданные намедни ночью темные очки и аккуратно вложил в тайное отделение прямо над зеркальцем заднего вида. Потом забросил свою и Кирину дорожные сумки в заднюю часть катафалка. Полка для гроба отсутствовала, вместо нее сзади располагался обширный мягкий диван, по-видимому раскладывающийся в длину, так что при необходимости в машине можно было с комфортом поспать. Также имелся откидной столик и множество ящичков в обитых бархатом стенках.

Внутри чемодана на коленях у Киры что-то шевельнулось. Кошка настороженно отняла от короба руки и прислушалась.

– Фауст, а что это?

Пес несколько мгновений вроде как колебался, но наконец сказал.

– Открой и увидишь.

Кошка отщелкнула металличекие заклепки и открыла ящик. В мягкую формованную подкладку был вложен странный предмет, больше всего похожий на панцирь гигантского краба. По размеру он был немного больше Кириного биобука. Вдоль полукруглого шипастого края панциря располагались темные блестящие камни, крупные и немного выпуклые, и целая россыпь таких же помельче в центре. Штука имела цвет выгоревших на солнце рыжеватых кораллов.

– Что это… Это щит?

– Ну… не совсем, – пес постучал костяшками пальцев по черному ящику. И в глубине черных камней внезапно заблестела жизнь. Глазки синхронно мигнули. Под краем панциря что-то заерзало, и салон автомобиля заполнил тонкий мелодичный свист. Создание плавно приподнялось над своей коробкой на многочленистых шипастых ножках и как будто бы восторженно осмотрелось. Пес сунул палец куда-то под брюхо крабика и тот внезапно открылся, издав мягкий щелчок и протяжный скрип – точь-в-точь как дипломат или как раковина моллюска. Создание воспользовалось моментом и общупало руку пса длинными шершавыми усиками, непонятно откуда растущими. Внутри этого живого краба на мягкой, теплой, похожей на замшу подстилке лежал новенький биобук, точно такой же, как старый, но сияющий свежестью. Рядом с ним в плавных углублениях – периферийные части от него: портативная ручка с колбой образца грибка, несколько заботливо свернутых в кольца проводков и дополнительных трубочек и, конечно же, внешнее хранилище. Большой кварцевый блок с распластавшимся внутри драгоценным грибком,похожим на черный волокнистый туман, был заполнен прозрачной, только что обогащенной питательной смесью.

Кошка замерла на своем месте, прижав руки к щекам и вытаращив глаза. Сложно было понять, что за чувства скрывались за этим жестом. Фауст настороженно следил за реакцией кошки, подумав вдруг, а не в ужасе ли она от членистоногого чуда КС-ной биоинженерии.

– Это Arthropodibus facultatem! Господи, Фауст! Это живой Arthropodibus! – затараторила Кира, нервно встряхивая лапами и задыхаясь от переполнявших ее чувств.

Пес с облегчением выдохнул и кивнул.

– Значит, знакомая штука для тебя.

– Знакомая?! Да я прочитала о них все, что только нашла! Я всю жизнь мечтала хотя бы глазком увидеть такое чудо, да не смогла найти мастера, который бы делал хоть что-то из того, о чем написано в энциклопедиях!

– Ну потому что все мало-мальски нормальные биоинженеры завербованы нами, – с презрением и гордостью фыркнул пёс.

Кира с трепетом прикоснулась к оранжевой броне живого сундучка. Провела пальцами по кромке, дотронулась до еле заметных ямочек за черными бусинами глазков. Краб довольно качнулся на ножках, приветственно уркнул, выпустил откуда-то из-под себя маленькие острые клешни, и тоже в ответ начал ощупывать руки девушки.

– Какая красота… Это не симбиотические связи, она явно выращена полностью! Из пробирки! Она же маленькая, да? То есть вырастет еще, – кошка поддела внутренний замшевый язычок, на котором лежал ее бук и заглянула под него, во второе потайное отделение. По центру брюха, под полупрозрачной плотной пленкой быстро сокращалось сердечко существа, гоняя по тонким сосудам темную густую жижу. – Фауст, это потрясающе! И смотри, аппаратура так хорошо уместилась! Как будто влитая. А можно этим немного попользоваться? Я заявление напишу, под свою ответственность…

– Она твоя. Это подарок, – выпалил пёс и понял вдруг, что почему-то сильно волнуется.

Кира замерла. Он увидел, как по всему ее телу поднялся подшёрсток.

– Я попросил знакомого биоинженера вырастить для тебя крабо-сумку специально под размер прототипа, если честно, еще до того, как ты его разбила. Наверное, это был только вопрос времени. У меня просто дыхание перехватывало иногда от того, как ты таскала такую чувствительную аппаратуру чуть ли не в холщовом мешке. Так что давно уже вынашивал мысли предложить тебе что-то такое. Да, она еще маленькая. Но когда вырастет, станет скорее всего ярко-красной и емкость второго кармана тоже увеличится.

Кошка повернула к нему свое лицо. И без того выразительные, подведенные светлым естественным ободком глаза казались просто огромными из-за расширившихся черных зрачков, губы еле заметно дрожали, а грудь вздымалась и опускалась под легкой хлопковой майкой, что кузнецкие меха. «Вот черт», – подумал пес, чувствуя, как в груди сворачивается клубком сердце, накручивая на себя заодно жизненно важные артерии и жилы со всего тела.

– К тому же они очень верные и довольно умные, – поспешил продолжить он, чтобы заболтать волнительность момента. – Если ты дашь ей имя и угостишь каплей своей крови, она никому не позволит прикасаться к твоим вещам без твоего разрешения и будет выполнять голосовые команды.

– Ты попросил сделать это… для меня?

– Ну… – Фауст стушевался. Это были странные чувства. Он злился на нее за Мемориум, да. Но в то же время не сожалел о подарке ни секунды. Напротив, увидев письмо о том, что краб и биобук готовы, он обрадовался и разволновался. Ему хотелось сделать ей подарок, и это желание было больше и важнее его злости и обиды.

Кира отвернулась от него и закрыла лицо руками. Она плакала. Пес растерялся еще сильнее. Он помолчал. Из-за ее ступора пес чувствовал себя дураком. А ее слезы его и вовсе напугали и разозлили. Так что он старательно делал отстраненное и скучающее выражение лица, пытаясь при этом успокоить бушующее внутри пламя.

– Я надеюсь, ты плачешь не потому что до коликов боишься членистоногих, – в итоге сухо произнес он, смотря в окно.

Кира хлюпнула носом и наспех вытерла глаза лапами.

– Нет. (Хлюп). Нет, не боюсь. Я плачу, потому что мне много лет никто ничего не дарил. Вот так. (Хлюп). Персонально. И потому что это вообще. Ну просто. Неожиданно. Очень и приятно. Это очень приятно, и очень неожиданно.

Хоть она и попыталась взять себя в руки, но эмоции все же победили. Фауст заметил ее резкое движение и дернулся в сторону. Не сиди они в тесном салоне автомобиля, рассчитанного к тому же на людней, то он, наверное, и вовсе бы отскочил от нее, как испуганный подросток. Но здесь место для маневра было ограниченно, так что Кира беспрепятственно обняла его обеими руками за шею и зажмурившись вжалась мокрой горячей моськой в его ключицу.

– Спасибо, Фауст, – прошептала она, сражаясь с конвульсивными содраганиями собственного тела. – У меня просто нет слов. Спасибо большое. Она прекрасна.

Как и всегда, ее прикосновение его обожгло. Горячей лавиной прокатилось от головы к низу живота, так что руки до самых пальцев пошли мурашками. Когда Кира справилась со своим эмоциональным порывом и стыдливо отстранилась, Фауст недобро сверлил ее глазами из верхнего угла салона, в который забился, подняв зачем-то вверх обе лапы. Вряд ли это движение ознаменовало его капитуляцию.

– Никогда так больше не делай, поняла? – жестко сказал он. Девушка съежилась и кивнула. – У меня рефлексы не светские, кошка. Я тебе только что чуть челюсть не сломал. Потому что в последний раз, когда ты ко мне вот так рванулась, я сам чуть не остался без руки.

Он тряхнул в воздухе конечностью, напоминая Кире все ее недавние прегрешения.

– Ты поняла меня? – не унимался он. – Это серьезное нарушение субординации и моих личных границ.

Кошка вытянулась по струнке в кресле и глядя в пол быстро кивала. Челка опала на лицо, закрывая его как бело-серебристая ширма.

– Я поняла, Фауст. Извини.

Пес, успокаиваясь, тоже кивнул и постарался сфокусироваться на предстоящей дороге. Выводя из гаража длинный спокойный автомобиль, он через окно цапнул со стойки один из рекламных журналов с картой, рассказывающих о достопримечательностях городка.

На ланч они встали на полупустой, залитой полуденным солнцем автостоянке. Кира перебралась в кузов катафалка, который про себя стала называть комнатой, и углубилась в Справочник, перебирая все доступные инструкции и материалы про живые сундуки и правила их использования. Пес принес в бумажных пакетах еду из местной кулинарии, к слову, весьма приличную, и сел за руль, жуя бутерброд и также заняв глаза и мысли изучением карты в журнале. На кошку он снова не смотрел. И похоже, вновь включил игнорирование. Затем прямо из приборной панели вынул неприметную телефонную трубку с проводом-пружинкой, выполненную из такого же цвета древесного капа, что и сама панель. Набрал номер и, не представляясь, строго спросил, свободен ли объект семьдесят шесть по Сороковой улице. Выслушав ответ, также сухо сказал, что резервирует объект и будет на месте после семнадцати ноль-ноль. Завел автомобиль. Хотел было уже тронуться, но все же передумал и повернулся к Кире, чтобы поделиться с нею планом действий.

Кошка сидела на диване, сложив ноги по-турецки и была полностью поглощена своим подарком. Она что-то вычитывала в Справочнике и тут же пробовала на крабике новую комбинацию поглаживаний. Зверек тихо и с удовольствием посвистывал, покряхтывал и похрюкивал, словно барсук, проглотивший свистульку. Пакет с едой так и стоял нетронутым на выдвинутом столике рядом с кошкой.

– Кир? – ноль реакции. – Кира!

– А? – кошка встрепенулась, словно вынырнула из-под воды. Глаза огромные, и широкие круглые зрачки почти на всю радужку. В груди у пса привычно закололо. – О, еда! Точно!

Кошка сфокусировалась на пакете. Аккуратно хлопнула крабика по задней стенке панциря и тот с тихим свистом опустился на пол, поджал под себя все ноги, превратившись в ровный аккуратный кирпичик, и затих. Девушка гуттаперчево перетекла на переднее сиденье, зашуршала пакетом, достала из него пачку с молоком и тут же его высосала, аккуратно проколов верхнюю грань острыми клычками. Затем жадно впилась в бутерброд с вяленым мясом и козьим сыром.

– Феноменальная штука, Фауст! – пробубнила она с набитым ртом, указывая пальцем себе за спину. – Спасибо еще раз.

– Феноменально то, как ты все время говоришь во время еды, – буркнул Судья, пряча смущение.

– Что ты решил, – проигнорировала она его слова, и кивком указала на карту. – Сначала на кладбища съездим?

Пес обратился к делу и завел двигатель. Может быть, люднейские автомобили в массе своей и были просто жестянками, наподобие той, которую им выдали на въезде в зону. Но утробный глубокий рык мотора конкретно этой машины не оставлял никаких сомнений в том, что она если не живая, то некоторое подобие жизни в ней точно теплится.

– Да. Сначала проверим не лежит ли в земле что-нибудь очевидное.

Кладбищ в городе было три. Кажущийся заброшенным погост на самой окраине не вызвал подозрений. Пес пробежал его насквозь, даже ни разу не притормозив нигде, поводя изредко длинным носом, да бегло оглядывая нодгробья черными, бликующими на свету галазами. Ничего странного он там не учуял, и они пошли в церковь.

Старинный сруб ортодоксальной церковки покосился, почернел от времени и влаги и в целом был под стать своему кладбищу. Внутри было всего два человека – тетка со скорбным лицом в белой косынке торговала свечами за прилавком, да еще женщина неопределенного возраста в глухой темной одежде молилась у распятья. Тетка от зверей шарахнулась в сторону, в ужасе закрыв лицо руками. Женщина у иконы не обратила на них никакого внимания. Продолжая остервенело вымаливать ни то прощения, ни то помощи. Пес на нее только взглянул и тихо, чтобы не потревожить прихожанку, спросил продавщицу свечей, где Батюшка. Та, словно немая, указала пальцем на неприметную тугую дверку в углу сеней. Пес поблагодарил и без стука вошел в каморку священника.

Батюшка был пьян. В темной комнатке дурно пахло, на столе стояла бутыль с бледным самогоном, а в ногах табурета несколько бутылок из-под кагора. Священник сидел за столом, подперев толстую, поросшую черной бородой, щеку кулаком и размышлял, видимо, о тяжести бытия. Он даже не изменился в лице, когда пес открыл дверь. Только сфокусировал на нем мутный взгляд и с умным видом старался держать равновесие. Пес смотрел на священника, священник на пса.

– Изыди… – буркнул Батюшка.

– Блядь, – ругнулся пес.

И они сразу уехали. Кира боялась что-либо спрашивать, потому что Фауст был очень зол. Желваки на челюстях так и ходили. Он гнал автомобиль и резко бросал его из стороны в сторону.

Старинное Еврейское кладбище в самом центре города его, напротив, немного успокоило. Хотя именно здесь произошло нападение на молодую пару, которое они обсуждали утром. Кира узнала место с фотографии по большому серому склепу, украшенному мраморными оливковыми ветвями. Фауст опустился на четыре лапы и споро пробежал кладбище насквозь, лишь только на месте трагедии задержавшись на пару минут. Тут он, как истинная гончая, обнюхал каждый клок земли. Обвел всю картину отрешенным взглядом, глубоко погрузившись в какие-то свои мысли. Кира подумала, что он, наверное, прокручивает в голове все произошедшее здесь. Она сама ничего не чуяла. Это было обычное место для нее. Тихое, красивое и мирное. Пахло землей и водой.

– А что сделали с мертвецами, которые учинили тут безобразия? – спросила она пса. Он сел на землю по-собачьи.

– Сожгли. Отловили гарпунами и сожгли… вон там, – он кивнул на наспех сооруженный круг рядом с главной аллеей, очерченный белым соленым песком. – Ситуации такие людей оень пугают, и местное КС решило не рисковать, а действовать максимально оперативно, чтобы избежать паники и продемонстрировать компетентность. Все правильно в общем-то. Я утром распорядился, чтобы в случае новых происшествий вызывали нас, прежде, чем что-то делать. Подождем.

Кошка покивала. Ей было интересно. Она наблюдала за Судьей и остро чувствовала важность его работы. С тех пор, как она оказалась в КС, ее жизнь изменилась кардинально. Не было раньше еще у нее никогда такого живого интереса к делам. Учеба в Лесном Доме дала ей много – выдержку, терпение, чувство долга, умение жертвовать своими удобствами и удовольствиями ради миссии. Но вот сейчас в жизни наступил нежданно момент, когда она вдруг ощутила, что из всех возможных на свете занятий, дел, работ или проектов – она бы выбрала вот этот. Ей было по-настоящему интересно. Мир открывался для нее с новых сторон. Она знакомилась с новыми людьми, оставаясь при этом для них за некоторой неприступной ширмой. Вот сейчас, вдыхая сырой кладбищенский воздух, она остро ощутила, что сделала правильный выбор и не сожалеет о нем. Несмотря на высокую цену, которую ей пришлось заплатить за свое назначение.

Пока она размышляла о своей судьбе, пес хмуро вздохнул и направился к синагоге.

Зашли к ребе… Секретарша провела их в кабинет сразу, без ожиданий. Даже попросила какую-то молодую пару обождать в коридоре. Люди ужаснулись видом гостей своего духовного наставника, но все же вежливо кивнули агентам и с радостью уступили им свою очередь. Благо, ждать им пришлось не долго. Ветхий довольно уже старичок в кипе с седыми, торчащими во все стороны длинными волосами, обрамлявшими все его лицо и голову серым ореолом, поднялся из-за стола им навстречу и приветливо улыбнулся. Фауст посверлил его взглядом, строго окинул скромный кабинет пытливым взором. Пожевал желваками. И только сухо произнес:

– Простите за беспокойство. Продолжайте работу. Отличное кладбище.

И быстро вышел из кабинета. Кошка немым хвостом всюду следовала за ним.

Третье, самое большое, христианское кладбище аж с четырьмя современными крыльями и крематорием было отложено на завтра. Сейчас же пес объявил перерыв.

Вторая половина дня прошла в бестолковых с точки зрения Киры разъездах. Фауст внимательно изучил карту, наметил там одному ему понятный маршрут, все время соотнося его с проспектом, взятым в конторе. Они побывали у главной городской больницы. Не «В», а именно «У». Пес припарковался напротив морга, вышел из катафалка. Привычно уже размялся, встал напротив здания в позу сахарницы и так стоял. Словно бы прикидывал проект нового ландшафтного дизайна для данной местности. Затем черкнул что-то карандашом в брошюрке и они поехали дальше. Примерно то же самое он проделал с полицейским участком, университетом, центром социальной помощи, еще двумя больничками поменьше и тюрьмой. Тюрьма была за чертой города. Так что кошка очень удивилась, когда они специально проехали полчаса через пустынные прерии к этой заключевнице – просто чтобы на нее посмотреть.

– Зачем? – не выдержала Кира. Пес оперся лапой на капот и делал пометки в карте. Он недобро на нее взглянул и вернулся к своему занятию.

– Я Судья, вот зачем. Раз меня сюда занесло, я чувствую обязанность проверить основные зоны риска.

– Тюрьма – это зона риска? – пес серьезно кивнул. Кира недоуменно ткнула пальцем на серое невзрачное здание с высокими гладкими стенами, казалось, совсем без окон. – Риска чего?

Он усмехнулся.

– Жизнеотвода. Кира, меня к тебе приставили, чтобы наказать за дерзость во-первых, и чтобы тебя вороны не заклевали на улице во-вторых. А вообще-то я не для этого существую. Судьи занимаются контролем за балансом Жизни и Смерти на планете.

Кошка потупилась. Она представляла себе работу Судей иначе.

– Тюрьмы – это места, где чаще всего селится мелкая жизнесосущая нечисть. И больницы. И детские дома и дома престарелых или центры помощи инвалидам. Это места, где более беспомощные люди собраны в замкнутом пространстве и подчиняются… менее беспомощным. А для вампиров это как ферма по выращиванию еды.

Кошка опешила. Это было настолько логично и очевидно… но она никогда не задумывалась об этом. Она посмотрела на тюрьму, как будто с новой стороны. Там за толстыми стенами в крохотных клетках сидели энергетически полноценные люди. Словно куры на птицеферме…

– Черт возьми, а ведь и правда… Какой ужас! И больницы! И… детские больницы!

– Традиционные кормовые базы. КС регулярно проводит рейды в по таким местам. Это рутинная довольно работа… но эффективная. Редко удается вскрыть кого-то большого, но мелких жизнесосов обычно много попадается, – он закинул карту в машину и жестом пригласил кошку в обратный путь.

– Почему мы не заходим тогда внутрь?

– Именно потому, что МЫ, – буркнул пес, выводя булькающий двигателем автомобиль на дорогу к городу. Кира снова укололась о его настроение. Откинулась на спинку, подзакрылась. Ей было неприятно ощущать, что из-за нее пес не выполняет столь важных обязанностей.

– Я могла бы оставаться в в машине.

– Могла бы… ты могла бы оставаться в лесу на поляне, где я тебя оставил? – язвительно ковырнул ее пес, напоминая события в Мемориуме. – Конечно могла бы, говно вопрос, Фауст! О чем разговор….

Пес состроил саркастическую морду. Кошка в конец расстроилась, умолкла и даже скрестила руки на груди. Фауст сжалился и немного смягчился.

– Если на предприятии поселились жизнесосы, то все место меняется. Атмосфера становится гнетущей. Судьи это видят даже издалека, как сейчас. Я просто дам завтра-послезавтра в КС соответствующие ориентировки, а они уж тут сами справятся. Возможно вызовут кого-то в подмогу, кто свободный. Или напишут на Стикс заявление на массированный рейд… Хотя тут он особо не требуется. Тут мелочевка, скорее всего Райская Долина справится своими оперативниками. Я тут не нужен, достаточно будет быстрой диагностики.

Кошка задумалась. Судья – длань судьбы. Так говорят. Это один из фирменных девизов КС-СМЕРТЬ, и это то, о чем они говорили, сидя на скамье напротив озера, перед тем как отправиться сюда. Она уже знала, что Судей в принципе не так уж и много, около двухсот. На весь мир… Каков был шанс того, что кто-то из них окажется тут, возле людовской тюрьмы в одной из пограничных, ничем не примечательных не особо значимых зон? Да еще и сама тюрьма вынесена за границу города на тридцать с лишним миль на красно-бурый восток, чтобы кругом была лишь хорошо просматриваемая пустыня… Нужно быть тотальным неудачником, чтобы нарваться на Судию в таком месте. Как начать сверлить стену и в проводку попасть.

Судьи чудесным образом все время находят своих преступников и нейтрализуют их, оказываясь в самых неожиданных, зачуханных и отдаленных местах. В новостях по всему свету регулярно появляются сообщения о Судейской расправе. То торговец людьми на мясо, которого много лет не могли прижать – терминирован. То гнездо вампирское разорено и сожжено. То и вовсе целый цыганский табор, торговавший детьми для жизнеотвода, вырезан. Понятно, что Судей-то немного, а преступников, как грязи в болоте. И Судьи обнаруживают их везде, где оказываются. Но правда и то, что Судьи всегда оказываются в нужном месте в нужное время. Фауст так и сказал – он идет туда, куда поведет его Судьба, он доверяет этому зову, потому что его приведет именно туда, где он нужен. Такова фанатичная вера и преданность судей их Богу и начальнику – Мэто. И это работало, черт возьми, уже много столетий подряд, и вполне неплохо работало. Вампиры и энергососы регулярно истреблялись, войны, эпидемии и массовые убийства пресекались ровно настолько, чтобы баланс между Жизнью и Смертью оставался в пределах диапазона стабильности.

Кира поймала себя на том, что застыла в кресле и вперилась взглядом в своего крабика через зеркало заднего вида. Что если у нее получится? Если поместить по такому вот грибу в крупные тюрьмы и подключить к видеонаблюдению. Сколько вампиров сразу же лишится кормовой базы? А если во всех тюрьмах? И в больницах… Не нарушит ли это баланс в другую сторону? Не спровоцирует ли это войну с другой стороны?

– Да.

– Что да? – не поняла кошка, вынырнув из своих размышлений.

– Ты смотришь на свой лэптоп через зеркало? Да. Если твой проект получится, и мы поставим производство видеоаппаратуры с этим грибом, который считывает энергобаланс, на поток… То – да. Мир изменится. Сильно.

Кошка снова посмотрела на крабика на заднем сидении. Стушевалась и отвела взгляд. Ее пугал уровень ответственности и масштабность дела, к которому она сейчас была причастна. И в то же время, она чувствовала, что дело это верное.

Глава V. Кристалл Ави

Катафалк мягко снижал скорость. Пес уже давно как-то тревожно посматривал в сторону равнины слева от них и теперь остановил машину вовсе. Судья молча и сосредоточенно вглядывался в пустошь. Затем вышел, подошел к краю дороги. Кошка терпела и молчала. Он встал на четыре лапы и слегка пробежал вдоль обочины туда, затем обратно. Принюхиваясь, водя длинным носом по воздуху и по земле. Вернулся за руль. И только тронулись, снова резко затормозил.

– Не показалось, – сурово буркнул пес и кивнул в сторону далеких рыжих скал на другом берегу пересохшего когда-то соленого озера. – Оттуда идет сигнал SOS. Кто-то из наших, не меньше офицера.

– Как ты его услышал?

– Через пробой. Очень слабый. Скорее всего, там уже только тело.

Кошка сдержанно кивнула. Загадочное колечко, прошивавшее насквозь плюсну пса подавало ему закодированные импульсы по типу азбуки морзе.

– Поедем посмотрим?

– Это может быть опасно.

Кошка с готовностью достала из сумки свой лук-коряжку.

– Ну и что? Это ведь мы здесь чудовища, так?

Пока они добрались до скал, солнце почти село. Все кругом теперь было не только покрыто красноватой пылью из пустоши, но еще и освящено огненными закатными лучами. А за высокими, практически цилиндрическими скалами их ждал сюрприз – здесь оказался крохотный городок и что-то наподобие оазиса.

Фауст остановил автомобиль, влез на гладкую черную крышу и как следует осмотрелся, снова поводил носом, улавливая тонкие струны вечернего ветерка. Кошка тоже вышла наружу, присела в стойку с луком, готовая пустить стрелу на любой шорох.

Небольшое озерцо с темной в закатных лучах водой, видимо, довольно глубокое. Несколько хлипких хибар, салун и с пяток домов-трейлеров. Все заброшено. Пара домиков были конкретно затоплены, и недалеко от берега что-то подозрительно темнело – возможно крыша полностью ушедшего под воду коттеджа. Берега озерца буйно поросли густющими кустарниками, низкорослыми холодостойкими колючими пальмами и кажущейся в сумерках черной тонкой травой. Трава эта, как волосы, слегка колыхалась у самой кромки, полностью отбивая всякое желание искупаться.

– Вот это дааа…. – протянула Кира, пораженная открывшимся им видом. Затем скосилась на пса и быстро собралась, снова уткнулась в прицел.

– Можешь расслабиться, – буркнул Фауст, заметив ее маневры. – Живых тут нет.

Пес спрыгнул, оббежал по-собачьи их транспорт, снова вскочил на крышу и уставился немигающим взором на пустошь вдалеке. Кире показалось, что он как-то поменялся. Ей всегда казалось так, если она видела пса в состоянии тревоги или сосредоточения. А сейчас она воочию увидела, что он словно стал плотнее. На всякий случай, она отвела взгляд, боясь новых странностей, творящихся в последнее время с ее восприятием. После успешного эксперимента с молью в Мемориуме, Кира каждый вечер, оставаясь одна, пробовала фокусировать взгляд особым образом и уходить в микрокосм телесности. И у нее получалось с каждым разом чуть быстрее и чуть проще.

– Да. На много миль никого живого, – пес спрыгнул на землю на все четыре лапы.

– Живых нет. А как насчет мертвых? – возразила кошка, не опуская оружия.

– А это хороший вопрос. Пойдем искать? Если не передумала.

– Не передумала. Только давай не будем делать по-идиотски и разделяться?

Пес неопределенно хмыкнул и затрусил к салуну.

Ничего особенного внутри не оказалось – совершенно классический для здешних мест кабак. И все же побродив по пыльному скрипучему залу, агенты многое выяснили. Чернобелые фото на стенах рассказали им о том, что здесь была соляная шахта под названием «Соленый Рой» и принадлежала она толстому рыжему дядьке – по-видимому Рою. Поселение организовалось именно благодаря ей. Вряд ли владелец хоть раз в жизни спускался в шахту сам. А вот за стойкой бара стоял. Наверное и жил он здесь же, на втором этаже в одной из комнат. Стулья аккуратно поставлены на столы, белья на кроватях нет, рассохшиеся серые гардеробы тоже пусты. Люди уходили отсюда не в спешке. На стойке в рядок стоят несколько фотографий в рамках, перевязанных черной лентой наискосок. Все покрыто толстым слоем красноватой пыли.

Солнце бросило в окна последний багровый луч и скрылось за холмами на горизонте. Кошка шумно вздохнула. Фауст же не никак не отреагировал на наступивший полумрак. По опыту Мемориума Кира знала, что в темноте пес чувствует себя совершенно комфортно. А вот ей сразу же стало не посебе. Тени кругом тут же показались какими-то недоброжелательными. Она хорохорилась, заглянула с умным видом за стойку. Но сердце в висках стучало все громче. И она понимала, что не видит перед собой ничего, кроме сгущающегося мрака и думать ни о чем другом тоже не может.

– В подвале должен быть генератор, – сжалился пес и направился вниз. Несколько чудовищных мгновений в темноте и одиночестве – и из недр дома заурчал старый мотор, завонял бензином. Над стойкой загорелись тусклые желтые лампы. В половину силы, но все же стало гораздо лучше. Давящее ощущение тут же отступило, и Кира вздохнула с облегчением. Она ужасно боялась темноты. И не помнила, почему.

– Что там внизу? – спросила она сразу, как только голова пса появилась из люка. Идти самой ей совершенно не улыбалось, да и молчание страстно хотелось нарушить.

– Воды по колено. Коробки, ящики. Все пустое. По всей видимости во время разработки шахты люди случайно прокопались до подземной речки, и все здесь затопило.

Кира кивнула. Это объясняло все. И траурные фотографии на стойке, и то, почему это место осталось заброшенным – никакого озера здесь изначально не было. Катастрофа разразилась стремительно, множество шахтеров погибло. Часть деревни, видимо, просто в считанные секунды ушла под воду вместе с жителями. Продолжать разработки после такого нет никакого смысла – слишком опасно, слишком сложно – соль такого не стоит. Собрав все, что еще годно для использования, Рой с остатками горюющих поселенцев уехали обратно в город. Кира подумала, что немного пообщавшись с местными и покопавшись в газетных архивах, они с легкостью узнают все подробности.

– Ты сигнал все еще чувствуешь? – робко спросила она.

– Да, – уверенно кивнул пес. – Где-то здесь… но точно не могу сказать. Очень как-то странно и слабо тренькает. Что, стемнело? Хочешь уйти?

– Нет. Я просто думаю… Затопленная и заброшенная соляная шахта? Сложно придумать место, лучше подходящее, чтобы избавляться от трупов. Есть, конечно, еще не осмотренные коттеджи и второй этаж мы не тщательно прошерстили… Но если честно, мне кажется, что кто бы ни был тут из наших погребен, искать останки в итоге придется там, – она указала пальчиками с коготками вниз и сделала выразительное лицо, – просто по закону подлости. Шахта – самое вероятное место. Даже если агент погиб где-то не здесь, расчленить тело и сбросить его в заброшенную шахту это очень логичное и понятное поведение для любого преступника.

– Да, звучит, – с досадой покивал он. – Мне еще не нравятся эти трейлеры. От них пахнет. Что-то там точно поганое случилось, просто не факт, что по нашей части. Другие дома тут основательные, крепкие, нормальные. Эти не выглядят, как дополнительное жилье для старателей. Не вписываются. Давай проверим их. Если ничего, то уедем и просто отправим завтра запрос в бюро с указанием координат. Пусть пришлют кого-то, кто… кхм, не боится темноты.