Язык цвета. Все о его символике, психологии и истории

Франтишек Купка. Диски Ньютона (Этюд к «Фуге в двух цветах»). 1912.

Большую часть своей карьеры – самую интересную – я провел, размышляя о цвете: убедительном, поэтичном, загадочном – о том, откуда он берется, как применяется в ремесленном творчестве, коммерческой продукции или студийном искусстве, какие сочетания могут пользоваться спросом на рынке, какие тенденции виднеются на горизонте и какие оттенки манят лично меня. Я наслаждался каждой минутой работы с крупными и мелкими розничными сетями США, ремесленниками, художниками и дизайнерами по всему миру, а также с мировыми авторитетами в области цвета, включая Pantone, WGSN и Ассоциацию цвета США. Но именно несколько небольших групп любознательных подростков вдохновили меня на более глубокое изучение цвета, чем когда-либо прежде.

За несколько лет до пандемии COVID-19 меня попросили прочитать лекцию о цвете и коммуникации для учеников старшей школы Winchester Thurston в Питтсбурге, штат Пенсильвания. Кристин Ковачич – моя подруга, с которой я общаюсь уже несколько десятилетий, – преподавала там английский язык и посчитала, что погружение в тему цвета станет ценным дополнением к разбору риторических приемов в разделе по медиаграмотности[14]. Она предупредила меня, что вопросы учеников будут глубокими и что они станут ожидать развернутых ответов. Я чувствовал, что обязан тщательно подготовиться.

Когда ребята заняли места в аудитории, на лицах некоторых из них читался скепсис, на других – отстраненность, а на третьих – нетерпение. Кое-кто был одет так, словно пытался таким образом заявить о себе, а другие, казалось, следовали общим трендам. Но почти все прислушались к моим словам, когда я сослался на два статистических исследования, проведенных Институтом цвета Pantone: 93 % решений о покупке основываются на визуальной информации, и 85 % этой информации связано с цветом. Важнейшая роль зрения была переосмыслена нами. Старые поговорки вроде «Видеть – значит верить» наполнились новым содержанием; доверие к тому, что мы видим, побуждает нас делать выбор, и цвет часто находится у руля, когда мы движемся по пути от восприятия к решению.

Мы говорили о том, что многие простые цветовые послания вытекают из физического опыта. Пышная зелень лесной листвы может вызывать ощущение хорошего самочувствия во время прогулки на природе, а мимолетное сияние голубых сумерек – чувство тоски. Насыщенные шоколадные коричневые тона обещают приятные вкусовые ощущения. Красные цвета клубники или вишни напоминают о терпкости и сладости. Подобные ассоциации – часть информации, которую мы всегда носим в себе, поскольку они являются ориентирами, направляющими нас к желаемым результатам. Однако иногда эти воспоминания используются в коммерческом контексте, чтобы обещать что-то, чего на самом деле не существует. Не всякий «шоколад» является шоколадом, но умелое использование цвета в оформлении упаковки способно побудить нас поверить, что смесь химических веществ и красителей, спрессованная в форме конфет, доставит нам такое же удовольствие, какое мы могли бы получить от натурального продукта.

«Это просто маркетинг», – сказал один из учеников. Да, именно так! Маркетологов (хотя кто-то может сказать, что все мы большую часть времени что-то рекламируем) учат быстро доносить до потребителя позитивную информацию, способствующую покупке. Цвет – мощный инструмент. Однако не все, что завернуто в зеленый, является здоровым или натуральным. Не все белое – чистое и нетронутое. И не все, что блестит, – золото. Цвет дает обещания, но не всегда они выполняются. Перефразируя Клода Леви-Стросса, можно сказать, что мифы о цвете воздействуют на наше сознание (и кошельки) без нашего ведома.

В ходе обсуждения мы выяснили, что цвет – это нечто более сложное, чем напоминание, скажем, о любимом вкусе мороженого или солнечном дне, и он играет важную роль скорее на социальном, чем на коммерческом уровне. Культурные послания закодированы в цветах, и они могут быть настолько укоренены в нашем мышлении, в подсознании, что мы часто не замечаем их или не отслеживаем их влияние. Например, красный может использоваться для возбуждения аппетита на нескольких уровнях. Черный запугивает властью и авторитетом. Розовый традиционно считается мягким и женственным. Корпорации, такие как Facebook[15] и X, пытаются применять в своих целях синий цвет, ассоциирующийся с надежностью и стабильностью.

Я проиллюстрировал каждую из тенденций с помощью упаковок и продуктов, которые сейчас можно увидеть на полках магазинов и в Интернете. Я увидел, как над группой молниеносно загорелась пресловутая лампочка осознания.

Хочу ли я купить этот флакон духов, потому что его красная упаковка соблазняет меня, говоря о сексе и желании? Убеждает ли меня глянцевая, сильно стилизованная, выполненная целиком в оттенках черного реклама конкретной марки мобильного телефона, что это мое решение, и он подходит мне как по внешнему виду, так и по характеристикам? Создан ли «миллениальский розовый» для того, чтобы ослабить мою защиту и усыпить бдительность, заставив что-то приобрести?

Многие студенты оказались потрясены мыслью о том, что их постоянно убеждают действовать, думать о чем-то, делать выводы с помощью цвета… и это происходит на бессознательном уровне. Очень быстро родились глубокие вопросы:

Как черный может быть признаком власти и авторитета, когда с его помощью описывают людей, исторически не имевших доступа ни к тому, ни к другому? Как желтый может одновременно ассоциироваться с солнечным светом и антисемитизмом? Если красный – цвет коммунизма, то почему к нему обращается Республиканская партия в США? Что говорят миру оттенки моей одежды?

Пора принять вызов и ответить обстоятельно, честно и ссылаясь на источники, доступные к самостоятельному изучению.

Спустя несколько месяцев после нашей последней беседы Кристин сообщила мне, что какие-то идеи все же укоренились в сознании студентов:

Ученики еще несколько дней обсуждали твою лекцию. Постановка вопроса и быстрое, интенсивное знакомство с цветами и их значениями заставили их почти мгновенно овладеть знакомой тебе риторикой, и эти знания и умения остались с ними. Как только они увидели, что цвет имеет значение, то уже не могли не замечать подобного в дальнейшем, и я с замиранием сердца наблюдала, как молодые люди «ловят брошенный им мяч» и бегут дальше, рассуждая о том, почему и как определенные оттенки используются в различных контекстах. Эффект оказался безумно быстрым – таким же, как при изучении языка методом погружения. Позже на занятиях студенты начали собственные активистские кампании и готовили подходящие маркетинговые материалы, и все до одного обращались к цветам намеренно и осмысленно – будто у них теперь есть цветная линза и с ее помощью они могут интерпретировать мир.

Обмен был взаимно плодотворным; изыскания, проведенные, чтобы обосновать идеи и ответы на тему того, как используются цвета в истории, культуре, обществе и искусстве, в итоге вылились в книгу «Глубокий цвет». Все исследования и анализ, положенные в ее основу, дали мне возможность выйти за пределы дизайна, маркетинга и творчества и проникнуть гораздо глубже. Цвета, как и звуки, означают только то, что люди позволяют им означать. Так же как языки различаются в зависимости от культуры, значения цвета могут быть очень разными для разных социальных групп и меняться с течением времени. Но точно так же, как и во всех языках слова служат для выражения важного человеческого опыта – например, «мать», «отец», «ребенок», – цвета часто соотносятся с особыми категориями, носящими мультикультурный и даже универсальный характер. Я не хочу перегружать эту метафору, но стоит сказать, что возможно существование абсолютно противоположных значений. Слово «хорошо» воспринимается определенным образом как ответ на вопрос «Как дела?» и почти противоположным в контексте ссоры, а красный может символизировать страсть и красоту в одном контексте, в другом – грех и распущенность, а в третьем – королевскую власть. Как заметил один из учеников Winchester Thurston: «Это сложно».

Настолько же сложно, насколько сложны люди. И настолько же глубоко и достойно изучения. Размышляя о полюсах смысла, заложенных в каждом из основных цветов, мы должны стремиться к всеобъемлющему мировоззрению мифа, где то, что мы наблюдаем, и то, что мы чувствуем, находятся в равных условиях. Эмоции и факты, борьба и надежда, темное и светлое, позитивное и негативное закодированы и выражены символически через цвет. Но даже в эпицентре такого сложнейшего водоворота существует согласованность. Например, красный имеет множество смысловых слоев, но не означает вообще все. Он не используется для обозначения природных элементов, скромности, смерти, низкого статуса или спокойствия. Для этого есть другие цвета. В рамках собственной вселенной значений красный движется от позитивного к негативному, от жизни к убийству, от страсти к войне, от праздника к кровопролитию. Взятые вместе все оттенки видимого спектра, как и весь корпус историй, мифов и общепринятых фактов той или иной культуры, дают полное представление о том, что общество считает важным. Обратив внимание на те значения, что мы придаем цветам, можно осознать, кто мы есть на самом деле.

На своем пути я, конечно, столкнулся с некоторыми препятствиями. Некоторые из затронутых в данной книге тем вызывают споры. Общество и политика не чужды цвету, и было бы малодушием с моей стороны уклониться от обсуждения. В то же время я признаю, что мое я – призма, через которую я вижу мир, – является продуктом определенного времени и места. Я шестидесятилетний белый американский мужчина, представитель верхушки среднего класса со слишком большим багажом академических знаний – наряду с серьезной любовью к античной истории, уважением к науке и благоговением перед художниками и другими творческими личностями, мой взгляд на вещи неизбежно ограничен и неполон. Как бы я ни надеялся, что предложенные здесь мысли интересны, проницательны и полезны, я не претендую на энциклопедичность или абсолютную осведомленность.

Из-за ограниченности времени и ресурсов я оставлю без внимания определенные идеи и источники, – что расстроит одних читателей, точно так же, как включу темы и связи, которые вызовут гнев у других. Заранее прошу прощения за подобные ограничения, вызванные тем, что я просто человек. Разговор о том, как различаются наши взгляды, задаст новые направления исследований, и я с нетерпением жду возможности сделать это с теплотой и взаимным уважением.

Как работать с книгой

В книге предпринята попытка расшифровать смыслы цветов радуги, выделенных Исааком Ньютоном в XVII веке (а также черного, белого и розового), как можно глубже погрузившись в то, как мы их используем (правильно или неправильно). От древних цианобактерий, самых ранних биоинженеров нашей планеты, до следов красной охры в ранних человеческих поселениях по всему миру и до горячего протестного розового в недавнем движении Pussyhats – цвет рассказывает истории об окружающем нас мире и о нас самих: от первобытной тьмы Бытия и Ригведы[16] до черных нарядов городских модниц; от оттенков, транслирующих, чего мы хотим, до тех, что показывают, чего мы боимся; от того, чем мы восхищаемся, до того, что мы порицаем.

Что произойдет с вами, если вы продолжите перелистывать страницы и «погрузитесь» в радугу?

Возможно, вы обнаружите, что расшифровываете сообщения, которые цвет передает каждый день через средства массовой информации и коммерческие источники, через поп-культуру и искусство, через литературу, а также через одежду окружающих людей. В наши дни изображения являются основными движущими силами коммуникации, а цвет во многом их подпитывает. Вы можете обнаружить, что готовы подвергнуть сомнению его убеждения и обещания, но вы также способны влюбиться в какое-либо из этих посланий, потому что понимаете, к чему они ведут.

Будь вы художником, ремесленником, дизайнером, писателем, фотографом, создателем пиротехнических шоу или творческим человеком, работающим в каком-либо другом жанре, в памяти всплывает разговор с коллегой-автором Мелани Фалик. Она сказала, что лучшее, что можно сделать с такой книгой, – прочитать ее, а потом забыть. Воспринимайте информацию, но плавно и постепенно. Пусть зароненные мной семена расцветут в вашем сознании в нужное время. Я надеюсь, что каждый найдет что-то ценное в «Глубоком цвете» и кто-то из вас почерпнет несколько прекрасных и питательных идей, которые позволят поднять всех нас на новый уровень вдумчивого, искреннего восторга, как произошло со мной, когда школьники слушали меня и задавали вопросы. Красочное будущее, созданное с заботой и с глубоким пониманием выборов, формирующих его, – то место, где мы все хотим оказаться. Мы все должны работать сообща, чтобы попасть туда.

Кит РекерСьюикли, Пенсильвания

Швейцарский психолог Герман Роршах собирал данные о психологическом состоянии пациентов с помощью их эмоциональных реакций на чернильные кляксы.

Энди Уорхол. Роршах. 1984.

Черный цвет – цвет перевертыш. Смерть или плодородие? Траур или самостоятельность, власть или покаяние? Полное отсутствие или наполненность до краев? Как один из первых двух цветовых терминов, вошедших во все языки[17], черный глубоко символичен и означает все сразу. И даже больше.

В виде древесного угля, поглощающего световые волны, притягательная сила черного цвета использовалась в каменном веке авторами наскальных росписей наряду с красной охрой и другими минеральными пигментами, когда они создавали рисунки всевозможных зверей и «палеоселфи» в виде отпечатков рук и фигур из палочек. Начертанные в мерцающем свете костра черные следы древесного угля словно танцуют взад-вперед по метафизической пропасти между жизнью и смертью, изобилием и голодом, фактами и магией. Нас очень долгое время привлекал черный цвет.

Проходя более 30 лет назад сквозь туннель гробницы Ньюгрейндж[18] (Ирландия), я стал свидетелем еще одного способа, с помощью которого древние творцы исследовали силу тьмы. Обойдя массивные резные камни, опоясывающие большой курган, я вошел в гробницу и, сгорбившись, двинулся по узкому коридору. В 60 футах (18 м) от входа находится помещение с тремя глубокими нишами. В центре каждой из них располагается плоский каменный бассейн, где, возможно, хранились кости умерших. Пока гид объясняла, что известно о дальних источниках камней возрастом около пяти тысяч лет – более древних, чем Стоунхендж, – она выключила свет. В темноте мы слушали ее описание того, для чего людям нужна была гробница. В ключевой момент она щелкнула еще одним выключателем, чтобы показать нам, насколько точно выложенный камнем световой люк направляет рассветные лучи в день зимнего солнцестояния в центр залы.

Зачем нужно было прилагать столько усилий, чтобы принести свет во тьму? Похоже, это было место, где люди размышляли о жизни – и реальной, и загробной, – изучая, как ее финал может не быть концом. Достаточно лишь луча надежды – бледного, как ветреный рассвет самого короткого дня, – чтобы извлечь жизнь из смерти. И если подобное возможно, то тьма не является абсолютной и неизменной. В ней гораздо больше нюансов. Так она завораживает гораздо сильнее. Тогда конец – просто момент перед началом.

Темные начала

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…

Книга Бытия

И тьма над бездною. Эти поэтические слова передают суть первозданного черного цвета. Перевод древнееврейского слова tehom, «глубина», здесь означает состояние полной темноты. Бесконечное небытие. Никакой информации для восприятия органами чувств. Ничего, что можно было бы понять. Нечего желать. Не о чем судить, незачем действовать, не с чем бороться и не к чему приспосабливаться.

Нам, людям, живущим в ярком мире, наполненном образами, запахами, вкусами, осязанием, звуками и эмоциями, эта глубокая и бесформенная пустота может показаться пугающей. Здесь нет места для нас, нет возможности для чего-то похожего на жизнь – желанной или нет. Ужас и страх рождаются внутри при мысли о том, что мы столкнемся с «мраком, сокрытым мраком в начале», описываемом в Ригведе (10:129). Однако можно взглянуть на него и под другим углом.

Древнегреческое слово, обозначающее первозданную тьму, – χάος, хаос, – происходит от еще более древнего праиндоевропейского корня со значением «зиять, быть широко раскрытым». Изначально хаос обозначал просто пустоту – отсутствие. Человеческое стремление заполнить ее, бороться с ней, тенденция видеть в ней угрозу, начиная с XVII века, добавили слову такие коннотации, как «беспорядок», «беда» и «путаница». Хаосом мы с готовностью называем как спальню типичного подростка, так и аэропорт, переполненный расстроенными владельцами билетов, чьи рейсы были отменены из-за снежной бури, и политическую демонстрацию, вышедшую из-под контроля из-за гнева участников, или того, что, к сожалению, остается на поле боя, когда туман войны рассеивается.

Однако мы также можем рассматривать изначальную тьму как абсолютное совершенство. Если вы верите в вездесущую Божественность, как делали авторы и переводчики Книги Бытия, то должны признать, что Бог действительно присутствует, созерцает темноту, готовясь превратить небытие в то, что мы воспринимаем как Вселенную. Нашу Вселенную. Если вы придерживаетесь научного объяснения реальности, вы также можете воспринять совершенство сверхплотного, сверхтемного, сверхгорячего стазиса чистой энергии, который существовал примерно 14 миллиардов лет назад до разрушительной аномалии, известной нам как Большой взрыв. Черный цвет обладает большим потенциалом.

Кто из нас не медитирует, не молится, не бегает, не пытается излечить себя работой, искусством, едой или выпивкой, чтобы достичь – все же слишком коротких – проблесков сбалансированного, устойчивого, мощного состояния, о котором говорит тьма бездны, неподвластной человеческой воле, мелким замечаниям, возвышенным устремлениям или низменным потребностям? Является ли абсолютная тьма, существовавшая всегда, чем-то плохим? Даже этот невинный вопрос навязывает возможность человеческой оценки и суждений, делает нечистым абсолютное, идеальное, платоновское ничто. И тогда оно перестает быть абсолютно черным. Оно окрашивается цветом вашего вопроса.

И хоть мы не можем визуализировать момент перед тем, как появилось время, многие культуры выразили свои представления о нем в оттенках непроницаемой тьмы.

Тайны беременности стали более понятными, когда люди взглянули на нее через призму науки и наблюдений. Леонардо да Винчи. Человеческий зародыш в утробе матери. Конец XV – начало XVI века.

Жизнь зарождается во тьме

Наши древние предки поклонялись богиням-матерям не просто так: они понимали, что жизнь зарождается во тьме утробы, именно в ней плод набирается сил и накапливает энергию. Тьма защищает жизнь, пока та не будет готова появиться на свет.

Фигурки эпохи палеолита, такие как знаменитая Венера Виллендорфская[19], передают благоговение древних мастеров перед животворящей силой женщины. То же самое можно сказать и о глиняных сосудах, чьи изгибы напоминают изгибы беременной и чье вместительное нутро, скрытое от глаз, является символом чуда человеческого сотворения.

Космологические[20] теории разных стран мира часто помещают зарождение жизни во тьму, похожую на утробу матери. В древней вавилонской истории о сотворения мира два первозданных существа, Апсу и Тиамат, пребывают в совершенном темном стазисе, пока не пробуждаются, чтобы дать начало жизненному циклу. В космологии индейцев акома[21] все начинается с сестер-близнецов, растущих бок о бок во тьме. Древние китайские истории о сотворении мира описывают инь и ян как идеально сбалансированные дуальности, которые постепенно созревают, защищенные во тьме яйца эмбрионального космоса в течение 18 тысяч лет.

Безмолвно прорастающая жизнь сквозь темную плодородную почву также связывает черный цвет с энергией плодородия. В Египте, где жизнь людей зависела от темных почв на берегу Нила, насыщаемых отложениями во время ежегодных наводнений, черный наряду с зеленым был цветом жизни. Считалось, что выращиваемая пища зарождается в драгоценной почве и затем прорастает. Осирис, один из главных богов Древнего Египта, отвечающий за воскрешение и возрождение, часто изображался с черной кожей, а иногда с зеленой. Его возвращение к жизни после того, как он был убит своим братом, Сетом, сформировало его уникальное восприятие мира: он увидел смерть, и победа над ней стала играть огромную роль. История Осириса часто пересказывается с помощью предметов, изобилующих сочетанием черного и зеленого цветов, найденных в погребальных принадлежностях периода Нового царства, встречаются среди них и «глиняные и деревянные грядки для растений в форме Осириса, наполненные черной землей из Нила и засеянные прорастающими семенами»[22].

Темнота ночи

Когда темнота заполняет небесный свод сине-черным цветом, наша шишковидная железа вырабатывает мелатонин – гормон, готовящий ко сну. Поскольку он расслабляет нас, сладкое уединение темноты может побудить нас к интимной близости, прежде чем мы погрузимся в дремоту.

Во сне клетки восстанавливают митохондрии, очищают кровь от мусора, а мысли и переживания обрабатываются и упорядочиваются. Сон необходим для функционирования разума и тела, и большинство поддаются этой потребности – с благодарностью и без сопротивления – после наступления темноты.

Однако мы не всегда спим крепко, и часто темнота кажется далеко не сладкой. По мере того как мозг реорганизует впечатления от прожитого дня, из глубины души может подниматься на поверхность старая информация, и недавние эмоции рискуют смешаться со старыми травмами. Так возникают тревожные чувства и даже кошмары, вызывающие настолько яркие и тревожные переживания, что их ужасы способны задерживаться в нашем сознании надолго после пробуждения. У каждого есть воспоминания о том, как он пробуждался от плохого сна, испытывая шок и удивление, а до 8 % взрослых людей испытывают подобное на регулярной основе. Причины могут быть как психическими, так и физическими. Непроработанные травмирующие события дают о себе знать, и даже гормоны, стресс, сахар, алкоголь и различные препараты могут нарушить ночную работу мозга. Просто поспать – на самом деле совсем не просто.

Ночь – словно палимпсест, запечатлевший остатки дня, памяти и бессознательных импульсов, это то время, когда мы вытаскиваем на поверхность наших внутренних демонов.

Никола Самори. Происхождение глаза. 2011.

Никто не находится вне черной коллективной тени человечества[23].

Карл Юнг

Неужели именно здесь, на неподвластном времени фундаменте плохих снов, кошмаров и ужасов, идея спокойной, умиротворяющей темноты уступает место монстрам под кроватью или злобным демонам, посланным, чтобы изводить нас? В эпоху психоанализа, кажется, именно наше бессознательное хранит множество темных, вызывающих дискомфорт образов. Карл Юнг разделил их на две категории: те, что возникли на протяжении нашей жизни, и те, что уходят корнями в общий коллективный опыт. Ночной кошмар – способ вступить в контакт с широкими, культурно укоренившимися мифами и образами, или областями личного прошлого, или даже гранями собственной личности, которым мы не хотим (или не можем) противостоять и не готовы прорабатывать сознательно. Неизбежные стычки с нашей теневой сущностью окрашивают черноту ночи страхом, злом и ужасом, а иногда омрачают и день унынием и отчаянием. Возможно ли, что мы сами порождаем в себе подобное?

Вероятно, как и в Книге Бытия, энергия находит убежище в непостижимой тьме. Мы можем рассматривать наши личные тени как нечто, что заставляет нас двигаться вперед. Именно погрузившись в темные недра духа, рождаются герои и героини. Орфей бросает вызов смерти, отправляясь в путешествие в подземный мир теней, а Белль из «Красавицы и чудовища» переживает страх и плен в темном замке. И в том и в другом случае персонажи сумели справиться с мифическими испытаниями, сохранив добродетели и не дав себя сломить, как и бесчисленное множество других героев мифов, легенд и даже реальной истории.

Тень, которая может упасть на отношения человека с Божественным, была названа «темной ночью души» в XVI веке святым Иоанном Креста[24], покровителем мистиков и созерцателей. Он боролся, стараясь преодолеть пропасть депрессии и сомнений, которые ставили под угрозу его продвижение к мистическому единению с Богом. Три века спустя святая Тереза из Лизье описала похожий путь в книге «История одной души». Ее текст напоминает нам о том, что борьба с тьмой – будь то вопрос веры или противостояние повседневным обстоятельствам – может разворачиваться каждый день, просто быть скрыта от других.

Темная ночь души наступает непосредственно перед откровением. Когда все потеряно и все кажется тьмой, тогда приходит новая жизнь и все, что необходимо.

Джозеф Кэмпбелл

Джозеф Кэмпбелл[25] подбадривает тех, кто переживает темные времена и подвержен мрачным чувствам: «Черный момент – это момент, когда настоящее послание о трансформации уже готово прийти. В самый темный миг загорается свет». А со светом «приходит… все, что нужно…», включая полный, ничем не ограниченный спектр цветов. Возможно, нам придется прикрыть глаза, пока мы привыкаем к рассвету, который следует за темнотой, но каждый, кто пережил подобный сдвиг в оттенках, запомнит, как желанен первый свет. Несмотря на то, какую роль тьма играет в создании условий для прорыва, мы не обязаны вспоминать о ней с теплотой.

Глубокий траур

Созвездья погаси и больше не смотри

Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,

Слей в чашку океан, лес чисто подмети.

Отныне ничего в них больше не найти[26].

Уистен Хью Оден. Похоронный блюз. 1936 г.

Скорбь – особенно мрачный оттенок тьмы – «темная ночь души», вызванная неопровержимым фактом потери и тенистым лабиринтом траура. Переживать утрату и учиться жить без партнера, родителя, ребенка или близкого друга – процесс, уникальный для каждого человека. Часто нелинейный и цикличный, иногда затяжной; порой скорбь непредсказуема: запах, музыка, профиль незнакомца, переходящего улицу, могут внезапно перенести нас из дневного света во тьму. Кажется, что процесс адаптации начинается заново, пусть и на короткое время. Скорбь, тесно сплетенная с депрессией, одета в черный цвет – по крайней мере, в европоцентричных обществах – начиная с XIV века.

Считается, что связь между черным цветом и трауром зародилась в Древнем Риме, где существовала традиция тоги pulla. В отличие от тоги pura, традиционного одеяния граждан империи мужского пола, которая изготавливалась из тонкой натуральной шерсти бледных оттенков (белый или близкий к белому цвет достигался в прачечной усилиями сукновала[27]), тога pulla производилась из натуральной шерсти темных оттенков, возможно, окрашенной в еще более темные тона. Темно-коричневая или темно-серая ткань соответствовала термину pulla – от pullus, латинского слова, означающего «темный или черноватый цвет»[28]. В классическом мире чрезмерное проявление скорби не считалось частью нормального социального функционирования, и тогу pulla носили только на похоронах или в домашней обстановке[29]. Римско-католическая церковь сохранила ассоциацию между черным и смертью, и теперь он является литургическим цветом для похорон, празднования Великой пятницы, Дня всех усопших и других случаев, когда нужно скорбеть.

Адам Фасс. Без названия (из серии «Мой призрак»). 1999.

В XIX веке главной тканью, из которой шились траурные одеяния, был креп. Изготовленный с использованием токсичных химикатов, он мог провоцировать болезни.

Шелковый траурный ансамбль, 1870–1872.

Скорбь и утрата настолько тесно сопряжены с депрессией, что «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» (DSM-5) не только признает их сосуществование, но и называет горе потенциальным триггером для крупных депрессивных эпизодов. Пролонгированная реакция горя – состояние, признанное в DSM, – может выражаться в деструктивном поведении, а иногда и приводить к самоубийству.

Риски, связанные со скорбью и горем, носят как психический, так и физический характер. Американская медицинская ассоциация признает реальность синдрома разбитого сердца, симптомы которого идентичны симптомам сердечного приступа. Из этого сложного переплетения души и тела вырастают многочисленные мрачные мифы и легенды о горе – например, о самоубийстве прекрасной царицы Алкионы, бросившейся в море, когда Морфей, бог сна, сообщил ей о гибели царя Кеика в кораблекрушении. Несмотря на то что боги обвинили эту пару, посмевшую сравнить свою любовь с любовью Зевса и Геры, в гордыне, муж и жена были превращены в морских птиц, ищущих пару в сезон спокойных морей – зимние дни, которые были позже названы по имени Алкионы – halcyon days.

Была и другая королева, запомнившаяся тем, что оплакивала супруга. Роман королевы Виктории с принцем Альбертом Саксен-Кобург-Готским завершился свадьбой в 1840 году, и за 17 лет их страстных отношений родилось девять детей. Как и большинство романов, их отношения переживали бури, но они вместе управляли семьей и страной на протяжении чуть более 20 лет, до его смерти в 1861 году в возрасте сорока двух лет.

Следующие 40 лет Виктория провела в трауре, скорбя по дорогому Альберту. Находясь на вершине социальной иерархии Британской империи, королева задавала тон придворной жизни и моде и влияла на сложную психологию эпохи. Ее угрюмое, возможно, даже чрезмерное вдовство усилило и без того сложные траурные обычаи, что повлияло не только на многие общества по всему миру.

Образ викторианской вдовы был проработан особенно тщательно. Черный креп – гофрированная шершавая шелковая ткань, прошедшая термическую обработку, – повсеместно использовали вдовы с достатком. Также применялась бумазея – менее дорогая смесь шерсти и шелка. Матовая поверхность обеих тканей поглощала свет, подчеркивая скорбь женщины, обязанной носить только черное в течение года и одного дня. Столько же вдова не могла посещать никакие общественные мероприятия и должна была завершать свой строгий образ длинной черной вуалью, закрывающей голову и лицо.

Фаза, называемая полутрауром, длилась еще около шести месяцев, когда допускалось ношение оттенков серого, сиреневого и пурпурного, а также разрешалось надевать одежду с вышивкой и декоративной отделкой. Среди состоятельных людей появился целый перечень траурных украшений, куда входили гагат – драгоценный камень, получаемый из окаменевших хвойных деревьев, а также оникс, мореный дуб и несколько черных веществ искусственного происхождения, таких как гуттаперча и вулканит.

Затем следовала четверть траура, в ходе которой оттенки одеяний постепенно осветлялись; она завершала двух-трехлетний период скорби после кончины мужа, для других родственников были установлены более короткие траурные периоды. Мужчины в целом были менее обременены выражением скорби: вдовцу полагалось соблюдать глубокий траур в течение всего шести месяцев и даже меньше, если он снова женился до конца срока.

Поскольку хранить траурные одеяния в доме считалось дурной приметой, соответствующий гардероб должен был каждый раз шиться с нуля, когда умирал один из членов семьи. Неудивительно, что текстильные компании, портнихи и розничные торговцы, специализировавшиеся на траурной одежде, черных плюмажах из страусиных перьев, темных каретах и других аксессуарах, сколачивали целые состояния. Многие семьи, для чьего бюджета поддержание внешнего вида становилось непосильным бременем, оказывались перед незавидным выбором: обойтись без еды и других предметов первой необходимости или столкнуться с порицанием соседей, вызванным несоблюдением дорогостоящих обычаев.