Веер откровений

Размер шрифта: 13

Авторы: Еремина Елена, Рыжаков Артём, Бондарь Наталья, Воронцова Елизавета, Анатоль Мари, Ярось Галина, Букер Некто, Салтанова Надежда, Гулкова Елена, Лизкин Игорь, Григ Ирма, Кашеварова Ирина, Литвиненко Александр, Гончарова Татьяна, Гриневич Наталья, Тумина Елена, Попова Татьяна, Тушева Ирина, Карицкая Лада, Меркушин Дмитрий

Продюсерское агентство Антон Чиж Book Producing Agency

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

Корректор Ольга Рыбина

ISBN 978-5-0065-1251-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Сложные преступления, символизм и драма человеческих отношений… Если раньше японские авторы подражали западным мастерам жанра, то сегодня они сами задают новые течения в детективной литературе: Содзи Симада и его последователи пишут «син-хонкаку» детективы, а Катаэ Минато и другие японские писательницы заложили основу «иямису». Кроме них, мы зачитываемся классическими романами Эдогавы Рампо, Сэйси Ёкомидзо и Акамицу Такадзи, читаем социальные детективы Сэйтё Мацумото, мистические детективы Нацухико Кёгоку, не можем оторваться от детективов Миюки Миябэ и Кейго Хигасино…

На моем авторском курсе мы попытались проанализировать ДНК японских детективов и разбирали, как создать детектив-головоломку, как раскрыть внутренние конфликты героев, опираясь не только на светлые, но и на тёмные стороны их души, как прописать живые диалоги и удивить читателя интересной, запутанной историей.

Вы держите в руках «Веер откровений» – итоговый сборник рассказов. Это яркая мозаика совершенно разных, оригинальных и захватывающих детективных историй, которые порадуют любителей жанра и японской культуры.

Откройте «Веер откровений» и ищите преступников вместе с героями книги!

С любовью к детективам,

Елена Бриолле,мастер курса «Секреты японского детектива: путь писателя-самурая»

Елена Еремина.
МОРТАЛ КОМБАТ

Как довольный кот, я щурился на осенний лес, освещённый утренним солнцем. Пальцы постукивали по рулю в такт знакомой мелодии. Слева между соснами и жёлтыми берёзками заблестела гладь озера, я заглушил мотор. Пора!

Переодевшись в ниндзя, я повесил цепь с гарпуном на красный пояс, натянул мягкие кожаные сапожки, а костюм уложил в дорожную сумку. Полумаску надевать не стал, бросил рядом на свободное сидение. Прежде чем продолжить путь, я провёл пальцами по лезвию ножа-куная, которым так удобно добивать жертву, притянутую гарпуном. До конца моего путешествия оставалось минут двадцать.

«Мортал Комбат» объединил нас в начале девяностых. Игорёк, Сергей, Кирилл и я часто заходили к Яше, жившему в соседней пятиэтажке. Пухленького очкарика редко выпускали гулять. В нашу компанию он был принят, когда похвастался, что родители купили ему игровую приставку.

Мы давно разъехались. Жизнь разбросала, а Яков и игра не дают потеряться. Кто бы мог подумать, что этот увалень станет банкиром и раз в год будет собирать нас в арендованном у чёрта на рогах коттедже? Видимо, Яша помнил, как бабушка разгоняла всех вечером, беспокоясь, что нас ищут родители. Поэтому и выбрал коттедж возле карельского озера, окружённого непроходимым лесом. Там мы, сорокалетние дядьки, наряжаемся в персонажей «Мортал Комбат» и на два дня зависаем у игровых приставок, забыв все дела.

Несомненно, моя жизнь тоже состоялась. Сорок с хвостиком, а телефон разрывается от звонков продюсеров: «Герман Юлианович, как там с продолжением сериала? Помните, вы обещали сценарий триллера с японским сеттингом? Мы ждём…»

А вот и коттедж. Я обрадовался, увидев всего две машины. Даже если Игорька снова привёз Кирилл, в этот раз я не последний.

Дверь распахнулась, и на крыльцо выкатился Яков в ослепительно белом костюме монаха Лю Кана.

– А вот и Скорпион! На заказ костюм сшил? Гарпун как настоящий, – похвалил Яков, пропуская меня в дверь.

– Ну, ты тоже крут, прям Белоснежка, глазам больно! – не остался я в долгу. – Гарпун взял в реквизите у киношников, кто же мне откажет?! И прошу заметить: в этот раз я не последний!

– Увы, последний, – он, как птица-лебедь, развёл рукавами. – Игорь на Кирилле приехал. А меня шофёр привёз. Завтра вечером заберёт. Топай скорее на второй этаж, все уже в столовой ждут. И гаджеты принести не забудь!

Правило запирать в сейф все ценное, особенно телефоны, было обязательным. Никаких звонков с работы или семейных нервотрёпок. Двое из нас были женаты по второму разу, двое в разводе, а любимец женщин Игорёк ко всеобщей зависти ухитрялся сохранять непорочное безбрачие.

Я взялся за перила, под ногами заскрипела деревянная лестница, ведущая на второй этаж. В коридор выходило пять дверей. Мы их не запирали: спиртное здесь без ограничений, а возраст солидный, мало ли что. Пришлось заглянуть в каждую. Незанятым оказался номер в конце коридора.

Я бросил сумку на кровать. У зеркала надел кожаную жутковатую полумаску. Видны только глаза и брови. Хорош. Вылитый Скорпион.

Спускался я осторожно: ступени загораживал ноутбук, на нем лежали телефон, часы и ключи от машины.

У входа в столовую меня поджидал Сергей в наряде колдуна Шан Дзуна. Я бровями показал, что выглядит он прекрасно. Жёлтая запашная рубаха, широкая кожаная безрукавка, тёмные шаровары и высокие сапоги делали мощную фигуру Сергея, любителя тренажёрных залов, ещё объёмней. Дотошный владелец нескольких аптечных сетей лучше всех подходил на роль хранителя сейфа.

Уложив мой скарб на свободную полку, он набрал код и закрыл бронированную дверь. Хорошо, что не ключами. Комбинация была несложной, я мысленно повторил цифры: ночью заберу ноут и закончу эпизодник.

В столовой было шумно. Раскрасневшийся Яков, в переднике и с полотенцем через плечо, то и дело заглядывал в духовку, боясь сжечь пиццу. Остальные уже галдели за столом.

Под одобрительное «О-о-о» я гордо продефилировал туда и обратно, бряцая цепью и поигрывая гарпуном.

– Да, солидол! Я скоро тоже тебя удивлю, – показал большой палец Игорёк. Комбинезон и красная длинная безрукавка из мягкой кожи сидели как влитые и превратили скромного банковского клерка в крутого бойца Кэнши Такахаши.

– Вот, взрослый человек, а умудряешься опаздывать, – пожурил меня Кирюша. Они до сих пор похожи с Игорьком, словно братья. Только Игорь брюнет, а Кирилл рыжеватый блондин. – Я сюда прямо с рейса, и то успел! В Китай летал, на выставку. Там, братец, такое… потом расскажу. А тебе – штрафную.

Он нахлобучил широкополую шляпу на рыжую макушку, вышел из-за стола, протягивая рюмку водки. Видимо, решил продемонстрировать мне костюм шаолиньского монаха Кун Лао. Было на что посмотреть! Чёрная приталенная безрукавка поверх жёлтой сорочки, синие шаровары, заправленные в сапожки ниндзя. Довершали эту красоту красный кушак и бутафорский боевой топор. А вот шляпа была не украшением: в игре Кун Лао использовал её острые края как смертельное оружие.

Я принял рюмку, спустил полумаску и коротко выдохнул, готовясь пригубить.

– Стоп! Серёжа, а он сдал ключи от машины? А то знаю я этих сценаристов, снова на приключения потянет.

Ну, началось. Да, было дело. Два года назад я решил покататься ночью и чуть машину в озере не утопил.

– Сдал. Так это не поможет. Сценаристы, они такие. Если приспичит, и на велосипеде в озеро заедет, – заулыбался Сергей.

Вот гады! Помнят, что вожу с собой складной велик на случай городских пробок. Пусть не волнуются, багажник тоже заперт.

Я уселся за стол и поднял рюмку:

– Друзья, рад приветствовать! Какие же вы красавцы!

– Да, – Яков протянул мне бумажную тарелку с двумя кусками пиццы. – Костюмы потрясающие! Словно мы уже в игре.

Он был прав. Когда ещё посидишь за одним столом с колдуном Шан Дзуном, боевыми монахами Кун Лао и Лю Каном и с японским ниндзя Кэнши?

Заметив, что блюдо с пиццей опустело, Яков поправил изящные ножны на поясе и с улыбкой кивнул на дверь в игровой бар:

– Пора, друзья! Да будут наши удары точны!

Мы устроили у дверей шутливую толкотню, словно пятиклашки после звонка. В уютной полутьме на журнальных столиках поблёскивали рюмки и бутылки, провода от игровых консолей тянулись к двум настенным экранам. Засветились заставки, от которых защемило сердце: красный прямоугольник с чёрным силуэтом дракона.

– Кто-о-о против Кэнши Такахаши-и? – пропел Игорёк из мягкого кресла голосом зазывалы с восточного базара. Слишком громко, потому что он уже надел большие наушники.

Начинать с Игоря мне не хотелось. Для разминки лучше взять кого-то послабее.

– Скорпион к поединку готов, – я уселся в кресло у соседнего экрана.

– Готов? А если проверю? – принял вызов Сергей.

Мы нацепили наушники и забыли обо всем на свете, останавливались только, чтобы поменяться противниками и отхлебнуть водки. Тот, кто был вне игры, с азартом наблюдал за поединками и следил, чтобы рюмки бойцов не были пустыми.

Часа через два мы вернулись в столовую. Яков вытащил из морозилки следующую пиццу и снова включил духовку. На столе появились бумажные ведёрки с жареными куриными ножками и контейнеры с салатами.

– Ну что, бояре? Здравы будем! – Кирилл начал вечернюю часть со своего любимого тоста.

Все вскочили и подняли рюмки. Яков чокнулся с каждым стаканчиком томатного сока, отхлебнул и расстроено крякнул: на груди расплывалось кровавое пятно.

– Это потому, что пьёшь ты, Яков Михайлович, всякую гадость! А вот правильные напитки, – Серёга долил водки в опустевшие рюмки, – правильные напитки следов не оставляют.

Яков поспешил к мойке, я взял кухонное полотенце и пошёл помогать.

– На костюме оленя пятен не видно, и рога красивые, – донёсся сквозь шум воды шепоток Игоря. И они втроём заржали.

Идиоты. Я-то знаю, по какому поводу веселье. В начале лета Яков пригласил нас на дачу. Отдохнуть, познакомиться с его новой супругой и разыграть персонажей для осенней встречи. Я ему тогда впервые позавидовал: такую красавицу отхватил.

Но зависть моя быстро улетучилась. Когда мы пошли париться, Ирина несколько раз заглядывала в предбанник, жаловалась, что одной ей скучно. И Сергей, сославшись на жёсткий пар, ушёл и пел ей романсы под гитару на веранде. После бани, пока все чаёвничали в гостиной, я случайно наткнулся на Игоря с Ириной в тёмном коридоре, а чуть позже Ирина повела Кирилла на второй этаж смотреть библиотеку. Яков был беспечен и счастлив, звал её «Ирусик» и, кажется, ничего не видел дальше своих мегадиоптрических очков.

– Да, водой не смыть, вечером уксусом попробую вывести, – махнул рукой Яков, и мы вернулись за стол.

Видимо, эти трое без нас ещё раз накатили, потому что продолжили хихикать и шептаться, как мальчишки на задней парте.

Яков начал прислушиваться, с детской улыбкой пытаясь уловить суть разговора, и я отвлёк его:

– Яш, а вот у тебя за поясом меч или кинжал?

Казалось, у Якова не только глаза, но и стекла очков заблестели:

– Мне, Гера, просто необыкновенно повезло!

– Это точно! Повезло! – тут же влез Игорь. – Ты, Яша, страшный везунчик!

– Это вакидзаси, ему 400 лет. Кузнечная школа Овари Сэси. – Яша бережно достал из ножен небольшой кинжал и положил на стол. – Самураи должны были оставить катану слуге, заходя в чужой дом. А вакидзаси можно было брать с собой. Его ещё называли «хранителем чести». Им делали сэппуку, проще говоря, харакири.

– Ого! Харакири? Можно посмотреть? – Сергей осторожно взял кинжал. – Четыреста лет?

Он почтительно передал клинок мне, а я Кириллу. В наших руках была история.

– Я ведь сначала загорелся купить катану. Как раз на продажу в антикварном выставили меч Сайдзёсаку работы кузнеца Масамунэ из Сагами, – продолжал Яков. – Это такая редкость! Но и стоил он прилично. Даже Игорю позвонил, хотел уговорить поменяться персонажами. Кэнши как раз катаной дерётся. Но Игорёк отказался…

– Момент! – Игорь убежал и вернулся с большим самурайским мечом в ножнах. – Ну как вам? Катана мастера Масамунэ. Два миллиона девятьсот тысяч отдал. – Он вытащил меч из ножен и помахал им. – Мы и сами с усами! Обошёл я тебя, Яша?

– Почти три лимона? Ну ты даёшь! – Услышав это, Игорь торжествующе хмыкнул, но Кирилл продолжил: – Вот каким был безголовым, таким и остался. Нет, ну я понимаю, Яков. Он банкир. Купил и даже не заметил. А ты-то о чём думаешь? Машины нет, квартиры нет, а ты финтифлюшки покупаешь?

Вопрос был риторическим. Все мы знали, что Игорёк живёт одним днём. Работает менеджером в отделении банка. Снимает студию. Зато отпуск проводит в Таиланде и, мечтая разбогатеть, играет на бирже и в казино. Несколько лет назад спустил квартиру, оставленную родителями.

– Та-ак, – протянул Сергей, – а ну, колись, это ты на меч просил взаймы? Хорошо, что я не повёлся! И где взял деньги? Надеюсь, без криминала?

– Где надо, там и взял. Хватит с меня нотаций. Не маленький. Завтра верну меч в магазин и вопрос с деньгами закрою.

Яков расстроено охнул, словно посадил ещё одно пятно на костюм:

– Боюсь, что с этим будут проблемы. Я дня два назад надумал купить эту катану для своей частной коллекции. Стал проверять на подлинность. Магазин ведь только посредник. Нашёл его в электронном каталоге Токийского музея и понял, что продаётся реплика. А стоит она от силы тысяч сто. Позвонил директору магазина, чтобы предупредить, что сертификат кантейсё поддельный. Оказалось, что катану уже купили и хозяин деньги получил.

На Игорька больно было смотреть. Да и Яков выглядел не лучше. Наверное, переживал, что ненароком втянул Игоря в эту авантюру.

– А, фигня всё это, – Игорь небрежным движением отправил меч в ножны. – Забейте, сдам в другой магазин. Или на стену повешу.

– Да, у богатых свои причуды. Давайте, ещё раз за встречу? – предложил Сергей и чокнулся с Игорем. – Ничего, Игорёк, бывает. Но ты точно безбашенный.

– Может и безбашенный, но не безголовый! Всех уделал подчистую сегодня! – Игорь отправил ложку салата в рот и, прожевав, ткнул локтем сидящего рядом Кирилла. – А безголовый у нас Кирюша! Ты тридцать лет не можешь запомнить, как делать бруталити. Без слёз не могу на твою игру смотреть!

– Да что ты ко мне привязался?! Играю как хочу! Кто ты вообще такой? Я вот вчера контракт с китайцами заключил, третий завод строить буду…

– Развалится твой завод. Шляпу нацепил, а бросок ей так и не научился делать. Играешь как девчонка, ни воздушной атаки, ни телепортации…

– Уберите от меня этого… неудачника, а не то… – лицо Кирилла пошло красными пятнами.

– А не то что? Игрушечным топориком зарубишь?

– Эй-эй, остыньте! Всё, гейм овер! – забасил Сергей. – Игорян, пора взрослеть. Ты лучше подумай, как деньги возвращать будешь.

– Не твоя забота! Да пошли вы все! – Игорь налил себе, выпил и, покачиваясь, ушёл.

Я подумал, что мне тоже пора.

– Яш, спасибо за вечер, было классно! Я пойду, а то глаза слипаются. – Спать мне, конечно, не хотелось. Но чем меньше народа останется в столовой, тем быстрее все улягутся, и тогда я смогу забрать ноутбук.

Я прилёг, не раздеваясь. Ждал, когда затихнут смех и голоса в столовой.

Проснулся я от фальшивого пения, доносившегося снизу. В глаза ударил свет из незашторенного окна, а в висках застучала боль.

Оказалось, что я так и заснул в костюме и сапогах.

– Народ, вы где? Доброе утро, страна! Завтрак готов! – кричал из столовой Яков. Я встал и побрёл по тёмному коридору на манящий запах сдобной выпечки.

– Ну у тебя и видок. Зови остальных. Я замороженные слойки в духовке запёк. Не хуже, чем у моей бабушки получились.

Глотнув кофе, я поплёлся наверх. Первая дверь была полуоткрыта.

– Рота, подъём! – заорал я, распахивая её шире.

Сначала я решил, что меня решили разыграть. Типа: сценарист? вот тебе сюжетик с утра. Но когда подошёл ближе… Я выскочил в коридор и кричал, пока не прибежал Яков.

– Там, – прошептал я и сел на дощатый пол, прислонившись к стене и вытянув ноги.

– Господи, Герман, так же нельзя… разорался, меня напугал… – Яков шагнул в комнату, а потом я услышал, как его вырвало, и снова стало тихо.

Я осторожно заглянул. Яша сидел в кресле и смотрел на кровать. Там лежало обезглавленное тело самурая Кэнши. Покрывало в цветочек и обои в полосочку были испачканы бурыми пятнами и потёками. На полу валялась пустая бутылка водки.

– Игоря… и голову забрали, – прошептал Яков.

– И меч забрали, – сказал я. – А где… все?

Мы подкрались к следующей двери. Даю голову на отсечение, Яков думал, как и я: вдруг за ней стоит убийца с мечом?

Яков достал кинжал, я сжал гарпун и ударом ноги распахнул дверь.

В комнате никого не было. Кровать застелена и даже не примята. У окна – небольшой чемодан с наклейками аэропорта. В раскрытом шкафу на вешалках – дорогой костюм и рубашки.

– Здесь жил Кирилл, – шёпотом сказал Яков. – Давай к Сергею.

Мы постояли у двери, прислушиваясь, и я распахнул её ногой.

Сергей в одних трусах распластался поверх одеяла. Он лежал на животе, раскинув руки и ноги. Можно было подумать, что спит, если бы не огромное пятно запёкшейся крови. И не рыжеволосая голова Кирилла, приставленная к обрубку мощной шеи лицом к нам.

Яков выскочил в коридор, а я согнулся, борясь с приступом рвоты.

– Катана на полу, у кровати, – прошептал Яков.

– Не трогай… отпечатки пальцев.

Но он и не собирался ничего трогать. Он так и стоял в коридоре.

– Герман… у Серёжи… ключи от сейфа… нужно в полицию звонить… Они на связке, три длинных ключа.

Я осмотрел одежду и сумку Сергея, набрался храбрости и заглянул под подушку. Ключей не было.

Яков с причитаниями сам принялся обыскивать сумку, а когда он перешёл к тумбочке, я спустился к сейфу и открыл его. Полки были пустыми.

– Откуда… откуда у тебя ключи от сейфа? – с ужасом спросил за моей спиной Яков.

– Нет у меня ключей. Хотел ночью забрать ноутбук, чтобы поработать, шифр подсмотрел. Пошли, попробуем машину открыть.

Подходя к стоянке, я присвистнул. Машина Кирилла исчезла. Яков принялся дёргать ручки на дверях машин, и тут же на два голоса заверещали сигналки.

Заметив, что мой багажник приоткрыт, я поднял дверцу. На велосипеде лежал мусорный пакет. Тяжёлый. Я осторожно заглянул в него и тут же выронил. Меня всё-таки вырвало.

– Что? Что там? – шёпотом спросил Яков, когда я наконец смог дышать.

– Голова… Серёжи, – я машинально провёл рукой по колесу велосипеда, а потом уставился на свою ладонь. Грязь. Ещё свежая. Не в моих привычках грузить в багажник, не обтерев.

Я не стал сообщать Якову о своём открытии, а просто разложил велосипед:

– Я за полицией.

– Не оставляй меня, – Яков почти плакал. – Они там… наверху… я не могу… Скоро Вадим приедет. У него телефон.

Я кивнул.

– Что тут было вчера? – спросил я в столовой.

– Что было? Серёжа и Кирилл ещё пару раз выпили и тоже ушли, а я навёл порядок и… – Голос его изменился. Договаривал он, разглядывая скатерть: – Гера, о том, что ключи и телефоны в сейфе, знали только мы пятеро. И что ключи от сейфа у Сергея… тоже только мы.

За дверями столовой скрипнуло. Или это наверху? Я посмотрел на потолок и зашептал:

– Нужно обыскать дом.

Яков снова обнажил кинжал. Я снял с цепи гарпун, он хоть и бутафорский, но яблоко проткнуть может, я проверял. У лестницы я остановился, пропуская Якова вперёд. Глупо поворачиваться спиной к человеку с кинжалом. Он топтался на месте, и я понял, что если я не пойду первым, мы так и будем стоять.

Осмотр мы начали с первой комнаты. Может, и раньше там так пахло, но сейчас запах показался мне невыносимым. Труп Игоря, затянутый в кожу, лежал в той же позе: на спине с согнутыми ногами. Рядом на стуле висел его джинсовый костюм.

– Волосы! – прошептал я. Штанина шаровар задралась, открывая голень с рыжеватой порослью.

– Это Кирюша… – пискнул Яков.

Мы бегло осмотрели четыре оставшиеся комнаты, спустились в столовую и сели за стол друг напротив друга.

– Есть идеи? – На мой вопрос Яков только всхлипнул. Мне было что сказать: – На труп сложно натянуть кожаный комбинезон. Значит, переоделись они при жизни. Например, Кирилл зашёл к Игорю, выпили и в знак примирения поменялись одеждой. А потом они снова повздорили, и пьяный Игорь зарубил Кирилла. Только я не понял, где Игорь и кто убил Сергея.

– Сергея… тоже Игорь. Ему нужно было найти ключи от сейфа. Сергей мог проснуться… и шум поднять, – как-то слишком быстро пришёл в себя Яков. Дальнейшее прозвучало словно заученный текст: – Игорёк провернул… махинацию в банке. А когда понял, что сядет за кражу и убийство Кирилла, решил сбежать. Поэтому… и Сергея. По пути в международный аэропорт Игорь заскочил в салон. Перекрасился в рыжий цвет, осветлил брови и улетел по заграннику Кирилла.

Ага. В одежде шаолиньского монаха. В салон, потом в аэропорт. А что же он в джинсу свою не переоделся? Или в Кирюшин костюм? Не сходится. И кто ездил на моём велосипеде?

Яков нравился мне всё меньше.

– Если честно, – он снял очки, подышал на стекла и принялся протирать полой белоснежного халата. – Если честно, когда ты открыл сейф, я подумал, что это ты всех убил.

И тут я понял, почему мне разонравился Яков. На идеально белом костюме не было даже намёка на вчерашнее пятно. А что если он заранее спланировал убийства и купил два костюма Лю Кана, чтобы потом переодеться в чистый? Теперь уже я уставился на скатерть, боясь выдать себя.

Нет, ерунда. Как этот пухляш смог отрубить головы? Одним точным ударом, без лишних ран и порезов? Я-то знаю, как сложно перерубить тушу в нужном месте.

Яков вернул очки на переносицу и нервно хихикнул:

– А ещё я вспомнил, что ты на первом курсе подрабатывал рубщиком в мясных рядах. Мы между собой мясником тебя звали. Вдруг спьяну что-то приснилось, и ты всех зарубил? Хорошо, что разобрались.

Меня зазнобило, снова заболела голова.

– Давай, камин растопим? Сейчас дров принесу.

Выглянув из дверей, я осторожно осмотрелся. Ничего подозрительного. Я набрал аккуратно наколотых полешек из дровяника у крыльца. Придерживая подбородком верхнее, почувствовал сладкий запах древесины и вспомнил баню на даче Якова. Когда пар ослабел, Яков вышел за дровами, и я в окно видел, как ловко он расколол несколько поленьев. Хак! – и полено пополам. Я выронил дрова и помчался к машине.

Увидев в моих руках верёвочный трос для буксировки, Яков, забыв про кинжал, решил сбежать. Но я проворней и сильнее. Первым делом я заломил ему руку за спину, отцепил ножны с кинжалом и кинул на стол. Потом заставил Якова сесть и привязал к спинке стула, заодно примотав его руки к туловищу.

Он был напуган, но когда я сел напротив, чуть расслабился.

– А теперь о том, что случилось на самом деле. Сюда ты приехал с твёрдым намерением убить всех троих.

Яков с усилием сглотнул и поморгал.

– Ты знал, как Игорь тщеславен, и спровоцировал его на покупку боевого меча. Ты знал, что эти придурки всегда ссорятся, когда выпьют. Когда вы остались вдвоём с Кириллом, ты взял бутылку водки и уговорил его вместе пойти к Игорю. В знак примирения предложил им поменяться костюмами и выпить за мир-дружбу. Они вырубились и…

Я остановился. Яков смотрел с восхищением, видимо оценил мою проницательность:

– …ты отрубил голову Кириллу, потом пошёл к Сергею, убил его и приставил голову Кирилла. Нашёл ключи от сейфа и сложил всё из него в пакет. Наверняка протёр меч и приложил рукоять к рукам Игоря. Отпечатки – важная улика. Ты притащил Игоря к машине…

Тут я замолк. Не сходится. Пока Яков тащил Игоря, тот мог в любой момент протрезветь. И что тогда?

– Снотворное! В последних выставленных на стол бутылках было снотворное! Вот поэтому я заснул, и голова до сих пор болит. На чём я закончил?

– На том, что я Игоря притащил, – услужливо напомнил Яков.

– Да. Посадил его на заднее сидение машины Кирилла, бросил в багажник мой велик и пакет с гаджетами. А паспорт Кирилла и телефон Игоря в бардачок, чтобы их нашли отдельно. Голову Сергея зачем-то подбросил в мой багажник. И что я тебе плохого сделал?

Он только помотал головой, и я продолжил:

– Дальше ничего интересного. Приехал к озеру, усадил Игоря за руль и сделал так, чтобы машина уехала под воду. Будто он хотел сбежать, но по пьяни перепутал дорогу. А ты вернулся на моём велосипеде и отправился готовить завтрак.

Яков не стал спорить, только кашлянул.

– Хочешь узнать, как я догадался? Вот тут, – я ткнул его пальцем в грудь, – тут было пятно от томатного сока. А сегодня его нет! Думал, не замечу? Не повезло, попал на сценариста. Я думаю, что полиции не сложно будет найти твой забрызганный кровью костюм. Если что, кинолога вызовут.

– Ладно, сценарист, а мотив? Раз ты такой проницательный, скажи, зачем я всё это сделал.

– Как это зачем? За жену.

– Я не… – он осёкся и посмотрел на меня как на сумасшедшего, с которым лучше не спорить. – Ладно, вызывай полицию. Им я скажу, где спрятал костюм.

– А мне скажи, где спрятал телефон.

– У меня его нет. – Выгнутые линзы увеличивали глаза Якова, отчего взгляд казался детским. Видимо, так крышу снесло от ревности, что выбросил в озеро даже свой телефон. Я снова поймал себя на том, что жалею Якова. Проверив узлы, я ушёл.

* * *

Крутить педали на вязкой дороге было так тяжело, что я перестал объезжать лужи. Через пять минут я выдохся и начал жалеть, что не дождался Вадима. И тут впереди показался джип. Вадим? Так рано? Руль завилял.

Что делать? Спрятаться в кусты? Тогда через три минуты Вадим будет в коттедже и развяжет Якова. Вадим уже лет десять работает у Якова – кому поверит, мне или шефу?

Я снял ноги с педалей и замахал руками.

– Что случилось, Герман Юлианович? – испуганно спросил Вадим, опустив стекло.

Я бросил велосипед на обочине и залез на переднее сидение:

– Разворачивай и газуй! По дороге расскажу, – и добавил, увидев сомнение на его лице: – На нас напали, а мы без связи. Нужно в полицию.

– Все живы?

– Не все, но Яков Михайлович жив-здоров.

– Тогда зачем ехать? Позвонить же можно! – он протянул мне мобильный. – А полицию в коттедже дождёмся.

– Нет, там всё сложно, лучше самим в полицию, – настаивал я.

Он начал разворачиваться. Что-то легко согласился. А что, если Яков развязал верёвку, позвонил ему и сказал, что убийца – я?

– Вадим, можно телефон? Посмотрю, где ближайшее отделение или хотя бы участковый.

Часы на экранчике показывали, что дело к вечеру. А я думал, что ещё день. В списке звонков ничего подозрительного. С Яковом они созванивались вчера в шесть утра. В сообщениях тоже ничего…

– Вадим, а костюмы для косплея кто покупал? Ты или Ирина?

– Ирина? – Вадим снял руку с руля и шутливо перекрестился. – Слава богу, Яков Михайлович ещё летом развёлся, и теперь всё снова на мне. На Али заказал. И не костюмы, а костюм. Почти в 200 долларов обошёлся. А оружие он всегда сам покупает, у него коллекция.

Меня бросило в пот: «Попробую вечером уксусом вывести», – сказал Яков. Но я всё же спросил:

– А на велосипеде… он умеет?

– Смеётесь? Где Яков Михайлович и где велосипед.

– Разворачивай! Едем в коттедж! – заорал я.

Теперь я понял, что до ужаса напугал Якова. Он решил, что я помешался, и боялся спорить, чтобы не вызвать ярость.

В лесу смеркалось. Когда сквозь силуэты деревьев засветились окна первого этажа, я встревожился. Кто включил свет?

– Стой. Пешком пойдём, чтобы нас не заметили.

Мы подкрались к окнам столовой. Монах Кун Лао вливал водку в горло привязанного к стулу монаха Лю Кана. Рядом на столе блестел обнажённый клинок вакидзаси.

Я не успел ничего сказать, а Вадим уже оказался у входной двери и рванул её так, что чуть не сорвал с петель. Она грохнула за нашими спинами, не оставив шансов появиться неожиданно.

Увидев, что человек в низко надвинутой шляпе стоит с кинжалом в вытянутой руке, Вадим схватил стул и замахнулся. Звякнул об пол кинжал, рядом приземлилась слетевшая с головы шляпа. Игорёк поднял руки.

Убедившись, что Вадим со стулом в руках не спускает с Игоря глаз, я развязал Якова. Тот откашлялся, растёр затёкшие руки, с удивлением посмотрел на нас троих и тут же заснул. Вадим заботливо снял с шефа покосившиеся очки и положил на стол.

– Ребятки, вы чего? Я же пошутил. Дай, думаю, хоть раз его водкой напою. Смотрите, какой он забавный, – заулыбался Игорь. Он чуть опустил руки и шагнул к выходу.

Я врезал. Он осел на пол.

– Давай телефон.

– Телефон? Какой…

Вадим рывком поднял Игоря за ворот безрукавки, свободной рукой охлопал карманы и протянул мне айфон последней модели. Выпендрёжник. К счастью, блокировка не была включена.

– Сейчас посмотрим, что ты гуглил. Угу. Расписание полётов в Дубай. Ритуал харакири.

– Харакири? Какого чёрта тут у вас происходит? А ну, руки назад! – Вадим жёстко встряхнул Игоря за ворот, носком кроссовки отбросил кинжал под стол.

Туго затянув руки Игоря верёвкой, он толкнул его на пустой стул.

– «Смертельная битва» у нас происходит. Да, Игорёк? Быстро же ты сообразил, как выкрутиться. Утопил машину Кирилла. Наверное, с распахнутой передней дверью, чтобы подумали, что твой труп уплыл. Вернулся на велосипеде и спрятался. Ну да, чердак мы не проверили. На что ты рассчитывал? Что мы с Яковом подерёмся? И я убью его или он меня?

– Ну ты даёшь, – округлил глаза Игорь. – Это же Яков всех убил, меня хотел утопить, а я… я выплыл и сюда пришёл.

– Что-то быстро одежда высохла. А кровь откуда? – я указал на россыпь коричневых пятен на плече и рукаве рубашки.

Игорь поглядел на меня с такой ненавистью, что я спрятался за спину Вадима и, как в детстве, наябедничал:

– Он ночью отрубил головы Сергею и Кириллу.

Вадим охнул и недоверчиво рассмеялся.

– Если не веришь, поднимись наверх. Только я подумал, что это сделал Яков Михайлович, и связал его. Если бы мы сейчас не вернулись… в полицейском протоколе было бы написано, что убийца развязал верёвки, а потом раскаялся, выпил для храбрости и сделал харакири. А он, – я кивнул на Игоря, – он в костюме Кирилла в это время уже летел бы в Эмираты.

– Стоп! – перебил меня Вадим. – А почему он и вас не убил, если хотел всё свалить на Якова Михайловича?

Игорь мрачно усмехнулся:

– Потому что я безголовый! Недооценил. Знал бы, что так глубоко копать начнёт, начал бы с него первого. И присел бы твой любимый Яков Михайлович лет на пятнадцать.

Яков хихикнул во сне, причмокнул и счастливо заулыбался.

Артём Рыжаков. СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Пролог

Загон, почуяв приближение двуногого бога, приветливо захрюкал. Человек остановился и откинул с тачки полиэтилен. В гущу спин, ушей и рыл полетели влажные тёмные куски. Свиньи взвизгнули, и стадо вмиг сгрудилось там, куда упали мясные глыбы. Добавка не задерживалась. Звери толкались, скользили в навозе, весело трещали челюстями. Напоследок в свалку полетели жёлто-багровые обрубки. Чавканье, хруст костей. Вот и всё. Самые неудачливые свиньи слизывали кровь и жир с сородичей, по которым прилетело угощение.

Опустошив тачку, человек покатил обратно.

Дело было сделано.

Старший лейтенант юстиции Елена Смирнова любила запах папок для уголовных дел. Дух картона настраивал мысли на нужный лад, выметал из головы бытовуху. Но сейчас три тома, лежавшие перед ней, не радовали.

Это было её первое расследование в особо важном отделе. Его явно дали Лене в насмешку – «висяк» по сто пятой статье годичной давности. Впрочем, сама нарвалась.

Она припомнила вчерашний день.

– …сколько можно, Григорий Назарович? Я второй месяц только и делаю, что дела для суда готовлю… Можно мне нормальную работу? – она стояла перед начальником, и собственный голос казался ей слабым и девчачьим. А ведь четвёртый десяток разменяла…

– Ты, Смирнова, в печёнки залезть хочешь? Чёрт с тобой, давай… – Глава областного следственного управления по Курайской области Григорий Супрун поднял трубку и, набрав внутренний, пробасил:

– Булдыгин! Неси мне дело Кирина!

«Приехали», – подумала Лена. Про дело о пропаже депутата Кирина в следственных кругах не знал только глухой.

Константин Кирин ходил в парламентариях всего год, но влияния имел побольше, чем многие ветераны Курайской областной думы. «Мясной король» региона, один из «кошельков» партии власти. Три крупнейших фермы, кормовой завод и грандиозный мясокомбинат – этот холдинг Кирин строил десять лет. Два года назад он вышел из состава акционеров, передав дела зятьям, и занялся политической карьерой. А год назад, пройдя без особого труда в новый созыв, Кирин начал такое энергичное законотворчество, что его быстро заприметили в исполкоме главной партии в стране. Прошлой осенью новый депутат полетел в командировку в Москву на «смотрины» к партийным бонзам. Однако пятого сентября в Домодедово Кирин загадочным образом пропал. Никаких зацепок, ничего. И даже тела не нашли.

В кабинет зашёл бритоголовый амбал – помощник начальника Булдыгин. Он положил на стол три пухлых папки.

– Дело отдаю на повторное расследование старшему лейтенанту Смирновой, – хмуро объявил Супрун Булдыгину. – Занеси в журнал. Свободен. Вот, – обратился он к Лене, – на тебе годовасика.

– Но, товарищ полковник…

– Не нокай, я тебе не лошадь. Хотела расследование – вот, получи-распишись, – и полковник уткнулся в бумаги…

Лена очнулась от раздумий и снова погрузилась в материалы дела.

Согласно рапортам муровцев, телефон депутата по прилёте был какое-то время доступен, а жена Кирина даже показала от него сообщение – «Приземлились, всё хорошо». Но водитель отельного трансфера политика не дождался. Когда он начал звонить, номер был уже недоступен. Обыскали туалеты в зале прилёта, но ничего не нашли: ни вещей, ни следов борьбы, ни отпечатков пальцев Кирина. Спустя сутки его телефон вытащили из канализации аэропорта. «Пальцев» не было и на нём. Чуть позже поступила сводка из банка: с карточки вскоре после высадки пассажиров кто-то снял все деньги – немногим больше двух миллионов рублей.

Московский след ничего не дал: в столице Кирин водил знакомства, но мотивов для убийства не было ни у кого. Политических конкурентов он нажить не успел. Наоборот – в ЦК партии его считали очень перспективным и полезным кандидатом в нижнюю палату.

Смирнова проштудировала материалы допроса семьи, протоколы обысков, экспертиз: ни у кого из семьи причин избавляться от депутата не было – дела с правами собственности на активы обстояли так, что за политиком ничего не водилось кроме небольшой квартиры, старой «Нивы» и автоприцепа. Всё было распихано по дочерям и зятьям, личное имущество было на жене. И кроме того, у всех были стопроцентные алиби – все были кто в Курайске, кто вообще за границей.

Да и самому депутату исчезать было незачем – карьера его шла на взлёт.

Заказуха, семейные разборки или побег от возможного преследования – все эти версии рассыпались ещё полгода назад.

Тупик. Смирнова закусила губу. Может, до Москвы что-то есть? Она отлистала несколько страниц назад.

В последний день перед вылетом Кирина из дома забрал водитель на служебной машине. Депутат ненадолго заехал в областное Заксобрание, подписал кое-какие бумаги и около одиннадцати поехал с рабочим визитом в свинокомплекс «Аконино». Проведя там около четырёх часов, политик уехал сразу в аэропорт.

Результаты экспертиз и приметы депутата занимали отдельный том: сыскари узнали о теле Кирина едва ли не больше, чем он сам. Шрам от аппендицита, зубной имплант на месте левого нижнего клыка, родимое пятно на шее и прочие мелочи.

В дверную щель всунул голову дежурный:

– Елена Степановна, из Красноармейского звонили… Просят выехать. Говорят, подозрение на убийство, огородники из Разливного нашли зуб вставной…

– А мы при чём?

Дежурный замялся.

– Так… В навозе нашли зуб-то.

– Где?!

Лена опустила глаза на копию зубной карты и снова подняла на дежурного. Потом быстро сняла трубку телефона:

– Григорий Назарович, я поехала в Красноармейский, останки нашли, подозрение на сто пятую… Я до обеда. Хорошо.

– Семён Борисович?

Семён Шафран, кругленький низкорослый старичок, кивнул, привстав со стула.

Смирнова прошла за стол. Дежурный следователь положил перед Еленой имплант – в пакетике, с бирочкой.

– Спасибо за обращение, – начала Смирнова. – Вы сообщили, что нашли вставной зуб в удобрении…

– Чтобы мне так найти новую поясницу, как я нашёл этот имплант, моя дорогая! – всплеснул руками Шафран. – Я вытащил его из свиного навоза!

– А как это случилось?

– Зина проела мне всю плешь со своими помидорами. Я что ли виноват, что они у ней родятся как раки у макаки? Сказала, купи навоза, будем делать компостную яму. Ну что вы думаете, я купил. Начал накладывать в ящик это непотребство, и тут звякнула лопата. Смотрю, что-то белеет. Я поднял и оторопел! Не дай бог никому найти тысячу долларов в таком виде и таком месте…

– А почему тысяча долларов?

– Да это же имплант с танталовым трабекулярным корнем, чтобы мне отпуска не видеть! – выпалил дачник. – Один такой стоит около тысячи долларов! Семён Шафран в зубном протезировании за двадцать лет нажил репутацию и геморрой, знает, о чём говорит. Эти импланты делают только на одном заводе в США, а в России ставят только в двух московских клиниках, чтоб они были здоровы….

– Как вы сказали? Тарбек… Тубрекулярный?

– Трабекулярный! Это значит перегородчатый, пористый. Можно, покажу, да?

Шафран взял пакетик с имплантом, плотно обернул прозрачный полиэтилен вокруг улики и поднёс к ней поближе.

– Видите, стержень между резьбами пористый, как губка? У костной ткани такая же структура. После установки кость начинает прорастать сквозь эту металлическую «губку» – происходит сращивание металла и живой ткани. А тантал имеет лучшую совместимость с человеческими тканями, чем тот же титан. И потому эти импланты чаще приживаются и дольше служат. Вот почему они такие дорогие.

– А вы как думаете, сам по себе он мог выпасть?

– Это так же вероятно, как моя плешь сама зарастёт. Всё из-за той же остеоинтеграции: мало того, что он привинчивается, так ещё и кость прорастает сквозь стержень. Да вы посмотрите – по износу коронки, по следам на резьбе штифта видно, что он ношеный. Так… Ну вот, вижу вкрапления светлого вещества в трабекулярной части. Почти наверняка это остатки кости.

Смирнова кивнула. Конечно, зуб и так отдали бы в лабораторию, но на остатки органики она не надеялась. Лена решила исключить случайное появление улики и спросила:

– Это не может быть подделка?

– Такое подделывать – себя не любить. Сложно получать такую структуру. Да и специалисты легко распознают подделку.

– А есть вероятность, что кто-то просто выкинул старый имплант после замены?

– Старые импланты утилизируют особым образом, как и все медицинские отходы. А вообще их могут употреблять на запчасти или вставлять по новой после реставрации… Но ведь не свиньям же в одно место! Вы видели когда-нибудь, чтобы стоматология и свиноферма были соседи? Я – нет, а скоро шестьдесят лет живу.

– Семён Борисович, а вы уверены, что имплант приехал к вам на участок вместе с навозом? – усомнилась Лена ещё раз.

– Таки мне его на плёнку вывалили прямо с самосвала. И почти сразу Зина впилась в меня – мол, давай накладывать.

– Хорошо. Где вы взяли этот навоз?

– Прямо от производителя, с Аконинского свинокомплекса. У них было дешевле всего и ближе.

Лена заволновалась при упоминании Аконино, но эмоциям ходу не дала:

– Спасибо. Вы можете прикинуть, какой давности навоз вам привезли?

– Как мне объясняла Зина, продают компостированный навоз. То есть он перепревал не меньше года…

– Семён Борисович, я знаю, это может показаться вам странным, но… – Лена уже предвкушала, какими словами её будут честить криминалисты. – Нам нужно забрать ваш навоз на экспертизу. Я вам позвоню, группа приедет.

– Ради бога! Тем более Зина так перепугалась этого зуба, что забыла напрочь про свою блажь с помидорами. Берите, сделайте одолжение.

Едва распрощавшись с Шафраном, Смирнова достала мобильный.

– Алло, Женя? Я всё, скоро приеду. Пока подготовь, пожалуйста, заявление о назначении судмедэкспертизы, надо будет идентифицировать образцы костной ткани. И сделай заявку на выезд криминалистов…

* * *

– Ну, Смирнова, везёт тебе, конечно!

Супрун растерянно таращился на результаты экспертизы.

За своё везение Лена заплатила дорого – начальник криминалистов едва ли не швырнул ей эти результаты в лицо. Но всё же эксперты поработали на совесть: из компоста извлекли не меньше четырёх фрагментов костей и зубов. Имплант тоже обследовали. ДНК, выделенная из всех находок, совпала с ДНК с личных вещей Кирина.

– Охренеть… Его что, свиньям скормили, что ли?

– Скорее всего. – Смирнову до сих пор потряхивало.

– Ну вот что, Елена…

«Впервые по имени назвал», – машинально отметила она.

– Бери группу, езжай в Аконино. Запри там всех, ночуй сама – хоть свиней допрашивай, но докачай мне это дело!

Кабинет директора свинокомплекса «Аконинский» заполняла неловкая тишина. Сам руководитель предприятия, Родион Харитонович Патрушев, переминался с ноги на ногу за плечом у Смирновой, как императорский пингвин. Лену и её спутников он встретил в том специфическом волнении, какое всегда вызывают у должностных лиц посетители из органов. А когда Смирнова озвучила цель визита и основания для полномасштабных следственных действий на ферме, Патрушев посерел и растерялся ещё больше.

– Родион Харитонович, присядьте, пожалуйста, – Лене пришлось указать директору на его собственное кресло, чтобы не стоял над душой. – Сейчас будем работать так: я опрошу людей, начиная с вас. Все беседы – один на один. Вызываю по очереди.

– Елена Степановна, откуда сбор проб начинать? – в двери кабинета возник старший криминалист.

– Куда подведены навозные стоки? – Смирнова перевела взгляд на Патрушева.

– Все шесть свинарников, репродуктор и бойня ещё… – промямлил директор.

– Бойня?

– Санитарная. Для убоя больных животных. Там есть загон для предубойного содержания, – пояснил Патрушев.

– Тогда начинайте с бойни, – кивнула Лена криминалисту и переключилась на Патрушева. – Ну, Родион Харитонович, давайте начнём.

Пока Лена допрашивала руководителя, за дверью в компании оперуполномоченного ожидали своей очереди замдиректора по безопасности Марсель Абсалямов и мастер очистного участка Пётр Пронин.

Рассказ Родиона Патрушева

С погибшим я был в хороших отношениях. Работал на Кирина пятнадцать лет, начав рядовым зоотехником на «Гвардейце» – это в соседней области. Кирин уберёг «Гвардеец» от развала: до этого собственники менялись как перчатки, комплекс хирел… А он за пять лет сделал из советской развалины прибыльное предприятие. Через три года у него уже холдинг был. Тогда он мне и предложил возглавить новую ферму здесь.

В тот день год назад мы ждали Константина Дмитриевича к двенадцати. «Аконинский» как опытное предприятие холдинга незадолго перед этим внедрил у себя новую систему переработки навоза на удобрения. Кирин хотел узнать о результатах, чтобы такую практику рекомендовали на федеральном уровне.

Приехал он за полдень и был слегка не в духе: я это понял по тому, что, когда он не в духе, курит больше обычного. Пока мы показывали ему отстойники, систему стоков и новые сепараторы для навоза, он с десяток штук выкурил.

Примерно в половине третьего пригласили его на обед, после чего Константин Дмитрич подобрел и даже начал шутить. Когда возвращались в кабинет, он хотел просто так поговорить с нашей техничкой – он к женскому полу всегда был внимательный – но та до того застеснялась, что побледнела, даром, что была в маске.

Мы ещё посидели здесь на двоих примерно полчаса, по рюмочке коньячку выпили, всякие новости обсудили. Потом, помню, он отлучился в уборную, и не было его около десяти-пятнадцати минут. Вернулся он посвежевший. Видимо в таком хорошем настроении был, что едва не забыл папку с документами и свои сигареты – я помню, потому что сам за ними бегал. Проводил, посадил в машину. Каким образом его останки оказались в навозе наших свиней, даже думать боюсь. Готов оказать следствию всё возможное содействие.

Рассказ Петра Пронина

С Кириным я в близких отношениях не состоял, знаю его как бывшего владельца нашего предприятия и депутата.

В день его приезда специально подстраивали под него график откачки навоза. Очистку стоков мы обычно делаем дважды в день: утром и вечером. В тот день с первой откачкой ждали его, чтобы показать. Ну показали. Дальше был обычный день: отгрузили твёрдое в компостер, жидкое слили в лагуны. Потом я искал запчасти в ремонтный фонд, потом обед был, после обеда ходил к заму с заявкой на эти самые запчасти.

Уже вечером изучал документацию по сепаратору. Ночевал на работе: в прошлую осень стадо на откорме было больше обычного. Мясокомбинат выполнял какой-то крупный заказ на тушёнку. Поэтому ночью у нас тоже была откачка. Всю систему можно запустить и проконтролировать в одного, поэтому я отпустил техника и механизатора по домам. У них-то семьи, а меня дома никто не ждёт. Мою ночёвку на работе можно подтвердить по записи в журнале дежурств.

Рассказ Марселя Абсалямова

Вообще у нас круглосуточное видеонаблюдение. Камеры стоят здесь, в основных кабинетах, в каждом ангаре, на санбойне, котельной, в лаборатории… Не представляю, как это могло случиться, потому что Константин Дмитриевич уехал от нас, я это своими глазами видел. Какая-то мистика.

Я с ним близко не знаком, так – можно сказать, главный работодатель. В тот день мы внимательно следили за всем, я ещё заставил инженеров всё обойти: у нас, как назло, с четвёртого по шестое сентября наблюдались периодические сбои в работе камер. Мы теряли на нескольких точках от тридцати секунд до двух минут записи. Поэтому сделали копию с серверов, чтобы скинуть поставщику системы. Я готов всё передать, что у нас было за тот период.

В итоге мы систему сами починили: у нас тогда работал очень талантливый инженер, Саша Иноземцев, ему удалось найти и снять ошибку в системе. С широким техническим кругозором парень. И притом без высшего: говорил, что со школы помогал осветителям и видеоинженерам в курайском ТЮЗе, а потом кончал колледж связи. Пришёл к нам после армии. Жалко только, что уволился через неделю после устранения неполадок: его сманили разработчиком-стажёром – в какой-то стартап в Тбилиси. Лишились ценного кадра, но с тех пор, благо, таких сбоев пока не было.

На осмотре очистной системы я сопровождал Патрушева и Кирина, как и другие замы. Необычного ничего не могу припомнить, всё шло по программе визита. Разве что… Вы знаете, техничка наша, Анна Гурамовна, была какая-то заторможенная. После обеда, помню, прямо долго она возилась в туалетах. Наверно, болела, потому что в маске была… Зато вечером уборные сверкали просто. После отъезда Константина Дмитрича нас отпустили работать. Я пытался разобраться с этими неполадками, звонил партнёрам, вместе с Сашей искали ошибку в системе, но не нашли. Задержался на работе до позднего вечера – Родион Харитонович может подтвердить, он тоже работал допоздна.

Просматривая записи, Лена следила за перемещениями Кирина. Всё более-менее совпадало с показаниями троих: вот Кирин приехал, коротко поздоровался с Патрушевым и замами, и сразу же сгусток людей потёк через всю ферму к очистным. На острие этой стихийной «свиньи» угрюмо шёл Кирин – было видно его плотную кабанью фигуру и лысый череп. Он шёл наклонив голову и курил почти не переставая.

Вот собрание, потом обед… Это кто там в кухню идёт? А, техничка. Так, пошли в кабинет. Опять техничка, помыла в коридоре, пошла мыть туалет для руководства… Так… Вот Кирин идёт в туалет. А там сейчас техничка. Ага, не пустила… Побежал в туалет для сотрудников, понятно… А это кто? Пронин! Тоже в туалет зашёл! Так, сколько там прошло… пять минут? Вот Пронин вышел. А Кирин? Ну-ка, пять минут вперёд… А, вот и Кирин вышел. Действительно, пободрел, пошёл в кабинет обратно. Поговорить, что ли, с этой техничкой… Может, слышала что?

– Родион Харитонович, а можно мне с вашей уборщицей поговорить?

– Кхм! Кху! С Анной Г-Гурамовной? – вопрос Лены застал Патрушева, когда тот пил воду. Директор прокашлялся ещё раз, прежде чем ответить.

– Да, конечно… Только вы с терпением отнеситесь: у неё паралич лицевого нерва, ей непросто говорить.

Патрушев вышел и начал кого-то выкрикивать, затем вернулся. Через несколько минут дверь открылась, и в кабинет не спеша вошла худая женщина лет сорока пяти, в косынке, голубой робе и в фартуке. Она держала в руках резиновые перчатки.

Когда-то она без сомнения была красива: изящный с еле выгнутой спинкой нос; большие глаза цвета белого винограда с темно-серой каймой зрачка; большой чувственный рот с полными губами. Но паралич как будто подвесил к левой половине лица невидимую гирю: уголок одного глаза опустился, половина рта уехала вниз.

– Анна Гурамовна, меня зовут Елена Смирнова. Я расследую дело об убийстве депутата Кирина. Могу я задать вам несколько вопросов?

– Пожалуйщта. Ещли тщолько буджет отщ меня какая-тщо польжа…

Смирнова взглянула на Патрушева, и тот покорно покинул кабинет.

– Могу я записать вашу фамилию?

– Лучше напфишу… – Анна взяла листок для заметок со стола директора и карандашом написала «Мушкудиани».

– Я знаю, это будет непросто, всё-таки год прошёл… Но постарайтесь вспомнить пятое сентября прошлого года, день, когда Константин Кирин приезжал на ферму. Вы не замечали странного поведения за сотрудниками? За Патрушевым, либо за его замом по безопасности Абсалямовым? Или за начальником очистного участка Прониным?

– Я помню, что он приезжал, – начала медленно и с шипением выговаривать Мушкудиани. – Патрушев тогда попросил тщательнее прибрать везде. Я и прибирала. Замы его, правда, успели за полдня загадить туалет для руководства так, что мне пришлось после обеда его снова намывать…

– А за обедом вы что-нибудь необычное замечали? Я видела по камерам, вы ходили на пищеблок, пока Кирин обедал.

Уборщица помолчала секунды две и ответила:

– Я ходила попросить соды у поварих, чтобы вывести чайное пятно на раковине в туалете. Старалась быстро пройти, чтобы не смущать обедающих. Пока шла, не видела ничего странного. Всё начальство сидело, ели, гоготали.

– Анна Гурамовна, а вот после обеда к вам депутат подходил, хотел заговорить – вас что-то напугало? Он вам что-то не то сказал?

– Неет. Он, видимо, захотел в слугу народа поиграть, спросить, как мне работается… А что мне с ним лясы точить? Я женщина простая, не люблю такого.

– А вы помните, что Кирин хотел воспользоваться туалетом для руководства, когда вы там мыли?

– Ммм… С трудом. А что? Второй туалет для сотрудников работал же…

– Да нет, ничего. Когда мыли, ничего странного не видели, не слышали?

– Нет… Всё было как всегда.

– Когда вы ушли с работы в тот день?

– Довольно поздно. После уборки я пошла в свинарник проверить поросят-отъёмышей. Подрабатываю на полставки животноводом.

– Вы были знакомы с Кириным? – Лена задала вопрос наобум, потому что больше не нашлась, что спросить.

– Нет, – отрезала Мушкудиани.

Следственная группа вернулась из Аконино поздно. За день криминалисты обследовали бойню, очистной участок, кабинеты Патрушева и Абсалямова, взяли пробы. Но это их пока нисколько не продвигало. Версии до сих пор не было.

Получалось вот что: Кирина живым либо мёртвым привезли обратно на ферму незаметно от охраны. Потом, по всей видимости, тело расчленили, потому что свиньи бы не съели труп целиком. И скармливали его явно взрослым животным.

Но зачем было похищать депутата в Москве, а потом везти его обратно в Курайcк?

Лекарств от ступора у Смирновой было два: советские комедии и мытье посуды. Приехав домой, Лена включила «Джентльменов удачи» и начала освобождать мойку.

«…Ограбление?

– Гоп-стоп.

– Нехороший человек?

– Редиска.

– Хороший человек?..»

На экране герой Леонова готовился правильно «войти в хату». Лена медитативно тёрла кастрюлю губкой и размышляла: «А ведь у Леонова тут была хитрая задачка: он актёр, которому надо сыграть неактёра, которому надо сыграть бандита, лже-Доцента.

Актёра… Доцента… Чего-чего?

Актёр!»

Лене едва хватило терпения сполоснуть кастрюлю и наскоро вытереть руки. Через минуту она уже гуглила всех характерных актёров региона старше сорока пяти лет.

«Моя задача – взращивать в зрителе веру в чудо», «Один день с курайским Дедом Морозом», «Я хотел бы сыграть в театре кабуки…» – Лена читала заголовки репортажей в местных СМИ. Кандидат в двойники Кирина нашёлся примерно через час – Лев Прибылов, один из ведущих артистов курайcкого ТЮЗа.

Наутро Смирнова позвонила в театр.

– Ну-у-у, опоздали вы, сударыня, на целый год, – ответил ей худрук. – Лев Аркадьич-то наш ещё тогда в конце августа обрился весь, аки буддийский монах, сказал, увольняюсь по личным обстоятельствам и уезжаю… И вот-с, так о нём ни слуху ни духу…

Значит, вместо Кирина с «Аконинского» уехал актёр ТЮЗа… Это объясняет то, что он поначалу забыл сигареты с документами. И в ТЮЗе же подвизался школьником этот «талантливый инженер» Иноземцев! Вот и подозреваемый. Но каков мотив?

Расширенная биографическая справка пришла из Заксобрания ещё в день, когда группа Смирновой перетряхивала свиноферму. И сейчас она была нужна Лене как никогда.

Кирин родился и вырос в соседней Акайской области и там же оканчивал сельхозинститут. Правда, после окончания не сразу занялся животноводством, а занимался партийной работой, потом торговал очень пёстрым набором товаров. Видимо, сделав на этом связи и первоначальный капитал, начал скупать хозяйства и объединять их на базе одного сельхозкооператива.

«Может, этот Иноземцев – сын какого-нибудь колхозника, которого Кирин обошёл?» – предположила Лена.

Но приложение к справке из ЗакСо, которое она начала читать следующим, заставило её забыть об этом.

«Настоящим также сообщаем, что пять лет назад на Кирина К. Д. было совершено нападение в Акайской области. Нападавший Пронин П. С., будучи в состоянии алкогольного опьянения, нанёс удар Кирину К. Д. по лицу, вследствие чего у того выпал зуб – нижний левый клык. Нападение Пронин П. С. объяснил личной неприязнью и тем, что Кирин купил у его семьи ферму по заниженной стоимости. Нападавший был судим по ст. 113 УК РФ, судом назначено наказание в виде штрафа в 50 тысяч рублей и полугода исправительных работ…»

Таак! Наврал, значит… Вот вам и второй подозреваемый. Но какая связь между ними?

Перед тем как писать запрос в Акайcкий областной главк полиции, Лена наудачу вбила в поисковик «Пронин ферма Акайская область». В результатах выпала ссылка на репортаж местной сельхозгазеты пятилетней давности: «Свиноферму Прониных купил холдинг Константина Кирина. Самое передовое хозяйство области продано за полцены».

«Вот уж правда, везёт тебе, Смирнова», – думала Лена, с открытым ртом рассматривая фото в репортаже: оттуда на неё смотрели Пётр Пронин (там он улыбался и держал в руках охапку поросят), ещё один похожий на него мужчина, Анна Мушкудиани, чьё лицо ещё не было обезображено параличом, 17-летний юноша и девочка-школьница. Мотив был налицо.

– Такое дело, Елена Степановна, – старший криминалист следственной группы зашёл к ней за полчаса до выезда на задержание. – По-хорошему в Аконино надо с собой Россельхознадзор брать. Биологи сегодня утром прислали исследование проб с бойни, с очистных и из свинарников: во всех найдены личинки трихинеллёза – это гельминт-паразит, для человека весьма опасный. Они мёртвые, правда, но всё же…

Именно поэтому через полтора часа вместе с Анной и Петром Прониными перед следователем сидел понурый Патрушев.

– Не спешите Родиона обвинять, – медленно прошамкала уборщица. – Весь этот год он за Кириным прибирался. Поголовье сейчас чистое, без трихинеллёза.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что Кирин собирался всю область трихинеллёзной грудинкой накормить, – угрюмо проговорил Пронин. – Очень кстати мы его…

– Вы – это вы и ваша жена?

– Я Пете не жена, – усмехнулась Анна.

– Деверь я ей… Серёжка был мой младший брат, они друг друга с сельхозки любили, сразу после выпуска и поженились. Кирин тот же вуз заканчивал. К Ане шары катил, только она его знай обсмеивала. Серёга свиньями занимался со школы. Он у нас был дока по свиным тушам и душам. И когда в двухтысячном мне ВДВ поперёк горла встали, я к ним пошёл на ферму. Но я так, на подхвате – Серёжка с Аней рулили. Эх, Сереженька…

– А что? – не поняла Лена.

– Дэтэпэ, – коротко объяснила Пронина. – Камаз сбил насмерть.

– После этого мы без Серёжи стали ферму вести. Тогда Кирин и всплыл… Он уже с десяток хозяйств под себя сгрёб. И нашу ферму тоже купить хотел. За полстоимости. Мы ему тогда в рожу плюнули. А потом как-то угораздило меня уехать за кормами, и хмырь этот как знал, приехал и Аню запугал…

– Он сказал тогда, что если ферму откажемся продать, мой сын в армии неровен час повесится… – проговорила Анна мёртвым голосом, жутковато коверкая звуки. – Вот и продали.

– И вы из-за потерянной фермы пять лет его караулили? – изумилась Лена.

– Вам не понять, вы не жили на земле. Это было наше семейное дело. Его у нас забрали, и мы начали другое.

– Я так понимаю, вы подсыпали депутату слабительное на обеде, а потом в туалете оглушили. И там в соседней кабинке уже ждал наготове актёр. А ваш сын Саша организовал эти сбои на камерах, чтобы вы могли вывезти Кирина из уборной и без последствий перевезти на бойню? Прибылова тоже он нашёл?

Пронины не ответили.

– Понимаю, вы не хотите свидетельствовать против родственника. Но депутата зачем убивать, почему не рассказали про шантаж полиции?

– Вы серьёзно? Да кто бы нам поверил-то? – горько усмехнулся Пронин.

Анна немного помолчала, опустив глаза, как будто собиралась с силами. А затем отчётливо произнесла слово, значение которого Лена узнала только потом:

– Лицври.

– Что?

Задержанные промолчали.

– Как он умер?

– Как свиней забивают? Вот так же, – по-волчьи ухмыльнулся Пётр. – Жил как свинья, так же и умер – с визгом. И разделали как свинью. Кожу и крупные кости сожгли к чёрту. Мясо с салом – хрюшам на санбойне. Они всё равно были на утилизацию.

Смирнова непонимающе смотрела на этих двоих.

– Я одного не могу понять… У вас же был целый год… Почему вы не уволились, не уехали, как ваш сын?

Внезапно ответил Патрушев:

– Они… Они мне помогали стадо выхаживать… Если бы не их опыт, нам бы пришлось половину поголовья перебить.

«Вот в суде-то будет весело», – только и пришло в голову Лене.

Эпилог

Смирнова сидела в своём кабинете и готовила ордер на арест Александра Пронина. Раскрытие киринской «висячки» наделало по всему управлению шума. Впрочем, несмотря на ажиотаж, Ленин успех посчитали случайным. Смирнова не спорила.

– Елена Степановна! К вам посетитель, девушка… Говорит, имеет сведения по делу Кирина.

– Зови, конечно!

В кабинет вошла девушка лет восемнадцати. Посмотрев на неё, Лена вздрогнула, потому что уже видела такие глаза тёплого зелёного оттенка – как будто спелый белый виноград.

– Здравствуйте! Это вы – следователь по делу Прониных?

– Здравствуйте! Да, Смирнова Елена Степановна.

– Я Тамара, Тамара Пронина. Я у мамы младшая… Я услышала, что её и дядю арестовали… Вот мой паспорт, вот свидетельство о рождении…

Торопливо достав документы из сумочки, Тамара подвинула их к Смирновой. Было видно, что ей с трудом даётся спокойствие, но держалась она прямо и твёрдо.

– Послушайте, я понимаю, что это может выглядеть как попытка выгородить родных, но я прошу, выслушайте. Это касается мамы и того депутата, которого они… Ну вы знаете.

– Говорите же.

– …в тот день, когда мама решилась на продажу фермы, я шла домой из школы… Когда свернула на нашу улицу, увидела, что возле калитки стоит машина. Уже тогда мне не по себе стало – я помнила, что мама после встречи с этим бизнесменом целый день была не в духе. Я заторопилась, зашла в калитку. Обычно у нас дверь всегда летом настежь, только полог от мух. А тогда дверь была закрыта и у двери стоял здоровенный дядька. Я хотела на крыльцо подняться, а он сказал – нельзя, подожди. Я рванулась в дом, потому что уже всерьёз испугалась, но он меня схватил, рот зажал и так примерно минут десять держал.

После этого из нашего дома вышел вот этот… Кирин. Он на меня даже не посмотрел, сказал охраннику своему «Поехали!» и пошёл к машине. Дядька меня отпустил, и я сразу в дом понеслась. Ору на ходу «Мама! Мама!», а она на полу сидит, у кровати. Юбка порвана, губа разбита, волосы растрёпанные. И, знаете, глаза пустые такие. Я её давай тормошить, сама реву… Тут она как встала резко, я аж отскочила. Сказала так тихо и серьёзно: «Тома, никуда не выходи. О том, что видела – ни слова никому. Даже Саше и дяде Пете. Сама скажу. Проболтаешься – прокляну». Ушла в баню и целый час оттуда не выходила… У неё через три дня после этого лицо и перекосило… Неврит.

– Вы хотите сказать, что Кирин изнасиловал вашу мать?

Тамара еле заметно кивнула.

– Но постойте… А почему она в полицию не обратилась? Это же было очень легко установить сразу…

– Вам будет сложно понять… Мама наполовину сванка. А для сванки и для всей её семьи такое – позор на всю жизнь. В полицию не принято. Поэтому они всё это затеяли… Лицври. И, по правде говоря, никто из нас не верил, что полиция что-то сделает. Кирин уже тогда имел большие связи.

– Тамара, а что такое лив..

– Лицври? Это значит «кровная месть». Страшный сванский обычай. До сих пор не изжили.

– Но ведь сколько прошло с тех пор до убийства – пять лет? Так долго выжидали?

– Как ферму продали, мы всей семьёй уехали в Грузию, к маминым родственникам. Видимо, они там с дядей всё и решили. А когда Саша из армии вернулся и приехал, его в это дело посвятили. Он сам попросился, мама с дядей Петей не настаивали.

Я много раз говорила маме, что не надо, что жизнь не кончилась. Но мама, если что-то решила, даже не будет обсуждать… Да и что я могла поделать? Я в школу ещё ходила. Когда выпустилась, там, в Местии, я поехала сюда, в медколледж поступать. Мы могли хотя бы по выходным видеться с мамой и Сашей, с дядей Петей.

Где Сашка сейчас, не знаю. Но я бы вам и так его не выдала, уж простите… – на этом Пронина-младшая замолкла.

Какое-то время следователь сидела, подперев лоб руками, и не находилась, что сказать.

– Тамара, я занесу ваши показания в дело. И, что в моих полномочиях, сделаю. Но я должна взять с вас подписку о невыезде.

Та кивнула.

Отпустив младшую Пронину, Смирнова попыталась вернуться к делу, но слова в голове разваливались, как переваренная картошка. Запах казённого картона больше не помогал.

Лена отодвинула папку, достала из портфеля томик Акутагавы – со дня, когда она взяла дело, она не могла добраться до чтения ни разу. Открыла на месте закладки и прочитала название: «Оиси Кураноскэ в один из своих дней».

Наталья Бондарь.
КАМИ ПОСЛЕДНЕГО ВЕТРА

Гул поднялся над лётным полем и стих.

За спиной у директора Сакамото затрещали фотоаппараты. Он чуть заметно повернулся к механику и сквозь яркие вспышки разглядел такой же чуть заметный кивок. Всё шло по плану.

Знаменитый «Рэй-сэн», истребитель, прославивший дзайбацу «Митсубиси», рухнул всего за два мгновения. Оглушительный взрыв упал на лётное поле, погрузив наблюдателей в немоту.

Акира Сакамото поднял голову, выглядывая в дымном горизонте пилота. Небо клубилось, пробиралось в его пустой желудок, но было безжизненным.

– Набору, я не вижу… – тихо произнёс Сакамото, цепляясь за горящую надежду.

– И правда. Катапультирования не было, – вздохнул Набору Тамура. – Это очень плохо, господин директор… Это очень плохо.

К обеду все газеты пестрели: Ёсио Шибата, великолепный токко, воздушный ас и любимец Японии; пилот, ради полёта которого на заводе «Митсубиси» сегодня собралась почтенная пресса, разбился.

Когда Икити Тоёда прибыл на место крушения, «Рэй-сэн» почти догорел. Чёрная земля, перекопанная ударом истребителя, дышала клубами дыма.

Ни улик, ни тела. Чего от него ждут? Что он должен найти?

Оглядев пепелище, Икити Тоёда сковырнул ботинком помятый металл. Выгоревшее солнце показалось на обломке крыла цвета хаки.

Может, директора обвинить? Это нужно дзайбацу? Правильно, ведь кто главный, тот в ответе. И все дела. Репутация «Митсубиси» важнее одной жизни… двух даже.

Кто-то потянул его за штанину, в самом низу. Кошка? Откуда? Вместе с треском в голову Икити забрались лишние мысли.

Животным не место на военном заводе. Что тут у них вообще творится? Икити Тоёда потряс ногой, отгоняя животное, и заметил десятки поднятых вверх хвостов. Казалось, для кошек трагедия обернулась в жуткий ритуал, то и дело они принюхивались, приближаясь к разбитой кабине «Рэй-сэна».

– Они каси. Наш дорогой Ёсио теперь в их руках.

Директор Сакамото подошёл Тоёде почти за спину.

«Быстро явился», – подумал Икити и повернул к директору приветствие:

– Икити Тоёда, из третьего кобана Хамамацу. Приехал разобраться в том, что у вас тут…

– Сыщик? – Сакамото вскинул брови.

– Обычная проверка, – соврал Икити. – Напишу, как было дело, и отправлю наверх.

– В ведомство?

– В ваш дзайбацу. У меня частная просьба.

Икити Тоёда нажал, указывая свой статус, но директор Сакамото не дрогнул.

– Вы встречались раньше с каси?

Икити покачал головой.

– Кошачьи демоны. В наших краях часто приходят за душой мертвеца.

– За этим вы тут кошек держите? Чтоб они людей ели?

– Нет. Конечно нет. Я ждал, что наш дорогой Ёсио выберется.

– И как вы это планировали?

В воздухе, пропитанном бензином, повисло тугое молчание. Сакамото застыл с полуоткрытым ртом и наконец осмотрел собеседника. Взгляд оценил волосы, зачёсанные на правый бок, простой чёрный – не по форме – костюм, старые, начищенные до блеска ботинки и вернулся к спокойному лицу.

– Как он должен был выбраться? – снова спросил Икити.

Сакамото перевёл взгляд вверх, будто пытаясь снова разглядеть в небе парашют:

– У наших «Рэй-сэнов» толстая броня на фюзеляже и топливный бак забронирован. Тоже. Механик трижды проверяет каждый истребитель. В случае с Шибатой… С нашим дорогим Ёсио… С любым токко на этом поле… На катапультирование есть достаточно времени. Если, конечно, полет пойдёт не по плану.

– Хотите сказать, Шибата не успел, так?

– Не понимаю, что с ним случилось.

– Ёсио Шибата разбился и сгорел у вас на глазах, – Икити прищурился, пытаясь поймать реакцию Сакамото. Но тот лишь указал на контрольную вышку между полем и лётной полосой. Только сейчас Тоёда понял, что директор пришёл не один.

«Хотел один на один договориться? Прощупывал меня?» – гадал Икити.

– Это наш механик, он ждёт. Поговорите с ним, господин Тоёда, этот «Рэй-сэн» под его проверкой. Не без участия Шибаты, разумеется.

Директор Сакамото двинулся к вышке, но Тоёда ещё не закончил.

– Господин директор, – он окрикнул Сакамото, вынудив того вздохнуть на полушаге. – Сколько ваших самолётов падает на испытаниях, господин директор?

– Двадцать четыре процента в этом году. Меньше, чем у Накадзимы. Меньше, чем на прочих заводах. По моим сведениям, разумеется.

– Двадцать четыре истребителя из ста?

– И все пилоты живы.

– Все?

Сакамото едва заметно затрясло. Сжав руки в кулаки, он обернулся и глаза в глаза ответил Тоёде:

– Ёсио Шибата разбился, к сожалению. И я хочу знать, в чём дело. А вы? Дзайбацу ведь этого ждёт, господин Тоёда?

Какой механик позволит, чтобы двадцать пять самолётов из ста падали, не успев даже до флота добраться? Икити окинул директора Сакамото взглядом, переполненным недоверия. Он не поверил ни на су.

Механик представился как Набору Тамура. В глубоких морщинах на его лице пряталось то, что Икити Тоёда без труда нашёл, едва поклонившись. Мужество и гордыня. «Окинава? Или даже Мидуэй?» – спросил Икити сам себя и решил дальше не церемониться.

– Как вы представляете, знаменитый токко разбился после вашего допуска.

– Чушь! – Тамура вскипел моментально.

Икити Тоёда остался собой доволен – сейчас он выудит из старика какой-нибудь факт, свяжет одно с другим и доложит наверх. Завтра у прессы появится виновник, а дзайбацу спишет всё на директора. Размышляя об этом, Тоёда с напускным уважением ждал, когда механик Тамура откашляется. Тот, едва придя в себя, затараторил:

– Вокруг все как взбесились: Ёсио Шибата то, Ёсио Шибата другое! Ну выиграл пятьдесят дуэлей. На бронированном «Рэй-сэне» нетрудно. Попробовал бы вдолгую над атоллом Мидуэй… Где эти все знаменитые токко тогда были?

«Значит, Мидуэй, – сделал Икити пометку. – Старика прямо из пекла сюда списали. С такого станется самолёт в штопор пустить».

– Вам он не нравился?

– Шибата? Он ошибся и разбился! Знаменитый токко разбился – вот сколько его слава стоит.

– И всё же, – наседал Икити Тоёда, – почему вам не нравился Ёсио Шибата?

– Господин Тоёда, вы сомневаетесь в нашей любви к героям войны? – вмешался Сакамото. – Значит, мы ввели вас в заблуждение.

– Акира, я могу сам! – глаза механика налились обидой. Губы, уже давно выцветшие и неотличимые от обветренной кожи, тряслись. – Мы провели двенадцать проверок. Телеметрия, винт, спайки, топливо, даже фильтры ему поставил против инструкции. Всё как просил. Душу из меня вынул, а сам с утра заявился весь бледный!

– Тише, Набору, – Сакамото процедил сквозь зубы и огляделся.

Если хоть один репортёр остался на поле, к утру ни от Сакамото, ни от Тамуры ничего не останется. К счастью, Икити Тоёда, пользуясь внезапными полномочиями, разогнал всех посторонних, назначив на поздний вечер целую конференцию.

– Уж я-то знаю, если пилот не в себе, – продолжил Набору Тамура. – Руки у Шибаты тряслись так, что штурвал еле мог удержать. Просил подтянуть. А я как его подтяну? Куда? Это на сборку отправлять и весь фюзеляж под замену! Война будет ждать, когда знаменитый токко протрезвеет?

– То есть вы знали, что Ёсио Шибата разобьётся?

– Господин Тоёда, – снова влез Сакамото.

– Я сам, Акира. Не надо. Господин Тоёда… Как верный сын императора, я не могу позволить ни единому «Рэй-сэну» задержаться на заводе. Я проверил давление, воздухозаборники, механизм пуска, топливо, парашют. Я всё сделал по регламенту и положился на мастерство токко. По регламенту, господин Тоёда. И в рамках допуска.

– А перепалка?

– Что?

– Ссорились с Шибатой вы по регламенту?

Тамура покосился на Сакамото.

– Она регламента не касается, господин Тоёда. Вы проверьте, до Шибаты ни один пилот у меня не разбился. Всем всегда хватало времени…

– На катапультирование из падающего истребителя? – Икити Тоёда прищурился на Тамуру, затем перевёл взгляд на Сакамото. Оба молчали, не желая заходить на новый круг. – Сколько он пикирует? Семьсот километров? Семьсот пятьдесят?

Чувство, будто разгадка совсем близка, защекотало Тоёде затылок. Он посмотрел вдаль, туда, где догорали остатки «Рэй-сэна», и представил, как он врезается на неуловимой для глаза скорости в землю.

– У вас, значит, и бумаги есть? – Икити был уверен: на такой скорости ни один токко не выберется.

Но Сакамото кивнул и, похлопав механика по плечу, повёл Тоёду на завод.

– Листы допуска. Отчёты о подготовке. Рапорты о совершенных полётах. – Сакамото выкладывал перед Икити Тоёдой папку за папкой. – Есть копии медосмотров, хотите их тоже?

– Зачем?

– Доказательство. Ну что пилоты у нас на испытаниях никогда не умирали.

– Я верю, господин директор.

Икити Тоёда верил, но не доверял. Он знал, что Сакамото не выдаст ему бумаги, способные бросить хоть малую тень на его завод. Тем более, не покажет, если пилот на испытаниях всё-таки разбился. Надо искать и спрашивать.

– Поставки алюминия? Приёмка деталей? Графики смен?

– Сборочных? – Сакамото удивлённо поднял брови. – Думаете, в сборочном цехе могли…

– Рабочих меняете часто?

– Набрали штат почти два года назад, и с тех пор с завода ушли только трое.

– Ушли?

– Погибли. В добровольцы ведь с шестнадцати берут, господин Тоёда. Нам текучка ни к чему, потому мы постарались набрать ребят помладше.

– Ваши «Рэй-сэны» собирают дети?

– По приказу императора Хирохито. Детские руки гораздо удобнее на сборке. Есть свои нюансы… Впрочем, вы их видели. На поле.

«Они держат кошек, чтобы детей развлекать», – догадался Икити и нахмурился. Причин, по которым дети могут убить Ёсио Шибату, в природе не существовало. Он скорее поверит, что у каждого ребёнка над кроватью газетные вырезки с Шибатой висят.

Икити Тоёда просмотрел бумаги одну за другой. Печати Сакамото и Тамуры, рапорты пилотов и заключения о результатах испытаний были в полном порядке. Как и листы приёмки деталей. Тоёда закрыл глаза и медленно выдохнул. Осталась всего одна папка, а зацепок не было. Директора Сакамото не в чем обвинить. «Или я не туда смотрю», – подумал Икити и рефлекторно осмотрелся.

– Графики смен сборочная линия ведёт сама. Вызвать бригадира? – в Сакамото не было ничего, выдающего убийцу или лгуна. Кроме его должности. Даже кошки говорили о разумном управлении. Что я должен найти?

– Этот бригадир… Ребёнок?

– Тоши Маруяма. Сегодня празднует шестнадцать, уже взрослый. Или как по-вашему?

– Зовите.

Икити представил, как директор Сакамото исчезает за дверью и тащит в кабинет этого Маруяму за ухо. Как учителя обычно таскают нашкодивших учеников. Но Сакамото почему-то остался на месте.

– Ну? В чём дело?

– Тоши сегодня празднует шестнадцать, – директор выделил слово «сегодня», – я дал ему выходной.

«Он что, издевается?» – Икити Тоёда поднял на директора взгляд, полный удивления. Но прежде, чем Икити приказал вызвать Маруяму любыми средствами, Сакамото добавил:

– Первый выходной за два года. Что бы вы ни думали, мы тут работаем на победу.

Когда Икити Тоёда вышел на воздух, уже смеркалось. Небеса, разбитые розовым, горели над чёрным пятном вдалеке. В наблюдательной вышке блекло горело квадратное окно. «Даже не уберутся, а завтра по новой будут испытывать», – подумал Икити и открыл небольшой блокнот.

Для формального отчёта дзайбацу требовалось узнать обстоятельства и причины падения истребителя, проверить обстановку на заводе, а также приложить краткий отчёт о состоянии вдовы Ёсио Шибаты. Последний пункт вовсе не был обязательным, управителей больше занимал собственный порядок, чем чужое горе. Но обстоятельства толкали Икити Тоёду отправиться по необязательному адресу, написанному под именем: Касуми Шибата, вдова.

Хотя бы для того, чтобы скормить прессе пару ярких фактов из жизни бедной вдовы.

Знаменитого токко Шибату расквартировали неподалёку. Временный дом был совсем не похож на военные бараки, какими их представлял Икити Тоёда – свежевыкрашенная терраса, новые сёдзи на фасаде и небольшой сад. Служебная машина подвезла его на самый край. Икити аккуратно хлопнул дверью и медленно прошёлся по тропе, про себя угадывая кусты.

Справа узнавалась аллея из слив с одиноким деревцем груши. Слева росли три диких камелии. По обе стороны террасы торчали кусты нандины – прекрасной во все времена года. И во все времена года одинаково ядовитой.

Странно. Куст нандины, дальний от входа в дом, оказался почти полностью голым. Ягоды осыпались вокруг. Пару красных Икити Тоёда заметил и у самой двери.

Он постучался.

Касуми Шибата была женщиной маленькой и худой. Сгорбленной девочкой, которая рано прожила всю жизнь. Улыбнувшись, вдова коротко поклонилась и пустила Икити в полумрак дома. Не зная, с чего начать, Икити Тоёда начал с очевидного.

– Наверное, трудно быть женой такого уважаемого…

– Нет, совсем нет.

– …обеспечивать ему надёжный…

– Это Ёсио был нашей защитой… моей.

Касуми ёрзала в кресле, то и дело расстёгивая верхнюю пуговицу на вороте рубашки и застёгивая её обратно.

«Одета не по традиции, – заметил Икити и поморщился. – Теперь понятно, почему Ёсио Шибату всегда в глазах прессы рисовали одиноким».

– Он защищал вас от журналистов, верно?

Касуми кивнула:

– И нашего сына. Мы были его тайной, но мы были и его сердцем. А потом… потом…

– Что случилось?

Касуми посмотрела на Тоёду пустым взглядом, руки затряслись, пальцы потянулись к вороту.

– Не… не-ет.

– Какое блюдо вчера было на ужин?

– Блюдо? Ёсио всё для нас делал. Он принёс сяку риса, чтобы я и Тэйто…

– Тэйто?

– Мы его назвали в честь министра… Вы знаете, Ёсио очень хотел, чтобы наш сын вырос знаменитым… Но ведь, чтобы вырасти, нужна еда…

Касуми вдруг затряслась сильнее и побледнела. Её пальцы обхватили горло, потянулись ко рту, но не смогли сдержать рвоту. Между Икити Тоёдой и вдовой великого токко Шибаты раскинулись полоса из красных ягод.

«Так любила, что решила отравиться, и теперь бредит, – решил Тоёда. В его блокноте не было ни единой записи о сыне Шибаты. – Чего только не бывает в горе».

– Где у вас… чтобы убрать? – Икити зашагал по комнате в поисках чего-нибудь, способного прибрать рвоту, но не обнаружил ни единой тряпицы.

Икити прошёлся по дому.

В спальне на фусуме он наконец нашёл кучу белья. Будто всю ткань, которая была в доме, принесли сюда. Но зачем? Икити осторожно потянул за краешек ткани, показавшейся ему армейскими брюками. В тряпичной куче что-то перевернулось. Икити Тоёде показалось, будто недра фусумы скрывают чью-то белую кожу. Колыбель? Она ведь говорила о сыне. Тряхнув головой и уже не беспокоясь о стыде, Икити распутал тряпичную сердцевину и сам еле сдержался, чтобы не вырвать.

Внутри заботливо уложенного тряпья, будто в мягком коконе из одежды и красных непереваренных ягод, лежал младенец.

«Мальчик», – отметил Икити, обхватив двумя пальцами хрупкое детское запястье. Пульса не было.

– Я… я… не знала, чем накормить, – голос Касуми разбил пульсирующую тишину. – Риса больше… Он больше…

Касуми Шибата зарыдала, так и не закончив признание, но Икити Тоёде оно было не нужно. «Вот как бывает, – подумал он. – А ты, горделивый дурак, на директора хотел всё повесить».

Ночь не успела обнять горизонт, а Икити Тоёда уже отправил телеграмму председателю дзайбацу «Митсубиси» и провёл конференцию с прессой на пороге третьего кобана Хамамацу.

Убийца был найден. Найдена. Сумасшедшая вдова, которую завтра журналисты распнут на страницах газет. Собралась целая толпа, кричащая наперебой, щелкающая затворами фотокамер. Они требовали подробностей отравления Ёсио Шибаты. Они плевать хотели на рассказы о том, как Икити Тоёда достал из тряпичного кокона дитя.

Касуми Шибата созналась в травле младенца. Созналась в том, что решила приготовить еду из ягод нандины. К утру она наконец сдастся и расскажет, как кормила Ёсио Шибату нандиной перед испытанием.

Полицейские третьего кобана Хамамацу втроём решали судьбу этого дела, а Икити как главный свидетель, личный доверенный дзайбацу «Митсубиси» и пресс-атташе во всех деталях описал журналистам свою версию, мотивы, догадки, не забыв указать на антиимперскую одежду убийцы и дополнить дело деталями, отношения к нему не имевшими и вряд ли существовавшими за пределами мыслей Икити.

На плечи Икиты Тоёды уже спустилась ночь, но подробностей – кроме свидетельств механика Тамуры – он так и не узнал. Он провёл в участке всю ночь, боясь пропустить момент признания, то и дело выходя к прессе на крыльцо. Когда над крышей третьего кобана Хамамацу посветлело, он посмотрел на часы: без пяти шесть.

«Долго, – подумал он, – может быть, тот механик что-то ещё расскажет. Или Тамуру расспросить? Смена как раз у них». Открыв окна служебной машины, чтобы прогнать сон, он поехал к директору Сакамото.

– Господин Тоёда, мы вас уже ждём, – Акира Сакамото почти безмятежно улыбнулся. – Проходите в мой кабинет, Маруяма уже несёт графики, как вы и просили.

Заметив на лице Икити Тоёды улыбку, директор смутился:

– Что вы? Что-то произошло?

– Господин директор, Ёсио Шибату убила его вдова.

Сакамото поднял на Тоёду брови.

– И сына их она убила. Это уже точно.

Теперь Сакамото нахмурился. В его глазах заискрило недоверие.

– Вы знали, господин директор? – внутри Икити ликовал: что, если директор всё-таки замешан? Значит, интуиция не подвела!

– Рику Шибата погиб над Окинавой, – прошептал Сакамото.

– Кто такой Рику? Брат? Дед?

– Сын. Рику Шибата – это сын.

Икити Тоёда смотрел на директора, не моргая. Внутри, в своих мыслях, он собирал пагоду из кусочков, один из которых никак не вставал на место.

– Рику работал у меня… Здесь, на заводе. Пока ему не стукнуло шестнадцать. Мы всё понимали, ведь он сын токко. Мы были счастливы, что Рику продолжит дело отца.

– И долго он…

– В первом же бою.

Пагода, которую Тоёда так тщательно пытался собрать, рассыпалась. Внутри загудело.

– Знаете ли вы, господин Тоёда, сколько «Рэй-сэнов» на самом деле имеют броню? Сколько алюминия есть у нашего императора? «Митсубиси», «Накадзима», «Хитачи», «Омура». Слишком много переменных, чтобы у каждого истребителя в итоге оказалось по тридцать сантиметров на фюзеляже. Не говоря уже о топливном баке.

– Значит, вы подделали отчёты? Господин директор, я передам это в дзайбацу.

На лице Икити Тоёды выступила радость, с которой выживший в бою получает повышение сразу на две… нет, на три ступени.

– Нет, что вы, – Сакамото горько рассмеялся, – вера в нашего императора… в наших детей не позволит мне забыть о броне. Спросите у тех, кто нанял вас, какой дипломатией мне обходится этот алюминий.

Акира Сакамото закрыл глаза руками, погрузив свой кабинет в тишину, и затем, достаточно протерев глаза, продолжил:

– Там, в бою, мы могли только надеяться, что Рику сядет в наш истребитель. Понимаете, что произошло, господин Тоёда?

Тоёда не понимал. Если сын Ёсио Шибаты погиб в бою, кого он тогда нашёл в его доме? Чего на самом деле хочет дзайбацу?

В дверь коротко постучали, и в кабинет зашёл лохматый парень, усыпанный веснушками.

– Он получил какой-то другой «Рэй-сэн», – закончил Сакамото и, взяв парня за плечи, представил Икити. – А это Маруяма. Тоши. Задавайте ему любые вопросы по поводу документов, про детали, броню и сборку. И про Рику можете, если он захочет, конечно.

Сакамото вышел, оставив в голове Икити звенящую тишину. «Она не убивала мужа… не убивала… это не она…» – повторялось в его голове.

– Вот сборочные смены за полгода, – Маруяма протянул тощую стопку листов, расчерченных и мелко заполненных с каждой стороны.

Икити Тоёда полистал их. Имена расплывались, цифры скакали по страницам, вызывая на лбу холодный пот.

– Рику Шибата, – сказал он. – Где?

– Кто? – парень переспросил как-то неумело, будто так и не научился врать.

«Даже врать он их на своём заводе не учит», – с горечью отметил Икити и посмотрел на Маруяму. На рыжеватом лице бешено дёргались зрачки, тело осунулось и подрагивало. Что-то с ним было не так. Пагода в мыслях Икити снова начала расти, отбрасывая лишние детали.

– Покажи, – Икити Тоёда постучал пальцем по стопке. – Где он?

Измозоленные детские пальцы зашуршали по бумаге. Половину папки Тоши Маруяма откинул сразу, а затем стал медлить, будто что-то не давало, мешало ему найти те самые даты.

– Вот, – указал он наконец трясущейся рукой, – и дальше. Каждый день.

Икити взял листы и проверил каждый, друг за другом.

– Как близко ты его знал?

В каждой смене до самого начала Рику Шибата и Тоши Маруяма числились вместе, это Икити заметил сразу. Другие люди на конвейере менялись, имена каждый раз были разные и повторялись в неделю несколько раз. Неизменными оставались лишь двое.

– Не знаю, – пожал плечами Маруяма, – у нас принято работать, а не болтать.

«Кошки. Крепкие самолёты. Двадцать четыре процента. Одна смерть», – Крыша пагоды выросла, Икити не доставало всего пары деталей, чтобы связать два расходящихся края. И в глазах Маруямы тоже было всё ясно.

Ни мотива. Ни улик. Ни жертвы. Может не так и плохо, если все будут думать на жену. Но истина Икити Тоёду так просто не отпустила.

– Поссорился с этим и отца решил туда же? Да? – надавил он. – Зверьём надо быть, чтобы так!

Маруяма вжался в себя и попятился. Веснушки на лице побледнели.

– Не знает он… Тут чёрным по белому написано, что вы с сыном Ёсио Шибаты друг друга замечательно знали! – не унимался Икити Тоёда.

– Как зовут ваших коллег?

– Что?

– Ну, ваших коллег… по кобану. Вот… к примеру, который вас… привёз? – внезапно спросил Тоши Маруяма.

Как зовут водителя, Икити Тоёда не знал. Ему тоже платили не за отношения с коллегами.

– Пошёл вон, – прохрипел Икити, пытаясь приладить к пагоде хоть какой-нибудь кусок, чтобы завершить ход своих мыслей.

Едва Маруяма ушёл, Икити Тоёде самому потребовался воздух.

Над полем беспокоился осенний ветер.

«Что мне нужно найти?» – ватные ноги понесли Икити по бетонной полосе, где какой-то пилот одиноко обхаживал свой «Рэй-сэн». Икити кожей чувствовал разгадку. Она тускло горела в окне наблюдательной башни, сбивая дыхание.

«Он знает, этот старик Тамура всё знает… знает, – звенело в голове, но внахлёст Икити слышал и другое – мальчишку на смерть подвести… жизнь испортить. Зачем? Жена сумасшедшая, не помочь уже. Пусть так, оставь… оставь».

Икити замотал головой. До наблюдательной вышки осталось метров десять, сквозь белёсые сумерки уже виднелся тусклый отсвет фонаря. За спиной затрещали лопасти истребителя. Громкий голос велел всем покинуть полосу.

Не сбавляя шага, будто пьяный, Икити свернул в траву. Кто будет его слушать сейчас? Кого он хочет спрашивать? Мешать только. Достигнув наблюдательной вышки, он уселся прямо в траве. Безымянный пилот поднял свой «Рэй-сэн» к облакам, разделив пополам рассвет, взмыл вверх, исчезнув из виду за мгновение, а затем появился снова. Безымянный пилот пустил «Рэй-сэн» в штопор и вышел из него почти у самой земли. Дальше была петля и снова вверх, на посадку.

Икити Тоёда не заметил, как гладит рукой кошку. Рыжая каси, которая вчера порвала ему штанину. Внутри Икити проснулась какая-то нежность. Смерть токко Шибаты, ещё тёплая кожа младенца, беспокойные пальцы Касуми Шибаты. Всё это потеряло значение в гуле ветра над головой, который опустился к ногам Икити и будто его обнял.

В ложбинке между костлявых кошачьих лопаток пальцы Икити нащупали нитку. Он потянул – круглое и холодное прокатилось по ладони.

Интересно, как эти дети тебя назвали.

Икити опустил взгляд на ладонь, надеясь увидеть медальон, какие бывали у домашних кошек. Давно, в прошлой жизни. В первых лучах солнца на его ладони блестели несколько гаек, перемазанных в бензине. Улика? Маруяма, значит, из-под брони их выкрутил. Что под броней, ведь никто не увидит.

Икити Тоёда дёрнул за ожерелье. Каси зашипела, вонзила ему в ладонь острые зубы.

«Пришла меня забрать», – подумал Икити и упал на траву. Где-то далеко, прерываемые кошачьим мурчанием, вдруг зазвучали голоса.

– Тоши, всё только не пей!

– Ненавижу! Рику, я его ненавижу.

– На, вяленые сливы. Закуси… Ещё целая неделя, а потом ещё и учения.

– И кто обратно вернулся? Ну-ка назови!

– Мой отец? Тоши, я ведь сын того самого Ёсио Шибаты. Нашего дорогого, – голос изобразил Сакамото очень похоже. Пагода в мыслях спящего Икити Тоёды засветилась.

– Может, пока из меня токко готовят, война вообще закончится, – продолжил голос. – Тоши, ты своим видом день рождения мне только портишь. Ну, за меня?

– Ты умрёшь там, Рику. Твой отец отправляет тебя на смерть!

– Если так, тогда я попрошу мать в честь меня нового ребёнка назвать. А тебе придётся с ним дружить.

– Придурок.

– Зато, когда ему шестнадцать станет, никакой вой…

Икити Тоёду разбудил свист. Будто лезвие вспороло небо над ним и теперь на него валится небесное нутро. Икити вскочил, пытаясь удержать в голове остатки сна. Рыжая кошка с ожерельем из шайб прижалась к нему и жалобно запищала.

Безымянный пилот приземлился на полосу, дважды стукнув шасси о бетон. Очередной «Рэй-сэн» был готов отправиться на войну за императора.

Пагода в мыслях Икити Тоёды собралась.

Елизавета Воронцова.
ЧТО СКАЗАЛА РОЗА

Пётр: я свидетель

Во время юридического семинара я вышел на улицу. Стояла промозглая осень. На опустевший парк спускались сумерки. Шелестели раскидистые ветви старых деревьев, на землю падали последние сморщенные листья. На аллее я заметил приближающуюся женскую фигуру. Она перепрыгивала через лужи и спешила к зданию, резко оборачиваясь назад, не боясь поскользнуться на мокрой земле. Влажные от дождя пряди волос липли к лицу и сбивались от ветра. Полы распахнутого пальто цеплялись и рвались о кустарники.

Я узнал Розу, любовь моей взрослой жизни. Вид у неё был испуганный, буквально кричал о помощи. Увидев меня, ускорила темп и продолжала вглядываться назад. Добравшись, Роза схватила мои руки и попыталась что-то сообщить. Её прерывистое бормотание прервала визгливая какофония чёрных птиц. Они с шумом вспорхнули и зловеще пролетели перед нами. Плохой знак, меня покоробило.

На аллее показался громоздкий человек с ружьём. Его фигуру покрывал бесформенный плащ, а глубокий капюшон закрывал лоб. Образ довершала яркая японская маска, закрывавшая лицо, которую я узнал. Силуэт сливался с тёмным небом. Роза вцепилась в мою куртку, не дав оценить ситуацию. И тут прозвучал выстрел. Роза вспорхнула ресницами, и в глазах отразилось смирение. Пытаясь удержать голову, она прошептала ускользающую на ветру фразу: «Он знает. Ты разберёшься». Потрясённый случившимся, всё ещё держа Розу, я потерял из виду убийцу. На шум из здания вышли люди. Яркая одежда на женщинах казалась неуместной в безнадёжно неряшливом серо-коричневом тоне пейзажа.

– Пётр, что случилось?! – вырванный из толпы мужской голос вернул меня в реальность.

Не часто на моих руках умирали жертвы, здесь особенный случай. Тошнота подступила к горлу. Я еле успел положить Розу на мокрый асфальт и продрался через безлистный кустарник. Освободившись от фуршета, старался не дать волю чувствам, а командным тоном стал отпускать поручения: оцепить место, найти свидетелей. Народ засуетился, мне же пришлось сделать вид, что роюсь в мокрой листве. Я занимал пост заместителя прокурора, по масштабам города большая шишка, мне нельзя раскисать. Я подошёл к Розе, снял пиджак и положил под голову. Всматриваясь в её открытые глаза, тихо прощался. Вокруг перешёптывались, но мне было плевать. Я мог долго сидеть рядом с ней, пока до моего плеча не дотронулись: «Её нужно накрыть», – прошептал подчинённый.

Через какое-то время подъехало начальство, криминалисты, все, кого удалось вырвать в пятничный вечер. Меня пригласили зайти в гостиницу для опроса. Я задумался, а что, собственно, видел? В сгущающихся сумерках, среди деревьев в дождь бежала женщина. Но о преследователе не смог сказать ничего конкретного. О маске умолчал, что японская, только уточнил – устрашающая. На руках перчатки и охотничье ружьё, двустволка, не обрез. Всё, что я увидел.

– Что-то ещё про него можешь добавить? – прокурор внимательно на меня посмотрел. Я не стал вдаваться в подробности, что преступник был воплощением угрозы, с непоколебимой уверенностью в своём правом деле. Он выглядел как охотник, преследующий цель. И всё последующее было неизбежным для них двоих. Об этом я не сказал, как и о моей догадке, кто он.

Тамара: я всё ещё жена

Мы сидели на тускло освещённой кухне друг против друга. Совместные вечера давно стали редкостью в семье. Поженились на последнем курсе учёбы, мне достался красивый, перспективный мужчина. Быстро нашли общий язык, и казалось, я ему нравилась. Когда пошло не так?

Ещё до потери Риточки мы начали отдаляться, может быть работа виновата? А после похорон дочери Пётр вообще замкнулся. Следствие велось вяло, свидетелей не было, поздний вечер, народ у телевизоров, камер на подъездах нет. Ничего нет! Даже разбитых машин не нашли в городе, только осколки на дороге. Когда дело отправили в архив, Пётр отгородился. Только Дед не прекратил искать, всё рыскал, выспрашивал, подозревал всех. Прошёл почти год со времени смерти доченьки, отношения стали ещё хуже. Но нужно было продолжать жить, у нас сын, непростой мальчик, аутист.

Я наблюдаю за мужем и вижу постороннего человека. Между нами пустота, длящаяся годами, и не знаю, как исправить. Сейчас холодное лицо Петра в другом мире, уткнулось в экран телефона. Предполагала, в его жизни есть другая и давно. Он приосанился, поменял парфюм, появился блеск в глазах, всё неспроста. Подруга посоветовала пригласить мужа на свидание. Смешно. Я уже не помнила, в какое время года у нас был последний секс. И это не смешно. Но стоило попробовать: поговорить, почувствовать себя близкими. Найти время для свидания можно, было бы желание. Какое у нас будущее?

– Привет, незнакомец! – вкрадчиво начала я, сидя напротив мужа.

– Угу, – было мне ответом.

– Вкусно? – с надеждой на диалог продолжала я.

– Угу, – кивнул муж, не поднимая головы.

– А не пойти ли нам в пятницу в ресторан? Я подберу место, закажу столик, – неужели и сейчас муж не поднимет глаза. Не дождавшись, я выдавила из себя: – Приглашаю тебя на свидание.

– Что ты делаешь? – наконец Пётр поднял голову, посмотрел на меня внимательно, и саркастическая улыбка пронзила его лицо.

Я не отступала, протянула через стол руку, в надежде, что он откликнется на жест.

– Я в пятницу на семинаре, – опять опустив голову, он бросил мне информацию, как секретарше: «Буду занят, не донимайте по мелочам».

– Хорошо, тогда давай в четверг, – не унималась я, но руку пришлось убрать.

Муж пожал плечами: «Там посмотрим. Вкусно поесть, почему – нет?»

Я проглотила его «вкусно» и сосредоточилась на подготовке вечера. Заказала столик в ресторане, обновила гардероб и тщательно выбрала бельё в магазине. И вот мы сидим в полупустом зале за чёртовым столом, где стоимость ужина без прибамбасов может обойтись в ползарплаты, но что деньги, когда семья рушится. Мы молчим, говорить не о чем. Темы, которые нас связывали, стали бессмысленными. Даже молчание сейчас разное; раньше оно было уютным, сейчас режет как нож. Глотаю несправедливость, обиду и пытаюсь начать разговор. Наш особенный сын – всё что нас объединяет: «Артёмка делает успехи в школе, Дед недавно хвалился, со слов учителя». Но Пётр слушал вполуха, он сильно увлечён мясом, переключаясь короткими взглядами на телефон.

– Ты со мной? – машинально протягиваю ему руку, стараюсь зацепиться за его пальцы. – Ты где?

Но его пальцы холодные и неподвижные, просто ледяная стена. Пётр погружен в свои мысли, он только жуёт. Тело не движется, остекленевший взгляд, и меня накрывает удушье. Просыпается паника: не удержала, потеряла. Кто она? Мне нужно знать! В горле застрял ком. Как же унизительно сидеть напротив собственного мужа и пытаться завоевать его внимание. Я утопающая в этом безмолвии. Остаток вечера пила, не закусывая. Когда вышли на улицу, моросил дождь. Я была очень пьяная, еле держалась на ногах, и тут меня накрыл смех, не могла остановиться. И волосы намокли, истеричка. Моя ночь прошла рядом с унитазом. В сознании мелькали стыд, досада, жалость к испорченному белью и вечный вопрос: останусь ли живой от жуткого побочного эффекта, – голова отплясывала танцы в аду. Пётр менял холодные полотенца всю ночь, спал он в гостиной. Утром дома никого не было. Я решила не съедать себя изнутри и жить собственными интересами. Что-то же удерживает его со мной.

Роза: начало

Мы начали встречаться с Петром на третьем курсе. Наши отношения развивались в замкнутом пространстве, нам никто не был нужен: от нашей энергии стены могли поехать и потолок обвалиться. Но мы сильно шифровались, Пётр боялся сплетен. Его связывали обязательства перед отцом, который заключил брачный альянс со своим другом-депутатом. Петру обещали прокурорское кресло, не сразу конечно. Тамара училась в медицинском, однако в её анкете был маленький нюанс. После окончания школы Тамара родила ребёнка, что ж, бывает. И к моменту женитьбы Петька начал воспитывать чужую шестилетнюю дочь Риту. Я же вышла замуж за Сергея, которому нравилась. Моё тихое счастье наступило, когда переехала к мужу. Посуда не звенела от объятий, но я стала парой хорошему человеку и была ему верна. Серёжа меня боготворил, упрашивал не работать, говорил: «Чтобы личико не портилось от нервных перегрузок». Мне нравилась такая неспешная жизнь, зачем голову морочить работодателям, если вдруг уйду в декрет. Сергей работал адвокатом в известном городском бюро. Но нашу жизнь омрачала череда выкидышей. Истощённую физически и морально, Сергей повёз меня в тур по Японии. Это была чудная весенняя поездка в пору цветения сакуры. По возвращении Сергей много работал, и я не заметила, как муж начал таять, он ведь никогда не жаловался. Через полтора месяца я стала вдовой. С похоронами помогли его контора и друзья. При таких печальных обстоятельствах мы снова встретились с Петром.

Пётр: что делать

Я крупно влип, сейчас по полной. Ещё и облевал место преступления. Что же ты, старик, наделал? Я в ловушке! Смогу ли уберечься, как обычно? Так, нужно успокоиться и подумать. Не мешало бы выпить, не могу ясно думать. Боже мой! Роза, цветочек мой. А ведь жизнь налаживалась. Как же я без тебя? До сих пор чувствую твои руки, скользящие по мне, каждое касание твоих пальцев на лице, встречаю любящий взгляд. Внутри всё сжимается, вокруг ничего нет, только ты была смыслом. Твои губы находили мои, и мир замирал. Я тонул и растворялся в податливом теле. Как же больно. После похорон её мужа я как-то зашёл к ней домой с Артёмкой. Роза молча впустила нас в прихожую и рукой пригласила пройти в комнату. Я обернулся к ней, казалось, ничего не изменилось в её внешности, только появилась сосредоточенность. Мы смотрели друг на друга без слов, будто расстались вчера. Я поддался вперёд и обнял Розу, почувствовал, как электричество пробежало по коже. Мои руки сильнее прижали её. Роза уткнулась мне в шею и вдруг заплакала, я нежно гладил её по спине.

– Папа! – Артём заставил нас оторваться друг от друга. Сын смотрел на японскую маску, висящую на стене.

– Ты хочешь её взять? – спросила Роза Артёма, немного успокоившись. Сын кивнул. Роза сняла маску со стены и передала Артёму. – Нравится? Она отпугивает злых духов. Теперь не стоит бояться темноты и призраков, маска убережёт.

Артём посмотрел на меня и ждал подтверждения. Мы присели на диван, и я рассказал сыну, что до женитьбы на маме мы с Розой вместе учились и были друзьями. Роза спросила Артёма, можно ли его обнять, и протянула руку. Сын доверчиво положил свою ладошку и с неуверенностью подставил Розе голову. Роза обладала необыкновенным магнетизмом, её позитивная энергия притягивала всех вокруг. Я был поражён, как удалось за пару минут получить доверие моего непростого сына. Она осторожно обняла Артёмку и погладила по голове. Тогда я не знал, сколько в ней нерастраченной нежности и любви к детям.

– Ты сладко пахнешь, – тихо сказал сын, и это вызвало наши улыбки. – Ты фея?

– Если хочешь, значит буду феей. А позволь спросить почему? – Роза произнесла это вкрадчиво и продолжала поглаживать Артёма.

– У тебя медные волосы, как у феи в сказке. – В этот момент я был счастлив. Моя жизнь, похоже, менялась на глазах, в неё вернулась любовь…

– Нам пора. Позвоню позже, – вставая, сказал я. Она проводила нас до двери, я наклонился и поцеловал её в шею. Роза вздрогнула, и я увидел по её глазам – так глубоко могла находиться любовь, которая всё помнит.

Как же хотелось выпить. Службы потихоньку сворачивались. Не было желания ехать домой. Тамара. Вчерашний вечер прошёл на ура. Давно жена так не напивалась, со времён учёбы. Что вдруг взбрело приглашать меня на свидание, о каком возврате отношений она думает? Роза. Как же я дальше буду жить? Только не раскисать. Придя домой, я сильно напился и лёг спать. И опять утонул в воспоминаниях. Женился, построил карьеру, создал семью, всё как по учебнику, семья – символ успеха и прочности. А на самом деле обмотался цепями, стал пленником судьбы, обманул всех, включая себя.

Тамара получила большую выгоду от этого притворства, выстроила отличную карьеру. Но как жена и мать проиграла: холодные ночи и никакого авторитета у детей. Но я опять оказался трусом перед Розой. Мы прятались в её квартире от соседей, как студенты. А ведь то был второй шанс. Роза заслуживала большего, особенно когда стало понятно, как трепетно она относилась к Артёмке, и эти отношения были взаимными, сыну не хватало женских рук. Я любил перебирать её медные волосы, когда она расчёсывала их; с наслаждением смотрел, когда спит, на роскошное тело, будто сошедшее с полотен Кустодиева – гладкое, чувственное, земное, дарующее нежность и ласку. Хочется завыть и заорать: «Вернись!» Меня будит среди ночи Тамара: «Ты теперь по ночам будешь выть?»

– Страшный сон приснился, – тихо пробурчал я и перевернулся на другой бок. Я закрыл глаза и продолжал вспоминать, как Роза нашёптывала на ухо моё имя на все лады, слабо поглаживая тело так, что волна трепета пронизывала всего меня, и когда уже не выдерживал, зарывался в её грудь и лоно.

Роза: конец

Всё произошло быстро, в памяти остались обрывки. Я поздно возвращалась с работы. На улице было совсем темно, шёл мелкий дождь. Я ехала обычной дорогой, слушала музыку, посматривала на телефон. В тусклом свете фонарей наблюдала за косой предзимней моросью. До дома оставалось совсем немного, проехать через два внутренних двора. Дворники на стекле не справлялись. Вдруг почувствовала толчок, звук удара и резкий скрежет тормозов. Я замерла, сердце колотилось, ужас неминуемых последствий сразу парализовал меня. В голове пульсировала одна мысль – уезжай. Я обернулась вокруг, никого рядом не оказалось. Может быть, это дворняга или кошка? Руки сильно сжимали руль, будто он был защитой, сопротивляющейся импульсу выйти из машины. Но страх накрыл меня, и я нажала на газ, только быстрее уехать. Выехав на большую дорогу, я остановилась под фонарём посмотреть на ущерб. Сейчас я действовала на инстинктах, как зомби. Куда делась я, настоящая?

Левая часть фар полностью разбита, наверняка осколки остались лежать на асфальте, это плохо; сильно пострадал капот и бампер, всё под замену. Звук удара возвращался ко мне снова, сковывая тело. Тело дрожало, а голова горела от чувства вины. Я собрала остатки сил и поехала в областной центр, подальше от города. Навещу заодно тётку, завтра позвоню начальству и отпрошусь. Ночью, пока ехала, грызла себя за малодушие. Как мне дальше с этим жить? Может обойдётся? Но я и представить не могла, какое потрясение случится в городе утром, какие травмы ожидали многих, разрушение, крах надежды в жизни.

Пётр: Рита не моя дочь

Мы поздно сели ужинать, Тамара осталась на дежурство. Ужин прошёл нервно, чувствовалось, Рита хочет нагрубить. Когда Артёмка пошёл спать, наводя порядок на столе, я спокойно спросил дочь: «Что-то стряслось? Говори, я помогу и всё улажу».

– Я видела вас! – её голос дрожал, на лице читалась ярость вперемешку с презрением, и это совсем не то, что я привык видеть. – Ты изменяешь маме? Вы любовники?

– Что ты такое придумала? – я почувствовал, как кровь прилила к голове и стало очень душно. Открыв окно, дал себе унять внезапное смущение. Что отвечают отцы на такие вопросы? – Ты что-то не поняла и бог знает что подумала, – засмеялся я.

– Мне-то не лги! – вскрикнула дочь. – Я видела, как вы целовались! Да ещё на улице при Артёме! Ты предаёшь маму! – её кулаки сжимались, тело накалилось до предела.

– Ты не можешь делать умозаключения, не зная обстоятельств, – как можно спокойнее произнёс я, сейчас все слова были жалкими. – Давай вернёмся к этому разговору, когда ты успокоишься. Я расскажу тебе правду.

– Правду? Какая ещё правда? – Рита метнула на меня взгляд, полный юношеской ненависти, будто я самый мерзкий человек на планете. – Сколько времени ты нас обманывал? Я скажу маме, пусть решает, что с тобой делать! Я ненавижу тебя!

Эти слова сильно задели меня. Маленькая дрянь, как она могла судить мою жизнь, я что был плохим отцом все её пятнадцать лет? Не доросла так безапелляционно меня обвинять! Последняя грань самообладания сломалась, гнев захлестнул меня.

– Замолчи! – я крикнул, и, прежде чем понял, что сделал, рука взметнулась и резким шлепком обрушилась на её щеку. На секунду мир застыл. Рита схватилась за лицо, глаза округлились от боли физической и той, которая бьёт в душу. Я только что всё уничтожил.

– Ты не мой отец, – прошептала дочь с ненавистью, развернулась и бросилась к входной двери.

– Постой, подожди, пожалуйста! – кричал ей вслед. Дверь захлопнулась с треском. Я поплёлся в ванную, включил холодную воду и подставил голову под кран. В голове крутилось: «Ты не мой отец». Я не шевелился, холодная вода всё лилась и лилась, остужая мысли. Как это могло случиться? Дочь убежала в ночь, я позволил ей уйти. Мысли прервал Артём.

– Папа, папа, выходи! – он кричал и стучал в дверь.

– Почему не спишь? Мы испугали тебя с сестрой? – мягко пытался успокоить Артёмку. Он схватил меня за руку и повёл к окну. Мои глаза не верили, но сердце знало ответ. Внизу на асфальте лежало маленькое тело Риты, в неестественно скрюченной позе.

Я перескакивал несколько ступенек за раз, мне хотелось подвернуться, упасть, сделать себе больно. Я и так был в бездне, но хотелось лежать на дне и не дышать. Опустившись на колени, трясясь от ужаса и отчаяния, я пытался привести в чувства Риту. Её глаза были раскрыты и смотрели удивлённо в тёмное небо, кровь растекалась по волосам, сливалась с лужицами на асфальте. Дочь слабо дышала. Моя дочь. Моя девочка. И тут я заорал, разрывая ночь. К окнам прижались лица, это был маленький шанс найти свидетеля. Приехали бригады, криминалисты. Тамара ждала дочь в больнице. Всё, что я пытался месяцами скрыть, рухнуло в секунду. Это я её убил. Не водитель, не машина. Я. Мне с этим жить.

Роза: нет мне прощения

Уладив с машиной, под утро я стояла у двери тётки. Пока расслаблялась на её диване, телефон только успевал щелкать новые сообщения. Но мне не хотелось общаться, даже с Петром. Картинка не ушла: на фоне дождя узкая дорога, разъединяющая многоквартирный дом с пустой детской площадкой, звук удара. Закрыла глаза, руки Петра тяжело двигаются по моему телу, ползут к голове и превращаются в змей, они жалят меня повсюду, яд просачивается и обволакивает изнутри. В оцепенении я не могу говорить.

– Розалия, – услышала сквозь сон тёткин голос. Она включила новости. – Смотри, что передают! Какое несчастье! Ночью ребёнок погиб.

В репортаже Пётр с глазами, полными боли, сообщал о смерти пятнадцатилетней дочери, попавшей в ДТП у подъезда дома. Я медленно рушусь под тоннами вины. В телевизоре – просьбы отозваться свидетелям. Тётка посмотрела на меня и ахнула: «Уж не заболела ли ты? Белее смерти лежишь!»

Где-то читала, что реальность имеет несколько измерений. Что, если бы меня не задержали на работе? Или не стала бы проезжать мимо дома Петра? Если бы мы жили в разных городах и не встретились снова? Не лил дождь со снегом? Но всё предопределено, и какой бы выбор мы не сделали, оказались бы в том же самом месте, уверена. Но почему я не вышла из машины? Я такой плохой человек? Себе признайся! Расплата придёт, всё должно уравновеситься.

Тамара: письмо мужу, конец всему

Мало ли семей живут с увлечениями на стороне? Я догадывалась об измене. Но когда узнала о возобновлении прошлой связи, стало больно. Рита погибла, и кого я только не винила. Оказалось, ты всё время знал, что Роза наехала на дочь, и спал с ней. Ты использовал власть и скрыл улики. Ты соучастник! Я дала в газету доказательства вашей связи. Любовь твоей жизни была беременна на приличном сроке, я сделала ДНК. Она не посвятила тебя в счастливо-приватный аспект? А знаешь, это не главное! И даже не тюрьма, которая тебя ожидает. Ты уничтожил себя: карьеру, семью, дочь, Деда, Розу, своего нерождённого ребёнка. Я не злорадствую, мне жаль тебя. Письмо отправляю на общую почту прокуратуры.

Пётр: кто убийцы

Я узнал, кто виноват в смерти дочери, за три месяца до гибели Розы. Около года она ходила сама не своя и на мои вопросы не отвечала. Догадывался ли я? Это предположение было размыто, да, осколки стекла и металла были похожи на краску и форму машины Розы. Но свои подозрения я прятал даже от себя. Только когда Роза озвучила то, что месяцами её мучило, я сказал ей, что беру паузу. О беременности она умолчала. Я пришёл к Деду предупредить: сожжение плаща вместе с листвой в бочке ему не поможет, крошки ткани остались. Охотничьи ружья в городе наперечёт, проверят все. Но Дед перебивает и просит отвезти в полицию. «А как ты узнал о Розе?» Дед приносит листок, где Артёмкиной рукой нарисован он сам, выглядывающий из окна; у подъезда лежащая под красной машиной сестра, а с другой стороны стою я и держу за руку Розу. Из окна от сына летят множество сердечек к Розе. Я оставляю рисунок сына дома для жены, и вместе с Дедом едем в полицию.

Мари Анатоль.
НИСЭЙ

Седовласый старик в дорогом халате с бархатной оторочкой сидит за огромным дубовым столом. Морщинистое лицо гладко выбрито, на шейном платке искрится бриллиантовая брошь. Лицо его сурово, глаза неподвижно смотрят прямо на меня. От этого взгляда холодеет внутри. Губы старика растягиваются в неприятной улыбке, и он произносит шипящим шёпотом:

– Нис-с-с-э-э-эй!

Вдруг голова старика наклоняется вперёд, отделяется от тела, будто срезанная бритвой, и падает на стол…

Я очнулась от кошмара. За окном моего номера едва брезжил рассвет. Боже! Приснится же такое! Сама виновата, Хэлен, напросилась на место преступления – вот теперь получи!

Продолжить чтение

Веер откровений

Предисловие

Елена Еремина.МОРТАЛ КОМБАТ

Артём Рыжаков. СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Наталья Бондарь.КАМИ ПОСЛЕДНЕГО ВЕТРА

Елизавета Воронцова.ЧТО СКАЗАЛА РОЗА

Мари Анатоль.НИСЭЙ

Елена Еремина.
МОРТАЛ КОМБАТ

Наталья Бондарь.
КАМИ ПОСЛЕДНЕГО ВЕТРА

Елизавета Воронцова.
ЧТО СКАЗАЛА РОЗА

Мари Анатоль.
НИСЭЙ