Под толщей бетона

Глава 1 Чужой для всех.

– Ах вот ты где, а я тебя обыскался.

Парень вздрогнул и выронил из рук ложку. В большом зале, служившем в эти времена столовой, было много народа, но юноша привык быть один. С ним практически никто не общался. Он занимал всегда один и тот же столик, в углу. Света ламп, висящих по периметру, едва хватало, чтобы осветить центральную часть комнаты, а в углу всегда царил полумрак, но не настолько, чтобы ничего не видеть, ложку то мимо рта не пронесёшь, но настолько, чтобы окружающие не замечали сидящего там, в углу, за столиком. Обычно никто не хотел садиться за этот стол. Это было место изгоев, тех кого не приняло это закрытое, замкнутое в подземелье бункера, общество. Одним из таких, не принятых был и Серый. Парень то он был не плохой, и не стремился отгородиться от всех стеной недоверия и молчания, напротив он общительный и компанейский. Ему очень не хватало общения и очень тяготило то, что его не приняли ни в одну компанию. Но это была не его заслуга, а полковника, нынешнего начальника этой мини колонии-поселения. Когда Вадик попал сюда, он ещё не звал себя так. Даже в мыслях не возникало взять себе это имя. Раньше он звал себя по имени, настоящему имени, Сергей. Последние годы, которые он провёл в Прокопьевске с дедом, после того, как город покинули люди, были в целом наполнены добротой и уважением. Дед учил его только хорошему, уважать и доверять людям, ибо перед угрозой вымирания, все должны сплотиться и дать отпор. Такие времена уже были. Дед рассказывал о Великой Отечественной Войне, во время которой он был ещё совсем мальчишкой. Рассказывал, как помогали друг другу люди, как делились последним куском хлеба, как женщины и дети заменили, ушедших на фронт мужчин, и на своих хрупких плечах вынесли всё, но не сдались, не упали духом. И, по мнению деда такое время настало теперь. Он верил, что оставшиеся на земле сейчас люди, они тоже едины духом. Что они одним фронтом стоят против новой, более жестокой угрозы, чем фашизм, против зомбаков и оборотней. И хорошо, что дед не видит то, что сейчас происходит в бункере. Хорошо, что не видел, как травили его единственную оставшуюся кровиночку, внука, и всё из-за того, что командир подозревал то, что пятнадцатилетний мальчик мог убить его сына, кадрового военного, или участвовал в этом, ради того, чтобы ограбить. Наверное, около месяца, его, ещё по сути ребёнка вызывали на допрос ежедневно. Были и вежливые уговоры сознаться, были и угрозы расправой. Потом угрозы переросли в действия. Его били, его пытали холодом, пытали водой. Однажды, даже применили электричество. Ему не давали спать несколько дней, морили голодом, а потом снова уговаривали. Полковник Варенёв и его подручный сержант Крумкало, хотя ему бы больше подошло Кромсало, Сергей его так и звал в мыслях, пытались сломить волю Сергея, и не понимали, почему он всё ещё держится, почему не колется. Они думали, что он им спектакли показывает. Что его плач, истерики, нервные срывы, обмоченные штаны, не более чем комедия. А это не было комедией, он не был настолько сильным чтобы выдержать истязания этих зверски жестоких, закалённых боями, военных. Они не понимали, почему он ничего не говорит, почему не выдаёт сообщников, а ему просто нечего было сказать. Все что он знал, так это то, что пистолет был у этого недочеловека, Вениамина. Он не знал, ни откуда тот пришёл, ни где взял пистолет. Они его ломали, но не понимали, что он сломан давно, и ему, просто, нечего сказать. Куда им, дуболомам военным, вздумавшим играть в сыскарей, не знающим элементарных правил розыскной работы и ведения допроса, отличить, когда человек говорит правду, а когда врёт. Для них главное было выбить признание, и не какое-либо, а именно то, которое было нужно полковнику. Мальчик, хоть и был сломлен психически, но всё равно продолжал твердить одно и то же. Наверное, выстоять ему помогла его природная честность. Он не врал, а только повторял из раза в раз, что он не виноват, что он пистолет взял у Вениамина, случайно свалившегося в его тоннель, и что его, Вениамина, покусали оборотень и зомбак, а потому он быстро перестал быть человеком, и спросить откуда пистолет он не мог. Но ему не верили.

Всё закончилось спустя месяц истязаний. Его просто вышвырнули из камеры, в которой держали в коридор, со словами «пшёл отсюда, иди сам ищи себе место и отрабатывай жратву, но не думай, что про тебя забыли, придёт время и продолжим разговор». И только много позже, мальчик узнал, что у полковника появились другие заботы, что на поверхность, впервые после бомбардировки ядерными зарядами, отправляли первых разведчиков, и не все они возвращались целыми. Чтобы люди знали поменьше, камеру переоборудовали во временный лазарет-изолятор.

Какое-то время Сергей слонялся по коридорам подземного бункера, ища место, куда бы приткнуться. Бункер был огромный и поделён на несколько частей. В одной части отдыхали и спали люди, в другой были какие-то производственные помещения. Где-то был яркий свет и стояли ящики с растениями, где-то стояли станки и пахло смазкой, жжёным металлом и дымом, где-то стояли на столах какие-то склянки. Назначения всего этого Сергей не понимал, он просто слонялся из помещения в помещение, грязный, вонючий с истерзанными душой и телом. Он просто хотел найти тёмный уголок, затаиться в нем, чтобы никто, ни полковник, ни Кромсало, не могли его найти там. Он просто хотел побыть один, просто почувствовать снова, что такое спокойствие, и безмятежно поспать. И он нашёл такое место. В одном из отворотов тоннеля нашлось незапертое помещение, в котором штабелями были навалены мешки, с надписями, сделанными корявым почерком. Навоз, земля, цемент, фосфаты, нитраты и что-то ещё. На все помещение горело всего две лампочки, они немного освещали центр, углы же из-за штабелей мешков и недостатка освещения были в темноте. Там он и нашёл себе норку. Первые сутки он просто лежал на полу и смотрел в темноту, обессиленный и униженный. Понемногу он начал приходить в себя, и молодой, растущий организм напомнил о себе, напомнил, что помимо психических проблем, есть ещё и физиологические. Сначала ему очень сильно захотелось пить. Парень походил по комнате и в одном из углов нашёл торчащий из стены кран, под ним в полу было углубление, с решёткой. Он с трудом провернул короткую ручку крана, видно было, что им давно не пользовались, все было покрыто рыжим, шершавым слоем окислившегося металла. Из крана потекла струйка коричневой жидкости. Сергей подставил руку, жижа обтекала пальцы, со звоном падала на пол и, закручиваясь в воронку, проваливалась сквозь решётку под пол. Он понюхал руку, пахло ржавчиной и болотом. Прошло немного времени, и тонкая струйка сменила свой цвет. Теперь она уже не была коричневой, а выглядела вполне себе нормальной водой. Тогда он поднёс руки, сложенные лодочкой под струю и затем жадно выпил накопленную воду. Затем он набрал ещё и прижал ладони к лицу. Кожу защипало, сказывалось то, что он уже давно не мылся, а лицо было в ссадинах и коростах из крови и грязи. Сергей передёрнулся, набрал в руки ещё воды, и стал нервно смывать с себя всю эту мерзость, как бы пытаясь избавиться от ощущения прикосновения кулаков и ручищ Кромсало. Затем он сел тут же рядом и закрыл глаза. Из крана продолжала литься вода, а ему казалось, что это не струйка воды из ржавого крана, а ручеёк в тоннеле, из которого они с дедом брали воду. На несколько минут он перенёсся в свой мир, в котором было всё просто. Было понятно, что такое хорошо, а что плохо, было понятно кто свой, а кто чужой. Он снова открыл глаза, видение прошлого исчезло, он был в мире, который был ему не понятен, где было место недоверию, злобе, злости, жестокости, и всё это не в отношении врага, а по отношению к себе подобны, к людям.

Прошло немного времени, вода, попавшая в желудок, дала о себе знать, тот забурлил и заурчал. Если водой помещение было обеспечено, то еды найти тут надежды не было совсем. Он выбрался из своего укрытия и побрёл по коридорам. Очень скоро нос почуял запахи съестного, да и люди, встречающиеся ему в коридорах, шли в том направлении, откуда шли запахи. Он пошёл следом за ними. В просторном, достаточно широком помещении, была оборудована столовая. В самом освещённом её месте выстроена линия раздачи. На стоящих друг за другом столах, расставлены чашки, ложки, кружки. Люди подходили, брали себе приборы и выстраивались в очередь к столу на котором стоял огромный котёл. Рядом с ним, запахнувшись в белый халат, едва сходившийся на массивном пузе, с черпаком в руке, стоял мужик. Он ловким движением, сразу было видно, что данное действие он методично оттачивал не один десяток дней, черпал из котла какое-то варево и так же ловко вываливал его в подставленную тарелку. Сопровождал он это выкриками, «давай быстрей» и «не задерживайся тут». Тому же, кто смел задержаться он без лишних слов, этим же черпаком давал затрещину. Зазевавшийся человек, шипел, но не говоря ни слова, отходил в сторону. Сергей тоже взял чашку и встал в очередь, но, когда подошла его очередь, повар взглянул на него сурово. Черпак не нырнул привычно в чан.

– А ты кто такой? Я тебя тут раньше не видел. Какого цвета карта.

– Карта? – не понял Сергей.

– Карта, карта, или ты русских слов не понимаешь?

Повар заржал так, что под едва сходившимся на пузе халатом волной заходили складки жира. За ним засмеялись все, кто стоял рядом. Сергей поёжился оттого, что столько людей внезапно обратили на него внимание. Он не знал, что за карта и поэтому не знал, что ответить, а только пожал плечами.

– Нет карты, отходи от парты, – и повар снова заржал.

Сзади, на Сергея уже напирала толпа желающих поесть, пришлось отойти. И все тут же забыли о его существовании. Всех заботило только то, чтобы повар кинул им в чашку пайку еды. Он постоял немного, глядя на дымящееся варево, сглотнул слюну и пошёл между столами, в надежде найти хоть что-то что можно съесть. Ему было мерзко подбирать объедки, но он понял, что его кормить тут не будут, а выживать как-то надо. Объедки тут тоже было трудно найти. Люди, приходящие сюда, дочиста вылизывали тарелки, и съедали до последней серой крошки хлеб. Прошло несколько сотен людей, но в оставленных тарелках он смог найти так мало еды, что остался полуголодным. Когда стали закрывать двери, а по столам зашныряли уборщики, собирая посуду и протирая пятна от пролившегося варева, он вышел и, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся. Тот же повар с раздачи смотрел ему вслед с недовольством. Так продолжалось несколько дней. Не каждый раз перепадало хоть что-то в оставленной после еды посуды, иногда он уходил совершенно голодный, но больше ни разу не подходил к раздаче и не выпрашивал еду у повара.

Наверное, неделю так продолжалось, и вот когда в очередной раз он выходил из закрывающейся столовой, его окликнул тот самый жирный повар.

– Эй, малой, подь сюды.

Сергей от неожиданности сжался, готовясь к прыжку, если вдруг повар занесёт свой черпак. Он почему-то подумал, что его просто хотят выгнать.

– Да не боись, подь сюды, бить не буду.

– А я и не боюсь.

– От ты какой, бесстрашный что ли?

– А коли и так, то что? – огрызнулся мальчик.

– Голодный, но гордый. Жрать то хошь?

– Сам же сказал, – нет карты отойди от парты.

Повар сделал вид, что не заметил иронии и спросил.

– А что карту то не дали? Забыли, что ли?

– Угу, – пробурчал мальчик.

– А родители твои где, чего они не подсуетятся?

– Нету.

– Нету говоришь, – повар почесал через прореху халата выглядывающее пузо, – а из какого Блока ты, из Б или В?

– Из В, – наугад соврал Сергей.

– Из В говоришь, – задумчиво протянул повар, – ну да, слышал я, что там бардак похлеще нашего, а чё к нам прибился?

– Тут вкуснее кормят, – соврал Сергей. Он понятия не имел, где Блок В и как там кормят.

Но повару это понравилось, его губы на секунду дёрнулись в едва заметной улыбке, затем он снова посуровел:

– Посуду мыть будешь? Работа не лёгкая, но сыт будешь.

– Буду, когда приступать? – он схватил со стола ворох посуды.

– Это не надо, на это уборщики есть, не надо у них их пайку отнимать. Вон там, – он махнул головой в сторону двери, куда несли всю посуду, – твоё рабочее место теперь, а пока на.

Он взял чистую тарелку, плеснул в неё каши и протянул Сергею. Мальчик осторожно взял её, всё ещё ожидая подвоха, и, отойдя в сторону, принялся жадно есть. Подвоха пока не было.

– Меня Михалычем кличут если что.

– Сер…, – мальчик на секунду задумался, сделав вид, что пережёвывает пищу, и добавил, – Серый.

– Ну, Серый, так Серый.

Вот так и родилось его прозвище. А имя он старался больше не упоминать, пытаясь оттянуть момент новой встречи с полковником и Кромсало.

Время, что он работал на кухне, было золотым и беспечным. Он был всегда сытым, немного уставшим, но сытым, а это в условиях подземного бункера много значило. Понемногу он начал привязываться к Михалычу. Тот был человеком суровым, при чужих людях, но при своих добрым. Бывало присядет рядом с Серым, положит свою тяжеленную ручищу ему на плечо и давай про свою жизнь рассказывать, да рассказывал это с таким азартом, как будто проживал её снова и снова. Сергей согнётся в три погибели, но виду, что ему трудно не подаёт. А Михалыч так разойдётся, вспоминая, то как он в техникуме, с корешами в кабаке перетанцевал профессионального танцора, то как устроившись на камбуз рыболовного тральщика икру вёдрами домой таскал и на рынке за пол цены в пять минут продавал, а на вырученные деньги, Верку, любовь его студенческую, по ресторанам, да клубам разным выгуливал, а она зараза такая, его на Турка, то есть Вадика из соседнего подъезда променяла. А Турком его прозвали из-за курчавых чёрных волос. Серый как-то спросил, а почему турок, ну волосы чёрные, ну курчавые, а турок то причём. Михалыч тогда почесал пузо и с важным видом произнёс, что это он придумал Вадику такое прозвище, ещё в школе. В учебнике по истории, когда проходили османскую империю, на картинке янычар, то есть воин их, был. Так Вадик ему усы пририсовал и причёску кудрявую, чёрной пастой. Ну вот с тех пор за Вадиком и закрепилось прозвище Турок. А в последний раз Михалыч травил байку про то как он с Валериком, корефаном своим закадычным к девчонкам в общагу, по водосточной трубе, на пятый этаж залазил. Серый выслушал его до конца и, оглядев Михалыча с ног до головы, с серьёзным лицом, спросил:

– А труба то небось дорогая была?

– Почему дорогая? – не понял Михалыч.

– Ну чтобы тебя выдержать, она из титана должна была быть сделана.

– Да пошёл ты. Я ему про серьёзные вещи, жизни можно сказать учу, а он хи-хи разводит.

Повар психанул и резко поднялся, но не рассчитал траекторию необъятного тела, которое филейной частью зацепило, стоящий позади, стол. На нём высилась, гора только что вымытой Серым посуды. Оная, в свою очередь, не удержавшись от такого толчка, развалилась, со звоном в разные стороны.

– Михалыч, ну ты чё как слон-то, мне ж теперь её ещё полчаса собирать, – сквозь смех еле смог сказать Серый.

Михалыч ещё больше завёлся:

– Ну и поделом тебе остряк хренов, будешь знать, как надо мной ржать.

Он пошёл к выходу, а Сергей его окликнул.

– Ну Михалыч, ну ты что, не обижайся, я ж пошутил. Ты что думаешь, я не верю, что ли? Верю. И рассказываешь ты все правильно. Истории твои все офигенные.

Михалыч чуть отмяк, и расправил брови.

– Вот только одного я, Михалыч, не понял, кто из вас первым по трубе лез, ты или Валерик?

– А это то тут причём? – не понял повар и озадаченно почесал пузо, – Кажись Валерик первым лез, а что?

– Ну как, если бы ты первым лез, а труба не титановая, то Валерик был бы не корефаном, а мокрым местом под твоим задом.

И Серый снова заржал, а Михалыч сдвинув брови, так что они сошлись на переносице. Он молча вышел и хлопнул дверью так, что оставшаяся на столе посуда, последовала за первой.

Эх, было время, Серый уже начал привыкать к тому, что не все люди плохие, не все такие как Вениамин, полковник Варенёв, Кромсало или Абрам Берштейн. Михалыч был другим, да и команда у него на кухне подобралась не из плохих. Сколько он там проработал, не известно, время под землёй, без солнца, идёт иначе, не видно ни дня, ни ночи, ни смены времён года, но однажды всё переменилось.

Серый только что вымыл очередную стопку тарелок и выносил её в общий зал, чтобы вновь подходящие люди, могли покушать. Едва он открыл дверь, так увидел в центре столовой стоящего человека в чёрной, кожаной куртке и шляпе. Кожаная куртка и шляпа, это было так нелепо, особенно тут, где никто не пижонил, а носил то, что имелось, зачастую не имея и комплекта на смену. А вот человек в шляпе выглядел так, как будто, он только что из магазина. И куртка, и шляпы были как новые, как будто только что купленные. Только откуда тут магазин, тут и денег то нет, правда у Михалыча под стеклом, в кабинете, лежало две зелёные купюры. Одну он ласково называл касарик, а другую баксами. Но это были скорее предметы декорации. Тут в бункере они не имели никакого веса. Тут вес имели только еда, одежда и другие предметы личного пользования. В бункере в ходу был только натуральный обмен. Так вот, этот пижон стоял посреди зала и держал в руках блокнот, в который что-то быстро записывал. Серый даже задержался в проходе, из-за чего был чуть не сбит с ног прошмыгнувшим мимо невзрачного вида человеком, с мелкой бородкой и висящими из-под шляпы, от висков, подкрученными прядями волос. Человек зацепил Серого плечом, и не оборачиваясь пробурчал:

– Расходились тут, не пройти.

Если человек в центре зала был Серому не знаком, то этого с бородкой он не мог не узнать. Он заметил бы его и узнал из тысячи. Мальчик от неожиданности вздрогнул и машинально спрятал лицо за горой посуды, что держал в руках.

«Хоть бы не заметил, хоть бы не заметил», – пронеслось в голове.

Казалось, что он и не заметил, по крайней мере Серый не увидел и намёка на это. Человек прошмыгнул и скорой походкой приблизился к тому, с блокнотом. Он ему что-то прошептал быстро на ухо и прошмыгнул в дверь столовой. Больше он не возвращался. Пижон что-то начеркал в блокноте, оглядел столовую по кругу. Серому даже показалось, на мгновение, что тот задержал на долю секунды взгляд на нём, на Сером, но потом он отмёл эту мысль. Скорее всего показалось. Человек с блокнотом подошёл к повару. Они о чём-то недолго поговорили. Затем он тоже ушёл. И только после этого Серый сумел поставить посуду на стол. Он бегом добежал до своей комнатки-посудомойни и, забившись в угол за шкафом, вжался в стену, натянув ворот рубашки на лицо. Это был тот, кого он хотел забыть, кого ненавидел, как полковника и Кромсало. Невзрачный человек, который чуть не сбил Серого был никто иной как Абрам Берштейн, его сокамерник, провокатор, подлой душонки человек. А что, если он искал именно Сергея, а что, если заметил. Мыслям не было предела, страх снова обуял мальчика, в голове пронеслись воспоминания тех дней, что он был узником в камере. Допросы, допросы, допросы. Бежать, надо бежать отсюда. Но другой голос его пытался успокаивать. Что не заметил он, и вообще он не искал Сергея, а просто осматривал столовую. Может у него тут работа такая, следить за питанием. И постепенно эта мысль победила тот истерический страх. Да и куда бежать, куда? Из бункера выхода нет, а даже если бы и был, что там на верху, после ядерного взрыва. Разрушенный, выжженный мир, полный пепла, гари и радиации. Так что надо успокоиться и продолжать жить дальше. Не его они искали, не его, иначе бы он уже не сидел тут за шкафом, а шёл, ведомый под руки, на допрос к полковнику.

Пару дней всё было спокойно, Серый начал потихоньку забывать о той мимолётной встрече с Берштейном. Всё было как обычно. С утра он вылезал из своей норки, на складе мешков, и шёл на работу в столовку, там мыл посуду, слушал байки Михалыча. Всё как обычно, если не считать, что Михалыч стал какой-то нервный. Наверное, после последнего раза, когда Серый подшутил над ним, обиделся. Ну ничего, Михалыч добрый, отойдёт.

Тот день Серый запомнил очень чётко. Закончился обед, люди разбрелись по своим рабочим местам. Он мыл посуду, зашёл Михалыч, походил взад-вперёд, шумно сопя. Затем он прошёлся вдоль стола с грязной посудой, неуклюже зацепив какую-то тарелку. Та со звоном шмякнулась на пол. Серый кинулся поднять, но Михалыч придержал его за плечо.

– Постой, парень, не надо, не сейчас.

– Почему? – не понял Серый.

– Ну это, э-э-э, я должен, э-э-э.

– Да говори прямо, я что накосячил где-то?

– Да нет, не в этом дело, работаешь ты нормально, претензий нет.

– Тогда в чём дело?

Серый напрягся, он уже понял, что Михалыч хочет что-то сказать, но не решается. И сразу в голове всплыла удаляющаяся фигура Берштейна и его «расходились тут…». Он с полминуты простоял, глядя прямо в глаза Михалычу, а тот всё время пытался отвести взгляд. Затем он подошёл к шкафу и вытащил свою потрёпанную куртку.

– Мне уже пора уходить? Сейчас?

– Да…, нет, не сейчас, ты поешь пока. Ты просто завтра не приходи.

– Обойдусь, – Серый зашагал к двери.

– Ну постой же, дай объясню, я не хотел…

– Ну да, ну да, я понял.

– Да ничего ты не понял. Это всё проверяющий, велел гнать тебя. Уж я не знаю, что ты там натворил, но он сказал, либо ты, либо я.

– Ну понятно…

И он закрыл за собой дверь.

Серый вышел из столовой, но идти в свою нору не хотелось. Тоска по прошлому навалилась с такой силой, что он не представлял, что может быть сейчас один. Он просто гулял по длинным лабиринтам коридоров. Ни с кем не общался, а просто шёл. Навстречу попадались люди, они спешили по своим делам, и никто не обращал внимания на бредущего одинокого мальчика. Но эти спешащие люди, хоть и не общались с ним, всё же не давали расслабиться и скатиться до истерики.

Он шёл и шёл. Сколько прошло времени. Час, два, пять.... Благо этим тоннелям не было конца. Бункер был не просто бункером, а целым городом под землёй. Если только в их Блоке столовались не меньше трёх сотен человек, то сколько было в других Блоках Б и В, трудно было сказать. А сколько всего было таких Блоков, Серому не ведомо. Он забрёл в какой-то коридор, в котором раньше не бывал. Серый это понял не только по тому, что место было не знакомое, скорее даже место то он и не заметил, а вот запахи тут были странные. Пахло навозом, и какими-то животными. Он остановился, оглядываясь, пытаясь понять, куда занесло, и тут его кто-то ударил по голове, сзади. Падая на пол, теряя сознание, он успел заметить, что тот, кто стоял сзади был в военной форме, а потом Серый отключился.

Когда Серый пришёл в себя, у него очень болела голова, так сильно, что казалось лопнет изнутри. С огромным трудом разлепил глаза, они почему-то слиплись, пришлось тереть пальцами. Он увидел, что находится в маленькой комнатке. В комнате никого не было, только мебель. Обставлено всё было очень просто. Мебель, хоть и старая, вся побитая, но чистая и казалась ухоженной что ли. Кровать, на которой он лежал, с панцирной сеткой, такую Сергей видел в военной части, куда они с дедом выходили по тоннелям. Посередине письменный стол, на нем не ярко светящая жёлтым светом, настольная лампа. Она кстати была единственным источником света в данном помещении. Возле стены шкаф металлический. Серый встал и тут же чуть не упал, ноги были ватными, не слушались, по телу пробежала волна слабости, закрутившись вихрем в желудке. Замутило так, что он, с трудом поборов приступ рвоты, упал обратно на кровать. Минут через пять, когда стало слегка полегче, Серый снова попытался встать. Слабость не уходила, голова по-прежнему болела и кружилась, перед глазами летали белые мухи, но тошнота была чуть слабее. Он поднялся и, держась, сначала за спинку кровати, затем за стену, дошёл до шкафа. Дверь была уже рядом, надо было только обойти шкаф. Шатало как на море во время шторма. Он взялся, сначала, за угол шкафа, затем под руку попалась ручка дверцы. Он потянул, дверца резко распахнулась. От неожиданности Серый потерял равновесие и стал падать, но дверцу из рук не выпустил. Дверца и рука вытянулись в одну линию, и он своим весом потянул шкаф на себя. И шкаф подался. Серый падал на спину, а следом падал шкаф. С полочек посыпались какие-то бутыльки, пакетики, коробочки. И быть бы ему прихлопнутым шкафом к полу, если бы в последний момент дверь не распахнулась, и чья-то рука, схватившись за угол, не оттолкнула шкаф в сторону. Серый же упал на пол и снова вырубился.

Глава 2 Палыч.

Ему казалось, что он на бескрайней поляне, сплошь поросшей зелёной травой и ромашками. Ромашек было так много, что они белым ковром уходили до горизонта. Они были настолько белыми, что ослепляли. Из-за их сияния невозможно было различить, что же там на границе поляны. Но там было что-то. Его не было видно, но оно манило, влекло за собой. Сергей встал. В ногах чувствовалась необычайная лёгкость, казалось он стал невесомым и, если он сейчас подпрыгнет, то просто взлетит. Но прыгать не хотелось, хотелось идти туда, вдаль, где было что-то, и оно манило. Сначала он пошёл медленно, затем начал ускоряться и вскоре уже бежал, а под ногами колыхалось бескрайнее море ромашек. А оно уже близко, вот-вот покажется, ещё шаг два и Сергей будет там, где безмятежность и покой, навсегда, навечно. И когда осталось сделать только один шаг, в лицо пахнуло каким-то противным, резким запахом, и внезапно пошёл дождь, хотя на небе не было ни облачка. Капли были холодными, обжигающе холодными. Он вздрогнул и зажмурился, а затем снова открыл глаза.

Ослепительный свет поляны сменился полумраком комнаты. Вместо белоснежного поля серый бетонный пол. Вместо ощущения безмятежности и покоя, слабость, тошнота и головная боль. Свет от лампы заслонял чей-то силуэт. Серый всмотрелся, но не смог различить черт лица, свет был позади человека. Лба коснулось что-то прохладное и мокрое. Серый вздрогнул и машинально отмахнувшись, отбил руку сидящего напротив человека.

– Ну-ну, не балуй, это всего лишь вода.

Человек показал руку с зажатым ней куском материи.

– Умыть тебя надо, а то вонять уже начал.

– Я сам, – Серый дёрнулся чтобы встать, но не смог.

– Ну сам, так сам. Может хоть встать помогу.

– Нет, я сам, – выпалил Серый и, немного подумав, добавил, – спасибо.

Парень ещё раз попытался привстать, и с удивлением заметил, что он не на полу, куда падал, а снова на кровати. На этот раз получилось сесть. Боль в голове резанула с новой силой, он зажмурился и потёр виски.

– Больно? – с участием в голосе проговорил человек – Может водички?

– Хорошо бы.

Человек прошёл к столу и налил, из стеклянного графина, в стакан воды. Серый жадными глотками выхлебал его за пару секунд. Голова болеть не перестала, зато хоть огонь внутри немного погасил. Затем осмотрел стакан и графин.

– Откуда такая древность? – он кивнул на графин.

– А, это, так это для вас древность, а для меня – лучшие годы моей жизни. Я, если можно так сказать, сам уже древность, в вашем понимании.

Он присел к столу и только теперь, в свете лампы, Серый разглядел лицо, дряхлое, сморщенное лицо старика. Всё его испещрили морщины, кое-где выделялись язвы. Старик и старик, но одна деталь выделялась из общей картины, его глаза. Глаза были живыми, можно сказать озорными. Такие глаза могли принадлежать молодому человеку, ну может быть какому-нибудь человеку средних лет, увлечённому чем-то, но никак не старику. Но думать об этом Серому не хотелось, думать сейчас вообще было трудно.

Серый встал, с трудом, держась за стены, доковылял до раковины в углу и пустил воду. Прохладная вода принесла немного успокоения его голове, но ненадолго. Но и этого недолго хватило, чтобы ещё раз, теперь уже более пристально, осмотреть комнату. Ничего более того, что он уже видел, не заметил. Старик сидел и молчал, делая вид, что что-то рассматривает у себя в ладонях. Парень доковылял до стола и присел, хотя лечь хотелось гораздо больше.

– Может обработаем, а то как бы нагноения не было? – старик потряс в руках, невесть откуда появившуюся бутылочку, – Меня кстати Евгением Павловичем зовут.

– А что там, всё так плохо?

Серый потрогал голову сзади и отдёрнул руку. Там всё было в запёкшихся коростах и сильно саднило.

– Ну как тебе сказать? Хорошего мало. Благо что жив остался.

– Давайте я сам, – Серый протянул руку.

– Да сиди уж, сам, на ощупь что ли? На ощупь, брат, там ничего и не сделаешь. Да и навык надо, какой-никакой, медицинский. А у меня он есть, вернее был когда-то, но руки то помнят. Давай поворачивайся-ка к лампе, чтобы видеть получше.

Серый не стал возражать в этот раз. Не убьёт же он его. Если б хотел убить, то вряд ли притащил бы сюда и выхаживал. Он только стиснул зубы и тихонько поскрипывал зубами, когда было сильно больно. Когда процедура была окончена, Евгений Павлович, бросил окровавленные тряпки в раковину и включил, стоящий на табурете в углу, электрический чайник.

– Я сейчас чайку заварю свежего, у меня есть немного индийского, из старых запасов ещё, не то что нынешняя трава столовская. Берёг его, думал с хорошим человеком почаёвничаю, вот и довелось. А ты ложись пока, полежи.

– А с чего вы взяли что я человек хороший?

– С чего? Да не с чего, так, решил, да и всё тут. А ты разве плохой?

Евгений Палыч пристально, но с искрой в глазах, посмотрел на Серого.

– Да не, я нормальный, у вас тут и похуже водятся.

– У нас? – Старик вскинул бровь – А ты что, не отсюда что ли?

Серый осёкся, он не знал этого человека и, несмотря на то, что тот не сделал ему ничего плохого, напротив, пока что только заботился, решил не рассказывать кто он и откуда.

Сергей отхлебнул глоток из стакана, покрутил глоток на языке и проглотил.

– Как дома…

Чай действительно был вкусным, с терпким запахом, без каких-либо посторонних привкусов. Сергей такой пил только у себя в Прокопьевске, после того как они с дедом набрели на небольшой чайный магазинчик. Там всё было разбросано и в пыли, но коробки с чаем были не повреждёнными.

– А то, это же настоящий, индийский, со слоном. Понимаешь?

Старик всё время пристально, прищурив глаз, посматривал на Серого, как будто что-то хотел спросить, но ничего не спрашивал. И парню стало не удобно, нужно было как-то разрядить молчание:

– Я их даже не знаю, я просто гулял.

– А почему ты думаешь, что их было несколько? – Евгений Павлович так и смотрел с прищуром, но в уголки рта едва заметно поползли вверх.

– Не знаю, но думаю, что на такое дело в одиночку не ходят.

– На какое такое дело?

– Ну не знаю, на ограбления вроде как.

– А у тебя, парень, что-то пропало?

Старик сделал акцент на слово парень, и Серый снова почувствовал себя не уютно. Ведь он так и не представился, но решил всё равно пока не говорить.

– Да у меня то и брать нечего. Но ведь они-то не знали. А иначе зачем?

– Зачем? Не знаю. Только это не ограбление было.

– А вы что, видели?

– Ага – Евгений Павлович с шумом отхлебнул чаю.

Серый уставился на него, а не был ли он подельником того, что его по голове. И как бы предугадывая вопрос, старик проговорил.

– Нет, парень, я просто случайный свидетель. Свидетель, слово то какое неприятное. Ты, когда на пол упал, он тебя добить хотел, да я дверьми пошумел, так он мигом в тень отступил и исчез.

– Но зачем? Что я ему сделал.

– Ну я-то почём знаю, он не доложил, может ты знаешь?

– Я, я, я, нет, не знаю, – Серый даже запнулся.

– Ну не знаешь, так не знаешь, дак я пойду?

– Куда? – не понял серый.

– Мне животных пора кормить, они брат, ждать не могут, когда мы наговоримся.

– Каких животных?

– Ну, как каких? Свиней, коз, собак, мы тут брат себе сами мясо и молоко растим.

– А собаки? Их тоже на мясо?

– Собаки на мясо? – Евгений Павлович рассмеялся, – Да ты что, собак, конечно, некоторые едят, но то корейцы, а мы русские этим не промышляем. Собаки брат они для души, немного для охраны, а ещё они служебные, взрывчатку там найти или зверя какого выследить. Смекаешь?

– Угу, – буркнул Серый, – не тупой.

– Ну, не тупой, уже хорошо.

Он взялся за ручку двери, но Серый его окликнул.

– Евгений Павлович, постойте, я же не сказал, как меня зовут…

– Вадик – перебил его старик.

– Что Вадик? -не понял Серый.

– Вадик тебя зовут.

– Почему Вадик?

– Так Вадик, напарник мой, третьего дня помер, хватанул какой-то жидкости, думал, что спирт, и помер.

– Ну а я тут причём, – всё ещё не понимал Серый.

– Ну так Вадика давеча и нашла санитарная команда, там, в коридоре, его и в крематории, наверное, уже сожгли.

– А я тут прич… Так вы его вместо меня что ли…?

– Ну да. Не просто так за тобой шёл тот человек, ой не просто так. Не бандит он, ой не бандит, выправка у него военная, поверь мне, я в этом разбираюсь. Он ведь не грабить шёл, он убить хотел. А я случайно всё увидел, вот и подумал, может не плох парень-то, это я про тебя. Ну а про Вадика я властям-то заявить не успел, вот и поменял вас. Ты не в обиде?

– Я … я нет, – Серый оторопел от такого поворота, – а вам то это зачем?

– Ну как зачем? Вижу, что человек хороший, да и мне помощник теперь нужен, а то пришлют снова какого-нибудь раздолбая, мучайся потом с ним. Ты же не раздолбай, справишься, лениться не будешь? Или не хочешь, за животными гавнецо подтирать?

– Да нет. Да я… Спасибо, я конечно, я не ленивый, справлюсь.

– Ну так вот, тогда, Вадик, ты отлёживайся пока, а как поправишься покажу тебе, что и как в нашем зверинце.

Он усмехнулся и вышел, оставив Серого, вернее теперь Вадика, наедине со своими мыслями.

Глава 3 Кто такой Палыч?

О своей жизни, Палыч, он же Евгений Павлович Старков, рассказывать не любил, а если и рассказывал, то только часть её. Для него вся она разделилась на жизнь до и жизнь после. А вот до чего и после, он вообще не упоминал. После он пил, много пил. Запой продолжался не менее года. Он превратился в обыкновенного бича, как тогда говорили. Нигде не работая, он со своим напарником по питейному ремеслу, Иваном, либо собирал и сдавал пустые бутылки, либо шли на станцию, вагоны разгружать. Подзаработают, сколько смогут, и снова в бутылку, пока деньги не кончатся. Счёт времени потерял окончательно, жил, можно сказать, от бутылки до бутылки. Одним днём, одним часом, одной минутой. Наверное, так бы и закончил свои дни где-то под забором зимой или в канаве, но Иван его опередил. Три дня он не замечал, что собутыльник не встаёт с постели, и только когда кончилась водка, он пошёл растормошить того, чтобы узнать, есть ли ещё деньги на бухло. А по Ивану уже черви поползли, и запах гниющей плоти разносился по комнате. Жеку, прямо тут стошнило. Он, шатаясь, вышел в подъезд и начал просить помощи. Он просил вызвать скорую, не осознавая бессмысленность этого. Ему просто надо было, чтобы кто-то помог. Он снова остался один, его единственный друг умер. Снова судьба насмехалась. Его отец сгнил в тюрьме, его жена умерла как бездомная собака, друзья отказались от него или предали. У него нет ни работы, ни дома, за плечами тюремный срок, пятном лежащий на всей биографии. Единственный человек, который протянул руку помощи, сейчас лежал в комнате, в своей квартире, распухший, со стеклянными глазами. А он, Евгений, в сущности никто теперь. Теперь на улицу, в теплотрассу, в подъезды. Ему ж теперь и переночевать то негде будет. А люди, к которым он сейчас протягивал руки, с мольбой о помощи, просто обходили его стороной. Они не видели в нем человека. Они видели только то, во что он сам превратился. В грязного, вонючего, небритого алкаша. Он их не осуждал, ему было больно, что всё так обернулось.

– Помогите, – хрипел он.

А очередной прохожий прошёл мимо. Не знакомые люди, и даже знакомые, кого он знал раньше, в прошлой жизни, прошли мимо. А ведь они узнали Евгения. Вон прошёл Стас, весь такой представительный, пиджак, галстук, очечки на носу. С ним они выросли в одном дворе, играли в одной песочнице. А вот прошла баба Клава, с авоськой, из которой выглядывали бутылка молока и бутылка кефира. Она знала его. Это ж она дёргала Евгения за ухо, когда поймала за гаражом с сигаретой, когда тому было тринадцать.

Евгений отчаялся, сел на грязную мостовую, прислонившись спиной к обшарпанной стене дома, и слезы потекли из глаз. Зачем, зачем он мучается так, зачем ему дана жизнь, такая жизнь? Где Евгений так успел согрешить, что бог решил его так изощрённо наказать?

– Ваня, возьми Иру, отведи её в школу, – услышал он женский голос.

– Ну мам, меня друзья ждут, у нас же игра.

– Подождут твои друзья, иди я сказала.

– Ну мам, чё, я из-за этого алкаша должен опаздывать? От него же воняет. Мам, брось ты его, лучше Иру в школу отведи.

– Иди я сказала, не перечь матери.

Женщина, лет сорока, в простой одежде, с косынкой на голове, в чёрных, бывших когда-то лакированными туфлях, на одном из которых виднелась сильная потёртость, подошла ближе к Евгению. Она представилась Тоней. Женщина не зажала нос пальцами, как это делали другие, хотя от него действительно сильно воняло. Она посмотрела в его глаза и спросила, чем она может помочь. Его трясло, сильно трясло. Руки ходили ходуном. Похмелье и стресс. Евгений рассказал женщине, что его друг умер, он там в квартире. Тогда она ушла, а через какое-то время вернулась и протянула ему бутылку пива.

– На возьми, тебе это поможет. Только больше не пей, – попросила она, – тебе это не нужно. Я вызвала милицию.

Вскоре он увидел, как приехала милиция, а после и карета скорой помощи. Ивана вынесли на носилках, накрытого его же собственной простынёй. Затем его привели в ту квартиру, и молоденький милиционер, в форме, с лейтенантскими погонами, долго о чём-то расспрашивал Евгения. Он потом и не вспомнил, о чём. Потом все уехали, а он остался один. Порывшись в вещах Ивана, Евгений нашёл заветную трёшку и сгонял за водкой, и снова погрузился в дурман. Кажется, приходила та женщина, Тоня, что-то говорила о похоронах, но он не запомнил.

Через пару дней пришли какие-то люди, молодая девушка и два мужчины. Евгений лежал на полу в липкой вонючей луже. Его стошнило от перепоя, но он не замечал этого. Евгения выволокли из квартиры, забрали ключи и бросили прямо тут, в подъезде. Девушка закрыла дверь, а ключ положила себе в карман. Жители подъезда выгнали Евгения на улицу, подальше, за гаражи, чтобы он не портил им картину двора, и чтобы дети его не видели. Ему снова стало плохо. Организм требовал новой порции алкоголя, но кончились деньги. Евгений дополз до пожарного шланга, из которого дворник поливал клумбы, и припал к нему, жадно глотая тёплую воду. Снова пришла она, Тоня. Она назвала его горем луковым, подняла на ноги и куда-то повела. В квартире было чисто и пахло борщом. Тоня стянула с него одежду и затолкала в ванну. Евгения сильно трясло, он с трудом смог помыться и одеться в чью-то старую, но чистую мужскую одежду. Затем Тоня накормила его и напоила чаем. Вроде стало немного полегче.

– А что с Иваном? – спросил он.

– Похоронили его сегодня. Ты что не помнишь? Я ж тебе говорила.

– Не помню. Есть что выпить?

Она пристально посмотрела на него и коротко ответила.

– Нет.

Ему постелили прямо тут, на полу, а рядом так же, на тюфяках, спали Ваня и Ира. В углу, за ширмой стояла раскладушка. На ней спала сама Тоня. Они жили бедно, Однокомнатная квартира на троих, стол посреди комнаты, три табурета и старый, покосившийся шкаф, с оторванной дверцей, вот и вся их обстановка.

Утром Евгений встал раньше всех, нашёл под ванной отвёртку и пассатижи, и приделал к шкафу оторванную дверцу.

– Спасибо, – сказала Тоня и налила чаю, – на вот, попей. А водку больше не пей, не надо это тебе.

– Не надо, – почему-то с лёгкостью согласился он, – не буду.

Прошли годы, а он держал данное этой женщине слово, сам не понимал почему, а держал. Она помогла ему устроиться на работу. Дворником. Но это тоже работа. У него в хозяйстве было два двора, которые он мел, поливал цветы, убирал мусор. Евгений не стал стеснять Тоню и её детей, он переехал жить в маленькую каморку, в которой хранился его дворницкий инвентарь. Там было так тесно, что едва хватало места, чтобы развернуть старый матрас, но ему хватало. Евгений учился жить заново. Он не забывал Тоню, и иногда заходил к ним в гости, обязательно купив кулёк конфет для детей и пирожное для неё. А потом она с детьми переехала куда-то, и Евгений больше их никогда не видел.

Он нашёл себе другую работу. Он был и обходчиком на железной дороге, и водителем грузовика. Затем, когда пал железный занавес, и в страну хлынул поток заграничной бытовой техники, Евгений научился её ремонтировать. Это помогло пережить ему девяностые. Евгения звали в бандиты. Его навыки, бывшего чекиста, очень бы пригодились местному авторитету. Но Евгений не пошёл этим путей. Когда смутное время прошло, и положение в стране более или менее устаканилось, он устроился в одну крупную строительную фирму. Стал занимался монтажом охранных систем и пожарных сигнализаций. Потом его фирма получила крупный заказ от военного ведомства на электромонтажные работы в подземных бункерах. Стройки были очень масштабные. Если бы сам не видел, то не поверил бы, что под землёй можно выстроить целые города. В эпоху противостояния России и коллективного Запада, росла угроза ядерной войны. И эти города под землёй, должны были обеспечить выживание населения, в случае ядерного удара и радиационного заражения местности. Трудно себе было представить, что это когда-нибудь понадобится, но понадобилось. Вот только не потому, что нас атаковали, а потому что мы сами взорвали атомный бомбы, ради выживания. Ядерный взрыв, должен был уничтожить новейшую заразу, угрозу человечеству, так называемых смертозомов, или в простонародье оборотней. И по иронии судьбы, Евгений, а теперь уже Евгений Павлович, в силу возраста, попал в бункер, который сам и помогал строить. Вот только его навыки тут не понадобились, его определили на скотный двор, ухаживать за скотиной. Но он не сильно переживал. Любая работа в бункере была важна. Любая была направлена на выживание всей колонии. И он делал её честно, на совесть. Вот только помощник его, Вадик, личность с тёмным прошлым, не очень-то хотел помогать. Он вообще работать не хотел. Говорил, что от работы кони дохнут, а он не лошадь ломовая. Вот напиться и пожрать, это он любил. А пил он, к слову сказать, всё что горит. Вот и отравился какой-то бормотухой. А тут этот парнишка, избитый, в коридоре. Евгений Павлович, вспомнил, как когда-то его никому не нужного, подобрала и вернула к жизни Тоня. Ему стало жалко парня. Молодой ведь ещё. И за что бы там его не пытались убить, может он и не плохой человек, может ему тоже нужна помощь, как когда-то самому Евгению. И Евгений Павлович не прошёл мимо.

Глава 4 Жизнь на скотном дворе.

Пару дней парень отлёживался, но вскоре слабость прошла, головные боли поутихли. Рана, спасибо стараниям Евгения Павловича, начала затягиваться, даже не загноилась. Видимо действительно, старик кое-что понимал в медицине. Однажды Серый, хотя нет, уже Вадик, после очередной процедуры, спросил у него, почему он тут со свиньями, если с его знаниями о медицине, он полезнее был бы, если бы был врачом. На что старик отшутился, что он, как тот графин, уже древность, а древность должна быть не в больнице, а как минимум в музее, вот только музея в бункере нет.

Постепенно, новоиспечённый помощник втянулся в работу, стал помогать Евгению Павловичу, или как он стал его называть – Палычу, на что последний совершенно не возражал. Палыч, надо сказать вообще ни на что не возражал и ничего не спрашивал. Это было совершенно удивительно, но легко. Если бы старик начал теперь расспрашивать, то Серый наверняка бы сбежал. Он не хотел ничего и никому рассказывать о том, что происходило с ним в последний год. Может когда-нибудь и расскажет, но только не сейчас.

Работы было не очень много, надо было утром вычистить навоз, промыть из шланга, напором воды, пол и бока свиньям, Палыч называл это утренними процедурами. Накормить всех животных. В данном скотном ангаре было около двух десятков подростков-свиней, дюжина коз, тоже молодых. Как понял Вадик, их сюда на доращивание определили, а крупных, на убой которые, держат где-то в другом месте. Таких мест в бункере не одно, не два и не десять. Их много. Всех же людей надо кормить, до той поры, когда наверху рассеется радиация и можно будет выйти наружу, да и на развод надо оставить, чтобы новую жизнь на верху отстраивать. Вот, что успели собрать, по окрестным сёлам и деревням, то и держали в отдельных ангарах. В общем, работа и работа, Вадик справлялся. Но было одно место где он попросту любил находиться, это был вольер с собаками. В этом ангаре их было немного, всего семь, их держали в отдельных клетках, но иногда Палыч выпускал их побегать. Они просто бегали между загонами свиней и коз. А поскольку в своре были не только кобели, то природа взяла своё и у одной из сучек, по кличке Герда, появились щенки. Вот там-то и было любимое место паренька. Он мог просиживать с малышами, часами, всё своё свободное время, только спать уходил в каморку. Когда Серый стал Вадиком, щенки уже были, но кличек им Палыч не давал, не заморачивался, он вообще ровно относился что к свиньям, что к козам, что к собакам, никого не выделяя. Они для него были просто работой. Вадик придумал им клички. Поскольку мама была Герда, то щенков он назвал Кай, Тролль и Принцесса, всё по сказке Андерсона. Её, кстати принёс почитать Палыч. Старик приносил книги из библиотеки, которая тут была. Он приносил их просто так, не навязывая чтение Вадику. Он просто клал книгу на стол и уходил. И Вадик пристрастился читать. Он читал ночью перед сном и днём в свободное время. Попросту брал книгу и уходил к Герде. Он сидел и читал, а щенки возились рядом. Когда он дочитывал книгу, то просто клал её на то же место, на столе, где взял, а через день там появлялась новая.

Однажды, после прочтения очередной книги «Белый Бим чёрное ухо», он подошёл к Палычу и спросил:

– Вот скажи, Палыч, ты человек старый, много жил, много видел, скажи, почему люди такие?

– Какие такие? – старик отставил в сторону лопату и, прищурившись, посмотрел на парня.

– Ну такие, злые.

– Почему ты решил, что люди злые?

– Ну как почему, люди же убивают, унижают, предают себе подобных. Животные же так не делают. Например, если собака верна человеку, то она верна на всю жизнь.

– А разве людей таких нет?

– Нет, не знаю, – Вадик смутился, – ну есть конечно, ты, например, или мой дед, но таких мало. В основном все люди злые.

– Знаешь, молодой человек, как бы тебе сказать попроще – Палыч задумался ненадолго и продолжил – Рассуждать на тему, что хорошо, а что плохо, можно долго, но, если коротко, то природа наделила нас не только способностью мыслить и развиваться, остались ещё простые инстинкты. И вот, например, если у животных в стае оно выражается просто, кто сильнее тот и вожак, и он не ждёт никакого подвоха, то у нас, людей всё сложнее мы не просто демонстрируем силу и подчиняемся, мы анализируем и ищем способ кем-то стать. И вот тут нам и пригождается то, что зовётся интеллектом. Вот он и заставляет, и подсказывает, как поменять существующий порядок. Но интеллект у каждого разный, он изобретает разные способы достижения цели. Для одних – это хорошие дела, для других подлость и насилие. Фантазия и изобретательность у каждого разная. Кто его знает, как рождаются и формируются мысли в голове. Эта область ещё не изучена. Так уж распорядилась природа, а может так она пошутила. Нельзя просто взять и вырезать ту часть мозга, что делает человека плохим, как бы не хотелось.

– Ну, а зачем нужен на планете такой вид как мы? Мы же только всё портим, всё уничтожаем. Вот и сейчас, сколько всего живого мы уничтожили, и только ради того, чтобы сохранить остатки человечества. Но зачем? Тысячи видов растений, животных, птиц, просто сгорели в огне, только ради того, чтобы один наш вид существовал.

– Эх, парень, парень, твои вопросы хороши, ответы ты ищешь, тоже хорошо. Но разве человек может ответить зачем, если он не был создателем. Он просто выживает, как может, как умеет. И он просто выбирает самое лёгкое решение из всех возможных. Проще уничтожить угрозу, на что способно большинство, чем найти решение сложное, на что способно малое количество людей, или почти невозможное, доступное для понимания единицам.

Вадик тогда не понял ничего, но не стал продолжать разговор, а просто положил книгу, взял лопату и занялся делом. Палыч же вздохнул тяжело, казалось, что огонёк в его глазах стал тусклее, и ушёл в столовую за обедом.

Шло время, щенки росли. Вадик продолжал трудиться в скотной камере. Никто так и не заподозрил, что Вадик не настоящий. Да в общем-то никто и не приходил к ним. Не было ни посетителей, ни гостей, ни проверяющий. Никого. Но Вадик не особо-то и расстраивался. Ему не хотелось снова окунаться в общество, которое он тут увидел. Евгений Павлович каждый день уходил за едой и отмечаться, и не часто, но уходил куда-то по другим делам. Потом возвращался и рассказывал новости их подземного городка. В основном это были новости такого плана. Кто-то кому-то начистил морду, в Блоке Д снова накормили людей испорченным мясом и потому местный лазарет переполнен, Валька обрезала косы Светке, за то, что та, как показалось Вальке, пыталась соблазнить её мужа слишком глубоким декольте блузки, и так далее. Это всё не очень-то и волновало Вадика. Но иногда, очень редко, Палыч приносил новости о вылазках на поверхность. Вот это-то Вадик слушал с особым энтузиазмом, буквально впитывал каждое слово. Палыч это заметил и старался как можно больше узнать о таких походах. Но информации было крайне мало. На вылазки отправляли только спецотряд, под личным руководством полковника Варенёва. Когда Палыч впервые назвал эту фамилию Вадик вздрогнул и побледнел. Старик заметил это и спросил, что случилось. Вадик отшутился тогда, что видимо съел что-то, повар, наверное, испорченные продукты подсунул. Палыч принял эту версию, но поверил ли, неизвестно. Расспрашивать он, как обычно, ничего не стал. Что касается самих вылазок, то говорили, что радиация там зашкаливает, всё выжжено и погибло. Так говорили народу представители информационной службы при штабе. Говорили они и то, что поверхность ещё не готова, для того чтобы люди вышли наружу. Но иногда ещё просачивалась информация, что кто-то видел уходящий спецотряд, а кто-то возвращающийся. Говорили, что не всегда возвращались все, а ещё кто-то видел раненных, которых несли товарищи. В любом случае, поговорить с кем-то из отряда никто не успевал. Они только проходили мимо и исчезали в закрытом блоке. На деактивацию, как говорили власти. В народе разные версии ходили, но были и те, кто поговаривал, что от людей что-то скрывают. Такие говоруны периодически исчезали куда-то и, возвращаясь только через несколько дней, уже не выдвигали подобных версий, а наоборот утверждали, что нет жизни наверху, что видели своими глазами материалы. Они в принципе вообще потом старались избегать подобных тем. И если в их присутствии кто-то начинал дискуссию о спецотряде и поверхности, то тут же, под разными предлогами покидали помещение.

Вот и в последний раз, когда Палыч пересказал всё, что услышал, о последнем, пятом по счёту выходе на поверхность, Вадик помрачнел. Нет, не информация его расстроила. По сути-то и подробностей не было никаких, ну сходили, ну вернулись. И всё. Официальное объявление назначили на завтра. Но Вадику стало не по себе. Палыч тогда, впервые за всё время, пытался выведать, что так расстроило Вадика. Но Вадик только сказал:

– Я сам бы пошёл наверх. Ну хоть один раз взглянуть, и пусть я сдохну от радиации, всё лучше, чем тут в подземелье с ума сойти.

Палыч тогда отстал, или по крайней мере сделал вид, что ему всё равно. По крайней мере, он больше ни о чём не спрашивал. А Вадик утром не вышел на работу, так и пролежал весь день на койке. Палыч походил вокруг, налил чаю, посопел возле стола и засобирался куда-то. Но перед уходом сказал:

– Ты это, засиделся ты тут уже, в хлеву. Шёл бы прогулялся, хоть немного.

– Не хочу, – буркнул Вадик.

– Ну ты это, я ведь тоже человек, мне надо и одному побыть. Помещение в общем надо, чтоб только я и… Ну в общем только я тут был. Понял?

Вадик повернулся и взглянул на Палыча. В уголке рта появилась косая усмешка.

– Палыч, ты что ж, меня гонишь?

– Да не-е, пацан, ты чего, не гоню, просто погуляй пару часиков, мне вот надо, чтоб не было тут глаз. Ну, что я маленький что ли оправдываться, придут ко мне, понял?

– Палыч, ты что, женщину ждёшь?

– А кабы и так, что я не мужчина что ли?

– Да я ж не спорю. Ладно. Надо так надо. Пойду, пройдусь.

Он встал, нехотя, накинул куртку и, впервые за несколько месяцев, покинул скотную камеру.

В полутёмном коридоре, выйдя из своего убежища, он задержался. Куда пойти? Он знал всего два места, где бывал до этого. Склад удобрений, в котором он сначала поселился, и столовая, в которой работал. Постояв немного он решил навестить «старого друга», повара Михалыча. Вот только надо было найти дорогу. Пришлось поплутать.

Надвинув на голову поглубже капюшон, Вадик вошёл в столовую. Давно он тут не был, но за это время ничего не изменилось, всё те же столы, всё те же лица и всё те же запахи. Было как раз время ужина. На ужин обычно давали кашу и что-то мясное. Есть Вадик не особо-то хотел, но всё же встал в очередь. Михалыч, как всегда, в еле застёгивающемся на пузе халате, лихо работал черпаком. Когда подошла очередь Вадика, он всё так же зычно крикнул:

– Ну, чё стоишь, очередь держишь. Карту покажь.

Вадик замешкался, шаря по карманам.

– Нет карты…

– Отойди от парты, – прервал его Вадик и протянул карту, принадлежащую некогда настоящему Вадику.

Михалыч внимательно посмотрел на неё.

– Умный что ли? А чё в нашем Блоке забыл, не в своём столуешься?

– А тебе не всё равно? – буркнул Вадик, не скидывая капюшон, а только нагнул посильнее голову, чтобы не быть узнанным.

– Что-о-о? – Михалыч занервничал.

– Да ладно ты, успокойся, по делам я тут, направили осмотреть помещения, куда навоз складывать, оценить так сказать вместимость.

Вадик врал. Он сказал первое что пришло в голову, но казалось попал. Михалыч расслабился.

– Так бы и сказал, что на складах. Слышал, что комиссия будет. Так ты из них?

– Из них, жрачку-то давать будешь?

Взяв в руки чашки с дымящимся варевом, он вышел к центру столовой, осмотрелся и направился прямиком в тёмный угол. Было любопытно наблюдать отсюда. Он видел всех, а его не замечали. Темно было за угловыми столами. Он посидел, поел, послушал о чём народ галдит.

Когда Вадик вернулся в своё жилище, у Палыча уже никого не было, тот беззаботно насвистывая, кормил свиней. Вадик проследовал в каморку, переоделся и присоединился. Единственное, что показалось ему странным, так это то, что кровать Палыча была в том же состоянии, как и тогда, когда Вадик уходил, ровно застелена, с небрежно отвёрнутым уголком. Да и его, Вадика, кровать, в том же состоянии что он её и оставил. Так же смято одеяло. Куда же Палыч тогда женщину приводил, где они с ней резвились? Но большого значения не придал. Не будет же Палыч врать ему.

В течении месяца Палыч ещё раз шесть так просил, чтобы Вадик погулял, и каждый раз парень ходил в столовую. Его так и не узнали там, да и как узнать, когда он лица не показывал. Михалыч только бурчал, когда мол он уже в свой Блок свалит, сколько можно тут проверять. И каждый раз, возвращаясь домой, Вадик не находил и признака, что Палыч проводит тут время с женщиной. Закрадывались смутные сомнения. Он уже думал, что если ещё раз Евгений Павлович попросит его уйти, то он задаст ему вопрос, когда вернётся. Что это за игры такие?

Глава 5 Прогулка на поверхность.

– Ах вот ты где, а я тебя обыскался.

Вадик вздрогнул и выронил из рук ложку. Перед ним стоял Евгений Павлович. Как он нашёл его тут, в любимом тёмном уголке столовой?

– А как ты меня здесь....

– Нет времени на вопросы. Идём? – сказал Палыч.

Вадик, не стал перепираться, а собрал тарелку с недоеденным обедом, кружку и ложку в охапку. Пока он их относил к столу с грязной посудой, Палыч уже вышел из столовой. Парень помчался следом. Он хотел догнать старика, но тот жестом остановил его и, отойдя метров на десять, махнул. Так и шли. Палыч впереди, а Вадик на расстоянии позади. Они петляли по разным коридорам минут сорок, пока наконец не упёрлись в тупик. Освещение тут не работало, да и зачем оно тут, людей то тоже не было. Тупик есть тупик. Ни производственная и не жилая зона. Палыч зажёг фонарик, и только теперь Вадик разглядел, что в конце тупика есть дверь. Массивная железная дверь, с красным колесом посередине и каким-то устройством с кнопками на стене рядом с ней.

– Палыч, что за игры в шпионов? – начал было Вадик, но старик его резко оборвал.

– Тихо, ни слова, всё потом. И делай всё так, как я тебе скажу, без споров.

– Хорошо, – согласился Вадик.

– Стой тут и смотри, если кто пойдёт, то дай мне знак.

– А какой знак? – не понял парень.

– По ситуации.

Палыч пригасил фонарь так, что света хватало, только для того, чтобы увидеть руку на расстоянии полуметра, и подошёл к двери. Он что-то там повозился. До уха Вадика донеслось слабое жужжание и щелчок. Затем дверь скрипнула.

– Идём – донёсся слабый голос Палыча – быстрее.

Вадик, не мешкая, нырнул в дверь, вслед за стариком. Дверь закрылась, с тем же щелчком и жужжанием, что и открылась, и они оказались в полной темноте.

Ещё через минуту щёлкнул выключатель, и загорелся свет.

– Теперь можно расслабиться, немного, – Палыч посмотрел на Вадика и улыбнулся.

– Это что ещё за конспирация?

– Ты наружу хотел?

– Куда наружу? – не понял парень

– Не тупи, наверх хотел?

– На землю, на поверхность? Да хотел, а что можно?

– Нельзя, но если очень хочется, то могу провести. Так что, идёшь или нет?

– И-иду, – от волнения у Вадика перехватило дыхание.

– Тогда бери рюкзак.

Вадик огляделся и только теперь увидел в углу стоящий рюкзак.

– А что там?

– Увидишь.

Ещё минут двадцать они карабкались по каким-то лестницам вверх. Оглядеться, и увидеть куда они лезут, у Вадика не получалось, было темно. Освещение здесь было, это парень понял по тому, как промелькивали стеклянные отблески от фонаря Палыча, но оно было не включено. Единственным источником света был фонарь старика. И как он находил дорогу, в этом сплетении лестниц, одному ему было понятно? Вадик бы, наверное, даже дорогу назад не нашёл. Первые два лестничных пролёта они преодолели быстро, но затем сказался возраст Палыча, он начал уставать. Сначала они стали останавливаться на площадках между лестницами, затем ещё отдыхать посредине лестницы, а под конец уже и по два раза на лестницу. В те моменты, когда они стояли на площадке рядом, в свете фонарика, Вадик успевал разглядеть лицо Палыча. Оно было красным, всё в испаринах. Сопровождался этот видок тяжёлым дыханием старика. Вадику стало жалко его. А что будет, если он не дойдёт до верха, куда деваться потом парню? Но и того, чтобы старик остановился и повернул назад, он не хотел. Слишком велико было желание подышать свежим воздухом, посмотреть хоть немного на свет, на солнце. И вот, наконец, они добрались до верха. Дальше лестниц не было, была только площадка и, уходящий от неё, коридор. Палыч, пошарил по стене, нашёл выключатель, и площадка осветилась слабым светом. Тяжело дыша он сел на пол. Вадик снял рюкзак, в нем было что-то мягкое, он не понимал пока что именно, но не решался открыть.

– Можешь открыть, – тяжело дыша, выдавил из себя Палыч.

Внутри оказались вещи. Обычная одежда, только зимняя, тёплая. Вадик вытряхнул всё на пол, кроме вещей ничего не было. В недоумении, он смотрел на всё это. Он не мог поверить, что нёс наверх, по всем этим лестницам, всего лишь куртки и ватные штаны.

– Палыч, а ты не перепутал ничего? Сейчас же не декабрь, а июнь. Зачем ватники? Лучше б солнечные очки захватил, они хоть не такие тяжёлые.

– Не хочешь, не одевай, дело хозяйское. Что нашёл, то и взял. Дай-ка мне курточку.

Вадик, хотел было ещё пошутить, но удержался, глядя на серьёзное выражение лица Палыча, натягивающего зимнюю куртку. Он подержал в руках штаны и куртку, затем отложил штаны в сторону, а куртку одел.

Палыч уже отдышался и вполне себе бодро выглядел.

– Готов?

– Ну да.

Метров через десять по коридору, была ещё одна дверь, такая же, как и внизу, с кнопочным замком и красным колесом посередине. Палыч уже не скрываясь, набрал код. Интуитивно Вадик запомнил комбинацию цифр, ещё не зная зачем. Палыч крутанул колесо. В открытую дверь рванул ветер, закружил в помещении веер снежных хлопьев. От неожиданности Вадик отпрянул. Чего-чего, а снег он не ожидал увидеть. Палыч уже шагнул наружу, и пропал в темноте, а парень всё не решался. Наконец и он решился. Они стояли в пяти метрах от двери. На улице было темно, как в последние предрассветные минуты, когда темнота ещё не отступила, но уже не такая густая, а свет уже начинает рассеиваться за горизонтом. Ветер безжалостно бросал в них снежные вихри. Пурга была страшная, такого Вадику не приходилось ещё видеть, да и Сергей бы не припомнил, чего-то подобного. Сопровождалось всё это страшным холодом, наверное, градусов тридцать ниже нуля, а с таким ветром, ощущалось как все сорок. Вадик за пол минуты успел пожалеть, что не надел ватные штаны. Палыч пытался ему что-то сказать, но из-за рёва ветра, парень ничего не услышал, только увидел, что у старика шевелятся губы. Он приложил к ушам руки и развёл в стороны, показывая, что ничего не слышит. Тогда Палыч махнул рукой в сторону выхода, показывая, что пошёл. Вадик, как не хотел побыть на верху, почему-то тоже не стал задерживаться. За те пару минут, что они пробыли снаружи, ветер успел намести внутрь бункера большой сугроб. И им пришлось повозиться, расчищая вход, иначе дверь бы не закрылась. Когда наконец-то дверь захлопнули и жужжание подтвердило, что она заблокирована, то у Вадика зуб на зуб не попадал, так он замёрз.

– Палыч, но как это, почему?

Он набрал в ладонь снега и смотрел как тот тает от тепла тела.

– Как такое возможно? Метель в середине лета. У нас что? Календарь поменяли или, когда меня, того, по голове, я полгода пролежал в беспамятстве?

– Всё нормально с календарём, ты прав, сейчас июнь.

– Но почему?

И тут задумался, а затем спросил:

– Палыч. А сколько сейчас время?

– Пол четвёртого – ответил старик, взглянув на наручные часы.

– Дня? – уточнил Вадик.

– Ну да, не ночи.

– Но там же темень, хоть глаз выколи.

– Ну да, я видел.

– Палыч, что это все значит? Я не понимаю.

– Это друг мой, Вадик, называется Ядерная зима, не слышал таких слов?

– Не, нет, я не слышал.

Назад они спускались в полной тишине. Парень был потрясён увиденным, его мозг пытался усиленно анализировать увиденное, но осознание так и не приходило. Когда они вернулись в свою каморку, он хотел так о многом спросить Палыча, но тот только отмахнулся

– Потом, все вопросы потом.

И с этими словами повалился на кровать. Вадик не стал его доставать, он понял, что для старика такое путешествие тяжеловато было. Он собрал все свои мысли и вместе с ними вышел к скотине. Ухаживал за ней в тот вечер он один. А когда закончил работу, то зашёл в клетку к Герде и её щенкам. Он сел, расслабился, постарался не думать ни о чём. Щенки возились вокруг него, играли друг с другом, весело поскуливали. На душе стало спокойнее, и Вадик не заметил, как уснул.

Утром Палыч тоже не вышел, Вадик управился со скотиной и вошёл в каморку. Старик уже встал, тяжело кряхтя. Он нёс к столу только что закипевший чайник.

– Чай будешь, свежий, – весело улыбнувшись, сказал Палыч.

Видно было что улыбка далась ему с трудом, но он старался не показывать вида.

– Буду, – сказал Вадик, – Палыч, мы теперь умрём?

Палыч удивлённо вскинул бровь.

– Все когда-нибудь умрут, но не рановато ли в твоём возрасте о смерти говорить?

– Ну, мы же вчера были наверху, вон тебе уже нехорошо, я вижу.

– Не хорошо. Так это ж какую физкультуру вчера прошли. Для старика это – как для тебя марафон пробежать. Только я помирать пока не собираюсь.

– Но там же наверху радиация. Там же ядерные бомбы взрывались, все теперь заражено, да ещё и солнца не видать.

– Ах вот ты что. Да нет никакой радиации, она давно прошла.

– Ничего не понял, – Вадик отхлебнул из стакана горячего чая, слишком быстро, так что обжог язык, – бомбы ядерные?

– Ядерные.

– Радиацию выделяли?

– Выделяли.

– И её теперь нет? Может и бомб никаких не было. Тогда откуда в июне зима?

– Ну, в Хиросиме и Нагасаки когда-то тоже бомбы взрывали. Слыхал про такие города? Однако люди там и по сей день живут.

Вадик почесал затылок.

– Ну, Палыч, не темни, любишь ты загадок нагнать, а потом сиди думай, что почём.

– Думать, молодой человек, это одно из великих дарований природы нашему виду, не забывай и почаще пользуйся.

– Ой, сострил, ржу не могу. Ха-ах. Да ну тебя.

Парень беззлобно огрызнулся, встал, намереваясь уйти.

– Да ладно, не накаляйся, садись, попробую объяснить. Вот слушай. Если по-простому, то для бомб применяются вещества, которые в результате реакции, при взрыве, выделяют огромное количество энергии и радиации. Но эти вещества быстро распадаются, и перестают излучать. Ну так задумано. Это же оружие. Представь если бы, при наступлении на врага, кинули на него бомбу и что, всё, наступлению конец? Враг бы себе там, кто умер, кто мутантом стал, а кто и выжил, собрал силы и через годик другой отомстил. Нет, это не выгодно, вот и сделали такие бомбы, чтобы радиоактивность долго не держалась, однако мощь взрыва осталась великой. Там наверху уже через неделю можно было бегать босому по травке.

– Так, а почему мы тогда тут, под землёй, а начальство нам говорит, что там радиация и выходить пока нельзя? Надо же людям сказать, что всё, уже можно.

– Да погоди ты, какой шустрый. Ты видел, что там творится. Эта зима похлеще самой ядерной атаки. Ну скажи сейчас людям, что там безопасно, ломанётся народ наверх, не понимая, что там такое теперь надолго, и половина в первую же неделю замёрзнет от лютых морозов, часть просто заплутает в метелях, не привычные они к такому климату, и ориентироваться не смогут, ни звёзд, ни солнца ведь не видно. Да и что там сейчас можно делать? Не посадишь ничего, не вырастишь, укрытий никаких, всё разрушено. Врать то конечно нехорошо, но сейчас, я думаю ложь эта во благо.

– Ну да, ты конечно прав, но люди должны сами решать, что делать им, а не так что эта тварь, полковник, за них решает.

Старик удивлённо приоткрыл рот, брови вскинулись. Вадик заметил это и понял, что сказал лишнее, но было уже поздно, слова вылетели.

– Не расскажешь, что у вас за знакомство с Варенёвым?

– Да какое знакомство, и не знакомы мы с ним, вообще я не знаю кто такой Вареный.

Он нарочно исковеркал, фамилию, пытаясь сделать вид, что слышит её впервые, но по выражению лица Палыча, понял, что тот ему не поверил. Но как всегда, расспрашивать дальше не стал. Вадик нервно поставил на стол кружку, так что из неё вылетели капли недопитого чая. Часть капель угодила ему на нос. Он встал и пошёл к раковине, умыться, радуясь, что появился повод не продолжать разговор. Когда он обернулся, Палыч уже сидел и читал книгу. Разговор был окончен, а так хотелось ещё многое узнать.

Целую неделю он ходил сам не свой. Вадик чувствовал себя виноватым перед Палычем. Старик для него столько всего сделал, и приютил, и поверил, даже на верх сводил, хотя, наверное, при этом нарушил кучу правил. Если бы его поймали, наверное-бы, пустили в расход, как тех двоих, что месяц назад ограбили женщину. У неё тогда пропали фамильные драгоценности. Она не стала мириться с этим и заявила властям. Так вот, их нашли, очень быстро, и драгоценности они вернули, да и куда они могли их тут деть, в бункере их не продашь, денег-то тут нет, не на одежду же их менять, поношенную. И тюрем тут тоже нет, чтоб воров держать, камера где Сергея, а теперь Вадика, держали не в счёт. Там был личный интерес начальника. По здешним законам, а воровство приравнено к тяжким преступлениям, таким как убийство, мародёрство, тяжкие преступления караются смертью. Да ещё комментарий такой смешной «…с целью очистки общества от людей неисправимо подверженных порокам». И как такое можно было только выдумать? Так вот, тех двоих повесили, а потом сожгли в крематории, хоронить то тут тоже, под землёй, негде. Вот и Палыча, наверное, бы так повесили, если бы узнали, что он в обход запретов наверх ходил, да ещё и не один, да и подмену трупов ему бы не простили. Палыч рисковал, ради чего, ради кого, ради него, Сергея. А он скрывает от своего единственного друга здесь, скрывает кто он такой, откуда взялся. Как будто не верит, не доверяет. Паскудно становилось на душе, от самого себя. Неделю он думал, рассказать Палычу или нет, кто он такой, а вдруг Палыч не поверит, что не он убийца. Но всё-таки решился. Будь что будет, ну не поверит, ладно, переживёт Вадик как-нибудь, не впервой. Но обманывать, вернее не договаривать Палычу, он больше не хотел.

Вечером в субботу, Палыч принял душ и заварил свежего чаю, достал по обыкновению, припасённые для такого дела, кусочки белого хлеба и позвал Вадика к столу, со словами, что банный день всегда праздник, а традиции надо чтить, а потому они сейчас это дело отпразднуют, чем бог послал. Очень странное сочетание интеллектуального, образованного человека и в то же время, при каждом удобном случае, поминающего бога, было в Палыче. Старик, по обыкновению начал было рассказывать свои нескончаемые байки, но Вадик его не слушал, он что-то усиленно обдумывал, сжимая в руках кружку чая. Кружка была полная, чай уже остыл в руках, но Вадик не отхлебнул из неё, ни разу. Палыч, до чего же проницательный был человек, в какой-то момент, остановился, замолчал и пристально посмотрел на Вадика. На несколько минут в комнате повисла пауза.

– Знаешь…? – Вадик выдавил из себя слово, ещё не уверенный что продолжит.

Палыч смотрел, не отвечая и не говоря ни слова.

– Знаешь, – снова начал Вадик, – тот человек, что хотел убить меня, я думаю его послал полковник.

Вадик посмотрел на Палыча, но не увидел эмоций. Палыч не был ни удивлён, ни обескуражен, он просто ждал, ждал что будет дальше.

– Я думаю, что он не простил мне смерть своего сына.

А вот тут на лице старика проскочило удивление.

– Нет, ты не подумай, это не я убил его, да и вообще я к этому отношения не имею. О том, что сын полковника мёртв, я узнал от самого полковника, просто так сложились обстоятельства, что он на меня подумал.

И он рассказал, подробно, как мог, борясь со своими юношескими эмоциями, рассказал всё. И о том, как он с дедом жил, когда люди ушли, эвакуировались, из Прокопьевска, и о том, как умер дед, и как он нашёл в тоннеле Вениамина, укушенного сразу и зомбаком, и оборотнем. И о том, как он пробирался к людям, когда Вениамин умер. Он не врал, но только упустил кое-что. Не стал рассказывать о том, что Вениамин учёный и искал чёрного оборотня, чтобы спасти мир, который он сам же и уничтожил. И то, что Сергей взялся ему помочь, и отнести кусок плоти чёрного оборотня и записи в Зону-15. А ещё не сказал, что связал Вениамина и ждал, в кого тот обернётся и то, что не дождался, а ушёл, оставив тому пистолет. Но зато сказал, что забрал у Вениамина собаку и пистолет с именной табличкой. Вот из-за пистолета и собаки, полковник и подумал, что Сергей с дружками ограбил и убил его сына, и не поверил, что парень тут не причём, как его Сергей не убеждал. Рассказал, про весь тот период мучений и пыток, и то, что его выпустили, со словами, «…придёт время и продолжим разговор».

Когда он закончил, было уже глубоко за полночь. Вадик обессиленно вздохнул и опустил голову. Он ждал, что Палыч будет сейчас ещё его спрашивать, но тот молча встал, подошёл к парню, вынул из его рук так и не початый стакан чаю и, похлопав по плечу, сказал только одно.

– Иди приляг, тебе надо отдохнуть.

Но Вадик встал и вышел из комнаты. В душе снова всё перевернулось. Всплыла тоска по деду, тому времени, что они были вместе. И злоба на людей и мир, в который он попал теперь. Ему хотелось побыть одному. Он наконец выговорился и сейчас никого не хотел видеть. Очередная ночь прошла в клетке Герды и её щенков, которые ни о чём не спрашивали, а просто радостно встречали его, тёрлись о него и тыкались в ладони тёплыми, влажными носами. Ни за что-то, а просто так. Вадик так и не уснул.

Утром он услышал, как Палыч загремел лопатами, собираясь чистить загоны свиней, и вышел ему на помощь. По старику не было видно, что он как-то озабочен. В его поведении ничего не переменилось. Он вёл себя как обычно.

– Ты веришь мне? – спросил парень.

– Конечно, а что переменилось? Просто я теперь знаю о тебе немного больше, чем раньше и всё. Могу я дать совет, так, по-стариковски?

– Валяй.

– Ты только не дай злобе вытеснить из души то хорошее, ту веру, что у тебя была раньше. Нельзя по поступкам одних судить обо всех. Будь человеком. И это, ты давай получше лопатой работай, а то как будто её в первый раз видишь.

И Палыч рассмеялся.

Глава 6 Поучил вора.

Несколько раз ещё он ходил наверх, теперь уже без Палыча. Он не говорил ничего старику, не хотел, чтобы тот волновался. А код, что от верхней двери, подошёл и к нижней. И каждый раз, он видел там, наверху, только темноту, ветер, сшибающий с ног, и несущиеся над землёй миллиарды снежинок, скрученных в бешеный хоровод. Пять минут наверху, возле открытой двери, это то, ради чего он снова и снова карабкался наверх. Он не собирался оставлять это занятия, хоть оно и было бесполезным. Земля не хотела принимать уничтоживших её, и всё то, что она создавала миллионы лет, людей. Солнце скрылось за облаками пепла и пыли и больше не грело планету.

Вот и сегодня, закончив утреннюю уборку в загонах, он, сославшись на то, что пойдёт немного прогуляется, вышел и, не торопясь, стараясь не привлекать к себе внимания, пошёл по коридорам. До верхней площадки он добрался без проблем, оделся в тёплое, тот рюкзак с одеждой, так и лежал здесь, и провернул колесо на двери.

По обыкновению, Вадик зажмурился, ожидая укуса ледяного ветра, но его не последовало. Холод, конечно был, но вот ветра не было, вернее почти не было. Не ветер, ветерок, гнал по земле лёгкую позёмку. Да и сумрак был не такой густой. Солнца конечно не было видно, всё небо было плотного серого цвета, но всё же оно было светлее, чем обычно, можно было даже разглядеть вершины соседних холмов, хотя, конечно, разглядывать там было нечего. Голая ледяная пустыня, в которой, то там, то здесь, торчали обломки вековых лиственниц, которые смогли устоять перед натиском мощи, что обрушил на планету человек, мощи оружия, ядерного оружия, изобретённого, как орудие сдерживания врага, в лице себе подобных, отличающихся только тем, что они иные, чужие, инакомыслящие. Оружия, которое применили против всего живого, против самого естества, против природы. Глазу практически было не за что зацепиться, повсюду снежные барханы. Но разум верить глазам не хотел. Разум твердил, а вдруг там, за холмами всё не так уж и плохо, стоит только пройти немного и вот она, жизнь, не тронутая огнём и ледяным ветром. И он шагнул, туда, куда вела его надежда, туда, где его память рисовала красочные картины, сейчас, пока погода позволяет.

Прикрыв, дверь, чтобы внутрь не нанесло снега, он зашагал к вершине ближайшего холма. Было холодно, но терпимо. Снежный наст держал вес парня, ветер сделал своё дело, утрамбовал снег так, что можно было идти как по дороге. Он почти добрался до вершины, как на пути попался небольшой возвышающийся над поверхностью сугроб. Не желая перелазить через него, парень взял немного правее, стараясь обойти, прямо по его подножию и только сделал шагов пять, как наст предательски скрипнув, треснул, и Вадик провалился сквозь мягкий рыхлый снег. Он только сверху был уплотнён ветром, а внутри был таким, как будто бы только что выпал, пухляк, так называл его когда-то дед. Вадик оказался в снежной яме, рук не хватало, чтобы дотянуться до её верхнего края. Побарахтавшись немного, пытаясь уплотнить снег, чтобы вылезти наружу, он понял бесполезность этой затеи. Оставалось только одно, пытаться под снегом копать тоннель, пока не выберется из ямы, в то место, где снег будет не таким глубоким.

Время шло, а он продвинулся совсем немного, всего несколько метров за час, копать руками было не просто, а лопат тут никто не наставил. Он уже сто раз успел себя отругать, за то, что решил погулять, совершенно не подготовившись к этому. Если он не выберется до того, как наступит ночь или снова не налетит ветер, то он погиб, дорогу назад ему уже не найти. И как хватило ума пойти по снегу, не имея снегоступов или лыж. Но ведь с виду все казалось таким ровным, снег изменил рельеф до неузнаваемости. Наверху не видно было ни ям, ни канав.

Было уже далеко за полдень, когда Вадик упёрся в стену, земляную стену, достаточно пологую, чтобы по ней можно было забраться, ещё пару часов копания и его голова показалась из сугроба. Ещё немного и он уже был по пояс в снегу. Верхний слой снега был достаточно плотным. Вадик аккуратно лёг на него и, перекатившись метров на пять, попробовал встать. Получилось. Тут наст держал. Он огляделся и увидел место своего провала. Оно было всего метрах в тридцати, но парень потратил почти весь день, чтобы прокопаться на такое короткое расстояние, а ведь нужно было ещё вернуться к двери. Осторожно ступая, оставив затею заглянуть за холмы, плавно перенося вес тела с ноги на ногу, он двинулся обратно, сделав глубокое полукольцо, обходя место, где провалился. Ветер начинал усиливаться, но видимость ещё была. Он не сводил взгляда с входа в бункер. В какой-то момент Вадик запнулся и чуть не упал, обругав себя за неуклюжесть. И именно тогда он и заметил цепочку едва заметных следов, похожих на человеческие, хоть и уже почти занесённых снегом, трудноразличимых.

«Неужели тут наверху есть люди?» – подумал он, но тут же отогнал от себя эту мысль – «Да нет, никто не мог уцелеть в этой катастрофе, скорее всего это кто-то из разведчиков, посланный полковником, и очень повезло, что мы не столкнулись, что он прошёл пока я был в сугробе»

Стало тревожно, парень огляделся. Вдалеке, между холмов увидел свет. Как будто там горел костёр. Неужели всё-таки выжившие есть. Вадик до боли в глазах всматривался вдаль. Огонёк мерцал и не гас. Но тут налетел порыв ветра, принёс и бросил пачку снега. В воздухе всё закружилось, залетало. Надо спешить, чтобы самому не остаться здесь. Оставалось не так много идти, он сумел добраться до двери, захлопнул её и устало сел на пол. От волнения Вадик не заметил, как сильно замёрз. Тепло начало проникать под одежду, окутало лицо и руки, змейками заструилось по телу. Веки потяжелели. Он откинулся на стену и сдался, под напором наступающего морфея.

Ему ничего не снилось, а спал так крепко, что, просыпаясь, не сразу понял, что кто-то стоит рядом с ним.

Взгляд Палыча не был злым, напротив, он был добрым, от него веяло теплом и ещё чем-то. Вадик не сразу понял чем, но когда понял, то ему стало стыдно. Взгляд был наполнен разочарованием.

– Пойдём, – только и сказал Палыч, но за словами слышалось и то, что старик не ожидал, что Вадик, так, втихаря от него будет бегать наверх.

Вернувшись домой, Вадик быстро сделал все необходимые дела, стараясь не смотреть на Палыча и вышел из своего скотного ангара. А куда, пойти? Другого места, как в свою любимую столовку, он не знал. Там можно было спокойно посидеть и подумать, наблюдая из тёмного уголка, за суетой голодных людей.

В столовой было, как всегда, многолюдно. Кто-то стоял молча в очереди за едой, кто-то шутил с соседями. Кто-то гремел посудой, собирая её со стола. Стук ложек о чашки, мерное чавканье, урчание желудков. Это всегда успокаивало Вадика. Он занял своё любимое место в полутьме угла. Оттуда был виден не только обеденный зал, но и входная дверь. Парень откинулся на спинку стула, намереваясь прикрыть глаза и расслабиться, и тут его взгляд привлекло необычное движение за дверью входа. Кто-то кого-то дёрнул за шиворот. В проёме дверей мелькнули воздетые вверх руки, послышался детский вскрик. То, что это детский вскрик, Вадик не сомневался. На мгновение входящая в дверь очередь замешкалась. Но через несколько секунд, всё стало как обычно. Ему стало интересно, что же произошло там, за дверью. Одна половина его самого потянулась туда. А вот вторая монотонно твердила, что это не его дело. И если ему не нужны неприятности, то надо просто, не обращать внимания, а не то он снова вляпается куда не надо. Но разве кто-то слушает свой разум, особенно когда тебе шестнадцать лет, ну или почти шестнадцать. За календарём Вадик уже давно перестал следить. Здесь, в бункере, каждый день похож на предыдущий. День, за днём, неделя за неделей, сливаются в месяцы. Сколько их месяцев прошло в подземелье? И сколько ещё пройдёт, пока их выпустят наружу, вернее пока они смогут выйти. Вечная зима, там наверху, должна же когда-то кончиться. А пока надо, просто быть человеком. Так решил Вадик и встал. Вдруг там, за дверью ребёнку нужна помощь, вдруг ему там стало плохо и, если все пройдут мимо… Вадик вспомнил себя, когда его вышвырнули из камеры, как ему одному было плохо, как он слонялся по коридорам, как нашёл кладовку и как мучился там в одиночестве. Он решительно встал и направился к двери.

Под ругань напирающих в проход людей, он протиснулся против людского потока, вливающегося в столовую, и очутился в коридоре. Никакого ребёнка он там не заметил. Вадик постоял с полминуты, вглядываясь то в одну сторону коридора, то в другую. Никого. Никого, кому бы нужна была помощь. Всё как обычно, голодные люди, вливающиеся узкой полосой в проём двери.

«Показалось, наверное,» – подумал он, и уже сделав шаг к двери в столовую, намереваясь вернуться, услышал едва ощутимый вскрик.

Он снова посмотрел в ту сторону коридора, там никого не было. Пришлось напрячь своё зрение, вглядываясь в полумрак. И снова ничего и никого. Ничего кроме теней. В одном месте на стене шевелились тени. Вадик уверенно шагнул туда. Та половина, что предостерегала его вмешиваться, напряглась сильнее.

Коридор в этом месте имел ответвление, и в нем на полу лежал ребёнок. Судя по росту, лет двенадцати. Над ним нависла фигура постарше, держа одной рукой за ворот одежды, а второй шаря по карманам. Каждый раз, кода ребёнок вскрикивал, тот, что был сверху, зажимал ему рот и бил кулаком в живот.

– А ну тихо, а не то я тебя вообще прибью тут. Понятно?

Ребёнок испуганно кивал головой и старший, снова начинал шарить по карманам. И вот он что-то нашёл, выдернул из кармана и потряс перед лицом ребёнка.

– Нету говоришь, а это что? Я говорил, что найду? Я говорил, что я с тобой сделаю, если найду?

Ребёнок заплакал.

– Это, это всё что у нас есть, на месяц, отдай.

– Хех – старший ухмыльнулся – ты знаешь, как я наказываю за враньё? Я сейчас из тебя отбивную делать буду.

Он занёс кулак над лицом ребёнка, но не смог ударить. Сзади кто-то схватил его за руку. Вадик держал его крепко и в тоже время дёрнул на себя, скидывая с ребёнка. Парень, примерно того же возраста что и Вадик, с лицом, изъеденным рытвинами от прыщей и густо покрытым рыжими пятнами веснушек, не удержался и растянулся на спине перед Вадиком. Придавив его грудь коленом, Вадик аккуратно вытащил из руки то, что он вытащил из кармана ребёнка.

– Это твоё?

– Д-да, м-моё. Это талоны на питание, наши, моей семьи.

– Ты что же тварь, – он обратился к веснушчатому, – Их без еды оставить хотел?

– Пока они платят, они едят. А их семья не заплатила в этом месяце.

– Платят? За что? – не понял Вадик и обратился к ребёнку, – Талоны же всем дают. Вы что им платите?

– Они говорят, что за защиту надо платить им, а сами только отнимают всё.

– А он что, – Вадик мотнул головой, на лежащего под его коленом подростка, – из охраны?

– Если бы. Воры они и бандиты. А у меня папа ногу сломал и не может работать. Ему карточки не выдали, а нам не хватает теперь на семью. А эти – ребёнок мотнул головой на прыщавого – всё равно требуют. Я же говорю, папа выйдет на работу, и отдам, а им всё равно. В срок говорят надо платить.

– Понял, фраер, – прыщавый оскалился, – а теперь пусти и не мешай, пока самого на перо не поставили. И верни что взял.

– Ах ты мародёр чёртов, – кулак Вадика опустился на лицо. Прыщавый вскрикнул, – там наверху мир умирает, а вы тут бандитизм разводите. Осталось-то всего ничего людей, так вы и тут пытаетесь уничтожить друг друга. Что ж ты за тварь такая?

Снова кулак опустился на лицо веснушчатому. Что-то хрустнуло, тот вскрикнул.

Вадик встал, поддав пинка под ребра лежащему, и отдал талоны ребёнку.

– Тебя как зовут то?

– Света.

Только теперь Вадик разглядел, что это девочка.

– Иди Света, не бойся, а с этим я ещё поговорю.

Девочка не заставила себя уговаривать, она вскочила на ноги и побежала. Остановившись у поворота, коротко крикнула.

– Спасибо. А тебя как зовут?

– Сергей, – немного подумав, ответил Вадик. Впервые за долгое время он назвал своё настоящее имя. От этого стало немного приятнее на душе.

– Спасибо Серёжа, – ещё раз крикнула Света и исчезла за поворотом.

Вадик встал.

– Вставай, – сквозь зубы проговорил он и сжал кулаки.

Веснушчатый парень медленно поднимался, потирая нос. Сквозь пальцы, у него сочились тоненькие струйки крови.

Вадик замахнулся и сделал шаг навстречу. У него не было опыта уличных боев, и поэтому он не обратил внимания на то, что вторая рука противника скользнула в карман. Что-то сверкнуло в ней. Парень отступил на шаг, и Вадик промахнулся, а его руку обожгло резкой болью. Взглянув на неё, он увидел разрезанный рукав, через который проглядывалась красная, цвета крови, полоса на светлом фоне кожи. В руке, прыщавый, держал нож.

– Ну что падла, будешь молить о пощаде? – прыщавый наслаждался моментом.

Вадик отшагнул, озираясь вокруг.

Прыщавый наступал.

– Что молчишь, умоляй меня не убивать тебя.

– Не дождёшься, – вытолкнул из себя Вадик и сделал ещё пару шагов назад по коридору.

Прыщавый, приближаясь, махал перед собой сверкающим лезвием, изображая атаку, но к самой атаке не переходил.

– Я, да я щас из тебя котлету сделаю, я тебя как капусту шинковать буду, пока от тебя не останутся только кости. Понял?

Под ногой Вадика что-то звякнуло, он коротко взглянул вниз. На полу валялся кусок трубы сантиметров семьдесят в длину. Это заметил и прыщавый. Он понял, что если Вадик сумеет до неё дотянуться, то ему несдобровать. И парень кинулся вперёд, размахивая ножом. Вадик слегка пригнулся, поднырнул под руку нападавшему и с силой толкнул его в грудь. Прыщавый отлетел назад, ударился о стену, не удержался на ногах и упал, при этом громко вскрикнув. Вадик нагнулся, поднял трубу и замер в ожидании.

Прыщавый заскулил и перевернулся на спину, обнимая обеими руками бедро. Вадик не сразу понял, что сквозь пальцы у него сочится что-то красное. Лежащий не спешил вставать, а только стонал, скулил и держался за ногу. Вадик сделал пару шагов вперёд, подняв в замахе трубу. Прыщавый заметил это, оторвал одну руку от бедра и вытянул вперёд, ладонью навстречу.

– Не надо, не убивай, я, я, я всё понял, – завопил он, – я больше не буду.

Только теперь Вадик понял, что из ноги у парня торчит нож, а брюки в районе паха мокрые, но не от крови. Он как-то умудрился, падая воткнуть его себе в ногу. Вадику стало смешно, от вида этого горе вояки, валяющегося сейчас на полу, с обмоченными штанами. Он ухмыльнулся.

– Да нужен ты мне, мараться ещё. Потом отмываться придётся от ссанья. Фу.

И Вадик демонстративно сморщился. Затем он сделал замах и швырнул в прыщавого трубу. Вернее, чуть в сторону от него. Железо звонко звякнуло о стену, выбивая искры. Парень прикрыл голову окровавленной рукой, второй он всё также зажимал рану, обнимая торчащий из ноги нож, и заплакал:

– Не н-н-надо, пожалуйста, не надо.

Но Вадик его уже не слушал, он уже шагал прочь.

– Помоги, пожалуйста, помоги, я же умру, спаси, позови врача, – донеслось ему вслед, но Вадик даже не обернулся.

Весь вечер он корил себя за то, что не остался и не помог. Разные мысли роились в голове. Он представлял себе, лежащего на полу прыщавого парня, в луже крови и совсем без движения. Он уже нарисовал себе картину смерти и винил себя в том, что он убил человека. Вадик так расстроился, что не заметил, как в каморку вошёл Палыч. Старик постоял немного, глядя на парня, он наверняка заметил разбитые костяшки пальцев, но как обычно ничего не сказал, а просто прошёл, налил в чайник воду и спросил:

– Чай пить будешь?

Только сейчас Вадик понял, что он не один, испуганно вздрогнул и поднял глаза на Палыча.

– Что?

– Чай пить будешь, говорю? Ты новости слышал?

– Какие новости?

– Да сегодня, возле столовой парень какой-то порезался ножом. Говорят, что он из Пряхинских.

Вадик напрягся. И вряд ли Палыч не заметил этого.

– Каких Пряхинских?

– Да есть тут один, из бывших мелких воришек. Хотя почему бывших, – Палыч поставил на стол чайник, – Воров, бывших не бывает. Так вот, он сколотил себе тут банду и потихоньку грабит тех, кто не может дать отпор.

– А парень?

– Какой парень, – старик сделал удивлённое лицо.

– Ну парень, которого подрезали.

– Подрезали, – Палыч поднял бровь, – Я разве говорил, что подрезали? Я же сказал, что он порезался.

– А, ну да, – Вадик смутился, – Я это, прослушал, ну и домыслил немного.

– Ну да, ну да, – старик замолчал.

Пауза повисла в воздухе на пару минут.

– Так что с парнем то?

– Да что с ним станется. Рана не опасная, похромает недельку и снова возьмётся за своё. Так будешь чай или нет?

Голос его звучал раздражённо, и Вадик поспешил ответить, что чай он, конечно будет. Когда чайник вскипел, старик разлил его по кружкам. Пили они молча, а когда Вадик допил чай и, вымыв кружку, поставил на полку, он, не поворачиваясь к Палычу, проговорил.

– Это я, того, короче, это я …

– Я понял, – спокойно проговорил старик.

– За дело …

– Верю.

– Он девочку обобрать хотел, а я не дал.

– Верю, но ты оставил след, будь осторожен теперь, больше чем всегда. А мне пора, пойду свиней кормить.

Палыч встал и, молча, вышел за дверь.

Глава 7 А оборотни то ещё есть.

На удивление, снаружи было достаточно тихо. Ветер дул, но он не был столь бешеным и ревущим, как обычно. Можно было бы сказать, что сегодня обычный зимний день. Лёгкий снежок, мороз и летящая по земле позёмка. Можно было бы сказать так, если бы не серость и мрачность вокруг. Сквозь плотную массу тёмных, почти чёрных облаков, не пробивался к земле ни один лучик света. Тьма окутывала всё вокруг, делая обычный день похожим на ночь, с одним лишь отличием, можно было осмотреться. Видимость, хоть и небольшая, но всё же была. Конечно, вдалеке невозможно было отличить голый ствол дерева, торчащий из сугроба, от человека, но по крайней мере можно было понять его очертания. Если не сегодня прогуляться немного, то, вообще, когда? В следующий раз такой день может появиться через неделю, месяц, два месяца. Да кто её, погоду, знает теперь. Холода, Вадик, уже перестал бояться. Бывали дни и похуже. Главное, хорошо укутаться и не стоять на месте, тогда и ветер не проймёт, и мороз не достанет.

Направление он сегодня выбрал не как обычно. Вадик решил прогуляться не от двери бункера, а вдоль холма, возвышающегося над укрытием людей. Ветер дул в лицо и тормозил передвижение, зато, когда он пойдёт обратно, ему уже подуставшему будет намного легче. К этому дню он готовился давно. Из алюминиевого профиля и кожаных ремней смастерил снегоступы. Так ходить по снегу было намного легче, и меньше риска провалиться под многометровый сугроб. В кармане лежала промасленная бумага и спички, если вдруг замёрзнет, то сможет развести огонь, если конечно сыщутся дрова. В заплечном мешке немного хлеба и вяленого мяса. На поясном ремне, в самодельных кожаных ножнах, остро отточенный самодельный нож. Ещё имелась, изодранная на узкие полоски, старая красная простынь. Нитки уже почти сгнили и расползались от старости, но сейчас она была нужна как никогда. Вадик планировал вязать эти лоскуты на всё, что попадётся, торчащее из-под снега, чтобы обозначать дорогу и иметь возможность вернуться, если вдруг заблудится, или ухудшится погода.

Очень скоро ему стало надоедать это путешествие. Унылый, заснеженный ландшафт, с кое-где торчащими верхушками деревьев и обломками каких-то сооружений, в сочетании со слабой видимостью, из-за темноты и позёмки, утомляли. Он, конечно же, подходил и старался обследовать каждое, встреченное им, разрушенное сооружение, но они, так же, как и всё вокруг, были занесены снегом. Пробраться на этажи, что ниже поверхности, не получалось. Конечно, он находил двери, за которыми могло бы быть что-то интересное, но они были либо наглухо заперты, либо выбиты и разломаны, а внутрь набито под завязку снега. Хотя, однажды ему повезло, и одна дверь была не заперта, но на неё привалилась деревянная балка перекрытия крыши. Вадик попытался сдвинуть, её, но сил не хватило даже пошевелить. Тогда ему пришла мысль воспользоваться рычагом. Какое-то время побродив по округе, он нашёл толстую сухую жердь, бывшую когда-то стволом дерева. Он пошевелил её и понял, что может получиться вытащить ствол из снега. Приложив немало усилий, ствол не хотел вылезать, упираясь в уплотнённый временем и ветрами наст, невидимыми под снегом ветвями, но всё же постепенно, помаленьку вышел наружу. Подтащив свой импровизированный рычаг к балке, перекрывавшей дверь, он попробовал сдвинуть неподатливую конструкцию, сначала вбок, потом приподнять. Но сдвинуть её, не хватало силы, даже с рычагом. Вот если бы был хотя бы топор, то можно было бы попытаться разрубить её, но топора не было. Вадик решил, что в следующий раз, он обязательно добудет топор и вернётся сюда. Он даже не знал, что же он хочет там найти, но всё равно должен попасть туда.

Понимая тщетность своих попыток попасть внутрь, он бросил это занятие и побрёл дальше. А вокруг всё так же подвывал ветер, и, скрытые густым сумраком, кружились миллиарды снежинок. Через полчаса он заметил какое-то строение, возвышавшееся над снежной поверхностью на добрых пять-шесть метров. Похоже оно было на сторожевую вышку, Вадик видел такие на военной базе в Прокопьевске. Дед говорил, что на них дежурили солдаты, сменяя друг друга, чтобы на территорию не проникли посторонние. Вадик захотел проверить, не осталось ли там чего. А вдруг найдёт какое-то оружие. До вышки было метров сто, и он направился прямиком туда. Снег хрустел под ногами. Минут пять, и он будет у цели. Но вдруг, под ногами что-то упруго и гулко хлопнуло, а затем послышался треск. Ещё не успев понять, что происходит, Вадик сделал пару шагов. И тут снег под его ногами просел. Раздался хруст ломающегося чего-то, и он полетел вниз, пытаясь ухватиться за то место, где он только что стоял, руками. Но руки предательски скользнули по кромке пролома. Через секунду он уже лежал на твёрдой поверхности, в полной темноте. И вверху, там, откуда он только что упал, смутно угадывался неровной формы провал, радиусом примерно около метра. Боль прокатилась по телу обжигающей волной, и замерла, в районе спины. Высота потолка была примерно около трёх-четырёх метров. Не высоко, но и этого хватило, чтобы отбить спину и то место, которое зовут причиной всех приходящихся на хозяина тела неприятностей. Сидеть, это точно, какое-то время он нормально не сможет. Попал он сюда легко, но вот ведь в чём штука, теперь надо как-то и выбраться отсюда.

Как не хотелось парню тратить драгоценные батарейки, но без света тут ничего не сделать, он достал из заплечного мешка фонарик. Слава богу он не разбился при падении. Узкий луч света пробежался по помещению. Вокруг, довольно плотно друг к другу стояли автомобили. Были тут и грузовики, и легковушки, УАЗы. Все одного цвета, темно – зелёного. Наверняка ранее этот ангар принадлежал военным. Он походил между рядами автомобилей, но не обнаружил никакого подобия лестницы или на худой конец стремянки. В углу были навалены тяжёлые грузовые шины, но сооружать из них помост, чтобы вылезти наружу, Вадик не рискнул, да и к тому же не понятно, что будет, если он, пытаясь вылезти, обопрётся о края провала в крыше. Скорее всего, она снова проломится, так и не дав возможности парню вылезти наружу. Пошарив немного по салонам автомобилей, он ничего не нашёл, чем бы можно было поживиться, разве что, железный раскладной стаканчик и армейскую фляжку, наполненную противно пахнущей жидкостью. Он сначала хотел выкинуть её, но потом решил отнести Палычу показать, вдруг это имеет какую-то цену, для обмена в бункере.

Из ангара на выход вели три пути, ворота, с непонятным механизмом для открывания. Вадик даже не стал пытаться разобраться в этом, дверь рядом с воротами и дверь в противоположном конце помещения. Он решил начать с двери, возле ворот. Она должна была открываться вовнутрь и, как не странно, сразу подалась. Но за ней ждало только разочарование. За ней была плотная стена снега, судя по всему, дверь вела на улицу, а учитывая, высоту потолка, и то, что здание было занесено снегом полностью, копать проход пришлось бы очень долго. Оставалось попытать счастья за второй дверью, а эту оставить на потом, как запасной вариант.

Вторая дверь открывалась наружу и была заперта. Вадик налёг на неё всем телом, но замок держал крепко и не позволял вломиться внутрь. Тогда он снова прошёлся по ангару. Никакой фомки или ломика он не нашёл, но вот молоток, кусок старой автомобильной рессоры отыскались. Он забил рессору между дверью и косяком, чуть выше замка и попробовал надавить на щеколду замка, она не подалась и не сломалась. Затем он попытался ломануть рессорою через косяк. Но и тут неудача. Дерево двери затрещало, но не дверь не пошла. Потом он попытался оторвать петли удерживающие дверь, чтоб просто выставить дверь. Но они были достаточно прочными. Железо на них было ржавым, но ещё не гнилым. Тогда он со злостью начал колотить куском рессоры по двери в районе замка. Острый угол железяки впивался в твёрдое дерево, оставлял на нём следы, и по кусочку, по маленькой щепочке выкрашивал неподатливую дверь. Добрых полчаса Вадик колотил по двери, пока, наконец, смог вырубить в двери отверстие, такое, чтобы в него смогла пролезть рука. Он взмок от работы, хотелось расстегнуться, скинуть с себя одежду и охладиться, но он понимал, что как только он так сделает, так сразу в первую же щёлку, к его телу ринется мороз. Тонкие струйки холода и мокрое от пота тело встретятся. Такая встреча могла обернуться тем, что он замёрзнет.

Вадик просунул в отверстие руку и, пошарив, с обратной стороны, нашёл выступ внутренней защёлки. С замиранием сердца, ведь если дверь закрыта ещё и на ключ, тогда ему тут долго возиться, прорубая проход, он повернул её. Замок щёлкнул. Вадик нажал на ручку двери и толкнул. Скрип, давно не смазываемых петель возвестил о том, что его старания увенчались успехом.

За дверью ничего примечательного не обнаружилось, обычное помещение, для переодевания, со шкафчиками вдоль стены, и умывальниками в углу. Шкафчики, почти все были раскрыты. Кроме, висящей в ней робы слесарей, больше ничего не было. Вадик не стал здесь задерживаться, к тому же свет фонарика стал тусклее, батарейки садились. Оставаться тут в полной темноте, совершенно не хотелось, он же не кошка в конце концов, не способен видеть без света, а без него, даже такие простые строения могут оказаться непроходимым лабиринтом. Перспектива, остаться тут и замёрзнуть или умереть от голода, как-то не радовала.

Парень понимал, что единственный его выход, это путь наверх, поэтому найдя лестницу, он поднялся на второй этаж. На лестничной клетке, в потолке, был люк на чердак, но он был приварен на совесть. Резать металл, тут было нечем. Вадик пошёл по коридору, толкая всякую дверь, какую видел, но за каждой из них его ждало, либо занесённое наполовину снегом помещение, скорее всего снег проникал через выбитые окна, либо глухие, без окон стены. Фонарь уже начал помаргивать, и потому Вадик даже не пытался их осматривать. В одной из комнат на столе лежал армейский рюкзак. В нем что-то было, но, осматривать содержимое, не было времени. Парень просто надел его себе на плечи и пошёл дальше. Осталась последняя дверь в углу. Он дёрнул за ручку. Здесь было немного светлее, чем полная темнота. В углу, за окном виднелся проход в снегу.

– Нашёл, да! Я сделал это! – вскрикнул Вадик, но тут же оборвал себя на полуслове. Тут что-то было не так, комната как комната, но что-то не так. И только через минуту он начал понимать, что именно не так. Запах. Здесь остро пахло псиной, причём запах был не старым. Тут пахло так, как будто он вошёл в загон к Герде, с её щенками. Вадик огляделся. В углу валялись наваленные в кучу матрасы. Парень подошёл ближе. Здесь запах был сильнее. Эта куча матрасов не была похожа на склад, скорее она походила на лежанку или логово какой-то, или каких-то больших собак. И там лежало это…

Вадика пробил озноб, живот скрутило, к горлу подкатило, и он бы блеванул, если бы было чем, еда уже давно переварилась, а остановиться и поесть он пока не решался. В куче матрасов и тряпья лежало тело, вернее часть тела человека, его верхняя половина, без ног и таза. Одна рука и часть рёбер объедены до костей. Ободранный от кожи череп скалился частью оставшихся, не выбитых зубов. Мутные, остекленевшие, замёрзшие на морозе глаза смотрели сквозь пространство, в никуда. Вадик отшатнулся и, споткнувшись обо что-то, упал, но тут же подскочил на ноги и ринулся к проходу. Фонарь уже еле светил, но и этого света хватило, чтобы увидеть чёткие следы на снегу, следы похожие на человеческие, только с бороздами от когтей на концах пальцев.

Сомнений уже не оставалось. Тот, кто мог оставить такие следы после себя и тот, кто мог разорвать и так обглодать человека, мог быть только оборотнем, как его звали Сергей с дедом, или смертозомом, как его называли другие. И это означало только одно, что Вадик попал прямо в логово этой твари, не имея даже самого простого оружия, чтобы защититься. Бежать, только бежать и причём так быстро, как только сможет, пока монстр не вернулся и не сделал с Вадиком тоже самое, что и тем человеком. Он даже не пытался думать, откуда здесь, после стольких месяцев, после всё выжигающих ядерных взрывов могло оказаться, свежее тело человека, да и как сумел выжить этот самый оборотень. Об этом он подумает потом, а сейчас самое главное – выбраться отсюда живым.

Проход вывел его на поверхность. Здесь всё также царил густой сумрак. Оглядевшись, Вадик нашарил взглядом ориентир, который он приметил по пути сюда, определил путь куда двигаться и побежал. Бежать по снегу в снегоступах, занятие не простое. Осиливших такое, можно было смело записывать в состязание Железный человек, на выносливость и силу, а Вадик не был из сильного десятка, но на кону стояла жизнь, и потому он делал всё, что мог. Он бежал, спотыкался, падал, поднимался, снова бежал, на ходу жадно хватая комья снега и пихая в рот. Ноги отказывались слушаться, страшно хотелось пить, но он не останавливался. По его расчётам, такими темпами, до двери в бункер он сможет добраться за пару часов. Главное выдержать, не останавливаться, иначе уже не подняться.

Погода портилась, ветер усиливался, но даже сквозь завывания ветра он услышал, там, позади другой, звериный вой. Оборотень вернулся, напал на след и начал преследование. Ох, только бы хватило сил, только бы успеть добраться до двери.

Полчаса бешеной гонки, сквозь метель, превозмогая себя, подгоняемый только желанием жить, а не стать кормом для твари, или ещё хуже, чем умереть, это превратиться в ту самую тварь, Вадик двигался вперёд. Он уже мог бежать только короткими перебежками, то проходя шагом, то перебегая короткие дистанции. Воя он больше не слышал, но чувствовал, чувствовал, что там позади кто-то есть. Хотелось обернуться, посмотреть, но он боялся тратить на это силы. Пробегая мимо небольшой группы засохших деревьев, он не сразу заметил, что от одного из стволов отделилась фигура человека, а затем из-за сугроба поднялись ещё две. Крик – «Стой. Стой, чёрт тебя побери. Стой, а то стрелять буду», – он услышал уже за спиной. Но не придал этому значение, а продолжил бежать.

Позади кто-то смачно выругался, Вадик всё продолжал двигаться, с каждой секундой удаляясь от тех, кто там, за его спиной. Сухо щёлкнул металл. «Затвор», – мелькнуло в голове парня. Но он только прибавил хода. И лишь только после того, как за спиной раздались хлопки выстрелов, а над головой что-то просвистело, он позволил себе остановиться, но ноги уже плохо повиновались, и он, поскользнувшись, со всего маха грохнулся, и, по инерции, покатившись вперёд, зарылся головой в снег. Какое-то время он лежал не шевелясь, в ожидании, пронзающей тело пули. Снег забился в рот, нос, уши, проник за ворот одежды. Вадик прислушивался к звукам вокруг, но ничего не слышал, кроме завывания ветра. Прошла пара минут, хотя ему казалось, что минуло никак не меньше пары часов. Наконец парень решился, поднять голову и посмотреть вокруг. И только он это сделал, как сквозь шум метели, услышал, сначала одиночные хлопки выстрелов, которые переросли в длинные очереди, в вперемешку с ругательствами, сменившимися яростными криками, стонами.

Вадик приподнял голову над сугробом, и то, что он увидел, заставило колотиться сердце ещё сильней, а желудок сжаться в комок. Метрах в пятидесяти от него, два человека отстреливались от неимоверно быстро мечущейся между ними твари, похожей на людей, но без одежды и сплошь обросшей шерстью. Ещё один лежал без движения на снегу, окроплённом красными пятнами. Те люди, что ещё были живы, двигались, перебегая и стреляя в чудовище, но оно было очень быстро и постоянно меняло траекторию движения, поэтому ни одна пуля не находила цель. И вот, в какой-то момент, эта тварь приблизилась, к одному из оборонявшихся на расстояние около пяти метров. Едва уловимое движение в сторону и прыжок, который заставил бы восхититься, даже олимпийского чемпиона. Оборотень взмыл в воздух и всем весом рухнул на голову человеку. Послышался треск разрываемой одежды, жуткий крик боли и что-то отлетело в сторону, обдав всё вокруг красными брызгами. Человеческая голова прокатилась по снегу пару метров и остановилась, поднимая в воздух полоски пара. Оборотень отскочил в сторону и метнулся единственному оставшемуся в живых. Самообладание покинуло его, и вместо того чтобы пытаться застрелить зверя, человек бросился бежать. В два прыжка тварь настигла его, повалила на землю и сомкнула челюсти. Смятый и сбитый с ног человек заорал диким криком. Оборотень отпрыгнул в сторону.

Человек был ещё жив, искусан, изранен, но жив. Он стонал, скоблил руками и ногами снег, пытаясь отползти от нападавшего монстра. Но тот не торопился добивать, он ждал чего-то, пристально смотря на раненого. Затем, он издал какой-то звук, что-то похожее на сочетание нескольких согласных подряд. Что-то вроде «грдрб», и в отдалении появилась ещё одна фигура, которая мелкими прыжками направилась к оборотню. Только когда она приблизилась к монстру, Вадик понял, что это тоже оборотень, но маленький, ростом в треть нападавшего на людей.

«Да это же детёныш», – мелькнуло в голове у Вадика, – «Но как? Это же невозможно».

Он никогда не видел детёнышей оборотней, более того не слышал, ни от деда, ни от Палыча, ни от кого-то ещё, чтобы эти твари могли размножаться. Все знали, что они появляются, не естественным путём, от мамы и папы, а в результате заражения человека, каким-то вирусом. Конечно это мог быть ребёнок заражённый, но дети никогда не выживали после укуса. Они либо были разорваны тварями, либо просто умирали в мучениях. А тут детёныш, живой.

Между тем, мелкий оборотень приблизился к взрослому и встал у него за спиной. Взрослый подошёл к корчившемуся на снегу человеку и толкнул его лапой. Человек вскрикнул и выставил перед собой руки. Ветер уже начал заносить снегом, лежащих неподалёку, его товарищей, скрывал пятна крови на снегу и только вокруг последнего живого, всё ещё разлетались кровавые комья. Оборотень же обошёл раненого, и, зайдя с головы, наступил на руку человека. Тот протянул вторую, пытаясь спихнуть тварь с руки. Но оборотень не отскочил, а наоборот, прижал вторую другой ногой. Затем он склонился над головой человека и оскалился.

Вадик лежал не шелохнувшись. Ветер дул от оборотней к нему и потому, твари не могли учуять его запах. Он не хотел смотреть на тот ужас, что творился, но и отвернуться был не в силах. Тошнота подкатывала к горлу, и он судорожно хватал ртом снег, пытаясь сбить её обратно. Приступы рвоты могли его выдать.

Но взрослый оборотень не спешил убивать. Он снова издал какой-то звук из нескольких согласных, но теперь иной, не похожий на первый. Сочетание звуков было другим и, казалось, что примешалась ещё какая-то гласная буква. Маленький при этом что-то заворчал, заскулил и попятился. Тогда большой снова повторил то же сочетание звуков, и при этом оскалился, зарычал. И маленький прыгнул. В три прыжка он оседлал человека сверху и впился в его плечо зубами. Тот заорал от страха и боли. Задёргал ногами и завертелся, пытаясь сбросить с себя мелкую тварь. Но старший держал руки крепко. Мелкий вырвал кусок плоти из человека и, задрав морду кверху, начал глотать. Струйки крови текли у него по морде и капали на снег. Человек уже не прекращал орать, переходя временами на хрип, и дёргаться. Хоть между Вадиком и местом побоища было метров пятьдесят, но парень явно ощущал металлический запах крови, и его внутренности скрутило в рвотном позыве. Блевать было нечем, он давно уже не ел, и он зажал себе рот рукой, чтобы не издать никакого звука, не переставая наблюдать. Но оборотни, казалось, не заметили. Старший снова рыкнул и мелкий впился в горло человеку. Какое-то время тот продолжал хрипеть и дёргать ногам, но вскоре затих.

«Отмучился», – подумал Вадик.

Он ткнулся лицом в снег и беззвучно заплакал. А когда он снова смог поднять голову, то на том месте где был загрызен последний человек никого не было. Только красные пятна напоминали, о только что произошедшей кровавой бойне. Вадик чуть приподнялся, выглядывая из-за мешавшего осмотреться сугроба, и заметил удаляющиеся фигуры. Одну маленькую, издали похожую на ребёнка и высокую, что-то тащащую за собой. Они забрали с собой труп человека. Добычу, свой корм.

Три жизни. Целых три человеческие жизни отделили Вадика от смерти. Если бы они не окликнули его, и не вышли из своих укрытий, то сейчас оборотень тащил бы его, Вадика, тело, чтобы сожрать у себя в логове. Потрясение было таким, что он отключился, потерял сознание, а когда пришёл в себя, было уже совсем темно. Ночь накрыла Землю своим одеялом. Пришлось зарыться поглубже в снег и остаться тут на ночёвку. Всю ночь над сугробом, в котором лежал Вадик, завывал ветер, а парню казалось, что это сама природа оплакивает погибших. Он не сомкнул глаз и лежал не шевелясь. Сколько прошло времени не известно. Час, два, день или больше, Вадик не понимал. Его трясло от страха, злости и конечно от холода.

Надо было возвращаться, но хотелось только одного, чтобы его оставил этот мир в полном покое. Парню пришлось сделать над собой громадное усилие, заставить себя начать двигаться, убедить себя, что если он сейчас не встанет, то смерти тех, троих, людей будут напрасны. Он с большим трудом выбрался из-под слоя снега, руки и ноги отказывались слушаться, всё тело ныло, от вчерашних перегрузок и долго лежания без движения. Похоже был уже день, темнота не была такой густой, как ночью. Не сразу, но он нашёл свою метку, красную полоску ткани, привязанную к торчащей из снега ветке. Медленно, шаг за шагом он побрёл от метки к метке. Он шёл практически на инстинктах, не осознавая, что делает. Если бы кто-то спросил спустя день или два, после этого события, как он добрался до бункера, он бы не ответил, просто не смог бы вспомнить. Да и как он попал в каморку Палыча, он тоже не вспомнит.