Импрессионисты. Загадка тени

В настоящем издании в качестве иллюстрированных цитат к текстовому материалу используются фоторепродукции произведений искусства, находящихся в общественном достоянии

© А.И. Таиров, текст, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Эдгар Дега

Живописец ускользающего мгновения

Друзья называли его «самым остроумным художником с самым скверным характером». Так что первое впечатление о художнике не подтверждается в дальнейшем, когда изучаешь его творчество. Это лишнее свидетельство того, что действительность не такова, какой нам кажется, и мы часто в своих представлениях заблуждаемся в восприятии того или иного явления.

Илер-Жермен-Эдгару де Га повезло с рождением: он родился в семье банкира. И фамилия его читалась раздельно – де Га, как было принято в семьях аристократов. В этом крылась претензия на принадлежность к высшему свету. На самом деле род не отличался знатностью. И это становится вполне понятным, учитывая одно из распространенных свойств человеческой натуры – тщеславие. Эдгар с его тонкой интуицией, видимо, с детства чувствовал это несоответствие, поэтому, когда повзрослел, стал писать свою фамилию слитно – Дега. И в дальнейшем эта щепетильность нашла своё отражение в его оценке поведения людей, с которыми он сталкивался по жизни.

К слову сказать, его волновала сама жизнь во всех ее проявлениях, даже самых мельчайших. Например, его интересовало, как идет дым от сигареты изо рта и из носа и чем он отличается от того дыма, который идет от печи и паровоза. Его привлекал вид простой кружки или другой обыкновенной вещи. Ему было любопытно, как живут простые люди, чем они дышат, как они двигаются и выглядят в тот или иной момент. Он старался подчеркнуть важность любой, даже мало-мальски обыденной вещи. У многих несведущих зрителей возникает порой впечатление, что мастер старательно наблюдал, подсматривая нужные движения, и тут же запечатлевал их на бумаге. Отнюдь, он их просто запоминал! Ему была свойственна одна особенность, которая не очень часто встречается у художников.

Она заключалась в следующем: наблюдать, не рисуя, рисовать, не наблюдая (и, действительно, это можно считать достаточно не-обычным для художника). Ведь основная масса художников, как правило, накапливают материал, постоянно делая зарисовки в блокнотах, с которым не расстаются. Например, Микеланджело и Рубенс постоянно делали много набросков, посещая места скопления людей: базары, стройки, которые становились богатым источником впечатлений, где ими подмечались разнообразные типажи, неожиданные ракурсы и характерные движения. Дега постоянно наблюдал, запоминая все, благодаря своей исключительной зрительной памяти. И, уже вернувшись в мастерскую, воспроизводил увиденное. Сложно представить, что его впечатляющие картины, где изображены выразительные, экспрессивные движения персонажей, он воспроизводил по памяти! Удивительным является тот факт, что Дега не любил пленэров. Он считал, что живопись – не спорт, чтобы заниматься ею на свежем воздухе, объясняя при этом эту особенность своего творчества словами: «Мое искусство менее всего непосредственно». Ощущение легкости и непринужденности исполнения сюжетов, которое возникает при знакомстве с его работами, обманчиво. Дега тщательно обдумывал свои полотна, создавая множество вариантов, прежде чем прийти к окончательному результату.

Он был рассудительным, застенчивым и закрытым человеком. Его сестра объясняла его скромность тем, что Эдгар был очень требовательным к себе. И в самом деле, почти все свои картины он старался довести до совершенства. Этому способствовало еще и то, что он родился в богатой семье, и это избавляло его от необходимости продажи своих полотен. Он держал картины в мастерской, время от времени дорабатывая их.

В этом стремлении к совершенству Эдгар был достаточно последовательным, хоть и не прямым, учеником Энгра, мастерство которого, кроме всего прочего, отличалось отточенностью и изяществом рисунка. Именно Энгру принадлежат слова: «Главное – это не рисунок, а точно сделанный и потом закрашенный контур». В этом смысле они расходились с Делакруа, который считал, что главное в картине, образно выражаясь, цвет и пятно, а отнюдь не линия. Поэтому так отличается друг от друга их манера письма. Возможно, кому-то живопись Энгра местами покажется перегруженной, содержащей в себе несколько лишнюю искусственность и налет манерности. Однако, невзирая на это, Энгр, конечно, был великим художником, который в свое время и сам был новатором. Это вполне согласуется с той закономерностью, что новое поколение, сменяющее предыдущее, во многом становится ниспровергателем идей своих предшественников. Иными словами, и Энгр тоже в свое время в известной степени был антагонистом предшествующему поколению мастеров. Стоит заметить, что для Дега он всегда оставался кумиром.

В школу изящных искусств Эдгара определил отец. Он преследовал две цели. Во-первых, чтобы сын обучился рисованию, а во-вторых, чтобы он стал вхож в круг той части аристократии Парижа, которая стала увлекаться живописью, в том числе коллекционированием произведений искусства. К этому времени вернисажи стали одним из вошедших в моду поводом для встреч бомонда. Состоятельные люди собирались в художественных салонах, на выставках картин, чтобы на фоне живописных произведений обсуждать свои текущие дела. Естественно, в подобной неформальной, располагающей обстановке происходило общение с гораздо большей доверительностью и, соответственно, большим успехом. Отец полагал, что сын, став художником, и устраивая выставки, позволит ему расширить круг полезных знакомств, что, как следствие, будет способствовать решению деловых вопросов.

Непосредственным учителем Дега стал Луи Ламот, один из лучших учеников Энгра. С учителем Эдгару повезло. Что же касается Энгра, несмотря на то, что он был блестящим художником, преподавателем оказался никудышным. Из его мастерской не вышло ни одного известного художника, (возможно, причиной тому был его деспотический характер, и отсутствие педагогического дара). Тем не менее Ламот, пожалуй, был единственным, кто сумел получить у Энгра необходимые навыки и опыт, что позволило ему стать более-менее успешным художником и опытным педагогом.

Когда позже, уже в 75-летнем возрасте, Энгр встретился с Дега, он поделился своими основными секретами: «линия – главное», «рисунок определяет все», «ты должен рисовать и рисовать», «надо копировать великих». Впоследствии Дега последовательно соблюдал все заветы мастера. Эдгар был столь блестящим рисовальщиком, что в этом с ним мало кто мог сравниться. Его работы служат тому подтверждением. Как следствие, и Дега стал виртуозом рисунка. Обладая цепкой памятью, он умел воспроизводить в острых, характерных, необычных ракурсах выразительные и эффектные движения героев в своих живописных произведениях.

При этом следует отметить, что он изображал скорее внешнюю сторону жизни, не углубляясь в выявление характера персонажей. Однако порой как раз форма таит в себе внутреннюю сущность объекта. Почему-то вспоминается расхожее, часто употребляемое «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» – это тот случай, когда мы по выразительности формы оказываемся способными понять внутреннее содержание объекта, используя исключительно зрительное впечатление.

Для работ Дега характерно, что значительная часть сюжетов его картин в основе своей содержат движение, ибо как раз в движении форма проявляет свои свойства и обретает большую выразительность. Ранее уже упоминалось, что выразительная форма в известной мере может выявлять внутреннее содержание. И действительно, часто через изучение формы мы можем определить многие важные особенности того, что изображено на картине. Для опытного глаза достаточно увидеть один раз, чтобы примерно выстроить некие, хотя и не всегда бесспорные, суждения о субъекте. Тренированный глаз может увидеть многое – как раз именно такой был у Дега. Возможно, развитию этого качества способствовал его учитель Ламот. Правда, надо сказать, что проучился у него Эдгар всего год, в силу того что внезапно возникшая необходимость навестить родственников по отцовской линии побудила его уехать в Италию. Во время этой поездки он сумел посетить Рим, Флоренцию, Неаполь. Почти год он изучал и копировал великих мастеров: Микеланджело, Леонардо да Винчи. Но особенно впечатлили его Андреа Мантенья и Паоло Веронезе.

Он копировал больше всего их работы. Обогащенный опытом и впечатлениями, полученными в Италии, Дега определил для себя некую программу действий на будущее. К слову сказать, эта проблема возникает почти у любого, кто находится в начале своего творческого пути. Стоит заметить, что в Европе в то время, согласно классическим традициям, писали картины преимущественно на три темы: библейские, мифологические и исторические. И Франция не была исключением.

В качестве основы для своих сюжетов Дега поначалу выбирал исторические темы. В этом он ориентировался на Адольфа Менцеля, который был для него одним из примеров. Но уже тогда в его работах проскальзывали технические приемы, связанные с импрессионизмом. Это позволяет предположить, что основы импрессионизма в его работах были заложены достаточно давно. Подобно тому, как и у испанских художников Веласкеса и Эль Греко, в манере которых явственно ощущались импрессионистские приемы, связанные с особенностями техники. Особенно ярко это проявлялось у Эль Греко и было одной из причин, вызывавших критику у его современников. Признаки импрессионизма проявились в этюдах Веласкеса, созданных на вилле Медичи, во время его пребывания в Италии. Так или иначе, копируя великих, Дега вобрал в себя все то лучшее, что мог почерпнуть из их работ.

Вернувшись из Италии, Эдгар стал вдохновенно воплощать на практике приобретенные навыки. Хотя справедливости ради стоит вспомнить, что он еще раньше, в 18-летнем возрасте копировал работы великих художников, в том числе Рафаэля, получив разрешение от директора Лувра. Копируя произведения великих художников, он добился значительных результатов. Это нашло отражение в одном забавном эпизоде, который произошел позднее. С друзьями-импрессионистами он поспорил о том, что сможет скопировать работу Коро за сутки так, чтобы она не отличалась от оригинала. И за ночь Дега это сделал! Наутро он принес им две работы – и представьте себе, его друзья не смогли отличить подделку. В качестве оригинала они указали на его работу!

Конечно, небезынтересно, как у Эдгара выстраивались отношения с женщинами, принимая во внимание, что его творчество просто изобилует изображениями дам. Многие художники, в том числе Ренуар и Мане (да и не только они), не стеснялись превращать своих моделей в любовниц. Однако Дега в отличие от них в этом замечен не был, по словам его сестры, он был скромником. Его ближайший друг Мане называл эту его особенность отсутствием естественности: «Он не только не может признаться в том, что любит женщину, но даже не в состоянии пойти на нечто большее». Интимная жизнь Дега была очень закрытой, и прямых свидетельств каких-то близких отношениях его с кем-либо не сохранилось. Хотя его любимая модель Сюзанна Валадон, с которой ему приписывалась интимная связь, позднее признавалась, что мастер говорил ей массу комплиментов, но дальше этого дело не шло. Он хвалил ее кожу, глаза, ее тело. Его внимание ограничивалось лишь любезностями.

Но это ничуть не мешало ему изображать преимущественно женщин. Чего стоит только «Купальщицы»! Остается гадать, насколько у Эдгара на самом деле отношение к женщинам было платоническим, окрашенным всего лишь элементом любования. Он сам признавался: «Я рисую так, я работаю так, и я хочу выполнять портреты или образ женщины так, чтобы возникало ощущение, что я подсмотрел в замочную скважину». И в самом деле, когда перед нами серия «Купальщицы», то возникает ощущение, что так оно и есть, потому что он пишет их непринужденно и весьма необычно с точки зрения классических традиций изображения нагого женского тела.

Так или иначе, с женщинами его связывали весьма своеобразные отношения. Что, возможно, позволило ему изображать их в самых неожиданных состояниях и ракурсах. Дело в том, что, как подчеркивал сам Дега, в классическом искусстве у художника модель всегда занимает несколько неестественное положение во время позирования. Живописец выбирает ей нужное место, определенную позу, в результате модель чаще всего выглядит несколько картинно. Достаточно вспомнить бесконечную серию обнаженных натурщиц, с которых писали Венеру или других персонажей мифологических сюжетов. В результате они неизбежно изображены с долей нарочитости. Даже когда Рафаэль писал свою Галатею, или Энгр своих обнаженных одалисок, или Жером со своей целой серией обнаженных натур – все равно они выглядели несколько манерно и, в силу этого, в чем-то даже искусственно. Видимо, в стремлении изобразить модель с наилучшей, наиболее выгодной стороны художники стремились демонстративно подать женщину эффектно, только с наиболее выразительного ракурса.

Что касается Дега, и это привлекает внимание, в его трактовке сюжетов присутствует фактор непосредственности и как бы неожиданности. Каждому приходилось сталкиваться со случайной ситуацией, когда сознание как бы выхватывает и фиксирует какую-то картинку из подсмотренных моментов, где человек, не догадываясь, что на него кто-то смотрит, ведет себя естественным образом. В такие минуты невольно у наблюдателя возникает волна эстетического отклика при виде изящества движений, чарующей пластики человеческого тела. Когда вдруг в каком-то естественном порыве человек потягивается, снимает одежду, поправляет прическу, в общем, совершает какое-то естественное движение. Подобные впечатления производит созерцание движений животных. Эффект усиливается, когда это касается обнаженных или полуобнаженных тел, которые нам доводится видеть, например, на пляже или на соревнованиях, особенно по спортивной или художественной гимнастике и фигурному катанию. В таких случаях невольно возникает впечатление, что гибкость человеческого тела не имеет пределов во множественности вариаций, которые внезапно возникают перед взором. Думается, что подобная «коллекция» впечатлений есть у многих.

Э. Дега. Купальщица, заходящая в ванную. 1890. Музей Метрополитен. Нью-Йорк

При появлении в памяти подобных эпизодов, связанных со спонтанными впечатлениями, поднимается волна восторга перед красотой человеческого тела, которым можно любоваться бесконечно. Причем это может быть даже случайный прохожий, который буквально на миг вдруг вызывает у нас определенный эстетический всплеск и прилив необъяснимого, теплого чувства. Поразительно! Скорее всего, мы его никогда больше не увидим, однако возникшее чувство еще некоторое время не покидает нас. Появляется невольное желание обернуться и посмотреть ему вслед, чтобы запомнить, как он двигается, как выглядит, хотя никакой практической пользы от этого нет. Так что же это за явление такое – красота, которая вызывает столь сильные эмоциональные переживания и поражает наше воображение?!

В какой-то мере похожее ощущение от встречи с прекрасным возникает и при созерцании картин Дега, воспевающих красоту женского тела и грациозность их движений. Стоит отметить, что он писал обнаженных женщин целыми сериями – купающихся, сидящих в тазу, стирающих, причесывающихся… Эти картины неизбежно вызывают трогательное ощущение. Удивительно! На востоке у берберов и других арабских племен существует культ лошади, своеобразной грацией движений которой невозможно не восторгаться. И действительно, лошадь – одно из самых красивых животных. Так, они, например, сравнивают женщину с лошадью, с газелью или другим изящным существом из мира природы, и это сравнение не кажется неестественным. И тут невольно вспоминаются юношеские впечатления, когда пластика и томные, грациозные движения женщины, на которую случайно падает взгляд, вызывают эмоциональную реакцию; интерес к женщине как к проявлению необычайного совершенства. Безусловно, что и у Дега из юности сохранился восторг и трепет перед красотой женщины, вдохновившие его впоследствии на создание серии проникновенных образов.

Немного о семье, в которой он родился и рос. Эдгар получил блестящее образование, что не удивительно, учитывая культурный уровень и атмосферу, царившую в семье. Отец каждый понедельник собирал гостей на музыкальные вечера. Мать была любительницей оперного пения. Вся семья, естественно, интересовалась живописью, так же как и вся парижская знать. Так что изначально он рос в атмосфере искусства.

Однако, когда ему было 13 лет, мать, которую он очень любил, ушла из жизни. В этом печальном факте, по всей вероятности, скрывается некая причина, которая оказала влияние на его судьбу, предопределив своеобразный интерес и специфическое отношение к женщине. Ведь, как говорят психологи, многие проблемы, возникающие во взрослом возрасте, кроются в детстве и отрочестве. К слову сказать, смерть матери Рафаэля, когда ему было 8 лет, тоже отразилась на его творчестве: можно предположить, что в облике Мадонн проявляется ее образ. Вспоминается его непревзойденная Сикстинская Мадонна. Это о ней Гёте сказал: «Достаточно одной этой картины для того, чтобы имя Рафаэля осталось в веках». Почему же именно он оказался непревзойденным мастером в трактовке образа Мадонны? Возможно, причина кроется и в том, что впечатляющая серия его Мадонн – последствие недополученного материнского тепла.

Можно предположить, что в 13 лет, потеряв любимую мать, Дега испытал столь сильное потрясение, что оно стало причиной его замкнутости и странного отношения к женщинам. В результате он так никогда и не женился. Впрочем, о его личной жизни практически ничего неизвестно. Несомненно, что, так или иначе, те проблемы, с которыми он столкнулся во взрослой жизни, были заложены с детства. Не исключено, что в этом кроется какая-то психологическая травма, наложившая отпечаток на его поведение, став причиной его неуживчивого, язвительного характера, давшего повод окружающим считать его мизантропом.

Возможно, эта травма отразилась в том, что он писал в основном серию «купальщиц», серию «гладильщиц», серию «танцовщиц». Стоит обратить внимание: мужчин крайне мало в его живописи. За исключением «конной» серии – и это следствие того, что помимо балета он увлекался скачками. Эдгар часто посещал скачки в качестве зрителя, при этом остается неизвестным, делал ли он ставки в тотализаторе. Спортивная страсть выразилась в его серии «Скачки». Мужчин он изображал именно там. В остальных его работах они представлены в незначительном количестве. Только женщина является центром его внимания.

Что же еще являлось предметом его интереса? Он боготворил Париж. Этот город был для него любимой «моделью», владевшей воображением, которой он не изменял. Когда он был в Италии, то восклицал: «Джотто, о, Джотто! Дай мне узнать Париж». А уже, вернувшись в Париж, просил: «О, Париж! Дай мне узнать Джотто». Почему так важен Джотто? Джотто – один из тех художников треченто, который совершил революцию в истории живописи. Его работы, несмотря на некую условность, обладают непреходящим очарованием и поразительной притягательностью. Его знаковая классическая картина – «Поцелуй Иуды». Этот выразительный фрагмент непроизвольно остается в памяти, стоит только раз его увидеть. Для Дега Джотто был неким столпом, к работам которого он часто обращался. Почему же он восклицал: «Джотто, дай мне узнать Париж»? Дело в том, что то мастерство, то озарение, та степень обобщения, тот взлет духа и искусства, которые были характерны для творчества Джотто, были нужны Дега для того, чтобы познать сущность образа столицы Франции. Между тем Эдгар действительно со временем сумел подняться до того уровня, когда смог убедительно и красиво рассказать об этом городе. Его даже считают «певцом Парижа», потому что по его работам можно очень многое о нем узнать. Он был певцом кафешантанов, азартных скачек, парижского искусства и повседневной жизни этого замечательного города.

И еще одно пристрастие было присуще Дега, которое, собственно, в той или иной степени свойственно многим. Было такое явление, как фланерство, а его последователи назывались «бульвардье», то есть «гуляющий по бульварам». Прогулка в людных местах – это естественное желание ощущать себя частью сообщества и, если можно так выразиться, предъявлять себя. Это ярко описано Эдгаром По в рассказе «Человек толпы». Герой произведения жил только тем, что вечером выходил на улицу и широко раскрытыми глазами жадно вбирал в себя все то, что происходило на улице. Между прочим, такое явление распространено, например, в южных городах, потому что многие отдыхающие имеют склонность к праздному времяпрепровождению. Праздность вообще есть одно из характерных проявлений образа жизни южных народов. Тот, кто бывал в курортных городах, знает, как люди вечером, элегантно одевшись, медленно дефилируют без всякой особой цели то в одну сторону, то в другую.

На самом деле в этом есть внутренняя потребность: вобрать в себя все то разнообразие, которое представляет из себя толпа. Люди в своем многообразии и разнообразии бесконечно интересны! На них так любопытно смотреть, их так занятно разглядывать! Как они одеваются, как идут, как меняется их мимика во время разговора. Да и сами мы во время фланерства предъявляем себя в качестве некоего объекта для рассматривания. Мы жадны до этого зрелища. Оно является одним из смыслов нашего существования, таким образом мы погружаемся в поток визуальной информации. Мы-то думаем, что просто гуляем. Отнюдь! Мы ее вбираем, обрабатываем, ранжируем, переосмысливаем, в том числе и эстетически. Фланирование, помимо пассивного на первый взгляд созерцания, наполняет нас потоком специфических знаний.

В Париже в 1860–1880-х годах это было очень распространенным, отдельным, специальным явлением. Кстати, одним из известных фланеров был Эдуард Мане. Стоит посмотреть на его портрет, сделанный Анри Фантен-Латуром, чтобы увидеть в наиболее представительном виде фланера. На картине изображен Мане, который собирается на прогулку или только что вернулся, его руки сжимают трость, на голове цилиндр, поза выражает готовность к движению. Фон полотна подчеркивают элегантность его костюма: серый, белый и синий – выразительные сами по себе. Эти оттенки живописец использовал специально, зная о любви Мане к художникам испанской школы. Цвета на картине похожи на те, что использовали Веласкес и Гойя в своих произведениях. Он так одет, он себя так предъявляет, он себя так позиционирует. Весь он – некий образ, предназначенный для разглядывания, когда он выходит на променад.

Интересно, что для фланера было важно сохранять внутреннюю невозмутимость, сосредоточенность и некий аналитический, а порой и критический, момент в восприятии окружающего. Все те художники, которых объединял импрессионизм, да и многие другие выходили на прогулку еще и затем, чтобы наблюдать типажи. В этом плане можно сказать, что все мы уподобляемся в какой-то мере художникам, когда разглядываем толпу, на что-то обращая особенное внимание. «Смотрите, как эта девушка стильно одета!», «Как со вкусом подобрано все, что на этой женщине!», «Какая у молодого человека красивая походка!» Так мы делаем некие выводы, накапливая определенный опыт.

Для Дега это был один из способов познания мира и накопления впечатлений. Благодаря фланерству он вобрал бесконечное многообразие типажей, движений, лиц, которые позже воплощал в своем творчестве. Все шло в его копилку. Более того, он даже не любил ездить в закрытых фиакрах, потому что это давало ему возможности видеть прохожих. Дега предпочитал омнибусы. Усаживался на втором этаже, чтобы сверху взирать на толпу и рассматривать ее во всех подробностях.

Э. Дега. Площадь Согласия. 1876. Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург

А теперь, обратившись на себя, мы должны согласиться с тем, что многие из нас очень часто предпочитают публичные места, где себя можно показать и на других посмотреть. Это понятное желание. Почему есть необходимость проецировать прошлое на нас с вами и современников? Потому что только через себя можно многое понять. Мы не отделяем себя от других. Когда мы понимаем, что Дега было интересно смотреть на людей, думается, что и ему, при всей его кажущейся беспристрастности, конечно, было далеко небезразлично, как он сам выглядит в их глазах. Возможно, именно фланерство в том числе помогало ему тренировать зрительную память.

Можно предположить, что это же его пристрастие способствовало созданию картины «Площадь Согласия». На ней он запечатлел своего друга Людовика Лепика, изображенного в движении. Причем интересно, что к тому времени развивающаяся фотография в значительной степени повлияла на сам характер восприятия художников и, в частности, на Дега, который сам увлекался ею. Нельзя сказать, что фотография опережала или каким-то образом навязывала художникам свои законы, но она подсказывала, как выхватывать и компоновать композиции – «мозаичные фрагменты жизни».

Было еще одно обстоятельство, которое повлияло на творчество европейских художников, – японское искусство. В 1878 году состоялась большая международная выставка в Париже, где были также представлены образцы и японского искусства, которые ошеломили многих художников-импрессионистов, после чего многие из них даже стали коллекционировать предметы японского искусства – от вееров до гравюр. Поддался соблазну и Дега. Но если, к примеру, Мане и Моне так или иначе использовали приемы, подхваченные у японских художников в своих картинах, то Дега никогда не «цитировал» японцев. Но при этом надо понимать, что японский стиль имел свои особенности. На примере творчества Кацусика Хокусая можно заметить, что восточные мастера просто выхватывали сюжет, не выстраивая его согласно европейским классическим канонам, отодвигая центральную линию сюжета в сторону, произвольно отсекая при этом часть сюжета. А для европейского искусства такие подходы в то время были непозволительны – что называется, абсолютный моветон! Однако активное вторжение японского искусства и фотографии произвело, конечно, переворот в сознании художников и поколебало фундаментальные основы классических традиций в живописи. И эту «революцию» стали отражать работы Дега.

Достаточно взглянуть на картину «Женщина с хризантемами». По классическим европейским канонам было непозволительно, чтобы портрет человека был выполнен подобным образом: практически загнан в угол и обрезан с одной из сторон. На первом плане мы видим разноцветие хризантем и только где-то сбоку – приютившуюся, с позволения сказать, фигуру дамы. Но вместе с тем – какая выразительная картина, насколько точно схваченный образ! Какое необыкновенное трогательное и вместе с тем мечтательное выражение глаз! Ощущается напряженный ритм полотна. Несмотря на то, что, на первый взгляд, изображение выглядит статичным, оно на самом деле содержит скрытую энергию. Здесь Дега себе не изменяет. Для него движение есть все. Он рассматривает жизнь как движение. И на самом деле, жизнь – движение. Только в движении проявляется сущность вещей, ибо в неподвижном состоянии оно скрыто. Точно так же и в картине в скрытом движении проявляется смысл происходящего на полотне. Женщина в какой-то момент внезапно присела и задумалась. Художник наметил движение снизу вверх, оттуда идет теплая волна энергии, а от женщины – к цветам. В этот момент она как бы находится в потоке, в момент, когда на мгновение задумалась о чем-то.

Э. Дега. Женщина с хризантемами. 1865. Метрополитен музей. Нью-Йорк

Ренуар говорил, что подлинное искусство не нуждается в объяснении и разъяснение картины лишено всяческого смысла. Но с этим нельзя согласиться. В каком смысле? Дело в том, что каждый из нас имеет право прожить какой-то фрагмент жизни, вызванный впечатлением, произведенным творением искусства, так как любое запечатленное состояние, явление есть некое схваченное мгновение. Но мгновение имеет предысторию и продолжение, иными словами, существует до и после. В данном случае Дега смог это запечатлеть. Такое удается не всякому, а только выдающимся художникам. В этом впечатляющем, необычном портрете Эдгар передал особое состояние. А кроме этого он считается блестящим колористом. И даже, можно считать в какой-то степени предтечей фовистов. Слово «фовизм» происходит от слова «fauves» – олицетворение зверя, по-французски – «дикие звери», и воссоздает ощущение какого-то бесконечного, откровенного, открытого, порой агрессивного многоцветия. Одним из величайших представителей и основоположников фовизма является Матисс с его впечатляющим буйством красок. Вообще, этой роскоши цвета начало положил один из родоначальников этого явления, помимо Гогена, который это делал в более открытой форме, еще и Дега. В упомянутой выше картине мы видим проявление свободы смешения оттенков и смелого использования колорита. Пульсирующий фон – стол и скатерть, – все играет бесконечными переливами цвета. Полотно в своей основе не просто очень декоративно, но, как уже упоминалось, внутренне, в неявной форме, еще и энергетически насыщено.

Есть мнение, что искусство Дега повлияло и на фотографию, и на кинематограф. Примеры того, как он кадрировал сюжеты, выхватывая из жизни отдельные оригинальные фрагменты, определенным образом влияли уже на последующее структурирование киношных кадров. Ведь известно, что перед съемками режиссер делает предварительную раскадровку, где он представляет себе последовательность изменений кадров. Так любил делать, к примеру, Эйзенштейн. До того, как стал режиссером, он был художником. В результате после него сохранилось много нарисованных им раскадровок. Вообще, интересно то обстоятельство, что, в сущности, живопись помогает тоньше, полнее понимать кино и театр. Когда мы знаем, что такое композиция, цвет в живописи, кинозарисовки, кинокадры нам представляются, уже в совершенно другом контексте. Отсюда становится понятным, что кино – продолжение живописи. Есть у Эйзенштейна очень интересный кадр в «Иване Грозном». Предварительно нарисовав, он затем его отснял: на совершенно белом фоне – крупный профиль Ивана Грозного с заостренной бородой и крючковатым носом, заполняющий почти половину кадра, и далее змеевидная очередь людей, идущих к нему. Этот гротескный, яркий, впечатляющий по выразительности и композиции кадр состоялся благодаря тому, что сначала был тщательно продуман и прорисован.

Богатство мира, которым мы окружены, помогает нам воспринимать его во всей красоте, многоцветии и многовариантности. И это богатство зримого мира помогает нам понять кино, потому что в этом случае мы смотрим не только на развитие сюжета, который чаще всего захватывает наше внимание, но и на движение, изменения, происходящие в кадре, как это происходит, скажем, в фильмах Тарковского, как это делали многие большие художники кино, когда развитие сюжета предварялось визуальной картинкой, формирующейся еще на стадии раскадровки. Нам, зрителям остается, просто наслаждаться эстетикой видеоряда. Дега – один из тех, чье искусство оказало значительное влияние на мировое киноискусство, мировоззрение режиссеров и художников кино!

В 1862 году в Лувре, копируя одну из работ, Эдгар познакомился с Эдуардом Мане. Во многом именно благодаря этой встрече ему удалось пересмотреть свои пристрастия в выборе тем, ибо в то время он не совсем определился с предпочтениями в творчестве, в каком жанре себя выразить. К тому времени он написал одну из первых картин – «Спартанские девушки вызывают на состязания юношей». На картине изображены полуобнаженные девушки и юноши. Банальный сюжет, только трактован не банально, потому что обычно, когда пишут картины на мифологические темы, то изображают античных героев в классических позах. На картине в образе спартанцев обычные парижане – угловатые мальчишки и девчонки. Уже в этой работе стала проявляться самобытность Эдгара Дега. В дальнейшем он не изменял себе, продолжая удивлять любителей искусства оригинальностью своих работ. Как уже упоминалось, встреча с Мане коренным образом повлияла на изменение его отношения к собственному творчеству, изменила содержание и стиль работ.

Дело в том, что в то время всем, что касалось изобразительного искусства, распоряжалась французская Академия изящных искусств, проводившая раз в год Салоны, на которых выставлялись работы художников. Какое значение имели Салоны и каким образом они влияли на развитие искусства Франции? Естественно, художники зарабатывали тем, что продавали свои картины. Но делалось это исключительно в рамках Салона, и очень часто суммы, за которые продавались картины, определялись их успехом в Салоне. Во-вторых, твою картину должны были принять академики, которые считались «небожителями». Естественно, пользуясь своим высоким положением а) они проталкивали свои работы, б) продвигали работы своих учеников, в) договаривались между собой: «Ты принимаешь работы моего ученика, а я одобряю работы твоего ученика». Так было заведено. Поэтому многие талантливые художники, а их в Париже было немало, порой, просто не попадали в Салон.

В итоге страдало качество живописи, которое господствовало в Салонах – ведь принимались туда только регламентированные сюжеты на исторические, библейские и мифологические темы. Чаще всего то, что было изображено на картинах, выставленных в Салоне, носило повествовательный характер. Такое положение дел уже не устраивало молодых бунтарей. А после появления японской гравюры, свежего ветра, который подул в паруса молодого поколения, естественно, с неизбежностью возникло некое противостояние. Ведь играло роль еще то обстоятельство, что если работу даже и примут в Салон, то не было никаких гарантий, что она получит признание. Было важно, как и где она будет расположена. Ее могли повесить в такой угол, что ее никто и не увидит. Где она будет висеть – высоко ли, низко ли, загнана ли на периферию, – определялось не только академиками, но и самими смотрителями, которые монтировали выставку. У голландского художника Йонгкинда, например, произошла однажды такая история: он написал работу, покупатель уже согласился ее купить, однако его картину в Салон не взяли – в результате сделка была аннулирована. Можно представить, насколько все зависело от Салона!

Э. Дега. Спартанские девушки вызывают на состязания юношей.

1860–1862. Институт Варбурга и Курто. Лондон

Молодые художники во главе с Мане, которых, как мы помним, потом все называли «банда Мане» или «батиньольцами», собирались на улице Батиньоль в кафе «Гербуа», где спорили до изнеможения. Тон в этих обсуждениях задавали Эдуард Мане, Эдгар Дега и Фредерик Базиль. И вот по какой причине. Дело в том, что все трое были из обеспеченных семей, соответственно, они получили прекрасное образование, что позволяло им поддерживать высокоинтеллектуальные разговоры об искусстве и задавать таким образом тон в различных спорах. Сестра Дега рассказывала, что ее брат Эдгар был «бесконечно образован», знал несколько языков, свободно читал по-гречески, по-латыни и был чрезвычайно начитан. Можно представить, каким объемом знаний он обладал в сравнении с теми, кто не был столь образован!

Когда эти три интеллектуала приходили в кафе, то возникали разговоры о высоких материях, и разумеется, об искусстве. К примеру, Сезанн, который иногда заглядывал на эти сборища, как правило, забивался в угол и только слушал. А если ему что-то не нравилось, молча уходил. Чаще всего так же пассивно вели себя Клод Моне и Ренуар. Жаркие дискуссии так или иначе привлекали представителей лучших творческих сил Парижа. Там появлялись Золя, Бодлер, Малларме и многие другие. Можно вообразить, какая кипучая была среда, где происходил бурный обмен мнениями, кипели бушующие страсти. И то сказать, для полноценной жизни искусства необходим такой конгломерат, где происходит взаимный обмен впечатлениями, мнениями, где поэты воспевают художников, и все это вместе порождает мощный энергетический импульс, дающий начало развитию новых веяний в искусстве.

Естественно, жизнь в Париже и не могла быть другой. Там происходило мощное брожение, в результате которого создавалось этакое прекрасное здание искусства той поры, которое, как пылесос, втягивало таланты со всего мира. В Париж ехали американцы, англичане, испанцы, голландцы, немцы, кого там только не было… Приезжали Уистлер, Ван Гог, Гоген… Все стремились во французскую столицу, потому что там зарождалось все новое, там заваривался бульон, из которого потом получилось то острое блюдо, которое мы до сих пор дегустируем, пытаясь ощутить, понять смысл, значение, остроту специй, которые туда добавили те или иные творцы.

К примеру, кем был бы Ван Гог, не попади он в Париж в свое время? Его палитра, как мы помним, была полна сдержанных тонов, довольно приглушенная, сообразная голландскому климату и ландшафту. Впрочем, Голландия дала миру целую плеяду замечательных художников, в том и числе и прекрасных живописцев. Достаточно помянуть Ван Эйка, Брейгеля, Вермеера, Рембрандта с его неподражаемым колоритом. Однако вернемся к нашей теме. Создались даже своеобразные связки: «Мане – Дега», «Моне – Ренуар, Писсарро». Кстати, последний, прежде чем остаться навсегда, дважды приезжал в Париж из Коста-Рики. В последний приезд остался в нем, чтобы «вариться» в этом необыкновенном творческом «бульоне». Именно в это время в Париже начала возникать и формироваться среда, оказавшая огромное влияние на последующие этапы развития изобразительного искусства. Все стремились в этот город, потому что там возникали самые новаторские тенденции в изобразительном искусстве и только. Подобно тому, как ранее, в эпоху Возрождения, и несколько позднее все стремились в Италию, такой же процесс начался и во Франции во второй половине девятнадцатого века.

Это время серьезно повлияло на Дега – он стал работать в совершенно ином направлении. Палитра его осветлилась. До этого у него был переизбыток темных оттенков в работах. Одним из ярких примеров такого рода является портрет семьи Беллелли («Семья Беллелли», (Семейный портрет)) его итальянских родственников. На картине изображена чета Белелли, Джакомо и Лаура, и двое их детей. Этот портрет является одним из шедевров, попытаемся понять почему. При внимательном рассмотрении в нем ощущается некая чарующая сила. Уже тогда Дега начал работать на контрастах, полный смысл которых мы поймем, когда будем говорить о работах его балетного цикла. Позже этот прием он будет использовать в своих последующих работах.

Э. Дега. Семья Беллелли (Семейный портрет). 1867. Музей Орсе. Париж

Дега применил интересный подход в изображении семейной сцены. Недалеко от мужа стоит беременная жена с отсутствующим взглядом, объединяет их только наличие детей, ведущих себя достаточно непосредственно. Например, одна девочка села, поджав ногу под себя. Как уже говорилось выше, в то время художники специально выстраивали композицию, заставляя модели располагаться должным образом, фиксируя положение тел. А для Дега уже тогда был непреложным принцип: он изображает модель в ее естественном состоянии. Также натурально художник передает состояние мужа: как только супруга зашла в комнату с детьми, он оторвался от своих дел, чтобы посмотреть в сторону вошедших. Хотя ничего особенного он до этого визита не делал, сидел перед камином, предаваясь своим мыслям, проводя время в праздности. И вот зашла супруга – раздражающая, и даже, возможно, ему давно ставшая чужой. Ощущается напряжение в воздухе – все исчерпано, все в прошлом, все восторги прошли и чувства остыли, и на смену им пришла привычка, рутинность семейной жизни, когда каждый день похож на предыдущий, день за днем происходит одно и то же.

Единственное теплое чувство, которое связывает их, – это дети. Вот они – чистые, непорочные, ни о чем не догадывающиеся, ни о чем не подозревающие, ведущие себя непринужденно. Одна обратилась к отцу. И он повернул к ней голову. Другая смотрит в пространство, предаваясь своим размышлениям. Центром композиции является белый фартучек на ней, который притягивает взгляд. А муж и жена выглядят как второстепенные персонажи. Здесь главное – дети, иными словами, главное – будущее.