6:00
СДЕЛКА
Расшифровка протокола допроса от 2 апреля 1940-го года. Местное время 5:02. База НКВД. Город Ленинград.
– Товарищ…
– Что? Что происходит? Объясните мне уже, наконец! Где я?
– Товарищ Петренко, мы не желаем вам зла, мы просто хотим выяснить, что случилось. Начните ваш рассказ с самого начала.
Очнувшись, Александр Петренко обнаружил себя в пустой тёмной комнате, где было только отверстие, через которое он мог наблюдать человека с чёрными волосами, лица Александр не смог разобрать. У него адски болела голова, и глаза пока не привыкли к свету. Его немного смуглая кожа была покрыта пятнами засохшей крови. Вся поясница была обмотана бинтами. Волосы были подгорелыми, а солдатская форма была изодрана и растрёпана. В комнате было очень жарко. Так, что даже ногам к полу прикасаться было тяжело. Но не это смущало бойца, а то, что он был… Привязан к стулу?
– Что значит с самого начала? Что, мать вашу, тут происходит? – кричал Петренко, пытаясь выбраться из верёвок. Но его усилий хватало только на пару жалких прыжков вместе со стулом.
– Товарищ Петренко, я понимаю, что вам сейчас тяжело, но поймите, пожалуйста, от ваших ответов зависит судьба всего Советского Союза, а может быть и всего мира. Иначе мне придётся использовать крайние меры.
– Я ничего вам не скажу, пока вы мне не объясните, что тут творится? Где Волков? Где Макканен?
– Ясно… Сергей… Пропиши ему разок, я устал заставлять его говорить.
В камеру вошёл высокий и мускулистый мужчина и ударил Петренко по лицу так сильно, что у Александра потекла кровь из разбитой губы.
– Вы думали, что я так быстро сдамся? Не выйдет у вас ничего! Мы всё равно проиграли… – с улыбкой, даже смеясь, говорил Петренко.
– Товарищ Петренко, в моих силах изменить температуру в этой комнате так, что вы через 3 часа превратитесь в яичницу! – кричал человек по ту сторону стены, но в его голосе чувствовалась некая несерьёзность намерений. Как будто, он излишне переигрывал.
– Интересно, как вы узнаете о всём, что случилось со мной… Волковым… Макканеном? – с ухмылкой отвечал Александр.
Удивительно, но именно в момент того, как Александр Петренко сказал фамилию «Макканен», сотрудник НКВД рассмеялся, но он старался скрыть смех, а когда успокоился, то продолжил добиваться ответов от Петренко.
– Мне интересно узнать, какую причину твоей смерти укажут в письме к твоей мамочке после того, как мы тебя здесь поджарим! – продолжал сдерживать смех следователь.
– Не трогай мать… У неё больное сердце… При малейшем стрессе может случиться ужасное… – тихо отвечал Петренко.
Следователь, как будто, ждал такого ответа.
– Поэтому я и говорю, что не стоит перечить сотрудникам НКВД, товарищ Петренко.
– Проклятье, Волков и Макканен завалят тебя! А ну иди сюда! – кричал на всю камеру Александр, вновь пытаясь выбраться из верёвок, но это также вело лишь к прыжкам со стулом.
– Товарищ Петренко, думаю, мы сделали достаточно для того, чтобы вы уже начали отвечать на ваши вопросы. Повторяю ещё раз, что мы не желаем вам зла и за сотрудничество со следствием, может быть, мы вас отпустим. – продолжал следователь.
– Чёрт… – сказал, почти про себя, Петренко.
– Прошу прощения, товарищ комиссар, разрешите добавить ему… – начал человек, которого комиссар называл Сергеем, но он его перебил.
– Спокойно, Сергей. Думаю, он уже сейчас начнёт отвечать на вопросы.
– Хорошо… Я готов. – нехотя отвечал Александр.
– Отлично, товарищ Петренко. Итак, пойдём по порядку, представьтесь, пожалуйста. Полные фамилия, имя, отчество, звание и воинская часть, при которой служите. – продолжал комиссар с неким спокойствием. И Александр покорно, хоть и нехотя, начал отвечать.
– Петренко Александр Павлович. Младший сержант 44-ой стрелковой дивизии. 2-ая рота.
– Так-с, хорошо. Дата и место рождения? – спрашивал комиссар.
– 6 февраля 1918-го года, город Москва.
– Отлично, теперь рассказывайте, что случилось с вами на севере? – продолжал следователь.
– Ну, Макканен открыл огонь по партизанам… – начал было Александр, но комиссар спешно перебил его.
– Нет, нет, товарищ Петренко. С самого начала, пожалуйста.
– От куда начинать? Может, я вам ещё всю свою жизнь перескажу? – одновременно смеялся и злился Александр. Недолго думая, следователь вновь задал вопрос.
– Поставлю свой вопрос так. За что вы, в таком юном возрасте, получили орден Красного знамени, да и ещё были повышены до звания младшего сержанта, в 1939-ом году?
– В Польше… – отвечал Петренко.
– Как? Когда? При каких обстоятельствах? – настойчиво, почти крича, спрашивал комиссар.
– Я только тогда поступил на воинскую службу в пехоту, поэтому, чего-то яркого и запоминающегося не припомню… – уверенно отвечал Петренко.
– Товарищ комиссар, он же врёт, как дышит! – воскликнул Сергей.
– Считаешь, что так? – ответил следователь.
– Да вы посмотрите на его глаза! Отводит их в сторону! Трепло! – продолжал Сергей.
– Товарищ Петренко, мой напарник не верит вам, а у него хороший нюх на враньё. Сергей, правда, ты был прав, добавь ему. – сказал комиссар.
Сергей вошёл в камеру и уже с большей силой треснул по лицу сержанту. У того уже потекла кровь из носа. Александр уже не мог терпеть боль, да и смысла врать уже не было.
– Товарищ Петренко, я предлагаю вам сделку. Если вы нам здесь и сейчас всё расскажете в подробностях, безо лжи, как на самом деле всё было, мы вас не ликвидируем, а уж тем более не рассказываем вашим родственникам про вашу смерть. – сказал комиссар.
Петренко ничего не осталось сделать, как согласиться. И он, наконец, начал.
– Вы не знаете ещё, с чем я столкнулся в Польше. Вобщем, всё началось 22-го сентября…
ХУСЫННЕ.
22 сентября 1939-го года. 18:17 вечера по местному времени. Граница Советского Союза с Польшей. Вблизи города Ковель. Западная Украина. 44-ая стрелковая дивизия.
– Товарищи, сегодня настал час нашей роты и всей великой 44-ой стрелковой дивизии, в ближайшее время, мы расправимся с этим жалким отродьем Версальского договора. – трактовал командир роты, будучи находясь на кузове грузовика, который направлялся к городу Ковель, на тот момент принадлежащему Польше.
Молодой парень, совсем ещё юный, направлялся на свой первый бой. Он не мог представить, какой же он будет? Что ощущает боец в своём первом боевом столкновении? Хотя многие солдаты и не предвидели больших сражений, ведь Польша была разбита больше, чем на половину. Немецкие войска уже вовсю штурмовали Варшаву, которая ещё не хотела сдаваться генералу Бласковицу, но всё шло к этому.
Начинался закат. Было ещё довольно тепло. Шло «бабье лето». А 44-ая стрелковая дивизия подошла к городу Ковель.
– Страшно, дружище? – сказал молодому парню мужчина, на вид лет тридцати.
– Конечно, страшно… – тихо отвечал паренёк.
– Послушай, ты знал, что на самом деле все боятся? Просто более опытные вояки, брат, научились не показывать виду. А самим страшно, некоторым даже поболее, чем тебе. Я так понимаю, ты в первый раз? – отвечал мужчина.
– Да, в первый, хотя я добровольно пошёл, так сказать… Но всё равно мандраж имеется. – отвечал парень.
– Брат, по своему опыту говорю. Ты боишься только неизвестности. Того, что ждёт тебя в первом бою, брат – говорил мужчина.
– Да тут, понимаешь… смерти боюсь… Я раньше в разведке служил, затем… ну не важно, короче говоря, я перевёлся в пехоту и не знаю, чего ждать от этого…– неуверенно отвечал парнишка.
– Друг, на войне не это страшно. Если ранят, то будет больно, конечно. А убьют, то не поймёшь ничего. А страшно – это когда убивают других, а ты ничем помочь не можешь. Ни друзьям, ни родственникам… Никому… – спокойно, с ноткой грусти, говорил мужчина.
– Звать то тебя как? – спросил он.
– Саня. Саня Петренко. А тебя? – ответил молодой парень и протянул мужчине руку.
– Володя Волков я. Очень приятно, брат. Если что, вдруг, если обидят, скажи что под «Волком» ходишь, тогда не тронут. Ну и в бою, буду прикрывать. Даю слово. – ответил Волков, улыбаясь, пожимая руку Петренко.
Грузовики постепенно приближались к месту назначения. Уже потихоньку начинался закат. Александр оглядывался, вокруг были очень красивые пейзажи Западной Украины. Ему казалось, что каждый кадр этой красоты – это картина, написанная самим природой, и он благодарил судьбу за возможность увидеть и испытать все это на собственной шкуре. Под облачным небом простирались зеленые поля, где ветер шептал в высокой траве, создавая мягкую волну зелени. На юге, издалека были видны горы Карпаты, словно стражи старинных тайн, обрамленные плывущими облаками. Петренко и Волков болтали обо всём, что есть на свете, кроме войны. Волкову было 30 лет. Он очень хорошо запомнил из детства русскую революцию. Особенно, как большевики убили его отца, офицера белогвардейского движения. Маленькому Володе удалось спастись вместе с матушкой. Она тоже умерла, правда уже по естественным причинам, когда Волкову было 27 лет. Всё-таки успела воспитать достойного мужчину. Опытный вояка, несмотря на смерть отца, поддерживал коммунистическую партию. И в конце гражданской войны даже сражался в рядах красной армии.
Дорога казалась нескончаемой. В один момент солдат, похожий на грузина, вскочил и громко сказал:
– Товарыщ комбрыг, мэня будто год нэ кормыли, далече ещё?
Командир 44-ой стрелковой дивизии, недолго думая, отвечал:
– Товарищ Какабадзе, вы бы все так стреляли, как жрали. Скоро прибудем и молчать!
После ответа командира дивизии Алексея Виноградова все умолкли. Хотя было видно, что солдаты были изнурены долгой дорогой. Наконец, дивизия прибыла к городу Ковель и начала занимать выгодную для атаки позицию. На окраине леса. Только, то, что увидели солдаты и командир дивизии, повергло их в замешательство.
–Товарищ лейтенант, командуйте выставлять артиллерию. – тихо скомандовал Виноградов лейтенанту Сергею Чернову.
– Так точно, товарищ комбриг – незамедлительно, так же шёпотом, ответил Чернов и побежал к бойцам, а командир продолжал наблюдать из укрытия с бинокля за городом, в котором будто бы не было ни души.
Лейтенант прибежал к передовым частям и передал приказ Виноградова.
– Товарищи, командир дивизии приказал подготовить артиллерию. 2-ая рота, за мной! – трактовал лейтенант Чернов.
Во вторую роту входили и Петренко с Волковым, поэтому они пошли за лейтенантом выкатывать орудия. Когда дело дошло до тяжёлых гаубиц М-30, то в дело вступила почти вся рота.
– Давай, Саша, это последняя! – говорил Волков. Петренко выглядел уже обессиленным.
– Давайте, товарищи, осталось немного, и мы возьмём этот город. Опорный пункт врагов коммунизма! – подбадривал бойцов лейтенант Чернов.
3 человека толкало последнее орудие с одного бока и три с другого. В один момент левая рука Петренко не выдержала и резко заболела.
– Ай, чёрт! – воскликнул Петренко и отпустил орудие, которое всё-таки довели до позиции. Саша схватился за левую руку. Все остановились.
– Брат, что с рукой?! – воскликнул Волков, оставив орудие и подбежав к товарищу.
– Потянул, похоже… – с горечью пробормотал Александр.
– Ничего… Сходи к санитару, подлатает. Думаю, последнюю без тебя докатим. – сказал Владимир, похлопав товарища по плечу.
Петренко подобрал свою винтовку и направился к дивизионному санитару. В потоке простых мыслей у него было много вопросов ко всему происходящему. От: «Интересно, а санитар мужчина или женщина?», до: «Почему же противник так долго не атакует? Не видит… или заманивает в ловушку?».
К моменту, когда в голове Александра прозвучал последний вопрос, он подошёл к санитару, который оказался мужчиной, лет сорока. Он носил очки и имел короткую почти лысую стрижку.
– Товарищ санитар, руку потянул, подлатайте пожалуйста. – начал Петренко.
– Так-с, давайте запишем вас в протокол. – ответил санитар.
– Протокол? – спросил Петренко.
– Ну да. Все санитары ведут протоколы, где записывают, кого лечили в течение боевого задания. – сказал с ухмылкой санитар.
– Так-с. Ну-с. Вы у нас?… – продолжил доктор.
– Петренко Александр Павлович. 2-ая рота. – ответил Саша.
– Ага, Пе-тре-нко. Ну что-ж, рассказывайте, что у вас стряслось. – сказал санитар.
– Моя рота выкатывала артиллерию на боевые позиции, и я на последнем орудии потянул руку, похоже. – ответил Петренко.
– Ну-с, молодой человек, дайте вашу руку. – сказал санитар и Александр протянул ему левую руку. Доктор сжал сухожилие на левой руке. Петренко почувствовал боль.
– Так больно? – спросил врач.
– Да, довольно. – ответил рядовой.
– Понятно, сейчас забинтуем. – сказал санитар и ловкими движениями быстро забинтовал часть повреждённой конечности. На бинте виднелись странные цифры, написанные чёрными чернилами: «1040567-FU».
– Готово. Это действительно растяжение, товарищ рядовой. Носить эту повязку нужно около недели. Пока болевые ощущения не пройдут. Травма не самая серьёзная, однако, вас могут отправить в тыл и в госпиталь для восстановления. Вы можете отказаться от участия в ведении дальнейших боевых действий. – сказал санитар.
– Спасибо, товарищ санитар. Я не буду отправляться в тыл из-за такой глупости. Мой долг – служить Родине и товарищу Сталину. И из-за такой мелочи я уж точно не покину расположение дивизии. А что за цифры у меня написаны на бинте? – ответил Петренко.
– Похвально, товарищ Петренко. Тогда идите к своей роте. А то ещё в дезертиры запишут. А где цифры, покажите? – сказал врач, посмеиваясь.
– А вот они. – сказал Петренко, показывая на надпись на бинте.
– Ах…Цифры… Они есть на бинте каждого бойца. У каждого уникальный номер. Это также помогает определять личность солдата. Всё, ступайте, у меня ещё много работы. – задумчиво ответил санитар. И Петренко спокойно направился обратно к роте.
Когда он вернулся, все были уже на исходных позициях. Волков шёпотом поинтересовался:
– Ну как? Вылечили?
– Да, забинтовали, тяжко будет гранаты бросать, но, думаю, выживу. – ответил Петренко.
В ответ, Волков вновь потрепал товарища по каске и усмехнулся. Тем временем, Виноградов со своим штабом уже готовились принять решение. Идти на штурм или ждать атаки противника. Штаб больше склонялся к первому варианту развития событий. Однако, были и штабные офицеры, которые были против штурма. Главным аргументом было то, что поляки, возможно готовили засаду.
– Товаришу комбриг, чи не як пастку готують поляки? Чому місто порожнє? Раптом увійдемо до Ковельа, а вони з засідки вискочать? («Товарищ комбриг, не как ловушку готовят поляки? Почему город пуст? Вдруг войдем в Ковель, а они из засады выскочат?» с укр.)– спрашивал у Алексея один из офицеров.
– Понятия не имею, товарищ старшина. Понятия не имею… – задумчиво ответил командир дивизии.
– Таварыш камбрыг, памром так, калі пойдзем, ой загубім сябе! («Товарищ комбриг, я так умру, если мы пойдем, ох, мы загубим себя!» с бел.) – продолжали предупреждать о возможной опасности Алексея Виноградова офицеры.
– Товарищ комбриг, всё-таки надо вступить в город. Иначе не узнаем никогда. Даже если там есть поляки в засаде, то атаковать они явно не собираются. Надо вступать в город при полном вооружении и подготовленными к засаде. – высказался лейтенант Чернов.
Виноградов думал ещё около пяти минут и в итоге сказал:
– Итак, товарищи, я отдам приказ одной из рот вступать в город, под прикрытием дивизии. Посмотрим, есть ли в Ковеле поляки.
Большая часть штаба одобрительно начала аплодировать решению командира дивизии.
– Да здравствует октябрьская революция! – громко добавил Виноградов. Весь штаб хором повторил сказанное командиром дивизии.
– Значит, товарищ Чернов. Командуйте второй роте вступать в город. Товарищ Степаненко, командуйте всей дивизии готовиться к тому, чтобы открыть огонь из артиллерии и по возможности пехоте вступать в город, в качестве подкреплений. – скомандовал Виноградов.
– Так точно, товарищ комбриг! – хором ответили Степаненко и Чернов.
А дивизия продолжала находиться на позиции.
– О, товарищ лейтенант пришёл. Надеюсь, что с приказом об атаке. – сказал тихо Волков.
– Приказ от командира дивизии. 2-ая рота заходит в город при полном вооружении. Вперёд, товарищи! – сказал подошедший лейтенант Чернов. В роте послышались одобрительные возгласы.
Итак, безмолвно 2-ая рота, исполненная решимости и воинского духа, вступила в город Ковель. На улицах пахло порохом и абсолютной тишиной, в воздухе витало напряженное ожидание. Сердца бились в унисон с топотом солдатских сапог. У всех был страх, что поляки вот-вот выскочат из какого-нибудь переулка и перебьют всю роту. Только один человек сохранял спокойствие, по крайней мере, старался и пытался подбодрить другого.
– Спокойно, не мандражуй, Сань. Всё нормально. – тихо сказал Волков, обращаясь к Петренко.
– Стараюсь. Не очень получается. – так же тихо ответил Александр.
Напряжение росло с каждым шагом, но при этом начинало угасать, рота прошла уже достаточно, чтобы понять, что тут никого нет.
– Ладна, хорош, братцы, нэт тут никого! Не дуритэ! Город оставлэн! – закричал Какабадзе, выбежав из строя. И действительно. Город Ковель был оставлен поляками без боя, забыт и оставлен судьбой, и стоят в нем лишь тени прошлого, мимолетные и метафорические, как воспоминания о том, что было и что могло бы быть при польском правительстве. Возникли радостные крики. В штабе начали радостно обниматься. Виноградов, наблюдавший за происходящим из бинокля до последней секунды, сразу на глазах расцвёл.
– А мы боялись… – радостно сказал комбригу лейтенант Чернов.
Ковель действительно был оставлен, поляки направляли все силы на сдерживание наступления Гитлеровской Германии на Варшаву. Вскоре, часть населения вернулась в Ковель. А кто-то приехал из других городов Советского Союза. Но город был присоединён к составу СССР. Следующая цель 44-ой дивизии была соединиться с 81-ой дивизией 8-го стрелкового корпуса. И далее наступать от Ковеля к городу Рожице.
23-го сентября 1939-го года в Ковеле произошло соединение двух стрелковых дивизий, и они продолжили наступление в направление Волыни освобождать Западную Украину. Следующим пунктом назначения был городок Рожице. В этот же день дивизии переправились через реку Западный Буг. И утром 24-го сентября две дивизии вошли в городок, вновь не встретив сопротивления. Далее нужно было двигаться в город Владимир-Волынский. И днём того же 24-го сентября Владимир-Волынский был занят. Весь мир поражало, с какой скоростью продвигался Советский Союз вглубь Польши. Пропаганда трубила, что русские воины уничтожают польские отряды один за другим и, что поляки бегут, когда только видят форму русского солдата. Следующая цель была последняя до освобождения Волыни. Это был посёлок Иваничи. Один из опорных пунктов поляков для дальнейших ударов по Советскому Союзу. Короткий путь проходил через городок Грубешов. У усадьбы Хусынне, русские войска встретили польские конные части и роту пехоты.
24 сентября 1939-го года. 20:15 вечера по местному времени. Вблизи усадьбы Хусынне. В 7 км к северо-востоку от города Грубешов. Западная Украина. 44-ая и 81-ая стрелковые дивизии.
– Товарищ комбриг, атаковать надобно. Их очень мало. Один удар и проход открыт. Прикажете атаковать? – спрашивал лейтенант Чернов у командира 44-ой дивизии Алексея Виноградова.
– Пожалуй, вы правы. Доложите командиру 81-ой, чтобы 2 части туркестанских стрелков подошли сюда, будем постепенно пробиваться. Противников намного меньше, но они и знают эти земли лучше. – ответил Виноградов.
Лейтенант Чернов незамедлительно побежал к штабу 81-ой дивизии. И через 5 минут уже был на месте. Командиром 81-ой дивизии был полковник Василий Смирнов. Когда Чернов добежал до штаба, он увидел, как Смирнов с другим офицером в форме старшины весело курили на улице. И, как будто бы, даже и не было войны. Ну и правда. Ведь поляки начали сдавать города один за другим. А Варшава должна была со дня на день пасть. Победа была очень близка. Сотрудничество двух самых могущественных держав Европы смогло сломить немаленькую страну всего лишь за месяц.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – спросил Чернов, подойдя ближе к двум мужчинам.
– Обращайтесь, товарищ лейтенант. – спокойно ответил Василий Смирнов.
– Товарищ полковник, вам приказ от командира 44-ой, вывести 2 части туркестанских стрелков на передовую. Объединённые части наших дивизий начнут наступление. – сказал Чернов.
– Ну что-ж, давайте-ка перейдём в наступление… Товарищ старшина, распорядитесь по частям. Пускай на передовую перейдут казахи. – сказал Василий.
Старшина убрал из рта сигарету, бросил на землю и растоптал её сапогом.
– Так точно, товарищ полковник! – сказал старшина и побежал к дивизии.
– Ступайте, товарищ лейтенант, и передайте от меня «привет» товарищу комбригу. – сказал полковник.
– Так точно, товарищ полковник! – покорно ответил Чернов и побежал обратно к штабу 44-ой дивизии.
Через 10 минут части двух дивизий соединились. И они перешли в наступление. Среди наступавших была и 2-ая рота 44-ой стрелковой дивизии.
– Если так и будет идти эта «война», то мы так от скуки сдохнем скорее, чем от польской пули. – сказал Петренко, обращаясь к Волкову.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Слыхал пословицу? Как рука, кстати? – ответил Володя.
– Слыхал. Только здесь явное исключение. Рука всё ещё побаливает, но благо, что я правша. – сказал Александр.
– Был бы ты левшой… Тебя бы здесь не было. – с ухмылкой ответил Волков.
– Цыц, бойцы. Я что-то слышу. – сказал лейтенант Чернов, которому было приказано вести в атаку собранные части. После его слов, солдаты замерли. А слышал Чернов копыта лошадей. Звук неумолимо приближался, но вскоре он стих. Никого не было видно.
– Продолжать наступление. – скомандовал лейтенант. Но через пару секунд уже начали слышаться польские возгласы: «Komuniści!».
Из леса послышались команды: «Raz… Dwa… Trzy…». Их отдавал отставной майор Витольд Радзилевич. Он обратился к капитану Юзефу Цвынару:
– Bierzemy jeńców? (пленных берём?)
– Tak, bierzemy jednego z Iwanowów i zaciągamy ich do Ulreicha. (Да, берём кого-то из Иванов и тащим к Ульрайху.) – ответил Юзеф.
– Czy przyjmiemy rannych? (Раненого возьмём?) – спросил Витольд.
– Tak (да.) – одобрил Юзеф.
Уланы 14-го Язловецого уланского полка выскочили на русских.
– Уланыыы! Приготовиться открыть огонь и примкнуть штыки! – закричал лейтенант Чернов.
Солдаты сели на корточки, примкнули штыки и нацелились на приближающуюся угрозу.
– Огонь! – скомандовал Чернов.
Все солдаты открыли огонь. Петренко попал в лошадь одного из уланов и на радостях сказал Волкову:
– Ура, мой первый поляк!
Но радоваться было ещё рано. Поляков было намного больше, чем один улан. Прямо по курсу маршировала пехота капитана Цвынара. И она тоже открыла огонь. Пострадало около четырёх русских солдат. А уланы вклинивались в строй пехоты Чернова. Витольд Радзилевич подготовился ударить пикой по первым солдатам строя. Ему приглянулся молодой парень с чёрными волосами и немного смуглой кожей, который убил уже пятерых поляков и с радостью сообщал об этом Волкову. Это был Александр Петренко. И Витольд со всей сил вдарил пикой по плечу Александру. Он хотел попасть ему в голову, но чуть-чуть промахнулся. Петренко всё равно упал без сознания.
– Саню убили! – воскликнул Волков.
– Потом заберём, сейчас отходим, отстреливаясь, держимся, товарищи. – скомандовал Чернов. И Советская пехота начала отходить. Петренко и ещё несколько раненых солдат остались лежать на польской земле.
Радзилевич прискакал к Цвынару и спросил:
– Co? Kogo bierzemy? (Что? Кого берём?)
– Daj mi tego młodego. Dobry wojownik, zabił dziesięciu z nas. (Давай вот этого, молодого. Добрый воин, десятерых наших завалил.) – ответил Юзеф, показывая на Александра Петренко.
– Ciągnęli nas aż do powrotu Iwanów. (Потащили, пока Иваны не вернулись). – сказал Витольд.
Поляки взяли за руки и за ноги рядового Петренко и потащили в неизвестном направлении…
ПЛЕН.
Расшифровка протокола допроса от 2 апреля 1940-го года. Местное время 5:21. База НКВД. Город Ленинград.
– А дальше я бежал из плена вместе с Макканеном и меня наградили… – продолжил Петренко.
– Нет, товарищ Петренко, расскажите про плен. Что там было? Как вы бежали? Не торопитесь, времени много. – перебил Александра комиссар.
– Я почти ничего оттуда не помню, да и какое это имеет значение? – ответил Петренко.
– Товарищ Петренко, а вас вообще не смутило, что вы были в плену не у поляков? – спросил следователь.
– А у кого ещё? Меня же Радзилевич взял в плен. Поляк. – ответил Александр.
– Нет, товарищ Петренко. Вы были в плену у Штандартенфюрера СС Фридриха Ульрайха. А ещё вы были в лаборатории нацистской Германии. Неужели не помните?! – воскликнул комиссар.
– Хм… Я помню немецкие голоса, но я подумал, что я брежу. Да и в плену было всё, как во сне. – отвечал Петренко.
– Так вот поэтому и расскажите нам про плен, товарищ. – сказал следователь.
– Хорошо… Но я не уверен, что скажу полную правду. Я почему-то там себя не мог контролировать… – начинал Александр Петренко.
29-ое сентября 1939-го года. Секретный концентрационный лагерь СС «Osthoff» в районе города Данциг. 6:01 утра по местному времени.
В дверь к Фридриху Ульрайху постучали.
– Herein! (Войдите) – сказал он.
– Herr Standartenführer guten Morgen. (Господин Штандартенфюрер, доброе утро) – сказал вошедший Гауптшарфюрер Франц Майер.
– Guten Morgen herr Hauptscharführer bist du auf dem Laufenden? (Доброе утро, господин Гауптшарфюрер, вы с новостями?) – спросил Фридрих.
– Ja. Wir haben einen neuen Ivan mitgebracht. (Да, мы привезли нового Ивана) – ответил Франц.
– Na und? Ist daran etwas Ungewöhnliches? Zehn Ivans pro Tag. Bei jedem Test testen wir nur Gase und Medikamente. Was hat sich jetzt geändert? Ist Ihre Haarfarbe anders? (И что? В этом есть что-то необычное? По десятку Иванов в день. На каждом мы тестируем только газы, наркотики. Что сейчас изменилось? Цвет волос другой?) – раздражённо говорил Ульрайх.
– Ich denke Sie sollten einen Blick darauf werfen. Es wurde von einem gewissen pensionierten polnischen Major Radzilevich gebracht. (Я думаю, вам стоит взглянуть. Его привёз некий отставной польский майор Радзилевич.) – отвечал Майер.
– Okay geh voran. Ich wette das ist nichts Ungewöhnliches. (Ладно, веди. Готов спорить, что ничего необычного.) – мрачно говорил Фридрих Ульрайх.
Майер привёл Ульрайха к грузовику, из которого вышло два офицера в польской военной форме. Это были майор Радзилевич и капитан Цвынар. И Радзилевич начал разговор с явным акцентом.
– Guten Morgen, Herr Standartenführer, wir haben Ihnen nur einen Russen mitgebracht. Aber Sie sollten einen Blick darauf werfen. Die Sowjets haben uns auf dem Khusynne-Anwesen besiegt, aber wir haben ein paar Gefangene gemacht, aber wir haben Ihnen das Interessanteste mitgebracht. Er hat die gleichen Markierungen auf seiner Hand. (Доброе утро господин штандартенфюрер мы вам привезли только одного русского. Но вы должны взглянуть на него. Советы разбили нас при усадьбе Хусынне, однако пару пленных мы взяли, но мы вам привезли самого интересного. У него те самые обозначения на руке.)
– Guten Morgen, Herr Major, führen Sie gut. (Доброе утро, господин майор, хорошо, ведите) – отвечал Фридрих с таким же мрачным безразличием.
Поляки повели Штандартенфюрера к кузову грузовика, где лежал молодой парень с обширным ранением на плече, но по нему было видно, что он будет жить. Поляки очень постарались доставить его живым. Однако, он был так же без сознания. Уж слишком много крови было им потеряно. Но больше всего Ульрайха привлекла левая рука русского солдата. На ней был бинт, но прямо под ладонью была видна надпись чёрными чернилами «1040567-FU».
– Oh mein Gott… (О, господи) – пробормотал Фридрих.
– Vielen Dank, meine Herren, ich nehme diesen Ivan für mich. (Спасибо большое, господа, я возьму себе этого Ивана.) – более бодро сказал Штандартенфюрер.
– Ich hoffe, wir können uns auf die Rückgabe Warschaus und das Ende der Besetzung Polens einigen? Wie vereinbart? (Надеюсь, мы сможем договориться о возвращении Варшавы и окончании оккупации Польши? Как мы и договаривались?) – поинтересовался Юзеф Цвынар.
Услышав это, Ульрайх немедленно скомандовал:
– Beseitigen Sie diese Schlampen! (Избавьтесь от этих курв)
Около грузовика прозвучал звук автоматной очереди. Место захоронения польских офицеров неизвестно до сих пор.
– Bringen Sie diesen Russen in mein Speziallabor. (Ведите этого русского ко мне в специальную лабораторию.) – скомандовал Фридрих Ульрайх.
Парня поволокли к большому зданию. Лаборатории Ульрайха, где проходили опыты над схваченными из разных стран людьми. Причём, необязательно во время боевых действий. Финны, шведы, словаки, венгры и так далее, тоже там присутствовали в качестве подопытных. Но не для рядовых испытаний и пыток нужен был молодой парень с надписью на бинте Фридриху Ульрайху. Совсем не для этого.
Русского парнишку привязали к кушетке. В кабинете было 4 человека: Штандартенфюрер Фридрих Ульрайх, Гауптшарфюрер Франц Майер и два врача-хирурга.
– Sie sagen also, dass dieser Russe etwas Besonderes ist? Warum? (Значит, вы говорите что этот русский особенный? Почему?) – начал один из докторов.
– Schauen Sie sich die Hand an, meine Herren. (Взгляните на руку, господа) – ответил Фридрих Ульрайх.
Врачи обратили внимание на перебинтованную руку парня. На них красовались цифры и буквы, написанные чёрными чернилами.
– Diese Person steht auf den Listen, die uns unser Spion gegeben hat. Diese Person ist definitiv für eine Implantation geeignet. (Этот человек есть в списках, которые нам дал наш шпион. Этот человек точно подходит для вживления импланта.) – продолжал Штандартенфюрер.
– Wir haben nur noch eine Probe übrig. Die nächsten werden erst in sechs Monaten sein. Wenn er nach der Implantation stirbt, sind wir 6 Monate lang ohne Implantate. (У нас остался только один образец. Следующие будут только через полгода. Если он умрёт после вживления, то мы будем без имплантов на 6 месяцев.) – сказал один из врачей.
Эта фраза ввела Штандартенфюрера Ульрайха в задумчивое состояние.
– Ich muss nachdenken. Geben Sie ihm vorerst Abführmittel und mehr davon. (Мне нужно подумать. Пока введите ему слабительных, да побольше.) – сказал через минуту Фридрих Ульрайх.
– Jawohl, Herr Standartenführer. (Так точно, господин Штандартенфюрер) – хором ответили врачи на приказ Ульрайха.
Затем Фридрих обратился уже только к своему адъютанту, Гауптшарфюреру Францу Майеру:
– Lass uns eine rauchen gehen, Franz. (Пойдём, покурим, Франц)
– Ich habe keine Zigaretten mehr. Nach dem gestrigen Finn waren so viele Nerven erschöpft. (У меня закончились сигареты. После вчерашнего финна столько нервов было истощено.) – сказал Франц Майер. А затем они направились на улицу.
– Was ist mit ihm passiert? (Что с ним произошло?) – спросил Фридрих, протягивая адъютанту сигарету. Тот взял её и поджог своей зажигалкой, затем он её закурил. Когда был сделан первый выдох после зажигания, Франц Майер ответил:
– Wir haben das Implantat verloren. Finn wehrte sich lange und überlebte nach der Implantation des Implantats fast, kam aber dennoch nicht zurecht und starb. (Мы потеряли имплант. Финн долго сопротивлялся и почти выжил после вживления импланта, но всё-таки не справился, умер.)
Фридрих тоже закурил и снова задумался. В голове был только один вопрос. Нельзя ли взять имплант с мёртвого человека и вживить в этого русского?
– Wie heißt der Finne? (Как зовут этого финна?) – спросил Ульрайх.
– Sein Name war Otto Makkanen. (Звали. Отто Макканен.) – отвечал Майер.
Фридрих Ульрайх размышлял ещё около пяти минут, а потом, когда сигарета закончилась, он сказал:
– Rufen Sie diese Ärzte an. Gehen wir zu diesem Finn. (Зови этих врачей. Идём к этому финну.)
Франц Майер растоптал сигарету и, вскинув правую руку вверх и получив ответный аналогичный жест, отправился обратно в специальную лабораторию Фридриха Ульрайха. Когда он в неё вошёл, врачи как раз заканчивали вводить слабительные в русского парня.
– Meine Herren, machen Sie Schluss und gehen Sie zu Otto Makkanen im 27. Bezirk. (Господа, заканчивайте и направляйтесь к Отто Макканену в 27 палату.) – сказал Гауптшарфюрер.
– Er starb. (Он же умер) – ответил один из докторов.
– Herr Standartenführer befahl, zu ihm zu gehen. (Господин Штандартенфюрер приказал идти к нему.) – сказал Франц Майер.
– Okay, wir sind in 5 Minuten da. (Хорошо, через 5 минут будем на месте) – ответили врачи.
– Großartig. (Отлично) – сказал Гауптшарфюрер.
Через 5 минут четверо господ пришли в 27-ую палату, где лежал финн. Технически, он всё ещё был жив. Сердцебиение ещё чувствовалось, но очень слабое. Его дыхание было тихим и неровным, словно шепот последних прощальных слов, которые он не успел произнести. Глаза его, прежде исполненные силы и страсти, теперь отражали лишь тень уходящей жизни. В темных волосах умирающего играли лучи заката, словно последние лучи надежды, слабо освещая его молчаливую скорбь.
– Er wird nicht überleben. (Он не выживет) – сказал один из врачей.
Фридрих Ульрайх всё-таки решился прямо спросить:
– Ist es möglich, das Implantat dieses Finnen zu nehmen und es in diesen Russen einzusetzen? Wir müssen experimentieren. Wir müssen es versuchen. (Можно ли взять имплант этого финна и вставить в того русского? Нам нужно проэкспириментировать. Мы должны пробовать.)
– Aber das ist ein Risiko, Herr Standartenführer. Die Wahrscheinlichkeit, dass der Russe stirbt, liegt bei 90 Prozent. (Но это риск, господин Штандартенфюрер. С вероятностью 90 процентов русский умрёт.) – предупреждал врач.
– Können Sie das tun oder nicht? (Вы можете так сделать или нет?) – спрашивал Штандартенфюрер.
– Herr Standartenführer… (Господин Штандартенфюрер) – начал было врач, но пистолет «Вальтер Р38», который находился у его виска, остановил его речь.
– Okay, lassen Sie mich die Frage anders formulieren. Entweder führen Sie eine Operation durch, um ein Implantat von diesem Finnen auf diesen Ivan zu transplantieren, oder Ihre Gehirne sind auf der ganzen Station verstreut. (Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Или же вы проводите операцию по пересадке импланта с этого финна на того Ивана, или же ваши мозги разлетаются по всей палате.) – говорил Фридрих Ульрайх, пока его адъютант направлял свой «Вальтер» на другого врача.
– Ich zähle bis drei. Es ist deine Entscheidung. Eins… zwei… (Я считаю до трёх. Выбор за вами. Раз…Два…) – продолжал Штандартенфюрер.
– Der Einsatz wird etwa sechs Stunden dauern, Herr Standartenführer. (Операция продлится около шести часов, господин Штандартенфюрер.) – перебил врач.
После этих слов Штандартенфюрер Фридрих Ульрайх, как и Гауптшарфюрер Франц Майер, опустил свой «Вальтер» с виска доктора.
– Ich bin in sechs Stunden zurück, meine Herren. (Вернусь через 6 часов, господа) – сказал Фридрих и вместе с адъютантом Францом Майером покинул палату.
3-е октября 1939-го года. Секретный концентрационный лагерь СС «Osthoff» в районе города Данциг. 13:15 дня по местному времени. Камера для заключённых номер 125.
Александр Петренко еле очнулся у себя в камере. У него очень сильно болела голова. Он совершенно не понимал, что происходит и где он находится. В голове была какая-то каша. Александр, было, попытался осмотреться, встать на ноги, но он тут же упал. Однако, рассмотреть, что было вокруг, Петренко смог. Он находился в камере, со всех сторон которой были решётки. Слева, через неё, Александр видел лысого мужчину, который был весь в ожогах. Но они были не от огня, они были… Совсем другие… Но вид у мужчины был умирающий. Александр надеялся, что если он посмотрит в правую часть камеры, то всё будет намного лучше, но нет. Справа был крепкий мужчина с бородой, но по его лицу было видно, что пережил он знатно в заточении здесь.
Неожиданно для Александра, бородатый мужчина заговорил с ним, но у него явно прослеживался акцент.
– Очнулся? – спросил мужчина.
– Где я? Что это за место? Кто ты? – задал встречные вопросы Петренко.