Исповедь биржевого лудомана

1. Кофейни и Кэшфлоу: стабильность как ловушка

Все думали, что я счастлив. Ну а как иначе – сеть кофеен, кэшфлоу капает, налоги платятся, всё в белую, все довольны. Бариста в фартуках варят кофе, в зале аромат свежеиспечённых трдельников, на витрине донаты лежат, как дорогие украшения на теле стабильности. Люди приходят, улыбаются, платят. И всё вроде бы идёт по плану.

Но где-то под этой глазурью процветания внутри меня что-то гнило. Медленно. Сладко. Точно старый капучино, оставленный на подоконнике – пенка вроде есть, а запах уже тухлый. Я улыбался налоговому инспектору, который приходил на кофе и проверку. Я кивал партнёрам, делал селфи с постоянными клиентами. А сам смотрел на кассу и чувствовал – мне здесь больше нечего ловить.

Может быть, это и есть взрослая жизнь? Ты строишь систему, которая работает, приносит деньги, признание, но у тебя внутри – тишина, как на ночной бирже. Ни одной сделки. Ни всплеска. Ни падения.

И тогда в один вечер, когда бар закрылся, и последняя бариста пошла домой, я сел у витрины. За окном светился город. Мигающая неоновая надпись «кофе с собой» отражалась в моих зрачках, как цена на фьючерсы.

Я вдруг понял, что хочу не денег. Хочу риска. Хочу крови на стакане. Хочу, чтобы ставки были не на сахар в латте, а на что-то дикое, невозможное, на миллионы, которые приходят и уходят, пока ты даже не успел сделать глоток.

И именно в этот момент в моей голове впервые прозвучало слово: «Биржа». Я не знал, как, зачем и когда, но я точно понял: кофейня больше не может быть моей главной ставкой. Она стабильна. А стабильность – это боковик жизни.

И я захотел – свечей. Таких, чтобы влетать и сгорать. Или подниматься на 300% за вечер.

2. Бар "Свеча и Маржинколл": первая искра

Тот вечер был густой, как эспрессо, и пах гарью чужих сигарет и разговоров о ликвидности.

Я забрёл в этот бар случайно. Или мне только казалось, что случайно. Название горело в темноте: «Свеча и Маржинколл». Вывеска мигала, как график на волатильности. Внутри – приглушённый свет, стойка с алко и терминалами, в углу телевизор, где мелькал МосБиржевый тикер. Бар был полон.

Каждый второй здесь знал слово «импульс», а каждый первый – каково это, когда выносит по стопу. Люди пили не ради веселья, а потому что рынок сегодня сделал им больно. Или потому что не сделал ничего – а это ещё хуже.

– Вчера взял по рынку на импульсе! – орал один, размахивая графиком на салфетке. – А он, сука, в ту же секунду пошёл вниз! Прямо как моя бывшая!

– Это ты, брат, не понимаешь DXY-корреляцию, – кивал другой, в худи с логотипом какого-то закрытого сигнального чата. – Всё надо читать через VSA. Без VSA – ты не трейдер, а кофе-по-случаю.

Я пил сидр и молчал. Слушал, вдыхал. Атмосфера опьяняла.

На втором бокале я уже обсуждал уровни поддержки. На третьем – ставил с кем-то бургер на то, пробьёт ли SPBE уровень. А на четвёртом – я сказал:

– Завтра я открываю счёт. Вхожу. Полностью.

– У тебя стратегия есть? – спросила рыжая с бокалом глинтвейна. Она явно разбиралась в свечах – и в графиках, и в душах.

– Я сам – стратегия, – сказал я. – Стабильность меня задушила.

Она рассмеялась. Впервые за год кто-то смеялся от моих слов.

В ту ночь я не дошёл до дома. Я ночевал у приятеля, на полу, рядом с его монитором, где в тёмном окне дрожала линия графика. И снился мне рынок – не как циферки, а как зверь. Он шёл ко мне. Я шёл к нему.

И это была первая искра. Первая свеча. Первая смерть стабильности.

3. Депозит и Достоевский: диалоги в голове лудомана

В понедельник я открыл счёт. Втянул воздух, как пловец перед первым погружением, и нажал кнопку «создать портфель». Графики выскочили на экран, как привидения прошлого и будущего. Я не знал, как с ними обращаться, но знал одно: я уже на той стороне.

Мой первый депозит был, как букет на первом свидании: неловкий, переоценённый и обречённый. Я внес 50 тысяч. Прямо с кофеен. С бизнес-счёта. Стабильность финансировала безумие – иронично, но как же по-настоящему.

Первое, что я купил – не акцию. Я купил надежду. Кусок будущего, где я, как и те ребята из бара, кричу на график, спорю с индексом, делаю деньги из воздуха.

А потом я сел читать. На столе лежала книга «Идиот». Классика. А под обложкой – вложена памятка по опционам. Судьба ли? Или кто-то до меня уже пытался совместить Достоевского и риск-профиль?

– Князь Мышкин, – говорил я себе, листая, – ты был честен и добр, но тебя раздавил этот мир. Так и депозит – он добрый, но у него нет стоп-лосса.

Голоса в голове начали спорить.

– Надо брать больше объём, – говорил один. – Без риска нет профита. – Подожди, разберись в стратегии, – шептал другой. – Ты не готов. – А может, и не надо? – вмешался третий. – Вернись в кофейню. Там пахнет корицей, а не страхом.

Но кофе уже не грел. А свеча уже загорелась.

Я провёл первую линию на графике. Это была не трендовая. Это была черта, за которой началась новая жизнь. Или конец старой.

Я – лудоман? Пока нет. Я ещё думаю, что всё контролирую. Я читаю классику и открываю Тинькофф. Я философ и начинающий идиот одновременно.

И в этом было что-то… настоящее.

4. Женщина и Свеча: трагедия лудомана и реальной любви

Она стояла у двери с руками, скрещёнными на груди, как стоп-заявка, которая никогда не срабатывает. А я сидел у терминала, словно врач у реанимации – только спасал не человека, а позицию в просадке.

– Ты вообще меня слышишь? – спросила она, срываясь.

Я слышал. Но не её. А звук – уведомление о маржин-колле. Мне не хватало 8 тысяч. Ещё немного – и меня размажет. А она, бедная, всё ещё надеялась, что я – здесь, с ней.

– Ты же раньше был другой. Теплее. Живее. – Я и сейчас живой, – буркнул я. – Просто рынок плохой.

Я врал. И себе, и ей. Я был не живой. Я был – включённый. Как монитор, который не выключается, даже когда уходит свет.

Она подошла ближе. Заглянула в экран, как будто пыталась найти в этих свечах ответ на наш раскол.

– И что ты тут видишь? – — Потенциал, – ответил я. – Это флэт. Но скоро пробьёт.

Она заплакала. Не от графиков. От меня.

И в ту ночь она ушла. Без скандала, без истерики. Просто закрыла вкладку «мы» и нажала Alt+F4. Я остался – в терминале, в просадке, в тишине.

На следующий день рынок действительно пошёл вверх. Но не настолько, чтобы вернуть её. И не настолько, чтобы вернуть себя.

Я бродил по квартире, как цена по уровню – без цели, но с инерцией. Смотрел на её чашку, стоявшую у раковины, как на незакрытую сделку. Прислушивался к эху её шагов, которых уже не было. Каждый предмет в квартире был метафорой моей торговли: обжигал, не работал, мешал.

И вот тогда я понял: настоящие свечи не на графике. Они – в глазах того, кто смотрит на тебя и хочет остаться, даже если ты в минусе. Даже если ты не отбился. Даже если ты – дыра на графике.

Но чтобы это понять – мне нужно было потерять. Всё.

Может быть, любовь – это когда тебя не шортят, даже если ты весь в убытке. А я продал её по рынку. За что? За шанс заработать на утреннем гэпе.