Доктор Элиас

В пропитанном гнилью и отчаянием городе, где тень Чумы висела тяжелее свинца, бродил он – Чумной Доктор. Не герой в сияющих доспехах, а призрак в кожаном плаще и птичьей маске, его имя шептали с ужасом и надеждой. Доктор Элиас, как звали его до болезни, теперь был лишь оболочкой. Чума забрала его учителя, жену, его веру, оставив лишь одержимость – остановить заразу любыми средствами. Его методы были жестоки, его лекарства – ядовиты, но в глазах умирающих мелькала искра надежды, когда он склонялся над ними. Они уходили в объятия Господа с разными лицами: кто-то с извращенной улыбкой, другие со слезами на глазах цеплялись за каждый вдох, но были и те, кто уходил с умиротворённым взглядом. Элиас в глубине души завидовал им. Они больше не увидят того грязного и изуродованного мира.

Город, охваченный паникой, погряз в грехе. Торговцы наживались на смерти, священники проклинали невиновных, а палачи рубили головы с дьявольской радостью. Элиас, в своем безумном стремлении к спасению, становился таким же, как они. Он чувствовал, как с каждым днём, с каждым пациентом, с каждой секундой терял что-то большее, чем мгновения жизни. Человечность. Элиас услышал это слово лишь два раза за всю жизнь.

Первый – от своего учителя, гениального лекаря Апокрифа Аруанского. Находясь на смертном одре, наставник произнёс: «Любовь и работа – вот краеугольные камни нашей человечности». Отхаркивая кровавые сгустки на пожелтевшую простыню, он с потухшими глазами смотрел на единственного человека, который находился с ним рядом последние несколько лет его жизни. Единственным учеником Апокрифа был Элиас. Это было благословение для сироты, который остался в жестоком и гниющем городе, пожираемом Чумой. Элиас никогда не забудет эти слова, как не забудет и холодные руки, крепко сжимавшие его ладонь в последние минуты жизни учителя. Апокриф верил в силу человеческого духа, в способность находить исцеление не только в травах и микстурах, но и в самом сердце. Любовь, по его мнению, была не просто эфемерным чувством, а мощной энергией, способной творить чудеса, исцелять раны и давать надежду в самые темные времена. Работа же была не просто способом выжить, а возможностью одарить каждого приходящего любовью.

Второй и последний раз о человечности Доктор Элиас услышал от жены – прекрасной юной красавицы, что была как дикая роза, цветущая в терновнике. Чума забирала всё что было у Элиаса: родителей, которых тот не знал, учителя и любовь всей жизни. Она лежала в постели, исхудавшая, с лихорадочным румянцем на щеках. Элиас, опустившись на колени рядом, держал её горячую руку в своей. Она слабо улыбнулась, и в её глазах, некогда полных жизни, плескалась тихая грусть. "Не становись таким, как они, Элиас", – прошептала она, с трудом выговаривая слова. "Не теряй человечность. Даже когда вокруг лишь смерть и отчаяние, оставайся человеком". Элиас видел, как чума превращала людей в зверей, озлобленных и жестоких. Видел, как они боролись за кусок хлеба, предавали друг друга, крали у мертвых. Он видел, как страх убивал в них все доброе и светлое. И доктор боялся, что однажды и сам станет таким же.

Серый рассвет просачивался сквозь свинцовые облака, окрашивая грязные улицы Мортенбурга в тоскливые оттенки. Доктор Элиас, закутанный в лёгкую ночную одежду, поднялся с жесткого ложа. Скрип половиц эхом отдавался в пустой комнате. Первым делом – молитва. Не богам, давно отвернувшимся от этого проклятого города, а себе. Молитва о твердости руки, ясности ума и глухоте к мольбам о смерти.

Затем – ритуал. Очищение. Вода из колодца, ледяная и пахнущая гнилью, обжигала кожу. Элиас тщательно намыливал лицо дегтярным мылом, смывая остатки сна и страха. После – облачение. Тяжелая льняная рубаха, пропитанная травами, кожаные штаны и высокие сапоги. Самое важное – маска. Воронья голова, с длинным клювом, набитым душистыми травами и специями. Запах чеснока, розмарина и лаванды должен был защитить от зловония разлагающихся тел.

Последним штрихом – посох. Черное дерево, окованное серебром, с набалдашником в виде черепа. Не для опоры, а для того, чтобы держать зачумленных на расстоянии. Элиас вздохнул. Новый день. Новый урожай смерти. Он открыл дверь и шагнул в туман, навстречу своим обязанностям.

Фонарь Чумного Доктора отбрасывал пляшущие тени на грязные стены трущоб. Смрад гнили и испражнений въелся в каждый камень, каждый лоскут ткани, каждый вздох несчастных обитателей. Доктор, облаченный в свой зловещий костюм с клювом, пробирался меж кучами мусора и полуживыми телами.

"Есть ли здесь больные? Страждущие? Кого коснулось проклятие Мора?" – его голос, приглушенный маской, звучал как похоронный звон. Мор – имя злого бога миазм. Его же имя стало народным названием для пришедшей чумы. Из темного угла выползла старуха, кашляя кровью. "Доктор… Помогите…" Элиас склонился над ней, его стеклянные глаза бесстрастно изучали гнойные язвы. "Мор, как я и предполагал. Не бойтесь, я здесь, чтобы облегчить ваши страдания."

За ее спиной, из темноты, вынырнул тощий мужчина. "Оставьте ее! Вы лишь приносите смерть!"

Доктор Элиас повернулся, его клюв нацелился на мужчину. "Смерть уже здесь. Я же предлагаю искупление." Он достал из своей сумки странную склянку с черной жидкостью. "Это облегчит ее страдания… и, возможно, спасет вас."

Мужчина колебался. Отчаяние и надежда боролись в его глазах. В трущобах, где жизнь ничего не стоила, даже тень Чумного Доктора казалась лучом света. Мужчина шагнул вперед, заслоняя старуху. "Что это за зелье? Что вы с ней сделаете?"

"Это вытяжка из трав и алхимических элементов, призванная унять жар и остановить распространение болезни," – спокойно ответил доктор, хотя под маской его губы могли кривиться в усмешке. "Вы ведь видите, она страдает. Лучше быстрое облегчение, чем мучительная агония."

Мужчина опустился на колени рядом со старухой, его руки дрожали. Он посмотрел в ее мутные, полные боли глаза, затем снова на доктора, на склянку с черной жижей. Решение давалось ему нелегко. В его взгляде читалось смятение, отчаяние и надежда. "Хорошо," – прошептал он, с трудом выговаривая слова. "Сделайте, что должны."

Элиас кивнул и приблизился к старухе. Он открыл склянку, и в воздухе разлился резкий, землистый запах. Не теряя времени, он влил содержимое ей в рот. Старуха закашлялась, ее тело содрогнулось, но вскоре она затихла. Дыхание ее стало ровнее, глаза прикрылись. Она уснула. Доктор поднялся, его взгляд снова встретился с взглядом мужчины. "Теперь она будет спать. Позвольте ей отдохнуть." Он развернулся и зашагал прочь, его фонарь продолжал отбрасывать пляшущие тени на грязные стены трущоб, оставляя за собой тишину и надежду, смешанную со страхом.

Проходя мимо очередного моста внимание Доктора Элиаса привлекли двое взрослых мужчин, которые нырнули в каменный грот. Пусть и мельком, но доктор успел увидеть разноцветные, сшитые из разных кусков ткани балахонов, что напоминали больше мешки из-под картошки, чем одежду. Элиас знал, что лучше не сходить с привычного маршрута. Но любопытство, это манящее чувство, это ядовитое желание, которое тянуло и разум, и сердце Элиаса. Колеблясь, доктор, прощупывая каждый шаг по выложенному камню, скрылся в тёмном одеяле под мостом. Нескольких шагов хватило чтобы полностью войти в чёрную помещение. Но в далеке мелькал огонёк. Он был так близок и так далёк, что Элиас не мог понять: "Это я так далеко от него или же свет так мал?" По мере приближения Доктор Элиас видел очертания помещения куда он вошёл. Место было похоже на старый склеп, что смутило доктора, который как ему казалось знал всю карту города.

В сумрачном свете факелов, пляшущих на стенах склепа, Доктор ощутил знакомый смрад – сладковатый запах гниения, ставший его визитной карточкой. Но здесь, в этом забытом богами месте, он был гуще, концентрированное, обволакивал, словно погребальный саван. Его длинный клюв, наполненный травами и специями, лишь слегка приглушал эту тошнотворную симфонию разложения.

Культисты. Они стояли на коленях, их лица скрыты под грязными лохмотьями, а в руках – чаши, наполненные чем-то черным и пузырящимся. Слабые голоса, сливаясь в жуткий хор, шептали молитвы Мору – божеству болезней и смерти. Доктор не раз сталкивался с безумцами, возомнившими себя слугами Мора, но эта картина превосходила все виденные им до этого кошмары.

Один из культистов, самый высокий и, очевидно, главный, поднялся на ноги. Он сбросил капюшон, обнажив лицо, обезображенное язвами и гниющими ранами. Глаза горели нечестивым огнем фанатизма. "Приветствуем тебя, служитель Мора! Мы ждали твоего прихода!" – прохрипел он, и культисты ответили ему эхом, полным слепой веры и безумия. Доктор Элиас молчал, наблюдая за этой сценой с ледяным спокойствием. Он пришел сюда не ради проповедей или обращения в свою веру. Он пришел, чтобы изучить, понять и, если потребуется, уничтожить. Ведь даже во тьме хаоса можно найти порядок, а в сердце безумия – ключ к исцелению. Или к еще большей погибели.

Доктор медленно шагнул вперед, его трость с серебряным набалдашником глухо стукнула о каменный пол. Звук эхом разнесся по склепу, заставив культистов вздрогнуть. "Вы ошибаетесь," – произнес он, его голос, усиленный маской, звучал ровно и бесстрастно. "Я не служитель Мора. Я его заклятый враг и палач."

Лицо предводителя исказилось от ярости. "Еретик! Ты богохульник! Посмел явиться сюда и оскорбить нашего владыку?!" Он взмахнул рукой, и культисты, словно обезумевшие звери, бросились на Доктора, выкрикивая проклятия и молитвы.

Доктор не дрогнул. Он отступил на шаг, выхватывая из-под плаща длинный костяной нож. Его движения были быстрыми и точными, как у опытного мясника. Он парировал удары, нанося короткие, смертоносные порезы. Культисты падали, корчась от боли, а черный гной сочился из их ран. Вскоре склеп наполнился воплями и стонами умирающих. Доктор стоял посреди бойни, его мантия была забрызгана кровью и гноем, но он оставался невозмутимым. Предводитель культистов, дрожа от страха и гнева, наблюдал за его триумфом. "Ты… ты чудовище!" – прохрипел он.

Доктор подошел к нему вплотную, его клюв навис над лицом изуродованного фанатика. "Я – инструмент," – прошептал он. "Инструмент, созданный для борьбы с безумием и хаосом. И сейчас я использую тебя, чтобы понять, что толкает вас на это безумие." С этими словами он вонзил нож в сердце предводителя, и тот рухнул на землю, испустив последний вздох.

Опустив окровавленный нож, Доктор окинул взглядом усеянный телами склеп. Тишина давила на уши, нарушаемая лишь редкими стонами умирающих культистов. Он наклонился над телом предводителя, ощупывая его одежду в поисках каких-либо записей или символов. Нашел лишь небольшой амулет, вырезанный из темного дерева, с изображением искаженного черепа. Доктор нахмурился, узнав символ – он уже сталкивался с ним ранее, в заброшенных храмах и проклятых землях. Он знал, что уничтожение этого культа – лишь временная мера. Безумие, породившее их, глубоко укоренилось в этом мире, искоренить его было практически невозможно. Но он должен был попытаться. Доктор поднял голову, его взгляд устремился в темноту, царившую за пределами склепа. Там, в мрачных уголках этого мира, скрывались другие культы, другие безумцы, готовые принести хаос и разрушение. Его миссия не окончена. Она только начинается. Доктор вышел из склепа, его фигура растворилась в ночной мгле. Он унес с собой амулет и знание о том, что тьма всегда будет преследовать этот мир. Но пока он жив, пока у него есть инструменты и воля, он будет сражаться с этой тьмой, шаг за шагом, культ за культом. Даже если эта борьба никогда не закончится.

Шаги Доктора эхом отдавались в ночной тишине, когда он покидал проклятое место. Амулет, зажатый в руке, обжигал кожу, словно напоминание о зле, с которым ему предстояло бороться. Он знал, что этот культ был лишь одной из многих ядовитых ветвей разросшегося древа безумия. И каждая срубленная ветвь лишь порождала новые, еще более уродливые и опасные. Он брел по заброшенным тропам, его мысли были заняты поиском следующей цели. "Где вспыхнет следующее пламя безумия? Где будут принесены новые жертвы темным богам?" Он должен был найти их раньше, чем они успеют распространить свою заразу.