Антариета Смерть-Жизнь-снова Смерть

Глава 1 "Голубое небо"

12 апреля 2167 года

(промышленная зона Сектор-2)

Голубое небо

Странное время и странное место. Не так я представлял себе эту встречу, да и представлял ли вообще. Эмоции, захлестнувшие меня, не были похожи ни на что, что я испытывал за последние десять лет. Мне казалось, что вся моя жизнь сжалась до момента последней с ней встречи, остальное не имело для меня значения. Все мысли испарились, а глаза мои не в состоянии оторваться пристально смотрели на бледное, иссушенное временем лицо.

В десяти метрах от меня в тусклом помещении, где источником света служили лишь подвесные, барные лампы и огни проносящихся мимо машин, то и дело заглядывающие в замасленные окна заведения, стояла бледное тело поникшей женщины, обернутое в подобие откровенного вечернего платья, повисшего черными струями на выступающей ключице. Сухие, изломанные волосы, собранные в тугую черную косу и кое-где выбившиеся пряди волос, налипшие на влажное от пота и проспиртованного дыхания клиентов лицо – единственное что еще роднило ее с живым человеком, и не позволяло спутать с остатками населения «Оскверненной столицы». Посиневшие тощие пальцы перебирали в руках треснувший стеклянный бокал, в попытке вытереть его насухо перед тем как очередному несчастному вздумается оставить свои последние гроши в этом заведении и окончательно залиться местным дерьмом.

Но внезапно ее глаза скользнули на меня, среди безумной толпы последних представителей «Проклятой страны» живой труп смотрел на меня. Неожиданно для самого себя я почувствовал волнующее желание приблизиться к ней. Я отвел взгляд в сторону, в попытке сделать вид, что не заметил ее, но мои ног сделав несколько неуверенных шагов, сами понесли меня к ней. Медленно расталкивая грязные тела работяг и шахтеров, я приблизился к пожелтевшей от кухонного жира барной стойке.

Отставив стакан, она едва слышным среди подвального безумия голосом обратилась ко мне:

– Вы будете пить?

Я замешкался. Видимо не такой вопрос я хотел услышать спустя столько лет.

Она пристально посмотрела на меня и спросила снова:

– Что вы будете пить?

В этот раз я понял ее вопрос.

– Нет.

Как можно тверже ответил я, лихорадочно перебирая в голове варианты, как увести ее подальше от этого шума.

– Тогда что вам нужно?

Я смутился, ее голос звучал все так же сухо – она не узнала меня. Почему-то мне не хотелось обрывать с ней на этом разговор, но и пить я не желал.

– Здесь можно поговорить наедине? С тобой? Мой голос дрожал, я не знал почему.

На миг она застыла, взгляд устремился куда вдаль, сделав глубокий выдох она заговорила:

– Можно, подожди немного… Ты же знаешь правила?

Ненадолго задумавшись, я поспешно кивнул.

Отойдя к задней двери, она начала кого-то звать из завешанного старыми шторами помещения, не дождавшись ответа она скрылась за ними. Я остался ждать.

Не видя возможности унять бушевавшее во мне волнение, я уставился на шкаф с редким набором бутылок всех цветов и форм, на которых едва ли возможно было различить их благородное происхождение. К сожалению, сегодня их заполняли лишь дешевым пойлом, которое нередко перегоняли из так необходимого человечеству зерна. Но видимо теперь человечеству не было никакого дела до разрушенного мира, и оно медленно, но верно возвращалось к своему животному облику, забывая о своем стремлении к лучшей жизни. В голове проносились мысли, войдя сюда я практически забыл о своей цели. Я должен идти, но где же она?

Вдруг мысли оставили меня, мои глаза снова зацепились за недавно виденные мною шторы, бледный женский силуэт пристально смотрел на меня и кажется звал к себе.

За стойкой ее сменила другая женщина, было заметно, что эту ночь она планировала благополучно проспать. Отбросив остатки мыслей, я двинулся к завешанной комнате.

Раздвинув занавески, я вошел, и тут же стойкий, кислый запах ударил мне в нос. Осмотревшись, я нашел себя в небольшой комнате, отделанной керамической плиткой. Проступавшие трещины, наспех замазанные цементом, вились и переплетались, с каждым годом оплетая эту комнатушку как дикорастущий куст. Все это жалкое действие своим масштабом мне напомнило семейное древо, которое аристократы так старательно располагали у себя на самой видном месте, вписывая туда своих героических предков и подающих надежды потомков. В моем же случае эта небрежная паутина хранила в себе память о тех, кому посчастливилось побывать здесь до меня. А неубранная кровать с еще не высохшими пятнами пота и семени только подкрепляло мою неприязнь к этому забывшему достоинство месту.

Она стояла в центре комнаты, а на полу под ней лежало ее черное платье. Только сейчас мне удалось в полной мере разглядеть ее измученное тело:

До боли знакомый цвет кожи, когда то давно так притягивающий своей нежной голубизной напоминал сегодня трупную белесость замученных в лагерях узников, чья жизнь оборвалась под гнетом тяжелых испытаний и нечеловеческого голода. Некогда аккуратная девичья грудь сменилась морщинистыми складками кожи, повисшими на ребрах несчастной. Казалось, будто сама жизнь покинула то тело, и передо мной стоял живой скелет, натянувший на себя кожу совсем недавно живой девицы. Конечности то и дело подергивались в судорожном желании убрать волосы за уши. Кости срывались с места и казалось, вот-вот вырвутся из под тонкой кожи владельца. Единственное, что не позволяло мне окончательно похоронить стоящую передо мной женщину, ту женщину, которую я когда то так любил – ее взгляд. Такой же живой как и в тот в день, когда падал снег, как он был красив, как была красива она, и как она смотрела. При взгляде на нее мое лицо начинало гореть. Я почувствовал как сводит челюсть, как давно забытая тоска, продираясь из глубины моей души все ближе и ближе протягивается к моему горлу.

–А ведь все могло быть иначе, по-другому, совсем иначе…

Сдавленным стоном вырвалось у меня из груди.

–Как же все это случилось, как произошло…

Человек, видевший «первое падение», потерявший дом и семью, столько раз встречавшийся со смертью, отказывался верить, боялся смотреть и не хотел знать правды только сейчас, только сегодня. Застонав как ребенок на руках у матери, я совершенно забыл о цели, забыл, куда я движусь и что я должен сделать. Глаза застилали слезы, такие редкие слезы, а сквозь них, в тусклом свете ночных ламп стояла она, и мне казалось, снова идет снег.

Она узнала меня, не подала виду, но я знал, я точно знал, что она узнала меня, спустя столько лет, столько темных лет.

Она тихо подошла ко мне, положила руки на лицо, как будто стараясь запомнить каждую черту моего морщинистого, грязного лица. Почувствовав ее прикосновение, я бросился к ней. Неведомая сила овладела мной, мне хотелось обнять и втиснусь в себя каждую ее часть, почувствовать каждую струйку ее женского аромата. Но в руках я держал не ее, а призрак прошлой жизни: костлявые руки обвившие мою шею невесомо лежали у меня на плечах, и запах – сколько я не пытался, сколько не силился уловить хоть что-то, напоминавшее мне о тех счастливых днях, днях молодости, тех чувствах и той жизни до «падения» – я не мог, его не было, больше не существовало, он умер вместе с той жизнью, затерялся среди ночного снегопада, исчез.

Я провел с ней ночь, впервые за долгое время спал спокойно, ограничившись нашим с ней крошечным миром посреди бушующей смерти, позабыв даже шум того отвратительного подвального помещения, не замечая ни света проносящихся машин, ни бесконечного воя снаружи.

Но проснувшись с утра и увидев ее рядом со мной, мое сердце снова сжалось. Я знал, что за мной придут другие и знал, что они разделят с ней эту кровать, знал, что ее жизнь однажды оборвется в одну из таких ночей, и не мог этого принять. И вдруг она снова посмотрела на меня, и в ее глазах я прочитал все что она хотела сказать:

–Останься…

Едва слышно прошептала она.

–Останься со мной, теперь то мы можем наконец остаться вместе…

Но я не мог остаться, но и не мог уйти. Столькими пожертвовав и стольким пообещав, меня разрывало на части. Я так хочу остаться, я так устал идти, так устал бороться с этим миром, бороться не за жизнь, которую однажды потерял.

Мысль, словно молния поразила меня – я знал, что я должен сделать, мне снова придется, глядя ей прямо в глаза. Она поняла меня, но ни сомнения ни страх не проявились на ее лице. Мы оба знали, что это так закончится, закончится для всех, однажды…

Одной рукой я в последний раз обхватил ее, другой достал нож, все это покоившийся у меня на поясе. Я поцеловал ее, взглянул в глаза еще раз и убил, вогнал его так далеко ей в грудь как смог. Ее руки в последний раз сжали меня в объятьях, а затем обмякли. По рукам текла кровь – она и правда была жива, была, совсем мгновение назад.

Я оделся и вышел, задернул истрепанные занавески. В зале было пусто, никто не остановил меня. Я подошел к двери, где еще вчера стоял вчера в оцепенении среди множества таких же брошенных жизнью людей. Открыл ее и двинулся вверх по обшарпанной лестнице. Навстречу нескончаемому вою и по-детски голубому небу.