Прах Видраара

Предисловие:

"Это не история о героях. Это хроника праха, что стучится в броню. О мире, который давно забыл свет, и о тех, кто ковыляет в его тенях, обреченных нести тяжесть его падения. Здесь нет счастливых концов, лишь разные оттенки конца. Готовьтесь ступить в Скарн. Воздух здесь отравлен отчаянием, а земля пропитана кровью и скорбью."

Пролог: "Лес Оторванных Хвостов"

Воздух висел неподвижным саваном, густым и удушливым, пропитанным смесью старой крови, гниющей плоти и вековой пыли. Это не был просто запах – это была физическая субстанция, обволакивающая лицо липкой пеленой, проникающая сквозь малейшие щели в доспехах. Не серое небо – а грязная, потрескавшаяся свинцовая плита, низко нависшая над миром, словно крышка гроба, готового захлопнуться. Оно не светило, не грело, лишь тускло отражало мертвенность земли внизу, создавая вечные сумерки без надежды на рассвет или закат.

Земли? Земли не было. Был пепел. Глубокий, тяжелый, влажный серый пепел, похожий на пепел от сожженных библиотек, городов и миллионов жизней. Он не летал по ветру – ветра не существовало в этом застывшем аду. Он лежал толстым, вязким саваном, чавкая под массивными копытами, выпуская пузыри тлетворного газа, который поднимался вверх медленными, ленивыми спиралями. Он поглощал звук, свет, надежду, время – все, что делало мир живым. Каждый шаг здесь был похож на движение сквозь густой бульон из человеческих останков.

И посреди этого пепельного моря стоял Лес. Но не из деревьев. Из хвостов. Тысячи, десятки тысяч хвостов, торчащих из пепла под немыслимыми углами, как изувеченные стрелы последней, давно проигранной битвы. Хвосты крыс, лис, волков, ящеров, существ неведомых – больших и малых, покрытых клочьями шерсти, чешуи, обожженной кожи, голых и жилистых. Некоторые были размером с палец, другие – толще человеческого бедра. Они не шевелились. Они были мертвы, высохли, закостенели в своих предсмертных судорогах, образуя жуткий, плотный частокол. Их кончики, острые или обрубленные, тянулись к свинцовому небу в немом вопле, словно пытаясь в последний момент ухватиться за жизнь. Между ними висели клочья кожи, сухожилий, обрывки чего-то, что когда-то могло быть плотью. Воздух здесь пах еще острее – смесью разложения, высохших экскрементов и всепроникающей пыли праха, с едким привкусом металла на языке.

Тишину разорвал звук. Не громкий, но чужеродный, как первый камень лавины. Звук тяжести. Хлюпающее чавканье пепла, сдавленный стон металла, скрежет, похожий на скрип ржавых ворот заброшенной склепа. Из пространства между двумя особенно толстыми, чешуйчатыми хвостами, покрытыми струпьями и странными, похожими на руны шрамами, вывернулась тень.

Сначала это был лишь сгусток тьмы, плотнее окружающего мрака, форма без формы. Потом он обрел очертания. Огромный конь. Тенеброн. Его черная, как пустота меж звезд, шкура впитывала и без того скудный свет, создавая вокруг себя ореол неестественной темноты. Каждая мышца под кожей выглядела высеченной из базальта, каждое движение – точным и механическим. Глаза – две тлеющие угольные ямы, лишенные белка и зрачка, горящие тусклым, немигающим светом. Из широких ноздрей, с хриплым сопением, вырывались струйки черного, холодного дыма, который тут же стелился по пеплу, как живые змеи, прежде чем раствориться в неподвижном воздухе. На его могучих черных копытах уже налипали комья серой грязи, но он, казалось, не замечал этого веса.

И на нем – всадник. Кадмус Чернодоспешный. Казалось, сама тяжесть мира воплотилась в этой фигуре. Его доспехи, выкованные из неведомого тускло-черного металла, были покрыты глубокими царапинами, вмятинами от ударов, о которых можно было только догадываться, наплывами ржавчины, похожими на кровоточащие раны, и засохшими наслоениями грязи и чего-то темного, похожего на кровь, но слишком густой и черной для человеческой. Ни щели, ни стыка не блестели. Они поглощали свет, как черные дыры. Шлем с узкой Т-образной прорезью скрывал все, кроме тех двух тускло-красных огоньков, что горели в глубине – огоньков не гнева, не ярости, а бесконечной, невыразимой усталости и горя, что прожигали душу тысячелетиями. За его спиной, торчащий над правым плечом, виднелась рукоять меча. Не просто меча. "Разрушитель Бездны" – массивный двуручный клинок, заключенный в простые, грубые ножны из черненой кожи и потускневшего металла. Сама рукоять, обмотанная пропитанной потом и кровью кожей, была толстой, рассчитанной на хват в железной рукавице, а навершие представляло собой грубый кусок черного металла в форме сжатого кулака.

Кадмус не оглядывался. Он просто был. Его взгляд, невидящий и всевидящий одновременно, скользнул по частоколу хвостов, по бескрайнему морю пепла, по мертвому небу. Ни тени удивления, отвращения или страха. Лишь та же всепоглощающая тяжесть, словно каждый его вдох требовал нечеловеческих усилий. Он слегка наклонился вперед, и латный палец в потертой черной перчатке коснулся гривы Тенеброна. Грива была жесткой, как проволока, и холодной, как могильный камень в зимнюю ночь. Конь глухо фыркнул, выпустив новую струю черного дыма, который на мгновение заклубился вокруг его ноздрей, прежде чем рассеяться.

Именно в этот момент из-под груды особенно влажного пепла, у подножия хвоста, похожего на скорпионий, но покрытого перьями странного сине-черного оттенка, выползло нечто. Оно было размером с крупную собаку, но на этом сходство заканчивалось. Тело, лишенное шерсти, покрытое серой, слизистой кожей, стянутой над ребрами так, что каждое движение мышц было видно под тонкой пленкой. Конечности – длинные, костлявые, с когтями из сросшихся, кривых костяшек, похожих на пальцы мертвого ребенка. Голова – нечто среднее между крысиным и человеческим черепом младенца, с огромными, слепыми белесыми глазами, занимающими треть морды, и пастью, полной игольчатых зубов, которые постоянно двигались, как отдельное существо. Оно шипело, выдыхая облачко спор, и рванулось вперед, не к Кадмусу, а к ближней ноге Тенеброна, почуяв тепло или просто движимое слепым голодом и агрессией, свойственной всему живому в этом мертвом мире.

Кадмус не двинулся. Он даже не повернул головы. Его тусклые глазницы во мгле шлема оставались неподвижными, устремленными в серую даль, будто эта тварь не представляла ни малейшего интереса или угрозы. Лишь легкое напряжение в руке, сжимающей поводья, выдавало, что он вообще заметил нападение.

Тенеброн среагировал. Не ржание, не испуганное движение, не попытка уйти – все это было для живых существ, а он был чем-то иным. Его реакция была мгновенной, точной, как удар молота по наковальне. Он не стал уворачиваться или лягаться. Он просто наступил. Его массивное черное копыто, размером с тарелку, опустилось на спину твари с чудовищной, неживой силой, словно поршень гигантской машины.

Раздался звук. Не крик – тварь не успела издать ни звука. Это был влажный, кошмарный хруст. Кость, ломающаяся под неодолимым давлением. Кожа и мышцы, рвущиеся как гнилая ткань. Внутренности, выдавленные наружу и мгновенно смешивающиеся с пеплом, образуя серо-черную жижу. Копыто погрузилось глубоко в пепел, утюжа тварь в кровавую лепешку, смесь костей, слизи и грязи, пока от нее не осталось лишь мокрое пятно. Черный дым от ноздрей коня на мгновение сгустился, будто втягивая запах смерти, перерабатывая его в свою неживую сущность.

Тенеброн поднял копыто. Оно было покрыто серой жижей, усеяно осколками костей и клочьями кожи, которые медленно стекали вниз, как густой дождь. Конь тряхнул ногой с каким-то механическим отвращением, сбрасывая часть грязи обратно в пепел, где она тут же начала впитываться, оставляя лишь темное, влажное пятно, которое постепенно светлело, поглощаясь вечной серостью. Он фыркнул еще раз – коротко, глухо, и это звучало почти как насмешка над жалкой попыткой нападения.

Кадмус медленно, с трудом, будто противясь невидимым цепям, выпрямился в седле. Его взгляд наконец скользнул вниз, к месту убийства. К кроваво-серому месиву, уже теряющему форму в ненасытном пепле. Никакой реакции. Ни одобрения, ни порицания. Просто констатация факта. Так начинается путь. Так он всегда начинается. С крови, с грязи, с безмолвного насилия. И так он продолжится, пока либо мир, либо Кадмус не перестанут существовать.

Он легонько сжал бедра, и это движение было едва заметным под слоями брони, но Тенеброн, почувствовав волю хозяина, глухо заурчал где-то внутри своей черной груди – звук, похожий на перекатывание камней в глубине пещеры – и сделал первый шаг. Пепел чавкнул, обволакивая копыта, пытаясь засосать их в себя, но конь двигался вперед с неумолимой силой. Он выбрал направление – сквозь частокол хвостов, к едва видимому просвету в этом кошмарном лесу, за которым лежали лишь бескрайние пепельные равнины Скарна. Туда, где на горизонте, под свинцовой плитой неба, тускло багровел отсвет далекого вулкана – Гаснущего Сердца, конечной точки этого бесконечного пути.

Кадмус Чернодоспешный и Тенеброн двинулись в путь. Первый шаг. Самый тяжелый. За ним последуют тысячи других, каждый из которых будет вязнуть в пепле мертвого мира, каждый будет отдаваться болью в костях и эхом в опустошенной душе. Они уходили, оставляя за собой лишь медленно исчезающее в пепле темное пятно и немой вопрос, повисший в мертвом воздухе Леса Оторванных Хвостов: Зачем? Кто послал их в этот мир? И что, в конце концов, они надеялись здесь найти, кроме новых ран, новых смертей и новой, всепоглощающей тяжести бытия?

Глава I: ПЕПЕЛЬНЫЕ ПУСТОШИ

Тенеброн шагал сквозь бесконечность серой пустыни, каждое движение его могучих ног вызывало глухой хлюпающий звук. Пепел, густой и влажный, как пепелище гигантского погребального костра, обволакивал копыта по самые бабки, цеплялся за подковы липкой паутиной. Кадмус не шевелился в седле, слившись с конем в единую статую скорби. Его доспехи – черные, как провал в бездну, покрытые коркой застывшей грязи и бурыми подтеками ржавчины, – поглощали скудный свет, струившийся с неба. А небо… оно было плоским свинцовым щитом, приваленным к краям мира. Ни солнца, ни теней, лишь вечные сумерки, окрашивающие пепел в цвет мокрого трупного пепла. За спиной рыцаря, подобно мрачной вехе, возвышалась рукоять «Разрушителя Бездны» – его клинок покоился в ножнах, но сама его вертикальная громадность намекала на скрытую мощь, способную разверзнуть саму реальность.

Воздух висел тяжело, насыщенный мельчайшей пылью. Каждый вдох Кадмуса был испытанием – крошечные частицы царапали горло, оседали в легких мертвым грузом. Иногда под копытами Тенеброна с глухим щелчком ломалась кость – обломок ребра, осколок таза, длинная, изогнутая кость, напоминающая клюв неведомой птицы. Они утопали в серой массе, исчезая, как надежда. Пустошь не кончалась. Она была бесконечной, плоской, словно божественный резец соскоблил все неровности, оставив лишь прах и память о том, что здесь когда-то кипела жизнь. Теперь это было царство гнили под крышкой гроба.

Они появились без предупреждения.

Перед самым носом Тенеброна пепел «вздыбился». Не волна – это был взрыв. Серое месиво рвануло вверх фонтаном, и из него вырвались щупальца. Толстые, как человеческое бедро, чешуйчатые, цвета запекшейся в ране крови. Каждая присоска на их влажной, блестящей поверхности была увенчана костяным шипом, черным и острым, как игла скорпиона. За щупальцами последовало тело – бесформенная гора дрожащей плоти, лишенная костяка или смысла. Три сросшихся туловища, покрытых буграми и язвами, шесть кривых, суставчатых ног, впивающихся в пепел когтями-копытами, и пасть… Вертикальная щель, зияющая от верхушки туши до основания, утыканная концентрическими кругами вращающихся зубов. Каждый зуб был пилой, каждый ряд двигался в противоположную сторону, создавая жуткий, скрежещущий гул.

– Гхрррл-СКР-СКР-СКР-СКР!..

Звук не был рыком. Это был скрежет ножей по камню, умноженный на голод целого мира. Существо не имело имени. Оно было воплощением голода, слепого, всепоглощающего, вылезшего из самых глубин разлагающегося Скарна. Оно не видело – оно «чуяло» тепло, биение сердца, жизнь. И рванулось.

Кадмус сошел с Тенеброна. Его движение не было спешным. Оно было неотвратимым, как падение камня. Ладонь в черной перчатке сжала рукоять меча за спиной. «Разрушитель Бездны» вышел из потускневших ножен не со скрипом, а с низким, гудящим вибрационным стоном, словно пробуждалась сама Бездна. Воздух вокруг клинка замерцал, искажаясь, как над раскаленным камнем в зной. Клинок был чудовищно длинным и широким, выкованным из металла, который казался не черным, а провалом в небытие, поглощающим свет. Его волнообразное лезвие было усеяно не зазубринами, а микроскопическими трещинами реальности, от которых взгляд соскальзывал с тошнотворным ощущением падения. Навершие – сжатый кулак из того же бездненного материала – казалось, пульсировало тусклым багровым светом изнутри.

Бездна разверзлась.

Первый удар – снизу вверх, с разворотом всего тела. «Разрушитель Бездны» не «разрезал» плоть – он разорвал ее. Лезвие вошло в мягкое подбрюшье твари с влажным, невыносимо громким «ЧВУУУРПОМ», не вспарывая, а словно «всасывая» ткань в себя. Наружу не хлынул поток кишок – их вырвало наружу огромным клубком синеватой, дымящейся массы, пахнущей гнилым медом и расплавленным металлом. Существо не взревело – оно издало визгливый, обрывающийся вопль разрываемой реальности. Кадмус уже был в движении. Невероятный вес меча понес его по инерции, он крутанулся на каблуках сапог, вгрызающихся в пепел, и нанес горизонтальный разрез. Лезвие прошло сквозь хитин двух передних ног не как серп – как губительная волна энтропии. Конечности не отлетели – они распались на лету, превратившись в черную жижу и осколки хитина, брызнувшие во все стороны.

Тварь рухнула на колени, но не умерла. Боль лишь взбесила ее до безумия. Щупальца рванулись к Кадмусу, цепкие и сильные, как канаты. Одно обвило его шлем, пытаясь сорвать, другое схватилось за понож, третье впилось в нагрудник, царапая черный металл. Сила была чудовищной. Его потянуло к зияющей пасти, где вертелись костяные пилы. Запах гнили, горячего металла и испражнений ударил в щель шлема. Огни в глазницах Кадмуса вспыхнули яростнее.

Он уперся ногами, пепел взметнулся вокруг, обнажив на мгновение слой белесых костей под серой массой. Его пальцы сжали рукоять «Разрушителя Бездны» до хруста в суставах. Он поднял меч обеими руками, высоко над головой, и клинок загудел низко и грозно, пространство вокруг него заколебалось, как вода. И он обрушил его вниз, не в темя, а сквозь саму вертикальную пасть чудовища.

Удар был концом. Раздался не звук удара, а взрыв тишины, мгновенно поглотивший все остальные шумы. Клинок «Разрушителя Бездны» не просто рассек – он аннигилировал. Плоть, кости, зубы-пилы в пасти – все в радиусе удара обратилось в черный пепел и мерцающую, липкую слизь, похожую на сгусток ночи. Верхняя часть туши просто исчезла, испарилась, оставив лишь дымящийся обрубок с почерневшими, обугленными краями. Конвульсии прекратились мгновенно. Остатки существа рухнули на пепел, шипя и пузырясь, как масло на раскаленной сковороде.

Тишина вернулась, тяжелая и гнетущая, но теперь она звенела в ушах после того взрыва не-звука. Лишь хриплое, свистящее дыхание Кадмуса нарушало ее, доносясь из-под шлема. Пар вырывался из щели, смешиваясь с черным дымом Тенеброна, который стоял неподвижно, наблюдая угольными глазами. Кислота из ран твари шипела на его доспехах, оставляя новые шрамы на старой ржавчине. «Разрушитель Бездны» был чист. Ни капли грязи, ни пятнышка крови не пристало к его бездонной черноте. Он лишь тихо вибрировал, словно насытившись на миг.

Именно тогда, среди клубков синеватых кишок и луж черной крови, что-то блеснуло тускло, словно отблеск на мокром камне. Неприметное, затерянное в мерзости. Кадмус ткнул кончиком «Разрушителя» в кровавое месиво, отодвинул лоскут кожи. Там лежал артефакт.

Брошь Стального Сердца.

Не украшение – тяжелая печать. Круглая, размером с мужскую ладонь, отлитая из металла, который был чернее ночи и холоднее льда. В центре – стилизованное, схематичное сердце, сжатое в могучих, угловатых тисках. По краю, едва различимые под слоем засохшей грязи и бурых пятен, шли руны. Кадмус знал этот язык боли. Он гласил:

"Сожми боль в броню".

Он наклонился, костяшки пальцев в перчатке скрипнули, когда он поднял брошь. Она была неожиданно тяжелой. Холод проникал сквозь перчатку, обжигая кожу не морозом, а пустотой, бездонной глубиной. Он сжал ее в кулаке, ожидая… чего? Откровения? Воспоминания? Ничего. Лишь все та же ледяная тяжесть, эхо вечного холода. Без колебаний он швырнул ее в грубый кожаный мешок, притороченный к седлу Тенеброна. Еще один груз на пути.

И тогда прилетели они.

Сначала – лишь тени. Огромные, бесшумные пятна, скользящие по серому полотну пустоши. Затем – звук. Не карканье, не клекот. Это был скрежет. Скрип несмазанных осей, лязг ржавых цепей, визг металла по камню – все слилось в один леденящий душу хор.

Железные Вóроны.

Они спустились с неподвижного неба, как падальщики, но падальщики из кошмара кузнеца. Размером с крупного волка, их тела были скорее каркасом из согнутых прутьев, обтянутых иссохшей, потрескавшейся кожей и перьями цвета ржавчины и копоти. Крылья – вот что бросалось в глаза. Не перья, а лоскуты кожи, натянутые на изломанные клинки мечей, скрепленные сухожилиями и обрывками проволоки. Каждое взмахивание этих крыльев сопровождалось зловещим «лязгом» и «скрипом». Глаза – не глаза, а два тлеющих уголька, вставленных в пустые глазницы, без разума, лишь холодное наблюдение. Клювы – длинные, иззубренные, словно выкованные из гвоздей и обломков кинжалов.

Они не обратили внимания на Кадмуса и Тенеброна. Их цель была ясна. С десяток воронов впились когтями-крючьями в тушу поверженного чудовища (вернее, в то, что от нее осталось). Не клевать, не есть – тащить. Они работали с немыслимой, механической яростью, гребли пепел когтистыми лапами, тянули останки, как муравьи тянут добычу. К ним присоединялись другие, слетавшиеся со всех сторон. Десять. Двадцать. Пятьдесят. Серая равнина ожила мерзкой активностью. Обугленная туша медленно, неуклонно поползла по пеплу, оставляя за собой широкую борозду, заполненную черной жижей и пеплом от действия «Разрушителя».

Тенеброн фыркнул, выпустив клубок черного дыма, и ударил копытом о пепел. Кадмус, стоявший все это время неподвижно, словно изваяние, «Разрушитель Бездны» все еще в руке (клинок перестал вибрировать, но его чернота казалась еще глубже), медленно поднял голову. Его взгляд, два тлеющих уголька в щели шлема, устремился туда, куда тащили добычу.

В полукилометре возвышался курган. Но не холм земли – это была пирамида, сложенная из костей. Кости всех размеров и видов – человеческие черепа, ребра великанов, позвоночники драконов, переплетенные с ржавыми, искореженными доспехами и… окаменевшими телами. Фигурами людей, зверей, монстров, застывшими в последнем крике, в позах агонии, покрытыми серой каменной коркой, слившимися с костяной грудой.

На вершине этого кошмарного памятника сидел Альфа.

Костяной Жнец.

Он был величиной с крестьянскую избу. Его тело – не тело, а сплав. Сотни костей – человеческих, звериных, чудовищных – были сплавлены, скручены, срослись в единую абстракцию ужаса, скрепленную жилами черными, как смоль, и толстыми, как канаты. Голова – это был огромный, истлевший череп дракона, но вместо пасти зиял гигантский, кривой, как серп, клюв железного ворона. В единственной уцелевшей глазнице черепа горел глаз. Не орган зрения – сгусток мертвенно-синего, ледяного пламени, холодного и бездушного. Со спины Жнеца поднимались крылья – не пернатые, не кожистые. Это были согнутые, искореженные древки алебард, копий, мечей, скрепленные тем же черным жилом, образующие жуткий веер смерти.

Вороны доволокли останки до самого подножия костяной пирамиды. С пронзительным, торжествующим «скри-и-ипом» они разом отпрянули, образовав вокруг добычи дрожащий, лязгающий полукруг. Наступила тишина, напряженная, как тетива лука.

Ритуал начался.

Костяной Жнец медленно, с нечеловеческой плавностью, протянул вперед одну из своих лап. Это была не конечность – конструкция из сросшихся бедренных костей и лучевых костей, увенчанная когтями длиной в рыцарское копье. Когти, черные и острые, вонзились в обугленные, все еще дымящиеся останки.

И они отозвались. Цвет стал стремительно меняться – от черного к свинцово-серому. Они начали сжиматься, уплотняться, терять последние следы органики с шипящим паром. Трещали обугленные кости, сплющиваясь. Через несколько ужасающих мгновений на пепле у подножия кургана лежала уже не груда обгорелых останков. Лежала новая статуя. Искаженная, почерневшая, застывшая в последнем моменте распада фигура, навеки вмурованная в коллекцию Костяного Жнеца, еще один каменный стон в его безмолвном хоре смерти. Статуя была покрыта не гладким камнем, а коркой черного стекла и пепла, как будто само действие «Разрушителя Бездны» было законсервировано ритуалом Жнеца.

Жнец повернул голову. Его единственный ледяной глаз, пылающий синим холодным пламенем, уставился прямо на Кадмуса. Взгляд скользнул по рыцарю, по его черным доспехам, и остановился на «Разрушителе Бездны», все еще зажатом в его руке. Взгляд не нес ненависти. Не было в нем и любопытства. Был лишь голод. Бесконечный, всепоглощающий голод коллекционера, увидевшего не просто редкий экземпляр, но инструмент абсолютного уничтожения, достойный занять место в его галерее вечного ужаса.

Холод Броши Стального Сердца в мешке показался ничтожным по сравнению с этим взглядом. Кадмус резко развернулся, вонзил «Разрушителя Бездны» в ножны за спиной с глухим гулким щелчком, схватил поводья и вскочил в седло Тенеброна одним движением.

– Прочь! – его голос прорвался из-под шлема хриплым, ржавым скрежетом, как ворота заброшенной темницы, но в нем впервые зазвучало нечто, кроме тяжести – крайняя необходимость.

Тенеброн, почуяв не просто волю, а непоколебимый приказ бегства, рванул с места. Черный конь понесся по пепельной пустоши, как стрела тьмы, оставляя за собой клубы серой пыли и глубокие, но быстро осыпающиеся следы. Они мчались прочь от костяного кургана, вглубь все той же бесконечной серой пустоши, навстречу багровому отсвету Гаснущего Сердца на горизонте.

Железные Вóроны не последовали. Они взгромоздились на кости пирамиды, на окаменелые и остекленевшие статуи, их угольки-глаза проводили удаляющуюся черную точку. Лязг их крыльев стих.

Но Кадмус знал с ледяной ясностью, усиленной холодом броши в мешке:

Костяной Жнец не забыл.

Он уловил запах. Не запах крови или пота. Запах Бездны, исходящий от меча. Запах будущего шедевра своей коллекции распада.

Эта стычка не была победой. Не была даже битвой.

Это была лишь отсрочка. Отсрочка перед неизбежной встречей с коллекционером кошмаров. Отсрочка в пути, где каждый шаг вязнет в пепле прошлого, а на горизонте вечно пылает угроза будущего. И теперь он нес не только свою тяжесть и холод Броши, но и пристальное внимание существа, для которого «Разрушитель Бездны» был желаннее любой жизни.

Глава II: ШЕЛЕСТ КОСТЕЙ И ШЕПОТ ЗА ЧАСТОКОЛОМ

Пустошь глотала шаги. Каждый подъем копыта Тенеброна из вязкого пепла отдавался глухим «чваканьем» в мертвой тишине. Кадмус, слившийся с седлом в единую черную глыбу скорби, ощущал тяжесть не только доспехов – тяжесть самого Скарна давила на плечи, впитывалась в кости. Багровое зарево Гаснущего Сердца на горизонте было не маяком, а кровоточащей язвой на лике мира. Позади, неотступно, висел шелест. Не звук ветра. Шелест тысяч сухих костей, трущихся в невидимом потоке. Костяной Жнец не преследовал. Он сопровождал. Его ледяной глаз – мертвенно-синяя точка в серой дали – горел неутолимым голодом, прикованным к рукояти «Разрушителя Бездны» за спиной Кадмуса. Он ждал. Ждал слабости. Ждал момента для ритуала вечного камня.

Тенеброн взвыл. Не ржание – металлический, раздирающий глотку скрежет, полный боли и ярости. Его угольные глаза пылали. Из ноздрей клубился не дым, а густая, живая тьма, стелющаяся по пеплу, жадно поглощающая пространство позади. Он пытался рвать ткань мира. Воздух заколебался, замелькали багровые всполохи – видения скал из кричащего камня, рек из расплавленного свинца. Прыжок в тень. Спасение.

ЩЕЛК!

Воздух впереди вздулся синим холодным пламенем, оставив на миг мерцающий шрам реальности – гигантский, когтистый отпечаток. Тенеброн взвился на дыбы с душераздирающим скрипом, срываясь обратно в серый кошмар Скарна. Его потусторонняя мощь разбивалась о ритуальную печать Жнеца. Расстояние таяло. Шелест костей нарастал, превращаясь в гулкий рев ледника, движущегося на них по равнине.

Они настигнуты были у подножия гигантского обломка – некогда это была статуя колосса, теперь лишь груда черного камня, обрубленные ноги, вросшие в пепел, и рука, все еще сжимающая обломок ржавого меча. "Скорбный Страж". Тенеброн, истекая черной, дымящейся жижей из ноздрей, развернулся, упираясь в пепел, готовый к концу. Кадмус соскользнул с седла, земля дрогнула. Ладонь в потертой перчатке сжала рукоять «Разрушителя». Клинок вышел из ножен с гулким стоном бездны, воздух вокруг него замерцал, искажаясь.

Жнец остановился. Его костяная громада перестроилась, черные жилы пульсировали синевой. Он поднял лапу – конструкцию из сросшихся бедренных костей и лучевых костей, увенчанную когтями длиной в копье. С «Скорбного Стража», с окружающего пепла, начали вырываться кости. Летели к Жнецу, встраиваясь с сухим треском, делая его еще чудовищнее. Он готовил пьедестал для нового экспоната.

Бездна ответила.

Кадмус не ждал атаки. Он ринулся. Весь гнев, вся боль, вся безысходность Скарна влились в удар. «Разрушитель Бездны» не рубил – он бил, как таран хаоса. Клинок встретил не кость, а вспыхнувшую стену синего льда. Раздался оглушительный БУУУМ!, как удар колокола Судного дня. Лед треснул паутиной, но выдержал. Отдача бросила Кадмуса назад, его сапоги врезались в пепел по щиколотку. Жнец лишь слегка качнулся. Синий глаз вспыхнул любопытством коллекционера, нашедшего стойкий образец.

Тенеброн в тени. Конь не ждал. Он растворился в собственном дыму. И материализовался над Жнецом, в прыжке с нечеловеческой высоты. Не для удара – для падения. Его массивное тело, окутанное сгустками живой тьмы, обрушилось на костяную спину чудовища как черная гиря. Раздался оглушительный КРУХ-СКРЫНЬ! ломающихся костяных отростков и рвущихся черных жил. Жнец осел, его ритуальный фокус дрогнул. Ледяная стена перед Кадмусом померкла.

Луч Абсолютного Ноля. Синий глаз Жнеца вспыхнул яростью. Сгусток невыносимого холода, замораживающий атомы, выстрелил не в Кадмуса – в Тенеброна! Конь рванулся в сторону, но луч чиркнул по его могучему бедру. Плоть и броня не замерзли – они остекленели и рассыпались в мелкую, дымящуюся ледяную крошку с шипящим СКРИ-ПОМ! Тенеброн рухнул с немым от ужаса скрежетом, его левая задняя нога ниже колена превратилась в дымящийся обрубок, покрытый коркой синего льда.

Ярость Кадмуса. Рыцарь увидел падение коня. В его шлеме что-то захрустело – возможно, зубы, возможно, сдвинулась челюсть от бессильного гнева. Он не закричал. Он завыл. Звук, как скрежет ржавых шестерен в аду. Он вогнал всю свою жизнь, всю боль Тенеброна, весь прах Скарна в диагональный удар «Разрушителя» в основание синего глаза. Клинок взревел, его чернота взорвалась багровым адским сиянием. Удар пришелся не в глаз – в защитное поле ледяной энергии вокруг него. Пространство разорвалось. Раздался не грохот – взрыв тишины, поглотивший все звуки. Защита схлопнулась. Костяная маска вокруг глаза раскололась, осколки кости разлетелись, как шрапнель. Синий глаз мигнул, его пламя дрогнуло, потускнело. Жнец зашатался, издав первый звук – скрежет тысяч содрогающихся костей, похожий на стон.

Отступление. Жнец не пал. Он отпрянул, его гигантская форма дрожала. Синий глаз, теперь видный сквозь трещину в костяной маске, горел не голодом, а настороженностью и… уважением к силе оружия. Он поднял когтистую лапу, провел ею по воздуху. Пространство надломилось, открыв провал в мерцающую синеву вечной мерзлоты. Жнец шагнул в него, его костяная громада растворилась. Провал схлопнулся с хлопком ледяного ветра. Остался лишь шелест, затихающий в никуда, да раненый Тенеброн, хрипящий на пепле.

Кадмус рухнул на колени рядом с конем. Его руки дрожали, обнимая дымящуюся шею Тенеброна. Черная жижа – его кровь? – сочилась из раны, смешиваясь с пеплом. Конь глухо застонал, его угольные глаза померкли. Багровый свет Гаснущего Сердца казался насмешкой. Холод «Броши Стального Сердца» в мешке жёг, как укор. "Сожми боль в броню". Но броня трещала по швам.

Ложбина меж холмов была не убежищем, а ловушкой, забитой пеплом до краев. И в ней – деревня. Не очаг жизни. Гнойник на теле Скарна.

Серый Причал. Название висело на кривой пластине из лопаточной кости над воротами, выжженное углем. Ирония была горькой. Причал для чего? Для душ, отплывающих в Ничто? Хижины лепились друг к другу, как испуганные звери: глина, пепел, солома, обломки черного камня и кости. Не просто вмурованные – ставшие частью стен. Ребра, как арки над дверьми; бедренные кости – опоры; черепа – горгульи на утлых крышах из спрессованной пыли и гнилья. Частокол окружал это не защитой – частоколом из заостренных берцовых костей и ржавых обломков алебард, увенчанных высохшими головами тварей с пустыми глазницами. Ограда скотного двора.

Воздух висел тяжело, пропитанный ядром дыма гнилого дерева, вонью выгребных ям, кислым потом и сладковато-приторным запахом разложения. Запах не смерти – запах гниющего живого.

Тенеброн остановился. Его ноздри дрожали, втягивая яд. Он глухо заурчал – звук камней, перекатывающихся в глубине пропасти. Предупреждение. Кадмус ощущал взгляды. Десятки пар глаз из щелей частокола, из темных дверных проемов. Не любопытство. Оценка. Терпение голодных псов.

Ворота скрипнули. Вышел старик. Ходячий скелет, обтянутый кожей цвета грязного пергамента. Одежда – лоскутья, сшитые сухожилиями; на плечах – пончо из струпчатой кожи. В руке – посох: человеческая бедренная кость, увенчанная маленьким черепом в грязных тряпках. Глаза – мутные лужицы, но в их глубине – негасимая искра алчности и безумия.

– Путник… – шелест его голоса был как шуршание насекомых под корой мертвого дерева. – Прах Видраара… тянет тебя ко дну. Тяжек. Тёмен. – Он сглотнул, звук – сухой кашель. – Войди. Отдохни. Коня… в стойло. Вода… пища есть. – Его липкий взгляд пополз по Тенеброну, зацепился за рукоять «Разрушителя». Не страх. Вожделение. Голод мясника перед тушей.

Кадмус молчал. Шлем медленно повернулся. Двор. Грязь. Кости. Кучи отбросов. И очаг. Треножник из ржавых рельс. На нем – чудовищный, почерневший котел. Рядом, на куче мусора – обглоданная человеческая лучевая кость. Рядом – бедренная, выскобленная до блеска. И череп. Аккуратный пролом в височной кости. Для извлечения мозгов.

Старик проследил взгляд. Не смутился. Растянул губы в оскале, обнажив черные, качающиеся обрубки зубов.

– Тяжко… времена, воин… – прошипел он. – Крепимся… как можем. Проходи. Наешься… досыта. – Он распахнул ворота шире. В полумраке за ним сгустились тени. Люди. Изможденные до нечеловечности, с глазами горящими лихорадочным блеском голода. В руках – не орудия труда. Заточенные обломки, ржавые косы, ножи из расколотых костей. Молчали. Ждали. Ждали разделки.

Тенеброн издал грозное урчание, отступил, окутываясь черной пеленой дыма. Кадмус повернул шлем к старику. Огни в глазницах вспыхнули багровым адским отблеском.

– Проходим, – скрежетал голос из-под стали. Не приглашение. Ультиматум. Рука на рукояти «Разрушителя».

Старик замер. Оскал сполз, сменившись гримасой ярости и безнадежности.

– Слепец! – выдохнул он с шипением. – Видишь? Ночь… стелется! А с ночью… Они выходят! Кто не за стенами… – корм. Не нам… – Он мотнул головой в сторону багрового зарева. – Им. Тебя ждут… живым? Иль… кусками сойдешь?

Тишина стала свинцовой. Взгляды из-за частокола загорелись ненавистью и паникой. Тенеброн ощетинился, дым сгустился в непроглядную стену. Кадмус стоял недвижим. Выбор? Чудовища пустоши или чудовища в человечьем обличье? Силы таяли. «Разрушитель» жаждал платы. Тенеброн истекал тьмой.

И тогда из глубины деревни, из утробы самой большой хижины – уродливого нагромождения камней и гигантских рёберных дуг – донесся звук. Не крик. Не стон. ЗВОН ЦЕПЕЙ. Тяжелый, металлический скрежет. Раз… пауза… Раз… пауза… Раз… Раз… Как удары молота о наковальню ада. Как шаги титана в кандалах.

Превращение было мгновенным. Глаза старика и его своры остекленели от первобытного ужаса, перед которым померкла их собственная жестокость. Вся бравада испарилась.

– Хозяин… – прохрипел старик, согнувшись вдвое, голос – шепот помешанного. – Пробуждается… за своей долей… – Он бросил на Кадмуса взгляд, полный не ненависти, а мольбы и леденящего страха. – Уйди! Уйди, окаянный! Пока не вышел! Уйди на Погибель! БЕГИ ОТСЮДА!

Он дико махнул рукой. Ворота с оглушительным грохотом захлопнулись. Из-за костяной ограды донеслись приглушенные всхлипы, топот, звуки паники. Звон цепей усилился. Раз… Раз… РАЗ! РАЗ! РАЗ! – уже не мерные удары, а яростные рывки, рвущие металл. Земля под ногами Тенеброна содрогнулась.

Кадмус не ждал появления того, кто был страшнее каннибалов. Он рванул поводья, развернул искалеченного коня, и они понеслись прочь от «Серого Причала», от звенащих под землей цепей, от багрового Ока мира, равнодушного к их бегу. Холод Броши жёг, как клеймо. "Сожми боль в броню". Но броня треснула, а боль рвалась наружу, сливаясь с черной кровью Тенеброна, капающей на вечный пепел Скарна. Что страшнее – Жнец, коллекционирующий вечность, или Хозяин, звонящий цепями в глубине человеческого гнойника? И куда бежать, если весь мир – лишь разная степень распада?

Холод сгущался быстрее пепла под копытами. Багровое зарево Гаснущего Сердца угасло, словно гигантский зрачок сомкнулся, погрузив Скарн в абсолютную, слепящую тьму. Не просто отсутствие света – тьма была физической субстанцией, липкой и тяжелой, давящей на веки, забивающейся в щели доспехов, шепчущей на грани слышимости безумные обрывки фраз. Воздух резал легкие ледяными лезвиями, наполняясь воем, который шел не откуда-то, а из самой пустоты, и скрежетом, похожим на точение когтей по граниту души.

Тенеброн еле волочил ноги. Его могучий черный бок вздымался в судорожных рывках, пар от ноздрей смешивался с черным дымом, но теперь он был слабым, прерывистым. Рана на задней ноге – там, где плоть и броня обратились в дымящийся синий лед и рассыпались под копытом Жнеца – пульсировала тусклым, больным багровым светом в такт его хромым шагам. Каждый удар копыта о затвердевающий от холода пепел отдавался в Кадмусе глухой болью.

Они нашли ее случайно. Тенеброн споткнулся не о камень, а о ребро. Гигантское, искривленное, торчащее из пепла под немыслимым углом. Конь рухнул на колени с коротким, металлическим стоном. Кадмус едва удержался в седле. Ослепленный тьмой, он ощупал окружение. Кости. Не просто кости – каркас. Ребра, толще его тела, позвоночные диски размером с мельничный жернов, череп, похожий на скалу, с пустыми глазницами, в которые могла бы въехать повозка. Существо, павшее здесь эпохи назад, стало пещерой. Его грудная клетка, частично засыпанная пеплом, образовала грот, защищенный дугами гигантских ребер, как жуткими балками.

– Тут… – хрипло выдохнул Кадмус, его голос звучал чужим в гнетущей тишине. – Переждем.

Он слез с Тенеброна, с трудом отвел коня под сень костяного свода. Гигантский череп нависал над входом, как портал в чрево безымянного бога смерти. Внутри пахло вековой пылью, озоном и чем-то глубоко минеральным, как сердце горы. И все же – это было укрытие от всепроникающей тьмы и шепота пустоши.

Кадмус нащупал в мешке у седла угли. Не древесные – черные, тяжелые камни, тлевшие тусклым красным светом изнутри. Подарок? Трофей? Издевательство судьбы. Он сложил их в углубление между двумя массивными позвонками, подложив сухих стеблей чахлого мутировавшего лишайника, вырванных у входа. Огонь вспыхнул жадными, кроваво-красными языками. Свет был не теплым, а зловещим, отбрасывая прыгающие, искаженные тени на стены из костяных пластин. Он не грел – он обнажал. Гигантские окаменелые сухожилия, сколы на костях, похожие на древние руны боли, мертвенно-белые очертания того, что когда-то было плотью колосса.