Пространственно-ориентированная Психология
Выражаю глубокую благодарность Доктору психологических наук Владимиру Васильевичу Козлову. Его вклад в развитие психологической науки стали важной опорой на всём пути создания этой работы.
Искреннюю признательность выражаю Институту Психологии Творчества, Профессору Павлу Михайловичу Пискареву, а также всем коллегам Института, чья помощь, участие и профессиональное сопровождение были бесценны на этапах разработки, осмысления и оформления данной методологии.
Их доверие, поддержка и открытость новым идеям стали основой для формирования целостного концепта и дали силы довести замысел до полноценного воплощения!
Введение
Актуальность разработки инструментов диагностики и терапии, учитывающих восприятие человеком окружающей среды, в последние годы возрастает в связи с усложнением эмоциональных запросов, ростом сенсорной нагрузки и изменением форм пространственного опыта в городском и цифровом контексте. Пространство перестает быть фоном – оно всё чаще становится носителем напряжения, проекционной плоскостью травмы или, напротив, ресурсом восстановления. При этом большинство классических психодиагностических методик сосредоточены на внутреннем мире субъекта, практически не включая структурированную работу с образом среды. Возникает методологический пробел между феноменологическим опытом проживания пространства и средствами его изучения в рамках психологической практики.
Представленная методология является результатом многолетнего междисциплинарного исследования, объединяющего данные психотерапии, психологии восприятия, телесно-ориентированной и визуальной терапии, экзистенциального анализа и архитектурной психологии. Её целью стало создание практического инструментария, позволяющего диагностировать и трансформировать особенности восприятия среды как существенного фактора эмоционального состояния.
В основу подхода положено авторское понятие пространственно-эмоционального паттерна (ПЭП) – устойчивой конфигурации телесных, эмоциональных, символических и экзистенциальных компонентов взаимодействия человека со средой. ПЭП рассматривается не как абстрактная категория, а как практический диагностический инструмент, позволяющий выявлять скрытые формы телесной дисрегуляции, символического вытеснения и пространственной дезадаптации. В отличие от традиционного подхода, где травма определяется исключительно через вербальный нарратив или поведенческий паттерн, здесь она может быть распознана в архитектуре повседневности – в конфигурации комнаты, сенсорной перегрузке, избегаемых зонах, «неживых» предметах.
Методика включает: диагностическую шкалу ШООСЭР (Шкала оценки отношения к среде и эмоциональной регуляции), серию визуальных и телесных протоколов, арт-техники и систему интегративной интерпретации через карту профиля клиента (ИКПК). Четырехуровневая модель (сенсорный, символический, субъективный и экзистенциальный уровни восприятия среды) позволяет создать полную, телесно-эмоционально значимую картину взаимодействия человека с его средовым окружением.
Следует подчеркнуть, что работа с восприятием среды в данной модели не отрицает психодинамической глубины или травматических оснований интерпретации. Напротив, она позволяет приблизиться к этим содержаниям через опосредованную, более безопасную и телесно обоснованную работу, которая снижает уровень сопротивления и повышает степень включенности клиента. Среда здесь становится не объектом коррекции, а участником терапии – зеркалом внутренних процессов и проводником трансформации.
Практическая значимость предложенной методики состоит в ее адаптируемости для индивидуального консультирования, арт-терапевтической практики, телесной работы, пространственной диагностики в архитектуре и образовательной среде. Методика разработана в соответствии с современными научными подходами, прошла первичную апробацию и может быть использована как специалистами в области психологии, так и в смежных дисциплинах, работающих с восприятием среды.
Новизна методики заключается в нескольких ключевых аспектах, которые впервые представлены в системной взаимосвязи:
• Введено понятие пространственно-эмоционального паттерна как устойчивой формы субъективного проживания среды
• Разработана четырехуровневая векторная модель восприятия среды (сенсорный, символический, субъективный, экзистенциальный), которая позволяет проводить глубокую диагностику и индивидуализировать психотерапевтическое сопровождение.
• Создана авторская шкала ШООСЭР – инструмент для количественной и качественной оценки отношения клиента к среде и уровня эмоциональной регуляции, с возможностью отслеживания динамики изменений.
• Впервые предложена интегративная карта профиля клиента (ИКПК), объединяющая пространственную диагностику, телесную реактивность, символическое восприятие и экзистенциальные установки.
• Методика включает уникальное сочетание проективных техник, телесных и визуальных практик, направленных не на «улучшение» среды, а на восстановление связи между пространством и ощущением себя.
• Основана на синтезе экопсихологии, феноменологической психотерапии, арт-терапии, телесно-ориентированного подхода и символического анализа, что позволяет работать с образом среды как с терапевтическим партнёром.
• Введено понятие “внутренней архитектуры восприятия” как системы телесно-эмоционального отражения внешней среды, доступной к изменению в процессе консультирования.
Целью методического пособия является формирование у специалистов в области практической психологии целостного методологического и инструментального подхода к диагностике и трансформации субъективного восприятия среды как значимого фактора эмоциональной регуляции, экзистенциального состояния и внутренней устойчивости клиента.
Предлагаемая методика опирается на междисциплинарный синтез экопсихологии, феноменологической психотерапии, телесно-ориентированного подхода и символического анализа. В ее основе – представление о среде не как о пассивном фоне, а как о динамическом компоненте психического опыта, поддающемся исследованию и осознанной реконфигурации в консультативной практике.
• Раскрыть теоретические основания пространственно-эмоционального восприятия среды, опирающиеся на современные отечественные и зарубежные исследования в области психологии среды, экопсихологии, феноменологии и телесной терапии.
• Ввести и обосновать понятие пространственно-эмоционального паттерна как ключевой аналитической единицы диагностики и терапии.
• Представить авторскую четырехуровневую модель восприятия среды и инструменты ее применения в консультативной практике.
• Описать структуру и принципы применения шкалы оценки отношения к среде (ШООСЭР), предназначенной для выявления индивидуального пространственно-эмоционального профиля клиента.
• Изложить диагностические протоколы, включая интервью, тестовые методики, проективные визуальные техники и способы их интерпретации.
• Сформировать у специалиста навыки интерпретации символики и образов среды как отражения внутреннего состояния клиента.
• Обосновать алгоритмы трансформационной работы с восприятием среды, направленные на восстановление субъективного чувства безопасности, целостности и ресурса.
• Представить интегративную карту профиля клиента как инструмент комплексного анализа и сопровождения.
• Обеспечить возможность применения методики в консультативной работе при эмоциональной дестабилизации, утрате, выгорании, адаптационных и экзистенциальных кризисах.
• Способствовать внедрению экологичного и пространственно-ориентированного подхода в практику психологического консультирования, а также в образовательные, супервизорские и междисциплинарные проекты.
Методика базируется на междисциплинарном синтезе современных подходов: экопсихологии, психологии среды, феноменологической психотерапии, символической психологии, архетипическом анализе, телесно-ориентированной терапии, арт-терапии и психосемантике образов среды.
Эти подходы объединены в единую рабочую систему, где пространство рассматривается не как внешняя константа, а как отражение внутренней картины мира клиента, с которой можно работать через осознание, диагностику и трансформацию.
Методика предназначена для применения в консультативной психологической практике, особенно в следующих направлениях:
• Индивидуальное консультирование клиентов с эмоциональной дестабилизацией (тревожность, апатия, раздражительность).
• Психологическая помощь при утрате, переезде, смене жизненного уклада (адаптация среды).
• Профилактика и преодоление профессионального выгорания (через создание «экологичных микросред»).
• Работа с подростками и молодыми взрослыми в формировании идентичности и образа «дома».
• Поддержка в процессе терапии психотравм (восстановление безопасности через среду).
• Консультирование клиентов, стремящихся к повышению качества жизни, ресурсному саморазвитию, духовному и эстетическому росту.
Методика также подходит для внедрения в:
• работу частных психологов и психологов центров поддержки,
• сопровождение архитектурных и дизайн-проектов с психологическим акцентом,
• образовательную и супервизорскую работу с начинающими консультантами.
Пространственно-ориентированная терапия – это авторский подход в консультативной психологии, который формируется на стыке пространственной и экологической психологии, телесно-эмоциональной регуляции, феноменологической психотерапии и визуально-проективных методов. В центре, идея о том, что пространство не является внешней константой или нейтральным фоном, а выступает в качестве активного медиатора эмоционального опыта, выразителя идентичности и носителя смыслов. Среда в этом подходе рассматривается как символически и телесно переживаемое поле, формирующее структуру “обитаемого” мира субъекта.
В данной терапевтической модели пространство выполняет двойную функцию – как диагностическая проекция внутреннего состояния и как инструмент трансформационной работы. Это позволяет не только выявлять устойчивые пространственно-эмоциональные паттерны клиента, но и постепенно преобразовывать их через визуальные, телесные и символические практики. Пространство мыслится не как объект воздействия, а как соприсутствующий участник диалога, в котором рождаются и закрепляются эмоциональные состояния, сценарии контакта и конфигурации идентичности.
• Пространственная и экологическая психология, исследующая влияние среды на поведение, эмоции и качество жизни (Ирвин Альтман, Роберт Гиффорд, Клэр Купер Маркус, Стивен и Рейчел Капланы, Кевин Линч, Валентин Алексеевич Ясвин, Тамара Владимировна Ларионова). Эти исследования дали представление о восприятии среды как субъективно значимого феномена, влияющего на благополучие и регуляцию.
• Телесно-эмоциональные и символические практики, берущие начало в телесно-ориентированной терапии (Александр Лоуэн, Вильгельм Райх), юнгианской психологии (Карл Густав Юнг, Джеймс Хиллман) и направлениях, подчеркивающих телесную репрезентацию аффектов. В этом контексте пространство – это не только место, но и продолжение тела, репрезентация телесного «Я».
• Арт-терапевтические и визуально-проективные методы, в которых изображение пространства выступает как метафора внутреннего состояния (Маргарет Наумбург, Эдит Крамер, Шелли Кантер, Александр Копытин). Эти подходы помогают вербализовать неосознанный образ среды через творчество, стимулируя проекцию бессознательного материала.
• Метод нейрографики, разработанный Павлом Михайловичем Пискаревым, как способ визуальной трансформации внутреннего состояния путем спонтанной графической работы с образом среды. Нейролиния здесь выступает как инструмент активации латентных ресурсов и перестройки эмоционального отклика на среду.
В отличие от классических направлений телесной, арт- и гештальт-терапии, где акцент делается на работе с самим “Я”, пространственно-ориентированная терапия сосредоточена на отношениях “Я – Среда” как целостной и динамичной системе проживания. Эмоциональное состояние, согласно данному подходу, формируется и поддерживается не только внутренними процессами, но и средовыми конфигурациями – границами, центрами, символическими реперами и атмосферой места.
Особое внимание уделяется понятию переживаемого пространства – как субъективного, метафорически и телесно насыщенного поля, в котором человек обретает, или теряет устойчивость. Здесь используются понятия “экзистенциальная плотность”, “внутренняя топография Я”, “образ дома”, “граница”, “центр” и “порог” как структурные элементы психической навигации в пространстве.
Пространственно-ориентированная психология отличается от большинства классических направлений психотерапии тем, что фокусируется не на анализе внутреннего мира как изолированной системы, а на исследовании образа среды – как внешней, так и внутренней, в котором этот мир проявляется, закрепляется и может быть трансформирован. В этом подходе человек рассматривается во взаимосвязи с пространством, он не существует “внутри себя”, а постоянно сонастраивается со средой, создает ее, отражается в ней и через нее формирует свое состояние.
Ключевым отличием является понимание среды не только как ресурса, но и как носителя симптома. Пространство, в котором живёт человек, часто бессознательно продолжает архитектуру его травмы, в нём могут сохраняться следы утрат, неразрешенной тревоги, нарушенных границ, отсутствующего укрытия, избыточной экспозиции.
Эти структуры проявляются не только в форме физического окружения, но и в метафорическом слое, в чувстве холода, пустоты, перегруженности, уязвимости, отсутствия центра. В этом смысле, среда, как символическая фиксация травматического опыта. Осознание этого позволяет превратить пространство из зоны автоматического повторения в платформу для мягкой переработки и восстановления субъектности.
Терапия в этом подходе направлена на выявление и интерпретацию пространственно-эмоциональных паттернов, которые становятся “психогеометрией” прошлого опыта. Пространство здесь, не объект наблюдения, а собеседник, партнер и свидетель, хранящий в себе как страхи, так и возможности трансформации. Через телесные, визуальные и проективные практики человек может не только обозначить эти узлы, но и перестроить обжитое внутреннее пространство в сторону устойчивости, безопасности и подлинности.
В данном контексте, пространственно-ориентированная психология становится методом работы не только с ресурсами, но и с симптомами, зафиксированными в ландшафте повседневной жизни. Она предлагает не избегать травматически насыщенных пространств, а вступать с ними в бережный диалог, в котором возможна интеграция, переосмысление и восстановление.
Методическое пособие включает восемь структурных разделов, обеспечивающих целостное раскрытие теоретических оснований, диагностических протоколов и терапевтических методик.
Раздел 1. Теоретические основы методики
Содержит ключевые понятия и модели, обосновывающие значимость среды в эмоциональной регуляции, а также включает анализ отечественной и зарубежной традиции пространственной и феноменологической психологии.
Раздел 2. Авторская модель восприятия среды
Описывает четырёхуровневую структуру восприятия (сенсорный, символический, субъективный, экзистенциальный уровни), а также методы визуализации внутренней архитектуры восприятия.
Раздел 3. Диагностический блок
Включает пять диагностических протоколов: интервью, шкальные методы, арт-подходы и визуально-графические инструменты. Подробно описаны алгоритмы проведения, интерпретации и фиксации данных.
Раздел 4. Шкала оценки отношения к среде (ШООСЭР)
Содержит описание шкалы, методику её применения и интерпретации, примеры профилей и анализ динамики восприятия.
Раздел 5. Практики трансформации восприятия
Описывает техники пространственно-эмоциональной коррекции, включая телесные, визуальные, символические и медитативные методы. Приведены сценарии трансформационного консультирования.
Раздел 6. План консультативной работы психолога
Представлены принципы ведения клиента, структура сессий, рекомендации по этике и документированию, алгоритмы выбора подходящих техник и возможности супервизии.
Раздел 7. Примеры кейсов
Приведены описания реальных случаев консультирования с применением методики: работа с подростками, утратой, выгоранием, экзистенциальным кризисом и адаптацией к смене среды.
Раздел 1. Теоретические основы методики
1.1. Психология восприятия среды
Психология восприятия среды представляет собой междисциплинарное направление, сформировавшееся на пересечении экологической психологии, архитектурной психологии, феноменологической философии и культурно-исторического подхода в отечественной науке. Ее предметом является исследование того, как человек воспринимает, интерпретирует и эмоционально переживает окружающее пространство, как физическое, так и символически насыщенное.
В центре внимания этой области находится не среда как таковая, а ее субъективный образ, складывающийся в результате взаимодействия человека с контекстом жизни. В отличие от классических направлений психологии, сосредоточенных преимущественно на внутреннем мире субъекта, психология восприятия среды изначально строится как наука об отношениях между человеком и миром, о переживании внешнего в его личностной и телесной включенности.
Истоки современного подхода к восприятию среды в отечественной психологии уходят к фундаментальным идеям, заложенным представителями культурно-исторической и деятельностной школы. В первую очередь, речь идет о Льве Семеновиче Выготском (1896–1934), чьи работы по социокультурной детерминации психики стали краеугольным камнем отечественной теоретической психологии. Выготский рассматривал психическое развитие как процесс интериоризации социального опыта, опосредованный знаками, речью и культурными формами. Среда, в этой концепции, выступает как активный участник формирования сознания. Особенно важным является его представление о зоне ближайшего развития, которая определяет не только актуальный уровень развития ребёнка, но и возможности его продвижения при наличии культурно организованной среды.
Развивая идеи Выготского, Алексей Николаевич Леонтьев (1903–1979) сформулировал деятельностный подход, в котором сознание рассматривается как продукт и функция практической, предметно опосредованной деятельности. Леонтьев подчеркивал, что восприятие мира, в том числе и среды, не является пассивным отражением, а формируется в процессе активности субъекта, направленной на преобразование действительности. Среда в деятельностной парадигме, это система объектов, целей, задач, мотивов и условий, которые задают структуру деятельности. Именно через деятельность происходит «освоение» среды: она становится значимой, функциональной, эмоционально окрашенной. Восприятие среды в этой системе неразрывно связано с уровнем мотивации, иерархией смыслов и возможностями преобразования ситуации.
Один из основоположников отечественной философской и психологической мысли XX века Сергей Леонидович Рубинштейн (1889–1960), предложил принцип единства сознания и деятельности, положенный в основу системного подхода к психике. Он утверждал, что «психическое не существует вне конкретной жизненной ситуации», а любая психологическая реальность разворачивается во взаимодействии субъекта и среды.
Среда в рубинштейновской концепции, не абстрактный объём, а живая, значимая сцена жизнедеятельности. Благодаря Рубинштейну в отечественной психологии утвердилось представление о субъектности как способности к активному изменению окружающего мира, что легло в основу многих направлений экологической и пространственной психологии.
Борис Герасимович Ананьев (1907–1972), крупный исследователь в области психологии человека, антропологии и психофизиологии, предложил рассматривать личность как биосоциальную целостность, включенную в динамическую систему связей с внешним и внутренним миром. Ананьев акцентировал внимание на проблеме развития человека в различных средах, образовательной, профессиональной, социальной и подчеркивал, что личность формируется не только в контакте с другими людьми, но и с пространственными, предметными структурами среды. Его идея «онтогенеза в среде» положила начало отечественным разработкам, посвященным роли пространственных факторов в развитии личности.
Несмотря на то, что в трудах этих учёных ещё не формулируется самостоятельная теория восприятия среды в узком смысле, все они заложили системные основания для будущих исследований. Их подходы подчеркивают, что человеческое восприятие, деятельность, мотивация и развитие не могут быть поняты вне среды – как физической, так и социокультурной. Среда в этих теориях – это не просто фон, а активный, структурирующий фактор, без которого невозможно ни полноценное становление психики, ни анализ поведения.
Важно отметить, что именно в рамках отечественной традиции сформировалось понимание среды как жизненного пространства – обжитого, освоенного, значимого, включающего в себя не только физическую реальность, но и символический, историко-культурный и эмоциональный слои. Эта линия получила продолжение в работах по психологии архитектуры, психологии дома, пространственным аспектам педагогики и социальной адаптации, а также в современных разработках по психологии места, атмосферы и феноменологии среды. В этом смысле отечественная школа внесла уникальный вклад в развитие глобального поля пространственной психологии, заложив в его основании неразрывную связь между субъектом, действием и средой как целостной системой формирования и проявления человеческой жизни.
Особое развитие психология восприятия среды получила в 1970–1980-е годы под влиянием зарубежной экологической психологии Джеймса Гибсона и Роджера Баркера, а также благодаря отечественным исследованиям в области архитектурной и средовой психологии. В этот период стали осмысляться принципы так называемой «экологической валентности» объектов – их субъективной значимости для конкретного человека, что особенно ярко выражено в работах С.Д. Дерябо и В.А. Ясвина.
Последний предложил концепцию образа среды как когнитивно-эмоциональной конструкции, в которой переплетаются чувственные, символические, телесные и экзистенциальные элементы. Среда в данной парадигме не рассматривается как нейтральный фон, скорее напротив, она становится активным фактором формирования переживаний, смыслов и психического состояния личности.
Важной отличительной чертой психологии восприятия среды является ее феноменологическая установка, предполагающая исследование не столько объективных параметров пространства, сколько его переживания, включенности в опыт субъекта, наполненности личностным смыслом. В рамках этой парадигмы пространство мыслится не как фиксированная структура вне сознания, а как то, что конституируется в акте восприятия, в интеракции между воспринимающим и воспринимаемым. Среда всегда дана через призму тела, памяти, ассоциаций, культурного фона и эмоционального состояния. Таким образом, то, что мы называем «пространством», это не нейтральный фон, а явление, переживаемое как значимое, метафорически насыщенное и глубоко субъективное.
Такой подход во многом восходит к философии Эдмунда Гуссерля и его идее интенциональности сознания, согласно которой всякое сознание всегда есть сознание о чём-то, направленное на нечто вне себя. Пространство в данном случае становится объектом интенционального акта, но не в смысле «пассивного фона», а как активный участник переживания. Учитывая это, можно говорить о пространстве как о субъективной форме бытия, доступной через чувственный, телесный, символический и экзистенциальный опыт.
Продолжая эту линию, М. Мерло-Понти в своей «Феноменологии восприятия» подчеркивает, что тело не просто воспринимает пространство – оно вписано в него, телесность и пространственность существуют в диалоге. Пространство не развертывается перед телом как внешняя координатная сетка, но как поле возможностей, действий, состояний. Именно поэтому восприятие среды всегда окрашено экзистенциально, оно говорит не столько о среде, сколько о субъекте в ней, о его безопасности, тревоге, уместности, подлинности или утрате себя. Человек, оказавшийся в заброшенном здании, чувствует вовсе не «стены» или «архитектуру» – он переживает заброшенность, пустоту, страх или возбуждение, зависящие от индивидуальной структуры переживания.
Психология среды, как и феноменологическая психотерапия, рассматривает пространство как обитаемое явление. Принцип обитаемости подразумевает, что человек не просто находится в пространстве – он его населяет, обживает, превращает в «место». Пространство становится местом лишь тогда, когда оно обретает личностную насыщенность, когда в нём происходят значимые события, когда оно пронизано следами памяти, эмоциями, телесной ритмикой и культурными знаками. Отсюда – различия в восприятии среды как родной, чужой, угрожающей, защищающей, обволакивающей, сжимающей или вдохновляющей.
Особое место в разворачивании концепции восприятия среды в психологической практике занимает понятие атмосферы – как специфического феномена, объединяющего чувственно-аффективные и пространственные характеристики. Идея атмосферы в ее современном значении была впервые полноценно артикулирована немецким философом Германом Шмидтом (Hermann Schmitz) в рамках его «Новой феноменологии». В ряде работ, включая «Der Leib, der Raum und die Gefühle» (1990), он предложил рассматривать атмосферу как аффективную реальность, возникающую не внутри субъекта, но разлитую в пространстве и телесно переживаемую. Согласно Шмидту, атмосфера – это нечто, что субъект ощущает всем телом, находясь внутри неё, как в облаке. Она не локализуется ни в теле, ни в окружающем объекте, а существует в промежутке, в «эмоциональном поле» среды.
Именно через телесную сонастроенность человек попадает под влияние этой атмосферы, которая может быть теплой, холодной, тревожной, плотной, воздушной – и всегда глубоко эмоциональной.
Эти идеи были творчески переработаны и существенно развиты философом Гернотом Бёме (Gernot Böhme), представителем эстетики пространства. В его работах особенно в «Atmosphere: Aesthetics of Emotional Spaces» (1995; англ. изд. 2016) атмосфера рассматривается как категория чувственно-эмоционального восприятия, соединяющая физическое устройство среды и аффективный отклик субъекта. Бёме подчеркивает, что атмосферы не являются субъективными проекциями или объективными свойствами вещей – они существуют на пересечении, как «тонкие кожные слои реальности», влияющие на настроение, восприятие и поведение. По сути, атмосфера выступает как медиатор между психическим и физическим, формируя фон, на котором разворачивается человеческий опыт. Именно атмосфера создаёт первую реакцию на пространство – до осмысления, до анализа.
Практическое и архитектурное воплощение этих идей демонстрирует швейцарский архитектор Петер Цумтор (Peter Zumthor). В своей книге «Atmospheres: Architectural Environments – Surrounding Objects» (2006) он пишет, что атмосфера возникает как совокупность телесных и чувственных ощущений, охватывающих человека в пространстве. Звук шагов, теплота материала, плотность воздуха, запах дерева, ритм света – всё это создает аффективную ткань пространства, которую невозможно рационализировать, но можно точно почувствовать. Цумтор утверждает, что подлинная архитектура – это искусство вызывать атмосферу, а значит, искусство управлять чувственным состоянием человека через форму, материал и свет. В работах Шмидта, Бёме и Цумтора атмосфера предстает как эмоциональная аура среды, доступная телесному восприятию, но не сводимая к сумме отдельных сенсорных раздражителей. Это целостный феномен, в котором взаимодействуют форма, свет, звук, ритм, материал и присутствие субъекта.
В рамках психологической практики, особенно консультативной и терапевтической, понятие атмосферы приобретает особое значение как точка пересечения внешнего и внутреннего, как опосредующее звено между состоянием среды и состоянием психики. Анализ атмосферы становится способом выявления не только эстетических, но и психоэмоциональных качеств пространства, она может усиливать тревожность или успокаивать, вызывать раздражение или вдохновлять, провоцировать воспоминания или способствовать интеграции опыта. В этой связи атмосфера, не просто фон, но активный компонент эмоциональной регуляции и психодиагностики, который должен учитываться при работе с пространством как терапевтическим ресурсом.
На основании этих феноменологических выводов формируются пространственно-эмоциональные паттерны, устойчивые, часто неосознаваемые сценарии проживания среды, свойственные конкретной личности, семье, социальной группе или культуре. Эти паттерны проявляются в выборе мест пребывания, в реакциях на определенные типы пространства открытые или замкнутые, вертикальные или горизонтальные, светлые или тёмные, в склонности воспринимать окружающее либо как поддерживающее, либо как враждебное. Они также связаны с психологической историей человека, детский опыт, травмы, утраты, формы привязанности, как будто вплетаются в индивидуальную «внутреннюю архитектуру» восприятия. В результате мы не просто видим пространство – мы его вспоминаем, чувствуем, интерпретируем в соответствии с глубинными личностными и телесными сценариями.
Психотерапевтическое значение феноменологического подхода к восприятию среды заключается в том, что он позволяет работать не только с симптомом или конфликтом, но с пространственным образом жизни субъекта, с его экзистенциальным положением. Человек может не осознавать свои глубинные страхи или потребности, но они будут проявляться в том, как он организует свое окружение, какие места выбирает, какие зоны избегает, как реагирует на изменения в пространстве. Пространство становится своего рода зеркалом, но не плоским, отражающим, а вовлекающим в диалог. Именно в этом диалоге и рождается возможность трансформации через осознанное пере-проживание уже существующих.
Феноменологическая установка психологии восприятия среды, это глубокое эпистемологическое основание всей системы работы с человеком как существом, неразрывно связанным с пространством своего обитания. Она позволяет видеть в среде не объект вмешательства, а партнёра, собеседника, носителя смыслов и ресурсов. И именно такая перспектива делает возможной тонкую, экологичную и глубокую психодиагностику, ведущую не к контролю, а к пониманию и бережной трансформации.
В отличие от общей психологии восприятия, где внимание сосредоточено на обработке сенсорной информации и ее когнитивных преобразованиях, психология восприятия среды делает акцент на сенсорном, символическом и экзистенциальном уровнях. Здесь воспринимается не столько отдельный предмет, сколько вся композиция пространства, его атмосфера, дух места, метафорические и архетипические смыслы.
Так, например, темный коридор в старом доме может быть воспринят не просто как архитектурный элемент, а как метафора одиночества, перехода, внутренней тревоги – и вызывать соответствующие эмоциональные состояния. Подобная множественность уровней восприятия требует от исследователя интегративного подхода: необходимо учитывать как визуально-пространственные характеристики среды (свет, цвет, форма, пропорция), так и внутренние психологические процессы (проекции, воспоминания, культурные сценарии, эмоциональные паттерны).
Современные отечественные исследования в области психологии среды, развивающие идеи культурно-исторической и деятельностной школы, значительно продвинули наше понимание восприятия окружающего пространства как многослойного психического феномена. Учёные, такие как А.И. Донцов, Т.В. Корнилова, внесли значимый вклад в изучение того, как личностные и социально-психологические характеристики человека отражаются в восприятии и оценке физической и социальной среды.
Так, академик А.И. Донцов, один из ведущих специалистов в области социальной психологии, в своих работах подчеркивал, что восприятие среды всегда опосредовано системой смыслов и ценностей индивида. Он рассматривал среду не как объективно заданную структуру, а как поле активного смыслообразования, в котором личность определяет, какие элементы среды значимы, поддерживают или, напротив, угрожают её целостности. В рамках его исследований формируется понятие «психологического пространства», в котором особое внимание уделяется восприятию границ, центра, доминант и символических реперов, влияющих на поведение и самочувствие.
Развивая идеи когнитивной оценки среды Т.В. Корнилова, ввела понятие пространственно-ценностной конгруэнтности – соответствия между личностными установками и характеристиками окружающего пространства. Она показала, что высокая степень конгруэнтности между средой и внутренними представлениями о ней способствует субъективному благополучию, а рассогласование – вызывает дискомфорт, напряжение, ощущение отчужденности. Корнилова также поднимала вопросы пространственной адаптации в условиях мегаполиса, показывая, как урбанизированная среда может как поддерживать, так и подрывать личностные ресурсы в зависимости от особенностей ее восприятия.
В совокупности эти исследования подтверждают, что восприятие среды не является нейтральным или универсальным процессом. Оно глубоко зависит от личностных характеристик – уровня тревожности, самооценки, адаптационных стратегий, а также от социокультурной и биографической укорененности индивида. Более того, выявленная связь между восприятием среды и субъективным благополучием указывает на то, что работа с образом среды может быть использована не только для диагностики, но и в качестве действенного психокоррекционного и психотерапевтического инструмента.
Таким образом, современная школа психологии среды делает важный шаг от анализа объективных характеристик пространства к исследованию субъективного образа среды как живого, эмоционально насыщенного и глубоко личностного явления. Это открывает возможности для разработки целевых программ психологической помощи, направленных на восстановление чувства «обитаемости» среды, повышение пространственной устойчивости и общее улучшение психоэмоционального состояния личности. Психология восприятия среды – это не только изучение реакций на физическую обстановку, но и глубокое исследование того, как пространство становится частью субъективного мира личности, как оно формирует, поддерживает или нарушает её эмоциональную регуляцию. Это область, в которой раскрывается уникальный диалог между человеком и окружающим – диалог, в котором среда может быть другом, свидетелем, источником исцеления или напряжения. Именно эта идея лежит в основе предлагаемой авторской методики, где восприятие среды рассматривается как точка входа в эмоциональное состояние человека и как возможный вектор его трансформации.
1.2. Связь восприятия среды с эмоциональной регуляцией
Одним из ключевых направлений в современной психологии среды является исследование того, каким образом восприятие окружающего пространства влияет на эмоциональное состояние личности и ее способность к саморегуляции. Восприятие среды, как многомерный психологический процесс, включает в себя когнитивные, аффективные, символические и телесные компоненты, которые в совокупности формируют уникальный опыт обитания. Эмоциональная регуляция, в свою очередь, представляет собой систему психических механизмов, обеспечивающих адаптивный отклик на внешние и внутренние раздражители и поддерживающих устойчивость эмоционального фона.
Связь между этими двумя феноменами – восприятием среды и эмоциональной регуляцией – была установлена в ряде эмпирических и теоретических исследований, прежде всего в рамках психологии среды, нейропсихологии, экопсихологии и архитектурной психофизиологии.
В российской науке одним из первых исследователей, акцентировавших внимание на влиянии внешней среды на психоэмоциональное состояние, был Б.Г. Ананьев. В его трудах подчеркивается, что любые психофизиологические процессы, включая эмоции, протекают не в абстрактной нейтральной среде, а в конкретных пространственно-временных условиях.
Развитие идеи о среде как важнейшем факторе формирования личности мы находим в научной концепции А.В. Петровского, одного из крупнейших представителей отечественной психологии второй половины XX века. Алексей Владимирович Петровский (1924–2003) академик РАО, доктор психологических наук, профессор, основатель научной школы возрастной и социальной психологии. Его труды охватывают широкий спектр проблем – от психологии личности и коллектива до философско-психологического анализа жизненного пути человека. Особое внимание Петровский уделял феномену социальной ситуации развития и понятию «среды» как контекста жизнедеятельности.
В его работах среда рассматривалась не как внешняя, объективная данность, а как динамически воспринимаемый и интерпретируемый человеком мир, в котором реализуются значимые эмоциональные события. Именно эта идея отличает его подход от более биофизиологического и антропометрического взгляда, свойственного Б.Г. Ананьеву, который акцентировал внимание на роли макро- и микросредовых условий в формировании психофизиологических характеристик человека.
Если Ананьев стремился интегрировать человека как биосоциальное существо в контекст окружающей среды с позиции системного взаимодействия организма и среды, то Петровский сделал акцент на смысловой и личностной насыщенности среды – на ее роли как носителя социальных ожиданий, норм, эмоциональных отношений и, самое главное, как пространства становления субъектности.
В своих работах Петровский писал о среде как о «пространстве жизнедеятельности субъекта», которое, будучи насыщенным индивидуально значимыми смыслами, становится важнейшим элементом идентичности и самоосознания личности. Он подчеркивал, что среда воздействует на личность не напрямую, а опосредованно, через цепь интерпретаций, отношений, эмоциональных реакций. Это понимание позволило перейти от анализа среды как фактора адаптации к её исследованию как пространства персонализации и развития. Подобный подход положил начало активному изучению субъектно-средовых отношений в отечественной психологии.
Кроме того, Петровский был одним из первых, кто наметил методологические основания для феноменологического подхода к анализу среды в психологической практике, он настаивал на том, что человек всегда находится в переживаемой, а не в абстрактной среде. Именно этот тезис нашел отражение и развитие в последующих работах по психологии среды, в том числе в рамках предложенной нами методики пространственно-эмоциональной диагностики.
Вклад А.В. Петровского в становление психологии восприятия среды трудно переоценить. Его концепция среды как психологического контекста жизнедеятельности не только дополняет идеи Б.Г. Ананьева, но и развивает их в направлении большей субъективизации, феноменологичности и аксиологической наполненности восприятия человеком своего пространства.
Современные отечественные исследователи, такие как И.В. Шкуратова и Т.В. Корнилова, показывают, что восприятие среды оказывает прямое воздействие на такие параметры, как уровень тревожности, эмоциональное выгорание, субъективное благополучие и способность к стрессоустойчивости. Существенный вклад в развитие теории восприятия среды и её эмоционального осмысления внесла Ирина Владимировна Шкуратова – доктор психологических наук, профессор, специалист в области психологии архитектурной среды, образного мышления и пространственной символики. Ее исследования легли в основу концептуализации пространственного опыта как глубоко субъективного и эмоционально насыщенного процесса. Основной акцент в её работах был сделан на анализе образов среды, которые человек порождает в воображении или обнаруживает в реальной обстановке, реагируя на них аффективно, ассоциативно и телесно.
Шкуратова разработала оригинальную типологию пространственных конструктов, которую можно рассматривать как диагностический и терапевтический инструмент в консультативной практике. В этой типологии различные метафорические модели среды интерпретируются как внешнее выражение внутреннего эмоционального состояния человека. Так, «тревожный лабиринт» символизирует ощущение потерянности, отсутствия ясных ориентиров и внутренней фрустрации, характерной для состояний повышенной тревожности, деперсонализации или кризиса идентичности. Пространство этого типа обычно описывается клиентами как замкнутое, холодное, перегруженное деталями, с отсутствием «выхода» или «центра».
В противоположность ему образ «укрывающего кокона» представляет собой конструкцию, ассоциированную с ощущением безопасности, восстановления и эмоционального комфорта. В восприятии таких пространств доминируют мягкие формы, теплая цветовая гамма, телесно-привлекательная фактура и выраженное чувство границ – но не изоляции, а обволакивающей защищенности. Этот тип среды особенно значим в работе с клиентами, пережившими травму или находящимися в состоянии эмоционального истощения, поскольку позволяет активизировать внутренние ресурсы регенерации через пространственные проекции.
И.В. Шкуратова подчеркивала, что подобные конструкции не являются универсальными: они формируются в результате сложного взаимодействия культурных архетипов, индивидуального опыта, телесной памяти и текущего эмоционального состояния. Следовательно, образы среды могут быть использованы не только для диагностики, но и как вход в проективную работу, где клиент исследует свои чувства, сценарии адаптации, потребность в границах или, напротив, в открытости. В этом контексте пространство становится своего рода «вторым телом» личности, его продолжением и отражением.
Методологически важным моментом в работах Шкуратовой является интеграция данных из психологии архитектуры, телесной психотерапии и символического анализа, что делает её подход особенно ценным для междисциплинарного применения.
Сегодня идеи ученой находят продолжение в методиках пространственной терапии, экопсихологии и дизайне среды, ориентированном на психоэмоциональную поддержку человека. В предлагаемой нами методике пространственно-эмоциональной диагностики мы также опираемся на предложенную ей типологию, рассматривая ее как основу для построения индивидуальных сценариев трансформации среды и эмоциональной регуляции клиента.
Современные исследования в области нейропсихологии и архитектурной психологии подчеркивают значимость окружающей среды в регуляции эмоционального состояния и физиологических процессов человека. Особое внимание уделяется влиянию природных элементов, таких как зеленые насаждения, водоемы и естественное освещение, на активацию парасимпатической нервной системы и снижение уровня стресса.
Исследования Р. С. Ульриха продемонстрировали, что пациенты, чьи больничные палаты имели вид на природные ландшафты, восстанавливались после хирургических операций быстрее, реже нуждались в обезболивающих препаратах и демонстрировали более высокий уровень эмоционального комфорта по сравнению с пациентами, чьи окна выходили на кирпичную стену. Эти результаты подчеркивают важность визуального контакта с природой в медицинских учреждениях.
Дополнительные исследования подтверждают, что даже кратковременное пребывание в природной среде или просмотр изображений природы способствуют снижению уровня кортизола – гормона стресса, а также активации парасимпатической нервной системы, отвечающей за процессы отдыха и восстановления. Это свидетельствует о том, что включение природных элементов в дизайн помещений может способствовать улучшению психофизиологического состояния человека.
В контексте эмоционального дизайна среды (environmental affective design) интеграция природных компонентов рассматривается как ключевой фактор в создании пространств, способствующих эмоциональному благополучию. Такие элементы, как зелёные стены, водные инсталляции и использование натуральных материалов, не только улучшают эстетическое восприятие пространства, но и оказывают положительное влияние на когнитивные функции и уровень стресса пользователей.
Таким образом, включение природных элементов в архитектурное и интерьерное проектирование имеет не только эстетическое, но и терапевтическое значение, способствуя созданию благоприятной среды для эмоционального и физического восстановления человека.
Значимыми фигурами также являются Дональд Норман, американский когнитивный психолог и дизайнер, Ян Гель, датский архитектор и урбанист, а также Сьюзан Кент, специалист в области поведенческой архитектуры. Их подходы демонстрируют, что физическая среда не просто обслуживает деятельность человека, но активно модулирует его внутренние состояния, включая базовые параметры эмоционального фона.
Дональд Норман в книге Emotional Design: Why We Love (or Hate) Everyday Things (2004) показал, что дизайн объектов и среды влияет на три уровня обработки информации: висцеральный (сенсорный, мгновенный), поведенческий (удобство использования) и рефлексивный (осмысленное отношение). На каждом из этих уровней можно наблюдать воздействие на эмоциональную регуляцию: например, приятные на ощупь материалы или визуально гармоничные формы сразу вызывают снижение тревожного напряжения на висцеральном уровне, тогда как структурированное, предсказуемое и удобное пространство усиливает ощущение контроля и безопасности на поведенческом уровне. Эти эффекты являются ключевыми в консультативной практике, поскольку способность клиента к саморегуляции часто зависит от субъективного чувства предсказуемости и телесного комфорта в окружающей среде.
Ян Гель, автор концепции «человеческого масштаба» в архитектуре (Cities for People, 2010), фокусировал внимание на роли городского пространства как фактора психоэмоционального благополучия. Его исследования подтверждают, что наличие мягких очертаний, приглушенных звуков, визуальной доступности горизонта, а также разнообразных и гибких маршрутов способствует снижению когнитивной и сенсорной нагрузки, формируя чувство «психологической защищенности» и пространственной свободы. Среда в этом случае выступает как регулятор не только поведения, но и эмоционального ритма, синхронизирующего внутреннюю активность человека с внешней динамикой.
В своих исследованиях поведенческой архитектуры (behavioral architecture) Сьюзан Кент отмечает, что пространство, поддерживающее возможность выбора, уединения и телесной экспрессии, усиливает автономию личности и снижает уровень фрустрации. Это особенно важно в работе с клиентами, склонными к депрессивным и тревожным состояниям, у которых нарушены механизмы эмоционального выбора и телесной чувствительности. Элементы среды могут не только оказывать прямое воздействие, но и выступать в качестве символических носителей аффективных паттернов, например, стекло как образ «прозрачности» и «уязвимости», дерево – как «тёплого укрытия» или «естественной опоры».
Эти исследования показывают, что эмоциональная регуляция во многом носит пространственно-опосредованный характер. Пространство становится своего рода «внешним организмом», с которым человек находится в постоянной соматической и психической координации. Нарушения в организации среды (сенсорный шум, визуальный хаос, отсутствие структуры) ведут к нарушению этой координации, снижению уровня внутренней организованности, а значит, к усилению тревоги, раздражительности и эмоциональной нестабильности. Напротив, среда, спроектированная с учетом эмоциональных потребностей, может поддерживать или восстанавливать тонус, стабильность и ясность внутреннего состояния.
Для нас это имеет критическое значение, так как любая терапевтическая работа с восприятием среды должна учитывать не только субъективные образы, но и реальные сенсорные, структурные и символические параметры среды, в которых живет человек. Психодиагностика в этой парадигме, уже не просто сбор информации, а способ обнаружения тех пространственных элементов, которые вызывают срыв регуляции или, наоборот, способствуют её восстановлению. А трансформация среды становится методом внутренней перенастройки восприятия, позволяющим клиенту осваивать пространство как ресурс, а не как стрессор.
Сегодня, мы уже можем говорить о том, что восприятие среды выполняет не только перцептивную и символическую, но и регуляторную функцию. Через взаимодействие с пространством человек получает либо поддержку в эмоциональной стабилизации, либо дополнительные стрессогенные воздействия. Именно по этой причине в рамках предлагаемой методики акцент делается не просто на диагностике образа среды, но и на работе по его трансформации в направлении формирования «экологичного», «своего», «безопасного» пространства, способствующего восстановлению и устойчивости эмоционального фона.
В консультативной практике психолога учет пространственного фактора и особенности восприятия клиентом среды открывают дополнительные возможности для мягкой эмоциональной коррекции. Применение пространственно-чувственных методов, таких как проективные техники, визуализация, телесные и арт-ориентированные практики – позволяет не напрямую вмешиваться в симптоматику, а через изменение способа «населения» пространства влиять на глубинные эмоциональные процессы клиента.
Поэтому мы рассматриваем включение пространственно-ориентированной диагностики и трансформации восприятия среды как один из перспективных и научно обоснованных подходов к работе с эмоциональной регуляцией в консультативной и психотерапевтической практике.
1.3. Пространственно-эмоциональные паттерны
В рамках предлагаемой методологии вводится понятие пространственно-эмоционального паттерна как ключевой категории, описывающей устойчивые формы восприятия и переживания пространства. ПЭП интегрирует телесные, сенсорные, аффективные, когнитивные, символические и экзистенциальные компоненты субъективного опыта, разворачиваясь на основе четырехуровневой модели восприятия среды (сенсорного, символического, субъективного и экзистенциального уровней). Эти компоненты позволяют детализировать процессы проживания среды на каждом уровне восприятия и обеспечивают более глубокую диагностику пространственно-эмоциональных особенностей клиента.
Структура пространственно-эмоционального паттерна включает следующие компоненты:
• Телесный компонент – физические ощущения и реакции тела в ответ на пространственные характеристики среды.
• Сенсорный компонент – восприятие сенсорных стимулов (зрительных, слуховых, обонятельных, тактильных), исходящих из окружающего пространства.
• Аффективный компонент – эмоциональные реакции возникающие при взаимодействии со средой. и чувства,
• Когнитивный компонент – мысли, убеждения и интерпретации, связанные с восприятием пространственных характеристик и их значением для индивида.
• Символический компонент – личностные и культурные значения, приписываемые определённым пространствам или их элементам.
• Экзистенциальный компонент – переживание базовых смыслов бытия (укорененности, принадлежности, безопасности, свободы) в пространственном контексте.
Примерами пространственно-эмоциональных паттернов, служат:
“Защищенное пространство” – предпочтение небольших, закрытых помещений, вызывающих чувство безопасности и уединения. “Домашний уют” – теплые чувства и расслабление в знакомой, обжитой обстановке с личными вещами. “Офисная стерильность” – ощущение отчужденности и напряжения в безличных, строго организованных рабочих пространствах. “Природное вдохновение” – подъем настроения и креативность при нахождении в природных ландшафтах. “Городская клаустрофобия” – чувство сжатости и стресса в плотной городской застройке. “Творческое пространство” – пространство где происходит стимуляция креативности в просторных, светлых студиях с высокими потолками. “Храмовое пространство” – чувство возвышенности и уважения в религиозных или культовых местах. “Ностальгическое место” – возвращение воспоминаний и эмоций при посещении мест детства. “Проходное пространство” – чувство неопределенности и временности в коридорах, переходах между помещениями. И многие другие.
Понятие пространственно-эмоционального паттерна отличается от концепции “поведенческого сеттинга” Р. Баркера, который определял поведенческий сеттинг как устойчивую взаимосвязь между поведением и физическим окружением, формирующуюся в конкретном месте и времени. В отличие от этого, пространственно-эмоциональный паттерн фокусируется на субъективном восприятии и эмоциональном переживании пространства, подчеркивая индивидуальные реакции и внутренние состояния.
В контексте когнитивной терапии, термин “эмоциональная схема” описывает устойчивые паттерны мышления и чувств, сформированные в результате раннего опыта и влияющие на поведение и эмоциональные реакции индивида.
Однако эмоциональные схемы в основном сосредоточены на внутренних когнитивных и эмоциональных процессах, тогда как пространственно-эмоциональные паттерны интегрируют эти процессы с внешними пространственными характеристиками, рассматривая, как физическая среда влияет на эмоциональное состояние и поведение человека.
Несмотря на то что многие из феноменов, описываемых в рамках пространственно-эмоциональных паттернов – таких как стремление к защищенности, избегание сенсорной перегрузки, эмоциональная реакция на архитектурные образы, уже присутствовали в исследованиях архитектурной, экологической, клинической и феноменологической психологии, на основании нашего исследования мы сделали вывод, что они существовали как разрозненные наблюдения, не объединенные в единую категориальную систему.
Введение понятия «пространственно-эмоциональный паттерн» позволяет впервые собрать эти элементы в целостную теоретико-методологическую конструкцию. Оно придаёт этим переживаниям структурированность, наделяет их диагностической и терапевтической функцией, позволяет описывать внутренний эмоциональный сценарий через характеристики восприятия среды.
Данное понятие интегрирует знания из разных научных направлений, от культурно-исторической и деятельностной психологии до когнитивных теорий и архитектурного аффективного дизайна, и тем самым открывает новые горизонты в консультативной практике, экопсихологии и психотерапии среды. Пространственно-эмоциональные паттерны становятся рабочей категорией, позволяющей работать с теми аспектами внутреннего мира клиента, которые ранее были трудноуловимые и не поддавались вербализации.
Введение понятия пространственно-эмоционального паттерна позволяет объединить различные аспекты взаимодействия человека со средой, подчеркнув значимость пространства как активного участника формирования эмоционального опыта и поведения.
Исторически необходимость в формализации подобного понятия назревала в разных научных традициях. Философско-феноменологический подход, развиваемый Морисом Мерло-Понти и Гастоном Башляром, закладывал основу представлений о пространстве как о переживаемой телесной реальности, где тело, первичный инструмент восприятия мира.
Башляр в работе «Поэтика пространства» писал: «Обитаемое пространство превосходит геометрическое пространство» (Bachelard, 1958). Дом и его образы, в его концепции становятся символами внутренней жизни.
В экологической психологии Дж. Гибсон сформулировал понятие аффорданса – возможности действия, заложенной в объекте или пространстве, где человек воспринимает среду не как нейтральную структуру, а как совокупность возможностей для действия (Gibson, 1979). В свою очередь, Р. Баркер, автор концепции поведенческих сеттингов, показал, что параметры среды формируют устойчивые сценарии поведения и тем самым влияют на эмоциональные и социальные реакции человека.
Работы Р. Ульриха, основанные на эмпирических данных, доказали, что контакт с природной средой способствует снижению уровня стресса, нормализации пульса и ускорению восстановительных процессов у пациентов, а следовательно, физическая среда напрямую влияет на эмоциональное состояние (Ulrich, 1984). Дональд Норман, один из основателей теории аффективного дизайна, отмечал: «Хороший дизайн вызывает не просто удовольствие, но и облегчает управление эмоциями» (Norman, 2004).
Обилие понятий в смежных областях, от «поведенческого сеттинга» до “аффективного дизайна” тем не менее не позволяет с должной полнотой описать целостную конфигурацию субъективного проживания среды, включающую как телесную, так и эмоционально-смысловую составляющую. Так, концепт behavior setting, введённый Р. Баркером, акцентирует внимание на внешней организационной структуре среды и ее нормативных сценариях, однако не охватывает феноменологический аспект, то есть, как именно эта структура переживается субъектом, с какими чувствами, ассоциациями и личностным смыслом она соотносится.
Аналогично, теория аффордансов Дж. Гибсона описывает функциональные возможности среды, воспринимаемые телом, но остается в русле моторно-перцептивной парадигмы. “Affordance” – это то, что можно сделать в среде, а не то, что я чувствую или как я эмоционально существую в этом пространстве. Эмоциональная насыщенность, ассоциативные связи, символическая нагрузка и личностная история, связанная с тем или иным пространством, выходят за пределы функционального восприятия.
Понятия “healing environments” и “affective design”, развиваемые в архитектуре, дизайне и средовой эргономике, фиксируют важность позитивного влияния среды на состояние человека, однако остаются по преимуществу инструментальными, они исходят из задач создания среды, а не из анализа внутренней архитектуры восприятия. Эти подходы, как правило, опираются на стандартизированные характеристики (освещенность, наличие природы, визуальные ритмы), но не учитывают индивидуализированное, глубинно субъективное «население» пространства. Наконец, в ряде современных теорий “embodied space” или “emotional space” пространство осмысливается как вовлекающее тело и эмоции, но зачастую остаётся либо слишком абстрактным в философии, либо лишенным диагностической функции в когнитивной психологии. Ни одно из существующих понятий не предлагает операционализируемую модель, позволяющую работать с эмоциональной структурой восприятия пространства как с устойчивым паттерном, поддающимся идентификации, интерпретации и трансформации в рамках консультативной практики.
Именно поэтому введение термина пространственно-эмоциональный паттерн представляется своевременным шагом в развитии интегративной методологии психологии среды. Он позволяет не только преодолеть ограничения существующих концептов, но и объединить их достоинства в единой диагностической и терапевтической рамке, в центре которой, переживание среды как эмоционально организованной формы бытия.
Особое значение для обоснования понятия пространственно-эмоционального паттерна имеет российская психологическая школа, в которой восприятие среды традиционно рассматривалось не как внешний фон, а как внутренне значимая часть структуры сознания. Уже в культурно-исторической концепции Л.С. Выготского среда выступала не как нейтральное окружение, а как носитель знаков, смыслов и средств деятельности, через которые формируется психика. В этой парадигме личностное и социальное развитие индивида неотделимы от освоения культурного пространства, что подразумевает эмоциональную и символическую включенность в среду.
Развивая эти идеи, А.Н. Леонтьев в рамках деятельностного подхода подчёркивал, что среда входит в структуру мотивации как опосредующий фактор: “деятельность человека всегда разворачивается в определенной предметной среде, но смысл этой среды не дан изначально, а формируется в процессе мотивационно-целевой активности” (Леонтьев А.Н., 1975). То есть, среда становится значимой, отвечая личностным смыслам и целям субъекта. Таким образом, уже в деятельностной теории закладывается понимание среды как психологически насыщенного пространства, включенного в процесс саморегуляции.
А.В. Петровский развил это направление, введя понятие “психологического контекста жизнедеятельности”, подчеркивая, что среда влияет не только на поведенческую активность, но и на формирование идентичности, системы ценностей и структуру Я. В его подходе особое внимание уделялось эмоционально значимым событиям, через которые человек взаимодействует со средой, наделяет ее личным смыслом и включает в автобиографическое пространство личности. Как писал Петровский: “Среда выступает в качестве системы отношений субъекта к значимым объектам, включая события, людей и символы, и тем самым становится контекстом саморазвития” (Петровский А.В., 1987).
В российской психологической школе с ее акцентом на деятельностную, смысловую и эмоционально насыщенную природу сознания понятие паттерна обретает особую глубину. Оно не ограничивается лишь описанием реакций на среду, но отражает то, как человек проживает пространство, как он символически и телесно встраивается в него, используя его для подтверждения или трансформации собственного Я.
В предлагаемой методологии мы можем проследить логическую эволюцию: от среды как источника знаков (Выготский) – к среде как структуре мотивации (Леонтьев) – и далее к среде как экзистенциально насыщенному контексту жизнедеятельности (Петровский). Введенное нами понятие пространственно-эмоционального паттерна продолжает эту линию, акцентируя внимание на том, как среда переживается субъективно, как ресурс безопасности или как источник тревоги, как форма телесной укорененности или как поле отчуждения. Паттерн в этом контексте становится своеобразной «точкой сборки» внутреннего и внешнего, он отражает, каким образом человек организует свой эмоциональный опыт в пространстве и через пространство.
Именно на стыке этих научных традиций возникает необходимость введения понятия пространственно-эмоционального паттерна, как синтетической категории, отражающей устойчивые формы восприятия, в которых проявляются и переживания телесной защищенности, и архетипические символы, и предпочтения в структуре среды, и бессознательные эмоциональные сценарии.
На сегодняшний день термин “пространственно-эмоциональные паттерны” не был оформлен в классических трудах как самостоятельное понятие. Однако его эвристическая ценность очевидна, он позволяет описывать, интерпретировать и трансформировать пространственный опыт, а также использовать его в диагностике и терапии эмоциональных нарушений.
Для методологии психодиагностики и трансформации восприятия среды это понятие является базовой аналитической единицей, и позволяет:
• видеть за выбором пространства (закрытого/открытого, яркого/нейтрального, наполненного/пустого) определенную эмоциональную логику;
• понимать бессознательные мотивы телесного поведения в пространстве (потребность в контроле, безопасности, принадлежности);
• использовать образ среды как диагностическую метафору внутреннего мира клиента;
• выстраивать пути экологичной трансформации среды, направленной на эмоциональную саморегуляцию.
Введение термина пространственно-эмоциональный паттерн позволяет не только интегрировать теоретические подходы разных психологических школ, феноменологической, когнитивной, экопсихологической и деятельностной, но и предложить оригинальный понятийный инструмент для практической психологии, в частности в консультативной и психотерапевтической деятельности. Данный концепт восполняет методологический пробел, существующий в современной психологии среды, где до сих пор отсутствовала устоявшаяся категория, позволяющая описывать повторяющиеся формы восприятия и проживания пространства через призму субъективных эмоциональных сценариев.
Выявление пространственно-эмоциональных паттернов возможно через различные психодиагностические и проектные процедуры, способствующие актуализации бессознательных форм переживания среды. В частности, большое значение имеют глубинные интервью, направленные на описание значимых пространств, как реальных, так и воображаемых. При этом особое внимание уделяется лексике, метафорам, оценочным суждениям, повторяющимся мотивам: например, употребление клиентом образов типа «клетка», «берлога», «сцена» может указывать на закреплённые эмоциональные конструкции проживания среды. Эффективным способом идентификации паттернов является также использование проективных методик, рисуночных тестов, коллажей, визуальных конструкторов, позволяющих клиенту выразить восприятие среды в невербальной, символической форме.
Наблюдение за телесным поведением клиента в пространстве консультативной комнаты (выбор места, дистанция, предпочтение углов или центра, открытых или защищенных позиций) дает дополнительную информацию о характере его пространственной регуляции. Эти паттерны можно фиксировать также в повседневной жизни, через анализ маршрутов передвижения, выбора среды для отдыха и работы, устойчивых предпочтений в обстановке (цвет, фактура, свет, замкнутость, вариативность), что позволяет построить более полную картину взаимодействия личности и среды.
Интерпретация пространственно-эмоционального паттерна предоставляет психологу доступ к базовым эмоциональным сценариям клиента, зачастую неосознаваемым. Например, предпочтение закрытых и визуально защищённых пространств может свидетельствовать о тревожной организации личности, стремлении к контролю и избеганию неопределенности. Напротив, склонность к чрезмерно открытым пространствам, минимализму и «пустоте» в интерьере может сигнализировать о вытеснении потребности в эмоциональной близости и феномене отчуждения.
Таким образом, анализ паттерна позволяет диагностировать такие глубинные состояния, как тревожная фиксация, потребность в принадлежности, избегающее поведение, а также нарушения регуляции возбуждения и защиты.
Одной из ключевых задач работы с пространственно-эмоциональным паттерном является его трансформация. Это процесс, включающий в себя осознание клиентом собственной пространственной логики, её эмоциональных и телесных оснований, а затем, разработку альтернативных сценариев проживания среды.
Инструментами здесь могут служить визуально-медитативные практики, направленные на воображаемую реконструкцию безопасного пространства, а также конкретные поведенческие эксперименты в реальной среде, изменение освещения, перестановка предметов, выбор другого маршрута, внедрение цветовых и тактильных акцентов.
Такая трансформация, будучи экологичной и сонастроенной с внутренними потребностями клиента, способствует не только улучшению эмоционального состояния, но и расширению репертуара способов проживания мира, укреплению чувства безопасности, автономии и аффективной устойчивости. Пространственно-эмоциональный паттерн выступает как своеобразная «архитектура переживания» пространства, глубоко личностная, но в то же время поддающаяся диагностике и трансформации структура, через которую субъект не только взаимодействует с физическим окружением, но и переживает себя в нём. Этот паттерн отражает эмоциональные матрицы, сложившиеся в результате индивидуального опыта, ранних аффективных взаимодействий, культурной социализации и телесной памяти. Новизна предлагаемого подхода заключается в том, что он не просто описывает, какой эмоциональный отклик вызывает та или иная среда, но фиксирует, каким образом этот отклик встроен в более широкую систему смыслов, телесных реакций и поведенческих предпочтений.
Пространственно-эмоциональный паттерн становится диагностической единицей, позволяющей выявлять внутренние эмоциональные сценарии через работу с внешним контекстом. Это особенно ценно в консультативной практике, когда клиенту трудно вербализовать свои переживания, но возможно их выразить через образы, пространственные предпочтения, телесные ощущения и визуальные метафоры.
Более того, этот концепт может быть успешно адаптирован и применен в других сферах, от архитектурного и интерьерного проектирования до работы в области организационной психологии и образовательной среды. Например, проектирование среды, способствующей снижению тревожности и формированию чувства безопасности, требует понимания того, какие пространственные параметры активируют деструктивные паттерны, а какие, поддерживают ресурсные состояния.
Предложенное понятие является не только теоретическим вкладом в развивающуюся область психологии среды, но и важным шагом к формированию новой, интегративной методологии, в которой пространство рассматривается не как нейтральный фон психической жизни, а как её активный участник и отражение.
Это открывает путь к созданию научно обоснованных и практико-ориентированных программ психодиагностики и трансформации восприятия среды как средства регуляции эмоционального состояния. В перспективе данная разработка может стать основой целого направления пространственно ориентированной психологии, в которой работа с переживаемым образом среды будет занимать центральное место в восстановлении и развитии личности.
1.4. Архетипы восприятия пространства
Включение главы, посвящённой архетипам восприятия пространства, является методологически значимым шагом в контексте разработанной системы психодиагностики и трансформации восприятия среды. Данная глава не только углубляет теоретическое основание предложенной модели, но и расширяет диагностический инструментарий практикующего специалиста, позволяя ему работать с пространственным опытом клиента на уровне универсальных символических форм. Это обосновано тем, что восприятие среды в консультативной практике редко ограничивается описанием функциональных или сенсорных характеристик, гораздо чаще оно окрашено личностными ассоциациями, эмоциональными сценариями и архетипическими образами, в которых бессознательно репрезентируются фундаментальные переживания человека.
Архетип как аналитическая категория позволяет выявлять глубинные структуры восприятия, объединяющие индивидуальный телесно-эмоциональный опыт с коллективными культурными матрицами. Психологическое пространство в таком подходе предстает не как нейтральная физическая сцена, но как живая ткань, насыщенная значениями и символами, активирующими определенные эмоциональные реакции.
Смысловое включение архетипов в психодиагностический процесс открывает доступ к экзистенциально-символическому измерению восприятия среды. В отличие от традиционных методов, ориентированных на количественную оценку факторов среды или когнитивные установки клиента, работа с архетипами позволяет обращаться к тем уровням переживания, которые связаны с телесной памятью, эмоциональной тканью раннего опыта и культурно сформированными пространственными метафорами. Это особенно важно в случае клиентов, для которых прямая вербализация эмоционального состояния затруднена, но которые способны описывать или визуализировать среду, в которой «находятся внутренне». Таким образом, образы среды становятся своеобразными метафорическими ключами к внутреннему миру клиента.
В методологическом контексте предложенной системы архетипы выполняют функцию смысловых маркеров, позволяющих обнаруживать и описывать пространственно-эмоциональные паттерны. В то время как паттерн фиксирует устойчивую конфигурацию телесного, аффективного и когнитивного реагирования на среду, архетип представляет собой символическую форму, в которой эта конфигурация может быть представлена, осмыслена и трансформирована. Это создает прочный теоретико-практический мост между феноменологией восприятия и психо динамикой внутреннего мира. Кроме того, архетипы расширяют возможности визуальных и проективных методик, таких как рисуночные задания, коллажи, визуализации, позволяя использовать образ среды не только как диагностический материал, но и как инструмент терапии.
Из вышесказанного следует, что глава об архетипах восприятия пространства усиливает интегративный потенциал всей методологии, делая её глубже, индивидуализированнее и культурно чувствительнее. Она подчеркивает, что пространство не только локус взаимодействия, а носитель переживаний, символов и трансформаций.
Разработка и внедрение этой главы в структуру методического пособия открывает путь к более тонкому пониманию внутренних процессов клиента и к созданию практик, которые уважают сложность и многослойность человеческого восприятия среды.
Связь между архетипами и восприятием имеет глубокое обоснование как в аналитической психологии, так и в феноменологической философии, психологии пространства и экопсихологическом подходе. Архетипы в юнгианской традиции, это универсальные психические структуры, выражающие базовые формы человеческого опыта. По Карлу Густаву Юнгу, архетипы представляют собой «врожденные возможности восприятия и действия», которые проявляются через повторяющиеся образы, символы и мифологемы в культуре, снах, фантазиях и телесных ощущениях (Юнг, 1968). Эти образы, по сути, являются формами организации бессознательного опыта, и их выражение часто происходит именно через символическую структуру среды.
Пространство в этом контексте функционирует не просто как физическая оболочка, но как носитель символических значений. Архетипический подход позволяет рассматривать образы пространства, не в качестве случайных метафор, а как устойчивые формы, в которых актуализируются глубинные структуры субъективного опыта.
Аналогичные идеи находят развитие в современной архитектурной и феноменологической психологии. Исследования Питера Цумтора, демонстрируют, что архитектурное пространство воспринимается как “эмоциональный сосуд”, в котором сочетаются материальные и нематериальные характеристики, свет, звук, температура, запах, активируя у субъекта ассоциативную и символическую память. Герман Бёме в своей эстетической теории атмосферы подчеркивает, что пространство воздействует не через абстрактные формы, а через телесно переживаемую и символически насыщенную ткань ощущений, вызывающих «эмоциональные поля присутствия» (Бёме, 1993).
С юнгианской точки зрения, архетипы, такие как Великая Мать, Тень, Герой, Персона, Анима/Анимус, могут проявляться в восприятии среды через структурные и эмоциональные особенности пространства.
Например, восприятие «уютного укрытия» может ассоциироваться с архетипом Матери; заброшенные руины могут пробуждать архетип Тени; высокие светлые купола, архетип Духа или Отца. Эти реакции, хотя и опосредованы культурным контекстом, во многом универсальны и часто проявляются в телесных и аффективных ответах человека на ту или иную конфигурацию среды.
Важно отметить, что архетип не совпадает с символом среды, но проявляется через него. Архетип – это потенциал опыта, а конкретный образ пространства – это способ его проживания. Как пишет Юнг: «Архетип – это склонность формировать одни и те же представления… безусловно спонтанно» (Юнг, 1959). Пространственная среда, в свою очередь, становится сценой, на которой эти представления получают форму, эмоциональный тонус и динамику.
В российской психологической традиции интерес к символике пространства обнаруживается в работах А.В. Петровского. Развитие этой мысли можно проследить в феноменологических исследованиях символических структур пространства в отечественной педагогике, а также в анализе образов среды в психотерапевтических и арт-терапевтических подходах.
Таким образом, теоретическое обоснование связи архетипов и среды строится на нескольких взаимосвязанных положениях:
• пространство не является нейтральным, оно проживается через призму бессознательных схем;
• архетипы активируются в телесном, сенсорном и символическом восприятии среды;
• символы пространства репрезентируют эмоциональные сценарии и экзистенциальные установки личности;
• работа с архетипическими образами среды дает доступ к глубинным уровням саморегуляции и внутренней трансформации.
Применение архетипического анализа в рамках предложенной методологии позволяет интерпретировать не только то, как человек описывает пространство, но и почему определенные его черты вызывают устойчивые эмоциональные реакции. Это делает архетипы важным диагностическим и терапевтическим ресурсом. С их помощью специалист может «прочесть» скрытые эмоциональные слои восприятия, усилить процессы осознавания, а также предложить более глубокие образы для экологичной трансформации внутренней среды субъекта.
Архетипические образы среды являются неотъемлемой частью человеческого восприятия мира, поскольку они активируют универсальные психические структуры, формирующие основу эмоционального реагирования. В этих образах выражается бессознательное отношение к пространству, безопасности, контролю, уединению, связи с природой и социумом. Поскольку архетипы существуют как первичные схемы восприятия и действия, они особенно легко проявляются в опыте пространства, через предпочтения форм, маршрутов, типов помещений, а также в визуальных, телесных и речевых проекциях.
Одним из наиболее древних и универсальных архетипических образов является “Пещера”. На символическом уровне она ассоциируется с укрытием, материнским началом, внутренним восстановлением и обновлением. В проективных методиках этот образ часто появляется у клиентов, ищущих безопасности и регресса, стремящихся к восстановлению после перегрузки или психоэмоционального травмирующего опыта. Пещера – это и символ ретракции, и потенциальное пространство инициации, в котором происходит трансформация и последующее возвращение к активной жизни. В интерьере пещерный архетип может проявляться в предпочтении полумрака, обволакивающих текстур, закругленных форм, ниш и защищенных углов.
“Лабиринт”, напротив, ассоциируется с тревогой, потерянностью, внутренним конфликтом. Это образ поиска, в котором субъект сталкивается с множественными маршрутами, ощущением дезориентации и потребностью в символическом выходе. В психотерапии он может символизировать неопределённость, сложные жизненные выборы или экзистенциальные кризисы. Пространства, порождающие лабиринтное переживание, как правило, характеризуются множеством переходов, схожих помещений, нестабильным освещением и отсутствием очевидных ориентиров. Это может быть, например, перегруженная структура офисных комплексов или торговых центров.
Архетип “Башня” нередко возникает как символ отстраненности, изоляции, стремления к контролю или доминированию. Это вертикальное, отделенное пространство, в котором субъект чувствует и власть, и одиночество. В восприятии клиентов башня может символизировать как стремление к независимости и целеустремленности, так и отчуждение, эмоциональную холодность и невозможность контакта. В пространственном контексте подобные ассоциации могут активироваться в высотных зданиях, комнатах с высокой мебелью, плотной геометрией и отсутствием связи с землёй.
“Мост”, это классический символ перехода, трансформации, преодоления границ. Он одновременно соединяет и отделяет, являясь символом перемен, неопределённости и, в то же время, надежды. Пространственные конструкции, интерпретируемые как мост, могут оказывать двойственное воздействие: они активируют тревогу перед неизвестным и одновременно создают возможность перехода к новому состоянию. Такие структуры часто появляются в сновидениях или визуальных практиках у клиентов, переживающих пороговые состояния – кризисы, смену идентичности, утрату или новое начало.
Архетип “Арена” актуализирует тему социальной видимости, оценки, соревновательности. Это пространство, где субъект ощущает себя под наблюдением, под давлением нормативных требований и ожиданий. Арена может проявляться в восприятии школ, рабочих пространств, сценических или публичных зон, и вызывать напряжение у людей с высокой чувствительностью к социальной оценке. Пространства, организованные по типу амфитеатра, открытые офисы, аудитории с централизованной ориентацией – всё это примеры, вызывающие архетипические реакции арены.
“Сад” – это архетип гармонии, исцеления, естественной упорядоченности. Сад в символическом смысле представляет пространство заботы, внутреннего покоя и единства с природой. Восприятие сада активирует регуляторные процессы, связанные с восстановлением и снижением тревожности.
Исследования в области биофильного дизайна подтверждают, что даже визуальный контакт с растительностью способствует снижению кортизола и нормализации пульса. В визуальных практиках сад часто всплывает как образ ресурса, а в интерьере – как стремление к «живым» текстурам, натуральным материалам и природному освещению.
“Пустыня” – противоположный полюс сада. Это образ одиночества, поиска, экстремальной адаптации. Он может символизировать эмоциональную депривацию, внутреннюю пустоту, но также и очищение, аскезу, переход в новый этап. В пространстве пустыня может проецироваться в виде минималистичных интерьеров, белых стен, акустической пустоты или изоляции от сенсорных стимулов. Такое пространство вызывает у одних клиентов тревогу, у других – чувство свободы и расширения.
“Лес” как архетип восходит к символике бессознательного. Это пространство густое, неоднозначное, таинственное и потенциально трансформирующее. Лес символизирует связь с природными силами, инстинктами и возможностью внутренней инициации. В проективных техниках он может появляться как символ поиска, погружения в неизведанное, активации интуитивных процессов.
“Остров” воплощает автономию, но также и отчуждение. Это пространство, где субъект может обрести свободу от внешнего, но и оказаться изолированным. Восприятие острова связано с темами границы, индивидуальности, утраты или сознательного выбора дистанции. В повседневной среде такие ассоциации могут активироваться в замкнутых, изолированных кабинетах, приватных студиях, индивидуальных рабочих зонах.
“Город” как архетип является синтезом порядка и перегрузки. Он воплощает социальную организацию, структуру, скорость и прогресс, но также активирует ассоциации с утратой связи с природой, перенасыщением стимулами и социальной анонимностью. Пространственно воспринятый город может вызывать как чувство принадлежности и уверенности, так и тревогу и сенсорную перегрузку.
Эти архетипические образы среды всплывают не только в вербальных описаниях, но и в рисунках, спонтанных фантазиях, телесных реакциях, выборе любимых и избегаемых пространств. В методике психодиагностики и трансформации восприятия среды архетипы используются как средство интерпретации проективных образов, обнаружения устойчивых эмоциональных сценариев, а также как инструмент внутренней реконфигурации, через работу с образами среды возможно трансформировать внутренние паттерны реагирования, усилить чувство опоры и раскрыть ресурсы идентичности.
Архетипические образы в восприятии среды обладают не только символической и регуляторной, но и значительной диагностической функцией. Они выступают как маркеры бессознательных эмоциональных сценариев, которые трудно поддаются прямой вербализации, особенно в условиях психологической защиты, сопротивления или недостаточной рефлексивности клиента. Поскольку архетипы оперируют на уровне универсальных и глубинных структур, они позволяют обойти когнитивные фильтры и выйти напрямую на ядро переживания, через символ, образ, телесную реакцию или спонтанное описание.
В психотерапевтической практике проективные методы, в которых клиенту предлагается изобразить или описать свою среду (настоящую, желаемую или фантазийную), позволяют выявить архетип, стоящий за пространственным образом. Например, повторяющееся изображение закрытых помещений без окон может сигнализировать об архетипе “Тюрьма”, символе ограниченности, изоляции, сдерживания импульсов или переживаний.
Однако этот же образ может интерпретироваться и как “Убежище” – защищённое пространство, необходимое для восстановления и укрытия. Именно здесь важна функция психолога как интерпретатора, способного выделить контекст, в котором активен данный архетип, и определить его значение в структуре переживания клиента.
Диагностическая сила архетипов заключается в их способности вскрывать неочевидные связи между внутренним состоянием человека и его восприятием внешнего. Например, клиент, постоянно описывающий окружающее пространство как чужое, бездушное, слишком большое, может бессознательно проживать архетип “Пустыня”, символа экзистенциального одиночества, утраты связи и необходимости прохождения через внутреннюю трансформацию. Такое восприятие среды может сопровождать депрессивные или дезадаптивные состояния, кризисы идентичности, эмоциональное выгорание.
В то же время, архетипы могут выполнять функцию сигнализации о скрытых ресурсах и точках восстановления. Образ “сада”, возникающий в воображении клиента в контексте желаемого места, говорит не только о стремлении к гармонии и безопасности, но и о наличии внутреннего потенциала к регуляции и интеграции. Архетипы таким образом становятся как индикаторами проблемных зон, так и ориентирами для создания терапевтической среды – физической или воображаемой.
Применение архетипов в диагностике особенно важно в работе с детьми, подростками и клиентами с ограниченными возможностями вербализации (например, в состояниях посттравматического стресса, нарушениях аутистического спектра или в состояниях острого горя). В этих случаях архетипические образы, выявляемые через рисунок, песочную терапию или пространственные метафоры, позволяют определить эмоциональное ядро запроса и выстроить стратегию дальнейшей коррекционной работы.
Наконец, архетип может быть связан с повторяющимся эмоционально-пространственным сценарием, который клиент не осознает, но который влияет на его поведение и выбор среды. Например, человек может регулярно выбирать места, соответствующие образу «арены» открытые, социально насыщенные пространства, несмотря на то, что они вызывают у него стресс. Такой выбор может быть связан с внутренним конфликтом между потребностью в признании и страхом оценки. Диагностирование этого паттерна через архетип помогает сделать его осознаваемым и позволяет разорвать цикл само-повторяющейся фрустрации. В терапевтической практике архетипы оказываются мощным инструментом трансформации, поскольку позволяют не просто осознавать эмоциональные реакции на пространство, но и активно с ними работать. Символика формирует пласт бессознательного восприятия среды, и именно потому становится основой для эффективного рефрейминга. Когда клиент сталкивается с образом, вызывающим тревогу или напряжение, задача терапевта не устранять этот образ, а изменить способ его проживания. Таким образом, архетип перестаёт быть фиксированной формой страдания и превращается в динамический символ возможного роста и восстановления.
Ключевым механизмом здесь является пространственный переход, перемещение внутри воображаемой или реальной среды, в ходе которого клиент соприкасается с различными архетипическими структурами. Например, метафорический переход из «пещеры» в «сад» может сопровождаться изменением телесного самочувствия, образов в воображении, эмоционального состояния. Такой процесс сопровождается терапевтическим комментарием и направленным вниманием, позволяя клиенту прочувствовать смысл этого перехода на всех уровнях, когнитивном, аффективном и телесном.
Архетипические формы также используются в создании визуально-медитативных карт и МАК, своеобразных пространственных сценариев, где клиент с помощью терапевта выстраивает собственный маршрут восстановления. (вы можете ознакомится с данной разработкой автора на авторской странице). Эти карты включают образы лестниц, мостов, тоннелей, ворот, и многих других, каждый из которых активирует определенную эмоционально-психическую динамику. Важно, что эти образы не навязываются извне, а актуализируются из субъективного восприятия клиента, обеспечивая подлинную внутреннюю работу с личностными смыслами.
Ещё одной терапевтической задачей является восстановление прерванных пространственно-эмоциональных связей. Например, клиент, переживший травматический опыт в конкретной среде (детский сад, родильное отделение, военная казарма), может бессознательно избегать похожих пространств, связывая их с угрозой. Работа с архетипом, ассоциированным с этим местом, позволяет очистить его от травматического заряда, вернув себе возможность безопасного и свободного проживания схожих ситуаций.
Особую эффективность показывает использование архетипов в терапии утраты и кризисов перехода. Периоды внутреннего перехода часто отражаются в образах “Моста”, “Пустыни”, “Переходного коридора”. Эти образы помогают контейнировать тревогу неопределённости, одновременно предлагая символическое понимание происходящего как необходимого этапа трансформации.
Как писал Джеймс Хиллман, “архетип – это не просто образ, но способ движения души”; в пространственной психотерапии архетип становится также способом движения через среду, движения к себе.
Применение архетипических образов эффективно и в работе с психосоматическими симптомами. Телесные проявления тревоги, напряжения, бессонницы часто коррелируют с внутренними представлениями о среде как хаотичной, опасной или чужой. Через визуализацию архетипа безопасного пространства – “Гнезда”, “Сада”, “Дома с очагом” и других – происходит восстановление связи между телом и пространством, что, в свою очередь, способствует снижению психофизиологического напряжения.
В методологии пространственно-эмоциональной психодиагностики архетипы служат не только материалом для диагностики и интерпретации, но и направляющими ориентирами в трансформационном процессе. Они помогают клиенту увидеть новые формы проживания реальности, находить ресурсы там, где раньше был страх, и строить внутренние пространства, поддерживающие восстановление, рост и самость.
Таким образом, терапевтическое применение архетипов позволяет пространству не просто рассказать о внутреннем состоянии, но и стать его активным изменяющим фактором.
Продолжая тему терапевтического применения архетипов в методологии пространственно-эмоциональной диагностики, следует подчеркнуть различие между архетипом как универсальной структурой коллективного бессознательного и паттерном как индивидуальной конфигурацией восприятия.
Архетип функционирует как символическая матрица, в которую вписываются личные смыслы, телесные состояния, эмоциональные отклики и культурные ассоциации. Паттерн же – это реализация этой матрицы в конкретной жизни субъекта, в его ежедневных маршрутах, предпочтениях среды и реакции на пространственные параметры.
Так, архетип “Лабиринт” как один из древнейших символов человеческой культуры, может быть актуализирован как метафора внутренней запутанности, переходного периода, кризиса или поисков центра. На уровне паттерна он проявляется по-разному, для одного клиента, в ощущении тревоги и дезориентации в метро, для другого, в когнитивной перегрузке от множества визуальных стимулов торгового центра. Диагностическая задача заключается в том, чтобы распознать архетипическую основу паттерна и тем самым получить доступ к его смысловой структуре.
В этом контексте архетип выполняет функцию каркаса, а паттерн наполнения. Именно через осознание клиентом архетипической формы, в которую вписан его индивидуальный опыт, происходит отстранение от симптома, формируется позиция наблюдения, активируется ресурс интерпретации. Это и есть момент начала трансформации, когда человек перестает отождествляться с переживанием и начинает видеть за ним символ, образ, смысл.
Особую ценность такая работа приобретает в сопровождении трансформационных кризисов, когда прежние формы восприятия мира разрушены, а новые еще не сформированы.
Архетипические образы в таких случаях выступают в роли временных контейнеров для переживаний, которые иначе были бы слишком аморфны или пугающи. Например, Архетип “Переход” может быть осознана через образы моста, двери, пещеры или пустыни. Эти образы облегчают процесс идентификации фазы жизненного пути и дают ориентиры для движения.
В пространственно-эмоциональной терапии с использованием архетипов особенно эффективно работают визуальные медиумы, рисунок, коллаж, построение моделей среды. Когда клиенту предлагается изобразить пространство, в котором он чувствует себя настоящим, в спонтанном образе часто проявляется архетипическая структура. Образ “Дом у воды”, “высоких стен с одной дверью”, “светлого открытого холла” становится диагностической проекцией архетипа “материнского контейнера”, 2 границы и контроля” или “простора и экспансии”. Эти образы служат началом диалога между терапевтом и клиентом, помогая декодировать бессознательные эмоциональные сценарии.
Не менее важен и телесный аспект работы с архетипами. В методике пространственной трансформации используются телесно-ориентированные упражнения, например, “вход в пространство”, “поиск центра”, “создание внутреннего укрытия”. Через движение, дыхание и фокусировку внимания активируются связанные с архетипом телесные паттерны, позволяя клиенту не только осознать, но и телесно перепрожить свою связь с образом. Это углубляет эмоциональную переработку и закрепляет новые состояния на уровне воплощенного знания.
В перспективе архетипы могут использоваться для создания типологий пространственно-эмоциональных сценариев. На основе обширного эмпирического материала можно выделить наиболее часто встречающиеся архетипические формы среды и соотнести их с типами эмоциональных переживаний и стратегиями регуляции. Такая типология станет ценным инструментом не только для диагностики, но и для проектирования интервенций, направленных на ресурсное изменение восприятия среды.
Таким образом, архетипы в рамках данной методологии выполняют сразу несколько ключевых функций, они являются формами кодировки бессознательного опыта среды, средствами диагностики эмоциональных паттернов и инструментами трансформации субъективного пространства. Они позволяют встроить терапевтическую работу в более широкий культурный и символический контекст, открывая клиенту доступ к глубинным пластам своей идентичности и переживания мира. В этом смысле архетип, не просто образ, а способ навигации в психическом и пространственном опыте.
Связь между архетипами и пространственно-эмоциональными паттернами в рамках предлагаемой методологии позволяет интегрировать глубинные структуры коллективного бессознательного и уникальный личностный опыт проживания среды. Архетипы выступают как универсальные, культурно и исторически обусловленные формы, формирующие матрицу для восприятия и интерпретации мира. Пространственно-эмоциональные паттерны, в свою очередь, представляют собой конкретные реализации этих форм в индивидуальном психическом опыте человека, проявляясь в выборе среды, эмоциональных реакциях на нее и телесных ощущениях.
Если архетип можно уподобить глубинной гравюре, задающей направление, то паттерн, это отпечаток, который она оставляет на поверхности конкретной жизни субъекта. Один и тот же архетип может реализовываться в десятках вариаций в зависимости от личной истории, контекста развития, культуры и текущего психоэмоционального состояния.
Важным преимуществом обращения к архетипам в контексте паттернов является возможность обозначить универсальность за уникальностью. Это создает терапевтический эффект расширения горизонта, человек начинает воспринимать свои пространственные переживания не как частные и изолированные, а как вписанные в более широкий человеческий опыт.
Например, архетип “Пограничная застава” может проявиться в паттерне, когда человек постоянно выбирает крайние места в помещении, предпочитает находиться у стены или окна. В этом случае бессознательная потребность в защищенной границе становится доминирующим принципом восприятия среды.
Различие между архетипом и паттерном важно также в диагностическом смысле. Архетип, будучи символическим ядром, помогает идентифицировать природу эмоционального запроса, тогда как паттерн, это его телесная и пространственная экспликация. Так, архетип “Бункер” может проявляться в паттерне ухода в маленькие помещения, игнорирования открытых пространств, избегания мест скопления людей. В таком случае работа с образом, например, через визуализацию или арт-метод, позволяет безопасно прикоснуться к переживанию и начать его переработку.
В пространственно ориентированной терапии архетип и паттерн функционируют как связка «форма – содержание». Архетип задает структуру, а паттерн её наполняет конкретикой. Это позволяет специалисту одновременно работать с универсальным (символ, образ, метафора) и уникальным (телесный опыт, конкретный контекст жизни клиента). Такой подход особенно эффективен при работе с кризисами идентичности, посттравматическими расстройствами, переходными жизненными фазами, когда осознавание своего отношения к среде и ее архетипической структуры дает точку опоры.
Еще один пример, архетип “Терраса”. Он может лежать в основе паттерна, где человек тяготеет к пространствам с высокими потолками, светлыми куполами, открывающимися видами. Этот паттерн может быть связан с потребностью выйти за пределы обыденности, испытать метафизическое расширение, вернуть себе чувство духовного горизонта. Понимание этого архетипа позволяет предложить клиенту соответствующие практики или трансформацию среды, активирующую ресурсные состояния.
Архетип “Поле” реализуется в паттерне стремления к простору, к свободе движения, к свету. Он может активироваться у клиентов, ощущающих давление, ограничения или переживающих фазы личностного роста. Если терапевт выявляет этот архетип в пространственных предпочтениях клиента, он может предложить экологичные способы расширения среды, как физически через изменение мебели, освещения, так и метафорически через телесные практики с ощущением расширения, дыхательные техники, образы полёта.
Таким образом, в методологии пространственно-эмоциональной диагностики архетипы не подменяют собой паттерны, а выступают в роли структурных ориентиров, символических ключей, через которые можно расшифровывать индивидуальный опыт клиента. Эта связка позволяет не только глубже понять природу эмоционального проживания среды, но и построить многоуровневую стратегию её трансформации, опираясь на универсальные смыслы и уникальные телесные переживания.
Заключение к Разделу 1 «Теоретические основы методики»
Раздел 1 представляет собой обоснованную и многоуровневую теоретическую платформу, на которой строится авторская методика пространственно-эмоциональной диагностики и трансформации восприятия среды.
Его содержание отражает высокий уровень междисциплинарной интеграции, объединяя достижения культурно-исторической и деятельностной психологии, феноменологической философии, архитектурной психологии, экопсихологии и аналитической психологии. Особое внимание уделено как классическим отечественным концепциям (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн, Б.Г. Ананьев, А.В. Петровский), так и современным зарубежным разработкам (Дж. Гибсон, Р. Баркер, Г. Бёме, П. Цумтор, Д. Норман, Я. Гель), что придаёт методологии как национальную укорененность, так и международную релевантность.
Центральным понятием раздела выступает восприятие среды как субъектно-обусловленный и многослойный психический процесс, в котором соединяются сенсорные, телесные, аффективные, когнитивные, символические и экзистенциальные компоненты. Среда в рамках представленной концепции перестаёт быть пассивным фоном и рассматривается как активный участник в структуре сознания, мотивации и саморегуляции личности. Это радикально отличает подход от классических сенсорно-когнитивных моделей восприятия, делая его применимым к работе с глубинными эмоциональными процессами и пространственной терапией.
Особую теоретическую новизну раздела составляет введение понятия пространственно-эмоционального паттерна (ПЭП) как системной единицы анализа индивидуального восприятия среды. Это понятие позволяет операционализировать сложные формы проживания пространства и включить их в психодиагностический и психотерапевтический инструментарий. ПЭП выступает как интегративная категория, сочетающая в себе телесные, сенсорные, символические и экзистенциальные элементы опыта, что делает его особенно ценным для консультативной практики в условиях постмодерна, где феномен децентрации субъекта требует новых методов идентификации и устойчивости.
Критически значимой является концептуализация архетипов восприятия пространства как универсальных форм, через которые проявляются бессознательные сценарии проживания. Их использование позволяет специалисту выйти за пределы индивидуального и обратиться к коллективным, культурно укорененным структурам опыта. Связь архетипов с пространственно-эмоциональными паттернами обеспечивает глубину интерпретации и открывает новые горизонты терапевтической работы с символическим уровнем восприятия среды.
Данный раздел задаёт прочную теоретико-методологическую основу для дальнейшего построения диагностических и трансформационных процедур, раскрывая среду как осмысленное, эмоционально насыщенное и личностно значимое явление. Он предлагает не просто концептуальный обзор, но и эвристическую рамку для научно обоснованного практического применения. В этом заключается его основное значение – как для развития психологической теории, так и для внедрения пространственно-ориентированного подхода в психотерапевтическую практику.
Список авторов упомянутых в Разделе 1
Ананьев Борис Герасимович (1907–1972) – доктор психологических наук, профессор, академик АН СССР. Основоположник антропологического подхода в психологии. Рассматривал человека как субъект деятельности, формирующегося в конкретной пространственно-временной среде. Его идеи легли в основу отечественной экологической и пространственной психологии.
Бахлер Гастон (Bachelard Gaston, 1884–1962) – французский философ, автор работы «Поэтика пространства» (1958), в которой предложил образную, феноменологически насыщенную концепцию переживания архитектурной среды.
Бёме Гернот (Böhme Gernot, 1937–2022) – немецкий философ, представитель эстетики атмосферы. Развил феноменологию чувственно-эмоционального восприятия пространства. Автор книги Atmosphere: Aesthetics of Emotional Spaces (1995/2016).
Брунер Джером Сеймур (Bruner Jerome Seymour, 1915–2016) – американский психолог, представитель когнитивной нарративного подхода (упоминается косвенно психологии и через термин «смыслообразование» в среде).
Выготский Лев Семёнович (1896–1934) – советский психолог, основатель культурно-исторической теории. Рассматривал среду как медиатора психического развития через интериоризацию культурных форм.
Гель Ян (Gehl Jan, род. 1936) – датский архитектор, исследователь городской среды, автор концепции "человеческого масштаба" в урбанистике. Подчеркивал влияние городской архитектуры на психологическое состояние и поведение.
Гибсон Джеймс Джером (Gibson James J., 1904–1979) – американский психолог, основатель экологической психологии. Автор теории аффордансов – воспринимаемых возможностей действия в среде.
Дерябо Сергей Данилович (1940–2019) – советский и российский психолог, один из разработчиков концепции образовательной среды и экологической валентности в психологии среды.
Донцов Александр Иванович (1949–2023) – российский социальный психолог, академик РАО. Изучал восприятие среды через призму смыслов, границ и символических реперов.
Животовский Михаил Станиславович (1936–2019) – российский психолог (упоминается косвенно через дискурс образного мышления и символики среды, в связи с трудами Шкуратовой).
Зейгарник Блюма Вульфовна (1900–1988) – советский психолог, ученица Курта Левина. Косвенно упоминается через идеи о незавершенных действиях и переживаниях (неявная отсылка).
Кент Сьюзан (Susan Kent) – архитектор, автор концепции «поведенческой архитектуры». Исследовала, как организация пространства влияет на поведение и эмоциональное состояние.
Корнилова Татьяна Васильевна (род. 1954) – доктор психологических наук, профессор, специалист в области когнитивной регуляции, устойчивости, оценки среды и пространственно-ценностной конгруэнтности.
Леонтьев Алексей Николаевич (1903–1979) – советский психолог, основатель деятельностного подхода. Рассматривал среду как систему задач, условий и объектов в структуре деятельности.
Мерло-Понти Морис (Merleau-Ponty Maurice, 1908–1961) – французский феноменолог, автор Феноменологии восприятия. Рассматривал тело как центр пространственного переживания, пространство – как поле телесного существования.
Норман Дональд Артур (Donald Arthur Norman, род. 1935) – американский когнитивный психолог и дизайнер. Автор концепции эмоционального дизайна (affective design) и трёхуровневой модели восприятия среды.
Петровский Алексей Владимирович (1924–2003) – советский и российский психолог, академик РАО. Ввел понятие «психологического контекста жизнедеятельности», среда рассматривалась как интерпретируемое личностью пространство становления субъектности.
Рубинштейн Сергей Леонидович (1889–1960) – советский философ и психолог. Автор принципа единства сознания и деятельности. Среда в его концепции – неотъемлемая часть жизненной ситуации.
Ульрих Роджер С. (Ulrich Roger S.) – американский исследователь в области архитектурной психофизиологии. Доказал влияние природы и окружающей среды на восстановление после болезней и стресс.
Цумтор Петер (Peter Zumthor, род. 1943) – швейцарский архитектор, автор книги Atmospheres (2006). Описывает атмосферу как чувственно-телесное качество архитектуры, вызывающее эмоциональную реакцию.
Шкуратова Ирина Владимировна – доктор психологических наук, профессор. Разработала концепции пространственных образов, аффективных сред и символики среды. Создала типологию пространственно-эмоциональных паттернов.
Шмидт Герман (Hermann Schmitz, 1928–2021) – немецкий философ, основатель «Новой феноменологии». Ввел понятие атмосферы как телесно ощущаемой аффективной реальности.
Юнг Карл Густав (Jung Carl Gustav, 1875–1961) – швейцарский психиатр и аналитический психолог. Основатель концепции архетипов коллективного бессознательного, используемой в анализе восприятия среды.
Глоссарий к Разделу 1
Аффект – кратковременная интенсивная эмоциональная реакция субъекта на значимое событие, сопровождающаяся выраженными физиологическими и поведенческими проявлениями.
Аффективный отклик (аффективная реакция) – эмоциональное реагирование субъекта на стимулы среды, включающее телесные и психологические проявления.
Аффорданс (англ. affordance) – воспринимаемая субъектом возможность действия, которую предоставляет объект или среда (термин введён Дж. Гибсоном).
Архетип – универсальная структура коллективного бессознательного (по К.Г. Юнгу), проявляющаяся в устойчивых образах, символах и сценариях восприятия среды.
Атмосфера – чувственно-аффективная и телесно переживаемая характеристика пространства, возникающая на пересечении субъекта и среды (по Г. Шмидту и Г. Бёме).
Висцеральный уровень восприятия – первичный, сенсомоторный уровень эмоционального реагирования, основанный на телесных ощущениях (по Д. Норману).
Восприятие среды – многокомпонентный психологический процесс, включающий когнитивную, аффективную, телесную и символическую переработку пространственной информации.
Граница среды (границы пространства) – субъективно воспринимаемая черта, разделяющая «внутреннее» и «внешнее», "своё" и «чужое» в структуре пространства.
Деятельностный подход – психологическая концепция, рассматривающая психику как продукт и средство деятельности, опосредованной предметной средой (основана А.Н. Леонтьевым).
Дух места (англ. genius loci) – эмоционально-символическая сущность пространства, переживаемая как уникальная атмосфера и идентичность места.
Интерпретация среды – процесс смыслового осмысления и эмоциональной оценки элементов физического и символического пространства.
Интенциональность – направленность сознания на объект, идея, согласно которой восприятие всегда есть восприятие чего-либо (по Э. Гуссерлю).
Когнитивная карта – ментальное представление о структуре пространства, включающее знание о расположении объектов, маршрутах и отношениях между ними.
Конгруэнтность (пространственно-ценностная) – степень соответствия между личностными установками субъекта и характеристиками окружающей среды (термин введён Т.В. Корниловой).
Мотивационно-смысловая структура восприятия – система связей между мотивами, целями и значением элементов среды в восприятии человека.
Образ среды – внутренняя репрезентация пространства, включающая чувственные, символические, телесные и ассоциативные элементы.
Переживание среды – субъективный опыт взаимодействия человека с пространством, включающий эмоциональные, телесные и смысловые аспекты.
Психологическая среда – воспринимаемая и интерпретируемая человеком совокупность условий, объектов и отношений, значимых для его деятельности и самочувствия.
Психологическое пространство – система личностно значимых координат и ориентиров, структурирующих восприятие и эмоциональное освоение окружающей среды (по А.И. Донцову).
Психология восприятия среды – это научная дисциплина, изучающая, как человек субъективно воспринимает, интерпретирует и переживает окружающее пространство. В предлагаемой методологии она выступает теоретической основой для разработки пространственно-ориентированной терапии – авторского направления, которое использует восприятие среды как инструмент диагностики и трансформации эмоционального состояния.
Пространственно-ориентированная психология (ПОП) – авторское направление прикладной и теоретической психологии, изучающее субъективное восприятие физического и символически насыщенного пространства как фактор эмоциональной регуляции, формирования идентичности, структуры «Я» и устойчивости психоэмоционального состояния. Пространственно-ориентированная психология базируется на синтезе феноменологического, телесного, символического и экологического подходов, рассматривая пространство не как пассивный фон, а как активного участника формирования эмоциональных и экзистенциальных переживаний. В рамках ПОП разрабатываются модели диагностики пространственно-эмоциональных паттернов (ПЭП), методы трансформации восприятия среды и стратегии консультативной и терапевтической работы с пространственно-опосредованными эмоциональными процессами.
Пространственно-ориентированная терапия – направление психотерапевтической практики, основанное на предпосылке, что восприятие физического и символического пространства играет ключевую роль в эмоциональной регуляции, структуре «Я» и формировании идентичности. Пространство в данном подходе рассматривается как активный участник терапевтического процесса, через который раскрываются телесные, аффективные, когнитивные и экзистенциальные аспекты внутреннего мира клиента. Целью пространственно-ориентированной терапии является не только интерпретация, но и трансформация восприятия среды как способа восстановления субъективного присутствия и эмоциональной целостности.
Пространственно-эмоциональная диагностика – метод психологического обследования, направленный на выявление специфических конфигураций эмоционального реагирования, телесной чувствительности и смысловых интерпретаций, связанных с восприятием среды. Основана на предположении, что среда не является нейтральным фоном, а оказывает активное воздействие на психоэмоциональное состояние человека. Используются методы телесного сканирования, визуализации, интервью по восприятию среды и арт-подходы. Результатом диагностики является формирование пространственно-эмоционального профиля клиента.
Пространственно-эмоциональный паттерн (ПЭП) – устойчивый диагностический конструкт, описывающий личную конфигурацию проживания пространства на всех уровнях. Индивидуален для каждого клиента. Включает в себя четыре взаимосвязанных уровня: сенсорный, символический, субъективный и экзистенциальный. ПЭП позволяет описать и интерпретировать, каким образом пространство влияет на эмоциональную регуляцию, личностную структуру и переживание бытия. Является ключевой единицей анализа в пространственно-эмоциональной диагностике. ПЭП возникает как реальный, конкретный, устойчивый способ проживания пространства на пересечении всех четырёх слоёв у одного человека.
Рефлексивный уровень восприятия – осмысленное, интерпретативное отношение к объекту среды, включающее самоанализ и ценностную оценку (по Д. Норману).
Сенсорная нагрузка (сенсорный шум) – количество и интенсивность сенсорных стимулов в среде, оказывающих воздействие на психику субъекта.
Символическое пространство – уровень среды, наполненный значениями, культурными кодами, метафорами и архетипическими образами.
Среда обитания (жизненное пространство) – освоенное человеком физическое и символическое пространство, наполненное индивидуальными смыслами и эмоциональной насыщенностью.
Телесная укорененность – восприятие себя через тело в пространстве; переживание среды как продолжения телесного «Я» (по М. Мерло-Понти).
Феноменология восприятия – философско-психологический подход, изучающий восприятие как субъективный опыт, включённый в телесность, память и смысловую структуру сознания.
Амбиентность – свойство среды воздействовать на субъекта незаметно, через фоновые параметры (свет, температура, шум и др.).
Эмоциональная регуляция – система психических механизмов, обеспечивающих устойчивость эмоционального состояния и адаптацию к среде.
Экзистенциальное пространство – пространство, переживаемое как значимое, связанное с вопросами бытия, идентичности и подлинности.
Список литературы к Разделу 1
Выготский Л.С. Мышление и речь. – М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1934. – 328 с.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М.: Политиздат, 1975. – 304 с.
Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. – М.: Педагогика, 1957. – 704 с.
Ананьев Б.Г. О человеке как объекте познания. – Л.: ЛГУ, 1968. – 339 с.
Петровский А.В. Проблемы развития личности. – М.: Педагогика, 1987. – 285 с.
Донцов А.И. Социальная психология. – М.: МГУ, 2000. – 368 с.
Корнилова Т.В. Личностная и когнитивная регуляция принятия решений в ситуации неопределенности. – М.: МГУ, 2010. – 252 с.
Шкуратова И.В. Психология архитектурной среды: от образа к символу. – М.: МГППУ, 2011. – 256 с.
Шкуратова И.В. Психологический образ среды: от восприятия к идентичности // Вестник МГППУ. – 2016. – № 4. – С. 34–49.
Bachelard G. La Poétique de l'espace. – Paris: Presses Universitaires de France, 1958. – 256 p.
Merleau-Ponty M. Phenomenology of Perception. – London: Routledge & Kegan Paul, 1962. – 456 p. Jung C.G. The Archetypes and the Collective Unconscious. – Princeton: Princeton University Press, 1959. – 504 p.
Gibson J.J. The Ecological Approach to Visual Perception. – Boston: Houghton Mifflin, 1979. – 332 p.
Barker R.G. Ecological Psychology: Concepts and Methods for Studying the
Environment of Human Behavior. – Stanford: Stanford University Press, 1968. – 368 p.
Ulrich R.S. View through a window may influence recovery from surgery // Science. – 1984. – Vol. 224. – P. 420–421.
Norman D.A. Emotional Design: Why We Love (or Hate) Everyday Things. – New York: Basic Books, 2004. – 272 p.
Böhme G. Atmosphere: Aesthetics of Emotional Spaces. – London: Routledge, 2016. – 190 p.
Zumthor P. Atmospheres: Architectural Environments – Surrounding Objects. – Basel: Birkhäuser, 2006. – 76 p.
Kent S. The Environment for Primary Health Care: A Behavioral Architecture Approach. – New York: Human Sciences Press, 1984. – 238 p.
Gehl J. Cities for People. – Washington: Island Press, 2010. – 288 p.
Раздел 2. Авторская модель восприятия среды
2.1. Четырехуровневая модель восприятия (сенсорный, символический, субъективный, экзистенциальный)
Разработанная в рамках данной методологии четырехуровневая модель восприятия среды представляет собой обобщенную, концептуально выверенную схему анализа субъективного взаимодействия человека с пространством, в отличие от ПЭП, она универсальна для описания всех людей. Эта модель исходит из идеи, что восприятие среды не является линейным и однородным процессом, ограниченным только физиологической регистрацией стимулов. Напротив, оно рассматривается как многослойное, динамически организованное переживание, в котором взаимодействуют телесно-сенсорные отклики, культурно-значимые образы, эмоциональные резонансы и онтологические основания человеческого бытия. Каждый уровень восприятия – от первичного чувственного до экзистенциального – вносит вклад в целостную структуру проживания пространства, создавая уникальный феномен субъективной среды, которая одновременно дана и пережита.
Модель стремится преодолеть редукционизм односторонних интерпретаций восприятия, будь то сенсорный эмпиризм, символический конструктивизм или аффективный подход. Включение четырёх уровней позволяет отразить сложность и глубину переживания среды, в которой телесное ощущение переходит в символическое распознавание, затем в эмоциональное осмысление, и, наконец, в экзистенциальную рефлексию, связанную с самоощущением субъекта как присутствующего и включенного в бытие. Эта последовательность не является строго иерархической, но указывает на логическую и психологическую развёртку восприятия, в которой каждый уровень может доминировать в зависимости от контекста, состояния человека и характера среды.
Четырехуровневая модель соответствует ключевым принципам феноменологической психологии, в частности, положению о неразрывной связи субъекта и мира, а также о воплощенной природе сознания (embodied mind). Она перекликается с идеями М. Мерло-Понти о телесности как первичном способе конституирования мира, с концепцией «жизненного мира» Э. Гуссерля, а также с положениями Г. Башляра, утверждавшего, что обитаемое пространство всегда наполнено символическими и эмоциональными содержаниями. Одновременно модель укоренена в отечественной культурно-исторической и деятельностной традиции, где среда рассматривается как неотъемлемая часть формирования мотивации, смыслов и структур Я (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, А.В. Петровский).
Данная модель восприятия среды является не только описательным инструментом, но и эвристической рамкой, позволяющей выстраивать диагностические, интерпретационные и терапевтические стратегии в консультативной практике. Она делает возможным считывание сложных паттернов проживания среды, идентификацию зон ресурсности и уязвимости, а также формирование экологичных путей трансформации пространственного опыта. В более широком научном контексте модель может быть применима в нейропсихологии (через изучение коррелятов сенсорного и аффективного восприятия), в культурологии (при анализе символической природы среды), в философии (в рамках феноменологии пространства), а также в архитектурной и художественной критике, где внимание к телесному и эмоциональному восприятию среды становится всё более значимым.
Основанием для построения данной модели послужило фундаментальное наблюдение, что переживание пространства невозможно свести к какому-либо одному уровню психической активности, оно всегда представляет собой полифоническую структуру, в которой одновременно действуют разные пласты субъективности. Эти пласты не существуют изолированно, а взаимопроникают, порождая уникальную ткань восприятия.
Как уже было показано в первой части данной работы, пространственный опыт складывается из множества компонентов – от элементарных телесных ощущений до символических интерпретаций и экзистенциальных инсайтов. Однако подобная аналитическая детализация, будучи полезной для описания отдельных феноменов, требует обобщающей рамки для практического применения, такой, которая позволяет видеть не только составляющие, но и их внутреннюю организацию.
Четырехуровневая модель восприятия среды представляет собой результат теоретического синтеза и эмпирической наблюдательности, направленного на вычленение устойчивых паттернов проживания пространства. В процессе её разработки был принят принцип концептуальной компоновки, объединения близких по модальности, но различающихся по акценту компонентов в более широкие, функционально насыщенные уровни.
Так, сенсорный и телесный аспекты восприятия объединены в единый уровень, поскольку оба связаны с непосредственным, дорефлексивным откликом тела на среду и обусловлены нейрофизиологическими и соматическими механизмами. Когнитивный и аффективный компоненты были рассмотрены как единая субъективная модальность, отражающая личностную реакцию на смысловую нагрузку среды и ее эмоциональную окраску. Архетипический и символический уровни, несмотря на различие происхождения – коллективного и культурного соответственно, – функционируют в одном образном и метафорическом регистре, поэтому были объединены в символический уровень. Экзистенциальный уровень, напротив, не имеет пары или коррелята, поскольку выходит за рамки психических функций и соотносится с фундаментальными вопросами бытия, границы, смерти, самоидентификации и духовной целостности.
Такая структура не только систематизирует богатство феноменов пространственного восприятия, но и позволяет наметить направления их диагностики и коррекции. Четыре уровня не являются жёстко иерархическими – они взаимно проницаемы, и потому каждый конкретный акт восприятия может инициироваться на любом уровне, резонируя с другими. Однако выделение уровней позволяет создать методическую карту, где каждый пласт переживания может быть подвергнут анализу с учетом своей специфики и встраиваемости в более широкую структуру пространственно-эмоционального паттерна.
В результате мы получаем модель, которая сохраняет сложность и многомерность исходного переживания, но делает его аналитически доступным и практически применимым. Это особенно важно для консультативной и терапевтической практики, где необходимо не только фиксировать эмоциональные состояния клиента, но и понимать, на каком уровне и в какой форме они закодированы в его восприятии среды. Четырехуровневая модель становится тем самым семиотическим компасом, позволяющим ориентироваться в пространстве субъективных значений, телесных откликов и смысловых контуров, которые формируют уникальный ландшафт восприятия каждого человека.
Предлагаемая четырехуровневая модель восприятия среды обладает междисциплинарным потенциалом и может быть эффективно применена в различных областях, от психологического консультирования до нейронауки, архитектурной критики, философской антропологии и культурологических исследований. В психологической практике она становится инструментом структурного анализа клиентского описания среды, позволяя терапевту дифференцировать, на каком уровне формируется деструктивный или ресурсный отклик: является ли он реакцией на сенсорное перенасыщение, нарушением символического соответствия среды внутренним ожиданиям, отражением аффективной уязвимости или результатом экзистенциальной фрустрации. Такое картирование переживания особенно актуально в работе с тревожными, депрессивными и посттравматическими состояниями, где субъективный образ среды зачастую утрачивает нейтральность и приобретает искаженную, угрожающе окрашенную структуру (Ogden, Minton, Pain, 2006).
В философии и феноменологии пространства (в частности, в трудах М. Мерло-Понти и Э. Гуссерля) идея «населенного пространства» как формы бытийного укоренения субъекта остается центральной. Модель может быть использована для аналитического описания того, как разные уровни восприятия создают субъективную «топологию присутствия», в которой человек чувствует себя включенным, отчужденным или трансцендентно направленным. Это особенно продуктивно в рамках экзистенциальной философии и пространственной онтологии, где само пространство рассматривается как форма проявления интенциональности и телесной экзистенции (Merleau-Ponty, 1962; Casey, 1997).
В культурологии и антропологии модель позволяет анализировать, каким образом среда насыщается культурными кодами, как формируются устойчивые символические структуры восприятия у различных этнических, возрастных и социальных групп.
Символический уровень особенно значим в интерпретации архитектуры как языка культуры, в котором каждое пространство, от сакрального до повседневного – несет коды коллективной идентичности, норм и архетипов (Lefebvre, 1991; Eliade, 1959). Пространственная семиотика, получившая развитие в работах Ю.М. Лотмана и Б.А. Успенского, также может быть интегрирована в эту модель, позволяя интерпретировать пространство как текст, в котором пересекаются сенсорные и культурно-смысловые уровни восприятия.
С точки зрения нейронаук модель открывает возможность сопоставления уровней восприятия с активностью определенных зон головного мозга. Сенсорный уровень может быть соотнесен с первичной и вторичной сенсорной корой, обрабатывающей зрительные, слуховые и тактильные стимулы. Символический и субъективный уровни активируют структуры, связанные с обработкой значений и эмоций, в том числе лимбическую систему и медиальную префронтальную кору, участвующую в саморефлексии и эмпатии (Damasio, 1999; Phelps, 2006).
Экзистенциальный уровень коррелирует с сетями дефолтного режима мозга, вовлеченными в рефлексию, автобиографическую память и конструирование Я (Raichle, 2015). Таким образом, каждый уровень модели может быть не только феноменологически описан, но и нейрофизиологически локализован, что дает основание говорить о потенциальной операционализации модели в рамках нейропсихологической диагностики.
Архитектурная критика и дизайн также могут использовать данную модель как аналитический инструмент. Она позволяет оценивать проектируемую среду не только с точки зрения ее функциональности, но и с учетом эмоционального отклика, символической насыщенности и экзистенциальной «включенности» пользователя. Это соответствует современным подходам к архитектуре, таким как «эмоциональный дизайн» (Norman, 2004), «атмосферная архитектура» (Zumthor, 2006) и «биофильный подход» (Kellert, Heerwagen, Mador, 2008), в которых подчеркивается необходимость создания пространств, поддерживающих психологическое благополучие, идентичность и ощущение смысла.
Подводя краткий итог, можно сказать, что четырехуровневая модель восприятия среды представляет собой не только методический инструмент психологического консультирования, но и универсальную концептуальную схему, способную интегрировать различные научные языки и практики вокруг феномена субъективного проживания пространства.
Сенсорный уровень восприятия
Сенсорный уровень восприятия представляет собой фундаментальную основу взаимодействия человека с окружающей средой, охватывая непосредственные телесно-чувственные отклики на различные стимулы: зрительные, слуховые, тактильные, температурные и обонятельные. Именно на этом уровне начинается первичное взаимодействие с внешним миром, когда мы ощущаем среду до того, как осмысливаем её. Сенсорный слой обеспечивает базис для формирования последующих эмоциональных и когнитивных реакций, выступая основой для более сложных уровней восприятия.
Различные параметры окружающей среды, такие как уровень освещенности, цветовая гамма, пространственная структура, текстура материалов и акустическое оформление, формируют сенсорную матрицу опыта, оказывая значительное влияние на психофизиологическое состояние человека. Исследования в области нейропсихологии выявили, что яркое освещение и резкие формы могут активизировать симпатическую нервную систему, повышая уровень кортизола и тревожности, тогда как мягкое освещение и округлые формы способствуют активации парасимпатической нервной системы, снижая физиологическое возбуждение. Давайте рассмотрим некоторые исследования более подробно.
В исследовании, проведённом в 2010 году учёными из Университета Колорадо в Боулдере, изучалось влияние яркого света (около 10 000 люкс) на уровень кортизола у 20 здоровых мужчин и женщин. Результаты показали, что воздействие яркого света во время восходящей и нисходящей фаз циркадного ритма кортизола значительно снижает его уровень по сравнению с воздействием тусклого света (около 3 люкс). Яркий свет может оказывать подавляющее влияние на уровень кортизола, что связано с прямым воздействием света на надпочечники через мульти-синаптический нейронный путь от сетчатки к супрахиазматическому ядру и далее к надпочечникам.
Исследование, опубликованное в 2020 году в журнале «Stress», изучало влияние различных длин волн света на концентрацию кортизола. В эксперименте приняли участие 23 здоровых мужчины, которые были случайным образом распределены на группы с воздействием яркого белого света (414 люкс) и тусклого света (<2 люкс), а также 26 мужчин, подвергшихся воздействию красного света (235 люкс) и синего света (201 люкс). Результаты показали, что воздействие синего света приводит к повышению концентрации кортизола по сравнению с красным и тусклым светом. Это указывает на то, что синий свет может стимулировать гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковую ось, увеличивая уровень кортизола.
В 2010 году исследователи из Стокгольмского университета, включая Йеспера Альварссона, Стефана Винса и Матса Э. Нильссона, провели исследование, в котором сравнивали влияние звуков природы и городского шума на восстановление после стресса. Сорок участников, подвергшихся стрессовой задаче, быстрее восстанавливались при прослушивании звуков природы по сравнению с городским шумом. Это подтверждается измерениями кожно-гальванической реакции, которая быстрее возвращалась к базовому уровню при воздействии звуков природы.
Это лишь часть исследований подчеркивающих важность сенсорных характеристик окружающей среды в регулировании физиологических и психологических состояний человека. Оптимизация параметров освещения и акустического оформления может способствовать снижению уровня стресса и улучшению общего самочувствия.
Акустические характеристики окружающей среды имеют значительное влияние на психическое состояние человека. Шумовое загрязнение, особенно в городских условиях, связано с повышенным риском развития депрессии и тревожных расстройств. Напротив, звуки природы, такие как пение птиц или шум листвы, способствуют снижению стресса и улучшению настроения. Рассмотрим детально исследования, подтверждающие эти выводы.
В 2016 году в журнале «Environmental Health Perspectives» было опубликовано исследование, проведенное в рамках проекта URBANOME, целью которого было изучение связи между шумом в городской среде и депрессией. В исследовании использовались данные опроса о состоянии здоровья жителей Мадрида, собранные с помощью телефонных интервью. Участники сообщали о своем уровне депрессии, воздействии окружающего шума и наличии хронических заболеваний. Анализ показал, что хронические заболевания опосредуют 12 % связи между воздействием шума и депрессией, что подчеркивает необходимость общественных мер по снижению уровня шума для улучшения психического здоровья населения.
Другое исследование, проведенное в Германии и опубликованное в 2016 году, анализировало данные 3 300 участников в возрасте от 45 до 75 лет без признаков депрессии на начальном этапе. Уровень шума от дорожного движения оценивался в соответствии с Директивой Европейского парламента 2002/49/EC. Через пять лет наблюдения было выявлено, что у 302 участников развились выраженные симптомы депрессии. Результаты показали, что воздействие дорожного шума свыше 55 дБ(A) связано с повышенным риском депрессивных симптомов, особенно у людей с бессонницей и более низким уровнем образования.
Другое исследование, проведенное в 2024 году и опубликованное в «Science of The Total Environment», изучало влияние воздействия природных звуков на восстановление здоровья. Результаты показали, что прослушивание звуков природы значительно снижает уровень тревожности, а также улучшает физиологические показатели, такие как частота сердечных сокращений и артериальное давление.
Эти исследования подчеркивают важность акустических характеристик окружающей среды для психического здоровья. Снижение уровня городского шума и увеличение доступа к звукам природы способствует улучшению эмоционального состояния и снижению риска развития депрессивных расстройств.
Тактильные ощущения также играют фундаментальную роль в формировании эмоциональных и когнитивных процессов человека. Исследования в области нейронауки и психологии подтверждают, что прикосновения способны вызывать сильные эмоциональные реакции и способствовать запоминанию определенных событий или ощущений. Это связано с тем, что тактильные стимулы обрабатываются в мозге через сложные нейронные сети, включая соматосенсорную кору и лимбическую систему, отвечающую за эмоции и память.
Важным аспектом является связь между тактильными стимулами и эмоциональной памятью. Исследование, проведённое в 2018 году и опубликованное в журнале «Frontiers in Psychology», изучало кросс-модальные ассоциации между тактильными ощущениями и звуками. Участники эксперимента оценивали различные материалы на ощупь и сопоставляли их с определёнными звуками, используя японские звукоподражательные слова.
Результаты показали, что существуют систематические связи между тактильными характеристиками материалов и звуковыми ассоциациями, что свидетельствует о глубокой интеграции сенсорных модальностей в восприятии.
Кроме того, исследования показывают, что тактильные стимулы могут вызывать воспоминания о прошлых событиях. Например, определенная текстура или форма предмета может напомнить человеку о конкретном опыте или месте. Это связано с тем, что тактильная информация тесно связана с эмоциональной памятью, и прикосновения могут служить мощными триггерами для воспоминаний.
Интересно отметить, что тактильные ощущения могут компенсировать недостаток информации в других сенсорных модальностях. Исследование 2022 года, опубликованное в том же «Frontiers in Psychology», показало, что визуальный язык может компенсировать отсутствие тактильных ощущений, позволяя людям представить себе тактильные свойства объектов на основе визуальной информации. Это подчеркивает важность межсенсорной интеграции в восприятии окружающего мира.
Следовательно, тактильные ощущения являются неотъемлемой частью человеческого восприятия, оказывая значительное влияние на эмоциональное состояние и процессы памяти. Понимание механизмов, лежащих в основе тактильного восприятия, имеет важное значение для различных областей науки и практики, включая нейронауку, психологию, дизайн и эргономику.
Сенсорный уровень восприятия тесно связан с телесной памятью, запахи, текстуры и формы способны вызывать у человека устойчивые ассоциации с определёнными жизненными событиями, зачастую неосознаваемыми напрямую.
Например, запах свежескошенной травы может напомнить о детстве, проведённом в деревне, а определённая мелодия, о значимых моментах жизни. Эти ассоциации формируются благодаря способности сенсорной памяти фиксировать и сохранять информацию о сенсорных стимулах.
Сенсорная память, особенно её зрительный компонент, известный как иконическая память, представляет собой кратковременное сохранение визуальной информации после прекращения действия стимула. Одним из пионеров в изучении иконической памяти был американский психолог Джордж Сперлинг. В 1960 году он провёл серию экспериментов, направленных на оценку объема и продолжительности хранения информации в зрительном сенсорном регистре.
В одном из его ключевых экспериментов испытуемым предъявлялась матрица из 12 букв, расположенных в три ряда по четыре буквы, на очень короткое время – около 50 миллисекунд. После исчезновения матрицы испытуемым предлагалось воспроизвести как можно больше увиденных букв. Они обычно могли вспомнить около 4–5 букв, что свидетельствовало о ограниченном объеме воспроизведения. Однако Сперлинг предположил, что испытуемые могли видеть больше букв, но информация о них исчезала из памяти до момента воспроизведения.
Чтобы проверить эту гипотезу, он использовал метод частичного воспроизведения. Сразу после исчезновения матрицы испытуемым подавался звуковой сигнал разной тональности, указывающий, какую строку (верхнюю, среднюю или нижнюю) они должны воспроизвести. Результаты показали, что испытуемые могли точно воспроизвести указанную строку, что свидетельствовало о том, что вся матрица была кратковременно доступна в их сенсорной памяти. Однако при увеличении задержки между предъявлением матрицы и звуковым сигналом точность воспроизведения снижалась, достигая уровня полного воспроизведения при задержке около одной секунды. Это подтвердило, что информация в иконической памяти сохраняется очень кратковременно, примерно до одной секунды.
Исследования Сперлинга заложили основу для дальнейшего изучения сенсорной памяти и её роли в восприятии и обработке информации. Они продемонстрировали, что сенсорная память способна удерживать большой объем информации, но на очень короткий промежуток времени, что имеет важное значение для понимания процессов внимания и переработки сенсорных данных в когнитивной психологии.
Исследования, проведенные в Гарвардском университете, подтверждают, что обонятельные сигналы напрямую связаны с лимбической системой, отвечающей за эмоции и память. Обонятельные рецепторы передают информацию через обонятельный нерв в обонятельную луковицу, которая затем направляет сигналы в амигдалу и гиппокамп – ключевые области, участвующие в обработке эмоций и формировании воспоминаний. Эта прямая связь объясняет, почему определенные запахи могут вызывать сильные эмоциональные реакции и яркие воспоминания.
Сенсорная память играет ключевую роль в формировании ассоциаций между сенсорными стимулами и личным опытом, особенно через обонятельные сигналы, которые имеют прямой доступ к центрам эмоций и памяти в мозге. Понимание сенсорных предпочтений и реакций имеет важное значение в психологической практике.
Клиенты, испытывающие тревогу, часто описывают окружающую среду как перегруженную, слишком яркую или шумную, в то время как состояние спокойствия и безопасности ассоциируется с мягкими, обволакивающими структурами и тишиной. Работа с сенсорным уровнем особенно продуктивна в арт-терапии, телесно-ориентированных практиках, а также в архитектурной психологии, когда необходимо выявить источники дискомфорта или ресурса в окружающей обстановке. Сенсорный уровень восприятия играет ключевую роль в формировании пространственно-эмоциональных паттернов, отражающих взаимодействие человека с окружающей средой. Стремление к укрытию и минимизации сенсорной стимуляции часто связано с потребностью в безопасности и комфорте, тогда как открытые пространства с обилием стимулов могут вызывать чувство свободы или, напротив, уязвимости, в зависимости от индивидуальных особенностей восприятия.
Исследование, проведённое Алиной Д. Бизяевой в 2020 году, изучало влияние слухового и зрительного опыта на психофизиологическое восстановление в моделируемых электронных средах. В эксперименте приняли участие 32 человека, которым демонстрировались стрессовые видеоролики (фильмы ужасов), после чего они просматривали восстановительные видеоклипы с изображениями городских или сельских пейзажей, с аудио сопровождением или без него. Психологическое восстановление оценивалось с помощью опросников, а физиологические показатели, такие как частота сердечных сокращений и активность лицевых мышц, контролировались на протяжении всего эксперимента. Результаты показали, что сочетание визуальных и аудио-стимулов способствует более эффективному восстановлению после стресса по сравнению с городскими сценами или отсутствием звукового сопровождения.
Концепция звукового ландшафта, введенная композитором и экологом Рэймондом Шейфером, подчеркивает, что каждое пространство обладает уникальным набором звуков и шумов, оказывающих значительное влияние на психологическое и эмоциональное состояние человека. Шейфер отметил, что звуки природы, такие как пение птиц или шум листвы, способствуют расслаблению и снижению стресса, тогда как техногенные шумы могут вызывать раздражение и повышенную тревожность.
В настоящий момент, влияния сенсорных стимулов на эмоциональное состояние человека имеет важное значение не только для психологии, но и для архитектуры и дизайна окружающей среды. Создание позитивных звуковых ландшафтов, включающих элементы природы, может способствовать расслаблению, снятию стресса и восстановлению внимания. Например, интеграция звуков воды или пения птиц в городские пространства может улучшить общее самочувствие и повысить качество жизни горожан.
В качестве итога, можно сказать, что сенсорный уровень восприятия представляет собой фундаментальную основу, на которой строится весь последующий опыт взаимодействия человека со средой. Его значение выходит далеко за рамки простой перцепции и включает в себя сложную интеграцию процессов. Доказано, что именно через сенсорные каналы начинается первичная модальность контакта со средой, формирующая базис не только для эмоциональных откликов, но и для формирования устойчивых паттернов поведения, памяти и идентичности. В этом смысле сенсорный уровень является не только нижним, но и «определяющим» пластом субъективного опыта среды.
Систематические эмпирические данные, полученные в ходе исследований нейрофизиологии, психофизиологии и психологии среды, убедительно демонстрируют, что различные параметры сенсорной стимуляции – освещённость, звуки, текстуры, температура, запахи, оказывают прямое влияние на активность вегетативной нервной системы, гормональные показатели, когнитивную продуктивность и общее субъективное самочувствие человека. Особо значимыми оказываются параметры освещения и акустического оформления среды, яркий свет, синий спектр, резкие шумы активируют симпатическую нервную систему, тогда как мягкий свет, округлые формы, звуки природы стимулируют парасимпатическую регуляцию и способствуют восстановлению.
Результаты исследований, проведённых учёными, а также публикации в ведущих научных журналах, подтверждают, что сенсорные стимулы оказывают статистически значимое влияние на уровень кортизола, кожно-гальваническую реакцию, ЧСС и психоэмоциональные параметры. Такие данные позволяют утверждать, что сенсорная организация пространства может быть осмыслена как самостоятельный регулятор психофизиологического гомеостаза человека, и тем самым, как элемент психологической интервенции.
Наряду с физиологическими реакциями сенсорный уровень также включает сложные механизмы телесной и эмоциональной памяти. Как показали исследования Джорджа Сперлинга и Гарвардской нейрофизиологической группы, сенсорная информация, особенно в области обоняния и тактильности, фиксируется в долговременной памяти через прямую связь с лимбическими структурами мозга. Это объясняет феномен мгновенного возвращения эмоциональных воспоминаний при воздействии определенного запаха, текстуры или звука, и открывает возможности применения этих механизмов в психотерапевтической работе, в частности, в реконструкции травматических воспоминаний или создании ресурсных состояний.
В методологическом контексте пространственной психодиагностики сенсорный уровень может использоваться как основа для определения пространственно-эмоциональных паттернов, устойчивых форм взаимодействия субъекта со средой, проявляющихся в предпочтениях типа освещения, структуры, материала, цвета и акустики. Эти паттерны позволяют интерпретировать бессознательные стремления и защиты личности: стремление к уединению, укрытию, сенсорной изоляции, или, наоборот, – к открытости, насыщенности, многообразию стимулов.
Также представляется важным подчеркнуть кросс-дисциплинарную значимость сенсорного уровня. В архитектурной и дизайн-практике его понимание позволяет создавать среды, стимулирующие позитивное аффективное состояние. В эргономике и нейромаркетинге – повышать эффективность пространственных решений. В образовательной среде – оптимизировать классы и аудитории с учётом сенсорной комфортности. В клинической психологии – использовать сенсорную диагностику для оценки тревожности, стрессоустойчивости и телесной дезорганизации.
Сенсорный уровень восприятия выступает как активный регулятор, медиатор и даже предиктор психологического состояния. Его значимость в рамках данной методологии заключается в способности выявлять первичные эмоциональные и поведенческие тенденции клиента, интерпретировать телесные сигналы и использовать сенсорную архитектуру пространства как инструмент коррекции эмоционального фона. Это делает сенсорный уровень незаменимым компонентом как в диагностике, так и в трансформации восприятия среды, что обеспечивает устойчивое эмоциональное восстановление и субъективное благополучие.
Символический уровень восприятия среды
Символический уровень восприятия среды представляет собой второй пласт в предлагаемой четырехуровневой модели и связан с когнитивной способностью человека придавать окружающей действительности значение посредством символов, метафор, культурных кодов и архетипических образов. Это уровень осмысления среды не через прямую сенсорную стимуляцию, как в случае с телесными ощущениями, а через процесс интерпретации, в котором включаются память, язык, культура и коллективное бессознательное. Символический уровень позволяет человеку преобразовывать внешний мир в систему значений, структурировать хаос окружающих объектов и явлений через культурно детерминированные знаки. Этот уровень активно изучается на пересечении психологии, семиотики, когнитивной лингвистики, культурологии и философии языка.
Расширяя анализ символического уровня восприятия с позиций семиотики, необходимо подчеркнуть, что ключевым механизмом здесь выступает не непосредственное реагирование на физические характеристики объекта, а интерпретация этих характеристик в рамках культурных, исторических и личностных контекстов. То есть пространство становится значимым не само по себе, а как носитель смыслов – таких, которые человек читает сквозь призму собственного опыта, языка и культуры. Чарльз С. Пирс, один из основателей семиотики и прагматической философии, предложил универсальную модель, согласно которой все элементы среды могут рассматриваться как знаки, функционирующие по принципу иконы, индекса и символа. Например, окно может быть иконой прозрачности и открытости, индексом наличия внешнего мира и одновременно символом границы между “я” и “не-я”, между безопасностью и уязвимостью. Пирс подчеркивал, что символы требуют интерпретативного акта, который опирается на знание и культуру, что делает их особенно значимыми в психологическом анализе среды.
В российской научной традиции Юрий Михайлович Лотман, представитель Тарту-Московской семиотической школы, внес важнейший вклад в понимание символической природы пространства. В своих трудах он рассматривал культуру как механизм создания, хранения и трансляции смыслов, а пространство – как «текст», насыщенный культурными кодами.
В частности, в работе “Семиосфера” (1984) Лотман утверждает, что любое пространство является организованным не только физически, но и семиотически: планировка жилища, размещение предметов, выбор цвета или материала, всё это подчинено системе значений, порожденной конкретной культурной системой. Таким образом, даже нейтральные, с инженерной точки зрения, элементы архитектуры могут быть нагружены символическим содержанием, порог становится символом перехода, лестница восхождения, подвальное помещение – подавленных воспоминаний или архетипа тени.
Применительно к психологии восприятия, это означает, что человек не просто “находится” в пространстве, он его читает и интерпретирует, придаёт ему смыслы, зачастую неосознанные, но глубоко воздействующие на его эмоциональное состояние. Эта интерпретация может быть индивидуализированной, как например, воспоминания о детской комнате или коллективной, как восприятие храма как священного пространства вне зависимости от конфессиональной принадлежности. Данный уровень восприятия неотделим от историко-культурной памяти и коллективных репрезентаций, формирующих устойчивые эмоциональные и поведенческие паттерны взаимодействия со средой.
Семиотический подход, таким образом, проливает свет на то, как человек воспринимает пространство не столько в его физическом аспекте, сколько как знаковую систему. Пространство становится не нейтральной “вещью в себе”, а полем, насыщенным значениями – знаковым полем, в котором каждая деталь может вызывать целую гамму ассоциаций, воспоминаний и чувств. Это открывает большие возможности для интерпретации среды в психотерапии, архитектурной критике, культурном анализе и проектировании.
Когнитивная психология предоставляет обширные доказательства того, что люди интерпретируют окружающий мир через знакомые схемы, ментальные модели и концептуальные метафоры. Эти когнитивные структуры помогают организовывать и интерпретировать информацию, позволяя эффективно взаимодействовать с окружающей средой. Согласно теории концептуальной метафоры Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона, изложенной в работе
"Metaphors We Live By" (1980), мышление человека в значительной степени метафорично: абстрактные понятия, такие как безопасность, власть или свобода, понимаются через конкретные пространственные образы, такие как укрытие, высота или открытость. Таким образом, восприятие окружающей среды пронизано концептуальными метафорами: комната может восприниматься как «убежище», "клетка" или "сердце дома" в зависимости от личного и культурного контекста.
Исследования в области когнитивной психологии подтверждают, что концептуальные метафоры играют ключевую роль в обработке информации и принятии решений. Использование метафорических выражений, связанных с движением, влияет на восприятие времени и пространства, что подтверждает тесную связь между абстрактными концепциями и конкретными сенсорными переживаниями. Кроме того, исследования, проведенные в области нейронауки, показали, что понимание метафор, связанных с физическими действиями, активирует те же области мозга, которые задействуются при выполнении этих действий, что свидетельствует о глубокой связи между когнитивными процессами и сенсомоторными системами.
Ментальные модели и схемы также играют важную роль в интерпретации окружающей среды. Согласно теории схем, предложенной Фредериком Бартлеттом и развитой Жаном Пиаже, схемы являются когнитивными структурами, которые помогают организовывать и интерпретировать информацию, позволяя людям использовать предыдущий опыт для понимания новых ситуаций. Например, человек, имеющий схему о ресторанах, может легко адаптироваться при посещении нового ресторана, используя свои предыдущие знания о том, как обычно организован процесс обслуживания. Однако эти схемы могут также приводить к стереотипам и предвзятости, если новая информация не соответствует существующим когнитивным структурам.
Таким образом, когнитивная психология предоставляет убедительные доказательства того, что интерпретация окружающего мира осуществляется через призму знакомых схем, ментальных моделей и концептуальных метафор, которые формируются на основе предыдущего опыта и культурного контекста. Эти когнитивные структуры не только облегчают понимание и взаимодействие с окружающей средой, но и влияют на восприятие, память и поведение человека.
Символический уровень особенно выражен в архитектуре и искусстве. Исследование Кристины Мэлоун и Джорджа Роуза (2007), показало, что восприятие сакральной архитектуры активирует у людей области мозга, связанные с эмоциональным значением и религиозным опытом, даже при отсутствии религиозной принадлежности. Это говорит о том, что пространственные символы могут вызывать устойчивые психоэмоциональные реакции вне рационального осознания.
Психология восприятия религиозных пространств, в частности исследования Ричарда Нея (Ney, 2012), показывает, что купола, своды, вертикальные акценты, особое освещение создают у наблюдателя переживание возвышенности, связи с чем-то большим – что позволяет отнести такие реакции к символическому и даже экзистенциальному уровню. Эти элементы дизайна создают у наблюдателя чувство благоговения и духовной приподнятости, что позволяет отнести такие реакции к символическому и даже экзистенциальному уровню восприятия. Кроме того, исследование, опубликованное в сборнике "Transcending Architecture: Contemporary Views on Sacred Space", под редакцией Хулио Бермудеса, рассматривает, как архитектурные элементы сакральных пространств способствуют переживанию трансцендентности. Авторы подчеркивают, что использование света, тишины и специфических материалов в дизайне сакральных сооружений может вызывать глубокие эмоциональные и духовные отклики у посетителей, независимо от их религиозной принадлежности
Символический уровень в архитектуре играет ключевую роль в формировании эмоционального и духовного опыта человека. Понимание того, как пространственные символы и архитектурные элементы влияют на психоэмоциональное состояние, имеет важное значение для архитекторов и дизайнеров при создании пространств, способствующих глубоким и значимым переживаниям.
Архетипический компонент символического восприятия связывает эту категорию с аналитической психологией К. Г. Юнга. Архетипы, как универсальные образы коллективного бессознательного, проявляются в символах, формах и сценариях взаимодействия человека с пространством. Пещера, подвал, башня, окно и другие – это не просто архитектурные элементы, а символы внутреннего пути, трансформации, защиты, перехода, открытости к другому. Пространственные архетипы могут активировать глубинные эмоциональные и телесные реакции, быть источником внутреннего резонанса или тревоги, и потому символический анализ среды становится эффективным инструментом в психотерапии.
Символический уровень, также способ культурной идентификации. Пространство не только структурирует повседневную жизнь, но и маркируется как «свое» или «чужое», «традиционное» или «современное», «духовное» или «профанное». Работы социолога Пьера Бурдье “La Distinction: Critique sociale du jugement”, 1979 года показывают, как символическая структура среды поддерживает социальные иерархии: организация жилья, оформление интерьера, предметы декора отражают социальный капитал, культурные предпочтения и даже бессознательные стратегии позиционирования в обществе.
Пьер Бурдье исследует, как символические структуры окружающей среды способствуют поддержанию и воспроизводству социальных иерархий. Он вводит понятие культурного капитала, который включает в себя знания, навыки, образование и другие культурные ценности, позволяющие индивидам занимать определенные позиции в обществе. Бурдье утверждает, что культурный капитал может существовать в трех формах: Инкорпорированная форма – длительно усвоенные предрасположенности и привычки, такие как манеры, акценты, способы выражения мыслей. Объективированная форма – материальные объекты и культурные товары, такие как книги, произведения искусства, мебель, которые индивид приобретает и использует. Институционализированная форма – официальные квалификации и дипломы, подтверждающие уровень образования и компетенций.
Особое внимание в «La Distinction» уделяется тому, как вкусы и предпочтения в области искусства, музыки, кулинарии и, в частности, в оформлении жилого пространства отражают и укрепляют социальные различия. Бурдьё показывает, что выбор стиля интерьера, мебели и декора не является сугубо личным делом, а тесно связан с социальным положением и стремлением индивида подчеркнуть свою принадлежность к определенному классу. Например, предпочтение минималистичного дизайна с акцентом на функциональность и простоту может ассоциироваться с высшими слоями среднего класса, тогда как более пышные и декоративные интерьеры могут быть характерны для других социальных групп.
Бурдьё также вводит понятие габитуса – системы устойчивых предрасположенностей, сформированных под влиянием социального окружения и опыта индивида. Габитус определяет, как человек воспринимает мир и действует в нем, включая его вкусы и предпочтения. Таким образом, выбор оформления жилья становится не просто отражением личных предпочтений, но и выражением глубинных социальных структур и отношений власти.
В более широком смысле, символический уровень становится ареной, на которой разыгрываются социальные драмы, и инструментом, посредством которого индивиды и группы выражают и утверждают свою социальную позицию.
Вопрос символического восприятия пространства активно исследуется в российской научной традиции. Одним из интересных трудов является статья «К вопросу о восприятии пространства», опубликованная в журнале «Вестник Московского университета» в 1996 году. В ней рассматривается синтетический характер восприятия пространства, подчеркивается его связь с сознанием и процессом познания. Автор статьи анализирует, как различные культурные и исторические контексты влияют на формирование пространственных представлений, и делает вывод о том, что восприятие пространства является не только физиологическим, но и глубоко культурно обусловленным процессом.
Другим значимым исследованием является диссертация «Восприятие пространства в русскоязычной и англоязычной культурах на материале пространственных концептов» Юлии Владимировны Гринкевич, защищённая в 2005 году. В этой работе анализируются символические значения геометрических фигур, таких как круг и квадрат, в различных культурных традициях. Автор показывает, что эти фигуры несут определённые символические нагрузки и по-разному интерпретируются в зависимости от культурного контекста, что свидетельствует о глубокой интеграции символического уровня в процесс восприятия пространства.
Кроме того, в исследовании Ольги Викторовны Забродиной «Восприятие пространства и времени: историко-культурный и аксиологический аспекты» рассматриваются особенности восприятия пространства и времени в различных культурах. Автор подчёркивает, что эти категории являются не только физическими характеристиками бытия человека, но и опосредованы аксиологическим и семантическим содержанием культуры. В работе анализируется, как различные культурные явления, такие как философия, религия и искусство, влияют на формирование пространственно-временных представлений, и делается вывод о том, что восприятие пространства и времени тесно связано с ценностными основаниями каждой культурно-исторической эпохи.
Российские ученые вносят значительный вклад в изучение символического восприятия пространства, подчеркивая его культурную обусловленность и многослойность. Эти исследования расширяют понимание того, как символы и культурные коды формируют наше восприятие окружающего мира и влияют на взаимодействие с пространством.
В диагностической практике символический уровень позволяет выявить неявные смыслы, вложенные в описания клиентом своего пространства. Например, фразы вроде “здесь нечем дышать”, “комната как клетка”, “всё рассыпается” указывают не только на физическое, но и на символическое восприятие среды как пространства тревоги, изоляции или утраты опоры. В работе с визуальными образами, рисунками или фотоколлажами специалист может распознавать культурные и личностные символы, выявлять архетипические структуры, определяющие эмоциональное отношение клиента к среде.
На основании вышеизложенного, мы делаем вывод, что символический уровень восприятия среды формирует собой центральный канал, через который человек связывает внешний и внутренний мир, наделяя пространство значениями, метафорами и знаками. Он интегрирует телесный опыт, эмоциональное реагирование, культурную память и индивидуальную биографию в целостную структуру интерпретации. Это делает его важнейшим компонентом диагностики, терапии и проектирования среды в рамках междисциплинарных практик – от психологического консультирования до архитектурной критики и анализа культурных кодов.
Субъективный уровень восприятия
Субъективный уровень восприятия представляет собой ядро личностной интерпретации и эмоциональной окраски среды, в котором внешнее переживается через внутренние фильтры опыта, мотивации, памяти, установок и текущего психоэмоционального состояния. Это тот уровень, где пространство перестает быть универсальной физической данностью и становится сугубо индивидуальным психическим событием.
Один и тот же интерьер может восприниматься одним человеком как безопасное убежище, а другим, как давящее и отчужденное место, в зависимости от эмоционального состояния, личной истории и значений, приписанных данному пространству. Таким образом, субъективный уровень объединяет когнитивный и аффективный компоненты восприятия, включая в себя оценки, воспоминания, эмоциональные реакции и смысловые конструкты.
Научное осмысление субъективного уровня восприятия получило широкое развитие в гуманистической, экзистенциальной, когнитивной и клинической психологии. Гуманистическая традиция, представленная трудами К. Роджерса и А. Маслоу, подчеркивает уникальность восприятия каждого человека как продукта его стремлений к самоактуализации и личностному росту.
Пространство, в данном контексте, становится полем реализации экзистенциальных потребностей – в защите, автономии, принадлежности, развитии. Роджерс утверждал, что поведение человека зависит не от объективной реальности, а от субъективно интерпретированного опыта, и потому «каждый индивидуум реагирует на свою субъективную феноменологическую реальность» (Rogers, 1951).
В когнитивной психологии, начиная с работ Аарона Бека и Альберта Эллиса, активно исследуется роль когнитивных схем и установок в интерпретации внешних ситуаций. Согласно их подходу, восприятие среды не является прямым отражением реальности, а опосредуется системой убеждений, ожиданий и эмоциональных автоматизмов. Событие само по себе не вызывает эмоцию, ее вызывает его интерпретация. Применительно к пространству это означает, что человек может испытывать тревогу не от самого помещения, а от бессознательных ассоциаций, которые оно активирует, например, высокие потолки могут вызывать ощущение свободы у одного и тревожную потерянность у другого.
Углубляя подход когнитивной психологии, важно подчеркнуть, что восприятие окружающей среды не является простым отражением объективной реальности, а структурируется системой когнитивных схем, устойчивых ментальных структур, формирующихся в процессе индивидуального опыта, социализации и эмоциональных переживаний. Работы Аарона Бека, основателя когнитивной терапии депрессии, а также труды Альберта Эллиса по рационально-эмоциональной терапии, заложили основу представления о том, что именно интерпретация событий, а не сами события, вызывают эмоциональные и поведенческие реакции. Бек подчёркивал, что автоматические мысли, возникающие на основе глубинных убеждений (core beliefs), определяют то, как человек реагирует на ситуацию. Эти убеждения могут быть искаженными, иррациональными или травматически обусловленными, и тогда восприятие среды окрашивается в тревожные, враждебные или депрессивные тона, независимо от ее объективных характеристик.
Применительно к пространству, подобные искажения могут проявляться, например, в гиперчувствительности к визуальной или акустической стимуляции в нейтральной обстановке. Так, человек, страдающий социальной тревожностью, может воспринимать открытое офисное пространство как “взгляд всех на себя”, тогда как другой – как место для свободного взаимодействия.
В этом контексте особенно интересны исследования, подтверждающие взаимодействие когнитивных установок с восприятием архитектурной среды. Например, работа Gifford & Ng (1982) показала, что негативная установка относительно определённого типа пространств, например, подземных переходов или длинных коридоров, формирует избирательное восприятие угрозы, усиливающее субъективное чувство тревожности. Авторы отмечают, что клаустрофобия, может быть не столько реакцией на размер помещения, сколько на связанные с ним когнитивные сценарии – ограничения, контроль, невозможность побега.
Другим важным направлением является исследование так называемых “эмоциональных скриптов”, которые описывают типичные сценарии эмоционального реагирования на основе прошлого опыта. Эти скрипты запускаются автоматически при попадании человека в схожие по смыслу или форме ситуации.
Так, бывший пациент психиатрического учреждения может испытывать тревогу в помещениях, напоминающих по архитектуре палаты, даже если это современное пространство без явных признаков угрозы. В 2004 году исследование Bower & Gallagher показало, что пациенты с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) демонстрируют активизацию амигдалы и гиппокампа в ответ на визуальные сцены, ассоциированные с травматическим опытом, даже если эти сцены не несут явной угрозы. Это подтверждает, что пространство может быть считываемо как опасное не по текущим характеристикам, а через призму запечатленных в памяти когнитивно-эмоциональных паттернов.
В повседневной жизни это проявляется в самых разных формах. Например, человек, выросший в условиях строгости и контроля, может чувствовать себя неуютно в пространствах с жёсткой симметрией, холодной палитрой и отсутствием декоративных элементов, ассоциируя их с наказанием и отчуждением.
Напротив, другой, для кого порядок и чистота были знаком заботы и любви, будет чувствовать в подобных пространствах умиротворение и безопасность. Аналогично, тёплый свет и мягкие формы могут вызывать у одного человека ассоциации с домашним уютом, а у другого – с подавляющей атмосферой замкнутого контроля, если такие формы и цвета присутствовали в детстве в условиях скрытой семейной дисфункции.
Субъективное восприятие, таким образом, неразрывно связано с процессами когнитивной переработки и аффективной памяти, что делает важным включение анализа когнитивных схем в любой подход, связанный с диагностикой восприятия среды.
Современные исследования в области нейропсихологии подтверждают, что эмоциональные реакции на среду сопряжены с активацией сети мозговых структур – включая префронтальную кору, амигдалу и поясную извилину, участвующих в обработке угроз, эмоциональной оценки и регуляции (Vuilleumier, 2005; Pessoa, 2008). Эти нейрофизиологические данные подчеркивают, что восприятие среды – это не только когнитивный акт, но и глубоко телесно-аффективный процесс, в котором мысль и чувство объединены в неделимое единство личного опыта.
В итоге, субъективный уровень восприятия раскрывает перед психологом не просто эмоциональную реакцию клиента, а целый спектр глубинных смыслов, схем, сценариев и установок, формирующих его отношение к миру и к себе в этом мире. Именно поэтому работа на этом уровне становится критически важной как для диагностики, так и для терапевтической трансформации восприятия среды.
С точки зрения эмпирических исследований, многочисленные работы подтверждают, что субъективное восприятие среды влияет на психоэмоциональное состояние и поведение. В исследовании Russel & Snodgrass (1987) показано, что эмоциональные оценки среды, как приятность—неприятность, возбуждение—спокойствие коррелируют с уровнями тревожности и депрессии, причём среда, воспринимаемая как угнетающая, может усиливать дистресс.
Более поздние исследования, например, Kaplan & Kaplan (1989), указывали на значимость субъективного ощущения восстановления – “perceived restorative environment” – в природных ландшафтах, даже при идентичных объективных характеристиках. Это значит, что не сама среда, а её восприятие определяет, будет ли она ресурсной или истощающей.
Важно отметить, что субъективное восприятие среды формируется не только в моменте, но и на основе памяти, индивидуального опыта и травматических событий. Флэшбэк-эффекты, при которых внешние стимулы вызывают эмоционально насыщенные воспоминания, демонстрируют, как тесно связаны телесная сенсорика, субъективные интерпретации и эмоциональные воспроизведения. Исследования по посттравматическому стрессовому расстройству показывают, что определенные звуки, запахи или архитектурные формы могут вызывать у человека сильнейшую аффективную реакцию без осознанного понимания её источника (Brewin, 2001).
Субъективный уровень особенно важен в психотерапевтической практике. Он позволяет специалисту «войти» в мир клиента не через объективное описание пространства, а через его эмоциональное и смысловое наполнение. Клиент, описывающий свою комнату как “давящую”, “глухую” или “одиночную”, тем самым сообщает не о размерах или планировке, а о своём внутреннем состоянии. Таким образом, субъективный уровень становится мощным диагностическим инструментом, позволяющим распознать эмоциональные конфликты, искажения восприятия, страхи и потребности.
В архитектурной и средовой психологии также уделяется внимание субъективным восприятиям, особенно в связи с понятием “sense of place” – субъективного чувства принадлежности, идентификации и эмоциональной привязанности к пространству (Relph, 1976). Это чувство включает в себя как аффективные, любовь к месту, тоска, отторжение, так и когнитивные компоненты, память, ценностные оценки, убеждения.
Субъективный уровень также тесно связан с формированием пространственно-эмоциональных паттернов. Именно на этом уровне активируются устойчивые эмоциональные схемы восприятия среды, кто-то склонен воспринимать окружающее через призму тревоги, кто-то – через стремление к контролю, кто-то – через чувство покинутости. Эти паттерны, в свою очередь, становятся фильтрами, через которые интерпретируется весь средовой опыт. Например, человек с паттерном “угрозы” может видеть потенциальную опасность в открытом пространстве, в то время как другой, тот же самый пейзаж воспримет как символ свободы и перспективы.
Субъективный уровень восприятия является центральным звеном в интеграции внешнего и внутреннего. Он объединяет чувственный (сенсорный) опыт с когнитивно-аффективной переработкой, связывает личностную историю с актуальными эмоциональными состояниями, и тем самым формирует уникальный «внутренний ландшафт» переживания среды.
Понимание и работа с этим уровнем открывает широкие горизонты для психотерапии, архитектуры, дизайна и образования, позволяя проектировать не просто функциональные пространства, но среду, поддерживающую эмоциональное здоровье и развитие личности.
Субъективный уровень также активно изучается в экзистенциальной психологии. Пространство в этой традиции, не только физическое, но и экзистенциальное измерение, связанное с ощущением бытия, границ, выбора и ответственности. Вильгельм Штерн, а позже Медард Босс и Людвиг Бинсвангер, работавшие в русле экзистенциального анализа, подчеркивали, что среда переживается через призму «экзистенциального пространства», которое не совпадает с измеряемым физическим. Экзистенциальная тревога, пустота, поиск подлинности, изоляция – всё это переживается не абстрактно, а “в” и “через” конкретную среду. Так, пустая комната может активировать чувство свободы или одиночества, в зависимости от субъективной установки личности.
Переходя к следующему – экзистенциальному – уровню восприятия, мы углубляем анализ переживания среды в ее глубинно-онтологическом измерении, где пространство становится не только полем чувств и значений, но и ареной поиска смысла, идентичности и принадлежности к бытию.
Экзистенциальный уровень
Экзистенциальный уровень восприятия среды представляет собой наиболее глубокий пласт взаимодействия человека с окружающим миром, затрагивая фундаментальные вопросы бытия, смысла жизни и человеческой природы. Этот уровень выходит за рамки непосредственного сенсорного восприятия или когнитивных интерпретаций, обращаясь к сущностным аспектам существования, таким как свобода, ответственность, конечность и поиск смысла.
Экзистенциальная психология как направление оформилась во второй половине XX века, однако ее философские основания уходят вглубь размышлений о человеке как свободном, ответственном и ограниченном существе. Одним из первых, кто поставил вопрос о внутренней драме человеческой свободы, был Сёрен Кьеркегор. Он утверждал, что человек не может уклониться от задачи придания своей жизни смысла – и если он избегает этого выбора, он неизбежно сталкивается с тревогой, отчуждением и внутренним разломом. Кьеркегор называл это «тревогой перед свободой» – состоянием, в котором субъект осознает безграничность своих возможностей, но не имеет готового ответа на то, как ими распорядиться. Это переживание становится первым шагом к подлинной индивидуальности, к экзистенциальному пробуждению.
Мартин Хайдеггер, философ, оказавший колоссальное влияние на экзистенциальную психологию, ввел понятие “Dasein” – “бытия-здесь”, подчеркивая, что человек не абстрактное существо, а всегда существующее в конкретном мире, среди других, в историческом и пространственном контексте. “Dasein” означает не просто факт существования, но бытие, наделенное заботой – то есть человек всегда направлен к миру, к вещам, к другим людям через заботу, стремление, участие. Суть “Dasein” заключается в способности к самопониманию, к вопросу “кем я являюсь” и “как я должен быть”. Хайдеггер утверждал, что подлинное существование требует столкновения с конечностью, со смертью как пределом, за которым обнаруживается вся ответственность за свой путь и выбор.
На этом философском фундаменте была построена экзистенциальная психотерапия, разработанная такими авторами, как Ролло Мэй, Ирвин Ялом, Виктор Франкл. Их подходы объединяет убеждение в том, что человек, не сумма реакций и не совокупность функций, а смысло-устремленное, переживающее бытие, которое формируется в диалоге с фундаментальными данностями жизни: свободой, одиночеством, смертью, ответственностью и поиском смысла.
Так, Ролло Мэй в своей работе «Смысл тревоги» утверждал, что тревога – не просто симптом, а существующий экзистенциальный сигнал, указывающий на несоответствие между внутренними стремлениями и внешней структурой жизни. В психологической практике это означает, что экзистенциальный уровень восприятия среды активируется тогда, когда пространство становится не только местом действия, но и полем вопросов о смысле, предназначении, подлинности.
Например, человек может чувствовать себя потерянным в излишне упорядоченном, стерильном офисе не из-за неудобства мебели или цвета стен, а потому что пространство не резонирует с его внутренним ощущением свободы и живого присутствия. Или, напротив, старый дом с трещинами и запахом времени может вызывать у другого переживание подлинности, родства и связи с чем-то большим, чем он сам.
Таким образом, экзистенциальная психология, начавшаяся как философская рефлексия о внутреннем бытии человека, трансформировалась в метод понимания глубинных слоёв восприятия. На уровне пространства она позволяет нам увидеть, что человек не просто живет в мире, а живёт через мир, переживая в нём свою конечность, надежду, уязвимость и предназначение.
Это делает экзистенциальный уровень незаменимым в психотерапевтической работе с кризисами идентичности, экзистенциальной пустотой, утратами и поиском нового смысла, а также в анализе того, как именно пространство может поддерживать или подрывать ощущение подлинного присутствия в жизни.
Экзистенциальное восприятие среды в контексте логотерапии Виктора Франкла приобретает особую значимость, поскольку пространство в этом случае начинает восприниматься не только как фон или окружение, но как поле, насыщенное вопросами бытия, свободы и личностной ответственности. Франкл утверждал, что человек не столько стремится к удовольствию (как полагал Фрейд), и не к власти (как предполагал Адлер), сколько к осмысленности своего существования. Он называл это стремление «волей к смыслу» – фундаментальной человеческой мотивацией, активирующейся особенно в граничных ситуациях, когда привычные формы идентичности разрушаются, а внешняя стабильность утрачивается.
В логотерапевтическом подходе человек рассматривается как существо, постоянно интерпретирующее собственное существование, включая среду, в которой оно протекает. Пространство, таким образом, становится не просто местом локализации событий, а носителем экзистенциальных смыслов, отражающим отношение человека к собственной жизни.
Франкл подчёркивал, что смысл нельзя навязать извне, его можно только найти, и этот поиск часто разворачивается в условиях конфликта между внешним и внутренним миром. Именно в таких ситуациях среда может выступить как катализатор осознания, либо усиливая переживание абсурда и пустоты, либо, наоборот, создавая предпосылки для открытия подлинных ценностей.
Экзистенциальное восприятие среды, в логике Франкла, связано с тем, насколько человек способен «вписывать» свою жизненную ситуацию в более широкий горизонт ценностей. Например, ощущение пустоты офисного здания может быть не связано с отсутствием комфорта, а с утратой экзистенциальной вовлеченности в происходящее, отсутствием ответов на вопрос “зачем я здесь?”. В таком случае пространство становится зеркалом внутреннего кризиса. Однако это же пространство может стать и точкой опоры, если человек обнаруживает в нём возможность действия, служения, творческого вклада, способов реализации своей свободы, даже в условиях внешних ограничений.
Исходя из взглядов Франкла, можно утверждать, что экзистенциальное восприятие среды не фиксировано, оно динамично и зависит от способности субъекта воспринимать вызовы жизни как приглашение к смыслу. Пространство становится частью диалога между человеком и миром, в котором нет заранее заданных смыслов, но есть возможность их обнаружения. Таким образом, экзистенциальный уровень восприятия связывает человека не с функциональными характеристиками среды, а с вопросами: чем я живу здесь и сейчас, в этом месте, в этой ситуации? Этот уровень особенно важен в работе с травмой, кризисами, изменениями жизненного курса, там, где необходима не только поддержка, но и возвращение к экзистенциальному выбору.
Феноменология, основанная Эдмундом Гуссерлем, предлагает метод описания опыта сознания без предвзятых суждений, стремясь понять, как вещи являются в нашем переживании. В контексте экзистенциального восприятия среды феноменология помогает исследовать, как пространство и объекты наполняются для человека личным смыслом и значением. Например, дом может восприниматься не просто как физическая структура, а как символ безопасности, уюта или, наоборот, изоляции, в зависимости от индивидуального опыта.
Трансперсональная психология расширяет границы традиционной психологии, исследуя переживания, выходящие за пределы индивидуального «я». Она изучает изменённые состояния сознания, мистический опыт и чувство единства с вселенной. Станислав Гроф, один из пионеров этого направления, исследовал холотропные состояния сознания и их роль в обретении глубинного смысла и трансформации личности. Трансперсональная психология предлагает различные методы, такие как медитация и осознанность, для достижения расширенных состояний сознания и поиска экзистенциального смысла.
Современные исследования в области экзистенциальной психологии в российской научной традиции подчеркивают, что восприятие среды не ограничивается её сенсорными, символическими или субъективными характеристиками, но включает глубинный пласт онтологического переживания, уровень, где пространство становится ареной экзистенциальных смыслов.
Исследования Дмитрия Алексеевича Леонтьева, посвящённые смысложизненной мотивации, демонстрируют, что человек воспринимает окружающий мир через призму поиска смысла, а потому физическое и социальное окружение включается в структуру личной смысловой реальности. Среда в этом контексте не просто обслуживает повседневные нужды, но становится носителем и модератором экзистенциальных ориентиров, задает рамки, в которых человек переживает себя как субъект, способный к выбору, ответственности и трансцендентному размышлению.
Работы Вячеслава Владимировича Летуновского, в частности его диссертация “Экзистенциальный анализ в психологии”, показывают, что среда может выступать как “экзистенциальный триггер”, актуализирующий глубинные вопросы о сущности жизни, свободы и подлинности. Пространства, маркированные культурной или сакральной значимостью – храмы, руины, горные ландшафты, родовые дома – не просто воспринимаются как красивые или необычные, но вызывают экзистенциальный отклик, вовлекают человека в диалог с фундаментальными основаниями бытия. В таких случаях архитектура и ландшафт становятся медиаторами внутренней работы, пробуждая переживания времени, конечности, связи с прошлым и будущим.
В своих исследованиях Галина Владимировна Иванченко подчеркивает, что восприятие жизненного пространства соотносится с ощущением личностной перспективы и возможности жизненного выбора. В условиях социальной неопределенности или личностных кризисов пространство начинает терять свою структурность, становясь либо “слишком большим” – вызывающим тревогу и дезориентацию, либо “слишком тесным” – переживаемым как сдавливающее и фрустрирующее. Это подтверждает идею о том, что экзистенциальный уровень восприятия среды зависит от внутренней организованности субъекта, его способности выстраивать онтологические координаты “я в мире”.
Исследования Зинаиды Леонидовны Черниевой раскрывают, как категория экзистенциального времени связана с восприятием пространства, укорененность в среде, переживание исторической или культурной глубины усиливают ощущение смысла и включенности в поток бытия.
Такие состояния активизируются, например, в старинных городах, музеях, природных ландшафтах, где пространство приобретает плотность времени. Это подчеркивает, что экзистенциальное восприятие среды не является абстракцией – оно встроено в конкретные телесно-временные контексты и имеет свою феноменологию.
Таким образом, отечественные исследования экзистенциального направления подтверждают, что среда может быть осмыслена как важнейший элемент экзистенциальной саморегуляции. Пространство становится не только полем действия, но также полем самопрослушивания, в котором человек чувствует свою сопричастность к бытию, ищет внутреннюю опору и проживает глубинные состояния сопряженности, утраты, свободы или предназначения. Это открывает путь к интеграции экзистенциального уровня в диагностические и терапевтические практики, наблюдение за тем, какие пространства вызывают у клиента тревогу или, наоборот, экзистенциальный резонанс, может служить ключом к пониманию его глубинных смысловых структур.
В повседневной жизни экзистенциальный уровень проявляется в моментах, когда человек сталкивается с вопросами о смысле своего существования, особенно в периоды кризисов или значимых жизненных изменений. Например, потеря близкого человека может привести к переосмыслению ценностей и целей, заставляя искать новый смысл и направление в жизни. Экзистенциальная терапия в таких случаях помогает людям осознать свою свободу выбора, принять ответственность за свою жизнь и найти личный смысл в переживаемых событиях.
В данной главе мы делаем вывод, что экзистенциальный уровень восприятия среды охватывает глубинные аспекты человеческого бытия, связанные с поиском смысла, свободой, ответственностью и осознанием собственной смертности. Исследования в области экзистенциальной психологии, феноменологии и трансперсональной психологии предоставляют ценные инструменты для понимания и поддержки человека в его стремлении к осмысленному существованию.
2.2. Карта «внутренней архитектуры восприятия»
Понимание восприятия как многоуровневой и динамически организованной системы требует не только концептуальной модели, но и практического инструмента, способного отразить индивидуальную конфигурацию восприятия конкретного человека. Введенная в предыдущей главе четырехуровневая модель (сенсорный, символический, субъективный, экзистенциальный) на этом этапе переходит в прикладную плоскость и трансформируется в карту “внутренней архитектуры восприятия” – индивидуальную схему распределения и функционирования уровней восприятия у субъекта.
Эта карта представляет собой психодиагностическую метафору, позволяющую отразить, какие уровни восприятия у человека развиты и доминируют; какие, напротив, слабо осознаны, вытеснены или заблокированы; каким образом взаимодействуют между собой различные уровни; как они откликаются на различные типы пространственных стимулов. Таким образом, карта становится способом визуализации и анализа внутренней структуры восприятия среды как механизма эмоциональной регуляции.
Что даст создание карты «внутренней архитектуры восприятия»?
Введение карты внутренних уровней восприятия среды – это не просто инструмент визуализации, а полноценный диагностический и аналитический инструмент, который позволяет:
• Индивидуализировать психологическое понимание клиента.
Психологи давно осознали, что универсальные шкалы не дают глубокого понимания субъективного опыта. Карта восприятия позволяет отразить качественные различия в том, как человек взаимодействует со средой: кто-то “живёт телом” (сенсорный доминант), кто-то “считывает смыслы” (символический), кто-то больше в чувствовании (субъективный), кто-то в смысле жизни (экзистенциальный).
• Выявить области ресурса и уязвимости.
Например, клиент с выраженной сенсорной чувствительностью и слабой символической рефлексией может остро реагировать на шум, запахи или освещение, но не уметь интерпретировать эти отклики. Напротив, другой клиент может иметь богатую экзистенциальную рефлексию, но игнорировать телесные сигналы. Такая карта покажет, какие каналы восприятия «перегружены», а какие – «заглушены».
• Понять механизмы регуляции эмоций через пространство.
Например, интерференция между уровнями (сильная сенсорная реакция + слабая когнитивная интерпретация) может объяснить, почему человек не может «объяснить» тревогу в определенном месте, хотя телесно ее чувствует. Карта помогает уловить это расщепление.
• Сделать динамическое наблюдение за прогрессом в терапии.
Как у клиента меняются доминирующие уровни восприятия после терапевтической работы, практик осознанности, изменения среды? Например, после работы с телесной терапией может усилиться сенсорная осознанность. Это можно отобразить на карте, сравнивая состояние «до» и «после».
• Служит метафорическим мостом между клиентом и психологом.
Карта – это визуальный язык. Часто клиенту сложно вербализовать свои ощущения. Работа с картой позволяет задать: «Где ты сейчас?», «Какие каналы у тебя включены?», «Чего ты не замечаешь?» – и через это углубить инсайт.
Концептуально модель основывается на идее интерференции уровней, когда в разных жизненных ситуациях активизируются те или иные уровни восприятия, а нарушения баланса между ними могут приводить к эмоциональной дестабилизации.
Создание такой карты требует комплексного подхода, как сочетания проективных методик (визуальных и словесных), так и наблюдения, интервью, шкалирования и психофизиологических индикаторов.
Методологически система опирается на работы по многомерной диагностике личности (Айзенк, 1995; Келли, 1955; Франкл, 1963) и практики системной диагностики в психотерапии, например, структура психического аппарата в психоанализе; уровни переживания в экзистенциальной терапии.
При составлении карты необходимо учитывать динамическую природу восприятия, уровни не фиксированы, они меняются в зависимости от фазы развития личности, актуального жизненного кризиса, травмы или психоэмоционального состояния. Так, клиент в фазе острых переживаний может временно утрачивать доступ к экзистенциальному или символическому уровню, находясь в телесно-аффективной доминанте. В фазе рефлексии, наоборот, активизируется смысловая и духовная интерпретация пространства.
Таким образом, карта служит одновременно:
• диагностическим инструментом,
• отражением динамики внутренней психической архитектуры,
• основанием для планирования интервенций и трансформаций.
Сравнение с аналогичными моделями показывает, например, в модели “структуры опыта” (Леви, 2003) используются базовые когнитивные поля, но не отражается их пространственная привязка. В нейропсихологическом подходе к регуляции эмоций (Охман, 2000; Леду, 2012) есть понимание уровня обработки, но отсутствует культурно-смысловое измерение. Здесь же соединяются телесные, символические, субъективные и экзистенциальные регистры в единую многослойную карту, отражающую конкретного человека в конкретной среде.
Диагностическая ценность карты усиливается возможностью определения эмоциональных триггеров среды, через выявление дисбалансов можно понять, какие элементы пространства, как цвет, свет, конфигурация, звуки, материалы активируют деструктивные реакции, а какие поддерживают ресурсное состояние. Это позволяет делать выводы как для терапевтической работы, так и для консультирования в сфере архитектурного и интерьерного проектирования, городской среды и даже организационной культуры.
«Внутренняя архитектура восприятия» – это метафора, обозначающая индивидуально устойчивую структуру обработки пространственного опыта человеком. Подобно тому как архитектурное пространство имеет свою планировку, несущие оси и зоны функциональной нагрузки, человеческое восприятие пространства имеет свои доминирующие уровни, слабые зоны, компенсаторные механизмы и зоны конфликта. Разработка карты направлена на то, чтобы выявить, как именно распределена «напряжённость» между уровнями, какие из них активны и осознанны, а какие вытеснены или заблокированы в результате травматического опыта, социокультурных ограничений или личностных установок.
В отличие от классических психодиагностических карт, которые описывают поведенческие паттерны или эмоциональные реакции, карта внутренней архитектуры восприятия позволяет оценить, какие каналы восприятия человек использует для ориентировки в пространстве, как они связаны с его эмоциональной регуляцией, и какие уровни вовлечены в формирование паттернов.
Структура карты:
Структурно карта основана на четырех уровнях модели восприятия:
• Сенсорный уровень (телесный контакт, сенсорная чувствительность, телесная память)
• Символический уровень (способность к метафоризации, чтение культурных и архетипических кодов)
• Субъективный уровень (эмоциональные автоматизмы, личностные ассоциации, когнитивные схемы)
• Экзистенциальный уровень (способность рефлексии, ощущение смысла, духовной опоры) к онтологической
Карта «внутренней архитектуры восприятия» как модель интегративного анализа
Карта «внутренней архитектуры восприятия» представляет собой системную модель, описывающую конфигурацию восприятия среды на четырех уровнях. В отличие от традиционных опросников, фокусирующихся на отдельных аспектах эмоционального состояния, данная карта позволяет получить целостное представление о том, каким образом человек переживает, интерпретирует и осмысляет свое окружение. Она исходит из предпосылки, что восприятие среды, это не просто сенсорное отражение, но и многослойный процесс, включающий аффекты, смыслы, культурные коды и онтологические переживания.
Сравнительный анализ ранее использованных моделей, включая концепцию мультисенсорной интеграции в нейропсихологии, уровни осознанности, и модели «sense of place» в экологической психологии, показал, что большинство из них рассматривают восприятие среды как линейный или одноуровневый процесс. Предлагаемая карта отличается тем, что строится по принципу вертикальной и горизонтальной дифференциации. Горизонтально она описывает выраженность каждого из четырех уровней, вертикально – взаимовлияние и интерференцию между ними.
Впервые в отечественной психологической практике карта «внутренней архитектуры восприятия» интегрирует понятие интерференции уровней восприятия, концептуальный элемент, позволяющий не просто описывать каждый уровень отдельно, но анализировать их взаимное влияние, конфликты и искажения. Это важнейшее нововведение, которое расширяет классическое понимание многослойной структуры психики, предложенное в свое время Б. Г. Ананьевым, и соединяет его с современными представлениями о когнитивно-эмоциональной регуляции, embodied cognition (воплощенном сознании) и экзистенциальной психотерапии.
Интерференция в данном контексте обозначает ситуацию, когда один уровень восприятия среды (например, сенсорный) начинает преобладать или, напротив, подавляется, нарушая баланс между слоями переживания. Это не просто вертикальное распределение функций, а динамическое и подчас конфликтное взаимодействие, при котором эмоциональные, когнитивные, телесные и смысловые процессы могут входить в противоречие или дезорганизовываться.
В клинической практике это особенно ярко проявляется у клиентов с травматическим опытом. Например, в условиях посттравматического стресса может быть «отключён» экзистенциальный уровень, способность придавать смысл, строить временную перспективу, ощущать принадлежность к себе и своей жизни. На передний план выходит сенсорная гиперреактивность, когда клиент избегает яркого света, резких звуков, «не выносит» определенные конфигурации пространства. Однако без осознанной смысловой переработки эта реактивность остаётся лишь психофизиологическим симптомом, не переходящим в осознание, принятие и интеграцию опыта.
Карта позволяет обнаружить это нарушение структуры восприятия и тем самым указать направление для терапевтической работы, например, наращивание ресурса символизации или постепенное возвращение к экзистенциальным вопросам через телесный контакт.
Другим клинически значимым примером может быть ситуация, когда у клиента наблюдается высокий уровень символической активности (например, через метафоры, визуальные образы, интеллектуализацию), но при этом практически отсутствует телесная вовлеченность. Такие клиенты могут блестяще рассуждать о пространстве, употреблять сложные и эстетские конструкции, например, «эта комната для меня как театр теней», но при этом демонстрируют полное отчуждение от телесных ощущений, нет контакта с текстурой, нет замечания света, температуры, физического положения. Такая диссоциация между уровнями указывает на защитный характер символизации и требует «заземления», возвращения в контакт с непосредственным сенсорным опытом, чтобы обеспечить опору для дальнейшей работы с переживанием.
С диагностической точки зрения каждый из четырех уровней может быть операционализирован и исследован с помощью валидированных психодиагностических инструментов, что повышает надежность получаемых данных и позволяет соединить клиническую интуицию с эмпирической точностью:
• Сенсорный уровень может быть измерен с помощью шкал сенсорной чувствительности и телесной осознанности. Например, Body Sensations Perception (BSP) оценивает степень осознания телесных ощущений и сенсорной насыщенности. Также могут использоваться опросники типа Highly Sensitive Person Scale (HSP).
• Символический уровень оценивается через анализ метафор, образов и визуальных ассоциаций. Клиенту могут быть предложены задания типа «опиши своё рабочее пространство как животное, природный ландшафт, музыкальную композицию». Такие проективные техники позволяют выявить устойчивые культурно-биографические коды восприятия.
• Субъективный уровень – эмоциональные отклики на среду – исследуется с помощью шкал эмоционального состояния, таких как PANAS (Positive and Negative Affect Schedule), POMS (Profile of Mood States), а также модифицированных дневников и шкал саморегуляции (например, В.Ю. Романова и соавт.).
• Экзистенциальный уровень может быть диагностирован при помощи методик, измеряющих смысложизненные ориентации и целостность переживания Я в мире: это, прежде всего, ЛОС (тест жизненных ориентиров), PIL (Purpose in Life Test), а также Meaning in Life Questionnaire (MLQ) С. Шрайдера и М. Селигмана.
Совместное использование этих методик, с учётом индивидуальных особенностей клиента и фокуса терапевтической работы, позволяет построить объемную, клинически валидную карту, в которой будет отражена не только степень активности каждого уровня, но и характер их взаимодействия: усиления, подавления, прерывания связи, конфликт или компенсация.
Это открывает возможность как для точной диагностики, так и для планирования терапевтической трансформации, например, активации ослабленных уровней, восстановления их интеграции или создания условий для безопасного перехода от телесного к смысловому.
Введение понятия интерференции уровней в структуру карты делает её принципиально отличающейся от статичных опросников или одноуровневых моделей. Это динамическая система, позволяющая специалисту видеть не только что происходит с клиентом, но и почему, и самое главное в каком направлении возможно движение к целостности и восстановлению внутреннего контакта с собой и пространством.
Динамическая модель, способна отражать не только текущее состояние клиента, но и прослеживать трансформации восприятия в процессе терапии, личностного роста, а также под воздействием внешних обстоятельств и событий жизни. В этом её ключевое отличие от статичных шкал и опросников в том, что карта позволяет увидеть не только «где находится» человек в моменте, но и в каком направлении движется его восприятие среды, как меняется его телесная чувствительность, символическая насыщенность образа пространства, эмоциональные реакции и экзистенциальная позиция по отношению к миру. Такой подход особенно важен в психотерапевтической практике, ориентированной на процесс. Поскольку восприятие среды, является отражением глубинных паттернов проживания, каждый сдвиг в эмоциональной сфере или изменение уровня осознанности неизбежно сказывается на том, как человек воспринимает и переживает свое окружение. Карта становится своего рода пространственно-эмоциональным дневником, где фиксируются как закреплённые паттерны, так и появляющиеся зачатки новых форм восприятия: от хаоса – к структурности, от отчуждения – к сопричастности, от тревожного телесного реагирования – к символической интеграции опыта.
Особую клиническую значимость карта приобретает в работе с посттравматическими нарушениями. Исследования в области травмы и нейропсихологии (Porges, Van der Kolk, Ogden) показывают, что под воздействием травматического опыта происходит функциональное обеднение высших уровней обработки информации. Восприятие среды становится избыточно телесным и фрагментированным – оно наполняется ощущениями угрозы, напряжения, невозможности контроля. Символический уровень оказывается недоступным, человек перестает придавать пространству смысл, утрачивает способность интерпретировать его в терминах образов, значений, личной истории. Экзистенциальный уровень блокируется, теряется чувство принадлежности, устойчивости, укорененности в жизни и в себе.
В таких состояниях пространство начинает восприниматься как небезопасное, враждебное, чужое, даже если его физические характеристики не изменились. Это приводит к эмоциональной дезориентации и нарушению регуляции поведения, человек может либо избегать определенных мест, либо утрачивать способность организовать свою повседневность. При этом карта позволяет отследить, какие уровни восприятия «провалены», а какие, могут стать точками опоры для восстановления внутренней связности.
Процесс терапевтического восстановления часто начинается с реабилитации сенсорного уровня, через телесные практики, заземление, формирование ощущения безопасности в реальном пространстве. Постепенно, при снижении тревожности, появляется возможность возвращения символического слоя, когда клиент начинает использовать образы, метафоры, рисует карту своих состояний, вспоминает значимые места. Возрождение экзистенциального уровня сопровождается возвращением смысла, переживанием связности собственной жизни, встраиванием пространства в биографический и ценностный контекст.
Таким образом, карта может использоваться как диагностический и процессный инструмент, показывающий, как восприятие среды меняется по мере обретения клиентом устойчивости, субъективного авторства и внутренней целостности. Это делает её особенно ценной в работе с: травмой и ПТСР; фазами возрастных переходов (кризис среднего возраста, сепарация, старение); миграцией, утратой дома, сменой культурной среды; экзистенциальными кризисами, связанными с потерей смысла, идентичности, принадлежности.
Кроме того, карта позволяет зафиксировать и микродинамику повседневных изменений, например, как временное перемещение, как новый офис, командировка, переезд влияют на эмоциональную регуляцию клиента. Такие наблюдения особенно ценны при работе с тревожными и сенситивными личностями, а также с подростками, чья пространственная идентичность ещё не устойчива.
Карта, таким образом, становится инструментом наблюдения за процессом роста, восстановления и интеграции. Её динамическая природа позволяет не только описывать состояние, но и видеть процесс как целое, где пространство, не фон, а активный партнер изменений.
Также карта служит инструментом эмоциональной навигации, она позволяет как специалисту, так и самому клиенту воспринимать окружающее пространство не как статичную, внешне заданную структуру, а как динамическое отражение внутренних процессов, эмоциональных паттернов и экзистенциальных установок.
Благодаря многоуровневой организации карты, восприятие среды начинает рассматриваться как пластичная форма выражения субъективного опыта, телесных реакций и жизненных смыслов, находящихся в постоянном взаимодействии. Это придаёт диагностике глубину и объём, мы «смотрим» не на пространство как таковое, а на то, как оно переживается, интерпретируется, телесно чувствуется, наполняется символами или, напротив, обесценивается и теряет значимость.
Пространство в этом смысле выступает проекционной плоскостью, так как принимает на себя напряжения, конфликты и неосознаваемые импульсы субъекта. Например, феномен избегания открытых пространств (агорофобия в широком смысле) может на поверхностном уровне восприниматься как признак повышенной тревожности или сенсорной чувствительности. Однако карта позволяет выявить более сложную взаимосвязь, такая реакция может быть следствием расщепления между телесной уязвимостью и отсутствием внутренней экзистенциальной опоры, невозможностью ощущать устойчивость изнутри. Среда при этом интерпретируется не как открытая, а как небезопасная, враждебная, лишённая контура.
Работая с картой, специалист может диагностировать, на каком уровне восприятия происходит сбой или перегрузка, и предложить направление движения, как в рамках вербальной терапии, так и через телесные, поведенческие и символические практики. Так, при сенсорной перегрузке, сопровождаемой экзистенциальной пустотой, работа может начинаться с восстановления базового телесного контакта, например, через дыхательные практики, заземление, а затем переходить к реконструкции символических опор и переосмыслению пространства в биографическом и ценностном контексте. Таким образом, карта не просто фотографирует текущее состояние клиента, а предлагает вектор трансформации, от симптома к смыслу, от телесной регуляции к внутреннему авторству.
Особенно важным становится то, что карта визуализирует структуру восприятия как внутренне иерархическую и взаимозависимую систему. Это позволяет увидеть, что изменение на одном уровне, например, в телесных ощущениях может повлечь сдвиг в символическом или экзистенциальном восприятии.
И наоборот, бессознательное переосмысление символики пространства может облегчить телесную симптоматику или снизить тревожную реакцию. Благодаря этому карта становится не просто средством анализа, но и маршрутом эмоционального самонаблюдения, где каждая точка может быть точкой входа в терапевтический процесс.
В конечном итоге, карта внутренней архитектуры восприятия дает клиенту возможность увидеть самого себя в пространстве и пространство в себе – не как навязчивую форму жизни, а как поддающееся осмыслению и трансформации поле. Это делает работу со средой глубоко личностной, терапевтической и направленной на восстановление субъективного чувства дома, не только внешнего, но и внутреннего.
Трансформация восприятия среды через активизацию недоразвитых или подавленных уровней
Одним из фундаментальных положений пространственно-эмоциональной диагностики является понимание того, что искажение восприятия среды, ведущие к дезадаптации, тревоге или утрате чувства пространственной укорененности, обусловлены дисбалансом между уровнями восприятия среды, сенсорным, субъективным, символическим и экзистенциальным.
В этом контексте, терапевтическая задача, не нивелировать доминирующий уровень, а мягко активизировать недоразвитые, восстановить вертикаль восприятия, вернуть человеку способность проживать среду полноценно – телом, чувствами, смыслом и бытием.
Клиенты с подавленным сенсорным уровнем часто приходят с жалобами, которые на первый взгляд кажутся размытыми и трудно дифференцируемыми: “непонятная тревога”, “ощущение, что я не в себе”, “как будто нет энергии вообще”, “пространство как пластмасса – всё какое-то одинаковое”. Они могут описывать общее снижение жизненного тонуса, раздражительность, ощущение оторванности от реальности, но при этом не способны локализовать источник этих ощущений.
Если в ходе беседы задать уточняющий вопрос: “Как ты чувствуешь себя телом прямо сейчас? Где в теле напряжение?”, они часто теряются, задумываются надолго или отвечают в обобщенной форме: “Ну, вроде нормально…”. Это ключевая особенность – неспособность идентифицировать собственные телесные сигналы, такие как голод, жажда, усталость, желание изменить позу, ощущение холода или жара. Клиент может рассказать, что “вдруг начал дрожать от голода в 5 вечера”, потому что “просто не заметил, что не ел весь день”. Или описать мигрень как «внезапно свалившуюся», хотя напряжение в теле копилось с утра и он забывал пить воду.
Эти люди не столько игнорируют тело сознательно, сколько живут “над” ним, воспринимая себя преимущественно через когнитивную или функциональную призму: “Я справляюсь”, “Я должен сделать это”, “Я не должен капризничать”. В их внутреннем мире тело зачастую воспринимается как технический инструмент, обслуживающий сознание, но не как активный участник переживания.
Пространство в таком восприятии утрачивает чувственный статус. Оно становится нейтральным фоном, выполняющим функцию, но не вызывающим отклика. Если спросить клиента, как он ощущает свое рабочее место, он может ответить: “Ну, обычный офис. Что тут чувствовать?” Или: “Дома всё удобно, но я не могу расслабиться”. Среда теряет эмоциональный, тактильный и телесный резонанс. Клиент не слышит, как пространство звучит в теле, – не чувствует тяжёлого воздуха, давления со стороны стен, покалывания от слишком холодного света, воспринимает температуру в помещении только на высоком контрасте. Все ощущается обезличенно и абстрактно, через общие определения: «чисто», «светло», «ничего особенного».
Такая форма восприятия часто формируется как адаптация к среде с повышенными требованиями и недостаточной эмоциональной безопасностью. Например, в детстве клиента могли поощрять за собранность, серьёзность, игнорирование слабости и одновременно обесценивать телесные потребности “не жалуйся, всё это у тебя в голове”, “просто не выдумывай, ты же мальчик”, высокая вероятность травмирующих событий. В результате сформировалась отчужденность от телесного Я, невозможность использовать тело как инструмент саморегуляции.
Важно отметить, что у таких клиентов может наблюдаться и вторичная тревожность, связанная с телом. Именно потому, что телесные сигналы не отслеживаются в моменте, тело начинает говорить через резкие и трудноуправляемые проявления, паническую атаку, вегетативные симптомы, головокружение, обмороки. Всё это воспринимается как вторжение в его функциональную жизнь, что еще больше усиливает отстраненность от телесного уровня.
В консультативной и терапевтической работе с такими клиентами крайне важно не только обсуждать восприятие среды, но и начинать процесс возвращения телесного присутствия в пространство. Через простые практики внимания к дыханию, теплу, опоре, структуре поверхностей, запахам и звукам можно постепенно активизировать сенсорный уровень и тем самым вернуть клиенту доступ к естественным каналам регуляции – тактильному, температурному, телесно-ориентированному. И только после этого пространство начнёт восприниматься не как пустой контейнер, а как среда, способная удерживать, поддерживать и восстанавливать.
Терапевтический фокус: восстановление телесного присутствия, повышение сенсорной чувствительности и укорененности в среде.
Методы и практики:
Практика 5 ощущений (каждый день осознанно фокусироваться на одном из ощущений в среде: звук, цвет, запах, температура, движение воздуха).
Телесные упражнения на ощущение границ тела: легкое надавливание руками на поверхность, работа с опорой на стопы, упражнения на контакт.
Телесные прогулки по среде: с акцентом на дыхание, вибрации под ногами, ритм шагов. Движение должно быть медленным и тягучим.
Тактильный ритуал: например, создание «места прикосновения» дома – мягкий плед, камень, шероховатая текстура, которые ежедневно воспринимаются телом, в целом увеличение тактильных поверхностей.
В работе с детьми или подростками: моделирование среды с разными текстурами, слепые прогулки по комнате, телесно-пространственные игры.
Клиенты с дефицитом символического уровня восприятия – это те, кто живет в пространстве, лишенном личной метафорики, индивидуальности и смыслового наполнения. При описании своей среды они используют исключительно функциональный язык: “тут стол, тут кровать, окна выходят на восток”. Если попросить их описать любимое место в доме, они с большой вероятностью скажут: “да у меня нет любимого”, или – “я сижу за кухонным столом, там розетка рядом”. Это не значит, что человеку не важно, где он находится, но в его внутреннем опыте отсутствует связующая ткань между пространством и Я. Пространство не переживается как продолжение себя, как образ, как часть идентичности. Оно просто служит, но не отражает.
Такой человек может жить годами в квартире, которую оформил «по случаю» или «как у всех», не прикасаясь к деталям. В его комнате может не быть ни одной фотографии, ни одного предмета с личной историей, ни одной спонтанной вещи, выбранной по вдохновению. Всё рационально, практично, аккуратно, в этом порядке нет души. Если задать вопрос: “Какая вещь в доме говорит о тебе?”, клиент теряется или говорит: “Да, наверное, никаких таких особенных вещей нет. Всё просто, обычное”.
Этот тип восприятия можно назвать структурно-функциональным, он чаще всего формируется как адаптационный механизм в условиях эмоционального обесценивания или дефицита творческого выражения в раннем возрасте. В таких семьях ребенку могли запрещать портить пространство, рисовать, переставлять, украшать и самовыражаться. Личное Я в этих условиях не находило отражения в среде, и человек привыкает воспринимать пространство как чужое поле, где главное, соответствие внешним нормам, а не внутренним чувствам. Иногда такой стиль восприятия возникает у людей, переживших потерю дома, переезд, иммиграцию, травму, когда связь между пространством и Я была разорвана, и восстановить её оказалось слишком больно.
С психологической точки зрения, дефицит символического уровня приводит к эмоциональной пустоте, потере связей между прошлым, настоящим и желанием будущего. Пространство не участвует в регуляции состояния, не является контейнером идентичности, не активирует ресурсы. Возникает хроническое ощущение, что “всё серо”, “всё одинаково”, “ничего не хочется”. Такая среда, как амнезия, как белый лист, где не прописаны ни эмоции, ни смыслы.
Интересно, что при обсуждении эстетики такие клиенты могут заявить: “Мне не важно, как выглядит пространство”, или “Главное – чтобы было удобно и чисто”. Однако при детальном расспросе может выясниться, что глубоко внутри у клиента есть образ пространства, в котором он бы хотел жить, но этот образ никогда не был переведён в материальную реальность. Он может всплывать во сне, во фразах вроде: “Я всегда мечтал жить в доме с запахом дерева”, или “Когда я был маленьким, у бабушки был уголок, где стояла лампа и старое кресло, там было хорошо”. Эти фразы указывают на подавленную символическую активность, на вытесненные образы среды, в которых живёт настоящая эмоциональная память и самоощущение.
В терапевтическом процессе с такими клиентами необходимо действовать медленно и бережно, пробуждая в них способность символизировать среду. Это не просто про эстетику, это про возвращение себе истории, памяти, права на уникальность. Через визуальные практики, как коллаж, проективный рисунок, карта образа дома, через символизацию простых предметов “что для тебя значит этот стул?”, через придание комнате имени, можно постепенно выстроить отношения между Я и пространством.
Это особенно важно при работе с клиентами, пережившими депрессию, эмоциональную отстраненность, кризис самоопределения. Пространство в такой работе становится местом возврата идентичности: не просто “здесь я живу”, а “здесь живу я”. И каждое отражение этого Я в детали – будь то цвет, запах, форма, метафора – восстанавливает чувство, что жизнь наполнена, лична и имеет смысл.
Терапевтический фокус: активизация воображения, метафорического мышления, эстетического отношения к пространству.
Методы и практики:
Коллаж “Пространство мечты” – визуальное проективное упражнение на создание среды, в которой клиент чувствует себя собой.
Рисование дома изнутри – образа пространства как отражения внутреннего состояния.
Составление метафорического альбома: каждая зона среды описывается через ассоциации – “если бы эта комната была фильмом/цветом/временем года, чтобы это было?”
Фототерапия среды: клиент фотографирует своё пространство и анализирует, какие образы доминируют, чего не хватает, что говорит, а что молчит.
Работа с предметами как с архетипами: например, стул – как место опоры, окно – как вектор надежды и пр.
Когда чувства не живут в пространстве, а пространство не касается чувств. Клиенты с дефицитом субъективного уровня восприятия среды, это те, кто не умеет проживать эмоциональные состояния через среду и в среде. Их жизнь внешне может быть вполне устроенной, они знают, где что лежит, что зачем следует, у них есть функциональные зоны кухня, спальня, кабинет. Но нет одного, ощущения себя в этих зонах. Они, как правило, не жалуются на пространство, но и не говорят о нем с теплом, не проявляют эмоциональной включенности. Их формулировки о доме или месте звучат как отчёты: “удобно”, “всё под рукой”, “нормально организовано”, и редко переходят в личные эмоциональные описания, типа “мне здесь спокойно”, “это место меня поддерживает”, “тут я отдыхаю”.
Когда с такими клиентами начинаешь говорить о чувствах, связанных со средой, они замолкают или уходят в обобщения: “Я как будто не думаю об этом”, “Ну, это просто место”, “Я везде одинаково себя ощущаю”. В этом одинаково и кроется суть проблемы, потеря аффективной дифференциации пространства, неспособность почувствовать – где мне хуже, где легче, где я могу отпустить контроль, а где сжимаюсь.
У таких клиентов может наблюдаться недостаток эмоционального отклика на пространство, в котором они находятся. Дом, офис, улица, кафе, всё становится как будто равноудаленном от внутренней жизни. Они не замечают, что в одних комнатах напрягаются, а в других устают быстрее. Что после пребывания в одном месте у них появляется ощущение тревоги или раздражения, а в другом, легкость или ясность. Это не потому, что они не чувствуют, а потому что не привыкли распознавать и связывать свои эмоции с конкретной средой.
Если задать вопрос: “Что ты чувствуешь, находясь здесь?, человек часто отвечает: “Ничего особенного”, “Не задумывался”, “Я просто тут сижу”. И это просто становится ключом к глубинной отгороженности от эмоционального пространства. Такие клиенты не проживают место – они его используют.
Обычно этот дефицит формируется в тех условиях, где эмоции в пространстве не признавались. Например, если ребёнок рос в семье, где на выражение чувств реагировали отстраненностью или контролем: “Не истери, закончи драму”, “не преувеличивай и не эмоционируй”, “все эти твои ощущения, ерунда”. Или в тех семьях, где пространство было утилитарным: “Комната – чтобы спать, кухня – чтобы есть”, и не было места для “своего личного угла”, “своего настроения”, “своего присутствия”. Со временем человек учится не видеть связь между средой и собой, и пространство превращается в техническую оболочку жизни, лишенную эмоционального контекста.
На глубинном уровне у таких клиентов разрушена связка между эмоцией и местом. Это может приводить к состояниям эмоционального онемения, хронической неудовлетворенности, внутренней отчужденности. Они могут страдать от депрессии, выгорания, тревоги и не осознают, что пространство не поддерживает их, а, наоборот, обнуляет, «не встречает».
Такие люди редко создают вокруг себя живое пространство. У них может быть аккуратно, чисто, даже красиво без ощущения жизни. Нет своих деталей, спонтанных вещей, следов радости или печали, нет предметов, которые хочется потрогать, к которым хочется вернуться. Пространство не дышит, не участвует в их эмоциональной жизни.
В терапии с такими клиентами нужно помочь вернуть себе “собственную атмосферу” в прямом и метафорическом смысле. Научиться чувствовать, что пространство не просто обрамляет действия, но и может быть средой, в которой живут чувства. Что оно может быть местом, где что-то происходит внутри, а не просто вовне. Что стул, это не только предмет, но и точка контакта с собой. Что угол комнаты может стать безопасной бухтой, а не геометрической формой.
Терапевтический фокус: Восстановление эмоциональной включенности в среду, развитие способности ассоциировать состояние и пространство, называть, проживать и организовывать свои чувства через работу с окружающей обстановкой.
Методы и практики:
1. Эмоциональная карта пространства
Клиент рисует план своей квартиры/офиса и отмечает зоны:
• где он чаще всего раздражен,
• где чувствует тревогу,
• где может расслабиться,
• где вообще не бывает.
Это позволяет визуализировать эмоциональное тело среды и начать связывать чувства с местом.
2. Практика «пространство чувств»
Клиент выбирает три разных места (например, кухня, угол комнаты, рабочий стол) и на протяжении 3 дней по 5 минут просто сидит там и записывает ощущения:
Что я чувствую здесь?
Как это место влияет на моё настроение?
Что мне хочется здесь делать?
Цель – развить способность отслеживать микро перемены эмоционального состояния в зависимости от окружающей среды.
3. Диалог с предметом Упражнение, в котором клиент выбирает один предмет из своей среды (например, лампу, подушку, полку) и от его лица пишет короткий монолог: “Я – лампа, я стою в углу и…”. Это запускает процесс оживления среды, восстановление проективной и эмоциональной связи.
4. Переименование пространства Клиенту предлагается назвать разные зоны в доме не по функциям, а по ассоциациям: “Комната тишины”, “Место ясности”, “Остров забытых мыслей”. Таким образом, пространство начинает звучать как эмоциональная система координат, а не как схема действия.
5. Визуальная метафора “Я – и мой дом” Коллаж, рисунок, ассоциативная визуализация: какой была бы моя комната, если бы она отражала то, что я сейчас переживаю? Или: какой дом жил бы во мне, если бы у меня было право быть?
В результате: Клиент начинает узнавать себя в пространстве. В нём появляется желание создавать, оставлять след, населять среду собой. Он впервые замечает, как вещи «разговаривают», как цвет влияет на настроение, как одна и та же комната может быть чужой, а потом стать своей. Возвращается вкус к деталям, право на спонтанность, возможность быть в пространстве не просто обитателем, а жителем. Среда становится не только контекстом жизни, но и свидетелем чувств.
Есть особые клиенты – внешне собранные, разумные, уравновешенные – которые приходят не с болью, а с тишиной внутри. Они не жалуются, не рвутся, не страдают бурно. Они говорят медленно, осторожно подбирая слова: “Кажется, я где-то не там”, “Как будто я нигде не живу по-настоящему”, “У меня есть квартира, но нет дома”. Их жалоба – это тонкая тоска по месту, которого никогда не было. По точке, где можно было бы сказать: “Вот здесь – я”. Обычно они много путешествуют. Могут иметь несколько домом, но не иметь своего места.
У таких людей пространство теряет свое бытийное измерение. Оно может быть комфортным, дизайнерским, дорогим, практичным, но не оживает в их душе. Дом – это адрес. Квартира, это площадь. Город, это набор маршрутов. Они могут легко переезжать, менять города и страны, перебирать мебель, перекрашивать стены, но в глубине остается невидимая пустота: как будто всё это, временное укрытие, а не обиталище. Как будто жизнь все еще не началась или уже закончилась.
В диалоге они не называют пространство своим. Они говорят: «это жилье», «тут живу пока как в отеле», «офис как офис», «в кафе просто сижу». Это не холодность и неравнодушие. Это экзистенциальная диссоциация, от мира, от места, от собственной телесной и духовной укорененности. Пространство не вписывается в их биографию. Оно не имеет памяти. Не обладает голосом. Оно не ведёт, не зовёт и не держит.
Таким клиентам трудно почувствовать себя живыми в реальном, телесном контексте. Они словно скользят по поверхности жизни, не оставляя следов. Их движения по среде аккуратны, разумны, адаптированы, но как будто сквозь стекло. У них может быть всё, что нужно – уют, тишина, интерьер, комфорт и при этом тотальное чувство “не-дома”.
Часто это люди, которые слишком рано были вынуждены стать – над пространством. Они могли расти в условиях частых переездов, конфликтных семей, холодных матерей, ощущать среду как непредсказуемую или небезопасную. Или, напротив, среда была стерильной, функциональной, “без души”, где нельзя было ничего трогать, ничего менять, где нельзя было “прижиться” не только к маме, но и любимой игрушке. Тогда у человека формируется бессознательная идея, что пространство – это не про меня, у места нет сердца, мне нигде не быть собой. Также травматичный разрыв отношений, потеря кого то из членов семьи, могли стать причиной разделения. Диссоциированная позиция защищает от избыточных, непереносимых эмоций.
Экзистенциальная травма среды проявляется в высказываниях:
“Я не знаю, где мой дом. Я вообще никогда его не чувствовал”,
“Я могу жить где угодно, мне всё равно”,
“Кажется, я никогда не приходил в пространство как в свое”.
На глубинном уровне это говорит об утрате ощущения принадлежности к жизни. Тело здесь, функции здесь, одежда здесь, а смысл, где-то в другом измерении. Пространство не участвует в становлении Я, не отвечает на него, не подтверждает его бытийное присутствие. И тогда человек начинает жить в голове, в работе, в философии, в идеях, бизнесе, но не в месте. Может сравнить себя с искусственным интеллектом с абонентским обслуживанием. Иногда такие клиенты погружаются в абстрактные разговоры о жизни, духовности, поиске пути. Они способны мыслить глубоко и чувствительно, но, без опоры. Они парят. Их голос звучит умно, но откуда-то «сверху». Они вечно ищут место, не зная, что искать надо не город и не профессию, а точку заземления с реальностью, место-Я.
С терапевтической точки зрения, это клиенты с утратой контакта с ландшафтом бытия, тем самым внутренним переживанием, где я нахожусь в мире, в моменте, и у этого есть смысл. Их пространство лишено направленности. Оно не зовёт вперёд и не возвращает назад. И потому их состояние, это не просто тоска, а тихое отравление отсутствием места, в котором можно быть.
Терапевтический фокус: восстановление связи между средой и экзистенциальными вопросами человека – кто я, где мое место, что для меня дом, где я живу, когда живу по-настоящему?
Методы и практики:
Арт-терапия “Ландшафт души”: создание образа внутреннего пространства как метафоры жизни, поиск своего места.
Медитативная практика “пространство-принадлежность”: погружение в образы дома, леса, земли, где клиент ощущает себя не случайным, а включенным в бытие.
Письмо о месте: написание эссе или письма о тех местах, где человек чувствовал себя живым, нужным, целостным.
Работа с родовой системой: реконструкция памяти места – какие среды были в детстве, где было чувство опоры и почему оно исчезло, в какой момент произошло отчуждение.
Проектирование пространства бытия – клиент рисует или описывает идеальную среду, не как удобную, а как смыслообразующую.
Также будут полезны практики:
“Дом внутри времени” – упражнение, где клиент визуализирует, каким был бы его дом, если бы он совпадал с его временем жизни. Как он звучит, где расположен, кто там был бы?
Медитация “я здесь” – мягкое дыхание с произнесением: “я в этой комнате”, “я в этом теле”, “я в этом дне”, “я есть”.
Работа с образом земли – символическое рисование, лепка или коллаж образа той земли, на которой человек чувствует устойчивость.
Смысл работы – вернуть человеку чувство, что пространство может быть живым союзником, не декорацией к жизни, а ее телом. Что можно укорениться. Что можно почувствовать: я здесь. и я – не случайно. Подводя итог, можно отметить, что каждый уровень восприятия среды является важнейшим каналом переживания мира. Нарушения возникают, когда один из уровней захватывает всё поле восприятия или, наоборот, вытесняется. Методика восстановления баланса предполагает не исправление клиента, а активацию его природной способности воспринимать среду полноценно – телесно, эмоционально, образно и экзистенциально.
Терапевтический вектор – не в разрушении текущего паттерна, а в мягком дополнении его теми модальностями, которые были забыты, подавлены или недоразвиты.
Можно выявить четыре совершенно разных психических механизма, связанных с подавлением определённого уровня восприятия. Понимание этих различий критично важно для выбора верной терапевтической стратегии и избежания поверхностной интерпретации клиентского опыта.
Сенсорный уровень
Координаты тела. Канал ощущений.
Клиент не чувствует телесного отклика на пространство.
Он не может отследить: тепло, холод, тяжесть, плотность, запах, текстуру.
Пространство – глухое, как изолированная оболочка, где нет контакта с телом.
Живёт в голове, телесные сигналы приходят только в виде сбоев (паника, усталость, мигрень).
Центр сбоя: перцептивное обеднение.
Речь клиента: “ничего особенного”, “всё одинаково”, “не знаю, что чувствую телом”.
Работа: через телесную осознанность, прикосновение, границы, опору.
Символический уровень
Координаты смысла. Канал образа.
Клиент не способен придавать пространству личностный и символический смысл.
Пространство описывается как «стол, пол, лампа».
Нет вещей, которые бы что-то значили: ни памяти, ни следа, ни интонации.
Среда – стерильная, часто визуально нейтральная или «универсальная».
Центр сбоя: разрушение воображения, отключение от ассоциативной и культурной памяти.
Речь клиента: “это просто квартира”, “всё как у всех”, “не люблю захламленность”.
Работа: через символизацию, образы, коллажи, метафоры, возвращение личной истории в среду.
Субъективный уровень
Координаты чувств. Канал эмоционального отражения.
Клиент не связывает внутренние состояния с пространством.
Он не может почувствовать, что в этой комнате он сжимается, испытывает тревогу. а в другой отдыхает.
Пространство не откликается на эмоциональный опыт.
Он живёт как будто сквозь пространство, не вплетаясь в него.
Центр сбоя: аффективная отсоединённость, утрата способности к эмоциональному резонансу и когнитивному осмыслению.
Речь клиента: “я везде одинаково себя чувствую”, “мне всё равно, где работать”.
Работа: через возвращение эмоциональной окраски в места, чувствование себя в среде, маркировку зон чувств.
Экзистенциальный уровень
Координаты бытия. Канал принадлежности.
Клиент не ощущает, что пространство, часть его жизненного пути.
Внутреннее чувство: я нигде не живу по-настоящему.
Пространство не дает укорененности, не формирует ощущение “я – здесь”.
Есть отстраненность, как будто человек парит над жизнью.
Центр сбоя: отрыв от ландшафта бытия, разрыв между пространством и идентичностью.
Речь клиента: “это просто адрес”, “я мог бы жить где угодно”, “у меня нет дома”.
Работа: через возвращение памяти, биографических мест, медитативные практики укорененности.
Ключевое различие уровней
Сенсорный уровень – пространство не проживается телом.
Символический – пространство не отражает личную историю и не несет архетипического значения.
Субъективный – пространство не соотносится с чувствами, не вызывает эмоционального отклика.
Экзистенциальный – пространство не воспринимается как место жизни, не даёт ощущения “я есть”.
Таким образом, каждый уровень – это уникальный язык контакта с миром, и в каждом из них возможны тишина и разрыв. Но в разных координатах:
• у одного молчит тело,
• у другого – образы,
• у третьего – чувства,
• у четвёртого – само бытие.
Главная задача психолога, не путать эти регистры между собой. Каждому нужен свой путь возвращения и только тогда среда начнет не просто присутствовать, а помогать человеку быть собой.
Трансформация восприятия среды через гармонизацию преобладающих уровней
Иногда встречаются клиенты, у которых сенсорный уровень восприятия среды не просто активен, а чрезмерно доминирует. Они ощущают пространство с высокой чувствительностью, но без фильтра. Их восприятие почти полностью погружено в телесную перцепцию, шум, свет, температура, вибрации, текстуры, всё это воспринимается телом в режиме прямой трансляции, часто без осознания, без символизации, без эмоциональной интеграции.