Когда цветут кувшинки

Глава 1

Сначала был только мрак. Но стоило Дельфине прикрыть глаза – и он уступал место воспоминанию, вгрызающемуся в разум, как ржавая игла под ноготь. Всё произошло в одно мгновение – удар, крик, пламя – но память, словно издеваясь, раз за разом прокручивала этот миг, растягивая его до мучительной ясности. Будто сама Тьма пожелала, чтобы она никогда не забыла.

Во сне страх подкрадывался к горлу, сжимал его, как холодные пальцы. Она знала: за закрытыми веками её ждёт то же – огонь, кровь, голос, выкрикнувший последнее слово. Но просыпаться было ещё страшнее. Потому что после пробуждения приходило понимание: это не кошмар. Это – реальность.

На этот раз ей даже не дали открыть глаза самой. Резкий скрип – дверь распахнулась, и сердце рванулось в груди, как у зверя, загнанного в угол.

Но в проёме стояла не угроза.

– Внизу никого, – сказала Джесс, захлопывая за собой дверь.

Голос подруги вернул ей дыхание. Дельфина села на край скрипучей кровати, будто сила покинула тело.

– Может, мне сдаться? – прохрипела она

Джесс не медлила ни секунды. В два шага подлетела к подруге – и звонкая пощёчина распласталась по щеке Дельфины.

– Ты с ума сошла?! – прошипела она. – Я из-за тебя всё бросила. Всё! Ты втянула меня в это – значит, теперь мы будем бороться вместе. До конца. До самой последней твари, что осмелится встать у нас на пути.

Дельфина сжалась, прижимая ладонь к пульсирующей щеке. Она ничего не ответила – только опустила взгляд. Слёзы вырвались помимо воли.

Ярость Джесс сменилась внезапным раскаянием. Она опустилась на колени и прижалась к подруге.

– Прости… Я не хотела, – прошептала она, – просто… ты не смеешь сдаваться. Не ты.

– Я не хотела, чтобы ты страдала, – Дельфина захлёбывалась. – Я не хотела, чтобы ты потеряла всё…

– Я знаю, – тихо ответила Джесс.

– Я больше не могу…

– Сможешь. Пока мы вместе – сможешь.

Они сидели в этой крохотной комнате, где едва помещались две кровати и старое запотевшее окно, с которого не открывался никакой вид. Только крыши. Только серость. Тишина длилась несколько минут.

Наконец Джесс поднялась. Погладила Дельфину по щеке и поцеловала в лоб.

– Нам пора. Я внизу, закажу завтрак.

Уже на пороге, она обернулась.

– Я тебя люблю.

Когда дверь захлопнулась, Дельфина вытерла слёзы и встала. Слова подруги будто зажгли в ней искру. Она не имела права сдаваться. Не теперь.

На двери висело старое, мутное зеркало, покрытое пятнами и царапинами, словно и оно не раз страдало от грубых рук. Дельфина остановилась перед ним, машинально потянулась к щеке, но тут же вздрогнула от боли. Кожа там пульсировала, уже наливалась синевой от удара, но не этот свежий след заставил её задержать взгляд.

В зеркале отражалась не она – отражалась девочка, стоявшая в углу, с поджатыми плечами и дрожащими руками, стараясь не смотреть в глаза зверю, что называл себя её отчимом. Стук шагов по полу. Скрип ремня. Зловещая тишина перед бурей. И снова – удар. Сначала по спине, потом по руке, которой пыталась прикрыться. Потом – по лицу. Метко, с яростью, с холодной, выверенной жестокостью.

Звук этих ударов будто снова наполнил комнату. Звонкий, хлёсткий.

Она моргнула. Девочка исчезла. Осталась она – постаревшая, измученная, с потухшим взглядом, но ещё живая. Пока живая.

Дельфина провела пальцами по щеке. Та горела – не только от удара Джесс, но и от призраков прошлого, которые всё ещё жили в её теле. Это было похоже на метку. Метку того, кем она стала. Ведьмой. Беглянкой. Убийцей.

Стиснув зубы, она отвернулась от зеркала. Боль отдала в висок, но она не остановилась. Собрала всё, что у неё было, сунула в сумку и вышла из комнаты.

Внизу действительно было пусто. Лишь хозяин таверны мрачно протирал стойку. Джесс сидела в дальнем углу, почти в тени, за столом с двумя мисками чего-то, напоминавшего мясную кашу.

– И что у нас за план? – прошептала Дельфина, усаживаясь рядом.

– Сначала – еда, – ответила Джесс, пододвигая ей миску. – Может, это наш последний завтрак.

Есть не хотелось. Уже много дней её желудок сжимался от страха, а не от голода. Но она знала – без сил не выжить. Взяла ложку. Проглотила.

– У нас всего три золотых и сорок восемь серебряных, – сказала Джесс и выложила на стол мешочек.

Дельфина узнала его сразу. Небольшой, тёплый от тела подруги, мешочек из тёмной ткани с вышитыми золотыми нитями кольцами. Её сердце сжалось. Это был тот самый– свадебный. Они вышивали его вместе, сидя у окна вечером, смеясь и мечтая о будущем. Тогда в нём хранились не просто монеты – в нём жила любовь, надежда, тихое счастье, которое, казалось, было совсем рядом.

А теперь он лежал на грубом деревянном столе в чужой таверне, почти пустой. И ради неё.

– Джесс… – Дельфина смотрела на мешочек так, будто он прожигал ей душу. – Прости… Прости, что лишила тебя всего. Будущего. Его.

Слова срывались с губ вместе с всхлипами. Она уткнулась лицом в ладони.

Джесс быстро убрала мешочек за пазуху, будто пыталась скрыть его, стереть напоминание.

– Не говори так. Сейчас главное – ты. Ты жива. И я рядом. Всё остальное… я сама так решила.

Дельфина лишь качнула головой, всё ещё не в силах справиться с горечью. Она знала: такую жертву нельзя отдать обратно. Никогда.

– Мы могли бы купить лошадь, – сказала она, – но тогда не останется ни на еду, ни на ночлег. А пешком – значит, дольше и опасней.

– Убегать куда? – Дельфина всхлипнула. – Они везде нас найдут. Мы будем вечно скрываться… от таверны к таверне. До тех пор, пока…

– Пока не достанут? – перебила Джесс. – Нет. Есть шанс. На юго-востоке, у подножья Бесконечных гор, есть монастырь Белатрис. Один торговец рассказал о нем моему муж… мне… уединённое место, почти на границе. За службу – еда и крыша. Там нас никто не найдёт. Времени выиграем достаточно.

В таверну вошли двое мужчин, и воздух сразу словно сгустился.

Первый был низким, но плотным, с бочкообразной грудью и руками, как обтёсанные пни. Его лицо заросло щетиной, на шее висела верёвка с засохшими амулетами – дешёвыми, якобы оберегающими от ведьминой порчи. Глаза у него были мелкие, колючие, всегда щурящиеся, будто он в любую секунду готов кинуться на добычу. Шагал он медленно, но с какой-то хищной тяжестью, как медведь, который знает свою силу.

Второй – полная противоположность. Высокий, жилистый, с длинными руками и оскаленной ухмылкой, он двигался легко и быстро, будто всё в нём состояло из сухожилий и злобы. Лицо у него было узкое, вытянутое, с кривыми зубами и парой старых, заживших шрамов, один из которых пересекал верхнюю губу, из-за чего его речь звучала гнусаво и хрипло. Глаза – бегающие, не задерживались ни на чём дольше мгновения. Он больше напоминал голодного ворона, готового клевать всё, что плохо лежит.

Они оба были одеты в поношенные, тёмные кожаные куртки, с пятнами грязи и засохшей крови на рукавах. Мечи – короткие, ржавые, но явно часто использовавшиеся – висели на поясах, словно продолжение их самих. От них пахло потом, дешёвой выпивкой и чем-то ещё – чем-то звериным и недобрым.

Когда они вошли, трактир будто приглушил дыхание. Даже старый Бен за стойкой на миг замер, прежде чем фыркнуть и начать готовить заказ.

Эти двое не выглядели как простые пьяницы – в них чувствовалась опасность. Такая, что даже уставший ветеран постарался бы не встречаться с ними взглядом. Таких не брали в армию, таких избегали даже охотники. Они жили за счёт чужой боли и не скрывали этого.

Худощавый шагал легко, почти танцуя, будто наслаждаясь каждой секундой своей дерзости. Его сапоги скрипели по полу, руки болтались по бокам, но пальцы подёргивались, будто он был вечно на грани схватки или готов схватить первое, что попадётся под руку – кружку, чужой кошель или чью-нибудь грудь.

Он подошёл к столу, запрокинул голову набок и осклабился, открывая гнилые зубы. Один глаз подёргивался от старого тика, второй смотрел на Джесс и Дельфину как волк, впервые увидевший овцу, не загнанную до смерти.

– Доброе утро, милые леди, – протянул он с голосом, словно смазанным тухлым жиром. – Не хотите ли скрасить день двум утомлённым, но полным страсти мужчинам?

Он сделал движение бёдрами, будто танцевал перед ними мерзкий, непристойный танец, и громко фыркнул, сам наслаждаясь своим «шармом». От него разило прокисшим пивом, потом и мясом, давно застрявшим между зубами.

– Бери свои яйца в кулак и кати их подальше от нас, а не то они у тебя будут всмятку, – выплюнула Джесс, хищно усмехнувшись и вытянув кинжал из-за пояса.

Он не испугался, но и шаг назад сделал. Ухмылка на секунду сползла с его лица, как жир с холодной похлёбки.

– Эх, горячая штучка, – процедил он. – Такие даже интересней.

Из-за стойки донёсся голос трактирщика:

– Каспер, отвали от клиентов, пока я тебя сам не вышвырнул.

– Бен, дружище, я только поздороваться, – заулыбался бандит и подмигнул Дельфине. – Если что мои яйца покатились к бару.

И, пошатываясь, он отправился к своему товарищу, оставив за собой шлейф вони, грязи и мерзости.

Скрипнула дверь. В таверну вошёл человек в дорожном плащ-пыльнике, насквозь промокший от недавнего дождя. Он был худ, но движения его были точны, будто он уже тысячу раз делал одно и то же – открывал двери, вешал объявления, уходил. Лицо скрывала широкополая шляпа, а в руках он держал свёрнутый пергамент с печатью.

Посыльный молча прошёл мимо столов, не обращая ни на кого внимания, подошёл к доске объявлений, висящей между двумя кривыми окнами, и прикрепил новый лист. Его гвозди вбивались в дерево с сухим щелчком, как выстрелы в тишине.

Каспер, сидевший за стойкой, хмыкнул и кивнул на новоприбывшего:

– Гляди-ка, кого принесло. Интересно, кого на этот раз зажравшиеся охотнички разыскивают? – Он поднялся со скрипучего табурета и пошёл в сторону доски, шаркая подошвами, как ребёнок, учуявший новый способ развлечься.

– В награду предлагают пятьдесят золотых за живых. Ведьмы, – коротко ответил посыльный, не оборачиваясь.

– Пятьдесят? – Каспер присвистнул. – Да за такие деньги можно месяц жить в борделе и умереть с улыбкой на лице.

Он сорвал листок с доски, пробежал глазами текст, и его губы растянулись в широчайшую ухмылку. Затем он вдруг расхохотался – громко, с надрывом, хлопая себя по бедру.

– Дай гляну, – гудел сзади его напарник, Дик.

– Да тут одна из них как будто знакома… – Каспер медленно обернулся, прищурившись в сторону дальнего угла. Его глаза остановились на Дельфине.

– Шлюхи нынче дорогие, – проворчал он, словно размышляя вслух. Потом резко сорвался с места. – Хватай их, Дик!

Он бросился вперёд, как в азартной игре, словно хватал не ведьм, а кубики, выпавшие со стола. Его глаза горели – не жадностью даже, а тем безумным восторгом, с каким ребёнок находит новое развлечение. Как будто всё происходящее было не на жизнь, а на забаву.

– Давай, давай, птички, сыграем! – выкрикнул он, вытаскивая нож из-за пояса.

Каспер двинулся первым – стремительно, точно кошка на запах крови. В его руке мелькнул нож, а на лице растянулась хищная ухмылка. Джесс оттолкнула табурет, встала между ним и Дельфиной. В её руках – кочерга, тяжёлая, закопчённая.

– Назад! – крикнула она, но голос её дрогнул.

Каспер не остановился. Он метнулся вперёд, ударил по кочерге. Сыпанули искры. Джесс вскинула руки, снова удар – прямой, по плечу. Раздался хруст. Он зарычал, как зверь, и ударил её кулаком в живот. Джесс согнулась, осела на пол.

– Джесс! – вскрикнула Дельфина.

Её пальцы сами схватили бутылку – пальцы, давно уже не чувствовавшие тепла. Метнула. Стекло ударило его в висок, разлетелось. Каспер пошатнулся, кровь залила глаз, но он только оскалился. Смех его был безумным.

И тут появился другой – Дик. Широкоплечий, с дубиной в руках. Он влетел в них, как стена. Удар – и Дельфина отлетела к стойке спиной. Глухая боль прорезала её до самого позвоночника.

И тут, в этом глухом ударе, в раскатах боли, изнутри поднялось нечто – древнее, страшное. Вспышки – не света, а памяти. Рука отчима, сжимающая волосы. Хриплый смех над её плачем. Плеть, спускающаяся по коже. Крики, запертые в горле. Всё это вспыхнуло в ней, как костёр в сухой траве.

Дик схватил Джесс за волосы, выволок её, будто куклу. Она брыкалась, царапалась, укусила его. В ответ – удар. Хруст. Кровь из носа хлынула ручьём.

Дельфина вскрикнула – но это был не крик. Это был срыв, надлом. Грудь вспыхнула изнутри, словно там пульсировал тлеющий уголь. Воздух стал вязким, тяжёлым. Пыль на полу затрепетала, кружки на полке дрогнули.

Каспер медленно обернулся к ней. Его лицо было в крови, а глаза – в каком-то мрачном восторге. Он протянул к ней руку. Пальцы почти коснулись подбородка.

И тогда Дельфина почувствовала, как нечто внутри вырывается вперёд. Тепло в груди стало жаром, жар – пламенем. Ещё миг – и она бы вспыхнула вся, как сухой клочок бумаги.

Но прежде чем она успела – Джесс снова поднялась. С ножом. Он был кухонный, тупой, со сколотым лезвием. Она вонзила его в бедро Дика, резко, с яростью.

Дик завопил. Отпустил её.

– Беги! – закричала Джесс, кровь стекала по её губам.

Дверь таверны распахнулась с треском – деревянные петли завизжали, как раненый зверь. Джесс вылетела первой, схватив Дельфину за руку. Та споткнулась, но подруга потянула её вперёд, и они вместе бросились прочь – прочь от криков, разъярённых голосов и скрежета выхватываемого железа.

Серое утро с глухим туманом сдавливало улицу. Дома стояли, будто немые свидетели, холодные, чужие. Из-за спины раздался мужской рёв:

– Стоять, ведьмино отродье!

– В лес! – выдохнула Джесс. – Живо!

Башмаки хлюпали по влажной земле. Пыль ещё не успела подняться – ночь только отступила, солнце не пробилось сквозь тяжёлые серые облака. Грязь цеплялась за ноги, подол платья Дельфины разорвался о колючки у дороги. Но она даже не почувствовала – в груди стучал страх.

Слева темнел лес – плотный, сырой, будто только вынырнувший из сна. Девушки свернули туда, нырнув между деревьями. Ветви тянулись, царапали руки и щёки, оставляя на коже тонкие кровавые следы. Туман здесь был гуще, как молоко, и скрывал их силуэты, словно укрывал от глаз преследователей.

– Они идут! – шепнула Джесс, оборачиваясь. В её голосе дрожал ужас.

Позади, между стволами, мелькнул силуэт – тяжёлые шаги, звон металла, кто-то ругался, спотыкаясь о корни. Один из бандитов. Возможно, не один.

– Быстрее… – прохрипела Дельфина, сбиваясь с дыхания. – Мы не успеем…

– Успеем! – Джесс почти зарычала, хватая подругу за запястье и таща за собой вглубь чащи.

Ночь стекала на землю тяжёлой тьмой. Луна пряталась за облаками, и лишь редкие просветы в небе давали достаточно света, чтобы различать очертания деревьев. Лес позади словно сгинул в другой мир – чернильный, вязкий, наполненный дыханием опасности. Девушки шли молча, подгоняемые страхом, который не отпускал с самого утра.

Вскоре впереди показался силуэт – крыша, аккуратно сложенные дрова, низкий плетень. Дом. Сбоку – амбар, высокий, крепкий, с толстыми брусьями и тяжёлой дверью. Над усадьбой не поднимался дым, окна были тёмными – спали. Или ушли? Нет… В воздухе ещё витал запах очага, сена, лошадей.

– Жилая ферма, – прошептала Дельфина, с тревогой оглядываясь. – Но, кажется, все спят.

– В амбар, – тихо сказала Джесс. – На ночь. До рассвета. А потом – уйдём.

Они перелезли через плетень, стараясь не задеть ни одну ветку, не спугнуть сонное молчание дома. Под ногами похрустывали обломки веток, в темноте резало глаза – но страх двигал вперёд. Где-то в курятнике раздалось испуганное кудахтанье. Девушки затаились. Тишина. Никто не проснулся.

Амбар открылся с лёгким скрипом. Внутри пахло сеном и лошадьми. В углу стояла телега, на гвоздях висели сбруи, мотки верёвки, мешки с зерном. На полу – свежая солома. Видно было: место ухоженное. Но сейчас, в эту ночь, оно стало их убежищем.

Они устроились в дальнем углу, под самым углом крыши, где свет не пробивался даже через щели. Дельфина свернулась первой, обняв колени.

– Если нас найдут…

– Не найдут, – перебила её Джесс. Голос был тихим, но твёрдым. Она села, глядя на распахнутую щель между досками. – Не здесь. Не этой ночью.

Мир будто затаил дыхание. Ветер, шептавший в кронах, стих. Дом молчал. Всё вокруг дремало, как зверь, уткнувшийся мордой в лапы.

А две беглянки, затерявшиеся в этом чужом покое, наконец позволили себе выдохнуть. В ту ночь Дельфина в первые за долгое время канула в сон не прокручивая в голове, как она убивает своего отчима.

Глава 2

Солнце только-только пробивалось сквозь щели в досках амбара, когда скрипнула дверь.

Дельфина проснулась мгновенно – от хруста. Сердце ударило в груди так громко, что она испугалась, что его услышат. Рядом Джесс, сбив одеяло из соломы, крепко спала, уткнувшись в плечо подруги.

Шаги. Тяжёлые, неровные. Дощатый пол застонал под чужими сапогами.

– А ну-ка вылезай, кто там! – раздалось хриплым голосом. Мужской. Старческий. Но вовсе не слабый.

Дельфина замерла. Она хотела нырнуть в темноту, раствориться в сене, стать воздухом. Но было поздно – в проёме показалась фигура.

Старик. Высокий, жилистый, с густой, седой бородой и испачканным в земле плащом. В одной руке он держал фонарь, а в другой – кривой, ржавый серп.

– Чужаки… – протянул он, сузив глаза. Свет фонаря дрожал, прыгая по лицам девушек. – А ну, отвечайте: вы кто такие и чего в моём амбаре забыли?

Джесс вскочила, заслонив собой Дельфину.

– Прости нас, пожалуйста, – сказала она быстро. – Мы просто… мы сбились с дороги. Мы не хотели ворваться. Просто… спрятаться. На одну ночь.

– Воры? – Старик шагнул ближе, с подозрением в голосе. – Беглянки? Ведьмы?

Дельфина вздрогнула.

– Нет, – выдохнула она. – Мы просто… просто устали. Мы весь день были в пути, а когда стемнело немного заплутали и вышли на вашу ферму. Мы не хотели зла.

Мужчина долго молчал. Освещал их лица, словно выискивая ложь в каждом мимолётном движении.

– Заплутали, значит, – наконец произнёс он. – Ну что ж. Бывает.

Он опустил серп.

– Этот мир с ума сошёл. Один другому не рад, стучит, сдаёт, убивает. А девчонки, глядите вы только… вроде не ведьмы.

Он мотнул головой:

– Ладно. Уходить – уходите по-тихому. А коль голодные, то пройдём в дом. У меня там каша осталась. Куры не расклёвывают – так хоть люди доедят.

– Вы… пускаете нас? – не поверила Джесс.

– Пока вы не сунули мне нож под рёбра, я человек добрый, – буркнул он. – Только и запомните: ферма – не убежище. Долго здесь не живут, если за ними по следу идут.

Он развернулся и пошёл, хромая, обратно к дому.

Они переглянулись. Джесс едва заметно кивнула. А Дельфина поднялась медленно, с опаской – будто что-то в ней не позволяло довериться доброте просто так.

Дом Варна вырос из темноты как призрак старых времён – двухэтажный, крепкий, с закопчёнными ставнями и покосившимся флюгером на крыше. Но внутри не было ни холода, ни запустения: за порогом девушек встретило тепло, пахнущее печёным хлебом, копчёным мясом и сушёными травами.

– Ну же, заходите, – сказал старик, открывая дверь шире. – Холод не терпит колебаний.

Они прошли внутрь, и Дельфина почувствовала, как потихоньку оттаивают пальцы. Комната была просторной: очаг потрескивал жаром, вдоль стен тянулись полки с банками и керамикой, а в углу стояла добротная дубовая лестница, ведущая на второй этаж.

– Я Варн. Живу тут не один, – сказал старик, наклоняясь к очагу, чтобы подбросить дров. – Жена моя, Фиона, наверху. Болезнь её скрутила – не двигается, не говорит… Но глаза у неё живые. Всё понимает, я уверен.

Он поставил на стол глиняный кувшин с водой, достал из печи свежую лепёшку.

– Можете остаться у меня на пару дней, если надо. Дом большой, комнаты пустуют. Раньше тут мои сыновья жили… – он замолчал, как будто сам себе оборвал мысль, и махнул рукой. – Да и не в этом суть. Я тут один со всем хозяйством, да ещё с Фионой. Всё разом не потянуть.

Он уселся за стол, уставившись в огонь.

– Завтра на заре поеду в город. Урожай везу продавать – осень не ждёт. Возвращусь дня через три, может четыре. Так что если останетесь, прошу вас… приглядывайте за домом и за Фионой. Её не нужно никуда переносить, просто покормить, лицо умыть… Поговорить с ней, может. Она слышит.

Он поднял глаза, и в них было что-то тронутое – печаль, усталость и надежда, что всё ещё может быть не напрасно.

– Платить не могу, – добавил он. – Но жильё, тепло и еда будут ваши. А если что нужно – скажите, я из города привезу.

Дельфина посмотрела на Джесс. Та, не говоря ни слова, кивнула. После бегства, страха, сырости амбара и шагов, преследовавших их сквозь лес, этот дом казался почти святым местом. И старик – не чудом, а человеком. Настоящим, простым, с грубой ладонью и голосом, в котором звучала жизнь, прожитая с болью и добротой.

– Мы останемся, – сказала Дельфина тихо. – Спасибо, Варн.

Он улыбнулся впервые.

– Вот и славно. А теперь поешьте, согрейтесь. Комната ваша будет наверху, напротив нашей спальни.

Варн долго не говорил, лишь шагал по деревянной лестнице, скрипевшей под его тяжестью. Девушки шли за ним молча, держась ближе друг к другу. Дом был просторным, с высокими потолками и широкими окнами, сквозь которые в комнату падал мягкий, медовый свет. Воздух пах сушёными травами, печным дымком и чем-то почти забытым – спокойствием.

Старик остановился у двери на втором этаже и обернулся к ним.

– Она не говорит… уже много лет, – тихо произнёс он. – Но слышит всё. И чувствует. Я… я просто хочу, чтобы вы знали.

Он толкнул дверь плечом.

Комната встретила их тишиной и светом. Стены были выкрашены в тёплый, выцветший цвет, пол покрыт самотканым ковром, на тумбе у кровати стоял глиняный кувшин с полевыми цветами – ромашками, васильками и несколькими маковыми головками. Рядом – сложенная стопкой свежая простыня, аккуратно перевязанные пучки трав, горящая свеча, будто кто-то только что её зажёг. Всё здесь дышало заботой.

На широкой кровати, укрытая одеялом до пояса, лежала женщина. Лицо у неё было тонким, почти прозрачным, как у фарфоровой куклы. Глаза – ясные, голубые, с тонкой сетью морщинок вокруг. Она не могла повернуть головы, но, услышав шаги, медленно перевела взгляд на дверь.

– Фиона, – мягко сказал Варн, входя в комнату, – это Дельфина и Джесс. Они немного побудут с нами. Помогут по хозяйству. Я подумал… ты будешь не против.

Он подошёл к кровати, сел на край и нежно взял жену за руку. Она слабо моргнула. Варн провёл пальцем по её щеке – с таким бережным трепетом, будто касался лепестка.

– Видите, – обернулся он к девушкам, – она всегда была самой сильной из нас двоих. Даже теперь. Не сдаётся.

Дельфина опустила взгляд. Сердце сжалось. Этот человек – солома в седых волосах, мазоли на руках, – он жил в тени боли, но не утратил тепла. И продолжал любить так, будто каждый день – последний.

Фиона снова посмотрела на них. И в её взгляде, несмотря на неподвижность, была тёплая, почти материнская доброта.

– Мы… поможем, чем сможем, – тихо сказала Джесс.

Варн кивнул. Он всё ещё держал жену за руку, как будто боялся, что отпустишь – и всё исчезнет.

Прошло несколько дней. Тревога и страх, что ещё недавно гнали их прочь сквозь лес, начали понемногу отступать, как ночной туман под утренним солнцем.

Жизнь в доме Варна текла неспешно, но не была праздной. Каждому нашлось дело – простое, земное, но в этом была своя правда, своя целительная сила.

Утром, чуть забрезжит рассвет, Варн с Джесс выходили во двор. Старик кряхтел, поднимая деревянные ящики с яблоками и пучками трав, а Джесс ловко набрасывала платок, закатывала рукава и помогала с погрузкой телеги. Работала она охотно, с тем упрямым рвением, которое росло из глубины боли. Каждое движение словно доказывало себе: она может. Она выстоит.

– Осторожнее с капустой, – ворчал Варн, но в голосе его была улыбка.

Пока они ехали на рынок в соседний город, Дельфина оставалась дома.

Она подметала деревянные полы, мыла полки, растапливала печь, стирала одежду, варила густые супы и компоты. А главное – ухаживала за Фионой. Сначала боялась: как прикоснуться, чтобы не сделать хуже? Но потом научилась. Движения стали мягкими, почти привычными. Она заплетала Фионе волосы, меняла простыни, рассказывала, что было утром – как птицы пели под крышей, как за огородом показалась лиса. И, казалось, Фиона её слышала: моргала чуть чаще, смотрела дольше, чем обычно.

Иногда Дельфина ставила у окна табуретку и читала вслух – старые книги с пожелтевшими страницами. Голос её был тих, но ровен. Она и сама не замечала, как теряется в словах, уносясь в другой мир – не полный крови и страха, а в мир, где всё ещё возможны надежда и доброта.

По вечерам Варн возвращался с дороги уставший, но довольный. За столом ели втроём: девушки, старик – и тишина, в которой не было холода. Только огонь в печи потрескивал, и ветер чуть стучал в окна.

Иногда Джесс рассказывала шутки с рынка, и Варн хохотал, откидываясь назад. Иногда Дельфина пекла лепёшки с мёдом, и тогда в доме пахло сладким детством, которого у нее никогда не было.

Жизнь была хрупкой, как чашка, склеенная заново. Но всё ещё держащей форму.

И в этом, пусть ненадолго, находилось странное, почти забытое чувство. Будто можно жить. Просто жить.

Каждый вечер, когда небо начинало бледнеть и затихали последние крики ворон, Джесс и Дельфина покидали ферму.

Они шли по тропке сквозь высокий бурьян, за калиткой огорода, где поле сгорблено уходило в лес, и дальше – к небольшой полянке, спрятанной между старых деревьев. Здесь не было чужих глаз, только шёпот ветра в кронах и запах сухих трав.

Сначала всё было просто. Джесс обучала Дельфину основам самообороны – как поставить ноги, как увернуться, как ударить ладонью в грудь, чтобы сбить с ног. Дельфина отмахивалась, хмурилась, но училась быстро. Страх, застывший в её теле, медленно вытеснялся чем-то другим – чем-то горячим, жгучим.

– Не думай, бей, – приговаривала Джесс, – но бей, когда надо. И только тогда.

На третью ночь они перешли к главному.

– А теперь… давай попробуем твой огонь, – тихо сказала Джесс, будто сама боялась слов.

Дельфина колебалась. Она вспомнила, как однажды огонь вырвался сам. Когда страх стал яростью, когда руки горели и её отчим кричал. Она помнила запах палёной плоти. Вкус ужаса на губах.

– Я не знаю, как, – прошептала она.

Они стояли на поляне, тишина дышала вокруг, словно лес сам затаился.

– Вспомни… его лицо, – сказала Джесс.

Дельфина замерла. Лицо отчима всплыло в памяти, будто его вырезали ножом из самой тьмы. Его тяжелая рука. Глухой хруст. Вонь перегара. Его смех, когда она плакала.

И вдруг – жар. Изнутри. Как будто под кожей вспыхнул уголь.

Она вытянула руку вперёд. Пальцы дрожали.

– Дельф… – начала Джесс, но не успела.

Огонь рванул из ладони – не шар, скорее рывок, рыжий язык пламени, что полоснул по траве и погас. Воздух над землёй задрожал.

Тишина. Дельфина осталась на месте, задыхаясь. На щеках – слёзы. От страха. И облегчения.

– Видела? – прошептала она. – Я… смогла.

– Да, – ответила Джесс, подходя ближе. – Но нужно научиться контролировать. Не давать этому… сжечь тебя изнутри.

Они стояли рядом, две тени среди ночи. Над ними сияли звёзды. А в груди Дельфины, где прежде был только холод, теперь горел огонь.

Прошёл месяц.

Солнце стало тише, дни короче. Над полями всё чаще ложился утренний туман, и листья начинали желтеть по краям, словно уставшие от лета. Урожай был собран – Варн, Джесс и Дельфина трудились не покладая рук. Солнечные грозди винограда, крепкие яблоки, вязанки чеснока и лука – всё это находило своё место: что-то увозилось в город и продавалось, что-то складывалось в погреб на зиму.

Ферма теперь дышала уверенностью. В доме пахло сушёными травами и свежим хлебом, полы скрипели по-доброму, а у камина каждый вечер кто-то сидел с вязанием или книгой.

Варн, возвращаясь с базара, всё чаще улыбался – редкость на его лице. Он доверял девушкам и не скрывал этого.

Фиона, лежащая в своей светлой комнате, тоже словно оживала. Её взгляд стал живее, губы – мягче, и каждый день, когда Дельфина заходила сменить бельё или поговорить, в комнате витал тот тихий, глубокий покой, который бывает только у людей, умеющих любить несмотря ни на что.

А ночами – тренировки.

Полянка за лесом стала почти священной. Там, под луной, Джесс всё увереннее ставила удары, учила Дельфину защищаться, падать, уклоняться. А Дельфина – училась не просто вызывать пламя, а чувствовать его.

Она понимала: сила появлялась не от злобы, как ей казалось вначале. Она рождалась из боли, да, но настоящей искрой была решимость. Желание защитить, спасти, выстоять.

Теперь её ладони уже не дрожали. Пламя собиралось в них, как послушное животное, пусть и дикое. Пока что она умела зажечь огонь, поджечь сухую траву, на несколько секунд окружить себя жарким вихрем. Это было немного. Но и не ничто.

– У тебя всё получается, – говорила Джесс после каждой тренировки, поправляя волосы и тяжело дыша. – Ты не монстр, Дельф. Ты – сила.

И Дельфина, впервые за долгое время, в это верила.

Солнце еще только поднималось над лесом, окрашивая верхушки деревьев мягким, золотистым светом. Воздух был свежим, пахло мокрой листвой и землёй. Варн шёл немного впереди, неся плетёную корзину, а Дельфина, опустив взгляд, сосредоточенно всматривалась в мох – искала грибы. Они шли молча, как будто эта тишина между ними была обычной. Но внутри у неё уже давно шевелилось что-то нехорошее – словно лёгкий холодок под сердцем.

Когда корзины почти наполнились, и на полянке стало тихо, Варн остановился. Он встал прямо, по-стариковски кряхтя, и посмотрел на Дельфину. Его глаза были полны чего-то странного – не злости, не жалости… чего-то уставшего и тяжёлого.

– Прости меня, девочка, – хрипло выдохнул он, словно через боль. – Я… я рассказал про вас.

Дельфина медленно выпрямилась. Гриб в её руке выскользнул, упал в траву.

– Что ты сказал?..

– Охотники. Я увидел объявление в городе. За вас – награда. Большая. На такую я бы мог… – его голос дрогнул. – Мог бы оставить поле, перестать ездить соседним городам, чтоб заработать хоть какой медяк. Быть рядом с Фионой до самого конца. Посвятить ей все оставшееся время, купить ей лекарства… тепло… покой…

Он говорил, как человек, у которого не осталось выбора. Как будто пытался себя оправдать – и не мог.

Дельфина смотрела на него с ужасом. В ушах зашумело, мир начал рассыпаться.

– Джесс… – выдохнула она.

– Охотники должны были…

Он не успел договорить. Девушка выронила корзину, грибы рассыпались, покатились по влажной траве. Она бросилась назад, прочь из леса, срывая дыхание, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

"Нет. Нет. Только не Джесс…"

Сквозь деревья уже виднелся край поля. Дом. Крыша. Воздух был слишком тихим. Пугающе тихим.

Когда она выскочила на опушку, сердце остановилось на миг.

Возле дома стояли три чёрных коня.

Слишком поздно.

Дельфина ворвалась в дом, толкнув дверь так, что она с грохотом ударилась о стену. Внутри пахло дымом, сырой землёй и потом. Солнечный свет лился сквозь окна, освещая ужас, развернувшийся посреди уютной комнаты.

Джесс стояла на коленях у очага, её руки были скручены за спиной, а к горлу прижат нож. Охотник с пустыми глазами, сжатой челюстью и лицом, искажённым фанатичной решимостью, держал её крепко. Другой – массивный, с коротко остриженной бородой и кольчугой поверх чёрного камзола – раскладывал на столе кованые цепи. Третий стоял прямо, словно скала, в самом центре комнаты. Он обернулся на Дельфину, в его взгляде сквозила ледяная решимость.

– Схватить ведьму. Эту – убить, – произнёс он, как приговор.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, бросаясь вперёд, но уже было поздно.

Охотник, державший Джесс, не дрогнул. Он провёл лезвием по её горлу в уверенном, выверенном движении. Алый ручеёк брызнул на деревянный пол.

Но прежде чем сталь разрезала плоть, Джесс успела повернуть голову – её глаза встретились с глазами Дельфины.

– Живи… – прошептала она, чуть слышно, но ясно.

А потом – хрип. Тело Джесс обмякло. Её душа выскользнула, как дым.

Мир вокруг померк для Дельфины. Всё слилось в один сплошной гул. Крик внутри её, громче любого звука, поднимался откуда-то из самой темноты сердца. Грудь сжала боль, такая, что почти физически разрывала её изнутри.

И тогда… огонь ожил.

Крик внутри Дельфины прорвался наружу не звуком – огнём.

Её грудь выгнулась, пальцы дрогнули, и из её рта, глаз, самой кожи вырвался жар – первобытный, живой, не подчинённый разуму. Пламя вспыхнуло с оглушительным рёвом, будто в комнате рухнуло само солнце.

Первым загорелся тот, кто держал Джесс. Его лицо, ещё мгновение назад искажённое торжеством, вспыхнуло, как сухая трава. Он закричал – коротко, пронзительно, и тут же повалился, превращаясь в пылающий силуэт. Пламя пронеслось по его телу, съедая плоть и ткань, пока он не стал обугленной грудой на полу.

Второй, что раскладывал цепи, успел отпрыгнуть, но было уже поздно. Жар ударил его в грудь, сорвал с него часть плаща, и язык пламени лизнул лицо. Он закрылся руками, рухнул на пол, катаясь и шипя, как раненое животное. Волосы на виске обуглились, кожа на щеке вздулась пузырями.

Третий охотник остался стоять. Пламя ударило в его доспех, но он держался на расстоянии, не дрогнув, как будто он мог укрощать огонь. Его глаза сузились, когда он посмотрел на Дельфину.

Она стояла посреди комнаты, тяжело дыша, огонь всё ещё плясал на её плечах, в глазах сверкали отблески боли и ярости. Рядом, на полу, Джесс лежала в крови, неподвижная, но лицо её было спокойно. Покой, которого она не знала при жизни.

Дельфина не сводила взгляда с охотника, что остался. Тот медленно вытащил меч.

И в этот миг весь дом будто затаил дыхание.

Комната вспыхнула, как факел. Шторы загорелись мгновенно, пламя перебросилось на балки потолка, и сухое дерево взвыло в огне. Воздух наполнился жаром, чадом и криками. Дельфина стояла, не чувствуя ни рук, ни ног – только дрожь в груди и гул крови в ушах.

Где-то за спиной застонал обожжённый охотник. Дельфина повернулась к двери и рванулась прочь, через коптящийся проём, по полу, усыпанному пеплом и каплями крови.

На пороге она столкнулась с Варном.

– Что ты наделала?! – закричал он, лицо его перекосилось от ужаса.

Внутри, за его спиной, бушевал огонь, словно сам ад раскрыл пасть.

– Фиона! – взревел он и, не колеблясь, бросился в объятый пламенем дом.

– Нет! – вскрикнула Дельфина, но он уже исчез в дыму.

Она осталась стоять, будто вкопанная, глядя, как пламя поглощает всё то, что ещё вчера было домом, убежищем, теплым островком в холодном мире.

Позади ржали и били копытами испуганные лошади охотников. Не чувствуя под собой ног, с глазами, полными слёз и золы, Дельфина вскочила на ближайшую. Она рванула поводья и, не оглядываясь, с хриплым дыханием пустила животное вскачь к лесу.

Ветер бил в лицо, слёзы текли по щекам. Всё горело за её спиной: дом, её покой, Джесс.

Позади раздался топот. Один из охотников, уцелевший в огне, вскочил в седло и помчался за ней. Его чёрный конь мчался по дороге, словно сама Тьма пустила за Дельфиной пса.

Она не оглядывалась. Лошадь под ней срывалась в бешеный галоп, копыта скользили по влажной земле. Сердце грохотало в груди, рот пересох, но впереди уже вырастала преграда – быстрая, широкая река, разлившаяся от осенних дождей.

– Нет… – прошептала она, сдёргивая поводья.

Позади – крик:

– Я тебя всё равно достану, ведьма!

Не раздумывая, Дельфина соскочила с лошади. Земля ушла из-под ног, когда она бросилась в воду. Ледяной удар – как тысяча игл под кожу. Она вздохнула – и наглоталась воды. Течение подхватило её, закрутило, потащило вниз, в темноту. Мир померк. Только холод, боль и бешеный инстинкт.

«Джесс… живи…»

Из последних сил она рванулась вверх. Лёгкие вот-вот лопнут. И вдруг – воздух! Захлёбываясь, кашляя, с волосами, прилипшими ко лбу, она поползла к берегу, хватаясь за мокрые корни и мох.

Скатившись на мягкую землю, она пару мгновений лежала, дрожа, но вскочила – не было времени.

Сзади, с того берега, охотник натянул поводья. Его голос пронзил туман:

– Ты не уйдёшь! Я тебя найду. Где бы ты ни пряталась!

Дельфина побежала, тяжело дыша, с обмороженными пальцами и пульсом в ушах. Лес принял её. Тьма сомкнулась вокруг.

Но сердце её ещё билось. А значит – она жива.

Глава 3

Звон металла вспорол утре