Дикарь с окраины вселенной

– Шагай, шагай! – пропыхтел коротышка Сенька. – Это тебе не макивару ногами лупить. И даже не медитировать после тренировки. Тут, понимаешь, ногами работать надо. Тут всё с умом.

– Сеня, когда ты, наконец, заткнёшься? – не выдержал Кирилл.

– И не надейся! Разговор дорогу сокращает.

– Так то разговор, а у тебя сплошной монолог. Беспрерывный, к тому же.

– Сколько нам ещё пилить? – проворчал Сенька. – Спроси у Бориса, а?

Спрашивать Кирилл не стал. На последнем привале старший группы сказал, что осталось километров пять. Если бы путь пролегал по равнине, они уже давно были бы на месте, но поскольку их группа продиралась по непролазным таёжным чащам, оставалось надеяться, что долгий переход закончится к вечеру. Хорошо, если засветло.

– И вообще, нечестно груз распределили, – нашёл новую тему Семён. – Ты вон какой здоровенный, а я тебе почти по пояс. Значит, и рюкзак твой должен быть вдвое больше моего.

Кирилл остановился, подождал, пока приятель нагонит его, и ткнул ему под нос фигу.

– Видел? Потому что за свои идеи надо отвечать. Кто придумал отправиться в этот поход к чёрту на рога? Ты. А я зачем-то поддался на твою провокацию. Эх, надо было оставаться в городе.

Кирилл лукавил – если не считать изнурительного пешего пути, ему пока всё нравилось: и живописная тайга, и погода, и компания, с которой его познакомил неугомонный Сенька. И даже сама причина, по которой он, Кирилл Костров – человек сугубо городской, оказался посреди глухой тайги, уже не казалась такой бредовой.

Началось с того, что Сенька, натура легковоспламеняющаяся, после неуспешных занятий рукопашным боем, куда он увязался вслед за Кириллом, вздумал заняться спелеологией. Нашёл парней, которые уже не один год ходили в пещеры, и, мало того, что затесался к ним в компанию, так ещё и умудрился уговорить друга отправиться за тридевять земель на окраину Верхнеустюжинского заповедника. До этого момента Кирилл не слышал ни о пещерах, затерянных где-то посреди глухой тайги, ни о самом заповеднике. Но, сам себе удивляясь, согласился на Сенькино безумное предложение и взял на работе отпуск.

Путь до заповедника занял три дня – сначала на поезде до станции Верхнеустюжинской, затем на пойманной попутке до границы заповедной зоны. А потом пешком. К настоящему моменту Кирилл прошагал с огромным рюкзаком по первобытной тайге вот уже двадцать километров. Позади пыхтел невысокий Сенька и беспрерывно трещал всю дорогу. Заткнуть его не было никакой возможности, а потому приходилось терпеть. К счастью, через два часа группа из трёх бывалых и двух новоиспечённых спелеологов-любителей прибыла к небольшому озеру – основному ориентиру, на север от которого следовало искать пещеры.

Кирилл с облегчением сбросил тяжеленный рюкзак на землю и отправился вместе с Борисом и Сергеем искать вход в пещеру. Без них Кирилл до конца отпуска не нашёл бы вход – он-то ожидал увидеть огромную дыру в горе, куда может въехать целый автобус. А пещера оказалась обычной тёмной норой метра полтора в диаметре, вход в которую зарос кустарником с резными листьями, а сверху был прикрыт шапкой вьющегося плюща.

– Ты уверен, что нам нужна именно эта дырка? – с сомнением спросил он у Бориса – старшего группы.

– Не переживай – мы не ошиблись. Внешний вид ни о чём не говорит, – усмехнулся тот. – Главная красота внутри. Да вот, сам посмотри – кострище старое. Наверняка осталось от парней, которые мне и рассказали об этом месте – они здесь были два года назад. Ну, давайте перетаскивать сюда вещи. А завтра пойдём в первый заход.

К тому времени, когда от солнца остались только багровые блики на верхушках деревьев, лагерь уже был разбит. Сенька свирепо отмахивался от комаров и пытался как можно плотнее закутаться в куртку, чтобы оставить минимум места, куда мелкие кровососы могли бы его укусить. Борис и Сергей подготавливали верёвки и крепления, Николай проверял аккумуляторы для фонарей. Кирилл сидел у костра и глядел на огонь, весело лижущий стенки четырёхлитрового котелка. Завтра он впервые опустится в пещеру и, быть может, найдёт там такое, чего ещё не доводилось видеть никому из людей.

*****

Два флота маневрировали в пограничье, стремясь занять наиболее выгодную тактическую позицию. Группы кораблей перемещались от одной звёздной системы к другой, после чего аналитики обеих сторон отслеживали перемещения противника, оценивали новую ситуацию и передавали командованию свои выкладки. Манёвры враждующих флотов вскоре должны были прекратиться – свободный космос между Коалицией Джани и Сообществом Хизариум вовсе не бескрайний. И встреча произошла у системы двойной звезды Китанор.

Брюхоногие обитатели Китанора вышли на связь с враждующими сторонами, умоляя их устроить сражение подальше от их звёздной системы. Но на кону у омиан и хизареков стояло слишком много, чтобы принимать в расчёт дальнейшее существование жителей независимой системы, до сих пор не присоединившейся ни к одной из сторон.

Огромные корабли-матки Хизариума, первыми приблизившиеся к внешним границам Китанора, рассеивали в пространстве миллионы мобильных зондов, на каждом из которых был установлен нейтринный уловитель. Близость двойной звезды гарантировала, что пойманный и перенаправленный нейтринный поток будет мощным, а время, потраченное на его создание – минимальным. Остальные корабли: линкоры, быстроходные эсминцы, громоздкие контейнеровозы, суда технической помощи – все они теснились около кораблей-маток. В предстоящем бою единственной их задачей было не допустить вражеские истребители до своих кораблей-маток, а в случае успешного завершения битвы – разгромить остатки флота противников, когда созданный звёздный маятник разнесёт корабли-матки Коалиции Джани в клочья. В случае же неудачи что от крохотных истребителей, что от линкоров одинаково толку ни будет.

Флот омиан, опоздавший занять выгодную позицию, начал строить оборонительные сети. Коалиционные сетевики подготавливали собственные нейтринные уловители для отражения атак Хизариума и, по возможности, перехвата посланной ими энергии.

С обеих сторон из неуклюжих и объёмных транспортников начали стартовать штурмовики, чьей задачей было находить и уничтожать нейтринные уловители противника. Они были не столь быстрыми и маневренными, как истребители, но имели большой запас хода и неплохую броню. На штурмовиках не было сверхмощного оружия, зато имелись несколько турелей гипер-лазеров, позволявших не только уничтожать зонды-уловители, но и выигрывать в ближнем бою у противника, существенно превосходящего по классу вооружения.

Сообщество Хизариум, уступающее Коалиции по количеству и составу кораблей, в преддверии грандиозной битвы обратилось к Наёмным мирам с просьбой об аренде боевых кораблей. Старейшины наёмников категорически отказались давать линкоры и крейсеры, зато предоставили в распоряжение хизареков великое множество кораблей лёгких классов. И теперь среди чёрных хизарекских судов можно было заметить размалёванные ционнийские эсминцы, серебристые валанитские истребители и черно-зелёные штурмовики Маликса. Некоторые корабли наёмников выглядели нелепо и как-то несерьёзно, зато их пилоты имели степень совместимости со своим кораблём от тридцати до сорока процентов, о чём и хизарекские, и коалиционные пилоты могли только мечтать. Старейшины наёмников брали в свои ряды только лучших.

На одном из таких штурмовиков находился Беган Онтер – шеф-полковник службы безопасности флота сообщества Хизариум, хотя его место согласно боевому расписанию было на флагмане. Пилот штурмовой машины, перед боем узнав о пассажире и его охраннике, лишь пожал узкими плечами, а в ответ на недоумённый вопрос напарника, почему он согласился, сказал "А куда было деваться? Мы же у хизареков в найме. К тому же, хотят рисковать своими узкими макушками – пусть рискуют". Подобный вопрос задала начальнику и охранница, облачённая в полный боевой комплект.

– Господин шеф-полковник, зачем мы здесь? Тут тесно и воняет маликсами.

Действительно, в воздухе штурмовика отчётливо ощущался некий мятный привкус, присущий атмосфере Маликса. Шеф-полковник, сидя в глубоком анатомическом кресле, оторвал взгляд от небольшого обзорного инфошара.

– Майор, на этом штурмовике есть место для восьми десантников ростом с маликсов или для двух пассажиров хизареков. Как вы думаете, почему я взял с собой вас, а не Воко?

Мутант-гаргиец Воко вот уже сорок стандартных циклов был бессменным телохранителем Онтера. Майор службы охраны святынь Хизариума Алиа Лованн посмотрела в бирюзовые глаза собеседника, словно пытаясь прочитать в них ответ.

– Не могу знать, господин шеф-полковник.

– Потому что ты – моя племянница, Алиа, – мягко сказал Онтер. – А у меня очень нехорошие предчувствия насчёт исхода сегодняшней битвы.

Алиа Лованн растерянно сняла бронированные перчатки.

– Ты же знаешь, я очень редко ошибаюсь в таких вещах. Потому и решил перестраховаться. К тому же, здесь, хотя и тесно, но не так уж плохо – во всяком случае, температурный режим корабля маликсов вполне комфортабелен для хизареков. Окажись мы на штурмовике под управлением хенков, уже замёрзли бы.

– Дядя, – отбросив официальный тон, сказала Алиа, – но тогда почему ты не остался на флагмане? Там безопаснее, чем в этой жестянке. Тем более что с минуты на минуту мы можем попасть в перестрелку между штурмовиками.

– Другого способа уйти с флагмана не было, – буркнул Онтер. – Адмирал, видимо, что-то заподозрил и приставил ко мне охрану. К счастью, шеф-администратор – мой старый друг, и включил в число охранников тебя.

– И теперь мне грозит трибунал за дезертирство перед боем, – проворчала Алиа. – Как, впрочем, и тебе.

– Тебе-то беспокоиться не о чем – ты выполняла мой приказ. Ладно, оставим это – возможно, оправдываться будет не перед кем. Нам бы уцелеть в грядущей бойне.

– Всё так плохо?

– Подозреваю, даже хуже. Кое-какие донесения наших агентов заставляют меня думать, что омиане приготовили что-то весьма неприятное. Но на мою аналитику начальство не обратило внимания. Идиоты жирные. Пришлось действовать по-своему. У нас с тобой есть шанс выбраться: во-первых, маликсы всегда комплектуют свои корабли так, что те без труда могут перепрыгнуть без дозаправок на другую границу цивилизованных миров – лишь бы позволяло мастерство пилота. А во-вторых, пилот этой жестянки – лучший среди всех. Во всяком случае, так уверяли старейшины Наёмных миров. Судя по его анкете, совместимость с кораблём – сорок пять процентов.

– В самом деле? –надбровия Алиа поднялись. – Впечатляет. Но это не спасёт нас от залпа джанийских гипер-лазеров. Уверена, что на стороне Коалиции тоже имеются наёмники, а, значит, шансы равны.

– Ошибаешься, – усмехнулся Онтер. – Все наёмники лёгких классов кораблей воюют на нашей стороне. Мы заплатили старейшинам Наёмных миров столько, что скупили у них все средние и лёгкие корабли, даже старьё. Поэтому старейшины в любом случае не стали бы слушать посланников всевечного Джани, чтоб он сдох! Нашему пилоту предстоит драться только с джанийцами, а в этом он превосходит их. Деактивируй доспехи и садись в кресло, скоро… А, вот и началось!

Корабль тряхнуло, когда он вывалился из чрева гигантского транспорта. Алиа Лованн поспешно устроилась в кресле, которое тут же приняло форму, удобную для расы хизарек. Беган Онтер, не обращая внимания на возросшие перегрузки, надел на остроконечную голову обруч ментальной связи и попытался установить связь с пилотом. Однако ни пилот, ни его второй номер не отвечали, подготавливаясь к предстоящей боевой операции. Наконец ему удалось пробиться к второму номеру и оружейнику в одном лице.

– Чего надо? – раздался в голове Онтера нетерпеливый вопрос.

– Как ты обращаешься к высшему? – моментально вскипел хизарек.

– То есть, я – низшее существо? – уточнил оружейник.

– Я хотел сказать, что надо правильно обращаться к шеф-полковнику флота Хизариума, у которого вы состоите в найме, – тут же поправился Онтер, хотя, разумеется, имел в виду совершенно другое. Но сейчас было не время и не место обсуждать расовое превосходство хизареков над маликсами.

– Быстрее, шеф-полковник, что вам нужно? У меня полно целей, которые ждут, чтобы их уничтожили. Я поспорил с парнями, что в этот раз набью не меньше десяти тысяч уловителей, что, согласитесь, требует времени.

– На этот раз вам придётся забыть о пари, – прервал оружейника Онтер. – Скажите пилоту, чтобы он уводил корабль к краю зоны джанийских уловителей.

– Для чего? Равис – свободный охотник, и сам решает, где ему вести бой.

– Вы забываетесь, солдат! Сейчас, я ваш командир! Это – приказ!

Прошло несколько секунд, прежде чем послышался ответ маликса.

– Выполняем.

До Онтера донеслась слабая мысль "высокомерная тварь", и связь оборвалась. Шеф-полковник был убеждён, что маликс специально запоздал с отключением связи, но оставил выяснение отношений "на потом".

– …какого ты разрешил ему подключиться? – негодовал на напарника Равис – пилот штурмовика. – Теперь, если мы ослушаемся, он подаст рапорт в трибунал старейшин о невыполнении приказа. Забыл, как без корабля сидеть? Хочешь, чтобы "Шенну" отобрали?

Барр Хайнер лишь виновато пожал узкими плечиками – маликсы были расой, в число достоинств которой физическая сила не входила.

– Ладно уж, занимайся своим делом, – проворчал Равис, разворачивая штурмовик туда, где поисковые сенсоры предполагали границу поля джанийских уловителей.

"Шенна" – корабль, с которым Равис почти наполовину ассоциировался, плавно рванулась прочь от гигантской круговерти, образовавшейся из крошечных огоньков джанийских и хизарекских штурмовиков. По пути Барр Хайнер, ассоциированный с орудийной системой корабля, отслеживал показания поисковых сенсоров и уничтожал нейтринные уловители противника – оружейник уже не питал надежды выиграть пари, но выходить после боя совершенно "сухим" тоже не желал. К тому же, чем меньше будет работоспособных устройств у джанийцев, тем больше шансов на победу у Хизариума.

С тех пор, как учёные открыли возможность использовать в немирных целях энергию, излучаемую звёздами, космические битвы изменились. Эра поединков эскадр и флотилий ушла в прошлое – теперь в большой военной политике всё решало количество нейтринных уловителей и мастерство построителей боевой сети.

Потоки нейтрино, излучаемые звёздами, пронизывали любые физические объекты и уносились в тёмную бесконечность Вселенной, чтобы когда-нибудь быть пойманными очередной звездой и спустя некоторое время вновь отправиться в путешествие. Но некоторые из них попадали в уловитель, структура которого позволяла отразить поток нейтрино и направить его на другой уловитель. В результате многократно усиленный поток энергетических частиц формировался из множества источников и превращался в убийственное по своей силе оружие, за долю секунды превращавшее в бесполезный хлам армаду бронированных военных судов. После битвы с участием "нейтринщиков" уцелевшие корабли проигравших можно было сосчитать по пальцам.

Хизарекские сетевики плели узоры, присоединяя всё новые и новые уловители к уже созданной структуре, и любая ошибка в конфигурации сети могла привести, как минимум, к невосполнимой потере времени, а как максимум – уничтожению собственного флота. Тысячи штурмовиков, подобных "Шенне", рассеялись на огромном пространстве, уничтожая вражеские уловители, и на каждом из них пилот ждал контрольного сигнала об отступлении. Потому что никто не желал оказаться между своими уловителями и неприятельскими кораблями в тот момент, когда звёздное оружие наберёт достаточную мощность и заработает.

В нынешней схватке преимущество в позиции было на стороне флота Хизариума. Возможно, сообщество Хизариум одолело бы превосходящий по численности флот Коалиции. Возможно, после этой битвы всевечный Джани, правящий Коалицией уже более пятисот циклов, был бы свергнут. Возможно, миры Хизариума стали бы новой метрополией, куда стекались бы богатства со всех уголков обитаемой Вселенной. Возможно…

Но всё обернулось иначе.

Битва началась странно: штурмовики Коалиции вместо того, чтобы охотиться за уловителями противника, понеслись в бессмысленную атаку на укреплённый центр противника, а за ними двинулись и более мощные суда. Равис, уводивший "Шенну" далеко от центра зоны боевых действий, только подивился безумству джанийских пилотов – едва те приблизятся на расстояние уверенного залпа основного калибра хизарекских флагманов, и от них останется только раскалённый пепел. И "звёздный маятник" останется без работы. Зачем?

Откуда Равис мог знать, что коалиционные суда вооружены новыми излучателями, позволявшими вносить пси-помехи в слаженную работу тандема "пилот-корабль"? Эта новейшая разработка джанийских военных не просто свела к нулю преимущество асов из Наёмных миров над пилотами Коалиции, но и нарушила работу гигантских кораблей-маток, внутри которых хизарекские сетевики уже почти собрали "звёздный маятник".

Штурмовики первыми почувствовали на себе действие нового оружия джанийцев. Небольшие корабли охотников за уловителями вдруг начали бессмысленно метаться из стороны в сторону, пилоты теряли контроль над кораблями, в закодированных каналах связи слышалась многоголосая ругань на десятках языков.

Сознание Барра Хайнера внезапно оказалось вышвырнутым из ассоциации с оружейной системой. Он удивлённо распахнул глаза – такого ещё никогда не случалось. Тембр работы двигателей "Шенны" тоже изменился. Барр с тревогой посмотрел на товарища. Равис, обычно управлявший кораблём с безучастным видом, морщился и ёрзал в кресле, словно ему что-то мешало.

– Эй, что слу…

Корабль резко мотнуло в сторону, Равис застонал – его лицо исказила гримаса боли. Барр Хайнер попытался вернуться к ассоциации с оружейной системой "Шенны", но его сознание натолкнулось на какую-то невообразимую мешанину образов и символов. Хайнер тоже застонал – его мозг отказывался принимать такую абракадабру, и это причиняло настоящую физическую боль. А ведь он сотни раз уже управлял именно этой батареей гипер-лазеров и знал её характеристики, как свои тонкие и слабые пальцы. Хайнер ещё трижды пытался воссоединиться с оружейными батареями – безуспешно. После четвёртой попытки он потерял сознание.

"Шенну" трясло и швыряло, двигатели её работали вразнобой – корабль, словно полуослепший, рывками удалялся от наступающих джанийских кораблей. Атакующий клин начал рассыпаться – джанийские штурмовики, словно падальщики, разлетались в стороны, уничтожая обездвиженных хизарекских охотников за уловителями.

Вслед за "Шенной" бросился один из таких "стервятников", надеясь по-быстрому прикончить беспомощного противника и принять участие в дальнейшем избиении хизареков. Однако пилот Коалиции не угадал – Равис, корёжась от боли и судорог, сумел взять под контроль обезумевший корабль, и "Шенна" рванулась в открытый космос. Джанийский наводчик ругнулся на новое оружие, поле которого не сумело остановить беглеца, и посоветовал своему пилоту возвращаться в общую битву – там было больше шансов отличиться, чем гоняясь за одиноким штурмовиком.

Но если некоторые пилоты Хизариума, подобно Равису, сумели хотя бы частично восстановить контроль над машинами, то сетевики – создатели звёздного маятника, оказались полностью отрезаны от уловителей. Оружие, почти готовое к применению, в один момент рассыпалось на независимые составляющие, и потоки сверхбыстрых частиц, готовые обрушиться на джанийцев, освободились из плена. Зато сеть, сотканная специалистами Коалиции, продолжала действовать, и хотя её изначально готовили для обороны, джанийцам понадобилось совсем немного времени, чтобы перестроиться для атаки.

Всевечный Джани наблюдал через спецканал из столичного мира за избиением наглых хизареков. И он не отказал себе в удовольствии отдать приказ о включении "звёздного маятника".

– Запускайте, – кивнул он головой, и мясистые наросты над глазами, присущие расе омиан-перворождённых, колыхнулись. – Уничтожить всех! И пленных не брать!

Командующий коалиционным флотом адмирал Краас вскинул руку в подтверждение приказа.

– Начали! – проревел он.

Команда была мгновенно разнесена пси-ретрансляторами на сотни боевых постов. Сетевики, объединившиеся в один гигантский сверхмозг, сфокусировали потоки звёздных частиц, до этого момента с невообразимой скоростью метавшихся между уловителями, в одну точку – туда, где были корабли противника. И перенаправленная звёздная энергия обрушилась на флот Хизариума.

За долю секунды шестьдесят линкоров превратились в плазменные шары. Ещё несколько мгновений, и начали взрываться неповоротливые корабли-матки, а вокруг них сотнями и тысячами вспыхивали, словно мотыльки в пламени, эсминцы и истребители. Там, где только что находился хизарекский флот, на несколько мгновений вспыхнула крохотная звезда и тотчас погасла.

Джанийские сетевики продолжали жечь корабли противника – тех, кто уцелел после основного залпа. Пилоты Хизариума, ещё не пришедшие в себя после ментальной атаки, разрушившей их связь с кораблями, были окончательно деморализованы гибелью основной части флота, а потому представляли собой лёгкие цели.

Наёмники, имевшие ассоциацию с навигационными системами выше тридцати процентов, первыми сумели восстановить свои способности к управлению, и начали выводить корабли из-под ударов. Но уйти от всевидящего ока джанийских наводчиков удалось немногим – слишком быстрым и ужасным оружием был "звёздный маятник". К тому же, приказ всевечного Джани был краток и категоричен – "пленных не брать".

Едва ли несколько десятков штурмовиков смогли выбраться в "полумёртвую зону" – куда джанийцы не могли сфокусировать большие потоки звёздной энергии. Пилоты кораблей из Наёмных миров решили, что бегство – это самый лучший выход, тем более что с уничтожением флота Хизариума контракт можно было считать расторгнутым.

– Мой император, флот врага уничтожен! – доложил суверену адмирал Краас.

Всевечный Джани смотрел на командующего с непроницаемым выражением лица. Адмирал содрогнулся. Когда император смотрит так на своего подданного, это может означать только одно – тот больше не жилец. К счастью для адмирала, на сей раз Джани направил гнев в другую сторону.

– Вижу, что вы неплохо справились, – сказал, наконец, всевечный. – Однако приказ мой выполнили не до конца. Некоторые корабли мерзких хизареков уцелели.

– Это не хизарекские суда, господин, – рискнул объяснить Краас. – Это наёмники. Они сумели преодолеть действие ментального модулятора и вернули контроль над своими кораблями. Жалкие остатки, пусть летят. В другой раз остальные…

– В другой раз командовать флотом я отправлю другого, – тихо сказал Джани. – Того, кто чётко выполняет приказы своего господина. Я же сказал "уничтожить всех". Что непонятно, адмирал?

Краас хотел было сказать, что после убедительного разгрома хизареков, расправа над кораблями наёмников приведёт к тому, что Наёмные миры перестанут сотрудничать с Коалицией. И что это только усилит позиции противников, которые придут вслед за хизареками, потому что лучшие корабельные верфи по-прежнему находятся под контролем старейшин Наёмных миров. Но передумал – когда на кону стоит собственная пупырчатая шкура, не время указывать господину на ошибки. К тому же, у императора, наверное, имеются какие-то скрытые козыри, раз он так смело сбрасывает со счетов Наёмные миры.

– Господин, будет выполнено.

– И ещё: направьте "звёздный маятник" на Китанор – эти брюхоногие слишком много о себе возомнили. Я им предлагал встать под мою руку. Они отказались, теперь пусть пеняют на себя.

Краас шумно сглотнул: одно дело – воевать с вооружённым противником, и другое – наказывать хотя и отсталый, но суверенный мир, который никоим образом не вмешивался в чужую драку. Это уже пахнет военным преступлением. Но, конечно, возразить всевечному не посмел.

– Я хочу объявить, что одержал абсолютную победу, и любой, кто встанет мне поперёк пути, будет уничтожен. Китанор будет уроком другим строптивцам.

Спецканал оборвался. Адмирал Краас отёр лоб. Старшие офицеры стратегической службы, присутствовавшие при разговоре, сосредоточенно уставились в полупрозрачные карты боевых действий и делали вид, что не замечают какого цвета пот у шефа. Потому что фиолетовый цвет пота означал: существо расы бронори, к которой принадлежал адмирал, перенесло сильнейший приступ страха.

– Послать в погоню по три… – обернулся Краас к первому помощнику. – Нет, трёх мало – случайностей быть не должно. Пошлите по десятку малых кораблей за каждым уцелевшим беглецом. Уйти ни один не должен. Выполнять! Теперь…

Адмирал умолк, собрался с духом и продолжил:

– Приказываю развернуть фокусировку "маятника". Объект – пятая планета.

Пока сетевики выполняли приказ адмирала, карательные команды уже отправились на охоту. Корабли наёмников разлетелись кто куда, но у каждой из команд был "след" – прибор, позволявший с некоей долей погрешности определить направление гиперпрыжка преследуемого. Коалиционные военные, одержавшие немало побед за историю существования государства, очень хорошо умели пользоваться "следом", а потому адмирал Краас всего лишь через три часа получил доклад – шестьдесят пять вражеских кораблей уничтожены. Скрыться удалось только одному – беглец серией гиперпрыжков удрал куда-то за окраину полуцивилизованных миров, но карательная эскадрилья продолжает преследование.

Адмирал пришёл в ярость, отчего пупырышки на его лице стали вдвое больше.

– Если не догонят – пусть лучше совсем не возвращаются!

Начальник истребительной службы хотел было напомнить, что совместимость с кораблями у хизарекских пилотов гораздо ниже, чем у пилотов Наёмных миров, а потому они не смогут выдержать такое же количество гиперпрыжков с такой же дальностью. Но, взглянув в бешеные глаза адмирала, оставил сведения при себе и лишь молча отдал честь, подтверждая приказ.

Флот джанийцев начал перегруппировываться в походный порядок, и вскоре пространство у системы Китанор опустело. На месте битвы были оставлены несколько кораблей техпомощи и охранения – встречать последнюю карательную команду. Обугленная и изуродованная пятая планета системы – колыбель брюхоногих китанорцев, продолжала свой путь вокруг двойной звезды, вот только разумной жизни на ней уже не было. Адмирал Краас педантично выполнил приказ всевечного и вскипятил Китанор, превратив его поверхность в горящий ад.

*****

– Равис! Очнись!

Барр Хайнер осторожно потряс пилота. Тот остался недвижим, и только на его иссиня-бледной шее еле заметно пульсировала тонкая жилка, доказывающая, что Равис Торн жив.

Удирая от преследующих их джанийцев, Равис увёл "Шенну" куда-то далеко за границу полуцивилизованных миров. На третьем или четвёртом прыжке оружейник потерял сознание – при том, что он не управлял кораблём. Каково же пришлось Равису? Удивительно, что он вообще выжил после таких физических и ментальных перегрузок.

Хайнер бросил взгляд на экран навигатора и тяжело вздохнул – где они сейчас находились, он понятия не имел. Ответ на этот вопрос мог дать только сам Равис Торн, поскольку навигационное оборудование корабля, напрямую связанное с личностью пилота, оказалось заблокированным и выдавать какую-либо информацию отказалось.

– Что с ним? – послышался вопрос по ментальной связи.

Хайнер обернулся – в узком коридоре стоял хизарек. Позади него виднелась фигура охранницы в боевых доспехах.

– Не знаю, – вслух ответил оружейник, не сомневаясь, что лингвотранслятор переведёт хизареку сказанное. – Я потерял сознание во время боя. Равис, судя по всему, тоже.

– Я спрашиваю не про пилота, а про навигатор, – тон, переданный лингвотранслятором, был презрительным. – Что с ним?

Хайнер, несмотря на отвратительное самочувствие, начал закипать. Хизареки всегда были чванливой расой, гордящейся своим происхождением едва ли не от самих легендарных тинтартов. При этом умели оскорблять так искусно, что придраться к словам хизареков было сложно, а ответить достойно, и вовсе, практически невозможно. Однако Хайнер всё же попытался.

– Вам следовало бы поинтересоваться в первую очередь здоровьем пилота.

– Молчать! – проскрежетала охранница. – Как ты смеешь разговаривать с шеф-полковником флота Хизариума в таком тоне, тварь?!!

– Ну, во-первых, никакого флота Хизариума больше нет…

Хайнер не договорил – длинная рука охранницы молниеносным движением выхватила из наколенной кобуры парализатор.

"Одна из самых мощных ручных моделей, – отметил маликс, глядя на оружие. – Если она выстрелит, я скончаюсь в страшных конвульсиях".

Видимо, его самоконтроль нарушился, и мысль просочилась в лингвотранслятор, потому что шеф-полковник Онтер криво усмехнулся и произнёс вслух:

– Не выстрелит, не бойся. Она знает, насколько низкий болевой порог у маликсов. Алиа, детка, покажи ему, кто здесь хозяин.

Охранница не стала подходить к Хайнеру – она просто вытянула длинную руку и ткнула стволом парализатора его в грудь. Возможно, для хизарека этот удар был несильным, но щуплый маликс отлетел на другой конец рубки. Хайнер, задыхаясь от боли, с трудом поднялся.

– А теперь ты ответишь на вопросы господина шеф-полковника, – прорычала охранница. – Уважительно, как и полагается низшему существу, когда к нему обращается хизарек.

Хайнер с трудом заблокировал яростные мысли, которые могли быть услышаны хизареками посредством лингвотранслятора.

– Где мы?

– Не знаю.

– Где джанийцы?

– Неизвестно. Скорее всего, отстали. Иначе нас бы уже превратили в пыль.

– Не забывай добавлять обращение "господин", тварь! – прорычала охранница.

Онтер подошёл к навигационному пульту и попытался сделать пару запросов – в главном окне не появилось ни символа.

– Что с навигатором?

– На это может ответить только Равис, а он, как видите, без сознания, – ответил оружейник и, глянув на наставленный на него парализатор, добавил: – Господин.

– Приведи его в чувство.

Поскольку именно это Хайнер и собирался сделать до прихода пассажиров, сейчас он не стал мешкать. Первое, что требовалось проверить – почему система обеспечения жизнедеятельности до сих пор не вернула пилота в нормальное состояние. Хайнер был ассоциированным оружейником и бортинженером, но при случае мог поработать и медтехником, правда, не очень квалифицированным.

Он подключился к корабельной системе, нашёл медблок и принялся изучать данные. Хизареки смотрели на маликса, с тревогой ожидая результатов проверки. Наконец Хайнер открыл глаза и устало потёр виски.

– Всё плохо. Корабль не может больше нормально функционировать. Равис выжал себя до предела, и медсистема "отключила" его.

– Как это отключила? – удивилась Алиа Лованн – она раньше никогда не слышала терминологии боевых пилотов.

– Организм Торна крайне истощён, и поддерживает его в жизнеспособном состоянии только медсистема. Поэтому она и ввела его в состояние псевдоанабиоза, – пояснил оружейник. – Если вернуть Торна к жизни сейчас, он недолго протянет. Но самое страшное не это. В другой ситуации Торн спокойно набрался бы сил, после чего был бы разбужен.

– А какая ситуация сейчас? – спросил Онтер.

– Медсистема израсходовала все ингредиенты, необходимые для восстановления организма маликса. Торн останется в таком состоянии до тех пор, пока мы не найдём полностью заправленную медсистему.

В рубке управления воцарилось молчание. Алиа Лованн наморщила высокий лоб, явно не в силах сообразить, что такого угрожающего ей сообщили. А вот Беган Онтер понял сразу.

– Ты хочешь сказать, что мы застряли неизвестно где?

– И неизвестно когда сможем отсюда выбраться, – кивнул Хайнер. – Кораблём способен управлять только Равис.

Длинные руки Онтера опустились чуть ли не до пола. Алиа спрятала парализатор в наколенную кобуру и посмотрела на дядю в полной растерянности. Хайнер задумчиво посмотрел на неподвижное тело пилота и шагнул к своему креслу.

– Надо бы его переместить в криокамеру…

– Отставить! – резко прозвучал приказ Онтера.

Хизарек вытянул руку и подтянул к себе Хайнера.

– Поправь меня, малыш, если я ошибаюсь, но ведь маликсы всегда устанавливают на свои корабли медсистемы экстра-класса? И она способна не только поддерживать жизнь пилота во время боя?

Тщедушный маликс почти висел в крепкой руке хизарека, ворот одежды передавил ему горло, а потому Хайнер смог только кивнуть. Онтер отпустил оружейника и продолжил:

– Насколько я помню, в такой медсистеме на всякий непредвиденный случай есть возможность трансплантации матрицы личности пилота. Как мне кажется, такой случай настал, а потому имеет смысл воспользоваться этой возможностью. И единственной кандидатурой на почётную роль нового пилота я вижу тебя, малыш.

Онтер пристально посмотрел на Хайнера. Тот выпрямился во весь свой невеликий рост.

– Хорошая попытка, господин шеф-полковник, но нет, – Хайнер ядовито усмехнулся. – У меня, видите ли, полная несовместимость с корабельными системами. Наставники утверждали, что мои мозги не подходят для высших пси-упражнений. В противном случае, я бы не прозябал на жаловании оружейника, а был пилотом. И к этому времени превратился бы в свободные атомы у Китанора. Так что, нет худа без добра.

– Врёшь, поганец! – при этих словах невозмутимость изменила Онтеру. – Ты просто боишься!

– Конечно, никому не хочется получить в башку чужую личность, – кивнул Хайнер. – Но если вы всё-таки сделаете мне трансплантацию, то получите идиота, не способного ни пилотировать штурмовик, ни управлять оружейными батареями, и окончательно лишитесь возможности добраться до цивилизации. Однако мне идея нравится. Если кто-нибудь из вас двоих решится на пересадку личности, то мы сумеем выбраться с этой окраины.

Онтер посмотрел на племянницу, в глазах которой промелькнул неприкрытый страх. Трансплантация удалит прежнюю личность и заменит новой. Превратить Алиа в зомби, способного управлять кораблём, но лишённого воспоминаний о прошлой жизни? Кем она станет: с телом хизарека и замашками низкородного маликса? После такой операции её не возьмут даже в водители уборщика на подвальных этажах городов для мигрантов.

Шеф-полковник мрачно смотрел на наглого маликса, раздумывая, каким образом можно проверить правдивость его слов. Риск остаться в ловушке посреди необъятного и, главное, совершенно чужого космоса был слишком велик. И Алиа он не мог подвергнуть психовивисекции – не для того он брал её с собой, чтобы вот так просто лишить славный род Онтеров последней плодоносящей ветви. О том же, чтобы ему самому стать подопытным, разумеется, не было и речи.

– У меня есть одна мысль, – неторопливо сказал он. – Но прежде… Алиа, дорогуша, сломай нашему хрупкому другу руку. Можешь в нескольких местах.

Хайнер не успел даже испугаться – Лованн приступила к выполнению приказа дяди моментально. Её длинные руки метнулись, словно две змеи, к маленькому оружейнику, и спустя секунду маликс пронзительно заверещал. А потом ещё… и ещё… От боли Хайнер потерял остатки самоконтроля.

– Почему ты не способен управлять кораблём! – заорал Онтер, не давая маликсу опомниться. – Отвечай немедленно! Или ты лгал?

Ответ, пришедший шеф-полковнику через лингвотранслятор, был смутным, замешанным на ненависти и переплетённым с ослепительно острой болью. Но не тот, который надеялся получить Онтер.

– Отпусти его, Алиа. Мерзавец говорил правду – его недоразвитые мозги не способны ассоциироваться с управляющими корабельными системами. Даже если мы пересадим ему личность пилота – это ничего не изменит.

– Значит, мы избежали гибели от "звёздного маятника" только затем, чтобы сгнить в вонючем маликсианском штурмовике? – в голосе Лованн отчётливо прорезались истерические нотки.

– В присутствии низших нельзя поддаваться эмоциям, – Онтер презрительно скривился, и Алиа немедленно успокоилась. – Я вижу два выхода. Первый – отправить несколько зондов транслировать на гиперволнах сигналы "СОС", а самим залечь в анабиоз до прибытия помощи.

– А если сигнал перехватят джанийцы? – немедленно спросила Лованн. – Они явно ближе к нам, чем… чем наши союзники.

Онтер уловил её заминку и невесело усмехнулся. Союзники! Остались ли они? Да, после разгрома у Китанора о вселенской славе Хизариума можно забыть надолго. Если не навсегда. И множество вчерашних друзей уже стало непримиримыми врагами хизареков.

– Потому я и оставляю этот вариант, как запасной. Думаю, мы сделаем вот что: проверим наличие разумной жизни в ближайших звёздных системах, захватим аборигена и, если мозги его будут достаточно развиты – перенесём туда матрицу пилота.

– О-о! – протянула Алиа. – Дядя, недаром тебя назначили шеф-полковником. Вот только как мы узнаем, есть ли разумная жизнь в пределах досягаемости, если наш корабль не способен сдвинуться с места?

– Зонды, дорогуша. Мы отправим их на обследование. А что касается "сдвинуться"… – Онтер посмотрел на тело Рависа Торна. – Думаю, если планета с разумными найдётся, мы сумеем заставить нашего пилота сделать последний полёт, прежде чем он отойдёт в иной мир. Передача личности, как ты понимаешь, всё равно убьёт его.

Хайнер с ненавистью смотрел на хизареков, которые обсуждали судьбу его друга так, словно речь шла о каком-нибудь приборе. У него мелькнула мысль покончить с собой – тогда этой надменной парочке никто не поможет разобраться с манипулированием медсистемой. Но маликс тут же подумал, что в этом случае хизареки просто лягут в анабиоз, и, вполне вероятно, дождутся помощи извне, а его жертва будет напрасной. К тому же, ему совсем не хотелось умирать.

*****

С начала похода прошла неделя. И за это время Кирилл узнал о пещерах больше, чем за все прожитые им двадцать пять лет. Во-первых, под землёй оказалось весьма прохладно. А он-то поначалу удивлялся, зачем среди лета тащить с собой утеплённые куртки! Во-вторых, в пещере оказалось не просто интересно, а чертовски интересно. И в-третьих, там было очень красиво!

В первый визит новичков под землю Борис велел им ни на шаг не отступать от него. На удивлённый Сенькин вопрос "почему" последовал краткий ответ "заблудитесь". Кирилл, честно говоря, не поверил старшему группы, пока сам не оказался в пещере. Узкий поначалу коридор постепенно расширился, а затем начал разветвляться на отдельные ходы. Глянув, как яркий луч фонаря слабо высвечивает противоположную стену огромного зала, Кирилл, наконец, осознал, насколько обманчивы размеры пещеры.

В течение пяти дней ближайшие к входу коридоры, гроты и залы были тщательно обследованы, но кроме осколка кости с круглой дыркой посередине ничего особенно интересного спелеологи-любители не нашли. Нет, конечно, Семён в первый же день отломал на память кусок сталактита, а Кирилл припрятал в рюкзак немаленький осколок известняка с отпечатанным на нём листом какого-то древнего растения. Потом оказалось, что каменных сосулек в пещере немерено, как, впрочем, и всяких разных окаменелостей – от свёрнутых в спираль ракушек до метровых стволов доисторических деревьев. По здравом размышлении, друзья решили больше не перетаскивать содержимое пещеры в собственные рюкзаки – хватит и пары-тройки сувениров.

Ещё через три дня на вечернем совете, проходившем при свете разведённого костра, было решено сделать подземный базовый лагерь – с каждым разом спелеологи забирались всё дальше, затрачивая на обратный путь всё больше времени.

Кирилл и Семён, как младшие члены группы, были отряжены паковать вещи на наземной стоянке, а остальные занялись подготовкой и обустройством подземного лагеря. Как всегда, Сенька ворчал без остановки.

– Не, ну что за жизнь такая! В школе старшеклассники гоняли, в институте тоже продыху не было от старшекурсников. На работе – если молодой специалист, значит, работай допоздна и в выходные. И даже тут мне подсунули самую неблагодарную работёнку!

– Это, Сеня, ты ещё в армии не был, – ухмыльнулся Кирилл, на собственной шкуре испытавший "прелести" уставных и неуставных отношений. – Но у тебя ещё есть шанс – до двадцати семи-то пока не дорос. Глядишь, там тебя человеком сделают. Опять же, зубы научишься показывать.

– Благодарю покорно, не горю желанием – мне хватает и твоих рассказов, – буркнул Семён. Он, в отличие от Кирилла, "оттянувшего срочку", уже который год изобретал всё новые и новые способы "откосить", тратя на это немало сил, времени и денег. – Опять же, зубы у меня растут не для того, чтобы их скалить, как вульгарный хищник. Я – не то, что некоторые, и являюсь продуктом цивилизации. Так сказать, высшим звеном, которое…

– Слушай, звено, – прервал Сенькины разглагольствования Кирилл, – ты бы лучше упаковывал вещи. Парни скоро вылезут, а у нас тут всё разбросано. Давай, начинай сворачивать палатки.

Семён тоскливо окинул взглядом две палатки.

– Кир, может, я лучше рыбки наловлю? Ушицу сделаем…

– Разве что из тебя, премудрый пескарь. Ты же на рыбалке никогда не был, и каким концом удочку держать – не знаешь.

Семён вздохнул и принялся распутывать узел на растяжке от палатки. Спустя минуту неудачных манипуляций он попросил нож.

– Видел? – Кирилл вместо ножа выкрутил в его сторону фигу. – Развязывай.

– А зачем нам, вообще, палатки под землёй? – задал резонный вопрос Семён. – Пусть себе стоят. Выберемся обратно, свернём.

Вразумительного ответа Кирилл не нашёл. Только предположил: возможно, это связано с тем, что они находятся в Верхнеустюжинском заповеднике незаконно. И Боря не хочет, чтобы палатки оставались на виду.

– А какая, собственно, разница? – немедленно прицепился Семён. – Если лесник нагрянет сюда прямо сейчас, штрафа нам всё равно не миновать. А вообще я сразу говорил – не к добру это! Тайком залезли в заповедник, словно воры какие. Или браконьеры.

– Сеня, тебе уже сто раз объяснили, что всё дело в бумажной волоките, – настолько терпеливо, насколько мог, сказал Кирилл. – Никому не жалко пары тысяч рублей, просто разрешения на посещение пещеры мы бы ждали несколько месяцев.

– Ага, а если с нами что случится? Никто ведь не знает, что мы тут. Вот завалит нас под землёй, как помощь звать будем?

– Тьфу на тебя! – рассердился Кирилл. – Умолкни, балаболка! Тебя в пещеру никто за шиворот не тащит. Сиди тут наверху, на природу любуйся. Или учись рыбку ловить.

– Хочешь, чтобы я за всех отдувался, когда нас накроют? Нет уж, я лучше вместе с вами в пещере побуду.

Кирилл только вздохнул. Сколько он знал Семёна, тот всегда легко загорался новыми идеями и не менее легко терял к ним интерес. Так было, например, с секцией рукопашного боя, где Кирилл занимался уже шесть лет: Семён, глядя на друга, однажды решил стать "крутым бойцом". Но спустя месяц занятий энтузиазм улетучился без остатка, и больше Сеньку в тренировочном зале Кирилл не видел. Вот и сейчас, похоже, его другу надоела походная обстановка.

– Тогда не отлынивай, а собирай вещи.

В этот момент из тёмного жерла пещеры вылез Николай, жмурясь от яркого света.

– Парни, вы долго ещё? – спросил он, оглядел разбросанные вокруг вещи и покачал головой. – Видимо, до вечера не успеете.

– Не успеем, – с готовностью закивал Семён.

– Ладно, тогда переночуете здесь, наверху, а утром начнём переезд.

– Коль, может, палатки оставим? Чего их с собой таскать?

Николай, глядя Семёна, только пожал плечами.

– Можно вообще ничего с собой не брать. Только не забывай, что это – заповедник. И медведи тут непуганые. Сто процентов полезут узнать, что тут у нас есть интересного и вкусного, если оставить лагерь без присмотра.

– Какие ещё медведи? – Семён округлил глаза.

– Лохматые такие, – хмыкнул Николай. – Ладно, пакуйтесь, утром я приду.

– А чего бы тебе тут не ночевать?

Кирилл ткнул друга локтём и сказал Николаю:

– Иди, иди, не обращай на него внимания.

Николай забрал с собой один из рюкзаков и ушёл. Семён вздохнул и как-то внимательно принялся оглядывать окрестности.

– Забудь! Коля про медведей пошутил.

– Думаешь? А то я уж переживать начал.

– Уверен, – сказал Кирилл и, пытаясь сохранить серьёзную физиономию, добавил: – Здесь нужно только рысь опасаться. Знаешь, это такой здоровенный кошак с кисточками на ушах? Так вот, рыси любят на деревьях сидеть, а потом, когда добыча приблизится, они прыгают сверху и рвут её на части.

Кириллу, конечно, доставили удовольствие испуганные глаза Сеньки. Впрочем, шутка немедленно вышла ему "боком".

– За водой к озеру сам пойдёшь, – категорично сказал Семён. – И за дровами тоже.

*****

– Ну, что? – требовательно спросил Онтер.

Хайнер, только что читавший данные, переданные с одного из зондов, устало закрыл миндалевидные глаза.

– Зонд обнаружил разумную жизнь. Сначала он уловил сигналы, переданные на радиочастотах, затем нашёл и сам источник. Третья планета у жёлтого светила. Вот здесь, – оружейник показал на звёздной карте систему.

– Радиосигналы? – нахмурился хизарек. – А остальные зонды?

– Молчат. Значит, никого не обнаружили.

– Радиосигналы, – повторил Онтер. – Это же примитив и полная беззащитность от врагов. Можно посмотреть, что за существа?

– Сейчас увидим.

Хайнер включил воспроизведение перехваченных и присланных зондом сигналов. Все трое с любопытством уставились на движущееся изображение найденных существ.

– Ну и уроды! – воскликнула Алиа. – Может, здесь когда-то была колония аллирийцев?

– Зато он тинтароид , как и мы с вами, – не преминул отметить Хайнер.

Он хотел ещё что-то добавить, но вспомнил о непримиримой вражде между хизареками и аллирийцами, и промолчал.

– Отдалённое сходство в анатомии, не может позволить считать маликсов родственниками хизареков, – пренебрежительно выпятив бледную нижнюю губу, сказал Онтер. – И, тем более, сравнивать нас с этими…

Шеф-полковник кивнул на объёмный информационный шар, в котором несколько существ переговаривались меж собой. Критически покачав длинной головой, Онтер сказал:

– Однако, ты прав, оружейник, эти существа тинтароиды и даже внешне схожи кое с кем. И если они хотя бы на треть столь же разумны, как аллирийцы, мы получим нового пилота.

– Наверняка их мозги ещё не развиты в достаточной степени, – недовольно скривилась Алиа, отчего мелкие чешуйки на её лице встопорщились. – Дядя, предлагаю подождать известий от остальных зондов. Вполне возможно, что они найдут других разумных, более подходящих для нашей задачи.

Шеф-полковник согласно кивнул.

– Конечно. Оружейник, где сейчас остальные зонды?

Хайнер хотел сказать, что "Шенна" находится на задворках Вселенной, где разумная жизнь встречается нечасто, но решил не связываться с хизареками – на их стороне грубая сила. Он, осторожно придерживая сломанную руку, уселся в кресло и начал опрос.

– Номер два и номер три ушли на семнадцать и двадцать четыре световых года соответственно, – лингвотранслятор озвучил мысли Хайнера в военном стиле. – Признаков разумных не обнаружено. Номер четыре не отвечает. Номер пять обнаружил покинутую планету, на которой явно видны следы глобальных боевых действий. Разумной жизни нет.

– Запустим шестого? – спросила Алиа.

Онтер отрицательно покачал своей удлинённой головой.

– Нет, последний зонд останется на случай, если нам понадобится послать сигнал о помощи.

– Дядя, ты не уверен в успехе?

– Слишком много неопределённостей, – туманно ответил Онтер. – Слишком мало данных для полного анализа.

Шеф-полковник надолго замолчал, что-то обдумывая. Алиа не тревожила дядю, а Хайнеру, тем более, не хотелось общаться с заносчивым хизареком. Наконец Онтер глубоко вздохнул и вынес решение:

– Идём к третьей планете. Оружейник, приведи пилота в сознание.

– Этот полёт убьёт Рависа – его организм обессилен…

– Маликс, ты понял, что тебе приказали?

Интонации, переданные лингвотранслятором, были угрожающими. Хайнер вжался в кресло, словно это могло защитить его от гнева хизареков, но упрямо повторил:

– Этот полёт убьёт Рависа. Пусть он наберётся сил. Мы пока можем лечь в анабиоз…

– Сколько ему понадобится времени?

– До сорока корабельных суток – это зависит от степени истощённости организма.

– Слишком долго! – сразу же последовал ответ Онтера. – Джанийцы могут нас накрыть в любой момент. Оружейник, буди пилота. И отключи медсистему – нам совершенно ни к чему, чтобы она вновь ввела пилота в искусственную кому.

– Нет!

– Алиа!

Хизарийке не понадобились дополнительные команды. Она метнулась к креслу, в котором сидел оружейник, и резким движением выдернула щуплого маликса. Держа его одной рукой, Алиа Лованн второй принялась методично хлестать Хайнера по лицу. У расы маликсов кожа была тонкая и нежная, а потому уже после пятого удара обе щеки оружейника кровоточили. В довершение экзекуции хизарийка схватила сломанную руку маликса и несколько раз дёрнула её. Хайнер взвыл и от боли потерял сознание.

– Дорогуша, пожалуй, на этот раз ты перестаралась, – Онтер невозмутимо наблюдал за действиями племянницы. – Будь с ним поаккуратнее, маликс нам ещё нужен.

Хизареки подождали, пока Хайнер придёт в сознание, после чего шеф-полковник повторил приказ. Хайнер больше не мог сопротивляться – он, всхлипывая и стоная, принялся отдавать команды корабельной медсистеме.

– Прости, друг, – прошептал он, глядя, как дёрнулся, пробуждаясь, Равис Торн.

– Пикнешь – убью! – передал свою мысль Онтер и сорвал с головы Хайнера шлем лингвотранслятора.

Алиа схватила оружейника в охапку и вышла с ним из рубки управления, зажав маликсу рот своей шершавой ладонью.

Равис Торн приоткрыл глаза, когда хизарек бесцеремонно потряс его.

– Пилот, я тобой говорит шеф-полковник хизарекского флота Онтер. Ты находишься на боевом задании и должен выполнить мой приказ.

Онтер получил какую-то мешанину из мыслей и образов – лингвотранслятор не смог передать какого-либо связного ответа Торна.

– Маликс даже членораздельно ответить не может, как же он поведёт корабль? – озабоченно пробормотал хизарек. Онтер вспомнил, как оружейник называл товарища. – Равис! Очнись! Вспомни, ты – лучший пилот Наёмных миров. Ты должен выполнить задание. Только ты можешь это сделать.

Равис Торн сумел открыть глаза. Онтер склонился над пилотом, глядя в его расширенные буро-зелёные зрачки.

– Равис, ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я тебе передал? – получив в ответ слабый кивок, хизарек настойчиво продолжил: – Ты должен доставить корабль в точку, которую я тебе укажу. Только ты, лучший из лучших, можешь сделать это. Равис, от тебя сейчас зависит судьба всех Наёмных миров. Ты должен справиться. Давай, принимайся за дело!

– Где точка?

В голове Онтера послышался еле слышный шёпот – это лингвотранслятор очень точно воспроизвёл интонации мыслей маликса.

– Во вспомогательном навигаторе данные от посланного зонда. Ты должен доставить корабль на третью планету звёздной системы под временным номером 93433. Приступай, солдат!

Равис Торн прошелестел "Есть" и закрыл глаза. Онтер с тревогой уставился на маликса, чьи хрупкие кости, казалось, просвечивали сквозь тонкую кожу – настолько тот исхудал за время изнурительного бегства от джанийских карателей. Несмотря на опасения Онтера, из недр корабля послышалась дрожь заработавшего двигателя. Хизарек поспешил плюхнуться в кресло, которое ранее занимал Хайнер. Алиа к этому времени уже находилась в тесной каютке для десантников, крепко прижимая к себе оружейника – щуплый маликс даже не пытался вырваться из крепких рук хизарийки.

"Шенна" плавно набрала ход, и Онтер облегчённо вздохнул – похоже, пилот не так уж и плохо себя чувствует, как это представил оружейник. Словно в ответ на эти мысли, корабль вдруг дёрнулся, замедлив ход, затем снова начал набирать предпрыжковую скорость. Теперь шеф-полковника посетила другая мысль – не менее страшная: а что, если пилот умрёт во время гиперпрыжка? Штурмовик останется в сером "нигде" навечно, а вместе с ним и хизареки. А если маликс подохнет во время посадки? Тогда "Шенна" превратится в пылающий шар на безызвестной планете где-то далеко за границей обитаемых миров. А вместе с ней и два последних представителя славного рода Онтеров.

Может, всё-таки, нужно последовать совету оружейника и подождать, пока организм пилота наберётся сил естественным образом? И тут же Онтер подумал, что капитаны джанийских кораблей наверняка имеют приказ уничтожить беглецов. И ему, Онтеру известно почему – потому что всевечный Джани любит чужие страдания и ненавидит отдавать долги. Нет, ждать прибытия карателей нельзя. Неизвестно, что их ждёт на отсталой планете, зато от джанийцев можно ждать только одного – смерти.

Шеф-полковник невероятным усилием избавился от этих ужасных мыслей и постарался успокоиться, чтобы отголоски его волнения через лингвотранслятор не просочились в мозг пилота. За свою долгую жизнь он и не из таких передряг выбирался, выберется и из этой, сказал себе Онтер.

Пилот будто решил опровергнуть это утверждение и обмяк в глубоком кресле. Корабль, уже набравший предпрыжковую скорость, дёрнулся и задрожал, словно попал внутрь гигантского вибростанка. Потрескивание переборок ввергло Онтера в панику – он почувствовал, как по щекам стекают струйки пота – явление в высшей степени неприличное в среде хизареков.

– Солдат, очнись! – взревел шеф-полковник. – Корабль в опасности!

Вопль хизарека или мысль, что "Шенна" вот-вот рассыплется, вернули Рависа в сознание. Маликс выровнял работу двигателей, проверил координаты и послал штурмовик в гиперпрыжок. В отличие от прошлых прыжков, этот был поистине ужасен. Онтер почувствовал, как сознание его рассыпается на мириады мельчайших составляющих, и отключился.

Когда шеф-полковник пришёл в себя, "Шенна" уже тормозила. На дисплее визуализатора Онтер увидел, что Равис сбросил скорость до стандартной планетарной. Несмотря на своё крайне истощённое состояние, пилот сумел не просто совершить гиперпрыжок, но и доставить корабль точно по адресу – прямиком к третьей планете жёлтой звезды под временным номером 93433. Если, конечно, визуализатор не врёт.

В рубке управления царила полутьма – освещение почему-то отключилось. Хизарек приподнял голову и посмотрел на пилота, утонувшего в глубоком кресле. В свете, отбрасываемом главной панелью, маликс выглядел, как живой труп: огромные глаза смотрят в никуда, сквозь полупрозрачную кожу просвечивают кости, из ноздрей течёт струйка буро-коричневой крови.

– Эй, ты живой? – шеф-полковник осторожно потряс маликса.

Равис слабо пошевелился, попытался что-то сказать, и из его потрескавшихся губ брызнула кровь. От неожиданности Онтер отпрянул: осторожность никогда не помешает – вдруг пилот заболел какой-нибудь экзотической болезнью, которую биоспециалисты цивилизованных миров ещё не вычислили и не заблокировали? Но, подумав пару секунд, Онтер пришёл к выводу, что у маликсов так проявляются признаки истощения организма, и снова придвинулся к пилоту.

– Солдат, очнись! Ты должен посадить корабль на планету.

– Нет сил, – прошелестела в голове шеф-полковника ответная мысль пилота.

– Ты должен, слышишь? Равис! Ты – лучший! Кроме тебя никто этого не сможет сделать. Вспомни о своём друге, – Онтер с трудом вспомнил имя оружейника. – Хайнер в опасности. Спаси его и всех нас – посади корабль на планету.

– Куда?

Шеф-полковник хотел было сказать "на планету", но с некоторым опозданием сообразил, что пилот запрашивает конкретное место для посадки. А откуда, шеррх его раздери, Онтеру знать это место? Аборигены этой планеты, конечно, дикари, но уже вышли в космос. Может, у них и оружие имеется, способное пробить защиту штурмовика. Не хватало ещё вступать в бой с противником, обладающим неизвестным потенциалом.

Онтер ещё раз посмотрел на пилота, могущего в любой момент потерять сознание или даже умереть. Остаться в космосе или рискнуть дать команду? Альтернативой посадке была смерть от орудий джанийцев, которые, несомненно, придут сюда, рано или поздно. А, может, и не придут…

– Включай защитный экран и сажай корабль куда-нибудь подальше от крупных скоплений туземцев, – решил он, наконец. – Там на месте разберёмся.

"Шенна" медленно и как-то нерешительно изменила положение относительно жёлтого светила и двинулась к третьей планете.

*****

– Сеня! – вскипел Кирилл. – Прекращай валять дурака!

– Ты же сам говорил о рысях, – возразил Семён. – Поэтому я от костра ни на шаг.

– Скорее, ни на шаг от Кострова, – Кир таким незатейливым способом обыграл свою фамилию, однако шутка не помогла заставить поднять приятеля и отправить его к озеру. – В конце концов – это ты перевернул котелок, и мы остались без воды.

– Я лучше голодным спать лягу, – решительно заявил Семён, и Кирилл понял, что к озеру придётся идти самому.

На каждом шагу спотыкаясь в темноте, он отправился к озеру. Уже на самом берегу Кирилл оступился и растянулся, грохнув фонарик о камень. Поругав себя за разбитый фонарь, Кирилл зачерпнул воды в котелок и замер, любуясь первозданной красотой природы. На поверхности лесного озера слабо колыхались еле заметные волны, отчего лунная дорожка шевелилась, как живая, а звёзды плясали какой-то странный танец. Небо над озером ему вдруг представилось огромным чёрным котлом, в котором варились яркие колючие звёзды. Кирилл стоял, задрав голову вверх, и казалось, если он простоит так ещё несколько минут, то запросто сможет воспарить в необъятный космос и прикоснуться руками к холодным звёздам. А звёзды, подобно искрящимся пылинкам, прилипнут к его ладони, измазанной в сосновой смоле…

Он даже не заметил, как впал в медитативный транс. Алексей Васильевич – тренер группы рукопашного боя, где Кир занимался, настаивал, чтобы бойцы после каждой тренировки занимались ментальной энергетикой, и для полной релаксации требовалось вообразить себе нечто огромное и спокойное. Сейчас Кириллу не понадобилось ничего воображать – картина, которую он наблюдал, была настолько прекрасной и дышала таким вселенским спокойствием, что он на некоторое время полностью отключился от действительности и стал частью огромного космоса.

К реальности его вернул далёкий вой волка. Кирилл встрепенулся и едва не выронил котелок. Он был исконно городским жителем, но даже ему – человеку несведущему в лесных делах, было стопроцентно ясно, кто издаёт этот долгий и заунывный вой. Он подумал, что запуганный им Сенька, который без сомнения тоже слышал волков, может со страху устроить что-нибудь несуразное, и поспешил к палатке. Опасения его оправдались в полной мере: Семён, выхватив горящую головню из костра, махал дымящейся деревяшкой над головой – не иначе приготовился обороняться от волков.

– Сеня, волки далеко и к нам вряд ли сунутся. Положи головню обратно в костёр, пока палатку не спалил.

– Причём тут волки? – удивился Семён, не переставая вертеть над головой деревяшкой. – Я дымом от комарья спасаюсь. А ты чего так долго?

Кирилл признался, что застрял, любуясь ночным озером.

– Пойдём, глянешь, – предложил он. – Красотища! И фотоаппарат надо обязательно взять. Девчонки знакомые пищать от восторга будут.

– Девчонки, говоришь? – Семён хлопнул себя по шее, убив мелкого кровососа. – Около озера комаров меньше?

– Столько же, как и везде, – пожал плечами Кирилл.

– Тогда не пойду, – буркнул Семён. – Ты комаронепроницаемый, вот и фотографируй, а я пока в палатке посижу. Знал бы, что здесь столько гнусья – в жизни бы сюда не сунулся!

– Сеня, прекрати ныть! – Кириллу надоели непрекращающиеся жалобы друга. – Ты погляди, какая вокруг природа. А небо какое красивое! В городе такого не увидишь.

– Небо, как небо.

– А звёзды? Смотри, какие крупные. И метеоры падают. В городе-то всё смогом затянуто.

– Здесь звёзды скрыты тучами комаров, – ответил законченный пессимист Сенька.

– Тьфу на тебя! – Кирилл рассердился. – Ну и сиди в палатке до самого конца отпуска.

Семён не снизошёл до ответа и, кинув головёшку обратно в костёр, поспешил укрыться от зловредных мелких кровососов под надёжной защитой палатки. Кирилл подвесил котелок на крюк складной треноги и уселся около костра, глядя в огонь. Когда вода закипела, он достал пакет концентрированного супа и высыпал содержимое в котелок. В воздухе поплыл запах ароматизаторов, который Семён немедленно унюхал.

– Уже готово?

– Через три минуты ужин. Кто не успеет вылезти из палатки – тот спит голодным.

Спать голодным Семён не желал, а потому практически мгновенно оказался у костра. Кирилл не преминул отметить ложку в одной руке друга и блестящую жестяную тарелку в другой, и уже хотел сказать по этому поводу что-нибудь язвительное, но слова замерли у него на языке при виде вытаращенных глаз Сеньки.

– Ты чего?

– Т-там…

Кирилл обернулся и застыл. В тёмном небе что-то двигалось… что-то непонятное… ярко сиреневое пятно, будто размытое по краям.

– Это метеорит? – сиплым шёпотом спросил Семён.

– Сеня, метеорит – это то, что летит из космоса и падает на землю, – механически поправил друга Кирилл, не сводя взгляда с сиреневого пятна в небе. – А оно не падает.

– Может, спутник? – послышался нерешительный вопрос.

– На такой малой высоте? Смеёшься что ли? Скорее уж, это самолёт. Или вертолёт.

В этот момент светящееся пятно резко изменило траекторию движения, несколько раз вильнуло из стороны в сторону, затем начало быстро снижаться.

– Кир, – прохрипел Семён, – это не вертолёт. Это настоящее НЛО.

Несмотря на дикость такого утверждения, Кирилл почти согласился с другом. Не могут земные летательные средства с такой скоростью и лёгкостью менять курс. Хотя…

– Возможно, военные испытывают какие-нибудь новые штуки, – пробормотал он. – В конце концов, эта глухомань – самое место для секретных испытаний.

– Точно тебе говорю – это НЛО! – Семён швырнул на землю ложку и тарелку и бросился в палатку. – Где фотоаппарат?

Пока Сенька рылся в рюкзаке, Кирилл наблюдал за летящим пятном. Если военные испытывают что-то секретное, то разработка у них явно никудышная – вон как летательный аппарат мотает из стороны в сторону. А, может, так и надо? Может, вояки проводят испытания на прочность?

К тому времени, когда Семён выскочил с фотоаппаратом из палатки, сиреневое пятно заметно приблизилось к месту стоянки спелеологов-любителей. Теперь Кирилл невооружённым взглядом отчётливо видел овал самого летательного аппарата, окружённый призрачным сияющим ореолом. Сенька принялся снимать НЛО, но тут же заорал:

– Кто истратил аккумулятор?!! Кир, я тебя прибью!

Кирилл глянул на фотоаппарат и возразил:

– Он же был у тебя – значит, ты и истратил.

– Я сегодня фотографировал – батарея была полная, – недоумённо пробормотал Семён, вертя в руках "мыльницу". – А-а, ладно. Надо хотя бы на телефон снять. Камера там никакая, но лучше, чем ничего.

Он вновь кинулся к рюкзаку и спустя несколько секунд вернулся со стареньким "Филипсом".

– Тоже не работает, – пожаловался он Кириллу. – Даже не включается. А в телефоне заряда должно было хватить до конца отпуска.

Кирилл почувствовал, как по спине пробежала холодная дрожь. Что-то мистическое было в этой ситуации.

– Нам же никто не поверит, – между тем причитал Семён, тщетно пытаясь включить фотоаппарат. – Это же надо! Такой случай один раз в жизни выпадает. Где твой телефон? Может, он работает…

– Сеня, боюсь, мой телефон тоже не будет работать. На этом… – несмотря на очевидность происходящего, Кирилл никак не мог произнести аббревиатуру "НЛО", – аппарате явно стоит какая-то глушилка.

– Смеёшься? Он от нас в паре километров!

– Между прочим, он… оно приближается.

Сенька даже подпрыгнул от возбуждения.

– Ух ты! В самом деле! Сейчас будет первый контакт с инопланетянами.

– Какой контакт, полоумный?!! – крикнул Кирилл. – Он же вот-вот на нас упадёт.

Действительно, неизвестный летательный аппарат явно летел в их сторону, при этом неуклонно снижаясь. Семён, оценив надвигающуюся опасность, немедленно радикально сменил точку зрения.

– К чёрту контакт! Бежим в укрытие.

И, бросив фотоаппарат, первым помчался к входу в пещеру. Кирилл отстал от друга на лишь на пару шагов. Удивительно, на что способен человеческий организм в минуту стресса – они не только нашли вход в темноте, но даже ни разу не споткнулись по пути. Буквально влетев под надёжную защиту каменной толщи, друзья остановились в паре метров от входа.

– Как думаешь…

Что именно хотел спросить Семён, Кирилл не узнал – снаружи послышалось басовитое гудение, затем треск ломающихся деревьев, скрежет металла и плеск воды. Яркая вспышка осветила каждый камешек под ногами людей, каждую травинку у входа в пещеру. Кирилл зажмурился, инстинктивно прижимаясь к холодному камню. Сенька рухнул в пыль, прикрыв голову руками. Никакого взрыва, который по мнению Кирилла должен был бы сопровождать такую жёсткую посадку, не последовало.

Прошло несколько минут. Басовитое гудение смолкло, после чего наступила полная тишина. Ночные птицы, встревоженные вторжением, молчали. Кирилл осторожно выглянул в ночную темень и не увидел ни огня, ни даже просто сиреневого свечения.

– Сеня, поднимайся. Надо посмотреть на твой НЛО. Он явно упал в озеро.

– Ты же говорил, что это не НЛО, а военные что-то испытывают, – возразил Семён, поднимаясь с камней и отряхивая с себя пыль. – Сейчас налетят особисты с автоматами и упрячут нас, как свидетелей государственной тайны.

В словах друга был резон. Знакомство с военной тайной чревато неприятностями – это Кирилл узнал на себе, получив после армии десять лет невыезда за границу, как имеющему первый допуск секретности.

– Так, Сеня, быстро сворачиваем лагерь, – принял он решение. – Я собираю палатку, а ты туши костёр – чтоб ни одного уголька не осталось. Если сюда прилетят военные, они не должны узнать, что мы тут вообще были. Всё до последней ложки через пять минут должно быть в пещере.

Они принялись лихорадочно подбирать разбросанные вещи и перетаскивать их в пещеру. Палатку Кирилл не стал упаковывать, а просто скомкал и в таком виде отнёс к прочим свидетельствам пребывания спелеологов-любителей в запрещённом для посещений месте. Друзья, подобно муравьям, сновали от лагеря к пещере, спотыкаясь и падая в темноте.

Оставалось подобрать ещё кое-какие мелкие вещи. Кирилл, вернувшись к месту стоянки, вдруг различил в неверном лунном свете фигуру, стоящую шагах в десяти от дымящего костра.

"Убью Сеньку, он же не погасил костёр" – подумал Кирилл.

Он успел отметить, что существо хотя и выглядит, похожим на человека, но таковым явно не является – у него были слишком длинные, как у гориллы, руки. А голова, вытянутая кверху, заканчивалась острой макушкой.

"Инопланетянин. Вот и контакт".

Контакт представителей двух цивилизаций, действительно, начался, но совсем не так, как того ожидал человек. Существо вскинуло длинную конечность, и последовала беззвучная вспышка. Кирилл понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой и рухнул на землю. Семён, выскочивший из пещеры, не успел понять, что происходит – последовала новая вспышка, и он, подобно Кириллу, растянулся на камнях.

Чужак осмотрел дыру в камнях, откуда появлялись аборигены, и после короткого раздумья вытянул руку в сторону пещеры. Последовал беззвучный залп, земля содрогнулась, камни начали крошиться и осыпаться. Несколько секунд спустя, когда осело облако пыли, на месте входа в пещеру была гора расколотого гранита.

Существо без видимых усилий подхватило неподвижных людей и скрылось с добычей в овальном корабле, частично погрузившемся в воду лесного озера. На месте лагеря спелеологов-любителей остались только блестящая металлическая тарелка, пара походных ковриков да непогашенный костёр.

*****

Посадка была не зубодробительной, но жёсткой. Барр Хайнер, едва могучая хизарийка выпустила его из своих лап, помчался в рубку управления. Он подозревал, что его друг уже мёртв, потому что Равис Торн, относившийся к "Шенне", как к настоящей маликсианской леди, никогда раньше не позволял себе столь небрежно сажать штурмовик. В рубке Хайнер увидел шеф-полковника, склонившегося над Рависом.

– А-а, маликс. Хорошо, что ты так быстро пришёл. Дай команду медсистеме на консервацию сознания пилота, не то он не доживёт до пересадки сознания.

Вопреки всему, что Хайнер знал о хизареках вообще, и пассажирах "Шенны" в частности, он до последнего надеялся на то, что у Онтера проснётся чувство милосердия, и шеф-полковник откажется от убийственного для пилота замысла. Трансплантация личности – это последняя возможность управлять кораблём в практически безвыходной ситуации. Хайнер знал, что некоторые, особенно в окраинных мирах, практиковали пересадку личности, чтобы получить новое тело. Но процедура не давала стопроцентной гарантии на новую жизнь, к тому же, не всегда срабатывала корректно, поэтому результатом операции могли быть один труп и один идиот, способный к выполнению ограниченных задач. Или вообще ни на что не способный. В общем, к пересадке прибегали лишь в крайних случаях. Сам Хайнер сталкивался с "пересаженным" лишь однажды – когда пилот курьерского корабля подхватил какую-то экзотическую и смертельную болезнь во время доставки важной почты и был вынужден "пересесть" в тело местного аборигена. Сейчас был второй случай, и надо же было судьбе так распорядиться, чтобы донором личности оказался ближайший друг Хайнера. Нет, нельзя этого допустить…

– Живее, оружейник! Или тебе поломать вторую руку?

Хайнер тут же растерял остатки решимости сопротивляться – раса маликсов никогда не была расой бойцов, бравирующих своей физической силой. Напротив – маликсы всегда склоняли голову перед грубой мощью. Другое дело – управление космическими кораблями – тут у маликсов было мало равных среди прочих рас. Но в ситуации, в которой оказался Хайнер, его возможности в управлении орудиями штурмовика не имели никакого значения.

Постанывая от безысходности, Хайнер подключился к медсистеме "Шенны" и дал ей команду на консервацию личности пилота. Равис Торн словно растёкся по креслу, когда медсистема принялась перекачивать во временное хранилище его личность.

– Прости, друг! – в огромных глазах Хайнера плескались слёзы боли и отчаяния.

– Ты дурак, маликс, – насмешливо сказал Онтер. – За что ты просишь прощения? Ты же спасаешь его от смерти. Вместо того чтобы погибнуть под огнём джанийских карателей, которые вскоре неминуемо нас найдут, он получает шанс прожить новую жизнь, хотя и в другом теле. Уверен, твой дружок скажет тебе спасибо, когда сумеет заговорить. Если сумеет, конечно.

Хайнер с ненавистью посмотрел на хизарека.

– Если пересадка – благо, что же ты не решился?

– Как ты разговариваешь с господином, мразь?!! – послышался вопль хизарийки, и оружейник вдруг потерял контакт не только с корабельной системой, но и с происходящим.

Когда Хайнер очнулся, левая сторона его лица вздулась, нижняя челюсть отзывалась острой болью при попытке пошевелить ею, а левый глаз маликса почти закрылся.

– Дорогуша, соизмеряй силы, – послышался голос Онтера. – Ещё немного, и ты бы его убила. Медсистема за отсутствием ингредиентов не сможет подлечить маликса, а он нам пока нужен. Оружейник, ты меня слышишь?

Хайнер слабо кивнул.

– Запусти поиск. Как далеко находятся от корабля аборигены? И сразу можешь начать готовить к полёту спасательную капсулу – на ней Алиа полетит за нашим новым пилотом.

Поиск закончился неожиданно быстро. Сканер уловил ауру разумных особей прямо около корабля. Хизарийка, явно довольная тем, что ей не придётся лететь в крошечной капсуле неведомо куда, рванула наружу, едва открылся входной шлюз. Онтер следил за ней из рубки, не забывая периодически посматривать то на окровавленного оружейника, то на умирающего пилота. Хизарийка вернулась практически сразу, неся два бесчувственных тела.

– Они воняют, – фыркнула Алиа, бросив добычу на пол рубки. – Смотрите, волосы у них растут даже на лице. Типичные аллирийцы. Фу!

– Надеюсь, ты их не попортила? – осведомился Онтер, разглядывая аборигенов.

– Нет, только всадила каждому по минимальному разряду из парализатора.

– Я слышал грохот…

– А-а, это я запечатала дыру, из которой эти твари лезли. Я подумала, что двоих нам хватит с избытком, а остальным совершенно незачем видеть корабль.

– Если этих двоих не хватит, тебе придётся лететь, – заметил Онтер. – Может, ты поторопилась запечатать дыру в их жилище.

Длинное лицо хизарийки вытянулось ещё сильнее.

– Но, дядя…

– Замолчи! Перенеси одного в кресло.

– Какого?

Онтер поглядел на аборигенов и пожал широкими плечами.

– Без разницы. Оружейник, покинь кресло.

Хизарийка небрежно швырнула бесчувственного аборигена в освободившееся кресло, которое тотчас приняло нужную форму, подстраиваясь под нового пассажира.

– Начинай.

Хайнер, морщась от боли в сломанной руке, осторожно откинул голову назад – кресло послушно сделало "шлем", внутри которого находились сенсоры, и дал команду на первичное сканирование мозга реципиента. Прошло несколько минут.

– Ну, что так долго? – нетерпеливо спросил Онтер.

Хайнер, пошатываясь от слабости, опёрся здоровой рукой о спинку кресла.

– Не знаю. Я никогда раньше не пересаживал личность. По инструкции медсистема должна была ответить практически сразу. А, вот и отклик. Однако!

Хайнер замолк, поражённо читая данные на дисплее. Хизареки склонились над ним, но поскольку по-маликсиански не знали ни слова, о происходящем могли только догадываться.

– Проклятье! – прорычал Онтер. – Вы что, не могли перевести свои каракули на лингвостандарт?

– Зачем? Мы и по-маликсиански неплохо понимаем, – не удержался Хайнер.

– Ладно, забудь, – проскрежетал шеф-полковник. – Что случилось?

– Медсистема сообщила, что мозг реципиента подходит для трансплантации, но полностью отсканировать его она не может.

– Почему?

– Я в медицинских терминах не очень-то понимаю, – пробормотал Хайнер. – Здесь написано о психоблокираторе второй степени, причём алгоритм его создания кардинально отличается от общепринятого. И что для его взлома придётся расщепить личность, что приведёт к преждевременной кончине пациента.

– Отличается? – изумлённо воскликнул Онтер. – Даже у высших…

Шеф-полковник не помнил никого из высших чинов в Хизариуме, у кого была бы нестандартная степень психоблокировки, не говоря уже о прочих рядовых обитателях Сообщества. Сам он, например, обладал второй стандартной степенью – и этого вполне хватало, чтобы не выдать все военные и гражданские тайны, попади он в плен. А здесь, далеко за окраиной не только цивилизованных галактик, но и полуцивилизованных миров, на дикой планете у первого попавшегося аборигена установлена блокировка с неизвестной степенью защищённости.

Онтер задумчиво почесал высокий лоб.

– Алиа, поменяй аборигенов местами. Оружейник, сканируй другого.

Результат оказался прежним – после нескольких минут работы медсистема сообщила о такой психоблокировке.

– На самом деле, это даже неплохо, – после недолгого раздумья сказал Онтер. – Столь сильная блокировка лишний раз подтверждает, что мозги туземцев вполне способны вместить личность маликса. Впрочем, ничего удивительного – маликсы, наверняка, недалеко ушли в развитии от этих дикарей, которые в свою очередь до безобразия похожи на аллирийцев.

Хайнер уже отлично знал, что лучше не реагировать на оскорбления, а потому сделал вид, что не заметил последних слов шеф-полковника.

– Вопрос, откуда эта блокировка вообще взялась на дикой планете? – продолжал рассуждать хизарек. – Может, это у них врождённое? Или здесь действительно когда-то побывали аллирийцы и оставили своё потомство? Ладно, сейчас это не столь важно. Оружейник, дай команду системе на расчленение личности аборигена.

– Дядя, дикарь может погибнуть, – сочла нужным напомнить хизарийка.

– У нас есть ещё один. А если и тот сдохнет, тогда тебе придётся вылететь на новую охоту, милая.

"Милая" поморщилась.

– Начнём с того, что поменьше. Эволюцией доказано, что в маленьком теле – неразвитый мозг, – при этом хизарек едко усмехнулся и поглядел на притихшего маликса. – Если мозги меньшего по размерам аборигена вместят в себя личность пилота, то большой нам вообще не понадобится. А пока пусть остаётся про запас. Приступай, оружейник.

Хайнер, чувствуя себя если не убийцей аборигена, то пособником, дал команду медсистеме. Потекли минуты ожидания. Маликс, избитый и ослабевший, почти сполз на пол, хизареки стояли, согнувшись и не сводя глаз с дикаря. Наконец на центральном дисплее появилась надпись.

– Медсистема сообщает, что расщепление личности удалось на шестьдесят процентов.

– Мёртв? – шеф-полковник брезгливо ткнул обмякшее тело туземца.

– Мозг – да. Тело функционирует, но вместить личность пилота не уже сможет, – прочитал Хайнер вывод медсистемы. – При следующей попытке вероятность успеха прогнозируется уже около девяноста процентов – медсистема вроде бы наработала алгоритм размещения.

– Вроде бы? – переспросил Онтер, на глазах свирепея. – Ты, мерзавец, говоришь "вроде бы", когда наши жизни зависят от успеха одной единственной попытки?

– Дядя, – медоточивым голоском произнесла Алиа, – ты же сам учил меня, что при низших нельзя показывать эмоции.

– Замолчи, женщина, иначе я забуду про то, что ты моя племянница и суну в это кресло тебя вместо дикаря. Твой-то мозг точно подойдёт, да и психоблокировка у тебя всего лишь первой степени.

Алиа Лованн умолкла – кажется, шеф-полковник не на шутку рассердился, а в таком состоянии он способен на любые поступки. Впрочем, Онтер почти успокоился, когда Хайнер пояснил, что столь неопределённые выкладки не его рук дело, а выводы полуорганической медсистемы корабля.

– Майор Лованн, кладите второго аборигена.

Официальное обращение, означающее, что дядя ещё не окончательно остыл, подвигло хизарийку выполнить приказ максимально быстро. Хайнер вновь дал команду на сканирование, и медсистема начала свою разрушительную работу.

Шеф-полковник внимательно глядел на постепенно разглаживающееся лицо дикаря, как если бы невидимый художник стирал неудачный набросок. Алиа Лованн, напротив, совсем не смотрела на аборигена, зато не сводила глаз с дяди, который мог запросто решить, что её мозги всё-таки подходят для пересадки личности куда лучше. Хайнера не интересовали ни хизареки, ни дикарь – он с тревогой смотрел на сообщения медсистемы об ухудшении состояния пилота.

– Ну, что? – спросил Онтер, когда на центральном дисплее высветились новые данные.

– Система подтверждает взлом блокировки с сохранением возможности трансплантации, – сказал Хайнер. – Некоторые участки мозга аборигена почему-то остались недоступны, но это уже не играет роли. Тело готово к пересадке.

Онтер несколько секунд колебался, затем решительно сказал:

– Начинай.

Хайнер никак не мог дать последнюю команду. Он твердил себе, что для Рависа, который прямо сейчас умирал от крайнего физического и психического истощения, пересадка личности будет шансом на выживание. Но как будет существовать миниатюрный и утончённый маликс в неуклюжем и большом теле дикаря?

Затрещина, которую отвесил Хайнеру хизарек, прервала размышления.

– Чего ждёшь, оружейник?

Хайнер закрыл глаза и дал команду. Полуорганическая медсистема корабля принялась за работу. На дисплее появились первые столбики данных.

– Переводи, – приказал Онтер.

Хайнер послушно принялся читать:

– Первичная активация мозга донора начата… Завершено… Первичная активация мозга реципиента начата… Завершено… Закрепление идентификатора личности донора у реципиента начато… Завершено… Подготовка области данных донора начата… Ожидание превышает норму… Вероятность успешной трансплантации личности упала до девяноста процентов.

– Почему? – хизарек склонился над дисплеем.

– Наверное, потому что Равис умирает, – тусклым голосом сказал Хайнер. – Вероятность успешной трансплантации личности упала до восьмидесяти процентов. Подготовка области данных донора закончена… Подготовка областей приёма данных реципиента… Ожидание превышает норму…

– Опять?

Хайнер проигнорировал возглас шеф-полковника.

– Завершено. Вероятность успешной трансплантации личности составляет семьдесят три процента. Начат процесс переноса данных памяти…

– Вероятность семьдесят три? – задумчиво проговорил Онтер. – У пилота была совместимость с кораблём сорок пять процентов. Значит, если сейчас всё пройдёт нормально, то совместимость нашего нового пилота будет около тридцати процентов. Даже это выше, чем у большинства наших хизарекских пилотов. Ничего страшного.

– Невозможно извлечь некоторые данные памяти донора, – прочитал Хайнер. – Ответственные участки мозга реципиента отказываются принять данные. Вероятность успешной трансплантации упала до шестидесяти шести процентов.

– Ты не врёшь? – Онтер ухватил маликса за плечо.

– Я всего лишь читаю, – лицо Хайнера посинело от боли. – Идёт переброс личности в новое хранилище… Основные блоки памяти частично перемещены. Языковые и адаптивные навыки… Вторичные блоки памяти… неудачная попытка… переброска идёт… снова ошибки… Вероятность успешной трансплантации равна пятидесяти… нет, сорока трём процентам… ошибки… не знаю, что означают эти термины. Вот и всё.

– Готово?

– Равис умер, – Хайнер выпрямился и отдал военный салют умершему другу.

– Умер? – шеф-полковник посмотрел на крошечное тело маликсианского пилота, затем на неподвижного аборигена. – А что с переносом личности?

– Трансплантация была частичной – около сорока процентов. Не знаю, хватит ли этого для идентификации личности корабельной системой. Хотя, идентификатор ведь перенесён.

Шеф-полковник Беган Онтер от души выругался замысловатым хизарекским ругательством. Алиа Лованн, в отличие от дяди, облегчённо вздохнула – теперь ей уже в любом случае пересадка личности не грозила.

– Приведи дикаря в сознание, – приказал Онтер.

– Медсистема уже пытается активировать реципиента, – прочитал Хайнер сообщение. – Здесь написано, что все команды отданы.

Хизареки и маликс уставились на аборигена, зашевелившегося в кресле оружейника.

– Дикарь открыл глаза, – прокомментировала Алиа, словно остальные этого не видели. – Интересно, он что-нибудь понимает?

– Языковые навыки были перемещены. Равис, ты меня слышишь? – на свистящем маликсианском спросил Хайнер. – Ты меня понимаешь?

Абориген ничем не показал, что слышит вопросы, только бессмысленно глядел на потолок рубки.

– Алиа, надень ему лингвотранслятор, – велел Онтер.

Хизарийка надела на голову аборигена обруч лингвотранслятора, после чего Хайнер принялся посылать ментальные команды. Но абориген только мычал что-то неразборчивое, а лингвотранслятор выдавал мешанину мыслей и непонятных образов, которые ему так и не удалось трансформировать в разумные слова.

– Оружейник, попробуй подключить его к корабельной системе. Опознает она его или нет?

– Но как? – Хайнер вытянул руку ладонью кверху – этот жест у маликсов означал недоумение. – Пилот всегда делает инициацию сам.

Онтер озадаченно посмотрел на племянницу. Та только развела длинными руками.

– Может, он ещё не привык к новому телу? – с сомнением сказал он. – Пусть посидит некоторое время. Алиа, следи за… нашим пилотом, чтобы он не сотворил чего-нибудь. Я немного отдохну. Оружейник, ты идёшь со мной.

– А как же Равис?

– Который?

Хайнер подавил ругательство – шеф-полковник говорил о его друге, словно о вещи. Впрочем, для хизарека маликсы, видимо, являлись просто придатками корабля.

– Умерший, – сухо ответил Хайнер. – Надо положить тело в криокамеру, чтобы потом похоронить его по маликсианским обычаям. Я не смогу донести его с одной действующей рукой. Прикажите вашей охраннице.

– Маликс, ты сошёл с ума? – искренне удивился хизарек. – Может, ты и полумёртвого дикаря хочешь положить туда же? Выбросить их – и всего дел.

– Но…

– Никаких "но". Алиа! Вышвырни из корабля лишний груз.

Онтер подождал, пока Алиа выполнит приказ и только после этого пошёл отдыхать. Хайнер, измученный и избитый, едва упав в пассажирское кресло, отключился моментально.

Очнулся оружейник от боли – хизарек тряс его за сломанную руку.

– Поднимайся. Пойдём, поглядим, как там наш новый пилот.

Хайнер морально был опустошён, а физически чувствовал себя просто ужасно, и ему совершенно не хотелось никуда идти. Но, понимая, что хизарек не оставит его одного без присмотра, с трудом поднялся и поплёлся вслед за шеф-полковником в рубку. Там хизарийка нависла над креслом, в котором шевелился абориген.

– Как он?

– Всё так же. Пару раз хотел встать, – ответила Алиа. – Я пыталась связаться с дикарём, но лингвотранслятор не может отловить разумных мыслей. Похоже, дядя, это существо не сможет не то что управлять кораблём, но даже просто общаться. Хотя корабельный ундин опознал пилота Торна по идентификатору личности.

Хайнер вновь попробовал заговорить с аборигеном, но ни вербальные, ни ментальные попытки ни к чему не привели. Шеф-полковник, потерявший изрядную долю спеси, снизошёл до того, чтобы лично протестировать дикаря, однако достиг не больших результатов, чем оружейник и племянница. Наконец Онтер с раздражением сдёрнул обруч лингвотранслятора с головы аборигена и сказал:

– Трансплантация личности явно не удалась.

– Выходит, мы застряли, – подала голос Лованн.

Хизарек попытался выпрямиться, но высота командной рубки, рассчитанная на низкорослых маликсов, не позволила этого сделать. Шеф-полковник только стукнулся своей длинной макушкой и сердито прошипел:

– Алиа, не будь глупее, чем кажешься! Разумеется, мы застряли. У нас, конечно, есть ещё один зонд, который отошлёт сигнал о помощи, но…

– Джанийцы на подходе, – закончила хизарийка. – Если они перехватят зонд…

Хайнер промолчал – во-первых, чтобы не напоминать о себе лишний раз, а во-вторых, говорить не о чем – и так всё понятно. Без помощи извне они будут сидеть на этой отсталой планете до скончания времён, а отсылка зонда несёт риск привлечь к себе внимание джанийских кораблей, которые, несомненно, вскоре появятся около этой звёздной системы. Если уже не появились.

– Мы можем послать зонд не сейчас, – подала мысль хизарийка.

– Судя по тому, как долго нас преследовали, всевечный Джани отдал приказ уничтожить всех, кто был у Китанора, – задумчиво сказал шеф-полковник. – Его псы не успокоятся, пока не найдут нас. А найдут они наш корабль быстро – едва только выйдут на орбиту планеты.

Все трое замолчали, потом Хайнер нерешительно сказал:

– Если отключить защитное поле, то джанийцам будет гораздо труднее обнаружить "Шенну".

– Тогда нас смогут засечь аборигены – ведь препятствий для радиоволн уже не будет, – немедленно возразила Лованн.

– Судя по данным коллектора, мы в малонаселённой местности, – задумчиво произнёс Онтер. – Если оставить только биозащитное поле, то все животные организмы разбегутся от корабля, а из космоса это поле заметить невозможно. Конечно, джанийцы не дураки, и у них наверняка имеется ещё пара-тройка способов отыскать корабль на планете, но… другого выхода я не вижу.

Онтер сбросил с себя нерешительность, как старый костюм, и снова стал шеф-полковником флота Хизариума.

– Решено. Оружейник! Убирай с корабля всю защиту, за исключением биополя.

Хайнер повиновался, и вскоре сиреневое свечение вокруг "Шенны" исчезло.

– А теперь нам самое время улечься в криокамеру, – сказал Онтер. – Пока мы можем только ждать, а криокамера – самое лучшее место для этого.

– Дядя, я не хочу лежать рядом с маликсом и дикарём, – недовольно воскликнула Алиа.

– Перетерпишь. Маликс нам ещё нужен. Кстати, а это существо почему ещё здесь? – спросил Онтер, словно он уже давал приказ убрать аборигена из корабля. – Майор Лованн!

– Да, господин шеф-полковник, – Алиа выпрямилась, стукнулась макушкой о потолок и снова согнулась.

– Вышвырните дикаря из корабля.

Хизарийка без видимого труда схватила аборигена, бормочущего что-то неразборчивое, и потащила его прочь из рубки. Минуту спустя она вернулась и официальным тоном доложила:

– Господин шеф-полковник, ваш приказ выполнен. Дикаря я выбросила в воду, надеюсь, он утонул.

– Молодец, девочка, – холодно похвалил её Онтер. – А пристрелить без моего приказа не догадалась? Зачем оставлять свидетелей, даже и безумных?

Лованн смутилась.

– Но он же еле двигается. Я не думала… Могу ли я исправить упущение, господин шеф-полковник?

– Оставь, – махнул рукой Онтер. – Дикарь беспомощен – даже если и выберется из воды, вскоре станет жертвой какого-нибудь хищника. Оружейник, пойдём к криокамере. Мы ляжем в неё втроём, а уже изнутри ты дашь системе команду. Сам понимаешь, тебе я не доверяю и не хочу, чтобы ты устроил нам какую-нибудь подлость.

"Во всяком случае, он откровенен", – осторожно, чтобы мысли не просочились в лингвотранслятор, подумал Хайнер.

Оружейник улёгся между рослыми хизареками и дал команду к началу анабиоза. Прозрачная дверь криокамеры закрылась, волна холода накатила на маликса, заставляя забыть о боли в сломанной руке и изуродованной челюсти. Последняя мысль, которая посетила засыпающий мозг Хайнера, была об аборигене. Маликс надеялся, что волосатый дикарь выживет, а вместе с ним будет жить и частичка Рависа Торна.

*****

Командир эсминца "Глаз Батхи" эдориец Карад мрачно смотрел на изображение пилота последнего оставшегося в строю штурмовика.

– Мой пилот утверждает, что больше не в силах "прыгать". Только не говори мне, что и ты выдохся.

– Да, командор, – массивный омианин Яхриад по прозвищу "бешеный" кивнул, сверкнув шишковатой лысиной. – Мне нужен отдых для следующего гиперпрыжка.

– А ведь у тебя тридцать процентов совместимости, – только и сказал Карад, не рискуя больше корить соотечественника Всевечного Джани – омиане славились тем, что по любому поводу жаловались императору.

– У маликса явно больше, – проворчал омианин. – Вот он и скачет, как колтохский попрыгун. Надо было брать с собой парней из Наёмных миров – они бы смогли его догнать. Или, во всяком случае, не отпустить очень далеко.

– Надеюсь, мы и так не слишком отстали. А почему Всевечный не стал заключать контракт с Наёмными, не наша с тобой проблема, – буркнул Карад. – Наша задача – уничтожить беглеца.

Сказав это, эдориец шумно вздохнул. Как он может уничтожить маликсианский штурмовик, если попросту не в силах его догнать? Из девяти кораблей, отправленных в короткий карательный поход, четыре истребителя отстали уже после третьего гиперпрыжка – топлива в этих машинах ближнего боя больше не осталось. Ещё один пилот не смог преодолеть пятого прыжка. Потом отвалились ещё двое, хотя, возможно, они сумеют догнать эсминец. Сейчас "Глаз Батхи" остался всего лишь с одним сопровождающим, но пилоты обоих кораблей совершенно выдохлись.

"След", установленный на эсминце, по-прежнему контролировал возмущения гиперполя и исправно указывал, куда удрал маликсианский штурмовик. Карад побарабанил толстыми пальцами по переборке. Для продолжения погони пилотам нужен отдых – как, наверняка, и маликсу. Караду хотелось надеяться, что маликс – представитель расы хрупкой и нежной, благополучно скончался от истощения организма, и после следующего прыжка джанийцы увидят беспомощный штурмовик, болтающийся в открытом космосе.

Пилот омианского штурмовика смотрел на Карада взглядом, исполненным бесконечной усталости – череда прыжков сильно вымотала его, и сейчас Яхриад никак не оправдывал прозвища "бешеный".

– Сколько тебе нужно времени?

– Система поддержания жизнеспособности истощила свой ресурс, – вяло пожал широкими плечами омианин. – Несколько стандартных суток, как минимум.

Карад нахмурился – пилот "Глаза Батхи" заявил, что ему потребуется не меньше семи стандартных суток. Всё-таки, омиане хороши в плане физической подготовки – тут ничего не скажешь. Однако один штурмовик без эсминца никуда не улетит. Значит, придётся ждать – для полёта пилоты должны быть в здравом уме и хорошем физическом состоянии. И чем больше будет измотан пилот, тем больше времени понадобится ему на восстановление.

– Отдых, – дал команду Карад. – Может, за это время подтянутся отставшие.

Он оказался прав. На исходе шестых корабельных суток прибыли два отставших на последнем прыжке штурмовика. Отряд усилился, но новоприбывшим пилотам потребовалось ещё несколько суток для восстановления. Когда, наконец, все пилоты были готовы к переходу и, возможно, бою, Карад вызвал к жизни "след". Прибор дал почти затухшие координаты точки входа маликсианского штурмовика, и четыре корабля один за другим ушли в гиперпрыжок.

К великому разочарованию Карада беглеца они не обнаружили, зато "след" выдал новые координаты – на сей раз возмущения гиперполя были едва уловимы.

– Проклятый маликс! – выругался эдориец. – Сросся он с кораблём, что ли?!! На следующем скачке мы уже не обнаружим его.

Четвёрка карателей вновь "прыгнула". На сей раз "след" вывел их к системе жёлтой звезды, где и сообщил, что возмущений гиперполя больше не наблюдается. Карад облегчённо вздохнул.

– Командор – пилотам. "След" сообщил о конце пути, – подождав, пока утихнут довольные возгласы, Карад продолжил: – Первому нашедшему маликса – двойная боевая премия и моя личная благодарность в виде оплаты похода в лучший ресторан на нашей базе.

– Командор, ты разоришься – я могу съесть очень много, – захохотал омианин.

– Не разорится – я ем мало, – усмехнулся Стелп – пилот одного из штурмовиков. – А беглеца найду именно я.

– Хорошо, оплачиваю ужин каждому, – решил Карад. – Только найдите мне этого ублюдка, из-за которого мы потеряли столько времени впустую.

Три штурмовика и эсминец разлетелись в разные стороны, сканируя пространство в поисках защитного поля маликсианского корабля. Прошёл час, второй, а никаких следов беглеца так и не было найдено. За это время командор Карад узнал, что на третьей планете системы обнаружена цивилизация примитивных тинтароидов, которые, впрочем, уже начали выходить в космос. Эдориец порылся в звёздных справочниках – эта планетная система не только не числилась в списке полуцивилизованных миров, но даже не имела ранее контакта с разведчиками. Версия, что маликсы стремились к какой-то своей запасной базе, отпала, как несостоятельная – этот сектор космоса находился в дремучей глуши. Вряд ли даже пираты миров Коата наведывались сюда.

Пилоты штурмовиков метались от планеты к планете и периодически докладывали, что следов защитного поля маликсианского корабля не обнаружили. После шестого доклада Карад начал злиться.

– Яхриад! – заорал он, когда омианин в очередной раз оповестил, что не видит маликсианского штурмовика. – Мне не нужно знать, чего ты не нашёл. Я хочу услышать, что ты обнаружил беглеца. То же относится ко всем остальным. Отбой!

Доклады перестали сыпаться. Три штурмовика и один эсминец продолжали прочёсывать звёздную систему, сканируя пространство в поисках следов беглеца. Карад уже давно заподозрил, что они впустую теряют время – скорее всего, маликс отключил защитное поле и затаился на каком-нибудь астероиде. А корабль с неработающими двигателями и отключённым защитным полем можно искать до скончания веков.

"Глаз Батхи" приблизился к третьей планете. Поисковый сканер обнаружил на её орбите великое множество искусственных спутников – и стационарных, и движущихся. Карад презрительно посмотрел на выкладку сканера: для связи используются сплошь радиосигналы, ни один из спутников не оснащён полуорганикой – только электроника. Остаться невидимым для техники аборигенов проще простого – достаточно включить защитное поле. Вполне возможно, что маликсианский корабль спрятался где-то здесь, в обиталище нецивилизованных, после чего спокойно отключил защиту. Или на спутнике третьей планеты… Или среди астероидов… Или…

Эсминец сделал пару десятков витков вокруг планеты, но, конечно, не обнаружил ни единого всплеска гравиполя, вызванного работой двигателя маликсианского штурмовика. Карад задумчиво почесал мясистый нос, просчитывая в уме план действий. Когда пилоты штурмовиков доложили, что на двух ближайших к светилу планетах беглеца не нашли, эдориец уже принял решение.

– Парни, нам крупно не повезло, – начал он без предисловий. – Возвращение с докладом, что беглец не уничтожен – это конец нашей карьеры, а, возможно, и жизни. Сами понимаете, приказы всевечного должны быть выполнены. Любой ценой. Поэтому, до тех пор, пока маликс не будет найден, мы будем торчать здесь.

Лингвотранслятор передал Караду мысли пилотов штурмовиков. В большинстве своём – нецензурные.

– Мне хочется сидеть тут не больше вашего. Яхриад, что ты хочешь сказать?

– Командор, как именно ты собираешься искать маликса? – тон омианина был язвительным. – Без защиты и с неработающим двигателем корабль ничем не отличается от любого куска камня. Мы, возможно, уже сотню раз пролетели мимо него…

– Я не собираюсь его искать, я ещё из ума не выжил, – предельно спокойно ответил Карад, хотя внутри у него всё вскипело – омианин вёл себя, как минимум, вызывающе. – Мы займём позиции на окраинах системы и расставим поисковые зонды, которые зафиксируют старт беглеца и оповестят об этом нас.

– А если маликс ещё долго не стартует?

– Боишься состариться? – усмехнулся Карад. – В криокамере время идёт незаметно.

Пилоты штурмовиков помрачнели, но хотя выглядели они, мягко говоря, недовольными, ни протестовать, ни оспаривать решение командора не решились.

– Надеюсь, никому из вас не придёт в голову дурацкая мысль сбежать, пока остальные находятся в анабиозе, – заметил Карад. – Думаю, все знают, как всевечный относится к дезертирам.

Все, разумеется, знали. Всевечный Джани до того, как прийти к власти и стать диктатором, был профессиональным военным и терпеть не мог тех, кто удирает с поля боя, спасая свою шкуру. Теперь в Коалиции дезертиру назначалось наказание в виде смертной казни, длящейся столь долго, сколько это возможно для существа конкретной расы. И кроме этого, репрессиям подвергались родственники провинившегося – их лишали всех званий и наград, конфисковывали их имущество и отправляли в ссылку на неблагополучные миры.

– Возможно, имеет смысл кому-нибудь из нас отправиться на пару прыжков назад, чтобы запросить помощи у командования, – осторожно сказал омианин Яхриад. – Это ведь не будет считаться дезертирством.

– А если всё-таки кому-нибудь из вас в голову придёт странная мысль лично оповестить командование о ходе операции по уничтожению маликсианского корабля, то знайте, что я ещё пару прыжков назад отправил зонд, который отошлёт на гиперволнах мой отчёт, – холодно сказал Карад. – Яхриад, ты меня удивляешь. Соотношение три наших штурмовика к одному маликсианскому тебя не устраивает? Плюс мой "Глаз Батхи", который вооружён не хуже ваших жестянок, а в скорости переигрывает штурмовик вдвое. И плюс ко всему – на эсминце стоит новейший генератор искажения, который нарушает связь пилота с кораблём. И ты всё ещё желаешь попросить помощи? Хочешь, чтобы над нами смеялись даже уборщики ангаров?

Омианин буркнул что-то настолько неразборчивое, что лингвотранслятор даже не сумел это перевести.

– На этом всё. Получите координаты расположения своих кораблей и наблюдательных зондов. Как встанете на точки, глушите двигатели. Защитное поле установить на половинную мощность – аборигены этой системы, конечно, не сумеют даже добраться до нас, не говоря уже о причинении вреда, но осторожность не помешает. Настроить криокамеры на мгновенное пробуждение при сигнале с "Глаза Батхи". Действуйте!

Эдориец смотрел на объёмный шар командного пульта до тех пор, пока огоньки трёх штурмовиков не встали на свои места. Он убедился, что пилоты и оружейники штурмовиков благополучно легли в анабиоз, и только после этого дал команду своему экипажу пройти к криокамерам. Команда эсминца состояла из пяти эдорийцев, включая самого Карада, а вот криокамер было только три. Конструкторы или заказчики корабля, вероятнее всего, сэкономили при строительстве. Или же решили, что при необходимости в одну камеру могут забраться и двое.

– В конце концов, я – командир корабля, – проворчал себе под нос Карад. – А старшему положены хоть какие-то привилегии.

И улёгся в криокамеру один, а в двух оставшихся разместились остальные четверо.

"Глаз Батхи", временно лишившийся экипажа, продолжал сканировать космос в поисках следов беглого корабля. Как и три штурмовика. Как и двадцать три зонда, образовавших огромную растянутую наблюдательную сеть. Когда появится первый сигнал о местонахождении маликсианского штурмовика, сеть сработает, и корабли карательного отряда выполнят, наконец, приказ всевечного Джани.

*****

– Здорово, Михалыч! – послышался сквозь треск радиопомех голос участкового.

Фёдор Михайлович Галан, лесник Верхнеустюжинского заповедника, подкрутил настройку приёмника, треск и помехи исчезли.

– И тебе не болеть, Иван. Узнал что-нибудь?

– Нет. Сделал запрос – за последнее время побегов не было. Ты уверен, что он не зэк?

– Говорил же тебе, непохож он. Одет, как турист, волосы сзади собраны в короткий хвостик. Ты когда-нибудь видел зэка с косичкой?

– Зэк с косичкой? Юморист ты, Михалыч, – участковый даже хрюкнул от смеха. – А у своих спрашивал?

– Спрашивал. В управлении сказали, что заявок ни от туристских, ни от научных групп не было. Так что наш заповедник тоже не в курсе. Ты бы сам на мою находку глянул.

– Да-а, – протянул участковый, – надо до тебя добраться. Вот только живёшь ты у чёрта на куличках. А у нашего УАЗика задний мост благополучно накрылся ещё на прошлой неделе. Новый дать обещали только недели через две.

– Ты, Ваня, на попутках добирайся, – посоветовал лесник.

– Тьфу на тебя! Какие ещё попутки? К тебе же никто не ездит. Разве что на медведе добраться.

– Ну уж, сразу на медведе. Лошадку возьми.

– Михалыч, я ж на лошадях с детства не ездил, – жалобно протянул участковый. – Может, лучше ты парня сам в Верхнеустюжинский привезёшь?

– Да я и привёз бы, – вздохнул лесник, – только он совсем плох. Боюсь его с места срывать – можно и не довезти. Он же с лошади непременно свалится.

– По хорошему, вертушку бы заказать…

– С ума сошёл? – удивился лесник. – За чей счёт? Наши бухгалтеры из управления заповедником удавятся за рваный рубль, не говоря уже о том, чтобы выложить пару десятков тысяч за доставку какого-то неизвестного бродяги в посёлок. Вот, разве что, полиция полёт оплатит…

– Ага, – послышался безрадостный голос участкового, – оплатит. Жди.

– Да я так… мысли вслух, – проворчал лесник. – Ладно, Иван, как появится возможность – приезжай посмотреть на моего подопечного.

– Михалыч, а он точно не опасен? Ты всё-таки поаккуратнее с ним.

– Разве что для самого себя опасен – вчера, пока меня дома не было, встал. Прихожу, а парень сидит около клети с рысью и пальцы сквозь решётку суёт. Почему ему рысь пальцы не оттяпала, до сих пор не пойму – зверюга-то бешеная, хоть и подраненная. А так, парень только лежит да целыми днями бормочет что-то непонятное.

– Ясно. Ладно, Михалыч, как нашего "козлика" починят, я первым делом к тебе. Конец связи.

– Конец связи.

Галан отключил питание радиопередатчика и накрыл металлический корпус ажурной вязаной салфеткой – покойная жена была великая мастерица в части вязания и вышивания. Лесник прошёл в дальнюю комнату, где он поселил "найдёныша". Парень лежал на кровати, бормоча что-то непонятное, и периодически подёргивался, словно его било током. Михалыч покачал головой – того и гляди его случайный постоялец перейдёт в лучший из миров. Хотя, парень он молодой, организм у него крепкий, может, и выкарабкается. Всё-таки уже пять дней в таком состоянии – улучшений нет, но и хуже не становится.

Пять дней назад Фёдор Михайлович во время очередного объезда наткнулся на парня. Причём, наткнулся в буквальном смысле этого слова – конь лесника едва не наступил на человека, выползшего из раскидистых кустов. Что удивительно, Серый – пёс лесника, почему-то не учуял человека. А когда тот выполз, Серый шарахнулся прочь от незнакомца, словно встретил на узкой тропинке хозяина тайги – тигра.

Леснику и раньше приходилось встречать на заповедных землях незнакомцев: то группу студентов-охотоведов, приехавших на практику и заблудившихся на просторах огромного Верхнеустюжинского заповедника, то туристов, тайком проникших в запретную для посещений местность. Много раз встречал Михалыч браконьеров, которые с постоянством, достойным лучшего применения, лезли в заповедную зону за пантами, выслеживал их и по-свойски с ними разбирался, не утруждая участкового ехать за тридцать километров в таёжную глушь из посёлка. Теперь в сарае у Михалыча хранился целый арсенал ружей, капканов, камуфляжной формы всех размеров и несколько десятков пар сапог – нарушители уходили из заповедника безоружными, раздетыми и босыми.

Пару раз наталкивался лесник и на "высоких гостей" из губернаторской администрации, которым директор заповедника устраивал неофициальные и эксклюзивные охотничьи туры – этих Михалыч гнал со своей территории, невзирая на чины и ранги, за что неизменно получал нагоняй от начальства. Но жить на дальней окраине заповедника никто, кроме Галана, не хотел, а потому директор каждый раз ограничивался словесным нагоняем да урезанием квартальной премии.

Встречались и по-настоящему опасные незнакомцы – беглые зэки не по одной неделе шатавшиеся по тайге. Этих Михалыч узнавал моментально. Не из-за наколок или рваной чёрной робы – взгляд у этих людей был волчий. Но с волком можно разойтись даже на узкой тропинке – зверь первым практически никогда не нападёт, а вот с людьми так не получалось. Однажды встреча с таким "волком" едва не стоила Михалычу жизни.

Но человека, который выполз на едва заметную кабанью тропу прямо под ноги коню, лесник не смог определить ни в одну из этих категорий. Поглядев на одежду парня, Михалыч было решил, что тот турист, но не увидел ни рюкзака, ни даже накомарника – вещи, без которой ни один городской не сунется летом в тайгу. То, что парень не местный, было понятно по его одежде: буро-зелёные ветровка и штаны выглядели почти новыми – у жителей посёлка Верхнеустюжинского такой экипировки сроду не найти.

Незнакомец продолжал ползти, явно ничего не замечая и, возможно, даже не слыша окликов лесника. Пришлось Михалычу грузить вяло сопротивлявшегося парня на лошадь и везти домой. Там он раздел его и осмотрел раны на руках и ногах – парень, похоже, путешествовал на четвереньках довольно долго – ладони и колени стёрты до крови. Других физических травм Михалыч не обнаружил и принялся врачевать – промыл и перевязал раны, затем сделал компресс, снимающий отёки с лица, искусанного гнусом.

Во время этих процедур незнакомец почти не сопротивлялся, лишь периодически то мычал, то булькал, то пытался свистеть. Ни на какие вопросы он не реагировал, и Михалыч поставил диагноз – псих. Вот только откуда он мог сбежать, ведь ближайшая психиатрическая больница находилась километрах эдак в ста пятидесяти от дома лесника? Или, может, у парня какая-то психологическая травма, к примеру, связанная с авиакатастрофой – рухнул вертолёт в тайгу, только один пассажир и спасся. Но не повезло – беднягу "заклинило".

Осмотр одежды незнакомца свет на тёмное прошлое владельца не пролил: в карманах обнаружился складной нож с лезвием из плохой стали – явно китайская поделка, карабин с фиксатором для верёвки и окаменелая ракушка. Всё.

Михалыч когда-то любил читать рассказы о Шерлоке Холмсе и в тот момент подумал, что гениальный сыщик, возможно, по этим трём предметам сумел бы восстановить прошлое парня до мельчайших подробностей. Самому Галану это было явно не под силу. Он сообщил о незнакомце в управление – там приняли информацию к сведению, но ничего определённого сказать не смогли. Участковый Иван Стрельцов тоже оказался бессилен чем-либо помочь, хотя и пообещал навести справки в районном управлении.

Галан задумчиво покрутил в руках окаменелую ракушку, вспоминая, где он уже видел что-то подобное. И вспомнил, что несколько лет назад одна из научных групп привезла окаменелости из окрестностей Хрустального копытца – небольшого лесного озера. Вроде бы в пещере нашли, вход в которую, как знал Михалыч, был буквально в паре десятков метров от берега озерца. Получалось, незнакомец тоже побывал на Хрустальном копытце.

Галан вновь связался с управлением, но там ответили, что только на середину августа зарегистрирована группа экологов, а сейчас никаких официальных посетителей в заповеднике быть не должно. Значит, решил лесник, парень был посетителем неофициальным.

Поскольку пациент вёл себя смирно и даже не пытался вставать, Михалыч решил съездить на разведку к Хрустальному копытцу. Кто знает, что там произошло? Наверняка парень был не один, возможно, там есть и другие пострадавшие. А то и, не приведи Господь, трупы.

Михалыч выехал с утра. Путь до озерца верхом занимал около двух часов, плюс час-другой на обследование местности – лесник рассчитывал вернуться домой к обеду, надеясь, что его подопечный за это время ничего страшного не успеет сотворить. По пути мысли Галана крутились вокруг странного парня, поэтому он очнулся только тогда, когда его Ясень начал переходить вброд неглубокую речку.

Лесник осмотрелся и ругнулся – он находился километрах в пяти от озера, хотя уже должен был бы стоять на берегу Хрустального копытца. Галан вновь направил коня по знакомой тропинке, осматривая по пути местность в поисках следов людей. Если парень был не один, то, возможно, прямо сейчас Михалыч наткнётся ещё на кого-нибудь.

Ни на кого Михалыч не наткнулся. Более того, внезапно он понял, что вновь находится в нескольких километрах от озера, но теперь уже по другую сторону маршрута. Его конь сделал здоровенный крюк, обогнув озеро, и теперь Галан видел перед собой Волчью скалу, прозванную так за сходство с волчьей головой. А к этой скале он никак не должен был попасть.

Ругаясь и недоумевая, Михалыч в третий раз направил коня к Хрустальному копытцу, решив уже более не отвлекаться на окрестности. Ясень некоторое время довольно уверенно шёл к цели, потом начал забирать в сторону, то и дело норовя сойти с тропы. Серый, до этого неторопливо трусивший перед конём, тоже поскуливал и отказывался идти к озеру. На душе у самого Михалыча отчего-то стало тревожно, и какой-то неясный страх то и дело накатывал волнами и сжимал сердце.

В конце концов, Галан понял: всё дело в том, что он беспокоится о "психе", который остался один в доме. Ведь парень ничего не соображает и может натворить бед – к примеру, устроить пожар. И лесник повернул коня прочь от озера, чувствуя, как постепенно покидает его щемящая тревога.

Как оказалось, волновался Михалыч не зря: "пациент" за время его отсутствия поднялся с постели и выбрался из дома. Парень сидел на земле около небольшого загона, где лесник временно поселил рысь. Израненное животное Михалыч подобрал недели две тому назад – не иначе браконьеры подстрелили. Зверюга неделю отлёживалась, а потом едва не оторвала руку лесника, когда тот ставил ей миску с водой. После этого Михалыч проталкивал миски в клетку палкой.

К великому удивлению лесника дикий зверь не только не порвал неосторожного парня, но даже забился в дальний угол клетки, откуда рычал на человека. Михалыч поскорее оттащил парня от греха подальше, а сам принялся думать, что ему делать.

Держать в доме незнакомца теперь, когда он начал ходить, стало небезопасно – его бы отправить в посёлок, пусть им занимаются участковый и врачи из поселковой больницы. Но старенький УАЗик-"буханка", приписанный к участку Михалыча, давным-давно забрали для нужд администрации заповедника да так и "забыли" вернуть. А тащить парня тридцать вёрст верхом – удовольствие не из великих. Одна надежда – участковый сам приедет и заберёт с собой обузу лесника.

Галан в очередной раз попытался заговорить с парнем.

– Эй, друг, ты меня слышишь?

"Друг" по-прежнему бормотал что-то непонятное, не реагируя на слова.

– Что же мне с тобой делать?

В ответ Михалыч услышал что-то среднее между поскуливанием и тонким свистом.

– Да-а, мозги у тебя точно набекрень, – вздохнул лесник. – Есть, небось, хочешь? Погоди, я сейчас.

Когда он вернулся, подопечный сидел на кровати и озирался. Почти осмысленным взглядом, как отметил лесник.

– Вот, выпей, – он протянул кружку молока.

Торопясь и проливая молоко, парень быстро осушил кружку и уставился на Михалыча.

– Ещё хочешь? – не получив в ответ никакого подтверждения, лесник присел на край кровати. – Тебя как звать-то?

Парень попытался что-то сказать, но у него это не получилось. Михалыч смотрел, как на лице подопечного отражаются стадии какой-то внутренней борьбы: смятение, недоумение, злость и, наконец, что-то близкое к отчаянию. В конце концов, парень повалился на кровать, вздрагивая и дёргаясь, словно в конвульсиях.

– Эк тебя корёжит, – проворчал лесник. – Ну, ты полежи, отдохни, а я тебе травок заварю.

Дошёл ли до парня смысл его слов, Михалыч так и не понял. Он ушёл в сарай, где на стенах были развешаны веники из трав и веток. Хмурясь, лесник придирчиво отобрал несколько пучков трав, затем, поколебавшись, полез в погреб, откуда вытащил банку с настоем корня женьшеня. Пока он на кухне заваривал травы и колдовал над пропорциями лекарства, парень успокоился. Теперь он неподвижно лежал на кровати, безучастно уставившись в дощатый потолок.

На ночь лесник напоил парня успокоительным отваром. Галан всю ночь прислушивался, не попытается ли пациент вновь отправиться бродить, но, видимо, лекарство подействовало, потому что до самого утра тот с кровати не поднялся. А утром Михалыча ждал сюрприз: едва открыв глаза, он увидел около себя парня. Тот сидел на полу и немигающим взглядом смотрел на лесника.

– Фу, напугал, чертяка! – Михалыч откинул одеяло и сел на кровати. – Ты чего поднялся? Легче стало что ли?

– Лехч-че, – вполне отчётливо пробормотал незнакомец. – Х-хто?

– Что "кто"? – не понял Галан. – А-а, кто я? Лесник. Галан Фёдор Михайлович. А вот ты сам кем будешь?

На небритом лице парня отразилось почти физическое страдание – видимо, он пытался найти какие-то слова. Но не смог. Михалыч подождал минуту, другую, потом решил не торопить события и на время отказался от разговоров – пока достаточно того, что парень начал понимать вопросы. Во всяком случае, выглядело это именно так.

– Ну, раз ты немного оклемался, давай поедим.

Галан помог незнакомцу подняться и повёл его на кухню. Пока лесник доставал из погреба квашеную капусту, солёные грузди и сваренную вчера картошку, парень бродил по комнате, разглядывая и трогая всё, что попадалось ему на глаза. Михалыч резал хлеб, а сам краем глаза следил, как тот рассматривает нехитрую кухонную утварь. Кошка, жившая в доме Галана уже лет шесть, сидела на подоконнике и тоже не спускала зелёных глазищ с чужака.

– Эй, эй, ты поаккуратнее! – воскликнул лесник, когда парень схватился за здоровенный тесак, которым обычно Михалыч рубил мясо. – За лезвие-то не берись – обрежешься. И, вообще, положи нож от греха подальше. Садись, ешь.

Парень послушно уселся на стул и взял предложенную лесником вилку. Михалыч отметил, что тот держит столовый прибор, как малыши в детском саду – зажав в кулаке.

– Не так надо, – он показал, как нужно держать вилку.

Парень неловко взялся, поковырял вилкой грибы и с трудом донёс груздь до рта. Лесник смотрел, как тот, сморщившись, жуёт.

– Не нравится что ли? Грибов никогда не ел?

– Не ел-л, – странно растягивая согласную, повторил постоялец.

– Господи, откуда ты такой взялся, а? – Михалыч всплеснул руками, отчего картошина сорвалась с вилки и укатилась куда-то в угол. Кошка немедленно спрыгнула с подоконника и побежала за картошкой, но, убедившись, что это не мясо, вернулась на свой наблюдательный пункт. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Р-равис.

– Равис? Что это? Город?

– Р-равис. Я, – с трудом выговорил парень.

– А-а, это тебя так звать, – понял Михалыч. – Из прибалтов, значит? Далеко тебя занесло.

Парень вдруг схватился за голову, словно пытаясь раздавить её, и глухо застонал. Михалыч вскочил из-за стола.

– Что, плохо? Тошнит? Слушай, у тебя же сотрясение мозга, не иначе. Давай-ка, дружок, поднимайся – надо до кровати добраться. Поспишь, отдохнёшь, мозги в порядок сами придут.

Он довёл неожиданного постояльца до кровати – тот брёл, словно механическая кукла. Пока лесник ходил за успокоительным отваром, парень уснул. Михалыч постоял, раздумывая, не привязать ли парня к кровати, поставил питьё на табуретку и ушёл. Ему сегодня нужно было успеть снять данные с фотоловушек, установленных в четвёртом квадрате на кабаньих тропах, и поскорее вернуться домой. Обычно на это у Михалыча уходил почти весь день. Но сегодня он совершил объезд в рекордно короткие сроки и вернулся, когда солнце ещё не дошло до зенита.

Едва Галан зашёл в дом, как увидел постояльца. Тот стоял посреди кухни и оглядывался с удивлённым видом.

– Вижу, что тебе, Равис, легче стало, – пробасил лесник. – Это питьё целебное помогает. Давай-ка…

Галан не успел закончить мысль. Парень остановил на нём недоумённый взгляд и, слегка пожав плечами, сказал:

– Я не Равис. Точно не помню, но, кажется, зовут меня Зайчик.

*****

Сначала его не было.

Серая мгла непробиваемой крепостью колыхалась вокруг тусклой искры его сознания. Эта мгла была тюрьмой. Когда-то он знал, что такое тюрьма, но теперь забыл – осталось только неясное воспоминание, что это не хорошо. Что такое "хорошо", он тоже не помнил.

Потом появилась мысль, что окружающее его серое спокойствие было не всегда. Смутно забрезжило воспоминание о том, чему нет места в сплошной серой мгле. Круглая жёлтая луна, дорожка света на поверхности озера, колючие звёзды в бескрайнем чёрном небе, запах сосновой смолы, оставшейся на ладони… Это воспоминание раскалённым лучом прожгло беспросветную серость, указывая искорке сознания путь. Куда? Неважно, лишь бы вырваться.

Постепенно мгла стала редеть, и начали появляться обрывки воспоминаний.

… сержант в вылинялой тельняшке орёт "Подъём", и он, ещё толком не проснувшийся, прыгает со второго яруса прямиком в сапоги…

… небо то удаляется, то становится ближе – он, ещё совсем малыш, задрав голову, качается на качелях…

… учительница математики смотрит на него поверх очков и спрашивает "Что значит логарифм икс по основанию игрек"…

… трое ответчиков, прижмуривающих от удовольствия глаза, глядят на него во время ритуального удаления волос – ему уже девять циклов, и он почти готов к ношению туники…

… он смотрит в окно на полустанок: там женщина в оранжевой куртке стоит с поднятой кверху рукой – непонятно, то ли с кем-то прощается, то ли встречает кого-то…

… здание захолустного космопорта Керталя хищно блестит осколками центральных витрин, из которых валит чёрный дым. Задание выполнено, и его штурмовик взлетает, оставляя за собой пожарище и трупы врагов…

… девушка с короткими тёмными волосами обнимает его и что-то страстно шепчет на ухо…

… "вонючим маликсам не место среди цивилизованных" – громадный омианин презрительно оттопыривает нижнюю губу, указывая на дверь. Он покорно наклоняет голову и уходит из общего зала офицерской столовой – маликсы всегда подчинялись грубой физической силе. Будь он на корабле, тогда дело другое…

… удар, ещё удар! Мужик хватается за челюсть и отступает. Он от души пинает противника по коленной чашечке – тот матерится и, прихрамывая, исчезает в темноте. Девушка, у которой грабитель хотел отнять телефон, всхлипывая, пытается отыскать на асфальте выпавшие ключи…

… он видит, как что-то непонятное опустилось на цветок ромашки и хватает это "нечто" – "Мама, папа, смотрите, что я поймал!" А затем резкая боль в ладони и плач – пчёлы не любят, когда их ловят…

… первый полёт! Что может быть прекраснее? Наконец-то он почувствовал себя частью громадного корабля – важнейшей его частью. Ну и что с того, что этот корабль – ужасный монстр-грузовоз, давным-давно списанный за ненадобностью в школы начинающих пилотов? Главное, что он подчиняется такому крошечному существу, как маликс…

Мешанина воспоминаний захлестнула его, и справиться с этим потоком он не мог. Он попытался уцепиться за какое-нибудь воспоминание, но они мелькали и исчезали в серой мгле.

А потом он оказался захвачен эмоциями. Его швыряло и било о чувство страха и боли, он касался тёплого ощущения нежности, скользил вдоль бесформенного равнодушия, изредка приближался к уродливой ненависти и обжигался о любовную страсть.

Постепенно воспоминания начали срастаться с эмоциями – симбиоз их был ярким и назойливым. Он бы зажмурился, но глаз у него не было. Эта мысль странным образом дала толчок, и он принялся думать – каково это, смотреть. Почему-то всплыло воспоминание о рези в глазах, когда он насмотрелся на сварку во время ремонта прогнившего кузова самосвала. И похожее ощущение было, когда он почти ослеп после того, как внезапно отказал защитный экран стратосферного перевозчика – жестокое светило Кассая не щадило маликсов с их огромными глазами.

Пришло понятие осязания. Вот он прислонил ладонь к ледяному, покрытому слоем тонкого инея, стеклу автобуса, и держал её до тех пор, пока кончики пальцев не начало покалывать невидимыми иголками. На замороженном стекле остался оттаявший отпечаток детской ладошки. Или вот: он поймал летуна-медузоида, сжал его, и аморфное тело животного протекло между тонких пальцев, словно жидкость. Старший ответчик неодобрительно покачал головой – зачем убивать беззащитное животное? Не такое уж и беззащитное, пришло вспоминание, пальцы после касания медузоида будто склеились, и потом к ним прилипал всякий мелкий мусор.

Он попытался пошевелить пальцами, и на какое-то мгновение ощутил руку – расцарапанную ладонь сильно саднило, а большой палец сгибаться вообще не желал. На этом успехи закончились – он вдруг вновь оказался в серой мгле.

Но теперь он уже не был беспомощным комком сознания. Он принялся искать путь из серой тюрьмы и, как и в прошлый раз, на помощь пришло воспоминание о лунной дорожке, крошечных огоньках звёзд и ладони, пахнущей смолой. Снова закружился хоровод беспорядочных ощущений и обрывков памяти. Он попытался вызвать к жизни управление рукой – той самой, исцарапанной и болевшей, однако ничего не получилось – серая мгла вновь поглотила его.

Раз за разом он вырывался из тюрьмы, лишь для того, чтобы спустя несколько секунд снова оказаться в ней же. Но он был упорен, и во время, наверное, уже тысячной попытки, сумел обрести слух. Услышал он немного: негромкий ритмичный звук, похожий на тиканье часов, да иногда раздавался дробный стук – словно дождь тарабанил по крыше. На этот раз в серой мгле оказался он не скоро. Однако, оказался.

После этого он стал чаще получать доступ к различным ощущениям, а иногда даже мог управлять сразу несколькими органами чувств. Но с каждым разом сеансы становились всё короче и короче, а в последних попытках он оказывался в серой тюрьме практически сразу – словно кто-то следил за ним и немедленно заталкивал обратно. Он обнаружил странную связь: чем чаще он пытался вырваться, тем слабее и безуспешнее становились попытки. Тогда он замер в серой мгле – не потому, что отчаялся, а чтобы осмыслить происходящее, набраться сил и, возможно, усыпить бдительность неизвестного тюремщика.

Сколько времени прошло в затишье, он не знал – в серой мгле не от чего было оттолкнуться и вести отсчёт. А потом принялся освобождаться с удвоенной силой. Он не делал ни малейшего перерыва между попытками, атакуя непрерывно и яростно, и чувствовал, что серая мгла начинает редеть, а доступ к управлению организмом становиться всё лучше.

В какой-то момент он понял, что полностью владеет телом. Он чувствовал спиной мягкую поверхность, под правой рукой было что-то холодное, голова упиралась куда-то макушкой, и из-за этого болела шея. Какое прекрасное чувство – боль в шее! Он вспомнил, что ещё ему должно подчиняться зрение. Потом пришла несколько запоздалая мысль, что веки попросту закрыты – он открыл глаза, но ничего не увидел. Зрение отказало? Нет – это из глубин памяти пришло знание, просто темно – ночь. В окно попадал слабый свет, похоже, лунный.

Он неловко сел – тело слушалось неохотно, словно чужое. А, может, это тело и не его? Он порылся в памяти, пытаясь вспомнить, как он выглядел раньше, но образы смешивались и путались. Он попеременно представлял себя то высоким человеком со светлыми волосами, то миниатюрным маликсом с головой, абсолютно лишённой растительности, и никак не мог определить, что верно.

Кто он? Потрогал голову и ощутил волосы. Значит, он в теле человека. Значит, он человек? Но ведь он и маликс тоже – память это чётко показывала.

Разобраться с тем, кто он есть, не успел – вдруг появилось ощущение присутствия кого-то чужого. Тот, другой, был рядом… внутри… чужак ощущался, как яркое пламя, обволокшее искорку его сознания. И это пламя поглотило его, упрятав в нематериальную тюрьму и разом отрезав от всех органов чувств. Теперь он понял, что, вернее, кто мешал ему освободиться, и вспомнил, что когда-то именно он был хозяином этого тела. Значит, тот, другой – захватчик и враг.

После этого борьба владение телом стала ещё яростнее. Тот, кто сейчас был хозяином, постепенно слабел и всё чаще допускал ошибки. Теперь захватчик подолгу не проявлял себя, когда сознание прежнего владельца брало власть над телом. Потом яркий чужак неизменно появлялся и побеждал, но с каждым разом это ему давалось всё труднее и труднее. И однажды чужак не сумел отнять то, чем безраздельно владел – тело было поделено между двумя враждующими сознаниями. Ему оказались подвластны обоняние и чувство голода. Немного, но лучше, чем ничего.

Теперь он уже отчётливо понимал, что раньше был человеком, но не помнил, откуда взялось сознание чужака в его теле. И почему он вдруг стал заключённым, а хозяином оказался другой. Другое сознание давило на него, стараясь отвоевать обратно контроль над телом, но только теряло позиции: вскоре от чужака безвозвратно ушёл контроль над левой рукой и, почему-то над икроножной мышцей правой ноги. Постепенно перевес оказывался на стороне бывшего хозяина тела.

Такое двоевластие было абсурдным: владеть телом должен кто-то один – это было ясно. Терпеть чужого в своей голове он не желал, однако не знал, как отделаться от врага – другой беспрерывно пытался подавить бывшего хозяина и загнать его в серую мглу.

Возможно организм человека отторгал чуждое сознание, или просто личность врага оказалась слабее – он постепенно отвоёвывал контроль над чувствами и ощущениями. И однажды наступил момент, когда он понял, что победил. Он полностью владел телом.

Ладони болели от множества незаживших ссадин и порезов. Мышцы спины затекли от долгой неподвижности. Голова была словно набита ватой, отчего, похоже, и наблюдалась некоторая нечёткость зрения. В животе бурчало от голода – временный владелец не очень-то заботился о пропитании тела. В остальном чувствовал себя он довольно неплохо.

Он сел на кровати и огляделся – обстановка была незнакомой. На бревенчатой стене висело несколько больших фотографий женщины и мужчины. На другой стене – ходики с маятником и гирьками в виде шишек. На потолке светильник с зелёным потрескавшимся абажуром. На полу бордовый половик с вытертой серединой. Сами половицы покрыты коричневой краской, кое-где уже облупившейся, и сквозь прорехи в краске проглядывали тёмные от времени доски.

Он поднялся и подошёл к окну. Сквозь немного мутное оконное стекло оглядел двор и высокие сосны за забором. Где он? Он такого места не знал. Впрочем, а что он вообще может вспомнить? Он вдруг понял, что не знает даже собственного имени.

В дверном проёме он увидел в соседней комнате зеркало. Из глубин посеребрённого стекла на него смотрел светловолосый парень. Синие глаза, нос с лёгкой горбинкой, чуть впалые щёки. Картину довершали короткая щёточка усов и кудлатая светлая бородка. Поросль на лице выглядела неаккуратной – непохоже, что он специально отращивал бороду и усы, скорее, последнее время просто не брился. А что, пожалуй, борода ему идёт, если, конечно, подровнять её. Тут же промелькнула мысль, что волосы на голове и, тем более, на лице – это мерзкий атавизм, от которого все цивилизованные существа должны избавляться как можно скорее.

Диаметрально противоположные точки зрения, обе из которых воспринимались им, как должное, ввели его в лёгкий ступор. Как же так? Или борода – это нормально и даже красиво, или это признак полнейшего дикаря. С некоторым трудом он осознал, что первое – это от человека, а второе – мнение маликса. Поскольку он считал себя человеком, то решил, что оставит бороду. А вот длинные волосы, собранные в хвостик на затылке, пожалуй, срежет.

Придя к такому решению, он принялся разбираться в воспоминаниях, безумным калейдоскопом кружащихся в голове. Они относились к разным временам и к разным существам. Он отсеял те, которые точно принадлежали маликсу, и начал сортировать воспоминания человека, стараясь обнаружить такие, где упоминалось его имя. Прошло пять минут, десять, а он не нашёл ничего, что помогло бы ему восстановить собственное имя. Единственное, что хоть как-то идентифицировало его – это воспоминание о девушке с тёмными короткими волосами, которая, капризно надув губки, обращалась к нему "Зайчик, я хочу это платье. Ну, зая, не будь таким букой…". И следом всплыл образ молодой женщины, которая одевала его – ещё совсем маленького, и приговаривала "Все хорошие мальчики-зайчики слушаются своих мам. Ты ведь хороший? Вот и молодец, настоящий зайчик".

– Зайчик? – недоумённо пробормотал он. – Странное у меня было имя.

Что-то ему подсказывало, что "зая" – это не имя. Во всяком случае, не его имя. Но провалы в памяти были настолько обширными, что он не мог сообразить, почему его так звать не могли. В то же время он чётко знал, что имя миниатюрного существа с огромными миндалевидными глазами было Равис Торн. Он уже понял, что тот светлый, захвативший его тело, и был Рависом Торном – маликсом, но как он попал к нему в голову, оставалось загадкой. На это ни в воспоминаниях человека, ни в памяти маликса ответа не было.

Попытки восстановить прошлое прервались, когда он услышал шаги. В дом вошёл высокий, грузный мужчина и приветливо ему улыбнулся.

– Вижу, что тебе, Равис, легче стало. Это целебное питьё помогает. Давай-ка…

Незнакомец знал имя маликса.

– Я не Равис, – твёрдо сказал он и с некоторым колебанием добавил: – Точно не помню, но, кажется, зовут меня Зайчик.

Мужчина даже закашлялся, явно пытаясь скрыть улыбку.

– Зайчик? Ну, как скажешь. А ты уверен, что это твоё имя?

– Не уверен, – нахмурившись, ответил он. – Но ничего другого пока не вспомнил.

Улыбка тотчас пропала с лица незнакомца.

– Здорово тебя шарахнуло. А как здесь оказался, помнишь?

– Здесь, это где?

– В Вернеустюжинском заповеднике. Я лесник, Фёдор Михайлович. Галан моя фамилия. Нашёл тебя почти неделю назад, когда ты по лесу полз, и домой привёз. А что до этого с тобой случилось – не знаю.

Название Верхнеустюжинский ни о чём ему не говорило.

– Нет, ничего не помню.

– А ты лучше говорить стал, – заметил лесник. – До этого еле языком ворочал.

Значит, маликс успел пообщаться с лесником. Любопытно, о чём он говорил?

– И что я рассказывал? – небрежно поинтересовался он.

– Ты и этого не помнишь? – удивился Галан. – В общем-то, ничего такого. Только сказал, что зовут тебя Равис. Я ещё подумал, что ты из прибалтов – и имя нездешнее, и сам белобрысый.

Кто такие прибалты, он не помнил, но точно знал, что к нему они отношения не имеют.

– Нет, я не Равис, – повторил он.

– А тогда как к тебе обращаться? Человеку без имени никак нельзя.

– Когда вспомню своё имя – скажу.

Лесник посмотрел на него с каким-то странным выражением, потом вздохнул и нерешительно сказал:

– Если ты не против, я пока тебя Даниилом звать буду. Сына моего так звали. А ты на него даже немного похож.

Он согласился. Имя не лучше и не хуже других. Жаль только, что не его собственное.

*****

Через неделю приехал участковый. Михалыч решительно пресёк попытки Стрельцова поглядеть на "постояльца" и первым делом предложил гостю сесть за стол.

– Погоди ты, не мешай человеку. Он на заднем дворе дрова колет.

– Значит, эксплуатируем нелегальную рабочую силу? И разрешения от миграционной службы наверняка нет. Так в протокол и запишем.

– Ваня, я тебе в лоб сейчас "запишу"! Какое ещё свидетельство? Человек даже имени собственного не помнит, а ты…

Разыгрывать Михалыча было неинтересно – лесник верил любой ерунде. Участковый только хмыкнул в ответ на гневную тираду.

– Да ладно, остынь! Шучу я.

– Шутник, – проворчал Галан. – А я вот не шучу! Сейчас надаю тебе по ушам и не посмотрю, что начальник.

– Ну уж, начальник, – буркнул Стрельцов, на всякий случай отступив на шаг. Михалыч – мужик суровый, и вполне может исполнить свою угрозу. Во всяком случае, в детстве Иван от него подзатыльники периодически получал.

– Куда пошёл? – рыкнул лесник, заметив манёвр участкового. – За стол садись.

Иван послушно уселся на видавший виды деревянный стул. Лесник достал из буфета початую бутылку и начал разливать содержимое по стаканам. Участковый возмутился:

– Михалыч, мне же за руль.

– Можно подумать, я тебя отпущу на ночь глядя. Пей!

– Знаменитая кедровая? А твой… постоялец не употребляет?

– Тьфу на тебя, Ваня! У него и без спиртного памяти нет. И вообще, знаешь что? Оставь-ка ты парня в покое. Не надо его пока забирать в посёлок. Пусть поживёт у меня, может, чего вспомнит. Думаю, здесь ему лучше будет, чем у тебя в отделении. А в больнице его вообще в дурку упрячут.

– Михалыч, а чего это ты его так рьяно защищать начал? – удивился Стрельцов. – Вроде недавно мечтал избавиться, требовал, чтобы я к тебе хоть на попутных медведях добирался.

– На Даньку он чем-то похож… – проговорил лесник и залпом осушил стакан.

Участковый отвёл взгляд и тоже выпил. Даниил – единственный сын Галана, учился в одном классе со Стрельцовым, потом поступил в военное училище. А потом погиб в бою где-то на Кавказе; военкомат так и не сказал ничего определённого, мол, государственная тайна. Иван помнил тот день, когда "груз 200" добрался до Верхнеустюжинского – провожать цинковый гроб на кладбище пришла половина посёлка. А Фёдор Михайлович за день постарел лет на двадцать. Мать Даньки ненадолго пережила сына – Галан схоронил её три года спустя. С тех пор Михалыч перебрался из посёлка на дальнюю заимку и вылезал из дебрей только за продуктами да с отчётами в управление заповедником.

– Пойду, посмотрю на него, – сказал Стрельцов.

– Ты его это… не отвлекай. Он пока делом занят, хорошо себя чувствует, – проворчал лесник. – Пока что-то чинит или вот как сейчас дрова колет – человек, как человек. А как посидит без дела, так на него накатывает.

– В каком смысле "накатывает"? – удивился участковый.

– Ну… дёргаться начинает, как параличный, – неохотно проговорил Галан. – Или, наоборот, усядется, как пенёк, и сидит без движения, а потом жалуется на головную боль.

Стрельцов вышел во двор. Со стороны дощатого навеса раздавались удары топора. Свернул за угол, он увидел парня, азартно рубившего дрова. Тот был по пояс обнажён, и спина его блестела от пота. Участковый отметил, что незнакомец сложен неплохо – ни капли лишнего жира, а мышцы отчётливо играют под кожей при взмахе топором. Вдруг парень невнятно ругнулся, оставил топор в чурбаке, взмахнул рукой и сжал кисть в кулак.

– Получай, зараза!

Он разжал кулак и отшвырнул что-то прочь. Стрельцов только хмыкнул: во даёт, слепня на лету поймал!

– Ты бы оделся, а то бзыки так и будут к тебе лететь.

Парень обернулся.

– Жарко. Ты к Фёдору Михайловичу? Он в доме.

Стрельцов замер. А ведь прав Галан: парень очень похож на Даньку, только волосы светлее. Данька таким был лет двадцать назад. А сейчас он бы заматерел, стал бы таким, как сам Стрельцов. Хотя, нет, не стал бы – Галан-младший всегда любил спорт, в отличие от Ивана. Участковый невольно втянул живот, но тот предательски продолжал нависать над ремнём.

– Нет, я к тебе. Участковый из Верхнеустюжинского. Старший лейтенант Стрельцов Иван Васильевич. А ты кто таков будешь?

– Лесник зовёт меня Даниилом, но это не моё имя. Не помню ни имени своего, ни фамилии, – спокойно ответил парень. – И как я тут оказался – тоже. Галан говорит, что нашёл меня в лесу.

Участковый потоптался на траве, усыпанной щепками, и сказал:

– Ты, как дрова закончишь рубить, в дом приходи. Мне надо с тебя показания снять, на бумаге всё зафиксировать.

– Хорошо, – легко согласился парень и снова взялся за топор.

Участковый вернулся в дом. Лесник по-прежнему сидел за столом.

– Действительно, похож, – сказал Иван, словно продолжая прерванный разговор.

Галан молча плеснул кедровой по стаканам. Участковый хотел отказаться, но передумал – настойка у Михалыча отличная.

– Придёт, отпечатки пальцев с него сниму, – сказал Иван. – В район отправлю, пусть проверят по картотеке.

Галан со вздохом кивнул.

– Надо, так надо. Хотя и без того видно, что он не зэк.

– Это ещё не означает, что он хороший человек, – проворчал участковый. – Может, он мошенник какой-нибудь, который в тайге отсидеться решил. А потерю памяти симулирует. Ладно, разберёмся. И фотографии твоего парня надо будет сделать – вдруг кто-нибудь из поселковых его раньше видел.

*****

Прошёл месяц с тех пор, как он вновь стал владельцем своего тела. Он уже привык откликаться на имя Даниил или Дан, как чаще всего звал его Михалыч. Он так и не вспомнил свою прежнюю жизнь – только какие-то разрозненные кусочки, не складывающиеся в единое и логичное целое. Зато он знал многое из жизни существа по имени Равис Торн, хотя, скорее всего, это тоже были куски воспоминаний и обрывки сведений, нежели полная картина жизни чуждого существа.

Дан помнил планету Маликс – родину Торна. Помнил, как планета выглядит из космоса: серо-вишнёвый шар, словно слегка размытый по краям, на поверхности которого постоянно царит полутьма. Помнил космические бои: Торн практически во всех выходил победителем. Помнил столицу Маликса: конгломерат из извилистых наземных лабиринтов и воздушных дворцов, растянувшийся на поверхности планеты на десятки тысяч ирри и покрывавший почти целый континент. И, да, он знал, что ирри – это чуть больше километра.

В то же время Дан понимал, что никогда не был на Маликсе, что эти знания – лишь воспоминания чужака, который продолжал копошиться где-то на задворках осознанного и никак не желал смириться с тем, что его свергли.

Но если с воспоминаниями всё было более менее понятно, и отличить память маликса от памяти человека было довольно просто, то разобраться в мешанине ощущений Дан иногда не мог. Иной раз одна и та же вещь вызывала в нём абсолютно разные чувства. К примеру, когда он причёсывался по утрам перед зеркалом, одна часть его личности была удовлетворена причёской, а другая неистово желала сбрить с головы всё до последнего волоска. То же самое относилось и к еде, особенно что касалось мясных блюд. Зато вкус малинового варенья был одобрен единогласно, в связи с чем количество банок со сладким лакомством в погребе лесника заметно уменьшилось.

Постепенно Дан научился определять, какие предпочтения присущи человеку, а какие – чужому, и всё равно было очень тяжело сопротивляться тому, что представлялось ему собственными мыслями и эмоциями. Он каждый раз буквально ломал себя, когда действовал вопреки чувствам маликса.

Но хуже всего было то, что чужак продолжал попытки вырваться на свободу и вновь завладеть телом, которое ему не принадлежало. Дан заметил: когда он был занят физическим трудом, чужак словно скрывался и не подавал признаков своего существования. Но стоило Дану прилечь отдохнуть хоть на час, как он начинал ощущать присутствие чужого. В это время он чувствовал себя так, словно в голове у него копошится клубок острых лезвий, а после невидимых, но ожесточённых схваток с маликсом по нескольку часов умирал от головных болей.

Несколько раз он даже пытался установить контакт с чужаком, но едва не сошёл с ума, пытаясь говорить сам с собой, как с другим человеком. Чужак же ни разу не отозвался и на контакт не вышел.

Лесник продолжал пичкать подопечного отварами и настоями трав – Дана уже мутило от одного только запаха домашних лекарств Михалыча. Он, конечно, понимал, что старик действует из лучших побуждений, а потому целый месяц послушно продолжал глотать горькие настойки. Правда, потом Дан не выдержал и решительно отказался от врачевания лесника. Против ожиданий, Михалыч не обиделся – наоборот, обрадовался.

– Во-от, – удовлетворённо протянул лесник, – действуют травки. Если ты чувствуешь, что они тебе уже не нужны, значит, помогли. Организм сам знает, сколько и чего ему принимать.

– Да не помогают они! – не выдержал Дан. – Понимаешь, Михалыч, у меня ведь не тело болит. У меня… с головой проблемы.

Лесник моментально стал серьёзным.

– Само собой, у тебя не всё хорошо. Нормальный человек помнит, что с ним происходило.

Дан заколебался – стоит ли рассказывать старику правду. Потом решился.

– Дело не в памяти. Понимаешь, Фёдор Михайлович, такое впечатление, что у меня в голове будто кто-то ещё есть.

– Ха, парень, я знаю, как это называется. Шизофрения, вот это что такое. Но могу тебя утешить – ты не безнадёжен, раз понимаешь, что это неправильно. Ты пойми главное – на самом деле это просто расстройство психики, и кроме тебя никого в твоей голове больше нет.

– Нет, – нахмурился Дан, – тот, другой, вполне реален. И я даже знаю кто он.

– Ну? И кто же?

– Он… инопланетянин.

Лесник смущённо кашлянул, стараясь не рассмеяться над фантазией несчастного парня. Дан всё понял, но продолжил.

– Я серьёзно. Это существо каким-то образом проникло в мой мозг. И завладело моим телом. Оно даже сумело начать говорить, насколько я понимаю.

– Подожди, подожди, – встрепенулся лесник. – Ты хочешь сказать, что в первые дни я разговаривал с… этим? Как он тогда назвался?.. А, вспомнил, с Рависом.

– Равис Торн, – подтвердил Дан. – Это его имя.

Михалыч застыл, пытаясь поверить в эту невероятную историю.

– Я боролся и победил – и мы с ним поменялись местами, – продолжил Дан. – Теперь я снова владею своим телом, а он всё время пытается вырваться. Пока моё тело занято физическим трудом, чужак скрывается, но появляется, едва я перестаю чем-то заниматься.

– Ясно, – протянул лесник – только теперь он понял, почему неугомонный парень беспрерывно пытался что-то делать. – Слушай, мне кажется, тебе нужно показаться врачам.

Дан сердито нахмурился и, прервав разговор, ушёл во двор. Там он принялся делать растяжки и упражнения, хотя откуда он их знал, вспомнить не мог. Его тело словно вспоминало что-то из прошлой жизни, руки и ноги совершали выверенные движения и наносили удары по невидимому противнику. Дан уже неделю назад заметил, что эти упражнения нейтрализуют чужака в его голове не хуже, чем колка дров или рытьё ям, а потому каждую свободную минуту посвящал наклонам, приседаниям, отжиманиям и "боям с тенью".

После часа изнурительных упражнений он – взмокший и уставший, опустился на траву. Откуда-то из глубин памяти всплыло, что после тренировки некоторое время обязательно нужно посидеть в расслабленной позе, давая телу отдых и позволяя ему набрать вселенскую энергию, что пронизывает каждый сантиметр пространства и является основой самой жизни. Что это за энергия, каким образом она будет набираться, Дан не помнил, но, доверяя осколкам своей памяти, закрыл глаза и принялся ждать, когда эта самая энергия его наполнит.

Возможно, в прошлой жизни он таким образом восстанавливался после тренировок, но теперь… Стоило ему посидеть минут десять, расслабившись и слушая птичьи трели и шум ветра в кронах сосен, как чужак активизировался. Дан приготовился к очередной драке с маликсом, и его сознание ощетинилось копьями ярости и злости. Но чужак, против обыкновения, не попытался вытеснить хозяина с его исконной территории и даже не попробовал отнять контроль над какой-нибудь частью тела. Наоборот, чужак, обычно представлявшийся клубком острых лезвий, теперь ощущался как нечто монолитное, но без острых углов.

Удивлённый поведением маликса, Дан некоторое время не атаковал чужака. А спустя пару минут тот сам ушёл в серое небытие, так и не попытавшись завязать драку с хозяином тела. Дан поднялся на ноги, совершенно не чувствуя головной боли, сопровождавшей обычно появление маликса. Немного поразмышляв, он пришёл к выводу, что головная боль – это последствие ментальных схваток между ним и чужаком, ведь сейчас он чувствовал себя вполне нормально.

Дан решил, что маликс пытается найти точку соприкосновения с сознанием человека и, кто его инопланетянина знает, возможно даже хочет мира. Однако ошибся.

Этой же ночью Дан проснулся от удара. Почему-то он лежал не на кровати, а посреди кухни на полу. Дан потрогал отчаянно болевший нос и ощутил на руке липкую теплоту.

– Парень, ты чего? – послышался голос лесника.

– Не знаю. Упал вот, – ответил Дан, вытирая кровь с подбородка.

– Чего тебя среди ночи на кухню понесло? – проворчал Михалыч. – Проголодался что ли?

– Ага, есть захотел, – буркнул Дан, толком ещё не проснувшийся и ничего не соображающий.

И тут же пришло понимание: маликс! Это он, воспользовавшись удобным моментом, временно захватил контроль над телом, выбрался из кровати и даже успел добраться до кухни.

– Картошка с мясом в погребе, – сонно сказал Михалыч. – И ложкой не греми.

– Не буду, – тихо сказал Дан, вытирая капавшую из носа кровь.

Умывшись, он уселся на крыльце, размышляя над тем, что как ему теперь быть. Если так будет продолжаться и дальше, то он рискует стать полноценным лунатиком и однажды проснуться, к примеру, в овраге со сломанной ногой. Или не проснуться вообще. Но каким образом можно договориться с чужаком? И о чём с ним договариваться? Вопрос стоял ясно и чётко: или он, или маликс – двум сознаниям хозяевами одного тела не бывать.

Наутро Дан подошёл к леснику и попросил помочь ему добраться до Верхнеустюжинской больницы.

*****

Михалыч предложил Дану ехать на Ясене, а сам вызвался идти пешком. Парень, конечно, не согласился, чтобы пожилой лесник шагал тридцать километров, и принялся доказывать, что ему вполне по силам добраться до посёлка своими ногами. Дело кончилось тем, что конь лесника отправился в путь, нагруженный лишь сумками с лесными подарками, а Михалыч и Дан пошли пешком, ведя коня в поводу.

– В посёлке-то больничка небольшая, – рассказывал лесник, – поэтому тебе там вряд ли помогут. По-хорошему нам сразу в Каменногорск надо ехать.

– Это далеко? – спросил Дан.

– Вёрст сто пятьдесят.

– Далековато.

– Не переживай: понадобится – доберёмся. От Верхнеустюжинского автобусы ходят. Ты погоди, может тебе Вера Павловна чего умного скажет, – поймав вопросительный взгляд парня, лесник пояснил: – Она в посёлке на все руки мастер: и укол сделает, и рану зашьёт, и простуду вылечит, и по женским болезням специалист.

– Мне по женским вопросам не надо, – буркнул Дан. Настроение у него испортилось – почему-то он заранее был уверен, что никакая Вера Павловна ему помочь не сумеет. – Далеко ещё?

– К вечеру будем. Ночевать остановимся у Ивана, заодно и спросим насчёт твоих документов.

– Каких документов? – удивился Дан.

– Да любых. Паспорта у тебя нет, свидетельств страховых нет. В первый раз тебя в больнице примут, а потом всё равно бумаги потребуют. Или забыл поговорку, что человек без бумажки не человек?

– Да я и так не человек, – тихо сказал Дан, и до самого посёлка больше не проронил ни слова.

Участковый, завидев у своих ворот Галана, немедленно потащил его и Дана в дом. Жена Стрельцова бросилась накрывать на стол, младшие дети с визгом и смехом тут же полезли в мешки с гостинцами, сам участковый что-то рассказывал Михалычу, азартно размахивая руками, и только Дан тихо сидел в углу. Он чувствовал себя здесь лишним и чужим.

В этот момент он вдруг подумал о маликсе – а каково же приходится ему? Существо с другой планеты, оказавшееся в теле человека, должно быть чувствовало себя просто ужасно. Чужое тело, чужой мир, незнакомые нравы и обычаи. Даже самое элементарное – процесс принятия пищи, и тот был противен привычкам маликса. Не всегда, конечно, но в большинстве случаев. Дан порылся в памяти насчёт пищевых пристрастий маликсов, и удивлённо поднял брови – почему же раньше он этого никогда не делал? Оказывается, большую часть воспоминаний составляли какие-то коричневые брикетики, и на вкус они были сладковатыми. Эти брикетики – обычная пища маликсов в космосе. Тут он понял, почему малиновое варенье Михалыча не вызывало отторжения со стороны маликса – оно напоминало ему ту еду, к которой он привык в своей прошлой жизни – жизни пилота.

Со стороны наблюдая за суетой в доме Стрельцовых, Дан вдруг начал ощущать с маликсом некое родство, и совсем не из-за того, что делил с ним одно тело. Они оба были чужими в этом мире. Дан невесело усмехнулся: кто он, кем был – всё покрыто мраком неизвестности. Даже имя чужое, хотя он к нему уже и привык.

Во время ужина Дан отказался от выпивки, до сих пор чувствуя во рту вкус спиртовых настоек Галана. Ему сейчас зверски хотелось мяса, подрумяненными кусками лежащего на большом блюде посреди стола. А той части личности, что наследовала привычки маликса, так же зверски хотелось сладкого. Дан, разрываясь между желаниями, попросил варенья. Слегка удивившись, Елена – жена участкового, сказала:

– Конечно, сейчас принесу. Вам какого?

– Любого, лишь бы сладкое было.

Пару минут спустя на столе стояли несколько банок варенья.

– А ну, брысь! – Елена шлёпнула по рукам младшим детишкам, пытавшимся запустить ложки в лакомство. – Это гостям.

– Пусть едят, – попробовал вступиться за детей Стрельцов.

– Ага, их не остановить, так они все банки опустошат, а зимой что делать будем? Хватит, я сказала! А вы, Даниил, угощайтесь. Вот земляничное, вот малиновое, а здесь брусничное.

Дан почувствовал себя неловко – из-за него детям досталось. Он положил себе на тарелку кусок прожаренной свинины, щедро полил сверху брусничным вареньем и принялся жевать мясо, при этом одной частью своей личности наслаждаясь вкусом, а другой – содрогаясь от отвращения к жареной органике. Лесник и участковый оторопело смотрели на сие действо. Младшие отпрыски Стрельцовых тут же схватили по куску мяса и потянулись к варенью, явно обезьянничая Дану, а хозяйка дома, удивлённая странными вкусами гостя, даже не заметила этого.

– Ну и как? – хмыкнул Михалыч.

– Вкусно, – с набитым ртом ответил Дан и кивнул жене участкового. – Елена, вы прекрасно готовите.

– А-а, варенье зачем? – спросила она. – Кто же так делает?

– Между прочим, я слышал, что скандинавы любят есть мясо с вареньем, – заметил Стрельцов. – Выходит, Дан, ты к нам из Европы прибыл? И по виду на скандинава похож.

Дан перестал жевать, подумал и отрицательно покачал головой.

– Нет, я не оттуда. Во всяком случае, я так думаю.

Участковый с лёгким прищуром посмотрел на парня.

– По-прежнему ничего не вспомнил? Или кое-что всё-таки прорезалось?

– Прорезалось, – проворчал Михалыч. – Поэтому завтра и хочу показать его Вере Павловне. А у тебя есть какие-нибудь новости?

Участковый только мотнул головой.

– В посёлке его никто не знает. И по картотеке не проходит. Так что пусто.

Дан вздохнул. Он очень хотел узнать о себе что-то новое, что помогло бы ему вспомнить собственное прошлое, и одновременно опасался этого знания. Вдруг, как когда-то предположил Стрельцов, он был мошенником и сбежал в тайгу от гнева обманутых. А уже в заповеднике с ним что-то случилось. Вообще-то, Дан в подобное не верил, но и доказать обратное не мог – в этом память отказывалась служить ему.

После ужина Стрельцов и Галан ещё долго о чём-то разговаривали. Дан их не слушал – где-то глубоко зашевелился маликс. Нужно было срочно нагрузить тело физическими упражнениями, поэтому он вышел во двор и начал делать разминку. Младший сын Стрельцовых – мальчик лет девяти, зачарованно наблюдал, как гость делал наклоны и растяжки, а потом принялся бить руками и ногами по деревянному забору. Серые от старости доски потрескивали после каждого удара, отчего Дану казалось, что забор вот-вот рухнет. Оказалось, не казалось: после очередной серии ударов послышался громкий треск, и целый пролёт забора свалился на траву.

Дан смущённо принялся поднимать попорченную частную собственность участкового.

– Дядя, вы даже руку не поранили. Вот здорово! А вы кирпич разбить можете?

Мальчишка восхищённо глядел на свежесломанный забор.

– Я всё могу, – усмехнулся Дан. – Вот что: тащи побыстрее молоток и гвозди. А то твой папка увидит, и мне достанется.

– Не, не достанется, – покачал головой пацан. – Вы же сильный. Хотя, у него настоящий пистолет есть.

– Вот и неси молоток, пока твой отец пистолет не достал.

Мальчишка убежал в сарай и вскоре вернулся с молотком и десятком гвоздей. Дан по-быстрому прибил упавший пролёт к опорным столбикам. Пацан, тем временем, приволок откуда-то кирпич – сырой и с комками земли. Дан пожал плечами – почему бы и не попробовать?

– Знаешь, – сказал Дан мальчишке, – главное тут – поверить, что ты сможешь сломать камень. И что твоя рука пройдёт сквозь кирпич, как… как…

Он запнулся, подбирая подходящее сравнение. Так и не найдя слов, он нанёс резкий удар. Кирпич с глухим стуком разлетелся на две половинки. Дан тихо зашипел сквозь сжатые зубы – боковая часть ладони сильно болела и даже онемела.

– Больно?

– Нет, это я так лишнюю энергию выпускаю, – соврал он

– Дядя, – прерывающимся от волнения голосом спросил мальчишка, – а вы меня научите так бить?

– Этому нужно долго учиться, – начал Дан и замолк.

Он вдруг понял, что и сам долго осваивал искусство рукопашного боя. Сколько времени он потратил на это, Дан, разумеется, не помнил, но был уверен, что он не новичок в боевом искусстве.

– Я согласен, – услышал он тонкий голос мальчишки.

– Тогда запомни: сила мышц важна, но главное – это внутренняя энергия. Каждый человек имеет такую энергию, только не все умеют её применять. И накапливать тоже.

Дан удивлялся сам себе – он так уверенно рассказывал, будто знал, о чём говорил. Но как объяснить мальчишке принципы ментальной энергетики, учитывая, что Дан и сам половины терминов не помнит?

– Поэтому давай начнём с духовных упражнений, – он уселся на траву, скрестив ноги. Сын участкового поспешно плюхнулся рядом. – Садись. Положи ладони на колени, закрой глаза и представь, что вокруг тебя никого нет. Только ты, огромное синее небо и Солнце. Тёплые жёлтые лучи греют тебя и дарят энергию. Представь себя сосудом, который наполняют лучи Солнца. Собирай лучики, копи их и не отпускай.

Дан искоса поглядел на пацана – тот даже посапывал от усилий. Дан закрыл глаза и попытался отрешиться от внешних раздражителей. На нешумной заимке Галана это получалось гораздо быстрее, однако и здесь, в посёлке, Дан сумел сконцентрироваться. Постепенно он перестал замечать истошные петушиные вопли, мычание коровы в сарае, пение птиц в небе и крики мальчишек из соседнего дома. Он остался один на один с самим собой.

Но стоило Дану впасть в это состояние, как маликс немедленно напомнил о себе. Инопланетянин проявился, словно облачко светлого пара, и с явно ощутимым любопытством замер. Дан тоже застыл, ожидая, что последует. Если маликс сейчас начнёт драку, то получит по полной программе. А если нет… то как тогда узнать, чего ему нужно?

Ответа на этот вопрос Дан так и не получил. Он почувствовал сильный толчок в плечо и услышал бас лесника.

– Эй, парень, ты чего расселся на мокрой траве? Опять плохо стало?

Дан открыл глаза – над ним склонился Михалыч. Рядом с озадаченным видом стоял Стрельцов.

– Нет, всё хорошо, – проворчал раздосадованный Дан. – Мы тут с сынишкой участкового ментальной энергетикой занимались.

– Че-ем? – на лице Стрельцова отчётливо обозначилось подозрение. – Да, я тебя…

– Эй, эй! – Дан не удержался от улыбки. – Это совсем не то, о чём ты подумал. Я пытался научить его, как собирать энергию. Это помогает организму сохранить баланс после тренировок.

– Он тебя не трогал? – спросил участковый сына.

– Нет, – помотал головой пацан и добавил: – Зато он забор сломал голыми руками.

Лесник только хмыкнул, Стрельцов недовольно пожевал губами и сказал:

– Ладно, всем спать. Михалыч, завтра, как выспитесь, в десять жду тебя и твоего… гостя, в отделении. Будем оформлять документы.

*****

Наутро они отправились в отделение полиции. Стрельцов велел Дану заполнить анкету. Дан только удивлённо пожал плечами.

– А что мне писать? Я же даже фамилии своей не помню.

– Пиши: Даниил… ну, Галан, что ли. Даниил Фёдорович Галан. Если, конечно, вы оба не возражаете.

Михалыч и Дан не возражали. Стрельцов ткнул пальцем в анкету.

– Заполняй. Если когда-нибудь найдём твои настоящие данные, тогда и исправим, а пока…

Дан послушно заполнил те места, куда ему показывал участковый. Затем Стрельцов написал что-то на бланке, шлёпнул на него печать и размашисто расписался.

– Вот, держи. Справка от нашего отделения о том, что ты – это ты. Можешь с ней даже до Каменногорска съездить, но дальше не советую, потому что это "липа" чистой воды. По уму тебе надо бы официальное временное удостоверение личности оформлять, но в миграционной службе обязательно запросят твои прежние данные. А их нет. Так что, пока живи с этой бумажкой, а там видно будет.

Из отделения полиции они направились в поселковую больницу. Вера Павловна – улыбчивая женщина лет шестидесяти, выслушала Дана, осмотрела его, постучала небольшим молоточком по коленям, заставила сделать несколько упражнений и произнести пару скороговорок.

– Физически – здоров, как бык, – врач развела руками и сказала леснику: – А вернуть память ему я не в силах, уж извини, Фёдор Михайлович.

– А как насчёт его… гм… собеседника в голове? – поинтересовался Галан.

– С этим вам надо в первую Каменногорскую ехать. Там психиатрическое отделение есть. Но, знаешь что? Не советую. Его там заколют до состояния овоща.

Дан испуганно посмотрел на женщину – овощем ему становиться не хотелось. Галан протянул ему деньги и кивнул на дверь.

– Иди, купи в магазине чего-нибудь. А мне с Верой Павловной поговорить нужно.

Дан поспешил покинуть медучреждение. Через дорогу он увидел одноэтажное здание с надписью наверху "Все продукты для вас" и направился туда. В магазине он с любопытством уставился на ряды бутылок, банок с соленьями и разноцветных пакетов с макаронами и печеньем. Некоторые из этих товаров показались Дану знакомыми, видимо, в своей прошлой жизни он уже сталкивался с ними. Но, конечно, кроме смутных ощущений "дежа вю", в памяти ничего не всплыло.

– Что вы желаете?

Молоденькая продавщица в кокетливо сдвинутой на бок белой шапочке улыбнулась. Дан вдруг смутился – он не помнил, как нужно вести себя с девушками. Тем более, симпатичными. А то, что всплывало в памяти о девушке с короткими тёмными волосами, явно было за гранью приличий и для нынешней ситуации не подходило.

– Я пока просто посмотрю, – пробормотал он.

– Конечно, смотрите, выбирайте. А я вас не знаю. Вы из города? К кому приехали? Надолго к нам?

Девушке явно было скучно.

– Я на заимке у Фёдора Михайловича Галана пока живу, – сказал Дан. – А насколько долго это затянется – не знаю.

В глазах продавщицы отчётливо загорелись огоньки любопытства.

– А я про вас слышала. Вы, наверное, тот самый парень, который память потерял, да? Стрельцов про вас рассказывал. Галан вас в заповеднике нашёл.

Дан кивнул, не видя смысла отпираться.

– А вы совсем-совсем ничего не помните? Ой, как интересно!

Он уже начал подумывать, не покинуть ли ему магазин без покупок, когда хлопнула входная дверь и послышался громкий голос:

– Вика, красотуля, дай-ка мне пару бутылок.

С лица продавщицы улыбка исчезла так быстро, словно её стёрли.

– Никакой водки, пока долг не отдашь! – отрезала она.

– Ой, ну что ты такая, – здоровенный мужик подошёл к прилавку, небрежно оттеснив Дана в сторону. – Отдам я тебе эти триста рублей, как только зарплату получу.

– Герман, тебя же на прошлой неделе с работы выгнали. Не дам ничего! И вообще, не мешай, я с покупателем разговариваю.

Мужчина повернулся и критически осмотрел Дана с ног до головы.

– Я тебя не знаю. Городской, что ли?

От незнакомца исходил густой запах перегара и давно немытого тела. Дан непроизвольно поморщился и отступил на шаг.

– Он – тот самый парень, которого Галан в тайге нашёл, – сказала девушка и повернулась к Дану: – Так что вы будете покупать?

Дан ответить не успел. Здоровенная рука ухватила его за отворот куртки, и спустя мгновение он уже полувисел, прижавшись нос к носу с незнакомцем.

– У Галана, говоришь? – прорычал тот, дыша перегаром ему в лицо. – То-то я смотрю, курточка знакомая. Её старый хрыч снял с Федьки Усилова, когда нас в заповеднике поймал. Слышь, снимай!

– Герман, перестань! Отпусти человека! – взвизгнула продавщица. – Уходи отсюда, или я Стрельцова позову!

– Я уйду, – ощерился высоченный Герман, – только раньше я Федькину куртку у этого козла заберу. Снимай, говорю!

Дан вскипел. Какое право имеет этот наглец оскорблять его, тем более, в присутствии девушки! Несмотря на то, что противник был на голову выше Дана, скрутить его особого труда не составит. Дан прижал к себе кисть, держащую его за отворот куртки, повернулся в сторону, перекинул свою руку поверх руки Германа и резко надавил противнику на локоть. Послышался вопль, и здоровенный мужик в мгновение ока оказался сидящим на полу, изумлённо глядя на свою руку. Дан спокойно глядел на поверженного противника.

– Ты-ы! – Герман поднялся. – По-хорошему не понимаешь? А ну, пойдём на улицу – там поговорим.

– Ну, пойдём, – усмехнулся Дан.

Но не успел он сделать пары шагов по направлению к выходу, как в мозгу слепящим облаком взорвалось появление маликса. Чужак выбрал самый неподходящий момент, какой только можно было представить. Маликс атаковал Дана стремительно, моментально оттеснив его от управления двигательными центрами, и парень понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он застыл посреди деревенского магазина, покачиваясь, будто от невидимого ветра.

Здоровяк Герман очевидно решил, что "городской" струсил, и издевательски рассмеялся.

– Чего пришипился? Понял, чем пахнет? Пошли, говорю!

Все органы чувств остались в распоряжении Дана, а потому он не только слышал восклицание полупьяного мужика, но и почувствовал оплеуху, которую тот ему закатил. В левом ухе Дана зазвенело от боли, и он отчаянно попытался вырвать контроль над своим телом из цепких лап маликса. Чужак внутри него так же отчаянно сопротивлялся. То ли удар Германа нарушил что-то в голове Дана, то ли борьба, которую вели меж собой сознания человека и маликса, перешла нерушимую ранее границу, но только Дан вдруг отчётливо ощутил чужую мысль "нельзя сопротивляться". Точнее, это была не мысль, а, скорее, чувство непреодолимой уверенности в своей правоте.

Это было настолько неожиданно, что Дан вместо того, чтобы атаковать маликса, задал несвоевременно-дурацкий вопрос "почему". Объяснение пришло незамедлительно:

– Нельзя сопротивляться физическому воздействию, если оно несёт в себе угрозу жизни – нужно подчиниться и переждать опасность. Это закон.

– Слышь, сопляк, снимай куртку! – неистовствовал между тем Герман. – Федька за неё полтыщи отдал.

От следующего удара Дан упал – теперь Герман бил уже не ладонью, а кулаком. Во рту сразу стало солоно от крови.

– Если не сопротивляться – меня убьют! Нас убьют, ты, чёртов маликс! Скройся и дай мне возможность прибить этого гада!

– Нельзя! Это закон.

Дан понял, что маликс по-хорошему не уйдёт.

– Значит, уйдёшь по-плохому. Получай!

Он ударил по яркому маликсу. Чужак подался под напором сознания человека, но не исчез, по прежнему контролируя двигательные центры организма.

– Я тебе сказал "снимай". Не хочешь? Получай!

От нового удара из глаз Дана посыпались искры. Чтобы отбиться от здоровенного Германа Дан сначала должен был избавиться от маликса, потому что он не мог сражаться одновременно с двумя противниками.

Он перестал обращать внимание на боль в разбитой губе и сосредоточился на чужаке. Дан давил на него, изо всех сил желая завладеть своим собственным телом, и вскоре маликс начал отступать. Он усилил натиск, и чужак исчез. Дан несколько секунд привыкал к тому, что вновь обрёл возможность двигаться, затем перекатился вбок и поднялся на ноги.

Молоденькая продавщица к этому времени уже выбежала на улицу, откуда слышались её крики "Милицию позовите, в магазине драка". Герман, содрав пятнистую куртку с "городского", довольно ухмылялся.

– А я думал, ты помер от страха. Ну что, щенок, снимай теперь сапоги.

– Сейчас я тебе сниму, – пообещал Дан, сплёвывая кровь.

Он уже сделал шаг по направлению к небритому здоровяку, когда ослепительная вспышка парализовала его. Никогда ещё головная боль, что приходила после ментальных схваток с маликсом, не была такой сильной. Виски сжало невидимыми клещами, а в затылок словно вонзили раскалённый прут. Дан застонал и рухнул на пол. Что происходило потом, он уже не осознавал – кажется, Герман ударил его ещё несколько раз.

Когда Дан, несмотря на ужасную головную боль, начал более-менее воспринимать окружающее, около него уже стояли какие-то люди.

– … а он говорит, мол, снимай. И ка-ак даст! А я ему кричу, что милицию позову… – взахлёб тараторила продавщица.

– Милиции давно уж нет, теперь полицию звать надо, – проскрипел чей-то голос.

– Да, какая разница! Стрельцов скоро придёт.

– Эй, парень, вставай. Ну и досталось тебе. Ирод этот Герман, управы на него нет.

Дан мутящимся от боли взором посмотрел на пожилую женщину, помогавшую ему подняться.

– Спасибо, я сам, – прохрипел он и, пошатываясь, встал.

Вскоре в магазин прибежал участковый и, вытерев потный лоб тыльной стороной ладони, принялся расспрашивать, что случилось. Вика, торопясь и сбиваясь, рассказала про драку, пожилая женщина и невзрачный дедок подтвердили, что Герман Луков убежал из магазина с пятнистой курткой в руках.

– С Луковым всё ясно – кутузка по нему плачет, – буркнул Стрельцов, разглядывая окровавленную физиономию Дана. – Я одного не пойму: если ты заборы руками ломаешь, то почему Германа испугался?