Предать сердце. Спасти сына

Глава 1+

– Девушка, вы не подскажете… – раздался позади хриплый мужской голос, от которого по моей спине вдруг пробежал леденящий холодок, заставивший каждую клеточку тела сжаться в инстинктивном ужасе. Я резко обернулась, сердце уже заходилось в тревожном ритме, колотясь о рёбра с такой силой, словно пыталось вырваться из груди. Но не успела даже разглядеть говорившего – грубая мозолистая ладонь, пахнущая сигаретами и металлом, царапнув кожу, с силой зажала мне рот, перекрывая доступ воздуха. В нос ударил резкий химический запах, от которого в голове мгновенно помутилось, а сознание начало уплывать в вязкую, затягивающую темноту…

Очнулась я от невыносимой головной боли. Во рту пересохло, желудок мучительно сводило, а к горлу подкатывала тошнота, заставляя сглатывать горькую, отдающую желчью слюну.

Открыв глаза, я не сразу поняла, что произошло и где нахожусь. А через секунду воспоминания обрушились на меня сминающей волной. Паника тотчас окутала удушливым покрывалом, сжимая грудь невидимыми когтями так, что невозможно было вдохнуть, в глазах то темнело, то вспыхивали яркие пятна. И каждая мысль билась в голове испуганной птицей, не находя выхода: Где я? Кто они? Зачем я им? Что со мной будет?

Усилием воли я заставила себя собраться, впившись ногтями в ладони до боли, и попыталась подняться с железной кровати, скрипнувшей под моим весом. Но при первой же попытке меня вырвало желчью.

– Господи, где я? Что им от меня нужно? – в отчаянии прошептала я, с трудом поднимаясь на дрожащих, как желе, ногах, а по щекам текли горячие слезы, оставляя соленые дорожки.

– Выпустите меня! Кто-нибудь! Помогите! – отчаянно прокричала, но мой голос, отразившись от бетонных стен, вернулся жалким эхом, словно даже сам воздух этого места издевался над моим беспомощным положением…

Время тянулось бесконечно в этой серой комнате без окон, словно густая, ядовитая патока, в которой я медленно тонула, захлёбываясь отчаянием. Тиканье невидимых часов отдавалось в висках болезненными уколами, словно кто-то методично вбивал гвозди в мой череп. За металлической дверью стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь моим прерывистым, похожим на хрип умирающего, дыханием и редкими всхлипами, вырывающимися из груди против воли. Мои руки были все в ссадинах и кровоподтеках от бесчисленных ударов по двери, ногти сломаны, ноги подкашивались от усталости и всепоглощающего, парализующего страха.

Наконец, в замке раздался долгожданный звук поворачиваемого ключа – металлический, резкий, вселяющий одновременно отчаянную надежду и первобытный ужас. Сердце моё пропустило удар, а затем забилось с удвоенной силой, во рту мгновенно пересохло ещё сильнее, а руки задрожали так, что я вынуждена была сжать их в кулаки.

В комнату вошли двое – словно вырванные из страниц криминальной хроники персонажи из самых жутких бандитских фильмов 90-х: бритоголовые, с буграми мышц под облегающими футболками, в кожаных куртках, пропахших табаком и дешевым одеколоном, смешанным с кислым запахом немытых тел. Лица у обоих были словно вырезаны топором из грязного, серого камня – грубые, с тяжелыми челюстями и маленькими, глубоко посаженными глазами, в которых читалось пугающее, почти нечеловеческое безразличие. Никогда не думала, что увижу таких вживую – они казались порождением ночных кошмаров, материализовавшихся в реальности.

– О-о-о, детка, – с похабной ухмылкой, обнажающей желтые зубы, протянул один из них, разглядывая меня, как товар на рынке. Его взгляд, липкий и грязный, ползал по моему телу, задерживаясь на самых интимных местах, словно пятная меня невидимой грязью. И от этого взгляда хотелось съежиться, исчезнуть, раствориться в воздухе, содрать с себя кожу, лишь бы не чувствовать этого омерзительного, оскверняющего прикосновения.

– Пожалуйста, отпустите, – взмолилась я, из последних сил сдерживая рыдания, комом застрявшие в горле и грозящие перерасти в истерический крик.

– Прости, малышка, – протянул второй, покачав головой с деланным сочувствием, но в глазах, холодных как лед, плясали дьявольские огоньки, выдававшие извращённое удовольствие от моего страдания. – Ты останешься здесь навсегда. Добро пожаловать в твой новый дом, – добавил он с жестокой усмешкой, от которой кровь стыла в жилах, а сердце на мгновение замерло от ужаса.

– Нет… нет! У меня сын! Меня ищут! – в отчаянии воскликнула я, вскочив на ноги и ринувшись на одного с яростью загнанного в угол животного. Я заколотила кулаками по его груди в жесте отчаянной мольбы, чувствуя, как каждый удар отдаётся болью в моих уже покалеченных руках, но в его стеклянных глазах не промелькнуло даже тени жалости или узнавания человеческого страдания. Только холодное, расчетливое безразличие и что-то еще – какое-то извращенное, почти сексуальное удовольствие от моего страдания, заставившее меня похолодеть от пронизывающего страха.

– Вставай, босс ждет, – вдруг рявкнул один из них, схватив меня за шиворот с такой силой, что ткань впилась в горло, перехватывая дыхание, и потащил к выходу, как нашкодившего котенка, не обращая внимания на мои спотыкающиеся ноги и отчаянные попытки освободиться.

– Босс точно должен меня отпустить. Он поймет, что произошла ошибка, – пробормотала я с болезненным, лихорадочным отчаянием, цепляясь за эту мысль как за спасительную соломинку, хотя в глубине души уже понимала всю тщетность этих надежд, чувствуя, как они рассыпаются в прах при каждом шаге по этому проклятому коридору.

– Кхм, – тут же хмыкнул бритоголовый, переглянувшись со вторым с таким видом, словно они слышали подобное тысячу раз. И в этом коротком взгляде читалась насмешка и что-то ещё – что-то жуткое, предвещающее беду, отчего мои внутренности скрутило спазмом ужаса. – Все одно и то же. Как по учебнику.

– Никакой оригинальности, – поддакнул его напарник с холодной усмешкой, от которой по телу пробежала волна противного, липкого страха, заставившая кожу покрыться мурашками, а колени подогнутся. – Хоть бы что-то новенькое придумали…

Они вели меня по бесконечному лабиринту коридоров, петляющих, как кроличьи норы в кошмарной стране чудес. Серые бетонные стены без окон давили своей безликостью и неотвратимостью, как стены склепа, немногочисленные металлические двери, похожие на входы в склепы, терялись в полумраке, освещенном редкими тусклыми лампочками под потолком, мерцающими болезненным, белым светом.

– Жди здесь, – бросил один из конвоиров, коротко постучав в массивную дверь, и быстро скрылся за ней. Второй продолжал держать меня железной хваткой за воротник.

Я попыталась что-то сказать, но получила резкий рывок, от которого хрустнула шея, а перед глазами вспыхнули белые звезды.

– Заткнись, – процедил он сквозь зубы, обдавая меня смрадным дыханием с запахом табака, чеснока и чего-то кислого, заставившим мой желудок снова болезненно сжаться. – Еще одно слово, и я сломаю тебе челюсть, – добавил он, сжимая мое лицо пальцами с такой силой, что казалось, кости вот-вот треснут, как яичная скорлупа.

Ждать пришлось недолго. Первый вскоре вернулся и с шутовским поклоном, похожим на кривляние марионетки с обрезанными нитями, махнул в сторону открытой двери, словно приглашая на дьявольский бал. А второй грубо втолкнул меня внутрь, так что я чуть не растянулась на полу, едва удержав равновесие, чувствуя, как щиколотка выворачивается от неловкого движения, посылая вверх по ноге волну острой боли.

Комната, в которой я очутилась, тонула в полумраке. Единственная лампа под потолком давала тусклый, желтоватый свет. В центре стоял одинокий стул с обшарпанной спинкой, напоминающий электрический стул из фильмов ужасов, а из дальнего угла, окутанного тенями, вдруг раздался хриплый голос, напоминающий скрежет металла по стеклу, от которого волоски на моих руках встали дыбом:

– Проходи, присаживайся. Не стесняйся.

– Нет, спасибо, – мой голос дрожал, а сердце заходилось в бешеном ритме, грозя вырваться из груди. – Прошу, отпустите меня. Я никому ничего не скажу, я даже не знаю, где нахожусь. Клянусь всем святым! Мои родные… Они с ума сходят от беспокойства! – последние слова я почти выкрикнула, задыхаясь от слез.

– У-у-у, как предсказуемо, – с наигранным разочарованием протянул невидимый собеседник, словно театральный критик, недовольный шаблонным представлением. – Всегда одно и то же. Сначала мольбы, потом клятвы, затем угрозы. Скукота. Хоть бы раз кто-нибудь меня удивил.

– Пожалуйста, – всхлипнула я, содрогаясь от страха всем телом.

– Достаточно, – оборвал меня голос из темноты, холодный и острый, как лезвие ножа, прижатого к горлу. – Кто сюда попадает, остается навсегда. Таковы правила игры. Тебе решать – проведешь ты здесь долгие годы или быстро закончишь свой путь. Выбор за тобой, – в его словах звучала такая окончательность, как в приговоре, зачитанном смертнику, что по спине пробежал ледяной ручеек ужаса, заставивший всё тело окаменеть.

– Нет! Так нельзя! Вы не можете! – взревела я, с отчаянием утопающего, рванув из удерживающих меня рук. – Я ничего вам не сделала! За что?! Умоляю, если в вас есть хоть капля человечности!

– Детка, я считал тебя умнее, – с притворной печалью произнес невидимый собеседник. – Что ж, даю тебе еще время подумать. Иногда боль помогает прояснить мысли. Стас…

– Да, босс, – раздалось сзади с каким-то животным предвкушением, и в следующее мгновение мое лицо обожгло ударом, от которого в глазах потемнело, из носа брызнула кровь, заполняя рот и стекая по подбородку. А следом боль взорвалась в боку, выбивая воздух из легких, словно меня пронзили раскаленным прутом насквозь.

Он бил с остервенением – методично, расчетливо, зная, куда нужно ударить, чтобы причинить максимальную боль, но не убить, растягивая мои мучения до бесконечности. Каждый удар отдавался в теле разрядом агонии. Кровь заливала лицо из разбитого носа, металлический привкус наполнил рот, смешиваясь с соленым вкусом слез и желчи.

В глазах темнело, мир вокруг кружился в безумной карусели, ноги подкосились, но меня продолжали держать, не позволяя упасть, растянуться на полу, свернуться клубком в попытке защитить жизненно важные органы. Я кричала от боли и ужаса, срывая голос до хрипоты, ощущая, как от каждого крика в горле что-то рвётся, а удары все сыпались и сыпались, каждый новый – сильнее предыдущего, превращая мое тело в сплошной сгусток боли и отчаяния.

– На сегодня хватит, – наконец остановил экзекуцию человек из тени. В его голосе не было ни капли эмоций, словно он комментировал погоду за окном, а не пытку живого, истекающего кровью человека. – Уведите. Завтра продолжим нашу… беседу.

Это было последним, что я услышала перед тем, как провалиться в спасительное забытье, в темное ничто, где не было боли, страха, отчаяния – только благословенная пустота, в которой я мечтала остаться навсегда…

Очнулась я все в той же темной комнате с железной кроватью. Не понимая, сколько прошло времени – часы, дни, недели? Осторожно поднялась, стараясь не делать резких движений, тут же испуганно отшатнулась в сторону, заметив сидящего на стуле Стаса.

– Ну что, одумалась? – спросил он, обдавая меня тяжелым перегаром и запахом лука.

– Да, – еле слышно прошептала я потрескавшимися, распухшими губами. – Что от меня требуется? Я сделаю все, только не бейте больше.

– Эх, а я-то надеялся еще поиграть, – с наигранным разочарованием протянул бритоголовый, проводя шершавым пальцем по моей щеке. – Люблю, когда сопротивляются. Это… заводит, – добавил он с такой омерзительной интонацией, что желудок снова скрутило спазмом, а в горле встал комок отвращения.

– Мне жаль, – пробормотала я, чувствуя, как сознание снова ускользает, проваливаясь обратно в спасительную темноту, где не было этих чудовищ в человеческом обличье. Последней мыслью, прежде чем тьма полностью поглотила меня, было – неужели это моя новая реальность? Неужели я больше никогда не обниму сына, не почувствую тепло любимого человека? Неужели мир, который я знала, с его красками, запахами, радостями и печалями, навсегда потерян для меня, и всё, что мне осталось – это бесконечный кошмар в бетонном склепе, под властью людей без души…

Глава 2+

В следующий раз я пришла в сознание в той же серой комнате, но теперь обстановка изменилась. В кресле напротив сидел мужчина лет пятидесяти – воплощение успеха и респектабельности, который выглядел здесь настолько неуместно, словно оперный тенор вдруг оказался на бойне. Дорогой костюм цвета антрацита с едва заметной полоской, идеально сидящий на подтянутой фигуре. Седые виски обрамляли властное лицо с чётко очерченным подбородком, тонкий аромат дорогого парфюма с нотами сандала и кожи едва уловимо витал в затхлом воздухе комнаты, борясь с запахом сырости, крови и моего страха. Холёная внешность – типичный успешный бизнесмен, чьё фото могло бы украшать обложку Forbes, вызывая у одних восхищение, у других – зависть.

Только глаза выдавали его истинную сущность – ледяные, безжалостные, как у хищника, выслеживающего добычу. Они смотрели сквозь меня, анализируя, просчитывая, оценивая, словно я была не живым человеком, а набором цифр в уравнении. В них не было ни капли человеческого тепла или сострадания, лишь холодный расчёт и неприкрытое удовольствие от власти над чужой жизнью, от возможности растоптать кого-то.

– Вижу, ты стала сговорчивее, – произнёс он, рассматривая меня как насекомое под микроскопом, прежде чем пронзить его булавкой. Его голос был мягким, бархатным, почти гипнотическим, обволакивающим, как дорогой виски, что делало контраст с его глазами еще более пугающим и противоестественным. – Теперь можем поговорить о деле. Кофе? Воды?

Предложение прозвучало издевательски вежливо, как если бы он предлагал прохладительные напитки утопающему. На столике рядом с ним стояла изящная фарфоровая чашка, от которой поднимался ароматный пар, дразнящий мои пересохшие, потрескавшиеся губы, напоминая о мире обычных людей, где пьют кофе, а не истекают кровью на бетонном полу. Я с трудом сглотнула, почувствовав, как саднит горло, как будто я проглотила наждачную бумагу. Распухшее лицо пульсировало в такт сердцебиению, как один сплошной синяк, в ушах стоял монотонный звон, напоминающий отдаленный погребальный колокол, а в глазах плавали тёмные пятна, мешающие сфокусироваться, словно я смотрела на мир сквозь грязное, треснувшее стекло.

– Твой муж, Кирилл, – усмехнулся мужчина, растягивая имя, смакуя каждый слог, как дорогое вино, которое перекатывают на языке перед тем, как проглотить, – задолжал мне крупную сумму. Очень крупную. Даже по меркам человека моего калибра. – Он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией с любопытством натуралиста, изучающего поведение редкого вида в момент стресса. – А потом решил сбежать с моими деньгами. Неразумно, правда? Крайне… недальновидно.

Мне хотелось рассмеяться от абсурдности ситуации, но смех обернулся бы рыданиями. Какой муж? Мы с Кириллом уже три года как в разводе. Он появлялся раз в полгода набегом – якобы пообщаться с сыном, но больше времени проводил, уткнувшись в телефон, чем действительно разговаривая с Денисом или интересуясь его жизнью. Очередная сделка, очередной проект, всегда что-то важнее собственного ребенка. Он давно стал для нас чужим человеком, с которым нас связывал лишь штамп в свидетельстве о рождении Дениса, а теперь из-за него эти проблемы? Во что же он вляпался? Во что нас втянул?

– Я не знаю, где он, – прошептала я пересохшими губами.

– О, я знаю, – незнакомец небрежно махнул рукой, словно отгонял назойливую муху. – Это уже неважно. Твой муж… скажем так, теперь это последнее, о чём тебе стоит беспокоиться.

Его слова повисли в воздухе, наполняя комнату леденящим ужасом, словно в помещение запустили ядовитый газ. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, а внутренности скручиваются в тугой узел. Неужели Кирилл…? Нет, нет, я не могла даже мысленно произнести это слово. Часть меня отказывалась верить, но глубоко внутри я уже знала правду – его больше нет. Человека, с которым я прожила пять лет, с которым делила постель, радости и печали, больше нет в этом мире.

– Важно другое – документы, которые он спрятал перед побегом, – продолжил мужчина, отпивая кофе из своей чашки с таким видом, словно мы беседовали в кафе о погоде. – Они хранятся в доме, в личном сейфе начальника службы безопасности банка Романа Черных. Ключи от Королевства, так сказать.

Мужчина подался вперёд, кресло под ним едва слышно скрипнуло, а на лице мелькнула тень нетерпения, как рябь на идеально гладкой поверхности озера.

– Ты достанешь их. У тебя юридическое образование – красный диплом МГУ… весьма впечатляет. – В его голосе прозвучало что-то похожее на уважение, но извращенное, как если бы он оценивал чистоту алмаза перед тем, как использовать его в своих целях. – Устроишься в банк, втерёшься в доверие к Черных, получишь доступ к сейфу. На всё про всё – месяц. Не больше.

Месяц? Крик застрял в горле при мысли о такой невыполнимой задаче. Как я, с моим избитым лицом, с дрожащими руками, должна устроиться в банк, войти в доверие к начальнику безопасности и украсть документы из сейфа? Это казалось настолько нереальным, что граничило с безумием.

– А если я откажусь? – слова застряли в горле, вырвавшись сдавленным шёпотом, скорее похожим на предсмертный хрип. Хотя я уже знала ответ, знала, что выбора у меня нет, что я заперта в этой невыносимой ситуации, как муха в паутине. Но какая-то часть души, та, что еще не была полностью раздавлена ужасом происходящего, всё ещё цеплялась за надежду на чудо, на какой-то выход, на что-то, что могло бы спасти меня от этого кошмара.

Он улыбнулся, и от этой улыбки кровь застыла в жилах. Это была улыбка человека, который никогда не слышал слова «нет», для которого человеческие жизни – лишь разменная монета в большой игре, фигуры на шахматной доске, которыми можно пожертвовать без малейших колебаний.

– Твой сын… – он сделал паузу, наслаждаясь моим страхом, упиваясь им, как гурман редким вином, наблюдая, как мои зрачки расширяются от ужаса, как я перестаю дышать в ожидании его следующих слов, – Денис, кажется? Шесть лет, русые волосы, карие глаза, как у тебя. Милый мальчик. Детский сад «Солнышко», группа «Пчёлки». Обожает качели на детской площадке во дворе. Особенно те, что с синей перекладиной. Кажется, у него есть плюшевый заяц? Как его… Пушистик? Забавно.

Комната поплыла перед глазами, превращаясь в размытое пятно, словно кто-то выкачал весь кислород, а затем заполнил пространство жидким ужасом, в котором я тонула, не в силах ни вздохнуть, ни закричать. Сердце, казалось, остановилось на долгую, мучительную секунду, а затем забилось с такой силой, что каждый удар отдавался болью в висках. Ужас накрыл с такой силой, что я перестала чувствовать физическую боль – она отступила перед лицом этого всепоглощающего страха за моего сына, моего маленького, беззащитного мальчика.

Он знает о Денисе все. Он следил за ним. Он может забрать его в любую секунду. Он может… господи, нет, только не это, что угодно, только не это! Паника окутывала меня, как вторая кожа, проникая в каждую пору, в каждую клетку, заставляя дрожать от ужаса, который был сильнее любого холода.

– Нет… прошу вас… – в голосе звучало отчаяние матери, готовой на всё ради ребёнка. Отчаяние, смешанное с первобытным ужасом, с мольбой, которая шла не от разума, а от самой сути моего существа. – Он ни в чём не виноват… он просто ребёнок… умоляю вас, не трогайте его… я сделаю всё, что вы хотите… всё что угодно…

– Всё в твоих руках, – незнакомец поднялся, расправляя невидимые складки на идеально выглаженных брюках, словно король, завершающий аудиенцию с подданным. – Документы в обмен на жизнь твоего ребёнка. Справишься – отпущу вас обоих. Нет – ты больше никогда его не увидишь. И поверь, это будет не самая мучительная смерть в моей практике, я об этом позабочусь.

Каждое его слово вонзалось в сердце острым лезвием, разрывая его в клочья. Воздух застыл в лёгких, а по спине пробежал холодный пот, оставляя за собой дорожки ледяного ужаса. Перед глазами всплыло лицо Дениса – его доверчивая улыбка, обнажающая дырку от выпавшего молочного зуба, ямочки на щеках, как у отца, вихрастые волосы, которые никак не удаётся пригладить по утрам, сколько бы я ни старалась, его маленькие ручки, обнимающие меня за шею, когда я укладываю его спать. Мой мальчик, мой свет, моя жизнь… Я не могу потерять тебя. Не могу, не могу, не могу…

Мужчина же с равнодушной улыбкой, как если бы только что завершил успешную бизнес-сделку, направился к двери. Но у самого выхода он внезапно обернулся, и в тусклом свете его глаза блеснули, как у ночного хищника, готового к прыжку:

– И не вздумай обращаться в полицию. У меня везде свои люди – от патрульных до начальника вашего районного отделения. Фамилия капитана Ермилова тебе о чём-нибудь говорит? – От этих слов земля словно ушла из-под ног, а в голове зазвенел тревожный колокол. Андрей? Наш Андрей? Лучший друг Кирилла? Крестный отец моего ребенка? – Да, тот самый, крёстный Дениса. Узнаю о любой попытке – твой мальчик исчезнет в ту же секунду. И даже не надейся на защиту друзей или подобную чушь.

Боже, у кого просить помощи, если даже крестный моего сына замешан в этом? Если даже полиция – на его стороне? В какую бездну я провалилась?

Дверь захлопнулась с тяжёлым металлическим лязгом. А я медленно сползла по спинке кровати, содрогаясь от рыданий. Выбора не было. Я оказалась в ловушке, из которой нет выхода. Ради сына я готова на всё – даже если придётся продать душу дьяволу, даже если этот путь ведёт в преисподнюю.

Господи, дай мне сил. Дай мне выдержать это. Ради Дениса. Пусть со мной случится что угодно, только не дай им забрать моего мальчика. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

В замке снова повернулся ключ, звук которого заставил меня вздрогнуть и вжаться в стену. Вошёл один из бритоголовых с пакетом в руках. На этот раз его лицо не выражало ничего – ни жестокости, ни удовольствия, только механическое исполнение приказа, как у робота, лишенного эмоций.

– Одежда, документы, телефон, ключи от твоей квартиры, – бросил он, швыряя пакет к моим ногам. – Машина отвезёт тебя домой. Завтра начинаешь действовать. И помни – за тобой следят. Каждую секунду, каждый шаг. Одно неверное движение – и ты знаешь, что будет.

Он развернулся, но перед уходом добавил, почти с сочувствием, которое прозвучало настолько неожиданно, что я вздрогнула:

– И приведи себя в порядок. С такой рожей тебя даже уборщицей не возьмут.

Дверь снова закрылась с тяжелым лязгом. Я осталась одна, сжимая в руках пакет – мой пропуск в прежнюю жизнь, которая теперь превратилась в фарс, спектакль с невидимыми зрителями, наблюдающими за каждым моим движением. Дрожащими пальцами, я достала телефон – экран разблокировался, показывая фотографию Дениса на заставке. Его улыбающееся лицо, веснушки на носу, разбросанные как звезды на ночном небе, выбитый молочный зуб, создающий трогательную щербинку в его улыбке. Сердце сжалось от любви и страха…

Как объяснить шестилетнему ребёнку, что его отец, возможно, мёртв? Как жить с улыбкой на лице, зная, что каждый твой шаг отслеживается, а любая ошибка может стоить жизни самому дорогому существу на свете? Как выполнить невыполнимое задание?

Я не знала ответов. Знала только, что утром начнётся новая игра, где ставкой будет жизнь моего сына. И я должна выиграть любой ценой. Даже если эта цена – моя жизнь, моя свобода. Ради Дениса я пойду до конца адской дороги, по которой меня заставили ступить. Пойду, даже если каждый шаг будет по раскаленным углям. Пойду, даже если в конце меня ждет пропасть…

Глава 3+

Банк «Меркурий» возвышался стеклянной громадой в деловом центре города, словно величественный корабль из стали и тонированного стекла, бросивший якорь среди серых бетонных зданий. Солнечные лучи отражались от сотен окон-иллюминаторов, заставляя щуриться прохожих, а меня – чувствовать себя маленькой и беззащитной перед этой неприступной крепостью. Я стояла у входа, нервно теребя ручку кожаного портфеля, чувствуя, как холодный пот стекает по спине, впитываясь в шелковую подкладку нового делового костюма, словно мое собственное тело предавало меня, выдавая мой почти животный страх.

Синяки на лице удалось замаскировать толстым слоем тонального крема – полтора часа перед зеркалом с консилером, пудрой и тональной основой сделали своё дело, превратив мое избитое лицо в относительно презентабельную маску. Но каждое движение, каждый шаг всё ещё отдавался пульсирующей болью во всём теле, напоминая о пережитом кошмаре. Внутренняя сторона губы, искусанная до крови от попытки сдержать крик во время избиения, щипала, а вкус металла во рту напоминал о том, что кошмар не закончился – он только начинается.

Перед глазами, как в калейдоскопе сменяющих друг друга образов, мелькали картинки с сыном – его тёплая ладошка в моей руке, доверчиво сжимающая мои пальцы, когда мы переходим дорогу; его смешной задорный смех, звенящий как серебряный колокольчик, когда я кружу его на руках до головокружения; доверчивый взгляд карих глаз, так похожих на мои, смотрящий с абсолютной верой, что мама защитит его от всего на свете. «Когда папа вернётся?» – спросил он вчера вечером, прижимая к груди потрёпанного плюшевого зайца, свою самую любимую игрушку. «Скоро, малыш», – соврала я, проглатывая комок в горле размером с кулак, чувствуя, как сердце разрывается на части от осознания, что, возможно, никогда не смогу дать ему правдивый ответ. Как объяснить шестилетнему мальчику, что его отец, вероятно, убит из-за сомнительных дел с криминальными элементами? Как сказать ему, что теперь его жизнь висит на волоске, и только моя способность совершить преступление может спасти его?

«Соберись», – приказала я себе, сжимая портфель так, что побелели костяшки пальцев, а ногти впились в мягкую кожу. – «У тебя нет права на ошибку. Нет права на слабость. Один неверный шаг – и Денис…» – я не смогла закончить мысль даже мысленно, волна ледяного ужаса прокатилась по телу, заставив меня содрогнуться. Нет! Я не позволю себе даже думать об этом. Я выполню все, что от меня требуется. Я спасу его, чего бы мне это ни стоило.

Стеклянные двери разъехались с тихим шипением, похожим на предупреждающее шипение змеи, обдавая меня прохладным кондиционированным воздухом, который, казалось, пронизывал до костей своей стерильностью. Мраморный пол атриума был натёрт до зеркального блеска, отражая солидные колонны и хрустальные светильники, напоминавшие гигантские капли застывшей росы. Я увидела свое отражение в этом полу – маленькую, хрупкую фигурку, неуверенно застывшую на пороге, словно загнанный зверек перед логовом хищника. Охранники в строгих тёмно-синих костюмах с едва заметными наушниками в ушах внимательно следили за посетителями, их взгляды скользили по толпе, как лазерные прицелы.

Один из них – молодой, с цепким взглядом серых глаз, словно сканирующих каждого входящего – на долю секунды задержался на мне, и его зрачки еле заметно расширились. Сердце пропустило удар, а затем забилось с такой силой, что казалось, его стук должен быть слышен всем в этом огромном зале. «Они здесь? Люди босса наблюдают за мной прямо сейчас? Этот охранник – один из них? Он видит сквозь мою маску? Знает, зачем я пришла?» Паника подступила к горлу, перехватывая дыхание, но я заставила себя сделать глубокий вдох, расправить плечи и двинуться к стойке администратора с самой уверенной походкой, на какую только была способна, хотя каждый шаг отдавался болью в ребрах и заставлял сжимать зубы, чтобы не застонать.

– Ольга Савельева, на собеседование к Роману Игоревичу Черных, – произнесла я, удивляясь, насколько спокойно и уверенно прозвучал мой голос, словно принадлежащий кому-то другому – той Ольге Савельевой, которой никогда не существовало, чью личность я теперь присвоила, как вор, как самозванка.

– Прошу вас, – проговорила симпатичная девушка, приглашая меня пройти за ней.

Служба безопасности располагалась на четвёртом этаже. Пока лифт с мягким гудением поднимался, я в сотый раз повторяла свою легенду, повторяя в уме каждую деталь, каждый нюанс, чтобы не запутаться, не выдать себя случайной оговоркой. Юрист с восьмилетним опытом работы в крупных компаниях, ищу новые возможности для карьерного роста после развода и увольнения из прежней фирмы. Стремлюсь к новым горизонтам, ценю стабильность и конфиденциальность. Увлекаюсь йогой и классической литературой. Училась в МГУ, окончила с красным дипломом. Владею английским и немецким. Никаких детей. Стоп. У меня есть сын. Денис. Шесть лет. Что у меня в легенде? Точно, сын живет с бабушкой в Петербурге. Так решил босс. Меньше сентиментальности, меньше шансов на ошибку. Боже, как легко запутаться в этой паутине лжи!

Резюме безупречное – спасибо фальшивым рекомендациям от «своих людей» того самого босса, чье лицо возникало перед глазами каждый раз, когда я закрывала глаза, заставляя сердце сжиматься от ужаса, а кожу покрываться мурашками. От мысли, что он настолько влиятелен, что может организовать фальшивые рекомендации от уважаемых юристов, создать идеальное прикрытие и, возможно, манипулировать целым банком, к горлу снова подступила тошнота, кислая и жгучая. «Не думай об этом сейчас. Просто делай шаг за шагом. Ради Дениса. Только ради него».

Офис службы безопасности встретил меня приглушённым светом, мягкими бежевыми тонами и атмосферой деловой сосредоточенности, настолько непохожей на тот бетонный ад, где меня держали и пытали. Секретарь – молодая женщина с идеальной осанкой и холодной вежливой улыбкой, не затрагивающей глаз – проводила меня к нужному кабинету, стуча каблуками-шпильками по плиточному полу.

– Ольга Андреевна Савельева к вам, Роман Игоревич, – произнесла она, приоткрыв дверь, и кивнула мне: – Проходите, пожалуйста.

Роман Черных оказался совсем не таким, как я представляла главу службы безопасности крупного банка. Никакого громилы с квадратной челюстью и колючим взглядом исподлобья, не угрюмый силовик с холодными глазами рептилии. Передо мной был высокий, подтянутый мужчина лет сорока, с правильными чертами лица, внимательными карими глазами, теплыми, как топленый шоколад, и едва заметной благородной сединой на висках, которая странным образом делала его еще привлекательнее. Его движения сочетали в себе военную выправку и какую-то природную элегантность, словно он мог быть одинаково органичен и на поле боя, и на светском рауте. Никакой показной мрачности или демонстративной жёсткости – только спокойная уверенность в каждом движении, в каждом взгляде, уверенность человека, который знает себе цену, но не нуждается в ее демонстрации.

– Присаживайтесь, Ольга Андреевна, – он указал на удобное кожаное кресло напротив своего стола из тёмного дерева. Голос – глубокий баритон с лёгкой хрипотцой – вызвал неожиданную дрожь где-то в глубине души, странное, почти забытое ощущение, которому не было места в моей нынешней жизни. – Ваше резюме впечатляет. Особенно опыт работы с конфиденциальной документацией в «АльфаПраве». Олега Витальевича знаю лично – серьёзный специалист.

Олег Витальевич – моя фальшивая рекомендация, подставное лицо в этой игре. Они действительно знакомы? Или это проверка? Часть меня наполнилась ледяным ужасом – если он начнет проверять слишком тщательно, если позвонит этому мифическому Олегу Витальевичу… Я незаметно вытерла вспотевшие ладони о подкладку пиджака, чувствуя, как влага впитывается в дорогую ткань.

Я постаралась улыбнуться как можно естественнее, хотя каждое движение мышц лица отдавалось болью, которую невозможно было замаскировать никаким макияжем:

– В современном мире информационная безопасность важна как никогда. Думаю, мой опыт мог бы пригодиться вашему банку. – Голос прозвучал слишком бойко, слишком заученно, и я проклинала себя за неспособность быть более убедительной. Может ли он видеть страх, скрывающийся за моими словами? Чувствует ли фальшь в каждом слоге?

Его взгляд на мгновение задержался на моей шее, где не до конца скрытый тональным кремом синяк предательски проступал через тонкую ткань кремовой блузки, темнея уродливым пятном. Я машинально поправила воротник, чувствуя, как к лицу приливает кровь, окрашивая щеки в лихорадочный румянец. Он заметил. Заметил, что что-то не так. Заметил следы насилия, которые я так отчаянно пыталась скрыть. Увидел, что я не та, за кого себя выдаю.

– Полностью согласен, – он откинулся в кресле, сложив длинные пальцы домиком, внимательно изучая моё лицо, и от его взгляда, спокойного и проницательного, захотелось съёжиться, спрятаться, забиться в угол как раненое животное. – Особенно в свете последних… инцидентов в банковской сфере. Скажите, почему именно наш банк? С вашим опытом могли бы претендовать и на международные компании.

– Репутация, масштаб, перспективы роста… – я начала перечислять заготовленные причины механическим голосом, чувствуя, как каждое слово звучит всё менее убедительно, превращаясь в пустой набор звуков, но он мягко перебил, чуть наклонившись вперёд, и в этом движении было что-то почти интимное, какая-то искренняя заинтересованность:

– Нет, Ольга Андреевна. Почему на самом деле? Не нужно стандартных ответов. Я вижу, что вы не из тех, кто идет по проторенной дорожке.

Его проницательный взгляд, казалось, видел меня насквозь, проникал в самые тёмные уголки души, где застыл первобытный ужас за жизнь моего ребёнка, где скрывались мои настоящие мотивы, мой страх, моя беспомощность. На миг захотелось рассказать всё – про похищение, избиение, угрозы, сына… Про то, как дрожат руки каждый раз, когда звонит телефон, как я вздрагиваю от каждого шороха, каждого внезапного звука. Про то, как я проверяю дверные замки по десять раз за ночь, прислушиваясь к дыханию спящего Дениса. Про то, как просыпаюсь в холодном поту от кошмаров, в которых снова и снова переживаю те часы в бетонном подвале.

Я до боли сжала пальцы под столом, ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы следов на нежной коже:

– Я… мне нужно начать всё заново. После развода. – Это была почти правда, горькая крупица искренности в океане лжи, и почему-то ложь, приправленная крупицами искренности, далась легче, как если бы я нашла способ дышать под водой. – Муж… у нас был непростой разрыв. Мне нужно что-то стабильное, надёжное. Что-то, что позволит обеспечить моему сыну нормальное будущее.

В его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание, возможно, даже сочувствие, теплое и настоящее. На долю секунды маска уверенного профессионала приоткрылась, показывая что-то глубоко человеческое, что-то, что отозвалось во мне неожиданной симпатией, опасной и неуместной. Как я могу испытывать симпатию к человеку, которого собираюсь обмануть, использовать и, возможно, уничтожить?

– Знаете, – он помолчал, постукивая кончиками пальцев по столешнице, – обычно я не принимаю решений сразу. Стандартная процедура – несколько этапов собеседований, проверка службой безопасности, рекомендации… Но в вашем случае сделаю исключение. – Он слегка улыбнулся, показав белоснежные зубы и чуть наклонив голову, как если бы мы делились каким-то секретом. – Когда сможете приступить?

– С завтрашнего дня, – выдохнула я, не веря своей удаче, чувствуя, как от облегчения подрагивают ноги под столом. Так легко, слишком легко. Словно кто-то расстелил передо мной красную дорожку прямо к цели. Сердце ёкнуло от смеси облегчения и нового страха – это только начало, первая ступень моего падения, первый шаг на пути, откуда нет возврата. Где-то в глубине сознания зашевелилось подозрение, червячок недоверия, грызущий внутренности – почему он так быстро согласился? Неужели и здесь замешаны люди босса? Может быть, сам Роман Черных – часть этой игры, зловещий кукловод, управляющий моими нитями?

– Отлично, – он поднялся, протягивая мне руку через стол в уверенном, почти дружеском жесте. Рукопожатие было крепким, но не грубым, его ладонь обхватила мои пальцы с неожиданной деликатностью. Тепло его ладони странным образом успокаивало, как если бы я прикоснулась к чему-то надежному, к якорю в бушующем море страха и отчаяния. – Вениамин проведёт инструктаж и покажет ваш кабинет. И, Ольга… – он сделал паузу, глядя мне прямо в глаза, и на мгновение мне показалось, что он видит мою настоящую душу, видит боль и страх, скрытые за маской деловой женщины, – если вам понадобится помощь – любая – мой кабинет всегда открыт. В нашем банке ценят не только профессионализм, но и человеческие отношения.

Эти слова, сказанные с искренней заинтересованностью, вонзились в сердце словно тонкие иглы, пробуждая странную, почти забытую теплоту. Как давно никто не смотрел на меня так – с вниманием, с уважением, как на человека, а не как на пустое место или инструмент? Как давно я не чувствовала этого – ощущения, что кто-то видит во мне не просто функцию, а личность? И как жестока судьба, столкнувшая меня с этим человеком при таких обстоятельствах!

Я почти бегом выскочила в коридор, ощущая, как подгибаются колени. Сердце колотилось как сумасшедшее, грозя проломить рёбра, выстукивало бешеный ритм, в котором смешивались страх, облегчение и что-то еще – что-то непозволительное, неуместное, опасное. Первый шаг сделан. В голове мелькали обрывки мыслей: «Почему так легко? Он что-то заподозрил? Или он действительно просто… добрый человек? Существуют ли еще такие люди в этом мире? Есть ли вообще что-то настоящее в этом мире обмана и предательства?»

Но почему от тепла и участливости в его взгляде на душе стало ещё тяжелее? Почему при мысли о том, что мне придётся предать этого человека, использовать его, обмануть его доверие, внутри всё переворачивалось от отвращения к самой себе? Кем я стала? Чудовищем? Лгуньей? Преступницей? Или просто матерью, готовой на все ради своего ребенка?

Телефон тихо завибрировал в кармане, заставив меня вздрогнуть. Сообщение с незнакомого номера, короткое, но пробирающее до костей: «Неплохое начало. Но не забывай – времени мало. И за мальчиком присматривают. Он сейчас играет с красной машинкой. Очень милая у него шапочка с динозавром».

Воздух застрял в лёгких, перед глазами поплыли чёрные пятна, застилая реальность вуалью страха. Я прислонилась к прохладной стене коридора, пережидая приступ удушающей тошноты. Они рядом. Они рядом с ним. Прямо сейчас. Смотрят на моего маленького мальчика, могут дотронуться до него в любую секунду. Денис действительно сегодня надел свою любимую шапку с тираннозавром, темно-зеленую, с красными шипами на спине… Тошнота подступила к горлу при мысли о том, что чужие, жестокие глаза наблюдают за ним, что чужие руки, способные причинить боль, находятся так близко к моему ребенку…

– Прости меня заранее, – прошептала я, глядя на закрытую дверь кабинета Романа, чувствуя, как что-то внутри трескается и осыпается. Последний кусочек той прежней меня, для которой существовали моральные принципы и границы, которых нельзя переступать. – У меня нет выбора. Клянусь, если бы он был… я бы никогда… но я не могу иначе. Не могу допустить, чтобы мой мальчик пострадал.

Я смахнула предательскую слезу, скатившуюся по щеке, словно последнюю каплю человечности, выпрямилась и, глубоко вдохнув, пошла к Вениамину, который должен был показать мне мой новый кабинет. Мой плацдарм для операции, которая либо спасёт жизнь моему сыну, либо…

Нет. Я не буду думать о «либо». Я просто сделаю всё возможное и невозможное. Я стану кем угодно – воровкой, лгуньей, соблазнительницей, предательницей. Я переступлю через любые моральные принципы, через любые границы. Что бы ни потребовалось. Какую бы цену ни пришлось заплатить.

Потому что нет такой цены, которая была бы слишком высока за жизнь моего сына.

Глава 4+

Неделя в банке пролетела как один бесконечный день, растянутый во времени, словно кадры замедленной съёмки, где каждая секунда превращается в мучительную вечность. Каждое утро я просыпалась с первыми лучами солнца, ещё до звонка будильника – измотанная кошмарами, в которых Денис исчезал в бездонной темноте, а я бежала за ним, разрывая лёгкие от крика, но никак не могла догнать, ноги словно увязали в вязком, засасывающем болоте. Я просыпалась с колотящимся сердцем и мокрым от слёз лицом, с невыносимым чувством беспомощности, разъедающим душу словно кислота. Каждый вечер возвращалась домой с гудящей головой, в которой пульсировала боль, и ощущением невидимого ножа у горла, готового в любой момент оборвать тонкую нить моей жизни – и что страшнее, жизни моего сына.

Я старалась работать безупречно, с исступлённым упорством вникая в хитросплетения банковской документации, впитывая информацию с жадностью умирающего от жажды, но при этом не привлекать лишнего внимания, словно тень, скользящая по стенам. Улыбалась коллегам фальшивой, приклеенной улыбкой, от которой болели мышцы лица, запоминала имена, поддерживала светские беседы на корпоративной кухне о погоде и последних фильмах, будто меня на самом деле интересовали эти пустые разговоры – всё, как в изощрённой театральной постановке, где от моей актёрской игры зависела не победа на кинофестивале, а жизнь самого дорогого человека, всего моего мира.

Синяки постепенно бледнели, превращаясь из жутких фиолетово-чёрных пятен в желтовато-зелёные разводы, напоминающие болотную тину, но каждое утро я всё равно тщательно маскировала их макияжем, слой за слоем, превращая лицо в безупречную фарфоровую маску. А под деловыми костюмами, словно под доспехами, скрывались ещё не зажившие рубцы и ссадины – немые свидетели моего кошмара, напоминавшие о себе резкой болью при каждом неосторожном движении.

Роман, казалось, всегда находился рядом, словно преследовал меня, но не зловеще, а с какой-то трагической неизбежностью – то случайно сталкивался в коридоре, провожая взглядом, в котором читалось что-то большее, чем профессиональный интерес, отчего внутри рождалось странное, почти забытое тепло; то заходил проверить, как я осваиваюсь, принося с собой аромат дорогого одеколона с нотами сандала и морской свежести, напоминающий о жизни, которой у меня никогда не было и не будет. Его внимание было ненавязчивым, но постоянным, будто невидимая нить связывала нас, даже когда мы находились в разных концах здания, и от этой мысли у меня сжималось сердце в болезненном спазме – ведь эту нить мне предстояло безжалостно оборвать.

Иногда, погружённая в работу, как в омут с головой, пытаясь утопить в ней свои страхи и сомнения, я ловила на себе его взгляд через стеклянную перегородку – внимательный, изучающий, проникающий в самую душу, словно он пытался решить сложную головоломку, разгадать тайну, которую я так отчаянно скрывала. В такие моменты сердце ёкало, обрываясь, и я не могла понять – от леденящего страха быть разоблачённой или от чего-то совсем другого, опасного и непозволительного, чему не было и не могло быть места в моей искалеченной жизни.

– Ольга Андреевна, не составите компанию за обедом? – его голос, глубокий и бархатный, застал меня врасплох над очередной стопкой документов о системе безопасности банковских ячеек. Я вздрогнула так, что чуть не опрокинула чашку с давно остывшим кофе, мыслено проклиная себя за несдержанность, за эту выдающую нервозность реакцию.

Роман стоял в дверях моего кабинета, облокотившись на дверной косяк с небрежной элегантностью человека, уверенного в себе и своём месте в мире – той уверенностью, которая была навсегда утрачена мной с первым ударом по лицу в той проклятой комнате. Светло-голубая рубашка с закатанными рукавами открывала сильные запястья с дорогими часами, намекающими на его статус, тёмно-синий галстук был чуть ослаблен – признак окончания рабочего дня, момента, которого я одновременно ждала и боялась, ведь вечер означал возвращение к сыну, драгоценные часы с ним и вместе с тем – новую порцию мучительного страха за его жизнь.

Отказаться было нельзя, я это понимала с кристальной ясностью, от которой щемило сердце. Каждая минута рядом с ним приближала меня к цели, к сейфу, к документам, которые должны были спасти Дениса, вытащить нас из этого замкнутого круга кошмара. Но и каждая минута делала предстоящее предательство всё более невыносимым, оно тяжёлым камнем оседало на дне души, отравляя каждый вдох, каждую секунду рядом с этим удивительным человеком, не заслуживающим той судьбы, что я ему готовила.

– С удовольствием, Роман Игоревич, – улыбнулась я, захлопывая папку с предательским стуком и надеясь, что он не заметил, что именно я изучала, что не прочитал в моих глазах бездну лжи. – Дайте мне пять минут.

По пути в ресторан он рассказывал о банке, его истории, своей работе, о любви к своему делу – голос звучал глубоко и мелодично, с лёгкими интонациями, выдающими в нём, возможно, музыкальное прошлое. Каждое его слово было пропитано искренностью, настоящей страстью к своему делу, к защите доверенных ему людей и их ценностей. В другой жизни, в другой реальности, где не было бы боли и страха, где я была бы просто женщиной, а не загнанным в угол зверем, я бы с удовольствием слушала этот голос часами, вбирая каждую интонацию, каждый обертон. Но сейчас каждое его слово, каждый искренний взгляд был для меня частью головоломки, которую нужно было решить, чтобы выжить, и одновременно – новым гвоздём в крышку гроба моей совести, умирающей медленной, мучительной смертью.

В небольшом ресторане неподалёку от банка, с тёплыми кирпичными стенами и приглушённым светом винтажных ламп, создававших ощущение интимности и уюта, я заметила одного из людей босса – коренастого мужчину с квадратной челюстью, которого сразу узнала по шраму, пересекающему левую бровь. Он сидел за столиком в углу, делая вид, что читает газету, безразличный ко всему, но его стальной взгляд, холодный и мёртвый, неотрывно следил за нами, прожигая затылок, словно лазерный прицел снайперской винтовки. Тошнота подступила к горлу, когда наши глаза встретились на долю секунды. Послание было ясным, как удар хлыста: торопись, время истекает, песочные часы почти пусты, ты ходишь по лезвию ножа.

– Вы какая-то напряжённая, – Роман осторожно коснулся моей руки, посылая непрошеную волну мурашек вверх по предплечью, напоминая, как давно меня никто не касался с нежностью, не причиняя боли. В его карих глазах читалось искреннее беспокойство, тревога за меня, от которой стало ещё тяжелее дышать, словно невидимая рука сжимала горло. – Что-то случилось? Может, я могу помочь?

Если бы ты знал, Роман. Если бы только знал, что единственный способ помочь мне — это отдать те документы, открыть свой сейф, вручить мне ключи от своего королевства… Ты бы сделал это? Пожертвовал бы своей карьерой, своей репутацией, всем, что ты построил, ради женщины, которую едва знаешь, которая лжёт тебе с каждым вздохом?

– Просто устала, – я попыталась улыбнуться, чувствуя, как дрожат губы, как мучительно даётся эта фальшивая улыбка. – Новая работа, много информации… Ещё сын капризничает последние дни, плохо спит. Обычные будни работающей мамы.

Я нервно отпила вино, чувствуя, как терпкая кислинка обжигает горло. Человек со шрамом перевернул страницу газеты с театральной неторопливостью, не отрывая от меня взгляда, в котором читалась не угроза даже, а спокойная уверенность в своей власти над ситуацией, над моей жизнью. Мой телефон, лежащий на столе, завибрировал – сообщение от няни, что Денис отказывается обедать и спрашивает, когда я вернусь. Когда мама обнимет его, когда поцелует перед сном, когда снова всё будет хорошо, как раньше… Горло сдавило спазмом такой силы, что на глаза навернулись слёзы – такой обыденный, повседневный вопрос, но в контексте нависшей над нами угрозы каждое напоминание о сыне было подобно удару под дых, выбивающему весь воздух из лёгких.

– Знаете что? – Роман сделал глоток своего виски, золотистые отблески в стакане перекликались с тёплыми искорками в его глазах, смотрящих с такой теплотой, которую я едва выносила. – Завтра суббота. Я собираюсь в яхт-клуб – небольшая прогулка по реке помогает очистить голову от рабочих мыслей. Присоединитесь? Можете взять сына – детям обычно нравятся лодки.

Сердце пропустило удар, а затем заколотилось с утроенной силой, как птица, бьющаяся в клетке из рёбер. Это был шанс, внезапный и пугающий своей идеальностью – на яхте наверняка будут его личные вещи, возможно, портфель с документами или даже ключи от сейфа, которые я смогу скопировать… Это был шанс, посланный судьбой, или, скорее, дьяволом, насмехающимся над моими моральными терзаниями, навязывающим самый жестокий выбор – использовать доверие человека, который ничего плохого мне не сделал, который, наоборот, проявлял только заботу и внимание.

Но от одной мысли о том, что придётся использовать его доброту, доверие, возможно, зарождающуюся симпатию, искру которой я чувствовала между нами, к горлу подступала тошнота, такая сильная, что пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не выдать себя. «Это не человек», – попыталась я убедить себя, не поднимая глаз от скатерти. – «Это просто инструмент для спасения Дениса. Ты не можешь позволить себе видеть в нём человека. Не можешь позволить себе чувствовать что-то к нему. Не можешь позволить эмоциям разрушить план спасения своего ребёнка».

– С удовольствием, – услышала я свой голос, звучащий странно отстранённо, будто принадлежащий кому-то другому, чужой женщине в моём теле. – Только без сына, если вы не против. Ему нужно к бабушке завтра. «Нет, я никогда не рискну взять Дениса туда, где мне, возможно, придётся совершить преступление. Не позволю ему увидеть, какой монстр скрывается под маской его мамы».

После моих слов Роман просиял, его лицо озарилось радостью, делая его ещё привлекательнее, и от его улыбки, открытой и искренней, настоящей, как у ребёнка, внутри что-то болезненно сжалось, будто кто-то сжал сердце в безжалостном кулаке. Я поспешно опустила глаза, делая вид, что изучаю меню, но на самом деле пытаясь справиться с волной стыда и отвращения к самой себе.

Вечером, забирая Дениса из садика, прижимая к себе его тёплое тельце, как самое драгоценное сокровище, я заметила знакомый чёрный внедорожник с тонированными стёклами на парковке – тот самый, на котором меня когда-то привезли домой после плена, на котором меня, избитую, окровавленную, едва живую, выбросили как ненужный хлам. За рулём сидел тот самый «читатель газеты» из ресторана, его массивный силуэт легко узнавался даже в сумерках, как фигура из кошмарного сна. Он приветливо помахал рукой, изобразив детскую ручку-куклу, и этот нарочито дружелюбный жест, этот гротескный контраст между детской игрой и смертельной угрозой напугал меня больше любых угроз или побоев. Я рефлекторно прижала Дениса к себе, загораживая его своим телом, готовая умереть прямо здесь, если понадобится, только бы защитить его.

– Мамочка, почему ты плачешь? – Денис дёрнул меня за рукав куртки, его личико нахмурилось от беспокойства, а в глазах, таких похожих на мои, отражалось недетское понимание, будто шестилетний мальчик чувствовал, что что-то не так, даже если не мог этого осознать.

– Это от счастья, малыш, – я крепко обняла его, вдыхая родной запах детского шампуня и сладких конфет, которыми его угостили в садике, смешанный с тем особенным запахом, который есть только у твоего ребенка, запахом дома и безопасности, борясь с подступающей паникой, грозящей захлестнуть с головой. Слёзы текли по щекам, оставляя солёные дорожки, которые я поспешно вытирала трясущейся рукой. – Просто от счастья, что мы вместе. Пойдём домой, я приготовлю твои любимые блинчики с яблоками.

Дома, уложив сына и прочитав ему три сказки вместо обычной одной, растягивая каждую минуту с ним, словно пытаясь запечатлеть каждое его движение, каждый изгиб его улыбки, каждую интонацию его голоса, я долго сидела у его кровати, наблюдая, как поднимается и опускается его маленькая грудь под одеялом с машинками. Его пушистые ресницы чуть подрагивали во сне, отбрасывая тени на щёки, маленькие пальчики сжимали потрёпанного плюшевого зайца, с которым он не расставался с трёх лет. Моё сокровище, моя жизнь, моё всё. Ради него я готова была стать кем угодно, совершить любой грех, отдать свою душу, лишь бы он был в безопасности.

В гостиной тихо звякнул телефон, нарушая хрупкий кокон мнимой безопасности, созданный в детской комнате. Сообщение от Романа с адресом яхт-клуба и временем встречи, каждое слово которого сочилось искренней радостью: «Буду ждать с нетерпением. P.S. Не волнуйтесь о форме одежды – это дружеская прогулка, а не светский раут».