Архауэр

Память – монстр,

что живёт в глубине души.

Вечно голодный монстр,

который всегда платит

тебе той же монетой.

Глава 1. Некромант

Мне всё равно, кому служить. Мы все – Атман. У Атмана нет языков, национальностей, религий. Но разделяя людей по этим признакам, Бог испытывает нас, одновременно познавая себя. Мы же должны стремиться к единству, ибо самое главное, что в нас есть – это душа – божественная энергия, данная нам от рождения. У неё нет личности, нет пола, нет прошлого, настоящего и будущего – есть только вечное сейчас. Душа существует в вечности, но, исполняя волю Творца, временно облекается в физическое тело и обретает ум. Это у ума и тела есть такие понятия, как язык, национальность, религия и прочее, что затуманивает взор души, внушая ей мысль о разделённости с другими душами. Вышеперечисленные явления – атрибуты ума и тела, но никак не души. Но куда же они деваются, когда человек уходит за Черту? Они стираются! Личность – это порождение ума. Ум – согласованная работа головного мозга. Он исчезает также легко, как и появляется, когда отключают батарейку в виде кислорода и глюкозы. В конечном итоге от вас остаётся только душа, лишённая тела, а вместе с ним и языка, на котором вы говорили при жизни и считали родным, лишённая национальности, ибо душа рождена в вечности от Бога, а не в определённой стране на Земле. Личность со всеми её чертами, знаниями, взглядами, вкусами канет в Небытие вслед за мозгом. Тело просто рассыплется в прах. Останется только вечная душа, лишённая каких-либо атрибутов.

Я с детства это понимал. Наверное, на меня ещё наложил отпечаток мой странный дар, который я не мог объяснить и плохо понимал. Но действовал я всегда по наитию. Я – некромант, и миссия, возложенная на меня Высшими Силами – это упокаивать души умерших насильственной смертью. Я упокаивал сотни душ советских солдат во время Второй мировой войны. И ещё я упокаивал и души немецких солдат. Для меня все души равны, и я не мог кому-то отказать из-за земных обстоятельств. Ибо все мы – Атман. На той стороне нет разделений по религии, языку и национальности. И когда они переходили туда, погибшие в одном бою друг против друга, они уже не являлись теми, кем были на Земле. Передо мною представали просто маявшиеся от неупокоенности души, не помнившие себя в прежней жизни, не затуманенные ничем. О том, где русские, где немцы я угадывал чисто по дислокации, а бывало, что мне и не удавалось определить, ибо все они были перемешаны. Я упокаивал каждого, кто попадался мне на пути.  И у меня и в мыслях никогда не было кому-то отказать.

Я служил медбратом в госпитале. Ну и параллельно исполнял свои обязанности некроманта. Только никто о них не знал, за исключением одного моего близкого друга.

Затем было ещё несколько войн, включая войну в Афганистане, где я упокаивал души русских солдат и души «духов», опять же, абстрагируясь от земной ситуации. Потому что по-другому было никак. Ибо для меня все равны. Для меня все дороги. Каждая душа требует упокоения. А её земная жизнь – это всё не по-настоящему. Земная жизнь – это спектакль, порождённый умом. Ум несёт за неё ответственность. Не душа.

Я знал нескольких русских некромантов, которые упокаивали всех. И наших, и немцев, и британцев, и японцев, и итальянцев. Короче, всех, кто попадался под руку. И вот, среди них была одна девушка. Она выполняла свою работу, но всё-таки кривила душой, когда дело доходило до наших земных врагов. Она тянула всегда до последнего, но потом всё-таки упокаивала. А затем долго-долго молилась в каком-нибудь укромном месте. Хотя, совесть её была чиста! Наоборот, она поступала плохо, когда оттягивала время и считала, что не должна упокаивать немцев. У нас, некромантов, не было, нет, и не будет никогда врагов. Я пытался ей это доказать, но она, в силу юности и неопытности, возражала мне обратное. Она тоже служила медсестрой.

Естественно, если б у меня не было медицинского образования, и меня призвали бы в боевую часть, я бы самоотверженно исполнял свой долг перед Родиной, но продолжал бы упокаивать всех. И мне было бы плевать, что они – те, кого мне, возможно, предстоит упокоить, нацеливают на меня дуло автомата. Я – как орудие в руках Бога, я делал то, что он на меня возложил. У меня не было никаких обид, чувств, включая чувства мести и гнева. Я оставался холоден, и просто делал свою работу.

Может, кого-то шокирует то, что я рассказываю. Многие, сто процентов, посчитают меня предателем Родины, но я не ставлю своей целью обесценить всё, что нам дорого, всё чего мы добились, и на чём зиждется наша государственность. Я просто констатирую факты и рассказываю, как на самом деле устроен мир. Верить мне или не верить – ваше право. Но если вы готовы, я открою вам тайны мира, о которых вы даже не догадывались. Сразу предупрежу, что моё повествование будет нелинейным. В последние годы память подводит меня. Я расскажу всё, о чём вспомню. Простите, если воспоминания окажутся разрозненными.

***

– Арх… Архау… Архауэр! Чёрт, что за дурацкая фамилия? Где тебя носит?

Я выныриваю словно из глубоких вод на поверхность этой страшной реальности после продолжительного потустороннего контакта, и до меня, словно сквозь вату, долетает голос врача.

Госпиталь до отказа забит раненными, и каждый час привозят новых, медсёстры валятся с ног, а я, видите ли, сижу, прохлаждаюсь. Хотя присел я только на минуту, а до этого общался с мёртвым, выполняя свои прямые обязанности. Его дух незримо парил вокруг меня, куда бы я ни шёл, за шприцами или в прачечную, или развести обед из столовой. Я оставался единственным ориентиром для духа, оказавшегося в новой для него и кажущейся враждебной реальности, поэтому он летал за мной, как приклеенный.

Врач совсем седой с глубокими морщинами под глазами. А ведь ему ещё нет тридцати! На войне один год идёт за десять, а она длится уже около трёх лет. Только надо мной время будто не властно. Небеса даруют мне здоровье и силы, чтобы я успел упокоить как можно больше душ за свою земную жизнь.

– Я только присел. Я сейчас.

Емельяненко недовольно фыркает:

– Расселся! Марш в процедурную!

Я терплю такое неуважительное отношение. Мне плевать. У меня давно нет чувств. Есть только моя главная обязанность. А души… Мне их так жалко. Как они жмутся ко мне, как к всесильному, будто маленькие ученики к наставнику. Потеряв тело, они кажутся себе беззащитными, они просто ещё не осознают своей истинной силы.

Первое время я ещё что-то пытался им доказывать, пока не понял, что жизнь здесь и жизнь там – сильно отличаются друг от друга. Вспоминая себя, я удивляюсь, каким наивным когда-то был, необстрелянным птенцом, Иванушкой-дурачком, на которого взвалили слишком много. Практически никто из них ничего не помнил, но если и попадались те, для кого прошлая жизнь на Земле не была пустым звуком, они тут же начинали в буквальном смысле плакаться мне в жилетку.

«Вы сами во всём виноваты. Вы и ваш любимый фюрер», – втолковывал я им. Они уверяли, что их одурачили.

«Одурачили? – возмущался я. – Так кто же его выбирал? Вы сами же его и выбрали!»

Они маялись возле меня понурые, боясь, что я откажусь от своей главной обязанности, но я, поскрипев немного, всё же упокаивал их.

Хотя однажды я, как и моя знакомая, покривил душой. Довелось мне как-то упокаивать одного немецкого генерала. Скажу честно: назвать его человеком не поворачивался язык. Да и называть его зверем я считал недопустимым, потому как даже дикие звери так не поступают, не творят таких ужасных вещей, как он и подобные ему. Он сжёг три деревни вместе с жителями, а потом приказал собрать образцы пепла, чтобы подтвердить какую-то бредовую теорию в своей голове. Наши разведчики разработали операцию – хотели взять его в плен в качестве «языка», но в итоге план провалился, а генерал был случайно застрелен. Я тянул до последнего, но, в конце концов, мне ничего не оставалось, как помочь его духу уйти. Мне с детства вдолбили непреложную истину: что каждый неупокоенный дух должен быть упокоен, и плевать на земные обстоятельства, ибо, чем больше в мире некроэнергии, источаемой мёртвыми, тем сильнее она влияет на живых, дестабилизируя их состояние, вызывая агрессию и прочие негативные эмоции. Люди, наделённые некромантическими способностями, появились со времён первого убийства, и с тех пор их главная миссия – не допустить распространения некроэнергии в больших масштабах. Мои учителя также говорили мне, что она способна вызвать тепловую смерть Вселенной, если её станет больше, чем энергии живых. И я склонен им верить, ибо после всего того, что видел и испытал я, у меня нет поводов не доверять им.

Когда началась Великая Отечественная война, мне исполнилось только восемнадцать. Я окончил два курса медицинского университета, поэтому на фронт меня взяли медбратом – для врача знаний и практики было маловато, но в критических ситуациях, когда не хватало хирургов, мне поручали проводить несложные операции. В госпитале я прослужил три года, а затем меня направили в медбатальон, с которым я дошёл до Берлина, и остался в этом городе до зимы, так как тяжелораненых нельзя было транспортировать. Как сейчас я помню громадные пушистые хлопья снега, кружащиеся над развалинами, над опустевшими убогими улицами, смотрящими провалами выбитых окон, над разбитым сердцем врага, который сам во всём был виноват. Та зима была очень ранней и снежной.

В Берлине я встретил одну немецкую некромантку. Вражды между нами не было, ведь мы, по сути, были на одной стороне, оба служили высшей идее, которая объединяла таких, как мы. Но она сказала мне со всей холодностью, на которую только была способна: «Я ваших упокаивать не буду!»

Вот как! Значит, мы, русские некроманты, должны были упокаивать всех, а они – только своих. Какое лицемерие, однако! Впрочем, на той войне я понял, что не только русские некроманты, а вообще, русские люди всегда за всех в ответе и являются тем локомотивом, который тащит за собой весь остальной мир, дабы он не погряз в деградации и разложении.

Я ничего ей тогда не сказал, но нечаянно мы встретились вновь. Я пошёл за водой, а та девушка, бледная и исхудавшая, словно тень, что-то искала на руинах одного здания. Возможно, это был её дом или дом её родителей. Поравнявшись с ней, я поздоровался. Она окинула меня хмурым взглядом и спросила, как моя фамилия.

– Архауэр, – ответил я.

– Ты – еврей?

– Да. Русского происхождения, – сказал я твёрдо.

Её брови тут же поползли вверх, а лицо невольно искривилось в пренебрежительной усмешке. Надо же, семена губительной античеловеческой философии проросли даже в ней, и пусть не укоренились до конца, но перечеркнули в её душе всё светлое, гуманное и созидательное.

– Тебе повезло, – сказала она. – А то бы наши тебя на мыло пустили.

Меня передёрнуло от её слов, но я постарался ничем не выдать своего смятения и подавить негатив, поднимающийся в душе.

– Высшие Силы хранят некромантов, – ответил я.

После того короткого разговора с ней я почувствовал, что вымазался обо что-то грязное, как после упокоения того генерала. Я долго не мог простить себе этого и начал считать себя предателем Родины. Наверное, отчасти так и есть.

Однажды я заспорил на эту тему с одним некромантом, отказавшимся от своей миссии. Он доказывал, что мне нужно было последовать примеру той немецкой некромантки и упокаивать только своих. Но на той войне я ощущал себя врачом, стоящим перед выбором: лечить или не лечить врагов. Лечить – значит, стать предателем Отечества, не лечить – предать себя, свою профессию, и вообще, врачевательство, как явление. Я рассудил так, как меня и учили в Школе некромантов: что следует исполнять долг, возложенный на мои плечи Небесами, в любых обстоятельствах. Если мне даны силы, дан дар, то я обязательно должен упокоить как можно больше душ, ну а что будет с ними дальше, будут ли они отвечать за содеянное на Земле или нет – это уже не моя забота.

Я ответил тому некроманту, что должны существовать вещи выше войны, иначе она будет вечной, иначе мы просто истребим друг друга. Как забавно, что он так и не отправился на фронт, но когда я вернулся, набрался наглости так смело судить меня. Иногда я не хотел иметь никаких дел с живыми.

Нет ничего более живучего, чем идея. Идея нацизма жила и пережила множество катаклизмов и новых философских течений, которые, подобно гардеробу модистки, сменяли друг друга чуть ли не каждый год. Ни одно из них не смогло эту идею окончательно придушить, уничтожить не только её тело и корни, но и семена, чтоб они не проросли в будущих поколениях. К сожалению, она выжила и периодически возрождалась с переменным успехом в некоторых юных неокрепших умах. В девяностые, в соседнем со мной подъезде жил один парень, который тусовался в компании скинхедов. Дружки часто собирались у него. Бритоголовые, ещё толком не понимающие, чего они хотят от жизни, да и что такое, эта самая жизнь, они уже возомнили себя проповедниками новой эры, благодаря которым она непременно наступит. Мой сосед был вполне благообразным, добропорядочным молодым человеком. Он учился в университете, а после учёбы подрабатывал охранником в магазине, однако то, о чём он думал… Хотя, у нас пока что ещё не дошли до того, чтоб судить человека за его мысли, пока они – лишь мысли, а не конкретные действия. Как-то раз мы заговорили на тему политики, и я спросил его: «Как же твой дед, который воевал? Тебе не кажется, что своими взглядами ты оскорбляешь память о нём?»

Я ожидал услышать волну негодования в свой адрес, но парень остался спокоен. Он сказал, что любит и уважает своего покойного деда, и что воевал он за то, чтобы будущие поколения были свободными, и сами делали свой выбор. И он, его внук, этот выбор сделал. Так я понял, что его неокрепший мозг сжёг пубертатный гормональный взрыв, и пройдёт ещё немало лет, прежде чем извилины в его мозгу восстановятся и начнут «варить». А сосед мой ничуть не растерялся, свято веря в свою правоту. Он спросил у меня: «А вы воевали?» Что я мог ему ответить? Я ответил ему «нет». Моя война всегда была незримой.

Глава 2. Школа некромантов

Мои воспоминания очень обрывочны. Например, я чётко помню момент, когда меня забирали в Школу некромантов. Но всё, что произошло после, покрыто мраком, в котором, будто всполохи погибших звёзд, вспыхивают разрозненные обрывки событий, произошедших словно не со мной.

В ту ночь бушевала сильная гроза. Дождь лил, словно сумасшедший. Яркие розовые молнии расчерчивали небо кровавыми зигзагами. Я без сна лежал в постели, натянув одеяло до самого носа. Мне было девять лет. И ровно в тот момент, когда ко мне в комнату ворвался запыхавшийся, взъерошенный отец, я понял, чётко осознал, что время моего детства, когда я сорванцом носился с соседскими мальчишками, предаваясь шалостям и глупым забавам, подошло к концу. Я не мог с точностью сказать, что со мной не так. Я старался быть как все, но тяжесть моего дара накладывала отпечаток на мою личность. Я чувствовал, что отличаюсь от других детей, вот только не мог сформулировать, чем именно.

Та ночь поделила мою жизнь на до и после, как и война. Отец велел мне немедленно подниматься. Он начал собирать мои вещи. Выглядело всё так, будто мы бежали куда-то. Внизу, на первом этаже дома, нас ждали какие-то люди. Меня, полусонного, еле переставляющего ноги по ступенькам, отец передал им. Наверное, я находился под гипнозом, раз позволил беспрепятственно себя вести и усадить в чёрную мокрую машину без номеров. Я помню всё, как в тумане, и события той ночи скорее выглядят, как констатация факта, а не реальные картинки в голове. Меня забирала молодая женщина, одетая во всё чёрное, и пожилой мужчина, почти старик, лицо которого перечёркивал белый шрам от подбородка до левого глаза. Его звали Архан. Впоследствии он стал моим главным наставником и учителем. Женщина – Елена – вела предметы на более старших курсах, но у меня никогда не преподавала. Она бесследно исчезла спустя три года, как я оказался в Школе.

Ещё я помню длинный, гремящий поезд, похожий на гигантского серого червя, который уносил меня прочь из Ленинграда в какую-то иную жизнь, а может, ту же самую, что и у обычных людей, но непосвящённые просто не знают о её головокружительной глубине.

Школа некромантов была сверхсекретным объектом и находилась в глухой тайге. До ближайшего посёлка было километров триста, до крупного города – Хабаровска – больше пятисот. Мы сошли с поезда на пятые сутки. На станции нас ожидала машина.

Тёмное таёжное поместье со старинным трёхэтажным домом встретило меня мёртвой тишиной. Оно стало моим домом на долгие семь лет. Всё это время я не виделся со своей семьёй и был отрезан от всего остального мира. Я не выбирал себе такую судьбу, и мои родители не выбирали. Высшие Силы определили для меня такой путь. Я не мог с него свернуть.

В Школе у меня была подруга – Дина. Не знаю, что она нашла такого во мне, долговязом тощем мальчишке, но мы стали очень близки. К сожалению, наши пути разошлись – Вторая мировая война разделила нас. Дина уехала в Швейцарию к родственникам, переждать неблагоприятное время. Она не отправилась на фронт. Я не винил её за этот поступок: женщинам на войне делать нечего. Но её долг, как некроманта… Им она пренебрегла. И этого я понять не мог. Хотя сам же в первые дни войны слёзно умолял её по телефону, почти кричал в трубку, чтоб она не вздумала соваться на фронт. Моя душа всегда была полна противоречий.

Мои учителя в Школе принадлежали кругу Посвящённых, поэтому им были известны многие вещи, недоступные простым смертным. Благодаря этому я был прекрасно осведомлён, кто и почему, на самом деле, развязал Вторую мировую войну.

Миром управляло, так называемое, Серое Правительство. Его составляли богатейшие люди мира, а их целью во все времена было сократить численность населения, оставив, по некоторым оценкам «золотой миллиард» для своей обслуги. На протяжении всей истории человечества они стравливали различные племена между собой. Вторая мировая война стала апогеем их разрушительной деятельности. Цель была достигнута. Миллионы людей погибли, сотни родов прервались, баланс сил был нарушен, а мир живых заполонили тысячи неупокоенных душ, не имеющих возможности покинуть Землю.

Серое Правительство придумало отвратительную в своей жестокости, античеловечности и абсурде идею, и запустило её в избранный в жертву народ. Губительные семена быстро проросли в благодатной почве. А далее дело оставалось за малым: закручивать эту жёсткую пружину ещё сильнее, спонсировать враждующие стороны, чтоб война продолжалась как можно дольше, чтобы погибло больше народу с обеих сторон. Но одного я понять всё-таки не мог:

– Почему некроманты, имея такие колоссальные силы, не правят миром?

– Они и правят. Только миром мёртвых. Власть здесь – мимолётна. Там – вечна.

– Нам нужно что-то с этим делать! Нужно новое мироустройство!

Учитель лишь усмехнулся в ответ на мои запальчивые речи. Тогда я был юн. Я многое знал, но лишь часть из этого понимал. И, конечно, воображал себя всезнающим мудрецом. Когда война закончилась, я вернулся в Ленинград, восстановился в университете и начал строить коммунизм. Впереди была целая жизнь. Тот её фасад, что я выставлял перед окружающими, сиял начищенными добела, отполированными идеями, которые мне пытались внушить. И я делал вид, что поддерживал их. А может, и не делал. Может, я действительно, их поддерживал. Я над этим не задумывался. Я оттачивал до безупречности свои профессиональные знания и хирургические навыки, чтобы служить на благо обществу. Но вместе с тем, другая сторона моей жизни – мой маленький «умвельт», который на самом деле представлял собою не исследованную вселенную, разрастался во мне, поглощал меня, словно сингулярность, и я часто выпадал из реальности, продолжая действовать на автомате.

***

В Школе нас учили не только контролировать и совершенствовать свой дар, но также давали и необходимую физическую подготовку для того, чтоб организм мог выдерживать натиск некроэнергии, неизбежно возникающий при потусторонних контактах. Мы упражнялись в боевых искусствах и стрельбе, а ещё нас учили переносить низкие температуры. Помню, как в первый раз я попал на этот урок.

Нас повели на озеро. Оно располагалось недалеко от поместья, и было очень глубоким. Зимой оно промерзало настолько, что на его поверхности можно было без боязни играть в футбол. Но повели нас туда, как вы уже догадались, не для игр.

Во льду были прорублены проруби, отстоящие друг от друга метров на пятнадцать. Они образовывали круг из десяти штук. Ученик должен был проплыть подо льдом, выныривая только в отверстия, чтобы глотнуть воздуха.

Во время испытания я еле одолел десять метров и сбился с курса. Моё тело будто пронзило сотней игл. Сознание начало мутнеть. Я проваливался в чёрный узкий колодец небытия. Ладони в последнем всполохе энергии ударили по льду с другой стороны, пытаясь победить энтропию, и я пошёл ко дну. Меня спас Архан. Поняв, что мне не выплыть, он мгновенно скинул с себя одежду и нырнул в прорубь.

Когда он достал меня, продрогшего, находившегося на грани сознания и беспамятства, я понял, что отныне могу доверять ему больше, чем себе.

Со временем мы сильно сблизились. Архан стал моим личным наставником, а я – его последователем и лучшим учеником. Хотя я отнюдь не считал себя лучшим – у меня многое не получалось. Я занимался некромантией по мере своих сил и возможностей, и постоянно роптал на судьбу – такой уж у меня был склад характера.

«Не убивайся так. Жизнь – вообще, вредная штука – от неё умирают!» – любил шутить мой учитель, когда видел меня в угнетённом состоянии духа. Но мне от этого не становилось легче.

«По мне, так уж что-то одно: либо жить хорошо, либо – вообще не жить!» – запальчиво говорил я, не в силах обуздать свой юношеский максимализм.

«Эх, Сергей! – отвечал Архан. – Если б всё было так просто! Каждый в конечном итоге будет испытан тем, что незаслуженно порицал, чего страшился и что отвергал. Это – закон жизни».

И я убедился в этом на личном примере, хотя не скажу, чтоб жизнь меня сильно побила.

После окончания войны я занимался частной практикой. Вернее, как бы корректнее выразиться… Я не проводил магические ритуалы, не занимался порчами, приворотами, проклятиями, гаданиями и прочей чёрномагической ерундой. У меня не было клиентов. Ко мне никто не шёл. Никто из непосвящённых и не знал о второй стороне моей жизни. Я занимался некромантией ради самих мёртвых. Я избрал своей единственной целью в жизни помощь им. Ради этого я жил, ради этого я родился таким. Только помощь в упокоении – и ничего больше. Я не растрачивал свой дар на мелочи, тем более такие, которые несут вмешательство в жизнь и судьбу живых. Я смотрел гораздо глубже и исследовал то, что находилось за пределами жизни.

Я плохо сходился с людьми, даже с такими, как я – некромантами. В Школе у меня не было друзей, кроме Дины. Да, впрочем, там, вообще, не было дружбы. Мы сторонились друг друга. Мы с детства уяснили, что единственными спутниками нашей жизни всегда будут лишь мёртвые.

И вот однажды на «той стороне» произошло восстание. Да-да, не удивляйтесь! Там – своя жизнь, а у нас – своя, и только некроманты балансируют между ними.

Произошло всё вот как: кто-то из умрунов (мёртвых) придумал глупость, и, как в мире живых, её тут же подхватили недальновидные массы тупиц, не желающих думать своей головой. Кому-то пришло в голову объявить себя живым. И, словно сороки, мёртвые начали объявлять себя живыми один за другим. То, что это выглядело, как абсурд – их мало волновало. Они считали себя живыми и требовали вернуть их на Землю. Боже, до чего же жизнелюбивые люди! Я бы на их месте на Землю не вернулся и за тысячу золотых слитков, не то, что бесплатно! Ибо ничего, кроме вечных испытаний, борьбы, ограничений и боли там нет, и никогда не было.

Счастье – сказка для детей, выдуманная от безысходности. Возможная награда за страдания – тоже сказка, только ещё более несбыточная, чем счастье. Мечты – прах. Реальная жизнь – это бесконечный труд, чтобы выжить и не помереть с голоду, сопротивляясь вселенской энтропии. Краткий отдых – сон, уносящий зачастую в страну кошмаров. Пища – скудная еда, отнимающая здоровье после тридцати. Отношения – головная и сердечная боль – карусели, на которых раскачиваешься, не зная, когда сорвёшься вниз: произойти это может в любой миг, даже в момент мнимого заоблачного счастья. Я посвятил свою жизнь помощи мёртвым и никогда не жалел о том, что отказался от жизни среднестатистического живого человека на Земле. Те, кто объявили себя таковыми в мире мёртвых, сильно рисковали: за бунт и неповиновение Руководству, то есть, некромантам, их могли отправить в Тонкий мир – место между мирами – своеобразную буферную зону, где нет полноценного существования. Я бы не был так категоричен. Я сочувствовал всем: и мёртвым, и живым. Но не все некроманты были такими, как я. Большинство были жёсткими, любили железную дисциплину и порядок. Я старался всех утихомирить. Я ненавидел войны, и не понимал, как некоторые могли их любить.

Тот бунт ничем не закончился – всё-таки умруны побаивались Руководства и постепенно их протесты сошли на нет. Но во время них в пространстве мёртвых мне повстречалась одна интересная душа. Она принадлежала Амальрику (Амори) I Иерусалимскому – величайшему королю-крестоносцу, лидеру христиан на Востоке. Он не то, что помнил свою земную жизнь в мельчайших подробностях, что было очень редким явлением для мёртвых, он ещё и объявил себя живым, и планировал вернуться на Землю. Дело в том, что время в момент смерти останавливается. Амальрик искренне считал, что в мире живых прошло не более двух лет с момента его кончины. Он оставил столько незавершённых дел в своём королевстве. Но о чём он сокрушался больше всего – так это о том, что ему пришлось покинуть тяжелобольного малолетнего сына, взвалив на него бремя власти.

Я пытался объяснить Амальрику, что на дворе уже давно не двенадцатый век, а двадцатый, но бывший король упорно не хотел меня слушать. Он пребывал в своих иллюзиях. Он рассказал мне удивительную историю своей жизни. И если честно, не будь я некромантом, ни за что бы не поверил в её истинность.

Глава 3. Первая болезнь человечества

Прозрачный утренний ветер приносил с собою зной и лёгкий аромат цветов. За ночь земля не остыла, а солнце, едва выглянувшее из-за горизонта, уже начинало палить. От его ежедневной жатвы не было спасения нигде. Одинокий рыцарь шёл через пустыню, таща за собою меч и еле-еле переставляя ноги от слабости. Он жмурился от солнца. Вряд ли в этом измождённом человеке в грязной одежде, лохмотьями свисающей с тощего тела, можно было узнать короля. Царственный лик одного из величайших правителей, Амальрика I Иерусалимского, скрывал слой пыли и сажи, а его огрубевшая на солнце кожа потрескалась и теперь сильно шелушилась. Но путник упорно следовал вперёд, к цели, не обращая внимания на слабость и жажду. Он потерпел кораблекрушение. Никому, кроме него, не удалось выжить. И Амори знал, что заставило его это сделать – заглянуть в пасть самой смерти и гордо сказать ей: «Нет! Не в этот раз!». Это была любовь к сыну. Всепоглощающая, стирающая всё и сметающая любую преграду на своём пути. Он должен был вернуться к нему. Любым.

Когда я спросил, чем болел его сын, на его лице отобразилась дикая мука и отчаяние. «Болеет, – поправил он. – Ею».

Ею. Ладно. Уже хорошо. Я не стал допытываться и просто пошёл в библиотеку, где поднял всю историю Иерусалимского королевства, начиная от его обоснования и заканчивая фактическим падением в 1187 году.

Так я узнал, что сын Амори – Балдуин IV – также величайший король Иерусалима бо́льшую часть своей жизни страдал от тяжкого заболевания – лепры, и умер от неё в возрасте двадцати четырёх лет. Но болезнь не помешала ему творить великие дела и быть достойным правителем. Давно известно, что все ограничения лишь у нас в голове. Хотя, наверное, легко так рассуждать, будучи здоровым, а не прикованным к постели или инвалидной коляске.

Один раз в жизни мне довелось видеть людей, больных «ленивой смертью». Было это в годы Второй мировой войны где-то в западной Польше.

Наш медицинский взвод, приставленный к мотострелковому батальону, остановился в одном селе с труднопроизносимым названием. Недалеко от него находился лепрозорий. Немцы разбомбили его в первые же дни наступления. Большинство пациентов погибли, а остальные смешались со здоровыми людьми. Восстанавливать медучреждение не было ни времени, ни ресурсов – шла борьба за выживание. На прокажённых махнули рукой.

Мы с моим товарищем, который был в курсе моей некромантической деятельности, остановились в доме одной девушки. Она любезно согласилась приютить освободителей. Он, может, и был освободителем, а я был лишь врачом, и то, недоучкой. Так вот. Та девушка жила со своим парнем, который был болен «Ею».

Я не сразу об этом узнал, но когда узнал, это не стало для меня шоком – только неприятный холодок прошёлся по коже и замер где-то у основания позвоночника. Мой друг сразу же сбежал. Попросился к товарищам, у которых и так восемь человек было в комнате.

Ещё с той девушкой жил её брат-близнец, который вместе с ней ухаживал за её больным возлюбленным. Честно, ситуация у них была странной. Я так до конца в ней и не разобрался. Брат с сестрой наотрез отказывались изолировать больного. Я и не настаивал, только предложил свою помощь в лечении. К сожалению, я не был специалистом в данной области медицины. За два курса медицинского университета я изучил общие предметы, но не успел приступить к изучению материалов своей дальнейшей специализации – хирургии.

Тогда нужных лекарств не было, и достать их было неоткуда. Я прописал больному обычные антибиотики, но против возбудителя ленивой смерти они были бессильны.

«Ты ничего не можешь сделать в этой ситуации – идёт война. Не кори себя!» – сказал мой друг, который сбежал. Но я не мог смириться. Я убеждал брата и сестру свести контакты с больным к минимуму, даже сшил марлевые маски и списал несколько пар перчаток, но они будто не слышали меня. И если ещё Мику, девушку, я понять мог, то её брата нет. Разум отказывался это осмысливать: ради чего он добровольно гробил себя? Они вдвоём ходили по раскалённым углям. Опасность была такая страшная. Ещё пострашнее немцев и угрозы быть сожжёнными заживо или угнанными, как скот, в Германию.

Долгое время я не мог понять, что заставляло того красивого, высокого парня с утончёнными, дворянскими чертами лица и длинными пианистическими пальцами, жить в одном доме с больным, подвергая и себя, и свою сестру смертельной опасности. Я бы на его месте сразу же сказал своё твёрдое слово. Он же, словно слюнтяй, во всём потакал своей сестре, которая не могла обуздать свои чувства и не осознавала всего масштаба проблемы. Да и не похожи они были на простых селян. И вскоре я выяснил, что они жили в городе и переехали в деревню, в дом своего дяди, в начале войны, спасаясь от голода. Их родственник ушёл на фронт, а его племянника туда не взяли по состоянию здоровья. Он был чрезвычайно худ, бледен, сквозь его прозрачную кожу просвечивали чёрные вены. Скорее всего, у него была жуткая анемия и расстройства в психической сфере.

О дальнейшей судьбе своих друзей я узнал случайно, когда мы уже покинули Польшу. Мне рассказал о них один мой товарищ из разведроты, который вошёл в то село позже меня. Он сказал, что оба: и брат, и сестра заболели.

«А что стало с её прокажённым возлюбленным?» – спросил я в лоб. Приятель вытаращил на меня удивлённые глаза:

«Насколько мне известно, их двоих отправили в восстановленный лепрозорий. Никого третьего с ними не было».

«Ясно, – горько подумал я. – Значит, он не выжил». И так плохо мне стало от этого известия, что захотелось сжать зубы как можно сильнее и выть, выть, словно дикому зверю в лесу, от бессилия и земной несправедливости. Жаль мне стало Мику – светловолосую наивную девушку с огромными серо-зелёными глазами и её непутёвого, но добросердечного братца. Я хотел верить, что их вылечат, но надежды в тяжёлые послевоенные годы на это было мало. Я часто вспоминал их. Вспоминал Мику, орудующую на кухне. У неё всегда было хорошее настроение, несмотря на войну. Наверное, потому, что рядом с ней находились двое самых любимых дорогих людей. Я вспоминал её хмурого, но милосердного брата, которого на самом деле подтачивала вовсе не анемия, а болезнь душевная, которую он вовсе не считал болезнью и отказывался лечить.

Как сейчас, я помню его… Вот он стоит в проёме маленькой прихожей с двумя вёдрами воды через плечо и такой искренней улыбкой. Он улыбался очень редко. И я в сердцах жалел его – ни от чего в этой жизни нельзя зарекаться, ибо, как говорил мой учитель: «Каждый будет испытан тремя вещами: тем, что порицал в других, тем, чего до смерти боялся, и тем, что люто ненавидел. И это – истина. Пройдёт время, и жизнь обязательно ткнёт тебя носом в эти вещи, и от того, как ты справишься с ними, не уронишь ли свою честь, возрастёшь ли духовно, построив нового себя из осколков прежнего, будет зависеть твоя посмертная судьба».

***

Смерть настигла короля Амори в жаркой пустыне. Он умер после осады Баниаса, вследствие длительной лихорадки. С гигиеной в те времена было трудно, тем более в таком знойном краю, как Палестина. Даже короли не были застрахованы от всевозможных инфекций.

Я переносился мыслями к Амальрику, стараясь понять, что двигало им всю жизнь: глубокая религиозная убеждённость или человеческие чувства. Я понял, что единственное, что имело для него значение, это любовь к сыну. Он хотел излечить его от недуга и завоевать для него весь мир. Амори рассказывал мне невероятные вещи. Он странствовал очень долго. Краткие периоды возвращения домой сменялись затяжными миссиями. Великий король Иерусалима так и не понял, что он был нужнее дома, нужнее своему сыну, а мифическое лекарство, которое он так усердно искал, не стоило разлуки.

Кто только не искал Святой Грааль: рыцарские ордена, иллюминаты, масоны, нацисты. Амальрик искал не его, потому как знал, что он давно безвозвратно утерян. Он искал другую вещь – окаменевший осколок креста, на котором был распят Пророк. Король верил, что если найдёт его, он дарует его сыну исцеление. Легенды также гласили, что была ещё одна реликвия – как раз та, которая исцеляла именно прокажённых – обрывок платка, которым воскрешённый Лазарь вытер свои слёзы после того, как узрел истину. Вряд ли ткань могла сохраниться за тысячу лет, но в мифах говорилось, что она впитала в себя энергию Творца и стала нетленной. Её след терялся в Египте. Во многом именно по этой причине Амори старался завоевать его. Но все его попытки так и не увенчались успехом, а его главный враг – Нур ад-Дин – помешал его планам осуществиться. Хотя, то были призрачные планы. Амальрик верил в сказку, спасительную ложь, которая хотя бы немного грела и смягчала его сердце. Если б не вышеупомянутая легенда, он бы, по его же словам, сошёл с ума от горя.

Он начал военную кампанию против Египта в первые месяцы после своей коронации. Тогда его сын был ещё здоров. Однако тогда Амори преследовал иные цели. Он не мог допустить, чтобы Египет, управляемый шиитами-Фатимидами, объединился с Сирией, где правили сунниты-сельджуки. Это значило бы конец для Иерусалимского королевства. Амори решил воспользоваться борьбой за власть, которая шла в Каире между визирём Шаваром и полководцем Ширкухом, планирующим, как и Нур ад-Дин, объединить мусульманские государства.

После победы над Нур ад-Дином, Амори осадил Ширкуха в городе Бильбейс и сумел изгнать его. Он потребовал за это обещанного вознаграждения от Шавара, но так и не дождался его. За те несколько месяцев, пока Амальрик держал в осаде Бильбейс, Нур ад-Дин восстановил свои силы и ударил по северу Иерусалимского королевства. Королю пришлось вернуться из Египта ни с чем и противостоять новой угрозе.

И во второй раз произошло то же самое. Спустя несколько лет Амальрику снова предстояло останавливать нападение Ширкуха на Каир, чтобы предотвратить поражение Фатимидов. Ширкух отступил на северо-запад. Амори преследовал его и осадил Александрию, вынудив военачальника сдаться. Ширкух увёл свои войска из Египта, признав, что визирём останется Шавар. Но и на этот раз Амори не получил финансового вознаграждения за успешную боевую операцию, кроме недолговременной гарантии того, что мусульмане не объединятся против христиан.

Однако эти войны поблекли на фоне личной трагедии короля. Он больше не испытывал юношеского восторга от очарованности битвами, воспринимал их как неотъемлемую рутину своего правления. Теперь все его мысли были сфокусированы на главной проблеме, которая казалась неразрешимой. Королевский замок наводнили лекари, но все они оказались бессильны. Никто не мог излечить юного принца от его страшного недуга. И тогда Амори, вопреки своей вере, стал искать способ исцеления, выходящий за пределы науки врачевания. Он обратился к магам, но и те не спешили его обнадёживать. А всё потому, что магия в том её понимании, которое ошибочно принимают люди, является выдумкой. Ни один ритуал не избавит вас от тяжёлой болезни. Помочь могут только лекарства, созданные учёными, но на тот момент эффективные медикаменты против лепры ещё не были изобретены. Этому врагу предстояло терзать человечество ещё долгие восемь веков.

Один маг поведал Амальрику легенду о Нетленной Ткани, принадлежавшей воскресшему Лазарю, которая могла избавить от любого недуга, и с того момента начались отчаянные поиски её следов. К счастью, король обнаружил, что ему не придётся плыть на противоположный край Земли, чтобы найти её. Одно древнее предание гласило, что реликвию спрятал в одной из пирамид Гизы безумный паломник Некрос пятьсот лет назад. Он замуровал вход заклинанием, и только чистый сердцем мог войти туда.

«Пожалуйста, мне не нужны богатства и королевства. Мне не нужна власть. Только исцели моего сына!» – обращался Амори к чему-то высшему, неведомому никому на Земле. Ему действительно не были нужны ни богатства, ни королевства. Единственной ценностью для него оставался Балдуин – единственный сын от любимой женщины, с которой он вынужден был развестись, чтобы взойти на престол, и теперь от безысходности и тоски часто делил постель с другими дамами, желая забыться и стереть образ любимой из своей памяти. Чтобы не было так больно, чтобы заткнуть постоянно зудящее сердце. Но ничего не помогало.

Вторгнуться в Египет даже под таким предлогом Амори не мог. Несовершеннолетний халиф аль-Адид, от имени которого правил визирь Шавар, не питал добрых чувств к христианам. Ему пришлось, переступив через свою гордость, принять военную помощь от короля Амори, но он бы не потерпел его войск на своих землях – в таком случае шаткий мир в мгновение ока бы рухнул.

Амори придумал тайную операцию. Он решил переодеться паломником и отправиться в Египет в полном одиночестве. К счастью, либо же несчастью, советники отговорили его от этой безумной затеи. Таким образом, выход оставался лишь один. Амальрику пришлось нарушить мирный договор с халифом и вторгнуться в его земли. Визирь Шавар же в ответ обратился к своему врагу Нур ад-Дину и заключил с ним союз против христиан. В Каир прислали Ширкуха с большой армией и вынудили Амори покинуть египетские земли. Он долго описывал мне все перипетии той неудавшейся военной операции. Впрочем, «военной» лишь в глазах непосвящённых. Истинные цели того вторжения остались известны только магистру Ордена Тамплиеров и ещё нескольким рыцарям из числа высшего руководства, которым Амори доверял. Во время вторжения, пока его войска вновь осаждали Бильбейс, он всё же осуществил задуманное. Он переоделся паломником и втайне отправился к главной цели своего путешествия. То, что ждало его там, выходило за рамки человеческого понимания.

С помощью араба-проводника, которому было выплачено щедрое вознаграждение, Амори попал в Гизу. Конечную цель своего путешествия он выбрал наугад, сердцем. Араб провёл его к тайной каменной тропе, ведущей к гробницам, но дальше следовать отказался.

Глава 4. Тайна Амальрика

Вход в гробницы находился глубоко под землёй. В него вёл тоннель, прорубленный в скалах. Его стены украшали стёршиеся от времени иероглифы. Амори не мог их прочесть. Гонимый одной-единственной, бившейся в мозгу идеей, он не замечал ничего вокруг. Он зажёг яркий факел и шагнул в темноту, предоставив решать свою судьбу неизвестности. Он не подозревал, что всё это время за ним внимательно наблюдали.

Великий магистр Ордена Тамплиеров – Бертран де Бланфор втайне собрал небольшой отряд из рыцарей, переодевшихся, как и Амори, в паломников, и последовал за королём.

Амальрик и не подозревал, что дошёл до Гизы только благодаря тайной страже, следующей за ним по пятам. Именно она спасала его от многочисленных недоброжелателей, поджидающих одинокого путника. Монахи вырезали не один десяток сарацин, пытавшихся как-то навредить королю. До него доносились лишь невнятные звуки борьбы во время ночёвок и лязг оружий. Он обнажал свой меч и бесстрашно направлялся в самое сердце тьмы, но встречал на своём пути лишь остывшую кровь. Видимо, ему было суждено добраться до пирамид живым. Судьба благоволила этому храброму правителю.

В основании западной стены пирамиды Микерина, обращённой к вечному закату, находилась круглая дверь. Ею оканчивался длинный тоннель, упиравшийся в пирамиду. Амори осветил узкое пространство вокруг, но не обнаружил на поверхности двери ничего: ни открывающего механизма, ни ручки, ни борозды, ни зазубрины. Дверь сидела, как влитая, и только идеально круглый стык, диаметром едва ли больше метра, говорил о том, что стена не являлась монолитной, и в ней было отверстие. Амори изо всех сил навалился на дверь, но она не поддалась. Тогда он достал свой меч и попытался просунуть его в стык между стеной и дверью, но лезвие не вошло даже на миллиметр – две поверхности были подогнаны так, что между ними не проникал даже воздух. Отчаявшись, он начал колотить в дверь руками и ногами, но лишь сбил костяшки в кровь. Столько усилий – и всё впустую!

Амори нарушил перемирие с халифом, грозившее его королевству новой войной, ради этой безумной затеи, которая была последней надеждой для его умирающего сына, чтобы вот так вот биться в бессилии перед дверью, за которой его не ждали, за которой никогда и не было ничего – только мрак человеческого непонимания и предрассудков.

В это же самое время во дворце халифа разворачивалась кровавая драма. Прибывший на помощь Ширкух вероломно убил Шавара и объявил себя новым визирём. А это значило лишь одно: будущий захват Египта сирийскими суннитами и объединение мусульманского врага вокруг Иерусалимского королевства. Сбылись самые худшие опасения короля Амори, но он, ещё не ведающий о страшном ударе в спину, был снедаем другой горечью. Я не побоюсь сказать, что в тот момент ему, вообще, как любому любящему родителю, было плевать и на своё королевство, и на весь остальной мир. Не помня себя, он отчаянно ударял в дверь своим острым клинком, но сопротивление камня было таким, что сверхпрочный металл гнулся, а неподдающаяся твердь оставляла на лезвии зазубрины. И вдруг, в момент наисильнейшего отчаяния, Амальрик услышал голос внутри своей головы. Король клялся мне, что он был реален, но я-то по себе знал, что человеку в состоянии изменённого сознания, может показаться что угодно.

«Ты нечист сердцем, Амальрик, – вещал голос. – Но твоя любовь к сыну смыла все твои грехи, поэтому путь в Запределье откроется тебе».

Услышав знакомый термин из уст духа, я, мягко сказать, был удивлён. Запределье… Хм… Ну, ладно, пусть так. Я решил выяснить подробности позже.

Если кратко, как я понял, внутри пирамиды находился город мёртвых, который имел выход в Запределье. Чтобы было понятнее, я поясню, что каждое кладбище на ментальном уровне является городом мёртвых. Их тысячи и миллионы в духовном пространстве. Пирамиды – это древние гробницы, поэтому логично предположить, что внутри них также располагаются города мёртвых. Но я никак не ожидал, что Амори ввергнут сразу в Запределье. Ходить туда было опасно даже для некромантов, потому как оно представляло собой неизведанную область Мироздания, населённую, как говорили мои учителя «запредельным ужасом». Смертных туда не пускали. Поэтому я не представляю, как пропустили Амори, и как он смог вернуться оттуда целым и невредимым.

Раз заглянув в эту неизвестную область пространства, можно было запросто остаться без рассудка, либо прикованным к постели на долгие годы, либо умереть на месте от мгновенного инсульта.

В миг, когда таинственный голос произнёс свою фразу, послышался скрежет, а затем каменная дверь, которую безуспешно пытался открыть Амори, отворилась. Из мрака за ней потянуло тёплым могильным воздухом. Он был затхлым и сладким до тошноты. Жуткая липкая бездна простиралась за неизбежной границей, разделяющей мир живых и мир мёртвых. Амальрик без страха перешагнул её.

Сначала королю пришлось ползти, согнувшись в три погибели, по узкому круглому тоннелю. Он двигал вперёд зажжённый факел, который всё равно не мог разогнать сгущающегося мрака, и продвигался вслед за ним. Воздуха катастрофически не хватало, а напряжение и давление земной тверди над головой только убеждали короля в своей полной беспомощности.

«Я чувствовал себя тогда бесполезным червём, рыскающим под землёй и сбившимся с пути, – рассказывал Амальрик. – Только мысль о сыне, о Балдуине, приводила меня в чувство и заставляла двигаться дальше. Сын для меня был, как свет в окошке… Всю жизнь…»

Его печальная исповедь выедала мне душу, будто все вышеперечисленные события произошли со мной. Где же был мой холодный разум некроманта? Он спал, убаюканный красивым голосом Амори. Вместо него внимало сердце.

Когда круглый тоннель закончился, король обнаружил, что оказался в небольшом квадратном помещении. Из него наверх вела железная винтовая лестница, и король ступил на неё. Подниматься пришлось долго, около получаса. За всё это время миллион мыслей успел пронестись в голове несчастного короля: от самых печальных до вполне оптимистичных. Ведь он же отчётливо слышал голос, значит, он пришёл не зря! А вдруг всё это – галлюцинация, и он попросту теряет время, бесполезно блуждая посреди кладбища людскому тщеславию?

Лестница привела Амальрика на самый верхний ярус, где располагалась огромная галерея с захоронениями. Свет факела не мог осветить всей грандиозной картины реликта давно ушедшей эпохи, но с удивлением Амори обнаружил, что больше не нуждается в нём. Откуда-то снизу били неизведанные потоки зеленоватого мертвенного света, от которого трепыхало сердце и стыла кровь в жилах. Таким образом, галерея оказалась неплохо освещена. Она была заставлена саркофагами. Облицовка на них облупилась, краску покрыл безнадёжный слой пыли, но различить очертания фигур, выточенных из камня, ещё было возможно.

«Не медли! Сюда!» – приказал голос, и тут же у северной стены вспыхнул красным стрельчатый дверной проём, ведущий в неизвестность. Амори осторожно проходил мимо ровных рядов саркофагов, боясь сделать лишнее движение, и направлялся к ориентиру. Его окутало красное свечение, которое прошлось вдоль всего его тела. Перешагнув условную границу, он оказался в большом помещении со сводчатым потолком. У стен стояли каменные фигуры, изображавшие людей в длинных мантиях. Их асбестовые лица были скрыты, а в руках каждого находилось оружие: у кого меч, у кого – копьё или секира. Но каменные фигуры служили лишь декорацией к главному экспонату таинственной комнаты. В самом её центре, на невысоком пьедестале лежало то, что привело Амори в далёкие земли. Он увидел ЭТО, и его дух будто покинул тело. Сердце бешено заколотилось в груди, и стало трудно сделать вдох и выдох. На каменном выступе, источая загадочное сияние, лежала Нетленная Ткань, окутанная ореолом сиреневых переливов непознанной энергии. Когда-то невзрачный кусок полотна весь пропитался таинственными божественными вибрациями, и теперь был словно соткан из света. Тончайшие энергетические нити Ткани завораживали воображение, сплетаясь в причудливый, неподвластный человеческому разуму узор. Амори застыл от изумления, и только мысль о сыне вывела его из оцепенения. Он сделал шаг к пьедесталу. Его подпустили слишком близко. Только не понимаю, зачем? Чтобы он поразился величию Творца, оставившего на Земле свой неизгладимый след?

Амори приблизился, и уже протянул руку к реликвии, как тут же почувствовал спиною какое-то шевеление. Обострённое чутьё воина-крестоносца не обмануло его. Он резко обернулся и обомлел, даже не успел обнажить свой меч от шока. Одна из каменных фигур ожила и задвигалась, наставляя на короля копьё! Она отделилась от стены, будто до этого приросла к ней, каменная крошка осыпалась с мантии и лица, обнажив ярко горящие изумрудные глаза существа. А то, что стояло перед Амори, не могло быть человеком. Вслед за первой фигурой «проснулись» и остальные. Они зашевелились, скидывая с себя остатки многовекового сна, отряхивая пыль и паутину со своих оружий. Вероятно, вы представляете, в каком ужасе и шоке находился тогда король Иерусалима. Почти инстинктивно он выхватил меч из ножен и выставил его вперёд, намереваясь защищаться. Каменные монстры взяли его в кольцо, постепенно сжимая его. Амальрик сомневался, что сможет против них выстоять, но такой уж у него был характер: даже видя неизбежность положения, он не отступал назад, и… зачастую побеждал.

Когда одна из фигур отделилась от остальных и медленно поплыла к нему, он понял, что боя не избежать, и, скорее всего, он станет для него последним. Перед глазами всплыло лицо сына. Вся недолгая жизнь была ради него. Всё было ради него. Для себя Амори никогда ничего не просил: ни богатств, ни власти. Он не желал быть королём, и унаследовал трон чисто случайно. Его старший брат – Балдуин III умер бездетным в возрасте тридцати двух лет, и Амальрику пришлось занять его место. А сам он хотел лишь иметь семью и спокойно жить с любимой супругой, сыном и дочерью в своих владениях в Аскалоне.

Монстр, заточённый в камне непознанным творцом, желал поскорее расправиться с нежданным гостем. Завязался поединок. Амори не смог выстоять против тупой нечеловеческой силы. Клинок короля яростно схлестнулся с копьём нелюдя, и разбился вдребезги. Его осколки, звеня, упали на каменный пол.

На такое не был способен человек. Чудовищная магическая сила обрушилась на Амори. Он почувствовал сильную слабость в теле и упал на одно колено. Живая статуя занесла над ним копьё.

«Довольно!» – прогремел тот же голос, что и прежде. Произошло это за миг до неизбежного, когда храбрый король уже попрощался с жизнью. Но не смирился. Он никогда не смирялся. Если б смирялся, его бы не было там, в гробницах.

Горло сдавила тисками невидимая сила. Он с трудом мог пошевелиться. Все статуи, до этого неизбежно наступавшие на него, тоже замерли. Преодолевая чудовищное сопротивление, он еле разжал парализованные челюсти и произнёс: «Кто ты?»

Сила не представилась. У неё не было облика, не было имени и даже какого-либо определения в человеческом языке. Она просто была, как воздух. Нет, даже не как воздух, а как некое абстрактное энергетическое поле, пронизывающее всё, но ни с чем не вступающее во взаимодействие. Но в тот момент, в гробницах, Сила проявила себя. Из рассказа Амори я понял, что то была та же Субстанция, которая являлась источником моего дара. Я всецело принадлежал ей. Имея в виду эту Силу, я всегда говорил: «ОН». Повелось так ещё со времён моего деда».

«Его нужно кормить. Когда Он голоден – Он разъярён. Не доводи Его до такого состояния!» – всё ещё звучат в моей памяти его слова. От деда я и унаследовал некромантический дар, источником которого была Сила. Как «Его» кормить, я понял только со временем. Я не могу объяснить этого словами. К сожалению, таких понятий просто не придумано людьми. Тот, кто это проходил, меня поймёт.

«Живые» статуи были в услужении этой Силы. Они остановились, как вкопанные. Замерли, будто никогда и не двигались, будто сама природа движения была им бесконечно чужда.

«Здесь нет ничего твоего, Амори! Зачем ты пришёл?» – пророкотал голос.

«П-пожалуйста, позволь мне… Прошу… Мой сын тяжело болен. Мне нужна… Она…» – Еле вымолвил сломленный горем и отчаянием король.

«Я не могу отдать Её тебе. Твоего сына ждёт иное будущее. Всё уже решено!» – чуть смягчившись, ответила Сила.

«Что это значит? Он выздоровеет?» – воскликнул Амори с надеждой. Гнёт Силы стал слабее, король смог пошевелиться.

«Нет!» – оборвали его.

«Но как же?»

«Ты пришёл зря, Амальрик. Я не отдам тебе реликвию, но могу дать кое-что другое, если ты согласишься этим обладать».

«Это поможет моему сыну?»

Снова нет.

«Тогда зачем мне это?»

«Твой сын станет величайшим правителем, но тебе нужно его отпустить. Твоя жизнь не ограничивается им. Ты самодостаточен. Я вижу, что тебя ждёт особый путь, если ты согласишься ему последовать. Не отказывайся, Амори! Сделай доброе дело для этого Мироздания!»

«Мне уже всё равно на это Мироздание, если я не могу спасти Балдуина!» – воскликнул король с негодованием.

«Поверь, его не нужно спасать. Он сам – спасение для очень многих».

Последние слова поразили Амори.

«Доверься мне».

Король смотрел в пустоту подземелья, залитую сиреневым светом, смотрел на Силу в упор, но не видел её, а чувствовал. Она была а сантиметре от его сердца.

«Что же мне делать?!» – с сожалением подумал король, но не произнёс вслух своего вопроса.

«Решай здесь и сейчас!» – сказала Сила.

Что тогда заставило его сказать «да», он и сам вряд ли понимал. Это слово слетело с его уст так легко, будто на этот вопрос не могло быть иного ответа.

Сила обрадовалась, а Амори с ужасом осознал, что он только что согласился, сам не зная, на что.

«Да будет так!» – Разнеслось эхом по гробнице.

Казалось, звук сотряс всю пирамиду, рассыпался на миллиарды осколков и отразился в глубине синей радужки широко распахнутых глаз короля. Он ожидал худшего, ожидал, чего угодно, но только не того, что произошло в следующий миг.

Пространство бешено закружилось у него перед глазами, а пирамида рассыпалась на мельчайшие частицы за несколько мгновений. Амори обнаружил себя стоящим посреди белой жаркой пустыни. Его ноги были по колено в песке. Спину жгло ядовитое солнце. Меч висел на поясе целый и невредимый. Разбилось кое-что другое. Разбилась душа. Разбилась потому, что умерла последняя надежда. И перешагнув через неё, Амальрик обнаружил, что теперь может разговаривать с мёртвыми.

Глава 5. Остров Некромантов

В общем, как вы догадались, великий король Амори I был некромантом. Сила, встреченная им в гробницах, наделила его некромантическим даром. Даром, который помогал мёртвым и служил Силе, но ничем не мог помочь умирающему принцу.

Я был в шоке, узнав, что Амори – один из нас – таких же, как я. А он не сдался. Он продолжил поиски лекарства. Они приводили его в чуждые страны, но всё больше отдаляли от сына. Балдуину нужен был отец, а Амори либо пропадал в военных походах, либо в своих бесконечных поисковых миссиях, оканчивавшихся либо сражением, либо кораблекрушением, но никогда – удачей. Сила сказала ясно: что его сына не нужно спасать, но почти любой бы родитель на его месте не смирился с этим. Так прошло пять лет. И в один из дней, Амори встретил свой новый Путь. Он умер не на поле боя. Его силы были истощены разочарованиями, неотступной болезнью сына и безуспешными поисками лекарства, поэтому организм не смог справиться с обычной инфекцией. Амори умер от дизентерии в очередном военном походе, после осады Баниаса, оставляя своему сыну в наследие королевство, врагов и его собственный тяжёлый рок. Но Сила оказалась во всём права. Несмотря на тяжкий недуг, Балдуин IV правил мудро и храбро, и сумел спасти не одну человеческую жизнь. Только золотая эра его правления продлилась недолго – всего одиннадцать лет. С переменным успехом он сражался с новым врагом христиан на Востоке – племянником Ширкуха, самопровозгласившим себя султаном – Салах ад-Дином, то побеждая его, то заключая с ним мир. Одержав над ним головокружительную победу всего в шестнадцать лет, смертельно больной юноша, тем не менее, не должен был расслабляться. Кольцо врагов вокруг его молодого королевства сужалось всё сильнее. После позорного поражения султан уполз зализывать раны и готовиться к новому нападению. Балдуину следовало оставаться начеку. Но о нём, собственно, я хотел рассказать чуть позже, и вернуться в своём повествовании к его отцу, история которого оказалась не так проста, как кажется на первый взгляд.

После неудачного похода в Египет, Амори вновь отправился на поиски лекарства для сына. Масло чаульмугры, которое привезли из Африки, лишь тормозило развитие болезни, но не исцеляло полностью. Отчаявшийся король снова поверил легендам, нашёптываемым ему «магами», наводнившими дворец. Он не послушал Силу. И вряд ли бы кто-то на его месте поступил иначе.

За восемнадцать месяцев Амальрик проделал громадное путешествие. Он отправился на таинственный Остров Некромантов, находившийся в Точке Немо – самой отдалённой от какой-либо суши области Мирового Океана. Его вновь сопровождали братья Ордена Храма и Великий Магистр. Плаванье было опасным, неоднократно корабль попадал в шторм, а на обратном пути случилось непоправимое: судно налетело на рифы и разбилось. Выжить удалось только королю. Его выбросило на берег около Аскалона. Три дня он шёл по пустыне под палящим солнцем, а после, достигнув порта, смешался с нищими, чтобы никто не узнал его. Пережитое на острове отдавалось в мозгу кошмарами. Разум готов был вот-вот помутиться, но Сила поддерживала его. Если б не она, король не вынес бы всего, что выпало на его долю.

Выйдя из порта Мессины в середине января, он обогнул Африку и отправился в Тихий Океан, постоянно сверяясь с картами. Сила вела его, хотя предполагала, что путешествие окажется бесполезным, но она никогда не бросала своих некромантов, даже если заведомо знала, что их усилия тщетны. Бо́льшую часть пути погода благоволила королю. Океан был тих. Его тёмно-синие воды, под цвет глаз бесстрашного короля, были спокойны, лишь мелкие лучезарные волны по вечерам тревожили морскую гладь. Амори с печалью смотрел вдаль – туда, где он оставил любимого сына и свою короткую несчастливую жизнь. Он рассматривал такую возможность, что ему не удастся вернуться назад – в те дикие средневековые времена вряд ли можно было быть уверенным в завтрашнем дне, но он должен был попытаться использовать последний шанс. Легенды гласили, что остров не находился в Точке Немо постоянно. Он исчезал и появлялся лишь для того, кого Высшие Силы считали достойным. Амори не считал себя таковым. Но он считал достойным своего сына и был уверен, что на его зов откликнутся, ведь откликнулась же Сила… Только он… Он ничего не сделал для неё. Как вы уже поняли, Амори был некромантом, который за свою жизнь не упокоил ни одной души. Поэтому Сила, поняв, что он не собирается использовать свой дар, в конце концов, отвернулась от него и дала ему умереть от дизентерии после осады Баниаса. Не стала его спасать и оберегать, как спасает и оберегает всех некромантов. Но в том плавании удача была на его стороне.

По мере приближения к таинственной точке, на корабле начал нарастать страх. В душах тамплиеров зрела тревога, а сам король был на пике психологического напряжения. Сразу у всех всплыли все потаённые, задавленные разумом страхи: иррациональные, словно у детей, не поддающиеся осмыслению в обычной обстановке, но держащие так крепко, словно удавка на шее. Но тамплиеры были людьми веры – людьми со стальной волей и крепкими нервами. Они выдержали испытание. Каждый усердно молился в своей тёмной каюте-келье. Каждый считал своим долгом поддержать Амальрика в его святой миссии. Может, кто-то скажет, что любовь к сыну затмила королю разум, и всё, что он, якобы, видел, являлось плодом его больного воображения, но я склонен ему верить, потому что точно знаю, что существуют силы, неподвластные человеческому осмыслению. С ними Амори столкнулся в гробницах пирамиды Микерина, с ними же предстояло ему встретиться и на Острове Некромантов.

Он внезапно возник посреди пустой морской глади поздней ночью, когда надежда на его появление уже почти растаяла. Таинственная суша была окутана настолько ярким Южным сиянием, что от его изумрудных переливов у монахов заболели глаза.

«Нужно подплыть ближе!» – воскликнул взволнованный и обрадованный Амори. Но сколько бы корабль не плыл навстречу таинственному острову, он не мог его достичь. Божественный клочок земли оставался в зоне видимости, но вне области досягаемости. Так продолжалось несколько часов кряду. Ночь будто превратилась в тягучую тёмную массу, которая была конечной, но не заканчивалась нигде, как пространство, замкнутое само на себя. Солнце не взошло, но исчезли все звёзды. Океан погрузился бы в кромешную тьму, если б не ослепительное сияние острова. Нервы путников, натянутые, словно струны, до предела, начали рваться. Кто-то из братьев, не выдержав ментального гнёта, выбросился за борт. Амори дал команду не отступать. Он бесстрашно вёл корабль вперёд, даже не думая разворачиваться.

Великий Магистр Ордена Тамплиеров умолял его одуматься: «Вы погубите себя, Государь! Разве вы не видите, что это – не богоугодное дело. Прошу, Ваше Величество, опомнитесь! Вы ещё нужны своему сыну!»

При упоминании сына, король вздрогнул, вспомнил его лицо, его улыбку, его взгляд. На сердце потеплело. Воспоминание дало Амальрику сил. Он ответил: «Лишь ради него я делаю то, что делаю! Я не отступлю назад!»

И вскоре произошло нечто удивительное. Невидимая сила, сдерживавшая корабль, поддалась, и судно, миновав барьер, устремилось к острову. Он становился всё ближе и ближе, а его очертания всё пугающее. Остров был полностью лишён растительности, и, тем не менее, он источал сильнейший аромат хвои – отличительный признак некромантической энергии. Она пронизывала всё вокруг, включая прибрежные воды. Знающие люди говорили, что и от тел самих некромантов иногда ощущался этот запах. Если б Амори и его спутники смогли воспарить над водной гладью, они бы обнаружили, что остров по форме напоминал череп, и в самой сердцевине его находились какие-то постройки. Когда до него оставалось не более двухсот метров, король приказал оставаться на местах, а сам спустил лодку и направился к берегу. Напрасно Магистр пытался его остановить. Амальрик был сам на себя не похож, он показался ему безумным и неуправляемым. Его глаза странно изменились. В них плясали зелёные огни. Пытаться остановить его, было сродни самоубийству. Амальрик грёб вперёд, невзирая на дьявольскую усталость и громадные капли пота, стекавшие по его разгорячённому телу. Он ощущал, что сделался зверем, рыщущим в темноте, гонимым лишь одной-единственной целью: насытиться. Энергия острова притягивала его, и он жадно пил её, впитывая каждой клеткой своего тела. Но разум короля ещё не настолько погрузился во тьму и иллюзию, чтобы забыть, зачем он здесь. Спасительный свет глаз его сына сиял ярче острова.

Когда лодка ударилась о камни, король спрыгнул с неё, ступая на чуждые земли. Он начал подниматься вверх, подстёгиваемый таинственной силой. Скалы были почти отвесными, но именно в том месте, где начал подъём Амальрик, кто-то словно прорубил подобие пологой лестницы, благодаря которой король взобрался наверх довольно быстро. Его взору предстала каменистая долина, залитая бирюзовым мертвенным светом. В середине неё виднелись какие-то обветшавшие здания, полуразвалины, объятые мраком. Однако Амори уловил какое-то движение возле них. Без тени страха он направился вперёд. Когда он вплотную подошёл к покосившимся от времени башням, треснутым стенам с проваленными глазницами окон, то пересёк какую-то условную границу, потому как вмиг место, в которое он попал, ожило. Вокруг разливался солнечный день, а развалины превратились в обжитые здания. Свет солнца осветил весь кошмар, творящийся за их стенами. Амори попал… в лепрозорий. Пугающее место заставило его вздрогнуть. Ему встретилось несколько пациентов, с ног до головы замотанных в бинты. Только сверкали их истощённые болью глаза. Их вели под руки, некоторых несли на носилках. Амальрика сковало жуткое оцепенение при виде них. Всё оборвалось внутри, а сердце сжалось в нервный комок.

«Сын… Господи, отведи от него эту чашу! Господи, я молю тебя!» – шептал он в исступлении. Ноги несли его дальше по каменному коридору. Вскоре он перестал замечать перекошенные от страдания лица, фигуры лекарей и пациентов стали расплывчатыми тенями. К горлу короля подступила тошнота. В глазах у него помутилось, и он рухнул на колени.

«Почему? Почему это место выглядит, как…» – спрашивал он, скорее, у себя, но ему неожиданно ответили. С ним вновь заговорила Сила.

«Остров никак не выглядит. Он лишь отражает индивидуальные страхи каждого, кому суждено на него попасть. Тебя пропустили, Амори».

«И… Что дальше? Ты же знаешь, мне нужно лекарство. Пожалуйста!» – взмолился истерзанный отец.

Голос в его разуме с минуту молчал.

«Это невозможно!» – наконец, изрёк он.

«Я умоляю тебя! Зачем тогда меня пропустили на Остров?!»

«Потому, что ты хотел на него попасть. Ты был достоин. Но помочь тебе мы не можем».

Второй приговор звучал ещё безапелляционнее, чем тогда, в гробницах. Король обессилено застонал.

«Однако, – оживился Голос, – у нас всё же есть кое-что для тебя».

С этими словами перед глазами Амори что-то вспыхнуло, и окружающая картинка сползла с полотна реальности, будто смытая краска. Перед его взором вновь предстали тёмные развалины.

«Поднимись, Амальрик, сын Фулька!» – приказал Голос.

На дрожащих ногах, всхлипывая от страдания и душевной муки, король еле поднялся с места. Он почувствовал, что в его руке оказался зажат какой-то предмет. Он немедленно поднёс его к глазам и обомлел. На его ладони сверкал удивительно красивый, в тон Южному сиянию, окутавшему остров, драгоценный камень.

«Что это?»

«Это – камень некромантов. Он не исцелит твоего сына, но он даст ему сил в борьбе против любых врагов королевства. Береги его. Это – большее, что я могу тебе дать, Амори».

Не знаю, было ли дело в камне или нет, но в день битвы при Монжизаре юный король Балдуин одолел тридцатитысячную армию Салах ад-Дина силами пятисот рыцарей-тамплиеров! Камень некромантов, что так гармонично был вставлен в рукоять его меча – меча, не знающего поражений, сверкал под южным солнцем. В тот день он изменил свой цвет, став ярко-оранжевым, пылающим гневом против неверных. И это показалось юноше удивительным. Он счёл, что сам Господь Бог помог ему на поле боя. На самом деле ему помогал отец. Ни Балдуин, ни кто-либо ещё так никогда и не узнал, кем он был на самом деле. Следы камня затерялись в веках, да может, и был он просто стекляшкой, а всё дело заключалось в фантастической воле смертельно больного короля и его чистой душе. Дальше стало гораздо хуже. Болезнь, сдерживаемая лекарствами, постепенно прогрессировала, королю становилось всё тяжелее сдерживать натиск врага, а любимого отца не было рядом. Было много тех, кто мог дать ему совет, помочь делом, но они не могли заменить безвременно ушедшего родителя. Балдуину пришлось научиться жить без него.

Мне очень много лет. И из своих наблюдений, исходя из жизненного опыта, я могу сказать, что если мальчика любит отец, то он непременно вырастает достойным настоящим мужчиной. Причём неважно, сколько по времени родитель находился рядом – главное, дать ребёнку незабываемое ощущение любви и защищённости. Если же всё наоборот, то, как правило, такие дети вырастают в слабых, жестоких, безвольных, инфантильных и эгоистичных мужчин, которых и назвать последними не поворачивается язык. Сколько раз я прослеживал эту закономерность.

Вероятно, если б Амальрик послушался Силу и исполнял свои обязанности некроманта, он прожил бы долго и остался со своим сыном на многие годы. Но, с другой стороны, тогда бы Балдуин не успел стать королём и не совершил бы подвигов, не вошёл в историю, как один из самых выдающихся, храбрейших и мудрейших правителей.

Глава 6. Всеслав Чародей

Думаете, после Острова Некромантов Амори сдался? Если да, то вы ошибаетесь. Вернувшись назад, чудом избежав смерти при кораблекрушении, он крепко обнял любимого сына и начал думать, где искать лекарство дальше. Красивый белокурый ребёнок в его объятиях дрожал. В его бездонных синих глазах застыла тревога. Он умолял отца не уезжать снова. Уже в двенадцать лет он был сильным, храбрым, мудрым принцем, но всё-таки оставался ребёнком, которому было необходимо внимание и поддержка родителей. Воспитатель и наставник Балдуина – Гийом Тирский не мог заменить мальчику отца, когда тот отсутствовал. Друзья, с которыми он играл раньше, отдалились от него – родители, опасаясь болезни принца, не пускали своих детей во дворец. Поэтому, когда король покидал Иерусалим, Балдуин испытывал тотальное одиночество. Единственным утешением для него были книги. Он любил читать и даже сам пробовал сочинять фантастические истории, но никогда не заканчивал их, потому что его обязанности принца отнимали у него слишком много времени. А его катастрофически не хватало. Тренировки с мечом, занятия верховой ездой, охота, обучение наукам и языкам занимали день с раннего утра и до позднего вечера. А с момента… С того страшного момента, когда подтвердился диагноз, к ежедневным учебным занятиям добавились ещё и медицинские процедуры. Юному принцу было некогда скучать и жалеть себя. Да и в том возрасте он всё ещё надеялся на чудо. Болезнь развивалась медленно и почти не оставляла отметин на его теле. Правая рука не чувствовала ни боли, ни огня, ни холода, и это было так естественно, что мысль о болезни казалась несуразным бредом воспалённого воображения. Если б не врачи, он бы ни за что не поверил, что болен. В самом деле! Он был полон сил, надежд, непоколебимого юношеского жизнелюбия и задора. Разве могла затаиться в этом безупречном теле тень давнего человеческого кошмара? Разве можно было представить, что через каких-то несколько лет красота наследного принца останется лишь воспоминанием, а его душа изменится до неузнаваемости? Нет, всё это виделось глупым пророчеством, бредом, кошмарным сном, далеко оторванным от реальности. Никто до конца не верил, что тяжкая участь всё-таки постигнет будущего короля. Все верили, что он останется таким, какой он есть, навсегда.

Шарлатаны при дворе короля посоветовали Амори обратиться за помощью к какому-нибудь мёртвому магу. О, это отдельная тема! Дело в том, что чародеи, перешагнувшие черту смерти, становились практически всемогущими. Связываться с ними было опасно: зачастую они представляли собой мстительных своенравных духов, но если они всё-таки решали помочь просителю, то могли исправить любую проблему.

Вначале Амори с недоверием отнёсся к этому совету, но затем любовь к сыну вновь затмила его разум.

Шарлатаны предлагали свои услуги медиумов, не зная, что Амальрик и сам был в силах связаться с потусторонним миром. Он отказался от их помощи и решил действовать самостоятельно. Сила, тогда ещё не покинувшая его, подсказывала ему, что следует делать.

И вновь Амори ждала долгая дорога. Выбор был невелик, и он пал на покойного князя Полоцких земель – Всеслава – ещё при жизни могущественного мага, волколака и прорицателя. Но чтобы связаться с духом, следовало отправиться в место его упокоения – туда, где он нашёл последнее пристанище. Не так-то и далеко от Иерусалимского королевства, учитывая, что бесстрашный король побывал в Точке Немо. Вот только путь его лежал через враждебные земли, и единственное,  что ему оставалось, вновь переодеться в паломника. Надо отметить, что, пока он пребывал в непрерывных странствиях в поисках мифического лекарства, его королевство тревожили более насущные проблемы. Могущественный враг – Салах ад-Дин креп и всё сильнее сжимал кольцо власти вокруг Святой земли. Но Амальрик давно и бесповоротно решил для себя, что для него главное, а что – второстепенное. Он отодвинул государственные дела и заботу о безопасности королевства на второй план, целиком посвятив себя безнадёжному делу. Впрочем, он так не думал и не терял надежды. А ещё он считал себя в первую очередь отцом, а потом уже королём. В итоге – он не вылечил сына и оставил ему ослабленное королевство. Я не судил его. Я, наоборот, им восхищался, да и жалел его, ибо то, как он самоотречённо, безумно, неистово боролся за жизнь единственного принца, было верхом благодетели, мужества и проявления родительской любви.

Шарлатаны напрашивались в сопровождающих, но Амори не изменил братьям-тамплиерам. Они сопровождали его весь долгий путь на Север, казавшийся краем Земли. Естественно, монахи сменили свои белые с красным крестом одеяния на неприметные, тёмно-серые плащи из грубой ткани без всяких опознавательных знаков.

Амори не сильно вдавался в подробности своего пути на Север, как и к Острову Некромантов. Он только сказал, что пару раз нарывался на отряды разбойников, с которыми, гонимый своей великой целью, жестоко расправился.

Когда король перешагнул рубежи Киевской Руси, – а чтобы попасть в Полоцкое княжество, он избрал именно такой маршрут, Амори не стал углубляться дальше на север – ему показалось, что он ступил на благословенные земли. Недаром их постоянно стремились завоевать и каждый раз получали отпор. Что-то неуловимое витало в воздухе. Теперь, будучи некромантом, король это почувствовал. Это что-то роднило эти земли с далёким Иерусалимом, будто и на них когда-то жил и проповедовал Сын Божий. Так, по крайней мере, показалось Амори. Я же, наверное, привык. Я не чувствовал в нашем воздухе ничего особенного, хотя знал, что русские – это богоизбранный народ. Но что собою значила эта богоизбранность? Многие, наверное, посчитают, что я говорю о каком-то умственном и физическом превосходстве над другими нациями. Вовсе нет. Богоизбранность, в настоящем её понимании, подразумевала огромную ответственность за других, которую Создатель возложил на плечи русских людей. И вы сами, мои дорогие читатели, можете увидеть эту удивительную закономерность, проанализировав многие факты истории. Русским людям, русской армии в частности, всегда выпадало на долю становиться освободителями, победителями над злом, строителями мира и защитниками правды. Да, знаю, в мире – тысячи правд. Но существует одна универсальная истина: защита слабых сильными. Русские всегда придерживались её.

***

Путники старались держаться подальше от людных мест: больших городов, деревень. Шли по дремучим лесам, болотам. В города заходили только чтобы пополнить припасы. Но зачастую охотились, чтобы раздобыть пищу.

С каждым днём зов Силы становился всё резче в голове Амальрика. В его душе ясно проступали неодолимые сомнения в правильности избранного пути. Не следовало ли ему остаться с сыном, ведь никто не знал, сколько ему было отмеряно? Бог мог забрать его в любой момент. Болезнь не щадила никого. И может, лишь Балдуину она решила дать отсрочку, чтобы он успел стать королём и совершить много великих дел. Но тогда Амори не мог об этом знать. Больше всего на свете он боялся вернуться и не застать сына в живых. Тогда бы его жалкая, как он про себя говорил, жизнь потеряла всякий смысл. Говорят, что не следует делать детей смыслом своей жизни, но когда они появляются, человек (большинство людей, по крайней мере) не может поступить иначе. И, наверное, это правильно и естественно, чего бы ни говорили психологи и прочие «знающие» специалисты.

Амальрик ничего не рассказал мне о том, что он видел на чужих землях. Наверное, это не имело для него никакого значения. Он упомянул лишь о месте, в котором ему явился дух покойного князя Всеслава. Это произошло на капище. Сила привела его туда. Оно располагалось недалеко от Полоцка, среди дубовой рощи, скрытое от глаз странников. Мощные деревья с изогнутыми кронами, которым насчитывалась не одна сотня лет, зловеще шелестели пожелтевшей листвой – Амори и его спутники прибыли в место назначения в середине осени. На месте расположения деревянных идолов-исполинов стояла гробовая тишина: не было слышно ни пения птиц, ни дуновения ветра, ни рёва диких зверей вдалеке. Амори будто погрузился в иное измерение. Его не заботили языческие верования. Он уважал любую религию, но почитал только христианского Бога. Он старался не смотреть в пугающие и будто пронзающие его невидимым взглядом лица идолов. Христианский король-крестоносец, пришедший в это чуждое ему место по зову последней надежды, встал в центр обрядового круга, образованного деревянными статуями, и сосредоточился. Как и на корабле во время поисков Острова Некромантов, он провалился глубоко в себя, пытаясь призвать нужного ему духа. Тамплиеры остались на опушке леса.

Всеслав Чародей, без сомнения, один из величайших правителей, был упокоен в другом месте, но Сила привела Амальрика именно на капище. Возможно, там князь провёл последние часы своей жизни. Он правил более полувека и за этот огромный промежуток времени успел совершить достаточно подвигов и невероятных поступков, принёсших ему славу и всеобщее почитание народа. Его личность окутывали легенды. Несмотря на магические способности, ему доводилось не только побеждать, но и проигрывать. Однако ни одно поражение не сломило дух гордого правителя – в этом они с Амальриком были похожи. Ни разу Всеслав не попадал в плен. Всякий раз ему удавалось незаметно скрыться от врагов. Люди списывали это на его невероятную способность превращаться в волка. Да и Амори поверил этому мифу. Но я-то знал, что такое невозможно. Человек не может превратиться в животное (на физическом уровне) ни при каких обстоятельствах. Другое дело, если Всеслав имел силы, способные внушить врагам, что они видят перед собой волка, а не побеждённого князя. А побеждённого ли? Я думаю, что, несмотря на все неудачи, он умер непобеждённым, как и Амальрик, и его великий сын.

Всё началось с метки. Будущий князь родился с отметиной Силы на своей голове. Поэтому он всю жизнь носил повязку на лбу. Возглавив Полоцкое княжество в 1044 году, он успешно расширял свои владения на запад и северо-запад, в районы литовских племён, строил крепости и боролся с соседними княжествами, совершая на них набеги: иногда удачные, как на Псков и Новгород, иногда – катастрофические. Но поистине масштабной стала его борьба с триумвиратом Ярославичей. С переменным успехом противоборствующие стороны вторгались во владения друг друга: был разрушен полоцкий Менск, после чего войска Всеслава атаковали армию неприятеля на реке Немиге, но потерпели поражение. Я думаю, что Всеслав, как и Амальрик, не использовал сверхъестественную силу, данную ему от рождения, в интересах своего правления. Он правил только лишь с помощью своего ума и прирождённых качеств характера, отметая всё магическое, что дала ему Природа. И это было ошибкой. Используй он свои невероятные способности по назначению, и ему бы не пришлось попасться в ловушку Ярославичей. Они обманули князя: вызвали его на мирные переговоры в Киев, но в итоге посадили в поруб. Но его неожиданно спасло вторжение половцев, которые разбили Ярославичей в битве на Альте. Киевляне обвинили в поражении княжеских воевод и потребовали отпустить Всеслава, чтобы он повёл их в бой. Когда те отказались, вспыхнуло восстание. Всеслав был освобождён и возведён на киевский престол. Но спустя полгода Изяслав Киевский вернулся с поляками, у которых попросил помощи в свержении «самозванца». Всеслав выступил против князя с киевским войском, но проиграл и вернулся в Полоцк, который вскоре был отобран у него Изяславом. Он назначил туда своего сына – Святослава. Но уже через три года законный князь вернул себе Полоцк. В последующие годы своего правления он также продолжал бороться с Ярославичами, но, несмотря на это, во время его правления Полоцкое княжество достигло наивысшего могущества и расцвета.

В глубине души Всеслав был язычником, что не мешало ему строить церкви. Но он прекрасно знал природу своей силы и не мог отвернуться от неё. Её источник выходил за пределы всех эгрегоров, известных человечеству. Оставаясь непознаваемым, он, тем не менее, открывался некоторому числу избранных, которых считал достойными. Амальрик не знал, была ли то та же Сила, что дала ему некромантические способности, либо какая-то другая. Но он надеялся на понимание – простое человеческое понимание со стороны Всеслава, ведь и великий князь когда-то сам был отцом. Амори вновь рискнул своей жизнью, властью и разумом ради Балдуина.

***

Дух покойного князя долго не выходил на связь, хотя, по идее, должен был неосязаемо присутствовать на капище. Но Всеслав умер от старости, в своей постели, поэтому ему не за чем было носиться в Межмирье в поисках некроманта, способного его упокоить. Он и так был упокоен. Но его чародейские силы остались в мире живых. Благодаря этому он мог, вернувшись по зову медиума, использовать их. Они были заключены в том месте, где он принял обряд посвящения – на капище, в дубовой роще близ Полоцка.

О том, что дух пришёл после настойчивого ментального зова, свидетельствовала природа вокруг. По земле заструился ветер, пригибая травы, при этом деревья стояли, не тронутые его дуновением, словно каменные изваяния посреди увядающей осени. Воздух внезапно стал морозным. У короля пошёл пар изо рта, а лицо начало мёрзнуть. Он переступал с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам, и на всякий случай, держа меч наготове.

Свинцовые тучи сгустились над капищем. Нарастала тревога. Но в какой-то миг жёлтый луч солнца прорезался сквозь плотные облака. Он упал вначале на бесстрастное лицо идола, и затем, задержавшись на нём ненадолго, перескочил на лик другого. Так он обошёл по кругу все двенадцать фигур, после чего блеснул на лезвии меча Амальрика и исчез. Этот жест давал понять, что короля услышали. В изумлении он вглядывался в деревянные статуи, пытаясь заметить в них проблески чужого присутствия, но они оставались безмолвны. И тогда Амори разомкнул стиснутые дрожью уста.

«Всеслав! – воскликнул он на своём языке, потому как не мог знать старославянского. – Прошу, ответь мне! Ты – моя последняя надежда!»

Внезапно поднялся вихрь такой силы, что свалил с ног отважного короля франков. Он упал наземь и в защитном жесте выставил руки вперёд. Его меч по-прежнему был обнажён. То, что он отразил на своём лезвии, то невидимое человеческому глазу в привычных условиях, навсегда отпечаталось на сетчатке несмываемым кошмаром. После смерти великий князь выглядел… весьма необычно, либо хотел, чтобы его видели таковым. В отражении Амори увидел громадного чёрного волка с ярко-красными пылающими глазами. Они были наполнены такой невероятной ненавистью, что в тот момент король отчётливо понял, что здесь, на этих чуждых землях, ему вряд ли помогут. Животное раскрыло свою огромную пасть с длинными железными клыками и издало душераздирающий рёв. Он прошил тело насквозь, будто раскроил сердце надвое. Король выронил свой меч от леденящего ужаса.

«Это значит – нет? Ответь мне!»

Но мятежный дух не думал идти на контакт. Не все духи мягкие и пушистые. Всеславу, очевидно, не понравилось, что его потревожили, кем бы ни был нарушитель его спокойствия. Может, кто-то скажет, что всё это Амори привиделось. Что не было никакого инфернального волка, а может, и был, только нормальный, отражение которого король увидел на лезвии меча, но стресс и психологическое напряжение «дорисовали» несуществующие детали. Плюс атмосфера древнего капища не располагала к душевному спокойствию. Так Амори ушёл ни с чем, хотя умолял мёртвого чародея помочь ему, долго объяснял ситуацию, стоял на коленях. Не мог ли колдун или просто не захотел ему помочь – этот вопрос, вероятно, останется без ответа. После смерти Амори с ним не встречался. Говорить им было не о чем, ведь Всеслав намеренно или нет, погасил последнюю надежду в его сердце.

Поговаривали, что после таинственной миссии, король-некромант вернулся домой уже слегка не в себе. Но чары, если они и были, сразу же рассеялись, как только его руки коснулись любимого ребёнка. Он, как луч божественного света в тёмной бездне, вмиг осветил истерзанную душу Амори. Это было за три месяца до того, как она встретила свой новый Путь.

Глава 7. Сапфировый город

Поразительно, но у болезни Балдуина обнаружились и положительные стороны. Хотя в это трудно поверить. Возможно, именно она сделала его таким бесстрашным человеком – человеком с несгибаемой волей и благородной душой. После сокрушительного поражения в битве при Монжизаре, Салах ад-Дин не рисковал в открытую нападать на Иерусалимское королевство. Он делал лишь небольшие вылазки с целью острастки городов, лежащих на границе, но всякий раз в страхе бежал, узнав, что на него выдвигается Прокажённый король со своим войском. А он неизменно спешил на помощь, как бы себя ни чувствовал, в каком бы ни находился состоянии. Султан боялся Балдуина, как огня, бегал от него по всей пустыне. Наверное, свою лепту внесла и болезнь, изуродовавшая некогда прекрасный лик юного правителя. Сарацины испытывали перед ней благоговейный ужас. Элитный отряд, состоявший из рыцарей Ордена Святого Лазаря, поражённых тем же недугом, что и их король, сопровождал Балдуина в каждой битве. В бой они шли с открытыми забралами, обращая врагов в бегство, даже не успев коснуться их мечом. Это были люди, которым, как и королю, уже нечего было терять. Поэтому они считали для себя великой честью погибнуть в бою, а не в лепрозории под причитания санитарок и таких же горемык, лишившись рук, ног и нормального человеческого облика.

Именно благодаря им, Балдуин не попал в лепрозорий, а остался на троне. Рыцари Ордена смогли доказать баронам, что лепра не так заразна, как многие думают, и юный король никого не заразит. И, действительно, за всё время его правления, никто из окружения монарха не заразился. После победы в битве при Монжизаре, доказав всем, что он достойный правитель и храбрейший из воинов, несмотря на свою болезнь, Балдуин начал укреплять Иерусалимское королевство. У него было много сторонников, восхищавшихся им. В том числе и вождь ассасинов – Старец Горы, с которым наладил контакт ещё его отец – Амальрик I. Ассасины были врагами суннитов. Они поклонялись Аллаху, но не были последователями Мухаммеда, они хранили тайные знания и исповедовали Истину. Ассасины обитали высоко в горах, были неуловимыми убийцами и превосходными шпионами. Их цели оставались неясны. Амори так до конца и не удалось понять, чего на самом деле добивались адепты этой таинственной военно-религиозной организации. Они не стремились к власти, не пытались истребить всех суннитов. Находясь в постоянной тени, окутывая себя множеством тайн и легенд, они, тем не менее, незримо влияли на обстановку на Ближнем Востоке, поворачивая колесо истории в выгодном им направлении. Они могли тихо и внезапно убрать какого угодно правителя или влиятельного барона, могли вмешаться в любую битву и, используя хитроумные уловки, переломить ход сражения. Но не возможный союз против общих мусульманских врагов привёл Амальрика в их логово. Король обратился к Старцу Горы за помощью в исцелении сына. Никто не советовал ему обратиться к ассасинам. Инициатива исходила от самого короля. Узнав, что им известны тайные знания, он решил, что стоит попробовать уговорить их спасти Балдуина.

Проводники показали ему пещеру, через которую открывался путь в Сапфировый город, вырубленный глубоко в скалах и окружённый со всех сторон неприступными хребтами гор. Там и обитали ассасины. Тёмный тоннель выводил на главную площадь. Она имела круглую форму, и стены домов, обрамлявшие её, были вытесаны в твёрдой породе. В провалах окон горели огни, а в самой сердцевине площади стоял чёрный шатёр, украшенный золотом и драгоценными камнями. Амори прибыл один, без монахов. Он сильно рисковал. Но этот риск был оправдан, ведь от здоровья его сына напрямую зависела судьба королевства. И всё равно большинство его приближённых, посвящённых в его тайную деятельность, в частности магистр Ордена Тамплиеров Одон де Сент-Аман и граф Триполи Раймунд III, считали, что Государь легкомысленно относится к своей жизни.

«Ваше Величество! У вас ещё могут быть наследники мужского пола, но вот если вы не вернётесь из очередной миссии, то неизвестно, какой будет судьба вашего сына!»

«Если я не вернусь, он займёт мой престол. Больным или здоровым! – отвечал король с нескрываемым раздражением. – Мне не нужны иные наследники. Я хочу, чтоб после меня королём стал Балдуин. И точка!»

Короли не могут себе позволить такой роскоши – следовать зову своего сердца. И Амори тоже не мог, иначе бы ему не пришлось разводиться с Агнес, чтобы занять иерусалимский престол. Но после себя видеть на нём он хотел лишь сына от любимой женщины. И все бароны дали ему клятву, что не станут оспаривать право его сына на трон, даже если тот будет находиться при смерти. Так глубоко было уважение к Амори его вассалов. Он заслужил его своей храбростью, честностью и умом. И ассасины тоже уважали этого бесстрашного короля, иначе бы ни за что не пустили его в Сапфировый город.

Они употребляли психотропные вещества, содержащиеся во всевозможных травах, и позволявшие им раздвигать границы воспринимаемой реальности. Благодаря зомбированию разума, Старец Горы воспитывал в недрах своего маленького царства, окутавшего незримой паутиной чуть ли не весь Ближний Восток, непревзойдённых убийц и шпионов. Когда Амори привели в его шатёр, правитель учтиво предложил королю выпить холодного травяного чаю с дороги. Но Амальрик, зная о способностях ассасинов затуманивать разум с помощью зелий, вежливо отказался. Он не выпил даже воды, предпочитая терпеть жажду столько, сколько сможет. Горный Старец лишь усмехнулся – осторожность короля его позабавила. Правитель убийц был высоким и очень худым. Его образ дополнял почти голый татарский череп, узкий разрез серо-голубых глаз под тёмными бровями и тонкие, почти невесомые губы на бледном, словно бумага, лице, резко контрастировавшим с чёрной мантией, наподобие рясы, в которую был облачён Старец. Непонятно, откуда бралась недюжинная физическая сила в этом кажущемся немощным, несмотря на рост, человеке. А в том, что он силён, не могло быть сомнений. Он не был стар, но, очевидно, уже перешагнул тот рубеж, когда правитель начинает усердно думать над тем, каким станет его преемник. Хотя поговаривали, будто Старец Горы бессмертен…