Рождённый из пустоты. Хроники Чёрных Небес

«Хроники Габриэля»

Я бывший Хранитель Тлена, и уже много столетий как лич, имя мне Габриэль. Возможно вы уже слышали эту историю или её часть. Бродячие барды поют о тех днях в дымных кабаках, под звон кружек и смутный гул подвыпивших слушателей. Старухи шепчут её детям на ночь, приукрашивая, сглаживая острые углы, чтобы герои казались благороднее, подвиги – блистательнее, а победы – великими. Конечно, во всех тех пересказах нет всей правды! Там, где легенды прячут кровь под позолотой, а страх – под напускной отвагой, я начну свой рассказ. И поверь – мой рассказ стоит куда больше, чем те песни и сказки. Я не хочу, что бы перевирали и приукрашивали правду.

Глава 1. «Пленник красной пустоши»

Первым ощущением была влажная прохлада высокой травы на щеке. Утренняя роса. Голова раскалывалась от боли – тупой, всеобъемлющей, словно череп наполнили жидким свинцом. Внутри царила пустота и холод. Хотя, наверное, холод был везде, он проникал под кожу всё глубже и глубже, сковывая мышцы, и вызывал ломоту костей.

Он попытался приподняться на локтях, и всё потемнело в глазах. А потом…

Никакой травы. Никакой росы. Под ладонями были сухие, горячие камни, острые и неприятные. Вокруг, до самого горизонта, простиралась красно-коричневая каменистая пустыня. Мираж? Предсмертный морок? Память о поляне была такой явной, такой… настоящей. А жар пустыни – резкий, как пощёчина.

Он снова рухнул на спину, и камне впились в порванную ткань рубахи. Глаза отказывались фокусироваться, мир плыл в радужных разводах. Он попытался вспомнить. Кто он? Как здесь оказался? В ответ – лишь гулкое эхо в пустоте черепа. Ни имени, ни лица, ни одного прожитого дня.

Холод. Тот самый, что пробирал до костей в его видении, начал отступать, сменяясь сухим жаром, идущим от земли. Но боль в мышцах никуда не делась. Это была странная боль – отстранённая, будто чужая. Он осознавал её, как факт, но она не вызывала страдания. Просто сигнал.

«Если я не встану, я здесь умру», – мысль была ясной и логичной. Но она не вызвала страха. Он знал слово «страх», знал его определение, но не мог примерить это чувство на себя.

Собрав волю в кулак, он перевернулся и медленно, качаясь, встал на четвереньки. Комки сухой земли и острый гравий обдирали ладони и колени. Он посмотрел на руки. Кожа была неестественно бледной, а на свежих ссадинах почти не было крови – лишь тёмная, густая сукровица, острые камни как будто бы не могли её глубоко проколоть. Странно.

Он пополз. Куда – не имело значения. Главное – движение.

Он не знал, сколько времени прошло. Час? Десять? Жаркое солнце поднялось в зенит, но его лучи не обжигали кожу, лишь вытягивали из тела остатки воображаемой влаги. Жажда. Он знал, что должен её чувствовать. Это была базовая потребность любого живого существа. Но её не было. Как и голода. Тело, этот послушный механизм, продолжало работать, не требуя топлива.

Он встал на ноги. Походка была шаткой, но он держался. Длинная светло серая рубаха, его единственная одежда, превратилась в пыльную тряпку с рваной дырой на спине. Он пошёл, глядя под ноги. Ступни протестовали против каждого шага по каменной россыпи. Это было больно. Точнее, мозг получал сигналы, которые идентифицировал как боль. Он шёл, анализируя это ощущение с холодным любопытством.

Через некоторое время он остановился, чтобы осмотреть ноги. Ступни были покрыты сеткой порезов и ссадин. Он сел, оторвал рукава рубахи и принялся неумело, но туго обматывать ими стопы. Так стало лучше. Комфортнее. Продолжая путь, он поймал себя на мысли: откуда он знает про импровизированные портянки?

Мысли были похожи на мусор, выброшенный на берег после шторма. Обрывки знаний без контекста. Слова всплывали в сознании, чёткие и понятные, но лишённые личной истории. Он будто прочитал сотни книг, а потом их страницы перемешали в один бессвязный том.

«Я знаю, как выжить, – понял он, – но не знаю, зачем».

«Каменистая пустыня», раскинувшаяся до самого горизонта, выжженная временем и стихиями, окрашена в глубокий красно-коричневый цвет. Взгляд останавливается на безбрежном просторе, где земля потрескалась от жары и засухи, обнажая тёмные трещины, уходящие вглубь. В этом краю, кажущемся бесконечно далёким от жизни, нет буйной зелени или пышных лугов. Всё здесь покорено бесплодной и суровой средой, где даже камни, разбросанные по земле, кажутся немыми свидетелями многовековых испытаний.

Эти камни разнообразны по форме и размеру. Одни мелкие, разбросанные кем-то гигантские песчинки, другие – массивные валуны, возвышающиеся над поверхностью земли, создавая странные скульптурные формы. Их поверхность грубая и шероховатая, покрытая слоями времени – выветривания и эрозии, которые медленно, но верно разрушали их на протяжении сотен лет. Некоторые камни, несмотря на всё разрушительное воздействие природы, остаются целыми и монолитными, словно памятники прошлым эпохам. Их красноватые оттенки перекликаются с землёй под ними, и всё это вместе создаёт впечатление окаменевшего пейзажа.

Ветер – постоянный житель этих земель. Он дует практически беспрестанно, иногда сильный и порывистый, иногда лёгкий и едва ощутимый. Однако по ночам, когда температура резко падает, ветер становится прохладным иногда даже холодным. Именно ветер создаёт ощущение движения в этой кажущейся неподвижности. Он уносит с собой мелкие камни, перекатывает песчинки по земле, и порой кажется, что «каменистая пустыня» жива, но её движения настолько медленны и неприметны, что только ветер может уловить их.

Его апатия была почти абсолютной. Он перестал вести внутренние диалоги, перестал терзать себя вопросами. Он просто шёл. Инстинкт? Или что то иное? Заставляло двигаться вперёд, пока тело не откажет.

На исходе, кажется, второго дня пути он наткнулся на высохшие кусты. Сначала один, потом ещё несколько. Их скрюченные, почти чёрные ветви цеплялись за землю, доказывая, что даже здесь есть жизнь. А потом он услышал тихий шёпот воды.

Ручей. Узкая, едва заметная лента жизни, пробивающая себе дорогу между камней. Логика подсказывала: это спасение. Идти по течению – рано или поздно выйдешь к людям. Будет еда, вода, ответы.

Он опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Она была прохладной и чистой. Он поднёс её ко рту и сделал глоток. И ничего. Вода не имела вкуса. Она не утолила жажду, которой не было. Она ощущалась как… чужеродная материя. Как воздух, который он проглотил по ошибке. Он пил, потому что знал, что надо пить, но тело сейчас не отзывалось благодарностью.

Он сидел у ручья, глядя на своё отражение в тёмной воде. Лицо незнакомца. И в этот момент его пронзила мысль, куда более страшная, чем амнезия.

Вместе с воспоминаниями он потерял что-то ещё. Что-то фундаментальное. То, что заставляет людей бояться смерти, радоваться воде, чувствовать боль и любовь. Он знал все эти слова, но они были пустыми сосудами.

«Что-то сломалось не только в памяти, – понял он, и от этой мысли по спине пробежал холод, который был реальнее любого жара или ветра. – Сломалось в самой сути восприятия мира и себя…»

Он пытался ухватить слово, вертевшееся на языке. То самое, что определяло человека.

«Душа»

Слово рассыпалось пеплом, не успев оформиться. И в наступившей внутренней тишине он впервые по-настоящему осознал, что пленён не только красной пустошью. Он был пленником самого себя. Или того, что от него осталось.

Звезды стали проявляться на небе, темнота медленно опускалась на красную пустыню, от этого она становилась ещё более мрачной и безжизненной. Ручей так шире и не становился, но ширина и углубление между холмами, где тек ручей, говорили о том, что, когда-то он был небольшой речушкой, по дну которой сейчас и бежал. «На сегодня мой путь закончен», – Подумал путник и решил сделать очередной привал.

Он опустил голову на сухой пучок травы, звезды расслабляли и убаюкивали, холодно мерцая. Путник медленно проваливался в сон, сверкающие огоньки звёзд переливались белым, голубым, жёлтым светом… Огоньки стали быстро увеличиваться в размере, очень быстро…

Глава 2. «Ночные гости»

Грубое прикосновение метала к шее стало ключом, повернувшимся в заржавевшем замке его сознания. Пока его тащили вдоль ручья, разорванные части картины сами собой сложились в единое, удручающе ясное полотно. Он спал на открытой местности. Один. Беззащитный. Как глупое дитя, оставленное в логове волков.

«Безрассудство. Непростительная глупость!» – Мысль была холодной, как сталь, лишённой эмоций, но от этого не менее весомой. Это был не страх смерти, а чисто логический вывод: он совершил ошибку, которая в любом мире, подчиняющемся законам выживания, должна была стать последней. Почему не стала? Этот вопрос пока оставался без ответа.

Его конвоиры – десяток молчаливых гигантов – перевели его на другой берег и, как ему показалось, двинулись почти перпендикулярно ручью. Он не понимал, как они ориентируются в этой монотонной темноте, но они шли с уверенной, пружинящей походкой хищников, знающих каждый камень на своей территории. И тут же его пронзила вторая, связанная с первой, мысль: точно так же, как они, его мог найти кто-то ещё. Кто-то, кто не стал бы утруждать себя пленом.

Путь оказался короче, чем он ожидал. Едва серый рассвет начал отвоёвывать у ночи небо, они подошли к селению.

Оно выросло прямо из большого холма, у подножия которого вился ручей, похожий на тот, что подарил ему ложную надежду. Жилища, слепленные из глины и камня, казались естественным продолжением ландшафта. Крыши из сухой травы, густо обмазанной той же глиной, почти сливались с красно-коричневой землёй.

И над всем этим возвышались несколько строений повыше, похожих на гигантские термитники или уродливые пирамиды. Слово «башни» вспыхнуло в сознании, и логическая цепочка выстроилась мгновенно: «смотровые посты». Широкие у основания и сужающиеся кверху, они идеально маскировались под окружающие холмы. «Конечно, – подумал он, – я не мог их увидеть. А они меня – могли». Анализ был таким же непроизвольным и отстранённым, как и осознание собственной детской глупости.

Его размышления об архитектуре прервал рыкающий голос одного из конвоиров. Они остановились у неприметного домика, и гигант тихо постучал в дверь костяшками пальцев размером с речные камни. Изнутри донёсся ответный рык, и его жестом пригласили внутрь.

Внутри было сумрачно и пахло дымом, сухой кожей и чем-то ещё, незнакомым и звериным. Два чадящих факела в настенных креплениях выхватывали из темноты детали скудного убранства: потемневшие от времени черепа каких-то рогатых тварей, соломенную подстилку, накрытую серой шкурой, грубо вылепленную печь.

Посреди комнаты на циновке сидел ещё один представитель этой расы. Он был стар, его лицо напоминало растрескавшуюся от зноя землю, но в его осанке и ширине плеч всё ещё угадывалась та же мощь, что и в его стражах. Тени от пламени плясали на его лице, скрывая и тут же обнажая глубокие морщины.

Он жестом велел пленнику подойти ближе.

Когда мужчина остановился в паре шагов от него, старец поднял голову. Массивная нижняя челюсть немного выдавалась вперёд, и была заметна пара небольших оголившихся над губой клыков. Достаточно массивный нос был под стать брутальному несколько выступающему лбу, как и другие части лица, хотя, возможно, так казалось из-за массивного носа и развитых надбровных дуг. Его глаза, глубоко посаженные под тяжёлыми надбровными дугами, оказались на удивление ясными. В них не было старческой мути – лишь острый, оценивающий ум, который, казалось, проникал под кожу, пытаясь нащупать то, чего у пленника не было.

Старец произнёс несколько гортанных, рычащих слов, а затем сделал паузу, вопросительно глядя прямо в глаза мужчине.

Вопрос повис в пропитанном дымом воздухе. И впервые за всё это время пленник ощутил нечто похожее на дискомфорт. Он не знал ответа. Он не знал даже языка, на котором был задан вопрос. Он не знал ничего. И этот старец, казалось, понимал это лучше, чем он сам.

Глава 3. «Орк-шаман. Вспомнить всё!»

– Здравствуй, достопочтенный. Я потерялся в пустыне, а ваши люди меня нашли и привели в ваше селение.

Мужчина попытался изобразить поклон, но его измученное тело ответило лишь жалким, судорожным движением. Он смотрел на старого орка, сидящего посреди комнаты, и видел, как за маской невозмутимости промелькнуло и тут же скрылось удивление. Подняв руку, он продолжил говорить, и мужчина вдруг осознал, что отчасти понимает смысл его речи.

– Твои слова похожи на язык древнего леса, но не все я могу понять. Ты сам не из лесного народа, что живут за большой водой, ты похож больше на людей, но ты тоже не из их народа. Кто ты?

– Достопочтенный, я не знаю, кто я и как очутился в пустыне. Несколько дней назад я очнулся среди камней, но что произошло до этого, и как я там оказался, я не помню. Я пытался вспомнить, но не смог. Расскажи мне – где я, кто вы?

Старик молчал. Его глаза, глубоко посаженные под тяжёлыми надбровными дугами, были похожи на два тёмных колодца. Он не просто слушал – он взвешивал каждое слово, искал в нём ложь, как ищут яд в вине.

– Мы – свободный клан орков Пустоши. Я – шаман этого клана. Это всё, что тебе нужно знать, – наконец произнёс он, и от его голоса по коже побежали мурашки. – Я не знаю, кто ты. Возможно, ты говоришь правду. А возможно, ты – змея, приползшая в наше гнездо. Шпион враждебных кланов. Разведчик людей. Раненый волк, притворяющийся ягнёнком. В любом случае, я не могу тебе доверять. А вот как пленник… как источник информации… ты можешь оказаться весьма ценным.

Орк замолчал. Мужчина никак не ожидал оказаться в такой ситуации, мысли вихрем завертелись в голове. «Похоже, я был слишком наивен, предполагая, что встретил мирных созданий. Меня не атаковали потому, что я был без оружия и внешне сам не проявлял никакой агрессии, может, они за мной давно следили, и моё поведение выглядело вполне безобидным. Поэтому меня решили взять во время сна и привести на допрос для выяснения, кто я, и зачем брожу рядом с их селением». Пауза, которую сделал орк, было недолгой, и он прервал быстрые размышления пленника.

– Я понимаю, – продолжил шаман, и в его голосе появились вкрадчивые, почти ласковые нотки, от которых стало ещё страшнее. – Ты не захочешь говорить. Будешь всё отрицать. Но у нас есть способы. Способы, которые развяжут язык даже мертвецу. И если ты не захочешь обменять свою жалкую жизнь на правду добровольно… мы возьмём её силой.

Он пристально взглянул на пленника и, увидев в его глазах то что хотел увидеть, удовлетворённо хмыкнул. Затем он что-то коротко рыкнул своим стражам.

Его выволокли наружу. Грубые верёвки впились в запястья. Ноги тоже связали, оставив ровно столько слабины, чтобы он мог семенить, как калека. Его впихнули в один из домов, похожих на гигантские термитники.

Внутри было не так, как у шамана. Стены и даже куполообразный потолок были выложены камнем. Ни одного факела. Лишь клочок сухой травы на полу. Дверь за ним захлопнулась с глухим, финальным стуком, и он остался в абсолютной, непроглядной тьме.

«Конец, – подумал он без всякой жалости к себе. – Короткая, нелепая жизнь. Может, орк прав? Может, я и вправду какой-нибудь разведчик? Отсюда и боль в теле, и провалы в памяти…» Он вспомнил слова шамана о людях и народе из-за большой воды. «Кто же я? И какая теперь разница?»

Ситуация была безвыходной. Шаман хотел получить сведения, которых у него не было. Это было хуже, чем если бы он был шпионом. Шпион мог бы солгать, выдумать что-то. А что мог он? Предложить свою пустоту?

Мысли метались, как стая обезумевших птиц. Придумать историю! Торговец, монах, беглый каторжник… Он даже усмехнулся в темноте. В критический момент его чужое сознание, подбрасывало ему десятки ролей, как актёру в бродячем театре.

Дверь распахнулась, вырвав его из этих лихорадочных размышлений. В проёме стоял шаман и двое его подручных.

Его руки развязали лишь для того, чтобы развести их в стороны и туго прикрутить к железным кольцам, вбитым в стену. С ногами проделали то же самое. Он висел, распятый, беспомощный.

Шаман, не обращая на него внимания, деловито раскладывал на подносе, который держал один из орков, свои инструменты: пучки сушёных, дурно пахнущих трав, глиняные горшочки с вонючей жижей.

– Думаю, мы готовы услышать твою историю, – сказал он, даже не взглянув на пленника.

Мужчина попытался что-то сказать, но один из орков с силой запрокинул ему голову и, зажав нос, разжал ему челюсть. Шаман плеснул ему в рот что-то тёплое, горькое и омерзительно-сладкое. Он рефлекторно сглотнул.

– Не переживай, – промурлыкал шаман. – Ты всё успеешь рассказать.

В него влили вторую порцию. Помощники вышли. Шаман поджёг травы, и комната наполнилась густым, удушливым дымом. Он начал что-то бормотать на своём гортанном языке, и мир поплыл. Стены, дым, фигура шамана – всё смешалось в тошнотворный, дёргающийся круговорот. А потом наступила тьма.

И из этой тьмы хлынули они – видения. Замки, устремлённые в небо. Горящие города. Реки, красные от крови. Лица, искажённые болью. Бескрайние снежные поля. Горы, подпирающие небосвод. Картины сменяли друг друга с бешеной скоростью, вбиваясь в его мозг, как раскалённые гвозди. Он чувствовал холод снега, жар огня, боль чужих ран. Как долго была эта пытка, из круговерти событий было непонятно. В голове было много какой-то чуждой и непонятной информации, которая появилась как будто из неоткуда!

Он очнулся в той же тьме, вися на стене. Голова раскалывалась. Его тошнило, во рту стоял привкус крови и той мерзкой жижи. Его сознание было завалено мусором – обрывками, каких то знаний, непонятной информацией, мириадами лиц и судеб, пейзажами, которые он никогда не видел. И всё это смешалось с той информацией, которую он и так не понимал. Но себя, своего лица, он так и не нашёл.

Он снова провалился в забытьё. И на этот раз ему приснился сон. Или воспоминание. Яркое солнце. Зелёная поляна. Дерево с развесистыми ветвями. Гладкая поверхность озера. И чувство… тоски. Невыносимой, всепоглощающей тоски по чему-то безвозвратно утерянному. Он чувствовал запах травы, воды и… чей-то знакомый аромат. Ему так хотелось остаться там, лежать на траве и смотреть в голубое небо.

Он очнулся от ледяного холода. Шаман и его помощник обливали его водой из ведра.

– Ты не так прост, как кажешься, – в голосе шамана не было разочарования, только азарт исследователя. – Мои травы не развязали тебе язык. Но это было только начало.

Его клыки обнажились в улыбке, от которой по спине пробежал холод.

– Что ты хочешь? – прохрипел пленник. – Я… я всё расскажу!

Орк как будто бы немного удивился, от слов пленника.

– О, конечно, расскажешь, – прошипел орк. – Всю правду. Всю!

«Мне показалось, или шаман и вправду улыбается? Это выглядит странно, и этот нездоровый блеск глаз… Похоже, ему просто нравится мучить других».

На этот раз на подносе, помимо трав, лежали другие инструменты. Крючки. Длинные, тонкие иглы. Ножи причудливой формы. Шаман предвкушал.

Его начали резать. Неглубоко, но методично. Втыкать иглы под ногти. Вводить под кожу крючки и медленно поворачивать их. Он не задавал вопросов. Он просто работал, как скульптор, создающий из человеческого тела статую боли. Пленник кричал, пока не сорвал голос, перейдя на хрип.

– Думаю, всё готово, – наконец сказал шаман своему помощнику. – Выпускай насекомых.

«Шаман специально говорит орку на языке древнего леса, или как он его назвал при нашей встрече, чтобы я понял и испугался», – мелькнуло в голове у мужчины. Орк нагнулся к одному из горшков, снял крышку и всё содержимое высыпал пытаемому на голову.

Через мгновение он почувствовал их. Тысячи крошечных, юрких лапок, разбегающихся по его телу. Они находили свежие раны и устремлялись в них. Это была не боль. Это было безумие. Живой, копошащийся ковёр, пожирающий его заживо. Он дёргался на верёвках, но не мог потерять сознание. Какое-то из зелий шамана держало его в этой дикой агонии.

Наконец, шаману, кажется, это надоело. Он вышел, не сказав ни слова. Помощник собрал «инструменты», насекомых и тоже ушёл. Мужчина остался один, вися в темноте, его тело было одной сплошной, кровоточащей раной.

«Чего всё-таки добивался шаман? Развязать мне язык или сломить мою силу воли? А может, процедура пыток просто ему нравилась?», – гадал мужчина. Мужчина остался один наедине со своими мыслями и быть может обрывками воспоминаний или иллюзий – как та трава с росой. Всё, что ранее показал ему его мозг под воздействием шаманского напитка – все эти картины лесов, рек, людей – всё было так же чуждо ему, он не мог это сопоставить с собой. Но что если это и правда фрагменты воспоминаний, это когда-то было с ним, сейчас он видел это наяву и ощущал своей кожей, участвовал в войне… Может, он многое вспомнил, но всё равно не вспомнил самого главного – себя! Он очень долго прокручивал в голове увиденную мозаику из образов людей и существ, каких-то пейзажей, но лишь отчасти это ощущал, но не видел себя на тех равнинах, горах, на бескрайних снежных полях. Возможно он и не должен был видеть себя, потому что он сам на всё это смотрит. Он медленно проваливался забытьё.

Сколько прошло времени было не понятно, когда он очнулся и дверь открылась снова. Шаман подошёл к нему с факелом.

– Ну, здравствуй, Шин, – сказал он, и от этого имени пленника передёрнуло. – Ты оказался крепче, чем я думал. Ты мало мне рассказал, но этого хватило, чтобы я понял, кто ты. Ты сильный противник. На твоих руках много крови. Но ты так и не сказал, зачем ты здесь. Думаю, мы продолжим нашу увлекательную беседу.

Скорее всего слова о том, что под пытками мужчина что-то сказал, были блефом или полуправдой. Может, он что-то и узнал, например, имя пленника и то, что он сильный противник, но ему этого было мало. А может быть, он всё это придумал. Но даже если в первый раз у него получилось что-то выведать, сейчас его методы не работали.

Он поднёс факел к груди пленника. Запахло палёными волосами и жжёным мясом. Боль была невыносимой. Собственный крик стоял у него в ушах, когда ему снова запрокинули голову и влили в глотку очередную порцию жижи.

Он потерял сознание. Его снова приводили в чувство ледяной водой. Снова зелья, травы, вопросы…

– Откуда ты пришёл? Сколько вас? Где главные силы?

Шаман был в ярости. Его методы не работали. И тогда пленник, понимая, что следующей будет снова боль, решил сыграть. Он собрал остатки воли и начал говорить, на ходу выдумывая историю, сплетая её из обрывков воспоминаний, что роились в его голове.

– Нас было пятеро… мы отряд наёмников, наниматель мне не известен… всю информацию мы получали через посредников… Первое задание было определить в пустоши количество лагерей и поселений, кто и где находится… Второе задание,.. было ликвидировать лидера одного поселения, когда он будет передвигаться в военный лагерь, кто он, нам неизвестно,.. сказали только, когда и где он будет. Информация оказалась недостоверной… его сопровождало гораздо больше воинов… весь наш отряд перебили, меня похоже так же посчитали мёртвым, забрали всё оружие и доспехи.

Он говорил, и шаман, слушая его, делал какие-то пассы руками, что-то бормотал. Когда пленник закончил, орк на мгновение замер. А потом с рёвом ударил его кулаком в челюсть. Раздался хруст. Если бы он не был привязан, он отлетел бы к другой стене.

Он уронил голову и повис на верёвках. Обман был раскрыт? Шаман со своими подручными молча вышли, на этот раз оставив факелы.

«Может всё, что я сказал, ему показалось ценным, и он, уверовав в свои эликсиры, принял это всё за правду?.. Нет, быть не может, это же чистый бред!»

Глава 4. «Голос крови»

Тишина в камере была плотной, почти осязаемой. Он висел, погружённый в вязкие раздумья о побеге, о странном имени «Шин», которое всплыло из ниоткуда – было ли оно его собственным или просто ещё одним украденным обрывком чужой жизни?

И тут тишину разорвал крик.

Это был не боевой клич, а пронзительный, полный животного ужаса вопль, который оборвался так же внезапно, как и начался. Стены, казалось, впитали его без остатка, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сухим треском факела. Он висел распятый, впервые осознав, насколько толсты эти глиняные стены. Они были построены, чтобы глушить звуки. Чтобы мир снаружи не слышал, что происходит внутри.

Прошло мгновение или вечность, прежде чем дверь содрогнулась от глухого, тяжёлого удара. Потом ещё и ещё. Дерево жалобно застонало. Затем раздался сухой, щепящий треск – в ход пошло что-то острое, рубящее. С каждым ударом в щели прорывались звуки внешнего мира: лязг металла, гортанные крики, топот десятков ног.

Наконец, с оглушительным треском дверь распахнулась. На пороге, в ореоле пыли и дыма, стоял орк. Он был огромен, настоящий гигант с чудовищной секирой в руках, с лезвия которой капало что-то тёмное. Его взгляд, полный ярости, метнулся по камере, нашёл висевшую фигуру, и ярость сменилась брезгливым разочарованием. Не сказав ни слова, орк развернулся и снова растворился в хаосе битвы.

Дверь осталась открытой. Теперь он был зрителем. Ночь за пределами камеры периодически озарялась всполохами – то слепяще-белыми, то кроваво-красными. Воздух наполнился густым, тошнотворным запахом гари, серы и свежей крови. Иногда в проёме появлялись клыкастые морды, глаза их горели в полумраке, но они так же быстро исчезали, увлечённые боем.

Он не мог освободиться. Ситуация не изменилась. Но пока ночь горела, а мир снаружи разрывался на части, в его голове, в тишине его внутренней пустоты, рождался план. Хрупкий, как паутина, но его собственный. Он строил новую легенду, новую ложь, которая должна была стать его щитом. Он не повторит ошибку, допущенную с шаманом. Он не будет больше честным. Мир не ценит честность.

Рассвет принёс с собой тишину. В камеру ввалились двое. Они пахли потом, кровью и победой. Оба были похожи друг на друга, как два клыка в одной пасти. Несколько долгих секунд они молча разглядывали его, словно диковинного зверя.

Наконец, тот, что вошёл последним, заговорил. И мир накренился.

– Что ты тут делаешь, человек? Кто ты?

Слова были произнесены на языке орков, но он их понял. Каждое слово. Осознание ударило, как физический толчок. Он закашлялся, сотрясаясь в притворном приступе, чтобы скрыть потрясение, чтобы выиграть хоть секунду. «Язык Древнего Леса… Шаман… Зелья…» Мысли метались, как стая испуганных птиц.

– Говори, человек! – голос орка был нетерпелив.

Времени не было. Он заставил себя говорить, и слова его новой легенды, отрепетированные в уме сотню раз за эту ночь, потекли сами собой, но всё равно сбивчивые неуверенные.

– Меня зовут Шин… Клан Пустоши взял меня в плен. Я охранял торговца… Нас атаковали, всех убили… я выжил. Шаман пытал меня, хотел узнать о караване. После его зелий… я почти ничего не помню.

Он замолчал, ожидая удара или насмешки. Но орк лишь кивнул своему спутнику.

– Мы заберём его с собой.

Второй орк молча разрезал путы на лодыжках, а затем связал руки за спиной. Ноги тоже связал, но оставил достаточно слабины, чтобы можно было идти. Толчок в спину – и вот он уже снаружи.

Он сделал глубокий, пьянящий вдох. Воздух был пропитан смертью, но он был воздухом свободы. Или, по крайней мере, её иллюзией. Один плен сменился другим.

Поселение было разгромлено. Дома тлели. Но тел не было. Этот факт пугал больше, чем горы трупов. Он говорил о холодной, деловитой эффективности победителей.

Его вели в колонне орков. Он был призраком среди них, окружённый гортанными разговорами, которых он теперь, к своему ужасу, мог бы коснуться, понять, но боялся прислушиваться. Он всё пытался собрать воедино осколки: имя «Шин», которым назвал его шаман, язык орков, который вдруг проснулся в нём, и забытый Язык Древнего Леса. «Всё это какая-то ерунда, – сам себе возражал пленник. – Мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Не бывает так, что, вспомнив что-то одно, забываешь другое. Может, пока я был без сознания, подручные шамана, били меня дубинками по голове? Какой-то бред лезет в голову!.. От бессилия и абсурдности происходящего его передёрнуло.

Солнце уже клонилось к закату, когда они встретили второй отряд. И с ними были звери. Огромные, лохматые создания ростом по грудь человеку, с длинной серо-коричневой шерстью, скрывавшей морды. Они ступали по растрескавшейся глине на широченных мягких лапах с невозможной для их размера грацией. Звери радостно заворчали, узнавая хозяев.

Пока орки грузили на них телеги и поклажу, его конвоир подошёл к нему. Он достал из мешка бурдюк и свёрток.

– Ты хочешь есть? – вопрос был брошен без всякого выражения.

Он не думал. Он просто кивнул. Этот кивок был первым искренним желанием, которое он испытал. Первой потребностью, которую его тело выразило само, без подсказок разума.

Орк неспешно развязал ему руки, мужчина, освободившись от пут, попробовал их немного размять, пальцы не слушались и по ощущениям были как будто отбиты деревянными молотками. Орк сунул ему в руки твёрдую, пахнущую дымом лепёшку и бурдюк с водой.

– Спасибо, – прошептал он.

Орк в ответ оскалился. Возможно, это была улыбка. Он не знал. Он молча впился зубами в лепёшку. Вкус был простой, грубый, но это был вкус еды. Он пил воду, и она была просто водой. В этом не было ничего странного. И это было правильно.

Это простое, почти животное действие – принятие пищи из рук своего тюремщика – было самым человечным, что с ним случилось с момента пробуждения.

Его посадили в телегу вместе с мешками. Мерная тряска, тепло, расходящееся по телу от съеденной лепёшки, и странное чувство… безопасности? Вся та хрупкая, выстроенная на лжи и страхе конструкция, которую он возводил в уме всю ночь, его «легенда», его «щит» – всё это рассыпалось в прах от одного простого жеста. Он был существом, которое знало определения жестокости, жадности и страха, но не знало, как они ощущаются. А сейчас он столкнулся с чем-то, для чего у него не было даже определения.

И он доверился этому чувству. Он доверял этому орку, который поделился с ним едой, с абсолютной, бесхитростной полнотой, с какой ребёнок доверяет миру, потому что ещё не знает, что мир может причинить боль. В его внутренней пустоте, где раньше не было ни чего, разлилось простое, тихое тепло. Эта мысль – или, скорее, это ощущение – была последней, прежде чем его сознание растворилось в глубоком, тяжёлом сне без сновидений.

Глава 5. «Катт-Ди. Узник системы»

Его разбудил резкий толчок. Орк-конвоир тряс его за плечо, и Шин, открыв глаза, увидел город.

Это было не похоже ни на что, виденное им прежде. Не глиняные мазанки орков Пустоши, а массивные, в два-три этажа, дома из кирпича и камня. Они теснились вдоль улиц, разные, словно их строили в разные века. Одни крыши сияли дорогой терракотовой черепицей, другие, на окраинах, были крыты простой соломой.

Улица жила. Она дышала, кричала, пахла. Из харчевен тянуло ароматом жареного мяса и печёного хлеба – запахи были такими яркими и дразнящими, что у него свело живот. На прилавках лежали горы фруктов и пестрели яркие ткани. И повсюду были люди. Они смеялись, ругались, спешили, несли корзины, вели за собой детей. Целый мир, живущий по своим, непонятным ему законам.

И в этом мире на него, пленника в рванье, и на его огромных орков-конвоиров не обратили ровным счётом никакого внимания. Это было так странно. Он ожидал страха, любопытства, чего угодно, но не этого тотального безразличия. Будто они были частью пейзажа, не более чем движущейся тенью.

Взгляд зацепился за одинокое дерево, росшее посреди небольшой площади. Солнечные лучи пробивались сквозь его листву, и каждый зелёный листок, казалось, светился изнутри. Зелёный. Он и забыл, что бывает такой цвет.

И в этот момент что-то внутри него сдвинулось. Боль от пыток шамана была плохой. Очень плохой. Она заставляла хотеть, чтобы всё закончилось, неважно как – хоть стрелой в спину. Но лепёшка, которой поделился орк, была хорошей. И это зелёное дерево было хорошим. И запах еды. Мир вдруг оказался наполнен не только болью.

Мысли о побеге и смерти просто исчезли, смытые этой новой, тёплой волной. Он не думал о будущем, не строил планов. Он просто почувствовал – он хочет быть здесь. Хочет попробовать ту еду, прикоснуться к зелёному листу. Впервые за свою короткую новую жизнь он чего-то захотел.

Его привели к неприметному двухэтажному дому. Остальная часть отряда орков куда-то испарилась, остались только двое его конвоиров. Внутри, после яркой улицы, было темно и тихо. Пахло пылью и старой бумагой. Вдоль стен стояли шкафы, забитые свитками, а за столами сидели люди и что-то писали, скрипя перьями. Они не подняли голов, когда вошли орки.

– Доброго дня, господин секретарь! – рыкающим говором начал его конвоир. – Привели человека. Захвачен у орков Пустоши. Именной скрижали нет. Говорит, память потерял после пыток.

Человек за столом, названный секретарём, медленно оторвался от бумаг. Он скользнул по орку и пленнику скучающим взглядом.

– Хорошо, очень хорошо, – протянул он. – Можете получить вознаграждение у младшего казначея. Вот бланк.

Орк выхватил бумажку и, кажется, с облегчением скрылся в соседней двери.

Шин остался один. Секретарь теперь рассматривал его в упор. Его лицо было распухшим и в синяках, тело покрыто ссадинами, волосы спутаны. Он был жалок.

– Ну-с, слушаю вас, молодой человек, – лениво произнёс секретарь.

И Шин заговорил. Он не придумывал сложную ложь. Он просто повторил то, что сработало в прошлый раз. То, после чего ему дали еду.

– Меня зовут Шин. Я был в охране торговца… Напали орки… пытки… я ничего не помню. Хочу всё вспомнить и снова жить, как раньше!

Он говорил и чувствовал, как внутри разрастается радость. Этот человек слушает! Он поможет! Всё будет хорошо!

– Ну что же, очень хорошо, очень хорошо… – Секретарь улыбался, но глаза его оставались холодными. – Вам повезло, что вас передали нам. Мы всегда рады помочь благочестивым гражданам. Сейчас я выдам вам направление к кастеляну, он обеспечит вас всем необходимым. Держите.

Шин схватил бумагу, как утопающий хватается за соломинку.

– Спасибо! Огромное спасибо!

– Полноте, не стоит.

Он, окрылённый, почти вбежал в соседнюю дверь, не замечая пут на ногах. «Свобода! Новая жизнь!» – пронеслось у него в голове.

В следующей комнате без окон его встретили двое пожилых мужчин. Один, низкорослый, тут же подскочил, выхватил у него бумагу и ловко срезал путы ножом. Другой, коренастый, окинул его взглядом, бросил на стол стопку чистой одежды.

– Имя, род, чем занимаешься?

– Шин, воин… я не помню…

– Хорошо. Вот одежда. Идёшь в правую дверь, там переоденешься и получишь дальнейшие инструкции.

Шин был безгранично счастлив. Он не мог описать это чувство. Он словно парил. В следующей комнатке он торопливо переоделся. Плотная холщовая рубаха и штаны были чистыми, удобными. Сандалии – чуть велики, но это было неважно. Это была его одежда. Чистая. Хорошая.

Он вошёл в последнюю дверь. Комната была почти пуста. За столом сидел ещё один чиновник, уткнувшись в бумаги. Шин долго ждал, потом не выдержал.

– Здравствуйте, меня зовут Шин. Я насчёт дальнейших инструкций.

Чиновник вздрогнул, оторвался от бумаг и с раздражением посмотрел на него.

– Документы дай!

Шин протянул своё направление. Чиновник пробежал его глазами, что-то помечая, потом поднял усталый, безразличный взгляд.

– Итак, поздравляю тебя, Шин, – процедил он, словно делая огромное одолжение. – С сегодняшнего дня ты член свободной коммуны Лечебного профилактория.

Шин не уловил яда в его голосе. Он услышал только знакомые, хорошие слова. «Лечебный» – значит, ему помогут не только с ранами, но может и с памятью. «Коммуна» – значит, он будет не один.

– Поскольку ты нуждаешься в лечении и заботе, – продолжал чиновник, ставя на бумагу жирную печать, – то наша коммуна позаботится о тебе. Сейчас отправишься в барак, там получишь всё необходимое.

Чиновник указал на дальнюю, ничем не примечательную дверь.

Шин не чувствовал подвоха. Он не видел ловушки. Он видел только заботу. Мир оказался не таким уж плохим местом. Его спасли, накормили, одели, а теперь ещё и вылечат. Его переполняла тихая, светлая радость. Он шагнул за порог, навстречу своей новой, счастливой жизни, не зная, что только что услышал собственный приговор.

Глава 6. «Саав»

Дверь за спиной закрылась, и он оказался на улице. Солнце ударило в глаза, и он на миг ослеп, но это было приятное, тёплое ослепление. Когда зрение вернулось, он услышал смех – громкий, раскатистый. Не далеко на веранде сидели солдаты в доспехах. Они смеялись, и от этого звука мышцы на его спине не напряглись, как от криков в камере шамана.

Впереди стоял длинный барак. Чиновник сказал идти туда. Шин пошёл, не торопясь. Впервые он шёл не потому, что его толкали в спину. Ветер касался лица, солнце грело кожу через новую, чистую рубаху. Новые ощущения, не связанные с болью или страхом, наполняли его, и он невольно замедлил шаг, впитывая их.

Он толкнул дверь барака. Внутри, на табурете у входа, сидел коренастый мужичок. Он дремал, но, услышав шаги, открыл глаза.

– Здравствуйте, я Шин, прибыл на лечение.

Мужичок посмотрел на него, и его лицо расплылось в улыбке, а потом он громко, от души, захохотал. Снова этот звук. Шин стоял и ждал, не понимая причины веселья, но инстинктивно чувствуя отсутствие угрозы.

– Ну, здравствуй, Шин! – отсмеявшись, сказал мужичок. – Документы давай!

Шин протянул бумагу. Мужичок пробежал её глазами, всё ещё ухмыляясь.

– Ну, ты и шутник! – снова сказал он. Увидев, что Шин не реагирует, он вздохнул и стал серьёзнее. – А-а-а… Ты, я так понимаю, не в курсе… Ну, слушай.

Он откашлялся и начал говорить, произнося слова медленно и отчётливо, как для ребёнка, которым он по сути сейчас и являлся в теле мужчины.

– Это Трудовая свободная коммуна Лечебного профилактория. Сюда попадают те, у кого есть долг. Вот у тебя теперь есть долг. За то, что тебя орки привели, – пятьдесят серебряных. За одежду – три серебряных. За лечение – пятнадцать серебряных. И за еду и крышу над головой каждый день будут брать по сто пятьдесят медяков.

Слова складывались с обрывки знаний без всякого контекста. «Долг», «серебро», «медяки» – ассоциации всплывали в его сознании, чёткие и понятные, как заглавия в прочитанных книгах. Он знал их определения, но они были лишены личной истории, веса, эмоций. Он будто прочитал сотни книг о законах, торговле и рабстве, а потом всё это перемешали. Он не чувствовал страха или отчаяния от слова «долг», потому что не мог связать его с собой. Но он уловил тон Саава – насмешливый, поучающий. И это сбивало с толку.

– Понял? Ты работаешь, долг уменьшается. Когда долга не станет – иди на все четыре стороны. А пока ты «свободен» здесь, – мужичок снова гоготнул. – Не в камере же сидишь! Меня зовут Саав, я тут главный. Твоё место вон там, в конце, где новая солома. Сегодня отдыхай, тебя обработают. А завтра – на работу.

– А сколько работать? – спросил Шин. Это слово он понял.

– Вечером придут нарядчики, всё объяснят. Иди, располагайся.

Шин медленно побрёл вглубь барака. Он не чувствовал себя обманутым, потому что не понимал, в чём мог заключаться обман. Человек по имени Саав смеялся и говорил много непонятных слов, но не причинил ему боли. Он сказал, что нужно «работать», и тогда он сможет получить ещё еды, одежды и спать на соломе, а не на камне. Логика была простой и понятной.

Он дошёл до своего места. В углу лежала куча свежей, пахнущей солнцем соломы. Он опустился на неё, и тело, измученное до предела, обмякло. Солома была мягкой и тёплой. Он уже закрывал глаза, намереваясь провалиться в сон, но ему не дали.

Пришли двое. Невысокие, худощавые, с серо-зелёной кожей, похожих на орков в миниатюре. Они молча и деловито его раздели. На раны легла какая-то холодная, дурно пахнущая кашица, заставив его поморщиться. Тело обмотали тугими бинтами, сковывая движения. Ощущения были неприятными, но быстрыми и беззлобными. Ему сказали, это «лечение». Наверное, чтобы телу стало лучше, сначала нужно сделать ему неприятно.

Когда он проснулся, было темно. Тело болело, но по-другому, тупой, ноющей болью. Вокруг спали другие – люди и нелюди. Он снова уснул, а разбудил его резкий, громкий звон, от которого заломило в ушах.

Все вокруг молча вставали, одевались и шли к выходу. Он не знал, куда и зачем, но инстинкт подсказывал, что безопаснее всего – делать то же, что и все, стать частью этой молчаливой серой массы.

За окном всё ещё было темно, но на горизонте начинали проступать первые признаки рассвета. До восхода солнца было ещё далеко, а небо уже слегка светлело, обещая скорый приход нового дня. Толпа молча двигалась к соседнему зданию, и Шин, следуя за всеми, оказался в длинной очереди. Внутри здания обстановка была простой – вдоль одной из стен тянулись деревянные столы, грубо сколоченные из досок. Столы выглядели неважно, явно были сделаны в спешке, но на удивление крепко.

Очередь двигалась быстро и без лишнего шума. Каждый подходил к месту раздачи еды, получал свою порцию и занимал место за одним из столов. Шин заметил, что, многие старались сесть рядом со своими знакомыми или товарищами, создавая небольшие группы. Но он здесь никого не знал, поэтому просто двигался к раздаче, не привлекая к себе внимания.

Когда подошла его очередь, он получил еду: тёмно-коричневую густую похлёбку в глубокой миске, два больших куска серого хлеба и кружку воды. Блюдо выглядело малопривлекательно, но в этом месте еда была явно не для удовольствия, а для поддержания сил.

Шин мельком окинул взглядом столы, выбирая себе место. Ему неосознанно хотелось найти внешне дружелюбную или хотя бы нейтральную компанию. Особого разнообразия, конечно, не было – всё-таки не званый ужин у какого-нибудь дворянина, где каждый гость выбирает соседей по интересам и статусу. Но он всё же надеялся найти приятную глазу компанию, чтобы получить хоть сколько-то ответов на терзающие его вопросы. Ну, или как минимум попробовать влиться в местное общество.

Глава 7. «Бригада»

Шум в столовой оглушал. Сотни голосов сливались в низкий, утробный гул, прерываемый стуком деревянных ложек о глиняные миски. Шин инстинктивно искал глазами тихое место, уголок, где можно было бы стать незаметным. Он выбрал стол, за которым сидели четверо, поглощённые едой и не обращавшие внимания на окружающий хаос.

Подойдя, он замер в нерешительности. Как здесь говорят? Что нужно сделать? В его голове пронеслись десятки приветствий, одно нелепее другого. Он выпалил первое, что показалось наименее чужим.

– Доброго здоровья! Я Шин, будем знакомы.

На него подняли четыре пары глаз. Кто-то кивнул, кто-то промычал с набитым ртом.

– И тебе не хворать, – бросил широкоплечий мужичок с густой бородой, в которой запутались крошки хлеба.

Шин сел. Коричневая похлёбка в его миске выглядела сомнительно, но пахла наваристым бульоном, и от этого запаха свело пустой желудок. Он зачерпнул ложкой. Вкус оказался неожиданно насыщенным – разваренные корнеплоды, кусочки чего-то плотного, похожего на мясо. Он ел, и впервые за всё время простое действие приносило ему почти физическое удовольствие. Он не просто утолял голод, он наслаждался теплом, расползающимся по телу, вкусом, текстурой. Как он мог не хотеть этого раньше?

По мере того как первые приступы голода утихали, его соседи по столу начали разговаривать.

– Ну что, мужики, – начал молодой, но уже с заметными залысинами, худощавый парень. – Куда сегодня? Карьер или в рудник?

– Хрен редьки не слаще, – ответил бородач, которого, кажется, звали Джанни. – Сейчас нормально платят только на сильно тяжёлой работе, а я не хочу торчать здесь вечность, чтобы расплатиться с долгами. Хорошо бы было в лес на повал – природа, свежий воздух, красота… А не эта пылища, чтобы потом всю ночь харкать грязью и кровью.

– Мечтай, Джанни, мечтай, – прокряхтел полный старичок с пальцами, похожими на сардельки. – На повал запись на неделю вперёд. Мне вот в руднике совсем не улыбается. В прошлый раз так балки затрещали, думал, там и останусь.

– А мне всё равно, – пожал плечами четвёртый, до этого молчавший, ничем не примечательный мужчина. – Лишь бы платили. Сверх нормы сделал – доплатили. Без этого отсюда никогда не выйдешь.

– Что, прямо вот так и никогда? – с лёгкой улыбкой спросил Шин, ещё не до конца понимая, о чём идёт речь.

Мужчина, которого назвали Андей, повернулся к нему. Его взгляд был усталым и серьёзным.

– Ничего смешного, новичок. Тут всё решает простая математика. У кого долг три серебряных, тот может и на лёгких работах тройку месяцев попариться. А у кого больше… считай сам.

И тут до Шина начало доходить. Шестьдесят восемь серебряных. Он помнил эту цифру. Он помнил, что Саав говорил про двести двадцать медяков за норму, из которых сто пятьдесят забирают. Семьдесят медяков в день. В серебряном – тысяча медяков. Чтобы отдать один серебряный, нужно работать… он быстро прикинул в уме…

Мир качнулся. Цифры в его голове сложились в чудовищное число. Больше двух лет. Двадцать три месяца.

До этого момента «свобода» была чем-то близким, почти осязаемым. Солнце, зелёное дерево, вкусная еда. Нужно было просто немного «поработать». Но теперь между ним и солнцем выросла невидимая стена высотой в два года и три месяца.

– Эй, приятель, ты чего скис? – Андей толкнул его в плечо. – Чай, не сто золотых должен?

– Шестьдесят восемь… серебряных, – глухо произнёс Шин, сам не веря звуку своего голоса.

– Андей, ну зачем ты так сразу парня грузишь! – вмешался худощавый. – Шин, слушай сюда. Это не такая уж и большая сумма. Там, за воротами. А здесь бизнес. Они платят за тебя долг, а ты его отрабатываешь. Но с процентами. С огромными процентами! Они на тебе с твоих шестидесяти восьми серебряных заработают золотых десять, понял? Но не кисни. Мы своих не бросаем. Подскажем, поможем. Меня Салан зовут. Давай к нам в бригаду.

Это предложение, брошенное так просто, подействовало на Шина, как глоток воды после долгой жажды. Впервые кто-то не просто говорил с ним, а приглашал стать частью чего-то.

– Хорошо! Я согласен! – выпалил он, боясь, что тот передумает.

– Я Винни, – протянул пухлую ручку старичок.

– Андей, – кивнул математик.

– Джанни, – снова улыбнулся бородач.

– Ну что, раз такое дело, предлагаю в карьер. На воздухе всё веселее, да и Винни прав, в руднике нынче неспокойно.

Все согласно закивали.

Закончив есть, они гурьбой понесли сдавать посуду. Шин шёл за своими новыми знакомыми, и его раздирали противоречивые чувства. Радость от того, что его приняли, боролась с ледяным ужасом от осознания своего положения. Он больше не был просто пленником. Он был активом. Должником. Товаром.

В здании, где была столовая, сидели нарядчики. Они записывали имена в толстые книги и выдавали каждому маленькую, книжечку. Шину тоже выдали такую. В ней уже стояли какие-то цифры и его новое имя.

Их бригада из пяти человек вышла на задний двор, где уже ждали другие рабочие. Вскоре подъехала большая телега, запряжённая двумя мощными конями.

– Наша, – сказал Салан, указывая на знак, выжженный на борту. – Залезайте.

Они легко запрыгнули в пустой кузов. Шин, держась за борт, смотрел, как город остаётся позади. Дорога петляла среди ухоженных полей. Земля была чёрной, жирной, на грядках зеленели какие-то овощи, росли фруктовые деревья. Жизнь. Настоящая, плодородная жизнь, так не похожая на мёртвую красоту красной пустыни.

Его новые приятели уже весело балагурили, травили какие-то байки. Шин почти не слушал. Он смотрел на людей, работавших в полях, на редкие, покосившиеся домики. Он пытался понять, кто они – хозяева этой земли или такие же рабы, как он?

Поездка затянулась. Наконец, за очередным холмом показался карьер. Он выглядел как огромная рана на теле земли. Десятки людей, покрытые белой пылью, двигались внизу, как муравьи, – долбили, таскали, грузили. Их движения были медленными, механическими.

Телега остановилась у большого сарая, где толпились рабочие. Рядом, под навесом, сидели извозчики и стражники. Они громко смеялись и резались в кости. Их праздность и сытая расслабленность разительно контрастировали с измождёнными фигурами в карьере.

Глава 8. «Цена камня»

Шин спрыгнул с телеги, и его ноги утонули в белой, едкой пыли. Она была повсюду: в воздухе, который он вдыхал, на одежде, на коже. Она тут же заскрипела на зубах. Он огляделся, по всей округе разносился звук монотонного, разномастного стука металла о камень.

Его новые товарищи двинулись к сараю, и он поспешил за ними. Никто не разговаривал. Слова здесь были лишними, их, казалось, поглощала сама атмосфера этого места – атмосфера тяжёлого, безнадёжного труда.

В сарае было сумрачно и пахло потом и ржавым железом. Ещё один нарядчик, с лицом, таким же серым, как и пыль снаружи, молча ткнул пальцем в груду инструментов. Кирки, тяжёлые молоты, ломы. Салан взял два кайла, Джанни и Андей – по молоту. Шину досталась кирка. Её деревянная рукоять была гладкой и тёплой от сотен рук, державших её до него. Он инстинктивно обхватил её пальцами, и на мгновение в его сознании вспыхнул обрывок знания – как правильно поставить ноги, как замахнуться, чтобы удар был сильным и точным. Но тело не послушалось. Мышцы, истерзанные пытками, были чужими, неповоротливыми. Знание было, но оно принадлежало не ему.

– Ваша телега – третья, – бросил нарядчик, даже не взглянув на них. – Загрузите – подойдёте.

Работа началась. Первые удары дались Шину с трудом. Каждый замах отдавался тупой болью в плечах, каждый удар – вибрирующей судорогой во всём теле. Его товарищи работали слаженно, как единый механизм. Джанни и Андей мощными, выверенными ударами молотов вгоняли кайло, которое держал Салан, в трещины скалы. Камень с сухим треском поддавался, откалывая большие глыбы. Винни и Шин должны были разбивать эти глыбы на более мелкие куски и грузить их в тачки.

Винни, несмотря на свою полноту, двигался на удивление проворно. Шин же был неуклюж. Он бил мимо, кирка соскальзывала. Он чувствовал на себе взгляды, но никто ничего не говорил. Лишь однажды, когда он уронил особенно большой кусок камня себе на ногу, Андей зло сплюнул, но тут же поймал на себе тяжёлый взгляд Салана и отвернулся.

Солнце поднималось всё выше, превращая карьер в раскалённую сковороду. Пыль забивала нос и горло, смешиваясь со вкусом пота и крови из разорванных губ. Единственным спасением была бочка с водой у сарая. В коротких перерывах Шин жадно пил, чувствуя, как влага на мгновение оживляет его.

После третьей телеги работа почти остановилась. Силы иссякли. Шин опёрся на кирку, тяжело дыша. Руки дрожали так, что он едва удерживал инструмент. Раны под бинтами горели огнём. Он посмотрел на гору камня, которую им ещё предстояло загрузить, и впервые почувствовал настоящее, глухое отчаяние. Не то абстрактное, а своё собственное, рождённое здесь, в этой пыли.

– Простите, – выдавил он, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. – Я… у меня больше нет сил. Я вам только мешаю.

Он ожидал упрёков, злости. Но Джанни, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, подошёл и положил ему на плечо свою тяжёлую руку.

– Ничего, парень, ничего, – его голос был хриплым, но на удивление добрым. Борода была вся в белой пыли, но глаза смеялись. – Думаешь, мы тут все героями родились? Я свой первый день вообще пластом лежал. Сегодня мы тебе поможем, завтра – ты нам. Мы тоже так начинали.

Салан молча кивнул, подтверждая его слова. Он подошёл, забрал у Шина кирку и сунул ему в руки лопату.

– Ты пока просто собирай мелочь и грузи в тачку. Везти не надо, Винни справится. Просто грузи.

Шин уже не мог колоть камень, но он мог собирать. Он наполнил одну тачку, и Винни тут же увёз её, вернувшись с пустой. Они работали в молчании, но это было уже другое молчание. Не отчуждённое, а рабочее, товарищеское. Он больше не был обузой. Он был частью бригады.

Пятую, последнюю телегу они закончили, когда солнце уже начало клониться к горизонту. Обратно ехали на той же телеге, но теперь уже гружёной камнем. Она сделала крюк, заезжая на камнеобрабатывающее производство – ещё одно пыльное, шумное место, где их ношу сгрузили. Шину было всё равно. Он сидел на краю телеги, свесив ноги, и смотрел на проплывающий мимо пейзаж.

Те же поля, те же покосившиеся лачуги. Но теперь они не вызывали у него любопытства. Они угнетали. Этот пейзаж был отражением его будущего. Каждый этот домик, каждый сарай – это чья-то жизнь, сведённая к простому циклу: работа, еда, сон. И так день за днём, год за годом. Первый день из его тысячи был почти прожит. Оптимизма он не вселял.

Его новые товарищи, наоборот, оживились. Они смеялись, обсуждая прошедший день, строя планы на ужин. Их не угнетало это зрелище. Они привыкли. Или, может, они умели находить радость в малом, чему Шин ещё не научился.

Вернувшись в профилакторий и отметившись у нарядчиков, они пошли в столовую. Ужина как такового не было. Каждый брал свой паёк: два куска хлеба, большое варёное яйцо и кусок сыра. У Шина почти не было аппетита. Он с трудом впихнул в себя хлеб, а яйцо и сыр отдал Джанни. Попрощавшись, он побрёл в барак.

– Ну что, смотрю, первый день прошёл неплохо! – Саав встретил его у входа своим обычным гоготом.

– Да, просто отлично… – еле слышно ответил Шин и прошёл к своему месту.

Он рухнул на солому, но сон не шёл. Тело гудело от боли, но разум был на удивление ясен. И в этой ясности его снова настигли они. Воспоминания. Или то, что он считал воспоминаниями.

Картины, которые шаман вытащил из него своими зельями, теперь всплывали сами, без всякого принуждения. Дремучие леса, по которым он никогда не ходил. Серебристые реки, в которых он никогда не купался. Лица воинов, чьих имён он не знал. Он видел всё это с невероятной чёткостью, но странное дело: среди всех этих образов не было его самого. Он видел мир, но не себя в нём.

Он был не участником, а лишь взглядом, скользящим над полями битв и заснеженными пустошами. Он знал очертания этих лесов, цвет неба, расположение звёзд. Но он не помнил их. Это было знание без опыта, карта без путешественника.

И теперь, как дитя, впервые открывающее глаза, не знал, как жить в этом мире – но он учился заново. Некоторое взаимодействие с чем-либо давало осознание, как надо делать, возвращались ещё какие-то крупицы воспоминаний. Но в большей степени он заново познавал мир, существ и отношения между людьми. Редко воспоминания и осознание приходили во сне. Какие-то обрывки, куски картин и воспоминаний восстанавливались и складывались не только в готовые решения, но и в знания, которые ещё отсутствовали вчера.

Одно он знал точно: даже вспомнив мир, он так и не вспомнил себя.

Он лежал на своей соломенной подстилке в бараке города Катт-Ди, и впервые за свою новую жизнь почувствовал настоящий, первобытный ужас. Ужас не от плена, не от долга, не от боли. А от того, что, возможно, никакого «Шина» никогда и не существовало.

Глава 9. «Запах дома»

Резкий, дребезжащий звон вырвал его из сна. Тот же звук, что и вчера, но сегодня он не вызвал паники. Он был просто сигналом. Утро. Подъём.

Шин сел на своей соломенной лежанке и с удивлением прислушался к собственному телу. Боль ушла. Не совсем, конечно – она затаилась где-то глубоко в мышцах, но она больше не кричала, а лишь глухо напоминала о себе. Раны под бинтами перестали гореть. Он чувствовал себя… целым. И от этого осознания стало только хуже. Вчерашняя всепоглощающая усталость была своего рода спасением, отключавшим мысли. Сегодня же его разум был ясен, и в этой ясности, как на дне чистого озера, отчётливо виднелась вся безысходность его положения.

В столовой он нашёл свою бригаду. Они уже сидели за столом, и Салан, жестикулируя ложкой, что-то горячо доказывал остальным.

– …именно так! Я вчера весь вечер прикидывал. Мы выдыхаемся, потому что делаем одно и то же часами. А если меняться, давать отдых разным мышцам, то и сил останется больше!

– Да я полностью согласен с Саланом, – кивнул Андей, с математической точностью отламывая кусок хлеба. – Производительность в теории должна вырасти. А если нет – ничего не теряем. Хуже, чем вчера, уже не будет.

Шин поздоровался и сел рядом. Джанни ложкой сгребал остатки похлёбки с миски, а Винни молча кивал, соглашаясь со всеми.

– А, Шин, вот и ты, – обернулся к нему Салан. Его глаза горели идеей. – Слушай внимательно. Сегодня работаем по-новому. Сначала все вместе колем камень, создаём задел. Потом, когда наберём достаточно, трое продолжают колоть, четвёртый грузит, пятый возит. Через пару часов – меняемся. Тот, кто возил, идёт колоть. Тот, кто грузил, – возить. Один из тех, кто колол, – на погрузку. И так по кругу. Будем делать небольшие перерывы. Так мы не будем выматываться от однообразия. Не попробуем – не узнаем!

– Я согласен, – просто ответил Шин.

Он не вникал в детали плана. Он видел другое. Он видел, как в глазах Салана горит отчаянная искра разума, пытающегося навязать свою волю хаосу. Как эти люди, за месяцы бессмысленного труда, всё ещё пытаются найти в нём логику, систему. Пытаются обмануть не надсмотрщиков, а саму энтропию. И эта отчаянная попытка сохранить в себе человека вызывала уважение.

В карьере ничего не изменилось. Та же пыль, тот же стук, те же измождённые фигуры. Но сегодня Шин заметил то, чего не видел вчера. На гребнях карьера, в тени скал, стояли солдаты. Они не бросались в глаза, сливаясь с пейзажем, но их присутствие ощущалось физически. Они были здесь не для того, чтобы помогать. Они были здесь, чтобы никто не ушёл.

План Салана заработал. Первые несколько дней видимых результатов это не приносило – они по-прежнему сдавали свои пять телег. Но изменилось другое. Изменился сам ритм работы. Это больше не было изнурительным, монотонным марафоном. Это стало похоже на танец. Грубый, тяжёлый, но танец. Удар молота, скрип лопаты, грохот тачки – всё это сливалось в единую мелодию. И Шин, меняясь с одного участка на другой, начал чувствовать этот ритм. Его тело, почти зажившее благодаря вонючей, но действенной мази санитаров, привыкало. Движения становились точнее, увереннее. Он больше не был обузой. Он был частью этого танца.

И в этом было самое страшное. Он привыкал.

Барак встречал их каждый вечер одной и той же волной спёртого, тяжёлого воздуха. Это была сложная смесь запахов: кислого пота сотен немытых тел, прелой соломы, гниющих остатков пищи, землистого тлена и чего-то неуловимо-медицинского от мазей санитаров. В первые дни этот запах вызывал у Шина тошноту. Теперь же он просто перестал его замечать. Это был запах дома.

Даже днём здесь царил полумрак. Узкие окна под потолком пропускали лишь тонкие столбы света, в которых лениво кружилась вечная пыль. Ряды лежаков тянулись вглубь помещения, теряясь в темноте. Солома на большинстве из них давно слежалась, превратившись в жёсткие, колючие пласты, испещрённые тёмными пятнами. Серые, вытертые одеяла, больше похожие на тряпки, были единственной защитой от ночного холода, который сочился сквозь бесчисленные щели в стенах.

По вечерам барак ненадолго оживал. Возвращались рабочие с карьера, с рудника и лесоповала. Кто-то, глухо стеная, растирал ноющие мышцы. Кто-то сидел на своём лежаке, тупо уставившись в стену, не в силах даже снять сандалии. Кто-то жадно доедал свой паёк, ковыряя в зубах. Разговоров почти не было. Все силы, все слова оставались там, в пыли и грязи.

Но утро было другим. Утром, за миской безвкусной похлёбки, люди говорили. Они спорили о планах, травили байки, жаловались на нарядчиков и на судьбу. Утро было временем надежды. Или, по крайней мере, её иллюзией. Иллюзией, что сегодняшний день будет не таким, как вчерашний.

Шин сидел со своей бригадой, слушал их разговоры и понимал, что становится одним из них. Он больше не думал о побеге. Он думал о том, как выполнить норму. Он больше не мечтал о свободе. Он мечтал о том, чтобы попасть на лесоповал, где свежий воздух.

Его падение было тихим и незаметным. Он не разбился, рухнув с высоты. Он просто медленно погружался в вязкую, тёплую трясину повседневности. И самое ужасное было в том, что эта трясина начинала казаться ему уютной.

Глава 10. «Десять телег»

До восхода солнца оставался ещё час, но в столовой уже гудел улей. Шин сидел со своей бригадой, медленно пережёвывая безвкусный хлеб. Сегодня к ним за стол подсел ещё один – тощий, как скелет, обтянутый кожей, с лихорадочно блестевшими глазами на впалом лице. Он представился Гартом. Он просто подсел пожаловаться на жизнь.

– Так за что сюда? – не выдержал Джанни, его голос был приглушён куском хлеба. – Долги, поди?

Гарт криво усмехнулся, и эта усмешка состарила его лет на десять.

– За них, родимых. Только долг мой… особенный. Я был лекарем. В деревне, на отшибе. Травы собирал, хвори лечил. А потом пришла чума. Люди гасли, как свечи на ветру. Я не спал ночами, варил отвары, но… вы же знаете, как бывает. Когда приходит беда, люди ищут не спасение, а виноватого.

Он замолчал, ковыряя ложкой в пустой миске. Тишина за их столом стала плотной, осязаемой.

– И что, обвинили тебя? – тихо, почти шёпотом, спросил Шин.

– Церковники, – выплюнул Гарт. – Сказали, я – источник порчи. Что травы не те давал, с умыслом. Суд их был короток, как удар топора. Дали выбор: костёр или «штраф» за души, что я «погубил». Лавку, материалы – всё забрали и ещё должен остался двадцать пять серебряных. Вроде и немного. Но вчерашние друзья отворачивались, пряча глаза.

– Хаос… – пробормотал Джанни, и его обычная весёлость испарилась. – А я-то думал, что моя история особенная.

– Так давай, делись, – подбодрил его Салан, хотя в его голосе, не было прежнего задора.

Джанни вздохнул, пригладил бороду.

– Да что там… Трактир у меня был. Маленький, но свой. А потом одному вельможе приглянулась земля под ним. Сказал, его прадеду принадлежала. Суды, бумаги… Кто я против него? В итоге – долг за «незаконное пользование», а трактир… – он махнул рукой, – тоже за долги забрали. И за мелочь, что не доплатил, – сюда. Сказали, поработай руками, другим в назидание.

– А я в кости играл, – ухмыльнулся Винни, обнажив жёлтые зубы. – Слишком удачно для своего кошелька. Пришлось всё продать, да ещё и расписку на двадцать восемь серебряных подписать. Вот по ней и приехал.

– Математика, – пожал плечами Андей, когда Шин посмотрел на него. – Пересчитал смету на строительство одного чиновника. Нашёл ошибку. Большую. Сказал, что это воровство. Оказалось, это я «ошибся». Шесть месяцев исправительных работ, чтобы не лез, куда не просят.

Салан лишь горько усмехнулся.

– Наёмная охрана. Пропал товар. Повесили на меня. Предлагал заплатить, деньги были. Но хозяину нужен был не штраф, а пример. Вот он я, – пример.

Шин слушал, и в его голове эти истории не вызывали жалости или гнева. Он был как чистый лист, на который наносили узоры человеческой несправедливости. Он не судил. Он просто впитывал. И понимал: в этом мире правда – это товар, который не всем по карману.

Дни слились в один бесконечный цикл: звон, завтрак, карьер, пыль, усталость, сон. Но что-то изменилось. План Салана, его отчаянная попытка навязать системе свою логику, начал работать. Спустя несколько недель, они, работая слаженно, как единый механизм, заполнили не пять, а шесть телег. И закончили раньше обычного.

На обратном пути в телеге царило невиданное оживление.

– Андей, я думаю, если нам взять ещё одного, мы сможем делать десять! – глаза Салана горели.

– Десять… – Андей закрыл глаза, его губы беззвучно шевелились, производя расчёты. – Десять телег – это две тысячи двести медяков. Минус девятьсот на шестерых за постой. Тысяча триста чистыми. По двести шестнадцать медяков на брата! Это… это почти в три раза больше! Мы сократим срок втрое!

На его лице появилась почти детская, мечтательная улыбка. И эта улыбка, эта арифметика надежды, заразила всех. Усталость ушла. Все говорили, перебивая друг друга, мечтая о том дне, когда они выйдут за ворота.

Шин слушал их и тоже чувствовал что-то похожее на радость. Но его радость была другой. Холодной. Он не мечтал о свободе. Он просто видел решение задачи. Двадцать два месяца превращались в семь. Проблема становилась меньше. Это было хорошо.

Вечером, когда бригада отправилась в столовую, Шин отделился от них. Он подошёл к угрюмому, иссохшему человеку, который всегда сидел в стороне.

– Я продам тебе свой паёк, – тихо сказал Шин. – Пятнадцать медяков.

Человек поднял на него удивлённые, запавшие глаза.

– Зачем?

– Мне не нужно.

Он не стал объяснять, что его тело, кажется, могло обходиться без пищи гораздо дольше, чем у других. Что утренняя похлёбка давала ему достаточно энергии для работы. Он просто понял, что его отличие – это ресурс. Ещё один инструмент, как кирка или лопата. Пятнадцать медяков в день. Это ещё минус почти полтора месяца от его срока. Такую систему оформляли официально – через нарядчиков, у одного убавляли долг, другому прибавляли.

Он не чувствовал ни гордости, ни стыда. Он просто совершил выгодную сделку.

Сегодня он ложился спать почти счастливым. Его разум, свободный от голода и переполненный цифрами, был ясен. Семь месяцев. Это уже не вечность. Это срок, который можно измерить, посчитать, пережить.

Он медленно погружался в сон. Тело расслаблялось, мысли становились вязкими, расплывчатыми. Он засыпал с чувством хорошо выполненной работы, с ощущением контроля над своей судьбой.

Он не понимал, что обрёл не контроль, а лишь более удобные кандалы. Он не видел, что, научившись выживать в системе, он стал её самой совершенной деталью. Он засыпал, воодушевлённый, и не знал, что именно в эту ночь его падение стало окончательным. Он перестал быть пленником. Он стал частью тюрьмы.

Глава 11. «Разные пути»

Оглушительный звон разорвал предрассветную тишину. Он был резче и настойчивее обычного, и барак ответил ему недовольным, тревожным гулом. Люди поднимались с лежаков не как обычно, медленно и покорно, а с вопросами на лицах. Из обрывков разговоров, метавшихся в полумраке, Шин понял: их разбудили намного раньше. Будет общий сбор. За всё время его пребывания здесь такого не случалось ни разу.

Их выгнали на площадь перед бараком. Ночь ещё цеплялась за землю, и воздух был холодным и влажным. Десятки факелов, воткнутых в землю, выхватывали из темноты лица, бросая на землю длинные, пляшущие тени. Толпа, состоящая из сотен таких же, как он, рабов, переминалась с ноги на ногу, и их тихий гул был похож на беспокойное жужжание потревоженного улья.

Шин пробирался сквозь толпу, ища знакомые фигуры. Увидев свою бригаду, он почувствовал, как напряжение, сжимавшее грудь, немного отпустило. Они стояли плотной группой, и на их лицах было то же растерянное недоумение.

– Доброго! Что происходит? – без предисловий спросил Шин.

– Сами не поймём, – ответил Винни, его голос был хриплым от сна. Старичок нервно теребил седую щетину. – За полгода, что я тут, – такого ни разу не было.

– Плохо это пахнет, – бросил Салан, его взгляд остро, как у хищника, ощупывал солдат, выстраивающихся по периметру площади. – Слишком странное время для проверки.

Внезапно гул стих. Из темноты, чеканя шаг, вышли несколько воинов. Их доспехи были не такими, как у обычной охраны. Они были из стали, без единой царапины, и идеально подогнаны. Это были не тюремщики. Это были солдаты.

Один из них, офицер с суровым, обветренным лицом, вышел вперёд. Он поднял руку, и воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь треском факелов.

– Сегодняшней ночью произошли события, которые изменят вашу действительность, – его голос, усиленный то ли магией, то ли выучкой, разнёсся по всей площади. – Угроза со стороны вольных кланов орков Пустоши перестала быть просто угрозой. Их набеги стали глубже, их цели – не просто караваны, а наши города и селения. Они разорили ферму, сожгли деревню в близи Катт-Ди. Мы больше не можем отсиживаться за стенами.

Ропот прошёл по толпе. Шин почувствовал, как Джанни рядом с ним сжал кулаки.

– Мы долго отлавливали их на границах, – продолжал офицер, не давая шуму перерасти в панику. – Но теперь они пришли к нам. Неизвестно, помогут ли нам соседние города. Скорее всего, нет. Мы будем защищать себя сами.

Он сделал паузу, обводя толпу тяжёлым взглядом.

– Поэтому каждому из вас, – его голос загремел, как боевой рог, – каждому жителю профилактория, предлагается выбор. Вступить в отряды. Пройти подготовку. Тем, кто умеет держать оружие, – пройти отбор в действующие отряды. Всем, кто сделает этот выбор, долги будут списаны. Полностью. Вы получите военное жалованье, снаряжение и шанс сражаться как свободные люди! Дальнейшие инструкции – у Саава!

Слова офицера упали в толпу, как искра в пороховой погреб. Люди заговорили – громко, возбуждённо, испуганно. Шин не слышал их. Он слышал только эхо в своей голове. Орки. Плен. Шаман. Фантомная боль прострелила зажившие шрамы. Боль, от которой он бежал, от которой его спасли, теперь сама пришла за ним.

И в то же время… Долги будут списаны. Двадцать два месяца. Тысяча сто дней. Эта стена, выросшая между ним и свободой, могла рухнуть в один миг. Но какой ценой? Снова оказаться лицом к лицу с клыкастыми тварями, но на этот раз не в кандалах, а с мечом в руке?

Он посмотрел на свои руки. Они привыкли к рукояти кирки. Они помнили тяжесть камня. Но где-то в глубине, под слоем мозолей и шрамов, жило другое знание. Знание о том, как держать меч. Как парировать удар. Это было не воспоминание, а инстинкт, проснувшийся в нём.

Он осознал, что выбора у него нет. Не потому, что его заставляли. А потому, что он не мог иначе. Вернуться в карьер, снова считать дни, продавать свой паёк за пятнадцать медяков, медленно превращаясь в безликую часть этого механизма? После того, как ему показали дверь на волю? Нет. Лучше погибнуть в бою, чем медленно сгнить в этой яме. Он хотел узнать, кто он. А для этого нужно было стать свободным.

Он повернулся к своим товарищам. Их лица были бледными в свете факелов. В их глазах он видел страх, расчёт, сомнение. Но не решимость.

– Ну что, ребята, кто со мной? – спросил он, и сам удивился твёрдости своего голоса. Словно не он, раб без памяти, говорил сейчас, а кто-то другой. Взрослый. Уверенный. Командир. Его знакомые привыкшие к странностям Шина, сейчас вновь не обратили внимания на его резкие изменения в поведение.

Первым откликнулся Винни. Старичок тяжело вздохнул.

– Шин, я стар. Руки мои не для меча, ноги еле носят. В бою я вас только подставлю. Уж лучше я тут, в тишине, свой долг доработаю. А если орки до стен дойдут – тогда и с киркой на них пойду.

Салан покачал головой, его лицо было непроницаемой маской.

– Война – это хаос. А я люблю порядок. У меня тут всё просчитано, мне немного осталось. Это не мой путь, Шин.

Джанни, обычно такой весёлый, опустил плечи.

– Не обижайся, друг. Я не трус. Но у меня дома семья ждёт. Я не могу рисковать жизнью ради чужой войны. Мы по-новому почти весь долг отбили, ещё пара недель – и я свободен.

Последним Шин посмотрел на Андея. Тот встретил его взгляд прямо.

– Я торговец, Шин. Не солдат. Моё оружие – цифры, а не сталь. Я почти свободен. Я не променяю эту свободу на сомнительный шанс погибнуть в первой же стычке.

Шин обвёл их взглядом. Он не чувствовал обиды. Только лёгкую горечь. Он понимал их. У каждого из них было прошлое, к которому они хотели вернуться. У него же прошлого не было. Только туманные видения и долг в шестьдесят восемь серебряных. Его путь лежал только вперёд. И теперь он пойдёт по нему один.

– Пойду я тогда к Сааву, – тихо сказал он. – Счастливо вам, мужики!

Он развернулся и, не оглядываясь, пошёл сквозь расходящуюся толпу. Он шёл навстречу своей свободе. Или своей смерти. Впервые за долгое время это не имело значения. Главное – он сделал выбор. Свой собственный.

Глава 12. «Путь в одного»

Когда Шин отошёл от своей бригады, от тех, кто за эти недели стал для него подобием семьи, он не почувствовал ни обиды, ни разочарования. Только холодную, кристальную ясность. Их пути разошлись. У них было прошлое, к которому можно было вернуться. У него – только будущее, которое нужно было отвоевать.

Последние капли страха и сомнений испарились в неровном свете факелов. Желание было чётким, как острие меча: вырваться. Не из-за гражданского долга, о котором он имел смутное, представление. Не ради славы воина. А ради того, чтобы перестать быть вещью, стать человеком. И если для этого нужно было снова встретиться с орками, пусть будет так.

Он шёл к комнате Саава, и каждый шаг отдавался гулким эхом в его душе. Толпа разошлась, рабочие возвращались к своим лежакам, унося с собой новость, которая перевернёт их мир. Но Шин уже был по другую сторону. Он сделал свой выбор.

Комната Саава, запрятанная у самого входа в барак, была логовом паука в центре его паутины. Воздух здесь был таким же спёртым, но к запахам пота и сырости примешивался терпкий аромат дешёвого табака и старых чернил. Тусклая масляная лампа бросала на стены из грубых досок уродливые, пляшущие тени. На столе царил хаос из потрёпанных карт, свитков и долговых расписок. Над узкой кроватью висел на стене тяжёлый арбалет – не для украшения, а как молчаливое напоминание о власти его хозяина.

Шин ожидал увидеть здесь очередь из таких же, как он, но комната была пуста.

Саав сидел за столом, склонившись над лампой и пытаясь отрегулировать фитиль. Услышав шаги, он поднял голову.

– О, Шин, – в его голосе было неподдельное удивление. – Быстро ты. Я думал, вы все до утра будете переваривать. Решил не откладывать?

– Извини, если помешал, – Шин замялся, чувствуя себя неловко под изучающим взглядом управляющего. – Я подумал, что нужно сразу…

– Что мнёшься, как девица на ярмарке! – рыкнул Саав, но беззлобно. – Пришёл – говори.

– Я хочу вступить в отряд, – уже твёрдо сказал Шин, глядя прямо в глаза Сааву. – Хочу вернуть себе свою жизнь.

Саав откинулся на спинку стула, который жалобно скрипнул под его весом. Он хотел было гоготнуть в своей обычной манере, но что-то его остановило. Он внимательно, долго смотрел на Шина, и в его взгляде не было насмешки. Было любопытство. Отеческое участие.

– Ты, конечно, молодец, – медленно произнёс он. – Решительный. Но ты хоть понимаешь, куда лезешь? Это не в карьере камушки таскать. Там убивают. По-настоящему. И ты можешь и дня не протянуть. И не будет у тебя тогда даже той жизни, что есть сейчас. Подумай до утра.

– Я уверен, – голос Шина не дрогнул. – Несколько часов ничего не изменят. Спасибо за беспокойство, Саав. Но я всё решил.

На мгновение в комнате повисла тишина. Саав начал барабанить пальцами по столу, его взгляд был острым, как нож. Он словно пытался проткнуть эту неожиданную решимость, найти в ней трещину. Не нашёл.

– Что ж, – он тяжело вздохнул, и в этом вздохе было что-то похожее на уважение. – Решительность – это хорошо. Но там, куда ты собрался, одной решительности мало. – Он медленно встал, подошёл и положил свою тяжёлую, как молот, руку на плечо Шина. – Если решил – иди. Держать не буду.

– Я не вернусь, – тихо, но твёрдо сказал Шин.

– Знаю, – Саав отпустил его плечо. – Утром передам твои бумаги в управу. Выходить будешь так же, как заходил. Охрану я предупрежу. Секретарь тебе дальше всё объяснит.

Он протянул Шину свою широкую, мозолистую руку. Шин с благодарностью пожал её. Это крепкое рукопожатие было важнее любых слов. Это было прощание.

– Удачи тебе, парень, – сказал Саав. – И постарайся не терять голову. В прямом смысле.

Шин тихо прикрыл за собой дверь и пошёл обратно к своему месту. Барак уже погрузился в сон. В лунном свете, пробивавшемся сквозь щели, он видел ряды спящих тел. Они дышали ровно, спокойно. Усталость взяла верх над тревогой. Завтра для них начнётся новый день, похожий на вчерашний.

Для него – тоже. Но это будет совсем другой день.

Он лёг на свою соломенную подстилку, но сон не шёл. Он думал о том, что Саав не ответил ни на один его практический вопрос: ни про жалование, ни про службу. Возможно, он и не знал. А возможно, это было неважно. Главное – дверь открылась.

Он лежал, глядя в тёмный потолок, и прислушивался к себе. Он не чувствовал страха. Только странное, холодное спокойствие. И ещё – предвкушение. Он не знал, что ждёт его за стенами этого профилактория. Но он знал одно: там, в бою, в хаосе, в лязге стали, у него будет шанс. Шанс не просто выжить. А вспомнить. Вспомнить, кто он такой. И если для этого придётся умереть – что ж, это всяко лучше, чем медленно умирать здесь, в пыли и безнадёге.

Это была его последняя ночь в бараке. И впервые за всё время он чувствовал себя по-настоящему свободным.

Глава 13. «Бесправный воин, но уже не узник»

На следующий день Шин уходил из профилактория. Он коротко попрощался со своей бригадой – смущённые рукопожатия, неловкие слова. Он видел в их глазах смесь зависти, жалости и непонимания. Они оставались, чтобы дожить свой срок. Он уходил, чтобы, возможно, не дожить до завтра.

Он шёл по знакомому маршруту, но в обратную сторону. Мимо барака, мимо столовой, обратно в то серое здание управы, которое было для него вратами в этот мир. И вот он снова стоял в той самой первой комнате, пахнущей пылью и чернилами.

– О! Я так понимаю, вы – Шин? – секретарь оторвался от бумаг, и в его голосе прозвучало плохо скрытое раздражение. – Мы вас так рано не ждали.

Секретарь был человеком, чьё лицо, казалось, состояло из острых углов: острый нос, острый подбородок, острый взгляд карих глаз. Он был частью этого места, винтиком в огромной бюрократической машине, и любое нарушение заведённого порядка выводило его из себя.

– Да, господин секретарь, – в речи Шина сама собой появилась официальная, интонация. – Я Шин. Прибыл для получения инструкций по вступлению в отряд.

– Я полагал, мы соберём всех желающих к вечеру, – процедил секретарь, барабаня пальцами по столу. – Дадим людям время подумать, всё взвесить… – он на мгновение замолчал, и его лицо вдруг прояснилось. – Впрочем, мы сделаем иначе.

В его глазах блеснула идея, как решить проблему с этим нетерпеливым рекрутом и избавить себя от будущих хлопот.

– Эриан! – крикнул он в сторону неприметной двери в стене. – Возьми документы этого… Шина. Отведи его в гарнизон. Передай дежурному. И скажи там, чтобы прислали к нам человека для сопровождения остальных. Пусть сами со своими новобранцами возятся.

Дверь со скрипом отворилась, и из каморки вышел Эриан. Он был намного старше секретаря, сильно худощав, а крупные морщины, испещрившие его лицо, казались шрамами, волос на голове практически не было, только какой-то редкий пушок на висках. Движения помощника секретаря были уставшими, наверное, как и всё его тело и душа. Он молча взял бумаги, бросил на Шина безразличный взгляд и кивнул в сторону выхода.

Они шли по улицам Катт-Ди. Эриан плёлся впереди, его шаги были шаркающими, уставшими. Он был тенью, скользящей по шумному, живому городу. А Шин был ребёнком, впервые попавшим на ярмарку.

Он жадно впитывал всё: витиеватые улочки, вымощенные серым камнем; крики торговцев, расхваливающих свой товар; запах свежей выпечки, смешивающийся с ароматом конского навоза и дорогих духов; лица людей – озабоченные, весёлые, злые, равнодушные. Этот город был живым организмом, и Шин чувствовал его пульс. Он не понимал его законов, не знал его тайн, но он был заворожён.

Наконец, после долгого блуждания по лабиринту улиц, они подошли к высокому каменному забору. У массивных ворот стояли двое солдат. Их доспехи блестели, а копья они держали так, словно вросли с ними в землю. Это была не расслабленная охрана профилактория. Это была граница другого мира.

Эриан что-то буркнул часовому, тот дёрнул рычаг, и их впустили внутрь. Шин ожидал увидеть плац, полный тренирующихся воинов, услышать лязг мечей и свист стрел. Вместо этого он увидел лишь несколько длинных, приземистых казарм и небольшой домик, к которому их и повёл солдат.

Внутри было накурено и шумно. Десяток солдат сидели на лавках и травили байки. Их провели по короткому коридору к двери, из-под которой струился сладковатый дым.

Кабинет дежурного был прокурен до такой степени, что воздух казался густым. За столом, заваленным журналами, сидел крепкий мужчина с густой бородой и усталыми глазами ветерана. Он попыхивал трубкой, с наслаждением выпуская в потолок кольца дыма.

– Пришёл передать документы и добровольца, – просипел Эриан, морщась от дыма. – Господин секретарь просил прислать к нему солдата для сопровождения остальных.

– Доброволец, значит? – дежурный лениво взял бумаги, не выпуская трубки изо рта. – И солдата ему подай… – он передразнил просительный тон Эриана. Пробежав глазами документ, он выпустил облако дыма прямо в лицо старику. – Можешь идти. Распоряжусь. А вас, Шин, я попрошу остаться!

Эриан, не сказав ни слова, развернулся и почти бегом покинул комнату.

Дежурный несколько минут молча листал какой-то журнал, полностью игнорируя Шина. Наконец, он отложил его.

– Та-а-ак, – растянул слово дежурный. – Значит, ты у нас имеешь опыт, был в охране торговца, но в одной из стычек ваш отряд был разбит, и ты попал в плен к оркам пустоши. Во время пыток ты потерял воспоминания, потом был освобождён наёмниками и привезён в город, так? – не дожидаясь ответа рекрута, солдат продолжил. – А ты хоть помнишь, с какой стороны держать меч? Или тебя заново учить надо? Но, смотрю, хоть ходить помнишь, как! – дежурный громко засмеялся. – Ну ладно, не ссы! Даже если и забыл, тебя быстро заставят вспомнить орки, против которых тебе снова придётся биться. Да ладно я шучу, не хмурься. Сейчас отправим тебя на тест, посмотрим, чего помнишь и чего можешь, а там будет видно.

Он свистнул. В дверях тут же появился солдат.

– Отведи этого… орла… к Доригару. А ты, Кельвин, дуй в управу. Поможешь секретарю с его рекрутами.

Зал для тренировок был огромным, холодным и мрачным. Пахло потом, железом и страхом. Вдоль стен стояли стойки с самым разным оружием – от учебных деревянных мечей до настоящих, боевых секир, от которых веяло смертью. В центре зала, в своего рода стеклянном кабинете, сидел Доригар.

Он был полной противоположностью неряшливого дежурного. Подтянутый, аккуратный, с идеально подстриженной бородкой и усами, мастерски завитыми кверху. Ему было около тридцати, но во взгляде тёмных, почти чёрных глаз чувствовалась мудрость и усталость старика. Он был человеком, для которого война была не хаосом, а наукой.

– Доригар, вот, новый рекрут на аттестацию, – бросил солдат, протягивая документы.

– Здравствуйте, я Шин, – выпалил Шин следом.

Солдат исчез. Доригар долго, молча изучал бумаги, потом так же долго изучал Шина. Его взгляд был холодным и пронзительным, как острие стилета.

– Работал в охране, говоришь? – наконец произнёс он. Его голос был тихим, но въедливым. – Потерял память после пыток… Интересно. Очень интересно.

Шин почувствовал, как по спине пробежал холодок. Этот человек не верил ни единому его слову.

– Я не медик и не волшебник чтобы копаться в твоей голове, – продолжил Доригар. – Моя задача – определить твою пригодность. Ты помнишь что-нибудь про способности?

– Да, конечно, – слишком быстро ответил Шин.

– Ну, вот и славно, хоть тут всё хорошо и не придётся читать лекции как новичкам! – Доригар бодро встал со стула, и направился к высокому шкафу, из недр которого он достал стопку каменных плиток, соединённых золотистым кольцом. – Документы, которые передали из управы профилактория, для меня практически не несут никакой информации, помимо бюрократической, в них нет ничего о твоей личности, впрочем, как и в твоих воспоминаниях. Будем всё это восполнять!

Сунув в руки рекрута плиточки, инструктор присел за стол. Достал из ящика стола чернильницу, перо, какой-то новый журнал, обмакнул перо в чернила и застыл в позе человека готового писать, как минимум сочинение на тему как повысить доход городской казны, не прибегая к ссуде в торговой гильдии. Он медленно поднял глаза на Шина, который крутил и вертел в руках камни, разглядывал и разве что не попробовал их на вкус, пытаясь понять, что это такое. Закрученные вверх усики инструктора едва заметно приспустились, лицо омрачила тень печали, и приняло уставшее выражение, как будто он видел подобное не одну сотню раз. Он вернул перо в подставку и, глубоко вздохнув, провёл ладонью ото лба до подбородка, что ещё более опустило завитки усов, сделав лицо ещё и разочарованным.

– Понятно, – с тяжёлым вздохом произнёс он, проводя ладонью по лицу. – А говорил, знаешь. Значит, так. Завтра утром со всеми остальными пройдёшь общий инструктаж. А сейчас – в третью казарму. Представишься дежурному, скажешь, я распорядился. Иди.

Шин, сгорая от стыда и неловкости, молча вышел.

Третья казарма была в соседнем здании. Она была чище, чем барак в профилактории, но такой же безликой. Аккуратные ряды двухъярусных кроватей, сундуки для вещей. Ничего лишнего.

– Стой! Кто идёт?! – окликнул его дежурный.

– Рекрут Шин. По распоряжению инструктора Доригара.

– Сержанта нет. Садись за стол, жди.

Шин сел на жёсткую лавку. Он был свободен от профилактория. Но он всё ещё не был свободен. Он был просто рекрутом. Никем. И ему предстояло всё начинать с самого начала. Снова.

Глава 14. «Контракт на кровь»

Минуты тянулись, как смола. Они складывались в часы. Сержанта всё не было. Барак, в котором Шин оказался, был почти пуст, не считая одинокого солдата у входа. За всё это время никто не появился. Шин сидел на жёсткой лавке, то проваливаясь в вязкую, тревожную дрёму, то выныривая из неё. Уже после обеда, когда он снова начал клевать носом, его окликнул дежурный.

Рядом с ним стоял коренастый военный с копной рыжеватых волос и густыми усами, которые, казалось, жили своей жизнью. Лицо его было красным, то ли от природы, то ли от полумрака казармы.

– Мне доложили, что ты новый рекрут. От Доригара, – его голос был хриплым, как будто он простудил горло на ветру. – Я сержант Кейлорн. Будешь пока здесь. Второй ряд, восьмая кровать, верхняя. Давай бумаги.

Оформление заняло не больше минуты. Кейлорн макнул большой палец Шина в чернильницу и приложил к пергаменту. Шин смотрел на тёмный отпечаток – единственное доказательство его существования.

– Инструкции – завтра, у Доригара. А сейчас свободен.

– Слушаюсь! – машинально ответил Шин и пошёл искать своё место.

Он забрался на верхнюю койку. Матрас, набитый соломой, был таким же «удобным» как и его лежак в профилактории. Он лёг и стал смотреть в маленькое, засиженное мухами оконце. Время остановилось.

Ближе к вечеру в казарме появились ещё с десяток человек. Кейлорн так же немногословно оформлял их и отправлял на места, рассаживая по разным углам, словно не желая, чтобы они сбивались в стаи. Новоприбывшие тихо раскладывали свои скудные пожитки по сундукам и затихали.

День угасал. Шин лежал и думал. Все его выдумки про то, что он воин, сейчас казались детским лепетом. Он мог быть кем угодно: беглым каторжником, вором, простым носильщиком. Работа в карьере не оставляла времени на сомнения. Там была только усталость, которая смывала все вопросы. А здесь, в тишине пустой казармы, они вернулись. «Кто я? Как мне вспомнить? Что делать?»

Но сейчас к ним добавился новый вопрос, куда более практический. Что, если они не поверят его легенде? Он решил стоять на своём до конца. Был воином. Попал в плен. Пытали. Всё забыл. Даже с какой стороны держать меч. Ударили по голове, очнулся связанным. Просто. И глупо. Но это всё, что у него было. На этом диалоге с самим собой он и уснул.

Утро началось не со звона, а с рявканья: «Подъём!»

Их, около двадцати человек, построили и повели в уже знакомый Шину тренировочный зал. Доригар сидел за столом, на котором лежали книги и вчерашняя стопка каменных плиток. Он не стал ждать, пока новобранцы перестанут с любопытством оглядываться.

– Я – главный инструктор Доригар! – его голос был спокоен, но резал, как стекло. – Сегодня я определю и зафиксирую ваши способности и навыки. На том уровне, какой вы имеете сейчас. На основании этого вы будете распределены для дальнейшего обучения.

Он окинул их презрительным взглядом, от которого захотелось съёжиться.

– Краткая лекция для тех, кто всё забыл, – он посмотрел прямо на Шина. – Навыков – бесконечное множество. Они улучшаются тренировками. Способностей – намного меньше. Они даются с рождения и определяют ваш потолок развития навыков. Мы знаем, что их всего двадцать четыре. У обычного человека их пять-семь. Уровень способности – от первого до шестого. Третий – уровень профессионала. Четвёртый – героя. Пятый – чемпиона. Шестой – легендарный одарённых им буквально единицы.

Он говорил сухо, отрывисто, как будто читал скучный отчёт.

– Нам интересны только те способности, что пригодны для войны. Сила. Ловкость. Выносливость. Скорость. Восприятие. Здоровье. Интеллект – для тех, кто хочет колдовать, но это не к нам. Умелец – для строительства укреплений. Интуиция и тактика – для тех, кто умеет не только махать железякой, но и думать.

Он сделал паузу, давая словам впитаться.

– Это – основа. Всё остальное – лирика. Тестирование платное. Но так как вы подписали контракт на военную службу на полгода, для вас оно будет бесплатным.

При словах «полгода» по рядам рекрутов прошёл тихий, но отчётливый стон.

– Первый месяц, – продолжал Доригар, игнорируя их реакцию, – вы – рекруты. Обучение, тренировки. Жалование, за вычетом еды и обмундирования, – пятьсот медяков.

– Пятьсот медяков?! – вырвалось у кого-то.

Доригар медленно поднял глаза. В них плескался холодный огонь.

– Вы подписали контракт на военную службу – ледяным тоном произнёс он. – Здесь – служба. Обмундирование и оружие стоят денег. И вам их никто не подарит. Вы должны их заслужить. Докажете свою полезность – жалование вырастет. Не хотите служить на таких условиях? Мы найдём вам другое применение! Например, на галерах. Или в вечных рудниках. Контракт подписан. Отказаться нельзя. Вопросы есть?

Вопросов не было. В зале стояла мёртвая тишина.

Шин почувствовал, как его охватывает озноб. Словно стальные цепи, от которых он только что избавился, снова обвились вокруг его сердца. Но вместе с этим он почувствовал и другое. Странное, злое упрямство. Он смотрел на надменное лицо Доригара, на испуганные лица других рекрутов, и понимал: он не вернётся в карьер. Он пройдёт через это. Он докажет. Не им. Себе.

– Я смогу, – прошептал он так тихо, что его губы едва шевельнулись. – Я смогу.

Доригар, казалось, услышал его. Он кивнул, словно подтверждая его мысли.

– Сейчас мы проведём тестирование. И посмотрим, кто из вас чего стоит.

Шин собрал все свои силы и решимость, потому что понимал, что в этой борьбе не было места для слабости. Чтобы его новая жизнь имела смысл, он должен был действовать и двигаться дальше. И если бы он хотел размеренности и покоя, то мог бы сейчас ехать на телеге с бригадой в карьер.

Недовольство рекрутов не исчезало, и они вовсе не смирились с тем, что сейчас услышали, возможно, их обманули или не сказали всей правды. Или они, как и Шин, просто не понимали, как всё тут устроено. Он же просто услышал, что спишут долги, что высокое жалование и всё – готов новый рекрут.

Глава 15. «Приговор камней»

Не дав новобранцам опомниться от ледяного душа его предыдущей речи, Доригар взял со стола стопку каменных плиток.

– Это, – он поднял их так, чтобы все видели, – «Скрижали Способностей и Навыков». Артефакты, созданные Архимагами.

Он говорил, и его голос, казалось, заставлял пылинки в воздухе замирать.

– Чтобы воспользоваться ими, нужно не просто взять их в руки. Нужно установить контакт. – Он продемонстрировал, как сложить стопку и обхватить её ладонями. – Вы должны почувствовать их древнюю тяжесть, должны стать одним целым с ними. Закройте глаза. Произнесите в уме своё имя. Свой возраст. Сосредоточьтесь на себе, на том, кто вы есть. А затем… попросите. Представьте, что ваша энергия, ваша жизненная сила, как тёплый свет, проникает в камень. Попросите скрижали определить ваши способности. Это не приказ. Это диалог. Не получится с первого раза – пробуйте снова. Сегодня каждый из вас бесплатно заглянет в собственную душу. А теперь – начнём. И пусть скрижали откроют перед вами ваши способности и навыки.

Инструктор начал вызывать рекрутов по списку. Один за другим они подходили, брали скрижали, и в их руках артефакт начинал светиться тусклым, сероватым светом. Доригар подносил к нему ещё одну маленькую плитку, которая, очевидно, считывала результат, и откладывал её на стол.

Наконец, очередь дошла до Шина.

Он взял скрижали. Камень был холодным и гладким, как речная галька. Он закрыл глаза, как велел инструктор. «Произнеси своё имя… возраст…»

И тут его накрыла ледяная волна паники.

«Имя? Какое имя? Шин? Это точно моё имя? Возраст? Сколько мне лет? Двадцать? Сорок? Я не знаю!»

Он стоял, и в его голове бушевал ураган. Что будет, если он солжёт магическому артефакту? Что, если тот просто не отреагирует? Или, хуже, покажет всем, что он – самозванец?

– Не волнуйся, – голос Доригара вырвал его из оцепенения. – Расслабься. Просто попроси.

Шин сделал глубокий вдох. Выбора не было. Он должен был это сделать. Прямо здесь и сейчас.

«Шин. Мне двадцать пять лет. Скрижаль, определи мои способности и навыки!» – он мысленно обращался раз за разом, вкладывая в неё всю свою волю, всё отчаянное желание.

И камень ответил. Он засветился. Но свет был другим. Не ровным и серым, как у остальных, а бледным, мерцающим, словно пламя свечи на грани угасания.

– Ну вот, молодец, – без особого энтузиазма сказал инструктор, забирая скрижали. – Теперь расшифруем.

Какое-то время инструктор раскладывал их на столе, потом достал из-под стола большую плиту и поменял местами со скрижалями, отправив их под стол. Судя по тому, как он её поднял, она была достаточно лёгкой, хотя со стороны казалась массивной и тяжёлой.

Положив на плиту маленькую именную плиточку, он начал зачитывать.

– Шин, двадцать пять лет, – он начал, и Шин невольно напрягся. – Способности… – инструктор сделал паузу, его брови поползли вверх. Он ещё раз посмотрел на плиту, потом на Шина. Во взгляде его было неподдельное изумление. – Все одиннадцать из проверенных. Но… восемь из них вообще без уровня. А три – Ловкость, Умелец и Тактика – на втором уровне.

На лице Доригара отразилось такое разочарование, что Шину стало стыдно, хотя он и не понимал, в чём его вина.

– Я… даже не знаю, что сказать, – развёл руками инструктор. – Я никогда такого не видел. И не слышал. Иметь столько способностей, но все они… бесполезны. Второй уровень – это уровень подмастерья, новичка. Конечно, может, в оставшихся тринадцати, что мы не проверяли, есть что-то стоящее, но…

Он вздохнул и снова уставился на плиту, словно надеясь, что она изменит показания. И вдруг его лицо изменилось. Разочарование сменилось замешательством, а затем – проблеском интереса.

– Погоди-ка… А вот с навыками… – он подался вперёд, вчитываясь в светящиеся руны. – Короткий лук – двадцать три. Парные кинжалы – двадцать. Короткий меч – пятнадцать. Лёгкие доспехи – двадцать один. Стойкость к ядам – двадцать два. Тактика – пятнадцать…

Он замолчал, подняв на Шина взгляд, в котором теперь не было ни насмешки, ни жалости. Только чистое, профессиональное недоумение.

– Невероятно. При таких ничтожных способностях иметь настолько высокие навыки… Не каждый сержант в моём гарнизоне к тридцати годам достигает таких показателей. Ты – ходячий парадокс, рекрут. Твоя легенда… Похоже, в ней есть доля правды. У тебя действительно опыт бывалого воина.

Что-то похожее на улыбку тронуло его губы, но тут же исчезло. Он отвернулся и начал зачитывать результаты следующего новобранца.

Шин отошёл в сторону, его уши горели. Он слушал, как Доригар объявляет результаты других. Почти у каждого было по пять-шесть способностей, и три-четыре из них, как правило, были третьего уровня. Их навыки были смехотворны по сравнению с его – единицы, двойки, у самых талантливых – пятёрки.

Он был белой вороной. Нет, хуже. Он был химерой, сшитой из несовместимых частей. Тело героя с душой калеки. Оружие, отточенное до блеска, но сделанное из гнилого дерева.

Когда тестирование закончилось, и Доригар, велев ждать, удалился, рекруты тут же сбились в группы. Они возбуждённо обсуждали свои результаты, сравнивали, строили планы. Шин стоял один, засунув руки в карманы. К нему никто не подходил. Он был для них непонятен. А значит – чужой.

Он смотрел на свою именную табличку. Шин. Двадцать пять лет. Воин. Всё это было ложью? Но что тогда было правдой? Эти цифры? Эти навыки, которые жили в его теле, но не в его памяти?

Он понял страшную вещь. Он не просто потерял прошлое. У него не было и будущего. По словам Доригара с такими низкими способностями он почти не мог развиваться. Он был законченным продуктом. Сломанным. И теперь ему предстояло как-то с этим жить.

Глава 16. «Память тела»

Начались дни, похожие один на другой, как звенья одной цепи. Дни, состоящие из запаха пота, лязга стали и хриплых команд инструктора. Тренировки. Отработка ударов, изучение стоек, бесконечные спарринги. И в этом монотонном хаосе Шин был королём.

Его тело помнило всё. Оно двигалось с врождённой, хищной грацией, которую не могли дать никакие тренировки. Когда он брал в руки парные кинжалы, они становились продолжением его рук. Когда он натягивал тетиву лука, его взгляд и стрела становились единым целым. Другие рекруты, пыхтя и спотыкаясь, пытались освоить азы. Он же просто позволял своему телу делать то, для чего оно было создано.

Инструктор Рилем, суровый ветеран с лицом, похожим на старую карту, понял это в первый же день. Он наблюдал за Шином из-под тени навеса, и в его глазах не было ни удивления, ни восхищения. Только профессиональный, холодный интерес, с каким энтомолог разглядывает редкое, непонятное насекомое. Ознакомившись с документами Шина, он лишь хмыкнул.

В спаррингах на мечах он пока проигрывал Рилему. Инструктор был медленнее, слабее, но он читал бой. Он видел начало каждого движения, каждого финта. А Шин – нет. Его тело знало, как нанести удар, но его разум не знал, когда это сделать. Память тела была безупречна, но она была памятью инструмента, а не мастера.

«Почему я не помню? – думал он, отбивая очередной выпад инструктора. – Я знаю, что в этот момент должен быть какой-то приём. Контратака. Уклонение. Но я не вижу его. Я словно читаю книгу с вырванными страницами».

Воспоминания о владении оружием вернулись, но опыт, мудрость настоящего боя, – нет. Неужели ему придётся заново накапливать его, как новичку? Снова учиться чувствовать врага, предугадывать его действия? Эта мысль была невыносима.

Неделя сменяла неделю. Опыт по крупицам возвращался. Шин начал предугадывать некоторые атаки, его движения стали менее механическими. Он всё ещё проигрывал Рилему, но уже не так безнадёжно.

В один из таких дней, когда полуденное солнце раскалило тренировочную площадку, на ней появился незнакомец. Военный, одетый в простую тренировочную форму, без знаков различия. Он неспешно обошёл все группы, коротко переговариваясь с инструкторами. Когда он подошёл к Рилему, тот лишь молча кивнул в сторону Шина. Незнакомец несколько долгих мгновений смотрел на спарринг, а затем, не сказав ни слова, удалился.

Как только он скрылся, Рилем остановил бой и подозвал Шина.

– У тебя всё лучше и лучше получается, – тихим, ровным голосом сказал он. – Умения просыпаются.

Он сделал паузу, подбирая слова.

– Поступило распоряжение. Срочно сформировать группу. Из готовых бойцов. Из всей моей группы… только ты.

– Что-то случилось? – спросил Шин, вытирая пот со лба. – Почему такая спешка? Мы же не закончили обучение.

– Вы не закончили, – поправил его Рилем. – Остальные в гарнизоне – уже почти закончили обучение. Но, по правде говоря, с тобой сейчас мало кто из них сравнится в чистой технике. Твой случай… он уникальный. Наёмники редко идут в армию, тем более на таких условиях.

Он снова замолчал, его взгляд, казалось, смотрел сквозь Шина.

– Я думаю, тебе нет смысла больше терять здесь время. Ты не учишься. Ты вспоминаешь. А лучше всего вспоминать в настоящем бою. Я дам рекомендации о твоих умениях. Возможно, сразу получишь звание. В любом случае, в бою от тебя будет больше толку, чем от большинства солдат даже в регулярных отрядах.

Слова инструктора не были похвалой. Это была констатация факта. И от этой холодной, профессиональной оценки Шину стало одновременно и приятно, и жутко. События неслись с невероятной скоростью.

– Спасибо, инструктор, – твёрдо сказал он. – Я готов.

«Интерлюдия I: Краткая история Новых земель»

Несколько поколений назад все земли, простирающиеся от Хребта Огра до солёного моря за Красной Пустошью, принадлежали разнообразным расам – оркам, гоблинам, ограм и другим мелким народам. Это был не сильно технологически развитый, но устоявшийся регион, где каждая раса занимала своё место, сохраняя некий баланс. Конечно, не всё было мирно: время от времени вспыхивали стычки на спорных приграничных территориях за право владения землёй или ресурсами, но они редко перерастали в крупные конфликты. Жизнь шла своим чередом, племена строили свои селения, возделывали землю и охотились в окружающих лесах, добывали ресурсы в шахтах и карьерах.

Однако однажды мир в этом крае был нарушен. Из-за Хребта Огра пришли люди. Их армии, как безжалостный вихрь, обрушились на земли, населённые другими существами. Люди не стремились к мирным переговорам – их целью было завоевание, полное подчинение или уничтожение местных народов. Сражения были жестокими и кровопролитными: орды орков, армии огров и племена гоблинов, привыкшие к локальным стычкам, оказались неспособны противостоять организованным, хорошо экипированным и численно превосходящим людским армиям.

Те, кто не были убиты в первых же боях, были изгнаны с богатых земель в более бедные и неинтересные для человеческой экспансии. Орки, гоблины и другие расы вынуждены были покинуть свои плодородные земли, богатые рудники и густые леса. Эти некогда процветающие территории стали принадлежать новым хозяевам, которые быстро начали возводить свои города и крепости на завоёванной земле. Поток людей, пересекающих Хребет Огра, казался бесконечным, и вскоре всё, что некогда принадлежало местным расам, перешло под контроль человеческих княжеств и королевств.

Время изгнания стало долгим испытанием для коренных жителей, которым приходилось приспосабливаться к суровому существованию на территориях, не нужных людям. Но они не забыли о своей земле, периодически совершая набеги на караваны, деревни и фермерские хозяйства новых поселенцев.

Десятилетиями люди попирали права бывших хозяев этих территорий. Завоёванные земли процветали под человеческим управлением, а воспоминания об аборигенах постепенно стирались из народной памяти. Но среди орков, гоблинов и огров в Красной Пустоши и близлежащих регионах зрела ненависть и желание вернуть своё. Эти народы, потерявшие всё, готовились к мести. За годы изгнания они стали сильнее и научились выживать в суровых условиях.

В то же время междоусобные войны постепенно истощали силы людских княжеств и королевств. Каждый конфликт отнимал у них не только человеческие жизни, но и ресурсы, что делало их уязвимыми не только перед внутренними врагами, но и перед внешними угрозами. Эти бесконечные войны разоряли деревни, опустошали города, народы уставали от кровопролития. Короли и князья теряли контроль над своими территориями, их армии становились всё меньше и слабее, а власть – менее стабильной.

Однако не только войны ослабляли королевства. Внутри самих государств начала нарастать социальная напряжённость. Простые люди, крестьяне и ремесленники, многие годы жившие в нищете и под гнётом налогов, периодически поднимались на восстания, которые становились всё более частыми и разрушительными. Бунты, охватившие несколько регионов, ослабляли власть аристократии и разрушали королевства изнутри, постепенно разъедая их структуры, словно некая гниль.

Воспользовавшись слабостью королей, местные магнаты и влиятельные горожане начали заявлять о своей независимости, провозглашая автономию от центральной власти. Десятилетия жестоких феодальных войн в этом регионе привели к тому, что крупные королевства и княжества распались, а многие города, бывшие под их властью, превратились в самостоятельные города-государства. Опираясь на свои ресурсы и местное население, они начали выстраивать собственные системы управления и обороны. Один из таких городов – Катт-Ди – стал символом новой эпохи.

Катт-Ди, как и многие другие города-государства, возник благодаря выгодному географическому положению и возможности контролировать торговые пути. Укреплённый город с мощными стенами стал опорой для тех, кто стремился к независимости. Его правители не имели претензий на создание обширной империи, но сосредоточились на защите своего населённого пункта и прилегающих земель. Со временем Катт-Ди стал важным торговым и военным центром, привлекая к себе как купцов, так и солдат, готовых служить в его армии.

Такие города-государства, появившиеся на руинах прежних королевств, представляли собой новое политическое устройство, где власть принадлежала не монархам, а городским советам и магистратам. Однако ослабленные внутренними конфликтами, они столкнулись с новой угрозой. Прежние враги – враждующие князья и королевства – больше не были единственной опасностью. В этот политический хаос вступили новые игроки: представители рас, некогда изгнанных людьми, начали возвращаться, объединяя свои силы для мести.

И теперь, когда силы огров, орков и других народов объединились по стечению некоторых обстоятельств в хорошо организованное военное формирование, они были готовы нанести удар по людям, которые так жестоко изгнали их предков с родных земель.

Глава 17. «Первый бой»

Полевой лагерь был временным шрамом на теле красной пустоши. Десятки палаток, утоптанная земля, запах дыма и нервного пота. Вот уже несколько дней Шин был здесь, и иллюзия свободы, купленная ценой контракта, быстро сменилась новой рутиной. При выходе из «учебки» ему, парадоксу с навыками ветерана и душой новорождённого, присвоили капрала и всучили в подчинение десяток рекрутов «прошедших» подготовку, как и он сам всего несколько недель назад. Это оказалось той ещё морокой. Он видел их ошибки, их страх, их неуклюжесть, и его тело знало, как это исправить, но его разум не мог подобрать нужных слов, кроме коротких, обрывистых команд.

Первые несколько дней были пеклом Хаоса – муштра. Лейтенант Родрик, молодой аристократ с уставшими глазами, чертил на песке схемы, говорил о флангах, о построении «каре» и «стеной щитов». Его слова были чёткими и правильными, но для рекрутов, после учебки в реалиях боя это было другим. Затем наступало время мастер-сержанта Эльдара и главного сержанта Тиллы. Они не объясняли – они вбивали науку боя в тела новичков. Удар древка копья по затылку за неправильный разворот, выволочка за брошенный щит. Шин смотрел на это, и его нутро скручивало странное чувство. Он видел их ошибки ещё до того, как их замечали инструкторы. Его тело знало, что этот парень держит меч, как топорище, а тот – неправильно распределяет вес, и его легко сбить с ног. Но он молчал. Он был таким же, как они. Просто зелёный капрал, которому повезло.

Десять дней они прочёсывали пустошь. Десять дней давящей жары, скрипа снаряжения и вкуса пыли во рту. Эти вылазки были ознакомительными, но напряжение висело в воздухе так плотно, что его можно было резать ножом. Каждый камень, каждый холм казался засадой. Новички вздрагивали от любого шороха, и Шину приходилось рычать на них, чтобы привести в чувство, хотя у него у самого холодок бежал по спине. Им просто везло. Но он, на уровне инстинктов, понимал – везение не может длиться вечно.

В пустоши не было армий. Здесь бились отряды. Шин понял это быстро. Огромному войску здесь не прокормиться и не спрятаться. Война здесь была делом быстрых, жестоких стычек. Ударь, убей, забери, исчезни. И орки, как он понял, были мастерами такой войны.

Они шли уже несколько часов. Солнце висело в зените, превращая воздух в дрожащее марево. Шин оглянулся на своих людей. Их лица были красными, мокрыми от пота, взгляды – тупыми и уставшими. Внезапно тишину разорвал пронзительный, отчаянный свист. Сигнал дозорного. Тревога.

Все замерли. Шум прошёл по рядам, как змея по сухой траве. И тут они появились. На гребне холма, их тёмные силуэты вырисовывались на фоне багрового солнца. Орки.

Их было не десять и не пятнадцать. «Двадцать пять… тридцать… тридцать пять, – с точностью «на глаз» посчитал разум Шина, пока его сердце ухало где-то в горле. – Пятеро на зверях. Тяжёлая пехота. Это не набег. Это будет бойня».

Это были не просто дикари с «дубьём». Их грубые, но функциональные кольчуги были усилены кожаными и металлическими пластинами. На головах – шипастые шлемы, из-под которых сверкали налитые кровью глаза. В руках – огромные, зазубренные топоры, секиры и длинные копья. Всадники, восседавшие на лохматых, похожих на гиен-переростков тварях, были закованы в броню ещё лучше. Их звери, приземистые и мускулистые, двигались с кошачьей грацией, и было видно, что копейный строй для них – не преграда.

Родрик не растерялся. Его голос, спокойный и твёрдый, разрезал нарастающую панику.

– Стрелки, на холм! Занять позицию! Пехота, стена щитов! Держать оборону у подножия!

Колонна с лязгом и панической руганью начала перестраиваться. Это не было слаженным манёвром из учебников. Солдаты, задыхаясь от страха и жары, спотыкаясь, карабкались на невысокую, но крутую возвышенность. Арбалетчики, среди которых был и Шин, занимали позиции, их пальцы дрожали, мешая вставлять тяжёлые болты в ложа. Внизу пехота пыталась сомкнуться в стену щитов. Щиты стукались друг о друга, копья выставлялись под разными углами. Это был не строй. Это была толпа перепуганных людей, пытавшихся спрятаться за деревом и железом.

«Они нас сомнут, – пронеслась в голове Шина холодная, отстранённая мысль. – Этот строй не выдержит и первого удара».

Орки не стали ждать. Их боевой клич – гортанный, многоголосый рёв, похожий на рёв камнепада – ударил по ушам, выбивая из лёгких воздух. Это был не просто звук. Это было оружие. Шин видел, как один из молодых рекрутов рядом с ним побледнел и согнулся, извергая на красную глину скудный завтрак. Ярость и первобытная ненависть неслись на них, как раскалённая лава. Всадники ринулись вперёд, их звери неслись бесшумно, как тени, и от этой противоестественной тишины становилось ещё страшнее.

Шин прижал арбалет к плечу. Его тело действовало само. Сердце колотилось где-то в горле, но руки, помнившие тысячи таких же мгновений, были твёрдыми. Он поймал в прицел бегущего впереди орка, его разинутую, клыкастую пасть, и плавно нажал на спуск. Мир на секунду сузился до этой точки. Щёлк. Короткий, сухой звук. Болт со свистом прочертил воздух и с мокрым, чавкающим звуком вошёл орку в глазницу. Тварь взревела, звук оборвался бульканьем. Орк рухнул, но волна даже не заметила его падения. Десятки других перепрыгнули через его тело.

Основная угроза была всадники. Они неслись на хлипкую стену копий, и Шин понял – они не собираются её пробивать. Один из зверей, приблизившись к строю, сжался в комок мускулов и прыгнул. Огромная, лохматая туша взмыла в воздух, на мгновение заслонив солнце, и рухнула в самый центр человеческого строя.

Раздался омерзительный, влажный хруст. Звук ломающихся щитов, костей, рвущейся плоти. Солдат, на которого приземлилась тварь, перестал существовать, превратившись в кровавую кашу из обломков доспеха и ошмётков мяса. Его крик утонул в рёве зверя. Орк-наездник, дико хохоча, начал вращать своим двуручным топором. Лезвие впивалось в тела, разрубая гамбезоны, кольчуги и людей внутри них практически пополам. Один из солдат, пытаясь поднять щит, лишился обеих рук по локоть, а следующим ударом ему снесли полголовы. Кровь и мозги забрызгали лица стоявших рядом. Строй распался. Началась паника.

Шин, лихорадочно перезаряжая арбалет, поднимался всё выше и выше на холм, выстрелил в зверя. Болт вонзился ему в бок. Тварь взвыла, но это лишь распалило её ярость. Она вцепилась зубами в одного из солдат и просто вырвала ему кусок плеча вместе с гамбезоном.

В этот момент основной вал орков ударил в то, что осталось от стены щитов. Передние ряды давили на задние. Кто-то упал, и его тут же затоптали свои же. Орки, работая топорами и секирами, начали методично прорубаться сквозь человеческое мясо. Давление росло с каждой секундой. Это была уже не битва. Это была кровавая баня.

Шин, пятясь выше, перезаряжая арбалет с отчаянной, механической скоростью, увидел, как один из орков, огромный, как медведь, с бородой, заплетённой в косички с вплетёнными в них костями, проломил щит одного из солдат и, отшвырнув его в сторону, устремился к главному сержанту Тилле. Она, развернувшись, чтобы парировать удар другого орка, не видела его. Этот гигант не бежал. Он шёл, и от его медленной, уверенной походки веяло смертью.

«Не успеет… – пронеслась мысль в голове Шина. – Она его не видит!»

Он вскинул арбалет. Прицелиться было невозможно – всё плыло в кровавом тумане боя. Он выстрелил навскидку. Болт со свистом пролетел в двух сантиметрах от уха орка. Тот даже не моргнул. Тилла, почувствовав опасность, развернулась в последний момент. Её меч молниеносно вонзился орку под мышку, в щель между доспехом и наплечником. Но в тот же миг другой орк, тот, с которым она билась, с размаху ударил её в бок рукоятью топора. Раздался омерзительный, влажный хруст ломаемых рёбер. Тилла согнулась, её лицо исказила гримаса нечеловеческой боли, но она устояла, вырвав меч из тела врага.

Битва превратилась в агонию. Силы солдат таяли, как снег под палящим солнцем. Их строй, их тактика, всё, чему их учили, рассыпалось в прах перед лицом первобытной ярости. Орки не просто сражались – они наслаждались бойней. Они давили, ломали, рвали. Лейтенант Родрик, с лицом белым, как полотно, кричал, пытаясь собрать остатки строя, но его голос тонул в рёве и предсмертных хрипах. Отступать было некуда. Позади – лишь красная, бескрайняя пустошь.

Красная глина пропиталась кровью. Она стала скользкой, и люди падали, чтобы уже никогда не встать. Шин успел выстрелить ещё дважды, сняв ещё одного орка, прежде чем волна боя захлестнула холм. Стрелять стало невозможно – свои и чужие смешались в единый, корчащийся клубок. Он отбросил бесполезный арбалет и выхватил меч.

Он решил, спустился с холма, и то, что он увидел вокруг себя, заставило его желудок сжаться в ледяной комок. Его отряд. Десяток новичков, которых он должен был вести за собой. Их больше не было. Они лежали там, чуть ниже – растерзанные, растоптанные, неузнаваемые куски мяса и доспехов. Один из них, молодой парень по имени Ларс, лежал с распоротым животом, его лицо застыло в немом крике, а в руках он всё ещё сжимал арбалет. «Это я виноват, – обожгла мысль. – Я их здесь оставил. Я их убил».

Но времени на горе не было. Он увидел последний очаг сопротивления – горстку пехотинцев, которые, сбившись в круг, отчаянно пытались сдержать натиск двух огромных орков. Их обитые в метал щиты были сильно повреждены, древки копий держались на последнем издыхании. Это были новобранцы, и в их глазах плескался животный ужас. Они держались на одном лишь страхе, понимая, что смерть за их спинами страшнее смерти перед ними.

Орки ревели, и их рёв был не просто боевым кличем, а обещанием жестокой, мучительной смерти. Каждый удар их топоров обрушивался на стену щитов, как удар тарана. Дерево трещало, металл визжал. Солдаты, уперев щиты в красную, пропитанную кровью глину, держались на одном лишь животном страхе. Их лица были белыми масками, залитыми потом, глаза – огромными от ужаса. Они знали, что их строй вот-вот рухнет.

Каждый раз, когда орк замахивался, несколько копий отчаянно тыкались в его сторону, но удары были слабыми, неточными. Лезвия скользили по прочной кольчуге, не попадая между звеньев. Эти орки были ветеранами, их доспехи – картой десятков таких же боен, покрытой старыми зарубками и пятнами ржавчины, которая на самом деле была запёкшейся кровью. Они двигались с тяжёлой, звериной грацией, играючи отбивая неумелые выпады, и в их глазах плескалась откровенная насмешка.

«Они сломаются, – понял Шин, подбегая к краю группы. – Ещё один удар, и они побегут. И тогда умрут все. И я вместе с ними».

Бросаться в лоб на этих двух мясников было самоубийством. Но смотреть, как его товарищей, пусть и едва знакомых, превращают в фарш, он не мог. Он увидел, как один из орков, самый крупный, отбросил в сторону копьё очередного солдата и занёс свой топор для удара, который должен был расколоть и щит, и человека за ним. В этот момент, когда всё внимание твари было сосредоточено на своей жертве, Шин прыгнул.

Одним движением он оказался за спиной орка и, вложив в удар всю ярость и отчаяние, рубанул мечом по незащищённой шее. Раздался омерзительный, влажный хруст. Меч прошёл сквозь мышцы, сухожилия и с лёгким скрежетом перерубил позвонки. Голова орка дёрнулась под неестественным углом. Рёв оборвался булькающим хрипом. Огромное тело обмякло, как мешок с требухой, и рухнуло на землю, обрызгав Шина горячей, тёмной кровью.

Внимание второго орка мгновенно переключилось на него. В глазах твари вспыхнула чистая, незамутнённая ненависть. С рёвом, от которого заложило уши, он размахнулся, чтобы одним ударом превратить Шина в кровавое месиво. Но этот миг, эта доля секунды, когда орк отвлёкся, стала спасением для измотанных солдат. Один из них, парень с безумными от ужаса глазами, собрав последние силы, с криком вонзил своё копьё орку в бок, под рёбра. Лезвие пробило кольчугу. Орк взвыл, его удар по Шину ушёл в сторону, и топор лишь со скрежетом проехался по земле.

Шин не стал ждать. Он ринулся на раненого монстра. Его меч взлетел и с размаху опустился на бедро орка, туда, где не было защиты. Лезвие глубоко вошло в плоть. Кровь хлынула, как из пробитого бурдюка. Орк взвыл снова, уже не от ярости, а от боли, и, пошатнувшись, отступил на шаг.

Этого хватило. Солдаты, получив передышку, снова сомкнули строй. Но раненый орк был ещё опаснее. Хромая, истекая кровью, он бросился в отчаянную атаку. Шин был готов. Память его тела работала безупречно. Когда орк занёс топор, Шин уклонился, и лезвие со свистом прошло в паре сантиметров от его лица. Не теряя и мгновения, он сделал шаг в сторону и молниеносно рубанул мечом по предплечью орка. Раздался звон стали о сталь – клинок ударился о наручи. Но силы удара хватило. Пальцы орка разжались, и тяжёлый топор с глухим стуком упал на землю.

Тварь взревела, тряся повреждённой рукой. Ярость в его глазах боролась с болью. И ярость победила. Он полностью сосредоточился на Шине, забыв о всём на свете. И это стало его последней ошибкой.

Повернувшись спиной к солдатам, он открылся. И они не упустили свой шанс. Это была не атака. Это была казнь. Один из солдат вонзил копьё ему в спину, между лопаток. Другой метнул короткий дротик, который вошёл в бок. Третий бросился вперёд и полоснул мечом по ногам. Орк, оглушённый болью, отчаянно пытался развернуться, но его тело уже не слушалось. Он был похож на быка, которого со всех сторон атаковала стая волков.

Шин видел, что противник сломлен. Он шагнул вперёд и с холодной, отстранённой решимостью нанёс последний удар. Снизу вверх, под углом, в правую щёку. Его меч с отвратительным хрустом вошёл в череп, пробивая кость и мозг. Орк замер, его глаза остекленели. А потом он медленно, как срубленное дерево, начал заваливаться на бок.

Группа, которую он спас, сбилась вокруг него, как испуганные овцы вокруг волкодава. Их щиты были разбиты, руки дрожали, глаза метались по полю боя, ища следующую угрозу. Они были на волосок от паники. Шин, тяжело дыша, чувствовал, как по его лицу течёт чужая, остывающая кровь. Он понимал: у них есть шанс. Один. Хрупкий, как стекло. Орки были сильнее, опытнее, но они были пьяны своей победой. Они полагались на грубую силу, на то, что сломленный враг будет бежать. Они не ожидали, что крысы, загнанные в угол, начнут огрызаться.

«Двигаться, – билась в его голове одна-единственная мысль. – Стоять на месте – смерть. Двигаться».

– Собрались! – его голос был хриплым, сорванным криком. – За мной! Кругом! Будете меня слушать выживете! Не лезем в лоб! Бьём по тем, кто отделился!

Он не ждал ответа. Он просто побежал, и они, как по команде, последовали за ним. Это была не тактика из учебников. Это был инстинкт стаи.

Их целью стала следующая группа – трое орков, которые с садистским удовольствием добивали раненого солдата. Тот лежал на спине, пытаясь отбиться обломком меча, пока орки, хохоча, тыкали в него копьями, стараясь продлить его агонию. Они были так увлечены своей жестокой игрой, что не заметили приближения группы Шина.

Это была не атака. Это была молния. Шин и его люди набросились на них сзади и сбоку. Шин первым вонзил свой меч в спину ближайшего орка, провернув лезвие в ране. Тот взвыл, развернулся, и тут же получил ещё два удара копьями в живот. Из ран хлынули кишки. Орк упал на колени, пытаясь запихнуть их обратно, его глаза остекленели от шока. Двое других, развернувшись, встретили град ударов. Они были сильны, но их застали врасплох. Один из них отмахнулся топором, снеся голову одному из солдат Шина – фонтан крови ударил в небо, и обезглавленное тело ещё секунду стояло на ногах, прежде чем рухнуть. Но в тот же миг орку в незащищённый бок вонзились два меча. Он захрипел, и его добили ударом в затылок. Третий, увидев, что дело плохо, попытался бежать, но споткнулся о тело раненого, которого они только что мучили, упал. На него набросились сразу пятеро, превращая его тело в кровавое месиво из рубленых ран.

Победа не принесла облегчения. Они потеряли товарища! Но к их группе присоединились ещё двое уцелевших, которые, увидев их слаженные действия, выползли из-под груды тел. Теперь их было шестнадцать. Шестнадцать израненных, перепуганных, но злых бойцов.

Они двигались по краю боя, как стая гиен, вырывая из рядов орков по одному, по двое. Это была грязная, подлая война. Они били в спину, подрезали сухожилия, добивали раненых. Каждый убитый орк стоил им крови. Одному из их группы орк, уже умирая, отрубил ногу. Тот упал с диким криком, и его пришлось оставить. Другому пробили копьём плечо, и он, шатаясь, продолжал сражаться, держа меч одной рукой.

Шин вёл их, и его разум работал с холодной, отстранённой эффективностью. Он не чувствовал ни боли от своих ран, ни страха. Только ледяную ярость. Он видел поле боя как карту, на которой нужно было стереть все вражеские фигуры, чего бы это ни стоило.

Наконец, они пробились обратно к холму. Вершина была пуста. Вся сотня Родрика превратилась в горстку выживших, сбившихся вокруг капрала.

Но внизу бой ещё продолжался. Последние очаги сопротивления угасали.

– Мы спускаемся, – его голос был твёрд, как сталь. – Поддержим оставшихся.

Им не нужно было повторять. Они уже были не толпой рекрутов. Они были его отрядом. Они выстроились и начали спускаться. Их вид – пятнадцать окровавленных, грязных, но всё ещё стоящих на ногах воинов – заставил оставшихся орков дрогнуть. Силы врага были на исходе. Их ярость сменилась усталостью. Они понимали, что лёгкой победы не будет.

Пока его бойцы спускались по склону, внизу, у подножия, разыгрывался последний акт трагедии. Двое орков, похожих на мясников в залитых кровью фартуках, методично заканчивали работу. Против них осталась горстка солдат – четверо, может, пятеро. Их щиты были расколоты, копья сломаны. Они стояли, сбившись в кучу, и их защита была не более чем отчаянным жестом.

Гигантские топоры орков работали без устали. Один из солдат, молодой парень, которого Шин помнил по тренировкам, попытался сделать выпад обломком меча. Орк даже не стал парировать. Он просто шагнул вперёд и опустил топор ему на плечо. Раздался омерзительный, влажный хруст. Лезвие вошло в тело по самое топорище, разрубая ключицу, лёгкое и сердце. Парень замер на секунду с выражением немого удивления на лице, а потом его тело просто развалилось на две части. Другого орк сбил с ног ударом ноги и, пока тот барахтался в грязи, с наслаждением опустил ему на голову свой окованный железом сапог. Череп лопнул, как перезрелый арбуз, разбрызгивая мозги и осколки кости.

Последние двое, увидев это, сломались. Их животный ужас пересилил дисциплину. Они развернулись и побежали. Это была ошибка. Орки, взревев от удовольствия, бросились вдогонку. Один метнул свой топор. Он вращался в воздухе, как чудовищное насекомое, и вонзился беглецу между лопаток. Тот рухнул, как подкошенный. Второго орк догнал одним прыжком и просто снёс ему голову с плеч.

Шин и его люди видели всё это. Они видели, как их товарищей убивают, как скот на бойне. И в их сердцах страх сменился холодной, чёрной яростью.

– Быстрее! – прохрипел Шин, его голос сорвался. – Ударить в спину! Убить тварей!

Они побежали. Не строем, а дикой, отчаянной толпой. Ветер свистел в ушах, ноги вязли в кровавой грязи. Орки, опьянённые своей лёгкой победой, рыча, повернулись к следующей группе, которая всё ещё держалась неподалёку. Они были уверены, что зачистили свой фланг. Они не слышали топота ног за спиной.

Удар был страшен. Это была не атака, а казнь. Копья его людей с хрустом вошли оркам под рёбра, в незащищённые спины. Твари взвыли от боли и неожиданности. Один из них, пронзённый сразу двумя копьями, рухнул на колени, пытаясь вырвать из себя древки. Второй, развернувшись, получил удар мечом в бок. Но, умирая, он успел сделать слепой, отчаянный выпад. Его секира полоснула Шина по левому предплечью. Боль была острой, обжигающей. Шин отшатнулся, чувствуя, как горячая кровь течёт по руке, пропитывая рукав. «Рана… я ранен…» – пронеслась в голове далёкая, удивлённая мысль. Но адреналин тут же заглушил боль.

Они добили орков быстро, яростно, всаживая в их тела мечи и копья снова и снова, даже когда те уже перестали двигаться.

Шин, зажимая рану, огляделся. Две последние группы солдат у подножия холма всё ещё держались. Это были ветераны. Четверо бились против двух израненных, но всё ещё опасных орков, методично изматывая их, уклоняясь от тяжёлых ударов и нанося короткие, точные выпады. Вторая группа, из шести человек, окружила троих орков и давила их числом, не давая развернуться.

– Поддержим их! – крикнул Шин, перекрикивая стоны раненых. – Закончим с этими нелюдями!

Прежде чем они успели двинуться, четвёрка бойцов закончила свой бой. Один из орков, выдохшись, на секунду опустил топор, и солдат тут же вонзил ему копьё в незащищённое горло. Второго сбили с ног ударом щита в колени, и, пока он падал, ему снесли голову.

Теперь все оставшиеся в живых – отряд Шина, четвёрка победителей и шестеро, всё ещё сражавшихся – устремились к последним трём оркам. Те, увидев, что на них со всех сторон несётся окровавленная, рычащая толпа, дрогнули. Их боевой дух иссяк. Они были окружены.

Это была агония. Последних орков не просто убили. Их разорвали на части. Десятки мечей и копий впивались в их тела, превращая их в кровавые решета.

А потом всё кончилось.

Наступила тишина. Оглушающая, неестественная. Прерываемая лишь тихим, жалобным скулежом умирающих.

Шин опустился на одно колено, тяжело дыша. Боль в руке стала невыносимой. Он посмотрел на поле боя. Это было пекло Хаоса. Красная глина смешалась с кровью, внутренностями и мозгами. Десятки тел, человеческих и орочьих, лежали в неестественных, сломанных позах. Воздух был густым от запаха свежей крови, пота и испражнений. Мухи уже начинали слетаться на этот пир.

Из всей сотни на ногах осталось не больше двадцати пяти человек. Среди них, шатаясь, стояли лейтенант Родрик и главный сержант Тилла. Её бок был одной сплошной раной, и она держалась за него, чтобы не вывалились внутренности. Родрик, с лицом серым, как пепел, смотрел на это побоище, и в его глазах стояли слёзы.

Глава 18. «Цена победы»

Бой закончился. Но тишина, наступившая после, была страшнее любого боевого клича. Она была густой, вязкой, наполненной тихим, жалобным скулежом умирающих и жужжанием мух, уже слетавшихся на пир.

Двадцать шесть. На ногах осталось двадцать шесть человек из сотни. И каждый из них был ранен. Кто-то сидел на земле, тупо глядя перед собой, кто-то пытался неумело перевязать рану товарищу, лишь размазывая грязь по ране. Те, кто ещё мог двигаться, бродили по полю боя, как призраки, переворачивая тела в тщетной надежде найти живых. Из тех, кто лежал, тяжело дыша и захлёбываясь кровью, семерых ещё можно было спасти. Остальные бойцы были мертвы. Их тела, растерзанные, изуродованные, лежали в неестественных позах, превращая красную глину пустоши в алтарь бойни.

Потери врага – двадцать восемь орков и пять их чудовищных зверей. Цифры, которые в штабном отчёте будут выглядеть как победа. Но здесь, среди запаха свежих внутренностей и испражнений, это слово казалось кощунством.

Полчаса. Бой длился всего полчаса. Для кого-то они пролетели, как одно мгновение, в адреналиновом угаре. Для Шина они растянулись в вечность, в которой каждое мгновение было наполнено болью, страхом и криком.

Лейтенант Родрик стоял посреди этого хаоса, и его лицо, обычно такое надменное и уверенное, было похоже на маску из серого воска. Он смотрел на тела своих людей, и его губы беззвучно шевелились. Он привык к боям, но не к такому. Не к тотальному уничтожению. Он видел, как его сотня, его ответственность, его гордость, была перемолота в кровавый фарш за несколько минут. Когда он уже смирился с тем, что ляжет здесь, рядом со своими людьми, пришла эта невозможная, отчаянная победа, принесённая этим странным капралом без памяти. Но горечь от этой пирровой победы была хуже любого поражения.

Он подошёл к Шину. Его взгляд был остекленевшим, пустым.

– Капрал Шин, – голос лейтенанта был хриплым, безжизненным. – Ты… ты хорошо сражался. У меня есть задание. Мы остаёмся здесь. Охранять раненых. А ты… ты побежишь. Стрелой. В главный лагерь. Передай это в штаб. – Он протянул Шину окровавленный, запечатанный сургучом свиток. – Если спросят – расскажешь всё, как было. Пусть решают, что делать. Как забрать наших… павших. Возьми с собой двоих. Хотя… если встретите даже пятерых орков, вам конец. Так что просто… не попадайтесь им на глаза. Выполняй.

– Лейтенант, – Шин посмотрел на горстку уцелевших. Каждый из них был на вес золота. – Двое со мной – это ещё минус два бойца для вас. Да правильно вы говорите – пользы от них не будет, если нас заметят. Я пойду один. Так быстрее. И незаметнее.

Родрик на мгновение заколебался, а потом кивнул.

– Хорошо. Возьми кристаллы. – Он указал на кожаную сумку у своего пояса. – Этот настроен на штаб. Этот – на нас. Умеешь пользоваться?

– Никак нет, лейтенант.

– Смотри. – Родрик достал гладкий, голубовато-молочный камень размером с ладонь. – Видишь тёмное пятно? Оно всегда указывает на цель. Крути, как хочешь, – оно останется на месте.

Он покрутил кристалл, и тёмная точка внутри него, словно живая, действительно осталась неподвижной, указывая куда-то за холмы.

Шин взял два камня, запоминая, какой куда указывает, и, забрав письмо, не оглядываясь, побежал.

Он бежал, и каждый шаг отдавался болью в раненом предплечье. Адреналин отступил, и теперь рана горела огнём. Он бежал, и перед его глазами стояли картины боя: разорванные тела, вывалившиеся кишки, предсмертные хрипы. Он бежал, и вкус крови и пыли стоял у него в горле.

Он добрался до штаба за несколько часов, на пределе сил. Дозорные, увидев одинокую, шатающуюся фигуру в залитых кровью доспехах, с копьями наперевес бросились ему навстречу. – Срочное донесение! – прохрипел он, отталкивая их. – К дежурному офицеру!

Его впустили в штабной шатёр. Внутри было сумрачно и пахло дорогим табаком и воском. За столом, заваленным картами, сидел лейтенант, суровый мужчина с сединой на висках.

– Что за Хаос… – пробормотал он, поднимая глаза. – Кто ты такой?

– Капрал Шин, сотня лейтенанта Родрика, – тяжело дыша, доложил он. – Срочное донесение. Отряд понёс большие потери. Я должен передать вам письмо лично и ответить на вопросы, если они у вас будут. – Он протянул письмо.

Лейтенант медленно, брезгливо взял окровавленный свиток.

– Потери, говоришь? его голос был холодным, как сталь. – Сколько?

– Почти все… мертвы, капитан. Нас на ногах осталось меньше тридцати.

Офицер сломал печать и пробежал глазами письмо. Его лицо не изменилось, лишь желваки заходили на щеках.

– Значит, всё настолько плохо, – он несколько раз повторил это, словно пробуя слова на вкус. – Настолько плохо…

Он долго молчал, постукивая пальцами по столу.

– Я направлю с тобой несколько телег, – наконец сказал он. – Медиков, волшебника и десяток бойцов для сопровождения. Через полчаса – на сборном пункте. Ты их проводишь.

Через полчаса они выехали. Десять пустых телег, три полевых медика, волшебник в тёмно-зелёном плаще, чьё лицо скрывал глубокий капюшон, и десяток хмурых ветеранов. Шин сидел на козлах первой телеге, сжимая в руке кристалл.

Они вернулись на поле боя, когда солнце уже начало садиться. Картина стала ещё ужаснее. Тела начали раздуваться на жаре, привлекая стаи жирных, чёрных мух. Медики и волшебник тут же приступили к работе. Лекари, матерясь сквозь зубы, осматривали раненых, вливая им в глотки эликсиры. Волшебник же отошёл в сторону, поднял свой посох, и от него потекло мягкое, зелёное сияние, окутывая самых тяжёлых. Это была не та магия, о которой Шин слышал. Это была тихая, сосредоточенная работа, похожая на труд хирурга.

Шин помогал грузить тела. Он брал за руки и за ноги тех, с кем ещё утром делил хлеб, и закидывал их в телегу, как мешки с зерном. Он старался не смотреть на их лица.

Когда всё было кончено, Родрик подошёл к нему.

– Это были не просто налётчики, – тихо сказал он. – Слишком хорошо организованы. Слишком хорошо вооружены. Что-то изменилось. Теперь из офицеров у меня остались только Тилла и ты. Я видел, как ты командовал. Из тебя выйдет хороший командир.

Шин молча кивнул.

Обратный путь был медленным и тихим. Телеги скрипели под тяжестью мёртвых. Когда они вернулись в лагерь, их уже ждали. Раненых унесли в лазарет. Тела начали выгружать для опознания.

– Приведи себя в порядок, – сказал капитан Родрику. – Через час – совещание.

Шин побрёл в свой шатёр. Он не чувствовал ни горя, ни потрясения. Только глухую, звенящую пустоту. Он не был новичком, которого шокировала кровь. Он был убийцей, который просто вспомнил своё ремесло?

Единственное, что его сейчас по-настоящему интересовало, – это магия. Магические камни, указывавшие путь. Волшебник, своим тихим светом отгонявший смерть. В этом жестоком, кровавом мире это было единственное, что казалось ему настоящим чудом.

Он рухнул на свой походный матрас и провалился в сон, оставив за его порогом все переживания, тревоги и желания.

Глава 19. «Тень над Катт-Ди»

Карьерный рост для Шина был стремителен, как удар топора. Несколько недель в «учебке» – капрал. Один кровавый бой – и вот он сержант. Звание, выданное не за выслугу лет, а по праву выжившего. Остатки командного состава сотни Родрика не получили ничего, кроме молчаливого укора в глазах начальства. В армии поражение – сирота, и никто не хотел быть его отцом.

Утром, когда Шин пытался очистить доспех от запёкшейся крови, к нему подошла Тилла. Её бок был туго перетянут, но держалась она прямо. Она молча бросила ему на ладонь небольшой медный значок – две скрещённые стрелы.

– Нацепи это, – её голос был хриплым. – И шевелись. Полковник Дарем ждёт в штабном шатре. Всех, у кого на плечах есть хоть что-то тяжелее головы.

Шин посмотрел на значок, потом на неё.

– Сержант? Я капрал.

Тилла криво усмехнулась, и в этой усмешке было больше горечи, чем юмора.

– Ты был капралом вчера, когда вёл в бой десяток желторотиков. Сегодня ты – сержант, который не дал нам всем там сдохнуть. И не заставляй полковника ждать. Пошли.

Штабной шатёр гудел, как растревоженный улей. Внутри, вокруг большого стола с картой, стояли командиры. Воздух был густым от запаха пота, кожи и страха. В центре стоял полковник Дарем. Рядом с ним, бледный как смерть, – лейтенант Родрик.

– Лейтенант, ваш отчёт. Без прикрас, – голос Дарема был спокоен, но резал, как сталь.

Родрик сглотнул.

– Их было двадцать восемь. Пятеро всадников на тварях. Тяжёлая броня… профессионалы. Они прорвали строй за минуту. Мы… мы не были готовы к такому.

– Ваши потери? – Дарем не отводил взгляда.

– Восемьдесят два… – выдохнул Родрик, глядя в стол.

В шатре повисла тишина. Дарем с грохотом опустил на карту трофейный орочий топор.

– Посмотрите на это! – прорычал он. – Это не работа деревенского кузнеца. Кто-то их вооружает. Разведка подтверждает: кланы объединяются под одним вождём. То, что было вчера, лейтенант, – это была не стычка. Это была проба сил. И мы её провалили.

Он обвёл всех тяжёлым взглядом.

– Вашей сотни больше нет, Родрик. Ваши выжившие, с этого момента переходят в состав Пятого отряда. Вы и главный сержант Тилла под моё прямое командование, но фактически будете там же в пятом отряде. Вы и Тилла возглавите позже отдельную разведывательную группу. Ваш опыт в пустоши ещё пригодится.

Затем его взгляд нашёл Шина.

– Сержант Шин.

Шин невольно выпрямился.

– Вы удержали их. Собрали вокруг себя тех, кто не побежал. Эти люди – теперь ваша группа. Вы отвечаете за них головой. Ясно?

– Так точно, полковник, – слова вырвались сами собой, как будто эхом из забытой жизни.

В этот момент полог шатра резко откинулся, и внутрь, шатаясь, ввалился дозорный. Его лицо было покрыто пылью и свежими дорожками пота, глаза были безумными от ужаса.

– Полковник! Армия! – задыхаясь, прохрипел он. – Они идут! Орки, гоблины… и огры! Тысячи! Движутся на Катт-Ди!

Дарем даже не моргнул. Его лицо превратилось в каменную маску.

– Как быстро движутся? Расстояние?

– Быстро, сэр. Очень быстро. Три, может, четыре дня до стен.

– Картен! – рявкнул Дарем, молодому офицеру со светлыми волосами. – Передай всем общий сбор! Сворачиваем лагерь! Выступаем через час! Всем командирам отрядов – ко мне через пять минут!

Суета сменилась лихорадочной, организованной деятельностью. Лагерь, ещё минуту назад казавшийся полуживым, превратился в растревоженный муравейник. Шин нашёл своих уцелевших бойцов. Они смотрели на него с надеждой и страхом. Он больше не был для них странным капралом. Он был их командиром. Тем, кто вывел их из пекла Хаоса.

– Собираться, – его голос был твёрд, и в нём не было и тени сомнения. – Берём только оружие, воду и боеприпасы. Всё остальное – бросить. Двигаться будем быстро.

Через час Пятый отряд уже выстраивался в походную колонну. Дарем обратился к ним с короткой речью, в которой не было ни пафоса, ни лжи.

– За нами – город. В Пустоше – враг. Между ними – только мы. И ещё, – он сделал паузу, – город заключил контракт с «Красными шипами». Теперь в каждом отряде будут по трое волшебников. Постарайтесь не сдохнуть до того, как они вам понадобятся!

По рядам прошёл вздох облегчения. Волшебники. Это меняло всё.

Они выступили на закате. Красно-коричневые холмы окрасились в цвет запёкшейся крови. Шин шёл во главе своего небольшой группы в составе пятого отряда. Он чувствовал на плечах вес сержантского значка. Вчера он был рабом, сражавшимся за собственную жизнь. Сегодня он был командиром, ответственным за два десятка чужих. Эта ноша была тяжелее любых кандалов. Впереди их ждал Катт-Ди. И для многих этот путь мог стать последним.

Глава 20. «Катт-Ди»

Город показался им внезапно. Ещё один багровый холм, а за ним – неровная линия стен, вцепившихся в землю, как старые, гнилые зубы. Катт-Ди. Для большинства солдат в колонне это был дом. Для Шина – лишь очередная клетка, пусть и более просторная.

Они прошли через первые, внешние ворота – две хлипкие башни и частокол, который, казалось, можно было проломить одним ударом огра. За ним начинались трущобы. Лачуги, слепленные из глины, мусора и отчаяния, лепились друг к другу, карабкаясь на древнюю, внутреннюю стену. В воздухе стояла вонь нечистот, дешёвой выпивки и бедности.

– Добро пожаловать домой, – прохрипела Тилла, сплюнув на землю. Её бок всё ещё отдавал фантомной болью, и каждое слово давалось ей с трудом.

– Это и есть город? – спросил один из их спутников, оглядываясь. – Похоже на увеличенный барак из профилактория.

Тилла криво усмехнулась. – Это, парень, – свободные земли. То, что мы защищаем. Когда-то, при старом князе, здесь была одна стена, деревянная. Потом город разросся, купцы разбогатели, построили каменную. А потом… потом народу стало слишком много.

Они миновали второе кольцо стен – уже более внушительное, из грубо отёсанного камня, но со следами поспешной кладки.

– Строить новые стены для каждого нового квартала бродяг? – продолжила она, её голос был полон яда. – Слишком дорого. Князю нужны были деньги на войну с соседями, а нынешнему Магистрату – на свои карманы. Так что они просто оставили всё как есть. Добро пожаловать в Катт-Ди. Город-луковица. Чем ближе к центру, тем слаще и дороже. А мы с тобой, сержант, – в шелухе.

Лейтенант Родрик, шедший рядом, поморщился.

– Не всё так просто, Тилла. Народное правление принесло мир. Мы не воюем с соседями.

– Конечно, не воюем, – фыркнула Тилла. – Зачем купцу сжигать город, в котором у него склад? Война – дело аристократов, которые меряются… членами ну или родословными. А у торгашей всё проще. У них нет чести. Только прибыль.

– И это спасает тысячи жизней, – отрезал Родрик.

– Да, спасает, – согласилась Тилла. – Чтобы потом эти тысячи жизней сгнили в долговых ямах вроде нашего профилактория. – Она кивнула в сторону Шина. – Думаешь, эта коммуна – ошибка системы? Нет, лейтенант. Это её фундамент. Дешёвая, почти рабская сила, которая строит этим купцам их дворцы. А когда приходит настоящая беда, вроде той орды, что идёт за нами, они вспоминают про нас. Про мусор. И отправляют нас умирать за их сытые задницы.

Они прошли через третьи ворота, и мир изменился. Узкие, грязные улочки сменились широкими, мощёными проспектами. Воздух стал чище. Дома были из камня и кирпича, с черепичными крышами и витражными окнами. Здесь жили те, кто правил городом. Магистрат, гильдии, кланы. И над всем этим, заслоняя солнце, возвышался огромный храм Единого.

– А вот и сердце нашей луковицы, – пробормотала Тилла. – Раньше здесь был единственный парк в городе. Княжеский. А потом церковники сказали, что Единому нужно место поближе к власти. И власть подвинулась. Теперь вместо деревьев – камень. А вместо налогов, нет не так… к налогам ещё и «добровольные пожертвования».

Глава 21. «Кровавая бойня в Красной пустоши»

Ночь в пограничном лагере была обманчиво тихой. Командир лагеря, старый вояка полковник по имени Болверк, сидел над картой, освещённой единственной масляной лампой. Его лицо, испещрённое шрамами, было непроницаемо. Напротив сидел его офицер по снабжению Маркус, человек, который мыслил цифрами, а не мечами.

– Два дня пути до Катт-Ди, – тихо сказал Маркус, водя пальцем по карте. – Если держать хороший темп. Эти горы – наша единственная защита. Они как воронка, сжимающая всю Пустошь в это узкое ущелье. Теоретически, мы должны контролировать каждый камень.

– Теоретически, – прорычал Болверк, не поднимая головы. – А практически, орки – не стадо овец. Они просачиваются сквозь патрули, как вода сквозь пальцы. Эти десятки лиг между хребтами – проклятие, а не защита.

В этот момент полог палатки резко откинулся, и внутрь, шатаясь, ввалился посыльный от дежурного капитана. Его звали Каэлан. Он был худ, как щепка, но страшнее всего были его глаза – в них застыл ужас.

– Полковник, – выдохнул он, опираясь на стол, чтобы не упасть. – Они идут.

Болверк медленно поднял голову.

– Кто «они»? очередной набег? Десяток? Двадцать?

– Нет, – Каэлан помотал головой, пытаясь отдышаться. – Армия. Организованная. Орки, гоблины… и огры. Единые знамёна. Они идут колоннами. Это не набег. Это – вторжение. Известие от полковника Дарема пришло только что.

Маркус побледнел.

– Численность?

– Тысячи. Я не смог сосчитать. Они идут прямо, не таясь. Прямиком на Катт-Ди.

Болверк молчал. Он смотрел на карту, но видел уже не линии и отметки, а кровавое месиво.

– Что там ещё в известие? – спросил Болверк.

– Отряда лейтенанта Родрика больше нет, – голос Каэлана был переполнен эмоциями. – Их атаковал отряд всего из тридцати орков. Тридцати. И они вырезали почти всю сотню. Родрик и горстка выживших закрепились на каком-то холме и смогли отбиться. Это всё меняет. Если их отборные твари так хорошо снаряжены и обучены, что смогли разбить сотню бойцов, то армия, идущая на нас, – это не просто угроза. Это приговор.

Он встал, и его тень от лампы накрыла всю карту.

– Мы не сможем удержать это ущелье. Они нас просто сомнут и не заметят.

– Отступать? – в голосе Маркуса был шок. – Но приказ…

– На хрен приказ! – рявкнул Болверк. – Приказ был – сдерживать набеги. А это – не набег! Это война, которую мы уже проигрываем! Единственный наш шанс – стены Катт-Ди. Пусть они и старые, но это камень. Лучше, чем наши палатки.

Он принял решение.

– Птицу в город. Сообщить, что мы отступаем. Пусть готовят оборону. Всем командирам – приказ. Сворачиваем лагерь. Через два часа выступаем. Быстро. И тихо.

Каэлан и Маркус молча кивнули.

– Командир, – подал голос Маркус, когда Болверк уже повернулся, чтобы выйти.

– Но… две тысячи солдат на марше. По открытой местности. Мы будем видны с холмов за десятки лиг. Мы будем медленными. Уставшими.

Болверк остановился в проходе.

– Я знаю, Маркус, – сказал он, не оборачиваясь. – Я знаю, что мы – идеальная мишень. Это наш единственный шанс. И нам остаётся только молиться, чтобы вожди Пустоши не оказались достаточно умны, чтобы этим воспользоваться.

На холмах появились тени. Сначала одна, потом десять, потом сотня. Они не крались. Они просто встали во весь рост на фоне багровеющего неба, и их силуэты, уродливые и шипастые, были видны за лиги. Командир второго лагеря, седой ветеран полковник Болверк, выругался так грязно, что его адъютант поперхнулся.

– Где, во имя всех демонов, наши скауты?! – прорычал он, вглядываясь вдаль.

Ответа не было. Ответ был там, на холмах. Разведчики орков, бесшумные, как призраки, уже перерезали глотки его дозорным и теперь смотрели на них, как на стадо, идущее на бойню.

С холмов, как камнепад, хлынул авангард. Всадники на лохматых тварях. Их вой, дикий и голодный, ударил по нервам, заставляя молодых солдат бледнеть и хвататься за рукояти мечей.

– Строй! – голос Болверка был подобен треску ломающегося льда. – Кольцо! Щиты в землю! Копья вперёд! Арбалетчики, огонь по готовности!

Солдаты, подчиняясь въевшейся в кости муштре, начали формировать оборонительный круг. Щиты с глухим стуком упирались в землю, над ними вырастал частокол копий. Арбалетчики, взобравшись на повозки в центре, начали лихорадочно натягивать тетивы. Но враг был уже слишком близко.

И тут орки показали, что это не просто набег. Всадники, вместо того чтобы броситься на копья, разделились на два потока и начали кружить вокруг человеческого строя, как стервятники. Они не атаковали. Они просто носились по кругу, поднимая тучи пыли, и их улюлюканье действовало на нервы хуже рева монстров Хаоса. Арбалетчики пытались стрелять, но попасть в мечущуюся цель было почти невозможно. Болты бесполезно втыкались в землю.

– Что за порождение хаоса? – пробормотал адъютант. – Чего они ждут?

Ответ пришёл с неба.

С другого холма, который до этого казался пустым, поднялась тёмная туча. Она росла, закрывая собой солнце. Это была не туча. Это были стрелы. Тысячи.

– Щиты вверх! – запоздало заорал Болверк.

Солдаты, те, кто успел, подняли щиты над головами. Но это не помогло. Это были не лёгкие стрелы гоблинов. Это были длинные, тяжёлые орочьи стрелы с гранёными наконечниками, способными пробивать кольчугу как шелк. Они падали не дождём – они падали градом.

Раздался омерзительный, чавкающий звук. Звук, с которым железо входит в живую плоть. Щиты превратились в ежей, утыканных чёрными иглами, их тяжесть выламывала руки. Стрелы пробивали шлемы, пронзали плечи, входили в спины. Один из солдат рядом с Болверком получил стрелу прямо в глаз. Он не вскрикнул, а лишь дёрнулся и рухнул, как подкошенный, с торчащим из головы древком. Строй дрогнул. Люди кричали, пытались вытащить стрелы, падали, мешая другим.

И в этот момент, когда первый залп стих, а второй уже поднимался в небо, земля содрогнулась.

Из-за холма, откуда летели стрелы, вышли они. Огры. Двадцать гигантских, закованных в тяжёлую броню тварей, вооружённых чудовищными двуручными молотами и булавами. Они не бежали. Они шли тяжёлым, неотвратимым шагом, и каждый их шаг отдавался в груди глухим ударом.

Они врезались в остатки строя.

Это была не битва. Это была бойня. Первый огр, взревев, опустил свой молот на стену щитов. Раздался оглушительный треск. Щиты, копья и люди за ними превратились в кровавое месиво из щепок, обломков стали и раздробленных костей. Огр, войдя в пролом, начал вращать молотом, как косарь – косой. Головы разлетались, как гнилые тыквы. Тела лопались, разбрызгивая внутренности.

Строй перестал существовать. Он превратился в разрозненные, паникующие группы, которые тут же атаковали орчьи всадники и хлынувшая следом пехота. Лохматые звери врывались в толпу, сбивая людей с ног, рвали их клыками и когтями. Орки добивали упавших, рубили тех, кто пытался бежать.

Кровавый кошмар закончился за считанные минуты. Почти две тысячи солдат были вырезаны. На земле, в лужах собственной крови, лежали те, кто ещё утром считал себя непобедимой армией. На одного убитого орка или гоблина приходилось тридцать мёртвых людей.

Победители не стали праздновать. Их цель была неизменна – Катт-Ди. Основная часть армии, не задерживаясь, двинулась дальше. На поле боя остался лишь небольшой отряд – падальщики. Они методично обходили поле, добивая раненых контрольным ударом в голову и сдирая с мёртвых всё ценное: доспехи, оружие, сапоги. Гоблины, хихикая, потрошили сумки, выискивая монеты и амулеты. Огры грузили на повозки припасы.

Место битвы превратилось в склад трофеев. Армия Пустоши, окрылённая лёгкой и жестокой победой, шла к Катт-Ди, неся с собой смерть.

Глава 22. «Совет города. Казнь»

В главном зале Магистрата Катт-Ди было душно. Воздух, густой от запаха пота, страха и дорогого табака. За огромным дубовым столом сидел военный совет. Старый военный советник Зегор, чьё лицо было иссушено зноем Красной пустоши, водил пальцем по плану города.

– Внешнее кольцо стен – просто частокол. Его снесут за час, – его голос был сухим, как шелест старого пергамента. – Второе кольцо – камень, но кладка поспешная. Огры пробьют его таранами до полудня. Наша единственная надежда – старая княжеская стена. Но она защищает только центр.

Он обвёл взглядом членов совета – бледных чиновников, купцов и церковников.

В этот момент тяжёлые двери зала распахнулись, и внутрь, шатаясь, ввалился сержант из гарнизона.

– Командир… – выдохнул он, падая на колени. – Лагерь… второй лагерь… его больше нет.

В зале повисла мёртвая тишина.

– Что значит «нет»? – ледяным тоном спросил Зегор. – Говори ясно, сержант!

– Уничтожен, – прохрипел воин, и по его щеке покатилась слеза. – Все. Они… они шли колоннами. Огры впереди, как живой таран. А потом… стрелы. Тысячи стрел. Они даже не успели построиться. Они вырезали всех. Один дозорный, что был впереди, видел всё своими глазами, и без остановки скакал несколько часов.

Глава торговой гильдии, тучный мужчина по имени Самуэль, вскочил, опрокинув кубок с вином.

– Но… как же? Две тысячи лучших солдат!

– Против десяти тысяч дикарей, – отрезал Зегор. – Первый лагерь отступает к городу. Они будут здесь через несколько часов. А орда – через полдня в лучшем случае после них. У нас нет времени.

Начался хаос. Купцы кричали о своих складах во внешнем городе. Церковники – о необходимости всеобщего молебна.

– Мы должны эвакуировать гражданских! – выкрикнул кто-то.

– Куда?! – рявкнул Зегор. – В поля? Чтобы их догнали и перерезали, как скот? Их всадники на этих тварях быстрее любой повозки! Эвакуация – это бойня! Но да… лучше маленький шанс. Отдать приказ все гражданским на эвакуацию!

– А мы должны сражаться, защитить наше имущество! – взвизгнул Самуэль. – Стены… у нас есть стены!

– Стены? – Зегор обвёл его взглядом, полным презрения. – Ваши стены, господин купец, строили ваши рабы из профилактория. Они хороши, чтобы сдерживать толпу нищих. Но не армию. Если они войдут в город, начнётся резня. Улица за улицей. Дом за домом. Они сожгут всё.

Пока они спорили, по городу уже ползла паника. Глашатаи, срывая голоса, зачитывали приказ Магистрата об организованной эвакуации. Но организации не было. Богатые грузили на повозки добро, создавая заторы на улицах. Бедные, побросав всё, бежали пешком, сбиваясь в обезумевшие толпы. Солдаты гарнизона, которых сняли со стен для поддержания порядка, были бессильны. Они сами были напуганы до смерти.

Служители культа, пользуясь моментом, ходили по улицам с огромной иконой Единого – серпом на фоне многоконечной звезды с глазом в центре. Они не помогали. Они выкрикивали проклятия, обвиняя горожан в безверии и призывая каяться в храмах, пока не поздно.

Когда остатки первого лагеря, измождённые и грязные, вошли в город, их встретил хаос. Недостроенные баррикады. Брошенные вещи. Плач детей, потерявших родителей в толпе. Город умирал. Он уже был пуст. Все, кто мог, бежали.

В Магистрате спор утих. На лицах сидевших было лишь отчаяние.

– Они возьмут город, – тихо сказал Зегор. – Это лишь вопрос времени. Часов, а не дней.

– Тогда… что мы можем сделать? – спросил Арнавин глава магистрата, который до этого слушал и взвешивал ответы Военного советника.

Зегор посмотрел на него долгим, тяжёлым взглядом.

– Мы можем как минимум купить время. Для тех, кто бежит.

– Как?

– Переговоры, – слово упало в тишину, как камень в могилу. – Мы отправим послов. Для того, чтобы договориться. И для того, чтобы они остановились. Чтобы выслушали, предложим варианты сделки. Это даст беженцам несколько лишних часов, а нам надежду, что сможем откупиться без кровопролития…

– Но… послов убьют! – воскликнул молодой чиновник.

– Переговоры должны… возможно, закончатся тем, что мы придём к консенсусу с армией пустоши! – ответил Зегор. – Не надо так сгущать краску. Возможно придётся отдать город с тем, что в нём есть! А мы, те, кто останется, будут держать оборону, если что-то пойдёт не по плану. Столько, сколько сможем. Это – единственный наш выбор.

Купцы забились в истерике услышав о том, что надо оставить своё добро, на откуп армии пустоши.

– Мои склады! Мой шёлк! Мои специи! – визжал Самуэль, его лицо стало багровым. – Вы не можете! Это всё, что у меня есть!

– У вас есть ваша жизнь, господин купец, – ледяным тоном ответил Зегор. – Пока ещё. Но если мы не задержим их, у вас не останется и её.

Решение было принято. Навстречу врагу выехал сам глава магистрата, Арнавин. Волевой мужчина с седой бородой и строгими чертами лица, он уже долгие годы управлял городом, прославившись как умный и осторожный администратор. С ним отправились два секретаря: один пожилой, с многолетним опытом торговли и дипломатии, чьи руки дрожали, перебирая поводья; второй – молодой, энергичный, с глазами, полными ужаса, который он тщетно пытался скрыть за маской деловитости. Арнавин настоял, чтобы их не сопровождали воины. «Дюжина мечей не остановит армию, но может быть воспринята как провокация», – сказал он совету. – «Пусть лучше остаются на стенах». Солдаты и волшебники молча смотрели им вслед, готовясь, возможно, к последнему бою в своей жизни.

Они выехали из города ранним утром, под белым флагом. Солнце только начинало подниматься, окрашивая небо в нежные, пастельные тона, что казалось кощунством на фоне того, что их ждало. Далеко на горизонте уже виднелась тёмная, копошащаяся масса – армия Пустоши.

Каждый шаг лошадей отдавался в сердце гулким ударом. Поля вокруг были пусты, брошены. Напряжение было таким плотным, что, казалось, его можно было потрогать. Когда они достигли небольшой возвышенности, перед ними предстала первая волна неприятеля. Несколько десятков орков и гоблинов стояли плотным строем. Среди них, как скалы в море, возвышались массивные фигуры огров с тяжёлыми молотами на плечах.

Из их рядов вышел орк в тёмных, покрытых зарубками доспехах, огромный, как бык. Он шагнул вперёд, давая понять, что дальше им пути нет.

Арнавин спешился первым. Его движения были спокойными и выверенными. Подойдя ближе, он остановился на безопасном расстоянии и громко, чётко произнёс на общем языке:

– Мы пришли, чтобы поговорить. Катт-Ди готов к переговорам.

Орк, командир авангарда, оскалился. Его жёлтые клыки блеснули на солнце.

– У вас есть две минуты, человек, – его голос был грубым, рычащим. – Говорите, или мы решим за вас. Что вы можете предложить, чего мы не сможем забрать силой?!

– Мы готовы оставить вам город, – голос Арнавина не дрогнул. – Со всем, что в нём есть. В обмен на жизни горожан.

Орк расхохотался – коротким, лающим смехом.

– Вы предлагаете нам вернуть наши же земли, политые кровью наших предков, в обмен на ваши жалкие жизни? – усмешка на его лице была полна презрения. – Слишком маленькая цена. Твоё время почти вышло!

– Тогда назовите свою, – Арнавин поднял пустые ладони в умиротворяющем жесте. – Мы пришли не только с предложением, но и с готовностью услышать ваши условия.

Орк перестал смеяться. Его глаза, маленькие и злые, горели яростью. Пальцы сжались на рукояти огромного, кривого меча.

– Моя цена – ваши жизни!

Прежде чем кто-либо успел среагировать, он шагнул вперёд. Его удар был молниеносным, нечеловечески быстрым. Огромный клинок со свистом рассёк воздух. Арнавин даже не успел вскрикнуть. Его тело, разрубленное по диагонали от плеча до бедра, просто развалилось на две части. Кровь и внутренности хлынули на красную глину.

Кони под секретарями взвились на дыбы, обезумев от запаха крови. Молодой секретарь, с лицом, искажённым от ужаса, отчаянно пытался развернуть лошадь. Пожилой просто застыл, глядя на то, что осталось от его начальника.

Но враги не собирались их отпускать. С холма, где стояли основные силы, поднялась туча стрел. Она взмыла в воздух и с пронзительным, воющим свистом обрушилась на них. Молодой секретарь, уже развернувший коня, успел лишь оглянуться, прежде чем стрелы вонзились ему в спину, пригвоздив к седлу. Пожилой просто сполз с лошади, его тело было похоже на подушку для иголок.

Переговоры закончились. Не прошло и полутора часов, как армия Пустоши начала разворачивать осадный лагерь. Это была не хаотичная орда дикарей. Это была машина.

Массивные огры, таскали огромные брёвна и металлические детали, из которых орки с пугающей скоростью собирали осадные башни и тараны. Гоблины, юркие и быстрые, рыли рвы и возводили частокол вокруг лагеря. Тяжёлая пехота орков встала полукругом, прикрывая работающих. Густой чёрный дым от костров, в которых разогревали смолу, уже тянулся к городским стенам. Защитники Катт-Ди молча смотрели на это с высоты своих бесполезных укреплений. Они поняли: им не просто вынесли приговор. Им показали, как именно он будет приведён в исполнение.

Глава 23. «Цена жизни»

Катт-Ди застыл в агонии. Весть о том, что послов разрубили на куски, пронеслась по городу быстрее огня, пожирая последние остатки надежды. В главном зале Магистрата, где ещё час назад спорили о цене шёлка, теперь стоял запах страха.

– Они идут, – голос военного советника Зегора был ровным и безжизненным, как пустынный ветер. – Их авангард уже разворачивает осадный лагерь. У нас есть несколько часов до первого штурма. Может быть.

– Но… эвакуация! – пролепетал Самуэль, глава торговой гильдии, его лицо было цвета прокисшего молока. – Мы должны защитить караваны!

– Защитить? – Зегор медленно повернул к нему свою иссушенную голову. – Чем, господин купец? У нас чуть больше двенадцати сотен солдат. Семь сотен измотанных, деморализованных бойцов и пять сотен гарнизона против десятитысячной орды. Мы не можем защитить даже эти стены, не говоря уже о тех, кто в полях.

Он опёрся костяшками пальцев о стол, и его взгляд впился в каждого из присутствующих.

– Давайте говорить начистоту. Этот город обречён. Мы его не удержим. Вопрос не в том, если они его возьмут, а в том, когда. И сколько из нас они убьют в процессе.

– Тогда… что же делать? – прошептал молодой чиновник, пряча лицо в ладонях.

– Мы покупаем время, – отрезал Зегор. – Каждая минута, которую мы здесь выиграем, – это лишняя лига для караванов беженцев. Это – единственный наш долг. И цена за это время – наша жизнь.

Он развернул на столе план города.

– Меняю план! Обороны не будет! Будет её имитация! Основные силы – тысяча воинов – уходят немедленно. Через арагоские ворота, для прикрытия и сопровождения гражданских в ближайший город.

– А… кто останется? – Спросил один из членов совета.

– Заградительный отряд, – ответил Зегор. – Две сотни. Добровольцы. Их задача – создать видимость обороны. Зажигать факелы на всех стенах. Отвечать на крики орков. Передвигаться по периметру, чтобы казалось, будто нас много. Может быть, даже вести обстрел из орудий на стенах. Заставить их поверить, что мы готовимся… точнее готовы к долгой осаде.

– Это самоубийство, – прохрипел полковник Дарем.

– Да, – кивнул Зегор. – Это самоубийство. Поэтому каждый, кто останется, получит жалование вперёд… за полгода, а их контракты будут аннулированы. Ну, а если они смогут уйти, когда начнётся штурм, – они будут вольны поступать, как им заблагорассудиться…

Он обвёл взглядом офицеров.

– Командиры, к своим людям. Объяснить ситуацию. Мне нужны добровольцы.

Когда армия Пустоши, уверенная в своей победе, неспешно разворачивала осадный лагерь, по стенам Катт-Ди уже двигались одинокие фигуры. Они зажигали сотни факелов, создавая иллюзию кипящей жизни. А в это время из арагоских ворот, как тёмная река, беззвучно вытекала основная часть гарнизона, прикрывая последних жителей города. Они оставляли за спиной свой город, своих товарищей, чтобы спасти гражданских.

Глава 24. «Выбор Шина»

Шин остался с заградительным отрядом.

Когда Дарем уводил основную часть гарнизона, растворяясь среди гражданских, Шин просто шагнул в сторону, к группе тех, кто оставался. Это не было решением, принятым в порыве героизма. Это был холодный, трезвый расчёт существа, у которого не было ничего, кроме собственной жизни и чужих воспоминаний.

Вернуться в профилакторий? Снова стать рабом, считать медяки, продавать свой паёк, чтобы на несколько недель приблизить иллюзию свободы? Нет. Здесь, на этих стенах, ему предложили сделку получше. Ему выдали сержантское жалование за пять месяцев вперёд – мешочек с серебром приятно оттягивал карман. Ему выдали лучшую амуницию – подогнанный ламинарных доспех и стальной шлем с маской на лицо, вместо каски. И главное – ему пообещали свободу. Если он выживет. Шанс был ничтожен, но он был. А в карьере шансов не было. Только медленное, унизительное угасание.

Он всё ещё не понимал этот мир. Не понимал сложных мотивов людей, их страстей, их веры. Он был как подросток, выросший в тёмном подвале, которого внезапно выпустили на шумную городскую площадь. Он видел, но не осознавал. Его душа была чистым листом, на котором жизнь писала свои уроки кровью. И главный урок, который он усвоил: свобода стоит дорого. И он был готов заплатить.

Отряд, оставшийся защищать пустой город, был странным сборищем. Две сотни смертников. Старый военный советник Зегор, который решил умереть в городе, который не смог защитить. Командир гарнизона, который не мог бросить своего начальника. Несколько десятков ветеранов, слишком старых или упрямых, чтобы бежать. И волшебники. Почти вся группа «Красных шипов» осталась. Шин сначала удивился, но потом услышал их разговор. Им заплатили тройное жалование. Наёмники. Их верность измерялась звонкой монетой, и сейчас монеты звенели громче, чем орочьи боевые рога.

Предпочтение отдавалось тем, кто мог убивать на расстоянии. Арбалетчики, лучники, артиллеристы. И, конечно, маги. Шин, с его навыками стрельбы, тут же получил под командование расчёт старой катапульты на оримантийской стене.

Они готовились. Таскали на стены котлы со смолой, ящики с болтами и камнями. Старые, заржавевшие осадные орудия, которые не использовали десятилетиями, со скрипом и стоном приводили в боевую готовность.

Когда армия Пустоши начала разворачивать свой осадный лагерь, Катт-Ди ответил.

– Огонь! – голос Зегора, усиленный магией, пронёсся над стенами.

Катапульта Шина содрогнулась, с оглушительным треском отправляя в небо огромный, увитый цепями валун. Рядом ударили другие орудия. Сначала была пристрелка, десятки камней летели в сторону противника. И лишь на девятый залп в воздух поднялись камни, окутанные оранжевым пламенем горящей смолы, и другие, от которых исходило холодное, голубоватое сияние – работа волшебников.

Они смотрели, как их снаряды, прочертив высокую дугу, обрушиваются на вражеский лагерь. Раздались глухие удары. Один из зачарованных камней попал в строящуюся осадную башню, и та с треском наклонилась, а потом рухнула осыпая орков градом магических осколков. Горящий валун угодил в группу гоблинов, превратив их в визжащие, мечущиеся факелы.

Это был хороший удар. Но Шин видел, что это – лишь укус комара для гигантского зверя. Орки и огры, не обращая внимания на потери, продолжали свою работу. Их собственные катапульты, огромные, чудовищные машины, уже собирались с пугающей скоростью.

– Перезаряжай! – прохрипел Шин своим людям.

Он понимал, что их задача – не победить. Их задача – умереть как можно дороже. Задержать их. Заставить поверить, что город сражается. Купить ещё несколько часов для тех, кто бежит. И, может быть, если повезёт, уйти живым, когда начнётся настоящее пекло Хаоса. Он посмотрел на свой отряд – несколько вчерашних рабов, теперь стоявших рядом с ним на стене. Их лица были бледными, но в глазах горела злая решимость. Они, как и он, выбрали этот путь. Не путь смертников, а призрачный путь свободы!

Время шло к обеду. Солнце, безжалостное и белое, висело прямо над головой, превращая каменные стены в раскалённую сковороду. Обстрел лагеря принёс свои плоды. Два вражеских требушета были повреждены, ещё несколько осадных башен. С высоты стен Шин видел, как орки и гоблины таскают тела своих убитых, но это было всё равно, что пытаться вычерпать море ложкой. На место каждого убитого вставали двое новых. Их подготовка к штурму лишь немногим замедлилась.

И вот этот момент настал.

Из вражеского лагеря донёсся рёв боевых рогов – низкий, утробный звук, от которого, казалось, вибрировали сами камни. И их катапульты ответили.

– Пригнись! – заорал Шин своему расчёту.

Воздух наполнился воющим, разрывающим уши свистом. Первый снаряд – огромный, грубо отёсанный валун – ударил в стену в нескольких десятках метров от них. Раздался оглушительный треск. Каменная кладка, которой гордились купцы Катт-Ди, разлетелась, как глиняная. Осколки камня, размером с кулак, со свистом пронеслись над головами, сбивая с ног одного из лучников. Он упал с диким криком, его лицо превратилось в кровавое месиво. Второй снаряд, окутанный чёрным дымом, перелетел через стену и рухнул где-то в городе. Через несколько секунд оттуда поднялся столб огня.

– Они пристреливаются, – прохрипел старый артиллерист рядом с Шином, его лицо было серым от каменной пыли. – Ещё пяток залпов, и они накроют нас.

Одновременно с началом обстрела от основной массы врага отделились первые отряды. Это были не огры. Это были орки, самые быстрые и отчаянные и гоблины с кобольдами. Прикрываясь огромными деревянными щитами, они бежали к стенам, таща на плечах длинные осадные лестницы.

– Лучники! Арбалетчики! Цель – бегущие! Не подпускать к стенам! – разнёсся по стенам усиленный магией голос Зегора.

Сотни стрел и болтов устремились вниз. Шин видел, как они втыкаются в щиты, в землю, в тела. Орки падали, но на их место тут же вставали другие. Они бежали по трупам своих товарищей, и их ярость, казалось, только росла.

– Маги! Огненный вал! – снова проревел Зегор.

Волшебники из «Красных шипов», стоявшие на башнях, подняли свои посохи. Воздух перед стеной замерцал, а потом взорвался стеной ревущего пламени. Первые ряды орков просто исчезли в ней, превратившись в визжащие, мечущиеся факелы. Запахло палёным мясом и волосами. Но те, кто бежал сзади, не остановились. Они пробегали прямо сквозь огонь, их доспехи и кожа дымились, но они продолжали бежать.

– Что за дичь?! – выругался один из солдат рядом с Шином. – Они что, боли не чувствуют?

– Чувствуют, – ответил Шин, вкладывая болт в свой арбалет. – Просто смерть от огня для них лучше, чем умирать от голода в Пустоше.

Он выпустил болт. Он вонзился в колено орку, который уже почти добежал до стены. Тот упал, и его тут же затоптали свои же.

Их катапульта сделала ещё два выстрела, разбив колесо у одной из вражеских башен, прежде чем ответный удар пришёлся прямо по их позиции. Раздался оглушительный треск. Мир для Шина взорвался болью и темнотой. Его отбросило назад, как тряпичную куклу. Он ударился головой о каменный парапет, и сознание на миг померкло.

Когда он пришёл в себя, его уши были заложены, во рту стоял вкус крови и каменной крошки. Катапульты больше не было. На её месте была груда дымящихся обломков и несколько разорванных тел его расчёта. Молодой артиллерист лежал рядом, его нижнюю половину тела просто оторвало. Оставшиеся пятеро в том числе и ветеран-артиллерист отходили от контузии.

Шин, шатаясь, поднялся на ноги. Голова кружилась. Он увидел, что орки, поняв тщетность лобовой атаки, отступили. Но это не было победой.

Из вражеского лагеря, медленно и неотвратимо, как сама смерть, двинулись они. Шесть огромных, обитых железом осадных башен, толкаемых ограми. А между ними, на гигантских колёсах, катился таран, увенчанный головой демона с бронзовыми рогами.

За ними, как железный прилив, шла основная пехота. Тысячи.

– Это конец, – прошептал кто-то рядом.

Шин посмотрел на солнце. У них оставалось совсем немного времени.

Артиллеристы, чьи орудия были разбиты, молча покинули свои позиции. Они больше не были артиллеристами. Они были просто людьми с арбалетами, обречёнными на смерть. Они занимали места у бойниц, но попасть в кого-либо было уже невозможно. Осадные башни, обитые железом и мокрыми шкурами, медленно и неотвратимо ползли к стенам, и стрелы просто отскакивали от них. Только маги могли нанести им хоть какой-то урон, обрушивая на них огненные шары и молнии, но их дальность была ограничена, да и запас маны не бесконечен. Вражеская артиллерия, поняв, что катапульты города замолчали, перенесла огонь на стены, превращая их в месево из летящих камней и огня.

– Уходим! – голос Зегора, усиленный магией, пронёсся над городом, как погребальный колокол. – Всем отрядам – к арагоским воротам! По коням!

Это был приказ на спасение!

Солдаты, не веря своему счастью, бросились с позиций. Они бежали, перепрыгивая через трупы, скользя в лужах крови. Они бежали от этого хаоса, оставляя за спиной пустой, умирающий город. Когда последние из них уже садились в сёдла, орки и гоблины, подобравшись к стенам, начали забрасывать их зажигательными смесями. Катт-Ди начал гореть.

Операция по имитации обороны удалась. Они купили беженцам пятнадцать часов. Пятнадцать часов форы, оплаченных десятками жизней.

Когда Шин и остатки заградотряда въехали в Вердхольт, их встретил другой мир. Мир, в котором не было войны. Улицы гудели от сотен голосов, пахло свежим хлебом, жареным мясом и вином. Кузнецы стучали молотами, торговцы зазывали покупателей. Жизнь кипела, бурлила, и эта нормальность была оглушительной, почти непристойной на фоне того, что они оставили за спиной.

Они ехали сквозь эту толпу, и люди расступались, глядя на их окровавленные доспехи, на их пустые, мёртвые глаза. Они были призраками с того света, и живые инстинктивно сторонились их.

Старшие офицеры отправились в магистрат. Солдаты – в таверны. Заливать горечь поражения и страх дешёвым, кислым вином. Шин видел, как они смеются – слишком громко, слишком истерично. Как они травят байки о сражении, с каждым разом делая их всё более героическими, а врага – всё более страшным. Так они пытались забыть. Забыть о том, как они бежали.

Шин сейчас не пошёл пить с ними за одним столом. Он нашёл тихий угол в таверне и просто смотрел на свои руки. Его контракт был выполнен. Он был свободен. В кармане лежал тяжёлый мешочек с серебром. Он мог идти куда угодно. Но он не знал, куда.

Он не чувствовал себя героем. Он не чувствовал ничего, кроме гулкой, звенящей пустоты. Война с орками не была его войной. Он не испытывал ненависти к ним, даже после пыток шамана. Ненависть – это слишком личное чувство. А у него не было ничего личного. Он был как подросток, сбежавший из дома, – без прошлого, без будущего, без понимания этого сложного, жестокого мира.

Он знал одно: возвращаться в армию Катт-Ди бессмысленно. Это был путь в никуда. Путь, который в лучшем случае закончится безымянной могилой в красной пустоши. А он хотел другого. Он хотел ответов. Кто он? Что с ним случилось? Решение пришло само собой. Тихое, простое, окончательное. Он снимет этот доспех, продаст это оружие, и уйдёт. Уйдёт искать себя. И пусть весь этот мир горит, синим пламенем. Это была не его война.

Трактир «Хромой гоблин» был одним из тех мест, что врастают в землю, становясь частью города. Низкие потолки из потемневшего от времени дуба, скрипучие половицы, густой, сытный воздух, пропитанный запахом жареного мяса, эля и дыма из огромного очага. Здесь, за длинными, изрезанными ножами столами, пытались забыться уцелевшие.

Солдаты пили. Пили грязно, громко, отчаянно. Их смех был похож на лай, их шутки – на предсмертные хрипы. Они рассказывали о битве, и с каждой кружкой эля их роль в ней становилась всё героичнее, а павшие товарищи – всё более далёкими тенями. Это был пир на костях, способ не сойти с ума.

В стороне от этого шумного отчаяния, за соседним столом от Шина, сидели волшебники. Они тоже пили, практически молча, глядя в свои кружки так, словно пытались разглядеть на дне ответы. Их лица, в отличие от солдатских, не были искажены бравадой. На них была лишь серая, бесконечная усталость.

Он чувствовал себя чужим и среди пьяных солдат, и среди этих молчаливых, погружённых в себя людей. Он был никем. Призраком, застрявшим между мирами.