Студёная любовь. Во тьме

Глава 1

Любава

Мне было где-то пятнадцать, когда я вывалилась на городской площади столицы из алого портала – так говорили очевидцы, сама смутно помню, как это произошло. Точно было холодно и тоскливо, а еще меня тогда накрыло полное бессилие – в груди разрослась тянущая пустота.

И мои пальцы на руках. Они были словно обожженными, обугленные косточки просматривались сквозь ошметки кожи. Жгло так, что я с трудом соображала, что делаю. Ползла куда-то, кричала сорванным голосом, искала кого-то, пока меня уличные не подобрали и не укрыли чьим-то плащом. Через неделю все раны затянулись сами по себе – остались только неприятные воспоминания, легкое покалывание и зуд кожи на изменение погоды, но и это последние лет пять не тревожило. Лекари все как один говорили, что у меня от природы чудесная регенерация – повезло.

До совершеннолетия меня распределили, как простеца, в обычный интернат Аганира. Городка, что находится в центральных землях страны, где хорошо чувствуются резкие северные ветра Мааса – холодного и пугающего океана.

Магию во мне обнаружить не удалось, как не пытались архимаги Криты. Они лишь задумчиво чесали себе лбы, рассматривая мои здоровые пальцы и выслушивая историю о чудесном излечении, что невозможно само по себе – шрамы бы остались. Либо я сильнейший маг-лекарь, а мой дар скрыт.

А я что? Обычные пальцы, обычная девочка, на которой все заживает как на собаке. Ничего особенного. Что они прицепились?

И магии у меня не было, не особо и хотелось.

О себе я мало могла рассказать, потому что ничего не помнила, кроме имени и возраста. Пожимала плечами, позволяя изредка приезжающим магам проводить бесполезные скучные тесты и учила все заново: язык, историю Энтара, географию стран, их флору и фауну, магическое мироустройство, звания. Читала научные и художественные книги – благо энтарский дался мне легко. Скажу честно – не все слова, были некоторые трудности с языком, я часто путалась, какие-то несуразности вставляла, что очень озадачивало учителей и веселило других воспитанников интерната. Но за несколько месяцев все сгладилось, и я уже говорила быстро и понятно, свободно писала и читала. Мастера даже подозревали, что я все-таки не попаданка, а уроженка этого мира, просто со мной случилось что-то крайне серьезное, что стерло память. По миру были разосланы поисковые жучки и слепки моей внешности для опознания, но никто не откликнулся. Или я никому не была нужна, или… я все-таки чужая для Энтара.

Прошло время, больше года, и на одном из групповых физических занятий в интернате, когда толстая Чильяна, самая старшая из нас, столкнула меня с тропинки, я почувствовала в себе изменения.

Девушка сделала это нарочно далеко от учебного здания и на повороте, откуда учителям ничего не было видно.

– Поганка-попаданка, вставай, – загоготала она надо мной, когда я, потеряв равновесие от толчка, неуклюже плюхнулась в грязь.

Я встряхнулась расстроенно, белые волосы моментально превратились в липкие пакли. Бежевую форму интерната, узкие брюки и рубашку свободного покроя из шерсти венши, от такой грязи мне не отстирать – пальцы в кровь сотру. А новую мне выдадут только когда размер не будет подходить. От обиды даже спину скрутило, зачесалось между лопатками и пальцы закололо.

Чильяна снова неприятно закряхтела:

– Из-за тебя всю группу заставят собачьи миски мыть. Шустрее! Двигай задом, облезлая!

Я приподнялась на локтях, чтобы встать. Девка тут же пнула меня в бок и наступила на волосы тяжелым ботинком, отчего я шлепнулась ладонями и лицом в грязь.

После сошедшего снега земля была мягкой, как масло, и мерзло-холодной, даже трава еще не проклюнулась, хотя в воздухе уже чувствовался скорый приход авиты, из-за этого занимались мы в одних рубахах.

Девочки, что бежали со мной последний круг, не стали задерживаться, никто не хотел связываться со злопамятной толстушкой.

Я понимала, что Чильяна просто мстит. Вчера после ужина, когда мы с другими воспитанницами собрались в умывальной комнате, она пыталась поджечь мне волосы свечой, но лишь оплавила себе челку: та теперь черной щеткой торчала над ее макушкой и делала девчонку совсем дурной. И ведь симпатичная, чаще б улыбалась – за ней бы все ребята интерната бегали, но характер искривил лицо до жути, сделав из нее брюзгу и отталкивающую личность.

– Что ты хочешь? – прохрипела я, с трудом выглянув через плечо. Шею и спину пронзило странным непреодолимым зудом. Он метнулся по всему телу и замер в области груди.

– Чтобы ты не была такой чистенькой, – плюнула она мне в лицо и сильнее вжала большой каблук в землю, натягивая волосы до хрустящей боли.

Я не раз пыталась сопротивляться ей, часто огрызалась, но она кобылица откормленная, высокая, с очень тяжелой рукой. Потому я часто отступала, смягчала конфликты, как могла, но и Чильяна не наглела раньше так сильно.

– Мойся чаще, тоже будешь чистой, – на свою беду, фыркнула я, сплевывая грязь.

Лапища девки резко опустилась на мой затылок и утопила лицо в луже. Горькая жижа набила рот, обожгла внутренности, стянула в узел живот. Спину снова обожгло, словно мне в наказание за дерзость влепили меж лопаток плетью с шипами.

До ан-тэй Ройла, нашего воспитателя, которого девочки между собой называли – Главный надзиратель, слишком далеко. Чтобы дозваться помощи, придется обежать огромное поле под сенью кленов до края тренировочной площадки, но я теперь не поднимусь и вряд ли смогу крикнуть.

– Здесь и свидетелей нет, тебе никто не поможет.

Над головой звякнуло, по затылку царапнуло холодом. Рука девки небрежно сжала мои волосы, больно потянула копну вверх, снова послышался звякающий скрип.

Я дернулась, пытаясь вырваться. Воздух сбился в легких и не хотел выходить, рот забило вязкой землей.

– Не дрыгайся, белобрысая… будешь у меня лысая, а то распустила тут косы на всю Криту.

Снова зазвенело.

Что-то свистнуло в ухе, побежало по голове через гортань и замерло в груди дрожащим огоньком.

– Что за… – зашипела Чильяна. И еще грубее: – Да ты черная ведьма! Твои патлы-веревки даже ножницы не берут!

Она дернула меня за плечо, перевернула на спину, прижала грязный ботинок к груди.

– Признавайся, Любава, какую защиту ты носишь? – носок обуви передвинулся к горлу, острое лезвие режущего инструмента уставилось в глаз. – Говори! Или зенки твои стеклянные разобью.

Я успела перехватить руками ботинок, прежде чем он вдавился в горло.

Закашлялась. Пытаясь увести голову в сторону, чтобы острие ножниц не коснулось склеры, прохрипела:

– Я не знаю… Нет у меня ничего. Отпусти…

– Ага, так и отпустила. Чтобы ты растрезвонила воспитателю, что я на тебя напала?! И меня вместо свободы от этих мерзлых стен в темницу бросили?! Ищи дуру получше. – Чильяна надавила каблуком сильнее, захрустели пальцы под его тяжестью, холодный металл скользнул по ресницам. Девчонка страшно зашипела: – Мне проще тебя убить. Скажу, что упала, бедная Любава, ударилась виском… – Чильяна оглянулась и, найдя поблизости булыжник, договорила ехидно: – Скажу, например, что ты бахнулась о камушек у дороги и скончалась на месте. Вон какая тощая и болезная, от ветра качаешься. Убить тебя – что в лужу плюнуть.

Я дернулась снова. Немыслимая сила давила под ребрами. Она чесалась-рвалась из спины, распирала тело до ужасного гула в ушах. И это тревожило меня больше, чем нападение Чильяны.

Девчонка угрожала, говорила грубости, но я не чувствовала от нее явной опасности, словно она не посмеет навредить. Во мне кипела встречная ярость, что внезапно проснулась под ребрами и заставляла сопротивляться. Я не желала ее выпускать, слишком было страшно.

Воздух от давления ботинка на горло перекрыло, пальцы, которыми я пыталась защитить шею, сильно вывернуло, кости захрустели.

Но… внезапно все оказалось незначительным и легким.

Я открыла глаза, спокойно посмотрела на свою обидчицу сквозь муть слез, и Чильяна отпустила меня.

Вдруг. Просто выровнялась, шагнула в сторону и чуть назад.

Ее будто оглушил мой взгляд. Она попятилась, замотала головой, зашамкала полными губами, не выдавив и слова, а потом споткнулась на ровном месте и упала прямо на тот самый булыжник затылком.

Звук, как трескается кожа и лопается череп, – до сих пор отдается где-то в моей голове, словно не Чильяна упала, а я.

И вся сила, что накапливалась под ребрами, изредка мучая меня зудом и тяжестью, вырвалась наружу.

Выплеснулась диким необузданным светом.

Это было больно. Словно все косточки в теле переломались и проткнули плоть.

Но это было и… как возрождение. Я будто вернула себе себя. Трудно передать восторг, но я тогда кричала от радости и плакала от боли.

Пока не выжалась: магия беспричинно вырвалась куда-то вперед, а я провалилась в темень. Какое-то время казалось, что меня засосала липкая грязь, в которую упала из-за Чильяны.

Свет пробивался медленно, мелкими лучиками, рассекая мрак.

Я приоткрыла веки, но тут же закрыла – такими они показались тяжелыми.

– Мы никогда такого не видели, ис-тэ, – прошептал смутно-знакомый голос в стороне. Кажется, наш воспитатель, только охрипший какой-то. – Девочка практически умерла, но… вдруг выжила. Это и не лечение, какая-то иномирная магия, очень опасная. Мокрая земля вокруг места, где все случилось, превратилась в пыль, а дерево, многолетний клен, рассыпалось ледяной крошкой.

– Такая уж опасная? – шутливо проворчал мягкий пожилой голос, перемещаясь по помещению. – Показывайте. Где причина вашего переполоха? Это она? – приблизился.

– Да. Не приходила в себя трое суток после… ну вы понимаете, ис-тэ.

– Почему раньше меня не вызвали? – в голосе незнакомца появились стальные ноты. – Вы должны незамедлительно сообщать обо всем подобном, это приказ короля.

– Не думали, – воспитатель заискивающе смягчился, – что все так серьезно. Поначалу казалось, просто случайность. Но… смотрите…

Послышались шаги, они замерли совсем рядом с моей кроватью. Захотелось спрятаться под одеяло, по-детски зажмурится, только бы остаться незамеченной.

– Удивительно… – протянул пожилой мужчина.

Тепло побежало от головы до ног и укрыло меня всю, словно одеялом.

– Видите, ис-тэ? – чуть ли не прыгая от радости, заискивающе сообщил ан-тэй Ройл. – Она точно маг. Маг же?

– Да… И такой маг – редкость, – проговорил второй.

Я открыла глаза.

Пожилой мужчина с пышной белой бородой склонился надо мной и тут же заметил, что я очнулась. Улыбаясь одними глазами, мягко спросил:

– Любава? Можешь говорить?

Я разомкнула губы, попыталась что-то выдохнуть, но сухость во рту стояла жуткая.

– Воды, ан-тэй, – приказал через плечо маг. Что он не такой, как остальные взрослые, что были здесь, в интернате, я убедилась по светящимся синевой радужкам. Он – архимаг высшей степени, кританец. Я хорошо изучала градацию магов Энтара, мне было это очень интересно, но воочию одаренного никогда не встречала.

Напившись воды из кружки, которую подал раскрасневшийся воспитатель, села поудобнее, подтянула повыше одеяло. Меня умыли, переодели, интернатовскую одежду сменили на что-то неформальное – ночную сорочку из нежного эсма с длинными рукавами и кружевами по горловине. Я слышала, что из такой ткани шьют одежду только богачам.

– Я могу рассчитывать на королевскую материальную помощь? – заплясал рядом Надзиратель. Его лысина сверкнула в лучах заходящего лотта, что заглядывал в окно. – Смотрите, какую девочку для вас нашли.

– Она сама нашлась, – отрезал архимаг, не оборачиваясь на воспитателя, а мне подмигнул. – Другое интересно: как ребенок оказался без присмотра и так эмоционально взорвался?

– Э… это случайность. Наверное. Никто не видел, что случилось на самом деле. Ис-тэ, мы хорошо следим за сиротками, никого не обижаем.

Его блеянье заставило меня закатить глаза, архимаг понимающе покачал головой.

– Так что на счет помощи? – не отставал воспитатель. – Я же всегда рад помочь стране, я верный подданный. Вон какую красоту сохранили, ни одной волосинки не упало с ее головы.

Вспомнила свечу и ножницы. Если бы не странная защита, я бы лишилась и волос, и чистой кожи.

Я прыснула себе под нос, удивляясь, как люди умеют врать, выкручиваться и не хотят признавать свою вину. Ведь это он не досмотрел и позволил Чильяне такое поведение, она у него в любимицах ходила.

Пожилой архимаг заметил мою реакцию и, склонившись ближе, вдруг протянул мне руку.

– Я ее забираю. И посмейте что-то вякнуть, тогда о вашей халатности узнает сам король Дэкус.

– Но… как же… она же…

– Любава, ты добровольно уходишь со мной из интерната и согласна быть моей личной воспитанницей до совершеннолетия? Меня зовут Патроун ис-тэ Орисс.

Я кивнула. Губы сами собой расплылись в счастливой улыбке.

– Ты должна произнести, детка, – подсказал архимаг. – Это магический договор. И назовись.

Прочистив горло, шепотом проговорила:

– Я – Любава безродная, согласна уйти с вами, Патроун ис-тэ Орисс, из интерната и стать вашей воспитанницей до совершеннолетия.

Наши руки подсветились синей магией, она закрутилась вокруг пальцев и потухла, рассыпавшись сверкающей крошкой.

– Конечно-конечно… – вякал за плечом архимага воспитатель, – забирайте, ис-тэ.

– Принесите девочке вещи, которые я привез, и помогите одеться в дорогу. Любава, – он выровнялся, – я должен это, – показал взглядом на мою грудь, – спрятать. Ты не против?

Я непонимающе осмотрелась. Под рубахой, словно застряла лампа с пучком люмитов, что-то сияло. Приложила ладонь – греет, покалывает, играется с моими пальцами. Неужели это та самая эссаха, средоточие магии, о которой я так много читала в книгах?

– Любава? – мягко повторил архимаг. – Я спрячу только видимое, чтобы люди не задавали лишних вопросов, магия останется с тобой навсегда, детка.

– Конечно, ис-тэ, можете спрятать.

И он плавно повел кистью, скрывая от любопытных глаз мой дар.

Колесницу Синара сильно качнуло, и я очнулась ото сна. Выглянула в окно.

Впереди показался особняк Патроуна, тонкими белыми шпилями башен прокалывающий тяжелое ночное небо над Антиалем.

Мой дом. Дом, в котором я была по-настоящему счастлива.

Глава 2

Синарьен

Вывести Любаву из замка без разрешения короля – оказалось труднее, чем я ожидал. Пришлось папины блоки перебрасывать на другого человека, потому что артефакты отслеживались и не давали девушке переступить границу усадьбы. Одно дело, когда я снимаю браслеты по нужде, другое – когда артефакт остается много часов без движения. Могут возникнуть подозрения.

С временной ношей в виде красивого браслета, который, увы, придется ото всех прятать, пока мы не вернемся, справилась Джесси – служанка Любавы.

Я мог, конечно, дождаться утра, выпросить у короля разрешение на перемещение Любавы под мою ответственность, но времени не было, а объяснять папе о причинах нашей скорой ночной поездки – это открывать все карты. Да и где гарантия, что он позволит Любаве сделать хоть шаг из замка?

Мирион хоть и дал слово снять все обвинения с девушки, но на это нужно время. Да и оставалось еще в невиновности Любавы убедить упрямого короля, а он и без суда может ее наказать – по собственной воле.

Киран отвлекал стражу, рискуя головой, пока мы с Любавой пробирались через лабораторию в амбар и оттуда уже выскользнули из усадьбы О’тэнли на одной из рабочих колесниц.

Пришлось на выезде подождать несколько минут, пока страж нас догонит и пересядет с коня за управление машиной. Я не мог вести, не восстановился до конца после всего, что случилось, голову вело, а тело знобило.

В дороге, что заняла несколько часов, Любава почти все время спала. Наверное, пыталась восстановить силы, чтобы их хватило на лечение подруги, но меня бесконечно грызло плохое предчувствие.

Киран тоже выглядел напряженно, часто оглядывался в салон и удрученно покачивал головой.

У меня всю дорогу горло сковывало: то ли от страха, то ли от необратимости, уснуть так и не смог. Если Любава не потянет лечение, она себя выжжет, а если… даже думать не хотелось, что будет, если мы не успеем.

Приехали за полночь. Небо плотным покрывалом спрятало звезды, улеглось толстым пузом на шпили белых башен. В окнах особняка покойного Патроуна уже не светилось, только боковые фонари-отслеживатели из люмитов вспыхнули, стоило нам приблизиться.

Любава прошла мимо загоревшегося фонаря, даже не взглянула на него и не испугалась, уверенно поднялась к центральной двери. Ласково провела ладонью по лепнине в виде птицы олефис и наклонила пышный хвост птицы, отчего замок щелкнул, а дверь перед девушкой распахнулась.

Я лишь рот открыл. Она здесь была раньше.

Возможно, ректор возил ее сюда, когда она училась. Или… или она была здесь до учебы в академии.

Так любовно на дом могут смотреть только те, кто его давным-давно покинул.

– Киран, это ты? – прилетел сверху слабый женский голос.

Навстречу к нам, спускаясь по центральной лестнице гостиной, в длинном темном халате и покрытыми черным платком волосами, шла Марисса.

Я дернулся к Любаве, чтобы ее удержать, потому что одного взгляда на изможденную эльфийку было достаточно: мы опоздали.

Марисса словно высохла. Худые косточки ключиц просвечивались сквозь бледную кожу в том месте, где от ее движения распахнулся халат.

– Где же ты была? – просипела девушка и с рыданиями бросилась к Любаве обниматься.

– Я не знала… – взвыла Белянка в ответ.

Мы переглянулись с Кираном. Воин выглядел ошарашенно и раздавлено, а в глубине темных глаз вертелось что-то злое и агрессивное. Он моргнул и отвернулся.

– Попрошу слуг приготовить комнаты, – буркнул страж.

– Комнату. Одну, – сказал я, и Киран перевел взгляд на Любаву, словно ждал ее согласия.

Любава же, услышав мой голос, дрогнула, отстранилась от Мариссы, медленно повернулась, зло стерла слезы со щек и с яростью прошептала:

– Это ты, Синарьен ин-тэ, виноват… Ты знал. Ты, мрак, все знал… и не помог. Я бы спасла девочку, успела бы…

Я держал удар. Понимал, что она права, но пытался выгородить себя:

– Ты была без сил. Я не мог так рисковать.

Любава дернулась от меня, словно я зараженный чернотой, и подняла ладони. На ее пальцах тут же заискрила магия.

Киран выступил вперед, чтобы меня защитить, но я махнул ему рукой, приказывая не вмешиваться.

– Из-за тебя я была без сил, – прорычала Любава, скручивая пальцы. Магия, что до этого лечила меня и согревала, закрутилась вокруг шеи и обожгла холодом кожу.

– Из-за меня… – прохрипел я, не смея поднять руки – позволял себя убить. Лучше уж от ее руки уйти во мрак, чем унизительно умереть от мерзлого дыхания, что преследовало каждый день и угрожало задушить во сне.

– Любава, что ты делаешь? – испуганно прошептала Марисса.

Эльфийка попыталась коснуться ее плеча, но Белянка агрессивно дернулась в сторону и закричала:

– Вы могли меня позвать! Я бы успела. И ты все знал! – перевела разочарованный влажный взгляд на Кирана, воин сразу же поник. – Его жизнь, – она глянула на меня, как на насекомое, – важнее остальных, да? Что вы за люди такие?!

– Лю… – попытался я.

– Молчать! – удавка стянулась сильнее. Любава будто выдохлась, голос потух: – Молчи лучше…

– Не хочу молчать, – прохрипел я сквозь боль, неосознанно вцепился пальцами в невидимый хомут на шее, но тут же убрал руки, уронил их вдоль тела. – Потому что устал. Я виноват. Признаю. Должен был сказать, что мы с девочками прилетели вместе. Но ты и сама знаешь, что не мог.

Любава застыла напротив. Я чувствовал по давлению на шее, что она на грани срыва.

– Не делай этого, – попытался встрять Киран, но девушка мотнула в сторону свободной рукой, и страж тоже схватился за шею. Незримая сила потащила его вверх, носки сапог оторвались от пола.

– Хватит! – закричала Марисса, срывая голос.

Нас с Кираном отбросило горячим воздухом в центр гостиной и накрыло защитным золотистым куполом.

Эльфийка упала на колени и обессилено прошептала:

– Хватит на сегодня смертей… Никто не виноват. Не всех можно вылечить. Любава, остановись.

И Белянка будто очнулась. Отступила. Затем еще на шаг. Ошарашенно посмотрела на свои руки, на кончиках пальцев все еще горел белый огонь. Он рассыпался, когда девушка перевела на меня взгляд.

Шею жгло от удавки, я придерживал ее рукой. Любава заполошно моргнула и отвернулась.

– Я хочу увидеть ее, – холодно сказала она, подавая руку Мариссе.

Эльфийка поднялась, всмотрелась в глаза подруги.

– Ты в порядке?

– Нет, – резко ответила Любава. – И никогда не буду.

– Ты его чуть не задушила, – прошептала Марисса. – Что на тебя нашло?

– Но не задушила же.

Киран сидел на полу, опустив голову на колени и, когда девушки ушли, вдруг заговорил:

– Патроуна больше нет, незачем хранить тайны. Я был здесь садовником и конюхом, когда он впервые привел худенькую беловолосую иномирку в дом.

Я тоже сел, повернул голову в его сторону, намекая, что готов слушать.

Но воин долго молчал. Опустив голову на грудь, перебирал между собой пальцы. Когда он заговорил, я дернулся от неожиданности – таким напряженным был его голос.

– Поначалу она почти не выходила из дома, я лишь изредка видел в окне ее бледное лицо, а потом ис-тэ попросил научить девушку ездить верхом.

– Это была Любава? – осторожно спросил я.

Киран, почесав повязку на глазу, только кивнул.

– Она в первый же день свалилась с лошади и сильно ушибла ногу. – Он перевел ладонь на голову и смял волосы. – Я думал, что Патроун меня уволит, но он был добрым стариком. Даже слишком. И на удивление ушиб, без вмешательства лекаря, быстро прошел, утром Любава уже пришла на занятие и держалась в седле лучше некоторых, кто годами ездит. Так мы и сдружились.

Тон, которым он это сказал, полоснул по груди, я стиснул челюсти. Ревность обожгла изнутри.

– А потом… – он тяжело поднялся. – Не знаю, зачем я вам это говорю.

– И что было потом?

– Я влюбился, – отрезал воин.

– А она? – меня окатило холодом. Может, Киран и есть тот самый, кому она в любви во сне признавалась?

Страж пожал плечами и пошел по коридору. Я за ним, и через несколько пролетов мы попали в широкую столовую с высокими стрельчатыми окнами. Сейчас на улице было темно, но свет полного мауриса окутывал синевой длинный стол и ряд деревянных стульев.

От нашего приближения загорелись бра из люмитов, ослепили.

– Она не отталкивала, – сказал Киран, – но и никогда не смотрела на меня… – вояка повернулся, сощурено окинул меня взглядом, – как на вас, ин-тэ. Да и теперь это не имеет значения… Мне лишь интересно, почему Любава вдруг стала такой холодной, безрассудно агрессивной? Я помню ее другой, вдумчивой, справедливой. Теплее человека не найти на всем Энтаре. Патроун не просто так обожал ее и называл дочкой. А сейчас я Любаву не узнаю, в ней будто часть души замерзла.

– Так и есть. И мне кажется, я знаю, в чем дело.

Киран поставил на стол кувшин и две кружки, плеснул напиток в обе и одну протянул мне.

– Я не имею права говорить, – резко охладел воин, – поэтому лучше оставим этот разговор.

– Говорить, о чем? О нашем с Любавой обручении?

Он моргнул одним глазом, залпом выпил из кружки, налил из кувшина еще.

Я пригубил напиток: терпкий, пахнет голубикой. Тоже выпил все и, попросив жестом добавки, продолжил:

– Я знаю, что обет разрыва накладывает много ограничений. Мне важно понять, как это исправить.

– Вспомнить все, – твердо сказал Киран. – Да только обет не позволит вам. Я знаю, о чем говорю.

– Это было одно из условий? – я выпил вторую кружку, в голове от напитка стало спокойно и тихо.

– Именно. Поэтому живите, как живется. Чудо, что после всего случившегося, вы с ней все равно нашли друг друга. Это судьба.

– Еще какая. А как же твои чувства к Любаве?

Киран отмахнулся, подтянул стул и сел на него верхом.

– Юношеская влюбленность и только. Когда Любава пошла учиться, все быстро отпустило. Да и Патроун не поддерживал мое увлечение своей протеже. Вот тогда он меня и уволил. Я попал на государственную службу, а там и… – почесал пальцем повязку на глазу, отмахнулся, – не важно. Но Любава – просто приятное воспоминание. Она мой друг, сестра, не знаю, как еще назвать, но я очень предан ей. И когда Любава страдает, не могу сдержать эмоции, хочется всех причастных голыми руками… Я, когда в тюрьме ее увидел, думал, что разнесу все в щепки, но ради безопасности девушки пришлось сдерживаться. Иначе бы нас с вами раскрыли.

– А почему она тебя там не вспомнила? Или я ошибаюсь?

– Патроун добавил в обет разрыва несколько нюансов. Я стал для нее чужим.

– Интересно, зачем он это сделал?

Киран допил вторую кружку, поставил ее на стол и пожевал губы, прежде чем сказать:

– Чтобы ее чувства ко мне не помешали… – выдохнул, – вам.

Я тоже сел, откинулся на спинку стула.

– Значит, чувства все-таки были.

– В душу не заглянешь, но Патроун, скорее всего, решил перестраховаться.

– А как же: обручение возможно только по взаимности?

– Так и есть, но никто не говорил, что в магических делах не бывает исключений.

– Исключения, – протянул я. – Занятно. Это исключение сделали только для меня?

– Не могу ответить. Обет. Но знаю точно, что вы зря беспокоитесь. Любава любит вас, по глазам же видно.

– Так любит, что чуть не придушила, – я потрогал шею, место, где была удавка, все еще горело, и смачно зевнул. – При чем уже не первый раз.

– Она не смогла бы.

– Потому что мы связаны стигмой?

– Нет, конечно, – фыркнул Киран и резко встал. – Пойдем уже отдыхать, вы за столом сейчас заснете.

– Ты ушел от ответа, – я тоже поднялся, но от усталости едва не свалился на пол.

Киран подставил свое плечо и потащил меня к выходу из столовой.

– Напротив. Я сказал слишком много.

За нашими спинами погасли люмитовые бра.

В коридоре было темно, стены подсвечивались легкой дымкой мауриса, что заглядывал в узкие окна. Мы довольно быстро добрались до одной из комнат.

– А где Любава? – сонно промямлил я, заходя внутрь.

– Не думаю, что она будет рада вас сейчас видеть. Дайте ей время.

– Ладно… Идем спать. Утро все-таки мудрее ночи, – я побрел к кровати, силуэт которой различил в темноте, и рухнул на нее, уснув на подлете к подушке.

Глава 3

Любава

Марисса выглядела очень плохо, и я не могла ничем помочь. Бледное лицо девушки осунулось, багряные глаза набрали густой темноты и углубились, потускнели, веки посерели. Обрезанное ухо, что девушка всегда прятала под пышной копной каштановых волос, сейчас торчало и пугало рваным краем.

Когда мы дошли до нужной комнаты, полукровка-эльфийка ощутимо дрогнула и, затормозив, вцепилась в мой локоть.

– Любава, ты сможешь сама? Я не в силах… Только… не вини больше Синарьена, он не виноват. Да, я ждала тебя поскорее, но… – она тяжело выдохнула, – ты бы все равно не смогла ничего сделать, поражения были ужасными. Я с трудом удерживала защитный купол все эти дни, чернота, видимо, еще до нашего перелета захватила всю эссаху бедной Кирсы. Нам тогда пришлось к Черте приблизиться, там и случилось все. И Ялик там погиб… а после Орин и Даниил…

– А что с Лимией и остальными?

– Я не знаю…

Девушка, сильно задрожала и будто выдохлась, прижалась лопатками к стене и совсем слабо пролепетала:

– Наверное, они не выжили. Как только ты исчезла, все беды вернулись назад: снег растаял, плоды и цветы сгнили. Черта лопнула, словно мыльный пузырь. Я столько нечисти никогда в жизни не видела. Синарьен нам жизнь спас, когда случайно забрал на Энтар, хотя я тоже первые мгновения злилась на него отчаянно. Там же… – девушка всхлипнула, – Орин остался. Теперь во мне словно душа высохла. Думала, что тоже подхвачу гадость и уйду вслед за всеми, ведь я соприкасалась с границей, а после много часов подряд находилась рядом с Кирсой, обмывала ее тело, меняла простыни. Я будто нарочно хотела заболеть, Любава… Это ужасно! Но, – эльфийка вытянула перед собой дрожащие бледные ладони, приложила их к груди, – как видишь, жива-здорова. Только вымоталась. Сил совсем… нет. Еще и Патроуна не стало, без него худо справляться. Он словом поддерживал, помогал всячески, не покидал нас, а когда узнал, что ты была с принцем в нашем замке, все расспрашивал о Ялмезе, Лимии и Даниле, нашей магии и истинных парах, но его хроническая болезнь прогрессировала, не выдержал старик. Мне жаль.

От упоминания опекуна у меня задрожали колени, но я смогла удержаться и даже повернуться к двери. С трудом переводя дыхание, удавливала в себе слёзы.

– Любава, мы не хоронили ис-тэ, – сказала мне в спину Марисса, – ждали тебя. Так он просил. Его последняя воля.

Я сжалась внутренне и, повернув немного голову, смогла только кивнуть.

Ступила дальше, мягко толкнув от себя дверь. Наверное, я совсем не хотела видеть реальность, потому что зажмурилась и слепо прошла вперед, пока под ногами не скрипнула половица.

Веки раскрылись, жестоко проливая на меня свет люмитовых ламп.

В широком прохладном помещении было две кровати. Обе укрытые черным прозрачным саваном. На одной лежала худенькая девушка с темными волосами, на другой – тот, кого я много лет считала своим приемным отцом. Над ними нежно переливались магические купола, что сохраняли тела от тлена.

Слез не было, хотя они душили изнутри, словно во мне проросло колючее растение, что так и не смогло выбраться наружу – издохло, зачахло. Наверное, эмоциональный взрыв в холле всю энергию из меня вытащил.

Была только горькая и колкая пустота.

Мне больше не на кого опереться в этом мире.

Я подошла ближе. Сначала к Кирсе. Мы не были слишком близки и даже не стали подругами, но печаль потери все равно сковывала грудь и стягивала руки в кулаки. Грязно-грифельный отпечаток болезни на коже изменили девушку до неузнаваемости, а черные пронзительные глаза навеки остались закрытыми.

Вспомнилось светлое личико Глории. Она тоже сгорела из-за меня… Они все страдают из-за меня. Не полети я с бала на Ялмез, все было бы хорошо. Никто б не пострадал.

– Прости, что не успела… – выдохнула я и, боясь разрыдаться и слететь в истерику снова, поспешно повернулась к Патроуну.

Он выглядел лучше, чем девушка. Его кожа была светлой, бледной. Казалось, что он не умер, а просто спит.

– Если бы я могла что-то сделать… па-па… Патроун.

Сжала ладонью горло, пытаясь сдержать крик. Не могу больше. Вокруг меня словно черная тьма крутится, я словно всем проклятия приношу.

Марисса и Синарьен правы: сейчас я смогла бы разве что букашку от пыли очистить, но никак не справиться с жуткой болезнью. Пора признать свою никчемность. Пора оставить попытки что-то изменить.

Боже, ну сколько можно?

Наверное, лучше будет отдалиться от принца, чтобы не давать друг другу бесполезные надежды на будущее. Правильно делала Лимия: не позволяла себе любить и отталкивала Данила. Я теперь ее понимаю.

Сцепив зубы, я слабо поклонилась Патроуну, поставила на пол колено и, пронзив защитный слой, что пролил на меня мерзлый холод, поцеловала его остывшую руку мокрыми от неудержимых слез губами. Я даже не заметила, как они появились.

– Я найду способ лечить черноту, – прошептала, опустив голову. – Я найду его. Слово даю.

Для кого предназначалось это слово, для опекуна или для меня, не знаю, но мне стало немного легче.

– Простите, что я так поздно все вспомнила…

Чувствуя, что истерика подкатывает под горло высоким валуном, я поспешно выровнялась и убралась в коридор. Марисса все еще стояла снаружи, прижавшись лопатками к стене и прикрыв глаза.

Услышав, что я вышла, она осмотрела меня, будто проверяя, не нужна ли помощь, а затем кивнула и позвала за собой.

Наверное, Патроун много рассказывал, потому что девушка провела меня до правильной комнаты и, слабо прошептав: «Спокойной ночи», удалилась.

И я осталась одна. Стояла напротив своей двери и не верила, что это вообще происходит.

Тянуло к Синарьену, хотелось его обнять, согреть, сказать, что я не хотела ему делать больно, но не стала. Толкнула створку и, не включая лампы, прямо у порога скинула тяжелое платье, пропахшее дворцом и дорожной пылью. Удивительно, но я здесь не была много лет, но все еще помнила каждый закуток и деталь интерьера, ни разу даже не ударилась об углы в полной темноте.

Умывшись в знакомой купальне, что была в смежном с комнатой помещении, упала на кровать в одном исподнем, замоталась в одеяло и уснула.

Мне снился Ялмез и Темный замок хозяйки, окруженный диким зверьем и монстрами. Там были жуткие грозы. С ливнями и ураганом. А еще там были Лимия с Данилом. Они стояли в том самом помещении с зеркалами, что переносили нас с Синарьеном в Междумирье. Только во сне все, кроме одного, зеркала были разбиты. Стоя на коленях, Лимия и Данил до отчаяния долго смотрели друг на друга, а стена, оплетенная лозами цветущего изайлиса позади них постепенно чернела.

Когда Лимия вскинула руку и ударила Данила кинжалом в грудь, я с криком очнулась…

– Тише, госпожа, вам что-то приснилось, – надо мной склонилось светлое лицо молодой девушки. Знакомое лицо. Черные короткие волосы, как у мальчишки, что на затылке переходили в седые пряди.

– Чильяна, помоги Любаве причесаться и одеться, – мягко попросила Марисса, проходя в комнату и распахивая тяжелые портьеры.

Лотта брызнул внутрь и заставил меня на миг зажмуриться. Эльфийка, посвежевшая и отдохнувшая, повернулась ко мне.

– Вставай, милая, сегодня похороны. Много дел. Насколько тебя здесь оставили, не знаю, поэтому поторопимся.

И тут я осознала…

– Чильяна? – вскинулась на постели, проморгалась и уставилась на служанку. – Это правда ты?

Девушка склонила голову и, испуганно бросив мое грязное платье, сжалась всем худощавым телом.

– Любава, все в порядке? – приблизилась Марисса. – Это помощница Патроуна, она здесь уже много лет работает.

– Объяснишься? – прищурилась я, пристально глядя на эту «помощницу». Она изменилась, но не настолько, чтобы я не узнала.

– Ис-тэ… – она стушевалась, но все же заговорила дальше, – нашел меня после выпуска из интерната, я тогда на улице побиралась, и предложил работу. Я… я не знаю, как загладить свою вину, госпожа Любава.

Губы ее задрожали, глаза смотрели в пол, она почти упала на колени, но я остановила. Вскочила с кровати, обняла глупую девчонку и потянула вверх за костлявые плечи. Куда делась ее холеная фигура и неудержимая смелость? Ох, какая же она высокая и худая!

– Не вздумай. Мы были детьми, и я не держу зла. – Я отстранилась, заглянула ей в лицо, не веря, что это та самая испорченная девка, что пыталась выколоть мне глаза ножницами и топталась по моему горлу сапогами.

– Простите, госпожа…

– Да какая я тебе госпожа?! – искренне возмутилась я. – Любава. И все.

Чильяна затравлено взглянула на Мариссу, та коротко кивнула, после чего черноволосая засияла щербатой улыбкой.

– Можно я продолжу уборку, пока вы умоетесь и примете утренний туалет?

– Конечно, – я смущенно отстранилась.

Марисса, сказав, что ожидает меня в гостиной, удалилась. Я тоже, быстро приведя себя в порядок, не без помощи Чильяны, что все время молчала и краснела, поспешила покинуть комнату. Мне до ужаса хотелось увидеть Синарьена, убедиться, что не причинила ему вреда, и он в порядке.

Но оказалось, что он еще ночью покинул особняк.

Не попрощавшись.

Наверное, оно и к лучшему.

Похороны прошли быстро и тихо. Все ритуальные хлопоты на себя взял Киран, который вернулся из королевского замка к обеду. Мы с девочками молча постояли около свежих могил, а позже разбрелись по комнатам.

Я вернулась к себе, присела у окна за рабочий стол. Его по просьбе Патроуна сделали на заказ, чтобы мне было удобно учиться. На нем не оказалось и крошки пыли, словно опекун ждал меня каждый день, заставляя прислугу убираться в пустой нежилой комнате.

Моя любимая чернильница, заправленная. Я провела кончиком пальца по пузатой баночке, и она знакомо подсветилась синевой. Патроун зачаровывал их для меня, чтобы я могла писать что-то тайное, скрывая причудливыми заклинаниями листы. В академию я не брала их, не разрешили тогда, а иногда так не хватало личного пространства.

А вот и перышки из хвоста золотой гусыни – дернула из подставки одно. Самое настоящее сокровище. Это перо невозможно сломать кому-то кроме его хозяина, и украсть его тоже нельзя – оно зачаровано сильной бытовой магией и всегда возвращается к хозяину.

А это, погладила корешок черной книги, что лежала на столе. Будто не было пяти лет разлуки, и я только вчера ее здесь оставила. Любимые энтарские сказки.

Я открыла обложку и обнаружила внутри два письма. На уголке стояла знакомая печать ис-тэ, с летящей птицей олефис посередине. Одно было подписано моим именем, второе предназначалось некому Мириону ис-тэ Флессу. На последнем стояла пометка, написанная знакомым почерком опекуна: «Письмо откроется через три месяца после моей смерти».

Я хмыкнула, ректор всегда был загадочным и порой делал что-то, что не сразу можно понять.

Пожав плечами, я отложила второе письмо в ящик стола, чтобы позже отправить получателю.

Свое же я долго разглядывала, крутила в руках, боясь открыть, но все-таки решилась. Печать сорвалась синей пыльцой, закружилась по комнате невесомой птицей и растворилась над столом.

«Дорогая моя дочь, Любава, ты вернулась домой, и я безумно от этого счастлив. Значит, твоя история движется вперед и близиться ее разрешение, ты только запасись терпением и не натвори необратимых ошибок. Прислушивайся к сердцу, оно всегда знает ответ.

Я очень хотел увидеть тебя в подвенечном наряде, увидеть тебя зрелой и счастливой женщиной, успеть понянчить внуков, но… видимо, Нэйша решила позвать меня к себе раньше. Ты только не плачь и долго не горюй. Я в лучшем из миров и буду приглядывать за тобой оттуда, поэтому будь такой же, какая ты есть – сильной, справедливой и невероятно ранимой. Обнимаю, прости, что не могу сделать этого по-настоящему.

Твой отец, Патроун».

Я уронила письмо на стол, упала сверху, спрятав голову под локтями и ладонями, и разрыдалась.

Но мне стало намного легче, ведь я не была в этот миг одна. Папа, которого я никогда не называла так при жизни, словно стоял за плечом, обнимал и шептал что-то успокаивающее. Как делал это всегда, когда я с чем-то не справлялась.

Глава 4

Синарьен

Ночью Киран получил магический сигнал от одного из своих людей во дворце. Мы сорвались в путь далеко за полночь, девушки уже отдыхали. С Любавой проститься я не смог, всю дорогу терзался, что нужно было хотя бы спящую поцеловать.

На рассвете мы с Кираном вернулись домой.

Колесницу оставили около сада, чтобы не шуметь и не привлекать внимание, прошли защитный барьер усадьбы, пробрались через амбар в замок и, не зажигая люмитовые лампы, пробежали через южное крыло, а после поднялись на нужный этаж по лестнице. Получилось практически незаметно прошмыгнуть в нужный коридор. Только стражи у моих покоев сонно и удивленно вскинулись, но, увидев, что я в сопровождении Кирана, тут же успокоились и продолжили дремать у стеночки.

Воина я оставил снаружи, заранее предупредив, чтобы никого не впускал, даже если сам король прикажет выбить дверь.

Стоило зайти внутрь, обеспокоенная Джесси вскинулась навстречу.

– Ин-тэ, Любава с вами?

– Нет. Говори, что случилось?

– Госпожу ночью вызвала к себе королева, – затараторила служанка, испуганно сжимая отслеживающий браслет на кисти. – Я смогла отложить встречу до утра, сославшись, что девушка осталась на ночь в ваших покоях, но, боюсь, времени почти не осталось: ин-тэя очень рано встает.

Я окинул Джесси многозначительным взглядом, она тут же стушевалась и покраснела.

Не совсем то, что нужно, но пойдет.

– Раздевайся, – приказал.

– Ин-тэ, пожалуйста, я замужем…

– И ослушаешься моего приказа?

Джесси покачала головой и потянулась к завязкам.

Пока она мучилась со своей одеждой, я скинул дорожный костюм и рубашку, остался в исподнем и с обнаженным торсом. Сапоги отлетели к стене, застежку брюк пришлось ослабить.

Успел с десяток раз отжаться от пола, чтобы хоть видимость шальной ночи создать, когда за дверью послышались голоса, затем последовал тяжелый стук.

Показал служанке знак, чтобы молчала, спокойно прошел к двери и, на ходу подцепив со столика бокал и бутыль вина, распахнул створку.

– Киран, я же просил не беспокоить, – фыркнул сходу и смахнул взмокшие волосы со лба.

Воин виновато поклонился.

– Ин-тэ, к вам ее величество, – и, отступив в сторону, пропустил королеву.

– О, мама! – я наиграно пьяно вскинул бровь. – А что в такую рань? Еще петухи не проснулись. Ты меня даже в детстве так рано не навещала.

– Мне нужна Любава, – твердо сказала родная и попыталась обойти меня, но я занял весь проход и не собирался подчиняться ее словам.

– Не выйдет, – довольно протянул я и плеснул себе в стакан вина. – Белянка отдыхает после бурной ночи… со мной. – Выпил залпом терпкий напиток, внимательно следя, чтобы мама ничего не учудила.

– Это важно, – не унималась она. – Разбуди ее. Мне нужно с ней срочно поговорить.

– Мам, приходи к обеду. А лучше завтра, на сегодня у меня еще планы.

– Нет. Ты не умираешь, подождешь. Я с вечера ждала.

Мама вновь попыталась пройти в комнату, но я перегородил дорогу и настойчиво прошептал:

– После нападения невиля у девушки и так сил было мало, а тут еще мое восстановление, – попытался достучаться до материнского сердца, хотя самому от сказанного стало кисло. Договорил почти с мольбой, вглядываясь с надеждой в небесные глаза: – Любаве нужен отдых.

– А я должна ее увидеть, – почти топнула ногой королева. – Или ты снова довел девочку до обморока?

Я закатил глаза.

– Вот какого ты обо мне мнения?

– Вы с папой и не такое умеете, – буркнула мама и подошла вплотную. Прошипела: – Пропусти или придется силу применить.

Она вскинула руку и вызвала небольшой водный сгусток. Не убьет, но я знаю, как будет больно, получал от нее не раз.

– Да проходи, но предупреждаю, Любава не одета и крепко спит, – я медленно отступил. Не думаю, что мама проболтается, если что-то заметит, но отсутствие Белянки явно вызовет много ненужных вопросов и может навредить девушке, поэтому у меня слегка дрожали поджилки.

Королева заглянула в покои и скептически окинула взглядом разбросанную по полу одежду, благо по пути к двери я успел вытащить из комода Любавино платье, а наряд служанки затолкать в ящик. Осторожно переступив через островки наряда, мама приблизилась к кровати.

Розовая пяточка выглянула из-под одеяла, хорошо, что не больше, крупные формы Джесси слишком уж отличались от утонченной Любавы.

Но маме этого хватило. Она даже не проверяла, спит ли девушка, чего я очень боялся, с облегченным выдохом сразу поспешила к выходу.

– Ладно, пусть отдыхает, но, Син, прошу, – тревожно прошептала королева у двери, – как только проснется, пусть посетит меня.

– Что-то случилось?

– Кажется, да. Точнее, случится, но я пока не имею права об этом говорить.

– А Любава тебе зачем?

– Это с ней связано, и она должна знать.

– Мне скажи, я передам.

Мама хитро прищурилась, блеснула магией в голубых глазах и покачала головой.

– Нет, я все-таки дождусь. Если дождусь…

– Ты меня пугаешь.

– Это не смертельно, не волнуйся. Просто скажи своей… – она замялась, явно не зная, как назвать Любаву. И правда, статус у девушки выходил странный: и не любовница, и не невеста. Пленная преступница? – Скажи, чтобы меня нашла. Это важно, Син.

Я провел маму до коридора, обещая ей, что все сделаю. Как только королева ушла, отпустил Кирана, дав четкие инструкции вернуться в особняк покойного Патроуна, быть рядом с Любавой и ни на шаг от нее не отходить.

Сам я вернулся назад, в комнату.

Джесси уже успела одеться и раскрасневшаяся стояла посреди комнаты. Она, все еще подрагивала от волнения, когда протягивала мне блок-браслет.

– Я все верно сделала, ин-тэ?

– Да, теперь иди к себе.

– Ин-тэ, я хотела вам рассказать… – Она замялась, покраснела сильнее и почему-то в страхе заозиралась. – Моя память играет со мной.

– Что ты имеешь в виду?

– Я работаю в замке почти семь лет, и… – девушка слабо задрожала, словно боялась озвучить свои мысли. – Мне кажется, я уже прислуживала вашей Любаве много лет назад, но почему-то не помню этого. Словно мою память что-то покрывает.

– С чего ты так думаешь?

– Мои руки помнят удивительные белые волосы, глаза помнят тонкий стан девичьей фигуры, даже белье подобрала без примерки, знаю ее особенности, что не переносит цитрусовые запахи, а сны последнее время приносят мне короткие, но очень яркие воспоминания. И в них всегда есть ваша… Любава.

Я задумался. Значит, все предположения верны, и Любава уже жила здесь, в замке.

Что же папа от меня сокрыл? Я уже почти убедился, что это его проделки, но спрашивать напрямую пока не готов.

– Спасибо, что поделилась. Помни, что никто не должен знать, что здесь происходило. О своих воспоминаниях тоже никому не рассказывай и, если будут спрашивать, даже под пытками, – надавил голосом, – ты вчера видела Любаву в моих покоях, а сегодня утром я тебя не впустил, потому что девушка еще спала.

Служанка быстро закивала и, подобрав юбки, поспешно скрылась за дверью.

Осталось придумать, как оттянуть время, ведь сегодня похороны ректора и Кирсы, Любаве никак не вернуться в замок вовремя. Я сделаю все, чтобы она смогла проститься с важными для нее людьми. Даже если придется обманывать короля и королеву. Вдруг что, возьму вину на себя.

Но не пришлось. Отец с утра занимался проблемами надвигающегося конфликта с Иманом, а мама до обеда словно забыла о Любаве и больше меня не тревожила. Я успел совсем немного подремать, когда пришел следователь, я его вызывал на аудиенцию еще день назад.

Мы расположились в моем кабинете, и Мирион с первого взгляда показался встревоженным: волосы растрепались, глаза запали и остекленели.

Он хоть и присел на кресло напротив моего стола, но, прежде чем заговорить, снова поднялся, спрятал руки за спиной и жутко ссутулился.

– Ин-тэ, вы подумали? – глядя в пол, тихо спросил он.

– Я бы и не против помочь, но Любава сейчас выжата, ей нужно восстановление.

Следователь вскинул голову, его глаза загорелись надеждой.

– Я могу чем-то помочь?

– Наверное, нет, – тяжело выдохнул я. – Одну девочку мы уже потеряли, не думаю, что у Любавы в таком состоянии хватит сил хоть на кого-то…

Мирион так и не сел, заходил по кабинету, судорожно почесывая тяжелый подбородок крупной ладонью.

А потом вдруг остановился на месте, словно его ударило молнией. Повернулся ко мне и прошептал:

– Если я найду способ восполнить силы Любавы, поможете?

– Боюсь, что нет таких способов, – я отодвинул бумаги, которые изучал до прихода следователя, накрыл их ладонью. – Она из другого мира, Мирион.

– Есть. Слышали о старце Рейно?

– Сумасшедшем, который пытался назвать себя пророком? – я подался вперед.

– До того, как с ним все это случилось, он был хорошим артефактором и знает больше о зачарованных камнях, чем кто-либо. Они с Патроуном долгое время дружили, именно Рейно помогал с программой обучения для попаданцев.

– Но он же в изгнании второй десяток лет.

– Да. Все равно найти его можно. Я знаю способы.

Я задумался, тоже потер подбородок, мазнул пятерней по волосам и принял решение слишком быстро, сам не знаю, почему.

– Только у меня еще одно условие. Вы можете, если вдруг понадобиться, прикрыть Любаву?

Следователь нахмурился, а я договорил:

– Я вчера вывез ее из замка на похороны Патроуна. Возможно, мы сами справимся, а если нет…

– Конечно, я прикрою вашу… – он прищурился, вглядываясь в мое лицо. Это не мама, которая замялась, не зная, как назвать девушку, он провоцировал, ему нужно знать мою заинтересованность в деле.

– Невесту, – твердо сказал я.

Мирион кивнул, свободно выдохнул и только теперь присел.

– По поводу нашей прошлой договоренности, – протянул Мирион. – Ваш отец… как оказалось, пошел дальше и оформил дело, как государственную измену.

– То есть, снять с Любавы обвинение не так просто?

– Увы, но я ищу способы. Дайте мне время.

Если бы оно еще было.

Мы долго обсуждали планы и способы встретиться с Рейно, а после распрощались. Я вернулся в покои, чтобы переодеться – пора поговорить с папой, ему придется сказать мне правду, даже если она неудобная.

Но отец снова был занят и не принял меня. Это уже немного напрягало.

До вечера я просидел в библиотеке, изучая рецепт Любавы и пытаясь найти хоть какие-то зацепки в энтарской литературе. Все, что получилось обнаружить, и так уже знал.

Утомившись до темных мушек перед глазами, вытянул ноги под столом и, сжав переносицу, прикрыл веки. Что-то больно дернуло под ребрами, захолодило, заныло.

Пришлось встать и, растерев грудь кулаком, попытаться привести себя в чувства. Я не пойду сейчас к Любаве на поклон, чтобы она еще и меня восстанавливала. Это будет издевательство над ее телом и душой, я так не могу больше.

Я впервые осознал, что лечить мое физическое тело у девушки получалось истинной связью, а вот ту гадость, что холодила и вгрызалась голодным хищником в нутро – приструнить можно было только белой магией. Именно эта магия лечила черноту… и она смогла остановить невиля.

Как это связано?

Холод распирал, не хотел успокаиваться, словно не я мерзну, а Любава взывает ко мне.

Нет. Вряд ли. Она злится за Кирсу, и я понимаю ее чувства, дам время остыть. Мне самому горько осознавать, что девушку можно было спасти, хотя бы попытаться, да только тогда погибла бы Алария…

Я вдруг вспомнил деталь, что не давала покоя после нападения невиля. Накинув китель, чтобы не мерзнуть, конец теплого сезона все-таки, на улице уже прохладно по вечерам, побежал в сторону храма Нэйши.

Дверь была закрыта, пришлось тарабанить, пока с другой стороны тяжелой створки не послышалось ворчание и шаги.

– Кто в такой час… – открыла знакомая рыжая жрица. Именно она крестила племянницу и давно стала женщиной, покрупнела, волосы длинной и густой косой свисали на плечо, а на щеках появились темные узоры высшей архиомагии. – Ваше высочество, – узнав меня, она коротко склонила голову. – Я могу чем-то помочь?

– Да. Мне нужны записи крестин Аларии.

Жрица слегка дернулась, но быстро взяла себя в руки.

– Это невозможно. Это таинство, и мы… не ведем записей.

– Не ври. Я помню, что ставил свое имя на зачарованной бумаге, что скрепляет наши с племянницей эссахи. Дело ведь не только в ритуале, а еще в священном договоре, которым я обязуюсь ее охранять до замужества. Или ты показываешь мне документ, или я тебя арестую за сокрытие информации государственной важности.

– Ин-тэ, именно это меня и останавливает. – Она смотрела прямо и, по глазам понял, не собиралась отступать. – Я не могу нарушить королевский приказ.

– Вот же мрак… Но хоть что-то можешь подсказать? – Ступил ближе, жрица не шевельнулась и не моргнула даже. – Прошу. Скажи. Да хотя бы намекни. Я был один на том ритуале? Знаю, что ты не можешь сказать, с кем, но…

– Не один, – она ухмыльнулась. – Там была… – ответ девушка затянула, словно нарочно, – я, а еще…

Я натянулся, превратившись в слух.

– Новорожденная Алария, – со смешком произнесла жрица.

– Тьма, ты водишь меня за нос.

Магичка с улыбкой пожала плечами, мол, а что ты мне сделаешь.

Я устало прикрыл глаза, поежился от накатившей очередной волны холода и собрался уходить, когда тихий шелест-голос прилетел в спину:

– Она тоже была.

Когда я обернулся, девушка стояла ко мне спиной, что-то перебирала на столе и будто ничего не говорила.

– Она? Кто?

Рыжая кисточка косы дернулись в сторону, жрица обернулась и удивленно приподняла бровь.

– Вы о чем? – но глаза сияли и улыбались – этого мне было достаточно.

– Спасибо, – поклонился уважительно, жрица отзеркалила мое движение. – Пусть вас хранит справедливая Нэйша.

– И вас, ин-тэ.

Она мягко закрыла за мной дверь, и я остался в вечерней тишине один.

Лотта красным яблоком закатился за горизонт, неполный маурис выглянул из-за туч с другой стороны небосклона, окрасив сад голубизной и зацепившись серпом за верхушку дерева. Отсюда, справа, виднелось озеро, что поблёскивало гладью. Возникло ощущение, что там, около водоема, я уже бывал с Любавой. Память упрямо молчала, но чувствовалось – важные ответы где-то рядом.

Я пошел по каменной дорожке вдоль сада, поднялся на мост и остановился посередине, где кованные перила переходили в узорчатый навес над водой. На центральной свае, что больше напоминала ветвь волшебного дерева, было много цветных ниточек. Толстые, тонкие, из эсма и шелка, из шерсти и хлопка. Какие-то сплетались в причудливые жгуты, какие-то растрепались от времени, другие топорщились яркими ежиками, словно пытались дотянуться до воды.

Я провел пальцами по одной из граней ковки, и ленты с шорохом отозвались, разлетелись, прогибаясь под рукой, и вновь вернулись на место. Одна, бело-синяя, сплетенная из нежного нила и грубой шерстяной нити, зацепилась за пальцы. Показалось, что она даже засияла от соприкосновения, словно вспомнила меня. Я покрутил ее, надеясь что-то понять, но больше никаких признаков магии не было, просто показалось. Лента соскользнула и спряталась в гуще остальных, а я поплелся домой.

С гудящей пустотой в груди.

У входа меня встретил встревоженный Бон.

– Ин-тэ, вас к себе вызывает его величество.

– Что снова произошло? – вяло пробормотал я, поворачивая в нужное крыло.

– Эврисия ин-тэ арестовали.

– Что? – Холод метнулся вверх и с жуткой лаской сдавил горло. – За что?

– За убийство принцессы Режини.

Глава 5

Любава

Следующий день прошел словно во сне. Не было слез или криков. Не было боли или холода. Была какая-то сплошная тьма и тишина. Даже ветер не шевелил листья в саду Патроуна, моего отца, не родного, но настоящего.

Не знаю, смогу ли относиться так же тепло, как к опекуну, к тому человеку, чья кровь течет в моих жилах, если найду его в будущем.

Но к вечеру погода и настроение изменились. Душный игнис сменился дыханием капризного плувиана, как по мне, самого красивого времени года на Крите, и на сердце снова проснулась знакомая мерзлота.

Утром, на второй день после похорон Кирсы и Патроуна, я вскинулась с постели от жуткого холода. Одеяло слетело на пол, окно я оставляла открытым настежь, с вечера было душно, но за ночь температура на улице очень упала.

Замотавшись в остывшее одеяло, я долго бесполезно дрожала, пытаясь согреться, и не в силах подняться с кровати.

– Любава, – в комнату заглянула Марисса, – ты уже не спишь? О, у тебя тут свежо. – Она направилась к окну и закрыла створки, отрезав нас от шороха листьев и перешептывания птиц в саду.

Я попыталась приподняться, но не смогла – голова была тяжелой и мутной. Эссаха все еще гудела пустотой, после невиля магия словно ушла из меня навсегда, только слабость растекалась по всем мышцам.

– Не сплю… – прошептала я, – но и не проснулась. Кажется, меня выпил невиль, а я не заметила… если честно.

– Да, у меня похожее состояние, – призналась эльфийка. – Оно всегда так, когда теряешь. Помню после смерти Унны весь замок словно примерз на месяц, жизнь будто остановилась. Но потом… – она посмотрела прямо мне в глаза, – время лечит, а жить приходится дальше.

– Приходится… – протянула я. – Именно – приходится.

Марисса хмыкнула, слабо махнув рукой.

– Это трата времени. Все равно ничего не вернуть и не исправить. Лучше беречь живых, чем бесполезно оплакивать мертвых.

Заметив мой быстрый взгляд, она замолчала и поджала губы, а потом затараторила:

– Ты вчера спрашивала, работает ли магазинчик трав «у Ишала». Там новый хозяин теперь, но, по разговорам в очередях, толковый. Точнее, толковая, молодая иманка заправляет. – Девушка резко замолчала, прошла к моей кровати и, длинно выдохнув, присела на край. – Патроун посылал меня туда за зельями для Кирсы.

Если посмотреть, эльфийка не казалась убитой горем, но от нее веяло тоской, как от плувианского ветра веет морозным дыханием никса.

Марисса жалобно посмотрела в мои глаза и сипло проговорила:

– Развеемся? Это недалеко, пешком дойдем. Можем на рынок съездить, Киран отвезет, все равно нужно продукты купить. А то я схожу с ума в окружении этих стен, хочется чуточку побыть где-то еще. Да и город бы посмотреть, увидеть людей, напитаться их эмоциями и непринужденно поболтать. Как ты? Поедешь?

– Я не знаю, смогу ли, – повернувшись на спину, я уставилась в потолок.

В глазах стояли мерзлые слезы, и, как себя привести в нормальное состояние, я не понимала. У меня словно душу вынули: смерть сразу двоих важных для меня людей выбила почву из-под ног. А еще бесконечный страх потерять Синара…

Как я буду жить, если не смогу его вылечить?

Что скажу Лимии, когда она спросит, почему я не помогла Кирсе?

– Она не спросит, Любаша, – Марисса пригладила мои волосы у щеки, и я поняла, что сказала последнюю мысль вслух. – Если жива, конечно. Лимия никогда не станет упрекать или обвинять кого-то. Разве что себя, за то, что не уберегла всех нас. Вы в этом даже похожи с ней. Я смотрю на тебя, а вижу ее почему-то, словно вы сестры. Вы даже внешне похожи. Разрез глаз, форма губ… Жаль, что ты ничего не вспомнила о своем мире и прошлом, мы бы хоть узнали правду.

Получилось кивнуть и захлебнуться стоявшими у горла слезами.

– Так скучаю по ней. И по Дане, – я приподнялась и позволила девушке себя обнять. Уткнулась лицом в маленькое плечо.

– Я тоже, – хлюпнула Марисса, отстраняясь. – А еще там остался Орин, и мы… никогда больше не увидимся, скорее всего. Они в гуще хищников, в близости с разорванной Чертой. Им не выжить, но так хочется верить, что что-то придумают.

– Придумают, – я сжала ее руки и посмотрела в налитые алой водой глаза. – А мы найдем способ вернуться туда и помочь.

Плечи эльфийки задрожали, и я поняла, что вчера Марисса тоже сдерживалась – все, что мы накапливали эти дни внезапно прорвалось потоком тихих слез.

Мы еще немного поплакали, обнимаясь, пока не пришел Киран.

Он робко постучал в дверь и, не дождавшись ответа, заглянул внутрь.

– Девушки, – нахмурился воин, поправив повязку на глазу, – лекаря вызывать? Или бытовика? Что за моря-океаны слез вы тут устроили? Затопите особняк. Патроун бы это не одобрил. Любава, Марисса, колесница ждет – отвезу вас в город за покупками, в доме продукты закончились, а вы развеетесь немного. Купите себе что-то новое, вы же любите принаряжаться. Все девушки любят.

Мы с Мариссой переглянулись.

– Я не против, – сказала эльфийка. – А то те наряды, что подарил мне Патроун, совсем износились.

Она подмигнула мне, мол, знать о зельях и травах Кирану необязательно.

Я понимающе кивнула.

– Мне платья не нужны, но компанию составлю.

– Вот и отлично, – прыснул Киран, словно знал, что я так отвечу. – Жду внизу. Не затягивайте, пока дождь не пошел. Сезон сменился, видите, как резко похолодало? Поэтому одевайтесь потеплее.

Киран глянул на меня, будто считывая что-то невидимое на лице, глаз сверкнул синевой, а после воин скрылся за дверью.

– У вас что-то с ним было? – заговорщицки шепнула Марисса, уловив наши гляделки.

Я суматошно мотнула головой, а потом дернулась от осознания. А ведь я все это время делала вид, что действительно ничего не было. Но не было же! Подростковая влюбленность не в счет.

Но помнит ли это Киран? Помнил ли, когда помогал мне в тюрьме? И что будет, если Синарьен узнает об этом? Почему я вообще об этом беспокоюсь? О, боги! Как все запуталось.

– Любава, ты подозрительно молчалива…

– Марисса… Моя память сейчас – настоящий фарш. Я сама не понимаю, где правда, а где вымысел, и как с этим всем ужиться. Мне бы что-то для восстановления выпить, заклинания рековлесс не помогают.

– Наверное, ты и родителей поэтому не помнишь? Кстати, а ты уверена, что тебе местные заклинания нужны? Ты ведь не с Энтара. Давай попробуем что-то наше?

Я скинула ноги на пол, наконец смогла хотя бы пошевелиться, но мерзлое и неприятное ощущение на коже осталось.

– Н-н-ет, родителей я не помню по другой причине, – зубы стучали – так продрогла. – Я попала сюда уже без памяти, словно меня изнутри выжгло что-то, даже магии не было долгое время, а потом на меня напали, и я, защищаясь, раскрылась. Какие-то защитные ресурсы сработали. Если тебе интересно, позже расскажу.

– Очень, – закивала Марисса. – Но сначала приводи себя в порядок. Сейчас позову Чильяну, чтобы помогла.

Она дернулась к двери, но я окликнула:

– Погоди, не стоит. И сама справлюсь.

– Да перестань, – отмахнулась девушка, – это ее работа, а ты еле на ногах стоишь.

– Как-то не хочется с ней встречаться. В прошлом у нас были отношения не очень теплыми.

– Она немного рассказывала. – Марисса склонила голову к плечу, густые каштановые волосы перетекли на одну сторону и приоткрыли рваное ухо. – И я даже не удивилась, когда узнала, что ты спасла ей жизнь, несмотря на случившееся. Лимия такая же. Вечно спасает всех и вся, да только потом ей платят плохой монетой – и предают.

– Эти спасения происходят в основном неосознанно, – я пожала плечами и осторожно встала. Пальцы на ногах мерзли, стигма в груди подрагивала, перекликаясь с сердцами. Сердце Синара стучало быстрее моего, словно он сильно взволнован. Это сбивало дыхание.

– Если бы ты не хотела, ничего бы «само» не происходило.

– Не знаю, – неуверенно буркнула я и, покачиваясь, прошлепала в купальню, благо в моих покоях она без спуска по ступенькам – просто выход в другое помещение. Даже дверь не закрыла, оттуда, умываясь и подбирая в шкафу самое неприметное платье, разговаривала с Мариссой:

– Так же случайно я и от черноты лечила… Вспомни Ялика и Орина. Но вылечить получается не всех, – в горле встало мерзлой колючкой последнее слово.

Я наклонилась чуть вперед и, прижав ладонь к груди, попыталась успокоиться. Слишком сильно в ребра тарабанит сердце принца – явно что-то случилось. Плохое предчувствие ядовитой иглой вошло под ребра.

Вызвала стигму: двухцветные ленты с жадностью набросились на мои пальцы, обвили их, словно боялись, что я их внезапно брошу. Одна из синих нитей почернела, и я чуть не упала от ужаса. С Синаром что-то плохое случилось.

Мы так и не увиделись после моей попытки его задушить. Ночью с Кираном они срочно покинули особняк. Воин вернулся, но о принце не говорил и слова, а я упрямо не спрашивала.

Вдруг я причинила тогда Синарьену сильный вред? В пылу и неосознанно.

Я выбежала из купальни и показала Мариссе черную нить. Девушка вскинула на меня встревоженный взгляд.

– Ты одета? – прошептала, отстраняясь подальше. – Пойдем в город. Попробуем узнать у зельеварки, что это такое.

– Я прекрасно знаю, что это, никого спрашивать не нужно. И ты знаешь.

Я спрятала нити стигмы от чужих глаз, потянулась за щеткой, чтобы расчесать волосы.

– Нет. – Мотнула головой Марисса. – Ты не больна, Любава. Ты ведь умеешь лечить эту гадость, она не станет к тебе цепляться.

– Это не моя болезнь, Мари…

– А чья?

Я провела зубьями по волосам, они чуть заискрились от соприкосновения, но, удивительно, ни одной волосинки не выпало. Раньше я не обращала внимания на этот факт.

Показала щетку девушке, у нее потянулись брови на лоб.

– Значит, Чильяна правду говорила, что твои волосы защищены.

– Не только волосы.

– Значит, кто-то искренне молится за тебя.

– Знать бы, кому сказать спасибо…

Марисса встала за спиной и посмотрела в мои глаза сквозь отражение зеркала.

– Это его высочество болен, да? – вдруг спросила она.

А я не смогла ответить, выронила щетку и закрыла ладонью губы, чтобы не прокричать:

– И я не могу его вылечить… сколько ни пыталась. Не получается. Мы с Патроуном придумали, как оттянуть срок, помогло то, что мы с принцем друг другу понравились.

– Как долго, Любава? – метко ударила эльфийка.

– Около шести лет.

– Из которых, как я понимаю, ты помнишь отрывки, а принц вообще очищен от воспоминаний?

Я кивнула.

– Откуда ты?.. – глянула через плечо.

Марисса покачала головой.

– Мне Патроун разрешил посещать библиотеку, открыл даже то, что на верхнем уровне. Я пока здесь была в одиночестве, изучала мироустройство Энтара: традиции, особенности магии и разные связи. И про кританское обручение я тоже читала, а еще про иманские истинные пары. Ваша с принцем истинность не простая.

– Значит, ты понимаешь, о чем я говорю.

– Конечно. – Мари показала на свои кисти, намекая на мои шрамы. – И теперь понимаю, почему наша стигма, ялмезская, – она дернула подбородком в сторону моей груди, – недоразвитая. Будто не до конца раскрытая.

– Ты думаешь, что это и есть причина?

– Очевидно. Наши стигмы невероятно сильные, сильнее других во всем мире, но в ваше магическое плетение связи вмешивается кританское обручение. Несмотря на разрыв и твое наказание магия сильного артефакта исказила истинность. Вероятно, удвоила эффект. Ялмезская стигма преобладает мощью, и это неизменно. Когда срок обручения пройдет, вы оба почувствуете – связь будет такой, что дышать без Синара не сможешь. Любава, не вздумай разрывать вашу истинную связь. Такие любовные цепи, – она обрисовала в воздухе что-то похожее на цветок, легкое свечение ее огненной магии подчеркнуло линии и растворило узор в легкой дымке, – слишком сложны и крепки. Я никогда не слышала удачных разрывов подобных стигм в нашем мире. Все они очень трагичны. Опасны!

– Для кого опасны?

– Для обоих. Но ты еще несешь бремя разрыва кританского обручения, реакция может быть непредсказуемой. Ты ведь не задумала ничего подобного, Любава? Признавайся. Потому что твоя ярость, направленная на Синара в день смерти Кирсы, не обоснована, я уже говорила. Ты не можешь его обвинять в смертях сотен тысяч магов. Чернота – болезнь, принц не ответственный за нее, тем более, что и сам заражен.

– Дело не в ярости, – я подняла расческу с пола, бросила ее на комод и пошла к двери. – Дело в том, что мы никогда не сможем быть вместе. Истинная связь только помеха.

– Что за чушь? – догнала меня Марисса.

– Король не допустит такой брак. Ты читала законы энтарских стран?

– Ты о том, что ин-тэ не может жениться на ан-тэ?

Я кивнула.

– Но ты ведь не ан-тэ! Ты – маг. Да и у тебя вообще нет статуса из-за того, что не местная. Как и у меня, пусть я и скрываюсь. Принудительно учиться у меня нет желания.

– Есть у меня статус, – тихо выдохнула я. – Безродная. Это еще хуже, чем ан-тэ.

– После бракосочетания с наследником ты станешь ин-тэ.

Я засмеялась. Истерично. Марисса не оценила мое «веселье», зарычала от злости и сжала кулаки.

– А если пожениться тайно? – предложила она, хлопнув густыми ресницами. – Ну что вам сделает король, если брак уже случится? Не разведет же? Разве такое возможно на Энтаре?

– Марисса, хватит! – Я чуть притормозила перед входной дверью, прежде чем ее открыть. – Никто их жрецов не обручит нас без согласия короля, не нужно тешить иллюзии. Я отвяжусь от принца, как бы это ни было сложно и опасно, вылечу его от черноты и продолжу искать свою семью. Я больше не справляюсь, честно. Сильные эмоции после пяти лет их отсутствия – разрушают. Если я не сделаю хоть что-то, сломаюсь окончательно.

– Но Паутроун надеялся…

– Он ошибался! – я нервно вскрикнула, перебив эльфийку. – Он ошибался во мне! Я ничего не могу. Я слабая. Не могу вылечить даже того, кого люблю.

Последние слова сорвались в сиплый вой.

Марисса моргнула и натянуто спросила:

– То есть тебе проще отступить?

– Да. Именно. Так проще.

– Но это ведь не гарантия, что Синарьену станет легче после отвязки стигмы. Да и выживешь ли ты?

– Но это шанс. Вдруг именно истинность влияет и не дает мне очистить его средоточие от черноты. Вдруг она частично привязалась еще до нашего обручения? Мы ведь сразу что-то почувствовали.

– Сомневаюсь, что такой шанс сработает, – девушка удрученно качнула головой, а потом заговорила тише и в сторону: – Именно поэтому ты не можешь ничего сделать.

Махнув толстой косой, она спешно вышла на улицу.

– Почему? – я поравнялась с ней уже внизу ступенек. Меня колотило от переизбытка эмоций и неуемного желания выговориться.

Киран молча, ожидая нас около колесницы, приоткрыл пассажирскую дверь и даже не повел бровью на наши крики.

– Ты просто не дошла до грани, – твердо сказала Марисса.

– Какой еще грани? – в горле клокотало от обиды, хотелось, чтобы меня поняли и услышали, а тут… Проговорила отчаянно: – Я на последнем издыхании, Мари. Разве не видно?!

Девушка остановилась и топнула ногой.

– Знаешь, Любава, можешь сколько угодно себя жалеть, но ты просто не знаешь, что такое настоящий выбор. Послушай внимательно: Лимии придется вырвать сердце любимого, чтобы спасти Вселенную. Иначе все живое погибнет. Все живое, понимаешь? Вот где выбор, который нельзя постичь. А ты… ты просто…

– Что?! – я вскрикнула, опешив от услышанного. Грудь ошпарило огнем. – Договори!

– Сопли наматываешь на кулак! Вот что! – Марисса так разозлилась, что я даже отстранилась, боясь, что сожжет меня взглядом. – Поезжай сама в город, Любава. Подумай. Отвлекись. Отдохни от всех нас. Я останусь с Чильяной, помогу ей по дому.

– Марисса…

Холодный ветер забрался за шиворот платья и сковал грудь. Зря я не захватила накидку, теперь замерзну.

Эльфийка покачала головой, отступила от меня подальше, словно от зараженной, в алых глазах сверкнули влага и огонь.

– Уезжай, пока я нахрен все здесь не сожгла от злости на твою глупость и слепоту, – прошипела эльфийка сквозь зубы, выставляя в блок ладонь, по которой уже поползли пламенные языки.

Киран, что стоял у двери колесницы, все еще не вмешивался.

Когда я забралась на подножку, воин спокойно подал руку. Мне бы его выдержку. Даже если над головой пролетит огнедышащий дракон, которых не бывает в этом мире, он останется таким же уравновешенным и собранным.

– Как скажешь, Марисса! – тоже вскрикнула я, злясь больше на себя, чем на нее. – Без тебя поеду!

Забравшись на сиденье, махнула Кирану, чтобы отправлялся, и показалась себе такой паршивой и гнусной, что тошно стало.

Киран переместился на место возницы, колесница дернулась и быстро набрала ход, а Марисса застыла на ступеньках.

Я видела, как она зло смотрит нам вслед, как нервно дергает волосы рукой, расплетая косу, как быстро взбегает по ступенькам и скрывается за дверью.

Выдохнув, я откинула затылок назад и больно ударилась о панель.

Закрыла глаза. Вдох-выдох. Почему мне не становится легче?

Почему так сложно объясняться и общаться? Что со мной не так?

Почему я хочу отдалиться от ин-тэ, чтобы его уберечь, но тело протестует? Тянется. Взывает к нему. Нуждается…

Я тоскую. Так сильно, что жажда быть с Синарьеном рядом, сильнее горя потери опекуна. И это меня убивает…

Здесь все напоминало о Синаре: свежие запахи дерева и масла, теплая кожа сидений, легкая дрожь машины, знакомые звуки и шорохи, цокот железных копыт по гравию, щелканье магических панелей. Каждая деталь создана его чуткими руками.

Я подняла кисть и нежно погладила пальцем место шрама от разрыва обручения.

– Кто бы подсказал, как будет правильно… Я бы обязательно сделала все правильно, а пока… делаю то, что могу.

Киран бросил взгляд через плечо, явно услышав мои слова сквозь перегородку. Я отвернулась в окно, не желая еще и перед ним объясняться.

– Есть особые пожелания, Любава? – через время подал он голос, и я в нем не услышала обвинения или осуждения. Только легкое беспокойство.

– Да. Хочу успокоительный травяной сбор, собранный специально для меня. Поехали в лавку зелий на Еловой улице.

Воин помолчал, словно мои слова его не устроили, но все-таки повернул колесницу, и через несколько минут остановился у магазина с цветной вывеской.

– Приехали.

– Спасибо. – Я вынырнула на улицу, хватая губами недостающий воздух, – он обжигал холодом, но не позволял надышаться. Из-за пережатого от нервов горла практически гаркнула: – Дальше… я сама.

Но Киран не послушал, крупной тенью последовал за мной, хотя и остался ждать у двери лавки.

Глава 6

Синарьен

В зале советов было очень шумно, воняло потом и грязной одеждой.

Кто-то требовал объяснений, почему замяли вопрос с нападением иманских оборотней, кто-то ныл, что мы на пороге ужасных событий, а некоторые, самые агрессивные и кровожадные кританцы, выбрасывали в воздух нелепости: «Казнить преступника, и не будет никакой войны!».

На последнее отец совсем помрачнел. На миг показалось, что болтун-смельчак сейчас рухнет замертво.

– Ис-тэйс Риго, вы сейчас о моем сыне говорите, – спокойно сказал король, но я знаю этот тон – он убийственный.

В зале резко стало тихо.

Советник отца махнул рукой, требуя говоруна подняться.

Тощий невысокий военный учтиво поклонился и, прищурив лисьи глаза, пролебезил:

– Родственные связи не должны мешать миру на Энтаре. Так вы сами говорили, ин-тэй. Если Еврисий ин-тэ действительно виноват…

– Если… – скрипнул отец и зыркнул в мою сторону.

– Его вина практически доказана, насколько я знаю. – Вояка выпятил грудь, словно пытаясь показать присутствующими свои заслуги.

– Практически, – встрял советник, проводя ладонью по идеально причесанным золотисто-русым волосам. И прозвучало это неоднозначно: то ли он подтверждал факт вины Эври, то ли говорил о том, что следствие все еще идет.

Я задержал взгляд на старике. Не нравилось мне, как отец Таники перекручивает информацию на публике. Эврисий не может быть виноватым, ис-тэй Ленгри точно должен быть на его стороне, но получалось совсем наоборот.

Папа с яростью покосился на Цимера. Тот заметил взгляд и, склонившись, что-то быстро шепнул королю на ухо. Они какое-то время переговаривались, я не мог услышать, о чем, да и народ в зале быстро пришел в свое прежнее состояние: загудели возмущенные и тревожные голоса.

Наконец, король постучал тростью по столу, призывая к тишине. Все вновь умолкли. Папа быстро кивнул мне, позволяя уйти. Я уже больше часа жду этого, ведь здесь, в душном зале, все равно Эврисию не помочь – лучше из первых рук все выяснить. Жаль, что попасть в Иман так быстро не выйдет, оборотней все еще не подавили и вспышки агрессии перевертышей продолжаются.

Да и все собравшиеся в зале тоже ничего не сделают для младшего принца. Им проще казнить, избежав войны, чем тратить время на расследование, тем более, такое опасное, когда нужно пересекать границу с обезумевшими магами. Нужно немедленно разбираться, кто Эва подставил, а не орать в голос, когда тебя не слышат.

Я это и собирался сделать. Разбираться.

Но, поднимаясь, понял, что не доживу без Любавы до ночи – колени едва ли переставлялись, а в груди выло студёной вьюгой. Я с болью выпрямился и упрямо попер на встречу с Мирионом, благо он не успел далеко уехать и вернулся, как только услышал о случившемся.

– Согласитесь на Квинту, ин-тэй, – заговорил какой-то вельможа в серебряном наряде, что сидел по правую руку короля. – Сила пяти магов способна на мно…

– Я сказал, нет! – от грохота отцовского голоса заткнулись даже те, кто сидел на галерке и активно обсуждал будущее страны. Дождавшись полной тишины, папа продолжил спокойней: – Я никогда не дам власть в руки обезличенным. Вытащи из человека эмоции и чувства – и он станет беспощадным.

– Но зато не будет войны.

– Ее и так не будет, – отрезал отец и потер кулаком грудь. – Мой сын не мог убить. Я в это никогда не поверю. – Его беспомощный взгляд пролетел через весь зал и коснулся моего лица.

Я понимающе кивнул и, отвернувшись, поспешил к двери. Насколько смог быстро, потому что холод сковывал и забирал силы. Я должен срочно вытащить Эва – и у этого «должен» очень высока цена.

Мирион ожидал меня снаружи, посеревший и растрепанный. Могу только представить, сколько ночей подряд он не спал. Если бы Любава заболела, я бы тоже не смог найти себе успокоение. Самому болеть как-то легче.

Передвигаясь по дворцовой площади, я почти не замечал, как внутренний лед сковывает мышцы, вникал в разговор со следователем.

– Что известно о смерти принцессы? – спросил я.

Мирион шумно выдохнул, протер ладонью лицо, будто стирая усталость, и как-то удрученно выдал:

– Отравлена. Яд магический, отложенного действия, срабатывает на определенные условия. Если точнее: время соприкосновения с телом должно превысить несколько часов. Обручения хватило, чтобы в организм попало достаточно отравы. Девушка через несколько суток после ритуала умерла.

Мы завернули на узкую лестницу, что вела к темному приземистому зданию.

– Почему именно на Эврисия падает подозрение? При чем здесь обручение?

– Потому что отравлен был кулон, который он Режини подарил перед празднеством, и девушка была в нем на ритуале и после.

Я остановился. Мне нужно было перевести дух.

– Нет, быть не может… Да и кулон именно я дал брату.

Мирион опасно заозирался, проверяя, слышал ли нас кто-нибудь еще. Кроме стражей, что держались по приказу в десяти шагах позади, рядом никого не было.

– Вы отравили девушку? – прямо спросил ис-тэ Флесс.

– Зачем мне это? – я раздраженно повел плечом.

– Не знаю. Кажется, отец хотел, чтобы вы женились на ней. Разве нет?

По цепкому прищуру я понял, что усталость никак не сказывается на аналитических способностях следователя.

– Да только обручился Эврисий и освободил меня от этого обета.

– Так может, и младший брат тоже не особо хотел окольцовывать себя с иманкой? Вот вы и решили помочь.

– Чтобы развязать войну? – иронично бросил я и спокойно пошел дальше. – Вы лучше ищите настоящего убийцу, чем меня допрашиваете зазря.

– Это моя работа, ин-тэ, – буркнул Мирион. Он шел какое-то время молча, а потом вдруг сказал: – Кто еще брал в руки кулон?

Любава… Холодок скользнул между лопатками и мерзлыми когтями соскреб мою душу в кулак.

– Слуга, – голос получился севшим, – Бон. Он по моему приказу привез его от ювелира, я сразу передал украшение брату.

– Ювелира и слугу тоже проверим, – отметил для себя Флесс. – Вы что-то не договорили, ин-тэ, я чувствую.

Мы дошли до темницы, и мне не пришлось отвечать, но тревога за Любаву уже сжала все тело и просыпалась на поясницу холодными колючками.

Следователь остался снаружи, неожиданно позволив мне пообщаться с братом первым и наедине.

В каменном коридоре пахло прелой сыростью, хотя стены казались сухими. Зато крутая лестница, что уводила в подземелье, к темницам, была в сплошь покрыта влагой и мелкой живностью.

Страж показал мне нужное направление, но со мной спускаться не стал. Там тупик, все равно некуда бежать, да и преступники все в клетках.

Когда я подошел к нужной, брат как сидел на полу, закованный в кандалы, так темной растрепанной головы и не поднял. Хотя плечи его дернулись, и он явно услышал мои шаги.

– Эври, – я бесстрашно ступил ближе.

Брат взглянул исподлобья. В его глазах больше не было ясной теплоты, только тьма с холодным оттенком.

– Что случилось? – глупость сорвалась с губ. Ясно же, что произошло.

Брат криво оскалился и с грохотом металла поднялся, но подойти ближе у него не получилось: цепи натянулись, гулко брякнули друг о дружку. Эври отступил и устало уронил руки.

– Ничего особенного, – усмехнулся он на одну сторону. – Я убил Режини. Как видишь.

– Ты ведь не мог… – опешил я.

– Почему же? – в прищуре родных глаз заплясала густая темень. То ли здесь слишком мало света – единственная люмитовая лампа плохо заряжена, то ли я вижу то же самое, что было в его радужках после ритуала. – Для меня этот брак – обуза.

– Но убийство не привело бы тебя к желаемому.

– А ничего уже не приведет, без разницы. Что брак, что казнь… Все равно одна бездна.

– Нет, я не верю, что ты мог…

Эври сухо засмеялся.

– Не верь. И можешь радоваться: ты теперь свободен. Женись, наконец, на своей блеклой девке и успокойся.

– Что ты такое говоришь? – мне совсем стало не по себе, мерзлая змея скользнула по спине вверх и замерла в районе ключиц. Я чувствовал, как она готовится прыгнуть, чтобы зажать мое горло.

Брат внезапно дернулся ближе, цепи натянулись до жуткого скрипа, впились в его кисти, отчего он почти коснулся решетки.

– Уходи или я тебя тоже убью… – прошипел Эв, стиснув кулаки. – Мне уже терять нечего.

Я с опаской отстранился

– Да что с тобой? Давай я вызову лекаря, проверим эссаху?

– Не стоит, – отрезал брат. – Беспокоиться. – Его голос будто остыл, приморозился. Карамель в глазах покрылась черной коркой. – Со мной все отлично. Я чувствую себя как никогда прекрасно. – Он отступил к стене, спрятавшись в тень, и почти любовно посмотрел на плашки блок-браслетов на своих мощных руках.

Показалось, что его пальцы и ладони объяты черной дымкой, а кандалы держатся на ниточках вместо цепей и вот-вот упадут.

Брат, раскачиваясь на крепких ногах, ехидно продолжал говорить:

– А за помощь спасибо, Синарчик. За кулон, который ты передал принцессе в подарок. – Под веками брата загорелось что-то ярко-алое. Оно вынырнуло наружу, перевернулось в воздухе в черную кляксу, сверкающую красным в сердцевине, и повисло на стене. – Очень пригодился твой подарок. Видишь, теперь я свободен от этих ненужных оков обручения? Хорошо, что оно не такое жесткое, как кританское, и я не умер на месте. Каур знал, что наше не сработает, противна мне была Режини, поэтому и подсунул свой ритуал.

С трудом оторвав взгляд от странной черной точки, я повернулся к брату.

Эври как шут поклонился мне и рассмеялся ненатурально. В песке его смеха я расслышал несколько голосов, словно в него что-то злое вселилось.

Я хотел заговорить, убедить его, что не травил кулон, но клякса перескочила со стены на мое плечо и мгновенно заклеила рот.

– Молчи лучше, – яростно прошипело над ухом, – старший наследник.

Эври вдруг оказался совсем рядом с решеткой, протянул руку сквозь нее и сжал мою шею. Его голос гудел повсюду, раздваивался и расстраивался:

– Смотрю, девица попалась тебе непростая. Не стану тебя убивать, она сама это сделает. А теперь – уходи.

Меня насильно повернуло по оси, отчего затрещали задубевшие мышцы, и толкнуло к выходу на лестницу.

В спину прилетел жуткий нечеловеческий смех:

– Не переживай, Синарчик, я тебя не выдам.

Когда я оказался на улице, с трудом понимал, что вообще произошло. Что в Эврисия вселилось такое мощное, что даже через кандалы-блоки магии он со мной будто с игрушкой расправился?

Это ведь не энтарская магия, это что-то неведомое.

Эври очистят, если об этом узнают, даже разбираться не будут. Хотя странно… он ведь не может причинить мне вред, его угрозы – пыль. Но возвращаться и проверять теорию я не стал. Позже. Пока брату придется побыть здесь, под присмотром стражей.

Я потер губы, откашлялся и подошел к ожидающему меня на выходе ис-тэ Флессу, но сказать ничего так и не смог, только покачал головой.

Следователь истолковал мое молчание по-своему.

– Вы идите, ваше высочество, отдыхайте, вид у вас не очень, а я попробую все выяснить. Приду с отчетом, как только узнаю хоть что-то важное.

Кивнув, я пошел назад, ко дворцу. Рассказывать следователю о том, что произошло в темнице, я не решился – не хочу Эври еще больше навредить. Надеюсь, он не настолько глуп, чтобы раскрыть свою темень кому-то еще.

Мирион не остался в долгу.

– И о том, что вы утаили, мы поговорим позже.

Я обернулся, выдержал цепкий взгляд следователя и все-таки ушел, только сейчас осознав, что мерзну не только изнутри, но и снаружи. Плувиан раскрыл свои объятия: сильно похолодало. Как я буду в период никса выдерживать холод, не представляю.

Навстречу, переставляя короткие ноги, выбежал Бон, потный и всклокоченный, словно за ним азохус гонится.

– Вашу… – он склонился к коленям, задыхаясь и откашливаясь, и с трудом выдохнул: – Любаву поймали около дворцовых ворот, обвиняют в попытке побега!

Глава 7

Любава

Внутри магазина «у Ишала», название так и не поменялось, всегда приятно пахло травами, но сегодня еще и по-особенному, будто в луговые сухоцветы добавили капельки ванили и корицы.

– У меня перерыв, госпожа, – выглянула из-за прилавка золотоволосая девушка с утонченными чертами лица.

– Простите, не заметила табличку, – я дернулась к двери, но зельеварка меня остановила:

– Я ее, наверное, забыла перевернуть, последнее время голова где угодно, но не на плечах.

Я улыбнулась через силу. Как-то шутить совсем не было настроения.

– Мне не сложно, – выдохнула устало, – я могу подождать.

Зельеварка подошла ближе. Это оказалась светлолицая невысокая девушка с роскошными кудрями волос и ясными сияющими глазами цвета утреннего неба.

Она дернула занавеску на двери, повернула табличку «закрыто» надписью к улице и щелкнула ключом.

– Моя ошибка, значит, вам не придется ждать. Вы что-то конкретное хотели или сбор? – она внимательно всмотрелась в мое лицо. Зельевары, особенно иманцы, очень чуткие, по запаху могут определить, что нужно заказчику. Ишал, прежний хозяин, даже не спрашивал никогда, что мне нужно, просто доставал мешочки и выкладывал их на прилавок.

– Мне нужен изайлис, – попробовала я.

– Нынче спрос на редкие цветы, – усмехнулась девушка и убрала локоны волос за спину. – Но я вряд ли вам помогу. Эти цветы на Крите не растут.

– А где их можно найти?

– В Имане, но и там найти будет тяжело. Они цветут редко и в таких чащах, что их давно никто не собирает. Да и ценны они только свежими.

Я с тяжестью выдохнула и собралась уходить, как в подсобке у зельеварки хлопнула внутренняя дверь, и в помещение ворвалась короткостриженая крупноглазая шатенка с полной корзиной цветов в руках.

– Касанна! Ты слышала? Младшего О’тэнли за убийство арестовали! Говорят, войны с Иманом не миновать теперь.

– Что?! – всполошилась золотоволосая и словно забыла о моем присутствии. – Когда?!

– Да вчера еще. Слухи ходят, что он принцессу Имана того… – девушка поставила тяжелую корзину на прилавок и показала на себе, словно ее душат. И даже язык вывалила.

– Не мог он, – выдохнула Касанна ошарашенно, отстранилась как-то неосторожно и чуть не сбила с прилавка бутыль с розовой настойкой.

Шатенка успела ее перехватить на лету.

– Да тебе откуда знать-то? – наивно бросила прислужница, не заметив, как у ее хозяйки налились влагой глаза и задрожали губы.

– И правда.

Касанна вся сжалась и, пытаясь найти опору, вдруг обратила на меня внимание.

– Простите, – она вцепилась худой рукой в свою шею, будто говорила с трудом, – я не могу вам помочь.

Я сдержанно кивнула. Заранее знала, что не найду здесь этот цветок, но попытаться должна была.

Обернулась к двери, чтобы уйти, но в последний момент решилась:

– А есть ли у вас что-то нетрадиционное для восстановления памяти? Для двоих.

Прислужница, заметив меня, тут же спряталась за прилавком вместе с корзиной, а Касанна тяжело, будто у нее онемели ноги, подошла к одному из шкафов, что стояли вдоль стены, и достала два пузырька.

– Выпей сама, а после дай тому, кто должен вспомнить. Выпить нужно равное колличество. Если есть что-то важное, оно раскроется. Но не сразу, придется выждать, иногда до недели и больше.

– А если память скрыта обетом? – я взяла пузырьки и, как драгоценность, прижала их к груди.

Девушка пожала плечами. Волосы снова упали вперед и засияли на лучах лотта из окна.

– Траве нет разницы: обет это или сотрясение.

– А как же наказание?

Касанна поморщилась и покачала головой.

– Жизнь – сплошное наказание и так, чего бояться? Боишься – не пей.

Поджав губы, зельеварка собралась уходить и даже не попросила у меня оплату за эликсир. Новость о младшем принце сильно ее оглушила. Значит, это та самая любимая Эва, о которой говорила королева.

– Спасибо. – Я достала из бархатного мешочка несколько золотых нитов и, протягивая их зельеварке, сказала: – Я буду сегодня в королевском замке и могу ему… – надавила голосом, – что-то передать.

Касанна резко вдохнула, тряхнула головой и прошептала:

– Не стоит. Он того не стоит.

Я подалась ближе и переложила монеты в ее прохладную ладонь. Пальцы у девушки слегка дрожали, и она явно говорила не то, что думает на самом деле. Для нее младший принц очень важен. Даже слишком.

Наверное, в тот миг я почувствовала родственную душу, которой так же плохо, как и мне в шкуре избранницы наследника. И мне, в какой-то степени, даже легче: моего принца не обвиняли в убийстве.

– Подумайте. – Я тронула ее, слегка сжала пальцы. – Другого шанса может не быть.

– Его и нет, – отрезала Касанна и, сокрушенно качнув головой, порывисто забрала руки. Нервно бросив на прилавок монеты, девушка вся подобралась, делая вид, что в норме.

Я прекрасно ее понимала, поэтому вышла наружу, больше ни сказав и слова. Не люблю навязываться, а в делах любовных я тот еще советчик, тут бы со своими отношениями разобраться.

Когда садилась в колесницу, Касанна вдруг выскочила из магазина и подлетела к дверце.

Она протянула мне крошечную булавку в виде птицы с длинным хвостом.

– Это… – запыхалась, – защитный феникс. Носить нужно на одежде или как кулон.

Я пригладила золотистые перышки птицы и мягко заулыбалась.

– Я передам.

– Только не говорите ему, что от меня.

– Не думаю, что Эврисий станет брать такие вещи из моих рук. Я не в том статусе в замке, к сожалению, чтобы он мог доверять. Не говорить же, что нашла на дороге и решила ему подарить? Меня не поймут.

– Что-нибудь придумайте, – Касанна, качнувшись, словно от головокружения, отступила от окна и махнула вознице, чтобы уезжал, а сама напоследок спросила: – Скажите, а зачем вам изайлис?

Я слабо усмехнулась.

– Хочу разорвать самую крепкую связь в мире.

– И ничего не получится. – В ее голубых глазах загорелся интерес, она даже приблизилась, чтобы лучше слышать ответ. – Легенду читали?

– Вдруг она устарела, и теперь все сработает?

Теперь мы усмехнулись вдвоем. Это даже звучало смешно, животы можно порвать.

– Похоже, – тепло заулыбалась зельеварка, – вам не нужен мой ответ. Вы сами знаете, что это невозможно.

– Знаю.

– Тогда позвольте любить. И себе, и ему.

– А вы… позволяете? – я подалась чуть ближе, чтобы увидеть ее реакцию.

Касанна хлопнула густыми ресницами, приоткрыла рот, но долго не отвечала. Золотые волосы трепал плувианский ветер, а тонкое платье обнимало худые ноги, но девушка будто не чувствовала холода.

Поежилась, когда сказала:

– Когда любят, не обручаются с другой…

Она прекрасно понимала, о ком говорит, и что принц не хозяин своей жизни.

– Мы не всегда делаем то, что нам хочется. – Я говорила ей, а звучало так, словно себя успокаиваю, ведь Синарьену тоже нелегко в статусе старшего наследника.

– Как вас зовут? – вдруг спросила зельеварка.

– Любава.

– Вы та самая Любава? – ее тонкие брови метнулись вверх. Она что-то еще хотела сказать, но явно передумала, захлопнула рот и все-таки отошла от колесницы. – Храни вас боги, невеста ин-тэ.

– Взаимно, Касанна, – ответила я, пряча булавку в мешочек. – Только не невеста…

– Невеста. Я точно знаю.

Девушка резко отвернулась и быстро скрылась за дверью лавки.

А я бросила взгляд через прозрачную преграду и четко сказала:

– Едем в замок.

– Ты уверена? – замялся Киран.

– О, да. Теперь уверена.

Когда мы подъехали, Киран хотел завернуть к саду, чтобы скрыться от стражей у башни, но я показала рукой, чтобы ехал по главной дороге.

– Киран, ты прости меня, что я так… – сказала я, когда мы подъезжали к центральным воротам, – забывчива. Я очень тебе благодарна за все. За дружбу и тренировки пять лет назад, а особенно за чистую одежду в темнице.

– Госпожа…

– Нет, я не госпожа, не стоит так говорить.

Киран медленно кивнул, остановил колесницу и, выпрыгнув наружу, помог мне выйти.

Странно, что меня спокойно пропустили через ворота и даже не остановили. Но стоило ступить на камень площади перед замком, тут же окружили.

– Любава безродная, вы обвиняетесь в попытке побега, – прочеканил один из вояк и сорвал мой велюровый мешок с деньгами и эликсирами с плеча.

Киран дернулся на помощь, но я ему махнула головой, чтобы не вмешивался. Смирно пошла со стражами, они даже не заламывали мне руки и не цепляли блоки и кандалы.

Откровенно говоря, я надеялась, что поведут прямо в темницу, где я смогу отдать брошь младшему принцу, но меня увели в сторону знакомой тронной залы. До того знакомой, что в первое мгновение не могла нормально вдохнуть, оглушенная воспоминаниями и болью. Здесь мы с Синаром много лет назад последний раз влюбленно смотрели друг другу в глаза. И я сама все убила. Сама позволила играть со своими чувствами, и главный игрок сидит сейчас передо мной и режет глазами мою плоть, желая гибели, но не в силах это исполнить по ясной причине.

– Ваше величество, – озвучил один из воинов, – ее поймали при попытке сбежать из дворца.

Я криво усмехнулась. Звучало странно, потому что приехала я в замок, а не пыталась из него уехать, но трактовать можно по-разному.

– Что смешного, безродная? – отлепился от стены Ланьяр, что до этого прятался в тени.

Я промолчала, смотрела не на него. Меня интересовал здесь лишь один человек.

Король, уставший и бледный, сидел на своем месте и безучастно наблюдал. Наверное, много навалилось на беднягу правителя, потому что ин-тэй Дэкус всегда выглядел прекрасно, а сегодня вдруг осунулся.

Мне искренне его было жаль.

Дверь резко распахнулась, и в зал, расталкивая стражу, залетел встревоженный Синарьен.

– Что случилось, отец?!

Он бросил на меня уничтожающий взгляд, мол, я же просил не высовываться!

Я безэмоционально отвернулась. Хватит игр, хочу вскрыть карты, и для этого мне нужно хоть что-то. Ну давайте же! Обвините меня в чем-нибудь еще…

– Отец, посмотри, – Ланьяр, что все это время топтался рядом, прошел к трону и вывалил из моей сумочки два пузырька.

Теперь я дернулась. Только не разбей, придурок белобрысый! Один он внешне в королеву пошел, с виду светлый и сияющий, да только нутро у него гнилое и черное.

Король и Синарьен, заметив мое движение, истолковали по-своему. Да все равно!

– Не тот ли это яд, которым принцессу отравили? – ехидно предположил Ланьяр. – Ведь, как Синарьен признался, Любава тоже прикасалась к отравленному кулону.

Что?

Я резко повернулась к старшему принцу, зло полоснув его по лицу взглядом. Он качнул головой, ступил к королю.

– Отец, это не она, ты же знаешь.

– Почему ты так уверен? – пророкотал устало король. – Что это? – ин-тэй показал на пузырьки в руках Ланьяра.

– Если вы позволите, покажу, – я протянула ладонь.

Средний принц колебался, я чувствовала, как он желает расправы надо мной, но король вдруг кивнул, позволяя отдать вещи. Я выхватила пузырьки и один выпила залпом.

Синарьен рядом только ахнул, а я стерла с губ сладковатую жидкость и твердо проговорила:

– Не хочу иметь детей от вашего сына, вот, пришлось воспользоваться услугами зельеварки, – я повернулась к замершему, словно его ударили по темечку, старшему принцу. – Но, увы, их должны пить оба, иначе… не… сработает.

Я не знала, что услышал в моем тоне Синар, но глаза его полыхнули сильнее лотты. Принц перехватил другой пузырек и тоже залпом выпил.

– Все? – он показал пустой сосуд, и тонкие грани весело засверкали на весь зал. – Мы можем теперь с Любавой уйти? Я утром отпустил ее за эликсиром вместе с личным стражем, потому что сам был занят более важными делами. Убедились? И хватит дергать девушку по пустякам, она не для этого находится в замке.

Ланьяр хотел что-то сказать, но король его остановил:

– Пусть идут. Никуда она не денется. Сейчас других проблем хватает. – И махнул в нашу сторону ладонью, мол, убирайтесь, пока я не передумал.

Я спрятала руки за спиной, чтобы не дай боже, король увидел, что сейчас на мне нет блок-браслетов, тогда меня точно не отпустят. Но, видимо, арест младшего сына и правда был слишком важным событием для Дэкуса. Он отвернулся и словно забыл обо мне.

– Ты что творишь? – зашипел Синарьен, когда мы прошли по коридору, несколько раз повернули и приблизились к его покоям.

Он толкнул дверь, а следом и меня внутрь.

Глава 8

Синарьен

Нэйша, как же я был зол!

Мягко толкнул Любаву к стене и, нависнув, сжал пальцы на тонкой шее, чтобы приподнять дурную, но такую умопомрачительно красивую голову, чтобы увидеть распахнувшиеся чувственные губы и утонуть в зеркале глаз.

Себя в них увидеть.

– Что. Ты. Творишь… Я же просил вести себя тихо, – качнулся вперед, чтобы вдохнуть запах…

Плувианского ветра и ландышей. Несочетаемый букет, но такой родной, нужный, отравляющий. От него все волоски на теле восстали, тепло скользнуло по ягодицам и ужом улеглось на пах. В камень превратилось.

– Я тебе и королю нужна живой, ничего бы не случилось, – пошевелила губами девушка и, судорожно сглотнув, перехватила мои руки, сжала их сильнее, будто разрешала себя задушить.

– Ты… – я приблизился, ее лицо осветилось мягким светом вышедшего на небо мауриса. – Что ты задумала, Любава?

Она молчала. Я посчитал с десяток ударов испуганного девичьего сердца под пальцами. Удивительно, но своего не услышал, будто оно давно смерзлось в ее груди и больше не бьется.

Да и мрак с ним…

– Я хочу… – наконец, выдохнула Белянка, облизала пересохшие губы, беспощадно привлекая к ним внимание, – хочу нормально дышать и не бояться говорить правду. Хочу свободы, Синарьен…

Меня обдало лютым холодом. Я настолько устал от беготни за весь день, что практически не понимал ее тонких намеков. Или они не тонкие?

Любава смотрела в мои глаза и не моргала.

Что ты пытаешься сказать? В чем я снова просчитался?

– Что было в том эликсире? – прошептал я, стряхивая изморозь, что сковала плечи.

– Я уже говорила. – Но густые белесые ресницы предательски дрогнули, а зрачки растянулись до невозможной величины и почти спрятали серебро радужек в бесконечной тьме.

– Не желаешь от меня детей, значит? – скрипнули зубы.

– Нет, – резанула сталью Любава, но снова заполошно моргнула, прогоняя с ресниц непрошенный бисер слез. Ох, и врушка.

– И сколько действует эта противозачаточная микстура? – я слегка толкнул ее к стене, заставив вздрогнуть.

Признавайся, ну же! Что ты пытаешься сделать, моя холодная девочка? Что за боль спряталась в тени твоих ресниц?

– Это навсегда, – сломанным голосом ответила Любава и только сейчас дернулась, но из моих объятий не смогла вырваться.

– В мире магии понятия «навсегда» не существует. Не знала?

– Существует, – она приподняла руку и показала шрам на запястье. – Такие уже не свести и… – потянулась к моему лицу, невесомо провела кончиками пальцев по грубой коже на виске, – такие тоже.

Меня словно током прошибло, горячие волны разлились по животу и разбились о камни груди.

Я повернул голову и нырнул лицом в ее раскрытую ладонь, прижался губами к горячей коже.

– Я хотел помнить, – вырвалось глухо.

– Кто я, чтобы запретить кронпринцу все помнить? – шепнула она.

Эти недосказанности сводили с ума, но я понимал, как сложно ей находить слова и не нарушать обет. Я бы, наверное, давно свихнулся. Одно дело догадываться об обручении, другое дело – знать правду. Хотя правда мне сейчас не поможет, а Любаве сделает хуже, поэтому не настаивал.

– Значит, никаких детей? – вопрос, заданный дважды, давал каждый раз новые оттенки эмоций.

На мгновение показалось, что черные зрачки девушки вытянулись в вертикальные и блеснули огнем, но они быстро снова растянулись в черные блюдца.

Она робко кивнула, передвинула ладони на мою грудь, слегка сжала ткань кителя.

– Зачем тебе дети от безродной? – слабо проговорила. – Не думаю, что у таких потомков есть будущее.

Отчего же так болезненно даже представлять, что она могла бы действительно так думать? Но я чувствовал ложь, ловил ее в дрожи красивых губ, в блеске влаги в уголках прекрасных глаз.

– Ты все верно понимаешь… от безродной мне дети ни к чему.

Что хочу малышей от нее одной, я жестоко умолчал, пусть ныряет в мои глаза и читает правду сама, не стану помогать. Должна же она наконец понять, что значит для меня больше, чем говорю!

Ее боль отразилась на искривленных губах, уголки рта дернулись вниз, а руки на моих плечах стали каменными.

– Отпусти, – пропустила Любава сквозь зубы.

– Зачем? – собрал ладонью густые волосы на ее затылке, оттянул голову немного назад, сильнее открывая для себя тонкую шею. – Эликсир же мы не зря выпили? Теперь будем развлекаться, раз уж ничего не страшно.

Склонившись, лизнул кожу за маленьким ушком. Какая она сладкая… так и слопал бы.

– Я все еще не простила тебе смерть Кирсы… – буркнула Любава, удобнее подставляя местечко на шее под поцелуи. В ее словах не было ни капли ярости и злости, лишь сожаление.

Я тоже об этом сожалею, поверь.

Жилка забилась под языком и губами в бешеном ритме, а пальцы, что до этого раскаленными прутьями толкались в грудь, сейчас перебежали по ключицам вверх и зарылись в моих коротких волосах. До ослепительной, но томной боли вцепились в них.

– Не прощай, – выдохнул прямо в ухо, скользнул языком внутрь, изучая раковину, глотая дрожь и дурея от переклички наших стонов. – Ни за что не прощай…

– Ненавижу тебя. – Любава выгнулась, позволив мне перебраться ладонями и ртом на горло.

Какая же хрупкая у нее шея. И волосы, будто шелк, путают пальцы и щекочут губы. С ума от нее схожу. Дурею!

– Скажи еще… – укусил ее за подбородок и, приподняв за ягодицы, понес в сторону спальни. До кровати не донес, опустил на топчан.

– Ненавижу… – говорила она, когда я расставлял ее ноги и стаскивал высокие сапожки на завязках. – Ненавижу… – шептала, когда я комкал мягкую кашемировую юбку и сдергивал колготки и белье одним махом.

Я требовал взглядом, чтобы говорила дальше, и Любава слушалась.

Лишь пока расстегивал китель и развязывал штаны, она, томно приоткрыв рот и тяжело дыша, упрямо молчала и цепко держалась за меня взглядом. Словно боялась, что растаю в темноте покоев, слегка окутанной синевой мауриса.

И снова ее глаза блеснули золотом, а зрачки на мгновение вытянулись. Какая интересная иллюзия.

Я встал рядом, дернул ее за талию вверх и, сев, притянул к себе. Руки оставались под юбкой, а губы тут же нашли мягкий живот и цепочкой поцелуев побрели к груди.

– Еще… говори… как ты меня… – выдохнул, разглядывая преграду – корсет. Он был мягким, но пришлось повозиться с завязками. Любава слегка подрагивала, пока я холодными пальцами добирался до самого сладкого.

– Не… – выдохнула, когда я от нетерпения сдернул кусок ненужной одежды на ее живот и жадно прикусил оголенную вишенку соска, – на… – притянул ближе, мягко усаживая на себя, направляя себя в нее, – вижу! – резко опуская и ловя прямой открытый взгляд ее сверкающих любовью глаз.

– Да… Я знаю, моя Любовь. Знаю…

Ее имя – сама любовь, ее дыхание – мое дыхание. Даже мое сердце теперь принадлежит только ей. И как же это правильно. Так же идеально точно мы подходили друг другу, как две фигуры, что могут быть целыми только когда вместе. Идеально сочетаясь, проникая друг в друга, растекаясь соками, пуская ростки.

Ее кристально-чистые глаза снова поменялись. В их зеркале просматривались всполохи огня. Впервые я видел Любаву такой, другой, это в стократ усиливало ощущения.

Внутри Любава была горячей и тесной. Когда я толкнулся, мы на несколько вдохов замерли друг напротив друга. Привыкая, впитывая эти знакомые, но каждый раз новые эмоции.

Под пальцами горела бархатная кожа, она словно сияла изнутри, украшенная полукругами и узорами.

Больше не было слов, только стоны, шарящие везде ладони и бессвязный шепот.

Сильные ножки стискивали мои бедра, девушка цеплялась за плечи, а сама отталкивалась и отклонялась назад, выставляя грудь для поцелуев.

Я облизывал ее кожу, будто она – самый уникальный десерт в мире, и терялся во времени. Не было мыслей о приближающейся войне, об аресте брата, даже о том, что нас с Любавой кто-то жестоко разлучил в прошлом.

И не было обид, ярости, злости. Наше единение словно задвинуло все эти незначительные вещи и позволило на мгновение стать собой.

И Любава открывалась мне.

Она была в этот миг свободной. Как и хотела.

Позволяя погружаться в нее максимально глубоко и находить новые краски наших отношений, девушка впервые лучилась в моих руках светом и теплом без примеси горечи. Широкие махи встречных движений смазывали темень ночи, а поступающие искры разрядки, затуманив разум, внезапно раскрыли между нами алый цвет стигмы.

Любава замерла и с протяжным криком сжалась внутри так сильно, что я подался последний раз вперед и… тоже разлетелся на осколки.

Белая магия рванула от нас во все стороны и застыла в воздухе сверкающей пыльцой.

Заморозить бы этот миг…

Навечно.

Да только пыль быстро развеялась, стигма спряталась, а Любава обессиленно упала в мои объятия. Благо я успел сомкнуть ладони и удержать ее.

Попытался к ней достучаться, звал, целовал в губы, но Любава не слышала. Лишь вяло болталась в моих руках.

Я осторожно поднялся на окрепшие ноги, перенес девушку на постель, внимательно всмотрелся в ее умиротворенное румяное лицо, прислушался к дыханию: она просто крепко спала. Слава Нэйше.

Раздел Любаву до конца, чтобы ничего не мешало отдыху, укутал в одеяло и лег рядом.

Но так и не уснул. Силы, что влила в меня Любава, буквально распирали, заставляя мой мозг усиленно работать. Я перебирал варианты нашего спасения, искал выходы и решил, что лучший способ все узнать – это спросить прямо. Но не у слабой девушки, на которую взвалили слишком много всего неподъемного, а у того, кто все это затеял.

Глава 9

Синарьен

Как только рассвет окрасил покои в золотой, я осторожно вылез из теплых объятий спящей девушки. Любава слабо застонала и поискала меня ладонью, пришлось на минуточку задержаться, прислониться щекой к ее щеке и дождаться, пока вновь крепко уснет.

Умывался наспех, одевался тоже. Тревожные вибрации шли из груди, казалось, что я упускаю нечто важное. Собираясь уходить, надолго задержался около Любавы, присел на корточки, пригладил ее шелковистые волосы, что разметались по подушке, легким прикосновением губ к нежным губам передал свое «спасибо» за прекрасную ночь.

Хотел сказать, что люблю… но язык камнем прилип к нёбу и не шевелился. Такие слова нужно говорить в открытые глаза, а не разбрасываться шепотками, которые покажутся Любаве жестокой иллюзией.

Не хотел уходить. До ужаса не хотел. Будто выдирал себя из покоев.

Но нужно действовать, так не может больше продолжаться.

По дороге в зал советов заглянул к маме, но ее не было у себя, слуги подсказали, что королева еще с вечера отсутствует. Меня уже второй день терзают мысли, о чем именно мама хотела поговорить с Любавой. Что за срочность?

Папа тоже уже не спал. Как всегда, в прочем. Мне еще в детстве казалось, что король никогда не отдыхает или встает раньше остальных в замке. Я даже представлял, как он обходит комнаты слуг, всех поднимает грозным голосом и заставляет идти работать. Это не так, конечно.

– Синар? – он обернулся на шорох одежды и щелчок двери. – Проходи.

– Доброе утро, отец. Ты как?

– Жив, как видишь, – он дернул плечом, но как-то совсем слабо, словно в нем не осталось сил.

– Что с Эври?

– Арестован. Что самое паршивое – он сам признался в убийстве принцессы и упрямо стоит на этом. Но я же знаю, что это чушь! – гаркнул отец и с надеждой посмотрел в мои глаза.

– Он врет. Само собой.

– Хуже всего, что его жизненная нить, – его взгляд потяжелел, – почернела, как и твоя.

– Как видишь, – я смахнул с рукава пыль, – это не так уж и страшно. Я все еще существую. И даже что-то чувствую.

Король сокрушительно качнул головой, совсем седые волосы, не завязанные сейчас в хвост, легли на широкие плечи серым полотном. Папа отвернулся, заложил руки за спину, сегодня слишком сутулую, и всмотрелся на поднимающееся яблоко лотта над горизонтом.

Показалось, что хороший момент начать разговор.

– Папа, я хотел с тобой поговорить на счет Любавы. Прошу, сними с нее обвинения. Ты ведь знаешь, что она не хотела причинить мне вред. Какая государственная измена? Я сам виноват. Зачем девушку наказывать за то, что она не делала?

Король повернулся с таким темным взглядом, что я немного отступил.

– Это невозможно, – зло брякнул папа.

– Но почему?! – я все-таки сел на свободное кресло, перекинул ногу на ногу.

Как ему не совестно, после всего, что Любава сделала для меня и нашей семьи?

– Она нарушила закон Криты, – припечатал отец, снова отвернувшись.

– Да это бред! Я ведь жив, – развел руками, показывая на себя в полном здравии. – Ну почти, если не считать легких заморозков. Пап, пожалуйста, прислушайся.

– Нет, – он пристально глянул на меня через плечо, явно считывая нити, – эта пигалица украла твою магию. Она всегда будет под арестом, и я не изменю своего мнения.

– Это ведь моя магия! – возмутился я, нахмурившись. – Дай самому решать, что делать с тем, кто ее украл.

– Ты уже нарешал. – Он показал в сторону южного крыла, где я строил свои колесницы. – Только цацками и занимался, лучше бы нормально женился, а не вот это вот все. И займись, наконец, государственными делами, сын. Неужели ты не наигрался в машинки? Безродная будет жить, пока нужна тебе. Если эту связь получится разорвать, она поплатится за все преступления против нашей семьи.

– Против семьи?! Какие преступления?! – выкрикнул я. – Ты несешь чушь, отец! Любава – женщина, юная наивная девушка, немного вспылила после моей выходки на балу, не нужно ее так сильно наказывать. Значит, если твой младший сын признается в убийстве, ты в это зло не веришь, а невинной девушке, что единственный раз оступилась, ты готов подписать смертный приговор? Она ведь тоже чья-то дочь!

Король скрипнул зубами.

– Пока она жива-живехонька, и ей ничего не угрожает. Хватит болтовни, у меня нет желания твою постельную девку обсуждать.

– Она не девка! – я поднялся, но обороты сбавил, сегодня совсем не хотелось ругаться с отцом. Но если он продолжит так говорить, точно взорвусь. Медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. – Разреши хотя бы блоки снять, магу вредно сдерживаться, ты же знаешь. Любава ведь спасла Аларию… и меня вытаскивала из тьмы не раз.

– Синар, ты просишь о невозможном. – Отец прошел к креслу и устало сел. – Блоки снимать разрешаю только тебе и по необходимости.

– А если я скажу, что она умеет то, что не умеет никто не Энтаре?

Отец, внимательно глядя на меня, сложил на столе руки и после моих слов резко сжал пальцы.

И я неожиданно понял.

– Ты ведь и так знаешь, что Любава может лечить черноту? Верно?

– Синарьен, – отец взглянул на меня исподлобья, глубокие складки залегли на переносице и лбу. – Иди к себе.

– Конечно. Ты всегда так. Синарьен, иди к себе и помалкивай. Я пойду, но… – я недовольно тряхнул головой и живо пошел к двери.

Даже взялся за ручку, но вдруг решился:

– Я женюсь на ней.

Папа грохнул кулаком по столу.

– Этого не будет никогда! – полетели в спину жестокие слова. Они заставили меня развернуться и приблизиться к отцу. Дать ему договорить: – Это противоречит закону. Безродная не может стать женой ин-тэ.

Я склонился над столом, прижал ладони к гладкой деревянной поверхности, показывая папе, что совершенно не боюсь его гнева.

– Перепиши законы. Это ведь в твоей власти.

– Ради одной девки? – процедил он. – Ни за что.

– Эта девка, как ты говоришь, может спасти много магов Энтара. И меня. И наших близких.

– Не всех, – внезапно выдохнул отец, и глаза его суматошно забегали.

Я еще приблизился.

– Кого это – не всех? Кого не получилось вылечить?

Он пошевелил губами, словно задыхался, а я так сильно желал получить ответ, что навис над ним горой, не замечая, как отец вжался в кресло.

– Отвечай.

И в тот миг колокола на главной башне затрезвонили. Так сильно, что в груди взорвался резонанс, и пришлось отступить от короля, оставив вопрос без ответа.

Я бросился к окну. Цвет пламени, что лучом ударялся в небо, оранжевый – начинается подготовка к битве.

– Иман почти объявил войну, – сухо пояснил отец, остановившись за плечом. Языки пламени на сигнальной башне, отражались в его глазах. – Если за четверть оборота публично не казним Эврисия, – на имени младшего его голос совсем сорвался, – эти дикари начнут наступление. Ты не военнообязанный, Синарьен, из-за болезни я тебя отстраняю, но прошу, – он повернулся лицом, вскинул руки и стиснул до сильной боли мои плечи, – не загуби Криту. Береги ее, как свою жизнь.

– Ланьяр тебе в помощь.

Папа увел взгляд в сторону, будто есть нечто о моем брате, о чем он говорить не хочет.

– Ты старший наследник. Ты взойдешь на трон после меня.

– В старости, – засмеялся я, чувствуя, как в горле распускается что-то колючее. – Если доживу, конечно.

– Доживи, – и отец вдруг совсем сгорбился и обнял меня по-отцовски. Так крепко и сильно, что захрустели позвонки. Я даже растерялся. Уж лет двадцать таких нежностей не припоминаю.

Пользуясь тем, что старик размяк, я все-таки спросил:

– Зачем ты принудил Любаву разорвать наше обручение?

В глубине горячих глаз короля закрутилась магия. Он отвернулся, быстро убрал руки с моих плеч и отошел подальше.

– Ответь. Папа…

– Я не понимаю, о чем ты, – буркнул король и шумно уселся на свое место.

Колокол затих, а в дверь залетела мама. Она окинула нас с отцом встревоженным взглядом, а затем ринулась ко мне.

– Сбылось то, чего я так сильно боялась, Синаш. Новый ректор, который встал на пост после Патроуна, призвал Любаву и всех неучтенных магов Криты на обязательную учебу. Я не смогла повлиять, он даже слушать не стал. Что скажешь, Дэкус?

– Академия – фактически отдельное государство на Крите, они давно совету не подчиняются. Ты знаешь, как для Энтара важны маги, вырастить достойных невероятно сложно, особенно когда новые почти не рождаются, а живых из-за эпидемии слишком мало осталось. Здесь я ничем не могу помочь, у высших мастеров полномочия иногда превышают мои. Учебный обет почти такой же сильный, как и магическое обручение. Его нельзя отменить. Значит, девушка будет учиться.

– Но как же Синар? Он ведь без нее погибнет, – прошептала мама, заломив руки перед грудью.

– Будет навещать ее по необходимости, – сказал папа неуверенно и озадаченно потер бороду. – Ничего не остается.

– Дэкус, это закрытая академия! – пискнула мама. – Какие посещения?

– Что ты предлагаешь? – вспыхнул отец. – Я же сказал, что не имею права вмешиваться в дела высших. Они несут важную для Энтара миссию, без магов наш мир погибнет. Да что я объясняю!

– Поговори с новым ректором. Пусть он позволит Любаве жить во дворце и ездить на занятия.

– Она безродная! – еще гуще краснея, гаркнул отец. – У нее нет прав на такие привилегии.

– Зато у меня есть, – зашипел я, встревая в их перепалку. – Дай согласие на наш брак, и она не будет больше безродной.

– Ни за что.

– Тогда я тоже пойду учиться.

Папа покачал головой. Он прекрасно знал, что это невозможно. Мое обучение давным-давно закончилось на отлично по всем предметам, мастера меня просто на смех поднимут и в первый же день выбросят за ворота академии, не оглянувшись на статус ин-тэ. Да и в академию Агоса просто так не поступишь, это зачарованное заведение само выбирает, кому предстоит учиться. На одного мага уходит много ценных ресурсов, повторно никого не учат. Только ин-тэ могут брать домашнее обучение, я так и учился, остальные энтарцы обязаны явиться в Агос по призыву. Этому закону много сотен лет.

Правила в академии очень строги, повидать родных или покинуть территорию студенты могут только на каникулах, раз в полгода. Раз в полгода!

Даже отец встал и встревоженно почесал затылок.

Я дернулся к двери, чувствуя накатывающую панику.

– Мама, когда первый день обучения?

– Завтра. Я же это и пытаюсь вам сказать! – она вскинула ладони и недовольно хлопнула, отчего в стороны разлетелись искры огненной магии. – Сбор студентов уже начался!

Я рванул в коридор.

По дороге сбил стража, даже не извинился, потому что было некогда. Давно я так не бегал. Задыхаясь, распахнул дверь в покои.

Любава стояла в центре комнаты, сонная, испуганная и укутанная в одеяло, которым я ее укрывал. Она дернулась ко мне, но учебный портал, что уже раскрылся синей розеткой между нами, с мягким хлопком втянул ее в пустоту.

Я бросился вперед, но успел только скользнуть пальцами по локону белых волос. Девушка растворилась, оставив меня в полной тишине.

Почему она всегда ускользает из моих рук?

Глава 10

Любава

Это уже случалось однажды, но много лет назад. Портал, что собирает студентов на учебу, утащил меня прямо во время обеда с Патроуном. Я так, с вилкой в руках и не дожеванным куском куропатки, и выпала в главном холле академии.

Но чтобы я переместилась в холл без одежды, наспех замотанная в одеяло, – такого еще не было.

Вырванные из других точек мира студенты столпились в холле академии. И когда я появилась, внимание с куратора, что распределяла курсы по этажам общежития и рассказывала о нововведениях и изменениях в этом году, сосредоточилось на мне.

Такое унижение я испытывала только на суде, когда Синар сдернул с меня грязное платье.

Хорошо хоть в этот раз, в момент перемещения в академию, я уже знала, как работает учебный портал. Почувствовав вибрацию магии в комнате, я спросонья схватила одеяло и успела прикрыться. После страстной ночи с принцем я так и не оделась, честно, даже не помню, как уснула, и не слышала, как Синарьен ушел.

Почему меня призвали, я пока не понимала, вертела недоуменно головой, пытаясь найти того, кто может помочь. Подозреваю, начался учебный год – и новый ректор решил, что наступило время отработать мой долг перед академией и все-таки доучиться. Я ведь совсем забыла, что все еще под учебным обетом.

Но как же Синар?

Это осознание обожгло грудь. Он же не сможет приходить ко мне, когда охладеет… его просто не пустят. Я знаю, какие жесткие правила в академии. Раньше, когда был жив Патроун, они меня не тревожили, а теперь…

Куратор, обрывая гул голосов, сухо объявила:

– Я – Клаудиа ли-тэй Бинуэ, ваш куратор по учебной части на этот год. Любые вопросы по организации учебного процесса, поселения в общежитие или вашего поведения буду решать я, обращайтесь.

Ее слова текли ровно, на лице не было ни улыбки, ни злобы. Я бы сказала, что она не выспалась, если бы не знала ее раньше. Женщина всегда была такой – никакой. Точно, как я, прошлые пять лет…

Куратор продолжала:

– А лучше, не обращайтесь, не тратьте мое время, и ведите себя прилично. Тогда мы с вами ссориться не будем и прекрасно доучимся до конца. Сейчас старшие курсы могут пройти в свои комнаты, новичков проводит мастер Левон ли-тэ.

Она перевела взгляд на сбитого мужчину старше средних лет с тростью в руке и сверкающей лысиной между лохматыми кустиками волос, нависающими на уши. Тот размеренно пошел в коридор, за ним потянулась большая часть студентов.

Я собралась тоже идти, чтобы направиться в общежитие, но ли-тэй Бинуэ окликнула:

– Любава! – поискала меня взглядом в волнующейся толпе.

Пришлось поднять руку, чтобы себя обнаружить.

Куратор поправила круглые серебристые очочки на узкой переносице, осмотрела меня с головы до ног, довольно кивнула высокой седой прической и строго договорила:

– Ты пойдешь со мной.

Я поплелась следом, чувствуя, как плечи и спину царапают любопытные взгляды учеников и их неразборчивые шепотки. Мои однокурсники-попаданцы все уже завершили обучение, некоторых оставшихся студентов, младших, я знала в лицо, но ни с кем никогда не общалась. Мои стертые чувства и запрет на эмоции не позволяли сближаться с людьми. Я всегда была одна. Отщепенец. Зато многие ученики явно знали меня, и их взгляды совсем мне не нравились. Особенно взгляды ребят с прошлого третьего курса, теперь они стали на год старше, и многие из них превратились внезапно в молодых мужчин.

«Истар ис-тэ Аддоу» – гласила табличка на двери, а ниже приписка «Ректор».

Истар занял пост Патроуна? Неожиданно. И жутко. Именно этого человека я меньше всего хотела здесь увидеть.

Помню этого учителя по урокам боевой магии, и он всегда вызывал во мне необъяснимый ужас. Я хоть и не испытывала эмоции, но тело сжималось, как только заходила в нашу тренировочную и брала в руки оружие.

Я застыла около кабинета, плотнее завернулась в одеяло и умоляюще оглянулась на куратора. Женщина поправила очки и, прокашлявшись, толкнула дверь.

Пропустив меня, ли-тэй быстро скрылась в коридоре. Не одна я побаиваюсь нового ректора, видимо, даже эта женщина-сухарь не выдержала давление ис-тэ Аддоу.

Когда эмоции не бушевали внутри, словно я ходячий ураган, реагировать на учителей, и вообще происходящее вокруг, было легко, но сейчас показалось, что пол подо мной пошел волнами и пытается опрокинуть.

– Любава, проходи, – грозный голос прокатился по кабинету и замер у моих ног.

Я опустила взгляд и, стыдясь своего растрепанного вида, покачала головой.

– Я тут постою.

Истар долго молчал и осязаемо меня разглядывал: даже видеть не нужно, я чувствовала скольжение стальных глаз по рукам, волосам, лицу.

Я покосилась на восседавшего на месте Патроуна молодого ректора. Мужчине хоть и больше тридцати оборотов, выглядел он свежо и подтянуто.

Я уронила взгляд. Этот человек всегда смотрел на меня так, что мурашки скользили холодным табуном по спине. Даже будучи без эмоций, я чувствовала, что Аддоу не простой маг-боевик. И что смотрит он на меня как-то по-особенному.

А сейчас все обострилось.

Уроки я проходила достойно, на высокие оценки все сдавала, но этот пронизывающий взгляд… он меня всегда преследовал: во сне, в зеркалах, в коридорах академии. Я постоянно чувствовала присутствие мастера Аддоу у себя за плечом.

Но одно дело – просто учитель, другое – ректор. Он может корректировать правила заведения, и ему никто не указ. В устройство академии не вмешиваются даже власти и королевский совет. Потому что воспитание и защита молодых магов на Энтаре всегда в приоритете. Пусть чуть глубже копни – и окажется, что все не так просто, а одаренных можно казнить за маленькую оплошность, мне ли не знать правду, но это уже вопрос справедливости и ее отсутствия. Суть остается прежней – в дела академии не вмешивается даже король.

Ис-тэ Аддоу поднялся, я по звуку поняла, поэтому сильнее сжалась, до боли стиснула пальцами ткань одеяла. Цепочки на темном жилете, что всегда носил Истар, жалобно звякнули, привлекая мое внимание и заставляя поднять голову.

Ректор медленно закатал рукава белоснежной рубашки и провел крупной ладонью по аккуратно подстриженной красивой формы бороде, поправил волнистые светло-русые волосы слаженным движением руки. Он всегда выглядел как-то слишком. Слишком грозно. Слишком мрачно. Слишком… красиво?

Многие девчонки с ума сходили по молодому и очень строгому учителю, но он оставался ко всем холодным, будто глыба. Я всегда думала, что мужчина давно занят, хотя звание ис-тэ и говорило, что не женат. А перед злополучным балом соседка по общежитию, ученица третьего курса, имени не припомню, приходила к нам с Глорией попросить чернила. Вот она тогда и посплетничала, что холодный Истар, оказывается, дал обет безбрачия. Ходили слухи, что боевик много лет влюблен в девушку, которая принадлежит другому.

Мрак, что ж так страшно? Меня всю трясло, словно я и есть эта таинственная девушка. Глупость какая!

В глазах защипало, горло перекрыло. А ведь…

Взгляд Истара по-настоящему пугал.

Да быть не может!

Только этого мне не хватало.

Значит, все серьезней, чем думаю. Я чувствовала глубокую и личную тайну ис-тэ всем своим дрожащим существом, но признавать не хотела. Нет-нет-нет… Достаточно внимания одного властного мужчины, который мне небезразличен, другие проблемы не нужны. Я ведь и повода не давала мастеру Аддоу. Как он мог вообще на меня, холодную и бездушную, засмотреться?

Раньше не понимала этот взгляд ис-тэ, а сейчас от блеска серых глаз стало не по себе. Прищур боевика сузился, расстреливая меня на месте, а крупные губы продолжали говорить:

– Любава, я знаю тебя много лет, видел, как ты взрослела и из птенца, выпавшего из гнезда, выросла до несокрушимого мага. Хочу, чтобы ты знала, что я всегда на твоей стороне.

Видимо, ис-тэ Патроун лично просил Истара за мной присмотреть. Неужели опекун не понимал, кому это предлагает? Неужели ничего не увидел в этих безумных стальных глазах? Эта желанная обязанность лично опекать меня отчетливо читалась в мимике молодого ректора, но вслух он ничего не сказал, конечно.

Да только мне это совсем не по душе. Внимание такого мага в моем положении и статусе – это бесстрашное хождение по берегу Мортема, где мертвые жестокие воды могут легко слизать тебя с черного песка.

Взгляд боевика продолжал буравить мое лицо, невесомо касаться губ и поглаживать волосы, а голос его не менялся, оставался чеканным, звенящим, будто металл:

– Ты ведь знаешь, почему здесь… – он выпрямился, заложил руки за спину, отчего мощная грудь подалась вперед. – Да?

– Да, ис-тэ, – смогла я выдавить через силу и немного отклониться. Расстояние не спасало, пристальное внимание ректора было слишком ощутимым… дурманящим.

– Значит, мне не придется бегать за тобой, заставлять отрабатывать уроки, чтобы закрыть год, который ты пропустила?

– Полгода, – вырвалось.

Ректор недовольно поджал губы, прошелся вдоль кабинета и остановился у стола.

Поднял подготовленный заранее документ.

– Полгода. Большего я и не требую. У тебя будет индивидуальная программа, с учетом твоих… физических изменений. – На этой фразе голос Истара осип, но он быстро поправился и продолжил: – В течении месяца-двух мы с мастерами протестируем твою эссаху, продумаем, что нужно добавить в обучение, а что лучше отсечь, чтобы никому не навредить.

– Простите, ис-тэ, – онемевшие от страха губы совсем не хотели говорить, но я должна была попытаться. – Я смогу покидать академию хотя бы на выходные? Хотя бы на несколько часов.

– Конечно же, нет, – гневно отрезал боевик, хотя именно он может это правило нарушить. Я была подопечной Патроуна и знаю наверняка. – Это запрещено.

– Но…

– Любава, разговор закрыт и эту тему мы поднимать больше не будем. Я слышал, что у тебя сложные отношения с королевской семьей. Мне все равно, что там у вас происходило, но на полгода тебе придется забыть О`тэнли. – Фамилия Синарьена словно встала ему поперек горла, мужчина даже откашлялся в кулак, прежде чем продолжить говорить: – Ты дала обет на обучение в академии Агоса, и я заставлю его исполнить. После учебы, если распределение позволит, сможешь вернуться к… – он почему-то сильно раскраснелся, пока быстро говорил, в глазах полыхнул синий огонь, – своим прямым обязанностям, – поджал губы, – во дворце.

– Обязанностям? – переспросила я, поперхнувшись. Горло стянуло болью от такого определения наших с Синаром отношений. Значит, все думают, что я – очередная куртизанка принца. Хотя… а в чем они не правы? – Вы не понимаете. Я должна.

Ректор поморщился, но, словно пытаясь скрыть свои эмоции, отвернулся к окну и практически прошипел:

– И все-таки я договорю.

Я прикусила губу, отчаяние сковало тело. Я не понимала, что могу сделать, чтобы не нарушить правила академии. Если Синарьен не будет здесь учиться, нам не позволят встречаться полгода. Разве он выдержит такой срок?

– Прошу вас… – я ступила ближе, нога зацепилась за одеяло, и край сполз с оголенного плеча.

Ис-тэ, повернувшись, заметил это, в сталистых глазах что-то заискрило яростное и буйное.

Я с опаской отстранилась, замоталась крепче. Не нравится мне его взгляд. Ужасно липкий. Голодный.

– Если будешь прилежно учиться и… не нарушать правила, после выпуска отработаешь практику и сможешь делать, что хочешь.

– Практику? – опешила я.

– Да, три года. Все это время ты – собственность академии. Если тебя не выкупили на балу, конечно, а этого не случилось, Любава. С праздника ты сбежала. Принц Синарьен права на тебя официально так и не заявил. И, если бы не суд…

Я прочитала между строк: «Если бы не покровительство Патроуна…»

– Мне нужен хотя бы один выходной в неделю. Вы же можете повлиять… умоляю. Я сделаю, что угодно. Это вопрос жизни и…

– Я уже ответил, – отрезав, Истар странно скривился, сглотнул, но тут же сделался холодным и неприступным. Отрицательно покачал головой. – Любава, ты не в том положении, чтобы торговаться. Не забывай, что, попав в академию, ты подчиняешься высшим мастерам и стенам, освященным Нэйшей. Здесь даже король не имеет власти, особенно сейчас, когда маги дороже рианца.

Что же делать? Как спасти принца? Да и себя тоже. Мы теперь в настоящей ловушке свода правил.

– Позвольте хотя бы одно последнее свидание, – прошептала я, не поднимая головы, а после вскинула подбородок и с мольбой добавила: – Позвольте хотя бы попрощаться.

Заранее зная, что боевик ответит.

Он промолчал, но все было и так понятно.

Истар шагнул ко мне, но тут же отступил, словно боялся обжечься. В его глазах полыхало что-то очень глубинно-болезненное, даже плечи скрутило от невидимой боли, будто она переметнулась на меня.

– Вы же знаете, что смерть наследника навредит и мне.

– Знаю. Но пока не вижу критической опасности твоей жизни. А в будущем посмотрим, что можно сделать.

– У вас, что, нет сердца? – слова вырвались сами по себе.

Увидев, как вспыхнула ярость в глазах ректора, я прикусила язык и снова уронила голову.

– Пусть будет, что нет, – глухо ответил Аддоу и пошел к выходу. Открыл дверь и, отвернувшись от меня, сухо произнес: – Из-за твоего нестабильного состояния и высокого уровня магии мы тебе приготовили комнату отдельно, на учительском этаже.

– Зачем? – вскипела я. – Не хочу.

Истар резко повернулся. Лучше бы я промолчала – таким он был мрачным и злым.

– Так я хочу, – скрипнули крепкие зубы, а ректор еще больше сузил щёлки глаз. – Это ясно?

Глава 11

Любава

Покои оказались не хуже, чем в королевском дворце. Даже в чем-то больше и светлее.

И я все такая же пленница, только немного в другом статусе. Хотя суть не меняется.

Как Дэкус ин-тэй все это допустил, до сих пор не пойму. Король ведь точно знает, что Синару без меня не выжить, а мне без него. Почему они заранее не обсудили этот вопрос с новым ректором?

Я зашла в гостиную, прикрыла за собой дверь.

Долго не могла прийти в себя, так и стояла в огромном помещении с потушенным камином и большим диваном, кутаясь в одеяло и глядя в окно на реку, что убегала в сосновый лес. Тот начинался в конце академской площади. В период никса здесь все преображается, а ближе к Новогодью и вовсе превращается в сказку с огромными колоннами и застывшими подо льдом деревьями.

Я оглянулась, окинула взглядом большую гостиную. И зачем мне одной такие хоромы?

Отсюда, с первого этажа, одна дверь вела в небольшую кухню-столовую, где можно приготовить чай или легкий завтрак. Обед и ужин организовывали в столовой академии, и я пока не понимаю, как буду появляться там. Ученики ведь не перестанут глазеть и обсуждать меня за спиной, особенно после вот такого выделенного отношения ректора, я до сих пор чувствую на себе колкие и осуждающие взгляды студентов.

Лучше об этом не думать сейчас.

С другой стороны гостиной оказался небольшой, в три ступеньки, спуск в кабинет. Я знаю, что там, не глядя, потому что у Патроуна точно такие покои. Были.

Я отмерла, когда босые ноги задубели. Уж и забылось, как в академии может быть холодно и зябко в этом сезоне. Прошлепав вверх по лестнице, нашла две просторные спальни и отдельную уборную. Прокралась в первую комнату, боясь, что меня сейчас снова куда-нибудь позовут, чтобы унизить, или отправят в темницу за какое-нибудь очередное злодеяние. Я уже не понимала, чего ждать от этого злого мира, даже Ялмез со своей враждебностью и монстрами не был так жесток.

Я забралась на широкую кровать с ногами, закуталась в теплое одеяло и задумалась.

Может, обучение – шанс найти способ оторвать стигму? Вдруг Патроун знал это и отправил меня сюда не просто так? Наверняка ведь есть и другие рецепты разрыва истинности, где не нужен изайлис.

Да только сработают ли они с моей, ялмезской меткой?

Есть еще вариант: обновить обручение с принцем, как и хотел король, но… в этом случае Синарьен нужен рядом. И он должен сам желать на мне жениться, а я не уверена, что это так. Да и артефакты из терийна подчиняются только высокородным, я не сумею надеть их на наследника, даже если сильно захочу. Как же тогда я принцу объясню свое намерение стать его невестой? Он сам должен сделать это…

Да и страшно теперь: вдруг, нацепив в параллели с истинной связью магические браслеты, от первых-то шрамы какие остались у обоих, мы сделаем еще хуже? Как это проверить? Вряд ли на Энтаре бывали подобные случаи.

Ладно. Синарьен ведь тоже понимает, что без меня не сможет, он придумает способ быть рядом. Хотелось верить.

Я выбралась из кровати, скинула одеяло на пол и, пройдя нагишом по комнате, открыла шифоньер. Сюда даже мои вещи перенесли из общежития. Значит, Патроун точно знал, что вернусь. Осталось разобраться, что опекун планировал, и как хотел помочь. Я знаю точно, что за этим всем что-то кроется. И даже знаю, куда сейчас пойти за ответами.

Из шкафчика комода вытащила трусики и бюстье, кружевные, но теплые, из согревающей нити. Нашла удобный белый костюм: шелковую блузу с длинным рукавом, жилет с легкой вышивкой из нила и опушкой из меха акрита, надела юбку, что доставала до пят, из снежной шерстяной нити. В нижнем шкафу достала ботиночки из белого вепря, не помню в гардеробе такие, но Патроун часто баловал меня обновками. Это привычно. Помучилась немного со шнуровкой, но результат порадовал – ботиночки сидели идеально.

В ростовом зеркале в гостиной меня встретила довольно сдержанная и румяная девушка, волосы, несмотря на бесконечно трясущиеся руки от волнения, я сумела заплести в тугую косу и убрать за спину.

Я даже улыбнулась, впервые осознавая, что выгляжу… кхм, что нравлюсь себе.

Но сейчас главное найти способ помочь принцу. Я не могу отступить, даже если нам придется навеки расстаться, его жизнь всегда будет важнее моей собственной.

Выйдя из покоев, я заперла дверь на ключ и, повесив кожаный жгутик на шею, спрятала его под жилет. Тихой тенью пробежала мимо кабинета ректора, боясь снова с ним встретиться, поднялась на пять этажей выше по центральной лестнице и завернула к правому крылу.

Академия – это огромное, многоярусное скопление зданий в десять этажей и несколько корпусов. Здесь легко заблудиться, но память меня еще ни разу не подводила, потому что я знала, куда идти.

Найдя вход в библиотеку, толкнула тяжелую двойную дверь.

Архивариус Итта ис-тэйс, пожилая невысокая женщина с седыми кудрями, спрятанными под смешным чепчиком, уже была на месте и сразу же меня узнала.

– Любавонька! – всплеснула она толстыми ладошками, поправила меховой платок на плечах. – Какая ты стала, – и ее добрые глаза ярко загорелись, – красивая и статная. Настоящая женщина. Ох, как же я понимаю, почему Патроун так за тебя переживал. Охо-хо…

– Благодарю, – смутилась я. – Как вы поживаете, ис-тэйс?

– Живехонька. Да чего со мной сделается? Как же хорошо, что ты теперь все чувствуешь! Краснеешь нежно, говоришь ладно, не просто так сам кронпринц голову потерял. – Она покрутила меня вокруг оси, помацала плечи, волосы, даже щеки пощипала, но как-то по-доброму, совсем не возникло желания отстраниться или воспротивиться. Итта поохала еще чуточку, но внезапно поникла. – Патроун очень хотел, чтобы ты доучилась… Самое важное ведь осталось – практика, а дальше можно и работать.