Вершины западых гор

1 ЧАСТЬ.

Был февральский полдень. Солнце под 66-й параллелью выходило из-за макушек лесных великанов всего на несколько часов и, не успев как следует порадовать местных обитателей, пряталось за ними вновь. После скуки полярных ночей и унылого воя вьюг даже этот крохотный отрезок света был для обитателей Приполярья бесценным даром.

На берегу реки, на самом краю затерянной деревушки, приютился мой новый дом. Пожалуй, он отвечал всем требованиям северной суровости: состоял из одной комнатушки и тесной кухоньки, да ещё с навесом для дров и всякого бытового хлама.

О, утро! Как я тебе рад! Золотистый луч окрасил отроги скалистых гор, засверкал, отражаясь от снега и льда. Распахнулась дверь, и обжигающий дух мороза проник в избушку.

Не менее пятидесяти! – решил я, ощущая, как холод захватывает комнатушку. – Ну что же! Сегодня будет прекрасный день! Ветер унёс тучи на север, и на смену снегопадам пришли лютый холод и чистое небо.

Я хотел было умыться, но стоявшая у двери кадка с водой промёрзла слишком глубоко. Ни рукой, ни кочергой не разбить. За ночь изба сильно остыла, о чём красноречиво свидетельствовала коричневая льдинка в котелке, ещё вечером служившая чаем.

После купания в снегу я, посвежевший и страшно голодный, отправился в избушку заниматься мелкими делами, которых требует чинный северный быт. Это заготовка и колка дров, топка печи, приготовление пищи. Ещё можно добавить рыбалку и охоту, что, конечно, требует от исполнителя определённого навыка и сноровки.

Печь я сегодня топить не буду. Свежеколотые дрова лежат в поленнице, а растопка так и ждёт искры, чтобы вспыхнуть весёлым огоньком. Они так и останутся и будут терпеливо дожидаться моего возвращения. Возможно, несколько недель, а то и месяцев.

Уже собрана внушительного размера котомка, она станет моим лучшим другом на весь отрезок времени, который суждено провести мне в скитаниях по просторам безлюдного севера. А по окончании путешествия вновь займёт своё скромное место на стенке, над самой кроватью, чтобы каждый раз, когда я утром открою глаза, напоминать мне о канувших в прошлое приключениях, о пройденных тропах.

Тоскливо скрипнула закрывающаяся дверь. И вот, мой маленький дом позади. Вытоптанная в снегу тропка петляет меж разбросанных построек. Несколько рыбацких хижин приютились на самом краю берегового обрыва. Вьётся дым из кирпичных труб. Лают собаки. Вдруг меня окликают. Старший заведующий местного отделения санной почты машет рукой, приглашает зайти в избу.

– Далеко собрался? – спрашивает заведующий, окидывая внимательным взглядом меня и внушительную котомку с притороченными лыжами.

– Допрос? – я щурюсь, возможно, хитровато. – Не таюсь, только времени нет на разговоры.

– Снова в путешествие? Как же! Дело у меня к тебе! – и он замолкает, буравя взглядом.

– Я вас слушаю! Говорите скорее, мне не досуг!

Заведующий подошёл к карте и провёл рукой по берегу реки.

– Два месяца назад в этом районе пропал наш человек, доставлявший почту в отдалённые посёлки старателей. С ним были важные документы, утеря которых будет болезненным ударом для некоторых людей, в том числе и для меня. Человек он надёжный, бывалый охотник, хорошо знакомый с окрестными территориями. Возможно, болезнь или несчастный случай. Вдоль реки, через каждые 50–70 километров, расположены избушки охотников, многие разрушены… Я бы хотел… Ну, чтобы ты прошёл по его маршруту!

В комнате настала тишина.

– Я согласен, – пробормотал я. – Это, конечно, меняет планы, но, думаю, можно отложить исследования хребта до следующего раза.

Заведующий почтой схватил мою руку и потряс её в знак глубокой признательности.

– Может, хоть следы найдёте, хоть что-то, проливающее свет на эту историю, а в случае обнаружения почтовой сумки, – он выдержал эффектную паузу, – будьте уверены, вас вознаградят!

Не менее часа он растолковывал, тыкая пальцем в карту, где и как мог пропасть посыльный, пересчитывал по памяти все реки и ручьи, болота и озёра, которые должны были встретиться на моём пути. Его голова хранила информацию о высоте перевалов, о бродах и удобных для разбивки лагеря песчаных косах. Он рассказывал о местности, по которой мне предстояло идти, а я, в свою очередь, силился всё запомнить. Мы попрощались у самой опушки заснеженного леса. Оставшись в одиночестве, я замешкался на пару минут, надевая лыжи и забрасывая котомку за плечи.

Лес встретил меня молчаливой суровостью. Молодые ели глубоко зарылись в свежевыпавший снег. Длинной цепочкой вьются меж стволов следы зайца.

Я погружаюсь в священную тишину зимней тайги. Таинственный и величественный мир дикой природы поглощает человека, и лишь вытягивающаяся за спиной лыжня говорит о пройденном расстоянии. Путешествие началось!

За первый день удалось пройти около тридцати километров. Солнце окрасило скалистые горы в багряные тона, вечерело. Стремительно падала температура. Лагерь я разбил у огромного валуна на самом краю болота, поужинал и тут же, свалившись на постель из пихты, уснул непробудным сном, грея попеременно то один, то другой бок в жарком пламени костра. Ничто в эту ночь не тревожило глубокий сон усталого путника.

Рассвет! Густой снег укрывает лагерь, шипит потухающий костёр. Кругом слышен шелест от падения многих миллионов снежинок. Выбравшись из-под образовавшегося на моём одеяле за ночь сугроба, я сладко потягиваюсь и обтираюсь снегом, затем ставлю котелок с водой на окрепший огонь! Быть утром крепкому чаю!

Непогода свирепеет. Уныло воет ветер, проносясь над макушками деревьев. Снег густо падает с низких туч, создавая вокруг лагеря непроницаемую завесу. Я тормошу дрова, пламя дерзко вспыхивает, красные языки хватают упавшие кругом снежинки, и те таинственно исчезают в их огненной глубине.

Начавшаяся ночью непогода усложнила дальнейший путь. Видимость плохая, рыхлый снег хуже держит лыжи. Я поднимаюсь и, окинув прощальным взглядом оставляемый лагерь, погружаюсь в белый туман метели.

Лыжи глубоко зарываются в сугроб, за шиворот обильно падает снежная пыль. Впереди долгий и трудный путь.

Густые ельники сменяются просторными болотами, скалистые гребни холмов чередуются с ручьями и реками. В быстрых потоках с каменистым дном заметны промоины, неподвластные морозам. А метель не прекращается. Слепит снегом глаза, забивает его в нос и уши. Всё труднее идти, спокойно вздохнуть не даёт порывистый ветер.

Чувствую, что сбился с пути. Выхожу к берегу ручья, по нему легче отыскать направление. Час летит за часом, с трудом переставляя ноги, доплетаюсь до озера. Не оно. Это другой ручей. Стараясь сократить дорогу, я вышел к другому потоку. Что неудивительно. Их здесь много, и все при плохой видимости похожи как близнецы. Падаю в мягкий снег и несколько минут восстанавливаю дыхание. Перед глазами серое небо и снег. Тепло. Непогода принесла с севера океанскую влагу, оттеснив морозы на юг.

Переночую под старым кедром. Его густая крона удерживает многие метры снега и укрывает площадку под ним, словно шатёр. Яркое пламя костра прорезает вечерний сумрак. Аппетитно шкварчат кусочки мяса, свернувшись от жара в трубочки. Уже готова кровать из веток. Она манит к себе, приглашая хоть на часок прилечь. Торопливо разделавшись с ужином, бросаю в пламя бревно, оно всю ночь будет тлеть, дымить и, возможно, немного греть. Уже засыпая, ощущаю, как вершок оттаявшего снега падает на лицо и, растекаясь, щедро смачивает ткань одеяла. Но сил бороться с неожиданным неудобством нет. Сон победил и уносит меня в своё царство безграничного покоя.

Что послужило причиной тревоги, непонятно, только я вдруг открыл глаза и уставился в то место, где был костёр. В темноте маячило лишь несколько угольков, своим тусклым, багровым светом подчёркивая окружающий мрак. Мороз за ночь усилился и, воспользовавшись слабостью огня, забрался под одеяло. Это он разбудил меня. Ну что же, сейчас я подкину дров и… Вдруг позади хрустнула ветка, и тяжёлые шаги раздались над самым ухом, кто-то обходил лагерь, неумолимо приближаясь к бреши в ветвях, служившей входом. Я замер, не дыша, лишь сердце громко колотилось в груди. В метре от костра, во мраке ночи, маячило большое пятно. Возможно, мне показалось, но в темноте блеснули два огонька, отражая в себе сумрачные блики затухавшего огня. Вспыхнувшая искра мельком осветила лохматую морду, острые клыки и злобный взгляд серых глаз. Волк!

Под головой лежал револьвер, но я не шевельнулся, опасаясь приблизить развязку. Несколько минут мы с волком молча наблюдали друг за другом. Но вот рука нащупала холодную рукоять пистолета. На душе полегчало. Стрелять из такого пугача в зверя было бы глупо. Но вспышка и хлопок помогут. Я, во всяком случае, очень на это надеялся. Выстрел потряс тишину ночи, и, тонко пискнув, пуля ушла ввысь. Зверь подпрыгнул, а дальше началось невообразимое! Тяжёлая туша упала в костёр, запахло палёной шерстью. Затем весь лагерь пришёл в движение. Далеко отлетел котелок, ломающиеся ветви обрушили сотни пудов снега, погребая под собой всё! Последнее, что я слышал, – это страшный хруст и топот звериных лап, который отдалялся и отдалялся, пока не растаял в ночной тишине.

– Кажется, всё благополучно окончилось, – подумал я. – Но что это, меня давит и душит страшная тяжесть.

Снежная шапка, потревоженная волком, скатилась прямо на лагерь. Она укрыла метровым слоем прессованного снега и меня, и костёр, и беспорядочно раскиданные вещи. Надо выбираться. Но как? Сунув за пояс револьвер, я не без труда выбрался из-под одеяла. И тут только до меня начало доходить бедствие моего положения. Лагерь представлял собой ровную белую площадь, лыжи пропали. Идти приходилось, утопая по пояс в снегу. В кармане нащупал спички, что же, уже хорошо! Наломать кучу хвороста было делом пары минут, и вот, огромное пламя взметнулось в звёздную высь. Пальцы коченели, под куртку настойчиво лезла стужа. Южный край неба светлел, оповещая о начале нового дня.

Откопать вещи не составило труда. Только котомка пострадала под могучими лапами зверя. Котелок я разыскал в двадцати шагах от костра. Лыжи, будучи уложены под самым стволом кедра, были совершенно целёхоньки. Подкрепившись завтраком, я отправился в путь. На котомке появилась свежая заплатка как напоминание о встрече с серым хозяином северной земли.

Солнце весело сверкало! Облегчая дорогу, я сошёл на речной лёд. Сильные ветра выдували с него снег. Можно было двигаться даже без лыж. Удобная дорога, созданная самой природой, протянулась на многие десятки километров. Я шёл и шёл, чувствуя, как морозный воздух вливает в организм силы. Мерил широкими шагами бескрайние просторы северной земли, раскинувшейся бесконечно далеко во все стороны.

Ясный день пришёл бок о бок с новым похолоданием. Температура по ощущениям опустилась за тридцать. Ночью, скорее всего, будет гораздо свежее. Вдруг я громко рассмеялся. Сам не знаю почему, но на душе стало удивительно легко. В этот момент мне казалось, что солнце с лесом, и я, и этот ручей – части одного сложного и совершенного механизма, который живёт и развивается в бесконечной гармонии внутри себя и со всей вселенной! И мы вечные! Да-да, в том, что мы будем жить вечно, в эту минуту я, пожалуй, не сомневался ни капли. Призрачная философия? Возможно! Но без неё было бы мучительно тяжело жить в хмуром краю полярных ночей и долгих вьюг. Да что белая безлюдная пустыня?! Далеко на юге, в больших городах, люди, пожалуй, более одиноки. Они сами это охотно подтвердят, признают себя несчастными, незаслуженно обиженными судьбою. Так если можно быть одиноким и забытым в мире, где миллионы тебе подобных снуют туда-назад в необъяснимой спешке, уверяя, что гонятся за счастьем, почему я не могу быть счастливым в полном одиночестве? Да и одиночество моё всего лишь отрезок времени, который неотвратимо прерывается встречами с самыми разнообразными людьми. После нескольких месяцев скитаний великое наслаждение бывает посидеть за кружкой чая с парой-тройкой старых и добрых друзей. Тогда я чувствую себя вполне счастливым! Даже во время затяжной вьюги, когда кажется, что сотни дьяволов вышли в мир и надрывают глотки. Я, пожалуй, не менее счастлив, чем кто бы то ни было другой. Только для полного удовлетворения душевных и физических потребностей мне надо неизмеримо меньше. Пожалуй, хватит тепла костра, неба и осознания того, что солнце не навсегда покинуло землю, а терпеливо ждёт, и как только рассеются тучи, вновь порадует весёлыми лучами жителя сурового края!

Как и можно было ожидать, ручей вывел к большой реке. Дальше идти на север. Три дня я пробирался по нехоженым землям, коротал ночи у жарких костров. Позади – более сотни километров трудного пути. Болота и озёра цепочками протянулись во все стороны. Теперь мне казалось почти невозможным отыскать на этом огромном пространстве хоть какие-то следы пропавшего человека. Просьба заведующего санной почтой постепенно стиралась из памяти. Теперь я просто жил! Каждый день начинался и заканчивался почти одинаково. Морозы крепчали. Всё больше времени я просто боролся. Боролся, забыв о философии, боролся, просто чтобы пройти ещё несколько десятков километров и не замёрзнуть, коротая часы очередного привала.

Как-то утром в дымчатой дали замаячили вершины гор! Узкая тропка вывела меня к скалистому гребню, рассекавшему лес надвое. В тени ельника замаячило какое-то строение. При ближайшем рассмотрении оно оказалось старой, почти истлевшей избой. Время не пощадило человеческого творения. Стены прогнили и глубоко вросли в землю, крыша немного возвышалась над снежным полем, больше похожая на сугроб. Двери не было, лишь ржавые петли свидетельствовали о некогда её присутствии. Всё бы ничего. Вот только, заглянув внутрь, обнаружил в углу почти свежую кровать из еловых веток. Кто-то ночевал здесь этой зимой! Порывшись в снегу, я раскопал напротив входа следы кострища, изрядно заметённые снегом. Мысли о пропавшем посыльном сразу ворвались в голову. Ну что же, возможно, разгадка близко. Но на этом источник информации иссяк. Ни утерянной вещицы, ни следов больше обнаружить не удалось. Возможно, в будущем что-то и удастся выяснить. Во всяком случае, я не премину заглянуть в каждую встречную избу. А их здесь десятки!

Поисковая миссия крепко сплелась в моём сознании с путешествием. Количество задач увеличилось. Теперь, кроме простого знакомства с территориями к северу от реки, я искал следы пропавшего бесследно человека. На ночь решил остаться в избушке. Подправил кровать охапкой свежего лапника. Выгреб мусор. Вечерний костёр долго играл бликами на стволах деревьев, а я, проваливаясь в сон, слушал задорный треск пожираемых огнём поленьев. Так наступила и прошла очередная ночь.

В устье одного из притоков большой реки должна находиться избушка. Я, во всяком случае, не раз слышал о ней. Построил её лет эдак десять-двенадцать назад небольшой коллектив охотников. Но промысел у них не задался. И уже несколько лет изба пустовала. Сегодняшним вечером я очень надеялся в ней переночевать. Пройти предстояло почти сорок километров. И лишь солнечный свет окрасил край неба, я выступил в дорогу.

Случай помог мне разнообразить рацион. Зазевавшаяся таёжная курочка была подловлена во время кормёжки и убита пистолетным выстрелом.

Большая часть пути пролегала через густой еловый лес. Завалы сильно замедляли продвижение. Деревья падали под натиском ветра и веками копились, не успевая сгнить за короткое лето.

Полуденное солнце я встретил под старым кедром. Весёлый костерок своим треском нарушал лесную тишину, внося некоторое разнообразие в палитру окружавших меня звуков. Вода в котелке кипела, ароматы стряпни тревожили обоняние. Как бы медведь не пришёл на запах! Но либо берлоги поблизости не оказалось, либо сон хозяина тайги был слишком крепок, а пообедал я в полном одиночестве.

Далее произошло маленькое приключение. Выйдя из леса, я увидел протянувшуюся на многие километры белую пустыню. Тысячи лет тундра боролась с тайгой, и в конце концов они провели пограничную черту по реке. На высоком, правом берегу еловый лес надёжно закрепился, ощетинившись вековыми деревьями. А правый, пологий берег остался совершенно лишённым древесной растительности. Лишь глубоко под снегом, возможно, росли какие-то кусты и древесный молодняк.

Вдали, на самой меже неба и земли, я рассмотрел тонкую ленточку другого массива тайги. Где-то там и должна находиться избушка! Пересекая равнину, я попал в снежный вихрь. Неожиданно солнце померкло в серой дымке, налетевший ветер поднял горы сыпучего снега и мигом скрыл все ориентиры. Часа два я шёл почти вслепую. Когда непогода утихла, оказалось, что, сбившись с верного направления, я вышел к незамерзающему болоту. К счастью, всё обошлось благополучно. Лишь несколько часов зря потраченного времени вызывали лёгкую досаду.

На землю опускалась ночная мгла, когда я различил на сером фоне заснеженной тундры очертания постройки. Находись избушка в тени деревьев, я бы, пожалуй, прошёл, не заметив. Закат догорел и, вспыхнув в последний раз, погрузил мир во тьму. Пронзительно скрипнула распахнувшаяся дверь. Я вошёл в избушку. Внутри темнота была ещё гуще. Продвигаясь на ощупь, я добрался до чего-то, похожего на лежак. Температура была одинакова что внутри, что снаружи. Это неудивительно. Кто знает, сколько лет изба пустовала и, соответственно, не обогревалась печью?! Глаза начали понемногу привыкать, некоторые предметы как бы кристаллизовались, их очертания, принимая призрачные формы, вырисовывались в окружавшем меня сумраке. Стол, лежак и печь были первыми, что я смог увидеть. Затем появилась целая куча мелких подробностей. В конце концов, я так привык к темноте, что различил кочергу и свёрток бересты в дальнем углу.

Усталость давала о себе знать, но и голод не дремал. Разжигая пламя в печи, я обратил внимание на пыль, укрывающую толстым слоем пол и стены. Пожалуй, я первый, кто потревожил покой этого места за несколько прошедших лет. Изба быстро наполнилась теплом, я, уставший и расслабленный, не в силах далее бороться, упал на лежак и тут же погрузился в глубокий сон.

На следующий день началась метель. Пожалуй, самая сильная из тех, которые мне приходилось видеть за всё время пребывания на севере. Ветер сотрясал стены, а изба была построена из вековой лиственницы! Брёвна плотно пригнаны, проконопачены мхом. Поход за дровами превращался в настоящее испытание, замёрзшие руки отказывались держать топор. Но всё окупалось чувством радости от тепла огня и ощущения защиты, даваемого нехитрым убежищем. Чай давно кончился. Вместо него я пил настойку из веток пихты и так полюбил её вкус и аромат, что позже нередко предпочитал более изысканным напиткам.

Непогода свирепела. Началась печально известная на севере чёрная пурга. Это когда под натиском ветра тучи снега поднимаются с земли и несутся со страшной скоростью. Всё погружается в сумрак, потоки ледяной пыли разгоняются до огромных скоростей, целые горы снега перемещаются, создавая многометровые наносы. Добавьте к этому сорокаградусный мороз, заунывный вой вьюги, и у вас, возможно, сложится картина полярного ненастья.

Растянувшись на лежаке и спрятав замёрзшие руки на груди, я стал созерцать огонь. На печи томилась похлёбка. Её аромат тревожил обоняние. Где-то в углу зашуршали мыши. Испуганно пискнув, зверьки бросились врассыпную, и тихий стук их лапок растаял в глубине помещения. Что их напугало? На меня нашло странное ощущение. Тихо встав, я поправил огонь в печи. Смутная тревога усилилась, когда очередной порыв сорвал что-то с крыши. Послышался треск отдираемой доски. Стены задрожали.

Стараясь немного развеять нахлынувшее замешательство, я несколько раз прошёлся по тесной комнате и застыл как вкопанный. Что-то коснулось двери. Еле слышимый скрежет иногда прорывался сквозь вой вьюги, становился настойчивее. Вдруг тяжёлый стук сотряс помещение. Кто бы это мог быть? Пожалуй, событие выходило за границы возможного. Здесь, да ещё в такое время!

Что-то ухнуло на пороге, и я услышал слабый стон. Держа в руке заряженный револьвер, другой откидываю засов. Дощатая дверь, скрепя, распахивается, лицо обжигает холод. У входа в избу лежит человек. Не шевелится. Чуть дальше – брошенные волокуши. Я успел заметить в них свёрток из одеял. Сумрачная завеса снега не позволяет рассмотреть, что в нём. И тут на избу обрушивается страшный по своей силе порыв ветра. Вмиг целый сугроб попадает внутрь, шипит беснующееся пламя в печи. Уворачиваясь от ударов двери, затаскиваю неизвестного человека. Его тело холодное, как у мертвеца. Пожалуй, он и есть мертвец. С этими мыслями шарю руками в поисках спичек. Свеча погасла, изба погрузилась в кромешный мрак.

Вдруг в печи вспыхнула щепка, бордовые блики огня запрыгали по стенам. В их слабом свете я рассмотрел черты незнакомца. Передо мной лежал молодой человек лет двадцати, возможно, чуть старше. На его измождённом лице отобразилось глубокое страдание. Глаза ввалились и, закатившись под самые веки, безучастно наблюдали игру бликов на потолке. Вдруг его губы приоткрылись, и какое-то слово едва различимым шелестом коснулось моего уха. Наклонившись как можно ниже, я затаил дыхание. Он понял и, собрав последние силы, прошептал: «Сестра!» Сомнений не оставалось: в свёртке, на волокушах, находился ещё один человек!

Огромными усилиями я дополз до занесённых снегом волокуш. Посиневшее лицо девушки говорило о критическом состоянии. Возможно, уже поздно! Пробираясь назад, я едва не промахнулся и не ушёл в сторону. Благо, дверь, гонимая ветром, громко скрипела, и я, сориентировавшись на звук, отыскал почти скрывшуюся в намётах избу.

Руки сильно замёрзли, несколько минут пришлось потратить на согревающие движения. Почувствовав себя лучше, я смог, наконец, уделить внимание нежданным посетителям. Мужчина начал приходить в себя, его взгляд стал осмысленней. Дыхание учащалось. Девушка не подавала признаков жизни, и я начинал серьёзно опасаться за исход борьбы. Но вот слабый румянец растёкся по её щекам. Они провели сколько-то времени, борясь со стихией. Сколько, я не знал. Но был уверен, что достаточно нескольких, максимум десятков минут, чтобы околеть на таком ветру. Но куда и зачем они шли? Этим вопросом я невольно задавался без конца.

Встав, я поймал взгляд мужчины. Подошёл и сел напротив, облокотившись о стену. Он протянул руку, я ощутил совсем слабое пожатие. Он старался что-то сказать, но замёрзшее горло не повиновалось.

– Успокойтесь и отдыхайте, вы и ваша сестра в полной безопасности под защитой этих толстых стен. – Он меня, кажется, понял и, закрыв глаза, уснул.

Ещё раз проверив состояние девушки и убедившись, что жизнь понемногу возвращается к ней, я занялся приготовлением согревающего напитка. Хвойная настойка и мясной бульон – вот всё, что я мог им предложить в качестве лекарства. Огонь вспыхивал и дрожал, ураган бесновался за стенами. Метель не утихала, продолжая гнать по равнине со скоростью курьерского поезда волны снега и льда…

– Доброе утро! Вы меня слышите? – сказал я достаточно громко, чтобы разбудить даже крепко спящего человека.

Девушка открыла глаза, и я протянул ей кружку с таёжной настойкой. Первые лучи восходящего солнца проникали в помещение, предвещая хорошую погоду. Она была очень слаба, и, решив пока не тревожить расспросами, я покинул избу. Впереди мне предстояло выполнить свою задачу. Метель утихла, и лишь пропажа всех следов и огромные наносы прессованного снега говорили о происходившем здесь недавно кошмаре. Искупавшись в снегу и немного таким образом освежившись, я натянул лыжи, готовясь к маленькой прогулке по окрестностям.

В нескольких километрах от избушки раскинулась долина реки, зажатая с боков пологими скалистыми косогорами. К ней я и направился. Карликовые сосны и лиственницы, изуродованные сильными ветрами, росли то тут, то там – либо одиноко, либо образуя небольшие рощи. Снег задорно хрустел под лыжами, искрился на солнце. Пройти предстояло всего несколько километров, и я без особого труда преодолел расстояние, отметив про себя, что бессонная ночь не подорвала мои силы. Взобравшись по косогору на скалистое плато, я едва не сломал одну из лыж, провалившись ногой в расщелину. Далее, на скале, виднелось пятно голого камня: ветер выдувал снег, не позволяя ему скапливаться в сугробы. С высоты открывался прекрасный вид на всю речную долину, с рощами, болотистыми низинами, скалами и, собственно, рекой, заледеневшее русло которой прихотливо извивалось, обходя препятствия.