Сила прощения. Как оставить обиды в прошлом, исцелиться от гнева и жить в мире с собой и другими

Серия «Простая психология. Книги, которые помогут понять себя»

Myisha Cherry

Failures of Forgiveness: What We Get Wrong and How to Do Better

Copyright © 2023 by Myisha Cherry. All rights reserved.

Перевод с английского Т. О. Новиковой

© Новикова Т. О., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Прощение и магическое мышление

17 июня 2015 года белый супрематист Дилан Руф совершил нечто такое, что многие назвали бы непростительным преступлением. Во время библейских чтений в африканской методистской епископальной церкви Эмануэль в Чарльстоне, Южная Каролина, он убил девять чернокожих прихожан. Преступление и последующее судебное разбирательство поразили нацию не только из-за ужасной природы преступления, но еще и из-за реакции некоторых родственников убитых на этого человека. Они простили его!

Когда Руф впервые появился в суде, дочь семидесятилетней жертвы Этель Ланс, Надин Коллиер, сказала: «Вы забрали у меня нечто драгоценное. Я никогда больше не смогу с ней поговорить, не смогу обнять ее. Но я прощаю вас. Да смилостивится Господь над вашей душой». Муж убитой Майры Томпсон, Энтони Томпсон, простил Руфа и призвал его покаяться и исповедоваться. Сестра преподобной ДеПейн Миддлтон-Доктор, Бетани Миддлтон-Браун, признала свои чувства в суде, но сказала, что сестра всегда ставила любовь выше ненависти: «Она учила меня, что все мы – члены одной семьи, основанной на любви. У нас нет места для ненависти, поэтому мы должны прощать». Бетани простила Руфа, и Фелиция Сандерс, мать Тайванзы Сандерс, тоже. В 2017 году на вынесении приговора Бетани сказала Руфу: «Я хотела вас ненавидеть, но вера мне не позволяет. Я хотела злиться и ненавидеть, но мое отношение к жизни делает это невозможным».

Несмотря на то что этот человек убил членов их семей, причем в священном и безопасном месте, где его доброжелательно приняли, осиротевшие нашли в себе силы для прощения. Многие из тех, кто присутствовал на процессе, и представить не могли, что такое возможно. Так же как и многие из нас никогда бы не подумали, что тоже способны на подобное. Мы часто не можем простить людей за гораздо менее серьезные проступки. Даже самые добрые и благочестивые слушатели поняли бы, если бы родственники не простили убийцу. Но им удалось преодолеть свою ненависть и публично простить этого человека.

В западной культуре давно господствуют обида и месть, и эти люди заслуживают искреннего восхищения за свое удивительное поведение. Возможно, им есть чему нас научить относительно прощения. Многие газеты по всей стране, публикуя материалы о судебном процессе, вышли под заголовками «Ненависть не пройдет», «Как «Эмануэль» раскрывает силу прощения».

После событий в церкви Эмануэль меня охватили горе, печаль и гнев. Прочитав о реакции родственников, я ощутила беспокойство. О прощении писали как о чем-то магическом – волшебные слова, которые, будучи произнесенными, мгновенно залечат раны и избавят наше общество от расизма. Но почти никто не писал о том, как родственники сумели простить и не сойти с этого пути. Кроме того, хотя в ходе процесса мы стали свидетелями потрясающих актов прощения, не все родственники и присутствовавшие в зале были готовы простить. Кто же эти люди? Почему они решили не прощать убийцу? Не стоит ли нам услышать и их истории тоже? Меня беспокоил простой факт: журналисты использовали термин «прощение», не думая о его смысле. О том, что это слово на самом деле означает. О том, что требуется для прощения и какова роль членов общества в воплощении прощения в реальность. А еще меня встревожило то, что совершенно посторонние люди использовали прощение Надин и Энтони, чтобы заставить прощать других людей. Если родственники убитых в Чарльстоне смогли простить Руфа, то ты уж точно должен простить меня!

Мне кажется, что, хотя этот пример многих вдохновил на прощение, немногие оказались готовы к отказу от ненависти и насилия. Мы восхваляем и «рекламируем» прощение, но воспринимаем его как должное. Проблема узости определения еще более усиливается в популярной культуре. Это сродни концовкам некоторых голливудских фильмов: желаемые результаты достигнуты, добро победило зло, все испытывают позитивные эмоции. Мы и прощение воспринимаем как приятный акт, сулящий счастливую развязку для всех участников. Прощение – это то, что помогает нам вместе уезжать в закат – навсегда!

Все мы когда-либо или прощали, или были прощены. И многие считают, что прощение имеет определенную моральную ценность, даже если представление об этой ценности у нас различно. Мы привыкли думать, что знаем (естественным образом), что такое прощение и как им пользоваться. Вот почему, когда я впервые с кем-то встречаюсь и говорю, что пишу о прощении, собеседники сразу же уверенно высказывают свое мнение. Прощение – это центральное и доминирующее действие в нашем социальном мире, разве можно его не понимать? В социальных сетях постоянно мелькают цитаты о психологических преимуществах прощения. Бизнес пропагандирует прощение как профессиональную ценность. Все журналисты в один голос восхваляли жертв и родственников за прощение самых, казалось бы, недостойных кандидатов. Мы часто просим и ждем прощения от родных и друзей – нам кажется, что прощение способно (ну, по крайней мере, в какой-то степени) решить межличностные проблемы.

После трагедии в Чарльстоне силу прощения сразу же стали преувеличивать. Да, прощение – акт сильный. Но не магический. Прощение не способно действовать самостоятельно или в мгновение ока изменить положение дел. И, как любую другую силу, прощение можно использовать неправильно, причиняя больше вреда, чем пользы. Наблюдая за средствами массовой информации, я поняла, что нужно демистифицировать прощение – разъяснить его сильные и слабые стороны, научить людей наилучшим образом дарить, отказывать и пропагандировать прощение. Чтобы найти ответы на эти вопросы, я решила написать эту книгу.

Мы считаем, что прощение – это «забвение» негативных чувств. Оно направлено на примирение и необходимо для построения лучшего будущего. Оно делает человека зрелым и избавляет от жестокости. Мы считаем прощение абсолютной добродетелью, а отказ в прощении – пороком. В этой книге я постараюсь убедить вас в ошибочности такого подхода.

Такой узкий взгляд на прощение хорошо мне знаком. Я росла, постоянно слыша «просто отпусти». Это было чем-то вроде религиозного приказа и мудрого совета от священников и старших. В детстве меня учили, что долго злиться «некрасиво». Но я начала замечать, что в том, как о прощении говорят священники, психологи, журналисты, старшие и ровесники, что-то не так. Трагедия в Чарльстоне случилась, когда я училась в выпускном классе. И это стало последней каплей, переполнившей чашу. Я решила целиком сосредоточиться на прощении. И я стала воспринимать прощение совсем не так, как меня учили в детстве и в средствах массовой информации. Из трудов британского философа XVIII века Джозефа Батлера я узнала, что мы можем прощать – и продолжать злиться. Современные философы-феминистки Кэтрин Норлок и Элис Маклахлан писали, что прощение не требует жестких условий. Другие же, как Чарльз Гризуолд, учили, что прощение не может быть хорошим или плохим. Я обнаружила единомышленников – тех, кто, как и я, не удовлетворялся доминирующим представлением о прощении. И теперь я провозглашаю себя философом, «общественным защитником» гнева, с гордостью не желающим прощать. Я считаю, что настало время поднять занавес, чтобы мы увидели прощение в новом свете. В широком смысле прощение не является чем-то строго конкретным, направленным на одну цель и не имеющим ограничений. Думается, что такой новый подход к прощению идет вразрез с тем, как мы часто представляем себе это, и еще с тем, как нужно справляться с обидами. Но, честно говоря, узкий подход никому ничего хорошего не принес. Я надеюсь показать, что подход широкий куда более полезен.

Я расскажу, как такое широкое понимание прощения поможет лучше просить и принимать прощение, а также прощать и отказывать в прощении. Я покажу, как такие улучшения помогают восстанавливать отношения, укреплять общество и менять жизнь к лучшему. Я научу вас стремиться к радикальному восстановлению. Радикальное восстановление разбирается в корнях проблемы, подталкивает к переменам и требует, чтобы все – не только жертва – исправляли ситуацию. Участники радикального восстановления понимают, что некоторые вещи не всегда удается восстановить, но пробовать все равно стоит. Я также покажу, как узкий взгляд на прощение может оказать негативное влияние на все социальные роли и серьезно осложнить радикальное восстановление. Но даже когда мы начинаем воспринимать прощение в более широком смысле, возможность злоупотребления этой «силой» все еще сохраняется. Узкий взгляд и склонность к такому злоупотреблению показывают, почему нам так важно учиться. Учиться воспринимать прощение иначе.

В этой книге я научу вас не только лучше понимать прощение, но еще и покажу, как можно пользоваться этим инструментом наилучшим образом. Я научу вас замечать собственные негативные действия и понимать все ограничения прощения. А еще я объясню, как и почему мы должны изменить свою реакцию на обиду.

Все мы идем сложными путями отношений, эмоций, конфликтов, трудных разговоров и солидарности. Многие из нас стали жертвами тех, кто клялся никогда не причинять нам боли. Мы становились свидетелями обид со стороны других людей и сами их обижали. Эта книга обращена ко всем, кто готов признать последствия неправильного поступка и готов восстанавливать наш мир. Эта книга о жертвах. Но она же и об обидчиках, родных, друзьях, священниках, психологах и журналистах.

Я приглашу вас в залы судебных заседаний и комиссий, чтобы вы поняли, почему нельзя понимать прощение узко. Я погружусь в нашу личную жизнь, чтобы проанализировать философские и социальные факторы, влияющие на неразумные ожидания от прощения, в том числе и на представление о том, кто, когда и почему должен прощать.

Я покажу вам барьеры, которые возводит в семейной жизни отказ в прощении. Мы поговорим, должны ли мы всегда прощать членов семьи. Совместим ли отказ в прощении с любовью? И почему мрачная тень обиды делает личные попытки восстановления отношений трудными, а то и невозможными?

Я приглашу вас на работу, чтобы обсудить адекватность прощения в профессиональном контексте. Я приглашу вас на пресс-конференции по проблеме полицейского насилия, чтобы поговорить о том, что публичное требование прощения ведет к обесцениванию жертв, которых буквально вынуждают немедленно прощать обидчиков. Мы обсудим нашу привычку критиковать и тех, кто прощает, и тех, кто отказывается прощать.

В этой книге я буду на личном и интеллектуальном уровне бороться с прощением. Признаюсь, я все еще борюсь. Я знаю, что я не одинока. Надеюсь, мои открытия будут полезны и вам, на вашем собственном пути. Я верю, что моя книга поможет вам лучше понять собственные отношения с прощением: когда вы готовы прощать или просить прощения и почему. И вы сможете пользоваться этим инструментом более мудро – для радикального восстановления.

1. Чего ждать, ожидая прощения

Это было в январе 2006 года. А мне кажется, что только вчера. Мой отчим вернулся домой и нашел мою маму, которой было 54 года, без сознания. Он сразу же повез ее в больницу. Они жили в Делавэре, я в Мэриленде, а моя старшая сестра в Миссисипи. Мы, ее единственные дети, немедленно поспешили к ней. Поначалу нам казалось, что мама идет на поправку. Мама пережила несколько операций, находилась на диализе и могла лишь тихо беседовать с нами. Я как сейчас вижу, как она смеется над шуткой старшей дочери, а мы сидим рядом с ее больничной кроватью.

Но прогресс оказался лишь кажущимся. К сентябрю мама оказалась в хосписе. Я не представляла, что это такое, поэтому продолжала питать надежды, хотя сестра велела мне захватить с собой в эту поездку костюм. Ту ночь я провела вместе с ней: заснула, глядя церемонию вручения премий MTV, а проснулась рядом с ее холодным телом. Мама ушла. Я была потрясена, но все же как-то сумела дрожащими руками набрать номер сестры и сообщить ей печальное известие. Хотя за долгие месяцы и годы я научилась скрывать и подавлять горе, но в этот момент мне было очень тяжело. Ощущение утраты еще более усилилось тем, что мы с сестрой вскоре узнали об отчиме.

В последние месяцы жизни мамы отчим совершил немыслимый поступок. Пока мама лежала на больничной кровати, борясь за жизнь, он привел в их дом другую женщину. И это был не случайный секс. Она поселилась вместе с ним. Мы с сестрой были в ярости. Как он мог проявить такое неуважение к нашей матери и нашей семье?! Как он мог предать ее в тот момент, когда она нуждалась в нем сильнее всего? Как он мог любить другую женщину, когда маме была нужна каждая крупица его любви?

В день маминых похорон отчим тихо подошел ко мне и попросил прощения. Я отказала. Я сказала, что эти проблемы ему придется решать с моей умершей мамой и со своим Богом. Больше я с ним не разговаривала. А вот сестра долгие годы с ним общалась.

Недавно я получила несколько сообщений от родственников. Они писали, что отчим просит мой телефон, и спрашивали, можно ли дать ему номер. От этих сообщений кровь во мне вскипела. Я думала, что мой гнев прошел давным-давно, но оказалось, что это не так. Я отказалась давать свой телефон, и сестра осудила меня за нежелание поговорить с ним – ведь прошло уже более десяти лет.

– Ты знаешь, что должна простить, – сказала она.

Мне кажется, что многие родственники согласились бы с ней. Она сумела избавиться от гнева и наладить отношения с отчимом. Я же продолжала на него злиться и не желала общаться.

Как ни странно, но я считаю, что я простила его. Конечно, не так, как моя сестра. Именно поэтому ей так трудно понять мое прощение – ведь ее представление о прощении весьма традиционно, хотя и очень ограниченно. Для многих простить значит примириться и избавиться от гнева. Все, выходящее за рамки этой парадигмы, прощением не считается. И так думает не только моя сестра. Такое представление о прощении доминирует в нашем обществе. Если вы спросите, что значит «простить», многие скажут: «Избавиться от гнева и негативного отношения». Для того чтобы понимать прощение глубже, необходимо знать, как широко распространен ограниченный подход к нему в нашем обществе. Я твердо уверена, что вы сможете избавиться от этого ограниченного взгляда и заменить его новым, который поможет расширить и улучшить ожидания от прощения и друг от друга.

Узкое представление

Чтобы понять то, что я называю «узким представлением» о прощении, вспомните, как Девон Франклин, голливудский продюсер таких фильмов, как «Стремление к счастью», рассказывает, как он простил своего отца¹. Отец Франклина умер рано: он вел нездоровый образ жизни и был настоящим алкоголиком. Смерть отца опустошила Франклина и наполнила его душу гневом. Вскоре он стал направлять свой гнев на других людей. Он вспоминает: чтобы простить отца, ему пришлось избавиться от гнева. Франклин признается:

– Это было нелегко, потому что порой гнев успокаивает, избавляет от подавленности и горечи, порожденных непрощением.

Поняв, что может произойти, если он не простит, Франклин вспоминает:

– Когда я коплю обиду, то именно мне приходится нести на своих плечах ее груз².

Мы видим тесную связь прощения и сочувствия в действиях папы римского Иоанна Павла II. В 1981 году в него стреляли на площади Святого Петра, и он простил своего неудавшегося убийцу, не пожелав относиться к нему с презрением. Того человека осудили на пожизненное заключение. Впоследствии папа Иоанн Павел II посетил заключенного, утешил и сказал, что «искренне простил» его³. В 2000 году террориста помиловали – по просьбе папы.

Точно так же Мартин Лютер Кинг простил Изолу Карри. Эта 42-летняя женщина в 1958 году ударила его ножом. Лезвие почти пересекло аорту. Врачи полагали, что, если Кинг хоть раз чихнет, смерть неминуема. Кинг не отнесся к той женщине с презрением и злобой. Он ответил добротой и щедростью:

– Я не испытываю дурных чувств к миссис Изоле Карри и знаю, что люди сделают все, что в их силах, чтобы она получила помощь, необходимую ей, чтобы стать свободным и конструктивным членом общества⁴.

Сходное отношение к прощению и ненависти мы часто видим в реакции родственников жертв насильственных преступлений. Когда в 80-е годы серийного убийцу из Грин-Ривер наконец-то поймали и осудили за убийство 49 женщин, родственники жертв получили возможность выступить в суде. Отец 16-летней жертвы Линды Рул зачитал заявление, в котором изложил свое представление о прощении как об отказе от ненависти.

– Мистер Риджуэй, – сказал Роберт Рул, – здесь собрались люди, которые вас ненавидят. Я не являюсь одним из них. Я прощаю вас за то, что вы сделали. Вы прощены, сэр.

Как и для Бетани Миддлтон-Браун, сестры одной из жертв Дилана Руфа, прощение для него означало отказ от ненависти к преступнику.

Хотя эти истории во многом отличаются, они указывают на сходное и распространенное представление о прощении. Эти примеры вдохновляют, потому что жертвы ответили на зло любовью. В таком представлении прощение – это вопрос эмоций и отношений. Простить – значит избавиться от негативных эмоций, таких как гнев и ненависть, и заменить их более позитивными, сочувствием и любовью. Прощение драгоценно, потому что эмоции влияют на наше поведение. Позитивный настрой заставляет отказаться от требования возмещения и перейти к сочувственным и примирительным действиям.

В результате многие считают, что прощение всегда связано с такими эмоциями, отношениями и действиями. Мы рассчитываем, что тот, кто прощает, избавляется от гнева. А если этого не происходит, значит, он не простил. Мы ожидаем, что простивший будет испытывать сочувствие к своему обидчику. А если нет, значит, он простил неискренне. (И мы ожидаем, что простившая падчерица примирится с отчимом. А если этого не произошло, значит, она не «отпустила» свой гнев.)

Такое представление о прощении весьма популярно у философов, которые часто утверждают, что прощение требует отказа от негативного отношения, хотя и расходятся во мнении, от какого именно отношения нужно отказаться. Чаще всего требуется отказ от гнева, презрения и ненависти. Уверена, многие из вас испытывали хотя бы одно из таких чувств.

Прощение Бетани Миддлтон-Браун и Девона Франклина совпадает с самым распространенным вариантом узкого представления о прощении: отказ от гнева. Философы, придерживающиеся такого мнения (назовем их искоренителями гнева), считают, что прощение – это отказ от мстительных чувств, гнева и обиды. Прощение – это то, какие чувства я испытываю к тебе, а не то, как я обращаюсь с тобой. Когда человек обижает нас, он показывает, что мы не важны. Обида – это реакция, которая обозначает, что мы не готовы мириться с таким отношением⁵. Чтобы простить, в понимании искоренителей гнева, нужно преодолеть обиду и более не испытывать подобных чувств по отношению к обидчику.

Когда жертва преодолевает обиду, это не означает, что она признает, что она не важна. Не означает это и то, что подобный сигнал ее более не огорчает. Это всего лишь означает, что жертва не испытывает гнева по отношению к обидчику, не живет прошлым и не считает необходимым причинять ему боль. Некоторые искоренители гнева считают (хотя не требуют и не считают возможным абсолютно всегда), что жертва может преодолеть обиду, когда обидчик даст ей моральный повод сделать это. Таким поводом может стать признание обиды и отказ от сигнала, посланного негативным поступком.

Другие философы (назовем их модераторами гнева) считают, что гневом нужно управлять, а не отказываться от него через прощение. Для модераторов гнева прощение – это отказ от подчинения гневу. Можно представить, каково это – полностью подчиниться гневу. Это значит испытывать гнев так часто, что он начинает мешать важным действиям, постоянно думать о своей обиде, проецировать негативные чувства на других людей или совершать мстительные и саморазрушительные поступки. Почему же не избавиться от гнева полностью? Модераторы гнева считают, что определенный гнев (тот, что выражает ненависть к пороку и любовь к добродетели) играет важную, позитивную роль в жизни человека. Это способ выражения уважения к себе и противодействия обиде и подавлению. Гнев мотивирует нас на социальные перемены. Порочный, несдерживаемый гнев порождает жажду мести, но гнев добродетельный не таков. Если мы и должны что-то отпустить через прощение, так это несдерживаемый гнев.

Есть и такие философы, которые считают, что мы должны избавиться не только от гнева, но и от презрения, как это сделали Мартин Лютер Кинг и папа Иоанн Павел II. Назовем их искоренителями презрения. Они считают, что, если жертва отказалась от обиды, но все еще испытывает презрение к обидчику, прощение нельзя считать полным. Обида – это всего лишь отношение к обидчику. Презрение же, по словам одного современного философа, это «пренебрежительное и оскорбительное отношение, выражающее неуважение к объекту»⁶. Презирая человека, мы считаем его хуже себя и не признаем его человеческой ценности. Обида – это не единственная эмоция, которую нужно преодолеть через прощение. Напротив, презрение и обида отдаляют нас друг от друга. Вот почему, как считают искоренители презрения, чтобы простить, нужно преодолеть и презрение, и обиду.

Последняя группа искоренителей следует примеру Бетани Миддлтон-Браун и Роберта Рула. Они считают, что прощение требует полного отказа от ненависти. Для искоренителей ненависти прощение – это отказ от обиды и ненависти⁷. Они считают, что жертва, прощая, не отказывается от своего мнения. Она просто его пересматривает. Прощение происходит, когда жертва решает увидеть обидчика в новом свете. Джин Хэмптон в книге «Прощение и милосердие» пишет, что прощение происходит, когда жертва решает «смыть… аморальные… черты характера при оценке обидчика… и начинает видеть [обидчика] все еще достойным, а не абсолютно испорченным человеком»⁸. Отказ от ненависти прокладывает путь к трансформации отношений.

Согласно манифесту Руфа, он испытывал презрение к чернокожим и рассчитывал, что его поступок вызовет расовую войну. Хотя он считал чернокожих неполноценными, родственники жертв не испытывали к нему аналогичных чувств. В суде звучали слова «покаяние», «я молюсь за вашу душу», «пусть Господь смилостивится над вами». Так, некоторые жертвы были готовы отказаться от ненависти и считали подобное отношение необходимым условием прощения.

Пока что мы видим, что философские определения прощения включают в себя избавление от негативных эмоций, таких как гнев, ненависть и презрение. Но есть и те, кто утверждает, что прощение – это не только преодоление определенного отношения, но еще и полный отказ от мстительных действий и переход к доброжелательности и приязни. Британский философ XVIII века Джозеф Батлер не так известен, как Сократ или Аристотель, но его мысли о прощении и гневе оказали сильное влияние на общество. В 1726 году он прочел ряд проповедей в лондонской часовне Роллс. И в них он высказал провокационное мнение о прощении. Он заявил, что истинное прощение – это готовность испытывать сострадание, жалость и доброту по отношению к обидчику. Давайте назовем тех, кто разделяет такую точку зрения, распространителями доброжелательства. От чего же человеку можно не отказываться во время прощения? От умеренной формы обиды. (Модераторы гнева позаимствовали свои идеи у Батлера.) То есть человек имеет право на определенную степень обиды, но обиду эту он должен использовать не для мести и злонамеренных действий, но для справедливости. Необходимо поддерживать правильный баланс сочувствия и обиды по отношению к обидчику. Таким образом, через прощение степень обиды ослабевает, и это, по мнению Батлера, не противоречит любви и доброжелательности. Мы можем возлюбить врагов своих, но сохранить обиду на них за негативные действия. А отказывается жертва лишь от права на месть.

Как вы думаете, правы ли эти мыслители? Полагаю, что да. Не будем называть действия Кинга «прощением», если мы так не считаем. И не будем противопоставлять гнев и ненависть прощению, если не разделяем распространенную точку зрения. Но в целом можно согласиться с тем, что прощение связано с преодолением определенных негативных отношений или эмоций.

Однако такое узкое восприятие прощения не объясняет некоторых важных его аспектов. Например, если прощение включает в себя все это, то как человеку прощать, если он никогда не испытывал гнева на обидчика? Общество полагает, что, подвергшись негативному действию или отношению, мы всегда испытываем негативные чувства ненависти, презрения и гнева. Но очень часто, особенно когда обидчики нам очень близки, мы испытываем не гнев, а печаль и разочарование. Точно так же если прощение всегда связано с отказом от гнева (или презрения и ненависти), то как объяснить, что происходит, когда человек говорит, что простил обидчика, но гнев (или презрение и ненависть) все еще сохраняется? Должны ли мы считать, что об истинном прощении здесь речи не идет? И как нам простить умерших, если мы никак не можем распространить на них доброжелательность или отомстить?

Похоже, прощение включает в себя не только отсутствие или умеренность чувств. Несмотря на то что все приведенные выше истории – типичные, даже парадигматические, примеры прощения, все же прощение – это нечто большее. Вот почему я считаю, что распространенное представление о прощении слишком ограниченно. Нам нужна более широкая концепция прощения⁹. Я хочу избавить вас от узкого представления и расширить ваши горизонты. Это не чистая теория. Как мы увидим, такой подход может быть применим в отношениях дома, на работе, в сети и публичном пространстве.

Применение на практике

Рассмотрим пример из реальной жизни – жизни моих друзей. Назовем их Ида и Джимми, чтобы не раскрывать их реальные имена и не вынуждать меня просить у них прощения.

Ида и Джимми дружат двенадцать лет, но недавно она узнала, что он сплетничает о ней за ее спиной. Когда Ида прямо спросила об этом, Джимми во всем признался и стал извиняться. Ида – не слишком эмоциональный человек. Ее трудно вывести из себя. И она не склонна ненавидеть других людей. Узнав о проступке Джимми, она не ощутила ни гнева, ни ненависти – лишь боль и печаль. Ида задумалась об их отношениях – приятных моментах, глубоких разговорах, совместно пережитых взлетах и падениях. И она оплакала эти отношения. Когда Джимми уже после извинений позвонил ей, надеясь восстановить отношения, Ида не стала брать трубку. Она даже хотела удалить их фотографии из социальных сетей. Но Ида знала, что зацикленность на проступке Джимми не позволит ей доверять другим людям в будущем. Она стала замечать, что подобное настроение не дает ей наслаждаться жизнью. Через несколько недель Джимми прислал ей сообщение: «Привет. Это лишь на минутку. Хочу спросить, у нас все хорошо?»¹⁰ Ида ответила: «Да, все хорошо. Но так, как раньше, уже не будет. Прости». Ида сочла, что она Джимми простила.

Действительно ли это прощение? Не было ни гнева, ни ненависти, ни презрения. Сочувствия не возникло. Иде не нужно было сознательно отказываться от мести – она и не собиралась мстить. Она не сказала Джимми: «Я тебя прощаю». Но их дружба перестала быть прежней. Их вообще стало трудно называть друзьями. Возможно, Ида просто «отпустила». Но прощение ли это?

Эта история совершенно не похожа на все то, о чем мы только что говорили, и вы вполне можете отнестись к моим словам с подозрением. Все это не означает, что Ида – плохой человек. Она хотя бы ответила Джимми. Просто ее действия не похожи на прощение.

Я тоже в этом сомневалась. Но с годами я стала воспринимать поведение Иды и свое собственное как примеры прощения. Поначалу я не могла описать, как именно и почему я так думаю. Но потом я наткнулась на труды Элис Маклахлан, которые навсегда изменили мое мышление и мою жизнь.

Элис Маклахлан преподает в Йоркском университете в Канаде. Она пишет о природе и ограничениях прощения, а также о роли эмоций в восстановлении и примирении. С ней я встретилась на выпускном курсе в своеобразном философском лагере для взрослых. Мы собрались в выходные в отеле в Северной Вирджинии. Пятнадцать ученых, собравшись за одним столом, обсуждали труды Джозефа Батлера. Как это было здорово! В те дни Маклахлан с невероятной щедростью пообещала помочь мне в работе над дипломным проектом о прощении. Она не знала, что своими трудами дала мне почву для осмысления не только моих философских взглядов, но и своего личного акта прощения.

Маклахлан помогла мне понять, что узкое восприятие прощения ошибочно еще по двум причинам, кроме тех, что мы уже обсудили выше. Во-первых, люди идеализируют обиду. Так, например, философы часто связывают моральный протест с обидой. Обида на проступок – это способ протеста, способ выражения своего неодобрения и нежелания терпеть обиду. Но, как указывает Маклахлан, моральный протест может быть связан и со страхом или потребностью. Я не хочу сказать, что страх сам по себе является формой протеста, такой же, какой является гнев. Но страх связан с протестом иначе: он может формировать и мотивировать наш протест. Например, я могу протестовать против лишения меня медицинской страховки не потому, что злюсь на этот поступок, а потому, что боюсь того, что случится со мной, если я заболею. Я могу морально протестовать против нежелания соседей носить маски во время глобальной пандемии не из чувства обиды, а из потребности в том, чтобы все выполняли свой долг ради того, чтобы все мы увидели завтрашний день. Другими словами, обида – не единственная эмоциональная реакция на негативный проступок и не единственная связана с протестом и неодобрением. А если это не так, то почему в процессе прощения мы всегда сосредоточиваемся на избавлении именно от нее?

Второй и самый главный недостаток узкого восприятия прощения, как считает Маклахлан, это риск «исключения или обесценивания ритуального и поведенческого аспекта прощения». Мы относимся к эмоциональным аспектам прощения так, словно важны только они. Но прощение – это не только чувства. Это еще и поступки и ритуальные действия во время прощения. Диагноз искоренителей гнева ошибочен: прощение может быть связано и с тем, как я к вам отношусь, и как я поступаю, и как я думаю о вас, и как думаю о самой себе.

Ида сознательно переключилась с поступка Джимми на свои здоровые отношения. Джимми и Ида выполнили ритуальное действие: он спросил: «У нас все хорошо?», а она ответила: «Да, все хорошо». Вместо того чтобы считать прощение единичным актом (отказ от определенных эмоций), Маклахлан предлагает принять, что не существует какой-то единой парадигмы прощения, которая является наилучшей. Существуют разные способы выражения прощения. И цели их тоже различны.

Поэтому я считаю труды Элис Маклахлан и ее единомышленников воплощением широкого взгляда¹¹. Это широкое представление о прощении, которое включает в себя ритуальный, поведенческий и эмоциональный аспекты. Маклахлан пишет так: прощение – это «набор взаимосвязанных… широких и пересекающихся моральных приемов обсуждения проступка с целью достижения ряда восстановительных целей»¹². В этом смысл прощения. Такой широкий взгляд серьезно воспринимает многие действия и цели, возникающие в процессе прощения.

Это не означает, что прощением может считаться все что угодно. Чтобы понять широкий взгляд, нужно разобраться в моральных практиках и целях прощения. Это позволит нам понять, почему в случае Иды можно говорить о прощении и почему наши ожидания от прощения нуждаются в радикальном изменении.

Для начала давайте обсудим саму идею практик. Практики – это социальные действия сотрудничества между людьми, которые развивались со временем. Сюда относятся правила, которым нужно подчиняться, чтобы считать, что мы выполнили конкретный прием¹³. Например, игра в баскетбол – это практика. Вы должны бить по мячу одной рукой, не делать больше двух шагов, не ударяя по мячу, а цель – забросить мяч в корзину, расположенную в десяти футах над землей. Если вы следуете этим (и другим) правилам, значит, вы играете в баскетбол. Если вы пнули мяч с намерением сбить кегли, то вы не играете в баскетбол. Так и у практики прощения есть собственные правила. Должны иметься объект прощения, получатель прощения и тот, кто прощает. Объект прощения – негативный проступок. Получатель прощения – тот, кто этот проступок совершил. И есть люди, которые могут и имеют право простить.

Если ни проступка, ни обидчика нет, то и прощать нечего. Вспомните свое смущение, когда вам говорили, что прощают вас, но вы не сделали ничего плохого. Вы наверняка думали: «А что я сделал? Я же ничего не сделал! И что, черт побери, они имели в виду?»

Но даже когда проступок имел место, не все имеют право прощать. Представьте, как чужой человек прощает вашего начальника за его проступок по отношению к вам. У него нет такого права. Следовательно, чтобы считать действие прощением, нам необходимо иметь объект, получателя и того, кто имеет право прощать¹⁴.

Еще важнее тот факт, что прощение включает в себя множество пересекающихся моральных практик, направленных на достижение конкретных моральных целей. Это важно, потому что помогает замечать прощение, когда кажется, что его нет, и выделять все привлекательные и полезные стороны прощения. Поэтому запаситесь терпением, а я перечислю вам ключевые компоненты прощения, которые помогут понять: в деле прощения важнее всего поступки и цели.

Давайте вернемся к баскетболу. Я могу играть в баскетбол по-разному. Я могу играть один на один, пять на пять, на половине площадки или на целой площадке. Я могу использовать разные приемы: данк, кроссовер и многие другие. Прощать также можно по-разному. Существуют когнитивные, аффективные, поведенческие, перформативные и относительные приемы. Я могу исполнять их с разными целями, в том числе с разными восстановительными целями. (Вот почему я называю такой подход широким.) Например, если я хочу простить своих лучших друзей за грубость, у меня есть несколько вариантов. Я могу умерить свою обиду (аффективный), воздержаться от возмездия (поведенческий), сказать «я вас прощаю» (перформативный), увидеть друзей в новом свете (когнитивный), восстановить новые позитивные отношения (относительный) или пожать руку (ритуальный). Все это моральные практики прощения. Эти практики могут пересекаться. Управление гневом поможет мне воздержаться от мести. Чтобы простить, мы не обязаны использовать одну конкретную практику или применять их все.

Игра в баскетбол может иметь разные цели. Я могу играть на половине площадки и выполнять различные приемы, чтобы стать первым, кто наберет 21 очко, или чтобы моя команда первой выиграла четыре игры из семи. Цели прощения могут быть разными, но все они восстановительные. Они направлены на исправление сломанного, восстановление разрушенного или потерянного в результате проступка и т. п. Например, с помощью прощения я могу стремиться к восстановлению доверия, собственному успокоению, восстановлению чувства самостоятельности и достоинства. Как мы увидим, восстановительные цели не ограничиваются отношениями «жертва – обидчик». Прощение направлено также на отношения с обществом, семьей и самими собой. Мы можем разбить восстановительные цели прощения на три категории, чтобы лучше разобраться в связанных с ним целях.

Во-первых, прощение может быть направлено на облегчение – устранение или ослабление боли жертвы и морального гнева на обидчика. Во-вторых, прощение может быть направлено на освобождение – освобождение жертвы от тяжкого груза обиды. Это касается фокуса внимания, действий и установок. Для обидчика это может означать освобождение от чувства долга перед жертвой или от потенциального ощущения собственной вины. В-третьих, прощение может быть направлено на примирение – своего рода воссоединение. Сюда относится и восстановление отношений. Хотя моральных практик огромное множество, все они направлены на эти три цели. А теперь давайте подведем промежуточный итог, чтобы понять, как выглядит прощение (практики и цели) в реальном виде.

Таблица 1.1. Практики и цели прощения

Я могу воздержаться от мести (поведенческий), чтобы освободить обидчика от ощущения, что ему нужно постоянно быть настороже (освобождение). Это вполне можно считать прощением. Я могу лично сказать обидчику, что прощаю его (перформативный), чтобы он перестал терзаться чувством вины (облегчение). Я могу и себе сказать, что прощаю себя, чтобы освободиться от застарелого чувства вины (освобождение). Все это также можно считать прощением.

Я могу принять решение избавиться от гнева и ненависти (аффективный), чтобы более не испытывать негативных чувств, которые влияют на мое здоровье и психологическое состояние (облегчение). Я могу избавиться от презрения (аффективный), чтобы начать видеть обидчика в новом свете, не считая, что негативный поступок целиком его определяет (примирение). Это также будет прощением. А если я не использую ни одну из этих практик, значит, я откажу обидчику в прощении.