Тень юной души

Когда-то Скайдор был королевством света – землями бесконечных лугов, высоких башен и песен, что звенели в каждом уголке страны. Но это было раньше.

Скрытое зло пришло неожиданно. Сперва – лишь тревожная тишина в северных деревнях. Затем – исчезновения. А потом началась болезнь. Болезнь, та о которой полвека уже никто не слышал.

Лекари не могли найти объяснений. Они говорили, что болезнь не природная – она искажает саму душу, а не тело. Те, кто заболевал, сначала выглядели здоровыми. Но потом – глаза наливались кровью, кожа бледнела, вены становились как чернильные жгуты, разум распадался, сводил с ума – и это безумие было заразно.

Королевством Скайдор правил король Арон Феррисс, некогда мудрый и любимый народом. Но с появлением неведомой болезни, которая распространялась незаметно, меняя изнутри, сердце правителя очерствело.

В отчаянной попытке остановить распространение заразы, Арон принял указ:

"Всякий, кто проявит первые признаки — будет предан смерти!"

Двор превратился в кровавую арену. Горели дома, объятые пламенем ненависти и страха. Семьи предавали друг друга, цепляясь за жизнь. Обречённых хватали по ночам и уводили в Башню Умолкнувших, где их тела и истерзанные разумы становились объектом жутких экспериментов жрецов и алхимиков, тщетно пытавшихся найти спасение. Никто и никогда не возвращался оттуда.

Народ начал роптать. Говорили, что сам Арон больше не человек. Что он заключил сделку с древним Богом, пробудившимся во тьме подземелий. И болезнь эта – лишь кровавая расплата за его грехи.

Поначалу мир смотрел на Скайдор с сочувствием. Болезнь казалась лишь несчастным стечением обстоятельств, горем, которое рано или поздно пройдёт. Королевства Тай-Мира, Южные Крепи, Арадон и Укрингтон посылали в Скайдор послов, лекари предлагали помощь, торговцы, рискуя жизнью, всё ещё везли товары через пограничные заставы.

Вскоре болезнь начала расползаться. Первый очаг вспыхнул в порту Тай-Миры. Затем шахты Укрингтона поддались заразе. И, наконец, караван, прибывший в Арадон с шелками и благовониями, принёс не богатство, а смерть, запечатав судьбу города.

Торговые пути закрылись. Послы Скайдора были изгнаны. Любой, ступивший на землю из заражённого королевства, обречён на гибель, а корабли топили в гаванях, не давая им даже приблизиться к берегу. Границы превратились в непроницаемые стены. Короли, объединённые страхом, скрепили кровью договор, обязывающий уничтожать всё, что прибыло из Скайдора, без суда и следствия.

Для Скайдора это стало предвестием неминуемой гибели. Без живительного потока торговли королевство захлестнул голод. Поля, усеянные золотом пшеницы, опустели: фермеры умирали в муках, а остальные боялись касаться земли, пропитанной смертью. Склады зияли пустотой, и в городах вспыхивали бунты отчаявшихся, требующих хлеба.

Изолированное королевство гнило заживо, пожираемое болезнью, страхом и голодом.

Король, одержимый идеей найти лекарство, попросил помощь у короля Арадона и тот отправил Теневой Орден – тайную организацию, выслеживавшую заболевших даже в высших кругах знати. Их шёпот проникал в самые укромные уголки дворца, сея паранойю и страх.

В тронном зале замка Арона воцарилась удушающая тишина. Тяжёлые портьеры занавешивали окна, не пропуская ни луча света. Факелы чадили, отбрасывая дрожащие тени, словно боялись взглянуть в лицо своему королю или в глаза друг другу.

Перед троном стоял алхимик Эльвар Костер, сгорбленный старик с кожей, похожей на пергамент, и синими пятнами на руках. В дрожащих пальцах он держал свиток с выцветшими чернилами.

– Мы… обнаружили связь, Ваше Величество, – прошептал он, боялся нарушить тишину. – В забытых хрониках Южного Прибежища. В пророческих словах народа. И… в свидетельствах выживших.

Король Арон медленно поднял голову. В его глазах, запавших и воспалённых, читалась усталость человека, которого давно покинул сон.

– Говори, Эльвар. Без загадок.

Костер сглотнул, борясь с подступившим страхом. На мгновение в его взгляде промелькнуло что-то почти… детское. Вера? Отчаяние?

– У болезни есть… имя. Его передавали шёпотом. Сначала в деревнях. Потом в портах, как предостережение. Теперь его произносят даже в госпиталях, как приговор.

Он замолчал, давая словам время проникнуть в сознание каждого присутствующего. Тишина стала ещё более плотной, давящей. Кто-то всхлипнул, но тут же прикрыл рот ладонью.

– Его зовут Черновенец.

Слово повисло в воздухе, как зловоние разлагающегося трупа. В одной из ниш рыцарь, не выдержав напряжения, уронил шлем. Тот покатился по каменному полу с глухим звоном. Несколько придворных отшатнулись.

Король Арон медленно поднялся с трона. Его голос был низок, но в нём звучала сталь – отголосок былой силы и решимости.

– Ты посмел принести это имя в мой дом?

– Я… должен был, Ваше Величество. Оно живёт в устах народа. Оно уже здесь, среди нас. Люди говорят, что болезнь – не случайность, а кара за наши грехи. Или… посланник чего-то древнего, пробудившегося.

Арон приблизился к старику, нависая над ним, словно скала. Взгляд его был тяжёл, как надгробный камень.

– Сожги этот свиток. Запрети всем произносить это имя. Кто будет слышать – будет допрошен. Кто произнесёт – будет казнён.

Он отвернулся, но, прежде чем уйти, прошептал себе под нос:

– Черновенец… Пусть это будет последним именем, которое услышит Скайдор.

Спустя время один мальчик в сожжённой деревне остался невредим, когда огонь поглотил его дом. Он стоял посреди пепелища, а языки пламени лишь играли у его ног, не причиняя вреда.

Слепая девушка в прибрежном трактире говорила с мёртвыми, слыша их шёпот в тишине ночи. Она знала, где зарыты тела, кого убили и кто исчез, не оставив следа. Когда её привели к телу погибшего воина, она прошептала его последнюю молитву, слово в слово, словно сама была свидетелем его смерти.

Их называли по-разному: неведомыми, одарёнными, вторыми рождёнными.

Каждый из них обладал лишь одной уникальной способностью, но даже одна эта сила внушала ужас и благоговение. Кто-то исцелял раны, которые не поддавались лечению, кто-то слышал голоса мёртвых, кто-то мог предсказывать грядущую смерть. Но самое страшное – они не подчинялись ни дворцу, ни закону, не склонялись ни перед жрецами, ни перед Теневым Орденом. Они были свободны в своей силе.

Король Арон наблюдал за ними с высоты своего трона, с холодным, расчётливым взглядом. С каждым днём ему становилось все яснее:

Они не просто угроза. Они альтернатива. Они искра надежды в мире, погруженном во тьму. И именно это пугало его больше всего.

Альтернатива власти. Альтернатива страху. Альтернатива отчаянию. Зарождалась мысль: одарённые могут победить болезнь. И это было немыслимо.

Король Арон вцепился в подлокотники трона, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он видел, как любопытство окутывает народ. Сначала робкий страх, приправленный суеверием, затем – настороженность, а теперь… надежда. Надежда, которую он, Арон, король по праву крови и стали, не дарил им долгие годы.

В памяти всплыли слова мудрого советника, старого лорда Эдвина: "Король должен быть единственным источником всего — и ужаса, и милости. Как только появляется другой источник, король перестаёт быть королём."

Эдвин был прав, как всегда. И Арон знал: действовать нужно незамедлительно. Нельзя позволить этим… неведомым вырвать из его рук власть, его народ, его будущее.

Он поднялся с трона, и гулкие шаги раскатились эхом по залу. Взгляд, холодный и решительный, замер на капитане королевской гвардии, могучем воине по имени Кайл.

– Кайл, – голос Арона был ровен, но в нём звенела сталь. – Собери лучших. Самых преданных. Самых безжалостных.

Кайл склонил голову в знак повиновения.

– Я хочу, чтобы ты выследил их. Всех до единого. И уничтожил, чтобы сама мысль о сопротивлении иссохла.

Арон сделал паузу, и взгляд его стал подобен осколку льда.

– И помни, Кайл. Никакой пощады. Это не просто приказ. Это война. Война за мою власть. Война за будущее Скайдора.

Он вновь опустился на трон, и тень от короны затекла на лицо, скрывая истинные помыслы. Война началась. И Арон был готов на все, чтобы одержать победу. Даже если для этого придётся испачкать руки кровью невинных. В его глазах они оставались невинными лишь до тех пор, пока не представляли угрозы его правлению. Теперь же они виновны.

На рассвете столицу облепили приказы, отпечатанные на пергаменте и скреплённые восковой печатью короля:

"Отныне каждый, кто несёт на себе печать магического отродья, да будет заклеймён как зачумлённый. Магия — язык Черновенца. Лишь пламя очистит город от скверны. Сожжение — милость, даруемая короной. Во имя народа. Во имя Скайдора."

В тот же вечер на центральной площади взвился погребальный костёр первой ведьмы. Женщины, что лечила детей от лихорадки простым прикосновением рук. Толпа молчала… а потом разразилась рыданиями и аплодисментами.

И вот страх, тщательно взращённый, дал свои ядовитые всходы. Народ уверовал, что именно одарённые навлекли на Скайдор черновенца. Что если искоренить их всех – болезнь отступит.

Выжившие бежали в тень, в леса, в пепельные руины. Они начали собираться. Сначала по двое. Потом по десятку.

И в их снах, сквозь шёпот, впервые прозвучало другое имя:

"Она грядёт. Та, что выжила. Та, в ком Черновенец не пел — а замолчал. И имя что услышат все, будет Тенария."

Глава 1

Ночь дышала зловещей тишиной. Над деревней Таррин, затерянной в сердце Скайдорских лесов, клубился густой, непроницаемый туман. В небольшом, покосившемся доме на самой окраине, где слабый свет масляной лампы отчаянно освещал дом, Гелла проснулась от странного, гнетущего ощущения – будто кто-то пристально наблюдает за их жилищем. Не сквозь окна, а проникая взглядом сквозь самые стены. Встревоженная, она накинула на плечи накидку и, неслышно ступая, подошла к двери. В тишине ночи отчётливо слышался плач. Тихий, младенческий, но не полный страха – скорее умиротворяющий, ровный, словно колыбельная. На пороге стояла корзина. Завёрнутая в старое, но безупречно чистое полотно, в ней лежала девочка. Каштановые волосы обрамляли нежное личико, крошечные ладошки были сжаты в кулачки, а карие глаза смотрели с глубиной и осознанностью, непостижимой для младенца.

Гелла невольно отступила на шаг. Рамос, бесшумно возникнув из-за спины, молча взглянул на корзину, нахмурил брови и перевёл взгляд на жену.

В корзине обнаружилась записка. Единственный клочок пергамента, промокший от ночной росы. Буквы дрожали, выдавая панику, в которой они были начертаны:

"Она – не ваша. Но если останется одна – погибнет. Если вырастет в гневе – погибнет мир. Берегите её. Ибо она достойна лишь любви и доброты."

Гелла взяла младенца на руки – и её тут же опалило теплом. Лёгким, словно от прикосновения к тёплому чайнику, но неестественным для новорождённого. Девочка не плакала. Только смотрела. Спокойно. Мгновение спустя деревянная ручка корзины почернела. А вокруг девочки начал подниматься лёгкий, призрачный пар, несмотря на ночную прохладу.

– Это дитя – не случайность, Гелла. Она одаренная… в этом мире ей не выжить.

– Рамос, – голос полный тревоги, отозвался. – Мы не можем её оставить. Мы обязаны её защитить.

Рамос вздохнул, в глазах плескалась усталость и решимость.

– Ты права. Она либо судьба… либо проклятье.

Гелла нежно поправила непослушные пряди, упавшие на лицо ребенка, и легонько коснулась её лба поцелуем, полным надежды и страха.

Они решили умолчать перед односельчанами о том, что девочка была подкинута. Назвали её Агнес – в честь матери Геллы. И растили как родную дочь.

Но с каждым годом знаки становились все очевиднее: чайник закипал если она расстраивалась, в доме царила невыносимая жара даже в самые сильные морозы, а меч Рамоса нагревался докрасна, стоило Агнес взять его в руки.

– Она не просто ребёнок, – прошептала Гелла, когда Рамос подошёл к ней. – Она – нечто большее.

– Мы должны быть осторожны, – ответил он, глядя на дочь с тревогой. – Не все в этом мире готовы принять её.

Она росла не одна. Её старший брат Тристан, высокий юноша с темно-русыми волосами, всегда собранными в строгий узел или перетянутыми кожаным ремешком, был её опорой и защитой. В его ясных, серо-зеленых глазах читалась сосредоточенность и внутренняя мудрость. Болтливый и немного упрямый, Тристан был для Агнес скалой, на которую можно было положиться. Его любовь выражалась не в словах, а в действиях. Он защищал, учил, поддерживал.

Агнес с самого детства чувствовала, что он любит её больше всего на свете. Даже когда она была совсем маленькой, именно Тристан укрывал её одеялом, когда её терзали кошмары. Он вместе с отцом научил её держать нож, блокировать удары, рассчитывать дистанцию в бою.

Но самое главное – он никогда не задавал вопросов о её даре.

Он знал, что она не такая, как все. Он видел, как металл шипит в её ладони, как в её глазах отражается пламя. И всё равно не отворачивался от неё.

"Если ты и демон, то один из наших. А значит – я с тобой, Агнес."

Каждое утро, ещё до того, как солнце полностью выныривает из-за лесного горизонта, Тристан тревожит тишину коротким стуком в дверь Агнес:

– У тебя пять минут. Опоздаешь – и я уйду тренироваться с деревом. Оно, в отличие от тебя, не спорит.

– Это потому, что дерево умнее тебя.

Тристан вышел на улицу. Агнес же, с трудом пересилив себя, поднялась с кровати. Спутанные темные волосы спадали с плеч, но в её глазах уже горела решимость предстоящей тренировки. Она провела расческой по волосам, собирая их в высокий, тугой хвост. Ещё мгновение она смотрела на свое отражение, затем вышла из комнаты.

– Наконец-то! Сколько тебя ещё можно ждать? – Тристан встретил её, скрестив руки на груди.

– Ничего страшного. Ты простоял здесь не больше пяти минут. Тебе нужно было разбудить меня чуть раньше.

Агнес закрыла за собой дверь. Пока все спят, они покидают дом задней тропой, крадучись мимо ещё сонного рынка к реке Лорн, что в полукилометре от деревни. На берегу – их тренировочная площадка, созданная собственными руками: плоские валуны, вкопанные колья для отработки ударов, пара обветшалых мешков с песком и старая телега, служащая импровизированной скамьёй.

Агнес сбрасывает плащ. Под ним – простая льняная рубаха, прочные штаны и кожаные перчатки, скрывающие ладони. На поясе – два коротких меча в идеально подогнанных ножнах, один слева, другой справа.

Тристан стоит напротив, сжимая в руках тренировочный меч.

– Первое правило? – Спросил он, легко покачиваясь на носках, разминаясь перед боем.

– Не быть мёртвой. – Отозвалась Агнес, уже поднимая клинок.

– Второе?

– Ты мне не командир. – Хмыкнула она, сделав шаг вбок, будто заранее знала, с какой стороны он атакует.

Он усмехнулся – и без предупреждения метнулся вперёд. Мечи столкнулись с глухим звоном. Шквал ударов обрушился на неё: слева – резкий выпад в плечо, справа – обманный замах, затем низкий удар, стремящийся подсечь ноги. Агнес скользнула в сторону, трава зашуршала под подошвами. Парирование, шаг назад, резкий поворот корпуса – движения её были стремительны, точны, как у охотницы, загнанной, но не сломленной.

– Опять жжёшь металл? – Выдохнул Тристан, резко отступив. Его меч дымился по краю.

– Не нарочно. – Пробормотала она, глядя на свое оружие.

– Сконцентрируйся, – сказал он тише, пристально наблюдая за её лицом. – Меч – это продолжение тебя, а не печь.

Нахмурившись, она делает глубокий вдох и вновь бросается в бой. На этот раз она намеренно допускает ошибки, подставляется под удары, позволяя Тристану сбить её с ног.

Она падает в траву, ловя ртом воздух.

– Ты меня не жалеешь, – выдохнула она, глядя в небо, над которым медленно плыли облака.

– Никто не станет тебя жалеть. – Он протягивает ей руку, но она игнорирует помощь и поднимается сама.

Они садятся на телегу. Рука Агнес дрожит от напряжения, на лбу пот скатывался тонкими каплями. Она откинулась назад, глядя на мутную воду.

– Если бы ты не был моим братом, я бы уже давно тебя прикончила, – усмехнулась она, устало утирая лоб.

– Если бы ты не была моей сестрой, я бы, наверное, уже с воплями удирал от тебя в лес, – ответил Тристан, чуть откинув голову назад. Его плечи расслабились, дыхание выровнялось.

Она усмехается, но в глазах проскальзывает что-то большее, чем просто шутка.

– Ты ведь знаешь, что я не сдамся, верно? – произносит она, обводя взглядом окрестности. Ветер играет в траве, разнося в воздухе запах утренней свежести, смешанный с терпким ароматом земли.

– Я бы и не надеялся на это, – отвечает Тристан, потирая запястье. – Но иногда стоит отступить на шаг, чтобы увидеть картину целиком.

Агнес поворачивается к нему. В её глазах вспыхивают отблески утреннего солнца.

– Ты всегда был слишком осторожен. В этом мире нет места для колебаний.

– И в этом мире нет места для безрассудства, – парирует он, приподнимая бровь. – Ты должна научиться отличать, когда нужно атаковать, а когда – отступить.

Она вздыхает, признавая его правоту. В их жизни нет места для ошибок, и каждое движение, каждое слово может стать последним.

– Хорошо, – ответила она, сжимая рукоять меча. – Давай попробуем ещё раз. На этот раз я буду внимательнее.

Тристан кивает, и его лицо становится серьёзным.

– Помни, что меч – это не просто оружие. Это твой партнёр. Ты должна доверять ему так же, как и себе.

Агнес кивает, и в её глазах загорается решимость. Она поднимается, готовая к новому бою.

– Давай, брат. Покажи мне, на что ты способен.

Тристан усмехается.

– Будь осторожна, сестра. Я не собираюсь тебя щадить.

И снова они начинают свой смертельный танец, но теперь в каждом движении чувствуется не только борьба, но и незримая связь, осознание того, что они – не просто противники, а команда, готовая противостоять любым вызовам.

Утро едва заявило о себе, когда они вернулись в деревню. По узким улочкам уже вились ленивые нити ароматов: свежей выпечки, тлеющих костров и влажной земли, пробудившейся после ночи. Торговцы, словно сонные птахи, только-только расправляли свои прилавки, выкладывая сочные фрукты, янтарное вяленое мясо, плетёные корзинки с лесными грибами и душистые пучки трав.

Площадь оживала. Деревенские женщины, перебивая друг друга, вели жаркие споры о цене укропа, а озорные дети, с развевающимися платками вместо знамён, носились по улице, изображая бравых стражников. Воздух ещё хранил утреннюю прохладу, но солнце уже пробивалось сквозь дырявые тенты лавок, играя бликами на товарах.

Агнес шла, разминая уставшие плечи, с мечами, перекрещенными за спиной. Тристан, как всегда, держался рядом – невозмутимый, но с цепким взглядом, подмечающим каждую деталь. Со стороны они могли показаться братом и сестрой, возвращающимися с обычной охоты.

Но внезапно она замерла. Улыбка вспыхнула на её лице.

– Смотри! – кивнула она в сторону старой лавки, примостившейся в тени раскидистого дуба.

У бочки, доверху наполненной румяными яблоками и сушёными грушами, стоял старик в поношенной шерстяной жилетке и видавшей виды шляпе. Его руки в пятнах возраста, а глаза – живые, с озорной искоркой, выдающей неунывающего проказника. Это был Освальд.

Когда-то он держал маленькую булочную на самой окраине деревни. И каждое утро, когда Агнес была совсем крохой, он угощал её тёплым печёным яблоком или душистым медовым пряником. А Тристану, если тот возвращался с охоты, всегда находился ломоть подсушенного хлеба и доброе слово:

– Для того, кто кормит семью – всегда кусок найдётся.

Сейчас лавка Освальда была проста, как и сам дедушка: корзина спелых фруктов, немного сушёных ягод, варенье в пузатых глиняных банках.

Увидев их, старик расцвёл от радости:

– Ну и ну! Агнес, да ты стала выше собственной тени! А Тристан вон как дуб вырос!

Агнес улыбнулась шире обычного.

– А вы, дед Освальд, всё так же трудитесь? Королю давно пора вознаградить вас за ваше волшебное варенье!

Старик добродушно рассмеялся, доставая два яблока – наливных, блестящих.

– Берите, берите. На здоровье. Я вас помню с тех пор, когда ты, Агнес, едва ходила, а Тристан таскал тебя на плечах, как мешок с картошкой.

– Она и сейчас как мешок с картошкой, – с усмешкой пробормотал Тристан.

Агнес легонько толкнула его локтем в бок.

Они взяли яблоки, поблагодарив старика. Освальд, задержав руку Агнес в своей, на мгновение посерьёзнел. Тихо, почти шёпотом, он произнёс:

– Ты береги себя, девочка. В мире стало меньше добрых глаз. И слишком много тех, кто ищет, в кого бы ткнуть пальцем.

Агнес испуганно взглянула на дедушку Освальда.

– Я вас поняла, – ответила она, но тревога в сердце не утихла. Что он имел в виду? Почему он так сказал?

Он отпустил её руку, и в тот же миг Освальд снова стал прежним – добродушным стариком с лучистыми морщинками вокруг глаз, излучающим тепло и покой.

Когда они отошли, Агнес надкусила яблоко – сладкое, сочное, словно возвращающее в беззаботное детство.

– Знаешь… – тихо проговорила она, – иногда мне кажется, что Освальд что-то знает. Про меня.

Тристан ответил не сразу:

– Не знаю, но он выглядел как-то странно. Но не переживай, это же всего лишь дедушка Освальд.

Агнес посмотрела на брата. Солнце коснулось его лица, делая его черты почти неземными. В уголках его глаз залегли тени, выдавая усталость, которую он тщательно скрывал. Ветер трепал его непослушные волосы, и прядь упала на лоб. Она кивнула, и на её губах появилась лёгкая, едва заметная улыбка.

Они подошли к дому. Дом семьи Мёрфи примостился на самой окраине Таррина – словно отшельник, отступивший от тесных объятий соседских жилищ к самому краю леса. Небольшой, скромный, но крепкий, впитал в себя черты своих хозяев: тихий, надёжный и не склонный к пустым словам.

Деревянные стены хранят тепло очага, покатая крыша увенчана небольшим чердаком, где покоятся пучки сушёных трав и старое охотничье снаряжение, пропитанное запахом дыма и диких зверей. Перед домом – скромный огород, ограждённый плетёным забором, а у порога – деревянная лавка, где дозревают травы и дожидается своего часа сетка для грибов.

Когда Агнес и Тристан толкают скрипучую калитку, их встречает первый отголосок жизни – хриплый лай старого пса по кличке Сквилл, которого отец когда-то принёс с охоты крошечным щенком. Теперь Сквилл больше ворчит, чем охраняет, но на Агнес всегда смотрит с мудрой снисходительностью философа.

– О, наш сонный страж проснулся! Видел, как мышь прошмыгнула прямо у тебя под носом? Нет? Молодец, бдительный защитник деревни, – поддразнивает Агнес, проходя мимо пса и щёлкая пальцем у него перед носом.

Сквилл лишь фыркает в ответ, демонстрируя полное равнодушие.

Они распахивают дверь – и в дом врывается щедрый утренний свет, дразнящий запах свежеиспечённых лепёшек и уютное потрескивание дров в печи.

Внутри всё просто, но пронизано теплом и уютом.

Печь в углу гудит, на стенах – охотничьи трофеи и связки ароматных трав, потолочные балки отполированы временем и прикосновениями многих поколений.

В центре – тяжёлый деревянный стол, свидетель семейных трапез, лечебных ритуалов, жарких споров и взрывов безудержного смеха.

У стены – резной сундук, где Агнес хранит своё оружие, бережно укутанное в ткань. Рядом – книги в кожаных переплётах, старый лук и ножны Тристана.

Гелла хлопочет у стола, разливая по чашкам душистый настой. Рамос, сидя у окна, сосредоточенно чинит капкан. Он хмур и молчалив – как обычно по утрам.

Агнес, войдя, бросает на стол румяное яблоко.

– Доброе утро, мои родные. Вернулись живыми и почти невредимыми, – с усмешкой протянула она, стряхивая пыль с рукава. – Тристан, как всегда, пытался отправить меня на тот свет ещё на рассвете.

– Может, в следующий раз удача будет на моей стороне, – отозвался Тристан, небрежно сбрасывая куртку на спинку стула и проходя мимо, как ни в чём не бывало. Уголок его губ задёргался, выдавая улыбку.

– Если кто-то из вас снова сломает табурет во время своих дурацких тренировок, – раздался голос Геллы, – будет сидеть на ведре.

Рамос, не отрываясь от работы, добавляет хриплым голосом:

– А если сожжёт дом – я спрошу, у кого из вас ладони были краснее.

Агнес фыркает и подсовывает матери бутон дикого цветка, найденный в поле:

– Для самой прекрасной девушки в этом доме. Если бы мы жили в столице, тебя бы уже выдали замуж за какого-нибудь герцога.

Гелла смеётся, принимая скромный подарок:

– А ты бы его спалила в первый же день и вернулась домой, – подмигнула она, ткнув дочери в бок локтем.

– Она бы вернулась с половиной дворца в пепле и сказала, что он просто назвал её "очень милой", – подхватил Тристан, усаживаясь за стол и уже прихватывая кусок хлеба.

Агнес сложила руки на груди и, приподняв бровь, изрекла с мрачной паузой:

– Ну… если бы он назвал меня "девчуля", тогда да. Сгорел бы вместе со своим троном.

Гелла ставит перед каждым по чашке с травяным отваром, источающим аромат мёда и чабреца. На столе – простая, но сытная еда: свежий хлеб, сало, тушёные грибы.

– Ешьте, – строго сказала она, поправляя передник. – И без боёв за последний кусок, как в прошлый раз.

– Если бы Тристан не ел как медведь, проснувшийся после зимней спячки… – начала Агнес, зачерпывая ложкой и шлёпая по столу, не отрываясь от тарелки.

– …если бы Агнес не прятала еду в сапоге, чтобы "съесть потом", – парировал Тристан, хлопнув себя по ноге и изобразив ужас.

– Один раз! Один! И ты до сих пор это вспоминаешь, – фыркнула она, закатывая глаза и всё же смеясь.

Рамос, не поднимая головы, пробормотал:

– Напомните мне, почему мы не выгнали вас обоих, когда вы были ещё мелкими?

– Потому что вы нас любите, – синхронно ответили брат с сестрой, и раздался общий хохот.

После завтрака Гелла, как заведённая по субботам, складывала в потёртую холщовую сумку свои сокровища: пучки трав, морщинистые сушёные коренья и ряды маленьких склянок с настоями.

– Агнес, ты со мной на рынок. Поможешь разложить товар. И попробуешь себя в роли торговки, а не грозной фехтовальщицы, – бросила она через плечо.

– Если кто-то вздумает торговаться, я отрежу ему скидку вместе с ухом, – огрызнулась Агнес, но в голосе её звучала скорее бравада, чем злость.

– Вот это я понимаю – боевой настрой!

Их лавка была скромной: простой деревянный стол, прикрытый выцветшей тканью, на котором, лежали аккуратные пучки иссопа, зверобоя, мятные венчики, янтарные баночки с мазями и горсти сушёных ягод. Запах от лавки исходил густой, терпкий, с дразнящей медовой ноткой – прохожие невольно останавливались, втягивали аромат, задавали вопросы.

Агнес сидела на покосившейся скамеечке рядом, сонно перебирая узловатые коренья.

Внезапно кто-то остановился у лавки. Шаги его были лёгкими, почти бесшумными, но уверенными. Она подняла глаза, и сердце на мгновение замерло.

Перед ней стоял юноша, пожалуй, чуть старше её возраста. Высокий, в дорожном плаще, слегка припорошенном пылью, с капюшоном, который он только что снял, открыв лицо. Чёткие черты, тёмные, чуть растрёпанные волосы. Глаза – холодные, серебристо-серые, как зимнее небо, будто смотрят сквозь людей, не задерживаясь ни на ком. Но когда его взгляд встретился с её, он словно задержался на ней.

– Доброе утро, – голос его был тихим, но звучал неожиданно приятно. – Я ищу зверобой. Говорят, у Геллы из Таррина – лучший.

Агнес приподняла тонкую бровь.

– Говорят правду. Только ещё говорят, что его не покупают, а выманивают.

На его губах мелькнула едва заметная улыбка.

– А ты – Гелла?

– Нет. Я её дочь. Гелла сейчас выйдет, – ответила Агнес, чуть склонив голову, будто испытывая его взгляд.

Юноша кивнул, не выказывая ни удивления, ни разочарования. Он продолжал смотреть на Агнес, и этот изучающий взгляд заставлял её чувствовать лёгкое, необъяснимое беспокойство. Будто он видел в ней что-то, чего она сама в себе не замечала.

– Тогда я подожду, – произнёс он и перевёл взгляд на плетёные корзины, наполненные сушёными травами. Его пальцы провели по краю стола. – А пока… расскажи мне, что ещё, кроме зверобоя, может вылечить разбитое сердце?

Агнес была удивлена этим неожиданным вопросом. Она привыкла к тому, что люди спрашивают о лечении кашля, ран или головной боли. Но разбитое сердце? Это было что-то новое, неизведанное.

– Разбитое сердце лечит время, – выговорила она, сцепив руки за спиной. Щёки начали предательски теплеть. – И, возможно… правильный чай

– Время – это роскошь. Не у всех оно есть, – тихо сказал он, вновь глядя ей в глаза. – А чай… Какой чай ты посоветуешь?

Агнес задумалась. Она знала множество трав, каждая из которых обладала своими уникальными свойствами. Но какая из них подойдёт для исцеления душевной раны?

– Мята успокаивает, – проговорила она, указывая на пушистые мятные венчики. – Мелисса дарит надежду. А вереск… вереск помогает забыть.

– Забыть? – переспросил юноша, и в его голосе прозвучала лёгкая, щемящая грусть. – Разве можно забыть то, что было по-настоящему важным?

Агнес молчала, смущённо опустив взгляд. Она не знала, что ответить. Она была слишком молода, чтобы понимать такие сложные, взрослые вещи.

В этот момент из-за спины появилась Гелла с дымящейся банкой настойки. Она быстрым, намётанным взглядом оценила ситуацию. Агнес слегка отодвинулась.

– Агнес, ты обещала помочь, а не глазеть на покупателей, как кошка на тёплое молоко, – проворчала она, отодвигая девушку в сторону бедром.

– Он сам подошёл! – пробурчала Агнес, отступая с видом обиженного щенка.

Юноша вежливо кивнул Гелле.

– Мне нужен зверобой, немного иссопа и, если есть, настой для сна. Для одного… беспокойного человека.

Гелла принялась собирать заказ, ловко заворачивая травы в плотный мешочек и перевязывая бечёвкой, а юноша бросил мимолётный взгляд на Агнес. Её пальцы продолжали вертеть мятный стебелёк. Что-то в этом странном юноше цепляло – и тревожило.

Юноша расплатился молча, не торгуясь. Гелла, ловко перебирая монеты в ладони, кивнула, отсчитывая сдачу. От него пахло мятой и чем-то неуловимым – как от старой книги, в которую заглядывают лишь один раз, но навсегда помнят страницу.

– Спасибо, – сказал он, пряча мешочек. – У вас тут уютно. Ещё увидимся. Мне хотелось бы встретить тебя ещё раз.

Агнес застыла. Она даже не поняла, что чуть выпрямилась, будто собираясь что-то сказать, но не решилась. Он уже повернулся, шагнул в сторону – и вдруг резко остановился. Как будто что-то вспомнил.

Он обернулся через плечо, и их взгляды снова встретились.

– Кстати, – голос его прозвучал мягко, почти ласково. – Говорят, лучший способ залечить разбитое сердце – это найти новое.

Он исчез так же внезапно, как появился. Его фигура растворилась за поворотом улицы, а Агнес всё ещё стояла, слегка наклонив голову, будто стараясь уловить звук его шагов.

– Серые глаза… красивый молодой человек, – спокойно заметила Гелла, даже не поднимая головы от работы. – Не увлекайся.

– Я не увлекаюсь, – буркнула Агнес, складывая травы с чуть большей яростью, чем нужно. – Я просто не люблю, когда на меня смотрят дольше пяти секунд.

Гелла фыркнула, но мудро промолчала. Разделала пучок зверобоя, встряхнула его и только потом лениво добавила:

– А он смотрел. И ты не отвела взгляд.

Агнес опустила глаза и принялась нарочито старательно раскладывать сушёные листья по аккуратным кучкам. Но в голове навязчиво пульсировало:

"Ещё увидимся".

День выжал их до капли – не битвами, не погонями, а нудной торговлей, тягучими переговорами, неподъёмными мешками с травами и палящим солнцем.

Когда Гелла и Агнес вернулись, в доме клубился густой аромат тушёного мяса с луком и пряной похлёбки – Рамос и Тристан колдовали над ужином, что случалось редко, но всегда с искренним азартом.

Гелла тяжело опустила корзину у порога и, морщась, потёрла плечо.

– Если завтра кто-то снова скажет про мою "лёгкую руку", – пробурчала она, разуваясь, – я этой самой рукой в него и закину ящик сушёного корня.

Агнес прислонилась к косяку, тяжело выдохнула и устало улыбнулась:

– Я бы помогла, клянусь… но боюсь, вырублюсь до того, как дойду до стола.

Тристан, вытирая ладони о замызганный передник, бросил на неё косой взгляд:

– Главное, чтобы не вспыхнула от усталости, как в прошлый раз. Мы ведь едва от курицы спаслись – ещё чуть-чуть, и был бы аромат жареного угля.

Гелла рассмеялась, роняя на вешалку накидку. Она развязала узел на поясе, поправила выбившиеся пряди и заговорила о странном юноше, появившемся на рынке.

– Глаза – как зимнее небо, серые, но светлые. Весь такой вежливый… и смотрит будто сквозь тебя. Как будто не ты – а твоя душа перед ним стоит.

Рамос, сидя у очага, хмыкнул и что-то пробурчал себе под нос.

А вот Тристан прищурился, не то заинтересованно, не то ревниво:

– Серые глаза, говоришь? Агнес, ты, случайно, не смотрела на него так, как Сквилл на свою кость?

Агнес тут же метнула в него засушенным корнем – прямо из стоящей рядом корзины. Тот пролетел мимо и ударил в стену, оставив после себя лишь аромат чабреца и угрозы насилия.

– Придурок, – буркнула она и скрылась в своей комнате, хлопнув дверью чуть громче, чем стоило.

Агнес лежала на кровати, вытянувшись струной, глядя в темнеющее окно. Над ней – шершавая балка, куда она когда-то прятала свои детские рисунки, полные наивных фантазий. В комнате – простая деревянная тумба, окованный сундук, грубая оружейная подставка и сухие венки трав, которые Гелла развешивала у изголовья для крепкого сна.

Стук в дверь – тихий, почти неслышный, как всегда.

– Можно?

– Если ты снова пришёл подкалывать, то разговаривай через дверь.

– О, тогда я останусь здесь и буду петь балладу про "зверобой и сероглазого парнишку"!

Она резко встала, распахнула дверь, но вместо гнева на лице читалось лишь лёгкое раздражение.

Тристан, облокотившись на косяк, лукаво улыбался:

– Признайся, он тебе понравился?

– Он просто купил травы. Всё. Конец истории. Пришёл, расплатился, ушёл.

– Ага. Только ты забыла выдать сдачу. И три минуты смотрела ему вслед. Я засёк.

– Ты там даже не был. Хочешь, я напомню тебе, как ты смотрел на торговку рыбой в прошлом месяце? Чуть не подавился селёдкой от влюблённости.

– Справедливо, – Тристан рассмеялся. – Заслужил. Но знай: если сероглазый парень снова появится и хотя бы косо на тебя посмотрит – я…

– Выследишь и кинешь в крапиву?

– Нет. Поговорю с мамой. Пусть подсыплет ему слабительного в настойку. Сбежит из деревни сам.

Агнес хмыкнула, отворачиваясь, но на её лице всё же промелькнула искренняя усмешка.

Тристан задержался на пороге, а потом сказал

– Ты сильная. Ты осторожная. Но ты ещё девчонка, Аг. Иногда можно просто улыбнуться. Даже серым глазам.

Он ушёл, оставив за собой лишь лёгкий запах луговых трав и что-то ещё – что-то братское, надёжное, родное.

Агнес лежала в темноте, наблюдая, как ветер колышет тени на потолке. И, сама того не замечая, улыбнулась. Совсем чуть-чуть. Но искренне.

Глава 2

Первые лучи солнца робко крадутся сквозь оконное стекло, а Агнес, закутанная в поношенную рубашку, с растрёпанными волосами, уже выходит из дома с кувшином воды. В этот самый миг на пороге вихрем влетает Райна, её соседка и лучшая подруга с самого детства. Кожа у неё светлая, с нежным румянцем, играющим на щеках. Светлые волосы ниспадающая до середины спины, непокорно рассыпавшаяся по плечам. А глаза как два ярких изумруда, словно первая весенняя листва.

– Агнес! Ты жива? Или всё ещё перевариваешь вчерашнего красавца с рынка?

Агнес морщится, но в уголках губ предательски проскальзывает улыбка.

– Напомни мне в следующий раз, что тебе лучше вообще ничего не рассказывать. – И нагнулась над ведром с водой чтобы умыться.

– Слушай! Я тут подумала… Предлагаю рвануть в столицу! Там сегодня ярмарка – буйство красок и ароматов! Специи, ткани, музыка, уличные фокусники… Говорят, даже барды из восточных королевств пожаловали!

Агнес удивлённо поднимает голову и вскидывает брови:

– Ты всерьёз думаешь, что мама меня отпустит? Сама же знаешь – столица, чужие люди, вечные запреты… И вообще, когда-нибудь слышала, чтобы она позволяла мне одной туда ездить?

Райна скрестила руки на груди:

– Именно поэтому ты наденешь нормальное платье, а не свои боевые штаны, и вымолишь у неё разрешение! Сегодня ярмарка, Агнес! А не смертная казнь!

– Хорошо, я попробую, но обещать я тебе ничего не буду. – Райна кивнула и они пошли в дом.

Гелла сидела у старого деревянного стола, терпеливо очищая корень девясила от упрямой земли. Тонкие пальцы с отработанными движениями соскабливали слой за слоем, пока тонкий пар от чашки с травяным чаем неспешно вился вверх, обволакивая её лицо лёгкой дымкой. Солнечные лучи пробивались сквозь мутное стекло, ложась золотыми полосами на её щеку, седые пряди и натруженные руки.

Скрипнула дверь – в кухню шагнула Агнес. За её плечом, почти впрыгивая на порог, возникла Райна.

– Мама… – начала Агнес, чуть помедлив.

– Что случилось? – Гелла не подняла глаз, продолжая скоблить корень. Голос её звучал спокойно, но в нём уже теплилось предчувствие.

Райна стоявшая рядом начала подталкивать Агнес подойти поближе. Агнес бросила на Райну возмущенный взгляд и повернулась обратно к маме.

– Мы хотим съездить в столицу. Там сегодня большая ярмарка. Музыканты, специи, одежда, фокусники… Ну, всего на один день!

Гелла остановилась начищать корень девясила. Скребущий звук стих, и она медленно подняла голову.

Глаза её были полны напряжённого молчания – будто в этот миг она смотрела не на дочь, а куда-то дальше, в тень, откуда может прийти беда.

– Нет.

Агнес делает шаг вперёд, спокойно, но с чёткой нотой упрямства:

– Почему?

– Ты знаешь почему, – голос Геллы стал твёрже. Она встала, отложив корень в сторону, и встала напротив дочери. – Ты не такая, как другие, Агнес. Один взгляд. Одно движение. Ты не понимаешь, как быстро всё может обернуться.

– Я умею себя контролировать.

– Ты подросток. С огнём в крови. – Гелла подошла ближе, смотрела пристально. – И я видела, как глаза твои светились в темноте, когда ты злилась. А теперь – представь рынок. Люди. Шум. Кто-то случайно толкнул тебя. Кто-то закричал. И ты…

– Мы не будем одни, – вмешалась Райна мягко, но решительно. – Там будут девочки из деревни. Мы растворимся в толпе. Агнес не будет выделяться.

– В безумной толпе нет глаз, Райна, – Гелла обернулась к ней. – Есть только крик. И голодная пасть. Когда страх берет верх, люди не разбирают, кто ты. Они просто рвут.

Агнес отвела взгляд. На мгновение в комнате повисла тишина – лишь скрип дерева от ветра.

Потом – её голос. Тихий. Упрямо дрожащий.

– Мам… я понимаю. Я знаю, что я – не как все. Я не прошу прощения за то, кем я родилась. И не прошу тебе верить в то, чего ты боишься. Но… позволь мне просто один день. Один нормальный день. Без страха. Без тайны. Без чувства, что я хожу по лезвию ножа. Просто побыть девушкой. Которая смеётся, пробует лепёшки с мёдом… впервые видит столицу.

Она смотрела на мать – взгляд открытый, но полон внутренней усталости. Гелла видела: её девочка больше не ребёнок. В этом лице, полном юности, уже таилась боль, и тоска, и невыносимое желание просто дышать без страха.

В этот момент на кухню заходит Тристан, обвешанный походными сумками, а следом за ним – Рамос, с колчаном за плечами.

Тристан встал на пороге, моментально улавливая атмосферу, густую от напряжения, как перед грозой.

– Ого. Опять бой века: Агнес против маминого "нет"? – он поднял бровь. – Уже победила?

– Пока идёт по очкам, но без нокаута, – фыркнула Райна, не поворачиваясь, но хищно усмехнувшись.

Агнес скрестила руки на груди и посмотрела на брата с выражением, в котором смешались надежда и немая просьба:

– Скажи что-нибудь. Ну, правда. Ты же её любимчик, Трис. Пусть отпустит нас в столицу. На один день.

Тристан изобразил трагическое раздумье, театрально почесав подбородок:

– Скажу. Мам… отпусти её. Даже если она начнёт гореть – мы потом сошьём ей пожарный колпак.

– Тристан, – голос Геллы был ледяным, но в уголках губ дрогнула тень улыбки.

Он подмигнул сестре и стал серьёзен:

– А если без шуток… Если Агнес не увидит столицу сейчас, потом может быть уже поздно. Люди взрослеют. Скрываются. Исчезают. Или начинают бояться даже собственных желаний. Лучше – сейчас.

Гелла медленно выдохнула, поставила локти на стол, сплела пальцы. Пауза – короткая, но будто длиннее вечера. Потом она подняла взгляд на дочь:

– Один день. Ни шагу в сторону. Ни капли глупости.

Агнес кивнула резко, будто боясь, что промедление заставит мать передумать.

– Обещаю, – тихо, почти с дрожью.

– А я – королева ярмарки! – взвизгнула Райна, обнимая Агнес за плечи и кружа её.

Гелла провела рукой по виску, но сдерживала улыбку:

– И ты, Райна, смотри мне. Чтобы Агнес не влипла в какие-нибудь… "приключения".

– Как скучно… но выполнимо, – хмыкнула та, заныривая за Агнес.

Тристан уже выходил за порог вместе с Рамосом, но, обернувшись, бросает через плечо:

– А если всё же начнёшь что-нибудь поджигать, просто кричи: "Это шоу! Я фокусница!"

Дверь захлопывается.

И дом снова наполняется тишиной, прерываемой лишь лёгкой дрожью предвкушения.

Девушки начинают торопливо собираться.

– Ну, шевелись, улитка! Мы опоздаем, и всё самое интересное пропустим! – Райна влетает в комнату Агнес, держа подмышкой свёрнутый плащ и небольшую сумочку.

Агнес, сидя на кровати, всё ещё разглядывает своё отражение в небольшом медном зеркале. Рядом на стуле аккуратно разложено платье цвета спелой вишни, лёгкое, почти воздушное, с простыми серебристыми застёжками на рукавах. Мать сшила его давным-давно – "на случай, если тебе когда-нибудь захочется почувствовать себя милой девушкой."

– Ты уверена, что мне стоит его надеть? – бурчит Агнес, проводя ладонью по подолу.

– Ты выглядишь как самая настоящая принцесса!

Агнес закатывает глаза, но не может сдержать лёгкую улыбку.

Она надевает платье. Ткань нежно колышется, когда она поворачивается перед зеркалом. Тёмные волосы распущены, лишь несколько прядей по бокам перехвачены серебряной лентой. Карие глаза кажутся ярче в обрамлении вишнёвого цвета, и в этом отражении – совсем не та Агнес, которую все привыкли видеть с парой мечей за спиной и насмешливой улыбкой на губах. Эта – тише, мягче. Почти уязвима.

Райна подаёт ей плащ:

– Накинь, чтобы не приковывать взгляды. Хотя… вдруг сероглазый снова появится?

Агнес бросает на неё предостерегающий взгляд:

– Я тебе потом припомню эти слова. Когда он окажется каким-нибудь казначеем, или, что ещё хуже, королевским шпионом.

– Тогда он точно влюбится! – Райна фыркает и подмигивает.

Гелла стоит у порога. Она пристально смотрит на дочь в платье, потом мягко поправляет ей прядь волос за ухо.

– Ты похожа на солнце перед бурей.

– Это комплимент?

– Скорее предупреждение. Помни, кто ты. Но сегодня – просто будь собой.

Рамос, стоя в сторонке, кивает:

– Если кто-то обидит – сначала подумай, потом бей. Но всё-таки бей.

Тристан высовывается из-за угла, с луком за плечами:

– И вернись раньше, чем закат сожжёт тебе пятки.

Агнес и Райна смеются, подхватывают свои сумки и выходят на дорогу, где уже ждёт повозка с соседскими торговцами.

Солнце высоко. Пыльная дорога вьётся между пологими холмами.

Агнес вдруг чувствует, как внутри у неё нарастает что-то странное: волнение, щемящее ожидание – и тепло, будто от тлеющих углей под кожей.

Она сжимает ладони, заставляя себя дышать ровно. Сегодня – обычный день. Сегодня она – просто девушка в красивом платье. И пусть весь мир, пусть весь Скайдор поверит в это… хотя бы на один день.

Агнес сидит в повозке, опершись локтями о борт и подперев подбородок ладонями. Вокруг – золотистые поля, шепчущий ветер, скрип упряжки и болтовня Райны, которая без устали щебечет с торговкой впереди. Но Агнес не слышит слов. Её взгляд рассеян. Мысли – в прошлом. Воспоминание поднимается из глубин памяти, как пепел от задетого костра.

Сухие листья шуршали под ногами, и лёгкий туман вился между стволами деревьев. Было прохладно, но не холодно – золотисто-серый день, пахнущий сыростью и яблоками. Райна бежала впереди, смеясь:

– Давай, быстрее, деревянная ты копуша!

Агнес фыркнула, поправляя ремешок на плече. Она не хотела идти – но Райна уговаривала её целое утро: "Хватит драться с братом и жариться на солнце! Пошли просто… не много погуляем."

Это был редкий день, когда страх, прячущийся в груди Агнес, будто бы отступал. Когда она могла смеяться, не думая ни о чем. Она прыгнула следом за Райной через камни в ручье, поскользнулась – и упала, сильно ударившись боком о выступающий валун.

Словно хруст в теле отдало глухой болью.

– Твою ж… – Агнес зашипела, инстинктивно уперев руки в камень.

И в эту же секунду всё вокруг изменилось.

Под её ладонями валун затрещал. В воздухе послышалось потрескивание. Трава вокруг почернела, мелкие капли воды в ручье зашипели и мгновенно испарились.

Кожа на её руках засветилась красноватым внутренним светом, словно угольки под тонким слоем кожи.

Райна замерла в нескольких шагах. Тишина сдавила воздух, оставив лишь безмолвный крик в её расширенных, полных ужаса глазах. В них плясало зловещее пламя, отбрасывая отблески на бледное лицо. Но это был не слепой, животный страх – нет, в глубине зрачков затаилось леденящее осознание, проникающее в самое сердце.

Агнес отшатнулась, ловя ртом воздух. Кровь бурлила раскалённой лавой, грозя вырваться наружу, а сердце, казалось, плавилось, растекаясь обжигающей болью по всему телу. Холодный пот, выступил на щеках. Она выпрямилась медленно, с надломленной грацией.

– Что… что это было? – прошептала Райна, не отрывая взгляда от камня, который теперь дымился.

Агнес молчала. Она чувствовала, как сила, дремавшая в ней, проснулась и теперь требовала выхода. Это было похоже на голод, но голод не по еде, а по энергии, по теплу, по… власти. Она никогда не ощущала ничего подобного.

Она смотрела на свои руки, словно на чужие. Багровый румянец отступил, но кожа по-прежнему пылала. Сжав кулаки, она ощутила, как внутри неё зарождается ледяной страх, скручиваясь в болезненный узел отчаяния.

– Ты… ты видела? – прошептала она сорвавшимся голосом, словно моля о том, чтобы это оказалось лишь кошмарным сном.

Райна оставалась неподвижной, лишь едва заметно кивнула, подтверждая увиденное. На её губах дрожала тень невысказанного ужаса.

– Видела, – прошептала Райна в ответ, с трудом отрывая взгляд от дымящегося камня. Она сделала шаг назад, затем ещё один, словно боясь прикоснуться к Агнес, словно та вдруг стала источником невидимой, но ощутимой опасности. – Агнес… что с тобой?

Агнес покачала головой, не находя слов, чтобы описать ту бурю, что бушевала в её душе. Как объяснить необъяснимое? Как рассказать о проклятии, которое она не понимала и не контролировала?

– Я не… я не хотела. Это… случайность, ужасная случайность. Я не знаю, как остановить это безумие. Я чувствую его постоянно – этот огонь… он горит во мне, под самой кожей, живёт своей жизнью. Но я не хочу, чтобы…

– Чтобы тебя сожгли? – тихо произнесла Райна, и в её голосе не было ни осуждения, ни презрения, лишь глубокое сочувствие.

Агнес судорожно кивнула, и вдруг почувствовала, как спазм сковывало её – живот, грудь, горло. Сердце бешено колотилось, словно стремясь вырваться из груди. Губы сжались в тонкую, дрожащую линию, удерживая рвущийся наружу крик. Слезы жгли глаза, но она упрямо сдерживала их, не позволяя слабости взять верх. Не сейчас.

– Они ищут таких, как я. Я не могу… Ты не должна никому говорить. Даже твоей матери. Никому, Райна. Пожалуйста, умоляю тебя. Мне некуда бежать, – в отчаянии прошептала она, словно выдавая самый страшный секрет.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом опавшей листвы под ногами, словно природа затаила дыхание, сочувствуя их горю.

Райна сделала шаг вперёд. Медленно, с осторожной неуверенностью, но без тени страха. И, несмотря на обжигающий жар, исходящий от Агнес, она протянула руку и взяла её ладонь в свою. Ощутила болезненный ожог, едва заметно вздрогнула, но не отпустила. Её пальцы крепко сжали руку Агнес, словно давая клятву.

– Ты не чудовище, Агнес. И ты не одна. Я – с тобой. Всегда. Даже если весь Скайдор решит иначе. Я буду рядом.

Агнес зажмурилась, и дрожь пробежала по её подбородку. Она была безмерно благодарна за это тепло, за это понимание. За то, что её не оттолкнули, не испугались, приняли такой, какая она есть.

– Клянусь, – прошептала Райна, её голос был полон решимости и искренней любви. – Никому. Никогда.

Лёгкий толчок вывел Агнес из воспоминаний. Дрожь пробежала по кончикам пальцев. Внутри, вспыхнуло пламя – не страха, нет, а живое, согревающее воспоминание, якорь, удерживающий на плаву, и щит, отражающий мрак.

Она украдкой взглянула на Райну. Та сидела рядом, беззаботно похрустывая сушёным яблоком, оживлённо беседуя с купчихой и заливаясь смехом над какой-то нелепой шуткой. В этом безмятежном образе крылась сила, опора, верность.

– Спасибо, что не испугалась тогда… и не предала. Спасибо, что не отдала миру, который жаждет меня уничтожить, – прошептала Агнес, и молча сжала ладонь под плащом, там, где когда-то, в час отчаяния, её держала рука Райны.

Глава 3

Повозка, преодолев последний холм, и в тот же миг пейзаж распахнулся перед ними, словно театральный занавес, являя взору картину иной жизни.

Перед Агнес предстала столица Скайдора – Бруасал, город, сотканный из золота, камня и дерзновенной мечты. Башни, увенчанные кружевными шпилями, устремлялись ввысь, купаясь в солнечных лучах и вспыхивая искрами. Крыши – рубиновые, лазурные, покрытые черепицей и медью – пестрели, словно лоскутное одеяло.

Белоснежные стены, окружали Бруасал, оберегая его, но не отгораживая от мира: ворота гостеприимно распахнуты, стража одаривала путников улыбками, дети с гамом носились по мощёным улицам, а фонтаны у входа в город звенели хрустальными струями, вторя арфам невидимых музыкантов.

Едва ступив на брусчатку, Агнес ощутила, как её окутывает волна ароматов: свежий хлеб, тягучий мёд, жареные орехи, пряные благовония, дурманящие цветы с балконов и тонкий дымок экзотических курений.

– О, какое же Солнце над Скайдором… – прошептала Райна, заворожённая открывшейся красотой.

Агнес смотрела на всё это с прищуром – не от недоверия, а от ослепительного великолепия. После их пыльной, затерянной в глуши деревни Бруасал казался нереальным видением. Слишком ярким. Слишком… безмятежным.

По широким улицам, вымощенным белым камнем, сновали горожане в пёстрых одеждах. Юноши в небесно-синих кафтанах, девушки в летящих шёлковых платьях. Многие украшали волосы живыми цветами, словно сошедшими с полотен художников.

Музыка лилась отовсюду, сплетаясь в причудливую мелодию жизни. Мальчишка на углу наигрывал что-то задорное на флейте, рядом старик перебирал струны арфы, извлекая из них грустные и прекрасные звуки. Где-то вдали грохотали барабаны, и люди, забыв обо всём, пускались в пляс прямо на площади.

Агнес почувствовала, как в груди зародилось щемящее чувство лёгкости, давно забытое ощущение: будто всё возможно, будто мир – прекрасен и прост.

На одной из улиц уличный иллюзионист взмахом руки выпускал в воздух огненных бабочек, которые рассыпались дождём искр и таяли в воздухе под восторженные аплодисменты детей.

И тут же, незаметно, стояли стражники. Их взгляды внимательно следили за каждым движением.

На витринах лавок сверкали сокровища: кольца с драгоценными камнями, броши в виде полумесяцев, амулеты, хранящие древние тайны. Рядом – тончайшие ткани, привезённые из далёких восточных стран, диковинные маски, дурманящие духи и книги в переплётах, украшенных золотым тиснением. У каждой лавки толпились люди – смеялись, спорили, торговались, выпивали, жили полной жизнью.

На центральной площади возвышалась бронзовая статуя Фаррисса – основателя, с рукой, устремлённой к небесам. У подножия монумента раскинулся пёстрый рынок: благоухающие цветы, сочные фрукты, дразнящие ароматом булочки с корицей и расписные кувшины. Здесь пульсировала сама жизнь – в движении, в звуках, в тёплых объятиях солнца.

Люди казались беззаботными, счастливыми, словно ограждёнными от болезней, нищеты и страха невидимым барьером.

Агнес вдруг ощутила себя чужой в этом празднике жизни, но в то же время – несказанно восхищённой.

Она шла неспешно рядом с Райной, внимая стуку каблуков о древнюю брусчатку, чувствуя, как игривый ветер треплет подол её вишнёвого платья.

– Они здесь не боятся, – прошептала она, словно боясь нарушить тишину. – И даже не подозревают, что одарённые существуют.

Райна одарила её лучезарной улыбкой:

– Пропусти хоть один день, и мы все забудем.

Агнес кивнула, понимая, что забыть невозможно. Но в этот миг, утопая в музыке улиц, в солнечных зайчиках, танцующих на воде фонтанов, она была просто девушкой в вишнёвом платье, одной из тысячи, купающихся в тёплых лучах бруасальского солнца.

Толпа бурлила, – ароматы карамели, пряные запахи восточных специй, звон монет и задорные выкрики торговцев сплетались в живую симфонию улиц. Агнес и Райна двигались медленно, стараясь впитать каждое мгновение, словно боялись, что все это – лишь мимолётный сон, который вот-вот рассеется.

На Площади мастеров все сверкало. Серебро, золото, драгоценные камни, хрупкое стекло, изящный фарфор – изделия невиданной красоты манили взгляд. Солнце щедро заливало витрины, превращая площадь в хрустальную сказку, застывшую во времени.

– Посмотри на этот браслет, Агнес! – воскликнула Райна, подбегая к одной из витрин. – Он будто светится изнутри!

Но Агнес не ответила. Её взгляд был прикован к фигуре в толпе.

Он стоял у соседней витрины, склонившись к продавцу и внимательно рассматривая тонкое ожерелье с алым камнем. На нём был камзол глубокого темно-синего цвета, расшитый серебряной нитью по вороту. Мягкие кожаные штаны облегали ноги, руки скрывали тёмные перчатки, а на пальце поблёскивал перстень. Лёгкий плащ, казалось, наброшенный не по погоде, лишь подчёркивал его утончённость и загадочность.

Агнес уже собиралась отвернуться, как вдруг он повернулся.

Их взгляды встретились. Серые глаза, спокойные, но хранящие в себе отпечаток прожитых лет и тайн. Он смотрел так, словно не просто ждал, а предвидел её появление.

Он подошёл ближе, не спеша, с какой-то хищной грацией, будто тень от фонаря скользнула к ней по мостовой. Его голос был тихим, низким, с едва уловимой хрипотцой, коснулся её слуха:

– И вот вы здесь.

Агнес чуть приподняла подбородок, скрестив руки на груди. С ветром, что гулял по-утреннему Бруасалу, её волосы слегка трепетали у висков.

– Ты говорил, что мы ещё встретимся, – ответила она, внимательно глядя ему в глаза. – Ты сдержал слово.

Он кивнул, и в этом движении было что-то странно тёплое. Уголки губ тронула полуулыбка.

– А ты всё такая же…

Агнес прищурилась. Она не любила фразы без конкретики – в них обычно прятались либо манипуляции, либо… что-то ещё.

– Это комплимент или вызов?

– Это наблюдение, – отозвался он просто. – Меня зовут Арон. Мой отец владеет ювелирной мастерской на Верхней улице. Мы здесь давно, пустили корни в этой столице. Я вырос среди камней… и среди людей, умеющих видеть в них душу. Хотя, если честно… я больше люблю людей.

– Ты говоришь, как продавец сказок, – сказала Агнес, едва заметно усмехнувшись. Её голос был спокойным, но внутри скреблось: она не доверяла красивым словам, даже если они были произнесены таким голосом.

– А ты – как девушка, которая не верит всему, что блестит. Это… бесценно, – мягко ответил он.

Райна, до этого стоявшая рядом, быстро сориентировалась, сделала вид, что заинтересовалась кольцами на соседнем прилавке, и ловко исчезла в сторону. Оставила их вдвоём.

Некоторое время они молчали. Люди вокруг шумели, смеялись, переговаривались, гремели кувшинами и щипали сыр с прилавков. Но будто всё на секунду притихло.

– Позволь показать тебе Бруасал настоящим, – вдруг сказал Арон, чуть тише, почти интимно. В его голосе не было игры. Лишь искренняя уверенность.

Агнес вопросительно вскинула бровь, но сердце чуть толкнулось в груди.

– Ты часто водишь девушек по городу?

Он покачал головой, не отводя взгляда:

– Нет. Ты – первая, кого я действительно хочу удивить.

Агнес смотрела на него чуть дольше, чем собиралась. И на этот раз – не отводила глаз и согласилась.

Вместо шумных проспектов он повёл её узкими переулками, где в стенах древних зданий прятались тайные сады, фонтаны, шепчущие легенды, и библиотека, казавшаяся бездонной.

Он показал стеклянную галерею, стоящую над крышей бывшего театра, где можно было пить чай и любоваться городом с высоты.

Он провёл её по мосту влюблённых, где, по преданию, каждое слово, сказанное от чистого сердца, навеки запечатлевалось в камне.

Они лакомились горячими булочками, присыпанными розовыми лепестками, смеялись до слёз, затевали шутливые споры, украдкой наблюдали за надменными столичными аристократами.

Вечер медленно опустился на город. Небо пылало красками заката – от нежного персика до багряного пламени, пока за чередой крыш не разлилась густая тьма, усеянная первыми, робкими звёздами. Фонари, с абажурами из тончайшего хрусталя и состаренного стекла, вспыхивали сами собой, будто невидимый художник касался каждого огонька кончиком волшебной кисти.

Агнес и Арон вышли на площадь у фонтана, которую местные жители ласково прозвали Танцующими Огнями – здесь каждый вечер под открытым небом звучала музыка, сплетая незнакомцев в едином ритме, позволяя им забыть о заботах и кружиться в объятиях друг друга, не спрашивая имён.

Пары – седовласые старики, звонкоголосые дети, влюблённые, истосковавшиеся путники – плавно скользили по площади, ведомые мелодией, льющейся откуда-то с небес. Бархатный звук скрипки, трепетная флейта, хрустальный звон колокольчиков и приглушённые удары ручного барабана сливались в мягкий, завораживающий ритм, уносящий прочь все тревоги.

Агнес замерла у края площади. Свет фонарей ласково касался её тёмных волос, играл бликами на щеке. В груди трепетало необъяснимое волнение. Все вокруг казалось слишком прекрасным, слишком нереальным.

Арон взглянул на неё, и в его глазах плескалась тихая, глубокая нежность.

– Ты когда-нибудь танцевала на улице? – спросил он, нарушая тишину.

– Я не танцую, – поспешно ответила Агнес, стараясь скрыть смущение. – Особенно перед незнакомцами.

– А я – не незнакомец. И никто на нас не смотрит. Все слишком увлечены танцем.

Он протянул к ней руку. Без тени наигранности, без театрального жеста. Просто. Так, словно танец – это естественное продолжение беседы. Только без слов.

Агнес посмотрела на его ладонь. Сердце робко забилось в груди, словно готовясь к прыжку. И все же – она вложила свою руку в его.

Поначалу все казалось чужим и неестественным – шум толпы, яркий свет, громкая музыка, непрерывное движение. Но как только Арон нежно коснулся её талии, словно мир вокруг немного притих, уступая место магии.

Шаг, поворот, лёгкий наклон – и их тела начали двигаться в унисон, подчиняясь неведомой силе.

Она чувствовала, как волнение внутри нарастает с каждой секундой. Он вёл её уверенно и легко, словно знал каждую ноту, каждый шаг, но при этом не навязывал свою волю. Агнес позволила себе расслабиться, отпустить напряжение. Позволила почувствовать, как её ладонь идеально ложится в его, как их шаги совпадают, как их взгляды встречаются в полуобороте, замирая между вздохами.

Музыка, до этого казавшаяся хаотичным набором звуков, вдруг обрела глубокий смысл. Она чувствовала тепло его руки на своей талии, и это тепло волной разливалось по всему телу, согревая изнутри. Агнес на мгновение прикрыла глаза, позволяя себе полностью раствориться в этом волшебном моменте.

Когда она снова открыла глаза, мир вокруг словно померк, оставив лишь его. Его глаза, полные какого-то тихого, глубокого понимания, его едва заметную улыбку, которая, казалось, была предназначена только для неё.

Они танцевали, не произнося ни слова, но говоря гораздо больше, чем могли бы выразить вслух. В каждом движении, в каждом взгляде читалось что-то новое, неизведанное. Агнес чувствовала, как между ними возникает невидимая нить, связывающая их в этом танце, в этом моменте, в этом городе.

"Он что-то скрывает… Я чувствую это. Но почему рядом с ним так спокойно? Это неправильно. Я не могу себе этого позволить, – промелькнула тревожная мысль в голове Агнес."

В одном из поворотов их лица оказались опасно близко. Музыка затихала – или просто её сердце билось так громко, что заглушало все остальные звуки. Он смотрел на неё, не отводя взгляда. И она – тоже не могла отвести глаз.

Огонь внутри неё, тот самый, который она привыкла подавлять, вдруг вспыхнул с новой силой, согревая ладони, обжигая позвоночник. Она едва заметно отшатнулась, словно испугавшись собственного отражения. Арон ничего не заметил. Только крепче сжал её руку.

Когда танец завершился, он все ещё держал её руку – чуть дольше, чем следовало.

И, наклонившись совсем близко, прошептал ей на ухо:

– Я рад, что ты приехала в этот город. Он стал другим – когда появилась ты.

Скрипки смолкли. Уличные артисты, растворялись в ночи, собирая свой реквизит. Дети ловили ускользающие искры фонарей, будто светлячков, на кончики пальцев, а город, утомлённый дневной суетой, медленно погружался в объятия сна.

Агнес и Арон, все ещё храня тепло друг друга на кончиках пальцев, отошли к краю площади. Там, словно страж, возвышалась старая бронзовая статуя Феррисса – легендарного правителя Скайдора, чьё имя давно стало синонимом силы и верности. Могучий герой в длинном плаще, с рукой, простёртой к звёздному небу. У подножия статуи, словно приглашая к размышлениям, раскинулась широкая скамья из древнего, замшелого камня.

– Ну конечно! – воскликнул знакомый голос, нарушив тишину.

Агнес вздрогнула и обернулась.

Райна стояла рядом. В руках она держала шуршащий бумажный пакет, из которого дразняще выглядывали тёплые, румяные булочки с сахаром и вареньем. Щёки у неё были игриво перемазаны сладким, а глаза искрились неуёмным весельем.

– Вы, значит, тут тайно кружитесь под луной, а я – героически защищаю булочки от местных воробьёв! – поддразнила она, заливаясь смехом.

Агнес невольно рассмеялась, заразившись её настроением. Арон тоже рассмеялся, наблюдая за ними.

Они устроились на скамье под сенью величественной статуи. Агнес – посередине, словно связующее звено. Райна – с краю, беззаботно облизывая пальцы, измазанные вареньем. Арон – чуть в стороне, но с вниманием, изучающий лицо Агнес.

Над ними мягко шелестели листья, а призрачный свет фонаря окрашивал их лица причудливой игрой золота и теней. Агнес, заворожённо глядя на массивную бронзовую фигуру Феррисса, словно пытаясь прочесть в застывших чертах лицо того, кто когда-то правил этой землёй.

– Расскажи мне историю Скайдора, – произнесла она почти шёпотом, не отводя взгляда. – Не ту, что рассказывают детям у камина.

Арон опустил руки в карманы, на мгновение замолчал. Он не смотрел на неё – его взгляд был устремлён куда-то мимо, вглубь ночи, в прошлое.

– Это было лет пятьдесят назад, – начал он, негромко, сдержанно, но в голосе уже звучала тяжесть веков. – Тогда Скайдор ещё был единым. Огромным. Гордым. Им правил король Арон Первый – мудрый, да. Но, говорят, жёсткий до холодного пота по спине.

Он медленно прошёлся вдоль пьедестала, как будто пытался почувствовать следы той истории под ногами.

– Именно при нём вспыхнула "Черновенец" – болезнь, что убивала не только тело, но и разум. Люди сходили с ума, поджигали собственные дома, бросались в реку с моста… Лекари не могли понять, как это остановить. А тогда ещё была магия. Много магии.

– И никто не попытался… вылечить? – тихо спросила Агнес.

– Попытались, – кивнул Арон. – Только она… усиливала болезнь. Или сама становилась её источником. Люди начали винить одарённых. А король… он начал убивать заболевших. Сначала поодиночке. Потом – деревнями.

Он обернулся, и теперь его голос был резче.

– Он считал, что жертва нескольких – спасение для всех.

Райна молча слушала, но её лицо становилось всё мрачнее.

– А потом?

– Потом он умер. И трон перешёл к его сыну, Региллу Второму. У него был брат – Роб. Не наследник, но харизматичный, дерзкий. Обещал свободу, справедливость, реформы. Началась война. Брат против брата. Скайдор трещал по швам, как старая лодка в бурю. Кровь лилась рекой. Роб проиграл, но сумел захватить западные земли. Так родился Воскидор.

Агнес стояла, не шелохнувшись, и только её пальцы невольно сжимались в кулаки.

– Но… почему магия оказалась под запретом, если она могла помочь во время войны? Почему её теперь так боятся?

Арон отвёл взгляд.

– Потому что магия перестала быть лекарством. Её превратили в оружие. Одарённые начали вершить судьбы городов, гнуть волю людей, сжигать армии, рушить замки. После войны оба королевства решили: или исчезнет магия, или исчезнут они сами.

– Значит, ради мира… они начали охоту? – спросила Райна, в голосе которой звучала горечь.

Арон кивнул:

– Во всех землях. Без суда. Без шансов. Сжигали, вешали, топили. Даже детей.

Агнес почувствовала, как её горло пересохло от волнения. Она слишком хорошо знала, что значит скрывать правду. И знала, какая участь ждёт тех, кто помогает её скрывать.

Она знала этот страх – страх перед самой собой. Каждое неверное движение, каждое слово, сорвавшееся не вовремя, могло стать последним.

Агнес стояла чуть ближе к нему, опустив руки, напряжённые плечи выдавали, как сильно она держится, чтобы не выдать внутреннюю дрожь. И всё же голос её звучал ровно:

– Значит, чтобы защититься… они начали жечь.

– Иногда, – тихо ответил Арон, – страх сильнее правды.

Райна мрачно покосилась на него:

– Или просто удобнее.

– Может быть, – он кивнул, – но попробуй уговорить толпу, что тень не страшна, когда она забрала у них детей.

Он шагнул ближе к статуе, коснулся металлического плаща Феррисса, словно мог почувствовать под пальцами остатки вины, навечно запечатлённой в бронзе.

– Они боялись не самих магов, – продолжил он, – а того, что магия будет расти без границ. Без правил. Как лесной пожар. Что один человек сможет остановить войну – или начать новую. И что тогда? Короли станут пешками? Законы – пылью? Империи – воспоминанием?

Агнес не сразу ответила. Она посмотрела на свои ладони – тонкие, почти детские. Эти руки держали пламя. Эти руки могли бы…

Она резко отвела взгляд, будто обожглась собственной мыслью.

– А что ты думаешь? – спросила она вдруг. – Магия – зло?

Арон посмотрел на неё – пристально, как в тот день, когда впервые появился на лавке с травами.

– Магия – это сила. А зло… – он сделал шаг, приближаясь, и теперь их разделяло всего несколько шагов. – Зло – это выбор. То, что ты сделаешь с этой силой.

Райна прочистила горло:

– Ну что ж, весёлый у нас вечерок. История, смерть, костры. Не хватает только трубадура с балладой о сожжённой ведьме.

Агнес усмехнулась, но в её глазах ещё жила та самая тревога, сгустившаяся над сердцем, как буря перед грозой. Она взглянула на Арона – и впервые позволила себе подумать:

"Если бы он узнал. Если бы увидел, что я не просто слушаю эту историю, а живу в ней…"

Словно почувствовав её мысль, Арон посмотрел прямо ей в глаза. И вдруг тихо, почти шёпотом, сказал:

– Иногда мне кажется, ты знаешь об этом больше, чем говоришь.

Мгновение – и всё снова стало обычным. Райна повернулась, махнув рукой:

– Всё, пойдём отсюда. Пока ты не начал рассказывать о том, как ожили мертвецы и проглотили короля.

– Это, кстати, отдельная история, – усмехнулся Арон.

Ночное небо над столицей почти выцвело до чернильной черноты, лишь редкие звёзды робко мерцали сквозь пелену тумана. Агнес подняла взгляд – луна, скрылась за крышей ближайшего здания.

– Пора возвращаться, – прошептала она, с грустью отрываясь от сияющей площади и обжигающего тепла его взгляда. – Повозка отходит с Южной улицы через полчаса.

– Я могу вас проводить. Здесь бывают… не самые приветливые улицы.

– О, не беспокойся. Мы умеем за себя постоять, – отрезала Райна.

Арон слегка склонился, коснулся её руки – мягко, но с робкой неуверенностью.

– Береги себя, Агнес.

Она лишь кивнула, слова застряли в горле. Райна, уже запахнувшаяся в свой плащ, подмигнула:

– Ты, если что, снова приходи… за травами.

Они зашагали быстрым шагом, и, чтобы успеть на повозку, свернули в узкий, мрачный переулок.

Дорога вилась между угрюмыми складами, заброшенными лавками и старыми фонарями, чьи тусклые огоньки дрожали. Стены с обеих сторон давили. В воздухе витал смрад мокрого камня, гнили и едкого дыма от костров, у которых бедняки грели озябшие руки.

– Фу, Райна… Почему мы идём этим маршрутом? – Агнес с отвращением передёрнула плечами.

– Потому что ты мне поверила, что я знаю короткий путь, – невинно пожала плечами Райна. – И потому что мы опаздываем.

Обе усмехнулись, но смех быстро стих – впереди, среди полутени, замаячил силуэт.

Высокий. Сгорбленный. Облачённый в лохмотья, как сама ночь. Он медленно брёл по мостовой, шаркая ногами так, будто каждое движение причиняло боль. Капюшон закрывал лицо, но дыхание… хриплое, с мокрым посвистом, будто кто-то душил его изнутри, пробирало до мурашек.

Райна замерла, инстинктивно отступив назад и прижавшись к Агнес.

– Он… пьян? – прошептала она, голос дрожал.

Агнес прищурилась, не сводя взгляда с фигуры.

– Это не похоже на пьяного. Он… он будто… ломается.

Человек – если это вообще был человек – остановился. Голова дёрнулась в их сторону. И тогда они увидели глаза.

Красные. Без зрачков. Пульсирующие. Как огонь в сосуде, вот-вот готовом взорваться. Вены вздулись, потемнели, будто внутри текло что-то ядовитое и чуждое. Из его горла вырвался голос – он говорил на не понятном языке, полный боли, голода и безумия.

– Беги! – крикнула Агнес.

Они рванули прочь, спотыкаясь, скользя по мокрому камню. Узкие переулки метались перед ними, петляя, как лабиринт, будто город сам не хотел отпускать.

– Это не нормально! Это не человек! – вскрикнула Райна, уворачиваясь от стены.

– Я заметила, спасибо! – задыхаясь, отозвалась Агнес.

Позади раздавался топот – неровный, судорожный, но настойчивый. Преследователь был не быстрым, но его шаги звучали так, будто время сжималось, как петля на шее.

– К фонарю! Он боится света! – Райна рванула к перекрёстку.

– Он не боится света! Он боится… – Агнес замолчала.

Они упёрлись в стену. Глухую, кирпичную, без единого просвета.

Райна вжалась в неё, задыхаясь от паники. Агнес встала перед ней, кулаки сжаты. В ушах пульсировал собственный пульс. В груди копилось тепло – дикое, неудержимое. Жар поднялся к горлу, как крик, застрявший в дыхании.

Позади слышался плеск шагов – их преследователь приближался.

Агнес сделала шаг вперёд, заслонив подругу. Она чувствовала, как в пальцах нарастает искра. Как кожа становится горячей, будто солнце лизнуло её изнутри.

– Я не хочу… – прошептала она, голос сорвался. – Но если придётся…

И вдруг – свист рассекаемого воздуха, звук, предвещающий спасение.

Сбоку метнулась тень в развевающемся плаще, быстрая, как порыв ветра, несущий перемену.

– Арон? – выдохнула она, не веря своим глазам.

Он вылетел из переулка, в тот самый миг, когда мужчина замахнулся на Райну, готовый обрушить свой гнев.

– Назад! – прорычал он.

Мужчина повернулся, изрыгая проклятия на непонятном языке, и бросился на него, ведомый лишь жаждой убийства.

Арон увернулся, одновременно выхватывая меч – узкий, изящный, с гравировкой, которая в отблесках фонаря казалась пульсирующим светом.

Он нанёс удар снизу-вверх, рассекая не только воздух, но и плоть. Первый удар – по ногам, лишая опоры. Второй – по плечу. Третий – прямо в грудь, в самое сердце.

Мужчина издал предсмертный хрип, полный боли и отчаяния, и рухнул на землю, содрогаясь в последних конвульсиях. Из его груди вырвался клуб чёрного дыма, растворяясь в ночном воздухе, унося с собой частичку их страха.

Арон стоял над телом, дышал тяжело. Его плечи подрагивали. Плащ был порван, а по щеке тянулась свежая царапина. Он даже не заметил.

– Вы целы? – хрипло спросил он, обернувшись.

– Почти не родились заново, если что, – пробормотала Райна, прижав ладони к лицу.

Агнес шагнула ближе, смотрела на него не отрываясь.

– Ты… ты спас нас. Спасибо.

– Я оказался рядом, – ответил Арон, проводя тыльной стороной ладони по подбородку, оттирая кровь.

Райна стояла, прижав ладони к груди, не отрывая взгляда от тела.

– Что это было?! Он не был… нормальным!

– Не знаю, – коротко сказал он. – Но он не первый. И, боюсь, не последний.

Агнес шагнула ближе, не отводя глаз от него.

– Откуда у тебя меч?

Он бросил взгляд на оружие, как будто впервые вспомнил о нём, и только тогда начал прятать клинок в ножны.

– Семейная привычка. Город стал… опаснее.

Райна фыркнула, поднимая с земли свою сумку с распоротым ремнём.

– Отлично. Мы чуть не умерли, а он говорит: "опаснее".

– Потом, – коротко ответил Арон. – Здесь оставаться нельзя. Пошли.

Он шагнул вперёд, не оглядываясь на тело.

Агнес задержалась на полсекунды, всматриваясь в неподвижную фигуру на мостовой. Что это было? Болезнь? Магия? Проклятие?

Внутри всё кипело, но она пошла за Ароном, стиснув зубы.

Агнес обернулась. В узком переулке оставалось лишь тело, которое уже начинал обволакивать зловещий, едкий туман. Она чувствовала, как внутри неё вспыхивает и гаснет сдержанный огонь, словно сама болезнь отзывается на её силу, дремлющую глубоко внутри.

Они остановились под аркой, где мягкий свет фонаря разливался по мокрой мостовой, вырезая их силуэты из тьмы. Всё внутри, наконец, немного стихло – дыхание, стук сердца, дрожь в пальцах.

Агнес заметила кровь на щеке Арона.

– Стой, – тихо сказала она и шагнула ближе, даже не дожидаясь ответа.

Она полезла в сумку Райны, на ощупь нашла чистую тряпицу, смочила её водой из фляги. Руки дрожали чуть сильнее, чем хотелось бы. Осторожно коснулась его лица, вытирая кровь. Её пальцы почти не касались кожи, но тепло от них всё равно чувствовалось.

Арон не шелохнулся. Он смотрел на неё, не отрываясь, как будто в этот момент она была единственным, что имело значение. Его глаза – серые, серьёзные, хранили в себе и благодарность, и что-то… глубже.

– Ты в порядке? – её голос был едва слышен, почти шёпот, пока она аккуратно касалась уголка его губ.

– Думаю, да, – ответил он, и голос тоже стал тише. – Если бы все раны так лечили… я бы не возражал раненым быть почаще.

Агнес чуть улыбнулась, не отводя взгляда.

– Остроумный. Значит, не так уж и плохо тебе.

Агнес ничего не ответила. Просто посмотрела на него.

– Честно? – он чуть склонил голову ближе к её руке. – Мне очень хорошо.

Она смутилась, но не убрала руку. Наоборот – чуть задержалась, ловя этот хрупкий, почти нереальный момент между "до" и "после".

Сбоку раздалось громкое всхлипывающее фырканье. Райна, стоявшая в паре шагов, отшатнулась, глядя на них с выражением то ли ужаса, то ли паники.

– Эй! А он точно… не заражён? – прошептала она, взгляд прилип к крови. – Я видела, как у него на руке что-то дёрнулось!

Арон, не убирая взгляда с Агнес, спокойно отозвался:

– Болезнь не передаётся через кровь. Ни через прикосновения, ни через раны. Она выбирает. Как будто… живёт по своим правилам.

– Звучит… жутко, – пробормотала Райна. – Она что, как тень, ходит за людьми и ждёт?

Агнес медленно опустила тряпку и убрала прядь волос с его лба, её пальцы слегка задержались.

– А ты? Как оказался так вовремя? Случайность?

Арон чуть усмехнулся, убирая с её плеча несуществующую пылинку.

– Я ведь говорил, что могу показать столицу, с другой стороны. Видимо… решил начать с её самых страшных переулков.

– Следил за нами? – приподняла бровь Агнес.

– Я предпочёл бы слово "присматривал". Не знал, зачем, но… теперь знаю.

– Удачное "присматривание", – хмыкнула Райна, отходя чуть в сторону. – Ладно, пошли уже, мы скоро опоздаем.

Агнес, сдерживая улыбку, шагнула назад. Но её рука всё ещё хранила тепло его кожи.

И в ту секунду, пока они не ушли, Арон сказал тихо, почти неслышно:

– Спасибо…

Агнес ничего не ответила. Просто посмотрела на него.

Узкие улочки столицы остались позади. Повозка, на которую они едва успели, уже поджидала у южных ворот, у самой дороги. Лошадь нетерпеливо била копытом, распаляя в морозном воздухе густой аромат пыли, кожи и предрассветной свежести.

Торговцы спешно докладывали последние ящики, а кучер, с соломинкой в зубах, бросал нетерпеливые взгляды на запоздавших, подгоняя одним лишь взглядом.

Арон шёл рядом с Агнес, в полушаге позади, почти не касаясь её плеча, но его присутствие ощущалось кожей. Он больше не шутил, не пытался разрядить напряжение. Лишь молча смотрел, словно стараясь запечатлеть в памяти каждый её жест, каждую линию лица, высвеченную тусклым светом фонаря.

У повозки они остановились.

– Вот и всё, – проговорила Райна, натягивая капюшон на голову. – Спасибо за… ну, за всё.

Арон слабо улыбнулся и кивнул:

– Берегите себя. Обе.

Райна, едва сдержав зевок, проворно забралась в повозку, оставляя их наедине.

Агнес задержалась. Несколько секунд стояла, опустив глаза, будто собиралась с силами. Потом подняла взгляд – он всё ещё смотрел на неё. Тихо, внимательно. Словно хотел запомнить каждую черту её лица.

– Ты спас нас, – прошептала она. – Даже не знаю, как… как тебя благодарить.

– Не нужно, – его голос стал мягче, чуть ниже. – Если бы я мог… я бы снова оказался рядом. В любую секунду.

Он шагнул ближе. Совсем близко. Их разделяли всего несколько дюймов.

– Спасибо, что была сегодня со мной, – сказал он. – Это был день… которого у меня давно не было.

И прежде, чем она успела сказать хоть слово, он осторожно потянулся вперёд и коснулся губами её щеки. Легко, как прикосновение пёрышка, но от этого её сердце заколотилось сильнее. Тепло от его губ будто пронзило всё тело – будто вспыхнуло изнутри.

Он отстранился так же тихо, как подошёл, и задержал взгляд на её лице – нежный, полон не сказанного.

– До встречи, Агнес.

Она не ответила, просто смотрела в его глаза, будто хотела остаться в этом мгновении.

Затем он повернулся к повозке и помахал рукой Райне, которая, укрывшись в тени капюшона, уже улыбалась, наблюдая за этой сценой, будто понимая что-то важное, что происходило между ними.

Агнес взобралась на деревянную скамью, и повозка тронулась, медленно набирая скорость.

Арон остался стоять на том же месте – в полумраке, отбрасываемом фонарём, с растрёпанными ветром волосами. Он не двигался с места, пока повозка не скрылась за поворотом.

Агнес ещё долго не могла отвести взгляд от заднего окошка. И в самой глубине её сердца зарождалось смутное, но настойчивое чувство, что это была не последняя их встреча.

Глава 4

Повозка, словно старая колыбель, тихо покачивалась на ухабистой дороге, унося их все дальше от ослепительного блеска столицы. Агнес, прислонившись к шершавой деревянной стенке, позволила ветру слегка растрепать свои волосы, а на губах заиграла едва заметная тень улыбки.

Рядом с ней, Райна, с глазами, искрящимися неподдельным весельем, уже не могла сдержать своего игривого настроения.

– Ну-ну-ну… – протянула она с нарочито театральной интонацией, – Благодарю тебя… за этот дивный день… – Райна комично склонилась к воображаемой Агнес и, вытянув губы, чмокнула воздух с преувеличенным звуком. – Это был день… которого у меня никогда не было.

Агнес, звонко рассмеявшись, легонько толкнула подругу локтем:

– Перестань! Ты все преувеличиваешь!

– О, прости, моя дорогая! Я лишь пыталась передать царящую атмосферу томной романтики! – фыркнула Райна, лукаво поглядывая на подругу. – Он смотрел на тебя так, словно впервые увидел восход солнца. А потом такой: До встречи… А-а-а-гнеееес… – она снова надула губы и, покачивая головой из стороны в сторону, изобразила убаюкивание воображаемой любви.

Агнес, пряча лицо в ладонях, не могла сдержать смех:

– Если ты не прекратишь, я расскажу Тристану, как ты на него пялилась, когда он снимал рубашку на реке!

– Это гнусная клевета! – Райна картинно схватилась за грудь. – Во-первых, он сам начал! Во-вторых… ну ладно, он симпатичный, и плечи у него что надо, но это вовсе не значит, что я в него влюбилась по уши!

Агнес выпрямилась и, скрестив руки на груди, изобразила строгого, слегка нахмуренного Тристана:

– Ну что, дамы, опять щебечете? Если бы не я, вас бы уже сожрал какой-нибудь волк!

Райна прыснула от смеха:

– Ага, а потом скажет: Я охотник, а не нянька!

– И вообще – держитесь подальше от леса, пока я не проверю все свои ловушки! – подхватила Агнес, пытаясь говорить басом.

Обе разразились хохотом, и повозка на мгновение превратилась в движущийся островок беззаботного счастья.

Смех стихал медленно, оставляя после себя ощущение тёплой близости и пьянящей свободы. Агнес задумчиво посмотрела в окно на проплывающие мимо деревья.

Повозка, скрипнув колёсами, остановилась на самой окраине деревни, где дома стояли пореже, а воздух был наполнен родными запахами дымящихся труб и разложенных на солнце яблок.

Агнес и Райна, слегка уставшие от дороги, но довольные, спрыгнули с повозки. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в золотистые тона – один из тех редких вечеров, когда все вокруг кажется умиротворённым и безмятежным.

– Ну вот и дома, – вздохнула Райна, сладко потянувшись. – Снова в реальность – рынки, сплетни, глупые пересуды…

Они обнялись, быстро, почти привычно, но крепко.

– Увидимся завтра? – спросила Райна.

– Обязательно.

Райна махнула рукой на прощание и зашагала к своему дому, напевая себе под нос какую-то городскую мелодию. Агнес ещё немного постояла на месте, а затем направилась к своему дому, в окне которого уже горел тёплый свет, и кто-то, кажется, вовсю хлопотал на кухне.

Когда Агнес подошла к дому, дверь оказалась приоткрыта, а изнутри доносился знакомый уютный шум – перестук посуды, аппетитный запах жареного мяса, сухих трав и свежего хлеба. Сердце её сжалось от этой простой, но такой важной радости.

Она толкнула дверь, и та с тихим стоном впустила её в тепло родного дома.

– Я дома! – крикнула Агнес, сбрасывая туфли у порога, словно освобождаясь от столичной пыли и суеты.

– Как будто мы не слышим, как ты калиткой хлопаешь, каждый раз, словно гром среди ясного неба! – донёсся из кухни голос Тристана, тёплый и поддразнивающий.

Агнес закатила глаза, улыбнувшись уголком губ, и прошла в дом. В кухне Тристан, как всегда, восседал за столом, с аппетитом уплетая ломоть тёплого хлеба. На нём красовалась старая, застиранная рубашка с пятнами от дичи – верный признак недавней охоты. Запах костра и леса словно витал вокруг него.

– Ну что, столица тебя не сожрала, принцесса? – ухмыльнулся он, бросив на неё лукавый взгляд. – А то вдруг кто-то слишком много танцевал на площади…?

Агнес замерла на пороге, нахмурив брови.

– У тебя что, там свои сороки-шпионы?

– У меня чутье, сестрёнка. Или просто ты вся светишься, как начищенный пятак.

Из кухонного проёма появилась Гелла, вытирая руки о цветастый фартук. На её лице лежала тень усталости, но глаза светились материнской нежностью. Она подошла к дочери и прижала к себе, чуть дольше, чем обычно, словно проверяя, все ли с ней в порядке.

– Как ты, милая? Устала?

– Устала, мам, но все хорошо.

– Значит, не зря отпустила, – улыбнулась Гелла и обернулась к очагу, где потрескивал огонь. – Садись, ужин почти готов. Сегодня – куропатки.

Рамос, как всегда, молча сидел в углу, оттачивая свой охотничий нож. Он поднял на Агнес взгляд, кивнул ей – строго, но с теплом, которое чувствовалось глубже любых слов: "Я рад, что ты вернулась. Я волновался."

Агнес присела за стол, и Тристан тут же оживился:

– Ну, давай-давай, выкладывай! Говорят, на площади объявился какой-то красавчик в тёмном плаще и с серыми глазами. Это он, да?

– Ты что, купил себе шпионскую сову?

– Нет! У меня есть подруга, которая слышала от сестры, чья кузина работает на рынке! Вот!

– Тристан! – Гелла повысила голос, но без злости. – Перестань допрашивать сестру!

– Я не допрашиваю! Я… собираю информацию! В целях безопасности!

Агнес не выдержала и, наклонившись к брату, прошептала:

– А ты бы лучше рассказал о своей подруге, рядом с которой ты краснеешь, как маков цвет, когда она мимо проходишь.

Тристан прищурился, словно вынашивая коварный план.

– Хочешь, чтобы я рассказал маме, кто тебя в щеку поцеловал?

– Он поцеловал в щеку! Это… знак уважения!

– Уважения? Ну, тогда у нас очень уважительная деревня! – фыркнул Тристан.

Гелла лишь покачала головой, но на губах играла улыбка. А Рамос, не поднимая взгляда от ножа, пробормотал:

– Неважно, кто кого целует. Главное, чтоб домой возвращалась.

Смех стих, и в кухне повисла уютная тишина, наполненная запахами жареного мяса, теплом очага и невысказанной любовью, которую в этой семье привыкли проявлять поступками, а не словами.

Ночь опустилась на деревню, укрыв её бархатной темнотой. Где-то вдалеке завывал ветер, перебираясь между старыми крышами, и лишь редкое потрескивание дров в очаге напоминало, что дом ещё жив.

Агнес лежала в своей комнате под тёплым шерстяным одеялом, глядя в потолок. Лунный свет, пробиваясь сквозь неплотно задёрнутые шторы, рисовал причудливые тени на стенах. Сердце все ещё билось чуть быстрее обычного. Перед глазами то и дело всплывали обрывки воспоминаний – вихрь танца на площади, пронзительный взгляд Арона, крик Райны, лицо больного мужчины, поцелуй…

– Чёрт, – выдохнула она и резко села, сдёрнув одеяло.

Накинув платок на плечи, босиком ступила на холодный пол. Половицы тихо скрипнули, выдавая её бегство из комнаты. Она подошла к двери Тристана и постучала.

– Трис… Ты не спишь?

– Если ты пришла обсуждать своего столичного храбреца, то знай – я крепко сплю, – пробормотал он из-за двери, с привычной ехидцей.

Агнес приоткрыла дверь. Свет от луны скользнул по его лицу – взъерошенные волосы, полуоткрытые глаза. Он сидел на кровати, потирая лицо.

– Заходи уже. Судя по тому, как ты дышишь – это будет не на минуту.

Она села прямо на пол, обхватив колени и уткнувшись подбородком в рукав. Говорила сразу, без вступлений:

– Нас чуть не убили. Там, в столице. После ярмарки.

Он замер. Моргнул. Потом медленно выпрямился, всматриваясь в её лицо.

– Что ты сказала?

– Мы с Райной пошли через переулок. Думали, сократим путь до повозки. А там был мужчина. Мы думали – просто пьяный. Но он был… заражён. Черновенец.

Тишина навалилась будто одеяло из свинца. Тристан молча спустил ноги с кровати. Весь остаток сна исчез из его глаз.

– Агнес…

– У меня не было с собой ничего. Ни ножа. Она сглотнула, голос дрогнул. – Я чувствовала, как внутри всё начинает закипать. Как будто… я готова вспыхнуть.

– Ты использовала силу?

Она покачала головой. Взгляд прятала в складках рукава.

– Нет. Не успела. Он… появился. Арон. Он спас нас. Просто… взял и встал между. Дрался с ним, как будто знал, что делает.

Тристан провёл рукой по лицу, тяжело выдыхая. Потом посмотрел на сестру. Долго. Пристально.

– И ты хочешь, чтобы я…

– Никому, Трис. Обещай. Ни о магии. Ни об этом мужчине. Никому.

Он встал. Опустился на пол рядом, сел с ней плечом к плечу. Обнял за плечи, прижав лоб к её виску.

– Я не дам никому тебя тронуть, – тихо сказал он. – И я никому ничего не скажу. Обещаю.

Она всхлипнула, сдержанно, едва слышно, но слеза всё-таки скользнула по щеке.

– Мне было так страшно… – прошептала она. – Не за себя даже. За Райну. За то, что… если я не справлюсь…

Тристан чуть крепче сжал её плечо.

– Я знаю. Но ты справилась. Ты жива. И она тоже. Это главное.

Они посидели так ещё немного. А потом он, будто пытаясь вернуть ей хоть каплю лёгкости, бросил:

– Но этот парень… Я бы хотел знать, где он так научился обращаться с мечом. Подозрительно хорошо дерётся, для ювелира.

Агнес тихо засмеялась сквозь остатки слёз:

– Ты невозможен.

– Зато полезен. Очень даже. Особенно в исследованиях подозрительных героев с серыми глазами.

– Тебя бы в Теневой Орден, – фыркнула она. – Только вместо убийств ты бы там докапывался до всех с вопросами.

– Эй. Вопросы – тоже оружие. Особенно мои.

Они сидели молча, слушая, как ветер за окном треплет ставни. В тишине слышалось только их дыхание, ровное и спокойное. Пожелав сестре сладких снов, Агнес, наконец, отправилась в свою комнату.

Лёжа в постели, Агнес пыталась успокоить мысли, которые не давали ей покоя. Образы того вечера, когда они столкнулись с опасностью, вновь и вновь всплывали в сознании.

Сквозь полуприкрытые глаза она смотрела на лунный свет, который мягко освещал комнату, и пыталась найти в этом успокоение. Внезапно в голове возникла мысль о том, что Арон, тот самый сероглазый парень, не просто спас их, но и оставил в её сердце какой-то след.

– Почему я не могу его забыть? – прошептала она, глядя в потолок. – Он просто парень, который пришёл на помощь.

Но в глубине души она знала, что это не так. Его уверенность, его взгляд – все это было чем-то большим.

Агнес перевернулась на бок, стараясь найти удобное положение и сон мгновенно поглотил её.

Она стояла посреди опустевшей деревни. Всё казалось до боли знакомым, но искажённым: улицы вытянулись в неестественно прямые линии, дома зияли без окон, воздух был густым и тяжёлым, словно пропитанный тлеющим дымом. Там, где когда-то шумел рынок, теперь чернела куча пепла. Он медленно поднимался в воздух.

Шаг. Шуршание.

Агнес резко обернулась, но за спиной никого не было. Лишь скрип старой деревянной вывески на заброшенном здании. И снова шаг. На этот раз ближе.

– Кто здесь?! – её голос эхом рассыпался в серой мгле.

И тогда она увидела его.

Издалека надвигалась фигура. Человек? Скорее, нечто похожее. Высокий, закутанный в поношенный плащ, с лицом, скрытым в тени. Он не шёл – скользил, оставляя за собой чёрные, обугленные следы.

Когда он заговорил, это был не голос, а скорее шёпот, проникающий прямо в череп, звучащий одновременно отовсюду:

– Ты носишь моё пламя. Я был в корнях деревьев. В гниении плоти. В шёпоте костров. Я – то, что приходит за всеми. Но ты… ты – последняя.

Агнес попыталась двинуться, но ноги словно приросли к земле. Пальцы вспыхнули жаром, но вместо силы пришла обжигающая боль. Пепел под ногами завихрился, поднимаясь и принимая очертания лиц – мёртвых. Их глаза были пустыми, но они смотрели на неё. Сотни глаз.

– Мы помним. Мы смотрим. Ты огонь, которому не следовало разгораться.

Тьма сомкнулась. Голоса слились в единый жуткий вой, и перед самым пробуждением Агнес услышала лишь одно:

– Он знал. И ты узнаешь.

Агнес резко распахнула глаза, сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Комната была залита тусклым утренним светом, но ощущение холода и чужого присутствия не отпускало. Она ощупала свои руки – никаких следов пламени, только привычная кожа. Но боль, та обжигающая боль, ещё пульсировала где-то глубоко внутри, напоминая о кошмаре.

Деревня. Опустевшая, искажённая. Пепел. И этот голос, проникающий в самые глубины сознания. "Ты носишь моё пламя." Что это значило? Пламя чего? И кто он, этот скользящий в тени, этот шёпот, звучащий отовсюду?

Агнес села на кровати, пытаясь собраться с мыслями. Она не помнила ничего, что могло бы связать её с этим местом, с этим ужасом. Но слова "Ты – последняя" звучали как приговор. Последняя, кто? Последняя, кто помнит? Последняя, кто чувствует?

Глава 5

Великая башня дворца, словно высеченная из самой тьмы, вонзалась в небо над Скайдором. Безлунная мгла окутала город, и лишь робкие отблески факелов, дрожащих на улицах, отражались в высоких витражных окнах. Внутри королевской опочивальни царил такой же могильный холод, как и снаружи.

Король Регилл II стоял у окна, неподвижный, как изваяние, сцепив руки за спиной. Высокий, широкоплечий, с серебряной прядью, прорезавшей тёмные волосы. Он казался воплощением власти и силы. Даже скрип открывающейся двери не заставил его обернуться.

Вошёл Арон – медленно, с королевским достоинством, но в глазах плескалась усталость. На нём была все та же одежда, рукава закатаны по-простому, как у уличного мальчишки, а не у принца крови.

– Ты звал? – спросил он спокойно, но голос его был натянут, как струна.

Регилл молчал. Только ветер с улицы ворвался в зал, шевельнул шторы, подбросил край камзола на его ноге.

– Сегодня ты танцевал, – произнёс он наконец. – На площади. У статуи моего отца.

Арон промолчал.

– Кто была эта девка? – резко, с ядом в голосе спросил Регилл.

Арон напрягся.

– Это не имеет значения.

– Это имеет всё значение, – голос Регилла стал холодным и острым, как сталь. – Ты принц. Мой сын. Ты не должен пачкать себя в пыли с… с отребьем.

– Ты следил за мной? – с горькой усмешкой спросил Арон.

Король медленно повернулся. Его лицо было бесстрастным, взгляд – как у палача.

– Я наблюдаю за всем, что может разрушить мой трон. Даже если это – мой собственный сын.

Он приблизился. Неожиданно и грубо схватил Арона за подбородок, резко поднял его лицо к свету.

– Что это? – прорычал он. – Где ты был, что на тебе? Следы ногтей?

Арон молчал.

– Говори!

– На нас напали. Один из заболевших. Он выскочил из переулка, – наконец ответил он, отдёргивая голову.

Регилл выпрямился. Его лицо снова стало непроницаемым, но в глазах что-то вспыхнуло – не гнев, не тревога… а голод власти. Он отвернулся.

– Болезнь снов поднимает голову… – прошептал он, затем вскинул руку, словно отдавая приказ невидимому войску. – Завтра же – стражу на улицы. В каждую лавку, в каждый квартал. Деревни – проверить все. Особенно те, где в последнее время слишком тихо. Это не к добру.

Он обернулся к Арону в последний раз.

– И держись подальше от таких… встреч. Ты – не один из них. Ты наследник престола. И ты не будешь валяться в грязи рядом с уличными куклами. Я не позволю.

Арон посмотрел на него с лёгкой усмешкой, будто сам себе удивлялся:

– Иногда мне кажется, что ты больше боишься любви, чем болезни.

– Любовь не строит империи, – процедил Регилл. – Она разрушает их. И я не дам тебе разрушить мою.

Арон сжал кулаки, но промолчал. Лишь холодно взглянул на отца и, резко развернувшись, вышел из комнаты. Тяжёлая дверь захлопнулась за ним, и в опочивальне снова воцарилась тишина и холод.

Король Регилл стоял у окна, глядя на раскинувшийся внизу город, и тихо произнёс:

– Все начинается снова.

Арон вышел из покоев отца с напряжённым лицом и тяжёлой поступью. В груди все ещё клокотал гнев, смешанный с тревогой. Рука машинально коснулась саднящей царапины на щеке. Он шёл по длинному, гулкому коридору дворца, освещённому редкими факелами, погруженный в мрачные раздумья. Мысли путались – отец явно что-то скрывает.

Он уже почти свернул к своим покоям, когда услышал отдалённые шаги. Звук был быстрым, целеустремлённым. Любой слуга или стражник шёл бы медленнее, но это была походка того, кто несёт важное известие.

Арон, затаив дыхание, скользнул обратно в тень колонн, глазами, словно хищник, высматривая добычу. В полумраке он различил короля Регилла, покидающего свои покои. Следом, как тень, крался один из ближайших советников, лорд Вендаль. Короткая фраза, брошенная королём, не достигла ушей Арона, но он видел, как они стремительно направились в сторону крыла, где располагался королевский кабинет.

– Что за… – прошептал Арон, инстинктивно прильнув к стене и бесшумно следуя за ними.

Когда отец и советник скрылись за дверью кабинета, та не закрылась до конца. Арон, словно кот, подкрался ближе и замер в нише возле старинного доспеха, прислушиваясь. Сквозь узкую щель доносились лишь обрывки фраз:

– …нежно отправить письмо… – голос отца был резок, как удар клинка. – …всё должно быть готово… к концу недели…

Тишина на мгновение воцарилась в комнате, затем шаги, и фраза, теперь чуть громче:

– …в Арадон. Я сам поеду. С Эдмундом надо говорить лицом к лицу.

Арон резко втянул воздух, словно его ударили под дых.

– Чёрт возьми… – прошипел он, чувствуя, как по спине пробегает холодок. – Что его туда потянуло? Шерман?

Сердце бешено заколотилось в груди. Арадон – далёкое, гордое королевство, а король Эдмунд Шерман славился своей ледяной прагматичностью… и непримиримой позицией по отношению к магии. Отношения между Скайдором и Арадоном давно натянуты, как струна – зачем сейчас эта встреча?

Внезапно у него за спиной что-то шевельнулось. Тень скользнула по полу, словно змея, быстро и бесшумно. Арон обернулся, но в тусклом свете коридора никого не было. Лишь лёгкое колыхание плаща, исчезающее за углом. Кто-то его видел. Или тоже подслушивал?

Он застыл, напряжённо вглядываясь в темноту, пытаясь уловить хоть малейший звук. Затем отступил в тень, решив не привлекать к себе внимания.

Поздняя ночь окутала замок полумраком. Факелы тихо потрескивали, отгоняя тьму в коридорах. Но Арон не пошёл в свои покои. Что-то в его душе гудело, как натянутая тетива лука. Встреча отца с советником, разговор об Арадоне, и… это гнетущее ощущение, словно надвигается нечто большее, чем просто политическая игра. Ему нужны были ответы. Или хотя бы зацепки.

Он свернул в сторону западного крыла замка, где находилась внутренняя библиотека королевского дворца. Старая, но ухоженная: массивные двери с тиснёным древним гербом, полки, уходящие под самый потолок и покрытые пылью веков, мягкий запах старых страниц, дерева и воска. Утопающая в тени лестница вела ко второму ярусу, а под потолком мерцали хрустальные светильники, наполняя зал тусклым золотистым светом.

Но даже эта библиотека была лишь бледной тенью Великой библиотеки Скайдора – той, что стояла в столице, ближе к Центру Гильдий, куда доступ был возможен только по личному разрешению короны.

Арон медленно шёл между стеллажами, доставал старинные свитки, открывал книги в кожаных переплётах. Он начал с общей истории: "Границы древних земель," "Истоки трёх престолов," "Союзы и предательства."

И вот он нашёл

Арадон – крупнейшее из ныне существующих королевств, раскинувшееся от горных перевалов до западных морей. Его столица, Валтас, находится под властью короля Эдмунда Шермана, чей возраст и срок правления остаются загадкой.

Шерман известен своей железной политикой и хладнокровными решениями. Он безжалостно устранял как внешние угрозы, так и внутренних противников, не щадя даже членов собственного совета.

Арадон славился дисциплинированной армией, изощрёнными военными стратегиями и беспощадной борьбой с магией. Любое проявление магической силы каралось смертью.

Торговля процветала, особенно с южными землями. Королевство богато ресурсами, оружием, редкими металлами и мощным флотом, но при этом остаётся изолированным.

У короля Шермана есть наследник, но его личность и детали его жизни тщательно скрываются. Ходят слухи, что он либо тайно обучается, либо полностью изолирован от двора.

Арон закрыл книгу. Его пальцы постучали по обложке, взгляд был пуст и задумчив.

– Слишком мало… – прошептал он. – Всё слишком завуалировано. Почему именно он? Почему сейчас?

Он убрал книги на место, но в голове всё ещё звучал голос отца, приказ советнику и слова о поездке в Арадон.

– Зачем тебе этот Шерман, отец? Что вы задумали?

Арон уже собирался покинуть библиотеку, когда его взгляд зацепился за старую, прежде незамеченную книгу. Она лежала в углу нижней полки, почти затерянная среди томов по флоре и фауне северных провинций. Книга была переплетена в тёмную кожу, обожжённую по краям, без названия на обложке. Лишь еле заметный символ, вытравленный огнём: распадающийся круг, охваченный трещинами.

Арон поднял её, открыл. На первой странице, выбитое старинным шрифтом, он прочитал название:

"Записи безвременья: происхождение Черновенца."

Сердце забилось быстрее. Арон присел обратно за стол, вглядываясь в тусклый текст.

Первая вспышка была зафиксирована сто пять лет назад в деревне Галлус, у самой границы древнего леса Вейр. Первой заболевшей оказалась женщина по имени Илена, жена местного травника. Согласно записям лекарей, в течение нескольких дней у неё не наблюдалось никаких симптомов, кроме лёгкой усталости.

На пятый день её глаза налились кровью, кожа побледнела, а по телу проступили чёрные вены, словно отравленные. Она начала бредить, кричать, видеть то, чего не было. Через неделю Илена умерла, успев выцарапать ногтями стены своего дома.

После этого болезнь начала распространяться на соседние деревни.

Далее шли медицинские записи: описания вскрытий, тайных опытов, проводившихся в подвалах замков и изолированных крепостях. Людей держали в цепях, изучая стадии болезни. Лекари отчаянно искали источник заразы, но все их усилия были тщетны.

Но следующие строки заставили пальцы Арона похолодеть:

Спустя пять лет с начала распространения Черновенца начали рождаться дети, невосприимчивые к болезни, но… искажённые. Обладающие неестественными способностями.

Первое упоминание относилось к ребёнку из той самой деревни – мальчику, который бормотал, словно разговаривая с призраком. Затем появилась девочка, также со странными способностями.

Люди шептались, что болезнь мутировала, теперь она "жила" в их крови, не убивая, а изменяя.

Страх охватил народ. Суеверия росли. Этих людей стали называть "Детьми Черновенца".

Любая магия была объявлена осквернённой силой, якобы порождённой Черновенцем. Одарённые были признаны угрозой. Им запрещалось жить в черте городов.

Арон крепко сжал корешок книги. Он перевернул страницу – дальше текст был размыт, словно чернила растеклись от слез или времени.

Он откинулся на спинку кресла, дыхание стало прерывистым. Закрыв книгу, Арон остался сидеть в тишине.

Медленно выйдя из библиотеки, он закрыл за собой тяжёлую дубовую дверь. Ночная тишина дворца ощущалась особенно остро: длинные коридоры тянулись безмолвными тенями, и лишь его шаги глухо отдавались от мраморного пола. Усталость наваливалась на плечи тяжёлым грузом – не телесная, а душевная.

Ночной воздух в замке был прохладным. Проходя мимо витражных окон, за которыми чернильное небо окутывало спящую столицу, Арон чувствовал контраст. Все казалось таким мирным снаружи, но внутри него бурей клубились сомнения.

Его комната располагалась в восточном крыле дворца – уединённое, почти отдалённое место, которое он сам выбрал. Здесь редко проходили стражники, и не было никакой суеты.

Он толкнул дверь и шагнул в полумрак комнаты. Мягкий, обволакивающий, он встретил его, словно старый друг. Густые, темно-синие шторы были лишь слегка раздвинуты, пропуская лунный свет. Серебряные полосы скользили по полу, вычерчивая причудливые узоры. На тумбе у кровати тлела наполовину догоревшая свеча, её пляшущие тени оживляли каменные стены.

Комната была аскетична в своей простоте: несколько полок, заставленных книгами, пара кресел у небольшого камина, и оружейная стойка, где покоились два клинка. На письменном столе лежали свитки, некоторые раскрыты, будто их покинули в спешке.

Арон подошёл к окну, приоткрыл его и вдохнул прохладу ночного воздуха. Внизу, вдали, мерцали огни столицы – жизнь не угасала даже в темноте. Он прислонился лбом к холодному стеклу, на мгновение закрыв глаза.

– Что ты задумал, отец… – прошептал он в тишину, вспоминая подслушанный разговор и странную встречу с Агнес, которая всё глубже проникала в его мысли.

Оттолкнувшись от окна, он опустился на кровать, не снимая одежды. Тело жаждало сна, но разум метался в тревоге. Мысли переплетались: о встрече с Эдмундом, о магии, о больном.

Арон лежал на спине, вглядываясь в потолок, где играли отблески лунного света, пробивавшиеся сквозь щели в шторах. Комната была тиха, но в его голове бушевал шторм.

Он снова прокручивал в памяти строки, прочитанные в библиотеке. Страницы, покрытые пылью и забвением, рассказывали о жестоких временах.

Арон сжал кулак.

– Они верили, что магия – это гниль, причина болезни. Что, уничтожив её, они уничтожат и саму болезнь. Но…

Он резко сел на кровать, опершись локтями о колени.

– Если они всех сожгли… – пробормотал он вслух. – Если они выследили, казнили, выкорчевали до корней…

– Почему болезнь вернулась?

Он вспомнил строки о той последней зиме. Говорили, что несколько одарённых сбежали, сломав цепи и скрывшись. Их было мало. Легенды гласили, что зима была беспощадной, и все они замёрзли в ледяных пещерах за горами, куда не ведут дороги.

Он обхватил голову руками.

– Всё началось раньше, чем нам говорят. Раньше, чем даже отец помнит. Возможно, всё началось не с болезни. А с них.

Он снова лёг и попытался уснуть

Глава 6

Первые лучи солнца робко пробивались сквозь занавески, словно нехотя нарушая мягкий сумрак комнаты Агнес. Она лежала на боку, наблюдая, как по полу медленно ползёт золотая полоса света. В голове ещё пульсировали обрывки вчерашнего вечера: танец, взгляд Арона, внезапный крик, терпкий запах крови и тот странный, тревожный сон.

Неспокойствие нарастало.

Агнес поднялась и подошла к кувшину с водой. Холодная влага освежила лицо, но не смогла рассеять ни тягостные мысли, ни тяжесть в сердце. Накинув простое платье и завязав волосы лентой, она направилась на кухню, откуда уже доносился голос Геллы.

– Выглядишь так, будто сражалась с ночными кошмарами, – заметила мать, бросив на неё быстрый взгляд.

– Почти так и было, – пробормотала Агнес, опускаясь за стол и наливая себе чашку тёплого травяного отвара.

Тристан, уже уплетавший яблоко, подмигнул сестре. Между ними промелькнуло невысказанное понимание. Рамос, копавшийся у печи с капканами, что-то бормотал себе под нос – явно собирался в лес.

И вдруг – глухой стук в калитку. Один, второй, третий. Ритмичный. Настойчивый.

Все замерли.

– Кто бы это мог быть? – нахмурилась Гелла.

– В такую рань? – тихо выдохнул Тристан, поднимаясь со стула.

Агнес осторожно выглянула в окно. Трое. Все облачены в синие плащи, украшенные серебряным гербом столицы. Вестники короля. Один держал свиток, другой – короткое копьё.

Лица их были напряжены.

– Это посланники из столицы…

– Что-то случилось, – прошептала Гелла.

Рамос первым вышел из дома, за ним – Тристан. Агнес изо всех сил сдерживала порыв побежать следом, но в груди уже нарастало тревожное предчувствие.

Один из вестников громко произнёс:

– По указу Его Величества Регилла Второго! Ввиду растущей угрозы заболевания, каждому округу предписано провести перепись всех лиц с признаками отклонений. Сбор – на главной площади у деревенского старосты. Обязательное присутствие всех!

Гелла плотно сжала губы. Агнес почувствовала, как внутри всё похолодело.

Слова "признаки отклонений" прозвучали как зловещий приговор. Они что-то знали.

Тристан бросил на сестру острый, тревожный взгляд – без слов. Агнес сжала кулаки под столом, сердце забилось громче голоса вестника.

"Сбор сегодня, ровно в полдень. Отказ – признание вины."

Посланники ушли, оставив лишь пыль и тяжёлую тишину.

Гелла, не отрывая взгляда от двери, прошептала: – Нам нужно быть осторожными…

Над деревней висел лёгкий туман, пахнущий влажной землёй, дымом печей и чем-то незримо тревожным. Петухи кукарекали с опозданием, словно предчувствуя недоброе. Утренняя суета утихла: торговки молчали, дети прятались за плетнями, даже псы притихли.

Три резких удара в бронзовый колокол над площадью разнеслись по деревне. Это был сигнал – не о празднике. Такой звон означал лишь одно: приближаются вестники из столицы.

Люди потянулись к площади: женщины в льняных сарафанах, старики с посохами, мужчины с опорами, рыбаки, кузнецы, дети – все, кто мог. Кто-то накинул старый плащ, кто-то – лишь наспех надетую рубаху. Гелла и Рамос пришли одними из первых. Агнес, сдерживая волнение, стояла рядом. Чуть поодаль – Тристан, сжимая в руке кинжал.

На площадь въехали три всадника с гербом Скайдора на груди – серебряная змея, обвивающая меч. Лошади фыркали, копыта били по земле. Люди расступились, образуя круг. Молчание было гробовым.

Средний всадник, высокий, с выбритым лицом и холодным, стеклянным взглядом, спешился. Он развернул свиток с алой королевской печатью и произнёс громко, с нажимом:

– По воле короля Регилла Второго, в связи с растущей угрозой Черновенца…

Толпа замерла, вслушиваясь.

– …все деревни обязаны подчиниться новым королевским указам.

Люди переглянулись. По рядам пробежал шёпот, кто-то крепче прижал к себе детей.

– Отныне каждый, кто заметит признаки болезни или странностей, обязан доложить страже. Каждый, кто укрывает подозреваемого, будет считаться изменником.

Лицо старосты деревни побледнело. Он поднял руку, пытаясь возразить, но вестник не дал ему слова:

– А также… каждый житель деревни должен явиться к старосте для занесения в список. Вне списка будут считаться беглыми и могут быть устранены на месте.

Мрак сгустился над площадью. Шёпот усилился. Мальчик заплакал, и мать тут же прижала его к себе, стараясь не привлекать внимания.

– В ближайшие дни в деревню будет направлен представитель королевской стражи для проверки. Сопротивление будет караться смертной казнью.

Он свернул свиток и обвёл толпу взглядом:

– Да очистится земля от скверны. Во имя короны.

Всадник вскочил в седло, подал знак своим спутникам. Трое всадников развернулись и уехали, оставив за собой тяжёлую тишину и клубы пыли.

Толпа не расходилась. Никто не шевелился, переваривая услышанное каждый по-своему. В глазах соседей уже мелькало подозрение, а у кого-то – жалость.

Гелла крепко сжала руку Агнес:

– Не показывай себя никому. Ни при каких обстоятельствах.

Солнце уже поднялось над деревней, прогоняя последние клочья утреннего тумана. У амбарной избы старосты Берна выстроилась молчаливая очередь – каждая семья, выстроенная по фамилиям. У двери стоял грубо сколоченный стол, за которым сидел сам староста, перебирая пергаменты в сопровождении двух помощников.

Гелла и Рамос заняли своё место в очереди вместе с Агнес. Вокруг шептались, украдкой поглядывая на удаляющихся всадников, чья пыль ещё висела в воздухе. Напряжение ощущалось так же отчётливо, как перед грозой.

Агнес, прижав к груди стопку нужных бумаг, стояла чуть позади. Её взгляд невольно скользнул по толпе, и тут она заметила Тристана.

Он держался чуть в стороне, плечом к плечу с двумя деревенскими девицами. Обе были в свежих юбках, волосы аккуратно заплетены, а щеки их покраснели. Одна из них, Лора, дочь мясника, заливисто смеялась. Тристан склонился к ней, что-то прошептав, отчего смех девушки стал ещё звонче. Он улыбался так беззаботно, словно весь мир был ему нипочём.

Агнес нахмурилась, закатила глаза и крикнула:

– Тристан! Ну, хватит позориться!

Головы повернулись. Девицы замерли, переглянулись. А Тристан, будто ничего не случилось, выпрямился, поднёс руку к груди в комичном поклоне и театрально вскинул брови.

– Простите, но что поделать? Деревенская страсть – вещь необузданная, – проговорил он со вздохом. – Вот и бегает за мной бедняжка, как за последним пирогом на ярмарке.

Хохот прокатился по ближайшим рядам. Лора и Клара прыснули от смеха, густо покраснев. Агнес скрестила руки на груди, с трудом сдерживая раздражённый смешок.

Староста поднял голову от бумаг:

– Следующие – семья Мёрфи!

Гелла дёрнула сына за рукав:

– Хватит шутить, идём.

– Иду, иду… – отозвался Тристан, бросив последний взгляд на девушек. Он галантно наклонился и поцеловал руку каждой, словно столичный кавалер. Обе покраснели до корней волос и застыли на месте.

– До скорой встречи, прекрасные дамы, – подмигнул он и неторопливо направился к своей семье.

Когда семья Мёрфи подошла к столу, староста Берн – седеющий мужчина с суровым взглядом и крупными руками – взглянул на них поверх очков. Пёстрый список в его руках был уже почти исписан, но при виде Рамоса он отложил перо и с уважением кивнул.

– Рамос Мёрфи, охотник, – чётко произнёс отец. – Жена Гелла, целительница. Дети – Тристан и Агнес.

Берн задержал взгляд на Агнес чуть дольше, чем на остальных, словно пытаясь что-то прочесть в её глазах. Она не отвела взгляда, но внутри почувствовала, как сжался живот – неприятное предчувствие снова давало о себе знать.

– Записано, – староста махнул рукой. – Следующие!

Они отошли от стола. Рамос и

Гелла пошли вперёд, обсуждая, какие запасы нужно пополнить в деревне. Тристан, как всегда, беззаботно болтал, перескакивая с темы на тему. Агнес шла позади, погруженная в свои мысли.

Что-то глухо сжималось внутри неё. Чувство тревоги, непонятная пустота, что росла с каждым шагом. Толпа, крики, деревенская суета – все это вдруг начало раздражать.

У калитки Агнес остановилась. Рука уже лежала на щеколде, но пальцы не шевелились. Гелла, заметив заминку, повернулась, обеспокоенно глядя через плечо:

– Агнес? Что-то случилось?

Девушка подняла глаза, натянуто улыбнулась, почти извиняясь:

– Нет, всё в порядке… Просто немного прогуляюсь. Голова… шумит.

Тристан, стоявший на ступеньках, нахмурился, как всегда чуткий к её настроению:

– Прогуляешься? В лес?

Агнес пожала плечами, отвела взгляд:

– Немного пройдусь. Разомнусь. Воздухом подышу. Вернусь до ужина.

Она быстро шагнула прочь, не дожидаясь одобрения. Не хотелось говорить, не хотелось объяснять. Хотелось только тишины. И чтобы хоть на миг – всё перестало давить.

Знакомая поляна у реки, их с братом излюбленное место для тренировок, встретила её безмолвием. Сбросив плащ на траву, Агнес обнажила меч и приняла боевую стойку.

Сердце колотилось в груди, но не от физического напряжения – от неотступных, гнетущих мыслей. – Почему это снова происходит?.. – прошептала она, и, не дождавшись ответа, обрушила на воздух яростную серию ударов. Сухие листья вихрем взметнулись вокруг.

Внутри неё тлел огонь, жаждал вырваться наружу, но страх держал его в узде. Она хотела дать ему волю, но оковы сомнений ещё не были сброшены. Агнес тяжело дышала, крепко сжимая рукоять меча. "А если попробовать?.. Чуть-чуть. Здесь никого нет. Никто не увидит."

Агнес открыла глаза. В глубине карих зрачков на мгновение вспыхнул тёплый, золотистый свет, словно там разгорелся крохотный уголёк. Она перевела взгляд на клинок в правой руке. Лёгким движением пальцев крепче сжала его и глубоко вдохнула.

Сила хлынула в неё мощным потоком, словно прорвало плотину, годами сдерживавшую бушующее пламя. – Только немного… – прошептала она.

Тепло волнами разливалось по телу. Клинок загудел, металл начал раскаляться, озаряясь зловещим жёлто-красным светом, словно его только что выковали в адской кузнице. На лице Агнес промелькнула короткая, гордая улыбка. В этой улыбке читалось: я больше не боюсь.

Она взмахнула мечом и воздух взвыл от боли, рассекаемый сталью. Меч чертил в воздухе огненные руны, трава под его смертоносным танцем чернела и обращалась в пепел, земля трескалась, словно иссохшая глина. Агнес двигалась с грацией хищницы, быстро и смертоносно, в каждом выверенном движении ощущалась сокрушительная уверенность. Но…

Клинок вдруг заскрежетал, словно в предсмертной агонии. И начал… таять.

– Что?..

Пламя стало неуправляемым. Капли расплавленного металла начали капать с острия. Лезвие, ещё мгновение назад вселявшее ужас, покрылось зловещими пузырями, искажаясь, словно отражение в адском зеркале.

– Нет… нет-нет-нет! – паника ледяным когтем вцепилась в её сердце. – Я же… Я не хотела…

Она отшвырнула меч – точнее, жалкие его останки. Рукоять с приглушённым стоном рухнула в сухую траву, от неё потянулся тонкий, змеистый дымок. Обугленное железо с шипением вгрызалось в землю.

И тут Агнес судорожно схватилась за лицо – тонкая струйка крови потекла из носа, обжигая кожу. Мир вокруг поплыл, распадаясь на искажённые осколки.

– Что… со мной… – выдохнула она, словно выпустила последний вздох, и пошатнулась.

Она рухнула на колено, вцепившись пальцами в землю, словно ища в ней спасения. Сердце колотилось в груди оглушительным набатом, пульс яростно отдавался в висках. Обжигающий жар постепенно отступал, оставляя после себя лишь изматывающую тяжесть и леденящую пустоту.

Мир вокруг словно померк, лишившись красок и звуков. Она сжала зубы до скрипа, закрыла глаза, пытаясь удержать ускользающую реальность.

– Я… должна держать это в себе…

Словно кто-то внял её мольбе – ветер, до этого яростно трепавший волосы, вдруг затих. Лишь расплавленный металл тихо потрескивал в траве, напоминая о случившемся.

Агнес медленно поднялась, едва удерживая равновесие, вытерла дрожащей рукой кровь с носа.

На земле, словно зловещее напоминание, лежала обугленная рукоять меча, лезвие которого было уничтожено неуправляемым пламенем её собственной силы. Тонкие струйки пара поднимались от травы, опалённой смертоносным жаром. Агнес в ужасе отшатнулась, словно от прикосновения змеи.

– Нет… нет, нет, нет! – прошептала она одними губами и с отчаянной силой отшвырнула обугленную рукоять прочь, как будто этот жест мог стереть из памяти случившееся.

Она прижала дрожащую ладонь к груди, пытаясь унять сбившееся дыхание.

"Зачем я это сделала? Почему я не смогла остановиться?"

В этот момент, словно вырвавшись из самой тьмы, из кустов стремительно вышел Тристан. Он застыл, ошеломлённый. Его глаза метались – от расплавленного металла на земле к обугленной траве, к сестре, дрожащей посреди пепельного круга.

– Ты… совсем с ума сошла?! – прошипел он, и в голосе звенел не только гнев, но и страх. – Что ты творишь, Агнес?!

Она не обернулась. Стояла, сжав кулаки, будто сама пыталась сдержать что-то внутри.

– Я просто… хотела потренироваться.

– Потренироваться? – он шагнул ближе, его лицо исказилось. – Одна? В лесу?! С такой силой, которую ты толком не контролируешь?! Ты вообще понимаешь, что могла наделать?!

Она вздрогнула, но голос её остался напряжённо ровным:

– Никто не видел.

– Это не важно! – он указал на почерневшую землю, на дымившийся меч. – Завтра эта поляна будет чёрной дырой, и кто-нибудь всё равно начнёт задавать вопросы. Ты хочешь, чтобы тебя сожгли, Агнес?! Чтобы мать, отец… я…

Он осёкся. Голос дрогнул.

Агнес обернулась. Лицо её было побледневшим, но в глазах вспыхнуло нечто иное – тлеющее напряжение сорвалось в жаркое пламя. Радужка горела, будто расплавленное золото, в ней плескалась дикая, неконтролируемая сила.

– Замолчи! – выкрикнула она. Воздух дрогнул и лес стих.

Тристан отшатнулся. Он смотрел на неё широко распахнутыми глазами – в них был не страх… а боль. Медленная, тянущая.

Агнес замерла, дыхание сбилось. Пламя в её глазах погасло.

– Прости… – прошептала она. – Я не хотела. Я не знаю, что со мной. Я испугалась.

Он смотрел в её лицо, и оно вдруг показалось ему слишком взрослым. Уставшим. Одиноким.

Он подошёл, молча. И просто обнял её. Крепко, сильно, как раньше, когда ей было шесть, а гроза за окном казалась концом света.

Агнес дрогнула и вцепилась в него, уткнувшись лицом в грудь.

– Я боюсь, Трис… – выдохнула она. – Эта сила… она будто не моя. Я чувствую, как она давит. Рвётся наружу.

Он мягко отстранился, взял её лицо в ладони и заглянул в глаза.

– Тогда научись с ней жить. Научись её держать. Или однажды она сорвёт с тебя всё – имя, разум, душу. И заберёт тех, кого ты любишь.

Он говорил просто. Но в его голосе была истина.

Агнес кивнула, и они отправились домой.

Ночь была тихой, но не спокойной. Агнес лежала в постели с открытыми глазами. Сон не приходил – мысли крутились, как водоворот. Она лежала на боку, глядя на тусклый лунный свет, пробивавшийся сквозь щель в ставнях, и медленно тянула одеяло к груди, словно это могло защитить её от собственного беспокойства.

И вдруг…

По полу пробежала тень.

Резкая, стремительная – чья-то фигура мелькнула у окна. Агнес, резко села, прислушиваясь. Внутри всё похолодело. Она встала с кровати, осторожно ступая босыми ногами по скрипучим половицам. Схватила с вешалки тёмную накидку, пальцы судорожно сжали рукоять клинка, спрятанного под кроватью, и она, скользнула к двери.

Открыв её бесшумно, она выскользнула наружу, жадно вдыхая свежий, прохладный ночной воздух. Волосы, выбившись из-под накидки, затрепетали на ветру, капюшон слегка съехал с головы. Глаза мгновенно выхватили силуэт, прижавшийся к стене дома – кто-то стоял прямо под её окном, внимательно изучая что-то.

Агнес затаила дыхание. Шаг, ещё шаг… Она уже приготовилась к удару, клинок в руке опасно сверкнул в лунном свете…

– Тише, тише! – прошептал мужской голос, предостерегающе взметнув ладони. – Это я.

Агнес замерла, словно вкопанная. Голос – знакомый, низкий, с той самой лёгкой усмешкой, но сейчас в нём звучало непривычное волнение. Она прищурилась, пытаясь разглядеть его в полумраке.

– Арон?! – выдохнула она в изумлении, опуская клинок. – Ты… что ты здесь делаешь?

Он стоял, закутанный в тёмную куртку, волосы слегка растрёпаны, дыхание сбивчивое, словно после долгой дороги. Тень усталости и напряжения омрачала лицо, но губы все так же трогала привычная полуулыбка.

– Просто хотел тебя увидеть, – проговорил он приглушённо. – Не мог уснуть. Подумал, нам нужно поговорить.

Агнес не могла понять, сон это или явь. Она бросила взгляд на тёмный силуэт дома, затем снова на него:

– Ты проделал путь через всю столицу, миновал посты, чтобы явиться ко мне… ночью. Без предупреждения.

Он пожал плечами и шагнул ближе:

– Неужели совсем не соскучилась?

Агнес прищурилась, крепче сжимая рукоять меча под плащом.

– Соскучилась? – прошептала она с насмешкой и недоверием. – Да я чуть тебя не прикончила!

Арон тихо рассмеялся, и в его смехе звучало столько неподдельного веселья, что он отозвался в ночной тишине серебряным перезвоном колокольчика. Агнес резко зашипела и отмахнулась от него рукой:

– Тише ты! Совсем с ума сошёл? Все спят! Сейчас своим хохотом всю деревню разбудишь.

– Ну, хоть не клинком, – усмехнулся он, словно это было пустяком. – Хотя такой приём сложно назвать комплиментом…

Агнес закатила глаза, спрятала меч за спину под накидку и вздохнула.

– Что тебе нужно, Арон?

Он сделал шаг вперёд, его глаза блестели в лунном свете, и заговорил мягко, почти нежно:

– Прогуляемся?

Он шагнул вперёд, глаза его мерцали в лунном свете. Мягко он произнёс:

– Прогуляемся?

– Ты с ума сошёл? – прошептала она, вглядываясь в его лицо. – Ночь на дворе! Все спят, а по улицам ходит стража. Если нас увидят…

Он не ответил, лишь протянул руку, ладонью вверх. Жест был тихим, уверенным и немного упрямым. Его взгляд не отрывался от неё – спокойный, терпеливый, даже тёплый.

Агнес взглянула на его руку, потом на его глаза… и сдалась.

– Ладно. Но только недолго, – пробурчала она, плотнее запахивая накидку. – Если нас поймают, и меня потом к стенке – ты сам маме объяснишь, понял?

Арон усмехнулся:

– Конечно. Скажу: "Это я её украл – за красоту." Думаю, она поймёт.

– Тебе она не поверит.

– Ты всё ещё держишь меня за руку, значит – поверит.

Они шагнули в сторону деревенской тропинки, притаившейся между домами, ускользая от света фонарей и посторонних глаз.

Агнес и Арон шли рядом, почти касаясь плечами. Лёгкие смешки ускользали между ними, как секреты – сдержанные, но беззаботные. Словно они не старше пятнадцати и только что сбежали с деревенской ярмарки.

– Кстати… – сказала Агнес, бросив на него искоса лукавый взгляд. – А на чём ты вообще приехал?

Арон усмехнулся, опустив взгляд на дорогу, будто вспоминая:

– На лошади, разумеется.

– Лошади? – переспросила она с притворным удивлением. – Интересно, где ты её нашёл в такую ночь? Конюшни в столице, если я не ошибаюсь, закрываются на цепь. С дозором. И магический замок. И…

Он пожал плечами так невинно, будто говорил о пропавшем носке.

– Украл.

Агнес остановилась. Повернулась к нему, сложив руки на груди. Бровь у неё задралась так высоко, что могла бы смахнуть луну с неба.

– Украл? – в голосе звучал смех, но где-то между слов пряталась искорка тревоги.

– Ну… – он наклонился чуть ближе, хитро прищурившись, – не совсем украл. Я бы сказал: временно одолжил. С перспективой возврата.

– Перспектива возврата? – фыркнула она, не сдержав смешок и прикрыв рот рукой. – Ты звучишь как королевский юрист, который оправдывает воровство мёда из кладовой.

– Хм, интересная идея, – заметил он. – Но в следующий раз я попробую украсть нечто более ценное.

– Вроде чьего-то покоя, здравомыслия и сердца? – пробормотала она, почти про себя, но он всё равно услышал.

Арон хмыкнул, шагнул ближе. Между ними на мгновение не осталось воздуха – только тепло и тишина.

– Я, кажется, не уточнял, чью именно лошадь позаимствовал, – добавил он негромко, – но, если вдруг завтра обнаружится, что пропал конь одного очень важного господина, я буду далеко.

– Если завтра твой портрет появится на каждом столбе с подписью "Особо опасен: ворует лошадей, и время впечатлительных девиц" – не удивляйся, – сказала Агнес, отступая на шаг, но в глазах у неё плясали искры.

– "Ворует время" – звучит куда изящнее, – ухмыльнулся Арон, – особенно если его воруют у девушки, которая и сама умеет красть.

Агнес покраснела. Но не отступила. Только посмотрела на него долго – чуть дольше, чем позволительно.

А потом пошла вперёд, бросив через плечо:

– Ну, раз уж ты сюда явился, шагай осторожно, вор коней и времени. У меня память хорошая, я потом всё припомню.

– И запишешь в дневник, надеюсь, – отозвался он, догоняя её, – чтобы через десять лет перечитать и подумать: "Какой же был наглый… но симпатичный".

Они на мгновение замерли у полуразрушенной мельницы. Лунный свет просачивался сквозь прорехи в стенах, окрашивая всё вокруг в призрачное серебро.

– Пойдём, кое-что покажу, – прошептал Арон, наклоняясь ближе, словно делился тайной.

– Что ещё?.. – с сомнением прошептала она, оглядываясь по сторонам. – А вдруг нас кто-нибудь увидит?

– Не увидят, – ответил он спокойно. – Я следил за стражей. Они сейчас на другой стороне деревни. У нас есть немного времени.

Агнес приподняла бровь:

– Ты даже за стражей следишь? Ты точно не беглый шпион?

– Я? – Арон усмехнулся, небрежно повёл плечами. – Я просто мужчина с хорошей памятью и плохим чувством самосохранения.

Пройдя немного вглубь опушки, они вышли на небольшой луг, где в тени деревьев, привязанная к ветке, мирно стояла лошадь. Она подняла голову, приветственно фыркнула и нетерпеливо постучала копытом о землю.

– Вот она – моя красавица, – с гордостью произнёс Арон. – Её зовут Звезда. Быстрая, как ветер.

Агнес тихо рассмеялась, покачала головой и, стараясь не спугнуть, приблизилась к лошади, осторожно протягивая руку. Звезда фыркнула, но позволила себя погладить по мягкой морде.

– Хочешь прокатиться? – предложил Арон тихо, скользнув взглядом по её лицу.

– Сейчас? – она резко обернулась. – Ты серьёзно? Ты же сказал – "немного времени". А ещё ночь! И я в платье!

– А ночь – самое время для глупостей, – с притворной серьёзностью сказал он. – Не волнуйся, платье выживет. В отличие от сожалений.

– Я не умею… – проговорила она, понизив голос. Луг вдруг показался ей слишком открытым, а Звезда – слишком большой.

– Никто не умеет в первый раз, – сказал он, мягко улыбаясь. – Но я помогу. Обещаю, ты не упадёшь.

Лошадь – высокая, статная, вороная шерсть лоснилась в предрассветном свете, а в тёмных, умных глазах плескалось нетерпение – мерно переступала копытами, будто и ей не терпелось вырваться из плена тишины.

– Ну что, леди, – Арон бросил на Агнес лукавый взгляд, в котором искрился азарт, – готова ли ты приобщиться к таинству верховой езды?

Агнес, смотрела на седло. В её глазах плескалось сомнение.

– Это дурная затея, – пробормотала она, кутаясь в накидку, словно пытаясь защититься от надвигающегося приключения.

– Неужели ты думаешь, что я родился в седле? Хотя… – он на мгновение задумался, притворно нахмурив брови, – вполне возможно.

Агнес закатила глаза, но уголки губ дрогнули в улыбке. Арон, с уверенностью, граничащей с наглостью, подошёл ближе и, словно невзначай, коснулся её запястья, переплетая свои пальцы с её.

– Стой прямо, вот так. Ногу сюда, – он указал на стремя, – держись за седло, я помогу.

– Я сейчас переломаю себе все кости, – пробормотала она, но, повинуясь его взгляду, всё же шагнула вперёд.

Он легко поддержал её за талию – настолько непринуждённо и мягко, что она едва успела осознать, как её уже подхватили и усадили в седло.

– Не отпускай седло, – сказал он, отступая на шаг и внимательно наблюдая за ней. – Держи спину ровно… да, вот так.

Агнес нервно сглотнула, вцепившись в седло побелевшими пальцами.

– Я никуда отсюда не сдвинусь, ясно? Я как приклеенная к этой штуковине!

Арон усмехнулся, и в следующее мгновение ловко вскочил за её спину. Его руки сомкнулись вокруг неё, не слишком близко, но достаточно, чтобы она почувствовала его тепло.

– Теперь мы вдвоём. Расслабься, – прошептал он у самого уха. Его голос был глубоким и обволакивающим. – Лошадь чувствует, когда всадник в напряжении. А ты сейчас – как натянутая струна.

– Потому что эта "струна" чувствует, как мужская грудь прижимается к её спине, – буркнула она сквозь зубы.

Он тихо рассмеялся:

– Справедливо. Но в таком случае, держись крепче. Она не сбросит, если ты не будешь сжимать её бока коленями. – Он наклонился чуть ближе, его дыхание коснулось её волос. – Доверяй. Я рядом.

Он мягко натянул поводья, и Звезда, плавно покачиваясь, тронулась с места, делая первые неспешные шаги. Агнес вздрогнула, но Арон тут же успокаивающе прошептал ей:

– Всё хорошо. Просто почувствуй её движения. Представь, что ты плывёшь по волнам. Не сопротивляйся – следуй за ними.

Она постаралась расслабить плечи, отпустить напряжение, сковавшее спину. Под ней лошадь двигалась спокойно.

– Видишь? Уже лучше. – Его голос звучал почти у самого уха, обжигая кожу нежным теплом. – Ещё немного – и ты станешь настоящей наездницей.

– Слишком самонадеянно, – усмехнулась она. – Я пока что просто не упала.

– Не упасть – это уже победа.

Агнес сосредоточилась, стараясь уловить каждое движение Звезды. Постепенно напряжение отступило, уступая место странному, опьяняющему чувству единения с животным. Она больше не чувствовала страха, только восторг от свободы и скорости.

Они выехали на открытое пространство, где луг переходил в холмистую местность. Арон слегка подтолкнул Звезду, и та, повинуясь его воле, перешла на галоп. Агнес закричала от восторга, чувствуя, как адреналин бурлит в её крови. Мир вокруг слился в одну размытую картину, и только ветер свистел в ушах, напоминая о скорости.

Внезапно Агнес рассмеялась, и серебристый смех рассыпался в ночи:

– А если нас увидят, скажу, что ты меня похитил!

– Отличный план, – с улыбкой подхватил он. – Ну, по крайней мере, теперь ты умеешь держаться в седле.

– Я умею не падать с лошади, – поправила она, лукаво блеснув глазами.

Его смех, глубокий и искренний, отозвался теплом в её груди. Мгновение замерло, оставив лишь их двоих, ночь, усыпанную бриллиантами звёзд, и мерный ритм шагов Звезды.

Звезда плавно замедлила ход, выводя их на небольшой пригорок, откуда открывался вид на ручей.

– Здесь остановимся, – сказал Арон, слегка натягивая поводья. – Пусть отдохнёт.

Агнес кивнула, села ровнее и попыталась соскользнуть с седла. Но едва она поднялась, как подол её плаща цепко зацепился за луку. Она неуклюже наклонилась вперёд, теряя равновесие.

– Осторожно! – воскликнул Арон, успев схватить её за талию, но сам вместе с ней потерял устойчивость.

Они рухнули в мягкую траву у самого ручья. Вокруг разлетелись листья, лошадь фыркнула и отошла в сторону, будто давая сцене приватность.

– Ай! – простонала Агнес, лёжа на спине и глядя в звёздное небо. – Я же говорила, что не умею.

– По-моему, ты справляешься просто блистательно, – усмехнулся Арон, нависая над ней на вытянутой руке, удерживая равновесие, а другой рукой всё ещё поддерживая её за талию.

И в этот момент их взгляды встретились. Несколько долгих, напряжённых, искренних мгновений в тишине ночи. Мир вокруг будто растворился: только дыхание, чуть прерывистое; только стук сердца, слишком громкий; только её глаза – раскрывшиеся, сияющие, испуганно-смелые. И его взгляд – внимательный, мягкий, пронизывающий, как будто он видел её впервые… по-настоящему.

Он чуть приблизился, дыхание коснулось её щеки. Агнес замерла. Что-то дрогнуло в груди, что-то совершенно новое, пугающе прекрасное.

– Прости… – прошептала она, сбитая с толку, и осторожно вывернулась из его объятий. Поднялась, торопливо стряхивая травинки с накидки. – Я не хотела…

– Всё хорошо, – отозвался он тихо, всё ещё сидя на коленях в траве. Его голос звучал мягко, почти задумчиво. – Просто… ты умеешь удивлять.

Агнес отвернулась, скрывая пылающие щёки, и с самым серьёзным видом подошла к лошади, начав неумело поправлять уздечку, будто та вдруг нуждалась в срочном ремонте.

– Удивлять? – пробормотала она, не оборачиваясь. – А ты, значит, не ожидал, что девушка может уложить тебя в траву с первого раза?

– Ну… теперь точно буду осторожнее, – рассмеялся он. – Особенно если снова предложу ей верховую езду.

Они уселись рядом на широком, обкатанном временем камне у ручья, а лошадь спокойно щипала траву неподалёку.

Агнес поджала ноги, завернувшись в плащ, и нежно улыбнулась, глядя на отражения звёзд в воде.

– Никогда не думала, что смогу вот так – среди ночи прогуливаться по лесу на лошади, – произнесла она с лёгкой насмешкой. – Это даже звучит безумно.

Арон усмехнулся, бросив на неё игривый взгляд.

– Если ты об этом подумаешь, я часто совершаю подобные безумства. Но… – он замолчал, словно колебался. Затем медленно тянулся к поясу, доставая небольшой кожаный мешочек и протягивая его ей.

– Что это? – удивлённо спросила она, принимая подарок.

– Просто… кое-что. Для тебя.

Агнес осторожно открыла мешочек и достала браслет – тонкий, серебристый, с фиолетовым камнем посередине. Камень переливался, как утренний туман под солнцем, а на обратной стороне была выгравирована крошечная, едва заметная руна. Он был прост, но в нём ощущалась тонкость и внимание – будто его выбирали долго и с трепетом.

– Арон… – прошептала она, едва веря, что это действительно так.

– Увидел на базаре и… почему-то сразу подумал о тебе. Не знаю. Просто хотел, чтобы у тебя было что-то, что всегда будет с тобой, даже когда меня рядом не будет.

Она опустила взгляд, немного растерянная, и стала застёгивать браслет на запястье. Пальцы дрожали. Арон наблюдал за ней, не сводя глаз, на её лицо, на щёки, нежно освещённые лунным светом, на губы, которые чуть дрожали от волнения, и на ресницы, медленно опускавшиеся и поднимающиеся, как крылья мотылька.

Когда Агнес подняла голову, чтобы выразить благодарность, их глаза встретились – и в этой тишине, в этом взгляде, в дыхании, которое стало чуть чаще, в лёгком напряжении в плечах – было всё.

Без слов, осторожно, словно боясь разрушить хрупкое мгновение, Арон наклонился ближе. Его ладонь мягко коснулась её щеки – тёплой и уверенной. Агнес не отстранилась. Напротив, в её взгляде застыло удивление, тревожная нежность и нечто непередаваемое, что само сердце едва ли могло объяснить.

И тогда его губы коснулись её губ мягко, с уважением, с заботой – словно он спрашивал: "Можно?" В этой близости было нечто большее, чем просто прикосновение – это был поцелуй доверия, открытия, чего-то нового, настоящего.

Агнес замерла, дыхание застряло в груди. Её сердце билось так сильно, что казалось, его можно услышать.

Время словно замерло, и весь мир вокруг исчез. Она чувствовала, как его тёплая рука медленно скользит по её щеке, провоцируя трепет по всему телу. Этот миг был полон ожидания, сырой магии, которая связывала их на каком-то неведомом уровне. Арон продолжал, не убирая губ, его дыхание смешивалось с её, создавая нечто важное, тонкое, что невозможно было передать словами.

Агнес, несмотря на всю свою осторожность, ощущала, как её сердце открывается. Она знала, что этот поцелуй мог изменить всё – её мир, её мысли, её будущее. Страх уверенности одним только мгновением терял свою власть, уступая место нежному стремлению исследовать неизведанное.

Арон, углубил поцелуй, прилагая к нему всю ту заботу, что накопилась в его душе. Он не спешил, прислушиваясь к её реакции, сверяя с каждым её вздохом. Это было не просто физическое соединение; это была встреча двух сердец, которые, возможно, всю жизнь искали друг друга.

Она приоткрыла глаза, из которых сверкали эмоции – и когда Арон отстранился, она ещё мгновение смотрела на него, будто всё ещё пребывала в том поцелуе.

– Прости, – тихо произнёс он, улыбаясь почти виновато. – Я просто…

– Не извиняйся, – ответила она шёпотом.

Она слегка хмыкнула и, чтобы разрядить напряжение, перевела взгляд на браслет, крутя его пальцами:

– Он очень красивый… Не могу поверить, что ты… просто парень из столицы.

Арон посмотрел на неё, и в его глазах на миг мелькнуло что-то скрытое, почти болезненное, но он быстро спрятал это за улыбкой:

– Ну, знаешь, даже парни из столицы иногда делают красивые вещи.

– Особенно если воруют лошадей, – фыркнула она с ухмылкой.

– Это было романтично, – с достоинством ответил он. – Легенды так начинаются.

– Только если легенда не закончится тем, что тебя схватят за воровство, – сказала она и тихо рассмеялась.

Арон наблюдал за её смехом, и сердце его сжималось от горькой сладости этого мгновения. Он не знал, как долго сможет скрывать правду, как долго сможет безмолвно носить бремя своего наследства. Но сейчас – этой ночью – он не был сыном Регилла, наследником короны, частью дворцовых интриг и политических игр. Он был просто Арон. И рядом с ней – этого ему было достаточно.

Они ещё немного сидели у ручья, каждый погружённый в свои мысли. Луна скользила по поверхности воды, её отражение казалось таким же хрупким и зыбким, как этот миг между ними. Но время поджимало.

– Нам пора, – первой нарушила тишину Агнес, вставая и стряхивая с одежды листья. – Стража скоро пойдёт на второй обход. Если нас заметят – всё.

– Да-да, – отозвался Арон и вскочил, отряхиваясь. – А то твоей маме вряд ли понравится, что ты ночью катаешься с… вором лошадей.

– Особенно если её дочь ещё и целуется с ним, – пробормотала она, сразу прикрыв рот рукой и покраснев.

– Ого… – Арон расхохотался, но она шёпотом шикнула ему:

– Тише!

Они подошли к лошади, и Арон легко запрыгнул в седло, протянув ей руку. Агнес, чуть поколебавшись, взялась за неё, и он подтянул её к себе. Лошадь тихо фыркнула и двинулась с места.

В деревне уже была темнота, лишь изредка в окнах мельчила слабая искорка света. Подъезжая к окраине, Агнес напряглась:

– Вон там – стражник, – прошептала она, указывая на дальний переулок, где мелькнула тень с факелом. – Надо объехать.

Они свернули за дом, прячась в темноте и стараясь быть как можно тише. Арон спешился первым и помог Агнес сойти. Они скользнули между амбаров, словно тени, когда вдруг за углом ярко вспыхнул свет факела.

– Эй, кто там?! – раздался строгое требование.

Агнес замерла, но Арон мгновенно среагировал – схватил её за руку и рванул в сторону. Они метнулись между домами, через двор и огород, скрывшись за плотной изгородью, затаившись. Стража прошла мимо, не заметив их.

Они отдышались, прижавшись к забору.

– Ты всегда так ходишь гулять? – прошептала Агнес, переводя дыхание.

– Только когда хочу произвести впечатление, – тихо ответил Арон, усмехаясь. – Похоже, получилось.

– Ты идиот, – прошипела она, но её губы излучали улыбку.

Он снова взял её за руку, и они обошли деревню с тыла, миновали сад и наконец добрались до её дома.

– Дальше одна, – сказала Агнес, стоя у двери. – Если мама проснётся…

– Не бойся. Я тихий, как тень, – подмигнул он.

– Да, особенно когда хохочешь в лесу, – пробормотала она с улыбкой.

Он протянул к ней руку, будто хотел что-то сказать, но резко остановился.

– Спокойной ночи, Агнес, – сказал он тихо.

– Спокойной ночи… вор лошадей, – ответила она, искорка веселья сверкала в её глазах, прежде чем она исчезла за дверью.

Арон ещё несколько мгновений смотрел на её дом, затем развернулся и растворился в ночной темноте.

Агнес осторожно отворила дверь, стараясь не скрипнуть петлями. В доме царила темнота и тишина. Лишь в камине догорал тлеющий уголёк, разгораясь лишь на мгновение, как угасающее воспоминание. Она прокралась по коридору, когда из тени прямо перед ней внезапно вынырнула фигура.

– ААА! – закричали они в унисон, подпрыгнув от неожиданности.

– Ты с ума сошла?! – прошипел Тристан, хватаясь за сердце. – Я чуть не умер!

– Это ты разорался как сумасшедший! – огрызнулась Агнес, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Сейчас всех перебудишь!

– Да это ты тут как ночной вор в накидке бродишь! Ты на себя вообще глядела?

И вдруг – звук шагов из родительской спальни. Оба резко притихли, и Агнес сдёрнула с себя накидку, скомкала её и запихнула в угол за сундук в тот самый миг, когда в коридор вышла мать – уставшая, с наполовину заплетённой косой и резким взглядом.

– Вы что тут орёте среди ночи, как подстреленные? – хрипло спросила она, переводя взгляд с одного на другого, словно пыталась уловить тайну их ночных похождений.

– Мы… эм… ничего, – хором ответили они, застыв в гнетущей тишине.

Мать закатила глаза:

– Деревня горит, а дураки моются… – пробормотала она, а затем, уже громче добавила: – Быстро в постель! Ни звука больше, ясно?

– Ясно… – прошептали они, опустив взгляды.

– Вот и хорошо, – буркнула мать и, хлопнув дверью, скрылась обратно в спальню.

После короткой паузы Тристан скосил взгляд на сестру:

– Ну ты и артистка.

– А ты – охранник месяца, – огрызнулась она, и оба тихо хихикнули, прежде чем разойтись по своим комнатам.

Агнес тихо прикрыла за собой дверь, прислушалась – в доме всё затихло. Осторожно на цыпочках направилась к окну. Ночь была уже совсем глубокой, но в груди всё ещё гремели эмоции, как будто сердце не успело догнать тело.

Она села на край кровати и начала рассматривать браслет. Серебристый, тонкой ручной работы.

Пальцы нежно скользнули по металлу, пробежавшись по запястью. Вспомнилась его тёплый взгляд, то, как он смотрел на неё… и – поцелуй. Агнес невольно коснулась губ, словно продолжая ощущать тот момент, лёгкий, но искренний, как будто внутри неё что-то начало расцветать.

– Глупый, – шепнула она в темноту, улыбнувшись.

Она легла в постель, притянула одеяло к подбородку. Смотрела на потолок, потом снова взяла браслет, перебирала его в ладони, словно боясь забыть тепло, с которым он был подарен.

"Ты с ума сошёл, ночь на дворе…" – вспомнила она свои слова и хихикнула. Но ведь она пошла. И каталась на лошади. И смеялась. И упала в траву, глядя в глаза, наполненные жизнью.

Она ещё немного повертела браслет, затем спрятала его под подушку и закрыла глаза.

Глава 7

Утреннее солнце, пробиваясь сквозь тонкую занавеску, заливало комнату мягким, призрачным светом. Тишина казалась неестественной, звенящей.

Агнес сонно потянулась, уткнувшись лицом в подушку, затем медленно приоткрыла один глаз… и замерла.

На стуле напротив, в тени, сидел силуэт.

Она вскрикнула, резко подскочив, и с глухим ударом впечаталась затылком в стену.

– Ай! – простонала она, хватаясь за голову.

– Доброе утро, сестрица, – отозвался Тристан, не двигаясь. Руки скрещены, брови нахмурены, взгляд – ледяной. – Ну что, расскажешь, где тебя носило вчера ночью?

Агнес мгновенно нырнула обратно под одеяло, натянув его до глаз.

– Я сплю. Исчезни.

– Исчезни? – переспросил он, фыркнув. – А это что, сонная накидка под стулом? Или может, твои волосы всегда выглядят как после урагана?

Она зажмурилась, как будто могла так исчезнуть из реальности.

– Вставай, – скомандовал Тристан. Подошёл к кровати, и прежде, чем она успела что-то возразить, рывком сдёрнул с неё одеяло.

– ТРИСТАН! – взвизгнула Агнес, кинула подушку ему в живот.

– Хватит валяться! Где была? Или мне у мамы спросить?

– Только попробуй! – прошипела она, вскакивая. Щёки пылали, волосы торчали в разные стороны. – И вообще, это моя жизнь.

Тристан отступил на шаг, хмыкнул и, как ни в чём не, бывало, прислонился к дверному косяку, скрестив руки.

– Значит, "твоя жизнь", да? Ну-ну. Тогда, может, твоя жизнь объяснит, чего это ты ночью по деревне бродила, будто вор?

Агнес вздохнула и на секунду прикрыла глаза, будто собираясь с мыслями. Потом бросила взгляд в окно, чтобы не смотреть на него прямо.

– Просто… гуляла. Воздух… свежий был.

– Воздух? – усмехнулся он. – Воздух, ага. У тебя щеки пылают, как печка, а глаза – как у кошки, которую застукали на крыше.

Она отвернулась, но губы дрогнули – вот-вот расплывётся в улыбке.

– И что, ты была с ним? – Тристан понизил голос, но в нём слышалась не только раздражённость, а ещё тревога.

Агнес промолчала, сдвинув брови.

– Я просто не хочу, чтобы ты в это вляпалась, – мягко добавил он. – Но, если уже… ну, ты понимаешь, – он замялся, – просто… будь осторожна. Ладно?

Она кивнула, всё ещё не глядя на него.

– Ладно, душа моя романтичная, – он хлопнул в ладони, – завтрак уже почти остыл, а мама грозится, что "кто не пришёл вовремя – сам себе и повар".

Агнес, уже усаживаясь на край кровати, фыркнула:

– У неё этот лозунг ещё со времён великого засушливого лета.

– Тогда поторопись, пока она не запустила в дело второй лозунг: "А посуду кто мыть будет, а?!"

Агнес расхохоталась, натягивая носки.

– Хорошо-хорошо, иду. Только… маме – ни слова. Ладно?

Тристан приподнял бровь, изображая глубочайшее благородство.

– Я – как могила.

– Ты – как решето! – бросила она, кидая в него второй подушкой.

– Это уже клевета, – парировал он, уклоняясь и выходя за дверь. – А за клевету, между прочим, сковородой по лбу дают. У нас это семейная традиция.

Агнес хихикнула.

– Уже иду…

Тристан усмехнулся и вышел, оставив дверь приоткрытой. Агнес села на край кровати, потрогала под подушкой браслет и тихо улыбнулась.

Дом семьи Мёрфи утопал в уютной, тёплой тишине. Воздух был наполнен ароматами трав, свежеиспечённого хлеба и лёгким дымком из камина. Гелла аккуратно расставляла пучки душистых трав на полке, Агнес, подперев щёку ладонью, задумчиво смотрела в окно, а Тристан сосредоточенно чистил клинок за столом. Рамос неспешно потягивал чай.

Внезапно в дверь постучали – твёрдо, без колебаний.

– Я открою, – сказал Рамос, поднимаясь.

На пороге стоял старейшина деревни. Высокий, хмурый мужчина с серебристой прядью в волосах и тяжёлым взглядом. За спиной у него висел потёртый плащ, промокший от долгой дороги.

– Старейшина? – удивилась Гелла. – Проходите, пожалуйста.

– Добрый вечер. Простите за вторжение, но… – Он опустил взгляд, тяжело вздохнул. – У меня для вас важная весть.

Вся семья собралась у очага, настороженно глядя на гостя. Агнес сжала пальцы, в животе неприятно защемило.

– Сегодня утром прибыли королевские вестники из столицы, – начал старейшина. – Прибыл указ… от самого короля Регилла Второго. По всей территории Скайдора формируются небольшие отряды из местных мужчин. Их задача – отправиться к восточным рубежам. Там… разбойники. Несколько деревень разграблены, есть погибшие.

Он замолчал на мгновение, прежде чем продолжить:

– Из нашей деревни были выбраны те, кто умеет обращаться с оружием. Среди них… – он взглянул на Рамоса и Тристана, – …вы, Рамос Мёрфи. И ты, Тристан Мёрфи.

В доме повисла гнетущая тишина.

– Отъезд завтра, на рассвете. Срок возвращения не назван – всё зависит от обстановки.

– Вы хотите сказать, – тихо произнесла Гелла, – что мой муж и сын… отправляются в неведомую глушь, где людей убивают бандиты?

Старейшина кивнул, опуская глаза.

– Мы не выбираем, Гелла. Король приказывает – мы подчиняемся.

Агнес вскочила с места, слёзы подступили к глазам, но она сдержалась. Тристан встал рядом с отцом, плечом к плечу, молча. Лишь Рамос спокойно произнёс:

– Мы сделаем, что должны.

Старейшина положил руку ему на плечо, чуть наклонил голову и тихо вышел из дома, оставив за собой тяжесть неотвратимости.

Дверь закрылась, и в доме воцарилась напряжённая тишина. Пламя в очаге потрескивало, отбрасывая дрожащие тени на стены. Никто не произносил ни слова. Агнес стояла посреди комнаты, глядя на Тристана, словно не могла поверить услышанному.

Гелла выпрямилась, медленно обернулась к мужу:

– Почему всегда ты? Почему всегда ты, Рамос? – её голос дрожал, но не был сломленным, а скорее твёрдым, на грани. – А теперь ещё и Тристан…

– Мы – не из тех, кто прячется, – спокойно ответил он. – Я не могу оставить их без защиты. Я не могу оставить тех, кто слабее. Ты знаешь, я должен.

– А я должна снова ждать… не зная, вернётесь ли вы? – глаза её блестели. – Тристан ещё ребёнок…

Гелла выпрямилась и медленно обернулась к мужу.

– Почему всегда ты, Рамос? – её голос дрожал, но звучал твёрдо, на грани срыва. – А теперь ещё и Тристан…

– Мы не из тех, кто прячется, – спокойно ответил он. – Я не могу оставить их без защиты. Не могу оставить тех, кто слабее. Ты знаешь, я должен.

– А я должна снова ждать, не зная, вернётесь ли вы? – глаза Геллы блестели. – Тристан ещё ребёнок…

– Мам, – вмешался Тристан, стараясь говорить ровно, хотя в голосе проскальзывало напряжение. – Мне двадцать два. Я не ребёнок. Я справлюсь. Ты же всегда говорила, что я сильный.

– Сильный… – Гелла опустилась на лавку, глядя в пол. – Это не значит бросаться в гибель. Они даже не сказали, что за место. Просто "на границе". Против кого? Разбойники? Заболевшие? Кто знает, что там на самом деле?

Агнес не выдержала. Резко выйдя из оцепенения, она шагнула в центр комнаты.

– Почему ты? – спросила она, глядя на Тристана. – Почему не кто-то другой?

Он посмотрел на сестру и мягко улыбнулся.

– Потому что я умею держать меч. Потому что отец не поедет один.

– А я?! – вскрикнула Агнес, сжимая кулаки. – Я что, не часть этой семьи? Почему я должна стоять и ждать, вечно ждать?!

– Агнес… – начал Рамос, но она уже отвернулась.

– Нет, не надо. Просто… всё время так. Сначала отец уходит. Теперь и ты.

Тристан тихо подошёл к ней и положил руку на плечо.

– Я вернусь. Мы оба. Клянусь тебе.

Она не ответила, лишь стояла с опущенной головой. В груди жгло. Страх, гнев и что-то непонятное, щемящее, сплелись в тугой клубок.

– И что нам теперь делать? – спросила Гелла, всё ещё глядя в пол.

Рамос подошёл к ней, сел рядом и положил ладонь поверх её руки.

– Завтра начнём собираться. Мы всё успеем. А вы с Агнес будете в безопасности. Я найду кого-то из соседей, попрошу приглядывать.

– Мы справимся, мам, – добавил Тристан. – Мы обещаем.

Агнес ничего не сказала. Она тихо вышла из комнаты, словно всё происходящее становилось слишком тяжёлым для восприятия.

Ветер был тёплым, но навевал странную тревогу. Агнес шла по пыльной тропинке к дому Райны. После разговора ей нужно было выговориться. И кто, если не Райна, поймёт её.

Дверь отворилась почти сразу. Райна, словно почувствовав, что та придёт, встретила Агнес с растрёпанными волосами и полбуханки хлеба в руках.

– Ого, – протянула она, прищурившись. – Только не говори, что ты пришла просить у меня еды. Я всё равно не отдам.

Агнес не улыбнулась. Лишь прошептала:

– Мне нужно поговорить.

Райна кивнула. Без лишних слов. Они вышли за дом, в сторону оврага, где обычно собирались дети. Сейчас там было пусто, только стрекотали кузнечики, нарушая вечернюю тишину.

– Слышала? – сказала Райна. – В Верхнем квартале опять кто-то умер. Говорят, женщина вдруг закричала, что мёртвые идут за ней… а на следующее утро просто, не проснулась.

Агнес молча сидела рядом, поджав колени.

– Черновенец? – спросила она тихо.

Рианна кивнула.

– Да. Только теперь люди говорят, что, если ты боишься – она быстрее приходит.

Агнес стиснула зубы.

– Глупости.

– Может, и так. Но сожгли двух братьев на площади. Сказали – "одарённые". И что пока они живы, болезнь не уйдёт.

Агнес отвела взгляд.

– То есть лучше жечь живых, чем понять, откуда всё началось?

– Агнес… я не говорю, что это правильно. Просто страшно. Эта болезнь – возвращается. Ты её не видишь, но она уже рядом. Ты ведь не боишься?

Агнес слабо усмехнулась.

– Боюсь. Только не болезни.

– А чего?

Агнес подняла глаза.

– Того, что в один день нас перестанут бояться. И начнут ненавидеть.

На мгновение повисла тишина.

– Их забирают, – наконец сказала она, голос её дрогнул. – И отца, и Тристана.

Райна замерла на мгновение, словно пытаясь осознать услышанное. Затем тихо коснулось плеча Агнес.

– Куда?

– На границу. Типа "разобраться с разбойниками". Но мы же знаем, что это значит. Это значит, что они могут не вернуться.

Райна не стала спорить. Только тихо выдохнула, и этот выдох был полон горечи.

– Чёрт…

Агнес сжала колени, прижав их к груди, словно пытаясь удержать себя от падения.

– Всё рушится, Ри. У меня чувство, будто земля уходит из-под ног. Я… я не хочу быть одна.

Райна молчала, её молчание было красноречивее любых слов. А потом, неожиданно, она положила голову ей на плечо, даря тепло и поддержку.

– Не первый раз их забирают. Понимаешь? Вот доживём до седых волос и будем вспоминать это, ругаясь на свою молодость. Только пообещай мне – не будешь лезть в глупости. Не будешь геройствовать.

Агнес хмыкнула, пытаясь разрядить напряжение, хотя в её голосе звучала боль.

– Это ты говоришь мне – ты, которая хотела одна выкрасть пироги у торговца?

Райна тихонько рассмеялась, и этот смех был немного нервным.

– Во-первых, они были в открытом доступе. Во-вторых – я шпионила. А в-третьих – если я тебя не отдёрну, ты в следующий раз полезешь спасать деревню от чумы в одиночку.

Агнес наконец слабо улыбнулась, и на сердце стало чуть легче от этой простой, но такой важной поддержки.

– Спасибо, Рей.

– Да ладно тебе, ты же моя ненормальная подруга. Если ты сорвёшься – я пойду за тобой. Но сначала как следует надеру тебе уши.

– Договорились, – кивнула Агнес и с грустью посмотрела в небо, где луна выныривала из-за облаков, освещая их уединённое место. – А пока… просто побудь рядом.

– Пока надо – я рядом, – тихо ответила Райна, её голос был полон искренности.

Они всё ещё сидели у оврага, ветер ерошил волосы, и тишина между ними будто стала теплее – больше не давила, а просто… была. Она стала их общим убежищем.

Агнес вдруг проговорила глухо, почти себе под нос, словно размышляя вслух:

– Я ведь тоже могла бы поехать… Я умею сражаться. Я хорошо владею мечом.

Райна повернулась к ней, её взгляд был полон понимания, но ничего не сказала – лишь слушала, давая Агнес возможность высказать все свои страхи и желания.

Райна повернулась к ней, но в её взгляде не было слов, только молчаливое ожидание.

Агнес сжала пальцы на коленях, чувствуя, как в горле встал непрошеный ком.

– Мне не нужна защита, – произнесла она, голос дрогнул. – Я могу защищать других. Я… – она замолчала, закрыв глаза, и прошептала почти неслышно: – Я могу себя контролировать…

Но эти слова были горькой ложью, отравляющей душу. В памяти вспыхнуло резкое, жгучее, неотступное воспоминание, словно старая, плохо зажившая рана, которая вдруг закровоточила. Оно захватило её целиком, вырвав из настоящего.

Ей было лет восемь. Поздний вечер. За домом шумели деревья, и солнце, садясь, окрашивало небо в тревожное алое. Тристан, на пару лет старше, с деревянным мечом в руке, смеялся:

– Держи его крепче! Ты снова отпускаешь рукоять!

– Да знаю я! – огрызнулась Агнес, крепче сжимая свою палку. – Просто ты всё время тычешь, как бешеный петух!

– Бешеный петух?! – Тристан фыркнул и тут же перешёл в наступление.

Они засмеялись, их импровизированные мечи стукались с глухим звуком, пока Агнес не оступилась. Злилась она не на падение, не на Тристана. Злилась на себя. На то, что снова проигрывает. На свою слабость. На то, что ей не хватает сил быть той, кем она так отчаянно хотела быть.

– Эй, не сердись, – сказал Тристан, подходя и протягивая руку, чтобы помочь ей подняться.

Но стоило ей схватиться за его руку, как изнутри вырвался неуправляемый жар. Ярость. Страх. Боль. Всё разом вспыхнуло, выплеснувшись наружу. Рука Тристана резко дёрнулась, и он вскрикнул. Кожа на его предплечье мгновенно покраснела, словно от сильного ожога.

– ААА! Агнес! – он отшатнулся, в ужасе глядя на сестру.

Агнес выронила меч, отступая. Её взгляд был прикован к обожжённой коже.

– Я… я не хотела… – слёзы обожгли её щеки.

Тристан прижал руку к предплечью, морщась от боли. Но даже тогда, несмотря на боль, он посмотрел на сестру и тихо прошептал:

– Не переживай. Всё хорошо.

Воспоминание исчезло так же внезапно, как и пришло, оставив после себя лишь привкус горечи.

Агнес глубоко вдохнула, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. На мгновение ей показалось, будто кожа на её ладонях начала нагреваться, но она лишь сжала пальцы в тугие кулаки. Контролируй. Тихо. Спокойно.

– Всё нормально? – спросила Райна, в её голосе звучало лёгкое беспокойство.

Агнес обернулась и слабо улыбнулась, скрывая бурю эмоций за маской усталости:

– Просто… думаю о многом.

Райна кивнула, не настаивая. Она знала: если бы Агнес захотела, она бы сама всё рассказала.

Агнес всё яснее понимала: чем дольше она скрывает правду, тем разрушительнее её сила. И если она однажды потеряет контроль, последствия будут куда серьёзнее простого ожога.

После долгого разговора с Райной тревога снова поднялась в Агнес. Воспоминания пробудили в ней нечто, требующее тишины, одиночества и простора.

– Я немного прогуляюсь, – тихо сказала она, поднимаясь с травы.

– Ты уверена? Уже темнеет… – обеспокоено спросила Райна.

Агнес лишь кивнула, не глядя.

– Да. Мне просто нужно побыть одной.

Она шла по узкой тропинке к окраине деревни. Ветер трепал подол тёмного платья, в воздухе витал запах костров и влажной земли. Мысли метались между братом, Ароном и силой, которая медленно, но верно брала своё.

Когда она уже собиралась повернуть обратно, позади послышались тяжёлые шаги. Обернувшись, Агнес увидела высокого мужчину, шатавшегося на ногах. От него резко пахло элем и перегаром.

– О, красивая ты девка… – пробормотал он, подходя ближе. – Может, пойдём ко мне? Повеселимся?

Агнес замерла, глаза сузились.

– Отвали, пьянь, – холодно бросила она и попыталась идти дальше.

Но мужчина злобно ухмыльнулся и схватил её за плечо с неожиданной силой.

– Да чего ты… Не ломайся, девонька…

В этот миг внутри Агнес всё вспыхнуло. Она резко развернулась и со всей силы ударила его кулаком в солнечное сплетение. Мужчина захрипел, согнулся пополам, теряя равновесие и хватая ртом воздух.

– Я же сказала отвали, – процедила Агнес сквозь зубы, её голос стал жёстким, почти ледяным. – Или мне с тобой разговаривать по-другому?

– Д-дрянь… – прошипел мужчина, хватаясь за живот.

Агнес не ответила. Она отвернулась и уверенно зашагала прочь, не оборачиваясь.

Агнес, всё ещё хмурая после случившегося, возвращалась домой. Шаги её замедлились, когда она подошла к порогу – из дома доносились приглушённые голоса и глухие звуки сборов.

Осторожно приоткрыв дверь, Агнес заглянула внутрь. В главной комнате, освещённой тусклым светом лампы, стояли отец и Тристан. Отец сосредоточенно закреплял кожаные ремни на поясе, проверяя снаряжение. Его лицо было хмурым. Тристан, склонившись над мешком, аккуратно складывал вещи: нож, вяленое мясо, плащ, карту.

Они не сразу заметили её. Агнес стояла у порога, прижав руку к косяку, и молча наблюдала. Тревога, грызшая её с самого утра, теперь стала почти невыносимой. Внутри все сжалось. Что-то было не так.

Первым поднял глаза Тристан. На его лице мелькнула тень вины, словно он не хотел, чтобы она видела это.

– Агнес… – начал он, но она лишь покачала головой.

– Я… – её голос был тихим, почти шёпотом. – Спокойной ночи.

Не дожидаясь объяснений, она прошла мимо, стараясь не встречаться взглядами.

В своей комнате она закрыла дверь, не зажигая свет. Сбросив накидку, подошла к кровати и села, глядя в окно. Ночь была тихой, почти безветренной. Где-то вдалеке тявкнула собака.

Агнес легла, отвернувшись к стене, и натянула одеяло. Сердце стучало глухо и тяжело. Перед глазами снова всплыли лицо брата, взгляд отца, и в голове звучал один вопрос:

Почему не я? Почему я должна остаться?

Вслух она ничего не сказала. Лишь глубоко вздохнула, сжав пальцы в кулак под подушкой, и попыталась уснуть, зная, что сон будет беспокойным.

Утро выдалось серым и промозглым. Солнце едва пробивалось сквозь плотную завесу облаков, окрашивая небо в блеклый, молочный цвет. В деревне царила тревожная тишина – не утренняя, а настороженная, сдержанная. Казалось, сама земля затаила дыхание.

Агнес проснулась от шагов и скрипа половиц – кто-то проходил мимо её комнаты. Она приоткрыла глаза, не двигаясь, и вслушалась. За стеной слышался голос матери:

– Не забудь плащ. Дорога будет длинная.

Ответ отца был глухим и коротким. Затем голос Тристана, спокойный, почти насмешливый – маска, за которой он всегда прятал свои истинные чувства.

Агнес села на кровати. За окном стелился лёгкий туман. Она не могла оставаться в постели. Натянула тёплую кофту, накинула старый плащ и вышла из комнаты.

Когда она вышла из комнаты, отец уже стоял у двери. На нём был походный кожаный доспех, старый, но крепкий. Тристан поправлял ремень через грудь и крепил нож к боку. Он обернулся и встретился с ней взглядом.

– Уже встала? – спросил он, словно это было самое обычное утро.

Агнес кивнула, с трудом проглотив комок, застрявший в горле. Подошла ближе, не находя слов. В голове роились сотни мыслей, обрывков воспоминаний, клубки тревог. Но ни одна фраза не обретала формы.

– Береги себя, – прошептала она, глядя в глаза Тристану.

Он задержал на ней взгляд чуть дольше положенного, затем криво усмехнулся.

– Не скучай. Следи за домом.

Она выдавила слабую улыбку, но в глазах плескалась лишь тоска.

Отец подошёл и накрыл её плечо тяжёлой ладонью.

– Ты сильная. Будь рядом с матерью. Скоро вернёмся.

Она кивнула, не доверяя дрогнувшему голосу. Хотела крикнуть: "Не уезжайте!", "Пусть лучше я поеду вместо вас!", – но язык словно примёрз к нёбу.

Когда они вышли, она последовала за ними. На площади, возле повозок, уже толпились остальные. Женщины обнимали мужей и сыновей, шепча слова напутствия. Кто-то тихо плакал, утирая слёзы кончиком платка. Лошади нервно храпели, чуяли напряжение, витавшее в воздухе.

Рамос стоял возле своей повозки, о чём-то оживлённо беседуя со стражником. Он ободряюще улыбнулся Агнес и подмигнул – в его взгляде сквозила тревога, но он, как всегда, старался разрядить гнетущую атмосферу.

Тристан ловко запрыгнул в повозку, устроившись рядом с Рамосом. Последние прощания. Последние взгляды, полные невысказанных слов.

Колёса жалобно скрипнули. Повозки дрогнули и, набирая скорость, потянулись к воротам, уводящим в неизвестность. Агнес стояла, не двигаясь, пока процессия не скрылась за пеленой леса. Ни слова. Ни слезинки. Лишь сосущая пустота в груди.

Только когда всё стихло, и площадь вновь погрузилась в тишину, она повернулась и побрела домой. Медленно, словно каждый шаг отдавался мучительной болью. Внутри осталось лишь глухое эхо:

Они уехали…

Прошла неделя с тех пор, как Тристан и отец покинули деревню. В доме воцарилась звенящая тишина, непривычная и давящая. Агнес изо всех сил старалась быть сильной – помогала матери по хозяйству, хлопотала по дому, днём ходила на рынок, а по вечерам, когда сгущались сумерки, уходила в лес, словно надеясь найти утешение в его безмолвном величии.

Но иногда, словно луч солнца сквозь тучи, пробивалась робкая радость – когда приезжал Арон. Неожиданные, редкие, но такие желанные встречи. Он никогда не предупреждал о своём приезде. Просто появлялся. И этого было достаточно, чтобы на душе стало светлее.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона, и деревенская улица постепенно пустела. Агнес возвращалась с рынка, сжимая в руках плетёную корзину, полную овощей. День выдался утомительным, но тёплым, и она мечтала лишь об одном – добраться до дома и немного отдохнуть.

Тропинка за поворотом ныряла в изумрудные заросли, где кусты, словно сговорившись, тесно прижались к самой кромке дороги. И вдруг – рывок, дерзкий и неожиданный, как удар тока. Чья-то властная рука обхватила её запястье, увлекая в густую, шепчущую листву.

– Эй! – Агнес едва не выронила корзину, сердце подскочило к горлу. – Что за…

– Тише, – прозвучал знакомый голос, обволакивающий теплом и дразнящей насмешкой.

– Арон?.. – выдохнула она, узнавая его по этому голосу, по этой дерзости.

Он усмехнулся, притягивая её ближе, пока она не почувствовала тепло его дыхания на своей щеке.

– Ожидала кого-то другого? – прошептал он, и прежде, чем она успела ответить, его губы накрыли её губы.

Поцелуй был жадным, нетерпеливым, словно плотина долго сдерживаемых чувств рухнула в одно мгновение. Агнес сначала замерла, оглушённая внезапностью, но тут же поддалась, пальцы судорожно вцепились в плотную ткань его рубашки, а дыхание превратилось в прерывистый шёпот.

Они целовались в густой тени, сплетаясь в единое целое, в напряжённой тишине, где каждый хруст ветки, каждый далёкий голос с дороги заставлял их замирать, прислушиваясь, не разрывая объятий.

– Тсс, – прошептала она, отрываясь на мгновение, – ты сумасшедший, нас же могут увидеть…

– Не увидят, – выдохнул он, проводя пальцем по её щеке, – я слишком соскучился.

Она взглянула в его глаза, потемневшие от желания. Сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди.

– Ты опасен, – прошептала она, и в голосе звучало не столько предостережение, сколько признание.

– Только для тебя, – улыбнулся он, вновь наклоняясь к ней, и мир сузился до размеров их поцелуя.

И снова между ними осталась только тишина, жаркое дыхание и ощущение, что весь остальной мир на мгновение перестал существовать.

Агнес с улыбкой поправила выбившуюся прядь, огляделась, выглядывая из-за кустов – никого. Арон взял её за руку, и они вместе вышли на тропинку, идя вдоль опушки, где уже клубился лёгкий вечерний туман.

– Знаешь… – тихо начала она, глядя под ноги. – Я скучаю.

– По семье?

Она покачала головой с мягкой улыбкой.

– По брату. По отцу. Дом вроде и полный, но тихий… непривычно. Пусто как-то.

Арон остановился и, легко потянув её за руку, заставил повернуться к нему лицом. Всмотрелся в её глаза, полные грусти, затем мягко обнял, прижав к себе.

– Ну всё, не расстраивайся, – тихо сказал он и поцеловал её в лоб.

Она закрыла глаза на секунду – тепло его прикосновения будто разогнало сгустившуюся внутри тоску.

Затем он немного отстранился и чмокнул её в одну щёку.

– Арон… – она чуть улыбнулась, но он не остановился – поцеловал во вторую.

– Всё, – засмеялась она, слегка отталкивая его, – хватит, щекотно же!

– Точно? – прищурился он, будто собираясь продолжить.

– Точно-точно, – хихикнула она, прижимая ладони к лицу.

Их смех затих в тишине деревенской опушки, будто на мгновение исчезли тревоги, ожидания и тайны.

Они шли по лесной тропе, где сквозь плотную листву пробивались солнечные копья, окрашивая все вокруг в золото. Воздух звенел свежестью, дышал влажной травой и прохладой близкой реки. Арон молчал, переплетя пальцы с пальцами Агнес, и она просто шла рядом, ощущая, как рядом с ним груз тревог словно тает в воздухе.

Вскоре тропинка привела их к берегу сонной речушки. Прозрачная вода, струилась меж камней. Мягкий, густой ковёр травы манил отдохнуть, и они без колебаний опустились на него. Агнес вытянула ноги, касаясь пальцами воды, а Арон, лениво потянувшись, устроился, положив голову ей на колени.

– Надо ловить такие мгновения, – пробормотал он, прикрыв глаза. – Они – как звезды, редкие и драгоценные.

– Устал? – усмехнулась она, любуясь его умиротворённым лицом.

– Просто немного отдохну в твоей тени, – проговорил он хрипло и довольно.

Агнес нежно провела пальцами по его волосам, утопая в шелковистых прядях. Её движения были ласковыми, почти невесомыми, и Арон, словно кот, подавался навстречу её руке. Она смотрела на него – на его спокойное лицо, на тонкие черты, и вдруг почувствовала, как в груди разливается тепло, как будто солнце заглянуло внутрь. Он был рядом. Просто здесь. И ей больше ничего не нужно было от этого мира.

Но внезапно тишину разорвал глухой, властный звон – протяжный удар колокола, прокатившийся над деревней. Агнес вздрогнула, а Арон моментально сел, словно проснулся от толчка, напряжённый, как натянутая струна.

– Что это? – тревожно спросила она, вглядываясь в его лицо.

– Колокол, – его голос стал другим – серьёзным, чужим. – Мне нужно идти.

– Арон, подожди, может, ничего страшного? – попыталась она удержать его, схватив за руку. – Может, это просто вестники прибыли…

– Конечно, – быстро сказал он, избегая её взгляда. – Конечно, ничего плохого. Просто… мне нужно идти, – он говорил это как заученную фразу.

Он поднялся, но прежде, чем сделать шаг, вдруг снова повернулся к ней. Подошёл вплотную, обхватил её лицо ладонями. Его пальцы были тёплыми, чуть сжали её щеки, приподнимая лицо так, чтобы их взгляды встретились.

– Слишком мало таких моментов, Агнес, – тихо сказал он, и в голосе его звучала тоска. – И когда они есть – хочется, чтобы это длилось вечно.

Агнес не успела ничего ответить – он склонился и поцеловал её. Этот поцелуй был неспешным, но и не игривым – он был наполнен чем-то глубоким, тревожным. Будто он прощался. Или боялся, что следующего такого поцелуя может и не случиться. Он держал её бережно, как хрупкий цветок. И сердце у неё стучало так громко, что казалось, его отзвуки слышны по всему лесу.

Он отстранился только тогда, когда позади снова раздался второй звон колокола – короткий и резкий, словно выстрел. Его лицо снова стало сосредоточенным, непроницаемым.

– Мне правда нужно идти, – повторил он, уже тише. Потом в последний раз коснулся её щёк ладонями, прижался лбом ко лбу и прошептал:

– Не скучай.

И прежде, чем она успела что-либо сказать, он развернулся и исчез между деревьями, словно растворился в тени. Агнес стояла на месте, пальцы все ещё хранили тепло его прикосновений, а губы пылали от поцелуя. Ветер шелестел листвой над её головой, и сердце болезненно сжалось. Что-то было не так. Предчувствие беды ледяной рукой коснулось её души.

Солнце давно скрылось за холмами, и улицы деревни постепенно погружались в сиреневый полумрак. Воздух был тёплым и влажным, ветер едва колыхал развешанное белье, а окна домов закрывались одно за другим, словно глаза, готовящиеся ко сну. Агнес, уставшая, возвращалась домой медленным шагом, держа корзинку с продуктами. Мысли её были рассеяны, как облака в ветреный день: где-то о будущем, где-то об отце и брате, где-то – об Ароне.

На углу улицы Агнес едва уловила движение. Из тени выступили трое мужчин. Один из них был ей до боли знаком – тот самый пьяный, которого она ударила несколько дней назад. Его лицо хищно исказилось в ухмылке. Остальные двое выглядели так же: пьяные, разгорячённые, с мутными глазами и неуклюжей походкой.

– Эй, красавица, – крикнул он, свистнув сквозь зубы. – Чего так одна бродишь?

Агнес лишь мельком взглянула в их сторону и ускорила шаг.

– Слышь, ты что, глухая? – донёсся его голос, когда он нагнал её. – Я к тебе обращаюсь!

Резко, без предупреждения, он схватил её за руку. Хватка была болезненной – пальцы впились в кость. Агнес дёрнулась, но он не отпустил.

– Отпусти меня, пьянь, – бросила она с презрением.

Он ухмыльнулся и потащил её за собой, сворачивая в тёмный переулок между домами, где фонари уже не пробивались. Остальные мужчины быстро последовали за ними, отрезав путь к отступлению.

– Ну-ну, не шуми так. Мы просто хотим поближе познакомиться, – усмехнулся один, потирая руки.

Агнес начала вырываться, но он крепко обхватил её обеими руками, прижимая к стене. Она ударила его локтем в грудь, пытаясь освободиться, но он был тяжелее и сильнее.

– ПОМОГИТЕ! – закричала она, но её голос утонул в безмолвии узких улочек.

– Никто тебя не услышит, – сказал один, поднимая подол её платья. – Здесь никто не ходит в такой час.

Ужас и отвращение сжали живот Агнес. Она металась, как дикая кошка – царапалась, пиналась, плевалась в лицо. Один из них получил корзинкой по лицу и зашипел от боли. Она попыталась вырваться снова, но тут же получила пощёчину – её голова резко дёрнулась в сторону, губа рассеклась о зуб.

Она упала на землю, корзинка покатилась в сторону.

– Хватит с ней играть! – огрызнулся один. – Держи крепче.

– Убери свои руки! – прошипела она, чувствуя, как внутри нарастает что-то горячее, яростное.

Один из мужчин схватил её за волосы, но не успел произнести и слова, как Агнес инстинктивно подняла руку и вцепилась ему в лицо.

Её ладонь вспыхнула жаром.

Он заорал. Дико. Пронзительно.

Лицо мужчины мгновенно покраснело, словно от сильного ожога. Он отшатнулся, завывая, упал на колени и начал кататься по земле, закрывая глаза.

Остальные мужчины, отпрянув от неё, побледнели. Один выкрикнул:

– Ведьма! Она ведьма!

Агнес тяжело дышала, грудь вздымалась. Волосы выбились из причёски, платье было порвано, на руке кровоточила царапина. Щека опухла, губа разбита. Но она стояла, и глаза её полыхали ярким, пугающим светом.

– Подойдёте ближе, умрёте, – сказала она тихо, и её голос был ледяным.

Двое мужчин, не смея приблизиться, попятились. Один схватил третьего за шкирку, и они бросились прочь, поскальзываясь и спотыкаясь в темноте.

Агнес осталась стоять одна. Дрожащая. Распахнутая душа, горящее сердце. Она медленно опустилась на колени, тяжело дыша, прижав руку к груди.

Когда колокольный гул пронёсся над деревней, Арон бросился к центру. Сердце колотилось в груди, предчувствие беды не отпускало ни на миг. Он продирался сквозь толпу, пока не увидел у главной площади выстроенную стражу. Над ними, на возвышении, возвышалась фигура в тёмной мантии – король Регилл Феррисс, грозный и непреклонный, как всегда.

– Отец? – выдохнул Арон, подходя ближе. – Что ты здесь делаешь?

Король медленно обернулся, его взгляд впился в сына, словно кинжал.

– Это ты что тут делаешь? – холодно бросил он. – Или теперь сам решаешь, где тебе быть?

Арон отвёл глаза, не желая выдавать, что был в деревне ради Агнес. Он молчал, стиснув челюсть, но это лишь сильнее распалило короля.

– Ты стал слишком вольным, – процедил Регилл. – Слишком.

В этот момент из узкой улочки выскочили трое мужчин. Один держался за лицо, второй за живот, третий с трудом волочил ногу. Их одежда была в грязи, волосы растрёпаны. Один из них, указывая рукой назад, заорал:

– Она! Эта девка! Сжигательница! Ведьма! Это дитя черновенца! Она чуть лицо ему не спалила!

Толпа загудела, кто-то вскрикнул, другие зашептались.

Король Феррисс подошёл ближе и смерил взглядом мужчину с обожжённым лицом. На коже уже вздулись пузыри, плоть почернела. Он даже не поморщился – лишь кивнул.

– Значит, вы не лгали. Все ещё живы, вот как…

Он повернулся к капитану стражи:

– Поднять всех. Прочесать улицы и дома. Найти её. Живую – ко мне. Сопротивляется – связать.

– Есть, ваше величество! – рявкнул капитан.

Король бросил мимолётный взгляд на раненых:

– Лекаря – срочно. А остальным – готовить костёр.

– К-костёр? – переспросил один из мужчин, побледнев. – Она же…

– Магия вне закона, – сухо отрезал Регилл. – Я не потерплю новой заразы. Очистим деревню огнём, как велит указ.

Он повернулся к Арону, глядя ему прямо в глаза.

– А ты… ни шагу отсюда. Устал искать тебя по трактирам и кустам, как последнего шалопая. Теперь будешь под наблюдением.

Он кивнул двум ближайшим стражникам:

– Следить за ним. Постоянно. Если исчезнет – отвечаете головой.

– Слушаемся, мой король! – ответили воины и тут же встали по бокам от Арона.

Один – массивный, с щетиной и жёстким взглядом, другой – молодой, но настороженный, с рукой, вечно лежащей на рукояти меча.

Арон стоял, стиснув кулаки. Грудь сдавливало, словно цепями. Его глаза метались по сторонам – Агнес… Где она? Успела ли добраться до дома? Он не мог сделать и шага – отец не оставил для этого ни малейшего шанса.

Агнес застыла посреди грязного переулка, дрожа всем телом – озноб страха и клокочущий гнев терзали её изнутри. Разум отказывался принять случившееся. Рваное платье, окровавленная губа, прерывистое, загнанное дыхание – словно она была невольной зрительницей чужого, кошмарного сна.

И вдруг, за спиной, словно треснувшее стекло, раздался до боли знакомый голос:

– Агнес… что ты натворила?

Она обернулась, как от удара. – Мама? – Гелла стояла на краю переулка, в глазах – испуг, но прежде всего – бездонная, всепоглощающая боль. Растрёпанные волосы, в руках – корзина с влажным бельём. Агнес бросилась к ней, ища защиты, тепла:

– Мама, они… они первые… Они издевались… Я не могла… Я… я просто…

Гелла отшвырнула корзину, подбежала и заключила дочь в отчаянные объятия, прижала к себе, гладила по спине, пытаясь унять дрожь.

– Тсс, девочка моя… Всё будет хорошо. Всё…

Но голос дрогнул, сломленный ужасом, потому что позади уже слышались тяжёлые, грубые шаги. Деревянные ставни стонали, когда стража рыскала по домам, вытряхивая жильцов, словно сор. Они заглядывали в окна, заглядывали в подворотни. Смерть приближалась.

– Агнес, – прошептала Гелла, отстраняясь и вглядываясь в глаза дочери, – тише… Уходи. Сейчас же. Беги.

– Нет… – Агнес отчаянно замотала головой. – Мы вместе…

Но, едва они попытались свернуть за угол, дорогу преградила тёмная фигура стража. Высокий, широкоплечий, с алым плащом, развевающимся за спиной, он заслонял собой выход. В его руке зловеще поблёскивал длинный клинок.

И тут, из-за спины стража, раздался знакомый, мерзкий голос – тот самый пьяный мужчина, с которым Агнес столкнулась ранее. Разбитое лицо, распухшие губы, мятая одежда – воплощение злобы и низости.

– Вот она! Это она! Та самая! Ведьма! Она чуть моему другу лицо не сожгла! Это она! – заорал он, тыча грязным пальцем в Агнес.

Страж моргнул, не сразу поняв, о ком идёт речь.

Но прежде, чем он успел задать вопрос, другой страж, молча стоявший рядом, шагнул к пьянице и одним движением перерезал ему горло. Рваное бульканье, фонтан крови, обагривший его грудь, и тело рухнуло на землю, словно сломанная кукла.

Агнес и Гелла стояли, парализованные ужасом. Сердце колотилось в горле, ноги словно приросли к земле.

– Мама… – прошептала Агнес, дрожащим голосом. – Мама, что они делают…

Гелла медленно повернулась к дочери. Лицо – застывшая маска, но в глазах – такая бездонная боль, что у Агнес защипало в груди.

Гелла подошла ближе, обняла дочь обеими руками, крепко, отчаянно, словно в последний раз, и прошептала:

– Я люблю тебя, солнышко. Слышишь? Я люблю тебя. Беги… Просто беги…

– Нет! Нет! – Агнес замотала головой, вцепившись в её руки. – Пожалуйста! Не оставляй меня!

Но Гелла резко отстранилась, шагнула вперёд и вскинула голову, глядя прямо в лицо стражу:

– Это я. Это я сделала с теми мужчинами. Я виновна.

Страж на секунду прищурился… затем грубо оттолкнул Агнес в сторону, и она упала на землю. Другой стражник – тот, что стоял рядом – схватил Геллу под руки и потащил прочь, к площади.

– Мама! Нет! – закричала Агнес, сорвав голос. – МАМААА!

Никто не внимал. Стража, словно бездушные тени, уносила самое сокровенное, что у неё оставалось. Окружающие застывали в оцепенении, одни прятали лица, другие беззвучно молили о спасении.

Геллу вывели на площадь, где тишина расступилась перед ней, будто сам страх прокрался в щели домов и сжимал глотки горожан. На возвышении, за пылающим костром, стоял король Регилл, облачённый в плащ цвета запекшейся крови, а рядом – его сын. В лице юноши читалась лишь ледяная сосредоточенность, но Агнес, затерянная в толпе, узнала его. Сердце оборвалось, упало в бездну.

– Арон… – прошептали её пересохшие губы. Это не могло быть правдой. Он стоял плечом к плечу с королём, в самом сердце ненависти… рядом с огнём, готовым поглотить её мать.

– НЕТ! – крик вырвался из её груди. Агнес бросилась вперёд, но сталь стражника преградила ей путь.

– Мама! – вопила она, голос сорвался в хрип. – Не трогайте её! Умоляю! Пожалуйста!

Геллу подвели к столбу. Её лицо хранило невозмутимость, словно она уже простилась со всем, кроме дочери. Она не смотрела ни на злобную толпу, ни на надменного короля – только туда, где стояла Агнес. Их взгляды встретились, и в этом мимолётном мгновении – вся теплота, нежность, прощение, бесконечная любовь – передались без слов, лишь одним взглядом матери.

На помост поднялся король. Его голос прозвучал над площадью, словно удар клинка:

– Всякий, кто поднимет руку с магией против короны – проклят. Я, король Регилл Феррисс, и мой сын – наследник престола – не позволим скверне и злу коснуться нашей земли. Сжечь ведьму!

Слова обрушились на Агнес, словно удар грома.

Сын. Наследник. Арон.

Шок сковал её дыхание, лишил возможности кричать. Он знал. Он знал всё и молчал. Предательство вонзилось под ребра, как ледяной кинжал. Все их разговоры, прикосновения, смех – вдруг превратились в отвратительную ложь.

– АРОН! – закричала она, срывая голос в отчаянном вопле. – ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! ПОСМОТРИ, ТРУС!

Он не услышал. Или притворился, что не слышит. Он стоял, окаменевший, взгляд опущен вниз, словно стыд придавил его к земле.

Огонь взметнулся ввысь, пожирая всё вокруг. Люди ахнули в ужасе. Кто-то отвернулся, кто-то закрыл глаза детям, чтобы уберечь их от кошмара. А Агнес… рыдала, выла от невыносимой боли.

– МАМААА! НЕТ! МАМААААА! – её горло разрывалось от крика, она рвалась вперёд, но грубые руки стражников вдавили её в землю.

– Пустите! Молю вас! Это не она! Это я! – голос сорвался в отчаянии, в глазах помутилось. – Я…

Огонь трещал, ревел, становясь всё выше и жарче. Гелла кричала в агонии, её тело корчилось в пламени. И в последнее мгновение, прежде чем дым поглотил всё, Агнес почудилось – Гелла улыбается. Не от боли, а как мать, которая отпускает своё дитя.

Агнес закрыла глаза, не в силах больше выносить этот ужас. А потом – резкий удар в висок, и мир померк. Последнее, что она услышала, прежде чем провалиться в беспамятство, был шёпот внутри себя:

"Ты ещё жива… Агнес… но теперь ты совсем одна."

Глава 8

День медленно клонился к вечеру. Солнце лениво сползало за горизонт, окрашивая небо в охристо-золотые оттенки. Воздух становился прохладнее, но всё ещё хранил тепло прошедшего дня.

Старая торговая дорога вилась между холмами и лесами, заросшими плотными деревьями. Ветер едва ощутимо колыхал листву, неся с собой аромат увядшей травы и сырой коры.

Повозка скрипела на ухабах, а кони шагали неспешно. Тристан держал поводья, сидя на облучке, и косился на отца, ехавшего рядом. Они молчали, но молчание было привычным, как у людей, давно понимающих друг друга без слов.

– Думаешь, в деревне и правда разбойники? – нарушил тишину Тристан.

Отец усмехнулся одними уголками губ.

– Думаю, если бы это была пустая тревога, нас бы не дёргали. Или дёрнули бы, чтобы попугать. Король Регилл в последнее время чудит. Не забывай, кто нам платит, – проворчал отец, нахмурив густые брови.

Тристан криво усмехнулся. – Двое против целой "шайки". Отличное войско, ничего не скажешь.

– К нам должны были присоединиться ещё люди. Если, конечно, Торн не пьёт уже третью неделю, как в прошлый раз.

Оба коротко рассмеялись, словно разделив общую горькую шутку.

– А если серьёзно, – продолжил Тристан, глядя вдаль, – если бы ты не был охотником, кем бы стал?

– Умер бы раньше. А ты?

– Не знаю… Может, написал бы книгу.

Отец бросил на него быстрый взгляд.

– Хорошо. Тогда запоминай каждую деталь этого путешествия. Потом напишешь.

Тристан усмехнулся.

– С боем, драмой и обязательно предательством. Как в самой душевной истории.

Отец уже открыл рот, чтобы ответить, когда воздух пронзил свистящий звук. Резкий, словно удар кнута, короткий – и мир перевернулся.

– Берегись! – рявкнул отец, резко натягивая поводья, пытаясь остановить лошадей и заслонить сына от нависшей угрозы.

Из густых зарослей выскочили фигуры в грубых кожаных доспехах, лица скрыты капюшонами и зловещими масками. В руках одних сверкали длинные мечи, другие сжимали тяжёлые топоры, арбалеты и крюки, готовые вонзиться в плоть. Они двигались с пугающей слаженностью, выдавая опытных убийц, не раз устраивавших подобные засады.

– Засада! – выдохнул Тристан, судорожно хватаясь за меч.

Раздался сухой хлопок, и арбалетный болт с силой вонзился в колесо повозки. Лошади, взбесившись от страха, встали на дыбы, повергая всё в хаос. Один из разбойников, огромный лысый детина с зашитым глазом, прыгнул на повозку и с жестокой силой ударил Тристана ногой в грудь, сбрасывая его на землю. Спина Тристана болезненно встретилась с твёрдой землёй, и в глазах поплыли чёрные пятна.

Отец уже вступил в бой: меч в его руке, отражал удары сразу двоих нападавших. В его движениях чувствовалась уверенность и мастерство, но против пятерых отморозков даже самые отточенные навыки были бессильны.

– Тристан, вставай! – кричал отец, отбиваясь от очередного удара и пытаясь прикрыть сына.

Тристан закашлялся, поднялся и едва успел отразить удар короткого кинжала, нацеленного в его сердце. Он попытался ответить, но нападавший отскочил, и тут же другой, налетел со спины и оглушил его ударом рукояти по голове. Мир снова закружился перед глазами. Меч выпал из ослабевшей руки, и Тристан рухнул на колени. Краем глаза он увидел, как его отца сразили ударом чего-то тяжёлого по затылку, и тот беззвучно рухнул на землю, не подавая признаков жизни.

– Нет… – прошептал Тристан, охваченный ужасом, когда двое в масках подошли к нему и, не говоря ни слова, обрушили на его голову удар, погружая во тьму.

В темнице, выдолбленной в сердце скалы, влажный и затхлый воздух пронизывал Тристана до костей. Каменные стены, покрытые мхом и вековой пылью, казались не просто тюрьмой, а забытым склепом, навеки покинутым богами. Запах гнили, железа и плесени душил, а где-то в глубине пещеры монотонно капала вода, отмеряя неумолимое течение времени, которого у пленников почти не осталось. Цепи зазвенели, когда Тристан с усилием попытался пошевелиться. Он был прикован за обе руки и одну ногу, и холодный металл, врезаясь в запястья, причинял невыносимую боль; на месте крепления уже запеклась кровь. Лоб горел от удара, лицо было перепачкано грязью, а волосы слиплись от пота.

Тристан медленно обвёл взглядом мрачную камеру. Справа от него сидел мужчина средних лет, с рассечённой бровью и опухшим лицом, а слева, ближе к нему, лежал юноша, моложе Тристана, который стонал от боли. Напротив него, прикованный к противоположной стене, находился его отец. Он выглядел ужасно: рука вывернута, лоб разбит, одежда, порванная и грязная, залита кровью, но, несмотря на это, в его взгляде горела решимость и надежда. Как только Тристан пошевелился, отец открыл глаза, и их взгляды встретились.

– Держись, сын. Мы выберемся отсюда, – произнёс он с трудом, но уверенно.

– Кто они?.. Где мы?.. – спросил Тристан, пытаясь собраться с мыслями и понять, что с ними произошло.

Отец с трудом сел ровнее, опираясь спиной о стену, и начал оглядываться, словно хотел убедиться, что их никто не слышит и не видит.

– Это не простые разбойники, – произнёс он, глядя в глаза сыну. – Их доспехи… знаки на шее… у всех один и тот же символ. Я видел такой только однажды – на старом гербе, когда был юн. Это секта. Или… частная армия. Их кто-то нанял для какой-то тёмной цели.

Тристан почувствовал, как по спине пробежал ледяной озноб.

– Зачем мы им? Почему не убили? – спросил он, пытаясь понять слова отца и разобраться в происходящем.

Неожиданно кто-то прошептал в темноте:

– Нас взяли не ради денег. Эти люди – не просто разбойники. Это… культ.

– Что?.. Какой культ? – глаза Тристана расширились от ужаса и непонимания.

Один из пленников, худощавый старик с серыми глазами, начал шёпотом объяснять:

– Они приносят жертвы… В пещере внизу. Мужчин. Молодых, сильных. Наша кровь – для чего-то нужна им. Они шепчут о том, что их господину нужна сила.

– Ты бредишь, – произнёс Тристан, отказываясь верить в эти слова. – Это безумие.

– Безумие… – повторил старик с разбитым лицом, сидевший в углу. – А ты посмотри, сколько из нас уже увели и не вернули.

Тристан окинул взглядом других пленников. В их глазах плескался такой же ужас и безнадёжность. Он не хотел верить в этот кошмар, но интуиция подсказывала, что старик говорит правду.

– Нам нужно бежать, – прошептал Тристан, пытаясь освободить руки от цепей. – Пока не стало слишком поздно.

Отец кивнул, соглашаясь с сыном. Он тоже пытался ослабить оковы, но безуспешно. Цепи были слишком крепкими, а замки – сложными.

– У нас нет шансов, – прохрипел юноша, лежавший рядом с Тристаном. – Они убьют нас.

– Не говори так, – оборвал его Тристан. – Пока мы живы, есть надежда. Нужно искать способ.

Внезапно в конце темницы послышались шаги. Тяжёлые, размеренные, они приближались с каждой секундой, заставляя сердца пленников биться чаще. Тристан замер, прислушиваясь. Шаги остановились у входа в темницу. Один из разбойников распахнул массивную дверь. Вошли двое в балахонах, лица скрыты капюшонами. Один держал металлический посох с камнем на конце – он светился бледно-красным, словно пульсируя какой-то зловещей энергией.

– Сегодняшние готовы, – произнёс один из них. – Пора приступать.

В этот момент Тристана захлестнула новая волна страха и отчаяния.

– Мы должны выбраться отсюда… во что бы то ни стало.

Глава 9

Закат заливал главный холл дворца мягким светом сквозь высокие окна. Арон уже собирался подняться по широкой лестнице в свои покои, когда властный голос прервал его:

– Стой.

Он остановился, тяжело выдохнув, и обернулся. Навстречу ему шёл отец, король Регилл, в каждом шаге которого читалось недоверие.

– Ты был там… В той деревне… Из-за той девки? – голос короля был ровным, но в нём дрожала угроза.

Арон встретил его взгляд, не отвечая сразу. В холле повисло напряжение. Несколько придворных, услышав разговор, замерли у стен, нервно теребя подолы одежд. Воздух казался гуще.

– Отвечай, Арон! – рявкнул Регилл, делая шаг ближе. – Или мне вытрясти из тебя эту глупость силой?

Арон сдержал раздражение, сжал кулаки, поднял голову и спокойно, но уверенно произнёс:

– Она не "девка". Я люблю её.

На лице Регилла не дрогнул ни один мускул. Лишь в глазах на миг мелькнула тень – гнева? боли? – и тут же исчезла, оставив лишь холодное отчуждение.

– Да что ты знаешь о любви? Тем более к простолюдинке, – произнёс он с презрением. – Ты хочешь отдать корону ради чувств? Предать свой долг? Свою кровь? То, что я выстраивал десятилетиями?

Арон молчал. Ответ жил внутри него, но отец не желал его слышать.

Король отступил на шаг и вздохнул, словно приняв окончательное решение.

– Раз ты так рвёшься к людям, будет тебе дело среди них.

Он подошёл к ближайшему столу, схватил пергамент и бросил его слуге: