Вопреки всему

Краткое содержание предыдущей части

Ирридар Тох Рангор, некогда известный как майор Виктор Глухов, осознает, что его жизнь вступает в новую, решающую фазу – борьбу за власть над планетой Сивиллой. Судьба, словно неумолимый рок, вплела его в водоворот событий, где его действия, помимо его воли, развязали ожесточенную войну между богами-хранителями. Эти могущественные существа, не ведая жалости, сражаются за власть, используя любые средства. Ирридар понимает, что не в силах разорваться между двумя мирами: решением проблем колонии на планете Суровой во внешнем мире и противостоянием с могущественными хранителями в Закрытом секторе.

С тяжелым сердцем он пытается завершить все свои дела на планете Суровой, передавая бразды правления местным органам самоуправления. Но прежде ему предстоит выполнить последнюю, самую опасную миссию – разгромить силы вторжения, посланные Коморским союзом и Пальдонией. Эти два государства, стремясь укрепить свои экономические позиции, решили захватить богатую природными ресурсами планету Суровую, обжитую и с налаженными производственно-добывающими комплексами.

Ирридар, ведомый чувством долга и необходимостью защитить тех, кто ему дорог, встает на пути захватчиков. Он помогает Коморскому союзу сокрушить флот Пальдонии, но его триумф становится еще более очевидным, когда корабли Конфедерации Шлозвенга, прибывшие на помощь пальдонийцам, оказываются в его руках. Теперь Ирридар стоит на распутье, понимая, что каждое его действие имеет последствия, которые могут изменить судьбу целой планеты.

Через хитроумного и верного агента военной разведки Коморского союза, Зерта Вирстона, Ирридар предлагает адмиралу флота неожиданную сделку, от которой тот не может отказаться. В обмен на контроль над бесценными ископаемыми, Суровая должна войти в Коморский союз и стать полноправным членом АОМ. Адмирал, не колеблясь, принимает предложение, понимая, что это шаг к укреплению могущества и влияния его Союза. Но прежде, чем оставить планету, Ирридар с чувством исполненного долга оставляет ее под бдительным оком своего доверенного агента, Генри, некогда служившего в АДе. Человека, чьи навыки и преданность были неоценимы в этом новом начинании.

Чтобы упрочить положение колонии, он делает Вейсу, своему давнему врагу, неожиданное предложение. Ирридар, зная, как тяжело Вейсу устоять перед искушением, готов передать ему неуловимого агента Синдиката, известного как Советник, а также предоставить важные материалы, касающиеся этой зловещей преступной организации.

Вейс, искушенный политик и прагматик, мгновенно понимает, какие политические козыри он может получить. Движимый политическими мотивами, он отправляет исполняющего обязанности начальника Управления АДа по Закрытому сектору Эрата Штифтана в длительную командировку на Материнскую планету. Он узнал информацию, которая не может быть разглашена. Штифтан помимо своей воли оказался носителем тайны, которую никто не должен был узнать, и рассказал об этом Вейсу. Не подозревая об опасности, он покидает Закрытый сектор на корабле ССО, мимоходом забирает на верхнем слое Инферно двух загадочных существ: демона-колдуна из погибшей расы, которому когда-то Ирридар отдал безумного андроида Мурану, и саму Мурану. Демон убегал от андроида, но не сумел скрыться. Так эта троица оказалась на Материнской планете.

Целью миссии Штифтана была проверка всех законсервированных баз АДа. Но для ее исполнения он не получил ничего, что могло бы ему помочь в этом нелегком деле. Для Штифтана это был путь в один конец.

Штифтан получил удар судьбы и стал объектом предательства того, кому всецело доверял. Он погружается в омут отчаяния, утратив веру в себя, и начинает свой путь с унизительной роли постельного раба торговки. Но вскоре судьба приводит его к кровавым боям на арене, где он превращается в дона-победителя. Эти испытания изменяют его мировоззрение, и в его сердце зарождается идея мести Вейсу и захвата власти над планетой. После сражения на арене Штифтан вместе с демоном и андроидом захватывает власть в поселке у космопорта. На флаере они отправляются к первой скрытой базе, где берут ее под свой контроль. С этого момента Штифтан провозглашает себя Императором планеты.

Используя военную мощь, извлеченную из глубоких недр баз, он шаг за шагом погружает планету в тень своего негласного господства. Даже спутники, которые контролировали подступы к планете, теперь переходят в его подчинение.

Материнская планета, некогда цветущая и полная жизни, уже сотни лет лежала под бременем разрушения и запустения. Загаженная химическими отходами и опасными производствами, она породила полчища мутантов. Но на юге, где простирались бескрайние архипелаги, природа еще сохранила свою первозданную красоту. Там, среди изумрудных вод и тропических лесов, Штифтан обнаруживает загадочный город, рассчитанный на сто тысяч жителей. Этот город, словно застывший во времени, находится под неусыпной охраной искусственного разума, который оберегает его тайны и секреты.

Но у Штифтана есть враг – дочь погибшего межратора от Пальдонии Орегона Севеньрона, Мирмириада Тревеньон, которая должна была совершить вендетту и убить Штифтана. Она находилась на торговой станции Шлозвенга и была под пристальным вниманием спецслужбы Генри Муна, агента Ирридара. После неудачи с захватом Суровой она отправляется на Материнскую планету. Но перед убытием один из Брыков сообщает Генри Муну сведения о предстоящей операции. Тот готовит корабль со своим экипажем и сдает его в аренду пальдонийке. По прибытии на Материнскую очередной Брык, которых уже развелось несколько миллиардов, передает информацию на искин базы АДа, которая находится под контролем андроида Мураны, ставшей теперь Красоткой. Она передает эти данные Штифтану.

Мирмириаду и ее охрану захватывают боевики Мураны и привозят на остров, где живет Император. Штифтан сразу понимает, что ему нужна такая умная и волевая женщина, и, честно рассказав ей о себе и своих планах, предлагает Мирмириаде стать его женой. Понимая, что для нее это лучший из выходов, и увидев в Штифтане того, кто может помочь ей реализовать ее мечту, она соглашается.

Ирридар Тох Рангор, объединивший в себе силы герцога фронтира и князя Чахдо, становится не просто правителем, а символом новой эры для королевства Вангор, превратившегося в могущественную империю Вангор и Чахдо. С пылающими глазами и грандиозными планами, он отправляется на западный материк – в земли гномов и дзирдов. Там, среди древних гор и таинственных лесов, он встречает старого знакомого, главу Девятых ворот, и договаривается о переселении его Дома в Чахдо.

Дзирды, оставшиеся на континенте после исчезновения их предводителя Беоты, находят приют в княжестве Чахдо, став его новыми жителями. Но в это время происходят и другие, не менее важные события. Хранители Инферно сменяются: Листи, мать всех сенгуров, возвращенная к жизни агентом Демоном, и ее подруга-сенгурка проходят через лабиринт хранителей и возвращаются в свой мир.

Из лабиринта они выводят хранителей Вечного леса, гномов, и морей. А старые хранители, с непомерными амбициями, погрязшие в войнах, отправлены Судьей на самое тяжелое испытание. Им предстоит измениться или навсегда остаться в подземных огненных коридорах, где их души страдают от огня и невзгод.

Авангур, один из хранителей, приведенных в мир Ирридаром, предлагает ему способ избавиться от могущественного Рока. Для этого нужно обратиться к старику Ридасу и его призванному существу. Ирридар понимает, что это может быть опасно, но жажда победы пересиливает страх.

Авангур отправляется к Ридасу и Року, плетя сложные интриги. В итоге двойник Рока свергает его с престола, и Рок оказывается в изгнании, лишенный своей силы. Он понимает, что это может длиться вечно, и ищет помощи у Худжгарха, но тот ему отказывает. Движимый яростью и жаждой мести, Рок ждет своего часа.

И этот час наступает, когда Ирридар готовится к свадьбе с невестами в ставке великого хана орков. Там внезапно на пиру и появляется Рок с мини-ядерным боеприпасом, полученным у агентов Синдиката. Герой не успевает защитить своих близких, и вместе с Роком они телепортируются в открытый космос. Ядерный взрыв настигает их далеко за пределами атмосферы. Тело Ирридара сгорает, а его душа вновь устремляется к месту своего покоя.

По пути его перехватывает Судья и предлагает вернуться в прежнее тело. Герой соглашается. Когда он приходит в себя, перед ним стоит американка Гаяна. Она говорит, что его отвезут в Пакистан, где будут лечить и потом передадут в посольство СССР в Исламабаде.

Глава 1

Москва. Следственный изолятор «Лефортово»

– Гражданин Глухов, я следователь по особо важным делам Иванько, буду вести ваше дело. Вы понимаете, почему оказались в следственном изоляторе?

Я сидел и смотрел на человека в гражданской одежде, в сером костюме, в очках и с большими залысинами. Сидел на стуле, привинченном к полу в допросном помещении следственного изолятора, слушал этого вежливого полноватого человека и молчал. Я не мог полностью осознать то, что со мной произошло.

– Вы понимаете мой вопрос? – спросил Иванько и поправил очки в роговой оправе.

Я пришел в себя и тихо ответил:

– Не совсем, гражданин следователь. А если быть точнее, то совсем не понимаю. Я прибыл в Домодедово, ко мне подошли два сотрудника комитета госбезопасности, предъявили удостоверение и попросили пройти с ними. Потом посадили в «Волгу», довезли до изолятора и поместили в одиночную камеру. В чем меня обвиняют?

– Вас обвиняют, гражданин Глухов, в измене родине, – вздохнул следователь, а я широко раскрыл глаза.

– Вы шутите? – Мне было трудно поверить в эти обвинения.

– Не шучу, – сухо ответил следователь. – Вот ознакомьтесь, постановление о возбуждении уголовного дела. Вы обвиняетесь по статье 64 УК РСФСР. Измена Родине. Пункт «А»: Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти.

Я невидящими глазами смотрел на текст постановления и, подняв голову, спросил:

– А конкретно что мне вменяется? Я не пойму. На территориальную целостность страны я не покушался. И из-за границы я вернулся…

– Конкретно, гражданин Глухов, вы обвиняетесь в переходе на сторону врага, шпионаже, выдаче государственной или военной тайны иностранному государству…

– Бред, – пробормотал я, сбитый с толку таким нелепым обвинением.

– Ну почему же бред, – спокойно произнес следователь и спросил: – Курить будете? – Я машинально ответил:

– Не курю.

– Как знаете. А я закурю, – и следователь достал пачку «Нашей марки» и прикурил сигарету. Выпустил в потолок столб дыма и, прищурившись, продолжил разговор, вернее, допрос. – Вы пропали после боя под Кандагаром, у одного из селений, где проводилась операция по блокированию боевиков, о ней знали только вы как советник батальона и командир батальона царандоя. Батальон попал в засаду и был почти полностью уничтожен, в живых остался переводчик вашего батальона, старший лейтенант милиции Рустам Сафаров. Он много рассказал о вашей подрывной деятельности. Как вы убили разведчиков и хотели убить его, как он отстреливался и ранил вас, и как вас подобрали душманы, среди которых была женщина-американка, она приказала мятежникам положить вас на носилки, и вас унесли.

– И что? – спросил я, полностью теряясь в ситуации. – Он остался жив?

– Да, он притворился мертвым, поэтому его не тронули. Когда прибыли наши десантники, он и еще два десятка сарбозов были еще живы, вот он-то и поведал о вашем предательстве. Скажете, что было не так?

– Скажу, – ответил я, с горечью понимая, что мне не отвертеться. Но я еще питал робкую надежду оправдаться. Советский суд – самый гуманный суд в мире, и я решил рассказать, как было на самом деле.

– Интересная история, – выслушав меня, невозмутимо ответил следователь Иванько. – Хорошо продуманная и складная, только вот агент ЦРУ забрал с поля боя не Сафарова, а вас, гражданин Глухов.

– Какой еще агент ЦРУ? – удивился я.

– Та женщина, американка. Не скажете, как она оказалась на месте предстоящей операции? Видео этой бойни было выложено в CNN и показано по американскому телевидению.

Я в ступоре смотрел на Иванько, а он наслаждался моей растерянностью. Пускал дым из носа и молчал.

– Это не агент ЦРУ, это американка по имени Гаяна, мы с ней познакомились на конференции по линии ЮНИСЕФ. Я там был.

– Да, мы тоже это проверили. Но вас, гражданин Глухов, никто не уполномочивал там быть. Как вы оказались на этой международной конференции?

– Меня попросил комендант нашего представительства возглавить группу охраны…

– А комендант написал в показаниях, что вас никуда не посылал, и у него не было таких полномочий, такие распоряжения мог дать только руководитель представительства генерал-майор Аникеев. Но он тоже таких указаний не давал. Так как вы объясните ваш интерес? Женщина? Красивая иностранка? Ее подложили под вас, Глухов, признайтесь. И вы в страхе перед неминуемым разоблачением согласились быть предателем…

– Ничего подобного не было, – насупился я. – У вас есть доказательства моего предательства, и какой урон я нанес государству?

– Вы передали сотруднику иностранной разведки сведения, имеющие государственную тайну. Раскрыли детали предстоящей операции. С вашей помощью были убиты десятки солдат царандоя…

– Я этого не делал, – твердо заявил я.

– Тогда как вы объясните, что вас забрала эта самая Гаяна? Как она оказалась на месте боя?

– Я спрашивал ее об этом, она сказала, что они привезли в аул гуманитарную помощь.

– Гуманитарную помощь, – саркастически повторил Иванько. – И вы были столь наивны, что поверили? Не смешите мои тапочки, Глухов, в ваших же интересах признаться в содеянном и получить смягчение наказания. Расскажите об агенте ЦРУ «Пустыня»?

– Это кто? – с удивлением спросил я.

– Это та самая Гаяна, что вас завербовала. Какой у вас оперативный псевдоним?

Я глубоко задумался и машинально ответил: «Дух». То, что я услышал о Гаяне, гладко укладывалось в версию моего спасения. Она меня спасла как своего агента. Но она не вербовала меня, а просто говорила, что мне возвращаться на родину опасно, и предлагала остаться в миссии ЮНИСЕФ, но я резко отказался. Странно все это и непонятно… Если она была агентом ЦРУ, то почему не вербовала меня? Мы с ней несколько раз делили постель перед тем, как мне довелось убыть в советское посольство.

– Вот и хорошо, Глухов, так и запишем. Я рад, что решили сотрудничать со следствием… – прервал мои мысли Иванько. Я недоуменно посмотрел на него и спросил:

– Вы это о чем, гражданин следователь?

– Ну, вы же сказали, что ваш куратор из ЦРУ дал вам псевдоним «Дух», правда, не пойму, почему именно Дух. Хотя… Духа не видно, и может быть, вас решили глубоко законспирировать? Они знали, что мы вами заинтересуемся, вас посадят лет на пятнадцать… И что это им даст? За это время много воды утечет. Интересные люди в ЦРУ работают, с юмором. Вы понимаете, что вас сюда отправили погибнуть? – спросил следователь.

– Я мог погибнуть и в деревне, в Афганистане, – ответил я, – зачем меня сюда отправлять на погибель?

– Вот и я этого не понимаю, – серьезно ответил Иванько. – Там не дураки работают. И нам с вами придется в этом разобраться. Но уже в следующий раз. Ознакомьтесь с протоколом допроса и подпишите его в трех местах.

Он протянул мне исписанный лист. Затем нажал на звонок, и в комнату, где проходил допрос, вошли двое конвоиров. Один из них приказал мне встать лицом к стене и завести руки за спину. Я подчинился, и они провели меня до камеры. Старая металлическая дверь с маленьким окошком захлопнулась с неприятным лязгом. Ключ тихо звякнул в замке, и я снова остался один. Вернее, не совсем один – со мной была моя Шиза. Но это была не та Шиза, что жила в теле Ирридара Тох Рангора Тан Абаи, герцога фронтира, лорда Высокого Хребта и князя Чахдо. Это была наша с ней дочь.

Она проявилась неожиданно, и я сначала подумал, что это Шиза, и назвал ее Шизой. Она приняла это имя и наотрез отказалась его менять.

Пока я лечился в госпитале Красного Креста и Полумесяца в пригороде Исламабада, Шиза росла и оплетала своими нервными волокнами тело сорокалетнего бывшего майора. Она устанавливала базы знаний, которые долго распаковывались в моем сознании. Среди них были базы универсального рукопашного боя, полевого агента, «Энергоструктура» с частью «Артефакторика», базы выживания и медицины. Потом новая Шиза заговорила и рассказала, как оказалась в моем теле.

Когда Шиза пред взрывом передала мне нашего ребенка, она умудрилась схватить жаргонит и вытащить его из моего тела. Часть запаса она использовала, чтобы сохранить дочь в энергетическом виде, и та перешла в мою душу. Так я вместе с ней и оказался на Земле. Теперь я понимаю, что лучше было бы уйти за грань миров и обрести вечный покой моей многострадальной души…

Шиза была любознательной и очень экономной. Она не давала мне использовать жаргонит и постепенно меняла мое тело на основе базы «Энергоструктура». Земное тело не подходит для магии, а ей нужны энероны, которых здесь нет. Поэтому я был ограничен в магических возможностях. Шиза не тратила энергию на мое лечение, сказав:

– Папуля, мне нужны энероны, без них я не выживу. Но их хватит на пару сотен лет, а потом ты вернешься домой. А тебя и так лечат. Лучше я создам в твоем теле механизм восстановления, используя твою ДНК. Ваши тела могут сами восстанавливаться, только механизм этот спит, я его разбужу. Ты даже сможешь – правда, не быстро – вырастить новые зубы и части тела, если потеряешь их.

Вот так мы и начали совместно сосуществовать. Для меня это было как глоток свежего воздуха в подземном затхлом мире. Она постоянно меня уверяла, что мы вернемся в Закрытый сектор. Она говорила уверенно, но мой врожденный скептицизм этому не верил. Как выбраться в мир Закрытого сектора? Снова умереть и попасть в тело другого дворянина? Смешно. В прошлый раз все произошло случайно: Рок схватил первую попавшуюся душу и засунул ее в тело Ирридара.

Шиза не давала советов и больше слушала мир, в который мы попали. Здесь не было искинов, к которым она могла дистанционно подключиться. Поэтому использовала мои уши и глаза. А у меня не было Лиана, что мог бы перерабатывать энергию в энероны, не было малышей, расширяющих сознание. У меня был только один слой сознания, и я боялся, что меня упекут в тюрьму на пятнадцать лет. Отношение к предателям здесь особое. Я снова убедился в правоте поговорки «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Но меня радовало, что сознание Ирридара и Глухова помогало мне. Оно находило компромисс с телом, и я усмирял гневливость нехейца. Переход от владыки степи до простого смертного был слишком быстрым.

Я сел на шконку и услышал вопрос Шизы внутри себя:

– Папуля, я все слышала. Какая помощь тебе нужна?

Я задумался и ответил:

– Если бы я знал, дочка. Мне шьют дело об измене родине, и я вряд ли выйду из него без приговора. Следователь очень уверен в моем предательстве. Он считает долгом чести раскрутить меня на признание вины. Выбор у меня небольшой: признать вину или полностью отказаться. В первом случае дадут меньший срок, во втором – максимальный, вплоть до смертной казни или пятнадцати лет. Переводчик Рустам обвинил меня, а тут еще появилась моя знакомая, которую считают агентом ЦРУ. Все валят на меня. Что я навел батальон на засаду и убил разведчиков. Прямых улик у них нет. Только связь с американкой. Но если бы не она, Рустам бы меня убил. А так я жив… Вот такие дела, дочка. Согласиться с предательством я не могу. Это противоречит моему чувству собственного достоинства.

– Не соглашайся, – сказала Шиза. – Пятнадцать лет – это не так уж много. Ты проживешь дольше со мной, а здесь время идет быстрее. Не переживай, мы вернемся домой. Верь мне, папочка.

Я кивнул, но ничего не ответил. Бессмысленно обнадеживать или расстраивать девочку. Она слишком юна и наивна.

Время шло медленно. Меня не вызывали на допросы. Трижды в день через окошко приносили баланду и кружку плохо заваренного чая. На прогулку не выводили, и я понял, что следователь хочет, чтобы я «созрел» для признания. Одиночество – это форма морального давления. Но я был готов.

Через семь дней меня привели к следователю.

– Ну что, гражданин Глухов, вы обдумали свою судьбу и, возможно, раскаялись в том, что предали Родину, за которую сражались наши отцы и деды? – спросил следователь и окинул меня внимательным взглядом.

– Мне нужен адвокат, – ответил я.

– Вам предоставят бесплатного адвоката, – нахмурился следователь Иванько. – Сейчас он вам не нужен, идет предварительное следствие. Когда вам передадут материалы дела для ознакомления, с вами будет адвокат.

– Я хочу нанять платного адвоката, – не сдавался я.

– У вас есть на это деньги? – усмехнулся следователь, окинув меня уже насмешливым взглядом.

– Есть жалование командира батальона и чеки Внешпосылторга, которые я получал в Афганистане.

– Ваши чеки арестованы, и вы не можете ими воспользоваться, гражданин Глухов. А денежное содержание тратит ваша жена. Кстати, она отказалась от вас как от предателя и подала на развод.

– Не может быть! – не поверил я.

– Может, гражданин Глухов, – сухо произнес следователь. – Вот письменный отказ. Она подает на развод.

Он протянул мне лист бумаги, и я узнал почерк Люськи. Прочитав отказ, я медленно положил бумагу на стол.

– Но меня еще не признали шпионом, идет следствие… – попытался я обратиться к презумпции невиновности. Но для Иванько все уже было ясно.

– Это вопрос времени, – мрачно сказал следователь. Он подался вперед и с нажимом спросил: – Признаешься в измене, капиталистический выкормыш?

– Нет, – ответил я. – Мне нужен адвокат.

– Ах, адвокат! – Следователь откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и посмотрел на меня с усмешкой. – Будет вам адвокат, гражданин предатель родины.

В его интонации и словах было столько презрения, что я в них утонул с головой и захлебнулся в возмущении. Хотел что-то сказать, но он поднял трубку и небрежно произнес в нее:

– Конвой, в первую допросную.

Я крепко сжал губы, чтобы не выругаться.

Вошли двое конвоиров.

– В камеру подследственного, – приказал следователь. Он закурил сигарету, а я встал, сложил руки за спиной и встал между ними. Конвоиры заломили мне руки, и я пошел согнутым в пояснице, чувствуя боль, но терпел. Я понял. Следователь явно торопился и решил применить физическое и моральное давление.

Когда дверь за арестованным закрылась, в допросную комнату вошел человек в темно-синем костюме. Гладко выбритый, подтянутый, с холодными глазами на холеном лице. Он посмотрел на следователя и сказал:

– Крепкий орешек этот Глухов. Сразу видно, что его поднатаскали в ЦРУ. Что дальше, Иванько? Начальство торопит. Нужно завершить это уголовное дело до конца квартала и доложить о раскрытии шпионского заговора, – он показал пальцем наверх. – Дело на контроле в ЦК. Понял, Иванько? За этим следуют или звезды на погонах, или ссылка в провинцию. МИД тоже требует быстрого результата, им нужно выставить ноту американцам. Шеф приказал добиться публичного признания. Глухов должен рассказать о вербовке на камеру.

– Все сделаю, – сухо кивнул Иванько. Гость пристально посмотрел на него и сказал:

– Но он должен остаться живым и невредимым. Понял?

– Понял, – таким же сухим тоном ответил Иванько.

Меня повели не в камеру, а вниз, и я понял, что у Иванько есть на мой счет недобрые планы. Двадцать лет я охранял заключенных в местах лишения свободы, и я знал, что его действия не сулят ничего хорошего. Меня грубо волокли в пресс-хату, где сидели подследственные, сотрудничавшие с администрацией. В обмен на щадящий режим и улучшенное питание они выполняли приказы тюремщиков.

– Лицом к стене! – скомандовал кто-то, и мы остановились перед металлической дверью. Ее открыли, с меня сняли наручники и толкнули внутрь. По инерции пробежав три шага, я остановился. Дверь захлопнулась, звякнул ключ, и я выпрямился. В полутемной камере было четверо полуголых мужчин в трикотажных спортивных штанах с вытянутыми коленками. Они с интересом смотрели на меня. Воздух в камере был сперт.

Худой, словно скелет, мужчина с крупными металлическими зубами усмехнулся.

– Кто это у нас такой чистенький и толстенький? – глумливо спросил он. – Как тебя зовут? По какой статье чалишься?

«Иванько не церемонился, – подумал я, растирая руки. – Посадил меня, офицера ВВ, к уголовникам. Будут нагибать». Но страха не было. От Шизы я перенял уверенность, что справлюсь. Моя подготовка позволяла быстро и без лишнего шума разделаться с бандитами.

– Я майор ВВ Глухов, – сказал я. – Пришел навести тут порядок. Кто против?

Четверо арестантов, не веря своим ушам, уставились на меня.

– М-м-м, – протянул один из них, с отсутствующими передними зубами. – Вот так история. С нами мент.

– Сам ты мент, – буркнул я. – Я майор ВВ. Мое дело охранять, а не ловить. Понимаешь разницу?

– Да мне все равно, – ощерился щербатый. – За мента ответишь.

Он встал и раскачивающейся походкой моряка направился ко мне. Мое тело сработало само. Палец уперся ему в грудь и резко надавил. Зек упал как подкошенный. Трое остальных с криком «бей мусора» бросились на меня. Но я уже оказался в другом углу камеры. Быстро и плавно толкнул одного из них в спину в районе сердца. Он рухнул. Двое других сообразили быстро, что все пошло не так, и отступили. Они начали открывать рты, чтобы закричать, но я опередил их. Стремительный бросок моего грузного тела вперед – и два молниеносных удара пальцами по грудным мышцам. Оба повалились на пол. Я точно знал, что они мертвы, но на их телах не было следов насильственной смерти. Просто удар пальцев с небольшим выбросом энергии остановил их сердца. Вот будет загадка для медиков и проблема для Иванько. Я мстительно усмехнулся. Пришить мне убийство он не сможет. Но отвечать ему придется. Посадить меня к уголовникам – нарушение приказов и положений о содержании подследственных в местах лишения свободы. И это серьезное должностное преступление. Администрации изолятора тоже достанется, если они начнут под меня копать. Прокуратуре тоже нужны показатели.

Я уложил тела на нары, сел на лавку и задремал. Я мог спать где угодно. Сидя, стоя или даже на ходу. В один момент в камере открылась дверь, и вошел охранник. Он с удивлением посмотрел на меня, сидящего с поднятой головой, и закрыл дверь. Утром за мной пришли.

Вместе с конвойными был офицер. По наглой морде служивого я сразу понял, что это зам по безопасности и оперативной работе. В среде заключенных его звали «Кум». Он посмотрел на меня, сидящего за столом, на лежащих бандитов и прикрикнул: «Встать!»

Я встал. Но результат приказа был совсем другой, чем ожидал майор. Зеки продолжали лежать.

– Поднимите этих борзых, – приказал Кум.

Один из охранников подошел и грубо стащил худого арестанта с нар на пол. Тот упал вниз головой и остался лежать с открытыми глазами.

– Он мертв, товарищ майор, – испуганно и одновременно удивленно проговорил, глотая слова, охранник.

– Мертв? – не поверил майор и посмотрел на меня. Потом приказал охраннику проверить остальных. Тот быстро обошел всех и растерянно сообщил:

– Все мертвы, товарищ майор.

– Ну, Глухов, ты доигрался, – с угрозой произнес майор и указал на меня пальцем: – Увести арестованного на допрос.

Меня нагнули и потащили в коридор. Со мной не церемонились, сознательно делали больно. И я прошел весь процесс физического насилия, хотя морально я вышел победителем. Я не ойкнул и не застонал. Меня провели в допросную, и вскоре туда зашел Иванько. Он был мрачен и бледен.

Следователь закурил и стал меня молча разглядывать. Затем резко потушил сигарету об стол, бросил смятый окурок в пепельницу и спросил:

– Как ты убил заключенных?

– Не понимаю, о чем речь, гражданин следователь, – сделал я изумленный вид.

– Не притворяйся. Твои сокамерники мертвы.

– Да вы что? – воскликнул я. – Вот так дело! И кто они? Сотрудники органов внутренних дел или просто уголовники? Я как-то постеснялся их спросить, а они были неразговорчивы, легли спать, а я просидел всю ночь за столом… Представляете, там было всего четыре спальных места.

Иванько сверлил меня взглядом.

– Медицинская экспертиза покажет, как они умерли, а тебе, Глухов, светит вышка. Ты это понимаешь?

– Понимаю, но я никого не убивал. А вы будете должны дать показания, как посадили майора ВВ к уголовникам. Хотя я должен сидеть в «красной» камере. – Я с наивностью во взгляде смотрел на следователя, а он в голове явно прокручивал варианты, и все они для него были плохи. Если он составит документ, подтверждающий факт насильственной смерти, то надо будет объяснять факт посадки меня к уголовникам, а это не выговор, это увольнение и суд. Он попал в свою собственную ловушку. А значит, дело замнут. Напишут, что четверо в камере умерли от сердечной недостаточности на почве слабого здоровья, отсутствия свежего воздуха и кучи хронических заболеваний. Он видел, что я это понимаю, и ничего предъявить мне не мог.

Он долго смотрел на меня с холодной яростью, потом вздохнул и перешел к делу.

– Глухов, для тебя лучше признаться в связях с американской разведкой, – сказал он. – Я предлагаю тебе сделку. Расскажи, как тебя вербовали. Можешь сказать, что тебе угрожали компроматом о сотрудничестве с агентом ЦРУ. Ты дал слабину и решил сотрудничать с американской разведкой. Америка – не враг, а потенциальный противник. И мы не воюем с США. Это большая разница, если ты понимаешь, о чем говорю. Ты не успел ничего сделать, решил вернуться на родину и все рассказать. Если ты признаешься на камеру, эти записи передадут через МИД американцам, мы щелкнем их по носу, и тебе будет снисхождение. Тебе дадут семь лет. Отсидишь в комфортных условиях и выйдешь. Если будешь идти в отказ, играть в несознанку, все равно осудят, и ты получишь высшую меру.

По его голосу и выражению лица я понял, что все со мной решено. Если они не получат нужный результат, меня расстреляют. Умирать в мои планы не входило, в снисхождение я не верил. Мне дадут максимальный срок – до пятнадцати лет строгого режима.

– В чем конкретно я должен сознаться? – спросил я.

Он протянул мне лист. Я прочитал и задумался, как выторговать себе жизнь, не получив лишнего срока.

Дочитав, я отложил лист и посмотрел на Иванько.

– Я готов сотрудничать, но у меня есть уточнения, – сказал я.

– Какие? – напрягся Иванько, на лбу у него выступил пот. Он не заметил этого и, сняв очки, протер их платком.

– Я не признаюсь в том, что слил операцию царандоя духам. Это могли сделать и хадовцы, или сами царандойцы. Нас окружили в селении, и мы попали в засаду. Уберите из протокола объяснения переводчика, это неправда. Все остальное я подпишу.

Иванько снова пристально посмотрел на меня. Я решил помочь ему с выбором. Если им нужно признание в вербовке ЦРУ, они его получат.

– Я напишу, как проходил процесс вербовки, расскажу о поездке в Исламабад и о связи с американкой. Вам это нужно? А мне нужно, чтобы на меня не вешали всех собак.

Подумав, Иванько кивнул.

– Хорошо, я переговорю с начальством. Готов к допросу?

– Только после того, как с меня снимут обвинение в убийстве солдат царандоя, – твердо ответил я.

Иванько задумчиво посидел за столом, затем поднял трубку и вызвал конвой.

– Арестованного отвести в его камеру, – приказал он.

После того как арестованного увели, следователь еще долго сидел за столом. Он курил и думал. Наконец, придя к какому-то решению, поднялся и пошел на выход. У ворот следственного изолятора его ждала черная «Волга» ГАЗ-24. На ней он доехал до Лубянской площади, на входе в большое здание показал удостоверение и поднялся по лестнице на второй этаж.

Постучал в дверь и, входя, сказал:

– Разрешите, товарищ полковник.

Человек в гражданской одежде с седыми волосами и кустистыми бровями поднял голову от стола и кивнул.

– Садись, рассказывай, – кратко бросил он.

– Глухов решил сотрудничать, – ответил следователь, усевшись на стул.

– После пресс-хаты? – усмехнулся седой полковник и отложил в сторону лист бумаги. – А я сразу тебе сказал: нечего с ним миндальничать…

– Тут не все так просто, товарищ полковник, – перебил его Иванько. Он поправил очки и посмотрел на полковника. У того приподнялась правая бровь.

– Что конкретно не так? – спросил полковник.

– Все арестованные в этой камере умерли ночью, товарищ полковник. Кроме Глухова.

– Умерли? – Полковник был явно удивлен. – Их убили?

– Нет, следов насильственной смерти на телах не обнаружено, вскрытие показало, что умерли от сердечной недостаточности…

– Что, сразу все четверо? – не поверил полковник и завозился на стуле.

– Да, все четверо. Врачи говорят, что такое бывает, когда человек сильно испугался или пережил сильнейший стресс.

– Ты хочешь сказать, что Глухов их смог так напугать, что они умерли от страха?

– Ничего доказать не могу, но создается впечатление, что Глухов обладает методикой сильнейшего морального давления или гипнозом. Он мог смертельно напугать четверых мужчин и заставить их умереть.

– Эти его способности как-то отмечены в личном деле? – хмуря брови, спросил полковник.

– Нет, в том-то и дело. Скорее всего, это после вербовки случилось. Он находился на излечении в Исламабаде, и там могли его закодировать. Восток – дело тонкое…

– Ты не Сухов, Иванько, – перебил его полковник. – И мы не в кино снимаемся. Не надо банальщины. Говори по существу, что известно о кодировках?

– Пока ничего, только предположения. Товарищ полковник, я еще поработаю с этим Глуховым. Но у него есть условия, при которых он будет сотрудничать.

– Что? Он еще смеет ставить условия? – вспылил полковник, но тут же взял себя в руки. – Какие условия?

– Он отказывается признавать вину за гибель батальона царандоя. Говорит, что не виноват, а переводчик его оклеветал.

– Это понятно, – кивнул полковник. – Прямых доказательств его вины у нас нет. Есть предположения таджика-милиционера, они сбивчивые и противоречивые. Он остался жив, и это тоже странно. Как-то странно, что его не заметили во дворе дома, где был Глухов. Его слово против слова Глухова. Он может обвинить переводчика, и мы утонем в бумагах. Сейчас важно не то, кто привел афганцев в засаду, а политический вопрос. Нужно этим американцам утереть нос. Убирай показания переводчика из материалов дела. Они не нужны. А все остальное вытряси из этого Глухова, понял, Иванько?

– Все понял, товарищ полковник, разрешите идти выполнять?

– Иди. К концу месяца материалы по Глухову должны быть у меня на столе.

В камере я разговорился с Шизой.

– Нам нужно придумать, как меня вербовали, – сообщил я ей. – Как я стал шпионом и как раскаялся, решив вернуться на родину. Мне не хватает понимания, как это сделать правдоподобно.

Шиза помолчала, а потом предложила:

– Я набросаю варианты, а ты выберешь подходящий. У меня есть базы вербовки, но они рассчитаны на мир с развитыми технологиями.

– Хорошо, работай над вариантами, а я их рассмотрю, – согласился я.

Я долго лежал на нарах, дремал. Никто меня не тревожил. Вечером принесли еду – кашу, сосиску, черный хлеб и горячее какао. Я поел с аппетитом.

– Готово, – вдруг сказала Шиза. – Представь, что ты влюбился в красивую женщину. Она сказалась сотрудником международной организации. Пришла к тебе в гости. Установила скрытую камеру. Она сделала снимки вас вдвоем, когда вы занимались любовью. Она исчезла, но вскоре к тебе пришли люди, которые стали шантажировать тебя этими фотографиями. Странно, что она не использовала нейросети…

– Нейросети у нас еще нет, – напомнил я.

– Я помню. Создать простейшую нейросеть легко: нужно вживить передатчик и приемник, они излучают определенную длину волны, которую способен принимать и обрабатывать мозг. Ты мог бы изобрести это здесь и получить признание как изобретатель.

– Не отклоняйся от темы, – прервал я. – Ты предлагаешь слишком сложный план. Я мог бы схватить их и сдать куда следует. А фотки в постели с женщиной меня не испугали бы.

– Тогда чего ты испугался? – спросила Шиза.

– Мне могли угрожать смертью близких, – предположил я, – и разрушить мою карьеру из-за связи с иностранкой. Хотя… Если рушится карьера, это серьезно. Но нужно еще что-то под это подложить.

– Может, ты выдал этой женщине государственную тайну? – предположила Шиза.

– Какую тайну я мог выдать? Как посадить картошку? – усмехнулся я.

– Тогда заменим женщину на мужчину. У вас в стране есть статья за мужеложство. Ты испугался разоблачения?..

– Ты чего придумала?! – искренне возмутился я. – Чтобы я назвал себя пи…

– Хорошо, хорошо, папуля, не будем поднимать эту тему, – легко согласилась Шиза. – Остается угроза жизни близких и интимная связь с иностранкой. Они пообещали тебе полную анонимность и ничего не требовали сразу, но однажды ты понадобишься им для простого дела. И ты поверил в спокойную жизнь. Они ушли и больше не появлялись.

– Это может сработать, – задумчиво сказал я. – Что дальше?

– Тебя нашла эта женщина на поле боя и вывезла в Пакистан. Там с тобой работали специалисты ЦРУ. Тебе предложили остаться и пройти обучение в диверсионном центре.

– А такой центр там есть? – удивился я.

– По логике, должен быть. Иначе эффективность разведки была бы низкой.

– И что я должен был сделать? Взорвать что-то или убить кого-то?

– Нет, тебя хотели использовать для работы с пленными русскими солдатами и офицерами. Я слышала разговор двух мужчин у твоей кровати в госпитале. Но эта женщина, которая стала для тебя роковой, была против этого. Она считала, что ты не подходишь как действующий агент. Она предложила закодировать тебя с помощью гипнотизера.

Я ошарашенно задумался.

– Ты это серьезно?.. Это правда?

– Да, к тебе привели врача. Он загипнотизировал тебя, а я ему помогала.

– Зачем ты ему помогала? И почему я ничего не помню?

– Я хотела увидеть их возможности влияния на сознание. Я сняла все кодировки, кроме одной: ты ничего не помнишь. К тебе должны прийти люди и назвать кодовое слово.

– Какое? – оторопело спросил я вслух.

– Ты баран.

– Что?! Какой баран?

– Ты поверил, значит, и те, кто будет тебя допрашивать, тоже поверят, – рассмеялась Шиза.

– Может быть… – задумался я. – Но они спросят, почему я помню то, чего не должен помнить.

– Попроси позвать гипнотизера, и под его влиянием расскажи свою версию, – предложила Шиза.

Я подумал, что чем больше странностей и тайного смысла, тем достоверней будет моя история.

После моего согласия сотрудничать начался стремительный процесс допросов и уточнений. Следователь принял мою версию, рассказанную под гипнозом. Он вызвал гипнотизера, который ввел меня в транс. Под гипнозом я рассказал историю своего предательства.

Как обычно, в деле была замешана женщина. Иванько вздохнул и сказал, что это стандартная схема ловли на живца. Она работает, когда у человека слабые моральные и политические качества. Мне сообщили, что меня исключили из партии. Когда я спросил, почему до суда, он пожал плечами: «Это решение отдела ЦК по иностранным делам. Оно не обсуждается». Иванько долго расспрашивал об американке: как она оказалась в моей квартире, что мы делали, как она могла установить камеру, чтобы снять нашу преступную связь? Он особенно тщательно расспрашивал о сексе, но в материалах дела это почти не отразилось.

Следователь долго и тщательно разбирался в схеме вербовки и месте, где она произошла. Он уточнял имена, внешность и роли всех, кто со мной работал. Затем я повторил свой рассказ на камеру. Адвоката мне предоставили всего на неделю для изучения дела. Адвокат, лысый мужчина, три раза предлагал мне ничего не скрывать. Он передал мне копии расторжения брака и отказ жены и сына от моей фамилии. Люся оставила себе девичью фамилию Самыкина, и я с облегчением понял, что последняя связь с этим миром оборвалась.

Однажды уже перед судом Иванько радостно сообщил, что «мою американку» выслали из страны. Хотели арестовать, но у нее оказался дипломатический паспорт.

– Представляешь, – возмутился он, – она посмела приехать в нашу страну после всего!

Я молча кивал, не думая о Гаяне. Старался забыть ее. Но память постоянно возвращала меня к разговору в больнице после излечения.

– Виктор, – в палату стремительно вошла Гаяна, ослепительно красивая и пылающая страстью. Этот огонь жег меня и пленил, но она была прекрасна и недоступна, как звезда. – Нам надо поговорить, – начала она с порога. – Скоро тебя выпишут, и надо принять решение.

Она села на кровать и посмотрела мне в глаза большими черными глазами. «Как она похожа на Софи Лорен», – подумал я.

– Ты понимаешь, что после того, что с тобой случилось, дома тебя примут за предателя? – прямо спросила она.

– Кто ты, Гаяна? – в ответ спросил я.

– Это не важно. Важно то, что я забочусь о тебе. Виктор, я предлагаю тебе обратиться в американское посольство в Исламабаде с просьбой о политическом убежище. Я помогу решить этот вопрос.

– И что я буду делать тут? – спросил я.

– Тут ты ничего не будешь делать. Ты поедешь в Соединенные Штаты, станешь политическим беженцем.

– А что я буду делать в США? Я даже языка не знаю.

– Это не проблема. Выучишь, пока поживешь на пособие. Потом я пристрою тебя на хорошее место. Твое знание страны Советов и их менталитета будет востребовано.

– Ты хочешь, чтобы я стал предателем? – прямо спросил я.

– А кем ты будешь в глазах КГБ, когда вернешься? – спросила она в ответ.

Я пожал плечами и промолчал. Моим умом управлял несгибаемый характер нехейца, для которого предательство было страшнее смерти. Я отказался.

Гаяна посмотрела мне в глаза, улыбнулась, как улыбаются, глядя на идиота, и встала.

– Это твой выбор, Виктор. Прощай, – сказала она и ушла, не оборачиваясь. Сильная женщина с таким же характером.

Теперь я понимал: она была права, я только усложнил себе жизнь. И моя невиновность никого не интересовала. Для обвинения в предательстве достаточно было иметь связь с иностранкой…

Суд был быстрым и беспристрастным. Прошел за три заседания, на которых заслушивались прокурор и адвокат, я тоже что-то говорил, просил о снисхождении. В итоге вместо обещанных семи лет мне дали двенадцать лет строгого режима. Судья отметил, что я раскаялся неискренне, чтобы избежать справедливого наказания. Адвокат посоветовал не писать апелляцию, другие судьи будут не так снисходительны, и я с ним согласился.

Через пятнадцать дней, когда закончилось время подачи апелляции, меня этапировали в вагонзак для отбытия наказания в колонии общего режима номер тринадцать в Нижнем Тагиле. Ее еще называли «Красная утка» – колония с большим прошлым, где сейчас отбывали наказание бывшие сотрудники правоохранительных органов и бывшие военные. В годы войны в ней содержались пленные немцы, потом зеки, что стали служить администрации, так называемые «ссученные», потом больные и калеки, малолетки, и вот теперь я. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, говорила старая русская пословица. А по новой традиции награждают непричастных, а наказывают невиновных.

Я готовился к этапу скрупулезно, передачи мне некому было носить, родственники от меня отказались. Мать и отец умерли, а сестер и братьев не дал бог. Помогал Иванько, он по моей просьбе приносил чай, сигареты, копченую московскую колбасу из пайка сотрудников КГБ, из недр их буфета. Он не жадничал и был ко мне очень благосклонен, в связи с моим решением сотрудничать со следствием. Я передал много информации, которая, по сути, ничего не дала, кроме объема материала.

Полученные презенты я прятал в маленький пространственный карман, который сделала мне Шиза, но перед этим устроив настоящую войну, отказавшись тратить энергию на никчемные задумки. Но я ей сказал, что если за сто лет мы не выберемся с Земли, то я просто наложу на себя руки, потому что будет поздно возвращаться, и тогда неиспользованная энергия не достанется никому. Она меня поняла, повздыхала, поплакала и устроила маленький схрон.

Нас выгрузили из автозака у вагона в тупике и посадили на корточки. Только у одного меня не было личных вещей, им неоткуда было взяться, все мои вещи были конфискованы и пошли в доход государству. А скорее всего, их поделили между собой заинтересованные лица.

Затем рассадили по камерам, и я оказался вместе с пятью другими зеками в одной камере в вагонзаке. До этого я сидел в «одиночке». К затхлому зычарскому запаху я уже привык и не замечал его. А вагон был им пропитан сверху донизу.

– Всем добрым людям добра, – поздоровался я. Сел отдельно в сторонке на открытую лавку и закрыл глаза.

Кто-то толкнул меня в бок. Я открыл глаза и посмотрел на молодого парня лет двадцати пяти.

– Слышь, Дух, – прошептал он, – тебя Боцман зовет.

– Откуда меня знаешь? – спросил я и оглядел камеру глазами. Среди всех выделялся крепкий мужик лет сорока с бычьей шеей и отросшим брюшком. – Этот? – спросил я и показал глазами. Он кивнул.

Я не стал кочевряжиться. На зонах своя власть, и среди зеков она тоже есть. Я подошел и сел рядом.

– Звал? – спросил я, и мужик кивнул.

– Звал, Дух. Ходят слухи, что ты четверых ссученных замочил…

– Сами померли, – равнодушно ответил я.

– Сразу четверо? – тихо рассмеялся мужик. – Я Боцман, старший в камере. По тебе малява была, что ты конфликтный, и тебя будут гнобить на зоне.

Я молча покивал, но ответил:

– Проблем я не создам, даже если меня тронут, отвечу тихо.

Боцман усмехнулся:

– Тут тебя трогать не будут, но на зоне свои законы.

Я сунул руку в карман бушлата и вытащил ее. В моей ладони лежала пачка сигарет «Наша марка», я протянул ее Боцману.

– Спасибо за информацию, Боцман, – поблагодарил я старшего по камере. Тот уставился на пачку сигарет и пробубнил:

– Как ты курево от шмона спрятал?

– Фокус один знаю.

– Так ты фокусник. А что еще можешь?

– Пока хватит, – отрезал я и отдал пачку сигарет старшему по камере.

– Располагайся рядом, Дух, и ни о чем не печалься, – рассмеялся Боцман. – За подгон спасибо…

Глава 2

Закрытый сектор. Планета Сивилла

В тусклом свете вечернего неба, словно по воле неведомых сил, зажглась и тут же погасла новая звезда. Этот миг, полный таинственного предчувствия, заставил всех присутствующих на свадьбе хумана и его пяти жен застыть в напряженном молчании.

Ганга почувствовала, как невидимая нить, связывавшая ее с мужем, оборвалась. Сердце пронзила острая боль, но она, собрав всю свою волю, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Открыв их, она встретила взгляд Чернушки. На лице подруги отразилась та же потеря, и Ганга, едва заметно покачав головой, натянуто улыбнулась.

– Продолжаем праздновать, – громко произнесла она, стараясь придать своему голосу уверенность. – Наш муж улетел по важным делам. – Она подняла серебряный кубок с вином и, сделав глоток, затем быстро осушила его до дна. – За нашего славного мужа, – подняла она пустой кубок.

Напряжение за столом начало спадать, разговоры стали громче. Великий хан, не сводя глаз с Ганги, тихо спросил старого шамана:

– Что случилось, мой старый друг? Мне почему-то тревожно…

Шаман, до этого молчавший и сидевший с закрытыми глазами, медленно открыл поблекшие от времени глаза и посмотрел на хана мутным серым взглядом. Его лицо было бледным, а руки дрожали.

– Произошла битва богов, – тихо, но с надрывом произнес он. – Рок атаковал Худжгарха, и оба они вознеслись на небо.

– Да? Вот как… – С тревогой проговорил хан. – И кто победил?

Шаман тяжело вздохнул и, опустив голову, ответил:

– Никто. Духи предков говорят, что Худжгарх спас нас от гибели и погиб сам, забрав с собой Рока. Но за грань они не ушли. Их души сейчас блуждают по миру, и кто знает, где они появятся. У богов нет смерти в том смысле, как мы ее понимаем.

– А где наш хуман? Где голос Худжгарха? – нетерпеливо спросил хан.

Шаман посмотрел на него с сочувствием и прошептал:

– Это не голос Худжгарха, хан. Он и есть Худжгарх.

Хан замер, его лицо побледнело, а глаза расширились от шока.

– Не может быть, – прошептал он, словно не веря своим ушам. – Как хуман мог стать духом мщения среди орков, и почему они ему поклоняются?

Старый шаман усмехнулся, его голос был полон горечи:

– Видимо, Отец не нашел достойных среди нашего народа. Теперь мы должны делать вид, что ничего не изменилось. Будто бы Худжгарх жив, и мы лишь проводники его воли. Нам нужно добить южан и утвердить твою власть над всей степью. Наследника от небесной невесты сделаем твоим преемником.

Хан слушал его слова, словно завороженный, и едва заметно кивал. В его глазах мелькнула тень сомнения, но он быстро подавил ее. Судьба, казалось, уже все решила за него. И он должен слепо следовать своему предназначению.

Праздник продолжался до утра, но с наступлением темноты Ганга отвела подруг в шатер для молодоженов. Она села на ковер. Скрестила по оркской привычке ноги и обвела женщин печальным взглядом. В горле стоял комок, но она все же начала говорить:

– Сестры, наш муж спас нас от великой беды, но силы, противостоявшие ему, забрали его из этого мира, как когда-то забрали меня. Но я вернулась. Вернется и он, он всегда возвращается. Судьба жен богов – жить и ждать.

Она замолчала, проглотила горький комок, затем продолжила:

– Я не знаю, когда Ирридар вернется, но мы должны продолжить его дело. Я отправлюсь в Бродомир и буду развивать герцогство Фронтирское. Чернушка поедет в княжество Чахдо. Ты, Тора-ила, вернешься в свои горы и создашь Дом Высокого Хребта…

– Но где взять средства? Кто меня послушает? – воскликнула пораженная ее словами Тора-ила.

– Средства у нас есть. Лирда была на его корабле «База» и знает, где казна. Ты можешь попасть туда, – неожиданно заявила Ганга и в упор посмотрела на молодую лесную эльфарку.

Лирда кивнула.

– Да, я знаю про казну. Там миллионы золотых монет.

– Отлично. Твое место в замке Тох Рангор. Храни его и организуй доставку монет сюда. Тора, – строго сказала Ганга, – ты должна довести войну до победы и заставить Вечный лес подписать мир.

Тора кивнула. Ганга повернулась к гномке.

– Глазастая, ты пойдешь на Гору, где жил наш муж-бог. Там ты родишь первой и будешь связующим звеном между нами.

– Как я туда попаду? – растерянно спросила беременная гномка, и слезы покатились по ее щекам.

– Провидение укажет путь, – ответила Ганга. – Ложитесь спать. Утром вы поймете планы нашего мужа.

Сверху на них смотрели три брата-хранителя и Авангур.

– Вот же незадача, – проговорил Бортоломей. – Как же командора угораздило развоплотиться?

Авангур от досады поморщился.

– С моей подачи, – ответил он.

Три брата с недоверием на него посмотрели.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Велес.

– То и имею, что это я устроил смещение Рока с его Горы, а командор меня поддержал. Только мы не учли, что Рок имеет на этот счет свои планы. Он не стал ждать сотни лет, пока сможет вернуться, он решил покончить с соперником, взорвав его. Теперь они где-то блуждают без тел, как блуждал Курама в подземных коридорах мироздания, где бродят неприкаянные души.

– А что делать нам? – спросил Торн.

– Что делать? – проворчал Авангур. – Помогать женам командора. Я заберу гномку на Гору и посмотрю, примет ли она ее как соправительницу. Мы будем хранить его Гору, и сумасшедшие три духа-хранителя Горы не дадут никому присвоить ее, и знамя Худжгарха будет продолжать веять над его замком. Он научился планировать будущее, вы это сами видели по разговору его жен.

– Но есть одна проблема, – произнес Торн, – это Элларион, он будет стараться первенствовать…

– Пусть попробует, – усмехнулся Авангур. – Я взял под контроль его друидов. И надо помочь снежным эльфарам напоследок надрать задницу войскам Леса. Это поумерит амбиции первого лесного эльфара.

Три брата заулыбались. Каждому из них довелось общаться с высокомерным эльфаром. И хотя он не был к ним враждебен, но всегда смотрел свысока, что отталкивало их от общения с ним. «Выскочка» – привязалась к нему кличка. Элларион был в полной уверенности, что ему суждено быть первым среди равных, и он этого не скрывал.

Бортоломей глубокомысленно молчал и смотрел на женщин.

– Зачем ему так много жен? – спросил он.

Авангур показал ему кулак:

– Попробуй только кого-нибудь совратить, Бортоломей, и я выбью тебе зубы.

– Да я что, я ничего, просто спросил, – заюлил Бортоломей и тут же добавил: – Им нужно показаться, чтобы ободрить. – Он не стал ждать ответа от остальных и спустился в шатер.

Как только он появился среди женщин, Ганга тут же стремительно его атаковала – удар рукой в лицо был ошеломительный. Чернушка сковала его магией паралича, воинственная Тора заверещала, как дикая кошка, и, выставив пальцы с длинными по эльфарской моде накрашенными ногтями, вцепилась ему в лицо. Бортоломей, не ожидавший атаки, заверещал, как заяц в когтях орла. Гномка упала ему на ноги, которыми он сучил, и закричала:

– Я его держу, режьте ему горло!

Лирда выхватила из складок своих платьев кинжал и схватила его горло.

– Я пущу ему кровь… – зарычала она.

Сверху на эту стремительную казнь смотрели ошеломленные хранители. Первым опомнился Торн и крикнул:

– Надо спасать брата.

Он прыгнул вниз. За ним последовали остальные хранители. Авангур громко и зычно закричал: «Стоять!» – и все женщины, охваченные мгновенным оцепенением, замерли.

– Дамы, это Бортоломей, который пришел вас поддержать, – поспешно заговорил Авангур.

Ганга, багровая от ярости и не в силах сопротивляться могуществу хранителя, с трудом выдавила:

– Появление мужчины в шатре новобрачных – это позор, он должен умереть…

– Да! – поддержали ее остальные женщины, их голоса звенели от ненависти.

– Это не мужчина, – голос Велеса прозвучал спокойно и уверенно, – это Бортоломей, покровитель певцов, поэтов и искусств. Мы не мужчины в вашем понимании, мы боги, и пришли, чтобы помочь вам. Мы слышали ваш разговор и знаем, что ваш муж Худжгарх пропал в битве с Роком. Но его дело должно жить. Понимаете?

Ганга, первой осознав свою ошибку, кивнула, ее глаза блестели от слез раскаяния:

– Да, понимаем, хранители. Освободите нас, мы ничего не сделаем Бортоломею.

Путы, сковывавшие разъяренных женщин, ослабли, словно по волшебству. Поцарапанный и ошеломленный Бортоломей с трудом поднялся, опираясь на руки, и Ганга, чувствуя угрызения совести, помогла ему встать.

– Извини, Бортоломей, – тихо прошептала она, ее голос дрожал от стыда, – мы не признали тебя… Думали, это вновь происки врагов нашего мужа.

– Мы заберем вас на Гору вашего мужа, и оттуда вы разойдетесь по своим местам, – начал Авангур, но его слова утонули в суровом взгляде Ганги.

– Нет, – отрезала она с ледяной решимостью. – Одну заберешь, Глазастую, а мы вернемся в замок Тох Рангор. Там мы и разойдемся. Так нужно.

Авангур, заметив ее непреклонность, спорить не стал.

– Хорошо, – произнес он сдержанно. – Перенесем на Гору, и оттуда вы отправитесь в замок Тох Рангор. Можно отправляться прямо сейчас.

– Нет, – повторила Ганга, и в ее голосе зазвенела бескомпромиссность. – Свадьба идет три дня. Мы останемся здесь, как полагается. Попрощаемся с родственниками, дадим указания тем, кто последовал за нашим мужем. А затем уедем на Гору.

Авангур молча кивнул, признавая ее правоту.

– Встретимся через три дня, – сказал он, и хранители, словно тени, растворились в воздухе, оставив их одних.

Ганга обвела взглядом своих сестер, и в ее глазах зажглась искра уверенности.

– Вот видите, – произнесла она, и голос ее дрогнул от нахлынувших чувств. – У нас есть помощники. Не бойтесь, будьте смелыми и уверенными в своих силах. Воля нашего мужа поведет нас верными путями.

Эти слова, словно заклинание, разлетелись по шатру, и женщины, впервые за весь вечер после исчезновения мужа заулыбались, ощущая в себе силу и обретенную надежду.

Три дня и три ночи праздника длились томительно долго. Жены Ирридара Тох-Рангора сидели среди почетных гостей за отдельным низким столом на коврах и принимали поздравления вместе с подарками. От подарков уже не было места в шатре. Меха, оружие, изделия из слоновой кости, золото и серебро, убранство, посуда – все это накапливалось в шатре и грудами лежало на полу. Вечером после окончания праздника хан собрал в своем шатре всех жен хумана.

Он оглядел спокойные лица женщин и был удивлен их невозмутимому виду.

– Я уверен, – произнес он, – что вы знаете, что случилось с вашим мужем, – начал он нелегкий разговор, – и хочу сказать, что он мне дорог как сын. Я сделаю для вас то, что сделал бы и для него. Просите, что вам нужно? Если надо, я дам вам и воинов.

– Великий хан, – начала говорить за всех Ганга, – покори юг и возьми его под свою руку. Воинов я возьму у Свидетелей Худжгарха. На границе со степью я буду обустраивать княжество Фронтирское и прошу тебя заключить со мной союз, чтобы у людей не было желания сместить меня.

Хан кивнул и произнес:

– Сделаю, что еще?

– Заключи союз с Домом Высокого Хребта, который будет строить Тора-ила, и тогда среди снежных эльфаров не появится желания ее прогнать…

Хан снова кивнул.

– Заключи союз с княжеством Чахдо, и у империи не возникнет желания вернуть его, – продолжила Ганга, и снова хан кивнул. – Это все, великий, многие тебе годы, Великий хан степи, – закончила Ганга.

– Я вижу, что вы понимаете, что вам делать, – довольный разговором произнес хан. – Ты, небесная невеста, получишь для всех договоры, скрепленные моей печатью. С вашей стороны будет каждая из жен от имени принца степи. Согласны?

– Согласны, – вновь за всех ответила Ганга.

– Тогда можете отправляться по своим делам, но только после того, как получите свитки, – произнес хан и по-доброму улыбнулся. Резкие, грубые черты его властного лица разгладились, и он шмыгнул носом. – Я по хуману буду скучать, – признался он и замахал руками, выпроваживая гостей. Идите… идите….

В тот же вечер Ганга позвала в шатер Гради-ила и лера Саму-ила. В шатре присутствовала Тора-ила, и Ганга начала предметный разговор.

– Лер Гради-ил. Наш муж снова исчез, такое бывало и ранее, и это не должно отразиться на его планах построить Дом Высокого Хребта. Вы вместе с его женой, льериной Торой-илой, отправитесь в ставку княгини Снежного княжества и добьете остатки войск Леса. Потом отправитесь в город дворфов Рингард, найдете там дворфа Башмунуса и передадите ему заказ на постройку замка Высокого Хребта и строительство дорог. Одной до Верхней дороги, что связывает Младшие Дома со столицей, второй, проложенной нашим мужем сквозь гору, до степи с обратной стороны горы, где проходит дорога из Вангора в княжество Чахдо. Вы должны приложить все силы, чтобы эти мероприятия совершились. Окажите льерине Торе самую возможную помощь, какая будет вам по силам.

Гради-ил встал и поклонился.

– Госпожа княгиня Ганга, все сделаем и даже больше. Если надо, положим свои души и жизни на алтарь этого подвига.

– Вот и замечательно, – улыбнулась орчанка, – вот свиток, с его помощью вы отправитесь к Восточному перевалу, где расположились войска под знаменем великой княгини. – Она подала разведчику свиток, тот принял с поклоном, и они вместе с лером Саму-илом вышли.

Ганга посмотрела на посеревшие глаза Торы.

– Переживаешь, что княгиней избрали крошку Аврелию, а не тебя? – спросила Ганга, и Тора не стала скрывать свои чувства, кивнула.

– У тебя высшая честь, – произнесла Ганга, – быть женой бога, ты стоишь выше власти, князей и императоров. Подумай об этом и не принижай себя. – Ганга задумалась. – Как ты думаешь? – спросила она Тору. – Мы все сделали тут и можем отправляться в замок Тох Рангор?

– А почему ты спрашиваешь? – подумав, осторожно спросила Тора.

– Не знаю, – созналась Ганга. – У меня такое впечатление, что мы что-то забыли.

Тора наморщила лоб.

– Это что-то важное? – спросила она.

– Не знаю, – вздохнула Ганга. – Но вот тут, – она положила руку на грудь, – я чувствую волнение.

– Тогда надо позвать сестер и спросить их, – предложила Тора и встала.

– Ты куда? – подняв удивленный взгляд на эльфарку, спросила Ганга.

– Позову сестер. Если ты волнуешься, значит, это важно. Возможно, кто-то из них подскажет, что мы еще не сделали.

Ганга молча кивнула и погрузилась в раздумья. Тора вышла из шатра, и по шатру пронесся ветерок. Ганга подняла голову и увидела лесного эльфара. Ее рука машинально потянулась к посоху, но эльфар усмехнулся, и Ганга почувствовала, как ее тело сковала сила, неподвластная ей.

«Еще один хранитель?» – подумала Ганга и, прищурившись, стала рассматривать незнакомца.

– Мужчина, который вошел в шатер к молодоженам без спросу, достоин смерти, – произнесла она.

– Я знаю, – ответил эльфар, – но я пришел договориться. Худжгарх пропал, как пропали многие боги. Среди самых сильных хранителей остался я. У меня запас энергии и сила объединить материк под своим влиянием. Я хочу, чтобы вы отдали мне гору Худжгарха.

Ганга усмехнулась:

– Если ты такой сильный, как говоришь, иди и возьми ключи от горы нашего мужа.

– Гора не слушает чужаков, а вы наследницы, она примет вас, а вы отдадите ее мне, за это я обеспечу вам безбедную жизнь и защиту…

Он не договорил. Его перебила Ганга. Она насмешливо спросила:

– А что будет, если мы откажемся? – спросила Ганга.

– Не знаю, – пожал плечами эльфар, – но думаю, мало хорошего…

В это время в него полетел кровавый сгусток, щит накрыл Гангу, а эльфара выбросило из шатра, сам шатер сорвался с места и разлетелся лоскутами. Не ожидавший нападения эльфар с трудом поднялся, его лицо было обожжено и в рваных ранах, он кашлял. Следующий удар накрыл его, когда он почти выпрямился, тугая зеленая лоза спеленала его, а следом он очутился в ледяной глыбе. Но ни лоза, ни лед не могли удержать эльфара, лоза с треском разорвалась, а лед мгновенно растаял. Эльфар, пылая гневом, выпрямился, но перед ним появился Авангур.

– Элларион, ты что тут делаешь? – спросил он. Окружая эльфара, проявились три брата. Эльфар как загнанный зверек огляделся.

– Вижу, что вы успели прежде меня, – произнес он и стал восстанавливать себя, ожоги прошли, одежда приняла прежний чистый вид. Эльфар сложил руки на груди: – Предлагаю союз. Мы поделим гору Худжгарха на пятерых, все будут довольны…

– Нет, – отрезал Авангур.

– Подумай, – настойчиво произнес эльфар, – сколько времени у тебя и братьев уйдет на то, чтобы собрать энергию и вырастить свою гору, а тут все даром…

– Ты глупец, Элларион, – перебил его Авангур, – судьба Беоты и Рока тебя ничему не научила. Всевышний таких хитрецов, как ты, низвергает, а я не хочу идти следом за павшими сыновьями Творца. Уходи и больше к женам Худжгарха не приближайся, пожалеешь.

– А что ты мне сделаешь? – засмеялся эльфар. – Что ты можешь, покровитель пророков?..

– Вернешься к себе и узнаешь, – спокойно ответил Авангур. – А теперь пошел прочь.

Лесной эльфар оглядел собравшуюся толпу орков, криво ухмыльнулся и исчез.

Велес смотрел вслед эльфару, и в его глазах отражалось глубокое сожаление. Он тихо произнес, словно обращаясь к самому себе:

– Как жаль, что этот первый эльфар не понимает истинной выгоды нашего сотрудничества. Он остался тем же, кем был – одиночкой, и от него можно ожидать только неприятностей. Нужно поговорить с остальными братьями, с Жерменом и Мустаром…

Бортоломей удивленно поднял бровь и спросил:

– С каких пор ты стал считать Жирдяя братом?

Велес ответил, глядя прямо в глаза брату, с твердостью и решимостью:

– С тех пор, как наш отец завещал нам это. Мы, дети Творца, всегда были сами по себе. Лишь то, что мы остались под опекой Марии, объединило нас и выделило среди других. Жажда власти разделила нас, а божья природа навязала нам ненужные и опасные стремления – быть самыми главными. И главным стал простой человек. Ты об этом задумывался?

Бортоломей нахмурился, его лицо омрачилось, но ответа он так и не нашел.

– Ответ на поверхности, – с легкой, но глубокой улыбкой сказал Велес. – Нам его дал командор. Он показал, что вместе мы сможем достичь большего, чем поодиночке, и не стоит стремиться к первенству. У каждого из нас свое предназначение, и это наша обязанность, которую возложил на нас отец. Командор не хотел этого, но исполнял с честью. Рука Судьи была на нем, и он разрушил старые устои. Где Рок? Где Беота? Их больше нет.

– Но и командора больше нет, – вмешался Торн, его голос звучал ровно, но с оттенком горечи.

– Нет, – вздохнул Велес, его взгляд устремился вдаль, – но его дело живет. Вы что, не видите его планов?

– Видим, – сдержанно, но твердо ответил Авангур. – Они на поверхности. Он еще не научился скрывать их так искусно, как мы, и ты, Велес, во многом прав. Но не здесь нам вести этот разговор. – Он кивнул на женщин, внимательно слушавших их.

Но тут вперед выступила Ганга, в ее глазах пылало волнение.

– Авангур, ты остался старшим среди хранителей, – сказала она, ее голос дрожал, но был полон решимости.

– С чего ты взяла? – удивленно спросил Авангур, его брови слегка приподнялись.

– Я… – Ганга запнулась, словно сомневаясь в своих словах, но затем, собравшись с духом, произнесла твердо: – Я узнала это от мужа. Ты единственный, кто всегда был с ним рядом, и на тебе долг, – ответила она. Ее взгляд был прямым и уверенным. – Он не оставил тебя в трудный час.

Авангур задумчиво нахмурился, глядя на нее.

– Вот как, – произнес он. – Но если это так, то почему ты рассказываешь мне об этом? Мой долг пред ним, не пред вами.

– Я поняла, почему меня не оставляет тревога, – ответила орчанка, ее голос дрожал от волнения. – Над ставкой великого хана сгущаются тучи…

– Какие тучи? – недоуменно переспросил Авангур.

– Не знаю, но я чувствую опасность, и наш хан должен быть предупрежден. Но эта угроза исходит не от смертных, а от богов.

Авангур нахмурился еще сильнее.

– Вот как, – повторил он, его голос стал более суровым. – И что ты хочешь от меня? Кто, по-твоему, угрожает хану?

– Хочу, чтобы вы защитили дело нашего мужа, – решительно сказала Ганга, ее глаза горели решимостью. – Степь должна быть под Худжгархом…

Но прежде чем Ганга успела договорить, Бортоломей, стоявший рядом, насмешливо перебил ее:

– Так все ясно. Это Элларион. Он угрожает хану. В степи остались агенты Леса… Вы же видите, его планы не скрыты…

– Стоп, – резко оборвал его Авангур. – Не здесь. Прости, Ганга, – он обернулся к орчанке с мягкой улыбкой, – мы ненадолго вас покинем. – И, не дожидаясь ответа, Авангур исчез, словно растворился в воздухе. За ним последовали его братья.

Бортоломей задержался на мгновение, ободряюще подмигнув Ганге, и его слова словно теплый ветер коснулись ее сердца:

– Все будет хорошо, королева красоты, – произнес он, и Ганга, смущенная и покрасневшая, опустила глаза.

– Кто ты? – удивленно спросила Лирда, разглядывая орчанку с недоверием. – Королева красоты? – повторила она, нахмурившись. – А есть такая королева вообще? – Она обошла ее со всех сторон, словно пытаясь найти изъян. – Чем ты лучше меня? У тебя большие клыки, ты зеленая…

– Ее отметил Творец, – резко оборвала Лирду Чернушка, ее голос прозвучал как раскат грома. – Она – небесная невеста, а ты – невеста деревьев. Это ранг ниже, так что прикуси язык.

– Почему я должна прикусывать язык? – возмутилась Лирда, ее голос зазвенел, как натянутая струна. Она получила подзатыльник от Торы, и ее лицо исказилось от гнева. – Что ты делаешь? – нахмурилась Лирда, сверкая глазами на снежную эльфарку.

– Ты что, не видишь? Кто-то пытается нас поссорить, отвлечь от дела. Если мы поссоримся, как сможем продолжить то, что поручил нам муж?

Лирда опустила голову, ее плечи поникли.

– Простите, сестры. Я не знаю, что на меня нашло.

– Я знаю, – спокойно ответила Ганга, ее голос был тихим, но уверенным. – Садитесь вокруг меня. Я буду ловить духов, которые пытаются нас смутить.

Они сели среди разрухи, окруженные любопытными орками. Вдали стояли хан и шаман, их лица были серьезны.

– Ты тоже это видел? – спросил хан, его голос звучал глухо, как будто он боялся услышать ответ.

– Видел, – ответил шаман, его лицо было хмурым. – Стервятники пришли, чтобы разорвать наследие сына Творца.

– И что нам делать? – Хан посмотрел на шамана, его глаза были полны решимости.

– То же, что и раньше, – ответил шаман. – Продолжать то, что говорил хуман.

– Ты все еще называешь его хуманом… – В голосе хана прозвучала укоризна.

– А кто он? Хуман, вознесенный отцом. Если ты посмотришь на людей рядом с собой, то поймешь, что они тоже дети Творца, только последние. А духи говорили, что последние станут первыми, – старик говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Вот и стал хуман Худжгархом. А мы погрязли в гордыне и чванстве. Кто себя возвеличивает, тот будет унижен. Так говорили старики… Но кто их слушал? – Он махнул рукой, его жест был полон горечи и отчаяния. – Не наше дело влезать в интриги богов. Мы должны выполнить волю Худжгарха и собрать степь под его знаменем. Я уверен, отец не оставит нас без покровителя и пошлет нового Худжгарха…

Орки не приближались к шатру новобрачных, это было запрещено законом. Десять дней их покои и они сами оставались неприкосновенными. После этого шатер убирали, и молодожены переезжали в шатер мужа, который ставил отец жениха, отделяя его от остальных. Поэтому орки жались к границам, отмеченным бунчуками, и не подходили ближе.

Ганга не обращала на них внимания. Она достала свой жезл и задумалась. Неожиданно ей пришла мысль, как увидеть тех, кто им мешал. Она решила использовать духа из посоха шамана, чтобы увидеть глазами одного из них. Ганга мысленно перебирала тех, кто там томился, зная, что они страдают, но ей было все равно. С врагами разговор короткий: либо ты их побеждаешь, либо они убивают тебя. Наконец она выбрала одну из душ девушек, попавших в посох вместе со своим убийцей.

«Я тебя отпущу», – послала она ей мысль.

Девушка встрепенулась и проснулась.

«Что я должна сделать, чтобы получить свободу?» – спросила она.

«Хочу видеть твоими глазами тех невидимок, кто нас окружает», – ответила Ганга.

«Хорошо, я отдам тебе свою душу и саму себя ради свободы, но не томи меня долго», – взмолилась девушка.

– Будь по-твоему, – согласилась Ганга и выпустила дух девушки из посоха.

На мгновение у нее закружилась голова, а затем в глазах появился сумрак, и перед ней начали метаться размытые тени. Ганга напрягла зрение, и сквозь серость мира мертвых начал пробиваться свет, в котором она разглядела три расплывчатые фигуры.

– Кто вы? – мысленно спросила она.

«Мы духи лесных друидов», – ответили они хором.

– Что вы здесь делаете?

«Исполняем приказ нашего господина».

– Кто ваш господин?

От трех духов потянулась зеленая нить, которая удлинилась и прилипла к одному из шаманов, наблюдавших за женами хумана. Ганга поставила на него свою метку и приказала:

– Свободны!

Духи радостно заголосили, нить порвалась, и они устремились в небо.

– Иди и ты, – отпустила девушку Ганга. Она открыла глаза. Голова болела, пульсируя в затылке, и ей пришлось минуту приходить в себя.

Ганга мысленно связалась с Чернушкой:

«Я нашла врага, он отмечен моим знаком».

«Что делать?» – спросила Чернушка.

«Поймать его ночью и допросить».

«Сделаю. Отсюда надо уходить».

«Нет, нужно поставить новый шатер и собрать подарки. Если мы оставим все как есть, нанесем оскорбление оркам».

«Как скажешь», – ответила Чернушка.

Падение столбов «Исполнения желаний» стало для шаманов-жрецов сокрушительным ударом. Те, кто поддался соблазну обрести силу и власть, оказались в ловушке собственных амбиций. В жрецы пробрались самые слабые и порочные шаманы, жаждущие мести и власти. Они использовали столбы для наказания своих врагов и подчинения остальных своей воле. Культ Рока стремительно распространился среди оседлых племен, далеких от традиций кочевников.

Оседлые орки, занятые возделыванием полей и торговлей, не следовали кодексу чести орка. Вождями становились самые богатые, а знать – гаржики – отделилась от простых орков. У них было много рабов-хуманов, запасы зерна и стада овец и лорхов, чьи молоко, сыр и творог были изысканным лакомством. В то время как кочевые орки питались в основном мясом и гайратом – скисшим молоком лорхов.

Рок понял их чаяния и изменил движение ветров, чтобы на поля оседлых орков всегда выпадали обильные дожди. Остальная степь засыхала, а орки, привыкшие к милости нового бога, стали ярыми поклонниками столбов. Они приносили щедрые дары жрецам, заискивали перед ними, и вскоре весь юг поклонялся Року как новому божеству. Орки даже отправляли дружины на войну с еретиками Худжгарха.

Но это продолжалось недолго. Продвижение столбов по степи было остановлено, и с исчезновением Рока благодати больше не было. Озадаченные и разочарованные, орки молили Рока вернуть его милость, но он не откликался. Рядовые орки начали нападать на жрецов, стремясь отомстить за прошлые обиды. Гаржики, осознав их жадность и порочность, не стали защищать жрецов. Одни жрецы были показательно убиты, другие бежали и скрылись среди кочевых племен. Переход орков из одного племени в другое был обычным делом, а шаманы всегда находили приют и уважение, ведь они были проводниками в мир духов. Кочевые орки, хранящие память о предках, не забывали своих корней.

Младший ученик верховного шамана племени вогузов, молодой и стройный Вырг не был похож на остальных шаманов. Он не истязал себя плетью, не был худым и сгорбленным. Он больше походил на воина, чем на шамана. Племя вогузов жило на границе с кочевыми племенами. Наполовину оно было кочевым, наполовину оседлым. В это племя уходили те, кто не хотел жить или в кочевом, или в оседлом племенах. Оно было довольно большим и не имело крепких связей внутри родов. Вырг не был жрецом, но его отец им был. И был очень жестоким, он казнил всех, кто не принимал волю Рока. Вырг видел, как вернулись из похода воины его племени и как они убили его отца и всех его учеников. Мир, который помнил и принимал молодой ученик, перевернулся, а стремление выжить было больше, чем защита своей родни. Он бежал в ставку к великому хану и затерялся во втором городе. С собой у него было и золото, и серебро, которое он успел прихватить из своего дома до того, как убили всех его близких. Месть орков была стремительной и кровавой. Но изворотливый и предусмотрительный Вырг сумел избежать гибели.

В трактире он познакомился с другим бежавшим жрецом, и тот привел его в тайное собрание, которое организовали те, кто ранее поклонялся Року. Среди них выделялся один низкорослый орк, непохожий на шамана, но умеющий говорить так, что остальные слушались его беспрекословно.

– Братья, – говорил низкорослый, не имеющий имени орк, – придут наши времена, и слава Рока снова засияет в степи, как небесное светило. Останемся верны нашему господину и будем тайно призывать его. Будем жить, смотреть и находить себе сообщников. Мы создадим братство мести, и в огне нашей ненависти сгорят наши враги. Ты, брат Вырг, – он подошел к молодому ученику, – очень подходишь для того, чтобы следить за ставкой хана. Я проведу тебя туда и представлю нашему брату, что давно скрывается. Он тоже шаман и ученик старого верховного, ты станешь его учеником. От него ты будешь получать приказы.

Вырг сразу же согласился, это задание укладывалось в его мировоззрение – быть ближе к тем, кто у власти.

Три десятины времени Вырг потратил, чтобы освоиться в ставке, стать своим и завоевать доверие. Он был расторопен и любезен, всегда готов помочь тем, кто обращался к нему. Его незаменимость для шамана Ургача росла с каждым днем. Ургач, некогда ученик верховного шамана, теперь сам метил на его место, но пока был лишь шаманом без племени, вынужденным выполнять поручения своего наставника. Вырг взял на себя множество обязанностей: учил учеников, следил за порядком, разбирал споры, освобождая Ургача от лишних забот. Верховный шаман даже обратил на Вырга свое внимание, и это было высшей похвалой.

Когда настало время для свадьбы хумана и его жен, Вырг активно участвовал в приготовлениях. Но праздник обернулся неожиданными событиями, которые навсегда изменили его жизнь. Хуман, враг их бога, должен был быть отравлен, но яд в пище не достиг своей цели. В тот момент, когда блюдо с ядом было подано, хуман исчез, забрав с собой и их бога. Вырг мгновенно понял, какие возможности открылись перед ним. Он предложил Ургачу использовать этот шанс, чтобы рассорить жен человека.

Вырг призвал духов и поручил им ввергнуть женщин в распрю. Он с удовлетворением наблюдал, как спор разгорался, но внезапно связь с духами прервалась. Его сердце сжалось от тревоги: орчанка, одна из жен хумана, разгадала его замысел. Быстро разорвав связь, он надеялся, что она не успела его заметить.

Весь день Вырг ходил с тяжелым чувством беспокойства, но никто не трогал его. Лишь когда солнце опустилось за горизонт, он нашел в себе силы успокоиться и отошел ко сну, надеясь, что завтрашний день принесет новые силы и возможности.

Вырг спал глубоким, безмятежным сном, не тревожимый ни заботами, ни сомнениями. В его душе пылала одна лишь цель, и он неустанно стремился к ней. Не было в этой цели служения богу, который исчез, словно утренний туман. Нет, Вырг жаждал занять место при ставке хана.

Он давно понял, что его учитель, Урчаг, – ленивый и безынициативный орк, привыкший жить за счет других. Урчаг был мечтателем, грезившим о том, как однажды станет верховным шаманом и изменит мир. В своих фантазиях он парил среди звезд, перекраивая реальность по своему желанию. Но в действительности Урчаг оставался лишь пустозвоном, чьи слова растворялись в воздухе, не оставляя следа.

Вырг видел в этом слабость. Слабость, которую он намеревался использовать. Он жаждал занять место Урчага, и знал, как этого добиться. В его глазах горел огонь уверенности, а в сердце – холодная, расчетливая решимость. Время пришло. Время действовать.

Когда ночь достигла своего пика, погружая мир в безмолвие, и первые лучи рассвета еще не коснулись земли, на лицо Вырга легла маленькая, но твердая ладонь. Она с безжалостной решимостью зажала ему рот и нос. Он дернулся, пытаясь сбросить эту невидимую хватку, но его силы были ничтожны перед невидимым противником. Другая рука, словно железная петля, сдавила его горло, неумолимо лишая воздуха. Вырг забился в конвульсиях, его ноги отчаянно пытались оттолкнуть нападавшего, но силы покинули его, и сознание погрузилось во тьму.

– Вот, я его притащила, – прошептала Чернушка, одетая во все черное. – Слабым оказался, даже не смог оказать сопротивление.

– Ты что, его убила? – раздался негромкий тревожный голос Ганги.

– Нет, только придушила. Мы так гномов вырубали, они часовые ленивые…

– Ладно, об этом расскажешь как-нибудь в другой раз, – оборвала ее Ганга. – Девочки, вяжите этого орка, он нам враг.

– Зарежем его? – кровожадно спросила Лирда.

– Не сейчас, – отрезала Ганга, – сначала допросим, потом решим, что с ним делать.

Они связали орка.

– Тебя кто-нибудь видел? – спросила Ганга.

– Нет, я применила отвод глаз, а орки тут словно дети малые, ничего не видят и не слышат. Я даже удивлена, почему их до сих пор всех не вырезали…

– Некому, – неохотно ответила Ганга, – кто же будет резать своего хана, да еще ночью? Если что, убьют в честной схватке. Ну и нравы у вас, дзирд…

– Я не дзирда, я хуманка, – ответила Чернушка.

– Какая ты хуманка, – со смехом ответила Лирда, – ты черная, и у тебя ушки…

– И что? У людей тоже есть уши. Я все равно человечка.

– Пусть будет так, – не стала спорить Ганга, – будите этого парня.

Лирда, не церемонясь, пнула его ногой в живот, и он охнул, открыл глаза и глубоко вздохнул. Хотел что-то сказать, открыв рот, но та же Лирда сунула ему в рот свой кинжал. В свете ночного светильника орк увидел пять женщин, которые его окружили, он посмотрел на орчанку и все понял.

– Я буу ооы, – промямлил он.

– Вынь кинжал, – приказала Ганга. – Что ты сказал, орк? – спросила она.

– Я буду говорить, – произнес орк и сплюнул кровь. – У меня язык порезан…

– Это чтобы ты не кричал, – произнесла Лирда, зловеще помахав кинжалом у его лица. – Говори, клыкастая морда.

– Что говорить? – спросил орк, кося глаза на остро наточенный клинок.

– Дай допрос проведу я, – подступила к орку Чернушка. Ганга молча кивнула и отошла на шаг.

Чернушка наклонилась к пленнику.

– Орк, у тебя только одна возможность безболезненно уйти из жизни – если ты все честно расскажешь. Пощады не жди, ты враг, понял?

Глаза орка наполнились слезами.

– Я не виноват, это все Урчаг, он приказал вызывать духов, я всего лишь ученик…

– Он врет, – спокойно заявила Ганга. – Я умею отличать правду от лжи.

Чернушка кивнула и, вытащив кинжал, надрезала орку кожу на шее.

– Я выверну тебя наизнанку, орк, но ты расскажешь мне всю правду. – Она стала срезать кожу, отделяя ее от плоти.

– Не надо, – попытался закричать орк, но его голос сорвался в кашле. Чернушка надавила на кадык.

– Говори всю правду, кто ты, что тут делаешь?

– Я Вырг, ученик отца-шамана, он был жрецом столба в племени вогузов, оно тут недалеко от ставки на юге. Семью мою убили, но я сбежал и прибыл сюда, остановился в торговом городе, и там меня нашел жрец, который сумел сбежать. Он был в походе и до дома не добрался. Он меня свел с незнакомцем без имени…

– Как это без имени? – спросила Чернушка.

– Так он сказал называть его – без имени, и все. Он создал братство жрецов, что ждут бога Рока, и приказал мне обосноваться в ставке и собирать информацию. В ставке у него свой орк-осведомитель, это шаман Урчаг, посыльный верховного шамана. Я тут не больше месяца. – Слова из уст орка текли рекой, и Чернушка поглядывала на орчанку, которая, подтверждая, что орк говорит правду, кивала головой. Кровь с разреза на шее орка текла на землю, но тот этого не замечал. Он спешил выговориться. – Урчаг получил от орка без имени яд, чтобы отравить хумана на свадьбе. Я вылил его в вино и продал рабам для подношения человеку, но тут он исчез вместе с тем, кому мы поклонялись. И я не знал, что делать дальше. Я хотел заслужить одобрение Урчага и предложил подселить вам духов, чтобы вы ссорились, и все. Потом пошел спать, и меня схватили…

– Ждите тут, – тихо проговорила Ганга и выскользнула из шатра.

Она нашла часового и приказала привезти ее к деду. Ночью никто не смел тревожить шамана и хана, если это не грозило опасностью. Орк сначала сопротивлялся, но потом неохотно вызвал старшего караула и отвез Гангу к шатру великого шамана.

Дед проснулся быстро, словно и не спал.

– Тебе чего? – спросил он Гангу.

– Есть важный разговор.

– До утра не потерпит?

– Дед, ты все равно ночью не спишь и просыпаешься после полудня, это все знают.

– Знают они, – проворчал старик и пропустил Гангу внутрь. – Заходи.

Ганга села на кошму и скрестила ноги.

– В ставке есть убийцы, дед, и один служит тебе, это агенты шаманов-жрецов.

Старый шаман насторожился.

– Откуда знаешь? – спросил он.

– Поймала шпиона и допросила.

– Он жив?

– Жив и готов дать показания. Шаманы, враги, обосновались в городе, но я думаю, что один из них не орк.

– Кто? – поднял седые брови старый шаман.

– Чигуан.

– С чего ты решила, что это не Лес? Тебе об этом рассказал орк?

– Нет, я сама догадалась. Орк не станет скрывать своего имени, оно принадлежит роду, а этот скрывает, так как рода у него нет и он может быть разоблачен. В городе ходят представители всех родов…

– Что еще тебе рассказал шпион?

– Он рассказал, что был план отравить моего мужа и твой шаман Урчаг принес в ставку яд. Его добавили в вино, но отравить не успели.

– Его не могли бы отравить, твой муж Худжгарх, внучка.

– Я знаю.

Старик молча с пониманием кивнул.

– Не ожидал я такого от бездельника Урчага, он казался таким безобидным…

– Ага, – невесело усмехнулась Ганга, – ты, наверное, забыл, что в тихом омуте большая рыба водится.

– Не забыл, – буркнул старик. – Как нашла шпиона?

– Я проследила связь духов и шамана.

– Ты и это можешь? – удивился дед. – Научилась у хумана?

– Да, я многому у него научилась, дедушка.

– В ставке сейчас все спят, – подумав, ответил старый шаман. – Ты, внучка, слишком долго жила среди людей, и тебе передалась их неуемная энергия. Ты бежишь впереди событий и стараешься везде успеть. Вспомни, что орки не суетятся. Суетятся те, кто не уверен в себе. Приходи утром, и мы сходим к твоему дяде. Великий хан сейчас спит, он устал, не стоит его тревожить мелочами. Утром он даст приказ начальнику стражи, и тот прочешет весь город, найдет заговорщиков, и, как велел Худжгарх, их казнят. А сейчас иди.

Ганга поняла, что спорить с дедом бесполезно. Она вздохнула и без всякой надежды произнесла:

– Смотри, дед, как бы утром не было поздно.

– Иди, иди, – старик добродушно улыбнулся и махнул рукой, выпроваживая ночную гостью. – У вас, у молодых, всегда спешка в голове, а у нас – мудрость прожитых лет.

– И маразм, – прошептала Ганга.

– Что? – не разобрав ее слова, переспросил старый шаман.

– Ничего, до утра, дедушка.

– До утра, внучка…

Вернувшись к себе, Ганга не могла уснуть, она металась по шатру, как раненая тигрица, приближение страшных событий не давало ей покоя.

– Что ты мечешься? – спросила ее Чернушка. Ганга прикусила губу.

– Пошли поговорим, – прошептала она. – Не надо будить остальных.

Они вышли из шатра.

– Так что случилось? – переспросила ее Чернушка.

– Я жду приближения беды, как будто знание мужа передалось мне, он всегда чувствовал неприятности… Но, правда, в самый последний момент как-то исхитрялся выходить победителем. Я так не могу, надо быть готовыми удрать отсюда.

– Ты чего-то опасаешься? – нахмурившись, спросила Чернушка.

– Да, но не знаю чего. Я переживаю…

– Странно, что я ничего не чувствую, – подумав, произнесла дзирда. – Но, как говорил наш муж, утро вечера мудренее… Я, правда, не понимаю этой поговорки, но я ему верю. Пошли спать.

Она настойчиво повлекла орчанку в шатер, и та сдалась. Они вошли в шатер и легли. Чернушка обняла Гангу и стала гладить ее по волосам. Успокоенная ее ласками, орчанка уснула.

Утро ворвалось в их сон оглушительным шумом. В лагере, служившем ставкой великого хана, царила тревожная суматоха. Пронзительные звуки боевого рога эхом разносились по лагерю, вызывая дрожь в сердцах. Ганга, словно пробуждаясь от древнего сна, выбралась из-под мягких шкур барса. Зевая и потягиваясь, она медленно вышла из шатра, где утро срывало прохладные покровы ночи. Ее шаги были тихими, но решительными, когда она направилась к охраннику, стоявшему на страже у бунчуков.

– Что случилось? – спросила она.

Тот был хмур и печален.

– Умер великий хан, – произнес он.

Глава 3

Земля. Россия. Свердловская область

Боцман, старший камеры, был человеком проницательным и обладал непререкаемым авторитетом среди заключенных. Среди нас были и те, кто в прошлом был старше его по званию, но все наши звездочки исчезли, оставив лишь клеймо зеков. Мы направлялись на красную зону, где собирались такие же бывшие сотрудники органов внутренних дел, осужденные за различные преступления. С первых минут знакомства Боцман поведал нам свою историю, словно желая зажечь искру в наших сердцах и пробудить интерес к его судьбе.

– Мне пять лет дали за непредумышленное убийство. Я был опером в Подольске, до этого служил на подводной лодке, списался на берег и устроился в милицию, всегда хотел в уголовном розыске работать. – Боцман неспешно и обстоятельно рассказывал о себе. – Брали одну банду, ну и одного я сильно головой о бордюр приложил. А он оказался сынком прокурора города. Хранил на даче краденое. Хорошее прикрытие. Кто пойдет к прокурору с обыском. Наглый он был, смеялся и говорил, что меня самого посадит, я и не сдержался. Дал ему в наглую морду. Да-а… квалифицировали как предумышленное убийство. Парень упал и затылком о бордюр приложился, а те, кто был со мной, дали показания, что я проявил агрессию… Но судья оказался справедливым и оценил мои действия как непредумышленное, сделанное в состоянии аффекта. И вот так я и оказался здесь. А ты, стало быть, за измену родине сидишь…

Он испытующе посмотрел на меня. Я посмотрел на него.

– Нет, – ответил я, – из-за женщины.

– К-как это? – немного заикаясь, удивленно вскинул густые русые брови Боцман.

– Переспал с американкой, потом через неделю попал в засаду с батальоном царандоя, я был советником командира батальона… Был ранен. Меня беспамятного вывезли в Пакистан, и там я узнал, что это сделала та самая американка.

– И что, тебя вербовали? – с интересом спросил Боцман.

– Нет, предлагали остаться за границей и подать ходатайство о политическом убежище. Я отказался. Меня привезли в наше посольство в Исламабаде. Когда прибыл в Москву, был арестован. Следак из «конторы» прямо сказал: если не сознаюсь в том, что меня завербовали, то меня расстреляют. Косвенных улик достаточно. А мне жить хотелось. Я сознался, наговорил с три короба…

– Что-то не верится, – недоверчиво посмотрел на меня Боцман. – Четыре трупа в пресс-хате – это не пальцы об асфальт.

Я пожал плечами.

– Сам не понимаю, как так получилось. Они хотели меня прессануть и опустить, но я их напугал.

– Как напугал?

– Голосом, – ответил я и рыкнул. Шиза пустила страх по воздуху, подыграла мне, и Боцман побледнел.

Он отпрянул и вытер лоб.

– Ты где этому научился, Дух? – спросил он.

– В Афгане у хазарейцев. Это местные цыгане, Боцман. Главное – нужный тембр подобрать с правильной длиной волны, тогда звук оказывает влияние на сознание и мозг. – Я врал напропалую, так как договорился об этом с Шизой, чтобы объяснить свои способности. Боцман мне поверил. С этой минуты наши отношения наладились.

В дороге нас кормили килькой, черным хлебом и водой. Боцман предупредил, чтобы рыбу не ели, иначе сильно пить захочется, а конвой, бывает, вредничает, не дает воду. «Смотря какой прапор-начкар попадется, – пояснял он. – Если хохол, то нормально, с ним можно договориться, но если прибалт-чухонец, то труба, эти самые вредные. Требуют неукоснительно соблюдать правила. Прибалты они наполовину немцы – любят порядок, и наполовину русские – пьют, как мы… – Он рассмеялся. – Но бывает, что зеки вагоны раскачивают, если им не дают воды, – просвещал нас Боцман. – Вообще мы не урки. У нас нет блатных и фраеров, и фени нет. Нет и пахана зоны. Есть бригадиры и старшие отрядов, но ты это и без меня, наверное, знаешь…»

Доехали мы без приключений, по дороге караул сдавал и принимал новых зеков, но наша камера осталась полной, и все мы ехали на одну зону. По прибытии нас снова выгрузили в тупичке, посчитали и повели к машинам-автозакам.

В колонии меня отвели отдельно. Офицер администрации в звании лейтенанта внутренней службы вместе с контролером, старшим прапорщиком, приняли меня последним. Заставили раздеться догола, приказали раздвинуть булки ягодиц и, не найдя ничего подозрительного, приказали одеться.

– Где твои личные вещи? – спросил офицер, разворачивая дело, которое передали конвойные с автозака.

– У меня их нет, гражданин лейтенант, – осветил я.

– В личном деле написано, что ты особо опасен, – произнес он, разглядывая меня.

– От меня проблем не будет, гражданин лейтенант, – пояснил я и замолчал.

– Называй меня гражданин начальник, – с усмешкой произнес немолодой лейтенант и передал дело прапорщику. – Отконвоируешь заключенного к заму по безопасности и оперативной работе, – приказал офицер и ушел.

Меня под конвоем двух контролеров повели в здание администрации. Я шел и осматривался. Зона как зона, по типовому проекту: жилая зона, огороженная забором и колючкой, отдельно стояли производственная зона и здание администрации. На вышках солдатики с автоматами, по периметру инженерные средства охраны. Перед высоким каменным забором – забор из проволочного заграждения, за ним КСП – контрольно-следовая полоса, хорошо вскопанная и програбленная.

– Что озираешься? – спросил меня прапор. – Думаешь в бега податься?

– Нет, гражданин прапорщик, – ответил я, – просто интересно. Я же смотрел на зону с другой стороны.

– У тебя родственники есть? – спросил тот же прапор.

– Есть, но они от меня отказались.

– Жаль, – скривился тот, – мог бы передачи получать. – И он многозначительно на меня посмотрел.

Меня привели к высоким, древним дверям кабинета, и прапорщик, постучавшись, доложил:

– Осужденный Глухов доставлен.

За дверью раздался строгий, но усталый голос:

– Введите осужденного.

Меня подтолкнули в спину, и я вошел. Выпрямившись и чеканя каждое слово, доложил:

– Осужденный Глухов. Статья 64 УК РСФСР, пункт «А».

На столе майора, заместителя по режиму, лежало мое дело. Он читал его, хмурясь все сильнее. Его взгляд, тяжелый и пронизывающий, остановился на мне.

– Ты, Глухов, особо опасен, – начал он, голос его был холодным, но в нем сквозил интерес. – Изменник родине… И не раскаялся… Что ты думаешь делать?

Я подумал, что мне плевать на всех вас, но ответил то, что он ожидал услышать:

– Буду честным трудом искуплять свои грехи, гражданин начальник.

Майор лишь усмехнулся, его глаза сверкнули холодным блеском.

– Это правильно, – сказал он, – но я тебе не верю, Глухов. Пока свободен, но я за тобой буду приглядывать.

Он крикнул:

– Конвой, зайди!

Вошли два прапора, те самые, что привели меня сюда. Старший кивнул и приказал:

– Осужденный, лицом к стене.

Я подчинился, повернулся и был выведен из кабинета. Когда мы вышли из здания администрации, прапор, тот самый словоохотливый, проговорил:

– Не понравился ты нашему майору, Глухов. Жди проблем. Первый отряд под моим контролем, так что не балуй, а то попадешь в карцер, фокусник.

Его слова прозвучали как предупреждение, и я понял, что в моем деле появилась новая, зловещая запись.

Меня провели через КПП между административной и жилой зонами и подвели к бараку с табличкой «Первый отряд».

– Входи в свой дом родной, – усмехнулся прапор, и я открыл дверь.

Дневальный тут же вытянулся и доложил:

– Гражданин прапорщик, в первом отряде без происшествий.

– Принимайте новенького, – ответил прапорщик, и оба они ушли. Дневальный зек осмотрел меня и кивнул в сторону казармы:

– Иди к старшему отряда, его кличут Ингуш, представься. Личные вещи есть?

– Нет, – ответил я.

– Беднота. Как кличут?

– Дух.

– Плохое погоняло, – скривился молодой парень лет двадцати пяти, худой и вертлявый. – На свободе есть кто передачи будет передавать?

– Нет, – ответил я и прошел мимо.

– Меня Вертлявым кличут, – крикнул он мне вслед.

Я прошел через открытые двери в спальное помещение. Среди двухъярусных кроватей, как в казарме воинской части, был проход, по нему сновали заключенные. Я прошел дальше и увидел в углу у стены Боцмана, он сидел на кровати рядом с невысоким, но широкоплечим кавказцем с фигурой борца. Они пили чай и разговаривали. Боцман увидел меня и замахал руками.

– Иди сюда, Дух, – крикнул он. Я подошел и представился:

– Дух, по 64-й статье, пункт «А».

– Знаю, – оглядывая меня с ног до головы, ответил кавказец. – Я Ингуш, старший отряда, это Боцман, он бригадир, ты будешь в его бригаде. – Ингуш говорил с небольшим акцентом, но почти чисто. – Садись, поговорим.

Я сел, он посмотрел на Боцмана, и тот налил кружку крепкого чая. Я огляделся и спросил:

– Где моя кровать?

Ингуш усмехнулся.

– Устал? Спать хочешь?

– Нет, – ответил я. – В наволочке есть кое-что.

У Ингуша вытянулось лицо.

– Что там есть? – уже с заметным акцентом произнес он.

– Посмотришь, – ответил я. – Так где?

– Боцман, покажи, где твоя бригада, и возвращайтесь, этот Дух меня заинтересовал.

Боцман посмотрел на меня с немым удивлением, встал и направился к противоположному ряду кроватей.

– Вот твоя шконка, – показал он мне кровать на втором этаже.

– Сделай, чтобы была на первом, – попросил я.

Тот снова удивленно посмотрел на меня, потом оглянулся на Ингуша.

– Ее, Дух, – тихо произнес он, – заслужить надо.

– Сразу отслужу, – решительно и уверенно ответил я. – Если не понравится служба, вернешь меня наверх.

– Что, метишь в администрацию? – спросил Боцман. Я кивнул.

– Вообще-то верно, вот кровать внизу, занимай.

Он с интересом стал смотреть, как я шарю по кровати. Я залез рукой в наволочку и стал вынимать оттуда «ништяки». Сыровяленую колбасу, грузинский чай первого сорта, сгущенку и пачку леденцов. Все это сгреб в кучу. Посмотрел на Боцмана, у которого был вид ошарашенного человека. Он с огромным удивлением смотрел на меня и на наволочку, потом сам залез и пошарил внутри.

– Пусто, – прохрипел он. – Дух, это как?..

– Фокус, – ответил я. – Пошли пить чай.

Я принес все добытое в наволочке и положил на тумбочку.

Ингуш, следивший за нами, почесал под подбородком и спросил:

– Ты знал, где будет твоя кровать, Дух?

– Нет, мне показал Боцман.

– Но ты из наволочки вытащил колбасу, чай… Как это?

– Фокус, и никакого мошенничества, – ответил я. Тот нахмурился.

– Дух, мне не нравятся мутные типы, а ты мутный…

– Нет, – я спокойно посмотрел на старшего по отряду. – Просто я могу кое-что, и от меня подлянки не жди.

– Странно, – повторил Ингуш, – никто из административного аппарата в казарму не заходил. Зеки тоже ничего не принимали…

– Говорю же, фокус, – ответил я. – Принимай подгон, это прописка и плата за кровать внизу.

Ингуш потрогал ништяки и снова удивленно произнес:

– Настоящие… Но как?.. – Вопрос повис в воздухе. Я посмотрел на него и спросил:

– У тебя есть свои тайны, Ингуш?

Тот неуверенно ответил:

– Ну, есть, а что?

– А то, что и у меня есть. А что они необычные, так это сам понимаешь…

– Не понимаю, – ответил Ингуш. – Если ты такой фокусник, почему сидишь?

– Потому что посадили, – ответил я. – Мои фокусы никому не были нужны.

Ингуш на некоторое время задумался. Потом кивнул Боцману на колбасу, тот понял и протянул мне нож.

– Угощай, – улыбнулся он, и я стал резать колбасу. Открыл сгущенку. Ингуш позвал пятерых бригадиров, вместе мы умяли подарки и разговорились.

– Ты не Дух, – заявил один из бригадиров, подполковник в прошлом, начальник райотдела милиции. – Ты фокусник, но твои фокусы будут известны администрации. Жди привода к Куму, а он вытрясет из тебя твои фокусы. Не расколешься – посидишь в изоляторе, найдут, за что посадить. Зря ты так демонстративно открылся.

Я кивнул, показывая, что услышал предостережение. Хотя мне было все равно. Я и в ШИЗО могу прожить, и в казарме. «Ко всему привыкает человек», – писал Тургенев. Вот и Герасим привык к городу. Что я, не привыкну к колонии? Привыкну. А от Кума отобьюсь…

Утро началось с привычной поверки, и отряд отправился на завтрак. Скудный, не сытный рацион – овсянка на воде, черный хлеб и обжигающий чай с крохотным кусочком сахара – стал символом однообразия лагерной жизни. После трапезы последовал развод на работы. Наш отряд был направлен в швейный цех, где заключенные кропотливо шили рукавицы. Меня, как человека, не умеющего обращаться со швейной машинкой, определили в уборщики. Не возражая и не прося поблажек, я взялся за работу с усердием, которое удивило даже самых суровых надзирателей и обитателей лагеря.

С невероятной скоростью и ловкостью я выносил корзины с мусором, подметал полы, убирал курилку, приносил ткань на раскрой и аккуратно передавал ее раскройщику. С особым вниманием я помогал ему в процессе раскроя, держал ткани, когда это требовалось, и относил выкройки по столам. Казалось, что я приношу в этот мир порядок и гармонию, несмотря на царящую вокруг суету и безысходность.

Ингуш, пристально наблюдавший за моей работой, внезапно поманил меня пальцем. Этот жест, полный загадочности и скрытого смысла, заставил мое сердце биться быстрее. Что он задумал? Какую игру затеял этот человек, который, казалось, знал обо мне больше, чем я сам? Но я не боялся. Я был готов к любому испытанию, ведь знал, что моя сила – в умении справляться с трудностями и находить в них смысл.

– Пошли, покурим, – позвал он. Я пошел, сел на скамейку, достал пачку «Нашей марки», подал Ингушу. Тот повертел в руках и спросил: – Опять фокусы? – Я кивнул. – И много у тебя такого добра?

– Мало, – признался я.

– Тогда экономь. Если есть деньги, можно поправить дела. С воли посылку пришлют, или можно деньги дать прапору, он принесет что надо.

– К сожалению, денег нет, – скривился я. – Отобрали всё.

– Что, не сумел спрятать? – удивился Ингуш.

– Сумел бы, да не успел. Повязали быстро в аэропорту и все отобрали. Правда, есть чеки Внешпосылторга, тысяча – так, заначку оставил на всякий случай, но этим тут не расплачиваются.

– Ты что такое говоришь, Фокусник?! (Эта кличка ко мне привязалась с подачи бригадира второй бригады, Седого.) – воскликнул Ингуш. – Поменяем на рубли один к полтора. Я все утрою, только не показывай все сразу, по сотне доставай. Понял? – Он ободряюще хлопнул меня по плечу. И я рассмеялся. Жизнь налаживалась даже в тюрьме.

Тут в курилку вошел контролер, пожилой прапорщик, и, осмотревшись, спросил:

– Ты Глухов? – Я встал и кивнул. – Иди за мной, тебя требует к себе зам по безопасности и оперативной работе.

Мы переглянулись с Ингушом, он криво улыбнулся, чем дал понять, что меня уже заложили администрации и надо будет объясняться.

Зам по безопасности майор внутренней службы тридцати пяти лет, Штильман Дмитрий Леонидович, был немного полноватым, с хорошо выбритым лицом и глубоко посаженными карими глазами. В его кабинете находился начальник колонии, полковник Евдокимов Евгений Маркович. Разговор шел о новоприбывшем заключенном.

– Ты считаешь, что этот Глухов действительно опасен, Дмитрий Леонидович? – произнес полный подполковник в расстегнутом кителе и с сигаретой в руках. Он стоял у окна, забранного решеткой, и курил, пуская дым в форточку. Окна были давно немыты, с толстым слоем пыли, но офицер этого не замечал.

– Не столько опасен, сколько странен. В деле ничего не говорится о том, что он умеет показывать фокусы, а там, где его разрабатывали, не такие спецы, как мы, зубры, Евгений Маркович. А все странное и непонятное несет угрозу. Нужно понять, с кем мы имеем дело. Он боевой офицер, смел и находчив, был ранен. Не боится крови. Мне тут донесли, что его посадили в пресс-хату, чтобы опустить и сломить морально, но утром все сокамерники были мертвы, а Глухов сидел как ни в чем не бывало…

Подполковник повернулся и удивленно посмотрел на зама по режиму.

– Это есть в его деле?

– Нет, стукачи весточку принесли. И о пресс-хате, и о его талантах. Представляете, ему выделили кровать наверху, а он попросил шконку внизу, полез в наволочку и вытащил оттуда чай, колбасу…

– У него есть сообщники? – еще больше удивился подполковник.

– В том-то и дело, что нет. Кровать ему досталась случайная…

– Но он же просил кровать внизу, значит, знал, что там что-то будет, много свободных кроватей не бывает, вот кто-то и положил туда хавку, – высказал предположение начальник колонии.

– Этого просто не могло быть, Евгений Маркович, – твердо ответил майор. – Он только вчера прибыл…

– Может, о нем заранее сообщили… кому надо из конторы, – подобрался подполковник. – Как-никак государственный преступник, не вор, не убийца. Птица серьезная, и, может, через него комитетские игру ведут. Так сказать, ловля на живца…

– Вряд ли, я бы знал…

– Тогда как ты объяснишь то, что произошло?

– Чудо или фокус.

– Чудес не бывает, майор, ты это лучше меня знаешь, – усмехнулся уголками губ подполковник. – Значит, не все из него вытрясли на Лубянке, – проронил подполковник, затушил сигарету о каблук сапога и прошел к столу, сел на свое место. – Как думаешь разбираться с этим фокусником?

– Пока просто поговорю, присмотрюсь. Может, узнаю, кто за ним стоит и помогает ему.

– Что, вражеская агентура? – нахмурился подполковник.

– Нет, кто-то из контролеров. В общем, поживем – увидим, я вызвал его к себе на разговор, хочу понять, что он за человек.

– Ладно, иди, – проронил подполковник и прикурил новую сигарету, глубоко затянулся и показал на папку перед собой: – Отчет нужно подписать в областное УИТУ. Скоро проверка… Выполнение плана и подготовка к зимнему сезону… Не до Глухова мне.

Майор встал, поправил китель и вышел.

Меня привели в уже знакомый кабинет. Я вновь доложил по форме и вытянулся, уставился в окно и замер.

Майор был без кителя, в форменной рубашке без погон. И правильно, погоны на рубашке давят на плечи, и они, если долго находиться в форме, начинают болеть. Знакомая история. Майор разглядывал меня и решетку на окнах. Игра называлась «кто первый сдастся». Он не выдержал и негромко предложил:

– Садитесь, Глухов, в ногах правды нет.

Я вспомнил, как меня спрашивал один человек в мире Сивиллы, а где она есть? Но отвечать так не стал, не нужны мне эти философские разговоры.

Я сел, сложил руки на коленях и опустил взгляд.

– Курить будешь? – спросил меня майор без погон. Я ответил, не поднимая глаз:

– Спасибо, гражданин начальник, не курю.

– Сам не куришь, друзьям возьми, – он подтолкнул мне пачку сигарет «Прима».

Я пожал плечами.

– У меня тут нет друзей, гражданин начальник. – И пачку не взял.

– Тут нет, а где-то есть? За границей?

– И там нет, – спокойно ответил я, но глаза не поднял.

– Как же нет, в твоем деле значится, что тебя завербовали… Разве это не друзья?

– Не друзья, гражданин начальник, вымогатели, пугали и все такое прочее.

– А ты, значит, испугался?

– Значит, испугался.

– Испугался разоблачения, что спал с иностранкой? – спросил майор.

Он голос не повышал, но в нем чувствовался сарказм. Он вел свою психологическую игру, а местный Кум делать это умел. Я это сразу понял. Эта кличка зама по режиму перекочевала и на красную зону.

– Ну тогда расскажи, кто из знакомых.

– Какие знакомые? – спросил я и понял, что попался.

– Кто передал тебе колбасу, чай и спрятал в наволочку? – спросил майор.

– Никто, гражданин начальник. Нет у меня тут знакомых.

– Как же нет. А Боцман что, с тобой прибыл по этапу, он твой бригадир.

– Его знаю поверхностно, мало общались, – ответил я.

– Так, может, это он тебе ништяки подкинул?

– Нет, я их сам нашел.

– Сам? А может, ты чужое забрал? Скрысятничал. А ты знаешь, что делают с крысами?

– Не знаю, я не крыса. И никто не возмущался, что я забрал еду.

– А если я найду хозяина этих припасов, что будешь делать?

– Пусть докажет, что это его, – ответил я, не поднимая глаз.

– Вот как, тебе нужны доказательства? – усмехнулся майор. – Мне не нужны. Или говори, как ты сумел спрятать и пронести в барак припасы, или я обвиню Боцмана в том, что он ворует припасы на складе, там есть и колбаса, и сгущенка… У кровати вас было двое, он выделил тебе кровать, где были спрятаны припасы. Если их принес не ты, значит, он.

Я пожал плечами, показывая, что мне все равно.

– Не боишься, что тебя свои замордуют? – усмехаясь, спросил майор.

Я снова пожал плечами, понимая, что заварил нехилую кашу. Кум может нас стравить. Где же выход? Но додумать зам по безопасности и оперативной работе мне не дал, он спокойно произнес:

– Свободен, Глухов.

Я встал, он позвал контролера, и тот увел меня в цех. Там Ингуш поманил меня в курилку.

– Что хотел Кум? – спросил он.

– Хотел знать, как я достаю продукты, и хочет обвинить бригадира в том, что он своровал припасы на складе и отдал мне.

– Боцмана? – спросил Ингуш и нахмурился. – Плохо дело, Фокусник, если Кум начнет ребят гнобить, на тебя озлобятся, темную сделают и перестанут общаться. Ну и жизнь ты себе устроил. – Ингуш покачал головой. – Иди, работай, я поговорю с Боцманом, вечером после ужина обсудим детали.

Но обсудить не получилось – за Боцманом пришли и увели. Как оказалось, он попал в карцер за то, что якобы украл припасы, а я, типа, его сдал. Никого не интересовало, что Боцман сам не мог украсть припасы, потому что его не было в колонии. Но его бригада работала на выгрузке продуктов, а он, типа, за нее в ответе. Короче, здравый смысл был отключен и включен режим морального и физического прессинга тех, кто со мной был близок. Кум взялся за меня серьезно и без раскачки.

В тот вечер в бараке меня все сторонились, словно я был прокаженный. Я не пытался завести разговор, не подходил к Ингушу, который сидел в задумчивости, не приглашая меня к себе. Я чувствовал, что оказался в сложной ситуации, и казалось, что проблемы возникли на пустом месте. Но у меня не было иного выбора. Нужно было войти в этот «коллектив», и я понимал, что без подарка уважения не добьюсь. Я ожидал, что жизнь в колонии будет полна испытаний и трудностей, и был готов к этому. Но не ждал, что все начнется так внезапно. Думал, мне дадут время осмотреться, понять, кто есть кто. Я хотел сначала наладить нормальные отношения с другими заключенными. Заиметь авторитет и показать свои умения. Поэтому я как фокусник передал старшему отряда хорошую пайку. Не надеясь на многое, но желая сделать заявку на авторитет. Теперь я понимаю, что лучше было бы без лишних глаз передать припасы Боцману. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Никогда не знаешь, что тебя ждет.

На следующий день я вновь работал уборщиком и делал свою работу, стараясь сделать ее быстро и качественно. Когда выносил мусор, то увидел троих зеков из службы правопорядка. За мусорными контейнерами во дворе цеха, в углу, скрытом от глаз, меня поджидали трое. Крепкие ребята лет тридцати. Они подождали, когда я подойду, выкину мусор в контейнер, и один из них, высокий, с худощавым лицом и глазами наркомана, поманил меня пальцем.

– Ты кошку так подзывай, – ответил я, но остановился, полуобернулся и посмотрел с насмешкой на эту троицу.

– Фокусник, ты не ерепенься, тебя позвали, так подойди, не кочевряжься, – произнес стоящий слева от верзилы парень с фигурой борца.

Он сжал кулаки.

– А ты кто, шнырь у своего босса? – спросил я. – Чего хотели, говорите, и я пойду. – Они все трое направились ко мне. Верзила негромко, но злобно проговорил:

– Что ты из себя строишь, дядя? С тобой по-хорошему поговорить хотели, теперь будет по-плохому.

Я быстро прокачал всю эту ситуацию в голове. Запомнил номера этих троих на куртках, посмотрел на повязки на рукаве «Служба внутреннего порядка» и не двинулся с места.

Верзила сразу же нанес мне удар в лицо, в скулу. Я не защищался и не отклонился, удар сбил меня с ног. Надо мной наклонился парень с фигурой борца.

– Ты что, не понял, куда попал, предатель? Тебе говорили: расскажи все по-хорошему, а ты в несознанку пошел. Теперь каждый день так будет, запомнил?

– Запомнил, – ответил я и сплюнул кровавую юшку ему на сапог. Меня ударили сапогом в живот. Я, не вставая, согнулся и захрипел.

– На сегодня с него хватит, – приказал верзила, – пошли отсюда.

Они ушли и были уверены, что я никому ничего не скажу. А если начну жаловаться, то потеряю последние остатки уважения, и меня будут бить без конца, пока я не прибью кого-нибудь из них и не увеличу себе срок.

На такой случай у нас с Шизой был план. Он был чертовски болезненный, но Шиза просчитала, что это самый действенный вариант обезопасить себя от подобных случаев. Я достал из пространственного кармана узбекский нож и, пару раз вздохнув, нанес удар в живот, потом протянул лезвие по животу и, спрятав клинок, зажал рану рукой.

Сколько я так пролежал, не знаю. Я потерял много крови и сознание. Очнулся на кровати в лазарете, надо мной склонилась женщина лет сорока, и она озабоченно на меня смотрела. Я слабо улыбнулся и тихим голосом спросил:

– Я уже в раю?

– Нет, пока только в лагерном лазарете, – улыбнулась одними губами женщина, ее взгляд остался озабоченным.

– Тогда откуда здесь ангел? – спросил я, и женщина отстранилась.

– У вас видения? – спросила она.

– Может быть. Я вижу вас, мой ангел, вы настоящая?

Женщина в белом халате негромко рассмеялась:

– Я не ангел, заключенный Глухов, я врач, и я делала вам операцию. Кто вас так?

Я задумался и закрыл глаза.

– Кто-то, – туманно ответил я.

– Вам лучше вспомнить. Следователь из прокуратуры уже был, он будет вас допрашивать.

– Как быстро, – слабым голосом произнес я.

– Конечно быстро, мы по своей линии, как положено, доложили куда надо. Покушение на убийство в колонии – это серьезное преступление. Вас избили и хотели зарезать… Страшная рана, как вы выжили, я даже не пойму, столько крови потеряли… Хорошо, что жизненно важные органы не задеты. Ну, лежите, поправляйтесь.

– Как вас зовут, мой ангел? – спросил я и протянул ей сжатую ладонь. Она в недоумении посмотрела на нее, а я разжал ладонь, на ней лежала сотенная купюра, чек Внешпосылторга. – Это вам за мое спасение, мой ангел. – И пока она удивленно рассматривала содержимое ладони, я быстро положил купюру ей в карман белого халата.

Она не стала отказываться, лишь покачала головой и произнесла с легким осуждением:

– И впрямь фокусник, лежит голый, и такое… – Голос ее был добрым и обволакивающим. Подумав, она все же назвала свое имя: – Я Светлана. – Она еще немного постояла, разглядывая меня, а затем ушла. Я понял, что она осталась довольной.

Красивой ее не назовешь: пухлые щечки, округлое лицо метиски, но фигура – словно у богини, как гитара, и ноги стройные и длинные, в стоптанных коричневых туфлях на маленьком каблуке. Я закрыл глаза и погрузился в целительный сон.

Прошло три дня, которые я проспал. Шиза не торопилась меня излечивать и притормозила мои регенерационные способности. Ко мне заглянул зам по безопасности и оперативной работе, но, увидев, что я без памяти, ушел. Зато вечером третьего дня пришел верзила, он проскользнул в дверь и стал меня тормошить. Я открыл глаза.

– Ты что удумал, сволочь? – прошипел он. – Хочешь убийство повесить на нас?

– Ты кто? – спросил я и стал прищуриваться.

– Не помнишь? – удивленно спросил верзила.

– Не помню, – ответил я и незаметно подложил ему в карман нож, которым вспорол себе живот.

– Ну и ладно, – успокоившись, встал с корточек верзила. – Выздоравливай, Фокусник, – он повернулся, чтобы уйти, а я тихо произнес ему в спину:

– Ты тот, кто меня зарезал. – Верзила резко обернулся, в его глазах вспыхнул огонь лютой ненависти и страха.

– Ты что несешь, ублюдок?..

– У тебя нож в кармане, – произнес я.

В это время приоткрылась дверь, и в нее заглянула Светлана. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но верзила сунул руку в карман и вытащил нож, оторопело на него посмотрел и тут же отбросил, как ядовитую змею.

– Что вы тут делаете? – раздался громкий, резкий голос врача, и верзила в сильном потрясении обернулся. Он спохватился и побежал прочь, оттолкнул врача и выбежал из палаты. Светлана, бледная как полотно, подошла к кровати, озабоченно посмотрела на меня.

– Что он хотел? – спросила она.

– Добить меня, – ответил я.

Она наклонилась, желая поднять нож. Но я ее остановил.

– Не трогайте нож. Им меня убивали, и на нем отпечатки пальцев убийцы. – Светлана выпрямилась, растерянно посмотрела на меня.

– Зачем им вас убивать?

– Я думаю, это приказ Кума, – ответил я.

– А ему зачем вас убивать?

– Не знаю, может, сверху спустили приказ убить предателя родины, а я не предавал родину. Стечение обстоятельств. Я объяснял следствию, но… Им был важен политический момент – вставить пистон американцам…

– Что вставить? – Врач была полностью растеряна. – Какой пистон?

– Мне, Светлана, сказали, что надо американцев щелкнуть по носу и разоблачить агентуру в нашей стране, а если я не соглашусь, меня расстреляют. Я и принял на себя обвинение в вербовке, но ничего сделать не успел… Потом как-нибудь расскажу свою историю, а сейчас подвиньте ногой ко мне нож, я его спрячу, как улику.

Машинально и в полной задумчивости она подвинула мне нож носком туфли. Я его мгновенно убрал в пространственный карман и успокоился, теперь Кум был у меня в руках.

А Светлана спросила:

– Вы хотите обвинить зама по безопасности в организации убийства? – и растерянно стала меня разглядывать.

– Могу обвинить, – согласился я, – но я хочу спокойной жизни. Светлана, от меня отказалась семья, я теперь одинок. Глядя на вас, понимаю, что вы тоже одиноки…

Женщина вскинула голову и широко раскрытыми глазами стала на меня смотреть, ожидая продолжения.

– У меня большой срок, и я мог бы пригодиться как санитар в лазарете. Опыт у меня кое-какой имеется. И мы были бы вместе… Наша старость была бы обеспеченной… Мы будем жить счастливо и умрем в один день…

– Тоже мне, скажете, – покраснела она. – Вы понимаете, что предлагаете мне? – произнесла она ошарашенным голосом. – Вы такой наглый… – Произнеся слово «наглый», она, сама того не желая, вложила интонацию одобрения.

– Светлана, я хоть и зек, но я честен с вами. Мне некогда ухаживать. Мы люди взрослые и зрелые, нам надо жить. Поговорите с Кумом, если он хочет замять это дело, то пусть переведет меня в лазарет санитаром и оставит в покое.

Женщина глубоко задышала, ее грудь под халатом стала вздыматься. Она опалила меня своим взглядом, в котором сквозило негодование и надежда, не скрытая от моих глаз. Светлана развернулась в сторону двери и, не отвечая, вышла.

А утром ко мне заглянул Кум. Он мрачно на меня посмотрел и, придвинув стул, уселся на него.

– Ну что, Фокусник, – произнес он нейтральным голосом, – все чудишь?

Я ответил сдержанно:

– Нет, гражданин начальник, стараюсь выжить и не доставить никому неприятности.

– Что-то не похоже, – мрачно усмехнулся он. – Ты решил меня шантажировать?

– Нет, просто договориться по-человечески. Жизнь она длинная…

– У тебя она может стать короткой, Глухов, – раздраженно перебил меня Кум.

Я улыбнулся уголком рта, голос мой был ровен и спокоен:

– Меня хотели зарезать, и убийца приходил сюда. Он даже обронил орудие убийства, и я его спрятал. Вы не найдете нож, даже если порежете меня на органы. Кому нужно, чтобы это преступление повесили на колонию? Снизятся показатели. Кого-то лишат премии…

– И что, ты сможешь замять это дело?

– Могу ответить так: меня хотели просто прессануть, и я сам себя порезал. Могу так сказать. А могу назвать номера заключенных, которые говорили, что вы им дали приказ меня убить…

– А зачем мне тебя убивать? Кто поверит твоим словам?..

– Поверить-то, может, и не поверят, но зеки не будут на себя брать вину. Они скажут, что вы им приказали меня нагнуть, и все. А результат такой, что я в больнице с колото-резаной раной. Улики хоть и косвенные, но есть. Вас не будет на этом месте… Уволят.

– И что? Буду на гражданке…

– Будете жить, мало получать. Кроме того… У вас накопилось много недоброжелателей. Сейчас вы неприкасаемый, а потом?..

– Ты мне угрожаешь? – Голос Кума был полон ярости и гнева. Он испепелял меня взглядом.

– Я хочу договориться, гражданин начальник. Не трогайте меня, дайте досидеть свой срок, и от меня у вас не будет неприятностей, обещаю. Даже могу быть вам полезен. Если у вас нет приказа сверху меня гнобить…

Кум задумался, он смотрел в пол и молчал, потом медленно произнес:

– Такого приказа нет. Я подумаю над твоими словами, завтра дам ответ. – Он поднялся со стула и вышел…

– Что вы натворили, идиоты! – Зам по безопасности и оперативной работе был в ярости. – Кто вам приказывал его резать? Вы должны были его просто попугать, и все, он должен был оказаться морально сломленным. А вы?..

– Да мы его не резали, гражданин начальник, – верзила был бледен, и его подбородок трясся. – Мы просто ударили его в морду… Один раз. Больно борзый. Он сказал, что понял, и мы ушли. Кто-то еще его подрезал?

– Кто-то еще! – передразнил его офицер. – Никого там больше не было. Его нашел контролер, что вышел на обход. Никто из заключенных к мусору не подходил, только вы. Хорошо, если сдохнет, что-то можно придумать, но он выживет, вот чувствую, что выживет, и что он наговорит? Ты, – он ткнул пальцем в верзилу, – пойдешь в лазарет и поговоришь с Фокусником. Больше его не трогайте, понял?

– Понял, гражданин начальник, пойти в лазарет и поговорить с Фокусником. О чем? Поговорить-то о чем?

– Спроси, кто его подрезал, и предупреди, чтобы много следователю не рассказывал, припугни только… Идите. – Он махнул рукой и расстегнул галстук форменной рубашки. Из графина налил себе воды и залпом выпил полный стакан.

За спиной с треском раскрылась дверь. Зам по безопасности и оперативной работе обернулся, хотел сказать что-то резкое, но в дверях стоял мрачный начальник колонии.

– Дмитрий Леонидович, что происходит? – В голосе полковника слышалась тревога. Он вошел, закрыл дверь, подошел к столу, сел и спросил: – Как ты дошел до этого?

– О чем вы, товарищ полковник? – нахмурился майор, пытаясь выиграть время. События развивались слишком быстро и не так, как планировал зам по безопасности и оперативной работе.

– Я о заключенном, которого порезали твои люди из службы правопорядка.

– Его никто не резал, – спокойно ответил майор. – У меня все под контролем.

– Как не резал? Санчасть доложила о резаной ране и избитом новичке. Ты уверен, что все под контролем?

– Это случайность или подстава. Я выясню, кто за этим стоит. Может, Глухов сам себя порезал.

– Да? А где же орудие преступления? Его не нашли в руке Глухова. Скоро приедет следователь прокуратуры, разбирайся с ним сам. Мне уже звонили из областного управления, вызывают. Мы снижаем показатели. Если это покушение на убийство и тебя в этом уличат, я не буду тебя прикрывать. Заигрался ты, майор.

– Товарищ полковник, у меня все под контролем, – уверенно заявил майор.

– Хотелось бы верить, – ответил начальник колонии. Он тяжелой походкой покинул кабинет.

Майор остался один в кабинете, задумчиво рассматривая графин с водой. Его мысли были далеки от реальности, пока в дверь не постучали. Он машинально ответил:

– Да, входите.

В кабинет вошла Светлана Самыкина, смесь матери-бурятки и русского отца. Ее голос был спокоен, но в глазах читалась тревога.

– Разрешите, товарищ… майор, – произнесла она, слегка склонив голову.

– Да, Светлана, что у тебя? – Майор посмотрел на нее, пытаясь сосредоточиться.

– Послание от раненого осужденного, – ответила она, протягивая сложенный лист бумаги. – Это его медицинские показатели. Вы просили…

Майор резко поднял голову, выходя из задумчивости.

– Да, спасибо, – произнес он, машинально забирая медицинский лист. – Он пришел в себя? – спросил майор, чувствуя, как внутри все напряглось.

– Да, и у него были гости, – начала Светлана, ее голос дрожал. – Одного осужденного из службы правопорядка пропустили санитары. Я не видела, как он прошел, но когда зашла в палату, он уже был там. Глухов обвинял его в покушении на убийство.

Майор нахмурился, его взгляд стал ледяным.

– Он хотел убить Глухова? – недоверчиво спросил он, вставая со стула и нервно шагая по кабинету.

– Да, – ответила Светлана, нервно сжимая руки. – Осужденный держал в руке нож. Когда меня увидел, бросил его на пол и сбежал, грубо оттолкнув меня.

Майор остановился, его лицо потемнело.

– Я найду его, – сказал он, сжимая кулаки. – Еще что-то?

– Глухов предлагает уладить дело миром, – продолжила Светлана, ее голос стал еще тише.

– Как уладить? – переспросил Майор, его глаза сузились.

– Он хочет досидеть срок без наездов со стороны администрации и заключенных, – ответила Светлана. – Говорит, что не доставит проблем.

– Он сам это сказал? – Майор не верил своим ушам.

– Да, – подтвердила Светлана. – И просил передать вам, что хочет остаться в лазарете санитаром.

Майор взорвался:

– Вот нахал! Вот же наглец… И вы пришли просить за него?

– Я пришла передать вам его слова, – спокойно ответила Светлана. – Считаю, что они стоят того, чтобы над ними подумать. У него есть нож, орудие покушения на убийство…

– Вы не отобрали у него нож? – перебил ее майор.

– А как? – удивленно спросила Светлана. – Заключенный выбросил его, а Глухов подхватил и спрятал. Обыщите его сами, но он сказал, что даже разрезав его на части, нож не найдут.

Майор сжал зубы.

– Фокусник, – пробормотал он, с неприязнью глядя на Светлану. – Хорошо, я с ним поговорю. Можете быть свободны, Светлана Алексеевна.

Светлана кивнула и направилась к двери.

– А вам самой-то не страшно иметь такого санитара? – бросил ей вслед майор.

– Он не страшный, товарищ майор, просто загнанный, – ответила она, оборачиваясь. – Это видно по его состоянию.

Майор махнул рукой и остался один. Его кабинет наполнился тяжелой тишиной, а в воздухе витало предчувствие неприятностей.

Действительно, над словами Глухова стоило подумать. Противник ему попался непростой – видимо, там, за границей, его неплохо подучили… Но это не его прерогатива – искать шпионов, его дело – обеспечить безопасность, а ситуация вырисовывается крайне неприятная. Есть раненый, есть орудие покушения на убийство и есть подозреваемые. Надзорные органы за местами заключения не упустят такой возможности, чтобы не пришить заказ убийства ему. Это и новые звания, и повышение по службе для следователей. Да, надо договариваться с этим Глуховым, решил майор и поднялся со стула. Застегнул галстук, надел китель и вышел из своего кабинета.

Следователь пришел на пятый день. Невысокий, в очках, с большими залысинами, лет сорока, с озабоченным желтушным лицом.

«Злоупотребляет крепкими напитками», – подумал я. С Кумом мы договорились. Я беру вину на себя, а он переводит меня в лазарет санитаром, но оставляет в первом отряде.

Визитер представился:

– Герасимович Анатолий Валерианович, следователь районной прокуратуры. Я из надзора по соблюдению социалистической законности в местах лишения свободы. – Он раскрыл портфель и достал тонкую папку, открыл ее, поправил очки и начал допрос. – Итак, осужденный Глухов, – произнес следователь. – Вы можете говорить?

– Могу, – тихо ответил я.

– Тогда расскажите, как вы оказались в таком положении, подробно, по минутам: что делали, где встретили своих убийц, как это произошло и на какой почве возникла ссора?

Я кивнул.

– Это было примерно в половине четвертого дня. Я выносил мусор, и когда высыпал его в контейнер, то понял, что я вот так, как этот мусор, выброшен из жизни. Я никому не нужен… Никого у меня не осталось… И тут я почувствовал такую тоску, гражданин следователь, что прямо хоть вешайся, – на глазах у меня выступили слезы. Я вытер их и продолжил говорить. – Но у меня бабушка верующая, она говорила, что вешаться нельзя, это самоубийство, самоубийц не принимает Господь.

– Глухов, вы же член партии… Хм, были, – поправился он. – Как вы можете верить в такие глупости? Какой господь? Человек сам вершитель своей судьбы. Что дальше было? – Он недовольно поправил очки.

– А дальше, гражданин следователь, – я вздохнул, – я решил свести счеты с жизнью.

– Что-о? – Очкарик вытаращился на меня. – Что вы решили?

– Я решил себя убить, достал бритвенное лезвие и порезал себя, но было больно, и я не довел начатое до конца. Я сжался и упал на асфальт. Дальше не помню…

– Глухов, – следователь не сдерживал раздражение и насмешку, – кого вы хотите выгородить? Ясно, что вас хотели убить. Так кто это сделал? Вы скажите, не бойтесь, вас переведут в другую колонию, и вам ничего не будет угрожать.

Он смотрел глазами доброго дядюшки, а в душе у него сидела ядовитая гадюка, я это чувствовал. Ему моя судьба до лампочки. Кто я? Просто зек, я никто, и имя мне – никак. Таких, как я, миллионы сидят по колониям, не имея права называться человеком. Мы ниже второго или третьего сорта люди, если можно людей делить на сорта.

– Я никого не выгораживаю, гражданин следователь, – ответил я. – Так все и было. Врагами я еще не успел обзавестись…

– А вот в показаниях свидетелей, что были в цеху, и прапорщика-контролера говорится, что они видели троих осужденных из службы внутреннего порядка, они в то же самое время, когда вы, по вашим словам, решили покончить с собой, вышли из-за угла, где находились контейнеры. Может, назовете имена или номера этих свидетелей?

– Я никого не видел, гражданин следователь, я просто хотел по-тихому уйти из этого мира. Мой мир разрушен, я скомпрометировал себя, мне самому от себя тошно. Клеймо предателя будет со мной до конца жизни, вы понимаете, какой это груз? – Я говорил искренне, потому что душа Ирридара сильно страдала оттого, что я назвал себя предателем, но душа Глухова давила все чувства, что рвались наружу.

Следователь проникся моей безысходностью и, казалось, даже поверил мне.

– Но где тогда орудие убийства, вернее, покушения на самоубийство? – спросил он.

– Не знаю, наверное, не заметили и выбросили в контейнер. Там посмотрите.

– Как я посмотрю? – Следователь опалил меня негодующим взглядом. – Контейнер уже вывезли на свалку.

– Вот же незадача, – огорчился я. – А что написано в истории моей болезни?

– Там написано, – задумчиво произнес следователь, – что рана была нанесена через форменную куртку и майку острым предметом, ножом или лезвием бритвы. Ваша одежда находится у криминалиста на изучении… Вы все же настаиваете на своей версии, Глухов? – перед окончанием допроса спросил следователь.

– Да, мне не в чем обвинять других, – ответил я.

Уже заканчивая допрос, давая мне подписать мои показания, он спросил:

– Вот интересно, Глухов. Вы говорите, что самоубийц не принимает Господь, и не захотели вешаться. А зарезать самого себя вам было не страшно. Это что, не самоубийство?

– Это не я говорил, – ответил я. – Это моя бабушка говорила. Я долго размышлял над ее словами, гражданин следователь. Еще она говорила, что в Писании сказано, что без пролития крови нет прощения греха. Мой грех тяжек – предательство. Я решил пролить свою кровь и умереть прощенным.

Следователь вытаращился на меня и спросил:

– Вы это серьезно сейчас говорите?

– Вполне, – кивнул я и прикрыл глаза.

– Отдыхайте, Глухов, мы еще с вами встретимся, – он поднялся и вышел.

В палату заглянула Светлана.

– Как все прошло? – спросила она, осторожно поправляя подо мной подушку. На меня пахнуло запахом дешевых духов. Я немного приподнял голову и поцеловал ее в вырез платья, в ложбинку между двумя половинками груди. Она отпрянула и покраснела. – Что вы себе позволяете, Глухов? – спросила она.

– Светлана, нам надо образовать пару, – произнес я. – Вы мне нравитесь. Мы оба одиноки…

– Почему вы решили, что я одинока? – Светлана ответила резко и с раздражением.

– Потому что спать с женатым зампотылом колонии – это не ваша судьба. Светлана, бросайте его.

– Откуда?.. – Женщина отшатнулась. – С чего вы взяли?..

– Я сделал предположение, – ответил я. – Он приходил сюда, и вы запирались с ним в процедурной, а санитар все видел и рассказал мне по секрету.

– Сволочь, я его отсюда выкину! – взорвалась гневным выкриком врач. – И вас…

– Остановитесь, Светлана, все нормально, я вас не осуждаю. Предлагаю поменять зама на меня, зека, подумайте.

– Ну знаете, – задохнулась врач и выбежала из палаты.

– Никуда она не денется, – произнесла Шиза. – Хотя и не красотка, но на безрыбье и рак рыба. Она нужна, чтобы выжить. Но будут проблемы с замом по тылу. Он так просто от нее не отстанет…

Следователь прокуратуры, человек проницательный и не склонный к иллюзиям, прекрасно понимал: Глухова хотели убить. Свидетельства о троих заключенных из службы внутреннего порядка словно зловещие нити вели его к замначальнику колонии по безопасности. Этот человек был известен своими темными делами и множеством жалоб в прокуратуру, но доказать что-либо против него не удавалось.

Анатолий Валерианович, человек амбициозный и не привыкший к поражениям, давно метил на должность начальника отдела. Это дело открывало перед ним новые горизонты и обещало стремительное продвижение по службе. Однако осужденный Глухов, упрямый и несгибаемый, отказывался называть виновных в нападении на него. Это усложняло ситуацию, и следователь, задумавшись, решил прибегнуть к крайней мере.

Он решил провести психиатрическую экспертизу Глухова на вменяемость. Угроза провести остаток жизни в психлечебнице должна была сломить осужденного. Одно дело – отбывать срок в колонии, другое – быть запертым среди умалишенных на всю жизнь. И Глухов дал следователю повод. Его обращение к религии, попытки самоубийства – все это указывало на психическое расстройство, которое могло сделать его опасным для окружающих. Следователь решил сыграть на этом.

Он вошел в приемную начальника колонии и попросил секретаршу доложить о его прибытии. Его приняли сразу же. Полковник, потный и вытирающий пот платком, выглядел явно взволнованным.

– Слушаю вас, Анатолий Валерианович, – сказал он, приглашая следователя присесть.

Начальник колонии знал, насколько дотошным и настойчивым бывает этот следователь. Он скрупулезно собирал мозаику преступления и не оставлял ни малейшего шанса скрыться виновному. Сейчас полковник ожидал неприятностей.

– Что скажете? – спросил полковник, стараясь сохранить невозмутимость.

Глава 4

Открытый мир, столичный округ АОМ

На спутнике Либерии, штаб-квартиры Объединенных Миров, разместились апартаменты межраторов – сенаторов от независимых государств. Более тридцати стран создали могущественный союз, который диктовал свои условия всему миру. У Ассамблеи имелся корпус быстрого реагирования, и никто не мог сравниться с ее промышленным и военным потенциалом.

Тысячи лет назад человечество совершило межзвездный перелет, что привело к появлению новых государств. Некоторые из них исчезли, другие быстро развивались. Так возникли Валорская республика и Теократия Пальдонии. Чтобы избежать разрушительных конфликтов, был создан союз, куда постепенно вошли передовые страны.

Прокол пространства, открытый пятьсот лет назад, изменил космическую торговлю. До этого корабли использовали гравитационную тягу, что растягивало время в пути. При этом происходил парадокс сжимания пространства перед кораблем и растяжения позади него: для экипажа корабля проходили месяцы, а для места, откуда они убыли, проходили десятилетия. Прокол позволил мгновенно перемещаться между звездными системами и наладить межзвездные перемещения и торговлю. Гиперпрыжки стали обычным делом.

Спутник Либерии был искусственным миром с садами и парками для VIP-персон. В роскошном ресторане при Ассамблее межрата встретились трое немолодых, убеленных сединами мужчин из могущественного комитета по безопасности. Этот комитет готовил законопроекты и контролировал правительства, а подчиненные им, хотя и негласно, Силы Специальных Операций внушали страх всем, кто пытался нарушить мировой порядок.

– Вейс, ты отлично поработал, – сказал старый генерал в отставке Эмиль Лазовье, когда официант наполнил рюмки и ушел.

Вейс скромно поднял рюмку и потупил взгляд. Он добился того, чего не смогли его предшественники за сто лет: раскрыл тайну Синдиката и прекратил контрабанду людей и магических ингредиентов из Закрытого сектора.

– Но ты допустил ошибку, – продолжил Лазовье, и Вейс удивленно поднял на него взгляд. Переход в разговоре был слишком резким.

– О чем ты? – спросил Вейс, поставив рюмку на стол. Он внимательно смотрел на генерала, но тот оставался спокоен.

– Своим приказом ты отправил генерала ССО и исполняющего обязанности начальника управления АДа по Закрытому сектору, Эрата Штифтана, на Материнскую планету, – сказал Лазовье, глядя прямо на Вейса. Тот замер, пытаясь понять, почему генерал упомянул Эрата.

– Эмиль, при чем тут Эрат Штифтан? – напрягся Вейс. – Он выполняет поручение особой важности…

– Выполнял, Вейс… Сначала… – Генерал говорил с паузами, словно задумываясь над словами, которые хотел произнести. – Потом этот молодой генерал стал вести свою политику. Вот скажи, ты имел право отправлять генерала ССО своим приказом в командировку?

– Э-э-э, – замялся Вейс. – А что, – перешел он в словесное нападение, – это когда-то было преградой для решения наших вопросов, связанных с безопасностью? – Он колюче посмотрел на товарища. – И что это за политика?.. Такая, что ты о нем вспомнил?

– В обычное время нет, мой дорогой друг, – ответил невозмутимо генерал, – не мешала. Но сейчас ситуация изменилась кардинально. Эрат Штифтан подчинил себе Материнскую планету и назвал себя императором.

– Кем? – Вейс вытаращился на старого генерала.

– Императором, Вейс. И мало того, он сошелся с дочерью погибшего межратора от Пальдонии Оригона Соверьена. И та стала его женой.

– И что с того? Что такого, что мальчишка назвал себя императором планеты-тюрьмы? Там таких императоров пруд пруди… А вот то, что рядом с ним появилась пальдонийка…

– Не скажи, Вейс, – остановил его генерал. – Он теперь там самый главный, и у него есть все силы для того, чтобы диктовать свои условия остальным. В том числе и нам. Он подчинил себе скрытые базы АДа, корпус вооруженных сил и космодром, и взял спутники под свой контроль. Теперь это не планета-тюрьма, и мы не можем просто отправлять туда преступников. Транспорты с сосланными преступниками не будут принимать на космодроме. Ему нужен договор с государствами АОМ. Понимаешь?

– Хм, – хмыкнул Вейс, – это неожиданное решение для такого человека, как Эрат, он вообще очень неуверенный в себе парень, боязливый…

– Вот-вот, а тут такие амбиции. И знаешь, он подал заявку на принятие планеты в АОМ. А это уже совсем другой статус планеты. Она была ничьей. И только он один сумел этим воспользоваться и прибрать ее к рукам. Ты представляешь, что сейчас будет твориться в межрате? И главное, за ним, по всей видимости, стоит Пальдония. Не зря же дочь Оригона туда прибыла. Она взяла в оборот твоего скромного и неуверенного в себе генерала, и вот этот тандем подчинил себе планету. А планета вскоре, я так понимаю, будет под негласным контролем Пальдонии. Это меняет расклад сил в межрате АОМ, Вейс. – Генерал в упор посмотрел на Вейса. – Тебе, мой старый друг, нужно отправиться на Материнскую планету и разобраться с тем, что там происходит.

– Зачем? – удивился Вейс. – Пошлем туда эскадру Сил Специальных Операций, они проведут хирургически точную операцию и доставят сюда этих императоров…

– Не все так просто, Вейс, у него есть планетарная оборона и корпус ссыльных вояк, что стали штрафниками и были сосланы туда. Они перешли на его сторону. Одной эскадрой не обойтись. И еще он заручился поддержкой одной из планет союза Комора.

Вейс вздрогнул. До него стал доходить истинный смысл происшедших событий. Сам Штифтан был безынициативен и духом слаб. И дочь межратора Оригона не смогла бы организовать такой переворот. Тут были задействованы силы более могущественные, чем Пальдония.

– Эта планета – Суровая? – спросил он и нахмурился.

Генерал кивнул.

– Это точно? – уточнил на всякий случай Вейс, уже догадываясь, чей это план.

– Да, император Штифтан Первый предоставил нам договор, подписанный генерал-губернатором колонии Новороссийского княжества на Суровой и Императорского дома на Материнской планете. Мы не можем направлять туда военные силы, это даст повод для военных действий внутри АОМ, а это, как ты сам понимаешь, кризис АОМ. А если к ним подключится Пальдония, то нас с тобой просто уберут по-тихому как помеху. Еще твой император предоставил программу восстановления Альма матер.

– Чего восстановления? – не понял Вейс.

– Восстановления Материнской планеты. Заселения ее вновь. Он начал терраформирование планеты.

– Но откуда у него такие ресурсы? – недоверчиво воскликнул Вейс.

– А там были геоустановки на архипелагах. Уходя с планеты, наши предшественники приготовили все, чтобы началось возрождение планеты, но сам понимаешь, перелеты на гравидвигателях меняли время и пространство. Когда у переселенцев проходили месяцы, на планете – десятилетия. А потом, за сотни лет, все уже забыли об этом. Свои заботы, свои дела, а Материнская планета стала местом ссыльных преступников. Удобно и человеколюбиво. А он нашел документацию и принялся за реализацию программы. Мы не можем решить эту проблему военным путем, нас не поймут. А программа восстановления планеты была поддержана Комитетом по международным связям. Возрождение Материнской планеты – это недостижимая сказка для всех, которая вдруг обрела реальные очертания, понимаешь?

Вейс задумался. Дух и тут его опередил и переиграл, как же все тонко он спланировал. Указал Вейсу на источник утечки информации, был уверен, что Штифтана сошлют. А куда можно сослать человека, чтобы он пропал безвозвратно? Правильно, на Материнскую планету. «Вот же сволочь! – с ненавистью подумал о Духе Вейс. – Ему-то что надо так далеко в космосе?» Он собрался с мыслями, успокоился, залпом осушил свою рюмку и спросил:

– Когда мне убывать?

– Чем раньше, тем лучше, Вейс. Сам решишь на месте, как поступить. Если ты решишь устранить угрозу в лице императорской четы, мы не будем возражать… Но это будет твое личное решение, и тебе за него в случае чего придется отвечать.

Вейс понял, что его тоже отправляют в один конец. Круг замкнулся.

Если он облажается, все свалят на него. Если император сможет доказать свою состоятельность, то все лавры достанутся комитету по безопасности, а его слава победителя обойдет мимо. Он попал в ситуацию «пан или пропал». А Эрат станет одним из вершителей мира. Боже, до чего докатился мир?!

Он налил себе еще крепкого сквоча, выпил и поднялся с кресла.

– Я убуду через десять дней, подберу команду и отправлюсь к императору, – произнес он. Генерал благосклонно кивнул. Не уходя, Вейс напоследок произнес: – Надо решить, кто будет координировать операцию на Валоре.

– А кто из твоих людей, Вейс, имеет информацию о ней? Кому ты доверяешь?

– Никто, это дело под грифом «Совершенно секретно».

– Тогда проведи эту операцию и отправляйся на Материнскую планету. Сколько времени у тебя займет операция?

Вейс ненадолго задумался:

– Подготовка завершена, все готово, ждем прибытия штурмовиков.

– Тогда, как они прибудут, начинай, – генерал прикрыл глаза, показывая, что разговор закончен.

Вейс посмотрел на третьего собеседника, который весь разговор молчал. Это был ветеран АДа Лим Борковски. Во время разговора он сидел молча в раздумьях.

– Тебе моя помощь нужна? – спросил он, когда Вейс повернулся уходить.

– Полетишь со мной? – спросил Вейс, и Лим кивнул:

– Полечу, дружище, давно пора размяться.

Закрытый сектор. Корабль-база

Прокс с радостью прибыл на корабль-базу. Он давно не чувствовал корабельный запах и, вдохнув его, не смог сдержаться и широко раскрыл рот в улыбке. Дух ничего от него не скрывал, но встреча с луковым человечком его потрясла. Только молодая жена Исидора спокойно поздоровалась с чудовищем и спросила:

– Брык, ты кто – капитан или стюард?

– Я стюард, мидера. Кофе, шоколад или что покрепче?

Исидора с улыбкой посмотрела на растерянного мужа и ответила:

– Что-нибудь покрепче, и моему мужу нужно лечь в капсулу для адаптации.

– Зачем мне ложиться в капсулу? – Прокс резко повернулся к жене и посмотрел на нее негодующим взглядом.

– Ты, любимый, должен получить всю необходимую информацию о дальнейших действиях и о том, как нам жить.

– Это кодировка, – враждебно произнес он.

– Нет, дорогой, это необходимость. – Исидора говорила с нажимом и повлекла мужа в медицинский отсек.

Прокс почувствовал, что не может сопротивляться. Он шел и оглядывался на Брыка. Тот мило улыбался огромным ртом, в котором могла поместиться голова Прокса, и махал ему рукой.

– Кто это, Брык? – спросил Прокс у Исидоры. – Мутант с верхнего слоя Инферно или призванное существо из другой вселенной?

– Нет, это иллюзия. Программный код, любимый.

Прокс с ревностью посмотрел на жену.

– Ты уже знаешь, что такое программный код? Что с тобой сделал Дух?

– Ничего, только подготовил к жизни в Открытом мире, любимый. Хватит капризничать.

Она дотащила Прокса до лифта, и они спустились на этаж ниже. Там их встретил Брык в белом халате и очках. Исидора прыснула в кулак.

– Брык, зачем тебе очки?

– Для солидности, мидера. Я видел в старых фильмах, что все ученые были в очках. – Он важно поднял голову, сложил руки на груди и произнес: – Ну-с, и кто тут у нас на очереди?

– На очереди, док, у нас мой муж Алеш, ему нужна такая же программа, которая стоит у меня.

– Сделаем, мидера. – Брык оглядел Прокса. Тот стоял, растерянно переминаясь. – Он вам не подходит, мидера, больно робок. Может, я смогу его вам заменить? – Брык посмотрел на Прокса и, увидев его гневно вспыхнувший взгляд, расхохотался. – А он мил и непосредственен. Залезай, муж, в капсулу и не мешай, – закончил он строго.

– Лезь. Раздевайся и ложись, – приказала Исидора.

Прокс, терзаемый сомнениями, послушался жену и разделся. Прикрывая пах от нескромного взгляда Брыка, полез в капсулу.

– А у меня больше, – неожиданно произнес Брык. – Мидера, хотите я вам его покажу?

– Кого? – изумленно спросила Исидора. – Что у тебя больше?

– Мужское достоинство. Я его, в отличие от смертных, могу сделать любого размера, – похвастался Брык.

Прокс начал приподниматься из капсулы, сжимая кулаки, но тут крышка легко хлопнула его по голове, и он вынужден был лечь. Сонный газ заставил его смежить веки.

– Ну ты и шалун, Брык, – осуждающе произнесла Исидора. – Мой муж очень ревнивый, и, проснувшись, он захочет тебя поколотить.

– Пусть сначала поймает, но спасибо, что предупредила, я ему подсажу своего сына, ха-ха-ха, – рассмеялся Брык и растаял в воздухе. Исидора знала, что с ними ничего нельзя сделать, и если Брык решил проникнуть в программу Прокса, то так и сделает, но она также знала, что это будет мужу только на пользу.

Она с любовью и огромной нежностью посмотрела на Прокса, погладила стекло капсулы, вздохнула и села рядом. Даже здесь она не хотела его покидать.

«Навеки вместе», – благоговейно подумала она.

Исидора просидела рядом с капсулой, в которой спал Алеш, сутки. Брык-стюард приносил ей еду, и она отлучалась только принять душ и сходить по нужде в туалетную комнату. В полдень вошел Брык-капитан, поздоровался, представился, и Исидора неожиданно произнесла:

– Брык-капитан, вам нужно иметь отличие от остальных Брыков.

– У меня есть отличия, – невозмутимо ответил Брык, – у меня капитанский мундир, – и он с гордостью поправил расшитый золотом китель.

– Да, но этого недостаточно, я все время думаю, что в мундире капитана находится стюард, и это меня сбивает с толку.

– Правда?! – искренне удивился Брык-капитан. – Я об этом как-то не думал, и командор Загадочник ничего такого не говорил. Но сейчас я понимаю, что вы правы, мидера. Не может капитан выглядеть как стюард. Но мне не поменять внешность. Ее утвердил командор. Так выглядел мой отец и отец моего отца, и отец отца моего отца такой же… и все отцы наших отцов… Что же делать?..

– Я знаю, что надо делать, Брык-капитан. Вы как капитан, участвующий в сражениях…

– Но я не участвовал в сражениях, мидера…

– Придумайте себе историю, капитан, может быть, на корабль-базу напали инопланетяне, и вы, храбро сражаясь, потеряли в бою глаз.

– Глаз? – испуганно воскликнул Брык. – Но тогда я лишусь части программного кода…

– Не надо его лишаться, прикройте его черной повязкой, и вы будете выглядеть как боевой капитан.

Прошла пара секунд, и перед Исидорой появился капитан в простреленном-обожженном мундире и с повязкой на глазу.

– Готово, – радостно заявил Брык-капитан. – Есть моя новая история, мидера, смотрите и слушайте ее.

Скучающая в одиночестве девушка приготовилась послушать занимательную историю. Но перед глазами открылась картина боя.

В открытые люки корабля лезли клыкастые зеленокожие воины в шкурах. Они рычали и громили все подряд. Перед ними появился Брык с плазмометом…

– Не пойдет, – остановила показ сражения Исидора.

– А что не так? – спросил Брык.

– У вас, капитан, мундир прострелен и обожжен, плазмометы должны быть у врагов.

– Ага, сейчас поправим, – согласился Брык, и тут же у врагов появились плазмометы в виде копий. Они залили огнем все пространство перед собой, и в огне стоял бравый капитан Брык. Он огромным топором рубил головы врагам и расчищал путь перед собой. Он пробивался к люкам, чтобы их закрыть. Вскоре сразил всех врагов, и в конце боя умирающий огромный враг ткнул его в глаз копьем. Брык схватился рукой за глаз, другой рукой свернул шею врагу и упал на палубу.

За их спинами раздался звук хлопающих ладоней. Оба оглянулись и увидели дока.

– Все прекрасно, капитан, но где моя роль в этом сражении? Раз вы ранены, то я должен оказать вам помощь. Я думаю, лучше сделать так…

И снова картина боя развернулась перед глазами Исидоры. Капитан громил врагов, а медик делал ему инъекции в задницу большим шприцом. Брык-капитан при уколах вскрикивал и смешно подпрыгивал. Потом хватался за зад и тер его.

– Нет, – замотала головой Исидора.

– Почему нет? – обиженно воскликнул Брык-доктор.

– Потому что это выглядит не героически: ты, док, во время боя делаешь инъекции капитану в задницу.

– И что, куда мне их делать?

– Ну-у…

– Понял, мидера, – быстро спохватился док, – вы правы, через ткань делать инъекции негигиенично…

И на картине, которая появилась перед ошеломленными зрителями, Брык-доктор стянул форменные штаны с Брыка-капитана, потом ловко – трусы. Капитан сделал шаг вперед, запутался в штанах, упал животом вниз, а док, усевшись сверху, радостно сделал ему инъекцию.

– Вот так-то лучше, – довольно произнес он.

– Ничего не лучше, – надулась Исидора. – Капитан без штанов – это не героично… Это смешно.

– Согласен, – кивнул док, и тут же впереди у капитана вырос огромный член, он им треснул врага по голове и вырубил его.

– Вот это точно героично, – закричал капитан и стал членом глушить врагов. – На, на! – кричал он, и враги, сраженные членом капитана, падали перед ним как снопы.

– Фу, какая гадость, и это неправда, вы не так меня поняли, – прикрыла глаза руками Исидора.

– А теперь что не так? – изумился док.

– Все не так. Капитан остается как есть в форме и с топором. Вы, док, прикрываете его с пулеметом…

– Я не могу, я некомбатант, мидера. Все, что я могу – это лечить…

– Тогда, когда капитана ранят, вы, док, подбежите к нему с сумкой медика на помощь и дадите выпить эликсир исцеления.

– Да? А где же моя героическая роль защитника? – обиделся док. – Я тоже хочу быть в гуще сражения.

– Тогда возьмите в руки оружие и прикрывайте Брыка-капитана, – предложила Исидора.

– Я не могу, я некомбатант и у меня такой программный код. Я могу только лечить.

– Я знаю, что надо делать, – прозвучал новый голос, и все увидели неслышно подошедшего Брыка-стюарда. – Я буду прикрывать геройского капитана, вот смотрите, как у меня получилось. – В коридоре перед медицинской секцией вновь разыгралась битва. Капитан пер с топором вперед, а его опережал стюард, он из плазмомета косил врагов, как дихлофос косит мух. Капитан при этом просто рубил воздух.

– Так не пойдет, – взъярился капитан, – почему ты, стюард, лезешь впереди капитана?

– Я ценою своей жизни спасаю вас, мой капитан, – вытянулся в струнку стюард.

– А где тут я? – прозвучал голос обиженного дока. – Лучше пусть будет так.

И снова помещение огласили вопли врагов, треск ломаемого оборудования, врагов накрыл шквал огненной плазмы, а док ухитрился подскочить к стюарду и стащить с него штаны. Тот стал его отпихивать руками, но док сделал ему подножку и, навалившись, повалил на пол и всадил иглу инъектора в задницу стюарду. Помещение огласил вопль стюарда.

– Что ты мне вколол, идиот? – закричал он.

– Боевой стимулятор, – гордо воскликнул док и за шиворот поднял Брыка-стюарда. Боевой стимулятор действовал только на половые органы, и огромные причиндалы стюарда волочились по полу. Тот бросил плазмомет и закричал:

– Почему я в таком жалком состоянии?

– А у тебя крови не хватает, недоносок, – радостно завопил док. – Ты не капитан.

Стюард в бешенстве бросился на дока, и между ними завязалась драка.

– Прекратите!.. Немедленно прекратите! – закричала Исидора, и все тут же прекратилось. – Надо знать историю войн, господа, – гневно произнесла Исидора, – и почему метод подвигов у вас один – такой вульгарный? Создайте себе женщину-Брыку и… – она замялась, – и реализуйте свои желания…

– Какие желания? – воскликнули в три глотки Брыки.

– Так видно, что вы все хотите отыметь женщину.

– Да ну? – первым опомнился Брык-док. – Я что-то не чувствую желания обладать женщиной.

– И я, и я, – повторили за ним два Брыка.

– Тогда почему вы делаете такие огромные… эти самые органы?

– Так пенис – это орган мужества, – ответил док, – чем больше пенис, тем больше мужества… Так ведь?

– Нет, не так, пенис – это орудие продолжения рода…

– Ну ты и насмешила, – рассмеялись одновременно три Брыка, – орудие размножения – это программный код, запомни, детка.

– Мы мужчины, потому что у нас есть предмет мужества. У женщин предмета мужества нет, там один провал. И потому она не имеет мужества, и мужчина, входя в нее… – Док запнулся. – А зачем мужчина входит в провал женщины своим мужеством? – спросил он.

– Ты, док, и не знаешь? – рассмеялся капитан. – Он доказывает женщине свое мужество, вот. А то как она узнает, что он мужественен?

– Точно, – поддержал его Брык-стюард. – Потому ты и капитан, что знаешь больше, – польстил он.

Исидора покачала головой и поняла, что спорить с ними бесполезно.

– Вы, парни, помешаны на сексизме, – произнесла она.

– Это не мы, это все командор или наш Создатель, – произнес док.

– При чем тут командор? – презрительно воскликнул капитан. – Он нас создал с луковой головой в наказание. А Создатель хоть и умный был, обладал малой мужественностью и умер от ее недостатка. Так говорил отец-основатель Брык Первый.

– Кому говорил? – спросил док и поправился: – Тебе говорил?

– Это секретная информация, – важно произнес капитан.

Исидора поняла, что луковые человечки могут спорить до бесконечности.

– Сделаем так, – произнесла она, – враги напали на корабль, капитан вступил в сражение, к нему на помощь пришел стюард, и они плечом к плечу прогнали врагов, сразив всех. А док пришел и вылечил раненого капитана.

– А меня? Я что-о, не буду ранен?! – воскликнул уязвленный стюард.

– А ты принесешь ему кофе и булочку после победы, – произнесла Исидора.

– Это я могу, – заулыбался стюард.

– Сейчас посмотрим, что получится, – сказал капитан.

И снова в который раз на корабле-базе разыгралась картина сражения. Капитан топором разил врагов, к нему прибежал стюард с игольником, и они вдвоем повергали врагов. Из-за нагромождения тел под обстрелом к ним ползком пробирался док с сумкой за плечами, на сумке был нарисован красный крест. Неожиданно перед ним поднял голову воин, он обрушил на дока кулак, тот успел закричать: «Я некомбатант!» – и упал замертво.

– Я так не хочу! – прервал представление док. – Почему меня убивают?

– Потому что ты стягиваешь с нас штаны и оголяешь наше мужество, – жестко ответил капитан Брык.

– Я больше не буду, я просто вам помогу выздороветь после сражения.

– Тогда ладно, – кивнул капитан Брык.

Новое сражение было эпическим. Капитан и стюард крошили нападавших зеленокожих врагов. Док под обстрелом плазмы пробирался поближе к защитникам. Он ловко укрывался за телами павших врагов, стараясь не попасть под огонь бластеров, даже однажды сделал себе инъекцию и пополз дальше. Пока все было в пределах нормы, как понимала Исидора, и она завороженно смотрела на разворачивающееся сражение. Вот капитан дошел до люка, схватил его, чтобы прикрыть руками. Исидора видела, что механизм автоматического запирания оплавлен, хотя она и не понимала, что такое механизм автоматического закрывания люков. Из люка показалась голова врага, и он кинжалом пырнул капитана в глаз. Стюард с воплем «Умри, враг моего капитана!» всадил в противника половину обоймы игл. Зеленокожий пират упал лицом вниз, а капитан повалился на спину. Тут же рядом оказался док, он осмотрел рану и глубокомысленно произнес:

– Глаз выбит. Капитан потерял часть своего программного кода и не может быть капитаном. Я займу его место…

– Вот уж нет, – закричал стюард и выстрелил доку в глаз. Док упал. А стюард поднял руку и завопил так, что Исидора зажала уши, но даже сквозь ладони она слышала торжествующий вопль стюарда: – Я капита-ан!

Но тут пришел в себя капитан, он поднял топор и разрубил стюарда пополам. В его руке откуда-то из-под топора появилась черная бархатная повязка, и он надел ее себе на голову.

– Ну как? – подбоченясь, спросил он.

Исидора всплеснула руками:

– Отлично, мой капитан, но что делать с убитыми вашими членами экипажа?

– А что с ними делать? – брезгливо ответил тот. Поправил повязку и произнес: – За борт предателей, – и тела его помощников тут же растворились в воздухе.

– Ну зачем же так жестоко? – спросила Исидора. – Они вместе с вами, капитан, сражались и отразили нападение.

– Ну, в общем-то, да, – согласился капитан Брык. – Пусть будут на корабле, но уродами. – И он загоготал, как громовержец. На палубе среди тел убитых врагов появились тела стюарда и дока. У дока отсутствовали глаза, у стюарда не было половины головы. Они, как черви, ползали посреди мертвых тел и плакали.

– Нет, так не пойдет, – рассердилась Исидора. – У дока будет борода, а у стюарда усы большие, задранные вверх. – И тут же док и стюард обрели свои формы. Теперь один имел густую бороду, а другой был с задорно вздернутыми вверх концами усов. – Вот теперь все разные, – радостно возвестила Исидора.

– Зачем тогда было воевать, если все дело в усах и бороде? – приуныл док. – Мне борода по статусу не положена, я медик.

– Тогда у тебя будут волосы на голове, – предложила Исидора. – И вообще, хватит капризничать. – Она увидела густые курчавые волосы среди луковых ростков на голове стюарда и поспешно отвернулась.

– Ну, так-то сойдет, – потрогав волосы на голове, согласился док.

– Мидера, капитан, кофе, булочки? – тут же произнес стюард и подкрутил усы. – А мне нравится.

– Тогда и мне кофе и булочку. Здорово оторвались, – произнес док и весело рассмеялся. – С тобой, мидера, не соскучишься.

Подкатил дрон с чашками дымящегося кофе и настоящими булочками.

– Пожалуйста, – усмехнулся стюард и, насвистывая что-то фривольное, ушел.

– Вот гад! – Док посмотрел вслед стюарду. – Я ему слабительное пропишу. Нам тут нужны виртуальные кофе и булочки.

– Так-то ты сам можешь себе это организовать, – произнес капитан и отряхнул обожженный и пробитый в нескольких местах мундир.

– Могу, но хотел, чтоб было как по-настоящему…

– По-настоящему? – переспросил капитан и громогласно приказал: – Стюарда на гауптвахту за халатное отношение к своей службе.

Вдалеке послышался вопль «Не-ет!..», и все стихло.

– Вот это называется по-настоящему, – произнес довольный капитан. – Я на вахту, – и, хромая, ушел. Исидора осталась одна и довольная представлением вернулась к мужу в медсекцию.

Три дня прошло с тех пор, как Прокс погрузился в капсулу, и вот настал миг пробуждения. Он медленно открыл глаза, чувствуя, как по телу разливается волна свежести и силы. В воздухе витала решимость, словно невидимый Дух нашептывал ему свою волю. Оставалось лишь дождаться орков, чьи силы готовились обрушиться на оплот Синдиката на Валоре.

Крышка капсулы плавно откинулась, и Прокс поднялся. Его взгляд упал на кресло рядом, где дремала его жена, Исидора. Легкий шелест открывающейся капсулы разбудил ее, и она мгновенно открыла глаза, полные нежности и тревоги. Увидев, что он встал, Исидора улыбнулась, и ее лицо озарилось светом, словно утреннее солнце пробилось сквозь облака.

Она быстро поднялась, подхватила новую одежду, аккуратно сложенную на кресле, и с ловкостью, присущей только любящей женщине, помогла мужу одеться. Прокс благодарно обнял ее, ощущая тепло и поддержку, которые всегда дарили ему эти объятия. Он нежно поцеловал ее в лоб, зная, что впереди их ждут новые испытания, но с Исидорой он готов был встретить их лицом к лицу.

– Пойдем в кают-компанию, – предложил он. Из воздуха проявился Брык-док. Алеш с немым удивлением смотрел на волосатого лукового человека. – Ты это видела? – спросил он жену. – У него появились волосы на голове, какой ужас!

– Ничего не ужас, – ответила Исидора. – Теперь хотя бы их можно различить. Это док.

Брык сложил руки на груди и критически осмотрел Прокса.

– Загадки знаешь? – спросил он Алеша.

– Какие загадки? – удивился тот.

– Любые, мы коллекционируем загадки, у нас такое развлечение.

– Не знаю, – отмахнулся Прокс и собрался уже идти, как док произнес:

– Трудно тебе будет, маломужественный человек.

Прокс повернулся к Брыку-доку и смерил его взглядом.

– Ты что такое говоришь, иллюзия урода?

– Сам ты урод, а будешь меня оскорблять – не сможешь говорить. – Док поправил очки. – Ну-ка попробуй, пооскорбляй меня…

– Что? – Прокс собрался ответить. Хотел выругаться, но понял, что не может произнести ни слова. Он открывал рот, но слова из горла не шли, он лишь хрипел. Прокс положил руку на горло, откашлялся и с гневом произнес: – Все-таки закодировали, гады…

– Это не кодировка, это мой сын, внедренный в твою нейросеть, не дает тебе, человек с маленьким мужеством, оскорблять членов экипажа корабля-базы.

– Что еще за сын?.. – И тут Прокс все понял. У него были все необходимые базы и нужные знания. – Вот сволочи, – проворчал он, уже понимая, что с Брыками спорить бесполезно, у них такая задача – проникать всюду. – Он и у тебя есть? – спросил Прокс жену.

– Не знаю, – пожала та плечами и засмеялась. – С ними интересно и не скучно. Придумай загадку и загадай им, так ты станешь им другом.

– Ладно, что-нибудь придумаю, – проворчал Прокс.

Они вышли из медицинской секции с капсулами и уже направились к лифту, чтобы покинуть медицинский блок, как перед ними разыгралась трагедия. Из лифта выскочили трое орков с плазмометами и открыли ураганный огонь по средствам защиты. Прокс среагировал моментально: он схватил Исидору, швырнул на пол и прикрыл ее своим телом. При этом он продолжал контролировать ситуацию, его тело стало совершать метаморфозу, принимая облик демона. Исидора под его тяжестью заверещала, но Прокс не давал ей возможности выбраться.