Цукумогами. Невидимые беды

Размер шрифта: 13

Пролог

В этот четверг наконец-то пошел дождь.

Красный «крайслер» с шумом пронесся мимо высоких, в потолок, витрин. Кружащаяся в солнечных лучах пыль колыхнулась, точно косяк рыб, разлетающийся перед атакой барракуды. Музыка ветра, раскачивающаяся над открытой входной дверью, затянула свою песню.

Молодой человек за кассовым аппаратом даже не пошевелился. Его бледное лицо замерло, взгляд темных глаз устремился куда-то за витрину с мороженым. Складки на воротнике рубашки спускались под полинялую жилетку, из кармана которой торчал сломанный бейджик: «Старший продавец магазина сети Дайго, Уэда Кёич…»

– Уэда-сан, значит?

Кёичиро вздрогнул и обшарил взглядом торговый зал. Пусто. Ни единой души, лишь эхо чужих шагов, повторяющее само себя.

Он зажмурился. Глаза жутко чесались, будто кто-то насыпал в них сонной пыльцы. Он прижал к одному из них кулак, но это не помогло. Шаги неизвестного звоном отдавались между ушей, делая голову тяжелой, а самого Кёичиро – медленным и неповоротливым.

– Прошу прощения?

Его голос прозвучал звонче, чем обычно. Точно смычок слетел со струн в самый важный момент. В горле запершило.

В воздухе пахло чем-то очень старым. Листьями? Фотографиями? Сундуками с бабушкиным барахлом, которые они с друзьями в детстве исследовали в поисках заветных сокровищ?

– Ваше имя, – раздался голос, – Уэда-сан, верно?

И тогда Кёичиро наконец разглядел его.

Тонкий, малюсенький человек вглядывался в него из-за книжной полки; его черный глаз щурился между стопками журналов и прошлогодних бестселлеров.

– Верно, – запоздало проговорил Кёичиро, – к вашим услугам. Могу чем-нибудь помочь?

Незнакомец улыбнулся. Глядящий на Кёичиро черный глаз прищурился и двинулся в его сторону.

Когда человек вышел из-за стеллажа, он показался Кёичиро совсем тонким. Худым до болезненности. Светлые кудрявые локоны торчали в разные стороны, точно пружины. Под винтажной джинсовой курткой расшитая золотом рубашка переливалась в свете солнечных лучей. Он как кот подкрадывался к Кёичиро, несмотря на тяжелые сапоги, его лукавая улыбка висела в воздухе. Глаза – те не улыбались, глядели неотрывно, пригвождая Кёичиро к полу – не двинешься. Зал раскачивался – туда-сюда, туда-сюда. Кружащаяся пыль сложилась в лепестки и колокольчики. Динь-динь. Где-то в отдалении зазвучала музыка – или она играла все это время? Будто кто-то открыл музыкальную шкатулку. Торопясь, мелодия крутилась на полу, снуя из одного угла в другой, пробираясь по полкам вслед за электрическим мурлыканьем гитары и прыжками барабанных палочек. Запах сахарной ваты заструился следом, обволакивая Кёичиро с ног до головы.

Пальцы незнакомца протянулись к витрине у кассы, где ровными рядами стояли пухлые дынные и лимонные булочки, однако рука остановилась прежде, чем дотронулась хоть до одной. Улыбка стала шире.

– Не переношу цитрусовые…

– Что? – Кёичиро потряс головой.

– Я сказал, что мне не хватает восьми йен, – терпеливо повторил незнакомец. – Не могли бы вы простить мне такую мелочь? Всего один раз.

Он глядел на Кёичиро, и тому с трудом удавалось выдержать этот заговорщический взгляд.

– Что вы хотите приобрести? – наконец спросил он.

Незнакомец разомкнул губы, но его голос потонул в потревоженной пыли, танцующей на корешках книг и еще черт пойми на чем. Кёичиро бессмысленно смотрел на губы, произносящие слова, которые он не в силах был разобрать. Торговый зал изогнулся и сложился восьмеркой. «Я никогда не был силен в цифрах».

– …кроме того, он терпеть не может опозданий, – проговорил незнакомец, и Кёичиро удивленно распахнул глаза.

– Кто? О ком вы говорите?

– Благодарю за помощь! – улыбнулся странный покупатель и махнул рукой, прежде чем раствориться в разыгравшейся на улице буре.

В дверном проеме мелькнули безжизненные окна стеклянных небоскребов, собравшихся кругом в самом сердце города. От этого блеска всегда становилось не по себе, и сейчас Кёичиро с трудом мог выносить их довлеющую высоту.

Кёичиро опустил взгляд. В четырехугольной жестянке рассыпалась горстка монеток. Ровно четыреста девяносто две йены. Кёичиро убрал за ухо темную прядь и нажал на выключатель под столешницей. Достаточно на сегодня. Пора собираться домой.

Глава 1
Он терпеть не может опозданий

Кёичиро стоял посреди улицы. Дорожное движение ограничили, и несколько сотрудников полиции терпеливо разворачивали любого подъезжающего. Из приоткрытого окна пахло свежестью и жареным яйцом – запах разносился ветром до самого перекрестка. От этого у Кёичиро свело живот.

Или, быть может, не от этого. Он сморгнул застывшую на глазах влагу. Повсюду виднелись человеческие останки, асфальт и стены магазина сети Дайго, недавно открывшейся в городе N, были забрызганы кровью. Разбитые витрины осыпались стеклом; изломанные зонты, сгоревшая упаковочная бумага – точно предметы для ритуального алтаря, а вокруг – изувеченные, почерневшие тела. Кёичиро отчетливо ощутил, как рвота волной подступает к горлу.

– Простите, – окликнул его женский голос, – вы имеете отношение к этому месту?

Кёичиро невольно попятился. Да, он имел отношение к этому месту. К тому месту, что было здесь до того момента, как он повернул ключ в двери, проверил, что она абсолютно точно закрыта, и ушел домой. До того момента, как он снял форму старшего продавца, лег в смятую постель и зажмурился, стараясь не думать ни о чем, не допускать ни единой мысли. До того, как прозвенел будильник и он…

– Я займусь им, – бросил другой офицер.

– Но…

– Офицер Бенуа, пожалуйста, занимайтесь сбором улик, как вам и предписано, – отрезал первый.

Офицер Бенуа, или Бенни, как ее звали в южном участке, хотела было что-то ответить, но лишь вздохнула. Кудряшки, то и дело падающие ей на лицо, щекотали нос. Коммуникатор в руках замигал, и она, выругавшись, принялась остервенело тыкать в него пальцем. Офицер, удостоверившись, что она смирилась со своим положением, поправил фуражку и двинулся навстречу дрожащему Кёичиро.

– Пройдемте со мной. Я должен задать вам несколько вопросов.

– Д-да, конечно.

Кёичиро не мог отвести взгляда от обгоревших оконных рам. Офицер взял его под локоть и решительно повел вдоль дороги. На их район приходилось всего два полицейских участка, и Кёичиро на мгновение задумался, в какой из них они направляются. Он смел надеяться, что в южный – новый офис, а значит, и стулья там наверняка не такие жесткие. Может, даже наручники застегивают не так плотно…

– Офицер Бенуа.

К ней подошел полицейский, отказавший в проезде очередному автомобилю.

– Что?

Коммуникатор рябил и никак не хотел слушаться, оттого она едва не рычала.

– Бенни, – продолжил он мягче.

Она подняла на него взгляд. Это был Кион, ее бывший одногруппник в полицейской академии. Они вместе поступили на службу несколько лет назад, только она сразу стала офицером, а ему лишь недавно удалось выбраться из регулировщиков. Теперь его навыки ой как пригодились – автомобилисты то и дело сворачивали не туда и все как один отказывались понимать, что улица перекрыта.

– Что такое?

– Кто это был?

– Что ты имеешь в виду?

Кион потер переносицу. На пальцах красовалось давнее изображение лисицы. Когда он шевелил ими, та будто бежала – он частенько демонстрировал это при помощи золотой монетки, катая ее между пальцев.

– Здесь был молодой человек. Помнишь, на летучке говорили? Тут работает парень, он мог видеть что-то подозрительное вчера.

Бенни нахмурилась. Ей с трудом удавалось уловить его мысль.

– Офицер, который его увел, – кто он?

– Офицер? – озадаченно переспросила она и завертела головой.

Ни офицера, ни работника уже не было видно.

– Офицер…

Она посмотрела на Киона. Они провели в гнетущем молчании добрых десять секунд, пытаясь припомнить имя этого человека. Не выходило. Бенни спохватилась первой и дернула за висящий на шее свисток. Черт бы побрал эту залипающую кнопку у казенной рации.

– Срочно, чтоб тебя!

Она рванула к машине.

Всем постам! Неизвестный увел потенциального свидетеля происшествия на улице M. Особые приметы: два человека, рост одного около шести футов, другой ощутимо ниже. Первый седой, одет в полицейскую форму, возможно имеет удостоверение, вероятно краденое. Срочно задержать!

– Черт, Бенни, во что мы опять вляпались?

Кион опустил руку на ее плечо, но она стремительным движением сбросила его ладонь.

– Знать бы самой.

На смежной улице раздался вой полицейской сирены.

Кёичиро не слышал ни сирены, ни топота ног десятка полицейских, рассредоточившихся по кварталу. Он полностью погрузился в свои мысли, возвращаясь к ужасающему зрелищу на пороге магазина, раз за разом переживая обуявшие его чувства. Он хорошо знал, что теперь долго будет просыпаться от собственного крика и жуткие картинки приклеятся к внутренней стороне век. Он ничего не сможет с этим поделать. Лишь бы Фукузава-сан, живущий в соседней квартире, не ловил его утром у двери и не пытался захмурить толстенными бровями до смерти.

Офицер молчал. Легкая улыбка играла на его губах, волосы сияли серебром и то и дело норовили щелкнуть зазевавшегося Кёичиро по носу. Этот человек, весь состоящий из прямых линий и острых углов, не удивлял Кёичиро. Возможно, они даже виделись раньше, в клинике или участке. Или, быть может, он когда-то угостил его выпивкой в одном из местных баров? Пьяным Кёичиро всегда был таким щедрым! Не чета Кёичиро трезвому, который держался за свои копейки как за спасательный круг. Будто хоть что-то в мире могло его спасти.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Он остановился у пешеходного перехода и с удивлением обнаружил, что его спутник продолжил путь.

– Стойте! – Кёичиро попытался поймать офицера за рукав.

Светофор горел красным, и вежливый роботизированный голос… Кёичиро вдруг понял, что голос звучит на одной ноте.

– Не болтайте, – с улыбкой отозвался мужчина. – Вы меня отвлекаете.

– Отвлекаю от чего?

– Ну вот, опять. Мало того что опоздали, так еще и перечите офицеру полиции.

Слова незнакомца, которого он встретил накануне, отозвались в его голове так явно, что Кёичиро невольно обернулся. Никого. Ни единого человека, лишь замершие вдалеке фигуры, похожие на манекены. Неподвижная восковая листва. Невесомое белесое перо, зависшее в воздухе. Кёичиро перестал дышать.

– Не отставайте, иначе я арестую вас, – предупредил офицер. И Кёичиро мгновенно бросился за ним.

Будто тот был единственным спасением. Возможно, так оно и было, ведь его, в отличие от Кёичиро, в происходящем не смущало ничего. Ну вот, опять эти разговоры о спасении.

– Что происходит?

– Я действительно должен повторять в третий раз? Вам почти тридцать, пожалуйста, научитесь терпению.

Офицер свернул на восток, как бы между делом осмотревшись, и дал Кёичиро короткий знак. Они протиснулись между мусорными баками и исчезли между покосившимися старыми строениями. Тогда Кёичиро наконец настиг обычный уличный гул. И – полицейская сирена.

Они шли молча. Кёичиро не сводил глаз с широких острых плеч и прямой, точно нарисованной по линейке, спины человека, уверенно петляющего в этих грязных переулках. Пара мужчин, куривших под красным фонарем, не обратили на них никакого внимания. Лишь девчонка с выразительными голубыми глазами вдруг подалась ему навстречу. Кёичиро хотел было остановиться, но офицер, будто предугадав его мысли, потянул его дальше.

– Отвратительный выбор. У таких, как она, скверные манеры.

Они спустились по разбитым ступенькам и нырнули под навес крошечного храма. Кёичиро никогда раньше не бывал в храмах. Он воображал, что внутри этих сооружений не было ничего особенного: украшенные резными панелями стены, золото, благовония, алтарь… Меньше всего на свете он представлял себе… бар? Несколько маленьких столиков ютилось в центре этого на удивление просторного помещения. Другие, побольше, были плотно придвинуты к тянущимся вдоль стен красным диванам. На старом дереве остались отпечатки салфетниц и ваз. За барной стойкой мужчина в черной официантской робе и с пресным видом начищал бокал.

– Привет! – махнул рукой офицер.

Бармен молча кивнул.

Кёичиро остановился у самого входа. Этот мрачный, строгий человек резко контрастировал с цветными плакатами на стенах и сияющей под стойкой подсветкой. Это сбивало с толку.

– Гляди, кого я привел, – весело продолжил офицер и указал на Кёичиро.

– Это не полицейский участок, – робко заметил Кёичиро.

– Наблюдательно, – улыбнулся офицер. – Проходи. Чувствуй себя как дома.

Кёичиро еще немного помялся у входа. Офицер не настаивал, он успел завязать оживленный разговор с барменом и теперь увлеченно выбирал одну из бутылок, что стеной выстроились перед ним. Боже, как глупо. Кёичиро вдохнул поглубже и неуверенно шагнул вперед.

– Вы ведь не офицер, верно?

Он забрался на высокий стул, и бармен тут же поставил перед ним стакан.

– Смотря кого ты считаешь офицером.

Второй стакан опустился на стойку.

– Вы же понимаете…

– Понимаю, понимаю. Не торопи события. Всему свое время.

Офицер поднес стакан к губам и с удовольствием отхлебнул чего-то прозрачного со льдом. Веточка розмарина ткнула его в щеку.

– Мое имя Сэншу, – сообщил он. – Мой бог, Джа, это просто невероятно вкусно! Попробуй, Кё-кун [1].

Кёичиро скривился от этого неуместного обращения, но все же попробовал. Жидкость в его стакане действительно оказалась на удивление приятной. Кёичиро и сам не заметил, как приложился к ней и в третий, и в четвертый раз.

– У тебя проблемы с алкоголем, – как бы между делом заметил Сэншу.

– Я, по крайней мере, не притворяюсь копом, чтобы украсть свидетеля с места преступления, – уныло парировал Кёичиро.

Сэншу усмехнулся:

– Свидетеля, говоришь? А что, у господина свидетеля есть алиби? Никогда не было проблем с законом? Или он никак не связан с местом преступления? Позвольте, я бы сказал, что украл подозреваемого.

Кёичиро едва не задохнулся от такого заявления. Уголки губ Джа, все так же протирающего бокал, дрогнули.

– Допустим. – Кёичиро оперся локтями на барную стойку. – Допустим, что подозреваемого. И тем не менее вы украли человека, которого хотела допросить полиция.

– Посадить, а не допросить, – поправил Сэншу.

– Да откуда вы знаете?!

– Я же сам полицейский, забыл? – Сэншу приподнял фуражку за козырек и едва слышно засмеялся.

Кёичиро закатил глаза. Джа шепнул что-то неразборчивое, и Сэншу засмеялся сильнее.

– Ладно, шутки в сторону, – наконец сказал он. – Я считаю, что ты, мой друг, мог видеть кое-кого… назовем его «субъектом». Я бы даже сказал, что я абсолютно в этом уверен. Помимо того, что ты лицезрел сегодня, этот «субъект» связан с парой других происшествий…

– Каких происшествий?

Сэншу изогнул бровь:

– Новости нужно читать.

На стойку перед Кёичиро опустилась газета. Он раскрыл ее с легким недоверием. «Невидимые беды, выпуск № 096» – гласил заголовок. Ему никогда раньше не доводилось видеть такого названия, – должно быть, это была одна из мелких независимых газетенок, что выпускали новости в обход официальной прессы.

Фото на второй странице заставило его вздрогнуть. Все те же вывернутые наизнанку тела, те же багровые пятна крови на асфальте и черные росчерки сажи по стенам. Кёичиро поспешно отвел взгляд.

– И что же дальше?

– Телепрограмма, – ответил Сэншу и опрокинул стакан.

Кёичиро фыркнул. Шутник.

– Я же пытаюсь серьезно поговорить! Это ты притащил меня сюда…

Сэншу замер, раздумывая, и кивнул:

– Справедливо.

– Тогда отвечай. С чем это все связано? Таких случаев было много?

– Несколько, – уклончиво ответил Сэншу, принимаясь за новую порцию. – Мы поговорим начистоту, как только ты допьешь эту новую амброзию от Джа, договорились?

Кёичиро заглянул в стакан в немом раздумье и допил содержимое одним глотком. Джа, заметив это, усмехнулся не без удовольствия.

– Что ж. Друг мой, закрой, пожалуйста, дверь.

– Да, мой господин, – с ярким столичным акцентом проговорил Джа и, исполнив издевательское па, удалился, оставив отполированный до блеска бокал на стойке.

– Я не могу быть точно уверен в своих подозрениях. Кроме того, они могут звучать немного… безумно. Поначалу. Поэтому, пожалуйста, дослушай до конца. Мне интересно твое мнение.

– Мое мнение? – переспросил Кёичиро, но тут же сжался под осуждающим взглядом Сэншу.

– Вчера, в девятнадцать сорок шесть по местному времени, к тебе в магазин заходил… молодой человек, назовем его так. Полагаю, тебе показалось, будто это был сон.

– Нет, не показалось. Я абсолютно в своем уме и могу отличить сон от яви, – возразил Кёичиро.

– Как бы то ни было, он приходил. Этого ты не отрицаешь. Думаю, что этот молодой человек непосредственно связан со всем, что тебе довелось увидеть сегодня. Единственное, чего я пока не могу понять: почему он не прихватил тебя вместе с остальными.

– Я… опоздал, так? – Кёичиро виновато опустил взгляд, и Сэншу усмехнулся.

– Приятно, когда люди признают свои ошибки. Кстати об этом. Он не вполне человек.

– Не вполне человек?

– Так и есть. Не вполне человек. Я объясню на пальцах, пока алкоголь делает тебя достаточно лояльным к новым идеям. Ты ведь у нас тот еще консерватор, да?

Сэншу вскочил со своего места и чинно прошел за стойку. Джа все не возвращался. Сэншу достал из-под стойки тетрадь и перелистнул на последнюю страницу.

– Гляди. Вот это, – он нарисовал прямоугольник, – человек. Он живет свою обычную человеческую жизнь. Ходит на работу, гуляет с собакой каждый вечер, выпивает по пятницам, играет в дартс и всегда выигрывает. А вот это…

Он прервался, чтобы нарисовать квадрат.

– …это его любимая зажигалка. Он носит ее с собой, всегда проверяет, на месте ли она, целует на удачу перед тем, как бросить дротик. Каждое утро кладет ее на тумбочку возле кровати, а наутро возвращает в карман. Она для него что-то вроде талисмана. Всегда с ним, куда бы он ни пошел, занимает особое место в его голове и сердце.

Кёичиро внимательно наблюдал, как Сэншу рисует ровные стрелочки. Настолько ровные, что это даже раздражало.

– В норме они проживают свои жизни вместе – человек и его «дорогая вещь», особенный, избранный им предмет. Затем он уходит, а вещь растворяется в мире, исчезает как единица – поскольку та частичка души, что была вложена в эту зажигалку, не может существовать отдельно. И вот тут у нас происходит поломка.

Сэншу поднял взгляд на Кёичиро. Тот терпеливо слушал.

– Боюсь, что человек, которого ты видел и которого я ищу, и не человек вовсе. Он зажигалка.

– Зажигалка? Ожившая зажигалка?

– Не совсем. Я ведь говорил, что в предмете заключена частичка души владельца, верно?

Кёичиро потер виски. Прижал ладонь ко рту. Сэншу не беспокоил его, буднично наблюдая, как тот ерзает на стуле и то и дело хватает себя то за волосы, то за подбородок.

– Это… – наконец проговорил Кёичиро, – звучит действительно немного безумно, не находишь? Хотя, конечно, сочетается с этим странным местом.

Сэншу удивленно оглядел бар, снаружи выглядящий как крошечный храм, и пожал плечами.

– Грубо. Но наверное, тебя можно понять. Ты живешь своей самой обычной жизнью, ходишь на работу, возвращаешься домой, часами лежишь среди банок пива, бесцельно переключая телевизор с канала на канал, затем засыпаешь, сжимая в руке мобильный телефон, пока кошмарные сны не заставят тебя подняться на пару часов раньше и потерянно шататься по городу. Затем ты снова идешь на работу, и так день за днем, будто заколдованный. И в этом для тебя, разумеется, нет ничего «странного» или «безумного».

Кёичиро замер, раскрыв рот. Его мертвенно-бледное лицо порозовело, а глаза заблестели. Он быстро вытер нос рукавом.

Сэншу лишь неопределенно хмыкнул:

– Думаю, тебе нужно принять тот факт, что в данный момент я знаю больше тебя. Просто дружеский совет. Но если тебе так сложно с этим смириться, у меня есть для тебя один хороший пример.

Сэншу отступил от барной стойки, легко лавируя в узком пространстве, и заглянул в темнеющий дверной прием:

– Джа! Можно тебя на минутку?

Кёичиро, посеревший и хмурый, затравленно глядел на Сэншу. Тот, пританцовывая, то и дело опускал взгляд на запястье, будто сверялся с невидимыми часами. Кёичиро стало жутко. Когда Джа, пригнувшись, чтобы пройти в дверной проем, появился, Кёичиро выдохнул с облегчением.

– Иди сюда, – с улыбкой позвал Сэншу.

Он отодвинул один из столиков, чтобы Джа мог пройти в зал.

– Теперь смотри. Наш дорогой Джа тоже «особый предмет». Конечно, с виду он кажется просто импозантным мужчиной с легким налетом мрачности, но если ты приглядишься, то заметишь некоторые черты, обычным людям не присущие.

Джа с самым пресным видом приблизился к Кёичиро и угрожающе навис над ним. В темном, глубоком взгляде, широких плечах и плотно сомкнутых неподвижных губах Кёичиро невольно читал агрессию, и она заставила его с шумом отодвинуться на стуле назад. Спина, въехавшая в стойку, отозвалась болью.

Джа взглянул на Сэншу:

– Ты мог бы просто показать ему.

– Нет, пусть найдет их сам, – упрямо ответил Сэншу, и Джа вздохнул.

Он больше не двигался. Кёичиро, поначалу тонущий в своих опасениях, постепенно расслабился; увы, побороть смущение ему не удавалось. Взгляд бегло прошелся по прямым волосам Джа, скользнул на стойку, затем вновь остановился на Джа – плечах и смуглой шее, руках. Кёичиро заерзал на стуле. Джа выглядел как самый обычный человек, разве что действительно очень мрачный. Должно быть, в его жизни было много боли, и…

Кёичиро вдруг заметил что-то. Внезапная находка заставила его сжаться, точно перед прыжком. Он прищурился и подвинулся чуть ближе к бармену. В глубоких мешках под глазами и линии острых скул Джа наблюдалось какое-то движение. По коже медленно и ровно плыли едва заметные серые полоски узоров. Нет! Это были слоги и цифры, они собирались в целые строчки и ползли каждая в своем направлении, превращаясь в предложения и целые абзацы текста. Кёичиро ошарашенно откинулся на стойку.

Сэншу едва улыбался, но его глаза лучились ликованием.

– Наш неразговорчивый друг – то, что родилось из предмета, который вы называете конторской книгой. Невероятное превращение, которое никак не связано со мной, но вызывает во мне прямо-таки отеческую гордость.

Джа закатил глаза, но Сэншу проигнорировал этот жест:

– Его человеку в прошлом десятилетии принадлежала сеть баров и гостиниц. Здорово, правда? Он обожал свое дело. Души в нем не чаял. И сколько бы книг впоследствии ни заводил, самая первая была для него особенной. Верно, Джа?

Джа фыркнул в ответ. В его руках вновь оказался бокал.

– Но… если Джа здесь, – чуть дрожа, начал Кёичиро, – то где его человек?

– О, это грустная история. Поговорим об этом позже, хорошо? У нас есть насущные проблемы, которые, увы, не оставляют нам времени на сожаления.

– «Зажигалка», верно?

– Мы зовем его Якко. – Сэншу вернулся на свое место.

– Мы – это ты и Джа? Или кто-то еще?

– Позже, позже, – отмахнулся Сэншу и потянулся к бутылке, но Джа ловко убрал ее прямо из-под его ладони.

Кёичиро чуть улыбнулся, видя, как лицо Сэншу вытягивается, а взгляд становится жалобным, как у щенка. Ну и у кого тут проблемы с алкоголем?

– Значит, Якко не человек. Но как он связан с происшествием у магазина и этим? – Кёичиро дотронулся до уголка газеты.

Сэншу отвлекся от попрошайничества и вернул на лицо дежурную улыбку.

– Я бы мог рассказать тебе все и сразу, но боюсь, что в твоей голове сломается пара шестеренок. Знаешь что? Я хочу, чтобы ты немного отдохнул, – сказал он вместо ответа. – А затем сам все увидишь.

– Сам увижу… Якко?

– Что? Нет, не думаю! У меня есть идеи, куда этот негодник мог направиться, но все зависит от того, какие у него цели, а их нам еще предстоит разгадать. В любом случае, где бы он ни был, за ним останется его неизменный след: сажи и… – Сэншу вдруг осекся.

Тяжелый взгляд Джа был прикован к его лицу.

– Мы поговорим об этом позже.

– О чем? Хватит сыпать загадками, ты сам притащил меня сюда, теперь пудришь мне мозги и путаешь, чтобы… Я не знаю, чтобы что. С меня достаточно! – Кёичиро вдруг понял, что он на взводе.

– Кё-кун…

– Нет! Хватит уверток. Немедленно объяснись!

– Кё-кун.

Голос Сэншу вдруг потеплел, его интонации стали такими мягкими, что Кёичиро невольно замер, точно удав перед укротителем.

– Я не могу объяснить тебе всего. По крайней мере, не могу сейчас. Ты ведь взрослый мальчик и знаешь, что время невозможно обогнать, все необходимое приходит строго по часам. Эта секундная стрелочка… – он кивнул на пустующее запястье, отчего Кёичиро бросило в дрожь, – руководит всей нашей жизнью – и моей, и твоей. Я просто не могу ее ослушаться. Прошу, поверь мне, твоя тревога совершенно безосновательна. Здесь тебе ничего не угрожает.

Мыски ботинок Кёичиро коснулись пола. Он сам не заметил, как сполз со стула, поддавшись ласке в голосе Сэншу. В нем, таком неторопливом, негромком, маячило совершенно другое лицо, и чьи-то огромные, невообразимо теплые ладони словно провели по его плечам, ненавязчиво дотронулись до локтей и накрыли его руки. Переплели с ним пальцы. Он вдруг дернулся в сторону и судорожно втянул носом воздух. Мушки разлетелись к уголкам глаз праздничным фейерверком.

– Я не…

– Кё-кун, – Сэншу глядел на него с беспокойством, – мы не хотим тебе навредить. Всего один раз доверься мне. Я чувствую, знаю, что это необходимо. Думаю, это чувствуешь и ты, мой друг.

Кёичиро покачал головой.

Сэншу вздохнул:

– Послушай. Я не могу рассеять твое беспокойство или заставить тебя увидеть все прямо здесь и безотлагательно – не сейчас, когда твои глаза закрыты. Не могу объяснить связи с этим делом, поскольку сам не до конца еще в нем разобрался. Не могу объяснить, почему Якко пришел к тебе, как не могу и пообещать, что он не опасен, пока мы не узнаем, что движет им. Но он, как и всякий преступник, в глубине души жаждет, чтобы его поймали.

Кёичиро вздрогнул. Джа медленно опустил стакан на стойку. Соколиные глаза официанта под строгими нахмуренными бровями неотрывно глядели в его лицо, будто на маленькую мышку, опрометчиво высунувшуюся из своей норки. Кёичиро не хотел никаких уговоров. Он хотел спрятаться в своей крохотной каморке, оказаться в плотно закупоренной бочке и сделать вид, что мира снаружи не существует, как не существует ни галлюцинаций о храме с баром вместо алтаря, ни этого металлического незнакомца, ни сгоревших тел у дверей магазина сети Дайго, ни всего остального, что мог бы родить его воспаленный, оставшийся без медикаментов разум. Вдох. Глаза Сэншу походили на холодные серые отсветы на стальной огранке, и левый его глаз отливал красным. Ресницы обрамляли их, точно два крошечных нимба. Он тоже смотрел. Ждал положительного ответа, потому что знал, что Кёичиро его даст.

Кёичиро разомкнул губы, обнажив мелкие зубы. Мамочка всегда смеялась над ними: «Боже, Кёичиро, ты так похож на крота! Ну что за крошечные глазки, ну что за малюсенькие зубки! Ха-ха, ну настоящий крот!» Кёичиро открыл глаза. Он не помнил, когда успел закрыть их. Эти двое глядели на него и сквозь веки. Чужие ладони гладили по плечам. Сэншу стоял так близко, что Кёичиро едва не закашлялся.

– Пожалуйста, Кёичиро, – повторял он снова и снова. И гипнотической песне, в которую превратился его голос, Кёичиро, пожалуй, уже ничего не мог противопоставить.

Сэншу обнял его одной рукой. Кёичиро послушно последовал за ним. Они обогнули один из столов, прошли мимо раскидистых листьев диффенбахии, подпирающей покосившийся торшер, протиснулись мимо пары кресел. Сэншу держал его осторожно, но цепко, а Кёичиро и не думал спорить. По указке он опустился на диван и подтянул к себе старенькую подушку.

– Отдохни немного, хорошо? Твоей голове нужно все это переварить.

Образ Сэншу расплывался. Кёичиро завалился на бок и поджал под себя ноги. Его веки потяжелели, ему хотелось закрыть глаза. Кёичиро подчинился этому порыву. Как и всегда.

Глава 2
У таких, как она, скверные манеры

Кёичиро дрожал, свернувшись калачиком под тонким пледом для пикников. Неясные образы сновали в его воспаленном мозгу, расплываясь и собираясь в жуткие картины, описать которые Кёичиро был не в силах. Призрачные пасти, капающие черной пеной на его обнаженное тело, невидимые следы тысяч ног, проходящих туда-сюда мимо столов, едкий запах гари, смешанный с кислым вкусом лайма, – миллион невнятных метафор в одной крошечной голове. Сквозь тревожный сон он слышал и голоса – один шепчущий, певучий, ласковый, и другой, низкий, смазанный, почти неразборчивый.

Они перебивали друг друга, превращая слова и предложения в тягучую смолу, вот-вот грозящую воспламениться.

– Он нужен нам, – говорил один. – Иначе почему бы Якко оставлять его в живых, в отличие от остальных?

– Время… – говорил второй.

– Ты же его знаешь, он никогда не отличался особой пунктуальностью. Нет, дело не в опоздании, дело в нем самом. Камо-чану удалось что-нибудь выяснить? – Последовала пауза. – Черт.

Кёичиро потерял мысль. Его бесконечно кружило в кромешной темноте, рассекаемой серебристыми лучами, казалось, он терял остатки памяти и сознания. Когда ему удалось наконец разлепить глаза, лампы оказались погашены, не мерцала даже неоновая подсветка, лишь серые лучи проглядывали из-под пыльных решеток.

Кёичиро приподнялся на дрожащих руках и с трудом принял вертикальное положение. Холодная обивка дивана обожгла его сквозь тонкие рабочие брюки. Промозглая влажность стелилась по потолку и стенам. Грудь тяжело вздымалась. Он точно находился в центре облака, а если точнее, то, как лондонский фонарь, тонул в тумане. В зале царила тишина; когда он осторожно переставил затекшие ноги, его движение отозвалось эхом в армии блестящих стаканов. Кёичиро замер на мгновение, а затем бросился к выходу и захлопнул за собой дверь.

Тяжелые тучи висели так низко, словно вот-вот заденут верхушки редких деревьев и ржавые флюгеры уснувших домов. В узком переулке не было ни души, на наспех сбитых столах и стульях для игры в го скопились капли воды. Провода тянулись по мокрым стенам, огибая покосившиеся трубы над ржавым камнем. Пара птиц, встрепенувшись, сорвалась с одной из крыш. Кёичиро глубоко вздохнул и повернул на север.

– Подбросить? – окликнули его.

Голос был хриплым и звучал низко, но однозначно принадлежал женщине. Кёичиро поднял взгляд и увидел ее.

Девушка стояла, прислонившись к фонарному столбу, обклеенному объявлениями о сдаче жилья. Никто не хотел жить в этом районе, и Кёичиро понимал почему: запах рыбы буквально сбивал с ног.

– Ты…

– Я – что? – перебила она.

Ее глаза светились голубым, светлые пушистые волосы перевивали разноцветные ленты. С одного плеча девушки соскользнула лямка джинсового комбинезона. Мотоциклетный шлем болтался у бедра. Кёичиро застыл как вкопанный, не в силах произнести ни слова, ошеломленный этим единственно ярким пятном среди оглушающей серости, выдувающим пузыри из выдохшейся жвачки. Он не мог отвести взгляда от незнакомки. Ее подвижная челюсть, острые скулы, стеклянный взгляд из-под коротких ресниц, ее скрещенные руки и нетерпеливо притопывающая нога – вся ее трагикомичная фигура притягивала к себе.

Во рту пересохло, и Кёичиро с усилием сглотнул, закашлявшись.

Она усмехнулась:

– Поторопись с ответом, мачо, иначе твой приятель налетит на нас, как коршун.

– Приятель?

На его плечо легла тяжелая рука.

Девушка легко оттолкнулась от столба. Ее образ мгновенно потерял все свои краски, и она легким движением смешалась с клубами тумана.

– Вот ты где, Кё-кун, – с облегчением проговорил Сэншу. – Я чуть с ума не сошел от беспокойства. Почему ты убежал? Пошел за этой сомнительной особой?

Кёичиро выдохнул сквозь зубы, жевательные мышцы свело судорогой. Она… Он даже не мог сформулировать вопрос. Она – как мимолетный, избегающий рук образ, как навязчивая идея – поселилась в его голове.

– Ты знаешь ее? – Кёичиро повернулся и взглянул ему в лицо.

Сэншу отвел взгляд:

– Это сложный вопрос.

– Она ведь «особый предмет», да? Как Якко? – Он сверлил Сэншу взглядом, отчего тот даже отступил на шаг.

– Послушай, Кё-кун…

– Ясно.

Его губы сами собой растянулись в улыбке, щеки свело от боли. Кёичиро обернулся, разглядывая покосившийся столб и влажные капли на бетонной дороге. Где-то вдалеке шумели машины. Город просыпался, утро было его самым любимым временем суток. Он кивнул сам себе и решительно шагнул вперед, а после – рванулся что есть мочи прочь из этих грязных переулков, от фанатичного бреда или яви безумнее всяких сказок, от звона стаканов, шороха клопов в старой мебели, запаха джина и рома, в которых плавали кусочки льда. Голос Сэншу, разрывающий покой обшарпанных домов, отдавался в его ушах металлическим гулом. Грудь обожгло спазмом, голова кружилась, а легкие бессильно раздувались, пытаясь выиграть ему еще несколько минут форы. Он свернул в парк, петляя и путая след, то и дело оборачиваясь, прошел через аллею и бегом спустился по крохотной лестнице, ведущей в маленькую рощу, и там – окончательно затерялся.

Его окружили благоухающая листва и гибкие, тонущие в низких тучах стволы клена. Щебетали снующие с ветки на ветку крохотные синицы, под корой деревьев копошились насекомые. В сером полупрозрачном воздухе рыжие кленовые листья выглядели разводами ржавчины на блестящей обшивке. Крыши стеклянных небоскребов, свивших гнездо в центре города, виднелись между кронами. Кёичиро стремительно пробежался по узкой дорожке и свернул в чащу, стремясь быстро пересечь ее и оказаться на окраине города. Его догоняли чьи-то шаги, или, быть может, они только мерещились ему, и он то и дело ускорялся, петляя между острыми лапами кустарников.

Наконец Кёичиро выбрался к полупустому шоссе, по обеим сторонам которого тянулись гирлянды проводов. Ни души. Он обернулся. Никто его не преследовал. «Пронесло», – подумалось ему.

Если бы кто-нибудь более проницательный, чем он сам, спросил, от чего такого пугающего он бежит, – едва ли Кёичиро нашелся бы с ответом. Бредовые россказни Сэншу, в чьем существовании теперь Кёичиро не был уверен, пожалуй, добавляли скорости его ногам, но кроме этого… Пустота. Кёичиро потряс головой и торопливо спустился к дороге.

Он шел, казалось, добрый час; из-за навязчивого порывистого ветра ему пришлось собрать волосы в хвост и придерживать его рукой. Ступни отзывались ноющей болью в память о мелком гравии. Куда ты идешь, Кёичиро? Оглядевшись, он вдруг понял, что сделал большой крюк: каморка, где он спал, находилась в другой части города. Тогда куда же? Быть может, на работу? В бар? От этой мысли засосало под ложечкой. Нет уж, баров с него точно хватит, по крайней мере на сегодня. Быть может…

Кёичиро остановился. Туман, влажной дымкой стелющийся по асфальту, выглядел точь-в-точь как тот, что застилал мысли в его собственной голове. Нет, не мысли – воспоминания. Не так давно ему исполнилось двадцать девять. Он провел детские годы в одиночестве, в крошечном покосившемся домике, где острые углы крыш с вызовом обращались к небесам. Запах трухлявого дерева ввинчивался в ноздри каждую ночь, когда жар от тлеющих углей проникал под одеяло. Он помнил множество лиц, целый водоворот глаз и ртов, раскрытых в изумлении и ужасе, но, как ни силился, не мог вспомнить ни одного указателя, ни единой отметки на карте. Его прошлое поросло мхом, укрылось водной гладью, угрожая превратиться в болото.

Он остановился и обнаружил, что за его спиной неторопливо притормаживает «крайслер». Свет фар освещал в тумане фигуру Кёичиро с ног до головы, как софит.

– Подбросить? – достиг его ушей женский голос, и сердце, пропустив удар, оборвалось.

Из окна высунулась женская голова; в глаза Кёичиро бросилась смуглая кожа и черные прищуренные глаза. Это была не она. Он застыл перед капотом в молчаливом смятении, еще не решив, стоит ему испытывать разочарование или облегчение. Чем-то неуловимым, вроде улыбки уголками губ или дугой пересеченной шрамом брови, она напоминала ее, и все же это была не она.

– Чего застыл, дружище? Посмотри на себя, ты весь продрог! Давай подкину, раз уж нам по пути. – В ее глазах плясали живые огоньки.

Кёичиро растерялся:

– Да, я… Спасибо.

Он и сам удивился тому, как быстро оказался у пассажирской двери. Забравшись внутрь, он свернулся калачиком на переднем сиденье.

– Я Сэнко, – не переставая жевать, сообщила девушка. – Садиться в машину к незнакомцам нехорошо, ага? А так – так можно.

– Уэда Кёичиро, – безжизненно отозвался он.

«Крайслер» тронулся.

– Приятно, – она усмехнулась и принялась тыкать кнопки магнитолы. – Ну, давай же! Черт бы тебя побрал! Куда идешь?

– Все равно.

Нечто в ее голосе невольно согревало его. Быть может, эта странно мягкая «р», которую она проглатывала, ругаясь с упрямой машиной.

Его ответ, кажется, пришелся ей по душе. Она широко улыбнулась, показывая острые зубы, и кивнула в его сторону:

– Помоги, а? Никак не могу справиться с этой штукой. Вчера ее зачем-то купила, ох, будь она проклята! Вечером работала как надо, а сейчас заупрямилась.

Кёичиро склонился к магнитоле, внимательно оглядел ее экран и кнопки, затем повертел ручку громкости и попробовал ее отсоединить. Заклинило. Странно. Он перевел взгляд на Сэнко, та молча открыла бардачок. В нем обнаружился маленький кухонный нож.

– Не осуждай женщину за самооборону, – усмехнулась она, не сводя глаз с дороги.

Кёичиро с необъяснимой брезгливостью взялся за рукоять ножа и торопливо подцепил край магнитолы. Отсоединив устройство, он заглянул в разъем для дисков.

– Их там два, – наконец сказал он.

Нахмурившись, он потянул за один из дисков.

– Правда? Во дела, – ответила Сэнко, однако ее голос не выражал никакого удивления.

– Если ты хочешь вставить новый диск, сначала нужно вытащить старый.

– Ну, это очевидно, да. А ты умный парень, – она улыбнулась ему, и он неловко улыбнулся в ответ. – Поставь что-нибудь зажигательное, а? Терпеть не могу всякую нудятину.

«Это заметно», – подумал Кёичиро, перебирая старенькие записи Hide with Spread Beaver, между которыми скромно устроилась еще пара дисков с красноречивой надписью «Элвис». Он поставил один из них наугад. На мгновение в машине повисла тишина, пока первые ноты Rocket Dive не разорвали ее, а вместе с ней и последние остатки тревоги Кёичиро.

Сэнко не подпевала, однако ее тело двигалось – Кёичиро даже удивлялся, как она умудрялась танцевать, сидя за рулем, – точно в ритм, с невероятным мастерством. Ее искренние размашистые движения вызвали у него улыбку, он совсем позабыл о дороге, страшных сказках и Сэншу, который в его воображении все еще плутал среди деревьев. «Кё-кун!» – должно быть, кричал он своим низким ласковым голосом, пока Кёичиро завороженно наблюдал за своей случайной знакомой. Кончики волос то и дело падали на ее лицо, щекоча нос и щеки, взгляд был устремлен на дорогу, а пальцы сновали по рулю туда-сюда в особенном танце. Все ее существо растворилось в зажигательной музыке.

Кёичиро пристально смотрел на девушку, и чем больше она завладевала его вниманием, тем больше он понимал, что в ней есть нечто необычное. Странное. Быть может, даже потустороннее. Он испытал похожие чувства тогда, в баре, когда Джа склонился над ним и он вдруг заметил бегущие строчки на строгом лице бармена. Сердце упало. Воздух в легких неожиданно кончился. Кёичиро дернулся к окну, бешено крутя ручку стеклоподъемника. Сэнко ничего не заметила: ее тело оставалось в машине, но разум уплыл вслед за строчками и гитарными рифами. Быть может, потому движения девушки изменились – она забыла, что ей следовало подражать людям. Сэнко абсолютно точно была «особой вещью».

Машина свернула направо и выехала на эстакаду, в открытое окно забился ветер, и волосы Кёичиро разметало по подголовнику. Автомобиль несся на сумасшедшей скорости, будто музыка убегала от них и они гнались за ней, как за кроликом.

Кёичиро проверил замок ремня безопасности.

– Сэнко!

Она не ответила. Ее глаза застилала пелена, она неотрывно глядела на линию горизонта, точно оттуда вот-вот должен был появиться бог. Кёичиро позвал еще раз и еще. Безрезультатно. Краем глаза он заметил, что эстакада резко ныряла вниз, под другую. Ленты дорог переплетались между собой, и их одинокий автомобиль сновал между ними без всякой логики.

– Мы… опаздываем куда-то? – беспомощно спросил он.

Фонари зажглись один за другим, синим, красным, розовым – миллионом сочных неоновых цветов. Маленькая машинка, бегущая по своим пластмассовым дорожкам в свете полуночных огней позабытого бара на окраине, – воспоминание вспыхнуло в его голове россыпью искр. Кёичиро закрыл лицо руками. Импозантный мужчина с сединой в волосах прогуливается вдоль бильярдного стола, сигаретный дым висит в воздухе непроницаемым облаком, чей-то смех доносится из каждого угла просторного зала. Маленький мальчик спрашивает: «Папа, я могу забрать одну?» Они стоят у края огромной площадки, по которой бегут разноцветные машинки. «У тебя ведь уже есть целых две», – отвечает отец. Мужчина с сединой в волосах проходит дальше, по низкому темному коридорчику. Музыка становится громче, она заглушает топот десятков ног. Он танцует в лучах прожекторов совсем один, смеется и поет.

Кёичиро помотал головой и наугад нажал кнопки на магнитоле. Музыка стихла, исчезли видения дорог, и яркие огни, и ветер. Машина остановилась.

– Приехали, – как ни в чем не бывало сказала Сэнко. – Спасибо за помощь, приятель.

– Не за что, – выдавил из себя Кёичиро, торопливо покидая автомобиль.

Автомобиль тут же сорвался с места и с ревом исчез за поворотом. Кёичиро озадаченно поглядел ему вслед.

Улица была совсем пустынной; несколько автомобилей припарковалось у блестящих асфальтовых дорожек. Редкие деревца клонились к земле, роняя листву; за линиями домов с пустыми темными окнами тянулись промышленные пустыри, усыпанные мусором и планами по постройке очередного торгового центра.

Кёичиро сглотнул, растерянно озираясь. Кажется, этот район был совсем ему незнаком. По его лицу вдруг скользнул солнечный зайчик. Или что-то, что Кёичиро принял за солнечного зайчика. Мистический сгусток света, будто свеча отразилась в зеркале. Кёичиро вздрогнул и шарахнулся в сторону, но зайчик, проскользнув по разделительной линии, вновь настиг его, а затем – исчез. Кёичиро сделал шаг к дому в конце улицы, в окнах которого порой появлялся солнечный огонек, у ворот застыл грузовичок, у его колес собрались листья. Стайка зябликов сорвалась с крыши; Кёичиро постоял немного, а затем двинулся дальше.

Его встретила плотно притворенная дверь. Он осторожно потянул ее за ручку, и она поддалась, впуская его в крошечную прихожую. Несколько пар дорогой обуви устроилось на обувнице. Прямо вверх бежали ступени, справа виднелся коридор, уводивший в другие комнаты.

На первый взгляд все они были пусты. Кёичиро крадучись прошел к ближайшей двери. Поколебавшись, заглянул внутрь.

– Простите? – Он коротко закашлялся.

Ему никто не ответил. Кёичиро поколебался еще немного, прежде чем войти. Свет фонарей заливал окна; угол грузовика виднелся в одном из них. Маленькое зеркальце покоилось на подоконнике рядом с упаковкой таблеток. Да, это определенно была та самая комната, из которой появился огонек. Однако теперь она пустовала. Кёичиро скользил взглядом по старым обоям с цветочным узором. На дальней стене, прямо за чучелом черной лисицы, раскинулся иконостас множества мертвых бабочек в рамках.

От духоты, царившей в доме, чесался нос. Глаза защипало. Шаги Кёичиро тонули в ворсе огромного красного ковра.

– Нравится? – промурлыкал кто-то у него за спиной.

Из потайного отделения за шкафом высунулась пушистая голова Якко, его дурацкий бумажный воротник зашуршал о деревянную стенку, широкая нарисованная улыбка обнажала ряд ровных зубов. Уголки ее тянулись почти до самых ушей, дорисованные не то красной помадой, не то чем-то… иным.

Кёичиро передернуло.

– Здесь жутковато, – ответил он.

Ноги Кёичиро сами попятились к двери, и это не укрылось от Якко. Он тут же выскочил из-за дверцы и, приветливо раскинув руки, зашлепал по ковру прямо к парню. Обомлев, тот попытался нащупать ручку двери, но ему все никак не удавалось этого сделать.

– Погоди ты, погоди! – засмеялся Якко, хватая Кёичиро за плечо.

Он потащил его назад, к центру комнаты.

– Послушай, я…

– Да-да, ты, – перебил Якко. – Ты ничего еще не увидел, а уже уходишь. Давай-ка лучше присядь.

Якко толкнул Кёичиро в спину; тот не устоял и рухнул на ковер, но сразу же поднялся на колени, ошарашенно глядя на Якко, который, ухватив рукой парня за капюшон, казалось, был поглощен созерцанием стены с бабочками. В комнате повисла тишина, Кёичиро слышал биение собственного сердца. Или быть может, чужого. Гул нарастал, становился все отчетливее. Тень упала на стену с диковинными экспонатами.

– Papilio rumanzovia, – завороженно проговорил Якко.

Кёичиро озадаченно взглянул на золоченую рамку. Ему померещилось – на долю секунды, – будто крылья бабочки шелохнулись и одно из них оставило росчерк пыльцы на полированном стекле. Кёичиро потряс головой.

– Не делай вид, будто не видел, – Якко встряхнул его за капюшон. – Тебя родители не учили, что врать нехорошо?

– Что видел? – в отчаянии проблеял Кёичиро.

Якко закатил глаза:

– Скажи честно, ты просто обиделся из-за восьми йен? Ну хочешь, я прямо сейчас тебе их отдам?

– Что? – Кёичиро замер, наблюдая, как Якко копошится в карманах одной рукой. – Ты… Ты сумасшедший!

– Я сумасшедший? – Якко остановился и склонил голову набок. – Кто мне это говорит! Вот это действительно обидно. Совершенно не стоит восьми йен.

– Не нужны мне твои йены!

– Конечно, ведь я даю тебе гораздо больше.

Якко вдруг улыбнулся, и от его улыбки под белыми росчерками грима Кёичиро похолодел. Он медленно повернул голову к стене. Что-то в ней изменилось, но так быстро понять, что именно, ему не удавалось. Разноцветные крылышки насекомых и громкое дыхание Якко сбивали с толку. Кёичиро невольно обнял себя за локти, хаотично скользя взглядом по энтомологической коллекции, силясь заметить, что…

Одна из бабочек пропала.

Papilio rumanzovia исчезла. Просто испарилась! Кёичиро сглотнул. Как говорила доктор Тамара-сан? Постарайся переработать свой страх в злость. Да, переработать в злость, вот что ему сейчас нужно! Он взглянул на Якко: в застывшей пружинистой фигуре, будто готовящейся к броску, в безумном оскале и грубых белых пятнах, покрывающих его лицо, ему мерещился не человек и даже не вещь – зверь, ожидающий, когда охотник наконец мелькнет в укрытии. Кёичиро понял вдруг, почему Сэншу так уклончиво говорил о Якко: тот не был тем, кто побеждает в честном бою. Нет! Он был из тех тварей, что не допускали даже боя, поскольку знали – они проиграют. Падальщик. Крохотная ядовитая букашка. Дружеский нож в твоей спине.

От этих мыслей Кёичиро затошнило.

– Не думал, что ты можешь стать еще белее, – бодро пропел Якко. – Но гляди-ка, настоящая снежная королева!

– Перестань, – Кёичиро затравленно сжался.

Якко удивленно глянул на него, а затем фыркнул:

– Ведешь себя как ребенок. Так и хочется дать тебе конфетку, а потом отобрать. Может, тогда ты хоть что-нибудь поймешь.

– Что я должен понять?

Якко вскинул брови:

– О, многое! Например, что никому не нравятся грубияны. Особенно те, кто плохо ведет себя со старыми друз…

Комната пошатнулась. Якко ловко переступил с ноги на ногу, с усилием подтаскивая Кёичиро ближе к себе.

«Ха-ха, – говорил его рот, – ха-ха-ха, гляди, как весело!»

Кёичиро весело не было.

– Что происходит?

– Входной билет стоимостью в восемь йен предъявлен! Гляди в оба!

Кёичиро беспомощно огляделся. Помещение, в котором они находились, изменилось: стены вытянулись или, если можно так сказать, изогнулись. Или какие там слова используют в страшилках для наведения жути?

Якко лишил его последней опоры, крепко дернув за ворот. Задыхаясь, Кёичиро попытался нащупать почву под ногами, но всякий раз, когда ему это удавалось, новый удар, куда сильнее предыдущего, сотрясал дом. Якко ничего не объяснял; хохоча, он тащил Кёичиро ближе к выходу. Наконец он остановился и затолкал Кёичиро за комод, а после и сам юркнул следом, прижимаясь к парню острыми костями. Гул стих. Дом больше не сотрясался. Они немного подождали.

– Все кончилось? – не выдержал Кёичиро.

Ладонь Якко тут же накрыла его рот.

– Тш-ш-ш, – едва слышно прожужжал он.

Кёичиро задрожал.

В комнате повисла тишина. Замерла паутина тюля под темными шторами, остановились стрелки часов. Кёичиро слышал, как дыхание Якко прервалось на беззвучный смешок, ощущал тягучий жар от холодной кожи. Неровно размазанная краска покрывала его лицо: щеки и подбородок, кончик носа и даже брови – все, кроме левого глаза. Этот пробел зиял как шрам, тянущийся от виска к уголку губ. Почему же…

– Я тоже люблю прятки, – сообщил лихорадочный шепот.

Кёичиро удивленно взглянул на Якко, однако его губы оставались плотно сомкнутыми и даже не улыбались. Тогда Кёичиро медленно повернулся в другую сторону.

Прямо из-за угла комода на них смотрел огромный черный глаз. Худая щека пряталась за грязными черными волосами. Черные ногти на яркой оранжевой коже впивались в белое дерево.

Они вскрикнули в унисон – он и Якко, вскакивая на ноги так быстро, что едва не потеряли равновесие. Якко отскочил в сторону, от хохота он согнулся пополам.

– Видел бы ты свою рожу! – Он смеялся и смеялся, пока Кёичиро вжимался в стену.

Шепчущее существо, казалось, вовсе не шевелилось, лишь черный глаз сновал туда-сюда, глядя то на одного вторженца, то на другого.

– Ты не он, – сообщил шепот.

Взгляд перешел с Кёичиро на Якко.

– И ты тоже.

Дом мелко затрясло. Маленькое зеркальце съехало с подоконника и затерялось где-то среди красного ворса. Чучела бабочек покачивались, некоторые из них съехали вниз и зависли, опираясь на рамки прочих. Углы повело. Ковер набух, из-под ворса показалась эластичная, упругая кожа. Вздуваясь пузырями, она поднималась все выше; обои, подчиняясь неизвестной воле, отходили от стен с неприятным хрустом, как сухожилия от костей. От стен тянулись нити и струилась желтоватая слизь, то и дело выстреливая пузырями.

Кёичиро зажмурился. Он с трудом улавливал, когда все вокруг успело так быстро измениться. Когда он открыл глаза, существо исчезло и нечто маленькое и круглое прильнуло к его ногам под затянувшей пол кожей. Якко тут же дернул его в сторону; краснея, круг рос, пока не извергся, точно маленький вулкан, вонючей, гнилостной кровью. Пар поднялся к потолку, окна запотели. Все вокруг плыло и дышало, точно единый организм. Слизистые пузыри покрыли комод, отчего тот, шипя, деформировался. Исчезло под гниющими ошметками обоев чучело лисы.

Женская фигура возникла в центре комнаты. Якко глядел на нее с улыбкой, она же, безучастная, как кукла, смотрела сквозь него. У ее ног бились волны, и вонь закручивалась у плеч, будто была видимой, осязаемой. Кожа, отливающая ржавым, проступала под черными лохмотьями, еле-еле прикрывающими ее грязное тело. Уродливое худое лицо ничего не выражало.

Женщина протянула руку к Кёичиро:

– Где он?

– Кто – он?

Она выжидающе смотрела на него. На улыбающемся лице Якко застыла издевка.

«А ты умеешь общаться с дамочками», – возникло в голове Кёичиро.

«Пошел к черту», – ответил он своим мыслям.

– Где он?

Шепот был похож на шуршание ног по снегу. Кёичиро с трудом вдохнул сквозь зубы. У заполнившего комнату отвратительного запаха был и вкус.

– О ком ты говоришь? Объясни, и мы поможем… – он закашлялся, – тебе его найти.

– Он поможет, – вставил Якко.

– Я помогу. Кто угодно поможет, только скажи.

– Где он?

Женщина склонила голову набок.

– Как думаешь, может, она китаянка? – Якко ухмыльнулся.

Кёичиро с трудом поборол желание врезать ему между глаз.

– Очень рад, что у тебя есть время шутить, пока под нашими ногами расплывается… это.

– Что расплывается под нашими ногами? – с любезной улыбкой спросил Якко.

– Откуда я знаю?! Я похож на человека, который часто сталкивается с подобным?..

С чем? С чем сталкивается? С сумасшествием? В висках Кёичиро пульсировала боль. Глаза защипало. Белая пелена в голове стала плотнее, он невольно попятился и едва не упал – Якко успел подхватить его.

– Не верю своим ушам. Он все-таки не рассказал тебе! И откуда только у него такая тяга скрывать все подряд? – Якко пожал плечами. – Ладно уж, я тебе скажу. Не знаю, что этот умник тебе напел, но такие, как мы, имеют некоторую склонность к… изменению пространства. Как правило, это пространство соответствует нашему внутреннему миру. Хотя, признаться, ни разу не видел, чтобы внутренний мир «особого предмета» отличался от мира внешнего. Мы же не люди, чтобы врать и изворачиваться, правда?

Кёичиро сморгнул слезы, а затем согнулся и закрыл рот ладонью.

– Не думал, что твой первый раз станет таким. Ну, новый первый раз. Я предполагал, что раз она бабочка, то и покажет нам что-нибудь милое, но она…

– Где. Он, – отчеканила женщина.

Кёичиро провел ладонями по лицу и взглянул на неё.

Она выросла. Руки, находясь в покое, тем не менее двигались, будто по велению ветра. Они тянулись широким шлейфом от тонких черных рогов, изогнувшихся за ее затылком. Пальцы ног едва касались земли.

«У нее совсем не осталось терпения», – подумал Кёичиро.

Рамки хлынули со стены волной, сбитые воздушным потоком, создаваемым руками-крыльями. Одна из них оказалась прямо у ее ног.

Пустая.

– Достаточно, Угэн. – Легкий, почти прозрачный голос заставил Кёичиро мучительно воздеть глаза к потолку.

Лучше бы он этого не делал: тошнотворная гнойная корка, покрывшая потолок, прогнулась под весом того, о чем он не хотел иметь ни малейшего понятия. Дышать становилось совсем невыносимо.

Он обернулся. У самой двери стоял юноша, его тонкое тело светилось, волосы отливали перламутром и красиво обрамляли лицо. Весь его вид – скупые движения рук, легкое шелковое платье и вросший в кожу жемчуг – пел об умиротворении. Роение под полом остановилось. Юноша сделал шаг.

Остатки цветочных обоев собрались воедино и прильнули назад, к стенам. Комод с треском вернул себе прежние очертания. Окрысилось чучело лисицы.

Юноша прошел мимо Кёичиро, не обращая на него никакого внимания. Якко едва не хлопал в ладоши.

– Morpho sulkowskyi! – объявил он шепотом. – Признаться, я ставил на другого…

– Сагэн-сан, – безучастно проговорила Угэн.

Ее руки вернулись в прежнее положение, лохмотья опали, и вся она стала совсем крошечной.

– Ты ищешь хозяина? – Сагэн приблизился.

Она прильнула щекой к его полупрозрачным пальцам, будто впитывая их свет.

– Нет. Я искала только тебя.

– Вот как, – только и ответил он.

Они стояли в центре комнаты, не произнося ни звука. Якко нетерпеливо заерзал, но Кёичиро тут же одернул его. Удивительно, но Якко послушался.

Прижавшись к груди Сагэна, Угэн закрыла глаза. Комната погрузилась во тьму, лишь мягкий, несмелый свет лился на ее лицо. Он не сводил с нее глаз. Они вдвоем – и две пустые рамки, прижавшиеся друг к другу на пыльном ковре среди сотни других. Таких же, но не живых. Его рука коснулась ее волос и собрала их у плеча. Она уткнулась в легкую ткань его платья. Нечто в руке юноши сверкнуло в этом мягком, почти уютном свете. Острие, выскользнувшее из рукава, вошло в шею так легко, что она не успела издать ни звука. Капли крови впитались в белый воротник, брызги хлынули на стены, и она упала без чувств, еле слышно хрипя.

Кёичиро показалось, будто комната вновь исказилась. Они стояли на другом берегу этого проклятого ковра – так далеко, что он не успел поймать ее бьющееся в агонии тело. Или это потому, что Якко схватил его за плечи? Он кричал, но звук собственного голоса не отложился в памяти – ничего, кроме бессмысленных слов, которые Якко выплевывал в утешение.

Кёичиро перестал вырываться и осел на пол. Стрелки часов оглушающе отсчитывали секунды в его голове. Сагэн повернул к ним голову, его лицо было залито кровью. Его губы шевельнулись. Якко развел руками, будто ограждая Кёичиро от опасности.

«Можно сбежать» – эта мысль стучала в висках Кёичиро вместе с кровью и проклятыми стрелками.

Кёичиро ощутил, как рвотная волна подступает к горлу: острие ножа коснулось шеи Сагэна, и он, быстро проведя рукой, добавил свою кровь к чужой. Его тело плавно опустилось на пол и затем замерло навсегда. Легкая дымка, жемчужно-белая, невесомая, переплелась с грязно-оранжевой.

Кёичиро пришел в себя на улице. Он дрожал, свернувшись пополам на облупленной скамейке. Якко, расположившись на ступеньках дома, неторопливо выпускал дым в весенний воздух.

– Что… Почему он…

– Некоторые из нас… – не дослушал Якко.

Он не смеялся, лишь равнодушно глядел на проклевывающиеся звезды. Его бумажный воротник был испачкан несколькими каплями крови.

– …не видят смысла в жизни без других. Без предметов, с которыми провели всю жизнь. Без своих людей. Я же считаю (хоть ты и не спрашиваешь), что существа, окружающие нас, не больше, чем идеи. В этом и есть смысл.

– Значит, нужно их убивать?

– Я кого-то убил? – Якко вскользь взглянул на Кёичиро.

Он ничего не ответил; в наступающем вместе с тьмой холоде роились призраки прошлого.

Звук быстрых шагов разбудил улицу. Губы Якко дрогнули и растянулись в привычную ухмылку. Он затушил сигарету о крыльцо и, поднявшись, сладко потянулся.

– Сейчас мамочка будет скандалить, так что папочка, с твоего позволения, покинет сцену. Приятно было повидаться… Как ты там себя называешь? Уэда-сан, верно?

– Уэда Кёичиро, – устало ответил он, но Якко уже исчез.

Сэншу влетел в ворота.

– Кё-кун! – Кёичиро едва успел вдохнуть, прежде чем Сэншу накинулся на него с объятиями. Невыносимо колючими. – Я так перепугался! От моих нервных клеток почти ничего не осталось. Хватит только на однократный просмотр второй «Пилы», не больше. Как ты?

Он улыбался так тепло, что Кёичиро затрясло. Схватив Сэншу за ворот, он уткнулся в его шею и разразился рыданиями. Под тихие всхлипы они встретили этот вечер, а затем Кёичиро попросил отвести его домой.

В его новый дом.

Глава 3
Некоторые из нас не видят смысла в жизни без других

Кёичиро провел ладонями по лицу и стряхнул с пальцев остатки воды. Повернул вентиль. Потянулся за бумажным полотенцем. Из зеркала на него смотрел измученный человек: сквозь белую кожу проступали синяки, вены тянулись к вискам и скрывались под мокрыми волосами, красные губы опухли. Отражение чуть подрагивало. У него, должно быть, тоже гудела голова. Кёичиро бросил бумагу в мусорное ведро и с силой толкнул дверь.

Длинный коридор тянулся от уборной, из которой появился Кёичиро, и уходил дальше, к проходу в зал. Несколько дверей темного дерева, по обе стороны, были плотно притворены. Одна из ламп на сером потолке мигала. Кёичиро опустил голову и торопливо миновал темные участки, чтобы затем выскочить на пороге в зал.

– …должно быть, это и есть причина такого перемещения «предметов». Посмотри на карту, которую сделал Камо-чан.

Сэншу сидел на привычном месте; на нем вновь красовалась полицейская рубашка, верхние пуговицы которой были расстегнуты. Он выглядел всклокоченным, будто только что поднялся с постели.

– Вот, гляди. После первых сообщений часть сообщества двинулась на север. Думаю, это те, что идут за Дайкоку. Они организованы лучше других.

– Но почему именно туда? – Джа с самым невозмутимым видом нарезал лимонные дольки.

– Вот! У меня возникли те же вопросы. Я звонил Сотне вчера, но она сказала, что ей не до того, и повесила трубку.

– Как и всегда, – Джа едва улыбнулся и повернул голову к Кёичиро: – Доброе утро.

Сэншу вскинул брови и тут же вскочил с места, раскинув руки.

– Кё-кун! Ты проснулся. Иди, иди сюда. – Он подвинул стул ближе.

Кёичиро кивнул и несмело взобрался на него.

– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Хочешь есть?

Без лишних слов Джа поставил на стойку миску с арахисом.

Кёичиро неловко улыбнулся и протянул руку.

– Я думал, – начал он, – всю ночь. О том, почему не ушел тогда.

– Ты о вчерашнем вечере в доме коллекционера? Ну, Якко держал тебя, и…

Сэншу вернулся на место. Он не двигался, но во всей его фигуре читался плохо сдерживаемый импульс позаботиться о человеке рядом.

– Нет. То есть да, но… На самом деле лишь вначале. Он… как бы сказать… – Джа поставил перед Кёичиро стакан, и тот благодарно кивнул. – Он даже помогал мне или вроде того. Закрыл собой от опасности. Это было так странно. Он отгородил меня от этой бабочки, и тогда – клянусь – я мог бы сбежать. Если бы захотел.

Сэншу помрачнел:

– Но ты не хотел?

– Хотел! То есть… Я будто ждал чего-то. Ждал от Якко. Будто пытался понять смысл его действий. Он заманил меня в дом и потрудился над тем, чтобы я увидел рождение бабочки, но, когда понял, что я могу пострадать, он просто… закрыл меня собой, как ребенка.

Сэншу молчал. Это было совсем на него не похоже, и потому оба они – и Кёичиро, и Джа – уставились на мужчину.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сэншу посмотрел на Джа и сказал:

– Он знает.

Джа кивнул.

– Что? Что он знает? – Кёичиро переводил взгляд с одного на другого.

Никто ему не ответил. Сэншу поднялся на ноги и взял свое пальто, перекинутое через стойку.

Он, должно быть, собирался сделать что-то еще, но вдруг остановился и обратился к Кёичиро:

– Ты ведь рассказал нам все, верно?

Кёичиро кивнул.

– Ничего не упустил?

Кёичиро помотал головой и замер, глядя на блики, разбегающиеся по стенке стакана. Разноцветные огоньки дрожали на стекле.

– Когда все кончилось, – сказал он, – в комнате словно появилась дымка. Я думал, что мне просто застлало глаза, но теперь я понимаю, что это было что-то другое. У нее был цвет. Будто от тел исходил пар.

Сэншу опустил руку ему на плечо.

– Ты молодец, Кё-кун. Я рад, что с тобой все в порядке. – Он перевел взгляд на Джа: – Тянуть больше нельзя. Я попробую еще раз, и, если она и в этот раз не станет со мной разговаривать… мы будем действовать сами. – И затем Сэншу решительно вышел из бара.

Вернулся он спустя несколько минут, когда напряженная тишина между Кёичиро и Джа стала совсем невыносимой.

– Выдвигаемся.

Джа остался в баре.

Сэншу повел Кёичиро по кривым изогнутым улочкам, укрытым плотным белым туманом.

– Это смог, – он кивнул на полосатое основание трубы, маячившее вдалеке между домов. – Там что-то горит.

Больше они не разговаривали. Под низким серым небом они перебегали из переулка в переулок по плавящемуся под ногами свежему асфальту и сырому бетону. Цветные афиши, волглые, рваные, жались друг к другу на грязных стенах. Происходящее под косыми крышами пугало редких воробьев. Погруженный в предельную мрачность мир никогда еще не ощущался Кёичиро настолько своим; воздух пах дождем и гарью, рябые отражения их фигур пробегали по лужам, спеша догнать полы кожаного пальто Сэншу. Бог знает сколько поворотов они миновали, прежде чем добраться до тихой улочки в южной части города.

Здесь Сэншу остановился. Кёичиро поднял взгляд на крышу. Из рыжей кровли торчал крошечный флюгер в виде потягивающейся кошки. За маленьким заборчиком, подобравшимся почти к самым окнам, тянулся запущенный садик. В бочку на углу с крыши стекала вода. Где-то вдалеке стучали колесами поезда, планируя пришвартоваться к станции на той стороне дороги.

Сэншу пригладил волосы и быстро взбежал по каменной дорожке, чтобы постучать в дверь. Некоторое время ничего не происходило, затем послышались короткие шаги, и на крыльцо вышел молодой человек.

– Сэншу-сан? – он удивленно вскинул брови.

Кёичиро он был незнаком.

– И ты тут, Камо-чан! – Сэншу расплылся в улыбке. – А я думал, она опять гоняет тебя с разными поручениями. У тебя так сильно отросли волосы! Тебе идет.

Юноша фыркнул, смущаясь. Он был совсем немного выше Кёичиро и кутался в теплую школьную куртку. Кёичиро показалось, что на нем два или три свитера, отчего он казался больше, чем есть на самом деле. Его удивительно красивое круглое лицо с тонким носом и глубокими внимательными глазами было спокойным, хотя жесты юноши говорили об обратном.

– Сразу говорю, тетя не в настроении. – Он потер сухие руки и взглянул на Кёичиро. Будто извинялся. – В городе происходит что-то непонятное, а ты же знаешь, Сэншу, как она не любит чего-то не понимать.

– Знаю. – Сэншу коротко пожал его плечо. – Даже лучше, чем хотелось бы.

Камо вздохнул и со словами «ну я предупредил» впустил их в дом.

Внутри жилище оказалось еще теснее, чем представлял Кёичиро. В узком коридоре, завешанном схемами и картами, едва можно было встать рядом даже двоим, поэтому Камо предусмотрительно остался снаружи под начинающимся дождем, ожидая возможности войти. Сэншу снял обувь и первым нырнул под закрывающие проход шторы. Кёичиро протиснулся боком мимо трюмо, до самого краешка зеркала заставленного книгами. Шипя, у его ног пронеслась рыжая кошка; смяв коврик у самой двери, она с лету запрыгнула шагнувшему в дом Камо на руки. Кажется, тот начал ворчать.

Кёичиро схватился за пальто Сэншу, чтобы не потеряться. Они немного попетляли в полумраке мимо оплывших свечей и закопченных ламп и вышли в просторную и, должно быть, единственную комнату на первом этаже. Малюсенькая женщина, с собранными волосами, в берете, сидела на высоком стуле и чиркала что-то на карте простым карандашом. Ее напряженное лицо с широкими бровями и плотно сомкнутыми губами чем-то напоминало лицо Камо. Ей было едва ли больше тридцати.

– Я же сказала, что у меня нет времени.

Она посмотрела на Сэншу и тут заметила Кёичиро:

– О! Я поняла. Минутку.

Она торопливо сложила карту и, сунув ее под мышку, спрыгнула на деревянную ступеньку. Кёичиро изумленно изогнул брови, удивляясь тому, какая она была крошечная и… теплая, несмотря на суровое лицо.

– Они называют меня Сотня, – быстро проговорила она, не протянув Кёичиро руки.

Он пробормотал что-то вежливое, но она лишь отмахнулась от него:

– Мне о тебе рассказывали. Сядьте, оба.

Сэншу без лишних слов опустился на пыльный диванчик, укрытый леопардовым пледом. Кёичиро сел рядом, не сводя пристального взгляда с Сотни.

– Она не предмет, – шепнул Сэншу с улыбкой. – Не ищи у нее никаких признаков.

– Она человек?! – удивленно воскликнул Кёичиро.

Вышло слишком громко – Сотня показательно откашлялась. На низеньком столике перед ними она разложила карту. Камо-чан с кошкой на руках устроился в проходе и молча наблюдал.

– Прости, – беспечно отозвался Сэншу. – Что ты хочешь мне показать? Камо-чан уже приносил мне карту, ты ведь его знаешь, он такой ответственный мальчик! Просто чудо, как вы…

– У нас появились дела поважнее, чем перемещения предметов, «особых вещей», как мы их еще называем. – Сотня поправила тяжелые очки и кивнула на карту.

Кёичиро склонился над столом: карта была удивительно подробной, и даже там, где находились неточности, заботливая рука Сотни внесла изменения. Между улочек и аллей, а порой и в маленьких домиках собирались разноцветные кружочки: в основном красные или синие. Кёичиро вздрогнул, когда обнаружил две точки на месте недавно открывшегося магазина Дайго.

– Это… – начал Сэншу.

– Появление предметов, – перебила его Сотня. – Синие – примерно недельной давности. Красные – не больше двух дней. Черные же… думаю, ты и сам догадываешься.

Сэншу медленно кивнул. Кёичиро беспомощно глазел на него, не понимая, к чему все идет. В тишине слышалось, как капли дождя ударяют по стеклу и громко мурчит кошка.

– Ты же не хочешь сказать, что…

Она кивнула прежде, чем Сэншу договорил.

– Посмотри, Кё-кун. – Пальцы Сэншу указали на несколько красных точек.

Рядом с каждой из них Кёичиро обнаружил черную – по-видимому, означавшую исчезновение предмета.

– Красных точек, – вдруг сказал он, – больше, чем синих.

– Почти в три раза, – Сотня улыбнулась. – Сообразительный. Впрочем, это еще не все. Я соотнесла эти точки с последними случаями агрессии Якко…

– Агрессии потенциальных субъектов, мы ведь говорили об этом, – поправил ее Сэншу, и она закатила глаза.

– Как бы то ни было, Сэншу-сан, – проговорила она отчетливо, вдруг становясь строгой и холодной, – судя по наблюдениям Камо-чана, некто охотится за только что появившимися предметами. На карте это видно очень наглядно. И улики, просто обращаю ваше внимание, указывают на вполне конкретное лицо. Ты можешь отрицать сколько хочешь…

– Извини. – Сэншу поднял на нее теплый взгляд. – Правда, я не хотел. Просто… мы пытаемся во всем разобраться.

– Ты и несчастный мальчик, которого ты в это втянул, – Сотня фыркнула, но щеки ее порозовели. – Кё-сан, может, чаю?

– Не стоит, спасибо, – он улыбнулся женщине, и она ответила ему тем же.

– Поэтому мы и пришли. Кё-кун в некотором смысле… контактировал с Якко недавно.

– В который из разов? – осведомилась Сотня.

Под ее строгим взглядом Сэншу вел себя как школьник, и это невольно вызывало у Кёичиро улыбку.

– Не ворчи. Я хотел сказать, что Якко, судя по всему, забирает фрагменты душ. – Он повернулся к Кёичиро: – В норме, насколько мы успели заметить, когда то, что оживляет предметы, уходит из них как бы само собой, когда они погибают. Но Якко, очевидно, за чем-то охотится.

– Полагаю, именно для этого он их и убивает, – ответила Сотня.

Повисла тишина.

– Я считаю, – вдруг подал голос Камо, – нужно вернуться к прошлой стратегии. Когда нам удавалось отслеживать появление новых предметов, они были в безопасности. Как минимум им не приходилось оставаться в одиночестве на несколько часов, а то и дней. Обычным людям их не так-то просто разыскать, и…

– Чиджин-сан больше не занимается предсказаниями. – Сотня опустилась в маленькое кресло, устраиваясь в нем как кошечка.

Камо обиженно поджал губы:

– Ситуация изменилась. Он не может нам отказать.

– Он ведь уже говорил, что его это больше не интересует.

– Всем нам приходится делать вещи, которые нас не интересуют. Такова взрослая жизнь.

– Не слишком ли цинично ты рассуждаешь, в семнадцать-то лет? – улыбнулась Сотня.

Камо отвел взгляд.

– Впрочем, ты можешь попробовать. Но думаю, не стоит выкладывать ему все на работе. Будет лучше, если он придет сюда. Наше появление может прибавить ему проблем.

– Дайте мне полчаса, – бодро отозвался, воодушевившись, Камо. – Извини, киса, но тебе придется подождать вместе со всеми.

Он с сожалением спустил кошку на землю (она тут же принялась точить когти об ковер) и исчез за шторами.

Сотня лениво потянулась:

– Пожалуй, я все же заварю чаю.

Камо вернулся спустя двадцать пять минут – Кёичиро узнал его по торопливым шагам и мелькнувшему в окне острию зонтика. Следом за этой легкой беспокойной поступью следовала другая – пружинистая и неторопливая. Камо, похоже, все время приходилось останавливаться и дожидаться своего спутника. Когда хлопнула дверь, Кёичиро вздрогнул.

– Приветствую, друзья мои!

Кёичиро удивленно вскинул брови: из коридора выступил удивительно светлый человек в разноцветных блестящих одеждах. Его рот улыбался так широко, что у Кёичиро свело скулы, а светлые сонные глаза, казалось, смотрели одновременно и на него, и куда-то сквозь. Сияющие голубые волосы, зачесанные на одну сторону, путались в металлическом обруче, обвивающем его шею. В отличие от Сотни он явно был «особым предметом».

«Будто сбежал с воскресной ярмарки, – подумал Кёичиро. – Вот-вот начнет выдыхать огонь в воздух или что-то в таком духе».

– Добро пожаловать, – Сотня заключила Чиджина в объятия, тому пришлось наклониться. – Мы не сильно побеспокоили тебя?

Улыбка Чиджина выглядела потерянной, но взгляд, скользящий по комнате – возможно, той ее части, что оставалась невидимой для всех остальных, – говорил о его невероятной собранности. Он походил на краба, высунувшегося из своей раковины. Тук-тук! Чиджин-сан снова в своем особом мире? Какие у него приемные часы?

– Финальная репетиция начинается через час, – сказал он, и Кёичиро показалось, будто фигурки кошек, расставленные тут и там, разом замурлыкали. – Какое предсказание вы хотите?

– Сразу к делу, – недовольно протянул Камо. – Мы не виделись так давно, а тебя беспокоят только твои канаты.

– Мои канаты, – Чиджин опустился в кресло, где раньше помещалась Сотня, – возможно, единственное, что должно меня беспокоить. Всякий из нас, хочет он того или нет, служит определенной цели, и суть этой цели кроется в пути, который мы выбираем. Для вас, как для людей, мое предназначение очевидно – коль скоро я родился под цифрой «ноль» в колоде моего человека, вы полагаете, будто мне должно всю жизнь отвечать на вопросы. Это не так. Шагать в огне над ареной – вот куда зовет меня путь. А вам, мои дорогие, не мешало бы прислушаться к своим дорогам.

Камо вышел в коридор.

Сотня усмехнулась, ставя перед Чиджином запотевшую чашку.

– Он еще молод, – только и сказала она, прежде чем указать Чиджину на карту. – Впрочем, разговор не о нем. Мы… Я должна просить тебя об одолжении. Надеюсь, это будет последнее одолжение, которое тебе придется мне сделать.

Чиджин молча кивнул. Сотня отступила к заваленному бумагами и стопками папок столу и вытащила из ящика небольшой мешочек. Чиджин ожидал, пока она потянет за шнурки и уложит перед ним ровную батарею карт. На рубашке звезды и полумесяц складывались в смеющееся лицо, чьи черты чем-то напоминали его собственные. Он бросил быстрый взгляд на разноцветные точки и сощурился, протягивая ладонь; длинные узловатые пальцы потекли по воздуху, снуя от одной карте к другой, пока не пересчитали их все – ровно семьдесят семь штук. Кёичиро напряженно наблюдал за тем, как этот удивительно яркий и легкий человек дотрагивается до уголка карты, а после стремительно вытягивает другую. «Страшный суд».

Сэншу, казалось, не дышал. Он не сводил взгляда с Сотни, скрестившей руки на груди. Где-то в доме шуршали мыши, прячась от оставшегося в одиночестве Камо. Ему, должно быть, приходилось нелегко.

Чиджин откинулся на спинку кресла и взял в руки чашку.

– У вас не больше часа, – проговорил он неторопливо.

Аромат чая струился в воздухе, сережки в губах и носу Чиджина запотели.

– Он вот-вот появится. Совсем низкий. Деревянный. С удивительным музыкальным вкусом, надо признать. Настоящая находка для моей труппы.

Чиджин перевел взгляд на Кёичиро. Дружелюбный и ласковый, он стал теперь острым, сверлящим. Кёичиро поежился.

– Ты знаешь это место.

Удар под дых. Один выдох – и грудь сдавило до боли. Кёичиро сжал зубы, силясь противостоять чему-то не вполне понятному.

Он не мог знать никакого места.

Он ничего не помнил – уже много, много времени.

– Глубокая запруда прямо за плотиной, – продолжал Чиджин. – Шелест плакучих ив над черными трубами. Две улицы с домами, похожими на…

– …погреб, – вдруг проговорил Кёичиро.

Перед его глазами возникло нечто серое, нарисованное в одной унылой гамме, будто черно-белое воспоминание смазалось и сгустилось, мешая рассмотреть предметы и лица. Он все же узнавал их – по отдаленным очертаниям, неровным, дрожащим линиям и залегшим в углах теням. Размытая грязью дорога, пьянящий запах папоротника, труха и гниль, бросающиеся в глаза из дома на окраине. Черная вода в ручье. Руки, прячущие что-то жуткое в ветхих белых тряпках. Тяжелый рюкзак и какой-то острый предмет, ударяющий между лопатками. Кёичиро вздрогнул и дернулся в сторону, и Сэншу едва успел поймать его, прежде чем тот повалился на пол.

– Думаю, этого достаточно. – Чиджин поставил чашку на уголок карты и неторопливо поднялся. – Я хотел бы попросить вас больше не беспокоить меня, но, боюсь, это заставило бы вас чувствовать неловкость. Вы ведь все равно побеспокоите.

«Даже не сомневайся», – одними губами сказала довольная Сотня, а вслух произнесла:

– Спасибо, мой друг. Я попрошу Камо проводить тебя.

Они исчезли за шуршащими шторами. Кёичиро замер, хватая воздух губами.

– Попроси его остановиться. – Кёичиро попытался отстранить Сэншу, но тот лишь крепче вцепился в его прохудившуюся куртку. – Мы должны знать, будет ли там он.

– Кто – он?

– Якко! Черт…

Кёичиро с трудом высвободился из стальной хватки Сэншу и, одернув сбившуюся под жилеткой рубашку, поторопился догнать Чиджина, но дорогу ему перегородила Сотня. Ее насупленные брови заставили его попятиться; он отступил, его колени, встретившись с преградой в виде подлокотника, подогнулись. Он рухнул в кресло и, болезненно простонав, замер. Сэншу поднялся на ноги.

– Немедленно отправляйтесь.

Сотня собрала чашки и поставила их на барную стойку. Рыжая кошка тут же принялась лакать из одной из них.

– Не уверена, правда, что Кё-сан…

– Мы справимся. Ты же меня знаешь, – улыбнулся Сэншу.

– Это меня и беспокоит, – Сотня покачала головой.

Камо с блестящими глазами и покрасневшими щеками выглянул из коридора. В руках он вертел помятую газетную вырезку на желтой бумаге.

– Вот. Расписание. Думаю, вам лучше поехать поездом.

– Но куда мы должны ехать?

– Я знаю куда, – тихо проговорил Кёичиро.

Сэншу обернулся на него. Поджав ноги, парень сидел в кресле. Его отрешенное лицо, совсем белое, зависло над столом. В пальцах он зажал одну из карт – ту самую, которую Чиджин хотел вытянуть первой. Кёичиро поднял взгляд на Сэншу и протянул карту ему. На нижнем поле, прямо под черными завихрениями травы, значилось: «Смерть».

Сэншу первым сбежал по узкой каменной дорожке и остановился у проезжей части. Пение поездов вдали казалось таким близким, что ему не терпелось сорваться с места. Кёичиро, снабженный купленным на станции маленьким красным зонтиком, понуро ковылял за ним; Сэншу придерживал его зонт всякий раз, когда налетавший ветер пытался выломать спицы.

Они прошлись до конца улицы. Ноги вымокли сразу же, от холода сводило пальцы. Кёичиро, щурясь, осмотрел бетонную стену под блестящими проводами и свернул вправо. Они перебрались через низенькие перила и взбежали на станцию.

– Ты сказал, что знаешь… – начал Сэншу, но Кёичиро прервал его, указав на табло.

Пара разноцветных линий иксом сходились в одной точке – богом забытом перевалочном пункте за городом. Именно в этом месте тусклые огоньки мигали, по очереди заполняя рисунок слова «Тэибо». Дамба. Сэншу сбросил плащ и бережно накинул его на Кёичиро, прежде чем отойти к кассам. Кёичиро безвольно наблюдал, как вода, скатываясь вниз сквозь прорехи в крыше, заливает птичье гнездо. Кап-кап. Воплощение беспомощности – тонкий писк, мокрым отпечатком остающийся в его памяти.

Сэншу улыбался, когда вернулся. Говорил что-то невпопад. Перед Кёичиро мрачным предзнаменованием расползалась чернота. Смерть. Что, если Чиджин ошибся? Если правильным было не «Страшный суд»? Если правильной была…

– У нас две минуты, так что, думаю, пора идти.

Сэншу присел на корточки перед растекшимся по пластиковым стульям Кёичиро. Этот серый блеск, кружащий вокруг Сэншу, будто тот был Железным дровосеком, немного разбавил тьму. Кёичиро едва улыбнулся и поднялся на ноги.

Поезд опоздал.

Кёичиро забился в дальний угол вагона, вжимаясь в воняющее опилками кресло. Сэншу сел рядом, холодной стеной отгораживая его от редких прохожих. От тишины, прерываемой стуком колес, клонило в сон. Веки потяжелели. Кёичиро привалился горячим лбом к плечу Сэншу и закрыл глаза.

Спустя полчаса механический голос объявил о прибытии на станцию «Тэибо». Они выскочили в холодную сырость, торопливо пересекли перрон и спустились к железнодорожным путям.

«Я знаю короткую дорогу».

Ноги сами несли Кёичиро по влажным вспухшим шпалам через припрятанную за куском металлической кровли дыру в ограждении. Он спустился вниз по склону и вышел на тропу, ведущую через рощу. Ноги увязли в размытой глине; Сэншу вытянул его в сторону, туда, где старые сосновые ветки перекрещивались под листьями папоротника. Штаны промокли до колен и неприятно липли к коже. Холод поселился в рукавах. Кёичиро взглянул на закрытый зонтик и опустил его: в буреломе, среди раскидистых лап орешника и острых веток жимолости, в нем не было никакого смысла.

Не без труда они пробрались через полосу леса и вышли к широкой тропе у опушки. Разветвляясь, она уходила вниз по склону к правому берегу дамбы, некоторые из ее дочерей-змеек, петляя, возвращались в лес или ползли через низкие заборы вдаль, к домам. В окнах одного из них горел свет.

– Думаешь, он у людей? – Кёичиро встряхнулся.

Капли разлетелись в разные стороны.

– Люди предпочитают держать свои вещи рядом с собой, – Сэншу пожал плечами и улыбнулся. – Открой зонт. Мы попробуем поговорить с местными.

Он помог Кёичиро спуститься по пологим скользким ступеням, свитым из корней большой старой ивы. Они миновали проржавевшую сетку забора и старенькие баки для раздельного сбора мусора, затем свернули к линии жилых домов. Бетонные плиты, заменяющие дорогу, усыпало расплющенными мумиями лягушек.

Чем ближе они подходили, тем более жалко Кёичиро себя чувствовал: покосившиеся стены под тяжелой прохудившейся крышей будто всегда существовали внутри него. И этот запах заросшей стоячей воды – он физически ощущал, как мелкие рыбешки бьются в сетях у наполовину скрытых водой подмостков, – словно всегда тянулся от него шлейфом. Тучи нависали все ниже.

– Ты как-то связан с этим местом? – как бы между делом спросил Сэншу.

Кёичиро приходилось держать зонт высоко, но спицы все равно то и дело задевали его голову.

– Наверное, – Кёичиро пожал плечами. – Мне кажется, я бывал здесь раньше, но очень-очень давно.

– Если хочешь, можем спросить местных о тебе. Может быть, кто-нибудь что-нибудь помнит?

– Не уверен, что… – Кёичиро вдруг осекся.

Из маленького трухлявого домика, являвшегося ему в воспоминаниях, выбрался мальчик. Совсем ребенок, не больше шести лет, он ловко спрыгнул на парапет и быстро пробежал по нему до угла дома, чтобы затем исчезнуть где-то в тюках соломы. Кёичиро зажмурился и потряс головой.

– Должно быть, чей-то сын. – Сэншу перехватил его взгляд. – Не опасно ли ему одному лазить в таких местах?

– Он… – сдавленно прохрипел Кёичиро, – не один.

В выбитом окне мелькнуло лицо – так быстро, что Сэншу едва успел заметить его. Он недоумевающе взглянул на Кёичиро, но тот лишь покачал головой.

Они свернули на маленькую улочку, и Сэншу нырнул под навес, чтобы затем постучаться в дверь. Никто ему не ответил. То же самое ждало его во втором и третьем доме. Кёичиро стоял поодаль, не сводя глаз с покосившегося забора в дальнем конце улицы. Ребенок больше не появлялся. Лишь мужская фигура мельком протиснулась между домами и спустилась вниз, к воде. Должно быть, рыбак.

– Простите? – Сэншу улыбнулся выглянувшей в приоткрытую дверь женщине. – Мы с моим другом прибыли из города. Нам поручено найти одну…

Дверь захлопнулась перед его носом. Кёичиро прыснул со смеху.

– Ты пришел в полицейской форме. Думаешь, многим в маленьких деревнях вроде этой нравится общаться с копами?

– Черт, – Сэншу усмехнулся. – Что ж, тогда нам стоит поискать искажения. Обычно когда предмет рождается, он меняет пространство вокруг себя. Что-то вроде кокона, где его способности…

– Офицер!

Худая женщина в грязном фартуке бежала с другого конца улицы, едва не поскальзываясь. Ее лицо исказил болезненный мандраж, напряжение толкало тело вперед при каждом мучительном шаге. Сэншу с готовностью выступил ей навстречу, и она схватилась за его плечи с такой силой, что пальцы свело судорогой.

1 – кун – именной суффикс в японском языке, означающий близость по отношению к адресату, примерный аналог обращения «друг», «приятель». – Прим. ред.

Продолжить чтение

Цукумогами. Невидимые беды

Пролог

Глава 1Он терпеть не может опозданий

Глава 2У таких, как она, скверные манеры

Глава 3Некоторые из нас не видят смысла в жизни без других

Глава 1
Он терпеть не может опозданий

Глава 2
У таких, как она, скверные манеры

Глава 3
Некоторые из нас не видят смысла в жизни без других