Преддверие войны

Глава 1. Женевьева

Женевьева Васильева молча слушала подругу Марфу Дерябкину, хмуря свои тонкие, как будто нарисованные карандашом, брови.

– И куда он исчез, интересно?

– Сама не знаю, все говорят, что болен, а когда заболел, чем, и в какой больнице лежит, никто не знает.

– Прямо совсем никто и не знает?

– Нет. В деканате это никого не интересует, а фон Биттенбиндер упорно молчит и, судя по всему, знает не больше, чем другие.

– Хороший друг, – усмехнулась Женевьева. – Ясненько, всё меньше у нас с тобой, Марфа, остаётся первокурсников.

– Да, – поддакнула та, – уже троих с первой сессии отчислили, а скоро уже и вторая наступит, всего-то три месяца осталось, а она посложнее окажется.

– Конечно, набирали всех подряд, да ещё вне конкурса. Вот такие и не выдерживают учёбы, – выразила своё недовольство Женевьева просто для того, чтобы перевести на другую тему опасный для неё разговор.

– Да, не выдерживают, – вновь поддакнула Марфа, – и этот Дегтярёв тоже сюда попал по набору, как сирота. Отец у него, видишь ли, погиб на фронте, и что теперь, всех подряд брать? А он вот заболел, и отчислят его, это уж ясно, как день!

– Что ты сказала, повтори? – мгновенно вспыхнула от злости Женевьева.

Она никогда не замечала за собой гнева, просто не приходилось, но то чувство, что внезапно охватило её, заставило задрожать губы, а глаза вспыхнуть явной злостью. В другой момент она смогла бы сдержать себя или не показать чувства так явно, но сейчас эмоции захлестнули девушку.

– Так это, заболел, и отчислят его, – со страхом глядя на лицо подруги, внезапно ставшее очень злым, пролепетала Марфа, явно не понимая, с чего та не на шутку рассердилась.

– Нет, что ты до этого сказала, повтори то, что сказала про его отца?!

– Так это… погиб у него отец на фронте, но это же не даёт ему право поступать именно в Павлоград, – гораздо тише, но и более упрямо ответила Марфа.

– Марфа! – скорее выплюнула из себя, чем сказала имя подруги Женевьева, – сколько у тебя родственников за сотню лет погибло или оказалось ранено во всех прошедших войнах?

– Ааа, эээ, мы же купцы старинного рода, мы деньги зарабатываем, а не воюем.

– Так вот, Марфа, – и Женевьева наклонилась над подругой, хищно раздувая ноздри своего точёного аристократического носа. – Все мои родственники, как со стороны мамы, так и со стороны папы, воевали. Дядя пришёл с войны без ноги, дед погиб, и так в каждом поколении. Все мужчины моего рода были офицерами и абсолютно все служили в армии, либо в гвардии. Кому-то повезло, и на его долю не пришлось войны, а кто-то сражался за свою жизнь не на одной войне, а то и всю жизнь этим занимался. Я знаю всё о своих предках, как они воевали и чего им это стоило. А ты смеешь изрыгивать из себя такие слова в отношении юноши, чей отец был дворянином и погиб, защищая таких, как ты, купцов? А?! Что вы сделаете, когда начнётся война, побежите из страны спасаться, или что? А она уже не за горами, поняла, д… Марфа?!

– Да я что, я ничего, – испуганно затараторила юная купчиха, – так просто, к слову пришлось.

– Я тебе язык вырву, если в следующий раз такое ляпнешь, поняла? – никак не могла успокоиться Женевьева, откуда только и слова жесткие брались, да и злость такая, которую она в себе никогда не чувствовала, а тут прямо за сердце схватило.

Она отстранилась от Марфы, взяв себя в руки. Интересно, почему она так разозлилась? Вроде, да, купчиха сказала бестактность, но она подобное говорила постоянно, по разным поводам, и хватало холодного одёргивания, чтобы та затыкалась, а тут прямо взбесила своим свинством и пренебрежением. Наверное, это всё из-за тревоги за Дегтярёва, будь он неладен! Ничего, зато Марфа ничего не заподозрит и примет яростную тираду в счёт защиты её предков.

Немного успокоившись, Женевьева двинулась дальше, а Марфа, словно верная собачонка, засеменила вслед за ней. По поводу этой дружбы Женевьева не обманывалась: сейчас Марфа строит из себя верную подругу, но с радостью станет кусать её за пятки, если она падёт ниц.

Всё это понятно, но пока Марфа нужна: в чём ей не откажешь, так это в умении вовремя узнавать последние сплетни и новости, и подкупать нужных лиц. В этом она настоящая дочь своего отца-купца. И всё же, что случилось с Дегтярёвым, он отсутствует на занятиях уже третью неделю, сначала болел, потом появился на один день в академии и вновь пропал.

О повторном пропадании Дегтярёва сообщила та же Марфа, через неделю после этого разговора. Всё это время Женевьева, мучаясь сомнениями и не признаваясь сама себе в том, не знала, как найти Дегтярёва и как ему помочь.

– Дегтярёв сегодня появился с утра, а потом вновь пропал, – с жаром поведала она графине.

– Куда пропал? – захлопала Женевьева ресницами, – он же выздоровел?

– Да, и снова исчез, я пока не дозналась, куда и почему, но сегодня же узнаю, через Ефима.

– А он откуда узнает?

– У Биттенбиндера спросит, тот ему скажет, вопрос-то, видимо, на этот раз серьёзный. Одно дело – болезнь, он, кстати, воспалением лёгких, оказывается, болел, а другое – такое резкое исчезновение. Не иначе, что-то случилось у него. Чую, что так.

– Ясно, как узнаешь, так расскажешь. Интересно, куда он опять влез, этот неугомонный Дегтярёв?!

– Да-да, я тоже это заметила, с ним постоянно что-то случается. Не приведи Бог такого мужа!

В ответ на эти слова Женевьева расхохоталась, давая волю своим чувствам и смеясь больше над собой, чем над Дегтярёвым. Ей ведь в голову приходила мысль выйти за него замуж, а Марфа сейчас расписала его в таком свете, что аж стало смешно.

– Так пути Господни неисповедимы, и не он подсовывает в мужья женихов, а родители. Эх, Марфа, если бы не знала я, как всё происходит в купеческих семьях, то и не спорила с тобой, но у аристократов всё делается ровно так же, как и у вас. Любовь для нас такое же чудо, как и для последней крестьянки, а выйти замуж по любви сродни явлению Христа народу. Прости меня, Господи, за упоминание твоего имени всуе, – и Женевьева напоказ перекрестилась.

Неожиданно для Женевьевы обычно самодовольное лицо Марфы резко погрустнело, её глаза заволокло поволокой внутренних переживаний, и она некоторое время молчала, но потом живость характера взяла своё, и она, как ни в чём не бывало, продолжила.

– Ну и что теперь, раз не по любви?! Тятя плохого жениха не предложит. У меня всегда достаток будет. А любовь? На кой она, когда жрать нечего и жить негде. Пустое это.

Женевьева скривила губы в понимающей улыбке и перевела разговор на другую тему.

– А ты сама не пожалела ещё, что учиться пошла в инженерную академию, да ещё воздушного транспорта?

– Пожалела. Меня Бог умом не обидел, но тятя говорит, что сейчас тен-ден-ци-я такая, – по слогам произнесла Марфа сложное слово, – нужно учиться. Год пройдёт, и он меня переведёт на экономический факультет, когда девок разрешат туда брать. Другие с нуля начнут, а я уже учёная. Цифрам и математическим расчётам здесь и без того учат, да и премудростям интересным, а в хозяйстве умные девки завсегда сгодятся, если дурами не станут об этом говорить направо и налево всем подряд.

– Гм, – Женевьева только в удивлении покрутила головой, дивясь поистине иезуитской мудрости старого купца. Что на это ответить, она не знала, и поэтому, пожав плечами, пошла вперёд.

Занятия, как раз, уже закончились, и дальше они могли пойти либо в столовую на обед, либо по домам, заниматься своими делами.

Женевьева выбрала второй вариант. В академии ей делать сейчас нечего, а оставаться – значит привлекать к себе внимание многочисленных поклонников, из числа одногруппников, да и не только, от которых она уже изрядно устала. Вот Дарья, та прямо упивалась обществом самых разных кавалеров, а она – нет.

А может, попытаться узнать через отца, что случилось с Дегтярёвым? Нет, этого нельзя делать, – решила она, иначе потом не сможет отвертеться от целенаправленных вопросов отца, а уж от матери и вовсе никуда не денется. Мать в неё вцепится так, что пока всё не вытянет наружу, не отстанет, и тогда они станут за ней следить, ещё и охрану приставят, а то, мало ли, чего от неё ожидать.

Вдруг она так влюбилась, что готова бежать со своим возлюбленным, хоть на край света. Такие случаи бывали, правда, Женевьева очень сильно сомневалась, что Фёдор способен забрать её и увезти на край света. Он и сам не знает, где это, и учиться любит, и достигнуть всего хочет, а за душой – ни гроша. Какой уж тут край света и рай в шалаше, хоть бы до моря добраться, и то, по большей части, придется это делать пешком.

Женевьева вздохнула: и почему всё так хорошо складывается только в любовных романах, да в обычных детских сказках, а в жизни – совсем наоборот?! Вот был бы Фёдор богатым и знатным, она и не думала тогда больше ни о чём, кроме как выйти за него замуж, а сейчас получаются сплошные огорчения и напрасные ожидания. Да что тут сделаешь, остаётся только надеяться и ждать…

Примерно в это самое время уставший после тяжёлого и долгого рабочего дня граф Васильев ужинал со своей супругой. Слуга, разлив лёгкое вино по бокалам и разложив все яства в изысканную посуду, удалился, чтобы не мешать графской чете спокойно обсуждать прошедший день. Граф не вёл конфиденциальные разговоры в присутствии посторонних или слуг, и все об этом прекрасно знали.

– Как прошёл день, дорогой?

– Весьма напряжённо.

– Что случилось?

– Конкретного ничего, но мне не даёт покоя моя поездка на встречу генерал-губернаторов с императором, особенно, в свете последних событий. Вчера совершено покушение на генерал-губернатора Крестопольской губернии.

– Что?! Ты об этом ничего не говорил!

– Дорогая, об этом написали все сегодняшние газеты.

– Я не читаю газет, дорогой. А кто совершил покушение?

– Анархисты, кто же ещё?!

– Постой! – до графини дошёл весь смысл сказанного мужем, – но если они уже начали совершать покушения на генерал-губернаторов, то следующим можешь оказаться и ты?!

– Да, всё возможно.

– Но надо же что-то делать! У тебя есть охрана?

– Есть, да я и сам себе охрана, ты же знаешь, каким даром я владею. А террористы выбрали самого незащищённого в этом плане губернатора и атаковали, но его спасли, опыт, что мы получили после тщательного изучения покушения на великого князя Ростислава Владимировича, оказался поистине бесценным. Ты помнишь, я тебе о том рассказывал?

– Да я помню, но ты мало, что рассказал.

– Да, – граф отпил из своего бокала маленький глоток вина и откинулся на стул. – Там, на самом деле, случилось очень многое, но я не готов оказался тебе о том поведать, ограничившись общими сведениями. Да и сейчас многое не скажу, но одно событие, случившееся именно там, вскользь затронуло и нас с тобой. Впрочем, я тебе о том уже говорил.

– Какое событие? – насторожилась графиня.

– Я оговорился, не то, чтобы оно нас затронуло, но я всё вспоминаю юношу, который показывал нам картину покушения на Великого князя.

– Ты имеешь в виду Фёдора Дегтярёва?

– Да, того самого. Он, кстати, получил от императора личное дворянство и премию в тысячу злотых.

– Огромная сумма для него, – заметила графиня.

– Да, любопытно, как он с ней распорядится, после этого сразу станет понятно, что он за человек, но на самом деле не это сейчас важно. Важно то, что император заметил его.

– И что из того? – пожала плечами графиня.

– Для нас ничего, а для этого юноши шанс прорваться наверх.

– Объяснись, дорогой, с каких это пор ты вдруг стал интересоваться судьбой безвестного юноши, и что даёт этот твой интерес, прежде всего, нам?

– Пищу для размышления. Мне интересно, что последует дальше. Я знаю императора, если он кого-то один раз заметил, то не отпустит далеко от себя, и если юноша сможет ещё раз выделиться, то ему помогут достичь большего, просто только из-за того, что император отметил его.

– Ты ошибаешься.

– Возможно, но хотел бы тебя предупредить, что если ты что-то услышишь о нём или узнаешь, то не держи в себе, а рассказывай мне, и попытай нашу дочь, сдаётся мне, что она-то знает о нём гораздо больше, чем мы с тобой.

– Знает она мало, и её знания не имеют отношения к тому, что тебе нужно.

– Да, но когда собираешь информацию о человеке, то подчас оказывается важной даже самая незначительная деталь. Дьявол кроется в мелочах. А этот юноша довольно необычен и перспективен, ещё бы он умел защищать себя, то цены ему не было.

– Хорошо, я узнаю, что смогу, и расскажу тебе.

– Да, мне это, возможно, пригодится, а сейчас давай поговорим с тобой на другую тему, дорогая. Хотелось бы отвлечься от всяких дел и послушать музыку.

– Что тебе сыграть?

– Всё равно, лишь бы голова отдыхала.

– Хорошо, тогда сыграю тебе, любимый, Бетховена.

Глава 2. Крестополь

О гибели матери я узнал во вторник, трагическое известие сообщил поручик Радочкин. Я пришёл в общежитие после обеда, где меня перехватил комендант и, заведя в свою комнату, оставил наедине с жандармом.

– Как учёба? – нейтрально поинтересовался поручик.

– Всё хорошо, – также нейтрально, и в то же время настороженно, отозвался я.

– Ты слышал о покушении на генерал-губернатора Крестопольской губернии?

– Да, слышал.

– Тебе никто не звонил и телеграммы ты не получал от родственников?

– Нееет, а почему вы спрашиваете?

– Вот, взгляни, это список погибших.

Моё сердце ёкнуло. Взяв листок, я быстро пробежал его глазами и впился в одну фамилию. Сердце сделало стук и затихло, после чего учащенно забилось.

– Мама?!

– Сам ты об этом узнал бы слишком поздно, поэтому пришлось оповещать тебя, я вынужден был это сделать. Тебе следует выехать, как можно быстрее, чтобы успеть на опознание. Если поедешь поездом, то мы предоставим бронь на любой, но лучше лететь дирижаблем. До Крестополя прямых рейсов нет, но можно долететь в два этапа.

– Я полечу.

– Хорошо, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

– Десять минут, и я буду готов.

– Через двадцать я отвезу тебя на аэродром.

– Хорошо.

Дальнейшее происходило, словно во сне, не веря в то, что это случилось со мной, я не помнил, как собирался, как ехал, как летел первым рейсом, всё осталось в каком-то тумане. К моменту пересадки на второй рейс я немного пришёл в себя, и дальше уже действовал обдуманно, с холодной и ясной головой.

Покупать билет и совершать другие необходимые действия предстояло теперь мне самому, поручик остался в Павлограде, благо деньги у меня имелись, и не составило никакого труда всё сделать правильно. К вечеру я оказался дома.

Три дня я провёл в атмосфере ярости и гнева, время от времени сменявшегося апатией. Когда все траурные церемонии закончились, я остался один в нашей с матушкой квартире, осознав одиночество, тоску и безысходность, что оказалось для меня самым невыносимым на свете.

Я и не знал, что так бывает больно, находясь в пустой квартире, где всё напоминала мне о когда-то счастливых днях. В этот день я напился. Нашёл в кладовке старое домашнее вино, что берегла мама на праздники, бутыль, покрытую пылью, и выпил почти всё.

Сначала алкоголь не действовал на меня, горе нейтрализовало его, но молодой, непривыкший к подобным напиткам организм, да изрядное количество выпитого, в конце концов, пересилили, и я отрубился, уснув на своей кровати.

Весь следующий день я провёл, осознавая произошедшее, пытаясь понять, как теперь жить дальше и что делать. Сейчас это казалось слишком сложным, мысли всё время возвращались к матушке, иногда перемежаясь воспоминаниями об академии и сопутствующих событиях. Что делать дальше, я пока не представлял. Хотя, чего представлять, кроме как учиться в академии, я ничего не желал.

Все прочие мысли, желания и надежды отошли на второй, а то и на третий план, став мелкими и ничтожными. Может, на время, а может, навсегда. Временами меня посещала просто запредельная ненависть, отчего хотелось выть и броситься на поиски тех, кто убил мою матушку.

Да только оба они уже оказались известны и уничтожены при покушении, их убили городовые, казалась бы, матушка отомщена, но я так не думал. На свободе остались те, кто это всё продумал и организовал, они и есть главные мои враги, они, а не эти тупые исполнители. Они и должны ответить, и ответят! Я обязательно найду их, я буду искать день и ночь, круглый год, и помогать это делать жандармам.

Мысли продолжали разрывать мою голову, не выдержав, я оделся и вышел на улицу. Март в Крестополе – это настоящая весна, пусть ещё робкая и неустойчивая, но уже без снега и почти без холодных дней. Ночью температура ещё держится в районе нуля, а днём уже теплеет и весьма ощутимо, это не Павлоград с его сыростью и пронизывающим холодным ветром.

Ноги сами потянули меня на место покушения, которое произошло на центральной площади. Брусчатку уже отмыли от крови, и сейчас ничего больше не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. Я снял шапку и молча постоял на месте гибели нескольких человек, среди которых оказалась и моя матушка.

Постояв несколько минут, я натянул на голову форменную фуражку и, засунув руки в карманы, пошёл бесцельно бродить по городу. Вначале я направился к жандармскому управлению, и даже захотел туда войти, но вовремя остановился. Зачем туда заходить? Я им незнаком, разговаривать со мной они не станут, только насторожатся, а когда выяснят, кто я, просто попросят на выход.

Осознав, я повернул в другую сторону, пытаясь как-то отвлечься, но сделать это оказалось не так-то и легко, даже юные и не совсем барышни скользили мимо моего сознания, затуманенного потерей близкого человека, и мир казался совсем не таким жизнерадостным, каким он виделся остальным.

Между тем, солнце, поднявшись высоко в зенит, стало изрядно припекать, отчего пришлось расстегнуть пару пуговиц на шинели. Бесцельно поблуждав по улицам, я постепенно устал, и мои мысли потекли более спокойно. Оставаться дольше в Крестополе мне не хотелось, завтра я зайду в мэрию и к нотариусу, заберу нужные документы, после чего уеду. Скорее всего, квартира останется пустовать до лета, когда я вернусь и приму решение, что с ней делать дальше и где мне жить после окончания академии.

Близких родственников у меня не осталось, а дальним до меня нет никакого дела, так что, по сути, я остался один. Горько это осознавать в восемнадцать лет, но делать вид, что это не так, ещё хуже. Так я размышлял, колеся по городу, пока не набрёл на ружейный магазин. Взгляд зацепился за вывеску «Револьвер и штуцер» и, поддавшись невольному порыву, я шагнул на выщербленную ступеньку. Взялся за ручку двери и, рывком открыв её, вошёл в довольно просторное помещение.

Моему взгляду открылся длинный узкий прилавок, за которым стоял высокий худощавый мужчина с пышными рыжими усами, от нечего делать разбиравший какое-то охотничье ружьё, неизвестного мне типа.

Мужчина поднял голову, внимательно посмотрел на меня, оглядев с ног до головы, и снова уткнулся взглядом в ружьё, быстро став его собирать и, буквально за минуту справившись, убрал под прилавок.

– Чем могу служить? – закончив, спросил он у меня, пока я с любопытством разглядывал развешанное по стенам или стоявшее в деревянных пирамидах оружие.

В углу шевельнулся другой приказчик, или это охранник, и, поправив кобуру с револьвером, также оглядел меня. Ну да, по нынешним временам желающих ограбить оружейный магазин могло оказаться в достатке, и ничего удивительного, что даже на меня косились, потому как большинство террористов оказывались весьма молоды. Изыски, как юношеского максимализма, так и серьёзной внушаемости со стороны иностранных агентов или агентов влияния. К сожалению, я это понимал уже и сам.

Вздохнув, я ответил.

– Здравствуйте, я ищу себе пистолет, лучше всего, если это окажется револьвер, но сгодится любой, который мне понравится. Желательно небольших размеров.

Сказав эти слова, я ещё больше насторожил приказчика и его охранника, ведь личное оружие, тем более, как можно меньших размеров, особенно револьверы, любили использовать террористы. Впрочем, если каждого подозревать, то ничего и не продашь, да и вряд ли кто станет вот так легально покупать себе револьвер, слишком это глупо и очевидно.

– Документы ваши можно лицезреть? И ваш возраст?

– Восемнадцать, вот, пожалуйста! – выпростав из кармана свой паспорт и студенческий билет, я выложил их на прилавок, дав спокойно рассмотреть документы приказчику.

– Да, всё верно, вы имеете право приобретать личное оружие. С какой целью хотите купить?

– С целью самозащиты, моя мать погибла при покушении, – не сдержался я и поведал о своей боли.

Приказчик это сразу понял и среагировал.

– Понимаю, примите мои соболезнования. Что же, у нас выбор не столь богат, как в столице, но и мы что-то, да имеем в наличии. Прошу вас к этому прилавку, – и приказчик широким жестом указал мне на дальний прилавок, где за толстым, но прозрачным стеклом висели пистолеты различных систем и марок.

– Так вы говорите, вам нужен небольших размеров?

– Желательно, я же не на службе, поэтому не могу открыто его таскать с собой. Служил бы, купил для себя самый мощный, но я пока только учусь.

– В вашем возрасте действительно требуется думать только об учёбе, а не о самообороне, но последние новости очень печальны, и поэтому я вас понимаю, но есть ли у вас деньги, ведь всякая специальная модель стоит намного дороже обычной и ходовой. Специфика такая, чем меньше выпускают модель, тем она дороже.

– Я понимаю, сколько стоит самый дешёвый револьвер?

– Устаревший револьвер фирмы Кольт стоит двадцать злотых, не считая патронов и подарочной коробки, все остальные модели либо сходные ему по цене, либо намного дороже.

– Понятно.

Я нащупал в кармане бумажник и заглянул туда, в нём лежала сотня злотых, как раз на обратный билет и другие попутные траты. Деньги у меня оставались даже после всех расходов, большую часть из которых взяла на себя империя. Вот только сейчас меня эти деньги не радовали, а идея купить оружие меня не оставляла. К тому же, я могу переделать его под себя, или вообще создать совсем другое, я ведь инженер, хоть и учусь всего лишь на первом курсе.

В общем, денег мне бы хватило, чтобы купить револьвер в пределах ста злотых, с другой стороны, если я всё равно его собираюсь переделывать, то тогда зачем мне покупать дорогой? Это уже лишнее, нужно купить то, что попроще. Зачем платить больше, если мне он необходим в прикладных целях, а не ради куража? Такие изыски пусть практикуют те, для кого это вопрос престижа.

– Деньги есть, – я вынул из кошелька две бумажки по двадцать пять злотых и продемонстрировал их приказчику, – но я не гонюсь за престижной моделью, мне главное – качество и безотказность.

– Хорошо, тогда могу вам предложить следующие… Вот старые модели револьверов, все от пятнадцати до восемнадцати злотых, а вот более новые. Выбирайте, на ваши деньги могу посоветовать револьвер системы Наган, в исполнении для унтер-офицеров, или Лефоше, или совсем уж старые револьверы.

Я наклонился вперёд и начал внимательно рассматривать предложенное оружие. Приказчик, видя мой практический интерес, снял их со своих мест и разложил прямо передо мной, добавив ещё пару револьвером от фирмы Кольт и Веблей, и Смит.

Взяв каждый, я покрутил их в руках, внимательно осмотрев со всех сторон, но ни один мне не понравился. Тогда мне предложили более дорогие модели, вроде браунинга.

– Есть бельгийский короткоствольный револьвер Баярд, карманный вариант, он будет стоить восемьдесят злотых.

– Дорого, – поморщился я, а есть что-то ещё, не такое востребованное или, может, не совсем исправное?

Приказчик почесал затылок и с сомнением посмотрел на меня.

– А зачем вам неисправное?

– Потому что я смогу починить.

Приказчик с сомнением посмотрел на меня.

– Неисправное – не держим. Но есть не очень востребованное, и да, с дефектом. Пограничники на днях сдали пару пистолетов, не подошли им, купили себе новое оружие, а это официально сдали и решили продать через комиссию у нас. В казну деньги пойдут, а разницу им вернут, вот смотрите, пистолет называется Шварцлозе, 1898 года.

Приказчик достал откуда-то снизу простую картонную коробку и вынул из неё очень необычный пистолет. Вроде и револьвер, на тот же люгер похож, но весьма отдалённо. Ствол довольно длинный и тонкий, затворная рама, как оказалось, при выстреле отдаёт назад, причём, очень сильно. Весьма необычный пистолет, но тем меня и привлёк, есть шанс его переделать под что-то уж совсем фантастическое, и я приложу все силы, чтобы это сделать. А в остальном пистолет мне очень понравился.

– Сколько?

– Тридцать пять злотых, если заберёте оба, то отдам за пятьдесят.

Я задумался и посмотрел на пистолет, задумчиво покрутив его в руках. Я не знал, как поступить. С одной стороны – денег жалко, с другой – за два дешевле выйдет, а с третьей стороны – мне нужно оружие для экспериментов, вдруг с первым сразу ничего не получится. А деньги? После смерти матери деньги мне стали не сильно и нужны. На учёбу хватит, премию, спасибо государю-императору, мне выдали, квартира в Крестополе есть. Можно её позже продать и купить что-нибудь в Павлограде, понятно, что меньше и где-нибудь на окраине, но, тем не менее, своё жильё.

Эх, не думал и не гадал я, что таким образом его получу, но теперь у меня есть и своя цель.

– Я бы купил два, но пятьдесят злотых – дорого для меня, – перестав крутить пистолет, проговорил я.

– Сделаем большую скидку на патроны к ним, они идут от Маузера. Ну, и инструмент для чистки в подарок.

– Беру, – сказал я, всё решив для себя.

– Заберёте оба сразу?

– Да, только мне нужно один из них разобрать полностью, тот, что похуже.

– Они одинаковые, насколько я могу об этом судить, а проверить можно только в тире.

– Хорошо, тогда не надо разбирать, только инструкцию к ним положите.

– Желаете приобрести их в коробке?

– Нет, вернее, да, но одну на оба пистолета. Ещё куплю у вас патроны по скидке, инструмент вы даёте в подарок и нужна кобура, желательно недорогая.

– Найдём. Сколько патронов будет брать?

– Он семизарядный?

– Да.

– Тогда возьму девяносто восемь патронов.

– Хорошо, два патрона пойдут вам в подарок от нашего магазина, итого, вместе с кобурой и коробкой, с вас ровно восемьдесят злотых.

Я молча достал тонкий бумажник и, выудив оттуда нужное количество купюр, расплатился за оружие, после чего отошёл в сторону, рассматривая висевшие на стенах охотничьи штуцера да винтовки самых разных систем. В это время приказчик, найдя подходящую коробку, проделывал в ней гнёзда под пистолеты и принадлежности к ним, а также приготовил кобуру и патроны. Минут через пять он всё сложил, как надо, и указал мне на подготовленные покупки.

– Можете забирать, я внёс вас в уведомление полиции о приобретении у нас двух пистолетов, а также сейчас выпишу справку о том, что вы действительно купили их у нас. Желаю вам, чтобы они никогда не пригодились, разве только в качестве учебного оружия.

– Благодарю Вас! – ответил я и, забрав пакет с коробками, двинулся на выход. Странно, но совершив эту довольно неожиданную и, можно сказать, неоднозначную покупку, я почувствовал себя намного легче. Обратный путь до дома я проделал намного быстрее и, сгрузив коробки на кухне, стал осматривать пистолеты уже более досконально.

Пистолетная рукоять лежала в моей узкой ладони, как влитая. Деревянные нашлёпки приятно шершавили кожу ладоней, и я чувствовал себя намного уверенней, чем когда не держал оружие.

На душе по-прежнему было горько, но появилась надежда, что я смогу отомстить или хотя бы найти того, кто организовал покушение на генерал-губернатора, при котором погибла моя матушка. Может, это и самообман, но неказистое на вид оружие давало мне в том какую-то иррациональную уверенность.

Разобрав оба пистолета и вновь собрав их, я обрёл дополнительную уверенность. Завтра пойду далеко в поле, где есть один овраг, и спокойно пристреляю оба пистолета. Людей там не бывает, а если окажутся, то подожду, когда уйдут. Можно и в тир сходить, но я не знаю, где он здесь. Раньше не интересовался, а сейчас и спросить не у кого, да и ехать уже пора. Завтра же куплю билет и поеду обратно.

На следующий день я, захватив оба пистолета и пачку патронов, доехал на извозчике до поворота в поле, всё исчерканное оврагами и холмами, и, отпустив извозчика, зашагал прямо вглубь. Солнышко припекало уже совсем по-летнему, под ногами иногда чавкала грязь, от не успевших высохнуть луж, оставленных давно растаявшим снегом, а я шёл вперёд, целенаправленно следуя к холму, на другой стороне которого располагался овраг, который я когда-то давно посетил с друзьями, отбившись от пикника.

Дойдя до места, я оценил обвалившуюся за зиму от талых вод, но довольно высокую стенку оврага и, найдя место для удобной мне пристрелки, стал располагаться. Разложив на куске ткани первый пистолет, я тщательно зарядил его и, поставив на предохранитель, занялся другим. Зарядив оба пистолета, я вызвал к памяти фигуру террориста и, спроецировав её на стенку оврага, начал стрелять из первого пистолета.

Выстрел, и пистолет чуть было не вырвался из моей руки, дав сильную отдачу. Схватив его покрепче, я слегка прицелился и вновь выстрелил, и стрелял, пока затворная рама не отошла назад, обнажив середину оружия, что раскрыла свои внутренности, требуя себе новой пищи – патронов.

Положив пистолет на тряпку, я схватил другой и начал стрелять уже с него, сразу почувствовав разницу, ведь каждый пистолет отличается от других, по очень многим параметрам. И двух одинаковых трудно найти даже на одном конвейере, а уж ручная сборка тем более добавляет различий.

Второй стрелял гораздо хуже, и по прицельности, и по общим ощущениям. Его спусковой крючок срабатывал в самый последний момент, когда палец уже почти полностью выбирал весь возможный люфт, что ощутимо напрягало. Чертыхнувшись, я вернул затворную раму на место и отложил пистолет в сторону.

Зарядив заново первый, я вновь прицелился, но уже не стал задействовать образ врага, так как после использования дара стану испытывать сильный голод, а просто повесил кусок тряпки на ветку, воткнутую в стену оврага, прицелился и стал стрелять по ней.

Выстрелы вновь вспугнули окружающую тишину, всколыхнув её. Звуки выстрелов, отразившись от стены оврага, ушли в противоположную сторону и, ударившись о пологую стену холма, взметнулись вверх, быстро рассеявшись в пространстве. Не думаю, что грохот выстрелов далеко разносился по округе, скорее всего, наоборот, слышен только вблизи.

Расстреляв второй магазин, я расслабился. Злость ушла, сменившись усталостью. Цель, установленную самому себя, я расстрелял, пора возвращаться обратно. Один пистолет точно стоит пустить на эксперименты, а вот второй нужно максимально пристрелять и довести до ума, настроив ему лучшую точность, с чем возможно справиться и мне самому. А раз так, то пора и собираться.

Оба пистолета надо очистить от пороховой копоти, но это уже днём, а сейчас проще оставить, как есть. Один я даже не стал снаряжать, а просто положил в коробку, другой же, с сомнением покрутив в руках, решил снарядить полным магазином, а сделав это, засунул его в кобуру и подпоясался ею. Не знаю, зачем я это проделал, просто захотелось почувствовать себя защищённым.

Собрав все вещи, я покинул сей гостеприимный овраг, сразу же поднявшись на холм, что находился возле него. С холма открывался вид на окрестности, сильны изрезанные небольшими укромными ложбинами и оврагами, заросшими колючим кустарником. Кое-где ещё лежал снег, белея небольшими проплешинами среди серо-коричнево-чёрной земли.

Сильный ветер доносил до меня различные запахи, что собирал с окрестной степи, норовя при этом сорвать с меня форменную фуражку. Я оглядел себя: яловые сапоги с налипшей грязью имели непритязательный вид, а нижний край шинели посерел от кусков прилипшей к ней глины. Что же, идти пришлось далеко, и грязь в подобных делах – неизменный попутчик. Приложив руку к глазам, я оглядел окрестности и, наметив себе путь до дороги, принялся спускаться с холма.

Кажется, немного в стороне от дороги я уловил какое-то движение, но может, мне это просто показалось, а может, это кто-то шёл по своим надобностям, как и я. В общем, неважно.

Глава 3. Грабители

Сапоги чавкали по грязи, коробка с пистолетами оттягивала руку, я уже изрядно устал и проголодался. Хотя, почему бы и не перекусить?! И вообще, я никуда не тороплюсь, сейчас выйду к дороге, поймаю извозчика или рейс до Крестополя, сяду на него и спокойно доеду до города. С собой у меня имелось несколько купленных пирожков, которые я буквально в пару минут сжевал, остановившись в удобном месте. Сразу стало легче и на душе, и вообще, даже идти проще стало.

Еле заметная узкая тропинка извивалась между холмами, ведя от дороги к дальнему хутору. Следуя по ней, я то хорошо мог рассмотреть магистраль, по которой приехал сюда, то терял её из виду. До проезжей дороги оставалось идти буквально минут пять, когда я вошёл в ложбину между двумя холмами и неожиданно оказался лицом к лицу с двумя странными личностями. Они резко выскочили из-за кустов, притаившись на обочине.

– Ээ, стой! – крикнул один из них, бородатый человек со смуглой кожей, в одежде явно с чужого плеча. Его спутник, выше на полголовы, с лицом законченного негодяя, и с такой же чёрной бородой, как и у товарища, держал в руках увесистую дубину.

Остановившись, я вопросительно посмотрел на обоих, предчувствуя очередные неприятности. Неужели они услышали выстрелы? А если услышали, то зачем пришли ко мне? Дураки или опасные люди? Скорее, второе.

Все эти мысли в одно мгновение промелькнули у меня в голове, и я сказал.

– А чего надо? – и остановился.

– Денег, денег давай!

– А у меня нет, – отступил я на шаг назад.

– Эсть! – осклабился второй, сказав это на ломаном русском и показав крепкие зубы, – эсть у тебя. Харашо одет, не ври нам, пожалуйста. Отдай деньги по-хорошему. А мы тебя за это убивать не будэм.

– Подожди, не пугай парнишку, – отозвался первый грабитель, – видишь, он добрый, просто испугался и не хочет сразу денюжку отдавать. Оно и понятно, мамочка заругает, папашка побьёт, но лучше уж побитым оказаться, чем без головы тут лежать. Холодно ведь, замерзнешь, небось, голова отдельно, а туловище отдельно, а?! Ха-ха-ха!

Его идиотский смех тут же поддержал второй абрек, рассмеявшись ещё сильнее. Этот издевательский смех, а также напоминание о матери всколыхнуло во мне всё то, что покрылось за два дня пеплом, всколыхнуло и расплескало вокруг.

– Что ты сказал, мразь?!

От гнева меня аж всего передёрнуло. Грабители не поняли, из-за чего я вспыхнул, но, почувствовав угрозу, тут же ускорили события. Второй перехватил удобнее дубину, а первый, неожиданно для меня, достал откуда-то из складок одежды длинный ржавый нож и двинулся прямо на меня, мерзко при этом улыбаясь.

От неожиданности я даже забыл о том, что вооружён, и выронив чемоданчик, машинально поднял руки, призвав на помощь свой дар. Воздушная волна быстро соорудила между мной и грабителями щит, подняв в воздух множество всякого мусора. Сформировав из него защиту, я немного успокоился и начал лихорадочно размышлять: как быть дальше, защищаться или атаковать?

Бандиты же не думали, а действовали. Второй грабитель, тот, что помоложе и говорил с акцентом, замахнулся дубиной и, шагнув вперёд, опустил её, как ему казалось, на мою голову. Дубина опустилась и, спружинив о выставленный щит, отскочила обратно, едва не попав по лбу нападающему.

– Ахгррр! – взревел он.

– Дароносец попался, – ощерился тут же первый, – ну, ничаво, сейчас мы тебя сделаем. Артамон!

Откуда ни возьмись, появился третий бандит, и, глядя на него, я понял, что опять попал в переплёт, да в такой, из которого ещё нужно постараться вывернуться, ведь в руках этого Артамона лежал обрез одноствольного охотничьего ружья.

– Кончай его, иначе не сможем, а он богатенький, должон быть.

Артамон поднял обрез и, не разговаривая, жахнул из него зарядом дроби, практически в упор. У меня оставалось всего лишь одно мгновение, чтобы усилить воздушный щит, подняв с земли грязь, листву, ветки и мелкие камни. Разогнанная пороховыми газами дробь вломилась со всего ходу в эту взвесь и разметала её в разные стороны.

Сконцентрировав все силы дара на щите, я получил от него отдачу, когда щит просто разлетелся кусками грязи во все стороны, а меня самого откинуло назад. Поскользнувшись на грязи, я упал навзничь, крепко приложившись головой, благо камня не попалось. От падения моё пальто распахнулось, и я скорее не почувствовал, а увидел, что на моем поясе висит кобура.

Как только взгляд упал на неё, я понял, что другого выхода нет, ведь ко мне уже подбегали эти двое, и их намерения ясно читались на искажённых злобой лицах. Дубинка и нож сделают своё дело за минуту, и тогда прощай не только академия и Женевьева, но и сама жизнь.

Пальцы нащупали застёжку кобуры, резко рванули её, и в руку легла уже остывшая рукоять пистолета. Схватив его обеими руками, я одним движением снял револьвер с предохранителя и наставил на бежавших ко мне грабителей.

– У него пэстоль! – истошно крикнул грабитель с дубиной.

– Нешто, побоится, бей его, пока не очнулся – на ходу резюмировал первый, быстро сокращая расстояние.

Второй поднял дубину и с совершенно зверским лицом попытался опустить её на мою голову, но не успел. Пистолет содрогнулся от выстрела, когда я нажал на курок. Пуля попала в грудь бандиту чуть выше лёгкого и, пробив её насквозь, отбросила тело в сторону.

Пистолет грохнул ещё раз, и вторая пуля на этот раз попала в главаря, попав ему в правую руку.

– Ааа! Сука! Твою Бога душу мать. Падла ублюдочная! Ааа!

Стрелок с обрезом успел за это время зарядить ствол и, не став терять время, вновь навёл на меня ружьё.

– Ба-бах! – грохнул дробью его ствол.

У меня ещё оставались силы дара, да и страх, и гнев подстегнули его мощь. На этот раз я не успел выставить щит, а мгновенно собрав камни и ветки, кинул их навстречу выстрелу. Мелкая дробь тут же встретила их, впившись в мусор и разделив его на ещё большие осколки, что, как шрапнель, разлетелись во все стороны, нанося мелкие увечья всем, кто оказался поблизости.

Прилетело и мне, расцарапав до крови правую щёку, но я даже не почувствовал этого, пребывая в лёгком шоке от всего произошедшего. Да в каком лёгком, я просто не успевал реагировать на быстро меняющиеся события, что, налетев на меня ураганом, ввергли в ещё большую задницу, чем до этого. А стрелок, тем временем, уже в третий раз судорожно перезаряжал своё ружьё.

Не знаю, что на меня нашло, видимо, я здорово испугался и поэтому, вскинув револьвер, выстрелил в него подряд три раза. Первая пуля бандита лишь зацепила, вторая просвистела мимо, а вот третья попала ему прямо в лицо. Удар, и стрелка откинуло в сторону, он упал и больше не смог подняться.

«Готов» – промелькнула у меня мысль, принеся очередную волну страха, но тут первый грабитель, раненый в руку, поняв, что всё пошло совсем не по планируемому сценарию, решился броситься наутёк. У меня в магазине оставалось всего два патрона. Не знаю, умел ли он считать и разбирался ли в пистолетах, скорее всего, нет, но что-то ему подсказало, что нужно попытаться сбежать, несмотря на ранение.

Стрелять я в него не стал, я вообще не знал, что делать, но в последний момент задействовал дар и ударом воздушной волны подбил ноги беглецу, отчего тот упал в жухлую прошлогоднюю траву и, покатившись по земле, стал громко стонать.

Второй бандит, тот, что нападал с дубиной, оказался без сознания, а третий, с обрезом, мёртв. Это сразу мне стало понятно по его неестественной позе. Обрез валялся рядом. Надо бы перевязать обоих, пока не истекли кровью, но я слабо в этом разбирался, да и боялся их трогать. А что теперь мне грозит за это, я и вовсе не знал, хотя, по законам империи, я имел право на самооборону, тем более, когда в меня стреляли.

Подхватив свою коробку, я бросился бежать в сторону дороги. Дальнейшее происходило, как во сне. Я добежал до трассы и принялся звать на помощь, тут мне опять повезло, и мимо проезжал полицейский автомобиль. Впрочем, полицейские остановились сами, заметив, в каком я виде стоял на обочине, хоть пистолет я и убрал обратно в кобуру, от греха подальше.

Мы вернулись к месту происшествия, из раненых повезло выжить только главарю, сказалась быстрота, с которой я нашёл полицейских, а те тут же вызвали карету скорой помощи. Да и организм у главаря оказался очень крепким, а ранение не смертельное, хоть крови он потерял и достаточно. Повезло ему, а вот меня допрашивали долго и упорно, оружие забрали, да и нервы изрядно помотали.

– Ну-с, господин студент, заварили вы кашу, – сказал мне полицейский пристав, – как же вы это так умудрились?

– На меня напали, устроили вооружённое ограбление, я не согласился отдавать им деньги, применил сначала дар, чтобы отбиться. Они поняли, что ничего не получится, и призвали третьего, с обрезом, но против огнестрельного оружия мой дар слабоват. Я попытался спастись, два выстрела мой воздушный щит выдержал, а вот третий – уже нет. Я после второго валялся на земле, ещё чуть-чуть, и меня бы там убили.

– Как вы оказались в той местности?

– Я оружие ходил пристреливать.

– Да уж, пристрелялись вы хорошо: один убит наповал, другой получил тяжёлое ранение и умер до приезда кареты скорой помощи от потери крови, а третий – на всю жизнь калека.

– Судя по его виду и деянием, он и по жизни калека, только не физически, а нравственно.

– Вы не суд, господин студент, чтобы судить других, но признаю, что право самообороны вы реализовали весьма успешно и, несмотря на смерть двоих и ранение одного из бандитов, думаю, что вас оправдают. Наличие ножа, дубинки, а главное – обреза ружья, дают надежду на получение оправдательного приговора, но вам придётся временно остаться здесь.

– Вы меня задерживаете?

– Нет, но до выяснения всех обстоятельств вам необходимо остаться на пару дней в Крестополе.

– На пару дней я останусь, а дальше вернусь в академию. Скрываться я не намерен, тем более, если дело примет плохой для меня оборот, то проще судить меня в столице.

– Суду всё равно, в каком месте Склавской империи вас судить, но обстоятельства вашего дела слишком очевидны, чтобы прямо задерживать вас или подозревать в умышленном деянии. Мы уже выяснили, что вы невольно задержали местную банду, которая ранее совершила ряд ограблений и нападала на почтовые экспрессы. Они каким-то образом связаны с анархистами, и их главарь начал давать признательные показания, слишком вы оказались для них неожиданным фактором. Возможно, через него мы попытаемся выйти на остальных членов банды. Впереди долгое и непростое расследование, так что, вам в каком-то смысле даже повезло, особенно, учитывая тот факт, что один из троих остался в живых. Но на будущее я бы вам советовал воздержаться от применения оружия с такой лёгкостью. Кстати, оба пистолета мы у вас временно конфискуем, пока суд не определит степень вашей вины, если вас оправдают, то оружие вернут.

– Я понял, сегодня я могу ночевать дома?

– Да, сегодня можете, спите спокойно, если нужно, то за вами придут в любое время дня и ночи.

– Спасибо, – через силу выдавил я из себя, получив в ответ понимающую улыбку пристава.

– Вы свободны, жду вас завтра в восемь утра у нас в управлении.

– Непременно буду, – сказал я и, схватив фуражку, немедленно вышел из кабинета.

По дороге домой я всё думал: правильно ли я поступил, вновь и вновь переживая прошедшие события. Но с какой стороны я на них не смотрел, везде видел только два решения вопроса: либо бежать, либо стрелять, а если не делать ни первое, ни второе, то мог остаться там без всяких мыслей и желаний. Лежал бы труп прохладный, и снег не таял на его лице.

На хрен такое счастье, пусть уж лучше лежит в земле тот, кто стрелял в меня, и те, кто хотел ограбить. Хорошо, что один из них выжил, ему будет, что рассказать уголовному сыску, а то двойное убийство трудно оправдать самообороной, хотя все поводы к тому у меня имелись.

В последнее время я очень сильно изменился и даже ожесточился. Не иначе, повлияла смерть матери от бомбы террориста, мне их жалко не стало, и рука не дрогнула при атаке на меня бандитов именно по этой самой причине. Ладно, уже нечего жалеть, другого выхода у меня на тот момент не оставалось.

Ночь прошла для меня спокойно, и уже в восемь утра я находился в уголовном сыске. Меня долго допрашивали, отправляли из кабинета в кабинет, я даже успел на обед сходить и вернуться обратно, когда уже в самом конце дня меня вызвали к главному следователю по этому делу.

– Пришёл?! – зыркнул на меня исподлобья следователь, – ну, что же, о случившемся доложено по всем инстанциям. Повезло тебе, ранил ты опасных преступников, вчера появились сведения о личности убитого стрелка, редкостный негодяй был. Имел три судимости: последнюю – за убийство, бежал, находился в розыске, тот, которому ты в руку попал, оказался и вовсе авторитетным в уголовной среде товарищем, возможно, он связан с террористами, ну, а третий из оставшихся – местный абрек, решивший присоединиться к банде. В общем-то, тебя впору награждать, а не наказывать, но на это не рассчитывай. Дело на тебя заведено, все запросы наверх отправлены, ждем ответ от начальства, через телеграф. Никуда не уезжай, сиди дома.

– А пистолеты отдадите?

– Вот кому чего, а ему пистолеты?! На них уже кровь есть, не боишься?

– Нет, на одном есть, а другой чист.

– Если суда над тобой не случится, то вернём, а если будет, то пройдут, как вещественное доказательство, хотя ты, действительно, только с одного стрелял, а другой чист, но всё равно, пока суд да дело…

– Мне долго задерживаться нельзя, мне в академию надо вернуться, а то я уже второй месяц занятия пропускаю.

– Ты бы не об учёбе думал, а о своей судьбе.

– А толку мне думать о ней, в той ситуации пришлось защищать свою жизнь, не смог выжить, не разговаривал бы сейчас с вами.

– То верно, но всё равно.

Неожиданная мысль внезапно посетила мою голову в надежде выкрутиться из, казалось бы, совсем хреновой ситуации.

– А вы следователя Кошко из уголовного сыска Павлограда знаете?

– Это Дмитрия Анатольевича, что ли?

– Да, его самого.

– Да кто же его не знает?! Он же, как памятник в нашем деле, многие у него учились, а кто не учился, тот слышал.

– Позвоните ему, пожалуйста, или телеграфируйте, он знает меня.

– Знает? Очееень интересно. Хорошо, я направлю ему телеграмму. Завтра приходите к двенадцати часам, и мы определимся, а пока сидите дома и никуда не выходите. За вами всё равно установят слежку, а оружия нет, так что, не убежите.

– Я не собираюсь никуда бежать, зачем, я студент и всё моё будущее связано с академией, а не с бегством в степи или горы.

– Моё дело предупредить, а ваше подчиниться.

– Я могу идти?

– Да, вот ваш пропуск, вы свободны.

Остаток дня я бездумно шарахался по городу, а вечером засел за уроки. У меня было с собой несколько учебников и тетрадей с конспектами, вот их я и читал, однако мысли меня одолевали самые разные, но упрямство вместе с упорством не давали им завладеть полностью моей головой.

На следующий день ровно в двенадцать дня я вновь стоял в кабинете уголовного сыска города Крестополя.

– Тэкс, а вы интересный фрукт, господин Дегтярёв, очень. Я тут получил сразу две телеграммы: одну от Кошко, а другую из жандармского управления, где предписано сопроводить вас в Павлоград, а о деле, которое вы же и закрутили, не распространяться, и по возможности сделать так, чтобы информация о вас не попала в газеты. Последнее совсем нетрудно, поимка трёх человек из банды никого не огорчит, а только обрадует, особенно после покушения на генерал-губернатора, ведь он вообще назначил награду за любую информацию о людях, которые покушались на него. Сегодня я, помимо этого, получил распоряжение вас не держать. Основные мероприятия следствия завершены, виновные установлены. Ваша вина также понятна, так что, завтра вы можете уезжать. К вам будет прикреплён наш человек, он же и повезёт ваше оружие, а дальнейшее решат наверху. Ваше дело, скорее всего, станут доследовать в Павлограде, но меня это уже не касается. Мне вопрос ясен, и преследователь вас я не намерен, вы действовали в пределах самообороны, просто для меня удивительно то, как быстро вы нашли себе на голову приключения, а казалось бы…

– Я всего лишь хотел пристрелять оружие. Мою мать убили террористы, этим я хотел немного заглушить горе в душе, заодно потренировать навык стрельбы. Неизвестно, что ждёт нашу империю впереди, может, придётся сражаться с анархистами или кем-либо ещё.

– Ясно, а получилось, что на вас напали и вы причинили, так сказать, горе другим людям.

– Людям? А что я сделал плохого этим, с вашего позволения, людям? За что они на меня напали и за что хотели убить? Из-за того, что я не захотел отдавать им свои деньги и имущество, но простите, мы живём по законам империи, а не так, как хочется отдельным личностям, и каждому гражданину империи это известно. А бандиты живут несчастиями законопослушных граждан и последствия своих нападений прекрасно осознают, просто им не повезло нарваться на меня, как и мне на них.

– Гм, согласен. Генерал-губернатору доложили о данном случае, и его мнение уже известно, поэтому вас и отпускают, хоть и приставляют сопровождающего. Счастливой дороги, постарайтесь больше не впутываться в подобные переделки-перестрелки, а то это может для вас плохо закончиться.

– Я стараюсь, – пробормотал я себе под нос, отчётливо сознавая, что ничего с этим поделать не могу, и с каждым разом мои приключения становятся всё более продолжительными и намного жёстче, но пока от меня ничего не зависит. Вернее, зависит, но как я ни стараюсь, а приключения всё равно вновь находят меня.

Из уголовного сыска я прямиком направился на железнодорожный вокзал, где купил билет на утренний рейс и пошёл домой собирать вещи. А на следующий день уже ехал в поезде. Сопровождающего я обнаружил в одном со мной купе, да я и не сомневался, что может оказаться как-то иначе. Сопровождающий оказался внушительных размеров мужчиной, одетым в штатское, с огромным чемоданом вещей. С ним мы практически не разговаривали, разве что, по общим вопросам. Я делал вид, что он мне не интересен, а он – что едет рядом, как обычный пассажир.

Выходя на перрон на остановках, я ловил на себе ещё чей-то взгляд, но так и не определился, чей. Вроде бы этот пузатый дядечка в котелке и толстом шерстяном пальто смотрел на меня, а может, вон тот худой и нескладный юноша, с мрачным взглядом и кожаным саквояжем в руках. А может, та пожилая мадам с ридикюлем в руках и в меховой, уже давно облезлой шапке из меха зайца. Не знаю, да и сейчас мне всё равно.

Ехал я трое суток, как и обычно. Поезд всё также лязгал вагонами на станционных переходах и гудел перед каждой станцией, давая всем знать о своём прибытии. Всё также мелькали за окном поля, леса и реки, как будто ничего нигде не произошло. Да оно и понятно, это только человек может приписывать природе человеческие свойства, а на самом деле она сама по себе, и ей нет никакого дела ни до людских страстей, ни до людских дел.

Поезд прибыл на вокзал Павлограда строго в назначенное время. Я вышел из вагона и буквально тут же попал в цепкие руки поручика Радочкина и его приятеля, следователя уголовного сыска Кошко.

– Приехали, юноша. А мы вас тут ждём вдвоём, – ответствовал мне Кошко. – Уж и кофею попили в станционном буфете, и лясы поточили, и вообще о многом подумали.

– Поезд пришёл строго по расписанию, – тихо сказал я в ответ.

– Но мы-то пришли раньше, переживаем за вас, господин студент.

– А чего за меня переживать, со мной всё ясно уже.

– Ничего не ясно, но очень интересно. Вы опять умудрились попасть в переплёт, хорошо хоть не убили вас, но и поздравить тоже особо не с чем, хотя вы уже открыли счёт первым своим убитым врагам?!

– Да, и теперь меня по закону могут привлечь за это к ответственности.

– Безусловно, привлекут, но заседание планируется закрытым, впрочем, пойдёмте, не стоит болтать у всех на виду.

Мы дошли до здания вокзала, минули его и, выйдя на привокзальную площадь, направились к припаркованному на соседней улице автомобилю. На нём мы довольно быстро доехали до управления жандармов, где меня завели в кабинет к поручику Радочкину, и продолжили прерванную на вокзале беседу.

– Рассказывай, что делал, где пистолеты купил, зачем? Куда ходил, как повстречал грабителей, почему стал стрелять, ну и дальше всё, как было.

– Да вы и сами уже знаете.

– Да, но не всё. Рассказывай, как дело происходило, да подробно, но не слишком занудствуй.

Я начал своё повествование, хотя рассказывать особо оказалось и нечего. Это только кажется, что событий много, и они долго происходили, а начнёшь объяснять, так и двадцати минут за глаза хватит.

– М-да, бывает же такое в жизни! – выразил общее мнение поручик Радочкин. – Мало того, что мать погибла, так не успел сын приехать к ней на похороны, как и сам чуть не погиб, и главное, смог отомстить, правда, не тем и не за то, но сам факт налицо. Что-то у вас странное происходит с вашим даром, господин Дегтярёв?! Прямо мистика какая-то…

– Не знаю я ничего. Обычный у меня дар.

– Был бы обычный, вы в восемнадцать лет не получили личное дворянство и сейчас вас, я уверен, не посадят. Пока вы ехали, допросили с пристрастием главаря бандитов, которого вы ранили в руку. Он хоть и не участвовал ни в каких акциях террористов, тем не менее, невольно навел на их след следственную группу, и теперь те роют в правильном направлении. Много чего, оказывается, знал этот товарищ, да испугался сильно. И люди, что допрашивали его, из столицы прибыли по расследованию покушения, так что, не отвертеться ему. А ваши действия целиком и полностью соответствуют самообороне и защите, так что, суд даже не состоится, дело просто не передадут в него и закроют, как поимку и уничтожение банды террористов внештатным сотрудником отдельного корпуса жандармов. Вы же таковым и являетесь уже.

– В смысле? – удивился я. – Но я не подписывал никаких бумаг?!

– Да, не подписывали, но, во-первых, участвовали в поимке одного из террористов, во-вторых, лечились и проходили обучение в закрытом госпитале, который относится к отдельному корпусу жандармов, а в-третьих, я предлагаю вам подписать нужные бумаги, сейчас же. Разумеется, задним числом. Тем, когда вы вышли из госпиталя, чтобы всем стало ясно, что бандиты напали на нештатного сотрудника нашего ведомства, когда он производил обследование местности на предмет обнаружения схронов и возможных укрытий анархистов. И тогда дело автоматически перейдёт из разряда самообороны в разряд защиты представителя государственной власти, выполняющего свой служебный долг. Тут у любого, даже самого либерального судьи, вопросов не возникнет. Согласны?

– Но я не хочу становиться внештатным агентом, это противоречит моим моральным принципам и вообще.

– А кем бы вы тогда хотели стать?

– Военным.

– На данный момент это исключено.

Я задумался. Жандармы в империи не то, чтобы пользовались сильным уважением населения, их скорее боялись, чем считались, или считались, потому что боялись, но в голову мне никогда не приходила идея стать жандармом, да и брали туда, в основном, представителей из армии или людей, склонных к поиску врагов государства. Просто так попасть в эту структуру казалось нереальным.

– Но я слышал, что в жандармы попадают, только пройдя через армию?

– В основном так, но возможны и редкие исключения. Дело в том, что нам постоянно требуются люди с даром, но как раз такие к нам идут с явной неохотой, применяя свои навыки в других местах. Вас мы можем взять нештатным сотрудником.

– Нештатным не хотелось бы, если уж идти к вам, то только штатным, да пройти обучение на жандарма, если уж другого выхода нет.

– Так-так-так. Что же, в этом есть смысл, но пока стоит, всё же, подписать бумаги, чтобы у вас возникло служебное алиби. На основании его мы сможем подготовить документы о том, что вы убыли в нештатную командировку, хоть и по весьма грустному поводу гибели матери, и попутно с целью разобраться с возможными пособниками террористов, и попытаться найти их, как человек родом из Крестополя, непосредственно пострадавший от них.

Я подумал и вынужденно согласился.

– Хорошо, а как мне дальше действовать?

– А дальше вы пройдёте обучение на разных курсах. Я переговорю с начальством, и мы что-нибудь придумаем. Возможно, по окончании академии вы сможете получить офицерское звание и окончательно перейти к нам. Либо перейдете на обучение в военной академии в качестве вольного слушателя, прибывая один раз в три месяца на одну неделю. Этого, думаю, достаточно для того, чтобы получить необходимые знания и сдать экзамен на целевой военной кафедре.

– Я согласен, хоть и с трудом верю в подобное.

– Вот и хорошо, – резюмировал Радочкин и стал раскладывать передо мной всевозможные официальные бланки.

– Вот здесь и здесь прочитайте и подпишите. И вот тут и тут. Всё, сейчас вас отвезут в общежитие, завтра выходите на учёбу, а дальше мы с вами свяжемся. Надейтесь на лучшее и готовьтесь к худшему.

– Всегда готов! – мрачно отреагировал я на эти слова и поднялся, готовясь уйти.

Поручик убрал все подписанные мной документы в сейф, закрыл его и, надев свою фуражку, повёл меня на выход.

Глава 4. Академия

Пётр, увидев меня, тут же вскочил и крепко обнял.

– Ты как?

– Держусь, и у меня очередные приключения, на этот раз весьма неоднозначные.

– Какие?

Я вздохнул и начал рассказывать, невольно наблюдая за тем, как у Петра по мере моего рассказа открывается от удивления рот. Он даже не знал, как реагировать на услышанное.

– Ну, ты даёшь! И что теперь?

– Не знаю. Предстоит закрытый суд, так как участвовали бандиты, да ещё каким-то образом связанные с анархистами. За неделю всё окончательно прояснится.

– И как ты станешь теперь жить?

– Не знаю, попробую, как и прежде, если получится. Займусь учебой, а там, как повезёт.

– Да уж, тебе очень везёт, в плохом смысле этого слова.

– Ну, что поделать, жизнь такая.

– Да брось ты, при чём тут твоя жизнь? Это у тебя дар такой, постоянно приключения приносит, хотя, казалось бы, самый мирный дар на свете.

– А его ещё любят дети, – в рифму сказал я.

– Какие дети? – не понял Пётр.

– Да это я так, к слову. Картины живые ведь все любят смотреть, вот я и подумал, что детям особенно интересно на них смотреть.

– Это да, но у тебя совсем не детские картины пошли. Всё хуже и хуже дела идут, но ничего. Давай я тебе расскажу, что в академии сейчас творится. Когда ты уехал, первое время всё шло так же, как и раньше, но несколько дней назад по академии стали распространятся слухи, что наш курс хотят сильно урезать, и тех студентов, кто не из благородных, отчислить, а вместо них взять только благородных, пусть даже не имеющих дара. Это произвело эффект похлеще разорвавшейся бомбы. Все испугались, начали возмущаться, ну и всё такое. Началось брожение, те, кто из простых сословий, возмущаются и осаждают деканат. В деканате же уверяют, что это клевета и сознательная диверсия. В общем, дурдом какой-то творится.

– Ничего себе! А я думал, только у меня приключения и сложности, а в академии вообще незнамо что творится! Так это правда или нет?

– Конечно, ложь! Кто-то специально распространил эти слухи, чтобы посеять вражду и ненависть между разными сословиями, и если получится, настанет катастрофа! Только такого не хватало! Это же подрыв нашего общества изнутри, ты ведь понимаешь?

– Действительно, но, думаю, руководство академии со всем разберется. Если это только слухи, то они прекратятся со временем, и деканат должен выступить с официальным опровержением, странно, что он ещё его не сделал. Ничего, я думаю, что они быстро во всём разберутся и найдут зачинщиков, кто это всё подстроил. Мне же пока стоит усиленно думать об учёбе, скажи мне, друг, много ли я пропустил?

– Много, – вздохнул Пётр, – но если ни на что не отвлекаться, то сможешь быстро наверстать.

– Да на что мне отвлекаться, сейчас не до этого, со своими несчастиями справиться бы, или, как говорят иностранцы, проблемами. Я и мать потерял, и сам чуть не погиб, а в итоге убил двух других.

– Ты убил бандитов и грабителей, отбросы нашего общества.

– Да, но я не хотел этого делать. Ты не представляешь, как я мучился после всего произошедшего, но всё случилось так неожиданно и быстро, что у меня просто не оказалось выбора: или они, или я.

– Я не собираюсь тебя осуждать, Федя, я понимаю, потому что знаю, какой ты есть на самом деле. Давай не будем об этом больше говорить, я помогу тебе, чем смогу, и я верю тебе. Ты справишься со всеми опасностями и выживешь там, где другой погибнет. В этом я убеждаюсь, в который раз. А ещё ты всегда приходишь на помощь, не задумываясь. А это редкое качество среди людей.

– Я тоже помогу тебе всегда, Пётр. Дай мне конспекты, какие у тебя есть, и расписание завтрашних занятий, теперь нужно готовиться.

– Да, сейчас я тебе всё выдам, и не переживай – наверстаешь!

– А толку переживать? Нужно учиться, и всё.

– И то верно!

***

Через несколько минут после того, как Дегтярёв вышел из кабинета, в него вошёл титулярный советник Кошко, который находился в это время в другом помещении, где знакомился с новыми данными по разным делам, любезно предоставленными ему жандармским управлением.

– Ознакомились, Дмитрий Анатольевич?

– Да, Ростислав Игоревич.

– Что думаете?

– Думаю, что мы с вами уже давно заслужили следующий чин.

– Само собой. Не знаю, как вам, а мне начальство уже намекнуло, что он не за горами.

– Рад за вас, Ростислав Игоревич, а меня вот только премией одарили и больше нечего не обещают.

– Премия тоже весьма хорошо, Дмитрий Анатольевич.

– Не спорю, но титул даёт больше, в качестве прибавки к зарплате.

– Да, согласен, но что вы скажете по Дегтярёву, каковы его шансы избежать уголовного наказания?

– А он его и не избежит.

– Гм, вы меня пугаете подобной откровенностью, он защищал свою жизнь, а после подписания соответствующих бумаг ещё и выполнял долг.

– Ну, это вы уж поторопились. Суд по нему обязательно состоится, и он получит наказание, но минимальное, только для того, чтобы дать понять, что наказание в этом мире существует за всё, а то так благополучные граждане могут не оставить в живых ни одного преступника, отстреливая их, как охотник куропаток.

– Дмитрий Анатольевич, вы, как всегда, в своём репертуаре, утрируете со страшной силой. Не надо так, а то у меня прямо вертится на языке ваша очередная попытка всё перевести целиком в денежный вопрос. Как говорят: «Вы там держитесь, денег всё равно нет», но я не стану ударяться в финансовые вопросы, ведь благодаря моей помощи вы получили дополнительное финансирование на содержание ваших и наших филлеров.

– Так точно, Ва-ше-ство! – вдруг вскочил Кошко и, вытянувшись во фрунт, прокричал эти слова прямо в лицо опешившему поручику и, не давая ему опомниться, проорал – Благодарю Вас! – и опустился обратно на стул. После чего, как ни в чём не бывало, произнес, – как вам мой задор?

– Гм, неожиданно и, признаться, пугает. Не думал, что такой солидный человек, как вы, способен на столь безумный поступок!

– Пугать я вас не намерен, а удивить, как оказывается, ещё могу. Извините меня, старика, за это фиглярство, но просто хотелось поёрничать, в связи с вашими завуалированными обвинениями. И в борьбе с преступностью приходится часто мимикрировать, так что, тут сказывается практика, и я не всегда был старым и солидным, есть что вспомнить, да и вам показать.

– Я не собирался вас ни в чём обвинять, Дмитрий Анатольевич, извините, если так получилось, хотелось бы обойтись в будущем без подобных эксцессов!

– Прошу вас тоже меня извинить, Ростислав Игоревич. Устал, нервы, а в связи с последними событиями и вовсе времени нет, даже с детьми пообщаться.

– Я понимаю, у меня пока нет семьи, и то я устал, но давайте перейдём к нашим делам. Вы читали донесение Ефима Трутнева? И что вы думаете о ситуации в академии?

– Да.

– И что думаете?

– Думаю, пора вводить в курс дела Дегтярёва, работать через него и вместе с ним. Его энергию, да в мирное русло.

– Он слишком молод и неопытен, всё дело завалит. К тому же, он хоть и подписал бумаги, но на деле офицером не является, и даже не унтер-офицер политической тайной полиции. Ничем особым он нам не поможет, разве что опять притянет к себе врагов государства, в этих способностях ему не откажешь. Он словно магнит тянет их к себе.

– Гм, а как же ему быть офицером-жандармом, Ростислав Игоревич, когда ими становятся только после достижения двадцатипятилетнего возраста, имея личное дворянство и закончив военное учебное заведение? Тут вы сами себе противоречите.

– Не спорю, вы ещё забыли добавить, Дмитрий Анатольевич, полугодичные курсы и отсутствие долгов-с.

– Это уже детали, любезный Ростислав Игоревич.

– Согласен, но детали существенные, поэтому нужно работать с Дегтярёвым пока так, как есть, а дальнейшее покажет жизнь. Не удивлюсь, если через год или два нас настигнет война. Не верю, что мы сможем её избежать, а тогда станут призывать всех на военную службу, независимо от того, какое высшее учебное заведение кто закончил.

– И не поспоришь! Впрочем, мы отошли от нашей темы. Я предлагаю дождаться суда над Дегтярёвым, после чего уже ввести его в курс дела. Если верить Ефиму Трутневу, а также донесениям других, то воду мутит вновь та троица и ещё несколько групп студентов, явно работающих за деньги иностранных разведок.

– Работать они могут и по глупости, наслушавшись на собраниях различных рассказов о свободе, равенстве и братстве. Это, как сказал один известный идеолог мирового анархизма, религия – опиум народа. А свобода, равенство и братство – это новая религия, называющая себя идеологией и противопоставляющая себя религии. И всем невдомёк, что по своей сути это одно и то же, только религия призывает обуздывать свою плоть, а идеология, наоборот, призывает к развращению, прикрываясь новейшей методологией, якобы это борьба за права свободных граждан, как будто кто-то из них не является свободным, или мы все в рабстве находимся?

– Они говорят, что мы находимся в рабстве у капитала.

– Да, я в курсе, Дмитрий Анатольевич, дак если бы… Если в каком-то рабстве мы и находимся, то только в рабстве собственных идей и иллюзий. Впрочем, давайте оставим эту тему. Она уже набила мне оскомину на языке и надоела в документах. Вы, как человек уголовного сыска, подскажите, пожалуйста, когда назначен суд над Дегтярёвым?

– Через неделю, насколько я слышал. Основная часть документов собрана, следственные действия проведены, если не произойдёт подача каких-либо новых данных, то затягивать сроки заседания не целесообразно. Это мне сказали мои знакомые из судейской коллегии.

– Хорошие у вас знакомые. Что грозит Дегтярёву?

– Не знаю, но думаю так же, как и вы. В-первых, он защищал свою жизнь и имущество, во-вторых, нападение на него состоялось с применением огнестрельного оружия, в третьих, группой лиц по предварительному сговору. Есть и в-четвёртых: каждый из нападавших ранее привлекался к уголовной ответственности, а двое даже являются матёрыми рецидивистами, осуждёнными по тяжким статьям. Ну, и в-пятых, по тем материалам дела, что вы мне дали почитать, выходит, что он оказал помощь следствию в поиске и поимке террористов. Конечно, их пока не поймали и ищут, но любая информация о них попадет в тему для вынесения оправдательного приговора. К тому же, он теперь дворянин и носитель дара, что также является, в данных обстоятельствах, смягчающим фактором, и я бы даже сказал, основополагающим смягчающим фактором.

– Ясно, тогда вернёмся к этому вопросу позже, когда состоится суд по Дегтярёву, а может, ещё всплывут дополнительные факты.

– Несомненно, а сейчас позвольте мне, Ростислав Игоревич, откланяться.

– Как вам будет угодно, я сообщу, если возникнут новые обстоятельства, и буду держать вас в курсе всех событий.

– Аналогично, за сим откланяюсь! – и, подхватив свой котелок со стола, Кошко пожал руку поручику и вышел из кабинета.

***

Первый день в академии после всех событий, оказался ни о чём. Меня спросили пару раз, что да как, и, в общем-то, больше и не трогали, на практических занятиях я с трудом справлялся, но, постепенно вникнув, понял, что ничего сложного на них и не было. Так прошёл второй день и настал третий.

На одном из занятий, общих для всего потока, я внезапно увидел трёх девушек-первокурсниц и заметил среди них Женевьеву. Невольно засмотревшись на неё, я упустил момент, когда она почувствовала мой взгляд и, подняв голову, повернулась ко мне. Взгляды наши встретились, я невольно вздрогнул и тут же отвёл глаза.

Занятия вскоре закончились, и когда все пошли на выход, у меня вдруг возникло совершенно дикое желание подойти к Женевьеве и поговорить с ней. Не в дверях, конечно, под многочисленными взглядами, а где-нибудь в коридоре, и такая возможность мне вскоре представилась.

Женевьева, что шла впереди меня, резко остановилась, разговаривая с двумя подружками, и, чтобы не мешать другим, отошла к стене. Не успел я дойти до неё, как одна из подружек быстро попрощалась и, шурша длинной юбкой, удалилась.

Я давно не видел Женевьеву и, не в силах бороться со своим внезапным желанием, решился подойти к ней, и потому невольно замедлил шаг. Всё же, нет ничего зазорно в том, чтобы остановиться и пообщаться с девушкой. Разговор при свидетелях ни к чему не обязывал, к тому же, происходил в коридоре, а не один на один в какой-нибудь аудитории. Студенты, выходя из лекционного зала, расходились в разные стороны, спеша по своим делам. Пётр, который шёл позади меня, увидел, что я начал замедлять шаг, и вопросительно толкнул меня под руку.

– Я догоню тебя, – шепнул я ему, а он, бросив взгляд на Женевьеву, понимающе кивнул и, ускорив шаг, быстро направился вперёд по коридору.

Дойдя до Женевьевы, я, несмотря на подавленное настроение, всё-таки решился с ней заговорить. Мало ли, как сложится моя дальнейшая судьба, а за разговор, надеюсь, меня не побьют и не посадят, тем более, я вроде уже и дворянин, могу почти на равных общаться с девушками аристократического рода.

– Здравствуйте, Женевьева! – обратился я к ней, остановившись прямо напротив девушек. Они удивлённо переглянулись, и мне показалось, что если подружка, кажется, её звали Марфа, удивилась по-настоящему, то удивление Женевьевы носило несколько иной характер. Какой именно, я не мог с уверенностью определить, слишком мало и редко общался с девушками.

– Давно вас не видел, вот решил спросить у вас, легко ли учиться на факультете воздушного транспорта?

– Мне?! Неплохо, а почему вы спрашиваете именно меня об этом?

– Нравятся мне дирижабли, – намекнул я ей про совместный полёт, – может, из меня смог бы получиться хороший авиаинженер или даже авиаконструктор, если я решился перейти на «воздушный» факультет.

– Вы пока только на первом курсе учитесь, Фёдор, а перейти на другой факультет можно вплоть до третьего, при условии, что вы будете прилежно учиться и достойно вести себя.

Услышав последнюю фразу, я невольно помрачнел, что не укрылось от глаз Женевьевы.

– А вы где пропадали два месяца, извините уж меня за любопытство?

– Воспалением лёгких болел, а потом мать ездил хоронить. Погибла она от бомбы анархиста, при покушении того на генерал-губернатора, и вообще. Извините, что подошёл, давно вас не видел, хотел поговорить.

Сказав несколько скомканно последнюю фразу, я поклонился, не решаясь поцеловать девушке руку, ведь это она выбирала, подавать ей её или нет, да и не хотел выглядеть слишком навязчиво. Поклонившись, я выпрямился и, грустно улыбнувшись, пошёл дальше по коридору. Женевьева молча смотрела мне вслед, не решаясь ни остановить, ни спросить что-нибудь вновь.

А мне стало немного легче на душе: не прогнали и не посмеялись, и то хорошо, а в преддверии решения своей судьбы и вовсе, как глоток свежего воздуха, и вспомнить есть что.

– Поговорил с ней? – спросил меня в столовой Пётр.

– Да, поговорил. Не прогнала, и ладно. Да я недолго с ней разговаривал, просто спросил, как учёба, а она спросила, где я пропадал, и всё.

– Сказал ей?

– Нет, про мать только сказал, и про болезнь, и всё, ушёл, не мог не сказать про мать, а сейчас уже жалею. Зачем это ей слышать, я не нуждаюсь в жалости, разжалобить не хотел её, но и пройти мимо не смог. Так хоть немного легче стало.

– Да, люди в социуме живут, им же лечатся или калечатся, как кому повезёт. Не переживай, в неведение тебе находиться недолго осталось.

– Согласен, да всё равно уже. Займусь учёбой, а дальше – как будет.

– Не переживай, всё обойдётся, давай сходим пива попьём тевтонского, я тут нашёл одно заведение, очень вкусное пенное в нём продают.

– Давай лучше в бутылках купим, у них и закуски возьмём, и в комнате выпьем? Не хочу я в заведении сидеть, там шумно, а настроение у меня к ному не располагает.

– Давай.

Так мы и сделали. Зайдя в магазинчик, выбрали пиво и, купив по три бутылки на брата, удалились. Я себе решил взять имперский стаут, двойной стаут и портер.

– По тёмному решил пройтись?

– Да, Петя, пиво, как жизнь.

– Так надо было купить последней бутылку светлого пива, чтобы символизировать переход от тёмного прошлого к светлому будущему.

– Как настанет светлое будущее, так обязательно куплю.

– Мы сами творцы своего будущего, купи светлое.

– Нет, уже купил достаточно, да и стаут с портером крепкие, а светлое легче, развезёт меня сильно от него.

– Ладно, тогда пошли.

Дойдя до общежития, мы зашли в нашу комнату и, разложив на столе припасенную снедь, откупорили первые две бутылки.

– Лады, тогда давай выпьем за твоё чёрное прошлое!

Мы стукнулись бутылками и, отхлебнув из них терпкий напиток, принялись усердно жевать разложенную снедь, включающую охотничьи колбаски, селёдку слабосолёную и другие разносолы.

– Вкусное пиво, – резюмировал я, допив имперский стаут.

– Вкусное, но крепкое. По второй?

– Давай.

Двойной стаут оказался ещё крепче, всё же, двенадцать градусов для пива – это похлеще, чем для вина, но организм легко его поглотил, да и еда вкусная, а настроение мрачное, так что, всё пошло легко.

– А теперь и третью предлагаю, – сказал Пётр уже сильно заплетающимся языком, на что получил моё утвердительное согласие.

Портер, по моему мнению, уступал двойному стауту, но оказался легче и менее крепким. До кровати я добрался уже изрядно опьяневшим и опустошённым. Не лучший способ отдыха, но пиво и вправду оказалось очень вкусным, так что, стоило его попробовать, хоты бы с целью поднять себе настроение.

Глава 5. Суд

На суд меня вызвали через пять дней. В академию приехал кто-то из помощников или подчинённых поручика, меня опять позвал к себе комендант и передал с рук на руки жандармам.

Оказалось, что ехали мы на закрытое заседание суда, которое происходило в незнакомом для меня огромном здании, где-то в центре Павлограда. Об этом сопровождающий сообщил в последний момент, не знаю, уж, почему. Видимо, это имело какой-то для суда смысл, или просто так получилось. А может, сделали так для того, чтобы я не убежал.

Перед входом в помещение, где заседал суд, стояли два стражника, при саблях и оружии, а поодаль от них бродил пожилой унтер-офицер, похоже, начальник караула. Меня охватило волнение, я постарался не думать о возможно неприятном исходе дела. Немного помедлив, я решительно сделал шаг и, уже со значительным опозданием войдя в зал, остался наедине с судом.

Судей оказалось трое. Одетые в судейские мантии, они просматривали бумаги дела, по всей видимости, моего, когда я вошёл в помещение в сопровождении жандарма. Искоса глядя на меня, главный судья показал рукой на трибуну, за которую я и встал, в ожидании вопросов.

Секретарь суда кратко зачитал моё дело, разъяснив суть присутствующим и поставив меня в известность, в чём конкретно меня обвиняют. В зале, кроме трёх судей, находился ещё секретарь суда, государственный обвинитель и группа поддержки, или не знаю, как их назвать, состоящая из поручика Радочкина и незнакомого мне чиновника, в мундире министерства внутренних дел.

Я лихорадочно обдумывал свои слова, ведь от этого зависела моя дальнейшая судьба, и каждый ответ мог повернуть дело в ту или другую сторону. На суде мелочей нет, но почему меня никто не предупредил заранее? Хотя, почему не предупредили, сказали, что суд состоится примерно через неделю, так что, я знал о нём, просто не готовился, положившись на случай. Эх, ну я и дурак!

Пока я думал-размышлял, поднялся со стула сидящий напротив меня государственный обвинитель, худой, высокий мужчина с волевым и жёстким лицом, полностью затянутый в официальный мундир.

– Итак, господин студент, вы обвиняетесь в убийстве двух человек и ранении ещё одного, в момент их атаки на вас в окрестностях Крестополя. Следствие установило все личности убитых и потерпевших от ваших действий. Ваши показания также запротоколированы и подшиты к делу, имеете ли вы что-то добавить к ним дополнительно?

Я задумался, в голову ничего не шло, вообще ничего, и добавлять мне оказалось нечего.

– Нет, Ваша честь, мне добавить нечего.

– Ответ принят. В отношении вас получены ходатайства о смягчении приговора, а также рассмотрении дела в особом порядке, в связи с государственной важностью. А теперь ответьте мне на следующий вопрос: как так получилось, что вы поехали один на пристрелку оружия в окрестности, купив пистолеты всего лишь за день до этого, и тут же нарвались на бандитов? Это всё цепь досадных случайностей?

Вопрос оказался для меня неожиданным, мысли заметались, как зайцы в окружении волков, с большим трудом я смог собраться и ответить что-то вразумительное.

– Да, я был очень расстроен гибелью матери в результате покушения анархистов и подумал, что события в нашей империи могут принять нежелательный оборот, в связи с чем воспользовался возможностью приобрести оружие, а когда приобрёл, то у меня сразу же возникла нужда его пристрелять.

– Допустим, а почему вы не воспользовались платным тиром для пристрелки?

– Я не знал, где он находится, и мне хотелось побыть одному. В окрестностях Крестополя есть очень много оврагов, где можно спокойно отстреляться без лишнего внимания и присутствия посторонних людей.

– Возможно. Тогда объясните суду, почему вы, не задумываясь, применили оружие?

Я ответил не сразу, пытаясь найти наиболее подходящий ответ и тщательно подбирая слова.

– Потому что у меня не оказалось другого выхода. Сначала я защищался с помощью дара, после чего главарь приказал напасть на меня третьему бандиту, что прятался в овраге с обрезом. Я смог нейтрализовать первый выстрел в упор, и даже второй, но на третий у меня уже не оставалось сил, поэтому я применил оружие. В пылу схватки я о нём совсем забыл и вспомнил только тогда, когда упал на землю от второго выстрела. Стрелял я уже с земли, что лишний раз доказывает, что я применил оружие, вынужденно защищая свою жизнь.

– Да, мы это увидели в отчётах, поэтому суд склонен придерживаться ваших показаний, но ситуация нам до конца не ясна. Вы специально спровоцировали встречу и нападение?

– Нет, я спокойно возвращался со стрельб, неся оружие в чемоданчике, и даже не подозревал, что встречу хоть кого-то на своём пути.

– Тогда как вам удалось так быстро вынуть из кобуры пистолет, зарядить и убить из него двух человек?

– Он уже был заряжен, я оставил его в кобуре, на всякий случай.

– Значит, вы готовились заранее к возможному нападению?

– Нет, откуда я мог знать, что на меня кто-то нападёт? После пристрелки я не стал вынимать обойму, решив, что уберу вместе с пистолетом и кобурой дома. Нам же не запрещено ходить с заряженным оружием?!

– Нет, не запрещено. Тогда перейдём к следующему вопросу, так как заседание суда закрытое и на нём присутствуют только официальные лица, то хотелось бы узнать, какого рода задачи вы выполняли по своей служебной необходимости?

На этот вопрос ответ я подготовил заранее, размышляя как-то вечером.

– У меня погибла мать при разрыве бомбы, брошенной террористами, и я поехал домой именно по этой причине, попутно выполняя указания по поиску тех, кто это сделал.

– Что же, ответ исчерпывающий, хоть и немного расплывчатый, но тема актуальная. Тогда позвольте задать вам ещё один вопрос. Вы предполагали, что ваши ответные выстрелы приведут к гибели людей, и куда вы при этом целились?

Я не стал задумываться, так как действительно не хотел и не планировал никого убивать, даже защищаясь.

– Нет, не предполагал. Единственные мои мысли на тот момент были о том, чтобы выжить и сбежать, но мне не дали этого сделать. Когда меня остановили бандиты, из их разговора я понял, что меня хотят ограбить, поэтому стал отступать, тогда они за мной погнались. Мне пришлось остановиться и задействовать свой дар, но это только усугубило положение, и главарь вызвал третьего бандита, всё это время находящегося в засаде, тот и начал в меня стрелять. Я об этом не знал и даже не догадывался, сам не понимаю, почему они решили меня убить, ведь проще было дать возможность мне сбежать или, если я им оказался не по зубам, то сбежать самим, но они пошли на крайние меры.

– Возможно. Что же, у меня больше нет к вам вопросов. Коллеги, есть ли у кого вопросы к обвиняемому?

– Нет, – сказал тот, что сидел справа от председателя суда, – в собранных материалах всё изложено ясно и понятно.

– А у вас? – обратился председатель суда уже к тому своему помощнику, что сидел слева от него.

– У меня есть. Вы, господин Дегтярёв, сознаёте, что отняли по своей прихоти жизни двух людей?

Я перевёл взгляд с государственного обвинителя на помощника председателя суда, мгновение подумал и ответил.

– Да.

– Заметьте, жизни двух взрослых мужчин, у которых, возможно, есть дети и жёны, не говоря уже о престарелых родителях.

– Да, господин судья, но, если следовать подобной логике, раз у меня нет родителей, а они, я хотел бы напомнить вам, умерли по неестественным причинам: отец погиб на фронте, а мать – от рук террористов, то получается, что меня не надо жалеть, и можно грабить и убивать?

– Не передёргивайте, господин Дегтярёв, я не это имел в виду.

– Понятно. Я не хотел никого убивать, ни при каких обстоятельствах. Я упал на землю и, лёжа на спине, стрелял в фигуру, что надвигалась на меня с дубинкой. Главарь шёл с ножом, и я выстрелил ему в руку. Я успел приподняться, когда увидел, как третий нападающий защёлкнул обрез и, взяв его наизготовку, начал целиться в меня. В этот момент я и стал в него стрелять, попав в голову лишь только потому, что сильно испугался и от страха целился даже не в человека, а в то ружьё, из которого должна вылететь дробь, что вот-вот могла разорвать моё тело.

– Гм…, гм…, Анатолий Дормидонтович, у меня нет больше вопросов к обвиняемому.

– Так, а у остальных присутствующих есть вопросы? – обратился председатель суда, что не спешил или не хотел задавать сам вопросы.

– Вопросов у меня нет, – встал поручик Радочкин, – есть ходатайство и иные бумаги, приложенные к нему и находящиеся уже у вас, Ваша честь!

– Да, мы их читали, ваша позиция ясна, и мы её приняли во внимание.

Как только поручик сел, встал со своего места неизвестный мне чиновник в мундире министерства внутренних дел. Он молча подошёл к судье и вручил ему несколько бумаг, с которыми тот стал знакомиться, после чего передал их другим судьям для изучения.

– Новые данные о расследовании покушения на губернатора? Да, очень интересно. Спасибо, господин Савельев, мы их также приобщим к делу. Раз вопросов нет, то суд удаляется в совещательную комнату, для вынесения приговора.

Судьи встали и вышли в другую комнату, мне же секретарь указал оставаться на своём месте, я нервно вздохнул и оглянулся на поручика, тот ободряюще кивнул, не говоря ни слова. Что же, трудно ожидать словесной поддержки от других во время заседания суда. Эх, вот же, влип я и, главное, не чувствую ни капельки сожаления о произошедшем.

Может, незаметно для себя я превратился в морального урода, или стал чудовищем после этого боя? Но нет, ничего подобного я не чувствовал, ощущая только опустошённость и усталость, и больше ничего. Столько всего на меня свалилось за неполных два месяца, что впору с ума сходить. Кому-то и за десять лет столько неприятностей не привалит, а мне вот всего лишь за два месяца. «Но хватит! – одёрнул я сам себя. – Хватит ныть, этим делу не поможешь!»

Судьи отсутствовали примерно с четверть часа, может, немногим больше, я даже не смотрел на часы. За это время я успел передумать обо всём на свете, а в конце впал в оцепенение. Но всё когда-нибудь заканчивается, пришёл конец и моему ожиданию.

Судьи вышли из комнаты заседаний и, дойдя до стола, уселись на свои места. Некоторое время царила тишина, нарушаемая только шуршанием листов бумаги, перекладываемых главным судьей с места на место, видимо, он собирал все аргументы за и против меня, но время пришло, и председатель суда встал и начал озвучивать принятое решение.

– Господа, Высокородный суд рассмотрел дело гражданина и личного дворянина Фёдора Васильевича Дегтярёва и постановил наказать за убийство двух человек, а также ранение третьего, что является тяжким преступлением, предполагающим каторгу, – тут судья сделал продолжительную паузу, остро взглянув на меня.

Я внимательно его слушал, и на этой фразе вздрогнул, всё внутри меня обмерло, но тут же страх отступил, и я упрямо наклонил голову. Что же, суд справедлив, и я приму любое его решение, каторга, так каторга. За каждое преступление следует наказание, и это справедливо. Да и вообще, несмотря на то, что я прожил недолгую жизнь, уже научился стойко переносить удары судьбы. Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове.

Судья же, закончив разглядывать меня, вновь обратил свой взор к бумаге, что держал в руках, и продолжил читать по ней.

– Но…, в связи с многочисленными обстоятельствами, свидетельствующими в пользу обвиняемого, как-то: самозащита своей чести, жизни, имущества и достоинства, выполнение служебного долга и отсутствие предпосылок для провоцирования напавших, а также в виду опасности для государства потерпевших, суд постановил. Не начинать уголовного преследования по факту самозащиты и постановить назначить в качестве наказания денежный штраф, для возмещения издержек по захоронению убитых и компенсации затрат на лечение ранения третьего из нападавших, в сумме ста злотых. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. У обвиняемого есть вопросы? – и судья поднял на меня глаза, упёршись в меня взглядом.

– Нет, Ваша честь, – сглотнул я, почувствовав, как внезапно пересохло горло.

– Тогда заседание объявляю закрытым, – и, взяв большой деревянный молоток со стола, председатель суда несильно стукнул им по столешнице. – Вы свободны!

Я выдохнул и, не веря своим ушам, постарался уйти побыстрее, сразу же двинувшись на выход, но меня остановил секретарь. Пришлось подождать. Судьи в это время собирали бумаги и сдавали их секретарю, ставя витиеватые подписи. Расписавшись, они ушли, оставив меня наедине с секретарём и поручиком, чиновник тоже ушёл.

– Прошу вас расписаться вот здесь и здесь, – сказал мне секретарь, – это уведомление о явке в суд, это уведомление о выплате штрафа. У вас есть деньги на него? Если нет, то тогда я вам могу выписать бумагу, по которой вы сможете взять кредит в банке и выплатить государству необходимую сумму в кратчайший срок.

– У меня найдётся необходимая сумма.

– Прекрасно! Тогда вам остаётся выплатить её и предоставить нам оплаченную квитанцию, вот её бланк, в банке вам всё оформят и отдадут обратно, а вы принесёте нам оплаченную квитанцию и сдадите в канцелярию, кабинет №10, на первом этаже, и на этом у государства вопросов к вам больше не останется.

– А мне оружие вернут?

– Это не ко мне, обратитесь к своему участковому городовому, в участок, за которым вы закреплены, там вам всё разъяснят, а также направят запрос в соответствующие отделы, думаю, что вернут, так как вы оправданы, все необходимые экспертизы с оружием проведены, и дело закрыто.

– Понял, а теперь я могу идти?

– Да, всего хорошего.

– Гм, – поперхнулся я и, забрав полагающиеся бумаги, повернулся, чтобы выйти, и сразу наткнулся на поручика.

За дверью стояли те же стражники, они вяло посмотрели на меня и отвели взгляд, а я в сопровождении поручика пошёл дальше.

– А почему вы не предупредили, что меня везут на заседание суда? – дал волю я своим эмоциям.

– Чтобы вы не натворили глупостей, никто не знал, как вы себя поведёте, поэтому лучше неведенье, чем затяжные переживания. К тому же, я не мог предугадать, чем закончится суд, да и вы о его примерных сроках имели верное представление, так что, извольте не возмущаться.

– Я не возмущаюсь, просто очень сильно переживал.

– Зато вы переживали недолго, суд для вас закончился относительно быстро и с наименьшими потерями, чего трудно было ожидать всерьёз. Вы довольны решением суда?

– Да, конечно, я доволен, я ожидал худшего. А пистолеты мне вернут?

– Дались вам эти пистолеты?! – поморщился поручик, – не терпится ещё в кого-то пострелять? И вы, я смотрю, вовсе не переживаете за то, что кого-то убили?

– Переживаю, просто этого не видно, и я защищал свою жизнь, так что, все переживания прошли ещё тогда, когда я стрелял в ответ, а сейчас уже поздно об этом волноваться. А за пистолеты я заплатил сто злотых, как раз удастся их продать и вернуть долг, да и вообще, сейчас очень смутное время, лучше иметь оружие, чем не иметь.

– Понятно, что же, пистолеты, как сказал секретарь, вернут только через обращение в полицию, а сейчас позвольте вам задать один вопрос, не касающейся вашего дела.

Мы уже вышли из здания и разговаривали на улице, зайдя в небольшой проулок, в котором никого не оказалось, только стояла припаркованная возле тротуара служебная машина поручика. Дул пронизывающий ветер с Петровского залива, отчего становилось холодно и немного не по себе.

– Да, пожалуйста.

– Вы слышали о том, что в академии стали распространяться слухи об отчислении простых студентов?

– Да, слышал.

– Что можете сказать по этому поводу?

– Пока ничего, всё, что я знаю, я слышал от своего друга Петра Биттенбиндера, больше мне никто ничего подобного не говорил.

– Понятно. Имейте в виду, что мы плотно занимаемся этим вопросом возбуждения классовой ненависти и надеемся собрать всю полноту информации, чтобы выявить и наказать виновных в распространении данных слухов.

– Я понял, но пока ничем не могу помочь. А почему администрация академии до сих пор не сделала официального опровержения подобных слухов?

– Насколько я знаю, она сделала, но среди преподавателей, а вот среди учащихся, судя по вашим словам, пока нет.

– Тогда, может, среди руководства академии есть те, кому это выгодно? – предположил я.

– Возможно. Вы, господин Дегтярёв, вникнете в этот вопрос и собирайте все доступные сведения, а когда соберёте, то звоните вот по этому номеру. Это мой номер или, если на него я не отвечу, то ответит дежурный, через которого вы уведомите, что хотите со мной встретиться, а я уже подберу момент, чтобы увидеть вас.

– Я понял, хорошо.

– Добираться до общежития вам придётся самому. Адрес данного здания указан вот здесь, – поручик ткнул пальцем на табличку, висевшую на углу дома. – Вам ещё необходимо сюда приехать, чтобы окончательно рассчитаться по всем вопросам с судом, думаю, справитесь и самостоятельно.

Я кивнул.

– Добираться вам лучше самому, чтобы не появилось к вам вопросов. О том, что вы вступили в схватку с грабителями ещё кому-нибудь известно, кроме вашего друга?

– Насколько я знаю, он никому об этом не рассказывал, а сам я ни с кем больше не делился.

– Это правильно, ну, что же, тогда вы свободны.

Кивнув поручику, я развернулся и пошёл обратно. Выйдя на широкую улицу, стал искать общественный транспорт, что пришлось делать долго, в этот район я ещё ни разу не попадал, и с трудом разобрался, на чём вернуться в академию.

В общежитии меня ждал Пётр.

– Ты куда пропал?

– На суд отвезли.

– На суд?!

– Да.

– Оправдали?

– Да.

– Молодец!

– Я-то в чём молодец? Так получилось, штраф в сто злотых назначили и освободили от уголовного преследования.

– Это хорошо, деньги ты выплатишь, а клеймо преступника на тебя не поставили, хотя, в личном деле будет, наверное, указано, а может, и нет.

– Не знаю, как дальше получится, а сейчас меня всё устраивает.

– Согласен. Давай тогда отпразднуем и пива попьём, я угощаю!

– Давай, но я и сам себе куплю, не стоит тратиться за двоих.

– Ну, больше я тебе ничем не помогу, тем более, тебе деньги нужны, чтобы штраф платить, так что, пиво с меня. Я сам схожу, тут недалеко, пиво, правда, попроще, чем в прошлый раз, но ты не ходи, оставайся в комнате.

– Хорошо, – не стал спорить я.

Пётр вернулся довольно быстро и принёс с собой по три бутылки пива на каждого.

– Зачем так много, нам бы и двух хватило?

– Две – ни туда, ни сюда, а три – в самый раз. Тёмное ты уже пил, теперь от тёмного переходим к светлому. За то, что ты в очередной раз выкрутился!

– Да уж, – пробормотал я в ответ и, подняв кружку, отхлебнул слабой горечи прохладный, светлый хмельной напиток.

Глава 6. Весна

За всеми этими событиями незаметно наступила весна, отчего дышать стало намного легче и, можно сказать, веселее. Конечно, плохое забывается с большим трудом, но молодость, словно стёркой, убирает весь негатив из памяти, оставляя юношам и девушкам только позитив, как фотоплёнка. Так бывает, когда происходит много событий, а жизнь шла своим чередом.

Потеплело, и снег начал стремительно таять, провоцируя обильную капель с высоких крыш. С Невы подул тёплый ветер, прилетев раньше времени. Суровые дворники, вполголоса ругая нежданную оттепель, вооружившись палками, оббитыми на концах железом, начали сбивать многочисленные сосульки, что свисали буквально везде, роняя на землю обильные слёзы талого снега.

С Петровского залива на город наступали серые свинцовые облака, грозящие вот-вот пролиться дождём, или посыпать улицы мокрым снегом, но усилившийся ветер разорвал в клочья собранные им же облака и рассеял их по посветлевшему небу, не дав просыпаться на землю холодной влагой.

Вороны, что патрулировали крыши и редкие деревья, каркали, надрываясь, словно жалуясь наступающей весне на проведённую впроголодь зиму. Их неумолчный галдёж перебивался только весенней капелью, да извечным шумом городских улиц. Изредка с Невы доносились гудки паровых прогулочных или грузовых пароходиков, которые уже начали ходить по воде, расталкивая истончившиеся и измельчавшие ледяные пластины.

Выйдя из общежития, я вздохнул полной грудью звонкий воздух и почувствовал острый запах весны. Наступил самый конец марта, и дальше станет только теплеть, за редкими прохладными денёчками. Странно, прожив всё время на юге, я не чувствовал таких ярких запахов весны, как здесь.

В Крестополе смена сезонов зима-лето всегда происходила как-то рвано. Вот, казалось бы, идёт зима, а пригреет солнышко – и весь снег, без остатка, уходит в землю. А вот уже и весна на носу, и как налетит вьюга, да снег мокрый закружит своими красивыми хлопьями, и нет весны, а после – то ли холод, то ли тепло, и почти сразу наступает лето, едва ли месяц после схода снега проходит.

И нет тех запахов просыпающейся от долгого сна природы, как здесь, нет такого ощущения жажды жизни, которая есть на севере, всё смазано, происходит быстро и нечётко. Может, это от того, что жизнь здесь суровее, чем на юге? Возможно, я не знаю, но мне интересно задаваться подобными вопросами.

Полученное от поручика задание я благополучно провалил, так и не дознавшись, кто распускает слухи в академии. Надеюсь, что их нашли и без моей помощи, ведь руководство, всё же, смогло признать свою оплошность и произвело опровержение всем слухам. Страсти понемногу улеглись, и студенты в академии вновь зажили, как и прежде.

Пистолеты я смог получить обратно только в апреле, когда почти отчаялся. Они пришли пыльные и неочищенные, оба в копоти от былых выстрелов, но один безгрешный, а другой взявший чужую жизнь в угоду своей сущности и предназначению. Пришлось их чистить. Увидев оружие, Пётр выпросил себе второй пистолет, и мы с ним стали чистить оба шварцлозе, как я их за глаза стал называть.

– Да, хорошие пистолеты, я такие никогда не видел, и не слышал, – сказал Пётр.

– Так и я тоже, пока в магазине их не предложили.

– Ага, есть у тебя тяга к необычному оружию, Федя, а зачем ты два купил, они же дорогие?

– А я один для экспериментов взял, хочу сделать из него совсем другое оружие, я тут подумал, что мы с тобой можем придумать вообще что-то новое и прорывное, например, пистолет, который может иметь совсем другую пробивную способность и силу выстрела, как винтовка, скажем.

– Это как?

– Ну, размером будет, как обычный пистолет, а мощность выстрела, как у винтовки.

– И ты так сможешь сделать?

– Да, а почему нет? Я уже почти придумал, вот, смотри! – и я прямо в воздухе развернул картину нового оружия, каким я его представлял.

– Ух, ты! Ну, ты даёшь! Это получается, мы и сами сможем сделать, ведь я умею размягчать металл?

– Да, можем попробовать, но пока это всё не точно.

– Нужно пробовать, но не на первом курсе.

– Нужно пробовать, при первой же возможности.

– Верно, но давай всё перенесём на лето.

Я помрачнел, до лета далеко, а с другой стороны – куда торопиться? Нужно знаний набраться, а дальше уже думать. На том и порешили.

Так неспешно прошёл весь апрель, плавно перешедший в май. Я быстро наверстал пропущенное в учёбе и, к сожалению, больше не встречал Женевьеву.

Я видел её, но издалека, хотелось подойти, но при каждом моём приближении, если оно заранее обнаруживалось, Женевьева принимала настолько надменный вид, что всё моё желание мгновенно пропадало. К сожалению, она сама не хотела со мной поговорить, а у меня не оставалось никакой возможности к ней обратиться. Что же она думает обо мне, интересно?

Жаль, что этого мне никогда не узнать.

***

Примерно в это время Женевьева читала художественный роман о несчастной любви, и её мысли постоянно возвращались к одному и тому же персонажу, и совсем не герою произведения. Сейчас её мысли постоянно возвращались к предмету её тайной любви. То, что её любовь оказалась окутана тайной, девушке нравилось, и гораздо сильнее, чем если бы она просто любила.