Сакральная эстетика

ПРЕДИСЛОВИЕ

О чем эта книга?

О красоте… Понятии эфемерном и трудноопределимом. Но, как в капле воды, в нем виден весь мир. Идея красоты содержит в себе правду о человеке, удобную и неудобную, отражает его целиком.

Мы многое не знаем о себе, и наши представления о прекрасном – дверь в тайную комнату, где выяснится, наконец, «кто мы, откуда, куда мы идем…».

Праздные это, или непраздные вопросы – от них зависит жизнь каждого из нас. Важно знать от кого мы на самом деле произошли, сколько тысяч лет человеческой культуре, каково ее место во вселенной.

Скажете, слишком крупный масштаб, можно ли конкретней? Можно. Знание – это качество жизни, власть над собой и обстоятельствами. Хотите ощутить, как это бывает – приглашаю. Задумаемся о прекрасном…

Кто автор?

Художник… И кажется, будто к ее словам не стоит относиться всерьез. Идут они вразрез с научными теориями и фундаментальными исследованиями, много в них спорного и не политкорректного. Ведь художники привыкли эпатировать…

Но, вспомните, многие научные теории были в свое время безумными гипотезами. Их тоже не принимали всерьез. Но ведь кто-то должен поймать висящую в воздухе идею!

Нередко дано такое простым душам – чудакам и городским сумасшедшим, шутам, сидящим у золоченых тронов. И правду от них услышишь чаше, чем от королей…

Зачем весь сыр-бор?

И впрямь? Для чего еще раз пытаться решить неразрешимую проблему – назвать и определить то, что все время ускользает? Пусть себе пылится на полках парадоксов.

Но польза есть. В любом назывании вещей своими именами есть польза. Так становится понятна их суть, то место, которое они на самом деле занимают.

Есть слова-штампы, есть слова-мифы, в суть которых не принято вникать. Такой себе, припев к песне бытия, вполне безликий. Но как бы к ним не относились – они влияют, воздействуют исподволь, и ведут в свою реальность. И вот вопрос – хотим ли мы падать туда по собственной воле?

Согласитесь, у человека должен быть выбор. Но слова-мифы его не оставляют. «Красота» – одно из них. Что для нас «любоваться»? Получать удовольствие? Не только. «Любоваться – дверь в «желать» и «властвовать». А это уже жизнь, со всеми запахами и оттенками. А вначале было всего лишь слово – слово-миф, слово-ловушка…

И, вот, разобраться в его воздействии интересно. Чтоб не было так: произнесли, будто нажали кнопку, и пошел механизм работать, как уместно в его эпоху. Нередко, ведь, получается, но обидно ощущать себя биороботом. Человек – это, в том числе, и его человеческий выбор, идущий в разрез с инстинктом, да и, чего уж скрывать, с иными социальными стереотипами.

Та самая свобода воли… Особенно насущная в эпоху перемен. А мы живем как раз в такое время. Переходное. И ощущаем, что устои, вполне спокойно бытовавшие лет пятьдесят тому назад, совершенно неприемлемы к нам. И это не просто конфликт поколений – это конфликт эпох. Когда человечество задает себе вопрос: «Как жить дальше?» и не может ответить.

А жить надо. Ведь у человека есть долг перед самим собой – стать счастливым. И его никто не отменял, какие б времена на дворе не стояли. А счастье – в том числе, и определенность. Знание о себе и мире.

Цель благородная. И в помощь нам, знакомьтесь, будущая наука, а ныне безумная гипотеза – САКРАЛЬНАЯ ЭСТЕТИКА.

Почему такое заумное название?

Ну, назвали книжку! САКРАЛЬНАЯ, да еще и ЭСТЕТИКА!«Сакральная» – скрытая, тайная, не для всех. То, что в рассказе упускают, скромно замалчивают. Причины разные – боятся не найти понимания, не хотят прослыть чудаками. Ведь сакральное знание – это какие-то ничем не подтвержденные древние хроники, мифы, догадки, интуиция. Сплошное шаманство, мистика и ерунда. Скажешь так себе – и жить удобней.

Но время идет. Человечество вырастает из детских одежек, снимает больничный халат после долгой комы и оглядывается вокруг. Вселенная, как и прежде, играет ярким красками, полна любви и красоты. «Эстос» – «чувственное, идущее от эмоции» на языке древних греков. Соответственно, наука ЭСТЕТИКА пытается разобраться во всех этих «хорошо» и «плохо» для наших чувств. Дело трудное, к формуле не сведешь. Приходится, как в других гуманитарных науках, идти от трудов предшественников, наблюдений и догадок.

Делаем вывод – предмет изучения САКРАЛЬНОЙ ЭСТЕТИКИ – тайный смысл красоты, секрет ее воздействия.

Вступление

«Красота спасет мир…»

Это о чем?

Почему не правда, сила или любовь?

Постановка вопроса

И правда, почему она, эта эфемерная, капризная, вечно ускользающая стихия? Может потому, что будучи вполне видимой, она всегда за гранью бытия, как Бог. Она нигде и везде. И несмотря на все усилия, все никак не удается перевести ее в язык формул. Мы даже толком не можем объяснить, почему считаем этого человека, предмет или явление красивым. Только невнятные восклицания…

Официальная версия

Но люди не были бы собой, если эффект сей их не увлек. К делу копания в себе, раскладывания по полочкам путанных, неудобопонятных эмоций, подошли с размахом, выделив для всего даже целую науку.

ЭСТЕТИКА – понятие изучающее красоту как явление, ее место в сознании, роль в истории и культуре. Ну, и как во всякой науке, феномен нуждается в определении. Появилось их со временем великое множество. Попадались такие, например, перлы: «Красота – это отсутствие безобразия».

Что ясности в вопрос не внесло. Свое мнение было у теоретиков-искусствоведов, практиков-художников, психологов и философов. Совсем уж отдельная тема – врачи с анатомами.

Ну что ж, закономерность известная. Со временем все, даже гуманитарные науки, обзаводятся теми или иными математическими выкладками. Должна же, наконец, найтись формула хорошей книги, душевного спокойствия и, наконец, красоты!

Правда, собственная отцифровка неизбежно становится проблемой. Конечно, заманчиво описать жизнь математическим языком, но для этого надо переступить некую черту. Ведь непонятные стремления, странные поступки, сильные эмоции – это и есть личность.

И существо это живет не в пустоте. Многое в мир наших чувств приходит из вне, из той чрезвычайно плотной, насыщенной материи жизни, частью которой мы являемся. По сути – тоже гигантской формулы, придуманной не нами. И, руководствуясь образом действий того, изначального, математика, мы отталкиваемся от многовековой научной модели: назвать, понять как устроено и научиться управлять. Но людская наша природа привносит в это холодное действо азарт. Отцифровка себя – опасная игра. Ведь за столом напротив, сама судьба. И все в этом противостоянии складывается так, что понимание хотя бы простенькой закономерности – еще одна открытая дверь.

Так, играя, мы учимся прощать и понимать и доверять этому миру.

А если непредвзято…

Но как бы ни отпугивали своей картонной угловатостью все официальные определения красоты, дело не в них. Есть масса понятий в эстетике и смежной с ней СТИЛИСТИКЕ (последнюю можно рассматривать как эстетику прикладную), которые определить очень затруднительно.

Что такое «шарм»? Что значит «элегантно» или, например, «уютно»? Слова эти передают состояния, о которых нужно долго и эмоционально рассказывать, уж очень у них неуловимая суть. Тот, кто отваживается, все-таки, дать формулировку, обычно заканчивает тем, что щелкает пальцами и шепчет непременное: «Ну, Вы сами понимаете!»

Эти трудноопределимые понятия походят на ленту Мебиуса. За бытовой, привычной двухмерностью, скрывается таинственное нечто, третье измерение. Появляется просто – стоит только скрутить лист бумаги в спираль – и также легко исчезает.

Есть еще одно выражение, неизменно ставящее в тупик. Употребляется нами едва не каждый день, без особенных попыток к нему прислушаться: «Тебе это идет». Для иностранца – полная абракадабра «К некоему человеку путешествует подобающая одежда». Носители языка усматривают в выражении некий тайный смысл, вроде жаргона: «клеит», «катит бочку» и пр. Но и им происхождение жаргонизма не известно.

Как это – «идет»? Одежда просто висит, лежит и охватывает. И от этого человек становится чуть лучше и значительнее, чем на самом деле. И вот вопрос – тень какой силы падает на него, рисуя милым и прекрасным? Как одежда и обувь могут заставить иначе относиться, почему они сразу, без видимых причин, часто независимо от цены платья, меняют статус?

Первое, что отмечается, когда видишь прекрасно одетого человека – чувство меры. В образе нет избытка и недостатка формы. Одежда не спорит с чертами лица и пропорциями тела. Целостный образ, удобный для восприятия. И само собой назревает у нас первое, во многом спонтанное определение: «Красота – удобство и простота рассматривания, удовольствие рассматривать».

Когда видишь и душа поет! Вкусно как-то, радостно и полезно на все это глядеть! Так, безусловно, без участия ума, всей биомассой, воспринимают мир растения. Им просто должно быть удобно, и когда условие это соблюдается – они живы и процветают. Поэтому восприятие красоты на уровне «просто нравится», «приятно», «не раздражает», можно назвать ВЕГЕТАТИВНЫМ (растительным).

ВЕГЕТАТИВНЫЙ уровень

Поговорим о нем. Конечно, это самый первый и самый, казалось бы, понятный способ созерцать и осмысливать прекрасное. Достаточно немного покопаться в телесных ощущениях, понять, что нравится и раздражает, и вот она уже готова, формула красоты.

Но оказалось, что с ходу ухватить за хвост эту непокорную истину не так-то просто. Даже на изначальном, детском уровне восприятия есть в формуле много тонкостей и секретов. Попытка все учесть – самая известная и, кстати, близкая к точным наукам, теория о Золотом сечении.

Вкратце ее суть такова. Дно наших глаз, как известно, выстелено ковром зрительных рецепторов, информация с них собирается на зрительный нерв, ведущий к мозгу. Но неудобство в том, что этот кабель расположен на довольно-таки ценном месте и рецепторами не закрыт. В картинке, которую мы видим, образуется заметный пробел. Недостаток, конечно, для такой совершенной машины как человеческое тело. Слепое пятно от зрительного нерва отсутствует даже у осьминога, но природа, возможно, создает такие несовершенства как возможность развития. Роль слепого пятна неясна до сих пор, но уж, наверное, не зря оно красуется едва не в центре глазного дна, несколько ближе к носу. Конечно же, мозг дорисовывает отсутствующее, но важно, чтобы слепое пятно не заслоняло ключевой информации.

Это почти исключено при восприятии пропорций так называемого Золотого сечения – отношения трех единиц измерения к пяти (в самом простом варианте).

Если ключевая точка воспринимаемого глазом изображения (в портрете, например, это – лицо, в здании – разделительная линия этажей, в костюме – линия перелома силуэта или яркая декоративная деталь) находится в точке Золотого сечения, подсознание перестает чувствовать неудобство от слепого пятна. О тонкостях этого процесса можно написать целую книгу. И попытки были, стоит набрать в поисковике соответствующее название – появится миллион ссылок на труды от древнеегипетских папирусов, до новейших математических изысканий. Слишком уж занимает проблема умы человечества. Этот феномен восприятия, позволяющий сделать творение рук своих приятным для глаза, воспринимаемым легко и с удовольствием, у древних был сакральным знанием, они вовсю пользовались этим эффектом.

В пропорциях Золотого сечения постр оены пирамиды Египта и храмы античной Греции. Но превратить древнее знание в точную науку робко попытались только в средневековой и ренессансной Европе. На грани 12-13 веков некто Леонардо Фибоначчи, размышляя о воспроизводстве кроликов, нечувствительно набрел на идею чисел, каждое из которых было суммой двух предыдущих: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144… Ничего не напоминает? 3:5, 5:8, 8:13 – это пропорции Золотого сечения, где меньший отрезок относится к большему, как больший к целому. Надо сказать, что средневековые математики, вроде Фибоначчи, редко были только математиками, в большей степени являлись они алхимиками, астрологами и нумерологами. И если Фибоначчи догадывался о значении найденной закономерности, то его потомок, Леонардо да Винчи, уже открыто называл Золотое сечение Божественной пропорцией.

И впрямь, на Земле просто все сговорилось быть прекрасным. Ветви на деревьях, панцири моллюсков, волны, горы, тела животных – все они используют Золотое сечение как конструктивный принцип. Даже злосчастное слепое пятно расположено на глазном дне (вы уже догадались) в точке 3:5. Ну не может быть столько совпадений! Нас устроили так, чтобы мы любовались этим миром. Слепое пятно, получается – некая шкала прекрасного, уже изначально встроенная в наш организм?

Будь оно расположено левее или правее – мир было бы не так удобно рассматривать. Увидев пропорцию, не совпадающую с нашей внутренней линейкой, мы восклицаем: «Ведь это некрасиво, уродливо!».

Да, чувство гармонии, оказывается, физиологично. Но мир не состоит из линий и цифр, он не состоит из бесцветных форм и плоскостей, пусть даже божественных пропорций. Он – цветной. И цвет плохо вписывается в идею Золотого сечения. Рискнем предположить, что так же, как известная пропорция, удобно и с удовольствием, воспринимаются и некие цветовые сочетания.

В образе человека нас неизменно радует и привлекает состояние идеального, крепкого здоровья, независимо от пола, расы или возраста. Это – так называемый, «здоровый вид» – еле уловимое глазом сочетание красок лица и тела, неизменно делающее человека объектом всеобщего восхищения и недвусмысленного интереса. Но из чего же складывается это понятие? Насколько красные щеки, белые зубы и блестящие глаза надо иметь, чтобы считаться эталоном здоровья и красоты?

К сожалению, четкой формулы еще никто не вывел, а имитаторы здорового вида руководствуются интуицией, в случае высокого профессионализма, дополняя ее эмпирическими наблюдениями, накопленными поколениями гримеров и парикмахеров всех времен и народов.

Как же отличить гармоничное цветовое сочетание от не гармоничного? Это вы поймете без всяких теорий. Гармоничное сочетание рождает ту же радость и удовольствие от восприятия, что и форма, использующая принцип Золотого сечения.

Эта почти телесная радость видеть и воспринимать – часть стратегии выживания, формировавшейся миллионами лет и уводящей в далекую историю развития наших тел, по-видимому, в тот ее период, когда некий вид животных образовал симбиоз с растениями. Этот вид в дальнейшем назвали приматами и изначально эти существа были поедателями фруктов, живущими в кронах плодовых деревьев. Животные стали полезны растениям, растения – животным. Но для этого обоим сторонам пришлось меняться. И одна из перемен в жизни животных – появление чрезвычайно тонкого многогранного цветового восприятия. Существа получили возможность видеть почти весь световой спектр. Растениям было выгодно, чтобы они ели только спелые фрукты.

Правда, по пути возник еще один неожиданный эффект. Виной тому – слой воздуха, тоже, оказывается, имеющий плотность и свой оттенок. Отдаленные предметы смотрелись менее насыщенными по цвету и голубоватыми. Появился новый параметр восприятия – цветовая перспектива. А значит, появилась способность более точно и маневренно передвигаться, что на многометровой высоте. Таким образом, наши предки наградили нас удовольствием любоваться не только сочными натюрмортами, но и красивыми пейзажами. И, конечно же, эта новообретенная способность получила развитие.

Появился еще один рычаг воздействия на живое существо, чтобы контролировать его поведение в пользу общей стратегии выживания вида. Выяснилось, что теперь млекопитающие, обычно привлекаемые к делу продолжения рода запахами, могут связывать готовность к спариванию еще и с цветом, подобно птицам и насекомым. Произойти это должно было неизбежно – слишком уж большую роль стало играть зрение в жизни приматов.

Как известно, любая поведенческая стратегия у животных – это сложнейший комплекс впечатлений и эмоций, запускающий какой-либо алгоритм поведения. Отделять эмоции от деятельности дано только разумным существам. Это всегда волевой акт. Животным такое неведомо. И это используют дрессировщики, с помощью положительных подкреплений вырабатывающие тот или иной условный рефлекс. Животная сторона нашей натуры, устроена в целом так же. Нас тоже можно поймать на том, что запах, звук или цвет провоцирует некую модель поведения, часто на пользу нам, как личности, не идущую. Особенно отчетливо это проявляется при разных формах зависимости. Так вот у животных из таких зависимостей состоит вся жизнь. Только зависимости бывают не только отрицательные, но и положительные, ведущие к процветанию и расширению всего сообщества, пусть даже и в ущерб отдельной особи.

Абстрактное мышление проложило нить к способности отделять запускающий механизм в виде эмоционального коктейля от действия и, таким образом, купировать само действие.

Эту систему использует саентология, например, с ее институтом одитров, учащих адептов секты этому разделению. Но то, что используют саентологи – одна из практик философии Адвайты (Адвайта – тайная доктрина индуизма), видящей мир как иллюзию, в которую ввергают и держат там именно эмоции. Они – некий механизм контроля и управления поведением существ материального мира. И пока есть эмоции и иллюзии, порождающие друг друга, материальный мир существует. И та же философская система утверждает, что остановить мир – удел немногих, все остальные, в той или иной степени, отдают дань своей животной природе, и их, опять и опять, привлекает таинственный мир запахов и звуков, влекущий в новые приключения тела и духа.

Изучение сферы цвета и запаха – это, своего рода, попытки абстрагироваться от влияния той древней, некритически воспринимаемой реальности нашего физического тела, которая побуждает окунаться в этот мир безусловно, без попыток понять и контролировать свои ощущения. Просыпается древнее звериное нутро с его сильными и незатейливыми стремлениями, часто подавляющими личность, сбивающими ее мотивацию.

Мир цвета изучен пока мало, и уж совсем терра инкогнита – алгоритм его воздействия на живое. Известны только самые примитивные рычаги, наподобие возбуждения активности и привнесения покоя с помощью разных цветов спектра. Согласно этой теории, теплые цвета способствуют активности, холодные, наоборот, покою, с теми или иными нюансами.

Но воздействие цвета вызывало интерес. К 17 веку это любопытство отлилось даже в форму научных изысканий. Появился знаменитый цветовой круг – попытка упорядочить и систематизировать цветовую стихию.

Каждого исследователя увлекало в этом что-то свое. Иоганн Вольфганг Гете и Иоханнес Иттен усматривали в закономерностях цветового круга мистическую идею. Порядок красок, как и порядок звуков (гамма) рассматривались частью великого фрактала мирозданья.

Исаака Ньютона, Альберта Манселла, Джорджа Филда и Вильгельма Оствальда теория цвета интересовала как прикладное знание. Гармоничное сочетание оттенков важно в архитектуре, изготовлении тканей и одежды. Даже медики и физиологи весьма заинтересовались проблемой восприятия цвета, ведь это вход в сокровенный мир человеческого глаза и нервов, связанных с ним.

Но главными пользователями теории цветового круга были, конечно, художники. Они получили рабочий инструмент для построения великого разнообразия цветовых гармоний, то есть приятных глазу сочетаний цветов.

Есть в закономерностях цветового круга множество удивительных явлений. Например, феномен нейтрализации противоположных цветов, когда при смешении два цвета теряют свои качества и образуют серый оттенок, то есть становятся монохромным тоном. Такое бывает, если смешать определенные оттенки красного и зеленого, желтого и фиолетового, синего и оранжевого. Они считаются противоположными. Смещение не противоположных цветов дают тот или иной оттенок цвета.

Существует большое количество гармоничных цветовых сочетаний, построенных как на контрасте, так и на подобии цветов. Но само восприятие цвета живыми существами – область до сих пор не изученная. Хотя имеется обширный эмпирический опыт и традиция выражать эмоции цветом. Нас почему-то привлекают одни сочетания цветов и отталкивают, даже возмущают, другие.

Может быть цветовая гармония, как и Золотое сечение – тоже некая шкала прекрасного, обеспечивающая всплеск положительных эмоций при некоем соответствии. Только соответствии чего чему?

Вопрос этот имеет даже несколько мистический оттенок. О таинственном воздействии цвета много говорят эзотерики и даже используют в своих практиках. Никогда не задумывались почему православные монахи носят черное, буддийские – оранжевое, а сакральная одежда зороастрийских магов – белая?

Даже робко практикуемая цветотерапия – из тех явлений, об эффекте которых знают, но вот как оно действует еще не поняли.

Да, цветом можно менять настроение, даже лечить, да, костюм или интерьер, созданные профессиональным дизайнером, всегда будут радовать глаз и поднимать самооценку. Но научная разработка этого огромного пласта знаний – дело далекого будущего. Очень уж он связан с нашей тайной сутью. Поняв этот секрет, многое можно узнать о самих себе. В частности, о мире своих эмоций, о той тайной нити, которая связывает нас с нашими предками, подарившими нам именно такую манеру видеть и ощущать мироздание.

Есть в цветовых гармониях аспект, далекий от стандартов того или иного дизайнерского стиля. Он очень глубок и сокровенен и отсылает к нашей генетической памяти. Это всегда сильные и малопонятные эмоции, связанные с эффектом дежа-вю. Вроде видел где-то, и от этого либо хорошо и спокойно, либо невесть откуда появляется давящее ощущение опасности, тревоги и неудобства. Цветовое сочетание будит целый визуальный ряд. Иногда абстрактный, иногда вполне конкретный художественный образ.

И это, своего рода, язык, часто используемый художниками и понимаемый зрителями без объяснений. В искусстве это вылилось в создание своеобразной операционной среды, где каждое цветовое сочетание обязательно влечет конкретную эмоцию, а в дальнейшем и соответствующий сюжет. Что же послужило основой этого явления?

Можно предположить, что определенная цветовая гармония – это дверь в одну из картин человеческой истории.

По сути, наше тело – результат эмоций предыдущих колен, тех эмоций, а в дальнейшем действий, которые привели к нашему появлению на свет. И такие точки отсчета у каждого свои. Они связаны, прежде всего, с доминированием в родовой линии человека ландшафтов обитания. У каждой страны, которая рождает определенный этнос и даже расу, свой цвет, точнее круг цветов, понимаемых генетикой как родные, те, для которых лучше всего приспособлено тело. Это определенный ландшафт, определенная еда, определенный цвет кожи сородичей и любимых, то есть тот эмоциональный катализатор, который быстрее всего поддерживает жизнь тела с определенным набором генов.

Таким образом, получается, что каждая генетика имеет склонность к своим цветовым гармониям. Это выражается в архитектуре, костюме, темпераменте, ведь, как известно, цвета воздействуют на определенные виды активности мозга. Сравнивали ли вы картины художников разных народов? Невозможно не заметить отличия в выборе цветовых гармоний и нюансировке цветов.

Вышеперечисленные признаки прекрасного: закон Золотого сечения, склонность понимать прекрасными те или иные цветовые сочетания можно назвать ВЕГЕТАТИВНЫМ УРОВНЕМ восприятия прекрасного.

Он имеет право так называться, потому что воздействие этих черт красоты, роднят нас с растениями, исподволь воздействуют на жизненный цикл, включая в нем те или иные модели поведения. Он находится в согласии с функционированием нашего организма как СЛОЖНОЙ ХИМИЧЕСКОЙ РЕАКЦИИ. ПРЕКРАСНОЕ здесь является, своего рода, КАТАЛИЗАТОРОМ реакции, а БЕЗОБРАЗНОЕ воспринимается как РАЗДРАЖИТЕЛЬ, требующий дистанции. В связи с этим возникает уточнение в ранее приведенное определение красоты.

Это показатель идеального протекания жизненных процессов и удобного для особи и вида перехода из одной модели поведения в следующую. Другими словами красота предмета, явления или живого существа – это идеальное соответствие своему предназначению быть материальной структурой.

Золотое сечение позиционирует воспринимаемое как реалию этого мира, часть его гармонии, мир цветов и запахов, в общем, выполняет ту же функцию, но его воздействие более сильное и векторное, это то, что манит и обещает эйфорию, сопровождающую правильное функционирование организма. Когда он, к примеру, вовремя питается, вовремя проявляет активность и совершает прочие действия в русле поддержания жизненного цикла. Цветовая гармония – обещание счастья, приманка за которой мыслится положительное подкрепление.

Но есть лики красоты не столь однозначные, вызывающие задумчивость, недоумение и жажду поиска для того, чтобы понять, наконец почему, почему нам это нравится и не страны ли такие пристрастия?

Имеется в природе красоты нечто, у одних вызывающее полный ступор, сродни удару электрического тока, у других бурный протест и такой же бурный тайный интерес. Когда читаются душеспасительные молитвы, но глаз все равно косит в сторону запретного и отвести его нет никаких сил. Это, как вы догадались, не здоровый цвет лица, это красота тела. Тот самый вид его идеальной формы, который говорит нам: «Это совершенство, ненаглядная красота!».

Если попросить дать описание красавца или красавицы, с которым хотелось пойти далее пары встреч, многие, вне всяких сомнений, примутся описывать картинки из модных журналов и на лице их не дрогнет ни один мускул, будто десять заповедей перечисляют. Да так, вот, как-то должен выглядеть красивый человек нашего времени и отец (мать) моих детей. И, вне всяких сомнений, давшего такое описание примут за вполне лояльного, добропорядочного гражданина. Но правды вы не услышите. Потому что она интимного свойства. И, если честно, роднит нас с животными.

Никакие силы в мире, ни огромный пес, ни даже автомобиль не смогут отвлечь полосатого дворового ветерана с разорванным ухом от Ее явления. И в том, как он напряжен, как сверкают его глаза, как стоит шерсть на загривке, есть много родственного и с людской реакцией на эту самую Ненаглядную красоту.

Так кто же способен вызвать такой гормональный всплеск? Теоретически это должна быть материальная форма, идеально соответствующая своему предназначению. А, вот, практически? Кто нравится безусловно?

Масс-медиа в один голос уверяют, что только упорные труженики фитнеса и тюнинга, поставившие себе цель походить на голливудских звезд, умеющие заметно одеваться и заметно сверкать пластиковыми зубами. Благо, в наши дни все эти сокровища внешности можно за сходную цену заиметь трудами целой армии специалистов. От гримеров и стилистов до фитнес-тренеров и дизайнеров одежды.

Поистине, мы живем во времена расцвета индустрии красоты, потому что знаем – глаз легко обмануть, подсунув ему искусно написанную картину вместо данности. Очень хочется в это верить. Но пристрастие к искусственной красоте партнера – скорее дань общественному мнению. Считается, что тюнинг внешности – атрибут богатства. В связи с этим, конечно же, лестно появиться на публике с причудливым живым арт-объектом. Но когда он начинает рассматриваться в качестве жены (мужа) и матери (отца) детей, подсознание начинает сигналить об опасности.

Эту древнюю идентификационную систему невозможно обмануть. Ни запах, ни расположение ключевых точек тела подделать невозможно. А подсознание ориентируется именно на них. В этом причина многих семейных конфликтов. Бунтуют гены. Животное в нас не может простить себе выбора генетически ущербного, нежизнеспособного партнера. Ведь обсчитали не одного. Вместе с обманутой, но значимой для продолжения фигурой, бунтует род. Те самые тысячи поколений предков, которые оставили свой вклад в ее наследственности и хотят сильного потомства.

На первый взгляд такие умозаключения кажутся жестокими, и даже усматривается в этом некое отрицание существ с не самой благополучной генетикой. Спрашивается, чем они виноваты, старательно желая понравиться и терпя издевательства в виде болезненных косметических процедур и пластических операций? Но в природе, частью которой является наше тело, к сожалению, нет понятия «справедливо» и «гуманно», есть «полезно для выживания» и «не полезно». И поверьте мне, ни одна тоталитарная система не способна принести столько жертв и страданий, сколько принес с собой принцип полового отбора. Но он же сформировал наше тело и заложил базовую идентификационную систему.

Нам приходится подавлять в себе этот зов. Он не слишком-то сочетается с человеческими ценностями. Ведь, помимо здоровья физического, важно здоровье психическое. И иногда прекрасный характер, ум и талант заставляют забыть об уродливой внешности. Во всяком случае, на время. До первого приступа слабости, когда животное берет верх и начинает сканировать обстановку в поисках более благополучной среды.

Хотим мы того или нет, но живя в биологическом теле и принадлежа к социальным структурам, которое оно диктует для успешного выживания и функционирования, мы частью существа животные. Импульсы тела, его стремления невозможно игнорировать, они-то и складывают представление о красоте на

ЖИВОТНОМ УРОВНЕ

Было бы любопытно проследить как эта точка зрения проявляется в нашей людской жизни, в частности, на уровне эстетических пристрастий.

Природа играет с нами злую шутку, сделав успешное выживание и размножение прерогативой молодости. Мы полны сил и выбираем партнера для брака, будучи очень юными, когда личность не устоялась. Да и природе, рассматривающей нас, прежде всего, как животных своего вида, в общем не надо, чтобы телесные стремления игнорировались в угоду другим сферам жизни.

И чтобы мы там не предпринимали, агитируя молодых строить и совершенствовать себя, они все равно глядят в сторону и ищут острых ощущений в телесной стороне бытия. И решают для себя, кто красив, а кто уродлив с той же наивной жестокостью, что и миллионы лет назад.

Несомненно, в половом отборе выражена мудрость природы, предоставляющей шанс совершенным, но вместе с тем принцип этот крайне жесток, обрекая на гибель слабых.

Но отрицать в себе животное начало – значит отрицать жизнь. Хотим мы этого или нет – всегда будем провожать взглядом красивого человека, независимо от мнения своего спутника. И вслед за Достоевским утверждать, что именно красота, а не правда или справедливость, спасет мир.

Почему мы так делаем, что конкретно привлекает нас в красавцах и заставляет их обожествлять? Вразумительного ответа на этот вопрос пока никто не дал. Но многие пытались. Размышляли над этим художники, философы, писатели, даже физиологи и врачи. Их было много, но наиболее запоминающийся образ такого правдоискателя создал в своем романе «Лезвие бритвы» Иван Ефремов. Его герой Иван Гирин – медик, посвятивших жизнь поиску физиологической основы понятия «красота».

Его теория отсылает всех интересующихся этой проблематикой к изначальной человеческой сути. Она представляется ему как продукт ментальности и эмоционального склада первобытного человека, кроманьонца. Это существо, согласно представлениям научных авторитетов середины 20 века, являлось первым образцом людей современного типа.

Так вот, с точки зрения кроманьонца, восхищение красотой растет из эмоций. А эмоции – некий континуум, который скрепляет стайное или родовое сообщество, увеличивает его силу и численность. Эмоции держат в узде ради создания иерархии в группе, они же помогают в поисках оптимального партнера для размножения. А как вы думаете можно отвлечь такое хитрое и своенравное существо, как гоминид, от инстинкта самосохранения ради того, чтоб выжило потомство? Эмоции должны подчинять полностью. На том этапе – оптимальная стратегия выживания. Да, у первобытного разума восхищение красотой растет сугубо из желания.

Слишком примитивно для человека, не правда ли? Быть таким биороботом своего видового сообщества. Невольно мелькает мысль, что животным тоже доступно это – переживание красоты. Некую похожую эмоцию могут испытывать и они. Тоже по-своему любуются красотой, переживая ее как высший накал желания. Вспомнить вот, например, вышеописанного дворового кота…

Но не надо забывать, что автор «Лезвия бритвы» материалист. И исходил из того, что разум вырос именно из тела, понимаясь, до какой-то степени, его производным. Изначально являясь некоей обслуживающей функцией для лучшего выживания, он дал парадоксальный эффект – развитие культуры. Что продвинуло это самое выживание на порядок.

Есть у слова «материализм» и другой аспект. Так обычно называются люди, относящиеся к материальности с тем страхом и уважением, которого она заслуживает. Не пренебрегающие ею легкомысленно.

Стоит, хотя бы, вспомнить притчу из ефремовской книги о двух сосудах. Огромном, грубом, глиняном, с кипящей лавой внутри, и другом, стоящем поверх его узкого горла, маленьком, золотом, держащемся на этой жаровне каким-то чудом. Такова диспозиция тела и разума, где разум заложник и часто жертва жестокого первобытного порядка. Сохранить он себя может только намерением человеческого духа. Вещи, как известно, эфемерной, находящемся в вечном хрупком равновесии на том самом лезвии бритвы. Да, мир, скорее всего, таков и мы слишком мало знаем о двигающих им глобальных силах.

Мы боимся животного в себе, не доверяем ему, опасаясь быть сметенными всем этим хаосом страстей. А материалисты из нас, в том числе, и те, кто проявляет более развернутую реакцию на этот страх. В пугающем, иррациональном промысле богов они пытаются найти закономерность. Через дрожь и ужас, а им, поверьте, тоже страшно, пытаются отследить и обрести еще один рычаг воздействия. В любом случае, не стоит относиться к таким людям высокомерно. Древние называли подобный путь джнани-йога. Это своеобразная дедукция. Когда по отдельным закономерностям становится понятным принцип действия целого. Собирание реальности из пазлов опыта, личного и чужого. Это суть науки. Которая, согласитесь, дала нам могущество и комфорт непредставимые еще лет двести назад.

Ефремов настаивает на том, что знание своих животных импульсов – преддверие к постижению собственной эмоциональной сферы. У человека две эти силы тесно связаны. Полнота человеческой самореализации зависит от физического благополучия. Достоверный факт и результат многих социологических исследований то, что дети из неблагополучных семей развиваются и проявляют себя как личность несколько позже своих удачливых сверстников. Им попросту не хватает на это сил. Золотой сосуд разума, несмотря на небольшие размеры, требует, оказывается, немалых вливаний энергии.

Если исходить из этого факта, культура возникает там и тогда, где есть экономическая безопасность. Где найден баланс между прокормом всего нутра глиняного сосуда и возможностью существования и процветания золотой чаши. А получается это только при глубоком знании закономерностей в токах энергий, питающих оба сосуда. Активность одного не должна приносить ущерб другому. Нельзя полностью идентифицировать себя с глобальной глиняной вазой, но и нельзя забывать о ее существовании.

Идеальный социум, по мнению Ефремова, как раз создает эту экономическую безопасность для золотого сосуда. Но возможность такая основана на изучении вещества, кипящего внутри глиняного сосуда. Надо знать себя и с уважением относиться к своей материальной природе, если хочешь дорасти до уровня богов.

Его книга «Лезвие бритвы» и есть попытка привести к этой мысли. Он считал, что в сознании первобытного человека эта проблематика была максимально обострена.

Предки внимательнее, с большим уважением и пониманием относились к своей животной природе. Для них это было гарантом и физического выживания, и развития культуры.

В те времена эта связь была особенно заметна. И их эстетические пристрастия как раз показывали эту реальность. Они не стеснялись признаться себе, что когда любуются – желают. И восхищение красотой в разы ярче, когда видят того, кто заставляет вспыхнуть не только дух, но и тело. Во многом они были честнее нас, опутанных лукавыми смыслами.

В связи с этим представляется любопытным, что же это за образы и что за система отсчета. Ведь столкнувшись с ними, оценив их силу и значение, есть возможность пропустить эту реальность в сознание. А, значит, уменьшить силу ее воздействия, начать ее изучать и, как суперзадача, научиться управлять своей реакцией. Так говорит в нас разум, не желающий всевластия инстинкта. По сути, столкновение с разнообразными ликами красоты в рамках практики искусства и есть такая деятельность. Изобразить, чтобы понять. Но, надо сказать, столкнуться со своей базой, увидеть тот древний и мощный рычаг, с помощью которого нами руководит вид – опыт не из легких. Это столкновение с собой как с частью коллективного сознания, которому, хотим мы этого или нет, вынуждены подчиняться. Ведь именно от его воли зависят многие жизненно важные процессы. Например, путь из возраста в возраст, воспроизводство, болезни, умирание. Ведь ни контролировать свой жизненный срок, ни размножаться искусственным путем, ни лечить все без исключения болезни мы до сих пор не научились. Значит биологический вид все еще властен над нами и, надо сказать, не очень-то заинтересован в ослаблении своего влияния.

Это знание о себе скрытое, потому что инстинктивно страшное. Это вторжение в мастерскую природы с непредсказуемыми последствиями. Но для разумного существа такое любопытство неизбежно. Поэтому посмотрим, как представлял себе базовый, инстинктивный для нас, лик красоты автор «Лезвия бритвы».

В женском варианте это небольшого роста, крепкая, совсем не худенькая дама, с фигурой «песочные часы» и высокой грудью. Длинные ноги – не ее добродетель, зато присутствуют, литые мышцы, сильные густые волосы и симпатичное, большеглазое лицо с мелкими чертами и низким широким лбом.

Пытаясь вообразить органичную среду обитания для такой дамы, обычно понимается, что типаж это не городской. Встречаются такие, должно быть, в земледельческих общинах третьего мира, с порядками почти неотличимыми от средневековых. Выносливостью отличаются нечеловеческой, и способны наплодить целую футбольную команду.

Но как бы мы не относились к подобной внешности, эта жажда жизни, женская мощь, восхищает наши глубинные структуры. И страсть эта, часто вызывающая протест разума, выглядит как неотвязное любопытство, настойчивый болезненный интерес, кажущийся порочным. Тот самый, который толкал некогда бар в объятья крестьянских девок.

Именно так, как удар тока и удивленный ступор, когда невозможно отвести взгляд, проявляется интерес к женщине с чрезвычайно крепким здоровьем. Ведь такие – ценность и надежда вида.

Их не покалечат многочисленные циклы воспроизводства, они останутся бодрыми и крепкими, пока не вырастут их младшие дети.

И, да, это экстаз от лицезрения красоты, но экстаз животного, заинтересованного в выживании и процветании своей генетики. Это мощный импульс, действительно встряска и болезнь. Острее других его, должно быть, чувствуют те, кто, по тем или иным причинам, вынужден быть внимательным к своей изначальной природе. Разного рода простые души, с удовольствием свистящие вслед слишком фигуристой красотке, художники, ищущие правду образа, люди знания, ученые и маги, способные понять, какое воздействие оказывает на психику подобная форма тела.

Сам Ефремов утверждал, что понятие «красота» ассоциируется, прежде всего, с женским образом. И не только потому, что являлся гетеросексуальным мужчиной. Импульсы, создающие сильные психические доминанты, такие богоподобные, загадочные образы, часто связаны с глубинной личной историей человека. Это впечатления детства, в частности образ матери. Того самого, изначального для нас, гаранта безопасности и процветания. Может и поэтому женский образ ненаглядной красоты проявлен подробнее. В нем больше определенности и конкретики. Он дружественен психике, это приятные, теплые воспоминания, особенно для мужчины. Что уж скрывать, цивилизация была и продолжает быть ориентированной преимущественно на него. Это отражение его ментальности и эмоционального склада. Поэтому одобряемый культурной традицией объект желания и созерцания – женщина. И предмет размышления о том, какова должна быть красота в самом высшем градусе – тоже она.

С базисным образом прекрасного мужчины ясности меньше. Воображение он с такой же силой не занимает. Образ отца появляется в жизни человека вторым и часто связан не с удовольствиями, а с долженствованием, с нелегкой, проходящей не всегда гладко, встройкой в социум. Так что с точки зрения нашего подсознания, он – скорее источник проблем, чем сытости и безопасности. А мнение женщин о том, как должен выглядеть идеальный возлюбленный, традиционно не принято было спрашивать. Да и как вы себе это представляете в культуре, где еще 150 лет назад жена вполне официально считалась имуществом мужа?

Конечно, кое-какие версии образа идеального красавца и секс-символа имеются. В частности, Ефремов рисует его как крупного, в противовес женщине длинноногого, с выраженной, мощной мускулатурой, персонажа. С красавицей его роднит, разве что, широкий низкий лоб, как показатель большой витальной мощи (у медиков середины 20 века считалось, что слишком высокий выпуклый лоб – часто последствие рахита в детстве). Но черты лица крупные, глаза маленькие, а короткая шея тонет в плечевых мышцах. Органично смотрятся на таком фоне широкие, крупные конечности и шапка густых волос, которые природа также не пожалела на окладистую бороду и выразительные брови. Ну, и не забыла рассыпать по всему остальному телу, на этот раз не очень усердствуя. Жир на таком теле смотрится как кощунство, да и некогда ему было накапливаться в сложностях первобытной жизни. Такой вот, грубо скроенный и крепко сшитый, верзила. Гроза саблезубых тигров.

Сам Ефремов считал, что подобная форма тела дает мужчине спокойствие и уверенность в себе, делая его характер покладистым и добродушным. Такой человек не лезет на рожон, желая выделиться, потому что и так является центром всеобщего внимания. Это образ героя, защитника племени. Сильного не столько по-мужски, сколько по-человечески. И во всем этом виден далеко не соблазнитель, а надежный партнер, типа старшего брата. Конечно же, такой образ привлекает женщин, но в большинстве своем они приходят к нему не в юности, а когда появляется потребность в помощи их подрастающему потомству. Это замечательный друг и воспитатель, но все, мало-мальски чувствующие правду художественных образов, понимают, насколько такой персонаж утопичен.

Ведь ситуация, когда будто прошил электрический разряд и взгляд невозможно оторвать, знакомо и женщинам. Зрение в их жизни – тоже самое важное из чувств, и, как показали последние исследования психологов, мужчин они рассматривают едва ли не внимательнее, чем те их. Просто делают это незаметно, часто удовлетворяясь впечатлением от бокового зрения.

И на поверку порой получается, что и высок мужчина, и длинноног, и накачан, и даже чем-то похож вышеописанного брутального охотника, а искра не пробегает! Мужчины усматривают в этом некое иррациональное зло, затаившееся в женской природе. И пытаются ему противостоять утверждая, что уважающий себя мужчина не должен быть слишком строг к своей внешности. Хорошо, если хотя бы немного отличается от обезьяны. Женщины с присущим им конформизмом, соглашаются, пока сами не почувствуют этот электрический удар и не потеряют голову.

Так отчего же они, наконец, теряют голову? Почему этот ефремовский персонаж, всем вроде взявший, в художественной литературе часто фигурирует в качестве утешительного приза какой-нибудь жертве обольстителя. И выбор в его пользу делается больше головой, чем низом живота. Почему он не герой-любовник, перед которым невозможно устоять? Что такого должно быть в мужчине, чтобы все женщины, от мала до велика, оборачивались вслед?

Боюсь, что рассмотреть этот вопрос придется, совершив экскурс в ту самую животную природу человека, которой мы боимся и стыдимся в себе, перешагнув многие блоки и страхи. Не чужды они были и самому Ефремову. Он утверждал, что всплески восторга перед красотой – удел мужчин. Женщинами движет нечто иное, может звук или запах. Он считал это таинственной сферой, не желая или опасаясь разбираться в этом вопросе.

Глубоко заложенные в подсознание представления об идеально здоровом организме, а, следовательно, о лучшем генетическом материале, и у мужчин, и у женщин, пролегают глубже разума. На уровне телесных и эмоциональных импульсов. В той самой сфере, которая роднит нас с животными. Это представления о жизненном благополучии, скорее всего, даже не первобытного человека, как представляется Ефремову. Исток этой поведенческой структуры уходит в ту пору, когда закладывался принцип вида, к которому мы принадлежим.

Очень многое – и генетика, и манера себя вести, и внешность роднят нас с высшими приматами. Чтобы не говорили сторонники ИНВОЛЮЦИИ, то есть гипотезы деградации человека до примата, даже они не могут не признать, что для выживания мы и высшие приматы используем один и тот же механизм. Мы выживаем за счет накопления, хранения и оперирования ИНФОРМАЦИЕЙ. Что, в любом случае, предполагает крупный развитый мозг и характерную манеру себя вести. Отпадает необходимость в силе, реакции и выносливости, в способности накапливать и мгновенно, в экстремальных обстоятельствах, выпускать большой объем энергии. Существо живет не спеша, не особо напрягаясь, предпочитая хитрость силе, достаточно сообразительно, чтобы отследить причинно-следственные связи в окружающей обстановке. И становится настолько хитрым, что его не так-то легко застать врасплох. Оно просто не ставит себя в опасные ситуации. И на фоне всего этого очень быстро понимает, что можно манипулировать не только предметами окружающей среды, но и себе подобными. Удел всех высокоразвитых животных с зачатками абстрактного мышления, а приматы даже на заре своей истории были именно таковы – существование в группах. Со стадом эти сообщества имеют мало общего. Да, это инстинкт объединяться, чтобы при нападении хищника хотя бы кому-то удалось выжить. Но группа приматов – это не стадо травоядных, часто существующее только для отвлечения хищника от добычи и защиты потомства. Группа приматов много сложнее. Это именно семья, вполне осознаваемый коллективный разум. Где важна не просто кучность, но и специализация. Это единый организм, который себя таковым осознает и еще прекрасно понимает, что единство делает сильнее каждого из членов. А это уже дверь в совместную деятельность. То есть в привычную для нас модель социума, где задачи выживания могут быть как обусловлены инстинктом, так и быть, скажем так, проектом «от ума», некоей долгосрочной, хитро рассчитанной программой выживания, инстинкт даже опровергающей порой.

Вполне вероятно, именно наши животные предки были в такой деятельности особенно эффективны. И некоторые поведенческие формы закрепились даже в генотипе. Я имею в виду гипотезу происхождения относительно раннего климакса у людей. В отличие от шимпанзе, например, которые имеют возможность продолжать свой род до самой смерти. Видимо той ветви гоминидов, которая дала начало нашим телам, многому надо было учить своих детенышей, и кто-то должен был это делать, даже в ущерб продолжению собственной генетической линии. И видимо сначала такое положение вещей было именно «от ума». Неудобно для особи, но полезно для группы. И, возможно, это один из первых опытов противостояния инстинкту. Далее такая деятельность стала более настойчивой и успешной. Не в меру разумное животное стало игнорировать свойственную всем млекопитающим поведенческую программу. У эгрегора вида находилось все меньше рычагов воздействия на него. Животное, таким образом, шагнуло за свою роль биологической единицы вида и было на грани нового качества – осознания себя. Но в природе все устроено так, что системы, в том числе и КОЛЛЕКТИВНЫЕ СОЗНАНИЯ – ЭГРЕГОРЫ, ОБЛАДАЮТ БОЛЬШОЙ ИНЕРЦИЕЙ. И чтобы произошел выход за их пределы, нужен сильный выплеск энергии, скажем так, подвиг, на грани смерти. Иначе инерция просто не отпустит.

Именно так, возможно, на заре истории вида приматов был выбран новый принцип – выживание за счет информации. Произойдя от существ, энергетикой и принципами существования похожих на кошек, приматы могли выжить только «включив голову» в ущерб силе мышц и зубов. И поначалу это была боль и неудобство на гране выживания, дикий страх и дезориентация, возможно в реалиях какой-то локальной экологической катастрофы, каких немало было в эволюции живого.

В результате получился удивительный зверь со всеми предыдущими формами млекопитающих откровенно спорящий. Дело в том, что идеальная поведенческая схема для такого тела – МАТРИАРХАЛЬНЫЙ СОЦИУМ.

Типичная группа – семейный клан, очень сплоченный, с четким разделением труда. Иерархия имеется, но не жесткая, основана не на подавлении, а на манипулировании. Скажем так, баланс интересов. Больше запугивание и введение в заблуждение, чем физическое насилие.

Частенько авторы исторических романов рисуют сообщества первобытных гоминидов зависящими от самцов-охотников. Но реальность, скорее всего, была иной. Группа самок-приматов – вполне дееспособная единица в выживании, умеющая даже охотится и ловить рыбу. И места внутри нее хватает не только детенышам с бесконечно долгим детством, но и всем, кто нуждается в помощи – калекам, старикам, существам с отклонениями в развитии. Наш инстинкт жалости ко всему живому, должно быть, проистекает из другой стратегии. Осознания ЦЕННОСТИ ЖИЗНИ УЩЕРБНОГО СУЩЕСТВА, которое, чтобы выжить, должно развивать голову взамен мышцам. Для примата острый ум – ценность намного большая, чем сила и злоба. Но вот кому места в подобных сообщества не находилось, так это тем, кто не мог или не хотел вписаться в эту виртуозную сеть манипуляций. То есть полагался на силу и напор, следуя более архаичным, кошачьим, поведенческим схемам. Такие же умные и долгоживущие, как и приматы, слонихи, например, просто выпирают из семей особо агрессивных, стремящихся к насилию самцов, давая возможность существовать внутри более конформистски настроенным особям мужского пола. Просто все стадо в пару десятков особей объединяется и расставляет в отношениях точки над i.

Агрессору приходится ретироваться. И существовать в одиночестве. Но если для слона изгнание – не такие уж трагические обстоятельства, то для примата – верная смерть. Такому самцу, выросшему внутри коллектива, и почти утратившему способность к автономному выживанию, приходилось нелегко. Кончалось все возвращением и большой внутренней работой по подавлению агрессии. Возможно, отсюда проистекает как СТРАХ ОДИНОЧЕСТВА, так и осознание гнева как нежелательной крайности, инстинктивный СТЫД ЗА ВСПЫШКУ НЕГАТИВА.

Но, надо сказать, стройная поведенческая схема, сложившаяся у приматов на заре истории вида и позволяющая поначалу успешно выживать, впоследствии дала сбой. Примитивным приматам, вроде лемуров, еще возможно жить в рамках матриархата. Но чем сложнее становилось тело и поведение, тем яснее проявлялись моменты напряжения в такой схеме выживания. Коллектив сестер был единым организмом, очень живучим и стойким, пока он целый. Любые разногласия внутри, большая потеря численности, показывали все ничтожество и беспомощность его отдельно взятых членов. В одиночку выжить в природе они не могли. Ровно как и не могли существовать суровых природных условиях.

Все общественные связи, их поддержание и наращивание, требовали много времени и сил, а значит, БЛАГОДАТНОГО КЛИМАТА, где искать пищу недолго и не трудно.

Была и еще одна причина, по которой изначальная поведенческая схема матриархата была изменена. Вид за неподчинение инстинкту платит вырождением и неспособностью размножаться. Начинает сам себя убивать. Давая выживать слабым, группа животных сталкивается с тем, что страдают сильные, те, у кого получается полноценно себя воспроизвести. Другими словами, родив слабого детеныша и потратив много сил на то, чтобы он вырос и стал умным, в пику слабому телу, самка не имеет возможности завести других детей. А будет ли интеллектуал, питавший группу идеями размножаться – это вопрос. Зов природы он, возможно, проигнорирует или попросту не заметит. Да и если решит себя продолжить – потомство будет таким же слабым, но, скорее всего, не таким умным.

Одним словом, игры разума хороши для разумных существ в рамках цивилизации, но не для животных в природе. Пиетет к любой жизни, обширная память и абстрактное мышление – СЛИШКОМ ДОРОГОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ для зверей.

По всей вероятности, чтобы выжить, и выжить в сильно изменившейся агрессивной среде, вид принял крайние меры. Часть сообщества откатилась к более примитивным, и в силу древности, более стабильным, формам поведения.

Так случилось и с приматами. Скорее всего это была поведенческая схема кошачьих. Эти хищники-одиночки прекрасно приспособлены для автономного существования в природе. Нетрудно догадаться, кто взял на себя эту миссию. Все эксперименты природы бьют первым делом по мужской популяции. Собственно, самцы и созданы как некое экспериментальное поле.

И вся та энергия, которая могла быть вложена в дальнейшее совершенствование памяти и абстрактного мышления, стала тратится на сглаживание конфликтов внутри сообщества.

Так вид отомстил особям за попытку преодолеть предел животного. Хотя, вполне вероятно, это не только способ привести к подчинению. Это ответ на сложную реальность.

Желание выжить толкнуло вид к тому, чтобы приобрести сразу ДВА СТЕРЕОТИПА ПОВЕДЕНИЯ. В надежде, что хотя бы один сохранит нужное для воспроизводства количество особей.

В результате этого раздвоения получилась странная диспозиция. Примитивные приматы матриархальны, их же более сложные и генетически молодые собратья обладают отчетливой склонностью к патриархату. Эта парадоксальная ситуация, казалось бы, создает противоречие их коренной природе. Для таких умных, сложных животных стая с жесткой патриархальной иерархией – пережиток прошлого, регресс.

Да, на каком-то этапе, вселенная гоминидов разделилась на два мира, живущих по разным принципам. Это КОЛЛЕКТИВИЗМ сестер, с малым значением отдельного члена. И ИНДИВИДУАЛИЗМ живущих поблизости от группы самцов, в своем образе жизни и поведения напоминающих некрупных кошачьих, типа рыси или леопарда. Это два разных взгляда на мир и два весьма полезных для вида варианта выживания. И эгрегору, как и любому крупному образованию, когда оно хочет выжить, нет дела до такой мелочи, как удобство и развитие отдельно взятых существ. Решается глобальная задача. Да, такое раздвоение на порядок повысило жизнеспособность вида. Но с того времени началась та самая ВОЙНА ПОЛОВ, которая продолжается до сих пор.

Патриархальное устройство хорошо для групп хищников. Это создание жесткой иерархической пирамиды, основанной на силе. Она незаменима как для специализации охотников, так и для выживания группы. При нападении зверей более крупных и свирепых, слабые, подчиненные особи попадают им в пасть первыми и сохраняют для воспроизводства более сильных и уверенных в себе. В разряд слабых попадают и самки, вечно озабоченные очередной беременностью. С их интересами не считаются, да и сами они, чтобы выжить, вынуждены прогибаться под лидеров группы, что в их случае почти неизбежно влечет новый цикл воспроизводства. Порой это бывает не нужно самке, материнский инстинкт дает сбой, мать убивает или оставляет своих детей. Да, эгрегор хищного вида за то, чтобы защищать беременных и потомство, что и делается. Но это же потомство безжалостно убивается, чтобы оставить актуальной генетическую линию нового, к примеру, лидера группы. Реальность такова, что хищников не должно быть много, и блоков нарастания численности в виде очередной чистки рядов или сбоя материнского инстинкта предостаточно. Понятно, что такое положение вещей отрицает все базовые установки гоминидов. Был найден выход. Самцы и самки стали походить на животных разных видов и жить отдельно.

Самцы выросли в размерах, обзавелись аксессуарами для охоты и выяснения отношений. Как-то: грива, грубая нечувствительная кожа, крупные, крепкие зубы по хищному типу. В общем, стали не только походить на хищников, но и приняли их стереотип поведения. А это, в случае недалеких предков кошачьих – сугубый ИНДИВИДУАЛИЗМ, а при дальнейшей регрессии к собачьим – КУЛЬТ СИЛЫ, жесткая иерархия. Эти грозные, крупные звери умели и любили охотится, остро нуждались в белковой пище, ставшей просто необходимой в их жизненном цикле.

Самки же остались прежними поедателями фруктов, некрупными, с несколько иначе устроенными зубами, без особо выдающейся мускулатуры и с маниакальной, пропитывающей все их существо, склонностью поддерживать целостность и ГАРМОНИЮ В ГРУППЕ. Такая форма тела и поведения располагала к дальнейшему оттачиванию навыка оперировать информацией. Но в большей степени поддержанию и развитию этих сестринских сообществ способствовало то, что они были жизненно-важны для воспроизводства. Детеныши приматов рождались и проводили свое долгое детство только в таком сообществе. В другом подобный жизненный цикл был невозможен.

На фоне всех этих перемен наши обезьяноподобные предки все же оставались собой. И базовая их ментальность была именно в склонности выживать с помощью ума, а не с помощью мышц. Сообщества сестер яростно отстаивали свои права, им приходилось и драться, и манипулировать, и проявлять просто чудеса сообразительности и координации действий, как ни печально, в борьбе с представителями своего же вида. Их обезьянья природа не могла смириться с тем, что шло вразрез с их очень сильным материнским инстинктом. Они не принимали циничного и безжалостного отношения к ценнейшим носителям информации, которых надо было бросать на произвол судьбы. Они не могли понять индивидуализма, недальновидности и грубости самцов, замахивающихся на святое – целостность сообщества.

В конце концов их животное эго, то есть стремление к вершине иерархии, тоже давало о себе знать. В группах самок иерархия тоже существует и тоже основана на, так называемой, личной силе, высокой энергетике, повышенной жизнеспособности. Но иерархия эта строится по несколько иному принципу, чем у хищников. Это манипулирование, а не запугивание. Самкам надо, чтобы группа сохранилась, но строилось взаимодействие на положительных эмоциях, потому что, подчиняясь силе, эти умные звери замыкались в себе, становились не такими творческим и сообразительными, как могли бы. Но пирамиду власти, все же, не отменишь, даже для яростных коллективистов. Приходилось считаться с суровым миром земли и необходимостью приносить жертвы.

Но обширная память и абстрактное мышление слишком энергоемки. Чтобы все это хорошо работало, надо было закрывать каналы, по которым жизненная сила уходит в страх и ненависть.

И эти умные звери не были бы собой, если бы не нашли выход. Да они смирились с реальностью патриархата, но ВЫНЕСЛИ ЕГО ВО ВНЕ. Предоставив решать вопросы взаимодействия группы с мужским миром одному, самому сильному, из самцов. И пока он мог удерживать стабильность, ему демонстрировали подчинение, на него оказывали воздействие, опутывали тонкой сетью лести. Все, как они умеют. Но существо это в группу никогда не входило, и его вполне бестрепетно меняли на более молодое и жизнеспособное, когда он переставал справляться со своими обязанностями. Так на смену промискуитету пришел гарем. И уж кто-кто, а владыки гарема знают, какой меры хлопот стоит это хозяйство. При всей отстраненности от мира своих жен и детей, глава гарема вынужден был поддерживать нейтралитет и даже делать шаги в их пользу. Ведь при злоупотреблениях, когда правление было слишком жестоким, интересы большинства не учитывались, а решения принимались не в пользу целостности и выживания группы – начальство попросту могли сместить. И природа поддерживала такой праведный гнев терпящей бедствие группы. На самок нападало, своего рода, безумие. Наподобие того, когда мать из последних сил защищает детеныша. Эта озверевшая банда могла напугать даже самого отчаянного храбреца. Впрочем, бабий бунт явлением был редким, он стоил слишком дорого и отчасти ломал устои в группе. Появлялась, так называемая, АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ЭЛИТА, хорошо показавшая себя в военных действиях. А были это обычно отчаявшиеся особи, из низов иерархии, которым терять особо нечего. Почувствовав свою силу, они начинали противостоять элите традиционной. На утрясение ситуации и стройку новой пирамиды тратилось слишком много времени и сил. Это было порой смертельно опасно, так как мешало сплоченности группы.

Но если самкам в войне полов приходилось нелегко, то участь самцов выглядела порой настоящей драмой. Да, на выходе, в качестве взрослого существа, получался самодостаточный, уверенный в себе индивидуалист. С той разницей, что он не был собакой, котом или медведем. Все-таки это была обезьяна, с базой врожденных навыков и свойств, присущих именно этому виду млекопитающих. То есть накопление и работа с информацией тоже были основой его выживания. А хищные инстинкты – привнесенным, тем, чему надо было учиться, искусственно вызывать в себе.

И реальность была такова, что для того, чтобы стать хищником, то есть регрессировать, надо было освоиться в этом стереотипе поведения. Случай был воистину беспрецедентный.

Для ухода от более прогрессивного, но неприемлемого в суровых условиях планеты, слишком сложного для животного поведения, приходилось тратить время и силы. Буквально ломать и перестраивать себя.

Этот парадокс существование поражает воображение и доказывает, что далеко не все укладывается в привычные схемы обмена энергии.

Попробуем проследить стадии процесса. Уже в очень юном возрасте, обычно происходило это на грани полового созревания, молодые самцы переставали находить общий язык со своими матерями и бабками. Изначально имея матриархальный стереотип поведения, они в дальнейшем постепенно уходили от него в МОЛОДЕЖНЫХ БАНДАХ. Состояли эти сообщества из молодых самцов, по той или иной причине изгнанных из сестринских общин, и тоже были, своего рода, коллективным разумом. Только строились по иному принципу. Там не было места трепетному взаимопроникновению и эмпатии женского коллектива. Многое определяла сила, раз и навсегда выбранное место в иерархии. В целом такие команды охотников напоминали волчьи стаи и представляли собой грозную силу. Тем более, в крови у этих существ была склонность к сложной групповой деятельности. Это и генетическая предрасположенность, и долгое обучение внутри женского коллектива. Так что, подобная охотничья компания на порядок обходила остальных хищников, порой представляя для них нешуточную угрозу. Но все это работало, пока команда была вместе. Как и члены женского сообщества, члены подростковой банды по отдельности были нежизнеспособны. Но структура получилась более примитивная и жесткая, чем женский коллектив, что приводило к тому, что потенциал членов такого сообщества не раскрывался. Они не могли себя проявить как исследователи и мыслители и, по сути, никогда не взрослели. Застревали в подростковом возрасте. Ничего удивительного, что вся компания нуждалась в родителях. И находила замену матерям и бабкам в личности вожака – обычно особи с психопатическими склонностями (насколько можно представить такое у животного). Известно, что психопаты, то есть существа, зависимые в своем жизненном цикле от энергетики окружающих, встречаются среди млекопитающих нередко. Бывают такие среди кошек, собак, даже крыс, уж не говоря об обезьянах. Существо подобное можно назвать энергетическим вампиром. Обычно на очень раннем этапе развития происходит сбой –серьезная травма, физическая или психическая, которая приучает еще очень юное существо с трудом и риском выживать за счет окружающих. Психопаты обычно сильные и умные существа, одержимые намерением выжить. Но травма фиксирует их в реальности вечного энергетического голода. В результате получается виртуозный манипулятор, к тому же, с закрытым каналом обратной связи, то есть абсолютно безжалостный и бессовестный. На социальные взаимодействия требуется много сил, у психопата такого излишка нет. Зато он может виртуозно сыграть все, что нужно. И силу, и знание, и поддержку, и грозный нрав. Иногда страстишка быть эффектным его подводит. Синоним благополучия для него – щедрое эмоционирование подвластного коллектива по поводу его личности. Как-то: страх, восхищение, ровно как, и отвращение, и ненависть. Так он питается.

Ну, примерно представив портрет, уже понимается, что это идеальный глава коллектива потерянных детей мужского пола разных возрастов. Такой демонический Питер Пэн. Он и грозного родителя сыграет, и доброго, и подберет нужную цель жизни (обычно война с соседней бандой), и придумает интересную идеологию, новую, яркую, от маминой и бабушкиной очень отличающуюся… В общем – отец народов. Великий и ужасный. Тоже, в общем, подросток в теле взрослого мужчины. Только очень голодный, и из-за голода уже перешедший на демонический план.

Примерно в такую реальность попадал детеныш гоминида мужского пола, показательно разругавший с женской группой. И поначалу все очень интересовало. Потом выяснялось, что иерархия у него в этой стае будет ниже, чем он рассчитывал. И это чревато многими жизненными неудобствами. Но то, что он узнавал вначале, не шло в сравнение с тем, что случалось потом. Существо попадало в среду, полностью отвергавшую прежний стереотип поведения.

Оказывается, женщины не были сверхзначимыми фигурами. Их ловили и насиловали, порой делали сексуальными рабынями, и, когда надоедали, убивали или выгоняли. Оказывается, слабые не нуждались в поддержке, просто попадали в низ иерархии и вскоре погибали в когтях хищника или от голода. Оказывается, старость не была благом, а, скорее, злом. От нее слабели и, опять же, погибали. И о детях тоже не надо было заботиться. Рождаясь у рабынь, они просто не выживали. Сдерживать гнев и соображать, придумывая сложные поведенческие ходы, не требовалось. Надо было иметь крепкие зубы и кулаки. И лучше не стоило раздумывать над действиями местного владыки. Он был чудовищно жесток и по отношению к врагам стаи, и по отношению к подчиненным. На каком-то этапе терпение повзрослевшего во всем этом кошмаре самца заканчивалось. Генетически у приматов, с их тягой к групповому взаимодействию, очень большой запас терпения. И по началу верховному психопату верят, видят в нем родителя и терпят все отсутствие логики в творящемся. Но всему, даже выдержке существа генетически запрограммированного терпеть, приходит конец. Его природа примата начинает сопротивляться регрессу. И на каком-то этапе делается вывод: «Лучше в одиночку, чем в этой компании!»

Но мы помним, что коллективные сознания инертны. Для того, чтобы вырваться за их пределы, нужен сильный энергетический импульс. Как известно, разного рода верховные упыри неохотно расстаются с источниками энергии. Это и страх голода, и прецедент неповиновения. Значит, нужно нечто, что можно противопоставить и власти вождя, и слепому подчинению стаи. Такое, чтобы все испугались и не набросились убивать.

Каким же богатством должен был обладать такой отщепенец? Во-первых – очень высокой энергетикой, мощнейшей жизненной силой. Чтобы иметь возможность развиваться как интеллектуал, тратить на это очень много энергии, в той отчаянной борьбе за жизнь, которую он ведет. Гений-беспризорник, согласитесь, явление очень редкое. Гении попросту не становятся гениями, если трудно выжить. Но если это все-таки происходит, юному примату, одна за другой, открываются все причинно-следственные связи, двигающие механизмом его тюрьмы. Он без труда догадывается, что грозный отец народов – просто мастер спецэффектов, скрывающих его болезнь. В его характере быстро находятся точки уязвимости. Но сместить босса и занять его место – значит стать таким же. Всю жизнь перешагивать через ценность и значимость других существ. В отличие от психопата, у гения, как раз, открыт канал социального взаимодействия. Ему бывает стыдно, жалко и больно от боли других.