Тишина
Марат Ганеев переехал в новую квартиру в конце сентября, когда липы вдоль проспекта Октября желтели неравномерно – одни ветки стояли ещё зелёные, другие горели оранжевым. Квартира на седьмом этаже панельной девятиэтажки выходила окнами во двор, где по вечерам дети гоняли мяч, а днём старушки сидели на лавочках.
Он не сразу заметил, что ему хорошо одному.
Первые две недели прошли в обычной суете: разбирал коробки, ездил в «Леруа Мерлен» за карнизами, звал знакомого помочь собрать шкаф. Вешал над диваном картину – абстракцию в серо-синих тонах, купленную когда-то на выставке в Доме культуры, потому что художница показалась симпатичной. Картина оказалась неплохой.
Потом суета кончилась, и наступила тишина.
Марату было тридцать девять, он работал инженером-конструктором в проектном бюро, три года назад развёлся, детей не было. Бывшая жена Лена снова вышла замуж и уехала в Екатеринбург. Иногда она ставила лайки его редким постам – фотографиям рыбалки на Павловке или видам с Торатау. Он тоже изредка заходил на её страницу: селфи с новым мужем, рестораны, поездки. Всё выглядело правильно и счастливо.
Раньше, когда они жили вместе, Лена постоянно что-то затевала. Звала друзей на ужин, записывалась на танцы, хотела завести собаку, потом передумывала, планировала ремонт. «Марат, ты же понимаешь, что так жить нельзя? – говорила она, стоя посреди комнаты с телефоном в руках. – Нам нужно куда-то двигаться». Куда именно – оставалось неясным, но двигаться требовалось обязательно.
Теперь, в новой квартире, Марат мог сидеть на кухне с чаем и смотреть в окно. Просто смотреть. Во дворе росла старая берёза с облупившейся корой – лет семьдесят, не меньше. Он следил, как прилетали воробьи и затевали свару, как качаются ветки, как меняется свет. Иногда это занимало полчаса. Потом он мыл кружку, шёл в комнату, читал или включал сериал.
В выходные звонила мама из Стерлитамака.
– Маратик, ты чего один сидишь? Приезжай к нам, я бәлиш испеку.
– Мам, у меня дела.
– Какие дела? Работаешь шесть дней, и в воскресенье тоже дела?
– Мам, всё нормально.
– А с кем ты общаешься? Может, на сайт какой зарегистрируешься? Айгуль говорила, её племянница там мужа нашла, нормальный парень, из Октябрьского.
– Мам, давай потом.
Она вздыхала, но отступала. Родители привыкли, что Марат тихий. В детстве он часами читал в углу, пока брат носился по двору с мальчишками. «Ну какой из тебя пацан, – смеялся брат, – сидишь как девчонка, нос на улицу не покажешь». Брат женился в двадцать два, сразу после армии, родил троих детей и теперь руководил строительной фирмой, постоянно летал в Москву, в Питер, в Казань. В его «Телеграм»-статусе всегда было что-то вроде «в деле» или «побеждаем».
Марат открывал переписку с братом раз в месяц – тот присылал фотографии детей и короткие вопросы: «Как дела? Работа норм?» Марат отвечал: «Всё хорошо». Больше сказать было нечего.
Коллеги звали его выпить по пятницам. Он ходил раз в месяц, не чаще – сидел, пил пиво, слушал. Женя, главный инженер, жаловался на жену. Саня мечтал переехать в Москву, но не переезжал уже лет десять.
– Марат, а ты чего молчишь? – спрашивал Женя. – Есть хоть кто?
– Нет пока.
– Надо искать! Тебе тридцать девять, а не девяносто.
– Не надо, спасибо.
Женя качал головой. Марат допивал пиво и уезжал домой.
Дома он снимал куртку, ставил чайник, открывал балкон – даже в октябре ему нравился свежий воздух. Включал настольную лампу, доставал книгу. Сейчас перечитывал Чехова – «Палату номер шесть». Читал медленно, смакуя. «Жизнь – досадная ловушка. Когда мыслящий человек достигает возмужалости и приходит в зрелое сознание, то он невольно чувствует себя как бы в ловушке, из которой нет выхода».