Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь. Книга четвёртая

Диа архаиос полис

Через древний город

Йерихо – один из старейших городов Палестины, который, словно древний страж, расположился на перепутье торговых путей, ведущих из Переи в Йерушалайм, через реку Йарден, связывая собой Восток и Запад. Его улицы были переполнены торгующими купцами, сопровождающими свои караваны, и многочисленными паломниками, следующими к святыням.

Однако этот город Исраэйля славился, не сколько многовековой историей, а богатством, которое приносила ему не только обширная торговля, но и мягкий климат. Благодаря чему на плодородных землях круглый год собирали обильные урожаи злаков, фиников, ароматных фруктов и целебных трав.

Город буквально утопал в зелени садов, которые окружали его изумрудным морем. Финиковые пальмы и бальзамовые деревья, будто влюблённые, соприкасались своими ветвями друг с другом, наполняя воздух сладкими ароматами. А нежное благоухание розовых садов распространялось далеко за их пределы, уносимое ветром к самому горизонту.

Недаром Ирод Великий, чья жажда роскоши была ненасытна, воздвиг здесь великолепный зимний дворец с мраморными залами для себя и ипподром, где устраивались скачки и зрелища для развлечения знати и народа.

Через этот процветающий город пролегал путь и Йешуа. Однако пройти незаметно оказалось невозможно: одно лишь известие о его появлении заставило забурлить все улицы поселения. Толпы паломников, коэнов, левитов и простых жителей образовали живую реку, стекающуюся к народному учителю – желая не только его увидеть, но и услышать необычное слово, столь отличающееся от того, что говорилось фарисеями.

Вскоре толпа вокруг учителя стала такой плотной, что двигаться по улочкам города стало почти невозможно.

– Идёмте за стены города, – принял решение Йешуа, понимая, что столько людей, с надеждой взирающих на него, могут просто подавить друг друга в этом тесном пространстве. – Там я проведу своё учение.

И возбуждённая, радостная толпа очень медленно двинулась к выходу.

В это время снаружи городских ворот, по своему обыкновению, сидели два нищих слепых старца. Их закрытые веками глаза смотрели в тёмную вечность, а дрожащие, изъеденные временем руки протягивались к прохожим, прося милостыню. Каждый день они надеялись собрать хотя бы немного денег или еды, чтобы хоть как-то прокормить себя.

– Что? Что происходит? – обеспокоенно закрутил головой один из них, услышав многоголосый шум.

– Люди идут, – равнодушно пожал плечами другой.

– Но почему их так много?

– Видимо, паломники.

– Нет. Их много. Гораздо больше, чем обычно мимо нас проходят. И идут они не в город, а из него.

Тревога закралась в его сердце, и потому он в сильном волнении стал выспрашивать у проходящих:

– Скажите, что происходит? Отчего такой людской гул? Почему вы все спешите покинуть этот город? Может быть, там пожар или какое-то нападение?

– Да нет! – радостно крикнул мальчик, пробегая рядом с ними. – Это пришёл народный раввин – Йешуа Назорей! И теперь все направляются за город послушать его слово.

– О Всевышний! Что же делать? – ещё больше разволновался слепец. – Что же нам делать? Мы же не можем последовать за ним.

– А что такое? – вопросил второй, не понимая его смятения.

– Это же человек от А-Шема! Великий пророк и луч надежды для страждущих. Я многое о нём слышал. Ведь он не только проповедует, но и силой своей исцеляет различные болезни.

– Так то болезни, – с горечью вздохнул второй. – А мы-то с тобой слепые. А это не болезнь, а наказание Всевышнего, который закрыл наши глаза по своей святой воле, и противиться этому мы не в силах.

– Но надежда-то у нас есть, – не отступал первый, чувствуя, как сильно колотится его сердце. – Я слышал, что народный учитель вершит чудеса. Может, и над нами смилуется.

С этими словами слепец встал на неверные ноги, оперевшись на плечо побратима, и сильно возвысил свой голос, чтобы перекричать шум людского гомона.

– «Возрадуются пустыня и безводная земля, и возвеселится степь, и расцветёт, как лилия.

Пышно расцветёт и веселиться будет, радуясь и ликуя. Слава Леванона дана ей, великолепие Кармэля и Шарона. Они увидят славу Йеговы, величие Элохим нашего.

Укрепите ослабевшие руки и колена трясущиеся утвердите.

Скажите торопливым сердцем: ”Укрепитесь, не бойтесь: вот Элохим ваш, отмщение придёт, воздаяние Элохим. Он придёт и спасёт вас”.

Тогда откроются глаза слепых и уши глухих отверзнутся»!

После чего, опираясь на одежду и руку первого, поднялся и второй.

– Бар-Тимай, хватит голосить на всю округу! От твоего крика уже в голове звенит, и мы даже самих себя не слышим, – сморщившись и прикрывая уши ладонями, стали раздражённо возмущаться проходящие мимо ворот люди.

– Вроде бы человек в летах, а ведёт себя как младенец неразумный. Ай, как нехорошо!

– В таком почтенном возрасте пора бы уже научиться смирению, а не орать во всё горло.

Однако слепец их не слушал. Его голос, полный веры и надежды, продолжал взывать – даже вопреки воле недовольных людей:

– «Вот, наступают дни, – сказал Йегова, – когда взращу Я Давиду праведный росток. И будет царствовать царь, и будет мудр и удачлив, и будет вершить суд и правду на земле.

Во дни его Йехуда будет спасён и Исраэйль будет жить в безопасности. И вот имя его, которым назовут его: «Йегова – справедливость наша»!

– Хватит орать как полоумный! Ты уже и так слеп – хочешь, чтобы и мы оглохли от твоих воплей?! – усиливалось раздражение толпы.

– Лучше бы ты шёл к кустам бальзамина. Говорят, что их сок или отвар помогает от слепоты, – насмешливо уязвил кто-то, потому как среди народа бытовало поверье, что из него можно приготовить лекарство для излечения глаз. – Тем более что они растут на другой стороне города.

– В самом деле, Бар-Тимай, хватит уже голосить. Людей много, и тебя всё одно не услышат. Так что прекращай это. Зачем сотрясать воздух понапрасну?

– Хотя мои глаза и не видят его, – охрипшим, но уверенным голосом ответил слепец, подняв своё лицо к небу, – но зато он видит меня. Ибо даже в слепоте можно узреть чудо.

Он был твёрдо убеждён, что его спасение находится не в целебных травах или снадобьях, а в том, кто, возможно, именно сейчас проходил рядом. Он не знал, услышит ли его народный учитель, но он ясно осознавал, что не может молчать. А потому вновь возвысил свой голос сердца:

– «Так изрек Йегова Цеваот, говоря: вот человек, Цэмах – имя его, и из места своего произрастёт он, и построит он Храм Йегове.

И построит он Храм Йегове, и понесёт величие, и воссядет, и властвовать будет на престоле своём. И будет священник на престоле его, и совет и мир будет между обоими»!

«И слуга Мой Давид – царь над ними, и пастырь один будет у всех них. И установлениям Моим будут следовать они, и законы Мои соблюдать и выполнять их.

И будут обитать на земле, которую дал Я слуге Моему Йакову, в которой обитали отцы ваши, и будут обитать на ней – они и дети их, и дети детей их вовеки. И Давид, слуга Мой, – князь их вовеки.

И заключу с ними завет мира, завет вечный пребудет с ними. И размещу их, и размножу их, и помещу Я святилище Моё среди них навеки.

И будет обитель Моя над ними, и буду им Элохим, а они будут Мне народом.

И узнают народы, что Я – Йегова, освящающий Исраэйля, когда пребудет святилище Моё внутри них вовеки!»

Эти неугомонные крики – полные отчаяния и надежды – сильно раздражали тех, кто спешил услышать учение нового раввина, а в слепце видел лишь обузу, мешающую спокойно идти.

– Да хватит уже орать! – в гневе подошёл иудей и с силой тряхнул крикуна за плечи, отчего тот, потеряв равновесие, упал на своё седалище. Второй слепец, державшийся за первого, также оступился и, потеряв опору, рухнул рядом.

Слепец не знал, прошёл ли мимо них человек Йегова или ещё нет. Поэтому он стал взывать к нему просто и кратко:

– Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне! Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне!

Осознавая свою нужду, с дрожью в голосе за ним эхом последовал и второй:

– Пожалей нас, сын Давида! Адон! Возымей сострадание!

– Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне! – Бар-Тимай не прекращал зова страдающей души.

Эта краткая, но искренняя молитва воспаряла от его уст к небу, а по изрытым морщинами щекам катились жемчужины слёз. Вполне возможно, что пророк сочтёт их – нищих и презренных – недостойными своего внимания; но он с отчаяньем верил в эту последнюю надежду. Воздев лицо к небу, он взывал к нему от всей глубины своей безысходности: – Йешуа! Сын Давида! Умилосердись мне!

И чудо произошло.

Йешуа услышал их зов – ощутив слабую и зыбкую искру исходящей веры.

Остановившись, он обратился к своим ученикам:

– Подведите их ко мне.

Иоанн и Андрей, не мешкая, стали проталкиваться через плотную толпу народа.

Иоанн первым приблизился к Бар-Тимаю, коснувшись его плеча. Слепец от неожиданности вздрогнул и замолк.

– Доверься мне, – мягко произнёс Иоанн. – Ибо он призывает тебя.

Слепец на мгновение замер, пытаясь ошеломлённо осмыслить услышанное, а затем порывисто решил встать. Но на полах его плаща, в который он укутывался по ночам, сидел его товарищ по несчастью – и потому Бар-Тимай лишь неловко плюхнулся обратно.

Но это его не остановило.

Он поспешно сбросил с плеч верхнюю накидку, опёрся рукой о ладонь Иоанна, встал – и они проследовали к учителю. А Андрей тем временем помог встать и подойти второму слепцу.

Наблюдавшие за всем этим люди притихли, с интересом ожидая продолжения, расступаясь перед идущими.

– Что оказать тебе? – проникновенным голосом обратился Йешуа к старцам. – Что желаете сделать вам?

– Раввуни, дай нам прозреть, – с надеждой в дрожащем от волнениия голосе произнёс Бар-Тимай. – Обрати нас от тьмы к свету. Ибо сила, сотворившая глаза, способна вернуть и зрение – на что не способен ни один лекарь в мире. Я понимаю, что мы – жалкие нищие, и нам нечем отблагодарить тебя, а потому уповаем только на милость твою. Сжалься над нами.

– Адон, отверзи очи нам, – поддержал второй слепец. – Умилосердись, дай нам зарабатывать на хлеб своим трудом, дабы не быть бременем ни для окружающих, ни для самих себя.

– «Так сказал Йегова, Элохим мой: паси овец обречённых на заклание, – промолвил Йешуа, глядя с теплотой и состраданием на слепцов, но больше обращаясь к окружающему народу. – Которых убивают купившие их, – и не виновны они, а продающие их говорят: благословен Йегова, разбогатею я. И пастухи их, не жалеют их.

И пас я овец, обречённых на заклание, для торговцев скотом. И взял себе два посоха, один назвал я Ноам – мир, а другой назвал Ховелим – ранящие, и пас я овец этих».

Он замолчал, давая смыслу сказанного впитаться в сердца слушателей, а затем продолжил:

– Посмотрите на них и уподобьтесь их вере. С усердием взывая к Отцу Небесному и неся Ему все свои радости и невзгоды – дабы снискать милость Его. Потому как сказано:

«Ибо знаю Я те помыслы, что задуманы Мною о вас, – сказал Йегова, – помыслы о благополучии, а не о бедствии, чтобы дать вам будущность и надежду.

И когда вы воззовёте ко Мне и пойдёте, и будете молиться Мне, то услышу Я вас.

И когда будете искать Меня, то обретёте, если будете искать Меня всем сердцем своим».

Доверьтесь Ему всецело – даже если просите на первый взгляд невозможного. Ибо для Отца Небесного нет ничего невозможного – и Он всегда совершает благое для души человеческой.

После чего возложил пальцы рук на виски Бар-Тимая и аккуратно провёл по закрытым глазам подушечками больших пальцев – от переносицы к вискам, словно бы раскрывая занавеси тьмы перед дневным светом.

– Прозри. Твоя вера исцелила тебя, – с любовью произнёс учитель.

Те же движения повторились и со вторым слепцом.

Старцу было необычно и удивительно: когда от мягкого прикосновения к вискам по всему телу пробежали мурашки, словно касание крыла ангела. А когда Йешуа провёл пальцами по векам, то от этого скольжения разлилось тепло, заполняя очи – и уже от них волнами прокатилось по всему телу.

Слепец открыл глаза. Однако вначале была кромешная тьма, за которой неожиданно пришла чернота, постепенно сменявшаяся серостью – будто кто-то плавно смывал многолетнюю въевшуюся грязь. Затем исчезла мутность, рождая для него этот мир заново – и бывший слепец ясно и чётко увидел своего спасителя при ярком солнечном свете.

Если бы не это постепенное возвращение зрения, то слепцы могли бы просто не выдержать резкого перехода от непроглядной тьмы к ослепительному блеску дня и яркости красок.

– Светильник тела есть око, – улыбнулся им Йешуа, видя, как старцы ошеломлённо взирали на мир, который уже и не чаяли узреть. – Если око твоё будет чисто, излучающее искреннюю доброту и тепло ко всем – то и дела твои будут праведными. Ибо сияющий, добрый взгляд – это признак света, рождённого изнутри светлого тела. Если же око твоё будет злым – то и всё тело и дела твои будут преисполнены тьмы.

Не забывайте об этом. Содержите очи свои – как телесные, так и духовные – в свете истины.

С этими словами он повернулся и проследовал далее за город.

– Благословен Ты, Адонай, Элохим наш, Владыка Вселенной, который добр и творит добро! – ликуя, вскричал Бар-Тимей, со слезами на глазах потрясённо озираясь на обступивший его народ. При этом ему радостно вторил и второй исцелённый, не веря нахлынувшему счастью.

– Амен, – ответили присутствующие, дружески похлопывая их по плечам и всячески подбадривая. – Тот, кто одарил тебя добром, пусть вечно одаривает тебя всяческим добром.

После чего все направились за народным учителем, громко прославляя как его, так и Всевышнего – чья милость неизмерима.

***

Солнце, обагряя горизонт оранжево-пурпурными тонами, начинало клониться к западу, когда Йешуа закончил свою проповедь.

– Приближается время ночного покоя, – устало обратился он к своим ученикам. – А потому давайте вернёмся в город, чтобы там заночевать.

После чего он тяжело стал спускаться с небольшой возвышенности, неся на своих плечах всю тяжесть этого дня.

– Йаков, – тихо обратился Иоанн к брату, тронув его за рукав, словно делясь сокровенной тайной.

– Чего? – повернулся к нему тот.

– Когда я вёл слепца к нашему равви, то, по-моему, я среди толпы заметил нашу мать. И хотя это было всего лишь мгновение, но мне кажется, что это была она.

– Да? – заинтересовался Йаков.

И они стали внимательно вглядываться в лица людей, потянувшихся к городским стенам, ища знакомые черты. При этом Иоанн даже начал подпрыгивать, чтобы лучше видеть поверх толпы.

Через некоторое время они действительно заметили родное лицо, пытающееся к ним пробраться наперекор общему течению.

– Мама! – крикнул Иоанн, замахав рукой, а Йаков стал пробиваться к ней сквозь людской поток.

Соломия тоже ответила им взмахом руки, и вскоре объятия сыновей сомкнулись вокруг неё, а она прижимала их к себе так, будто те снова стали малыми детьми.

– Как ты здесь оказалась? – радостно воскликнул Йаков, словно не веря своим глазам.

– Я вместе с паломниками иду на праздник в Йерушалайм, – ответила она, смахивая набежавшие слезы. – Хоть дорога и нелегка, но я всё же надеялась вас увидеть. И вот – благодаря Всевышнему – мы встретились.

– Как дома? Как отец? – обеспокоился Иоанн, не выпуская её руки.

– Всё хорошо, мои милые, всё хорошо, – успокоила она, ласково взъерошив ему волосы. – Но как же ты вырос за это время?! Просто не узнать.

– Ой, да ладно я, – отпуская руку матери смутился младший, словно пойманный на какой-то шалости. – Ты лучше на брата взгляни. Уже и не скажешь, что у него когда-то намечалось брюшко.

– Вот ты у меня дождёшься когда-нибудь, – улыбнулся тот, нарочито медленно замахиваясь для подзатыльника. Но брат, со смехом, конечно же, ловко от него ускользнул.

– Какие же вы ещё дети, – вновь обняла их Соломия. – Как же я рада, что вы живы-здоровы.

– О, мама! Нам нужно столько тебе рассказать! – оживился Иоанн, с любовью глядя на неё.

– И ещё больше услышать о доме, – поддержал его Йаков.

– Конечно, расскажу – и обязательно всё послушаю, – улыбнулась им Соломия. – Однако не будем отставать от нашего Раввина.

И они, весело беседуя, проследовали за людским потоком, неспешно текущим к городским воротам.

***

Словно прибитый к дальним задворкам, в самом конце слушающей проповедь толпы, стоял низенький и полноватый, как бочонок, набитый грехами, с круглым лицом и быстрыми глазками – глава мытарей Заккай.

Узнав о прибытии народного учителя, он некоторое время в волнении ходил по роскошному дому из угла в угол. Его одолевали сомнения, нерешительность и любопытство. Стоит ли идти посмотреть на того, чьи слова жгли сердца, будто пламя? Стоит ли продираться сквозь эту кишащую массу людей? Где каждый взгляд, каждый шёпот за спиной был подобен плевку в лицо. Как напоминание о его достатке и роскоши, выросшей на слезах и несправедливых поборах горожан. И даже презрение, которым он отвечал бы в ответ, не смогло бы смягчить этой горечи.

– Пойду, – наконец принял решение Заккай, потому как его любопытство взяло верх. – А вдруг он действительно человек, ниспосланный А-Шемом, а я его даже не увижу, когда он находится совсем рядом? Ведь недаром же ходит столько слухов о его чудесах.

Однако к этому времени народный учитель уже вышёл за городские ворота, а людей, желающих увидеть человека Йегова, прибывало всё больше и больше – заполняя улицы наплывающими волнами. Вот почему Заккай оказался в последних рядах, среди спин и плеч, ведь пробиться вперёд было просто невозможно: толпа стояла плотной стеной.

Заккай жаждал хотя бы мимолётного взгляда на эту известную личность, посетившую их город. Он даже несколько раз подпрыгнул, надеясь хоть что-нибудь разглядеть – но всё было напрасно. Поэтому ему ничего более не оставалось, как стоять, устремив свой взор в непроницаемый частокол из спин иудеев.

Однако даже не видя учителя, Заккай не мог оторваться от его слов – совершенно заворожённо внимая этому мягкому и глубокому голосу. А тем временем плавная и спокойная речь учителя разносилась по притихшему собранию.

Вначале он провозглашал какую-либо истину, затем истолковывал её через строки Писания, а потом разъяснял в виде притч – делая её простой и понятной. И то, что прежде казалось сложным и запутанным, вдруг обретало ясность и наглядность. После чего каждый слушающий мог сказать: «Как же я этого раньше не понимал? Это же так просто!»

Когда проповедь закончилась, то Заккай понял, что сейчас все пойдут обратно в город – и ему представится отличный случай хоть краем глаза увидеть народного учителя.

Вбежав в городские ворота, он сразу же окинул взглядом окрестные дома, крыши, заборы – всё, что могло служить возвышением. Но всё было усеяно такими же любопытствующими, и свободных мест попросту не оказалось. И тут его взгляд упал на могучую, вечнозелёную сикомору, растущую неподалёку и раскинувшую свою отягощённую зеленью пышную крону на половину улицы.

Забыв о своём положении и плюнув на все приличия, Заккай подбежал к дереву и, словно мальчишка, стал взбираться по толстому стволу – цепляясь за кору и сучья – пока не оказался на ветке, пересекающей улицу. Распластавшись на ней, он застыл в ожидании, стараясь хоть что-то разглядеть сквозь густую листву.

Йешуа шёл очень медленно из-за облеплявших его со всех сторон людей. Если бы не ученики, которые с трудом оттесняли жаждущую толпу, то учителя могли попросту смять.

Люди отовсюду тянули к нему свои руки, пытаясь хотя бы прикоснуться к краю его одежды. Йешуа, невзирая на сильную усталость, всё равно к кому-то прикасался, кого-то благословлял, а кому-то говорил пару утешительных слов или давал совет.

Проходя мимо сикоморы, он неожиданно поднял взгляд, заметив маленького толстенького человечка, затерянного в листве, но с живым интересом во взоре.

– Заккай, – остановившись, с улыбкой обратился к нему Йешуа. – Твоё любопытство вызвало настойчивое желание увидеть меня, а посему такая решительность будет вознаграждена. Поспеши спуститься. Ибо сегодня мне надлежит остаться в доме твоём.

Услышав своё имя из уст знаменитого проповедника, Заккай вздрогнул – и чуть было не сверзился вниз, судорожно вцепившись в ветку дерева. От такого неожиданного предложения он совершенно оторопел: ведь ему только хотелось взглянуть на человека Йегова и он вовсе не ожидал такой почести.

Его сердце забилось так сильно, что казалось – вот-вот выпрыгнет из груди, наполняясь радостью. И мытарь стал поспешно, но при этом неуклюже и неловко спускаться вниз, чем вызвал насмешки среди окружающих иудеев.

– Вы только поглядите на эту тушку! Как только сикомора не обломилась под ним?

– Вот-вот, плоды ещё не поспели, а он уже обхватил её своими ненасытными ручонками!

– Или уже обобрал неспелыми!

– Да после того, как он её так осквернил, она от стыда плодоносить перестанет!

– Мало ему награбленного – теперь ещё и сикомору обобрал! Как только листву после себя оставил?

– Да не. Он, наверное, на ветвях птиц заметил и решил пернатых налогом обложить!

– А что ещё можно ожидать от такого презренного? Совсем стыд потерял!

– А есть ли он у мытарей-то? Да нет, конечно. А этот – ещё и глава над ними. Вот поэтому в нём не только стыда, но и совести не осталось.

Тем временем Заккай слез с дерева – красный не только от натуги, но и от стыда и смущения перед человеком Йегова.

– Не робей, – подбодрил его Пётр. – Если Равви сказал – значит, так тому и быть. Показывай дорогу.

Заккай неуверенно улыбнулся, посмотрел на кивнувшего ему Йешуа и с низким поклоном пригласил их к себе домой.

Когда же народный учитель действительно вошёл в калитку дома мытаря, то за забором поднялся ропот недовольных иудеев. Они сочли такой выбор недостойным: ведь человек Йегова мог расположиться на отдых в других, более почтенных домах, чем этот.

– Как он может посещать такого человека? Это же непостижимо!

– Вот прямо стыдно за него.

– Он предпочёл общество презренного мытаря нам, которые не столь грешны перед А-Шемом.

– Да разве можно так поступать? Ай-яй!

Немного погалдев, люди стали разочарованно расходиться. Ни один из них не пожелал войти даже на порог к начальнику мытарей. Пренебрежение и презрение к тому, кто их постоянно обирал, оказалось гораздо сильнее, чем даже лицезрение народного учителя. Что, кстати, давало Йешуа возможность отдохнуть от многолюдья и восстановить утраченные за день силы.

***

Солнце опускалось за горизонт, окрашивая небосвод в пурпурный цвет, и ночная прохлада уже начала постепенно окутывать сад во дворе Заккая. Ужин закончился, и ученики умиротворённо расположились на вынесенных циновках под деревьями. Воздух был наполнен ароматом цветущих трав и звоном цикад. Лёгкий ветерок лениво шелестел листьями, а звуки города понемногу стихали, позволяя размышлениям взять верх над суетой.

– Как же хорошо, что мы именно сейчас направляемся в Йерушалайм, – блаженно вытянулся Йехуда Искариот, краем глаза заметив беседующих, неспешно выходящих из дома Йешуа и Заккая.

– Это почему же? – не понял Йаков Алфеев, повернувшись к нему.

– Ну, посуди сам. Нашего Равви все любят. Сегодня собралось сколько народа, словно их специально глашатаями созывали. И это только начало. А чем ближе мы будем приближаться к священной обители, тем больше паломников присоединится к нам. Представляешь, какой будет его триумфальный вход в Йерушалайм среди всего многолюдья? Тогда Равви обязательно воссядет на престоле Давида – и наконец наступит его Царство.

– Не думаю, что фарисеи будут этому рады, – усомнился Матфей.

– Ну не все же фарисеи безоговорочно плохие. Есть среди них и разумные люди, – довольно улыбнулся Йехуда, глядя в уже тронутый сумерками небосвод. Его взор светился надеждой – предвкушая тот момент, когда он, тайно договорившись с главами, возведёт на престол своего Равви. И тогда все просто ахнут от этого. Не только апостолы – но и даже сам учитель. Вот когда его оценят по достоинству, сделав самым главным советником при дворе царя Иудейского. Он станет подобен Йосифу, взошедшего от темничных оков до доверенного лица самого фараона – поставленного над всей землёй Египетской.

– Стать главным по заслугам своим… – замечтавшись, Йехуда и не заметил, как эти слова сорвались с его губ. Зато это очень хорошо расслышала Соломия, сидящая неподалёку со своими сыновьями.

– …Каждый грешен по-своему, – негромко говорил Йешуа Заккаю, когда они приближались к ученикам. – Но Отец Небесный не отвергает ни единого. Каждому давая возможность для покаяния. Не пустыми словами и обещаниями, а на деле доказывая это. Ведь только от самого человека зависит его спасение.

– Адон! Посмотри! – растроганный до глубины души, раскинул руки глава дома, показывая на свои владения. – Половину имущества моего я раздам нищим. А если кого-либо притеснил – то воздам ему вчетверо.

При этих словах все ученики удивлённо переглянулись и воззрились на главу сборщиков податей.

– Ого?! – изумлённо поднял брови Шимон Кананит. – Знавал я мытарей, которые брали вчетверо больше – но чтобы они по доброй воле раздавали своё богатство… Это что-то небывалое.

– Ты выбрал самую суровую меру, – с сочувствием в голосе заметил Фаддей. – А сможешь ли вынести возложенное на себя? Вот вопрос.

– Не многовато ли? – в сомнении потеребил большим пальцем подбородок Натанэль. – В законе сказано, что вчетверо уплачивается лишь за умышленный, насильственный грабёж. Вдвое – если это кража, но которую ещё можно вернуть владельцу. А если при этом солгал – то добавляется ещё пятая часть от похищенного.

– Всё верно, – кивнув, подтвердил Андрей. – Ведь в законе ещё говорится и о том, что только пятая часть от дохода считается похвальным отдавать на дела благочестия. А тут – вчетверо.

– Неужели ты подлый грабитель с большой дороги? – усомнился Фома. – Хотя мытари порой обирают людей не хуже татей.

– Нет, я не разбойник, – дрожащим от волнения голосом произнёс Заккай. – Но я грешен перед Всевышним. Очень грешен.

Слушая сегодня проповедь учителя, я это почувствовал всем сердцем. А после нашей беседы в доме осознал всю глубину своего падения. Отчего смущением и стыдом покрылось лицо моё. Поэтому я искренне раскаиваюсь за всю свою жизнь – неправедную. Ведь я только и делал, что брал, обирал и накапливал. И меня не заботило ни мнение окружающих, ни плевки за спиной.

Но обманывая, я губил душу свою – сжигая её в пепел. Принося в жертву то, чего жертвовать никак нельзя.

Я был злом – и творил злое. Однако, увидев себя со стороны, более не желаю оставаться таковым. Ибо земное богатство в Небесное не возьмёшь.

Я сам, по доброй воле, накладываю на себя эти обязательства. Да будет Всевышний мне судьёй! – воздел к небу блестящие от слёз глаза и руки Заккай. – Клянусь всеми жертвами и алтарём Храма, что не отступлю от данного ныне слова и не вернусь более к пагубному! Теперь я искренне хочу измениться.

«Чем воздам я Йегове за все благодеяния Его?

Чашу спасения подниму и имя Йеговы призову.

Обеты мои Йегове исполню пред всем народом Его», – закончил свою клятву цитатой из Писания мытарь.

– «Когда дашь Элохим обет, не опоздай с его исполнением, ибо не благоволит Он глупцам. То, что обещал – исполни.

Лучше обета не давать, чем дать и не исполнить», – серьёзно посмотрел на Заккая учитель.

– Как есть, не отступлю ни на йоту от обещанного, – твёрдо заверил тот.

– Ныне наступает спасение дому сему, – улыбнувшись, провозгласил Йешуа, словно отец, с любовью принимающий осознавшее свою вину дитя. – Поскольку и он есть сын Авраама. Ведь искреннее раскаяние очищает сердце, а вера доказывается делами.

«Горе добывающему доходы неправедные для дома своего, чтобы устроить гнездо своё на высоте и спасти себя от руки зла.

Замыслил ты позорное для дома своего и грешила душа твоя».

Но: «Счастлив человек, боящийся Йегову, страстно любящий заповеди Его.

Сильно будет на земле потомство его, род прямодушных благословится.

Изобилие и богатство в доме его, и воздаяние за справедливость его пребывает вовеки.

Благо человеку милосердному и дающему взаймы, ведет он справедливо дела свои.

Щедро отделял, давал он бедным, справедливость его пребывает вечно, рог его вознесётся в славе.

Нечестивый увидит и разгневается, зубами скрежетать будет и истает. Сгинет вожделение нечестивых».

Йешуа сделал небольшую паузу, а затем продолжил:

– Нет на свете человека, настолько грешного, который не мог бы получить спасение, если он действительно уверует и исправит жизнь свою. Ведь то, что невозможно человеку, возможно Отцу Небесному.

«Если будут грехи ваши красны, как кармазин, то станут белыми, как снег. А если будут они красны, как багрянец, то станут белыми, как шерсть».

А Сын Человеческий пришёл взыскать потерянное и вернуть в лоно к Отцу Небесному сбившихся с пути истинного – словно пастух, возвращающий в отчий дом заблудшую овечку.

После чего он сел рядом с учениками – как отец в кругу семьи – и устремил свой взор вдаль. А сад погрузился в относительную тишину.

Всё это время Соломия что-то тихо говорила и втолковывала своим детям. Её голос был едва слышен, но настойчив – будто она пыталась их убедить в своей правоте.

Заметив, что Йешуа закончил свою речь, она поднялась и, сделав несколько шагов к нему, склонилась в глубоком поклоне. Её пальцы нервно сжимали край платья, как будто это могло ей придать хоть немного смелости.

– Адон… – начала она неуверенно своё прошение, при этом её слова были настолько невнятными и прерывистыми, словно она сама тут же испугалась этой требовательности. Отчего до слуха стали долетать лишь обрывки:

… наше близкое родство должно же давать некоторые привилегии…

…воссев на престоле своём, ты же обеспечишь их…

… ведь они тебе ближе, чем остальные…

…высокое положение…

…твоё влияние…

…над остальными учениками…

Йешуа, внимая этим невразумительным словам, наконец мягко, но категорично прервал её:

– Что ты желаешь, жено?

К ней сразу же на помощь поспешили её сыновья. При этом Йаков, обняв мать за плечи, помог ей подняться с поклона.

– Равви, – с глазами, полными тревожной надежды, обратился Иоанн. В его голосе, как у малого дитя, звучала одновременно и мольба, и страх отказа. – Мы желаем, чтобы, если то, что попросим тебя, исполнил нам.

– Что желаете исполнить вам? – улыбнулся ему учитель.

Иоанн, глубоко вдохнув и набравшись смелости, попросил:

– Дай нам, чтобы один от тебя сел по правую сторону, а другой – по левую, в блеске царствия твоего.

На несколько мгновений в саду воцарилась полная тишина. Все замерли, поражённые дерзостью этой просьбы. После чего Йешуа серьёзно поглядел на братьев и строго произнёс:

– «Не торопись устами своими, и пусть сердце твоё не спешит молвить слово пред Элохим».

Ибо не осознаёте значения и не подозреваете того, о чём просите. Сможете ли выпить чашу, которую я собираюсь испить? Или омыться тем омовением, которым я, исчерпав, омоюсь?

– Сможем! – переглянувшись между собой, порывисто и самоуверенно выпалили они – с уверенностью юношей, верящих в свою силу.

Йешуа пристально посмотрел на братьев. Его взгляд был таким пронзительным, что их всецело окатило волной мурашек. Несколько тяжёлых мгновений учитель просто молчал, окинув взором остальных – а затем одобрительно кивнул.

– Вы истинно сыны грома. Чашу, которую я испью, выпьете. И омовение, которым я омоюсь, исчерпаете.

Его голос стал мягче, но в нём всё ещё чувствовалась строгость.

– Но не нужно высокомерно уповать на свои силы. Ибо это влечёт только к гордыне. А сей яд отравляет сердце и приводит к падению.

У каждого из вас своя судьба – и каждый, в полной мере, испьёт свою чашу до дна. Кто-то – единым махом, кто-то – долго и по каплям, а некто – почувствует горькую терпкость. Но она не превысит сил ваших.

И многие омоются моим омовением за верность мне – погрузившись в ненависть, отторжение и злобу людскую. И возопиют вместе с Давидом:

«Объяли меня узы смерти, и муки преисподней настигли меня, бедствие и скорбь обрёл я.

И призываю я имя Йеговы, прошу, Йегова, спаси душу мою».

Но как бы вам ни было тяжко – знайте: Отец ваш Небесный всегда позаботится о вас. Никогда не теряйте веры своей – ибо через неё – спасение.

А сесть справа от меня или слева – оно есть не от меня. Но даётся тем, которым приготовлено от Отца моего. Потому как только Он устанавливает и распределяет эти места. Нам же надлежит повиноваться воле Его.

Между тем ропот учеников становился всё громче.

– Нет, ну разве так можно, а?! Просто встал, попросил – и всё?! Без докозательств своими делами?! – возмущался Йехуда Искариот.

– Что они о себе возомнили?! – поддержал его Фома.

– Разве не все мы апостолы и равны между собой, а они что, стало быть, лучше нас?! – вознегодовал и Фаддей.

– Да как они могут претендовать на какое-то там превосходство?! – обычно спокойный и рассудительный Матфей тоже не смог скрыть своего недовольства.

– Мы все хотим быть у престола нашего равви – и, конечно же, не в числе последних! – гневно посмотрел на «выскочек» Шимон Кананит.

Под этим потоком возмущений, поникшая Соломия с сыновьями – потупившими взоры и сгорающими от стыда, – сопровождаемые хозяином дома, снова устроились под деревьями сада, заняв прежние места.

– Честолюбие, зависть и обида – вот что до сих пор омрачает ваши сердца, – печально покачал головой Йешуа, глядя на присутствующих.

«Гордость очей и надменное сердце, выдающие нечестивых – грех.

Мерзость пред Йеговой всякий высокомерный, можно поручиться, что он не останется ненаказанным.

Милосердием и правдою очищается грех, и страхом пред Йеговой отводится зло».

Гордыня и надменность вытаптывают смирение и попирают кротость.

Поймите: смирение – это не слабость, а путь, ведущий к Небесному. В то время как из-за гордыни многие ангелы пали с Небес. Даже вера, смешанная с гордыней, – вовсе не является таковой. Гордыня – это совсем не любовь. А потому – не допускайте этих ростков в сердце своё.

Казалось, что весь сад затаил дыхание. Даже листья на деревьях перестали шелестеть. Соломия, теребя край платья, теперь вполне осознала, что её просьба была ошибочна, и она сидела, не смея поднять своих глаз.

После чего, немного помолчав – давая возможность осмыслить сказанное – Йешуа продолжил тихим, но отчётливо звучащим голосом:

– Вы знаете, что правители народов господствуют, и высокомерные властвуют. Они возвышаются над другими, как горы над долинами. Мир превозносит тех, кто может подчинить себе множество. От одного слова которых приходят в движение тысячи. Они алчут силы, власти и величия – стремясь к этому любыми путями, подминая и устраняя всех неугодных, при этом живя за счёт остальных. Не заботясь и не думая о подвластных им. Причём делая как можно меньше – они стараются получить как можно больше, живя, чтобы обладать, а не служить.

Да не будет оно так между вами. Если кто-то желает стать большим – тот будь вам слугою. И который желает быть главным – будь вам рабом. Не в прямом смысле, а по сути своей. Отличайтесь от мирского не только верой, но и духовностью – живя не ради славы, а ради любви к ближнему своему.

Ведь в Царствии Небесном признаком величия является служение, исполненное жертвенной любви – а не тщеславие. Не вам должны угождать – а вы должны стремиться к самоотречению.

Его голос стал чуть мягче, потому как он чувствовал, что ученикам не просто даётся осмысление истин.

– Помните, что рабы ничего своего не имеют. Они всецело принадлежат хозяину и не имеют своей воли. Так и вы – во всём принадлежите Отцу Небесному. И что имеете – то Ему принадлежит. О чём Он позаботится – то и будет. А потому принимайте волю Его без ропота и недовольства – ибо не знаете, что есть благо для вас.

Йешуа сделал паузу, давая словам впитаться в сердца, и продолжил:

– Истинное служение начинается через смирение себя. Блажен тот, кто проявляет любовь к ближнему своему без надежды на вознаграждение. Истинно говорю вам, что воздастся ему за это сторицей. Ибо ничего не будет упущено или забыто.

«Страх пред Йеговой – учение мудрости, и прежде почёта – смирение».

Смиренное сердце – вот что возвышает человека в очах Элохим.

Ведь и Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы принимать чьё-то служение и господствовать – а напротив, самому послужить и отдать жизнь свою ради искупления многих.

Поймите: Сыну надлежит освободить человека из оков греха – от которого сам человек не в состоянии избавиться, уплатив за это выкуп Отцу Небесному. И ради этого ему надлежит выпить до дна чашу гнева и страдания – дабы угасить справедливый гнев Элохим против греха человеческого. После чего многие грешные души, уверовав в Сына Человеческого, могли бы спастись от мук вечных.

Немного помолчав, глядя на вечерний небосвод и видя, что ученикам трудно даётся осознание сказанного, он решил продолжить поучение в более доступной им форме:

– Умножайте добродетели через способности, вам дарованные. Несите людям благо как можно больше – не думая при этом о себе. И уже от того, насколько усерднее вы будете служить людям, будет разниться благодать и слава в Царствии Небесном.

А чтобы вы могли это лучше себе усвоить – расскажу вам притчу одну.

Итак, некий знатный человек отходил в дальнюю страну, чтобы принять себе царство и вернуться обратно. Перед отъездом он призвал своих слуг и доверил им в управление некое имущество.

Так, одному дал пять талантов, другому – два, а третьему – один – всякому по способности своей. И сказал им:

– Пустите это в оборот до моего возвращения.

И тотчас отбыл.

При этом земляки его, возненавидевши, отправили вслед за ним посольство, говоря:

– Не желаем, чтобы этот царствовал над нами.

Время шло. И первый из них – самый смелый, получивший пять талантов – отправился в город. Он торговал, рисковал – но приобрёл сверх того ещё пять.

Точно так же и второй. Вложил свои два таланта с мудростью и расчётливостью – но без особого риска – и приобрёл на них ещё два.

А третий удалился в потайное место, выкопал землю и сокрыл серебро господина своего, думая, что лучше спрятать его, чем что-то делать.

Ученики, уже не напряжённые, а с живым интересом в глазах, внимали каждому слову учителя. А тот, видя это и слегка улыбнувшись, продолжал притчу:

– Итак, спустя долгое время, возвратился принявший царство. И призвал он слуг, которым давал серебро, чтобы узнать, что они заработали.

Пришёл первый, который пять талантов получил, и принёс своему господину другие пять талантов, говоря радостно:

–Адон, пять талантов мне было передано, и вот, посмотри – другие пять талантов было приобретено.

Говорит ему господин его:

– Хорошо. Благий и надёжный слуга. Над малым ты был верен – над многим тебя поставлю. Войди в радость господина твоего.

Приступил к нему и второй, говоря:

–Адон, два таланта мне были переданы, посмотри – я приобрёл на них другие два таланта.

Говорит ему господин его:

–Хорошо. Благий и надёжный слуга. Над малым ты был верен – над многим тебя поставлю. Войди в радость господина твоего.

В конце подошёл и третий, говоря:

–Адон, я знаю тебя как ты суров. Ты получаешь, где не рассеивал, и собираешь, где не разбрасывал. Так что, устрашившись, я удалился, сокрыв талант сей в земле. Посмотри – и получи, которое твоё.

И ответил господин ему:

–Твоими же устами осужу тебя, лукавый и ленивый слуга. Ты знал, что я – человек суровый: получаю, которое не отдавал, и обретаю, которое не рассеивал. Так не надлежало ли тебе отдать серебро моё хотя бы в руки менял? Чтобы придя, я получил бы моё с некоторой прибылью.

И обратившись к стоящим возле него стражникам, сказал:

–Заберите у него талант серебра и отдайте имеющему десять талантов.

И те, удивившись, сказали ему:

–Адон, у него же уже есть десять.

И сказал им хозяин:

– Говорю вам: что всякому имеющему дастся и приумножится. А который не использует дарованное ему – и что имеет, утратит. А посему, притворного слугу бросьте во тьму внешнюю – где будет плач и скрежет зубовный.

Кроме ненавидящих меня. Этих, которые не желали моего царствования над ними, приведите сюда и заколите предо мною.

Йешуа ненадолго замолчал, давая смыслу притчи осесть в сердцах учеников.

– Уясните себе хорошенько: доверием в малом испытывается верность и надёжность.

Люди не одинаковы – и у каждого есть свои способности и возможности. Кто-то имеет одно, кто-то – другое. Но не это главное – а то, как человек их использует. Ведь каждому дано по силам его – и не требуется от него сверх того. Нужно лишь правильно употребить то, что имеется.

Если наделён силой – используй это во благо людей; если умом – поступай так же. Развивайте и употребляйте во благо то, что было даровано изначально. Используйте, чтобы созидать – а не разрушать. А потому помните: за всё будет спрошено.

Кто более усердствует в исполнении – тот более достоин. А те, кто пренебрежителен и беспечен, напрасно надеются оправдаться, рассчитывая, что бездействие достойно похвалы. Нет. Дары даны не для того, чтобы их хранить – а для того, чтобы их отдавать, воздавая славу Отцу Небесному, который и наделяет этими дарами.

Не нужно думать, что ты слишком мал, чтобы предпринимать что-либо. Лень и нерадивость – вот что говорит в таковых.

«Ленивец в глазах своих мудрее семерых, отвечающих обдуманно».

«И нерадивый в своем деле – брат губителю» – вот что об этом говорится в Писании. Потому как всё это порождает лукавство.

И человек начинает извращать истину – пытаясь оправдать себя и переложить всю вину на другого. Обвиняя при этом кого угодно – но только не самого себя. Однако истину скрыть невозможно – и человек будет судим по своим словам и поступкам, пожиная все последствия. Ибо лукавство никогда не устоит в истине.

Если тебе доверено мало – то это вовсе не означает, что его невозможно использовать во благо. Даже малое, используемое с любовью, принесёт плоды великие. И напротив – если скрывать и утаивать – то результатом будет лишь пустота.

«Иной сыплет щедро, и у него прибавится ещё, а другой воздерживается от благодеяния – лишь к ущербу.

Душа благодетельная потучнеет, и кто питает, тот будет напитан и сам».

Каждый получит награду свою по своему радению. Даже самое малое благо и добро, сделанное в любви, не останется незамеченным – и будет вознаграждено сторицей. Ведь служение – это не обязанность, а радость.

Подумайте над этим хорошенько.

После чего встал и пошёл в дом. А сад погрузился в задумчивую тишину.

Катахео мурон

Возлияние миро

За шесть дней до священного праздника Песах они подошли к небольшому поселению под названием Вифания. И, как обычно, направили свои стопы к гостеприимному дому Эйлазара, чтобы немного отдохнуть с дороги.

Жизнь в поселении текла своим чередом. Женщины занимались хозяйством, мужчины торговали со странниками, спешащими в Йерушалайм, или занимались ремонтом, а дети играли на пыльных улицах.

Однако весть о прибытии народного учителя моментально облетела всю округу, вызвав водоворот эмоций. В результате чего, вскоре собралась огромная толпа народа. Весь забор вокруг дома, а также и соседние дома, были просто усыпаны любопытствующими – не только местными жителями, но и многочисленными паломниками. Последним было особенно интересно увидеть своими глазами как знаменитого чудотворца, так и воскрешённого им Эйлазара – живого и невредимого.

Тем временем, с трудом протолкавшись сквозь плотную толпу людей, во двор протиснулся запыхавшийся иудей. Лицо его было бледным, одежда – простой, но глаза горели искренней признательностью. Увидев в саду отдыхающего после долгого пути Йешуа в кругу своих учеников, он с радостным волнением бросился к нему, припадая ниц у его ног.

– Шалом алэйхэм, – произнёс вошедший дрогнувшим голосом.

– Алэйхэм шалом, – поприветствовал его учитель.

– Равви! Мои слова – лишь жалкое эхо той благодарности, что переполняет мою душу! Ведь ты вернул мне жизнь заново! – восклицал, лёжа в земле, незнакомец.

– А кто ты есть? – с недоверием вопросил Пётр, всегда готовый оградить своего учителя от непрошеных гостей.

– Я бедный и недостойный милости иудей, каких много на этой земле. Но когда проказа изгнала меня из родных стен, то я много скитался по Иудее в надежде найти исцеление, но совершенно отчаявшись, мечтал лишь о смерти и скором завершении мучительных дней. Однако по воле Всевышнего, да будет благословенно Имя Его, – поднял взор к небу иудей, – я оказался среди десятка таких же отверженных, блуждающих в пределах Шомрона. И произошло чудо! А-Шем смилостивился надо мной, грешным. Лишь благодаря слову, молвленному великим учителем, мы все исцелились – при этом всё сделав по наставлению твоему, ни в чём от него не отступая.

И теперь я хотел бы выразить всю свою признательность за оказанное милосердие. Хоть я беден и не могу в полной мере отблагодарить тебя пышно и достойно твоего положения, но прошу, позволь мне хотя бы устроить скромную трапезу в доме моём, – вновь припал лицом к земле пришедший.

– Да будет так, Шимон, – улыбнулся ему Йешуа. – Идём к тебе.

– Ты знаешь моё имя? – удивлённо приподнял голову иудей, словно не веря услышанному.

– Это же наш равви, – гордо произнёс Андрей, помогая иудею подняться. – Он ведает сердца, прозревая в саму суть.

После чего все направились в дом бывшего прокажённого.

– И как же мы тут будем вечерять? – всплеснула руками хозяйственная Марфа, оглядывая помещение. – Ничего же не готово.

– За время моей продолжительной болезни моя жена покинула этот мир, – виновато потупился Шимон, – а детей нам А-Шем не́дал. Поэтому я сам стараюсь по хозяйству, как могу. Но не беспокойтесь, я сейчас же всё приготовлю. Только умоляю, не уходите, – встревожился хозяин дома.

– Всё понятно. Я сама всё устрою, – махнула на него Марфа. – Ведь равви надо встречать достойно.

И энергично принялась за дело.

Вместе с Марией они достали и приготовили все необходимые угощения, и когда настало время вечери, в доме веяло теплом и уютом – и не только от зажжённых масляных светильников.

Сотрапезники кушали и много разговаривали между переменами блюд. Их беседа текла легко и непринуждённо, то стихая, то вновь набирая силу, словно волны, накатывающие на песчаный берег.

Когда среди радостного шума вечеря уже подходила к концу, Марию вдруг пронзила неожиданная мысль, заставившая её встревожиться. В вихре радостной суеты и хлопот они совсем упустили возможность проявить видимое уважение к дорогому гостю. Поэтому она незаметной тенью ускользнула к себе домой. Луна ещё не взошла, но звёзды уже мерцали над Вифанией, освещая её путь.

Ворвавшись в дом, она сразу же кинулась к небольшому ларцу, где хранилось самое дорогое, что у неё было – объёмный алавастровый сосуд, наполненный до краёв чистейшим нардовым миро, – и с замиранием сердца стремглав устремилась обратно, прижимая флакон обоими руками к сердцу, словно это был невероятный дар небес.

Вернувшись, она с облегчением выдохнула, поскольку вечеря ещё продолжалась.

После чего робко приблизилась к Йешуа сзади и, опустившись на колени, откупорила горловину сосуда. На её ладонь стало медленно и тягуче выливаться благовоние, которым она трепетно и аккуратно стала умащивать голову своего любимого равви. Отчего весь дом наполнился приятным, тонким благоухающим ароматом, словно погружая всё помещение в дивный райский сад.

Через узкую горловину жидкость изливалась слишком медленно, и Мария, не в силах долго ждать, решительно разбила хрупкое горлышко алавастрового сосуда, возливая остатки миро на ноги учителя. Это не трудно было сделать, потому как за трапезой все возлежали на левом локте, и ноги были вытянуты назад и чуть в сторону, словно на рисунке косые лучи солнца.

– «Пока за трапезою царь, нэйрд мой издавал запах свой…», – при этом чуть слышно напевала Мария.

Наблюдающий за ней Йехуда Искариот, увидев, как женщина разбила сосуд, не смог сдержать своего недовольства, проворчав вполголоса:

– Ну вот зачем же так-то?

– Что случилось, друг? – поинтересовался лежащий рядом с ним Матфей.

– Вот зачем так бесцельно и расточительно тратить драгоценное миро?

– А что не так?

– По правилам, для умащения головы достаточно возлить всего несколько капель. А здесь, – от досады он даже махнул рукой, – не только обильно вылито, но даже и ноги растёрты. На что такое излишество и бессмысленная трата?

– Согласен, – в сомнении кивнул Матфей. – Это уж как-то чрезмерно расточительно.

– В таком сосуде что-то около фунта будет, – сощурился Йаков Алфеев, пытаясь на глаз определить объём разбитой ёмкости.

– Чистейший нард, – с удовольствием вдохнул Филипп, наслаждаясь ароматом. – Такой привозят из далёкого Индостана, и стоит он целое состояние.

– Вот именно! За такой большой сосуд можно было бы выручить динариев триста, не меньше, – продолжал негодовать Йехуда. – Это же годовой заработок подённого работника. Скольким нищим мы могли бы помочь и накормить? А? Множеству. Ведь в законе сказано: «Раскрыть должен ты руку свою брату твоему, бедному твоему и нищему твоему в земле твоей». А вместо этого произошло беспечное расточительство. Разве можно тратить такое добро впустую? Ая-яй.

Услышав такие упрёки, Мария сжалась, ощущая, как от стыда зарделись её щёки. Дрогнувшими руками она сняла свой платок и распустила длинные волосы, укрывшись за ними, как за завесой, после чего принялась оттирать ими ноги Йешуа. Чувствуя себя виноватой за этот поступок, хотя сердце подсказывало, что всё было сделано правильно.

– У любящего сердца есть только одно желание – отдавать, – очень тихо произнесла она. – И даже если я отдам всё, что у меня есть, то и этого будет ничтожно мало по сравнению с тем, что он сделал для нас.

– Зачем вы осуждаете женщину? – укоризненно посмотрел на учеников Йешуа, словно отец на чад неразумных. – Вы увидели в её поступке только то, что пожелали увидеть, не усмотрев истинной ценности. Ибо она совершила благое дело для меня, при этом не разумея содеянного. Она проявила свою любовь так, как могла. Но ни её миро, ни сей поступок не пропадут даром.

И ты прав, Йехуда, в том, что нищих всегда имеете среди себя, и всякий раз, когда пожелаете, можете им помочь. Ведь если рука твоя способна сделать благое – совершай это со всем усердием своим. Но меня же не всегда будете иметь рядом. И вскоре этой возможности у вас уже не будет.

Она неосознанно совершила обряд – заранее умастив тело моё на погребение. Потому как другой возможности уже не представится.

(Согласно иудейским традициям, тело покойного сначала омывали водой, а затем натирали благовониями. После чего сосуд разбивали, тем самым завершая церимонию. Мария, умащивая тело Йешуа, а затем разбив флакон, даже и в мыслях не допускала, что в точности совершала погребальный обряд.)

– Истинно говорю вам: где бы не возвестилась благая весть в целом мире, то и это также, сотворённое ею, расскажется в память её – как деяние веры, любви и благочестия.

После чего гости, ещё немного побыв, вернулись к себе домой.

***

– Проходи, садись, – властным жестом указал Ханан на скамью рядом с собой. – Говорят, в наших краях опять объявился этот плотник.

– Вы уже об этом знаете? – удивился Кайяфа, усаживаясь поудобнее.

– Неужто ты полагаешь, что что-то может ускользнуть от моего пристального взора? А? – холодный и пронзительный взгляд главы словно проткнул своего собеседника насквозь.

– Нет, конечно нет, – пробежали мурашки по телу зятя. – Но я хотел первым донести до вашего слуха эти досадные вести.

– Дело не в том, кто их первым огласил, – поморщившись, отмахнулся от него тесть. – А в том, что нам с этим делать? Поскольку он представляет большую угрозу.

– По его внешности этого не скажешь, но по своему влиянию на чернь – опасен без меры, – согласно кивнул Кайяфа.

– Ты и сам знаешь, что пока мы сотрудничаем с Римом и поддерживаем нужный порядок, те не вмешиваются в наши храмовые дела, – не обращая внимания на последнюю реплику своего собеседника, продолжил глава. – Однако если во время праздника, из-за этого простолюдина, возникнут беспорядки – то ты первым потеряешь своё первосвященство.

– Знаю, – мрачно процедил сквозь зубы Кайяфа. – Поэтому и пришёл к вам за мудрым советом. Поскольку нелепые слухи о чудесах распространяются быстрее ветра, и многие паломники стекаются в Вифанию, чтобы своими глазами увидеть воскресшего Эйлазара.

– А сам-то ты в это веришь? – хитро́ прищурился Ханан.

– Верю ли я в то, что мёртвые выходят из гробниц? Я саддукей, – высокомерно вскинул подбородок зять, расправляя плечи. – И верю лишь в то, что можно потрогать своими руками. Посему и считаю сговор между Йешуа и Эйлазаром столь очевидным, как наступающую ночь. Можно ли воскресить мёртвого? – презрительно фыркнул Кайяфа. – Да нет, конечно. Это не более чем искусная ложь. А вот распространить слух так, чтобы в это поверила чернь – вполне возможно. Ведь слухи крепче стали.

– Именно поэтому многие иудеи, ослеплённые этим «чудом», видят в живом Эйлазаре некое знамение и уверовали в плотника как в грядущего Машиаха.

– Да. И это лживое «чудо» только подогревает сознание народа к бунту, – Кайяфа, не сдерживаясь, хлопнул себя по колену и порывисто поднявшись, прошёлся взад-вперёд.

– Во-от, – поднял кверху указательный палец Ханан. – И что нужно сделать? – словно дразня, пытливо посмотрел он на зятя. – Не знаешь? Так я тебе скажу что. Нужно вырвать сорняк с корнем – устранив как следствие, так и причину.

Кайяфа задумчиво недоумевал, глядя на старшего.

– Не понимаешь? Нужно убить и Эйлазара, и Йешуа.

– Но как? Ведь за плотником постоянно следуют толпы народа. Если мы это сделаем открыто – то сами же навлечём на себя беду.

– И из этого есть выход. Эйлазар слишком мелок. И он может умереть – действительно, а не мнимо – в любой момент: хоть днём, хоть ночью. У тебя же есть для этого доверенные люди, ведь так? От его внезапной смерти бунт не случится. Но это – потом. А вот с плотником будет немного сложнее. Однако ты говорил, что один из его учеников может быть нам полезен.

– Да, – разулыбался Кайяфа. – Эта деревенщина возомнила себе, что мы хотим провозгласить его учителя Машиахом перед всем народом.

– Воспользуйся им, при этом хорошенько заинтересовав и вдохновив. И не скупись на это дело. А затем он пусть сообщит нам, когда этот самозваный раввин останется один – и тогда Храмовая стража препроводит его к нам. Так мы получим желаемое – без лишнего шума возбуждённой толпы. Ясно тебе?

– Да, достопочтенный, – слегка склонился Кайяфа. – Благодарю тебя за премудрость твою.

– Тогда ступай, – небрежно махнул рукой Ханан, отсылая того прочь.

Еклегомаи амнос

Выбор агнца

Йешуа знал, что его земное время неумолимо подходит к концу. Поэтому он всю ночь провёл в безмолвном молитвенном единении с Отцом, а бо́льшую часть дня посвятил своим ученикам.

Лишь когда солнце стало клониться к западу, они все вместе покинули гостеприимное селение и ступили на дорогу, ведущую в Йерушалайм.

Эта древняя тропа, исхоженная многими поколениями, вела вдоль оливковых деревьев южного склона Елеонской горы, пробиралась через восточную сторону зеленеющей долины Иосафата, где, миновав каменное ожерелье русла Кедронского потока, восточными воротами вливалась в священный город.

Вскоре после выхода из Вифании показалось другое небольшое поселение – чуть в стороне от основного пути – под названием Виффагия, что означает «дом смокв». Там и правда стояли стройными зелёными колоннами развесистые смоковницы.

– Пётр, Иоанн, – ненадолго остановившись, указал направление Йешуа. – Ступайте в это селение, что лежит перед вами. Там вы сразу же найдёте привязанную ослицу и молодого осла, стоящего рядом с ней, на которого ещё никто не садился. Приведите его ко мне.

– Но равви, – возразил Пётр, – если мы так поступим, то хозяин осла поднимит крик и погонит нас палками. И будет прав: это же его осёл.

– Если кто-нибудь вас спросит: «Зачем отвязываете?» – скажите так: «Сей нужен нашему адону, однако вскоре будет возвращён обратно, и потому хозяин не понесёт никакого урона». А теперь идите.

Ученики переглянулись и скорым шагом заспешили напрямик через овраг.

Много времени не прошло, как они уже входили в селение и сразу же заметили у двери одного из заборов привязанных ослов.

Иоанн ловко распутал верёвку, а Пётр попытался увести молодого осла – но не тут-то было. Этот упрямец оказался настоящим бунтарём и достойным потомком своего рода. Он вначале недовольно фыркнул и встал как вкопанный, а потом на всю округу стал во всё горло выражать своё возмущение.

На этот шум, пылая гневом, из дома выбежал сам хозяин животных.

– Э!! Вы чего разбойничаете, а?!! Люди! Вы только посмотрите! Уже среди белого дня пытаются скотину со двора увести!

– Мы не для себя, почтеннейший, – оставил свои попытки совладать с упрямым животным Пётр. – В нём имеет надобность наш адон.

– И кто же этот адон? – прищурился хозяин, подходя ближе. А из соседних дворов уже начали выглядывать обеспокоенные соседи. – Главарь татей?

– Нет-нет, что ты, – успокаивающе поднял руки Иоанн. – Наш равви – Йешуа из Нацрата, и мы идём из соседней Вифании.

– Постойте-постойте, – задумчиво потеребил подбородок хозяин. – Это имя мне как будто знакомо. А не тот ли это народный учитель, что проповедует и всех исцеляет?

– Да, это он, – кивнув, подтвердил Пётр.

– Тот, кто воскресил из мёртвых Эйлазара? – загорелись восхищением глаза хозяина.

– Так и есть, – улыбнулся Иоанн, чувствуя, как спадает общее напряжение.

– Так что же вы тут стоите?! Для человека А-Шема мне ничего не жалко! – воскликнул мужчина, заодно горделиво посмотрев на соседей.

– Так ведь он не идёт, – посетовал Пётр, указывая на осла.

– Э! До чего же вы несмышлёные! – усмехнулся хозяин, тряхнув головой. – Он же ещё совсем молодой. Необъезженный. Без матери никуда не ходит. Отвяжите сначала ослицу – и уже за ней он последует без раздумий. И передайте раввину моё искреннее уважение и безмерное почтение.

Иоанн отвязал ослицу – и действительно, ослёнок послушно двинулся вслед за ней.

– Не беспокойтесь о них! – обернувшись, прокричал Иоанн. – Когда в них отпадёт надобность, то они тотчас же вернутся к вам, и вы не понесёте никакого убытка!

Они вышли из селения и на перекрёстке встретили учителя, медленно идущего по дороге, огибающей Виффагию.

Поселение находилась недалеко от Йерушалайма, поэтому дорога в преддверии праздника была полна паломников. Многие уходили вперёд, но значительная часть всё же задерживалась, желая разделить путь с человеком, отмеченным рукой Всевышнего, – превращая процессию в торжественное шествие.

– Ну что, как всё прошло? – с живым интересом спросил Андрей, когда апостолы присоединились к ним.

– Именно так, как и сказал наш равви, – ответил радостный Иоанн, ласково похлопав по шее ослицу. – Хозяин животных нам даже помог.

– А как же наш равви поедет-то? – изумился Фома, вскидывая брови и указывая на молодого осла, который стоял, нервно подёргивая ушами. – Вы что, даже не догадались с собой седло взять?

– Да как-то в спешке об этом и не подумали, – смущённо почесал затылок Пётр.

– Ничего, – подмигнул ему Натанэль. – Это дело поправимо.

Он быстро скинул свою верхнюю одежду и постелил её на спину осла.

– Это, конечно, не седло и не попона, но лучше, чем ничего.

Вдохновлённые этим примером, остальные ученики сразу же последовали за ним – и вскоре ослик был облачён не хуже коня самого цезаря.

– Да сбудется речённое через пророка, – печально вздохнул Йешуа. – «Возликуй, дом Цийона, издавай крики радости, дочь Йерушалайма: вот царь твой придёт к тебе, праведник и спасённый он, беден и восседает на осле и на ослёнке, сыне ослицы».

Усадив Йешуа на это наспех сделанное седло, процессия возобновила свой путь. Впереди шёл Иоанн с ослицей, за ней – Йешуа на молодом осле, ведомом Петром; а остальные ученики следовали рядом, окружая своего учителя.

Было удивительно, но необъезженное животное вело себя покорно и даже не подумало сбрасывать необычную ношу. Осёл шёл спокойно и уверенно, в такт шагам своей матери.

– Наконец-то это свершилось! – радостно толкнул плечом Йехуда идущего рядом Шимона Кананита.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался тот.

– Как что?! Наш равви становится царём Исраэйля!

– Не понял, это как?

– Вспомни, ведь несколько лет назад народ уже хотел его провозгласить царём, но он сам от этого отказался. Мы ещё в шторм на Галилейском озере попали – помнишь?

– Ну… да, – стал припоминать Шимон, пытаясь воскресить в памяти прошедшие события.

– Видимо, тогда он был ещё не готов. Но зато сейчас – уже сам въезжает в Йерушалайм в окружении сотен паломников и со шлейфом совершённых чудес. Как же он был тогда прав. А вот теперь его точно возведут на престол Давида. Ведь это не Галилея – это Йерушалайм – само сердце Исраэйля!

– Да, верно, – загорелись радостным огнём глаза Шимона.

– Эх, ему бы въехать, как подобает – на великолепном белом коне, – мечтательно произнёс Йехуда. – Чтобы все подданные могли лицезреть его величие.

– Конь – это боевое животное, а осёл – мирное, – поддержав беседу, не согласился Филипп. – А наш равви всегда проповедует мир – потому и выбор его правильный.

– Тем более что осёл – это животное для тяжёлой ежедневной работы. Вот и наш равви трудится ради людей от восхода до заката – и проповедью, и исцелениями, да и ночи проводит в молитве за всех нас. Поэтому его предпочтение верное, как отражение его души, – высказал своё мнение Йаков Заведеев.

– Да у нас и знатные уважаемые люди не гнушаются ездой на ослах, – подал голос Матфей. – Вот взять хотя бы судей: они предпочитают ездить на белых ослицах. Поэтому он въезжает как истинный судья всего Исраэйля.

Так, рассуждая между собой, ученики совсем не обратили внимания на слова Йешуа о пророчестве. Ведь каждое его действие было исполнением Священного Писания. И даже избрание молодого осла не было исключением. Ибо только безупречное и девственно чистое животное, доселе никогда не используемое, было пригодно для сего священнодействия – и подчёркивало всю святость данного момента.

Так же в этот день, согласно закону, избирались агнцы для праздника Песах и содержались до назначенного срока. А потому и Агнец Божий тоже должен был быть явлен всему народу именно сегодня – ни раньше и ни позже.

Всё это должно было укрепить веру учеников в мысли, что он является истинным Машиахом, а не обычным провозглашаемым царём земным. Однако ученики, увлечённые радостью, были далеки от постижения истинных целей. Их сердца будоражила всё возрастающая народная толпа.

Когда они вышли из-за Елеонской горы по спускающейся вниз дороге, их взорам открылось величественное зрелище. На фоне заходящего солнца, на Храмовой горе, сиял первозданной белизной массив самого Храма, при этом золото, покрывающее его крышу, отражало багряный поцелуй заката. А под стенами священного города волновалось людское море.

– Какая красота! – восхищённо выдохнул Андрей, потрясённый увиденным.

– Да, – не отрывая взгляда, восторженно отозвался Йаков Алфеев. – Поистине величественен Храм Всевышнего. Куда многочисленными ручейками стекаются паломники со всех краёв земли.

– И поистине, в него грядёт царь его! – радостно возопил Йехуда. – «Когда ты придёшь в землю, которую Йегова, Элохим твой, даёт тебе, и овладеешь ею, и поселишься в ней, и скажешь: ”Поставлю я над собою царя, подобно всем народам, которые вокруг меня”,

То поставь над собою царя, которого изберёт Йегова, Элохим твой: из среды братьев твоих поставь над собою царя».

– «Ведь Я поставил царя Моего над Цийоном, горой святой Моей!

Расскажу о решении: Йегова сказал мне: наследник Мой ты, сегодня Я родил тебя.

Проси Меня, и Я дам народы в наследие тебе, и во владение тебе – края земли.

Сокрушишь их жезлом железным, как сосуд горшечника, разобьёшь их.

Служите Йегове в страхе и радуйтесь в трепете.

Почтите сына, чтобы не разгневался Йегова, и чтобы не погибнуть вам на пути, ибо ещё немного – и разгорится гнев Его. Счастливы все, полагающиеся на Него»! – воодушевлённо громким голосом поддержал его Шимон Кананит.

– «А сыны Исраэйлевы числом будут как песок морской, который не измерить и не исчислить. И будет, там, где было сказано им: “Вы Ло-Ами” (не Мой народ), будет сказано им: “сыны Элохим живого”.

И соберутся вместе сыны Йехуды и сыны Исраэйля, и поставят себе одного главою, и поднимутся из страны изгнания, ибо велик будет день Исраэйля.

Скажите же братьям вашим: “Ами” (народ Мой), и сестрам вашим: “Рухама” (Помилованная)» – азартно подхватил Натанэль.

– «Соберу всего тебя, Йааков, соединю остаток Исраэйля. Вместе поставлю его, как мелкий скот в загоне, как стадо, там, где пасётся оно. Шуметь будут они от множества людей.

Поднялся пред ними проламывающий стены. Проломили и прошли. Проломили ворота и прошли в них. И царь прошёл пред ними, и Йегова – во главе них» – возвысил свой голос Матфей.

– Благословен сей царь, приходящий во имя Господне! – зычно воскликнул Иоанн. – В поднебесье мир и в вышних слава!

– Да грядёт спасение через Машиаха, и через это да прославится Адонай! – радостно подхватил Пётр.

И от их неуёмной энергии воспылал и остальной народ. Со всех сторон неслись восторженные возгласы прославления – как чудотворца Всевышнего, воскресившего Эйлазара, как целителя страждущих, как утешителя удручённых, насыщающего тысячи, как пророка, несущего благоденствие.

– Благословен грядущий, который установит царство своё!

– Который освободит нас от языческого гнёта!

– Подобно тому, как в Песах Адонай освободил народ свой из рабства Египетского, так и этот помазанник Всевышнего освободит нас от ига ненавистного!

– Ошиа-на! Ошиа-на, сыну Давида!

– Что нам делать?! – вынырнув из толпы, с потным лицом и отчаянием в глазах, подбежал запыхавшийся фарисей к старшему соглядатаю.

– Что делать-что делать?! – в гневе и бессилии рявкнул в ответ тот. – А я почём знаю?! Сам видишь, какое волнение поднялось среди народа.

– Но если мы будем медлить, то его и впрямь могут возвести на престол. А Рим не потерпит такого самочинства. И уж тем более – главы первосвященники, – указал подбежавший испуганным взглядом на Храм, имея в виду Ханана и Кайяфу.

– Ой, не береди мне раны – они и так не заживают. Но что мы можем сейчас сделать? Посмотри на это безумие вокруг. Весь мир идёт за ним. И их ликование только усиливается. Понятно, что он является зачинщиком всего этого безобразия, но мы-то не можем остановить всю эту толпу, заткнув им глотки. Они просто сомнут нас числом. Ведь здесь тысячи паломников и иудеев.

– Тогда глотки заткнут нам! И главы сделают это с превеликим удовольствием и без лишнего промедления. Мы были приставлены следить за ним, а допустили такое. За это не прощают.

– Да знаю я! Знаю! – вскипел старший и, расталкивая людей, начал активно проталкиваться к центру процессии – а вслед за ним и остальные фарисеи.

– Учитель! – наконец, прорвавшись сквозь людской поток, нервным голосом воскликнул фарисей. – Воспрети ученикам своим славословить! Ведь они только возбуждают людскую толпу.

Йешуа, посмотрев на нервничающих фарисеев, промолвил:

– В сей день народ выбирает себе агнца для заклания. Потому сказываю вам: если эти умолкнут – то камни возопиют.

Фарисеи застыли на месте, недоумевая, как истолковать сказанное. После чего их поглотила людская река – и они отстали.

Чем ближе процессия подходила к воротам Йерушалайма, тем громче и восторженнее шумела толпа – и тем печальней становился лик Йешуа. Ведь они хотели того, чего он не собирался им давать. Эти люди желали освобождения от римских оков – тогда как он жаждал освободить их от оков греха. Тяжёлых цепей, что не видны глазу, но остро ощущаемы душой.

Среди всеобщего ликования его взгляд был прикован к величественному Храму. Однако он видел не только белоснежные стены – но и отчётливо осознавал грядущее этого города. И от этого слёзы невыразимой скорби катились по его щекам.

– «Йегова! Адонай наш! Как величественно имя Твоё во всей земле!

Ты, который дал славу Твою на Небесах, Из уст младенцев и грудных детей основал Ты силу – из-за неприятелей Твоих, чтобы остановить врага и мстителя.

Когда вижу я небеса Твои, дело перстов Твоих, луну и звёзды, которые устроил Ты,

Думаю: что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты вспоминаешь о нём?

И Ты умалил его немного перед ангелами, славой и великолепием увенчал его.

Ты сделал его властелином над творениями рук Твоих, все положил к ногам его:

Весь мелкий и крупный скот и зверей полевых,

Птиц небесных и рыб морских, проходящих путями морскими.

Йегова! Адонай наш! Как величественно имя Твоё во всей земле»!

«Потоки вод исторгают глаза мои, за то, что не хранили они Тору Твою» – шептали его уста:

– Сколько боли и страданий навлекает сам на себя человек, слепо восставая против Тебя, Отче, и не видя распростёртой к нему руки помощи.

Йерушалайм, Йерушалайм, – сокрушённо покачал головой Йешуа, расплёскивая слёзы горечи. – О, если бы ты уразумел в этот день то, что к миру. Что Отец, в своей безграничной любви, заботился о тебе, предлагая спасение. То этот день стал бы благословением для тебя.

Но ты сознательно отверг протянутую руку и отвернулся, как от проказы. Ты не захотел вникать в суть Священного Писания, отвергая явные свидетельства и отторгая их из сердца своего. И ныне утаил от ока своего и не замечаешь признаки времён, что были тебе назначены и стояли перед глазами твоими. А потому свершится суд над тобою.

Так что настанут дни для тебя, и возведут вокруг тебя ненавидящие тебя вал укреплённый, и окружат и стеснят тебя отовсюду. И истребят тебя и детей твоих в тебе. И не оставят камня на камне – из-за того, что не признал срока посещения твоего.

Но чем ближе подходило шествие к вратам великого города, тем сильнее нарастало ликование. Волны восторга захлёстывали толпу.

И вот – то тут, то там стали возникать в руках у людей шелестящие зелёные знамёна – сорванные ветви с растущих поблизости пальм. Ими махали, словно символами победы и освобождения – как некогда приветствовали знаменитого освободителя Иудеи – Шимона Маккавея.

Однако более того – иные, стремясь выразить всю глубину своей признательности, стали сбрасывать верхнюю одежду и устилать ею дорогу перед Йешуа, восседавшим на смиренном осле.

Этот жест уважения не был нов. Ведь именно так когда-то поступали друзья царя Исраэйля, возводя того на престол – тем самым выражая почтение и показывая покорность его воле.

В итоге к городским воротам Йешуа подъезжал уже по ковровому коридору из постеленных одежд, под сенью трепещущих пальмовых ветвей и под восторженые крики ликующей толпы:

– Ошиа-на, сыну Давида!

– Благословен приходящий во имя Йеговы! Имеющий силу и власть! На ком покоится рука Элохим!

– Ошиа-на у Всевышнего!

– Благословенно приходящее царство отца нашего Давида! Да утвердится оно в силе своей, для низвержения нечестивых!

– Он принесёт нам благословение!

– Ошиа-на посланному Всевышним!

– Ошиа-на! Благословен приходящий во имя Йеговы, царь Исраэйля!

(Ошиа-на – это был зов и мольба к Всевышнему о помощи, что значит: «Спаси же!»)

И словно ангельское эхо, с одной стороны группа мужчин и женщин допевала хвалебный Халлель:

«Это день, сотворённый Йеговой, будем ликовать и радоваться ему.

Прошу, Йегова, спаси, прошу, Йегова, споспешествуй!

Благословен приходящий во имя Йеговы, благословляем вас из дома Йеговы.

Всесилен Йегова, и Он дал нам свет. Привяжите вервями праздничную жертву к рогам жертвенника.

Элохим мой Ты, и я благодарить буду Тебя, Элохим мой, превозносить буду Тебя.

Благодарите Йегову, ибо добр Он, ибо навеки милость Его».

А с противоположной стороны напевали другое:

«И поклонятся ему все цари, все народы служить будут ему,

Ибо спасёт он бедняка вопящего и нищего беспомощного.

Помилует он бедняка убогого и души убогих спасёт.

От насилия и злодеяния избавит он души их, и дорога будет кровь их пред глазами его.

И жить будет, и даст он ему из золота Шевы, и молиться будет за него всегда, весь день благословлять его.

И будет обильный урожай в стране, на верху гор. Заколышутся плоды его, как лес леванонский, и цвести будут умножаться в городе люди, как трава на земле.

Вечно пребудет имя его, доколе светит солнце, вечно будет имя его, и благословятся в нём все народы, назовут его счастливым.

Благословен Йегова Элохим! Элохим Исраэйля, творит чудеса только Он один.

И благословенно имя славы Его вовек, и наполнится славой Его вся земля. Амэйн и амэйн»!

Приблизившись к воротам, Йешуа остановил молодого осла, спешился и внимательно посмотрел на животных.

– А теперь ступайте к своему хозяину и поблагодарите его, – тихо произнёс он.

Ученики разобрали с них свою одежду, и Пётр с Иоанном отпустили поводья. Животные развернулись, взглянули на учителя, встрепенули ушами, кивнули – словно в точности распознав человеческую речь – и сноровисто припустили домой сквозь густую толпу народа.

Удивительно, но по дороге их никто не останавливал и не задерживал. А добравшись до родного двора, они стали зычно кричать на всю улицу, оповещая о своём прибытии.

На этот шум из дома выбежал хозяин.

– Ну надо же?! Сами пришли. Знать, поистине, это было угодно А-Шему Всевышнему, – воздел он глаза к небу.

Тем временем Йешуа, окружённый радостной толпой, вошёл в город, проследовав к Храму.

Многие иноземные паломники были поражены происходящим – не понимая, что происходит. Отчего вокруг такое ликование и радость? И, конечно же, стали задавать вопросы: кто этот человек? Откуда он есть? Чем так знаменит, что его встречают словно царя? Любопытство толкало людей к познанию.

– Это знаменитый проповедник, целитель и пророк, – с гордостью отвечали знающие. – Йешуа из Нацрата Галилейского.

Между тем на город медленно опускались сумерки.

Войдя в Храм, Йешуа окинул печальным взором окружающее пространство – которое после бурного дня убирали несущие свою службу левиты.

Там, где должно было витать благоговение, стояли столы меновщиков; и вместо духа Божественного покоя – присутствовал дух мирской суеты.

– Выбор сделан, – повернулся к своим ученикам учитель. – Сегодня здесь больше делать нечего. Идёмте в Вифанию.

И маленькая группа, оставив за спиной величественный Храм и восхищённую толпу, через другой выход неспешно проследовала в обратном направлении.

Епанорфосис апистос

Исправление неверного

Всю ночь, в тиши и под покровом звёзд, Йешуа пребывал в молитве. А с первыми лучами рассвета они снова отправились в Йерушалайм – но уже без сопровождения шумной толпы, потому как было ещё слишком рано.

– Эх. Сейчас бы чего-нибудь поесть, – посетовал Иоанн, потирая заурчавший живот.

– Что, молодой организм требует подкрепления? – добродушно поддразнил старший брат, ласково взъерошив ему волосы.

– Да есть немножко, – смущённо пожал плечами младший.

– Я тоже проголодался, – с доброй улыбкой посмотрел на них Йешуа. – Однако взгляните поодаль – вон какая густолиственная смоковница растёт. Там и подкрепимся.

– Вот так дерево? – усмехнулся Андрей, когда они приблизились вплотную. – Такое большое, ветвистое – и такое бесполезное.

– Это да, – согласно кивнул Йаков Алфеев, похлопывая ладонью по мощному стволу. – Обычно такие крупные деревья приносят множество плодов. А по изобилию листьев можно предположить, что растёт оно на богатой почве.

– Но тогда на ней должны быть уже и плоды, – возразил его брат Фаддей, внимательно вглядываясь в крону. – Поскольку её цветы распускаются раньше листьев. Но не смотря на это она совершенно пуста. Только листва.

– Но ведь ещё не время собирать урожай, – усомнился Фома, словно защищая дерево.

– И что с того? – возразил ему Натанэль. – На ней могли бы остаться хотя бы несколько засохших плодов с прошлого урожая. А тут, посмотри – ведь совсем ничего нет.

– М-да… – в полном разочаровании мрачно протянул Шимон Кананит. – Как не было на ней прежнего урожая, так по всей видимости не будет и этого.

– Плодородность почвы вселяет надежду на щедрый урожай, – грустно отметил Йешуа. – Однако это древо даёт только обилие листьев, создавая ложные ожидания. За внешним великолепием скрывается пустота.

К сожалению, оно не исполняет своего предназначения – лишь вытягивает соки из земли. А обман и бесплодность ведут к погибели.

Затем он ещё раз внимательно оглядел дерево и добавил:

– Отныне и вовек да не вкусит никто от тебя плода.

С этими словами они оставили смоковницу позади себя и продолжили путь в Йерушалайм.

Следуя по городу к Храму, его, конечно же, узнавали. Взволнованные прохожие и паломники, побуждаемые любопытством, следовали за ним по пятам – заинтигованные столь ранним присутствием.

Войдя в притвор Шломо, Йешуа увидел, как торговцы и меновщики уже с самого рассвета заняли свои места, начав шумную торговлю с первыми посетителями – тем самым воздвигнув алтарь своей наживе прямо посреди святыни.

В воздухе стоял невообразимый гвалт – рёв быков и блеяние овец в загонах, выкрики торговцев голубями, торги и споры с покупателями за каждую мелочь. И при этом каждый продавец пытался криком и напористостью добиться наилучшей для себя выгоды.

– Да что ж вы делаете-то, а?!! – громко вознегодовал Йешуа, решительно направившись к местам меновщиков. – Неужели корыстолюбие важнее святости?! Почему тяга к наживе всегда извращает благие намерения и чистые начинания человека?! Доколе вы будете извращать истинное?!

В порыве праведного возмущения он решительно подошёл к торговым столам и стал с силой их опрокидывать – один за одним. Монеты разлетались во все стороны, с громким звоном отскакивая от каменных плит. При этом ошеломлённые меновщики и торговцы, видя не только искреннее негодование Йешуа, но и растущую за ним толпу народа, оторопело отпрянули назад.

Достигнув загонов, он стал распахивать калитки и выгонять жертвенных животных наружу – вдобавок опрокинув несколько прилавков с голубями.

– Доколе! Доколе вы будете попирать святое?! Всё! Всё здесь надо вернуть к изначальному смыслу! Облагораживать не только наружное Храма, как это делается до сих пор, но и его духовную суть!

Посмотрите! – раскинул руки Йешуа, указывая на окружающее пространство. – Сюда приходят паломники со всего света, алчущие духовной пищи – и что же они находят? Величие наружного, покрывающее мерзость внутреннюю. Для того ли было воздвигнуто сие здание? Неужели для неуёмного стяжательства? Неужели для того, чтобы обирать тех, кто искренне обратил своё сердце к Элохим, придя поклониться Отцу Небесному?

Он сделал паузу, а затем продолжил:

– Вспомните слова Священного Писания:

«И чужеземцев, присоединившихся к Йегове, чтобы служить Ему и любить имя Йеговы, чтобы быть Ему рабами, всех соблюдающих Шаббат, не оскверняющих его и держащихся завета Моего.

И их приведу Я на гору святую Мою и обрадую их в доме молитвы Моём. Всесожжения их и жертвы их в благоволение будут на жертвеннике Моём, ибо дом Мой домом молитвы назовётся для всех народов.

Слово Йеговы Элохим, собирающего разбросанных Исраэйля. Ещё других соберу Я к нему, к собранным его».

– Храм – прежде всего, должен быть домом молитвы! Домом молитвы для всех народов – а не только для иудеев.

Оглянитесь вокруг. Вы заполонили торговлей весь двор язычников, оттеснив их от поклонения. Но разве вам дано было на это право? Почему вы решили, что если это иноверцы – то в этом притворе может находиться всё что угодно? И поэтому вы сохранили им одну возможность – возможность оставлять свои деньги.

Да, продажа жертвенных животных и обмен монет необходимы – поскольку по сути своей они должны служить для удобства и духовных нужд. Паломникам, прибывающим из дальних мест, конечно, легче купить всё необходимое здесь, при этом обменяв свои деньги на Храмовые монеты, имеющие хождение только в Храме. Однако даже законные деяния, проводимые непотребно, влекут за собой только грех и осквернение.

Невозможно совершать беззаконие и полагать, будто кара тебя минует.

«Разве только вблизи Я Элохим, – сказал Йегова, – а издали не Элохим?

Если спрячется человек в тайнике, то разве Я его не увижу? – сказал Йегова, – ведь и небо и земля полны Мною».

«Если зароются они в преисподнюю, то и оттуда возьмёт их рука Моя, и если поднимутся они на небо, то и оттуда спущу Я их.

И если спрячутся они на вершине Кармэля, то и там отыщу и возьму Я их. И если скроются они от глаз Моих на дне морском, то и там прикажу Я змею, и он ужалит их».

– Имя Отца свято – и оно неприемлет никакой скверны! – гремел голос Йешуа над притихшей площадью. – Вот почему Шхина, некогда пребывающая в первом Храме, отошла от вас. И Храм тот был разрушен.

Он обвёл негодующим взглядом окружающих и продолжил:

– И сей Храм стал местом грабежа и поборов. Вы сами сделали его пещерой разбойников!

Кто заповедал вам взимать дополнительный сбор – колбон в одну шестую полсикля? Кто дал право выбраковывать жертвенных животных, купленных вне стен Храма, даже если они безупречны? Кто предписал продавать и покупать места на этом так называемом «рынке Ханана»? Кто повелел продавать здесь втридорога, когда всё то же самое стоит гораздо дешевле вне этих стен?

Одумайтесь! Вы же набиваете свою мошну в доме молитвы и обители святости!

«Не надейтесь на лживые слова говорящих: “это храм Йеговы, храм Йеговы, храм Йеговы”,

А вы полагаетесь на слова лживые и бесполезные.

Как, красть, убивать, прелюбодействовать, клясться лживо и воскуривать Баалу, и следовать за чужими Элохим, которых вы не знали.

А потом приходить и предстоять предо Мною в доме этом, названном именем Моим, и говорить: “мы спасены”, чтобы опять совершать все эти мерзости?

Разве пещерой разбойников стал в глазах ваших дом этот, названный именем Моим? И вот, Я вижу это, – сказал Йегова.

Ступайте же на место Моё в Шило, туда, где прежде водворил Я имя Моё, и посмотрите, что сделал Я с ним за злодеяния народа Моего, Исраэйля.

А теперь, за то что вы делали все эти дела, – сказал Йегова, – и говорил Я вам постоянно, а вы не внимали, и взывал Я к вам, а вы не отвечали,

Сделаю Я с домом этим, который назван именем Моим, на который вы надеетесь, и с местом этим, которое Я дал вам и отцам вашим, так же, как сделал Я с Шило.

Ибо утрачена истина, и исчезла она с уст их.

И пресеку Я в городах Йегудеи и на улицах Йерушалайма глас ликования и глас веселья, глас жениха и глас невесты, ибо земля эта станет пустынею».

– Как было сказано – так и будет исполнено.

Поскольку и этот Храм превратился в вертеп – и грабители считают его для себя безопасным.

Вы сами лишаете сей Храм чести называться именем святым. Ибо святое должно быть свято – иначе перестаёт быть домом присутствия Элохим.

А Храм без истины – лишь камни.

Заберите это отсюда, – указал Йешуа на столы и загоны. – И занимайтесь делами торговли вне стен этого Храма.

Ни один торговец, ни один меновщик не осмелился ему возразить – видя возмущённо-праведное лицо человека Йегова.

Постепенно пространство святилища заполнялось действительно молящимися людьми – а не животными. И со стороны священнического двора Храма стали наконец-то слышны исполняемые там хоровые песнопения и славословия.

Наряду с этим Йешуа строго следил, чтобы через священную территорию Храма не проносились никакие посторонние вещи – корзины, сосуды, товары. Потому как двор язычников часто служил иудеям как обычная улица, соединяющая Восточные ворота с юго-западной частью города.

***

Когда весть о том, что Храм посетил знаменитый целитель, достигла окрестностей Вифезды, к нему тут же потянулись страждущие излечения. И Йешуа, с сердцем, распахнутым навстречу людским страданиям, исцелял нуждающихся, никого не сторонясь и не отсылая прочь – вопреки фарисеям, которые считали таких достойными своего наказания. Йешуа поистине проявлял милосердие, раскрывая любовь Божью в Храме Божьем.

И неудивительно, что его постепенно обступили двенадцатилетние мальчики – пришедшие отпраздновать свой первый в жизни Песах в качестве мужчин. И каждый раз, когда учитель совершал очередное исцеление, они с восторгом восклицали:

– Ошиа-на, сыну Давида! Ошиа-на, сыну Давида!

Слыша это, Йешуа добродушно им улыбался – что ещё больше воодушевляло отроков.

– Нет, ну вы только посмотрите, что творится?! – возмущались между собой стоящие в тени колонн фарисеи. – Вчера он вверг во всеобщее безумие весь народ, а сегодня уже разогнал всю торговлю. А что дальше?

– Ну, сказать по чести, он только очистил от торговцев территорию Храма, – робко возразил один из них. – Они всё также благополучно торгуют за его пределами.

– И что? Ты думаешь, что Ханан придёт от всего этого в восторг? Ведь это же прямое вмешательство в его дела!

– И тогда на ком он отыграется? А? – нахмурившись, спросил другой. – Да на нас с вами. Поэтому пойдём и хоть что-нибудь сделаем. Нельзя же допускать, чтобы он тут не только исцелял без всякого на то разрешения, но и продолжал принимать славословия – даже от этих несмышлёнышей, величающих его мессианским титулом!

– Неужели ты не слышишь, что они говорят? – негодующе указали фарисеи на мальчиков, подходя к Йешуа. – Запрети им! Ведь их хвала ничего не стоит – потому что отроки ничего об этом не смыслят.

– Да, я слышу, – повернулся к ним учитель. – Но если те, кто имея при себе ключи познания, не пользуются ими, то всегда найдутся голоса, которые возвестят истину. Или вы никогда не читали строк Писания?

«Йегова! Адонай наш! Как величественно имя Твоё во всей земле!

Ты, который дал славу Твою на Небесах, Из уст младенцев и грудных детей основал Ты силу – из-за неприятелей Твоих, чтобы остановить врага и мстителя».

Если уж и дети, несмышлёные, видя мои деяния, начинают неосознанно постигать это – то не надлежало ли и вам уразуметь сие прежде них?

На что фарисеи, сверкнув злобными взглядами, молча отошли от него. А Йешуа продолжил поучать народ и исцелять страждущих.

***

Ближе к вечеру в саду у дома Кайяфы стали собираться приглашённые влиятельные члены Синедриона.

Во-первых – первосвященники, главы священнических чред, разбиравшие все возникающие духовные вопросы.

Во-вторых – старейшины, решавшие и выносившие постановления по гражданским делам.

В-третьих – соферим, как знатоки Священного Писания. Все они составляли влиятельную знать Йерушалайма.

Наконец во двор вышли Ханан и Кайяфа, усевшись на небольшую скамью перед всеми.

– Я полагаю, что все доверенные лица уже собрались, – удовлетворённо кивнул Кайяфа, оглядев пришедших. – Мы созвали вас для личной беседы по поводу последних дней. Что скажете?

– А что тут скажешь? В городе назревает смута, – ответил один из соферим.

– Опять вернулся этот плотник и всех будоражит, – в гневе стукнул посохом о землю старейшина.

– Да сколько же его можно терпеть-то?! Вчера его славили как царя, сегодня он разогнал из Храма всех торгующих – а завтра что? Водрузит над нами свою корону?! – негодовал один из первосвященников.

– Правильно! Довольно с нас! Пора прижать этого выскочку. Мы же объявляли его в розыск – а теперь он сам пришёл! Так чего ждать-то? – горячился статный фарисей, который уже не раз сталкивался с Йешуа.

– И что ты нам предлагаешь? – пытливо взглянул на него Ханан.

– Решить всё разом. Собрать всю Храмовую стражу и…

– И собственными руками поднять восстание в переполненном паломниками Йерушалайме? – холодно оборвал говорящего Кайяфа, в сердцах ударив посохом о землю. – Ты это нам хочешь преподнести?

– Нет, но… – попытался возразить тот. Однако глава, не слушая его, продолжил:

– Ты видел, как этого плотника приветствует чернь? Стоит тебе только прикоснуться к нему – как тебя сразу же сомнут числом. И Храмовая стража не спасёт и не поможет. После чего в восстановление порядка вмешается уже сам Пилат – и не дай тогда А-Шем, чтобы хотя бы один из его солдат пострадал. Тогда сюда хлынут уже римские легионы, словно саранча, сметая всё на своём пути.

Фарисей опустил глаза, а Кайяфа продолжал:

– Вот ты сейчас – сможешь руководить этой толпой и усмирить её при его аресте? А? Нет? Ну тогда стой и не подавай нам таких безумных идей. Я уже пятнадцать лет в должности первосвященника и главы Синедриона – благодаря мудрости присутствующего здесь Ханана, – вежливо кивнул он тестю. – И лишаться её я не намерен. А вы? Готовы лишиться своего положения? Сомневаюсь.

– Но что же нам тогда делать? Ведь мы же не можем оставить всё как есть?

– Думать. А не лепить всё, что в голову взбредёт, и не вымышлять безумства.

Ханан выдержал длинную паузу, дав всем осознать свою беспомощность, а затем заговорил:

– Вы все меня хорошо знаете – а некоторые даже более положенного. Потому послушайте, что вам скажет старый человек, давно отошедший от дел первосвященства, – при этом его цепкий взгляд уловил каждого, кто и как прореагировал на эти слова. – Взять силой – да и ещё при всём народе, который его славит – это верх безрассудства. Поэтому сила нам не нужна – а потребна хитрость.

Вот ты, – указал он посохом на статного фарисея. – Сколько раз уже сталкивался с ним, и постоянно выходил из этой схватки посмешищем. А всё почему? Да потому что пытался сделать это наскоком, нахрапом и в одиночку. Он хоть и деревенский плотник, но где-то хорошо выучил весь закон. Потому действуйте смело, решительно, но сообща. Бейте его – его же оружием. Перетрясите хоть всё Писание – но заставьте его сделать хотя бы малейшую оплошность в знании закона. А уже затем раздуйте это среди людей как самую огромную скверну.

Нам надо найти повод, чтобы народ поверил в его грехи и сам отвернулся от него – как от прокажённого. Дабы его не прославляли, а плевали во след. Чтобы не шли толпами для излечения – а гнали палками и камнями. Вот тогда мы и добьёмся своего – и можно будет взять его без последствий.

Посему – засыпьте его самыми каверзными вопросами, но добейтесь нужного впечатления: что он – лицемер и обманщик.

На этом всё. Ступайте. Но помните: вначале – посрамление, и только затем – арест. Народные волнения в праздник нам не нужны. Ибо пока чернь с ним – силой мы его взять прилюдно не можем.

После чего тихо беседующее между собой фарисеи стали расходиться.

– Йосеф, – устало поднимаясь, обратился Ханан к Кайяфе. – Я не питаю больших надежд на их успех. Если не получалось до этого – то может не получиться и сейчас. А потому задействуй запасной план. Раз не получается снаружи – значит, надо пробовать изнутри. Что-нибудь да сработает. Но действуй тихо и аккуратно. Огласка с этой стороны нам не нужна.

– Не беспокойтесь. Я прослежу за этим, – поклонился действующий первосвященник.

***

Тем временем Йешуа, как только солнце коснулось земли, покинул Храм вместе со своими учениками – отправившись обратно в Вифанию.

Диоко махэ

Стремительный натиск

Как только рассвет окрасил небо в нежные утренние тона, Йешуа вместе с учениками снова отправился в Йерушалайм.

– Равви, посмотри! – изумлённо остановился Пётр напротив дерева. – Это же та самая смоковница, которую ты вчера проклял! Она засохла!

– И правда, – поразился Фома. Для пущей убедительности он сошёл с дороги, подошёл к иссохшему стволу и похлопал его по отслаивающейся коре. Затем удивлённо хмыкнул и вернулся к остальным, шурша сухими опавшими листьями.

– Невероятно! – недоумённо воскликнул Филипп. – Ведь ещё вчера она утопала в зелени, а сегодня вся эта листва уже лежит у её подножья.

– Да что там листва, – поддержал его Матфей. – Посмотри: сам ствол высох до самого корня, и кора отшелушивается, как старая кожа.

– М-да, – задумчиво потёр подбородок Шимон Кананит. – Я ещё могу понять, когда дерево болеет и затем увядает. Но обычно это занимает недели. А тут – вполне здоровое дерево полностью иссохло всего за несколько часов. Буквально – тотчас. Это поистине чудо!

Йешуа, взглянув на учеников, промолвил:

– Имейте веру. Истинно говорю вам: если вы будете иметь твёрдую веру и нисколько не усомнитесь, то не только над смоковницей возобладаете. Даже если вы скажите горе этой, – указал он на величественную Елеонскую гору, – «поднимись и низвергнись в море», и ни на миг не усомнитесь в сердце своём, а совершенно уверуете, что сказанное вами – свершится, – то будет вам.

Веруйте, ибо всё возможно Отцу Небесному, и нет для Него ничего невозможного. Когда вы служите Ему всем сердцем и следуете заповедям Его – то Он откликается на зов ваш.

Для того и говорю вам: всегда, когда молитесь и просите – веруйте, что получите – и дано будет вам. Но помните: молитва – это именно прошение во исполнение воли Его, а не требование утвердить ваше решение. Потому что желания могут зачастую оказаться слепыми и пагубными – как для вас, так и для окружающих. Поэтому Отец лучше знает, что вам во благо.

Видя непонимание в глазах учеников, он продолжил:

– Расскажу вам притчу одну.

В некоей стране разразилась засуха – да такая, что вся земля потрескалась от жары. И вышел человек в поле и громко воззвал в сердце своём, ни чуть сомневаясь, что будет услышан:

– О, Отец Небесный! Сияющий славой Своей в вышних, воззри на страждущих людей Твоих! Ниспошли дождь на землю, ибо гибнет всё живое!

И заклубились тучи до самого горизонта – и пошёл дождь, моросящий.

Однако человек не успокоился и снова вышел в поле, усердно молясь:

–О, Отец Всевышний! Благодарю Тебя за милость Твою! Но этого дождя недостаточно, чтобы напитать иссохшую землю, зияющую трещинами шириною в ладонь. А потому молю Тебя! Ниспошли больше воды – глубиною в несколько локтей! Дабы земля обильно насытилась влагой!

И этот призыв был услышан.

И пошёл ливень – а затем хлынули потоки вод, сшедшие с гор.

И затопило всю округу, поглотив под собой все окрестные селения.

И самого человека подхватила стремнина – и утонул он, ибо не за что было ему ухватиться в этой бурлящей стихии.

А теперь скажите мне: принесло ли это желание пользу людям и благо самому просителю?

– Нет, конечно, – сразу же откликнулся Иоанн.

– Оттого и говорю вам: даже самое благое, но неразумное, может обернуться бедой. Потому молите только о том, что сочетается с волей Отца Небесного – а не о том, что вам вздумается пожелать.

И тут он пристально посмотрел на Йехуду, словно обращаясь только к нему:

– Помните, что я сказал вам. Следите за своими помыслами и побуждениями. Ибо то, что сейчас кажется вам благим, на самом деле таковым может не оказаться. Храните сердце своё в святости, уповая на заботу Отца Небесного.

После чего перевёл взор на остальных:

– И всякий раз, когда вы обращаетесь в молитве – прощайте тех, на кого обижены. Дабы и Отец ваш, который на Небесах, отпустил согрешения ваши.

Ибо если в сердце вашем гнездится раздражение и гнев по отношению к кому-то – то вы сами возводите глухую стену между вами и Элохим.

Подумайте хорошенько: разве можно услышать того, кто молчит и отворачивается?

Потому и говорю вам: прощайте обидчиков своих – не кратко и поспешно, а искренне и от всего сердца.

Чтобы при встрече не поднималась волна презрения на лице – а озарялась улыбкой любви.

Ведь Йегова есть любовь – и потому Он хочет, чтобы вы тоже проявляли любовь, а не враждебность.

Если же вы не простите – также и Отец ваш, который на Небесах, не простит согрешений ваших.

Помните об этом и поразмышляйте.

А теперь – идёмте в Храм.

С этими словами они продолжили свой путь – в задумчивости размышляя над услышанным.

***

Войдя в Храм, Йешуа обнаружил языческий двор пустым от традиционных меновщиков и торговцев животными. Вместо них теперь толпились верующие и паломники – как это изначально и предполагалось.

Заметив учителя, они тут же обступили его со всех сторон. После возвышенного и громогласного въезда накануне, после вчерашнего проявления своей власти и чудес исцеления, сегодня народ ждал увидеть, как человек Йегова провозгласит себя царём Исраэйля.

Однако, к удивлению многих, он вновь стал проповедовать о Царствии Небесном.

Некоторые припоздавшие торговцы, по своему обыкновению, сунулись было в Храм – но, лишь завидев народного учителя, они со словами «Оёй?!» быстро ретировались назад. А тот – невозмутимо продолжал наставлять, поучать и пояснять – пока со стороны Синедриона не показалась внушительная делегация пышно одетых первосвященников, старейшин и соферим.

Завидев их, некоторые из иудеев облегчённо вздохнули и зашептались:

– Наконец-то и Синедрион снизошёл до своего народа, – иронично съязвил один из них.

– Долго же они решались обратить своё внимание на проповедника.

– Не на проповедника, а на человека Йегова.

– Всё верно, так и должно быть. Ибо они, как верховная власть, должны рассмотреть дело этого человека и вынести своё решение – кто он такой. Уж слишком много шума вокруг него.

– Вот сейчас всё и решится, – прозвучал вздох предвкушения у третьего. – Объявят ли они его нашим царём или нет?

Между тем делегация подошла к Йешуа по образованному людьми коридору. Они решили грубо и принародно прервать его учение, пытаясь застать врасплох – чтобы у него не было времени подготовиться и тем самым заставить его ошибиться.

Впереди всех шёл статный фарисей, знакомый с учителем по прежним спорам. Подойдя вплотную, он поднял посох, указывая на грудь Йешуа, и гневно рявкнул:

– Кто ты такой есть? Кем ты себя возомнил, деревенщина? И по какому праву ты наставляешь людей в этом священном Храме, учению, которое мы неприемлем? Кто наделил тебя высоким званием раввина? Может быть, члены Синедриона? – раскинул руки оратор, демонстративно оглядывая присутствующих единомышленников взглядом, полным превосходства. – Насколько мне известно, только Синедрион берёт на себя законное право рукополагать раввинов – на то, чтобы учить. Старейшин – дабы высказывались мудрые мысли в высшем совете, и судей – чтобы решать споры, вынося постановления. А кто назначил тебя?

Скажи нам смело, при всём народе, чтобы мы его могли допросить об этом. А? Я что-то не припомню, чтобы Синедрион утверждал тебя на общественное служение. А вот насколько мне известно, ты есть простой провинциальный плотник, из обычного семейства, и даже не учившийся нигде на раввина.

Вы только посмотрите на него! И этот человек, самозванно берётся учить людей законам священной Торы!

– Ни один уважаемый раввин не осмелится высказывать своего мнения, не ссылаясь прежде на более знаменитого или более известного раввина, – подхватил его речь соферим. – А этот же дерзновенный учит со властью, словно остальные раввины прошлого – ничего не значащие и необразованные дети перед ним. Кто дал тебе, человеку из глубокой провинции, такие полномочия? А?

– Кто дал тебе право будоражить людей и с торжественностью въезжать в Йерушалайм, в этот святой город? – гневно потряс посохом один из старейшин. – При этом благосклонно принимать славословия в свою честь как истинному сыну Давида.

Кто-нибудь из вас видел царя, победно въезжающего в город не на гордом коне, а на осле? – засмеялся говорящий, поддерживаемый своими сподвижниками. – И наконец, кто дал тебе господство нарушать традиции Храма? Изгонять менял и торговцев с их мест, которые всего лишь исполняли свои обязанности во славу Храма.

– Да, мы не отрицаем твои чудесные целительства – ибо тому есть многочисленные свидетельства, – злобно сощурился первосвященник. – Но какой властью ты это делаешь? И кто наделил тебя этой силой? Первосвященник? Цезарь? А-Шем Всемогущий? Или всё-таки Сатана? А?

– Да! Какое знамение… Ай! – молодой и слишком ретивый соферим, осмелившийся влезть в разговор старших, получил довольно болезненный удар посохом по голове от стоящего рядом старейшины.

В задних рядах, с интересом наблюдая за происходящим, зашептались насколько законодателей:

– Интересно, что он ответит?

– А если он промолчит?

– Ну, тогда Синедрион вправе будет его осудить за отказ отвечать их суду. Молчит – значит признаёт за собой вину незаконного, самовольного присвоения власти.

– А если скажет, что он человек от А-Шема и это Им дана такая власть?

– Тогда пусть это докажет, прилюдно сотворив небывалое чудо. Как это делал Моше со своим посохом и рукою. Или ещё какое необычное знамение – чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений. Иначе его признают виновным в богохульстве и побьют камнями.

– А если он скажет, что эта власть дана ему от людей? – не смолкал любопытный.

– Ой, вот ты неуёмный, а? Тогда пусть предъявит того человека, который осмелился на это. И судить будут уже их двоих – потому как это нарушает не только наши традиции, но и установленные порядки в самом Храме Йерушалайма.

Всё, хватит болтать – слушай, что будет.

При этом Йешуа смотрел на них ни чуть не дрогнув, а толпа затаила дыхание.

– «И ныне – вам заповедь эта, священники», – процитировал учитель, строго глядя на делегацию. -

«Если не послушаетесь и если не примете к сердцу, чтобы воздать славу имени Моему, сказал Йегова Цеваот, то пошлю на вас проклятье, и прокляну благословения ваши, и уже проклинаю, потому что вы не принимаете к сердцу.

Ибо уста священника должны хранить знание, и Тору искать должно из уст его, ибо посланник Йеговы Цеваота он».

Его взгляд скользнул по лицам присутствующих людей, и он продолжил:

– Спрошу и я вас одним словом. И если на это ответите мне – то и я вам скажу, в какой власти это делаю.

Омовение Йоханана Пустынника – откуда было? С Небес или от человека? Его деяния были волей Элохим или же человеческого происхождения? Какой властью он вершил дела свои?

Вся площадь замерла в напряжённом ожидании, устремив свой взор на пышно одетых фарисеев. А те, оцепенев, были сбиты с толку – пребывая в полной растерянности. Их мысли лихорадочно метались по закоулкам разума, ища приемлемый для них ответ:

Если сказать, что с Небес – то Йешуа спросит:

«Почему же вы не поверили ему, когда он неоднократно и принародно свидетельствовал, что следом за ним идёт Машиах?»

Ведь признавать его пророком Всевышнего, но при этом не доверять его словам и отвергать сказанное им – это будет выглядеть как совершенная нелепость и несуразность.

Правда, Йоханан за всю свою жизнь не сотворил ни единого чуда – вопреки Йешуа, который вершит их постоянно. Однако вместе с тем непреклонный аскетизм Йоханана и его пылкая проповедь просто вопияли о Небесном призвании – а значит, и слова его были истиной.

Так как же можно признавать одного и не замечать другого, явно следующего друг за другом? А если сейчас прилюдно отделить пророка от сказанных им слов – тогда чернь возмутится и даже может взбунтоваться против самих же священников, которые во всеуслышание признают волю Божью, но тут же её отвергают.

Но и сказать, что Йоханан был лишь обычным проповедником, чьи омовения и поучения были плодом его собственных измышлений, они тоже не могли. Люди почитали его за истинного пророка и глашатая Всевышнего – мученически отдавшего жизнь свою за слово Божье. Народ не потерпит осквернения памяти святого. А потому, в порыве священного негодования, их самих могли с лёгкостью побить камнями.

От бессильной злобы по побагровевшему лицу статного фарисея яростно ходили желваки. Он прекрасно понимал истину – но совершенно не желал её признавать.

– Не знаем, – наконец еле слышно прохрипел он.

– Что-что? – поинтересовались из толпы. – Что он сказал?

– Повтори громче! Мы не расслышали! – взволнованно зашумели вокруг.

– Не знаем!!! – взревел фарисей, неистовство бья посохом о землю. – Мы не знаем, откуда было омовение Йоханана Пустынника!

– Тю! – разочарованно прокатилось по рядам. – И это наши первосвященники?

– Да каждое дитя об этом ведает! – полетели насмешки и упрёки со всех сторон.

– И это члены Синедриона, коим положено отличать истинных пророков от самозванцев и волю Элохим от лжи?

– И они нам ещё указывают на истинные пути?

– Вожди народа Исраэйля просто обязаны разбираться в таких делах!

– Да они такие же невежды, как говорят о нас с вами!

– Хороши же преемники Аарона!

Йешуа, не обращая внимания на этот шум, твёрдым голосом процитировал строки из Писания:

– «Благословен человек, который полагается на Йегову и чьей опорою будет Йегова».

При этом надо помнить, что:

«Страх человека ставит сеть, а надеющийся на Йегову будет под защитой».

Поистине слеп тот, кто не желает видеть – а упрямство лишь порождает раздражение изнутри. Ведь Дух Святой изливается на тех, кто угоден Отцу Небесному. И для примера вспомните хотя бы царя Давида.

Смотрите прежде всего на то, как в жизни своей поступает человек – и по делам его судите. Однако вы ищите не истины, а только повода к обвинению. А потому:

«Не отвечай глупому по глупости его, чтобы и тебе не сделаться подобным ему».

И, обводя строгим взглядом делегацию, добавил:

– Вот поэтому и я не скажу вам, в какой власти сие делаю.

Фарисей испепеляющим взглядом пронзал Йешуа – а тот же продолжал без всякой враждебности:

– Вот как вы рассудите? Один человек имел двух сыновей. Приступил он к первому, говоря:

– Чадо, ступай сегодня потрудиться на винограднике моём.

И тот отвечал:

– Не желаю.

Однако потом раскаялся в словах своих и отправился работать.

А тем временем отец, приступив к другому, обратился точно так же.

И этот надменно ответил:

– Я господин земли этой, – и не пошёл.

Который же из этих двоих сотворил волю отца?

– Ну, конечно же первый, – сразу влез молодой соферим, отчего схлопотал ещё один подзатыльник от старших.

– Всё верно, – утвердительно кивнул Йешуа. – Так теперь поразмыслите.

Отец Небесный является Отцом и для упрямых, и для раскаявшихся. Но разве Он в тот же миг наказывает провинившихся? Нет. Он всегда даёт им время для покаяния – чтобы они могли осмыслить своё своеволие.

И даже если они считают себя господами – то это вовсе не освобождает их от повиновения Отцу.

В этой притче первый отвечал грубо и непокорно – однако совесть не давала ему покоя, и он, раскаявшись, покорился воле отца.

Второй же, ослеплённый гордыней, считал себя уже по праву родства – господином этого виноградника. И потому решил, что ему, как господину, негоже работать в винограднике. Спесь и высокомерие отринули волю того, кто ещё кормит и заботится о нём.

Поймите,– с надеждой взывал к фарисеям учитель, – если человек не осознает глубины своего падения и, раскаявшись, не отречётся от грехов своих – то он не будет и помилован.

Вспомните Писание, ведь там прямо об этом говорится:

«И нечестивый, если отвратится от всех грехов его, которые совершил, и будет соблюдать все заповеди Мои и поступать по закону и справедливости, – жив будет, он не умрёт.

Все преступления его, что совершил он, не будут воспомянуты ему, справедливостью своей, которую творил, жив будет.

Разве Я хочу смерти нечестивого, – слово Йеговы Элохим! – а не того, чтобы обратился он oт путей своих и жив был?

А если отступит праведник от праведности своей и станет совершать несправедливость, делая все те гнусности, какие делает нечестивый? И будет он жив? Все благие дела его, которые он совершил, не будут воспомянуты. За вероломство его, с которым предал, и за грех его, которым согрешил, – за них умрёт».

Истинно говорю вам, что многие мытари и блудницы предварят вас в Царствии Небесном. Ибо пришёл к вам Йоханан по пути праведности – и вы не поверили ему, а мытари и блудницы вверились словам его. Вы же, даже увидев, впоследствии не раскаялись.

Ведь он ни от кого не скрывал гласа своего – и его призыв был направлен ко всем. И люди, которых вы презираете, откликнувшись на зов покаяния, обретут спасение. Ибо они готовы признать нужду свою в этом.

Они, подобно вам, вначале упорствовали – но, задумавшись над жизнью своей и осознав её греховность, шли к Йоханану с покаянием. И это сделало их ближе к спасению.

Вы же устранились, посчитав, что вам не в чем себя упрекнуть. Посчитав, что вы уже в праве на спасение на основании родства с Авраамом. Но вы заблуждаетесь! Поскольку это от людей можно скрыть свои мысли и поступки – но только не от Отца Небесного! Ибо Он зрит в самое сердце – и для Него нет ничего неведомого или сокрытого.

После чего Йешуа обратился уже к народу, чьи глаза блестели от волнения:

– Послушайте и другую притчу.

Был некий человек – хозяин дома. Он насадил виноградник и обнёс его оградой для защиты. И выкопал в нём точило, чтобы извлекать сок из гроздей. И башню воздвиг для наблюдения и укрытия работников. И, доверив виноградник на попечение виноградарям, отлучился на долгое время.

Когда же приблизилось время сбора плодов, отправил слуг своих к виноградарям, чтобы получить результаты трудов их. Но виноградари схватили слуг этих: кого били и унижали, отсылая прочь с пустыми руками; кого убивали; а кого и забрасывали камнями.

Не сломленный злобой, господин виноградника ещё раз отправил другого слугу – превосходящего прежних. Однако и того убили и выбросили вон.

И в раздумье сказал господин виноградника:

– Что же делать? Пошлю сына моего возлюбленного. Быть может, узрев его, устыдятся.

Но, увидев сына, виноградари так рассудили друг с другом, говоря:

– Он есть наследник. Пойдём, убьём его и завладеем наследством его.

И, схватив сына, вытащили за пределы виноградника – и там убили его.

Итак, когда вернётся хозяин виноградника – что сделает он виноградарям тем?

Толпа тут же взорвалась волной праведного возмущения и негодования:

– Смерть убийцам!

– Предать огню и мечу коварных!

– Предать суду и побить камнями за это!

– Злодеев этих – лютой смерти предаст, а виноградник отдаст другим виноградарям – трудолюбивым и верным, которые отдадут плоды его во времена их!

– Исраэйль, Исраэйль, – печально вздохнул Йешуа, – как ты был возвеличен среди народов – и каким оказался неблагодарным.

«Ибо подобно тому как пояс прилипает к чреслам человека, так прилепил Я к Себе весь дом Исраэйлев и весь дом Йегудин, – сказал Йегова, – чтобы были они Мне народом и славою, и хвалой, и красою. Но не слушали они», – процитировал учитель строки Писания.

– Отец оградил вас законами и наделил уставами – дабы вы зорко следили за собой. Удостоверил всё это откровениями. Учредил священство – ожидая плодов праведности. Но вместо благодарности получал осуждение – а вместо покорности – своенравие.

Ведь каждое поколение вносило что-то своё – пока традиции старцев не затмили голос истинного закона, а измышлённые человеком устои не переродились в идола, которому поклоняются более, нежели Творцу всего сущего.

Сколько ещё будете злоупотреблять доверием? Доколе Отец будет пренебрегаем вами?

Вспомните слова Писания:

«Воспою Другу моему песнь Любимого моего о винограднике Его. Виноградник был у Друга моего на плодородном холме.

И окопал его, и очистил его от камней, и засадил его отборною лозою, и выстроил башню посреди него, и давильню для винограда высек в нём. И надеялся Он получить виноград, а тот дал плоды дикие.

И ныне, жители Йерушалайма и мужи Йехудеи, рассудите Меня с виноградником Моим.

Что ещё можно было сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал для него? Почему же, когда ожидал Я, что даст он виноград, он дал плоды дикие?

А теперь возвещу Я вам, что сделаю Я с Моим виноградником. Сниму изгородь его – и будет он на потраву, разрушу ограду его – и будет он вытоптан.

И сделаю его пустошью. Не будут ни обрезывать, ни окапывать его. И зарастёт он волчцом и тернием. И облакам повелю Я не проливать на него дождя.

Потому что виноградник Йеговы Цеваота это дом Исраэйлев, и мужи Йехудеи – саженцы радости Его. Ожидал Он правосудия, а вот, – насилие, справедливости, а вот – вопиющая неправда.

Поэтому пойдёт народ Мой в изгнание из-за неразумия, и знатные люди его будут голодать, и толпа его будет томиться жаждою.

Поэтому расширилась преисподняя и разинула пасть свою безмерно. И сойдёт туда слава его, и шумная и веселая толпа его.

И поникнет человек, и унижен будет муж, и очи гордых опустятся долу».

И посему говорю вам: отнимется от вас владение Йеговы – и отдастся народу, приносящему плод Его.

– Да не свершится этого! – в страхе прокатилось по толпе.

– Переполнена чаша сия – и вскоре до избытка опустится последняя капля, – продолжал Йешуа:

«И во дни тех царей установит Элохим Небесный такое царство, которое никогда не разрушится и власти другому народу не передаст. Оно разобьёт и уничтожит все эти царства, а само будет стоять вечно».

И жителями Царства того будут люди – не определённого народа, не избранные по рождению – а лишь те, кто принесёт плоды праведности с обновлённым сердцем.

Учитель оглядел собравшихся:

– Об этом я благовествую – и об этом – учение моё. Многие это слушают – но не слышат. Выслушивают – но не внимают. Другие же, наоборот, яростно отвергают – прислушиваясь к эху собственных предрассудков, – бросил короткий взгляд на делегацию Йешуа. – Ибо оно не соответствует их преданиям и устоям.

Разве вы никогда не читали в Писании:

«Откройте мне ворота справедливости, я войду в них, возблагодарю Йегову.

Это ворота Йеговы, праведники войдут в них.

Возблагодарю Тебя, ибо Ты ответил мне и стал мне спасением.

Камень, который отвергли строители, стал главой угла.

От Йеговы было это, дивно это в глазах наших».

Вы хорошо знаете, что камень, положенный во главу угла, определяет не только ровность стен – но и прочность всего здания.

Однако камень, отвергнутый этими строителями закона, – он вновь взглянул на фарисеев, – станет краеугольным камнем здания Царствия Небесного.

«И будет Он святилищем, и камнем преткновения, и скалою преграждающей для обоих домов Исраэйля, и западнёю и тенетами для жителей Йерушалайма.

И споткнутся о них многие, и упадут, и разобьются, и запутаются в тенетах, и будут пойманы».

Одни преткнутся об учение моё из-за неверия своего – а упрямство и своенравие приведёт их к погибели. Другие примут на уста – но не в сердце своё – и это лицемерие, во всей своей полноте, откроется за чертою жизни земной.

Знание об истине, презрительно отброшенное, сокрушит лукавых – осудив их собственными словами и делами.

Делегация фарисеев кипела от ярости. Лишь страх перед толпой удерживал их от того, чтобы броситься на дерзкого проповедника, вытащить его за пределы городских стен и забросать камнями. Статный фарисей прекрасно осознавал, что это не они принародно обличили деревенского выскочку – а это он изобличил их намерения.

Поэтому он ещё раз испепеляюще окатил Йешуа свирепым взором, взбешённо стукнул посохом оземь – и, развернувшись, двинулся к стенам Храма. За ним последовала и остальная делегация.

– А вот мы согласны с твоим учением! – выкрикнул один из фарисеев, стоявших среди собрания, желая этим завоевать доверие народа – а уж затем направить их туда, куда надо. – Люди, я правильно говорю?!

– Да!

– Верно!

– Мы согласны с человеком Йегова! – подхватили призыв согласные голоса.

Йешуа пристально посмотрел на фарисея, затем обвёл взглядом гомонящий народ и печально покачал головой из стороны в сторону.

– Хочу поведать вам притчу одну.

И уподоблю Царство Небесное человеку – царю, устроившему брачный пир сыну своему. И послал он слуг своих – призвать приглашённых гостей на этот пир – но те не пожелали прийти.

И снова послал он других слуг, велев сказать им:

– Скажите сим званным: вот, мой обед готов, и тельцы мои откормленные заколоты, и всё приготовлено. Приходите на этот брачный пир.

Однако те, оставив слуг без внимания, удалились: кто на поле своё, кто на торговлю. А прочие – схватив слуг его, оскорбляя, убили.

Тогда разгневался царь, и отправил войско своё – предать смерти убийц тех, а город их сжечь.

После чего сказал своим слугам:

– Брачный пир приготовлен, а званные не были достойны. Потому идите на распутья дорог и всех, кого найдёте – призывайте на пир этот.

И вышли слуги на дороги, созывая всех, кого находили – и плохих, и хороших. И наполнился брачный чертог возлежащими.

И когда вышел царь посмотреть на пирующих – увидел там человека без брачного наряда – и говорит ему:

– Друг! Как ты вошёл сюда, не имея покрова брачного?

Но тот молчал.

И тогда сказал царь служителям:

– Свяжите ему руки и ноги, и бросьте его во тьму внешнюю.

Там будет плач и скрежет зубовный.

Йешуа помолчал, давая усвоить сказанное, и продолжил:

– Суть притчи в том, что много есть званных – но мало избранных.

Сколько раз Отец Небесный призывал через пророков Своих народ Исраэйля к примирению с Ним. Не из-за их особенного достоинства или исключительных заслуг – нет – а только по неизмеримому милосердию и благосклонности к выбору Своему.

Однако народ воспротивился – отказавшись внимать гласу свыше.

Но несмотря на это, Отец и тут проявил свою милость и терпение – посылая новых пророков, призывающих возвратиться к Нему через сердце своё.

Вот только иудеи, ослеплённые гордыней, ожесточив сердца свои, отвергли призыв – закрывая уши. А безразличие и своенравие привели к отторжению этих вестей. Многие предпочли тленный мир – Небесному, не пожелав спасения души. При этом досаждавших своими речами пророков – они изгоняли или побивали.

Такое открытое пренебрежение и дерзкое оскорбление не может остаться без последствий.

«Только вас признал Я изо всех семейств земли, поэтому и взыщу Я с вас за все грехи ваши».

Придёт войско – сожжёт и опустошит город убийц, разметав его до основания, словно осенние листья по ветру – не оставив камня на камне. И с этого времени не будет более приглашения к отдельному народу – а благовестие возвестится по всем краям земли – для всех слышащих и внимающих слову – дабы собрать достойных этого.

«И помилую Непомилованную, и скажу не Моему народу: “ты народ Мой”, а он скажет: “Ты Элохим мой”».

Ибо всё уже приготовлено – и останется только желание войти под покровы чертога Небесного.

Он сделал паузу, позволяя его словам проникнуть в сердца слушающих.

– Однако среди пришедших окажутся и те, кто исподволь попытается прокрасться на пир этот. Но их лицемерие будет столь очевидным, как у того, кто не захотел сменить одежды свои на брачный гостевой покров.

От всевидящего ока Отца ничего не утаится и не укроется – ибо Он зрит в глубины сердца человеческого. Поэтому не нужно лгать себе, прикрываясь видимой обрядовостью. Пустое сердце не поможет проникнуть тайком в Царствие Небесное.

Человек, не желающий облечься в ризы веры в Сына Человеческого, будет низвержен во тьму внешнюю. Поскольку Отец дал всё необходимое для спасения – и человек ничем не сможет оправдать своего лукавства. И этому приговору невозможно будет противиться или избежать наказания. Вечные муки души станут его уделом.

Потому и призываю вас к истинному раскаянию перед Отцом Небесным. Примите в сердце своё благовестие – и поступайте согласно учению сему. Тогда вы достойно займёте приготовленные вам места в Царствии Небесном.

– Э, – презрительно махнули рукой фарисеи. – Какие бредни мы слышим.

И отошли под тень колонн к надменно стоящей делегации Синедриона.

– Ну что там? – жадно впился в них любопытными глазами молодой соферим, нервно теребя пояс.

– А, – отмахнулись пришедшие. – Всё то же самое. Проповедует о своём призрачном царстве. Одним словом – безумец.

– Безумец, – согласно кивнул статный фарисей; его роскошный наряд из дорогого шёлка подчёркивал власть, а лицо излучало высокомерие. – Но опасный. Видите, как он подчинил себе эту толпу. Все почитают его за посланника Всевышнего. Чернь необразованная, – с досады ударил посохом о мраморный пол иудей, озлобленно глядя на людей, колышущихся вокруг Йешуа.

– Ну что, не получается у верховных властителей самого Храма Йерушалайма справиться с простым плотником из сельской глубинки? – откровенно насмехаясь, подошли к ним иродиане – холёные, в дорогих хитонах, пахнущие миррой и римским вином.

– Вы только полюбуйтесь, как он их уязвляет при каждом удобном случае, – ехидно ухмыльнулся старший группы, ловко покручивая в пальцах серебряный динарий. – То выкажет им своё превосходство, в лицо называя лицемерами, то начнёт поучать, как детей малых и несмышлёных. А теперь и вовсе дохода лишил – в их же собственном Храме.

– И чем же они могут ответить на всё это? – продолжали потешаться соратники предводителя. – Да ничем. Уловить его на словах не получается, а чудеса свои он вершит везде и постоянно.

– Вот и выходит, что зацепиться и законно обвинить его они не могут.

– И помощи ждать неоткуда. Ни изнутри – от иудеев, ни снаружи – от Рима.

– Это верно. Риму нет дела до религиозных дрязг и вероучений. Им важны только подати и порядок, – кивнул на медленно прохаживающих по портику римских солдат иродианин.

– Да они даже толпу на самосуд возбудить не могут, потому что те почитают его за нового пророка.

– И что же им остаётся?

– Да ничего. Только сносить унижение и посрамление, – усмехнулся старший группы, словно смакуя поражение фарисеев. – Забившись куда-нибудь в дальний угол, как вот сейчас, и моля А-Шема, чтобы Он удалил выскочку простолюдина от их влиятельных иерархов.

При этих словах монета выскользнула из пальцев иродианина и со звоном упала на каменные плиты.

– Смотрите, как бы вам самим не пришлось распрощаться со всем своим состоянием из-за него, – злобно процедил сквозь зубы статный фарисей.

– А что нам терять-то? – вновь принял монету старший от своих расторопных помощников. – Динарий есть динарий, и он крепко стоит при Риме.

– Вот только долго ли это продлится? – сверкая глазами, парировал фарисей. – Налоги Риму могут и прекратиться.

– Не думаю, – усмехнулся старший иродиан, поглядев на сверкнувший лучом солнца динарий и уверенный в незыблемости империи. – Мир нужен всем. А Рим обеспечивает его железной рукой, под сенью своего орла.

Нам больше не нужно трястись от страха или воевать со своими соседями – потому что Рим стоит за нас. Отсюда и нет надобности в собственной армии и непомерных расходах на неё. Кроме того, Рим строит хорошие дороги и полноводные акведуки. Даже дозволяет поклоняться своим богам на захваченных ими землях. И за всё это взимается лишь поземельный, подоходный и подушный налог. Полагаю, что это не так уж и обременительно для нашего народа. Потому и перепись населения периодически проводят – чтобы точно знать предполагающийся доход.

– Ничего-ничего, смейтесь, пока можете. Скоро, очень скоро этот смех станет вам поперёк глотки, – со злобной угрозой прошипел статный фарисей, сжимая побелевшими от напряжения пальцами свой посох. – Этот плотник за последние дни приобрёл невероятную славу. Чернь идёт за ним по пятам и готова внимать его бредовым идеям.

А посему вспомните восстание Йехуды Галилейского. Вам напомнить его постулаты? А? С чего всё началось? С того, что он выступил против переписи, провозгласив оскорбительным платить налоги язычникам – поскольку царь у иудеев один – и это Йегова. А уплата налогов означает признание власти цезаря над собою. Что это ставит его власть выше власти Всевышнего – а сие недопустимо. И чем всё это закончилось? Напомнить?

Старший группы иродиан гневно засопел – но смолчал.

– А я напомню, – торжествующе продолжил статный фарисей, с удовольствием наблюдая, как страх заполняет их глаза. – Восстанием и кровью на улицах – а Ирода Архелая просто сместили со своего престола римские же власти, усадив на его место прокуратора.

Так что насмехайтесь давайте и ждите. Настанет день – и этот плотник поведёт за собой всех этих людей, отменяя все римские налоги и вступая в схватку с язычниками. И вот тогда вы потеряете не только влияние, но и деньги. Недаром же у тебя монеты из рук выпадают, – злорадно ухмыльнулся он.

– Не бывать этому! – дрогнувшим голосом раздражённо-сердито выпалил старший группы.

– А ты пойди и сам его спроси о податях. Или испугался простолюдина плотника? – насмешливо съязвил один из старейшин.

Иродиане сердито развернулись и, немного отойдя в сторону, принялись о чём-то совещаться.

– Ты действительно веришь, что у них это получится? – в сомнении спросил один из первосвященников.

– «Простак верит всякому слову, благоразумный же обдумывает шаг свой», – ухмыльнулся статный фарисей, глядя на возбуждённых иродиан. – Конечно, этот народный учитель им не по зубам. Но нам-то выгодно задействовать все средства, чтобы вывести его из себя.

Здесь ведь как? – хитро прищурился он. – Если он прилюдно разрешит платить подати иноверцам – то выставит себя сторонником Рима. А это иудеям совсем не понравится. Как же может Машиах возвеличивать язычников более Всевышнего? Не освободить от гнёта завоевателя – а наоборот, принудить народ покорно платить дань.

Если это сработает – то мы тут же подхватим народное возмущение, заявив, что он бесчестит Исраэйль и сынов Авраама. Что он предаёт нашу веру, вступив в сговор с иноземной властью, дабы увести людей от Йегова. А религиозную измену ему уже не простят никогда. Иудеи сами его изгонят с позором из Йерушалайма – а уж мы потом, тихонько, не привлекая лишнего внимания, устраним смутьяна.

Если же он скажет «нет, нельзя», объявив это богоотступничеством – то иродиане, конечно же, донесут об этом Пилату. И тот казнит выскочку как бунтаря и подстрекателя к мятежу, воспротивившегося против самого кесаря и его власти. Таким образом – мы избавимся от занозы, не запачкав рук и не идя против народа, – довольно потёр ладони фарисей.

– Эй, ты! – подозвал он к себе молодого соферим. – А ещё ты, ты и ты.

Вы достаточно молоды – и потому не привлечёте такого пристального внимания, как мы. Ступайте вместе с иродианами – и постарайтесь польстить этому деревенщине. Скажите, что вы цените его мнение как избранника, пришедшего от А-Шема. Он, конечно же, с радостью проглотит эту похвалу, решив блеснуть своей мудростью перед всеми, – презрительно фыркнул фарисей. – Вот тут-то он и споткнётся.

Молодые люди кивнули, поспешив исполнить приказание.

Протиснувшись сквозь плотную толпу, иродиане и ученики фарисеев приблизились к народному учителю. Иродиане немного замешкались, собираясь с растрёпанными мыслями – но прежде, чем кто-либо из них что-нибудь сказал, молодой соферим, взволнованно возвысил свой наигранно почтительный голос:

– Учитель! Мы, подобно другим, тоже считаем тебя избранником, ниспосланным от Йегова. Поскольку в истине наставляешь путям Всевышнего, несмотря на лица взывающих к тебе. Всегда говоришь правду открыто и убеждённо – как простым людям, так и знатным. Потому просим у тебя совета, как у лица, приближённого к А-Шему. Помоги этим людям, – указал он рукой на иродиан – и как бы приглашая их принять участие.

Те сжали кулаки и с гневом посмотрели на нахального юнца – но пути назад уже не было.

– Учитель, – обратился старший из иродиан, дрогнувшим от напряжения голосом. – Мы – семя Авраамово и народ, избранный А-Шемом, были покорены римским мечом. Однако Всевышний заповедал нам не ставить над собою царя иноземца. Так вправе ли мы подчиняться язычнику, который не исповедует ни нашей веры, ни наших законов, и чьи боги – лишь идолы из камня и дерева?

Скажи, как ты считаешь – позволительно ли нам давать подати римскому кесарю или нет?

Народ быстро стих в ожидании ответа – оттого что этот вопрос интересовал каждого.

Йешуа, стоящий под аркой Храма, спокойно посмотрел на иродиан – хорошо уловив их лукавство и лицемерие.

– «Мягче масла уста его, а в сердце его – брань, нежнее елея слова его, но они – мечи обнажённые», – процитировал он строки Писания.

Почему же вы не спрашиваете меня, позволительно ли вам рассчитываться за товары и законно ли обогащаться теми монетами, что у вас в ходу? Ведь динарии – это римские монеты – и между тем они являются вашим достатком. Или вы забыли слова пророка Йеремийи, чей голос гремел среди сынов Исраэйля?

«И будет, если какой-либо народ или царство не покорится ему, Навуходоносору, царю Вавилонскому, и не преклонит шеи своей под ярмо царя Вавилонского, то накажу Я, – сказал Йегова, – тот народ мечом и голодом и мором, пока не истреблю их рукою его Навуходоносора.

А вы не слушайте пророков ваших, чародеев ваших и толкователей снов ваших, ни гадающих, ни колдунов ваших, которые говорят вам так: “не будете вы служить царю Вавилонскому”,

Ибо они пророчествуют вам ложь, чтобы удалить вас из страны вашей и чтобы изгнал Я вас на погибель вам.

А тот народ, который преклонит шею свою под ярмо царя Вавилонского и будет служить ему, оставлю Я его на земле его, – сказал Йегова, – и будет он возделывать её и жить на ней».

В силах ли человек противиться воле Отца Небесного, чья любовь безмерна, мудрость всеобъемлюща, а власть безгранична?

Но вы пришли не для того, чтобы познать истину – а только затем, чтобы уловить меня на неточности, извратив слова мои по своему разумению.

«Нечистое серебро, наложенное на глиняный сосуд, – пламенные уста и злое сердце.

Устами своими притворяется враг, а в душе своей замышляет он коварство.

Когда он делает нежным голос свой, не верь ему, потому что семь мерзостей в сердце его».

Что искушаете меня, лицемеры? Покажите мне монету подати, – резко протянул руку учитель.

Старший из группы иродиан, с неохотой, подал ему динарий, который крутил в пальцах.

– Динарий – это знак власти того, кто его чеканит, – в тишине двора язычников голос Йешуа звучал твёрдо и уверенно. – И власть эта, – поднял он руку с зажатой в пальцах монетой, – распространяется на всю территорию, которую он контролирует. А потому эти деньги являются собственностью того, кто на них изображён. Чей образ здесь явлен!?

На одной стороне монеты был отчеканен профиль головы Тиберия с надписью:

«Тиберий кесарь, божественного Августа, сын Августа».

– Цезаря! Римского императора! – раздались крики в народе.

– А чья надпись на ней!?

На другой стороне был изображён правитель Рима, восседающий на троне в священнических одеждах. А вокруг шла надпись:

«Верховный первосвященник римского народа».

– Кесаревы! – подхватили другие.

– Тогда отдавайте кесарю кесарево, а Йегове – что желает Йегова! – подкинул он монету иродианину – и тот ловко её поймал.

– «О, помышляющие о несправедливости и совершающие злое на ложах своих в свете утра. Делают они это, потому что сила есть в руке их».

Отдавайте должное всякому, согласно закона. Если уплата податей – это обязанность перед земными властями – то приношение сердца своего Элохим – это преклонение перед Йеговой.

Нельзя отвергать власти – ибо они поставлены Отцом Небесным для сохранения общества, благополучия и порядка. И потому необходимо исполнять их установления и законы.

Однако надобно помнить, что всё, что есть – принадлежит Элохим – и всё находится в Его власти.

Соблюдайте заповеди вам данные – и тем самым почтите Его и не согрешите. Любовь, послушание и вера – вот что для Него важно – а не звон монет.

Материальное должно относиться к земному – а духовное – к Небесному, словно дерево, чьи корни уходят в глубину, а ветви стремятся ввысь. Не нужно смешивать воедино земное и Небесное.

«Истину произнесёт нёбо моё, и нечестие – мерзость для уст моих.

Справедливы все изречения уст моих. Нет в них нечестного и извращённого.

Все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание».

Многие готовы хвалить и восхищаться словами благовестия – словно красивой песней – но не многие принимают их к сердцу своему, дабы последовать за ними и тем самым изменить жизнь свою.

Иродиане были просто ошеломлены – в задумчивости размышляя над его ответом. Потому как он не отверг обязанность платить подати – но и в то же время не освободил от обязанностей по отношению ко Всевышнему.

Поэтому они развернулись и молча оставили его – а Йешуа продолжил поучать народ благой вести. При этом люди стали перешёптываться между собой, осмысляя сказанное.

***

На языческом дворе величественного Храма становилось жарко и душно – но не только от яркого, ослепительного солнца – но и от бурлящих эмоций.

В тени арок, где пахло ладонном и пылью, всё так же стояла посланная Синедрионом делегация. С ненавистью наблюдая за учением Йешуа и восторженными возгласами толпы, когда тот в очередной раз кого-то исцелял.

Через некоторое время к делегации фарисеев подошли несколько знатных саддукеев. На лицах которых читалось сильное раздражение.

– Ну? Что тут у вас происходит? – холодно вопросил старший из них, будто кнутом хлестнул. – Почему эта деревенщина до сих пор проповедует в нашем Храме? Синедрион уже вскипает от нетерпения, ожидая результатов. Время идёт, а от вас – никаких вестей. Стоите здесь и бездействуете.

– Сложно вести разговоры с тем, кто в совершенстве знает всё Писание, – зло огрызнулся статный фарисей, бросая из-за колонн испепеляющий взгляд на Йешуа.

– Он даже иродиан привёл в недоумение, и те отошли от него, как побитые, – пожаловался один из старейшин.

– А всё потому, что народ его почитает за пророка. И неудивительно – ведь он же воскресил Эйлазара, – встрял молодой соферим, за что вновь получил подзатыльник.

– Воскресил? – фыркнул саддукей, презрительно скривив губы. – Это такая же нелепица, как и изгнание бесов. Человека нужно лечить, а не заниматься шарлатанством, изгоняя того, чего нет.

– Опять ты за своё, – горестно воздел глаза к небу статный фарисей.

– А что не так-то?! – тут же вспыхнул старший саддукей, озвучивая их старые разногласия. – Ну нет никакого воскресения! И жизни после смерти тоже нет! Ведь во всей Торе – ну нет ни малейшего доказательства этому. Уж нам ли не знать?

– А как же Танах? – не унимался молодой соферим.

– Это всё несущественно, поскольку не является законом, – отмахнулся от него тот. – А служит только толкованием – и значит, это можно не учитывать. А Тора же была дана Моше на горе Синай. И это неоспоримо.

– Такое верование пусто и формально, словно колодец без воды, – проворчал фарисей.

– А ваши доскональные почитания традиций – глупы и непрактичны. Зачем столько церемоний, если их нет в Торе?

– Без этих устоев и преданий мы потеряли бы суть веры. Они – часть пути, через которые мы заслуживаем одобрение у А-Шема, – парировал статный фарисей, словно выставляя напоказ свои добродетели.

– Э-э! Для этого достаточно лишь соблюдать ритуальную чистоту. Без всяких там многочисленных условностей и обширных дополнений, – отмахнулся саддукей.

– Вся жизнь строго определена А-Шемом, – изрёк старейшина, словно провозглашая непреложную истину.

– Да? И что же, тогда я не смогу сделать то, что захочу? – усмехнулся саддукей. – Свобода воли – вот что имеет первостепенное значение. Ведь А-Шем дал нам разум, чтобы мы могли выбирать.

Разумеется, Он может наказать, наслав болезни или засуху – но это никак на мне не отразится, если я захочу тебя сейчас ущипнуть.

Наказания, конечно же, есть, но не после смерти, а при жизни. Если человек согрешит – то он пападёт в беду здесь, на земле. Поэтому не стоит без толку страшиться того, чего и не будет. Жить нужно здесь и сейчас – ибо завтра может не наступить. А страх перед мифическими муками – это просто слабость.

Живи, трудись, соблюдай Тору – и этого вполне достаточно. Проси благ, пока жив, а не жди мнимой награды за могилой.

– Вспомни об этом, когда будешь наказуем на том свете, – прошипел фарисей, словно предрекая неминуемую кару.

– Ну нет никакой жизни помимо земной, – досадно отмахнулся саддукей. – Нет ни ангелов, ни бесов, ни ада, ни рая. Всё это – выдумки. Мир прост и материален, как этот мрамор, – стукнул он посохом об пол. – И не нужно выдумывать лишнего.

– Скажи ещё, что и души нет.

– Душа есть, – признал саддукей. – И это подтверждается тем, что человек живёт. Но она настолько тесно связана с телом, что когда тело умирает – то умирает и душа, поддерживающая жизнь.

Ну посуди сам: если люди станут жить после смерти – то возникнет полный беспорядок и неразбериха. А потому воскресение просто невозможно и нелепо само по себе. Всё равно, что заставить Йорден течь вспять.

– Вот и скажи всё это не нам, а тому, кто воскрешает, – снова встрял молодой соферим.

– Хорошо, – самодовольно заявил саддукей. – Мы пойдём и выставим глупцом этого выскочку перед всем народом. А вы можете и дальше прятаться от него за этими колоннами. Но про это совершенно точно узнают главы. И можете даже не сомневаться – мы позаботимся об этом.

Он развернулся и решительно направился к Йешуа, сопровождаемый другими саддукеями. Вслед за ними, из-за своего любопытства, проследовали и некоторые софирим из делегации.

– Ну-ну. Посмотрим ещё, что у вас получится, и кто о ком ещё сообщит главам, – злобно прошипел фарисей, хмуро глядя вслед удаляющимся саддукеям.

– Учитель! – подошёл к проповедующему Йешуа саддукей, привлекая к себе внимание. При этом нарочито выделив это восклицание, будто насмехаясь. – Моше предписал нам, что если некий брат умрёт бездетным, то его жена должна перейти к другому брату, чтобы родить наследника. Дабы родившееся дитя унаследовало благосостояние первого брата, считаясь ребёнком умершего. И назначено это для сохранения колен в Исраэйле, а так же, чтобы собственность оставалась в своём роду.

Итак, – хитро прищурился говорящий, – было у нас семь братьев. Первый женился и умер, не имея детей. И по закону вдову взял второй брат – но и его дыхание оборвалось, не успев оставить наследника. И третий повторил его участь.

Таким же образом все семеро, не оставив детей, умерли – а вслед за ними, угасла и вдова.

И вот теперь скажи нам, – с довольной ухмылкой распростёр саддукей руки в стороны, приглашая народ в свидетели. – По воскресении, которому из них она станет женою? Ибо все семеро имели её в жёнах.

Разве можно будет уладить брачные отношения без взаимных претензий друг к другу? Ведь нелепо же, чтобы женщина, по закону, была одновременно женою для всех братьев – ибо это уже распутство. Не мог же светоликий Моше ошибаться в данном ему законе о левиратном браке? А значит, учение твоё о воскресении – бессмысленно.

Народ замер в ожидании ответа. А саддукеи самодовольно переглянулись. Не мог же сейчас человек Йегова отринуть учение своё, но и прилюдно промолчать тоже не мог – потому как это означало бы признать своё поражение.

– Одним из важнейших законов является создание семьи, а посредством неё – искоренение прелюбодеяния, – стал спокойно пояснять Йешуа. – Семья служит человеку опорой для продолжения рода и оставления трудов своих потомству. Потому Адаму и была дана Хавва – а не оставлен он был в одиночестве.

Йешуа сделал паузу, посмотрев прямо в глаза саддукеям – отчего у тех пробежали мурашки по спине.

– Вы слывёте мудрыми и знающими Тору – однако заблуждаетесь, не постигая ни глубины Писания, ни могущества Йеговы. И виной тому ваше невежество. Трудность составляет не моё учение о воскресении – а ваше измышление и неверное толкование смысла. Вы пытаетесь применить нормы этого мира к миру Небесному – а потому и терпите неудачу.

Он глубоко вздохнул, словно учитель в синагоге, который терпеливо, раз за разом, пытается объяснить истину нерадивым ученикам.

– Воскресение дарует жизнь совершенно иную, не похожую на земную. Ибо, когда тело умирает, душа остаётся нетленной. Все плотские страсти и желания – там уже не имеют значения. Поскольку всё будет строиться на совсем ином основании.

Сыны века сего женятся и замуж выходят – а которые сподобятся жизни вечной достичь и воскресения из мёртвых – больше не будут ни жениться, ни замуж выходить, ибо не нуждаются более в браке. При этом мужчины и женщины не утратят своих отличий – но оттого, что умереть уже не могут, они уподобляются ангелам Небесным. А ангелы по сущности своей бессмертны и не имеют брачных отношений. Они духовны. Не чувствуют ни голода, ни жажды, и не подвержены болезням и старению.

Так что люди те, по сути своей, становятся сыновьями Йеговы – подлинными сыновьями воскресения. Пребывая во всеобъемлющей любви и упоении прославления Отца Небесного.

Потому творите волю Его на земле, как сие творят ангелы на Небесах. Ибо Отец является жизнью для всего сущего.

Но вы не признаёте речения из Танаха – а потому приведу вам речения из Торы. А именно, что о воскрешении мёртвых сообщалось ещё Моше, когда тот стоял при неопалимой купине. Вспомните строки, когда Отец сказал:

«”Я Элохим отца твоего, Элохим Авраама, Элохим Ицхака и Элохим Йаакова”. И закрыл Моше лицо своё, потому что боялся взглянуть на Элохим».

И заметьте: что Отец сказал это не в прошедшем времени – а в настоящем. Поскольку Элохим – не есть Элохим мёртвых, но живых. Оттого что всякий у Него жив.

Хотя тела патриархов, покоящиеся в пещере Махпела в Хевроне, давно обратились в прах земной – ведь со смерти последнего, Йакова, минуло более двухсот лет на момент разговора с Моше – однако завет с ними был нерасторжим, даже после их телесной смерти. Поэтому Отец ни на миг не переставал быть Элохим живым – как для тех, кто служил Ему всем сердцем ранее, так и для тех, кто совершает сие и по сей день. Ибо связь духовная – вечна.

Душа, разделённая с телом по смерти, в день суда вновь облечётся плотью – поскольку нет предела могуществу Йегова.

«Смотрите же ныне, что Я это Я, и нет Элохим, кроме Меня. Я умерщвлю и Я оживлю, Я поразил и Я исцелю. И никто от руки Моей не избавляет».

Вот почему Йов пророчески восклицает:

«И сам я знаю: избавитель мой жив и восстанет в будущем на земле.

И под кожей моей вырезано это, и в плоти моей я вижу Элохим.

Это вижу я сам и видели мои глаза, а не кто-то иной».

Саддукеи угрюмо взирали на Йешуа, не находя, что возразить для ответа. Их сердца колебались – ведь его слова полностью совпадали с Писанием.

– По справедливости сказал ты, учитель, – вынуждены были согласиться соферим, стоявшие рядом с ними. Поскольку кому, как не им, надлежало знать тексты Писания.

При этом люди стали возбуждённо перешёптываться между собой – так как это было не первое за сегодня поучение, вызывающее изумление и ставящее на место ретивых в своём ослеплении представителей власти.

– Да он просто издевается над нами! – вознегодовал статный фарисей, зорко налюдающий за происходящим. Его лицо прямо пылало от ярости, а костяшки пальцев побелели от силы, сжимающей посох, которым он с грохотом ударил о пол. – Вы только посмотрите, как этот плотник и саддукеев привёл в замешательство!

– А этот учитель хорош, – одобрительно хмыкнул старший соферим из делегации. Причём его голос звучал спокойно и с нескрываемым уважением.

– Хорош?!! – чуть не задохнулся фарисей, взбешённо уставившись на книжника.

– Ну, надо отдать ему должное как сопротивнику, – пожал плечами соферим. – Он не боится в одиночку выходить против всех. И при этом – всякий раз, невероятным образом, одерживая верх. Задам-ка и я ему один вопрос.

С этими словами он проследовал вперёд. Его движения были размеренными и почти торжественными. А за ним, как за носом корабля, выступила и остальная делегация. И даже статный фарисей, чуть помедлив, яростно пыхтя и негодуя, но всё же догнал своих.

– Учитель, – с почтением обратился старший соферим. – Скажи, какая наибольшая заповедь в законе?

Ибо за десятилетия изучения Декалога (Десять заповедей) мы установили, что он состоит из 613 букв – как и Тора, содержащая в себе 613 законов. Которые мы разделили на 248 утвердительных – по числу частей тела – и на 365 отрицательных – по числу дней в году. На строгие и незначительные – о чём, кстати, до сих пор ведутся ожесточённые споры. Поскольку одни из нас считают, что нужно расширять всё это до тысяч правил и норм, а другие же, наоборот, желают свести всё к единому положению. Одни почитают более важными обрядовые законы – другие – нравственные.

Вот меня и интересует: не первая заповедь по порядку – а та, которая по своей важности и достоинству возвышается и превосходит все остальные.

– «Тот, кто ходит путями праведности и говорит справедливо, презирает доходы от грабежа, отрясает руки свои от взяток, затыкает ухо своё, чтобы не слышать о крови, и закрывает глаза свои, чтобы не видеть зла.

Будет он обитать на высотах»,

– не удержавшись, выпалил молодой соферим. Вновь без разрешения рьяно влезая в разговор и желая перед всеми показать свои познания. Однако в награду получил только ледяной взгляд старшего соферим.

– Какой самый основной, самый важный канон всего Писания? – ещё раз повторил свой вопрос книжник.

Толпа снова затаила дыхание, ожидая ответа.

– Первая есть такая:

«Слушай Исраэйль! Йегова, Элохим наш – Йегова один.

И люби Йегову, Элохим твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими».

Вот первая заповедь. Вторая такая же:

«Не мсти и не храни злобы на сынов народа твоего, а люби ближнего твоего, как самого себя; Я Йегова».

И превыше этих двух – иных заповедей нет.

Он обвёл взглядом притихший народ – и его голос стал глубже:

– Отец никогда не требовал от человека пустого славословия и замещающих милосердие ритуалов. Он любит человека – несмотря на то, каким тот стал. Поэтому и человек должен любить Отца всем существом своим. Не какой-то отдельной человеческой чертой – а всей сутью. Не любить Отца лишь на устах и только в Храме – а ежечасно, на деле показывая Ему свою преданность и послушание. И поскольку Отец есть любовь, изливаемая на каждого – то и ваша любовь должна проистекать на всех.

«Ведь отец один у всех нас, ведь Элохим один сотворил нас. Почему же изменяем мы – каждый брату своему, оскверняя завет отцов наших?»

«Не мсти и не храни злобы, а люби ближнего твоего, как самого себя. Я Йегова».

Йешуа сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил:

– Если говорите, что любите Его, но при этом пренебрегаете ближним своим – то вы лицемерите. Ибо, как можно любить Элохим, и в то же время ненавидеть образ и подобие Его? Можно ли говорить об искренней любви к человеку, и тут же с презрением плевать в его отражение в воде?

Йешуа с надеждой оглядел присутствующих.

– Возлюби ближнего своего, которого ты можешь лицезреть, чтобы подтвердить любовь к тому, которого лицезреть не в состоянии.

Вот чему должны способствовать все обряды и ритуалы – а не становиться обособленными и пустыми действиями. Они лишь пути – а не сама цель. Однако со временем внешняя форма подменила собой внутреннее содержание, – вздохнул учитель, а затем добавил:

– Где есть любовь – там не может быть зла. И наоборот. Где укореняется себялюбие – там уже нет места для истинной любви.

На этих двух заповедях зиждется весь Закон и Пророки.

– Справедливо, учитель, – почтительно склонил голову старший соферим, и в его голосе чувствовалось искреннее признание. – Поистине сказав, что один Элохим есть и нет иного кроме Него. И любить Его надо всем сердцем, всем разумением, и всей силой своей. И ближнего возлюбить как самого себя. Это действительно важнее всех всесожжений и жертв. Ведь если «Шма Исраэйль» мы читаем дважды в день и повязываем на лоб и руку филактерии со святыми изречениями – то, стало быть, и вершить, что написано в них, надобно неустанно.

– Разумно отвечаешь, – одобрительно кивнул Йешуа, и в его глазах мелькнула тень улыбки. – Недалёк ты есть от Царствия Элохим.

«И обрежет Йегова, Элохим твой, сердце твоё и сердце потомства твоего, чтобы любить Йегову, Элохим твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею, ради жизни твоей».

– Ошиа-на, сыну Давида! Ошиа-на, сыну Давида! – вновь зазвучали радостные детские голоса, эхом отражаясь от колонн Храма. – Ошиа-на грядущему, который спасёт народ свой!

Фарисей, чьё лицо исказилось от раздражения и ярости, резко обернулся к звонкоголосому хору и с грохотом ударил посохом о каменный пол:

– Опять эти дети! Восклицают, что им неведомо и смысла которого не разумеют! Звенят, словно пустые сосуды, по которым случайно ударили!

– Возможно, им это и неведомо, – строго посмотрел на него Натанэль. – Но вам-то, как учителям закона, всё это должно быть хорошо известно из Писания. Однако вы не желаете сие понимать:

«А ты, сын человеческий! Сыны народа твоего разговаривают о тебе у стен и в дверях домов, и говорит один другому, каждый братьям своим, изрекая: “Идите-ка и услышите, что за слово вышло от Йеговы!”

И приходят они к тебе, как приходит народ, и сидят пред тобой – народ Мой, и слушают слова твои, но не выполняют их, ибо обольщения устами своими творят они, за корыстью их следует сердце их.

И вот, ты для них как песнь страстная – прекрасен звук и хорошо играет – и слушают слова твои, но не поступают по ним.

А когда придёт это – вот приходит – то узнают, что пророк был среди них».

Йешуа слегка приподнял руку, отведя её в сторону – как бы ограждая своего ученика от дальнейшего спора.

– А что вам думается о Машиахе? Чей он есть сын? – спокойно вопросил учитель.

– Машиах есть сын Давида! И он будет царём из царского рода! А ты явился к нам из глухой провинции, и при этом ещё смеешь называть себя Сыном самого Всевышнего?! Тьфу! Богохульник! – фарисей вновь яростно ударил посохом о плиты пола.

– Тогда как же Давид, вдохновлённый Духом Святым, называет его своим Господом? Говоря:

«Слово Йеговы к господину моему: сиди справа от Меня, доколе не сделаю врагов твоих подножием ног твоих».

Посему, если Давид сам именует его Господом – так как же он может быть ему сыном?

Фарисей лишь безмолвно испепелял его взглядом – да и прочие члены делегации, погружённые в молчаливое борение разума, так же не находили ответа. А народ застыл в напряжении, внимая речам учителя, затаив дыхание.

– Ни у кого не вызывает сомнения, что эти строки посвящены Машиаху, – продолжил невозмутимо объяснять Йешуа, оглядев всех присутствующих. – Ведь Моше упоминает здесь не только Йегова, но и Машиаха. А само расположение справа означает не только почтение, но также и символ власти и равенства с главой. Так как же Машиах может быть сыном Давида и одновременно быть равным Элохим?

Он выдержал небольшую паузу, давая всем осмыслить сказанное:

– Только по плоти он может быть из рода Давида – однако по сути своей являться единородным Сыном Йегова. Как Давид объединил Исраэйль – так и Сын соберёт к себе всех людей, верующих в него, примиряя их с Отцом Небесным. Ибо он облечён и удостоен властью на это волей Отца – и не делает ничего отличного от Него.

Уразумейте: титул, коим возвеличивают, ещё не есть сама суть. А потому – судите о дереве по плодам его, а не по облику и названию.

На седалище Моше воссели соферим и фарисеи. И они стали выступать учителями Торы для всего иудейского народа – наставляя, как следует понимать и исполнять Закон.

Да, Моше дал вам письменный закон для исполнения – но вы подменили его своими толкованиями и древними преданиями, – строго взглянул Йешуа на делегацию. – Поскольку это служит щитом для вашей порочности и бронёй в нежелании соблюдать истину. Ведь так легче оправдаться в глазах людей – но не перед Элохим. Поймите: этим вы лишь обманываете самих себя, ибо порок является источником всякого беззакония.

Вместе с тем, вы возложили на себя обязанность по изучению Писания – и это достойно похвалы. Но почему-то забыли, что ваши познания должны вести к Элохим, а не уводить от Него. Поэтому учите только тому, что написано и соответствует слову истины.

Вот почему, – обратился он уже к народу, – всё, о чём вам читают, соблюдайте и делайте. Однако по делам их не поступайте – ибо они говорят, но сами так не исполняют. Одной рукой созидая, а другой – разрушая содеянное.

Они наслаивают правила, предписания и традиции одно поверх другого, навязывая и возлагая бремена тяжёлые на плечи людей – отчего ноша выполнения всего этого становится непомерно высокой. Но сами при этом и перстом не желают пошевелить – не допуская никаких послаблений для простого народа.

И это их не заботит – поскольку не прилюдно, они не соблюдают ничего из того, что требуют – являя собой пример служения напоказ. Тем самым вводя людей в грех лицемерия.

Вспомните слова Торы:

«Положите же эти слова мои в сердце ваше и в душу вашу, и навяжите их в знак на руку свою, и да будут они начертанием между глазами вашими.

И учите им сыновей своих, говоря о них, когда ты сидишь в доме своём и когда идёшь дорогою, и когда ложишься, и когда встаёшь».

Они изготовили коробочки-хранилища под названием тфилин – что значит «молитва», – в которых хранят отрывки из Писания. Их повязывают на лоб и запястье при чтении молитв. При этом Отец заповедал навязывать их на руку – дабы всегда иметь изречения перед глазами и в памяти. Но не это главное – а то, чтобы слова Его закона всегда были в душе и сердце человека, отражаясь во всей жизни земной.

Вместо этого они стали расширять тфилины, нося их на лбу и руках повсеместно. Причём считая: чем больше хранилище – тем праведнее фарисей. Но разве размером коробочки измеряется благочестие человека? Вы превратили заповедь в пустую формальность.

Йешуа демонстративно указал на низ одежды фарисеев, где по краям свешивались кисти цицит из овечьей шерсти размером с ладонь.

– В Торе также сказано:

«Говори сынам Исраэйля и скажи им, чтобы они делали себе кисти цицит на краях одежд своих во всех поколениях своих и вставляли в цицит края одежды лазурную нить.

И будет она у вас в цицит, и, глядя на неё, вы вспомните все заповеди Йеговы и исполните их, и не будете следовать сердцу вашему и очам вашим, которые влекут вас к блудодеянию.

Чтобы вы помнили и исполняли все заповеди Мои и были святы Элохим вашему».

Отец заповедал сделать это – дабы вспоминали заповеди Его, глядя на малую лазурную нить. Это простое напоминание должно было сохранить духовную связь сынов Исраэйля с Элохим. Но фарисеи извратили суть заповеди своими измышлениями. Для привлечения людского восхищения они решили сплести из кистей показную набожность, делая их всё больше и длиннее.

Они облачились в одежды, ниспадающие до пят – стремясь выделиться из толпы ложной святостью. Но эти ухищрения тщетны перед Всевидящим Оком. Ибо для Него важна не форма – а содержание. Не показное благочестие и жажда людской похвалы – а искреннее стремление следовать Его заветам.

Они любят на трапезах возлежать во главе – по правую и левую руку от угощающего их хозяина, упиваясь вниманием и лестью гостей, – укоризненно возвещал народный учитель. – Ровно как и восседать на почётных местах в собраниях и синагогах, где самые высокочтимые места – это места старейшин, перед хранилищем свитков Священного Писания. Они сидят там лицом к молящимся, купаясь в лучах почитания. Но разве это место для возвеличивания гордыни? Нет. Ибо там нужно проявлять больше смирения – воздавая славу Элохим, а не себе.

Они также любят приветствия на торжищах, когда их прилюдно величают «Раввуни». И в итоге променяв истинное служение Элохим на блестящее и пустое себялюбие.

Вы же, – посмотрел Йешуа на своих учеников, и его голос стал чуть мягче, – не зовитесь «Равви». Ибо один у вас есть учитель, а вы есть все братья, равные по вере. А ежели вы равны – то не навязывайте своего мнения и правил, требующих бесприкословного их принятия, а соизмеряйте всё со словами учителя. Тем самым помогая друг другу в их понимании, поскольку вы равны перед ним в постижении истины. И не должны господствовать и искать власти друг перед другом.

И не именуйтесь вы «отцами» среди людей – ибо один у вас есть отец – Отец Небесный, в чьей длани всё творение Его.

«Любите Йегову, все благочестивые Его. Хранит Йегова верных и воздаёт с избытком поступающим высокомерно.

Мужайтесь, и да крепнет сердце ваше, все надеющиеся на Йегову», – процитировал он. -

«В чьей руке душа всего живущего и дух всякой плоти человеческой».

Помните: что истинный отец – это тот, кто непрестанно проявляет любовь и заботу, а «отец» как титул лишь раздувает гордыню и тщеславие.

И не называйтесь наставниками – потому что учитель у вас есть один – Машиах. Дабы не было превосходства между вами – ибо черпаете из одного источника, словно путники, утоляющие жажду из одного колодца. Если один пьёт из него давно, а другой только пригубил – то это вовсе не даёт никакого права для высокомерия и надменности. Пьющих много, но источник – един.

Уясните себе, что стремление к почестям противоречит сути Благой вести. Больший в Царствии Небесном – это не есть господин всех и вся, а прежде всего слуга, готовый исполнить любую волю Отца Небесного. А потому, который превознесёт самого себя в титулах и званиях – тот унизится, а который смиряет самого себя, самоотверженно служа людям – тот возвысится. Ибо истинное величие – в смирении себя. Служите не ради славы – но ради любви.

И, обратив свой взгляд на фарисеев, заключил:

– Всегда помните не о земном, а о Небесном. Ибо земное – лишь тленный миг, а Небесное – вечность.

– Поучай чернь невежественную, а нас не трогай! Мы и так делаем всё возможное, и Всевышний видит дела наши и заслуги! – грозно пророкотал старший фарисей, вонзая посох в мраморный пол.

– Да! Верно! – согласным гомоном поддержали стоящие за его спиной соферим. – Все знают наше рвение – и тебе не в чем нас упрекнуть!

– Горе же вам, фарисеям и соферим, лицемерам! – осуждающе воскликнул Йешуа, и его слова эхом отразились от стен и колонн Храма. – Запирающим Царство Небесное перед людьми! Ибо вы и сами не входите – и желающих войти не допускаете!

Вы должны были учить сыновей Исраэйля, помогая им понять Священное Писание. Но вместо этого вы только усложнили им путь – сковав цепями измышлений и оковами преданий. Вы исказили закон, лишив его духовности. Тем самым бесчестя того, кто даровал его вам.

Его голос стал жёстче:

– Вы стремитесь всем показать свою мнимую святость – но при этом погрязая во грехах и пороках:

«А нечестивому сказал Элохим: зачем тебе проповедовать законы Мои и носить завет Мой на устах своих?

Ты же ненавидишь наставление Моё и бросил слова Мои позади себя.

Если видел ты вора – знался с ним, и с прелюбодеями доля твоя, ты заодно.

Рту своему дал ты волю для злословия, и язык твой сплетает обман.

Сидишь, на брата своего наговариваешь, на сына матери твоей возводишь позор.

Ты делал это – но Я молчал. Подумал ты, что таким же буду Я, как ты, укорять буду тебя и представлю грехи твои пред глазами твоими.

Поймите же это, забывающие Элохим, а то терзать буду, и никто не спасёт.

Приносящий жертву и делающий признание, чтить будет Меня, а размышляющему и исправляющему путь покажу – спасение Элохим».

От этих слов, статный фарисей в ярости, играя желваками, до белизны пальцев стиснул свой посох.

– Горе же вам, фарисеям и соферим, лицемерам! Ибо расточаете дома вдов, словно птицы хищные, терзающие свою добычу. Обещая Небеса за подаяние.

По закону – вы должны были оберегать и опекать их, поскольку они лишились мужской защиты. Однако вы, ловко этим пользуясь, обираете их, лишая последних средств к существованию. Расхищаете наследство их, убеждая этих несчастных, что, отдавая вам деньги в качестве пожертвования на служение Элохим, они обеспечивают себе пропуск на Небеса. Хотя деньги текут в ваши бездонные карманы. Лицемерие пронизывает все ваши деяния.

«И псы эти дерзкие, не знающие сытости, – и они-то пастыри, не способные понимать. Каждый повернул на дорогу свою, каждый до последнего – к корысти своей».

Вы жаждете лишь людских славословий и восторженной похвалы. Вознося долгие показные моления к небу, вы внушаете людям свою мнимую набожность. Словно от длинны слога зависит близость к Небесному. Но это заблуждение. Бессмысленное повторение слов, без вложения сердца своего, – лишь напрасный звон, не угодный Йегове.

Ваша вера – пустой сосуд – за что и получите суровое возмездие.

Горе вам, фарисеям и соферим, лицемерам! Ибо обходите моря и сушу, дабы обрести какого-либо прозелита. И всякий раз, когда преуспеваете в этом, вы делаете его сыном геенны огненной – вдвое хуже себя. Потому как новообращённый язычник впитывает ваше лицемерие – а не свет истины. Вы приводите их не к Отцу Небесному – а к вашим преданиям и внешней обрядовости. И те, в своём слепом рвении, извращают истину даже более наставников своих.

Горе вам, поводыри слепые! Говорящие: «Кто бы ни поклялся на Храм – то это есть ничего, а который поклянётся на золото Храма – то долг имеет». Глупые и слепые! Разве золото важнее Храма, который его освящает? Или: «Кто бы ни поклялся жертвенником – то это есть ничего, а который поклянётся даром, лежащим на нём – тот долг имеет».

Слепцы! Разве дар важнее жертвенника, который и освящает подаяние?

Вы забыли строки из Торы:

«Семь дней очищай жертвенник и освяти его, и станет жертвенник пресвятым. Всякий, прикасающийся к жертвеннику, освятится».

Поэтому, клянущийся жертвенником, клянётся не только им – но и всем, что на нём. И который клянётся на Храм – клянётся не только на него – но и на всё, находящееся в нём.

И клянущийся на небеса – клянётся престолом Элохим и Самим пребывающим на нём.

Его голос стал ещё более укоризненным:

– Безумцы! Неужели вы думаете, что одни клятвы весомее других? Нет! Вы этим лишь пытаетесь оправдать лукавство своё, избегая наказания. Вы играете словами – но ваши ухищрения нелепы – поскольку Отец Небесный видит намерения, а не только слова сказанные.

Вспомните строки Писания:

«Йегову, Элохим твоего, бойся и Ему служи, и Его именем клянись».

После чего обратился к народу:

– Поймите истину: чем бы ни клялся человек – он всегда будет затрагивать Элохим, поскольку Он является Творцом всего сущего. А потому вы непроизвольно делаете Его соучастником клятвы вашей.

Благочестивому человеку нет надобности клясться – потому что он всегда говорит: «Если да – то да, если нет – то нет». Однако если вы взяли на себя клятву – то обязаны исполнить её, а не искать возможности уклониться от исполнения обещанного.

Пусть в вашей памяти всегда пребудут строки из псалмов царя Давида:

«Так воспевать буду имя Твоё вечно, выполняя обеты свои всякий день».

«Приду в дом Твой со всесожжениями, заплачу Тебе обеты свои.

Которые произнесли уста мои и сказал рот мой в бедствии моём».

Горе вам, фарисеи и соферим, лицемеры! – вновь с осуждением посмотрел Йешуа на делегацию. – Ибо платите десятину с мяты, и аниса, и тмина – но пренебрегаете важнейшим в законе: правосудием, милосердием и верой. А надлежит и это исполнять, и того не оставлять – так как всё указанное предписано законом:

«И всякая десятая часть с земли – из семян земли, из плодов дерева, принадлежит Йегове – это святыня Йеговы».

«А теперь, Исраэйль, чего Йегова, Элохим твой, требует от тебя? Того только, чтобы бояться Йеговы, Элохим твоего, чтобы следовать всем путям Его и чтобы любить Его, и чтобы служить Йегове, Элохим твоему, всем сердцем твоим и всею душою твоею.

Чтобы соблюдать заповеди Йеговы и уставы Его».

Об этом же вопиял и пророк Миха:

«Сказано тебе, человек, что добро и что Йегова требует от тебя. Только вершить правосудие, и любить милосердие, и скромно ходить пред Элохим твоим».

Отца следует почитать всегда и во всём – а не выборочно и в отдельные моменты. Вы же предпочитаете делать лишь то, что позволяет вам выпятить свою ложную праведность перед людьми – оставляя в стороне нравственные нормы. Но, поступая так, вы только обманываете себя, бесчестя установления Отца Небесного.

Поводыри слепые! Отцеживающие комара, но верблюда проглатывающие. Вы утратили чувство соразмерности – уделяя пристальное внимание к мелочам – но при этом в упор не замечая значимого.

Горе вам, фарисеям и соферим, лицемерам! Ибо снаружи старательно очищаете свои блюда и чаши, – указал он ладонью на их пышную внешность, – внутри же преисполнены алчности и корысти.

Вы скрупулёзно заботитесь о внешнем облике – что открыто взору людскому и подчёркивает видимость вашего мнимого благочестия – но совершенно забываете о духовном. Вы предпочли внешнее – внутреннему.

Слепой фарисей! Очисти прежде всего чашу изнутри – дабы от неё воссияла и внешняя чистота. Ведь религиозная обрядовость не заменит собой добродетели. Она должна лишь способствовать этому – но не подменять её. А потому – очистите сердце ваше истинным раскаянием через веру – и только тогда обретёте благоволение в очах Элохим.

Вспомните, что сказал последний из судей Исраэйля, пророк Самуил, первому царю Исраэйля Саулу:

«Неужели всесожжения и жертвы столь же желанны Йегове, как и послушание гласу Йеговы? Ведь послушание лучше жертвы, повиновение лучше тука овнов.

Ибо грех неповиновения это как знахарство, и противление это как идолопоклонство».

Йешуа простёр руку в сторону священнического двора, где располагался жертвенник всесожжения.

– О том же возвещал и пророк Осия:

«Ибо преданности вашей хочу Я, а не жертвоприношений ваших, и познания Элохим больше, чем всесожжений ваших».

– Довольно с нас пустых обвинений от какого-то простолюдина из глухой провинции! – гневно взревел статный фарисей, яростно стукнув посохом о мраморный пол. – Идёмте прочь от его бесстыжих речей!

Он развернулся – и вся делегация, кипя злобой, покинула место схватки. Они хоть и не приняли его слов – но вынужденно были признать их силу.

Йешуа же, проводив их долгим взглядом, печально вздохнул и медленно направился к святилищу Храма.

Толпа зашепталась, осмысливая произошедшее. Многие были поражены глубиной и мудростью его ответов. А потому – более никто не решался каверзно вопрошать народного учителя.

***

– Шалом алэйхэм, – тихо прошелестело за спиной Йехуды.

– Алэйхэм шалом, – настороженно отозвался тот, оборачиваясь навстречу голосу.

– Помнишь меня? – вопросил фарисей с едва заметной улыбкой, глядя прямо в глаза ученику.

– Помню, – сухо ответил Йехуда.

– Что, нелегко приходится твоему учителю? – кивнул фарисей в сторону Йешуа.

– А ты и рад, – нахмурившись, огрызнулся апостол.

– Вовсе нет, – безразлично пожал плечами тот. – Я только пришёл тебе сообщить хорошую весть. Думаю, что настал наиболее подходящий момент, чтобы представить твоего учителя главам.

– Что-то я в этом сомневаюсь, – пробормотал Йехуда, мрачно посмотрев на удаляющуюся делегацию.

– Ты о них? – презрительно фыркнул фарисей. – Об этом не стоит беспокоиться. Они – пустозвоны и ничего не решают.

– Но это же члены Синедриона?! – с недоумением вновь посмотрел на собеседника ученик.

– Их мнение ничего не значит, – презрительно отмахнулся фарисей. – Если завтра главы прикажут им прыгать на одной ноге и биться головой о стену – они будут прыгать и биться. При этом ещё и соперничая друг с другом, дабы привлечь внимание глав своим усердием.

Он понизил голос, словно сообщая великую тайну:

– Мнение глав – вот что имеет решающее значение. И момент сейчас самый подходящий. Ты же сам видел, как его обожает толпа, – кивнул фарисей в сторону медленно удаляющегося Йешуа. – Его недавний вход в священный город был подобен возвращению царя Давида, увенчанного славой. Народ стекается к нему со всего Йерушалайма, его осыпают хвалой со всех сторон, в его честь даже мальчики-первогодки поют псалмы: «Ошиа-на». И заметь – он не противится этому, а принимает как должное.

Он приблизил своё лицо и заговорил почти шёпотом:

– Значит, пришло время вознести его с помощью глав. Ибо ему до́лжно занять место, уготованное только ему. И главы позаботятся об этом. А ты… Ты станешь самым главным, самым влиятельным его учеником. Ведь только через тебя он обретёт своё величие – и ты единственный из всех, кто может обеспечить ему это.

Фарисей немного помолчал, давая своим словам проникнуть в сердце Йехуды.

– Я тебя не тороплю, – продолжил он. – Просто подумай об этом. Другой такой возможности может не представиться. И тогда ещё неизвестно, как всё обернётся. Ведь милость толпы – мимолётна. Вот почему нужно именно сейчас пользоваться этой возможностью. Либо сейчас – либо больше никогда. Подумай.

– Если я соглашусь, как мне тебя найти? – скептически посмотрел на фарисея Йехуда.

– Приходи в Синедрион, – пожал плечами тот, словно это было так просто и столь очевидно.

– Так кто ж меня туда пустит? Или мне там весь день стоять?

– М-да… – задумчиво потеребил подбородок фарисей. – А впрочем, вот, – указал он на ящичек для сбора пожертвований. – Покажешь его Храмовой страже, и они сообщат мне о твоём приходе. Я их немедленно предупрежу об этом.

Он сделал шаг назад и доверительно продолжил:

– Ну всё. Твой учитель уходит. Не стоит его оставлять. Но хорошенько обдумай моё предложение. Или ты возвысишь его сейчас – или через некоторое время его попросту раздавят все те, кого он сегодня обидел. Решать тебе.

После чего фарисей развернулся и растворился в толпе паломников. А Йехуда остался один. Его мысли свивались, как спутанные нити. Потому как в его сердце вновь разразилась ожесточённая борьба совести и искушения. С одной стороны – слова фарисея казались заманчивыми и вполне логичными. А с другой – что-то внутри него неясно беспокоило. И ведь ни с кем не посоветуешься – а решение требовалось принимать быстро. Он машинально огладил крышку висевшего на плече ящичка и в задумчивости последовал за своим учителем.

***

Утомлёнными шагами Йешуа медленно вошёл на женский двор – где было гораздо спокойнее. Он ненадолго удалился от шума разнородной толпы и постоянных нападок. Потому что человеческая плоть имела свои пределы усталости – и он почувствовал, что нуждается в малой толике покоя, словно в глотке прохладной воды в знойный день.

Пройдя к дальней стене, он присел, оперевшись спиной о каменную кладку. Здесь хорошо было слышно, как за воротами Никанора мелодично сплетались переливы труб и цимбал, а хор из левитов, благозвучно и гармонично возносил к небесам хвалебные псалмы Всевышнему.

Йешуа молча сидел, наслаждаясь минутами покоя и созерцая за тем, как напротив него проходит народ к сокровищнице Храма.

По сути, это был маленький портик из тринадцати труб – узких сверху и расширяющихся книзу. Каждая из них была подписана, указывая на её предназначение: на покупку дров для жертвенника, на приобретение фимиама для богослужения, на содержание Храма и так далее.

Любой иудей мог положить туда своё пожертвование. Это не было обязательством – а являлось добровольным даром благочестия. И это место никогда не пустовало – ибо многие почитали за честь положить туда хоть сколько-нибудь.

Его губы чуть заметно шевельнулись, когда он в задумчивости тихо произнёс строки из псалма Давида:

– «С небес смотрит Йегова, видит всех сынов человеческих.

Из места обитания Своего наблюдает Йегова за всеми населяющими землю.

Он, создавший сердца всех их, понимающий все дела их.

Царю не поможет многочисленное войско, могучего не спасёт великая сила.

Обман, что конь в помощь ему, и великой силой своей не спасёт он всадника.

Вот око Йеговы на боящихся Его и на ожидающих милости Его.

Чтобы спасти от смерти душу их и оставить их в живых во время голода».

– Ты что-то сказал, равви? – встревожился Иоанн.

– Посмотрите на сокровищницу, – указал учитель. – Что вы там видите?

– Народ ходящий, – сразу озвучил свои мысли Пётр. – Праздник же наступает.

– А что в том удивительного? – добавил Шимон Кананит, озираясь по сторонам. – Все приходят что-то пожертвовать.

– Люди как люди, – пожал плечами Фома. – Все иудеи. Разве не так?

– Иудеи, да, – слегка кивнул Йешуа, соглашаясь с очевидным. – Ведь сокровищница доступна для всех: и для женщин, и для мужчин, и для богатых, и для бедных. Все приходят сюда – но с каким сердцем?

Обратите внимание на вон ту женщину, – указал учитель на невзрачную фигуру, стоящую неподалёку. – Это вдова. Она дошла до последней скудости своей и положила в сокровищницу всего две лепты.

– Две лепты? – удивился Йехуда. – Это же самая мелкая монета, которая ходит в обращении. Что на них можно купить? Кусочек хлеба? Потребности Храма намного больше.

– Зато вон тот полноватый иудей в роскошной одежде, может с лихвой поправить это дело, – кивком головы указал Андрей на погружённого в раздумье человека. Тот долго перебирал в руках несколько монет, словно взвешивая их ценность, и, наконец, с видимым сожалением опустил всего лишь одну – после чего направился во Двор Исраэйля.

– А теперь посмотрите на них и сравните, – одобрил наблюдательность ученика Йешуа. – Тот мужчина довольно богат. Скрепя сердце, но он всё же расстался со своими деньгами. Хотя этим он себя ни в чём не ущемил. Для него это лишь дань традиции. Все так поступают – вот и я так же.

Он с лёгкостью мог потерять их по дороге – что, несомненно, огорчило бы его – но существенно не отразилось бы на его благосостоянии. В таком даре нет ни духовной, ни материальной жертвенности.

А вот со вдовой – всё иначе, – более мягким голосом произнёс он. – Она отдала Элохим всё. Всё, что имела на сегодняшний день. Это были её последние деньги – и она преподнесла их как свою жертву Ему. Она принесла и положила туда не кодрант – а всё сердце своё, полностью доверившись воле Отца Небесного. И Он не оставит её, – посмотрел учитель на Иоанна. – Ибо ценностью для Него является не размер пожертвования, а побуждение дающего.

Что для одного является незначительной малостью – то для другого составляет целое богатство. Потому и дар не становится жертвой, если он совсем ничего не значит для дающего. Ведь Отец всегда знает, для чего это свершается: напоказ перед людьми; для того, чтобы быть как все – или же ради Него.

Не многие готовы искренно пожертвовать чем-либо – но именно в этом и проявляется любовь к ближнему своему, как к самому себе.

Истинно говорю вам, что эта бедная вдова более всех положила в сокровищницу. Ибо все от избытка своего бросали в дар – она же от скудости своей, всё пропитание, которое имела, – оставила.

Глубоко вздохнув, Йешуа поднялся и направился к выходу.

– Йехуда, – с сияющими глазами Иоанн потянул казначея за рукав.

– Чего тебе?

– Дай мне два динария.

– Куда тебе такие деньги? – изумился тот.

– Мне надобно, для дела благого, – уклончиво ответил апостол.

– Раз просит – дай, – одобрительно кивнул проходящий мимо них Матфей. – Иногда добро требует расходов.

– Этому дай, тому выдай, – недовольно забурчал Йехуда, залезая рукой в короб. – А как мне потом вас всех обеспечивать? Ведь там деньги не множатся. На. Держи. Но больше нету – и не проси.

Иоанн радостно цапнул монеты и стал протискиваться вперёд. Приблизившись к вдове, он наклонился и, что-то тихо шепнув ей на ухо, передал деньги – и быстро поспешил обратно. А вдова, обернувшись, со слезами благодарности провожала его взглядом.

***

Едва Йешуа ступил на мощёный двор язычников, как его сразу же окружила шумящая толпа. Каждый стремился не только услышать его голос, но – если повезёт – то коснуться края его одежды, дабы уловить хотя бы каплю целительной силы.

С кем-то он немного беседовал, наставляя и направляя; к кому-то слегка прикасался – даруя благословение; а кого-то ободрял, исцеляя не только тело, но и израненную душу. Каждое его слово, каждый жест были пронизаны глубоким состраданием. Для него не существовало тайн человеческого сердца. Он прекрасно видел в людях и общую боль, и робкую веру, и сильную надежду.

Плотная толпа колыхалась, как живая река. И Филипп, выходящий последним из женского двора, остановился в нерешительности. Стоит ли пробиваться к учителю, чтобы отгородить его от посторонних – или это сейчас неуместно, мешая Йешуа в общении с народом?

– Послушай, почтеннейший, – послышался голос позади Филиппа, и он ощутил лёгкое прикосновение к своему рукаву. – Ведь ты один из учеников прославленного иудейского учителя? Кажется, я видел тебя при нём в Галилее.

Обернувшись, Филипп увидел группу язычников, одетых в простые белые хитоны. Их взгляды выражали смесь надежды и тревоги.

– Да, это так. Я из Вифсаиды. А что вам от меня нужно?

– Адон, – почтительно склонил голову старший мужчина с благородными чертами лица, – мы хотели бы видеть твоего наставника.

– В этом нет трудности, – пожал плечами апостол, собираясь уйти. – Смотрите. Вот он, общается с иудеями.

– Нет-нет, – паломник мягко удержал его за рукав. – Ты нас неправильно понял. Мы хотели бы личной встречи – чтобы постараться задать интересующие нас вопросы и впитать его мудрость. А если это неприемлемо – то хотя бы взглянуть на него вблизи и, по возможности, прикоснуться к этому выдающемуся человеку. Ведь из-за такой плотной толпы нам к нему не пробиться.

– Судя по вашему облику, вы эллины, – уже более внимательно присмотрелся Филипп.

– Греки, – утвердительно кивнули просящие.

– Мы – странники, ведомые жаждой познания и алчущие истины, – пояснил молодой человек с короткой бородой.

– Мы ищем пути, открывающие неизведанное, – подтвердил седовласый, похожий на философа.

– Пытаемся постичь различные философские учения, которые могли бы указать нам верную дорогу к истинному Богу, – поддержали остальные.

– Ваша религия нам кажется ближе всего к яркому, но такому недостижимому солнцу – истине.

– У иудеев есть что-то особенное, я бы даже сказал – живое. То, что так отличает вас от всех остальных – более холодных, что ли.

– Ваш Бог более могущественный, ежели посылает таких проповедников, творящих чудеса.

– Мы не смеем претендовать на то, чтобы учиться у вашего наставника, но искренне желали бы увидеть его вблизи и ощутить его внутреннюю силу.

– Что-то я сомневаюсь, что это выполнимо, – в затруднении потеребил подбородок Филипп. – Но пойдёмте со мной. Я расспрошу об этом.

Проталкавшись через толпу, они приблизились к тому, кто находился в этот момент к ним ближе всего.

– Андрей, – позвал Филипп. – Тут ко мне обратились эллины, и я не знаю, как поступить.

– А что такое? – удивлённо вскинул брови тот.

– Они хотят поближе увидеть нашего равви. Но ведь они язычники. А он сам заповедал нам с благой вестью к иноверцам не ходить, помнишь? Ни к ним, ни в города Самарянские – а только к овцам Исраэйля. Да и сам он неоднократно говорил, что послан к погибающим овцам дома Исраэйля. А тут они сами выражают желание с ним поговорить. Как бы чего не вышло – на виду у всех иудеев?

– А что тут может произойти? – слегка улыбнулся Андрей. – Это же языческий двор, и сюда открыт доступ для всех. Видимо, и среди эллинов находятся те, чьи сердца тянутся к нему.

Я не вижу в этом ничего плохого, – пожал плечами апостол. – Помнишь, ведь он и слугу сотника из Кфар-Нахума исцелил. А тот тоже был язычником. Да и сам равви говорил: «Приходящего ко мне – не изгоню вон».

Его лицо осветилось решимостью:

– Да что мы тут стоим да рассуждаем? Пойдём все вместе и спросим его.

Протиснувшись в первые ряды, Андрей обратился к Йешуа:

– Равви, тебя хотят видеть.

А Филипп, стоящий за ним, обеспокоенно добавил:

– Только они эллины.

Йешуа медленно обернулся. Его взгляд скользнул по лицам учеников, а затем остановился на ждущих позади них – волнующихся греков.

– Да, – произнёс он, слегка кивнув. – Наступает время, дабы был прославлен Сын Человеческий. Ибо он станет искупителем для всего рода людского.

– Но они всё-таки не из нашего народа, – недоверчиво глядя на язычников, произнёс Фома.

В этот момент старший группы – тот, кто первым заговорил с Филиппом – сделал шаг вперёд. В его осанке чувствовалось философское верховенство, а в голосе – уверенность.

– Нам многое непонятно, – почтительно начал он. – Пусть не всё, конечно, но мы слышали о твоём учении: о благоговении и почитании Бога, о любви к ближним, и даже кое-что о жертвенности.

Первые два изречения нам кажутся разумными, и мы более-менее с ними согласны. Но зачем нужна жертвенность Мессии? Разве благополучная жизнь не плодотворнее? Разве не в продолжительности дней заключён смысл бытия? Поскольку, чем больше человек живёт – тем больше богатств он сможет накопить: не только материальных, но и знаний, опыта и духовных сил. Ведь жизнь как река, текущая в море мудрости. Так зачем же прерывать её течение?

Йешуа пристально посмотрел на него и на других греков – у которых в глазах читался искренний интерес – и затем стал пояснять:

– Вы не совсем верно понимаете учение моё. Жертвенность Машиаха нужна для того, чтобы человек обрёл жизнь вечную. Ибо его добровольная жертва станет началом ко спасению. А чтобы вам было понятнее – покажу сей простой пример.

Представьте себе зерно пшеничное, укрытое от всех невзгод в безопасной житнице. Ведь оно будет там храниться долгое время, оставаясь неизменным – но со временем истлеет, не принеся никакой пользы. Однако, будучи погребённым в земле и умерев – оно обретёт новое тело в виде ростка, а затем и полновесного колоса – тем самым дав обильный урожай.

Истинно. Истинно говорю вам: если зерно пшеничное, упав в землю, не умрёт – то одно останется; если же умрёт – то принесёт многочисленные плоды.

Он сделал небольшую паузу, а потом продолжил. Но уже обращаясь и к народу:

– Также и Машиах, который прославится не только жизнью – а более всего смертью своей. Дабы не оставаться одному в благости, а напротив – подать через себя спасение для многих.

Ведь смерть плоти ещё не является прекращением бытия – поскольку душа человека бессмертна. Но об этом забывают – или просто не желают слышать. Всецело прикипая к миру земному, который является лишь мгновением по отношению к вечности.

Люди жаждут богатства, признания, удовольствий – совершенно не задумываясь о дальнейшем. Вот только после смерти плоти всё это становится развеянным прахом – не принесшим никакой благодати для души человеческой.

А потому говорю вам: кто любит жизнь свою земную – тот погубит её для вечности; а который возненавидит жизнь свою досужую и праздную в мире этом – тот сохранит жизнь вечную.

Поймите: это не призыв к самоубийству – потому как сие – непоправимый грех. Жизнь дарована Отцом Небесным, и пренебрегать этим даром – кощунство. Это – побуждение к тому, чтобы во время жизни земной никоим образом не привязывать сердце своё к тленному, а более всего заботиться о душе – ибо она важнее тела.

Йешуа сделал паузу, давая словам впитаться, а затем продолжил:

– Смывайте грязь не только с тела, но и с души вашей. Следуйте за мной и за словом моим.

Если кто-либо служит мне – то он сообразуется мне. Оттого служителей этих почтит и Отец Небесный. И посему, где нахожусь я – там и служитель мой будет.

«Кто стережёт смоковницу, будет есть плоды её. И кто бережёт господина своего, будет почтён».

Он оглядел внимательно слушающих эллинов, а затем – и остальных присутствующих, пытаясь донести до них истину:

– Служение заключается не в простом слушании слова – а в следовании ему. Не в случайном поступке – а в ежедневном исполнении завета любви.

Не бойтесь того, что предопределил Отец мой Небесный – даже если тень смерти коснётся плоти вашей. Ведь смерть неизбежна, поскольку она есть последствие грехопадения. И её никто не вправе избежать. Намного важнее – бремя души, которое вы с собой понесёте, потому как за чертой жизни нет покаяния. И душа либо возвысится – либо принизится навечно.

При этих словах он посмотрел на своих учеников.

– А мужество моих последователей заключается не в полном отсутствии страха перед ликом смерти – а в готовности поставить волю Отца превыше своего страха.

Он глубоко вздохнул и продолжил:

– Душа моя ныне взволнована. И что же мне сказать?

«Отче, избавь меня от часа сего? Дай возможность избежать уготованного? Сохрани меня в довольстве и достатке?»

Нет! И ещё раз нет! – решительно качнул он головой. – Потому что не такова воля Его. Он не оставляет дела рук Своих неоконченными – и прославится спасением человека от греха его, а не погибелью согрешившего. Именно для этого я и пришёл.

После чего возвёл взор к лазурному небосводу, воздел руки и, громко возгласил, из самой глубины души:

– Отче! Прославь имя Твоё!

И вдруг – будто бы из ниоткуда и отовсюду разом – раздался звук гласный, преисполненный силы и власти, доступный слуху каждого пребывающего на площади:

– И прославил! И вновь прославлю!

Отчего люди заволновались, озираясь по сторонам и перешёптываясь:

– Откуда глас сей?

– Вы тоже это слышали?

– Неужто Всевышний ответил на возглас его? – в благоговейном страхе вопросил один.

– Да ну, нет. Не может такого быть, – отмахнулся другой.

– Это, видимо, раскаты далёкого грома, – попытался найти здравое объяснение кто-то.

– Какого грома? Посмотри наверх – небо же совсем чистое.

– Потому и говорю – далёкого.

– А я слова слышал – и вполне ясные.

– И я тоже.

– Так знать – это ангел А-Шема возвестил ему!

– Равви! – восхищённо произнёс Иоанн, с округлившимися от восторга глазами. – Тебе Отец Небесный отвечает!

– Не для меня сей глас был – но для вас, – печально посмотрел на него Йешуа. – Ведь народ, явно всё слышащий, всё одно упорно не верит – даже самим себе. Посмотри: они многократно могут слышать призывы благой вести – однако всё так же будут далеки от неё, как и прежде – доколе Дух Святой не затронет их сердце через Слово любви.

После чего, окинув взглядом людей, продолжавших вполголоса выражать своё удивление, страх и недоверие, он возвысил голос к ним:

– Ныне есть суд миру сему! Поскольку благая весть разделит его мечом истины. Возвещая спасение тем, кто и не помышлял об этом – и осудив тех, кто слышал, но пренебрёг, отвергнув протянутую руку помощи.

Ныне, князь мира сего будет исторгнут за пределы. Поскольку смерть Сына Человеческого станет крахом Искусителя. Ведь смерть, которую он сделал орудием своим – станет средством погибели его же могущества. И человек, принявший спасение и примирившийся через меня с Отцом Небесным – не устрашится более тьмы Сатаны. Ибо никакой мрак беззакония не сможет полностью покрыть свет истины.

И я, когда вознесусь от земли этой, привлеку всякого к самому себе.

«Узами человеческими влёк Я их, узами любви. И был Я для них подобен снимающим ярмо с челюсти их, и, склоняясь к нему, кормил Я его».

Я призову сердца людей – не ограничиваясь ни принадлежностью, ни условностями. Оттого что Отец Небесный есть Творец всего сущего – и Его любовь объемлет каждого.

После этих слов толпа загудела, словно потревоженный улей.

– Но как такое возможно?! – раздались недоумённые возгласы.

– Мы слышали из закона, что Машиах останется на века! – выкрикнул один и тут же процитировал:

– «И дана была ему власть, и почести, и царство. И все народы, племена и языки служили ему. Власть его – власть вечная, что не будет отнята, и царство его не будет разрушено».

– Вот-вот, – подхватили другие. – И как же ты тогда говоришь, что тебе надлежит вознестись? А?

– И кто он есть, этот Сын Человеческий?

– У! Тогда нам надо ждать другого, – послышались разочарованные голоса. – Потому что Машиах не может, умерев, править царством своим. Ведь мертвецы не сидят на престоле.

– Можно ли ожидать что-то хорошее, если царь, не успев взойти на свой престол, сразу же умирает? Думаю, что нет, – возрастало недоверие среди народа.

– Да. Что-то здесь не так. Как может почивший привлекать к себе людей? Это же нелепица. Кто умер – тот уже не живёт, и призывать не может.

– Разве не читали вы строк сих в законе? – перекрывая гомон толпы, возгласил Йешуа:

«С того времени как выйдет повеление о восстановлении и строительстве Йерушалайма до правителя Машиаха, пройдёт семь семилетий, а после шестидесяти двух семилетий вновь будут отстроены улицы и рвы, и будет это временем бедствия.

А после этих шестидесяти двух семилетий погибнет правитель, и не будет его».

«Из заключения и от наказания взят он был, и кто расскажет о случившемся с поколением его, ибо отрезан он был от страны живых, за греховность народа моего – поражение ему.

И дана была с грешниками могила ему и с богатыми – при смерти его, хотя не совершал он насилия, и не было лжи в устах его.

Но Йегове угодно было сокрушить его болезнями. Если сделает душу свою жертвой повинности, увидит он потомство, продлит дни свои, и желание Йеговы в руке его осуществится.

За труд души своей увидит добро, насладится».

Как же тогда пророк дерзает говорить о смерти Машиаха – и в то же время о продлении дней его после этого? Как после его погребения желания Йеговы осуществляются рукой Машиаха – и он, видит добро за труд души своей? Подумайте об этом.

Толпа притихла. И после небольшой паузы Йешуа продолжил:

– Хотя Отца никто из живых людей созерцать не может – но дела Его, через меня вершимые, узреть может каждый. Кто уверует в меня – тот не в меня уверует, но в пославшего меня. Оттого что через меня, как через посредника, вера восходит к Отцу Небесному и более полно раскрывает Его человеку.

Моше видел лишь отблески Славы Его – но посредством меня, человек может познать саму сущность Элохим. А потому – который видит меня – может судить и о пославшем меня.

Я – свет миру, – воздел руки Йешуа, словно раскрывая объятия для всех. – И пришёл, дабы всякий, уверовавший в меня – не пребывал более во тьме, а избавился от многих заблуждений и предрассудков. Потому как неверие – это есть камень преткновения.

И если кто-либо внимает словам моим, но не сохранит их в сокровищнице сердце своего – я не обвиню его. Потому как я пришёл не для того, чтобы судить мир – но ради спасения грешников. Тех, кто отзовётся в стремлении получить помощь.

Но который отвергнет меня и не приемлет слов моих – тот будет иметь обвинителем своим слово, которое я возвестил. И оно осудит его в день последний, поскольку истина будет свидетельствовать на суде. Потому как не гнев Отца послал меня – но безграничная любовь Его. Вот почему я не от самого себя говорил – но пославший меня Отец сам заповедал, что предписывать и что возвещать.

Я знаю это – потому что заповедь Его – она есть жизнь вечная. И то, что я возвещаю, находится в полном соответствии сказанному мне Отцом – так говорящим.

А теперь подумайте о сказанном – поскольку человек сам вправе выбирать путь свой. И лицемерие не станет оправданием – а только усилит бремя вины. Ибо от слов своих осудишься, и от слов своих оправдаешься. И за то, винить кроме себя будет некого.

Потому не принижайте и не пренебрегайте благой вестью – ведь слова сии исходили не от человеческого познания и измышления – а от Йегова.

Йешуа с сочувствием оглядел людей, заполонивших языческий двор. Его лицо выражало печаль за тех, кто всё ещё пребывая в нерешительности, сомневался. После чего обратил свой взор на темнеющее небо – где ещё трепетали последние лучи заходящего солнца – и произнёс:

– Ещё немного пребудет свет между вами. Поступайте подобно имеющемуся свету, – вновь слегка раскинул он руки. – Дабы не постигла вас тьма. Ибо живущий среди тьмы не заботится об ответственности за душу свою.

Помните – время коротко. Так не лишайте себя возможности для веры и спасения – потому как легко можно упустить и то, и другое.

Свет благой вести был обильно засвидетельствован Отцом Небесным через посредничество моё. А потому – у вас нет причин относиться к ней с презрением, претыкаясь в невежестве и отвергая истину. Веруйте к праведности и раскайтесь ко спасению.

Доколе имеете этот свет – веруйте в этот свет, дабы стать сынами святости. Ведь Отец Небесный является и светом, и святостью, и жизнью.

«Не будет больше солнце светом дневным для тебя, и сияние луны не будет светить тебе, но будет тебе Йегова светом вечным, и Элохим твой – великолепием твоим.

Не зайдёт уже солнце твоё, и луна твоя не скроется, ибо Йегова будет для тебя светом вечным, и окончатся дни скорби твоей» – процитировал он пророка Йешайю.

После чего глубоко вздохнул и направился к выходу из Храма – поскольку день закончился, и солнце коснулось земли.

В тот день многие уверовали в него – не только из простого народа, но даже и из начальствующих. Но они никак не проявили себя – держа свою веру в тайне. Страх перед явственной властью фарисеев и несомненным отлучением от Храма и синагоги был гораздо сильнее, нежели трепет перед карой невидимого Бога.

Профэтеуо пери еперхомаи

Предречение о грядущем

– А всё-таки наш Храм – самый лучший, – гордо произнёс Фаддей, шагая рядом с товарищами и следуя за учителем по направлению к Елеонской горе.

– Это да, – согласно кивнул Йаков Алфеев. – Не чета другим.

– Это каким же? – поднял брови Шимон Кананит.

– Ну… говорят, что Рим – это каменный лес, состоящий из одних только храмов. И они стоят повсюду – от самых окраин и до центральной площади, – пожал плечами тот.

– Слушай больше, – с лёгкой иронией в голосе отмахнулся Матфей. – Город, может быть, и вправду большой, но их храмы тянутся длинной вереницей. Это же всё-таки город, а не скопление святилищ.

– А ты там что, бывал, да? – с любопытством в глазах заинтересовался Иоанн.

– Нет. Но по долгу своей прежней службы я много общался с людьми из тех мест. Всякого наслушался, – улыбнулся ему бывший мытарь.

– Да разве можно назвать храмом место, где поклоняются бездушным идолам? – презрительно скривился Пётр. – Это же кощунство.

– Ну, скажем так – не идолам, а их божкам, – мягко поправил Натанэль, сглаживая резкость товарища. Но это только усилило недовольство Пётра.

– А не всё ли одно? – ещё больше поморщился он, будто съел что-то кислое. – Язычники – они и есть язычники. Все их боги – ложь и обман.

– Согласен, – поддержал его Йаков Заведеев. – Вот у нас – истинная вера. Потому что с нами А-Шем. А от этого и Храм наш такой величественный. Правда, Йехуда? – слегка подтолкнул он локтем шедшего рядом с ним Искариота.

– Да-да… Вполне возможно, – рассеянно пробормотал тот, погружённый в свои мысли. Его голос дрожал, словно он пытался убедить самого себя. – И даже… скорее всего… это будет правильней…

– Правильней? – изумился Фома. – Да это величайшее творение рук человеческих во всём мире! Ты только взгляни на него! Обернись и воззри на всю эту красоту! На эти мощные колонны порталов – словно каменные стражи, высеченные из цельного куска белоснежного полированного мрамора. Высотой… ну, я даже не знаю… локтей, наверное, двадцать пять – тридцать (12 м). А камни! Ты только посмотри, какое тут основание! Длина каждой плиты – ну никак не меньше двадцати пяти локтей, а высотой… локтей, наверное, по восемь каждая (3,6 м). И все они тщательно обработаны, плотно прилегая друг к другу. Ни одной щёлочки нет. Это же какая мощь и несокрушимая сила, застывшая в камне!

– А внутреннее убранство?! Глаз не отвести – дух захватывает! – восторженно подхватил Филипп, сверкая восхищённым взглядом. – Все украшения из чистого золота, собранные на пожертвования всего народа Исраэйля – от мала до велика. Даже царь Ирод – и тот передал в дар огромную золотую гроздь винограда, ставшую настоящим украшением святилища. Ведь каждая её кисть – размером с человека! Не говоря уже о восточной части Храма, где тяжёлые золотые плиты каждое утро приветствуют восходящие лучи солнца, заставляя всё блистать, словно в огне небесном. Все – все иудеи принесли свои дары А-Шему. От простолюдина до царя.

– Здание действительно огромно и прекрасно, – поддержал беседу Андрей, чьё лицо светилось от гордости. – Крепкое, массивное, прочное – и простоит целую вечность. Ведь так, равви?

– Не украшения определяют святость места, – вздохнув, грустно посмотрел на учеников Йешуа. – Не размеры стен, не особое положение и не величина зданий. Не мрамор, золото или дерево – а чистота человеческого сердца. Разве пророки слышали глас Элохим только в определённом месте или же в каком-то отдельном сооружении, созданном руками человеческими? Или вы думаете, что Отец Небесный ограничен какими-либо сводами?

«Так сказал Йегова: небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих. Что это за дом, который вы можете построить Мне, и где место покоя Моего?

И всё это рука Моя сотворила, и стало всё это – слово Йеговы! И на этого смотреть буду: на смиренного, и сокрушённого духом, и дрожащего над словом Моим», – процитировал он строки из Священного Писания.

– Здания нужны не Элохим, а человеку – дабы собираться вместе для чтения закона и наставления в нём.

Он сделал небольшую паузу, давая словам проникнуть в их души, и продолжил:

– Поймите: для Отца важны не бесчисленные жертвоприношения из агнцев и тельцов, не материальные богатства – а принесение Ему искренней веры, милосердной любви и праведного сердца. Близость к Элохим определяется не внешней пышностью фасада, а внутренней красотой души.

Вспомните Писание:

«А ты, Шеломо, сын мой, знай Элохим отца твоего и служи Ему с полным сердцем и с честной душой, ибо все сердца испытывает Йегова и всякое порождение мыслей знает. Если будешь искать Его, Он будет найден тобой, а если оставишь Его, Он оставит тебя навсегда».

Учитель остановился так внезапно, что ученики чуть не столкнулись с ним. Он обернулся к Храму – над которым уходящее солнце плакало багровыми лучами, а крыши пылали закатом.

– Взгляните на это величественное строение, чей колосс святилища гордо вздымается к небесам, – обратился он к апостолам. Его голос звучал тихо, но с такой невыразимой печалью, что у слушающих учеников сердце замирало от боли. – Вы воспеваете его внешнее совершенство – и оно кажется вам возвышенным и незыблемым. Однако всё в нём – от шпиля до основания – источено корыстью и лицемерием. И нет в нём более истины. Пороки людские вытеснили святость, не оставив места Элохим своему. А пустое и бессмысленное не сохраняется навечно.

Придут дни, когда не останется от него камня на камне, который бы не был разрушен.

Йешуа горестно вздохнул – и эта грусть казалась осязаемой. После чего развернулся и продолжил движение.

– Как облако саранчи, придёт огромное войско, заполонив собою все окрестности, и обнесут стены его, и подожгут. И пламя будет настолько яростно точить камни сии, что они раскрошатся и развалятся. И восплачет Храм золотыми слезами, растекающимися по каменным плитам. И передвинутся камни со своих мест – дабы достать их.

– Нет, равви, нет! – с ужасом воскликнул Иоанн, в порыве чувств останавливая учителя, ухватив того за рукав. Его голос дрожал, а на глазах блеснули слёзы. – Да не будет этого никогда!

Остальные ученики тоже замерли на месте, в смятении и тревоге взирая на учителя.

– Разве не читали вы об этом в Писании? – с неутешительным сочувствием посмотрел на него Йешуа. – Ведь о сём предрекал ещё пророк Йешайя (Исайя), говоря так:

«О, Ариэйль, Ариэйль, (Йерушалайм), город, в котором пребывал Давид! Прибавляйте год к году, пусть праздники чередуются.

И Я притесню Ариэйль, и будет скорбь и стенание, и будет он у Меня как Ариэйль (жертвенник).

И Я расположусь станом вокруг тебя, и воздвигну против тебя насыпь, и поставлю против тебя осадные башни.

И будешь унижен, из земли говорить будешь, и снизу, из праха, выйдет речь твоя, и, как голос чревовещателя, из земли будет голос твой, и из праха чирикать будет речь твоя.

И будет как тонкая пыль толпа врагов твоих, и как мякина уносящаяся – толпа могущественных. И свершится это внезапно».

Йешуа говорил так, словно каждое слово доставляло ему физическую боль – но терзая не тело, а душу.

От этого даже ветер умолк, и листья перестали шептаться. А над учениками витала растерянность и отчаяние, сжимающие их сердца.

– Об этом пророчествовал и Йехэзкэйл (Иезекииль), – продолжал пояснять учитель:

– «И ты, сын человеческий, возьми себе черепицу, и положи её пред собой, и начертай на ней город – Йерушалайм.

И изобрази на ней осаду, и сооруди на ней укрепления, и насыпь на ней вал, и расположи на ней станы, и расставь на ней стенобитные машины.

И ты возьми себе железный противень, и поставь его, как железную стену, между собой и городом этим, и обрати лицо твоё к нему, и он будет в осаде, и ты будешь осаждать его. Это – знамение дому Исраэйля».

И об этом возвещал Йеремийа:

«Сыны Бинйаминовы, спасайтесь из среды Йерушалайма! И в Текоа, трубите в рог! А над Бэйт-Акэрэмом подайте знак огнём, – ибо с севера появляется бедствие и погибель великая.

Прекрасной и изнеженной представлял Я Себе дочь Цийона.

А теперь придут к ней пастухи со своими стадами, разобьют шатры свои вокруг неё. Каждый будет пасти на своём участке.

“Готовьтесь к бою с нею!” – “Вставайте, и пойдём в полдень!” – “О горе нам, день уже клонится к вечеру, уже распростёрлись вечерние тени!”

“Вставайте! Пойдём и ночью и уничтожим дворцы её!”

Ибо так сказал Йегова Цеваот: рубите деревья и насыпайте вал против Йерушалайма. Он, этот город, должен быть наказан. Весь он полон насилия.

Как родник истекает водою, так он источает зло своё. В нём только и слышно, что насилие и грабёж, беспрестанно предо Мною муки и раны.

Образумься, Йерушалайм, чтобы не отшатнулась душа Моя от тебя, чтобы не превратил Я тебя в пустыню, землю необитаемую.

Так сказал Йегова Цеваот: пусть добирают остаток Исраэйля, как недобранный виноград – протяни руку свою к лозам, как собирающий виноград.

С кем говорить мне? Кого предупреждать, чтоб внимали? Ведь закрыты уши их, и не могут они внимать. И слово Йеговы в поругании у них, и оно нежеланно им».

Йешуа закончил цитировать пророчества тихим, проникновенным голосом – но который всё равно достигал сердец учеников. После чего повернулся и продолжил остаток пути в тягостном молчании. А потрясённые откровением ученики даже не смели его беспокоить.

Он показал им правду – которую они ещё не могли воспринять.

А когда солнце окончательно скрылось, Храм – ещё недавно такой сияющий – теперь казался чёрным силуэтом на фоне сумеречного неба.

***

Ночь окутала мир своим мягким покрывалом, и яркие звёзды – подобно бесчисленному стаду – высыпали на своё небесное пастбище. Их тихое сияние пронизывало мрак, наполняя окружающее пространство таинственностью. А лунный свет, проникая сквозь листву деревьев, создавал на тёмной земле причудливые узоры.

В доме царила тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием спящих учеников. Утомлённые насыщенным днём, они погрузились в сладкие грёзы сна, в то время как их учитель, по своему обыкновению, удалился на сокровенную молитву Отцу Небесному.

Пётр лежал, уставившись в потолок, и его мысли, подобно волнам бушующего моря, то вздымались к вершинам тревоги, то опускались в глубины безысходности. Тяжёлые думы о будущем Йерушалайма постоянно клевали его разум, не давая заснуть. Он многократно переворачивался с боку на бок, пытаясь их изгнать и впасть в забытьё – но они настойчиво возвращались назад, словно камень, брошенный вверх.

Наконец, не в силах им более противостоять, он осторожно поднялся и, стараясь не шуметь, тихо направился к выходу. И вдруг рядом с ним раздался шёпот:

– Ты куда? – промолвил Андрей, разбуженный движением. Его голос был едва слышен, но в темноте он прозвучал как набат. Отчего Пётр даже вздрогнул от неожиданности, замерев на месте.

– Не спится мне что-то. Пойду немного вдохну ночной прохлады, – хрипло ответил апостол.

– Негоже одному блуждать по ночам, – поднялся со своего места Йаков Заведеев, и в его интонации звучало лёгкое беспокойство.

– И у меня тоже сна нет ни в одном глазу, – раздался тихий голос Иоанна.

– Ну вот, стоило только встать – как взбудоражил полдома, – недовольно пробурчал Пётр, пытаясь сохранить спокойствие. – Вы только остальных не всполошите. Пусть отдыхают.

После чего все четверо тихо покинули помещение, выйдя под своды домашнего сада, где в лунном свете танцевали длинные тени.

– И что вам не спится-то? – воззрился на них Пётр, стоя под шатром из листьев.

– Да так, – пожал плечами Андрей. – Не спится что-то.

– А у меня в голове всё время мысли нехорошие роятся, – признался Иоанн, передёрнувшись от лёгкого ветерка.

– Да… Даже как-то не верится о судьбе Йерушалайма, – печально произнёс Йаков, посмотрев в сторону спящего города. – Всё-таки это сердце нашего народа, средоточие веры, с таким величественным Храмом. Как же так может быть?

– А кто-нибудь помнит, что сказал равви? Когда это должно произойти? – наморщив лоб, поинтересовался Андрей, вороша свои воспоминания.

– Я не помню, – честно признался Пётр. – В тот момент моё воображение уж слишком разыгралось.

– Ну тогда давайте пойдём к нему да и спросим, – не раздумывая выдал свою мысль Иоанн. – Ведь мы же всё равно не спим, а так хоть чего узнаем.

– Он сейчас молится. Нехорошо как-то отвлекать, – размышляя, нахмурился Пётр. – Однако и уснуть мы не сможем. А потому – пойдёмте, найдём его и побудем хотя бы рядом, – нехотя согласился апостол. – Ведь даже молчание возле него успокаивает и вселяет надежду.

С этими словами они двинулись на поиски. Их безмолвные шаги сливались с ночной тишиной – в отличии от бешено стучащих сердец. Они шли, надеясь найти хоть немного утешения в присутствии того, кто мог видеть дальше, чем обычный человек.

Учителя они нашли одиноко сидящим на склоне Елеонской горы. Где древние оливковые деревья склоняли свои ветви к земле, словно старцы, изнемогающие под тяжестью прожитых лет. Он взирал на противоположную Храмовую гору, где, словно чёрный исполин, возвышался Храм – с распростёртым под ним поселением. По ланитам учителя медленно стекали горькие слёзы, пропитанные скорбью о будущем. Он оплакивал судьбу возгордившегося города и упрямого народа Исраэйля, чьи сердца в душевной слепоте очерствели к пророчествам.

Ученики, тихо приблизившись, осели справа и слева от него, боясь даже ненароком нарушить его молитву. Однако даже в этой близости чувствовалась недосягаемая высота между их пониманием и его познанием.

– Равви, – спустя некоторое время, мягким голосом, но всё же нарушил молчание Андрей. – Скажи нам, когда это случится?

– И какой будет признак? – живо подхватил Иоанн, с надеждой и тревогой всматриваясь в лицо учителя. – Когда надлежит этому сбыться?

Йешуа не спешил с ответом. Ему не нужно было слов, чтобы понять их тревогу. Он знал, что их гнетёт – и это было как отражение его собственной боли. И они нуждались в познании, чтобы быть готовыми к грядущему.

– Слушайте, – тихо и печально начал он. – Я расскажу вам. И даже более того – что вы хотели бы узнать.

Он сделал паузу, вытерев слезу, а затем продолжил:

– Когда увидите окружённый войсками Йерушалайм – тогда знайте, что приблизилось опустошение его, и мерзость запустения, речённая через пророка Даниэйла, воздвигнется в самом центре святого места:

«Семьдесят семилетий предопределены для народа твоего и священного города твоего, чтобы покончить с преступлениями, уничтожить грех, искупить вину и установить справедливость навеки. Чтобы скрепить печатью, подтвердить видения и пророчества и помазать, освятить святая святых.

Но знай и пойми, что с того времени как выйдет повеление о восстановлении и строительстве Йерушалайма до правителя Машиаха, пройдёт семь семилетий, а после шестидесяти двух семилетий вновь будут отстроены улицы и рвы, и будет это временем бедствия.

А после этих шестидесяти двух семилетий погибнет правитель, и не будет его, а город и святыню уничтожит пришедший народ-властелин. Конец же его будет стремительным, и до конца войны предопределены разрушения.

И укрепит он союз с властителями в одно семилетие, но в течение трех с половиной лет отменит он жертвы и приношения, и власть мерзостная будет существовать, пока не наступит полное уничтожение и предначертанное не постигнет разрушителя».

Ветер шевелил листья олив, и казалось, что сами деревья внимают его речи.

– «А со времени упразднения ежедневной жертвы и установления мерзости безмолвной – тысяча двести девяносто дней.

Счастлив, кто дождётся и достигнет тысячи трехсот тридцати пяти дней».

Читайте Писание и мысленно постигайте прочитанное. В нём – ключ к пониманию грядущего.

Всякое сопротивление окажется тщетным, бессмысленным и бесполезным, оставляя лишь один путь – скрыться.

Он посмотрел на учеников – в глазах которых читался страх.

– «Разумный видит зло и укрывается, а глупые преступают и наказываются».

Тогда – которые в Иудее, бегите в горы, не оглядываясь назад. И которые в окрестностях – не входите в неё, ибо она станет тенетами, наполненными смертью и отчаянием. Оттого что всё будет под пятой неприятеля.

Кто на кровле – не спускайся и не входи, чтобы что-нибудь унести из дома своего. И который в поле – не возвращайся назад, чтобы забрать верхнюю одежду свою. Потому как промедление будет опасно, а потеря времени может стоить и жизни. Ибо множество вещей только обременяют путь, замедляя бегство.

Его слова звучали как предостережение – как последняя возможность спастись от надвигающейся беды, наполняя сердца тяжестью от предстоящих событий.

(И действительно, те христиане, которые впоследствии послушались этого предсказания и покинули Иудею сразу же после неудачного нападения армии Галла на Иерусалим, удалившись в город Пелла, расположенный за Иорданом в Десятиградии, остались в относительной безопасности – словно в ковчеге, уцелевшим во время потопа. Когда пришли карательные римские легионы, наступающие с севера из портового города Птолемаиды (Акко), и обрушили весь свой гнев на священный город – их в стране уже не было. За это оставшиеся иудеи стали воспринимать ушедших христиан как предателей своей родины.)

В ночной тишине, сотканной из теней и безмолвия, слышалось лишь шуршание листьев – будто призрачные голоса грядущего. А неожиданный пронзительный крик ночной птицы заледенил душу, словно вопль из самого сердца тьмы, вселяя первобытный страх. В глазах каждого ученика читалась борьба между желанием знать предстоящее и стремлением избежать обжигающей истины.

– Молитесь же, чтобы бегство ваше не произошло зимою. Когда дожди размывают дороги и вода заполняет колеи, когда холодный ветер пронизывает до костей, а на голых полях трудно найти пропитание даже для одного человека. А также, чтобы не случилось это в Шаббат. Когда пройденное расстояние вынужденно ограничивается традициями и обычаями. Ибо одной мили будет недостаточно, чтобы удалиться как можно дальше.

Молитесь об этом с верой. Но не о том, чтобы избежать предначертанного – ведь сыны Исраэйля сами выбрали этот путь. Не о том, чтобы всё осталось как есть. А чтобы была возможность ко спасению. Чтобы ноги не уставали, чтобы сердце не замерало от страха и чтобы духом не дрогнуть в последний момент.

Йешуа смотрел вдаль – но казалось, что он видит будущее так же ясно, как звёзды над головой.

– Горе тем, кто носит жизнь в материнской утробе и кормящих грудью в те дни. Ибо им тяжелее всех будет нести бремя бегства. А тем, кто решит остаться, предстоит увидеть невыразимые страдания: как угасают глаза их детей, как они кричат и зовут, истощённые голодом и страхом. Они увидят, как любовь роднится с жестокостью, милосердие покрывается слабостью, а слабость – смертью. Потому что великое бедствие обрушится на землю эту, и гнев пришедшего войска будет подобен пламени, пожирающему сухую траву и не знающему пощады.

Смятение и ужас возобладают иудеями, и не будут они знать, что делать и где искать помощи. Многие падут от острия меча, словно колосья под серпом жнеца, а другие – отведутся в плен по всем народам, как скот на продажу. И Йерушалайм будет попираем народами – доколе не восполнится пора язычников.

По его щекам стекали слёзы скорби, которых он не стирал – всецело устремляя свой взор в грядущее.

– Вспомните слова Писания, вопиющие об этом:

«Элохим, пришли народы в удел Твой, осквернили Храм святой Твой, превратили Йерушалайм в руины.

Отдали трупы рабов Твоих на съедение птицам небесным, плоть благочестивых Твоих – зверям земным.

Проливали кровь их, как воду, вокруг Йерушалайма, и нет погребающего.

Опозорены были мы в глазах соседей наших, осмеяны и посрамлены окружающими нас».

(Какие ужасы творились при осаде священного города, наводнённого жителями и паломниками, пришедшими на праздник Песах, подробно и ярко описаны участником и свидетелем тех страшных событий – Иосифом Флавием в трактате «Иудейская война».

Как город был залит кровью – не только в битвах с римлянами, но и особенно в результате междоусобных распрей между различными группировками и партиями, пожиравшими друг друга.

О грабеже и насилии внутри городских стен. О сожжении продовольствия во время стычек иудеев между собой. О неоднократных поджогах зданий и разрушении нескольких рядов стен. О глубоких рвах вокруг города, наполненных тысячами тел, гниющих и непогребённых. О жестоком голоде, доводящем до каннибализма и разбоя. Об осквернении святого места самими же иудеями. О том, как без меры вырезались сдавшиеся в плен. Как безжалостно распинались на крестах – только за то, что людей было слишком много и негде их было содержать под стражей. О битвах, длящихся не только днём, но и ночью. О хитростях и отваге, переплетавшихся с жестокостью и безумием. И наконец – о самом пожаре в Храме и полном его разрушении.

Во время всех этих бесчинств было убито более миллиона ста тысяч человек, и около девяносто семи тысяч были уведены в рабство.)

Ученики сидели, потрясённые, не в силах отвести взгляда от лица учителя – с которого бесконечной рекой струились слёзы боли и скорби.

– Хотя Исраэйль и ранее покоряли, и народ его уводили в рабство – но он всегда содержался в пределах одной страны. Теперь же рассеяние будет почти полным, – с горечью вздохнул Йешуа. – Если бы только иудеи очнулись, и прозрев, раскаялись в своём упорстве и невежестве – всё могло бы обернуться иначе. Но их сердца полны лицемерия, гордыни и себялюбия. Ибо тот, кто поклоняется своей праведности – тот сам отталкивает от себя милость Элохим.

Он поднял глаза к небу и процитировал строки Писания:

– «Ведь даже братья твои и дом отца твоего – даже они вероломно поступают с тобою, и громко кричат они вслед тебе. Не доверяй им, даже если будут они говорить с тобою дружески.

Оставил Я дом Мой, покинул удел Мой. Самое любимое души Моей, Исраэйль, отдал Я в руки врагов его.

Стал для Меня удел Мой подобен льву в лесу. Повысил он на Меня голос свой, за это возненавидел Я его.

Стал для Меня удел Мой пёстрой хищной птицей. Хищные птицы, нападайте на неё со всех сторон. Ступайте, соберите всех зверей полевых, приходите пожирать его.

Множество пастухов испортили виноградник Мой, истоптали поле Моё, любимую ниву Мою обратили в пустыню».

«Потому что виноградник Йеговы Цеваота это дом Исраэйлев, и мужи Йехудеи – саженцы радости Его. Ожидал Он правосудия, а вот, – насилие, справедливости, а вот – вопиющая неправда.

Горе присоединяющим дом к дому и присоединяющим поле к полю, так что не остаётся больше места бедняку, вы одни будете жить среди земли.

Во слух мне сказал Йегова Цеваот: многие дома будут опустошены большие и хорошие – без жильца.

Ведь десять тягол виноградника дадут лишь один бат вина, а хомэр посеянного принесет лишь эйфу.

Горе тем, что с раннего утра ищут шэйхара и задерживаются до ночи, – вино разжигает их.

И на пиршествах их – киннор и арфа, тимпан и свирель, и вино. А на дела Йеговы не смотрят они и творений рук Его не видят.

Поэтому пойдёт народ Мой в изгнание из-за неразумия, и знатные люди его будут голодать, и толпа его будет томиться жаждою.

Поэтому расширилась преисподняя и разинула пасть свою безмерно. И сойдёт туда слава его, и шумная и веселая толпа его.

И поникнет человек, и унижен будет муж, и очи гордых опустятся долу.

И Йегова Цеваот возвысится правосудием, И Элохим святой освятится справедливостью.

И пастись будут овцы, как на пастбище своём. И скитальцы будут кормиться тем, что останется от тучных.

Горе вам, влекущие грех на себя вервями суетности и вину – как канатами тележными.

Говорящие: “пусть Он поторопится, пусть ускорит деяние Своё, чтобы мы увидели. И пусть приблизится и настанет совет преднамерение Святого Исраэйлева, – тогда мы будем знать”.

Горе вам, называющие зло добром и добро злом, считающие тьму светом и свет тьмою, считающие горькое сладким и сладкое горьким.

Горе вам, которые мудры в глазах своих и разумны пред самими собою.

Горе вам, храбрым пить вино и мужественным в смешивании шэйхара.

За взятки оправдывающие виновного и отнимающие у правого правоту его.

За то, как солому съедает язык огня и как сено тлеет в пламени, так корень их станет тленом, и цвет их поднимется, как пыль. Ибо отвергли они Тору Йеговы Цеваота и презрели слово Святого Исраэйлева.

За то воспылает гнев Йеговы против народа Его, и прострёт Он руку свою на него, и поразит его. И содрогнутся горы, и будут трупы их, как нечистоты на улицах. И при всём этом не отвратится гнев Его, и рука Его ещё будет простёрта».

«У Меня отмщение и воздаяние, когда споткнутся они. Ибо близок день гибели их, и скоро наступит уготованное им.

Но судиться будет Йегова с народом Своим и раскается Он в намерении о рабах Своих, когда Он увидит, что ослабела рука их и нет ни заключённого, ни вольного».

Каждое его слово было пропитано болью за судьбу избранного народа – который так часто забывал о своей истинной цели – быть светом для мира и неложно свидетельствовать об истине живого Элохим.

Когда он умолк – никто даже не посмел пошевелиться. Равно как и листья в кронах перестали шелестеть – будто замерев в трепете от произнесённого.

Некоторое время все пребывали в тягостном молчании. Йешуа, погружённый в безмолвную молитву, и ученики – оцепеневшие и подавленные услышанным, но осознающие горечь скорби за свой народ, за святой город, за заблудших братьев.

Наконец, Йешуа нарушил звенящую в ушах тишину:

– Открою вам не только эту завесу, но и гораздо большее – о дне грядущем.

Когда услышите о грохоте войн, о вестях сражений и беспорядках, смотрите – не ужасайтесь. Поскольку сему надлежит свершиться прежде всего. Однако это ещё не конец.

«Если ты с пешими бежал и они тебя уморили, то как же ты будешь состязаться с конями? И разве в мирной стране ты в безопасности?»

По завершении одной кровавой войны люди станут готовиться к следующей. И конец одного бедствия будет не более чем началом другого. Посему не принимайте это за знамения конца времён. Всё это будет происходить постоянно – с той лишь разницей, что разрушения станут значительнее.

И восстанет народ на народ, и царство – на царство. И земля содрогнётся от мощных трясений, и проползут по странам голод и моровые язвы. И возникнут страшные явления, а с поднебесья – великие приметы обернутся страхом.

Многим это принесёт смерть – но ещё большему числу – ужас. Но и это ещё не конец – а только начало мук предродовых. Они станут предвестниками, которые будут нарастать и усиливаться по мере приближения положенного срока.

В те времена смотрите, чтобы не ввели вас в заблуждение, сбивая с пути истинного и увлекая сладкими речами в лабиринты лжи, – предостерёг учитель, посмотрев на своих учеников. – Оттого что возрастут различные культы, верования и учения, которые будут подобны фарисеям – говорящим слова правильные, но уводящие от истины и извращающие её понимание.

Тогда, если кто-нибудь скажет вам: «Вот здесь Машиах, или здесь» – не верьте. «Вот в пустыне он есть» – не выходите. «Вот в потаённых комнатах» – не доверяйте. Потому как моё пришествие будет подобно молнии, озаряющей всё небо – и не будет тайным ни для кого. И всякий узрит это воочию. А чрезмерные ожидания принесут с собою только разочарование.

Восстанут ложные мессии и лжепророки под именем моим, говорящие: «Я – Машиах!» – и сотворят великие знамения и чудеса, дабы ввести в заблуждение, если возможно, и избранных.

Они станут притязать на своё посланничество от Элохим – но это не будет таковым. Ибо они будут стремиться привлечь народ не к Отцу Небесному, а к самим себе, преследуя корыстные цели. И люди начнут обращаться к ним как к избавителям – поскольку те станут обещать безопасность и освобождение от всяческих бед. Однако это лишь подстегнёт своеволие и грех. И по причине умножающегося беззакония у множества охладеет любовь – превращаясь в серый пепел сгоревших надежд.

Он печально опустил голову, капая слезами на землю – потому как осознание всего давило на душу, а боль разрывала сердце.

– Возрастание соблазнов и притеснение за веру соберут свою жатву. Себялюбие, безнравственность, распутство и жестокость – всё это начнёт неуклонно расти и шириться. Люди, погрязнув во всевозможных пороках, станут даже кичиться таким падением – словно великими достижениями духовности и свободы.

Это – времена великих искушений.

Ученики сидели, потупив взор, чувствуя всю значимость услышанного. Ясно осознавая, что перед ними раскрылась вся картина этого мира – который изменится до неузнаваемости. Но они должны выстоять – несмотря ни на что.

– В то время многие соблазнятся, пав жертвами искушений. И предадут друг друга и возненавидят один другого. И предаст брат брата на смерть, и отец обречёт детей на погибель. И восстанут дети на родителей и предадут их смерти. И даже кровные узы не защитят от ненависти и предательства.

Исповедание истинной веры станет камнем преткновения для многих – не только в семье, но и в обществе, – с горечью продолжал вещать учитель. – В дни благоденствия, когда слова проповеди ласкают слух, люди охотно кивают головой, соглашаясь с этим. Но едва от них потребуется проявить свою веру во времена испытаний – а в особенности доказать это жертвенностью – то они с лёгкостью оставят её. И те, кто некогда казались истовыми последователеми, станут непримиримыми и яростными гонителями оставшихся верными до конца. Они воздвигнут свои измышления против истинной веры и любви – извращая под себя заповеди Отца Небесного.

Тогда предадут вас на мучение и терзание. Люди наложат на вас руки свои, чтобы преследуя, предавать вас в судилища. И будут бить вас на собраниях и заточать в темницы каменные. И поставят вас из-за меня перед правителями и царями – во свидетельство им.

Йешуа поднял взгляд – и с утешительным сочувствием посмотрел на учеников своих.

– Сыны света, чья жизнь станет воплощением благой вести, станут мишенью для ненависти тех, кто не захочет меняться, оставаясь в мире вражды и злобы. Ведь таковых будут раздражать не сами последователи – а Элохим, которому те поклоняются. И поскольку они не способны что-либо сделать Отцу Небесному – то обрушат всю свою ярость на сынов света.

Рождённый по плоти всегда будет преследовать рождённого по духу. Потому как свет, даже самый мягкий, причиняет боль тому, кто не желает покидать пределы тьмы.

И когда приведут вас на суд предающие – не заботьтесь заранее, что сказать. Но говорите то, которое будет вам дано в час тот. Ибо я ниспошлю вам в уста мудрость, которой не смогут противиться или противоречить все возражающие вам. Оттого что не вы сие возвестите – но Дух Святой в вас.

И будете ненавидимы всеми за имя моё. Однако и волос с головы вашей не утеряется беспричинно. А стойкость ваша послужит примером для остальных – привлекая внимание к благой вести. Ибо всё, что ни происходит – случается по воле Отца Небесного, по Его провидению. И если что-то происходит – то значит, так и должно было случится; иначе бы этого никогда не произошло.

Вверте себя Отцу Небесному – и вы не останетесь одиноки. Претерпевший же до конца – спасётся. Ни один не потеряет награды своей – или же осуждения в день суда. Всё будет оценено и всё взвешено.

Срок же тот придёт, когда возвещено будет благовестие по всей земле обитаемой – во свидетельство всем народам. Дабы всецело – каждый имел возможность либо принять её и обрести спасение, либо отвергнуть и обречь душу свою на вечную погибель.

И тогда наступит конец.

После этих слов в ночном воздухе повисла тяжёлая тишина – а луна казалась застывшей в своём движении по небосклону. Йешуа погрузился в молитву, созерцая будущее – а ученики сидели, потрясённые услышанным, не решаясь потревожить его покой ни словом, ни движением.

Наконец, Йешуа поднял лицо к тёмному небу и глубоко вздохнул, при этом его взор упал на растущие неподалёку сады.

– От смоковницы возьмите сравнение, – кивнул он в сторону деревьев, чьи ветви слегка покачивались под лёгким ночным ветерком. – Всякий раз, когда побеги её, наливаясь жизнью, становятся мягкими и пускают листья – вы знаете, что приближается лето. Так и здесь: когда вы узрите всё, что я вам сказал, свершающимся – воспряньте духом и стойко поднимите головы ваши – ибо приближается Царство Элохим.

Всё в мире существует в определённой последовательности и имеет установленный порядок, – в задумчивости посмотрел учитель наверх, где мерцали далёкие звёзды, словно мелкие блёстки на ткани вечности. – За причиной всегда идёт следствие, порождая собой новую причину. Каждый лист распускается по своей закономерности. А потому – научитесь видеть большое через малое. Ведь даже самые незначительные знаки могут указать верное направление.

Мир был построен не на обломках хаоса и беспорядка – а на законах любви, мудрости и справедливости. Однако человек нарушает эти законы – становясь своим собственным врагом.

Йешуа сделал небольшую паузу – в которой было слышно дыхание не то ночи, не то вечности, – а затем продолжил:

– Всё то, о чём рассказал я вам ныне, породит великие страдания. Горе и отчаяние, словно саваном, окутают сердца людей. В те дни будут происходить такие бедствия – подобных которым не было от начала творения, основанного Элохим, и доселе не происходивших. Оттого что это – есть дни очищения и возмездия, во исполнение всего предначертанного.

«Гордость очей человеческих унижена будет, и поникнет надменность людей. И возвеличен будет один только Йегова в тот день.

Ибо есть день у Йеговы Цеваота на каждого надменного и высокомерного и на каждого вознесшегося, – и унижен он будет».

Грустно процитировал он строки пророка Йешайи – говорящие о каждом человеке, который забывает, кто он и ради чего родился.

– И если бы Отец, в своём милосердии, не сократил дни эти – то не спаслась бы никакая плоть. Но ради избранных, кто сохранил веру в сердце своём, сократятся дни эти. Поскольку даже во тьме кромешной – малая искра истинной веры не должна быть потеряна.

«Обратитесь же к добру, а не ко злу, чтобы жить вам, и тогда будет с вами Йегова, Элохим Цеваот, как вы говорили.

Возненавидьте зло и возлюбите добро, и восстановите правосудие во вратах. Может быть помилует Йегова Элохим Цеваот остаток дома Йосэйфова.

Поэтому так сказал Йегова, Элохим Цеваот, Йегова: на всех площадях причитание, и на всех улицах будут говорить: увы! увы! – и позовут землепашца на оплакивание, и к причитанию – умеющих причитать.

И во всех виноградниках будет причитание, потому что Я пройду среди вас, – сказал Йегова.

Горе тем, кто жаждет дня Йеговы! Зачем он вам, день Йеговы?

Это мрак, а не свет! Как если бы кто-то бежал от льва, а медведь – навстречу ему, и пришёл он уже домой, и опёрся рукою своею о стену, а его укусила змея.

Ведь день Йеговы это мрак, а не свет, и мрачен он, и нет в нём ни проблеска».

«И дам Я знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столбы дыма.

Солнце обернётся тьмою, а луна – кровью пред тем как придёт день Йеговы, великий и ужасный».

И в те дни, после скорби той – когда земля перестанет узнавать детей своих, а солнце покроется тьмой, словно саваном погребальным, и погрузив свой светлый лик в печаль и тоску, перестанет давать тепло жизни, а луна, бледная свидетельница грядущего, померкнув, утратит блеск свой – будто выжженный до тла уголь, – станут вершиться последние действия этого мира.

Всё, что некогда казалось незыблемым и неизменным, подвергнется преображению. Не станет более ни рассвета, ни дня, ни заката – а только мрак ночной, плотный и почти осязаемый, будет господствовать над всей землёй обитаемой.

Небеса непреходящие затрепещут и заколышутся, как полотнище на ветру и звёзды, истекая огнём, будут падать с неба – сорванные со своих мест, подобно плодам смоковницы под порывами ветра.

Многовековые древние горы задрожат в своём основании – извергая кровавое чрево и моря, доселе мирно шепчущие песни приливов, взревут и взволнуются – будто раненые звери, выходя на берег исполинскими валами ярости и отчаяния.

Всё сущее будет стенать и содрогаться от постигающих великих бедствий – словно роженица перед родами.

И на земле водворится смятение народов из-за безысходности – и блуждать будут, как слепые, спотыкаясь о руины былого величия. Люди будут терять сознание от ужаса и страха, изнемогая в ожидании грядущего. Не будет места, где можно было бы укрыться – и времени, свободного от трепета и оторопи.

Ибо сами силы небесные поколеблются – как тростник на ветру – в полной мере исполняя слова пророчества Йешайи:

«Рыдайте, ибо близок день Йеговы, придёт он, как напасть от Эль-Шаддая.

Поэтому ослабеют все руки и изнеможет всякое сердце человеческое.

И ужаснутся они, боли и страдания охватят их, мучиться будут, как женщина рожающая, удивляться будут они друг другу, лица их запылают огнём.

Вот, приходит день Йеговы – жестокий, полный гнева и пылающей ярости, чтобы превратить землю в пустыню и уничтожить на ней грешников её.

Ибо звёзды небесные и созвездия их не засияют светом своим, солнце померкнет при восходе своём, и луна не засветится светом своим.

И взыщу с земли за зло и с нечестивых – за грехи их, и положу конец надменности злоумышленников, и гордость тиранов унижу.

Сделаю человека дороже более редким, чем чистое золото. Человека – реже золота Офирского.

Поэтому потрясу Я небо, и земля содрогнётся на месте своём от гнева Йеговы Цеваота в день великой ярости Его.

И будет каждый, как гонимый олень и как овцы, у которых нет пастыря».

И тогда явится знамение Сына Человеческого в небе – подобно молнии, исходящей, рассекающей тьму от востока до запада – озаряющей всё сущее ярко и неотвратимо. Таково будет пришествие Сына Человеческого – внезапное и зримое всем и каждому.

И тогда будут бить себя в грудь в отчаянии – как скорбящие в день глубокой утраты – все племена земные, понимая, что настал час суда великого. И узрят Сына Человеческого, грядущего в облаках небесных, с силой и славой великою, окружённого войском Небесным.

И отправит он ангелов своих с трубой громогласной – что пронзит звуком от глубин до пространств. И оживут умершие, облёкшись плотью, и соберут ангелы избранных его от четырёх ветров – от пределов земли до вершин поднебесья – чьи имена записаны в книге жизни.

Всех соберут – до единого, претворяя слова пророков:

«Была на мне рука Йеговы, и увлёк меня духом Своим Йегова и опустил меня среди долины, и она – полна костей.

И Он провёл меня над ними, вокруг-вокруг, и вот – многочисленны весьма на поверхности долины, и вот – иссохшие весьма.

И сказал Он мне: сын человеческий! Оживут ли кости эти? И сказал я: “Йегова Элохим, Ты знаешь”.

И сказал Он мне: пророчествуй о костях этих и скажешь им: кости иссохшие, слушайте слово Йеговы!

Так сказал Йегова Элохим костям этим: вот Я ввожу в вас дыхание жизни – и оживёте.

И дам вам жилы, и взращу на вас плоть, и покрою вас кожей, и введу в вас дыхание жизни, и оживёте и узнаете, что Я – Йегова.

И пророчествовал я, как повелено было мне. И раздался звук, когда пророчествовал я, и вот – шум: и сблизились кости – кость к кости её.

И видел я: и вот на них жилы, и плоть поднялась, и покрыла их кожа сверху, но дыхания жизни нет в них.

Но Он сказал мне: пророчествуй дыханию жизни, пророчествуй, сын человеческий, и скажешь дыханию жизни: так сказал Йегова Элохим: от четырёх ветров приди, дыхание жизни, и дохни на убитых этих, и оживут они.

И пророчествовал я, как повелел Он мне, и вошло в них дыхание жизни, и они ожили, и встали на ноги свои – полчище великое весьма, весьма».

«И поднимется в то время Михаэйл, князь великий, стоящий за сынов народа твоего, и будет время бедствий, какого не бывало с тех пор как стали они народом и до этого времени. И спасётся в то время народ твой, все те, которые найдены будут записанными в книгу жизни.

И пробудятся многие из спящих во прахе земном. Одни – для вечной жизни, а другие – на поругание и вечный позор.

А мудрые будут сиять как сияют небеса, и ведущие многих по пути справедливости – как звёзды, во веки веков».

«Да оживут мертвецы Твои, восстанут умершие! Пробудитесь и ликуйте, покоящиеся во прахе, ибо роса рассветная – роса Твоя, и земля изрыгнёт мертвых.

Ступай, народ мой, войди в покои свои и запри двери свои за собою, спрячься лишь на мгновение, пока не пройдёт гнев.

Ибо вот, Йегова выходит из места Своего, чтобы наказать жителя земли за греховность его. И земля откроет поглощённую ею кровь и не покроет больше убитых своих».

И вот, так будет, как было предсказано, и так будет, как должно быть, – дабы ни одно слово из возвещённых не осталось невыполненным.

В то время один возьмётся, а другой останется. Ибо пришествие разделит мир на тех, кто услышав голос и последовал за ним, и на тех, кто, слыша зов, всё же остался глух к нему.

Все избранные будут собраны, все до единого. Ни один не будет оставлен или забыт – ибо в спасении нет случайности – а есть добровольный выбор самого человека.

Когда же придёт Сын Человеческий – не тайно и безмолвно, а посреди славы своей, и все ангелы с ним – тогда воссядет на престоле славы его.

И соберутся пред ним, словно стадо разношёрстное, все народы, языки и поколения – для суда праведного. И отделит он каждого друг от друга – подобно пастырю, отделяющему овец от козлов. И поставит кротких и послушных овец справа от себя, а козлов – упрямых и своевольных – слева.

Тогда скажет Царь тем, которые справа от него:

– Придите, благословенные Отца моего, наследуйте Царство, приготовленное вам от основания мира.

Ибо я терпел голод – и вы накормили меня; изнывал от жажды – и вы напоили меня; был чужестранцем – и вы приютили меня; нагим пребывал – и вы одели меня; болел – и вы посетили меня; томился в темнице – и вы пришли ко мне.

Тогда изумлённо ответят ему праведные:

– Адон! Когда видели мы тебя голодным – и накормили, или жаждущим – и напоили? И когда видели тебя чужестранцем – и приютили, или нагим – и одели? И когда видели тебя болеющим или в темнице – и пришли к тебе?

И ответит сей Царь, говоря им:

– Истинно говорю вам: насколько много сделали одному из сих братьев моих наименьших – то и мне сделали. Ибо деяния, казалось бы незаметные, несут в себе милосердие к каждому, кто в этом нуждался. Не ради похвалы или славы – но по причине сердца сердобольного.

Тогда скажет и тем, кто был с левой стороны:

–Идите прочь от меня, про́клятые, в огонь вечный, приготовленный дьяволу и ангелам его.

Ибо я терпел голод – и вы не дали мне есть; томился жаждою – и не напоили меня; был чужестранцем – и не приютили меня; нагим пребывал – и не одели меня; больным и в темнице – и не посетили меня.

И возропщут ему, и ответят в ужасе и отчаянии:

–Адон! Когда видели тебя голодным, или жаждущим, или чужестранцем, или нагим, или больным, или в темнице – и не послужили тебе?

Тогда ответит он им, говоря:

– Истинно говорю вам: поскольку не сделали и одному такому наименьшему – то и мне не сделали. Хотя возможность проявить любовь к ближнему своему у вас была постоянно. А злоба и равнодушие – хуже смерти.

И отправятся они для наказания вечного – где даже время становится пыткой, а праведные войдут в лучезарную жизнь вечную.

Ибо сие – не наказание без причины, а следствие выбора самого человека. Ведь грех не сможет существовать в присутствии святости. Как тьма рассеивается от первого луча солнца – так и ложь исчезает перед лицом истины.

Немного помолчав, Йешуа продолжил:

– Отец Небесный вверил суд над людьми Сыну Человеческому – потому что Он обладает тем же естеством, что и они, но при этом содержит в себе полноту сущности Отца. И сияние славы Его есть сияние славы Элохим – которое не может быть ни скрыто, ни затушено, но только отринуто.

Суд – это не кара ради самой кары. Это – горнило, отделяющее способное жить в вечности от того, что не вынесет святости. Очищение святого от греховного, чистого от нечистого, священного от низменного. Ибо грех не выносит природы света Творца – и, становясь чужеродным в ней, разрушается.

Награда, как и наказание, неизбежны. И основанием для этого станут дела, содеянные человеком в жизни земной. При этом Сын Человеческий будет только Судьёй – выносящим окончательный приговор. А осуждение или оправдание человек вынесет себе сам. Не лицемерно – а по истине. Потому как нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано.

Ни дела, ни мысли, ни поступки не укроются от всевидящего ока Судьи праведного. Ни лицемерная добродетель, ни притворное раскаяние, ни гордыня, облачённая в смирение. А также не ускользнёт и тихое добро, и потаённая молитва, и жертва, принесённая без свидетелей.

Вся жизнь человека – от первого вздоха до последнего – предстанет как открытая книга. Ибо всё, что человек сделал – стало частью души его, и всё, что не захотел сделать – стало его тенью.

И голос совести – ничем более не заглушаемый – станет непримиримым и неподкупным обвинителем, или же снисходительным и благосклонным защитником души человеческой, поскольку она знает всё.

«Если скажешь: “Вот, мы не знали этого”, то ведь Испытующий сердца знает, и Хранитель души твоей знает, и Он воздаст человеку по делам его».

Окончательный приговор будет зависеть от того, насколько жизнь человека соответствовала Истине. Ибо по словам своим осудишься, и по словам своим оправдаешься.

В тот день каждый человек увидит себя в истинном свете. И если кто не найден будет записанным в Книге Жизни – тот брошен будет в озеро огненное. И это будет смерть вторая – и окончательная.

Таков будет Судный день – и никто не избежит оного.

«И будет во всей земле, – слово Йеговы. Две части в ней истреблены будут, умрут, а третья останется в ней.

И введу треть эту в огонь, и очищу их, как очищают серебро, и испытаю их, как испытывают золото. Призовёт он, остаток, имя Моё, и Я отвечу ему, сказав: народ Мой он. И он скажет: Йегова, Элохим мой».

О дне же том, или часе – никто не знает. Это тайна, закрытая завесой вечности, и нет к ней ключа знания – ни у ангелов на Небесах, ни у Сына – а только у Отца – в длани Его. Ибо Он, в своём Божественном созерцании, видит время и вечность как одно целое, где прошлое, настоящее и будущее переплетены в едином потоке света.

Я могу коснуться и описать эти отблески – но не могу сказать, когда в точности произойдёт это. Поэтому нам остаётся всецело полагаться не на определённые знания времён, а на веру и на волю Его.

А потому смотрите – будьте бдительны в хранении души вашей. Ведь не знаете, когда пробьёт час тот. И посему – не откладывайте добро на потом, поскольку не ведаете даже срока своего – и оттого можете упустить последнюю возможность.

Будьте готовы в любое время дать отчёт о жизни своей. И днём и ночью, и в молодости и в преклонных годах. Ибо каждый день может оказаться для вас последним, и каждая ночь – шагом к вечности.

Йешуа окинул взглядом задумчивых учеников и печально улыбнулся. В его глазах отражалось понимание, которое выходило за пределы слов. Он и желал бы сказать большее – но они не смогли бы воспринять и правильно понять сказанное.

– Чему можно уподобить это для вашего понимания? – произнёс он мягко, как бы размышляя вслух. – Уподоблю человеку, отшедшему в дальний путь и оставившему дом свой на попечение слуг. Каждому определив дело своё, а привратнику заповедал: «Бодрствуй».

Потому – бодрствуйте. Ведь не знаете, когда хозяин дома вернётся: в сумерки, когда сгущаются тени, или в полночь, когда весь мир почивает, или в пение петухов, возвещающих о новом дне, или на рассвете, когда заря зарумянит горизонт.

Чтобы, придя внезапно, не обнаружил вас в забвении, спящими.

Поймите: я говорю не о том, чтобы вы совсем не спали – а о том, чтобы не погружались в сонливость духовною. Храните сердце своё во внимании. Ибо если оно спит – то даже добрые дела превращаются во вредоносные.

Сердце – это привратник ваш. Но при этом не забывайте и о своих обязанностях и предназначении к чему-либо.

И прежде всего – обращайте внимание на самих себя. Дабы не обременялось сердце ваше в праздности, от хмельного угара и тревог житейских, когда приступит внезапно день тот. Ибо он, как силок, охватит каждого – находящегося по всему лику земли – и благочестивых, и грешников.

Глубоко вздохнув, Йешуа посмотрел на бездонное звёздное небо, а затем продолжил:

– Берегите сердце своё в святости, требующей внимания, усердия и веры. И уподоблю это идущему в гору – по каменистой дороге. Если путник утратит бдительность, перестав следить за каждым шагом своим – то, оступившись о камень – упадаёт. И если не разобьётся о него – то вниз скатится в пропасть отчаяния, теряя всё, что имел.

Не бегите от мирского – ибо в нём – ваше поле битвы. Но и не позволяйте ему овладеть собою, растворив в себе. Помните, что мир – только средство для достижения небесной цели. И чтобы дойти – черпайте силы, вверяясь Отцу Небесному, ибо Он есть любовь и источник всего сущего.

Будьте мудры и благоразумны – и на это поясню ещё одной притчей.

При этом уподоблю Царствие Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять оказались неразумными, а пять – мудрыми.

Потому что неразумные, взяв светильники, не позаботились о масле для них – думая, что этого вполне будет достаточно. Тогда как мудрые взяли со светильниками ещё и дополнительное масло – посчитав, что для поддержания огня, малого количества может оказаться недостаточно.

Жених задерживался. Время шло – и постепенно все, задремав, уснули.

И вот – среди ночи раздался громкий возглас: «Смотрите! Жених идёт! Выступайте все навстречу ему!»

Тогда все девы проснулись и стали поправлять огонь в светильниках своих. И неразумные сказали мудрым: «Дайте нам вашего масла – потому как светильники наши гаснут».

Однако мудрые отвечали им: «Нет, чтобы не случилось недостатка и нам, и вам – пойдите лучше к продающим и купите себе».

И те ушли.

В это время пришёл жених. И подготовленные вошли с ним на брачный пир – и двери затворились.

А вскоре после этого пришли и оставшиеся девы, взывая: «Адон! Адон! Открой нам!»

Однако жених ответил им: «Истинно говорю вам: не знаю вас».

Вы этот обычай хорошо знаете – потому что свадьбы у иудеев – не редкость, и подруги невесты всегда должны быть наготове. Если они отлучатся – то жених, придя, может и не пустить их на пир.

Зачем ему на празднике беспечные, небрежные и нерадивые подруги невесты?

Потому говорю вам: мудрость состоит в том, чтобы заботиться прежде о душе своей. Наполняйте светильники сердец ваших – верой, смирением, любовью и милосердием, дабы, когда внезапно явится Сын Человеческий – вы смогли встретить его светом своей истинной любви.

В конце времён никто не сможет оправдать свою беспечность, сказав, что он не был предупреждён – поскольку благая весть распространится по всей земле.

Поэтому каждый должен заботиться о своём духовном богатстве – которое невозможно ни одолжить, ни отнять, ни передать по наследству. Это – внутреннее сокровище, которое не теряет ценности своей.

И только от вас зависит – будет ли сердце наполнено им – или же останется пустым.

Итак, будьте бдительны во всякое время. Молитесь, чтобы избежать участи неразумных и предстать перед Сыном Человеческим не с потухшим сердцем – а с горящим светильником пламенной веры.

Истинно говорю вам: нет, не пройдёт род сей, доколе всё это не исполнится. Ваше поколение станет свидетелем разрушения Йерушалайма, а род человеческий – гонений, разного рода волнений и конца времён.