Солнечный круг

Глава 1. «Стена молчания»

Школьный звонок прозвенел, будто пытаясь разорвать густую тишину, которая витала в классе. Артём машинально провёл пальцем по обложке скетчбука – потрёпанной тетради в плотных чёрных корках, подаренной отцом ещё до того самого разговора. Солнце за окном будто застыло в полудрёме, не решаясь пробиться сквозь серую пелену октябрьских туч.

– Сегодня мы говорим о стихах Есенина, – раздался мягкий голос учителя литературы Марины Игоревны. Она стояла у доски, окутанная лёгким шарфом цвета выцветшей вишни, и улыбалась так, будто каждый раз заново открывала для класса мир, где слова могли быть острыми, как бритва, или нежными, как первый снег. – Кто из вас помнит строки про берёзу?

Руки одноклассников взметнулись вверх, как жаждущие света побеги. Артём же крепче сжал карандаш, будто это спасательный круг. На полях открытой страницы его скетчбука уже проступали контуры дерева – не берёзы, а чего-то меж небом и землёй, с ветвями, похожими на треснувшие лучи.

– Артём? – тихо окликнула Марина Игоревна. – Ты читал стихотворение?

Он вздрогнул. Карандаш выскользнул из пальцев, зацепив за уголок скетчбука. Тетрадь с глухим стуком упала на пол, распахнувшись на странице с солнцем, разбитым тонкими чёрными линиями.

В классе на миг стихли голоса. Артём почувствовал, как щёки залились жаром. Он рванулся под парту, но чья-то рука опередила его.

– Держи.

Девочка с огненно-рыжими косами, заплетёнными в два аккуратных жгута, подала ему скетчбук. Её пальцы были усыпаны веснушками, будто золотистыми крапинками. Артём узнал Соню – старосту класса и, как шептались одноклассники, «душу» школьного кружка «Солнечные лучи». Говорили, она могла заставить улыбнуться даже самого угрюмого учителя физики.

– Круто нарисовано, – прошептала она, возвращая тетрадь. Её глаза задержались на солнце с трещинами. – Это… метафора?

Артём сжал скетчбук так, что костяшки побелели.

– Это просто каракули.

– Не верю. У тебя талант. – Соня улыбнулась, и в её улыбке не было ни капли снисходительности. – В кружке как раз нужны такие, кто видит мир иначе.

– Какие ещё кружки? – хмыкнул Артём, пряча тетрадь в рюкзак. – Я не художник.

– А кто ж тогда? Те, кто рисует солнца-улыбки на открытках? – Соня присела на край соседней парты, не обращая внимания на недоуменные взгляды одноклассников. – У нас в «Солнечных лучах» не оценивают, как у тебя получается круг. Мы рисуем то, что не можем сказать словами.

Марина Игоревна, наблюдая за диалогом, лишь чуть приподняла бровь. Она знала историю Артёма – развод родителей, переезд матери в другой город, отец, ушедший в работу с головой. Но вместо нравоучений учительница предпочла тактичное молчание, давая подростку пространство для дыхания.

– Соня права, Артём, – наконец сказала она, поворачиваясь к доске. – Есенин писал: «Я не знаю, зачем и кому это нужно, но я пишу…» Иногда искусство – это не выбор, а необходимость. Как воздух.

Класс засмеялся – слишком громко для такой тихой фразы. Артём опустил взгляд на свои кеды. Левый шнурок развязался ещё на перемене, но он не стал поправлять его, будто боясь нарушить хрупкий порядок в хаосе своих мыслей.

После урока Соня догнала его у раздевалки.

– Завтра в четыре в кабинете 207, – бросила она, протягивая листок с расписанием кружка. – Приходи. Даже если просто посмотришь.

Артём взял бумагу, чувствуя, как мокрые от пота ладони оставляют на ней размытые следы.

– Зачем вам новички? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. – Чтобы было кого жалеть?

Соня фыркнула:

– Мы не благотворительная столовая. Там Кирилл, например, рисует такие пейзажи, будто их сочиняют облака. А Лиза пишет стихи, от которых мурашки. – Она замолчала, глядя, как Артём мнёт листок в кармане. – Ты ведь тоже что-то прячешь в этих трещинах на солнце. Не бойся показать.

Она ушла, оставив его стоять у вешалок, где его куртка висела чуть криво, будто и сама не знала, где её место.

Домой Артём возвращался пешком, хотя отец предлагал подвезти. «Нужно проветриться», – соврал он, чувствуя, как в кармане шуршит Сонин листок. Улицы встречали серостью: облезлые деревья, чьи ветки цеплялись за провода, как руки утопающих; асфальт в лужах, отражающих мутное небо. Даже вывески магазинов выглядели выцветшими.

Он достал скетчбук, раскрыл на последней странице. Там, поверх наброска солнца, он нацарапал несколько строк после разговора с отцом накануне:

Но промолчал. Снова».*«Папа сказал: “Ты слишком много молчишь”. А я подумал: “А вы слишком много работаете”.

Карандаш дрогнул, добавляя к солнцу новую трещину – тонкую, но злую, как царапина на стекле.

У подъезда его ждало письмо от мамы. Конверт лежал на почтовом ящике, аккуратный, с наклейкой в виде жёлтого одуванчика – их семейного символа удачи. Артём разорвал его конверт, будто распаковывая бомбу.

«Котёнок, прости, что не смогла позвонить. Новая работа – как карусель, не даёт остановиться. Твой отец… он сильный. Пусть сейчас кажется, что всё рушится, но мы найдём новый ритм. Рисуй за двоих – мне не хватает твоих солнц в сообщениях».

Письмо дрожало в руках. Артём представил маму в чужом городе, сидящую за чужим столом, рисующую в календаре крестиками дни до его дня рождения. Он сунул конверт в карман, чувствуя, как грудь сжимает знакомая тяжесть.

Дома пахло пылью и недоговорённостями. Отец сидел за ноутбуком, погружённый в отчёты.

– Как школа? – не отрываясь от экрана, спросил он.

– Нормально.

– Учительница звонила. Говорит, ты не сдал сочинение.

Артём пожал плечами, бросая рюкзак в угол.

– Забыл.

– Артём… – Отец вздохнул, и в этом вздохе слышалась усталость целого мира. – Нужно брать себя в руки.

– Я думал, хватит одного взрослого в семье.

Слова вырвались сами, резкие, как удар локтем в дверь. Отец вздрогнул, будто его ударили не метафорически.

– Ты не один, – тихо сказал он. – Просто… я тоже учусь жить по-новому.

Артём молчал. За окном туча закрыла последние лучи солнца, и комната погрузилась в сумрак.

Ночью он достал скетчбук и листок Сони. Расписание кружка было исписано её размашистым почерком: «Понедельник, среда – рисуем эмоции цветом. Пятница – обсуждаем идеи для больницы». В углу листка она нарисовала миниатюрное солнце с веснушчатым лицом.

Артём взял красную ручку и обвёл дату ближайшего занятия. Потом передумал, зачеркнул. Снова обвёл.

На последней странице скетчбука он начал новый рисунок: стену, уставленную партами. За одной сидел мальчик с тетрадью, за другой – его отец с ноутбуком, дальше – силуэт мамы в окне поезда. Над стеной, будто пытаясь её перелететь, висело солнце. Его трещины светились золотом.

Утром следующего дня звонок на первую перемену застал Артёма у кабинета 207. Он стоял в трёх шагах от двери, сжимая в кармане скетчбук. Внутри слышались смех и звон стаканов – кто-то разлил чай.

Соня выскочила в коридор, поправляя косу.

– Ты пришёл! – воскликнула она, будто ждала его именно здесь и именно сейчас. – Заходи, Кирилл как раз рассказывает про свою катастрофу с акварелью.

Артём поколебался.

– Я… просто посмотрю.

– Конечно! – Соня распахнула дверь. – Здесь безопасно.

Он переступил порог, и дверь за его спиной закрылась тихо, будто обещая: «Стена молчания начинает рушиться».

Глава 2. «Цветные осколки»

Туман за окном сплёлся с паром от чайника, когда Артём переступил порог квартиры. Отец сидел за кухонным столом, разложив перед собой бумаги с графиками и цифрами. На его висках блестели редкие капли пота – батареи в их доме всегда жарили с неистовством, будто пытаясь согреть не только помещения, но и замерзшие разговоры.

– Ты где шлялся? – отец не поднял головы, но пальцы сжали ручку так, что костяшки побелели. – Я звонил в школу. Говорят, ты после уроков куда-то исчез.

Артём бросил рюкзак на стул, чувствуя, как в кармане хрустит Сонин листок с расписанием кружка.

– В библиотеке был. Проект по литературе.

– Снова врёшь. – Отец наконец посмотрел на него. В его глазах читалась не злость, а усталость – та самая, что заставляла его задерживаться на работе до полуночи. – Мне пришлось отложить встречу, чтобы забрать тебя. Я не твоя нянька, Артём.

Подросток сжал зубы. Он хотел крикнуть: «А мама? Она тоже не нянька, но звонит раз в неделю!» Но вместо этого выдавил:

– Я уже не ребёнок.

– Тогда веди себя как взрослый! Учёба, обязанности… А не эти… – отец махнул рукой в сторону рюкзака, где торчал уголок скетчбука. – Рисунки не накормят тебя завтра.

Фраза ударила точнее удара. Артём рванул к своей комнате, но отец остановил его возле двери:

– Поговорим вечером. Когда я вернусь.

– Ты всегда потом.

Слова повисли в воздухе, будто пыль в луче света. Отец открыл рот, но Артём уже захлопнул за собой дверь.

Он достал скетчбук. На последней странице солнце с золотыми трещинами смотрело на него с вызовом. Рука потянулась к карандашу, но вместо линий вышла клякса – чёрная, как отцовский костюм на похоронах их прежней жизни.

«Зачем я вчера пошёл в этот кружок?» – подумал он, вспоминая смех Сони и запах акварели в кабинете 207. Но сейчас стены комнаты давили сильнее школьной парты. Он схватил куртку и выскочил на лестницу, будто за ним гнались призраки.

Дверь кабинета 207 оказалась приоткрытой. Из-за неё доносились голоса и звон колокольчика – кто-то прикрепил его к ручке, и теперь каждое движение двери оглашалось тихим динь-динь.

– …а потом эта акварель размазалась, и у меня получился не закат, а кривой арбуз! – хохотал Кирилл, сидя за столом, уставленным баночками с красками. Его пальцы, перепачканные синим и зелёным, жестикулировали так, будто сами рисовали историю в воздухе. Рядом Лиза аккуратно раскладывала печенье на бумажные салфетки, превращая хаос в уют.

– Успокойся, гений, – подмигнула Соня, замечая Артёма в дверях. – Артём! Мы как раз тебя ждали.

– Я не записывался, – пробурчал он, прислоняясь к косяку.

– Зато записался в зрители? – Лиза подошла, протягивая тарелку. – Печенье домашнее. Мама вчера пекла, пока я читала ей стихи. Говорит, рифмы улучшают вкус теста.

Артём растерянно взял печенье в форме звёздочки. Оно было чуть подгорелым по краям, но пахло корицей и теплом.

– Сегодня у нас особенное занятие, – вмешалась Анна Петровна, педагог с сединой в висках и глазами, полными спокойствия. Она стояла у доски, где мелом было начертано: «Эмоции = цвета. Нет правильных ответов». – Никаких уроков. Только то, что чувствуете сейчас.

Артём оглядел комнату. На стенах висели рисунки: синие спирали грусти, оранжевые взрывы радости, фиолетовые лабиринты страхов. В углу Кирилл уже рисовал что-то в блокноте, а Соня помогала новичку смешивать краски.

– Берите лист, выбирайте цвет, – улыбнулась Анна Петровна. – Не думайте о технике. Просто… выпустите это наружу.

Артём медленно подошёл к столу с красками. Его взгляд зацепился за чёрную тушь – плотную, безупречную, как ночь без луны. Он взял её, чувствуя, как пальцы пачкаются.

– Осторожно, – прошептала Соня, появляясь рядом. – Чёрный – как дыра в космосе. Может засосать.

– Может, мне и нужно исчезнуть.

Она не стала спорить. Вместо этого открыла баночку с золотой акварелью и поставила её перед ним.

– Добавь одну точку. Хотя бы.

– Зачем?

– Потому что даже в самой тёмной комнате всегда есть щель под дверью. – Её голос был твёрдым, но в уголках глаз дрожали веснушки от улыбки. – Помнишь солнце в твоём скетчбуке? Оно хочет вырваться.

Артём опустил кисть в чёрную краску. На листе выросло пятно, похожее на тень от птицы. Соня молча положила ему на стол золотую кисть.

Час спустя его лист напоминал войну стихий: чёрное море, вздымающееся волнами, и в самом центре – крошечная золотая точка, будто падающая звезда. Кирилл, проходя мимо, замер.

– Классно, – тихо сказал он. – Как будто чёрная дыра рождает свет.

Артём фыркнул:

– Ты всё видишь наоборот. Это свет тонет.

– Может, он только ныряет? Чтобы потом вынырнуть сильнее. – Кирилл улыбнулся, поправляя очки, запотевшие от тепла кабинета. – Я тоже начинал с чёрного. Потом понял: если смешать его с белым, получится серый. А серый – это цвет надежды. Он ждёт, пока его раскрасят.

Артём впервые за день ощутил, как напряжение в плечах слегка отпускает. Он взял золотую краску и добавил к точке лучи – тонкие, дрожащие, но настоящие.

– Так лучше? – спросил он у Сони.

– Теперь солнце не треснуло, – ответила она. – Оно растёт.

Анна Петровна собрала всех в круг. На столе стоял старый проектор, через который она показывала фотографии: дети в больничных халатах рисуют на стенах, смеются над неудачными кляксами, дарят друг другу открытки с радужными монстрами.

– Это онкология, – сказала педагог, и в её голосе не было жалости, только сила. – Но они не про болезнь. Они про то, как видеть красоту, даже когда мир кажется серым. Мы хотим сделать для них мурал. Солнечный круг, который напоминает: вы не одни.

Лиза подняла руку:

– А если мы не справимся? Вдруг наш рисунок их расстроит?

– Тогда мы расстроимся вместе, – мягко ответила Анна Петровна. – Но попробовать обязаны. Искусство – это не про идеал. Это про смелость быть неидеальным.

Артём смотрел на фотографии. Мальчик лет десяти, с повязкой на голове, рисовал на листе солнце в рюкзаке. «Солнце в кармане», – подпись под фото защемила сердце. «Оно всегда со мной», – написал ребёнок.

– Я не знаю, как рисовать надежду, – прошептал Артём так тихо, что, казалось, услышала только Соня.

– Зато ты знаешь, как рисовать боль, – ответила она. – А между ними – всего один шаг.

После занятия Анна Петровна угостила всех ромашковым чаем. Артём сидел у окна, наблюдая, как последние лучи солнца золотят крыши домов. В скетчбуке он начал новый рисунок: чёрную стену, на которой золотой точкой светилось окно. Под ним написал:

ты – не стена».«Иногда достаточно одной точки, чтобы вспомнить:

– Поедешь с нами? – спросила Соня, накидывая рюкзак. – Лиза знает короткий путь к автобусной остановке. Там есть кофейня с лучшими пирожными. Угощаю.

Артём покачал головой:

– Надо домой. Отец… наверное, ждёт.

– Тогда держи это. – Соня сунула ему в карман маленькую баночку с золотой акварелью. – На случай, если захочешь добавить ещё точек.

У подъезда его встретил отец. Он стоял на лестничной площадке, держа в руках два стакана с какао – в тех самых кружках с надписями «Лучший папа» и «Лучший сын», подаренных Артёмом на 8 марта три года назад.

– Просто вышел подышать, – буркнул он, протягивая стакан с надписью «сын». – Рецепт твоей мамы. С корицей.

Артём взял какао, чувствуя, как тепло разливается по ладоням.

– Я был в кружке, – неожиданно сказал он. – Там рисуют.

– Я знаю. – Отец вздохнул. – Мне позвонила Марина Игоревна. Сказала, что ты талантлив.

– Она так со всеми говорит.

– Нет. – Отец усмехнулся. – С Лёхой Сидоровым она сказала: «Твой сын – гений дисциплины. Он идеально клеит модели». А про тебя… – Он замолчал, глядя в чашку. – Она сказала: «Артём видит то, что скрыто от других».

Они помолчали, слушая, как где-то внизу лает собака и смех детей отдаётся эхом в подъезде.

– Я боялся, что ты будешь как я, – тихо признался отец. – Всю жизнь мечтал быть художником, но выбрал стабильность. Думал, защищаю тебя от разочарований.

– А сам разочаровался?

– Каждый день. – Отец поставил стакан на подоконник. – Но твоё солнце с трещинами… Оно напомнило мне, что даже разбитое стекло может сверкать.

Артём достал из кармана баночку с золотой краской и поставил её рядом с какао.

– Это мне дали сегодня. Говорят, даже в чёрном можно найти точку света.

Отец покрутил баночку в руках. На его пальцах остались следы золота.

– Знаешь, в детстве я рисовал на обоях нашего первого дома. Мама ругалась, но отец говорил: «Пусть рисует. Стены можно переклеить, а детство – нет». – Он потерёл висок. – Твои стены тоже покрыты моими рисунками. Может, хватит их закрашивать?

Артём посмотрел на отца. В его глазах не было слёз, но голос дрожал, как кисть на мокром листе.

– Завтра кружок в четыре, – сказал он. – Можешь прийти. Посмотреть, как я рисую чёрные дыры.

– А я привезу печенье от мамы Лизы. – Отец улыбнулся. – Говорят, рифмы улучшают вкус.

Ночью Артём открыл скетчбук на чистой странице. Вместо солнца нарисовал стену, покрытую граффити: чёрные тени переплетались с золотыми нитями, образуя узор, похожий на карту звёздного неба. Внизу написал:

вместе».«Стена молчания – не граница. Это холст, который мы заполним

За окном ветер сорвал последний жёлтый лист с дерева. Он кружился в воздухе, будто маленькое солнце, ищущее своё место.

Глава 3. «Проект “Солнечный круг”»

Дождь за окном кабинета 207 стучал в стёкла, будто пытался ворваться внутрь и смешать краски на столах. Артём теребил в кармане куртки баночку с золотой акварелью, подаренную Соней, чувствуя, как капли дождя отсчитывают время до начала занятия. Отец сегодня не пришёл – задержался на работе, но перед уходом оставил на кухонном столе пакет с печеньем Лизиной мамы и записку: «Помни: даже дождь моет небо для солнца».

– Он с каждым днём становится поэтом, – усмехнулась Соня, замечая, как Артём прячет записку. – Может, заведёшь ему скетчбук с рифмами?

– Он больше рифмует цифры в отчётах, – ответил Артём, но уголки губ предательски дрогнули. Впервые за месяц ему не хотелось срывать злость на первом попавшемся.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Анна Петровна с папкой в руках. Её серый плащ блестел от дождя, а в волосах застряла капля, похожая на алмаз.

– Сегодня не просто занятие, – сказала она, ставя на стол проектор. – Сегодня начало чего-то большего.

Экран ожил, показывая фотографию больничного коридора: стены в потрескавшейся краске, окна с решётками, но на дверях каждой палаты – самодельные рисунки. Солнца, цветы, надписи «Вы справитесь!».

– Это онкологическое отделение городской больницы, – объяснила Анна Петровна. – Там живут дети, которые каждое утро выбирают между страхом и надеждой. Мы можем подарить им второе.

Лиза подняла руку:

– Но как? Мы же не врачи…

– Мы художники. – Анна Петровна включила следующий слайд: огромная стена в холле больницы, серая, безжизненная. – Вот наше полотно. Мурал под названием «Солнечный круг». Что, если сделать так, чтобы каждый ребёнок, идущий на процедуры, видел: мир за этими стенами ждёт их возвращения?

Кирилл, обычно молчаливый, вдруг заговорил:

– А если администрация не разрешит?

– Я уже говорила с директором. – В голосе педагога прозвучала уверенность, но Артём заметил, как её пальцы сжали край папки. – Он дал принципиальное согласие. Осталось убедить историков и бюрократов.

– А если мы испортим стену? – вырвалось у Артёма. Он тут же пожалел о словах, но Соня одобрительно кивнула:

– Спрашивает как настоящий лидер!

– Мы испортим её, только если нарисуем пустоту, – ответила Анна Петровна. – Но вы же не дадите этому случиться?

Артём молчал, вспоминая своё солнце с трещинами. «Кто я такой, чтобы дарить надежду?» – кричала голова. Но сердце шептало: «А вдруг получится?».

После объяснения проекта команда собралась у окна. Лиза разложила на столе карту города, Кирилл достал блокнот с эскизами, Соня разлила чай в стаканы с надписями «Твори!», «Верь!», «Делись!». Артём сел чуть поодаль, листая скетчбук. На последней странице его солнце теперь светилось золотыми лучами сквозь трещины.

– Мне нужен организатор, – объявила Лиза, тыкая пальцем в карту. – Кто будет общаться с больницей?

– Ты сама идеальна, – улыбнулась Анна Петровна. – Твои стихи оживляют даже скучные инструкции.

– А я возьму техническую часть, – тихо сказал Кирилл. – Посчитаю, сколько краски нужно, как закрепить рисунок на штукатурке…

– А Артём? – спросила Соня.

Все повернулись к нему. Артём почувствовал, как щёки вспыхивают.

– Я… не готов быть лидером.

– А кто-то просил тебя быть лидером? – Соня швырнула ему набросок стены. – Рисуй. Это твоя зона ответственности.

– Почему я?

– Потому что ты видишь трещины и превращаешь их в лучи. – Её голос смягчился. – Помнишь золотую точку в чёрном море? Это и есть надежда.

Артём взял карандаш. На бумаге он нарисовал круг – не идеальный, с дрожащими линиями, но внутри него пустил корни цветок из солнечных лучей.

– Так… начнём? – спросил он, поднимая лист.

Вечером, дома, Артём не мог уснуть. Мысли крутились вокруг мурала: «А вдруг мои рисунки не смогут согреть этих детей?». Он достал скетчбук и начал новый набросок – стену, покрытую ладонями разных размеров. В центре – солнце, излучающее свет в форме сердец.

За дверью скрипнули половицы. Отец заглянул в комнату:

– Не спишь?

– Думаю о проекте.

Отец присел на край кровати, разглядывая рисунок.

– Когда мне было четырнадцать, я рисовал дом, который построю для мамы. – Он усмехнулся. – С тех пор не брал в руки карандаш. Боюсь, что мечта осталась на том листке.

– Почему перестал?

– Повзрослел. Решил, что стены важнее картин. – Отец провёл пальцем по солнцу в эскизе. – Но твоё солнце… Оно настоящее. Не идеальное, но живое. Как ты это делаешь?

– Не знаю. Просто рисую то, чего не хватает. – Артём отвёл взгляд. – Сегодня Соня сказала: «Ты видишь трещины и превращаешь их в лучи». А я думаю: а вдруг это обман?

– Нет обмана в том, что даёт надежду, – тихо ответил отец. – Даже если луч дрожит.

Он встал, но у двери остановился:

– Завтра я помогу вам с эскизами. В институте меня учили чертить проекты. Пусть будет полезен хоть в чём-то.

На следующем занятии кабинет 207 напоминал штаб: стены увешаны эскизами, на столах – банки с красками, скетчбуки, чашки с остывшим чаем. Анна Петровна принесла новости:

– Директор больницы одобрил проект, но потребовал согласовать детали с историками. Говорит, здание – памятник 80-х годов.

– Это же не Эрмитаж! – возмутилась Лиза. – Там же просто больница!

– Для кого-то – да. Для других – символ эпохи, – мягко ответила Анна Петровна. – Кирилл, можешь проверить архивные документы?

– Уже скачал базу по постройкам области, – кивнул тот, поправляя очки. – Если здание действительно 80-х, историки не смогут запретить мурал.

Артём тем временем рисовал в углу. Его эскиз изменился: солнце теперь держали в ладонях дети разных возрастов. Маленький мальчик с волосами-ёжиком тянулся к лучу, на котором висела скрипичная нота. Рядом девочка в очках рисовала книгу с раскрытыми крыльями.

– Это они? – тихо спросила Соня, подсаживаясь рядом.

– Не знаю их имён. Просто… чувствую.

– Ты гений, Артёмка, – она шлёпнула его по плечу. – Вот только одна проблема: солнце слишком большое. Лучи выходят за границы листа.

– Потому что надежда не помещается в рамки, – вмешалась Анна Петровна, глядя на рисунок. – Но историки потребуют чётких границ. Придётся найти баланс.

Позже, когда остальные обсуждали технические детали, Артём остался один. Он достал телефон и нашёл фото мамы в старом альбоме: они сидят на пляже, она рисует на песке солнце, а он, пятилетний, пытается повторить её движения. Надпись под фото: «Катя и Артём. Лето навсегда».

Сообщение от мамы пришло внезапно:

«Котёнок, прости, что не пишу часто. Здесь строю свой “Солнечный круг” – помогаю в детском центре. Рисуем с детьми мечты. Помнишь, ты всегда говорил: “Солнце лечит”? Ты был прав».

Артём перечитал сообщение десять раз. Пальцы дрожали, набирая ответ:

«Мы с отцом делаем мурал для больницы. Хочу нарисовать солнце, которое не ломается. Поможешь советом?».

Ответ пришёл через минуту:

«Твой луч всегда светил ярче моего. Жду твоих эскизов».

На следующий день Анна Петровна привела гостью – бабушку Сони, Елену Васильевну. Её серебряные волосы были аккуратно уложены, а в глазах читался опыт десятков лет работы волонтёром.

– Она знает всё о больнице, – представила Соня. – Сама водит туда арт-терапевтов.