Обнимая небо

Размер шрифта: 13

Часть первая.

Забайкалье. Военный гарнизон. 1985 год.

Грузовик трясло нешуточно. Коробки с книгами и посудой, деревянные ящики с пожитками, у военных именуемые контейнерами, громыхали, заваливаясь то на одну сторону, то на другую. В кузове сидели трое. Крепкий, по-военному коротко стриженый мужчина с лицом обветренным и загорелым, скуластый и ясноглазый. Миловидная женщина с гладкими волосами, собранными в узел, изящно-грациозная и оттого похожая на балерину. И, наконец, девочка лет пятнадцати, ясноглазая как отец, изящная как мать, весьма очаровательная, если не сказать, красивая. На мужчине была потертая лётная куртка, военная рубашка и военные же брюки. Звали мужчину Андрей Луговой, и был он офицером-летчиком, дослужившимся на сей момент до подполковника. Женщина приходилась ему женой, девочка, соответственно, дочерью.

Итак, грузовик трясло на ухабистой дороге, слева и справа от которой мелькал унылый пейзаж ранней сибирской осени. Марина, так звали жену Лугового, вытащила из какого-то узла платок, обвязала им голову, потому как задул ветер, и глянула на мужа, чуть прищурившись.

– Сколько мы уже едем? Три с лишним часа. Андрей, неужели ты не мог договориться, чтобы нам дали нормальный транспорт?

– Мариш, в части был грузовик и на том спасибо. Сперва вообще газик дали, я старлею говорю: ну и куда я со своими девчонками и кучей барахла в газик втиснусь?

– Андрей, ветер жуткий…

– Ты замерзла? Женька, а ты?

– Я – нет, нисколечко, – Женька, так звалась девочка, улыбнулась и глянула на мать. – Мам, хочешь я тебе свой плащ…

– Сидеть смирно, – Луговой стащил с себя куртку, накинул ее жене на плечи, затем перегнулся через бортик кузова и крикнул. – Коль, сколько еще до гарнизона?

Из кабины высунулась голова в военной фуражке. Голова зычно прокричала:

– Ско-оро уже, товарищ подполковник. Почти прибыли. Километров шесть, не больше-е-е.

– Трусишь, заячий хвост? – Андрей сел обратно, подмигнул дочери.

– Нисколечко, – Женька помотала головой.

– А чего ей бояться, она с тобой уже пятую школу меняет. Ей не привыкать, – Марина поджала губы. – Надо было соглашаться и ехать в Москву…

– Мариш, не в Москву, а в Подмосковье. Полк в Кубинке стоит…

– Какая разница? В любом случае, не такая дыра, в какую ты везешь нас …

– Мам, ну ты чего? Если ты из-за меня, то я в любую школу могу ходить, – Женька поправила растрепавшиеся от ветра волосы.

– Ты? Можешь? Ах да, конечно-конечно, ты у нас все можешь. Ты у нас с отцом замечательно спелась, – Марина раздраженно отвернулась.

– Марин, перестань… Прошу тебя. Женька-то тут причем? Не срывайся на ребенке, – Луговой подсел к дочери, обнял ее за плечи. – Жека, школа хорошая, я узнавал. Пропустила ты меньше месяца, так что без проблем догонишь…

Грузовик свернул направо и прибавил газу, оставив за собой пыльный хвост.

Через пару минут он затормозил перед металлическими, окрашенными в защитный цвет воротами с красной звездой по центру. Тут же к грузовику подбежал коренастый солдатик, отдал честь, распахнул ворота, и грузовик въехал на территорию военного гарнизона, в котором дислоцировался полк военной истребительной авиации.

Он бежал по футбольному полю, ловко попинывая мяч. Лет ему было ровно столько же, сколько другим пацанам, что носились вместе с ним по жухлой, выгоревшей за лето траве. У него была такая же, как у всех, сотню раз стираная майка, такие же старые треники, такие же раздолбанные кеды, такая же мокрая взлохмаченная голова. Но он выделялся. Подбородок его уперто выпирал вперед, в серых живых глазах было что-то дерзкое, бесстрашное.

– Ванька-а-а! Котов, давай!

Один из мальчишек рванул к нему, с разгону врезался в его живот и от удара Ванька рухнул на траву.

– Котов, Котов!!! – пацаны-болельщики завопили, засвистели в два пальца.

Ванька вскочил в одно движение, кинулся к нападающему, завладел мячом.

– Кот, давай, Ко-о-от! Ну же… Ну-у-у!!!

Ванька погнал мяч по полю, направил его в ворота противника и что было сил, ударил ногой…

В шесть секунд мяч настиг ворота, миновал их… и предательски вылетел на дорогу, где тут же раздался оглушительный визг тормозов и грянул какой-то дикий грохот.

Коробки с книгами и посудой, деревянные ящики с пожитками дружно завалились на бок, как подкошенные, а из тех, что были плохо закрыты, высыпалось на дно кузова содержимое. Одна из коробок ударила Марину по ноге, и от боли она вскрикнула. Луговой тут же кинулся к жене, Женька отчего-то выставилась на пацана, что бежал к машине за мячом, водитель – молоденький солдатик, очухавшись от шока, принялся вытирать пилоткой взмокший лоб, а сидевший рядом с ним человек в фуражке мигом распахнул кабину, спрыгнул на землю и заорал во всю глотку.

– Котов, паршивец, у тебя глаза на заднице или где?!!! Ты какого черта мяч под колеса, а?! Какого черта, сукин ты сын?!!!

– А какого черта ваш боец рот разевает, первый день за рулем? Ему не человек под колеса кинулся, мог бы ехать и не тормозить! – Ванька подхватил мяч и рванул к полю.

– Я тебе язык твой вместе с гландами выдеру и на заднице завяжу! Ты мне поговори еще, поговори! Некому тебе шею намылить, так я намылю! – человек в фуражке сплюнул на землю, сунул в рот папиросу и запрыгнул обратно в кабину.

– Шел бы ты в баню, дядя Коля, солдатам шеи мылить! – Ванька перепрыгнул через бревно, рванул по полю, пнул мяч, и он с разлета угодил в ворота.

– Го-о-ол!!! Го-о-о-о-ол!!! – пацаны завопили, как резанные.

– Как ты, Мариш? – Андрей глянул на жену.

– Нет, ты посмотри какой наглый мальчишка, – Марина сдвинула брови, не обращая внимания на мужа. – И хам какой! Надеюсь, он с тобой в одном классе учиться не будет? Чтобы ты с ним общаться не вздумала, ясно? Женя! Женя, ты что оглохла?

Женька меж тем сидела, глядя в сторону футбольного поля, на котором как ни в чем не бывало, носился «наглый мальчишка».

– А? Чего, мам? Чего?

– Наглый хам, говорю, вот чего. И хватит уже на него пялиться.

III

– А-а-а! Не тронь меня, пусти! Пусти-и-и!

– Отдай! Моё!

– Не отдам! Щас как врежу!

– Подвинься, дурак!

– Сама такая!

– Не дам тебе мой ржавый гвоздь!

– Нужен мне твой л-лжавый гвоздь, у меня л-логатка есть!

– Валентина Григорьевна! Валентина Григорьевна-а-а, а Борисенко опять пристает!

В спальной комнате старшей группы детского сада стоял дикий галдеж. Повсюду были разбросанные подушки, на полу валялись пух и перья. Из-под стареньких кроваток торчали круглые попы в разноцветных трусах и маленькие босые ноги.

– Собираем, собираем! Кому сказала, разгильдяи! Борисенко, отползи от Щукиной и не щекочи ее за пятку! А ты Щукина не верещи! Борисенко, ты меня понял, бестолочь?

Няня Валя, румяная, горластая девица, оглядела комнату, встала на колени и заглянула под кровать. Из-под кровати теперь выглядывал лишь толстый Валин зад.

– А ну-ка… вот ты где… Попался, Котов? – няня пошарила рукой, поймала за шиворот кого-то и вытащила этого кого-то из-под кровати, – Так! Котов, кто у Тарасова все пуговицы с мясом отодрал, а?!

– И карман тоже, – из-под кровати раздался писклявый голос.

– У пуговиц нету мяса, – Пашка Котов, забавный, пухлый мальчика лет шести, выставился на няню, насупился и запыхтел в две дырки круглого носа.

– А ты не умничай! – няня Валя поправила волосы, выбившиеся из толстой косы, наклонилась к Пашке, глядя ему в самые зрачки. – А кто у Попова печенье за обедом стырил, а? Молчишь?! А кто жрал цветы с клумбы? В них червяки, Котов, чер-вя-ки!

– Подумаешь, что червяки! А Игорь Катю поцеловал! Он ее не только поцеловал, он на ней жениться даже хочет! – Пашка вытер грязный от пыли нос. – А вы, Валентина Григорьевна, полы под кроватью не моете. Во-о!

В доказательство Пашка сунул под нос няне грязную ладошку и надул от возмущенья щеки.

– Котов, вот все дети как дети, а ты, как самое настоящее чудовище! – няня Валя не выдержала, захохотала, схватила Пашку за шею. – Вот я не знаю, не знаю, что я с тобой сделаю! Задушу я тебя, Котов, и меня помилуют!

– Не помилуют вас, а в тюрьму посадят, – Пашка спокойно освободил шею и сделал два шага назад, на всякий случай. – А будете меня обижать, я брату нажалуюсь, и он вам уши оторвет.

– Брату твоему самому уши оторвать надо. Во сколько он сегодня за тобой придет? Опять во дворе прошляется и про тебя забудет? Я тебя, Котов, тут до ночи стеречь не собираюсь. У меня, может, личная жизни имеется, – няня Валя отряхнула халат, взяла веник и принялась заметать перья.

Возле первого подъезда кирпичного пятиэтажного дома стоял военный грузовик. Несколько солдатиков выгружали из кузова ящики и коробки, затаскивали их на второй этаж. Женька спрыгнула на землю, размяла затекшую от дальней дороги спину и осмотрелась по сторонам.

Двор был уютный, со всех сторон окруженный деревьями. На натянутых от дерева к дереву веревках хлопало на ветру белье: простыни и пододеяльники, детские майки и колготки, чьи-то огромные подштанники и рейтузы. Неподалеку поскрипывали пустые качели. В деревянной песочнице возились два малыша. Две мамаши сидели напротив на скамейке и щелкали семечки.

В метрах четырех от грузовика прыгали в «классики» девчонки. Женька направилась было к девочкам, но передумав, развернулась, и зашагала к подъезду. Разговаривать с девочками было не о чем, девочки были младше Женьки.

Из подъезда тем временем выскочил пацан, взъерошенный, как воробей, в массивных, как у старого профессора очках. Пацан, точно глухой, громко крикнул Женьке:

– Привет!

– Привет…

Женька улыбнулась, но тут же вытаращила глаза, поскольку из подъезда снова выскочил пацан. Точно такой же. Взъерошенный и в очках. Один в один копия первого.

– Привет! – второй пацан заорал еще громче.

– Если выскочит третий, я чокнусь…– Женька продолжала таращиться на пацанов.

– Новенькая? – пацан «номер один» стащил очки с носа, глянул на Женьку, близоруко щурясь, протер очки рубашкой.

– Новенькая, – Женька кивнула.

– В какой класс? – пацан «номер один» напялил очки обратно и оглядел Женьку с головы до ног.

– В девятый.

– Здоровски! К нам! – пацан «номер два» ткнул пальцем в брата. – Он – Вадик. А я – Эдик.

– Ясно, – Женька улыбнулась. – А я – Женя.

– Здоровски! Айда, Женя, – Вадик схватил Женьку за руку, потянул ее за собой. – Айда с нами, в соседний подъезд! В подвал! Мы тебе кое-чего покажем!

– Я не могу. Я только что приехала…

– Побежали, не пожалеешь! – Эдик схватил Женьку за другую руку. – Там та-ки-е классные чудики…ва-а-аще…

– Какие еще чудики? – Женька оглянулась, посмотрела на грузовик. Солдаты все еще разгружали вещи. – Ну ладно, побежали. Только быстро!

Квартира была хорошая, с двумя большими светлыми комнатами и весьма просторной кухней. Марина обошла всю квартиру и, несмотря на светлое время суток, включила везде свет.

– Ну как? – Андрей, улыбаясь, выглянул из коридора, в который солдаты затаскивали здоровенный ящик.

– Никак, – Марина пожала плечами. – Жить можно.

– Разрешите доложить, товарищ подполковник?

К Луговому подбежал молоденький сержант.

– Докладывай.

– Товарищ подполковник, все вещи доставлены.

– Отлично, – Андрей осмотрел ящики, крикнул солдатам. – Спасибо, ребята!

– Разрешите идти? – сержант взял под козырек.

– Разрешаю.

– Есть!

Закрыв за солдатами дверь, Луговой вошел сначала в одну комнату, затем в другую и, наконец, заглянул на кухню. Марины нигде не было.

– Мариш, ты где?

Марина сидела на бортике ванной и смотрела в зеркало, что осталось на стене от прежних жильцов.

– А-а, ты тут… – Луговой вошел в ванную, сел рядышком с женой, обнял ее за плечи. – Устала?

– Оставь меня, – Марина отстранилась, резко встала.

– Марин… Марин, у любого человека есть предел терпения, – Андрей медленно поднялся, достал из кармана пачку с сигаретами, потеребил ее в руках, затем крепко смял в кулаке. – Я уже не знаю, как мне с тобой себя вести. Женька не слепая, она уже взрослая девчонка, она уже соображает. Марин, я не могу на таком градусе ежедневно, мне ведь еще работать надо, мне летать надо.

– И что? Летай себе, пожалуйста. Я тут причем? – Марина сцепила на груди руки, голос ее стал неприятно резким. – Что ты от меня хочешь, что-о?

– Ничего, – Андрей спокойно смотрел на жену. – Ничего особенного. Просто хочу, чтобы ты не раздражалась. Хочу, чтобы ты была такой, как раньше. Марин… ты очень изменилась после санатория…

– Причем тут санаторий? Причем?! – Марина вдруг закричала, глаза ее стали мокрыми. – Что ты привязался к этому санаторию? Раз в жизни съездила одна, а ты уже черт знает что думаешь…

– Не заводись, я ничего не думаю, – Луговой подошел к жене. – Я просто вижу, что с тобой что-то происходит…

– Хватит! Замолчи-и-и! – Марина кинулась в комнату, но вдруг резко остановилась, поймала ртом воздух, мучительно, с хрипом выдохнула и замерла в совершенно нелепой позе.

– Мариш… – Андрей вбежал в комнату. – Опять? Я сейчас! Лекарство в сумке?

На кухне Луговой схватил сумку жены, перевернул ее, вытряс все содержимое.

Первое во что тут же уткнулся его взгляд, был конверт. Точнее несколько конвертов, крепко перетянутых резинкой. Обычные почтовые конверты с адресом отправителя и адресом получателя, с двумя штемпелями в углу. Получателем была Луговая М. Е., а отправителем некий Петрушин Ф.Н.. Отправитель был из Ленинграда.

Луговой осторожно взял конверты, точно боясь обжечь или испачкать руки. Лицо его тут же напряглось, где-то у левой скулы бешено запульсировала вена. Сунув в карман руку, Луговой вытащил пачку с сигаретами. Пачка была смята. Луговой швырнул пачку на пол, так же осторожно положил конверты в сумку, взял лекарство и быстро зашагал в комнату.

В подвале было темно, свет пробивался сквозь маленькое оконце, которое загораживали какие-то старые доски. Женька вместе с братьями-близнецами пробиралась через груду всевозможного хлама в виде ведер, великов, санок, цинковых корыт и прочей хозяйственной дребедени. По дороге Женька задела головой чьи-то старые лыжи, лыжи с грохотом упали со стены. Сделав еще несколько шагов, Женька зацепила подол плаща за колючую проволоку, натянутую в виде ограждения вдоль стены. Подол Женькиного плаща предательски затрещал.

– Вот тебе и здрасьте! Что теперь будет?! – Женька в ужасе выставилась на новенький, но уже порванный плащ, но вдруг услышала чье-то жалобное поскуливание.

У стены в куче старых тряпок возились четыре щенка. Совсем маленькие. Еще слепые, мокрые и беспомощные.

– Ой… – Женька, разом забыв про плащ, опустилась на колени, прямо на грязный земляной пол.

– Скажи, классные чудики? – Эдик довольно улыбнулся.

– Они сироты, – Вадик опустился рядом с Женькой.

– Как сироты? А где их мама? – Женька протянула руку, и тут один из щенков вцепился Женьке в палец и принялся его сосать.

– Маму прапор Бутейко пристрелил, – Эдик перестал улыбаться, вздохнул печально. – Он вечером…

– Короче было так, – Вадик перебил брата. – Прапорщик Бутейко напился в дежурке на летном поле. Финка туда прибежала к солдатам, они ее любили очень, подкармливали. Ну, короче, прапор пьяный поплелся в зеленый домик… в туалет, то есть, а Финка ему под ноги кинулась. Он табельное оружие вытащил и как ша-р-р-рахнет!

Щенок не отпускал Женькин палец. Нос у него был теплый и влажный.

– Он, наверное, решил, что ты его мама, – Вадик погладил щенка по мягкой шерстке.

– Не трогай, – Женька вдруг нахмурилась, отпихнула Вадика. – Я его домой заберу.

– А тебе родители разрешат? Нам мама сказала, что с лестницы нас вместе с собакой спустит.

– Разрешат, – Женька взяла щенка на руки, расстегнула кофту, сунула щенка за пазуху. – Ладно, я пошла. А то меня, наверное, потеряли.

– Ну пока…

– Пока.

– Завтра в школе увидимся.

– Увидимся.

VII

Необыкновенные узорчики из разноцветных стеклышек. Солнышки, цветы, снежинки. Повернешь немного и, оп – вместо них уже яркие звездочки. Повернешь еще и, оп – золотые шарики, красные и синие кубики.

Оля, девочка с огромным бантом, смотрела в детскую трубу-калейдоскоп. Рядом с ней стоял гордый и довольный Пашка.

– Ну, все! Посмотрела и хватит. Отдай, – Пашка вырвал у Оли игрушку, – Я тебе и так бесплатно показал.

– А где ты такую взял? – Оля восхищенно выставилась на трубу.

– Мне папка прислал!

– Нет у тебя никакого папки, – Оля презрительно хмыкнула. – Врешь ты все, Пашка!

– Дура ты, Оля! – Пашка надулся, бережно спрятал трубу в пластмассовый чехольчик. – Была бы ты мальчишкой, я бы тебе сейчас по башке треснул!

– Кото-о-ов! Павлик! На выход! За тобой пришли!

Из коридора донесся Валин бас.

– Дерется, как бандюк отпетый. Всех обижает, всех, – Валя, недовольно морща нос, глянула на Ваньку Котова.

Ванька стоял, опираясь о стену, руки – в карманах штанов, между зубов – спичка. Стоял Ванька, молча, с равнодушной, отсутствующей физиономией.

– Грубит воспитателям, нагрубил маме Костика Полунина. За калейдоскоп со всех детей по десять копеек содрал…

– Не со всех! – Пашка подбежал к Ваньке, обнял его за ноги, крепко к ним прижался. – Привет, Ваня!

– Привет, шнурок, – Ванька потрепал брата по вихрам. – Чеши за вещами живо!

– Чешу! – Пашка радостно кивнул и вприпрыжку понесся к раздевалке.

– Видно, что мальчишка без отца растет… – Валя, глядя Пашке вслед, вздохнула. Задумалась о чем-то, потеребила кончик косы.

Ванька тут же напрягся, вытащил из зубов спичку, впился в Валю колючим взглядом.

– А больше вам ничего не видно? Нет?! Не вашего ума дело, с отцом он или без отца!

Багряные и золотые деревья проносились с бешеной скоростью. Пашка сидел на раме велика, восторженно крутя башкой по сторонам. Внезапно он вдруг нахмурился, вроде как вспомнил что-то.

– Вань, а Вань…

– Чего тебе? – Ванька прибавил скорость, свернул к домам.

– Да ладно…ничего…– Пашка покусал пухлую губу. – Просто спросить хотел…

– Хотел, значит, спрашивай.

– А я передумал.

– Передумал, значит, не спрашивай.

Пашка закинул голову. Облака на небе были похожи на стадо бегущих барашков. Пашка поморгал круглыми, как две вишенки глазами и тихо спросил.

– Вань, а, Вань… А калейдоскоп мне точно папка прислал?

Ванька нахмурился, принялся усилено крутить педали.

– Вань… а, Вань, ты чё молчишь? Не слышишь?

– Слышу.

– А чё не отвечаешь?

– Папка.

VIII

Грузовика во дворе не было. Женька огляделась и быстро зашагала к подъезду. Внешний вид Женьки был испорчен: порванный и уже изрядно испачкавшийся плащ, грязные колени, растрепанные волосы.

В подъезде Женька остановилась на первом этаже и растерянно пробормотала:

– Номер квартиры…

Щенок за пазухой завозился. Женька сунула за пазуху руку, погладила теплую шерстку.

– Тише-тише, не паникуй, найдем мы нашу квартиру… Сейчас у соседей спросим…

Женька подошла к двери, что была обита черным дерматином с медными цифрами «37», и решительно нажала на звонок.

Дверь распахнулась быстро. На пороге стоял забавный, пухлый мальчишка.

– Фу-у, это оказывается девчонка какая-то большая, – мальчишка выпятил нижнюю губу, с досадой почесал макушку. – А я думал, это мама с Ваней пришли.

– Ты что один? – Женька присела на корточки, заглянув мальчишке в глаза. Глаза у него были круглые и черные, как две спелые вишни.

– Ага, – мальчишка кивнул. – Ваня меня из садика на велике привез и маму встречать помчался. Мама всегда с работы тащится, как ишак с авоськами. Ой, а чё это у тебя там шевелится?

Мальчишка бесцеремонно оттянул ворот Женькиной кофты и сунул свой нос Женьке за пазуху.

– Ого-о, пёсик… Какой он страшненький, а где ты его взяла?

– Женька! Ты где была?

По лестнице спускался отец. Выглядел он скверно. Точно не спал три ночи или был серьезно болен.

– Пап, у меня щенок, можно?

– Можно. Иди домой.

– Папа, что-то случилось? – Женька смотрела на отца с тревогой. Лицо у отца было непривычно хмурое. – Ты на работу?

– На работу. Иди домой.

Луговой быстро спустился по лестнице, открыл дверь подъезда и тут Женька, спохватившись, закричала.

– Пап, а номер квартиры у нас какой?

– Сороковой.

– Пока, сосед, – Женька направилась к ступенькам.

– А у меня калейдоскоп есть. Мне его мой папка прислал, – мальчишка с деловым видом сунул руки в карманы штанов. – Ты ко мне приходи. Я тебе калейдоскоп дам позырить, а ты мне с пёсиком дашь поиграться. Заметано?

– Заметано.

Женька засмеялась, перепрыгивая через ступени, побежала вверх по лестнице.

– Господи, ты на кого похожа?! Что с твоим плащом, в какой грязи ты на коленях ползала?! И вообще, где ты шлялась?! Не успели приехать…

– Мам, у меня с собой щенок, он будет жить в моей комнате. Если ты его выкинешь, я уйду вместе с ним, – Женька решительно расстегнула кофту, достала щенка. Щенок тут же заскулил.

– Что-о??? – Марина задохнулась от возмущения, выставилась на щенка, как на мокрицу.

– Его надо покормить, – Женька спокойно смотрела на мать.

Марина хотела было что-то сказать, вскинула руки, но тут же обессилено опустилась на ящик. Сидела она так пару минут и все это время Женька не спускала с матери глаз. Наконец, Марина встала, подошла к окну и, встав к Женьке спиной, тихо произнесла.

– На подоконнике на кухне пакет с молоком. Достань из серой коробки блюдце.

В летной столовой было оживленно, хотя занято было всего несколько столиков. Молодые летчики что-то громко обсуждали, хохотали, травили анекдоты.

Официанток, обслуживающих летный состав было три. Тучная пожилая тетка с уставшим, одутловатым лицом. Неопределенного возраста особа с пережженными от краски волосами, размалеванная дешевой косметикой, точно портовая девка. И пышущая здоровьем блондинка, лет тридцати пяти.

У блондинки было открытое, исконно русское лицо, аппетитные формы, живые, смеющиеся глаза и милые ямочки на круглых щеках. Блондинка толкала перед собой тележку с тарелками и плыла, соблазнительно покачивая широкими бедрами.

– Алька, ты нас кормить сегодня будешь?

– Алевтина, ты мне салат с капустой не дала…

– Аль, ты чего в субботу делаешь? Приходи к нам вечером в общагу…

Алька, так звалась хорошенькая официантка, не обращая внимания на крики молодых офицеров, быстро миновала зал и подъехала к столику, обособленно стоявшему у большого окна.

За столиком сидело двое летчиков старших по званию. Темноволосый подполковник с вытянутым лицом и крупным орлиным носом, и симпатичный, широкоплечий полковник с небольшой лысиной, тщательно прикрытой одинокой прядью.

– Товарищ полковник, вот… рыбка и картошечка…

Алька поставила перед полковником тарелку, задев его при этом покатым бедром.

– Рыбка и картошечка… – полковник кашлянул в кулак, придвинул тарелку, глянул на подчиненного. – Сань, у меня в машине…

– Понял, товарищ командир! – подчиненный быстро встал из-за стола.

Едва он отошел, полковник снова кашлянул, воровским движением погладил Алькину коленку.

– Солнышко, в субботу… как обычно…

– Миша…

– Солнышко, не могу без тебя, погибаю…

– Миша-а…

– Все, иди. Иди, не мозоль глаза…

Алька улыбнулась игриво, развернула тележку и покатила ее к выходу.

***

Спустя пять минут в стареньком светлом пальтишке и бежевой беретке Алька бежала к выходу с тяжелыми сумками в руках.

– Алевтина…

От мужского туалета к Альке быстро шагал молодой капитан в летном комбинезоне.

– Ой, Слав, мне некогда. Меня там уже, наверное, сын дожидается…

– Аля, – капитан подошел к Альке, прижал ее к стене, навалился всей грудью. – Аленька…

– Слав, отвали. У меня руки заняты, а то бы врезала.

– Поматросила и бросила, чертовка? – летчик крепко обнял Альку, зашептал ей что-то на ухо.

Алька засмеялась, но тут же округлила глаза и закричала.

– Ну чего смотришь, чего? Он сам пристал, у меня руки заняты!

У входа в столовую, пожевывая спичку и глядя исподлобья, стоял Алькин сын Ванька.

Капитан тут же отпрянул, и как ни в чем не бывало, посвистывая, направился в туалет.

Ванька проводил летчика ненавистным взглядом, подошел к матери.

– Дождутся они, скоро всем им рожи бить буду. Сумки давай!

– Суровый ты у меня, Ванечка. Хоть бы поздоровался с мамой…

– Пойдем, дома Пашка голодный.

За окнами школьного коридора гудели самолеты, а это значит, что на аэродроме шли полеты. Сквозь чистые стекла хорошо просматривалось синее, безоблачное небо, вдоль которого, оставляя длинный инверсионный след, летели четыре истребителя.

– Девятый класс, к вам пополнение!

Директор школы распахнул дверь, легонько подтолкнул Женьку в спину и зашагал следом, чуть прихрамывая на левую ногу. Несмотря на хромоту и немолодой возраст, выправка у директора была о-го-го. На лбу, упрямый завиток и усы, точь в точь как у Чапая, только шашки и коня не было.

Ученики девятого класса загромыхали партами, дружно повскакивали.

– Всем – вольно! Все сели! – директор с прищуром оглядел класс, потеребил усы и вдруг шагнул вперед, врезав кулаком по первой парте, так что на ней подпрыгнули учебники. – Отставить! Не все сели! Прокопенко, Дульцев, Ушкова, Кукушкина, Сомов, вста-а-ать! Буржуи – под стол, идет комсомол! Так? Вы советские комсомольцы или вы тут кто и где? Прокопенко, Дульцев, Сомов, почему прическа не уставная?! Завтра чтобы ни сантиметра на шее! Малышева, с ушей дребедень немедленно снять! И чтобы никаких украшательств! Вам тут не в варьете! Ушакова, шагом марш в уборную с мылом умываться! Глаза раскрасила, как я не знаю кто и где!

Директор выдул пар, как закипевший чайник, смахнул со лба пот и, поостыв немного, заковылял вдоль прохода, размахивая руками и чеканя каждое слово.

– Кто есть настоящий советский комсомолец? Настоящий советский комсомолец – есть молодой оплот, молодой строитель коммунизма, достойная смена советскому коммунисту. Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими! А что есть внешний вид настоящего советского комсомольца? Внешний вид настоящего советского комсомольца – есть зеркало его комсомольской души! Внешний вид настоящего советского комсомольца всегда чист, опрятен и скромен! Такие комсомольцы как Прокопенко, Дульцев, Ушакова, Кукушкина и Сомов позорят светлую память таких комсомольцев как Космодемьянская, Матросов, Чайкина и Кошевой! Мне стыдно за вас, Прокопенко, Дульцев и… – директор выставился на учеников, видимо, вспоминая их фамилии, но тут же махнув рукой, продолжил, – …и так далее! Позор бесчестным комсомольцам!

Все это время Женька стояла перед классом у доски. Она уже успела пересчитать всех учеников, их было двадцать два, успела перемигнуться с Вадиком и Эдиком, они сидели в правом ряду на последней парте, успела разглядеть портреты физиков-ученых, висевших на стене.

– Что говорил товарищ Ленин делегатам третьего съезда РКСМ? Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Во-о какие слова! Знанием всех богатств! А вы? Вы пополняете свою память знаниями? Когда я был в вашем возрасте…

Директор, доковылял до учительского стола и вдруг замолчал, поскольку уткнулся в Женьку взглядом.

– А ты чего стоишь? Садись! – директор достал носовой платок, громко высморкался, затем развернулся и заковылял по проходу между парт. – Когда я был в вашем возрасте…

– А куда садиться? – Женька задала вопрос спине директора.

– Куда-куда, на свое место! – спина директора продолжала двигаться. – Когда я был в вашем возрасте…

– Но у меня нет своего места, – Женька нахмурилась.

– Что? – директор, наконец, обернулся.

– Здравствуйте, Матвей Геннадьевич…

В дверях стояла маленькая – метр пятьдесят, круглая, как мяч учительница. У нее были глубоко посаженные глазки, двойной подбородок, лежавший на гипюровом воротничке и коротенькие ножки с выпуклыми, как у футболиста икрами. Зато она была на каблуках, в модных заграничных, чуть великоватых туфлях.

– Садитесь, садитесь, – учительница замахала на учеников маленькими ручками.

– Зинаида Тимофеевна? Здравствуйте, – директор почему-то уставился на заграничные туфли. – У вас урок? Понял, ликвидируюсь.

Директор заковылял к двери, но у двери обернулся, еще раз глянул на туфли, покачал головой и распахнул дверь.

– Матвей Геннадьевич, а что было, когда вы были в нашем возрасте? – круглолицый, кудрявый пацан подпер кулаком щеку и выставил на директора озорные глаза.

– А это я тебе, Косяков, индивидуально расскажу, – директор сдвинул брови, погладил усы и громко захлопнул за собой дверь.

– Простите, ребятки, задержалась. С мамой Саши Кондратьева общалась… Ой, а ты кто такая? – учительница уставилась на Женьку и от интереса часто-часто заморгала.

– Она тут уже шестнадцать минут тридцать восемь секунд стоит. Я засекал, – круглолицый, кудрявый Косяков вытянул вперед руку. На руке у Косякова красовались большие командирские часы.

– Это новенькая. Ее Матвей Геннадьевич привел и про нее забыл …

– Он про комсомол и про коммунизм нам опять рассказывал…

– Это Женя! – Эдик вскочил со своей парты.

– Она вчера приехала! – Вадик вскочил следом за братом.

– Митрофановы, вам слово никто не давал, у Жени свой язык имеется, – учительница поправила гипюровый воротничок и снова посмотрела на Женьку. – Зовут, значит, Женя. А фамилия, я так понимаю, Луговая?

– Луговая, – Женька кивнула.

– Ребята, Женин папа, подполковник Луговой, новый заместитель командира нашего полка, – учительница взяла в руки мел и подошла к доске. – Садись, Женя, вон туда, к окну. Вместе с Таней Носовой.

– Раздевайтесь, Шапавалов…

– Раздеться для вас – всегда готов!

Молодой, симпатичный летчик улыбнулся во все свои тридцать два белоснежных зуба, подмигнул озорным глазом. Напротив летчика сидела за столом врач. Елена Юрьевна Нагибина или просто Лена, Леночка. Очень милая, с выразительным лицом, с черными, как персидская ночь глазами и каштановыми, в легких завитках волосами, небрежно подколотыми на затылке.

– Не смешно, Шаповалов, – Лена затянула на руке летчика манжет тонометра, стала накачивать воздух.

– Елена Юрьевна… – летчик прикрыл своей ладонью ладонь Лены. – Елена Юрьевна, я хотел вам…

– Не надо ничего хотеть, уберите, пожалуйста, руку, – Лена с невозмутимым видом сняла с руки летчика манжет, с невозмутимым видом добавила. – Сто двадцать на шестьдесят.

– Как у Гагарина, – летчик надел рубашку. – Елена Юрьевна, ведь можно же просто, как два культурных человека – в кино, в клуб… Можно…

– Нельзя, Шаповалов, – Лена принялась что-то записывать.

– Вы безжалостны, Елена Юрьевна, – летчик направился к двери. – Вы даже не представляете как я…

– До свидания, Шаповалов, – Лена продолжала что-то записывать. – Удачного вам полета.

– Моя удача в ваших руках, – летчик захлопнул дверь.

Правда через секунду дверь снова распахнулась.

– И моя жизнь в ваших руках…

– Шаповалов… – Лена, не поднимая головы, перелестнула страницу, продолжила запись.

Дверь захлопнулась, но через секунду снова открылась.

– Вы безжалостны, но прекрасны…

– Шаповалов!

Дверь в очередной раз захлопнулась и в очередной раз раскрылась.

– Шаповалов, сколько можно!

– Разрешите, полковой врач Елена Юрьевна Нагибина?

Лена вздрогнула, выронила ручку, поймала глоток воздуха и крепко зажмурилась. Затем открыла глаза, медленно вскинула голову и, напряженно глядя в сторону двери, едва слышно прошептала.

– Ты…

– Так точно! Подполковник Луговой в ваше распоряжение прибыл!

Андрей Луговой взял под козырек, затем быстро подошел к столу, наклонился, взял руку Лены, коснулся руки губами.

– Ну, здравствуй, Леночка…

XII

-…атомы состоят из еще более малых частиц трех видов. В центре каждого атома имеется ядро, образованное протонами и нейтронами…

Зинаида Тимофеевна встала на цыпочки, так что ее пятки выскочили из великоватых заграничных туфель и, подняв руку, так что подскочила кримпленовая юбка, нарисовала на доске ядро с протонами и нейтронами.

– Вокруг ядра быстро движутся электроны, образуя так называемые электронные облака. Количество протонов в ядре равно количеству электронов, движущихся…

– Зинаида Тимофеевна…

В дверь просунулась голова с косичками.

– Зинаида Тимофеевна, там к вам опять мама Кондратьева пришла. Она возле учительской стоит и плачет…

– Да-да… иду-иду, – физичка отряхнула от мела руки, оглядела класс. – Я быстро, читайте пока девятый параграф, приду, буду спрашивать. И чтоб никто с места не вскакивал, и разговаривать не смел. Считайте, что вы к стульям приклеены, и рот у вас зашит!

Едва физичка вышла за дверь, Вадик с Эдиком вскочили, подбежали к Женькиной парте.

– Привет!

– Привет, – Женька улыбнулась. – А вы к стульям не приклеены?

– Да, плевать, – Вадик махнул рукой. – Молекула смылась, можно потрепаться.

– Молекула? – Женька рассмеялась. – И, правда, на молекулу похожа…

– Это я придумал, ее с моей подачи все так называют, – Эдик с гордым видом поправил очки. – Ну чего, тебя с чудиком с лестницы не спустили?

– Неа, – Женька покрутила головой.

– Митрофановы, а я вообще-то могу пожаловаться, – Женькина соседка, Таня Носова, недовольно засопела. – Проваливайте на свое место, вы мне параграф читать…

Носова не успела договорить, поскольку внезапно раздался вопль.

– Лежать всем!!! Химическая атака! Все на пол!!! За неимением противогазов, накрывайтесь, кто чем может!

Весь класс, за исключением Женьки Луговой, она почему-то осталась сидеть за партой, дружно рухнул на пол…

– Боже мой, что тут происходит? Котов, ты чего в дверях стоишь, и почему весь класс на полу лежит?

Молекула вытаращила глаза, брови ее поползли кверху.

Ученики тем временем стали подниматься с пола.

– Это Ванька Котов со своими розыгрышами!

– Котов, я себе все колени отбила, ненормальный!

– Ванька, вот зачем ты над людьми издеваешься?! У меня теперь весь фартук грязный!

– Мало того, что опоздал, так еще дурью мается!

– Ха-а-а!!! Нормально, Кот!!! Мне понравилось!

Ванька Котов скользнул по Женьке равнодушным взглядом, та все это время не спускала с Ваньки глаз, и с невозмутимым видом поплелся к своей парте. Скинул с плеча спортивную сумку, плюхнулся на стул.

– Так сели все и рот захлопнули, – Молекула подошла к Ваньке. – А ты, Котов, немедленно дай мне свой дневник!

XIII

Лена Нагибина стояла у окна и говорила спиной. Так было легче, так она его не видела.

– … вот так, Андрюша, закончила медакадемию… А когда узнала, что ты женился, два с лишним года слезами умывалась… А потом в Ташкент, в центральный госпиталь попросила назначение. Туда из Кабула ребят раненых привозили, работала круглыми сутками, голова на место быстренько встала. Свои слезы пустой водой показались. Замуж не вышла, не встретила… Судьбу ведь дважды не встречают, а не судьбу мне не надо. Думала, все, забыла, столько лет прошло. А нет ведь, оказалось, не забыла. Старые раны снова закровоточили. Ох, Луговой, Луговой, лучше бы ты не приезжал…

– Леночка… – Андрей подошел к Лене, обнял ее за плечи. – Ты самая замечательная, ты самая чудесная, самая удивительная. Какой якорь цепляет нас за другие берега, один Бог, видимо, знает. Пойду я. Полеты через двадцать минут.

Луговой чмокнул Лену в макушку и быстро зашагал к двери.

– Ты все так же любишь эти другие берега? – Лена крепко зажмурилась.

– Все так же, – Луговой кивнул и вышел в коридор.

XIV

От дома до маленького продуктового магазинчика было минут пятнадцать ходьбы, но Марина решила поехать. Спустив по лестнице Женькин велосипед, Марина вышла на улицу, пристроила к багажнику хозяйственную сумку, надела на голову капюшон куртки, села на велосипед.

Гарнизон оказался очень даже симпатичным и уютным. Вдоль всей дороги, по которой ехала Марина, росли деревья, по-осеннему красочные и яркие. Слева и справа, лихо размахивая метлами, подметали тротуары солдаты. Вдали – детский садик и возле него – малыши, играющие в «ручеек». Еще дальше – снова солдаты, но уже марширующие по плацу. Там же, штаб полка, у входа, офицеры.

Марина объехала солдат и свернула к магазинчику.

– … прическа у тебя сегодня – сногсшибательная! – молоденький лейтенант улыбнулся от одного оттопыренного уха до другого, перегнулся через прилавок.

– Чё, денег опять?

Грудастая продавщица, плотно затянутая в красное крепдешиновое платье, припудрила нос, достала из-под прилавка толстую тетрадь.

– Пятерку, Рябов?

– Пятерочку, Тонечка!

– Так… Рябов… пять рублей, – продавщица поплевала на карандаш, записала фамилию в тетрадь. Достала пять рублей, выложила их на прилавок. – Свободен, Рябов! Следующий!

– Тонь, а, Тонь… а мне бы десяточку до получки, – худющий, точно сотню лет некормленый, прапорщик подмигнул продавщице.

– Федотов, не дам! В прошлый раз дала, через две получки вернул. Не дам! – продавщица взяла зеркало, принялась рассматривать что-то на подбородке. – Следующий!

– Мне буханку черного и пакет молока…

– Ой…– продавщица сунула зеркало под прилавок, выставилась с любопытством на Марину. – А я думала, опять какой холостяк… Шесть человек с утра уже. Идут и идут. До получки дотянуть не могут, все до копейки промотают и ко мне.

Продавщица положила на прилавок хлеб и молоко, улыбнулась золотыми зубами.

– Я – Антонина, а вас как зовут?

– Марина Евгеньевна, – Марина взяла продукты, направилась к двери.

– А вы в каком доме живете? Вместо кого приехали?

– Вместо Ковалевых.

– Вместо Ковалева-а-а?! Ой…Так вы – жена замкомандира полка нового???

– Скажите, Антонина, а где у вас тут почта? – Марина остановилась у двери.

– Почта? Почта в поселке, Марина Евгеньевна. За ворота ехать надо, но не за главные, а за вторые, где ангары. Автобус ходит каждые…

– Спасибо, до свидания.

Через двадцать минут Марина уже ехала на велосипеде по небольшому поселку…

Зайдя на почту, она быстро подошла к окошку, наклонилась и негромко, точно не желая, чтобы кто-то, кроме молодой девчонки, сидевшей за стеклом, ее услышал, спросила.

– Простите, могу я заказать разговор с Ленинградом?

Сначала длинный школьный коридор, крашенный в унылый серый цвет, был пуст. Только на подоконнике сидели, свесив ноги, две пионерки, уткнув две головы в один учебник. Директор школы, Матвей Геннадьевич, обнимая небольшой гипсовый бюст Ленина, ковылял к своему кабинету.

– Почему на подоконнике? Быстро спрыгнули!

Матвей Геннадьевич заковылял дальше, но тут зазвенел звонок и длинный коридор в момент заполнился учениками. Директора вместе с бюстом Ленина чуть с ног не сшибли.

Женька вышла из класса вместе с близнецами Митрофановыми.

– Ванька! – Эдик помахал рукой. – Иди сюда, мы тебя с Женей познакомим, она с нами в одном подъезде теперь живет.

– Иди сюда, Кот! – Вадик тоже помахал рукой.

Женька вытянула голову, поскольку из-за толпы Котова не было видно.

Ванька стоял возле окна, рассматривая большие командирские часы, которые демонстрировал, гордо оттопырив руку, круглолицый Димка Косяков.

– Вань! – Эдик снова помахал, потянул Женьку за собой.

Ванька глянул на Женьку и снова уставился на часы.

– Ты чего нас игнорируешь? – Эдик, подойдя к Ваньке, удивленно поднял брови.

– Может, мне еще к вам бежать вприпрыжку? – Ванька отвернулся, хлопнул Косякова по плечу. – Классные часы, командирские! Тебе, Косяк, теперь только шлема и истребителя не хватает!

– Это Женя, – Эдик кивнул на Женьку.

– Вижу, – Ванька с равнодушной физиономией посмотрел Женьку.

– А я тебя вчера уже видела, – Женька улыбнулась Ваньке.

– И что? – Ванька напрягся, опустил глаза и почему-то принялся рассматривать свои раздолбанные кеды.

– Ты мяч под колеса грузовика зафутболил, – Женька продолжала улыбаться. – Я с родителями на этом грузовике ехала, когда…

– Слушай, ты чего ко мне со своим грузовиком привязалась? Тебе чего от меня надо? – Ванька вдруг схватил спортивную сумку и рванул к школьному буфету.

– Чего это с ним? – Эдик вытаращил глаза.

– Понятия не имею, – Вадик захлопал глазами. – Странный он какой-то сегодня.

– Да нет, нормальный был, – Димка плюнул на стекло часов, потер его рукавом. – Похоже, его муха какая-то вдруг укусила.

Женька развернулась, посмотрела вслед убегающему Ваньке.

Внезапно Ванька тоже обернулся и посмотрел на Женьку, но тут же отвернулся и со всех ног помчался дальше.

XVI

По летному полю, на котором стояли истребители МиГ- 29 с красными звездами на крыльях, быстро шагали два летчика. Зам командира полка подполковник Луговой и тоже зам, тоже подполковник, Зыбин – темноволосый, с крупным орлиным носом, уже встречавшийся нам в летной столовой. Прибывший в полк Луговой был назначен первым замом, Зыбин, служивший в полку третий год, являлся замом по летной подготовке.

Оба летчика были одеты в зеленые высотно-компенсирующие костюмы, какие одеваются на сложные пилотажи и именуются у летчиков как «вэ-кэ-ка».

– …Андрюх, даже поговорить с тобой толком не успели. Сколько мы лет не виделись? – Зыбин натянул летные перчатки.

– Сань, да уж, наверное, лет десять…

– Ух ты, чёрт… как время летит. Дочке-то сколько настукало?

– Пятнадцать.

– Невеста. А я все в холостяках, – Зыбин глянул на Лугового и вроде как, между прочим, добавил. – Леночка Нагибина тут.

– Знаю, – Луговой отвернулся, выставился куда-то вдаль. – Виделись уже.

– Марина как? – Зыбин прищурился.

– Нормально.

– Нормально, как-то ненормально у тебя звучит. Не ладится что-то?

– Сань, да все в порядке.

– Ладно, захочешь, сам потом расскажешь. А я вот не женился и не жалею. Зато нервы здоровые, так? Так! – Зыбин рассмеялся. – В нашем деле – ведь как? Порядок в семье, порядок в небе. А попадется такая дамочка, что…

– Разрешите обратиться, товарищ подполковник?

К Зыбину подбежал майор в синем, инженерном комбинезоне.

– Слушаю, Володь.

– Все машины к полетам готовы.

– Ну, раз готовы, значит, и мы полетим, так, товарищ подполковник? – Зыбин подмигнул Луговому.

– Куда ж мы денемся? – Луговой подмигнул Зыбину.

– Разрешите идти, товарищ подполковник? – майор взял под козырек.

– Разрешаю.

– Есть!

– Ну, Андрюх, давай, – Зыбин хлопнул Лугового по плечу.

– Давай, Сань, – Луговой хлопнул Зыбина.

Через несколько минут подполковник Луговой уже сидел в кабине самолета.

Луговой надел шлем, пристегнул кислородную маску, закрыл фонарь кабины, запустил двигатели.

Истребитель вырулил на взлетную полосу, включил фарсаж и взлетел в безоблачное небо.

XVII

– … в эфире передача «В рабочий полдень». По просьбе мастера токарно-фрезерного цеха Григория Брянцева передаем …

Алька, по-детски счастливая, с озорным блеском в глазах, с ямочками на румяных щеках, вкатила на кухню тележку с грязной посудой.

На кухне стоял чад, точно в банной помывочной. На огромной плите кипело сразу несколько здоровенных кастрюль. Поварихи шустро бегали от одной кастрюли к другой, от разделочного стола к мойке.

– Алька, опять возле командира, как муха у бочки с медом въешься? – неопределенного возраста официантка с пережженными от краски волосами, поставила на тележку тарелки с едой, погрозила Альке кулаком. – Ой, Котиха, вот погоди, узнает его баба, она тебе башку к чертовой матери оторвет!

– Плевала я, Светка, на его бабу! – Алька засмеялась чистым, звонким смехом, поправила передник.

– А вот зря расплевалась, Котова, зря. Она у него бешеная, – Светка поставила на тележку стаканы с компотом. – Вот сопрет у мужика своего наган и тебя, дуру, укокошит!

– Тьфу на тебя, Светка, тяпун тебе на язык!

– Тьфу, тьфу, тьфу, – Светка сплюнула через левое плечо. – Алевтин, на кой леший он тебе сдался? В гарнизоне мужиков холостых, как семечек в арбузе.

– А, может, я его люблю, – Алька подошла к зеркалу, улыбнулась собственному отражению.

– Да ты их всех любишь… – глянув на Альку исподлобья и подтолкнув тележку, к выходу направилась пожилая официантка с хмурым лицом.

– Ну уж всех, скажешь ты, тетя Рая! – Алька засмеялась, подбежала к старому транзистору, добавила громкость.

– Алька, ты чего музыку врубила?! Оглохнем тут все!

Алька мигом скинула босоножки, распустила волосы. Два шага вперед, два шага назад, Алька тряхнула головой, крутанула задницей.

Бабы на кухне дружно разинули рты.

– Ты погляди, чё вытворяет!

– Ой, Алька-а-а…

– И где это она так модно научилась?!

– Алька, ты командиру спляши! Он жену сразу бросит!

– В зале летчики голодные сидят, а она танцы на кухне устроила…

– Ох, Алька, Алька, загульная ты баба…

XVIII

Двор гарнизонной школы был небольшой, но очень ухоженный. Перед входом в школу тянулась асфальтовая аллейка, вдоль которой выстроились по-солдатски клумбы с осенними цветами, доживавшими свои последние деньки. Возле школьного входа трудились сейчас ученики девятого класса. Девятиклассники подметали аллею, сгребали граблями сухие листья, что покрыли желто-багряным ковром прилегающую к алее траву.

Женька полила клумбу, поставила на землю большую лейку, поправила волосы и глянула в сторону деревьев, где дымился костер.

Возле костра стояли Ванька Котов и Димка Косяков, оба высыпали в костер листья. Ванька что-то весело и оживленно рассказывал Димке.

Женька взяла лейку и направилась к костру. Увидев Женьку, Ванька тут же замолчал.

– А как зовут нашу учительницу по истории? – Женька подошла к Ваньке с Димкой. – Она на завтра что-то задавала?

– Ирина Анатольевна, – Димка высыпал в костер листья из ведра. – Период восстановления хозяйства после Гражданской войны задавала.

– Понятно, – Женька глянула на Ваньку, покачала в руке пустую лейку. – Ваня Котов, а ты не мог бы мне помочь воду принести?

– Я занят, – Ванька нахмурился, поднял с земли грабли, стал сгребать листву.

– Пойдем, я тебе помогу, – Димка поставил ведро, направился к Женьке, взял у нее лейку.

Пока Косяков и Луговая, мирно беседуя, шагали к школе, Ванька Котов, стоял, застыв на месте, напряженно глядя им вслед… Едва Женька с Димкой вошли в школу, Ванька швырнул грабли на землю, сорвался с места и рванул к школе, но тут из школы вышла физичка, держа в руках стопку дневников.

– Ребята! Ребята, подойдите все ко мне! Я проставила вам оценки, можете забрать свои дневники!

Ванька поравнялся с Молекулой.

– Стоп, Котов. Ты это куда?

– Мне надо.

– Котов, надеюсь, ты не глухой. Стой здесь, пока не получишь свой дневник. Прокопенко!… Фетисова!… Держите… Митрофанов Эдик!

Ванька стоял, не спуская с дверей школы глаз.

– Луговая!

– Она за водой пошла, – к Молекуле подбежала Таня Носова. – Зинаида Тимофеевна, давайте мне ее дневник, я ей передам.

– Дульцев!… Держи… Косяков!…

– Он тоже за водой пошел, – Ванька хмыкнул. – Я могу его дневник взять.

– Держи, Котов.... На-ка, свой тоже возьми… Митрофанов Вадик!

Раздав дневники, Молекула направилась к школе.

Ванька заглянул в свой дневник, тут же его захлопнул и быстро зашагал к школьному входу. Правда, не сделав двадцати шагов, Ванька вдруг остановился, точно вкопанный.

Из школы, смеясь и оживленно беседуя, вышли Луговая и Косяков. Косяков нес лейку, Луговая почему-то несла школьный пиджак Косякова.

– Ванька, прикинь, я воду включил, а там какой-то придурок кран свернул, вода как брызнет во все стороны! – Косяков подошел к Ваньке.

– Держи, Дима, – Женька протянула Косякову мокрый пиджак.

И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Ванька вдруг вскинул руку и, болтая в воздухе Косяковским дневником, крикнул.

– Видал, Косяк? Твой дневник!

Отбежав от Димки, Ванька закричал.

– Поймай! Ну! Лови!

– Ванька, ты чего? – Димка захлопал глазами.

– А того! Фиг ты его получишь, урод! – Ванька вдруг рванул к костру и, недолго думая, швырнул в него Косяковский дневник.

– Котов! Котов, ты чего творишь?!

Димка Косяков кинулся к костру, но Ванька тут же рванул к Димке и сшиб его с ног. В следующую же секунду к костру пулей понеслась Женька.

– Луговая! Женя-я-я! – Димка вскочил с земли. – Женя, ты обожжешься-я-я!!!

Женька тем временем уже извлекла из костра дневник, упала на колени, захлопала по дневнику руками. Ванька Котов, разом сник, точно сдувшийся шарик и теперь не мигая и не дыша, точно завороженный смотрел на Женьку. Весь девятый класс дружно кинулся к месту событий, дружно, точно по команде, замер. Через минуту класс так же дружно, точно по команде ожил и закричал на все свои двадцать голосов.

– Котов, ты больной?!

– Котов, с ума сошел!

– Вань, ты соображаешь, что делаешь?! – Эдик Митрофанов снял очки, выпучил глаза, точно без очков ему Ваньку стало лучше видно.

– Ванька, зачем ты это сделал?! – Вадик Митрофанов растерянно потеребил ухо.

– Кот, что с тобой?! Кот?!!!

Ванька все так же заворожено смотрел на Женьку. Женька вскинула голову и, глядя на Ваньку очень серьезно и очень обеспокоенно, поднялась с колен, протянув Косякову его дневник.

– Котов, что у тебя с головой в последнее время происходит? – класс продолжал гудеть.

– Да пошли вы все… – Ванька сорвался с места и рванул прочь от одноклассников.

– Ваня! – Женька вдруг тоже сорвалась с места, кинулась за Ванькой. – Ваня, стой! Подожди! Сто-о-ой! Ваня-я-я!

Так и не догнав Ваньку, Женька добежала до дороги, остановилась, отдышалась. После этого она развернулась на сто девяносто градусов, и, глядя на свои черные от сажи руки, уныло побрела обратно к школе.

XIX

В квартире Луговых было уже все расставлено, развешено и разложено. Марина стояла посреди кухни, прижимая к груди сумочку. Левее Марининых ног, возился на полу подросший и окрепший щенок. Щенок катал крышку от банки, толкая ее толстенькими лапами. Крышка скользила по полу, щенок тут же хватал ее зубами. Марина опустилась на стул, достала из сумочки перетянутые резинкой почтовые конверты, достала одно из писем, стала внимательно в него вглядываться. Глаза Марины затянулись влагой. Марина, быстро сунула письмо в конверт, достала другое письмо, пробежала по нему глазами, нашла нужную строку, откинулась на стуле, прижала письмо к груди. Щенок оставил в покое крышку, подполз к Марине, стал лизать ей ногу. Марина все так же щенка не замечала. Щенок куснул пару раз Маринин тапок и снова пополз к крышке. Марина, наконец, очнулась, быстро убрала письмо в конверт, спрятала конверты в сумочку и, перешагнув через щенка, точно через пустое место, вышла из кухни.

После этого Марина включила в ванной воду, принесла из комнаты грязное белье. Постояла с минуту, глядя на себя в зеркале, затем положила белье в воду и присела на бортик ванной…

Алька Котова стояла на подоконнике и мыла окно. Подол цветастого халата у Альки был подоткнут за пояс и оттого были видны крепкие, округлые Алькины ноги. Рукава у халата были засучены почти до верха, представляя взору голые Алькины руки, стоит заметить, не менее привлекательные, чем Алькины ноги. Алька мыла окно и весело напивала под нос, что-то там про любовь-нежность-разлуку.

– Котова! Ты бы уж совсем догола разделась! Во, даешь, баба!

По дороге с большими авоськами вышагивала продавщица гарнизонного магазина Антонина Попова.

– Догола, Тонечка, только для избранных! – Алька засмеялось звонким смехом.

– Выходной, что ли? – Антонина остановилась под окном, опустила на землю авоськи.

– Выходной, Тонечка, – Алька кивнула, подышала на стекло, потерла его тряпкой. – Вот, решила его с пользой для дела употребить. А ты чего не на работе?

– А, надоело все, пошло оно к чертям. «Учёт» повесила, – Антонина сложила руки на желейном животе, но тут же их отдернула, точно ошпарившись. Оглядела живот, оглядела курдючные свои бедра, глянула на Альку. – С тебя, Котиха, только скульптуры для музеев лепить. Повыставляла тут себя на обозренье, настроенье людям портить.

– Да брось ты, Тонечка, ты красивая! – Алька засмеялась, опустила подол халата.

– Красивая, как корова сивая. Ну тебя к чертям, – Антонина махнула рукой, точно отогнала муху.

В этот момент раздался пронзительный крик.

– Генка! Генка, ты зачем песком в детей кидаешься?

В глубине двора сидела на лавочке некая особа. Точнее она даже не сидела, а почти возлежала, закинув голову и подставив солнцу лицо. Лицо было и без того красное, точно панцирь отварного рака. Волосы у особы были рыжие-рыжие, заплетенные в косу и закрученные на затылке в крендель. Особа была до жути похожа на Кустодиевскую красавицу. Только, в отличие от той, была одета. Голос у особы был резкий, похожий на вой милицейской сирены.

– Генка! Ты какого черта песок в рот суешь?!

Особа вскочила и, тряся телесами, кинулась к песочнице.

– О! Командирова супружница наследника выгуливает, – Антонина остановилась, глядя на особу. Затем перевела взгляд на Альку. – И чего он в этой чувырле углядел?

– Ну зачем же ты так? – Алька улыбнулась. – Может, она человек хороший.

– Да щас, двадцать раз, а то она ко мне в магазин не ходит, и я ее в глаза не знаю. Человек хороший… Как варежку разинет, так мухи в магазине от шока дохнут, – Антонина подняла с земли авоськи. – А ты чего ее защищаешь, может, еще в подружки к ней запишешься? Вот погоди, узнает она, что ты с мужиком ее шашни водишь, вот тогда мы всем гарнизоном и похохочем!

– Да на здоровье! – Алька фыркнула и засмеялась.

– Ладно, пойду, надоело мне твои красоты разглядывать, – Антонина зашагала дальше.

Алька взяла старую газету. Газета заскрипела о чистое стекло. Алька, натирая окно, снова весело запела про любовь-нежность-разлуку.

Марина высыпала в ванну стиральный порошок и снова застыла, глядя на льющуюся воду. Щенок заполз в ванную, понюхал Маринины тапки, отполз, понюхал корзину с бельем и, угомонившись, устроился под батарей. Внезапно, видно поймав какую-то мысль, Марина кинулась из ванной, схватила куртку, схватила сумочку и выбежала вон из квартиры.

– … ну хоть бы на чаек позвала. Аленька, ну? Я поднимусь?

– Нет, Слав.

– Аль, а, давай, я тебе окна помою?

– Да ты что, Слав! – Алька залилась звонким смехом.

Под окном у Альки стоял молодой капитан. Капитан топтался на месте, пожирая Альку глазами.

– Ну хоть на пять минут…

– Нет, Слав. Мне Пашку из садика забирать пора. Уходи, тоже мне Ромео нашелся! – Алька, смеясь, захлопнула окно, спрыгнула с подоконника, направилась в коридор.

В коридоре Алька громко вскрикнула и в ужасе уставилась на потолок.

С потолка ручьями текла вода. Босые Алькины ноги быстро зашлепали к входной двери…

Звонок трезвонил громко и пронзительно, так, что было слышно даже в подъезде. Алька нажала на звонок еще пару раз, затем стала колотить в дверь кулаками. Квартира номер сорок все так же отзывалась полной тишиной и полным отсутствием хозяев.

– …прозвучала команда «газы»! Всем надеть противогазы! Готовность – десять секунд! Время пошло!… семь, восемь, девять, десять! Всё! – Матвей Геннадьевич щелкнул заглушкой секундомера. – Пичугин! Косяков! Мальцева, Бондаренко, Носова! Вы отравлены!

Ученики девятого класса, все как один, сидели перед директором школы в резиновых противогазах и глядели на директора сквозь стеклянные «глазницы».

– Урок начальной военной подготовки готовит каждого советского школьника к боевым действиям теоретически и практически. А так же развивает дух патриотизма и дисциплинирует. Ставлю вам задачу! Каждый ученик и каждая ученица должны пробыть в противогазе десять минут! – Матвей Геннадьевич достал носовой платок, громко высморкался и заковылял к двери. – Буду через три минуты! И чтоб никто и никуда со своего места…

Директор оглядел класс и с грохотом захлопнул дверь.

–У-у-у-ууу!!! – ученики дружно загудели из-под противогазов.

В это самое время на Женькину парту спилотировала записка…

– Девятый класс, отбо-о-ой! Всем снять противогазы!

Женька стащила с головы противогаз и тут же развернула под партой записку.

«Ты мне нравишься. Приходи в шесть часов к памятнику».

Женя спрятала записку в карман, с любопытством оглядела всех мальчишек, остановила взгляд на Ваньке Котове. Ванька с деловым видом разглядывал трубку противогаза. Женька снова оглядела мальчишек. Эдик с Вадиком сравнивали свои противогазы, Димка Косяков протирал командирские часы, все остальные смотрели на Матвея Геннадьевича.

– Таня, – Женька наклонилась к соседке по парте, зашептала. – А сколько в гарнизоне памятников?

– Один, – Носова удивленно посмотрела на Женьку, отложила противогаз. – Самолет старый, он памятник…

– Носова, Луговая, разговоры прекрати-и-ить!

XXI

Девчонка за стеклом сверлила ее любопытным взглядом. Еще бы. Она ворвалась на почту, точно песчаный смерч. Она задыхалась и почти закричала, прижавшись к стеклу: «Мне Ленинград! Пожалуйста, срочно!». Она нервно мерила шагами почтовое отделение, точно тигрица клетку, а когда, наконец, раздался долгожданный звонок, она кинулась к телефону, сметая все с пути.

Теперь она говорила тихо и от любопытства девчонка за стеклом напрягла слух и даже чуть-чуть привстала.

– Алло… Здравствуйте… Простите, могу я услышать генерала Петрушина?… Кто его спрашивает? Ну-у… м-м-м… нет, это не жена… Сестра! Сестра из Забайкалья, это межгород… Что?… Да, я поняла. Нет, ничего передавать не надо, я перезвоню завтра. До свидания.

Марина положила трубку, быстро прошла мимо глазеющей на нее молодой почтальонши и вышла на улицу.

На улице она села на велосипед и быстро поехала по пыльной дороге.

XXII

Спустя полчаса Марина вошла в подъезд, миновала лестничный пролет и тут же услышала громкий и довольно злой голос.

– Вы из сороковой?!

У дверей квартиры Луговых стояла Алька. Мокрая, растрепанная, гневно сверкающая глазами.

– Я из сороковой, – Марина достала ключи. – А что, собственно говоря, случилось?

– А то, собственно говоря, что кран закрывать надо! – Алька шагнула вперед, подбоченив руки. – Вы, наверное, жена замкомандира полка, только мне плевать, у меня дома корабли пускать можно!

– Боже мой! – Марина раскрыла дверь, кинулась в квартиру. – Боже мой, да как же я так!

Через несколько минут обе – Алька и Марина, черпали воду с пола квартиры Луговых.

– Да вы идите, я сама, – Марина вылила воду в унитаз, глянула на Альку. – Идите…

– Нет уж, у меня обои и так отклеились, не хватало еще, чтоб пол рассохся, – Алька зачерпнула воду, сверкнула глазами.

– Вы не беспокойтесь, мы вам все поклеим, – Марина присела на корточки, посмотрела на Альку. – Вы простите меня, пожалуйста. У меня сегодня нервы совсем никуда, даже не помню как кран открывала.

Марина отвернулась и вдруг заплакала.

– Э-э, да вы чего, – Алька подскочила, кинулась к Марине, обняла ее за плечи. – Да чего это вы?! Ой, только не надо плакать! Ну подумаешь, обои! Плевать мне на эти обои тысячу раз! Мне их Пашка всё равно все разрисовал. Подумаешь, потоп случился! Никто же не утонул. Правда? – Алька заглянула Марине в глаза.

– Правда, – Марина кивнула.

– Ну и чего мы тогда плачем, а? Давайте быстро воду выгребать! – Алька засмеялась звонким, заразительным смехом. – Потоп – не пожар! Вы, главное, со спичками поаккуртнее. Потоп мы с вами еще переживем, а вот пожар я лично тушить не умею!

Марина не выдержала, улыбнулась и вдруг первый раз за долгие месяцы засмеялась, вторя звонкому Алькиному смеху.

XXIII

По дороге, размахивая руками из стороны в сторону, шагали солдаты. Солдаты истошно орали.

– …через две-е, через две зимы-ы-ы

через две-е, через две весны-ы-ы,

отслужу-у, отслужу, как надо и вернусь!

За-пом-ни-и-и…

Солдаты дошагали до столовой и умолкли. Однако тут же со стороны казармы зашагали другие солдаты. Так же размахивая руками и так же истошно деря глотки.

– … У сол-да-та выходно-о-ой, пуговицы в ряд!

Ярче солнечного дня-я-я, золотом горя-ят!

Часовые на посту, в городе весна-а-а,

Про-во-ди нас до воро-о-от,

Товарищ старшина-а, товарищ старшина-а…

Женька бежала мимо солдат, хвост, собранный на макушке весело скакал, щеки горели.

Миновав кирпичную, двухэтажную санчасть, миновав офицерский клуб, миновав маленький продуктовый магазинчик, Женька, наконец, добежала до памятника.

Памятник, действительно, был самолетом. Старым, боевым, немного облезлым истребителем, нацелившим в небо короткий нос.

Женька остановилась возле памятника, отдышалась, собрав выбившиеся из хвоста волосы, и огляделась по сторонам.

Вокруг никого не было.

Женька обошла памятник, точно за памятником мог кто-то спрятаться и снова огляделась. Затем снова обошла памятник, принялась разглядывать самолет.

После этого Женька поковыряла ногой землю. Подняла с земли какую-то смятую крышку, запустила ее в кусты.

Все так же никого не было.

В это самое время из кустов, в которые улетела крышка, за Женькой безотрывно наблюдал Ванька Котов. Пару раз он даже шагнул вперед, но передумав, вернулся и снова затаился, не спуская с Женьки глаз.

Женька вздохнула, потеребила пуговицу на куртке. Огляделась, кусая губы. Вытащила из кармана леденец. Развернула фантик, сунула леденец в рот.

На дороге меж тем нарисовался молодой офицер на велике, в летном комбинезоне и фуражке.

Женька сложила рупором руки и прокричала.

– Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

– Шесть часов двадцать две минуты!

Женька присела на ступеньку возле памятника и прошептала.

– Двадцать две минуты…

Ванька в кустах нахмурился, собрался с духом, направился уже было к памятнику… но Женька вдруг решительно вскочила и быстро зашагала прочь.

Часть вторая.

За окном кружились снежинки. Деревья напротив школы утопали в сугробах. С ветки на ветку прыгали длиннохвостые трясогузки и желтогрудые синицы, ветки при этом колыхались, и с них тут же осыпался чистый пушистый снежок. Вдоль дороги разгребали снег солдаты, краснощекие от мороза, без шинелей, в одних лишь гимнастерках и солдатских ушанках. Возле входа в школу стояли два снеговика. Один, с ведром на голове, другой, с морковкой вместо носа. Рядом, с лыжами в руках, топтались, ожидая физрука, ученики седьмого класса.

Женька отвернулась от окна и, почувствовав на себе чей-то взгляд, повернула голову. Ванька Котов, сидевший через проход на третьей парте, странно и пристально смотрел на Женьку. Женька убрала со лба непослушную прядь и улыбнулась Ваньке. Ванька нахмурился и тут же отвернулся.

Женька подперла кулаком щеку и перевела взгляд на Таню Носову. Таня стояла рядом с партой и читала поэму Лермонтова. Читала с выражением, точно на конкурсе чтецов.

– …я враг небес, я зло природы,

И, видишь,– я у ног твоих!

Тебе принес я в умиленье

Молитву тихую любви,

Земное первое мученье

И слезы первые мои…

Женька снова перевела взгляд. Мимо проплыла клетчатая, плиссированная юбка. По проходу между парт медленно двигалась большая, точно пароход учительница. У учительницы было широкое лицо с грубоватыми мужскими чертами и широкие, как у пловчихи плечи.

– …О! выслушай – из сожаленья!

Меня добру и небесам

Ты возвратить могла бы словом.

Твоей любви святым покровом…

– Носова, достаточно. Молодчина, – учительница одобрительно кивнула, сложила на животе руки и «поплыла» по проходу дальше. – Митрофанов Вадик. Нет, не пойдет, ты на прошлом уроке отвечал… Митрофанов Эдик, продолжай.

– Одетый, я предстал бы там.

Как новый ангел в блеске новом;

О! только выслушай, молю,

Я раб твой, – я тебя люблю!

В отличие от Носовой, Эдик читал без выражения. Зато громко. Просто орал на весь класс. Женька зажала ладошкой рот, чтобы не лопнуть от смеха. Эдик посмотрел на Женьку и заорал еще громче.

– Лишь только я тебя увидел -

И тайно вдруг возненавидел

Бессмертие и власть мою…

Не удержавшись, Женька снова глянула на Ваньку и снова столкнулась с ним глазами. На этот раз Ванька не нахмурился и не отвернулся.

– Луговая и Котов, хватит уже в гляделки глядеть, – учительница повернулась к Эдику. – Митрофанов, достаточно. Читаешь так, что оглохнуть от тебя можно. Артистизма – ноль, хорошо хоть выучить удосужился, садись. Теперь, Котов, я тебя хочу послушать.

Ванька лениво поднялся со стула.

– Ну? – учительница изобразила на лице знак вопроса. – Слушаю тебя, Котов, самым внимательным образом.

– А я не выучил, – Ванька сунул руки в карманы штанов.

– А я и не сомневалась. Руки из карманов достань, – учительница подошла к Ваньке. – Котов, ты вместо того чтобы Луговую разглядывать, лучше бы об учебе думал. Двойки сперва исправь, потом влюбляться будешь…

В классе тут же раздался дружный хохот.

– Плевал я на двойки, на Луговую и на вас, Тамара Пантелеевна! – Ванька оглядел одноклассников таким взглядом, что все они тут же разом заткнулись, точно все как один подавились дружно. – И на вас на всех, тоже плевал!

После это Ванька быстро зашагал от своей парты, затормозил у доски, развернулся к классу, выдержал небольшую паузу и вдруг начал читать. Негромко, спокойно, глядя при этом на Женьку.

– Не знаю.. Полон жизни новой,

С моей преступной головы

Я гордо снял венец терновый,

Я всё былое бросил в прах:

Мой рай, мой ад в твоих очах…

Женька, опешив, опустила глаза, Таня Носова почему-то удивленно выставилась на Женьку, весь класс вместе с учительницей вытаращился на Ваньку. Братья Митрофановы и Димка Косяков даже рты разинули. Ванька тем временем продолжал декламировать Лермонтова, все так же, глядя на Женьку.

… Люблю тебя нездешней страстью,

Как полюбить не можешь ты:

Всем упоением, всей властью

Бессмертной мысли и мечты.

В душе моей, с начала мира,

Твой образ был запечатлен,

Передо мной носился он…

– Нет… То есть, да… – это заговорила учительница. – Спасибо, Котов. Э-э-э… гм-м-м… Мда-а-а… Ну, вот…

Пока учительница мычала, Ванька с вызовом оглядел класс и быстро зашагал к своему месту. Женька посмотрела на Ваньку, но он на нее больше не смотрел, не смотрел вообще, точно не было ее в классе вовсе.

Учительница, наконец, обрела дар речи и заговорила членораздельно.

– Ну, вот. Вот, а говорил, что не выучил. Вы слышали, как он, а? Вот как надо! А ведь я двойку могла поставить. А ведь как выучил, как выучил! Как будто это и не Котов, а я даже не знаю, кто… А ты знаешь, Котов, это ведь пять. Пять! Беру свои слова обратно.

Летное поле заливало декабрьское солнце, задувал привычный для аэродрома ледяной ветер, радиолокационные локаторы медленно вращались вокруг своей оси.

Посреди летного поля, закинув голову и щуря от солнца глаза, стояла, закутанная в овчинный тулуп, полковой врач Елена Юрьевна Нагибина. Стояла и безотрывно следила за летевшим в небе истребителем. Истребитель в небе не просто летел, а выполнял довольно сложный пилотаж. Выполнял легко, точно скользя по небу, точно это был не самолет, а легкое перышко.

– Здравия желаю, товарищ начмед полка!

Лена опустила голову, повернулась на голос.

Вдоль взлетной полосы, улыбаясь от уха до уха, шагал молоденький лейтенант, техник самолетов.

– Здравствуйте, Рябов, – Лена улыбнулась лейтенанту и снова вскинула голову. – В небе подполковник Луговой?

– Так точно, – Рябов кивнул и тут же снова заулыбался, на этот раз хитровато. – А как это вы догадались, Елена Юрьевна?

– А у меня, Рябов, интуиция хорошая, – Лена прикрыла рукой глаза, защищая их не то от солнца, не то от ветра.

– А… ну понятно-понятно, – Рябов лукаво прищурился, стащил перчатку, потер грязной от машинного масла рукой нос и зашагал дальше. – И чего это вы тут мерзните посреди поля в такой мороз, товарищ главврач? И чего это вам в кабинете теплом не сидится?

Самолет пошел на посадку. Лена сняла старенькие варежки, подышала на озябшие руки, поправила вязаную шапочку и направилась к пункту полетов.

Небо за окном стало вдруг мрачным, свинцовым, по нему медленно ползли тучи. Внезапно завьюжило, по летному полю понеслась снежная поземка.

– Вовремя успели…

Подполковник Луговой быстро вошел в кабинет, повесил в шкаф летный костюм, застегнул китель, сунул руки в рукава шинели, снял трубку телефона.

– Коммутатор, это подполковник Луговой. Соедини-ка меня с моей квартирой, – Луговой зажал плечом трубку, черкнул на листке "Подарки Марине и Женьке!", сунул листок в карман шинели. – Алло! Мариша… Как ты?… Нет, я просто интересуюсь… Могу я поинтересоваться, как дела у моей жены? Жена вот моя даже и не спросит, как я отлетал… Мариш… Марина, ну ты чего? Ладно, извини… Извини. До вечера.

Луговой нахмурился, положил трубку, вышел в коридор и зашагал к выходу.

– Товарищ командир, вводных никаких? – из дежурки выглянули две головы.

– Нет, ребята, на сегодня все, – Луговой надел фуражку. – До завтра.

– До свидания, товарищ командир!

Выйдя на улицу, Луговой тут же нос к носу столкнулся с Леной Нагибиной.

– Леночка? А ты чего здесь?

– Да так, – Лена улыбнулась, выкинула в урну окурок. – Курила.

– Курить на морозе вредно, – Луговой стряхнул с плеч Лены снег. – И вообще, бросай ты это дело.

– Брошу, – Лена глянула на озябшие пальцы, надела варежки.

– Варежки у тебя никудышные, – Луговой покачал головой.

– Ты в штаб? – Лена подняла глаза.

– В штаб, – Луговой кивнул.

– И я в штаб.

– Отлично, подвезу, – Луговой улыбнулся. – Щеки у тебя красные, смотри, не отморозь.

– Когда отмораживают, то белые, – Лена подняла воротник тулупа. – Давай, пешком?

– Погода не пешая, – Луговой взял Лену за локоть. – Ладно. Пешком, так пешком. Как прикажите, товарищ начмед!

Подъехал ГАЗик, затормозил, распахнулась дверь, и на землю спрыгнул солдатик, тут же взяв под козырек.

– Товарищ подполковник, машина в ваше…

– Не надо машину, я пешком дойду. Езжай, Валер, к штабу.

– Вас понял, товарищ командир!

Резким, свистящим порывом задул ветер, с деревьев полетел пушистый снег. Луговой и Лена зашагали вдоль дороги.

– Я сегодня рапорт подала, – Лена смахнула с лица снежинки.

– Рапорт? – Луговой глянул на Лену. – Какой еще рапорт?

– О переводе в другой полк.

– Как в другой полк? – Луговой остановился. – Что за ерунда?

– Я все еще люблю тебя, Луговой. Такая вот ерунда.

III

Возле гарнизонного магазина и в самом магазине кипела в этот час жизнь. Четверо солдатиков выгружали из машины и заносили в магазин ящики и коробки с товаром, двое солдатиков этот товар разгружали, продавщица Тонька Попова громогласно руководила процессом.

– Так, коробки с молочными продуктами вот сюда ставьте! А вы в холодильник их отгружайте! Мать моя родная, все молоко померзло, можно пакетами гвозди долбить!

Тонька закуталась в шерстяной платок, сунула в рот маковую сушку и продолжила с набитым ртом.

– Хлеб – вон туда, туда – на полки! Опять, вашу мать! Ну что ты с ними будешь делать?! Вот нет бы одних и тех же пацанов присылать, так нет же, каждый раз новых, замучилась уже указания раздавать! Так, ты куда это попер? Ты это какого хрена…

– Здравствуй, Антонина Ивановна! У тебя учет что ли?

В дверях магазина стоял симпатичный полковник, он же, командир полка Хворостов.

– Ой, Михал Михалыч… – Антонина выплюнула сушку, спешно вытерла рот и, медово улыбаясь, кинулась к прилавку. – Да вы проходите-проходите, я же для вас всегда открыта. Всегда для вас я распахнутая. Так, бойцы, давайте покуда на склад! Там пока, там! Михал Михалыч, вы никак за сигаретками?

– За табачком, – Хворостов кивнул.

– А я вам тут целых два блока вашей любимой "Явы" припрятала, – Тонька засмеялась, обнажив золотые зубы, скинула с плеч платок, выпятила грудь. – Ой, я так рада вас видеть, так рада видеть! Вы у меня такой редкий гость, вы вот вечно солдатиков посылаете. А я вас самого бы… Алевтина?!… Алевтина, у меня учет! Учет!!!

Тонька замахала руками, таращась на дверь. В дверях стояла Алька Котова. Вся в снегу, свеженькая и румяная от мороза, закутанная в белую, пушистую шаль, похожая на Снегурочку.

Полковник оглянулся и тут же рот его растянулся от уха до уха.

– Заходите, Алевтина Федоровна… Тонечка, ну что же ты так? Мне, значит, открыто, а Котовой, значит, закрыто. Не хорошо, не порядок, – командир снял военную шапку, пригладил одинокую прядь.

– Учет, так учет, потом зайду, – Алька засмеялась и вышла из магазина.

– Аленька! – Хворостов кинулся к дверям. – Алень… Алевтина Федоровна! Котова!

– Товарищ командир, а сигаретки? – Тонька выпрыгнула из-за прилавка.

– Да ну тебя, с твоими сигаретками! – командир махнул рукой, хлопнул дверью.

– Нет, нормально, а? – Тонька застыла посреди магазина в воинственной позе, запыхтела, раздув в два пальца ноздри. – Как жеребец за кобылой рванул! Как самый распоследний жеребец! А я ему тут: я вся такая для вас распахнутая, вся такая раскрытая… Вот ведь, гад!

Спустя час Тонька Попова несла свое крупное тело, одетое в мохнатую дубленку, по заснеженной дороге, привычно таща набитые авоськи. Дойдя до Алькиного дома, Антонина вдруг остановилась, сдвинула брови, попыхтела с минуту, после чего решительно развернулась и направилась вдоль дома, во двор.

Во дворе было необычайно живописно. Снег лежал на земле огромными белоснежными сугробами, что искрились на солнце и слепили глаза. Деревья утопали в снегу и отбрасывали длинные, точно прорисованные кистью тени. Было во дворе шумно. Детвора играла в снежки, каталась на санках, лепила снеговиков и снежных баб. Возле одной из скамеек топталась, похлопывая себя по бокам, особа в беличьей шубе и высокой песцовой шапке. Из-под шапки у особы выглядывали рыжие-рыжие волосы. Была особа уже знакомой нам женой командира полка Хворостова. Она-то и нужна была Тоньке Поповой, к ней-то Тонька и зашагала быстро, не смотря на тяжесть ноши в руках.

– Гена! Гена, не бери в рот снег! Гена у тебя гланды! Гена, я кому сказала-а-а!!!

– Здрасьте, Вера Леонтьевна, – Антонина остановилась возле командирши, изобразив на лице максимальную радость.

– Здравствуй, – Хворостова даже не глянула. – Гена! Гена, отойди от этого мальчика, он мне нравится! Мальчик, уйди! Уйди, у тебя игры дурацкие!

– Я вот вам, Вера Леонтьевна, к Новому году бутылочку и коробочку заготовила, – Тонька вытащила из авоськи бутылку шампанского и коробку Бабаевских конфет.

– А? – командирша уставилась на подарки, затем кивнула одобрительно, вытащила из кармана сетку, сунула в нее коробку с бутылкой. – Спасибо, Антонина.

– Да я всегда к вашим, как это сказать… К услугам вашим я всегда, – Тонька обнажила золотые зубы. – Хорошая погодка, правда?

– Хорошая.

– А вы Альку Котову ведь знаете?

– Котову? А, ну да, знаю. Официантка такая?

– Ага. Красивая, правда?

– Ничего. А ты чего это мне про нее… – Хворостова развернулась к Антонине всем своим корпусом, прищурилась, видно, что-то бабским чутьем почувствовав.

– Красивая… – Тонька задумчиво вздохнула. – Вот и супруг ваш, Михал Михалыч, тоже считает, что Котова красивая.

– Что??? – командирша даже взвизгнула, выпустив изо рта теплое облако. – Что это ты этим хочешь мне сказать?!

– Ничего, – Тонька пожала плечами. – Просто это… знаете ли, как это обычно водится… Жена же, она, обычно последняя все узнает. До свидания, Вера Леонтьевна. К концу недели нам колбасу копченую привезут, я для вас непременно заныкаю.

Тонька улыбнулась сладко-сладко и зашагала со двора с победным видом.

Пашка сидел на подоконнике, свесив ноги, и глядел в свою трубу-калейдоскоп. Рядом, за столом сидел Ванька. Ванька тщательно вырисовывал на листке Миг-29.

– Вань, а почему мой папка письма мне не пишет? – Пашка повертел трубу, прищурил левый глаз. – Вот у Юрика Матвеева папка в каком-то другом городе и он Юрику письма пишет, и даже открытку с медведем прислал. Юрик мне ее показывал. Хорошая такая открытка. И медведь на ней хороший. Вань, а, Вань?

– Чего? – Ванька стал что-то подписывать рядом с истребителем.

– А почему мне папка мой не пишет?– Пашка поболтал в воздухе ногами.

– Потому что он на войне.

– В Афганистане?

– В Афганистане, я тебе уже сто раз об этом говорил.

– А он мне на Новый год подарок пришлет?

– На Новый год Дед Мороз подарки дарит.

– А я не хочу, чтоб Дед Мороз, я хочу, чтоб папка…

В этот момент раздался пронзительный дверной звонок. Ванька отложил тетрадь, направился к дверям. Пашка мигом спрыгнул с подоконника, кинулся вприпрыжку за Ванькой.

Ванька распахнул дверь и тут же они с Пашкой громко и дружно ахнули.

В дверях стояла елка. С пышными ветками, покрытыми сверкающими льдинками. Крепкая, высокая, с чудным ароматом хвои, леса и мороза.

– О-о-о!!! – Пашка часто-часто заморгал круглыми глазами. – Какая она красивая-я-я…

Ванька вышел на лестничную площадку, огляделся, свесил голову через перила. Никого не было. Подойдя к елке, Ванька протянул к ней руку и тут увидел листок бумаги, сложенный вчетверо.

Ванька взял листок, развернул его, пробежал глазами.

"Аленька, мое солнышко! Наряжай и радуйся! Твой М."

Ванька сунул листок в карман, взял елку, понес ее в квартиру.

Пашка, путаясь под ногами, помчался рядом.

– Вань, а это нам елка? Нам?!

– Нам, – Ванька стряхнул с веток елки лед.

– Вань, значит, она наша? – Пашка всосал носом еловый аромат, потрогал изумрудные иголки.

– Наша, – Ванька направился в коридор.

– А кто нам ее принес? – глаза у Пашки возбужденно горели.

Ванька забрался на табурет, залез на антресоли, достал коробку с елочными игрушками.

– Вань! Ну кто? Кто-о-о?! – Пашка, светился от счастья и точно заводной заяц прыгал вокруг елки.

Ванька спрыгнул с табурета, постоял в коридоре, затем быстро вошел в комнату и, глядя на скачущего Пашку, выпалил.

– Папка!

– Чё… – Пашка тут же перестал прыгать, выставился на Ваньку. – Чё ты, Вань, сказал? Ты сказал – папка? Да-а-а???

– Да! – Ванька кивнул, стал доставать из коробки елочные игрушки. – Эту елку тебе, Пашка, твой папка на Новый год прислал!

Пашка вдруг заверещал от радости, помчался по квартире, вопя на все этажи.

– Папка! Папка-а-а! Мне папка елку прислал! Мне мой папка елку прислал!!!

Внезапно Пашка остановился, повернулся к Ваньке и, сияя, точно медный пяточек, тихо сказал.

– А ты говорил, Дед Мороз. А я хотел, чтоб папка. Вот папка мне елку и прислал…

– Восемь двадцать один. Зону три занял!

– Вас понял.

– Восемь двадцать два. Зону три занял!

– Понял. Приготовьтесь к выполнению задания…

Два истребителя, точно две большие птицы, сохраняя неизменную дистанцию, рассекли пушистые облака, так же, не меняя дистанции, дружно сделали петлю, медленно, носами вниз, пошли к земле, затем резко взвились к небу, все так же держа неизменную дистанцию…

– Сань, ты сегодня огурцом!

– Да какой там, Андрюх… Головные боли – и хоть ты тресни!

– Опять?

– Андрюх, третью неделю, каждый полет. Как семь тысяч наберу, все, привет. В висках распирает, что за ерунда такая не пойму. На земле ни разу в жизни головной болью не мучился. Вот что за засада, а?

– На семи тысячах? Черт его, Сань, знает. Надо у Леночки спросить.

– Еще чего не хватало! Андрюх, давай, между нами.

– Как скажешь. Только, Сань, с такими делами не шутят. Сам знаешь.

– Ладно, проехали. Ты зачем в город?

– Марише и Женьке подарки к Новому году купить. Да я мигом, туда-сюда и сразу в штаб…

По летному полю шагали два летчика, подполковник Луговой и подполковник Зыбин.

Летчики дошли до здания высотного снаряжения летного состава и скрылись за его дверями.

На улице стало смеркаться, несмотря на то, что времени было всего четвертый час. Темнело теперь рано. Военный ГАЗик миновал замерзшее озеро, выехал на основную дорогу и поехал вдоль заснеженного леса.

В ГАЗике, рядом с солдатиком-водителем, сидел замкомандира полка, подполковник Луговой. На коленях у Лугового лежали какие-то свертки. Прислонившись головой к оконному стеклу, Луговой клевал носом.

Через тридцать минут ГАЗик затормозил у зеленых металлических ворот с красной звездой по центру. Из контрольно-пропускного пункта тут же выбежал дежурный солдат, отдал честь, распахнул ворота.

Луговой враз открыл глаза, потер их, посмотрел на водителя.

– Быстро мы… А я всю дорогу проспал, надо же! Даже сон какой-то видел. Валер, ты меня у санчасти высади. Мне туда заглянуть на пару минут надо.

– Слушаюсь, товарищ командир!

Луговой постучал в дверь и, тихонько ее приоткрыв, заглянул в кабинет.

Лена стояла у стола с градусником в руках. Рядом на стуле сидел молодой летчик Шаповалов. Увидев Лугового, Шаповалов тут же подскочил и выпалил, точно из пулемета.

– Здравия желаю, товарищ замкомандира полка!

– Здравия желаю, Шаповалов. Заболел что ли?

– Никак нет! То есть… да!

– Всю неделю заболеть пытается, – Лена улыбнулась, глянула на градусник. – Тридцать шесть и шесть, Шаповалов. Хватит уже мне голову морочить.

– Никак не смею, товарищ начмед полка! – Шаповалов быстро надел китель. – Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Иди, товарищ старший лейтенант, – Луговой улыбнулся, покачал головой.

Как только Шаповалов вышел, Луговой подошел к Лене, положил на стол маленький сверток.

– Не подписывают тебе рапорт, товарищ начмед…

– Не подписывают?

– Неа. Не кем тебя пока заменить, – Луговой зашагал к двери. – Придется тебе, Елена Юрьевна, терпеть мою физиономию и дальше.

– А это что? – Лена глянула на сверток.

Луговой у двери остановился.

– А это вам Дед Мороз велел передать.

Луговой открыл дверь и вышел в коридор, где тут же раздались его по-военному четкие шаги.

Лена взяла сверток, развернула его и улыбнулась. В свертке оказались пушистые, расшитые узором варежки.

Лена погладила варежки, точно они были живые, прижала их к щеке.

Женька быстро взлетела вверх по лестнице, сунула ключ в замок. За дверью тут же раздался громкий, радостный лай.

– Бимка, привет! Привет, зверь, – Женька захлопнула дверь, швырнула на пол портфель.

Бимка, лохматый пес непознанной породы, с озорной мордой и толстыми лапами, запрыгал вокруг Женьки, весело виляя хвостом.

– Бимка, гулять? Гулять пойдем?

Женька стащила с головы вязаную шапочку, надела вместо нее меховую ушанку, обмотала шею пуховым шарфом, сняла с гвоздя коньки.

– Гулять, Бимка!

За трехэтажным летным общежитием, в котором проживали холостые летчики, находилась лесная зона, что вела прямиком к небольшой речке. Летом на речке загорали и плавали, зимой катались на коньках.

Женька с Бимкой миновали общежитие, направились к лесной зоне.

В лесу было безветренно и ослепительно бело. Снег, лежал одинаковыми, ровными живописными сугробами, на которые отбрасывали длинные тени заснеженные деревья.

Бимка, точно сумасшедший рванул по снегу, завалился на бок, перевернулся на спину, вскочил и снова понесся вперед, так что пушистый снег полетел от него во все стороны.

– Бимка-а-а!

Женька, закинула «снегурки» за плечо, и, утопая по колено в снегу, помчалась следом за собакой.

– Бимка, подожди, Бимка-а-а! Ждать, кому сказала, жда-а-ать!

Бимка, высунул язык, глянул на хозяйку и снова понесся дальше. Затем завалился в сугроб и принялся с радостным повизгиванием «купаться» в снегу.

– Бимка-а-а!

Женька кинулась к собаке, и тут в спину Женьке ударил снежок.

– Привет, Женя! На каток?

По протоптанной дорожке бежал Димка Косяков.

– На каток, – Женька кивнула.

– Значит, вместе, – Косяков подбежал к Женьке, выхватил у нее белые «снегурки», с деловым видом закинул их за спину, где уже болталась пара черных хоккейных коньков.

– А я катаюсь плохо, – Женька стянула варежки, смахнула с лица снег.

– Ерунда! – Косяков засмеялся. – Научу в три счета!

VII

Фойе офицерского клуба было просторное и светлое, с высоким потолком, по центру которого висела огромная хрустальная люстра. Напротив гардероба, в котором похрапывала на стуле закутанная в старенькую шаль гардеробщица, красовалось панно. Еще незавершенное. Два солдатика тщательно дорисовывали на нем сани с Дедом Морозом и выводили надпись «С Новым годом, товарищи офицеры!».

– …вот, Марина Евгеньевна, уже во всю к празднику готовимся. Леша, ты буквы пожирнее нарисуй! Краски не жалей, слышишь? А так, чудесно! Прям как из Третьяковки…

Мимо панно прошли две женщины. Одна из них, изящная и грациозная, точно балерина, одетая в мохеровый свитер и шерстяные брюки, была женой заместителя командира полка. Вторая, шустренькая, в джинсовом сарафанчике, с ореолом пшеничных кудряшек вокруг головы, являлась начальницей офицерского клуба.

– … В зале у нас сейчас бардак страшнючий, но вы не обращайте внимания, Марина Евгеньевна. Все ряды с креслами убираем, завтра елку ставить будем …

– Зиночка, а где у вас музыкальный инструмент? – Марина оглядела зал.

– Пианино? Пианино вон там, на сцене. За кулисами. Пойдемте, я вам покажу…

Пианино оказалось стареньким роялем. Марина придвинула к нему стул, присела, ударила по клавишам…

– Ой, Марина Евгеньевна, как вы замечательно играете! – Зиночка восторженно всплеснула руками. – А я когда вас в первый раз увидела, подумала, что вы балету обучались. Представляете, подумала, балету, а не музыке.

– Я в детстве танцами занималась, потом меня в музыкальную школу отдали, – Марина провела ладонью по пыльной поверхности рояля. – Ну а после школы я музыкальное училище окончила…

Марина встала, пристально посмотрела на собеседницу и на одном дыхании выпалила.

– Зиночка, не могу я дома сидеть, возьмите меня на работу аккомпаниатором!

– Да что вы, Марина Евгеньевна, – Зиночка тряхнула головой, так что на макушке подпрыгнули кудряшки. – Я бы с огромной радостью, у меня вместо аккомпаниатора солдатик один играет. Играет так-сяк. У нас ведь денег на аккомпаниатора…

– Зиночка, меня зарплата не интересует. Мне голову нужно чем-то занять. Иначе с ума сойду.

VIII

Пашка сидел на подоконнике и, затаив дыхание, глазел не елку. Елка уже стояла в углу комнаты и была при полном праздничном параде. Правда, игрушки на ней оставляли желать лучшего, большую их часть составляли дешевые шары и шишки, остальная часть была сделана из подручного домашнего материала. Главным достоинством елки были разноцветные стеклянные бусы и большая золотая звезда на макушке.

– Это самая красивая елка в мире… – Пашка счастливо улыбался.

Ванька Котов в это самое время хозяйничал на кухне.

– Вань, а ты сегодня на каток пойдешь? – Пашка, не спуская с елки восторженных глаз, почесал живот.

– Пойду, только сначала тебя накормлю, – Ванька налил в тарелку суп.

– А я в садике сегодня поел целых три раза, – Пашка поболтал ногами. – У нас сегодня полдник был.

– Ну, значит, кисель попьешь и булку съешь, – Ванька убрал суп, достал с полки кружку.

– А, ну ладно, булку можно, – Пашка кивнул. – Она с изюмом?

– С ним. Иди, давай, покормлю, – Пашка поставил на стол блюдце с румяной булочкой.

– А, можно, я в комнате покушаю? Можно?

– Нельзя. Насвинячишь.

– Не насвинячу, обещаю, – Пашка улыбнулся. – Я кушать буду и на елку смотреть!

– Ладно, только, чтоб ни крошки на полу! – Ванька с кружкой и блюдцем в руках вошел в комнату, подошел к Пашке.

– Вань, а ты на каток меня возьмешь? – Пашка откусил булку, глянул на Ваньку. – Вань? Ва-а-ань! Вань, ты чего-о-о???

Ванька стоял, странно глядя Пашке через плечо. Куда-то вперед, за окно.

– Ваня, ты чё, а-а??? – Пашка округлил глаза.

Ванька вдруг ожил, рванул от окна, кинулся в коридор, сунул ноги в валенки, схватил куртку, схватил коньки и выбежал вон из квартиры, громко хлопнув входной дверью. Пашка от звука двери вздрогнул, пожал плечами и обернулся.

Ничего особенного за окном не было. Обычный старый двор в снегу, два малыша на санках и две их мамы возле скамейки. У дороги Димка Косяков и рядом с ним девчонка, та, у которой смешной пёсик. Женя, ее зовут. Стоят себе, разговаривают. Оба с коньками. Пёсик вокруг них бегает. И чего Ванька там увидел? Пашка пожал плечами.

Застегивая на бегу куртку, Ванька ворвался во двор… Двор был все тот же, заснеженный, с малышами и их мамами, вот только Женьки с Димкой во дворе уже не было. Ванька сорвался с места и, сломя голову, рванул через лес. Ванькины ноги, обутые в валенки, вязли в снегу, ветер задувал в пылающее Ванькино лицо, Ванькино сердце бешено стучало. Так бешено, что казалось, вот-вот выскочит это сумасшедшее сердце из груди и упадет в сугроб.

Через десять минут Ванька был уже на катке. По льду носились, гоняя шайбу, пацаны. Левее, где замерзшая река ныряла под мост, катались девочки. Ни Женьки, ни Димки на катке не было.

– Ванька-а-а! Привет! Давай, к нам! – Эдик и Вадик Митрофановы замахали Ваньке руками.

Но странное дело, вместо того, чтобы обуть коньки и рвануть по льду, Ванька Котов почему-то развернулся и побежал прочь. Эдик и Вадик Митрофановы удивленно переглянулись.

Женька, весело мурлыкая под нос, влетела в кухню, сорвала предпоследний листок с отрывного календаря, висевшего на гвоздике у холодильника. На последнем, одиноком листке краснела дата 31 декабря. Женька схватила со стола печенье, сунула его в рот и помчалась в комнату. Мохнатый Бимка, радостно виляя хвостом, понесся следом за хозяйкой. Через минуту Женька уже стояла у большого трельяжного зеркала.

На Женьке было коротенькое темно-синее платье с блестками, волосы у Женьки были накручены на бигуди. Женька повернулась сначала одним боком, потом другим, подняла руки, платье при этом сильно подскочило, глянула на свои голые ноги и поморщилась. За дверью раздались голоса родителей, родители опять что-то выясняли. Женька провела рукой по платью и тут Женькина рука наткнулась на Женькину грудь. Женька потрогала грудь, затем натянула с боков платье, отчего грудь обозначилась сильнее. Родители за дверью умолкли, видимо, все выяснили. Женька быстро сняла бигуди, побросала их на тумбочку трельяжа и мигом стянула платье. Теперь Женька стояла в одних лишь трусиках и лифчике. Осмотрев свою маленькую грудь, слабо, еще по-детски очерченную талию и плоские бедра, Женька вздохнула и снова натянула платье.

– Ух ты! Вот это да!

В дверях стоял улыбающийся отец.

– И что значит твое «ух ты»? – Женька печально посмотрела на отца. – Тебе нравится?

– Нравится? Да мне не просто нравится, я в полном восторге! – Луговой вошел в комнату, присел на диван. – Ты стала очень красивая, Жека… Все больше и больше похожа на маму.

– Пап, а какое платье лучше, это или это? – Женька, разом воспрянув духом, кинулась к шкафу, вытащила другое платье. – Какое?

– Ты второе померь, – Луговой улыбнулся. – Жень…

Женька быстро скинула платье, натянула другое, красного цвета, подбежала к отцу.

– Жека…

– И какое тебе, пап, больше нравится? – Женька закружилась, так что юбка у платья надулась колокольчиком.

– Красное, однозначно. Тебе цвет к лицу, – Луговой встал, подошел к дочери, обнял ее за плечи. – Жека, а кому это ты хочешь понравиться, если не секрет?

– Секрет! – Женька вырвалась, подбежала к зеркалу, расчесала волосы. Волосы пышными волнами рассыпались по Женькиным плечам. – Ты не обижайся, пап, но все еще очень сложно.

– Вот как? – Луговой изобразил серьезность. – И в чем состоит эта сложность?

– В том, что он меня совсем не любит, – Женька затянула потуже пояс платья, разгладила складки. – Он меня даже ненавидит.

– Ну и дурак! – Луговой засмеялся.

– А мне вот, между прочим, нисколечко не смешно! – Женька, сдвинув брови, глянула на отца через зеркало.

– Женька, я маме подарок купил, оцени-ка, – Луговой достал из кармана маленькую коробочку, протянул Женьке. – Не знаю, понравится ли…

Женька открыла коробочку и ахнула.

– Какая красота, папка!

В коробочке лежала маленькая подвеска. Очень изящная, золотая, в виде двух целующихся ангелочков.

– Какие они прелестные! – Женька восторженно смотрела на подвеску. – Это близнецы, мама же у нас близнецы по знаку. Пап, какой ты молодец! Конечно же, ей понравится!

Женька закрыла коробочку, протянула отцу и тут в комнату вошла Марина.

– Ты уже оделась? – Марина оглядела Женьку. – А чего так рано?

– Я папе платья мерила, он сказал, что это красное лучше, – Женька улыбнулась.

– А мне синее больше нравится, – Марина поправила Женьке волосы.

– Жень, а давай, мы маме прямо сейчас подарок подарим? – Луговой подошел к Марине.

– Давай! – Женька улыбнулась.

– С Наступающим тебя, Мариш, – Луговой поцеловал жену, протянул ей коробочку.

Марина открыла коробочку, глянула на ее содержимое равнодушно, закрыла и положила коробочку на тумбочку трельяжа.

– Спасибо. Пойду, мне, между прочим, тоже еще накраситься и одеться надо.

После этого Марина быстро вышла из комнаты.

Женька взяла с тумбочки коробочку, закусила до боли губы и глянула на отца.

Луговой стоял, глядя куда-то в пустоту усталым взглядом.

Школа преобразилась, в школе царило всеобщее веселье. Посреди украшенного бумажными снежинками и елочной мишурой спортивного зала стояла огромная, до самого-самого потолка, нарядная елка. Елка переливалась игрушками и сверкала огоньками. Весь деревянный пол спортивного зала был усыпан серпантином и конфетти, и на этом полу топтались, переминались, и даже прыгали несколько десятков ног. В ритм громкой музыки мигали самодельные цветные фонари, развешенные вдоль затянутых черной тканью окон.

– Женя! Р-р-ррр!!! С Новым годом! С новым счастьем! Р-ррр-ррр!!!

Перед лицом танцующей Женьки возникла морда тигра. Руки тигра вскинули кверху хлопушку, дернули за шнурок и тысячи разноцветных звездочек посыпались Женьке на голову. Женька засмеялась, стала ловить звездочки. Тигр схватил Женьку за руку и помчался с ней под музыку сквозь толпу. Тут же из толпы вынырнула морда зайца с большими розовыми ушами. Заяц что-то закричал, слов его не было слышно из-за грохота музыки, схватил Женьку за другую руку и все трое стали кружиться, хохоча и подпрыгивая.

– Ванька! Ванька-а-а! – тигр замахал рукой.

Ванька Котов стоял в дверях спортивного зала. На Ваньке была белоснежная рубашка и новенькие, где-то раздобытые Алькой, джинсы. Тут же к Ваньке подбежали братья Митрофановы, схватили Ваньку за руки, потащили его в толпу. В это время заиграла медленная музыка, и в зале воцарилось всеобщее ожидание-трепет-волнение.

Тигр дотронулся до Женькиного плеча.

– Жень, можно тебя пригласить?

– Можно, – Женька кивнула.

Тигр стащил маску и оказался Димкой Косяковым. Димка шагнул вперед, почти коснулся щекой Женькиной щеки и, положив одну руку Женьке на талию, другую, на ее плечо, повел Женьку в медленном танце. Женька чуть отступила, увеличив дистанцию и, повернув голову, стала искать кого-то глазами…

Этот кто-то стоял возле стены и смотрел на Женьку. Чей-то затылок перекрыл его, и Женька вытянула шею. Перед носом у Женьки возникла чья-то спина.

– Ты сегодня очень красивая, – Косяков улыбнулся. – Ты всегда очень красивая, но сегодня, особенно.

– А? – Женька глянула на Косякова, кивнула. – Ага, – и снова вытянула шею.

Спина, наконец, отступила, и теперь все было видно, только смотреть было нечего. Он куда-то исчез. Вместо него стояли две десятиклассницы. Женька повернула голову и тут же нахмурилась. Ванька Котов танцевал возле елки. С Таней Носовой. Таня что-то говорила Ваньке прямо в ухо.

– Пойдем, – Женька отвернулась и потянула Косякова за руку.

– Куда?

– Куда надо!

Женька, совершив странный маршрут, не прямиком к двери, а взяв левее к елке, пройдя мимо Котова и Носовой, крепко держа при этом Димку за руку, вышла с ним из спортивного зала.

– … пять минут, пять минут,

Бой часов раздастся вскоре,

Пять минут, пять минут,

Помиритесь те, кто в ссоре.

На часах у нас двенадцать без пяти

Новый год уже, наверное, в пути…

На сцене стояли три молоденьких сержанта, все трое с искренним задором и счастливыми улыбками исполняли известную Новогоднюю песню. Конопатый солдатик вдохновенно бряцал по клавишам пианино. За кулисами бегала, раздавая указания, начальница клуба Зиночка Тюнина.

В зале сидели все офицеры полка, женатые – с женами, холостые, разумеется, без них. Тут же присутствовал весь обслуживающий персонал гарнизона, включая врачей и медсестер, поварих и официанток.

– … к нам он мчится полным ходом,

Скоро скажем: С новым годом!

На часах двенадцать без пяти…

В первом ряду сидел командный состав полка. В центре – командир, полковник Хворостов, по правую его руку – рыжая его жена, Вера Леонтьевна. Командирша сверкала люрексом и фальшивыми жемчугами, то и дело поправляла высоченный крендель на голове.

Сержанты, исполнив песню, поклонились, сорвали бурные аплодисменты зала и уступили место пяти Снегурочкам, поплывшим ручейком вдоль сцены под разливы народной-хороводной.

Командирша в очередной раз поправила высоченный крендель и повернула голову. Взгляд командирши отыскал Альку Котову, сидевшую рядом с молодым капитаном. Алька была хороша. Простенькое светлое платье оттеняло персиковый цвет Алькиных щек, смеющиеся Алькины глаза были мягко подведены карандашом, пшеничные волосы подвиты в упругие локоны.

– Губа у нашего плешивого кота, не дура, – командирша наклонилась к мужу, зашептала ему в ухо. – Не пойман, не вор. Но если вдруг поймаю, последнюю плешь повыдергаю. Ты понял меня, Мишка?

– А? – Хворостов уставился на жену. – Ты чего, Веруся?

– Увижу тебя возле нее, будет тебе твоя Веруся на поминках твоих канканы плясать, – командирша прищурилась, ущипнула мужа за щеку.

– Возле нее – возле кого? – командир потер покрасневшую щеку.

– Возле Котовой твоей, – Хворостова сунула под нос мужу кулак. – Во, видел?

– Возле какой еще Котовой? – командир захлопал глазами.

– Дуриком не прикидывайся! – командирша снова повернула голову, испепелила Альку взглядом.

Сидевший левее от четы Хворостовых подполковник Луговой, глянул в это время на жену, прикрыл ладонью ее руку. Марина руку не отдернула. Луговой погладил руку жены, сжал ее и перевел взгляд на сцену.

– Дорогие офицеры, их супруги и весь остальной персонал нашего гарнизона! – на сцену вышла Зиночка Тюнина. – На этом наш праздничный концерт закончен! Приглашаем всех в летную столовую, где для вас уже накрыты праздничные столы и где состоится танцевальный вечер!

XII

– Что с тобой, Жень? Ты чего на меня так смотришь?

Женька Луговая и Димка Косяков стояли в раздевалке между двух рядов вешалок, что точно гроздья винограда были увешены куртками, шубами, пальто, дубленками. В раздевалке царил полумрак, придававший обстановке атмосферу таинственности. В полумраке, точно два фонарика, светились два огромных Женькиных глаза. Женька безотрывно смотрела на Косякова. Точно гипнотизер на сеансе гипноза.

– Ты чего, а? – Косяков, явно растерявшись, отступил назад.

– Косяков, ты уже целовался? – Женька продолжала сверлить Димку глазами.

– Что-о-о???

– Что слышал. Я спрашиваю, ты уже целовался или нет?

– Не-е-ет, – ошарашенный Димка замотал головой. – А что?

– А то, что мы сейчас с тобой пойдем в спортзал, ты меня пригласишь на танец, и когда мы будем танцевать, ты меня поцелуешь. Мы с тобой встанем поближе к елке… или нет… Ну, не знаю, там посмотрим, куда мы встанем… И ты меня по моей команде поцелуешь, понял?

– Зачем?

– Затем! Ты что, Косяков, не хочешь меня поцеловать?

– Нет. Ну… хочу, конечно…

– Вот и отлично! Давай, пока прорепетируем. Клади руки так, будто мы с тобой танцуем…

– Так? – Димка обнял Женьку.

– Так. А теперь я тебе командую. Команда будет слово "начали". Приготовились… Начали!

Косяков наклонился и чмокнул Женьку в щеку.

– Косяков!

– Что?

– Так в детском саду целуются!

– А как? В губы что ли?

– А куда еще? Давай заново. Приготовили-и-ись! Начали!

Димка снова наклонился и уткнулся губами в Женькины губы.

– Все? – Димка отстранился, глянул на Женьку.

– Нет, не все! Ты должен так стоять, пока я тебя не ущипну. Или нет, давай, лучше до десяти в уме считать. Потому что настоящий поцелуй должен быть долгий. Понял?

– Понял.

– Приготовили-и-ись! Начали!

Косяков в третий раз наклонился и уткнулся в Женькины губы. Один, два, три, четыре… семь, восемь… До девяти дело не дошло, потому что кто-то вдруг схватил Димку за шиворот и, оттащив его от Женьки, врезал Димке по морде. В следующую секунду этот кто-то ударил Димку в живот, сбил его с ног, повалил на пол… Женька закричала, кинулась вперед.

– Нет! Не надо-о-о! Это я! Я во всем виновата! Не бей его!!!

Ванька Котов, а это, разумеется, был он, беспощадно метелил Димку Косякова. Отметелив его основательно, Ванька вскочил на ноги и прямо в одной рубашке и джинсах рванул на морозную улицу.

XIII

Марина подошла к зеркалу, подкрасила губы и, увидев в зеркале Альку, улыбнулась.

– Здравствуй, Аленька. От тебя глаз не оторвать, ей Богу.

– Спасибо, Марина Евгеньевна! – Алька засмеялась. – От вас тоже!

Марина поправила волосы и направилась к мужу, ожидавшему ее у дверей столовой.

– Не устала? – Луговой обнял жену за плечи. – Как ты себя чувствуешь?

– Андрей, у меня астма, но я не инвалид, – Марина передернула плечами. – Не стоит предавать столько значения моему…

– Здравствуйте, товарищ подполковник…

На встречу Луговым шла Лена Нагибина. Улыбающаяся, нарядная, красивая.

– С наступающим Новым годом, – Лена кивнула Луговому, перевела взгляд на Марину. – Здравствуйте…

– Елена Юрьевна, познакомьтесь, это моя жена Марина, – Луговой снова обнял Марину за плечи. На этот раз Марина вырываться не стала.

– Здравствуйте, – Марина бегло оглядела Лену.

– Мариш, это Елена Юрьевна Нагибина, наш полковой врач. Мы с Еленой Юрьевной с детства знакомы. В одном дворе жили. Я уже в училище летное поступил, а Елена Юрьевна еще в школу бегала.

– Трогательно, – Марина ухмыльнулась. – Детская любовь всегда памятна.

– А почему вы решили, что у нас была любовь? – Лена вежливо улыбнулась.

– Ничего я не решила, просто разговор поддерживаю, – Марина повернулась к мужу. – Пойдем? Какой у нас столик? С Новым годом вас, Елена Юрьевна!

XIV

На улице было безветренно, крупными хлопьями падал снег, подсвеченный уличными фонарями. В школе по-прежнему гремела музыка и ей вторила другая, доносившаяся из офицерского клуба.

Женька брела по заснеженной дороге и плакала. То и дела она утирала правой рукой слезы, левой рукой Женька прижимала к себе Ванькину куртку.

Войдя в подъезд, Женька медленно потащилась по ступеньками, остановилась у двери, обитой черным дерматином с медными цифрами "37", утерла слезы, протянула руку к звонку, но тут же руку отдернула, точно звонок мог ее укусить. Тяжело вздохнув, Женька стащила шапку, поправила волосы. Затем снова вздохнула, снова поправила волосы и, наконец, позвонила в дверь.

Дверь открылась не сразу, где-то в глубине квартиры раздался Пашкин голос, затем зашаркали шаги, щелкнул замок и дверь распахнулась. Ванька Котов, столкнувшись с Женькой глазами, шагнул было обратно в квартиру, но почему-то вдруг остановился. Замерев в напряжении, Ванька опустил глаза и уставился на свою куртку.

– Вот, твоя куртка… – Женька, заговорила тихо-тихо, едва слышно, протянула Ваньке куртку. – Держи.

– Спасибо, – Ванька взял куртку.

– До свидания, – Женька потеребила воротник шубки.

– До свидания, – Ванька шагнул обратно в квартиру, захлопнул дверь.

Женька тут же сорвалась с места, взбежала вверх по лестнице и, прижавшись лицом к стене, расплакалась. Горько и безутешно, вздрагивая и всхлипывая, точно маленький ребенок.

– Вань, а кто приходил? – Пашкина голова высунулась из комнаты.

– Никто, – Ванька повесил куртку и зашагал на кухню.

– А кто тогда тебе куртку принес? А с кем ты тогда разговаривал? – Пашка не унимался.

– Отстань. Иди в комнату и смотри на свою елку, а то спать уложу, – Ванька постоял на кухне, снова вышел в коридор.

– Ладно, отстану, – Пашкина голова кивнула и исчезла. – Буду на елку смотреть.

Внезапно Ванька кинулся к входной двери, замер возле нее, приложил к двери ухо.

В это время с другой стороны двери стояла Женька. Женька вытерла красные от слез глаза и тоже приложила к двери ухо.

Ванька в коридоре не шевелился и не дышал.

Женька отступила от двери, решительно нажала на звонок.

Дверь распахнулась тут же. Женька от неожиданности вздрогнула, но мигом улыбнулась и оживленно заговорила.

– А на улице снег такой пушистый-пушистый падает. Как в сказке. У летного общежития сосульки висят, целая шеренга, сначала большая сосулька, а потом все меньше и меньше, как будто по росту. На них фонарь светит и они переливаются. Очень-очень красиво. Пойдем, я тебе покажу? – Женька умолкла и растерянно закусила нижнюю губу.

– Пойдем, – Ванька вдруг кивнул.

Женька разом просияла от счастья и затараторила.

– А мы еще на каток можем пойти, там сейчас никого. Твоя мама тоже в клубе? А я родителям записку оставлю, и ты своей маме напиши. Хотя они все равно придут очень поздно.

– У меня Пашка дома.

– Ой, он один останется… А я ему Бимку сейчас приведу! Пусть с ним играет!

Не дожидаясь ответа, Женька рванула вверх по лестнице, на бегу закричала.

– Я только свитер надену и коньки прихвачу! Я быстро!

Ванька тут же кинулся в квартиру, ворвался в комнату, стал натягивать свитер…

Сосульки действительно были в шеренгу и точно по росту. И еще они переливались в свете фонаря, и это действительно было очень красиво. Две пары глаз, зеленые и серые, блестели, устремив взгляд в одном направлении.

– Правда, как в сказке? – Женька, задрав голову, смотрела на сосульки.

– Правда, – Ванька, так же задрав голову, глядя на сосульки, кивнул.

– А ты в детстве сосульки ел? – Женька улыбнулась.

– Ел, – Ванька снова кивнул.

– И я ела. Мне казалось, что сосульки даже вкуснее, чем мороженное…

Женька посмотрела на Ваньку, засмеялась и вдруг рванула по снегу, крича на весь лес.

– С Новым годом!!! С Новым счастьем!!! Ура-а-а!!! Догоняй, Ваня!!! Догоня-я-яй!!!

Ванька кинулся за Женькой. Женька сгребла варежками снег, слепила снежок, пульнула в Ваньку. Ванька тут же послал в Женьку ответный снежок. Оба, хохоча, и обстреливая друг друга, помчались к заснеженному лесу…

Небо над лесом было необычайно ясное, огромная круглая луна освещала серебристым, волшебным светом и без того светлый от снега лес. Было в лесу тихо и лишь две маленькие фигурки бежали, хохоча, вдоль протоптанной дорожки. Внезапно Женька остановилась у высокой сосны, запустила снежок, но Ванька ловко увернулся и снежок со свистом улетел к старым березам. Ванька тут же запустил ответный снежок в Женьку, и он прямой наводкой угодил в смеющееся Женькино лицо.

– А-ай!!! – Женька закричала, закрыла лицо ладошками.

– Что… Женя, что?!

– А-а-ай!!!

Ванька, сломя голову рванул к Женьке, схватил ее за плечи.

– Что с тобой, Женя! Женя-я-я!

Женька открыла лицо, прыснула звонким смехом, толкнула Ваньку в сугроб, стала засыпать его снегом.

– Так не честно! – Ванька захохотал, стал стряхивать с лица снег. – Не честно-о-о!!!

– Честно-честно! Честно-пречестно!!! – Женька, смеясь, упала на снег рядом с Ванькой.

Лед на реке был гладкий и блестящий, точно зеркало. В нем даже отражались небо и луна. На катке, на котором обычно бывает так много детворы и взрослых, никого не было. Оно и понятно – новогодняя ночь, взрослые на вечеринке, дети спят. Не все, правда. Вот эти двое, например. Он и она. Медленно скользят по льду, о чем-то беседуя. О чем? Прослушаем.

– … из-за меня Димка Косяков пострадал. Мне стыдно очень…

– Мне тоже стыдно. Мы с Косяком с пятого класса дружим…

– Давай, завтра к нему сходим, вместе извинимся?

– Давай.

– Я как проснусь, за тобой зайду, ладно?

– Ладно.

– А ты зачем его бить стал?

– А ты не понимаешь?

– Понимаю. Мы с ним не целовались, это глупость. Я просто хотела, чтобы ты увидел, хотела тебя разозлить.

– Увидел. Разозлила.

– Не будем об этом больше. Дай руку.

Женька взяла Ваньку за руку.

– Нет, лучше так, – Женька отдернула руку, стянула варежку.

Ванька тоже снял варежку, взял Женьку за руку.

– У тебя рука такая же теплая, как у меня. Точь в точь, – Ванька посмотрел на Женьку. – Как будто твоя рука, это моя.

– И правда, – Женька улыбнулась, остановилась. – Я тоже об этом подумала. Мне показалось, что я твою руку уже когда-то держала. Она какая-то очень знакомая. Очень-очень. Как у родного человека.

Зеленые и серые глаза встретились, долго и внимательно смотрели друг на друга. Совсем по-взрослому.

– Это самый лучший Новый год в моей жизни… – Женька, наконец, очнулась, улыбнулась, потянула Ваньку за собой, заскользила с ним по льду.

XVI

Командир полка подполковник Хворостов стоял у зеркала и тщательно выбривал румяное свое лицо. Закончив бриться, Хворостов щедро обрызгал себя одеколоном, накачав его из пузатой бутыли резиновой грушей. Похлопав себя по щекам и покряхтев от боли, все-таки порезался, все-таки попал на порезы одеколоном, Хворостов бодро зашагал в комнату, вдохновенно при этом напевая.

– Когда просты-ы-ым и нежным взоро-о-ом, ласкаешь ты меня-я-я мой друг…

– И куда это ты шею свою намылил?

В комнату, помешивая в кастрюле некое желтое месиво, вошла командирская жена.

– Мы на вылет собирались, мылись, брились, похмелялись… – Хворостов, глядя на жену, растянул в улыбке рот, нырнул в спортивный костюм с надписью «СССР». – Верунчик, в баньку я. В баньку. За праздники перебрал лишку, надо бы организм почистить.

– В баньку, – командирша кивнула. – Морду побрил, надухарился, так что за версту парфюмерией несет и баньку! Ты дуру-то из меня не делай!

– Верунчик, не веришь, спроси у мужиков, – Хворостов направился в коридор. – Вон, Саньке Зыбину позвони, если мне не веришь.

– Сейчас все брошу и начну всем твоим замам трезвонить, – Хворостова подцепила пальцем месиво, облизнула палец, попробовав месиво на вкус. – А с Генкой кто гулять пойдет, соседский дядя?! Вместо того, чтоб с сыном, как приличный отец выходной день провести, он лыжи черт знает куда навострил!

– Веруся, завтра еще выходной, завтра погуляем, – Хворостов надел тулуп, чмокнул жену в щеку. – Пока, моя радость.

– Радость-гадость, смотри у меня, Хворостов…

XVII

Из небольшой деревянной баньки, что находилась недалеко от летного поля, валил молочный пар. Вокруг баньки был небольшой дворик с двумя лавочками, вырезанным из дуба столиком и высокой поленницей с березовыми поленьями. Внезапно дверь баньки распахнулась и во дворик, громко вопя и громко рыча, выскочили трое распаренных летчиков. Все трое, еще громче вопя и еще громче рыча, принялись обтираться снегом.

В парной баньки стоял такой чад, что мало чего можно было разглядеть. Едва-едва просматривались голые и красные тела, раздавались голоса и шлепки веника.

– О-о!!! Хорошо-о!!!

Из промывочной, закутанный в простыню, выскочил командир полка Хворостов.

В просторной комнате, в которую Хворостов выскочил, стоял длинный деревянный стол с пирогами-грибами-водочкой-огурчиками. За столом, на длинной скамье сидели несколько летчиков, включая тех трех, что несколько минут назад вопили и рычали на морозе.

– Ну, что, мужики, по рюмочке? – Хворостов опустил свое распаренное тело на скамью.

– По рюмочке, товарищ командир! – подполковник Зыбин, правда, без подполковничьих погон, а в белой, на греческий манер подвязанной простыни, потянулся к запотевшей бутылке.

– Ну? Как говорили мы еще курсантами… – Хворостов протянул вперед рюмку. – … Чтобы количество наших взлетов, равнялось количеству наших посадок!

– Товарищ командир, – Зыбин, опустошив рюмку и закусив ее хлебом, вытер рот, глянул на Хворостова. – Нам ночные полеты после праздников зря поставили. Мужики в себя еще не придут…

– Придут, Санька, придут. Лётчик – это не тот, кто пьёт между полётами, а тот, кто летает между пьянками, – распаренный летчик, рычавший на морозе, подмигнул Зыбину.

– Сань… – Хворостов повернулся к Зыбину, поморщился. – Вот ты мне сейчас на хрена про работу, а? Вот что у нас, у мужиков, за мода такая про работу вне работы языки точить? Не понимаю я этого и не принимаю. Вот про женщин, я всегда готов!

– Во, товарищ командир, женщины легки на помине! – распаренный летчик захохотал, глядя в сторону двери.

В дверях, с большим подносом в руках, стояла Алька Котова. Алька улыбнулась летчикам, подошла, виляя бедрами, к столу, стала выгружать с подноса горячие блюда.

– Алевтина Федоровна, – Хворостов оживился, засиял, точно начищенный самовар. – Алевтина Федоровна, вы с нами рюмочку не пропустите?

– Не-е-ет! – Алька засмеялась. – Вас тут много, а я одна! Вы уж тут как-нибудь без меня. Вы сами тут… Без женщин…

– Без женщин нам жизни нет! – Хворостов вскочил, вытянул вперед руку с рюмкой. – Мужики-и-и! За женщин! За прекрасных дам, которые вдохновляют нас на подвиги!

Летчики дружно повскакивали со своих мест, дружно опрокинули рюмки. Алька, смеясь игриво и звонко, выбежала на улицу.

XVIII

Жена командира полка Хворостова вылила желтое месиво на круглый свежеиспеченный корж, размазала месиво по коржу, положила на него другой корж. Затем командирша наклонилась к духовке, раскрыла ее, и тут в квартире у Хворостовых раздался дверной звонок.

– Мама! Мама-а-а, папа пришел! Откро-о-ой!

– Папа-папа, сейчас открою…

Командирша вытерла о передник руки и зашагала к двери с самым недовольным видом.

– Ключи есть, на черта трезвонить…

Командирша распахнула дверь и тут же напряженно застыла.

– Здрасьте, Вера Леонтьевна…

В дверях стояла Тонька Попова. Тонька змеинно-сладко улыбалась.

– Я, Вера Леонтьевна, к Ярцевым ходила. Спускаюсь вот по лестнице, дай, думаю, к вам загляну, с праздником вас от всей души своей поздравлю…

– К Ярцевым? Ну-ну… Ярцевы детей на каникулы в Иркутск повезли. Чего пришла, говори, давай, – командирша недовольно запыхтела.

– А Михал Михалыч, я так понимаю, отсутствует? – Тонька, точно не замечая недовольной физиономии командирши, продолжала скалить в улыбке золотые зубы.

– Говори! – командирша начала терять терпение.

– Я же обещала вам всегда к вашим услугам быть, – Тонька вроде как испытывала командиршу на прочность. – Ну, так вот. Альку Котову вы, я так думаю, помните?

– Ну! Говори, дрянь такая! – командирша кинулась к Тоньке, схватила ее за грудки. Кончай лямку тянуть!

Тонька вырвалась, кинулась к ступенькам, закричала.

– В бане сегодня Котова обслуживает! Мужики все по домам уже разошлись, а ваш благоверный все еще в бане!

XIX

Тонька была права, в бане, кроме командира полка Хворостова и официантки Котовой, никого уже не было. Алька собирала со стола посуду, Хворостов, глядя на Альку масляными, хмельными глазами, дымил сигаретой.

– Как елка моя? Понравилась, солнышко?

– Спасибо, Михал Михалыч, очень понравилась…

Алька собрала посуду и тут руки Хворостова обхватили Альку сзади, а губы Хворостова впились Альке в шею.

– Аленька…

– Миша…

– Счастье мое…

– Мишенька…

Хворостов развернул Альку, запыхтел, принялся расстегивать Алькину кофту, впился губами в Алькины губы.

– Ох, не могу… Ох, соскучился…

Повалив Альку на скамью, Хворостов навалился всем телом на Альку, задрал ей юбку, стал стаскивать с Альки шерстяные рейтузы.

– Ох, хочу… Ох, не могу…

В этот момент дверь бани распахнулась и вместе с морозным ветром в баню ворвалась жена командира Хворостова. Была она в распахнутой шубе, из-под которой выглядывал домашний халат, с растрепанными рыжими волосами и бешенными, нездорово горящими глазами.

– Вот он!!! Кобель! Кобель паршивый!!! Убью!!! Убью-ю-ю!!!

Хворостова кинулась к мужу, в одно движение оттащила его от Альки, со всей своей бабьей силы, наотмашь, врезала мужу по морде. Затем Хворостова кинулась к Альке, та уже успела вскочить и натянуть рейтузы, схватила Альку за волосы, поволокла ее по комнате.

– Потаскуха-а!!! Я тебе покажу! Я тебе покажу, как под чужих мужиков расстилаться! Шлюха!! Подстилка столовская!!!

Алька, недолго думая, схватила командиршу за рыжие ее кренделя, рванула их на себя, так что рыжий клок волос осталась в Алькином кулаке.

– Сучка-а!!! – командирша заверещала, точно милицейская сирена, вцепилась когтями в Алькино лицо.

Алька вырвалась, размахнулась и со всей силы врезала командирше по физиономии.

Командир полка забился в угол, вытаращил глаза так, что они из орбит едва не вывалились.

Алька тем временем снова схватила командиршу за волосы, ударила ее об стену, залепила ей несколько звонких пощечин. Командирша заверещала так, что командир, вжав в плечи голову, заткнул руками уши. Рванув от стены, командирша схватила Альку за шиворот, поволокла ее к двери, толкнула так, что Алька собственным задом распахнула дверь, и вышвырнула на улицу. Через секунду на улицу вылетел Алькин тулупчик. А еще через секунду командирша стала хватать со стола все, что попадалось ей под руку и кидать это в стены, в пол, в окна, в собственного мужа. Стекла окон тут же разлетелись вдребезги, командир рухнул на колени, закрывая руками уже изрядно попорченное лицо, а командирша все продолжала боевые действия, вопя, точно сирена.

– Я тебе!!! Я ей!!! Кобель!!! Шлюха!!! Я покажу!!! Я поубиваю!!! Вы мне попомните!!!

Женька закрыла дверь квартиры на ключ, помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Бимка, за мной!

У обитой черным дерматином двери с медными цифрами "37", Женька затормозила, нажала на дверной звонок. Дверь отворилась быстро.

– Привет, Жень, заходи! – Ванька пропустил Женьку, погладил собаку.

– Привет, Вань! Кино через двадцать минут, нам еще билеты купить надо…

– Жень, три секунды! – Ванька сунул руки в рукава куртки. – Я Пашку обедом кормил…

– Это правда, он меня обедом кормил!

В коридор с трубой-калейдоскопом в руках, выбежал Пашка. Пашка тут же кинулся к собаке, сунул Женьке калейдоскоп.

– Подержи! Привет, Бимка! Я тебя сегодня дрессировать буду!

– Помчались! – Ванька распахнул дверь, схватил Женьку за руку. – Веди себе, шнурок, примерно, а то собаку тебе больше не оставим…

– А вы теперь друзья?

– Друзья!

– Насовсем? – Пашка высунул нос на лестничную клетку.

– Насовсем!

– Это хорошо, – Пашка удовлетворенно кивнул. – Раз насовсем, значит, я теперь всегда с пёсиком играть буду!

Школьные каникулы были в самом разгаре, и по этой самой причине на улице было оживленно и шумно. Женька с Ванькой миновали двор, и вышли на дорогу, вдоль которой строем вышагивали солдаты.

– … я вообще-то этот фильм уже видела…

– Хочешь, не пойдем?

– Нет, что ты! Я с удовольствием его еще раз посмотрю, – Женька улыбнулась, выставилась на Пашкин калейдоскоп, который все еще несла в руках. – Ой, Вань, а я калейдоскоп Пашкин утащила!

– Ничего страшного, – Ванька улыбнулся. – Потом отдашь.

– Пашка его так любит, – Женька глянула на Ваньку. – Он мне говорил, ему папа калейдоскоп этот…

– Нет у него никакого папы, – Ванька нахмурился.

– Как это нет? – Женька перестала улыбаться, остановилась. – А кто калейдоскоп ему подарил?

– Калейдоскоп я у Косяка на книжку про самолеты выменял, – Ванька посмотрел на Женьку. – У меня одна единственная книжка про самолеты была, я ее в офицерской библиотеке украл. Один раз в жизни украл чужое. Классная книжка была.

– А зачем тебе книжка про самолеты?

– Надо, – Ванька помолчал, глядя на Женьку, затем решился. – Я летчиком хочу стать.

– Летчиком? Вот здорово! Как мой папа, – Женька улыбнулась, но тут же снова стала серьезной и тихо спросила.– Вань, а где ваш с Пашкой папа?

– У нас с Пашкой разные отцы, – Ванька помолчал. – Я своего плохо помню. Помню, как какой-то офицер в гости к нам по выходным ходил, игрушки мне дарил. У нас еще его фотография на тумбочке стояла. А потом он исчез, и фотография тоже исчезла. А кто Пашкин отец я даже не знаю. Мама на эту тему говорить не любит.

– Прости меня, Ваня… – Женька взяла Ваньку за руку.

– За что, Женя?

– Вопросы задаю ненужные.

– Ты мне можешь любые вопросы задавать, – Ванька посмотрел Женьку серьезно-серьезно. – У меня от тебя нет секретов.

– У меня от тебя тоже, – Женька ответила Ваньке таким же серьезным взглядом.

– Пойдем? – Ванька улыбнулся.

– Пойдем, – Женька улыбнулась в ответ.

XXI

Марина вошла в подъезд, стряхнула с шубы снег, стала подниматься по ступенькам. В это время дверь квартиры номер тридцать семь распахнулась и на площадке появилась Алька. Алька замотала голову пуховым платком, побежала вниз по лестнице. Увидев Марину, Алька тут же просияла, точно солнце.

– Здравствуйте, Марина Евгеньевна!

Марина скользнула по Альке ледяным взглядом, молча, прошла мимо, так же молча, стала подниматься дальше.

– Марина Евгеньевна… – Алька остановилась, глядя Марине вслед. – Марина Евгеньевна, Женечка собаку нам оставила, они с Ваней в кино пошли…

Марина, все так же молча, открыла дверь квартиры, молча, вошла в квартиру, молча, захлопнула дверь.

Алька постояла, глядя наверх, ошарашено, затем развернулась, стала медленно спускаться по ступенькам.

XXII

Бимка лежал посреди коридора и грыз кость. С кухни доносились звуки радио, шкворчанье сковородки, свист чайника. Из ванной доносился шум воды. Внезапно шум воды умолк и в коридор, растирая полотенцем голые плечи, вышел Луговой. Бимка тут же оставил кость, кинулся к Луговому, стал хватать его за штаны.

– Пап, ты с полетов?

В коридор выглянула Женька.

– С полетов, – Луговой кивнул, закинул за плечо полотенце.

– Как отлетал? – Женька вышла в коридор. – Без происшествий?

– Так точно, без происшествий! – Луговой улыбнулся, подошел к Женьке, обнял ее за плечи. – Спасибо тебе, Жека.

– За что, пап? – Женька вскинула голову.

– За то, что интересуешься, – Луговой поцеловал Женьку в макушку. – Как у тебя дела?

– Дела – отлично, очень отлично… Пап, я тебя кое о чем спросить хотела…

– Спрашивай, – Луговой кивнул. – Только пойдем лучше в комнату, не в коридоре же о делах говорить, так?

– Так.

Луговой вошел в комнату, сел на диван, растер полотенцем мокрые волосы.

– Ну, так о чем ты меня спросить хотела, Женька?

– Пап… Пап, у тебя книжки про самолеты есть? – Женька присела рядом с отцом.

– Есть, конечно. А зачем они тебе? – Луговой оставил в покое волосы, посмотрел на дочь.

– Человеку одному надо, – Женька опустила глаза.

– Человеку? – Луговой сделал серьезное лицо, помолчал, затем встал, положил руку на Женькино плечо. – Ну, раз одному человеку и раз надо, пойдем!

Через минуту отец и дочь стояли уже в другой комнате возле старенького книжного шкафа.

– Вот… Это книги, а это – конспекты мои по летной подготовке, – Луговой протянул Женьке стопку книг и тетрадей. – Конспекты еще со времен летного училища, думаю, человеку твоему пригодятся.

– Спасибо, папка! Ты себе даже не представляешь, какое ты сейчас важное дело сделал! – Женька, прижала к груди стопку книг и тетрадей, чмокнула отца, светясь от радости, рванула в коридор.

– Ты куда?

Из кухни вышла Марина.

– Мама, я на минутку! Я быстро! Я мигом!

Женька выскочила из квартиры.

– И что это у нее в руках было? – Марина, изобразив на лице знак вопроса, уставилась на мужа.

– Книги и конспекты по летной подготовке, – Луговой улыбнулся.

– Понятно, – Марина сдвинула брови. – Мне не нравится, что она с ним общается.

– Это почему? – Луговой с искренним удивлением посмотрел на жену. – По-моему, он отличный парнишка.

– А, по-моему, он шантрапа. Яблоко от яблони недалеко падает.

– Марин, ты о чем?

– Ни о чем, а о ком. Можно подумать, ты не знаешь, что его мать вытворила…

– Ты про Алю? Она же тебе нравилась…

– Нравилась, пока я не узнала, что она из себя представляет, – Марина сцепила на груди руки. – Я же не знала, что она такая… м-м-м… гулящая… Приличная женщина должна быть замужем, должна мужа своего любить, а не чужих по…

Тут Марина, точно собственным языком подавилась, щеки ее мгновенно вспыхнули. Не глядя более на мужа, жена подполковника Лугового быстро скрылась за дверью кухни.

XXIII

– Вот… Держи, будущий летчик!

Женька с грохотом опустила на стол огромную стопку книг и тетрадей.

Ванька ошарашено выставился сначала на стопку, затем на Женьку, потом снова на стопку и вдруг стал хватать книги, листать их и что-то шептать. Женька замерла возле стола, не спуская с Ваньки глаз. Наконец, Ванька пришел в себя и возбужденно заговорил.

– Женя! Женечка, какая же ты молодец! Женька, спасибо тебе огромное!!! – Ванька завис над книгами, глаза его при этом горели, точно два фонаря. – Ух, ты! Тут про высшие пилотажи! Тут про бочку, про петлю Нестерова, про штопор… Тут про спарку… Я сегодня всю ночь читать буду!

Ванька оторвался от книг, выставился на Женьку, затем вдруг схватил ее в охапку, оторвал от пола и, радостно вопя, закружил Женьку по комнате.

– Женя-я-я! Женька, ты настоящий друг! Ты мой самый лучший друг! Спасибо тебе!!!

– Ванька! – Женька засмеялась звонким счастливым смехом. – Ваня! Пусти! Пусти-и-и!!!

– А мне вот кажется, что вы влюбились…

В дверях комнаты застыл, глядя на Женьку с Ванькой, хлопая круглыми глазами, Пашка.

– Чего ты, шкед, сказал? – Ванька опустил Женьку на пол. – А ну, чеши отсюда живо!

– Я сказал, что вы влюбились, мне так очень кажется, – Пашка пожал плечами, направился в коридор. – Могу и уйти, подумаешь.

XXIV

– … таким образом, захват Сталинграда позволил бы фашистским войскам перерезать жизненно необходимые для Советского Союза водные и сухопутные пути, надежно прикрыть левый фланг наступающих на Кавказ немецких войск и создать…

В девятом классе шел урок истории. Историчка, совсем еще молоденькая девчонка, видно недавно окончившая институт, худенькая и остренькая, вышагивала с самым серьезным видом между рядов.

В это самое время Ванька Котов обеспокоенно глядел на пустое место возле Тани Носовой. Место это принадлежало Женьке Луговой, но Женьки почему-то в классе не было.

– … одним из немаловажных факторов, сорвавших планы немцев, стал провал наступательной операции на Воронеж. Без труда захватив правобережную часть города, противник не смог развить…

Ванька повернул голову и выставился в окно. За окном, далеко-далеко, возле дороги кто-то бежал. Бежал, размахивая портфелем, прямиком к школьной аллее. Ванька, точно гусь, вытянул шею.

Вскоре этот кто-то приблизился и оказался толстой десятиклассницей. Ванька нахмурился и снова уставился на пустое место, точно там за это время могла появиться Женька. Но Женьки не было и от этого на душе у Ваньки было гадко. Точно какой-то вредитель-грызун грыз Ванькину душу.

– Ванька… – сидевший рядом с Ванькой Димка Косяков слегка подтолкнул Ваньку локтем, придвинул к нему тетрадку.

"Завтра в пять часов по телеку кино про летчиков! Приходи, вместе посмотрим!"

Ванька пробежал текст глазами, отвернулся и снова уставился на Женькину парту.

– Чего с тобой, Кот? – Димка глянул на Ваньку, зашептал, прикрыв рукою рот. – Ерзаешь на стуле весь урок. Зад у тебя, что ли чешется?

– Отвали.

В это время в дверь класса постучали. Ванька тут же подпрыгнул на стуле. Однако надежды Ванькины развеялись как утренний туман, поскольку в класс заглянул бритый под ноль пятиклассник.

– Ирина Анатольевна, вам из учительской просили передать, что Женя Луговая заболела.

– Ясно, спасибо, Тимофеев.

Историчка раскрыла классный журнал, сделала в нем пометку.

– Ирина Анатольевна! – Ванька вдруг вытянул руку. – Ирина Анатольевна!

– Что случилось, Котов? Ты чего так кричишь?

– Ирина Анатольевна, можно я выйду?

– Иди, конечно, раз тебе приспичило, – историчка закрыла журнал. – Только быстро, Котов, я вообще-то тему новую рассказываю!

Ванька схватил свою спортивную сумку, рванул к двери.

– Котов! Котов, тебе сумка в туалет зачем?!

– А у него в сумке горшок! – Димка Косяков, подпер кулаком щеку, выставил на историчку озорные глаза.

Через минуту Ванька Котов пулей влетел в раздевалку, схватил куртку, пулей рванул на улицу.

XXV

– До свидания, поправляйтесь, я завтра к вам еще зайду…

Полковой врач Елена Юрьевна Нагибина вышла из квартиры Луговых, направилась к лестнице, и тут ее едва не сшиб с ног Ванька Котов.

– Ой! – от неожиданности Лена вскрикнула.

– Простите! – Ванька отдышался, уставился на Лену, точно на мессию. – Вы доктор?!

– Доктор, – Лена кивнула.

– Вы у Жени Луговой были?

– У Жени, – Лена снова кивнула, оглядела Ваньку с интересом.

– Что с ней?!

– Тише, тише… – Лена улыбнулась. – Не надо так паниковать, это раз. У Жени ангина, это два. И третье, я настоятельно советую вам, молодой человек, нанести свой визит позже, поскольку я сделала Жене укол и сейчас она будет спать.

– А позже, это когда?!

– Зайдите вечером.

– А вечером, это во сколько?!

– Какой вы, молодой человек, неугомонный, – Лена улыбнулась, стала спускаться по ступенькам. – Зайдите в шесть!

XXVI

Ванька сидел на кухне, сжимая в руке пустую бутылку из-под кефира. Лица на Ваньке не было, а если и было, то не Ванькино точно. Еще вчера Ванька летал, как воздушный шарик и вот теперь этот шарик сдулся и печально осел.

– Ты чего тут сидишь?

На кухню зашла Алька, глянула на сына, засмеялась.

– Вот поросенок! Измазался, один в один, как Пашка! Вань, ты же не маленький, – Алька вытерла Ваньке грязный от кефира подбородок, подошла к раковине, включила воду. – Ты с Женей в кино идешь?

– Она заболела, – Ванька оставил в покое бутылку, уставился в окно. – У нее ангина.

– Подумаешь, заболела… Выздоровеет! Тоже мне болезнь нашел! Через пару дней от этой ангины… – Алька вдруг умолкла, выключила воду, повернулась к Ваньке. – Сынок? Ванечка…

Ванька все так же сжимал пустую бутылку, глядя в окно.

Алька подошла к Ваньке, взяла его за подбородок, заглянула в воспаленные Ванькины глаза и едва слышно прошептала.

– Ванечка… Ты что ее любишь?

Ванька отвернулся, молча, кивнул.

– Ох… Ванечка… – Алька присела напротив сына на корточки. – Да ведь ты у меня совсем взрослый стал… А я вот, глупая, и не заметила. Это хорошо, Ваня. Это очень хорошо, когда человек любит. Значит, он живой. Значит, у него душа есть. Без любви ведь наша жизнь пустая, как твоя бутылка из-под кефира, – Алька улыбнулась, встала, прижала Ванькину голову к груди и, все так же улыбаясь, беззвучно заплакала. – Любовь, сынок, это самое замечательное, что есть в нашей жизни. От любви человек лучше становится, от любви он изнутри прекрасным светом светится. И не надо любви своей стесняться. Не надо чувства свои прятать! Если цветок красивый вырос, зачем же его в землю зарывать? Люби, Ванечка, люби! И пусть все знают, пусть завидуют, если сами не способны на такое прекрасное чувство. Люби, сынок! Я горжусь тобой, слышишь? Очень горжусь…

XXVII

Женька Луговая спала, у Женьки был жар. По крайней мере, два часа назад. После укола анальгина Женьке стало легче, жар немного спал, и Женька провалилась в глубокий сон. Дышала Женька тяжело, щеки ее пылали, волосы взмокли, на лбу блестела липкая испарина.

Марина потрогала Женькин лоб, взяла со стола градусник, стала его стряхивать.

– Мама…

От неожиданности Марина вздрогнула.

– Господи, Женя, как ты меня напугала! Спи.

Женька разом села на постели, точно не спала вовсе.

– Мама…

– Ложись, ты чего скачешь? – Марина присела на краешек Женькиной кровати.

– Мама, мне нужно ненадолго кое-куда сбегать, – Женька откинула одеяло.

– Что-о??? – Марина в ужасе уставилась на дочь, тут же накрыла ее одеялом. – Женя, у тебя тридцать девять и четыре! Немедленно ложись в постель!

– Мама, – Женька заплакала. – Он же не знает, что я заболела. Он же переживать будет. Он же будет ждать меня сегодня возле…

– Женя, у тебя жар, ты не в себе, – Марина вытерла Женькины слезы. – Успокойся, тебе нужно поспать…

– Мам, дай бумагу и ручку, я напишу ему записку! – Женька почти закричала. – Пожалуйста, мамочка! Отнеси ему записку, я тебя очень прошу! Я тебя умоляю!

– Ну хорошо, – Марина встала, взяла со стола Женькину тетрадку и шариковую ручку, протянула их Женьке.

Женька тут же слабой рукой стала что-то писать на листке.

– Держи, мама. Передай…

– Передам. Ложись быстро…

– Спасибо тебе…

Женька откинулась на подушке, посмотрела на мать уплывающим взглядом, свинцовые Женькины веки сомкнулись, и Женька тут же провалилась в глубокий, тяжелый сон.

Марина вышла из комнаты, плотно закрыла за собой дверь, вошла на кухню, развернула Женькину записку, быстро ее прочитала и так же быстро ее порвала.

В это самое время в квартире Луговых раздался дверной звонок.

Марина отправила в карман то, что минуту назад было Женькиной запиской, вышла в коридор, открыла входную дверь.

На пороге стоял Ванька Котов. Ванька держал в руках какой-то сверток.

– Здравствуйте, я…

Ванька не успел договорить, поскольку Марина резко захлопнула дверь прямо перед Ванькиным носом.

Часть третья.

В далекий сибирский военный гарнизон, в котором дислоцировался полк военной истребительной авиации, пришла долгожданная весна. Уже дней десять как покрыла деревья молодая изумрудная листва, из земли вырвалась на волю такая же изумрудная нежная трава и цвет зелени этот, такой свежий и такой весенний окутал весь военный гарнизон.

В гарнизоне было четыре часа после полудня. В чистом небе, ревя реактивными двигателями, привычно пролетали истребители. По земле, точнее по дороге, привычно вышагивали кирзовые, гуталином начищенные, солдатские сапоги.

– … вьется, вьётся знамя полковое-е

Командиры впереди-и

Солдаты в путь, в путь, в путь!

А для тебя родная-я-я

Есть почта полевая-я-я…

Взмах руками, взмах ногами… левой, левой… горланя на весь гарнизон, солдаты шагали мимо школы. Мимо солдат быстро прошли женщина и девочка.

– … и до которого часу эти твои дополнительные занятия?

– Мам, я не знаю. Молекула нам билеты к экзамену объяснять будет…

– Это я уже слышала.

– Ты хочешь за мной зайти?

– Я не успею, у меня в шесть репетиция. Прошу тебя, без провожатых. Чтобы одна и чтобы сразу же домой, ты поняла?

– Поняла.

– Если я тебя опять с ним увижу…

– Не увидишь.

– Прекрати надо мной издеваться, я с тобой серьезно разговариваю! Мне не нравится, что он…

– Мам, я тоже серьезно разговариваю и я не издеваюсь. Ты меня с ним не увидишь. Пожалуйста, не нервничай, у тебя вчера был приступ.

– Могла бы не напоминать. Ну, все. Беги…

Марина, а женщиной была именно она, поцеловала Женьку, которая, ясное дело, была девочкой, окинула ее строгим взглядом, зачем-то огляделась по сторонам и, нахмурившись, быстро зашагала к офицерскому клубу.

Женька поправила волосы и, помахивая сумкой, с самым невинным видом, помчалась к дверям школы.

В школе, миновав раздевалку, Женька рванула было по коридору, но увидев вышедшую из учительской физичку, мигом занырнула в первый же попавшийся кабинет. Выглянув из него через минуту и убедившись, что след Молекулы простыл, Женька со всех ног рванула к спортзалу.

– Женя! Женя-я, ты куда-а?! Женя-я-я!

По коридору, с тетрадями в обнимку, бежали Эдик и Вадик Митрофановы. Оба кричали, оба улыбались Женьке.

Женька показала Митрофановым кулак, приложила к губам палец, Митрофановы при этом разом заткнулись, и тут же помчалась дальше.

– Опять? – Эдик глянул на брата.

– Ну, – Вадик кивнул.

– Может, и мы с ними?

– Ага, очки поправь! Очень мы нужны им, им вдвоем не плохо…

Женька тем временем ворвалась в спортивный зал, кинулась к окну, распахнула его, забралась на подоконник и выпрыгнула на улицу.

По пустой дороге, что тянулась от летной столовой, мимо солдатских казарм к жилым домам, шла Алька Котова. Нежная и свеженькая, точно наступившая весна. Несмотря на увесистую ношу в обеих руках, шла Алька легко и грациозно, точно на голове у нее красовался медный кувшин, как у африканской женщины. Ветер ласково трепал пшеничные Алькины волосы, солнце играло на румяном Алькином лице. Внезапно за спиной у Альки раздался звук автомобильного сигнала. Алька вздрогнула и обернулась.

Следом за Алькой медленно ехал военный ГАЗик, за лобовым стеклом которого просматривались два лица: лицо солдатика-водителя и лицо командира полка Хворостова. Лицо Хворостова широко улыбалось.

Алька нахмурилась, отвернулась и зашагала дальше. Еще грациознее, еще выше держа голову.

ГАЗик поехал за Алькой, время от времени сигналя.

Через несколько минут Алька, не выдержав, свернула с дороги к цветущей яблоневой аллее.

ГАЗик тут же затормозил, громко хлопнул дверью.

– Аля… Аленька… Ну, подожди…

Командир полка Хворостов догнал Альку, схватил ее за руку.

Алька остановилась, глядя куда-то под ноги, тихо произнесла.

– Не надо бы вам. Увидят нас…

– Не могу я без тебя, солнышко, – Хворостов достал из кармана кителя носовой платок, промокнул взмокший лоб. – Плохо мне без тебя. Совсем плохо.

– Нельзя нам, Михал Михалыч, – Алька шагнула в сторону. – Беду опять наделаем.

– Ну, подожди, подожди, – Хворостов снова схватил Альку за руку, впился в нее лихорадочно горящим взглядом. – Ну что же ты со мною делаешь, а? Я же дышать без тебя не могу… Слышишь? Скучаю я по тебе… Ну почему же ты такая бессердечная? Что же ты от меня, как от прокаженного бегаешь? Зачем, зачем ты так со мною, Аленька?!

– Миша… – Алька, наконец, подняла глаза, глаза у Альки были мокрые. – Да какая же я бессердечная, если я только о тебе и думаю…

– Солнышко! – командир схватил Альку за плечи. – Солнышко мое!

– Увидят, – Алька шарахнулась от командира.

– Придешь в субботу? – Хворостов не спускал с Альки горящих глаз. – Придешь?! Умоляю тебя! Умоляю! Приходи… Ну, пожалей меня, Аленька… Придешь? Придешь?!

– Приду.

Алька попятилась и, несмотря на тяжелую ношу, рванула меж цветущих яблонь, задыхаясь, кусая до боли губы.

III

Женька с Ванькой лежали на траве посреди летного поля и смотрели на небо. Вроде бы все та же Женька и все тот же Ванька, но нет… заметно повзрослевшие. И дело не в том, что оформилась Женькина фигура, что стало мужественней Ванькино лицо, нет, дело в другом. Глаза изменились у обоих. Взрослее глаза стали.

Итак, лежали Женька с Ванькой на траве, уставившись в небо. Небо над ними было лазурное, в нежных барашках перистых облаков, неспешно бредущих друг за дружкой по небесному простору.

Ванька смотрел в небо задумчиво, Женька сосредоточенно, громко и четко декламируя заученный текст.

– … внутренняя энергия, это энергия движения и взаимодействия частиц, из которых состоит тело. Внутренняя энергия зависит от температуры тела, от его агрегатного состояния, а так же от химических, атомных и ядерных реакций. Она не зависит от…

– Жень, а Жень… – Ванька раскинул руки и прищурился. – А ты когда-нибудь обнимала небо?

– Ванька, ты меня совсем не слушаешь, – Женька глянула на Ваньку, легонько шлепнула его по руке. – А я, между прочим, для тебя сейчас стараюсь. Я все это и так знаю, а вот как ты сдавать будешь…

– Жень, не злись, – Ванька посмотрел на Женьку. – Я ведь тебя серьезно спрашиваю.

– Ну что, Вань?

– Ты когда-нибудь небо обнимала?

– Небо? – Женька прыснула звонким смехом. – Какой же ты смешной, Ванька! Конечно же, я обнимала небо, я обнимала море, я обнимала ветер, я обнимала…

– Жень, смотри! Вот так раскинь руки! – Ванька раскинул руки. – Прищурься!

– Раскинула. Прищурилась.

– Видишь? Ты обнимаешь небо, Женька! И я тоже! Мы с тобой обнимаем небо!

– И, правда, обнимаем! – Женька засмеялась. – Как интересно!

Ванька придвинулся к Женьке, вложил ее ладошки в свои руки, раскинул их широко и закричал на все летное поле.

– Это наше небо, Женька! Твое и мое! Мы обнимаем наше с тобой небо-о-о!

– Ванька, – Женька вдруг перестала смеяться, посмотрела на Ваньку внимательно и очень серьезно. – Ты обязательно станешь летчиком. Обязательно, Ваня. Я в это верю. Пойдем, скоро папа приземлится.

– Уже? – Ванька глянул на часы и тут же вскочил на ноги, протянув Женьке руку. – Через десять минут пойдет на посадку! Помчались!

Длинные тонкие пальцы ударили по клавишам, быстро и легко запорхали над ними…

Две пары ног, одни в раздолбанных кедах, другие в чистеньких мокасинах, пулей помчались по летному полю…

Пальцы взяли несколько аккордов, побежали по всей клавиатуре…

Две пары ног рванули к взлетной полосе…

Длинные пальцы ударили финальный аккорд и решительно захлопнули крышку рояля. Марина встала со стула, кинула на рояль ноты, прошлась туда-сюда по сцене, затем стремительно направилась к двери.

– Марина Евгеньевна, а у вас занятия сегодня?

В дверь заглянула кудрявая голова Зиночки Тюниной. Марина проскользнула мимо Зиночки, быстро зашагала по коридору.

– Занятия, Зиночка. В шесть. Скоро буду, – не глядя на начальницу клуба, Марина побежала к выходу. – Мне срочно нужно отлучиться!

Приземлившиеся истребители стояли в ряд вдоль полосы, мощные и хищные стальные птицы. Подполковник Луговой снял летный шлем, надел его Ваньке на голову, скомандовал.

– Полезай в кабину!

– Как в кабину?! – Ванька едва не подавился собственным голосом, лицо его вытянулось, глаза округлились.

– Как-как, ногами. Ставишь ноги на лестницу, забираешься наверх и садишься, – Луговой подтолкнул Ваньку к самолету. – Вперед! Не то передумаю! Боишься?

– Нет! Нет, что вы! – Ванька вцепился в поручни, рванул по лестнице.

Луговой стал подниматься следом за Ванькой. Женька подпрыгнула, дернула отца за рукав летной куртки.

– Чего, Жека? – Луговой обернулся.

Женька, светясь от счастья, подмигнула отцу, послала ему воздушный поцелуй. Луговой улыбнулся, покачал головой, стал подниматься дальше.

Женька отбежала от самолета, вытянула шею.

– Ну как? – Луговой наклонился, заглянул в кабину. – Порядок?

Ванька сидел в кабине и во все глаза таращился на бортовое оборудование.

– Нравится?

– Не то слово! – Ванька перевел на Лугового восхищенные глаза. – Спасибо вам, Андрей Владимирович! Спасибо огромное!

– Спасибо будешь говорить, когда летчиком станешь. Так, смотри сюда, – Луговой протянул руку, дотронулся до приборной доски. – Это что такое, знаешь?

– Это приборы контроля силовых установок, – Ванька выпалил, точно отличник на экзамене.

– Во, даешь! – Луговой улыбнулся, указал на две красные ручки, расположенные на кресле между Ванькиными ногами. – А это?

– А это рычаги катапультирования!

– М-мда… – Луговой лукаво прищурился. – А вот это, что ерунда такая?

– Это, Андрей Владимирович, не ерунда, это рычаги управления двигателями, – Ванька ткнул пальцем в кнопку на рычаге. – Это кнопка радиостанций, при помощи которой летчик ведет радиообмен с землей. А это кнопка отключения автопилота. А это…

– Отбой, – Луговой довольно кивнул. – Зачет сдан! Вечером заглянешь ко мне, я тебе еще кое-чего почитать дам.

– А Марина Евгеньевна… она дома будет? Она меня…

– Понял. Сам к тебе зайду.

– Андрюх! Ты зачем сопляка в кабину посадил?

По взлетной полосе к самолету шагал подполковник Зыбин.

– Как зачем? У него сегодня первый учебный вылет, – Луговой подмигнул Ваньке, пристегнул ему кислородную маску, закрыл фонарь кабины.

– Да ты, подполковник Луговой, никак с ума сошел! – Зыбин захохотал, подошел к самолету. – А я вот в свою кабину никого постороннего из суеверия под дулом пистолета не пущу.

– А это, Сань, не посторонний, это, Сань, будущий летчик, – Луговой открыл фонарь. – Ну, все, Иван, хорошего понемногу. Выгружайся на землю!

Через пару минут все четверо уже шагали по взлетной полосе. Женька с Ванькой впереди, Ванька, любовно прижимая к груди летный шлем Лугового, Луговой и Зыбин, отстав на несколько шагов.

– Дружба или лямур? – Зыбин улыбнулся, кивнул в сторону Женьки с Ванькой.

– А в таком возрасте, Сань, одно с другим крепко-накрепко замешено, – Луговой сунул руки в карманы летной куртки.

– Это точно. Жаль, что у взрослых такое редко случается. Либо одно, либо другое, а то и другое вместе, это уже редкость, – Зыбин помолчал немного, после чего продолжил. – Хороший парнишка, этот Ванька. Я вот на него смотрю и… в общем, Андрюх, ловить я себя на мысли стал, что сына хочу.

– Может, жениться все-таки надумаешь? – Луговой хитро прищурился.

– Может, на старость лет и надумаю, – Зыбин хохотнул, сунул в рот сигарету.

– Опять закурил? – Луговой покачал головой. – Что с головными болями?

– Да вроде отпустило, – Зыбин затянулся. – Последний раз недели три назад было.

– Ты уж береги себя, подполковник Зыбин, – Луговой хлопнул Зыбина по плечу. – Я без тебя никак!

– Во как совпало, – Зыбин захохотал, хлопнул Лугового в ответ. – И я без тебя никак!

На почте было невыносимо душно. Хотя, возможно, дело было вовсе не в духоте. Пылало где-то внутри, точно огненная масса растекалась от сердца по всей груди. Марина прикрыла глаза, откинула голову, смахнула со лба капельки пота. Из телефонной трубки, что Марина крепко прижимала плечом к уху, раздавался мужской голос.

– … всего три дня пробуду в Иркутске. Ты сможешь выбраться? Алло! Алло, ты меня слышишь?!

– До Иркутска три часа езды… – Марина облизнула сухие губы. Говорила Марина едва слышно, точно голос ее придавила чья-то тяжелая нога.

– Алло! Ты куда пропала?! Алло-о?!

– Я тут… Я тебя слышу… – Марина снова прошептала, открыла глаза и вдруг схватила трубку в руки, прижала ее к щеке и закричала на все почтовое отделение. – Я приеду! Я обязательно приеду! Какого числа ты прилетаешь?!

Уже знакомая нам молоденькая почтальонша, уже привыкшая к Марининым визитам, оторвала голову от журнала «Советский экран», подперла кулаком подбородок, тяжело вздохнула.

Ворвавшись спустя час в квартиру, Марина кинулась в комнату. Радостный Бимка тут же помчался следом за хозяйкой, заходясь от счастья громким лаем, подпрыгивая и хватая Маринину за ноги. Не обращая внимания на собаку, Марина вытащила из шкафа дорожную сумку, стала закидывать в нее вещи.

VII

В распахнутое окно кабинета заглядывала раскидистая цветущая яблоня, солнечный луч играл на оконном стекле, вдали раздавались голоса марширующих по плацу солдат.

– … сто десять на семьдесят, товарищ командир.

Главный врач полка, Елена Юрьевна Нагибина сняла манжету тонометра с крепкой, волосатой руки полковника Хворостова.

– Норма, – Хворостов встал со стула, надел рубашку. – Вы, Елена Юрьевна, рапорт о переводе в конце прошлого года подавали, так?

– Так точно, – Лена отложила тонометр, едва заметно напряглась. – Подписали?

– Подписали, – Хворостов кивнул, сунул руки в рукава кителя.

– Куда и когда переводят? – Лена сцепила пальцы, так что они побелели.

– А никуда и никогда, – Хворостов пригладил одинокую прядь, надел фуражку. – Не хочу я вас отпускать, такое вот дело. Нет, если у вас, конечно, причины весомые, тогда…

– Никаких у меня причин! – Лена облегченно выдохнула. – Это необдуманный порыв был.

– Порыв, значит? – Хворостов хитровато прищурил глаз, зашагал к двери. – Ну и отлично! Только с порывами, Елена Юрьевна, впредь поаккуратней!

Как только командир полка вышел, Лена улыбнулась, закрыла лицо ладонями. Через минуту она снова открыла лицо и тут же от неожиданности вскрикнула.

На столе, рядом с тонометром лежал маленький букетик желтых одуванчиков. Лена взяла одуванчики, потрогала их мохнатые желтые шапочки.

– Простите, начмед Нагибина, розы в наших краях пока еще не появились…

Лена, едва не подпрыгнула на стуле, мигом обернулась.

В оконном проеме стоял подполковник Луговой.

– Господи, Андрюша, – Лена снова потрогала желтые шапочки одуванчиков, улыбнулась. – Пугаешь ты меня. Спасибо за цветы. Я уж думала, они мне на стол с неба упали.

– Я не пугаю, я тебя радую. Выглядишь замечательно, просто идеал красоты и женственности, – Луговой перегнулся через подоконник.

– Да? – Лена машинально поправила волосы, встала из-за стола, подошла к подоконнику, присела на него. – И чего это ты, товарищ подполковник, в комплиментах мне рассыпаешься?

– А я, товарищ главврач, подлизываюсь, – Луговой улыбнулся. – Холостякую я с сегодняшнего дня.

– Вот как? – Лена вскинула брови. – И чего вдруг?

– Жена на три дня в Иркутск уехала. Подруга школьная прилетела, пятнадцать лет не виделись, – Луговой расстегнул летную куртку, достал из кармана записную книжку с шариковой ручкой. – Леночка, на самом деле я к тебе за консультацией, кроме тебя мне и обратиться не к кому. Мариша впопыхах ничего толком не объяснила, не знаю чем Женьку кормить. Ни я, ни Женька кашеварить не умеем. Как гречку варить расскажи-ка…

Продолжить чтение