Слава королю Грифу

Поединок

В стране, что росла на крови, монарх находится в шатком положении. Когда вся твоя экономика основана на войне, короля и главнокомандующего зачастую видят на равных. Быть может, на официальных обедах король и сидит во главе стола, а на балу оркестр играет гимн именно при входе короля, но в делах менее публичного характера этот деланный пиетет уходит на второй план.

Король Асгейра – Аврелий Гриф VI – в очередной раз подумал, что закулисные игры его главнокомандующего (да и всего Дома Войны) начинают выходить из-под контроля. Всё больше золота уходило на то, чтобы держать себя в курсе всех планов Кравенгрофа. Регулярно менять поваров, чтобы не быть отравленным; следить за послами, чтобы не подменили письма, тем самым обрекая дом Грифа на рознь с другими домами; менять магические амулеты и обереги, отводящие порчу и проклятия. И это только на поверхности. А последние месяцы это становилось планами внутри планов внутри других планов. И паранойя начинала медленно разъедать уверенность Аврелия.

Не улучшала ситуацию и его семья. Единственный сын еще слишком молод, чтобы занять престол. Ещё год королю нужно следить не только за тем, что престол могут отнять состязанием, но и «случайная» смерть – ведь короли не умирают просто так – становилась причиной заявить о смене власти.

Конечно, это работало в обе стороны. Смерть главнокомандующего могла оказаться ошибкой, ведь он не просто так занимал свой пост – невероятно обученный тактик, прекрасно владеющий полем боя. Лишиться такой единицы из-за страха потерять корону было бы недостойным короля. Но дестабилизировать положение Стедда Кравенгрофа, выбить из-под него твёрдую почву под ногами в мирное время, тем самым выиграть себе заветный год – этого могло быть достаточно. С другой стороны, его сын как-раз таки достаточно подрос, чтобы занять место. И если продолжится так же, как дела шли сейчас, Аврелий был почти готов рассмотреть и эту идею.

– Я вызываю вас на поединок.

Эти слова прогремели на весь зал. Очередное совещание, которое ни к чему не должно было привести – внутренняя политика спокойна, каждый Дом держал свои подчиненные города в ежовых рукавицах; войн никаких не предвиделось, даже чуть более отдалённые соседи не искали конфликтов, и армия Асгейра не требовалась в качестве наёмной силы; маги в целом редко что-то вносили в эти собрания, максимум рассказывали о погоде. И вдруг – вызов.

Аврелий склонился над столом. Стедд стоял, его военная выправка сейчас была заметнее, чем обычно. Медали блестели, отражаясь от света факелов. «До такой степени готовился, что начистил ордена» промелькнуло в голове короля. Остальные присутствующие замерли в ожидании ответа. Зал в целом словно погрузился во временной пузырь, где только двое – король и главнокомандующий – оставались не застывшими.

– Что же послужило причиной вызова, могу поинтересоваться?

Конечно, это было очевидно – положение на троне. Но важным было озвучить это при всех. Чтобы Стедд вслух сказал, что он хочет стать королём. Чтобы он прочувствовал тот груз, который хочет взвалить на себя, посеял в себе неуверенность. Любая мелочь будет играть в неминуемом поединке.

– Я претендую на трон. Дом Войны давно служил вам, мой король, но пришло время убрать вуаль с глаз простого народа и показать, кто на самом деле стоит за успехами страны.

Звучало достойно: достаточно, чтобы показать уважение к нынешней власти, продемонстрировать свою причастность к делам страны, уверенность в собственном положении. Всё было так, как, должно быть, планировал Кравенгроф. Если бы ещё не дрогнул голос, когда говорил «мой король».

– Что ж, я – король Аврелий Гриф Шестой – глава дома Грифа и законный правитель Асгейра, принимаю твой вызов, Стедд Кравенгроф, глава Дома войны. По праву вызова, ты можешь выбрать первым оружие или место и время поединка. Что ты выбираешь?

Кодексы поединка давно стоило изменить. На момент, когда они писались, люди более полагались на честь, чем сейчас. Никто не упоминал привлечение магии, ядов, психологического давления. Просто бой, один на один, как бросить вызов и какие последствия при отказе от него. Но менять традиции – опасно, найдутся те, кто увидит в этом возможность оспорить власть. И ничего не меняется, из года в год, из поколения в поколение.

– Я выбираю бой на фамильном оружии!

«Отличный выбор» подумал Аврелий. Это тоже был один из атавизмов традиций – бой не на равных, а на оружии, которое является символом твоей семьи. Одно только это заставило множество домов взять символикой дома магию – страх поединка против заклинателя спас не одну жизнь. «Короткий меч дома Кравенгроф против моего фламберга. Стедд знает, что дом Грифов сражается только в доспехах, рассчитывает на свою скорость. И он бесконечно прав».

– Тогда я выбираю время и место. Здесь и сейчас.

Аврелий встал, сбросив с себя фамильный плащ. В зале поднялся легкий гул перешептываний, в основном недовольных. Стедд смиренно поклонился, снял свой военный камзол, достал меч и сделал пару пробных взмахов, привыкая к весу оружия. После чего, отсалютовав, сказал:

– Буду ждать, когда вы облачитесь в доспех, мой король.

– Я буду сражаться так.

Перешёптывания переросли в полноценный гомон. Общее настроение зала было несложно понять – все думали, что король сошёл с ума: бой двуручным мечом без доспеха приравнивался самоубийству. Но в условиях более опытного соперника, бой в доспехах не дал бы ему преимущества, и всё, что изменилось бы – Аврелий умер бы уставшим. Потому оставалось полагаться так же на скорость, сравнив условия до одной ошибки, неважно с чьей стороны.

В зал внесли фламберг короля – длинный, почти в рост самого Аврелия извивающийся меч, с удлинённой рукоятью и гардой-мечеломом в виде открытого клюва грифа. Чёрный металл отливал ртутью и любой мало-мальски знакомый с оружием зритель мог сказать, что это был меч из драконьей стали – сплава с примесью крови этих величественных ящеров. Король взял в руки меч и сделал несколько размашистых выпадов. Без лат вес меча был непривычным.

Кто-то из совета поспешил ретироваться из зала, но слуга на выходе преградил путь. Раздалось королевское «поединку нужны зрители, размещайтесь по краям зала. И не толпитесь, скоро придут новые». Советники и слуги разместились вдоль стен, стол оставили посреди комнаты. Кравенгроф поднял меч:

– Аврелий, готов ли ты освободить своё тело от своей крови?

– Стедд, готов ли ты освободить своё тело от своей души?

– Так пусть путь меча определит, кто сегодня останется победителем.

Оба соперника стали кружить по широкой части зала. Кравенгроф, с одной рукой за спиной, держа меч вниз, параллельно ведущей ноге. Гриф, с мечом на изготовку, прямо напротив собственных глаз. Дистанция между ними была два метра, на каждый шаг Аврелия вперёд Стедд отвечал и отшагивал. Длина фламберга позволяла диктовать дистанцию, но любая инициатива могла быть ошибочной, ведь вес меча не позволит быстро уйти в защиту. Пробный выпад, второй, Кравенгроф отвечал на них легкими парированиями. Пока что оба привыкали друг к другу, изучали повадки, следили за движением ног, направлением взгляда.

Дверь в залы открылась и вместе с парой слуг вошла наложница Грифа и его сын. Советники услужливо отступили, позволив им войти в центр импровизированной зрительской толпы. Женщина смотрела в пол, тогда как наследник с интересом смотрел за ходом сражения.

– Ваш сын пришел, мой король.

– Ничего, скоро появится и твой, Стедд.

С этими словами Аврелий сделал ещё один выпад, ожидая застать соперника врасплох. Но не рассчитал, как много воздуха уйдет на то, чтобы завершить реплику, а потому слегка, на долю секунды, замедлился, чего хватило для того, чтобы пролиться первой крови. Кончик меча, который должен был слегка рассечь лоб, после уворота Аврелия, прочертил достаточно глубокий разрез на щеке. «Лучше боль, чем залитые кровью глаза».

– Зрители вам мешают?

– Мне мешает моя разговорчивость.

Кружение снова продолжилось. Теперь время стало ещё большей проблемой для короля – потеря крови не шутки. Стедд рассчитывал на это, из стойки с мечом вниз он перешёл в более наступательную и время от времени совершал фальшивые выпады, чтобы слегка бить по длинному лезвию соперника. Ощущение текущей крови, усталость от веса меча, необходимость парировать каждый ложный выпад – всё это складывалось в единую картину. В картину ускользающей из рук Аврелия Грифа VI жизни.

Двери снова открылись и слуги ввели семью Кравенгрофа. Его сын, в одеждах цвета Дома, с гордо поднятой головой вошёл в зал и встал практически у двери. Ему передались все черты отца, которые были отшлифованы дисциплиной. Если на его одежды повесить пару-тройку орденов, то их с отцом можно было перепутать. Жена Кравенгрофа не была настолько же горделивой и смешалась с остальными, стоящими вдоль стен.

– Мне зрители напротив, только помогают.

Шаг на Аврелия, удар, уворот от контратаки, удар, парирование. Для того, чтобы перейти в защиту, Грифу пришлось перехватывать меч и одной рукой держаться за лезвие. Обычно к такому приходят в узких пространствах, но под таким натиском вариантов не оставалось. Даже учитывая то, что такая стойка была рассчитана на латы, а сейчас грозила лишними порезами при любом неудачном движении. После серии выпадов Стедд снова отошел на двухметровую дистанцию. Ему не нужно поддерживать темп, всё, что ему сейчас нужно – не устать раньше короля. Ну и, конечно же, не совершать ошибок.

Король тем временем уже дышал достаточно тяжело. В латах ему приходилось бы держать на себе лишние двадцать килограмм, но совершать намного меньше движений. Половина ударов, от которых приходилось сейчас уворачиваться, с лёгкостью можно было принять на толщину доспеха. Впервые в голове Аврелия промелькнула мысль, что он переоценил себя.

– Аврелий, ты знаешь, что в поединке можно сдаться? Мы сражаемся за престол, ты можешь остаться в живых, сложив свои полномочия.

Гриф вытер кровь с лица, поднял свой меч и кивком головы показал готовность продолжить бой. Самодовольная ухмылка сползла с лица Кравенгрофа, он вернулся в стойку и стал выжидать. В конце концов король сдастся, ему нужно было еще не более пяти минут. Это же понимал и Аврелий, а значит оставались только рискованные варианты. Первый из которых – нападение. Минус короткого меча в слабой защите ног. При правильной дистанции, можно было нанести удар и сравнять шансы. Силы уже можно было не жалеть, потому размах брался достаточно широкий и каждый удар наносился наотмашь. Стедд почувствовал натиск, отступая шаг за шагом, он старался приблизиться к толпе, чтобы заставить короля быть аккуратнее. Парировать такие удары не имело смысла, короткий меч ни при каких обстоятельствах не сможет остановить удар такой силы. Потому оставалось только отступать, уворачиваться и ждать удобный случай, чтобы…

…меч полоснул по ноге. Аврелий был готов поклясться, что меч прошёл сквозь конечность соперника. Небольшое замешательство чуть не стоило ему жизни – свист короткого меча вернул Грифа в чувство и…

…король оказался на метр дальше, чем был. Кравенгроф отсалютовал, ухмылка снова появилась на его лице.

– Его величество тоже владеет магическими приёмами?

– Полагаю, иллюзия – отличный инструмент, чтобы заманить противника в ловушку?

– О, ты снова заговорил?

Гриф отсалютовал в ответ и встал в стойку. Руки ещё не дрожали, но это было неминуемо. «Значит нужно дать ему повод нападать». Для второй атаки сил уже не хватало, оставалось надеяться на ошибку соперника. Аврелий стал двигаться так, чтобы позади него оказался стол. И не прогадал. Как только он сделал шаг за линией стола, Стедд перешёл в атаку. Короткие выпады чередовались ударами наотмашь, каждый удар был рассчитан для того, чтобы соперник отступил, потерял дистанцию. Прижать к столу, отрезать пути отступления и нанести решающий удар. Всё двигалось к этому.

Удар за ударом Гриф отступал, редкие попытки перехватить инициативу завершались провалом – каждый легкий выпад оставлял новые порезы на теле короля. И вот конец – Аврелий задевает бедром стол, за чем следует размашистый вертикальный удар, принятый на черное лезвие фламберга. Клинок короткого меча проскальзывает по всей длине, Кравенгроф собирается сделать очередной замах, но меч его не слушается. Острие попадает в мечелом, поворот гарды и меч главнокомандующего остаётся в тисках Грифа. Аврелий из последних сил поднимает рукоять, тем самым вырывая меч из рук соперника, и наносит удар навершием. Еще удар, еще удар. Это первые повреждения, которые достаются Кравенгрофу, но главное – он лишился меча. То, чего нельзя допускать в сражении с двуручным мечом.

– Стедд, ты знаешь, что в поединке можно сдаться?

Теперь это просто игра. Игра в кошки мышки. Королю остаётся следить, чтобы отступая, Кравенгроф никак не сблизился с мечом, брошенным на полу.

– Стедд, ты можешь отказаться от притязаний на мой престол, не так ли?

– Да, мой король.

– И что ты скажешь?

– Дом Войны приносит извинения. Вы доказали боем и своей кровью, что вы достойный правитель.

– Разве так приносят присягу королю? Встань на колено.

Стедд, так и не получивший возможности хоть на метр приблизиться к выбитому из рук мечу, преклонился. Тяжёлое лезвие фламберга опустилось на его плечо.

– Повтори свои слова и сделай это так, чтобы слышали все.

– Я – Стедд Кравенгроф, глава дома Войны – приношу присягу в вечной верности королю Асгейра Аврелию Грифу Шестому.

– Надеюсь, эти слова слышали все, Стедд. В том числе твой сын.

Вид обезглавленного отца и его последние слова ещё долго будут причиной беспрекословной службы Кравенгрофа-младшего дому Грифа.

Хораг

С каждым закатом Амалиэль произносил молитвы в честь Милани. Многие, находясь в вере длительное время, совершали те или иные обряды исключительно по привычке. Это ещё не «кризис веры», но уже на полшага ближе к тому. И всё же молодого парня не коснулась та же участь, и с начала своей осознанной жизни каждый день он обращался к своей богине, покровительнице угнетённых. Розовый сад, за которым Амалиэль следил вместе с настоятелем местной церкви, сегодня был ещё более красив и свеж, что отзывалось, как благословение (или даже благодарность) от богини. И это успокаивало.

Прошло уже более месяца, как пришло письмо с печатью Дома Секретов.

«С прискорбием сообщаем, что ваш отец – Вар-Дан Церинген – отправился на Грохочущие берега.

Пусть вера вашего отца отличается, но все мы живем и умираем. И всё, что нам остается – заботиться в смерти о тех, кто еще жив. Дом Церинген скорбит о вашей жизни, но ликует о том, как стойко вы встречаете испытания.

Амалиэль, сын Вар-Дана, отрешенный свет, вы приглашены на аудиенцию с представителем дома в городе Хораг, в таверне «Первый привал» за день до летнего солнцестояния, девятнадцатого Саренита.»

Столько всего было в этом письме, и в то же время – ничего. Амалиэль никогда не видел своего отца, а те рассказы, которые легендами проносились по стране, сильно отличались от того, каким хотелось бы видеть своего родителя.

— Мальчик мой, ты снова погрузился в свои мысли?

Старческий голос вырвал обратно в реальность молодого парня. Рядом стоял Кёльн, тот самый настоятель. Несмотря на свой возраст, он всегда перемещался невероятно тихо и мог застать врасплох любого, от таких же старых прихожан и до солдат, что иногда посещали их небольшую обитель.

– Пойди, отдохни. Я видел, как ты сегодня чинил пробоину в крыше, замаялся небось, — продолжил Кёльн. Не так давно была гроза, которая оставила весьма заметный отпечаток после себя – дыру в метр диаметром, ровно над алтарём богини.

– Отец, я не устал. Я ещё полон сил, к тому же молитвы всегда помогают мне восстановиться. Милани следит за нами, а потому починить крышу над обликом её – это меньшее, что я могу сделать.

– Не в алтарях дело, а в твоих проявлениях. Смочит дождь или опалит солнце её образ, покровительница наша проходила и не через такое. Иди спать, сын, помню, что скоро у тебя знаменательный день.

Отец и сын для них были не только церковными санами. Когда умерла мать Амалиэля, единственный в городе, кто захотел взять его на воспитание был Кёльн. Остальные считали его дурным предзнаменованием – бастард голиафа мог стать проблемой, когда подрастёт. Да и смерть при родах – дурная примета. Но когда Лилия, держа священника за руку, последним своим словом подарила имя новорожденному, Кёльн понял, что не может позволить себе отречься от новой жизни.

Мальчик подрастал как и все. В нём не было черт гигантов, которых опасались жители. Он рос добрым, отзывчивым и умиротворённым. Многое из этого приписывали мастерству воспитания, но на самом деле, он просто перенял все привычки от своей матери.

– Именно потому мне сложно уснуть. Что я должен делать? Если слухи не врут, то мир наполнен такими же, как и я. Очередной внебрачный сын, оставленный на произвол судьбы. По стране таких десятки, если не сотни. Да даже у нас появилась уже парочка новеньких, которые поселились в таверне под двойным именем Де Кроу-Церинген.

– Твоя правда, но жизнь – божье провидение, где проводником его был твой отец. Ты имеешь право не чувствовать к нему того, что дети должны чувствовать к родителям, но не проводить его в последний путь, значит закрыть глаза на ту милость, что дана была тебе свыше.

Удивительно, как работает старость у разных рас. Человек, чей век, в сравнении с теми же эльфами, короток, как огонь свечи, предчувствуя свою неминуемую смерть обретает необходимую мудрость за каких-то пятьдесят лет. И с этой мудростью сложно спорить, особенно тогда, когда нутром чувствуешь, что она верная. Что бы ни ждало его через два дня, Милани его защитит.

Если спросить жителя Хорага «опиши свой город», то все, как один, ответят «забытый». Новый житель, которые тут редко и, обычно, временно, сможет это почувствовать, но не сформулировать в конечную мысль. Маленький, размеренный городок, не больше тридцати домов, когда-то подавал надежды на то, чтобы стать крупным. Южная граница в паре миль, обрамлённая лесным массивом; один единственный путь для пеших караванов; недалеко выход в море, что способствовало рыбному промыслу. Но всё это не сыграло: Дом Золота решил, что пешие караваны слишком невыгодны, а делать перевал морских путей в паре дней от столицы – трата времени. А потому время застыло для только недавно зародившегося поселения.

Найти город несложно – поселение ставилось у подножия горы. Никто так и не смог вспомнить: гору назвали в честь города или город в честь горы, но, чтобы не повторяться, на картах писали «Хораг» поверх обоих пунктов назначения. Первое, что встречали редкие путники по пути с южной границы – брошенная сторожевая башня, первоначальные границы Асгейра, которые с годами сместились в глубину материка. Каменное изваяние, нависающее над тропой чёрными валунами и истрёпанными ветрами и дождями флагами. От этой башни уже можно было увидеть первые строения города – складские помещения, готовые принимать редкие товары. Поодаль, чуть левее от складов, видны курганы. Несмотря на заветы Саренрей – богини солнца и исцеления, одной из трёх основных божеств страны – в Хораге умерших не сжигали. По старым традициям, каждому полагалось место в земле.

Уже на входе в город, можно было увидеть казарму, обшарпанные каменные стены которой печально смотрелись бы на фоне любых других военных строений Асгейра. Здесь квартировалось пара десятков солдат. После войны с орками, на северной границе, сюда попали те, кто своё отслужил: раненные, старые, некомпетентные. Они и составляли охрану города, но большего здесь и не нужно: при таком количестве населения, каждый знает друг друга и только изредка нужно проследить за кем-то особо шумным в таверне; ну а приходящие караваны – те, что по тем или иным причинам не следовали указу Дома Золота передвигаться водными путями – имели свою охрану. И, конечно же, для приходящих гостей и для местных завсегдатаев, имелась таверна – «Первый привал». Таверны всегда являются отражением своего города (или района, вариант для крупных городов), и потому Привал был тем же отражением надежды на лучшее, что быстро погибла. За резными узорами на стенах таверны никто не ухаживал должным образом, а потому местами было видно вылетевшие щепки; некоторые ставни покосило от времени, и чтобы их не сорвало окончательно, хозяин таверны просто заколотил эти окна. Внутри ситуация была чуть лучше – дощатые полы регулярно чинились и было видно обновлённые фрагменты, бронзовые подставки под факел начищались до такой степени, что отбрасывали блики от висящих на них огней. Но несмотря на старания Отиса – владельца Первого привала и по совместительству старейшины Хорага – людей обычно было не так много, а новые лица всегда выдавали себя. И только последние несколько дней здесь было оживлённо: приходили новые люди, иногда мелькал фиолетовый цвет мантии Дома Секретов, да и местные собирались регулярно пошептаться о чём-то за угловыми столиками. Отису нравилось оживление в его заведении, но как старейшина, он предчувствовал неладное. Нормально осмыслить это «неладное» не давал молодой парень, живущий в его таверне с прошлого дня:

– Слушайте, нам нужно остаться здесь ещё на одну ночь. Я не могу отдать вам наши вещи, они нам ещё понадобятся в пути. Но, хотите, я схожу в лес за дичью? Или моя сестра может починить что-то в таверне? В нашей комнате мы видели рваную занавеску.

Парень, практически мальчишка, был худой, с всклоченными волосами, потрёпанной, в заплатках, одёжкой и обвешанный множеством побрякушек. Рядом стояла его копия, разве что всяких безделиц на одежде висело ещё больше. Она говорила намного меньше, и пока её брат торговался за крышу над головой, девушка плела новую куклу. В общем, их вид вызывал жалость и оставить их в таверне можно было бы и за просто так. Но кто знает, какая молва пронесётся дальше, и не получится ли так, что потом все бродяги страны будут приходить, чтобы бесплатно пожить за тёплыми стенами?

– Ты – поможешь мне поменять солому на крыше. Там не много, просто лестницу подержишь. А она, так и быть, пошьёт занавески. И можете здесь остаться до завтрашнего вечера. Идёт?

– Конечно, нам больше не нужно. Пойдем, Винтер. — девушка молча двинулась за братом. Он обернулся к трактирщику. —Мы разберёмся с вещами и через десять минут я приду, можем начать с вашими делами.

Когда они зашли в комнату, Винтер подошла к рюкзаку и начала в нём рыться. Достала коробочку, привычно погремела ей, открыла и начала доставать швейные принадлежности.

– Ты знаешь, что у тебя на это весь день?

– Да, но почему бы не сейчас?

Парень пожал плечами и тоже полез в свой рюкзак. Проверил запас еды: сухпайков было ещё на два дня. «Надо бы запастись, на всякий случай», пронеслось в его голове. За едой лежала запасная тетива, несколько перьев для болтов, сменная одежда. Рядом с рюкзаком – его величайшее вложение – арбалет с усиленными плечами. Идти безоружным в длительное путешествие казалось глупым, но и этот арбалет уже сейчас выглядел не такой отличной идеей. Можно было купить что-то дешевле и лучше подготовиться к дороге, хотя бы купить палатку.

— Лео.

— Да?

– Это отличный арбалет. Хорошо, что мы его купили.

Сестра всегда могла понять, о чём он думает.

– Ты что-то заметил там в зале?

—Трактирщик нервничает, но я не понял, почему. И люди – более скрытные, чем обычно. Замолкали каждый раз, как я проходил мимо столов. Ещё один выделялся, явно не местный. Но к нам подходить не стал.

– Ясно, я так и думала. Звёзды сказали мне, что тут нас ждёт какая-то тайна.

– Звёзды сказали тебе или всё-таки письмо, из-за которого мы тут?

– Одно другому не мешает.

Лео снисходительно улыбнулся. Винтер всегда была суеверной, что не удивительно. Он слегка коснулся осколка зеркала в своей груди.

Раньше был только он и его мать. И десятки, сотни, тысячи рассказов о том, что скоро вернётся отец и заберёт их к себе, в усадьбу, рядом с крепостью Грифа, прямо под крылом самого короля. Мать говорила всё это, расчёсывая Леонарда и держа в руке зеркало. И гребень, и зеркало были подарками Вар Дана – так звали отца. Вар Дан Церинген, знаменитый полководец армии голиафов, один из столпов Дома Войны в Асгейре. Когда-то он покорил эту женщину рассказами о военных походах, его героическими поступками и свершениями его солдат. И каждый раз, когда она впадала в ностальгию, она брала гребень и, монотонно расчёсывая своего сына, пересказывала эти же истории ему.

Годы шли, камни в зеркале становились всё тусклее, зубцы в гребне стали теряться, её красота тускнела вместе с подаренными драгоценностями, а Вар Дан так и не спешил вернуться за своим ребёнком. Мать всё чаще запиралась в комнате, из-за двери которой слышались всхлипы. И через некоторое время она выходила оттуда с опухшими, красными глазами, но с идеально ровными и уложенными волосами. Её отец – дед Леонарда – умер, не оставив ничего своей дочери; всё наследство поделили другие родственники, менее мечтательные о побеге к иностранным полководцам. Постепенно уходила прислуга, на содержание которых, конечно же, уже не хватало денег. Сад у домика стал покрываться сорняками, а травяные статуи переставали походить на какие-либо образы. Затем Леонард стал чаще замечать, что от матери пахнет кухней, и так он узнал, что они лишились кухарки. Через месяц после этого мать пришла к нему в комнату и попросила подмести полы. Ушла последняя служанка, отвечающая за чистоту в доме.

Безлюдный дом угнетал Леонарда, потому он всё чаще ходил прогуливаться по саду. То, что раньше было прекрасным творением умелого флориста, сейчас стало таким же заброшенным, как сам особняк. Но сколько причудливых, местами ужасающих, образов породила природа над живыми изгородями. Когда-то величественная статуя льва больше напоминала химеру, а всадник (по словам матери, сформированный садовником по её описанию Вар Дана) смотрелся как сверхъестественный налётчик, жнец или ещё что-то хуже. Из-за постоянных прогулок сына, или из-за всё более погружающегося в помутнение разума, двери спальни в минуты слабости перестали закрываться. И в один день, когда сильный дождь прогнал Леонарда домой раньше, чем случалось ранее, судьба сделала очередной оборот.

Поднимаясь по лестнице, мальчик услышал не только привычные всхлипы, но к ним добавились крики отчаяния. Он поспешил к комнате матери, выкрикивая её имя, но эти завывания было трудно перекричать. Не надеясь на то, что дверь будет открыта, он с разбега ударился в неё плечом. Но она открылась. И Леонард влетел в комнату, упав на колени в паре метров от матери. Она выглядела ужасно: заплаканные красные глаза, стеклянным взором направленные на зеркало; в другой руке гребень, на котором остался крупный клок материнских волос. Всё так же смотря в зеркало, она кричала, переставая только для того, чтобы снова наполнить свои лёгкие прерывистыми, скулящими, конвульсивными вдохами. Леонард поднялся и побежал к ней, но женщина его не видела за своим безумием, всё так же глядя в зеркало. Тогда он попробовал подойти сзади, чтобы стать отражением за спиной. И как только он увидел себя и свою мать в зеркале, глаза женщины изменились. Крик боли стал криком ярости. Она с силой ударила гребнем в отражение, непонятно, целясь в себя или в сына. Зеркало разбилось на тысячи осколков, разлетаясь точно в направление к женщине. Последнее, что увидел Леонард, это один из крупных осколков, пролетающих рядом мимо уха матери в его сторону.

…Винтер стояла посреди комнаты, глядя на ужасную сцену: женщина, покрытая множеством рваных ран, тратила свои последние силы на то, чтобы кончиками пальцев оттолкнуть от себя зеркало. Недалеко от неё лежит мальчик, на груди которого зияет дыра в рубахе, а под ней быстро расползается кровавое пятно. Его зелёные глаза – такие же, какими Винтер смотрела на себя в зеркало – следили за каждым её движением, но с каждой секундой это становилось всё сложнее. Девушка прошла по осколкам, перешагнула лежащую мать, встала перед Леонардом и попыталась зажать рану, чувствуя под рукой ровную, гладкую и холодную поверхность зеркала, врастающую в плоть…

Так Леонард Винтер де Кроу, внук небольшого, но довольно богатого рода, стал Леонардом де Кроу и Винтер де Кроу, двумя подростками в пустом доме.

Чтобы похоронить мать по всем канонам, они решили найти ушедших слуг. Не так далеко от их дома жила кухарка, именно она заметила Леонарда, когда он шлялся по городу в поисках помощи. Её беглый взгляд по Винтер не остался незамеченным, но вопросов не задавала. Вероятно, посчитала, что скрывать одного из детей – очередная причуда знатных родов. Забегая вперёд – остальные слуги решили так же. К моменту возвращения в дом с ними собрались все слуги, которые последний год работали на особняк де Кроу, и вместе с ними жрец Фаразмы. Хоронили на кладбище, среди простолюдинов. Когда последнее прощальное слово было сказано, больше ничего не держало брата и сестру ни в этом городе, ни в их доме.

Последние украшения матери были проданы. Все, кроме разбитого зеркала. Леонард хотел понять, что за артефакт хранила у себя мать. На деньги с украшений они купили походные рюкзаки, запас еды и арбалет. Винтер уже на выходе из города купила себе краски и бумагу и каждый привал рисовала себе гадальные карты, объясняя брату, какой рисунок за что отвечает. К ближайшему большому городу они сделали запас шкурок – окупился арбалет Леонарда, да и Винтер демонстрировала умения в выделывании шкур. Чтобы полноценно поселиться золота ещё бы не хватило, но и здесь им повезло: они поселились на чердаке заброшенного дома (по указке Винтер, так сложились карты и звёзды).

Прошёл год, парочка довольно быстро росла. Девушка перешивала одежду и из когда-то парадной одежды знатного рода оно всё больше походило на лоскутную крестьянскую одежду. Леонард нашёл работу подмастерьем в одном небольшом архитектурном бюро (да и всё ещё иногда промышлял шкурами, попутно практикуясь в стрельбе), а Винтер стала шить кукол для магазина игрушек в паре домов ниже по улице. Можно было бы считать, что жизнь встаёт в колею, но ночи становились всё сложнее: зеркало на чердаке становилось кошмаром для Винтер. Через недели – витрины магазинов, отбрасывающие отражения. А когда дождь оставил после себя огромные лужи, шириной на всю улицу, и одна из таких была ровно под окнами дома, Винтер отказалась выходить на работу. Лео понял, что оставаться на одном месте для них невозможно.

Так они сменили несколько городов. Каждый раз, когда они останавливались чуть дольше, Винтер становилось сложно оставаться в себе. Он узнавал об этом ещё до того, как она расскажет о своих проблемах – девушка всегда храбрилась, думая о том, что из-за её «небольших неудобств» брат не может жить полной жизнью. Но он чувствовал это дрожью осколка зеркала внутри его грудной клетки, а потому, как только появлялись первые знаки, он просил погадать для них. И у Винтер всегда выпадала «дорога», чему они следовали и двигались дальше.

Неизвестно, каким именно образом, при всех их перемещениях, до них дошло два письма. На богатой, плотной бумаге (Винтер в этом разбиралась), с гербовой печатью неизвестного им дома, и с богатой декоративной лентой, с вшитой в неё золотой нитью.

В письме для Леонарда было:

«С прискорбием сообщаем, что ваш отец – Вар-Дан Церинген – отправился на Грохочущие берега. Его забота о вас при жизни могла показаться вам незначительной, но в смерти дом Церинген платит свои долги.

Леонард де Кроу, сын Вар-Дана, сирота и отшельник, вы приглашены на аудиенцию с представителем дома в городе Хораг, в таверне «Первый привал» за день до летнего солнцестояния, девятнадцатого Саренита.»

Для Винтер:

«С прискорбием сообщаем, что ваш отец – Вар-Дан Церинген – отправился на Грохочущие берега.

Он не знал о вашем рождении, точно так, как вы не знали о его смерти. Но это не освобождает его от накопленного долга к своим детям. Надеюсь, как и не освобождает вас от дани памяти.

Винтер де Кроу, дочь Вар-Дана, сирота и звездочет, вы приглашены на аудиенцию с представителем дома в городе Хораг, в таверне «Первый привал» за день до летнего солнцестояния, девятнадцатого Саренита.»

Первая мысль Лео была о Винтер – никто не знал, что она существует. Они до сих пор не могут с точностью сказать, кто из них был первым и действительно ли не было никогда второго. И кто бы ни прислал эти письма, он знает что-то большее, чем просто передача наследства. Винтер же, сразу после прочтения, привычно начала делать расклад. Пусть брат не верит в приметы, но он всё равно успокаивается, если Винтер видит удачный для них расклад. Карты предсказывали долгую дорогу, новых друзей, богатство и смерть. Но смерть, это же логично, они же идут к умершему отцу, ведь так?

Леонард вспоминал весь путь от родного дома и до «Первого привала», пока помогал Отису чинить крышу. Ремонт был скорее косметический, нигде не было видно протечки или чего-либо подобного, просто перестелить несколько фрагментов сена. Сам трактирщик не торопился, потому у парня иногда выпадала возможность осматриваться вокруг. Город, несмотря на свои малые размеры, выглядел невероятно живым. По улицам бегали дети, представляя себя рыцарями. Двое, с мётлами вместо лошадей, размахивая палками, гнали тех, кому, видимо, досталась короткая соломинка и теперь они разбойники. Несколько домов имели рядом с собой прилавки с товарами – овощи, безделушки (Лео сразу подумал, что там могли бы быть игрушки Винтер), посуда, простенькая одежда. Иной раз по городу проходила пара-тройка солдат, следящих за порядком. Кто-то без оружия, кто-то без шлема, в общем – кто во что горазд. Каждый раз, когда такая группка проходила мимо таверны, они здоровались с Отисом, спрашивали о его делах и не собирается ли дешеветь пиво. С широкой улыбкой трактирщик отвечал на эти реплики, но улыбка мигом сходила, как только солдаты удалялись.

– Надоели со своими шутками. Один раз пообещал, что за хорошую службу пиво станет дешевле. Служба не изменилась, пиво не дешевеет. Но спрашивают каждый раз.

Леонард хмыкнул, попутно забирая очередной сноп соломы. Когда его уложил, решил глянуть дальше, за город. По широкому трактиру к городу двигалась довольно крупная группа людей, судя по многочисленным бликам – в тяжёлых доспехах. Но узнать флаги на таком расстоянии было сложно.

– Эй, у вас армия границы как проверяет?

– Тебе-то какое дело?

– Там отряд идёт, в нашу сторону.

Отис полез на стремянку, жестами указывая Лео залезть выше, чтобы уместиться вдвоём.

— Где?

– Да вон. Если таким же ходом пойдут, то за пару часов доберутся.

– Вот ж застала нелёгкая. Достилай, что закинули и слезай. Можешь оставаться, считай, что оплатил.

– Так кто идёт-то?

– Церковь, наверняка. По указу недельной давности.

С этими словами трактирщик спустился и двинул в сторону группы удаляющихся стражников. Леонард хотел подслушать, о чём пойдёт разговор, но посчитал необходимым всё-таки закончить с крышей. В конце концов договорились, нарушать слово не было в его привычках. И всё же он наблюдал за тем, как поведут себя солдаты.

Отис, догнав солдат, начал активно жестикулировать и указывать в сторону приближающегося отряда. После недолгой беседы, один направился в казармы, двое строевым шагом двинулись в разные концы города, а сам трактирщик пошёл в таверну. У самых дверей он поднял голову и прикрывая глаза от солнца сказал Лео:

– Если можешь, походи по городу, собери людей в таверне, нужно обсудить один вопрос. Приглашай только старших. Если будут спорить, скажи, что Отис собирает. А про крышу забудь, я сам потом доделаю.»

После чего скрылся в дверях. Лео спустился вниз, прошёл вокруг таверны и найдя свою с сестрой комнату постучал в ставни. В ответ прозвучал точно такой же стук.

– Пойдём, пройдёмся по городу, владелец хочет собрать людей. И потом надо собрать все вещи, что-то нехорошее собирается в городе.

– Нам же ещё один день здесь до встречи.

– Мы никуда не бежим, но надо быть готовыми.

Винтер вскоре вышла, с кучей иголок, воткнутых в рукав; видимо шторы починить было куда сложнее, чем изначально казалось. Или она, по своему обычаю, решила добавить множество собственных деталей.

– Я пойду по левой стороне города, ты возьми правую. Людям говори, что Отис просит собраться. Стражников не трогай, кто выглядит подозрительно или как-то выделяется – тоже. Встречаемся через десять минут здесь. Не успеешь всех обойти – всё равно вернись сюда, кто-нибудь да расскажет.

– Десять минут, и я здесь. Отис просит собраться. Я пошла.

Никого не пришлось уговаривать или как-то объясняться. Волшебная фраза про Отиса работала тогда, когда появлялись первые вопросы. Но обычно люди просто кивали и двигались в сторону таверны. К моменту, когда Лео и Винтер вернулись, у таверны стояла большая толпа людей, внутри уже были слышны недовольные голоса, а по улице шёл отряд стражи, одетый куда более по форме, чем парень видел в начале дня. Обрывками доносилось «как они смеют», «меня лучше анафеме предадут» и прочие выкрики, от ворчания до открытого недовольства. Когда подошла стража, люди расступились, и вместе с солдатами в таверну проскочили брат с сестрой. Столы были передвинуты дальше от двери и если бы они были перевёрнуты, то точно составляли бы баррикаду. Отис стоял за своим прилавком, горячо споря с группой людей.

– Ты, может, и старейшина, но законы не ты придумываешь!

– Вот именно, что не я. И тут сказано чётко, что нужно делать и кого слушать.

Отис махал перед толпой объявлением, которое до того висело у входа в таверну. Как только бумага появилась в поле зрения, она подействовала как тряпка для быка. Люди в непосредственной близости попытались схватить свиток, а те, кто стоял подальше, рванули ближе, пытаясь перемахнуть через стойку. Когда появились первые признаки беспорядков, один из солдат начал бить латной перчаткой в грудную пластину, чтобы привлечь внимание.

– Тишина! Отставить хулиганство!

Эффекта достигло почти сразу, только один, который успел вырвать угол от объявления в руках Отиса, не сразу отреагировал на призыв. Его быстро стянули со стойки, уронили на пол, но после того он затих.

– Отис, что здесь происходит?

Один из стражников вышел вперёд.

– Объявление, что появилось с десять дней назад. Про наши захоронения. Малец увидел приближающийся отряд, я думаю, к нам идут церковники.

С этими словами староста передал бумагу страже. Солдат развернул переданный свёрток и начал читать, декламируя каждое слово:

«В связи с развитием нежелательных религиозных ячеек, считающихся вредоносными и даже опасными для нашего культурного общества, Церковь Троебожия призывает жителей Хорага к изменению традиций захоронений. Мы чтим ваши традиции, но традиции есть путь к ложным богам, ложным верам и ложным пророкам. В тяжёлые времена мы просим понимания: не воспитывайте гнев в сердцах ваших за заботу, что дарим мы вам, ибо мы всего лишь люди, ведомые богами. Мёртвые уже прошли реку Фаразмы и тела их надлежит предать огню, как положено то Саренрей.

Ближе к концу этого месяца, курганы должны быть перекопаны, тела сожжены, а вещи, отправленные с усопшими, вернуться в свои семьи. Могилы тех, кто не имеет семьи, считаются детьми Асгейра, а потому эти вещи пойдут в казну»

– …и подпись, Донаар Праведник, хранитель церкви Саренрей.

– И что будем делать? – раздалось с пола. Самый буйный так и не вставал, ожидая, когда всё зачитают во всеуслышание.

– Ничего, что противится этому тексту. Берём лопаты и идём копать могилы…

– Ах ты солдатская крыса! Подстилка Грифа, Кравенгрофа и церкви вместе с ними!

– …воровать ничего нельзя. Всё по списку – если знаете родственника, то отдаёте вещи ему. Если нет, то складируем всё в один ящик.

Поднялась новая волна шума, единицы поддерживали солдат, остальные активно протестовали услышанному. Столы моментально стали теми самыми баррикадами, которыми, вероятно, и изначально собирались быть. Часть солдат за ними пытались сдержать прибывающую толпу, остальные создавали вокруг себя и стойки пространство. Отис пытался залезть повыше, чтобы успокоить зал, но кто-то постоянно его спихивал. Лео и Винтер проталкивались через толпу в сторону своей комнаты, наблюдая за тем, как только что тихий городок пытался вцепиться друг другу в горло.

Амалиэль и Кёльн смотрели, как город стягивается к «Первому привалу». К ним забегала девушка с вестью, что Отис собирает всех, но в церкви были свои дела, да и поначалу это не выглядело для священников как что-то серьёзное. Иногда трактирщик собирал жителей просто для того, чтобы похвастаться новым сортом медовухи, а в прошлом году хвастался купленной медвежьей шкурой. Но ситуация всё накалялась – уже подоспевали стражники, к трактиру бежали мужики, а женщины отводили детей подальше от суматохи.

– Я схожу, наверное, посмотрю, что там происходит.

– Иди, но не задерживайся. Вложи покой в умы людей и возвращайся.

– К чему спешка?

– Чувствую, что неладное витает над городом. Считай это старческим опытом, а не знаками свыше.

– Я мигом.

Амалиэль встал, забежал в церковь, добрался до своей каморки и из-под кровати достал свой комплект: щит, длинный меч, кольчужный доспех. Сделав пару взмахов, чтобы рука вспомнила вес, он всё же решил отложить оружие: щит даст ему защиту от несчастных случаев, мало ли, что витает в головах расшевелившейся толпы. Но меч – это уже слишком для «покоя в умы людей». Одевать кольчугу так же нет времени, лишняя минута могла стоить кому-то если не жизни, то здоровья. Амалиэль вдел руку в ремни щита, дополнительно повесил один на плечо, для лучшего крепления, и вышел из церкви. Кёльн, увидев, что его ученик не взял оружия, одобрительно кивнул. Этот незначительный жест придал ещё больше сил молодому парню, и, кивнув в ответ, он вышел на тропинку к трактиру.

В пути Амалиэль вспоминал свои тренировки. Отец рассказал ему не только принципы веры, но также научил владеть мечом и щитом, а после того, как посчитал мальчишку достойным, подарил ему свой старый доспех. На тот момент на вырост. Городскими священниками в Асгейре становятся две категории людей: немощные, но сердобольные или бывшие военные жрецы, сложившие оружие. Есть, конечно, редкие исключения, но их можно не считать. Кёльн был из вторых: двадцать с лишним лет на фронтах армии Грифа. По молодости священник не задумывался над правилами войн – были только верные и неверные. Но из сражения в сражение, он всё чаще видел таких же как он людей: ведомых своими целями или слабостями, обманутые или защищавшие, разъярённые или смирившиеся. Последняя война, в которой он держал оружие, было против страны, тонувшей в тирании. Солдаты, выходившие на поля боя против армий Грифа, были напуганы собственным государством больше, чем смертью от рук неизвестных им наёмников, чьи интересы просто оплачивались третьей стороной. В той войне он присягнул Милани, богине-освободительнице. Эта история стала одной из молитв, которая тщательно повторялась Амалиэлю в его учениях. С этой историей в голове священник зашёл в таверну.

Группа стражников на ступеньках у входа сдерживала пятёрку крупных мужиков, которые пытались прорваться вглубь. Оружие у всех сложено, но уже видны кровь на полу, рассечённую бровь у одного из городских здоровяков, опухшую губу у стражника без шлема. В глубине таверны свалены в кучу столы, часть которых без починки больше не встанут. Среди мебельного хлама лежит двое – одного Амалиэль знает, это егерь, весьма вспыльчивая натура. Второй отдалённо напоминал одного из охранников, пришедших с прошлым караваном. У обоих замотаны головы, но у охотника повязка уже покрылась кровью, видимо ему не так повезло в потасовке. Дальше, за этими двумя, барная стойка, за которой Отис перевязывает Нивена – капитана местной стражи. Разгоревшийся конфликт уже сходил на нет, видимо с первой кровью, сейчас людей вела обида за поражение. И лучший способ примирения сторон, который знал Амалиэль, это общая благодать. Он прошёл внутрь таверны – никто ему не мешал, зная его смиренный нрав – склонился над раненным егерем, поднёс над ним руку и произнёс короткую молитву. На короткий момент таверну озарил тёплый свет, исходящий от священника. Уже это отвлекло дерущихся на входе, но после Амалиэль подошёл к Отису, мягко оттеснил его от капитана, снова сказал молитву и вторая волна света прошла от Амалиэля к Нивену.

– Сложите оружия свои, ибо силы мои не безграничны. Я могу исцелить раны ваши, но не вернуть из мёртвых.

С этими же словами Нивен поднял руку в знаке отступить. Стража сделала пару шагов вглубь таверны. Один из городских, тот, что остался с разбитой бровью, сел на ступени.

—А мне так же можешь? Ну, свет там, твой священный. Кровью глаза заливает.

—Могу, но оставлю это уроком. Не поднимайте оружий против соседей своих.

—Соседи твои, Амаль, могилы грабить собираются. Что на это скажет Милани твоя?

Амалиэль обернулся в сторону старосты. Он молча протянул объявление, точнее несколько его кусков, но текст разобрать можно. Парень уже видел раньше эту бумагу, но не думал, что кто-то воспримет её всерьёз.

– О чём он, Отис?

– Церковь сюда идёт. Со всем бардаком, что тут происходил, наверное, через минут десять будет.

На улице снова поднялся шум: один из мальчишек бежал по улице и кричал «священники, священники идут!»

– Может и не через десять. Убраться не успеем, встретим на улице?

– Конечно. Нивен, посмотришь за раненными? И надо убрать потрёпанных с вида.

Капитан кивнул. Амалиэль сбросил щит в таверне и вышел вслед за Отисом. По главному тракту, проходящему через весь город, был виден вышагивающий отряд. Теперь разобрать флаги было легко – это действительно шли из церкви Саренрей. Иногда они ходят в паломничества, но довольно редко полноценными отрядами, тем более в полном обмундировании, судя по блистающим доспехам. Люди с улицы постепенно расходились, закрываясь в своих домах. Церковь не была чем-то карательным, но это всё ещё часть государства, и люди хорошо уяснили мысль – не перечить власти. И причины, по которым сейчас церковные служители посещали город, выглядели не лучшим образом для жителей.

Отряд состоял из дюжины военных жрецов, закованных в латный доспех, с гербовыми щитами на спинах и булавами на поясе, а также священнослужителей, в красно-белых рясах, держащие флаги церкви. Несмотря на то, что церковь Асгейра имела общий цвет на всех трёх богов, если группа принадлежала к определённому учению, то отмечалась соответствующим гербом. Перед Амалиэлем стоял отряд служителей Саренрей. Один из жрецов вышел вперёд, снял со спины щит, из за щита достал бумагу, судя по движению головы, перевёл взгляд с Отиса на парня и обратно, после чего спросил:

– Кто в городе главный?

Трактирщик смиренно поклонился.

– Я – Отис Лестан, староста города и владелец Первого привала. Рад приветствовать вас в нашем городе.

Жрец не ответил той же любезностью и просто вручил бумагу.

– Здесь всё написано. Где можем остановиться?

– Вы задержитесь?

– Всё написано. Я подожду.

Отис развернул свиток и начал читать вполголоса, чтобы Амалиэль мог слышать. Внутри, всё тем же почерком, как в объявлении у таверны, значилось: «С прискорбием сообщаем, что мы вынуждены торопить ваше поселение по вопросу нашего последнего извещения. Для того, чтобы избежать возможных неудобств, таких как нехватка рабочей силы, предоставляю вам тех, кто может решить эту проблему. Подпись: Донаар Праведник, хранитель церкви Саренрей.» Как только взгляд поднялся от свитка, жрец снова повторил:

– Где можем остановиться?

– Можете занять места в казармах, там должно хватить места на ваш отряд. Если мест недостаточно, то церковь Милани примет пару-тройку священников, ведь так?

– Да, я поговорю с отцом.

– Отлично. С закатом начнём работы.

Жрец развернулся, чтобы вернуться в отряд. Ни один из священников не шевельнулся за весь диалог, Амалиэль никогда не видел такой дисциплины среди местных солдат. «А ведь это даже не регулярная армия», промелькнуло в голове у парня. И на секунду отвлёкшись, он сам не заметил, как вслух сказал:

– Нельзя.

Жрец повернулся обратно, Отис с широкими глазами смотрел на Амалиэля.

– Что?

– Нельзя. Посмотрите на это.

Амалиэль подошёл к двери таверны и открыл её. Внутри, несмотря на попытки разгрести все последствия столкновения, можно было увидеть те или иные повреждения. Да и раненных так никто не стал двигать, рассчитывая на то, что никто не будет в открытую демонстрировать происходящее.

– Это – последствия ваших идей. Люди бьются за своих родных и право быть захороненными.

– Противишься указу?

– Нет. Хочу лишь предложить альтернативу. Позвольте мне сделать вашу работу. Я знаю людей, чьи родственники там захоронены. Некоторых из лежащих там я знал при жизни. Позвольте мне провести все необходимые обряды, чтобы люди были уверены, что это не просто прикрытие для того, чтобы грабить могилы.

– Ты обвиняешь церковь в мародёрстве?

– Я – нет. Но люди могут так подумать.

Жрец на некоторое время задумался, оценивающе глядя на Амалиэля. Сам парень понимал, что за один день он вряд ли управится, но в нём теплилась надежда, что если он не справится, ему дадут второй день. Или хотя бы часть города будет спокойна, чьи могилы будут раскопаны местным священником, а не этими.

– Идёт. Церковь Саренрей принимает ваши рвения в помощи. Я приношу свою благодарность за то, что вы думаете о жителях и их чувствах. Завтра с закатом все захоронения должны быть преданы огню.

Амалиэль кивнул. Он давно не слышал настолько заученной речи и фальшивых интонаций.

Церковников, как им и обещали, расквартировали в казармах. Зеваки, что наблюдали за этой сценой, понемногу расходились по домам. Те, кто участвовал в беспорядках в таверне, просидели ещё пару часов, зализывая раны, извиняясь друг перед другом и всё это за бесплатным пивом, предоставленным Отисом в качестве поддержки. Когда появляется общий враг, все старые обиды легко забываются, а потому те, кто только что бросались оскорблениями или бросались друг на друга, обсуждали, насколько тираническая церковь. Естественно, в пол голоса.

Когда всё успокоилось, Амалиэль со спокойной душой решил вернуться в церковь, рассказать отцу о происходящем и попросить совета. Во всей суматохе время шло слишком быстро, а его и так не хватало, особенно если предстоит перекапывать городские захоронения. И всё накануне встречи с кем-то из Церингенов. Город был непривычно тихим, ни детей, ни просто гуляющих по улице. Животные и те, кажется, притихли, хотя на дворе и был ещё день. Размышляя о разнице в вероисповедании и как может быть, что боги, которые живут бок о бок в своих мирах, так сильно разнятся с теми, кто этим богам потворствует, Амалиэль не заметил, как добрался до сада у церкви. На одной из клумб он увидел глубокий след, скорее всего от латного сапога, и под следом этим небольшой куст розы, с оборванными на нём цветами. Перед тем, как войти в обитель, он выправил, насколько смог, цветок, выровнял землю, проговорил молитву и только после этого вошёл в храм. Внутри, всё так же суетно и не зная отдыха, работал Кёльн, прибирая и без того чистый зал.

– Я вернулся.

– Как дела в городе? Тебя долго не было, я начинал беспокоиться.

– Нас решил посетить большой город.

– Да, я застал парочку из них.

Кёльн жестом указал на алтарь Милани – на нём лежало несколько золотых, пара пайков и букет свежесорванных роз. От последнего Амалиэля передёрнуло. Он резко приблизился к алтарю, желая сбросить кощунственное подношение, но отец его остановил.

– Почему? Эти цветы были сорваны прямо у нас под носом! Мы растили их в честь Милани, чтобы он сорвал то, что и без того принадлежит ей и принёс в качестве подарка?

– Ты как всегда слишком быстро судишь…

Амалиэль, не слушая Кёльна, продолжил.

– Разве такой должна быть церковь? Наша богиня проливала кровь, чтобы спасать угнетённых, а мы склоняем головы перед теми, кто должен быть нашими братьями, чтобы радоваться их подношениям, взращенными нами же!

– Он извинялся.

– Что?

Спокойный тон Кёльна выбил молодого парня из колеи. А сказанное им ещё сложнее укладывалось в голову.

– Он извинялся за убитый цветок. Я слышал его молитву – он случайно наступил на часть нашего сада и, понимая, что цветок после этого не выживет, принёс их в качестве прощения.

– Но это же…

– Я растил тебя с силой в руках твоих, любовью в сердце и мудростью в глазах. И первых двух в тебе преисполнено, но третье – тебе придётся ещё расти.

– Отец, я не хотел вас ничем обидеть.

– Ты не обидел меня, не беспокойся. Просто тебе нужно увидеть мир перед тем, как судить о человеке. Ты, как и все, судишь группами, забывая, что человек – индивидуален. И если священники, пришедшие в Хораг, пришли с требованиями, которые тебе противны, это не значит, что каждый пришедший несёт ту же мысль или верит в неё.

– Я был не прав и спасибо тебе, отец, за этот урок.

– Это не урок, это его начало. Тебя ждёт дорога, я это чувствую. И в этом пути ты многому научишься, вспоминая мои слова.

– Но я не хочу уходить.

– Считай это своим паломничеством, сын. В нём ты научишься искать добро даже в тех, кого считаешь врагом.

Амалиэль смиренно склонил голову. В нотках голоса Кёльна появилось то самое железо, с которым невозможно было спорить. Если ему требовалось увидеть мир, значит так тому и быть.

– Это твой путь к Милани, который я проходил годами. Но нельзя идти к своему богу без его символов. У меня есть тебе подарок, посмотри за алтарём.

За каменным постаментом лежал свёрток, судя по всему довольно давно, так как уже покрылся пылью. Амалиэль с трудом смог дотянуться и, едва почувствовав пальцами ткань, попытался потянуть к себе, но свёрток был тяжелее, чем казалось сначала, и грубая материя просто выскользнула. Через некоторое время, целиком измазав рукав своей рясы в пыли, молодой парень смог достать то, что оставил ему отец. Развернув множество слоёв ткани, в его руках оказался увесистый моргенштерн, украшенный священными символами на навершии и чётками на петле рукояти.

– Когда-то я просил выковать его для себя, когда моя вера в других богов надломилась, а Милани пришла на помощь. Но мой уход с боевых полей более не требовал оружия, а потому я держал его для достойного ученика. И я очень рад, что им стал именно ты.

– Спасибо, Кёльн. Это прекрасный подарок.

– Всегда помни, что ты – голос богини, один из тысячи, но ответственности не станет от того меньше.

Амалиэль с ребяческим энтузиазмом смотрел на превосходное оружие в своих руках, но последнее напутствие отца вернуло его в мир насущный. Молодой парень вспомнил о том долге перед городом, который взял на себя и рассказал наставнику обо всём, что происходило перед таверной. Когда повествование закончилось, Кёльн, с снисхождением родителя в улыбке, протянул руку к своему подарку и когда оружие оказалось снова у него, он всё так же улыбаясь сказал:

– Ты знаешь, где лопата и кирка. Я постараюсь найти кого-нибудь из прихожан, кто захочет тебе помочь. Но сейчас моргенштерн подождёт, у тебя много работы. И не трать там много сил, сын мой. Завтра у тебя важный день.

Амалиэль кивнул и направился к сараю с садовыми инструментами. В поисках нужных ему орудий труда, он никак не мог выбросить из головы слова отца про паломничество. Перечить было бессмысленно, но бросать город, особенно сейчас, казалось глупым и даже немного предательским. С этими же мыслями он, по итогу, добрался до захоронений и успокаивая себя тем, что это последнее, что он может сделать для города, принялся копать. Отгоняя от себя мысли о кощунстве происходящего и заставляя себя не отходить с проложенной для него судьбы, он не заметил двух вещей: пары церковников, что на окраине кладбища следило за его работой; и зеленоватого освещения, исходящего с смотровой башни на юге Хорага.

Утро для Леонарда было тяжёлым. Сперва это было предвкушение следующего дня, представляя, что именно они услышат о своём отце. Затем это предвкушение медленно перетекло в ощущение постоянной тревоги, даже не смотря на большее количество патрулей стражи, ходящих по городу. Задней мыслью парень понимал, что они патрулируют не из-за какой-то опасности, а просто потому, что их койки заняли святоши. Но это всё ещё не стало достаточным поводом для меньшего беспокойства. Ещё и этот зеленоватый оттенок освещения, непонятно откуда взявшийся…

Винтер во второй раз потянулась на своей кровати. Лео часто просыпался раньше и всегда знал повадки сестры: вскоре она перевернётся и проснётся окончательно. Так и случилось, не более чем через пять минут снова раздалось шуршание соломенного матраса, и девушка открыла глаза.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Не спал?

– Немного удалось.

– Подреми немного, у тебя мешки под глазами. Сегодня, наверное, важный день, тебе надо быть поживее. Я пока схожу за холодной водой и, быть может, выторгую что-нибудь у трактирщика поесть.

Привычные к дороге, они почти всегда спали в одежде, готовые в любой момент сорваться и пойти дальше в путь. Несколько дней в таверне не смягчили их мелких ритуалов, и пусть они были окружены цивилизацией, всё равно воспринимали только как короткую стоянку. Походные мешки уже были собраны, арбалет Лео лежал на столе у кровати, перчатка с клинком и ножницы, которыми Винтер пользовалась как своего рода кинжалом, были под кроватью девушки. Её брат постоянно пытался научить пользоваться настоящим оружием, в конце концов никогда не знаешь, кто тебе встретится в дороге – мелкий бандит, стая волков или ещё что похуже. Но Винтер была непреклонна и своим упорством намеренно оттачивала владение ткацким инструментом. Когда Лео проиграл несколько тренировок, он сдался и признал, что ножницы могут остаться в арсенале.

Идею подремать парень не рассматривал, но его организм при этом думал иначе. И как только дверь за спиной сестры закрылась, Лео, обняв рюкзак, благополучно провалился в сон. Его сестра, тем временем, смогла договориться насчёт завтрака (удивляясь тому, что трактирщик даже особо не противился этой мысли), и вышла из таверны в сторону ближайшего ручья. Она переняла беспокойство брата, ещё во сне чувствуя приближающуюся беду, и пыталась отвлечься прогулкой по ближайшим лесам. Ручей, где местные иногда набирали воду, начинался ещё на горе и через сотни порогов спускался вниз, чтобы у самого подножия стать частью подземной реки. Для человека, верящего в приметы, нет места спокойнее, и, чтобы привести мысли в порядок, Винтер отправилась именно туда. Шелест деревьев на пути создавал монотонное, практически медитативное окружение; редкие голоса птиц в моменты, когда они звучали, добавляли красок в мир вокруг девушки, а вскоре, приближаясь к источнику, добавился звук журчания воды. Всего в двадцати минутах от города, но совершенно другой мир, который погружает в себя и заставляет отогнать от себя все тревоги. Вместо того, чтобы наполнить бурдюки водой и сразу двинуться обратно в город, Винтер легла на траву и позволила себе расслабиться, высматривая те или иные знамения в облаках, в каждом понимая только самые лучшие предсказания. Это не было детской забавой, где «вон то облако похоже на барашка» и на этом закончили; любая мелочь могла рассказать судьбу: форма, размер облака, куда ложится тень. Даже те, что похожи на нечто устрашающее, к примеру череп, при определённых обстоятельствах, могли предрекать что-то положительное. И так, вместе с облаками, незаметно для Винтер летело время. Когда тени от деревьев сдвинулись настолько, чтобы солнце начало слепить, она, наконец, набрала воды и отправилась обратно в город.

У края города группа торговцев распрягала лошадей у одного из складов. Престарелый охранник перебирал связку ключей, чтобы найти тот, что подойдёт под массивный амбарный замок на засове. Среди караванщиков было полноценное расовое разнообразие, от вполне предсказуемых людей и до редких и изящных эльфов. Одна из таких эльфов особенно выделялась: в длинном голубом платье, прямыми, светлыми волосами, которые от её движений словно волна следовали за девушкой, с тетрадью в руках, она металась от одной телеги к другой и постоянно что-то писала. Наблюдая за этой суматохой, Винтер неспешно направилась в таверну, но у самого входа та самая эльфийка её обогнала и вошла в строение первой. После неё оставался аромат морского бриза, такой неуместный, но одновременно уникальный. Внутри, в общем зале, было столпотворение, горожане собрались вокруг двух поставленных друг с другом столов, за которым сидела фигура в чёрно-фиолетовых цветах, с безликой маской на голове. За спиной стоял мужчина ростом почти в потолок таверны, в грубых кожаных одеждах, с меховым обрамлением на плечах. Несмотря на ажиотаж вокруг, эти двое будто не замечали людей: фиолетовая фигура разбирала свитки, появляющиеся из шкатулки перед ним, а гигант смотрел вперёд, над головами зевак. И только когда Винтер проходила мимо, направляясь к трактирщику за обещанным утром завтраком, сидевший поднял голову и кивнул ей, после чего снова сел за бумаги.

Две миски каши девушка забрала с собой в комнату, желая избегать происходящего в зале. Открыв дверь, она застала брата спящим на полу, под головой походный мешок, взведённый арбалет лежит рядом, благо без болта. Видимо Лео в какой-то момент проснулся только для того, чтобы взвести арбалет и уснуть опять. Чувство беспокойства, которого Винтер так пыталась избежать, нахлынуло новой силой. Она ещё раз проверила свои вещи, подготовленные амулеты, висящие на рюкзаках, а затем, решив, что не будет будить брата, достала самодельные карты и решила сделать расклад. После пары глубоких вдохов, настраиваясь на окружающий мир и силы, которые ей самой были не до конца понятны, на столе стали появляться первые карты. Одна за другой, они выстраивали историю, которую ей с братом предстоит пережить: возвращение, дорогу, потери и принятия, богатство, славу, и опять потери. Над всем гаданием для неё виднелось один, объединяющий всё, фрагмент, но она никак не могла его уловить. Её вывел из транса звук деревянной ложки, черпающей кашу. Лео проснулся сам и, хоть и не хотел мешать сестре, голод оказался сильнее.

– Что говорят твои карты?

– Многое. И ничего.

– Как обычно. Мы сами творцы своей судьбы.

– Но никто не отменял подсказок.

– Долго я спал? – решил свести тему Лео. Он увидел арбалет и с виноватым видом убрал его под кровать, предварительно выстрелив.

– Думаю, да. Я сама потеряла счёт времени. Там в зале сидит странный человек, он кивнул мне, когда я шла сюда. Думаю, он тот, кто нам нужен.

– Дай доем и можем пойти, поговорить с ним.

Так они и сделали. Винтер тоже взяла миску каши и, пока они ели, рассказывала о своей прогулке и карточном раскладе. Лео рассказывал о своих ночных наблюдениях о патрулях. К концу трапезы они вдвоём вышли в общий зал и двинулись напрямую к столу с «интересными гостями». Не успев дойти, они услышали тихий голос в голове «Ещё рано, не все в сборе. Займите свободный столик, а мы скоро начнём». Первым остановилась Винтер, Лео через пару шагов после неё. Они знали о способностях некоторых заклинателей общаться через мысли, но до того с этим не сталкивались. Спорить с голосами в голове они не решились, а потому сели за ближайший стол. Сразу после этого фигура в фиолетовом сделала несколько кивков головой, будто всё идёт так, как надо. Леонард стал рассматривать окружение: большинство зевак всё те же городские, которых он видел здесь последние дни. Но за двумя столами, так же в одиночестве, как он с сестрой, сидели двое выделяющихся: эльфийка («нет, полуэльфийка» понял Лео при более детальном рассмотрении) в голубом платье, и мужчина, скорее всего человек, в богатых кожаных доспехах, надетых поверх довольно простой рубахи. Мужчина, заметивший, как Леонард задумавшись уставился на него, приветственно поднял бокал.

Через пару минут фиолетовая фигура сделала какой-то жест, и гигант, кивнув, направился к двери трактира. Как только он её открыл, раздалось басовитое «Все на выход.» Никто не сдвинулся с места, либо обескураженные таким заявлением, либо шокированные от зрелища передвижения этого гиганта.

– Все на выход! – грозным рыком раздалось по всему залу. Отис, понимая накал происходящего, вышел из-за барной стойки и понемногу начал подталкивать людей к двери.

– Уважаемые, прошу простить моего сопровождающего, его манеры редко приходятся ко двору. Тем не менее, прошу понять, его просьба о том, чтобы вы покинули помещение, является ничем другим, как желание помочь вам избежать возможных проблем. Надеюсь на понимание с вашей стороны.

Эту речь, всё так же не отрываясь от бумаг, на одном дыхании сказал человек в фиолетовом. Яркий контраст угрозы и вежливого объяснения ещё больше поставил людей в тупик, но старейшина всё так же продолжал водить по одному людей к выходу и, когда оцепенение с комнаты, наконец, спало, зал опустел. Остались только Лео с Винтер и та парочка за отдельными столами.

– Приветствую. У нас не хватает ещё одного человека, мы сможем побеседовать, как только он присоединится. Пока можете сесть за один стол. – человек в фиолетовом приветственным жестом указал на стулья перед ним. Первым устремился мужчина, заняв место поближе к золотой шкатулке. Следом, на самый дальний стул, села девушка. Винтер и Лео сели прямо напротив организатора их встречи. Как только все уселись, дверь трактира снова отворилась – в дверях стоял молодой человек, в отполированных доспехах, щите за спиной и висящем сбоку моргенштерне.

– Вот и все в сборе. Можем познакомиться. Я – Шенто, представитель дома Секретов…

В зале нависла тишина. Никто не спешил представляться, Амалиэль всё так же стоял в дверях и боялся сделать движение, чтобы скрипом доспеха не привлечь внимание к себе. Он совершенно не ожидал увидеть на встрече кого-то ещё. Точно так же тихо сидели де Кроу, в ожидании какого-либо продолжения. Переводя взгляд с одного на другого, множество деталей становились Леонарду интересными: молодой человек, сидящий по левую руку, довольно ухмылялся, ему явно нравилась ситуация и он молчал, чтобы продлить момент; полуэльфийка надменно подняла нос, всем видом давая понять, что не будет представляться первая; сам Шенто, после своего приветствия, ушёл обратно в бумаги, не обращая никакого внимания на происходящее; голиаф за его спиной с силой сжимал рукоять топора, так, что костяшки побелели. Пожалуй, именно последнее было единственным обстоятельством для Лео, чтобы не начать говорить: он был напуган еле сдерживающимся гигантом.

Когда тишина затянулась, «маска» снова поднял голову:

– Ну что же? Если никто не собирается озвучивать свои имена, то мы скатимся в перекличку…

– Амалиэль. – он прошёл в зал, и сел за общий стол на последний свободный стул. Видимо, больше гостей на встрече не предполагается. – Меня зовут Амалиэль, я ученик священника в этом городе. Пришёл на встречу, дабы почтить моего отца.

– Якоб Лоусон, из семьи Лоусонов – встал парень в кожанке и в приветствии поднял бокал.

– Леонард де Кроу, а это моя сестра – Винтер де Кроу. Из семьи де Кроу, видимо.

Парочка вместе встала и сухо поклонилась. С широкой улыбкой Якоб снова поднял бокал, осушил его и стал искать глазами трактирщика. Когда не нашёл, отчего улыбка впервые сошла с его лица, он что-то пробормотал и поставил посуду на соседний стол. Последней, не вставая, представилась полуэльфийка:

– Луриэн Унмарис, представитель торгового дома.

– Какая приятная неожиданность: дети Церингена не все грязные оборванцы.

Эта ремарка Якоба потонула в нависшей тишине, из-за чего он начал внимательнее смотреть по сторонам, видимо в надежде найти Отиса под каким-нибудь столом или за занавеской.

– Ты говорил, что среди детей Церингена будут голиафы! – взревел гигант, переворачивая ближайший стол. Тот пролетел несколько метров, после чего разлетелся на несколько частей.

Шенто, либо в полном спокойствии, либо не подавая тому вида, не обернувшись на своего спутника, ответил:

– Если бы твой вождь не спал с представителями всех рас, которые он встречал, то здесь, возможно, были бы и голиафы.

Всё, от содержания и до интонации, звучало как провокация, и Амалиэль уже тянулся к щиту, готовясь закрывать собой организатора этой встречи от бушующего гиганта. Но к удивлению всех присутствующих, он не только сдержался, но после нескольких глубоких вдохов издал из себя что-то напоминающее извинение.

– Мой спутник – Кар Вит – радеет за чистоту крови своего народа и раздосадован мыслью, что новым вождём может стать полукровка – пояснил поведение Шенто.

– Новым вождём? – Якоб с интересом наклонился к столу.

– Мне неинтересна власть, я только хочу проводить отца в его последний путь.

– Так это отлично! Нас за столом пять, а «вождей» пять вряд ли может быть, так?

Шенто утвердительно кивнул.

– А вот вся эта история с «вождями» предполагает ещё какое-нибудь наследство?

– Им неинтересна война, они не знают чести, плевать они хотели на имя Церингена! – взревел гигант. В этот раз он не выдержал и направился к выходу, вынося с петель дверь «Первого привала». Снаружи раздались вскрики удивления горожан, а в проделанном проёме появилось лицо Отиса, грустно смотрящего на повреждения. Якоб, моментально его заметивший, схватил бокал и показал на него второй рукой, но Шенто мягко прикрыл этот жест собой.

– Кар Вит в чём-то прав. Голиафы – не те существа, что отдают наследства просто так, есть условия, о которых вам стоило бы знать.

– Простите, можно вклинюсь? – Лео привстал на этой реплике, чтобы не только голосом обратить на себя внимание. – Как я понимаю, у нас только один заинтересован делами денежными. Может быть ещё Унмарис, надеюсь, я правильно запомнил имя. Можно мы каждый получим информацию, нужную нам и не будем тратить время друг друга?

– Молодой де Кроу, терпения у тебя не в мать.

Эти слова ошеломили Леонарда. Казалось бы, очень простая мысль, он сам помнил её характер. Но значит, что Шенто знал его мать? Или за ними следили с самого рождения? Что ещё может знать Шенто?

Как бы то ни было, если затея дома Секретов сейчас была в том, чтобы осадить парня, то она полностью себя оправдала – Леонард встал в ступор, прокручивая в голове все возможные версии ответов на всё новые появляющиеся в голове вопросы. Пользуясь тишиной, слово взяла Луриэн:

– Насколько я знаю, Церинген не останавливался на нас пятерых. По Асгейру, да и по соседним странам, так уже зовут мошенников, желающих за счёт его имени бесплатно поесть в тавернах, получить скидки на одежды и так далее. «Дети капитана Церингена».

– Спасибо, вернули диалог в правильное русло. Таких и правда много, что ещё интереснее – не так много из них мошенники, большинство и правда его прямые потомки. Но унаследует всё наиболее достойный, таковы правила и традиции голиафов.

– То есть?

– То есть церемония погребения является так же испытанием. Тело Вар Дана Церингена будет предано огню через десять дней в его городе Странд. За эти десять дней вы должны пересечь Асгейр и прибыть ко времени. Пропуск в город будет именной.

– Просто добраться? Где подвох? – Винтер говорила это, уткнувшись в свои карты. Она уже готовила расклад на будущее, исходя из новых рассказанных деталей.

– Думаю, подвох в том, что отсюда до Странда десять дней пути. И кто угодно может выдавать себя за чадо Церингена. – за дом Секретов ответил Амалиэль. – А значит мы не можем останавливаться надолго, избегаем, где можно, города, и никому не говорим, куда и с какой целью едем.

Шенто одобрительно кивнул.

– Звучит несложно. Я всё-таки найду трактирщика и попрошу, наконец, обновить нам всем бокалы. А после выпьем за знакомство!

– Зачем нам ехать вместе? Разве не в конкуренции дело? – Луриэн при этом наблюдала, как Шенто вписывал в пропуск имена. Сейчас там значилось одно имя – её – но оставалось место ещё на четыре имени. Перо после вопроса зависло в воздухе, ожидая продолжения.

– Потому что будут ещё те, кто захочет получить лишний пропуск. Вместе безопаснее.

– Молодой де Кроу прав.

– Да, но еслм мы будем идти группой, нас к тому же легче заметить.

– А если мы будем идти не группой, то каждый из нас, к примеру даже я, может пожелать убрать соперника. В ближайшем трактире сказать, что одна эльфиечка идёт за наследством. – всё это было сказано Якобом вполголоса, как будто размышления вслух, но после озвученного он с интересом смотрел на собеседников, ожидая, какая будет реакция.

– Послушайте! Сложна будет дорога или проста, вместе мы её преодолеем быстрее и безопаснее! Да, мы жили в разных концах света, кто-то в достатке, кто-то в бедности. У нас разные матери, но один отец. Пусть это будет для нас основанием для того, чтобы оставлять мечи в ножнах.

– Прекрасно сказано. Мы с братом согласны.

– Любая компания лучше, чем гулять одному. – присоединился Якоб.

– Хорошо… – нехотя, последней, согласилась Луриэн. Как только она это сказала, Шенто продолжил водить пером по свитку, выводя оставшиеся имена.

– Итак, вот ваш пропуск. По нему сможете войти в город как почётные гости. Что же, мои дела здесь завершены. Позвольте откланяться и, надеюсь, увидимся в Странде.

Лео, заготовивший десяток вопросов для дома Секретов о своей матери, словно малый ребёнок потянул фиолетовую мантию за рукав.

– Прошу прощения, можем мы поговорить наедине?

– Я знаю всё, о чём ты хочешь спросить. Но все ответы ждут тебя в Странде.

Уже на выходе из таверны Шенто ещё раз обернулся, чтобы как бы невзначай бросить:

– Кстати, если вы хотели сегодня остаться, то я бы рекомендовал этого не делать. Отправляйтесь сейчас.

– У меня долг перед городом – ответил Амалиэль.

– Что же, тогда могу только пожелать удачи. В дороге, естественно.» После этого Шенто поклонился, Кар Вит ещё раз приставил снесённую им дверь к косяку, и под щелью двери появился яркий фиолетовый свет, а затем раздался хлопок и ещё одна волна испуганных и удивлённых возгласов. Лео рванул посмотреть, что произошло, но снаружи уже никого не было, только неглубокая, идеально ровная ямка и испаряющаяся дымка.

– Телепортировались – пояснила Луриэн. – Мнгновенная телепортация, ещё и на двоих. Довольно сильное и редкое заклинание.

– А ты понимаешь в магии, я погляжу? – Якоб наклонился над столом, прилизывая чёлку. – Я, кстати, тоже с торговыми домами дела имею.

– Не интересно – отрезала Унмарис.

Якоб сел обратно, посмотрел на покошенную дверь, удостоверился, что никто даже сейчас не собирается заходить, после чего сам отправился за прилавок к ближайшему бочонку.

– За знакомство? Кому налить?

Все проигнорировали вопрос. Первой встала и направилась к выходу Луриэн. Лео и Винтер молча направились в свою комнату, когда Амалиэль подхватил парня за руку:

– Кажется, вы единственные, кто понимает важность кровных уз. Надеюсь на тебя и на твою сестру в этом пути. Отдохните хорошо, а у меня есть дело, обещанное церковникам. Я освобожусь к рассвету, встретимся здесь?

Серъёзное лицо, целеустремлённый взгляд, но в глазах Леонард всё ещё видел наивность. Де Кроу сразу понял, что его опыт выживания в пути (да и в целом жизненный опыт) в разы превосходит собеседника. Но уверенность Амалиэля вселяла спокойствие и Леонард был рад, что дальше их пути идут вместе.

– Мы будем здесь, если ничего не случится. Но будь уверен, если что – мы найдём тебя.

Постепенно жители возвращались в таверну, с удивлением смотрели на «изменённую» дверь, активно обсуждали пришедших и ушедших гостей. Отис, заставший Якоба за прилавком, спорил с парнем о том, сколько он выпил «за счёт заведения». Луриэн стояла снаружи и смотрела в небо, думая о произошедшем диалоге. В условиях торговой монополии дома Золота, получить наследство богатого дома могло сильно повлиять на успех её торговых путей. Хотя она и не была владельцем дома, а только представителем. Но, с другой стороны, если наследство достаточно большое, можно попробовать и самостоятельно. С такими мыслями она витала в облаках, пока из таверны не вышел Амалиэль и повернул в ту же сторону, куда собиралась Лур. Она не знала, как начать диалог, но познакомиться ближе хотелось. После переброски парой стандартных фраз «как дела» или «откуда ты», возник вполне закономерный «какой у тебя долг перед городом?». И после ответа «копать могилы» до складов они шли в неловкой тишине.

Винтер, после того, как они с братом в очередной раз проверили рюкзаки, прогуливалась по городу. Дело шло к закату и снова в освещении помимо закатного оранжевого проглядывался зеленоватый оттенок, идущий с юга. Вечером не было ни патрулей стражи, не было видно церковников, люди себя чувствовали намного свободнее: на улицах играли дети, веселились взрослые. Город, как будто, и не покрывало беспокойство всего каких-то день-два назад. В одном из домов на подоконнике стояли пироги, распространяя аромат на всю улицу, из-за чего Винтер отправилась в глубины памяти своего детства. Такие же пироги делала кухарка, иногда ей даже помогала мама. Или это воспоминания Леонарда?

Из приятной неги в реальность её вырвала девочка. Она бежала по улице, радостно крича «Мама! Пуговка вернулась, мама!». В руках девочки из стороны в сторону тряслась кошка, которая вяло пыталась вырваться задними лапами. На первый взгляд всё было хорошо и Винтер не сразу поняла, что именно поймал е взгляд. И только через пару мгновений, когда девчушка подбежала совсем близко, она поняла: кошка была мёртвой. То, что выглядело как белое пятно на голове, было её черепом. Одна лапа сгнила до кости, вторая была неестественно вывихнуто, и именно потому у кошки не получалось вырваться. Винтер поймала девочку за ворот платья и от неожиданности последняя отпустила руки, кошка побежала на свободу.

– Ой, извини. Я только хотела посмотреть твою кошку, но ты так быстро бежала, и я…В общем, давай я снова её поймаю, а ты пока беги к маме, расскажешь хорошую новость?

Напуганная девочка смогла только кивнуть. Она отступила на два шага, только потом отвернулась и побежала в ту же сторону, куда держала направление. Всего пара секунд и беспокойство сняло рукой, она снова заладила о пуговке и хороших новостях. Винтер тем временем пошла в ту сторону, куда ускользнуло «животное». Долго искать не пришлось, перемещалось это тело с трудом. Не нужно быть знахарем, чтобы понять, когда животное мертво. Так же, как и не надо быть некромантом, чтобы знать, что перед тобой нежить. Давя в себе жалость, Винтер взяла на руки кошку и свернула ей шею. То, что когда-то было Пуговкой, обмякло в руках, перестало двигаться, но почти в момент, когда де Кроу собиралась оставить тело и уйти, лапы существа снова задвигались, пытаясь встать. Тогда Винтер несколькими ударами сапога постаралась сломать всё, что оставалось в тельце этого создания. Когда движения прекратились окончательно, присыпала тело землёй, набросала листьев, скинула одну из своих безделушек, чтобы как-то отметить это место могилой, после чего побежала к брату. Ей становились понятны слова Шенто «лучше не задерживаться».

Амалиэль, когда пришёл на курганы, увидел уже работающих двух парней. В них он узнал городских прихожан – Горен и Мирт. Оба дети из небогатых семей, которые часто приходили к Кёльну за советом или, в худшие времена, спросить серебра.

– Привет – крикнул Амалиэль ещё на подходе к кладбищу. Парни подняли головы от раскопанных могил. Рядом с ними была небольшкая кучка земли, а лбы ещё не покрылись испариной, видимо, работа только начиналась. Мирт в приветствии вскинул руку, а Горен сразу вернулся к свежевыкопанной яме. Лёгкий ветерок приносил с собой хвойный запах леса, смешивающийся с далёким побережным ароматом. В саду Амалиэль любил работать перед темнотой, когда солнце уже не так печёт, потому сейчас он почти с удовольствием предвкушал работу в таком окружении. Если бы ещё получилось забыть, чем именно предстоит заниматься…

Когда первая застёжка с доспеха отщелкнулась, в свежей могиле раздался стук. Амалиэль поднял голову, отрываясь от своей брони, и увидел Горена, который со смесью удивления и ужаса стоял по колено в земле.

– Это не я стучал. Да и рано ещё до ящика.

В подтверждение своих слов он дважды ударил лопатой в землю: раздалось два глухих удара об землю, ничуть не похожий звук, в сравнении с прошлым. Но тут же после его жксперимента, снова раздалось два удара. Горен выпрыгнул из ямы, бросая лопату. Мирт засмеялся:

– Что, трупа испугались? Должно быть земля осыпается на крышку, неравномерно высох…

Он не успел закончить фразу. Костлявая рука, вырвавшаяся из-под земли, схватила его за ногу. Крик не то боли, не то ужаса раздался эхом от ближайших деревьев. Мирт крепче перецепил черенок лопаты и несколькими ударами перерубил запястье руки, которая его держала, после чего попытался вылезти из могилы. Рука продолжала сжимать его лодыжку, было видно кровь, сочащуюся из-под костлявых пальцев.

– Снимите, снимите это!

Амалиэль бросился на помощь, с большими усилиями ему удалось отжать хватку. Как только отрубленная конечность перестала чувствовать плоть, она, наконец, успокоилась. Но за то время, пока они пытались сладить с одной рукой, вокруг них, то тут то там, появлялись новые бугры земли, словно оттуда кто-то пытался вылезти.

– Бегите в город, предупредите остальных.

– А ты?

– Постараюсь их задержать, насколько смогу – ответил Амалиэль, застёгивая обратно свой доспех и доставая с пояса моргенштерн. Оружие непривычно лежало в руке, но времени на тренировки уже не оставалось – одна из могил разверзлась землёй и оттуда появилось почти (сравнительно) целое тело. Только неделю назад Амалиэль отпевал плотника, который попал на рога собственному быку. И сейчас этот плотник стоял перед ним, в грязи, тянул руки к городу, пытаясь освободиться от земли и направиться туда, что когда-то было его домом.

Удар моргенштерна пришёлся в грудь, туда, где ранее рога переломали мужчине рёбра. Послышался хруст дробящихся костей, навершие наполовину вошло в тело, но нежить продолжала двигаться. В метре от них из земли появилась ещё одна рука, а Амалиэль никак не мог выдернуть оружие, застрявшее в грудной клетке трупа. Ему пришлось отпустить рукоять и сделать несколько шагов назад. В месте, где только что была его нога, появилась ещё одна пара скелетных рук, старых, уже чистых от плоти.

– Храни меня Милани, даруй мне сил освободить тела эти от влияния и упокоить снова их души.

После молитвы, Амалиэль снял щит и, укрываясь им, взял на таран того, что когда-то был плотником. Удар щита ещё глубже вогнал шипы моргенштерна в тело, сила удара была достаточно сильной, чтобы не просто оттолкнуть назад, но и сбить с ног. Ещё один хруст, вырвавшееся ребро могло бы нанести рану упавшему Амалиэлю, но доспех успешно защищал от случайных царапин. Вырвать из тела оружие, когда противник лежит, оказалось намного проще – латным сапогом придавить движимые части и раскачивать рукоять, словно корчуешь пень. Как только Амалиэль полностью ощутил вес оружия в своей руке, он с размаху опустил его на череп плотника. Больше тело не пыталось двигаться. Но ликовать времени не было, ещё несколько тел вырвалось из земли, а на другом конце кургана виднелись множество идущей нежити. Повторяя одну за другой молитвы Милани, Амалиэль отбивался от зомби, появляющихся вокруг него, надеясь на то, что помощь придёт раньше, чем зомби доберутся до города. И до того, как он сам погибнет.

Лео скучающе сидел на кровати и вертел одну из безделушек сестры. Уходить из города ночью не хотелось, но и отдыхать не было причин. Тем более им дали десять дней. Но всё же, нужно было дождаться Амалиэля. В задумчивости, он снова коснулся осколка в своей груди. Десять дней и множество километров пути его отделяли от ответов, откуда его сестра, кем на самом деле была его мать и что ждёт их дальше. На последний вопрос он каждый день получал ответ от Винтер: по положению звёзд, раскладу карт, пробегающей кошке или по рисункам на замёрзших стёклах. Но этого было недостаточно.

Как раз когда он вспоминал её последнее предсказание, раздался голос сестры:

– Лео! Леонард!

Голос был встревоженный, но только брат мог уловить детали, чтобы понять, насколько. Винтер была в панике, что было за их жизнь всего дважды. Распахнулась дверь и перед порогом стояла она. Широкие зрачки, сбитое дыхание, нервно перебирает пуговицы на жилете.

– Что случилось? С тобой всё в порядке?

– Мёртвые встают. Расклад на смерть сбывается!

После она рассказала про кошку. К концу рассказа она уже немного успокоилась, но на деле, они просто разделили стресс между собой поровну.

– И что мы делаем? – раздалось в дверях. Якоб стоял, облокотившись на косяк двери и скрестив руки на груди.

– Мы?

– Ну да. Разве мы не вместе собирались в дорогу?

– Да, конечно. Прости.

Лео привык заботиться только о своей сестре, особенно в моменты, когда становилось опасно – он забывал обо всём, кроме неё. Так и сейчас он забыл, что у него прибавилось количество братьев и сестёр.

– Надо найти всех. И отправляться прямо сейчас.

– Их не надо искать, я знаю, где они: девка пошла на склады, а святоша на кладбище. Оу…

– Винтер, возьми вещи и иди к Луриэн. Я посмотрю, как там Амалиэль. Встретимся у складов.

Договаривал он уже на бегу, закрепляя арбалетные болты на поясе. Якоб проводил его взглядом, посмотрел на Винтер, потом снова на убегающего Лео.

– Что же, я тогда проверю, всё ли хорошо в таверне. Успокою там людей, ну, знаешь, чтобы не было паники.

К моменту, когда Винтер вышла с вещами из комнаты, общий зал был почти пуст, только один столик с тремя постояльцами: Якобом и двумя завсегдатаями. Её названный брат, увидев девушку, дал сигнал, мол, «всё под контролем». После чего снова уткнулся в карты. Она подошла к ним за стол, наклонилась к нему и прошептала:

– Ты никому ничего не сказал?

– Тсссс. Зачем людей беспокоить?

– Ясно. – А затем выпрямилась и уже в полный голос – У него слабая рука, если он поднимал, то блефует. А ещё снаружи мёртвые встают. Так что бегите по домам, запритесь, а лучше бегите из города.

Ненадолго нависла тишина, игроки переглянулись друг с другом, а затем разразились хохотом. Якоб, уже готовый к поражению, с облегчением выдохнул. Но как только всё почти обратилось в шутку, снаружи послышались мужские голоса «Мёртвые идут! Поднимайтесь! Мёртвые идут!»

– Ну, господа, приятно было поиграть. Думаю, если дело принимает такой оборот, то нужно думать в первую очередь о безопасности. Моя спутница была права, зря мы её не послушали. Мы пойдем посмотрим, насколько всё серъёзно, а вы идите домой, обнимите близких, поцелуйте в лоб детей, заприте двери, вы знаете, что делать.

Всю эту тираду Якоб складывал колоду, забирал розданные карты, сметал со стола ставки, всё на глазах ошеломлённых соперников. Когда стол опустел – на всё ушло не более минуты – он выскочил на улицу, и уже оттуда раздалось «Винтер, не опаздывай, нам нужно торопиться.»

Амалиэль держался на тропе. Почва была годами утрамбована и здесь он хотя бы оставался уверенным, что под ним не появится и не схватит очередной неспокойный умерший. Он уже потерял счёт всех тех, кого снова отправил в землю. Многие, после его, как казалось смертельных, ударов снова начинали шевелиться чуть позже. Успокаивало только то, что эффективность они всё же теряли – кости не срастались обратно, сломанные руки не хватали с той же прытью, сломанные ноги не позволяли быстро приблизиться. Нежить широким фронтом всё так же двигала в сторону города, а он ничего не мог с этим сделать. Не было видно ни стражи, ни церковников, ни, хотя бы, убегающих горожан. Отступая шаг за шагом, Амалиэль то и дело совершал выпады по тем, кто отделяется от общей толпы, стараясь целиться в ноги, чтобы замедлить ход трупов. Почти всегда этот манёвр заканчивался очередным мёртвым телом, повисшим на его щите. И, конечно, каждый выпад стоил сил, которые и без того уже были на исходе. Даже молитвы он говорил уже про себя, пытаясь восстанавливать дыхание.

– Амалиэль! – раздалось за спиной. Не оборачиваясь, чтобы не отвлекаться от сражения, священник попытался крикнуть что-то в ответ, но в этот момент очередной удар в щит оттолкнул его назад, и из лёгких вырвался только сдавленный крик, нежели что-то вразумительное. Для Леонарда этого было достаточно, чтобы сориентироваться в тусклом лунном освещении. Пока он бежал, он видел вереницы идущих мертвяков. По его оценке, таким темпом они доберутся до города за ближайшие десять минут. Вполне хватит, чтобы сбежать с города, если уходить прямо сейчас. Но его беспокоил рассказ Винтер о кошке – где одно воскресшее животное, там будут и другие, и вот они скорее всего будут побыстрее. Леонард добрался до Амалиэля и теперь мог лучше оценить ситуацию: доспех уже не блистал, залепленный грязью и кусками гнилой плоти, местами покрытый царапинами от костей. Малыми шагами священник отступал, в ударах прослеживалась усталость, удар заканчивался не контролируемо, инерция тащила навершие дальше. Каждый промах мог быть последним.

– Амаль, бежим! Ты не сдержишь всех!

Могло показаться, что этого хватило: Амалиэль сделал на несколько шагов больше, дистанция между трупами и священником увеличивалась. Но затем, с очередным кличем, он вновь ринулся в атаку: ещё удар и тело с перекошенным туловищем отлетело в кювет.

– Твою же мать, святоша ты фанатичный!

Лео взвёл арбалет, зарядил болт и выстрелил в ближайшего к Амалиэлю скелета. Снаряд выбил рёбра в том месте, где должно было быть сердце, но скелет, естественно, продолжил идти.

– Отступи! Мёртвый ты не поможешь никому! Чёрт, даже наоборот, мёртвый ты восстанешь и нападёшь на своих!

Говорил он это перезаряжая арбалет. Всё это время толпа двигалась навстречу, рычание, идущее неизвестно откуда, становилось монотонным и ужасным гулом, запах гниения выбивал слёзы из глаз. К моменту, как они поравнялись с Амалиэлем, ещё два болта сорвалось с арбалета, но эффективность была той же.

– Всё, уходим! Посмотри туда, там уже перекрыта дорога мертвяками. Хочешь помочь городу? Помоги им уйти.

Священник тяжело дышал. Лицо не было повреждено, остальное успешно закрыл доспех, но усталость брала своё.

– Хорошо. Бежим.

– Ну слава в кого-ты-там-веришь! Идём к складам, там остальные.

Якоб и Винтер бежали к складам по пустым улицам. С тем количеством шума, которые подняли двое городских ребят, то, что никто не проснулся казалось странным. На краю линии света виднелись шатающиеся тела и девушка была уверена, что когда-то рисовала это на одной из своих карт. Бегать от дома к дому, чтобы удостовериться, что люди их слышали заняло бы слишком много времени, Винтер решила рискнуть, что двое мужчин всё-таки смогут разбудить местных.

Ближе к складам было слышно суматоху: голоса, лязг затворов, крепкие удары по древесине. Группа торговцев, среди которых Луриэн, пытались открыть ворота.

– Почему так долго? Хотите сказать, что здесь замки, с которыми никто из вас не может справиться?

– Слушай, одно дело – сломать замок. Но нам же не это надо?

– Если так продолжится, то уже и сломать можно. – с этими словами Луриэн направила руку на замок – между пальцами собралась вода, затем несколькими иглами сорвалась с пальцев в сторону засова.

– Да!!! Ты не только понимаешь в магию, ты ещё и умеешь в неё! – восклицание Якоба обратило внимание остальных на новоприбывших. Всех, кроме Луриэн – она, увидев безрезультантность своего заклинания, готовила новое.

– Что вы тут делаете?

– Спасаем наше барахло.

– Сейчас? Надо бежать!

– Конечно, сейчас! Знаешь, когда ничего не происходит, ничего и спасать не нужно. Когда, если не сейчас?! Не отвлекай.

Очередное заклинание искрами рассыпалось о дверь, не оставив на замке ни следа. «Из чего они это делают, я не понимаю» – пробормотала Лур себе под нос. Чтобы её никто не отвлекал, гном (один из торговцев) оттянул за рукав Винтер подальше:

– Для торговца его вещи – его жизнь. Если, конечно, ты не из дома Золота, там можно много чем пожертвовать и не почувствовать. Но для остальных – какой нам толк жить, если всё, что остаётся это долги и потерянная репутация?

– Тогда, если позволите, я могу открыть вам эти двери? За символическую плату – предложил Якоб.

Ещё одно заклинание, и всё так же без следа. Луриэн готовила следующее, но гном уже без надежды смотрел на эту дверь. За стенами дальнего склада раздались первые звуки боя, но не было видно участников сражения. Тем не менее, становилось ясно, что времени у них намного меньше, чем сперва хотелось.

– Процент с выручки от проданного?

– Десять.

Гном опешил от наглости предложенного, было видно, что он готов бросить всё исключительно ради своих принципов, но из-за стен раздался жуткий, неестественный вой, вернувший его в реальность происходящего.

– Четыре и мешочек золота я дам прямо сейчас.

– Идёт – с улыбкой ответил Якоб, доставая из жилета какой-то свёрток. – Не могли бы остановить её кидаться своей магией? Если она повредит замок, то будет намного сложнее его отворить.

Луриэн, слушая происходящее, выпустила последнее заклинание в землю, чуть поодаль от угла склада. На её лице было очевидно не столько разочарование, сколько гнев от полного провала её магической затеи. Якоб подошёл к дверям и развернул свой свёрток – внутри была внушительная коллекция отмычек. Он встал на колено перед замком и начал подбирать нужный ему инструмент.

– Пф, и это наследник Церингенов? – с пренебрежением бросила Луриэн, глядя на происходящее.

– Ты только что пыталась сломать его грубой силой.– ответил Якоб не отвлекаясь от замка. Он, наконец, смог выбрать ту, что по его мнению подходила для работы. – Разница между мной и тобой, что мне хотя бы хватает изящества подойти к вопросу с умом.

– Надеюсь тебе хватит ещё и времени. Смотрите туда! – Винтер указывала на дорогу. Справа и слева от пути показались показалась толпа трупов. Только сама дорога оставалась пустой, но через несколько моментов стала понятна причина: все увидели Лео и Амалиэля. Сдерживая щитом два тела, священник пытался повернуться так, чтобы дать прямую линию для прикрывающего его де Кроу.

– Вы уверены, что вам так нужно ваше барахло?

– Да! – хором ответили все торговцы.

В замке послышался щелчок, все взгляды направились на Якоба, но он только покачал головой – «Здесь ещё четыре цилиндра, это не так быстро, как вы надеялись.»

– Что б вас и ваши товары. Лур, пригляди за ним. Я к брату!

– Почему я должна..?

Закончить она не успела – Винтер бежала навстречу к брату, доставая из-за пояса привычные ей ножницы. На вопрос, всё так же не отвлекаясь от звонка, ответил Якоб:

– Не должна, просто так тебе будет спокойнее, что никто не угонит твои вещички, а мне спокойнее, что никто не сожрёт меня. По-моему все в плюсе, нет?

– Не отвлекайся со своей болтовнёй! – затем она повернулась на гнома, который нервно ходил из стороны в сторону. –Карл, а что там со стойлами?

– Закрыто, Лур. И тихо там.

– Тогда давайте хоть там замки снимем, в конюшне кому какое дело? А мы не на плечах же понесём.

Гном кивнул, махнул ещё двоим торгашам пойти с ним, и вместе они направились к дальнему строению, окружённому декоративной изгородью – нежить туда ещё не дошла, время было. Тогда, как на воротах склада раздался второй щелчок, у конюшен принялись выламывать засов.

Леонард перезаряжал в очередной раз своё орудие. Арбалет прекрасно справлялся с охотой, мог отпугнуть шайку бандитов, но ни один торговец или купец не сказал бы вам, что арбалет прекрасное оружие против ходячих трупов. Либо они отходили недостаточно быстро, либо нежить набирала темп, но дистанция сокращалась. Не так заметно для обычного глаза, но Лео достаточно тренировал свой глазомер, чтобы это заметить. Выстрел, отбежать семь шагов, перезарядить, снова выстрел. За семь шагов он успевал перезарядить именно к тому моменту, как до него доходил Амалиэль. Раньше для этого было достаточно пяти шагов.

– Они ускоряются.

– Пока на нас не свернули фланги – всё нормально.

«И правда» – подумал Лео. – «Такое количество мёртвых уже прошло, если бы ими командовали напрямую, они бы уже давно взяли нас в кольцо.»

Следующие семь шагов, Лео встаёт на стремя арбалета, натягивает тетиву, но не успевает вставить болт, как мимо него уже отступил Амалиэль.

«Снова ускорились» – промелькнула мысль за момент до того, как крупная туша взяла его на таран.

– Лео! – два голоса Винтер и Амалиэль слились в один крик.

Держа арбалет перед собой, Леонард пытался отползти, чувствуя, что кто-то уже вцепился ему в штанину. Тело, сбившее его с ног, пыталось руками добраться до шеи, но пока ещё Леонарду удавалось уворачиваться, прикрываясь ложем. Справа появились ноги в латах – Амалиэль подошёл, чтобы помочь, но прямо напротив него из толпы вышло пара скелетов – нежить и правда двигалась быстрее, чем несколько минут назад. Приходилось рассчитывать только на себя. Рука трупа сорвалась с ложа арбалета и вцепилась в подбородок де Кроу. Стряхнуть с себя тело так и не получалось, Амаль был и без того занят, а лежать на земле сейчас приравнивалось смертному приговору. Как последний шанс, Леонард спустил курок так и не выстрелившего арбалета: плечи оружия распрямились, будто ничего и не стояло на пути тетивы. Гнилая плоть и старые кости не выдержали удара, рука отлетела в сторону, оставив при этом несколько царапин на лице Лео. Труп потерял равновесие, что позволило отползти ещё на несколько метров назад. Пытаться бороться с ним было рискованно, вот вот настигнет основная орда, и, когда казалось, что здесь кончится так и не начатый путь, знакомые сапоги показались в поле зрения. Сестра с разбега ударила того, что нависал над ним, ножницами, а затем вбила их в труп сапогом. Череп, треснувший от первого удара, разлетелся надвое, когда ножницы вошли целиком. Наконец Лео мог встать.

– Спасибо!

– Потом скажешь спасибо, бежим!

– Амалиэль, его надо вытащить.

Священник стоял на одном колене, опираясь рукой на землю. Щит сдерживал трёх мертвяков, мешая друг другу они просто нависали над краем щита и пытались вцепиться в что угодно, до чего смогут дотянуться. Будь его противники сколько-нибудь смышлёными, этому сражению давно бы пришёл конец не в пользу Амалиэля.

– Дай им упасть! Расслабь плечо! – Леонард кричал, параллельно в поисках болтов. Всё, что он заготовил, он уже исстрелял, но среди тел могли быть те, кто дошёл с болтом в кости. Амалиэль, тем временем, послушал совет: все три тела упали сбоку от него, рычащая масса попробовала ухватиться за ноги, но священник сразу сделал кувырок в другую сторону. Когда появилась дистанция, они втроём побежали к строениям.

Склад был открыт: внутри находились десятки ящиков, какие-то с фамильными гербами, какие-то просто с числовыми маркировками. Луриэн ходила между рядами, высматривая по списку те, которые принадлежали ей. Якоб с интересом наблюдал, что здесь лежит недостаточно ровно.