Терра Инкогнита: Технохаос

Невидимок никто не обыскивает.

Никто не беспокоится о тех, кого не стоит брать в расчет. Особенно если на другой стороне численный перевес.

Враг моего врага – еще один враг, и только. Они сглупили. Но их слишком много, этих врагов. А пуля – всего одна.

Рука сжимает едва потеплевшую рукоять вальтера в кармане куртки. Взгляд смещается – на единственного, кого я не могу назвать своим врагом.

Машины все еще внизу, на берегу – лучи их прожекторов перекрещиваются на блестящих от изморози поручнях. На стальных канатах. На фигуре в распахнутом плаще.

Последняя пуля – все-таки для него.

– Стоять.

Резкое слово звонко рассыпается в пустоте. Прожектора мигают, кружащийся в них снег мечется крошечными вихрями.

– Мы никуда не плывем. – Мой палец застывает на спусковом крючке, словно примерзнув. – Вам нужны он и его знания, но вы их не получите.

– Ника…

Он отступает. Еще и еще, шагая назад, даже не пытаясь уйти с линии выстрела. Просто отдаляется – по прямой, по скользкой от наледи палубе. Ветер хлещет по глазам, и сквозь дрожащие в них слезы я вижу его силуэт.

Еще шаг. Еще. Рукоять дрожит в непослушной ладони.

Ветер треплет его золотистые волосы. Отбрасывает полы парки, распахивая их, пытается сорвать расстегнутый плащ.

Ствол вальтера все еще смотрит ему в грудь. В потрепанную черную рубашку, в упрямо бьющееся сердце, под ровный стук которого я столько раз засыпала.

Время растягивается, застывает расплавленным янтарем.

Если бы все можно было вернуть… Отмотать дни назад. Медленно, неторопливо; смотреть, как раскручивается обратно запутанная жизнь. Как расплетаются нити гордиева узла и сходятся к той точке, откуда все началось. К моменту, когда все перестало быть простым и ясным. Если бы можно было сказать «стоп!», дойдя до этого момента. Закрыть глаза – и получить еще один шанс. Сделать выбор, на этот раз правильный. Если бы, если бы…

Как вышло, что я сейчас здесь, на палубе древнего ледокола? С чего все началось – неужели с той встречи в поезде? Если бы я знала, если бы я только знала…

В свете прожекторов снежинки свиваются причудливым кружевом. В золотом янтаре вспыхивают образы прошлого.

Если бы все можно было вернуть, я бы с ним даже не заговорила.

Или?..

Глава 1

На сегодня я жива

Мотель нашелся в трех кварталах от станции. Огромное ветхое здание – из тех, где на один-два дорогущих люкса полсотни убогих комнатушек. «Свечка», когда-то многоэтажная, нависала над головой остатками развороченных перекрытий. Несущие опоры бесстыдно скалились арматурой – чудный узор на фоне закатного неба. Мотель явно готовился отдать душу бензиновому демону. Верхние этажи и левое крыло лежали в руинах – голые клетки комнат меж полуобрушившихся стен, – но на нижних ярусах кипела жизнь.

Справа гомонил притон – типичное обиталище менял, игроков, безработных биров и прочего сброда. То что надо.

Табличка у входа сообщала обычное:

«Мена: натура, бартер, акумы. Плата: акумы (приписанное сбоку «+ натура» с похабной символикой наполовину стерлось – кислотные дожди не пощадили краску). Стучите в дверь».

Дверь отсутствовала – видимо, табличку вешали в лучшие времена. Я обернулась. Зудящее чувство чужого взгляда не покидало, словно между лопаток ввинчивался ржавый гвоздь.

Здесь никого нет. Никого.

Улица позади и впрямь была пустынна. Я глубоко вздохнула и заглянула внутрь.

Внутри пили. Пили, ели, менялись хабаром, обшушукивали сомнительные сделки, бросали кости, торговали оружием и шмотьем. Взгляд выцепил пару простетуток[2] – зыркающие исподлобья зенки, балахоны не по фигуре, руки глубоко в карманах. И неизбывная трупная вонь.

Но, к счастью, ни следа «немой гвардии». Кажется.

Я протолкалась к стойке, кинула обрюзгшему бармену батарейку и, получив взамен стакан с розоватым пойлом, устроилась тут же и стала приглядываться к народу. Жрать хотелось неимоверно, но позволить себе даже «фиглю» я не могла. Последние батарейки уныло постукивали в сумке. Мне срочно требовалось пополнить запас. Я бы и пить не стала, но уж лучше потратить немного, чем оказаться вышвырнутой вон за нарушение правил. Расположение местных мне еще пригодится.

Сигналка жалобно пискнула, сообщая, что поданная барменом жижа безопасна. И еще раз – что заряд акума близок к нулю. Обкусанная деревяшка стойки неприятно врезалась в спину. Народ гомонил, не обращая на меня внимания. То и дело кривая дыра входного проема выплевывала свеженьких посетителей. Я тянула кислое пойло и прикидывала, кому из присутствующих могут понадобиться мои услуги. Выходило негусто.

Биры на своей волне, да и не суются они дальше «оранжевой» зоны – проводник ни к чему тем, кому достаточно мелкого барахла. Не зря кличка этих ребят пошла от слова, в старые времена обозначавшего нищенство. Побирушки. Впрочем, сами биры предпочитают куда более изящную версию – я не раз слышала в разных вариациях историю про безымянного героя, первым вынесшего из смертоносного города-призрака баночку пива[3]. Легенда, переполненная собственной нелепостью, трещала по швам, поэтому уже сходила за анекдот.

Барыги и вовсе в пустоши ни ногой, перекупщики чертовы. А простетутки предпочитают собирать железо с окочурившихся первых и вторых, вот уж воистину – поимеют кого угодно чуть ли не за так. Я в очередной раз про себя восхитилась тонкому юмору человека, скомбинировавшего из староанглийских слов prostitute и prosthesis[4] настолько меткое прозвище и наградившего им тех, кто наживается на грабеже трупов. Действительно, чего уж проще: дождаться, пока человек отбросит ботинки, сапоги или колеса – что там у него на ногах или вместо них, – и содрать с него импланты, а то и экзоскелет, если повезет.

Разведчиков видно не было. Зубы прикусили щербатый край стакана. У входа мелькнула тень: нарисовался новый гость. Я смерила его быстрым взглядом. Еще один барыга. Может, тоже податься? Дело-то хоть и не больно прибыльное, но спокойное.

Чертов Немой… Опять как камень на голову. Второй год не может смириться, что его вшивый братец струсил. А он струсил. Он свернул. Он, а не я.

Я шевельнула зазудевшим плечом. Струсил он, а бежать приходится мне. Потому что живой братец – тоже трус, трус и мудак, который повесил на меня всех несуществующих собак и за которым таскается целая бражка. И опять будут гнать, наступать на пятки, «вести», пока не загонят в угол, и так без конца…

Я залпом опрокинула в себя остатки пойла и с размаху вдарила стаканом по стойке. Стекляшка нехотя треснула и распалась на две кривые половинки. Бармен одобрительно приподнял брови, а я поморщилась: чертовы куски пророчили мне кривую дорогу. А, впрочем, иначе и быть не могло, в моей-то ситуации.

Я вздохнула – с выпивкой на сегодня все – и шагнула на выход.

Ладно. Посмотрим, чем угощают в мотеле.

«Старое укрытие», – сообщали граффити над входом. Так вот в честь чего названа станция. Местная достопримечательность – наверняка единственная на весь этот убогий городишко.

Взгляд упал на корявые очертания пожарной лестницы, протянутой по стене. Из груди вырвался нервный смешок. Надо же! Архаика, музейный экспонат… Кто бы мог подумать, что она еще сохранилась? Даже стены не выдерживают местной погодки.

Я снова оглянулась. Мысленно выругалась, заставляя себя двигаться медленнее.

Спокойно. Это всеми чертями забытое недоразумение, отстойник, живой только потому, что рядом проходит рельсовая ветка. Никто в здравом уме сюда не сунется.

Никто. В здравом уме…

– Люкс занят, – буркнул мне заросший густым ворсом портье с внешностью вышибалы. – Есть свободное место в «трешке».

Ютиться (даже всего одну ночь) в провонявшей конуре с двумя мелкими барыгами мне не улыбалось. Наверняка они воняют – я еще не встречала менялу, который мылся бы чаще, чем раз в полгода. Жизнь у них такая. Да и отдохнуть не получится – полудрема с вальтером под подушкой не заменит полноценного сна. А мне он ох как нужен.

– Десять штук. – Я плюхнула рюкзак на исцарапанную стойку, машинально читая вырезанные на ней матюки. – И найди мне комнату. Повыше, не над вашим притоном. Я хочу выспаться.

Через забитый пылью респиратор мой голос звучал отвратительно гундосо.

– Комната стоит пятнашечку в ночь, – ухмыльнулся в бороду портье. – Чем тебе «трешка» не угодила, а, детка? А то, слышь, могу предложить свою конуру, с собой в качестве бонуса!

Игнорируя похабное ржание, я выложила перед портье пятнадцать батареек и приправила их – про себя, конечно, – увесистой пачкой проклятий.

Если так пойдет и дальше, через пару дней мне не на что будет купить даже чистой воды.

Но, сто к одному, через пару дней не это окажется моей самой серьезной проблемой.

– Бери и дай мне ключи.

Портье плотоядно облизнулся, сгреб волосатой лапищей батарейки и выдал мне видавший виды зазубренный стерженек.

– Четвертый этаж, комната сорок пять.

Осклабившаяся морда кивком указала направление.

Я двинулась к лестнице, привычно отмечая расположение окон и выходов.

– Слышь, детка! – донеслось в спину. – Если что, моя конура всегда бесплатно!

Портье был прав: комната на люкс не тянула. Заперев и дважды проверив дверь, я щелкнула зажигалкой, подпаливая фитиль толстой самодельной свечи. Черные тени запрыгали по кое-как сколоченной койке.

Ничего. Спать можно.

Окно оказалось неожиданно добротным, с плотно сидящей рамой и металлическими поворотными заслонками-жалюзи. Между створками не прошло бы и лезвие. Рука стянула осточертевший респиратор, и я с облегчением выдохнула. Джекпот.

Я опустила рычажок вентилятора, без особых затей привинченного к стене. Лопасти закрутились, но нехотя – видимо, солнечная батарея дышала на ладан, как и весь мотель. Однако стены были крепкими, без единой дыры, что вкупе с хорошим окном и надежной дверью позволяло рассчитывать на несколько часов спокойного сна. Если повезет.

Помимо койки и ящика с водруженной на него свечой, в комнате нашелся стул и – о, седая старина! – пузатый трельяж с отломанной дверцей. Под трельяжем покрывался пылью пустой оцинкованный таз. В куске зеркала, сохранившегося на древнем предмете мебели, отразилось мое лицо: обведенные серыми кругами глаза и такая же серая кожа. Пыль запорошила даже веснушки, щедро рассыпанные вокруг носа. Волосы под убранной на лоб защитной лентой слиплись сосульками от пота и грязи, превратившись из светлых в коричневые. Тяжелая сумка давила на плечо, и я горбилась, отчего казалась еще ниже своего и так небольшого роста.

Оставив сумку на койке, я открыла окно.

За ним обнаружилась плита перекрытия, сиротливо обрывающаяся в никуда. Из стремительно чернеющих сумерек выступали обломки стен и межкомнатных перегородок. Я перегнулась через подоконник, разглядывая пейзаж. Видимо, когда-то здесь были просторные апартаменты. Потом часть здания обвалилась, но оставшаяся оказалась достаточно прочной, чтобы достоять до появления нынешних владельцев «Укрытия». Бывшие перегородки превратились во внешние стены, а дверные проемы – в окна. Я постучала по грубо сработанной деревянной раме. Новодел.

Нехотя вернув на место респиратор, я выбралась в окно. Кожа под пыльной маской зудела и чесалась, покрывшись плотной коркой засохшей соли. Зудело и чесалось все тело, но это могло подождать. Сначала осмотрю местность.

Соседние окна оказались заколоченными – видимо, мне достался очень спокойный номер. Бетонная плита справа обрывалась в пропасть – четыре этажа пустоты и арматурных веток; слева путь преграждала полуразрушенная стена. Над головой зияло небо.

Я перелезла через крошащийся кирпичный треугольник, когда-то разделявший смежные комнаты. Плита уходила дальше, теряясь в темноте. Старый бетон хранил на себе, как шрамы, сотни крохотных углублений, оставленных едкими дождевыми каплями. И не лень циклонам забираться в такую задницу.

Я вернулась в комнату, закрыла жалюзи и сняла респиратор. Все. Наконец-то можно рассла…

Грохот заставил меня дернуться. Я бросилась к стене, выхватывая вальтер. Кирпичные огрызки впились в кожу.

За дверью дробно застучали шаги. Навскидку – как минимум трое. Я рывком распахнула окно, в нос ударила вонь сырой пыли, ночной уличный шум резанул по ушам. Дверь за спиной затрещала, стеная выворачиваемыми петлями.

Я схватила сумку и перемахнула через подоконник. В подошвы ткнулась плита, захрустело битое стекло. Пригибаясь, я побежала вдоль стены. Проклятый ветер дул сзади, волосы набивались в рот, и я материлась про себя, натягивая на лицо пластиковый намордник маски. В груди уже начинало жечь, и, едва прорезиненный пластик, чмокнув, встал на место, я шумно втянула воздух, пропущенный через фильтр.

Перегородка выросла впереди темной скалой. Я ухватилась за выщербленный кирпич, прижимаясь к обломку стены. На секунду зависла над пропастью, нащупывая ногой плиту с другой стороны. Внизу гомонил притон – обрывки голосов доносились сквозь посвисты ветра.

Нога уперлась в крошащийся бетон. Цепляясь ногтями, я перевалилась через клятый кусок стены и растянулась на щебне. Тремя этажами ниже притон продолжал шуметь, заглушая все звуки. Но мне казалось, что я уже слышу топот ног и ругань по ту сторону перегородки.

Плакал мой спокойный сон.

Я вздернула себя на четвереньки. Щебень оглушительно скрипел и шуршал, пока я перебиралась через него, минуя гору обломков, когда-то бывших наружной стеной здания. Острые куски, невидимые в темноте, впивались в ладони. Хуже было то, что эту часть я так и не успела разведать. На этот раз меня нашли быстро, слишком быстро, и так не должно было случиться, так попросту быть не могло…

Щурясь, я продвигалась почти вслепую, едва различая в серых тенях очертания стен. Рука сама нащупала кустарный подствольный фонарик на пистолете. Губы под маской искривились. Ну уж нет. Я и так у них на виду. А удачный выстрел мне дорого обойдется.

Я выпрямилась. Пульс колотился где-то в горле. От забега по пересеченной бетонной местности во рту окончательно пересохло. Пальцы подрагивали, сжимаясь на рукояти. Стоит включить фонарь, стоит сделать хоть выстрел – игра в прятки закончится. А если я чудом попаду в главаря, на меня откроют такое сафари, что происходящее будет казаться легкой прогулкой.

Сзади шумно осыпались камни, ветер донес обрывки брани. Я вжалась в стену, инстинктивно уходя с открытого пространства. Руки шарили по выбитым кирпичам, прокладывая дорогу. Надо двигаться. Я могу сбить их локаторы, если тоже буду бежать. Чтобы мой сигнал появился на радаре, кому-то придется остановиться – либо мне, либо им.

Но я не собиралась останавливаться.

Под ладонями вдруг провалилось, лишенная опоры рука соскользнула. Дыра в стене. Смахивая слезы, высекаемые ветром, я вытянула шею, пытаясь разглядеть хоть что-то. Порывы трепали волосы, хлопали прядями по лопаткам. Сердце бешено ухало.

Ничего. Вокруг – только нагромождения темных теней. Я нащупала край дыры, уцепившись за шершавый кирпич как за единственный маяк в непроглядном сером море.

Так или иначе, другого пути все равно не видно.

Я присела, отщелкивая фонарь. Стиснула помятый железный цилиндрик, вдавила кнопку и скользнула в дыру.

В крохотную комнату, заваленную битой штукатуркой, с перекошенной трухлявой дверью. Плечо уперлось в сыплющуюся створку – та с душераздирающим скрежетом сдвинулась, открывая проход в коридор.

– Она здесь!

Тело окатило ледяной волной. Говорун Немого. Безмозглый на службе у бессловесного – идиот, механически воспроизводящий то, что Немой показывает ему знаками. Дикие интонации, неуместные, неподходящие, только добавляли голосу жути, оттеняя до отвращения схожие паузы между словами.

Желтый луч фонаря прыгал по стенам. Прямой коридор с одинаковыми пятнами дверных створок по сторонам, за любой может оказаться тупик. Одно из двух: угадал – не угадал, сдохнет тот, кто проиграл.

Сзади грохнуло, дробью рассыпались мелкие камни. Я метнулась вбок, к железной двустворчатой двери. Толкнула – она не подалась, гулко загудев под ладонями. Я вжалась в дверь, и тут луч фонаря выхватил узкий темный провал в ее нижней части.

Лифт!

Заклинившие створки лифтовой клети мелко дрогнули, когда я, обдирая локти и колени, протиснулась под них. Древние тросы затряслись, клеть заходила ходуном. Сдернув маску, я зажала в зубах фонарь и скользнула в шахту. Руки уперлись в стены, колючие от бетонных капель. Я прикусила кнопку, и подствольник погас.

– Сука! – донеслось из-за дверей.

В полной темноте я медленно поползла вниз, цепляясь за тошнотворно ровные стенки шахты, упираясь ладонями и ступнями, обдирая спину. Фонарь стал каменным. Изо рта текло, теплая слюна струилась по подбородку, сочась сквозь стиснутые зубы.

– Где-эта-тварь?!

Беснующийся сверху голос, казалось, гремел прямо в моей голове.

– Она-еще-здесь! Проверьте-чертовы-комнаты!

Полусогнутые ноги затекли, но я продолжала сползать. Останавливаться нельзя. Нельзя, когда от этого зависит твоя жизнь.

– Ищите-сушь-вас-побери!

В пальцы с каждым движением впивались ледяные иглы. Напряженные до предела ноги дрожали, подергиваясь, грозя вот-вот отказать. До хруста стиснув зубы на кнопке фонаря, я дюйм за дюймом опускалась в темный колодец.

Наконец рука коснулась металла – окантовка лифтового проема. Слава богам, без дверей – еще немного, и мышцы не выдержали бы.

Продолжая упираться ногами, я сползла до середины и неуклюже вывалилась на этаж. Колени подогнулись, я прокатилась и врезалась боком во что-то твердое. Вместе с хрустом ребер в глазах вспыхнули искры. Я уронила фонарь, закашлявшись от удара, выбившего из груди весь воздух. Железная трубочка зазвенела по полу.

– Ушла! Лифт! Идиоты!

В шахту полетел мелкий мусор. Я подгребла к себе фонарик, сжала в руке. Поднялась, цепляясь за стену, стараясь не вдыхать глубоко. В груди пульсировала боль, сердце захлебывалось, пытаясь справиться с нехваткой кислорода.

– Лезьте-кому-сказал!

По стенам шахты загрохотали пули, оглушительное эхо заметалось в узком бетонном колодце. Несколько кусочков свинца выскочило из проема.

– Раскачивай! Уйдет-мут-ее-раздери!

Помятая клетка лифта заскрипела, ударяясь о бетон. Пальцы нащупали кнопку на корпусе фонаря. Надо валить. Эти громилы не протиснутся под лифтовой клетью, но если им удастся ее обрушить – а им удастся, в борьбе ржавых тросов и горы мышц я ставлю на последние, – то очень скоро мне придется несладко.

Я вдавила кнопку включения. Блеклый луч запрыгал по коридору – точной копии коридора этажом выше. Облупленные стены, груды мусора и торчащей арматуры, перекошенные дверные коробки. Минуя их, я на ходу пыталась вспомнить расположение выходов на жилом ярусе мотеля. Где-то здесь должен быть поворот…

Пробравшись между нагромождениями кирпичей, я свернула направо… и едва не заорала в голос.

Передо мной, скаля желтые зубы, сидел человек.

Сердце ухнуло в пятки, спина разом покрылась липким потом. Но рука, дернувшаяся к вальтеру, застыла на полпути.

Человек был мертв. Он был мертв уже давно – ткани лица превратились в пергамент, а усохшие мышцы растянули рот в злобной ухмылке.

– Бог-из-машины… – пробормотала я, приближаясь к покойнику.

Он действительно высох, и стоило мне коснуться его плеча, как ломкие кости осыпались грудой осколков. Бормоча стандартную формулу благодарности, я содрала с трупа объемистую прорезиненную штормовку, бросив беглый взгляд на криво вышитую метку. Чудом держащийся череп продолжал скалиться над обломанными плечами. Интересно, портье в курсе, кто у него в постоянных жильцах?..

Я перевела дух и накинула воняющую пылью шмотку. Прислушалась – за спиной стало подозрительно тихо. Эти лбы не умеют двигаться бесшумно, значит, они решили поискать обходной путь, отказавшись от затеи с лифтом.

А лестница здесь рядом, так что долго им искать не придется.

Я миновала еще пару комнат. Дверь на площадку ожидаемо оказалась заколочена: лестницей пользуются все, а проход на нежилые этажи запрещен. Сквозь зубы просочилось нечто не совсем цензурное. Десяток досок громилам на один зуб, а для меня – непреодолимая преграда.

Я прислонилась к стене, часто дыша. Каждый вдох отдавался болью. В затхлом воздухе, казалось, напрочь отсутствовал кислород. В голове начинало шуметь.

На заброшенных ярусах нет вентиляторов, разгоняющих метан. Если я не найду выход, то скоро составлю компанию улыбчивому симпатяге.

Вспоминай.

Я заставила себя отлепиться от стены. Мысленно воспроизвела схему мотеля. В памяти всплыли двойные двери, размалеванный вход, испещренный выбоинами фасад…

Вот он, мой запасной вариант.

Нужная комната нашлась совсем рядом. Пригасив фонарик, я выглянула в оконный проем. Никого. До земли три этажа. Не смертельно, но с переломанными ногами не побегаешь.

Я примкнула фонарь к вальтеру – от зубов на потемневшем металле остались серебристые вмятины – и высунулась в окно. Пальцы сжались на шершавом железе. Пожарная лестница застонала, принимая тяжесть моего тела. На голову посыпался песок – часть креплений наверняка не прошли испытания временем.

Перебирая руками и ногами, я быстро спускалась. Лестница дрожала и дергалась, но держалась, недовольно затрещав, когда мои ботинки коснулись земли.

Гул оставшегося сбоку притона донесся до ушей сладкой музыкой. Я огляделась, выискивая в темноте массивные фигуры с обрезами наперевес, но проулок был пуст.

Надвинув на глаза капюшон, я запахнула жесткие полы штормовки и быстрым шагом двинулась прочь от мотеля.

На сегодня я жива.

Глава 2

Мир правит нами

К тому моменту, когда прибыл поезд, я еще не успела окончательно известись. Наличие рядом оживленной ветки в буквальном смысле спасало мне жизнь – едва я, кутаясь в чужую штормовку и уговаривая себя не бежать, ступила на платформу, вдали показались два желтых глаза. Пыхтя и воняя гарью, дизельный тягач подполз к станции. Секунды тянулись, как ртуть, пока короткий состав издевательски неторопливо вытягивался вдоль полуразрушенного настила. Я запретила себе оборачиваться чересчур часто, но пальцы в прохладном кармане куртки буквально вросли в рукоять вальтера.

Тягач чихнул и дернулся в последний раз, замирая. Три вагона за ним синхронно вздрогнули.

К открывшейся двери, выплюнувшей наружу тяжелый пандус, я подошла первой. И, кажется, единственной: на посадку в другие вагоны желающих не намечалось. Значит, долго стоять не будем.

Я нырнула в тамбур, оттерла плечом медлительного смотрителя, на ходу сунув ему положенную мзду. Заставила себя замереть на секунду, пока тот махал фонарем у меня перед глазами. Пальцы сводило от напряжения.

Поезд дрогнул, стуча сцепками. Апатичный смотритель не спеша поднял пандус и захлопнул дверь. За мной больше никто не вошел. Состав, набирая ход, покатился прочь от «Старого укрытия».

А я наконец-то сумела разжать руку.

После Гнева Господня жизнь сосредоточилась вокруг таких укрытий. Не все, конечно, были настолько погаными, как только что покинутое мной. Но не всем и повезло. Когда с неба упал огонь, воспламенив Землю и превратив ее в Ад из библейских легенд, выжить удалось лишь немногим. Ходили слухи, что за несколько часов до катастрофы «избранные» получили послания от Бога, указавшего им путь к спасению. И что сам Ной, создав Ковчеги, собрал в них «каждой твари по паре». Не знаю, так или нет, но сейчас тварей на бедной планетке хватает.

Поезд – один из немногих, курсирующих между укрытиями, – неспешно двигался вперед. Я стояла, привалившись плечом к стенке, и смотрела в крохотное зарешеченное окно. По ту сторону сетки клубилась ночь.

Когда первые смельчаки начали выходить на поверхность – из Ковчегов, стихийных убежищ и даже шахт, – им пришлось нелегко. Природа, до Гнева бывшая матерью, теперь стала врагом. Невидимые озоновые дыры впускали в атмосферу космическую дрянь. Часть суши оказалась затоплена, еще часть – выжжена ударами с воздуха. Словно этого было мало, скопления метана над свалками мегалополисов вспыхнули как спички. Огненные штормы уничтожили то, что осталось после антропогенных разрушений. Будто окончательно выйдя из себя, природа, веками терпевшая надругательства, разбушевалась. Проснувшиеся вулканы безжалостно заливали сушу раскаленной лавой, выплескивая ярость земных недр. Резко скакнувшая температура у поверхности, видимо, подтопила льды на полюсах – уровень океана поднялся, мелкие острова и прибрежные районы ушли под воду.

Облик мира неузнаваемо изменился. Пригодная для жизни территория сократилась до узкой полоски, зажатой между Калеными пустошами и чертой Урсиды[5]. Пустоши, охватившие все средние широты, по слухам, простирались далеко за экватор – но добраться до бывшей срединной линии Земли еще не смог никто: безумная жара и полное отсутствие источников воды не давали ни малейшего шанса. А черта Урсиды – то, что раньше звалось Северным полярным кругом, – обещала каменный снег и бесконечные кислотные штормы.

До сих пор никто точно не знает, сколько лет прошло после Гнева Господня. Когда потомки выживших стали открывать двери убежищ, выяснилось, что каждая такая группка отсчитывала время по-своему. В Ковчегах не было часов, а акумы электронных устройств, принадлежавших спасшимся, за многие годы безнадежно испортились, выработав свой ресурс.

Все настаивали на собственной правоте, и в конце концов несколько общин решили принять единое десятичное время. Год отныне делился на декады, тройки декад собирались в месяц. День дробился на десять часов, час – на десять минут, минута – на десять секунд. Один день прибавлялся к каждой нечетной декаде, за исключением первой – впрочем, это правило нарушалось в високосный год. Его так и прозвали: год первой декады. Нехороший, неправильный год.

Дальше реформаторы не продвинулись. Но не это было самой значительной сложностью…

За сеткой разливалась непроглядная тьма. Ни огонька, ни проблеска света – лишь тусклые блеклые пятна, бросаемые фонарями вагонов. Когда-то в старой книге мне попалась потерявшая всякий глянец иллюстрация: разбрызганные по черной земной поверхности рыжие огоньки. Бесчисленные, словно кровавые брызги после удачного выстрела. Но так больше не будет. Никогда…

Труднее всего оказались сами попытки выжить. Попытки каждодневные, упорные и не всегда успешные. Человек больше не был царем природы. Он, точно жалкий червяк, пытался протянуть следующий день, подбирая обломки и объедки, а Земля насмехалась над ним. Засухи уничтожали посадки, тайфуны сносили укрытия, кислотные дожди отравляли озера и реки. Исчезли привычные растения и животные, и им на смену пришли муты – те, кто мог пить отравленную воду и дышать смесью метана и диоксида азота. А те, кто не мог, умирали – от радиации, яда, голода или от мутовых лап.

Но человек – тварь упрямая куда более, чем муты. Упрямая и живучая – недаром его раньше сравнивали с вирусом. Выходцы из Ковчегов гибли десятками, но выживали сотнями. Привыкли носить респираторы, таскать с собой сигналки на радиацию и газ, строить теплицы и обживать старые многоэтажки, питать портативные батареи энергией обозленного солнца. Копать колодцы и селиться у истоков рек, как на заре человечества, возносить молитвы Богу-из-машины и Бензиновому демону. Люди стремились наверх из душных убежищ и были готовы умирать за возможность видеть свет.

Я покачала головой и встряхнулась, унимая остатки противной дрожи в теле.

Они получили эту возможность. Но она им дорого обошлась.

Очень быстро выходцы из убежищ поняли, что на одном желании жить долго не протянешь. Требовалось что-то еще: подспорье, позволяющее обхитрить восставшую природу и снова занять если не трон ее царя, то хотя бы положение равного. И таким подспорьем стала аугментика.

Несмотря на то что многие технологии были утрачены вместе со сгоревшими книгами и безнадежно разбитыми компьютерами, человечество сохранило осколки прежних знаний. Поселенцы разрозненных Ковчегов сходились вместе, обмениваясь информацией. Как в мифическом Вавилоне, они говорили на разных языках – но в этой версии легенды языковым барьерам не было суждено сломать великий план.

Постепенно выработалась единая жестовая речь. Теперь те, кто мог прочесть книгу на китайском, передавали знания англоязычным, и наоборот. Круг вновь осваиваемых технологий ширился. Появились первые биохакеры – смельчаки, опробовавшие на себе кустарные импланты, – и умельцы-кракеры, чинившие таких смельчаков. Появились первые акумы для имплантов и экзоскелетов. И новая цивилизация, словно ребенок, сделала свой первый значительный шаг…

Акумы стали валютой нового мира. Аугментика обеспечивала выживание, а акумы обеспечивали ее работу. Никто не мог гарантировать, что после имплантации самодельного наворота в грязном подвале ты выживешь – но что без нее ты умрешь, гарантировал сам окружающий мир. Точно так же, как и без респиратора, сигналки и пистолета в кобуре.

Чуть позже появились нафтеры. Самая мощная группировка планеты выросла из горстки энтузиастов, искавших уцелевшие нефтехранилища. Именно нафтеры сумели снова пустить по древним веткам поезда на дизельной тяге, именно они дали возможность разведчикам расширить зону поисков до десятков и сотен миль, вновь оживив старые машины. Но даже дизельщики не смогли вернуть людям господство над миром.

Уезжая в пустоши, ты никогда не знал, вернешься ли живым. Хватит ли в твоей колымаге топлива, чтобы добраться до белых пятен на карте и выставить там свою метку, или же тебя настигнет тайфун. Встретишь ли ты на пути только суслов или же улей-нору мутантов, будет ли и дальше работать сотни раз перезаряженный акум на твоей сигналке – или выйдет из строя, и ты уснешь вечным сном в объятиях угарного газа, метана или другой дряни.

Как и во все времена, смельчаков находилось не много. Все хотели жить, но если выживание требовало риска, то рисковать при этом предпочитали другими. Появились барыги – менялы, скупавшие у разведчиков хабар и продававшие его втридорога. Появились банды, поделившие территорию между собой и бравшие плату за проход все тем же хабаром (впрочем, можно было расплатиться и жизнью). И появились проводники – такие, как я.

Поезд тряхнуло – наверняка разбитый рельсовый стык. Я ухватилась за поручень, ввинченный в стенку тамбура. Состав несколько раз качнулся на рессорах и снова ровно застучал по рельсам.

Дешевое бухло, консервы, сухпайки, чай и кофе, журналы с веселыми картинками – ради всего этого теперь ставили на карту жизнь. Акумы дорожали, а жизнь, наоборот, обесценивалась. Сам по себе человек уже не стоил ничего – ни с точки зрения других, ни с собственной. Толку, если твое сердце бьется? Покажи лучше, что можешь дать.

Десятки раз я водила в пустоши тех, кто просто хотел добыть очередную порцию жратвы или снять с мертвеца уцелевшую куртку, не заплатив при этом местной банде. Я знала тайные тропы и обходные пути и, в отличие от банд, давала гарантию, что не прикончу клиента с хабаром – если, конечно, он не решит поднять руку на меня. Мерзко, конечно, но ведь мне тоже нужно было на что-то жить.

Я побывала в гиблых городах-призраках, полных тишины и затаенной злобы, и в умирающих городах-зомби, где еще теплилась какая-то, порой даже почти человеческая, жизнь. Я сотни раз благодарила умерших – за одежду, обувь, оружие и пищу, перекочевавшие в мои руки. Я возносила молитвы Богу-из-машины, веря, что именно он помог мне уцелеть – даже во время затмения или в дурной високосный год. И, должно быть, мои слова достигали неведомой цели. Пока на пути не встретился Немой…

Я стиснула зубы. Колеса поезда размеренно отбивали свой ритм.

Как бы человечество ни ершилось, не мы правили этим миром, а он – нами. И он диктовал нам свои каноны. Свой безжалостный Сверхновый завет.

Я вздохнула. Ладно. Пора заходить.

В вагоне царил полумрак. «Полу» – потому что каждые три-четыре шага он все же слегка рассеивался подвешенными кое-как лампами. Лампы качались. Пятна света качались им в такт, выхватывая то облезлую отделку, то побитые, будто обгрызенные, перегородки, то давая блик на затворе чьего-нибудь вессона.

Бликов было много. Гораздо больше, чем хотелось бы.

И все же мое сердце билось ровно. В каждом вагоне обязательно есть охрана. И не те хлипкие пареньки, что стерегут станцию. Нет, дизельщики серьезно относятся к безопасности – не пассажиров, конечно, а своей собственной. Поезда слишком ценны, чтобы в них затевать перестрелки, это понимает даже последний болван. И все-таки от безумцев никто не застрахован.

Но что еще хуже – их появление никогда нельзя предугадать. Природа безумца противна любым закономерностям.

Вагон оказался на удивление людным. В свете вспыхивавших сигаретных огоньков темнели силуэты. Едкий дым щипал глаза.

Я продвигалась по узкому коридору, то и дело задевая плечом очередную перегородку, и считала блики. Четыре. Еще четыре. И снова четыре… Черт, здесь вообще свободные места остались?..

Коридор казался нескончаемо длинным, а блики и пятна света уже начали сливаться в одну бесконечную линию, когда мой взгляд выхватил наконец то, чего я ждала: одинокий красный огонек зажженной сигареты. Чуть поодаль, в том же отсеке, привычно блестела отраженным светом оружейная сталь. Двое – значит, место все-таки есть.

– Место есть? – на всякий случай уточнила я, останавливаясь в проходе.

– Найдется, – донеслось в ответ.

Сочтя это за приглашение, я вошла.

Глава 3

Не-барыга

В отсеке было темно – ближайшая лампа висела в добрых трех шагах отсюда. Все, что я могла различить, – вспыхивающую красную точку и сероватый прямоугольник окна, чуть светлее, чем окружающий его мрак. Только сейчас я осознала, что в поезде – как минимум в этом вагоне – есть окна. Надо же, повезло.

Нос защекотало, но не дрянной вонью дешевого курева, а неожиданно мягким и глубоким ароматом. Табак, завистливо подумала я, не крученые бумажки…

Что-то щелкнуло, и сбоку от серого прямоугольника зыбко замерцал портативный фонарик. Подвешенный на крючке кругляшок безжалостно швыряло в стороны – вагон набирал ход. Пятно света металось по стенам, выдергивая из темноты потрепанную отделку, два силуэта, белые лица… Узкий отсек завертелся, меняя местами пол и потолок. Я покачнулась, ухватившись за перегородку, к горлу подкатил горький ком.

Чья-то рука придержала фонарь, вынудив желтоватый луч застыть на полу.

– Благодарю, – буркнула я, сглатывая. Мутило так, что хотелось вместо благодарности послать по матери. Останавливало лишь то, что других свободных мест могло не найтись.

Щурясь, я разглядела сбоку свободный край полки и аккуратно пристроилась на нем. Покосилась на фонарь: обычная лампочка с ручной динамо-машинкой. Света от него хватало ровно на то, чтобы я не споткнулась при входе. Рука невольного попутчика продолжала держать фонарь, не давая ему раскачиваться. И не позволяя рассмотреть ничего, кроме куска истертого линолеума под ногами.

Пожалуй, стоило обзавестись «ночником». Лучше, конечно, имплантированным, но и внешний сейчас пригодился бы. Видеть в инфракрасном удобнее, чем не видеть вообще.

Я отвернулась от желтого пятна и уставилась в перегородку. Точнее туда, где она должна была находиться. После ярко освещенного перрона, после смотрителя с его дотошным размахиванием лампой глаза отказывались привыкать к темноте.

Нехорошо. Ох как нехорошо…

Сквозь стук колес я слышала негромкое дыхание. Да, двое. Один – слева, рядом со мной, не дальше чем в ярде, черт бы побрал эти короткие полки. Второй, что вцепился в фонарь, – наискосок у окна… Рука сама поползла в карман, к успокаивающе прохладному вальтеру.

Красный огонек напротив вспыхнул особенно ярко, и меня обдало волной пряного дыма. В мимолетном алом свете я различила пальцы, скрещенные на сигаретном фильтре. Что-то в этих пальцах показалось мне странным.

– Холод собачий, сушь его побери, – пробурчал сидящий слева и закашлялся. – Будто не местные широты, а хренов север.

Тот, что сидел у окна, сочувственно прицокнул языком. Красный огонек слабо мерцал, высвечивая ровные зубы, зажавшие сигарету. Фонарь качнулся, желтое пятно переползло влево – лампу зацепили за торчащий гвоздь. Теперь в луче света оказалась пола плаща. Ткань с кожаными нашивками покачивалась в такт вагону. Я поежилась. Барыга? Такие плащи обычно носят менялы. Вот только менялы не ездят на поездах, предпочитая экономно плестись пехом. И настоящий табак им точно не по карману.

Плащ шевельнулся. Что-то щелкнуло, сидящий рядом подался вперед, шурша одеждой.

– О, вот спасибо. Давненько не дымил таким… – Остальные слова потонули в надсадном кашле.

Я стянула респиратор. Здесь, конечно, тоже не теплица, но хотя бы нет пыли пополам со спорами всякой дряни. А если будем проезжать кислотные поля, дизельщики врубят сирену.

Курить хотелось неимоверно. Где-то в сумке, возможно, завалялось что-нибудь… Хотя я прекрасно знала, что сигареты закончились еще позавчера.

– Закурите?

Я не сразу сообразила, что реплика адресована мне.

– Не откажусь.

Человек напротив наклонился, на фоне оконного прямоугольника очертился его профиль. В пальцах возникла тонкая черная палочка – незажженная сигарета.

– Прошу.

Аромат табака, трав и мяты защекотал нос. Я стиснула подношение в зубах, изумляясь шелковистой мягкости покровного листа. Нет, определенно не барыга. Те удавятся при одной мысли, что такое можно раздавать бесплатно.

Не-барыга щелкнул зажигалкой. Я медленно затянулась, разглядывая протянутую ко мне руку. Тусклый огонек высветил обтерханные серые гловы[6] и большой палец, зажавший пластиковую кнопку. Кончик пальца был обмотан куском черной изоленты.

Незнакомец отвел ладонь. Я запахнула штормовку и откинулась на жесткую перегородку, с наслаждением вдыхая горьковатый дым. Пустой желудок возмутился, но я мысленно приказала ему заткнуться. Ноющий бок беспокоил куда больше, толчки вагона вспышками отдавались внутри. Я прикусила кончик сигареты так, что почти услышала скрип собственных зубов.

Ничего. Сейчас можно расслабиться. Того, что у меня есть, хватит на проезд до Полосы Фонтанов. А там… Там я что-нибудь найду. Что-нибудь, кого-нибудь – людям всегда нужно куда-то идти. Полоса большая, желающих много. К тому же она севернее.

Я стряхнула пепел на пол. Глупо было останавливаться в дыре вроде «Старого укрытия». Но я не думала, что в этот раз меня найдут так быстро. Мне просто нужен был перерыв. Отдых.

Я попыталась вспомнить, когда в последний раз спала, и не смогла. Откуда-то изнутри всплыла глухая злоба.

Утешало одно: в поезде никого из «немой гвардии» не было. Иначе они уже нарисовались бы здесь, предварительно методично перебаламутив состав от самого тягача в поисках наглой девчонки. Меня.

На сей раз я оставила их с носом, но это ненадолго. Как только Немой сообразит, что я села в поезд, все начнется заново. Он и его кодла не отличаются умом, однако этот недостаток с лихвой компенсируется потрясающей настырностью. У них хватит времени и людей обшарить все укрытия вдоль ветки, и рано или поздно очередь дойдет до Полосы Фонтанов. И к тому времени я должна быть уже далеко.

Должна, потому что в прошлый раз игры Немого закончились для меня парой сломанных ребер и изрядно похудевшим кошельком. На ребра я еще была готова наплевать, но на загубленный «адрен» – нет. Кракеры дерут за починку таких имплантов столько, что потом полгода приходится отрабатывать и еще столько же не спать, матеря умельцев на чем свет стоит. Так что лучше на этот раз подсуетиться и убраться как можно дальше – насколько получится.

При воспоминании о недавнем забеге меня передернуло. Погибший братец не мог похвастаться сообразительностью, и, видимо, это у них семейное. Наверное, Немой родился без языка, как его близнец – без интеллекта. Или ему оттяпали эту не особо важную часть тела за излишнюю болтливость. Как знать.

Носок ботинка поддел отстающий линолеум. Кажется, последний вариант вероятнее.

Я вдохнула пряный дым, слушая уже привычное хеканье кашлюна и разглядывая стежки на плаще не-барыги. Здорово было бы просто грохнуть Немого – он подставляется так, что сам Бог-из-машины велел сделать в этом куске мяса пару дырок. Но не выйдет. Если с ним что-то случится, я не найду себе убежища даже в Каленых пустошах.

Густые клубы сворачивались и извивались в луче света. Воздуха стало ощутимо меньше, и я сдвинулась к проходу, опираясь плечом на перегородку. Пальцы уже начинало обжигать. Я затянулась в последний раз и с сожалением затушила окурок о полку. Проверила вальтер в кармане. Куртка, теперь прикрытая наброшенной сверху штормовкой скелета, в свое время досталась мне задешево и уже успела изрядно обтереться, но я не торопилась ее менять. У этой вещицы оказались весьма объемистые карманы – и в левом очень скоро удобно разместилась самодельная кобура. Несмотря на обилие мутаций среди людей и нелюдей, леворукость до сих пор встречалась редко, а моя собственная не раз спасала мне жизнь. Именно по этой причине я не спешила выставлять напоказ расположение кобуры, да и само ее наличие тоже. Комбо – двойной элемент неожиданности. Я производила впечатление слабой и безоружной девчонки. Но тех, кто велся на эту удочку, ожидал весьма неприятный сюрприз.

Я зевнула. Глаза слипались, под веки словно сыпанули песку. Рос соблазн нарушить неписаное правило: не спать в одном отсеке с двумя незнакомцами.

Я не собиралась спать. Но, если ненадолго прикрыть глаза, держа палец на спусковом крючке, вреда ведь не будет, правда?..

Вагон тряхнуло. Меня ощутимо притиснуло к стенке, плечо врезалось в колючий острый угол. Но проклясть – даже про себя – нерадивого машиниста я не успела.

Поезд встал. Обычно поезда не останавливаются на станциях так резко.

– Какого хрена?..

Кашлюн слева от меня завозился на своем месте. Алая россыпь искр отметила путь упавшей сигареты.

Фонарь погас – я успела заметить обмотки черной изоленты на мелькнувших перед ним пальцах.

Отчетливый щелчок взводимого курка прозвучал в упавшей тишине набатом.

Я дернула из кармана вальтер. Даже если у моих соседей есть «ночники», таиться больше нет смысла.

Просто так дизельщики свои поезда не тормозят.

В коридоре послышался шум, зазвучали приглушенные голоса. Кто-то пробежал мимо, грохоча каблуками, и вновь воцарилась тишина. Я отчаянно щурилась в темноту – силуэты попутчиков исчезли, слившись со мраком, ни одно дуновение не нарушало стеклянность застывшего воздуха. Виски ломило от напряженного вслушивания. На полу слабо тлел оброненный окурок – один.

Когда незнакомец напротив затушил свою сигарету, я не заметила.

Я вжалась в перегородку. Невидящий взгляд метался между узким проемом и окном, за которым повисла вязкая ночь. Палец дрожал на спусковом крючке вальтера. Один шорох, одно движение в чернильной темноте…

В вагоне все замерло. Мне казалось, что я слышу дыхание десятков людей и шипение пневматики в тормозах. Собственное сердце колотилось о ребра до боли. Я вдохнула. Еще раз. Еще, отсчитывая десятичные секунды по ударам пульса.

Ничего.

Занемевшие пальцы шевельнулись.

Это просто техническая стоянка. И не важно, что их не бывает, все же случается рано или поздно в первый раз…

И я уже была готова поверить, когда раздался свист. Далекий-далекий, едва уловимый, где-то даже мелодичный. Совсем не страшный – если не знать, от кого он исходит.

Один бесконечный миг затихший вагон еще молчал.

А потом взорвался криками.

Я вскочила на ноги, правой рукой ухватившись за перегородку. Вальтер слепо метался по сторонам, средний палец застыл на кнопке включения фонаря.

Свист нарастал. Пистолет был мокрым от пота – ребристая рукоять скользила в ладони, теплые струйки стекали по запястью. Я не моргая смотрела на дымчатый прямоугольник окна, где в любой момент могли появиться бесформенные черные клубки.

Свист становился невыносимым, давил на уши, отдаваясь адской пульсацией в ребрах.

Еще немного – и я брошу оружие. Я закричу. Если я не закричу, мой череп взорвется. Если я не заткну уши, не зажмурюсь и не заору…

Пронзительный вопль слева оглушил, расцвел внутри вспышкой боли. Я еще не осознала происходящее, а тело уже разворачивалось и рука с зажатым в ней вальтером застывала на цели. Палец конвульсивно дернулся на кнопке подствольника, и белый луч выхватил перекошенное лицо кашлюна.

Он был всего в какой-то паре футов. Огромные глаза с бездонными зрачками, алые от лопнувших сосудов белки – я отчетливо видела каждую красную прожилку на склере. Из-под века медленно сползала капля крови. Луч фонаря тонул в чернилах, поглотивших радужку.

Я не могла понять, какого она цвета, и почему-то меня это очень волновало. Намного больше, чем огромный, карикатурно-рельефный «Питон» в руке кашлюна.

Ствол «Питона» глядел мне в переносицу.

А я глядела в черный зрачок ствола и думала о том, что где-то там внутри таится смерть.

«Питон» дрогнул. Сухощавый палец на крючке начал сгибаться – медленно-медленно, будто под водой, фаланга с кривым ногтем поползла вниз, зажимая спуск.

– В сторону!

Что-то схватило меня за плечо, развернуло, впечатывая спиной в перегородку. Над ухом свистнуло, лицо обдало волной горячего воздуха. Два выстрела слились в один сплошной раскат грома.

Глава 4

Золоченая богиня

Когда я пришла в себя, вокруг снова властвовала тишина. Исчезнув, проклятый свист оставил неприятную пустоту. Равномерно постукивали колеса. Где-то щелкало.

Я сидела, прислонившись к перегородке. Вагон покачивало на рельсовых стыках, через дверной проем из коридора просачивался холод. Вальтер в ладони казался куском льда.

Портативный фонарь, подвешенный над окном, теперь освещал большую часть отсека. Я скосила взор влево и содрогнулась: в углу лежал кашлюн, закатив невидящие глаза. Алая полоса, сбежавшая из аккуратной дырки в его лбу, расчертила худое лицо на две равные половинки.

– Не все выдерживают свистунов, – послышалось сбоку.

Я повернулась, чтобы встретиться взглядом с не-барыгой.

Первым, что обращало на себя внимание, была тонкая косая линия, отчеркнувшая скулы. Узкий шрам тянулся ровной чертой под глазами, переползал через переносицу. Как будто кто-то решил провести по коже карандашом – но отвлекся, и полоса вышла слегка наклонной.

Незнакомец спокойно смотрел мне в лицо. Удивительно светлые глаза, бледно-карие с медовым оттенком. Когда-то я пробовала мед – купила по баснословной цене у одного бывшего бира. Та тягучая сладкая масса переливалась таким же золотом.

Лоб попутчика украшала затейливая полумаска, сдвинутая вверх за ненадобностью. Овальные линзы-зеркала в широкой изогнутой пластине – черный пластик с резиновыми уплотнителями по краям, обточенный по форме носа и скул. Вещица явно кустарная. Эластичная лента плотно обхватывала виски, прижимаясь к гладко зачесанным волосам. Темно-русые пряди были собраны в хвост.

– Все в порядке?

Я вздрогнула. Лихорадочно выщелкнула магазин из вальтера – все восемь патронов оказались на месте.

– Нормально… – медленно протянула я, вгоняя магазин на место.

Значит, кашлюна пристрелил этот тип. И мне стоило сказать ему спасибо, большое спасибо – если бы не он, с мозгами наружу сейчас валялась бы я. Свистуны на всех влияют по-разному, и нет ничего удивительного в том, что кашлюн вдруг решил прикончить незваную соседку. Странно другое: зачем незнакомец полез на рожон? Подставился под пулю ради случайной девки. Своя шкура – одна, и рисковать ею даже за деньги не все берутся. А этот – просто так… Двинутый, что ли?

Я поерзала. Каждый сам за себя. Это первое правило, писаное и неписаное, впитываемое со всей дрянью, которой тебя кормят. Железное правило, многократно доказанное, впаянное в мозг надежней всякой аугментики. Нарушил – не жилец. Так какого?..

Загадочный тип между тем окинул меня еще одним долгим взглядом и развернулся вполоборота. Под плащом мелькнула кобура на потрепанном черном ремне.

Я вспомнила, как одновременно прозвучали два выстрела, и покосилась вправо. В перегородке зияла аккуратная дырка триста пятьдесят седьмого калибра, окаймленная хлопьями почерневшей краски. Я представила, что такая же дырка могла бы украшать мою голову. Во рту стало кисло. На память пришел грубоватый сильный толчок, отбросивший меня на перегородку – прочь с траектории пули. Не полегчало.

– Говорят, дизельщики ищут способ защиты от свистунов. – Незнакомец рылся в рюкзаке, стоящем рядом с ним на полке. Что-то звякнуло.

– Да ничего они не найдут, – буркнула я. – Как можно защититься от того, о чем ни черта не знаешь? Нафтеры только трупы убирать горазды. Скоро явятся, кстати.

– Поезд сам по себе – неплохая защита, – возразил мой невольный попутчик. Рука в серой глове вынула из рюкзака плоскую железную флягу. Незнакомец свинтил крышку. Я смотрела, как он подносит флягу к губам и делает глоток. На пальцах, обхвативших металл, красовались обмотки черной изоленты – аккурат там, где положено находиться ногтям.

Почему-то мне не хотелось говорить ему спасибо.

Незнакомец протянул флягу мне. Пахнуло горечью с душистой резкой нотой. Не стесняясь, я извлекла из кармана сигналку и поводила перед горлышком. Прибор молчал, значит, пить было можно.

Странный попутчик смотрел на меня прищурившись, – ровные щелки глаз диссонировали с чуть наклонной чертой шрама. Я взяла флягу.

Никому нельзя доверять – если кто-то отпил из тары, это еще не значит, что внутри не яд. Некоторые муты и «жгучую воду» хлещут будь здоров. А тот, кто знает правила и соблюдает их, – просто знает и соблюдает. И вовсе не заслуживает доверия авансом.

Питье оказалось действительно хорошим. Маслянистая жидкость растеклась во рту, обволакивая язык, заструилась, чуть щекоча, в горло и лишь там, будто вмиг нагревшись, потекла лавовой рекой. В груди мгновенно стало жарко.

– Виски, – сказал незнакомец. Напиток, который он называл виски, хранил аромат его сигареты. – Лучшее, что удалось выменять в здешних краях.

– Мне сложно даже вообразить, на что можно выменять такое. – Я вернула фляжку. На миг наши пальцы соприкоснулись, и я вздрогнула: мне на кожу словно брызнули кипятком.

Стук шагов и шум заглушили ответ незнакомца. В дверном проеме нарисовались два дизельщика – широкоплечие «шкафы» в засаленных комбинезонах и перчатках. В отсеке стало тесно.

– Один? – деловито спросил первый, кивая на труп в углу.

Второй торчал у дверей, упираясь плечами в лутки.

– Один, – подтвердил мой попутчик.

Привычным движением дизельщик ухватил кашлюна под мышки и не церемонясь стащил с полки. Полулысая черепушка отчетливо стукнула об пол.

– Забирай, – кивнул «шкаф» своему напарнику.

Тот взял тело за ноги и поволок в коридор. Макушка трупа выбивала глухую дробь в такт колесам.

Оставшийся дизельщик быстро оглядел отсек. Тощий серый баул кашлюна сиротливо торчал с края полки. «Шкаф» подобрал сумку и вышел. Незнакомец проводил его внимательным взглядом светлых глаз, остановившимся на потрепанном пластикате баула.

Я подтянула под себя ноги, прижимаясь к жесткой перегородке, как к родной матери. Железка давала хоть какую-то опору спине, помогая сохранять видимость непринужденной позы. А я подозревала, что выгляжу сейчас немногим лучше, чем кашлюн.

Тепло, вызванное виски, улетучилось. В животе урчало – к счастью, тихо, но противное сосание под ложечкой продолжало нарастать. К нему добавлялась ноющая боль в боку, никак не желавшая проходить. Штормовка, надетая поверх кожанки, казалась чугунной.

Глаза закрывались. Чтобы хоть как-то отвлечься, я сосредоточилась на своем странном попутчике. После краткого явления дизельщиков разговор увял, и незнакомец сидел молча, уставившись в чернильное окно. А я, в свою очередь, уставилась на него.

Косая черта шрама роднила его с шаманами – огнеязычники обожают разукрашивать себя подобными узорами. Забавно, но в профиль эта линия смотрелась довольно органично, гармонируя с прямым носом. Вполне нормально, если не знать об отсутствии симметрии с другой стороны.

Я перевела взгляд на угол, опустевший после кашлюна. Вряд ли в бауле этого хиляка было что-нибудь ценное. В любом случае все имущество бедолаги теперь принадлежит нафтерам. Интересно, незнакомец успел порыться в сокровищах, пока я отдыхала рядышком с трупом?

Будто отвечая на молчаливый вопрос, не-барыга повернулся ко мне:

– Интересный подход у этих ребят. – Он кивнул на дверной проем. – Проезд здесь порой обходится намного дороже номинальной платы.

– Нафтеры не обязаны никого охранять. – Я пожала плечами и сморщилась: под ребра словно ткнули раскаленным прутом. – Они просто везут людей из точки А в точку Б. И на время пути мы, можно сказать, их собственность. Живой пассажир имеет право распоряжаться собой. Право распоряжаться и святую обязанность себя защищать. Но если уж где-то на пути до точки Б живой пассажир превращается в мертвого, то сам виноват. Компенсация за хлопоты – тело и все, что при нем.

Я осеклась, сообразив, что озвучиваю прописные истины.

– Говорю же, интересный подход, – невозмутимо заключил мой попутчик. И добавил: – Вот так я остался без проводника. И без компенсаций, кстати.

Удержать равнодушное выражение лица стоило мне немалых усилий. Ходячее недоразумение, выкашливавшее собственные легкие, было проводником? Я бы удивилась, если бы кашлюн пережил хоть один марш-бросок через баррены[7]. Впрочем, если идти недалеко, то и такие доходяги имеют шанс подзаработать. Изумляло другое. Как бы ни был плох кашлюн, незнакомец нанял его. Заплатил ему. И – пристрелил, едва возникла угроза. Пристрелил человека, который был ему нужен, защищая совершенно чужую и бесполезную девку. Это не укладывалось в голове.

Я уставилась в пол, лихорадочно соображая. Допустим, этот чудак спасал свою шкуру. Импульс свистунов на всех действует по-разному: кто-то его игнорирует, кто-то лишается рассудка навсегда, а кто-то приходит в себя через пару минут, натворив дел. Идя от простейшего, можно предположить, что незнакомец перестраховался и заблаговременно устранил угрозу, не дожидаясь, пока кашлюн начнет палить во все стороны и в него в том числе… Вот только доходяга целился в меня. Исключительно в меня. И вполне мог успокоиться и вернуться к реальности, выпустив в незваную соседку пару пуль. Труп был бы при любом раскладе, но труп твоего проводника или труп случайной девицы – разные вещи.

Логика не выстраивалась.

– Еще виски?.. – полупопросила я.

Пауза в разговоре требовала заполнения. Наблюдая, как попутчик вынимает флягу, я прокручивала ситуацию в голове. Возможно, этот тип со шрамом струсил и решил не выяснять, придет ли в себя кашлюн. С другой стороны, зачем трусу проводник? Те, кто боится, сидят дома и не высовываются. Идут в барыги, содержат притоны… Да и не похож он на труса. На двинутого – да, но правила знает и говорит складно. И удивляется очевидным вещам, хотя заметно, что эти вещи ему не в новинку…

Внятных объяснений не находилось. Я механически глотнула виски, который обжег небо и проскользнул в горло безвкусным комком.

Незнакомец, не спрашивая, подал мне сигарету. Наклонился, протянул зажигалку. Рукав его плаща вздернулся, и между обшлагом и затянутой в перчатку кистью мелькнул узорный рисунок на запястье – стилизованный огонь. В колеблющемся свете фонаря тонкие лучи, бегущие по коже, ветвились и сливались, исчезая под манжетой рубашки.

Я кивнула и поспешно отстранилась, втягивая плотный дым. С шаманами мне еще не приходилось встречаться. Что ж, если странный тип – огнеязычник, это многое объясняет. У тех двинутый каждый первый. Чего стоят одни младенческие метки… Жуткие люди. Хотя нафтеры их терпят и даже поддерживают – подозреваю, больше для того, чтобы не пакостили. Но с каких это пор шаманы путешествуют в поездах? Да их и ящиком консервов не заманишь в брюхо «железного зверя»!

Незнакомец меж тем раздумчиво смолил свою сигарету. В отсеке уже повис белесый туман – не повезет тому, кто решит к нам подсесть на следующей станции. Но парадоксальным образом становилось холоднее, как будто из прохода через дверной проем вместе с темнотой заползала стужа. Я ежилась в штормовке, пряча в карман то одну руку, то другую. Сигарета не грела. Виски не грел, в животе продолжало урчать. Мне нужна была еда. Еда и отдых, но и с тем и с другим придется ждать до Полосы Фонтанов.

Фонарь над окном мерно раскачивался, постукивая в такт колесам – ту-тук, ту-тук. Ту-тук, ту-тук. Ноги в ботинках окончательно обледенели. Интересно, не нашлось бы в бауле кашлюна лишней пары носков?..

Меня вдруг бросило в жар – так, что заполыхали уши. Должно быть, виски сыграл со мной злую шутку, если я упустила очевидное. Шаманы не ищут проводников; шаманы вообще никому не доверяют, кроме своего бензинового демона. Значит, мой попутчик – никакой не шаман. И проводник ему по-прежнему нужен.

– Нужен проводник?

Мой голос прозвучал странно глухо.

Незнакомец посмотрел на меня. Долгую секунду мерил взглядом, будто заново оценивая. В глубине зрачков съежилось мое отражение.

Держа сигарету в левой руке, загадочный тип молча положил правую накрест на грудь. Пальцы коснулись плеча. Четыре пальца, за исключением поджатого большого. Вот так так…

«Белая» зона. Земли за пределами известных областей. Север, конечно, – потому что южные территории навсегда отделены страшной полосой Каленых пустошей. Четыре пальца – четыре зоны, от безопасной «зеленой» до неизведанной и, значит, почти наверняка смертельной «белой». Наверняка смертельной. И он собрался туда один.

На старых картах Земли почти вся суша исчеркана белыми пятнами. В сравнении с ними зеленые капли убежищ, рыжие точки бывших мегаполисов и даже угрожающе-алые баррены – жалкие крохи. И беда вовсе не в том, что «белых» зон слишком много, а в том, что люди до сих пор не знают, актуальны ли еще эти карты.

В «оранжевой» зоне тебе нечего надеяться на спокойный сон, но ты всегда в курсе, чего ждать, – и берешь с собой мешок для хабара, пистолет для мутов и красноречие для других не особо отважных искателей (или пистолет для них же, если красноречие не помогло). В «алых» областях нужен мешок побольше, а красноречие стоит заменить десятком запасных обойм. Эти зоны еще не разграблены, как «оранжевые», но и не так хорошо изучены. Зато они близко, пусть и не настолько, чтобы встретить в походе закадычного дружка.

«Белая» зона может таить в себе все что угодно. И ее обозначение – четыре пальца из пяти – с жестоким юмором намекает, что там можно лишиться не только пальцев, но и головы.

Должно быть, кашлюн поехал рассудком, если согласился на сделку. Или же тип ему щедро заплатил…

Я сглотнула липкий комок. Еще бы – тот, кто может себе позволить выменять виски, уж точно не беден. Хорошее вознаграждение решило бы многие мои проблемы, но самое главное – избавило бы от надоедливой бражки. Даже если у Немого в мозгу всего одна извилина, этого ему хватит, чтобы не совать голову мутам в глотку. Единственное место, где я смогу быть в безопасности от выродков человеческих, – обитель выродков иного рода. Туда – на север, в «белую» зону – Немой за мной не пойдет. И, наверное, на этот раз поступит умнее – в порядке исключения…

Я продолжала смотреть на условный знак, а пальцы уже сами собой складывались в ответный символ. Улыбка скользнула по губам незнакомца, и в медовых глазах как будто поубавилось настороженности.

– Сколько? – спросил он, опуская руку.

Сколько может стоить жизнь? Я покупала чужие за батарейку, за глоток воды, за банку консервов. Но никогда еще не продавала свою…

Впрочем, мой странный попутчик уже дал мне кое-что вперед: надежду, что он прикроет мою спину там, где меня не отыщет Немой. Казалось, будто этого почти достаточно.

Но еду просто так мне никто не вручит.

– Как далеко идем?

– Сороковая параллель.

Пляшущий над окном фонарь бросал на лицо попутчика косые тени. Не так и далеко, хотя сороковая уже попадает в «белую» зону.

– Мы ищем что-то конкретное?

Еще одна тень скользнула по лицу незнакомца, скрыв выражение его глаз.

– Давайте начнем с того, что нам нужно попасть в конкретное место.

– И что это за место?

– Раньше там находился город. Нью-Йорк. Может, слышали о таком.

– Нью-Йорк? – Я наморщила лоб, вспоминая. – Олд-Йорк, наверное? Мегаполис-призрак.

– М-да, конечно. Олд-Йорк.

Название прозвучало как ругательство. Мысленно я вздохнула. Так всегда. Пойди туда, примерно ясно куда, за тем, не скажу за чем.

Никто не обязан сообщать проводнику о цели – достаточно назвать место. Но место, указанное типом, ничем не выделялось.

– Обычный погибший город, каких множество, – пожала я плечами. – Ничего особенного, ничего важного. Агломерация Олд-Йорк не представляет ценности. Дизельщики уже пытались разведать.

– Возможно, эта агломерация, – едва заметный акцент на последнем слове, – не представляет ценности для тех, кто не в курсе, что искать.

– А вы, значит, в курсе.

– Так мое предложение интересно? – Прищуренные глаза – две короткие ровные черточки над одной длинной, слегка скошенной.

Интересно ли мне идти в разрушенный мегаполис, откуда с большой долей вероятности я не вернусь? Нет. Интересно ли соваться туда, где ежесекундно может настигнуть отравленный дождь, а вода в колодце способна оказаться не благом, а ядом? Снова нет.

Но, если выбирать между медленной и мучительной смертью забесплатно и, возможно, такой же медленной и мучительной, однако в обмен на внушительную сумму, – только идиот остановится на первом варианте. К тому же нутро мне подсказывало, что с мутами, какими бы они ни были в «белой» зоне, договориться проще, чем с Немым.

Я озвучила размер аванса, ожидая, что мой новый наниматель начнет торговаться. Они всегда так делают, даже если, против обыкновения, способны заплатить по полной. Но он смолчал. Кивнул. Рука нырнула в рюкзак и вынула пакет, обмотанный изолентой.

– Здесь двадцать. – Пакет перекочевал в мои руки. Сквозь хлипкий полиэтилен я чувствовала увесистую тяжесть акумов.

Я подковырнула ногтем изоленту. Бережно развернула упаковку.

Акумы были новыми. Ни царапины, ни потертости на аккуратных тусклых боках. Полиэтиленовая обертка гордо поблескивала клеймом мастера.

Вынув из сумки зарядник, я по очереди проверила каждый акум. Прибор отвечал строгим одиночным проблеском индикатора – полный заряд.

Двадцать. Двадцать рабочих акумов – никогда в жизни я не держала в руках столько разом. За такую плату мне пришлось бы трудиться без малого год. И это лишь половина.

Я уложила аванс в свою сумку между запасными обоймами и сменой белья. Тщательно, скрупулезно устроила сверток.

Интересно, не те ли это акумы, которые незнакомец уже отдавал кашлюну? Упаковка от мастера, но явно ранее вскрытая: надрыв на полиэтилене был замаскирован изолентой. Кашлюн тоже оказался не из альтруистов, запросил максимальную таксу. А незнакомец точно знал, сколько стоят такие услуги, и заранее подготовился.

Но еще больше интересно другое: этот тип владеет жестовым жаргоном проводников. И он явно проверял меня, показывая запросный символ, хотя никакой нужды в этом не было. Запросник используется там, где много людей, – в притонах, барах, на меновых площадках. Все равно что встать с табличкой на груди: «Ищу проводника».

Обычно знания нанимателей ограничиваются этим самым запросником. Но тип понял мой ответный жест.

Я застегнула молнию на сумке. Он проверял меня, а я – его. Прекрасное начало.

Не местный, конечно. Глупо спрашивать откуда – все равно не скажет. Никто и никогда не говорит. Не принято. Да и был бы местным – пошел бы сам, а не искал человека, знающего окрестности. Бессмысленно платить за то, что тебя проведут, если ты и в одиночку спокойно проберешься. А когда точка назначения лежит в «белой» зоне, то наличие рядом спутника вообще ничего не решает. Плюс один или минус один – в любом случае плохо, как в дурацкой старой шутке. Но до белых пятен еще надо дойти.

Олд-Йорк. Кроме расположения у черта на рогах, ничем не примечательный город. Что в нем такого важного, что загадочный тип легко расстался с двадцаткой и готов докинуть еще столько же?

Впрочем, возможно, у него просто этих акумов как грязи. Я сощурилась. Тип не походил на бандита так же, как не походил на барыгу. Он вообще ни на кого не походил. И это – равно как и наем проводника, когда взамен он мог бы лично подрядить целый кортеж дизельщиков, – говорило только об одном.

Он хотел сохранить свои поиски в тайне.

А значит, что бы там ни было – попутчик не солгал. Искомое чего-то да стоит.

– Думаю, нам стоит выйти сразу за Полосой Фонтанов, – сказал мой наниматель. – Дальше ветка забирает восточнее. Тихий Тупик подойдет лучше всего.

– Вы понимаете, что поодиночке – или вдвоем – в такие походы не ходят? – спросила я.

И даже не стала уточнять почему. Скромная компания – не лучший выбор для разведки местности, где мутов больше, чем звезд на небе.

В глазах незнакомца промелькнуло странное выражение: смесь удивления и досады. Как будто всю жизнь слушал бессчетные рассказы о суслах и тут вдруг впервые сам провалился в суслову нору.

– Возможно, те, кто ходит, просто не спешат рассказывать об этом.

Фраза прозвучала так, словно ею пытались заткнуть брешь в разговоре, схватив первое, что попалось под руку. Словно мой попутчик не знал, что с севера никто не возвращался. Что на отправившемся туда в одиночку можно сразу ставить крест, на двоих – два креста и даже самые крутые навороты не спасут, потому что спасаться придется от того, чего никак не ожидал и с чем никогда не встречался.

«Белая» зона остается белой, потому что мертвецы не рисуют карт.

– Предлагаю пока обсудить наш маршрут, – продолжал между тем незнакомец. – До Тупика двенадцать часов, время есть.

– Пять. – Я на всякий случай бросила взгляд на ручной хрономер.

Снова то же выражение, на этот раз ничем не прикрытое. Брови незнакомца сошлись к переносице.

– Пять, конечно. – Он потер виски пальцами. – И, кстати, раз уж мы оказались в связке – почему бы не назваться?

Никакого «кстати» я тут не видела, но тип, несомненно, был прав.

– Вы бывали в Полосе Фонтанов? – спросила я.

– Приходилось. – Незнакомец сдержанно кивнул, наблюдая за мной.

– Там в центре есть одна площадь, посреди которой когда-то был большой фонтан овальной формы. Рядом установлена стела. И на самом верху – золоченая фигурка богини победы. Можете звать меня так же, как эту богиню. Никой.

– Фигурка давно перестала быть золоченой, – заметил попутчик, протягивая мне руку. – Тесла.

Глава 5

Что пророчит стекло?

Не знаю, что он ожидал услышать в ответ, – если, конечно, я правильно истолковала брошенный на меня взгляд. Имя ни о чем мне не говорило.

Мои пальцы встретили касание грубоватой горячей ладони. Короткое сильное пожатие. Шершавые края изоленты царапнули кожу.

– Наш путь будет достаточно долгим, – вновь заговорил Тесла, убирая руку. – У меня нет точной карты, поэтому придется рассчитывать на ваши знания, Ника.

Внутренне я содрогнулась. Не люблю, когда меня называют по имени. И не только потому, что за этим именем стоит. Но вслух, конечно, произнесла другое:

– Вы всерьез думаете найти что-то ценное в этом… Олд-Йорке?

– Я надеюсь.

В его голосе проскользнула странная интонация. Такая бывает у людей, поставивших на карту все, что имеют, – у тех, чья жизнь зависит от того, выгорит ли дело.

– Про север много чего болтают. Будто там сохранились чистые места. И ледяные горы. И нет ни озоновых дыр, ни тайфунов, ни каменного дождя. Но это сказки. Чем дальше на север, тем злее мутанты, вот и все. Спросите дизельщиков, они вам скажут. Никто еще не видел артефактов с севера. Потому что их нет. Там ничего нет. Это миф.

– Но акумы, которые я вам отдал, – не миф. Он вынул из рюкзака жестянку с «ключом» и протянул мне. – Угощайтесь. Почти настоящее мясо.

Я пробурчала слова благодарности, шаря в сумке. Откровенный грабеж в «Укрытии» нанес серьезный урон моему состоянию, но заначка в потайном кармане, к счастью, никуда не делась. Не платить же новому клиенту за угощение его собственными акумами.

Батарейка из скудных запасов перекочевала в руку Теслы. Секундная заминка – и потертый цилиндрик исчез между пальцев, затянутых в серое. Я с наслаждением вскрыла жестянку, согнула «ключ» и запустила импровизированную ложку в почти настоящее мясо.

Одной проблемой меньше.

Жуя пресноватую массу, я исподлобья наблюдала за Теслой. Он вертел в руке батарейку, ловко перебрасывая ее каким-то неуловимым движением. На миг я залюбовалась танцем этих странных пальцев с закованными будто в броню ногтями. И вдруг сообразила, что для пожатия Тесла протягивал мне левую руку. Заранее – словно знал, что я левша.

Батарейка плясала в его правой ладони.

Остатки консервов я доела, не ощущая вкуса, – процесс от этого ничуть не пострадал. Мой новый наниматель оказался весьма наблюдательным. Значит, придется быть вдвойне осторожной.

Я вылизала банку, запила поздний ужин водой из мятой бутылки и растянулась на полке, подсунув под голову свою сумку. Разговор не клеился. Тесла, по-видимому, не спешил делиться нюансами предстоящего похода. А я слишком устала, чтобы эти нюансы выуживать.

Вальтер в кармане успокаивающе оттягивал полу куртки. Я завернулась в штормовку и прикрыла глаза. Боль в боку уходила, растворяясь в сытом тепле.

Пять десятичных часов. Через пять часов снова надо будет выбирать слова, красться окольными путями, слушать загадки и подмечать странности… Смотреть в медовые глаза, держа палец на спусковом крючке.

Пока мы в пути, он меня не тронет. Это я нужна ему, а не наоборот. Это я могла бы пристрелить его и забрать себе и двадцать акумов, и те сокровища, что наверняка хранятся в его рюкзаке – а они там хранятся, не зря же он так легко заплатил, – и его виски, и охренительные сигареты, и даже свою батарейку…

Пять десятичных часов. Давненько я не спала так долго.

В окно светило солнце. Желтая полоса, пробившись между рамой и заслонкой, сползала по стенке отсека.

Какое-то время я следила за этой полоской сквозь полуприкрытые веки. Судя по углу луча, солнце стояло близко к зениту.

Судя по царящей в отсеке жаре – тоже.

Тесла все так же сидел напротив. Из-под капюшона штормовки я видела только его ладонь, расслабленно лежащую на бедре. Ладонь не двигалась. В душном воздухе неподвижно застыли короткие ниточки на обтрепанных краях глов. Солнечный луч играл на пуговицах черной рубашки, золотил потускневшую пряжку ремня.

– Мы прибываем через полчаса.

Я нехотя откинула капюшон и села. Тесла, конечно, и не думал спать – и каким-то образом заметил, что уже не сплю я. От внимательного взгляда светлых глаз мне стало не по себе.

– Дизельщики невероятно пунктуальны, – пробурчала я, сверившись с хрономером. Так и есть – близился исход пятого десятичного часа. Полуденное солнце снаружи палило вовсю, от внешней стенки шел ощутимый жар. Я отодвинулась. Вальтер в кармане нагрелся так, что его стальной бок припекал даже сквозь ткань.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Тесла произнес это своим нейтрально-невозмутимым тоном, к которому я уже начала привыкать. Я покосилась на него. Под скулами залегли глубокие тени, отчего косая черта шрама проступила еще отчетливее. Наверняка всю ночь не сомкнул глаз.

Не отвечая, я прислушалась к себе. Боль в ребрах почти ушла, притупившись до неразличимости. Голова была на удивление ясной, несмотря на рацион из сигарет и виски. Я пошевелилась, разминая затекшие мышцы. С отвращением выбралась из жаркой штормовки. Вдоль позвоночника сползали капли пота.

Я поерзала на полке. За ночь к нам так никто и не подсел, и спокойный сон сотворил чудеса. Я осторожно размялась, ожидая услышать протестующий писк аугментики, но все было тихо. Корка соли на коже подсохла и при каждом движении трескалась. Под одежду будто насыпали песка. Взмокшая блузка прилипла к спине, брюки пропитались потом. Очень хотелось стянуть эти тряпки к чертям, но я ограничилась тем, что расстегнула куртку.

Снаружи доносились голоса, глухая перебранка и шум. Насточертевшее колесное «ту-тук» отдавалось в голове.

Я проверила содержимое сумки. Вынула и продула респиратор, расправила защитную ленту. На гладкой темной поверхности белели свежие царапины – результат недавних забегов. Плохо. Каждая царапина – потенциальный солнечный ожог, и чем их больше, тем выше шанс спалить глаза под ноль. Эти ленты стоят целое состояние и с каждым годом дорожают… Сука Немой. Только купила защитку.

Возясь с вещами, я искоса поглядывала на Теслу. Он тоже что-то перебирал в своем рюкзаке. Стянутый широкими ремнями баул не выглядел объемистым, его поверхность мягко переливалась на свету. Серые волокна плетения поблескивали, попадая в солнечный луч.

Кевлар. Целое полотно кевлара. Я прищурилась. Неужто мой наниматель так боится пули в спину? И если да – не стоит ли и мне ее опасаться?..

Тихий Тупик встретил нас гробовым молчанием. Как только поезд утянулся вдаль, безмолвие упало на крохотную станцию плотным покрывалом. Я поежилась. Ни движения, ни ветерка. Одно из самых отдаленных убежищ недаром носило такое название. Одинокую стену напротив испещряли криво выведенные буквы. В названии остановки вдруг почудилось нечто зловещее.

Жара обрушилась сверху, едва мы ступили на рассохшиеся доски платформы. Кроме нас, никто не сошел с поезда и не сел в него – мы были единственными людьми на залитом солнцем деревянном настиле. Я почувствовала, как расслабляются плечи. До следующего рейса несколько часов. Бесценные несколько часов, которые я могу провести в безопасности. Относительной, конечно.

Я покосилась на Теслу. Он стоял, разглядывая кусок стены с названием станции, и, казалось, что-то прикидывал в уме. За зеркальной маской не было видно глаз, нижнюю часть лица скрывал респиратор. Широкие полы плаща с кожаными нашивками прятали под собой кобуру, темная шляпа бросала тень на скулы. Многочисленные карманы походных брюк явно не пустовали, а на истертых ботинках вместо шнурков красовались тонкие железные жгуты. Концы жгутов исчезали в ребристых кругляшах у верхушки голенища.

Рюкзак попутчика был тяжелым даже на вид. Я поежилась, чувствуя, как щекотно пробираются по ребрам струйки пота. Собственная сумка давила на плечо.

Тесла повернулся ко мне:

– Бывали здесь раньше?

Респиратор исказил его тон, придав жутковатую приглушенность. Слова упали в тишину и утонули в ней, резко, будто захлебнувшись. Я поежилась вторично, глядя на руины с названием. Инфернальное место.

– К счастью, нет.

– Что ж, тогда поищем вместе.

Мы прошли сквозь голый проем в исписанной стене. Остатки дверной коробки все еще висели на крошащихся кирпичах. Несмотря на жару, по спине пробежал холодок.

От станции петляла меж невысоких холмов извилистая тропка, в конце которой обнаружился полукруг одноэтажных построек, обнесенных с тылов подобием забора. «Отдых» – лаконично гласила надпись на картонке, вставленной в окно.

Я уже успела проклясть адскую жару в адском месте и поэтому решительно направилась к зданию с многообещающей табличкой.

– Свободных комнат нет, – сообщил зевающий портье, – но, может, кто к вечеру уберется.

– Это единственный мотель? – уточнил Тесла.

Портье хихикнул:

– Тут и одного-то много.

– И тем не менее мест нет, – кивнул мой попутчик.

– Сходите пока в толкучку. – Портье снова зевнул и пожал плечами. – Позже заглянете, вдруг освободят.

Толкучкой, конечно, это мог назвать только большой оптимист. В просторном зале было совершенно пусто, если не считать дремлющего за стойкой бармена.

– Вам чего? – оживился он, приоткрывая один глаз. – Еда, выпивка, обмен, мальчики, девочки?

– А у вас тут живые люди водятся? – хмыкнула я.

Бармен юмора не понял. Его проснувшийся глаз тупо таращился на нас, второй, так и оставшись сонной щелкой, глядел куда-то в сторону.

– Налейте нам чего-нибудь холодного, – прервал Тесла его подгрузку, выложив на стойку крохотную батарейку.

Хозяин стойки скосил оба глаза на скромную плату.

– За вот это, – он выделил «это» презрительной интонацией, – только жичка.

– Две, – кивнул мой наниматель.

Бармен смерил Теслу скептическим взглядом и выгреб из-под стойки два стакана. Бурча что-то о нескончаемых нищебродах, которые губят его дело, он плеснул в стаканы мутноватой жидкости с вкраплениями белесых хлопьев. На вид жидкость походила на мочу.

Мы сели за относительно чистый стол. Стаканы быстро запотели: мочевидная жичка оказалась восхитительно холодной. Я осушила залпом половину тары, едва почувствовав неожиданно приятный сладкий вкус. Стерла рукой конденсат и приложила ладонь ко лбу.

Ради этого стоит брать даже такую дешевую дрянь.

В моей сумке по-прежнему лежали двадцать акумов. Всего за один можно купить сотню порций, и не подслащенной химической браги, а кое-чего получше. И я была уверена, что в рюкзаке Теслы найдется куда больше, чем скромная батарейка. Чего ради тогда он так скопидомничает?

Или мой наниматель вовсе не так богат и ничего, кроме двадцатки, я от него не дождусь?

Словно подслушав мои мысли, Тесла улыбнулся:

– У этой штуки есть два достоинства… – В его глазах мелькнул лукавый огонек. – Она холодная – раз. И она не разоряет бедолагу бармена – два.

Я усмехнулась. В точку.

– Думаю, среди гостей этого заведения регулярно находятся те, кто способен спасти бизнес несчастного за свои средства. – Тесла глотнул жичку и опустил стакан на стол. – Не вижу смысла пополнять их ряды. Завтра нас обоих тут не будет.

– Не возражаю. – Я пожала плечами, водя пальцем по стеклу. Прозрачные капельки собирались в ручейки, струившиеся в подставленную ладонь.

Действительно, если он предпочитает тратить свои акумы на наш поход, с чего мне возражать?

Мы посидели какое-то время, регулярно ловя неприязненные взгляды бармена. В толкучке было сумрачно, относительно прохладно и тихо. Никто так больше и не почтил своим присутствием это процветающее заведение. Солнечные прямоугольники, ложащиеся на пол сквозь отверстия под самым потолком, незаметно сдвинулись на шаг.

Я потихоньку тянула жичку. Теплея, она теряла свой вкус, а не растворившиеся хлопья концентрата густели и сворачивались в комки. Изрядная доза сладости, однако, успокоила желудок. Откуда, интересно, в это ветром забытое место возят сахар? До меня вдруг дошло, что я забыла проверить напиток сигналкой. Дерьмо. Заболталась – или, что хуже, беготня от Немого так измотала меня, что даже привычные вещи отошли на второй план.

Я залпом опрокинула в себя остатки пойла – сдохну или нет, узнаю через пару дней. С опустевшей тары сиротливо капало. Интересно, что напророчит мне стекло на этот раз?..

Тесла сделал последний глоток и аккуратно пристроил стакан на деревяшке. Он тоже и не подумал достать сигналку. Устал, сказались последствия бессонной ночи?..

Я искоса посмотрела на своего нанимателя. Его осунувшееся лицо оставалось бесстрастным. Наверное, как и я, не жаждет гадать. Этот обычай всегда представлялся мне глупым, хотя уж что-что, а стеклянные емкости самого разного вида даже биры приносили в избытке. Приносили именно для того, чтобы разбить, как все устаревшее и потому опасное. Бессмысленно тяжелое и хрупкое стекло не потащишь с собой в поход, где каждый лишний фунт может стоить тебе жизни, – пластик в этом отношении куда практичнее. Стекло, как и бумажные книги, – пережиток прошлого, а то, что отжило, представляет угрозу. Пустошь не считается с сантиментами, она живет лишь настоящим.

Но примета есть примета – отправляясь в путь, стоит знать, что тебя поджидает. И уж лучше такая информация, чем никакой.

Тесла поднялся. Окантованные черным пальцы подхватили рюкзак.

– Посмотрим, ждет ли нас место.

Пропустив его вперед, я обернулась – чтобы поймать недоумевающий взгляд бармена, застывший на целехоньких стаканах.

Мне в это верилось слабо, но место нас ждало. Портье многозначительно покачал ключами и подмигнул. Такое проявление эмоций выглядело странно, и я приготовилась к неприятным сюрпризам.

Тесла распахнул передо мной дверь. Поглядывая на хрономер, я обошла доставшуюся нам комнату. Против всех ожиданий, номер оказался целым и даже относительно чистым. Разве что в углу валялся хлам, оставленный предыдущим обитателем. Наверняка до нас тут бросил кости разведчик. А теперь он ушел в пустоши, чтобы бросить кости там.

Я пнула хлам носком ботинка. Вряд ли жилец отправился на станцию. До следующего поезда еще часа два – многовато, чтобы ждать на жаре, и так мало, если хочется отдохнуть…

Койка в комнате оказалась всего одна – я мысленно прокляла ехидного портье, – и на той пришлось бы лежать в струнку, чтобы не сверзиться. Зато окна были сделаны на совесть, даже более чем: вместо стекол в рамах тускло поблескивали металлические листы. Единственным источником света служили узкие прорези под потолком. В плоских лучах танцевали пылинки.

– Ладно, – пробормотала я и скинула сумку на пол, – мы здесь ненадолго.

В углу нашлась высохшая раковина с умывальником. Я повернула кран – из бачка нехотя потекла вода. Вслед за сумкой полетела куртка, вальтер из ее кармана перекочевал в карман на штанах. Я набрала полную горсть воды и плеснула в лицо, смывая присохшую корку из пыли и пота. Дернула застежку ветровки и окатила шею. Сквозь шум и плеск сзади донесся негромкий щелчок. Нос уловил щекочущий табачный запах.

Я тихо урчала, освобождаясь от грязесолевого панциря, пока не кончилась вода. Опустевший бачок выдал еще пару капель и затих. В комнате повисло молчание. Я вдруг поняла, что аромат табака, так удачно забивавший тухловатый запах жидкости, рассеялся. Обернулась.

В углу у двери сиротливо приткнулся рюкзак. Теслы не было.

Наверняка пошел осмотреться. Наметить пути отхода… Я покосилась на кевларовое полотно. А что, если мой наниматель тоже от кого-то бежит?..

Колодец нашелся за углом, в чахлом дворике с высоченным забором. Я наполнила ведро рыжеватой водой и потащила в номер, подавив желание по пути засветить портье в его хамоватую лыбу. Все они, что ли, такие ублюдки?

В комнате заметно потемнело – солнце клонилось к закату. Я плюхнула воду в бачок. На стене обнаружилась скромная лампа, оба гнезда для акумов были пусты. На поворот выключателя светильник не среагировал. Я вздохнула. Жлобы. За номер плати да еще и свои акумы сажай. Могли бы солнечные батареи поставить, тут солнца столько, что хоть кабанов жарь.

Я стянула жесткие от засохшего пота штаны и задубевшую ветровку. Блуза на спине еще была влажной, и между лопаток пробежал приятный холодок. Откуда-то сквозило.

Колодезная вода оказалась ледяной. Я подставила голову под кран, вымывая из волос песок и мусор. Встряхнулась, отфыркиваясь, и с сожалением выпрямилась. На спину текло. Я сняла блузку.

На правом боку расплылся уродливый бесформенный синяк. Шипя, я ощупала ребра – целы. И то благо.

«Адрен» тоже не пострадал, как и вся остальная аугментика. Повезло. О бустере, впрочем, я не беспокоилась – чуть больше силы в руке или чуть меньше, не важно. А вот если бы что-то случилось с плечевым «Симбэкзо»… Тогда об усилениях руки можно было бы не волноваться – какой смысл усиливать то, что не работает?

Я проверила заряд акумов на имплантах – пока достаточно. Выудила из сумки полотно портативного солнечного зарядника. В пути пригодится.

Остатки воды ушли за считаные минуты. Я растирала по коже песок и смывала его вместе с засохшим потом. В раковину стекала жижа и сыпались белесые крупинки. Вальтер на груде одежды поблескивал вороненым стволом – дверь в номер оставалась незапертой.

Я выстирала белье и блузку, старательно отжала и натянула прямо на влажное тело. От сквозняка кожа покрылась мурашками, но после удушающей дневной жары озноб освежал. Холодная вода взбодрила, однако сил не придала. Я была вымотана. Измучена бесконечной погоней, в которой роль загнанного зверя отводилась мне. Одной ночи отдыха мало, чтобы вернуться в норму после долгих дней нескончаемого бегства.

Я тупо стояла, уткнувшись лбом в прохладный бачок умывальника, и смотрела на собственные ноги. Тонкие белые волоски прилипли к влажной коже. На безымянном пальце краснела натертость.

Завтра мы уйдем. И не важно куда… Важнее то, что это хоть какой-то шанс.

Штаны с ветровкой пришлось долго мять в руках, чтобы избавить от заскорузлости. Я влезла в кое-как отчищенные тряпки, прихватила вальтер и вышла.

Мотель опоясывала узкая веранда с перекошенными перилами. Я миновала фасад здания и повернула за угол.

Он стоял там, опершись спиной о стену. Заходящее солнце блестело в зеркальных линзах маски. Сброшенный плащ небрежно повис на перилах веранды.

Я подошла ближе. Здесь, в тени, уже ощущалась прохлада. Давящий зной уходил, сменяясь ночной свежестью. С запада дул ветерок.

Тесла кивнул мне, молча протянул сигарету. Сквозняк трепал его рубашку, бросал в лицо непослушные пряди. А я, забыв о куреве, во все глаза смотрела на запястье своего нанимателя.

То, что в поезде я приняла за шаманский рисунок, оказалось совсем не татуировкой.

По коже разбегались молнии. Красновато-белые, слегка выпуклые застывшие ветви со странным металлическим оттенком. Как будто кто-то вплавил в плоть мельчайшие частицы железа.

Тесла сдвинул маску на лоб – потускневшее солнце уже не жгло так сильно – и взглянул на меня. От тугих уплотнителей на его лице остались темные следы. Странная гармония с косым шрамом.

– Что-то не так?

Все так. Кроме того, конечно, что я иду в «белую» зону с человеком, которого совершенно не знаю.

– Вода в колодце, на заднем дворе. Я всю выплескала.

– Я заметил. – Тесла не стал уточнять, что именно. Его взгляд на миг задержался на моих мокрых волосах. В светлых глазах отразилось закатное небо.

Я задумчиво смотрела на него. На потертую бляху ремня в виде волчьей оскаленной пасти. На запястья, снова скрытые манжетами рубашки. На гаснущий окурок, зажатый в тонких пальцах. Кончик сигареты тлел пепельной розой.

Что там, под этой рубашкой? Под слоями изоленты, под истрепанными гловами? Тело может многое рассказать. Разъемы имплантов не скроешь, и по ним почти всегда ясно, чем промышляет человек. Что для него важно, что критично. На теле, как на карте, написан весь жизненный путь. От рождения и до сего момента.

Нет там только одного – будущего.

– Ключи. – Я бросила ему связку. – Осторожней с замком – он заедает.

Глава 6

Дальше никто не знает

У смурного бармена нашелся неожиданно богатый запас еды. Я глазела на аккуратные пакетики с овощами, выложенные рядком на стойке. Округлые бока спелых томатов, таких нежных, что коснись, и лопнут, потекут свежей кровью. Хрусткие даже с виду листья латука. Огурцы, похожие на миниатюрные кактусы, и еще какие-то неизвестные мне овощи – вытянутые, гладкие, густо-бордовые…

Бармен хмыкнул.

– Собственные теплицы, – с оттенком гордости пояснил он. – Ими и живем. Берете что-нибудь?

Я сдвинула в сторону упаковку огурцов. Ну еще бы. Небось приторговывают своими овощами или обмен хороший наладили. Интересно, чья это территория? Какой банде Тихий Тупик отчисляет регулярную мзду, чтобы не трогали?

Теплицы… Как-то мне попалась книга, описывавшая выращивание овощей в специальных закрытых пространствах. Раньше теплицы создавались для того, чтобы защитить хрупкие молодые побеги от ветра и холода. Сейчас же – чтобы дать им хоть какой-то шанс против палящего солнца и кислотных дождей. В сегодняшних «теплицах» впору охлаждаться после изнуряющей жары пустошей.

Ирония в том, что название не поменялось.

– А есть что попроще?

Бармен молча грохнул на стойку железные банки.

– Кукуруза с сахаром и тушенка. Есть еще фигли-мигли, целый ящик. Ну и сухпайки, куда ж без них.

– Тушенку. – Я выбрала банку с нужной надписью – та еле читалась на выгоревшей этикетке. – И фигли с сухпайками тоже возьму.

Пара пакетов и еще одна банка, на этот раз без опознавательных знаков, нарисовались рядом.

– Говорят, в такой фигле как-то раз человечьи пальцы нашли.

Я покосилась на бармена. Сгребла банки, прижимая к груди, умостила поверх них огурцы. На опустевшее место лег акум.

Черт с этим. Нам обоим надо что-то есть.

Провожаемая скрипучими смешками, я покинула толкучку, где больше так никто и не появился.

Тесла возник на веранде, едва я туда ступила. Шагнул ко мне, подхватывая банки, ногой открыл дверь в номер. Я усмехнулась. Да уж, голод не тетка.

Ели в молчании. Фиглю я вскрывала с внутренней дрожью. В этих железяках без этикеток может быть все что угодно. Повезет – попадется съестное, нет – выкинешь акумы зазря. Хорошо хоть, фигли дешевые. И до сих пор мне с ними везло.

Человечьи пальцы нам не попались – внутри банки нашелся оранжевый сироп с дольками каких-то фруктов. Плотные дольки хрустели на зубах, оставляя вяжущий привкус. На всякий случай я поводила над ними сигналкой.

– Персики довольно вкусные, – заметил Тесла, – хотя и мелковаты.

Я вскинула на него взгляд. Кусок того, что он назвал персиком, застрял в горле. Откуда он знает?.. Откуда знает, что это и какого размера оно должно быть?

– Некоторые банки все еще подписаны, – сказал он, будто отвечая на незаданный вопрос, – и жестянки с персиками среди них тоже есть.

Меня царапнуло что-то в его голосе. В интонации, с которой он говорил, в поспешности ответа. В уточнениях. Как будто Тесла заметил, что я удивилась, и поторопился рассеять мои сомнения.

– Мне не доставались, – пробурчала я.

Остатки персиков он доел в одиночку.

Холодало. На небе зажглись колючие звезды, с севера тянуло зябкой сыростью. Я вслушивалась в воздух, но он был чист. Ни намека на близкий тайфун – ни облачка, ни влажной духоты. В отдалении прогрохотал поезд – мимо. Я закрыла глаза. Благословенна эта дыра…

В номере было душно. Бачок умывальника снова (или еще?) пустовал. Я взглянула на Теслу. Он стоял ко мне спиной и возился с выключателем светильника. Гладко зачесанные волосы, собранные в хвост, резко контрастировали с черной рубашкой. Кончики прядей казались чуть влажными.

Я подхватила пустое ведро и пошла к колодцу.

Когда вернулась, в комнате горел свет. Древняя лампочка едва разгоняла полумрак, и в углах сгустилась жирная чернота.

Тесла устроился возле стены, прямо под светильником. Он успел расстелить на полу свой плащ, сообразил из рюкзака подобие подушки и растянулся на всем этом, закинув руки за голову.

Тощая койка у противоположной стены оставалась в моем распоряжении.

Я бросила на проржавевшую сетку свою куртку и штормовку, подарок щедрого скелета. Под голову – сумку, под сумку – вальтер.

В крохотном пластиковом футляре еще было немного толченого мела вперемешку с золой. Окунув палец в смесь, я тщательно растерла порошок по зубам, сплюнула и зажевала кусочком древесной коры. Кору стоит экономить – она недешевая и вряд ли когда-то вновь станет такой же доступной, как до Гнева Господня. Выращивать деревья в теплицах не позволяют размеры этих теплиц, а те кустарники, что удается вывести, зачастую оказываются ядовитыми. Искать же что-либо снаружи бесполезно – максимум, на что можно рассчитывать, это лысые трупы древесных стволов, торчащие из мертвого болота или прямо из зарослей собачьей колючки, обглоданные кислыми дождями и выглаженные ветром.

Я зачерпнула горстью прямо из ведра и плеснула в лицо. Расстегнула ветровку. Высвободила подол блузки из-под ремня брюк.

Раздался щелчок выключателя, и свет погас.

Я наткнулась локтем на спинку койки. С хрена ли?! Мог бы подержать лампу включенной еще с полминуты, заряда акума не сильно убудет.

Внутри тоже вдруг словно что-то щелкнуло.

Он решил, что я собираюсь раздеться. Тогда, перед умывальником, и сейчас. В прошлый раз он ушел, теперь – погасил свет. Конечно, я не собиралась. И он должен был бы это знать.

Я помотала головой. Никто не станет добровольно раздеваться перед незнакомцем – раз. Проводникам всегда есть что скрывать – два, ведь чем меньше имплантов ты выставишь напоказ, тем больше сюрпризов преподнесешь в случае драки. Но даже когда скрывать нечего, ни один мужчина не упустит шанса поглазеть на свою соседку в неглиже. А то и поразвлечься с ней, если она не против, да, впрочем, если против – тоже… И это – три. Что за странное пренебрежение?

Неужели мой клиент считает меня настолько уродливой?.. Хотя когда в таких случаях внешность имела значение?

Или у него все-таки есть «ночник».

Я кое-как устроилась на жесткой койке, немилосердно трещащей при каждом движении. Мысленно прокляла портье и позавидовала Тесле. Расчетливый, ишь. Небось опробовал это скрипучее чудо, пока меня не было. Где это видано, чтобы койку уступали добровольно? Кто первый лег, того и место.

Перед глазами вдруг всплыл совершенно целый стакан, оставленный Теслой на барной стойке. Вспомнилась его привычка пропускать меня вперед, открывая дверь. Пренебрежение сигналками; рюкзак, похожий на бронированный щит, сигареты ценой в пару акумов… и, конечно, север. Терра Инкогнита.

С моим нанимателем явно что-то не так.

Щелчок над ухом заставил меня подскочить. Рука метнулась под сумку, нашаривая вальтер, сердце бешено ухнуло и застыло. Не видящие со сна глаза едва различили изголовье койки – и сидящую на нем огромную цикаду.

Я опустила пистолет. Внутри медленно спадал разлившийся жар.

– Чтоб тебя, скотина! – Я смахнула цикаду на пол.

Крылатая тварь спланировала в угол и снова застрекотала.

Я сунула вальтер обратно. Проклятое насекомое. Напугало до полусмерти.

К счастью, комната была пуста. Я вздохнула. Славно. Ни к чему, чтобы у Теслы появились лишние вопросы. А они могут появиться, если я буду чересчур нервничать.

Спина стала скользкой от пота. Я кое-как стряхнула налипший мусор и, не одеваясь, прошла к умывальнику. Все тело ныло после сна на койке, которая в прошлой жизни явно была орудием пыток. Я повторно прокляла ехидного портье, пожелав ему жрать песок пустошей до конца своих дней.

За окном брезжил тусклый рассвет, хрономер показывал два десятичных часа. Самое время выдвигаться – пока не началось пекло.

Плащ и рюкзак Теслы лежали на месте. Смывая с себя пот вперемешку с мусором, я поглядывала на кевларовый лист.

Содержимое рюкзака порой может рассказать о человеке не меньше, чем тело.

Ровные прямоугольнички поблескивали в мутном свете, струящемся сквозь прорези над заколоченными окнами. Поблескивала и застежка – массивная, сработанная на совесть. Сквозь металлические дужки был пропущен навесной кодовый замок.

Я растерла прохладные капли по лицу. Подхватила с койки свою одежду и вальтер.

Такую застежку тайком не вскроешь.

А доверие Теслы мне еще пригодится.

Он появился на пороге, едва я оделась, – как будто стоял за дверью и ждал. Я дернулась на скрип дверных петель, вскидывая пистолет, и едва успела убрать оружие за спину, узнав в возникшем силуэте фигуру своего нанимателя.

– Нам пора. – Я отвернулась, упихивая в сумку свои скромные пожитки.

– В толкучке предлагают кофе. – Тесла подхватил с пола рюкзак. Я скосила глаза. От меня не укрылось, как его пальцы быстро пробежали по застежке, проверяя целостность.

– Обойдемся, – буркнула я. Безвкусный кофе из откопанных под завалами жестянок – не повод рисковать.

Так и подмывало спросить, проходил ли ночью поезд. Не знаю, что я больше надеялась узнать: что да и каждую минуту стоит опасаться появления кодлы Немого или что нет и тогда, в общем-то, стоит опасаться того же самого. В конце концов, составы дизельщиков – не единственный способ передвижения. С Немого станется позаимствовать у какой-нибудь банды одну из машин для «Сверни или столкнись». А если он знает, где меня искать…

Я стиснула зубы, проверяя молнию на куртке. Надо валить отсюда, и поскорее.

– Ладно. – Тесла набросил плащ. Держа рюкзак в руке, внимательно посмотрел на меня, и от этого взгляда мне стало не по себе. Казалось, его глаза светятся в легком сумраке комнаты. – Возьмем что-нибудь с собой.

Мы покинули негостеприимный мотель. Тесла нырнул в толкучку, откуда против ожидания доносились голоса. Я маялась снаружи, поглядывая то на светлеющее небо, то на темный вход в притон. Неужели нельзя побыстрее?

Каждая фигура, появляющаяся на пороге из недр толкучки, заставляла мои пальцы сильнее сжиматься на рукояти вальтера. Под ложечкой противно сосало. Ноги дрожали. Еще минута, две, ну три – и мы уберемся из этой дыры, где всё и все на виду, как пауки в банке.

Когда Тесла наконец-то вышел, я готова была сорваться с места и бежать. Должно быть, на моем лице все же что-то отразилось, потому что он молча передал мне бутылку воды и еще одну, поменьше, с плещущейся внутри коричневой бурдой.

– Кофе, – кратко пояснил он.

Бутылки были теплыми. Не очень хорошо для кофе и совсем паршиво для воды, которой и так предстояло неслабо нагреться в ближайшие пару часов.

Я заставила себя кивнуть и нарочито медленно упаковала емкости в сумку. Пальцы сводило от сдерживаемого напряжения.

Мы двинулись прочь от толкучки и пересекли границу Тихого Тупика в начале третьего десятичного часа. Дощатый забор остался позади. Спину сверлило присутствие чего-то незримого – как всегда бывает, когда выходишь из укрытия на просторы пустошей. Словно каждый холмик хочет тебя убить. Но на этот раз к привычному чувству смутной опасности примешивалось что-то еще. Будто легкие и оттого незаметные облака сгустились в грозовую тучу.

Тесла шел рядом, соблюдая дистанцию в два шага. Все как положено – чтобы никто не оказывался за спиной у попутчика и чтобы нельзя было дотянуться рукой (или ножом, чем черт не шутит). Но на этот раз соблюдение правил не очень-то радовало. Я чувствовала на себе его взгляд из-под зеркальной маски. И мне приходилось сдерживаться, чтобы не оборачиваться слишком часто к маячащему сзади забору.

Я сосредоточилась на земле под ногами. Уже достаточно рассвело, чтобы можно было различать каждую ямку и каждую мертвую травинку, сдавшуюся в битве с безжалостным солнцем. Я шла, не снимая ладони с рукояти вальтера, и играла с собой в игру «Исключи событие».

Нервничала бы я так, если бы на хвосте не сидел Немой? Если бы мы шли не в «белую» зону? Если бы мне в спутники достался кто-то другой – более простой, может быть, даже более опасный?.. Я искоса поглядела на Теслу. Он не производил впечатления опасного. Но смутная неясность, чуждость, сквозившая в каждом его движении, не давала расслабиться.

Я сдвинула маску и сплюнула в пыль. Было бы куда проще, если бы он попытался меня взять силой. Или ограбить. Или вот прямо сейчас пристрелить. Просто, понятно, логично. Но не так…

Спустя полчаса забор на горизонте исчез. Блекло-розовая полоса справа, обозначавшая рассвет, налилась багровым. Воздух сгустился, будто сжавшись, – стал плотным, душным, горячим. Казалось, он забивает собой респиратор – каждый вдох давался с трудом. Спина под курткой взмокла, по рукам щекотно ползли струйки пота.

То ли наступающая жара, то ли наконец-то пропавший из виду Тихий Тупик заставили меня сконцентрироваться на происходящем. Беспокоясь об угрозах мнимых, не стоит упускать реальные.

Я жестом попросила Теслу притормозить. Сбросила сумку в пыль и вынула карту. Развернула прямо у ног, придавив углы сухими комками почвы. В полном безветрии пожелтевший лист тяжело прилип к земле, не шевелясь.

– Мы здесь. – Через фильтры мой голос звучал искаженно. – То есть примерно где-то здесь.

Я прокашлялась. Палец уперся в синий кружок, которым на карте обозначался Тихий Тупик, и передвинулся на дюйм выше.

– Если продолжим двигаться с той же скоростью и ничего не случится, через час дойдем сюда.

Мой палец переместился еще на пару дюймов выше – к крохотному черному крестику в середине огромного оранжевого пятна.

– Что там?

– Колодец, – машинально ответила я. – Это же обычная метка…

Концовка фразы повисла в воздухе. Я уставилась на Теслу – глаза встретили равнодушный блеск зеркальных линз. Как он может не знать метку? Даже дети, даже муты, даже чертовы шаманы – и те без проблем читают карты, а он…

Я зажмурилась. Все это походило на фарс. В мире нет человека (да и не-человека тоже), который не знал бы универсального языка карт. Он един для всех, и все его понимают. Малые учатся рисовать кружки, кресты и ромбики раньше, чем пролепечут «мама».

Он не может не знать…

– Ника, в чем дело?

Негромкий голос вернул меня к реальности. Я качнула головой и стиснула зубы, чувствуя, как скрипит набившаяся под респиратор пыль.

– Колодец, – повторила я. – Там наберем воды и отдохнем.

– Поблизости есть укрытие?

– Укрытия нет… – Я наморщила лоб, вспоминая. – Может, попадется становище. Они же обычно бывают недалеко от колодцев.

– Хорошо. – Все тот же нейтральный тон. – Наберем воды и отдохнем. У меня есть кое-какие припасы. Что дальше?

– Дальше мы отклонимся в сторону… – Кончик пальца сместился к заштрихованному серым овалу за колодцем. – Там гиблая падь, судя по карте. Ее придется обойти.

– Вы не бывали в этих краях?

– Мы… Я… Нет, не бывала.

Про себя я чертыхнулась. Вы, мы, они… Переход на «ты» всегда случается сам собой, как только наниматель и проводник начинают свой путь. Притертость друг к другу и доверие – две вещи, без которых и так небольшие шансы на выживание в пустоши начинают стремиться к нулю.

Ни с тем ни с другим у нас не сложилось. Тесла продолжал использовать архаичное «вы», сбивая меня с толку. Как будто сбивание с толку собственного проводника когда-нибудь кому-то помогало. А о доверии и подавно речи не шло.

– Я умею читать карты. – Еще один быстрый взгляд в непроницаемые зеркальные линзы. – И знаю, чего здесь стоит ждать.

– Замечательно. И чего же нам ждать после пади?

– Пустошь. – Я пожала плечами, неопределенно поводя рукой над оранжевым полем на карте. – Со всеми вытекающими.

– Мы пройдем этот участок. – Его палец коснулся схемы – на самом краю, там, где оранжевое поле переходило в красное и обрывалось вместе с листом. Загорелая кожа, пропыленная черная изолента на месте ногтя. – Что дальше?

– А дальше… – Я сбросила комки земли и свернула лист. – Дальше никто не знает.

Глава 7

Все дело в акумах

До колодца мы дошли без задержек. Хрономер отсчитал десятичный час с четвертью, когда на границе слепящего неба и такой же белой выжженной земли показалась темная точка. Я мысленно возликовала.

К тому времени путь уже давался с трудом. Несмотря на относительно раннее утро, солнце палило вовсю. Одежда на мне пропиталась потом и пылью. Пыль была везде – набивалась в волосы, скрипела на зубах, терлась меж пальцами, просочившись в ботинки. Мелкая, как мука, лезла в глаза, заставляя смаргивать едкие непрошеные слезы.

Макушку пекло – даже сквозь плотную светлую бандану. Куртка нагрелась так, что я всерьез начала опасаться, не съежится ли потрепанная кожа. Молния, которую приходилось постоянно поддергивать, обжигала пальцы даже сквозь тканевые обмотки.

У колодца действительно нашлось становище. Пустое – на аккуратно прикрытой двери не висело никаких табличек. Я заглянула внутрь. Крохотная комнатка с одним окном, разбросанный по полу хлам. И благословенная тень.

Я шагнула в затхловатый сумрак, глядя из-за двери на Теслу, который отправился к крытому колодцу наполнять бутылки, опустевшие за время перехода. Ловя краем глаза его фигуру, черным силуэтом склонившуюся над приземистым каменным кольцом, я воспроизводила в памяти маршрут. Эта стоянка – последняя из обозначенных на карте. За гиблой падью начинается «красная» зона. А значит – никаких колодцев. Никаких становищ, укрытий, троп. Нас может ждать что угодно, и чем дальше мы будем идти, тем непредсказуемее станет каждый шаг. И так – пока не доберемся до «белого» пятна, где в одной руке надо держать пистолет, в другой – нож, а за пазухой прятать последнюю пулю – для себя.

Вальтер в кармане успокаивающе грел руку. Я проверила магазин, дважды щелкнула предохранителем.

Запасных обойм у меня не так много. Предполагаю, что Тесла тоже не таскает с собой арсенал. Как он вообще собрался дойти до сороковой параллели? Почему не взял машину?

Облокотившись о дверную лутку, я наблюдала, как мой наниматель аккуратно переливает воду из колодезного ведра в бутылки. Капли на их округлых боках сверкали тысячами солнц.

Конечно, машину пришлось бы бросить. В «красных» зонах нет нафтерских станций, нет хранилищ. Бензина хватило бы на день пути. Ну хорошо, на два-три дня, если запастись полными канистрами. Но это были бы очень быстрые два дня. Мы достигли бы границ изведанной земли уже к вечеру.

И все же он решил идти пешком.

Окно хибары предусмотрительно сделали выходящим на западную сторону. Из узенькой бойницы хорошо просматривалась степь – до самого горизонта. Пол в хибаре был завален тряпьем и крысиными экскрементами.

Я отбросила носком ботинка полусгнивший мусор. В становищах по негласной договоренности чистота должна поддерживаться всеми, кто нашел здесь приют. Такой себе общественный мотель без хозяина. Но, кажется, предыдущие гости этого места не особо-то стремились к порядку.

Единственный нашедшийся стул грозил развалиться с минуты на минуту. Я примостилась на скрипучем сиденье, растирая зудящие ноги. Толстые подошвы ботинок по краям порядком исцарапались, но обитые металлом каблуки пока держали форму.

Дав себе краткий отдых, я порыскала по хибаре, кое-как сгребла в кучу хлам и доски и свалила поверх них относительно чистое тряпье, устроив из этого подобие сиденья. Сквозь дверной проем я видела, как Тесла подбирает наполненные бутылки. Блик его зеркальной маски упал на выжженный грунт.

Пешие разведчики – не редкость в «красных» зонах. Только благодаря им у нас есть консервы, солнечные батареи, оружие, шмотки и все остальное. Они заходят в мертвые города, обыскивают магазины, склады и жилища, выносят хабар на себе, отдавая бандам неизбежную мзду, и продают его нам. Втридорога, но никто и никогда не торгуется с ними. Альтернативы нет. Только пойти и взять самому, но это почти наверняка означает, что никто тебя больше не увидит. В цену, которую ставят вернувшиеся, уже включена их собственная жизнь, а своя шкура, как известно, не бывает дешевой. Если ты сходил в город-призрак однажды и уцелел – ты везунчик. Если сходил дважды – разведчик. Если двадцать раз и больше… Впрочем, о таких не слышал никто.

Я смотрела, как Тесла пристраивает бутылки у стены хибары, в затененном углу. Именно разведчики приносят с собой самое ценное, что не купишь ни за какие деньги. Знания. Обновленные карты – дорог к покинутым мегаполисам, гиблых падей, иссохших колодцев и новых источников, разрушенных банов. И самих городов-призраков, если кто-то будет удачлив настолько, что найдет минутку зарисовать увиденное. Карты схематичны, но и на такую схему нужно время. Время, которое призрак любит только забирать.

Тесла сбросил плащ и накрыл им бутылки. Прихватил одну и шагнул ко мне. Я молча взяла емкость за горлышко – вода была восхитительно ледяной. Сигналка одобрительно молчала.

Уцелевший разведчик ценен прежде всего тем, что он видел. Пустоши меняются, города-призраки живут своей жизнью. Кислотные дожди и тайфуны разрушают поселения, меняют ландшафт, создают новые тропы и делают старые пути непроходимыми. Вот почему любой искатель, обнаружив останки предыдущего, не столь удачливого собрата, в первую очередь забирает его карту. Любая новая пометка – на вес золота. И вот почему все умеют читать карты.

Нельзя не знать того, от чего зависит твоя жизнь.

Я передала бутылку Тесле. Еще влажные пальцы обхватили покатый пластиковый бок. Конечно, он умеет. И зачем-то проверяет меня – уже не в первый раз.

Плевать. Пусть проверяет, сколько хочет. И не такие загоны терпели.

«Красные» зоны – вотчина разведчиков. Разведчиков, нафтеров, шаманских кланов, изредка – мелких банд из тех, что посмелее. А еще это территория других. Мутантов, суслов, гремучих змей, диких собак и пустынных волков, чертова сполоха и кипяток-сныти. Это мир, который ежедневно меняется, где все едят всех и все совокупляются со всеми, где вырождаются и появляются виды, единые в одном: враждебности к двуногим. Это земли, которые не принадлежат и больше не могут принадлежать только людям.

В «красной» зоне ты не знаешь, чего именно ждать, но у тебя есть некий набор ориентиров. И есть карта.

А север не даст тебе ни того ни другого.

Я сбросила куртку и ветровку, оставшись в одной блузе. Длинные рукава темнели подсыхающими пятнами пота.

Прежде чем дойти до Терра Инкогнита, нам придется преодолеть «алую» зону. Вдвоем это проще, но стопроцентной гарантии тоже нет. Тесла мог бы упростить задачу, взяв у нафтеров машину. Это разорительно, но я почему-то уверена, что он мог себе такое позволить. И отказался от этой идеи только по одной причине…

Единицы берут нафтерские машины. И каждую такую машину при желании можно отследить. Она как маяк, на который сложно не обратить внимания.

И если Тесла решил идти пешком – значит, он не хочет это внимание к себе привлекать.

– Жара спадет только к вечеру. – Я пристроила полупустую бутылку рядом. – Есть время отдохнуть и перекусить.

– Часа четыре у нас в запасе, – кивнул Тесла, снимая маску и протирая запыленные линзы рукавом.

Я машинально покосилась на хрономер. Четыре, при лучшем раскладе – пять.

Тесла заложил хлипкую дверь засовом и подошел к окну. Узкий прямоугольник уже наливался ослепительно-серебристым – шла жара. И ближайшие часы нам предстояло провести в утлой лачуге посреди мертвой степи, прямо под смертоносными лучами, от которых нас отделял только лист крошащегося шифера.

Я заставила себя сосредоточиться. Солнце может оказаться не худшим моим спутником в этом походе. Прямо сейчас я заперта в четырех стенах с человеком, о котором мне известно только то, что он самый щедрый и при этом самый загадочный из всех, с кем я имела дело в своей жизни.

Тесла стоял рядом с бойницей, прислонившись к стене плечом, и всматривался в степь. Его профиль очерчивала золотая полоса – отблеск луча от выглаженной солнцем равнины. Мой взгляд скользнул от шрама на лице вниз – через расстегнутый ворот рубашки к заткнутым за пояс брюк большим пальцам. Несмотря на жару, Тесла не стал снимать гловы. Плотные полуперчатки на запястьях были стянуты короткими ремнями. Красноватые отметины в виде молний все так же змеились по коже, теряясь под манжетами рубашки. Больше на его руках не было ничего.

Я сглотнула. Он не носит хрономер…

Невольно вспомнилась его странная оговорка в поезде. Я наморщила лоб, отводя взгляд. Двенадцать часов. Он сказал «двенадцать» вместо «пять».

Без хрономера можно ошибиться на полчаса-час, не больше. Зная скорость нафтерского поезда и примерное расстояние до станции, невозможно так промахнуться – даже очень приблизительно определяя время. Бог-из-машины, да пусть он не знает меток на картах, но саму-то карту уж в состоянии прочитать! Тогда в чем дело?!

Я схватила бутылку. Сорвала пробку, встряхнула. Прохладная вода брызнула мне в лицо, растеклась по плечам, полилась за шиворот. Я зажмурилась. Сдавивший тело жар уходил, отпуская. Раскаленная кожа, казалось, вот-вот зашипит.

Вода продолжала течь, пропитывая блузу, сбегая на пол. Прозрачные капли вздрагивали на вытертых досках, и в них дрожали его отражения – крохотные блестящие копии, непостижимые, как и он сам.

По спине прокатился озноб, и вслед за ним изнутри разлилась волна холода.

Пять десятичных часов – это двенадцать в старой двадцатичетырехчасовой системе. В системе, которая не используется со дня Гнева Господня.

Уже очень и очень давно.

Духота наползала медленно, но настойчиво. Бойница окна сияла белым. Полотно солнечной батареи, разложенное на полу, блестело в прямоугольнике слепящего света.

Хрономер застыл всего лишь на пятом десятичном часе, но одежда на мне уже пропиталась потом. Тряпье, служившее сиденьем, окончательно сопрело.

Я с отвращением разглядывала свои грязные ногти. Вокруг царило безмолвие, даже крысы не возились под полом – о них напоминала только невыносимая вонь.

– Чтоб вам сжариться! – вслух пожелала я и облизнула шершавые губы.

Знойный воздух, раскаленный злобным солнцем, висел как душное покрывало. Там, за стенами, жара пятьдесят по Цельсию. Крыша развалюхи внезапно показалась мне очень тонкой.

Сквозь дрожащее марево в окне виднелись степные пустоши. На многие мили вокруг – ни души. Только голая лысеющая равнина. Я ненавидела такие места из-за невозможности укрыться – откуда ни глянь, ты как на ладони. Правда, и наблюдателя видно неплохо. Но если у тебя нет глаза на затылке, а у него есть, то рано или поздно ты проиграешь.

Никто и никогда не ходит через степи днем – солнце не позволяет. К тому же в ночное время ощущение собственной голой задницы посреди равнины притупляется. По ночам, конечно, тоже мало приятного – любителей легкой наживы в окрестностях убежищ предостаточно, а стоит отойти чуть подальше, и рискуешь нарваться на какого-нибудь сусла. Да и нетопырей никто не отменял, равно как и тайфуны, и «жгучий дождь».

Я подвернула рукава блузки чуть выше запястий. Пустоши… Чуждые опасные области. Степи, леса, болота, мегаполисы-призраки, нерасчищенные дороги, гиблые пади, кислотные поля и котлованы, до сих пор источающие трупную вонь. Баррены, дивьи края, угодья Дьявола – все то, где человек утратил власть.

Говорят, после Гнева Господня вода превратилась в пламя – отравленный океан вскипел, выйдя из берегов. Водяные столбы поднялись до небес и обрушились, оставив в почве ядовитые озера. И до сих пор испарения той отравы напоминают о себе, поднимаясь в атмосферу и выпадая в виде едких дождей. До сих пор ядовитые пары подстерегают забывчивых диггеров, а миазмы кислотных полей – болот с метановыми водами – невидимыми облаками ползут над почвой. И порой по ночам вслед за проблеском молнии в черноте вспыхивают огни – это горят метановые болота. Или неосторожные путники, забывшие включить сигналку до того, как высечь искру для костра.

Либо истратившие последнюю батарейку на той самой сигналке.

Я взглянула на Теслу. Сидя на досках, он соединял какие-то тонюсенькие провода. Рядом валялся акум.

– Много их еще?

Тесла поднял голову:

– Что?

– Акумы. – Я кивнула в сторону брошенного. – Сколько их?

– Достаточно, чтобы расплатиться, – ровным тоном ответил он.

– Там, куда мы идем, за акумы ничего не купишь. – Я скрестила руки на груди. – Там вообще ничего и нигде не купишь, не обменяешь и не украдешь. Единственное, что там тебе продадут, – твою собственную жизнь, и обойдется она дорого.

Тесла молча смотрел на меня. Расплавленное золото радужки в глубине отливало чернотой.

– Поэтому советую получше зарядить все что есть. – Взгляд невольно метнулся к рюкзаку – то ли из-за открытой застежки, то ли потому, что под прицелом этих светлых глаз вдруг стало неуютно. – Акумы больше не валюта. Они пойдут в дело.

– Спасибо, Ника. – Усмешка легкой тенью скользнула по его губам. – Именно этим я и занимаюсь.

В его руке как по волшебству появилась тонкая пластинка. Я снова покосилась на рюкзак. Верхний клапан был приподнят, под кевларовым листом притаилась хищная темнота.

Ладно. Сколько бы их ни было, рано или поздно ему придется выложить все. Акумы не вечны, у каждого есть ресурс, и большинство из найденных уже почти его выработало. Часть наверняка придется бросить по пути. Тем легче. Мертвый акум все равно бесполезен.

Надеюсь, у него достаточно рабочих экземпляров. Половину он, конечно, возьмет себе… Я мысленно перебрала содержимое своей сумки. Двадцать – это много, если надо купить выпивки. Но в пустошах это ничто. Там может произойти все что угодно, в любой момент, и заряда акумов никогда не бывает достаточно. Когда эти чертовы штуковины используются по своему прямому назначению, то дохнут только так. На солнечном полотне сильно не разгуляешься – оно тянет один, максимум два небольших акума, и на зарядку уходят часы. Часы, которых у нас, скорее всего, не будет.

Я потерла виски. Черт с ним. Если что, я справлюсь и с одной рукой.

– Готово. – Тесла поднялся.

Солнечная панель переливалась отраженными бликами. Индикатор выходного напряжения ровно светился зеленым. Три акума рядком торчали в гнездах зарядника – обновленного и расширенного, в наспех склепанном корпусе.

– Суммарное время подзарядки будет больше, зато на выходе получим сразу несколько рабочих штук.

– Отлично. – Вышло кисловато.

Тесла бросил на меня быстрый взгляд. Отвернулся, наклоняясь к рюкзаку. Я следила за его руками. Он протянул мне полоску вяленого мяса, тщательно завернутую в полиэтилен:

– Перекусим, пока есть время.

– Времени еще полно.

Я отогнула краешек и понюхала угощение. Пахло солью, травами и легкой сладостью.

– Это за вчерашний ужин, – кивнул Тесла на полоску. – Мы в расчете.

Я оторвала зубами уголок. Мясо оказалось суховатым, но в меру соленым и пряным. Рот наполнился слюной. Пришлось заставить себя жевать медленнее. Тесла что-то перебирал в своем рюкзаке и не смотрел на меня, но уголки его рта едва заметно подрагивали в улыбке.

Я выудила из кармана карту и расстелила на полу. Смятым куском полиэтилена обозначила место нашей стоянки.

– Падь мы пройдем до утра. После этого придется искать новое укрытие. – Еще один шматок мяса отправился в рот. – В этих местах много развалин, что-нибудь да найдется. Меня беспокоит другое… – Мой палец медленно сместился к краю карты. – Олд-Йорк находится за пределами изученных земель, но я не знаю, насколько далеко. Я видела старые атласы, но дьявол меня раздери, если возьмусь назвать расстояние и тем более предсказать срок похода. Сейчас все по-другому – другие горы, реки, долины… Возможно, придется идти в обход. Искать окольные пути… – Я вгрызлась в мясо. – И я понятия не имею, сколько времени это займет.

– Все дело в акумах, да? – Тесла присел рядом. – Зависимость от энергетики – то еще удовольствие.

Он побарабанил пальцами по кобуре. Гловелетты на его руках потемнели, на коже в распахнутом вороте рубашки проступили росинки пота.

Невольно я опустила взгляд, а пальцы потянулись к щеке. Аугментации дались мне в буквальном смысле потом и кровью. Так называемый базовый комплект – датчики движения и радар, определяющий расстояния до объектов, – имплантировали кое-как. И хотя свою функцию они выполняли, я хорошо запомнила полгода почти без сна из-за постоянных ноющих болей в лицевых мышцах. Радар, ко всему прочему, вел себя как песчаный кот во время случки: его сигнал, раздражавший слуховую кору мозга и превращавшийся в слышимый лишь мне писк, был пронзительным до невозможности. А программируемое исключение объектов и вовсе работало через раз, поэтому орал он практически беспрерывно.

Я выбилась из сил в поисках кракера, который смог бы перенастроить аугментику и расширить ее возможности. Меня интересовало повышение чувствительности сенсоров, увеличение радарной дальности и эксклюзивная для тех времен вещица – визокортикальная оптика, в просторечии «глаз на затылке».

Юный талант, к которому я в конце концов пробилась, оказался аутистичного типа субъектом, достаточно, впрочем, сметливым, чтобы обобрать меня до нитки. Он сделал все, что я просила, кроме «глаза» – тот оказался запредельно дорогим. В качестве бонуса (и в обмен на тошнотворную, убого пыхтящую близость) я получила имплант в предплечье, слегка усиливший работу мышц руки. По достоинству я его оценила, лишь когда пришлось размахивать обрезком железной трубы, отбиваясь от целой своры непонятных полумутов. Впрочем, странный гаджет почему-то не расходовал заряд акума, и очень скоро я о нем забыла. А вновь придя к кракеру с мешком добра, обнаружила, что юное дарование отбросило копыта…

Конечно, Тесла прав. Впрочем, сложно ошибаться, озвучивая прописные истины. Все эти биохакерские штучки без источника питания – мертвый груз. Каждый, кто их имплантирует, подчинен прихотям энергосистемы. И чем круче наворот, тем сильнее зависимость.

Во мне вдруг закипела злость.

– Не надо говорить так, будто это касается только меня! – прошипела я. – Оставшись без акумов, мы оба окажемся в глубокой заднице!

Зубы скрипнули, перемалывая последний кусок мяса.

– Я позабочусь, чтобы этого не случилось, Ника.

Тесла смотрел мне прямо в глаза, но отчего-то казалось, словно его взгляд одновременно обшаривает все мое тело. Присматривается к рукам, ловит малейшие изъяны кожи, оценивает каждую царапину, каждый волосок, каждую веснушку.

Я отшатнулась раньше, чем сумела осознать и тем более подавить этот порыв. Остервенело дожевала размякшее мясо, сглотнула липко-пряный ком. Да чтоб его! Небось напичкан имплантами по самое не могу, как мне и не снилось. Наверняка и «ночник» есть, и кое-что продвинутое – слышала я о фишках, расширяющих угол обзора.

Я порывисто встала и отошла к бутылкам с водой. Обернулась – Тесла склонился над картой. Щелкнул зажигалкой, выпуская в горячую душь струйку табачного дыма. Тонкие пряди волос прилипли к вискам – медово-золотая паутина на загорелой коже. Где-то там, в волосах, скрываются разъемы… Там, под рубашкой, под запыленными брюками, под видавшими виды ботинками, наверняка даже под этой странной изолентой на месте ногтей, ведь не зря же он оставил все это на себе, несмотря на жару… Как и я.

Хрупкий столбик пепла упал на вытертую доску. Я поддернула сползающие рукава блузки.

Конечно, он понимает мое беспокойство. Должен понимать – ему явно нужно больше акумов, чем мне.

Носок ботинка припечатал легкий пепел. Хибара вдруг показалась очень тесной, словно стены душили, сдавливая со всех сторон.

– Пойдем, как только станет чуть прохладней. – Я бросила последний взгляд на карту. – Медлить ни к чему.

Глава 8

Падь

Как ни противна была замусоренная, провонявшая крысами хибара, за ее стенами оказалось намного хуже. Гнилостные испарения, поднимавшиеся от перегретой болотистой хляби впереди, источали нестерпимые миазмы, пробираясь даже под маску. Однако сигналка молчала – и это было единственно важным. Можно стерпеть вонь, жару и даже тучи крохотного гнуса, но хорошую дозу метана в легких стерпеть еще никому не удавалось. Кроме мутов, естественно.

Приминая подошвами сухие травяные стебли, я с трудом заставляла себя не смотреть поминутно на небо. Близился закат, но палило будто в полдень. Выйди мы на час, на полчаса позже – было бы легче. Но я не могла ждать. За целый день в хибаре я и так извелась, ожидая, что в любую секунду откроется дверь и на пороге появится банда Немого. Чушь, конечно. Даже эти толстокожие болваны не пережили бы дневного похода. До вечера я могла быть в безопасности… Могла и все же этого не ощущала.

Одежда на мне весила тонну, но я лишь плотнее куталась в куртку, следя, чтобы все кнопки и молнии были застегнуты. Подставить чудовищному солнцу обнаженный участок тела – все равно что добровольно срезать с него кожу. Адские лучи норовили прожечь дыру в одежде, поднимаемая сухим ветром пыль немилосердно резала глаза. Я притормозила и взглянула на Теслу – он шел рядом, все так же держа дистанцию в два шага.

По его лицу ничего нельзя было прочесть – зеркальные линзы сияли горячим золотом в отраженных лучах, а рот и нос закрывал кусок черной ткани, повязанный поверх изолирующей маски. Правая ладонь расслабленно лежала на кобуре, но мне был прекрасно знаком этот обманный приемчик. Ничего хорошего возможному преследователю он не сулил.

Хибара превратилась в точку у горизонта, и нас окончательно окружила бескрайняя степь. Я сверилась с картой, но так и не смогла определить, в каком именно месте обширного оранжевого пятна мы находимся. Стрелка компаса застыла на «севере», и мы, продвигаясь вслед за ее подрагивающим кончиком, казалось, тоже застыли, завязнув в расплавленном желтом киселе.

К исходу девятого десятичного часа солнце наконец коснулось горизонта. Воздух вокруг сгустился, небо сочилось тусклым гнойным сумраком. Близилась ночь, и вместе с ней нас обступали степные призраки. В зыбком полумраке появлялись и исчезали кружащие в отдалении тени. Двигаясь по странным траекториям, они будто танцевали вокруг нас, исполняя неведомый и сложный ритуал. Но не приближались. Мы пересекли несколько цепочек следов разной формы и размера, от крохотных ямочек, словно кто-то тыкал палкой в песок, до крупных и отчетливых отпечатков лап. Мой радар, однако, молчал – существа, если и были материальны, находились слишком далеко, чтобы представлять угрозу.

Я обернулась, но темнеющая степь позади нас была пустынна. Она походила на стеганое одеяло, испещренное черточками следов.

Отпечатки стали попадаться чаще. Они бежали в разных направлениях, петляли, возникали из ниоткуда и обрывались на ровном месте, будто оставившие их звери ныряли в невидимые норы. Постепенно земля вокруг стала казаться изрытой этими норами. А провалившись пару раз каблуком в углубление, я убедилась, что это не просто фантазии. Сняв защитную ленту, я сосредоточилась на ландшафте. Гнилостные миазмы стали душными, почти осязаемыми – мы приближались к гиблой пади.

Постепенно я приноровилась, ступая увереннее. Казалось, тело движется само, ноги идут привычным маршрутом и мне нет нужды сверяться с компасом. Местность вокруг, проступающая в сумерках, стала выглядеть знакомой.

– Я знаю эти места, – вслух подумала я.

– Вы же не бывали здесь раньше? – внимательно взглянул на меня Тесла.

Вопрос поставил в тупик. Пока ноги уверенно огибали камни и ямы, голова словно плутала в потемках. Была ли я здесь? Разум твердил «нет», но память шептала обратное. Тело помнило эту дорогу, но стоило обратиться к рассудку, как я сбилась с шага и попала ботинком в очередную нору.

Не отвечая, я снова постаралась отключиться от происходящего. Ноги тут же обрели легкость. Впереди замаячил туманный мираж – что-то светлое, тускло блестящее, дрожащее розовым в последних лучах заката. Там будто расстилалось гигантское водное поле, совершенно немыслимое в этом царстве удушающей жары – и оттого еще более манящее. Я прибавила шагу.

Конечно, это была никакая не вода. Меня обступили сотни цветов, каждый величиной с мою ладонь. Крупные капли росы дрожали в белоснежных чашечках, катились по лепесткам, блестя розовым, оранжевым, алым. Одуряюще сладкий аромат сочился сквозь фильтры респиратора, пощипывая ноздри. Я вдохнула полной грудью, чувствуя, как проникает в легкие приятное тепло. Казалось, вместе с запахом цветы источают жар, но не ту мучительную духоту, что окружала нас в пустоши, а согревающую негу, кутающую усталое тело.

Я с отвращением размотала грязные тряпки на руках и взяла в ладони цветочную чашечку. Четыре лепестка безупречно правильной формы действительно оказались теплыми. Нежные прожилки сплетались в причудливо гармоничный узор, настолько непостижимо совершенный, что мне захотелось встать на колени. Я, всю жизнь презиравшая любое поклонение, благоговела перед мудростью природы и ненавидела человека, настолько же мерзкого и убогого, насколько прекрасны были эти цветы.

Роса катилась по моим ладоням, оставляя алые дорожки, согревая и очищая, и ноги сами собой подогнулись. Горячая земля приласкала колени, цветочные стебли обняли за плечи, и я отдалась их нежным касаниям, растворяясь в аромате, радостно жертвуя свою бесполезную сущность природе и желая лишь одного: чтобы это никогда не кончалось…

Но лепестки вдруг опали, сметенные жалящим лезвием, и вместо нежных белых чашечек небосвод заслонило лицо Теслы. Он грубо подхватил меня под мышки и потащил через заросли, безжалостно сшибая цветы. Я вяло отбивалась, лихорадочно хватая ртом крупицы аромата. Куда, зачем?.. Не надо, оставь меня здесь, тут так хорошо, спокойно и тихо… Здесь нет ничего, ни шума, ни бессмысленной возни, ни жары и ни вони, здесь нет крови и слез, здесь только покой…

Тесла бросил меня на колючий песок, и ободравшие щеку песчинки привели в чувство. Разом накатили ощущения: пересохшее горло першило, нос, наоборот, отчаянно хлюпал, а лицо оказалось мокрым. Царапины на щеке, залитые соленой влагой, щипало и жгло.

Тесла склонился надо мной, помогая сесть. Его плащ сухо поскрипывал – казалось, я даже слышу, как трутся друг о друга микроскопические пылинки на коже. Меня мутило, по всему телу разлилась вялость. В нос вдруг ударил отвратительный смрад – гнилого мяса, тухлятины, какой-то застоявшейся горечи. Я судорожно прижала к лицу респиратор и закашлялась.

– Где… Что это за дерьмо?

Амбре проникало сквозь фильтр. Рот наполнился вязкой сладковатой слюной.

– Надо уходить.

Я оперлась на подставленную руку. Ладони горели огнем. Кожу покрывали неровные красно-белые пятна, из-под которых проступали капилляры.

Кое-как мне удалось подняться. Давя тошнотный ком, я обернулась. Позади расстилалась падь – ржаво-серая масса протухшего ила, источающая рвотные миазмы. Густая вонь просачивалась сквозь одежду, и я тупо изумилась, как не замечала ее еще минуту назад. Останки проржавевшего моста вросли в берег, покрывшись соляной коростой. Листы настила скрипели и охали, качаясь на кусках болтов.

Над падью тускло мерцали огоньки. Голубоватые размытые язычки слабо вспыхивали поодаль – там, где эта непересыхающая клякса раздавалась в стороны.

У самого берега на зеленоватом песке отпечатались рельефные следы ботинок. Ровная свежая цепочка уходила в хлябь. Горло наполнила липкая горечь – следы вели к торчащему из воды истукану, в котором я с ужасом опознала обросший солевыми наростами скелет какого-то мелкого зверя. Рядом с ним вырастали из ила другие серые изваяния, блестя острыми краями недавних изломов. А в гнилом песке под ними темнела широкая смазанная полоса и сиротливо белели две полувтоптанные в грязь тканевые ленты.

Я едва успела сдернуть респиратор. Желудок рванулся наружу. Спазмы сотрясали тело, из глаз текли слезы.

– Идем! – Горячая рука настойчиво потянула меня за плечи. – Этим нельзя дышать. В воздухе яд.

Я помотала головой. Перед глазами прыгали пятна. Комья сгнившей грязи на куртке. На коленях. На руках…

– Ника!

Оклик отрезвил меня. Я сплюнула в песок. Дрожащими руками надвинула респиратор на место, судорожно утерла лицо.

– По… шли…

Мы отдалились от пади настолько, чтобы под ногами перестало хлюпать. Вонь по-прежнему висела в воздухе, пропитывая нас. Болотные огни дрожали и покачивались вдали; в застойной духоте, едва разбавляемой жарким ветром, плыли скрипучие стоны ржавого моста.

– Погоди-ка. – Остановившись, Тесла повернулся ко мне. Расстегнул кобуру, достал пистолет – во мраке смутно очертились знакомые обводы глока – и отщелкнул подствольный фонарик. – Покажи.

Я молча протянула ему руки ладонями вверх. Красные пятна в темноте выглядели бурыми – казалось, на коже засохли кровавые потеки.

В тоненьком луче фонаря бурое обратилось алым. Держа фонарик в одной руке, другой рукой Тесла взял мою ладонь. Легко надавил – кожа отозвалась болью. Красное пятно на миг побелело и снова налилось цветом.

– Щелочной ожог. – Мой спутник вынул из рюкзака бутылку. – Вода в этой пади едкая и очень соленая. Смертельно соленая, судя по трупам животных.

– Так и есть.

На обожженные ладони полилось прохладное. Я смотрела на глок. В полурасстегнутой кобуре виднелся стальной затвор со сложным узором гравировки.

– И все же ты пошла туда. – Тесла завернул крышку и спрятал бутылку в рюкзак. – Прямо в падь.

Краем сознания я запоздало удивилась, как легко и незаметно он перешел на «ты» – словно только и ждал, что я сунусь в гиблое болото, чтобы это сделать. А ведь я сунулась. Прекрасно зная, чем грозит эта вонючая лужа, вода в которой едва не закипает днем и продолжает источать ядовитые испарения ночью, я пошла прямо в горячую смертельную падь, приняв ее за поле белых цветов.

– Испарения галлюциногенны? – В руках Теслы появился тканевый лоскут.

– Никогда не слышала об этом, – проговорила я. – Они отравляют, но вряд ли способны вызвать глюки.

– И все-таки ты что-то видела, – полувопросительно сказал Тесла. – Там, на месте пади. Ты шла напрямик, уверенно и быстро. Я не сразу понял, что так не должно быть.

Я медленно кивнула, глядя, как он разрывает лоскут пополам. Ткань лениво расходилась, сухо треща. Мысли ворочались тяжело, как мешки с отсыревшим песком. Почему он говорит о пади так, будто раньше никогда их не видел? А может, и правда не видел – он же не проводник и тем более не разведчик…

– Цветы, – наконец неохотно сказала я. – Я видела цветы.

– Цветы на месте окаменевших трупов? – Тесла прищурился. Зажал в зубах фонарик – белый луч запрыгал по моим ладоням.

– Да, и запах… Такой приятный, дурманящий. – Я поморщилась. – Без понятия, откуда это все. Падь не дает таких эффектов, не может давать. Тут что-то другое. Какая-то еще дрянь в воздухе, или я не знаю…

Я осеклась, сообразив, что сигналка за все это время не пискнула.

– А ты… – Я запнулась – встречная фамильярность далась неожиданно сложно. – Ты ничего похожего не видел?

Все еще держа фонарь в зубах, Тесла покачал головой. Половинкой разорванного лоскута осторожно обернул мою ладонь, прилаживая кусок ткани взамен потерянных в пади обмоток. Сквозь гловы и слои изоленты я чувствовала жар его рук.

– Только то, что было на самом деле. – Закончив со вторым лоскутом, Тесла выключил фонарь и вернул на место. – Я не знал, чего ожидать от пади, и пропустил тебя вперед. Полагая, что ты знаешь.

– Я-то знаю… – прошипела я. – Знаю, что в этих дьяволовых краях можно ожидать чего угодно. Знаю, что нельзя доверять ни картам, ни легендам, потому что эта земля меняется. Меняется ежедневно и ежечасно, и никто тебе не скажет, какой сюрприз она преподнесет сегодня.

Я сжала кулаки, и ткань, которой были обернуты ладони, натянулась. Ишь, благодетель! Клиент обязан защищать своего проводника… А, черт с ним. Если он с этой задачей не справляется, разберусь сама.

– Ты как? – Тесла внимательно посмотрел на меня. – Идти сможешь?

– Пошли. – Я поправила обмотки. – И так тут засветились.

Мельком взглянув на почерневшее небо, я отметила самую яркую звезду и двинулась западнее, в обход пади. Местность больше не казалась знакомой. Хилый месяц выполз из-за горизонта, и его жидкого света едва хватало, чтобы не спотыкаться о камни. Я в очередной раз пожалела, что не накопила на «ночник», и покосилась на Теслу. Его поступь тоже не выглядела уверенной. Похоже, я ошиблась.

Он не проводник и не разведчик… Но кто?

Мы миновали падь к утру. Справа разгоралась жаркая заря, воспаленный глаз солнца показался из-за горизонта, и наши силуэты отбросили длинные тени.

Тени ползли и перекатывались, опережая нас, и в какой-то момент я, измученная ноющей болью в голове и ладонях, перестала различать, где кончается тень и начинается реальность. Наверное, поэтому и упустила тот миг, когда на горизонте показался город. Его чернеющая в знойном мареве полоска походила на обугленное полено в сердцевине костра.

Я остановилась. Опустилась на жесткие порыжевшие колючки, заменяющие траву в этом гиблом месте, вытащила из кармана брюк видавший виды крохотный бинокль. Прибавила резкости, привычно глядя только в правый окуляр – оптика в левом давно пришла в негодность.

«Бревно» на горизонте оказалось каким-то мелким поселением – десятка два домов, не больше. Их силуэты застыли в наступающей жаре. Ни шевеления, ни звука – мертвый воздух замер плотной массой. Я слышала, как шуршит по куртке упавшая прядь волос. Как поскрипывает кожа рукавов. Неизбежная, вездесущая пыль проникала сквозь фильтры, набивалась под одежду, царапала и сушила внутри.

– Это что-то небольшое. – Я убрала бинокль в карман и сделала быструю пометку на карте. – Возможно, бывший поселок.

Тесла, прищурившись, разглядывал дома. В зыбкой рассветной пыльце его глаза и линзы сдвинутой на лоб маски блестели червонным золотом.

– Такие места часто опасны, – продолжала я, – но там же можно и переждать день.

– Что это, Ника?

– Откуда мне знать? – Я огляделась. Степь вокруг дышала горячо и жадно – как хищник, замерший перед броском. – Ты мне скажи.

Золотые глаза превратились в две узкие щелочки. Я поежилась. Небось, его оптика даст сто очков вперед любым биноклям.

Не успела я додумать эту мысль, как Тесла опустился на колено, сбросил рюкзак и достал свой бинокль. Большой, старомодный, с медными винтами и потертым кантом окуляров. Обрывок плетеного ремешка уцепился за впаянное в корпус кольцо.

– Нет, не знаю, – пробормотал он.

– Что?

– Там пусто – на первый взгляд. Но неизвестно, попадется ли нам другое укрытие. – Он забросил бинокль обратно и встал. – Пройдем напрямик.

Я кивнула. Если поселение чисто от мутов и прочей враждебной фауны, в нем можно будет отсидеться, пока не спадет жара.

С каждым шагом дышать становилось все труднее. Тени укорачивались, жались к нашим ногам. Воздух вокруг полнился скрежетом невидимых цикад. Драконьи земли, Поля смертников, Демонова Сковородка – я припоминала названия этой жуткой местности, механически переступая через камни.

Где-то вдалеке, слева от нас, глухо взвыло. Я заметила, как дрогнули и сжались пальцы Теслы на рукояти глока.

– Это плакальщик, – сказала я машинально, – они не опасны.

Поля шляпы чуть качнулись – Тесла кивнул, не поворачиваясь. Но хватку не ослабил.

Поселение встретило тишиной. Даже неумолчные цикады остались где-то позади. Нас окружило ватное покрывало безмолвия. Мы шли по широкой улице – наверняка в лучшие времена это был центральный проезд, здесь еще сохранился асфальт. Но все остальное стало бесповоротно мертвым. На тротуарах громоздились выжженные соты домов, скаля почерневшие оконные провалы. Насквозь ржавые, изъеденные коррозией останки вывесок в изобилии украшали первые этажи. Фонарные столбы, подточенные кислотными осадками, угрожающе кренились, нависая над дорогой. Мы продвигались не спеша, всматриваясь в темные проемы. Радар молчал, но ни я, ни Тесла не выпускали из рук пистолеты.

Тут и там – у выщербленных стен, вокруг железных скелетов машин, просто посреди улицы – чернели какие-то кучи. Приблизившись к одной, я увидела, что на меня уставился глаз. Обычный человеческий глаз.

Рука с вальтером взметнулась, но глаз вдруг дернулся. На его месте брызнула серая пыль, окутав меня пепельным облаком, а до ушей донесся сухой щелчок выстрела. Я повернулась – глок в ладони Теслы выбросил пустую гильзу.

– Мертвецы, – спокойно прокомментировал мой спутник, подходя ближе. – Точнее мумии.

Я внимательнее присмотрелась к куче. Действительно, когда-то это были люди, сидевшие, тесно прижавшись друг к дружке. Они окружали столбы, пятачки со сваленной металлической трухой, остатки мебели. А потом что-то случилось – и люди вмиг превратились в спекшуюся высушенную массу, из которой торчали скрюченные пальцы и голые черепа.

Я сглотнула. Кучи давным-давно перестали разлагаться, законсервировавшись сами собой, но, казалось, я все еще чую вонь гниющего мяса. Меня мутило, рот наполнился хинной слюной. Вокруг потемнело – солнце скрылось за набежавшей откуда-то тучей.

– Идем, Ника. – Тесла подставил мне плечо, и я тяжело навалилась на него, часто дыша.

Мало-помалу тухлое амбре мертвечины сменилось более привычными ароматами: запахами соленого пота, пластика и нагретой кожи, горячего металла и резины. Это были запахи жизни, наши запахи – город вокруг был мертв настолько, что даже ничем не пах. Ничем, кроме опасности.

Столько лет прошло, а они все лежат, думала я, пока мы двигались по бесконечному проезду. И еще столько же пройдет, а они так и будут лежать здесь – а потом очередной ненормальный гений перевернет этот бедный мир с ног на голову снова, и тогда, может быть, они рассыплются в пыль, из которой и вышли… В землю, не стóящую того, чтобы за нее бороться. Ненужная земля, ничья… Терра Нуллиус…

– Что? – переспросил Тесла, и до меня дошло, что я бормочу вслух. К счастью, невнятно.

– Что с ними случилось? – Я задала вопрос совсем не потому, что действительно хотела знать.

– С жителями? – Тесла неопределенно пожал плечами. – Не знаю. Возможно, слишком жаркий и сухой воздух не дал телам разложиться. Они просто высохли.

Я тоже скоро высохну, подумалось мне. Солнце выкатилось наполовину, мелькая в разрывах бегущих туч, жаркие лучи простреливали пустоты между зданий. Волнистый асфальт покрылся сеткой рыжих линий.

Мертвые громады домов зажимали улицу своими уродливыми тушами. Знойная тишина давила на уши, голову будто распирало изнутри. Я поправила бандану – мокрая от пота пожелтевшая ткань соскользнула, бессильно повиснув в моих пальцах. По бандане полз какой-то крохотный жучок – совершенно невозможное явление в этом мире смерти, блестящее, яркое, безупречно прекрасное…

Ватное покрывало тишины неожиданно вспорол режущий стон. Казалось, он доносится отовсюду – словно в руинах вокруг притаились тысячи плакальщиков.

– Ы-ы-ы!.. – надрывались голоса шаманским призывом. – О-а-ы-ы-ы!..

Я остановилась. Ритуальная песнь звучала все громче, окатывая меня тяжелыми волнами. Радар вдруг взорвался пронзительным писком.

– А-ы-ы-ы! – пели и стенали невидимые шаманы. – О-о-ы!..

Фигура Теслы расплылась в зыбком мареве, смазалась, размылась, как песочный домик. Голоса наступали, опутывая жуткими сетями. Я повернула голову – и увидела, как от ближайшей кучи, слепленной из высушенных тел, потянулось ко мне длинное черное щупальце.

Вальтер сам прыгнул в руку, но щупальце метнулось проворнее, ухватило ствол. Я вдавила спуск – пуля ушла в пустоту, щупальце дернулось, выдирая из пальцев рукоятку. Вальтер звякнул об асфальт, покатился, подпрыгивая, по ямам. Шаманы стенали, рыдали, приманивали. Щупальце хлестнуло меня по щеке, вплелось в волосы, потянуло. В глаза ткнулись два пальца, увенчанных длинными кривыми ногтями. Почти человеческих пальца.

– Какого черта! – заорала я, выдирая из волос извивающуюся дрянь.

Под рукой шевелилось, сплеталось когтистое нечто. Я рванула ворот куртки, сдергивая с шеи заточку на шнурке. Глаза застлало желтизной. Лезвие полоснуло наугад – черные сморщенные пальцы посыпались вниз, я давила их, как червей, и они обращались пеплом под моими ботинками.

Вокруг стоял гнойный туман, сгустившийся из упавшего на городок облака. Кислая вонь забивала ноздри сквозь маску. Ритуальная песнь звучала все выше, полнилась обертонами, вопила – шаманы сжимали кольцо. Радар не умолкал.

Сжимающая заточку рука онемела, ныли мышцы плеча – я кромсала и била изо всех сил, но пальцев лишь становилось все больше, под ногами хрустели обломки костей. Новая волна ритуального плача обрушила меня на колени, в голове что-то со звоном лопнуло, сверху навалилась черная груда сажи, придавила к земле, распластала, впечатала лицом в пепельный асфальт. Я рванулась, но руки прижало липко-мокрым, горячим, тяжелым. В ушах звенело.

Бог-из-машины, неужели все?..

Глаза забило пеплом, в уши вползала горячая мокрота – и она же хватала за плечи, выворачивала запястья, выкручивала суставы. Я попыталась закричать, но не смогла и вздохнуть. Омерзительные пальцы ухватили за шею – и вдруг вздернули в воздух, я повисла, корчась и хрипя, а туман впереди расступился, выпуская сотни глаз, налитых гнойным ядом. Сквозь слезы и мусор проступили мутные контуры с чудовищными бледными зрачками – асимметричными, смещенными к краям.

Зрачки приближались, расширяясь и крутясь. Шаманская песнь замерла где-то на грани ультразвука, растянулась в одну бесконечную ноту. Я шевельнулась, но вывернутые суставы обвисли плетьми. Воздух кончался, легкие рвало, а сотни рук сжимали мою шею, подтягивая к плачущим ихором бельмам, которые вдруг со щелчком брызнули, лопнув, обливая меня кисло воняющим гноем. Пальцы ослабили хватку, впуская мне в горло пропитанный миазмами воздух. Я закашлялась, втягивая его пополам с пеплом, а вокруг продолжало щелкать. Чудовищные глаза лопались, разливая желтый ихор. Плач оборвался на мгновенье – и вновь возобновился, нисходя по нотной гамме к басам. Хлопки и щелчки вторили ему, сливаясь в безумную музыку. Где-то звякало, в воздухе носилась сажа, в черной гуще которой мелькали слабые синие вспышки. Пальцы рассыпались, разваливались, отпуская меня из своих смертоносных объятий. Я повалилась на асфальт, взметнув тучу праха, а воздух над моей головой прошила бледная ветвистая молния.

И все закончилось. Шаманский клич истончился, теряя один голос за другим, и замолк в нижних пределах доступных слуху частот. Вокруг оседала труха. Жуткие глаза исчезли, обернувшись лужами кровавого ихора.

И где-то в глубине моего мозга тонко, пронзительно, почти жалобно пел, затихая, радарный сигнал.

Желтый туман клубился, заставляя слезиться глаза. Я сморгнула – со слезами потекли частички мусора и пыль. Откуда-то из дымных облаков вдруг появился Тесла, взглянул на меня, упал рядом, обменявшись со мной безмолвным кивком. Я пошевелила плечами – нет, к счастью, не вывихнуты. Тесла молча ждал, пока осядет пепел, уронив голову на скрещенные руки.

– Что это было? – спросила я, как только смогла прочистить горло от пыли.

– Плакальщики, надо полагать. – Мой спутник глухо рассмеялся. – Те самые, не опасные.

– Я встречала плакальщиков, – возразила я. – Они никогда не нападают.

– Значит, изменили своим привычкам.

– А пальцы? А глаза? У плакальщиков нет и не может быть таких жутких глаз!

– Я не видел никаких глаз. – Тесла вынул глок, выщелкнул магазин и достал из рюкзака обойму. – Только извивающуюся гадость. – Патроны встали на место. Мой спутник швырнул пустую обойму в туман и сунул пистолет в кобуру. – На редкость многочисленная дрянь. Но они убрались. Кажется, их напугали молнии.

В воздухе наравне с запахом гнили и оседающего пепла ощущалось предгрозовое дыхание озона. Солнце окончательно скрылось в тучах.

– Сюда движется циклон. – Тесла кивком указал на посмурневшее небо в просветах тумана. – Надо спешить. Найдем подходящее место, чтобы переждать.

– Если дождь обложной, наш поход затянется.

– Увидим, – в тон мне ответил он. – Солнце все равно задержит нас до вечера. Тебе нужен отдых. И мне не помешает.

Тут только я разглядела, что левый рукав его плаща разорван и вокруг разрыва блестят темные потеки.

– Это…

– Потом! – оборвал меня Тесла. – Дождь может начаться в любой момент.

Он встал и двинулся вдоль улицы. Не дожидаясь меня, не вынуждая с ним поравняться. Повернулся спиной.

Не может быть, чтобы он уже настолько доверял мне, – мы еще не прошли бок о бок сотен миль, а знакомы всего ничего. Тогда что это – небрежность? Усталость, преступная расхлябанность? Что способно заставить человека забыть о базовых правилах, от которых нередко зависит жизнь?..

Мое потрепанное тело кое-как поднялось и побрело следом, топча пыль вперемешку с лужицами липкой слизи. В одной из них валялся перемазанный вальтер – я подняла его, стараясь не смотреть на кучи спекшихся останков. Они были совершенно целыми, и это не укладывалось в голове. Я совершенно точно видела, как эти «кучи» оживали, тянулись ко мне и… Я помотала головой и тихонько завыла сквозь зубы – в черепе запульсировала толстая струна боли.

– Плакальщики не мимикрируют, – догнав Теслу, сказала я, – но пальцы определенно тянулись из этих… человеческих куч…

– И глаза, – кивнул он. По рукаву его плаща медленно сползала струйка крови. – Кажется, я знаю, в чем дело.

Глава 9

«Оливер»

Древняя вывеска скрипела и раскачивалась под порывами ветра. Краска давно сошла, обернувшись хрупкими лохмотьями, но выбитые на жести буквы еще угадывались: «Оливер».

Обменявшись короткими взглядами, мы нырнули в подвал. Фонари выхватили серые оштукатуренные стены, поваленные столы, остатки светильников. Справа от входа раскорячилась полурассыпавшаяся барная стойка.

– Чисто, – глухо проговорил Тесла.

Нам повезло. В подвале, когда-то служившем закусочной, не обосновались муты, не поселились степные собаки и даже не проросла кипяток-сныть. По углам висели клочья давно брошенной паутины. За стойкой обнаружилась еще одна дверь, железная, наспех приваренная по периметру к косяку.

– Служебное помещение, вероятно. – Луч подствольника обежал ржавое полотно. – Вряд ли там кто-то есть.

Я открепила фонарь и положила его на стойку. Вдвоем мы кое-как закрыли рассохшуюся входную дверь и подперли ее двумя столами, поставив их друг на друга.

– Все.

Молния на куртке опять заела, расползшись только до половины. Я присела на край стола, стянула маску, утирая пот с лица и шеи. В подвале было душно, спертый воздух пах пылью и затхлостью. Сквозь щели между коробкой и дверным полотном пробивались лучики света, доносился гул усиливающегося ветра.

Даже если придет ураган и остатки строения над нами сложатся, как карточный домик, мы выберемся – вход в «Оливер», прикрытый жестяным навесом, вынесен за периметр здания в проулок. Бетонное ограждение входа выдержит любой тайфун. Нам невероятно, просто сказочно повезло.

С легким стуком на стол легла плоская фляжка. Тесла, сбросив плащ, вспорол ножом подкладку и оторвал от нее длинный лоскут. Свинтил колпачок фляжки и плеснул на рану. Костяшки сжатого кулака побелели, на темной ткани рукава расплылось еще более темное пятно. Запахло травами и спиртом.

– Помочь? – Я наблюдала за его действиями, покусывая горлышко почти пустой бутылки.

Он исподлобья бросил на меня быстрый взгляд. На побледневшем лице блестели крохотные капли, переливаясь в свете фонаря, – мелкая россыпь над закушенной губой.

Лоскутом ткани Тесла быстро перемотал плечо прямо поверх рубашки. Затянул зубами узел. Свободной рукой ухватил фляжку, глотнул. Сомкнувшиеся на мятом металле пальцы вздрагивали.

Я достала из сумки припасенные еще в «Тупике» овощи, выложила на потертую столешницу. Взглянула на свои руки. Под ногти набилась грязь, обмотки почернели, их края свисали лохмотьями. Я натянула на ладони относительно чистые рукава блузы и кое-как вытерла еду.

– Угощайся.

Мы сидели друг напротив друга и хрустели овощами. Оба подствольника были выключены, и теперь единственным источником света оставался крохотный фонарик на динамо-машинке.

Акумы стоит поберечь. В ненастье лишь пустынный черт знает, когда удастся их зарядить вновь.

Я расправилась с последним огурцом и покосилась на фляжку. Она так и лежала между нами, аккурат посередине стола, будто очерчивая невидимую границу.

Словно угадав мои мысли, Тесла протянул фляжку мне. Я свинтила колпачок и глотнула – язык и небо обожгло липкой пряной горечью, совсем не похожей на вкус допитого накануне виски. Я судорожно выдохнула и закашлялась. Жидкость в емкости давала сто очков вперед даже ядреному самодельному бальзаму, которым приторговывали чуть ли не в каждой толкучке.

– Технический спирт? – поинтересовалась я, когда смогла говорить.

– Абсент. – Тесла улыбнулся. – Бармен «Тупика» оказался запаслив.

– Ну и дрянь. – Помедлив, я сделала еще пару глотков и вернула спутнику фляжку. В желудке бурлило. – Никогда не слышала о таком.

Вместо ответа Тесла выложил на стол тюбик. Небольшой, с плотно закрученной округлой крышкой. На пластике слабо проступала почти стертая надпись: SpaceX Inc.

– А это что?

– Десерт. – Наверное, на моем лице отразилось все, что я думала о десертах в формате зубной пасты, поскольку Тесла добавил: – Я достал это недалеко от Грохочущего острова. Целый контейнер таких тюбиков. Со штампом «В_ „Рай“» на боковине.

Казалось, он ждет, что я поясню природу этого странного штампа. Я дернула плечом:

– Видимо, кто-то собирался отправить посылку на небеса.

Крышечку свернула не без дрожи. Внутри оказалась жирная, маслянисто блестящая субстанция кремового цвета, похрустывающая на зубах крупинками сахара. Вполне съедобно. Высосав половину, я передала угощение Тесле. Рука сама потянулась к фляжке. Мелко глотая абсент, я с любопытством наблюдала, как мой спутник приканчивает содержимое тюбика.

– Торт, – резюмировал Тесла, сминая в пальцах опустевшую тару.

Я хмыкнула. Можно подумать, он знает, каков на вкус торт…

Капля из горлышка фляжки упала мне на руку. На грязной обмотке расползлось ярко-зеленое пятно.

– Ты собирался мне что-то объяснить. – Я отставила пойло и начала медленно разматывать ткань.

Тесла ответил не сразу. Несколько секунд он просто сидел, глядя в одну точку, словно застыв, – лишь слегка подрагивала рубашка на груди в такт биению сердца. Золотые глаза, потемнев, приобрели оттенок старой меди.

– Сначала я кое-что покажу.

Он отвернулся, роясь в рюкзаке. Облокотившись на стол, я не спеша избавлялась от двух кусков потрепанной ткани на кистях. Жгучая боль притупилась – не то от времени, не то из-за абсента. Все вокруг виделось странно отчетливым, несмотря на полумрак. Со своего места я различала крохотные капли пота на висках Теслы, пульсацию жилки на его шее, неровные разводы на рукаве рубашки.

Мой спутник выложил на стол скрученный в трубочку лист. Расправил, выгнув непослушные завернутые уголки.

– Смотри.

Ему не нужно было просить – я во все глаза уставилась на карту.

Она была стара. Очень стара: на перегибах, по которым карту сворачивали, краска стерлась до белых полос. Края обтрепались, а нижний левый угол отсутствовал. Но изумляло не это – потрепанные карты, в конце концов, не редкость.

Его экземпляр был бумажным.

Ни слова не говоря, я разложила рядом свой. Желтоватый пластиковый лист с выгоревшей на солнце разметкой казался маленьким и невзрачным. Карта Теслы пестрела цветными областями, пусть и поблекшими, но удивительно четкими. И она была больше, намного больше моей.

Нахмурившись, я рассматривала бумагу. Эта карта охватывала огромное пространство, от самых Каленых пустошей на юге и далеко за пределами изведанных северных земель. Намного больше, чем обжитые зоны, – намного больше, чем области, в которых вообще возможно жить.

Я прикусила губу. Какой смысл в таком? Мне тоже попадались карты, напечатанные еще до Гнева Господня. Но им нельзя было верить. Обозначенные долины оказывались холмами, реки – пересохшими руслами, селения – россыпями камней. И это в относительно безопасной зоне. Что могло ожидать там, где бушуют тайфуны и землю нещадно поливают «жгучие дожди», оставалось только гадать.

Взгляд перескакивал с моей карты на его. Ни одной новой метки на бумажном листе не было. Ни колодцев, ни становищ, ни убежищ, ни падей, ни мутовых ульев-нор – вообще ничего. По спине скатилась капля пота. Даже на древней карте, если ею пользуются, метки должны обязательно быть. Иначе она все равно что набор бесполезных каракулей. Только новым меткам можно доверять, только они актуальны, потому что обозначают проверенные и реально существующие объекты.

И если на этой карте меток нет, то либо ею никогда не пользовались, либо… Либо ее хозяин действительно не умеет наносить современные обозначения и не понимает, зачем это нужно.

Я бросила быстрый взгляд на Теслу и снова склонилась к листу. Совпадала только часть объектов. На месте многих городов и поселков, указанных на моей карте, в его версии зияла пустота. А названия отмеченных словно кто-то намеренно исказил.

«Нью-Йорк», – прочла я.

– Ты что, ее в музее взял?

С языка едва не сорвалась еще бóльшая грубость. Если недостоверными оказывались и самые последние из созданных людьми карт, то старинная схема несла в себе почти стопроцентную опасность. Все равно что двинуть напрямик, забыв о болоте на пути.

– Кусок растопки, – процедила я. – Он устарел черт знает сколько лет назад.

По лицу Теслы пробежала тень.

– Эту карту дал мне человек, изменивший мир.

– А чего-нибудь поновее у него не нашлось? Или этот твой великий человек жил еще до катастрофы?

Тесла окинул меня тем взглядом, которым, бывало, награждала наставница, когда я, думая, что порю чушь, ляпала нечто неожиданно верное.

– Вот здесь. – Его палец уперся в серо-желтый неровный овал. – Здесь начинаются земли, которых нет на твоей карте. То, что вы называете неизведанными областями.

– И? – Я хмыкнула. – С таким же успехом ты бы мог показать чистый лист. Даже на более новых картах все обозначенное нужно делить на два.

– Эта карта мне понадобится, когда мы доберемся до города.

– Тогда спрячь ее подальше, иначе мы туда ни в жизни не дойдем, – буркнула я.

– Ника, – негромко произнес Тесла, – я знаю дорогу… Не возражай. – Он поднял руку, жестом пресекая мою попытку заговорить. – Я знаю дорогу, а ты знаешь мир. Но кое-что мне известно лучше.

– И что же?

На секунду повисла тишина. Ветер выл и стонал снаружи, по ту сторону стен, тонко посвистывал в щелях. Где-то вдалеке глухо раскатился первый гром.

– Смотри: вот путь, который мы прошли от Тупика до пади.

Большим и указательным пальцами Тесла обозначил на карте расстояние. Я сощурилась, вглядываясь в истрепанный лист. Фонарик постепенно разряжался. Пришлось встать и обойти стол, ведя ладонью по шершавой деревянной кромке. Я опустилась на скамью рядом с Теслой.

Его лицо тонуло в тени. Едва очерчивался профиль, поблескивали глаза, отражая свет фонаря. Я заставила себя перевести взгляд на карту.

– Расстояние значительное для пешехода. – Тесла чуть подвинул фонарь, и холодный рассеянный круг лег на схему. – Большое, если мерить шагами. Человеку, чтобы преодолеть такое расстояние, нужно много часов. Но есть то, что может покрыть эти мили за доли секунды.

– И что же это?

Тесла помедлил. Убрал руку с листа, неуловимо сдвинулся, оказавшись ко мне вполоборота. В лицо дохнуло запахами трав, табака и соли.

– Ты слышала о психопсах?

Внутри похолодело. Жар, исходящий от Теслы, только сильнее заставлял ощутить ледяную волну, что пробиралась вдоль позвоночника.

– К счастью, только слышала, – выдавила я. По телу пробежал озноб. Я схватила фляжку и лихорадочно сделала глоток. – Ты же не хочешь сказать, что он… что пес…

Договорить так и не удалось.

– Мне приходилось иметь с ними дело. – По движению головы я поняла, что Тесла смотрит на меня. И порадовалась, что в темноте не вижу выражения его лица. – Если ты слышала об этих тварях, то знаешь, на что они способны.

Я знала. Психопсы – мифические чудовища, ожившие церберы из древних легенд. Дикое извращение природы, причуда кислотной эволюции, эти полуживотные, имея почти человеческий облик, передвигаются на четвереньках и не умеют говорить, общаясь посредством жестов и протяжных воющих звуков. Изуродованные конечности напоминают не то ступни, не то собачьи лапы – психопсы бегают куда медленнее большинства зверей. Зато настойчивости, терпения и силы у этих тварей в избытке – получив команду, они следуют ей до конца. Причем станет ли этот конец финалом жизни жертвы или самого пса, для них, по всей видимости, не важно.

Будучи внешне схожими с людьми, по развитию психопсы никогда не достигают человеческого уровня. Считается, что их мозг идентичен мозгу степной собаки, лишенной верности и привязанности к хозяину. Но, компенсируя это ужасающее сочетание, природа наградила психопсов мощнейшей интуицией. Говорят, эти полумуты умеют читать мысли и передают их своим собратьям. Полагают, будто психопсы лишены обоняния и берут след по остаточным следам ментальной активности жертвы в коллективном психополе. Уверяют, что психопес способен предугадывать действия человека, уклоняться от пуль и оставаться неуязвимым; пугают тем, что один такой мутант может разорвать в клочья десятерых и пожрать их сердца; страшат тем, что психопсы обладают нечеловеческой силой в человеческом теле, что их мышцы развиты в сотни раз лучше, что их кости выдерживают попадание разрывного снаряда… Фантазия мифотворцев заходит далеко, особенно после стакана-другого, однако никто еще не смог похвастаться, что одолел психопса. А те, кто видел этих мутов, явно предпочитают помалкивать. Или уже не способны говорить.

– Пес улавливает наши мысли и эмоции, – продолжал Тесла. – Он действует как приемник и передатчик одновременно. Ты ведь знаешь, что существуют устройства, которые позволяют захватывать ментальную волну, испускаемую псом.

– Акцепторы. – Я прикусила губу. – Знаю. Но это значит, что кто-то послал тварь по нашему следу. И этот кто-то весьма не беден, раз может позволить себе такое устройство.

– Вот именно.

Повисло молчание. Я барабанила пальцами по столу, уставясь в какую-то точку на карте. От пристального взгляда Теслы спина покрывалась мурашками.

Это Немой. Это он отправил пса по наши души.

Я снова потянулась к фляжке. Свободная рука подрагивала, и я заставила себя унять дрожь, потому что по-прежнему не знала, насколько хорошо Тесла видит в темноте. Пальцы стиснули твердый тепловатый бок емкости.

Безголосый ублюдок оказался намного круче, чем я представляла. Никогда бы не подумала, что босс одной, пусть и крупной, банды и владелец десятка притонов может обзавестись собственным акцептором. Такая техника не позволяет расшифровывать мысли. О чем думает преследуемый, узнает только пес, да и то бабушка надвое сказала. Зато акцептор дает своему владельцу колоссальное преимущество: его обладатель всегда в курсе, где находится жертва. Пока пес неутомимо, как робот, тащится за целью, владелец акцептора отслеживает транслируемый псом сигнал. Тварюга может плестись в десятках миль, но ее чудовищная воля-интуиция будет продолжать ловить и передавать ментальный след жертвы. И так – пока кто-то из двоих не умрет. Либо пес, либо его цель.

– На нас навесили «маячок», – проговорила я, отлепляясь от фляжки, – но как ты узнал?

– Падь. – Тесла кивнул на мои руки. – То, что почудилось тебе в том гиблом месте, не затронуло меня. Галлюциногены не работают так избирательно. Я сомневался, но случай с мумиями все расставил по местам. Мы с тобой видели разные вещи. На подобный ментальный выверт способен только психопес.

– Но зачем ему нас… Зачем он это делает? – Я повернула руки ладонями вверх. Бурые пятна на коже потемнели, присыпавшая их серая пыль напоминала грязную комковатую муку. – Это же не в интересах того, кто задает ему цели.

– Я не знаю, – пожал плечами Тесла. Его лицо помрачнело. – Псы своенравны. Их трудно приручить и еще труднее удержать в заданных рамках. Пес берет след не только потому, что ему так приказали. У него всегда присутствуют свои причины. Какие – никому не известно.

– И он решил поиграть с нами – по этим причинам!

Вместе с жаром от абсента во мне разгоралась ярость.

– И прекрасно, что решил! – перебил меня Тесла. – Теперь мы знаем, что за нами «хвост». Вопрос в том, кому так нужно видеть, куда мы идем.

– Вопрос еще и в том, что нам с этим делать.

– Двигаться вперед.

Он замолчал. Снаружи шуршал дождь.

– За нами тащится зверюга, которая теперь скорее сдохнет, чем откажется от своих милых игр. – Я снова отхлебнула абсента. – И из всего известного мне о психопсах я могу сделать только один вывод: намного раньше нее сдохнем мы.

– Чем дальше пес, тем сложнее ему улавливать сигналы. – Ладонь Теслы обхватила флягу, мягко, но настойчиво потянула. Я вздрогнула, когда его горячие пальцы коснулись моих. – Поэтому нам нужно бежать.

Снова повисла тишина. За стенами убежища шумел усиливающийся ливень. Где-то вдали громыхнуло.

– Никто не может идти через пустоши, пока светит солнце. – Я тряхнула головой. – Ни мы, ни пес, ни… те, кто его послал.

– Конечно. Но нам нужно использовать каждую минуту, чтобы оторваться от них. Пес берет след на большом расстоянии, но и оно не бесконечно. Сократим время на отдых, пойдем так быстро, как сумеем. Это наш шанс.

Тесла завинтил фляжку и взял почти погасший фонарь. Затрещала динамо-машинка. Прыгающий кружок света упал на плечо моего спутника, пополз ниже – к тугой повязке поверх рубашки, к темным пятнам на ткани.

– Ты… – начала я.

Громыхнуло рядом, прямо над головой. С потолка посыпалась штукатурка, стуча по столу, крошево вмиг покрыло карту. Крупный кусок ударился в скамью, обдав меня брызгами каменной пыли. Я метнулась вниз, под защиту толстой столешницы, но раньше, чем надо мной оказалась дубовая доска, плечи и голову обняло горячим, жестким, пахнущим железом, резиной и кровью, по щеке скользнула грубоватая ткань.

Укрывая меня собой, Тесла ногой оттолкнул скамью и нырнул следом.

Фонарь погас. В полной темноте я сидела на холодном камне. Падающие обломки глухо бились в деревянную доску. Снаружи бесновался гром, хлестал ливень, а я вдыхала ароматы горькой полыни, металла и соли, слыша рядом ровное теплое дыхание, отчетливо звучащее сквозь шум.

Дыхание человека, который снова поставил чужую жизнь выше своей.

Глава 10

Во имя дизельных чертей!

Ветер утих. Так и не превратившись в ураган, он сдался и сошел на нет с последними жалобными стонами.

Тесла первым выбрался из нашего тесного импровизированного шалаша. Его ладонь легко коснулась моего плеча, останавливая и предупреждая, – и почему-то я предпочла дождаться, когда в темноте вспыхнет тонкий луч подствольного фонаря.

Комнату засыпало штукатурным крошевом и кусками бетона. Кирпичная пыль покрывала стол, придавая всему лежащему на нем – фляжке, листам карт, забытой зажигалке – одинаковый ржавый оттенок. Я подняла карту, стряхнула с нее охряную муку. Бумажное полотно покрылось рыжими разводами.

– Порядок. – Тесла шагнул ко мне от двери. Глок в его руке застыл серым монолитом, ровный луч подствольника разрезал плотный мрак.

Я кивнула, сдувая мусор со своей карты. Протянула Тесле его экземпляр. Темные брови изогнулись, хмурясь. Мой спутник бросил глок на стол и расправил бумагу. На потрепанном листе звездами вспыхнули многочисленные разрывы.

– Великий человек бы расстроился, – попыталась я пошутить.

По губам Теслы промелькнула короткая улыбка:

– Я воспользуюсь твоей картой, Ника. – Это был не вопрос.

– На здоровье.

Подняв опрокинутую скамью, он устроился за столом. Я отошла, не забыв прихватить зажигалку. В кармане еще завалялась пара сигарет, которыми мой спутник поделился вчера, и я присела на край столешницы. Выудила курево и задумалась, покусывая фильтр. Темнота с боков и за спиной казалась осязаемой, и невольно я подвинулась ближе к блестящему лучу подствольника. Луч лунной дорожкой ложился на карты и длился дальше, упираясь в стену – в выщербленный временем кирпич.

Тесла, закатав рукава рубашки до локтей, сосредоточенно рассматривал обе схемы. Длинные тонкие пальцы скользили по расстеленным листам, и крошки бетона цеплялись к потрепанным серым гловам, будто диковинный декор. Ремешки глов плотно обхватывали запястья, и причудливый узор отметин-молний на предплечьях словно перетекал и менялся в рассеянном свете. Тесла хмурился, и вертикальная морщинка над переносицей перекрещивалась с линией шрама.

Фильтр сигареты размяк, прилип к губе комковатым куском. Горячая зажигалка проскользнула в ладони. Вялый дым потек тонкой струйкой, заслоняя склоненный над столом силуэт.

Я опустила руку.

Рассеянный отсвет луча играл на вороненой стали глока, и гравировка затвора казалась продолжением узоров на руках Теслы. На черной рубашке поблескивали пылинки, тени и пятна танцевали друг с другом какой-то сложный вальс, ритм которому задавал пульс, а мелодию вело дыхание. Расплавленное золото волос стекало на спину встрепанной струей.

Сигарета тихо погасла в моих пальцах.

Проспали мы недолго. Короткий беспокойный сон не принес облегчения. Я вздрагивала, будто шершавые лапы психопса уже хватали меня за плечи, и полубессознательно дергалась. Но, обнаруживая рядом только сыроватую холодную стену, к которой привалилась, засыпая, снова погружалась в тяжелые смутные видения.

Когда я очнулась, уже вечерело. Бледный абрис входной двери едва-едва очерчивался в темноте – сквозь щели по контуру проникал желтоватый закатный отблеск.

Дождь кончился. Должно быть, он кончился уже давно – земля успела впитать в себя ядовитую кислую влагу и лишь отдельные лужицы сверкали мутно-багровым отражением неба.

– Пора идти. – Тесла раскрыл дверь полностью, придерживая ее левой рукой. В правой хищным сторожем застыл глок.

Мы вышли в душную тишину вечера. Испарения от влажной земли пропитывали воздух кислотой, и он жег горло даже сквозь респиратор. Не сговариваясь, мы ускорили шаг.

Жара еще не спала, и сырой воздух делал ее вдвойне ощутимой. Блуза на мне моментально взмокла и прилипла под курткой к спине. Тесла, более дальновидный, чем я, заблаговременно пристроил своей плащ скаткой на рюкзаке. На его рубашке темнели неровные влажные пятна.

Я шла позади, то и дело оглядываясь. Уши напряженно ловили каждый шорох – стук наших ботинок, шуршание одежды, скрип ремней. Радар молчал, но я не могла счесть это добрым знаком. Слишком хорошо я помнила, как лопнуло что-то внутри черепа, будто натянули до предела тонкую струну и она со звоном порвалась. Тишина больше не говорила о безопасности. Радар и датчики движения могли выйти из строя, не выдержав ментальной атаки психопса. Я ничего не знала о том, насколько устойчива аугментика к психическим волнам, но еще меньше знала о самих псах…

Каблуки ботинок цокали по бугристому асфальту, сбиваясь с ровной дроби на широких трещинах. Из трещин тянулся густой едкий пар. Такой же пар поднимался от спекшихся, слипшихся куч, маячащих и впереди, и сзади. Проходя мимо, я старалась не смотреть в их сторону, но боковым зрением сквозь защитную ленту все равно ловила нежеланные обрывки образов. Изогнутые, изломанные пальцы. Почерневшие сплетения рук, вросшие друг в друга и в какие-то железные обломки. И крохотные кулачки, сжавшиеся в вечном протесте безмолвному небу.

Почему их так много, думала я, упрямо вышагивая по растрескавшемуся покрытию проспекта. Почему так много именно здесь, что такого особенного в этом небольшом поселении, что гнало людей сюда, вместе со скарбом, с детьми и животными, что?.. За чем они пришли? Чего ждали, еще не зная, что впереди у них только вечность отравленных дождей и такого же отравленного ветра?..

Проспект плакальщиков, как мысленно я его окрестила, закончился, раздавшись в стороны широкой площадью. Все еще настороженно прислушиваясь, я вышла вслед за Теслой на мощеный плац. Нагнала и двинулась рядом на положенной дистанции. Наши шаги дробно перестукивали по граниту, и постепенно громада впереди стала отчетливее.

Похоже, в лучшие времена здесь стояло здание вокзала – двухуровневый монстр с галереями, переходами и террасами. Верхний, наземный, уровень в несколько этажей гордо демонстрировал сохранившиеся объедки фасадных колонн. Цокольный этаж, расположенный ниже земли, раньше опоясывал вокзал по периметру. Но сейчас, полузасыпанный песком и обломками кирпича, он превратился в сплошной ров, полный всякой дряни. Эстакады, некогда ведшие к главному входу, обвалились в этот ров, и скособоченное строение торчало посреди него, как гнилой зуб.

– Обойдем! – бросил на ходу Тесла, сдвигая маску вверх и щурясь на неприступную громаду вокзала.

Мы взяли левее, пересекая площадь по диагонали. Я вдруг почувствовала себя неуютно посреди этой голой рукотворной равнины. И не зря.

Что-то коротко свистнуло, и моя сумка соскользнула с плеча. Я нагнулась, подхватывая ее, и тут же над тем местом, где только что была моя голова, пронеслось еще одно свистящее нечто. Оно захлебнулось в мягком упругом шлепке.

– А ну стоять! – послышалось сзади. Я замерла, растерянно глядя на перерезанный пополам ремень сумки.

– Бросай хабар! – скомандовал невидимка. – Руки за голову и два шага влево! Не поворачиваться!

Я положила сумку на гранит и подняла руки, глядя на Теслу, – в его рюкзаке торчала поблескивающая металлом звезда размером с ладонь.

– И тебя касается – баул на землю и два шага вправо, – продолжал голос.

Тесла едва заметно двинул плечом, и рюкзак мягко соскользнул.

– Руки! – прикрикнул невидимка.

Мой спутник сцепил пальцы на затылке. На левом рукаве его рубашки снова проступила кровь.

– Десять шагов вперед, оба!

Мы синхронно сдвинулись. Нас разделяла какая-то пара ярдов, и, скосив глаза вправо, я заметила на лице Теслы недобрую улыбку.

– Стойте, где стоите, без фокусов!

Позади что-то рыкнуло, взревело, заурчало, приближаясь. Тесла подмигнул мне левым глазом, я напряглась, и тут где-то сзади вспыхнула молния. Утробный рык за нашими спинами оборвался, что-то фыркнуло, скрежетнуло, загромыхало.

– Тысяча галлонов! – выкрикнул невидимка типично нафтерское ругательство. И на нас обрушился металлический дождь.

Падая на гранит и выдергивая непослушный вальтер, я успела заметить, как Тесла, перекатившись, подхватил свой рюкзак, будто щит, и швырнул мне, стреляя с левой по неуклюжей закопченной машине. Пули отскакивали от металлического корпуса, как горошины. Невидимка, укрывшийся за железным монстром, продолжал метать в нас сюрикены.

Рюкзак служил неплохим прикрытием. Сюрикены сочно чпокали в кевларовый лист, застревая в нем. Я залегла носом в плиты, пытаясь прицелиться в узкую полосу между капотом и стойкой машины, откуда высовывалась рука метателя. Пули ложились вокруг капота, рикошетя в гранит. Одна чиркнула по крылу сзади, выбив желтую искру.

– Во имя дизельных чертей! – тут же завопил невидимка. – Вы мне бак прострелите!

– Хорошая идея, – миролюбиво согласился Тесла.

– Забирайте барахло! – выкрикнул нафтер, и из-за машины вылетела моя сумка. – Забирайте и валите куда шли!

– Не так быстро. – Поток заточенных звездочек иссяк, и мой спутник, поднявшись, сделал шаг к машине, держа ее на прицеле. – Вылезай.

– Ты не выстрелишь! – взвизгнул невидимка.

– Да ну? – удивился Тесла. – Хочешь проверить?

Я с интересом наблюдала за перепалкой, на всякий случай не спуская с машины глаз. И вальтера.

– Ладно-ладно! – Из-за металлического корпуса показались перемазанные копотью руки, а потом и сам нафтер – мелкий, донельзя чумазый подросток, чью голову украшали длиннющие дреды. На лбу, плотно прижатые резиновой лентой, сидели тяжелые мотоциклетные «консервы».

– Я вам хабар вернул, – зачастил дизельщик-недоросль. – Отпустите меня!

– Проверь! – бросил мне Тесла.

Я порылась в сумке – все было на месте.

– Порядок, – кивнула я, завязывая узлом перерезанный ремень и подавляя желание засунуть юному метателю в задницу его же сюрикен.

– Хорошо. – Тесла продолжал пристально глядеть на неудачливого грабителя. Тот заерзал, нервно перебирая ногами, обтянутыми щеголеватыми коричневыми штанами из пластиката.

– Ну что еще?

Под изукрашенной бляхами курткой плечи и грудная клетка нафтера казались непропорционально широкими.

– Снимай куртку! – скомандовал Тесла.

Малой подчинился. Под шмоткой, как и следовало ожидать, обнаружилось субтильное тельце, обильно увешанное сетчатыми накладными подсумками. В тесно набитых кармашках лежал вперемешку всякий хлам – протекшие акумы, ржавые тюбики, консервы, патроны и бог-из-машины знает что еще.

– Воришка. – Тесла опустил глок. – Многих обчистил уже?

– Вы первые, – буркнул нафтер. – До этого только трупы попадались.

– Заметно, – съязвила я. – Курточка-то тоже с чужого плеча. Метку сам прочтешь или мне взглянуть?

Пацан зыркнул в мою сторону и явно изготовился выдать какую-то нецензурщину, но Тесла примирительно поднял руку:

– Хватит. – Он жестом попросил меня убрать пистолет. – Откуда едешь, парень?

– Это секретная информация! – с оттенком гордости заявил подросток.

Тесла сложил пальцы в жесте уважения:

– Я не знал, что кто-то еще забирается так далеко.

– Мы забираемся, – криво ухмыльнулся дизельщик. – Не пешком топать.

– Едешь в мегаполис? – спросила я наудачу.

– Мое дело, куда я еду! – немедленно ощетинился пацан. – Тебе-то что?

– Подвези нас. – Я запустила руку в сумку и, наблюдая за перекашивающимся лицом мелкого пройдохи, неторопливо извлекла акум. Нафтер ловко поймал брошенную подачку. – Один сейчас и два – когда доберемся.

– Два сейчас и два потом, – попытался торговаться подросток, но многозначительное постукивание по кобуре его быстро успокоило.

– Ладно, – буркнул он. – Помогите мне завести машину. Клятая молния, откуда только взялась…

Бубня и ругаясь, он открыл грязный капот и полез во внутренности агрегата. Тесла задумчиво обошел вокруг машины, остановился рядом с пацаном и углубился в изучение прокопченного двигателя. Я тем временем бросила в машину наши сумки и влезла следом. Истертое жесткое сиденье, явно служившее нафтеру постелью, оказалось завалено тряпками вперемешку с комьями грязи. Кое-как стряхнув все это на пол, я кинула поверх сиденья пацанскую куртку и устроилась на продранной попоне, слушая, как Тесла вполголоса что-то втолковывает владельцу машины. Молния, на которую отчаянно жаловался неудачливый грабитель, могла означать новый тайфун. И не важно, что тучи разошлись. Внезапные грозы давно стали привычным делом. Сейчас над тобой сияет чистое небо, а через пять минут льет «жгучий дождь». Погода сошла с ума – вместе с человечеством…

К счастью, машину реанимировали быстро – не успела я толком расслабиться, как двигатель, чихнув, зарычал. Нафтер захлопнул капот и куда-то побежал, а Тесла устроился в переднем пассажирском кресле.

Я поймала его взгляд в куске зеркала, болтающемся над тем местом, где когда-то было лобовое стекло. Светлые глаза отразили сумрачное небо.

Пацан сглупил, оставив свой драндулет без присмотра. Ключи зазывно торчат из гнезда. Пара секунд – и поминай как звали. Халявный транспорт до мегаполиса или дальше, куда хватит бензина. Отличная фора перед психопсом и просто шикарный урок мелкому пройдохе. Пусть-ка пошлепает до своих пешком – если сможет, конечно.

Тесла молча покачал головой.

Боковых дверец древняя повозка была лишена начисто, и поездка явно сопровождалась некоторым риском. Я вздохнула и передвинулась ближе к середине.

Подросток вернулся, браво запрыгнул на водительское место и дернул ручник. В его волосах болталось десятка два сюрикенов, аккуратно нанизанных на скрученные дреды.

– Затейник! – не выдержала я. Нафтер покосился на Теслу и промолчал.

Машина рванула с места, круто забирая влево, – подросток явно рисовался, лихо вращая рулем. Под колесами застучали мелкие камни.

– Потише, – посоветовал Тесла, – циклон все равно не обгонишь.

Нафтер притормозил с явной неохотой, и машина пошла ровнее. Полузасыпанный асфальт едва угадывался в наступающем сумраке. Тесла повернулся ко мне, опершись левой рукой на остатки подголовника:

– Есть хочешь?

Тут только я ощутила, как скручивает и терзает желудок голод. Тесла подал мне мутно-синий тюбик, я оттянула маску и обхватила губами узкое горлышко. Рот наполнился вкусом овощей.

– М-м-м… – простонала я, высасывая питательную смесь. Тесла понимающе улыбнулся и достал второй тюбик.

– А мне?! – хныкнул нафтер.

– Довези сначала. – Я не поленилась прерваться, чтобы ответить ему. Мелкий шмакодятор меня люто бесил.

– Доедем – получишь пару таких, – успокоил малявку мой спутник. В его руке появилась уже знакомая плоская фляжка, донесся горький аромат трав и спирта. Я выкинула в проем отсутствующей дверцы пустые тюбики. Тесла тем временем закатал левый рукав, сорвал пропитавшийся кровью лоскут и щедро плеснул из фляжки на рану.

– Дело дрянь… – прошипел он сквозь сжатые зубы.

Рана и впрямь выглядела скверно. Ее края разошлись, и кожа вокруг странно потемнела, словно обуглившись.

– Заштопать бы, – неуверенно пробормотал нафтер, посматривая на Теслу.

– Потом. – Мой спутник глотнул абсента и поморщился. – Мы еще не доехали.

Я достала бандану, чудом не потерянную во время нашествия плакальщиков, и наклонилась к Тесле. Он все еще сидел ко мне вполоборота, ничего не прося, но и не отворачиваясь. По виску медленно сползала прозрачная капля. Крылья носа вздрагивали, на упрямо сжатых губах будто застыли смятые, запертые несказанные слова.

По его руке, от плеча до запястья, разбегались алые ветвистые молнии. Они покрывали всю кожу – где-то гуще, где-то реже. Странный сложный узор с едва заметным отблеском металла. Не шрамы и не татуировки – я никогда не видела ничего подобного, даже у огнеязычников. Больше всего это походило на след от ожога.

Свернутой вдвое банданой я туго перемотала рану. На светлой ткани тут же проступило бледно-алое пятно.

Тесла кивнул мне. Откинулся на сиденье, не спеша расправляя рукав, застегнул пуговицу на манжете. Запыленные пальцы подрагивали.

– Сколько по карте до города?

– Два часа пути, – вместо меня ответил мальчишка-нафтер.

– Ты там был? – прищурился Тесла.

– Нет. – Сообразив, что прокололся, мелкий снова приуныл. – Я туда направлялся.

– Видишь, как удачно все сошлось, – не преминула ввернуть я.

– А зачем тебе в мегаполис? – спросил Тесла.

– Там нефтехранилища есть, – неохотно признался парень, – ну, должны быть то есть. Меня послали разведать.

– А ты вместо этого грабил народ, – снова не удержалась я. Не сработавший на площади радар меня немало беспокоил. Неужели аугментика в самом деле вышла из строя?..

– Ну грабил, и что? – буркнул нафтер. – Все кого-то грабят. Мир такой. Кто выжил, тому и хабар.

– А вот возьму да и шлепну тебя сейчас, – беззлобно сказала я.

– Не шлепнешь! – уверенно заявил малолетка. – Вы ж не дикари какие.

Машина тем временем выехала за пределы поселения. Снова потянулись однообразные, поросшие рыжей травой баррены. Мелькнули остатки бетонного ограждения, за которым высился уродливый частокол решетчатых конструкций. Громадные причудливо выгнутые столбы перемежались мелкими столбиками в сетях толстых кабелей. Кабели бессильно свисали.

– Электрораспределительная станция, – пояснил нафтер. – Раньше такие передавали энергию в населенные пункты.

Я фыркнула. Тоже мне гид нашелся. Лондон из э кэпитэл оф Грейт Бритайн… Ну, был когда-то.

– Сейчас передавать особо и нечего, – отозвался Тесла.

Мы помолчали. Столбы за забором продолжали мелькать.

Передавать нечего. Эта фраза прочно засела в голове. Плечо отозвалось колючим зудом, и я поежилась. Ладно, в городе все равно сделаем остановку. Там и приведу себя в порядок.

Электростанций больше нет, нет и энергии в мертвых проводах, еще сохранившихся местами. Но наши гаджеты по-прежнему ее требуют. Старых аккумуляторов, находимых бесстрашными разведчиками в городах-призраках, не так уж и много. Да и убыль среди самих разведчиков высока. Однако люди в очередной раз доказали, что умеют решать созданные ими же проблемы.

Первые элементы питания, склепанные по типу «багдадской батарейки», ознаменовали зарождение новой эры, но ненадолго. Для батареек требовались медные цилиндры, железные стержни и бог-из-машины знает что еще. Подходящих материалов не хватало, в избытке было только кислоты. Попытки организовать производство не покрывали и сотой доли требуемого. Но эти источники питания хоть и давали малый вольтаж, все же позволяли работать имплантам. А еще – дозиметрам, радарам, сигналкам и прочим приборам, без которых соваться дальше убежища было нельзя.

Батарейки взлетели в цене. И взлетели снова, когда окончательно стало ясно: изготавливать солнечные панели не получится ввиду отсутствия фотоэлементов. Обнаруживаемые в завалах уцелевшие фрагменты старых батарей были ценнейшей и редчайшей добычей.

Человечество село на поводок. Приборы кракеров, лампы и вентиляторы запитывались от самых невообразимых источников – термоэлектрических генераторов, самодельных топливных ячеек и даже динамо. В ход шло все, что могло гореть.

Однако для имплантов требовались компактные аккумуляторы. Их делали, но делали очень мало – большинство акумов по-прежнему поставляли разведчики, обыскивающие мертвые города. Перезаряжаемые акумы стоили дорого, безумно дорого. Батарейки ценились все-таки ниже – потому что после того, как они отдавали весь свой заряд, их можно было только выбросить.

Немногочисленные мастера, способные делать акумы, жили как короли. Наладить централизованное производство не представлялось возможным – негде было достать в промышленных объемах алюминий и медь, графит и литий; не было ни сборочных конвейеров, ни электростанций для их энергоснабжения. Не было ничего, кроме безумной кровожадности Земли и еще более безумного желания выжить…

Я встряхнулась, прогоняя странную вялость. Пацан вертел рулем, выписывая зигзаги между колдобинами. Тесла молча смотрел вдаль.

Так было, так есть по сей день и, возможно, так будет всегда. Но мы живы – а значит, впереди в этой гонке.

Глава 11

Мегаполис-призрак

Я поглядывала на самоуверенного нафтера и думала, что, невзирая на его отвратительные манеры, нам повезло с ним. Благодаря парню и его машине у нас появился неслабый отрыв в гонке с психопсом, мы получили больше времени на поиск укрытия в мегаполисе. И на решение возможных проблем, конечно.

Разговор увял. Машина катилась сквозь степь, подпрыгивая на кочках, юный ас изредка поругивался сквозь зубы. В неровном куске зеркала, кое-как укрепленном на проволоке, я видела его крысиную мордочку, украшенную здоровенными мотоциклетными очками. Встречный ветер нес в салон потоки пыли и сухих колючек, и «консервы» перестали казаться мне чем-то выпендрежным и ненужным.

Тесла, казалось, задремал, прикрыв лицо полями шляпы. Я не рисковала следовать его примеру, хотя все тело отчаянно вопило об отдыхе. Примостившись посередине, я укрылась от летящего в лицо мусора за спинками передних кресел, сдвинутых почти вплотную.

Неожиданный покой позволил мне ненадолго забыть об усталом теле и поразмыслить. Можно было отдохнуть от спешки, отдав управление в чужие руки – пусть и такие ненадежные, как у сопляка-нафтера.

Возможность положиться на кого-то, кроме самого себя, – вот что надо ценить, лениво думала я. Вот то единственное, что стоит дороже всех батареек… М-да, наверное, хорошо так рассуждать с полным желудком…

Я мысленно усмехнулась, чувствуя, как утихает боль в сбитых ногах. По телу разлилась приятная сытая нега. Когда такое было в последний раз? Наверное, в прошлой жизни.

Древний драндулет сбавил ход. Не сразу до меня дошло, что мы остановились.

– В чем дело? – услышала я голос Теслы.

– Щас…

Нафтер что-то бубнил, разворачивая на коленях излатанную карту. Острые коленки, казалось, вот-вот проткнут и без того видавший виды пластик. Я наблюдала за суетливыми рывками его тонких рук и думала, что в своей общине он, видимо, кого-то тоже сильно достал, раз его отправили сюда на разведку в гордом одиночестве.

Или мальчишка не так прямолинеен, как хочет казаться.

Машина стояла на перекрестке. Наверное, я все же задремала, потому что совершенно упустила момент, когда мы въехали в мегаполис.

Город подавлял. Когда-то огромный, простертый вширь и ввысь, он до сих пор оставался внушительным, несмотря на потрепавшие его ветры, кислотные дожди и взрывы. Местами сквозь ряды высоток чернели уродливые провалы, словно бреши в зубах. По спине прокатился холод – отголоском наступающей ночи. Конечно, я знала историю Олд-Йорка. Знала, как в день Гнева Господня по нему шарахнули ядерным, разрывным и кинетическим и что озоновая дыра над ним – величиной в десятки кварталов и расширяется. Что никто не ходит в Олд-Йорк, поскольку место это еще более гиблое, чем падь, и что брать здесь нечего, ведь цунами, обрушившиеся на город в тот день, изжевали его и выплюнули только смятый хлам…

– Нам прямо, – не очень уверенно сообщил подросток, складывая карту.

Драндулет покатил дальше. Я разглядывала тонущий в сумерках город. Правы были те, кто утверждал, что мегаполис – просто куча жеваного мусора, битых кирпичей, осколков полимерных и бетонных блоков. Машина урчала и фыркала, переваливаясь через насыпи, чиркала железным брюхом по камням. Нафтер ругался, выкручивал руль и без конца косился на датчик топлива. Его дреды взметывались в такт рывкам машины, сюрикены звенели хором диких колокольцев.

Темнишь ты, парень. Не на разведку тебя послали, а на сбор. Или на стрелку. Или вообще никто не посылал, а ты сам, по доброй либо недоброй воле, спетлял из своей шайки и колесишь на коллективном четырехколесном транспорте, грабя народ живой и мертвый.

Дорога дрянь, но по ней уже ездили. Расчищали, хоть и не слишком усердно. Крупные обломки оттащены к обочинам, искореженные каркасы старых машин отодвинуты, чтобы хватило места автомобилю. Расчет был именно на ширину нафтерского транспорта – с мелкими насыпями заморачиваться никто не стал, но к упавшим плитам сделали настилы из битого кирпича, вокруг рухнувших фрагментов стен заботливо отсыпали направления объезда.

И что-то не давало мне поверить, будто безмозглые муты вдруг научились водить.

Здесь были нафтеры. И, возможно, не раз. Вопрос в том, зачем. И для чего им понадобилось сливать дезинфу о бесполезности Олд-Йорка.

И раз уж тут, по всей видимости, что-то есть – не потому ли Тесла решил держать наш поход в тайне, чтобы о нем не прознали дизельщики?

Мертвые небоскребы глядели черными выжженными дырами. На очередном перекрестке пацан снова притормозил и развернул карту. Заглушил мотор – стрелка топлива лежала в «красной» зоне. Упавшая тишина тяжело придавила. В верхах завывал ветер, что-то ритмично стучало – железом о кирпич. Бом-м. Бом-м. Бом-м…

Говорят, в таких мегаполисах муты любят селиться больше всего. Строят целые общины, обживают останки домов, создают ульи-норы. Еще говорят, что муты – это совсем не те, кто вышел из убежищ первыми и подвергся влиянию зараженной агрессивной среды. То, что мы называем мутами, никогда не скрывалось в убежищах. Это потомки тех, кто сумел уцелеть в день Гнева Господня снаружи. Поэтому их так мало, и поэтому они живут в городах. Тянет их к прежним местам обитания. Память предков – то немногое от человеческого, что в них еще сохранилось.

Машина снова поползла через завалы. Пыхтела долго – малой держал пониженную передачу. Ну да, по камням не полихачишь.

Тесла, подавшись вперед, разглядывал окрестности. Уже почти стемнело, и из-за малой скорости пыль в салон не несло, хотя в городе этой пыли было явно не меньше, чем в пустоши, – плотный серый слой облеплял дорогу, стены, крошево руин. На зеркальных линзах маски, которую мой спутник поднял на лоб, тускнели пыльные разводы. Губы Теслы были плотно сжаты, но по лицу ничего не удавалось прочесть.

– Возьми здесь правее, – неожиданно сказал он. – Вон там, вдоль эстакады.

– Зачем это? – насупился пацан. – Мне прямо надо.

Однако возражать не стал. Четырехколесное ископаемое неуклюже повернуло, чиркнув железным боком по крупному щербатому камню, и покатилось дальше. Боковое ответвление широкой городской магистрали тоже было расчищено – не так старательно, но заметно. Впрочем, это не слишком помогло.

Проехав с десяток кварталов, мы уперлись в мост. Точнее, в то, что от него осталось.

– Бензиновый демон и все его черти… – Выдав шаманскую присказку, мальчишка почесал затылок грязным пальцем. – Кажется, дальше вы идете пешком.

Машина – даже лишенная всяких излишеств вроде дверей, как нафтерская, – при всем желании не проехала бы по мосту. По тем искривленным ржавым фермам, обрывавшимся местами прямо в стальную сизую воду далеко внизу.

– Как насчет объезда? – Я зевнула.

– Ну уж нет! – взбычился подросток. – Я не нанимался вас по всему мегаполису катать! Уговор был довезти, я довез. У меня топливо почти на нуле, так что сами дотопаете, куда там вам надо. Гони акумы.

Во рту стало кисло. Мелкий мудак, конечно, был прав, но от этого не легчало. Ночь наступала на пятки, и меньше всего мне хотелось шататься в темноте по угрюмому, заросшему каменным лесом пространству, которое только на первый взгляд кажется необитаемым.

Надежная тяжесть вальтера оттягивала карман. На загребущего пройдоху не жалко одной пули. Если выбирать между акумами и патронами, первое всегда в приоритете. В конце концов, спуск сам себя не нажмет: чтобы стрелять, нужны работающие руки.

Плюс машина. Пацан, конечно, не признается, где нефтехранилище, и на его карте вряд ли окажется метка. Дизельщики блюдут свои секреты. Но как знать… Щенок уже нарушил кучу правил собственной касты, мог нарушить и это.

– Спасибо. – Голос Теслы вернул меня к реальности. Затянутая в серое ладонь переложила два акума и потертые тюбики в тощую лапу нафтера. – Удачи, парень.

Я отпустила рукоятку вальтера. Альтруист… От щедрот, от широты душевной. Совсем не думает о запасах? Или они у него бесконечные?

Тесла уже вышел из машины – бледные фары обливали светом его темную фигуру в распахнутом плаще. Я злобно зыркнула на пацана, подавив желание отвесить хорошего подзатыльника по сальным дредам, и тоже покинула драндулет. Взвизгнув резиной, нафтерский хлам резво крутанулся – куда как охотнее, чем несколько минут назад, – и скрылся в облаке вездесущей пыли. Багровые задние габариты пробивались сквозь завесу и издевательски помаргивали, уменьшаясь.

– Дальше куда? – Я вынула вальтер из кармана, стараясь не шуметь. Тишина вокруг продолжала давить. Любые звуки казались кощунственно громкими. И опасными – будто вывешенный флажок «Я здесь, нападайте».

– Нам нужно на ту сторону. – Тесла тоже говорил негромко. – Либо перейти этот мост, либо найти другой, сохранившийся. Здесь их как минимум пять.

– Это обязательно?

От реки дуло. Ночной прохладный ветер нес запахи сырости, тины и гнили.

Мой спутник повернулся ко мне:

– Да, Ника.

За его спиной бесновались волны – тяжелые, едва различимые в темноте, натужно ворочающиеся, как огромный массивный зверь. Тесла стоял на самом краю обрыва, там, где асфальт провалился, осыпавшись вместе с грудой почвы, – еще шаг назад, и ноги лишатся опоры. Стоял и смотрел мне в глаза, сомкнув пальцы на рукояти глока. Нас разделяло ярда три, и мой вальтер вдруг утратил свою надежность, как будто растворился в воздухе, став зыбким, нематериальным, – почему-то я была уверена, что Тесла, несмотря на его внешне расслабленную позу, успеет первым. Стоит дернуться, и пуля тридцать восьмого калибра окажется во мне раньше, чем я успею поднять руку.

– Но лучше подождать до утра.

– Это здравая мысль. – Палец на спусковом крючке вальтера начинал холодеть.

Здесь, среди каменных джунглей, ночь подступала куда быстрее. Отсветы заката скрывались за выростами старых небоскребов, и сумерки мгновенно скатывались в непроглядную тьму. Я передернула плечами.

В пустошах все иначе. Там темнота никогда не бывает абсолютной. Желтоватая полоса на горизонте блестит еще долго после того, как жгучий раскаленный шар укатится за видимые пределы. Когда гаснет подсветка горизонта, зажигается блеклый фонарь луны.

Но здесь, в этом рукотворном лабиринте мертвых стен, и солнечный, и лунный свет терялся, утопая в создаваемых им же самим тенях. Мост исчезал в жидких ночных чернилах. Дальние пролеты уже скрыла темнота, очертания утратили четкость, прочное и иллюзорное смешалось в один зыбкий призрак.

– Найдем укрытие, дождемся рассвета и пойдем. У нас неплохой выигрыш времени перед псом. Можем позволить себе передышку. На мосту мы в любом случае будем как на ладони, а ночью, с фонарями, особенно.

Тесла говорил быстро, напористо. Словно ожидал возражений или опасался чего-то, не сводящегося к фантомной угрозе окружающего нас мегаполиса.

Я молча кивнула. Бросила взгляд на небо, машинально находя ярчайшую звезду. Киносура, альфа Малой Медведицы, сияла прямо над нами. В ее далеком блеске лицо Теслы казалось осунувшимся, черты заострились, резче выступили скулы. Тонкий, удивительно изящный, несмотря на скошенность, шрам придавал ему странный оттенок чуждости. Будто смотришь в лицо приверженца какой-то новой, неизвестной веры.

– Идем.

Мы двинулись к мосту. Массивные балки и быки выглядели незыблемыми, вокруг береговых каменных опор густо лепились приземистые домики. В одном из них можно переждать до утра. Далеко уходить нет смысла – непонятно, что там, на улицах. Кто выходит на эти брошенные авеню по ночам и с какими намерениями.

Я оглянулась. Утягивающийся в темноту проспект был пустынен. Застыл в плотном мраке, как в битуме, прилипнув к распластанным тушам небоскребов.

Вязкая темнота сжималась вокруг, издевательски зажевывая лучи наших подствольников. Шум волн нарастал, заглушая слова, стирая все звуки. Полускрытая во тьме река ревела готовым к прыжку хищником. В такой какофонии не расслышать и приближающийся поезд, не то что шорох мутовых лап. Радар молчал – но либо потому, что мы тут действительно были одни, либо оттого, что все-таки вышел из строя.

Поскольку он не обнаружил пацана на площади перед бывшим вокзалом – второе.

Перекрестье лучей выхватило бетонную опору. Плотно пригнанные блоки до сих пор оставались целыми, и лишь иссеченная поверхность, покрытая выбоинами, будто шрамами, напоминала о том, что пришлось – и по сей день приходится – переживать этому мосту.

Опора врезалась в берег буквой «П». И в ее середине, там, где поперечная линия перекрывала две продольные, на фоне зеленоватых от плесени блоков темнела дверь. Черный прямоугольник, словно вырванный кусок мглы, прилепился к выщербленному бетону.

Лучи скрестились на облупившейся створке.

Она была приоткрыта.

Глава 12

Объедки былого величия

Я шагнула к двери, но Тесла опередил меня. Его фигура мелькнула размытой тенью, на миг заслонив свет моего фонаря. Взгляд успел отметить только раскрытую ладонь, поднятую в предупреждающем жесте.

– Здесь никого, – послышалось через секунду. Голос Теслы звучал глухо, доносясь из-за стены.

За железкой скрывался крохотный сырой предбанник. Там и впрямь было пусто, если не считать обильно наросшей по углам плесени.

И еще одной двери.

Широкая, двустворчатая, с массивными поперечными ребрами в руку толщиной. Вот она была заперта. Но не на кодовый или, что до сих пор иногда встречалось, висячий замок. А на обычный шестигранный болт.

– Проследи! – бросила я, приближаясь к новой преграде и на ходу выуживая из сумки связку отмычек.

Тесла молча кивнул. Глок в его вытянутой руке удерживал в прицеле вход, но так, чтобы луч света не проникал наружу сквозь неплотно прикрытую створку.

Подсвечивая себе фонарем, я быстро перебрала отмычки. Подходящая нашлась со второго раза – ключ уперся в головку болта, плотно охватывая ее. Я поднажала, и поржавевший кусок металла со стоном начал проворачиваться.

– Готово. – Я подхватила выкрученный болт и сунула в карман.

На обратном пути вход нужно будет снова запереть. Уходя, уходи – так, будто тебя здесь и не было.

Неприветливая дверь хмуро выступала из стены, массивные створки не шелохнулись, когда я выворачивала болт. Поправив на плече сумку, я взглянула на Теслу:

– Идем?

Он снова кивнул. Выпрямился, отходя от стены, к которой прислонялся до этого. Встал перед дверью, жестом показав мне, чтобы сдвинулась в сторону.

– Открывай.

Я потянула на себя тяжелую створку. Петли, как и сама дверь, давно заржавели, коррозия спаяла их тонкой пленкой – и теперь этот припой разрывался со скрипом и скрежетом, дверь изрыгала свои ржавые проклятия, перекрывающие шум реки.

Поблекший луч подствольника вспорол упавшую из проема темноту. В нос ударило затхлостью, вонью пыли и чего-то слежавшегося. Отпущенная створка тяжело застыла на неповоротливых петлях. Прикрываясь ею, я поморщилась, унимая позывы чихнуть.

Тесла, держась чуть левее, чтобы вторая створка частично заслоняла его, заглянул в проем. Хищный ствол глока обнюхивал воздух.

Тянуло гнилью. Но не сырой, как в предбаннике, а высохшей, лишенной влаги. Луч света прыгал внутри проема, выдергивая из черноты бетонные стены.

Тесла первым перешагнул порог. Сжав пистолет обеими руками, неслышно скользнул в темноту.

Я медлила. Сердце бешено отстукивало секунды. Пальцы, сомкнувшиеся на лежащем в кармане болте, стали влажными. Кровь толчками била в голову, река снаружи ревела разъяренной толпой.

Бом-м. Бом-м. Бом-м.

Ладонь легла на створку.

Мне некуда идти, назад пути нет. Немой дышит в затылок, а на проклятом севере вдвоем надежда выжить больше. Сложив два ничтожных шанса, получаешь какой-никакой, но и это не главное…

Он доверяет мне. Неужели зря?

Внутри и впрямь оказалось сухо. Узкий коридор шел под уклон. По стенам вились кабели, перемежаясь с забранными в сетку лампами. Все плафоны уцелели, но электричества, конечно же, не было. Откуда ему здесь взяться?

Тесла успел уйти довольно далеко. Я нагнала его лишь в самом конце – там, где коридор приводил в тупик. Квадратная комната венчала этот червеобразный бетонный отросток. Утопленная в стену шлюзовая дверь мрачной махиной перегораживала путь.

Тесла обернулся на звук моих шагов:

– Дальше никак.

Еле мерцающий луч фонаря обозначил плотно сведенные гермозатворы и мертвую консоль рядом с дверью.

Комната была крохотной, едва в пять шагов шириной. Кроме пыли и мусора на полу, подвал ничем не мог порадовать.

Я кивнула:

– Закрою выход.

Вернуть на место – только с обратной стороны – болт и запереть дверь изнутри было делом пары минут. Но фонарь садился, и обратно по коридору я двигалась почти на ощупь. Плохо. Из-за дневного дождя нам не удалось подзарядить акумы. До утра, пока не рассветет, этого тоже не сделать, а с рассветом мы отправимся через мост. Что ждет нас на том берегу – неизвестно. И неизвестно, будет ли шанс развернуть зарядник там. В памяти всплыло хмурое, заштопанное облаками небо. Пришел циклон, и он может здесь задержаться. Выждать могли бы и мы, но психопес не даст нам такой поблажки.

Я остановилась у стены, не дойдя до тупика несколько футов. Постучала по корпусу фонаря, будто это могло как-то продлить жизнь издыхающего акума. Свет моргнул. Остаться без подствольника, конечно, паршиво, но это не самое худшее.

Направив фонарь в пол, я повела плечами и выпрямилась, прислушиваясь к себе. Шагах в десяти впереди тускло мерцал подствольник глока. Глаза различали силуэт Теслы, склонившегося над чем-то возле шлюза. Казалось, он не смотрит в мою сторону. Я потянулась было к застежке куртки, но на полпути отдернула руку. Он может прекрасно все видеть, не смотря на меня и несмотря на темноту.

Я снова встряхнулась, отмечая ощущения в каждом суставе, в мышцах, в коже. Зудят ноги, но не больше, чем обычно, – пацан здорово помог нам, избавив от необходимости топать пешком. Саднят ладони, пыль попадает в раны от отравленной воды пади. Плечо ноет, устав от тяжести сумки. Вроде бы все в порядке – пока что.

Рука снова поползла к молнии. Очень хотелось расстегнуть куртку, стянуть ее, ветровку и блузку, проверить заряд акумов – чтобы знать наверняка, что пока все нормально. Я давно не доверяла одним ощущениям. Аугментика может безотказно работать вплоть до полной разрядки акума, и если не поглядывать на индикатор, легко пропустить момент, когда энергии останется критически мало и имплант будет готов отрубиться в любую секунду.

Я тряхнула головой, сообразив, что слишком долго стою на одном месте. Подняла фонарь и медленно двинулась к Тесле.

В другой раз. Или чуть позже. До утра заряда наверняка хватит, а там будет видно. Конечно, если нежданно-негаданно импланты откажут, это принесет массу проблем. Например, что хуже всего, раскроет мои карты. С другой стороны, этого может и не произойти. А вот если я сейчас начну выверять заряд, то все мои фишки будут как на ладони. Коридор отлично просматривается. А поскольку Тесла до сих пор успешно скрывал свои возможности – как, впрочем, и я, – рисковать не стоит. В конце концов, он в таком же положении. Энергия его акумов тоже не бесконечна.

Вдоль спины пробежал холодок. Или – или. Или он раскроется первым, или я.

До Теслы оставалась пара шагов. Я уже различала его лицо, его глаза, взгляд, устремленный вниз – на какие-то бумажки среди мусора. Различала скулы, бледные в чахоточном свете фонаря, голубые жилки под тонкой кожей шеи, темное расплывчатое пятно на рукаве рубашки.

А он упрямый. И странный – порой прокалывается на совершенно очевидных вещах…

В комнате-тупике было зябко. Видимо, зажатая между небоскребами река не успевала прогреться за день, несмотря на жару. Я села на пыльный бетонный пол и обхватила себя руками. В желудке урчало.

– Как психопес берет след, если мишеней несколько?

Не то чтобы меня это действительно интересовало, но сидеть в полной тишине было невыносимо.

– У психопса есть приоритетная цель, а есть второстепенные, – отозвался Тесла. – Эти цели задаются ему во время множественной ориентировки, и при прочих равных условиях пес отдаст предпочтение главной мишени.

– То есть мы могли бы разделиться, – уточнила я, напряженно вслушиваясь.

– В этом отношении психопсы похожи на машину, работающую по простому алгоритму. – Тесла будто пропустил мимо ушей мой вопрос. – И, как и машину, их нельзя подкупить или обмануть. Только сломать. Отличие же заключается в большей гибкости поведения. Это можно сравнить со сложной программой, можно назвать зачатком разума. Психопса ведут две вещи: инстинкт и команда. Но никто не знает, какая из них займет приоритет в каждый конкретный момент времени. Поэтому… – Он наконец повернулся ко мне. – Если мы разделимся, то выиграет только один из нас. Тот, кто успеет уйти дальше.

Я невольно взглянула на своего спутника. Тесла стоял с рюкзаком на правом плече, а левую руку держал на отлете, сжав в кулак побелевшие пальцы. Зажатый в правой кисти глок едва уловимо дрожал – белое пятно света от подствольника подергивалось, падая на камни.

– И не важно, будет ли это главная мишень или нет, – сказал он. – Сейчас мы оба уходим от него по траектории, которая дает максимальное расстояние между нами и псом. Если бы мы разделились, кому-то пришлось бы отклониться восточнее или западнее, что сократило бы это расстояние. И тогда…

– Условия перестали бы быть равными.

Тесла кивнул.

– Пес мог потерять наш след? – спросила я.

Он покачал головой:

– Расстояние небольшое. Вряд ли.

Это «вряд ли» упало тяжело, как приговор. Во рту стало кисло, шею вдруг свело неожиданной судорогой, и сердце на миг оборвалось – но уже в следующую секунду спазм отпустил. Я медленно выдохнула. Потерла еще покалывающую мышцу ладонью. Все в порядке, просто усталость.

Я даже не думала, как хочу услышать, что пес действительно потерял наш след. Что эта настырная четвероного-лапо-рукая тварь бродит кругами и скулит, не в силах учуять ментальные отблески своих целей. Но увы. Эмоции и мысли – не запах, психическая волна не рассеивается так быстро и тянется на куда большем расстоянии.

Говорят, до Гнева Господня резервы человеческой психики активно изучались. А сегодня о том, что такое инфополе и ноосфера, можно узнать лишь обрывками – из случайно найденных книг, тех, что еще сохранились. Да и они в основном устарели задолго до рокового дня. Канула в Лету Сеть, и с ней – тысячи и тысячи трудов, не продублированных в бумаге, исчезнувших вместе с миллионами гигабайт бесполезного хлама. Те носители, что выкапывают из-под развалин, годятся разве что на разбор – в лучшем случае. Жесткие диски превратились в смятые, сплющенные куски изъеденного коррозией металла. Пленка на кинопроекторных бобинах съежилась и сплавилась в липкие комки. Впрочем, даже будь оно цело, все равно нет тех, кто еще помнил бы, как собрать компьютер или тем более наладить кинопоказ. Исчезла Сеть, и исчезли знания, испарились вместе с мейнфреймами в ядерном аду. А книги – те, что не сгорели, не утонули, не были сожраны тараканами, крысами или мутами, – остались разрозненными листами, на которых бурно пирует плесень. А мы… Мы грызем объедки собственного былого величия.

Мы знаем только то, что помогает нам выжить. То, что уцелело через поколения – от видевших Гнев Господень через свои смарт-проекторы в замкнутых системах. Биомеханика, оружейное дело, альтернативные источники энергии. Все это сохранилось потому, что могло нам помочь. А еще – просто потому, что выжили те, кто об этом знал. Случайность определила наш мир. Если бы они знали о другом, то и мы сейчас были бы иными. Если бы были вообще. И, возможно, писали бы новые книги. Или жрали старые, вместе с мутами. Или так же продолжали эти книги жечь…

Мой фонарь моргнул и погас окончательно. Умирающий подствольник на глоке еще смотрел тусклым бельмом, кладя плоский кружок света на груду смятых бумажек в углу.

Бензиновая зажигалка, щелкнув, бросила желтые отблески на выщербленные стены. Сухой мусор весело занялся, как будто только этого и ждал.

– Здесь есть вентиляция. – Тесла поворошил костерок, и тот разгорелся сильнее. – Запах дыма может привлечь местных обитателей, но придется рискнуть.

Огонь взвился и уже через секунду опал, оставив после себя хрусткое черное тление. Вонь горелой бумаги и пластика наполнила подвал. Алого света едва-едва хватало, чтобы вычерчивать границы костра.

Подствольник бесшумно померк. Затрещала динамо-машинка. Я сунула свой фонарь в карман. Динамо на нем нет, а акумы стоит поберечь.

От костра тянуло едва уловимым, но все же теплом, и я придвинулась ближе. Под курткой зудело и чесалось, но речи о том, чтобы раздеться и привести себя в порядок, не шло. Я спрятала ладони в рукава. Покосилась на стоящую рядом сумку. На тряпичном ремне, перерезанном сюрикеном, от узла расползались нитки. Я мысленно пожелала юному поклоннику метательных орудий быть сожранным мутами. Если бы мысли материализовались, пацан бы уже раз тридцать стал трупом.

Дотянувшись до сумки, я вытащила из внутреннего кармана пакетик: дробленое сухое зерно вперемешку с солью и пряными травами. Тесла отложил фонарь, подал мне бутылку с водой. В ней плескалось на донышке.

– Есть банка консервов. – Он присел рядом, подтащив ближе свой рюкзак. – Половину съедим, остальное зальем водой, смешаем с крупой – получится походная каша.

– Ее бы еще неплохо сварить, – заметила я. – Наше подобие костра для этого слабо подходит.

Тесла хмыкнул. Его пальцы механически вращали зажигалку – указательный, средний, безымянный. Вперед-назад, вперед-назад. Мелькала черная изолента.

Не переставая исполнять этот гипнотический фокус, другой рукой он пошарил в своем рюкзаке. Что-то сухо и плотно шлепнулось на пол.

– Вот это его точно взбодрит.

Зажигалка остановилась, зажатая пальцем в серой глове. Огонек заплясал над толстой пачкой купюр, перетянутых широкой белой лентой. Я присвистнула. Вытянула одну.

Старые доллары. И не просто старые – старинные, древние. Доисторические, можно сказать. Большие, бело-зеленые, с портретом какого-то старика на одной стороне и размытой толпой – на другой. Возле портрета проставлена дата печати: 1917 год. А по углам – гордые цифры: единица и четыре нуля.

– Ничего себе запас! – Я потерла купюру. Грубая бумага скрипела под пальцами. – Не думала, что их еще находят. Да тут на пару ужинов хватит!

Тесла ничего не ответил. Молча взял из пачки банкноту, с хрустом смял, поднес к зажигалке. Занявшееся пламя осветило его лицо – плотно сжатые бледные губы, вертикальную морщину между бровей. Хаотичные тени заплясали на скулах. Уголок рта чуть приподнялся в подобии кривой улыбки. Я вопросительно посмотрела на него:

– Думаешь, нет?

И тут Тесла рассмеялся. Держа скомканный десятитысячник в руке, он хохотал, и отзвук его смеха вспуганно метался среди бетонных стен. Танцующее пламя блестело на слоновой кости ровных зубов.

Смех угас вместе с погасшим огоньком. Тесла швырнул горелый обрывок в костер, туда же полетела треть пачки.

– Ты абсолютно права, – сообщил он, поджигая купюры, – сейчас этого хватит на целых два ужина.

Глава 13

На ту сторону

Каша получилась так себе. Огонь вяло жевал плотные купюры, бумага тлела, почти не давая жара. Тесла, ловко орудуя ножом, вскрыл плоскую жестянку с выбитой на крышке бычьей головой. Многообещающая эмблема, однако, подвела: внутри оказались несимпатичные на вид шматы, ноздреватые и совершенно не похожие на мясо. Пахло, впрочем, приятно.

– Соя. – Тесла наколол кусок содержимого на острие ножа. С куска стекал жидкий сок.

– Свинство, – отозвалась я.

Желудок урчал, требуя мяса. Слегка мутило – от голода и вони горелой бумаги. Вентиляция справлялась со своими обязанностями кое-как, и комнатку медленно заволакивало дымом.

Какое-то время мы молчали, жуя сою и на всякий случай глянцуя ее абсентом. Когда банка опустела наполовину, я влила в остатки эрзац-тушенки воду и сыпанула крупы. Тесла тем временем надрезал хлипкую консервную крышку с трех сторон, отогнул узкие полосы наподобие треноги и аккуратно установил шаткую конструкцию у края костра. Жестянка с соево-крупяным месивом устроилась сверху.

В комнатке теплело. Костерок, хоть и хилый, постепенно согревал воздух, абсент горячил изнутри. Тесла сбросил плащ, расстелил его и уселся спиной к стене. Я разложила на полу объемистую штормовку, кинула поверх куртку. Будущий ужин в банке начинал шкворчать. Я нашарила в кармане последнюю сигарету, подкурила от костра.

– Как думаешь, что там? – спросила я, указывая на заблокированную дверь.

Тесла пожал плечами, едва заметно поморщился. Тоже закурил – в воздухе поплыл горьковатый густой аромат.

– Вряд ли это технический тоннель. – Мой спутник постучал пальцем по гермозатвору. – Шлюзовые двери такой ширины и толщины – не для служебных ходов.