Жена бывшая живая. Нашествие валидола
Пролог
Красное платье сидело идеально. Я поворачивалась перед зеркалом в спальне, разглядывая себя с разных сторон. Ткань мягко облегала фигуру, подчёркивая то, что нужно подчёркнуть, и скрывая то, что хотелось бы скрыть. Двадцать лет свадьбы – солидная дата. Серебряной ещё не дотягивает, но уже и не мало. Платье купила специально к годовщине, втайне от Димки. Хотела удивить. Глубокий вырез, приталенный силуэт, длина чуть выше колена. В свои сорок три выгляжу неплохо, что бы там ни говорила свекровь про мой «расплывшийся после родов» вид.
Людмила Васильевна вообще много чего говорит. На прошлой неделе, например, с умным видом заявила, что мужчин нужно держать в тонусе, иначе они начинают искать приключения на стороне. Намекала, конечно, на меня. Мол, распустилась невестка, вот Димочка и работает допоздна. А то, что её Димочка построил бизнес-империю с нуля и теперь управляет одной из крупнейших девелоперских компаний Москвы – это так, мелочи. Главное – жена недостаточно старается.
Пальцы коснулись бабушкиного жемчуга на шее. Три нити идеального морского жемчуга, подарок деда бабушке на их серебряную свадьбу. Каждая жемчужина – как маленькая луна, с мягким матовым блеском. Бабушка рассказывала, что дед полгода копил на это ожерелье, откладывая с военной пенсии. Тогда, в семидесятые, это было целое состояние. «Я хотел, чтобы у тебя было что-то вечное, – сказал он ей. – Что-то, что переживёт нас обоих».
Так и вышло. Дед умер десять лет назад, бабушка – девять с половиной. Она пережила его всего на шесть месяцев. Мама говорит, сердце не выдержало одиночества. Я думаю, бабушка просто не хотела жить без него. Они были из того поколения, которое умело любить раз и навсегда.
Перед смертью бабушка позвала меня к себе. Лежала такая маленькая в больничной койке, а глаза – как у девочки, ясные и чистые. Сняла жемчуг со своей шеи и надела на мою. «Береги, Верочка, – прошептала. – Это не просто украшение. Это память о настоящей любви. О той, ради которой живут и умирают. У тебя будет такая же. Я знаю».
Тогда мне было восемнадцать, я только поступила в медицинский, и слова бабушки казались красивой сказкой. Какая любовь до гроба? Какие вечные чувства? Двадцать первый век на дворе, всё давно не так.
А потом я встретила Диму.
В спальне пахло новыми духами – тоже сюрприз для мужа. Дорогие, французские, с нотками жасмина и сандала. Димка любит, когда от меня пахнет дорого. Говорит, это заводит его больше любого белья. Хотя бельё я тоже припасла – чёрное кружевное, из того бутика на Патриарших. Продавщица уверяла, что ни один мужчина не устоит. Проверим.
Я улыбнулась своему отражению. Вечер обещал быть особенным. Столик в нашем любимом ресторане забронирован на восемь. Тот самый столик у окна, за которым Димка сделал мне предложение двадцать один год назад. Тогда ресторан назывался по-другому, да и мы были другими. Димка – начинающий предприниматель с горящими глазами и наполеоновскими планами. Я – студентка-медик, влюблённая по уши.
– Мам, ты готова? – Сашин голос за дверью вернул в реальность. – Мы все тебя ждём! Бабушки уже извелись!
Я открыла дверь. Старшая дочь стояла в коридоре – шестнадцать лет, вся в меня, только волосы недавно решила украсить розовыми прядями. Сначала я ужаснулась, потом махнула рукой. Бунтарский возраст, что поделать. Сама в её годы хуже вытворяла.
– Почти готова, солнышко. Где папа?
– Ещё на работе. – Саша закатила глаза. – Как обычно. Сказал, встретимся в ресторане. Велел передать, что любит и обязательно успеет.
Конечно, на работе. Пятница, вечер, наша годовщина, а он всё в своём офисе. Впрочем, «Орлов-Девелопмент» требует постоянного внимания. Строительный бизнес – это не шутки. Особенно сейчас, когда запускается новый проект. Димка неделями пропадает на объектах, приходит домой за полночь, засыпает над чертежами. Но это наш бизнес, наше будущее. Медицинские центры «Здоровье+», совладелицей которых я являюсь, тоже выросли не без его участия. Мы всегда были командой.
– Мам, ты потрясающе выглядишь, – Саша оглядела меня с ног до головы. – Папа обалдеет.
– Спасибо, родная. Как Анечка?
– Зубрит французский с бабушкой Таней. Та в восторге, цитирует Довлатова и говорит, что внучка будет полиглотом.
Я рассмеялась. Мама у меня та ещё оригиналка. Учительница литературы на пенсии, помешанная на Довлатове. Может к месту и не к месту процитировать что-нибудь из «Компромисса» или «Заповедника». Папа – полковник в отставке – давно смирился. Говорит, у каждого свои странности. У него вот – коллекция охотничьих ножей.
Я нанесла последний штрих – алую помаду в тон платью. В зеркале отразилась уверенная женщина, которая знает себе цену. Жена успешного бизнесмена, мать двоих дочерей, совладелица сети медицинских центров. Вера Михайловна Орлова – звучит солидно. Урождённая Царёва, но это уже детали.
Телефон завибрировал на туалетном столике. Настя. Странно, мы же договорились встретиться в ресторане. Анастасия Герц, моя лучшая подруга со студенческих времён, а по совместительству – финансовый директор «Орлов-Девелопмент». Димка долго отнекивался, не хотел мешать бизнес и дружбу, но я настояла. Настя – гениальный финансист, а то, что мы дружим, только плюс. По крайней мере, я всегда в курсе, как идут дела в компании.
– Настюш, что случилось? Мы выезжаем через пятнадцать минут, если…
– Вера. – Голос подруги звучал странно. Сдавленно, будто она сдерживает… что? Слёзы? Злость? – Вера, ты должна срочно приехать в офис к Диме.
Под рёбрами сжалось. Будто ремнём затянули изнутри. Когда лучшая подруга, которая работает в компании твоего мужа, звонит вечером пятницы таким голосом – ничего хорошего это не предвещает. Первая мысль – авария. Димка разбился? Нет, она бы сразу сказала. Инфаркт? Тоже нет. Настя не из тех, кто темнит в критических ситуациях.
– Что случилось? Настя, говори! С Димой всё в порядке?
– С ним… – она запнулась. – С ним всё в порядке. Просто приезжай. Срочно. Пожалуйста.
– Настя, ты меня пугаешь. Что происходит?
– Вера, пожалуйста. Просто приезжай. Я жду тебя у входа.
Она отключилась. Я стояла посреди спальни в красном платье и бабушкином жемчуге, держа в руке молчащий телефон. Ладони стали влажными. Что могло случиться? Проблемы с проектом? Но Настя сказала бы. Налоговая? Обыск? Нет, тогда бы она попросила взять документы, предупредила бы…
– Мам? – Саша снова постучала. – Всё в порядке?
Я открыла дверь. Дочь сразу заметила моё состояние – материнское лицо не обманешь.
– Что случилось?
– Мне нужно срочно съездить к папе в офис. Что-то с документами. – Соврала не моргнув глазом. Зачем пугать ребёнка раньше времени? – Если он позвонит, скажи, что я в пробке.
– Мам, что происходит? – Саша нахмурилась. Умная девочка, в ложь не поверила.
– Не знаю, солнышко. Настя просила срочно приехать. Присмотри за Анечкой. Я быстро.
Схватила сумочку – маленькую, вечернюю, под платье. Неудобную, как трофейная жена. Ключи от машины. Туфли на красной подошве – единственная моя слабость. Красное платье, красные туфли, красная помада. Как на войну вырядилась.
Накинула пальто прямо на голые плечи. Февральская Москва не располагает к прогулкам в вечернем наряде.
В гостиной собрались все. Мама раскладывала на столе свои фирменные пироги с капустой, отец разливал коньяк по рюмкам – проверял качество, как он говорит. Свекровь восседала на диване, как на троне, свёкор листал какой-то журнал. Уютная семейная картина накануне праздника.
– Верочка, ты куда? – Мама первой заметила меня в прихожей.
– К Диме на минутку, документы подписать. Вы пока начинайте, мы скоро.
– Вечно этот ваш бизнес! – Людмила Васильевна поджала губы. – В такой день и то работа важнее семьи!
Я не стала отвечать. Не до свекрови сейчас.
В прихожей столкнулась с Анечкой – двенадцать лет, папина дочка, карие глаза в отца, характер – смесь нашего. Последний год учится в британской школе, мечтает о Кембридже.
– Mummy, where are you going? (Мамочка, куда ты идёшь?) – Дома Анечка часто переходит на английский. Практикуется. – You look absolutely stunning! (Ты выглядишь потрясающе!)
– Thank you, darling. (Спасибо, дорогая.) К папе на минутку. Я быстро вернусь.
– But what about our dinner? (А как же наш ужин?) Granny Luda said we can't start without you and daddy. (Бабушка Люда сказала, что мы не можем начинать без тебя и папы.)
– Всё будет хорошо, милая. – Я поцеловала её в макушку. Пахло шампунем с жасмином. – Сашенька за тобой присмотрит. Я правда быстро.
На улице уже темнело. Февральский вечер накрыл Москву морозным покрывалом. Я села в машину, завела двигатель. Руки дрожали, когда пристёгивала ремень. Что могло случиться? Почему Настя не сказала по телефону?
Поехала. Пятничные пробки встретили недружелюбно, но я знала пути объезда. Димка научил – столько лет ездим по одному маршруту. Дом – офис – дом. Иногда с заездом в школу, в медцентр, к родителям. Привычная география семейной жизни.
На первом светофоре набрала Димкин номер. Длинные гудки, потом: «Абонент временно недоступен». Перезвонила. То же самое. Телефон выключен.
Тревога усилилась. Димка никогда не выключает телефон. Никогда. Даже ночью – вдруг с объекта позвонят. У него два телефона – рабочий и личный, и оба всегда включены. Это его принцип – быть на связи двадцать четыре часа в сутки.
Вспомнила утро. Димка встал рано, как обычно. Поцеловал меня сонную, прошептал: «С добрым утром, любимая. Вечером отпразднуем». Оделся тихо, стараясь не разбудить. Я сквозь сон смотрела, как он застёгивает рубашку – белую, мою любимую, подарок на Новый год. Широкие плечи, знакомые движения. Двадцать лет просыпаюсь с этим мужчиной.
Ушёл, не позавтракав. Я встала через час, сделала кофе, проверила почту. Обычное утро обычного дня. Только вот день был необычный – годовщина свадьбы.
Второй светофор. Снова набираю номер. Выключен. Может, батарея села? Но есть же зарядка в кабинете. Димка помешан на таких вещах – зарядки везде, в машине, в кабинете, дома в каждой комнате.
Дорога до бизнес-центра обычно занимает полчаса. Я доехала за пятнадцать. Нарушила все мыслимые правила, подрезала, перестраивалась, проскакивала на жёлтый. В зеркале заднего вида мелькали огни Москвы. Город жил своей пятничной жизнью – люди спешили на свидания, в театры, в рестораны. Нормальные люди, у которых нормальный вечер пятницы.
«Орлов-Девелопмент» занимает пять этажей в одном из бизнес-центров на Ленинградском проспекте. Стекло и бетон, минимализм и функциональность. Димка выбирал долго, говорил – офис это лицо компании. Клиенты должны видеть успех с порога.
Припарковалась на нашем семейном месте. У Димы два – для его коллекции. Bentley и Gelandewagen. Как у мальчика с машинками – чем больше, тем круче. Машинки-игрушки, люди-точки. А здесь, наверху, мы играем в богов. Строим их жизни, лечим их тела. И всё это ничего не значит, когда твоё собственное рушится.
Вышла. Каблуки гулко цокали по бетону. Красное платье, красные туфли, красная помада. Идеальная картинка для идеального дня.
У входа столкнулась с Никитой Савчуком – партнёром Димы.
– О, Вера Михайловна! Шикарно выглядите!
– Спасибо, Никита. Дима у себя?
– Да, вроде… – Он замялся. Глаза забегали. – А он вас ждёт?
– Сюрприз.
– А-а-а. Ну да. Сюрприз. Точно.
Смотрел, как на хоронящую. Или как на взрывчатку. Не знает – обнять или убежать.
Охранник – Степаныч, работает с открытия – узнал меня, кивнул.
– Добрый вечер, Вера Михайловна. Дмитрий Александрович у себя.
– Спасибо, Степаныч.
В лифте начало трясти. Не от движения – от меня. Пальцы свело. Каблуки стучали, как пульс. Туфли за двадцать тысяч – для дня, который стоил двадцать лет.
Двадцать третий этаж. Кабинет Димки в конце коридора, угловой, с панорамными окнами. Он любит смотреть на город сверху, говорит – даёт ощущение контроля.
Двери лифта открылись. Настя ждала прямо у лифта. Вид у неё был… страшный. Бледная, глаза красные, тушь размазана. Настя, которая всегда идеальна, которая приходит на работу, как на подиум, стояла передо мной растрёпанная и несчастная.
– Настя, что происходит? Где Дима? Что случилось?
Она молча взяла меня за руку. Ладонь у неё была ледяная. Повела по коридору. Наши каблуки стучали по мраморному полу – мои уверенно, её – заплетаясь.
У двери кабинета остановилась. Массивная дверь с инициалами, как в банке. Смешно. Надпись над клеткой для дрессированных идиотов. За ней – всё, что он прятал. За ней – мой фарфор, который сейчас треснет.
– Вера, он там… – голос дрогнул. – Он там не один.
Не дышалось. Даже моргнуть было трудно. Я смотрела на подругу, а в голове билась одна мысль: только не это. Только не это. Не сегодня. Не в нашу годовщину. Не после двадцати лет. Не после всего, что мы прошли.
– Может, ты ошиблась? – Мой голос звучал чужим. – Может, это деловая встреча?
Настя покачала головой. В глазах стояли слёзы.
– Я зашла час назад с документами. Думала, он один. Дверь была не заперта… Вера, прости. Я не знала, что делать. Не могла тебе не позвонить, но и сказать по телефону…
– Кто она?
– Лена. Лена Беспалова. Тренер из его фитнес-клуба.
Лена Беспалова. Смутно помню – видела пару раз. Блондинка, лет двадцать восемь, фигура фитнес-модели. Димка говорил, лучший тренер в клубе. Хвалил её программы. Оказывается, не только программы.
– Может, не надо? – Настя сжала мою руку крепче. – Может, просто уйдём? Вернёмся в ресторан, скажем, что у него совещание. Потом разберёшься.
Я высвободила руку. Голова гудела изнутри. Слова Насти не влезали. Шагнула к двери. Настя попыталась удержать, но я была уже не здесь. Тело двигалось само.
Взялась за ручку. Почему-то вспомнился анекдот, который рассказывал папа: «Никогда не открывай дверь, если не готова увидеть то, что за ней».
Толкнула.
Первое – красные трусики на полу. Кружевные. Точно не мои – я такую пошлость не ношу.
Второе – женская спина, загорелая, блестящая, с наколкой на пояснице. Иероглифы. Наверняка про «любовь», «вечность» или «карму». Скорее всего, вообще не знает, что там написано. Дура.
Третье – МОЙ муж под этой жопой.
– ДА, детка, вот так! – орал Дима, сжав руками её силиконовый зад.
Его лицо – перекошенное, глаза закатились, губы полуоткрыты. Такое я видела только в те ночи, когда мы были вдвоём. Раньше.
Я не сразу поняла, что сказала.
– Дима?
Они дёрнулись, как ошпаренные.
Она – Лена Беспалова – раздвинула ноги, встала на колени, потянулась как кошка. На лобке всё выбрито до гладкости, грудь – вставная, стоячая, без следа гравитации.
– Вера?! – Дима попытался встать, но не мог найти штанины. Прыгал на одной ноге, член болтался в воздухе – уже вялый, обмякший, как сдувшийся шарик.
– Сюрприз, – сказала я. Голос мёртвый. – К годовщине нашей.
– Вера, подожди… Это не то, что ты…
– Что я? Что я должна подумать, Дима? Что вы репетировали позу лотоса?
– Он сказал, что вы разводитесь, – Лена села прямо на край дивана, закинула ногу на ногу. Сиськи торчком. – И что ты – фригидная стерва. Так он объяснял.
– Лена, заткнись! – заорал Дима.
Я стояла и смотрела, как он суёт вялого петуха обратно в штаны. Беспомощно, жалко. Как школьник, которого застукали за дрочкой.
– Крошка, ты правда не замечала? – Лена склонила голову, как будто жалела. – Три месяца он со мной. Печально.
Кольцо давило на палец. Стянула. На внутренней стороне – гравировка: «ДО+ВО. 2003».
– Только лучшее для моей королевы, – бормотал он, когда дарил. Двадцать лет назад.
– Вера, давай поговорим. – Димка наконец натянул брюки. – Это ничего не значит. Просто секс. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Это просто…
– Просто что, Дима? – Мой голос был спокойным. Странно спокойным. – Просто измена в день нашей годовщины? Просто предательство?
– Не драматизируй. – Он попытался взять меня за руку, но я отступила. – Все мужчины… Ну, ты понимаешь. Это физиология. Это ничего не значит.
– Ничего не значит, – повторила я. – Двадцать лет брака ничего не значат. Две дочери ничего не значат. Наша жизнь ничего не значит. Всему наступил конец.... Большой жирный конец!!!!!!
– Вера, ну не надо так. Давай поедем домой, спокойно поговорим. Родители ждут, дети…
– А, так ты помнишь про родителей и детей? – Я усмехнулась. Странная усмешка получилась – губы кривятся, а внутри пусто. – Помнишь, что у нас годовщина? Что там сидят наши дочери в платьях, которые выбирали специально для сегодняшнего вечера? Что моя мама испекла твои любимые пироги? Что твоя мать, которая меня терпеть не может, приехала праздновать нашу семейную дату?
– Вера…
– Заткнись, Дима.
Он замер.
– Ты даже не понял, что сдох. Не сегодня. Не здесь. Не из-за этой куклы. А раньше. Когда начал врать. Когда я тебе поверила. Вот тогда и сдох.
Лена прикусила губу. Улыбка съехала.
– А ты, – я посмотрела прямо ей в глаза, – вали отсюда по-хорошему. Пока не объяснила детям, кто такая их новая «тётя Лена».
Я размахнулась и швырнула кольцо в его лоб. Попала. На лбу осталась красная полоса.
– Сука! – взвизгнула Лена, бросилась к нему. – У тебя кровь!
– Пусть запомнит. – Я развернулась к двери. – С годовщиной, Димочка. У тебя сегодня отменный секс вместо любви.
В приёмной – Катя, секретарша. Белая, как стенка.
– Вера Михайловна, я… Я не знала, что вы придёте…
– Знала. – Голос как лёд. – Сколько он тебе платит за молчание?
Она опустила глаза.
Всё понятно.
Вышла. Сзади он что-то кричал, но я не слышала. Только стук крови в голове.
Настя ждала в коридоре. Молча обняла, повела к лифту. Внизу, в её машине, я всё ещё держалась. Смотрела прямо перед собой, считала фонари. Один, два, три… На двадцать первом сломалась.
Слёзы текли по лицу. Щёки были мокрые. Тушь поползла, как кровь из носа. Дорогое платье, купленное к годовщине. Которое Димка так и не оценил. Которое навсегда останется платьем предательства.
– Вот сука! Вот же сука! – Настя колотила кулаком по рулю. – Я должна была раньше сказать! Я подозревала, видела их вместе в спортзале, но не была уверена. Думала, совпадение. Прости меня, Вер! Прости!
– Как долго? – Мой голос звучал чужим. Сиплым, сорванным.
– Не знаю точно. Месяца три, может больше. Она начала работать в клубе прошлым летом. Димка сразу стал чаще ходить на тренировки. Я ещё удивлялась – он же терпеть не может спорт.
Три месяца минимум. Пока я планировала годовщину, выбирала ресторан, покупала платье, он трахался с фитнес-тренером. Пока я думала, что у нас всё хорошо, что мы справились с кризисом среднего возраста, он водил меня за нос.
Телефон разрывался от звонков. Димка. Я отключила звук.
– Поехали ко мне, – предложила Настя. – Переночуешь, утром на свежую голову решим, что делать. Я налью тебе коньяка, выпьем за козлов-мужиков.
– Нет. – Я вытерла лицо салфеткой. Тушь размазалась, как у панды. – Домой. Дети ждут. И родители. Все собрались праздновать нашу долбаную годовщину.
– Вера, ты не в состоянии…
– В состоянии. – Я поправила жемчуг. Бабушкино наследство, память о настоящей любви. Той, ради которой живут и умирают. Горькая ирония. – Довези меня до дома. Я должна сказать детям. И всем остальным. Пусть знают, какой у нас замечательный отец семейства.
– Ты уверена? Может, подождём? Не стоит на эмоциях…
– На эмоциях? – Я рассмеялась. Истерический смех вырвался сам. – Настя, я двадцать лет ждала. Закрывала глаза, делала вид, что верю. Теперь хватит. Мой дом, мои дети, мои правила. И я не буду скрывать то, что он сделал.
– Он просил «не драматизировать», – я вытерла слёзы, – но ты же знаешь, Настя…
Я посмотрела ей в глаза и впервые за весь вечер усмехнулась.
– Я ещё даже не начинала.
Настя сжала мою руку.
– Я с тобой. Что бы ни случилось.
Мы подъехали к дому. В окнах горел свет – тёплый, домашний. Я представила, как там все ждут. Саша, наверное, нервничает, поглядывает на часы. Анечка болтает с бабушкой Таней о французских глаголах. Папа проверяет качество коньяка уже третью рюмку. Мама суетится над столом. Свекровь жалуется на всё подряд, свёкор делает вид, что читает.
Нормальная семья в ожидании праздника.
– Спасибо, Настюш. За всё.
– Позвони, если что. Я приеду в любое время.
Я кивнула и вышла из машины. Февральский ветер резал щёки. Мороз въедался под кожу. Но я почти не чувствовала холода. Шла к дому в своём красном платье, на каблуках, с размазанной тушью. Жена, которой только что изменили в день годовщины свадьбы. Бабушкин жемчуг холодил шею, напоминая о вечной любви. О той, которая оказалась не такой уж вечной.
У двери остановилась. Достала телефон. Сорок семь пропущенных от Димки. Десяток сообщений. Не стала читать. Набрала Сашу.
– Мам, где ты? Бабушка с дедушкой уже изнервничались! Папа звонил?
– Солнышко, праздник отменяется. – Голос дрогнул, но я справилась. – Скажи папе, когда приедет, чтобы объяснил всем почему.
– Мам, что случилось? Ты плачешь?
– Папа тебе расскажет. Я сейчас войду. И Саша… Я люблю тебя. Тебя и Анечку. Что бы ни случилось, помни это.
– Мам, ты меня пугаешь.
– Всё будет хорошо, солнышко. Не сразу, но будет.
Выключила телефон. Сделала глубокий вдох. Расправила плечи. И толкнула дверь.
В прихожей пахло праздником – мамины фирменные пироги, папин коньяк, духи свекрови – резкие, удушающие. Из гостиной доносились голоса. Спорили о чём-то. Кажется, о политике. Папа с Александром Николаевичем вечно спорят – один либерал, другой государственник.
Я сняла пальто. Поправила платье. Посмотрела в зеркало – война войной, а внешний вид по расписанию. Вытерла остатки туши под глазами. Поправила жемчуг. И пошла рассказывать семье, что праздника не будет. Что жизнь, которую мы строили двадцать лет, рухнула за пятнадцать минут в кабинете на кожаном диване.
Красное платье было к лицу. Платье воина, идущего в бой. Жаль, что Дима так и не увидел.
А может, и к лучшему.
Глава 1
Дверь в гостиную была приоткрыта. Оттуда доносились голоса, смех, звон бокалов. Праздник в разгаре. Все ждут виновников торжества.
Я остановилась на пороге. Посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Красное платье, размазанная тушь, растрёпанные волосы. Жемчуг бабушки как насмешка – память о вечной любви на шее у обманутой жены.
Вытерла лицо ещё раз. К чёрту. Пусть видят.
Толкнула дверь.
Первой меня заметила мама.
– Верочка! Наконец-то! Мы уже… – Она осеклась, увидев моё лицо. – Господи, что случилось?
Все повернулись ко мне. Папа замер с рюмкой в руке. Людмила Васильевна перестала жаловаться на что-то там. Александр Николаевич отложил журнал. Саша вскочила с дивана. Анечка выглянула из-за плеча бабушки Тани.
Тишина.
– Праздник отменяется, – сказала я. Голос звучал спокойно. Даже странно. – Дима не придёт. Он занят.
– Как это не придёт? – Свекровь поднялась с дивана. – Мы же договаривались! Двадцать лет свадьбы!
– Да. Двадцать лет. – Я прошла в гостиную. Села в кресло. Ноги гудели. – Он празднует по-своему. С Леной. Лена. Лена Беспалова...... На кожаном диване в кабинете.
Тишина взорвалась.
– Что?! – Папа резко поставил рюмку. Коньяк выплеснулся на скатерть.
– Верочка, ты что-то путаешь… – Мама подошла ко мне, взяла за руку. Ладонь у неё дрожала.
– Не путаю. – Я посмотрела на свекровь. – Ваш Димочка трахался с фитнес-тренером, пока мы тут собирались праздновать годовщину. Я их застала. Простите за подробности.
Людмила Васильевна схватилась за сердце. Классика жанра.
– Как ты смеешь! Мой сын никогда…
– Ваш сын, – я встала, – последние три месяца изменяет мне с девицей, которая годится ему в дочери. Сегодня, в день нашей свадьбы, я нашла его в кабинете. Голым. С ней.
– Мам! – Саша бросилась ко мне. Обняла. – Мам, это правда?
Я кивнула. Прижала дочь к себе. Пахло её шампунем – яблочным, детским ещё.
– Где мой ножик? – Папа двинулся к выходу. – Где, блядь, мой охотничий ножик?
– Михаил! – Мама преградила ему дорогу. – Сядь. Немедленно.
– Таня, отойди. Я этому козлу яйца отрежу.
– Папа, не надо. – Я устало опустилась обратно в кресло. – Он не стоит тюрьмы.
– А что случилось? – Анечка подошла ближе. Глаза огромные, испуганные. – Где папа?
– Папа… – я замялась. Как объяснить двенадцатилетней дочери? – Папа сделал очень плохую вещь. Он обидел маму.
– Ничего он не сделал! – взвизгнула Людмила Васильевна. – Это всё наветы! Димочка сейчас придёт и всё объяснит!
Как по заказу, хлопнула входная дверь.
– Вера! Вера, чёрт возьми, открой!
Димкин голос. Пьяный уже. Быстро же накатил.
– Вера, я знаю, ты дома! Открой, нам нужно поговорить!
Я не двинулась. Саша прижалась ко мне крепче.
– Может, впустить его? – неуверенно предложил Александр Николаевич. – Выслушать…
– Выслушать что? – Я посмотрела на свёкра. – Как он засовывал член в двадцативосьмилетнюю дуру? Простите, Анечка.
– ВЕРА! – Димка начал колотить в дверь. – Открой, блядь! Это мой дом тоже!
– Вообще-то, – я достала телефон, – это МОЙ дом. Записан на меня. Как и квартира родителей. Как и доля в медцентрах.
Папа усмехнулся.
– Умница дочка. Я всегда говорил – документы решают.
Людмила Васильевна двинулась к двери.
– Я открою сыну. Он имеет право…
– Сядьте. – Мой голос был как лёд. – Это мой дом. Я решаю, кого впускать.
Она замерла. В глазах – ненависть.
– Ты всегда была стервой. Окрутила моего мальчика, присосалась…
– Мам, хватит! – Саша вскочила. Лицо пылало. – Вы не смеете так говорить!
– Саша, сядь, – я удержала дочь. – Бабушка расстроена. Трудно признать, что вырастила подлеца.
БАМ! БАМ! БАМ!
Димка колотил уже ногами.
– Я выбью эту чёртову дверь! Вера! Дай объясниться!
– Полицию вызвать? – Папа уже набирал номер.
– Погоди. – Я встала. Подошла к двери. – Дима. Уходи.
– Вера, любимая, открой. Прости меня. Это ничего не значило!
– Уходи, Дима.
– Я напьюсь! Я сдохну без тебя! Вера!
– Папа придёт? – Анечка вцепилась в бабушку Таню. Та прижала внучку к себе.
– Вера, ну пусть войдёт, – неожиданно сказала мама. – Пусть дети увидят, каков их отец на самом деле.
Я посмотрела на неё. Мама кивнула – мол, доверься.
Открыла дверь.
Димка ввалился в прихожую. Рубашка наполовину расстёгнута – та самая, белая, которую утром видела на нём. Теперь со следами помады на воротнике. Волосы всклокочены. От него несло перегаром – успел где-то хлопнуть.
– Вера! – Он бросился ко мне, но я отступила. – Любимая, прости! Это ошибка!
– Ошибка? – Я смотрела на него как на чужого. – Три месяца ошибки?
Он замер. За моей спиной все вышли в прихожую. Людмила Васильевна ахнула, увидев сына.
– Димочка! Что с тобой?
– Мама? – Он моргнул, фокусируя взгляд. – Вы все здесь…
– Да, мы все здесь. – Я скрестила руки на груди. – Собрались отмечать нашу годовщину. А ты где был, Димочка?
– Я… работал.
– Работал. – Я кивнула. – С Леной. На диване?
– Вера, не при детях…
– А трахаться с шлюхой в день годовщины – это при детях можно?
– Не смей называть её шлюхой!
Тишина.
Даже Людмила Васильевна заткнулась.
– Что ты сказал? – Мой голос упал до шёпота.
Дима понял, что ляпнул. Попятился.
– Я не то хотел…
– Папа? – Анечка вышла вперёд. – Daddy, what did you do? (Папочка, что ты сделал?)
Он посмотрел на младшую дочь. В глазах мелькнуло что-то похожее на стыд.
– Анечка, солнышко, папа…
– Папа изменил маме, – жёстко сказала Саша. – С какой-то блядью. В день их годовщины.
– Саша! – взвыли в унисон обе бабушки.
– А что? – Старшая дочь встала рядом со мной. – Пусть знает правду. Хватит врать.
Димка смотрел на дочерей. Анечка отступила за спину бабушки. Саша стояла, сжав кулаки.
– Я видела, как ты смотришь на неё в телефоне, – вдруг сказала Саша. – Её фотки во ВК. Думал, я не замечу?
Что?!
– Ты знала? – Я повернулась к дочери.
– Подозревала. – Саша пожала плечами. – Но надеялась, что ошибаюсь. Что мой отец не такая мразь.
– Саша! Ты не понимаешь…
– Не подходи! – Она выставила руку. – Ты мне больше не отец.
– Вот и ладненько, – неожиданно весело сказал папа. – Раз концерт окончен, может, выпьем? За крах иллюзий?
– Михаил Петрович! – возмутилась Людмила Васильевна. – Как вы можете в такой момент!
– А что такого? – Папа пожал плечами. – Праздника не будет, зять оказался козлом, но коньяк-то хороший пропадает.
Мама фыркнула. Потом хихикнула. Потом расхохоталась.
– Ты прав. К чёрту. Наливай.
– Вы все с ума сошли! – Свекровь повернулась к сыну. – Димочка, скажи им! Объясни!
– Что объяснить, мам? – Сел прямо на пол в прихожей. – Что я идиот? Что потерял всё ради… ради…
– Ради силиконовой жопы, – услужливо подсказала Саша.
– Александра! – взвизгнула Людмила Васильевна.
– Достала! – рявкнул вдруг папа. – Заткнитесь уже со своим Димочкой! Ваш Димочка – мерзавец и предатель. Обидел мою дочь, унизил внучек. Так что либо молчите, либо валите отсюда вместе с ним.
– Как вы смеете! – Александр Николаевич поднялся. – Это наш сын!
– Был сын. – Папа налил себе коньяка. Выпил залпом. – Теперь – бывший зять. Неудачный.
– Может, хватит? – тихо сказала мама. – Дети же…
Все посмотрели на Анечку. Она стояла, прижавшись к бабушке Тане, и тихо плакала.
– Иди к папе, солнышко, – позвал Димка. – Иди, обними папу.
Анечка покачала головой.
– You hurt mummy, (Ты обидел маму,) – прошептала она. – I don't want to hug you. (Я не хочу тебя обнимать.)
Я устала. Дико, смертельно устала. Хотелось лечь и не просыпаться. Но нельзя. Дети смотрят.
– Уходи, Дима. – Я подошла к двери, открыла её. – Просто уходи.
– Вера…
– Завтра поговорим. Через адвокатов. А сейчас – уходи.
Он поднялся. Пошатываясь, двинулся к выходу. У порога обернулся.
– Я люблю тебя. Всегда любил только тебя.
– Странный способ показывать любовь. – Я устало прислонилась к косяку. – Через чужую вагину.
Людмила Васильевна ахнула. Папа фыркнул в коньяк.
– Это был просто секс…
– Уходи, Дима.
Он ушёл. Я закрыла дверь. Повернула замок. Прислонилась спиной.
– Ну что, – папа поднял рюмку, – за новую жизнь?
– Папа, не надо, – я покачала головой.
– Надо, Верочка. – Он налил ещё рюмку, протянул мне. – Самое страшное позади. Ты молодец. Гордимся.
– Нечем тут гордиться. – Я взяла рюмку. Руки дрожали. – Двадцать лет коту под хвост.
– Не под хвост, – мама обняла меня. – У тебя две прекрасные дочери. Бизнес. Мы. Это не под хвост.
– Мы уезжаем. – Людмила Васильевна величественно двинулась к выходу. – Александр, подай пальто.
У двери свекровь обернулась.
– Это ты во всём виновата. Не умела удержать мужа. Растолстела, запустила себя…
– Людмила Васильевна, – я перебила её. – Идите нахуй.
Она поперхнулась. Саша хихикнула. Даже Анечка перестала плакать.
– Как… как ты смеешь!
– Легко. – Я отпила коньяк. Обжёг горло. – Двадцать лет терпела ваши наезды. Хватит. Ваш сын – говно. Яблоко от яблони. Всего хорошего.
Они ушли. Хлопнули дверью так, что задрожали стёкла.
– Ну и слава богу, – выдохнула мама. – Невыносимая баба.
– Mummy? – Анечка подошла ко мне. – Will daddy come back? (Папа вернётся?)
Я присела перед ней на корточки. Вытерла её слёзы.
– Не знаю, малышка. Но что бы ни случилось, я всегда буду с тобой. И Саша. И бабушки с дедушкой. Мы – семья.
Она кивнула. Обняла меня за шею.
– I love you, mummy. (Я люблю тебя, мамочка.)
– И я тебя, солнышко.
Саша подошла, обняла нас обеих.
– Мы справимся, мам. Без него. Даже лучше будет.
Я посмотрела на старшую дочь. Шестнадцать лет, а уже такая взрослая. Когда успела?
– Спасибо, родная.
– За что?
– За то, что ты со мной.
– Всегда, мам. – Она сжала моё плечо. – Ты у нас крутая. Правда, дед?
– Истинная правда, – папа налил ещё коньяка. – В Царёвых слабаков не бывает.
– А плакать можно? – спросила я.
– Нужно, – мама прижала меня к себе. – Выплачь, родная. Выплачь всё.
И я заплакала. Уткнулась маме в плечо и разревелась, как в детстве. Саша гладила меня по голове. Анечка прижималась сбоку. Папа что-то бормотал про то, что найдёт Диме управу.
На столе стыли мамины пироги. Свечи в торте так и не зажгли. Двадцать лет семейной жизни закончились за один вечер.
Красное платье было испорчено слезами и тушью.
Но я была дома. С теми, кто меня любит. С теми, кто не предаст.
И это было главное.
– Мам? – Саша вдруг достала телефон. – Я… я записала его на диктофон. Когда он орал под дверью. И потом тоже. Это же пригодится для развода?
Умная девочка.
– Пригодится, солнышко. Спасибо.
– Может, выложить в сеть? – она хитро улыбнулась. – Пусть все знают, какой он козёл.
– Саша, нет. – Я покачала головой. – Не опускайся до его уровня. Мы выше этого.
– Ладно. – Она спрятала телефон. – Но если что – у меня есть компромат.
– Вот это правильно, – одобрил папа. – Война так война. Без сантиментов.
– Может, поедим? – предложила мама. – Пироги остывают. И суп есть, и салаты…
– Не хочется, – я покачала головой.
– Надо, – мама была непреклонна. – Дети не ели. Да и нам не помешает.
За столом было странно. Праздничная скатерть, красивая посуда, но никакого праздника. Анечка ковыряла вилкой в тарелке. Саша демонстративно ела, как ни в чём не бывало.
– Что будем делать? – спросил папа.
– Разводиться. – Я отпила чаю. Горячий, обжигающий. Хорошо. – Завтра позвоню адвокату.
– У меня есть контакты, – предложила мама. – Помнишь Серёжу Воронова? Сын Натальи Павловны. Отличный адвокат, специализируется на разводах.
– Хорошо.
– И раздел имущества, – добавил папа. – Чтобы по закону. Половина бизнеса твоя.
– Посмотрим.
– А мы? – тихо спросила Анечка. – Where will we live? (Где мы будем жить?)
– Здесь, малышка. В нашем доме. Это наш дом, записан на маму.
– А папа?
– Папа… папа найдёт, где жить.
С Леной, подумала я, но вслух не сказала.
– Может, к нам переедете? – предложила мама. – Пока всё не уляжется.
– Нет, мам. Спасибо. Но это мой дом. Я никуда не уйду.
– Правильно, – папа стукнул кулаком по столу. – Нечего отступать. Пусть он съезжает.
Телефон завибрировал. Настя.
"Как ты? Что творится? Нужна помощь?"
"Всё рассказала. Родители в шоке. Дети тоже. Свекровь послала нахуй."
"АААА! Красава! Жалею, что не видела!"
"Завтра увидимся? Надо многое обсудить."
"Конечно. Приеду с утра. Держись, подруга."
– Настя завтра приедет, – сообщила я.
– Хорошо, – мама кивнула. – Вдвоём легче.
Мы ещё посидели. Поговорили о бытовых вещах – кто заберёт детей в школу, что с продуктами, нужно ли менять замки. Обычные вещи, которые помогают не сойти с ума.
В десять родители стали собираться.
– Может, останемся? – предложила мама. – Вдруг он вернётся.
– Не вернётся. – Я обняла её. – Он не самоубийца. Но спасибо.
– Звони в любое время, – папа чмокнул меня в лоб. – Если что – приеду сразу. С ружьём.
– Пап, не надо ружья.
– Ладно. Без ружья. Но кулаки никто не отменял.
Они ушли. Дом сразу стал тихим и пустым.
– Мам? – Саша обняла меня. – Ложись спать. Мы с Анечкой уберём.
– Не надо, я сама…
– Мам. Иди. Мы справимся.
Я посмотрела на дочерей. Мои девочки. Ради них стоит жить дальше.
– Хорошо. Только переоденусь.
Глава 2
Проснулась от того, что голова раскалывалась. Будто кто-то молотком изнутри долбит. Во рту – пустыня Сахара. В желудке – революция.
Открыла глаза. Чужой потолок. Чужие шторы. Где я?
А. Настя. Квартира Насти.
Память услужливо подкинула картинки вчерашнего вечера. После ухода родителей я всё-таки сломалась. Позвонила Насте. Она примчалась через двадцать минут, забрала меня и девочек. Саша с Анечкой устроились в гостевой спальне. Мы с Настей… что было дальше?
Виски. Было много виски.
Телефон завибрировал на тумбочке. Протянула руку, чуть не свалилась с кровати. Взяла.
Сорок семь пропущенных вызовов. Все от Димки.
Двадцать три сообщения.
Господи.
Села. Голова закружилась. Подождала, пока устаканится. Открыла сообщения.
23:47 – "Вера, прости. Давай поговорим."
23:52 – "Я идиот. Знаю. Но дай шанс объяснить."
00:15 – "Ты не берёшь трубку. Понимаю. Но выслушай."
00:43 – "Это ничего не значило. Клянусь. Просто секс."
01:20 – "Вера, я люблю тебя. Только тебя. Всегда любил."
01:56 – "Ответь, пожалуйста. Я с ума схожу."
02:34 – "Где ты? Дома никого. Девочки где???"
03:12 – "Если ты у Насти, передай, что я мудак."
03:45 – "Прости прости прости прости прости"
04:23 – "Лена ничто по сравнению с тобой. Она пустышка."
05:01 – "Я сдохну без тебя и девочек. Правда сдохну."
05:44 – "Почему ты не отвечаешь, сука?!"
05:45 – "Прости. Не хотел. Просто больно."
06:32 – "Вера, пожалуйста. 20 лет же. Неужели всё?"
07:15 – "Я у родителей. Мама плачет. Спасибо тебе."
07:48 – "Это всё твоя вина. Вечно на работе. Холодная стала."
07:50 – "Блядь, опять не то написал. Удали предыдущее."
08:23 – "Встретимся? Кафе, ресторан, где хочешь."
08:57 – "Молчишь. Понятно. Адвокатов натравишь теперь?"
09:34 – "А может не надо? Может попробуем ещё раз?"
10:02 – "Вера, я тебя умоляю. Ответь хоть что-нибудь."
10:43 – "Ладно. Молчи. Но это не конец. Я буду бороться."
Дверь приоткрылась. Настя заглянула с подносом.
– Живая? О, смотрю, изучаешь эпистолярное наследие.
– Угу. – Я потёрла виски. – Тут целая поэма. От любви до ненависти и обратно.
– Покажешь? – Настя поставила поднос на тумбочку. Кофе, тосты, апельсиновый сок. И две таблетки аспирина. – Хотя не надо. Сама догадываюсь.
Выпила аспирин. Залпом допила сок.
– Девочки как?
– Нормально. Саша делает завтрак. Анечка помогает. Молодцы у тебя дочки.
– Да. – Я отпила кофе. Горячий, крепкий. То что надо. – Спасибо, что приютила.
– Вер, не тупи. – Настя села на край кровати. – Мы же не просто подруги. Мы семья. Ты бы для меня то же сделала.
– Сделала бы.
– Вот и всё. Ешь давай. Потом обсудим план действий.
Я откусила тост. Есть не хотелось, но надо. Организм требовал топлива после вчерашнего.
– Какой план? Развод, раздел имущества, опека над детьми.
– Это понятно. Я про другое. – Настя хитро улыбнулась. – Про то, как мы накажем козла и его подстилку.
– Настя, я не хочу мстить.
– А я хочу. – Её глаза сверкнули. – Он унизил мою подругу. В день годовщины. С какой-то фитнес-шлюхой. Это требует возмездия.
– Какого возмездия?
– Увидишь. – Она подмигнула. – Доедай и пойдём к девочкам. Саша там такой омлет забабахала – пальчики оближешь.
В кухне пахло яйцами и кофе. Саша колдовала у плиты, Анечка резала помидоры. Обе в фартуках Насти – с котиками.
– Мам! – Анечка бросилась ко мне. – How are you feeling? (Как ты себя чувствуешь?)
– Нормально, малышка. А вы как?
– We're okay. – Она прижалась ко мне. – Саша делает омлет по бабушкиному рецепту.
– С сыром и помидорами, – уточнила Саша, не оборачиваясь. – Садитесь, сейчас готово будет.
Я смотрела на дочерей и сердце сжималось. Вчера их мир рухнул. А они держатся. Готовят завтрак. Заботятся обо мне.
– Девочки, простите меня.
– За что? – Саша обернулась. – Ты ничего плохого не сделала.
– За вчерашнее. За скандал. Вы не должны были это видеть.
– Мам, хватит. – Саша выключила плиту. – Мы не маленькие. И лучше правда, чем ложь.
– She's right, mummy. (Она права, мамочка.) – Анечка кивнула. – We needed to know. (Нам нужно было знать.)
Позавтракали все вместе. Омлет и правда был отличный. Настя травила байки из офиса, пытаясь развеселить. Девочки улыбались. Но я видела – глаза грустные.
Телефон снова завибрировал. Мама.
– Привет, мам.
– Верочка, как ты? Как девочки? Мы с папой всю ночь не спали, переживали.
– Нормально, мам. Мы у Насти. Завтракаем.
– Может, переезжайте к нам? – В голосе мамы звучала надежда. – Места хватит. И нам спокойнее будет.
– Спасибо, но нет. Мы вернёмся домой. Это наш дом.
– Вера, ну подумай. Вдруг он опять явится?
– Сменю замки. – Я отпила кофе. – И вообще, хватит бегать. Я ничего плохого не сделала.
– Ладно. – Мама вздохнула. – Но если что – сразу звони. Папа готов примчаться в любую секунду.
– Знаю. Передай ему, что я его люблю.
– Передам. И ещё – я договорилась с Серёжей Вороновым. Он ждёт твоего звонка.
– Хорошо. Позвоню.
Распрощалась с мамой. Посмотрела на Настю.
– Пора возвращаться домой.
– Уверена? – Настя нахмурилась. – Может, ещё денёк побудете?
– Нет. Хватит прятаться.
Собрались быстро. Настя довезла нас до дома. У ворот притормозила.
– Точно не хотите, чтобы я зашла?
– Спасибо, подруга. Но мы сами.
Обняла Настю. Вышли.
Дом встретил тишиной. Странной, непривычной. Обычно по субботам Димка включал музыку, готовил завтрак. Его фирменные блинчики.
Больше не будет блинчиков.
– Что будем делать? – спросила Саша.
– Собирать его вещи. – Я сняла пальто. – Чем быстрее уберём, тем лучше.
– А куда деть? – Анечка сняла куртку. – In the garage? (В гараж?)
– Пока да. Потом заберёт.
Поднялись в спальню. Открыла шкаф. Димкины рубашки, костюмы, галстуки. Запах его парфюма.
Стало тошно.
– Давайте просто в пакеты, – предложила Саша. – Без разбора.
Стали складывать. Молча, методично. Рубашки, брюки, носки, трусы. Двадцать лет совместных покупок.
В ящике комода наткнулась на коробочку. Картье. Сердце ёкнуло – неужели подарок мне к годовщине?
Открыла.
Браслет. Золотой, с подвесками. Красивый. И совершенно не в моём вкусе. Я такие никогда не ношу. Димка это знает.
Значит, не мне.
– Что там? – Саша заглянула через плечо. – О! Картье! Дорогой небось.
– Не мне. – Я захлопнула коробочку. – Для Лены, видимо.
– Выкинуть?
– Нет. Пусть забирает. Это его деньги.
– Мам, а это что? – Анечка вытащила из-под кровати папку.
Открыла. Документы. Какие-то чеки, квитанции…
Стоп.
Договор аренды квартиры. На Димкино имя. Адрес в центре. Дата – три месяца назад.
Сука.
Он снимал квартиру для неё. Для встреч. Пока я думала, что он на объектах.
Телефон зазвонил. Димка. Сбросила.
Зазвонил снова.
И снова.
На пятый раз ответила.
– Чего тебе?
– Вера! Слава богу! Я уж думал, ты телефон выкинула. Где вы были?
– Не твоё дело.
– Вера, давай встретимся. Поговорим спокойно. Без истерик.
– Без чьих истерик? – Я села на кровать. – Моих? Я вчера не истерила. Это ты орал под дверью.
– Прости. Я был не в себе. Выпил лишнего.
– Димка, чего ты хочешь?
– Вернуться домой. К тебе. К девочкам. Вера, это моя семья!
– Надо было думать раньше. До того, как полез в трусы к фитнес-тренеру.
– Это ошибка была! Глупость! Кризис среднего возраста!
– Три месяца кризиса? Ты даже квартиру снял. Для встреч.
Молчание.
– Откуда ты знаешь?
– Нашла документы. Под кроватью. Не самое умное место для тайн.
– Вера, я могу всё объяснить…
– Не надо. – Я устало потёрла лоб. – Просто не надо. Заберёшь вещи и документы. Мы сложим в гараж.
– Вера, ну не будь такой! Двадцать лет же! Неужели всё перечеркнуть из-за одной ошибки?
– Из-за одной? – Я рассмеялась. – Дима, я не дура. Это не первый раз. Просто раньше я закрывала глаза.
– Что ты несёшь? Никогда раньше…
– Ольга из бухгалтерии. Пять лет назад. Ирина с объекта. Три года назад. Продолжать?
Молчание.
– Откуда…
– Женщины всегда знают. Просто иногда предпочитают молчать. Ради семьи. Ради детей. Но знаешь что? Хватит. Я устала притворяться, что всё хорошо.
– Вера, но я же всегда возвращался! Всегда выбирал тебя!
– Какая честь. – Сарказм так и капал. – Спасибо, что выбирал меня после того, как трахал других.
– Не говори так! Ты же знаешь, я люблю только тебя!
– Странная у тебя любовь, Дима. Через чужие вагины.
– Сука! – Он сорвался. – Вечно ты всё опошлишь! Фригидная сука.
– Что? – Я не поверила ушам. – Что ты сказал?
– Прости, я не хотел… Просто ты доводишь…
Отключилась. Хватит.
Фригидная сука. Так он обо мне думает?
Телефон зазвонил снова. Неизвестный номер.
– Алло?
– Вера Михайловна? – Женский голос. Молодой. Знакомый. – Это Лена. Лена Беспалова.
Охренеть.
– Чего тебе?
– Я… я хотела извиниться. Я не знала, что у вас годовщина. Дима сказал, вы разводитесь.
– И ты поверила?
– Да. – Голос дрогнул. – Он говорил, что вы давно живёте как соседи. Что любви нет. Что остаётесь вместе только из-за детей.
Классика. Мужской набор отмазок номер один.
– И что? Это оправдание?
– Нет. Я… я правда не знала. Он никогда не говорил о годовщине. Клянусь.
– Лена, зачем ты звонишь?
– Хотела… не знаю. Извиниться. Объяснить. Я не хотела разрушать семью.
– Но разрушила.
– Да. – Она всхлипнула. – Простите. Я дура. Поверила ему. Думала, он любит меня.
– Любит? – Я фыркнула. – Девочка, Дима любит только себя. И свой член. Всё остальное – так, декорации.
– Я поняла. – Голос стал жёстче. – Вчера, когда вы ушли. Он… он назвал меня тупой пиздой. Сказал, что я всё испортила.
Вот оно, истинное лицо моего мужа.
– Сочувствую. Но это ваши проблемы.
– Да. Знаю. Просто… берегите дочерей. Он о них даже не вспомнил. Только о себе переживал.
– Спасибо за совет. Всего хорошего.
– Вера Михайловна! Подождите! Он… он опасный, когда злится. Будьте осторожны.
Что? Это угроза или предупреждение?
– В смысле?
– Просто будьте осторожны. Он… бывает агрессивным. Когда выпьет.
Отключилась.
Я сидела на кровати с телефоном в руке. Димка агрессивный? За двадцать лет он ни разу не поднял на меня руку. Орал – да. Хлопал дверьми – да. Но чтобы ударить?
Хотя вчера под дверью он был как бешеный…
– Мам? – Саша присела рядом. – Кто звонил?
– Лена. Извинялась.
– Серьёзно? – Саша фыркнула. – Совесть проснулась?
– Видимо. И ещё… предупредила. Что папа бывает агрессивным.
Саша помолчала. Потом тихо сказала:
– Я видела однажды. Как он швырнул телефон в стену. Когда сделка сорвалась. И ещё… ударил кулаком по столу. Так, что стакан разбился.
– Почему не сказала?
– А что говорить? – Она пожала плечами. – Он не нас бил. Вещи.
Пока.
– Ладно. – Я встала. – Продолжим. Чем быстрее закончим, тем лучше.
К вечеру вся одежда была упакована. Двенадцать больших пакетов. Два чемодана. Коробки с обувью.
Спустили всё в гараж.
– Мам, а это? – Анечка показала на полку с наградами. Кубки, грамоты, фотографии.
– Пусть пока остаются. Потом разберёмся.
Вернулись в дом. Уставшие, грязные, но с чувством выполненного долга.
– Душ и спать, – скомандовала я. – Завтра воскресенье, можно поспать подольше.
– Мам, – Саша обняла меня. – Мы молодцы, да?
– Молодцы, солнышко. Большие молодцы.
– And tomorrow? (А завтра?) – спросила Анечка. – What will we do? (Что будем делать?)
– Жить, – я поцеловала её в макушку. – Просто жить. По-новому.
Девочки ушли. Я осталась на кухне. Налила себе чаю. Села у окна.
Телефон завибрировал. СМС от незнакомого номера.
"Вера Михайловна, это Сергей Воронов. Ваша мама дала контакт. Готов встретиться в понедельник. Поможем решить всё быстро и в вашу пользу."
Ответила: "Спасибо. Понедельник подходит. Время?"
"10 утра? Офис на Тверской, вышлю адрес."
"Договорились."
Всё. Процесс запущен. Обратной дороги нет.
Допила чай. Поднялась в спальню. Бывшую нашу спальню. Теперь – мою.
Легла на середину кровати. Раскинула руки. Столько места. Всё моё.
Странное чувство. Пустота пополам с облегчением.
Закрыла глаза. Завтра будет новый день. Первый день новой жизни.
Без лжи. Без предательства. Без мужа.
Страшно? Да.
Но я справлюсь.
Глава 3
Утро началось с запаха блинов. Не Димкиных – он делал тонкие, кружевные. Саша пекла по-своему – толстенькие, пышные, как оладьи.
Спустилась на кухню. Дочери уже вовсю хозяйничали. Саша у плиты, Анечка накрывала на стол. Домашние, в пижамах, растрёпанные. Мои девочки.
– Доброе утро, хозяюшки.
– Мам! – Анечка бросилась обнимать. – We made breakfast! (Мы приготовили завтрак!) Blini with jam! (Блины с вареньем!)
– Вижу, солнышко. Пахнет волшебно.
– Садись, – Саша не оборачиваясь скомандовала. – Сейчас будет готово. Чай или кофе?
– Чай. – Я села за стол. Тот самый, за которым мы завтракали двадцать лет. Те же чашки, те же салфетки. Только Димки нет. – Девочки, вы молодцы.
– Мам, перестань. – Саша перевернула блин. – Мы не инвалиды. Справимся.
Завтракали молча. Точнее, я молчала. Девочки болтали о школе, о подругах, о планах на каникулы. Старались вести себя как обычно. Но я видела – Анечка то и дело поглядывает на пустое место Димки. Саша демонстративно его игнорирует, но рука дрожит, когда наливает чай.
Мой телефон лежал экраном вниз. Не хотела видеть новые сообщения. Знала – они есть. Дима не из тех, кто легко сдаётся.
– Что планируем на сегодня? – спросила, доедая третий блин. Аппетит вернулся. Хороший знак.
– Homework, (Домашнее задание,) – вздохнула Анечка. – French test tomorrow. (Завтра тест по французскому.)
– А я думала погулять, – Саша собрала тарелки. – Но если ты хочешь побыть дома…
– Нет, погуляем. – Я встала, обняла старшую дочь. – Нам всем нужен воздух. После обеда сходим в парк?
– Yes! – Анечка запрыгала. – Can we take bikes? (Можно взять велосипеды?)
– Конечно, малы…
ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ!
Звонок в дверь. Резкий, требовательный.
Мы переглянулись.
– Папа? – прошептала Анечка.
ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ!
– Я посмотрю. – Саша двинулась к двери, но я удержала её.
– Нет. Я сама.
Подошла к двери. Глянула в глазок.
Людмила Васильевна. И Александр Николаевич. Оба при параде – она в норковой шубе несмотря на плюсовую температуру, он в кашемировом пальто.
– Кто там? – Саша встала за спиной.
– Бабушка с дедушкой. Папины родители.
– Может, не открывать?
Соблазнительно. Но…
ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ!
– Вера! Открывай! Мы знаем, что ты дома! – Голос свекрови пробивался сквозь дверь. – Нам нужно поговорить!
– По-женски, – пробормотала я.
– Что? – Саша не поняла.
– Ничего. – Глубокий вдох. Выдох. – Идите наверх. Обе.
– Мам, я останусь…
– Саша, пожалуйста. Это взрослый разговор.
– Который они опять будут вести при детях? – Дочь скрестила руки на груди. – Я остаюсь.
– Me too! (Я тоже!) – Анечка вцепилась в мою руку.
Господи. Ну что за упрямство.
– Ладно. Но молчите. Что бы ни говорили – молчите. Договорились?
Кивнули синхронно.
Открыла дверь.
– Наконец-то! – Людмила Васильевна ввалилась в прихожую, обдав меня облаком удушающих духов. – Мы уже подумали, ты сбежала!
– С чего бы мне бегать из собственного дома? – Я отступила, пропуская их. – Чем обязана в воскресенье с утра?
– Нам нужно поговорить. – Александр Николаевич снял пальто. Повесил на вешалку, как у себя дома. – Серьёзно поговорить.
– О чём?
– О вашем браке, разумеется! – Свекровь прошла в гостиную. Села на диван – тот самый, где вчера рыдала. – О будущем моего сына!
Я прошла следом. Села в кресло напротив. Девочки встали за моей спиной – как телохранители.
– Насколько я помню, вчера всё было сказано.
– Вчера были эмоции! – Людмила Васильевна достала платок. Промокнула сухие глаза. – Сегодня нужно думать разумно!
– И что же разумного вы хотите сказать?
– Вера, – Александр Николаевич сел рядом с женой. – Мы понимаем, ты расстроена. Имеешь право. Димка поступил… необдуманно.
– Необдуманно? – Я приподняла бровь. – Это вы так измену называете?
– Не надо громких слов! – Свекровь взмахнула платком. – Мужчины есть мужчины! У всех бывают… увлечения!
– Увлечения. – Я кивнула. – Понятно. Продолжайте.
– Вера, будь благоразумна. – Александр Николаевич наклонился вперёд. – Подумай о детях. Им нужен отец.
– Им нужен отец, который не изменяет с фитнес-тренерами. Простите за прямоту.
Людмила Васильевна поперхнулась. Достала из сумочки пузырёк.
– Валидол! Дайте валидол!
Александр Николаевич засуетился, откручивая крышку.
– Вот! Довела! Довела мать до сердечного приступа!
Я молча смотрела, как свекровь театрально закатывает глаза, прижимая таблетку под язык. Оскар за драматизм.
– Если плохо, могу скорую вызвать, – предложила ровным тоном.
– Не надо скорой! – Людмила Васильевна резко ожила. – Надо, чтобы ты перестала ломаться и простила сына!
– Простила? – Я откинулась в кресле. – За что простила? За измену? За ложь? За унижение?
– За то, что он мужчина! – взвыла свекровь. – Нормальный, здоровый мужчина! С потребностями!
– Mum, – Анечка тихо дёрнула меня за плечо. – What are they talking about? (О чём они говорят?)
– Потом объясню, малышка.
– Вот! – Людмила Васильевна ткнула в нас пальцем. – Вот твоя проблема! Вечно на работе! Вечно с детьми! А мужу внимания – ноль!
– То есть это я виновата, что он мне изменил?
– А кто? – Свекровь вскочила. Валидол, видимо, помог. – Посмотри на себя! Растолстела! Не следишь за собой! Ходишь в каких-то тряпках!
Я посмотрела на себя. Домашние джинсы, футболка. Обычная одежда для воскресного утра.
– В отличие от Лены, да? Она-то в форме.
– Не смей упоминать эту шлюху! – взвизгнула Людмила Васильевна.
– Почему? Вы же только что объясняли, что Дима имел право на… как вы сказали? Увлечения?
– Это другое!
– Чем?
– Она соблазнила его! Охомутала! Мой мальчик никогда бы…
– Ваш мальчик, – я перебила, – сорок пять лет. И последние три месяца регулярно трахал двадцативосьмилетнюю дуру. По собственному желанию.
– Как ты смеешь! – Свекровь снова полезла за валидолом. – При детях! Какие слова!
– Бабушка, – вдруг подала голос Саша. – А вы знаете, что папа снял квартиру для встреч с ней?
Тишина.
– Что? – Александр Николаевич повернулся к внучке. – Какую квартиру?
– Для секса. – Саша пожала плечами. – Мы вчера нашли договор аренды. Три месяца платил.
– Это… это неправда! – Людмила Васильевна смотрела на нас дикими глазами. – Вы врёте! Димочка не мог!