Клетка короля

Размер шрифта: 13

King’s Cage Copyright

Jacket design by Sarah Nichole Kaufman

Endpapers and map illustrated by Amanda Persky All rights reserved. No part of this book may be used or reproduced in any manner whatsoever without written permission except in the case of brief quotations embodied in critical articles and reviews

1. Мэра

Я поднимаюсь на ноги, когда он мне позволяет.

Цепь, прикрепленная к шипастому ошейнику, тянет наверх. Края впиваются в кожу – не настолько глубоко, чтобы пустить кровь. Пока что. Но запястья у меня уже окровавлены. Я стерла их за много дней, проведенных без сознаниях, в грубых, раздирающих плоть оковах. Белые рукава окрашены темно-красным и ярко-алым – засохшие пятна и свежие, которые свидетельствуют о пережитом испытании. Кровь показывает придворным, сколько я уже выстрадала.

Мэйвен стоит надо мной с непонятным выражением лица. Зубцы отцовской короны делают его еще выше, как будто железо растет прямо из черепа. Корона блестит. Каждый зубец – изгибающийся черный язык пламени, увенчанный бронзой и серебром. Я сосредотачиваюсь на этой мучительно знакомой вещи, чтобы не смотреть Мэйвену в глаза. Он всё равно подтаскивает меня ближе, держась за другую цепь, которой я не вижу. Только чувствую.

Белая рука обхватывает мое израненное запястье – довольно ласково. Против собственной воли я обращаю взгляд на лицо Мэйвена, больше не в силах отворачиваться. Его улыбку не назовешь доброй. Тонкая и острая, как бритва. Каждый зуб словно впивается в меня. А хуже всего – глаза. Это ее глаза, глаза Элары. Когда-то я считала их холодными, сделанными из живого льда. Теперь я знаю точно. Самый жаркий огонь горит синим, и глаза Мэйвена – не исключение.

Тень пламени. Мэйвен уж точно пылает, но вокруг него – тьма. Под глазами, испещренными серебристыми прожилками, залегли черные и синие пятна, похожие на следы побоев. Мэйвен давно не спал. Он похудел, стал более поджарым и жестоким. Его волосы, черные, как бездна, отросли до ушей и вьются на концах, щеки по-прежнему гладкие. Иногда я забываю, какой он молодой. Как молоды мы оба.

Под платьем ноет буква М, выжженная на груди.

Мэйвен быстро поворачивается, крепко держа цепь в кулаке и вынуждая меня двигаться вместе с ним. Я – как луна, которая вращается вокруг планеты.

– Будьте свидетелями моей победы, посмотрите на эту пленницу, – говорит Мэйвен, расправляя плечи перед многочисленной публикой.

По меньшей мере триста Серебряных знатных и не очень, военных и штатских. Я с особой остротой осознаю присутствие Стражей неподалеку; яркие плащи постоянно напоминают о моей быстро сужающейся клетке. Охранники-Арвены тоже держатся в поле зрения – их белая форма слепит меня, а способность душит. Впору задохнуться от их давящего присутствия.

Голос короля эхом разносится по великолепным просторам площади Цезаря, и толпа отзывается. Очевидно, повсюду расставлены микрофоны и динамики, которые передают ужасные слова короля всему городу – и, несомненно, всему королевству.

– Вот предводитель Алой гвардии, Мэра Бэрроу.

Несмотря на свое затруднительное положение, я едва удерживаю смешок. «Предводитель». Смерть матери не мешает Мэйвену врать.

– Убийца, террористка, смертельный враг нашего королевства. Теперь она стоит на коленях перед нами, и все видят ее кровь.

Цепь снова натягивается, вынуждая меня торопливо рысить вперед, вытянув руки, чтобы не потерять равновесия. Я тупо повинуюсь, опустив глаза. Сплошной спектакль. Гнев и стыд охватывают меня, когда я понимаю, какой ущерб это простое действие нанесет Алой гвардии. Красные по всей Норте увидят, как я пляшу под дудку Мэйвена, и решат, что мы слабы, побеждены, недостойны их внимания, усилий, надежды. Тогда как это страшно далеко от правды. Но я ничего не могу сделать – не здесь, не сейчас, когда всецело завишу от милосердия Мэйвена. Я думаю про Корвиум – город-крепость, где мы видели пожары по пути в Чок. После нашего сообщения в эфире там случился бунт. Это был первый революционный взрыв – или последний? Мне не суждено узнать. Сомневаюсь, что кто-нибудь удосужится принести пленнице газету.

Кэл предупредил меня об опасностях гражданской войны уже давно, еще при жизни отца. До того как он потерял всех, кроме взрывной девочки-молнии. «Мятеж на обеих сторонах», – сказал он. Но стоя здесь, на поводке, перед придворными Мэйвена и его Серебряными подданными, я не вижу никакого раскола. Хотя я показала им всё, что могла, рассказала про выстроенную Мэйвеном тюрьму, про близких, которых у них отняли, про то, как король и его мать предали их доверие, для Серебряных я по-прежнему – враг. От этого впору кричать, но я не стану. Голос Мэйвена всегда будет громче моего.

«Мама и папа тоже это видят?» Меня вновь охватывает грусть, и я с силой прикусываю губу, чтобы сдержать слезы. Несомненно, где-то рядом стоят видеокамеры, нацеленные мне в лицо. Я это знаю, хотя не чувствую их. Мэйвен не упустит возможности запечатлеть мое падение.

«Сейчас они увидят, как я умру?»

Ошейник намекает, что нет. Зачем устраивать такой спектакль, если Мэйвен намерен просто меня прикончить? Другой человек, вероятно, ощутил бы облегчение, а у меня внутренности холодеют от страха. Он не подарит мне смерть. Только не Мэйвен. Я чувствую это в его прикосновении. Его длинные, бледные пальцы по-прежнему обхватывают мое запястье, а вторая рука сжимает поводок. Даже теперь, когда я целиком принадлежу ему, он не желает меня отпускать. Я бы предпочла казнь этой клетке, извращенному пристрастию безумного мальчика-короля.

Я помню его записки, каждая из которых кончалась словами «До встречи».

Мэйвен продолжает говорить, но его голос отдается в моей голове глухо, как жужжание шершня, который подлетел слишком близко. Я оборачиваюсь, и мой взгляд падает на толпу придворных. Все они стоят, гордые и мерзкие, в траурных нарядах. Лорд Воло из Дома Самоса и его сын, Птолемус, великолепны в своих черных полированных доспехах с чешуйчатой серебряной перевязью от бедра до плеча. При виде Птолемуса я чувствую жгучий алый гнев. Я подавляю желание броситься и ободрать ему ногтями все лицо. Поразить в сердце, как он сделал с моим братом. Это желание отражается в моих глазах, и у Птолемуса хватает наглости ухмыльнуться. Если бы не ошейник и не молчаливые охранники, ограничивающие меня во всем, я бы превратила его кости в дымящееся стекло.

Отчего-то его сестра, которая некогда была моим лютым врагом, не смотрит на меня. Эванжелина, в платье, покрытом шипами из черного хрусталя, – неизменная сверкающая звезда этого жестокого созвездия. Наверное, она скоро станет королевой – она вытерпела уже достаточно долгую помолвку. Ее взгляд устремлен в спину короля; темные глаза, горя, сосредоточенно изучают его затылок. Ветерок шевелит блестящую волну серебряных волос и отдувает их с плеч, однако Эванжелина не движется. Она далеко не сразу замечает, что я смотрю на нее. И даже тогда она едва взглядывает на меня. Ее глаза пусты, лишены эмоций. Я больше не стою внимания леди Самос.

– Мэра Бэрроу – пленница короны, и она предстанет перед судом короля и совета. Она должна ответить за свои многочисленные преступления.

Интересно, каким образом?

Толпа ревет в ответ, приветствуя решение Мэйвена. Это всё Серебряные, но попроще, не благородного происхождения. Они радуются словам короля, но двор никак не реагирует. Более того, некоторые сереют, их лица становятся злыми, каменными. Особенно Дом Мерандуса. Их траурные наряды испещрены темно-синими полосами – это проклятый цвет мертвой королевы. В то время как Эванжелина не обращает на меня внимания, они вглядываются в мое лицо с пугающей сосредоточенностью. Со всех сторон – пылающие синие глаза. Я ожидаю услышать в голове шепот. Десятки голосов, вроде червей в гнилом яблоке. Но в моем сознании тишина. Возможно, Арвены играют роль не только тюремщиков, но и защитников – они подавляют мою способность, а заодно и способности тех, кто мог бы обратить свою силу против меня. Очевидно, это приказ Мэйвена. Никто не смеет повредить мне здесь.

Никто, кроме него.

Но всё уже болит. Больно стоять, больно двигаться, больно думать. От падения, от сонара, от невыносимой тяжести молчания. И это только физическая боль. Синяки. Трещины в костях. Боль, которая пройдет, если дать время. За остальное не поручусь. Мой брат погиб. Я пленница. И я не знаю, что на самом деле произошло с моими друзьями в тот день, невесть сколько времени назад, когда я заключила эту дьявольскую сделку. Кэл, Килорн, Кэмерон, мои братья Бри и Трами. Мы оставили их там, на поляне, но они были ранены, обездвижены, беззащитны. Мэйвен мог отправить к ним отряд убийц, чтобы довершить начатое. Я обменяла себя на остальных – и даже не знаю, был ли в этом смысл.

Мэйвен ответил бы, если бы я спросила. Я вижу это в его лице. После каждой жестокой фразы глаза короля обращаются на меня, подчеркивая очередную ложь, которую он скармливает своим восторженным подданным. Он желает убедиться, что я смотрю на него, наблюдаю, внимательно слушаю. Какой же он ребенок.

Я не стану умолять Мэйвена. Не здесь и не так. У меня достаточно гордости.

– Мои отец и мать погибли, сражаясь с этими зверями, – гневно продолжает Мэйвен. – Они пожертвовали жизнью, чтобы сохранить королевство. Защитить вас.

Хоть я и побеждена, но невольно вскидываю голову и отвечаю шипением на огненный взгляд Мэйвена. Мы оба помним, как умер старый король. Как его убили. Королева Элара внушила свою волю Кэлу, превратив любимого принца-наследника в смертоносное оружие. Мы с Мэйвеном наблюдали, как Кэла вынудили стать убийцей отца, отсечь королю голову и лишиться всех шансов на корону. Я видела с тех пор много ужасных вещей, но это воспоминание по-прежнему меня преследует.

Я, в общем, не помню, что случилось с королевой при штурме Корроса. Состояние ее трупа служило достаточным свидетельством того, что может сделать с человеческой плотью необузданная молния. Я знаю, что убила ее без сомнений, без сожалений, без раскаяния. Внезапная гибель Шейда породила бешеную бурю. Мое последнее отчетливое воспоминание о битве за Коррос – это падающий брат, пронзенный неумолимой, холодной стальной иглой Птолемуса. Каким-то образом тот скрылся от моей слепой ярости, а королева нет. По крайней мере, мы с полковником постарались, чтобы мир узнал о судьбе Элары, и продемонстрировали ее тело во время эфира.

Жаль, что Мэйвен не обладает способностями покойной королевы – тогда он заглянул бы ко мне в голову и увидел, какой именно конец постиг его мать. Я хочу, чтобы он испытал боль потери с той же силой, как я.

Он не сводит с меня глаз, заканчивая свою заученную речь. Одну руку Мэйвен вытянул, чтобы получше показать цепь, связывающую нас. Всё, что он делает, – отработано и доведено до совершенства ради наилучшего впечатления.

– Я клянусь продолжить их дело, положить конец Алой гвардии и истребить чудовищ вроде Мэры Бэрроу – или умереть.

Мне хочется крикнуть: «Ну так умри!»

Рев толпы заглушает мои мысли. Сотни людей приветствуют своего короля и его тиранию. Я плакала, пока шла по мосту, на глазах у стольких Серебряных, обвинявших меня в гибели близких. Я до сих пор чувствую слезы на щеках. И теперь впору заплакать вновь, не от грусти, а от гнева. Как они могут верить ему? Как могут глотать эту ложь?

Меня поворачивают, как куклу. Собрав остаток сил, я вытягиваю шею и ищу взглядом камеры – глаза всего мира. «Смотрите внимательно, – прошу я. – Поймите, что он лжет». Я сжимаю зубы и сужаю глаза, выражая (надеюсь) непокорство, мятеж и ярость. «Я – девочка-молния. Я – буря». Но такое ощущение, что это тоже ложь. Девочка-молния мертва.

Но я обязана сделать последнее усилие ради нашего дела, ради людей, которых я люблю и которые еще свободны. Они не увидят, как в эту минуту я спотыкаюсь. Нет, я устою. Понятия не имею как, но я должна продолжать борьбу, даже здесь, в чреве зверя.

Еще один рывок – и я разворачиваюсь лицом к придворным. Серебряные холодно смотрят на меня; цвет их кожи оттеняют синие, черные, фиолетовые тона, лишенные жизни. В жилах этих людей, скорее, сталь и алмазы, чем кровь. Они изучают не меня, а Мэйвена. И в их глазах я читаю ответ. В них я вижу алчность.

На долю секунды я испытываю жалость к мальчику-королю, который так одинок на троне. А потом, в глубине души, чувствую дразнящий прилив надежды.

«Ох, Мэйвен. В какую же историю ты влез».

Остается лишь гадать, кто нанесет первый удар.

Алая гвардия – или эти дамы и господа, готовые перерезать Мэйвену горло и отнять все, ради чего погибла его мать.

Он передает мой поводок одному из Арвенов, как только мы покидаем крыльцо дворца, и торопливо отступает в огромную переднюю. Странно. Мэйвену так не терпелось меня вернуть, посадить в клетку – и вот он отбрасывает цепь, даже не взглянув на свою добычу. «Трус», – говорю я себе. Ему не хватает сил посмотреть на меня, когда мы не на публике.

– Ты сдержал обещание? – с трудом дыша, спрашиваю я.

Голос, которым я столько дней не пользовалась, звучит хрипло.

– Ты – человек слова?

Мэйвен не отвечает.

Остальные придворные заходят следом. Их ряды движутся без заминок, основываясь на замысловатых правилах этикета. Только я тут неуместна – первая следую за королем, в нескольких шагах позади него, там, где должна идти королева. Но никогда еще я не была так далека от этого титула.

Я смотрю на самого крупного из своих тюремщиков, надеясь разглядеть в нем что-то, кроме слепой верности. Он в белой форме, потной, пуленепробиваемой, застегнутой до горла. И в блестящих перчатках. Не шелк, а резина. Я вздрагиваю при этом зрелище. Несмотря на свою удушающую способность, Арвены не намерены полагаться на удачу, имея дело со мной. Если моей искорке удастся выскользнуть из-под контроля, перчатки защитят их руки и позволят и дальше удерживать меня в ошейнике, в оковах, в клетке. Этот здоровенный Арвен не смотрит в мою сторону – его взгляд устремлен вперед, губы сосредоточенно поджаты. Второй ведет себя точно так же – он шагает с другой стороны, в ногу с братом (или кузеном). У обоих блестящие лысые макушки, и я вспоминаю Лукаса Самоса. Моего добродушного стража и друга, которого казнили из-за того, что я существовала, – и потому что воспользовалась им. Повезло, что Кэл приставил ко мне такого приличного Серебряного в качестве тюремщика. Впрочем, я понимаю, что мне и сейчас везет. Равнодушных стражей будет проще убить.

Потому что они должны умереть. Как-то. Каким-то образом. Если я намерена сбежать, если намерена вернуть себе свою молнию, они – первое препятствие на моем пути. Следующие цели вычислить нетрудно. Стражи короля, прочие охранники и сотрудники безопасности, рассеянные по дворцу, ну и, разумеется, сам Мэйвен. Я не уйду отсюда, не оставив здесь труп – его или собственный.

Я думаю, как бы убить Мэйвена. Обвить цепь вокруг шеи и выдавить жизнь из его тела. Эти мысли отвлекают меня от осознания того, что с каждым шагом я углубляюсь в недра дворца – по белому мрамору, вдоль высоких блестящих стен, под десятками люстр с хрустальными лампами в виде языков пламени. Всё такое же прекрасное и холодное, как раньше. Тюрьма с золотыми засовами и алмазными решетками. По крайней мере, мне не придется столкнуться с самым жестоким и опасным тюремщиком. Старая королева мертва. Тем не менее я дрожу при одной мысли об Эларе Мерандус. Ее призрак витает у меня в голове. Однажды она ворвалась в мои воспоминания. Теперь королева стала одним из них.

Какая-то фигура в доспехах возникает в поле моего зрения – она огибает охрану, втискиваясь между королем и мной. Он движется в одном темпе с нами – это Страж, пусть даже на нем нет маски и плаща. Очевидно, он знает, что я думаю, как бы удавить Мэйвена. Я прикусываю губу и готовлюсь к болезненному вторжению шепота.

Но нет, этот человек не из Дома Мерандуса. На нем черная, как обсидиан, броня, у него серебряные волосы, а кожа светлая, как луна. А глаза, когда он бросает на меня взгляд через плечо… они черны и пусты.

Птолемус.

Я бросаюсь вперед, сама не понимая, что делаю, и ни о чем не беспокоясь. Любой ценой – оставить на нем шрам. Интересно, серебряная кровь на вкус такая же, как красная?

Мне не суждено это узнать.

Ошейник тянет назад, так резко, что спина у меня выгибается дугой и я валюсь на пол. Чуть сильнее – и я сломала бы шею. От удара головой о мраморный пол мир вокруг плывет, однако этого недостаточно, чтобы меня удержать. Я с трудом поднимаюсь, глядя на покрытые броней ноги Птолемуса, который разворачивается ко мне. Я вновь бросаюсь к нему – и снова ошейник не пускает.

– Хватит, – шипит Мэйвен.

Он остановился, чтобы полюбоваться моими жалкими попытками отплатить Птолемусу. Вся процессия тоже остановилась; придворные сгрудились, чтобы посмотреть, как жалкая красная крыса тщетно пытается бороться.

Ошейник как будто стягивается, и я с трудом сглатываю, хватаясь за горло.

Мэйвен не сводит глаз с сужающейся полосы металла.

– Эванжелина, я сказал: хватит.

Невзирая на боль, я поворачиваюсь и вижу ее у себя за спиной. Она стоит, сжав кулак. Как и Мэйвен, Эванжелина смотрит на мой ошейник. Он движется и пульсирует – очевидно, в такт сердцебиению.

– Позвольте, я дам ей свободу, – говорит она, и мне кажется, что я ослышалась. – Я освобожу ее здесь и сейчас. Отпустите стражу, и я убью ее, даже несмотря на молнии.

Я рычу, как настоящий зверь, каким они меня считают:

– Рискни!

Всем сердцем я желаю, чтобы Мэйвен согласился. Несмотря на раны, на дни, проведенные в молчании, на многолетнее унижение, совсем не похожее на жизнь девушки-магнетрона, я готова принять вызов Эванжелины. Один раз я уже ее побила. Могу и повторить. По крайней мере, это шанс. Гораздо лучший, чем всё, на что я рассчитывала.

Мэйвен переводит взгляд с ошейника на свою нареченную, и на его лице появляется натянутая жгучая усмешка. И в ней я вижу Элару.

– Вы подвергаете сомнению приказы короля, леди Эванжелина?

Между губ, покрытых фиолетовой помадой, сверкают зубы. Пелена придворных манер грозит развеяться, но, прежде чем Эванжелина успевает сказать что-нибудь по-настоящему пагубное, к ней подходит отец и касается ее руки. Намек ясен: «Повинуйся».

– Нет, – рычит она, хотя я слышу «да».

И наклоняет шею, изображая поклон.

– Ваше величество.

Ошейник слабеет и охватывает мою шею с прежней силой. Или даже чуть слабей, чем раньше. Хорошо, что Эванжелина не так скрупулезна, какой хочет казаться.

– Мэра Бэрроу – пленница короны, и король поступит с ней, как сочтет нужным, – говорит Мэйвен, и его взрывная невеста опускает глаза.

Он обводит взглядом остальных придворных, убеждаясь, что его намерения ясны.

– Смерть – слишком хороший исход для нее.

В толпе знати проносятся перешептывания. Я слышу нотки возражения, но большинство согласно с Мэйвеном. «Странно». Я думала, все они захотят, чтобы меня предали самой страшной казни и вывесили на корм хищным птицам. Чтобы моя кровь окрасила земли, отвоеванные Алой гвардией. Но, очевидно, мне готовят судьбу похуже.

«Похуже».

Так сказал Джон, когда увидел, что кроется в моем будущем и куда ведет мой путь. Он знал, что так будет. Знал – и сообщил королю. Ценой моей свободы, ценой жизни Шейда он купил себе место рядом с Мэйвеном.

Я нахожу Джона в толпе – прочие держатся от него на расстоянии. Глаза у провидца красные и пылающие, преждевременно поседевшие волосы стянуты в аккуратный хвост. Еще один пес-новокровка для Мэйвена Калора, хотя на Джоне и нет цепей. Потому что он помог Мэйвену прервать нашу операцию по спасению Детского легиона, прежде чем та успела начаться. Он открыл Мэйвену наши планы и наше будущее. Преподнес меня мальчику-королю на блюдечке. Предал всех нас.

Джон, разумеется, тоже смотрит на меня. Я не ожидаю извинений за то, что он сделал, да и не приму их.

– А как насчет допроса?

Этот голос я не узнаю. Но лицо мне знакомо.

Самсон Мерандус, боец, жестокий шепот, двоюродный брат погибшей королевы. Он проталкивается ко мне, и я невольно вздрагиваю. Когда-то, в прошлой жизни, я видела, как на арене он заставил противника покончить с собой. Килорн тогда сидел рядом со мной, смотрел, подбадривал бойцов и наслаждался последними часами свободы. Потом его хозяин умер, и вся наша жизнь изменилась. Мы пошли иным путем. И вот я лежу на девственно-чистом мраморе, замерзшая, окровавленная, не более чем собачка у ног короля.

– Для допроса она тоже слишком хороша, ваше величество? – продолжает Самсон, протянув ко мне белую руку.

Он хватает меня за подбородок и заставляет поднять голову. Я подавляю желание укусить его. Не нужно давать Эванжелине еще один повод стянуть удавку.

– Только подумайте, что она видела и сколько знает. Она – их вожак, и через нее мы можем истребить все это проклятое племя.

Он ошибается, но тем не менее мое сердце начинает колотиться в груди. Я знаю достаточно, чтобы причинить немало ущерба. Перед моими глазами мелькает остров Так, полковник, близнецы из республики Монфор. Наши агенты в легионах. В городах. «Свистки» по всей стране, которые переправляют беженцев в безопасные места. Драгоценные, тщательно скрываемые секреты, которые вот-вот раскроются. Скольким я наврежу, если расскажу то, что знаю? Сколько народу погибнет, если меня расколют?

И это только военные тайны. Гораздо хуже – темные недра моего собственного сознания. Углы, где я держу самых страшных демонов. Принц, которого я помнила, любила и хотела видеть настоящим. А еще – Кэл. Всё, что я сделала, чтобы сохранить его. Всё, на что не обратила внимания. Все разы, когда лгала себе насчет его преданности. Стыд и ошибки не дают мне покоя, подгрызают корни. Я не позволю Самсону – и Мэйвену – увидеть это внутри меня.

Я готова взмолиться: «Пожалуйста, не надо». Но мои губы не движутся. Как бы я ни ненавидела Мэйвена, как бы ни хотела причинить ему боль, я знаю, что он – мой единственный шанс. Но мольбы о пощаде в присутствии его основных союзников и злейших врагов лишь ослабят и без того слабого короля. Поэтому я молчу, стараясь игнорировать хватку Самсона и глядя только на Мэйвена.

Наши взгляды встречаются – и это мгновение кажется одновременно долгим и кратким.

– Вы слышали приказ, – отрывисто говорит Мэйвен, кивая моим стражам.

Их хватка крепка, но не болезненна; они поднимают меня на ноги и, держа за руки и за цепи, выводят из толпы. Я оставляю прочих позади. Эванжелину, Птолемуса, Самсона и Мэйвена.

Король разворачивается на каблуках, направляясь в другую сторону. К тому единственному, что еще способно его согреть.

К трону из застывшего пламени.

2. Мэра

Я никогда не остаюсь одна.

Тюремщики не уходят. Их всегда двое, и они постоянно наблюдают за мной, постоянно глушат меня и подавляют. Достаточно запертой двери, чтобы я никуда не делась. Впрочем, я даже не могу подойти к ней поближе без того, чтобы меня не оттащили обратно в центр комнаты. Охранники сильнее, чем я, и неустанно бдят. Единственная возможность скрыться от их глаз – в маленькой ванной, полной белого кафеля и золотистых кранов, с полосой Молчаливого камня на полу. Нескольких перламутрово-серых плиток достаточно, чтобы разболелась голова и сжалось горло. В ванной мне следует поторапливаться и не тратить даром ни одной мучительной секунды. Я вспоминаю Кэмерон и ее способность. Она может убить кого угодно силой своего молчания. Как бы меня ни угнетала постоянная бдительность стражей, я не желаю задохнуться на полу ванной в обмен на несколько минут покоя.

Забавно, но я привыкла считать, что мой главный страх – остаться одной. Теперь я всегда при ком-то – и мне еще никогда не было так жутко.

Моей молнии нет вот уже четыре дня.

Пять.

Шесть.

Семнадцать.

Тридцать один.

Я отмечаю каждый день на плинтусе рядом с кроватью, вилкой выцарапывая зарубку. Приятно оставить здесь след, причинить хоть небольшой ущерб моей тюрьме – Дворцу Белого огня. Арвены не возражают. По большей части они игнорируют меня, сосредоточившись лишь на поддержании полной, абсолютной тишины. Они сидят на своих местах у двери, как статуи с живыми глазами.

Это не та комната, в которой я жила в прошлый раз. Очевидно, поселить пленницу там же, где и невесту принца, сочли неуместным. Но тем не менее я не в камере. Моя клетка довольно уютна и хорошо обставлена. Плюшевая кровать, полка со скучными книгами, несколько стульев, обеденный стол, даже красивые занавески. Всё – нейтральных оттенков серого, коричневого и белого. Комната лишена ярких красок, как и Арвены, вытягивающие из меня силу.

Я постепенно привыкаю спать одна, однако ночные кошмары преследуют меня – без Кэла, который их отгонял. Без того, кто обо мне заботился. Каждый раз, просыпаясь, я трогаю сережки у себя в ухе и называю по имени каждый камушек. Бри, Трами, Шейд, Килорн. Братья по крови и по оружию. Трое живых, один мертвый. Жаль, что нет сережки в пару подаренной Гизе, чтобы со мной была и частичка сестры. Иногда она мне снится. Ничего конкретного, просто проблески ее лица, медно-рыжие волосы, похожие цветом на пролитую кровь. Слова Гизы преследуют меня. «Однажды кто-нибудь придет и отнимет всё, что у тебя есть». Она была права.

Зеркал нет даже в ванной. Но я знаю, как на меня влияет это место. Несмотря на обильную пищу и минимум движений, я худею. Под кожей вырисовываются кости – заметней обычного. Я чахну. Делать, в общем, нечего, только спать или читать налоговый кодекс Норты, но тем не менее я постоянно ощущаю изнеможение. От любого прикосновения образуются синяки. А ошейник кажется горячим на ощупь, пусть даже я мерзну и дрожу. Может быть, это лихорадка. Может быть, я умираю.

Но пожаловаться некому. Я вообще почти не разговариваю. Дверь открывают, чтобы принести еду и воду, чтобы сменить тюремщиков, – и всё. Я не вижу ни одной Красной горничной, ни одного слуги, хотя, несомненно, они есть во дворце. Арвены приносят откуда-то одежду, белье, еду. Они же и прибираются, морщась от необходимости выполнять столь низменную работу. Очевидно, пустить сюда Красного слишком опасно. При этой мысли я улыбаюсь. Значит, Алая гвардия по-прежнему угрожает королю – достаточно, чтобы ввести столь жесткие ограничения и не подпускать ко мне даже слуг.

Вообще никого. Никто не приходит поглазеть на девочку-молнию, позлорадствовать. В том числе Мэйвен.

Арвены со мной не разговаривают. Они не назвали своих имен. Поэтому я дала им прозвища. Кошка – пожилая женщина, ниже меня ростом, с крошечным личиком и внимательными острыми глазками. Яйцеголовый – с белым круглым черепом, лысый, как и остальные его сородичи. У Трио вытатуированы три линии на шее, похожие на аккуратный след когтей. Зеленоглазая Клевер, примерно моего возраста, бесстрастно выполняет свои обязанности. Она единственная, кто смеет взглянуть мне в глаза.

Когда я впервые поняла, что Мэйвен хочет меня вернуть, я ожидала боли, темноты или того и другого. Но, главное, я думала, что придется терпеть пытку под его пылающим взглядом. Однако ничего подобного не произошло. В тот день, когда меня привезли и заставили встать перед ним на колени, Мэйвен пообещал выставить мой труп напоказ. Но палачи так и не пришли за мной. И никакой шепот, например Самсон Мерандус или мертвая королева, не попытался забраться мне в голову и обнаружить мои мысли. Если таково мое наказание, оно скучное. У Мэйвена нет воображения.

Голоса по-прежнему звучат в моей голове. Слишком много воспоминаний. Они режут, как лезвия. Я пытаюсь заглушить боль нудными книжками, но слова расплываются у меня перед глазами, буквы меняются местами, и я вижу имена людей, которых покинула. Живых и мертвых. И всегда, всюду – Шейд.

Пускай моего брата убил Птолемус, но именно я столкнула его с Шейдом. Потому что была эгоисткой и считала себя чем-то вроде спасителя мира. Потому что в очередной раз поверила тому, кому не следовало верить, и принялась бросать чужие жизни на кон, как азартный игрок – карты. «Но ты же освободила заключенных из тюрьмы. Ты стольким дала свободу – и спасла Джулиана».

Слабая мысль – и еще более слабое утешение. Теперь я знаю, какова была цена атаки на Коррос. И каждый день думаю, что не согласилась бы заплатить ее, будь у меня выбор. Ни ради Джулиана, ни ради сотни живых новокровок. Я ни одного из них не освободила бы ценой жизни Шейда.

А в итоге – никакой разницы. Мэйвен несколько месяцев просил меня вернуться. Каждая окровавленная записка содержала мольбы. Он надеялся сломить мою волю трупами, мертвыми телами. Но я думала, что не заключу такой сделки, что меня не тронет даже тысяча невинных жертв. А теперь я жалею, что давным-давно не сделала, как он просил. Прежде чем Мэйвен додумался напасть на тех, к кому я искренне неравнодушна. Он знал, что я спасу их. Знал, что Кэл, Килорн, мои родные – единственные, ради кого я уступлю. Я отдала все, чтобы сохранить им жизнь.

Похоже, Мэйвен не собирается пытать меня. Даже с помощью сонара, машины, созданной для того, чтобы, используя мои собственные молнии, разорвать меня на части, нерв за нервом.

Мои муки ничего ему не принесут. Мать хорошо обучила Мэйвена. Единственное утешение – знать, что молодой король лишился своего злобного руководителя. Пока меня держат здесь и стерегут день и ночь, Мэйвен – один, во главе королевства, и Элара Мерандус больше не направляет руку сына и не прикрывает его спину.

Прошел месяц с тех пор, как я дышала свежим воздухом, и почти столько же – с тех пор как я видела что-нибудь, кроме этой комнаты и того немного, что открывается из окна.

Окно выходит в дворцовый сад, который уже давно облетел. Руки зеленых придали причудливые формы небольшой купе деревьев. Летом, наверно, они выглядят прелестно – покрытые листвой и цветами венцы с необыкновенными спиральными зубцами-ветвями. Но голые, скрюченные дубы, вязы и буки похожи на скелеты; их сухие мертвые сучья скребут друг о друга, как когти. Двор безлюден, заброшен. Совсем как я.

«Нет», – мысленно рычу я.

За мной придут.

Я не теряю надежды. У меня всё переворачивается в животе каждый раз, когда открывается дверь. Я ожидаю увидеть Кэла, Килорна или Фарли. Или Бабулю в чужом обличье. Даже полковника. Теперь я бы заплакала от радости, увидев его кровавый глаз. Но никто за мной не приходит. Никто не придет.

Жестоко позволять надеяться, когда надежды быть не может.

И Мэйвен это знает.

Когда вечером тридцать первого дня садится солнце, я понимаю, в чем заключается его замысел.

Он хочет, чтобы я сгнила тут. Зачахла. Чтобы меня позабыли.

В мертвом саду с серого, как сталь, неба падает первый снег. Стекло холодно на ощупь, но замерзать оно отказывается.

И я тоже.

Снег на улице так красив в утреннем свете – обнаженные деревья покрывает белая блестящая корочка. Днем она растает. По моему подсчету, сейчас 11 декабря. Холодное, серое, мертвое время, нечто среднее между осенью и зимой. Настоящий снег ляжет только через месяц.

Дома мы прыгали с крыльца в сугроб, даже после того как Бри сломал ногу, приземлившись на засыпанную снегом поленницу. На лечение брата у Гизы ушел месячный заработок, а мне пришлось украсть большую часть того, что понадобилось нашему так называемому врачу. Это случилось за год до того, как Бри призвали. Последняя зима, когда наша семья была вместе. В последний раз. За всю жизнь. И мы больше никогда не станем единым целым.

Мама и папа с Гвардией. Гиза и оставшиеся в живых братья – тоже. Они в безопасности. В безопасности. В безопасности. Я повторяю эти слова каждое утро. Они утешают меня, даже если это неправда.

Я медленно отодвигаю тарелку. Приевшаяся сладкая овсянка, фрукты и тост не доставляют мне никакого удовольствия.

– Я поела, – по привычке говорю я, зная, что никто не ответит.

Кошка уже стоит рядом и сердито смотрит на недоеденную порцию. Держа тарелку, как таракана, на вытянутой руке, она несет ее к двери. Я быстро вскидываю голову, надеясь хоть мельком увидеть прихожую. Как всегда, там пусто, и у меня обрывается сердце. Кошка с лязгом бросает тарелку на пол – если та и разбилась, Кошку это не волнует. Слуги приберутся. Дверь захлопывается, и Кошка возвращается на место. Трио сидит на стуле с другой стороны, скрестив руки на груди. Его немигающий взгляд устремлен мне в грудь. Я буквально чувствую тишину. Она напоминает наброшенное на голову одеяло, которое удерживает мою молнию под спудом, где-то далеко, там, куда я даже не могу дотянуться. И от этого мне хочется содрать с себя кожу.

Ненавижу это ощущение. Ненавижу.

Не-на-ви-жу.

Я швыряю стакан в противоположную стену, и вода забрызгивает отвратительную серую краску. Мои стражи не ведут и бровью. Я часто бью посуду.

От этого становится легче. На минутку. Наверно.

Я выполняю привычные действия. Режим, который сложился за месяц заточения. Проснуться. Немедленно пожалеть об этом. Получить завтрак. Потерять аппетит. Дождаться, когда еду унесут. Немедленно пожалеть об этом. Выплеснуть воду. Немедленно пожалеть об этом. Содрать белье с постели. Разорвать простыни, иногда с воплями. Немедленно пожалеть об этом. Взяться за книжку. Посмотреть в окно. Посмотреть в окно. Обед. Повторить.

Вот такая я деловая девчонка.

Или, точней сказать, женщина?

Восемнадцать лет – водораздел между ребенком и взрослым. А мне исполнилось восемнадцать несколько недель назад. Семнадцатого ноября. Никто, впрочем, этого не знал и не заметил. Вряд ли Арвенов заботит, что их подопечная стала на год старше. Это интересует только одного человека во дворце. И он, к моему облегчению, не нанес мне визит. Хоть какая-то радость. Меня держат в плену, в окружении самых неприятных людей на свете, но, по крайней мере, не нужно терпеть присутствие Мэйвена.

До сегодняшнего дня.

Абсолютная тишина раскалывается – не от взрыва, а от щелчка. Знакомый звук отпираемого дверного замка. Вне графика, без предупреждения. Я резко поворачиваюсь на звук, и Арвены тоже – от удивления они теряют концентрацию. Внезапно заколотившееся сердце гонит по моим венам адреналин. На долю секунды вспыхивает надежда. Я представляю, кто может быть за дверью.

Мои братья. Фарли. Килорн.

КЭЛ.

Я хочу, чтобы там оказался Кэл. Я хочу, чтобы его огонь поглотил дворец и всех этих людей.

Но на пороге стоит человек, которого я не знаю. Только его одежда знакома – черная форма с серебряной отделкой. Офицер службы безопасности, безымянный и не имеющий особого значения. Он заходит в мою темницу, оставив дверь открытой. За ней толпятся другие, такие же, как он. В передней становится темно от их количества.

Арвены вскакивают, удивленные не меньше, чем я.

– Что вы делаете? – сердито спрашивает Трио.

Я впервые слышу его голос.

Кошка делает, как ее учили – встает между мной и сотрудником безопасности. Меня оглушает прилив тишины, полный ее страха и замешательства. Он обрушивается на меня, как волна, поглощая небольшие остатки сил. Я сижу на стуле, как прикованная, стараясь не рухнуть на пол в присутствии посторонних.

Сотрудник безопасности ничего не говорит. Он смотрит в пол. Ждет.

Следом входит она, в платье из игл. Ее серебряные волосы зачесаны и украшены камнями под цвет короны, которую ей не терпится надеть. Я вздрагиваю при виде Эванжелины – безупречной, холодной, опасной, настоящей королевы с виду, хоть и не по званию. Потому что она еще не королева. За это поручусь.

– Эванжелина, – негромко произношу я, стараясь, чтобы голос не дрожал – одновременно от страха и от того, что я отвыкла говорить.

Ее черные глаза касаются меня с деликатностью свистящего кнута. Она обводит взглядом мое тело, отмечая каждый изъян, каждое несовершенство. Я знаю, что недостатков много. Наконец взгляд Эванжелины падает на ошейник. Она разглядывает заостренные металлические концы, и ее губы кривятся от отвращения и неутолимой жажды. Как легко ей было бы нажать, вогнать концы ошейника мне в горло, чтобы я истекла кровью до капли.

– Леди Самос, вам не разрешается сюда ходить, – говорит Кошка, по-прежнему стоя между нами.

Я удивлена ее смелостью.

Взгляд Эванжелины перебегает на стражницу, а насмешливая улыбка становится еще шире.

– Ты думаешь, я нарушу приказ короля, моего жениха? – она издает ледяной смешок. – Я здесь по его повелению. Он приказывает доставить заключенную на суд. Немедленно.

Каждое слово причиняет боль. Месяц заточения внезапно кажется слишком коротким. Отчасти мне хочется ухватиться за стол – пусть Эванжелина силой вытаскивает меня из моей клетки. Но даже заточение не лишило девочку-молнию гордости. Пока не лишило.

«И никогда не лишит», – напоминаю я себе.

Я стою на подгибающихся ногах. Суставы болят, руки трясутся. Месяц назад я зубами и ногтями атаковала брата Эванжелины. Я пытаюсь призвать как можно больше огня, хотя бы для того, чтобы держаться прямо.

Но Кошка не движется. Она кивает Трио и встречается взглядом с кузеном.

– Мы не получали распоряжений. В правилах этого нет.

Эванжелина опять смеется, показав белые сверкающие зубы. Ее улыбка прекрасна и жестока, как клинок.

– Вы отказываетесь повиноваться мне, страж Арвен?

Она касается леса игл, составляющих ее платье. Они липнут к ладони Эванжелины, как к магниту. Через секунду у нее полная пригоршня шипов. Она держит в руке послушные фрагменты металла и терпеливо ждет, приподняв бровь. Арвены не станут применять свою оглушительную способность к дочери Самоса, уж тем более к будущей королеве.

Охранники молча обмениваются взглядами, явственно обдумывая вопрос Эванжелины со всех сторон. Трио хмурится и сердито смотрит на нее. Наконец Кошка шумно вздыхает. Она отступает. Сдается.

– Я этого не забуду, – негромко произносит Эванжелина.

Я чувствую себя беззащитной перед ней, в одиночестве, под взглядом ее пронизывающих глаз, пусть даже за нами наблюдают другие охранники и сотрудники безопасности. Эванжелина знает, кто я такая и на что способна. Я чуть не убила леди Самос в Чаше костей, но она бежала, испугавшись меня и моих молний. Однако сейчас ей уж точно не страшно.

Я намеренно делаю шаг вперед. К Эванжелине. К блаженной пустоте, которая окружает ее, не приглушая способностей магнетрона. Еще шаг. На свободу, туда, где есть электричество. Я почувствую его немедленно? Оно вернется одним порывом? Да. Должно.

Но на ее недовольном лице вдруг появляется улыбка. Двигаясь синхронно со мной, она отступает. Я подавляю рык.

– Не так быстро, Бэрроу.

Впервые Эванжелина назвала меня моим настоящим именем.

Она щелкает пальцами и указывает на Кошку.

– Ведите ее.

Они тащат меня на цепи, как в первый день после прибытия. Поводок крепко сжимает в кулаке Кошка. Они с Трио продолжают давить тишиной, и в моем черепе словно стучит барабан. Длинный путь по Дворцу Белого огня кажется марафонским забегом, хотя мы идем неторопливо. Как и в прошлый раз, мне не завязали глаза. Они даже не стараются сбить меня с толку.

Я узнаю места, по мере того как мы приближаемся к пункту назначения, сворачивая в коридоры и галереи, которые я свободно исследовала когда-то. В те времена я не чувствовала необходимости запоминать их. А теперь изо всех сил стараюсь запечатлеть в голове план дворца. Мне уж точно он понадобится, если я намерена выбраться отсюда живой. Моя спальня выходит на восток и расположена на пятом этаже; это можно понять, сосчитав окна. Я помню, что Дворец Белого огня имеет форму соединяющихся друг с другом четырехугольников; каждое крыло окружает внутренний двор, вроде того, куда выходит окно моей комнаты. Вид из высоких сводчатых окон меняется с каждым поворотом. Дворцовый сад, площадь Цезаря, длинные отрезки плаца, где Кэл тренировал солдат, стены, а за ними – заново отстроенный мост. Хорошо, что нам не приходится миновать покои, где я обнаружила записную книжку Джулиана, где наблюдала за яростью Кэла и тихими интригами Мэйвена. Удивительно, сколько воспоминаний содержат остальные части дворца, хоть я и прожила тут совсем недолго.

Мы минуем ряд окон, которые выходят на запад – на казармы, Столичную реку и вторую половину города. Чаша костей торчит среди зданий, и ее неуклюжие очертания хорошо знакомы мне. Я узнаю этот вид. Я стояла здесь с Кэлом. И лгала ему, зная, что нападение состоится той же ночью. Но я не знала, чем это обернется для нас обоих. Кэл шепнул тогда, как ему жаль, что нельзя по-другому. Я тоже сожалею.

Очевидно, по пути за нами следят камеры, хотя я их не ощущаю. Эванжелина молчит, пока мы спускаемся на главный ярус дворца. Ее охранники идут за ней – стайка черных птиц, окружающая стального лебедя. Откуда-то эхом доносится музыка. Она тяжело пульсирует, напоминая биение разбухшего сердца. Я никогда раньше не слышала такой музыки, даже на балу, даже когда Кэл учил меня танцевать. Она живет своей жизнью – темная, искаженная и странно манящая. При ее звуках плечи Эванжелины, идущей впереди, вдруг напрягаются.

Парадные залы, как ни странно, пусты, только несколько охранников стоят в коридорах. Это не Стражи – те, очевидно, сопровождают Мэйвена. Эванжелина не сворачивает направо, как я думала, к огромным сводчатым дверям, ведущим в тронный зал. Она движется вперед, возглавляя нашу процессию, и заходит в помещение, которое мне слишком хорошо знакомо.

Зал совета. Идеальный круг из мрамора и блестящего полированного дерева. Вдоль стен стоят кресла, на красивом паркете – герб Норты, Пламенеющий венец. Красный, черный, серебряный, с зубцами в виде языков огня. Я чуть не спотыкаюсь, увидев его. Мне приходится закрыть глаза. Не сомневаюсь, Кошка протащит меня через весь зал. Я охотно позволю ей это сделать – лишь бы не смотреть вокруг. Я помню – здесь умерла Уолш. Перед моими глазами проносится ее лицо. За ней охотились, как за кроликом. Тут стояли волки, которые схватили Уолш, – Эванжелина, Птолемус, Кэл. Они поймали беднягу в туннелях под Археоном – она находилась там, выполняя приказ Алой гвардии. Они нашли ее, притащили во дворец и доставили на допрос к королеве Эларе. Но до допроса дело не дошло. Потому что Уолш покончила с собой. В присутствии всех нас она проглотила отравленную таблетку, чтобы не выдать секреты Алой гвардии. Чтобы не выдать меня.

Когда музыка становится втрое громче, я открываю глаза.

Мы миновали зал совета, но то, что я вижу, – еще хуже.

3. Мэра

В воздухе витает музыка, а еще – сладкий, тошно-творный запах спиртного, пропитывающий весь величественный тронный зал. Мы выходим на небольшое возвышение, с которого открывается шикарный вид на вечеринку в разгаре – и у нас есть несколько секунд до того, как все поймут, что мы здесь.

Мой взгляд перебегает туда-сюда – я в страхе ищу защиты, всматриваюсь в каждое лицо, в каждую тень. Где шанс? Где опасность? Шелк, драгоценные камни, красивые доспехи блещут под лучами десятков люстр, превращая гостей в живое созвездие, которое движется и переливается на мраморном полу. После месяца заточения это зрелище бьет по моим органам чувств, но я поглощаю его, как изголодавшийся человек – пищу. Столько цветов, столько голосов, столько знакомых мужчин и женщин. Пока что они меня не замечают. Они не смотрят на нас. Они сосредоточены друг на друге, на своих бокалах с вином и другими разноцветными напитками, на рваном ритме музыки, благоуханном дыме, который клубится в воздухе. Это, очевидно, праздник, причем безудержный, но я понятия не имею, в честь чего.

Разумеется, мои мысли начинают бешено нестись. Серебряные одержали очередную победу? Уничтожили Кэла и Алую гвардию? Или они до сих пор празднуют мою поимку?

Одного взгляда на Эванжелину достаточно. Не помню, чтобы когда-либо она так хмурилась, даже при виде меня. Ее кошачий оскал становится уродливым, злым, полным невообразимого гнева. Глаза Эванжелины темнеют, обводя зал. Они черны, как бездна, когда оглядывают своих подданных, находящихся в состоянии наивысшего блаженства.

Или, возможно, неведения.

По чьей-то команде целая толпа Красных слуг раздвигает заднюю стенку и безупречной вереницей движется по залу. Они несут подносы, уставленные хрустальными бокалами с напитками, похожими на жидкий рубиновый, золотой, алмазный свет. Прежде чем слуги успевают достигнуть противоположного конца зала, подносы пустеют, и их спешно уставляют вновь. Еще один проход – и подносы снова пусты. Понятия не имею, как некоторые Серебряные удерживаются на ногах. Они продолжают кутить, беседовать, танцевать, крепко сжимая в руках бокалы. Кое-кто курит затейливые трубки, выпуская в воздух кольца разноцветного дыма. Он не пахнет табаком, который ревниво запасали в Подпорах старики. Я с завистью вижу в их трубках искорки, крохотные точки света.

Хуже всего – зрелище слуг, Красных. От этого мне делается больно. Я отдала бы что угодно, чтобы занять их место. Быть обыкновенной служанкой, а не пленницей. «Дура, – говорю я себе. – Они, как и ты, в неволе. Как все твои сородичи. Они под пятой Серебряных, пускай кому-то и дышится чуть легче».

Из-за Мэйвена.

Эванжелина спускается с возвышения, и Арвены заставляют меня следовать за ней. Ступеньки подводят нас прямо к помосту, достаточно высокому, чтобы стала ясна его значимость. И, разумеется, на нем стоит десяток Стражей – в масках, вооруженных, нестерпимо жутких.

Я ожидала увидеть троны, которые хорошо помню. Пламя из алмазного стекла – трон короля, сапфиры и блещущее белое золото – трон королевы. Но Мэйвен сидит на таком же троне, с какого поднялся месяц назад, когда на глазах у всего мира меня бросили ему под ноги.

Ни драгоценностей, ни дорогого металла. Просто куски серого камня, стянутые плоскими железными полосами. Никаких гербов, все до брутальности просто. Трон кажется холодным и неудобным, не говоря уж о том, что он чертовски громоздок. Мэйвен кажется на нем карликом, гораздо младше и меньше, чем есть. А выглядеть сильным – значит быть сильным. Я усвоила этот урок от Элары, а Мэйвен почему-то нет. Он выглядит мальчишкой. Черная военная форма подчеркивает его смертельную бледность; единственные яркие пятна – это кроваво-красная подкладка плаща, серебряная гуща медалей и обжигающая синева глаз.

Король Мэйвен из Дома Калора встречает мой взгляд за секунду до того, как понимает, что я тут.

Мгновение, подвешенное на нити времени, кажется бесконечным. Между нами зияет бездна, полная шума и изящного хаоса, но с тем же успехом зал мог быть пуст.

Интересно, замечает ли он перемены во мне. Дурноту, боль, мучения, которым я подвергаюсь в своей молчаливой тюрьме. Должен заметить. Глаза Мэйвена скользят по моему лицу, от заострившихся скул до ошейника, рассматривают белое платье. На сей раз крови на нем нет. Жаль. Я хотела бы всем показать, кто я такая и кем была от рожденья. Красная. Раненая. Но живая. Как перед придворными, как перед Эванжелиной несколько минут назад, я выпрямляюсь и смотрю на короля с упреком, собрав остаток сил. Я рассматриваю Мэйвена, ища изъяны, заметные только мне. Синяки под глазами, подрагивающие руки. Спина напряжена настолько, что хребет вот-вот треснет.

«Ты убийца, Мэйвен Калор, трус, слабак».

И это помогает. Он отводит глаза и вскакивает, продолжая цепляться обеими руками за подлокотники трона. Его гнев напоминает удар молота.

– Объяснитесь, страж Арвен! – обрушивается он на моего ближайшего тюремщика.

Трио вздрагивает.

Эта вспышка прекращает музыку, танцы и кутеж в мгновение ока.

– С-сир… – запинается Трио и хватает меня за руку пальцами в перчатке.

Они источают тишину – достаточно, чтобы мое сердце замедлило ход. Трио пытается подыскать оправдание, которое не повредит ни ему, ни будущей королеве… но тщетно.

Моя цепь дрожит в руке у Кошки, но она по-прежнему крепко ее сжимает.

Только на Эванжелину ярость короля не оказывает никакого эффекта. Она этого ожидала.

Он не приказывал ей привести меня. Никто не приказывал.

Мэйвен не идиот. Он машет рукой Трио, одним движением пресекая его бормотание.

– Твой жалкий лепет – достаточный ответ, – говорит он. – Что скажешь в свое оправдание, Эванжелина?

В толпе стоит ее отец, глядя на Эванжелину широко раскрытыми, суровыми глазами. Кто-нибудь другой мог бы предположить, что ему страшно, но я сомневаюсь, что Воло Самос в принципе способен испытывать чувства. Он просто поглаживает свою острую серебряную бороду, и выражение лица у него нечитаемое. Птолемус гораздо хуже умеет скрывать свои мысли. Он стоит на помосте, среди прочих Стражей, единственный среди них – без огненного плаща и маски. Хотя он неподвижен, его взгляд мечется между королем и сестрой, а кулак медленно сжимается. «Он боится за нее, как я боялась за своего брата. Смотрит на ее мучения, как я смотрела на гибель Шейда».

А что еще может сейчас сделать Мэйвен? Эванжелина сознательно нарушила его приказ, далеко превзойдя те привилегии, которые давала ей помолвка. Я прекрасно знаю, что рассердить короля – значит нарваться на наказание. Ослушаться прямо здесь, в присутствии всего двора? Да он, возможно, просто убьет Эванжелину на месте.

Если Эванжелина понимает, что рискует жизнью, то не выказывает этого. Ее голос не обрывается и не дрожит.

– Вы приказали заточить террористку, запереть ее в кладовке, как ненужную бутылку вина. После месяца совещаний вы так и не пришли к согласию насчет того, как надлежит с ней поступить. Ее преступления многочисленны, они достойны сотни смертей, тысячи пожизненных тюремных заключений. Она убила или искалечила сотни ваших подданных с тех пор, как появилась, в том числе погубила ваших собственных родителей, но тем не менее она по-прежнему располагает удобной спальней, ест, дышит… она жива и не понесла кары, которую заслуживает.

Мэйвен – сын своей матери, и его придворное обличье почти безупречно. Слова Эванжелины как будто ни капли не смутили короля.

– Кара, которую она заслуживает, – повторяет он.

И смотрит в зал, слегка вздернув подбородок.

– Поэтому ты привела ее сюда. Неужели у меня такие скучные праздники?

По жадно внимающей толпе проносится смех – у одних искренний, у других фальшивый. Многие здесь пьяны, но есть и трезвые головы, которые понимают, что происходит. Что наделала Эванжелина.

Та вежливо улыбается – с такой мукой, что я ожидаю увидеть в углах губ капли крови.

– Я знаю, что вы скорбите по своей матери, ваше величество, – говорит Эванжелина без тени сочувствия. – Мы все ее оплакиваем. Но ваш отец поступил бы иначе. Время слез минуло.

Это не ее слова, а слова Тиберия Шестого. Отца Мэйвена и призрака, его преследующего. На мгновение кажется, что его маска вот-вот слетит; в глазах Мэйвена в равной мере вспыхивают страх и гнев. Я тоже хорошо помню эти слова, произнесенные перед такой же толпой, вскоре после того как Алая гвардия казнила своих политических врагов. Жертвы были выбраны Мэйвеном, намечены его матерью. Мы сделали грязную работу за них, и они прибавили к общему числу погибших результаты своего чудовищного заговора против сородичей. Они использовали меня, использовали Гвардию, чтобы одним широким движением истребить своих противников или превратить их в демонов. Они уничтожили и погубили больше людей, чем кто-либо из нас.

Я до сих пор чую кровь и дым. По-прежнему слышу плач матери над погибшими детьми. По-прежнему слышу слова, которые переложили на восставших всю вину за это.

– Сила, власть, смерть, – бормочет Мэйвен, стуча зубами.

Некогда эти слова напугали меня и приводят в ужас теперь.

– Что вы предлагаете, миледи? Обезглавливание? Расстрел? А может быть, разорвать ее на части?

Мое сердце начинает бешено биться. Неужели Мэйвен это допустит? Не знаю. Понятия не имею, что он сделает. Я напоминаю себе, что он для меня загадка. Мальчик, которого я якобы знала, оказался иллюзией. А как же записки, оставленные на трупах и полные просьб вернуться? Как же месяц тихого и довольно спокойного заточения? Или это тоже было ложью, очередным фокусом, расставленной ловушкой? Еще одной пыткой?

– Мы поступим по закону. Как сделал бы ваш отец.

То, как Эванжелина произносит слово «отец», которое в ее устах сродни ножу, само по себе служит достаточным подтверждением. Как и многие в этом зале, она знает, что Тиберий Шестой умер иначе, нежели гласит официальное извещение.

Мэйвен продолжает цепляться побелевшими пальцами за серые камни трона. Он смотрит на придворных, которые не сводят с него глаз, а затем насмешливо обращается к Эванжелине:

– Ты не член совета. И ты не знала моего отца настолько хорошо, чтобы понимать, как он мыслил. Я – король, как и он, и мне известно, чтó надлежит делать для победы. Наши законы священны, но сейчас мы ведем сразу две войны.

Две войны.

От внезапного прилива адреналина мне кажется, будто вернулась моя молния. Нет, это не молния. Надежда. Я прикусываю губу, чтобы сдержать улыбку. Пока тянулись недели в плену, Алая гвардия продолжала свое дело – и с успехом. Они не просто продолжают бороться. Мэйвен это открыто признает. Уже невозможно замять происходящее или отмахнуться от него.

Хотя мне страстно хочется знать больше, я держу рот на замке.

Мэйвен прожигает Эванжелину взглядом.

– Это безрассудство – казнить таких ценных заключенных, как Мэра Бэрроу.

– Тем не менее вы не извлекаете из нее пользы! – возражает Эванжелина – так быстро, что я понимаю: она, очевидно, приготовилась к спору.

Она делает несколько шагов вперед, сокращая расстояние между собой и Мэйвеном. Всё это кажется спектаклем, действом, разыгрываемым на глазах у двора. Но к чьей выгоде?

– Бэрроу сидит просто так, ничего не делает и ничего нам не говорит, в то время как Корвиум пылает!

Еще одна драгоценная крупица информации. Давай, Эванжелина. Скажи что-нибудь еще.

Я видела, как эта крепость, военный центр Норты, месяц назад была охвачена бунтом. Значит, его не подавили. При упоминании Корвиума толпа трезвеет. Мэйвен не упускает этого и изо всех сил старается сохранять спокойствие.

– Совет со дня на день вынесет решение, миледи, – произносит он сквозь стиснутые зубы.

– Простите мою дерзость, ваше величество. Я знаю, вы хотите оказать уважение совету, даже его слабейшим членам, даже трусам, которые не могут сделать то, что должно быть сделано.

Еще шаг – и голос Эванжелины превращается в мурлыканье.

– Но вы король. И решение за вами.

Это мастерский ход. Эванжелина – такой же спец в манипуляциях, как все здесь. Несколькими словами она избавила Мэйвена от опасности показаться слабым, но теперь ему придется подчиниться ее воле, чтобы поддержать образ сильного правителя. Я невольно испускаю тяжелый вздох. Сделает ли Мэйвен, как она хочет? Или откажется – или подольет масла в огонь мятежа, уже пылающего среди Высоких Домов?

Но Мэйвен неглуп. Он понимает, что задумала Эванжелина, и не ослабляет бдительности. Они смотрят друг на друга, разговаривая натянутыми улыбками и острыми взглядами.

– Наши древние традиции, несомненно, привели к престолу самую талантливую девушку, – говорит он, беря Эванжелину за руку.

Это, кажется, обоим внушает отвращение.

Мэйвен поворачивается к толпе и смотрит на худого мужчину в темно-синей одежде.

– Кузен! Вы просили разрешения провести допрос. Разрешаю.

Самсон Мерандус, совершенно трезвый, появляется из толпы. Он кивает и почти улыбается. Синее одеяние развевается, напоминая дым.

– Благодарю, ваше величество.

– Нет.

Это слово само вырывается у меня.

– Мэйвен, не надо!

Самсон движется быстро. С хорошо сдерживаемой яростью он поднимается на возвышение и несколькими решительными шагами сокращает расстояние между нами. Во всем мире не остается ничего, кроме его глаз. Синих, как у Элары и Мэйвена.

– Мэйвен! – восклицаю я вновь, умоляя о милосердии, хотя это ничего не даст. Хотя моя гордость переворачивается при мысли о том, что я обращаюсь к нему.

Но что еще можно сделать? Самсон – шепот. Он уничтожит меня изнутри, обыщет мою душу, выяснит, что я собой представляю и что мне известно. Сколько людей умрет из-за того, что я знаю?

– Мэйвен, пожалуйста, не позволяй ему!

Мне не хватает сил вырвать цепь из кулака Кошки, ну или хотя бы оказать сопротивление, когда Трио вцепляется в мои плечи. Оба с легкостью удерживают меня на месте. Мой взгляд перебегает с Самсона на Мэйвена. Одна рука короля лежит на подлокотнике трона, другая покоится в руке Эванжелины. «Я скучаю по тебе», – гласили его записки. Выражение лица Мэйвена разгадать невозможно, но, по крайней мере, он смотрит на меня.

Ладно. Если он не намерен прекратить этот кошмар, пусть наблюдает за ним.

– Мэйвен, – шепотом говорю я в последний раз, пытаясь стать собой.

Не девочкой-молнией, не Мэриэной – пропавшей принцессой, а Мэрой. Девочкой, на которую он смотрел сквозь прутья клетки и которую обещал спасти. Но ее недостаточно. Мэйвен опускает глаза. Отводит взгляд.

Я остаюсь одна.

Самсон берет меня за горло выше ошейника, и я вижу перед собой знакомые злобные глаза. Синие, как лед, и такие же неумолимые.

– Ты ошиблась, убив Элару, – говорит он, не удосуживаясь смягчить свои слова. – Она влезала в голову, как хирург.

Самсон подается ко мне, как голодный человек, перед которым стоит вкусный обед.

– А я – мясник.

Когда ко мне применили сонар, я корчилась в агонии три долгих дня. Буря радиоволн обратила мою способность против меня. Электричество отдавалось в теле, грохоча, как винтики в банке. Оно оставило шрамы. Угловатые белые линии пролегли по моей шее и спине – безобразные узоры, к которым я до сих пор не привыкла. Они причиняют боль и непредсказуемо тянут, поэтому малейшие движения мучительны. Даже широко улыбнуться я теперь не могу.

Но я бы умоляла о повторении, если бы могла.

Оглушительный щелчок сонара, за которым следует раздирающая боль, был бы блаженством, счастьем, милосердием. Я бы предпочла, чтоб мне переломали кости, разорвали мышцы, раскрошили зубы и ногти, полностью уничтожили меня, чем еще хоть секунду терпеть шепот Самсона.

Я чувствую его. Чужое сознание. Оно наполняет мою душу, как гниль, ржавчина или опухоль. Царапает мне мозг изнутри своей жесткой шкурой и еще более грубыми намерениями. Части моей души, не тронутые ядом, извиваются от боли. Самсон наслаждается, делая это. В конце концов, он мстит. За то, как я поступила с Эларой, его родственницей и его королевой.

Она – первое воспоминание, которое он вырывает у меня. Самсон пришел в ярость от того, что я не испытывала к ней сочувствия, и теперь в этом раскаиваюсь. Я бы хотела пожалеть королеву хоть немного, но зрелище ее смерти было слишком жутким, чтобы вызвать что-то, кроме шока. Теперь я его вспоминаю. Самсон меня заставляет.

Мгновение слепящей боли, воронка воспоминаний – и я возвращаюсь в ту минуту, когда убила Элару. Моя способность призывает молнию с небес – рваную фиолетово-белую линию. Одна бьет королеву прямо в голову, проникая в глаза и в рот, спускаясь по шее и по рукам, до пальцев ног, и взбегая обратно. Пот у нее на коже превращается в пар, плоть обугливается и начинает дымиться, пуговицы на куртке раскаляются докрасна, сжигая ткань и кожу. Она дергается, царапает себя, пытаясь освободиться от моей электрической ярости. Кончики пальцев отрываются, обнажая кости, мускулы прекрасного лица обвисают от неумолимого течения электричества. Пепельно-белые волосы чернеют, тлеют и сгорают. Этот запах. Звук. Она вопит, пока не отказывают голосовые связки. Самсон убеждается, что эта сцена проходит передо мной медленно; он управляет забытым воспоминанием, пока каждая секунда не запечатлевается в моем сознании. Воистину мясник.

Его гнев заставляет меня крутиться волчком. Ухватиться не за что – я ношусь в урагане, который мне не подвластен. Всё, что я могу, – молиться, чтобы не увидеть то, что ищет Самсон. Я стараюсь изгнать из мыслей имя Шейда. Но стены, которые я возвожу, тоньше бумаги. Самсон злорадно прорывает их. Я чувствую, как они, одна за другой, падают, и Самсон корежит следующую часть моей души. Он знает, что именно я пытаюсь от него скрыть, чего не желаю переживать вновь. Он несется сквозь мои мысли быстрее меня, подавляя все слабые попытки остановить его. Я хочу закричать, взмолиться о пощаде, но мой рот и мое сознание не издают ни звука. Он управляет тем и другим.

– Слишком просто, – эхом отдается голос Самсона во мне и вокруг меня.

Как и смерть Элары, гибель Шейда проходит передо мной в ярких, мучительных подробностях. Загнанная в ловушку собственного сознания, я должна пережить каждое ужасное мгновение заново, не в силах сделать ничего – только смотреть. Воздух звенит от радиации. Тюрьма Коррос – на краю Болот, рядом с ядерной пустыней, южной границей Норты. Холодный утренний туман, за несколько минут до серого рассвета. Все неподвижно, словно подвешено в пустоте. Я смотрю, не двигаясь, застыв на ходу. За моей спиной – просторный тюремный двор, еще содрогающийся от поднятого нами мятежа. Заключенные и их преследователи выбегают из ворот. Вместе с нами бывшие пленники бегут на свободу, ну или типа того. Кэл уже скрылся – я вижу его знакомый силуэт в сотне метров от себя. Я велела Шейду переправить его первым: Кэл – один из немногочисленных пилотов, наш главный способ к бегству. Килорн по-прежнему рядом со мной; он тоже застыл, приложив винтовку к плечу. Он целится в преследователей – в королеву Элару, ее телохранителей, Птолемуса Самоса. Пуля вылетает из дула – порождение огня и пороха. Она тоже зависает в воздухе и ждет, когда Самсон выпустит из хватки мое сознание. Над головой кружится небо, насыщенное электричеством. Моим электричеством. Я заплакала бы от этого ощущения, если бы могла.

Воспоминание начинает двигаться, поначалу медленно.

Птолемус создает длинную блестящую иглу, в дополнение к многочисленному оружию, которое есть у него под рукой. Идеальное лезвие блестит от красной и серебряной крови, и каждая капля напоминает драгоценный камень, переливающийся в воздухе. Невзирая на свою способность, Ара Айрел оказывается недостаточно проворной, чтобы избежать смертельного удара. За одно бесконечное мгновение игла протыкает ее шею. Она падает в нескольких шагах от меня – медленно, как будто в воде. Птолемус хочет использовать инерцию удара, чтобы вонзить иглу мне в сердце. Но на пути оказывается мой брат.

Шейд прыжком возвращается к нам, чтобы телепортировать меня в безопасное место. Его тело возникает прямо из воздуха – сначала грудь и голова, потом конечности. Руки вытянуты, глаза сосредоточенны, внимание направлено на меня одну. Он не видит иглу. Не знает, что сейчас умрет.

Птолемус не собирался убивать Шейда, но, конечно, он не против. Еще один мертвый враг, подумаешь. Еще одно препятствие, еще один безликий, безымянный труп. Сколько раз я проделывала то же самое?

Наверное, он даже не знает, кто такой Шейд.

Я помню, что будет дальше, – но, как бы я ни старалась, Самсон не позволяет мне закрыть глаза. Игла изящно протыкает моего брата – мускулы и внутренние органы, кровеносные сосуды и сердце.

Что-то во мне взрывается, и небо отвечает. Мой брат падает – и мой гнев обрушивается с высоты. Но горько-сладкого чувства свободы я не ощущаю. Молния не бьет в землю, убив Элару и разбросав ее охранников, как должна. Самсон ни за что не окажет мне этой маленькой милости. Он прокручивает сцену обратно. Она проигрывается еще раз. Мой брат опять умирает.

Опять.

Каждый раз Самсон заставляет меня увидеть что-то новое. Ошибка. Неверный выбор. Решение, которое я могла принять, чтобы спасти Шейда. Совсем небольшое. Сделать лишний шаг тут, повернуться там, бежать чуть быстрее.

Это самая страшная пытка.

«Смотри, что ты сделала. Смотри, что ты сделала. Смотри, что ты сделала».

Голос Самсона гремит вокруг.

Сквозь сцену смерти Шейда прорываются другие воспоминания, одна картина сменяется другой. И каждая несет с собой свой страх, свою слабость. Крошечный трупик, который я обнаружила в Темплине, – Красный младенец, убитый охотниками Мэйвена по его приказу. В следующее мгновение в мое лицо врезается кулак Фарли. Она выкрикивает ужасные вещи, обвиняя меня в смерти Шейда, в то время как собственная боль грозит поглотить ее. Слезы ручьями бегут по щекам Кэла, когда меч дрожит в его руке, а лезвие касается шеи отца. Убогая одинокая могила Шейда на Таке, под осенним небом. Серебряные охранники, которых я убила в Корросе, в Причальной гавани, мужчины и женщины, которые просто выполняли приказы. У них не было выбора. Не было выбора.

Я помню все смерти. Всю душевную боль. Выражение лица сестры, когда охранник сломал ей руку. Окровавленные костяшки Килорна, когда он выяснил, что его заберут в армию. Братьев, которых отправили на войну. Отца, вернувшегося с фронта лишь наполовину человеком, телесно и духовно, прикованного к шаткому креслу и проведшего полжизни вдали от родных. Печальные глаза мамы, когда она сказала, что гордится мной. Ложь. Ложь. И наконец, я вспоминаю ноющую боль – мрачную правду, которая наполняла все минуты моей прежней жизни. Что я бесповоротно приговорена.

Я и сейчас обречена.

Самсон с азартом перебирает всё это, прокручивает бесполезные воспоминания, останавливаясь лишь для того, чтобы обрушить на меня новую порцию боли. В сознании мелькают тени. Движущиеся образы, которые стоят за каждой мучительной историей. Самсон проматывает их, слишком быстро, чтобы я успела уцепиться. Но мне хватает. Лицо полковника, его кровавый глаз, губы, выговаривающие слова, которых я не слышу. Но, несомненно, слышит Самсон. Вот чего он ищет. Данные. Секреты, которые можно использовать, чтобы подавить восстание. Я чувствую себя треснутым яйцом, из которого медленно сочится содержимое. Самсон вытягивает из меня всё, что хочет. Мне даже не хватает сил устыдиться того, что он рано или поздно найдет.

Ночи, которые я провела, прижавшись к Кэлу. Кэмерон, которую я заставила к нам присоединиться. Вороватое чтение кошмарных записок Мэйвена. Воспоминания об одиноком мальчике-принце – каким он мне представлялся. Моя трусость. Мои кошмары. Мои ошибки. Эгоизм, который привел меня сюда.

«Посмотри, что ты сделала. Посмотри, что ты сделала. Посмотри, что ты сделала».

Мэйвен скоро обо всем узнает.

Он всегда этого хотел.

Слова, нацарапанные его петлистым почерком, жгут мою душу.

«Я скучаю по тебе».

«До встречи»

4. Кэмерон

Я до сих пор не верю, что мы выжили. Иногда мне это снится. Я вижу, как Мэру тащат прочь, – ее тело прочно зажато между двумя огромными сильноруками. Они в перчатках, чтоб защититься от молнии, – правда, она и не пыталась ею воспользоваться, после того как заключила сделку. Ее жизнь в обмен на наши. Я не ожидала, что король Мэйвен сдержит слово. Особенно когда тут же оказался его брат-изгнанник. Но он не соврал. Мэра была нужна ему больше остальных.

И все-таки я пробуждаюсь от привычного кошмара, в страхе, что Мэйвен и его охотники вернулись добить нас. Однако похрапывания в спальне отгоняют эту мысль.

Мне сказали, что новая штаб-квартира – сплошные развалины, однако я ожидала чего-то более похожего на Так. Некогда заброшенные корпуса, уединенные, но вполне функциональные, втайне отстроенные с помощью средств, какие сумело добыть быстро расширяющееся подполье. Я возненавидела Так с первого взгляда. Казармы и солдаты, похожие на охранников – пусть и Красные, – слишком сильно напоминали тюрьму Коррос. Остров казался мне новой тюрьмой. Еще одной камерой, в которую меня засунули, с той разницей, что это сделала Мэра Бэрроу, а не Серебряный охранник. Но, по крайней мере, на Таке я видела небо над собой. Мои легкие наполнял свежий ветер. По сравнению с Корросом, Новым городом и с нашим нынешним убежищем Так был просто прекрасен.

А теперь я дрожу от холода вместе с остальными в бетонных туннелях Ирабеллы, цитадели Алой гвардии на окраине города под названием Трайал. Стены кажутся ледяными на ощупь; в тех комнатах, где нет источника тепла, с потолка свисают сосульки. Некоторые бойцы Гвардии ходят за Кэлом по пятам, чтобы греться исходящим от него теплом. Я, наоборот, избегаю этого здоровяка по мере сил. Я не нужна Серебряному принцу, который смотрит на меня исключительно с упреком.

Как будто я могла спасти Мэру.

Моей едва обретенной способности, разумеется, не хватило. «И твоей тоже, твое хреновое высочество», – хочу я сказать Кэлу всякий раз, когда мы пересекаемся. Пламя принца не справилось с Мэйвеном и его охотниками. Кроме того, Мэра предложила сделку и совершила свой выбор. Если он и вправе на кого-то сердиться, пусть сердится на нее.

Девочка-молния сделала это, чтобы спасти нас, и я ей очень благодарна. Пусть даже она была себялюбивой лицемеркой, она не заслуживает плена.

Полковник отдал приказ эвакуироваться с Така в тот момент, когда мы связались с ним по рации. Он знал, что первый же допрос Мэры Бэрроу приведет врагов прямо на остров. Фарли сумела переправить всех в безопасное место, кого на лодках, кого на огромном грузовом самолете, который мы угнали из Корроса. Нашу же компанию вынудили идти пешком, спешно двигаясь прочь от места крушения самолета к точке встречи с полковником, по ту сторону границы. Я говорю «вынудили», потому что мне опять приказывали, что делать и куда идти. Мы летели в Чок, чтобы спасти легион солдат-подростков. В их числе был мой брат. Но от этой миссии пришлось отказаться. «Придется подождать», – говорили мне всякий раз, когда я набиралась смелости и отказывалась уходить от линии фронта.

При воспоминании об этом у меня горят щеки. Нужно было идти своей дорогой. Они бы не справились со мной. Не смогли бы. Но мне было страшно. Оказавшись неподалеку от передовой, я поняла, что такое пробираться одной. Я могла погибнуть понапрасну. И все-таки мне стыдно. Я ушла и снова бросила брата.

Через несколько недель все наконец воссоединились. Фарли со своими бойцами прибыла последней. Всё время, пока ее не было, полковник ходил туда-сюда по холодным коридорам нашего нового убежища.

По крайней мере, заточение Бэрроу играет нам на руку. Такая ценная пленница привлекает максимум внимания к себе. Не говоря уж о вспыхнувшем мятеже в Корвиуме. Все передвижения войск в окрестностях Чока прекратились. Мой брат спасен. Ну, насколько может быть в безопасности пятнадцатилетний парень с ружьем и в форме. Во всяком случае, ему уж точно лучше, чем Мэре.

Не знаю, сколько раз я видела обращение короля Мэйвена. Кэл занял угол в пункте управления и прокручивал запись снова и снова, когда мы пришли. Увидев ее в первый раз, мы, кажется, разом затаили дыхание. Все боялись худшего. Мы думали, сейчас Мэра лишится головы. Ее братья были вне себя, они едва сдерживали слезы, а Килорн не мог даже взглянуть на экран – он закрывал лицо ладонями. Когда Мэйвен объявил, что казнь для нее – это слишком хорошо, Бри чуть не упал в обморок от облегчения. Но Кэл смотрел на экран в глубоком молчании, сосредоточенно сдвинув брови. В глубине души он, как и все мы, знал, что Мэру Бэрроу ожидает нечто худшее, чем смерть.

Она опустилась на колени перед Серебряным королем и не шелохнулась, когда он надел на нее ошейник. Ничего не сказала, ничего не сделала. Позволила Мэйвену назвать ее террористкой и убийцей на глазах у целой страны. Отчасти мне хотелось, чтобы она возразила, но я понимала, что Мэра не могла выйти из роли. Она гневно смотрела вокруг, обводя взглядом Серебряных, столпившихся у возвышения. Они все хотели подобраться к ней поближе. Охотники возле ценной добычи.

Даже в короне Мэйвен выглядит не очень-то по-королевски. Он утомлен, может быть, нездоров и уж точно зол. Наверное, потому, что стоящая перед ним девушка совсем недавно убила его мать. Он дергает Мэру за ошейник и тащит во дворец. Напоследок она бросает взгляд через плечо. Широко раскрытые глаза кого-то ищут. Но второй рывок заставляет Мэру отвернуться, и больше мы не видим ее лица.

Она там, а я тут – плесневею, мерзну, трачу дни на починку оборудования, которое старше, чем я. Пустая трата сил.

Я провожу еще одну, последнюю, минутку в койке, думая о брате – где он, что делает. Морри. Мой брат-близнец – но, кроме внешности, у нас нет ничего общего. Для жестокого мира Нового города он был слишком мягким, и от фабричного дыма его вечно мутило. Не хочу думать, во что Морри может превратить армейская подготовка. Техи всегда считались либо слишком ценными, либо слишком слабыми для армии. Пока Алая гвардия не вмешалась в ход вещей, убив нескольких Серебряных и вынудив старого короля кое-что придумать в ответ. Нас обоих послали на фронт, хотя мы и работали. Хотя нам всего пятнадцать. Проклятые Меры, введенные родным отцом Кэла, всё изменили. Нам сообщили, что теперь мы солдаты, и оторвали от родителей.

Почти немедленно нас разделили. Мое имя оказалось в каком-то особом списке, а Морри – нет. Некогда я была благодарна, что в Коррос отправили именно меня. Морри бы не пережил тюрьмы. Теперь я мечтаю, чтоб мы могли поменяться местами. Чтобы он был свободен, а я на фронте. Но сколько бы раз я ни просила полковника еще разок попытать удачи, он неизменно меня прогонял.

Значит, можно попробовать снова.

Пояс с инструментами висит знакомой тяжестью на бедрах, позвякивая при каждом шаге. Моя целеустремленность способна отпугнуть любого, кто пожелает меня остановить. Но в основном коридоры пусты. Никто не видит, как я иду по ним, жуя полученный за завтраком хлебец. Капитаны и их взводы, очевидно, снова в патруле – они производят разведку в Трайале и на границе. Ищут Красных – тех, кому посчастливилось пробраться на север. Некоторые приходят, чтобы присоединиться к нам, но это всегда люди призывного возраста или рабочие с полезными навыками. Не знаю, куда отправляют детей-сирот, стариков и старух. Тех, кто только будет мешаться.

Таких, как я. Но я путаюсь под ногами намеренно. Это единственный способ добиться внимания.

Кладовка полковника, в смысле кабинет, находится этажом выше спальни. Я не удосуживаюсь постучать и сразу берусь за дверную ручку. Она легко поворачивается. За ней – мрачная тесная комнатка с бетонными стенами. Несколько запертых шкафов, и стол, который занят.

– Он в пункте управления, – говорит Фарли, не отрываясь от бумаг.

Руки у нее измазаны чернилами. Пятна даже на носу и под налитыми кровью глазами. Она изучает какую-то переписку, зашифрованные приказы и сообщения. Несомненно, от командования, думаю я, припомнив разные слухи о верхнем эшелоне Алой гвардии. Люди мало что знают про командование, а уж тем более я. Никто ничего мне не говорит, если только не попросить десять раз.

Я хмурюсь, увидев Фарли. Хотя живот скрыт столом, ее положение стало заметным. Лицо и руки опухли. И это не говоря о трех тарелках, полных объедков.

– Фарли, наверное, иногда надо спать.

– Наверное.

Кажется, моя забота ее раздражает.

«Ну и ладно, не слушай». Тихо вздохнув, я поворачиваюсь к двери и оставляю Фарли за спиной.

– Передай ему, что Корвиум на грани, – добавляет Фарли сильным и резким голосом.

Приказ – и в то же время кое-что еще.

Приподняв бровь, я смотрю на нее через плечо.

– На грани чего?

– Там вспыхивают волнения, время от времени мы получаем сведения об убитых Серебряных охранниках, а склады вооружения приобрели скверную привычку взрываться, – Фарли почти улыбается при этих словах.

Почти. Я не видела ее улыбки с тех пор, как погиб Шейд Бэрроу.

– Что-то знакомое. Алая гвардия в городе?

Наконец Фарли поднимает голову.

– Нам это неизвестно.

– Значит, восстали легионы. – В моей груди вспыхивает надежда. – Красные солдаты…

– В Корвиуме их тысячи. И кое до кого уже дошло, что числом они превосходят Серебряных офицеров. По крайней мере, вчетверо.

Вчетверо. И тут моя надежда испаряется. Я своими глазами видела, на что способны Серебряные. Я была их пленницей, их противником – я могла бороться с ними только благодаря собственной способности. Четверо Красных на одного Серебряного – это самоубийство. Чистый проигрыш. Но Фарли, кажется, считает иначе.

Она ощущает мою тревогу и, по мере сил, смягчается. Ну, как если бы бритва превратилась в нож.

– Твоего брата нет в городе. Легион «Кинжал» по-прежнему за линией фронта в Чоке.

Застрял между минным полем и бунтующим городом. Потрясающе.

– Я беспокоюсь не о Морри.

«Во всяком случае, не прямо сейчас».

– Я просто не понимаю, как они рассчитывают захватить город. На их стороне количество, но Серебряные… короче, это Серебряные. Два десятка магнетронов могут перебить сотни Красных, не моргнув глазом.

Я мысленно рисую себе Корвиум. Я видела его только в коротких репортажах, обрывках передач и новостей, которые доходили до Алой гвардии. Это, скорее, крепость, чем город, окруженная стенами из угрюмого черного камня, – монолит, обращенный на север, на бесплодные пустоши войны. Что-то в нем напоминает мне место, которое я неохотно называла домом. Новый город тоже окружали стены, но нашей единственной возможностью взбунтоваться было опоздать на смену или выскользнуть из дому после комендантского часа. Мы ничего не могли сделать. Наши жизни были бессмысленны, как дым.

Фарли вновь берется за работу.

– Просто передай ему то, что я сказала. Он знает, как быть.

Мне остается лишь кивнуть – и закрыть дверь в ту секунду, когда Фарли тщетно пытается подавить зевок.

– Надо отладить видеопередатчики, приказ капитана Фарли…

Двое бойцов Гвардии, которые стоят у двери в центральный пункт управления, отступают, прежде чем я успеваю доврать до конца. Оба смотрят в сторону, избегая моего взгляда, и я чувствую, как на моем лице вспыхивает виноватый румянец.

Новокровки пугают людей точно так же, как и Серебряные, если не больше. Красные, обладающие способностями, столь же непредсказумы, столь же могущественны, столь же опасны – с точки зрения обычного человека.

Когда я, вместе с другими новокровками, прибыла в Ирабеллу, слухи о нас стали распространяться, как эпидемия. «Та странная женщина умеет менять себе лицо. Этот дерганый тип может наплести иллюзий. Девочка-тех убивает мыслью». Ужасно, когда тебя боятся. А хуже всего – я никого не в силах винить. Мы непохожие и странные, у нас есть сила, с которой не в состоянии тягаться даже Серебряные. Мы – оборванные провода, сломанные машины; мы продолжаем постигать себя и свои способности. Кто знает, чем мы можем стать?

Я подавляю привычную неловкость и захожу в комнату.

Командный пункт обычно полон включенных экранов и раций, однако сейчас в помещении царит странная тишина. Гудит только один-единственный передатчик, выдавая длинную ленту бумаги, на которой напечатано зашифрованное сообщение. Полковник стоит над прибором и читает всё удлиняющийся текст. Его обычные тени, братья Мэры, сидят рядом, оба нервные, как кролики. При взгляде на четвертого человека в этой комнате я понимаю, что за сообщение они получили.

Известия о Мэре Бэрроу.

Иначе что тут делать Кэлу?

Он хмурится, как обычно, положив подбородок на сплетенные пальцы. Долгие дни под землей сыграли свою роль – его светлая кожа стала еще бледнее. Для принца он как-то уж слишком распускается в тяжелые времена. Прямо сейчас Кэл выглядит так, словно ему необходимы душ и бритва, а еще – несколько увесистых затрещин, чтобы выйти из ступора. Но он по-прежнему остается солдатом. Он первым переводит взгляд на меня.

– Кэмерон, – произносит он, стараясь говорить спокойно.

– Калор.

В лучшем случае он – принц-изгнанник. Нет нужды в титулах. Разве что я хочу его позлить.

Отец и дочь – два сапога пара. Полковник Фарли не отрывается от ленты, однако отмечает мое присутствие преувеличенным вздохом.

– Давай не будем тратить время, Кэмерон. У меня нет ни людей, ни ресурсов, чтобы предпринять попытку спасения целого легиона.

Я беззвучно проговариваю эти слова вместе с ним. Он произносит их почти каждый день.

– Легион едва обученных подростков, которых Мэйвен погубит, как только ему представится возможность, – возражаю я.

– И ты продолжаешь мне об этом твердить.

– Иначе вы забудете! Сэр, – добавляю я, слегка вздрогнув.

«Сэр». Я не приносила присягу Гвардии, хоть они и обращаются со мной как со своей.

Полковник прищуривается, глядя на бумажную ленту.

– Ее допрашивали.

Кэл встает так быстро, что стул падает.

– Мерандус?

По комнате прокатывается волна жара, и я чувствую приступ дурноты. Не из-за Кэла – из-за Мэры. Из-за ужасов, которые она сейчас переживает. Расстроившись, я сцепляю руки на затылке и тяну себя за вьющиеся волосы в основании шеи.

– Да, – отвечает полковник. – Некто по имени Самсон.

Принц произносит довольно цветистое для аристократа ругательство.

– И что это значит? – спрашивает Бри, рослый старший брат Мэры.

Трами, второй и последний из оставшихся в живых братьев Бэрроу, хмурится.

– Мерандусы – клан королевы. Шепоты… они читают мысли. Они разорвут ее на части, чтобы найти нас.

– Или просто для развлечения, – глухо рокочет Кэл.

Оба брата Бэрроу краснеют при этих словах. Бри энергично смаргивает внезапные слезы. Мне хочется взять его за руку, но я остаюсь на месте. Я уже слишком часто видела, как люди шарахаются от моего прикосновения.

– Вот почему Мэра ничего не знает о наших операциях за пределами Така, а Так полностью эвакуирован, – быстро произносит полковник.

Это правда. Гвардия покинула Так с невероятной скоростью, побросав всё, о чем знала Мэра Бэрроу. Даже Серебряных, которых мы захватили в Корросе – ну или спасли, – полковник оставил на побережье материка. Слишком опасны, чтобы за них цепляться, слишком многочисленны, чтобы контролировать.

Я пробыла с Алой гвардией всего месяц, но уже знаю их любимые фразы наизусть. «Восстаньте, алые, как рассвет», конечно, и «знай только то, что тебе надо». Первое – боевой клич, второе – предупреждение.

– Всё, что она выдаст им, будет в лучшем случае третьестепенным, – добавляет полковник. – Ничего важного о командовании и весьма немногое о наших делах за пределами Норты.

«Никого это не волнует, полковник».

Мне приходится прикусить язык, чтобы не сорваться.

«Мэра в плену. Даже если они не узнают ничего об Озерном крае, Пьемонте и Монфоре…»

Монфор. Отдаленное государство, где установлена так называемая демократия – Красные, Серебряные и новокровки живут на равных. Рай? Может быть. Но я уже давно поняла, что рая на земле не существует. Теперь я, наверное, знаю о Монфоре больше, чем Мэра, потому что близнецы Раш и Тахир постоянно разглагольствуют о достоинствах своей республики. Я не настолько глупа, чтобы доверять их словам. И потом, это чистая мука – беседовать с людьми, которые постоянно договаривают друг за друга фразы. Иногда мне хочется заглушить обоих, рассечь связь, которая соединяет их головы. Но это будет жестоко, а главное – глупо. Люди и так относятся к нам с подозрением – не надо показывать им новокровок, которые меряются способностями.

– То, что они от нее узнают, сейчас имеет какое-то реальное значение? – выговариваю я сквозь зубы.

Надеюсь, полковник понимает, что я имею в виду. «По крайней мере, пожалей ее братьев. Имей совесть».

Он моргает – одним здоровым глазом и одним кровавым.

– Если разведданные тебе не по нраву, не ходи в командный пункт. Нам нужно знать, что выбили из Мэры на допросе.

– Самсон Мерандус – участник боев на арене, хотя не имеет для этого никаких оснований, – негромко говорит Кэл. Он старается быть деликатным. – Он обожает использовать свою способность, чтобы причинять боль. Если именно он допрашивает Мэру, то…

Он с трудом подбирает слова, не в силах говорить дальше.

– Это будет просто пытка. Мэйвен отдал ее в руки палачу.

Кэл смотрит в пол и долго молчит, стараясь не терять мужества.

– Я никогда не думал, что Мэйвен так поступит с ней, – наконец произносит он тихо. – Мэра, наверное, тоже.

«Значит, вы оба идиоты! – мысленно кричу я. – Сколько раз этот злобный мальчишка должен вас предать, прежде чем вы усвоите урок?»

– Тебе нужно что-нибудь еще, Кэмерон? – спрашивает полковник.

Он сматывает сообщение, как клубок. Остальное, очевидно, не предназначено для моих ушей.

– Я насчет Корвиума. Фарли говорит, он на грани.

Полковник моргает.

– Это ее слова?

– Я же сказала.

Внезапно я перестаю быть центром внимания. Полковник переводит взгляд на Кэла.

– Надо нажать.

Он, кажется, исполнен рвения, зато Кэл сильно сомневается. Он стоит неподвижно, зная, что любой жест может выдать его подлинные чувства. Но неподвижность не менее красноречива.

– Я подумаю, что тут можно сделать, – наконец произносит он.

Полковнику, кажется, этого достаточно. Он кивает, прежде чем вновь взглянуть на братьев Мэры.

– Лучше известите родных, – говорит он, по крайней мере, притворяясь деликатным. – И Килорна.

Я переступаю с ноги на ногу, с тревогой наблюдая за тем, как они осмысляют страшные новости о сестре и принимают тяжкое бремя – сообщить об этом остальным родственникам. Бри лишается дара речи, но у Трами хватает сил, чтобы ответить за себя и старшего брата.

– Да, сэр, – отвечает он. – Хотя я не знаю, где сейчас Уоррен.

– Загляни в казарму новокровок, – говорю я. – Чаще всего он там.

Действительно, большую часть времени Килорн проводит с Адой. После гибели Кеты Ада взяла на себя нелегкую обязанность учить его чтению и письму. Хотя, подозреваю, он общается с нами, потому что больше у него никого нет. Бэрроу заменяли ему семью, а теперь их преследуют призраки и воспоминания. Я вообще не видела родителей Мэры. Они держатся наособицу, где-то в глубине туннелей.

Мы, все четверо, неуклюже, в неловком молчании выходим из командного пункта. Бри и Трами быстро покидают нас и направляются в другую часть базы, туда, где живет их семья. Я им не завидую. Помню, как вопила мама, когда нас с братом забрали. Не знаю, что больнее – вообще не иметь весточек от детей, зная, что они в опасности, или получать скверные новости постепенно.

Я этого никогда не узнаю. В нашем глупом, искаженном мире не место детям, особенно моим.

Я отступаю от Кэла, но тут же передумываю. Мы почти одного роста – и мне нетрудно догнать его, хотя он шагает торопливо.

– В это дело нужно вкладываться всем сердцем, иначе зря погибнет прорва народу.

Он разворачивается так быстро и мощно, что я чуть не падаю. Я лично видела огонь Кэла, но никогда он не был таким ярким, как пламя, горящее в его глазах.

– Кэмерон, мое сердце вложено сюда самым буквальным образом, – шипит он сквозь стиснутые зубы.

Ах, какие пышные фразы. Признание в любви. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Красивые слова тебе пригодятся, когда мы ее вернем, – ворчу я.

«Когда». Не «если». Он чуть не поджег командный пункт, когда полковник отклонил его предложение найти какой-нибудь способ обмениваться сообщениями с Мэрой. И я не хочу, чтобы он из-за неудачной формулировки расплавил коридор.

Кэл движется дальше, вдвое прибавив скорости, но меня не так легко обогнать, как девочку-молнию.

– Я просто хочу сказать, что у полковника есть свои стратеги… командование… офицеры Алой гвардии, у которых… – я ищу подходящее выражение, – …нет сталкивающихся интересов.

Кэл шумно фыркает, и его широкие плечи вздымаются и опускаются. Очевидно, уроки этикета, которые он получал, значительно уступали в количестве урокам военной подготовки.

– Покажи мне офицера, который знает больше, чем я, о распорядке и укреплениях Корвиума. Тогда я охотно умою руки.

– Не сомневаюсь, что кто-нибудь есть, Калор.

– Тот, кто уже сражался вместе с новокровками? Знает ваши способности? Понимает, как использовать вас в бою наилучшим способом?

Я напрягаюсь, услышав это слово. И презрительно повторяю:

– Использовать.

Действительно. Я вспоминаю тех, кто не вернулся из Корроса. Новокровок, завербованных Мэрой Бэрроу. Новокровок, которым она обещала защиту. Вместо этого Мэра и Кэл бросили нас в бой, к которому мы не были готовы, и стало ясно, что она не способна защитить даже себя. Никс, Гарет, Кета, заключенные, чьих имен я не знала. Погибли десятки человек. Их сбросили со счета, как фигурки с шахматной доски.

Так всегда вели себя наши Серебряные господа. Так Кэла учили драться. Победа любой ценой. За каждый отвоеванный сантиметр плати кровью Красных.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду.

Я фыркаю.

– Возможно, именно поэтому я и сомневаюсь.

«Это грубо, Кэмерон».

– Послушай, – продолжаю я, сменив тактику. – Я знаю, что сожгла бы здесь всё, если бы это вернуло мне брата. К счастью, мне не придется принимать такое решение. Но у тебя… у тебя есть этот вариант. Я хочу убедиться, что ты его не выберешь.

Это правда. Мы здесь по одной и той же причине. Не из слепого повиновения Алой гвардии, но лишь потому, что она – наша единственная надежда спасти тех, кого мы любили и потеряли.

Кэл криво улыбается, той самой улыбкой, от которой Мэра теряла голову. Вид у него дурацкий.

– Не пытайся меня уболтать, Кэмерон. Я делаю всё возможное, чтобы спасти нас от очередной бойни. Всё, – лицо у него каменеет. – По-твоему, только Серебряных не волнует ничего, кроме победы? – негромко спрашивает он. – Я видел отчеты полковника. Видел его переписку с командованием. Кое-что слышал. Ты окружена людьми, которые думают точно так же. Они сожгут нас всех, чтобы добиться своего.

«Может, ты и прав. Но, по крайней мере, они хотят справедливости».

Я думаю о Фарли, о полковнике, о принесших присягу бойцах Алой гвардии, о Красных беженцах, которых они защищают. Я видела своими глазами, как они переправляли людей через границу. Я сидела в самолете, который несся к Чоку, чтобы спасти солдат-подростков. Они ставят цели, за которые приходится дорого платить, но они – не Серебряные. Они убивают, но не без причины.

Алая гвардия – не мирная организация, но миру нет места в этом столкновении. Неважно, что думает Кэл об их методах и тайнах. Это – наш единственный шанс бороться с Серебряными и победить. Сородичи Кэла сами навлекли на себя беду.

– Если ты так волнуешься, сиди здесь, – говорит он, наигранно пожимая плечами.

– И упустить шанс окрасить свои руки Серебряной кровью? – гневно спрашиваю я.

Не знаю, то ли это слабая попытка пошутить, то ли прямая угроза. Мое терпение вновь угрожает лопнуть. Спасибо, я уже слушала нытье ходячего громоотвода. И не собираюсь терпеть надменность какого-то ударившегося в депрессию принца.

Вновь глаза Кэла вспыхивают гневом и жаром. Интересно, хватит ли у меня скорости, чтобы справиться с ним. Какая это будет схватка. Огонь против тишины. Кто из нас сгорит?

– Забавно, ты просишь меня бережнее относиться к человеческим жизням. Помнится, там, в тюрьме, ты никого не щадила.

Тюрьма, в которой меня держали. Голодную, измученную, вынужденную наблюдать, как люди вокруг увядают и умирают, только потому что они родились… не такими. Но еще до того как попасть в Коррос, я была заключенной. Я – дочь Нового города, с рождения призванная в армию техов, обреченная провести всю жизнь в полумраке и пепле, подчиняясь фабричным гудкам и рабочему расписанию. Разумеется, я пыталась убить тех, кто держал меня в плену. И повторила бы, будь у меня такая возможность.

– И я этим горжусь, – говорю я, вздернув подбородок.

Я привожу Кэла в отчаяние, это очевидно. Вот и хорошо. Никакие речи не заставят меня с ним согласиться. Сомневаюсь, что и другие станут слушать. Кэл – принц Норты. Изгнанный, да, – но он во всем от нас отличается. Его способностью пользуются так же, как и моей, но Кэл – орудие, которое едва терпят. Слова принца не выходят за пределы узкого круга. И в основном к ним никто не прислушивается. Особенно я.

Без предупреждения он сворачивает в небольшой коридор, один из многих, пробуравливающих базу, словно кроличьи норы. Этот коридор ответвляется от главного прохода и под небольшим углом идет вверх. Недоумевая, я смотрю Кэлу вслед. В той стороне ничего нет. Только пустые коридоры, заброшенные, безлюдные.

Но что-то не дает мне покоя. «Я кое-что слышал», – сказал Кэл. В моей груди вспыхивает подозрение, по мере того как его массивная фигура с каждой секундой становится всё меньше.

На мгновение я колеблюсь. Я не друг Кэлу. Трудно даже сказать, что мы на одной стороне.

Но он до безумия благороден. Он не причинит мне вреда.

Поэтому я иду за ним.

Этим коридором явно никто не пользуется – он полон всякого хлама, и в тех местах, где перегорели лампочки, стоит полумрак. Даже на расстоянии Кэл нагревает застоявшийся воздух. Температура довольно приятная, и я делаю мысленную пометку: поговорить с другими техами. Может быть, мы придумаем, как нагреть нижние коридоры, используя сжатый воздух.

Я считаю провода на потолке. Их слишком много для немногочисленных лампочек.

Потом я отстаю и наблюдаю, как Кэл плечом отодвигает от стены несколько деревянных ящиков и кусков железа. За ними – дверь. Провода тянутся в помещение, скрытое за ней. Когда Кэл исчезает, затворив дверь за собой, я осмеливаюсь подобраться чуть ближе.

Становится видна путаница проводов. Это радиорубка. Теперь я вижу ее совершенно ясно. Красноречивое переплетение черной проволоки означает, что из помещения за дверью можно связаться с кем-то за стенами Ирабеллы.

Но с кем может общаться Кэл?

Мое первое желание – сообщить Фарли или Килорну.

Но… если Кэл думает, что может удержать меня и еще тысячу человек от самоубийственной атаки на Корвиум, пускай продолжает.

Надеюсь, я об этом не пожалею.

5. Мэра

Я плаваю в темном море, и тени плавают вместе со мной.

Может быть, это воспоминания. Или сны. Знакомые, но странные – и с каждым что-то не так. Глаза Кэла налиты серебристой, горячей, дымящейся кровью. Лицо моего брата больше похоже на череп. Папа поднимается с кресла, однако его ноги тонки, как палочки, узловаты, ненадежны и готовы подломиться на каждом шагу. В обеих руках у Гизы торчат металлические булавки, а рот у нее зашит. Килорн тонет в реке, запутавшись в своих прекрасных сетях. Красные крысы сыплются из перерезанного горла Фарли. Кэмерон царапает себе шею, пытаясь заговорить, в ловушке собственного молчания. Металлические чешуйки ползут по телу Эванжелины, покрывая ее полностью. А Мэйвен тяжело опускается на свой странный трон, и тот сжимается и поглощает его, так что он сам превращается в камень – сидячую статую с сапфировыми глазами, полными алмазных слез.

Краем глаза я замечаю что-то фиолетовое. Я пытаюсь повернуться, слиться с ним, зная, что это такое. Моя молния так близко. Если бы только я могла уцепиться за воспоминание о ней и ощутить напоследок капельку свободы, прежде чем снова рухнуть в темноту. Но молния гаснет и исчезает, как и всё остальное. Я думаю, что сейчас, в наступающей темноте, станет холодно. Но вместо этого чувствую жар.

Мэйвен внезапно оказывается нестерпимо близко. Синие глаза, черные волосы, бледное, как у мертвеца, лицо. Его рука зависает в несколько сантиметрах от моей щеки. Она дрожит – ему хочется и прикоснуться, и отстраниться. Не знаю, что я бы предпочла.

Я думаю, что сплю. Тьма и свет меняются местами, растягиваются во все стороны. Я пытаюсь пошевелиться, но руки и ноги отяжелели. В этом виноваты оковы, или стражи, или то и другое. Они тянут меня к земле сильнее прежнего, и ужасные видения – единственное мое прибежище. Я пытаюсь ухватить то, что важнее всего – Шейд, Гиза, прочие члены моей семьи, Кэл, Килорн, молния. Но они постоянно ускользают или гаснут, едва я до них дотягиваюсь. Видимо, это еще одна пытка – Самсон доводит меня до предела, даже когда я сплю. Мэйвен тоже здесь, но я не приближаюсь к нему, и он не движется. Только сидит и смотрит, касаясь одной рукой виска, чтобы унять боль. Не моргает.

Проходят то ли годы, то ли секунды. Давление притупляется. Мое сознание становится ясным. Туман, который удерживал меня в плену, рассеивается, словно сожженный солнцем. Мне позволено проснуться.

Я хочу пить – все внутренние запасы влаги я исчерпала горькими слезами, хотя и не помню, как плакала. Гнетущая тяжесть тишины давит, как всегда. Мне вдруг становится трудно дышать, и я задумываюсь, что, возможно, так и умру. Утонув в шелковой постели, спаленная одержимостью короля, задушенная свежим воздухом.

Я снова в своей темнице-спальне. Может, я всё время тут и была. Белый свет, льющийся из окон, дает понять, что снова шел снег. В наружном мире наступила зима. Когда мои глаза привыкают к свету и очертания предметов в комнате делаются отчетливее, я осмеливаюсь оглядеться. Повожу глазами направо и налево, двигаясь не больше необходимого. Впрочем, это неважно.

Арвены стоят на страже у четырех углов моей постели и все смотрят на меня. Кошка, Клевер, Трио и Яйцеголовый. Когда я моргаю, они переглядываются.

Самсона нигде не видно, хотя я ожидала, что он нависнет надо мной со зловещей улыбкой и язвительно пожелает доброго утра. Вместо него в ногах кровати стоит маленькая женщина в простой одежде, с гладкой, иссиня-черной кожей, похожей на полированный драгоценный камень. Я ее не знаю, но в ней есть нечто знакомое. Потом я понимаю, что мерещившиеся мне оковы – это на самом деле ее руки. Она крепко держит меня за лодыжки и прикосновением умеряет боль.

Я узнаю цвета. На плечах у женщины пересекаются алый и серебряный, символизируя оба типа крови. Это целитель. Целитель кожи. Из Дома Сконоса. То, что я ощущаю при ее прикосновении, – признак исцеления; ну или, по крайней мере, она удерживает меня живой под спудом четырех столпов молчания. Их способности, очевидно, хватило бы, чтобы убить меня, не будь тут целителя. Тонкий баланс, который надо поддерживать. Видимо, она очень талантлива. У нее глаза, как у Сары. Яркие, темно-серые, выразительные.

Но женщина не смотрит на меня. Ее взгляд устремлен вправо.

Я смотрю туда же и вздрагиваю.

Мэйвен сидит точно так же, как во сне. Неподвижно, сосредоточенно, приложив руку к виску. Другая рука движется, отдавая беззвучные приказы.

И оковы действительно есть. Стражи быстро укрепляют у меня на лодыжках и запястьях странные плетеные металлические штуки, усаженные гладкими полированными шариками. Я пытаюсь понять, что они делают с ключом, но он то появляется в поле зрения, то исчезает. Только оковы остаются неизменными. Они тяжелые и холодные. Я ожидаю, что сейчас на меня наденут новый ошейник, но моя шея, к счастью, остается свободной от драгоценных шипов.

К моему безграничному удивлению, целитель и охранники выходят из комнаты. Я с недоумением смотрю им вслед, пытаясь скрыть внезапное возбуждение, от которого бешено колотится сердце.

Все здесь настолько глупы? Меня оставят наедине с Мэйвеном? Он думает, я не попытаюсь тут же убить его?

Я поворачиваюсь к нему, пытаясь выбраться из постели. Пошевелиться. Но удается только сесть, как будто моя кровь превратилась в свинец. И я сразу понимаю, в чем причина.

– Я прекрасно знаю, что ты хотела бы со мной сделать, – говорит Мэйвен едва слышно.

Я стискиваю кулаки. Пальцы подрагивают, когда я тщетно тянусь к своей молнии, которая не может мне ответить.

– Снова Молчаливые камни, – негромко произношу я, выговаривая эти слова как ругательство.

Полированные шарики моих оков.

– Боюсь, у тебя скоро закончится запас.

– Не беспокойся, поставки идут бесперебойно.

Как в камере под Чашей костей, я плюю в него. Плевок приземляется у ног Мэйвена. Тот не возражает. Более того, он улыбается.

– Отучайся от этого. Суд не оценит такое поведение.

– Мне всё ра… Суд? – быстро переспрашиваю я.

Он улыбается еще шире.

– Я не оговорился.

У меня внутри всё сжимается при виде его улыбки.

– Прелестно, – говорю я. – Тебя не устраивает, что я сижу слишком далеко.

– Вообще-то мне трудновато находиться так близко к тебе.

Мэйвен оглядывает меня, с каким-то чувством, которое я не желаю понимать.

– Взаимно, – рычу я, хотя бы только для того, чтобы пропала эта странная мягкость.

Я предпочту иметь дело с его огнем и гневом, а не с тихими словами.

Но Мэйвен не поддается.

– Сомневаюсь.

– В таком случае где мой поводок? Мне принесут новый?

– Ни поводка, ни ошейника, – Мэйвен указывает кивком на мои оковы. – Теперь – ничего, кроме них.

Я совершенно не представляю, чего он хочет. Но я уже давно перестала пытаться понять Мэйвена Калора и изгибы его загадочного ума. Поэтому я позволяю ему говорить. В конце концов он всегда выдает то, что мне нужно.

– Твой допрос оказался очень плодотворным. Мы многое узнали о тебе и о террористах, называющих себя Алой гвардией.

У меня перехватывает дыхание. Что они выяснили? Что я выдала? Я пытаюсь припомнить самые важные сведения, которыми располагала, и сообразить, что окажется наиболее вредоносным для моих друзей. Остров Так, близнецы из Монфора, способности новокровок?

– Жестокие люди, да? – продолжает Мейен. – Уничтожают всё и всех, кто не похож на них.

– Ты о чем?

Полковник посадил меня под замок, да, и он до сих пор внушает мне страх, но мы стали союзниками. Что задумал Мэйвен?

– О новокровках, конечно.

Я по-прежнему ничего не понимаю. Ему нет причины беспокоиться о Красных, обладающих необычными способностями, не считая, конечно, тех усилий, которые надо предпринять, чтобы от них избавиться. Сначала Мэйвен отрицал, что мы существуем, и называл мои способности фокусом. Теперь мы – чудовища, угроза. То, чего нужно бояться, что нужно уничтожить.

– Как неприятно знать, что с тобой обращались так плохо и что тебе пришлось бежать от этого старика, который зовет себя полковником. – Мэйвен наслаждается, понемногу открывая свой план и дожидаясь, когда я сложу все фрагменты воедино. В голове у меня по-прежнему туман, а в теле слабость, и я отчаянно стараюсь понять, к чему он клонит. – Он хотел переправить тебя в горы. Избавиться от вас всех, как от мусора.

В Монфор. Но я никуда не уехала. И нам предлагали совсем другое.

– Конечно, я огорчился, узнав истинные намерения Алой гвардии. Красный рассвет, красный мир, где не будет места больше никому. Никому.

– Мэйвен, – мой голос дрожит от гнева, который я стараюсь по мере сил вложить в свои слова. Если бы не оковы, я бы взорвалась. – Ты не можешь…

– Не могу что? Сказать правду? Объявить своей стране, что Алая гвардия привлекает к себе новокровок только для того, чтобы убить их? Чтобы устроить истребление среди них, как и среди нас? Что печально известная мятежница Мэра Бэрроу добровольно вернулась ко мне и что всё это было обнаружено во время допроса, при котором невозможно скрыть правду? – Он подается вперед, оказавшись в пределах досягаемости. Но Мэйвен знает, что я не могу пошевелить и пальцем. – Что ты теперь на нашей стороне, поскольку поняла, что на самом деле представляет собой Алая гвардия? Поскольку ты и твои новокровки встревожены так же, как мы, одарены так же, как мы… во всем Серебряные, как мы, исключая только цвет крови?

Я то открываю, то закрываю рот. Но не могу подобрать слова, чтобы выразить свой ужас. И всё это сделано без шепота королевы Элары. Всё это произошло, после того как она умерла.

«Ты чудовище» – больше ничего я не в силах сказать. Даже без Элары – Мэйвен чудовище.

Он откидывается на спинку, продолжая улыбаться.

– Никогда не говори, что я чего-то не смогу сделать. И не надо недооценивать то, на что я способен, – ради своего королевства.

Его рука ложится на мое запястье, палец касается оков из Молчаливого камня, которые удерживают меня в плену. Я дрожу от страха, но и Мэйвен тоже.

Пока он любуется моими кандалами, у меня есть время рассмотреть его. Обычная одежда, как всегда черная, измята. Никаких украшений. Ни короны, ни орденов. Злой мальчишка, но тем не менее мальчишка.

Тот, с которым я должна как-то бороться. Но как? Я слаба, лишена молнии, и любые мои слова могут быть искажены. Я едва в состоянии ходить, не говоря уж о том, чтобы сбежать без посторонней помощи. Спастись невозможно – безнадежная мечта, на которую больше не стоит тратить времени. Я в ловушке, в плену у смертельно опасного, коварного короля. Он месяцами следил за мной, преследовал издалека, всеми средствами – от телевещаний до страшных записок.

«Я скучаю по тебе. До встречи».

Мэйвен сказал, что он – человек слова. Не исключаю, что только в этом он человек.

Сделав глубокий вдох, я трогаю единственное слабое место, какое, возможно, у него еще осталось.

– Ты сидел здесь?

Он вскидывает на меня синие глаза. Теперь его очередь недоумевать.

– Пока это продолжалось, – я окидываю взглядом свою постель и отворачиваюсь. Слишком больно вспоминать пытку, и, надеюсь, по моему лицу это ясно. – Мне снилось, что ты тут.

Жар, исходящий от Мэйвена, слабеет, и в комнате становится прохладно от приближающейся зимы. Веки у него дрожат, темные ресницы хорошо видны на фоне белой кожи. На мгновение я вспоминаю Мэйвена таким, каким он казался мне. Я вижу его вновь – сон или призрак.

– Каждую секунду, – отвечает он.

Когда по его щекам разливается серый румянец, я понимаю, что это правда.

Теперь я знаю, как причинить ему боль.

В оковах слишком легко заснуть по-настоящему, поэтому притвориться трудно. Под одеялом я стискиваю кулак, вонзив ногти в ладонь. Я считаю секунды. Считаю вдохи и выдохи Мэйвена. Наконец кресло под ним скрипит. Он встает. Медлит. Я буквально чувствую его взгляд, прикосновение обжигающих глаз к моему неподвижному лицу. Затем слышатся легкие шаги по деревянному полу. Мэйвен пересекает комнату с изяществом и беззвучием кошки. Дверь тихонько закрывается за ним.

Так легко заснуть.

Но я жду.

Проходит две минуты, но Арвены не возвращаются.

Наверное, они думают, что оков достаточно, чтобы удержать меня.

Они ошибаются.

Ноги подгибаются, коснувшись пола, узорчатый паркет холодит босые ступни. Если здесь есть камеры, плевать. Они не помешают мне встать и пойти. По крайней мере, попытаться.

Я не люблю что-то делать медленно. Особенно теперь, когда каждая секунда на счету. Каждая секунда может стоить жизни еще одному человеку, который мне дорог. Поэтому я отталкиваюсь от постели, заставляя себя стоять на слабых, дрожащих ногах. Странное ощущение – Молчаливые камни грузом висят на лодыжках и запястьях, высасывая те небольшие силы, которые мне придает гнев. Проходит немало времени, чтобы притерпеться. Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу к ним привыкнуть. Но не обращать на оковы внимания – можно.

Первый шаг – самый легкий. Рывок к маленькому столику, за которым я ем. Второй – уже труднее, особенно теперь, когда я знаю, сколько усилий это требует. Я иду, как стреноженная лошадь или как пьяная, завидуя папиному креслу. Стыд помогает мне сделать следующие несколько шагов, в противоположный угол. Тяжело дыша, я добираюсь до него и чуть не падаю, привалившись к стене. Ноги горят огнем, по спине катится пот. Знакомое ощущение – как будто я только что пробежала милю. Но вот тошнота – это что-то новенькое. Еще один побочный эффект камней. Каждое биение сердца кажется тяжелым и каким-то неправильным. Оковы пытаются меня опустошить.

Лбом я прикасаюсь к холодной стене и немного успокаиваюсь.

– Давай еще раз, – выговариваю я.

Поворачиваюсь и бреду через комнату.

И еще.

Когда Кошка и Трио приносят обед, я вся в поту. Приходится есть, лежа на полу. Кошку, кажется, ничто не смущает – она ногой подталкивает ко мне тарелку с равным количеством мяса и овощей. Что бы ни происходило за городскими стенами, на поставках продовольствия это, видимо, не сказывается. Плохой знак. Трио оставляет что-то еще на моей постели, но в первую очередь я сосредотачиваюсь на еде. Заставляю себя проглотить всё.

Подняться уже проще. Мускулы начали откликаться, привыкнув к оковам. В них есть свои плюсы. Арвены – живые люди, чья способность зависит от степени концентрации и может меняться, как волна. К их давлению гораздо труднее приспособиться, чем к постоянному одинаковому воздействию камней.

Я беру сверток, лежащий на постели, и срываю плотную бумагу. Оттуда выскальзывает платье и падает на одеяло. Я медленно отступаю на шаг, и мое тело холодеет. Меня охватывает знакомое желание выскочить из окна. На мгновение я закрываю глаза, пытаясь силой воли заставить платье исчезнуть.

Не потому, что оно уродливо. Оно удивительно красиво, сплошь шелк и драгоценности. Но оно заставляет меня осознать ужасную правду. До сих пор я могла игнорировать слова Мэйвена, его план и то, что он намеревался сделать. Теперь это платье – шедевр швейного мастерства – издевательски смеется мне в лицо. Оно сшито из красной ткани. «Как рассвет», – шепчет внутренний голос. Нет. Это не цвет Алой гвардии. Наш цвет – огненный, яркий, грозный, почти пугающий. Его должны видеть и узнавать. Это платье – другое. Более глубокого оттенка, пунцовое, багряное, украшенное маленькими драгоценными камнями и замысловатой вышивкой. Оно переливается темным блеском, и свет лампы отражается в нем, как в луже красного масла.

Или красной крови.

Меня – и мою сущность – и в этом платье будет невозможно забыть.

Я горько смеюсь. Это и правда почти смешно. Будучи невестой Мэйвена, я пряталась и притворялась Серебряной. По крайней мере, теперь меня не будут красить, чтобы выдать за Серебряную. Крохотный плюс – учитывая всё остальное.

Значит, я предстану перед королевским судом и перед всем миром в цвете собственной крови. Чтобы люди это видели. Интересно, поймет ли Норта, что я – просто наживка, скрывающая острый стальной крючок.

Мэйвен возвращается лишь на следующее утро. Войдя, он хмуро смотрит на платье, которое валяется в углу. Я не в состоянии его видеть. И Мэйвена тоже, поэтому я продолжаю заниматься – делаю коротенькие медленные приседания. Я двигаюсь, как неуклюжий ребенок, – руки тяжелее обычного, – но заставляю себя упражняться. Мэйвен подходит на несколько шагов, и я сжимаю кулак, приказывая себе метнуть в его сторону искру. Но ничего не происходит, как не происходило в последние десять раз, когда я пыталась использовать свое электричество.

– Приятно знать, что баланс правильный, – задумчиво произносит Мэйвен, усаживаясь за стол.

Сегодня вид у него лощеный, на груди ярко блестят ордена. Он, очевидно, побывал за стенами дворца. В волосах у Мэйвена снег, и он стаскивает зубами кожаные перчатки.

– Да, браслеты просто очаровательны, – огрызаюсь я, помахав отяжелевшей рукой.

Браслеты довольно просторны – они вращаются на запястье – и в то же время сидят достаточно плотно, чтобы их нельзя было снять, даже вывихнув большой палец. Я примеривалась к ним, пока не сообразила, что это бесполезно.

– Я передам Эванжелине твои слова.

– Ну разумеется, это она их сделала, – с насмешкой отвечаю я.

Ей, наверное, так приятно знать, что она в буквальном смысле создатель моей клетки.

– Впрочем, удивительно, что у нее есть на это время. Наверное, она каждую свободную минуту создает для себя новые короны и тиары. И платья. Готова поспорить, ты ранишься всякий раз, когда берешь ее за руку.

У Мэйвена подергивается мускул на щеке. Он не питает теплых чувств к Эванжелине – я всегда это знала. И с легкостью могу ударить по больному.

– Вы уже назначили дату? – спрашиваю я, садясь.

Синие глаза смотрят на меня.

– Что?

– Сомневаюсь, что королевскую свадьбу можно организовать за пару дней. Наверное, ты уже точно знаешь, когда женишься на Эванжелине Самос?

– А, это… – Мэйвен жмет плечами и отмахивается. – Свадебными планами занимается Эванжелина.

Я удерживаю его взгляд.

– Будь это в ее воле, она стала бы королевой еще несколько месяцев назад.

Он не отвечает, и я нажимаю сильнее.

– Ты не хочешь на ней жениться.

Вместо того чтобы упасть, маска становится прочнее. Мэйвен усмехается, изображая крайнее равнодушие.

– Как тебе известно, Серебряные женятся не из любви.

Я пробую другую тактику, обращаясь к тем частям его натуры, которые когда-то знала. Надеюсь, они настоящие.

– Что ж, я не виню тебя за медлительность…

– Это не медлительность – откладывать свадьбу во время войны.

– Но по своей воле ты бы не выбрал Эванжелину.

– Как будто выбор здесь играет какую-то роль.

– Да, не говоря уж о том, что раньше она была невестой Кэла.

Упоминание о брате кладет конец его вялым протестам. Я вижу, как под кожей у Мэйвена вздуваются мускулы. Одна рука щелкает по браслету на запястье. Негромкое позвякивание металла сродни предостерегающему удару колокола. Одна искра – и он вспыхнет.

Но огонь больше меня не пугает.

– Судя по твоим успехам, еще день-другой, и ты сможешь нормально двигаться. – Его слова рассчитанны, взвешенны, неестественны. Он, видимо, заучил их, прежде чем явиться сюда. – Тогда ты наконец начнешь приносить кое-какую пользу.

Я в очередной раз обвожу комнату взглядом в поисках видеокамер. Я не вижу их, но наверняка они есть.

– Ты сам целыми днями шпионишь за мной или сотрудник безопасности предоставляет тебе отчет? Может быть, даже письменный?

Мэйвен пропускает мои слова мимо ушей.

– Завтра ты встанешь и скажешь то, что я тебе велю.

– Или что? – спрашиваю я, заставив себя подняться на ноги – без всякого изящества, без прежней ловкости. Он внимательно наблюдает за мной. Ну и пусть.

– Я и так твоя пленница. Ты можешь убить меня, когда захочешь. И, честно говоря, я бы предпочла умереть, чем заманивать новокровок в твои сети на верную гибель.

– Я не стану убивать тебя, Мэра.

Пусть даже Мэйвен сидит, такое ощущение, что он возвышается надо мной.

– И их я тоже не хочу убивать.

Совершенно нелогично. Вообще.

– Почему?

– Я знаю, ты никогда не станешь сражаться за нас. Но твои сородичи… они сильны, сильнее многих Серебряных. Представь, чего можно добиться, если собрать из них армию и соединить с моей. Когда они услышат тебя, то придут. Как с ними будут обращаться, когда они появятся, зависит от твоего поведения, конечно. И твоей уступчивости.

Наконец Мэйвен встает. Он вырос за последние несколько месяцев. Стал выше и тоньше – в этом он пошел в мать, как и во многом другом.

– У меня два варианта, и тебе придется принять то, что приму я. Либо ты привлекаешь ко мне новокровок и они присоединяются к нам, либо я продолжаю искать их своими силами – и убивать.

Моя пощечина слаба, голова Мэйвена от нее едва дергается. Второй рукой я бью его в грудь, столь же нерезультативно. Он усмехается при виде моих напрасных усилий. Возможно, ему даже нравится.

Я чувствую, как мое лицо заливает яркий румянец – одновременно от гнева и от беспомощной грусти.

– Как ты можешь быть таким? – спрашиваю я, жалея, что нельзя разорвать Мэйвена на части.

Если бы не оковы, моя молния была бы уже повсюду. Но вместо электричества из меня льются слова. Слова, о которых я едва успеваю задуматься, прежде чем они перехлестывают через край.

– Как ты можешь по-прежнему быть таким? Она мертва. Я убила ее. Ты свободен. Ты… ты больше не ее сын.

Мэйвен хватает меня за подбородок, и от удивления я замолкаю и откидываюсь назад, чуть не потеряв равновесие. Жаль, что не вышло. Мне бы хотелось упасть, удариться об пол и разбиться на тысячу кусочков.

Там, в Ущелье, в теплой постели, которую мы делили с Кэлом, посреди ночи я думала о таких моментах. О том, чтобы вновь оказаться наедине с Мэйвеном. Увидеть, каков он на самом деле под маской, которую его заставляла носить мать. В том странном месте между сном и явью глаза мальчика-короля меня преследовали. Они оставались одного и того же цвета, но отчего-то постоянно менялись. Его глаза, ее глаза… глаза, которые я видела – и которых не видела никогда.

Теперь они кажутся такими же – горят холодным огнем, угрожая сжечь меня.

Понимая, что именно это Мэйвен и хочет увидеть, я позволяю слезам досады покатиться по щекам. Он с жадностью проводит пальцем по влажным дорожкам.

А потом отталкивает меня. Я падаю на колени.

– Я таков, каким она меня сделала, – шепотом говорит Мэйвен и уходит.

Прежде чем дверь успевает закрыться, я замечаю за ней стражей. На сей раз это Клевер и Яйцеголовый. Значит, Арвены неподалеку. Даже если я как-то ухитрюсь освободиться…

Я медленно сажусь на пятки. Одной рукой заслоняю лицо, скрывая мгновенно высохшие глаза. Как бы мне ни хотелось, чтобы смерть Элары изменила Мэйвена, я знала, что этого не будет. Я не настолько глупа. Нельзя доверять ничему, что касается короля.

В другую ладонь впивается маленький орден, который я прячу в сжатом кулаке. Даже Молчаливый камень не способен отнять инстинкты вора. Металлический шпенек упирается в кожу. Мне хочется про-ткнуть ее, увидеть алый цвет крови, напомнить себе и всем остальным, кто я такая и на что способна.

Схватившись за кровать, якобы в поисках опоры, я сую орден под матрас. Там лежит остальная моя добыча – шпильки для волос, сломанные зубцы вилок, осколки стекла и фарфора. Мой арсенал. И этим скромным запасом мне придется обойтись.

Я смотрю на платье в углу, как будто оно в чем-то виновато.

«Завтра», – сказал Мэйвен.

И я вновь принимаюсь за приседания.

6. Мэра

На аккуратно отпечатанных карточках указано то, что я должна сказать. Я не в силах даже смотреть на них, поэтому они валяются на тумбочке у кровати.

Я сильно сомневаюсь, что смогу воспользоваться услугами горничных, чтобы превратиться в человека, которого Мэйвен желает предъявить двору. Очень утомительное занятие – застегивать все пуговицы и молнии на пурпурном платье. У него высокий ворот, волочащийся подол и длинные рукава – чтобы скрыть не только клеймо на груди, но и оковы, по-прежнему надетые на щиколотки и запястья.

Сколько бы раз я ни пыталась уклониться от этой церемонии, тем не менее я, видимо, обречена сыграть в ней роль. Платье оказывается велико, особенно в плечах и на талии, когда я наконец натягиваю его. Я похудела, хотя ем досыта. Судя по тому, что мне удалось увидеть в отражении в оконном стекле, кожа и волосы тоже пострадали от воздействия тишины. Лицо пожелтело и осунулось, обрело болезненный вид, под глазами залегли красные круги. А темно-каштановые волосы, по которым продолжает медленно ползти седина, растрепались сильней обычного, спутались от корней до самых кончиков. Я поспешно заплетаю их, разбирая сбившиеся пряди.

Никакое количество шелка не скроет перемен. Но это неважно. Мне не придется наряжаться, если всё пойдет по плану.

От следующего этапа подготовки у меня начинает биться сердце. Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие, по крайней мере под взглядами видеокамер. Они не знают, что я намереваюсь сделать. Не факт, что мне это удастся. И даже если я сумею одурачить стражу, есть еще одно огромное препятствие.

Я могу погибнуть.

Мэйвен не поместил камеру в ванной. Не для того чтобы защитить мою стыдливость, а чисто из ревности. Я достаточно хорошо его знаю – и понимаю, что он никому не позволит увидеть мое тело. Подтверждение тому – дополнительная тяжесть Молчаливых камней, вделанных в стены. У охранников не будет повода последовать за мной сюда. Сердце неровно бьется в груди, но я все-таки захожу. Выбора нет.

Душ шипит и испускает пар – обжигающе горячий, если включить на полную мощность. Если бы не Молчаливые камни, я бы целыми днями наслаждалась комфортом. Но я должна действовать быстро, чтобы не задохнуться.

В Ущелье мы довольствовались купанием в холодной речке, а на Таке вода в душе была чуть теплой и жестко дозированной. Я смеюсь при воспоминании о том, что называлось мытьем в Подпорах. Лохань, наполненная из кухонного крана, летом теплая, зимой холодная, и краденое мыло. Не завидую маме, которая помогала папе мыться.

Если повезет – очень повезет, – я скоро увижу их вновь.

Я отворачиваю душ, направив его на пол ванной. Вода льется на белый кафель, мочит плитку. Брызги падают мне на босые ноги, и от жара, приятного и манящего, как толстое одеяло, я вздрагиваю.

Вода течет под дверь, а я быстро берусь за дело. Сначала кладу на туалетный столик длинный осколок стекла – в пределах досягаемости. Потом тянусь за настоящим оружием.

Дворец Белого огня – чудо из чудес, и моя ванная – не исключение. Ее освещает скромная лампа, если можно так выразиться – серебряная, с изогнутыми «рожками», которые напоминают древесные ветки, утыканные десятками лампочек. Мне приходится встать на раковину, изо всех сил удерживая равновесие, чтобы до нее дотянуться. Несколько сильных и сосредоточенных рывков – и лампа подается. Сквозь отверстие в потолке выглядывают провода. Вытянув их на достаточную длину, я нагибаюсь, кладу включенную лампу на раковину и жду.

Стук начинается через пару минут. Тот, кто следил за комнатой, заметил, что под дверь ванной течет вода. Еще десять секунд – и в спальню входят двое. Не знаю, кто из Арвенов, но какая разница?

– Бэрроу! – кричит мужской голос.

Кто-то стучит кулаком по двери ванной.

Я не отвечаю, и они не тратят время зря. Я тоже.

Яйцеголовый толкает дверь – его бледное лицо почти неотличимо по цвету от кафеля, когда он входит, шлепая по залитому водой полу. Клевер не идет за ним – она стоит одной ногой в ванной, другой в спальне. Неважно. Обе ее ступни – в луже горячей воды.

– Бэрроу? – спрашивает Яйцеголовый, и при виде меня у него отвисает челюсть.

Немного нужно, чтобы бросить лампу, но отчего-то это требует большого усилия.

Лампа ударяется о мокрый кафель. Когда электричество встречается с водой, в комнате происходит скачок напряжения. Вырубается не только остальной свет в ванной, но и лампа в спальне. Может быть, целое крыло дворца обесточено.

Оба Арвена подскакивают и дергаются, когда искры проникают в их плоть. Они быстро падают, скрюченные судорогой.

Я перепрыгиваю через лужу и тела охранников, радостно ахнув, когда тяжесть Молчаливых камней спадает. Оковы по-прежнему висят у меня на руках и на ногах, и я, не тратя времени и стараясь не касаться воды, обыскиваю Арвенов. Как можно быстрее выворачиваю их карманы, ища ключ, который буквально вижу во сне. Дрожа, нащупываю изогнутую полоску металла под воротником у Яйцеголового, прилипшую к груди. Дрожащими руками я отдираю ключ и один за другом открываю замки. Когда оковы спадают, тишина постепенно рассеивается. Я глотаю воздух, пытаясь призвать молнию. Она вернется. Должна.

Но я по-прежнему ничего не чувствую.

Тело Яйцеголового в моем полном распоряжении – теплое и живое. Я могла бы перерезать горло ему и Клевер, рассечь яремную вену зазубренным осколком стекла, который припрятала. Я говорю себе, что так и надо сделать. Но и так уже потрачено слишком много времени. Пусть живут.

Как и следовало ожидать, Арвены достаточно опытны: они не забыли запереть за собой дверь спальни. Не страшно. Шпилька ничем не хуже ключа. Я за считаные секунды вскрываю замок.

Прошло несколько дней с тех пор, как я переступала порог своей тюрьмы, и тот раз меня вели на цепи, окружив стражей со всех сторон. Теперь коридор безлюден. Мертвые лампочки, издевательски пустые, усеивают потолок. Ощущение электричества слабо – искра в темноте. Оно должно вернуться. Ничего не выйдет, если оно не вернется. Я ощущаю прилив паники: а если оно ушло навсегда? Что, если Мэйвен лишил меня молнии?!

Я бегу как можно быстрее, припоминая план дворца. Эванжелина повела меня налево, к парадным залам. Они наверняка кишат охранниками и сотрудниками безопасности, не говоря уж о придворных, которые сами по себе опасны. Поэтому я иду направо.

Камеры, разумеется, повсюду. Я вижу их на каждом углу. Интересно, они тоже выключились или охрана развлекается, наблюдая за мной? Наверное, они делают ставки, далеко ли я уйду. Отчаянное стремление обреченного человека.

Служебная лестница ведет вниз, и я впопыхах чуть не сталкиваюсь со слугой.

При виде его у меня подскакивает сердце. Парень примерно моих лет – и он краснеет, держа чайный поднос. Краснеет.

– Это обман! – кричу я. – То, что меня заставляют делать, – сплошной обман!

Наверху и внизу хлопают двери. Я снова загнана в угол. Какая скверная привычка.

– Мэра… – произносит парень дрожащими губами.

Я напугала его.

– Найди способ известить Алую гвардию. Расскажи всем, кому можно. Это ложь!

Кто-то хватает меня за талию и тащит прочь. Я не свожу глаз со слуги. Охранники в форме, поднявшиеся снизу, отталкивают его и не задумываясь прижимают к стене. Поднос с лязгом летит на пол, чай проливается.

– Это ложь! – успеваю я крикнуть, прежде чем мне зажимают рот рукой.

Я пытаюсь дотянуться до молнии, которую по-прежнему еле ощущаю. Ничего не происходит, и тогда я до крови кусаю чужую руку.

Сотрудник безопасности с руганью отдергивает ее. Женщина-охранник оказывается передо мной и ловко перехватывает мои брыкающиеся ноги. Я плюю кровью ей в лицо.

Она наотмашь бьет меня по щеке – это движение полно смертоносного изящества – и я узнаю ее.

– Какая приятная встреча, – шиплю я и пытаюсь пнуть Соню Айрел в живот, но она как будто нехотя увертывается.

«Пожалуйста», – мысленно молю я, словно электричество может меня услышать. Оно не отвечает, и я подавляю рыдание. Я слишком слаба. Заключение длилось чересчур долго.

Соня – шелк. Она слишком быстра и проворна, чтобы всерьез тревожиться из-за моих жалких попыток сопротивления. Я бросаю взгляд на ее форму. Черная с серебряным, а на плече – синий и красный цвета Дома Айрела. Судя по нашивкам на груди и застежкам на воротнике, она теперь – старший офицер службы безопасности.

– Поздравляю с повышением, – с досадой рычу я, извиваясь, потому что больше ничего нельзя сделать. – Так быстро покончила с тренировками?

Она крепче хватает меня за ноги – ее руки напоминают клещи – и отвечает:

– Жаль, что ты так и не освоила этикет до конца.

Не выпуская моих ног, Соня вытирает о плечо серебряную кровь со щеки.

– Ты могла бы научиться хорошим манерам.

В последний раз я видела ее всего несколько месяцев назад. Она стояла рядом с бабушкой Арой и Эванжелиной, одетая в траур по королю. Соня была одной из многих, кто смотрел на меня в Чаше костей и желал мне смерти. Ее дом славится не только силой, но и умом. Они все – шпионы, которых обучают раскрывать чужие секреты. Сомневаюсь, что Соня поверила Мэйвену, когда он объявил, что я – фальшивка, создание Алой гвардии, внедренное во дворец. Сомневаюсь, что она поверит и всему остальному.

– Я видела твою бабушку, – говорю я.

Довольно дерзкий ход.

Бесстрастное лицо Сони не меняется, но я чувствую, как ее хватка чуть-чуть слабеет. Затем она вздергивает подбородок. Это значит: «Продолжай».

– В тюрьме Коррос. Голодную, измученную Молчаливым камнем.

«Как я сейчас».

– Я помогла освободить ее.

Другой человек назвал бы меня лгуньей. Но Соня молчит и смотрит в сторону. Вид у нее как будто совсем не заинтересованный.

– Не знаю, сколько времени она провела там, но дралась она лучше многих.

Образ Ары проносится в моей памяти. Пожилая женщина, сильная и жестокая, как ее тезка – пантера. Она спасла меня, перехватив острое, как бритва, лезвие в воздухе, прежде чем оно успело снести мне голову.

– Птолемус, впрочем, в конце концов до нее дотянулся. Перед тем как убить моего брата.

Взгляд Сони упирается в пол. Она слегка хмурится. Ее тело напрягается. На мгновение кажется, что девушка сейчас заплачет, но подступившие слезы так и не проливаются.

– Как? – чуть слышно спрашивает она.

– В шею. Быстро.

Ее удар метко направлен, но не так уж силен. Сплошное притворство, как и всё в этом проклятом дворце.

– Придержи свой поганый лживый язык, Бэрроу, – шипит Соня, подводя итог нашей беседе.

И вот я валюсь, как мешок, на пол спальни – обе щеки горят, и тяжесть четырех Арвенов кажется сокрушительной. Яйцеголовый и Клевер слегка растрепаны, но целители уже позаботились о них, каковы бы ни были повреждения. Жаль, что я их не добила.

– Что, удивились? – спрашиваю я.

В отместку Кошка вынуждает меня раздеться при всех и натянуть алое платье. Она охотно длит унижение. Ткань обжигает, касаясь клейма. М – значит Мэйвен. М – значит монстр, М – значит маньяк.

Я по-прежнему чувствую во рту вкус крови укушенного мной охранника, когда Кошка сует мне карточки с текстом.

Вся мощь Серебряного двора собрана в тронном зале. Высокие Дома, как обычно, представляют собой буйство красок. Каждый цвет – как удар. Фейерверк драгоценностей и парчи. Я присоединяюсь к этому хаосу, добавив кроваво-красное пятно на палитру. Двери тронного зала захлопываются у меня за спиной – теперь я заперта в клетке со своими злейшими врагами. Кланы расступаются, давая мне пройти, – получается длинный коридор от двери до трона. Люди шепчутся, когда я иду мимо, отмечая все изъяны. Я улавливаю обрывки разговоров. Разумеется, они знают про мое маленькое утреннее приключение. Арвены – двое сзади, двое спереди – служат достаточным подтверждением моего статуса заключенной.

Значит, новейшая ложь Мэйвена предназначена не для придворных. Я пытаюсь угадать ход его мыслей, извивы затейливых манипуляций. Он, очевидно, прикинул все риски – и решил раскрыть свой прекрасный замысел ближайшему кругу. Серебряные не против лжи, если лгут не им.

Как и раньше, Мэйвен сидит на троне из серого камня, вцепившись в подлокотники. За спиной у него, выстроившись вдоль стены, маячат Стражи, а Эванжелина гордо стоит слева. Она сверкает, как смертоносная звезда, в плаще и в покрытом разрезами платье из замысловатых серебряных чешуек. Ее брат, Птолемус, щеголяет в новых доспехах. Как охранник короля и будущей королевы, он держится рядом. Справа я вижу еще одно мучительно знакомое лицо. Доспехов на этом человеке нет. Они ему не нужны. Его меч и щит – сила мысли.

Самсон Мерандус – призрак в темно-синей одежде с белыми кружевами – ухмыляется мне. Цвета, которые я ненавижу сильнее всего. Даже сильнее серебряного. «Я мясник», – предупредил он, прежде чем начать допрос. И не соврал. После общения с ним я никогда не оправлюсь до конца. Он разделал меня, как свинью, подвешенную на крюк.

Мэйвен явно доволен тем, что видит. Та же целительница из Дома Сконоса попыталась привести в порядок мои волосы, собрав их в аккуратный хвост, и нанесла немного макияжа на измученное лицо. Это не заняло много времени, и я жалею, что она ушла быстро. Ее прикосновение было прохладным и успокаивающим, оно убрало все синяки, которые я заработала во время неудачного побега.

Приближаясь к трону на глазах у десятков Серебряных, я не чувствую страха. Есть гораздо более страшные вещи. Например, видеокамеры. Они пока не направлены на меня, но скоро это произойдет. Об этом невыносимо думать.

Мэйвен останавливает нас коротким жестом, вскинув ладонь. Арвены понимают его без слов и отходят, позволяя мне пройти последние несколько метров одной. И тогда включают камеры. Чтобы показать, как я иду сама, без охраны, без оков – свободная Красная среди Серебряных. Эту картинку будут транслировать везде, ее увидят все, кого я люблю, все, кого надеялась защитить. Этой незатейливой сцены окажется достаточно, чтобы обречь на смерть десятки новокровок и нанести тяжелый удар по Алой гвардии.

– Подойди, Мэра, – говорит Мэйвен.

Мальчик, которого, мне казалось, я знала. Ласковый, нежный. Этот голос он держал в запасе, чтобы воспользоваться им против меня, как мечом. Он проникает до самого мозга – Мэйвен знал, что так и будет. Против воли я ощущаю знакомую тоску по человеку, которого не существует.

Мои шаги эхом отдаются по мраморному полу. На уроках этикета покойная леди Блонос пыталась научить меня, как держаться при дворе. Выражение лица у нее было холодным и бесстрастным, а не просто равнодушным. Мне хуже дается притворство – я подавляю желание скрыться под маской и пытаюсь принять такой вид, который одновременно удовлетворит Мэйвена и каким-то образом даст зрителям понять, что это вовсе не мой выбор, а нелегкое испытание.

Продолжая ухмыляться, Самсон делает шаг в сторону и освобождает место рядом с троном. Я вздрагиваю, но делаю то, что должна. Становлюсь справа от Мэйвена.

Какая дивная картина. Эванжелина в серебряном, я в красном, король в черном посредине.

7. Кэмерон

Так называемый «сигнал молнии» проносится по главному ярусу Ирабеллы, летя вверх и вниз по шатким лестницам, туда и обратно по коридорам. Посыльные ищут тех из нас, кто считается достаточно важной персоной, чтобы получить последние известия о Мэре. Обычно за мной не приходят. Никто не вводит меня в курс дела вместе с остальными ее поклонниками. Ребята приходят ко мне потом и вручают бумажку, где рассказывается, какие обрывки сведений шпионы Гвардии собрали касательно пребывания нашей драгоценной Бэрроу в темнице. Совершенно бесполезная информация. Что она ела, как часто меняются стражи, ну и всё такое. Однако сегодня посыльный, маленькая девочка с прямыми черными волосами и коричневой кожей, тянет меня за руку.

– Сигнал молнии, мисс Коул. Идемте со мной, – говорит она упрямо и назойливо.

Я хочу сказать ей, что моя основная задача – наладить отопление в казарме, а не узнать, сколько раз Мэра сегодня воспользовалась уборной, однако ее милое личико подавляет во мне желание огрызнуться. Фарли, очевидно, отрядила за мной самого хорошенького ребенка на всей базе. Вот блин.

– Ладно, иду, – ворчу я, бросая инструменты в ящик.

Когда девочка берет меня за руку, я вспоминаю Морри. Он ниже, чем я, и в детстве, когда мы работали за конвейером, он сжимал мою руку, если шум машин пугал его. Но эта маленькая девочка не выказывает признаков страха.

Она тянет меня по изгибающимся коридорам, гордясь собой, – она-то знает, куда идти. Я хмуро смотрю на красный лоскут, повязанный у нее на запястье. Она слишком мала, чтобы принести присягу мятежникам, не говоря уже о том, чтобы жить в штаб-квартире. Впрочем, меня послали на работу в пять лет – я выбирала вторсырье из мусорных куч. А она вдвое старше.

Я открываю рот, чтобы спросить, что привело ее сюда, но не решаюсь. Скорее всего, родители – их выбор либо их смерть. Интересно, где они. Точно так же я гадаю и про своих.

В коридорах номер четыре и пять и в блоке номер семь надо поменять проводку. В казарме А наладить отопление. Я перебираю постоянно растущий список дел, чтобы притупить внезапную боль. Воспоминания о родителях меркнут, когда я отгоняю от себя их лица. Папа в кабине грузовика – его руки уверенно сжимают руль. Мама на фабрике, рядом со мной, такая проворная, что не угонишься. Она болела, когда мы уходили, и волосы у нее поредели, а коричневая кожа как будто стала серой. Я чуть не задыхаюсь при этом воспоминании. Они оба – вне пределов моей досягаемости. Но Морри достижим. До Морри я могу добраться.

«В коридорах номер четыре и пять и в блоке номер семь поменять проводку. В казарме А наладить отопление». Спасти Морри Коула.

Мы выходим в коридор, ведущий к командному пункту, одновременно с Килорном. За ним следует собственный посыльный, которому приходится бежать, чтобы поспеть за долговязым парнем, стремительно появившимся из-за угла. Килорн, очевидно, был наверху, дышал морозным воздухом наступающей зимы. Его щеки раскраснелись от холода. На ходу он стягивает вязаную шапку, из-под которой показываются неровные рыжеватые пряди.

– Кэм.

Он кивает мне и останавливается.

Глаза Килорна кажутся ярко-зелеными в свете флуоресцентных ламп.

– Ты что-нибудь понимаешь?

Я жму плечами. В том, что касается Мэры, я разбираюсь меньше остальных. Я даже не понимаю, зачем меня позвали. Может, чтобы я не чувствовала себя отверженной. Всем известно, что я не хочу здесь быть, но деваться мне некуда. Ни в Новый город, ни в Чок. Я в ловушке.

– Ничего, – отвечаю я.

Килорн смотрит на посыльного и улыбается.

– Спасибо, – говорит он, добродушно отсылая его.

Мальчик понимает намек и с облегчением разворачивается. Я делаю то же самое – киваю и благодарно улыбаюсь. Девочка пускается в противоположную сторону и исчезает за поворотом.

– Вы берете в оборот такую мелочь, – невольно произношу я вполголоса.

– Старше, чем были мы, – отзывается Килорн.

Я хмурюсь.

– Ты прав.

За последний месяц я довольно много узнала о Килорне и убедилась, что можно доверять ему не меньше, чем другим. Наши судьбы похожи. Он в детстве стал учеником рыбака и, как и я, получил привилегию – работу, избавляющую его от призыва. Но правила игры изменились, и в итоге нас втянуло в орбиту девочки-молнии. Килорн сказал бы, что он здесь по собственному выбору, но я-то знаю. Он был лучшим другом Мэры и вслед за ней присоединился к Алой гвардии. И теперь слепое упрямство – не говоря уж о статусе беглеца – удерживает Килорна тут.

– Но нам не внушали никакой идеологии, Килорн, – продолжаю я, с неохотой шагая вперед.

Охранники молча стоят у двери командного пункта. Они смотрят на нас. И это ощущение мне не нравится.

Килорн странно и грустно улыбается. Его взгляд падает на мою татуированную шею – профессия и место жительства навечно обозначены на ней. Черные чернила выделяются даже на фоне темной кожи.

– Ошибаешься, Кэм, – негромко говорит он. – Пошли.

Он обвивает рукой мои плечи, и мы идем дальше. Охрана расступается, позволяя нам пройти.

На сей раз в командном пункте больше людей, чем когда-либо. Все техи напряженно вытянулись, не сводя взгляд с нескольких экранов у стены. На них одинаковая картинка – красно-черно-серебряный Пламенеющий венец, символ Норты. Обычно им начинаются и завершаются официальные трансляции, и я решаю, что придется выслушать последнее обращение короля Мэйвена. И я не единственная, кто так думает.

– Возможно, мы ее увидим, – выдыхает Килорн, и в его голосе в равной мере звучат тоска и страх.

На экране картинка слегка подпрыгивает. И застывает.

– Чего мы ждем?

– Скорее, кого, – отвечаю я, обводя взглядом комнату.

Кэл уже здесь – он скромно стоит в дальнем конце комнаты, на некотором расстоянии от всех. Принц чувствует, что я наблюдаю за ним, но ограничивается кивком.

К моей досаде, Килорн машет ему и подзывает. Секунду поколебавшись, Кэл осторожно пересекает комнату, в которой становится всё более людно. Не знаю уж, по какой причине, но сегодняшний «сигнал молнии» привлек в командный пункт многих, и все на взводе, как Килорн. Большинство мне не знакомы, но к компании присоединяются и несколько новокровок. Я замечаю Раша и Тахира на обычном месте, со своим радиооборудованием. Бабуля и Ада держатся рядом. Как и Кэл, они стоят у дальней стенки, не желая привлекать к себе внимание. Когда принц устремляется к нам, Красные буквально отскакивают с дороги. Он делает вид, что ничего не замечает.

Кэл и Килорн обмениваются слабыми улыбками. Их обычное соперничество давно прошло, сменившись тревогой.

– Хорошо бы полковник шевелил копытами чуть быстрее, – произносит голос справа.

Я поворачиваюсь и вижу, как к нам подходит Фарли. Она изо всех сил старается держаться незаметно, несмотря на свой живот. Просторная куртка успешно скрывает его, но в таком место, как Ирабелла, трудно хранить секреты. У нее срок почти четыре месяца, и ей плевать, кто в курсе. Даже теперь она держит в одной руке тарелку жареной картошки, а в другой вилку.

– Кэмерон, парни, – говорит она, кивнув нам всем по очереди.

Я отвечаю тем же, и Килорн тоже. Фарли шутливо салютует Кэлу вилкой, и он что-то буркает в ответ. Зубы у него так крепко стиснуты, что вот-вот начнут крошиться.

– Я думала, полковник тут и ночует, – говорю я, устремив взгляд на экран. – Ну разумеется. Именно тогда, когда он нам нужен…

В любой другой день я бы задумалась, не нарочно ли он скрылся. Например, чтоб напомнить нам, кто тут главный. Как будто мы в состоянии об этом забыть. Даже рядом с Кэлом, Серебряным принцем и генералом, даже рядом с толпой новокровок, обладающих пугающим набором способностей, полковник каким-то образом умудряется держать в руках все козыри. Потому что здесь, в мире Алой гвардии, информация важнее всего, а полковник – единственный, кто знает достаточно, чтобы удерживать нас под контролем.

Я могу это понять. Одним шестеренкам необязательно знать, что делают другие. Но я уже не часть машины.

Полковник появляется вместе с братьями Бэрроу. И по-прежнему нет родителей Мэры, которые живут где-то в недрах туннелей. С ними их младшая дочь, медно-рыжая красотка. Если не ошибаюсь, я видела ее один раз – смышленую проворную девочку, которая сновала по столовой, – но не стала подходить и расспрашивать. Конечно, до меня доходили слухи. Шепотки, которыми обычно обмениваются техники и солдаты. Говорят, сотрудник безопасности сломал ей ногу, вынудив Мэру отправиться за милостыней в летнюю королевскую резиденцию. Ну или что-то типа того. Подозреваю, что попросить Килорна рассказать правду – не самый разумный поступок.

Все в командном центре поворачиваются, чтобы взглянуть на полковника. Мы ждем, когда он заговорит о том, ради чего все собрались. Поэтому мы дружно подавляем удивленные возгласы, когда вслед за полковником в переполненную комнату входит еще один Серебряный.

Каждый раз, когда я его вижу, во мне вспыхивает ненависть. Именно из-за него Мэра заставила меня присоединиться к ней и вернуться в свою прежнюю тюрьму. Она заставила меня убивать (а других – умирать), чтобы этот старый пенек мог жить. Но он же оказался в Корросе не по собственному желанию. Он был пленником, как и я, обреченным медленно и мучительно умирать в камере, под гнетом Молчаливого камня. Он не виноват, что девочка-молния любит его, и ему приходится жить с проклятием, которое несет эта любовь.

Джулиан Джейкос не жмется у дальней стены с другими новокровками и не встает рядом со своим племянником Кэлом. Он стоит бок о бок с полковником, и толпа расступается перед ним, чтобы Джулиану были видны экраны. Пока он занимает место поудобнее, я сверлю взглядом его спину. Настоящая Серебряная осанка. Безупречно прямая. Даже в поношенной, вылинявшей форме, с сединой в волосах, бледный и замерзший, как мы все здесь, под землей, Джулиан – несомненный Серебряный. Остальные разделяют мои чувства. Солдаты кладут руки на кобуры, внимательно глядя на неожиданного гостя. Когда речь заходит о Джулиане, слухи становятся очень конкретными. Это дядя Кэла, брат покойной королевы, давний наставник Мэры. Среди нас он напоминает стальную нить, вплетенную в шерсть. Вроде бы мы заодно – но он опасен и ничем с нами не связан.

Говорят, он способен контролировать жертву голосом и глазами. Как это умела королева. Как умеют многие до сих пор.

Еще один человек, к которому я никогда ни за что не повернусь спиной. Их список длинен.

– Давайте посмотрим, – отрывисто говорит полковник, пресекая негромкие разговоры, вызванные появлением Джулиана.

Экран откликается дрожью.

Все молчат, и лицо короля Мэйвена становится для нас полной неожиданностью.

Он кого-то подзывает, сидя на своем неуклюжем троне посреди Серебряной знати. Глаза у него большие и вроде бы добрые. Я-то знаю, что он гад, поэтому тщательно подобранная маска меня не одурачит. Но, полагаю, большая часть Норты не видит ничего, кроме образа юноши, вознесенного на вершины власти и из чувства долга делающего все возможное ради спасения королевства, которое оказалось на грани хаоса. Мэйвен красив. Не массивен, как Кэл, а изящно сложен – прямо статуэтка. Высокие скулы, блестящие черные волосы. Смазливый мальчик. Я слышу, как кто-то торопливо пишет, вероятно запечатлевая всё, что происходит на экране. Мы можем смотреть спокойно, сосредоточившись лишь на тех ужасах, которые Мэйвен сейчас совершит.

Он подается вперед, вытягивает руку и встает, подзывая кого-то.

– Подойди сюда, Мэра.

Камеры плавно поворачиваются, и мы видим Мэру, стоящую перед королем. Я ожидала увидеть лохмотья, но на ней пышный наряд, о котором я никогда и не мечтала. Ее тело сплошь скрыто расшитым шелком и кроваво-красными драгоценными камнями. Платье блестит, пока Мэра движется по широкому проходу в толпе Серебряных, собравшихся ради этой церемонии. Ни ошейника, ни поводка. И вновь я понимаю суть. Вновь надеюсь, что другие тоже поймут… но разве они на это способны? Они не знают Мэру так, как мы. Они не видят мрака в ее темных глазах, которые мерцают при каждом шаге. Запавших щек. Поджатых губ. Подрагивающих пальцев. Стиснутых зубов. Это замечаю я. Что видят в девочке-молнии Кэл, Килорн и ее братья?

Платье закрывает тело Мэры от шеи до лодыжек. Возможно, чтобы спрятать синяки, шрамы и полученное от короля клеймо. Это не платье, а маскарадный костюм.

Я не единственная, кто испуганно втягивает воздух, когда Мэра приближается к королю. Он берет ее за руку, и она неохотно сжимает пальцы. На долю секунды – но этого достаточно, чтобы подтвердить то, что мы и так знаем. Мэру заставили. И даже если она приняла это решение сама, альтернатива была гораздо хуже.

В воздухе веет жаром. Килорн старается бочком отойти от Кэла, не привлекая ничьего внимания, и врезается в меня. Я тоже отодвигаюсь. Никто не хочет оказаться слишком близко к огненному принцу, если у того сорвет крышу.

Мэйвену не приходится распоряжаться. Мэра знает короля и его планы достаточно хорошо, чтобы понять, чего он от нее хочет. Камера отодвигается, когда она становится справа от трона. Теперь мы видим демонстрацию огромной силы. Эванжелина Самос, невеста короля, будущая королева, духом и плотью, – с одной стороны, а девочка-молния – с другой. Серебряная и Красная.

На возвышении стоят и другие придворные, самые могучие представители Высоких домов. Имена и лица, которых я не знаю. Но, не сомневаюсь, их знают многие здесь. Генералы, дипломаты, воины, советники. Все они поклялись полностью истребить нас.

Король вновь медленно усаживается на трон, устремив глаза в камеру – на нас.

– Прежде чем я скажу что-либо еще, прежде чем начну свою речь, – произносит он, уверенно и почти обаятельно, – я хочу поблагодарить солдат, мужчин и женщин, Серебряных и Красных, которые защищают наши границы и в настоящую минуту борются с нашими врагами, внешними и внутренними. Солдаты Корвиума, верные воины, противостоящие постоянным, ужасным террористическим действиям Алой гвардии – я приветствую вас, и я с вами.

– Врешь, – рычит кто-то, и на него тут же шикают.

Мэра на экране выглядит так, как будто разделяет чувства Мэйвена. Она изо всех сил старается не вздрагивать, не выражать никаких эмоций. И ей это удается. Почти. По шее у нее ползет румянец. Отчасти он заслонен высоким воротником – но не до конца. Мэйвену пришлось бы надеть Мэре на голову мешок, чтобы полностью скрыть ее чувства.

– Недавно, после долгих обсуждений с членами королевского совета и судьями, Мэре Бэрроу был вынесен приговор за преступления против королевства. Она обвинялась в убийстве и терроризме, и мы считали ее худшей из крыс, грызущих наши корни.

Мэйвен взглядывает на нее – спокойно и внимательно. Не хочу знать, как долго он репетировал.

– Ее приговором стало пожизненное тюремное заключение, после допроса, проведенного моими кузенами из Дома Мерандуса.

Повинуясь знаку короля, мужчина в темно-синем одеянии делает шаг вперед. Он стоит в нескольких сантиметрах от Мэры, так близко, что может коснуться рукой любой части ее тела. Она застывает, напрягая все силы, чтобы не вздрогнуть.

– Я Самсон из Дома Мерандуса, и я допрашивал Мэру Бэрроу.

Джулиан, стоящий впереди меня, подносит руку ко рту. Это единственный признак того, что ему не всё равно.

– Я шепот, и моя способность позволяет мне отсечь ложь и двусмысленные слова, на которые полагаются большинство заключенных. Поэтому, когда Мэра Бэрроу раскрыла нам правду об Алой гвардии и ее ужасных секретах, признаюсь, я не поверил ей. Здесь и сейчас я свидетельствую, что ошибся. То, что я увидел в воспоминаниях подсудимой, леденило кровь.

В комнате снова слышатся шепот и шиканье. Впрочем, напряжение буквально осязаемо, и замешательство тоже. Полковник выпрямляется, скрестив руки на груди. Не сомневаюсь, все они думают о своих ошибках и о том, что несет этот дурак Самсон. Фарли, прищурившись, постукивает вилкой по бедру. Она тихонько чертыхается, но я не спрашиваю почему.

Мэра вздергивает подбородок, но вид у нее такой, как будто ее сейчас вырвет королю на ботинки. Наверняка ей этого хочется.

– Я присоединилась к Алой гвардии добровольно, – говорит она. – Они объявили, что моего брата казнили во время службы в армии за преступление, которого он не совершал, – ее голос вздрагивает при воспоминании о Шейде. Дыхание Фарли учащается, она прижимает ладонь к животу. – Они спросили, хочу ли я отомстить за его смерть. Я хотела. Поэтому я поклялась им в верности, и меня под видом служанки внедрили в королевскую резиденцию. Я пришла туда как Красная шпионка, еще не зная, кто я такая на самом деле. Во время Выбора королевы обнаружилось, что я способна управлять электричеством. После совещания покойный король Тиберий и королева Элара решили взять меня во дворец, чтобы без лишней огласки выяснить, в чем дело, и, как они надеялись, раскрыть мне мою способность в полной мере. Они выдали меня за Серебряную, чтобы защитить. Разумеется, они понимали, что такого странного Красного в лучшем случае сочтут ненормальным, а в худшем – кощунством, и спрятали меня под чужим именем, чтобы уберечь от предубеждений равно со стороны Красных и Серебряных. Цвет моей крови был известен немногим, в том числе Мэйвену, а также Кэ… принцу Тиберию. Но Алая гвардия узнала, кто я такая. Они пригрозили мне публичным разоблачением; тогда доверие к королю было бы подорвано, а я оказалась бы в опасности. Я была вынуждена шпионить для них, выполнять их приказы, облегчать террористам проникновение во дворец.

Возгласы вокруг звучат громче, их уже не так-то легко заглушить.

– Вот это впечатляющее вранье, – говорит Килорн.

– Моей конечной миссией было завербовать для Алой гвардии Серебряных союзников. Мне велели подобраться к принцу Тиберию, опытному воину и наследнику трона. Он… – Мэра медлит, внимательно глядя в камеру. Ее взгляд переходит туда-сюда, кого-то ища. Краем глаза я замечаю, что Кэл опускает голову. – Его было нетрудно убедить. После того как я поняла, как уговорить принца, я помогла Алой гвардии организовать Расстрел Солнца, жертвами которого стали одиннадцать человек, и взрыв моста в Археоне. Когда принц Тиберий убил своего отца, король Мэйвен не стал медлить. Он принял единственно возможное решение, – голос Мэры колеблется. Мэйвен, рядом с ней, изо всех сил старается принять скорбный вид при упоминании об отце. – Он оплакивал отца, поэтому нас приговорили к казни на арене. Мы спаслись только благодаря Алой гвардии. Они отвезли нас обоих на островную базу неподалеку от побережья Норты. Там меня удерживали пленницей и принца Тиберия тоже – а еще, как оказалось, моего брата, которого я считала погибшим. Алая гвардия намеревалась истребить тех, кого называли новокровками. Когда я выяснила, что существуют и другие люди, похожие на меня, и что Алая гвардия выслеживает и убивает их, я скрылась, забрав своего брата и еще несколько человек. Принц Тиберий отправился с нами. Теперь я знаю, что он хотел собрать армию, чтобы бросить вызов королю. Через несколько месяцев Алая гвардия разыскала нас и убила нескольких новокровок, которых мы сумели найти. В этой стычке погиб мой брат, но я спаслась.

В кои-то веки жар в комнате исходит не от Кэла. Все кипят яростью. Это не Мэра. Не ее слова. Но я злюсь, как и остальные. Как у нее язык повернулся? Я бы изошла кровью, прежде чем повторила брехню Мэйвена. Но какой у Мэры был выбор?

– Поскольку мне больше некуда было идти, я обратилась к королю Мэйвену, рассчитывая на его справедливость, – ее решимость рушится кусок за куском, и по щекам катятся слезы. Стыдно сказать, но речь они украшают. – Я стою здесь теперь, сдавшись добровольно. Я сожалею о том, что сделала, и готова приложить все усилия, чтобы остановить Алую гвардию и положить конец их ужасным надеждам на будущее. Они борются только за самих себя и за людей, которыми смогут управлять. Остальных они убивают – всех, кто становится на их пути. Всех, кто отличается.

Последнее слово она выговаривает с трудом. Мэйвен сидит на троне неподвижно, только горло у него слегка движется. Он издает какой-то звук, неуловимый для камеры, побуждая Мэру закончить как положено.

Мэра Бэрроу вскидывает голову и смотрит в объектив. Глаза у нее черны от ярости.

– Их рассвет сияет не для новокровок.

В комнате раздаются протестующие крики, ругань по адресу Мэйвена, Мерандуса, даже девочки-молнии, которая произнесла эти слова.

– …коронованное чудовище…

– …да я бы покончила с собой, но не сказала…

– …просто кукла…

– …предательница, вот и всё…

– …она не в первый раз пляшет под его дудку…

Килорн вмешивается первым.

– Думаете, она сказала это по своему желанию? – сжав кулаки, спрашивает он, звучно, но не грубо.

Его лицо краснеет от досады, и Кэл кладет руку ему на плечо в знак поддержки. Многие замолкают, особенно бойцы помладше. Вид у них смущенный, виноватый. Восемнадцатилетний парень их здорово пристыдил.

– Тихо, вы все! – гремит полковник, и остальные затихают. Он поворачивается и смотрит на нас своими разными глазами. – Эта дрянь еще не закончила.

– Полковник… – рычит Кэл. В его голосе ясно слышится угроза.

В ответ полковник указывает на экран. На Мэйвена, а не на Мэру.

– …предлагаю убежище всем, кто бежит, боясь Алой гвардии. Также мои двери открыты для новокровок, которые спасаются от геноцида. Я разослал приказ в королевские резиденции Археона, Причальной гавани, Дельфи и Саммертона, а также на военные базы Норты. Вас защитят от истребления. Вы получите еду и убежище – и, если пожелаете, научитесь управляться со своими способностями. Вы – мои подданные, которых я должен защищать, и я брошу на это все ресурсы, какие у меня есть. Мэра Бэрроу – не первая, кто присоединился к нам, и не последняя.

У него хватает наглости положить руку ей на плечо.

Вот так мальчишка стал королем. Он не просто жесток и безжалостен – он необыкновенно умен. Если бы не пылающая во мне ярость, я бы восхитилась. Хитрость Мэйвена, разумеется, еще доставит Гвардии проблем. Лично меня больше беспокоят новокровки, оставшиеся за пределами ее досягаемости. Мы служили Мэре и сопротивлению, поскольку у нас было мало выбора. Теперь вариантов еще меньше. Гвардия или король. Для обеих сторон мы – оружие. Обе с легкостью отправят нас на смерть.

Но здесь, по крайней мере, нет цепей.

Я смотрю через плечо, ища Аду. Она не сводит глаз с экрана, с легкостью запоминая каждую черточку, каждый кадр, чтобы проанализировать их потом. Как и я, она хмурится, думая о проблемах, о которых еще не задумались бойцы Алой гвардии. Что станет с такими, как мы?

– Алой гвардии я скажу лишь одно, – добавляет Мэйвен и поднимается с трона. – Ваш рассвет – это тьма, и она никогда не завладеет моей страной. Мы будем драться до последнего. Сила и власть.

На возвышении и вокруг, в тронном зале, все повторяют эти слова, как заклинания. Включая Мэру.

– Сила и власть.

Картинка замирает на секунду, запечатлеваясь в мозгу. Красная и Серебряный, девочка-молния и король Мэйвен, объединившиеся против великого зла, которым они выставили нас. Я знаю, что Мэру принудили, но все-таки она виновата. Разве она не понимала, что Мэйвен использует ее в своих целях, если не убьет?

«Она не думала, что он поступит так». Кэл сказал это, когда узнал про допрос. У них обоих есть слабое место – Мэйвен. И эта слабость продолжает нам мешать.

В Ущелье Мэра изо всех сил старалась меня обучить. Я тренируюсь и здесь, когда только могу, вместе с остальными новокровками, постигающими свои возможности. Кэл и Джулиан Джейкос пытаются нам помочь, но многие не доверяют их советам. Лично я нашла другого помощника.

Я знаю, что становлюсь сильнее, даже если не собранней. Теперь я чувствую, как она бьется под кожей – блаженная пустота, успокаивающая хаос вокруг. Она просится на свободу, и я сжимаю ее в кулаке, загоняя обратно. Я не могу обратить свой гнев на людей вокруг. Они мне не враги.

Когда экран чернеет и трансляция заканчивается, человек десять начинают кричать одновременно. Кэл бьет ладонью по столу и отворачивается, что-то бормоча.

– Хватит с меня, – говорит он и проталкивается к двери.

Вот и глупо. Он знает своего брата. Он может разобраться в словах Мэйвена лучше, чем все мы.

Полковник тоже это понимает.

– Верните его, – негромко произносит он и наклоняется, чтобы обменяться парой слов с Джулианом.

Серебряный кивает и устремляется вдогонку за племянником. Многие замолкают и смотрят ему вслед.

– Капитан Фарли, что думаете? – спрашивает полковник, и его резкий голос вновь привлекает общее внимание.

Он складывает руки на груди и поворачивается к дочери.

Фарли сосредоточена. Услышанная речь как будто не произвела на нее никакого действия. Она прожевывает кусок картошки.

– Естественным откликом было бы запустить свою трансляцию. Опровергнуть утверждения Мэйвена, показав стране тех, кого мы спасли.

Использовать нас для пропаганды. Сделать то же самое, что сделал Мэйвен с Мэрой. Я чувствую дурноту при мысли о том, что меня поставят перед камерой и заставят петь хвалы людям, которых я едва выношу и которым не доверяю.

Полковник кивает.

– Согласен…

– Но я не думаю, что это будет правильно.

Полковник поднимает бровь над незрячим глазом.

Фарли продолжает:

– Это будут просто слова. Бесполезная трата времени в нынешней ситуации, – она постукивает пальцами по губам, и я вижу, как крутятся колесики у нее в голове. – Вот что я думаю… пускай Мэйвен говорит, а мы будем действовать. Наше проникновение в Корвиум уже напрягло короля. Вы слышали – он умолчал об этом? Он пытается укрепить общий дух. Очевидно, при дворе не всё ладно.

Джулиан возвращается, держа руку на плече Кэла. Они одного роста, хотя Кэл килограммов на двадцать тяжелее дяди. Тюрьма Коррос всерьез сказалась на Джулиане, как и на всех, кто там был.

– У нас много сведений, касающихся Корвиума, – продолжает Фарли. – И его стратегическая важность для Норты, не говоря уж о боевом духе, делает Корвиум прямо-таки идеальным местом.

– Для чего? – спрашиваю я внезапно, удивив всех присутствующих, в том числе себя.

Фарли достаточно опытна, чтобы обратиться ко мне напрямую.

– Для первой атаки. Для того, чтобы Алая гвардия официально объявила войну королю Мэйвену.

Кэл издает сдавленный вопль. Это вовсе не то, что ожидаешь от принца и солдата. Его лицо бледнеет, глаза округляются… от страха?

– Корвиум – крепость. Город, выстроенный с одной-единственной целью – устоять во время вой-ны. Там тысяча Серебряных, обученных…

– …распоряжаться. Сражаться с Озерными. Стоять за линией огня и отмечать места на карте, – возражает Фарли. – Скажи мне, что я ошибаюсь, Кэл. Скажи, что твои сородичи готовы сражаться внутри собственной цитадели.

Взгляд, который он устремляет на нее, испепелил бы любого, но Фарли не ведет и бровью. Более того, она укрепляется в своем мнении.

– Тебя и всех, кто последует за тобой, ждет смерть, – говорит Кэл.

Она смеется при этом откровенном выпаде и еще подливает масла в огонь.

– На меня не рассчитывайте, – рычит Кэл. – Удачи тебе в атаке на Корвиум… без сведений, которые ты рассчитывала получить.

Эмоции Фарли не настолько окрашены способностью. Комната не сгорит, и неважно, каким красным становится ее лицо.

– Я уже получила все, что нужно, от Шейда Бэрроу!

Обычно это имя отрезвляет всех. Вспомнить о Шейде Бэрроу значит вспомнить, как он погиб и как его смерть отразилась на людях, которых он любил. Мэра застыла и опустела изнутри, превратилась в человека, готового пожертвовать собой, чтобы уберечь друзей и родных от страшной судьбы. Фарли осталась одинока в своей решимости – и сосредоточилась только на Алой гвардии и больше ни на чем. Я почти не знала Фарли и Мэру до того, как Шейд погиб, но даже мне грустно вспоминать, какими они были. Потеря изменила обеих, и не к лучшему.

Фарли преодолевает боль, которую причиняет воспоминание о Шейде, – хотя бы ради того, чтобы наказать Кэла.

– Прежде чем мы инсценировали его казнь, Шейд был нашим основным агентом в Корвиуме. Он использовал свою способность, чтобы передавать нам информацию. Даже не думай, что ты – наш единственный козырь в этой игре, – спокойно произносит Фарли и вновь поворачивается к полковнику. – Предлагаю масштабную атаку. Используем новокровок вкупе с Красными солдатами и нашими лазутчиками в городе.

«Используем новокровок». Эти слова ранят, жгут, язвят, оставляют горький привкус во рту.

Кажется, теперь моя очередь выскочить из комнаты.

Кэл смотрит мне вслед. Его губы мрачно и плотно сжаты.

«Ты не единственный, кто умеет устраивать истерики», – думаю я, выходя.

8. Мэра

Я не сопротивляюсь, когда Арвены сводят меня с возвышения. Яйцеголовый и Трио держат меня под руки, Кошка и Клевер идут следом. Мы движемся прочь от толпы, и мое тело как будто постепенно утрачивает чувствительность. «Что я наделала? – думаю я. – И что теперь будет?»

Где-то на это смотрят остальные. Кэл, Килорн, Фарли, мои родные. Они видели трансляцию. От стыда впору заблевать свое проклятое роскошное платье. Я чувствую себя хуже, чем в тот день, когда читала список Мер, которые многих обрекли на военную службу в отместку за поступок Алой гвардии. Но тогда все знали, что Меры – не моя выдумка. Я их просто озвучила.

Арвены толкают меня вперед. Не той дорогой, какой мы пришли, а куда-то за трон, через дверь, в незнакомые помещения.

Первое – очевидно, зал совета. Там стоит длинный мраморный стол, а вокруг – десяток плюшевых кресел. И холодное серое сиденье – для Мэйвена. Комната ярко освещена лучами заката. Окна выходят на запад, не на реку – из них открывается вид на дворцовые стены и пологие холмы, покрытые заснеженными лесами.

В прошлом году мы с Килорном честно трудились – кололи лед на реке за несколько лишних монет, рискуя обморозиться. Мы возились примерно неделю, пока я не поняла, что медная мелочь за колку льда, который неизбежно намерзал вновь, – пустая трата времени. Как странно сознавать, что это было лишь год назад… целую жизнью назад.

– Прошу прощения, – произносит негромкий голос, который доносится из единственного кресла, стоящего в тени.

Я поворачиваюсь на звук и вижу, как навстречу мне поднимается Джон с книгой в руке.

Ясновидец. Его красные глаза горят каким-то непонятным внутренним светом. Я думала, он наш союзник, новокровка с такой же странной, как у меня, способностью. Он гораздо сильнее Серебряных провидцев, он может заглядывать в будущее намного дальше их. И теперь он стоит передо мной – враг, выдавший нас Мэйвену. Его взгляд сродни прикосновению раскаленных игл.

Именно из-за него я повела своих друзей на штурм тюрьмы Коррос, из-за него погиб мой брат. При виде Джона ледяное онемение проходит и пустота сменяется неистовым электрическим жаром. Я мечтаю лишь об одном – ударить предателя по лицу чем попало. Но ограничиваюсь гневным рыком.

– Приятно видеть, что Мэйвен не всех своих собачек держит на поводке.

Джон моргает.

– Приятно видеть, что ты не так слепа, как раньше, – произносит он, когда я прохожу мимо.

Когда мы встретились впервые, Кэл предупредил, что люди, пытающиеся разгадать тайны будущего, порой сходят с ума. Он был абсолютно прав, и больше я в эту ловушку не попадусь. Я отворачиваюсь, подавляя желание осмыслить тщательно выбранные слова Джона.

– Игнорируйте меня, если хотите, мисс Бэрроу. Не я – ваша проблема, – продолжает Джон. – Вам нужно беспокоиться лишь об одном человеке здесь.

Я оборачиваюсь: мускулы реагируют, прежде чем успевает отозваться мозг. Разумеется, Джон заговаривает первым, предвосхитив мои слова.

– Нет, Мэра, я не себя имею в виду.

Мы оставляем его и идем дальше, туда, куда меня ведут. Молчание так же мучительно, как встреча с Джоном, поскольку мне не на чем сосредоточиться, кроме его слов. Я не сомневаюсь, что он имеет в виду Мэйвена. Нетрудно понять намек. И предостережение.

Какая-то часть моей души, совсем маленькая, по-прежнему влюблена в вымысел. В иллюзию внутри живого человека, которого я никак не могу постичь. В призрак, который сидел у моей постели, пока меня терзали кошмары. Призрак, который не подпускал ко мне Самсона, пока мог – я это знаю, – отсрочивая неизбежную пытку.

Призрак, который на свой искаженный лад любит меня.

И я чувствую, что поддаюсь действию яда.

Как я и подозревала, мы не возвращаемся в спальню. Я пытаюсь запомнить дорогу, отмечая про себя двери и коридоры, которые отходят от многочисленных залов и салонов в этом крыле дворца. Мы минуем апартаменты, всё более пышные. Но меня больше интересуют цвета, которые преобладают в комнатах, а не обстановка. Красный, черный, серебряный – просто запомнить. Цвета правящего Дома Калора. И синий. От него мне становится дурно. Это цвет Элары. Она мертва, но еще не ушла отсюда.

Наконец мы останавливаемся в маленькой, но богатой библиотеке. Закатное солнце пробивается сквозь тяжелые занавески на окне. Пыль танцует в алых лучах, как пепел над гаснущим огнем. Такое ощущение, что я внутри сердца, полного крови. Я понимаю, что это кабинет Мэйвена, и подавляю желание занять кожаное кресло за лакированным столом. Предъявить претензию хоть на что-то из его имущества. Возможно, тогда мне полегчает – но только на мгновение.

Вместо этого я изучаю обстановку, внимательно глядя вокруг широко раскрытыми глазами. Гобелены, вышитые черными и серебряными нитками по алой ткани, висят вперемежку с портретами и фотографиями предков Кэла. Дом Мерандуса представлен только бело-синим флагом, свисающим со сводчатого потолка. Флаги других королев тоже здесь – одни яркие, другие вылинявшие, третьи совсем ветхие. Кроме золотого цвета Дома Джейкоса. Его вообще тут нет.

Кориана, мать Кэла, изгнана отсюда.

Я быстро рассматриваю портреты, хотя сама не знаю, чего ищу. Все эти лица мне незнакомы, кроме отца Мэйвена. Портрет покойного короля, больше остальных, висит над камином – его трудно не заметить. По-прежнему в черном – в знак траура. Тиберий умер лишь несколько месяцев назад.

Я узнаю в его лице Кэла, и Мэйвена тоже. Тот же прямой нос, высокие скулы, густые, блестящие черные волосы. Семейные черты, судя по портретам других королей из Дома Калора. Тот, кого звали Тиберий Пятый, был особенно красив, просто до жути. Но, опять-таки, художникам платят не за то, чтобы они изображали заказчиков уродливыми.

Неудивительно, что изображения Кэла тоже нет. Его убрали отсюда, как и Кориану. Несколько мест на стене подозрительно пусты – судя по всему, раньше портреты висели там. Но почему бы и нет? Кэл был первенцем Тиберия, его любимым сыном. Неудивительно, что Мэйвен снял портреты брата. Не сомневаюсь, он их сжег.

– Как здоровье? – спрашиваю я у Яйцеголового, притворно улыбаясь.

Он отвечает сердитым взглядом, и моя улыбка растет. Я сохраню, как драгоценность, воспоминание о нем, сраженном электрическим током и распростертом на полу.

– Больше не трясет? – продолжаю я, движениями ладони изображая, как дергалось его тело.

И снова он молчит, хотя его шея становится сине-серой от гневного прилива крови. Довольно забавное зрелище.

– Слушай, у вас отличные целители.

– Развлекаешься?

Мэйвен входит один. Он кажется странно маленьким по сравнению с тем, что изображает из себя на троне. Впрочем, Стражи наверняка рядом, прямо за дверью. Мэйвен не настолько глуп, чтобы ходить куда-либо без них. Он помахивает рукой, отсылая Арвенов. Они быстро уходят, тихо как мыши.

– А мне особо больше нечем развлечься, – отвечаю я, когда они исчезают.

В тысячный раз за сегодня я проклинаю свои оковы. Без них Мэйвен был бы мертв, как Элара. Но они заставляют меня терпеть мальчика-короля во всем его отвратительном блеске.

Мэйвен ухмыляется, смакуя эту мрачную шутку.

– Приятно видеть, что даже я не могу тебя изменить.

Мне нечем ответить. Я не в силах сосчитать, скольким переменам подверг меня Мэйвен, уничтожив ту девушку, какой я была раньше.

Как я и подозревала, он поспешно подходит к столу и садится с невозмутимым, хорошо рассчитанным изяществом.

– Я должен извиниться за грубость, Мэра.

Очевидно, у меня глаза лезут на лоб, потому что Мэйвен смеется.

– Твой день рождения был больше месяца назад, а я ничего тебе не подарил.

Так же помахав рукой, он приказывает мне сесть напротив.

Удивленная, потрясенная, все еще отупевшая после выступления в зале, я подчиняюсь.

– Поверь, – негромко говорю я, – я прекрасно обойдусь без новых ужасов, которые ты способен мне подарить.

Его улыбка расширяется.

– Тебе понравится, обещаю.

– Верится с трудом.

Ухмыляясь, Мэйвен лезет в ящик стола и бесцеремонно бросает мне лоскут шелка. Черный, наполовину расшитый красными и золотыми цветами. Я жадно хватаю его. Это работа Гизы. Я пропускаю ткань между пальцев. Она по-прежнему гладкая и прохладная на ощупь, вовсе не испачканная слизью, не отравленная прикосновением Мэйвена, как я думала. Каждая нитка – частица Гизы. Безупречная, прекрасная в своей пламенной красоте вышивка. Напоминание о сестре и о родных.

Мэйвен смотрит, как я кручу в руках ткань.

– Мы забрали ее у тебя после ареста. Пока ты была без сознания.

«Без сознания». Заключенная в собственном теле, подвергнутая пытке сонаром.

– Спасибо, – сдержанно выговариваю я.

Как будто у меня есть причины за что-то его благодарить.

– И…

– И?

– Я дарю тебе один вопрос.

Я недоуменно моргаю.

– Ты можешь задать один вопрос, и я честно на него отвечу.

На мгновение я не верю своим ушам.

«Я человек слова, когда хочу того». Пока что Мэйвен придерживается сказанного. Если он сдержит обещание, это будет настоящий подарок.

Первый вопрос возникает сразу же. «Они живы? Ты действительно оставил их там и позволил уйти?» Он едва не срывается с моих губ, но я передумываю и решаю не тратить свою привилегию зря. Разумеется, они ушли. Если бы Кэл погиб, я бы об этом узнала. Мэйвен злорадствовал бы, ну или кто-нибудь мне сказал бы. И он слишком уж озабочен Алой гвардией. Если бы и других схватили вслед за мной, он знал бы больше и боялся меньше.

Мэйвен склоняет голову набок, наблюдая за тем, как я думаю, совсем как кот наблюдает за мышкой. Он наслаждается. И от этого по мне ползут мурашки.

«Зачем ты делаешь такой подарок? Зачем позволяешь спрашивать?» Еще один вопрос, который чуть не вырывается у меня. Потому что я и на него знаю ответ. Мэйвен – не тот, кем я его считаю, но это не значит, что он – совершенная загадка. Я могу догадываться – могу и ошибаться. На свой лад он объясняет мне свои поступки. Дает понять, что он сделал и почему продолжает это делать. Он знает, какой вопрос я в конце концов задам, набравшись смелости. Он король – но и просто парень тоже, одинокий в мире, который создал себе сам.

– Какова была в этом ее роль?

Он не морщится. Мэйвен знает меня слишком хорошо, чтобы удивиться. Какая-нибудь дурочка позволила бы себе надеяться – поверила бы, что он был марионеткой злобной женщины, а теперь брошен и плывет по течению. Продолжает идти той же дорогой, потому что не знает, как с нее свернуть. К счастью, я не настолько глупа.

– Я поздно начал ходить. – Мэйвен смотрит не на меня, а на синий флаг над нами. Украшенный белым жемчугом и дымчатыми драгоценными камнями. Предмет роскоши, который обречен собирать пыль в память об Эларе. – Врачи и даже отец говорили маме, что со временем все будет хорошо. Однажды я поправлюсь. Но она считала, что «однажды» – это слишком неопределенно. У королевы не может быть недоразвитого сына-калеки. Особенно после того, как Кориана подарила королевству Кэла – улыбчивого, общительного, веселого… идеального принца. Мать прогнала няньку, обвинив ее во всех моих недостатках, и сама стала учить меня ходить. Я не помню, но она много раз мне рассказывала. Она думала – это доказательство ее любви.

Внутри у меня собирается страх, хотя я не понимаю почему. Что-то подсказывает, что надо встать, выйти из комнаты и вернуться в распростертые объятия охраны. «Снова ложь, снова ложь, – говорю я себе. – Искусно сплетенная, как умеет только он». Мэйвен не в силах смотреть мне в лицо. Я ощущаю в воздухе стыд.

Безупречные ледяные глаза заволакивает влага, но я уже давно приобрела иммунитет к его слезам. Первая слезинка повисает на темных ресницах – дрожащая хрустальная капля.

– Я был маленьким ребенком, и она меня переломила. Мне приходилось вставать, ходить, падать. Она занималась со мной каждый день. В конце концов я начинал плакать, как только она входила в комнату. Пока не научился. Сам. От страха. Но это ее не устраивало. Ребенок, который плачет, когда мать берет его на руки? – он качает головой. – В конце концов она лишила меня и страха.

Глаза Мэйвена темнеют.

– Как и многих других вещей. Ты спрашиваешь, какова в этом ее доля, – шепотом продолжает он. – Она достаточно велика.

«Но не весь он – дело рук своей матери».

Больше я не в силах терпеть. Неверными движениями, шатаясь от тяжести оков и от того, как болезненно сжимается сердце, я поднимаюсь со стула.

– Ты не можешь до сих пор ее винить, Мэйвен, – шиплю я, отступая к двери. – Не лги мне и не говори, что делаешь это из-за мертвой женщины.

Слезы пропадают так же быстро, как и появились. Они исчезли, словно их никогда не было. Брешь в броне пропадает. «Хорошо». У меня нет желания видеть, что под ней.

– Неправда, – внятно и медленно произносит Мэйвен. – Ее больше нет. Решения принимаю только я. В этом я абсолютно уверен.

Трон. Его место в зале совета. Очень простое по сравнению с шедеврами из алмазного стекла и бархата, на которых сидел покойный король. Трон Мэйвена вытесан из грубого камня, он незатейлив, без драгоценных камней и металлов. И теперь я понимаю почему.

– Молчаливый камень. Ты принимаешь все решения, сидя на нем.

– А ты поступила бы иначе? Если рядом постоянно маячит Дом Мерандуса? – Мэйвен откидывается на спинку, подперев подбородок рукой. – Хватит с меня нашептываний, которые они называют руководством. Я ими на всю жизнь насытился.

– Хорошо, – отрывисто говорю я. – Значит, в том зле, которое ты наделал, тебе некого винить, кроме самого себя.

Уголок губ у Мэйвена приподнимается в слабой пренебрежительной улыбке.

– Ну да, конечно.

Я подавляю желание схватить что попало и врезать ему по голове, чтобы навеки стереть с лица Мэйвена улыбку.

– Если бы только я могла убить тебя и покончить с этим.

– Как ты меня напугала, – с удовольствием произносит он, цокая языком. – А потом что? Побежишь обратно к Алой гвардии? К моему брату? Самсон много раз видел его в твоих мыслях. Снах. Воспоминаниях.

– Кэл до сих пор не дает тебе покоя, даже теперь, когда ты победил?

Ударить по больному нетрудно. Улыбка Мэйвена бесит меня, зато моя злит его не меньше. Мы знаем, как подколоть друг друга.

– В таком случае странно, что ты изо всех сил пытаешься ему подражать.

Теперь уже поднимается Мэйвен. Упершись руками в стол, он встает и смотрит мне в глаза. Уголок рта у него подергивается, и на лице возникает горькая усмешка.

– Я делаю то, что никогда не смог бы сделать мой брат. Кэл следует приказам, но не умеет принимать решения. Ты знаешь это не хуже, чем я. – Взгляд Мэйвена на мгновение падает на пустое место на стене. Он ищет портрет Кэла. – Ты вправе считать его распрекрасным – таким благородным, смелым, безупречным. Но король из него получился бы гораздо хуже, чем из меня.

И я почти согласна с ним. Я столько месяцев наблюдала, как Кэл балансировал на грани между Алой гвардией и Серебряной кровью, отказываясь убивать, но не решаясь и помешать нам, не приставая ни туда ни сюда. Пусть даже он видел ужас и несправедливость, принц по-прежнему соблюдает нейтралитет. Но он не Мэйвен. В нем ни на грамм нет такого зла, как в младшем брате.

– Только один человек на моей памяти называл его безупречным. Ты сам, – говорю я спокойно, и это бесит Мэйвена еще сильнее. – Кажется, ты все-таки слегка на нем помешан. Неужели и в этом ты обвинишь свою мать?

Я хотела пошутить, однако для Мэйвена это ни разу не шутка. Его взгляд плывет, но лишь на мгновение. Жуткое мгновение. Я ощущаю, как глаза у меня расширяются против воли, а сердце сжимается в груди. «Он не знает». Мэйвен искренне не понимает, какие части сознания принадлежат ему, а какие были созданы Эларой.

– Мэйвен, – невольно шепчу я, напуганная тем, на что наткнулась.

Он проводит рукой по темным волосам, дергая себя за пряди, так что они становятся дыбом. Странная тишина продолжается. Мы оба совершенно открыты. Такое ощущение, что я забрела туда, куда не нужно, нарушила границу и зашла в такое место, куда мне вообще-то совершенно не хочется.

– Уйди, – наконец говорит Мэйвен дрогнувшим голосом.

Я не двигаюсь, пытаясь осознать то, что могу. «Потом пригодится». Не потому, что мне тяжело идти. Не потому, что я вновь ощутила неимоверный приступ жалости к призрачному принцу.

– Я сказал – уйди.

Я привыкла, что гнев Кэла наполняет помещение теплом. Гнев Мэйвена леденит, и по моему позвоночнику ползет холод.

– Чем дольше вы заставляете их ждать, тем хуже.

Эванжелина прекрасно умеет выбрать время.

Она врывается в комнату, как всегда, словно вихрь зеркальной стали, волоча за собой длинный плащ. Он приобретает цвет интерьера, переливаясь алым и пунцовым и сверкая от каждого движения. Пока я наблюдаю за ней, чувствуя, как сердце колотится в груди, плащ раскалывается надвое и меняет облик у меня на глазах, обвивая каждой половинкой мускулистую ногу. Эванжелина усмехается, не мешая мне смотреть, как ее придворное платье превращается во внушительные доспехи. Впрочем, они тоже смертоносно прекрасны и достойны королевы.

Как и раньше, я – не ее проблема, и Эванжелина отворачивается от меня. Она не упускает странное напряжение в воздухе и загнанный вид Мэйвена. Эванжелина прищуривается. Как и я, она пытается осмыслить то, что видит. Как и я, она использует это к своей выгоде.

– Мэйвен, ты меня слышал? – она смело делает несколько шагов и огибает стол, чтобы приблизиться к королю. Мэйвен быстро уклоняется от ее руки. – Губернаторы ждут, и мой отец лично…

Мэйвен сердито и решительно хватает со стола листок бумаги. Судя по размашистой подписи внизу, это какая-то петиция. Гневно глядя на Эванжелину, он отводит листок в сторону и изгибает запястье, вызывая искры. Они превращаются в двойную огненную дугу и пронзают бумагу, как ножи масло. Петиция рассыпается пеплом, запачкав сверкающий паркет.

– Передай отцу и его марионеткам, что я думаю о его предложении.

Если Эванжелину и удивили его действия, она не показывает этого. Она фыркает и рассматривает собственные ногти. Я искоса смотрю на нее, прекрасно сознавая, что Эванжелина набросится на меня, если я хотя бы вздохну слишком громко. Я стою тихо, с круглыми глазами, жалея, что не обратила внимания на эту петицию раньше. Жаль, что я не знаю, о чем в ней шла речь.

– Осторожней, милый, – говорит Эванжелина – без особой нежности. – Король, у которого нет сторонников, – не король.

Он поворачивается и подходит к ней так быстро, что застает врасплох. Они почти одного роста – и стоят лицом к лицу. Огонь и железо. Я и не рассчитываю, что Эванжелина дрогнет. Она не боится Мэйвена – мальчика-принца, с которым вместе наматывала круги на тренировках. Мэйвен – не Кэл. Но веки у нее трепещут, черные ресницы колеблются на фоне серебристо-белой кожи, выдавая страх, который она пытается скрыть.

– Не думай, что знаешь, какой я король, Эванжелина.

Я слышу голос его матери, и это пугает нас обоих.

Потом Мэйвен вновь обращает глаза на меня. Смущенный мальчик, которого я видела минуту назад, исчез, сменившись живым камнем с застывшим взглядом. «И тебя это тоже касается», – гласит выражение его лица.

Хотя мне до смерти хочется убежать отсюда, я стою неподвижно. Мэйвен лишил меня всего, но я не выкажу страха и покорности. Больше я не побегу. Особенно в присутствии Эванжелины.

Она снова смотрит на меня, изучая каждый сантиметр моего тела. Запоминая, как я выгляжу. Очевидно, она мысленно стирает прикосновения целителя, замечая и синяки, которые я заработала во время попытки к бегству, и вечные тени под глазами. Когда Эванжелина упирается взглядом в мои ключицы, я не сразу понимаю, почему. Губы у нее приоткрываются – несомненно, это удивление.

Злая и пристыженная, я прикрываю клеймо воротником. Но в процессе не отвожу глаз от Эванжелины. Она тоже не в состоянии лишить меня гордости.

– Стража, – наконец зовет Мэйвен, повысив голос.

Арвены являются, вытянув руки и готовясь меня увести. Мэйвен указывает подбородком на Эванжелину.

– Ты тоже.

Разумеется, ей это не нравится.

– Я не пленница, которую можно шпынять…

Я улыбаюсь, пока Арвены выводят меня за дверь. Она закрывается, но из-за нее доносится голос Эванжелины. «Удачи, – думаю я. – Ты волнуешь Мэйвена еще меньше, чем я».

Охранники идут быстрым шагом, и я вынуждена за ними успевать. Это не так просто в платье, которое сковывает движения, но я как-то справляюсь. Обрывок шелка с вышивкой Гизы, крепко сжатый в кулаке, кажется таким мягким на ощупь. Я подавляю желание понюхать ткань, найти какое-нибудь воспоминание о сестре. Я воровато оборачиваюсь, надеясь увидеть, кто именно ждет аудиенции у нашего злого короля. Но вижу только Стражей, в черных масках и огненных плащах, которые стоят возле двери кабинета.

Она внезапно распахивается, подпрыгнув на петлях, и со стуком захлопывается. Для урожденной аристократки Эванжелина чересчур разгневана. Интересно, пыталась ли моя старая наставница, леди Блонос, научить ее сдержанности. Это зрелище забавляет меня, и на моих губах появляется столь редкая улыбка. Она причиняет боль, но мне всё равно.

– Не ухмыляйся, девочка-молния, – рычит Эванжелина и ускоряет шаг.

Ее реакция лишь подстрекает меня, невзирая на опасность. Отвернувшись, я смеюсь. Мои стражи не произносят ни слова, но слегка прибавляют скорость. Даже они не хотят иметь дело с обозленным магнетроном, у которого руки чешутся подраться.

Однако Эванжелина нагоняет нас, ловко обогнув Яйцеголового и встав прямо передо мной. Стражи резко останавливаются и придерживают меня.

– Если ты не заметила, я немного занята, – говорю я, жестом указав на охранников, которые держат меня за обе руки. – И в моем расписании нет места для ссоры. Цепляйся к тому, кто способен дать сдачи.

Улыбка Эванжелины ярка и остра, как пластины брони.

– Не преуменьшай. У тебя еще достаточно сил для драки.

Она наклоняется вплотную ко мне, как к Мэйвену. Очень легкий способ показать, что ей не страшно. Я стою неподвижно, заставляя себя не вздрагивать, даже когда она отделяет острую, как бритва, чешуйку от своей брони, как лепесток от цветка.

– По крайней мере, я на это надеюсь, – негромко заканчивает Эванжелина.

Она аккуратно срезает воротник моего платья и отрывает кусок расшитой алой ткани. Я подавляю желание прикрыть выжженную на моем теле букву М и чувствую, как горячий румянец стыда ползет вверх по шее.

Эванжелина не сводит глаз с грубых очертаний клейма. И вновь как будто удивляется.

– Не похоже на несчастный случай.

– Хочешь поделиться еще какими-нибудь удивительными наблюдениями? – спрашиваю я сквозь зубы.

Усмехнувшись, она возвращает чешуйку на корсаж.

– Не с тобой.

Я выдыхаю, когда она отстраняется, и между нами появляется небольшое расстояние.

– Элейн?

– Да, Эви, – раздается голос.

Из ниоткуда.

Я чуть не выпрыгиваю из платья, когда за спиной у Эванжелины, прямо из воздуха, появляется Элейн Хэйвен. Тень, способная манипулировать светом, достаточно мощная, чтобы стать невидимой. Интересно, долго ли она стояла рядом с нами. Возможно, она присутствовала в кабинете, вместе с Эванжелиной или без нее. Она могла уже давно наблюдать за происходящим. Не исключаю, что Элейн ходила за мной по пятам с того момента, как я попала сюда.

– Никто не пытался надеть на тебя колокольчик? – огрызаюсь я, хотя бы для того, чтобы скрыть страх.

Элейн любезно улыбается, но глаза у нее остаются холодными.

– Пару раз.

Мы знакомы. Мы много раз тренировались вместе и никогда не ладили. Она, как и Соня, – подруга Эванжелины, достаточно умная особа, чтобы заключить союз с будущей королевой. Как подобает леди из Дома Хэйвена, платье и украшения у нее – непроглядно черного цвета. Это не траур, а уважение к цветам клана. У Элейн раскосые глаза, идеальная матовая кожа и рыжие волосы, цвета яркой меди по сравнению с платьем. Она изменяет свет вокруг себя, и ее окружает неземное сияние.

– Мы закончили, – говорит Эванжелина, устремив свои пронизывающие глаза на Элейн. – Пока что.

И бросает через плечо убийственный взгляд, чтобы поставить точку.

9. Мэра

Быть куклой – странное занятие. Я провожу больше времени на полке, чем в игре. Но, когда меня вынуждают, я пляшу под дудку Мэйвена – он соблюдает условия, пока их соблюдаю я. В конце концов, он человек слова.

Первый новокровка просит убежища в Причальной гавани и, как обещал Мэйвен, получает полную защиту от так называемых ужасов Алой гвардии. Через несколько дней этого бедолагу по имени Морритан перевозят в Археон и представляют самому королю. Процесс широко транслируют. Теперь его имя и способности известны всем при дворе. К удивлению многих, Морритан – поджигатель, как отпрыски Дома Калора. Но в отличие от Кэла и Мэйвена он не нуждается в специальном браслете, даже в искре извне. Его огонь порожден способностью, и одной только способностью, совсем как моя молния.

Я вынуждена сидеть и смотреть, устроившись в золоченом кресле, вместе с остальными придворными. Джон-ясновидец сидит рядом, красноглазый и тихий. Как первые двое новокровок, присоединившиеся к Серебряному королю, мы имеем право на почетные места рядом с Мэйвеном, уступая лишь Эванжелине и Самсону Мерандусу. Но внимание на нас обращает только Морритан. Когда он приближается, на глазах у двора и десятка видеокамер, то не сводит с меня глаз. Он дрожит от страха, но отчего-то мое присутствие не позволяет ему убежать и толкает вперед. Он верит, что Алая гвардия охотится за новокровками. Он верит в то, что Мэйвен заставил меня сказать. Морритан преклоняет колени и клянется вступить в королевскую армию. Тренироваться вместе с Серебряными офицерами. Сражаться за короля и свою страну.

Сохранять молчание и неподвижность по-прежнему труднее всего. Несмотря на худобу, золотистую кожу и руки, огрубевшие от многолетней работы, Морритан похож на крольчонка, который забежал прямо в капкан. Одно мое неверное слово – и ловушка захлопнется.

За ним следуют и другие.

День за днем, неделя за неделей. Иногда поодиночке, иногда сразу десяток. Они приходят со всех концов страны, стремясь к предполагаемой безопасности, обещанной королем. Одни напуганы, другие слишком глупы и искренне хотят получить место у Мэйвена. Оставить позади жизнь, полную угнетения, и стать чем-то невероятным. Я не могу их винить. В конце концов, нам с рождения твердили, что Серебряные – наши господа, боги, что они превосходят нас. И вот они оказались настолько милосердны, чтобы позволить Красным жить в раю. Кто откажется к ним присоединиться?

Мэйвен хорошо играет свою роль. Он всех принимает как братьев и сестер, широко улыбается и не выказывает ни стыда, ни страха, делая то, что большинство Серебряных сочли бы отвратительным. Двор следует его примеру, но я вижу, как унизанные перстнями руки скрывают презрительные или злобные усмешки. Пусть даже это часть спектакля, хорошо нацеленный удар против Алой гвардии, придворным не нравится происходящее. Более того, им страшно. У многих необученных новокровок есть способности, которые превосходят умения Серебряных и их понимание. Они наблюдают волчьими глазами, готовые в любой момент показать клыки.

В кои-то веки я перестала быть центром внимания. Это моя единственная радость, и даже преимущество. Девочка-молния никого не интересует без молний. Я делаю, что могу – немногое, но не бессмысленное. Я слушаю.

Эванжелина нервничает, несмотря на железное внешнее спокойствие. Ее пальцы отбивают дробь на подлокотниках кресла и успокаиваются, только когда Элейн рядом – тогда она что-то шепчет подруге или прикасается к ней. Но не смеет расслабиться. Эванжелина стоит на грани, такой же острой, как лезвие ее ножей. Нетрудно догадаться почему. Разговоры о свадьбе как будто под запретом. Хотя Эванжелина, несомненно, обручена с королем, она все еще не королева. Это ее пугает. Я вижу смятение в лице и поведении Эванжелины, в непрерывной смене сверкающих нарядов, каждый из которых еще замысловатее и пышнее предыдущего. Она – королева во всем, кроме титула, однако титул – основное, чего она хочет. И ее отец тоже. Воло маячит рядом с дочерью, такой представительный в черном бархате и серебряной парче. В отличие от Эванжелины, он не носит металла. Ни цепочки, ни даже кольца. Он не нуждается в оружии, чтобы казаться опасным. Тихий, всегда в черном, он больше похож на палача, чем на аристократа. Не знаю, как Мэйвен терпит его присутствие и непреходящую, сосредоточенную алчность во взгляде. Воло напоминает мне Элару. Постоянно наблюдающий за троном, вечно ждущий шанса его занять.

Мэйвен видит это – но ничего не предпринимает. Он оказывает Воло уважение, которого тот требует, но более ничего. И оставляет Эванжелину в обществе обворожительной Элейн, очевидно радуясь, что будущая жена им не интересуется. Он определенно сосредоточен на чем-то другом. Как ни странно, не на мне, а на своем кузене Самсоне. Я тоже с трудом игнорирую этого Серебряного, который терзал мою душу. Я постоянно ощущаю его присутствие и пытаюсь расслышать шепот, хотя у меня вряд ли хватит сил, чтобы противостоять ему. Мэйвену не приходится об этом беспокоиться, раз у него есть трон из Молчаливого камня, который обеспечивает королю безопасность. И опустошает.

Когда меня учили быть принцессой – что само по себе смешно, – я, на правах невесты младшего принца, посещала все придворные мероприятия – балы и пиры. Но теперь, став пленницей, я посещаю их гораздо чаще. Я буквально сбилась со счета, сколько раз меня заставляли сидеть, как дрессированную собачку, и выслушивать просителей, политиков и новокровок, клянущихся в верности.

Сегодня, кажется, будет то же самое. Губернатор округа Разломы, лорд Дома Лариса, дочитывает хорошо отрепетированную просьбу, адресованную Казначейству, о восстановлении шахт, принадлежащих Самосу. Еще одна марионетка Воло, и ее нити отчетливо видны. Мэйвен разбирается с ним запросто – машет рукой и обещает разобраться. Хотя со мной Мэйвен – человек слова, с придворными он ведет себя иначе. Губернатор уныло опускает плечи, зная, что его прошение никогда не будет прочитано.

У меня уже болит спина от жесткого кресла и неподвижной позы, которую нужно сохранять во время этих придворных сборищ. Хрусталь и кружево. Как всегда, конечно, красные. Я нравлюсь Мэйвену в красном. Он говорит, этот цвет меня оживляет, пусть даже с каждым минувшим днем из меня по капле уходит жизнь.

Для ежедневных слушаний не требуется полное собрание всех придворных, и сегодня тронный зал наполовину пуст. Впрочем, на возвышении всё равно битком набито. Избранные спутники короля, стоящие справа и слева от него, безмерно гордятся своим положением – не говоря уж о возможности мелькнуть в очередном национальном телевещании. Когда вкатывают камеру, я понимаю, что, вероятно, явились очередные новокровки. И вздыхаю, предвкушая очередной день, полный чувства вины и стыда.

У меня всё скручивается в животе, когда открываются высокие двери. Я опускаю глаза, не желая запоминать лица пришедших. Многие последуют роковому примеру Морритана и присоединятся к королю в надежде изучить свои способности.

Джон, сидя рядом со мной, как обычно, ерзает. Я сосредотачиваюсь на его длинных тонких пальцах, которые собирают в складки штанину. Они движутся туда-сюда, словно Джон перелистывает страницы книги. Возможно, так оно и есть – он нащупывает ускользающие нити будущего, которые постоянно меняются. Интересно, что он видит. Но спрашивать я не буду. Я никогда не прощу Джона за измену. И он тоже не пытался заговорить со мной, с тех пор как мы встретились в зале совета.

– Добро пожаловать, – говорит новокровкам Мэйвен спокойным заученным тоном, и его голос разносится по тронному залу. – Вам нечего бояться. Отныне вы в безопасности. Я обещаю, что Алая гвардия вас здесь не достанет.

Скверно.

Я не поднимаю головы, скрывая лицо от камер. Кровь шумит в ушах и бьется в унисон с сердцем. Меня мутит, перед глазами всё плывет. «Бегите!» – мысленно кричу я, хотя никакой новокровка не мог бы сбежать сейчас из тронного зала. Я смотрю куда угодно, только не на Мэйвена и не на новоприбывших. Не на незримую клетку, которая смыкается вокруг них. Мой взгляд падает на Эванжелину – и я вижу, что она смотрит на меня. В кои-то веки она не усмехается. Ее лицо неподвижно и пусто. В этом она гораздо опытнее, чем я.

Ногти у меня обломаны до мяса за долгие ночи, полные тревоги, и еще более долгие дни, полные безболезненной пытки. Целительница Сконос, которая придает мне относительно здоровый вид, вечно забывает взглянуть на руки. Надеюсь, кто-нибудь из тех, кто увидит трансляцию, не забудет.

А король продолжает свое ужасное шоу.

– Итак?

Четверо новокровок представляются – каждый напуган сильнее предыдущего. Демонстрацию их способностей сопровождают удивленные ахи и тревожный шепот. Это – мрачная пародия на Выбор королевы. Впрочем, новокровки состязаются не за венец – они лезут из кожи вон, чтобы спасти свою жизнь, получить заветное убежище при дворе Мэйвена. Я стараюсь не смотреть, но от жалости и страха мой взгляд блуждает по залу.

Первая, коренастая женщина с бицепсами не хуже, чем у Кэла, осторожно проходит сквозь стену. Прямо через позолоченные деревянные панели и затейливую лепнину, как сквозь воздух. Когда восхищенный Мэйвен поощряет ее, она проделывает то же самое со Стражем. Он морщится – единственный намек на то, что за черной маской кроется человеческое существо, – но никакого вреда она ему не наносит. Понятия не имею, как работает эта способность. Я невольно думаю о Джулиане. Он тоже в Алой гвардии и, надеюсь, смотрит здешние трансляции. Если полковник позволяет, конечно. Он недолюбливает моих Серебряных друзей.

За женщиной следуют двое пожилых мужчин – седоволосые ветераны с рассеянным взглядом и широкими плечами. Их способности мне знакомы. Тот, что пониже, беззубый, похож на Кету, новокровку, которую я завербовала несколько месяцев назад. Хотя она могла взорвать предмет или человека одной лишь силой мысли, Кета не выжила в бою за Коррос. Она ненавидела свою способность, кровавую и жестокую. И этот новокровка тоже, кажется, не рад, пускай он уничтожает всего лишь стул, в мгновение ока заставив его разлететься в щепки. Второй вежливо представляется, назвавшись Террансом, и говорит, что умеет манипулировать звуком. Как Фарра, еще один мой боец. Она не полетела в Коррос. Надеюсь, она жива.

И наконец, женщина, ровесница моей матери. Черные волосы, заплетенные в косу, испещрены сединой. Она грациозно движется, приближаясь к королю беззвучными и изящными шагами опытной служанки. Как Ада, как Уолш, как сама я когда-то. Как многие из нас – раньше и теперь. Она низко приседает.

– Ваше величество, – произносит она мягким и приятным, как летний ветерок, голосом. – Я Халли, служанка из Дома Игри.

Мэйвен, наклеив на лицо фальшивую улыбку, жестом просит ее подняться. Она повинуется.

– Ты служила в Доме Игри, – негромко повторяет он.

И кивает, найдя в небольшой толпе придворных главу Дома.

– Благодарю вас, леди Меллина, за то, что обеспечили ей безопасность.

Высокая женщина с птичьим лицом торопливо кланяется, заранее зная, что скажет король. Она ясновидящая – и умеет читать ближайшее будущее. Очевидно, она разглядела способность своей служанки прежде, чем та хотя бы поняла, кто она такая.

– Ну, Халли?

На мгновение та взглядывает на меня. Надеюсь, я выдержу ее пристальный взгляд. Но ей не нужен ни мой страх, ни то, что я скрываю под маской. Халли отводит глаза, видя всё и одновременно ничего.

– Она умеет контролировать и создавать электричество, большое и малое, – говорит Халли. – У вас нет названия для этой способности.

Потом она смотрит на Джона. На ее лице возникает то же выражение.

– Он видит судьбу. Как бы далеко ни тянулся путь – он видит его, до тех пор, пока человек следует по нему. У вас нет названия для этой способности.

Мэйвен задумчиво прищуривается, и я проклинаю себя за то, что разделяю его чувства.

Халли продолжает двигаться по залу – она смотрит и говорит.

– Она умеет контролировать металл с помощью магнитных полей. Магнетрон.

– Шепот.

– Тень.

– Магнетрон.

Она проходит вдоль шеренги советников Мэйвена, без затруднений называя их способности. Мэйвен вопрошающе подается вперед, с детским любопытством склонив голову набок. Он внимательно наблюдает за Халли и почти не моргает. Многие думают, что без матери он глуп и не такой гениальный стратег, как его брат, так на что же он годится? Они забывают, что стратегия нужна не только на поле боя.

– Зрячий. Зрячий. Зрячий, – Халли поочередно указывает на бывших хозяев, а затем опускает руку.

Она сжимает и разжимает кулак, ожидая неизбежного недоверия.

– То есть твоя способность – ощущать чужие способности? – наконец спрашивает Мэйвен, подняв бровь.

– Да, ваше величество.

– Это нетрудно сымитировать.

– Да, ваше величество, – признает она еще тише.

Это довольно легко, особенно для человека в ее положении. Она служит в Высоком Доме и часто бывает при дворе. Ей несложно запомнить, что умеют делать разные Серебряные… но как же Джон? Насколько я знаю, он прославился как первый новокровка, присоединившийся к Мэйвену, но многим ли известна его способность? Вряд ли Мэйвен хочет, чтобы окружающие думали, будто он полагается на советы человека с красной кровью.

– Продолжай, – говорит он, подняв темные брови.

И представление продолжается.

Халли повинуется и указывает нимф из Дома Озаноса, зеленых из Дома Велле, одинокого сильнорука Рамбоса. Одного за другим… но они одеты в цвета своих кланов, а она служанка. Она обязана все это знать. Ее способность – в лучшем случае фокус, в худшем – ложь и смертный приговор. Я знаю, Халли ощущает висящий у нее над головой меч, который приближается с каждой секундой.

В заднем ряду на ноги поднимается шелк из Дома Айрела, в красно-синих одеждах, и на ходу поправляет складки ткани. Я замечаю это только потому, что движется он странно, не так текуче, как нормальный шелк. Странно.

И Халли тоже его замечает. И вздрагивает.

На кону стоит жизнь.

– Она умеет менять лицо, – шепчет Халли, и ее палец дрожит в воздухе. – У вас нет названия для этой способности.

Перешептывания в зале смолкают. Словно кто-то задул свечку. Наступает тишина, нарушаемая только лихорадочным стуком моего сердца. «Она умеет менять лицо».

Мое тело гудит от адреналина. «Беги! – мысленно кричу я. – Беги!»

Когда Стражи берут человека из Дома Айрела под руки и ведут к трону, я молюсь: «Пожалуйста, ошибись. Пожалуйста, ошибись».

– Я сын Дома Айрела, – рычит мужчина, пытаясь вырваться из хватки Стражей.

Айрел запросто сделал бы это – с улыбкой вывернулся бы из их рук. Но он – или она – почему-то не может. И у меня обрывается сердце.

– Вы верите лживой Красной рабыне, а не МНЕ?

Самсон успевает отреагировать раньше Мэйвена. Он стремительно спускается с возвышения, и его яркие синие глаза ненасытно сверкают. Очевидно, кроме меня, ему некем здесь питаться. Вскрикнув, мужчина из Дома Айрена падает на колени и опускает голову. Самсон вламывается в его сознание.

И тут волосы мужчины седеют и становятся короче. Появляется другая голова, с другим лицом.

Я чуть не ахаю. «Бабуля».

Женщина поднимает голову. Я вижу широко раскрытые, напуганные, хорошо знакомые глаза. Я помню, как забрала ее и привезла в Ущелье; помню, как она возилась с детьми-новокровками и рассказывала им сказки, словно собственным внукам. Сморщенная, как орех, старше нас всех, всегда готовая пойти в бой. Я бы подбежала и обняла ее, будь это каким-то чудом возможно.

Вместо этого я падаю на колени и хватаю Мэйвена за запястье. Я умоляю, как делала только раз до сих пор, с полной грудью пепла и холода, с головой, идущей кругом от неслучайного крушения.

Платье рвется по шву. Оно не предназначено для коленопреклонений. В отличие от меня.

– Пожалуйста, Мэйвен. Не убивай ее, – прошу я, жадно хватая воздух и цепляясь за любую соломинку, лишь бы спасти Бабулю. – Она пригодится тебе, она очень полезна. Только посмотри, что она умеет…

Мэйвен отталкивает меня, коснувшись ладонью клейма.

– Она шпионит при моем дворе. А ты?

Но я продолжаю умолять, пока острый язычок Бабули не стал для нее смертным приговором. В кои-то веки я надеюсь, что камеры еще работают.

– Она была предана, обманута, Алая гвардия сбила ее с пути. Она не виновата!

Король не удосуживается встать, хотя прямо у его ног происходит убийство. Потому что ему страшно сойти с Молчаливого камня, принять решение вне пределов пустого спокойствия и безопасности.

– Военные законы просты. Со шпионами следует разделываться быстро.

– Если человек болен, кого винить? – настаиваю я. – Его тело или болезнь?

Он смотрит на меня, и я ощущаю пустоту внутри.

– Вини лекарство, которое не сработало.

– Мэйвен, я тебя умоляю…

Не помню, в какой момент я начала плакать, но я, несомненно, плачу. Это постыдные слезы, ведь я плачу не только о Бабуле, но и о себе. Рухнула моя надежда спастись. Бабуля пришла ради меня. Она была моим шансом.

Перед глазами всё плывет и затуманивается. Самсон поднимает руку, готовясь погрузиться в мысли Бабули. Я в страхе задумываюсь, насколько губительным это окажется для Алой гвардии. Какой безрассудный поступок. Какой риск, какая трата сил.

– Восстаньте, алые как рассвет, – презрительно произносит Бабуля.

И меняется в последний раз. Возникает лицо, которое узнаем мы все.

Самсон, потрясенный, отступает на шаг, а Мэйвен издает сдавленный вскрик.

С пола на нас смотрит Элара – живой призрак. Ее лицо искажено, изуродовано молнией. Одного глаза нет, другой залит серебряной кровью. Губы искривлены в нечеловеческой усмешке. Я ощущаю дикий ужас, хотя знаю, что королева мертва. Я помню, что убила ее.

Это ловкий замысел – у Бабули есть секунда, чтобы поднести руку к губам. И глотнуть.

Я и раньше видела отравленные таблетки. Даже с закрытыми глазами, я знаю, что случится дальше.

Это лучше, чем то, что сделал бы Самсон. Бабулины секреты останутся нераскрытыми. Вовеки.

10. Мэра

Я раздираю все книжки, какие есть в комнате, на кусочки. Переплет рвется, страницы разлетаются – жаль, что они не истекают кровью. Жаль, что я не истекаю кровью. Бабуля умерла, потому что я выжила. Потому что я еще здесь – наживка в западне, приманка, которая нужна для того, чтобы выманить Алую гвардию из укрытия.

После нескольких часов бесплодных разрушений я понимаю, что ошиблась. Алая гвардия не сделала бы этого. Ни полковник, ни Фарли. Во всяком случае, не ради меня.

– Кэл, ты идиот, – говорю я в пустоту.

Потому что, разумеется, это была его идея. Принца так учили. Победа любой ценой. Надеюсь, больше он не захочет платить за меня такую немыслимую цену.

На улице снова идет снег. Но я не чувствую внешнего холода – только свой собственный.

Утром я просыпаюсь в постели, одетая по-вчерашнему, хотя совершенно не помню, как легла. Разорванные книжки исчезли – их тщательно вымели из моей жизни. Вплоть до мельчайших клочков бумаги. Но полки не пусты. Десяток переплетенных в кожу томов, старых и новых, заняли освободившиеся места. Меня охватывает желание уничтожить и их; я с трудом поднимаюсь на ноги и делаю рывок.

Первая книжка, которую я хватаю, оказывается потрепанной, в изношенном старом переплете. Наверное, он раньше был желтым, а может быть золотым. Какая разница? Я хватаюсь за пачку листов, намереваясь изорвать их на клочки.

Знакомый почерк заставляет меня застыть на месте. Мое сердце подпрыгивает.

«Собственность Джулиана Джейкоса».

У меня подгибаются ноги. Я мягко приземляюсь на пол и наклоняюсь над самой приятной вещью, какую видела за много недель. Мои пальцы касаются очертаний имени, и я мечтаю, чтобы Джулиан соскочил со страницы, чтобы его голос зазвучал не только в моей голове. Я перебираю страницы, ища еще каких-нибудь напоминаний о нем. Передо мной мелькают слова, и в каждом звучит знакомое тепло. История Норты, ее возникновение, триста лет правления Серебряных королей и королев несутся мимо. Некоторые абзацы подчеркнуты или снабжены пометками. Каждое новое проявление Джулиана заставляет мою грудь сжиматься от радости. Несмотря на свое положение, на болезненные шрамы, я улыбаюсь.

Другие книги тоже принадлежат Джулиану – это часть его огромной библиотеки. Я хватаюсь за них, как хватается за еду человек, умирающий от голода. Джулиан любит историю, но есть трактаты и по естественным наукам. Даже один роман. Эта книжка подписана. «Кориане от Джулиана». Я смотрю на буквы – единственное упоминание о матери Кэла во всем дворце – и осторожно ставлю книгу на полку. Мои пальцы поглаживают упругий корешок. Кориана так и не прочла ее. Может быть, просто не успела.

В глубине души я досадую, что это доставляет мне такую радость. Неприятно, что Мэйвен знает меня настолько хорошо, чтобы догадаться, какие книги отослать в мою комнату. Потому что, разумеется, это королевский подарок. Единственное извинение, какое он в состоянии принести, – единственное, которое я, возможно, приму. Но я не принимаю. Конечно нет. Улыбка пропадает так же быстро, как возникла. Я не вправе испытывать к королю ничего, кроме ненависти. Его манипуляции не настолько безупречны, как у Элары, я их чувствую – и не позволю себя втянуть.

Несколько секунд я раздумываю, не уничтожить ли и эти книги. Показать Мэйвену, как я отношусь к его подаркам. Но я просто не могу. Мои пальцы задерживаются на страницах, которые так легко порвать. А потом я осторожно ставлю книги на полку, одну за другой.

Вместо книг я принимаюсь за платье, сдирая с себя расшитую рубинами ткань.

Его, наверное, сшил кто-то вроде Гизы. Красная служанка с умелыми руками и глазами художника. Она создала такую безупречную, прекрасную и ужасную вещь, что только Серебряный может ее носить. Эта мысль должна бы внушить мне грусть, но я ощущаю только гнев. Слез больше не осталось. Только не после вчерашнего.

Когда Кошка и Клевер, молча, с каменными лицами, приносят новую одежду, я надеваю ее без колебаний и жалоб. Блузка сверкает целой россыпью рубинов, гранатов и ониксов, длинные развевающиеся рукава украшены полосами черного шелка. Брюки тоже неплохи, достаточно просторные, чтобы их можно было назвать удобными.

Затем приходит целительница Сконос. Она сосредотачивается на моих глазах и убирает припухлости и пульсирующую головную боль (от вчерашних слез, от отчаяния). Как и Сара, она молчалива и опытна, и ее иссиня-черные пальцы трепещут над моим ноющим телом. Она действует быстро. Я тоже.

– Вы можете говорить или королева Элара вырезала язык и вам?

Она знает, на что я намекаю. Взгляд у целительницы рассеивается, ресницы дрожат – она быстро моргает от удивления. Но все-таки не отвечает. Ее хорошо обучили.

– Мудрое решение. В последний раз я видела Сару, когда спасала ее из тюрьмы. Видимо, даже потеря языка оказалась недостаточным наказанием, – я смотрю через плечо целительницы, на Кошку и Клевер, которые наблюдают за мной. Как и целительница, они сосредоточены. Я ощущаю холодную зыбь их способности, которая пульсирует в такт неизбывному молчанию моих кандалов. – Там были сотни Серебряных. Куча народу из Высоких домов. У вас в последнее время не пропадали без вести друзья?

Здесь у меня мало оружия. Но надо попытаться.

– Держи рот на замке, Бэрроу, – рычит Клевер.

То, что я заставила ее заговорить, – маленькая победа. Я продолжаю:

– Кажется, никто не возражает, что юный король – кровожадный тиран. Очень странно. Но, впрочем, я же Красная. Я вас в принципе не понимаю.

Я смеюсь, когда Клевер отпихивает меня от целительницы, дымясь от ярости.

– Хватит с ней возиться, – шипит она, вытаскивая меня из комнаты.

Зеленые глаза искрятся гневом, но в них я вижу и замешательство. Сомнение. Маленькие трещинки, в которые я надеюсь пробиться.

Больше никто не рискнет спасать меня. Я должна сделать это сама.

– Не обращай на нее внимания, – говорит Кошка своей напарнице высоким хрипловатым голосом, который сочится ядом.

– Какая честь для вас обеих, – продолжаю я, пока мы шагаем по знакомым длинным коридорам. – Присматривать за какой-то Красной поганкой. Прибираться после еды, мести полы. Всё, что угодно, чтобы Мэйвен мог поиграть в куклы, когда захочется.

Они становятся еще злее и грубее. Клевер и Кошка ускоряют шаг, вынуждая меня не отставать. Внезапно мы сворачиваем налево, а не направо, в другую часть дворца, которую я смутно припоминаю. Королевские апартаменты, где живут члены правящей фамилии. Я тоже некогда там жила, хотя и недолго.

Сердце у меня начинает биться быстрее, когда мы минуем статую в нише. Я узнаю ее. Несколькими дверями дальше – моя комната, моя прежняя спальня. Неподалеку находятся комнаты Кэла и Мэйвена.

– Что, заткнулась? – произносит Клевер, и ее голос доносится как будто издалека.

Свет льется сквозь окна, вдвойне яркий от свежевыпавшего снега. И меня это совершенно не успокаивает. Я могу пережить зрелище Мэйвена в тронном зале или в кабинете, когда я выставлена напоказ. Но в одиночестве… в подлинном одиночестве? Клеймо начинает болеть и жечься под одеждой.

Когда мы останавливаемся у двери, я сознаю свою ошибку. Меня охватывает облегчение. Мэйвен теперь король. Он больше не живет здесь.

Зато живет Эванжелина.

Она сидит на полу, в центре странно пустой гостиной, окруженная изогнутыми кусками разноцветного металла. Железо, бронза, медь. Ее руки прилежно работают, создавая цветы из хрома и оправляя их плетеными серебряными и золотыми лентами. Еще одна корона для коллекции. Еще одна, которую она пока не вправе носить.

В комнате стоят двое слуг. Мужчина и женщина, в простой одежде, отмеченной цветами Дома Самоса. Я внезапно понимаю, что они Красные.

– Пожалуйста, придайте ей приличный вид, – говорит Эванжелина, не затрудняясь поднять голову.

Красные жестом подзывают меня к единственному зеркалу. Глядя в него, я замечаю, что Элейн тоже тут – она нежится на длинной кушетке в лучах солнцах, как довольная кошка. Она ловит мой взгляд без любопытства и страха, с одним лишь равнодушием.

– Можете подождать снаружи, – говорит Элейн, повернувшись к Арвенам.

Свет отражается от ее рыжих волос, которые переливаются, как жидкое пламя. Хотя у меня есть веский повод выглядеть ужасно, в присутствии этой девицы мне становится неловко.

Эванжелина кивает в знак согласия, и Арвены выходят, напоследок бросив в мою сторону сердитый взгляд. Я жадно впиваю его и запоминаю на будущее.

– Никто не хочет объяснить, в чем дело? – обращаюсь я к тишине, не ожидая ответа.

Девушки дружно смеются, многозначительно переглядываясь. Я пользуюсь возможностью осмотреть комнату и оценить свое положение. В ней есть еще одна дверь, очевидно ведущая в спальню Эванжелины. Окна плотно закрыты от холода. Они выходят на знакомый внутренний двор, и я понимаю, что моя камера-спальня – прямо напротив. От этого открытия меня охватывает дрожь.

К моему удивлению, Эванжелина с лязгом откладывает свое рукоделье. Корона рассыпается, не в состоянии удерживать форму без ее способности.

– Принимать гостей – обязанность королевы.

– Ну, я не гость, а ты не королева, так что…

– Советую думать, прежде чем говорить, – огрызается Эванжелина.

Красная женщина быстро моргает и вздрагивает, как будто наши реплики причиняют ей боль. На самом деле это вполне может статься, и я решаю не глупить. Я прикусываю губу, чтобы удержать глупые слова, и позволяю Красным слугам возиться со мной. Мужчина расчесывает волосы и сворачивает их в спираль, а женщина занимается моим лицом. Никаких белил – румяна, немножко туши, чтобы подвести глаза, и ярко-красная помада. Очень крикливо.

– Вот так сойдет, – говорит Элейн.

Красные быстро отходят, вытянув руки по швам и кланяясь.

– Нельзя, чтобы казалось, будто с ней слишком хорошо обращаются. Принцы этого не поймут.

У меня глаза лезут на лоб. Принцы. Гости. Зачем я понадобилась на сей раз?

Эванжелина замечает мое удивление. Она громко фыркает и бросает в сторону Элейн бронзовый цветок. Он втыкается в стенку у нее над головой, но Элейн, кажется, не страшно. Она мечтательно вздыхает.

– Думай, что говоришь, Элейн.

– Она сама всё узнает через минуту, моя дорогая. Пустяки.

Она поднимается с подушек, расправляя длинные руки и ноги, которые буквально светятся. Глаза Эванжелины следят за каждым ее движением – взгляд становится внимательнее, когда Элейн подходит ко мне.

Она становится рядом со мной у зеркала и смотрит на мое отражение.

– Хорошо веди себя сегодня, слышишь?

Интересно, как быстро Эванжелина сдерет с меня кожу, если я врежу Элейн локтем по зубам?

– Ладно.

– Вот и молодец.

А затем она исчезает, став невидимкой, – но я ее чувствую. Рука Элейн касается моего плеча. Это предупреждение.

Я смотрю сквозь невидимое туловище Элейн на Эванжелину. Она поднялась с пола, и складки платья распрямляются, текучие, как ртуть. Не исключаю, что так и есть.

Когда она широкими шагами устремляется ко мне, я невольно шарахаюсь. Но рука Элейн удерживает меня, заставляя стоять прямо. Эванжелина слегка наклоняется, с едва заметной улыбкой. Ей приятен мой страх. Она поднимает руку, и я вздрагиваю; тогда она открыто усмехается. Но, вместо того чтобы нанести удар, Эванжелина заправляет прядь волос мне за ухо.

– Не соверши ошибки, это все ради меня, – говорит она. – Не ради тебя.

Понятия не имею, о чем речь, но все-таки киваю.

Эванжелина ведет нас не в тронную залу, а в приватный зал совета. Стражи, охраняющие дверь, выглядят еще внушительнее, чем обычно. Войдя, я понимаю, что они стоят даже у окон. Дополнительная предосторожность после появления Бабули.

Когда я в последний раз проходила здесь, в помещении никого не было, кроме Джона. Он и сейчас тут – тихо жмется в углу, такой непритязательный по сравнению с остальными. Я вздрагиваю при виде Воло Самоса, молчаливого паука в черном, рядом с которым стоит его сын Птолемус. Разумеется, здесь и Самсон Мерандус. Он скалится, глядя на меня, и я опускаю глаза, избегая его взгляда, как будто могу отгородиться от воспоминания об этом человеке, вползающем в мой мозг.

Я ожидаю увидеть Мэйвена в одиночестве в дальнем конце мраморного стола, но по обе стороны от него стоят двое. Оба одеты в тяжелые меха и мягкую замшу – эта одежда способна противостоять арктическому холоду, пусть даже здесь мы хорошо защищены от мороза. У них темная, иссиня-черная кожа, похожая на полированный камень. У того, что справа, замысловато уложенные косы переплетены золотом и бирюзой, а у того, что слева, длинные блестящие локоны увенчаны короной из цветов, вырезанных из белого кварца. Очевидно, это представители королевской семьи. Не нашей, конечно, не из Норты.

Мэйвен поднимает руку и указывает на Эванжелину. В свете зимнего солнца она так и сверкает.

– Моя невеста, леди Эванжелина из Дома Самоса, – объявляет он. – Без нее мы не поймали бы Мэру Бэрроу – девочку-молнию и предводителя Алой гвардии.

Эванжелина хорошо играет свою роль. Она кланяется гостям. Те поочередно склоняют головы. Их движения неторопливы и текучи.

– Наши поздравления, леди Эванжелина, – произносит тот, что с короной.

И протягивает руку. Эванжелина, наслаждаясь чужим вниманием, позволяет ему поцеловать свои пальцы.

Когда она сердито взглядывает на меня, я понимаю, что должна последовать ее примеру, и неохотно подчиняюсь. Двух незнакомцев я интригую; они восхищенно наблюдают за мной. Но я отказываюсь хотя бы кивнуть.

– Это и есть девочка-молния? – спрашивает второй принц.

Его зубы кажутся белыми, как луна, на фоне черной кожи.

– Та, которая доставила вам столько проблем? И вы сохранили ей жизнь?

– Ну конечно, – отзывается его соотечественник.

Он встает, и я понимаю, что в нем больше двух метров росту.

– Это же превосходная приманка. Хотя я удивляюсь, что террористы еще не предприняли серьезной попытки к освобождению, если она и впрямь настолько важна.

Мэйвен жмет плечами. От него исходит аура тихого удовлетворения.

– Мой дворец хорошо защищен. Проникнуть сюда просто невозможно.

Мы встречаемся взглядами. «Врешь». Мэйвен почти ухмыляется, как будто это наша общая шутка. Я подавляю привычное желание плюнуть на него.

– У себя в Пьемонте мы провели бы ее по улицам всех городов, – говорит принц с короной из кварца. – Показали бы нашим подданным, что бывает с такими, как она.

Пьемонт. Это слово – как удар колокола у меня в голове. Значит, к нам прибыли пьемонтские принцы. Я напрягаю память, пытаясь припомнить, что мне известно об их стране. Пьемонт – южный сосед Норты и ее союзник. Им управляют принцы. Все это я слышала от Джулиана на занятиях. Но я знаю и кое-что другое. Я помню поставки на остров Так – припасы, контрабандой переправленные из Пьемонта. И Фарли сама намекнула, что Алая гвардия действует и там, намереваясь разжечь восстание на территории ближайшего союзника Норты.

– Она умеет говорить? – спрашивает принц, глядя то на Мэйвена, то на Эванжелину.

– К сожалению, да, – отвечает та с язвительной усмешкой.

Оба принца смеются, и Мэйвен тоже. Остальные следуют примеру, заискивая перед своим повелителем и господином.

– Вы довольны, принц Дарак? Принц Александрет? – Мэйвен поочередно смотрит на каждого из них.

Он с гордостью играет роль короля, хотя гости вдвое старше и крупнее его. Отчего-то он не тушуется рядом с ними. Элара хорошо обучила сына.

– Вы хотели видеть пленницу. И увидели.

Александрет, который стоит рядом со мной, мягкой рукой касается моего подбородка. Интересно, какая у него способность. И насколько он опасен.

– О да, ваше величество. У нас есть несколько вопросов… если вы будете так любезны и позволите нам их задать.

Он вроде бы просит, но это, несомненно, требование.

– Ваше величество, я уже пересказал вам всё, что ей известно, – произносит со своего места Самсон, подавшись вперед, чтобы указать на меня. – Ничто в голове Мэры Бэрроу не ускользнуло от моего взгляда.

Я бы кивнула в знак согласия, но рука Александрета крепко меня держит. Я смотрю на него снизу вверх, пытаясь угадать, чего он хочет. Глаза пьемонтского принца – загадочная бездна. Я не знаю этого человека и не нахожу в нем ничего, чем могла бы воспользоваться. От его прикосновения по мне ползут мурашки, и я тщетно призываю молнию, чтобы положить между нами хоть небольшое расстояние. Стоя за спиной брата, Дарак подвигается, чтобы лучше видеть меня. Золотые бусины у него в косах отражают зимнее солнце и ослепительно блестят.

– Король Мэйвен, мы хотели бы услышать ответы из ее уст, – говорит Дарак, слегка склонившись к Мэйвену. И улыбается – воплощенное обаяние. Дарак красив и умеет пользоваться своей внешностью. – Это просьба принца Бракена, вы же понимаете. Всего несколько минут.

Александрет, Дарак, Бракен. Я запоминаю имена.

– Спрашивайте, о чем хотите, – говорит Мэйвен и крепче стискивает край сиденья.

Окружающие продолжают улыбаться, и вид у всех донельзя фальшивый.

– Прямо здесь.

После долгой паузы Дарак смягчается. Он склоняет голову в почтительном поклоне.

– Очень хорошо, ваше величество.

А затем его тело расплывается, двигаясь так проворно, что я едва улавливаю движения. Он вдруг оказывается прямо передо мной. Быстр. Не такой стремительный, как мой брат, но достаточно шустрый, чтобы я ощутила взрыв адреналина. Я по-прежнему не понимаю, на что способен Александрет. Остается лишь молиться, чтобы он не был шепотом, чтобы мне не пришлось снова терпеть эту пытку.

– Алая гвардия действует в Пьемонте? – спрашивает Александрет, нависая надо мной и устремляя на меня свои бездонные глаза.

В отличие от Дарака, он не улыбается.

Я жду недвусмысленных признаков вторжения чужого сознания. Но ничего нет. Оковы… они не позволят чьей-либо способности проникнуть в кокон молчания.

– Что? – надтреснутым голосом спрашиваю я.

– Я хочу знать, что тебе известно о действиях Алой гвардии в Пьемонте.

Все допросы, которым я до сих пор подвергалась, производил шепот. Странно, что кто-то задает вопросы открыто, не раскалывая мне череп, и доверяет моим ответам. Очевидно, Самсон уже сообщил принцам все, что выяснил, но они не поверили его словам. Неглупая задумка – посмотреть, совпадет ли мой рассказ с версией Самсона.

– Алая гвардия хорошо умеет хранить секреты, – отвечаю я, лихорадочно соображая.

Надо солгать? Подлить масла в огонь недоверия между Мэйвеном и Пьемонтом?

– Меня не ставили в известность об ее операциях.

– Ваших операциях, – поправляет Александрет, нахмурившись так, что на лбу у него появляется глубокая складка. – Ты была вожаком гвардии. Я не верю, что для нас ты настолько бесполезна.

«Бесполезна». Два месяца назад я была девочкой-молнией, бурей в человеческом обличье. Но до тех пор действительно никто во мне не нуждался. Даже мои враги. Дома, в Подпорах, я ненавидела это ощущение. Теперь я рада. Я не стану оружием для Серебряного.

– Я не их вожак, – говорю я Александрету и слышу, как Мэйвен за моей спиной ерзает на своем троне. Надеюсь, он кривится. – Я даже никогда не встречала высшее командование.

Он мне не верит. Но не верит и тому, что ему успели сказать.

– Сколько ваших сообщников в Пьемонте?

– Не знаю.

– Кто финансирует ваши операции?

– Не знаю.

Пальцы рук и ног начинает покалывать. Чуть ощутимо. Неприятно, но не больно. Как легкое онемение. Александрет не выпускает моего подбородка. Кандалы, напоминаю я себе. Они защитят меня от него. Должны.

– Где принц Майкл и принцесса Шарлотта?

– Я не знаю, кто это.

«Майкл, Шарлотта». Эти имена тоже надо запомнить. Покалывание продолжается, поднимаясь выше. Я с шипением выдыхаю сквозь зубы.

Александрет сосредоточенно прищуривается. Я готовлюсь к взрыву боли, который обрушит на меня его способность, какой бы она ни была.

– Вы контактировали со Свободной республикой Монфор?

Покалывание еще терпимо. Болезненна только крепкая хватка.

– Да, – резко отвечаю я.

Тогда принц отстраняется и с усмешкой выпускает мой подбородок. Он смотрит на мои запястья, задирает рукав и видит оковы. Гудение в руках и ногах стихает. Александрет хмурится.

– Ваше величество, нельзя ли допросить ее без оков из Молчаливого камня?

И это тоже требование, замаскированное под просьбу.

Однако Мэйвен его отклоняет. Без моих оков способность Александрета получит волю. Она, очевидно, огромна, раз ей удалось пробиться, пускай совсем чуть-чуть, сквозь пелену молчания. Это будет пытка. Опять.

– Нет, ваше высочество. Она слишком опасна, – отвечает Мэйвен, коротко качнув головой. Хоть я его и ненавижу, но чувствую несомненную благодарность. – Как вы сказали, она – ценный пленник. Я не могу позволить вам сломать ее.

Самсон не скрывает отвращения.

– Кто-то же должен.

– Я могу сделать что-нибудь еще для ваших высочеств или для принца Бракена? – продолжает Мэйвен, заглушая голос своего чудовищного кузена.

Он поднимается с трона, одной рукой разглаживая мундир, увешанный орденами и почетными знаками. Но другой рукой Мэйвен продолжает цепляться за подлокотник из Молчаливого камня. Это его якорь и щит.

Дарак низко кланяется за себя и за брата и вновь улыбается.

– Говорят, будет пир?

– В кои-то веки слухи верны, – отвечает Мэйвен, с язвительной усмешкой глядя в мою сторону.

Леди Блонос не учила меня, как вести себя в присутствии венценосных представителей союзной державы. Я видала раньше банкеты и балы, я даже вмешалась в церемонию выбора королевы, но никогда еще не присутствовала на подобном мероприятии. Возможно, потому, что отца Мэйвена не так волновал внешний облик. Однако Мэйвен – плоть от плоти своей матери. Некогда она сказала: «Выглядеть сильным значит быть сильным». Он явно принял этот урок близко к сердцу. Его советники, гости из Пьемонта и я сидим за длинным столом, так что нам видно весь зал.

Я никогда раньше не бывала в этом помещении. Тронный зал, галереи и прочие столовые во Дворце Белого огня по сравнению с ним кажутся крошечными. Здесь нашлось место всем придворным, всем лордам и леди с их обширными семействами – без труда. Потолок маячит на высоте третьего этажа, окна сделаны из хрусталя и витражного стекла и расписаны цветами Высоких Домов. На мраморном полу, испещренном прожилками черного гранита, переливается десяток радуг; каждый луч света заставляет блестеть алмазные подвески люстр, имеющие форму деревьев, птиц, созвездий, молний, взрывов, тайфунов и прочих символов Серебряной мощи. Я могла бы все время обеда просидеть, глядя в потолок, если бы не мое опасное положение. По крайней мере, на сей раз я сижу не рядом с Мэйвеном. Сегодня его присутствие придется терпеть принцам. Но слева от меня – Джон, а справа – Эванжелина. Я крепко прижимаю локти к бокам, не желая случайно коснуться своих соседей. Эванжелина, скорее всего, воткнет мне вилку под ребро, а Джон поделится очередным тошнотворным откровением.

К счастью, кормят вкусно. Я заставляю себя есть и воздерживаюсь от спиртного. Красные слуги снуют по залу, и бокалы не остаются пустыми. После десяти минут попыток перехватить чей-либо взгляд я отказываюсь от этой идеи. Слуги умны и не желают рисковать жизнью, посмотрев на меня.

Я принимаюсь пересчитывать столы и присутствующие Высокие Дома. Все здесь, включая Дом Калора, представленный одним лишь Мэйвеном. У него, насколько известно, нет ни кузенов, ни другой родни. Странно. Должны же они существовать. Видимо, они, как и слуги, достаточно умны, чтобы избегать его завистливого гнева и нервно цепляющихся за трон пальцев.

Дом Айрела сделался меньше и словно потускнел, невзирая на свои яркие сине-красные наряды. Они теперь далеко не так многочисленны. Кто-то отправился в тюрьму Коррос, кто-то, очевидно, покинул двор. Соня, впрочем, еще здесь – держится она с заученным изяществом, но в то же время необычайно напряжена. Она сменила форму сотрудника безопасности на сверкающее платье и сидит рядом с пожилым мужчиной, который щеголяет великолепным ожерельем из рубинов и сапфиров. Возможно, новый глава клана, после того как его предшественница, Пантера, погибла от рук человека, сидящего всего в нескольких шагах. Интересно, передала ли Соня своим родным то, что я рассказала ей про Ару и Птолемуса. Или им всё равно?

Я вздрагиваю, когда Соня резко поднимает голову и перехватывает мой взгляд.

Джон, сидя рядом со мной, испускает долгий тихий вздох. Одной рукой он берет бокал, полный рубинового вина, а другой отодвигает нож.

– Мэра, можешь оказать мне небольшую услугу? – спокойно спрашивает он.

Отвратителен даже его голос. Злобно усмехаясь, я поворачиваюсь к нему и стараюсь вложить в свой взгляд побольше яда.

– Прости?

Раздается треск, и боль обжигает мою щеку. Что-то рассекает кожу. Я шарахаюсь вбок, как испуганное животное, и падаю. Плечом я сталкиваюсь с Джоном, который валится вперед, заливая дорогую скатерть вином и водой. Кровью тоже. Крови много. Я ощущаю ее, теплую и липкую, прекрасно зная, какого она цвета. Я не свожу глаз с Эванжелины, которая стоит за столом, вытянув руку.

Пуля неподвижно висит в воздухе перед ней. Очевидно, такая же, как и та, что оцарапала мне щеку, – а могла бы причинить гораздо больший вред.

Она сжимает кулак, и пуля несется туда, откуда прилетела, а за ней – холодные стальные лезвия, которые срываются с платья Эванжелины. Я с ужасом наблюдаю, как сине-красные фигуры увертываются от стальной бури, ныряют, прыгают, уклоняются от ударов. Они даже перехватывают лезвия и швыряют их обратно, словно участвуя в жестоком ослепительном танце.

Эванжелина не единственная, кто нападает. Стражи перепрыгивают через стол и заслоняют нас стеной. Их движения безупречны, отточены годами неустанных тренировок. Но не все они заодно. Некоторые срывают маски и отбрасывают огненные плащи. Они нападают друг на друга.

И Высокие Дома тоже.

Я никогда не чувствовала себя такой беззащитной и обнаженной – а я повидала многое. Однако передо мной сражаются боги. У меня глаза лезут на лоб, пока я пытаюсь рассмотреть всё. И понять. Ничего подобного я себе не представляла. Арена – прямо в бальном зале. Драгоценности вместо доспехов.

Айрелы, Хэйвены и ослепительно-желтые Ларисы, очевидно, составляют одну сторону. Они прикрывают и поддерживают друг друга. Ткачи ветра Ларисы резкими порывами воздуха перебрасывают шелков Айрелов с одного конца зала на другой, перенося их, как живые снаряды, пока те стреляют из пистолетов и с ужасающей точностью мечут ножи. Хэйвены исчезли, но несколько Стражей перед нами внезапно падают, сраженные незримым противником.

А остальные… остальные не знают, что делать. Некоторые Серебряные – Дом Самоса, Дом Мерандуса, большинство охранников и Стражей – спешат к главному столу, чтобы защитить Мэйвена, который куда-то делся. Но многие держатся в стороне – удивленные, обманутые, – не желая вмешиваться в этот хаос и рисковать собственной шкурой. Они только защищаются. Они хотят понять, куда дует ветер.

Сердце подскакивает у меня в груди. Это мой шанс. В суматохе никто не заметит моего бегства. Оковы не лишили меня инстинктов вора.

Я поднимаюсь с пола, даже не удосуживаясь подумать о Мэйвене или о ком-то еще. Я сосредотачиваюсь только на том, что находится прямо передо мной. Ближайшая дверь. Не знаю, куда она ведет, но, во всяком случае, прочь отсюда, и этого достаточно. По пути я хватаю нож со стола и пытаюсь открыть замок кандалов.

Кто-то бежит впереди меня, оставляя за собой пятна алой крови. Впрочем, ноги у него мелькают быстро. Он исчезает за дверью. Я понимаю, что это Джон. Он тоже убегает. Он видит будущее. Несомненно, он поймет, как отсюда выбраться.

Интересно, сумею ли я за ним угнаться?

Я получаю ответ, преодолев целых три ступеньки: сзади меня хватает какой-то Страж. Он прижимает мои руки к бокам и держит крепко. Я кричу, как рассерженный ребенок, взбешенная превыше меры, и нож выпадает из моей руки.

– Нет-нет-нет, – говорит Самсон, встав передо мной. Страж не позволяет мне даже шевельнуться. – Не надейся.

Теперь я понимаю, что это такое. Не спасение. Не для меня. Это переворот, попытка покушения. Враги пришли за Мэйвеном.

Айрелы, Хэйвены и Ларисы не могут победить. Их слишком мало – но им это известно. Они всё продумали. Айрелы – шпионы и стратеги. Они отлично разработали план. Заговорщики уже спасаются бегством через разбитые окна. Я, онемев, смотрю, как они прыгают в небо и ловят порывы ветра, который несет их прочь. Впрочем, не всем удается сбежать. Быстры из Дома Норнуса кое-кого хватают, и принц Дарак тоже, несмотря на то что в плече у него торчит длинный нож. Видимо, Хэйвены тоже давно удрали, хотя некоторые из них остались лежать на виду – окровавленные, умирающие, поверженные шепотом Мерандуса. Сам Дарак стремительно вытягивает руку и хватает кого-то за шею. Он нажимает – и появляется Хэйвен.

Стражи, нарушившие присягу – сплошь Ларисы и Айрелы, – тоже здесь. Они стоят на коленях, гневные, но неустрашимые, пылающие решимостью. Без масок они не кажутся такими жуткими.

Наше внимание привлекает какое-то бульканье. Стражи поворачиваются, и я вижу банкетный стол. Люди толпятся там, где сидел Мэйвен, – кто-то прикрывает, кто-то опустился на колени. И у них под ногами я вижу короля.

Серебряная кровь течет у него из шеи, пробиваясь меж пальцев у Стража, который пытается зажать пулевую рану. Глаза у Мэйвена закатываются, рот движется. Говорить он не может. Не может даже кричать. Влажный, всхлипывающий звук – всё, что получается.

Я рада, что Страж крепко меня держит. Иначе я бы бросилась к Мэйвену. Что-то во мне желает этого. Чтобы закончить начатое или утешить умирающего – не знаю. Я хочу того и другого в равной мере. Хочу посмотреть ему в глаза и увидеть, как он оставляет меня навеки.

Но я не могу двигаться, а он не умрет.

Женщина из Дома Сконоса – моя целительница – бежит к Мэйвену и опускается на колени. Кажется, ее зовут Рен. Маленькая и проворная, она щелкает пальцами.

– Вынимайте, я его держу! – кричит она. – Вынимайте, сейчас же!

Птолемус Самос нагибается, ненадолго позабыв об обязанностях охранника. Он шевелит пальцами, и пуля показывается из раны, а следом вновь хлещет серебряная кровь. Мэйвен пытается закричать, давясь собственной кровью.

Целительница, нахмурившись, работает. Она держит обе руки над раной и наклоняется, почти ложась на раненого. Мне не видно, что происходит, но кровь перестает литься. Рана, которая должна была убить Мэйвена, заживает. Мускулы, вены, плоть срастаются, они уже как новенькие. Даже шрама нет, только воспоминание.

После долгой мучительной паузы Мэйвен вскакивает на ноги, и из обеих его ладоней вырывается огонь, заставив окружающих шарахнуться. Стол переворачивается, отброшенный мощью и яростью пламени, и с грохотом падает. Вокруг разлетаются горящие брызги спиртного. Всё горит от гнева Мэйвена. И, подозреваю, от ужаса тоже.

Только у Воло хватает храбрости приблизиться к королю.

– Ваше величество, мы эвакуируем вас…

С полными злобы глазами Мэйвен поворачивается к нему. Лампочки в люстрах над ним взрываются, разбрасывая пламя вместо искр.

– У меня нет причин бежать.

Все это – за несколько секунд. Бальный зал лежит в руинах, полный битого стекла, перевернутых столов и изувеченных трупов.

Среди погибших – принц Александрет. Он неподвижно сидит на почетном месте, и между глаз у него – дырка от пули.

Я не скорблю о нем. Свою способность он использовал, чтобы причинять боль.

Разумеется, меня допрашивают первой. Надо бы уже к этому привыкнуть.

Измученная, эмоционально опустошенная, я валюсь на холодный каменный пол, когда Самсон отходит. Я дышу с трудом, словно от долгого бега, и усилием воли заставляю сердце успокоиться. Надо перестать задыхаться, сохранить хоть какие-то остатки достоинства и здравого смысла. Я вздрагиваю, когда Арвены снова надевают на меня кандалы; ключ они прячут. Мои оковы – одновременно облегчение и бремя. Щит и клетка.

На сей раз мы возвращаемся в большой зал совета, круглое помещение, где некогда Уолш покончила с собой, чтобы сохранить секреты Алой гвардии. Там хватит места, чтобы допросить десяток захваченных убийц. Стражи усвоили урок – они крепко держат пленных, не позволяя им двигаться. Мэйвен злобно смотрит на них. По бокам стоят Воло и Дарак. Принц буквально дымится, разрываясь между бешеным гневом и скорбью. Его соправитель погиб во время покушения на Мэйвена. Попытка, к сожалению, не удалась.

– Она ничего не знала. Ни о мятеже, ни о предательстве Джона, – сообщает Самсон.

Ужасный зал кажется маленьким – большинство мест пустуют, двери надежно заперты. Здесь остались только ближайшие советники Мэйвена. Они смотрят и усиленно думают.

Мэйвен усмехается. Его чуть не убили, но, кажется, он уже пришел в себя.

– Нет, Алая гвардия тут ни при чем. Они действуют иначе.

– Вы этого не знаете, – огрызается Дарак, забыв про вежливость и улыбки. – Вам ничего про них не известно, что бы вы ни говорили. Если Алая гвардия в союзе с…

– Исключено, – резко говорит Эванжелина из-за левого плеча Мэйвена. У нее нет ни места в совете, ни титула, и ей приходится стоять, невзирая на многочисленные пустые кресла.

– Боги не вступают в союз с насекомыми, хотя и могут страдать от нашествия муравьев.

– Красивые слова в устах красивой девушки, – отзывается Дарак, откровенно ее игнорируя. Эванжелина кипит. – Ну, что теперь?

По знаку Мэйвена немедленно начинается допрос. Тень из Дома Хэйвена. Ее крепко держит Трио собственной персоной, не позволяя женщине улизнуть. Без своей способности она кажется тусклой – слабое эхо своего прекрасного клана. Темные волосы, лишенные обычного алого блеска, словно вылиняли. Когда Самсон касается ее виска, она взвизгивает.

– Она думает о своей сестре, – бесстрастно заявляет Самсон. В его голосе слышится одна лишь скука. – Об Элейн.

Я видела ее всего несколько часов назад, когда она скользила по гостиной Эванжелины. И ничем не намекала, что знает о предстоящем покушении. Но никакой хороший стратег и не выдаст своих планов.

Мэйвен тоже это понимает. Кипя от гнева, он глядит на Эванжелину.

– Мне сообщили, что леди Элейн сбежала вместе с большинством своих родственников и покинула столицу, – говорит он. – Вы, случайно, не знаете, куда они могли направиться, моя дорогая?

Эванжелина смотрит прямо перед собой. Она идет по стремительно истончающейся линии. Хотя отец и братья рядом, даже они вряд ли сумеют спасти ее от гнева Мэйвена, если тот слетит с тормозов.

– Нет. Да и с какой стати? – беспечно спрашивает Эванжелина, изучая свои острые ногти.

– Потому что она – невеста твоего брата и твоя любовница, – спокойно отзывается король.

Даже если Эванжелина чувствует себя пристыженной и виноватой, она не показывает этого.

– А… – она усмехается, ничуть не выбитая из колеи. – Скажите на милость, каким образом Элейн могла что-нибудь от меня узнать? Вы так старательно преграждаете мне доступ к политике. Считайте, что Элейн оказала вам услугу, – она не давала мне скучать.

Слушая их перепалку, я вспоминаю другую королевскую чету. Родителей Мэйвена, которые поссорились после того, как Алая гвардия устроила стрельбу на празднике в Замке солнца. Они набрасывались друг на друга, оставляя глубокие раны, которыми можно было воспользоваться позже.

– Тогда подчинись допросу, Эванжелина, и посмотрим, – предлагает Мэйвен, вытянув унизанную драгоценными камнями руку.

– Ни один из моих детей этому не подвергнется, – гремит Воло – не угрожая, а констатируя факт. – Она не участвовала в заговоре – и защищала вас, рискуя жизнью. Без решительных действий Эванжелины и Птолемуса… Нет! Даже говорить об этом – измена. – Патриарх дома хмурится, морща белый лоб, как будто ему отвратительна сама мысль. Как будто он не радовался бы, если бы Мэйвен погиб. – Да здравствует король.

В центре зала женщина из Дома Хэйвена рычит, пытаясь отпихнуть Трио. Он крепко держит ее, не позволяя подняться с колен.

– Да здравствует король! – восклицает она, гневно глядя на нас. – Тиберий Седьмой! Да здравствует король!

Кэл.

Мэйвен встает, стукнув кулаками по подлокотникам кресла. Я ожидаю, что зал вспыхнет, но огня не появляется. И не может быть. Никакого огня, пока он сидит на Молчаливом камне. Пылают только его глаза. А потом Мэйвен начинает смеяться. Медленно и безумно.

– Всё это… ради него? – спрашивает он с издевкой. – Мой брат убил короля, своего отца, помог убить мою мать, а теперь пытается прикончить меня. Самсон, продолжайте, – говорит он, кивнув кузену. – Я не испытываю никакой жалости к изменникам и не намерен их щадить. Особенно если они глупы.

Остальные поворачиваются, чтобы понаблюдать за продолжением допроса, послушать, как женщина из Дома Хейвена будет делиться секретами своего клана, их целями, замыслами. Свергнуть Мэйвена, восстановить в правах его брата. Сделать Кэла королем, как и следовало. Вернуть привычный порядок вещей.

Всё это время я смотрю на юношу на троне. Он сохраняет маску. Зубы стиснуты, губы стянуты в тонкую жестокую линию. Неподвижные пальцы, прямая спина. Но взгляд блуждает. Мысленно Мэйвен где-то очень далеко отсюда. А под воротником виднеется легчайший серебряный румянец, который окрашивает шею и кончики ушей.

Ему страшно.

Одно мгновение я радуюсь. А потом вспоминаю – чудовища опасней всего, когда боятся.

11. Кэмерон

Я предпочла бы остаться в Трайале, хоть и превратилась бы там в ледышку. Я осталась бы не от страха, а чтобы доказать свою правоту. Я не оружие, которым можно пользоваться. Не то, во что превратилась Бэрроу. Никто не будет указывать мне, куда идти и что делать. Хватит с меня этого. Я жила так всю жизнь. Инстинкты велят мне держаться подальше от предстоящей операции в Корвиуме – крепости, которая пережует любого и выплюнет кости.

Однако мой брат Морри всего в нескольких милях от меня и по-прежнему в армии. Даже имея свою способность, я нуждаюсь в помощи, чтобы добраться до него. И если я хочу чего-нибудь от этой дурацкой Гвардии, мне придется предложить что-нибудь взамен. Фарли выразилась достаточно ясно.

Мы поладили, особенно после того как она извинилась за слово «использовать». Фарли говорит то, что думает. Она не хандрит, хотя у нее есть все основания. Не то что Кэл, который мрачно сидит в углу и то отказывается нам помогать, то смягчается – когда захочет. Сверженный принц донельзя утомителен. Не знаю, как Мэра терпела его колебания и нежелание занять, черт возьми, определенную сторону – особенно теперь, когда у Кэла остался только один вариант. Но он до сих пор куражится, разрываясь между двумя желаниями – защитить сородичей в Корвиуме и разобрать город по камушку.

– Нужно захватить стены, – негромко говорит он, стоя перед Фарли и полковником.

Мы находимся в штаб-квартире в Рокасте, менее укрепленной дополнительной базе в нескольких милях от цели.

– Кто контролирует стены, может вывернуть город наизнанку. Ну или вообще обрушить укрепления. Сделать Корвиум бесполезным для всех.

Я сижу без дела в скудно обставленной комнате, рядом с Адой, прислушиваясь к обмену репликами. Это идея Фарли. Мы – одни из самых приметных новокровок, все Красные нас хорошо знают. Наше участие в обсуждениях – внятный намек для остальных. Ада наблюдает за происходящим широко раскрытыми глазами, запоминая каждое слово, каждый жест. Раньше с нами сидела Бабуля, но ее больше нет. Она была такой маленькой, но оставила после себя огромную брешь. И я знаю, чья это вина.

Мой взгляд впивается в спину Кэла. Способность рвется на волю, и я подавляю желание поставить его на колени. Он погубит нас ради Мэры – но не станет убивать своих сородичей ради всего остального мира. Бабуля сама решила проникнуть в Археон в одиночку, но мы в курсе, кому принадлежала идея.

Фарли злится так же, как и я. Она едва в силах смотреть на Кэла, даже когда разговаривает с ним.

– Вопрос в том, как эффективно разделиться. Мы не можем бросить всех на штурм стен, хоть это и важно.

– По моему подсчету, в Корвиуме не меньше десяти тысяч Красных солдат.

Я чуть не смеюсь скромности Ады. «По моему подсчету». Ее подсчеты безошибочны, и все это знают.

– Военный кодекс требует присутствия одного офицера на каждые десять солдат, то есть в городе находится как минимум тысяча Серебряных, не считая штаба и администрации. Наша цель – их нейтрализовать.

Кэл складывает руки на груди. Его не убеждает даже безупречный, неоспоримый разум Ады.

– Не согласен. Наша цель – уничтожить Корвиум, поразить армию Мэйвена в самое сердце. Это можно сделать и без… – он запинается, – без резни на обеих сторонах.

Как будто принца волнует, что станется с нашей стороной. Как будто его волнует смерть кого-нибудь из нас.

– Как же вы рассчитываете уничтожить город, где есть тысяча Серебряных? – спрашиваю я, зная, что не получу толкового ответа. – Может, принц попросит их посидеть тихонько и не вмешиваться?

– Конечно, мы будем драться с теми, кто начнет сопротивляться, – вмешивается полковник. Он смотрит на Кэла, предлагая тому возразить. – А они будут сопротивляться. Мы это знаем.

– Правда? – в голосе Кэла звучит тихое самодовольство. – На прошлой неделе Мэйвена попытались убить собственные придворные. Если среди Высоких Домов раскол, значит, он и в армии. Но если открыто атаковать, это заставит противников Мэйвена объединиться, по крайней мере в Корвиуме.

Мое фырканье эхом разлетается по комнате.

– Так что же, мы будем ждать? Чтобы Мэйвен зализал раны и собрался с силами? Дадим ему время перевести дух?

– Дадим ему время повеситься, – огрызается Кэл. Вид у него такой же злой, как у меня. – Дадим ему время наделать еще ошибок. Теперь у Мэйвена проблемы с Пьемонтом, его единственным союзником, и три Высоких Дома открыто восстали. Один из них полностью контролирует воздушный флот, у другого в руках широкая сеть разведки. Не говоря уж о том, что Мэйвену приходится разбираться с нами и с Озерными. Он напуган и торопится. Не хотел бы я прямо сейчас оказаться на его месте.

– Правда? – спрашивает Фарли спокойным тоном.

Однако ее слова летят через комнату, как ножи. Они ранят Кэла. Это всем видно. Королевской выучки хватает, чтобы сохранить внешнее спокойствие, но Кэла выдают глаза. Они вспыхивают ярким огнем.

– Не лги нам и не говори, что тебя не волнуют другие новости из Археона. Причина, по которой Ларисы, Айрелы и Хэйвены пытались убить твоего брата.

Кэл смотрит на нее.

– Они затеяли переворот, потому что Мэйвен – тиран, который узурпировал власть и убивает своих сородичей.

Я бью кулаком по подлокотнику кресла. Кэлу не удастся увильнуть.

– Они восстали, потому что хотят сделать королем тебя! – кричу я.

К моему удивлению, он вздрагивает. Возможно, ожидает чего-то большего, чем слова. Но я держу свою способность под контролем, хоть это и нелегко.

– «Да здравствует Тиберий Седьмой». Вот что убийцы сказали Мэйвену. Наши агенты во Дворце Белого огня это ясно слышали.

Он испускает долгий раздраженный вздох. Этот разговор как будто состарил его. Лоб наморщен, зубы стиснуты, на шее вздулись мышцы, руки сжаты в кулаки. Кэл – машина, готовая сокрушать… или взорваться.

– Неудивительно, – бормочет он, как будто это что-то меняет. – Рано или поздно должен был случиться кризис престолонаследия. Но никто и никоим образом не может вернуть меня на трон.

Фарли наклоняет голову.

– А если бы могли?

Я мысленно подбадриваю ее. Она не даст ему сорваться с крючка. Не то что Мэра.

– Если тебе предложат корону и восстановят в так называемых правах, но взамен ты должен будешь подавить беспорядки… ты бы согласился?

Свергнутый принц дома Калора выпрямляется и смотрит ей прямо в глаза.

– Нет.

Врать он умеет хуже, чем Мэра.

– Хоть мне и неохота это признавать, он прав – нужно подождать.

Я чуть не давлюсь чаем, который налила мне Фарли, и быстро ставлю выщербленную чашку на шаткий столик.

– Ты шутишь? Разве можно ему верить?

Фарли расхаживает туда-сюда по крошечной комнатке – всего несколько шагов в длину. Одной рукой она на ходу массирует спину, пытаясь умерить очередной приступ боли. Волосы у нее отросли, и она заплетает их как попало, лишь бы не лезли в лицо. Я предложила бы ей свое место, но Фарли в последнее время редко присаживается. Она должна двигаться, ради собственного удобства. И чтобы было куда девать энергию.

– Разумеется, нет, – отвечает она, слабо пиная стену, покрытую облупленной краской. Фарли полна досады. – Но в некоторых вещах я ему доверяю. Я знаю, что он будет вести себя определенным образом, когда дело касается определенных людей.

– То есть Мэры.

Ну разумеется.

– Мэры и Мэйвена. Привязанность к одной отлично усиливает ненависть к другому. И это наш единственный способ удержать Кэла.

– А я бы сказала – пусть себе катится. Пусть соберет компанию Серебряных и станет еще одной проблемой для Мэйвена. Нам он здесь не нужен.

Фарли негромко смеется – в последнее время ее смех звучит горько.

– Да, вот прямо возьму и скажу командованию, что мы выгнали нашего самого известного и законного союзника. Это будет просто супер.

– Он ведь даже не поддерживает нас всерьез…

– Ну а Мэра не поддерживает всерьез Мэйвена, но люди, кажется, этого не понимают, так ведь?

Хотя Фарли права, я хмурюсь.

– Пока с нами Кэл, нас замечают. Неважно, чем закончилась первая атака на Археон – на нашей стороне оказался Серебряный принц.

– Совершенно бесполезный.

– Он нас бесит, от него куча проблем – но он не бесполезен.

– Да ладно! Ну и что же он сделал в последнее время, кроме того что погубил Бабулю?

– Бабулю не заставляли отправляться в Археон, Кэмерон. Она приняла решение – и погибла. Так иногда бывает.

Хотя Фарли и говорит поучительным тоном, она ненамного старше меня. Ей максимум двадцать лет. Видимо, материнские инстинкты дают о себе знать раньше срока.

– Это не считая того, что Кэл облегчает нам взаимодействие с менее враждебными Серебряными. В нем заинтересован Монфор.

Монфор. Загадочная Свободная республика. Близнецы Раш и Тахир описывают это место как приют свободы и равенства, где Красные, Серебряные и Непримиримые – так они называют новокровок – мирно живут вместе. Просто не верится. Но в любом случае мне приходится верить в их деньги, снаряжение, поддержку. Большинство наших ресурсов так и иначе приходят из Монфора.

– Что им нужно? – спрашиваю я, размешивая чай в чашке и грея лицо. Здесь не так холодно, как в Ирабелле, но все-таки в Рокасте ощущается зима. – Лицо на рекламном плакате?

– Типа того. Командование вело активные переговоры. Меня далеко не всюду допускают. Им была нужна Мэра, но…

– Она сейчас малость занята.

Упоминание о Мэре Бэрроу влияет на Фарли не так, как упоминания о Шейде, но тем не менее на ее лице мелькает боль. Она, разумеется, пытается это скрыть. Фарли изо всех сил старается казаться непроницаемой – в норме ей это удается.

– Значит, на самом деле нет шансов спасти Мэру, – шепотом говорю я.

Когда Фарли качает головой, я ощущаю удивительную грусть. Хотя девочка-молния меня страшно бесит, я все-таки хочу, чтобы она вернулась. Она нужна нам. И за эти долгие месяцы я поняла, что она нужна и мне. Она знает, что такое отличаться от других и искать людей, похожих на тебя. Что такое одновременно бояться и быть объектом страха. Пусть даже большую часть времени она вела себя как надменная стервоза.

Фарли останавливается и наливает себе еще чаю. Он исходит паром, наполняя комнату горячим травяным запахом. Фарли берет чашку, но не пьет; вместо этого она подходит к высокому запотевшему окну. Сквозь стекло сочится дневной свет.

– Я не знаю, на что мы можем рассчитывать с нашими силами. Проникнуть в Корвиум, по сравнению с Археоном, нетрудно. Для штурма столицы нужно масштабное наступление. У нас нет для него ресурсов. Особенно теперь, после случая с Бабулей и покушения на Мэйвена. Охрана при дворе будет держать ухо востро, хуже, чем в тюрьме. Если только…

– Что?

– Кэл советует нам подождать. Чтобы Серебряные в Корвиуме перегрызли друг друга. Чтобы Мэйвен наделал ошибок. И тогда мы предпримем следующий шаг.

– И Мэре это тоже поможет.

Фарли кивает.

– Слабый, расколотый двор короля-параноика… оттуда ей будет проще сбежать, – она вздыхает и смотрит на свой нетронутый чай. – Теперь только она сама может спасти себя.

Нетрудно слегка изменить направление разговора. Хоть я и не против снова увидеть Мэру, гораздо сильнее я хочу вернуть кое-кого другого.

– Сколько миль отсюда до Чока?

– Опять?

– Всегда.

Я отталкиваюсь от стола и встаю.

Пожалуй, лучше мне стоять. Я ростом с Фарли, но она всегда как будто смотрит на меня сверху вниз. Я молода и необразованна. Я почти ничего не знаю о мире за пределами своей трущобы. Но это не значит, что я буду торчать здесь и тупо выполнять приказы.

– Я не прошу помощи от тебя или от Гвардии. Мне нужна только карта. И, например, пистолет. Все остальное я сделаю сама.

Она не моргает.

– Кэмерон, твой брат – в легионе. Это сложнее, чем вырвать зуб.

Я сжимаю кулак.

– Думаешь, я проделала такой путь, чтобы сидеть и смотреть, как Кэл страдает ерундой?

Это наш вечный спор. Фарли с легкостью меня затыкает.

– Лично я не думаю, что ты проделала такой путь, чтобы тебя убили, – спокойно отвечает она. Ее широкие плечи слегка поднимаются – в знак вызова. – Именно это и случится, вне зависимости от того, насколько сильна и смертоносна твоя способность. Даже если ты утащишь с собой десяток Серебряных. Я не позволю тебе умереть зазря. Ясно?

– Мой брат – это не «зря», – ворчу я.

Она права, но соглашаться я не желаю. Избегая взгляда Фарли, я поворачиваюсь к стене и раздраженно ковыряю облупленную краску. Детский поступок, но от этого становится легче.

– Ты мне не командир. Я сама буду распоряжаться своей жизнью.

– Ты права. Я просто друг, который хочет кое на что указать.

Я слышу, как она тяжело ступает по трескучему полу. Но ее прикосновение к моему плечу легко. Фарли действует автоматически, толком не умея утешать других. Я смутно задумываюсь, как они общались с ласковым, улыбчивым Шейдом Бэрроу, не говоря уж о постели.

– Я помню, что ты сказала Мэре, когда мы тебя нашли. В самолете ты заявила, что она ошибается, разыскивая и спасая новокровок. Это – тоже разделение. Предпочтение одних людей другим. И ты была права.

– Но сейчас речь не об этом. Я просто хочу спасти брата.

– А зачем, по-твоему, здесь оказались все остальные? – фыркнув, спрашивает Фарли. – Чтобы спасти друга, брата, родителей. Себя. Мы пришли сюда по сугубо личным причинам, Кэмерон. Но это не должно нас отвлекать. Нам нужно думать об общем деле. О большем благе. Оставшись с нами, ты можешь сделать гораздо больше. Мы не хотим потерять тебя…

«И тебя тоже». Эти невысказанные слова повисают в воздухе. Но я их слышу.

– Ты ошибаешься. Я пришла сюда не по своей воле. Меня притащили. Мэра Бэрроу заставила меня присоединиться к вам, а вы все ей подыграли.

– Кэмерон, не мусоль одну и ту же тему. Ты давным-давно выбрала остаться. Ты предпочла помогать нам.

– А что бы ты предпочла на моем месте, Фарли? – спрашиваю я, гневно глядя на нее.

Пусть она и мой друг, но это не значит, что я должна уступить.

– Извини?

– Ты выбрала бы «общее благо»? Или Шейда?

Фарли не отвечает, взгляд у нее становится расплывчатым. Это ответ. Поняв, что я не хочу видеть ее слез, я отворачиваюсь и направляюсь к двери.

– Мне надо тренироваться, – говорю я в пустоту.

Сомневаюсь, что Фарли меня слышит.

В Рокасте тренироваться трудней. Здесь совсем мало место, и вдобавок большинство моих прежних знакомых остались в Ирабелле. Килорн, например. Он, конечно, полон энергии, но совершенно не годится для серьезной битвы – и у него нет способности, на которую можно положиться. Его оставили. А моя наставница здесь. В конце концов, она Серебряная, и полковник не намерен выпускать ее из виду.

Сара Сконос ждет в подвале нашего укрепленного склада, в помещении, отведенном для тренировок. Сейчас время обеда, и все остальные новокровки сейчас наверху, в столовой. Подвал в нашем распоряжении – хотя простор нам не особенно нужен.

Сара сидит, скрестив ноги и упираясь ладонями в бетонный пол. Рядом с ней лежит блокнот – она воспользуется им, если понадобится. Она встречает взглядом мое появление. Это единственное приветствие. Пока у нас нет другого целителя, и Сара остается немой. Пусть даже я к этому привыкла, от вида запавших щек меня передергивает. Как обычно, Сара притворяется, что ничего не замечает, и жестом указывает на пол перед собой.

Я сажусь и подавляю знакомое желание бежать или драться.

Она Серебряная. Одна из тех, кого я с рождения привыкла бояться, ненавидеть и слушаться. Но я не нахожу в себе сил презирать Сару Сконос так, как Джулиана или Кэла. Я ее не то чтобы жалею. Кажется… я ее понимаю. Понимаю, как мучительно знать правду – и терпеть из-за этого пренебрежение или подвергаться наказаниям. Я бесчисленное множество раз сидела впроголодь за то, что не так посмотрела на Серебряного надзирателя. За то, что не вовремя заговорила. Сара сделала то же самое, с той разницей, что ее слова были направлены против правящей королевы. И она навсегда лишилась речи.

Хотя Сара не может говорить, у нее есть способ сообщать то, что нужно. Она похлопывает меня по коленке, заставляя заглянуть в свои туманные серые глаза. Потом наклоняет голову и прикладывает руку к сердцу.

Я следую инструкциям целительницы, понимая, чего она хочет. Дышу с ней в такт – ровно, мерно, глубоко. Эта техника помогает отодвинуть все мысли, кружащиеся в голове. Она очищает сознание, позволяя ощутить то, на что я обычно не обращаю внимания. Моя способность гудит под кожей, как всегда неумолчно, но теперь я позволяю себе заметить ее. Не использовать, но признать существование. Она для меня еще внове, и я должна освоить ее, как любой другой навык.

После нескольких минут дыхательных упражнений Сара снова касается моей ноги, прося поднять голову. На сей раз она указывает на себя.

– Сара, я сейчас не в том настроении… – начинаю я, но она делает в воздухе несколько рубящих движений ладонью.

«Замолкни». Ясно как день.

– Я серьезно. Я могу тебе повредить.

Она тихо фыркает – один из немногих звуков, которые она способна издавать. Похоже на смех. Затем Сара постукивает себя по губам и мрачно усмехается. Она уже пострадала гораздо серьезнее.

– Ладно. Я тебя предупредила, – отвечаю я со вздохом и слегка ерзаю, усаживаясь поудобнее.

Потом морщу лоб, позволяя способности растечься, углубиться, расшириться. Дать ей коснуться Сары.

И спускается тишина.

Глаза целительницы расширяются. Сперва она ощущает легкое прикосновение. Я только учусь – и вовсе не хочу насильно подчинить Сару. Я думаю о Мэре, способной вызвать бурю, о Кэле, который может устроить огненный ад… но оба взрываются, едва заговоришь с ними. Контроль требует большей практики, чем грубая сила.

Моя способность нарастает, и Сара поднимает палец, обозначая уровень дискомфорта. Я стараюсь удерживать тишину на одном уровне. Это все равно что бороться с приливом. Не знаю, что чувствует человек, которого глушат. Молчаливый камень в тюрьме Коррос не действовал на меня, но он душил, обессиливал и медленно убивал всех вокруг. Я могу сделать то же самое. Примерно через минуту Сара показывает два пальца.

– Сара?..

Жестом другой руки она велит мне продолжать.

Я вспоминаю нашу вчерашнюю тренировку. Когда мы дошли до пяти, она упала на пол, хотя я понимала, что это не предел. Однако лишить способности нашего единственного целителя – не самый разумный поступок. И я этого не хочу.

Румянец окрашивает ее щеки, но дверь подвала распахивается, прежде чем Сара успевает поднять еще один палец.

Я теряю концентрацию, и Сара издает вздох облегчения. Мы оба быстро поворачиваемся, чтобы узнать, кто нам помешал. Когда на лице Сары появляется столь редкая улыбка, я хмурюсь.

– Джейкос, – буркаю я. – Мы тренируемся, если ты не заметил.

Губы у него дергаются, порываясь сложиться в презрительную усмешку, но Джулиан удерживается. Пребывание в Рокасте пошло ему на пользу, как и остальным. Тут больше припасов. Хорошая теплая одежда, чтобы противостоять холоду. Еда сытнее, спальни уютнее. Лицо Джулиана вновь обрело цвет, а испещренные сединой волосы – блеск. Он Серебряный. Рожденный для процветания.

– Ах, простите. Я-то думал, что вы сидите на холодном бетоне просто ради развлечения, – отвечает он.

Мы с ним уж точно друг друга не любим. Сара кротко упрекает его взглядом, и он тут же смягчается.

– Извини, Кэмерон, – быстро произносит Джулиан. – Я просто хотел кое-что сказать Саре.

Сара вопросительно поднимает бровь. Я поднимаюсь, чтобы уйти, однако она останавливает меня и кивком просит Джулиана продолжать. Он всегда повинуется, когда дело касается ее.

– Произошел настоящий исход из столицы. Мэйвен изгнал десятки аристократов, в основном старых советников своего отца, ну и тех, кто, возможно, еще хранит верность Кэлу. Я… я сначала не поверил данным разведки. Ничего подобного я раньше не видел.

Джулиан и Сара смотрят друг на друга, и оба размышляют, что это значит. Однако меня совершенно не волнует кучка Серебряных лордов и леди, старых друзей Джулиана и Сары.

– А Мэра? – громко спрашиваю я.

– Она всё еще там и в заключении. И любые выпады бунтующих домов… – Джулиан вздыхает и качает головой. – Мэйвен уже начал войну – а теперь он готовит бурю.

Я ерзаю, усаживаясь поудобнее. Он прав. На холодном бетоне сидеть неприятно. Хорошо, что я к этому привыкла.

– Мы и без того знали, что спасти ее невозможно. Какая нам польза от ваших сведений?

– Есть плюсы и есть минусы. У Мэйвена стало больше врагов – значит, у нас больше возможности действовать за пределами его досягаемости. Но он смыкает ряды, отступает в хорошо защищенное место. Мы никогда не доберемся до него лично.

Сара издает низкий звук. Она не может выразить то, что думаем мы все, и за нее говорю я.

– И до Мэры.

Джулиан, посерьезнев, кивает.

– Как твои успехи?

Он меняет тему с головокружительной быстротой, и я, запинаясь, отвечаю:

– Н-неплохо. Тут у нас мало учителей.

– Потому что ты отказываешься тренироваться с моим племянником.

– Пускай себе другие тренируются, – отвечаю я, не удосуживаясь сдерживаться. – Но я не поручусь, что не убью его, поэтому лучше не искушать судьбу.

Сара щелкает языком, но Джулиан легким движением руки просит ее помолчать.

– Ладно. Ты, наверное, думаешь, что я не понимаю и не могу понять твою точку зрения, и ты права. Но я изо всех сил стараюсь, Кэмерон. – Он смело делает шаг к нам, сидящим со скрещенными ногами на полу. Ничего приятного в этом нет, и я поднимаюсь, позволяя оборонительным инстинктам взять верх. Если Джулиан Джейкос подошел ко мне так близко, лучше я приготовлюсь. – Не нужно бояться меня, клянусь.

– Обещания Серебряных ничего не значат.

Я говорю спокойно. Слова сами по себе достаточно резки.

К моему удивлению, Джулиан улыбается. Но лицо у него пустое и невыразительное.

– Как будто я этого не знаю, – произносит он, скорее обращаясь к себе и Саре. – Держись за свой гнев. Сара, возможно, не согласится со мной, но он для тебя будет полезнее, чем что-нибудь иное. Если ты научишься им управлять.

Хотя я не нуждаюсь в советах этого человека, я невольно запоминаю слова Джулиана. Он обучал Мэру. Было бы глупо отрицать, что он может усилить мою способность. А уж гнева у меня хватает.

– Есть другие новости? – спрашиваю я. – Фарли и полковник, кажется, застряли, ну или твой племянник их тормозит.

– Да, похоже, что так.

– Надо же. Я думала, он всегда не прочь подраться.

На лице Джулиана вновь появляется странная улыбка.

– Кэла с детства учили воевать – точно так же, как тебя приучали к машинам. Но ты ведь не хочешь вернуться обратно на фабрику?

Ответ застревает у меня в горле. «Я была рабыней, мне не дали выбора, ничего другого я и не знала».

– Не умничай, Джулиан, – с трудом выговариваю я сквозь стиснутые зубы.

Он просто жмет плечами.

– Я пытаюсь понять твою точку зрения. Постарайся и ты понять Кэла.

В другой день я бы выскочила из комнаты, злая и готовая обороняться. Нашла бы утешение в испорченном выключателе или оголенном проводе. Но вместо этого я сажусь обратно на свое место рядом с Сарой. Я не побегу от Джулиана Джейкоса, как напроказивший ребенок. Я имела дело с надсмотрщиками, которые были гораздо хуже, чем он.

– Я видела, как умирают младенцы. Не увидев солнца, не вдохнув свежего воздуха. Мы были вашими рабами. А ты это видел? Если да, тогда можешь говорить мне о точках зрения, лорд Джейкос. – Я отворачиваюсь от него. – Дай мне знать, когда принц наконец выберет сторону. Хоть какую-то.

Я киваю Саре.

– Давай еще разок?

12. Мэра

Много месяцев назад, когда Серебряные бежали из Замка Солнца, напуганные тем, что произошло на их драгоценном балу, это был единый порыв. Все дружно уехали вниз по реке, и силы собрались в столице. Теперь происходит нечто обратное.

Отставки от Мэйвена приходят пачками. Мне их не показывают, но я и так замечаю, что число придворных уменьшается. Недостает нескольких советников постарше. Королевского казначея, некоторого количества генералов, членов разнообразных советов. «Освобождены от должности» – так гласят слухи. Но я-то знаю. Они были близки к Кэлу и к покойному королю. Мэйвен умен, он не доверяет им и безжалостно выписывает отставки. Он не убивает противников, не заставляет исчезнуть. Он не настолько глуп, чтобы спровоцировать новую войну кланов. Но действует он, мягко говоря, решительно. Сметает препятствия, как фигурки с шахматной доски. Результатами становятся банкеты, которые напоминают щербатые рты. Появляются бреши, которые с каждым днем увеличиваются. Большинство из тех, кому предложено уйти, немолоды – это мужчины и женщины с давними пристрастиями, которые многое помнят и не особо доверяют новому королю.

Новый двор уже начинают называть Детским.

Многих лордов и леди нет, они отосланы в свои имения, зато в столице остались их сыновья и дочери. Просьба. Предупреждение. Угроза.

Заложники.

Даже Дом Мерандуса пал жертвой нарастающей королевской паранойи. Только Дом Самоса остается нетронутым – никто из этого клана не получил отставку.

Те, кто еще здесь, фанатично преданы королю. Или, по крайней мере, делают вид.

Возможно, поэтому Мэйвен теперь вызывает меня чаще. Мы видимся регулярно. Я единственная, чьим пристрастиям он может доверять. Единственная, кого он по-настоящему знает.

Он читает отчеты за завтраком, с удивительной скоростью бегая глазами по страницам. Я даже не пытаюсь в них заглянуть. Мэйвен держит бумаги на своей половине стола, переворачивает их, когда дочитывает, и кладет вне моей досягаемости. Вместо донесений мне приходится довольствоваться Мэйвеном. В своей личной столовой он не стал окружать себя Молчаливым камнем. Даже Стражи ожидают снаружи, стоя у каждой двери и под окнами. Я вижу их, но они не слышат нас – такова задумка Мэйвена. Мундир на нем расстегнут, волосы растрепаны, и в столь ранний час он не надевает короны. Наверное, это его маленькое убежище, место, где он чувствует себя в безопасности.

Он похож на мальчика, которого я себе представляла. Младший принц, довольный своим местом, лишенный бремени короны, которая ему и так не светила.

Глядя на короля поверх бокала с водой, я отмечаю изменения в его лице. Прищуренные глаза, сжатые зубы. Плохие новости. Под глазами снова появились темнее круги, и, хотя Мэйвен ест за двоих, жадно хватая еду со стоящих на столе тарелок, он, кажется, похудел. Возможно, ему снится в кошмарах попытка покушения. Его мать, павшая от моей руки. Отец, которого он помог погубить. Брат – изгнанный, но не переставший быть угрозой. Забавно, Мэйвен называл себя тенью Кэла, но теперь сам Кэл – это тень, которая зловеще маячит в каждом углу непрочного королевства.

Повсюду отчеты о принце-изгнаннике – их так много, что даже до меня доходят некоторые новости. Говорят, что он в Причальной гавани, Дельфи, Рокасте; есть даже неуверенное предположение, что он-де сбежал через границу в Озерный край. Честно говоря, не знаю, что из этих слухов – правда. Насколько я понимаю, Кэл вполне может быть в Монфоре. В безопасной далекой стране.

Пусть даже это дворец Мэйвена, мир Мэйвена, я вижу в нем Кэла. Безупречные мундиры, тренирующиеся солдаты, пылающие свечи, десятки портретов, цвета Домов на стенах. Пустой салон напоминает мне про наши уроки танцев. Если смотреть на Мэйвена краем глаза, можно на минутку ввести себя в заблуждение. Они, в конце концов, сводные братья. У них одинаковые черты. Темные волосы, изящные очертания величественного лица. Но Мэйвен бледнее и резче, по сравнению с Кэлом он скелет, телом и душой. Он опустошен.

– Ты так смотришь… я начинаю подозревать, что ты читаешь по отражению в моих глазах, – внезапно произносит Мэйвен.

Он переворачивает листок, который держит в руках, скрывая его содержимое.

Его попытка напугать меня не приносит результата. Я продолжаю намазывать на тост внушительное количество масла.

– Если бы я только могла в них что-нибудь увидеть, – отвечаю я, намекая на все сразу. – Но ты пуст.

Он и бровью не ведет.

– А ты бесполезна.

Я закатываю глаза и рассеянно постукиваю кандалами по столу. Металл и камень соприкасаются с деревом с таким звуком, словно кто-то стучит в дверь.

– Какие у нас веселые беседы.

– Если предпочитаешь сидеть в комнате… – предупреждает Мэйвен.

Еще одна пустая угроза, которую он повторяет каждый день. Мы оба знаем, что лучше так, чем наоборот. По крайней мере, я могу притвориться, будто делаю нечто полезное, а Мэйвен – что он не совсем одинок в клетке, которую выстроил для себя. Для нас обоих.

В темнице трудно спать, даже в отупляющем присутствии Молчаливого камня, а значит, у меня много времени на раздумья.

И планы.

Книги Джулиана – не только утешение, но и орудие. Он по-прежнему обучает меня, пусть даже нас разделяет много миль. В этих хорошо сохранившихся книгах – новые уроки, которые нужно запомнить и использовать. Первый и самый важный: разделяй и властвуй. Мэйвен уже сделал это за меня. Теперь я должна отплатить услугой за услугу.

– Ты хотя бы пытаешься искать Джона?

Мэйвен напуган моим вопросом, первым упоминанием о новокровке, который воспользовался суматохой во время покушения, чтобы сбежать. Насколько я знаю, его не поймали. И отчасти мне горько. Джон удрал, а я не смогла. Но в то же время я этому рада. Джон – тот, кому лучше оказаться подальше от Мэйвена Калора.

Мэйвен оправляется за долю секунды и возвращается к еде. Наплевав на этикет, он сует в рот большой кусок бекона.

– Мы с тобой оба знаем, что это не тот человек, которого легко найти.

– Но ты ищешь.

– Он знал о нападении на своего короля и ничего не сделал, – сообщает Мэйвен спокойным тоном. – Это приравнивается к убийству. Насколько нам известно, он вступил в заговор с Домами Айрела, Хэйвена и Лариса.

– Сомневаюсь. Если бы он им помогал, попытка оказалась бы успешной. Жаль, что не вышло.

Он должным образом игнорирует мою шпильку, продолжая есть и читать.

Я наклоняю голову, позволяя своим темным волосам упасть на плечо. Седина ползет выше, невзирая на все усилия целительницы. Даже Дом Сконоса не в силах вылечить то, что уже умерло.

– Джон спас мне жизнь.

Синие глаза встречаются с моими, и Мэйвен их не отводит.

– За мгновение до выстрела он привлек мое внимание. Заставил повернуть голову. Иначе… – Я провожу пальцем по скуле в том месте, где пуля рассекла мне щеку, вместо того чтобы пробить череп. Рана исцелена, но не забыта. – Я, очевидно, играю какую-то роль в будущем, которое он видит.

Мэйвен сосредоточенно смотрит на мое лицо. Не в глаза, а туда, куда должна была впиться пуля.

– Знаешь, тебя нелегко убить.

Ради него, ради нашего общего спектакля я издаю негромкий горький смешок.

– Что тут смешного?

– Сколько раз ты пытался это сделать?

– Только один.

– А сонар? – Мои пальцы вздрагивают при воспоминании об этой штуке. Боль от нее еще свежа. – Просто часть игры?

Очередной отчет трепещет в луче света, ложась лицом вниз. Мэйвен облизывает пальцы, прежде чем взяться за следующий. Воплощенная деловитость. Всё напоказ.

– Сонар создали не для того, чтобы убить тебя, Мэра. Только обезвредить, если понадобится. – на лице Мэйвена возникает странное выражение. Почти самодовольство – но не совсем. – Его вообще придумал не я.

– Разумеется. Идеи – не твоя сильная сторона. Значит, Элара?

– Нет. Кэл.

О. Не успев удержаться, я опускаю глаза. Мне нужна секунда передышки. Боль предательства, пускай всего на мгновение, охватывает мою душу. Но сейчас нет смысла злиться.

– Надо же, он тебе не сказал, – продолжает Мэйвен. – Обычно он так гордится своими достижениями. Действительно, гениальный прибор. Но мне он не нужен. Я велел его уничтожить.

Он не сводит глаз с моего лица. Жадно ищет реакции. Я старательно сохраняю бесстрастие, хотя сердце у меня начинает биться чаще. Сонара нет. Еще один маленький подарок, еще одна новость от призрака.

– Его нетрудно будет собрать заново, если ты решишь отказаться от сотрудничества. Кэл был настолько любезен, что оставил схемы, когда сбежал с бандой Красных крыс.

– Сбежал, – бормочу я.

«Двигайся дальше. Не позволяй от тебя отделаться». Изображая равнодушие, я гоняю еду по тарелке. Я изо всех сил изображаю обиду – этого хотелось бы Мэйвену, – но не позволяю себе обижаться по-настоящему. Надо придерживаться плана. Вести разговор в ту сторону, куда мне нужно.

– Ты прогнал брата. Чтобы занять его место и стать таким же, как он.

Мэйвен, как и я, изображает смешок, чтобы скрыть досаду.

– Ты понятия не имеешь, каким бы стал Кэл, взойди он на трон.

Я складываю руки на груди и откидываюсь на спинку кресла. Все идет именно так, как я хочу.

– Я знаю, что он бы женился на Эванжелине Самос, продолжал бесполезную войну и игнорировал страну, полную угнетаемых и разгневанных людей. Ничего знакомого?

Хоть он и змея в человеческом облике, но даже у Мэйвена на это нет ответа. Он кладет отчет перед собой. Слишком быстро. Листок ложится текстом вверх, всего на мгновение, тут же Мэйвен его переворачивает. Я успеваю заметить несколько слов. «Корвиум». «Потери». Мэйвен понимает это и раздосадованно шипит.

– Не радуйся, – негромко говорит он. – Ты всё равно никуда не денешься, так к чему утруждаться?

– Да, наверное. Моя жизнь, вероятно, долго не продлится.

Он склоняет голову и озабоченно морщит лоб, как я и рассчитывала. Как мне и надо.

– С чего ты взяла?

Я смотрю на потолок, изучая затейливую лепнину и люстру над нами. Она переливается крошечными электрическими лампочками. Если бы я только могла их почувствовать.

– Ты сам знаешь, что Эванжелина не оставит меня в живых. Как только она станет королевой… мне крышка. – Мой голос дрожит, и я вкладываю в свои слова весь страх, какой испытываю. Надеюсь, это сработает. Мэйвен должен поверить мне. – Именно этого она хотела с того самого дня, когда я вошла в ее жизнь.

Мэйвен моргает.

– Ты сомневаешься, что я сумею защитить тебя?

– Сомневаюсь, что успеешь, – отвечаю я, теребя платье. Не такое роскошное, как те, что я ношу на придворных выходах, но тоже красивое. – Мы с тобой оба знаем, как легко королеве оказаться убитой.

Воздух колеблется от жара; Мэйвен подзадоривает меня встретиться с ним взглядом. Мой естественный инстинкт – ответить ему тем же, но я откидываюсь на спинку, отказываясь взглянуть на короля. Мэйвен любит публику. Время тянется, и я чувствую себя беззащитной, как жертва перед хищником. Я и есть жертва. Посаженная в клетку, связанная, взятая на поводок. Всё, что у меня осталось, – мой голос. И части души Мэйвена, которые, надеюсь, мне известны.

– Эванжелина тебя не тронет.

– А как насчет Озерных? – спрашиваю я, вскинув голову, и на глазах у меня появляются слезы, рожденные досадой, а не страхом. – Они разорвут на части твое и без того расколотое королевство. Что случится, когда они победят в этой бесконечной войне и превратят твой мир в пепел?

Я усмехаюсь и испускаю прерывистый вздох. Теперь уже слезы текут неудержимо. Так и надо. Я должна вложить душу в это представление.

– Наверное, мы вместе окажемся в Чаше костей и нас казнят рядом.

Судя по тому, как он бледнеет, как с его лица сбегает оставшаяся краска, Мэйвен думал о том же самом. Это не дает ему покоя, как кровоточащая рана. И я еще проворачиваю в ней нож.

– Страна на грани гражданской войны. Даже мне это ясно. Что толку притворяться, будто я могу выжить? Меня прикончит либо Эванжелина, либо война.

– Я же сказал, что не допущу этого.

Я рычу, уже непритворно.

– Что должно произойти, чтобы я вновь поверила хоть одному твоему слову?

Когда он встает, меня наполняет вовсе не поддельный холодный ужас. Когда Мэйвен обходит стол, приближаясь ко мне изящными широкими шагами, я напрягаю все мышцы, чтобы сдержать дрожь. Но все равно трепещу. Я готовлюсь к удару, однако он касается моего лица неприятно мягкими руками, упершись большими пальцами под челюсть, в нескольких сантиметрах от яремной вены.

Его поцелуй жжет сильнее клейма.

Прикосновение губ Мэйвена к моим – худший вид насилия. Но ради того, что мне нужно, я держу руки на коленях, впившись ногтями в себя, а не в него. Мэйвен должен поверить, как поверил Кэл. Я убеждаю его выбрать меня – так же, как пыталась убедить Кэла. И все-таки мне недостает сил разомкнуть губы, и мой рот остается плотно сжатым.

Мэйвен прерывает поцелуй первым, и я надеюсь, что он не чувствует мои мурашки. Глаза короля впиваются в мои в поисках лжи, которую я держу хорошо спрятанной.

– Я потерял всех, кого любил.

– И кто же в этом виноват?

Отчего-то он дрожит сильнее, чем я. Мэйвен отступает на шаг, выпустив меня, и царапает себе руки. Я потрясена, поскольку узнаю этот жест. Я тоже так делаю. Когда внутренняя боль слишком сильна, я пытаюсь ее заглушить. Мэйвен перестает, заметив мой взгляд, и вытягивает руки по швам.

– Она лишила меня многих привычек, – признает он. – Но от этой не сумела отучить. Некоторые вещи упорно возвращаются.

«Она». Элара. Я вижу творение ее рук прямо перед собой. Мальчик, из которого она сделала короля при помощи пытки, которую называла любовью.

Он медленно садится. Я продолжаю смотреть на него, зная, что Мэйвена это беспокоит. Я смущаю его – и по-прежнему не понимаю, почему.

«Всех, кого я любил».

Не знаю, отчего он не включил в их число меня. Но, несомненно, именно по этой причине я еще дышу. Я осторожно возвращаю разговор к Кэлу.

– Твой брат жив.

– К сожалению, да.

– И ты его не любишь?

Мэйвен не поднимает головы, однако его взгляд задерживается на очередном отчете, устремившись в одну точку. Не потому что он удивлен или хотя бы грустит. Он, кажется, сбит с толку сильнее обычного – маленький мальчик, пытающийся разгадать головоломку, в которой недостает слишком многих кусочков.

– Нет, – наконец отвечает он – и лжет.

– Не верю, – говорю я. Даже качаю головой.

Потому что хорошо помню их. Братьев, друзей, которых учили держаться вдвоем против всего мира. Даже Мэйвен не в состоянии от этого отгородиться. Даже Элара не способна разорвать такие узы. Сколько бы раз Мэйвен ни пытался убить Кэла, он не в силах отрицать их прежнюю связь.

– Думай что хочешь, Мэра, – произносит он. И снова делает равнодушное лицо, отчаянно пытаясь убедить меня, что для него Кэл ничего не значит. – Я совершенно точно знаю, что не люблю своего брата.

– Не лги. У меня тоже есть братья и сестры. У нас сложные отношения, особенно с сестрой. Она всегда была талантливее, лучше во всем, добрее, умнее. И всем она нравилась больше, чем я, – я выбалтываю свои старые страхи, сплетая из них паутину для Мэйвена. – Говорю тебе как знаток. Потерять одного из близких – потерять брата… – у меня обрывается дыхание, мысли бешено несутся. «Продолжай. Используй боль». – Это самое страшное.

– Шейд. Да?

– Не произноси его имя своими губами, – огрызаюсь я, на мгновение забыв о том, что пытаюсь сделать. Рана еще слишком свежа и болезненна. И Мэйвен за это цепляется.

– Моя мать сказала, что он часто снился тебе.

Я вздрагиваю при этом воспоминании, при мысли о королеве, проникшей в мое сознание. Я все еще чувствую ее прикосновение к стенкам черепа изнутри.

– Но, наверное, это были не сны. Это в самом деле был он.

– Она со всеми так поступала? – спрашиваю я. – От нее ничего нельзя была укрыть? Даже сны?

Мэйвен молчит. И я продолжаю:

– А я тебе когда-нибудь снилась?

И снова случайно попадаю в точку. Мэйвен опускает глаза, глядя на пустую тарелку перед собой. Он тянется к бокалу с водой и передумывает. Его пальцы на мгновение вздрагивают, прежде чем он убирает руку с глаз долой.

– Не знаю, – наконец отвечает он. – Я не вижу снов.

Я фыркаю.

– Невозможно. Даже для такого человека, как ты.

Что-то темное и печальное мелькает в его лице. Мэйвен сжимает зубы, кадык у него прыгает туда-сюда – он пытается проглотить слова, которые не следует произносить. Но все равно они вырываются. Он слабо постукивает пальцами по столу.

– Мне часто снились кошмары. Она избавила меня от них в раннем детстве. Как и сказал Самсон, в отношении чужих мозгов моя мать была настоящим хирургом. Она отсекала все, что не вписывалось в ее программу.

В последнее время жаркий, неутолимый гнев сменил холодную пустоту, к которой я уже привыкла. Но, когда я слушаю Мэйвена, холод возвращается. Он обволакивает меня, как яд, как зараза. Я не хочу слышать, что он еще скажет. Его объяснения и оправдания ничего не значат. Мэйвен по-прежнему остается – и останется – чудовищем. И все-таки я не могу не слушать. Потому что я тоже могла стать чудовищем, если бы мне повезло чуть меньше. Если бы кто-нибудь сломал меня так, как сломали его.

– Мой брат. Мой отец. Я знаю, что любил их когда-то. Я это помню. – он стискивает в кулаке нож для масла и разглядывает тупое лезвие, словно хочет обратить его против себя или против покойной матери. – Но не чувствую. Любви больше нет. Ни к кому. Почти ни к чему.

– Тогда зачем ты держишь меня здесь, если ничего не чувствуешь? Вынеси смертный приговор и поставь точку.

– Ей с трудом удавалось стереть… некоторые чувства, – признает Мэйвен, встречаясь со мной взглядом. – Она пыталась проделать это с отцом, заставить его забыть о любви к Кориане. Но стало только хуже. А еще, – бормочет он, – она всегда говорила, что разбитое сердце – полезная штука. Боль делает человека сильнее, а любовь слабее. И она была права. Я выяснил это раньше, чем познакомился с тобой.

Еще одно невысказанное имя повисает в воздухе.

– Томас.

Мальчик на фронте. Очередной Красный, погибший на бессмысленной войне. «Мой первый настоящий друг» – так сказал однажды Мэйвен. Теперь я понимаю масштаб этих слов. Все, что осталось несказанным. Он любил того мальчика так же, как, по его уверениям, любит меня.

– Томас, – эхом повторяет Мэйвен и сильнее стискивает нож. – Я чувствовал… – Он хмурится, и между глаз у него появляется глубокая складка. Вторую руку он подносит к виску и массирует его, пытаясь унять непонятную мне боль. – Ее там не было. Она никогда не видела Томаса. Она не знала. Он даже не был солдатом. Произошел несчастный случай.

– Ты сказал, что пытался спасти его. Но тебя удержали твои охранники.

– Случился взрыв в штаб-квартире фронта. В отчете написали, что это была диверсия Озерных.

Где-то тикают часы, отсчитывая минуты. Молчание тянется: Мэйвен решает, что сказать. В какой мере сбросить маску. Но маски уже нет. Он беззащитен – насколько это возможно в моем присутствии.

– Мы были одни. Я потерял контроль над собой.

Я мысленно рисую себе это, заполняя пробелы. Возможно, склад боеприпасов. Или просто газопровод. Тому и другому достаточно искры.

– Сгорел не я, а он.

– Мэйвен…

– Даже моя мать не смогла изгнать это воспоминание. Даже она не смогла заставить меня забыть, как я ее ни умолял. Я хотел, чтобы она стерла эту боль, и она много раз пыталась. Но становилось только хуже.

Я знаю, каким будет ответ, но все-таки…

– Пожалуйста, отпусти меня.

– Нет.

– Тогда и я умру. Как он.

Комната потрескивает от жара, так что по моей спине катится пот. Мэйвен встает так быстро, что толкает стул, и тот с грохотом валится на пол. Он бьет кулаком по столу, хватает скатерть и тянет ее вбок, сбрасывая тарелки, бокалы и отчеты. Бумаги на несколько секунд зависают в воздухе, прежде чем упасть на груду битого хрусталя и фарфора.

– Нет, – говорит Мэйвен, так тихо, что я едва слышу.

Он выходит из комнаты.

Появляются Арвены и хватают меня под руки, оттаскивая от бумаг.

Я с удивлением узнаю, что Мэйвен, который в норме педантично следует графику заседаний и собраний, до конца дня ничего не делал. Очевидно, наш разговор возымел куда более сильный эффект, чем я полагала. В его отсутствие я вынуждена сидеть у себя и утешаться книгами. Я заставляю себя читать, хотя бы для того, чтобы не вспоминать утренние события. Мэйвен – талантливый лжец, и я не верю ни единому слову. Даже если он говорил правду. Даже если он был плодом манипуляций собственной матери, шипастым цветком, который заставили расти в определенную сторону. Это ничего не меняет. Я не могу забыть всё, что он сделал со мной и многими другими. Когда мы впервые встретились, его боль привлекла меня. Мэйвен был нелюбимым сыном, растущим в тени. Я увидела в нем себя. Я всегда была второй после Гизы – яркой звездочки в мире моих родителей. Теперь я знаю, что он тогда притворялся. Мэйвен застал меня врасплох и загнал в ловушку. Теперь я в королевской клетке. Но и он тоже. На мне оковы из Молчаливого камня, а на нем корона.

Государство Норта было создано из маленьких королевств и княжеств. Постепенно его территория простерлась от владений Самосов в Разломах до города-государства Дельфи. Цезарь Калор, Серебряный владыка Археона и талантливый стратег, объединил раздробленную Норту перед лицом угрозы совместного вторжения со стороны Пьемонта и Озерного края. Провозгласив себя королем, он выдал свою дочь Джулиану за Гариона Саванну, старшего принца Пьемонта. Этот поступок положил начало долговременному союзу между Домом Калора и пьемонтскими принцами. Многочисленные отпрыски Калоров и пьемонтского правящего дома заключали браки в течение следующих веков. Под властью короля Цезаря в Норте наступила эпоха процветания, поэтому в нашем календаре первый год его правления обозначен как «новая эра».

Лишь с третьей попытки мне удается одолеть этот абзац. Истории Джулиана гораздо интересней того, что мне приходилось учить в школе. Но я не могу сосредоточиться. Черные волосы, синие глаза. Слезы, которые Мэйвен стыдится показывать, даже мне. Очередной спектакль? И что делать, если так? А если нет? Мое сердце то разрывается, то каменеет. Я продолжаю читать, в попытке отогнать эти мысли.

Напротив, отношения между новообразованной Нортой и обширным Озерным краем ухудшились. После серии пограничных войн с Прерией во втором веке н. э. Озерный край потерял жизненно необходимые сельскохозяйственные угодья в регионе Миннован, а также контроль над Великой рекой (это событие известно как Утрата). Подати, которыми было обложено население после войны, а также угроза голода и восстания Красных стали причиной продвижения к границам Норты. На обеих сторонах начались стычки. Чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, король Тиберий Третий из Норты и король Онекад Сигнет из Озерного края встретились для переговоров у Девичьих водопадов. Однако условия вскоре были нарушены, и в 200 г. н. э. королевства вступили в войну. Каждая сторона винила другую в разрыве дипломатических отношений.

Я невольно смеюсь. Ничто не меняется.

Конфликт, известный в Норте под названием Озерной войны, а в Озерном крае как Агрессия, продолжается во время написания этой книги. Общее количество погибших Серебряных определяется приблизительно в пятьсот тысяч (в основном потери приходятся на первые десять лет). Точные подсчеты погибших Красных солдат не ведутся, но можно говорить примерно о пятидесяти миллионах (и вдвое большем числе раненых). В отношении коренного Красного населения жертвы с обеих сторон пропорционально равны.

В уме я произвожу подсчет, хотя и небыстро. Красных погибло почти в сто раз больше. Если бы эта книга принадлежала кому-нибудь другому, а не Джулиану, я бы в ярости отшвырнула ее.

Сто лет войны и напрасно пролитой крови.

Как это изменить?

В кои-то веки я начинаю полагаться на умение Мэйвена интриговать и манипулировать. Может быть, он сумеет выбраться, найти какой-то способ, который казался немыслимым всем его предшественникам.

13. Мэра

Проходит неделя, прежде чем я вновь покидаю свою комнату. Пусть даже книги подарены Мэйвеном и напоминают о его странной привязанности ко мне, я рада, что они есть. Они – мои единственные друзья в этом месте. И я не расстаюсь с ними, как и с обрывком вышивки Гизы.

Страницы мелькают вместе с днями. Я двигаюсь назад во времени, путешествуя среди сюжетов, которые кажутся все менее и менее вероятными. Триста лет правления Калоров, три века господства Серебряных лордов – это мир, который мне знаком. Но чем дальше я забираюсь, тем непонятнее становится история.

Письменные свидетельства о так называемом периоде Реформации немногочисленны, хотя большинство ученых сходятся на том, что он начался примерно в 1500 г. до н. э. по современному календарю Норты. Большинство документов, относящихся к периоду Реформации, а также Бедствий, постигших континент, почти полностью уничтожены, или утрачены, или не поддаются расшифровке. Исследователи тщательно изучают найденные свидетельства прошлого, которые хранятся в Королевской академии в Дельфи, а также в аналогичных учреждениях в соседних королевствах. Сами по себе Бедствия изучаются уже давно, в том числе с опорой на археологические находки и мифологию. В настоящее время многие полагают, что сочетание мировой войны, геологических катаклизмов, климатических изменений и прочих природных катастроф привело к почти полному исчезновению человеческой расы.

Самые ранние из обнаруженных и поддающихся переводу свидетельств датируются примерно 950 г. до н. э., однако точное время установить не удается. Один из этих документов, «Дело Барра Рамблера», представляет собой неполный отчет о следствии над неким вором в заново отстроенном Дельфи. Барра обвинили в том, что он украл у соседа фургон. Во время следствия Барр якобы разорвал свои цепи, «как будто они были сплетены из прутиков» и сбежал, несмотря на охрану. Это считается первым упоминанием о Серебряном, проявившем свою способность. До нынешнего дня Дом Рамбоса возводит происхождение сильноруков к этому человеку. Впрочем, данное предположение опровергается другим судебным документом, под названием «Суд над Хиллменом, Трайентом и Дэвидсом», где речь идет о последующем убийстве тремя жителями Дельфи Барра Рамблера, у которого, как отмечено, не было детей. Этих трех человек оправдали, а затем жители Дельфи восхвалили их за то, что они «уничтожили скверну» (Записи и документы Дельфи, т. 1).

Случай с Барром Рамблером не был единичным. Во многих ранних записях и отчетах мы находим упоминания о преследовании возникающей расы сверходаренных людей с серебряной кровью. Большинство из них объединились ради собственной безопасности, основав поселения за пределами Красных городов. Период Реформации завершился подъемом Серебряных сообществ. Некоторые продолжали союзничать с Красными городами, но большинство в конце концов взяли верх над своими противниками.

Красные преследовали Серебряных! Какая смехотворная мысль. Какая глупая. Я всю жизнь провела, зная, что они боги, а мы твари. Я даже вообразить не могу мир, в котором положение вещей было бы другим.

Но это книги Джулиана. Он считал их достойными изучения. И все-таки я слишком взволнована, чтобы продолжать; я возвращаюсь к более поздним эпохам. Новая эра, короли из Дома Калора. Имена и названия, которые я знаю, цивилизация, которая мне понятна.

В один прекрасный день я получаю новую одежду – проще обычного. Удобную, сшитую не ради красоты, а ради пользы. Первый намек на то, что что-то не так. Я похожа на сотрудника безопасности. Просторные брюки, черная куртка, скудно украшенная крошечными завитками рубиновых бусин, необыкновенно удобные ботики. Начищенные, но поношенные, без высоких каблуков, не слишком тесные. Достаточно просторные, чтобы в них уместились кандалы на лодыжках. Браслеты на запястьях, как обычно, прикрыты перчатками. Подбитыми мехом. Для улицы. У меня подскакивает сердце. Никогда еще я так не радовалась перчаткам.

– Мы выйдем наружу? – едва дыша, спрашиваю я у Кошки. Я и забыла, как хорошо она умеет игнорировать мои вопросы. Разумеется, она смотрит прямо перед собой, выводя меня из моей роскошной камеры. Клевер проще читать. Подергивающиеся губы и прищуренные зеленые глаза служат достаточным подтверждением. Не говоря о том, что они обе в теплых куртках и перчатках, хотя и резиновых, для защиты от электричества, которым я больше не владею.

«Наружу». За то время, что я сижу здесь, мне удавалось максимум ощутить сквозняк из открытого окна. Тогда, стоя на дворцовой лестнице, я думала, что Мэйвен собирается казнить меня, поэтому, естественно, моя голова была занята другими вещами. А теперь я жалею, что не запомнила холодный ноябрьский воздух, резкий ветер, предвещающий зиму. Я так спешу, что чуть не обгоняю Арвенов. Они живо дергают меня обратно и заставляют идти с той же скоростью. Это доводящий до бешенства спуск, по хорошо знакомым лестницам и коридорам.

Я ощущаю привычное давление и оборачиваюсь. К нам присоединяются Яйцеголовый и Трио, замыкая шествие. Они шагают в ногу с Кошкой и Клевером. Мы движемся к дворцовой передней, выходящей на Площадь Цезаря.

Радостное волнение гаснет так же быстро, как и появилось.

Меня начинает грызть страх. Я пыталась манипулировать Мэйвеном, заставляя его делать крупные ошибки, сомневаться, сжигать последние мосты. Но, возможно, я потерпела поражение. Возможно, сейчас он меня убьет.

Я сосредотачиваюсь на стуке ботинок по мраморному полу. На чем-то надежном. Мои руки в перчатках сжимаются в кулаки, умоляя об искре. Но напрасно.

Дворец кажется странно пустым, еще безлюднее обычного. Двери плотно закрыты. Слуги снуют по комнатам, которые пока не заперты, быстро и тихо, как мыши. Они набрасывают белые покрывала на мебель, скульптуры и картины, словно окутывая их погребальными пеленами. Охраны мало, придворных еще меньше. Те, кого мы встречаем, молоды и полны удивления. Я узнаю их дома и цвета и вижу на лицах откровенный страх. Все одеты, как я. В этой одежде удобно что-то делать на морозе. Удобно двигаться.

– Куда все собираются? – спрашиваю я пустоту, потому что никто не ответит.

Клевер с силой тянет меня за волосы, заставляя смотреть вперед. Мне не больно, но сам поступок удивителен. Она никогда со мной так не обращается, разве что я подам серьезный повод.

Я лихорадочно перебираю варианты. Это эвакуация? Алая гвардия предприняла еще одну атаку на Археон? Или восставшие кланы вернулись, чтобы закончить начатое? Нет, ни то ни другое. Слишком спокойно. Мы ни от чего не бежим.

Когда мы пересекаем переднюю, я делаю глубокий вдох и смотрю вокруг. Мрамор под ногами, люстры над головой, высокие сверкающие зеркала и позолоченные портреты королевских предков на стенах с обеих сторон. Красно-черные знамена. Серебро, золото, хрусталь. Такое ощущение, что всё это сейчас свалится и раздавит меня. Страх ползет по моему позвоночнику, когда двери впереди распахиваются. Два полотнища из железа и стекла, на гигантских петлях. Порыв холодного воздуха охватывает меня, так что глаза слезятся.

Над белым сквером ярко сияет зимнее солнце, и я на мгновение слепну. Я быстро моргаю, пытаясь привыкнуть к свету. Не хочу пропустить ни секунды. Мир снаружи постепенно перестает расплываться. На крыше дворца и на зданиях, окружающих площадь Цезаря, толстым слоем лежит снег. Солдаты выстроились с обеих сторон дворцовой лестницы безупречными, аккуратными рядами. Арвены ведут меня сквозь двойную шеренгу солдат, мимо их ружей, мундиров, немигающих глаз. Я оборачиваюсь на ходу, чтобы посмотреть через плечо, и бросаю беглый взгляд на роскошный светлый массив Дворца Белого огня. На крыше виднеются силуэты. Офицеры в черной форме, солдаты в дымчато-серой. Даже снизу их винтовки отчетливо вырисовываются на фоне холодного синего неба. И это только те охранники, которых я замечаю. Другие наверняка патрулируют стены, охраняют ворота, таятся в укрытии, готовые защищать это проклятое место. Возможно, целые сотни людей, которых держат тут за верность и смертоносные способности. Мы пересекаем площадь одни, непонятно зачем. Что происходит?

Я узнаю здания, мимо которых мы проходим. Королевский суд, круглое строение с гладкими мраморными стенами, спиральными колоннами и хрустальной крышей. Им не пользовались со времен коронации Мэйвена. Это символ власти – огромный зал, достаточно большой, чтобы вместить Высокие Дома с их приближенными, а заодно и самых значимых Серебряных горожан. Я никогда не бывала внутри. Надеюсь, что и не буду. Под этим куполом проходят заседания, на которых создаются и с жестокой эффективностью воплощаются законы Серебряных. По сравнению с арками и хрустальными лабиринтами суда Казначейство выглядит тускло. Стены сложены из мраморных блоков – интересно, сколько карьеров опустошила эта постройка. И никаких окон. Казначейство похоже на каменную глыбу среди скульптур. Где-то там хранится богатство Норты, которое охраняют тщательнее, чем короля – оно заперто в сокровищницах, вырубленных в камне глубоко под площадью Цезаря.

– Сюда, – буркает Клевер и тянет меня к Казначейству.

– Зачем? – спрашиваю я, и снова никто не отвечает.

Сердце начинает биться чаще, стуча о ребра, и я изо всех сил стараюсь дышать ровно. Каждый глоток холодного воздуха сродни тиканью часов, мерно отсчитывающих секунды до того момента, когда меня проглотит бездна.

Двери здесь толстые, толще тех, что я видела в тюрьме Коррос. Они открываются широко, как зевающий рот. По бокам стоят охранники в фиолетовой форме. В Казначействе нет большого вестибюля, в отличие от прочих Серебряных зданий, в которых я бывала. За дверью – просто длинный белый коридор, который изгибается и пологой спиралью неуклонно уходит вниз. Стража стоит по стойке смирно через каждые десять метров, выделяясь на фоне чисто-белого камня. Понятия не имею, где хранилища и куда я иду.

Пройдя ровно шестьсот шагов, мы останавливаемся перед очередным охранником.

Не говоря ни слова, он отходит вбок и касается пальцами стены. Он нажимает – и мраморная плита уходит в глубину на фут. Появляются очертания двери. Она легко отъезжает под его прикосновением, образуя метровую щель в камне. Солдат при этом вовсе не напрягается. «Сильнорук», – догадываюсь я.

Камень толст и тяжел. Мой страх утраивается, и я усиленно сглатываю, чувствуя, что руки в перчатках начинают потеть. Похоже, Мэйвен решил устроить мне настоящее заточение.

Кошка и Клевер тянут меня вперед, но я упираюсь ногами и напрягаю все мышцы.

– Нет! – кричу я, толкая Кошку плечом.

Та ворчит, но не останавливается и продолжает напирать. Клевер хватает меня поперек тела и отрывает от пола.

– Я не пойду вниз!

Понятия не имею, какую карту разыграть, какую маску надеть. Надо плакать? Умолять? Вести себя как королева мятежников, какой они меня считают? Что мне поможет? Страх берет верх над здравым смыслом. Я хватаю воздух, как утопающая.

– Пожалуйста, я не хочу, не хочу…

Я брыкаюсь, пытаясь опрокинуть Клевер, но она сильнее, чем я думала. Яйцеголовый перехватывает мои ноги и даже не обращает внимания на боль, когда каблук врезается ему в челюсть. Они несут меня, как мебель, ничего не замечая.

Изогнувшись, я успеваю заметить охранника Казначейства – в ту секунду, когда дверь за нами закрывается. Он беспечно напевает себе под нос. Еще один рабочий день. Я заставляю себя смотреть вперед, какая бы судьба ни ждала меня в этих белых недрах.

Хранилище пусто, коридор изгибается штопором. Чем ниже, тем круче. Стены голы. Ни приметных знаков, ни даже щелей между камнями. Стражей тоже нет. Только свет над головой и камень вокруг.

– Ну пожалуйста… – мой голос эхом отдается в тишине, вместо с лихорадочным стуком сердца.

Я смотрю в потолок, мечтая, чтобы все это оказалось сном.

Когда они выпускают меня, я ударяюсь об пол и ахаю. А потом побыстрее поднимаюсь на ноги. Стоя вот так, с оскаленными зубами и сжатыми кулаками, я готова к бою. Пускай я проиграю, но я не намерена остаться здесь, не вышибив кому-нибудь зубы.

Арвены отступают, держась плечо к плечу. Лица у них равнодушные. Без тени интереса. Они смотрят поверх моей головы.

Я разворачиваюсь и вижу… не очередную пустую стену, а извилистую платформу. Недавно построенную, соединенную с другими коридорами, хранилищами, потайными ходами. За ней – рельсы.

Прежде чем мой мозг успевает соединить все точки, прежде чем в моем сознании успевает зазвучать легкий радостный шепот, слышится голос Мэйвена, и надежда разлетается на куски.

– Не забегай вперед.

Мэйвен стоит на платформе, слева, и ждет. Вокруг него – Стража. Там же Эванжелина и Птолемус. Все одеты, как я. Масса меха, чтобы не замерзнуть. Оба Самоса – в роскошных черных соболях.

Мэйвен делает шаг ко мне и улыбается с волчьей уверенностью.

– Алая гвардия – не единственная, кто умеет строить поезда.

Подземка Алой гвардии гремела, сыпала искрами, была сплошь покрыта ржавчиной. Просто жестянка, которая грозила развалиться на ходу. И все-таки я предпочитаю ее этой блестящей штуковине.

– Разумеется, идею мне подали твои друзья, – говорит Мэйвен с плюшевого сиденья напротив.

Он нежится, гордясь собой. Нет и следа душевных ран. Они тщательно скрыты от глаз – то ли временно отодвинуты, то ли забыты.

Я подавляю желание свернуться клубочком. Обе мои ноги надежно стоят на полу. Если что-то пойдет не так, я должна быть готова к бегству. Как и во дворце, я внимательно осматриваюсь, ища что-нибудь полезное. И ничего не нахожу. Окон нет, в обоих концах вагона стоят Стражи и Арвены. Поезд обставлен как салон – тут есть картины, обитые тканью стулья, мягкие кушетки, даже хрустальные люстры, которые позвякивают от движения поезда. Но, как всегда у Серебряных, я вижу изъяны. Краска едва успела высохнуть. Я чувствую ее запах. Поезд совсем новенький, неопробованный. Взгляд Эванжелины, на другом конце вагона, перебегает туда-сюда, выдавая попытку казаться спокойной. Поезд тревожит ее. Держу пари, она ощущает стремительное движение всех его частей. К этому нелегко привыкнуть. Я никогда не могла – сидя в подземке или «Черном бегуне», я постоянно чувствовала пульс механизмов. Я привыкла ощущать течение электрической крови – а Эванжелина, видимо, чувствует металлические вены.

Брат сидит рядом и гневно смотрит на меня. Он слегка ерзает, касаясь плеча Эванжелины. Каждый раз мучительное выражение лица у нее слабеет: присутствие Птолемуса ее успокаивает. Полагаю, они достаточно могучи, чтобы пережить град шрапнели, если этот новый поезд взорвется.

– Они сумели удрать из Чаши костей, воспользовавшись древней дорогой, ведущей к Наэрси, прежде чем даже я успел туда добраться. Я решил, что было бы неплохо устроить путь отступления и для себя, – продолжает Мэйвен, барабаня пальцами по коленке. – Никогда не знаешь, что в следующий раз выдумает мой братец в попытке меня свергнуть. Лучше уж приготовиться.

– И от чего ты бежишь сейчас? – негромко спрашиваю я, стараясь не повышать голос.

Он жмет плечами и смеется.

– Не хмурься, Мэра. Я оказываю нам обоим услугу.

Ухмыляясь, он откидывается на спинку кресла и кладет ноги на сиденье рядом со мной. Я морщу нос и отодвигаюсь.

– Терпеть тюрьму Белого огня можно лишь некоторое время.

«Тюрьму». Я проглатываю колкий ответ, заставляя себя подыграть. «Ты понятия не имеешь, что такое тюрьма, Мэйвен».

Поскольку окон нет и невозможно сориентироваться, я понятия не имею, куда мы направляемся и как далеко способна заехать эта адская машина. Уж точно она движется так же быстро, как подземка, если не быстрее. Сомневаюсь, что мы едем на юг, к Наэрси, разрушенному городу, который ныне покинут даже Алой гвардией. Мэйвен старательно уничтожил туннели после атаки на Археон.

Он не мешает мне думать, наблюдая, как я угадываю происходящее вокруг. Мэйвен знает, что для целой картинки недостает фрагментов. И все-таки он не пресекает моих попыток – и не дает больше никаких объяснений.

Минуты текут, и я вновь сосредотачиваюсь на Птолемусе. Моя ненависть к нему лишь выросла за последние несколько месяцев. Он убил моего брата. Лишил Шейда жизни. И он поступил бы так со всеми, кого я люблю, будь у него шанс. В кои-то веки Птолемус без своей чешуйчатой брони. Он кажется меньше, слабее, уязвимее. Я представляю, как перерезаю ему горло и пачкаю свежевыкрашенные стены поезда Серебряной кровью.

– Тебя что-то интересует? – рычит Птолемус, перехватив мой взгляд.

– Да пусть смотрит, – говорит Эванжелина. Она откидывается на спинку и наклоняет голову, не сводя с меня глаз. – Больше она ни на что не способна.

– Увидим, – буркаю я.

Мои руки, сложенные на коленях, подергиваются.

Мэйвен щелкает языком и с упреком произносит:

– Дамы.

Не ответив, Эванжелина отводит взгляд и смотрит на стены, на пол, на потолок. Птолемус тоже. Они чувствуют что-то, чего не ощущаю я. И тут поезд начинает замедлять ход – все его шестеренки оглушительно визжат.

– Почти приехали, – говорит Мэйвен, встает и предлагает мне руку.

На мгновение я задумываюсь, не откусить ли ему пальцы. А затем кладу свою руку сверху, игнорируя ползущие по телу мурашки. Когда я поднимаюсь, большой палец Мэйвена касается выпуклого края оков под перчаткой. Ясное напоминание о его власти надо мной. Не выдержав, я вырываюсь и складываю руки на груди, чтобы отгородиться от него. Ясные глаза Мэйвена темнеют, и он повторяет мой жест.

Поезд останавливается так плавно, что я едва это замечаю. Зато замечают Арвены – они торопливо подходят и с раздражающей фамильярностью окружают меня. По крайней мере, я не в цепях и не на поводке.

Стражи становятся вокруг Мэйвена, как Арвены вокруг меня – их пламенные плащи и черные маски угрожающи, как всегда. Задавая темп, Мэйвен пересекает вагон. Эванжелина и Птолемус следуют за ним, а мы с Арвенами пристраиваемся в хвост этой странной процессии. Мы выходим в тамбур, соединяющий один вагон с другим. Еще одна дверь, еще один пышно обставленный салон – на сей раз столовая. Окон по-прежнему нет. И никаких намеков на то, где мы.

В следующем тамбуре дверь открывается не впереди, а справа. Первыми выходят Стражи и исчезают, за ними идет Мэйвен, потом остальные. Мы оказываемся на платформе, залитой резким верхним светом. Здесь удивительно чисто – несомненно, она тоже выстроена недавно, – но воздух кажется влажным. Несмотря на безупречный порядок на пустой платформе, где-то что-то капает, отдаваясь эхом. Я смотрю на рельсы справа и слева. С обеих сторон они уходят в темноту. Это еще не конец пути. Я содрогаюсь при мысли о том, каких успехов Мэйвен добился за считаные месяцы.

Мы идем вверх по лестнице. Я не возражаю против долгого подъема, памятуя о том, как глубоко пришлось спускаться. Поэтому я удивляюсь, когда лестница внезапно заканчивается дверью, сделанной из арматурной стали, – зловещий намек на то, что может крыться за ней. Страж хватается за колесо замка и с натугой поворачивает его. Раздается стон огромного механизма. Эванжелина и Птолемус даже пальцем не шевелят, чтобы помочь. Как и я, они наблюдают с едва прикрытым восхищением. Сомневаюсь, что они знают больше моего. Очень странно – для членов клана, который так тесно связан с королем.

Когда дверь открывается, снаружи льется солнечный свет. Сплошь серые и синие тона. Сухие деревья, с похожими на вены ветками, тянутся в ясное зимнее небо. Когда мы выходим из бункера, я делаю глубокий вдох. Сосны, острый морозный воздух. Мы стоим на поляне, окруженной хвойными деревьями и обнаженными дубами. Подо мной, прикрытая несколькими сантиметрами снега, твердая промерзшая земля. У меня начинают зябнуть пальцы на ногах.

Я упираюсь пятками, чтобы еще немножко подышать лесным воздухом. Арвены тянут меня дальше, заставляя скользить. Я не сопротивляюсь, просто старательно торможу их, одновременно крутя головой по сторонам. Я пытаюсь сориентироваться. Судя по солнцу, которое начинает заходить, север – впереди.

На тропинке впереди ждут четыре военных транспорта, начищенных до неестественного блеска. Моторы гудят в ожидании, и пар поднимается клубами в воздух. Нетрудно догадаться, который из них предназначен для Мэйвена. На бортах самого грандиозного транспорта изображен Пламенеющий венец – алый, черный, серебряный. Эта машина возвышается над землей на полметра, у нее массивные колеса и, несомненно, бронированный корпус. Пуленепробиваемый, огнеустойчивый… смерть не пройдет. Всё, чтобы защитить мальчика-короля.

Мэйвен без колебаний лезет внутрь. Плащ развевается у него за спиной. К моему облегчению, Арвены не тащат меня следом за ним. Мы забираемся в другой транспорт, без всяких опознавательных знаков. Ныряя внутрь и в последний раз бросив взгляд на ясное небо, я замечаю, что Эванжелина и Птолемус шагают к собственному транспорту. Черно-серебряному, покрытому шипами. Эванжелина, скорее всего, сама его украсила.

Яйцеголовый захлопывает за собой дверь, заперев меня в чреве транспорта с четырьмя Арвенами, и машина трогается. За рулем сидит солдат, рядом с ним – Страж. Я покоряюсь очередному путешествию, в тесном соседстве с моими тюремщиками.

По крайней мере, в транспорте есть окна. Я смотрю, стараясь не мигать, пока мы катим через мучительно знакомый лес. Когда мы подъезжаем к реке, вдоль которой бежит широкая дорога, у меня в груди вспыхивает тоскливая боль.

Это Столичная река. Моя река. Мы едем на север, по Королевской дороге. Если бы меня выкинули из транспорта прямо сейчас, оставили в пыли, я легко нашла бы дорогу домой. При этой мысли на глазах выступают слезы. Какую цену я заплатила бы ради возможности вернуться в Подпоры?

Но там никого нет. Никого, кто мне дорог. Мои друзья и родные ушли, они далеко, под защитой. Дом перестал быть местом, где мы родились. Дом – там, где безопасно. Надеюсь.

Я подскакиваю, когда к нам присоединяются другие транспорты. Армейские, с изображением черного меча на боку. Я насчитываю штук десять, и вдалеке еще тянутся другие. В них виднеются Серебряные солдаты, иногда внизу, иногда на крыше, на специальных сиденьях. Все начеку и готовы действовать. Арвенов не удивляет это пополнение. Они знали, что так будет.

Королевская дорога вьется сквозь стоящие на берегу реки поселки. Красные поселки. Мы слишком далеко к югу, чтобы миновать Подпоры, но моего радостного волнения это не уменьшает. Показываются кирпичные мельницы, которые стоят на отмелях. Мы устремляемся к ним и въезжаем в предместье оживленного городка. Как бы мне ни хотелось увидеть побольше, я надеюсь, что мы не остановимся здесь. Надеюсь, Мэйвен минует этот городок без разрушений.

В целом мое желание исполняется. Транспорты замедляют ход, но не останавливаются – угрожающе блестя, они катят через городскую площадь. На улицах стоят толпы, люди машут руками. Они приветствуют короля, выкрикивают его имя, вытягивают шеи, чтобы увидеть и быть увиденными. Торговцы, рабочие, старые, молодые – сотни людей давят друг друга, пытаясь побольше разглядеть. Я ожидаю увидеть сотрудников безопасности, которые толкают их, заставляя изображать бурную радость. Я откидываюсь на спинку, не желая, чтобы меня заметили. Их и так уже вынудили смотреть, как я сижу рядом с Мэйвеном. Не хочу подливать масла в огонь. К моему облегчению, никто не выставляет меня напоказ. Я рассматриваю собственные руки, надеясь, что мы минуем городок поскорее. Во дворце, когда я редко видела Мэйвена – и знала, что он за человек, – нетрудно было забыть, что почти вся страна у него в руках. Огромные усилия, направленные на то, чтобы восстановить людей против Алой гвардии и врагов короны, кажется, принесли свои плоды. Здешние Красные верят в то, что говорит Мэйвен, ну или у них нет возможности с этим бороться. Не знаю, что хуже.

Городок тает позади, а приветственные крики по-прежнему отдаются у меня в ушах. Для Мэйвена всё это – очередной пункт задуманного им плана.

Мы, очевидно, где-то за Новым городом, это ясно. Никакого смога не видно. И поместий тоже нет. Я помню, как миновала их во время своего первого путешествия на юг, когда притворялась Мэриэной. Мы плыли вниз по реке, от Замка Солнца, до Археона, вдоль деревень, городов и фамильных особняков, принадлежащих Высоким Домам. Я пытаюсь припомнить карту, которую показывал мне Джулиан, но лишь зарабатываю головную боль.

Солнце опускается еще ниже, когда наша процессия, миновав очередной ликующий городок, сворачивает и, не теряя равнения, катит по другой дороге. На запад. Я пытаюсь подавить растущую в душе грусть. Север зовет меня, манит, пусть даже я не могу туда отправиться. Знакомые места уходят все дальше и дальше.

Я пытаюсь не растеряться. Запад – это Железная дорога. Путь к Озерному краю и Чоку. Запад – символ войны и разрушения.

Яйцеголовый и Трио не особо позволяют мне шевелиться, так что приходится вытягивать шею, чтобы видеть. Когда мы проезжаем через несколько ворот, я прикусываю губу, пытаясь разглядеть какой-нибудь знак или эмблему. Но ничего нет, только полосы кованого железа, увитые необыкновенно ярким зеленым плющом. Не по сезону.

Я вижу величественное поместье в дальнем конце подъездной аллеи, вдоль которой тянутся безупречные живые изгороди. Мы высаживаемся на просторной каменной площадке. Конвой окружает нас, и все транспорты останавливаются, образовав дугу. Здесь нет зевак, только охрана, которая уже ждет снаружи. Арвены движутся быстро и выводят меня из транспорта.

Я смотрю на прелестный краснокирпичный дом с белой отделкой, многочисленные блестящие окна, украшенные висячими цветочными ящиками, колонны, затейливые балконы – и гигантское дерево, которое растет прямо посреди дома. Его ветви нависают над остроконечной крышей, гармонируя со всей постройкой. Нет ни веточки, ни листика, которые выглядели бы неуместно. Безупречная живая скульптура. Кажется, это магнолия, судя по белым цветам и сладкому запаху. На мгновение я забываю, что сейчас зима.

– Добро пожаловать, ваше величество.

Голос незнакомый.

Девушка примерно моих лет, но высокая, стройная, с кожей как снег (которого здесь нет и в помине), выходит из одного из транспортов, которые присоединились к нам по дороге. Она грациозно проходит мимо меня и кланяется Мэйвену, который вылезает из своего транспорта. Я сразу узнаю ее.

Герон Велле. Когда-то она участвовала в Выборе королевы и заставляла расти могучие деревья, под восторженные возгласы своего семейства. Как многие другие, она надеялась стать королевской невестой и выйти за Кэла. Теперь она стоит с опущенными глазами в ожидании распоряжений Мэйвена и плотнее запахивает на себе золотисто-зеленое пальто, защищаясь от холода и от взгляда короля.

Это один из немногих Домов, которые я знала до того, как меня вынудили войти в мир Серебряных. Отец Герон управляет областью, в которой я родилась. Я часто видела, как лодка губернатора Велле, украшенная зелеными флагами, плывет по реке, и махала ей вместе с другими глупыми детьми.

Мэйвен не торопится – он натягивает перчатки, хотя ему предстоит всего лишь дойти до дома. Простая корона в его черных кудрях отражает меркнущий вечерний свет и переливается от каждого движения алым и золотым.

– Очаровательный дом, Герон, – говорит он тоном светской беседы.

В его устах это звучит зловеще. Как угроза.

Когда я подхожу ближе, Герон удостаивает меня одним-единственным взглядом. И сверх того я эту девицу не интересую. Она похожа на птицу, но ее угловатые черты выглядят изящно. Резкая красота. Я думала, что глаза у нее зеленые, как всё остальное, связанное с семьей Велле. Но они ярко-синие, оттененные фарфоровой кожей и каштановыми волосами.

Остальные пассажиры тоже покидают транспорты. Становится еще больше цветов, домов, солдат и охраны. Я замечаю среди них Самсона – у него такой дурацкий вид в синей меховой шубе. В этом наряде он кажется еще бледнее обычного – белобрысая кровожадная сосулька. Остальные расступаются, когда он крадучись подходит к Мэйвену.

Я могу насчитать тут несколько десятков придворных. Не факт, что даже губернаторский особняк способен вместить нас всех.

Мэйвен приветствует Самсона кивком и быстро шагает к красивой лестнице, ведущей в дом. Герон устремляется за ним, и Стражи тоже, обычной компанией. Все остальные идут следом, словно их тянет незримая нить.

Из позолоченных дубовых дверей, кланяясь на ходу, торопливо выходит человек, который может быть только губернатором. Он выглядит тускло по сравнению со своим домом, ничуть не примечательно – у него безвольный подбородок, бесцветные волосы, среднее сложение. Заурядную внешность кое-как искупает одежда: начищенные ботинки, мягчайшие кожаные брюки, пиджак из расшитой парчи, украшенный по вороту и по швам сверкающими изумрудами. Однако все это – ничто по сравнению со старинным медальоном на шее у губернатора. При каждом шаге он подскакивает на груди. Драгоценными камнями на нем выложена эмблема – дерево, охраняющее дом.

– Ваше величество, я не в силах выразить, как мы рады, – выговаривает Велле, кланяясь в последний раз. Мэйвен растягивает губы в тонкой улыбке – это зрелище его забавляет. – Такая честь – первыми принимать вас во время коронационной поездки…

Меня мутит от отвращения. Я живо представляю, как разъезжаю по стране, всегда в нескольких шагах от Мэйвена, готовая приблизиться по первому зову. На экране, перед камерами это унизительно… а каково будет лично? Перед толпами, вроде той, что мы видели в городе? Я, скорее всего, не переживу. Пожалуй, я предпочла бы тюрьму во Дворце Белого огня.

Мэйвен жмет губернатору руку, и его улыбка вполне может сойти за искреннюю. Надо отдать ему должное, он отличный притворщик.

– Конечно, Сайрус, я бы не мог найти лучшего места для первой остановки. Герон так высоко вас ценит, – говорит он, жестом подзывая ее.

Девушка быстро подходит и бросает взгляд на отца. На их лицах я читаю облегчение. Как и все, что делает Мэйвен, присутствие Герон – тщательно спланированная манипуляция. И намек.

– Зайдем? – спрашивает Мэйвен, указав на дом.

Он трогается с места, вынуждая остальных следовать за ним. Губернатор торопливо догоняет его, по крайней мере, стараясь делать вид, что он тут над чем-то властен.

Внутри целые толпы Красных слуг, в лучших ливреях и начищенных ботинках, стоят вдоль стен, не отрывая глаз от пола. Никто не смотрит на меня, и я стараюсь не привлекать внимания. Вместо этого я разглядываю губернаторский особняк. Я ожидала увидеть здесь искусство зеленых – и не разочаровалась. В передней полно самых разных цветов – они растут в хрустальных вазах, нарисованы на стенах, вылеплены на потолке, сделаны из стекла, выложены каменной мозаикой на полу. Запах, вместо того чтобы ошеломлять, опьяняет, успокаивая с каждым вдохом. Я глубоко дышу, позволяя себе хоть какое-то удовольствие.

Другие члены Дома Велле ждут внизу, чтобы приветствовать короля; они торопливо кланяются, приседают, хвалят всё, от законов Мэйвена до его ботинок. Пока он это выслушивает, к нам присоединяется Эванжелина, уже сбросившая свои меха на руки какому-то бедному слуге.

Я напрягаюсь, когда она останавливается рядом со мной. Зелень отражается в ее наряде, придавая Эванжелине болезненный вид. Я вдруг понимаю, что Воло Самоса здесь нет. Он обычно маячит между ней и Мэйвеном на всех подобных мероприятиях, чтобы вмешаться, когда его дочь готова вспыхнуть. Но сейчас отца Эванжелины нет.

Эванжелина молчит и смотрит Мэйвену в спину. Я наблюдаю, как она наблюдает за ним. Она сжимает кулак, когда губернатор наклоняется, чтобы что-то шепнуть Мэйвену на ухо. Затем он подзывает одного из Серебряных, высокую худую женщину с угольно-черными волосами, резкими скулами и кожей цвета охры. Если она тоже из Дома Велле, то совсем не похожа на остальных. На ней ни лоскутка зеленого. Одежда у нее серо-синяя. Женщина сдержанно кланяется, не сводя глаз Мэйвена. Его лицо меняется, улыбка на мгновение делается шире. Он что-то бормочет в ответ, радостно кивая. До меня доносится одно-единственное слово: «Сейчас».

Губернатор и женщина повинуются. Они уходят вместе, сопутствуемые Стражами. Я бросаю взгляд на Арвенов, гадая, не пора ли и нам идти, но они не двигаются с места.

Эванжелина тоже. Почему-то она сутулится и заметно расслабляется. Словно спало какое-то бремя.

– Перестань на меня пялиться, – сердито говорит она, прервав мои наблюдения.

Я опускаю голову, оставив ее победительницей в этой маленькой, незначительной стычке. Но я продолжаю размышлять. «Что она знает? Что видит и чего не вижу я?»

Когда Арвены ведут меня прочь, в ту комнату, которая сегодня будет служить мне темницей, я чувствую, как сжимается сердце. Книги Джулиана остались в Археоне. Ничто сегодня меня не утешит.

14. Мэра

До плена я провела несколько месяцев, путешествуя по стране, прячась от охотников Мэйвена и вербуя новокровок. Я спала на земляном полу, ела то, что удавалось стащить, целыми днями ничего не чувствовала – или чувствовала слишком много, изо всех сил стараясь опередить своих демонов. Я плохо справлялась со стрессом. Отстранилась от друзей, от родных, от близких. От тех, кто пытался помочь или понять. Конечно, я об этом сожалею. Конечно, мне хотелось бы вернуться в Ущелье, к Кэлу, Килорну, Фарли и Шейду. Я бы все сделала по-другому. Я сама стала бы другой.

К сожалению, ни Серебряные, ни новокровки не умеют менять прошлое. Мои ошибки нельзя отменить, забыть, игнорировать. Но я могу искупить свою вину. Могу что-то сделать сейчас.

Я повидала Норту, но как изгнанница. Из тени. Видеть ее, находясь рядом с Мэйвеном, в составе его внушительной свиты, – совсем иное ощущение. Как день и ночь. Я дрожу в своем пальто, сцепив руки для тепла. Сокрушительная мощь Арвенов и мои оковы делают меня более чувствительной к низкой температуре. Как бы я его ни ненавидела, я невольно подхожу ближе к Мэйвену, хотя бы для того чтобы погреться. Эванжелина, стоя с другой стороны, поступает наоборот и сохраняет дистанцию. Она больше сосредоточена на губернаторе Велле, чем на короле, и время от времени что-то ему говорит – достаточно тихо, чтобы не прерывать речь Мэйвена.

– Я польщен вашим гостеприимством, а равно и той поддержкой, которую вы оказали молодому неопытному королю.

Голос Мэйвена разлетается, усиленный микрофонами и динамиками. Он не читает по бумажке и как будто поддерживает зрительный контакт со всеми, кто собрался на площади под балконом. Как всегда, даже выбор места – ловкая манипуляция. Мы стоим над сотнями людей и смотрим вниз, вознесенные над простыми смертными. Жители Арборуса, столицы региона, где правит губернатор Велле, глядят снизу вверх, задрав головы, так что мне становится не по себе. Красные толкаются, споря за местечко получше. Их нетрудно заметить – они стоят кучками, в разнородных обносках, с порозовевшими от холода лицами, в то время как Серебряные сидят, кутаясь в меха. Сотрудники безопасности в черной форме в толпе бдят, как и Стражи, стоящие на балконе и на соседних крышах.

– Я надеюсь, что эта поездка позволит мне не только повидать свое королевство, но и как следует узнать вас. Ваши нужды. Надежды. Страхи. Потому что я боюсь.

По толпе внизу проносится шепот, как и среди собравшихся на балконе. Даже Эванжелина искоса взглядывает на Мэйвена. Над белым воротником меховой накидки виднеются прищуренные глаза.

– Наше королевство – на грани катастрофы, оно грозит рухнуть под бременем войны и террора. Мой священный долг – помешать этому, спасти Норту от ужасов анархии, которые несет с собой Алая гвардия. Мы стольких потеряли – в Археоне, Корвиуме, Саммертоне. Среди них – мои отец и мать. Мятежники склонили на свою сторону моего родного брата. Но даже теперь я не одинок. У меня есть вы. У меня есть Норта, – он медленно вздыхает, и на щеке у него подергивается мускул. – И мы будем стоять плечо к плечу против врагов, которые пытаются уничтожить наши ценности, мы – Красные и Серебряные. Я не пожалею жизни, чтобы истребить Алую гвардию, всеми возможными способами.

Одобрительные возгласы снизу напоминают скрежет металла по металлу. Ужасный звук. Я сохраняю спокойное, нейтральное выражение лица. Оно служит мне не хуже щита.

С каждым днем речь Мэйвена становится тверже; он тщательно подбирает слова и пользуется ими, как оружием. Он не произносит слова «восстание» или «революция». Алая гвардия – всегда «террористы». «Убийцы». Противники наших ценностей, что бы это ни значило. В отличие от своих родителей, Мэйвен тщательно старается не оскорблять Красных. Мы бываем как в Серебряных поместьях, так и в Красных городах. Отчего-то Мэйвен везде чувствует себя как дома, его ничто не коробит. Мы даже навещаем одну из фабричных трущоб – место, которое я никогда не забуду. Я стараюсь не морщиться, когда мы идем по ветхому рабочему общежитию или вдыхаем грязный заводской воздух. Один лишь Мэйвен кажется невозмутимым – он улыбается рабочим с татуированными шеями. Он не прикрывает лицо, как Эванжелина, его не мутит от запаха, как остальных, включая меня. Он держится лучше, чем я ожидала. Мэйвен знает – в отличие от своих родителей, которые не понимали или отказывались понимать, – что привлечь Красных на сторону Серебряных значит победить.

В очередном Красном городе, на ступеньках Серебряного особняка, он мостит эту ужасную дорогу еще одним кирпичиком. На нас смотрит тысяча бедных фермеров, не смея верить, не смея надеяться. Даже я не понимаю, куда он клонит.

– Мой отец ввел Меры после страшного теракта, жертвой которой пало множество правительственных чиновников. Он пытался наказать Алую гвардию за ее преступления, но, к моему стыду, наказаны оказались вы.

В присутствии стольких людей он склоняет голову. Серебряный король, кланяющийся Красным. Мне приходится напомнить себе, что это Мэйвен. Он лжет.

– И сегодня я объявляю, что Меры отменены. Король был полон благих намерений… но тем не менее он совершил ошибку.

Мэйвен взглядывает на меня – лишь на секунду, но этого достаточно, чтобы я поняла: его интересует моя реакция.

Меры. Понижение призывного возраста до пятнадцати лет. Комендантский час. Смертная казнь за любое преступление. Всё, чтобы восстановить Красное население Норты против Алой гвардии. И вот Меры уничтожены в мгновение ока, за одно биение черного сердца Мэйвена. Я должна бы радоваться. Гордиться. Он делает это ради меня. В глубине души Мэйвен полагает, что я порадуюсь. Почувствую себя в безопасности. Но, глядя на Красных – на моих сородичей, – которые приветствуют своего угнетателя, я ощущаю только ужас. Опустив глаза, я вижу, что у меня трясутся руки.

Что он делает? Что он задумал?

Чтобы это выяснить, нужно как можно ближе подлететь к огню.

Мэйвен заканчивает выступление, пройдя через толпу. Он пожимает руки не только Серебряным, но и Красным. С легкостью проходит между ними. Стражи окружают короля, выстроившись ромбом. Самсон Мерандус неизменно за спиной у Мэйвена. Интересно, многие ли ощущают его прикосновение? Он гораздо верней, чем кто-либо, обнаружит потенциального убийцу. Мы с Эванжелиной тащимся следом, и с нами тоже охрана. Как всегда, я отказываюсь улыбаться, смотреть, прикасаться к кому-либо. Так безопаснее для всех.

Нас ждут транспорты – их моторы работают вхолостую. Затянутое облаками небо темнеет, и я чую снег. Наши охранники смыкают ряды, становясь теснее, чтобы король мог войти в транспорт, и я ускоряю шаг. Мое сердце бешено бьется, дыхание повисает белыми клубами в холодном воздухе.

– Мэйвен, – громко говорю я.

Несмотря на радостные крики толпы у нас за спиной, он слышит меня и замирает на подножке транспорта. Мэйвен поворачивается с текучей грацией, и длинный плащ распахивается, обнажая кроваво-красную подкладку. В отличие от остальных, Мэйвен не нуждается в мехах для тепла.

Я плотнее закутываюсь в пальто, хотя бы для того, чтобы чем-то занять свои нервные руки.

– Ты правда имел это в виду?

Самсон, стоя возле транспорта, сверлит меня глазами. Он не может прочесть мои мысли, пока я в оковах, но это не значит, что он бесполезен. Надеюсь, мое искреннее замешательство сыграет роль маски.

Я не питаю иллюзий в отношении Мэйвена. Я знаю его извращенную душу и то, что в ней кроются какие-то чувства ко мне. Он хочет от них избавиться, но никак не может. Когда Мэйвен подзывает меня, предлагая сесть в транспорт с ним, я ожидаю услышать фырканье или протестующие слова Эванжелины. Но та молча шагает прочь, к собственному транспорту. На холоде она сверкает не так ярко. Почти кажется человеком.

Арвены пытаются последовать за мной, однако Мэйвен останавливает их взглядом.

Королевский транспорт отличается от всех остальных, какие я видела. Водитель и охранник на переднем сиденье отделены от пассажиров стеклом, так что мы с Мэйвеном вдвоем в салоне. Стены и окна – толстые, пуленепробиваемые. Стражи тоже не садятся внутрь – они лезут прямо на корпус и занимают оборонительную позицию на каждом углу. Неприятное ощущение – знать, что Страж с ружьем торчит прямо надо мной. Но это далеко не так неприятно, как видеть короля, который сидит напротив, смотрит и ждет.

Он разглядывает мои руки, наблюдая, как я растираю замерзшие пальцы. И негромко спрашивает:

– Тебе холодно?

Я быстро подсовываю руки под себя, чтобы согреться. Транспорт трогается с места.

– Ты правда намерен это сделать? Отменить Меры?

– Ты думаешь, я стал бы лгать?

Я невольно издаю мрачный смешок. И жалею в глубине души, что нет ножа. Интересно, Мэйвен бы успел испепелить меня раньше, чем я бы перерезала ему горло?

– Ты? Ни за что!

Мэйвен усмехается и жмет плечами, поудобнее устраиваясь на плюшевом сиденье.

– Я говорил вполне искренне. Меры были ошибкой. Их введение принесло больше вреда, чем пользы.

– Красным? Или тебе?

– Им и мне. Хотя я бы поблагодарил отца, если бы мог. Полагаю, если я исправлю его ошибки, твои сородичи меня поддержат.

Холодная отстраненность в голосе Мэйвена, мягко говоря, пугает. Я понимаю, что ее причина – воспоминания об отце. Отравленные, лишенные любви и радости.

– Боюсь, у твоей Алой гвардии скоро останется мало сторонников. Я намерен прикончить ее, не развязывая очередную бессмысленную войну.

– Думаешь, достаточно бросить людям крохи, чтобы их успокоить? – рычу я, подбородком указывая на окно. До самого горизонта тянутся обнаженные зимние поля. – Какая прелесть, король вернул мне два года детства. Неважно, что в конце концов их все равно отнимут.

Его ухмылка делается еще шире.

– Ты так думаешь?

– Да. Так живет Норта. Так было всегда.

– Посмотрим.

Откинувшись на спинку, Мэйвен кладет ногу на сиденье рядом со мной. Он снимает корону и крутит ее в руках. Бронзовые и железные языки пламени переливаются в тусклом свете, отбрасывая блики на наши лица. Я медленно отодвигаюсь и забиваюсь в угол.

– Кажется, я преподал тебе жестокий урок, – говорит Мэйвен. – В прошлый раз ты многое упустила из виду и теперь никому не веришь. Ты постоянно наблюдаешь, собираешь сведения, которыми никогда не воспользуешься. Ты еще не поняла, куда мы направляемся? И зачем?

Я перевожу дух. Такое ощущение, что я снова в кабинете Джулиана и отвечаю урок по карте. Но ставки на сей раз намного выше.

– Мы на Железной дороге. Едем на северо-запад. В Корвиум.

У Мэйвена хватает наглости подмигнуть.

– Теплее.

– Мы не… – я быстро моргаю, пытаясь сообразить. Стремительно перебираю все фрагменты, которые копила день за днем. Обрывки новостей и сплетен. – Рокаста? Ты охотишься за Кэлом?

Мэйвен с довольным видом устраивается поудобнее.

– Ты узко мыслишь. Зачем мне тратить время, гоняясь за слухами о моем брате-изгнаннике? Я должен привести войну к концу и предотвратить мятеж.

– Закончить… войну?

– Ты сама сказала – Озерные опрокинут нас, если дать им шанс. И я этого не допущу. Особенно теперь, когда Пьемонт отвлекся на свои проблемы. Мне придется улаживать дело самому.

Несмотря на тепло, исходящее от огненного короля, который сидит передо мной, я чувствую, как вдоль спины ползет ледяной холод.

Мне часто снился Чок. Место, где мой отец потерял ногу, а братья чуть не лишились жизни. Где погибло так много Красных. Море крови и пепла.

– Ты не воин, Мэйвен. Не генерал, не солдат. Неужели ты надеешься победить, если даже…

– Если даже другие не смогли? Мой отец? Кэл? – перебивает он, и каждое слово звучит, как хруст костей. – Ты права, я не похож на них. Я не создан для войны.

«Создан». Он произносит это с такой легкостью. Мэйвен Калор не принадлежит себе. Он сам мне сказал. Он – создание своей матери. Что-то прибавлено, что-то изъято. Механизм, машина – бездушная, заброшенная. Какой ужас – сознавать, что такой человек держит в своих дрожащих руках твою судьбу.

– Никаких потерь не будет, – монотонно продолжает он, отвлекая нас обоих. – Наша военная экономика просто переключится на Алую гвардию. А потом на следующего врага. На очередное средство контроля роста населения…

Если бы не оковы, мой гнев превратил бы транспорт в груду наэлектризованных обломков. Я бросаюсь вперед, прыгаю, вытянув руки, чтобы ухватить Мэйвена за ворот. Мои пальцы пробираются под лацканы пиджака, и я обеими руками цепляюсь за ткань. Ни о чем не думая, я толкаю, вбиваю его в спинку сиденья. Он вздрагивает и тяжело дышит – в сантиметре от моего лица. Мэйвен удивлен не меньше, чем я. Это нелегко. Я тут же замираю от шока, не в силах двигаться, парализованная страхом.

Он смотрит на меня, глаза в глаза. Ресницы у него длинные и темные. Я так близко, что вижу, как у Мэйвена расширяются зрачки. Хотела бы я исчезнуть. Оказаться на другом конце света. Медленно и неуклонно его руки нащупывают мои. Стискивают запястья – оковы и кости. Затем Мэйвен отрывает мои руки от своей груди. По мне ползут мурашки, даже сквозь перчатки. Я напала на него. На Мэйвена. На короля. Достаточно одного слова, стука в окно – и Страж вырвет мне хребет. Или Мэйвен сам меня убьет. Сожжет заживо.

– Сядь на место, – резким шепотом произносит он. Второго шанса не будет.

Как напроказившая кошка, я подчиняюсь и возвращаюсь в свой угол.

Мэйвен приходит в себя быстрее, чем я, и с легкой улыбкой покачивает головой. Он быстро поправляет пиджак и откидывает со лба прядь растрепанных волос.

– Ты умная девушка, Мэра. Не говори, что никогда не складывала все фрагменты сама.

Мне становится трудно дышать, словно на груди у меня лежит камень. Я чувствую, как мои щеки пылают, одновременно от гнева и от стыда.

– Озерным нужно наше побережье. Наше электричество. А нам – их земли и ресурсы… – я с трудом произношу слова, которые слышала в нашей убогой школе. Выражение лица Мэйвена становится еще более заинтересованным. – В книгах Джулиана говорилось… что короли поссорились. Двое мужчин поругались за шахматной доской, как избалованные дети. Вот и вся причина. Для столетней войны.

– Я думал, Джулиан научил тебя читать между строк. Видеть слова, которые остались несказанными. – Мэйвен разочарованно качает головой. – Очевидно, даже он не сумел компенсировать годы скверного образования. Еще одна хорошая тактика, смею добавить.

Я так и знала. Я знала – и всегда об этом сожалела. Красных нарочно делают тупыми и невежественными. В результате они становятся еще слабее. Мои родители даже не умеют читать.

Я смаргиваю горячие слезы досады. «Ты всё это знала, – говорю я себе, стараясь успокоиться. – Война – просто уловка, способ держать Красных под контролем. Один конфликт может закончиться, но обязательно начнется другой».

У меня переворачиваются все внутренности при мысли о том, какая это нечестная игра. Затянувшаяся на много лет.

– Дураков проще контролировать. Почему, как ты думаешь, моя мать так долго терпела отца? Пьяницу, идиота с разбитым сердцем, слепого ко всему, довольствовавшегося тем, что жизнь шла своим чередом. Его было легко контролировать, легко использовать. Тот, кем можно манипулировать… кого можно обвинить.

В ярости я тру лицо, стараясь скрыть все следы эмоций. Мэйвен наблюдает за мной, и его выражение слегка смягчается. Как будто от этого есть толк.

– Так чем же займутся два Серебряных королевства, после того как перестанут стравливать между собой своих Красных подданных? – шиплю я. – Начнут сбрасывать нас с утеса? Выбирать для истребления по жребию?

Мэйвен касается рукой подбородка.

– С ума сойти, Кэл тебе ничего не рассказал. Хотя, впрочем, он не рвался что-либо менять, даже ради тебя. Наверное, Кэл думал, что ты не выдержишь… или, возможно, не поймешь…

Я бью кулаком по пуленепробиваемому стеклу. Оно выдерживает удар, и я окунаюсь в боль, пользуясь ею, чтобы отогнать мысли о Кэле. Я не могу позволить себе падение в эту бездну, даже если Мэйвен не врет. Даже если Кэл когда-то и желал сохранить всё как есть.

– Не смей, – резко говорю я. – Не смей.

– Я не дурак, девочка-молния, – рычит Мэйвен мне в тон. – Если ты пытаешься играть с моими мозгами, я поиграю с твоими. Это мы оба умеем.

Раньше мне было холодно, но теперь жар его гнева грозит поглотить меня. Почувствовав дурноту, я прижимаюсь щекой к холодному стеклу и закрываю глаза.

– Не сравнивай нас. Мы совершенно не похожи.

– Да, конечно, – фыркает Мэйвен. – Мы лжем всем. Особенно самим себе.

Я хочу снова ударить по стеклу. Но вместо этого сую кулаки под мышки, мечтая стать меньше. Вот бы совсем исчезнуть. С каждым вздохом я всё больше и больше жалею о том, что села в его транспорт.

– Ты никогда не добьешься от Озерных согласия.

Мэйвен негромко смеется.

– Забавно. Они уже согласились.

Я потрясенно распахиваю глаза.

Он кивает, явно довольный собой.

– Губернатор Велле договорился о встрече с одним из их верховных министров. У губернатора есть связи на севере… и он весьма сговорчив.

– Наверно, потому что ты держишь его дочь заложницей.

– Наверно, – соглашается Мэйвен.

Вот зачем нужна эта поездка. Укрепление власти, создание нового союза. Выкручивание рук и переламывание воли всеми необходимыми средствами. Я знала, что за этим кроется не только желание устроить шоу… но даже вообразить не могла такого. Я думаю о Фарли, о полковнике, об Озерных солдатах, которые принесли клятву верности Алой гвардии. Как отразится на них мирный договор Норты и Озерного края?

– Не смотри так мрачно. Я завершаю войну, которая унесла миллионы жизней, и возвращаю мир стране, которая уже забыла значение этого слова. Ты должна мной гордиться. Благодарить меня. Эй… – он оборонительно поднимает руки, когда я плюю в него.

– Научись уже другому способу выражать гнев, – ворчит Мэйвен, вытирая пиджак.

– Сними с меня оковы – и я тебе покажу.

Он отрывисто смеется.

– Ну да, конечно, мисс Бэрроу.

Небо за окном темнеет, мир начинает сереть. Я прижимаю ладонь к стеклу, мечтая просочиться сквозь него. Но ничего не происходит. Я по-прежнему внутри.

– Признаться, я удивлен, – продолжает Мэйвен. – У нас с Озерными гораздо больше общего, чем ты думаешь.

Я отвечаю сквозь стиснутые зубы:

– Те и другие смотрят на Красных как на рабов и пушечное мясо.

Он выпрямляется, так что я вздрагиваю.

– Мы в равной мере хотим положить конец Алой гвардии.

Это почти смешно. Каждый мой шаг ведет к катастрофе. Я пыталась спасти Килорна от призыва – и в результате изувечила сестру. Я стала служанкой, чтобы поддержать семью, и через несколько часов превратилась в пленницу. Я поверила словам Мэйвена и его лживому сердцу. Решила, что Кэл выберет меня. Напала на тюрьму, чтобы освободить заключенных, и в итоге получила труп Шейда. Пожертвовала собой, чтобы спасти тех, кого люблю. Дала Мэйвену оружие. Пытаясь разрушить его власть изнутри, я, кажется, только ухудшила положение вещей. Как будет выглядеть союз Озерного края и Норты?

Что бы там ни говорил Мэйвен, мы тем не менее направляемся в Рокасту, несколько раз остановившись по пути в области Западных озер. Мы нигде не задерживаемся. Либо там нет достаточно пышного поместья, которое подошло бы Мэйвену и его свите, либо он просто торопится дальше. И я понимаю почему. Рокаста – военный город. Не крепость вроде Корвиума, но в любом случае ее тоже выстроили с военными целями. Выглядит уродливо. Чистая функция. Город расположен в нескольких милях от побережья озера Тарион, на Железной дороге. Она рассекает Рокасту, как клинок, отделяя богатые Серебряные районы от Красных трущоб.

Этот город, у которого нет стен, подкрадывается внезапно. Тени зданий возникают на фоне слепящей метели. Серебряные стараются расчищать дорогу, борясь с непогодой, чтобы королевский кортеж прибыл по расписанию. Бури стоят на крыше нашего транспорта, разгоняя снег вокруг. Без них нам пришлось бы еще хуже. Беспощадный молот зимы обрушился на землю.

Тем не менее вьюга бьется об окна моего транспорта, заслоняя мир за стеклом. С нами больше нет ткачей ветра из талантливого Дома Лариса. Они либо мертвы, либо бежали вместе с другими восставшими домами, и оставшиеся Серебряные напрягают все силы.

Судя по тому немногому, что я вижу, Рокаста продолжает жить, несмотря на снежную бурю. Красные рабочие снуют туда-сюда с фонарями в руках, и их огоньки мелькают в белой круговерти, как рыбки в мутной воде. Здесь, вблизи озер, люди привыкли к непогоде.

Я плотнее кутаюсь в длинное пальто, радуясь теплу, пусть даже это пальто – кроваво-красное страшилище. Я поглядываю на Арвенов, как всегда одетых в белое.

– Вам страшно? – спрашиваю я, не ожидая ответа – они все старательно игнорируют мои слова. – В такой буре мы могли бы вас потерять… – Я вздыхаю и складываю руки на груди. – Ах, если бы.

Транспорт Мэйвена катит впереди, весь усаженный Стражами. Как и мое пальто, они резко выделяются на фоне снежной бури, и их пламенные одеяния служат маяком для остальных. Удивительно, но они не снимают масок даже при такой скверной видимости. Наверно, им нравится выглядеть нечеловечески и пугающе. Одни чудовища защищают другое.

Наш кортеж сворачивает с Железной дороги близ центра города и устремляется по широкой улице, над которой, перекрещиваясь, висят мерцающие светильники. Роскошные городские дома и обнесенные стенами особняки возвышаются с обеих сторон, теплый свет окон так и манит. Впереди то появляется, то пропадает башня с часами, которую то и дело закрывает порывами снега. Когда мы подъезжаем, бьет три – так оглушительно, что этот звук отдается у меня в груди.

На улице мелькают тени, становясь все непрогляднее с каждой секундой, по мере того как усиливается метель. Мы в Серебряном районе, судя по отсутствию мусора и оборванных Красных, кишащих в переулках. Вражеская территория. Как будто я и без того не забралась во вражеские окопы – глубже некуда.

При дворе ходили слухи о Рокасте и, в частности, о Кэле. Несколько солдат-де слышали, что он здесь, а одному старику показалось, что он видел принца-изгнанника – в обмен за эту информацию он хотел рационку. Но то же самое можно сказать о многих местах. Надо быть идиотом, чтобы явиться сюда, в город, по-прежнему находящийся под контролем Мэйвена. Тем более что Корвиум так близко. Так странно думать, что Дом Лариса, Дом Айрела и Дом Хэйвена восстали, поддержав Кэла – изгнанника, который никогда не предъявит своих прав на трон. Какая трата сил.

Административное здание, которое находится под башней с часами, довольно затейливо по сравнению с остальными постройками Рокасты. Оно больше похоже на Дворец Белого огня, с его колоннами и кристаллами. Наш кортеж останавливается, и мы ступаем на снег.

Я поднимаюсь по ступенькам как можно быстрее, подняв возмутительно алый воротник, чтобы защититься от холода. Внутри я ожидаю найти тепло и публику, которая будет впитывать лживые слова Мэйвена. Но вместо этого мы обнаруживаем хаос.

Когда-то здесь был огромный конференц-зал, с плюшевыми креслами и скамьями. Теперь они сдвинуты вбок и сложены друг на друга, чтобы освободить место. Меня окутывает запах крови. Очень странный для помещения, полного Серебряных.

Но я понимаю: это не дворец, а госпиталь.

Все раненые – офицеры, которые лежат на стоящих аккуратными рядами койках. С одного взгляда мне удается насчитать десятка три. Мундиры и блестящие медали дают понять, что это – военные разных чинов, принадлежащие ко всем Высоким Домам. Целители трудятся, выбиваясь из сил, но их лишь двое – они отмечены красно-серебряным крестом на плече. Они носятся туда-сюда, исцеляя раны в порядке серьезности. Один отбегает от стонущего мужчины и склоняется над женщиной, которая кашляет серебряной кровью. Подбородок у нее покрыт яркой металлической жидкостью.

– Страж Сконос, – серьезным тоном говорит Мэйвен. – Помогите, кому сможете.

Один из Стражей отвечает сдержанным поклоном и выходит из ряда королевских телохранителей.

Наша свита продолжает заходить, наполняя и без того набитый зал. Несколько придворных забывают о приличиях и принимаются рассматривать раненых, ища родных. Другие просто в ужасе. Серебряные не должны истекать кровью. Только не так.

Мэйвен стоит впереди меня и глядит по сторонам, упершись руками в бока. К моему удивлению, первой ломается Кошка – когда она оборачивается, на глазах у нее слезы. Она устремляет взгляд в дальний конец зала. Тела, накрытые белыми простынями. Трупы. Десяток мертвецов.

У моих ног дышит со свистом какой-то молодой человек. Он прижимает руку к груди, очевидно, зажимая внутреннюю рану. Я встречаюсь с ним глазами, рассматриваю форму и лицо. Он старше меня. Черты, испачканные серебряной кровью, классически красивы. Я вижу черно-зеленые цвета Дома Провоса, тельки. Он быстро меня узнает. Брови у него слегка приподнимаются, и он с усилием делает еще один вдох. Под моим взглядом раненый дрожит. Ему страшно.

– Что случилось? – спрашиваю я.

В зале так шумно, что мой голос звучит не громче шепота.

Не знаю, почему он отвечает. Возможно, думает, что я его убью, если он промолчит. Или хочет, чтобы кто-то знал, что на самом деле происходит.

– Корвиум, – выговаривает он и сипло дышит, с трудом выталкивая слова. – Алая гвардия. Там бойня…

Мой голос дрожит от страха.

– Кого убивают?

Раненый молчит, и я жду.

Наконец он прерывисто вздыхает.

– Тех и других.

15. Кэмерон

Я понятия не имела, что может заставить принца-изгнанника действовать, пока король Мэйвен не пустился в свою проклятую коронационную поездку. Очевидно, какая-то хитрость. Несомненно, очередная интрига. И направлялись они прямо к нам. Все ожидали нападения. И мы должны были ударить первыми.

Кое в чем Кэл не ошибся. Штурмовать стены Корвиума было лучшим планом.

И он сделал это два дня назад.

Действуя заодно с полковником и мятежниками, находившимися внутри города-крепости, Кэл возглавил ударные силы Алой гвардии и новокровок. Метель послужила им прикрытием, а неожиданность атаки сыграла на руку. Кэл не предложил мне присоединиться. Я осталась ждать в Рокасте вместе с Фарли. Мы обе бродили вокруг рации, ожидая новостей. Я заснула, но Фарли растолкала меня до рассвета. С улыбкой. Наши взошли на стены. Корвиум не ждал нападения. В городе кипел хаос.

И мы больше не могли оставаться в стороне. Даже я. Признаюсь, мне хотелось пойти. Не для того чтобы драться – чтобы увидеть, как выглядит победа. И конечно, чтобы стать на шаг ближе к Чоку, к брату, к какому-то подобию цели.

И вот я здесь, в тени деревьев, вместе с остальными бойцами отряда Фарли. Мы смотрим на черные стены и еще более черный дым. Корвиум горит. Ничего не видно. Но я слышала донесения. Тысячи Красных солдат, в том числе сагитированных Алой гвардией, обратились против своих офицеров, как только Кэл и полковник атаковали город. Корвиум и без того напоминал пороховую бочку. Огненный принц поджег фитиль, и она рванула. Даже теперь, сутки спустя, бой продолжается – наши занимают город, улицу за улицей. Относительная тишина время от времени нарушается ружейными залпами, заставляющими меня вздрагивать.

Я отвожу глаза, пытаясь заглянуть дальше, чем под силу человеку. Небо здесь уже потемнело – солнце затянуто серыми облаками. А на северо-западе, в Чоке, стоят черные тучи, полные пепла и смерти. Где-то там – Морри. Пусть даже Мэйвен сделал призывной возраст прежним, их взвод не отозвали, судя по последним донесениям нашей разведки. Они дальше всех, на самой линии огня. И так случилось, что теперь Алая гвардия занимает место, куда они должны были вернуться. Я отгоняю от себя образ брата, съежившегося от холода, с запавшими глазами, в форме не по росту. Эта картина выжжена у меня в мозгу. Я вновь смотрю на Корвиум и думаю о предстоящей нам задаче. Надо сосредоточиться. Чем быстрей мы захватим город, тем скорей вернем призывников. «А что потом? – спрашиваю я себя. – Отправить Морри домой? Снова в ад?»

Ответа у меня нет. Нестерпима сама мысль о том, чтобы отослать Морри обратно на фабрики Нового города, даже если это значит вернуть его родителям. Они – моя следующая задача, после того как я верну себе брата. Еще одна невозможная мечта.

– Двое Серебряных только что сбросили с башни Красного солдата, – говорит Ада, которая, прищурившись, смотрит в бинокль.

Фарли неподвижно стоит рядом с ней, сложив руки на груди.

Ада продолжает рассматривать стены и читать сигналы. В сером свете ее золотистая кожа приобретает землистый оттенок. Надеюсь, она здорова.

– Они укрепляют свои позиции, отступают и перегруппировываются в центральном секторе, за вторым кольцом стен. Я могу насчитать по меньшей мере пятьдесят человек, – негромко продолжает Ада.

Пятьдесят. Я пытаюсь подавить страх. И говорю себе, что нет причин бояться. Между нами и ими – армия. И здесь нет дураков, которые погнали бы меня туда, куда я не хочу идти. Только не теперь, когда я несколько месяцев тренировалась.

– Потери?

– Убито около сотни Серебряных. Большинство раненых сбежали вместе с остальными. Возможно, в Рокасту. А в городе их было меньше тысячи. Многие перешли на сторону восставших Домов еще до нашей атаки.

– А как насчет последних известий от Кэла? – спрашивает Фарли. – О Серебряных дезертирах?

– Я включила их в свои подсчеты, – отзывается Ада с легкой досадой. Еле заметной. Она хладнокровнее всех нас. – Семьдесят восемь человек на нынешний момент, под защитой Кэла.

Я упираюсь руками в бока.

– Есть разница между переходом и сдачей. Они не намерены к нам присоединяться, они просто хотят выжить. Они знают, что Кэл их помилует.

– А ты бы предпочла, чтобы он убил их? И всех восстановил против нас? – огрызается Фарли, повернувшись ко мне. А потом небрежно машет рукой. – Там еще около пяти сотен, готовых драться.

Ада, не обращая внимания на нашу перепалку, продолжает наблюдать. До вступления в Алую гвардию она служила горничной в губернаторском доме. Она привыкла к гораздо худшему, чем наши ссоры.

– Я вижу Джулиана и Сару над Молитвенными воротами, – говорит она.

И мне становится немного легче. Когда Кэл связался с нами по рации, он не упомянул о потерях с нашей стороны, но ни в чем нельзя быть уверенным. Хорошо, что с Сарой все в порядке. Я щурюсь, глядя на грозные черно-золотые Молитвенные ворота – восточный вход в цитадель. На верху корвиумских стен развевается алый флаг – яркое пятнышко на фоне затянутого тучами неба. Ада переводит:

– Они подают нам сигнал. Проход свободен.

Она бросает взгляд на Фарли и ждет приказа. Пока с нами полковник, Фарли – следующий по старшинству командир, и ее слово – закон. Хотя на лице у нее ничего не отражается, я понимаю, что она наверняка взвешивает варианты. Нам придется пересечь открытую местность, чтобы подойти к воротам. Это запросто может оказаться ловушкой.

– Ты видишь полковника?

«Хорошо». Она не доверяет Серебряным. Только не в том случае, когда речь идет о наших жизнях.

– Нет, – негромко отвечает Ада.

Она вновь рассматривает стены, изучая своими ясными глазами каждый камушек. Я наблюдаю за ее движениями. Фарли ждет, спокойная и суровая.

– С ними Кэл.

– Ладно, – вдруг говорит Фарли. Ее свинцово-серые глаза полны решимости. – Давайте выдвигаться.

Я скрепя сердце следую за ней. Неохота это признавать, но Кэл не тот человек, который станет вести с нами двойную игру. Во всяком случае, в таких вещах. Он – не Мэйвен. Я ловлю взгляд Ады через плечо Фарли. Новокровка слегка наклоняет голову на ходу.

Я сую сжатые кулаки в карманы. Плевать, если я веду себя как обиженный подросток. Ведь я и есть напуганный и обиженный подросток, способный убить взглядом. Страх пожирает меня. Я боюсь города – и себя.

Я больше не использовала свою способность – не считая тренировок – с тех пор, как ублюдки магнетроны перехватили наш самолет. Но я помню, что это за ощущение – превращать тишину в оружие. В тюрьме Коррос я с ее помощью убивала людей. Ужасных людей. Серебряных, которые держали таких же, как я, в плену, обрекая на медленную смерть. От этого воспоминания мне до сих пор становится дурно. Я чувствовала, как останавливались их сердца. Чувствовала смерть соседей, как будто умирала сама. Такая сила… она меня пугает. Заставляет задуматься, какой я могла бы стать. Я думаю про Мэру, которая металась между бешеной яростью и тупой отстраненностью. Это и есть цена способности? Наш выбор – опустеть изнутри или стать чудовищем?

Мы движемся молча, с особой остротой сознавая наше рискованное положение. Мы ступаем след в след, отчетливо выделяясь на фоне свежего снега. Новокровки из отряда Фарли особенно волнуются. Одна из них, Лори, ведет нас с настороженностью гончего пса, быстро поворачивая голову туда-сюда. У нее необыкновенно обострены все чувства: если нам будет грозить нападение, она увидит, услышит или учует приближение врага. После атаки на тюрьму Коррос – и после того как Мэру взяли в плен – Лори начала красить волосы в алый цвет. На фоне снега и стального неба ее голова выглядит как рана. Я упираюсь взглядом в лопатки Лори, готовясь бежать, если она хотя бы поколеблется.

Фарли, даже беременная, умудряется сохранять властный вид. Она снимает винтовку со спины и держит ее двумя руками. Но она не так бдительна, как остальные. То и дело взгляд у нее расплывается. И я ощущаю знакомую грусть.

– Ты была здесь с Шейдом? – тихо спрашиваю я.

Она резко поворачивается ко мне.

– Почему ты спрашиваешь?

– Иногда ты слишком прозрачна для шпионки.

Фарли барабанит пальцами по стволу ружья.

– Как я уже сказала, Шейд до сих пор остается нашим главным источником сведений о Корвиуме. Я руководила операцией. Вот и все.

– Конечно.

Мы продолжаем идти молча. Наше дыхание повисает в воздухе. Становится холодно – у меня немеют пальцы на ногах. В Новом городе тоже была зима, но не такая. Загрязнение изменило климат. К тому же жар от фабричных печей заставлял нас обливаться потом даже в разгар зимы.

Фарли родилась в Озерном крае, она больше привыкла к непогоде. Она как будто не замечает снега и покалывающего мороза. Ее мысли, очевидно, по-прежнему блуждают где-то. С кем-то.

– Наверное, хорошо, что я не пошла за братом, – произношу я, обращаясь одновременно к ней и к себе. Чтобы хоть как-то отвлечься. – Я рада, что его тут нет.

Фарли искоса смотрит на меня. Ее глаза прищурены и полны подозрения.

– Кэмерон Коул признает свою ошибку?

– Мне не слабо. Я не Мэра.

Другой человек решил бы, что это грубо. Но Фарли улыбается.

– Шейд тоже был упрям. Семейная черта.

Я боялась, что его имя станет бременем для нее. Но оно заставляет Фарли двигаться. Шаг за шагом. Слово за словом.

– Я познакомилась с ним в нескольких милях отсюда. Я должна была завербовать людей Свистка – местных контрабандистов. Использовать уже существующую организацию, чтобы облегчить дело Алой гвардии. Свисток из Подпор дал мне координаты нескольких человек здесь, которые, возможно, согласились бы с нами сотрудничать.

– Одним из них был Шейд.

Фарли задумчиво кивает.

– Его отправили в Корвиум в составе вспомогательных войск. Он дослужился до помощника офицера. Хорошее положение для него, а для нас еще лучше. Он передал Алой гвардии уйму информации, и вся она шла через меня. Пока не стало ясно, что ему больше нельзя тут оставаться. Его переводили в другой легион. Кто-то узнал про способность, и Шейда собирались казнить.

Я никогда не слышала этой истории. Сомневаюсь, что ее знает хоть кто-то. Фарли не любит рассказывать про свою личную жизнь. Не понимаю, отчего теперь она признается мне. Но я вижу, что ей надо. И не мешаю Фарли выговариваться.

– А когда Мэра… Я никогда не видела его в такой панике. Мы вместе наблюдали за Выбором королевы. Мы видели, как она упала, видели молнию. Он думал, Серебряные сейчас убьют ее. Остальное, полагаю, ты знаешь, – она прикусывает губу и разглядывает винтовку. – Он сам это придумал. Нам в любом случае было нужно вызволить Шейда из армии, чтобы защитить. И он подделал рапорт о казни. Сам помогал его составлять. А потом пропал. Серебряных не волнуют мертвые Красные. Разумеется, родные были против. И это его немного задержало.

– И все-таки он ушел.

Я пытаюсь проявлять понимание, но даже представить не могу, чтобы моя семья согласилась на нечто подобное. Ради какой угодно цели.

– Ему пришлось. И… и это послужило хорошей мотивацией. В результате Мэра присоединилась к нам. Один Бэрроу потянулся за другим.

– Значит, тут она не соврала.

Я думаю о том, чтó Мэру заставили сказать, глядя в камеру, как на расстрельный взвод. «Они спросили, хочу ли я отомстить за его смерть».

– Неудивительно, что у нее такие комплексы. Ей все врут.

– Мэре долго придется приходить в себя, – соглашается Фарли.

– Да и всем нам.

– А сейчас она в этой адской поездке с королем, – продолжает Фарли. Она набирает ход, как машина, и с каждой секундой ее голос обретает все больше силы и инерции. Призрак Шейда исчезает. – Тем проще. По-прежнему зверски трудно, конечно, но узел ослаб.

– У вас есть какой-то план? С каждым днем они все ближе. Арборус, Железная дорога…

– Вчера она была в Рокасте.

Тишина вокруг меняется. Если раньше остальные нас не слушали, то теперь точно слушают. Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Адой. Янтарные глаза новокровки расширяются, и я буквально вижу, как в ее безупречном уме поворачиваются шестеренки.

Фарли продолжает:

– Король посетил раненых солдат, эвакуированных после первой атаки. Я узнала об этом только на полпути сюда. Если бы знала раньше, то, может быть… – она переводит дух. – В любом случае уже поздно.

– Король путешествует с целой армией, – говорю я. – Мэру охраняют день и ночь. Ты ничего не смогла бы поделать с одними нами.

Ее щеки краснеют, и не от мороза. Фарли продолжает рассеянно постукивать пальцами по прикладу ружья.

– Наверное, – отвечает она. – Наверное.

Уже тише. Она пытается убедить себя.

Тень Корвиума нависает над нами, и в мрачных сумерках становится холоднее. Я выше поднимаю воротник, пытаясь погрузиться в его тепло. Эта чудовищная громада, обнесенная черными стенами, словно воет на нас.

– Здесь. Молитвенные ворота, – Фарли указывает на зияющую пасть, полную золотых и железных клыков.

Арка выложена Молчаливым камнем, но я их не ощущаю. Они не влияют на меня. К моему облегчению, в воротах стоят Красные солдаты, легко отличимые по форме цвета ржавчины и сношенным ботинкам. Мы сходим с заснеженной дороги и устремляемся прямо в пасть Корвиума. Проходя в Молитвенные ворота, Фарли неотрывно смотрит на них; ее синие глаза широко раскрыты и полны страха. Я слышу, как она негромко бормочет:

– Когда входишь, молишься, чтобы уйти. Когда уходишь, молишься, чтобы никогда не возвращаться.

Хотя никто меня не слышит, я тоже молюсь.

Кэл склоняется над столом, вжав костяшки в доску. Его доспехи кучей свалены в углу, пластины из черной кожи раздвинуты, и под ними видно мускулистое тело. Темные взмокшие волосы облепили лоб, пот оставил на шее блестящие дорожки. Не от жары, хотя способность Кэла наполняет комнату теплом лучше любого огня. Нет, это страх. Стыд. Интересно, скольких Серебряных ему пришлось убить. «Слишком мало», – шепчет внутренний голос. И все-таки зрелище Кэла и ужасов осады, явственно написанных на лице принца, заставляет остановиться даже меня. Я знаю, что это нелегко. По-другому не бывает.

Он смотрит в пустоту, и его бронзовые глаза так и жгут. Он не двигается, когда я вслед за Фарли вхожу в комнату. Она подходит к полковнику, который сидит напротив Кэла, одну руку приложив к виску, а другой разглаживая карту или какую-то схему. Возможно, это чертеж Корвиума, судя по восьмиугольной форме и расширяющимся кругам – очевидно, стенам.

Ада, за моей спиной, медлит. Мне приходится слегка ее подтолкнуть. Она соображает лучше нас всех, ее необыкновенный мозг – сущий подарок для Алой гвардии. Но трудно забыть выучку прислуги.

– Пошли, – говорю я, беря Аду за руку. Кожа у нее не такая темная, как у меня, но в тени мы все сливаемся друг с другом.

Она слегка кивает и чуть заметно улыбается.

– В котором они кольце? В центральном?

– В главной башне, – отвечает полковник и постукивает по соответствующему месту на карте. – Она отлично укреплена, над землей и под землей. Они это усвоили на горьком опыте.

Ада вздыхает.

– Да, именно для таких случаев ее и строили. Для последней схватки. Хороший запас оружия и провизии. Двое ворот. И в ней пятьдесят обученных Серебряных. Вход как бутылочное горлышко – с тем же успехом их может быть там впятеро больше.

– Как пауки в банке, – буркаю я.

Полковник усмехается.

– Может быть, они начнут жрать друг друга.

Нельзя не заметить, как морщится Кэл.

– Нет – когда в дверь стучит общий враг. Ничто не сплачивает Серебряных так, как ненависть.

Он не отрывает взгляда от стола. Намек ясен.

– Особенно теперь, когда все знают, что король поблизости, – лицо Кэла темнеет, превращаясь в грозовую тучу. – Они могут ждать.

Издав низкий рык, Фарли договаривает за него:

– А мы – нет.

– Если будет отдан приказ, легионы из Чока дойдут сюда за день. Даже быстрее, если их… мотивировать.

Ада отмахивается от последнего слова. Нет нужды развивать мысль. Я уже представляю себе своего брата, теоретически освобожденного новым законом Мэйвена, но подгоняемого Серебряными офицерами и вынужденного бежать по снегу. Лишь для того, чтобы атаковать своих же.

– Конечно, Красные нас поддержат, – говорю я, размышляя вслух, хотя бы для того, чтобы одолеть жуткие образы в голове. – Пусть Мэйвен высылает свою армию – она лишь пополнит нашу. Солдаты перейдут к нам, как и те, что были здесь.

– Она, возможно, права… – начинает полковник, в кои-то веки соглашаясь со мной. Странное ощущение. Но Фарли перебивает его.

– Возможно. Но гарнизон в Корвиуме обрабатывали несколько месяцев, разжигали уже имеющееся недовольство, подталкивали людей, понуждали, доводили до кипения. За легионы я не поручусь. И за количество Серебряных, которых Мэйвен сумеет убедить.

Ада соглашается с ней и кивает.

– Король Мэйвен очень осторожно описывает происходящее в Корвиуме. Он изображает всё это не как восстание, а как террористический акт. Анархию. Дело рук кровожадных убийц, геноцид, осуществляемый Алой гвардией. Красные в легионах и по всему королевству понятия не имею, что здесь случилось.

Фарли, кипя, накрывает ладонью живот.

– Я уже достаточно потеряла из-за разных «если» и «возможно».

– Как и мы все, – отрешенно произносит Кэл.

Наконец он отрывается от стола и поворачивается к нам спиной. Несколькими широкими шагами он подходит к окну и смотрит на пылающий город.

Холодный ветер уносит в небо черный дым. Похоже на фабрики. Я с дрожью вспоминаю их. Татуировка на шее зудит, но я не чешу ее своими скрюченными пальцами, которые ломала бесчисленное множество раз. Сара однажды попросила разрешения их исцелить. Я не позволила. Как татуировка, как дым, они напоминают мне о том, откуда я родом. О том, чему не должен подвергаться ни один человек.

– Я так понимаю, идей у тебя нет? – спрашивает Фарли, забирая у отца карту и искоса глядя на принца-изгнанника.

Кэл пожимает широкими плечами, мускулы так и перекатываются от этого движения.

– Их слишком много. И все неподходящие. Разве что…

– Я не позволю им выйти, – резко говорит полковник. Голос у него раздраженный. Очевидно, они уже об этом спорили. – Мэйвен слишком близко. Они все побегут к нему и вернутся с новыми силами, чтобы отомстить.

Блестящий браслет у Кэла на запястье вспыхивает, и искры бегут по его руке быстрой струйкой алого пламени.

– Мэйвен в любом случае приедет! Вы же слышали донесения. Он уже в Рокасте и движется на запад. Он едет с помпой, улыбается и машет, чтобы скрыть, что он намерен отбить Корвиум. И он это сделает, если вы будете сражаться с ним в разрушенном городе, стоя спиной к клетке с волками!

Он разворачивается к полковнику. Его плечи еще дымятся. Обычно Кэл способен контролировать себя – хотя бы настолько, чтобы поберечь одежду. Но только не теперь. Пламя выбивается, оставляя обугленные прорехи на рубашке.

– Сражаться на два фронта – самоубийство.

– А как насчет заложников? Ты хочешь сказать, что в той башне нет никого ценного? – рявкает полковник.

– Только не для Мэйвена. У него в руках уже есть тот единственный человек, ради которого он стал бы торговаться.

– Значит, мы не можем уморить их голодом, не можем отпустить, не можем обменять, – говорит Фарли, загибая пальцы.

– И убить их всех тоже не можете, – добавляю я, постукивая пальцем по губе.

Кэл с удивлением смотрит на меня, а я просто жму плечами.

– Если бы был какой-то способ – и если бы он был приемлем, – полковник бы уже его употребил.

– Ада? – мягко спрашивает Фарли. – Ты видишь что-то, чего не видим мы?

Ее глаза перебегают туда-сюда. Она изучает план и копается в собственных познаниях. Цифры, стратегии – всё, что хранится в непомерной памяти Ады. Ее молчание нас не радует.

– Нам нужен тот проклятый ясновидец, – бормочу я.

Мы ни разу не встречали Джона – того, кто помог Мэре найти меня. Но в королевских трансляциях я видела его не раз.

– Лучше бы он потрудился для нас…

– Если бы Джон хотел помочь, он бы пришел. Но его где-то носит. Этому проклятому уроду даже не хватило совести взять Мэру с собой, когда он сбежал, – отвечает Кэл, добавив ругательство.

– Нет смысла думать о том, что мы не можем изменить, – говори Фарли, шаркая ногой по холодному полу. – Значит, единственное, что нам осталось, – грубая сила? Разобрать башню по камушку? Заплатить литром крови за каждый отвоеванный шаг?

Прежде чем Кэл успевает вновь взорваться, дверь распахивается. Внутрь вваливаются Джулиан и Сара, оба с серебряным румянцем на щеках, с вытаращенными глазами. Полковник вскакивает – удивленный и встревоженный. В том, что касается Серебряных, мы не идиоты. Наш страх – врожденный, он в крови.

– Что такое? – спрашивает полковник, и его кровавый глаз вспыхивает. – Допрос уже закончен?

Джулиан заметно напрягается при слове «допрос» и с ядовитой усмешкой отвечает:

– Мои расспросы – милость по сравнению с тем, что сделали бы вы.

– Ха, – отзывается Фарли. Она смотрит на Кэла, и тот, смущенный ее взглядом, переступает с ноги на ногу. – Не говорите мне о милости Серебряных.

Джулиан меня не особо волнует – а доверяю я ему еще меньше, – но выражение лица у Сары пугающее. Она смотрит в мою сторону, и ее серое лицо полно жалости и страха.

– В чем дело? – спрашиваю я, хотя знаю, что только Джулиан способен ответить.

Даже в Корвиуме не нашлось другого целителя, который мог бы вернуть Саре язык. Все они, очевидно, в главной башне – или мертвы.

– Командование здесь возглавляет генерал Макантос, – говорит Джулиан. Как и Сара, он смотрит на меня с сомнением. Я слышу стук собственного сердца. Что бы он ни собирался сказать, мне это точно не понравится. – Как раз перед осадой часть легиона «Кинжал» отозвали для переподготовки. Таких солдат нельзя было отправлять на поле боя. Слишком плохо обучены – даже для Красных.

Кровь стучит у меня в ушах, почти заглушая слова Джулиана. Я чувствую, как Ада подходит ко мне и касается моего плеча. Она понимает, к чему он клонит. Я тоже.

– Мы нашли списки. Несколько сотен подростков из легиона «Кинжал» были отосланы обратно в Корвиум. Их не отпустили даже после декрета Мэйвена. Большинству удалось выбраться, но некоторые… – Джулиан заставляет себя продолжать, хотя с трудом выговаривает слова. – Они в заложниках. В главной башне, вместе с уцелевшими Серебряными офицерами.

Я касаюсь ладонью стены в надежде, что прохлада меня успокоит. Тишина рвется на волю, давит изнутри, желая вырваться и убить всех в этой комнате. Мне нужно сказать это самой, потому что, очевидно, Джулиан не решится.

– И мой брат тоже.

Серебряный ублюдок медлит. Тянет время. И наконец произносит:

– Похоже на то.

Грохот моего колотящегося сердца заглушает все голоса. Я ничего не слышу, когда выбегаю из комнаты, увертываясь от их рук, и несусь по административному зданию. Если кто-то и гонится за мной, я этого не замечаю. И мне наплевать.

Единственное, о чем я думаю, – это Морри. Морри и пятьдесят будущих трупов, которые разделяют нас.

Я не Мэра Бэрроу. Я не отдам своего брата.

Тишина клубится вокруг, тяжелая, как дым, легкая, как перышко, сочится из каждой поры, словно пот. Она не сможет обрушить башню по моему желанию. Моя способность действует только на человеческую плоть. Я тренировалась. Она пугает меня, но я в ней нуждаюсь. Тишина кипит, как ураган, окружая эпицентр нарастающей бури.

Я не знаю, куда иду, но в Корвиуме легко ориентироваться. Главная башня – достаточно красноречивое название. Город упорядочен, выстроен по четкому плану. Гигантская шестеренка. Это я понимаю. Мои ноги стучат по мостовой, неся меня к внешней стене. Слева царапают небо высокие стены Корвиума. Справа – казармы, конторы, тренировочные корпуса, примыкающие ко второму кольцу гранитных укреплений. Нужно найти следующие ворота и начать пробираться вглубь. Мой алый шарф – достаточная маскировка. Я выгляжу как боец Алой гвардии. И вполне могу им быть. Красные солдаты не останавливают меня – они слишком отвлечены, возбуждены или заняты, чтобы беспокоиться об очередном заблудившемся мятежнике, который замешался в их ряды. Они свергли своих хозяев. Для солдат я всё равно что невидимка.

Но только не для его проклятого высочества, принца Тиберия Калора.

Он хватает меня за руку, заставляя развернуться. Если бы вокруг не пульсировала моя тишина, он, несомненно, пылал бы. Принц умен – от рывка я по инерции лечу обратно – и при этом он держится вне досягаемости моего смертоносного умения.

– Кэмерон! – кричит он, вытянув руку.

Его пальцы светятся, пламя на них жадно цепляется за воздух. Когда он делает еще один шаг назад, решительно встав у меня на пути, оно разгорается сильней и лижет руку до локтя. Кэл успел надеть доспехи. Сцепленные между собой пластины из кожи и стали делают принца еще внушительней.

– Кэмерон, ты погибнешь, если отправишься в башню одна. Тебя разорвут на части.

– А тебе не все равно? – рычу я.

Напрягая все мышцы и суставы, я слегка нажимаю. Тишина докатывается до него. Огонь стихает, и я вижу, как Кэл сглатывает. Он почувствовал. Ему больно. «Так и держи. Помни про уровень. Не слишком сильно, не слишком слабо». Еще немного – и Кэл отступает. В ту сторону, куда я должна идти. Вторые ворота дразнят меня из-за плеча принца.

– Я здесь только по одной причине.

Не хочу драться с ним. Хочу лишь, чтобы он отошел.

– Я не позволю твоим сородичам его угробить.

– Знаю! – отвечает Кэл утробным рыком. Интересно, у всего его огненного клана такие глаза? Глаза, которые жгут и испепеляют. – Я знаю, что ты идешь туда. И я бы тоже пошел, если… Да, я бы тоже.

– Тогда пропусти меня.

Он стискивает зубы. Воплощенная решимость. Гора. Даже сейчас, в обгоревшей одежде, в синяках, израненный, с опустошенной душой, он выглядит величественно. Кэл – тот человек, который никогда не встанет на колени. Даже не задумается об этом. Он создан иначе.

Но меня слишком часто ломали, чтобы я опять отступила.

– Кэл, отойди. Позволь мне его забрать.

Это звучит как мольба.

И на сей раз он шагает вперед. Пламя у него на пальцах делается синим, таким жарким, что воздух дрожит. Тем не менее огонь колеблется, борясь за воздух, за то, чтобы гореть. Я могла бы полностью загасить его, если бы хотела. Могла бы добраться до души Кэла, разорвать принца на части, убить, чувствуя, как он, сантиметр за сантиметром, умирает. Какая-то часть моей души этого хочет. Глупая часть, которой правят гнев, ярость и слепая жажда мести. Я позволяю ей питать свою способность и придавать мне силы, но она никогда не получит власть надо мной. Как учила Сара. Это – тонкая грань.

Кэл прищуривается, как будто понимает, о чем я думаю. И я удивляюсь, когда слышу его слова. Точнее, почти не слышу – из-за стука собственного сердца.

– Я с тобой.

До того как встретиться с Алой гвардией, я считала, что все союзники действуют в точности по одному плану. Как механизм, работающий ради общей цели. Какая я была наивная. Мы с Кэлом, казалось бы, на одной стороне, но однозначно хотим разного.

Он не скрывает свой план. Описывает его в подробностях. Достаточно внятно, чтобы я поняла, каким образом он намерен использовать мою ярость и моего брата для достижения собственных целей. «Отвлечь охрану, попасть в главную башню, использовать тишину как щит, заставить Серебряных отдать заложников в обмен на свободу. Джулиан откроет ворота, я сам буду их сопровождать. Никакого кровопролития. Осада закончится. Корвиум окажется полностью в наших руках».

Хороший план. За тем исключением, что Серебряный гарнизон свободно уйдет – и присоединится к армии Мэйвена.

Я выросла в трущобах, но я не дура. И уж точно не какая-нибудь глупая девчонка, которая млеет от его мощной челюсти и кривой улыбки. У обаяния Кэла есть свои пределы. На Бэрроу оно действует, а на меня нет.

Если бы только принц был посмелее. Но Кэл слишком мягкосердечен и вредит самому себе. Он не станет полагаться на маловероятную милость полковника, даже если единственная альтернатива – это отпустить Серебряных, чтобы они снова с нами сражались.

– Сколько времени тебе нужно? – спрашиваю я.

Не так уж трудно лгать ему в лицо. Особенно теперь, когда я знаю, что Кэл тоже пытается меня надуть.

Он улыбается. Думает, что победил. «Отлично».

– Несколько часов, чтобы всё устроить. Поговорить с Джулианом, Сарой…

– Хорошо. Я буду ждать у казарм на внешней стороне.

Я отворачиваюсь и устремляю якобы задумчивый взгляд в пространство. Поднимается ветер, трепля мои косички. Он теплый, но не из-за Кэла, а от солнца. В конце концов настанет весна.

– Мне надо побыть одной.

Принц понимающе кивает. Он похлопывает меня горячей рукой по плечу и слегка сжимает его. В ответ я изображаю улыбку, которая больше похожа на гримасу. Как только я поворачиваюсь спиной, она исчезает. Кэл стоит позади и прожигает взглядом дырки в моей спине, пока поворот не скрывает меня от глаз принца. Несмотря на растущую температуру, по моему телу ползет холодок. Я не позволю Кэлу это сделать. Но не позволю и Морри провести еще хоть одну секунду в плену.

Фарли шагает в мою сторону, так быстро, как позволяет ей живот. Она мрачнеет, завидев меня, и так сильно хмурится, что все лицо у нее становится красным, как свекла. От этого перламутровый белый шрам на щеке выделяется ярче обычного. В общем и целом вид устрашающий.

– Коул, – говорит она так же сурово, как полковник. – Я боялась, что ты пойдешь и сделаешь какую-нибудь очень большую глупость.

– Только не я, – отвечаю я, понизив голос до полушепота.

Фарли склоняет голову набок, и я жестом прошу ее пойти со мной.

Как только мы заходим в помещение склада, я поскорее рассказываю ей всё. Она фыркает, как будто план Кэла – просто чушь и совершенно не грозит нам опасностью.

– Он ставит под угрозу целый город, – с досадой заканчиваю я. – А если ему это удастся…

– Знаю. Но я уже тебе говорила: Монфор и командование хотят, чтобы Кэл оставался с нами. Они готовы заплатить за это почти любую цену. Он под надежной защитой. Любого другого пристрелили бы за мятеж. – Фарли обеими руками чешет голову и теребит пряди светлых волос. – Я не хочу этого делать, но солдат, у которого нет стимула слушать приказы и держаться в рамках, – не тот человек, которого я готова оставлять у себя за спиной.

– Командование… – ненавижу это слово и тех, кто за ним стоит. – Я начинаю думать, что оно вовсе не заботится о наших интересах.

Фарли не спорит.

– Трудно им доверять. Но они видят то, чего не видим – не можем видеть – мы. А теперь… – она тяжело вздыхает и сосредоточенно смотрит в пол. – Я слышала, Монфор собирается включиться активнее.

– В каком смысле?

– Пока не понимаю.

Я фыркаю.

– Ты не видишь всей картины? Я потрясена.

Взгляд, который Фарли бросает на меня, способен сломать кость.

– Система не идеальна, но она защищает нас. Если ты предпочитаешь дуться, я не стану тебе помогать.

– А, так у тебя появились идеи?

Она улыбается.

– Есть кое-что.

Гаррик не избавился от привычки дергаться.

Он кивает, пока Фарли шепотом пересказывает наш план, быстро шевеля губами. Она не пойдет в башню вместе с нами – но поможет нам туда попасть.

Гаррик осторожен. Он не воин. Он не был в Корросе и не участвовал в атаке на Корвиум, хотя его иллюзии принесли бы немалую пользу. Он пришел сюда, в отряде Фарли. Что-то случилось с ним еще при Мэре, когда очередной вылет за новокровкой закончился неудачей. С тех пор Гаррик держится подальше от стычек, предпочитая обороняться, а не лезть в гущу боя. Я ему завидую. Он не знает, каково это – кого-нибудь убить.

– Сколько заложников? – спрашивает он.

Его голос дрожит, как и пальцы. Алый румянец заливает щеки, растекаясь под бледной от холода кожей.

– Минимум двадцать, – быстро отвечаю я. – И, возможно, среди них мой брат.

– Их охраняют минимум пятьдесят Серебряных, – добавляет Фарли, не желая преуменьшать опасность. Она не станет обманом вовлекать Гаррика в это дело.

– Ох.

Фарли кивает.

– Решать тебе, конечно. Мы можем найти другие варианты.

– Но шансы на кровопролитие будут выше.

– Ты прав. Твои иллюзии… – продолжаю я, но он вскидывает дрожащую руку.

Кто знает, не колеблется ли его способность заодно с решимостью.

Гаррик открывает рот, но не произносит ни слова. Я жду, мысленно умоляя его. Он должен понять, как это важно. Должен.

– Ладно.

Я удерживаюсь от бурных проявлений радости. Мы сделали первый шаг, но до победы еще далеко, и не следует об этом забывать, пока Морри не будет в безопасности.

– Спасибо, – я сжимаю руки Гаррика и чувствую, как они дрожат. – Большое тебе спасибо.

Гаррик быстро моргает и устремляет свои синие глаза на меня.

– Не благодари, пока всё это не закончится.

– Разумно, – бормочет Фарли. Она старается подбодриться – ради нас. Ее план сметан на живую нитку, но с нами Кэл. – Ладно, пошли, – говорит она. – Сработаем быстро, тихо, а если повезет – чисто.

Мы следуем за ней, то и дело сталкиваясь с бойцами Алой гвардии и с Красными солдатами, перешедшими на нашу сторону. Многие уважительно салютуют Фарли. Она – хорошо известный в Гвардии человек, и мы полагаемся на уважение, которое она внушает другим. Я заплетаю косички на ходу, затягивая их потуже. Это больно. Но боль не позволяет расслабиться. И можно чем-то занять руки. Иначе я буду не лучше Гаррика.

Поскольку с нами Фарли, никто не останавливает нас у ворот, и мы доходим до центра Корвиума, где высится главная башня. Черный гранит, усеянный окнами и балконами, вонзается в небо. Все щели плотно закрыты, а у основания башню кольцом окружают десятки солдат, которые стерегут две прочных двери, ведущие внутрь. Несомненно, по приказу полковника. Он не колеблясь удвоил охрану, когда понял, что я хочу попасть внутрь – и что Кэл не прочь выпустить Серебряных. Но Фарли ведет нас не к башне, а дальше, в одно из строений, примыкающих к внутреннему кольцу стен. Как и прочие городские здания, оно выстроено из железа и черного камня и выглядит мрачно даже при дневном свете.

Сердце у меня начинает колотиться чаще с каждым шагом, как только мы заходим в одну из многочисленных тюрем, усеивающих Корвиум. Фарли ведет нас вниз по лестнице, к камерам. По мне ползут мурашки при виде решеток и каменных стен, которые кажутся восковыми при свете немногочисленных лампочек. По крайней мере, камеры пусты. Сдавшиеся Кэлу Серебряные находятся над Молитвенными воротами – они заперты в помещении над аркой из Молчаливого камня, где их способности не действуют.

– Я отвлеку охрану на нижнем ярусе, а Гаррик позволит вам проскочить, – тихо говорит Фарли, понижая голос, чтоб не разносилось эхо. Она быстро протягивает мне два ключа. – Сначала – железный.

Она указывает на грубый черный металлический ключ размером с мой кулак, затем на второй, изящный и светлый, с острыми зубцами.

– Потом серебряный.

Я прячу их в разные карманы, но не слишком глубоко.

– Поняла.

– Я пока не умею хорошо заглушать звуки, поэтому надо будет вести себя тихо, – шепчет Гаррик. Он касается моей руки и приноравливает свои шаги к моим. – Держись рядом. Чтобы иллюзия была как можно меньше – и сохранялась как можно дольше.

Я понимающе киваю. Гаррик должен экономить силы для заложников.

Камеры уходят глубже и глубже в землю. С каждой минутой становится всё сырее и холоднее, и наконец мое дыхание паром повисает в воздухе. Когда за углом вспыхивает свет, я не испытываю радости.

Фарли жестом велит нам обоим отступить. Я плотнее прижимаюсь к Гаррику. Вот оно. Меня охватывают волнение и страх. «Я иду, Морри».

Мой брат совсем рядом, окруженный людьми, которые готовы его убить. Мне некогда бояться собственной гибели.

Что-то колеблется перед глазами, опускаясь, как занавес. Иллюзия. Гаррик прижимает меня к груди, и мы движемся вместе, шаг в шаг. Нам всё хорошо видно – но Фарли, оглянувшись, принимается лихорадочно искать нас взглядом. Она ничего не видит. Как не увидят солдаты за углом.

– У вас всё нормально? – спрашивает она, топая по камню гораздо громче необходимого.

Мы с Гарриком следуем за ней на безопасном расстоянии и, свернув за угол, видим шесть вооруженных солдат с алыми шарфами, в полной боевой экипировке. Они стоят поперек узкого коридора, плечо к плечу, и не намерены отходить.

При виде Фарли все вытягиваются по стойке «смирно». Один из них, грузный, с шеей толще, чем мое бедро, обращается к ней от имени остальных:

– Да, капитан. Никаких шевелений. Если Серебряные и попытаются сбежать, то не через туннели. Даже они не такие идиоты.

Фарли стискивает зубы.

– Хорошо. Следите внимательно… о!

Она морщится и сгибается пополам, ухватившись одной рукой за черную, как ночь, стенку. Второй она цепляется за живот. Ее лицо искривляется от боли.

Бойцы Гвардии спешат к ней на помощь – к Фарли немедленно подскакивают трое. В шеренге оказывается брешь, гораздо шире необходимого. Мы с Гарриком быстро проскальзываем вдоль противоположной стены и достигаем запертой двери, перегораживающей коридор. Фарли смотрит на нее, стоя на коленях и по-прежнему изображая спазмы. Иллюзия вокруг меня колеблется: Гаррик сосредоточен. Он теперь должен скрыть не только нас, но и дверь, распахнувшуюся за спиной у шести солдат, которые ее охраняют.

Фарли вскрикивает, когда я сую железный ключ в замок и поворачиваю. Она продолжает попеременно шипеть и стонать от боли, отвлекая охрану на тот случай, если петли заскрипят. К счастью, они хорошо смазаны. Дверь открывается, и никто этого не видит и не слышит.

Я медленно затворяю ее, стараясь, чтобы железо не грохнуло о гранит. Свет постепенно исчезает, и мы оказываемся почти в непроглядной темноте. До нас не доносятся стоны Фарли и голоса солдат – закрытая дверь заглушает все звуки.

– Пошли, – говорю я, крепко взяв Гаррика под руку.

Раз, два, три, четыре… во тьме я считаю шаги, ведя одной рукой по ледяной стене.

Я ощущаю прилив адреналина, когда мы достигаем второй двери, оказавшись прямо под главной башней. Времени, чтобы как следует запомнить ее план, у меня не было, но основное я знаю. Хватит, чтобы добраться до заложников и вывести их в безопасное место. Без заложников Серебряным нечем будет торговаться. Им придется сдаться.

Я ощупываю дверь, ища скважину. Она маленькая, и мне не сразу удается сунуть ключ в замок.

– Та-ак… – бормочу я, предупреждая Гаррика и саму себя.

Открывая дверь в башню, я понимаю, что это, возможно, конец. Даже при наших с Гарриком способностях, нам не справиться с пятьюдесятью Серебряными. Мы погибнем, если что-то пойдет не так. И заложники, уже пережившие столько ужасов, скорее всего, тоже.

Я этого не допущу. Не имею права.

В примыкающем помещении так же темно, как в туннеле, но теплее. Башня надежно защищена от стихий, как и сказала Фарли. Гаррик заходит вслед за мной, и мы вместе прикрываем дверь. Его рука касается моей. Она не дрожит. Хорошо.

Здесь должна быть лестница… да. Я касаюсь нижней ступеньки пальцами ног. Не выпуская руки Гаррика, начинаю подниматься навстречу тусклому, но постепенно разгорающемуся свету. Два пролета вверх – точно так же, как в тюрьме мы спустились на два пролета вниз.

От стен отдаются голоса, достаточно гулкие, чтобы их расслышать, но слишком невнятные, чтобы разобрать слова. Кто-то о чем-то торопливо спорит. Я моргаю, когда тьма рассеивается; выглянув из дверного проема, мы видим нижний ярус круглой башни. Теплый свет озаряет винтовую лестницу, которая идет на самый верх. Это ее позвоночник. На площадки выходят запертые двери. Мое сердце отбивает опасный ритм, так громко, что я боюсь – вдруг Серебряные его услышат.

Двое из них сторожат лестницу, напряженные, готовые к бою. Но мы не солдаты и не Алая гвардия. Их фигуры слегка колеблются, как поверхность потревоженной воды. Гаррик снова создал иллюзию, скрыв нас обоих от вражеских глаз.

Мы движемся шаг в шаг, в направлении голосов. Я едва дышу, пока мы поднимаемся по лестнице к главному помещению, которое находится тремя этажами выше. На схеме Фарли оно занимало всю ширину башни, целый этаж. Там держат заложников – и там же находятся Серебряные, ожидающие спасения от Мэйвена либо милосердия от Кэла.

Серебряные патрульные очень мускулисты. Это сильноруки. У обоих каменно-серые лица и руки толщиной с древесный ствол. Они ничего мне не сделают, если я применю способность. Но она не действует на оружие – а у них его хватает. Двуствольные пистолеты, висящие на плече винтовки. Башня хорошо подготовлена к осаде; очевидно, у Серебряных вполне достаточно боеприпасов, чтобы держаться.

Один сильнорук спускается по лестнице навстречу нам, тяжело топая. Спасибо тому идиоту, который поставил его на пост. Этот парень – грубая мощь и минимум чувствительности. Но он уж точно почувствует, если мы в него врежемся.

Мы медленно проскальзываем мимо, прижавшись спинами к стене. Он проходит, не выказав ни капли сомнений, и думает о чем-то своем.

Второго сильнорука миновать сложнее. Он прислонился к двери, вытянув длинные ноги. Они почти полностью перегораживают лестницу, заставляя меня и Гарри отступить к самому краю. Хорошо, что я высокая и могу перешагнуть через них без проблем. Гаррик не отличается ловкостью. Он так и трясется, пока шагает со ступеньки на ступеньку, стараясь не издать ни звука.

Стиснув зубы, я позволяю тишине разлиться под кожей. Интересно, сумею я убить обоих, прежде чем они поднимут тревогу? От этой мысли мне становится нехорошо.

Но тут Гаррик пошатывается и его нога соскальзывает со следующей ступеньки. Это тихий звук, но его достаточно, чтобы Серебряный забеспокоился. Он смотрит туда-сюда, и я застываю, вцепившись в протянутую руку Гаррика. Горло перехватывает от ужаса. Мне хочется завопить.

Охранник поворачивается спиной и смотрит на товарища. Я подталкиваю Гаррика.

– Ликос, ты что-нибудь слышал? – спрашивает сильнорук.

– Нет, – отвечает тот.

Их слова заглушают наши стремительные шаги: мы достигаем приоткрытой двери на верху лестницы. Я чуть слышно вздыхаю от облегчения. У меня тоже трясутся руки.

В комнате идет спор.

– Мы должны сдаться, – говорит кто-то.

Раздаются недовольные возгласы, заглушая наше появление. Мы прокрадываемся внутрь, как мыши, и оказываемся в комнате, полной голодных кошек. Серебряные офицеры собрались вдоль стен – большинство из них ранены. Ошеломляюще пахнет кровью. Стоны боли перемежают слова, перелетающие из угла в угол. Офицеры перекрикивают друг друга, и их лица бледны от страха, скорби и муки. Некоторые из раненых, кажется, умирают. Меня мутит от этого зрелища, от запаха мужчин и женщин в разных стадиях недомогания. Видимо, здесь нет целителей. Эти раны не исчезнут по мановению руки.

Я сделана не изо льда, не из камня. Самые тяжелые раненые лежат вдоль стены, всего в нескольких шагах от меня. Ближе всего – женщина, чье лицо покрыто порезами. Серебряная кровь окрашивает ей руки, в то время как она тщетно пытается удержать вываливающиеся внутренности. Она открывает и закрывает рот, словно умирающая рыба, хватающая воздух. Ей слишком больно, чтобы говорить или кричать. Я сглатываю, и меня посещает странная мысль: «Я могла бы избавить ее от страданий, если бы хотела. Я могла бы протянуть руку и помочь ей умереть спокойно».

Этой мысли достаточно, чтобы ощутить дурноту. Я отворачиваюсь.

– Сдаться – не вариант. Алая гвардия перебьет всех нас, или еще хуже…

– Хуже? – перебивает офицер, лежащий на полу – его тело покрыто синяками и повязками. – Посмотри вокруг, Хирон!

Я оглядываюсь, ощутив слабую надежду. Если они и дальше будут орать друг на друга, то облегчат нам задачу. В дальнем конце комнаты я замечаю заложников. Они сидят, прижавшись друг к другу, белые и темнокожие – не меньше двадцати пятнадцатилетних подростков. Только страх удерживает меня на месте. От того, что мне нужно, я отделена толпой разъяренных, смертельно опасных машин для убийства.

Морри. В нескольких секундах от меня. В нескольких шагах.

Мы пересекаем помещение так же осторожно, как поднимались по лестнице, и вдвое медленнее. Легкораненые офицеры бродят по комнате, помогая тем, кто пострадал серьезно, или просто стараясь успокоиться. Я никогда еще не видела Серебряных такими. Вблизи и не настороже. Они похожи на людей. Пожилая женщина с уймой медалей на груди держит за руку молодого человека лет восемнадцати. Лицо у него белое, как кость, и он спокойно смотрит в потолок, ожидая смерти. Тот, кто лежит рядом с ним, уже умер. Я сдерживаюсь, заставляя себя дышать тихо и ровно. Хотя здесь всё меня отвлекает, я не стану рисковать.

– Передайте моей матери, что я люблю ее, – шепчет один из умирающих.

Другой полутруп зовет человека, которого здесь нет. Громко выкрикивает чье-то имя.

Смерть нависает над этой комнатой, как туча. Она накрывает и меня. Я могу умереть здесь, вместе с остальными. Если Гаррик устанет, если я сделаю неверный шаг. Я стараюсь не обращать внимания ни на что, кроме собственных ног – и Морри. Но чем дальше я захожу, тем труднее становится. Пол качается перед моими глазами, и вовсе не от иллюзии. Я… я плачу? Мне их жалко?

Я сердито вытираю глаза, прежде чем слезы успеют упасть и оставить следы. Хоть я знаю, что ненавижу Серебряных, но прямо сейчас трудно испытывать к ним это чувство. Ярость, которую я испытывала час назад, пропала, сменившись странной жалостью.

Заложники так близко, что к ним можно притронуться – и один из них знаком мне, как собственное лицо. Курчавые черные волосы, кожа цвета полуночи, улыбка, которую я наблюдала много лет… хотя сейчас ее нет и в помине. Хочется схватить Морри и ни за что не отпускать. Но вместо этого я подбираюсь со спины и медленно присаживаюсь на корточки, пока мои губы не оказываются напротив его уха. Я очень надеюсь, что брат не испугается.

– Морри, это Кэмерон.

Он вздрагивает, но не издает ни звука.

– Со мной новокровка, он делает нас невидимыми. Я вытащу тебя отсюда, но ты должен делать в точности то, что я скажу.

Он слегка поворачивает голову. Его глаза расширены и полны страха. Мамины глаза, черные, с густыми ресницами. Я подавляю желание обнять брата. Морри медленно покачивает головой.

– Да. Я это могу сделать, – шепчу я. – Передай остальным то, что я тебе сказала. Будь осторожен, чтоб Серебряные не увидели. Давай, Морри.

Еще одно долгое мгновение – и он стискивает зубы и подчиняется.

Нужно немного времени, чтобы весть о нашем присутствии распространилась среди заложников. Никто не сомневается, они не могут себе это позволить – только не здесь, в логове зверя.

– То, что ты сейчас увидишь – ненастоящее.

Я подаю знак Гаррику, и тот кивает. Он готов. Мы медленно опускаемся на колени и пригибаемся, чтобы смешаться с заложниками. Когда иллюзия развеется, Серебряные поначалу нас не заметят. Они будут отвлечены. Надеюсь.

Заложники напрягаются. Пусть даже мы ровесники, они кажутся старше. Они измучены месяцами подготовки к бою, а потом ожиданием в окопах. Даже Морри, хотя, кажется, в армии его кормили лучше, чем дома. Я, по-прежнему невидимая, тянусь к брату и осторожно беру его за руку. Он сжимает пальцы и крепко держится за меня. И тут завеса невидимости падает. Заложников становится на два человека больше. Остальные моргают, глядя на нас, и пытаются скрыть свое удивление.

– Так, – бормочет Гаррик.

За нашей спиной Серебряные продолжают переругиваться над мертвыми и умирающими. Они даже не думают о заложниках.

Гаррик прищуривается, внимательно глядя на стену справа. Он тяжело дышит, посвистывая носом и ртом. Собирается с силой. Я готовлюсь к удару, хотя и знаю, что ничего не почувствую.

Вдруг взвивается огонь, разлетаются камни, и стена падает. Вместо нее – небо. Серебряные вздрагивают и шарахаются; видимо, они решили, что началась атака. Мимо башни проносятся самолеты, пронзая мнимые облака. Я моргаю, не веря своим глазам. Я и не должна им верить. Это всё ненастоящее. Но выглядит потрясающе, реально до невероятности.

Но у меня нет времени глазеть.

Мы с Гарриком вскакиваем и гоним остальных. Мы бежим сквозь пламя – языки огня так близко, что кажется, мы вот-вот сгорим. Я содрогаюсь, хотя и знаю, что на самом деле их нет. Огонь отвлекает и пугает Серебряных, а мы тем временем можем выскочить в дверь и спуститься по лестнице.

Я возглавляю нашу цепочку, а Гаррик замыкает. Он машет руками, как танцор, создавая образы из пустоты. Пламя, дым, еще один залп. Все это не позволяет Серебряным пуститься в погоню – они прячутся от его иллюзий. Тишина расцветает во мне – облако смертельной силы, которая должна свалить двух Серебряных дозорных. Морри наступает мне на пятки, и я спотыкаюсь, но он хватает меня за руку и не дает свалиться через перила.

– Стоять!

Первый сильнорук бросается к нам, нагнув голову, как бык.

Я нагнетаю тишину в его тело – моя способность встает у Серебряного поперек глотки. Он спотыкается, ощутив ее полную тяжесть. Я тоже чувствую это – смерть, которая прокатывается по его организму. Мне придется убить дозорного. И быстро. Моя сила заставляет кровь хлынуть изо рта и из глаз у сильнорука, по мере того как всё в нем умирает, орган за органом. Я душу жизнь в этом человеке стремительнее, чем когда-либо раньше.

Второй сильнорук тоже умирает быстро. Когда я обрушиваю на него опустошающий удар тишины, он спотыкается и валится головой вперед. И разбивает себе череп о каменный пол, так что разлетаются кровь и мозг. У меня вырывается рыдание, но нет времени задумываться над столь внезапным отвращением. «Ради Морри. Ради Морри».

Брату, кажется, так же скверно, как и мне: он не сводит глаз с мертвого сильнорука, залившего кровью весь пол. Я говорю себе, что Морри просто в шоке. Он не боится меня.

– Вперед! – кричу я, и мой голос дрожит от стыда.

Морри, к счастью, делает, как я велю, и вместе с остальными бежит по лестнице.

Пусть даже вход на нижнем этаже забаррикадирован, заложники быстро расчищают дорогу, разбирая завал, устроенный Серебряными. Наконец перед нами предстают двойные двери. Один-единственный замок – все, что отделяет нас от свободы.

Я перескакиваю через разбитый череп сильнорука и бросаю Морри маленький серебряный ключ. Тот ловит его. Пускай он побывал в армии, а я тюрьме, но наши узы не ослабли. Солнечный свет льется в переднюю, когда Морри распахивает дверь и выскакивает на свежий воздух, а остальные заложники – за ним.

Гаррик мчится по лестнице, и за ним тянется шлейф поддельного огня. Он машет мне рукой, приказывая идти, но я стою неподвижно. Без него я не уйду.

Мы вываливаемся наружу вместе, крепко вцепившись друг в друга, и обнаруживаем площадь, полную обалдевших солдат, вооруженных до зубов. Они пропускают нас по приказу Фарли. Она распоряжается, стоя неподалеку, и велит им не спускать глаз с дверей башни, на тот случай, если Серебряные попробуют отбиться.

Я не слышу ее слов. Я продолжаю идти вперед, пока брат не оказывается в моих объятиях. Его сердце стремительно бьется в груди. И я наслаждаюсь этим звуком. Он здесь. Он жив.

В отличие от сильноруков.

Я до сих пор это чувствую. То, что сделала с ними.

То, что сделала со всеми, кого убила.

Воспоминания наполняют меня стыдом. Все ради Морри, все ради того, чтобы выжить самой. Но не более.

Я не обязана становиться убийцей.

Морри, закатив от ужаса глаза, цепляется за меня.

– Алая гвардия, – шепчет он, прижавшись ко мне. – Кэм, надо бежать.

– Все хорошо, ты теперь с нами. Тебя никто не тронет, Морри!

Но вместо того чтобы успокоиться, брат пугается еще сильнее. Он крепче стискивает пальцы и крутит головой туда-сюда, разглядывая бойцов Фарли.

– Они знают, кто ты такая? Кэм, они знают?

К замешательству примешивается стыд. Я немного отстраняюсь, чтобы получше взглянуть на брата. Он тяжело дышит.

– Кто я такая?

– Они убьют тебя за это. Алая гвардия убьет тебя за то, что ты другая.

Каждое слово подобно удару молота. И тут я понимаю, что мой брат – не единственный, кто продолжает бояться. Остальные ребята жмутся друг к другу, и все стараются держаться подальше от бойцов Гвардии. Фарли, стоя в нескольких шагах, встречается со мной взглядом. Она точно так же озадачена.

А потом я смотрю на нее с точки зрения моего брата. Вижу их всех так, как Морри было приказано видеть.

Террористы. Убийцы. Причина, по которой детей стали забирать в армию.

Я пытаюсь притянуть Морри к себе, обнять, шепотом объяснить…

Но он холодеет в моих руках.

– И ты с ними заодно, – бросает он, глядя на меня с таким гневом и упреком, что я чуть не падаю. – Ты – Алая гвардия.

Мою душу наполняет ужас.

Мэйвен отнял брата у Мэры.

Неужели он отнимет и у меня?

16. Мэра

Я не могу разглядеть Корвиум сквозь низкие облака. И все равно не свожу глаз с горизонта на востоке, у нас за спиной. Алая гвардия взяла город. Теперь он у нее под контролем. Нам пришлось объехать мятежный город, сделав большой крюк. Мэйвен изо всех сил старается об этом молчать; даже он не в состоянии скрыть столь серьезное поражение. Интересно, что произойдет, когда новости распространятся по королевству. Будут ли Красные радоваться, а Серебряные мстить? Я вспоминаю бунты, которые вспыхивали после предыдущих атак Алой гвардии. Разумеется, без последствий не обойдется. Взятие Корвиума – военная операция. Наконец Алая гвардия воздвигла флаг, который так легко не сорвешь.

Мои друзья так близко, что, кажется, я могла бы до них добежать. Сорвать оковы, убить Арвенов, выскочить из транспорта, устремиться через голый зимний лес и исчезнуть в серых сумерках. В моих мечтах они ждут меня за стенами взятой крепости. Полковник, с его кровавым глазом, обветренным лицом и пистолетом у бедра – невиданное утешение. С ним Фарли, храбрая, высокая, решительная, как всегда. Кэмерон, чья тишина – щит, а не тюрьма. Килорн, которого я знаю как свои пять пальцев. Кэл, сердитый и надломленный, как я; угли его гнева выжгут из моей памяти все мысли о Мэйвене. Я представляю, как бросаюсь в их объятия и умоляю забрать меня отсюда, увезти куда угодно. Отвезти к моим родным, домой. Сделать так, чтобы я всё забыла.

Нет. Было бы преступлением забыть свой плен. Напрасной тратой сил. Я знаю Мэйвена, как никто. Я знаю изъяны его сознания, фрагменты, которые он никогда не сумеет сложить. И я своими глазами видела, как рассыпается королевский двор. Если я сумею сбежать или если меня спасут, я еще могу принести пользу. Могу сделать так, чтобы моя дурацкая сделка стоила своей ужасной цены. Я попытаюсь компенсировать ущерб.

Хотя окна транспорта наглухо закрыты, я чую дым. Пепел. Порох. Металлический кисловатый привкус пролитой за сто лет крови. Чок уже рядом, он становится ближе с каждой секундой, по мере того как королевский кортеж двигается на запад. Надеюсь, мои кошмарные сны об этом месте были страшнее реальности.

Кошка и Клевер по-прежнему сидят рядом, сложив на коленях обтянутые перчатками руки. Они готовы схватить меня и удержать. Двое других охранников, Трио и Яйцеголовый, сидят наверху, на корпусе транспорта, пристегнувшись к крыше. Это нелишняя предосторожность, раз мы теперь так близко к зоне военных действий. Не говоря уж о том, что в нескольких милях – город, охваченный революцией. Все четверо не теряют бдительности. Чтобы не упустить меня – и защитить.

Лес, растущий по обе стороны Железной дороги, постепенно редеет и исчезает. Обнаженные ветви раздвигаются, открывая взгляду застывшую землю, едва прикрытую снегом. Чок уродлив. Серая земля, серое небо – они сливаются, и я даже не понимаю, где заканчивается одно и начинается другое. Я отчасти ожидаю услышать вдалеке звуки разрывов. Папа говорил, что грохот бомб разносится за несколько миль. Наверное, теперь стрельба затихла. Если план Мэйвена удастся, будет положен конец войне, которая унесла миллионы жизней. И она продолжит убивать под другим названием.

Кортеж катит к военным лагерям – россыпи строений, которые напоминают базу Алой гвардии на острове Так. Они теряются в сумерках по обе стороны дороги. В основном казармы. Гробы для живых. В таких некогда жили мои братья. И отец. И я имела шанс продолжить традицию.

Как и в городах на пути нашего следования, люди выходят, чтобы посмотреть на короля Мэйвена и его свиту. Солдаты в красном, черном, дымчато-сером. Они выстраиваются вдоль дороги, рассекающей лагерь пополам с военной точностью, и все почтительно склоняют головы. Я даже не стараюсь считать. Это слишком угнетает. Я сцепляю руки, очень крепко, чтобы боль отвлекла меня от неприятных мыслей. Раненые Серебряные офицеры в Рокасте сказали, что в Корвиуме побоище. «Не надо, – говорю я себе. – Не думай об этом». Но, разумеется, я думаю. Невозможно отогнать ужасы, о которых стараешься не задумываться. Бойня. С обеих сторон. Красные и Серебряные, Алая гвардия и армия Мэйвена. Кэл выжил – это я понимаю по поведению Мэйвена. Но Фарли, Килорн, Кэмерон, мои братья и все остальные? Столько имен и лиц, столько людей, которые участвовали в штурме Корвиума. Что случилось с ними?

Я прижимаю пальцы к глазам, борясь со слезами. Это усилие утомляет меня, но я не желаю плакать в присутствии Кошки и Клевер.

К моему удивлению, кортеж не останавливается в центре лагеря, пусть даже там есть плац, идеально подходящий для того, чтобы Мэйвен мог произнести на нем очередную заученную речь. Несколько транспортов, в которых сидят отпрыски Высоких домов, отделяются от процессии, но мы катим вперед, дальше и дальше. Хоть Кошка и Клевер пытаются это скрыть, но они начинают нервничать все сильнее, глядя то в окна, то друг на друга. Им не нравится происходящее. «Вот и хорошо. Пусть подергаются».

Хоть я и храбрюсь, но на меня тоже падает тень страха. Вдруг Мэйвен выжил из ума? Куда он нас везет… нас всех? Разумеется, он не поехал бы со своими придворными в окопы или на минное поле… или того хуже. Транспорты набирают скорость, катясь все быстрей и быстрей по плотно утоптанной земле. Вдалеке виднеются пушки и дальнобойные оружия – грузные массы железа. Их причудливые тени напоминают черные скелеты. Проехав милю, мы пересекаем первую линию окопов – наши транспорты рычат на торопливо сооруженных мостках. Дальше – снова окопы. Для резервов, вспомогательных войск, связистов. Они вьются, как коридоры в Ущелье, вгрызаясь в замерзшую землю. Я сбиваюсь со счета после десятка. Либо эти траншеи заброшены, либо солдаты надежно спрятались. Нигде не видно ни одной красной формы.

Это вполне может оказаться ловушкой. Планом старого короля, рассчитанным на то, чтобы захватить и победить юного Мэйвена. Отчасти мне хочется, чтоб так и было. Если я не могу убить Мэйвена, возможно, король Озерного края сделает это вместо меня. Дом Сигнета, нимфы. Сотни лет на престоле. Вот и все, что я знаю о вражеском монархе. Его королевство похоже на наше – люди там разделены по цвету крови, и у власти благородные Серебряные дома. Очевидно, Алая гвардия тоже не дает им покоя. Как и Мэйвен, Озерный король, скорее всего, намерен остаться на троне любой ценой и любыми средствами. Даже если придется вступить в сговор с давним врагом.

На востоке тучи рассеиваются, и несколько лучей солнца освещают грубую землю вокруг. Нет ни деревца на сколько хватает глаз. Мы пересекаем передовую, и я ахаю. Красные солдаты сгрудились по шесть рядов в каждом окопе. Их форма – разных оттенков крови и ржавчины. Они напоминают запекшуюся рану. Держась за ступеньки лестниц, они дрожат от холода. Они готовы ринуться в смертельную зону обстрела, если король прикажет. Я замечаю среди них Серебряных офицеров, которые выделяются своими серо-черными мундирами. Мэйвен молод, но не глуп. Если Озерные приготовили ловушку, он готов с боем проложить себе дорогу обратно. Несомненно, у Озерного короля тоже в запасе армия, которая ждет в окопах на другой стороне. Снова Красные солдаты, которых погонят на убой.

Когда колеса нашего транспорта съезжают с моста, Клевер напрягается. Она устремляет свои ярко-зеленые глаза вперед, стараясь сохранять спокойствие. На лбу у нее, выдавая страх, блестит пот.

Пустыня Чока изрыта воронками от артиллерийского огня двух армий. Некоторые из этих ям – десятилетней давности. Колючая проволока торчит в стылой грязи. Впереди, на головном транспорте, сообща действуют тельки и магнетрон. Они размахивают руками, убирая мусор с пути процессии. Во все стороны разлетаются куски скрученного железа. И, очевидно, кости. Красные поколениями погибали здесь. Земля усыпана их прахом.

В моих кошмарах Чок тянется без конца и края. Но вместо того чтобы катиться в никуда, процессия замедляет ход, отъехав примерно на милю от передовой. Наши транспорты описывают дуги, выстраиваясь в полукруг, и я чуть не взрываюсь нервным смехом. Именно здесь, именно сейчас – перед нами беседка. Контраст разительный. Беседка новенькая, с белыми столбиками и шелковыми занавесками, которые развеваются на отравленном ветру. Ее возвели лишь с одной целью. Для переговоров – вроде тех, что состоялись давным-давно. Когда два короля развязали столетнюю войну.

Страж распахивает дверцу транспорта и предлагает нам выйти. Клевер колеблется, и Кошка слегка покашливает, вынуждая ее шевелиться. Меня, зажатую между ними, выводят на бесплодную землю, неровную от камней и засохшей грязи. Я молюсь, чтобы под моими ногами ничего не хрустнуло. Череп, ребро, бедренная кость, позвонок. Мне не нужно новых доказательств, что я иду по бесконечному кладбищу.

Клевер – не единственная, кому страшно. Даже Стражи движутся медленно и настороженно, поворачивая туда-сюда скрытые масками лица. В кои-то веки они думают не только о безопасности Мэйвена, но и о своей. Остальные придворные – Эванжелина, Птолемус, Самсон – ждут возле транспортов. Их глаза бегают, носы морщатся. Они чуют смерть и опасность не хуже меня. Одно неверное движение, один намек на угрозу – и они сорвутся с места. Эванжелина сменила свои меха на доспехи. Сталь покрывает ее от шеи до пальцев ног. Она быстро высвобождает руки из кожаных перчаток, подставив кожу холодному воздуху. Так удобней для битвы. Я ощущаю порыв сделать то же самое, хоть мне это и не поможет. Оковы сильны, как всегда.

Единственный, кому как будто все равно – Мэйвен. Умирающая зима ему идет – его бледная кожа выглядит до странности элегантно. Даже круги под глазами, как всегда темные, почти черные, похожие на синяки, придают Мэйвену трагически прекрасный вид. Сегодня он надел столько регалий, сколько посмел. Мальчик-король – но тем не менее король, собирающийся посмотреть в глаза своему главному врагу. Корона у него на голове теперь смотрится естественно – ее подогнали, чтобы она сидела низко на лбу. Бронзовое и стальное пламя переливается в блестящих черных волосах. Даже при сером свете Чока медали и ордена сверкают серебром, рубинами и ониксами. Плащ, отделанный парчой, алой, как огонь, довершает образ гневного короля. Но Чок поглощает нас всех. Грязь покрывает начищенные черные сапоги Мэйвена, когда тот шагает вперед, борясь с инстинктивным страхом. Он нетерпеливо бросает взгляд через плечо, на тех, кого притащил сюда. В его пламенно-синих глазах – отчетливое предостережение. Мы должны идти с ним. Я не боюсь смерти, поэтому я первой следую за королем – возможно, в могилу.

Правитель Озерного края уже ждет.

Он сидит в простом кресле – маленький по сравнению с огромным флагом, который висит у него за спиной. Флаг зеленовато-синий, а посередке – серебряно-белый цветок с четырьмя лепестками. Молочно-синие металлические транспорты Озерных стоят за беседкой, выстроившись точно так же, как наши. Их больше десяти, и все они кишат телохранителями. Стражи охраняют короля и его свиту. На них, в отличие от наших, нет масок и плащей, только боевые доспехи из сверкающих темно-синих пластин. Они стоят, молчаливые и мужественные, с каменными лицами. Каждый из них – воин, которого обучали с рождения, ну или типа того. Я не знаю, что они умеют, и способности королевской свиты мне тоже неизвестны. На занятиях с леди Блонос, целую жизнь назад, я не изучала Озерный двор.

По мере нашего приближения короля становится лучше видно. Я смотрю на него, пытаясь разглядеть человека под венцом, сделанным из белого золота, топазов, бирюзы и темной ляпис-лазури. Если Мэйвен любит красное и черное, этот король предпочитает синее. В конце концов, он – нимф, повелитель воды. Вполне логично. Я думаю, что глаза у него тоже синие, но они оказываются серыми, как грозовая туча, такого же цвета, как стальная седина длинных прямых волос. Я невольно сравниваю Озерного правителя с отцом Мэйвена – единственным королем, которого я до сих пор видела. Контраст разительный. Тиберий Шестой был грузен и бородат, его тело раздулось от спиртного, а Озерный король изящен, чисто выбрит, с ясным взглядом и смуглой кожей. Как у всех Серебряных, его лицо имеет прохладный серовато-синий оттенок. Он встает нам навстречу – и движется изящно, словно танцуя. На нем нет ни доспехов, ни мундира. Только переливающееся серебристо-синее одеяние, яркое и зловещее, как флаг Озерного края.

– Король Мэйвен из Дома Калора, – говорит он, слегка склонив голову, когда Мэйвен входит в беседку.

Черный шелк струится по белому мрамору.

– Король Оррек из Дома Сигнета, – отвечает Мэйвен.

Он нарочно кланяется ниже, чем его собеседник. На губах юного короля – неподвижная улыбка.

– Если бы только мой отец мог это видеть.

– И ваша мать, – подхватывает Оррек.

В этих словах нет ничего дурного, но Мэйвен быстро выпрямляется, словно услышав угрозу.

– Мои соболезнования. Вы слишком молоды, чтобы пережить столько утрат.

Король говорит с акцентом, и его слова звучат, как странная мелодия. Взгляд Оррека устремляется за плечо Мэйвену, минуя меня, на Самсона, который шагает за нами, в синих цветах Дома Мерандуса.

– Вам передали мою… просьбу?

– Разумеется.

Мэйвен вздергивает подбородок; он смотрит на меня, а потом, как Оррек, переводит взгляд на Самсона.

– Кузен, не могли бы вы подождать в транспорте?

– Кузен… – отвечает Самсон, вложив в это слова максимум протеста. Однако он останавливается и замирает в нескольких метрах от возвышения, на котором стоит беседка. Никаких споров. Только не здесь. Охрана короля Оррека заметно напрягается и кладет руки на оружие. Ружья, мечи, сам воздух вокруг нас… Все, к чему они способны обратиться, чтобы не подпустить шепота к своему королю и его сознанию. Если бы только двор в Норте был устроен таким же образом.

Наконец Самсон повинуется. Он низко кланяется, раскинув руки резким, отточенным движением.

– Да, ваше величество.

Только когда он возвращается к транспортам и исчезает из виду, Озерные телохранители расслабляются. А король Оррек, напряженно улыбаясь, жестом подзывает к себе Мэйвена. Как ребенка.

Вместо этого Мэйвен устремляется к креслу напротив. Оно сделано не из Молчаливого камня, оно небезопасно, но он опускается на сиденье, не поколебавшись ни на секунду. Мэйвен откидывается на спинку и скрещивает ноги; плащ окутывает одну руку, а другая лежит на виду, свисая с подлокотника, – огненный браслет на ней хорошо заметен.

Мы, все остальные, собираемся вокруг и рассаживаемся, подражая Озерным, которые сидят напротив. Эванжелина и Птолемус, вместе со своим отцом, занимают места справа от Мэйвена. Понятия не имею, когда Воло Самос присоединился к кортежу. Губернатор Велле тоже тут, и его зеленое одеяние выглядит тошнотворно на фоне серого неба Чока. Отсутствие Домов Айрела, Лариса и Хэйвена особенно заметно; их места заняли другие советники. Мои четыре стража устраиваются с двух сторон от меня, когда я сажусь – так близко, что я слышу их дыхание. Вместо этого я сосредотачиваюсь на тех, кого вижу перед собой – на Озерных. Ближайшие советники короля, доверенные лица, дипломаты, генералы… Люди, которых надлежит бояться не меньше, чем самого Оррека. Никого не представляют друг другу, но я быстро понимаю, кто тут самый важный. Она сидит справа от короля, на том же месте, которое занимает Эванжелина.

Молодая королева? Нет, семейное сходство слишком явно. Очевидно, это принцесса Озерного края. Глаза у нее отцовские, а на голове – корона из ярких синих камней. Прямые черные волосы блестят, украшенные жемчугами и сапфирами. Она ощущает мой взгляд – и в упор смотрит на меня.

Мэйвен заговаривает первым, прервав мои наблюдения.

– Впервые за столетие мы приходим к согласию.

– О да, – отвечает Оррек, кивнув, и его украшенное драгоценностями чело сверкает в меркнущем вечернем свете. – Алую гвардию и ее пособников нужно истребить. Причем быстро, пока зараза не распространилась еще дальше. Пока Красные в других областях не соблазнились их лживыми обещаниями. Я слышал о беспорядках в Пьемонте.

– Слухи, да, – король с черным сердцем выдает не больше, чем хочет. – Вы же знаете, что такое пьемонтские принцы. Вечно ссорятся друг с другом.

Оррек почти улыбается.

– Действительно. Лорды Прерии тоже.

– Что касается условий…

– Не так быстро, мой юный друг. Я бы хотел знать состояние вашего двора, прежде чем делать шаг.

Даже со своего места я чувствую, как напрягается Мэйвен.

– Просите о чем угодно.

– Дом Айрела? Дом Лариса? Дом Хэйвена? – взгляд Оррека перебегает по нам, ничего не упуская. Он падает на меня и на долю секунды колеблется. – Я не вижу их здесь.

– И?

– Значит, новости правдивы. Они восстали против своего законного короля.

– Да.

– Поддержав изгнанника.

– Да.

– А как там ваша армия новокровок?

– Растет с каждым днем, – отвечает Мэйвен. – Еще одно оружие, которым мы все должны научиться владеть.

– Вроде нее, – Озерный король кивком указывает на меня. – Девочка-молния – это ценный трофей.

Я сжимаю кулаки. Разумеется, он прав. Для Мэйвена я немногим более чем трофей, который он может таскать с собой, используя мое лицо и неискренние слова, чтобы привлечь к себе еще больше людей. Впрочем, я не краснею. Я уже давно привыкла к своему позору.

Не знаю, смотрит ли Мэйвен на меня. Я на него смотреть не стану.

– Трофей, да. И символ, – отвечает Мэйвен. – Алая гвардия – это не призраки, а люди из плоти и крови. Плоть и кровь можно взять под контроль, победить и уничтожить.

Король цокает языком, как будто с жалостью. Он быстро встает, и шелк кружится, как бурная река. Мэйвен тоже встает; оба сходятся в центре беседки. Они меряют друг друга взглядом, словно пожирая. Никто не хочет первым нарушить молчание. Я чувствую, как воздух вокруг сгущается; сперва горячий, он сначала холодеет, затем делается сухим, потом влажным. Поединок воли двух Серебряных королей.

Не знаю, что Оррек видит в Мэйвене, но внезапно он смягчается и протягивает ему смуглую руку. На всех пальцах блестят великолепные кольца.

– Что ж, скоро с ними расправятся. И с вашими мятежными Серебряными тоже. Три дома против мощи двух королевств – это ничто.

Склонив голову, Мэйвен пожимает руку Оррека.

Я отстраненно задумываюсь, каким же образом, черт возьми, Мэра Бэрроу из Подпор оказалась здесь. В нескольких шагах от двух королей, в ту минуту, когда еще один кусок нашей кровавой истории становится на место. Джулиан с ума сойдет, когда я ему расскажу. Когда. Потому что я увижу его вновь. Увижу их всех.

– А теперь об условиях, – продолжает Оррек. И я понимаю, что он так и не выпустил руку Мэйвена.

Стражи это заметили. Они, все разом, делают угрожающий шаг вперед; их пламенные одеяния скрывают непредсказуемое количество оружия. Озерные охранники, с другой стороны беседки, тоже приблизились. Противники словно подзадоривают друг друга сделать еще шаг, который завершится кровопролитием.

Мэйвен не пытается ни высвободиться, ни подойти ближе. Он просто стоит на месте – неподвижно, уверенно, бесстрашно.

– Условия хороши, – отвечает он ровным голосом. Я не вижу его лица. – Чок поделен поровну, прежние границы восстановлены и открыты для путешествий. Вы на равных правах с нами можете пользоваться Столичной рекой и каналом Эрис…

– Пока ваш брат жив, мне нужны гарантии.

– Мой брат – изменник и предатель. Скоро он будет мертв.

– В том-то и дело, мой мальчик. Как только его не станет, как только мы истребим Алую гвардию – вы вернетесь к старому? Мы будем врагами? Вы снова поймете, что Красные захлестывают вас, и нужно их куда-то девать?

Лицо Оррека темнеет, становясь серо-фиолетовым. Его холодная отстраненная сдержанность превращается в гнев.

– Контроль за численностью населения – одно дело, но война, бесконечное перетягивание каната – это чистое безумие. Я не намерен проливать Серебряную кровь только потому, что вы не способны управляться со своими Красными крысами.

Мэйвен подается вперед и отвечает с той же страстью:

– Наш договор будет подписан здесь, и об этом сообщат каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребенку в моем королевстве. Все узнают, что война окончена. По крайней мере, все в Норте. Я знаю, у вас в Озерном крае нет таких возможностей, старина. Но надеюсь, вы постараетесь оповестить свое болотное королевство.

Нас всех охватывает дрожь. Серебряным страшно, а я ощущаю радостное волнение. «Уничтожьте друг друга, – мысленно шепчу я. – Выверните наизнанку». Не сомневаюсь, король-нимф может без особого труда утопить Мэйвена на месте.

Оррек обнажает зубы.

– Ты ничего не знаешь о моей стране.

– Я знаю, что Алая гвардия возникла у вас, а не у меня, – отвечает Мэйвен и делает жест свободной рукой, приказывая Стражам сдать назад. Глупый позер. Надеюсь, его убьют. – И не ведите себя так, как будто делаете нам одолжение. Вы нуждаетесь в этом не меньше, чем я.

– Мне нужно твое слово, Мэйвен Калор.

– Я его уже дал.

– Твое слово и твоя рука. Это самые прочные узы.

О.

Мой взгляд перелетает с Мэйвена, которого Озерный король по-прежнему держит крепкой хваткой, на Эванжелину. Она сидит неподвижно, как застывшая, не сводя глаз с мраморного пола. Я ожидаю, что сейчас она встанет, завопит, превратит это место в хаос шрапнели. Но она не двигается. Даже Птолемус, ее верный пес, не трогается с места. А их отец, в черных одеждах Дома Самоса, как всегда мрачен. Никакой перемены в нем я не вижу. Никакого намека на то, что Эванжелина вот-вот потеряет положение, за которое так боролась.

Озерная принцесса кажется высеченной из камня. Она не ведет и бровью. Она знала, что этим закончится.

Когда отец сказал Мэйвену, что он должен жениться на мне, тот чуть не задохнулся от изумления. Он неплохо притворялся, кипятясь и споря. Мэйвен делал вид, будто не понимает, в чем смысл этого предложения, что оно означает. Как и я, он носил тысячу масок и играл миллион разных ролей. Но сегодня он изображает короля – а короли никогда не удивляются, их невозможно застать врасплох. Если Мэйвен и потрясен, он этого не выказывает. В его голосе нет ничего, кроме стали.

– Почту за честь назвать вас отцом, – говорит он.

Наконец Оррек выпускает руку Мэйвена.

– Почту за честь назвать вас сыном.

Оба лгут.

Справа от меня чей-то стул скребет по мрамору. Потом еще два. Сияя сталью и черным шелком, Дом Самоса поспешно выходит из беседки. Сначала Эванжелина, затем ее отец и брат – не оборачиваясь, руки по швам. Плечи у нее опущены, обычно прямая спина как будто слегка ссутулилась.

Кажется… она рада.

Мэйвен не наблюдает за уходом бывшей невесты – он полностью сосредоточен на новой задаче. Эта задача – Озерная принцесса.

– Миледи… – произносит он с поклоном.

Она просто склоняет голову, не отрывая от Мэйвена своего стального взгляда.

– В присутствии моего благородного двора я прошу вашей руки.

Я уже слышала эти слова. От того же самого юноши. В присутствии толпы, когда каждое слово напоминало щелчок ключа в замке.

– Я желаю стать вашим мужем, Айрис Сигнет, принцесса Озерного края. Вы принимаете мое предложение?

Айрис красива, изящнее отца. Не танцовщица, впрочем, а охотник. Она встает с кресла в водопаде мягкого сапфирового бархата. У нее длинные ноги и округлые женственные формы. В прорези платья я замечаю кожаные брюки. Поношенные, потертые на коленях. Она не явилась сюда неподготовленный. И, как многие другие, Айрис не надела перчатки, несмотря на холод. Рука, которую она протягивает Мэйвену, – янтарного цвета, с длинными пальцами, ничем не украшенная. Тем не менее взгляд принцессы не колеблется, даже когда в воздухе повисает туман, клубясь вокруг ее вытянутой руки. Крошечные капельки влаги переливаются. Они превращаются в маленькие жидкие бусины, и каждая, двигаясь и вращаясь, отражает свет.

Первые слова она произносит на незнакомом языке. Он душераздирающе красив – одно слово сливается с другим, как песня, как вода. Потом Айрис добавляет на нашем языке, с акцентом:

– Я отдаю вам свою руку и желаю стать вашей женой, – отвечает она, в соответствии с обычаями и традициями своего королевства. – Я принимаю предложение, ваше величество.

Мэйвен вытягивает руку без перчатки, и браслет у него на запястье сверкает. Поток огня взметывается в воздух и, как змея, обвивается вокруг их соединенных пальцев. Он не обжигает Айрис, хотя, несомненно, проходит достаточно близко. Она не вздрагивает. Даже не моргает.

Война кончена.

17. Мэра

Обратный путь в Археон занимает много времени. Не из-за расстояния. Не из-за того, что Озерный король взял с собой не меньше тысячи человек – придворных, солдат, даже Красных слуг. Но теперь у всей Норты вдруг появился повод что-то отпраздновать. Конец войны – и предстоящую свадьбу. Бесконечный кортеж Мэйвена змеится сначала по Железной дороге, затем по Королевской. Серебряные и Красные в равной мере спешат приветствовать короля и стараются хоть мельком взглянуть на него. Мэйвен идет навстречу их желаниям и останавливается, чтобы встретиться с подданными. Айрис – рядом с ним. Несмотря на глубоко укоренившуюся ненависть к Озерным, которую мы все должны питать, Норта склоняется перед ней. Она – объект любопытства и наша удача. Мост между войной и миром. Даже король Оррек удостаивается неискренних приветствий. Вежливых аплодисментов, почтительных поклонов. Старый враг, который превратился в союзника.

Вот что Мэйвен говорит при каждом случае:

– Норта и Озерный край отныне едины, и им предстоит долгий путь. Совместная борьба с опасностями, угрожающими королевству.

Он имеет в виду Алую гвардию. Корвиум. Кэла, восставшие дома, всех и всё, что может поставить под угрозу его непрочную власть.

Никто не помнит, как жилось до войны. Моя страна забыла, что такое мир. Неудивительно, что люди принимают за мир ЭТО. Мне хочется обратиться к каждому Красному, мимо которого я проезжаю. Вырезать эти слова на своем теле, чтобы их нельзя было не заметить. «Ловушка. Ложь. Заговор». Впрочем, мои речи больше ничего не значат. Я слишком долго была чужой марионеткой. Мой голос больше не принадлежит мне. Остались только поступки, а они жестко ограничены обстоятельствами. Я отчаялась бы, если бы могла, но дни страданий давно миновали. Иначе я просто утону – пустая кукла, которую тащит за собой бездушный ребенок.

«Я сбегу. Сбегу. Сбегу». Я не смею шептать вслух. Эти слова проносятся в моем сознании, в такт биению сердца.

Никто не заговаривает со мной во время путешествия. Даже Мэйвен. Он слишком занят тем, что присматривается к новой невесте. Кажется, она понимает, что он за человек – и готова к этому. Надеюсь, они поубивают друг друга.

Знакомые шпили Археона не приносят мне утешения. Королевский кортеж въезжает обратно в клетку, которую я слишком хорошо знаю. Через город, по крутой дороге, которая ведет к дворцовому комплексу на площади Цезаря. На ясном синем небе – обманчиво яркое солнце. Уже почти весна. Странно. Отчасти мне казалось, что зима будет длиться вечно, как и мое заточение. Не знаю, переживу ли я смену времен года, сидя в своей королевской клетке.

Я сбегу. Сбегу. Сбегу.

Яйцеголовый и Трио выводят меня из транспорта, поставив между собой, и направляют вверх по лестнице, во Дворец Белого огня. Тепло, влажно, пахнет чистотой и свежестью. Еще несколько минут на солнце – и я вспотею в своей красно-серебристой куртке. Но уже через несколько секунд я оказываюсь во дворце. Роскошные люстры в передней не вызывают у меня особого волнения – после моей первой и единственной попытки к бегству. Я даже улыбаюсь, глядя на них.

– Рада вернуться домой?

Меня в равной мере пугает сам факт, что со мной кто-то заговорил – и кто именно заговорил.

Повернувшись к ней, я подавляю желание поклониться. Арвены тоже останавливаются – достаточно близко, чтобы вмешаться, если понадобится. Я чувствую, как их способность вытягивает из меня энергию. Собственные стражи принцессы тоже наготове – они следят за коридором. Наверное, по-прежнему считают Археон вражеской территорией.

– Принцесса… – отзываюсь я.

Неприятно произносить это слово, но что толку бросать открытый вызов очередной нареченной Мэйвена?

Ее наряд для путешествия обманчиво прост. Узкие брюки и темно-синий жакет, стянутый на талии, чтобы подчеркнуть фигуру, напоминающую песочные часы. Ни драгоценностей, ни короны. Черные волосы заплетены в простую косу. Эта девушка может сойти за обычную Серебряную. Богатую, но не такую уж знатную. Лицо Айрис остается спокойным. Ни улыбки, ни усмешки. Ни презрения к пленной девочке-молнии. По сравнению с аристократами, которых я встречала, контраст удивительный – и неприятный. Я ничего о ней не знаю. Не удивлюсь, если Айрин окажется хуже Эванжелины. Даже хуже Элары. Понятия не имею, кто она и что думает обо мне. Неведение меня тревожит.

И Айрис это понимает.

– Кажется, нет, – продолжает она. – Прогуляемся?

И протягивает руку, слегка изогнутую в знак приглашения. Готова ручаться, что у меня глаза на лоб лезут. Но я принимаю предложение. Она задает быстрый, но вполне приемлемый темп, вынуждая наших стражей следовать за нами.

– Несмотря на свое название, Дворец Белого огня – холодное место, – говорит Айрис, глядя на потолок. Люстры отражаются в ее серых глазах, которые кажутся лучистыми, как звезды. – Не хотела бы я жить здесь в качестве пленницы.

Я негромко фыркаю. Эта бедная дурочка скоро станет женой Мэйвена. Тюрьмы страшнее не придумаешь.

– Я сказала что-то смешное, Мэра Бэрроу? – мурлычет она.

– Нет, ваше высочество.

Ее взгляд обводит меня. Задерживается на запястьях, на длинных рукавах, скрывающих оковы. Медленно Айрис касается их и втягивает воздух сквозь зубы. Несмотря на Молчаливый камень и инстинктивный страх, который он внушает Серебряным, она не отшатывается.

– Мой отец тоже держит ручных зверюшек. Наверное, так положено королям.

Несколько месяцев назад я бы огрызнулась. «Я не зверюшка». Но в целом она права. Поэтому я просто жму плечами.

– Понятия не имею. У меня мало знакомых королей.

– Трое. У Красной девушки, рожденной от бедных ничтожеств. Впору задуматься, любят тебя боги или ненавидят.

Не знаю, смеяться или сердиться.

– Никаких богов нет.

– Не в Норте. Не для тебя… – выражение ее лица смягчается. Она смотрит через плечо на многочисленных придворных, которые бродят по дворцу. Большинство, не стесняясь, глазеют на Айрис. Если принцессу это и раздражает, она не подает виду. – Сомневаюсь, что они способны услышать меня в таком безбожном месте. Здесь даже нет храма. Я попрошу Мэйвена выстроить мне храм.

Я встречала в жизни много странных людей. Но в них всегда было что-то понятное. Знакомые чувства, мечты, страхи. Я смотрю на принцессу Айрис и убеждаюсь: чем больше она говорит, тем загадочней кажется. Она, очевидно, умна, сильна, самоуверенна, но отчего такая девушка согласилась выйти замуж за явное чудовище? Несомненно, она понимает, что за человек Мэйвен. И вряд ли ее привлекли сюда слепые амбиции. Она и без того принцесса, дочь короля. Слова о богах сбили меня с толку еще сильнее. Мы ни во что ни верим. Какая может быть вера при нашем образе жизни?

– Ты пытаешься запомнить мое лицо? – негромко спрашивает Айрис, в то время как я пытаюсь угадать ее мысли.

Похоже, она делает то же самое, изучая меня, как замысловатое произведение искусства.

– Или просто хочешь провести несколько лишних минут не под замком? Если так, я тебя не виню. Но если первое – у меня такое чувство, что мы еще не раз увидимся.

В устах любого другого человека это прозвучало бы как угроза. Но я сомневаюсь, что настолько небезразлична Айрис. По крайней мере, она, кажется, не ревнива. Чтобы приревновать, нужно питать какие-то чувства к Мэйвену, а я в этом сильно сомневаюсь.

– Проводи меня в тронный зал.

Мои губы подергиваются, пытаясь растянуться в улыбке. Обычно просьбы здесь – на самом деле недвусмысленные приказы. Айрис ведет себя совсем иначе. Ее приказ звучит как просьба.

– Ладно, – буркаю я, и ноги сами ведут меня вперед.

Арвены не смеют вмешаться. Айрис Сигнет – не Эванжелина Самос. Рассердить ее равносильно объявлению войны. И я невольно ухмыляюсь Трио и Яйцеголовому. Оба гневно смотрят на меня. И при виде их досады я улыбаюсь, хотя шрамы и чешутся.

– Ты странная пленница, Бэрроу. Я думала, Мэйвен делает из тебя леди только на публике.

«Леди». Этот титул никогда по-настоящему мне не подходил – и не подойдет.

– Я просто красиво одетая собачка на крепком поводке.

– Не всякий правитель обращался бы с тобой так, как он. Ты – государственный преступник, ценный инструмент пропаганды, но отчего-то тебе создают почти королевские условия. Впрочем, мальчики так странно ведут себя со своими игрушками. Особенно те, кто привык их терять. Они привязываются к ним сильней, чем остальные.

– А что бы ты со мной сделала? – спрашиваю я.

Будь Айрис королевой, моя жизнь оказалась бы в ее руках. Она могла бы измучить меня еще сильнее. Или казнить.

– Если бы ты была на месте Мэйвена?

Айрис ловко уходит от вопроса.

– Я не стану совершать эту ошибку – пытаться влезть ему в голову. Вменяемому человеку не стоит туда соваться… – Она посмеивается. – Кажется, его мать проводила там много времени.

Элара ненавидела меня, но, подозреваю, Айрис она невзлюбила бы сильнее. Эта юная принцесса, мягко говоря, внушает трепет.

– Тебе повезло, что ты с ней никогда не встречалась.

– За это я должна поблагодарить тебя, – отвечает Айрис. – Хотя, надеюсь, ты не продолжишь традицию убивать королев. Даже собачки порой кусаются. – она подмигивает. Взгляд серых глаз пронизывает меня. – Так?

Я не настолько глупа, чтобы ответить. «Нет» было бы неприкрытой ложью. А сказав «да», я получу еще одного могущественного врага. Айрис усмехается моему молчанию.

До огромного зала, где собирается двор Мэйвена, идти недалеко. За столько дней, когда мне под прицелами камер приходилось наблюдать, как новокровки, один за другим, клянутся в верности Мэйвену, я изучила его до сантиметра. Обычно помост уставлен креслами, но в наше отсутствие их убрали – остался только грозный серый трон. Айрис внимательно смотрит на него.

– Интересная тактика, – бормочет она, когда мы приближаемся к помосту. И проводит пальцем по кускам Молчаливого Камня, точь-в-точь как по моим оковам. – И необходимая. Раз ко двору допущено столько шепотов.

– Допущено?

– К Озерному двору их не приглашают. Им запрещено въезжать в столицу и входить во дворец без надлежащего сопровождения. И никакого шепота не подпустят к монарху ближе чем на двадцать шагов, – поясняет Айрис. – Честно говоря, я даже не знаю ни одной знатной семьи, которая могла бы похвалиться такой способностью.

– Их у вас не существует?

– В нашей стране – нет. Больше нет.

Намек повисает в воздухе, как дым.

Айрис отступает от трона, наклоняя голову туда-сюда. Ей не нравится то, что она видит. Губы принцессы превращаются в тонкую линию.

– Сколько раз ты ощущала в голове прикосновение Мерандуса?

Я пытаюсь припомнить. И тщетно.

– Слишком много, – отвечаю я, пожав плечами. – Сначала Элара, потом Самсон… Не знаю, кто был хуже. Мне известно, что королева могла заглянуть в мои мысли так, чтобы я этого даже не заметила. Но Самсон… – мой голос вздрагивает.

Это болезненное воспоминание, от которого в висках возникает сверлящая боль. Я пытаюсь прогнать ее, массируя голову.

– С Самсоном ощущаешь каждую секунду его присутствия.

Лицо Айрис сереет.

– Здесь столько глаз, – говорит она, взглянув сначала на моих стражей, потом на стены. На камеры наблюдения, которые просматривают каждый метр зала. Пялятся на нас. – Что ж, пускай.

Она медленно снимает жакет и перебрасывает его через руку. Под ним белая блузка с высоким воротом и открытой спиной. Айрис поворачивается, якобы обозревая тронный зал. На самом деле она демонстрирует себя. Спина у нее длинная, мускулистая, сильная. Черные татуировки покрывают ее от основания черепа – вниз по шее, по лопаткам – до копчика. «Корни», – думаю я сначала. И ошибаюсь. Это не корни, а завихрения воды, которые вьются на теле Айрис идеальными узорами. Они, словно живые, переливаются, когда она движется. Наконец принцесса вновь поворачивается ко мне. На ее губах играет чуть заметная улыбка.

Она исчезает, когда взгляд Айрис падает мне за плечо. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто там идет, возглавляя множество людей, чьи шаги эхом отдаются от мрамора и отзываются у меня в голове.

– Я охотно покажу тебе дворец, Айрис, – говорит Мэйвен. – Твой отец устраивается у себя в апартаментах, но я уверен – он не будет возражать, если мы тем временем познакомимся получше.

Арвены и Озерные отступают, давая место королю и его Стражам. Синие мундиры, белые, красно-оранжевые. Силуэты и цвета так надежно запечатлелись в моей памяти, что я узнаю их, даже когда замечаю краем глаза. Но в первую очередь – бледного молодого короля. Я чувствую Мэйвена так же хорошо, как вижу – его надоедливое тепло грозит поглотить меня. Он останавливается в шаге, достаточно близко, чтобы взять за руку, если захочет. При этой мысли я вздрагиваю.

– Охотно, – отвечает Айрис и наклоняет голову – довольно скованно. Кланяться она не любит. – Я просто высказала мисс Бэрроу свое мнение по поводу ваших… – она ищет нужное слово, оглянувшись на суровый трон, – интерьеров.

Мэйвен натянуто улыбается.

– Это мера предосторожности. Моего отца убили. На меня тоже покушались.

– Разве кресло из Молчаливого камня спасло бы вашего отца? – невинно спрашивает Айрис.

В воздухе проносится порыв жара. Мне тоже, как и Айрис, хочется сбросить жакет, иначе от вспышки Мэйвена я вспотею.

– Нет. Мой брат решил, что наилучший вариант – отрубить ему голову, – напрямик отвечает Мэйвен. – От этого трудно защититься.

Тиберий погиб здесь, во дворце. Этажом выше, в помещении без окон, со звуконепроницаемыми стенами. Когда охранники притащили меня туда, я была в ужасе и потрясенно ждала, что нас с Мэйвеном вот-вот казнят за измену. А вместо этого короля разрубили на две части. Голова, тело, а посередке – лужа серебряной крови. Корону получил Мэйвен. При этом воспоминании у меня сжимаются кулаки.

– Какой ужас, – бормочет Айрис. Я чувствую на себе ее взгляд.

– Да. Не так ли, Мэра?

Его внезапное прикосновение жжет, как клеймо. Я рискую утратить власть над собой – и бросаю на Мэйвена гневный взгляд.

– Да, – выговариваю я сквозь стиснутые зубы. – Ужас.

Мэйвен кивает в знак согласия, сжав зубы так, что кости на лице проступают отчетливее. С ума сойти, у него хватает наглости казаться мрачным. Печальным. Но он не чувствует ни грусти, ни скорби. Просто не может. Мать лишила Мэйвена тех частей души, которые любили отца и брата. Жаль, что она не лишила его и той части, которая любит меня. Эта часть гниет, отравляя нас обоих. Черная гниль пожирает мозг короля и всё то, что могло быть нормальным. Мэйвен тоже это знает. Знает, что что-то не так и что он ничего не в силах поделать, даже с помощью своей способности и власти. Он сломлен, и на свете нет целителя, который вылечил бы его.

– Прежде чем мы пойдем осматривать дворец, кое-кто еще хотел бы познакомиться с моей будущей невестой. Страж Норнус, прошу вас, – говорит Мэйвен, подзывая кого-то.

Повинуясь его жесту, один из Стражей превращается в размытое красно-оранжевое пятно – в мгновение ока он устремляется к входу в зал и тут же возвращается. Быстр. В своем мундире он похож на огненный шар.

За ним следуют фигуры в знакомых цветах.

– Принцесса Айрис, это глава Дома Самоса и его семейство, – говорит Мэйвен, поводя рукой между своими двумя невестами – новой и старой.

Эванжелина совершенно не похожа на просто одетую Айрис. Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы создать текучий металл, который облегает все изгибы ее тела, как сверкающая черная смола. Больше никаких корон и тиар, однако драгоценности с лихвой это компенсируют. На шее, на запястьях, в ушах у Эванжелины серебряные цепочки, тонкие, как нитки, и усаженные бриллиантами. Птолемус тоже выглядит иначе – на нем нет привычных доспехов и мехов. Его массивная фигура по-прежнему достаточно грозна, но Птолемус сейчас больше похож на отца – на нем великолепный черный бархат и сверкающая серебряная цепь. Воло идет впереди, а рядом с ним незнакомая мне женщина. Но нетрудно догадаться, кто это.

В ту секунду я чуть больше понимаю про Эванжелину. Ее мать представляет собой пугающее зрелище. Не потому, что она уродлива. Наоборот, эта женщина опасно красива. От нее Эванжелине достались угловато посаженные черные глаза и идеальная фарфоровая кожа – но не прямые и гладкие волосы цвета воронова крыла и изящная фигурка. Такое ощущение, что я, даже в оковах, могла бы переломить эту женщину пополам. Возможно, это иллюзия. На ней – цвета родного клана, черный и изумрудно-зеленый, помимо серебра Самосов, символизирующего брачный союз. «Гадюка». В моей голове звучит насмешливый голос леди Блонос. Черный и зеленый цвета Дома Серпента. Мать Эванжелины – анимоза. Когда она подходит ближе, становится лучше видно ее переливающееся платье. И я понимаю, отчего Эванжелина с таким упорством носит свою способность на себе. Это семейная традиция.

Супруга лорда Самоса украшена не драгоценными камнями, а змеями.

Она носит их на запястьях, на шее. Тонкие, черные, медленно извивающиеся… их чешуйки блестят, как разлитая нефть. Меня в равной мере охватывают страх и отвращение. Хочется убежать в свою комнату, запереть дверь, оказаться как можно дальше от этих ползучих тварей. Но они с каждым шагом становятся всё ближе. А я-то думала, что Эванжелина плоха.

– Лорд Воло, его супруга, Ларенция из Дома Серпента, их сын Птолемус и дочь Эванжелина. Мои уважаемые и высоко ценимые приближенные, – поясняет Мэйвен, указывая на каждого по очереди. И улыбается, обнажая зубы.

– Простите, что мы не смогли встретиться с вами раньше, – говорит Воло и делает шаг вперед, чтобы принять протянутую руку Айрис.

Несложно увидеть сходство между ним и детьми. Сильное тело, изящные черты, длинный нос, губы, постоянно складывающиеся в усмешку. Кожа у него бледнее, чем у Айрис, серебряная борода недавно подстрижена. Он осторожно целует костяшки пальцев принцессы.

– Нас отозвали по делам в наши владения.

Айрис склоняет голову. Воплощенное изящество.

– Не нужно извинений, милорд.

Мэйвен, через их сцепленные руки, перехватывает мой взгляд. И весело приподнимает бровь. Если бы я могла, я бы спросила, что он пообещал Дому Самоса – или чем пригрозил ему. Две короны ушли у Самосов из рук. Столько планов и интриг – и всё впустую. Я знаю, что Эванжелина не любила Мэйвена, даже не испытывала к нему симпатии, но ее с детства готовили в королевы. А потом дважды лишили добычи. Она потерпела крах – и, что еще хуже, подвела свой дом. По крайней мере, теперь ей есть кого винить, помимо меня.

Эванжелина смотрит в мою сторону, опустив длинные темные ресницы. Они трепещут, когда ее взгляд перебегает туда-сюда, как маятник в старинных часах. Я слегка отступаю от Айрис, чтобы положить между нами некоторое расстояние. Теперь, когда у Эванжелины появилась новая соперница, я не хочу, чтобы у нее сложилось неверное представление.

– Так вы были обручены с королем? – спрашивает Айрис, переплетая пальцы.

Взгляд Эванжелины обращается на принцессу. В кои-то веки она оказывается на поле боя с равным противником. Может, мне повезет и Эванжелина совершит ошибку – попытается припугнуть Айрис так же, как меня. Держу пари, принцесса не потерпит ни одного неуважительного слова.

– Да, некоторое время, – отвечает Эванжелина. – А до того – с его братом.

Принцесса не удивлена. Очевидно, дома ее хорошо проинформировали.

– Что ж, я рада, что вы вернулись ко двору. Нам потребуется немало помощи при подготовке к свадьбе.

Я прикусываю губу чуть ли не до крови. Всё лучше, чем рассмеяться вслух при виде того, как Айрис посыпает солью многочисленные раны Самосов. Мэйвен отворачивается, чтобы скрыть ухмылку.

Одна из змей шипит – тихий, монотонный звук, который ни с чем не спутаешь. Но Ларенция быстро приседает, взмахнув тканью своего переливающегося платья.

– Мы в вашем распоряжении, ваше высочество, – отвечает она.

Голос у нее низкий, густой, как сироп. На наших глазах самая толстая змея, на шее у леди Самос, проскальзывает ей за ухо и прячется в волосах. Отвратительно.

– Это честь для нас – помогать вам всеми силами…

Отчасти я ожидаю, что сейчас она подтолкнет Эванжелину, вынудив ее согласиться. Но вместо этого леди Аспид поворачивается ко мне так быстро, что я не успеваю отвернуться.

– Заключенная смотрит на меня по какой-то причине?

– Отнюдь, – отвечаю я, сцепив зубы.

Ларенция принимает мой взгляд как вызов. Словно животное. Она делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами. Мы одного роста. Змея у нее в волосах продолжает шипеть. Извиваясь, она спускается на ключицы. Ее яркие, как драгоценные камни, глаза встречаются с моими, раздвоенный черный язык лижет воздух, быстро мелькая меж длинных клыков. Хоть я и стою неподвижно, но невольно сглатываю и чувствую, как пересохло во рту. Змея неотрывно смотрит на меня.

– Говорят, ты не такая, как остальные, – негромко произносит Ларенция. – Но твой страх пахнет так же, как страх любой мерзкой Красной крысы, с которой я имела несчастье сталкиваться.

Красная крыса. Красная крыса.

Я столько раз это слышала. Я сама так думала про себя. И, когда это слово срывается с уст Ларенции, во мне что-то ломается. Самообладание, которое я всеми силами старалась сохранять – которое я должна сохранять, если хочу остаться в живых, – грозит улетучиться. Я делаю глубокий вдох, убеждая себя не терять спокойствия. Змеи продолжают шипеть, свиваясь друг с другом и превращаясь в черные чешуйчатые клубки. Некоторые достаточно длинны, чтобы дотянуться до меня, если хозяйка пожелает.

Мэйвен негромко вздыхает.

– Охрана, я думаю, мисс Бэрроу пора вернуться к себе.

Я разворачиваюсь на каблуках, прежде чем Арвены успевают подскочить ко мне, и обретаю нечто вроде убежища под куполом их способности. «Дело в змеях, – говорю я себе. – Я их не выношу. Неудивительно, что Эванжелина такая мерзкая, раз ее воспитывала Ларенция Самос».

Возвращаясь к себе, я ощущаю нечто непривычное. Облегчение. Благодарность.

Я благодарна Мэйвену.

На этот неуместный прилив чувств я обрушиваю всю ярость, которую накопила. Мэйвен чудовище. Я не испытываю к нему ничего, кроме ненависти. И не имею права впустить в свою душу ничего другого, даже жалости.

НАДО БЕЖАТЬ.

Прошли два долгих месяца.

Свадьба Мэйвена будет в десять раз роскошнее, чем Прощальный бал или даже Выбор королевы. Серебряная знать, прихватив с собой своих приближенных, съезжается в столицу из всех уголков Норты. Приезжают даже те, кого король изгнал. Заручившись новыми союзниками, Мэйвен чувствует себя достаточно уверенно, чтобы принимать даже улыбающихся врагов. Хотя у большинства гостей собственные дома в городе, многие селятся во Дворце Белого огня, так что королевская резиденция буквально готова лопнуть по швам. Я в основном не покидаю комнаты. И радуюсь этому. Так будет лучше. Но даже в своей темнице я ощущаю приближение бури. Подлинный союз Норты и Озерного края…

Двор под моим окном, который всю зиму пустовал, расцвел с наступлением весны – внезапно теплой и пышной. Аристократы прогуливаются неспешным шагом среди магнолий. Некоторые держатся под руки. И все – шепчутся, вечно интригуют и сплетничают. Жаль, что я не умею читать по губам. Я бы узнала не только то, какие кланы держатся вместе (их цвета на солнце кажутся еще ярче). Мэйвен должен быть идиотом, чтобы думать, что они не строят козней против него и Айрис.

Он много кто, но только не идиот.

Рутина, через которую я прошла в первый месяц заточения – проснуться, поесть, сесть, покричать, повторить, – больше мне не нужна. У меня появились более полезные способы времяпрепровождения. Карандашей и бумаги нет, и я их не прошу. Не стоит оставлять улики. Я изучаю книги Джулиана, лениво переворачивая страницы. Иногда натыкаюсь на беглые пометки, фразы, нацарапанные знакомым почерком. «Интересно; любопытно; см. том 4». Праздные слова без особого значения. Но тем не менее я провожу пальцами по буквам, ощупывая высохшие чернила и следы нажимов. Этого достаточно, чтобы заставить меня думать, читать между строк, между слов.

С особым вниманием Джулиан читал одну книгу – она тоньше, чем исторические сочинения, но текст в ней очень убористый. Корешок у книги почти оторван, поля испещрены пометками. Я буквально чувствую тепло рук, которые разглаживали потрепанные страницы.

На обложке черными буквами вытеснено – «Об истоках». Затем идут имена десятка Серебряных ученых – авторов статей, помещенных в этой маленькой книжке. По большей части они слишком сложны для моего понимания, но тем не менее я их просматриваю. Хотя бы ради Джулиана.

Один абзац он в особенности испестрил, даже загнул страницу и подчеркнул несколько фраз. Что-то о мутациях, возникших от применения древнего оружия, которым мы больше не владеем и разучились создавать. Один из ученых полагает, что из-за этого возникли Серебряные. Другие с ним спорят. Некоторые упоминают богов – возможно, тех самых, в которых верит Айрис.

Джулиан ясно формулирует свою позицию внизу страницы.

«Странно, что многие считают себя богами или избранниками богов, – написал он. – Людьми, получившими благословение от высших сил. Вознесенными до нашего нынешнего положения. Ведь все свидетельствует об обратном. Наши способности произошли от искажения, от некоего бедствия, которое чуть ли не полностью погубило род человеческий. Мы не избраны богами, мы ими прокляты».

Я моргаю, глядя на эти слова, и задумываюсь. «Если Серебряные прокляты, то кто же такие новокровки? Мы еще хуже? Или Джулиан ошибается? Мы избраны? Но для чего?»

Мужчины и женщины, которые были гораздо умнее, чем я, не нашли ответа – и я тоже не нахожу. Не говоря уж о том, что у меня есть более неотложные дела.

Я строю планы, пока завтракаю – медленно жую, перебирая в голове всё, что знаю. Королевская свадьба будет представлять собой организованный хаос. Усиленная охрана, бесчисленное множество Стражей, но тем не менее хаос. Повсюду слуги, пьяные гости, иностранная принцесса… всё это отвлечет тех, кто обычно сосредоточен на мне. Надо быть дурой, чтобы не попытать удачи. И Кэл наверняка держит в голове то же самое.

Я разглядываю страницы – белую бумагу, черные чернила. Бабуля пыталась спасти меня – и погибла. Жизнь, потраченная даром. А я эгоистично хочу, чтобы они попробовали еще раз. Потому что, если я застряну здесь надолго, если мне придется остаток жизни таскаться за Мэйвеном, с его ненасытными глазами, ущербной душой и ненавистью ко всему миру…

Ко всему, кроме…

– Перестань, – приказываю я себе, подавляя желание впустить шелкового монстра, который ломится в мое сознание. – Перестань.

Можно отвлечься, заучивая план дворца, – обычно я именно этим и занимаюсь. Два раза налево, по галерее со статуями, снова налево, вниз по винтовой лестнице… я мысленно дохожу до тронного зала, до передней, до банкетного зала, до разных кабинетов и залов совета, до апартаментов Эванжелины, до прежней спальни Мэйвена. Припоминаю каждый маршрут. Чем лучше я знаю дворец, тем больше шансов, что я сумею ускользнуть, когда представится возможность. Разумеется, бракосочетание состоится в Зале совета, а может быть, прямо на площади Цезаря. Больше нигде не поместится столько гостей и охраны. Из моего окна не видно Зал совета, и я никогда там не бывала – но побываю, когда придется.

Мэйвен не вызывал меня к себе с тех пор, как мы вернулись. «Вот и хорошо», – думаю я. Пустая комната и целые дни тишины лучше, чем его надоедливые слова. И все-таки я ощущаю разочарование каждую ночь, когда закрываю глаза. Я одинока; мне страшно; я эгоистка. Молчаливый камень и месяцы, проведенные здесь, в хождении по лезвию очередной бритвы, опустошили мою душу. Так легко развалиться на кусочки. И так легко позволить Мэйвену собрать меня, когда он пожелает. Возможно, через несколько лет дворец перестанет казаться тюрьмой…

НЕТ.

Впервые за долгое время я с воплем разбиваю тарелку о стену. Потом стакан. Он разлетается вдребезги. И мне становится капельку лучше.

Дверь распахивается, и появляются Арвены. Яйцеголовый подбегает первым и прижимает меня к стулу. Хватка у него крепкая, он не позволяет мне встать. Они на горьком опыте поняли, что нельзя подпускать меня к осколкам, пока они прибираются.

– В следующий раз приносите пластмассовую посуду, – насмешливо говорю я, ни к кому не обращаясь.

Яйцеголовому явно хочется мне врезать. Его пальцы стискивают мои плечи так, что, наверное, останутся синяки. Боль от Молчаливого камня проникает до костей. В животе всё скручивается, когда я понимаю, что уже почти забыла, каково это – не испытывать постоянной удушливой боли и тоски.

Остальные охранники подметают пол и не морщась касаются осколков руками в перчатках. Только когда они исчезают и гаснет их пульсирующее присутствие, у меня вновь хватает силы встать. Я с досадой захлопываю книгу, которую не читала. «Генеалогия Домов Норты, том 9», написано на обложке. Бесполезная чушь.

Поскольку больше нечего делать, я ставлю книгу обратно на полку. Фолиант в кожаном переплете аккуратно умещается между братьями, восьмым и десятым томом. Можно быть, надо снять с полок другие книги и устроить перестановку. Потратить несколько секунд из этих бесконечных часов.

Нет. Я ложусь на пол и пытаюсь дотянуться чуть дальше, чем вчера. Моя былая гибкость превратилась в слабое воспоминание, учитывая обстоятельства. Но тем не менее я стараюсь достать пальцами до мысков ног. Мышцы бедер горят, но это ощущение приятнее, чем тупая боль. Оно мне нравится. Это одна из немногих вещей, которые напоминают, что я еще жива в своей раковине.

Минуты текут медленно, время тянется вместе со мной. Свет снаружи меняется – облака гонятся друг за дружкой, набегая на солнце.

Кто-то неуверенно и тихо стучит в дверь. До сих пор никто в принципе не удосуживался стучать, и сердце у меня подскакивает. Но прилив адреналина тут же спадает. Спаситель не стал бы предупреждать о себе.

Эванжелина открывает дверь, не дожидаясь приглашения.

Я не двигаюсь, прикованная к месту внезапным страхом. И подтягиваю ноги под себя. Чтобы быстро вскочить, если понадобится.

Эванжелина высокомерно смотрит на меня – как всегда, полная превосходства, в длинном сверкающем плаще и узких кожаных брюках. Несколько мгновений она стоит неподвижно, и мы молча обмениваемся взглядами.

– Ты так опасна, что тебе даже не позволяют открыть окно? – спрашивает Эванжелина, принюхиваясь. – Здесь воняет.

Мои напряженные мускулы слегка расслабляются.

– А, тебе нечем заняться, – буркаю я. – Иди потряси прутья какой-нибудь другой клетки.

– Возможно, позже. Но сейчас мне нужна ты.

– Честно говоря, я не в настроении работать для тебя мишенью.

Она причмокивает губами.

– Нет, кое-кому другому.

Одной рукой Эванжелина обхватывает меня и заставляет встать. Как только она оказывается в поле действия Молчаливого камня, ее рукав отваливается и падает на пол блестками металлической пыли. Он тут же приделывается обратно и снова падает; так продолжается, пока мы с Эванжелиной не выходим из комнаты.

Я не сопротивляюсь. Смысла нет. В конце концов она разжимает свою стальную хватку и позволяет мне идти свободно.

– Если ты хотела вывести собаку на прогулку, достаточно было спросить, – рычу я, массируя свежие синяки. – Для ненависти тебе недостаточно новой конкурентки? Или проще дразнить пленницу, чем принцессу?

– Айрис, на мой вкус, чересчур спокойна, – отзывается Эванжелина. – А у тебя, по крайней мере, еще остался огонь.

– Как приятно знать, что я тебя развлекаю.

Коридор изгибается. Налево, направо, направо. План Дворца Белого огня предстает перед моим мысленным взором. Мы минуем красно-черные гобелены с изображением феникса, расшитые по краям настоящими драгоценными камнями. Потом галерею со статуями и картинами, посвященными Цезарю Калору, первому королю Норты. За ней, если спуститься по мраморной лестнице на полпролета, находится то, что я называю Залом боевой славы. Длинный коридор, куда свет проникает через люки в потолке. На стенах там висят две гигантских картины на тему Озерной войны. Они занимают всё пространство от пола до потолка. Но Эванжелина не ведет меня мимо живописных сцен смерти и славы. Наш путь лежит не к парадным залам дворца. Коридоры становятся всё пышнее, но здесь роскошь не выставлена напоказ. Мы движемся к королевским апартаментам. Появляется больше позолоченных портретов королей, политиков и воинов – они смотрят на меня, и у многих черные волосы. Фамильная черта Калоров.

– Король Мэйвен позволил тебе, по крайней мере, остаться в прежних апартаментах? Пусть даже он лишил тебя короны?

Губы у нее дергаются. Но Эванжелина улыбается, а не скалится.

– Видишь? Ты меня не разочаровываешь. Ты человек с огоньком, Мэра Бэрроу.

Я раньше никогда не бывала здесь. Но нетрудно догадаться, куда ведут эти двери. Они слишком красивы, чтобы предназначаться для чего-то, кроме королевских покоев. Белое лакированное дерево, золотая и серебряная отделка, перламутр и рубины. На сей раз Эванжелина не стучит – она распахивает дверь, за которой оказывается роскошная прихожая, где ожидают шестеро Стражей. Они подбираются при нашем появлении, тянутся к оружию, из-под блестящих масок зорко смотрят глаза.

Эванжелина не смущается.

– Скажите королю, что Мэра Бэрроу здесь.

– Король не в духе, – отвечает один из Стражей. Его голос подрагивает. Банши. Он способен закричать нас обеих насмерть, если представится такая возможность. – Уходите, леди Самос.

Эванжелина, не выказывая страха, поглаживает свою длинную серебряную косу.

– Скажите ему, – повторяет она. Ей не приходится понижать голос или рычать, чтобы ее слова звучали угрожающе. – Это будет приятная весть.

Сердце гулко бьется у меня в груди. Что она задумала? И зачем? Когда Эванжелина в прошлый раз явилась за мной, я оказалась в руках Самсона Мерандуса и он влез мне в голову. У бывшей королевской невесты свои планы. Свои мотивы. Если бы я только их знала, я всё сделала бы наоборот.

Один из Стражей сдается первым. Это коренастый мужчины, чьи мускулы заметны даже под складками пламенного одеяния. Он наклоняет голову, и в черных драгоценных камнях на маске отражается свет.

– Минуту, миледи.

Я не выношу апартаментов Мэйвена. Оказаться здесь – всё равно что ступить на зыбучие пески. Упасть в море, сорвавшись с утеса. «Отошли нас. Отошли нас».

Страж возвращается быстро. Когда он жестом велит своим товарищам отойти, я ощущаю дурноту.

– Сюда, Бэрроу, – говорит он и подает мне знак.

Эванжелина легонько подталкивает меня, коснувшись ладонью моей спины. Очень ловко. Я делаю шаг вперед.

– Только Бэрроу, – добавляет Страж.

И обводит взглядом Арвенов.

Они остаются на месте и позволяют мне идти дальше одной. Эванжелина тоже. Ее глаза темнеют, делаясь чернее обычного. Меня охватывает странное желание уцепиться за нее и взять с собой. Встретиться с Мэйвеном лицом к лицу, наедине, здесь – страшно.

Стражу – очевидно сильноруку – даже необязательно прикасаться ко мне, чтобы направить в нужную сторону. Мы пересекаем гостиную, залитую солнечным светом, странно пустую, почти не украшенную. Ни цветов Дома, ни картин, ни статуй, ни даже книг. Старая комната Кэла была битком набита разным оружием, любимыми справочниками по военному делу, даже настольными играми. Повсюду были его вещи. Мэйвен не похож на брата. Здесь у него нет причин притворяться, и комната отражает подлинную душевную пустоту юного короля.

Кровать у Мэйвена до странности маленькая. Она впору для ребенка, хотя покои явственно предназначены для кого-то гораздо более крупного. Стены спальни – белые, ничем не убранные. Единственное украшение – окна, которые выходят на площадь Цезаря, Столичную реку и мост, который я некогда помогла разрушить. Он соединяет Дворец Белого огня с восточной половиной города. Везде, куда ни глянь, буйствуют зелень и цветы.

Страж покашливает. Я смотрю на него и дрожу при мысли о том, что он сейчас тоже покинет меня.

– Сюда, – говорит он, указав на дверь.

Было бы проще, если бы меня тащили силой. Если бы Страж приставил к моей голове пистолет. Было бы не так больно, если бы я могла обвинить другого. Но на сей раз причина – только я сама. Моя скука. Нездоровое любопытство. Постоянная ноющая боль и тоска. Я живу в сокращающемся мире, где неизменно лишь помешательство Мэйвена. Как и оковы, оно служит мне щитом, и оно же – причина медленного удушья.

Дверь открывается внутрь, беззвучно скользя по белым мраморным плитам. В воздухе клубится пар. Не от огненного короля, а от горячей воды. Она лениво бурлит вокруг него, молочно-белая от мыла и ароматических масел. В отличие от постели, ванна огромна и стоит на серебряных львиных лапах. Мэйвен полулежит, опираясь на локоть, и лениво водит пальцами в воде.

Он устремляет взгляд на меня, когда я вхожу. Его глаза опасно сверкают. Я никогда еще не видела Мэйвена настолько застигнутым врасплох и злым. Будь я поумнее, я бы развернулась и убежала. Но вместо этого я закрываю за собой дверь.

Стульев нет, поэтому я стою. Не зная, куда смотреть, сосредотачиваюсь на лице короля. Волосы у него всклокоченные и мокрые. Темные кудри облепили лоб.

– Я занят, – шепотом говорит Мэйвен.

– Ты мог меня и не впускать.

Сказав это, я жалею, что нельзя вернуть слова обратно.

– Да, мог, – отвечает он, имея в виду сразу многое.

Потом моргает и отводит взгляд. Он откидывается назад, кладет голову на фарфоровый край ванны и смотрит в потолок.

– Что тебе нужно?

«Свобода, прощение, возможность выспаться, моя семья». Список тянется без конца.

– Меня притащила сюда Эванжелина. Мне ничего от тебя не надо.

Он издает негромкий звук. Почти смех.

– Эванжелина… Мои Стражи – трусы.

Будь Мэйвен моим другом, я предупредила бы его, что не надо недооценивать девушку из Дома Самоса. Но вместо этого я прикусываю язык. Пар льнет к моей коже, горячий, как обнаженная плоть.

– Она привела тебя сюда, чтобы я наконец принял решение, – говорит Мэйвен.

– Какое?

– Жениться на Айрис. Не жениться на Айрис. Эванжелина уж точно прислала тебя не на чаепитие.

– О да.

Эванжелина будет охотиться за королевской короной, пока Мэйвен не наденет ее на голову другой. Для этого она создана. Точно так же, как и Мэйвен создан для других, более ужасных вещей.

– Она полагает, чувства к тебе способны повлиять на мое решение. Глупости.

Я вздрагиваю. Клеймо под рубашкой жжет.

– Я слышал, ты снова начала бить посуду, – продолжает Мэйвен.

– У тебя скверный фарфор.

Он усмехается, глядя в потолок. Кривой улыбкой. Как у брата. На мгновение лицо Мэйвена становится лицом Кэла, их черты сливаются. Я с испугом понимаю, что провела в плену больше времени, чем была знакома с Кэлом. Я изучила лицо Мэйвена лучше, чем лицо его старшего брата.

Он движется, и вода рябит, когда Мэйвен свешивает за край ванны руку. Я отвожу глаза и смотрю в пол. У меня трое братьев и отец, который не может ходить. Несколько месяцев я жила в одном помещении с десятком вонючих мужчин и мальчишек. Я прекрасно знаю, как выглядит мужское тело. Но это не значит, что я готова видеть Мэйвена больше необходимого. Я вновь чувствую, что ступаю на зыбкую почву.

– Свадьба завтра, – говорит он наконец.

Его голос эхом отдается от мрамора.

– О.

– Ты не знала?

– Откуда? Меня не держат в курсе всех твоих дел.

Мэйвен пожимает плечами. Вода колеблется, приоткрывая чуть больше белой кожи.

– Да, да, я, пожалуй, не думал, что ты начнешь бить из-за этого посуду, но…

Он делает паузу и смотрит на меня. Я ощущаю покалывание во всем теле.

– Но приятно было представить.

Если бы я знала, что последствий не будет, я бы начала кричать. Выцарапала бы ему глаза. Сказала бы Мэйвену, что, пусть даже мы с Кэлом совсем немного времени провели вместе, я до сих пор помню, как наши сердца бились в такт. Как он прижимался ко мне, когда мы спали – в одной постели, наедине, обмениваясь кошмарами. Как его рука касалась моей обнаженной, заставляя меня смотреть на Кэла, пока мы падали с неба. Каков он на запах. И на вкус. «Я люблю твоего брата, Мэйвен. Ты был прав. Ты – только тень. Кому нужны тени, если есть огонь? Кто променяет бога на чудовище?» У меня нет молнии, но я могу уничтожить Мэйвена словами. Ткнуть в слабые места, разбередить раны. Пусть истекает кровью и покрывается рубцами, превращаясь в нечто еще более худшее, чем до сих пор.

Но выговорить мне удается что-то совсем другое.

– Ты любишь Айрис? – спрашиваю я.

Мэйвен чешет голову и фыркает, как ребенок.

– Как будто любовь играет тут какую-то роль.

– Что ж, она – твоя первая девушка, которая появилась у тебя после смерти матери. Интересно посмотреть, как ты будешь жить без ее яда.

Я барабаню пальцами по бедру. Постепенно мои слова доходят до него, и он едва заметно кивает. Соглашаюсь. Я ощущаю жалость, но борюсь с ней отчаянно.

– И помолвка состоялась только два месяца назад. События развиваются быстро – в любом случае быстрее, чем с Эванжелиной.

– Так бывает, когда на грани балансирует целая армия, – резко отвечает Мэйвен. – Озерные вовсе не отличаются терпением.

Я усмехаюсь.

– А Дом Самоса такой покладистый?

Уголок его рта приподнимается в кривой улыбке. Мэйвен поигрывает огненным браслетом, медленно поворачивая серебряную полоску на тонком запястье.

– У них свои интересы.

– Я думала, Эванжелина уже превратила тебя в подушечку для булавок.

Его улыбка делается шире.

– Если она убьет меня, то потеряет все шансы, какие, по ее мнению, у нее еще остались, пускай они и невелики. Кроме того, отец ей не позволит. Дом Самоса не утратит своего огромного влияния, даже если она не станет королевой. Но какая королева получилась бы из Эванжелины…

– Могу себе представить.

От этой мысли меня охватывает дрожь. Короны из игл, кинжалов и бритв, Ларенция в сверкающих змеях и Воло, управляющий Мэйвеном, как марионеткой.

– А я не могу, – признается он. – До сих пор я вижу ее только женой Кэла.

– Тебе не обязательно было выбирать Эванжелину, после того как ты подставил брата…

– Ну, я в принципе не мог выбрать человека, которого хотел, правда? – огрызается он.

Вместо жара я чувствую, как воздух вокруг холодеет. Настолько, что моя кожа покрывается мурашками. Мэйвен смотрит на меня глазами, полными яростного синего огня. Когда воздух остывает, пар рассеивается; исчезает последняя преграда между нами.

Дрожа, я отхожу к ближайшему окну и поворачиваюсь к Мэйвену спиной. Снаружи на легком ветерке трепещут магнолии, их белые, кремовые, розовые цветы освещены солнцем. Такая простая красота кажется неуместной здесь, среди зараженной крови, честолюбия и предательства.

– Ты послал меня умирать на арену, – медленно говорю я. Как будто мы могли об этом забыть. – Я живу в твоем дворце, скованная, день и ночь под стражей. Ты позволяешь мне гаснуть, болеть…

– Думаешь, мне нравится видеть тебя такой? – бормочет Мэйвен. – Думаешь, приятно держать тебя в плену?

Его дыхание вдруг осекается.

– Но это единственный способ сделать так, чтобы ты осталась со мной.

Вода плещется, когда он двигает руками.

Я сосредотачиваюсь на этом звуке, а не на голосе Мэйвена. Пусть даже я знаю, что он делает, пусть даже чувствую, что его хватка усиливается… я не могу ему помешать. Было бы слишком просто расслабиться и утонуть. Отчасти мне этого хочется.

Я не свожу глаз с окна. В кои-то веки я рада чересчур знакомой тупой боли, которую причиняют Молчаливые камни. Это – явное напоминание о том, кто такой Мэйвен и что значит его любовь.

– Ты хотел убить всех, кто мне дорог. Ты убивал детей.

Окровавленный младенец с запиской в кулачке. Я помню крошечный трупик так ясно, словно вижу его в кошмаре. И я не пытаюсь прогнать это зрелище. Нельзя. Я не должна забывать, кто такой Мэйвен.

– Из-за тебя погиб мой брат.

Я разворачиваюсь к нему и издаю хриплый мстительный смех. Гнев прочищает мысли.

Мэйвен резко садится. Его обнаженный торс почти так же бел, как мыльная вода в ванне.

– А ты убила мою мать. Забрала моего брата. Забрала отца. Как только ты родилась на свет, колеса пришли в движение. Моя мать заглянула тебе в голову и увидела… возможность. Шанс, о котором она мечтала всю жизнь. Если бы ты не… если бы ты никогда… – Мэйвен запинается: слова вылетают быстрее, чем он успевает их остановить. Затем он стискивает зубы, подавив нечто еще более страшное. Я вновь ощущаю гнет тишины. – Я не желаю знать, что тогда было бы.

– А я знаю, – рычу я. – Я бы лежала в окопе, превращенная в пепел, или разорванная на куски, или ставшая полутрупом. Я знаю, что случилось бы, потому что так живут миллионы. Мой отец, мои братья… слишком многие.

– Теперь, когда ты столько всего узнала… неужели ты бы захотела вернуться? Ты бы выбрала прежнюю жизнь? Призыв, ваш грязный городок, свою семью, того мальчишку с реки?

Многие умерли из-за меня. Из-за того, кто я такая. Будь я просто Красной, просто Мэрой Бэрроу, они были бы живы. Шейд бы не погиб. Мои мысли цепляются за него. Я бы отдала многое, чтобы вернуть брата. Я бы тысячу раз пожертвовала собой. Но есть и другие новокровки, найденные и спасенные. Удачные восстания. Оконченная война. Серебряные рвут друг друга. Красные объединяются. Я приложила руку ко всему этому, хотя бы отчасти. Было много ошибок. Моих ошибок. Их невозможно сосчитать. Я безмерно далека от совершенства, да и хотя бы от того, чтобы называться приличным человеком. И мне не дает покоя главный вопрос. «Отказалась бы ты от своей способности, от власти, чтобы вернуться к прежней жизни?» Ведь Мэйвен имеет в виду именно это.

Не нужно долго думать, чтобы дать ответ.

– Нет, – шепотом отвечаю я.

Я не помню, когда успела подойти к нему так близко, но моя рука теперь держится за край фарфоровой ванны.

– Нет, не согласилась бы.

Это признание жжет больнее огня, оно пожирает меня изнутри. Я ненавижу Мэйвена за то, какие чувства он во мне пробуждает, за то, что он заставляет меня понять. Интересно, способна ли я двигаться достаточно быстро, чтобы справиться с ним? Сжать кулак, ударить его в челюсть твердым краем наручников. Смогут ли целители вырастить новые зубы? Но нет смысла пытаться. Я всё равно не узнаю результата, потому что не выживу.

Мэйвен гневно смотрит на меня

– Кто знает, что такое жить в темноте, заплатит любую цену, лишь бы остаться на свету.

– Не делай вид, что мы с тобой одинаковы.

– Одинаковы? Нет. – Он качает головой. – Но, возможно… мы в равном положении.

– Равном?

И мне снова хочется разорвать его на части. Ногтями и зубами впиться в горло. Этот намек меня ранит. Почти так же, как осознание того, что Мэйвен, возможно, прав.

– Я часто спрашивал Джона, видит ли он будущее, которого больше нет. Он говорил, что пути судеб постоянно меняются. Незамысловатая ложь. Она позволяла ему вертеть мной так, как не удавалось даже Самсону. Но когда Джон привел меня к тебе… что ж, я не стал спорить. Откуда мне было знать, какой отравой ты окажешься?

– Если я отрава, положи этому конец. Перестань мучить нас обоих!

– Ты знаешь, что я не могу. Как бы мне ни хотелось.

Его ресницы трепещут, взгляд устремляется далеко. Туда, куда я не дотянусь.

– Ты похожа на Томаса. Единственный человек, к которому я не равнодушен, единственный человек, который напоминает мне, что я живой. Не пустой. И не один.

«Живой. Не пустой. Не один».

Его признания – стрелы, которые поражают мои нервные окончания, пока всё тело не вспыхивает холодным огнем. Мне больно, что Мэйвен может говорить такие вещи. Больно, что у нас совпадают чувства, совпадают страхи. Как я это ненавижу. Ненавижу. Если бы я могла изменить себя и свой образ мыслей, я бы уж постаралась. Но я не могу. Если боги, в которых верит Айрис, существуют, они знают, что я пыталась.

– Джон не говорил мне о несостоявшемся будущем – о тех вариантах, которые уже не возможны. Впрочем, я о них думаю, – негромко произносит Мэйвен. – Серебряный король, Красная королева. Что бы тогда изменилось? Сколько жизней было бы спасено?

– Только не твой отец. Не Кэл. И уж точно не я.

– Я знаю, что это лишь мечта, Мэра, – надувшись, отвечает Мэйвен. Как ребенок, которого отругали в классе. – Все лазейки, которые у нас были, хотя бы крошечные, исчезли.

– Из-за тебя.

– Да, – и он повторяет еще тише: – Да.

Не сводя с меня глаз, Мэйвен стягивает с запястья огненный браслет. Медленным, осторожным, методичным движением. Я слышу, как браслет падает на пол и катится – серебро звенит о мрамор. За ним быстро следует второй. Продолжая наблюдать за мной, Мэйвен запрокидывает голову. Обнажает горло. У меня буквально руки чешутся. Это было бы так просто. Впиться своими смуглыми пальцами в его бледную шею. Навалиться всем весом. Пригвоздить Мэйвена к дну ванны. Кэл боится воды. А Мэйвен? Я могу его утопить. Убить. Сделать так, чтобы мы оба сварились. Он подзадоривает меня. Отчасти, возможно, Мэйвену хочется, чтобы я рискнула. Или это очередная из тысячи ловушек. Еще один трюк Мэйвена Калора.

Он моргает и выдыхает, выпустив из себя что-то очень сложное. Чары рушатся, и подходящий момент проходит.

– Завтра будешь одной из фрейлин Айрис. Удачного дня.

Еще одна стрела в живот.

Жаль, что здесь нечего разбить об стену. Фрейлина на свадьбе века. Никаких шансов улизнуть. Мне придется стоять перед всеми собравшимися. Повсюду стража. Повсюду глаза. Впору закричать от отчаяния.

«Используй свой гнев. Используй ярость», – говорю я себе. Но они просто затопляют меня – и превращаются в отчаяние.

Мэйвен лениво помахивает ладонью.

– Дверь вон там.

Не удержавшись, я оборачиваюсь. Мэйвен пустыми глазами смотрит в потолок. И в голове я слышу голос Джулиана, шепотом повторяющий написанные им слова: «Мы не избраны, а прокляты богами».

18. Мэра

В кои-то веки не я – объект пыток. Будь у меня возможность, я бы поблагодарила Айрис за то, что она позволила мне сидеть в сторонке, не привлекая внимания. Мое место заняла Эванжелина. Она пытается сохранять спокойствие, делать вид, что совсем не интересуется происходящим. Но остальные фрейлины постоянно поглядывают на нее – на девушку, которой должны были прислуживать. В любой момент я ожидаю, что Эванжелина свернется клубком, как одна из змей Ларенции, и начнет шипеть на всех, кто посмеет приблизиться к ее позолоченному креслу. В конце концов, эти покои раньше принадлежали ей.

Салон украсили заново для его новой обитательницы, и с полным основанием. Ярко-синие портьеры, свежие цветы в чистой воде, несколько тихих фонтанов – сразу понятно, кто тут поселился. Здесь правит принцесса Озерного края.

Айрис – в центре комнаты, в окружении служанок, Красных горничных, безгранично сведущих в искусстве красоты. Ей почти не нужна помощь. Ее высокие скулы и темные глаза красивы и без косметики. Одна горничная заплетает темные волосы Айрис в замысловатую корону, которую скрепляет сапфировыми и жемчужными шпильками. Другая наносит блестящие румяна, превращая и без того прекрасные черты в нечто абсолютно неземное. Губы у принцессы темно-фиолетовые, очаровательно очерченные. Платье – сверху белое, внизу ярко-синее, с переливами – оттеняет темную кожу, заставляя ее светиться наподобие того, как светится небо сразу после заката. Пусть даже внешность волнует меня меньше всего, рядом с Айрис я чувствую себя поломанной куклой. Я снова в красном платье, довольно простом по сравнению с моими обычными драгоценностями и парчой. Будь я немного здоровее, я тоже была бы красива. Нет, я не возражаю. Сегодня не мое дело блистать, и я этого не хочу – а рядом с Айрис уж точно не буду.

Эванжелина составляет разительный контраст с Озерной принцессой – несомненно, она постаралась. В то время как Айрис охотно разыгрывает роль юной стыдливой невесты, Эванжелина изображает оскорбленную и отвергнутую возлюбленную. Ее платье – радужный металл, переливающийся, как жемчуг, украшенный бритвенно-острыми белыми перьями и серебряной инкрустацией. Вокруг хлопочут служанки, нанося последние штрихи. Эванжелина неотрывно смотрит на Айрис, не сводя с нее черных глаз. Только когда к ней подходит мать, Эванжелина отворачивается, и то лишь затем, чтобы не смять изумрудно-зеленых бабочек, украшающих юбки Ларенции. Они лениво перебирают крыльями, словно от ветерка. Единственное напоминание о том, что они живые и крепятся к платью анимозы только благодаря способности. Надеюсь, она не намерена садиться.

Я и раньше видела свадьбы – дома, в Подпорах. Незатейливые сборища. Несколько напутственных слов, торопливое веселье. Семьи собирали крохи, чтобы угостить приглашенных гостей, а тем, кто просто приходил поглазеть, и вовсе ничего не полагалось. Мы с Килорном частенько таскали объедки, если таковые оставались. Набивали карманы хлебом, удирали и наслаждались добычей.

Вряд ли сегодня я проделаю то же самое.

Единственное, что мне предстоит держать в руках, – это себя. Ну и длинный шлейф Айрис.

– Как жаль, что другие ваши родственники не смогли сегодня присутствовать, ваше высочество.

Пожилая женщина, совсем седая, отделяется от многочисленных Серебряных дам, ожидающих Айрис. Она скрещивает руки на груди, обтянутой безупречным черным мундиром. В отличие от большинства военных, нашивки у нее новенькие, но тем не менее их количество впечатляет. Я никогда раньше не видела эту женщину, хотя в ее лице есть что-то знакомое. Впрочем, теперь, когда она стоит в профиль, угадать трудно.

Айрис слегка склоняет голову. За спиной у нее две горничных прикрепляют сверкающую вуаль.

– Моя мать – правящая королева Озерного края. Она должна всегда оставаться на троне. А моя старшая сестра, наследница, не любит покидать пределы королевства.

– Вполне разумно в такие неспокойные времена. – Пожилая дама отвечает поклоном, но не таким глубоким, как можно было ожидать. – Мои поздравления, принцесса Айрис.

– Благодарю, ваше величество. Я рада, что вы присоединились к нам.

Величество?!

Женщина наконец поворачивается спиной к Айрис, предоставив горничным заканчивать свое дело. Ее взгляд падает на меня, и она слегка прищуривается. А потом делает призывной жест. На пальце у нее сверкает огромный черный камень. Кошка и Клевер с двух сторон подталкивают меня вперед, заставляя подойти к этой титулованной особе.

– Мисс Бэрроу, – произносит женщина.

Она крепкая, с мощной талией, на полголовы выше. Я смотрю на ее мундир, ища цвета клана, чтобы понять, кто же она такая.

– Ваше величество? – отвечаю я.

Мой ответ звучит как вопрос – да это и есть вопрос.

Она самодовольно улыбается.

– Жаль, что мы не познакомились раньше. Когда ты притворялась Мэриэной Титанос и еще не превратилась в эту… – она легонько касается моей щеки, заставив меня вздрогнуть, – в эту слабую девочку. Возможно, тогда я поняла бы, почему мой внук ради тебя отказался от королевства.

У нее бронзовые глаза. Красно-золотые. Которые я узнаю где угодно.

И хотя вокруг идут приготовления к свадьбе, шуршат шелка и клубятся облака благовоний, я возвращаюсь к тому ужасному моменту, когда король потерял голову, а сын – отца. А эта женщина потеряла их обоих.

Из глубин памяти – из тех дней, когда я убивала время, изучая историю, – всплывает имя. Анабель, из Дома Леролана. Королева Анабель. Мать Тиберия Шестого. Бабушка Кэла. Теперь я замечаю ее корону – в аккуратно собранных волосах поблескивают розовое золото и черные алмазы. Совсем маленький венчик по сравнению с тем, в чем обычно щеголяют королевские особы.

Она отводит руку. Тем лучше. Анабель – истребитель. Я не хочу, чтобы она дотрагивалась до меня. Она способна уничтожить человека одним прикосновением.

– Я скорблю о вашем сыне.

Король Тиберий не был добр ни со мной, ни с Мэйвеном, ни с большей частью собственных подданных – с людьми, которые жили и умирали в рабстве. Но он любил мать Кэла. Любил своих детей. Он не был злым. Просто слабым.

Анабель не сводит с меня глаз.

– Странно. Ты ведь помогла убить его.

В ее голосе не звучит упрека. Ни гнева, ни ярости.

Она лжет.

Зал Совета неярок. Только белые стены и черные колонны, мрамор, гранит и хрусталь. Он словно пожирает радужную толпу. Знатные гости, чьи платья, костюмы и мундиры сверкают всеми возможными цветами, устремляются к дверям. Они нажимают, торопясь войти внутрь, прежде чем королевская невеста и ее собственная свита торжественно двинутся через площадь Цезаря. Снаружи толпятся сотни Серебряных, слишком незнатных для того, чтобы удостоиться приглашения на свадьбу. Они ждут, стоя рядами, по обе стороны прохода, за спинами многочисленных солдат двух держав. Камеры, поставленные на помосты, тоже ждут. И вместе с ними ждет все королевство.

Стиснутая толпой на входе во дворец, я могу лишь заглянуть через плечо Айрис.

Она сохраняет хладнокровие и выглядит совершенно уместно здесь. Спокойная, как неподвижная водная гладь. Не знаю, как Айрис это выдерживает. Король-отец держит ее под руку, и его зеленовато-синее одеяние кажется особенно ярким рядом с белым рукавом свадебного платья. Сегодня на нем серебряная корона с сапфирами, как и на Айрис. Они не разговаривают друг с другом, сосредоточившись на площади, которую им нужно пересечь.

Шлейф в моих руках кажется жидким. Шелк такой тонкий, что вот-вот выскользнет из пальцев. Я держу его крепко, хотя бы для того, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. В кои-то веки я рада, что Эванжелина рядом. Она поддерживает другой край шлейфа. Судя по перешептываниям прочих фрейлин, это зрелище граничит со скандалом. Но зато люди смотрят на Эванжелину, а не на меня. Никого не интересует девочка-молния, лишенная своих искр.

Эванжелина ничуть не смущена. Зубы у нее сжаты, подбородок вздернут. Со мной она не разговаривает. Вот и хорошо.

Где-то трубит рог. И толпа откликается, разом повернувшись ко дворцу. Море глаз. Я чувствую на себе каждый взгляд, когда мы трогаемся с места. На крыльцо, по лестнице, в пасть к Серебряным зевакам… В последний раз я видела здесь толпу, когда стояла на коленях, в ошейнике, окровавленная, покрытая синяками, отчаявшаяся. Ничего не изменилось. Мои пальцы дрожат. Стражи теснят нас, Кошка и Клевер шагают позади – в простых, но приличных платьях. Толпа подается вперед; Эванжелина так близко, что ей ничего не стоит ткнуть меня ножом под ребро. Мне не хватает воздуха, горло перехватывает, грудь сжимается. Я с трудом сглатываю и заставляю себя выдохнуть. «Успокойся». Я сосредотачиваюсь на шлейфе у себя в руках. На конкретной задаче.

На щеке я ощущаю каплю влаги. Надеюсь, это дождь, а не слезы.

– Соберись, Бэрроу, – шипит кто-то.

Возможно, Эванжелина. Как и в случае с Мэйвеном, я ощущаю болезненный прилив благодарности за скудную поддержку. Я стараюсь отогнать это чувство. Пытаюсь убедить себя. Но, как голодная собака, я принимаю любые объедки. Всё, что в моем положении может сойти за доброту.

Перед глазами всё кружится. Если бы не мои ноги – быстрые, уверенные ноги, – я бы споткнулась. Каждый шаг дается труднее предыдущего, спину сводит паника. Я тону в белизне платья Айрис. И принимаюсь считать удары сердца. Что угодно, лишь бы не упасть. Не знаю почему, но такое ощущение, что с этой свадьбой захлопнулась тысяча дверей. Мэйвен удвоил свою мощь и усилил хватку. Я никогда не спасусь от него. Только не теперь.

Камень под ногами меняется. Гладкие квадратные плиты переходят в ступеньки. Я спотыкаюсь, но тут же выпрямляюсь, держа шлейф. Делая то единственное, что я еще в состоянии делать. Отойти в сторонку, преклонить колени, отодвинуться, ощутить мучительную тоску и голос. Неужели моя жизнь будет такой до самого конца?

Прежде чем войти в Зал Совета, я поднимаю глаза. Выше нарисованных звезд, мечей и древних правителей, выше хрустальных сфер блистающего купола. К небу. Вдалеке собираются тучи. Некоторые, неторопливо двигаясь по ветру, уже достигли площади. Они медленно развеиваются, превращаясь в ничто. Пытается пойти дождь, но что-то – возможно, способности Серебряных, контролирующих погоду, – ему не позволяет. Ничто не испортит сегодняшний день.

А потом небо исчезает, сменившись высоким потолком. Над головой – гладкие белые арки, украшенные серебряными языками искусственного пламени. Черно-красные знамена Норты и синие стяги Озерного края висят в передней, как будто кто-то способен забыть, что за союз заключается сегодня. Бормотание тысячи зрителей напоминает гудение пчел и усиливается с каждым шагом. Проход впереди расширяется, и я вижу огромный круглый зал под хрустальным куполом. Сквозь прозрачные стекла светит солнце, озаряя пестрое сборище внизу. Кресла, стоящие в круг, полны; они напоминают радужный ореол на полу. Толпа ждет, затаив дыхание. Я пока не вижу Мэйвена, но догадываюсь, где он будет.

Любой другой человек колебался бы, хоть немного. Но только не Айрис. Она ни разу не сбивается с шага, когда мы выходим на свет. Вид у тысячи стоящих людей почти угрожающий, звуки эхом разносятся по залу. Шуршание одежд, движения, шепот. Я сосредоточенно дышу. И всё равно мое сердце дико колотится. Я хочу поднять голову, найти взглядом выходы, примыкающие коридоры, всё то, что мне может пригодиться. Но я едва могу идти, не говоря уж о том, чтобы планировать очередной обреченный на неудачу побег.

Проходит целая вечность, прежде чем мы выходим в середину. Мэйвен ждет, и его плащ так же роскошен, как шлейф Айрис, и почти так же длинен. Король внушительно выглядит в ярко-алом и белом, взамен черного. На нем новая корона – серебряное пламя, украшенное рубинами. Она сверкает, когда Мэйвен поворачивает голову, чтобы взглянуть на приближающуюся невесту и ее свиту. Сначала он находит глазами меня. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы распознать сожаление. Оно вспыхивает на мгновение, мелькает, как огонек свечи. И так же быстро исчезает, оставив воспоминание, похожее на дым. Я ненавижу Мэйвена, особенно потому, что не в силах подавить ставшую привычной жалость к этой тени пламени. Чудовищ создают другие. Вот и Мэйвена создали. Кто знает, каким он мог бы стать?

Церемония занимает битый час, и всё это время мне приходится стоять рядом с Эванжелиной и остальными спутницами невесты. Мэйвен и Айрис обмениваются словами, клятвами и обещаниями. Еще говорит какая-то женщина в простом синем одеянии. Она, очевидно, из Озерных – может быть, жрица тамошних богов? Я почти не слушаю. Думаю только об армии в красных и синих мундирах, марширующей по миру. Тучи продолжают стягиваться, каждая из них темнее предыдущей. Они проплывают над куполом и рассеиваются. Буря хочет разразиться, но как будто не может.

Какое знакомое ощущение.

– Отныне и до конца моей жизни я обещаю быть тебе верным, Айрис из Дома Сигнета, принцесса Озерного края.

Мэйвен протягивает руку. На кончиках его пальцев вспыхивает огонь – слабый и легкий, как пламя свечи. Я могла бы задуть его, если бы захотела.

– Отныне и до конца жизни я обещаю быть тебе верной, Мэйвен из Дома Калора, король Норты.

Айрис в точности повторяет его движение. Белый рукав, по краю отделанный ярко-синим, красиво ниспадает, приоткрыв белую кисть. Айрис призывает влагу из воздуха, и в ладони принцессы появляется дрожащий шарик воды. Когда они с Мэйвеном соединяют руки, способности уничтожают друг друга без единой струйки дыма или пара. Мирный союз заключен и скреплен легким поцелуем в губы.

Мэйвен целует Айрис не так, как целовал меня. Без особого огня.

Хотела бы я исчезнуть.

От грома аплодисментов я вздрагиваю. Большинство присутствующих поздравляют молодых. Я их не виню. Это последний гвоздь в крышку гроба Озерной войны. Хотя в основном на ней умирали Красные – сотнями тысяч, миллионами, – Серебряные погибали тоже. Они вправе радоваться заключению мира.

Снова прокатывается шум – отодвигается множество кресел по всему залу, ножки скребут по каменному полу. Я содрогаюсь, подумав, что нас сейчас задавит толпа поздравителей. Но Стражи оттесняют придворных. Я цепляюсь за шлейф Айрис, словно за спасательный круг, в то время как она быстро движется сквозь прибывающую толпу, вновь устремляясь на площадь Цезаря.

Разумеется, снаружи шум усиливается десятикратно. Реют флаги, слышатся радостные крики, на нас дождем сыплются конфетти. Я наклоняю голову, пытаясь укрыться. В ушах начинает звенеть. И это ощущение не проходит, как бы я ни трясла головой. Кошка берет меня за локоть, впившись пальцами в тело, по мере того как вокруг скапливается всё больше и больше народу. Стражи что-то кричат, приказывая толпе отойти. Мэйвен бросает взгляд через плечо; его лицо залито серым румянцем возбуждения или волнения – возможно, того и другого сразу. Звон усиливается, и мне приходится выпустить шлейф Айрис, чтобы зажать уши. Толку никакого, я лишь замедляю шаг и оказываюсь в бушующем море. Айрис движется дальше, об руку с мужем, а за ними идет Эванжелина. Нас разделяют десятки людей.

Мэйвен замечает, что я остановилась, и поднимает бровь. Его губы вопросительно раздвигаются. Он замедляет шаг.

И тут небо чернеет.

Грозовые облака множатся – темные, тяжелые, – собираясь над нами, как зловещий дым пожара. В них мелькают молнии – белые, синие, зеленые. Все они заостренные, опасные, разрушительные. Неестественные.

Сердце у меня бьется так громко, что заглушает толпу.

Но гром еще сильней.

Он отдается в моей груди, такой близкий и гулкий, что сотрясается воздух. Я чувствую его вкус.

Следующую молнию я не успеваю заметить: Кошка и Клевер хватают меня за плечи и опрокидывают наземь, будь проклято мое платье. Они впиваются в ноющие мышцы и руками, и способностью. Молчание заполняет мое тело быстро и мощно, выдавив воздух из легких. Я отчаянно пытаюсь вздохнуть. Мои пальцы скребут плиты, отчаянно пытаясь за что-нибудь зацепиться. Если бы я могла дышать, я бы рассмеялась. Уже не в первый раз меня валят наземь на площади Цезаря.

Еще один удар грома, еще вспышка синего цвета. И в ответ – прилив молчания, от которого я чуть не выворачиваюсь наизнанку.

– Не убивай ее, Дженни, не надо! – кричит Клевер. «Дженни». Вот как зовут Кошку на самом деле. – С нас головы снимут, если она умрет!

– Это не я, – задыхаясь, выговариваю я. – Я ни при чем!

Если Кошка и Клевер слышат меня, то не подают и виду. Их давление не ослабевает, боль не проходит.

Не в силах кричать, я заставляю себя поднять голову. Я ищу того, кто мне поможет. Ищу Мэйвена. Он отгонит Арвенов. Ненавижу себя за эту мысль.

Передо мной мелькают ноги, черные мундиры, яркая гражданская одежда, вдалеке движутся оранжево-красные плащи. Стражи движутся неуклонно, не ломая строй. Как на банкете, который едва не окончился убийством, они методично выполняют одну-единственную задачу – защищать короля. Они поспешно поворачивают, направляя Мэйвена не ко дворцу, а к Казначейству. К спасению.

Спасению от чего?

Эту жуткую грозу устроила не я. Молнии – не мои.

– Следуй за королем, – рычит Кошка – Дженни.

Я встаю на подгибающиеся ноги – и снова чуть не падаю. Арвены меня не выпускают. И внезапно появившаяся стена военных. Они окружают нас ромбом – идеальное построение, чтобы прорезать беспокойную толпу. Арвены слегка ослабляют хватку – хотя бы для того, чтобы позволить мне идти.

Мы движемся, а молнии над головой становятся все ярче. Дождя пока нет. А для сухой грозы недостаточно жарко. Странно. Если бы только я могла ощутить это электричество. Воспользоваться им. Притянуть зазубренные линии с небес и уничтожить всех, кто окружает меня.

Толпа в смятении. Большинство людей смотрят наверх, некоторые указывают пальцами. Кое-кто пытается уйти, но из давки не вылезешь. Я смотрю на лица, ища объяснения. Но вижу лишь замешательство и страх. Если толпа запаникует, вряд ли ее удержат даже Стражи. Нас затопчут.

Стражи Мэйвена, шагающие впереди, увеличивают разрыв. Они принимаются расталкивать людей. Сильнорук отпихивает на несколько шагов какого-то мужчину, тельки взмахом руки отбрасывает сразу трех-четырех. После этого толпа широко расступается, давая место бегущему королю и новой королеве. В суматохе я перехватываю взгляд Мэйвена – он оборачивается, ища меня. Глаза у него широкие и безумные. Даже издалека видно, какие они ярко-синие. Губы движутся – он что-то кричит. Сквозь раскаты грома и нарастающую панику ничего не слышно.

– Живей! – рявкает Клевер, толкая меня в просвет.

Наши стражи становятся агрессивны, они то и дело применяют способности. Быстр носится туда-сюда, отгоняя людей с дороги. Он вихрем проскальзывает между ними. И вдруг замирает.

Пуля попадает ему прямо между глаз. Слишком быстро, чтобы уклониться. Слишком быстро, чтобы спастись. Его голова откидывается назад, кровь и мозг разлетаются веером.

Я не знаю женщину, которая держит пистолет. У нее синие волосы, синие татуировки – и кроваво-красный платок, повязанный на запястье. Толпа вокруг содрогается, на мгновение замирает от ужаса… а потом начинается настоящий хаос.

Одной рукой по-прежнему наводя пистолет, синеволосая женщина воздевает другую.

С неба срывается молния.

Она несется к кругу Стражей. Спасения нет.

Я напрягаюсь, ожидая взрыва. Но синяя молния ударяет в неожиданно возникшую сверкающую водяную арку и растекается по ней, не пробившись внутрь. Она искрит и ослепительно сверкает, но скоро пропадает – остается только водяной щит. Мэйвен, Эванжелина и даже Стражи приседают под ним, накрыв руками головы. Только Айрис стоит прямо.

Водяные струи извиваются вокруг нее, как змеи Ларенции. Воды становится все больше с каждой секундой – она прибывает так быстро, что я чувствую, как у меня пересыхает во рту. Не тратя времени даром, Айрис срывает вуаль. Я отстраненно надеюсь, что дождя не будет. Не хочу знать, на что Айрис способна в дождь.

Озерные солдаты в темно-синей форме пробиваются сквозь толпу, пытаясь преодолеть напор бегущих. Охранники столкнулись с тем же препятствием – они застряли в давке. Серебряные мечутся во всех направлениях. Одни бегут на шум, другие пытаются скрыться от опасности. Я разрываюсь между двумя желаниями – побежать в укрытие и броситься к синеволосой женщине. Мозг гудит от прилива адреналина, отчаянно борясь с тишиной, удушающей мою природу. «Молния. Она владеет молнией. Это новокровка. Как и я». Я чуть не плачу от счастья. Но если незнакомка не уберется отсюда поскорее, то ляжет трупом.

Я пытаюсь крикнуть: «Беги!» Но у меня вырывается только шепот.

– Ведите короля в безопасное место! – доносится голос Эванжелины. Она вскакивает на ноги, и ее платье быстро превращается в доспех, покрывая тело перламутровыми пластинами. – Спасайте его!

Несколько Стражей повинуются, выстраиваясь вокруг Мэйвена. Его руки сверкают слабым огнем. Пламя дрожит, отражая страх. Остальные охранники хватают оружие или призывают собственные способности. Страж-банши открывает рот, чтобы закричать, но, задыхаясь, падает на колени. Он царапает себе горло. Не может дышать. Но почему? Кто? Товарищи оттаскивают его, задыхающегося, в сторону.

Еще одна молния бьет над головой – слишком яркая, чтобы смотреть. Когда я вновь открываю глаза, синеволосой женщины уже нет, она пропала в толпе. Где-то слышится стрельба.

Задыхаясь, я понимаю, что не все бегут прочь. Не все боятся, не все удивлены вспышкой насилия. Некоторые движутся по-другому, очень целеустремленно, – у них есть определенная задача. Блестят черные пистолеты, вспыхивают выстрелы, пули впиваются в спину и в живот охранникам. В нарастающей темноте сверкают ножи. Крики ужаса превращаются в вопли боли. На каменные плиты валятся тела.

Я помню бунты в Саммертоне. Красных загоняли, как дичь, и терзали. Толпа обрушивалась на слабейших. Это происходило неорганизованно, хаотично, без всякого порядка. Теперь же я вижу нечто совсем другое. То, что казалось дикой паникой, – на самом деле рассчитанные действия нескольких десятков убийц в толпе, состоящей из сотен зевак. Я радостно замечаю, что у всех них есть нечто общее. По мере того как нарастает общий ужас, каждый надевает алую повязку.

Алая гвардия здесь.

Кэл, Килорн, Фарли, Кэмерон, Бри, Трами, полковник.

Они пришли.

Собрав остаток сил, я бью головой назад, затылком в нос Клевер. Она вскрикивает, брызжет серебряная кровь. Ее хватка немедленно слабеет, остается только Кошка. Я въезжаю локтем ей под дых, надеясь, что она отвалится. Она выпускает мое плечо, но лишь для того, чтобы обвить рукой мою шею и надавить.

Я изгибаюсь, пытаясь изогнуться и укусить Кошку. Не получается. Она давит сильнее, угрожая сломать мне гортань. Перед глазами всё плывет, и я чувствую, как меня тащат назад. Прочь от Казначейства, Мэйвена и Стражей. Через смертельно опасную толпу. Я валюсь на спину, когда мы добираемся до лестницы. Слабо пинаюсь, пытаясь задеть хоть кого-то. Охранники уклоняются от моих жалких ударов. Несколько человек прикрывают отход, припав на колено. Клевер нависает надо мной – нижняя половина ее лица испачкана блестящей кровью.

– Отходите через дворец. У нас приказ, – шипит она Кошке.

Я пытаюсь крикнуть, позвать на помощь, но мне не хватает воздуха. И какой от этого толк? В небе слышится какой-то звук, громче раскатов грома. Проносятся металлические птицы с острыми, как бритвы, крыльями. Две. Три. Шесть. Драконы? Но эти самолеты выглядят иначе, чем я привыкла. Они более гладкие и быстрые. Очевидно, новый воздушный флот Мэйвена. Вдалеке гремит взрыв – распахиваются лепестки алого пламени и черного дыма. Самолеты бомбят площадь или атакуют Алую гвардию?

Пока Арвены тащат меня во дворец, в нас чуть не врезается очередной Серебряный. Я тянусь к нему. Может быть, он мне поможет.

Самсон Мерандус, злобно усмехаясь, высвобождает руку из моей хватки. Я шарахаюсь, словно от ожога. Одного вида этого человека достаточно, чтобы ощутить мучительную головную боль. Ему не позволили присутствовать на свадьбе, но он по-прежнему в праздничном темно-синем костюме, и его пепельные волосы гладко облегают череп.

– Если упустите ее, я вас всех наизнанку выверну! – рычит он через плечо.

Арвены, похоже, боятся Самсона сильнее, чем кого бы то ни было. Они энергично кивают, и три оставшихся охранника тоже. Все они знают, на что способен шепот. Если что и может еще сильнее побудить меня к побегу, так это мысль о том, как Самсон вломится в их сознание.

Бросив последний взгляд на площадь, я вижу, как из-за туч появляются темные тени – они все ближе и ближе. Еще больше воздушных судов. Тяжелые, нагруженные, выстроенные не для быстрого полета и даже не для боя. Возможно, они сейчас приземлятся. Но я не успеваю увидеть, как они садятся.

Я дерусь, как могу, то есть барахтаюсь и извиваюсь под грузом молчания. Это тормозит моих охранников, но совсем чуть-чуть. Я борюсь за каждый сантиметр, но тщетно: мы продолжаем двигаться. Залы Дворца Белого огня проплывают мимо. Я прекрасно понимаю, куда мы направляемся. В восточное крыло, расположенное ближе всего к Казначейству. Очевидно, там есть переход, еще один путь к тайному поезду. Никакой надежды спастись не будет, как только меня затащат под землю.

Гремят три выстрела, отдаваясь эхом так близко, что я ощущаю их в груди. Что бы ни творилось на площади, оно постепенно перетекает во дворец. За окном видно взвивающееся в воздух алое пламя. Не знаю, это взрыв или человек. Могу лишь надеяться. «Кэл, я здесь. Кэл». Я представляю его совсем рядом – вихрь гнева и разрушения. В одной руке пистолет, в другой языки огня – он обрушивает на врага всю свою боль и ярость. Если Кэл и не сумеет спасти меня, надеюсь, он, по крайней мере, разорвет на части чудовище, которое звал братом.

– Мятежники штурмуют дворец!

Я вздрагиваю, услышав голос Эванжелины Самос. Ее сапоги стучат по мраморному полу, и каждый шаг напоминает удар гневного молота. Левая половина лица у нее испачкана серебряной кровью, замысловато причесанные волосы в беспорядке, спутаны, сбились от ветра. От Эванжелины пахнет дымом.

Птолемуса нет рядом, но она не одна. Рен Сконос, целительница, которая столько времени пыталась придать мне живой облик, идет следом. Возможно, она желает убедиться, что Эванжелине не придется страдать от царапин ни одной секунды дольше необходимого.

Как Кэл и Мэйвен, Эванжелина прекрасно знает военные порядки. Она готова действовать.

– Нижняя библиотека и старая галерея заняты. Придется вывести ее тем путем, – она указывает подбородком на коридор, перпендикулярный нашему. Снаружи сверкает молния. Свет отражается от доспехов Эванжелины.

– Вы трое, – говорит она, щелкнув пальцами, – прикрывайте нас.

У меня обрывается сердце. Эванжелина лично присмотрит, чтобы я села в поезд.

– Однажды я тебя убью, – говорю я ей из хватки Кошки.

Эванжелина не обращает внимания на мою угрозу – она слишком занята, раздавая приказы. Охранники охотно повинуются и отстают, чтобы прикрыть наше отступление. Они рады, что хоть кто-то в этом адском хаосе взял инициативу в свои руки.

– Что там творится? – спрашивает Клевер, когда мы спешим дальше. Ее голос искажен страхом. – Ты, поправь мне нос, – добавляет она, схватив Рен за руку.

Целительница немедленно берется за дело и с ощутимым щелчком ставит на место сломанный нос Клевер.

Эванжелина оглядывается через плечо – не на Клевер, а на коридор у нас за спиной. Он темнеет, по мере того как гроза снаружи превращает день в ночь. На лице Эванжелины мелькает страх. Очень непривычное выражение.

– В толпе были террористы, переодетые Серебряными. Очевидно, новокровки. Им хватило сил продержаться, пока…

Она заглядывает за угол, прежде чем подать знак нам.

– Алая гвардия захватила Корвиум, но я не думала, что у них столько людей! Настоящие солдаты, обученные, хорошо вооруженные. Они посыпались прямо с неба…

– Как они пробрались сюда? Через максимальный уровень безопасности! Через тысячи Серебряных, не считая ручных новокровок Мэйвена! – кричит Кошка и замолкает, когда из дверного проема выскакивают две фигуры в белом.

Груз молчания обрушивается на меня, так что колени подгибаются.

– Кэз, Брекер, за нами!

По-моему, «Яйцеголовый» и «Трио» звучит лучше. Они скользят по мраморному полу и поспешно присоединяются к моей подвижной тюрьме. Будь у меня силы, я бы заплакала. Четверо Арвенов и Эванжелина. Исчезла всякая надежда. И просить бесполезно.

– Они не справятся. Их дело проиграно, – заявляет Клевер.

– Они явились не для того, чтобы захватить столицу. Они пришли за ней, – огрызается Эванжелина.

Яйцеголовый толкает меня вперед.

– Такая трата сил ради этого мешка костей.

Мы снова заворачиваем за угол и оказываемся в длинном Зале боевой славы. По сравнению с суматохой на площади здесь спокойно. Живописные военные сцены, вдали от наружного хаоса, высятся, заставляя нас чувствовать себя крошечными в блеске этого старинного великолепия. Если бы не далекий вой самолетов и не ошеломляющий гром, я бы заставила себя поверить, что вижу сон.

– Действительно, – говорит Эванжелина и сбивается с шага – совсем чуть-чуть, так что остальные не замечают. Но я замечаю. – Какая трата сил.

Она разворачивается с кошачьим изяществом, выбросив вперед обе руки. Такое ощущение, что время замедлило свой ход. Пластины брони срываются с ее запястий, быстрые и смертоносные, как пули. Их края сверкают – они остры, словно бритва. Шипя, они рассекают воздух. И плоть.

Чары тишины внезапно спадают – такое ощущение, что с меня сняли огромный груз. Рука Клевер выпускает мою шею, ее хватка слабеет. Она падает.

Четыре головы, из которых льется кровь, падают на пол. За ними следуют тела в белых одеяниях, с руками, обтянутыми перчатками. Глаза у всех открыты. У них не было и шанса. Запах и вид крови ошеломляют меня, и я чувствую во рту горький вкус желчи. Единственное, что сдерживает тошноту, – это зазубренное острие страха.

Эванжелина не собирается сажать меня в поезд. Мне конец.

Эванжелина выглядит пугающе спокойной для человека, только что убившего четырех сородичей. Металлические пластины возвращаются на место. Целительница Рен стоит неподвижно, глядя в потолок. Она не хочет смотреть на то, что случится дальше.

Нет смысла бежать. Поэтому лучше принять смерть лицом к лицу.

– Если встанешь на моем пути, я убью тебя медленно, – шепчет Эванжелина, переступив через труп, чтобы схватить меня за шею. Я ощущаю ее дыхание. Теплое, пахнущее мятой. – Девочка-молния…

– Тогда давай покончим с этим раз и навсегда, – выговариваю я сквозь зубы.

В этот момент я понимаю, что глаза у нее не черные, а угольно-серые. Как грозовая туча. Они сужаются: Эванжелина решает, как меня убить. Она сделает это вручную. Мои оковы не позволят ей воспользоваться способностью. Но с тем же успехом справится и обыкновенный нож. Надеюсь, я умру быстро… хотя сомневаюсь, что Эванжелина настолько милосердна.

– Рен, будь добра, – произносит Эванжелина, вытянув руку.

Вместо кинжала целительница выуживает ключ из кармана Трио – ныне безголового трупа. Она кладет его на ладонь Эванжелины.

Я немею.

– Ты знаешь, что это.

Как я могу не знать? Я мечтала о нем.

– Давай договоримся.

– Давай, – шепотом отвечаю я, не сводя глаз с шипастого кусочка черного металла. – Я согласна на что угодно.

Эванжелина хватает меня за подбородок, заставляя поднять голову. Я никогда не видела ее в таком отчаянии, даже на арене. Взгляд у нее плавает, нижняя губа дрожит.

– Ты потеряла своего брата. Не забирай моего.

В моей груди вспыхивает ярость. Что угодно, но только не это. Потому что я думала о Птолемусе. В мыслях я перерезала ему горло, разрывала его на части, убивала электрическим током. Он убил Шейда. Жизнь за жизнь. Брат за брата.

Пальцы Эванжелины впиваются в мое тело, ногти грозят прорвать кожу.

– Если ты лжешь, я прикончу тебя на месте. А потом остальных твоих родичей.

Где-то в запутанных коридорах дворца раздается эхо битвы.

– Мэра Бэрроу, делай выбор. Оставь Птолемуса в живых.

– Он будет жить, – хрипло отвечаю я.

– Поклянись.

– Клянусь.

На глаза наворачиваются слезы, когда она быстро снимает один браслет за другим. Эванжелина отшвыривает их как можно дальше. Когда она заканчивает, я уже плачу вовсю.

Без кандалов, без Молчаливого камня мир кажется пустым и легким. Он не имеет веса. Такое ощущение, что я сейчас улечу. Слабость почти изнурительная, хуже моей последней попытки побега. Полгода заключения взяли свое. Я пытаюсь призвать способность, ощутить лампочки над головой – но едва чувствую гудение электричества. Сомневаюсь, что смогу хотя бы отключить их – то, что когда-то принимала как данность.

– Спасибо, – шепотом говорю я. Никогда не думала, что скажу это Эванжелине. Мы обе смущены.

– Хочешь поблагодарить меня, Бэрроу? – бормочет она, ногой отпихивая оковы. – Тогда сдержи обещание. И пусть это проклятое место сгорит.

Прежде чем я успеваю сказать, что не в состоянии сражаться, что мне нужны дни, недели, месяцы, чтобы оправиться, Рен касается руками моей шеи. И я понимаю, зачем Эванжелина тащила с собой целителя. Не для себя. Для меня.

Тепло течет по моему позвоночнику, вливаясь в вены, кости, мозг. Оно струится по мне с такой силой, что исцеление буквально причиняет боль. Ошеломленная, я падаю на колени. Ничто больше не ноет и не тянет. Дрожащие пальцы, слабые ноги, вялый пульс – все эффекты Молчаливого камня исчезают от прикосновения целительницы. Мой разум никогда не забудет, что со мной произошло, но тело быстро забывает.

Электричество возвращается приливом, из глубины. Каждый нерв, вопя, пробуждается к жизни. На люстрах вдоль всего коридора раскалываются лампочки. Скрытая камера видеонаблюдения взрывается дождем искр и мелких проводов. Рен, взвизгнув, отпрыгивает.

Я опускаю голову и вижу фиолетовые и белые искры чистого электричества. Шипя, они перескакивают у меня между пальцами. До боли знакомые приливы и отливы. Моя способность, моя сила, моя власть… они вернулись.

Эванжелина неторопливо отступает на шаг. Искры отражаются в ее сияющих глазах.

– Держи слово, девочка-молния.

Темнота идет со мной.

Лампочки шипят и гаснут, когда я прохожу мимо. Стекло разлетается, электричество шипит и брызжет. Воздух гудит, как живой провод. Он ласкает мои открытые ладони, и я дрожу от ощущения такой мощи. Я думала, что уже забыла, каково это. Но нет. Я могу забыть что угодно на свете, только не свою молнию. Только не то, кто и что я.

В кандалах было тяжело даже переставлять ноги. А без Молчаливого камня, придавливавшего меня к земле, я лечу. Направляясь к дыму, к опасности, к тому, что станет моим спасением или гибелью. Мне все равно, каким будет финал, лишь бы не пришлось больше ни секунды торчать в этой проклятой тюрьме. Мое платье, превратившееся в алые лохмотья, развевается – я разорвала его со всех сторон, чтобы было удобнее бежать. Рукава дымятся, занимаясь от каждой новой вспышки искр. Я не удерживаюсь. Молния летит куда хочет. Она взрывается во мне в такт биению сердца. Фиолетово-белые разряды и искры танцуют на пальцах, соскакивают с ладоней. Я содрогаюсь от удовольствия. Никогда еще не было такого прекрасного ощущения. Я неотрывно смотрю на электричество, зачарованная каждой искоркой.

Сколько времени прошло. Сколько времени…

Так, наверное, чувствуют себя охотники. За каждым углом, который я огибаю, я рассчитываю встретить какую-нибудь добычу. Я бегу кратчайшим путем, минуя зал совета, – пустые кресла неодобрительно смотрят на меня, когда я перескакиваю через герб Норты. Я бы уничтожила его, если бы не спешила. Стерла Пламенеющий Венец. Но сперва мне нужно убить живой символ. Вот что я собираюсь сделать. Если Мэйвен еще здесь, если этот негодяй не сбежал. Я увижу его последний вздох. Я должна убедиться, что больше он никогда не возьмет меня на поводок.

Сотрудники безопасности отступают по коридору, спинами ко мне. Они по-прежнему выполняют приказ Эванжелины: прикрывать нас. Все трое прижимают к плечам длинные винтовки и держат пальцы на курке. Я не знаю, как их зовут, вижу только цвета. Дом Греко, сплошь сильноруки. Они не нуждаются в пулях, чтобы убить меня. Любой из них может сломать мне хребет, расплющить грудную клетку, раздавить череп, как виноградину.

Если я не успею первой.

Один из них слышит мои шаги. И оглядывается через плечо. Молния проскакивает у него по позвоночнику, до мозга. На долю секунды передо мной вспыхивает карта разветвляющихся нервов. Потом темнота. Двое других стремительно разворачиваются ко мне. Но молния быстрее.

Не замедляя шага, я перескакиваю через дымящиеся тела.

Следующий зал выходит на площадь – его некогда блестящие окна облеплены пеплом. Несколько люстр лежат на полу искореженными грудами золота и битого стекла. Лежат там и трупы. Охранники в черной форме, бойцы Алой гвардии с красными повязками. Последствия стычки, одной из многих, разыгравшихся в ходе большой битвы. Я подхожу к телу ближайшего Красного бойца – женщины, – протягиваю руку и касаюсь шеи. Пульса нет, глаза закрыты. Хорошо, что она мне незнакома.

Снаружи очередная синяя молния пробивается через тучи. Я невольно усмехаюсь, так что мои шрамы натягиваются. Еще одна новокровка, умеющая управлять молнией. Я не одинока.

Двигаясь быстро, я снимаю с тел, что могу. Забираю пистолет и боезапас у охранника. У погибшей Красной женщины – алый шарф. Она умерла ради меня. «Не сейчас, Мэра», – говорю я себе. Эти мысли – зыбучий песок. Помогая себе зубами, я повязываю шарф на запястье.

Пули дождем стучат в окна. Я вздрагиваю и падаю на пол, но стекла не бьются. Это алмазное стекло. Пуленепробиваемое. За ним я в безопасности – но и в ловушке.

Больше никогда.

Я скольжу вдоль стены, стараясь оставаться незамеченной. От зрелища за окном у меня вырывается вскрик.

То, что было недавно свадебной церемонией, превратилось в настоящее побоище. Я с трепетом наблюдала за восстанием кланов – Айрелы, Хэйвены и Ларисы против остальных приближенных Мэйвена, – но нынешняя битва значительно превосходит ту. Сотни Серебряных офицеров, Озерные стражи, смертельно опасная Серебряная знать – с одной стороны, бойцы Алой гвардии – с другой. Очевидно, среди них есть и новокровки. Красных солдат гораздо больше, чем я себе представляла. Они превосходят числом Серебряных, самое малое, в пять раз – и, несомненно, это настоящие солдаты. Прекрасно обученные и снаряженные, умеющие действовать разумно и технично. Я удивляюсь, как они вообще сюда попали, а потом вижу воздушные суда. Шесть штук, и все стоят на площади. Из каждого десятками выбегают солдаты. Меня охватывают восторг и надежда.

– Вот это да, – невольно шепчу я.

Уж я позабочусь, чтобы операция не провалилась.

Я не Серебряная, мне нет нужды черпать свою способность из окружающей среды. Но уж точно не помешает собрать побольше электричества, побольше сил. На мгновение закрыв глаза, я обращаюсь к каждому проводу, каждой розетке… вплоть до статического электричества в занавесках. И оно поднимается по моему призыву. Наполняет меня, исцеляет не хуже, чем Рен.

После шести месяцев темноты я наконец чувствую свет.

Перед глазами пылает фиолетово-белое, всё тело гудит, кожа покрывается мурашками от наслаждения. Я бегу дальше. Адреналин и молния. Такое ощущение, что я могла бы пробиться через стену.

Больше десятка Серебряных охранников защищают переднюю. Один из них, магнетрон, деловито загораживает окна остатками покореженных люстр и позолоченных стенных панелей. Пол усыпан телами и залит кровью обеих цветов. Запах пороха ошеломляет. Серебряные обороняют дворец, удерживают позицию. Их внимание привлекает битва снаружи, на площади. Они не обращают внимания на то, что творится за спиной.

Присев, я касаюсь ладонями мраморного пола. Он холодит пальцы. Я посылаю молнию по нему, заставив зазубренную рябь электричества скользнуть вдоль гладких плит. Она пульсирует и катится волной, застав всех Серебряных врасплох. Одни падают на месте, другие отлетают. Мощь взрыва отдается у меня в груди. Если этого недостаточно, чтобы убить, то я уж и не знаю.

Все мои мысли сосредоточены на площади Цезаря. Когда свежий воздух врывается в легкие, я почти смеюсь. Он пахнет пеплом и кровью, полон электрического гудения бури, но нет ничего слаще. Надо мной громыхают черные тучи. Этот звук проникает в мои кости.

Я посылаю в небо фиолетово-белые молнии. Пусть видят, что девочка-молния на свободе.

Я не медлю. Стоять на ступеньках, возвышаясь над царящим на площади хаосом, – верный способ получить пулю в голову. Я бросаюсь в бой, ища хоть одно знакомое лицо. Необязательно дружелюбное – хотя бы просто знакомое. Люди сталкиваются вокруг меня, как будто бессмысленно и без причины. Серебряных застали врасплох, и они не успели выстроиться в привычный боевой порядок. Только у бойцов Алой гвардии есть некое подобие порядка, хотя он быстро нарушается. Я пробираюсь к Казначейству, туда, где в последний раз видела Мэйвена и его Стражей. Всего несколько минут назад. Они, наверное, еще там, окружены и защищаются. Я убью его. Я должна.

Мимо свистят пули. Я ниже большинства окружающих, но все-таки пригибаюсь на бегу.

Первый Серебряный, который набрасывается на меня, носит цвета Дома Провоса – золотой и черный. Худой мужчина с редкими волосами. Он резко вытягивает руку, и я отлетаю назад, стукнувшись головой о каменную плиту. Я ухмыляюсь, почти смеюсь. И вдруг понимаю, что не могу вздохнуть. Моя грудь сжимается. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что он стоит надо мной, стиснув кулак. Этот тельки сейчас раздавит мне грудную клетку.

Навстречу ему, сердито сыпля искрами, устремляется молния. Он увертывается, оказавшись проворней, чем я думала. От недостатка кислорода у меня перед глазами мелькают черные точки. Еще одна молния – и снова он отскакивает.

Провос так сосредоточен на мне, что не замечает у себя за спиной широкогрудого Красного бойца. И тот разносит ему череп бронебойным патроном. Приятного мало. Серебряная кровь забрызгивает мое и без того испорченное платье.

– Мэра! – кричит солдат, спеша ко мне. Я узнаю его голос, смуглое лицо – и ярко-синие глаза. За ним следуют еще четверо. Они окружают меня. Синеглазый боец сильными руками помогает мне встать.

Я с трудом делаю вдох и дрожу от облегчения. Не знаю, когда контрабандист и приятель Шейда успел сделаться настоящим солдатом, и сейчас не время спрашивать.

– Кранс.

Одной рукой держа ружье, другой он достает рацию.

– Это Кранс. Я нашел Бэрроу на площади.

Раздается малообещающее шипение.

– Повторяю. Нашел Бэрроу.

Выругавшись, Кранс сует рацию обратно за пояс.

– Не связь, а дерьмо. Слишком много помех.

– От грозы? – спрашиваю я, снова взглянув на небо.

Синее, белое, зеленое. Прищурившись, я добавляю еще один фиолетовый разряд в мешанину ослепительных цветов.

– Наверное. Кэл нас предупредил…

Я с шипением втягиваю воздух и крепко хватаю Кранса за руки, так что он вздрагивает.

– Кэл. Где он?

– Я должен вывести тебя…

– Где он?

Он вздыхает, зная, что в третий раз я спрашивать не стану.

– Где-то здесь. Не знаю, где конкретно! Встречаемся у главных ворот, – кричит Кранс мне на ухо, чтобы я уж точно расслышала. – Через пять минут. Ищи женщину в зеленом. На, возьми, – добавляет он, сбросив с плеч плотный жилет. Я без возражений натягиваю его поверх изорванного платья. Тяжелая штука.

– Защитный жилет. Почти пуленепробиваемый. Хоть какое-то прикрытие.

Мои ноги несут меня прочь, прежде чем я успеваю поблагодарить. Кранс и его спутники остаются за спиной. Кэл где-то здесь. Он, как и я, охотится за Мэйвеном. Толпа прибывает, изменчивая, как волна. Если бы не бойцы Гвардии, наседающие на Серебряных, я бы силой проложила себе путь. Убила бы всех перед собой, чтобы расчистить дорогу через площадь. Вместо этого приходится полагаться на старые инстинкты. Танцующие шаги, ловкость, предугадывание очередного движения толпы. Молния тянется следом, отгоняя противников. Какой-то сильнорук отбрасывает меня в сторону, так что я путаюсь в чужих руках и ногах, но не останавливаюсь, чтобы сразиться с ним. Я продолжаю двигаться, толкать, бежать. В голове звучит одно имя: «Кэл. Кэл. Кэл. Если я найду его, я спасена». Возможно, это неправда, но очень приятная.

Запах дыма усиливается, по мере того как я пробиваюсь вперед. Вспыхивает надежда. Где дым, там и огненный принц.

Пепел и сажа запачкали белые стены Казначейства. Снаряд, пущенный с самолета, отколол кусок от угла здания, рассек мрамор, как масло. Камни лежат грудой у входа – неплохое прикрытие. Им пользуются Стражи; их ряды пополнились Озерными солдатами и несколькими охранниками Казначейства, в фиолетовой форме. Одни стреляют в наступающих бойцов Гвардии, пулями прикрывая отход короля, другие используют способности. Я огибаю трех человек, которые заледенели стоя, – жестокая работа дрожи из Дома Глайакона. Еще несколько живы, но лежат на земле, и из ушей у них течет кровь. Банши из Дома Мариноса. Следы многочисленных смертоносных способностей – повсюду. Тела, проткнутые металлом, со сломанными шеями, размозженными черепами, с капающей изо рта водой. Один особенно жуткий труп, который, судя по всему, подавился зелеными побегами, торчащими у него из глотки. У меня на глазах зеленый бросает пригоршню семян в наступающую шеренгу Красных. Семена взрываются, как зеленые гранаты, разбрасывая лозы и шипы.

Я не вижу здесь Кэла, вообще ни одного знакомого лица. А Мэйвен уже в Казначействе, садится на поезд.

Сжав кулак, я обрушиваю всю силу на Стражей. Мои молнии взбегают по груде камней, заставляя Серебряных шарахнуться. Я смутно слышу, как кто-то приказывает наступать. Бойцы Гвардии повинуются, продолжая стрелять – залп за залпом. Я посылаю еще один разряд молнии, который щелкает, как кнут.

– Берегись! – кричит кто-то.

Я поднимаю голову, ожидая удара с небес. Среди бурных туч пляшут самолеты, гоняясь друг за другом. Но мы их, кажется, не интересуем.

Кто-то толкает меня в бок, отпихнув с дороги. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть знакомого человека, который мчится по расчищенному проходу, пригнув голову. Шея и плечи у него защищены доспехами. Он набирает скорость, работая ногами, как поршнями.

– Дармиан!

Несясь к мраморной баррикаде, он не слышит меня. Пули отскакивают от брони и кожи. Дрожь мечет ему в грудь пригоршню сосулек, но они разбиваются. Если Дармиану и страшно, он не подает виду. Не колеблется. Кэл научил его этому. Там, в Ущелье. Когда мы все были вместе. Я вспоминаю прежнего Дармиана, которого знала. Он был тихоней по сравнению с Никсом, еще одним новокровкой – обладателем неуязвимой плоти. Никс погиб уже давно, но Дармиан, несомненно, жив. Он с ревом карабкается по мраморной баррикаде и обрушивается на двух Стражей.

Они отбиваются, как могут. Глупцы. С тем же успехом можно стрелять в пуленепробиваемое стекло. Дармиан защищается, размеренно бросая гранаты. Баррикаду заволакивают дым и огонь. Стражи отступают: мало кто из них способен пережить взрыв.

Бойцы Гвардии перепрыгивают через обломки, следуя за Дармианом. Многие его обгоняют. Их цель – не Стражи, а Мэйвен. Они бегут в Казначейство, по горячему следу короля.

По битому мрамору легко карабкаться. Я на четвереньках перелезаю через преграду, сосредоточившись на том, что происходит в сотне шагов впереди. Новый разрыв гранаты застает меня врасплох. Я отлетаю назад, приземляюсь на спину и пытаюсь вздохнуть, мысленно благодаря Кранса за защитный жилет. Волна огня проносится надо мной – так близко, что обжигает щеку.

Слишком сильно для гранаты. Слишком метко для естественного пламени.

Я с трудом поднимаюсь, заставляя ноги повиноваться, и глотаю воздух. Мэйвен. Я могла бы и догадаться. Он не оставит меня здесь. Не хочет бежать без своей любимой игрушки. Он лично вернулся, чтобы надеть на меня цепи.

«Вот повезло».

За бурливым огнем следует дым, застилая и без того темную площадь. Он окружает меня, с каждой секундой делаясь гуще и горячее. Напрягшись, я оживляю свои нервы молнией, позволяю ей трещать и искрить. Я делаю шаг навстречу темной фигуре, которая в неверном свете пламени кажется чудовищной. Дым клубится, яростно мелькают горячие синие языки огня. По моей шее катится пот, кулаки сжимаются – я готова обрушить на Мэйвена всю ярость, накопившуюся в тюрьме. Я долго ждала этого момента. Мэйвен – хитрец, не воин. Я разорву его на клочки.

Молния проносится над нашими головами, сверкая ярче пламени. Она озаряет его, и тут же ветер развеивает дым, открывая моему взгляду…

Красно-золотые глаза. Широкие плечи. Крепкие руки, знакомые губы, непослушные черные волосы, лицо, по которому я так тосковала.

Это не Мэйвен. Все мысли о мальчике-короле немедленно покидают меня.

– Кэл!

Огненный шар с шипением проносится в воздухе, чуть не опалив мне волосы. Повинуясь одному лишь инстинкту, я падаю и прокатываюсь под ним. Ничего не понимаю. Я не могу ошибиться. Там стоит Кэл, в боевом снаряжении, с красным кушаком на талии. Я подавляю животный порыв броситься к нему. Приходится собрать всю волю в кулак, чтобы отступить.

– Кэл, это я! Это Мэра!

Он не отвечает, просто разворачивается на каблуках, так чтобы я оказалась перед ним. Пламя вокруг нас бушует и сокращается, стягиваясь к центру с удивительной скоростью. Жар выдавливает воздух из моих легких, я задыхаюсь от дыма. Только молния спасает меня, треща вокруг; электрический щит не позволяет мне сгореть заживо.

Я снова перекатываюсь, прорываясь сквозь ад. Мое платье тлеет, и за мной хвостом тянется дым. Я не трачу драгоценное время и силы мозга на то, чтобы понять, что происходит. Я и так знаю.

Взгляд Кэла смутен и расплывчат. Он не узнает меня. Ни намека на то, что последние полгода мы отчаянно пытались воссоединиться. И движется Кэл механически, даже по сравнению с обычной армейской выучкой.

Его разумом завладел шепот. Не стоит гадать, кто именно.

– Прости, – говорю я, пусть даже Кэл меня не слышит.

Молния опрокидывает его, искры пляшут на пластинах доспехов. Он корчится и дергается, когда электричество достигает нервов. Я прикусываю губу до крови, стараясь удержаться на узкой черте между обезвреживанием и увечьем. И слабость меня подводит. Я совершаю ошибку.

Кэл сильнее, чем я думала. И у него преимущество. Я пытаюсь ему помочь. Он пытается меня убить.

Он преодолевает боль и атакует. Я увертываюсь, думая теперь не о том, чтобы удержать противника на расстоянии, а о том, чтобы не угодить в смертельную хватку. Огненные кулаки описывают дугу над моей головой. Я чую запах паленых волос. Очередной удар приходится мне в живот, и я падаю. Перекатываюсь по инерции и вскакиваю, вспомнив старые приемчики. Взмахнув рукой, я посылаю очередной разряд вверх по ноге, ему в позвоночник. Кэл воет, и от этого звука у меня внутренности скручиваются в клубок. Зато я заработала фору.

Я ничего не вижу, кроме одного дьявольского лица.

Самсон Мерандус.

Он должен быть где-то рядом, достаточно близко, чтобы зачаровать Кэла и натравить его на меня. Я осматриваю поле боя на бегу, ища синий костюм. Если Самсон здесь, то хорошо прячется. Или пристроился где-нибудь наверху, на крыше Казначейства, или за одним из многочисленных окон соседних зданий. Досада ослабляет мою решимость. Кэл здесь. Мы снова вместе. И он пытается меня прикончить.

Жар его гнева обжигает мне пятки. Еще одна огненная волна проносится слева, и руку пронзает раскаленная добела боль. Адреналин быстро ее снимает. Сейчас я не могу позволить себе страдания.

По крайней мере, я быстрее Кэла. После оков каждый шаг кажется легче предыдущего. Цепляясь за электрическую энергию другой владеющей молниями новокровки, я позволяю буре питать меня. Ту синеволосую женщину я больше не видела. Жаль. Сейчас бы она мне пригодилась.

Если Самсон прячется возле Казначейства, нужно всего лишь вывести Кэла из-под действия его способности. Притормозив, я гляжу через плечо. Кэл по-прежнему гонится за мной, окруженный синим пламенем и гневом.

– Поймай меня, Калор! – кричу я и швыряю молнию ему в грудь.

Сильнее, чем предыдущая. Достаточно, чтобы оставить шрам.

Он изгибается, увертывается, не сбиваясь с шага. Огненный принц идет по следу.

«Надеюсь, это сработает».

Никто не смеет преградить нам дорогу.

Красное, синее, фиолетовое, огонь и молния тянутся за нами, рассекая поле боя, словно нож. Кэл преследует меня с непоколебимой решимостью гончего пса. А я уж точно чувствую себя добычей.

Я сворачиваю к главным воротам, месту встречи, которое упомянул Кранс. Вот путь к спасению. Но я им не воспользуюсь. Не уйду без Кэла.

Через сотню метров становится ясно, что Самсон бежит вместе с нами, просто держась за пределами видимости. Ни у какого шепота, даже у Элары, способность не достигает таких масштабов. Я поворачиваюсь на бегу, оглядывая поле битвы. Чем дольше продолжается бой, тем больше времени у Серебряных на то, чтобы сгруппироваться. Солдаты в дымчато-серой форме наполняют площадь, методично отвоевывая метр за метром. Большинство знатных Серебряных отступили за стену солдат, хотя некоторые – самые сильные, самые храбрые, самые кровожадные – продолжают сражаться. Я ожидала, что в самой гуще будет Дом Самоса, однако ни одного знакомого магнетрона я не вижу. Нет и знакомых бойцов Алой гвардии. Ни Фарли, ни полковника, ни Килорна, ни Кэмерон, ни новокровок, которых я помогла привлечь на нашу сторону. Только Дармиан, который, очевидно, сейчас прорывается в Казначейство, и Кэл, который пытается стереть меня с лица земли.

Жаль, что тут нет Кэмерон. Она могла бы заглушить Кэла, удержать его ровно настолько, сколько мне понадобилось бы, чтобы найти и уничтожить Самсона. Вместо этого приходится полагаться на себя. Не подпустить Кэла, не погибнуть – и в то же время выяснить, откуда доносится шепот Мерандуса, преследующий нас обоих.

Вдруг краем глаза я замечаю нечто темно-синее.

За долгие месяцы, проведенные в плену у Серебряных, я привыкла обращать внимание на цвета Домов. Леди Блонос обучила меня, чему смогла, и теперь я более чем когда-либо благодарна ей за это.

Я разворачиваюсь, полная желания отомстить. Пепельно-светлые волосы мелькают среди Серебряных солдат – Самсон пытается слиться с ними, но вместо этого выделяется. Его парадный костюм отчетливо виден на фоне военной формы. Весь мир сужается. Всё мое внимание, вся энергия направлены на него. Я обрушиваю зазубренные молнии на Самсона и на живой щит из Серебряных, разделяющий нас.

Его взгляд падает на меня, и молния изгибается, точно кнут. У Самсона такие же глаза, как у Элары и Мэйвена. Синие, как лед, синие, как пламя. Холодные и жестокие.

Каким-то образом молния минует цель. Она стремительно летит в другую сторону. Моя рука движется вместе с ней, тело действует по собственной воле, когда молния устремляется к Кэлу. Я пытаюсь крикнуть, хотя и бесполезно предостерегать человека под действием чар. Но мои губы не движутся. Спину леденит ужас, и больше я ничего не чувствую. Ни земли под ногами, ни боли новых ожогов, ни даже едкого запаха дыма. Все исчезает, словно развеявшись. Ничего нет.

Я издаю немой крик, потому что Самсон завладел мною. Не могу издать ни звука. Невозможно ошибиться, ощутив острое прикосновение чужого разума.

Кэл моргает, как человек, очнувшийся от долгого сна. Он едва успевает отреагировать, вскинуть руки, чтобы защитить голову от электрического удара. Заостренные искры превращаются в пламя. Большинство, впрочем, попадает в цель, и Кэл, издав болезненный вопль, падает на колени.

– Самсон! – рычит он сквозь зубы.

Я понимаю, что моя рука движется, направляясь к бедру. Она сама достает пистолет и подносит его к виску.

Шепот Самсона в моей голове усиливается, грозя заглушить все остальное.

«Давай. Давай. Давай».

Я не чувствую курок. И не почувствую пулю.

Кэл хватает меня за руку, заставив развернуться. Он вырывает пистолет и швыряет его наземь. Я никогда не видела принца в таком ужасе.

«Убей его. Убей. Убей».

Мое тело повинуется.

Я – зритель, заточенный в собственной голове. Неистовая битва разворачивается перед моими глазами, и я ничего не могу поделать – только наблюдать. Плиты под ногами сливаются, когда Самсон заставляет меня повернуться и броситься на Кэла. Я действую как живой громоотвод, уцепившись за его доспехи и притянув электричество с небес.

Боль и страх затуманивают глаза Кэла. Его пламя способно отразить лишь часть энергии.

Я прыгаю и хватаю принца за запястье. Но огненный браслет сидит надежно.

«Убей его. Убей. Убей».

Огонь вынуждает меня отступить. Я лечу наземь, ударившись плечами и головой. Мир вращается, но мои подгибающиеся ноги движутся сами.

«Вставай. Вставай. Вставай».

Они с силой толкают меня вперед. Я встаю слишком быстро и снова чуть не падаю. Мои шаги неверны, как у пьяной, однако Самсон сокращает расстояние между мной и Кэлом. Я уже видела это раньше, тысячу лет назад – как Самсон Мерандус на арене заставил другого Серебряного выпустить самому себе кишки. Он сделает то же самое и со мной, после того как я, повинуясь его воле, убью Кэла.

Я пытаюсь бороться, хотя не знаю, с чего начать. Пытаюсь пошевелить хоть пальцем. Но тщетно.

«Вставай. Убей его. Вставай».

Шепот резок, он оставляет раны в сознании. Оно кровоточит.

УБЕЙ ЕГО. ВСТАВАЙ. УБЕЙ ЕГО.

Сквозь пламя я снова вижу темно-синее одеяние. Кэл подкрадывается к Самсону, опускается на колено и целится из пистолета.

ВСТАВАЙ.

Боль прокатывается по мне волной, и я падаю в ту секунду, когда над головой пролетает пуля. За ней следует вторая, уже ближе. Повинуясь лишь инстинкту, подавляя звон в ушибленной голове, я поднимаюсь. По собственному желанию.

Вскрикнув, я превращаю огонь Кэла в молнию – красные завитки пламени становятся фиолетово-белыми прожилками электричества. Оно заслоняет меня, пока Кэл выпускает в мою сторону пулю за пулей. Стоя у него за спиной, Самсон ухмыляется.

«Вот сволочь. Он будет натравливать нас друг на друга, сколько потребуется».

Я швыряю молнию как можно дальше, целясь в Самсона. Если он отвлечется хотя бы на секунду, этого будет достаточно.

Кэл дергается, как кукла на ниточках. Он заслоняет Самсона своей широкой грудью, приняв удар на себя.

– Помогите кто-нибудь! – кричу я.

Мы – три человека среди сотен других на поле боя. Битва становится односторонней. Ряды Серебряных пополняются – к ним спешит подкрепление из казарм и из городского гарнизона. Мои пять минут давно прошли. Путь к бегству, который обещал Кранс, давно закрылся.

Я должна победить Самсона. Должна.

Еще один удар молнии, на сей раз вдоль земли. Увернуться невозможно.

УБЕЙ ЕГО. УБЕЙ. УБЕЙ.

Шепот возвращается, и я собственными руками отзываю молнию обратно. Изогнувшись, она убийственной волной летит назад.

Кэл падает и откатывается, успев выбросить ногу вперед. Удар попадает в цель, и Самсон летит наземь.

Вырвавшись из-под власти шепота, я бросаю еще одну электрическую волну.

Она накрывает их обоих. Кэл ругается, подавив вопль. Самсон корчится и душераздирающе визжит. Он не привык к боли.

«Убей его…»

Шепот становится слабее. Я могу с ним совладать.

Кэл хватает Самсона за шею и приподнимает – лишь для того, чтобы стукнуть головой оземь.

«Убей его…»

Я рассекаю рукой воздух и выпускаю молнию. Она оставляет на Самсоне рану от бедра до плеча. Из пореза хлещет Серебряная кровь.

«Помогите…»

Огонь устремляется вниз по горлу Самсона, сжигая внутренности. Голосовые связки умирают. Его вопль слышен только в моей голове.

Моя молния доходит до мозга. Она сжигает внутренность черепа, поджаривая мозг, как яичницу на сковородке. У Самсона белеют и выкатываются глаза. Я хочу, чтобы это длилось как можно дольше, чтобы он расплатился за все муки, которые причинил мне и многим другим. Но он умирает слишком быстро.

Шепот затихает.

– Кончено, – выдыхаю я.

Кэл смотрит в мою сторону, все еще стоя на коленях над трупом. Его глаза расширяются, как будто он впервые меня заметил. Я чувствую то же самое. Я мечтала об этой минуте, месяцами представляла ее. Если бы не битва и не наше опасное положение в самом центре, я бы обняла огненного принца и прижалась к нему.

Вместо этого я помогаю Кэлу подняться, забросив его руку себе на плечо. Он хромает – одну ногу у него сводят спазмы. Мне тоже больно, из раны на боку сочится кровь. Я зажимаю порез свободной рукой. Боль становится острее.

– Мэйвен под Казначейством. Там поезд, – говорю я, пока мы вместе ковыляем прочь.

Рука Кэла крепче сжимает меня. Он направляется к главным воротам, ускоряясь с каждым шагом.

– Я пришел сюда не за Мэйвеном.

Ворота нависают над нами, такие широкие, что в них могут проехать три транспорта в ряд. За ними – Ахеонский мост, который пересекает Столичную реку, упираясь в восточную часть города. Повсюду в черное грозовое небо поднимается дым. Я подавляю желание развернуться и броситься в Казначейство. Но Мэйвена наверняка там уже нет. Он вне моей досягаемости.

Все новые военные транспорты катят к нам, в небе визжат самолеты. Слишком много солдат, чтобы устоять.

– И каков план? – спрашиваю я.

Нас вот-вот окружат. Эта мысль пробивается сквозь шок и адреналин, заставляя сосредоточиться. Всё из-за меня. Трупы повсюду, Красные и Серебряные. Какая трата сил…

Кэл прикасается к моему лицу, заставляя меня повернуться к себе. Несмотря на творящийся вокруг хаос, он улыбается.

– Для разнообразия, он у нас есть.

Краем глаза я замечаю нечто зеленое. Чувствую, как кто-то хватает меня за руку.

И мир превращается в ничто.

19. Эванжелина

Он задерживается, и мое сердце начинает бешено колотиться. Я подавляю прилив страха, превращая его в энергию, и разламываю позолоченные рамы от портретов, висящих в дворцовом коридоре. Хлопья позолоты превращаются в убийственные блестящие осколки. Золото – слабый металл. Мягкий. Податливый. Бесполезный в настоящем бою. Я бросаю их на пол. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы возиться с тем, что слабо.

Перламутровые родиевые пластины на руках и на ногах вибрируют от адреналина, их яркие, как зеркало, грани переливаются, словно жидкая ртуть. Они готовы стать всем, что мне понадобится, чтобы выжить. Мечом, щитом, пулей. Нам не грозит прямая опасность – по крайней мере сейчас. Но если Толли не явится через минуту, я отправлюсь за ним – и тогда могу попасть в беду.

«Она обещала», – напоминаю я себе.

Это звучит по-идиотски. Желание глупого ребенка. Я знаю жизнь. Единственная связь в моем мире – узы крови, единственная гарантия – семья. Серебряный будет улыбаться чужому клану и соглашаться с ним, а в следующее мгновение нарушит клятву. А Мэра Бэрроу – не Серебряная, у нее меньше чести, чем у любого из нас. И она ничем не обязана мне и моему брату. Она найдет себе оправдание, если убьет нас всех. Дом Самоса не был добр к девочке-молнии.

– Нам пора, Эванжелина, – бормочет Рен.

Она прижимает руку к груди, изо всех сил стараясь не задевать уродливый ожог. Целительница оказалась недостаточно проворна, чтобы избежать соприкосновения с ожившей способностью Мэры. Но она сделала свое дело, и это главное. Теперь девочка-молния на свободе и может чинить хаос.

– Еще минуту.

Коридор тянется передо мной, как будто удлиняясь с каждой секундой. В этой части дворца едва слышен шум битвы на площади. Окно выходит на спокойный внутренний двор, над которым висят темные грозовые тучи. Если бы я хотела, то могла бы притвориться, что это очередной день моих мучений. Все улыбаются, обнажая клыки и кружа вокруг трона, который становится опаснее и опаснее. Я думала, смерть королевы положит бедам конец. Не в моих привычках недооценивать чью-либо подлость, но Мэйвена я уж точно недооценила. Материнских черт в нем больше, чем я думала, и собственного яда тоже хватает.

Чудовище, которое я больше не обязана терпеть, хвала цветам Дома. Как только мы вернемся домой, я пошлю Озерной принцессе подарок за то, что она заняла мое место.

Мэйвен уже далеко, поезд несет его в убежище. Жених и новая невеста успели войти в Казначейство, когда я покинула их. Если отвратительное помешательство Мэйвена не одержало верх. Невозможно предсказать, что выкинет этот мальчишка, когда речь идет о Мэре. Насколько я понимаю, он вполне способен вернуться за ней. Он мог погибнуть. Я очень надеюсь, что он мертв. Тогда жить станет намного проще.

Я слишком хорошо знаю маму и отца, чтобы волноваться за них. Горе человеку – Красному либо Серебряному, – который бросит вызов моему отцу в открытом бою. А у мамы есть свои приемы. Нападение на свадьбе никого из нас не удивило. Дом Самоса подготовился. Лишь бы Толли придерживался плана. Моему брату трудно удержаться от стычки, и он слишком импульсивен. Еще один непредсказуемый человек. Нам не следует причинять вред мятежникам и мешать их продвижению. Приказ отца. Надеюсь, брат подчинится.

«Всё будет хорошо». Я медленно выдыхаю, цепляясь за эти три слова. Они, впрочем, не успокаивают меня. Я хочу убраться отсюда. Хочу вернуться домой. Хочу вновь увидеть Элейн. Хочу, чтобы Толли выбежал из-за угла, целый и невредимый.

Но он едва держится на ногах.

– Птолемус! – кричу я, позабыв обо всем, когда он показывается в коридоре.

Его кровь отчетливо видна на фоне черных стальных доспехов – вся грудь окрашена серебряным. Я чувствую резкий металлический привкус во рту. Не успев ни о чем задуматься, я хватаю брата за броню и тащу за собой. Прежде чем он успевает рухнуть, я подставляю плечо и помогаю Птолемусу удержаться. Он слишком слаб, чтобы стоять, не говоря уж о том, чтобы бежать. Ледяной ужас сковывает мой хребет.

– Ты опоздал, – шепотом говорю я, и он отвечает болезненной улыбкой.

Он еще не утратил чувства юмора.

Рен быстро берется за дело, снимает пластины брони, но я действую быстрее. Еще один рывок – и доспех с лязгом падает. Я смотрю на обнаженную грудь брата, ожидая увидеть безобразную рану. Но там нет ничего, кроме нескольких неглубоких порезов, – они все не настолько серьезны, чтобы свалить такого бойца, как Птолемус.

– Потеря крови, – поясняет Рен.

Целительница заставляет моего брата встать на колени и вытянуть левую руку; он всхлипывает от боли. Присев рядом, я поддерживаю его за плечо.

– Сейчас некогда этим заниматься…

«Этим». Я провожу взглядом вдоль руки Птолемуса, по белой коже, покрытой свежими синяками. Рука оканчивается кровавым тупым обрубком. Кисти нет. Она отрублена по запястье. Серебряная кровь медленно сочится из рассеченных вен, несмотря на импровизированный жгут, который он, видимо, наложил себе сам.

– Придется, – рычит Птолемус хриплым от боли голосом.

Я лихорадочно киваю.

– Рен, нужно всего несколько минут.

Магнетроны знают, что такое потерять палец. Мы играем с ножами, едва научившись ходить. Мы знаем, как быстро отрастает отрубленная конечность.

– Если он хочет получить действующую руку, пусть слушается, – отвечает Рен. – Это слишком сложно, чтобы работать второпях. Пока что мне придется зарастить рану.

Птолемус издает еще один сдавленный звук, давясь болью и мыслью об увечье.

– Рен! – умоляю я.

Она не сдается.

– Это временно!

Ее красивые глаза – серые, как у всех Сконосов, – настойчиво смотрят на меня. В них я читаю страх. Неудивительно. Несколько минут назад она видела, как я убила четверых стражей и освободила государственного преступника. А еще она замешана в измене Дома Самоса.

– Ладно, – я сжимаю плечо Толли, заставляя брата слушать. – Пока что. Как только мы выберемся, она всё уладит.

Он не отвечает, только кивает, когда Рен берется за дело. Толли отворачивается, не в силах смотреть, как рана зарастает кожей, как скрываются вены и кости. Исцеление происходит быстро. Иссиня-черные пальцы танцуют над белой кожей, пока Рен латает моего брата. Нарастить новую кожу нетрудно – по крайней мере, мне так говорили. Нервы и кости – вот что сложно.

Я изо всех сил стараюсь отвлечь мысли Толли от отрубленной руки.

– Кто это сделал?

– Какой-то магнетрон. Озерный, – он с трудом выговаривает каждое слово. – Увидел, что я хочу скрыться. И полоснул меня, прежде чем я спохватился.

Озерные. Ледяные идиоты. Такие суровые в своих мерзких синих одеяниях. Подумать только, Мэйвен променял мощь Дома Самоса на них.

– Надеюсь, ты ему отплатил.

– Снял с него голову.

– Прекрасно.

– Вот, – говорит Рен, закончив возиться с его запястьем.

Она проводит пальцами по руке Птолемуса, потом по спине.

– Я стимулирую костный мозг и почки, чтобы восстановить кровоток. Хотя ты будешь чувствовать слабость.

– Ничего, лишь бы мог идти, – голос Птолемуса уже звучит уверенней. – Помоги встать, Эви.

Я повинуюсь, забросив его здоровую руку себе на плечо. Он тяжел, почти неподъемен.

– Меньше надо было налегать на десерты, – ворчу я. – Ну, давай, шагай вместе со мной.

Толли старается по мере сил, переставляя одну ногу за другой. Слишком медленно, на мой взгляд.

– Так, – бормочу я и протягиваю руку к его сброшенным доспехам. Они расплющиваются и приобретают вид волнистого стального листа.

– Прости, Толли.

Я укладываю брата на него, и лист превращается в носилки.

– Я могу идти, – возражает он, но слабо. – Не отвлекайся…

– Будь внимателен за нас обоих, – отвечаю я. – Или мужчины бесполезны, когда ранены?

Чтобы удерживать Толли в воздухе, уходит часть моих способностей, но не всё. Я бегу быстро, одной рукой касаясь носилок. Они следуют за мной на незримой привязи. По другую сторону бежит Рен.

Я слышу, как поет металл. Я замечаю всё, когда мы пробегаем мимо, и мысленно составляю список. Медная проволока – ею можно удушить врага. Дверные замки и петли – пули и дротики. Оконная рама – железная рукоятка и стеклянный кинжал. Отец тренировал меня, пока это не стало моей второй натурой. Входя в комнату, я отмечаю всё находящееся в ней оружие. Дом Самоса невозможно застать врасплох.

Отец спланировал наше быстрое отступление из Археона. Через казармы, вниз по северному склону, к лодкам, которые ждут на реке. Это специально сделанные стальные лодки, предназначенные для тихого и быстрого перемещения. При наличии меня и отца они будут рассекать воду, как иглы.

Мы опаздываем, но всего на несколько минут. Учитывая хаос, понадобится несколько часов, чтобы кто-нибудь при дворе обнаружил, что Дом Самоса исчез. Не сомневаюсь, другие дома тоже воспользуются суматохой. Крысы, бегущие с тонущего корабля. Мэйвен – не единственный, кто продумал план отступления. Честно говоря, не удивлюсь, если он был у каждого Дома. Двор – пороховая бочка с очень коротким фитилем и огнеопасным королем. Надо быть идиотом, чтобы не ждать взрыва.

Отец понял, что ветер переменился, в ту минуту, когда Мэйвен перестал к нему прислушиваться – как только стало ясно, что союз с Калором приведет нас к краху. Только Элара могла держать Мэйвена на поводке. Даже мой отец не может. А потом этот сброд, Алая гвардия, сделался более организованным, превратился из мелкой неприятности в реальную угрозу. Мятежников становилось все больше с каждым днем. Они действовали в Пьемонте и Озерном крае. Доходили слухи об их союзе с Монфором далеко на западе. Они гораздо сильнее, чем мы думали, лучше вооружены и более целеустремленны, чем любые повстанцы на нашей памяти. А мой проклятый жених тем временем терял силы. Выпускал из-под контроля трон, собственную жизнь – все, кроме Мэры Бэрроу.

Он пытался отпустить и ее – ну или так сказала Элейн. Мэйвен не хуже любого из нас понимал, что его помешательство опасно. «Убей Мэру. Прикончи. Избавься от яда», – бормотал он. Элейн незаметно подслушивала, тихо сидя в уголке его личных апартаментов. Однако слова были только словами. Он так и не смог расстаться с Мэрой. Поэтому ничего не стоило поставить ее у Мэйвена на дороге, чтобы он сбился с пути. Все равно что помахать красной тряпкой перед быком. Она была для него ураганом, и каждый толчок приближал короля к эпицентру бури. Я думала, ею легко манипулировать. Рассеянный король выберет сильную королеву.

Но Мэйвен лишил меня места, которое было по праву моим. Он не знал, что надо обратить внимание на Элейн. Мою очаровательную незримую тень. Ее донесения приходили под покровом ночи. Очень подробные. Я до сих пор их чувствую всей кожей – она нашептывала то, что выяснила, когда нас слушала только луна. Элейн Хэйвен – самая красивая девушка в Норте, но особенно хороша она в лунном свете.

После Выбора королевы я пообещала ей место официальной фаворитки. Но эта мечта исчезла вместе с принцем Тиберием, как исчезают сны при свете дня. «Любовница». Вот как назвал ее Мэйвен после покушения. Я чуть не убила его на месте.

Я качаю головой, сосредотачиваясь на насущных делах. Элейн может подождать. Элейн ждет, как обещали мои родители. В безопасном месте, у нас дома, в Разломах.

За дворцом начинаются цветущие сады, подходящие к самым стенам. Кованые решетки окружают розарии и кустарник. Отличный материал для копий. Сад исконно охраняли представители самых разных домов – ткачи ветра Ларисы, шелки Айрелы, бдительные Игри – но в последние месяцы ситуация изменилась. Ларисы и Айрелы бросили вызов правлению Мэйвена, заодно с Домом Хэйвена. А пока идет бой, сам король в опасности, поэтому прочие дворцовые охранники сейчас сражаются на площади. Я смотрю сквозь ветви – цветы магнолии и вишни кажутся особенно яркими на фоне темного неба. На укреплениях из алмазного стекла движутся фигуры в черном.

Только Дом Самоса остался на стене.

– Братство железа!

Они поворачиваются на мой голос и отвечают:

– Братство стали!

Стены приближаются, и по моей шее течет пот. От страха, от усталости. Еще несколько метров. Я укрепляю перламутровый металл своих сапог, делая тверже последние шаги.

– Ты можешь встать? – спрашиваю я Птолемуса и одновременно тянусь к Рен.

Издав стон, он поднимается с носилок и заставляет себя устоять на подгибающихся ногах.

– Я не ребенок, Эви, я в состоянии пройти тридцать шагов.

В качестве доказательства черная сталь вновь покрывает его тело гладкими пластинами.

Будь у нас больше времени, я бы отметила слабые места в обычно безупречной броне брата. Дыры по бокам, слишком тонкий слой пластин на спине. Но вместо этого я только киваю.

– Иди первый.

Он приподнимает угол губ, пытаясь усмехнуться, умерить мою тревогу. Я облегченно вздыхаю, когда Птолемус поднимается в воздух и взлетает на стену. Наши родичи ловко ловят его, притягивая своей способностью.

– Наша очередь.

Рен прижимается ко мне, надежно угнездившись под мышкой. Я делаю вдох, сосредоточившись на ощущении металла под пятками, на ногах, на плечах. «Наверх», – приказываю я доспехам.

Щелк.

Первое ощущение, которое отец заставил меня запомнить – это пуля. Я два года спала с пулей на шее. Пока она не стала знакомой мне, как собственные цвета. Я с расстояния в сотню метров могу определить калибр. Вес, форму, состав. Крошечный кусочек металла – это разница между чьей-то жизнью и моей смертью. Пуля может убить меня – или спасти.

Щелк, щелк, щелк. Взрывающиеся пули напоминают острые иглы – их невозможно не заметить. Они летят снизу. Мои ноги касаются земли вновь, и я сосредотачиваюсь, взмахнув руками, чтобы заслониться от внезапной опасности.

Бронебойные патроны, в толстой латунной оболочке с вольфрамовой сердцевиной и заостренным наконечником, описывают дугу перед моими глазами и отлетают, безвредно скрываясь в траве. Не меньше десятка ружей стреляют залпом, и я вскидываю руку, защищаясь. Пулеметная очередь заглушает крик Толли.

Каждая пуля прорывает мою способность, забирая кусок ее, кусок меня. Одни пули останавливаются на лету, другие мнутся. Я вкладываю все силы в то, чтобы создать кокон безопасности. Толли и мои родичи, стоя на стене, делают то же самое. Они берут часть задачи на себя, настолько, чтобы я могла понять, кто в меня стреляет.

Красные лоскутья, злые глаза. Алая гвардия.

Я скриплю зубами. Валяющиеся в траве пули можно метнуть противникам в черепа. Но вместо этого я рву вольфрам, как шерсть, и быстро сплетаю сверкающую нить. Вольфрам необыкновенно тяжел и прочен. Чтобы работать с ним, нужно много энергии. Вдоль спины катится пот.

Нить разлетается, как паутина, задев дюжину мятежников. Продолжая то же движение, я вырываю оружие у них из рук и ломаю его на куски. Рен жмется ко мне и держится крепко; я чувствую, как лечу наверх, вдоль неуязвимой алмазной стены.

Толли ловит меня – как всегда.

– А теперь вниз, – говорит он, до боли стискивая мою руку.

Рен сглатывает, посмотрев со стены. Глаза у нее расширяются.

– Гораздо дальше.

Да. Метров тридцать по отвесной скале, потом вдвое больше по склону до реки. «В тени моста», – сказал отец.

В саду борются мятежники, пытаясь избавиться от сети. Я чувствую, как они тянут и дергают; сам металл хочет разорваться. Он требует моего внимания. «Вольфрам, – сердито думаю я. – Мне не хватает практики».

– Пошли, – говорю я.

За моей спиной вольфрам рассыпается в пыль. Сильный, тяжелый, но хрупкий. Без действия магнетрона он ломается, а не гнется.

Дом Самоса не таков.

Мы не сломаемся – и больше не станем гнуться.

Лодки беззвучно рассекают воду, скользя по поверхности. Мы неплохо проводим время. Наше единственное препятствие – грязный Серый город. Его вонь липнет к моим волосам, тело продолжает пахнуть им, даже когда мы преодолеваем защитное кольцо деревьев. Рен ощущает, что мне неуютно, и кладет руку на мое обнаженное запястье. Ее исцеляющее прикосновение очищает легкие и прогоняет усталость. Толкать сталь по воде спустя какое-то время становится утомительно.

Мама наклоняется через борт лодки и опускает руку в воду Столичной реки. Несколько сомов поднимаются из глубины, щекоча ей усами пальцы. Эти скользкие твари не тревожат ее, но я вздрагиваю от отвращения. Маму они не пугают – тем более что они могут знать, если кто-нибудь нас преследует. Мамин сокол тоже несет стражу. Когда солнце сядет, его сменят летучие мыши. Как я и полагала, на моих родителях ни царапины. Отец стоит у руля первой лодки и ведет всю нашу маленькую флотилию. Черный силуэт на фоне синей реки и зеленых холмов. Его присутствие успокаивает меня больше, чем зрелище мирной долины.

Долгое время все молчат. Даже мои родственники, которые обычно любят поболтать о пустяках. Вместо этого они сбрасывают форму охранников. Символы Норты плывут за лодкой, яркие медали погружаются в темноту. Награды, завоеванные кровью Самосов. Знаки нашей верности и преданности. Теперь они канули в реку – и в прошлое.

Мы больше не принадлежим Норте.

– Значит, решено, – бормочу я.

Толли у меня за спиной выпрямляется. Его изуродованная рука по-прежнему перевязана. Рен не рискнет отращивать целую кисть на ходу.

– А что, кто-то сомневался?

– А что, был выбор? – обернувшись, спрашивает мама.

Она движется и потягивается с изяществом кошки. Бабочки давно улетели с ее темно-зеленого платья.

– Слабого короля мы могли контролировать, но управиться с безумцем невозможно. Как только Айрелы решили открыто бросить ему вызов, для нас все игры закончились. А когда он выбрал Озерную… – она закатывает глаза. – Мэйвен сам разрубил последнюю связь между нашими домами.

Я едва не фыркаю ей в лицо. Никто не принимает решений за моего отца. Но я не настолько глупа, чтобы смеяться над мамой.

– Поддержат ли нас теперь другие? Я знаю, папа вел переговоры.

Оставив детей при дворе одних, на милость Мэйвена. Слова, которые я не рискну сказать вслух ни одному из родителей.

Но мама тем не менее их угадывает.

– Ты отлично справилась, Эви, – воркует она, касаясь рукой моих волос и пропуская серебристые пряди меж мокрых пальцев. – И ты, Птолемус. Учитывая беспорядки в Корвиуме и восстание Домов… никто не сомневался в вашей преданности. Вы позволили нам выиграть время, бесценное время.

Я сосредотачиваюсь на стали и воде, игнорируя ее холодное прикосновение.

– Надеюсь, оно того стоило.

Мэйвен уже имел дело с многочисленными мятежами. Без Дома Самоса, без наших ресурсов, наших земель, наших солдат… разве он способен победить? Но до сегодняшнего дня у него не было Озерных. Теперь я понятия не имею, что может произойти. И это ощущение мне совсем не нравится. Моя жизнь представляла собой постоянное упражнение в расчетах и терпении. Неопределенное будущее пугает меня.

На западе алое солнце заходит за холмы. Яркое, как волосы моей Элейн.

«Она ждет меня, – напоминаю я себе. – Она в безопасности».

Ее сестре посчастливилось меньше. Мариэлла умерла в муках, опустошенная жарким шепотом Мерандуса. Я избегала его по мере сил, радуясь, что мне ничего не известно об отцовских планах.

Я видела последствия на Мэре. После допроса она шарахалась от Самсона, как побитая собака. Это была моя вина. Я направляла руку Мэйвена. Без моего вмешательства он, возможно, не позволил бы шепоту действовать в полную силу – впрочем, тогда он бы вообще держался подальше от Мэры. Он не был бы настолько ослеплен ею. Но вместо этого он сделал, как я и рассчитывала, и притянул ее ближе. Я надеялась, что они утопят друг друга. Простой расчет. Привяжи двух врагов к одному якорю. Но она не сломилась. Девушка, которую я помню – напуганная переряженная служанка, которая подчинялась любой лжи, – уступила бы Мэйвену давным-давно. Однако Мэра надела другую маску. Она плясала под дудку короля, сидела с ним рядом, жила, как тень, лишенная свободы и способности. И тем не менее цеплялась за свою гордость, свой огонь, свой гнев. Он горел в ее глазах, не потухая.

Признаюсь, я уважаю Бэрроу за это. Пусть даже она многого меня лишила.

Она служила постоянным напоминанием о том, чем должна была стать я. Принцесса. Королева. Я родилась через десять месяцев после Тиберия. Я была создана, чтобы выйти за него.

Мои первые воспоминания – это мамины змеи, которые шипели мне в уши, передавая ее нашептывания и обещания. «Ты дочь клыков и стали. Для чего ты предназначена, если не для того, чтобы править?» Каждый урок в классе и на арене служил подготовкой. «Будь лучшей, самой сильной, самой умной, самой опасной, самой хитрой. Самой достойной». И я была – всем.

Короли не славятся добротой и состраданием. Выбор королевы придумали не для того, чтобы заключать счастливые браки, а для того, чтобы рождались сильные дети. С Кэлом я бы получила то и другое. Он не стал бы возражать против моей возлюбленной и не пытался бы меня контролировать. Его взгляд был ласков и задумчив. Большего я и не могла ожидать. И я заслужила Кэла – каждой каплей крови, которую пролила, всем своим потом, всеми слезами боли и отчаяния. Всеми жертвами, которые принесла, отказавшись от того, чего хотела на самом деле.

Ночью накануне Выбора королевы я грезила, как это будет. Мой трон. Мои царственные дети. Неподвластные никому, даже отцу. Тиберий будет моим другом, а Элейн – возлюбленной. Она выйдет за Толли, как мы условились, чтобы никогда не разлучаться.

А затем в нашу жизнь ворвалась Мэра, и эта мечта развеялась, как песок.

Некогда я думала, что наследник сделает немыслимое. Отодвинет меня в сторону ради новообретенной леди Титанос, у которой такие странные манеры и еще более странная способность. Но вместо этого она стала смертельно опасной пешкой, смахнувшей моего короля с доски. Пути судьбы причудливо изгибаются. Интересно, предвидел ли сегодняшний день тот красноглазый новокровка. Смеется ли он над тем, что видит сейчас? Вот бы он хоть ненадолго попал мне в руки. Терпеть не могу чего-то не знать.

На берегах появляются аккуратно подстриженные лужайки. Трава окрашена золотым и алым; поместья, тянущиеся вдоль реки, залиты красивым закатным блеском. Наш собственный особняк недалеко, осталась всего одна миля. Потом мы направимся на запад. Туда, где наш настоящий дом.

Мама так и не ответила на мой вопрос.

– Значит, отец сумел убедить остальные Дома? – спрашиваю я.

Она прищуривается, и все ее тело напрягается. Свивается, как змея.

– Дом Лариса и так уже с нами.

Я это знала. Ларисы контролируют большую часть воздушного флота Норты, а кроме того – губернаторствуют в Разломах. По правде говоря, они управляют ими по нашему приказу. Послушные марионетки, готовые любой ценой уцепиться за наши железные и угольные копи.

«Элейн. Дом Хэйвена. Если они не с нами…»

Я облизываю внезапно пересохшие губы. И сжимаю кулак. Лодка стонет подо мной.

– А…

– Айрел не согласился на условия, и больше половины Дома Хэйвена тоже, – с усмешкой говорит мама. Она с оскорбленным видом складывает руки на груди. – Не волнуйся, Элейн не в их числе. Пожалуйста, перестань ломать лодку. Мне не хочется преодолевать последнюю милю вплавь.

Толли слегка толкает меня в плечо. Выдохнув, я понимаю, что моя хватка сделалась чересчур крепка. Лодка выравнивается и обретает прежний вид.

– Прошу прощения, – быстро произношу я. – Я просто… в некотором недоумении. Я думала, все согласились. Разломы восстанут открыто. Айрелы привлекут Дом Леролана и весь Дельфи. Государство расколется.

Мама смотрит на отца. Он направляет лодку к берегу, и я следую его примеру. Знакомый особняк выглядывает из-за деревьев, освещенный заходящим солнцем.

– Произошел спор из-за титулов.

– Титулов? – презрительно переспрашиваю я. – Как глупо. И о чем же спорили?

Сталь ударяется о камень: лодка стукается о низкую стенку, идущую вдоль воды. Слегка напрягшись, я удерживаю наше судно против течения. Сначала Рен помогает сойти Толли – они вместе ступают в густую траву. Мама смотрит на него, и ее взгляд задерживается на перебинтованной руке брата.

Тень падает на нас обеих. Отец. Он стоит у мамы за плечом. Легкий ветер развевает его плащ, играя складками черного шелка с серебряной отделкой. Под плащом – костюм из голубоватого хрома, такой тонкий, что он кажется текучим.

– Я не стану кланяться очередному алчному королю, – шепчет он. Его голос всегда мягок, как бархат, и смертоносен, как хищник. – Так сказал Салин Айрел.

Он протягивает маме руку. Она ловко берется за нее и сходит на берег. Лодка, удерживаемая моей способностью, не качается под ней.

«Очередному королю».

– Отец?..

Слова замирают на губах.

– Братство стали! – восклицает он, не сводя с меня глаз.

У него за спиной Самосы преклоняют колени. Кроме Птолемуса, который смотрит на них с таким же замешательством, как я. Кровные родственники не кланяются друг другу. Только не так.

Кузены отзываются хором, звонко:

– Короли стали!

Отец быстро протягивает руку и хватает меня за запястье, прежде чем от моего удивления успевает заколебаться лодка.

Его шепот едва различим.

– Домой, в наше королевство.

20. Мэра

Телепорт в зеленой форме приземляется ровно и уверенно. Прошло уже много времени с тех пор, как мир сжимался и расплывался перед моими глазами. В последний раз я прыгала вместе с Шейдом. Крат-кое воспоминание о нем мучительно. Учитывая мою рану и тошнотворный прилив боли, неудивительно, что я падаю на четвереньки. Перед глазами мелькают точки, грозя превратиться в сплошную черноту. Я заставляю себя оставаться в сознании, удерживаю рвоту… где бы я ни находилась.

Прежде чем я успеваю разглядеть что-нибудь, кроме металла, в который упираюсь руками, кто-то заключает меня в могучие объятия. Я цепляюсь за этого человека изо всех сил.

– Кэл, – шепчу я ему на ухо, касаясь губами кожи.

От него пахнет дымом и кровью, жаром и потом. Моя голова идеально умещается у Кэла между шеей и плечом.

Он дрожит в моих руках и прерывисто дышит. Мы думаем одно и то же.

«Мне снится».

Кэл медленно отстраняется и обхватывает ладонями мое лицо. Он всматривается в мои глаза, обводит взглядом меня всю. Я делаю то же самое, ища подвоха. Это какой-то фокус, обман. Возможно, у Мэйвена есть морфы вроде Бабули. Возможно, это очередная галлюцинация Мерандуса. Я проснусь в поезде, увижу ледяные глаза короля и услышу бритвенный смех Эванжелины. Свадьба, мой побег, битва – какая-то ужасная шутка. Но Кэл кажется настоящим.

Он бледнее, чем я помню, коротко стриженный. Волосы у него вились бы, как у Мэйвена, если бы он дал им отрасти. Щеки покрыты жесткой щетиной, вдоль подбородка – несколько небольших царапин и порезов. Кэл похудел, мускулы у него на ощупь сделались тверже. Только глаза остались прежними. Бронзовые, золотисто-алые, как раскаленное докрасна железо.

Я тоже стала другой. Скелет, тень. Кэл пропускает прядь моих волос между пальцев, наблюдая, как каштановый превращается в ломкий серый. А потом касается шрамов. На шее, на спине… заканчивая клеймом под изодранным платьем. Его пальцы удивительно нежны, особенно после того, как мы чуть не разорвали друг друга в клочья. Для Кэла я все равно что стекло – нечто хрупкое, способное разбиться в любой момент.

– Это я, – говорю я, шепча слова, которые нам обоим нужно услышать. – Я вернулась.

Вернулась.

– Это ты, Кэл? – спрашиваю я, как ребенок.

Он кивает, не сводя с меня глаз.

– Да.

Я двигаюсь, к нашему обоюдному удивлению, потому что он стоит не шевелясь. Мои губы яростно сливаются с его губами, и я притягиваю Кэла к себе. Его жар окутывает мои плечи, точно одеяло. Я едва сдерживаюсь, чтобы не дать своим искрам сделать то же самое. Тем не менее волоски у Кэла на шее встают дыбом, реагируя на электричество, насытившее воздух. Мы не закрываем глаза. Возможно, все это сон.

Кэл первым приходит в себя и поднимает меня на руки. Окружающие, изображая скромность, притворяются, что смотрят в сторону. Какая разница? Пусть глядят. Я не чувствую стыда. Мне приходилось делать в присутствие толпы нечто гораздо худшее.

Мы в самолете. Длинный корпус, глухой рев моторов, облака, скользящие мимо – ошибиться невозможно. Не говоря уж о восхитительном мурлыканье электричества, текущего по проводам, которыми увиты все стены. Я протягиваю руку и касаюсь раскрытой ладонью прохладной, изогнутой металлической стены салона. Так легко втянуться в это ритмичное движение, слиться с ним. Легко и глупо. Как бы мне ни хотелось упиться этим ощущением, рисковать нельзя.

Кэл постоянно касается ладонью моей спины. Через плечо он обращается к одному из тех, кто сидит в самолете:

– Целитель Риз, сначала ее.

– Ясно.

Моя улыбка исчезает, когда незнакомый человек касается меня. Его пальцы смыкаются на моем запястье. Они кажутся чужими и тяжелыми. Как камень. Оковы. Не успев задуматься, я отталкиваю руку Риза и отшатываюсь, как от ожога. Меня охватывает ужас, с пальцев срываются искры. Перед глазами мелькают лица. Мэйвен, Самсон, Арвены со своей мощной хваткой и жестокими глазами. Свет над головой мигает…

Рыжеволосый целитель, вскрикнув, шарахается, и Кэл плавным движением вклинивается между нами.

– Мэра, Риз осмотрит твои раны. Он новокровка. Он с нами.

Он упирается одной рукой в стену рядом с моим лицом, заслоняя меня. Ограждая. Внезапно большой самолет кажется слишком маленьким, а воздух – застоявшимся и удушливым. Тяжесть оков пропала, но не забылась. Я по-прежнему ощущаю ее на запястьях и лодыжках.

Свет снова мигает. Я сглатываю и закрываю глаза, пытаясь сосредоточиться. «Сдерживайся». Но сердце продолжает колотиться, пульс грохочет. Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы, заставляя себя успокоиться. «Ты в безопасности. С тобой Кэл и Алая гвардия. Ты в безопасности».

Кэл снова касается моего лица и умоляет:

– Открой глаза, посмотри на меня.

Больше никто не издает ни звука.

– Мэра, никто здесь не причинит тебе вреда. Всё закончилось. Посмотри на меня!

Я слышу в его голосе отчаяние. Он, как и я, хорошо знает, что будет с самолетом, если я потеряю власть над собой.

Самолет вздрагивает у меня под ногами и начинает мерно снижаться. Пилот хочет подстраховаться, на тот случай, если произойдет худшее. Сжав зубы, я заставляю себя открыть глаза.

«Посмотри на меня».

Мэйвен некогда сказал то же самое. В Гавани. Когда сонар угрожал разорвать меня на части. Я слышу его в голосе Кэла, вижу в лице Кэла. «Нет. Я сбежала от тебя. Я спаслась». Но Мэйвен вездесущ.

Кэл вздыхает, болезненно и с раздражением.

– Кэмерон…

От этого имени у меня распахиваются глаза, и я бью Кэла обоими кулаками в грудь. С неожиданной силой, так что он отшатывается. Серебряный румянец окрашивает его щеки. Он растерянно морщится.

Кэмерон, у Кэла за спиной, придерживается рукой за сиденье, мерно покачиваясь в такт движению самолета. Выглядит она неплохо; на ней полное боевое снаряжение, свежезаплетенные косы туго прилегают к голове. Глубокие карие глаза устремляются на меня.

– Не надо.

Я так привыкла умолять.

– Все, что угодно, только не это. Пожалуйста. Я не могу… не выдержу больше.

Удушающая тишина. Медленная смерть. Я провела под ее гнетом полгода, и теперь, вновь ощутив себя прежней, не вынесу больше ни мгновения тишины. Глоток свободы в промежутке между двумя тюрьмами – еще одна пытка.

Кэмерон опускает руки. Длинные смуглые пальцы неподвижны. Она ждет. Минувшие месяцы изменили и ее. Огонь не исчез, но теперь у него есть цель и смысл. Задача.

– Ладно, – отвечает она и неторопливо складывает на груди свои смертоносные руки. От облегчения я чуть не падаю. – Я рада тебя видеть, Мэра.

Мое сердце по-прежнему грохочет – так, что я задыхаюсь, – но лампочки перестают мигать. Я облегченно наклоняю голову.

– Спасибо.

У Кэла мрачный вид. На щеке подрагивает мускул. Не знаю, о чем он думает. Но могу догадаться. Я провела полгода среди чудовищ – и не забыла, каково самой быть чудовищем.

Я медленно опускаюсь в пустое кресло, положив ладони на колени. Затем сплетаю пальцы. Подсовываю руки под бедра. Не знаю, что выглядит менее угрожающе. Злясь на саму себя, я разглядываю металл у себя под ногами. Внезапно я с особой остротой сознаю, что на мне армейская куртка и рваное платье, лопнувшее чуть ли не по всем швам. А в самолете очень холодно.

Целитель замечает, что я дрожу, и быстро набрасывает мне на плечи одеяло. Он движется размеренно и деловито. Когда наши взгляды пересекаются, он слегка улыбается.

– Это часто бывает, – негромко произносит он.

Я издаю безжизненный смешок.

– Дай я посмотрю твой бок, хорошо?

Когда я поворачиваюсь, чтобы показать неглубокий, но длинный порез на ребрах, Кэл садится рядом. И тоже улыбается.

«Прости», – беззвучно произносит он.

«Прости», – одними губами отвечаю я.

Пусть даже мне, в общем, не за что извиняться. В кои-то веки. Я перенесла много страданий – и совершила массу ужасных поступков, чтобы выжить. Так проще думать. Пока что.

Не знаю, зачем я притворяюсь спящей. Пока целитель делает свое дело, мои глаза закрываются, и несколько часов я сижу так. Я столько раз представляла эту минуту, что теперь ощущение просто ошеломляющее. Единственное, что я могу – это откинуться на спинку кресла и дышать ровно. Чувствую себя бомбой. Никаких внезапных движений. Кэл остается рядом, касаясь бедром моей ноги. Иногда я чувствую, как он двигается, но он ни с кем не разговаривает. Кэмерон тоже. Их внимание поглощено мной.

Отчасти мне хочется заговорить. Спросить, как там моя семья. Килорн. Фарли. Что успело случиться, что происходит теперь. Куда мы летим. Но на слова нет сил. Энергии хватает лишь на то, чтобы ощущать облегчение. Прохладное, успокаивающее облегчение. Кэл жив. Кэмерон жива. Я жива.

Остальные негромко переговариваются, уважительно понизив голос. Ну, или никто не хочет разбудить меня и вновь иметь дело с моей капризной молнией.

Подслушивать – моя вторая натура. Я улавливаю несколько слов, вполне достаточно, чтобы передо мной возникла смутная картина. Алая гвардия, победы, Монфор. Последнее заставляет меня надолго задуматься. Я едва помню близнецов-новокровок, посланцев далекого государства. Их лица сливаются в памяти. Но я не забыла их предложение. Безопасное убежище для новокровок – при условии, что я поеду с ними. Слова близнецов встревожили меня тогда и тревожат теперь. Если они заключили союз с Алой гвардией, какова цена? При этой мысли я напрягаюсь. Я зачем-то нужна Монфору, дело ясное. И, похоже, Монфор помог устроить мне побег.

Мысленно я касаюсь электричества вокруг, позволив ему дотянуться до энергии внутри меня. Что-то подсказывает, что битва еще не кончена.

Самолет гладко приземляется на закате. Я подскакиваю от толчка, и Кэл с кошачьей быстротой опускает руку мне на запястье. Ощутив прилив адреналина, я отстраняюсь.

– Прости, – поспешно говорит он. – Я…

Хотя в животе все переворачивается, я заставляю себя успокоиться. Я беру Кэла за руку и касаюсь пальцами огненного браслета.

– Он держал меня в оковах. В кандалах из Молчаливого камня, днем и ночью, – шепотом объясняю я и сжимаю пальцы сильнее, чтобы хоть отчасти передать ему свои ощущения. – Я до сих пор не могу об этом забыть.

Кэл хмурится, его глаза темнеют. Я хорошо знаю, что такое боль, но мне нестерпимо видеть, когда больно Кэлу. Я опускаю взгляд и провожу пальцем по его горячей коже. Еще одно напоминание, что он здесь и я здесь. Что бы ни происходило, так будет всегда.

Он двигается с привычной смертоносной грацией, подсаживаясь ближе. Наши пальцы туго сплетаются.

– Жаль, что я ничего не могу поделать, – говорит он.

– Ты мне не поможешь.

– Знаю. Но все-таки.

Кэмерон наблюдает за нами, скрестив ноги. Взглянув на нее, я вижу, что она ухмыляется.

– Очаровательно, – произносит она.

Я стараюсь не злиться. Мои отношения с Кэмерон, хоть и недолгие, трудно назвать мирными. Если подумать, это моя вина. Еще одна из многочисленных ошибок, которые я отчаянно хочу исправить.

– Что?

Ухмыляясь, она отстегивает ремень безопасности и встает.

– Ты так и не спросила, куда мы летим.

– Всё лучше, чем то место, где я была.

Я бросаю многозначительный взгляд на Кэла и освобождаю руку, чтобы расстегнуть пряжку.

– Кроме того, я подумала, что рано или поздно кто-нибудь меня просветит.

Кэл жмет плечами, вставая.

– Я ждал подходящего момента. Боялся, что тебя замкнет.

Впервые за долгое время я искренне смеюсь.

– Лучше не пытайся острить!

Он улыбается так же широко, как и я.

– Видишь, сработало.

– Блин, это невыносимо, – бурчит Кэмерон.

Освободившись от ремней, я осторожно приближаюсь к девушке. Она замечает мои опасения и сует руки в карманы. Не в привычках Кэмерон отступать или смягчаться, но ради меня она это делает. Я не видела ее во время битвы, и надо быть дурой, чтобы не понять, зачем она здесь. Она нужна, чтобы присматривать за мной. Ведро с водой, стоящее возле лагерного костра, на тот случай, если пламя выйдет из-под контроля.

Я медленно обвиваю плечи девушки руками и притягиваю Кэмерон к себе. Приказываю себе не вздрагивать от прикосновения ее тела. «Она умеет сдерживаться, – говорю я себе. – Она не применит к тебе свою способность».

– Спасибо, что ты здесь, – говорю я.

Не кривя душой.

Она сдержанно кивает, коснувшись подбородком моего затылка. Какая же она высокая. То ли Кэмерон еще выросла, то ли я начала уменьшаться. То и другое вполне возможно.

– А теперь скажи мне, где мы, – добавляю я, отступая. – И что я пропустила.

Она подбородком указывает в хвост самолета. Как в старом добром Бегуне, нижняя часть салона опускается с пневматическим шипением. Целитель Риз идет первым, мы следуем за ним. Я подбираюсь, не зная, чего ожидать снаружи.

– Нам повезло, – говорит Кэмерон. – Повидаем Пьемонт.

– Пьемонт? – переспрашиваю я, взглянув на Кэла, не в силах скрыть замешательство и шок.

Он расправляет плечи. На его лице появляется беспокойство.

– Я не знал, пока мы не получили распоряжения. Нам рассказывают немногое.

– Как всегда.

Так действует Гвардия, так ей удается опережать Серебряных типа Самсона и Элары. Каждый знает только то, что необходимо, и не более. Нужно много доверия – или глупости – чтобы следовать приказам почти вслепую.

Я спускаюсь по трапу, и каждый шаг дается легче предыдущего. Такое ощущение, что я могу летать. Остальные бойцы Гвардии, которые вышли первыми, присоединяются к толпе солдат.

– Пьемонтское подразделение Алой гвардии, так? И немаленькое, судя по всему.

– В смысле? – негромко спрашивает Кэл.

Кэмерон у него за плечом меряет взглядом нас обоих, озадаченная ничуть не меньше. Я пытаюсь подобрать правильные слова. И решаю сказать правду.

– Вот почему мы в Пьемонте. Гвардия действует и здесь, как в Норте и в Озерном крае.

Слова пьемонтских принцев, Дарака и Александрета, эхом отзываются у меня в голове.

Кэл на мгновение удерживает мой взгляд, прежде чем повернуться к Кэмерон.

– Ты близка к Фарли. Ты что-нибудь знаешь?

Кэмерон постукивает себя пальцем по губе.

– Она никогда об этом не упоминала. Вряд ли она в курсе. А может, не имеет права мне говорить.

Их голоса меняются. Звучат резко и деловито. Они недолюбливают друг друга. С точки зрения Кэмерон – я понимаю. А с точки зрения Кэла? Его растили как наследника престола. Даже Алая гвардия не способна избавить принца от прежних замашек.

– Мои родные здесь? – я тоже заговариваю резче. – По крайней мере, это вам известно?

– Конечно, – отвечает Кэл.

Он не умеет врать, и я вижу, что сейчас он говорит правду.

– Во всяком случае, меня заверили, что они прибыли из Трайала вместе с остальными людьми полковника.

– Хорошо. Хочу увидеть их как можно скорее.

Воздух в Пьемонте жаркий, душный, липкий. Как в разгар лета, хотя сейчас лишь весна. Никогда еще я так не потела. Даже ветер теплый – он не приносит никакого облегчения, дуя над ровным нагретым бетоном. Летное поле залито светом прожекторов, таким ярким, что он почти затмевает звезды. В отдалении виднеются еще самолеты. Некоторые из них темно-зеленые, такие же, как те, что я видела на Площади Цезаря. Есть самолеты наподобие Черного Бегуна, есть огромные грузовые. «Монфор, – понимаю я, когда в моем мозгу соединяются все точки. – Белый треугольник на крыле – их знак». Я видела его и раньше, на острове Так, на ящиках со снаряжением, и на мундирах близнецов. Вперемешку с монфорскими самолетами стоят темно-синие и желто-белые. Первые – из Озерного края, вторые – пьемонтские. Всё вокруг хорошо организовано и, судя по ангарам и служебным строениям, неплохо финансируется.

Очевидно, мы на военной базе, причем не из тех, к которым привыкла Алая гвардия.

И Кэл, и Кэмерон, кажется, удивлены так же, как я.

– Я провела полгода в темнице, а вы говорите мне, что я знаю про наши операции больше, чем вы оба? – насмешливо спрашиваю я.

Кэл смущается. Он генерал, он Серебряный, он рожден принцем. Смущение и беспомощность его сильно расстраивают.

Кэмерон щетинится.

– Всего несколько часов – и к тебе вернулось твое самомнение. Потрясающе.

Она права, и это больно. Я прибавляю шаг, чтобы догнать ее. Кэл идет рядом.

– Я просто… извини. Я думала, будет легче.

Рука, лежащая у меня на спине, источает тепло, расслабляя мои мышцы.

– Что знаешь ты, чего не знаем мы? – спрашивает Кэл, и его голос до боли ласков. Отчасти мне хочется встряхнуть принца. Ни Мэйвен, ни кто бы то ни было не вправе мной вертеть – я сама за себя отвечаю. Я не нуждаюсь в ниточках. Но отчасти моя душа наслаждается лаской Кэла. Это гораздо лучше, чем всё то, что я испытывала так долго.

Не замедляя шага, я негромко отвечаю:

– В тот день, когда Дом Айрела и другие пытались убить Мэйвена, он устроил пир для двух пьемонтских принцев. Дарака и Александрета. Перед этим они меня допрашивали, выясняли про Алую гвардию и ее действия в Пьемонте. Что-то про принца и принцессу… – воспоминание становится яснее. – Шарлотту и Майкла. Они пропали.

Лицо Кэла мрачнеет.

– Мы слышали, что принцы были в Археоне. Александрет погиб в результате покушения.

Я удивленно моргаю.

– Как ты…

– Мы по мере сил следили за тобой, – поясняет он. – И получали донесения.

«Донесения». Это слово кружится в голове.

– Вот, значит, зачем Бабуля оказалась при дворе? Чтобы наблюдать за мной?

– Я совершил ошибку, – резко отзывается Кэл и смотрит в землю. – Только я один.

Кэмерон сердито хмурится.

– Блин, да.

– Мисс Бэрроу!

Меня не удивляет этот голос. Где Алая гвардия, там и полковник Фарли. Он выглядит, как обычно – утомленный делами, угрюмый, грубый, с короткими светлыми волосами; его лицо покрыто преждевременными морщинами, один глаз затянут неизменной кровавой пленкой. Единственные изменения – прибавившаяся седина, солнечный ожог на носу и веснушки на обнаженных предплечьях. Озерный житель не привык к пьемонтскому солнцу – и полковник провел тут достаточно времени, чтобы ощутить разницу.

Озерные солдаты, в красно-синей форме, сопровождают его, выстроившись по бокам. Вдалеке виднеются Раш и Тахир, которые направляются к нам мерным шагом. Фарли с ними нет. Я ее вообще нигде не вижу. Совсем не в духе Фарли уклоняться от боя – разве что ей не удалось выбраться из Норты. Я подавляю эту неприятную мысль и приветственно киваю полковнику.

К моему удивлению, он протягивает невероятно мозолистую руку.

– Приятно видеть вас живой и невредимой, – говорит полковник.

– Насколько можно ожидать.

Его что-то тревожит. Он кашляет, глядя на нас троих. Неуютное положение для человека, который открыто боится людей со способностями.

– Я хочу увидеть своих родных, полковник.

Нет смысла спрашивать разрешения. Я делаю шаг в сторону, чтобы обойти полковника, но его рука останавливает меня. И на сей раз я подавляю желание шарахнуться. Никто не увидит моего страха. Не сейчас. Вместо этого я поднимаю глаза и позволяю ему осознать, что он делает.

– Это не мое решение, – твердо произносит полковник.

Он поднимает брови, умоляя меня прислушаться. И слегка наклоняет голову набок. Стоя у него за спиной, Раш и Тахир кивают мне.

– Мисс Бэрроу…

– Нам приказано…

– …проводить вас…

– …на совещание.

Близнецы одновременно моргают, завершив свою безумную речь. Как и полковник, они обливаются потом от жары. Их коричнево-желтая кожа и одинаковые черные бороды блестят.

Вместо того чтобы врезать обоим – мне этого очень хочется – я делаю крошечный шаг назад. «Совещание». При мысли о том, что нужно рассказать обо всем пережитом какому-то стратегу Гвардии, я испытываю желание закричать или забушевать – либо то и другое одновременно.

Кэл встает между нами, хотя бы для того, чтобы смягчить удар, направленный на близнецов.

– Вы правда хотите, чтобы она отчитывалась прямо сейчас? – в его голосе недоверие смешивается с предостережением. – Совещание может и подождать.

Полковник медленно выдыхает – воплощенное раздражение.

– Возможно, я покажусь бессердечным, – он бросает убийственный взгляд на близнецов, – но вы располагаете жизненно важной информацией о противнике. Мы выполняем приказ, Бэрроу, – его голос смягчается. – Сожалею.

Легким прикосновением я отодвигаю Кэла в сторону.

– Сейчас я хочу видеть своих родных! – кричу я, обращаясь к мерзким близнецам. Они лишь хмурятся в ответ.

– Как грубо, – бормочет Раш.

– Очень грубо, – подхватывает Тахир.

Кэмерон маскирует кашлем негромкий смешок.

– Не искушайте ее, – предупреждает она. – Я отвернусь, если она шарахнет молнией.

– Приказы могут подождать, – уверяет Кэл, призвав на помощь годы опыта, чтобы придать себе властный вид, пусть даже здесь у него мало реальной власти. Алая гвардия смотрит на Кэла как на оружие, и ничего более. Я это знаю, потому что сама смотрела на принца именно так.

Близнецы не уступают. Раш раздувается, напоминая взъерошенную птицу.

– Несомненно, вы не меньше других заинтересованы в поражении короля Мэйвена.

– Несомненно, вы знаете, как победить его, – добавляет Тахир.

Они правы. Я видела самые глубокие раны Мэйвена и самые темные уголки его души. Я знаю, куда ударить, чтобы причинить сильнейшую боль. Но в эту минуту, когда все мои близкие рядом, я почти не соображаю. Прямо сейчас, даже если бы кто-нибудь поставил передо мной скованного Мэйвена, я не задержалась бы ни на секунду, чтобы дать ему пинка.

– Мне плевать, кто отдает вам приказы. Вам всем, – отвечаю я, осторожно обходя близнецов. – Скажите своему хозяину – пусть подождет.

Братья переглядываются. Они мысленно переговариваются и спорят. Я бы ушла, если бы знала, куда идти, но я вижу эту базу впервые.

Мои мысли несутся вперед, к маме, папе, Гизе, Трами и Бри. Я представляю, как они сидят в очередном бараке, втиснувшись в крохотную спальню, еще меньше, чем в нашем доме в Подпорах. В комнате пахнет скверной маминой стряпней. Папино кресло, Гизины лоскутки. У меня ноет сердце.

– Я их сама найду, – шиплю я, намереваясь отделаться от близнецов.

Но Раш и Тахир кланяются и пропускают меня.

– Очень хорошо…

– Совещание утром, мисс Бэрроу…

– Полковник, пожалуйста, проводите ее…

– Да, – резко отвечает тот, прервав обоих.

И я благодарна ему за эту поспешность.

– За мной, Мэра.

Пьемонтская база намного больше, чем на Таке, если судить по размерам летного поля. В темноте трудно сказать, но она здорово напоминает Форт-Патриот, военную штаб-квартиру Норты в Причальной Гавани. Ангары тут крупнее, количество воздушных судов исчисляется десятками. Вместо того чтобы идти пешком, мы едем в транспорте с открытым верхом. Как и некоторые самолеты, он разрисован желтыми и белыми полосами.

Остров Так был мне понятен. Заброшенную базу, которую никто не видел и о которой никто не думал, ничего не стоило занять. Но вот ЭТО?..

– Где Килорн? – негромко спрашиваю я, толкнув сидящего рядом Кэла.

– Наверное, там же, где и остальные твои родственники. Он все время носится между ними и новокровками.

Потому что своей семьи у него нет.

Я еще понижаю голос, чтобы случайно не обидеть полковника.

– А Фарли?

Кэмерон наклоняется ко мне, и глаза у нее непривычно добрые.

– Она в больнице, но не волнуйся. Фарли не летала в Археон… она не ранена. Ты ее скоро увидишь. – она быстро моргает, осторожно подбирая слова: – Вам… надо будет поговорить.

– Хорошо.

Теплый воздух касается меня липкими пальцами, путает волосы. От возбуждения и волнения я едва могу спокойно усидеть на месте. Шейд погиб незадолго до того, как я попала в плен. Погиб из-за меня. Если я стала ненавистна Фарли, я не могу ее винить. Время не всегда лечит раны. Иногда становится только хуже.

Кэл кладет руку мне на колено, и эта тяжесть напоминает о его присутствии. Взгляд принца перебегает туда-сюда, отмечая все повороты. Я должна делать то же самое. Пьемонтская база – незнакомое место. Однако у меня не хватает сил ни на что – я только кусаю губы и надеюсь. Нервы гудят, но не от электричества. Когда мы поворачиваем направо, въехав в лабиринт ярких кирпичных домиков, мне кажется, что я сейчас взорвусь.

– Здесь живут офицеры, – негромко говорит Кэл. – Это королевская база. Финансируется правительством. В Пьемонте есть всего несколько баз такого размера…

Судя по голосу, он удивлен не меньше, чем я. «Как же мы сюда попали?»

Мы останавливаемся перед единственным домом, где горит свет. Не успев задуматься, я перескакиваю через борт транспорта и чуть не падаю, запутавшись в лохмотьях платья. Ничего не вижу, кроме дорожки, ведущей к дому. Гравий, каменные плитки ступенек. За занавесками какое-то движение. Я слышу только стук собственного сердца и скрип открывающейся двери.

Мама опережает обоих моих длинноногих братьев. От столкновения у меня вышибает весь воздух из легких, и от последующих объятий – еще раз. Ничего страшного. Я не возражала бы, даже если бы мама переломала мне все кости.

Бри и Трами буквально вносят нас обеих по ступенькам в дом. Они что-то кричат, а мама шепчет на ухо ласковые слова. Я ничего не слышу. Меня переполняет радость. Я никогда не испытывала ничего подобного.

Мои колени касаются коврика, и мама опускается рядом со мной посреди просторной передней. Она покрывает поцелуями мое лицо, то одну щеку, то другую, так быстро, что, наверное, останутся синяки. Гиза прижимается к нам – краем глаза я вижу, как вспыхивают ее медно-рыжие волосы. Как и у полковника, на лице у сестры россыпь свежих веснушек – коричневых пятнышек на фоне золотистой кожи. Я притягиваю Гизу к себе. Раньше она была меньше ростом.

Трами ухмыляется, щеголяя темной ухоженной бородой. В юности он отчаянно пытался ее отрастить, но дело ограничивалось редкой щетиной. Бри дразнил его. Но только не теперь. Он прижимается к моей спине и обвивает нас с мамой могучими руками. Щеки у него мокры. Я внезапно понимаю, что у меня тоже.

– Где… – начинаю я.

Но не успеваю испугаться худшего. Когда он появляется, мне кажется, что я брежу.

Он тяжело опирается на Килорна и на палку. Эти месяцы пошли ему на пользу. От хорошей пищи он пополнел. Папа медленно выходит из соседней комнаты. ВЫХОДИТ. Его шаги скованны, неестественны, непривычны. Много лет он жил с одной ногой. И одним легким. Когда он, сияя глазами, приближается, я прислушиваюсь. Хрипов не слышно. И щелчков прибора, помогавшего ему дышать. И скрипа ржавого старого кресла.

С ума сойти. Я забыла, какой папа высокий.

Целители. Может быть, лично Сара. Мысленно я тысячу раз благодарю ее. Я медленно поднимаюсь, плотнее запахнув на себе солдатскую куртку. На ней дырки от пуль. Папа – старый солдат – замечает их.

– Можешь обнять меня. Я не упаду, – говорит он.

«Врешь». Он чуть не валится, когда я обвиваю его руками, но Килорн помогает ему устоять. Мы обнимаемся, как не обнимались с тех пор, когда я была маленькой.

Мягкие мамины руки отводят волосы с моего лица; она тоже прислоняется к папе. Я стою между ними – в укрытии, в безопасности. И на минуту всё забываю. Нет Мэйвена, кандалов, клейма, шрамов. Ни войны, ни восстания.

И Шейда нет.

Я не единственная, кого недостает в нашей семье. И ничто этого не исправит.

Шейда нет и никогда не будет. Мой брат остался один на покинутом острове.

Но больше никто из нашей семьи не разделит его судьбу.

21. Мэра

Вода в ванне становится коричнево-красной. Кровь и грязь. Мама дважды меняет воду, и все равно ей не удается до конца промыть мне волосы. По крайней мере, целитель в самолете позаботился о свежих ранах, поэтому я могу наслаждаться мыльным теплом, не морщась от боли. Гиза сидит на табурете рядом, безупречно прямая – эту осанку она отточила за много лет. То ли она сделалась еще красивее, то ли за полгода моя память притупилась. Прямой нос, полные губы, искрящиеся темные глаза. Как у мамы, как у меня. Как у всех Бэрроу, кроме Шейда. Он был единственным из нас, кому достались глаза цвета меда. Или золота. От бабушки по отцу. И этих глаз больше нет.

Я отгоняю мысли о брате и смотрю на руку Гизы. Ту, что сломали из-за моей дурацкой ошибки.

Кожа стала более гладкой, кости встали на место. Больше ничто не напоминает об искалеченной кисти, которую охранник раздробил прикладом.

– Сара, – негромко поясняет Гиза, сжимая и разжимая пальцы.

– Она отлично поработала, – говорю я. – С папой тоже.

– Представляешь, на это ушла целая неделя. Вырастить ногу. И папа еще до конца к ней не привык. Но он меньше мучился… – Гиза шевелит кистью и улыбается. – Саре пришлось заново сломать эти два, – она показывает мне указательный и средний пальцы. – Молотком. Блин, как было больно.

– Гиза Бэрроу, ну и словечки у тебя, – говорю я и плещу водой ей на ноги.

Она повторяет «блин» и поджимает пальцы.

– Во всем виноваты ребята из Алой гвардии. Они только и делают, что ругаются и просят еще флагов.

«Видимо, так».

Не желая сдаваться, Гиза зачерпывает воды из ванны и брызгает на меня.

Мама сердито цокает языком. Она пытается принять строгий вид, но у нее не получается.

– Ну-ка хватит, вы обе.

Она расправляет мохнатое белое полотенце. Как бы мне ни хотелось провести в обжигающе горячей воде еще час-другой, гораздо сильнее я хочу вернуться в гостиную.

Вода плещется, когда я встаю и вылезаю из ванны, завернувшись в полотенце. Улыбка Гизы немного меркнет. Мои шрамы отчетливо видны – перламутровые рубцы на фоне смуглой кожи. Даже мама отводит взгляд, дав мне время поплотнее закутаться в полотенце, чтобы скрыть клеймо на ключицах.

Вместо их пристыженных лиц я разглядываю ванную. Она не так роскошна, как та, что была у меня в Археоне, но отсутствие Молчаливого камня с лихвой искупает все недостатки. Офицер, который жил тут, отличался хорошим вкусом. Стены ярко-оранжевые, с белой отделкой, в тон прочим предметам – длинной фарфоровой раковине, глубокой ванне, душу, скрытому за занавеской. Мое отражение смотрит из зеркала над раковиной. Я похожа на мокрую крысу, хотя и очень чистую. Когда мы с мамой стоим рядом, наше сходство заметнее. У нее такая же узкая кость, такого же золотистого оттенка кожа. Хотя у мамы гораздо больше морщин, проложенных тревогами и годами.

Гиза первой выходит в коридор, а мама идет за мной, вытирая мои волосы еще одним сухим полотенцем. Они показывают мне голубую спальню с двумя пышными кроватями. Она маленькая, но очень удобная. Я бы предпочла голый пол самым роскошным покоям во дворце Мэйвена. Мама быстро помогает мне натянуть хлопковую пижаму, а кроме того – носки и теплую шаль.

– Мама, я сварюсь, – слабо протестую я, разматывая шаль.

Мама с улыбкой забирает ее и снова целует меня в обе щеки.

– Просто устраиваю тебя поуютнее.

– Поверь, мне и так уютно, – говорю я, сжимая мамину руку.

Краем глаза я замечаю свою украшенную драгоценными камнями свадебную диадему. Она сломана. Гиза прослеживает мой взгляд и краснеет.

– Я подумала, что могу оставить себе кусочек, – признается она и, кажется, смущается. – Это же рубины. Нельзя разбрасываться рубинами.

Похоже, инстинкт воровки у нее сильнее, чем я думала.

И, видимо, у мамы тоже.

Она заговаривает, прежде чем я успеваю шагнуть к двери.

– Если ты думаешь, что я позволю вам не спать всю ночь и разговаривать о войне, ты сильно ошибаешься. – чтобы подкрепить свои слова, мама скрещивает руки на груди и становится передо мной. Я выше, но у нее за плечами – много лет тяжелого труда. Слабой маму не назовешь. Я видела, как она управлялась с тремя моими братьями, и на личном опыте знаю, что она способна силой уложить меня в постель, если понадобится.

– Мама, я кое-что должна сказать…

– Совещание завтра в восемь. Тогда и скажешь.

– …и я хочу знать, что успело случиться…

– Гвардия взяла Корвиум. Сейчас она действует в Пьемонте. Всё, – выпаливает мама, направляя меня к постели.

Я гляжу на Гизу, прося помощи, но та пятится, вскинув руки.

– Я еще не видела Килорна…

– Он поймет.

– А Кэл…

– В полном порядке, с твоим отцом и братьями. Он штурмовал столицу; общение с нашей семьей он как-нибудь переживет.

Ухмыльнувшись, я представляю Кэла, зажатого между Бри и Трами.

– Он сделал все возможное, чтобы вернуть тебя нам, – продолжает мама, подмигнув. – Они не причинят ему вреда, по крайней мере сегодня. А теперь ложись и закрывай глаза, иначе я сделаю это сама.

Лампочки шипят, в проводке змеится электричество. Но оно несравнимо по силе с маминым голосом. Я послушно забираюсь под одеяло на ближайшей кровати. К моему удивлению, мама садится рядом и обвивает руками мои плечи.

В тысячный раз за сегодня она целует меня в щеку.

– Ты никуда не уйдешь.

В душе я знаю, что она ошибается.

Война еще далеко не выиграна.

Но, по крайней мере, сегодня это правда.

Птицы в Пьемонте ужасно шумят. Они щебечут и чирикают под окнами – похоже, на деревьях собрались целые стаи. Никакого другого объяснения для этого гама нет. Впрочем, в Археоне я вообще не слышала птиц. Еще не успев открыть глаза, я понимаю, что вчерашние события не были сном. Я знаю, где просыпаюсь и что увижу.

Мама по привычке встала рано. Гизы тоже нет, но я не одна наверху. Выглянув из-за двери спальни, я обнаруживаю долговязого парня, который сидит на лестнице, вытянув ноги.

Килорн с ухмылкой встает и широко раскидывает руки. Да от такого количества объятий я просто развалюсь на части.

– Ну ты и соня, – говорит он.

Даже после шести месяцев плена и мук он не стал со мной ласковее. Мы с головокружительной скоростью возвращаемся к старым привычкам. Я тычу его под ребра.

– А ты-то тут при чем?

– Да уж, военные рейды и молниеносные удары – не моя специальность.

– А у тебя она есть?

– Помимо того, чтоб всем надоедать?

Он смеется и ведет меня вниз. Где-то стучат кастрюли и сковородки, и я иду на запах жареного бекона. При дневном свете этот типовой домик кажется уютным, прямо-таки неуместным на военной базе. Ярко-желтые стены и цветастые фиолетовые коврики оживляют подозрительно голый коридор. Обои испещрены дырками от гвоздей. Возможно, раньше там висели картины. Комнаты, которые мы минуем – гостиная и кабинет – тоже обставлены скудно. То ли офицер, который жил здесь раньше, вывез всё из дома, то ли кто-то сделал это за него.

«Перестань, – велю я себе. Я заслужила право хоть один день не думать о предательствах и ударах в спину. – Ты спасена, спасена, всё закончилось», – мысленно твержу я.

Килорн протягивает руку и останавливает меня на пороге кухни. Он наклоняется ближе, и наши взгляды скрещиваются. Его зеленые глаза тревожно прищуриваются.

– Ты в порядке?

В норме я бы кивнула и улыбнулась в ответ. Я проделывала это столько раз. Отталкивала самых близких людей, предпочитая истекать кровью в одиночку. Больше я этого делать не буду. От замкнутости я стала злой и бесчеловечной. Но слова, которые я хочу сказать, не идут на язык. Килорн не поймет.

– Кажется, мне нужно слово, которое одновременно означает «да» и «нет», – шепотом отвечаю я, глядя под ноги.

Он кладет руку мне на плечо. Ненадолго. Килорн знает, где проходит граница. Он не станет ее нарушать.

– Когда захочешь поговорить, скажи.

Не «если», а «когда».

– Я от тебя не отстану, пока не выговоришься.

Я слабо улыбаюсь.

– Ладно.

Слышится звук потрескивающего на сковороде жира.

– Надеюсь, Бри не сожрал всё.

Брат честно пытается. Трами помогает маме готовить, а Бри маячит у нее за спиной и таскает полоски бекона прямо с горячей сковороды. Она хлопает его по руке, а Трами злорадно ухмыляется. Они оба взрослые, но ведут себя как дети – и передо мной встает прошлое. Гиза сидит за кухонным столом, наблюдает за братьями краем глаза и барабанит пальцами по деревянной столешнице. Она изо всех сил изображает паиньку.

Папа более сдержан. Он стоит, прислонившись к шкафу и согнув свою новую ногу. Он замечает меня раньше остальных и чуть заметно улыбается. Несмотря на общее бодрое настроение, глаза у него печальные.

Он знает, кого недостает. Того, кто уже никогда не вернется.

Я проглатываю очередной ком в горле, отгоняя тень Шейда.

Отсутствие Кэла также примечательно. Хотя сомневаюсь, что он ушел надолго. Он, наверное, спит или обдумывает следующий этап… того, что происходит.

– Другим тоже надо поесть, – сердито говорю я, подойдя к Бри, и быстро выхватываю бекон у него из рук.

Полгода плена не притупили моих инстинктов. Улыбнувшись брату, я сажусь рядом с Гизой, собравшей свои длинные волосы в аккуратный пучок.

Скорчив гримасу, Бри садится. В руке у него тарелка с целой грудой намазанных маслом тостов. Ни в армии, ни на Таке он не ел досыта. Как и мы все, он отдает еде должное.

– Да, Трами, оставь и другим немного.

– Обойдешься, – отвечает тот, ущипнув Бри за щеку.

Они обмениваются тычками. «Дети, – снова думаю я. – И солдаты».

Оба протянули на войне дольше, чем большинство других. И это не просто везение. Они сильны. Смышлены если не в быту, то в драке. Веселые улыбки и мальчишеские манеры скрывают настоящих бойцов. И сейчас я рада, что не вижу этого.

Мама подает мне первой. Никто не жалуется, даже Бри. Я принимаюсь за яичницу с беконом и пью крепкий горячий кофе с сахаром и сливками. Еда, достойная Серебряных, – уж я-то знаю.

– Мама, где ты это достала? – спрашиваю я, жуя яичницу.

Гиза морщится, наблюдая, как я говорю с набитым ртом.

– Ежедневный паек, – отвечает мама, отбрасывая седеющую косу за плечо. – Здесь живут сплошь офицеры Гвардии, крупные чиновники и значимые гражданские лица – ну и их семьи.

– Значимые гражданские – то есть… – я пытаюсь читать между строк. – Новокровки?

Вместо мамы отвечает Килорн:

– Если они офицеры, то да. Рядовые новокровки живут в казармах, вместе с остальными солдатами. Пожалуй, так лучше всего. Меньше разделения – меньше страха. Не получится хорошей армии, если бойцы будут бояться друг друга.

Я удивленно поднимаю бровь.

– Я же сказал, что у меня есть специальность, – подмигнув, шепчет Килорн.

Мама, сияя, ставит перед ним тарелку. Она ласково взъерошивает ему волосы, так что рыжеватые вихры становятся дыбом. Килорн неуклюже пытается их пригладить.

– Килорн помогает новокровкам поладить с остальными, – с гордостью объявляет мама.

Он пытается скрыть вспыхнувший на щеках румянец.

– Уоррен, если ты не собираешься есть…

Папа реагирует быстрее всех – он хлопает Трами тростью по вытянутой руке.

– Веди себя прилично, парень, – рычит он. И тащит из моей собственной тарелки бекон. – Вкуснотища.

– В жизни ничего подобного не ела, – подтверждает Гиза, изящно, но с аппетитом уплетая посыпанную сыром яичницу. – Монфорцы в еде разбираются.

– Пьемонтцы, – поправляет папа. – Еду привозят из Пьемонта.

Я делаю мысленную пометку – и невольно вздрагиваю. Я так привыкла анализировать слова окружающих, что делаю это машинально, даже в кругу семьи. «Ты в безопасности, всё закончилось». Я постоянно твержу эти слова. Их ритм слегка меня успокаивает.

Папа продолжает стоять.

– Как тебе твоя нога? – спрашиваю я.

Он почесывает голову.

– Ну, в ближайшее время возвращать не собираюсь, – говорит папа, расплываясь в непривычной улыбке. – Но к ней надо привыкнуть. Целительница помогает мне приспособиться.

– Хорошо. Очень хорошо.

Я никогда не стыдилась папиного увечья. Оно значило, что он жив и призыв ему не грозит. Столько других отцов, включая отца Килорна, погибли на никому не нужной войне, а мой выжил. Став калекой, он злился, тосковал, проклинал свое кресло. Он хмурился чаще, чем улыбался, и все считали его угрюмым нелюдимом. Но папа был живым человеком. Некогда он сказал мне, что жестоко вселять надежду, которой нет. Он не надеялся снова встать, сделаться таким, как прежде. И вот он стоит – как доказательство того, что надежда, даже самая крошечная, самая немыслимая, может быть небезответной.

В темнице я отчаивалась. Тратила силы. Считала дни и ждала конца, неважно какого. Но я не утрачивала надежды. Глупой, неразумной надежды. Иногда это была искорка, иногда пламя. Спасение казалось невероятным.

Как и то, что ждет впереди. Путь через войну и революцию. Мы все можем погибнуть в ближайшем будущем. Нас могут предать. Или… мы победим.

Понятия не имею, на что это похоже и на что конкретно надеяться. Я знаю только, что нельзя терять надежды. Это – единственное, что спасает меня от внутренней тьмы.

Я обвожу глазами стол. Некогда я жаловалась, что моя семья не понимает, кто я такая. Я считала себя одинокой, отделенной от всех.

Как же я ошибалась. Теперь я это вижу. Я знаю, кто я.

Я Мэра Бэрроу. Не Мэриэна, не девочка-молния.

Мэра.

Родители тайком предлагают сходить со мной на совещание. Гиза тоже. Я отказываюсь. Это военное предприятие, ничего личного, всё ради дела. Мне будет проще припоминать подробности, если мама не будет держать меня за руку. Я могу казаться сильной в присутствии полковника и его офицеров, но не при ней. При маме слишком соблазнительно сломаться. Слабость приемлема и простительна в кругу семьи. Но не тогда, когда на кону жизнь и смерть.

Кухонные часы показывают восемь, и перед домом останавливается транспорт с открытым верхом. Я тихо выхожу. Килорн тоже – но со мной он не поедет. Он знает, что это не его дело.

– Чем будешь заниматься сегодня? – спрашиваю я, поворачивая латунную дверную ручку.

Он пожимает плечами.

– В Трайале у меня было свое расписание. Тренировки, занятия с новокровками, уроки с Адой. Когда мы с твоими родными перебрались сюда, я решил, что надо продолжать.

– Расписание, – фыркаю я, выходя на солнце. – Ты говоришь прямо как Серебряная леди.

– Ну, раз уж мы оба такие красивые… – он вздыхает.

Уже жарко, солнце полыхает на востоке, и я снимаю тонкую куртку, которую меня заставила надеть мама. Вдоль улицы растут деревья, покрытые густой листвой; они делают военную базу похожей на богатый городской квартал. Большинство кирпичных домиков, кажется, пусты – их окна темны и закрыты ставнями. Транспорт ждет у крыльца. Водитель опускает солнечные очки и смотрит на нас поверх стекол. Я могла бы догадаться. Кэл позволил мне побыть с родными, но ждать слишком долго он не желает.

– Килорн, – окликает он, приветственно помахав рукой.

Тот отвечает небрежным кивком и улыбкой. За полгода их неприязнь сошла на нет.

– Потом увидимся, – говорю я. – Сравним показания.

Килорн кивает.

– Конечно.

Пусть даже на водительском месте сидит Кэл, который притягивает меня, словно магнит, я иду к транспорту медленно. Вдалеке слышится рев самолетных двигателей. С каждым шагом я всё ближе к воспоминаниям о полугодовом плене. Если я поверну обратно, никто не возразит. Но это лишь оттянет неизбежное.

Кэл смотрит на меня, и его лицо мрачно. Он протягивает руку, помогая мне взобраться на переднее сиденье, как будто я инвалид. Мотор рычит; электрическое сердце транспорта служит мне утешением и напоминанием. Я могу бояться; но я не слаба.

Последний раз махнув рукой Килорну, Кэл трогает с места и поворачивает руль. Мы катим по улице. Ветер треплет его кое-как подстриженные волосы.

Я касаюсь рукой неровных прядей на затылке.

– Ты сам стригся?

Кэл окрашивается серебряным румянцем.

– Я пытался.

Свободной рукой он берет за руку меня.

– Ты справишься?

– Я переживу. Полагаю, все самое важное содержалось в твоих донесениях. Мне только придется заполнить пробелы.

Деревья по обе стороны редеют, улица офицерского квартала превращается в широкий проспект. Слева – летное поле. Мы сворачиваем направо, описав ровную дугу по бетону.

– И, надеюсь, кто-нибудь введет меня в курс… всего этого.

– От некоторых людей ответов надо требовать, а не ждать.

– А вы требуете, ваше высочество?

Он негромко усмехается.

– Они явно так считают.

Ехать всего пять минут, и Кэл старается просветить меня по максимуму. Штаб-квартира находилась близ границы с Озерным краем, неподалеку от Трайала. Все солдаты полковника эвакуировались на север, в ожидании атаки на остров. Они провели несколько месяцев под землей, в холодных бункерах, пока Фарли и полковник общались с командованием и готовились к следующей атаке. Голос Кэла слегка вздрагивает, когда он описывает осаду Корвиума. Возглавив нападавших, он захватил внезапным ударом стену, а затем и сам город, квартал за кварталом. Возможно, он знал солдат, с которыми сражался. Возможно, он убивал бывших друзей. Я не задаю вопросов. В конце концов они сломили сопротивление и обезвредили последних Серебряных офицеров, предложив им сдаться или умереть.

– Большинство сейчас в заложниках, некоторых выкупили родные. А кое-кто предпочел смерть, – негромко говорит Кэл, и его голос обрывается.

Он смотрит на меня, всего на мгновение. Глаза принца скрыты за темными стеклами очков.

– Прости, – отвечаю я. Вполне искренне. Не только потому, что Кэлу больно, но и потому, что я давно убедилась: мир далеко не черно-белый.

– А Джулиан будет на совещании?

Кэл вздыхает, радуясь смене темы.

– Не знаю. Утром он сказал, что монфорские офицеры оказались очень сговорчивы – его пускают в архивы базы и в лабораторию всякий раз, когда ему нужно продолжить изучение новокровок.

Не представляю лучшей награды для Джулиана Джейкоса. Время и книги.

– Но, возможно, монфорцы не пожелают видеть человека с такими способностями рядом со своим командиром, – задумчиво добавляет Кэл.

– Разумно, – соглашаюсь я.

Если наши способности разрушительны, то умение Джулиана манипулировать людьми не менее опасно.

– Ну и как давно Монфор в таком состоянии?

– Этого я тоже не знаю, – с очевидным раздражением отвечает Кэл. – Но после Корвиума на нас обратили внимание. А теперь, когда Мэйвен заключил союз с Озерными… Он собирает силы – против восставших, – объясняет Кэл. – Монфор и Гвардия сделали то же самое. Вместо еды и оружия Монфор начал присылать солдат. Красных и новокровок. Они первыми придумали, как вытащить тебя из Археона. Двойная атака. Мы наносим удар из Трайала, монфорцы со стороны Пьемонта. Организовывать они умеют, признаю. Им просто был нужен подходящий момент.

Я фыркаю.

– Рассчитали они идеально.

В моей памяти встают выстрелы и кровавое побоище.

– Все это ради меня. Глупо.

Кэл крепче сжимает мою руку. Принца вырастили идеальным Серебряным солдатом. Я помню его справочники, книги по военной тактике. «Победа любой ценой» – так в них говорилось. И он в это верил. Точно так же, как я верила, что не вернусь к Мэйвену. Никогда.

– Или у них в Археоне была другая цель, или ты очень, очень нужна Монфору, – негромко говорит Кэл, тормозя.

Мы останавливаемся перед еще одним кирпичным зданием, чей фасад украшен белыми колоннами и длинной верандой. Снова я вспоминаю Форт-Патриот и его грозные бронзовые ворота. Серебряные любят красивые вещи, и это здание – не исключение. Колонны обвиты виноградом, покрыты фиолетовыми цветами глицинии и благоуханной жимолости. В тени под деревьями расхаживают солдаты. Я замечаю пестро одетых бойцов Алой гвардии с красными повязками, Озерных в синем, целую толпу монфорских солдат в зеленых мундирах. В животе у меня все переворачивается.

Полковник выходит, чтобы встретить нас. Что приятно, он один.

Прежде чем я успеваю вылезти из транспорта, он объявляет:

– Вы будете беседовать со мной, двумя генералами из Монфора и одним членом Командования.

Мы с Кэлом подскакиваем, вытаращив глаза.

– Командование? – восклицаю я.

– Да.

Здоровый глаз полковника вспыхивает. Он разворачивается на каблуке, вынуждая нас следовать за ним.

– Скажем так, машина пришла в движение.

Я закатываю глаза, уже начиная злиться.

– Может, вы наконец объясните, что имеете в виду?

– Полагаю, он сам не знает, – произносит знакомый голос.

Фарли стоит в тени одной из колонн, сложив руки на груди. У меня отвисает челюсть. Она… до нелепого беременна. Живот выпирает из-под импровизированной формы, состоящей из подпоясанного халата и мешковатых штанов. Я ничуть не удивлюсь, если она родит прямо здесь.

Я могу сказать только «а».

Она смотрит на меня почти весело.

– Посчитай, Бэрроу.

Девять месяцев. Шейд. Ее реакция в самолете, когда я передала ей слова Джона. «Ответ на твой вопрос – да».

Я не поняла, что это значит, а Фарли поняла. У нее были подозрения. Она узнала, что беременна от моего брата, меньше чем за час до его гибели.

Каждое новое открытие сродни удару под дых. В равной мере радость и грусть. У Шейда есть ребенок. Который никогда не увидит отца.

– С ума сойти, никто не додумался тебе сказать, – продолжает Фарли, бросая многозначительный взгляд на Кэла, который неловко переминается с ноги на ногу. – Время у вас, кажется, было.

Я могу лишь потрясенно согласиться. Промолчал не только Кэл, но и мама, и остальные.

– Все знали?

– Ну, сейчас нет смысла об этом спорить, – говорит Фарли, отступая от колонны. Даже в Подпорах большинство женщин на последней стадии беременности предпочитали лежать, но только не Фарли. На бедре у нее пистолет – открытое предупреждение. Беременная Фарли по-прежнему опасна. И даже больше, чем обычно.

– Я думаю, ты предпочтешь пережить это как можно быстрее.

Когда она поворачивается и устремляется внутрь, я пихаю Кэла под ребра. Дважды.

Он стискивает зубы от боли и буркает:

– Извини.

Внутри военная база больше похожа на особняк. По обе стороны вестибюля вздымаются лестницы, ведущие на многооконную галерею. Лепные короны украшают потолок, расписанный цветами глицинии. На полу лежит паркет – в замысловатых узорах чередуются красное дерево, вишня и дуб. Но, как и в офицерских домиках, все, что не привинчено к полу, исчезло. На стенах виднеются светлые пятна; в нишах, предназначенных для статуй или бюстов, стоят охранники. Солдаты республики Монфор.

Вблизи оказывается, что форма у них пошита лучше, чем у Алой гвардии и у Озерных. Она больше похожа на мундиры Серебряных офицеров. Массового производства, прочные, с нашивками и значками, с белым треугольником на рукаве.

Кэл наблюдает так же внимательно, как я. Он подталкивает меня, кивком указав в сторону лестницы. Несколько монфорских офицеров наблюдают за нами, стоя на галерее. Они все седые, явно повидавшие немало битв, и медалей у них столько, что хоть тачкой вози. Генералы.

– Камеры, – шепотом говорю я Кэлу.

Пока мы минуем переднюю, мысленно я отмечаю каждое электрическое устройство.

Невзирая на пустые стены и скудные украшения, красивые коридоры внушают мне ужас. Я постоянно напоминаю себе, что идущий рядом со мной человек – не Арвен. Я не во Дворце Белого огня. Моя способность – доказательство тому. Никто не держит меня в плену. Но я не могу не держаться настороже, это стало моей второй природой.

Зал совещаний напоминает кабинет Мэйвена. Длинный полированный стол, красивые мягкие кресла, окна, выходящие в сад. Стены здесь тоже пусты, не считая герба, нарисованного прямо на штукатурке. Желтые и белые полосы, в середине лиловая звезда. Пьемонт.

Мы пришли первыми. Я думала, что полковник займет место во главе стола, но вместо этого он садится справа. Мы устраиваемся рядом с ним, глядя на пустые кресла, которые оставлены для монфорских офицеров и Командования.

Полковник с волнением смотрит вокруг. Он наблюдает, как Фарли садится. Его здоровый глаз холоден, как сталь.

– Капитан, таких привилегий у вас нет.

Мы с Кэлом переглядываемся, подняв брови. Фарли и полковник часто ругаются. По крайней мере, хоть это не изменилось.

– А, вам не сообщили? – отзывается Фарли, доставая из кармана сложенную полоску бумаги. – Какая досада.

Она передает бумагу полковнику.

Он жадно разворачивает ее и пробегает взглядом резко отпечатанные буквы. Послание короткое, но полковник изучает его долго, не веря собственным глазам. Наконец он разглаживает полоску на столе.

– Не может быть.

– Командованию нужен представитель во время совещания, – ухмыльнувшись, говорит Фарли и широко расставляет руки. – Это я.

– Командование совершило ошибку.

– Сейчас я и есть Командование, полковник. Никакой ошибки.

Командование управляет Алой гвардией. Это – самый центр потайной машины. До меня доходили лишь слухи о его существовании; впрочем, и так было ясно, что оно контролирует всю эту сложную и обширную сеть. Если Командование включило в свой состав Фарли, значит, Гвардия всерьез выходит из тени? Или им нужна только одна Фарли?

– Диана, ты не можешь…

Она краснеет и перебивает:

– Потому что я беременна? Уверяю тебя, я в состоянии делать два дела одновременно.

Если бы не их сверхъестественное сходство, одновременно во внешности и в поведении, было бы трудно догадаться, что Фарли – дочь полковника.

– Хочешь поспорить, Уиллис?

Он стискивает кулак, и костяшки у него белеют. А потом полковник качает головой.

– Хорошо. И не Диана, а генерал. Веди себя соответственно.

Полковник проглатывает ответ, чуть не подавившись. Удовлетворенно улыбнувшись, Фарли забирает у него бумагу и прячет. Она замечает, что Кэл смотрит на нее в таком же замешательстве, как и я.

– Ты не единственный старший офицер здесь, Калор.

– Я понял. Поздравляю, – отвечает он, натянуто улыбаясь.

Фарли как будто удивляется. После открытой враждебности отца она не ожидала поддержки ни от кого, особенно от вечно недовольного Серебряного принца.

Через другую дверь входят монфорские генералы в своих шикарных темно-зеленых мундирах. Одного из них я видела на галерее, точнее одну. У нее короткие седые волосы, водянистые карие глаза и длинные трепещущие ресницы. Она часто моргает. Другой – темноволосой и смуглой – на вид лет сорок, и сложена она как бык. Она коротко кивает мне, словно приветствуя друга.

– Я вас знаю, – говорю я, пытаясь припомнить ее лицо. – Мы знакомы?

Она не отвечает и поворачивается, дожидаясь еще одного человека – седого мужчину в будничной одежде. Но я почти не обращаю на него внимания – меня интересует его спутник. Даже без цветов Дома, в простом сером костюме вместо обычного тускло-золотого одеяния, Джулиана трудно не заметить. Я ощущаю прилив тепла при виде своего старого учителя. Джулиан наклоняет голову и слегка улыбается в знак приветствия. Он выглядит лучше, чем раньше, даже чем когда мы впервые встретились в Саммертоне. Тогда он был утомлен и измучен – ему не давали покоя враги-придворные, тень мертвой сестры, сломленная Сара Сконос и собственные сомнения. Хотя теперь его волосы совсем поседели, а морщины углубились, он кажется бодрым, живым, ничем не обремененным. Цельным. Алая гвардия вернула ему смысл жизни. И Сара, несомненно, тоже.

Присутствие Джулиана успокаивает Кэла еще больше, чем меня. Он немного расслабляется, чуть заметно кивнув дяде. Мы оба понимаем, что это значит. На что намекает Монфор. Они не ненавидят Серебряных и не боятся их.

Спутник Джулиана закрывает за собой дверь, пока Джулиан решительно устраивается на нашей стороне стола. Пусть даже это человек немалого роста, без мундира он выглядит невысоким. На нем гражданская одежда. Простая рубашка, брюки, ботинки. Никакого оружия на виду. У него красная кровь, это несомненно, судя по розоватому румянцу на желтой коже. Новокровка или просто Красный – не знаю. Все в нем подчеркнуто нейтрально, непритязательно, средне. Он напоминает чистую страницу – то ли от природы, то ли по собственному желанию. Ничто не намекает на то, кто он такой.

Но Фарли знает. Она хочет встать, но он жестом просит ее сидеть.

– Не нужно, генерал.

В чем-то он похож на Джулиана. У них одинаково живые глаза, и это единственное, что в нем примечательно. Они прорезаны под углом и быстро перебегают туда-сюда, всё замечая, всё пытаясь понять.

– Так приятно наконец увидеть вас всех, – говорит он, кивая каждому по очереди. – Полковник, мисс Бэрроу, ваше высочество.

Пальцы Кэла подергиваются под столом. Никто его так больше не называет. Во всяком случае, искренне.

– А вы-то кто? – спрашивает полковник.

– А, – отзывается мужчина. – Простите, что не явился раньше. Меня зовут Дэйн Дэвидсон. Я премьер-министр Свободной республики Монфор.

У Кэла вновь вздрагивают пальцы.

– Спасибо всем, что пришли. Я ждал этой встречи, – продолжает Дэвидсон. – Полагаю, вместе мы способны добиться необыкновенных результатов.

Этот человек возглавляет целую страну. Он искал меня, он хотел, чтобы я к ним присоединилась. Он провернул такую операцию, чтобы добиться своего? Его имя, как и лицо монфорского генерала, вызывает какое-то смутное воспоминание…

– Генерал Торкинс, – говорит Дэвидсон, представляя своих. – И генерал Салида.

«Салида». Я слышу это имя в первый раз. Но я уверена, что мы где-то встречались.

Крепко сложенная женщина замечает мое смущение.

– Я разведчик, мисс Бэрроу. Я представилась королю Мэйвену, когда он беседовал с Непримиримыми – я имею в виду новокровок. Вы, возможно, помните…

И она проводит рукой над столом. Нет, не над. Сквозь стол. Как будто он состоит из пустоты. Или она.

И я вспоминаю. Она продемонстрировала свои способности и была принята «под защиту» Мэйвена, вместе с другими новокровками. Одна из них от страха разоблачила Бабулю в присутствие всего двора.

Я смотрю на нее.

– Вы были там в тот день, когда погибла Бабуля… новокровка, которая умела менять внешность.

Салида, очевидно, сожалеет. Она склоняет голову.

– Если бы я знала, если бы могла что-то сделать, то, честное слово, сделала бы. Но в те времена Монфор и Алая гвардия еще не были союзниками. Мы не знали всех ваших операций, а вы не знали наших.

– Теперь всё изменилось, – говорит Дэвидсон, продолжая стоять, упираясь кулаками в стол. – Алая гвардия нуждается в секретности, да, но, боюсь, отныне тайны будут приносить больше вреда, чем пользы. Слишком много перемещений. Мы рискуем случайно оказаться друг у друга на пути.

Фарли ерзает. То ли она хочет поспорить, то ли кресло неудобное. Но она молчит, позволяя Дэвидсону продолжать.

– Поэтому, в интересах открытости, я полагаю, что мисс Бэрроу следует описать свое пребывание в плену как можно подробнее для всех присутствующих. А затем я отвечу на любые вопросы, которые у вас возникнут относительно меня самого, моего государства и наших перспектив.

В книгах Джулиана были свидетельства о правителях, которых избирали, а не короновали по праву рождения. Они заслуживали корону разными способами – силой, умом, а кое-кто пустыми обещаниями и угрозами. Дэвидсон управляет так называемой Свободной республикой, и подданные выбрали его главным. Я пока еще не могу понять, на каком основании. Говорит он решительно, обладает природным даром убеждения. И, очевидно, он очень умен. Не говоря уж о том, что Дэвидсон явно из тех людей, которые с годами становятся привлекательнее. Я понимаю, отчего ему вручили бразды правления.

– Мисс Бэрроу, начните, когда будете готовы.

К моему удивлению, первой меня за руку берет не Кэл, а Фарли. И ободряюще пожимает.

Я начинаю с самого начала. Других вариантов нет.

Мой голос обрывается, когда я описываю, как меня принудили вспомнить Шейда. Фарли опускает глаза – ее боль так же сильна, как и моя. Я продвигаюсь дальше, к нарастающему помешательству Мэйвена, мальчика-короля, который превращал ложь в оружие, используя мое лицо и свои слова, чтобы обратить как можно больше новокровок против Алой гвардии. И всё это время его слабости становились очевиднее.

– Он сказал, что королева оставила много дыр, – говорю я. – Она забиралась к нему в голову, уносила одни куски, заменяла их другими… всё перемешала. Мэйвен знает, что ошибается, но полагает, что таков его путь – и он с него не свернет.

Я ощущаю прилив жара. Кэл, сидя рядом, сохраняет спокойствие, его глаза сверлят дырки в столе. Я осторожно продолжаю.

«Элара отняла у Мэйвена любовь к тебе, Кэл. Он любил тебя. Он сам знает, что любил. Просто любви нет больше и никогда не будет». Но эти слова не предназначены для ушей Дэвидсона, полковника или даже Фарли.

Монфорских офицеров явно больше интересует визит пьемонтцев. Они выпрямляются при упоминании Дарака и Александрета, и я подробно рассказываю об их посещении. Какие вопросы они задавали, как вели себя… вплоть до того, как были одеты. Когда я упоминаю Майкла и Шарлотту, пропавших принца и принцессу, Дэвидсон поджимает губы.

По мере того как я все подробнее рассказываю о пережитом испытании, меня охватывает онемение. Я отстраняюсь от собственных слов. Мой голос звучит монотонно. Мятеж Домов. Бегство Джона. Покушение на Мэйвена. Серебряная кровь, хлынувшая у него из шеи. Еще один допрос, мой и женщины из Дома Хэйвена. Тогда я впервые увидела Мэйвена по-настоящему испуганным, когда сестра Элейн поклялась в верности другому королю. Кэлу. Результатом стало изгнание многих придворных, потенциальных союзников.

– Я пыталась отделить его от Дома Самоса. Я знала, что это они сильнейшие союзники Мэйвена, и я играла на его слабости ко мне. Если бы он женился на Эванжелине, она убила бы меня – так я твердила ему.

Все фрагменты становятся на места. Я краснею при мысли о том, что я – причина этого смертоносного союза.

– Возможно, поэтому он стал искать другую невесту среди Озерных…

Джулиан прерывает меня.

– Воло Самос и так уже намеревался отойти от Мэйвена. Разрыв помолвки был просто последней каплей. Уверяю тебя, переговоры с Озерными длились гораздо дольше, чем ты думаешь.

Он слегка улыбается и подмигивает. Даже если он лжет, мне становится немного легче.

Я быстро перебираю события коронационной поездки – великолепной церемонии, придуманной для того, чтобы замаскировать переговоры с Озерными. Отмена Мер, конец войны, обручение с Айрис. Осторожные попытки добиться благорасположения подданных, заручиться их доверием, чтобы прекратить войну, не прекратив разрушений.

– Серебряные аристократы вернулись ко двору незадолго до свадьбы, и большую часть времени Мэйвен держал меня в одиночестве. Потом состоялась свадьба. Союз с Озерными был скреплен. Затем началась буря… ваша буря. Мэйвен и Айрис бежали, спаслись на поезде… нас разделили.

Это было всего лишь вчера. И до сих пор кажется сном. Адреналин затуманивает битву; мои воспоминания – лишь цвет, боль и ужас.

– Стражи поволокли меня обратно во дворец.

Я замолкаю и медлю. До сих пор не могу поверить в то, что сделала Эванжелина.

– Мэра? – понукает Кэл и легонько касается моей руки. Ему так же любопытно, как и остальным.

Проще смотреть на него, чем на других. Только он поймет, каким странным был мой побег.

– Нас нагнала Эванжелина Самос. Она убила Арвенов и… освободила меня. Выпустила на волю. До сих пор не понимаю почему.

Над столом повисает тишина. Моя главная соперница, девушка, которая грозила мне смертью, человек, у которого вместо сердца холодная сталь, оказалась причиной, по которой я здесь. Джулиан не пытается скрыть изумление: его тонкие брови взмыли до линии волос. Но Кэл, кажется, ничуть не удивлен. Он делает глубокий вдох, и его грудь высоко поднимается. Это… гордость?

Нет сил гадать. Или описывать в подробностях, как умер Самсон Мерандус, который натравливал нас с Кэлом друг на друга, пока мы оба не изжарили его живьем.

– Остальное вы знаете, – устало заканчиваю я.

Такое ощущение, что моя речь продолжалась много лет.

Премьер Дэвидсон встает и потягивается. Я ожидаю вопросов, но вместо этого он открывает шкаф и наливает мне бокал воды. Я не притрагиваюсь к нему. Я в незнакомом месте, где заправляют незнакомые люди. Мой запас доверия невелик, и я не трачу его на тех, кого вижу впервые.

– Наша очередь? – спрашивает Кэл.

Он подается вперед, готовясь задавать вопросы.

Дэвидсон наклоняет голову. Его губы стянуты в тонкую бесстрастную линию.

– Конечно. Полагаю, вы удивлены, что оказались в Пьемонте, и к тому же на королевской авиабазе?

Никто его не перебивает, и Дэвидсон продолжает:

– Как вам известно, Алая гвардия зародилась в Озерном крае, а в прошлом году проникла в Норту. Полковник Фарли и генерал Фарли сыграли важную роль и в том и в другом, и я благодарю их за тяжкий труд, – он кивает обоим по очереди. – По приказу вашего Командования другие агенты предприняли аналогичную операцию в Пьемонте. Проникали, контролировали, побеждали. Именно здесь агенты Республики Монфор впервые встретились с посланцами Алой гвардии, которую, буквально до прошлого года, мы считали фикцией. Но Алая гвардия оказалась весьма реальной, и мы, разумеется, одобрили ее цели. Как и ваши соотечественники, мы желаем скинуть иго Серебряных и учредить демократическую республику повсюду.

– Похоже, вы это уже сделали, – замечает Фарли.

Кэл прищуривается.

– Но как?

– Мы сосредоточили наши усилия на Пьемонте в связи с его ненадежной государственной структурой. Принцы и принцессы управляют своими территориями, заключив между собой зыбкий мир, под управлением верховного принца, которого они избирают среди себя. Одни владеют большими территориями, другие единственным городом или несколькими милями пахотной земли. Баланс власти текуч и постоянно меняется. В настоящее время старший принц – Бракен из Нижних земель, сильнейший Серебряный в Пьемонте. У него самые обширные владения и максимум ресурсов.

Сделав широкий жест, Дэвидсон касается пальцами герба на стене. Он обводит фиолетовую звезду.

– Это крупнейшая из трех военных баз, которыми он располагает. Сейчас она передана в наше личное пользование.

Кэл втягивает воздух.

– Вы сотрудничаете с Бракеном?

– Он работает на нас, – с гордостью заявляет Дэвидсон.

У меня кружится голова. Серебряный правитель, который действует на благо людей, желающих отнять у него всё? Просто нелепо. А потом я вспоминаю, кто сидит рядом со мной.

– Принцы посетили Мэйвена от имени Бракена. Они беседовали с королем по его поручению, – говорю я, прищурившись. – Это вы им велели?

Генерал Торкинс ерзает и откашливается.

– Дарак и Александрет – союзники Бракена. Мы понятия не имели об их визите к королю Мэйвену, пока один из них не пал жертвой убийцы.

– Благодаря вам мы теперь знаем причину, – добавляет Салида.

– А как насчет уцелевшего Дарака? Он действует против вас…

Дэвидсон медленно моргает. Его глаза пусты и нечитаемы.

– Действовал.

– А, – отзываюсь я, пытаясь представить, каким образом мог быть убит пьемонтский принц.

– А остальные? – настаивает полковник. – Майкл и Шарлотта. Пропавшие принц и принцесса.

– Дети Бракена, – напряженным голосом подхватывает Джулиан.

Меня накрывает неприятное ощущение.

– Вы забрали его детей? Чтобы он был сговорчивее?

– Мальчик и девочка в обмен на контроль над прибрежной областью? В обмен на ресурсы? – насмешливо спрашивает Торкинс, и ее белые волосы развеваются, когда она качает головой. – Очень простой ответ. Подумайте, сколько жизней мы бы потеряли, сражаясь за каждую милю. Вместо этого Монфор и Алая гвардия добились реального прогресса.

Мое сердце сжимается при мысли о двух детях – неважно, Серебряные они или нет, – которых держат в заложниках, чтобы поставить их отца на колени. Дэвидсон угадывает мои чувства.

– О них хорошо заботятся. Они ни в чем не нуждаются.

Свет над головой мигает, словно трепещет крыльями бабочка.

– Камера есть камера, как ее ни украшай, – отзываюсь я.

Он не ведет и бровью.

– А война есть война, Мэра Бэрроу. Как бы ни были благородны ваши намерения.

Я качаю головой.

– Что-то мне не нравится. Спасти много солдат здесь – и угробить их ради одного человека. Это тоже была простая задачка? Десятки жизней в обмен на мою?

– Генерал Салида, сколько, по последним подсчетам? – спрашивает премьер.

Она кивает и произносит:

– Из ста двух Непримиримых, вступивших в армию Норты за последние несколько месяцев, шестьдесят присутствовали на свадьбе в качестве особой охраны. Все шестьдесят были спасены и опрошены вчера ночью.

– В основном благодаря усилиям генерала Салиды, которая находилась среди них, – говорит Дэвидсон, похлопывая ее по мясистому плечу. – Считая вас, мы вырвали из рук вашего короля шестьдесят одного Непримиримого. Каждый получит еду, убежище и право выбора – демобилизоваться или служить. Кроме того, мы захватили крупную сумму из казначейства Норты. Война – недешевое занятие. Выкупы за бесполезных или слабых пленников не приносят большого дохода… – он замолкает. – Я дал ответ на ваш вопрос?

Облегчение смешивается во мне с ужасом, который я не в силах прогнать. Археон штурмовали не только ради меня. Я освободилась от одного диктатора не для того, чтобы угодить в руки другого. Никто из нас не знает, на что способен Дэвидсон, но он – не Мэйвен. У него красная кровь.

– Боюсь, я должен спросить еще кое о чем, – говорит Дэвидсон. – Мисс Бэрроу, вы можете с уверенностью утверждать, что король Норты любит вас?

Во Дворце Белого огня я разбила бесчисленное множество стаканов. Не откажусь сделать это еще раз.

– Не знаю.

Ложь. Она легко дается.

Но Дэвидсона так просто не собьешь. Его безумные глаза блестят. Когда в них отражается свет, они кажутся золотыми, потом снова карими и опять золотыми. Меняются, как поле пшеницы на солнце.

– Выдвиньте обоснованное предположение в таком случае.

Горячий гнев поднимается во мне, как пламя.

– То, что Мэйвен считает любовью, – вовсе не любовь, – я оттягиваю воротник рубашки, обнажая клеймо. Букву «М», которую ни с чем не спутаешь. Множество глаз скользит по моему телу, рассматривая припухший перламутровый шрам и обожженную плоть. Дэвидсон обводит взглядом следы ожога, и его взгляд сродни прикосновению Мэйвена.

– Достаточно, – выдыхаю я, запахнув воротник.

Премьер кивает.

– Хорошо. Теперь я спрошу вас…

– Нет. Я серьезно – хватит. Мне нужно… время.

Сделав дрожащий вдох, я отодвигаюсь от стола. Мое кресло скребет по полу в общей тишине. Никто меня не останавливает. Все просто смотрят полными жалости глазами. И в кои-то веки я за это благодарна. Из сострадания мне не мешают.

Отодвигается еще одно кресло. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это Кэл.

Как и в самолете, мне кажется, что мир стал слишком тесным. Он удушливо наваливается на меня. Коридоры, совсем как во Дворце Белого Огня, тянутся бесконечной вереницей. Лампочки мигают над головой. Я цепляюсь за это ощущение, надеясь, что оно придаст мне сил. «Ты в безопасности, ты в безопасности, все прошло». Мои мысли выходят из-под контроля, ноги словно двигаются сами по себе. Вниз по лестнице, через очередную дверь, в сад, полный благоуханных цветов. Ясное небо над головой – сущая пытка. Я хочу, чтобы пошел дождь. Хочу отмыться дочиста.

Руки Кэла касаются моей спины. Шрамы ноют от прикосновения. Его тепло вливается в мои мышцы, умеряя боль. Я вжимаю ладони себе в глаза. Это немного помогает. В темноте я не вижу ничего, в том числе Мэйвена, его дворца, пределов той ужасной комнаты.

«Ты в безопасности, ты в безопасности, все прошло».

Так легко остаться в темноте. Утонуть. Но я медленно опускаю руки и заставляю себя взглянуть на солнце. На это уходит больше сил, чем я думала. Я не позволю Мэйвену и дальше держать меня в плену. Я отказываюсь так жить.

– Хочешь домой? – негромко спрашивает Кэл.

Большими пальцами он мерно описывает круги у меня между шеей и плечами.

– Можем пройтись пешком. Ты переведешь дух.

– Я больше не уделю Мэйвену ни минуты своего времени.

Я гневно разворачиваюсь и вздергиваю голову, заставив себя взглянуть Кэлу в глаза. Он не двигается, полный терпения и сдержанности. Все его реакции подчинены моим эмоциям; он позволяет мне задавать темп. После того как я долго полагалась лишь на милость окружающих, так приятно знать, что теперь можно принимать решения самостоятельно.

– Я пока не хочу домой.

– Хорошо.

– И здесь тоже не хочу оставаться.

– И я.

– Не желаю говорить о Мэйвене, политике и войне.

Мой голос эхом отдается в листве. Я напоминаю себе капризного ребенка, но Кэл просто кивает в ответ. Он тоже кажется мальчиком, со своей неровной стрижкой и в простой одежде. Ни военной формы, ни амуниции. Только плотная рубашка, штаны, ботинки и браслеты. В другой жизни он бы выглядел как обычный человек. Я смотрю на Кэла, ожидая, что его черты станут чертами Мэйвена. Но этого не происходит. Я понимаю, что Кэл тоже изменился. Он беспокоится обо мне сильнее, чем я думала. Минувшие полгода сломили и его.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Он опускает плечи – едва заметный намек на сильнейшее напряжение. И моргает. Кэл не из тех, кого можно застать врасплох. Интересно, удосужился ли хоть кто-то задать ему этот вопрос с того дня, когда меня взяли в плен.

После долгого молчания принц тяжело вздыхает.

– Все обойдется. Надеюсь.

– Я тоже.

Некогда за этим садом ухаживали зеленые – многочисленные клумбы тянутся среди разросшихся, замысловато подстриженных кустов. Природа взяла верх, и разнообразные цветы и краски смешались друг с другом. Они сливаются, гниют, умирают и цветут, как им вздумается.

– Напомните мне в более благоприятный момент, чтобы я обратился к вам за образцами крови.

Я смеюсь в ответ на просьбу Джулиана. Он стоит на кромке сада и неназойливо вмешивается в наш разговор. Но я не против. Улыбнувшись, я быстрым шагом пересекаю сад и обнимаю его. Он охотно отвечает тем же.

– От кого другого это звучало бы странно, – говорю я, отстранившись. Кэл усмехается в знак согласия. – Конечно, Джулиан. Сколько угодно. Кроме того, я у тебя в долгу.

Он недоуменно наклоняет голову.

– Что?

– Я нашла твои книги во дворце.

Лгать я не стану, но слова выбираю осторожно. Не надо делать Кэлу еще больнее. Ему не нужно знать, что книги дал мне Мэйвен. Пусть не питает никаких ложных надежд в отношении брата.

– Это помогло… убить время.

При упоминании о моем плене Кэл серьезнеет, но Джулиан не позволяет нам погрузиться в болезненные воспоминания.

– То есть ты понимаешь, что я пытаюсь сделать, – быстро произносит он и грустно улыбается. – Не так ли, Мэра?

– Не избранные, а проклятые, – негромко произношу я, цитируя слова, которые он написал на полях старой книжки. – Ты хочешь выяснить, откуда мы взялись и почему.

Джулиан складывает руки на груди.

– Я уж точно намерен попытаться.

22. Мэра

Каждое утро начинается одинаково. Я не залеживаюсь в постели; птицы будят меня рано. И хорошо. Здесь слишком жарко, чтобы вставать поздно. Впрочем, пьемонтская база – отличное место для прогулки. Она хорошо защищена, ее охраняют монфорцы и пьемонтцы. Последние, разумеется, сплошь Красные. Дэвидсон знает, что Бракен, принц-марионетка, скорее всего, втайне строит козни – и никого из его Серебряных он не пропустит за ворота базы. Честно говоря, я вообще не видела здесь никаких Серебряных, кроме тех, кого уже знаю. Все обладатели способностей – новокровки (ну, или Непримиримые, в зависимости от того, какой национальности твой собеседник). Если у Дэвидсона и есть Серебряные, которые служат Свободной республике, как он утверждает, я их не встречала.

Я поплотнее зашнуровываю ботинки. На улице клубится туман, низко нависая над кирпичным ущельем. Отперев входную дверь, я улыбаюсь, когда прохладный воздух касается моей кожи. Пахнет дождем и грозой.

Как я и ожидала, Кэл сидит на нижней ступеньке, вытянув ноги поперек узкого тротуара. Тем не менее мое сердце сжимается при виде принца. Он громко зевает в знак приветствия, чуть не вывихнув челюсть.

– Перестань, – насмешливо говорю я. – Для солдата ты слишком заспался.

– Это не значит, что я вообще никогда не хочу спать, – отвечает Кэл с преувеличенной досадой. Вот-вот он покажет мне язык.

– Пожалуйста, можешь возвращаться в свою каморку, в которой ты предпочитаешь жить. У тебя было бы больше свободного времени, если бы ты переехал в офицерский квартал, ну, или перестал бегать со мной по утрам, – говорю я с хитрой улыбкой, пожав плечами.

Улыбнувшись точно так же, Кэл тянет меня за подол рубашки и увлекает за собой.

– Не оскорбляй мою каморку, – говорит он и целует меня в губы. В подбородок. В шею. От каждого прикосновения под кожей распускается огненный цветок.

Я неохотно отстраняю его лицо.

– Папа пальнет в тебя из окна, если мы будем целоваться прямо здесь.

– Ладно, ладно. – Он быстро приходит в себя и бледнеет.

Если бы я не знала Кэла, то сказала бы, что он всерьез боится моего отца. Какая забавная мысль. Серебряный принц, боевой генерал, который способен одним щелчком устроить вокруг пылающий ад, боится старого хромого Красного.

– Давай разминаться.

Мы проделываем упражнения – Кэл тщательней, чем я. Он ласково бранит меня, в каждом движении находя изъяны.

– Не спеши. Не раскачивайся туда-сюда. Легче. Медленнее.

Но мне не терпится бежать. В конце концов Кэл смягчается. Кивнув, он позволяет начать.

Поначалу мы не торопимся. Я буквально танцую на бегу, восторгаясь каждым шагом. Это свобода. Свежий воздух, птицы, туман, который тянет ко мне влажные пальцы. Мое ровное, мерное дыхание и постепенно учащающийся пульс. Когда мы впервые отправились на пробежку вместе, мне пришлось остановиться и проплакаться – я была слишком счастлива, чтобы сдерживаться. Кэл задает темп, чтобы я не загнала себя до одышки. Первая миля проходит неплохо – мы добираемся до стены базы. Она сделана наполовину из камня, наполовину из металлической сетки и увенчана колючей проволокой. В дальнем конце стоят несколько солдат. Монфорцы. Они кивают нам, поскольку привыкли за две недели к нашим тренировкам. В отдалении бегают другие солдаты – у них обычная утренняя зарядка – но мы не присоединяемся к ним. Они тренируются шеренгами, под окрики сержантов. Это не мое. Кэл достаточно требователен. И Дэвидсон, к счастью, не заставляет меня делать выбор между демобилизацией и службой. Я вообще не виделась с ним после того совещания, пусть даже он теперь живет на базе вместе со всеми нами.

Следующие две мили даются мне труднее. Кэл ускоряет шаг. Сегодня жарко, даже в столь ранний час. Над головой собираются тучи. Когда туман рассеивается, я быстро покрываюсь потом и чувствую соль на губах. Не сбавляя темпа, вытираю лицо подолом рубашки. Кэл тоже ощущает жару. Он просто стаскивает рубашку и заправляет ее за пояс узких тренировочных штанов. Мое первое желание – предостеречь принца от солнечного ожога. Второе – замереть и любоваться отчетливыми мускулами на его обнаженном животе. Вместо этого я сосредотачиваюсь на дорожке впереди и заставляю себя пробежать еще милю. И еще. И еще. Дыхание Кэла внезапно оказывается отвлекающим фактором.

Мы огибаем небольшой лесок, который отделяет казармы и офицерский квартал от летного поля, когда раздается гром. Пожалуй, в нескольких милях от базы. Услышав этот звук, Кэл вытягивает руку и останавливает меня. Он поворачивается ко мне, обеими руками хватает за плечи и пригибается, чтобы заглянуть в лицо. Бронзовые глаза впиваются в меня. Слышится новый раскат, уже ближе.

– Что случилось? – с тревогой спрашивает он и одной рукой касается моей шеи, чтобы успокоить шрамы, которые от физических усилий горят ярко-красным. – Успокойся.

– Это не я, – отвечаю я, с улыбкой глядя на темные тучи. – Просто погода. Иногда, когда становится слишком жарко и влажно, происходит гроза…

Кэл смеется.

– Ладно, я понял. Спасибо.

– Испортил такую отличную пробежку, – с упреком говорю я и беру его за руку.

Кэл криво улыбается, так широко, что возле глаз у него появляются лучики. Гроза приближается, и я чувствую, как гудит ее электрическое сердце. Мой пульс выравнивается, примеряясь к нему, но я отгоняю соблазнительное мурлыканье молнии. Нельзя давать себе волю так близко от базы.

Дождь я не контролирую, и он обрушивается на нас внезапной стеной, так что мы оба вскрикиваем. Те части моей одежды, которые еще не пропитались потом, живо промокают. Внезапный холод поражает нас обоих, особенно Кэла.

Его обнаженное тело исходит паром, торс и руки заволакивает тонкий слой серого тумана. Капли шипят и вскипают, касаясь кожи. Успокоившись, Кэл остывает, но от него по-прежнему исходит тепло. Я инстинктивно прижимаюсь к нему, дрожа от холода.

– Надо вернуться, – бормочет он, уткнувшись мне в макушку.

Голос Кэла гулко отдается в груди. Моя ладонь касается того места, где его сердце отбивает чечетку. Оно гремит под моей рукой, составляя разительный контраст со спокойным лицом принца.

Что-то не позволяет мне согласиться. Что-то тянет, глубоко в душе. Что-то, чему пока нет названия.

– Да? – шепотом спрашиваю я, ожидая, что дождь заглушит мой голос.

Кэл крепче обвивает меня руками. Он всё слышал.

Деревья покрыты свежей листвой, еще недостаточно широкой, чтобы дать надежное укрытие от дождя. Но со стороны улицы она вполне нас прикрывает. Я бросаю в грязь рубашку. И рубашку Кэла тоже, так что мы теперь на равных. Дождь падает крупными каплями, и все они текут по моему лицу, вдоль хребта, по рукам, которыми я обвиваю Кэла. Холодные сюрпризы. Горячие пальцы ведут битву с ними у меня на спине. Они двигаются вдоль позвоночника, нажимая на каждую косточку. Я делаю то же самое, пересчитывая Кэлу ребра. Он дрожит – и не от дождя, – когда мои ногти царапают ему бок. Тогда он берется за дело зубами. Они касаются моего подбородка, потом находят ухо. На мгновение я закрываю глаза, не в силах делать ничего – только чувствовать. Каждое ощущение – фейерверк, молния, взрыв.

Гром слышится ближе. Как будто его влечет к нам.

Я провожу пальцами по волосам Кэла, слегка тяну за них. Ближе. Ближе. Ближе. У него вкус соли и дыма. Ближе. Все никак не успокоюсь.

– А ты раньше это делал?

Не страх, а холод заставляет меня дрожать.

Кэл откидывает голову, и я готова протестующе заскулить.

– Нет, – шепотом отвечает он, глядя в сторону.

С темных ресниц капает вода. Он стискивает зубы, словно от стыда.

Как это похоже на Кэла – стыдиться таких вещей. Ему хочется заранее знать итог. Иметь ответ на вопрос, прежде чем его зададут. Смешно…

Это другая битва. Здесь не может быть тренировок. И вместо того, чтобы надевать доспехи, мы избавляемся от остатков одежды.

Проведя полгода рядом с Мэйвеном, всецело отдавшись злу, теперь я бесстрашно отдаю свое тело человеку, которого люблю. Пускай и в грязи. Молнии сверкают над головой и у меня в черепе. Нервы так и вспыхивают. Уходят все силы, чтобы не позволить Кэлу почувствовать неладное.

Его грудь вспыхивает под моими ладонями, наполняясь безрассудным жаром. Рядом с мной он кажется еще бледнее. Он зубами расстегивает свои огненные браслеты и бросает их в кусты.

– Хорошо, что дождь, – бормочет он.

А я не согласна. Я хочу гореть.

Я отказываюсь возвращаться домой по уши в грязи, а поскольку Кэл поселился в казарме, пойти помыться к нему нельзя – я не готова делить душевую с десятком солдат. Он выбирает листья из моих волос, пока мы направляемся к госпиталю – приземистому зданию, заросшему плющом.

– Ты похожа на куст, – говорит он, сияя улыбкой маньяка.

– Именно это ты и должен был сказать.

Кэл фыркает.

– Откуда ты знаешь?

– Я… проехали, – я уклоняюсь от ответа, ныряя в дверь.

Госпиталь почти пуст – в нем лишь несколько медсестер на дежурстве, а пациентов практически нет. Целители делают труд врачей почти излишним – они нужны только в случае продолжительного заболевания или необыкновенно сложной травмы. Мы в одиночестве шагаем по серым коридорам, под резким светом флуоресцентных ламп, в приятном молчании. Мои щеки горят, а разум борется сам с собой. Инстинкт подсказывает втолкнуть Кэла в ближайшую комнату, войти следом и запереть за собой дверь. Здравый смысл говорит: нельзя.

Я думала, что всё будет по-другому. Что я буду чувствовать себя иначе. Прикосновение Кэла не стерло следы Мэйвена. Мои воспоминания никуда не делись, они так же болезненны, как накануне. Как бы я не пыталась, я никогда не забуду пропасть, разделяющую нас. Никакая любовь не сотрет былые ошибки.

Сестра с охапкой одеял быстрым шагом выходит из-за угла. Она останавливается, увидев нас, и чуть не роняет свою ношу.

– О, – говорит она. – Как вы быстро, мисс Бэрроу.

Я краснею еще сильнее, а Кэл маскирует смешок кашлем.

– Простите?

Она улыбается.

– Мы только что за вами послали.

– Э?

– Пойдемте, милочка, я отведу вас к ней.

Сестра жестом зовет меня за собой, перехватив одеяла поудобнее. Мы с Кэлом смущенно переглядываемся. Он жмет плечами и рысит следом, необыкновенно беззаботный. Ни следа армейской подозрительности.

Пока мы шагаем по коридору, сестра оживленно болтает. Акцент у нее пьемонтский, выговор непривычно медленный и певучий.

– Уже недолго. Процесс пошел. Настоящий солдат. Не тратит время даром.

Коридор завершается просторной палатой, где гораздо более людно, чем в других местах. Широкие окна выходят в очередной сад, темный и исхлестанный дождем. В Пьемонте, видимо, обожают цветы. С обеих сторон – двери, за которыми виднеются пустые помещения и пустые кровати. Туда-сюда снуют сестры. Возле одной двери стоит вооруженный боец Гвардии, хотя вид у него не такой уж бдительный. Еще довольно рано, и он вяло моргает, усыпленный тихой деловитостью окружающих.

Зато у Сары Сконос бодрости хватает на двоих. Прежде чем я успеваю ее окликнуть, она поднимает голову. Глаза у целительницы серые, как грозовые облака.

Джулиан был прав. У Сары очень приятный голос.

– Доброе утро, – произносит она.

Я впервые слышу, как она говорит.

Мы почти не знакомы, но тем не менее обнимаемся. Она касается моих обнаженных рук, успокаивая натруженные мышцы, достает еще один листок из волос, застенчиво отряхивает одежду. Ее взгляд падает на Кэла, который с головы до ног в грязи. В стерильной атмосфере госпиталя, полного сверкающих поверхностей и ярких ламп, мы напоминаем два грязных пальца.

Губы Сары складываются в чуть заметную улыбку.

– Надеюсь, у вас была приятная утренняя пробежка.

Кэл откашливается и белеет. Он вытирает ладонь о штаны, но лишь размазывает грязь. Красноречивая улика.

– Ну да.

– В каждой палате есть удобства, в том числе душ. Я позабочусь, чтобы вам принесли сменную одежду, – говорит Сара. – Если хотите.

Принц опускает голову, чтобы скрыть усиливающийся румянец. Он ускользает прочь, оставляя на полу грязные следы.

Я остаюсь. Пусть моется первым.

Хотя Сара снова может говорить – другой целитель вернул ей язык – она, кажется, немногословна. У нее есть более выразительные способы общения.

Она вновь касается моей руки, легонько направляя меня к открытой двери. Кэл скрылся из виду, и ко мне вернулась способность мыслить. Точки соединяются, одна за другой. Что-то сжимается в груди. Радость и грусть в равной мере. Жаль, что Шейда здесь нет.

Фарли сидит в кровати, лицо у нее красное и опухшее, лоб блестит от пота. Гром снаружи прекратился, и за окнами шумит нескончаемый ливень. Увидев меня, Фарли отрывисто смеется, затем морщится. Сара быстро подходит к ней и успокаивающе касается щеки. Еще одна медсестра стоит, прислонившись к стене, и ждет, когда ее позовут.

– Ты что, ползала по канализации? – спрашивает Фарли, пока Сара хлопочет над ней.

Я захожу в палату, стараясь ничего не запачкать.

– Попала под дождь.

– А. – По-моему, она мне не поверила. – Кажется, я видела в коридоре Кэла?

И я вдруг краснею так же густо, как она.

– Да.

– А, – вновь тянет Фарли.

Ее взгляд обегает меня, как будто она в состоянии угадать, чем я занималась последние полчаса. Я подавляю желание осмотреть себя на предмет подозрительных отпечатков. Потом Фарли протягивает руку, подавая знак медсестре. Та наклоняется, и Фарли что-то шепчет ей на ухо – тихо и быстро, так что я ничего не слышу. Сестра кивает и торопливо уходит. На ходу она сдержанно улыбается мне.

– Можешь подойти ближе, я не взорвусь, – говорит Фарли, бросив взгляд на Сару. – Пока что.

Целительница смотрит на нее с заученной добродушной улыбкой.

– Уже недолго.

Я осторожно делаю несколько шагов – теперь можно взять Фарли за руку, если угодно. Рядом с кроватью мигают несколько приборов – медленно и тихо. Они притягивают меня, их мерный ритм гипнотизирует. Тоска по Шейду усиливается. Скоро мы получим напоминание о нем, но сам он никогда не вернется. Он не оживет даже в ребенке с его глазами, именем, улыбкой. В ребенке, которого он никогда не полюбит.

– Я думала про Маделайн.

Голос Фарли выдергивает меня из воспоминаний.

– Что?

Фарли теребит белую простыню.

– Так звали мою сестру.

А.

В прошлом году в кабинете полковника я нашла фотографию. Снимок сделали много лет назад, но Фарли и ее отец были абсолютно узнаваемы – а рядом с ними стояли такие же светловолосые мать и сестра. Они все походили друг на друга. Широкоплечие, крепко сложенные, с синими стальными глазами. Сестра Фарли была самой маленькой, она еще не перестала расти.

– Или Клара. В честь матери.

Если она хочет поговорить, я буду слушать. Но любопытствовать не стану. Поэтому я молча жду, позволяя Фарли направлять разговор.

– Они погибли несколько лет назад. В Озерном крае, дома. Алая гвардия тогда еще была не так осторожна, и один из наших агентов, который знал слишком много, попался.

На ее лице то и дело мелькает боль – от воспоминаний и от схваток.

– Наша деревня была маленькой, незначительной, никто не обращал на нее внимания. Идеальное место, чтобы стать колыбелью Гвардии. Пока один человек не произнес ее название под пыткой. Король Озерного края наказал нас лично.

Передо мной проносится воспоминание. Низкорослый мужчина, спокойный, зловещий, как неподвижная водная гладь. Оррек Сигнет.

– Мы с отцом были в отлучке, когда он привлек воду залива и затопил нашу деревню, чтобы стереть ее с карты своего королевства.

– Они утонули, – негромко говорю я.

Голос Фарли не дрожит.

– Затопление Северных земель привело Красных по всей стране в ярость. Мой отец рассказывал нашу историю в бесчисленных городах и деревнях, и Гвардия расцвела… – бесстрастное выражение лица Фарли превращается в угрюмую усмешку. – «По крайней мере, они погибли не зря, – говорил он. – Нам могло повезти точно так же».

– Лучше жить не зря, чем погибать, – замечаю я.

Этот урок я усвоила на своей шкуре.

– Именно. Именно… – ее голос обрывается, но Фарли, не дрогнув, берет меня за руку. – Ну, ты привыкаешь?

– Постепенно.

– Это хорошо.

– Мои родные почти никуда не выходят. Джулиан навещает меня, когда не занят в лаборатории. Килорн тоже рядом. Врачи помогают папе привыкнуть к ноге, и он делает огромные успехи, – добавляю я, оглянувшись на Сару, которая тихо сидит в углу. Она радостно улыбается. – Он хорошо умеет скрывать свои чувства, но я знаю, что он счастлив. Насколько возможно.

– Я спрашивала не про твоих родных. Я спрашивала про тебя, – говорит Фарли, постукивая пальцем по моему запястью. Я невольно вздрагиваю, вспомнив тяжесть оков. – В кои-то веки я даю тебе разрешение пожаловаться, девочка-молния.

Я вздыхаю.

– Я… не могу оставаться одна в запертой комнате. Не могу… – я медленно освобождаю руку из ее пальцев. – Не люблю, когда что-то касается запястий. Слишком похоже на оковы, в которых меня держал Мэйвен. И я ничего не принимаю как данность. Везде и во всем ищу подвох.

Глаза Фарли темнеют.

– Ну, это не такая уж плохая привычка.

– Знаю, – негромко отвечаю я.

– А Кэл?

– А что Кэл?

– Когда я в последний раз видела вас вместе, до того как… всё это случилось, вы были готовы порвать друг друга на куски.

«Над трупом Шейда».

– Похоже, мы помирились.

Я помню тот момент. Мы его не обсуждали. Моя – наша – радость после побега оттеснила это воспоминание далеко на задний план. Оно забылось. Но от слов Фарли старая рана открывается. Я пытаюсь рассуждать разумно.

– Он здесь. Он помог Гвардии атаковать Археон; он возглавил нападение на Корвиум. Я просто хотела, чтобы Кэл определился, на чьей он стороне. Похоже, он сделал выбор.

В моей голове отзывается шепот, который влечет за собой еще одно воспоминание. «Выбери меня. Выбери рассвет».

– Он выбрал меня.

– Долго же он тянул.

Я вынуждена согласиться. Но, по крайней мере, теперь Кэл не свернет с пути. Он – боец Алой гвардии. Мэйвен позаботился, чтобы страна об этом узнала.

– Мне надо помыться. Если братья увидят меня…

– Давай, – Фарли ерзает среди подушек, стараясь принять удобное положение. – Возможно, когда ты вернешься, то обнаружишь племянника или племянницу.

Хотя эта мысль и горька, я заставляю себя улыбнуться. Ради Фарли.

– Интересно, будет ли ребенок… похож на Шейда.

Мой намек ясен. Я имею в виду не внешность, а способности. Окажется ли их ребенок новокровкой, как мы с Шейдом? Это передается детям?

Фарли, всё поняв, жмет плечами.

– Ну, он еще не телепортировался наружу. Так что… кто знает?

Появляется сиделка с неглубокой чашкой. Я отодвигаюсь, чтобы дать ей место, но она подходит не к Фарли, а ко мне.

– Меня попросили передать вам это, – произносит она, протягивая чашку.

Там лежит одинокая таблетка. Белая, неприметная на вид.

– Решай сама, – говорит Фарли с постели. Глаза у нее серьезные, руки сложены на животе. – Но я подумала, что тебе стоит это выпить.

Я не колеблюсь. Таблетка глотается легко.

Вскоре у меня появляется племянница. Мама никому не позволяет держать Клару. Она уверяет, что видит в новорожденной Шейда, хотя это невозможно. Малютка больше похожа на сморщенный помидорчик, чем на любого из моих братьев.

В коридоре, возбужденные, толпятся остальные Бэрроу. Кэла нет – он ушел по своим делам. Решил не вторгаться в интимный семейный момент. Дал мне время отдышаться.

Килорн сидит рядом со мной, втиснувшись в маленькое кресло у окна. Дождь с каждой секундой слабеет.

– Самое время для рыбалки, – говорит он, глядя на серое небо.

– Ой, только не начинай и ты беседовать о погоде.

– Обижулька.

– Ты здорово рискуешь, Уоррен.

Он смеется.

– По ходу, сейчас мы все рискуем.

В устах любого другого человека это прозвучало бы зловеще, но я слишком хорошо знаю Килорна. Я тычу его в плечо.

– Ну, как тренировки?

– Неплохо. В Монфоре десятки солдат-новокровок, и все хорошо обучены. У некоторых способности пересекаются с нашими новокровками – Дармианом, Гарриком, Фаррой, еще кое с кем, – и они быстро прогрессируют. Я занимаюсь с Адой и с ребятишками, когда Кэла нет. Им приятно видеть знакомое лицо.

– То есть рыбачить некогда?

Он усмехается и подается вперед, поставив локти на колени.

– В общем, да. Забавно – раньше я терпеть не мог работу на реке. Ненавидел солнечные ожоги, мозоли от веревки, застрявшие крючки, рыбьи кишки на одежде, – Килорн грызет ногти и добавляет: – А теперь я по ним скучаю.

Я тоже скучаю по тому мальчику.

– Запах рыбы мешал с тобой дружить.

– Наверное, поэтому мы и сошлись. Больше никто не выносил мою вонь и твой характер.

Я улыбаюсь и откидываю голову назад, коснувшись затылком стекла. По нему катятся дождевые капли – крупные и неторопливые. Я мысленно считаю их. Это проще, чем думать о том, что окружает меня и что ждет впереди.

Сорок одна, сорок две…

– Я и не знал, что ты можешь так долго сидеть спокойно.

Килорн задумчиво наблюдает за мной. Он тоже вор – и у него воровские инстинкты. Если я солгу ему, то ничего не добьюсь, лишь оттолкну еще дальше. А сейчас я этого не вынесу.

– Не знаю, что делать, – шепотом говорю я. – Даже во Дворце Белого огня, в плену, я обдумывала побег, строила планы, шпионила, выживала. А теперь… не знаю. Не уверена, что готова продолжать.

– Ты и не обязана. Никто на свете тебя не упрекнет, если ты бросишь это насовсем.

Я продолжаю смотреть на дождевые капли. Меня мутит.

– Знаю…

И добавляю, чувствуя муки совести:

– Но даже если бы я могла исчезнуть прямо сейчас, вместе со всеми, кто мне дорог, я бы этого не сделала.

В моей душе слишком много гнева. Слишком много ненависти.

Килорн понимающе кивает.

– Но драться ты тоже не хочешь.

– Я не хочу стать…

Мой голос обрывается.

«Не хочу стать чудовищем. Пустой оболочкой, населенной призраками. Как Мэйвен».

– И не станешь. Я тебе не дам. И не толкай меня к Гизе.

Почти против воли я смеюсь.

– Ладно.

– Ты не одинока. Я столько возился с новокровками, что знаю, чего они боятся больше всего.

Он тоже прислоняется головой к окну.

– Поговори с ними.

– Да, – отзываюсь я – вполне искренне. И чувствую легкий прилив надежды. Эти слова несказанно утешают меня.

– В конце концов, тебе надо понять, чего ты хочешь, – осторожно настаивает Килорн.

Вода в ванне кружится, вскипает, неторопливо покрывается жирными белыми пузырями. Светлокожий юноша смотрит на меня – у него большие глаза и обнаженная шея. В реальности я просто стояла на месте. Я была слаба, глупа, испугана. Но в мечтах я хватаю Мэйвена за горло и сжимаю пальцы. Он извивается в обжигающе горячей воде и уходит под поверхность. И больше не выныривает. Больше не преследует меня.

– Я хочу его убить.

Килорн прищуривается, и на щеке у него дергается мускул.

– Тогда тебе нужно тренироваться. Чтобы победить.

Я медленно киваю.

В углу, почти полностью скрытый тенью, стоит полковник. Он смотрит в пол и не двигается. Он не зайдет в палату, чтобы повидать дочь и новорожденную внучку. Но и не уйдет.

23. Эванжелина

Она смеется, уткнувшись мне в шею. Ее прикосновения – мягкость губ и холод стали. Моя корона ненадежно сидит на рыжих кудрях, сталь и бриллианты сверкают среди рубиновых прядей. С помощью способности она заставляет драгоценные камни подмигивать, как серебристые звезды.

Я неохотно вылезаю из постели, оставив Элейн среди шелковых простыней. Она вскрикивает, когда я раздвигаю занавески, впустив в комнату солнечный свет. Повинуясь движению ее руки, окно заволакивает тень; полумрак расцветает, пока свет не сокращается, насколько ей надо.

Я одеваюсь в полутьме, натянув черное белье и сандалии на шнуровке. Сегодня особый день, и я не торопясь подгоняю к своему телу наряд, который создаю из металлических листов, лежащих в шкафу. Титан и вороненая сталь колеблются, покрывая мою кожу. Черные и серебряные пластины отражают свет и переливаются ослепительной радугой. Мне не нужна горничная, чтобы помочь с костюмом, – да я и не хочу, чтобы кто-то сновал по моей комнате. Я все делаю сама – подбираю блестящую иссиня-черную губную помаду и угольную подводку для глаз, в которую добавлены специально изготовленные кристаллы. Элейн дремлет до тех пор, пока я не снимаю с ее головы корону. Она идеально мне подходит.

– Моя, – говорю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать Элейн еще раз. Она лениво улыбается, и ее изогнутые губы касаются моих. – Не забывай, ты сегодня должна присутствовать.

Она игриво кланяется.

– Как прикажет ваше высочество.

Этот титул так восхитителен, что я готова слизать слова с губ моей любимой, но воздерживаюсь, чтобы не испортить макияж. И не оборачиваюсь, иначе лишусь последних остатков самообладания.

Ридж-хаус принадлежал моей семье много поколений. Он стоит над многочисленными ущельями, которые дали название нашим владениям. Сплошь сталь и стекло – это, разумеется, самое любимое из фамильных поместий. Моя собственная комната выходит на восток, в сторону рассвета. Я люблю вставать вместе с солнцем, хоть это и не по нраву Элейн. Коридор, соединяющий мои покои с главными залами поместья, создан магнетронами. Здесь много таких стальных переходов, открытых по бокам. Одни тянутся по земле, другие подняты над верхушками деревьев, острыми камнями и горными потоками, которых полным-полно в наших краях. Если война однажды придет к нам, захватчикам придется очень постараться, пробивая себе путь через здание, восставшее против них.

Несмотря на прекрасный лес и роскошные лужайки вокруг, здесь мало птиц. Они научились осторожности. В детстве мы с Птолемусом использовали их в качестве мишеней. Остальные пали жертвами маминых причуд.

Более трехсот лет назад, до того как возникла династия Калоров, Разломов не существовало, и Норты тоже. Этим местом правил лорд Самос, мой прямой предок. Кровь завоевателей течет в наших жилах. Баланс сил изменился. Мэйвен – больше не единственный владыка Норты.

Слуги здесь умеют держаться незаметно – они появляются, лишь когда нужно или когда их зовут. В последнее время они превзошли сами себя. Нетрудно угадать почему. Многие Красные бегут либо в города, в поисках убежища от гражданской войны, либо к мятежникам. Отец говорит, что Алая гвардия перебралась в Пьемонт, который сам по себе – марионетка, подчиняющаяся республике Монфор. Он, хотя и неохотно, поддерживает связь с Монфором и предводителями Гвардии. Но пока что враг нашего врага – наш друг; в том, что касается Мэйвена, мы все – более или менее союзники.

Толли ждет в галерее – широком, открытом со всех сторон коридоре, который тянется вдоль главного здания. Из окон открывается великолепный вид на Разломы. В ясный день отсюда видно Питарус, но сегодня на западе висят низкие облака – широкую долину поливают весенние дожди. На востоке холмы становятся все круче и круче, постепенно превращаясь в зелено-синие горы. Я уверена, что Разломы – самая прекрасная часть Норты. И она принадлежит мне. Моей семье. Этим раем правит Дом Самоса.

Мой брат уж точно похож на принца – наследника трона Разломов. Вместо доспехов на нем новый мундир. Серебристо-серый, с пуговицами из оникса и стали, с блестящей черной перевязью от плеча до бедра. Никаких медалей – во всяком случае, тех, которые он мог бы надеть. Они были получены на службе у другого короля. Серебристые волосы у Толли влажны и прилегают к голове. Он только что из ванной. Новую руку он держит поближе к телу и обращается с ней очень бережно. Рен понадобился почти целый день, чтобы отрастить ему нормальную кисть, да и то она не обошлась без помощи двух родственников.

– Где моя жена? – спрашивает он, глядя в коридор за моей спиной.

– Рано или поздно выйдет. Лентяйка.

Толли женился на Элейн неделю назад. Не знаю, виделись ли они после брачной ночи, но, кажется, брат не возражает. Об этом союзе условились все стороны.

Он берет меня здоровой рукой под локоть.

– Невозможно действовать разумно, если спать так мало, как ты.

– А ты? Я слышала, из-за возни с рукой ты допоздна засиживался с леди Рен, – ухмыльнувшись, отвечаю я. – Или меня дезинформировали?

Толли смущенно улыбается.

– А это вообще реально?

– Только не здесь.

В Ридж-хаусе немыслимо хранить секреты. Особенно от мамы. Ее глаза повсюду – в мышах, кошках и редких храбрых воробьях. Солнечный свет падает на галерею, освещая многочисленные статуи из жидкого металла. Когда мы проходим мимо, Птолемус вращает новообретенной рукой в воздухе, и статуи тоже двигаются. Они обретают другие формы, еще более замысловатые.

– Не тяни, Толли. Если послы приедут раньше нас, папа воткнет наши головы на пики у ворот, – говорю я.

Он смеется – это давняя угроза и старая шутка. Ничего подобного папа не проделывал. Ему доводилось убивать, разумеется, но никогда – с такой жестокостью и так близко от дома. «Не пачкай кровью в собственном саду», – говаривал он.

Мы идем по галерее, держась внешней стороны, потому что оттуда открываются лучшие весенние виды. В эту галерею выходит большинство внутренних помещений; их окна сделаны из полированных зеркальных стекол, а двери распахнуты, чтобы впустить свежий ветерок. В одном из покоев стоят стражи Дома Самосов, и они кивают при нашем приближении, почтительно приветствуя принца и принцессу. Я улыбаюсь, хотя их присутствие меня тревожит.

Стражи надзирают за жестокой операцией – изготовлением Молчаливого камня. Даже Птолемус бледнеет, когда мы проходим мимо. Запах крови, наполняющий воздух резким привкусом железа, ошеломляет нас обоих. В комнате сидят двое Арвенов, прикованные к креслам. Они здесь не по своей воле. Их клан верен Мэйвену, но нам нужен Молчаливый камень, поэтому они здесь. Над ними маячит Рен, наблюдающая за процессом. Запястья у обоих разрезаны, кровь стекает в большие ведерки. Когда Арвены дойдут до предела, Рен исцелит их и стимулирует кровообращение, чтобы начать всё сначала. Тем временем кровь смешают с цементом и сделают из него смертоносные блоки камня, подавляющего способности. Не знаю зачем – но у папы на сей счет, несомненно, свои планы. Возможно, он хочет возвести тюрьму вроде той, что Мэйвен выстроил для Серебряных и новокровок.

Наш самый роскошный парадный зал, весьма уместно названный Закатным, находится на западном склоне. Теоретически, теперь это и тронный зал. По мере того как мы приближаемся к нему, новоиспеченных отцовских придворных становится все больше – толпа густеет с каждым шагом. Большинство – наши кузены, которых возвысила наша декларация независимости. Несколько близких родственников – братья и сестры отца и их дети – требуют титулов принцев и принцесс для себя, но большинство остается просто лордами и леди. Они, как всегда, довольны тем, что можно жить, пользуясь отцовским именем и амбициями.

Яркие цвета выделяются на привычном черно-серебряном фоне – явственный намек на сегодняшнюю встречу. Представители других домов, также открыто восставших против Мэйвена, приехали, чтобы заключить договор с Разломами. Преклонить колени. Дом Айрела будет возражать. Попробует торговаться. Шелка думают, что их секреты способны доставить им корону, но единственная валюта здесь и сейчас – это сила. Единственная разменная монета – мощь. Ступив на нашу территорию, они отказались от того и другого.

Дом Хэйвена тоже прибыл – тени, купающиеся в солнечном свете. Ларисы, ткачи ветра, стоят тесной кучкой. Они уже принесли клятву верности моему отцу, и за ними – мощь воздушного флота. Они захватили большинство авиабаз. Меня, впрочем, больше волнует Дом Хэйвена. Элейн не признается, но она скучает по родным. Некоторые уже присягнули Дому Самоса, но не все, включая ее собственного отца, и она мучается, наблюдая за расколом. По правде говоря, мне кажется, что она не пошла со мной сюда именно поэтому. Элейн нестерпимо видеть разлад в своей семье. Жаль, что ради нее я не могу поставить Хэйвенов на колени.

В утреннем свете Закатный зал тоже выглядит впечатляюще со своим гладким полом из речного камня и с необыкновенным видом на долину. Река, лениво вьющаяся навстречу грозе, напоминает синюю ленту на зеленом шелке.

Союзники еще не прибыли, и у нас с Толли есть время занять места – троны. Он сидит справа от отца, я слева от мамы. Наши троны сделаны из лучшей стали и отполированы до зеркального блеска. Они холодны на ощупь, и я, садясь, сдерживаю дрожь. Тем не менее моя кожа покрывается мурашками, в основном от предвкушения. Я принцесса, Эванжелина из Разломов, отпрыск правящего Дома Самоса. Я думала, что моя судьба – стать чужой королевой, подданной чужой короны. Так – намного лучше. Вот о чем следовало задуматься с самого начала. Я даже сожалею, что потратила столько лет, упражняясь лишь для того, чтобы сделаться чьей-то женой.

Отец входит в зал с толпой советников, склонив голову набок, – он слушает. От природы он немногословен. Мыслями он ни с кем не делится, но слушает хорошо, принимая в расчет все соображения, прежде чем сказать «да» или «нет». Не то что Мэйвен, глупый король, который следует лишь своему сбитому компасу.

За отцом в одиночестве идет мама, как всегда в зеленом, без фрейлин и советников. Гости расступаются, давая ей дорогу. Возможно, оттого, что за ней, ступая в ногу, мягко движется двухсотфунтовая черная пантера. Она отходит в сторону, лишь когда мама садится на трон. Тогда пантера обвивается вокруг моих ног, уткнувшись массивной головой мне в лодыжку. Я знаю, что лучше сидеть неподвижно. Мама контролирует своих животных, но не на все сто. Ее питомцы не раз кусали слуг, хотела она того или нет. Пантера трясет головой, прежде чем вновь вернуться к маме и усесться слева от нее, между нами. Мама кладет руку, блещущую изумрудами, на голову зверя и гладит шелковистый черный мех. Гигантская кошка медленно моргает круглыми желтыми глазами.

Поверх головы пантеры я встречаюсь с мамой взглядом и приподнимаю бровь.

– Эффектный выход.

– Ну, либо пантера, либо питон, – отзывается она.

На ее короне сверкают изумруды, искусно оправленные в серебро. Волосы, идеально гладкие и прямые, спадают густой черной волной.

– Но я не нашла платье, чтобы подходило к змее.

Она указывает на гагатовые складки своего шифонового платья. Сомневаюсь, что причина в этом, но предпочитаю помалкивать. Вскоре мамины махинации станут понятны сами собой. Она умна, но не слишком деликатна. Ее угрозы всегда открыты. В этом отношении отец – отличная пара для нее. Его маневры длятся годами и всегда происходят в тени.

Но пока что он стоит в ярком солнечном свете. Советники отступают, повинуясь движению руки, и отец поднимается на возвышение, чтобы сесть вместе с нами. Внушительное зрелище. Как и Птолемус, он одет в серебряную парчу. Прежние черные одеяния забыты. Я чувствую, что под пышным нарядом у отца доспехи. Хром. Из того же металла – простой венец на лбу. Никаких драгоценностей. Он не видит в них смысла.

– Братья стали, – негромко провозглашает он, глядя на многочисленных Самосов в толпе.

– Короли стали! – отзываются родичи, воздевая кулаки в воздух. Их мощь гудит в моей груди.

В Норте, в тронном зале во Дворце Белого огня, кто-нибудь обязательно выкрикивал имя короля, объявляя о его присутствии. Отец не нуждается в этих бессмысленных церемониях, как и в драгоценных камнях. Все здесь знают, кто он такой. Требовать подтверждения – значит выказывать слабость и неуверенность. Отцу не свойственно ни то ни другое.

– Начнем, – произносит он.

Его пальцы барабанят по подлокотнику трона, и тяжелые железные двери в дальнем конце зала распахиваются.

Послы немногочисленны, но это самые знатные особы, главы своих домов. Лорд Салин Айрел, в отличие от моего отца, как будто надел на себя все фамильные драгоценности; от плеча до плеча у него тянется широкий воротник, вышитый рубинами и сапфирами. Наряд у лорда Айрела тоже красно-синий, полы одеяния ниспадают до щиколоток. Другой человек споткнулся бы, но шелку нечего этого бояться. Он движется с опасным изяществом, и глаза у него неумолимые и мрачные. Он изо всех сил старается не посрамить свою покойную предшественницу – Ару Айрел. Его сопровождающие – тоже шелка, такие же эффектные. Прекрасный Дом. Кожа у них цвета холодной бронзы, волосы – как вороново крыло. Сони с ними нет. При дворе я считала ее подругой – насколько это вообще было возможно. Я не скучаю по ней; наверное, к лучшему, что она не приехала.

Салин прищуривается при виде пантеры, которая мурлычет под маминым прикосновением. «А». Я забыла. Его мать, погибшую леди Айрел, в юности прозвали Пантерой. «Очень тонко, мама».

Появляются полдесятка теней-Хэйвенов, и их лица значительно менее враждебны. Я замечаю в дальнем конце зала и Элейн. Но она остается в полумраке, скрывая боль от всех присутствующих. Жаль, что я не могу посадить ее рядом с собой. Но пусть даже моя семья весьма покладиста в отношении Элейн, этого мне не позволят. Однажды она будет сидеть рядом с Толли. Не со мной.

Лорд Джеральд, отец Элейн, возглавляет делегацию Дома Хэйвена. У него тоже ярко-рыжие волосы и светящаяся кожа. Он выглядит моложе своих лет благодаря природной способности манипулировать светом. Если он узнаёт дочь, то не подает и виду.

– Ваше величество… – Салин Айрел наклоняет голову – ровно настолько, насколько требует вежливость.

Отец не кланяется. Движутся только его глаза, перебегая с одного посла на другого.

– Милорды. Миледи. Добро пожаловать в мое королевство.

– Мы благодарим вас за ваше гостеприимство, – произносит Джеральд.

Я буквально слышу, как отец скрипит зубами. Он ненавидит тратить время зря, а подобный обмен любезностями – уж точно потраченное время.

– Вы проделали долгий путь. Полагаю, для того, чтобы подтвердить свою присягу.

– Мы поклялись поддерживать вас, чтобы свергнуть Мэйвена, – отвечает Салин. – Но не более.

Отец вздыхает.

– Власти Мэйвена более нет в Разломах. И с вашей помощью мы можем добиться того же в других местах.

– С вами в качестве короля. Один диктатор взамен другого.

В толпе раздается бормотание, но мы молчим, пока Салин несет свою чушь.

Мама подается вперед.

– Не следует сравнивать моего супруга с безумным принцем, который незаконно взошел на отцовский трон.

– Я не стану просто стоять и смотреть, как вы примеряете чужую корону, – рычит в ответ Салин.

Мама цокает языком.

– Корону, которую вы не догадались захватить сами? Жаль, что Пантера погибла. По крайней мере, уж она бы об этом подумала.

Она продолжает гладить гигантскую кошку. Та глухо рычит, обнажая клыки.

– Факт остается фактом, милорд, – вмешивается отец. – Мэйвен держится на плаву, и его ресурсы значительно превосходят наши. Особенно теперь, когда он заключил союз с Озерными. Но вместе мы можем ему противостоять. Принимать меры. Подождать, пока от него не отвалится кто-нибудь еще. Или пока Алая гвардия…

– Алая гвардия, – Джеральд сплевывает на наш прекрасный пол, и его лицо окрашивается серым румянцем. – Вы имеете в виду Монфор. Подлинную силу, которая стоит за этими проклятыми террористами. Еще одно королевство.

– Теоретически… – начинает Толли, но Джеральд продолжает:

– Я начинаю думать, что вас волнует не Норта, а только ваш титул и корона. Сохранение собственного куска. И плевать, что нашу страну пожирают куда более крупные звери, – огрызается Джеральд.

Элейн, стоя в толпе, вздрагивает и закрывает глаза. Никто не смеет говорить с моим отцом таким тоном.

Пантера снова рычит, откликаясь на растущий мамин гнев. Отец вновь откидывается на спинку трона, наблюдая за тем, как открытая угроза наполняет Закатный зал.

После долгой тревожной паузы Джеральд опускается на одно колено.

– Мои извинения, ваше величество. Я неверно выразился. Я не то имел в виду…

Он замолкает под внимательным взглядом короля, и слова замирают на его мясистых губах.

– Алая гвардия никогда не найдет здесь опоры. Неважно, кто их поддерживает, – решительно заявляет отец. – Красные – ниже нас. Это чистая биология. Сама природа дает понять, что мы их прирожденные господа. Иначе с какой стати мы Серебряные? Для чего мы – боги, если не для того, чтобы управлять ими?

Мои родственники поддерживают его.

– Короли стали! – вновь разносится по залу.

– Если новокровки желают соединить свою судьбу с насекомыми, пусть. Если они хотят отказаться от нашего образа жизни, пусть. Но если они бросят вызов нам – и природе, – убейте их.

Крики усиливаются – к нашему клану присоединяется Дом Лариса. Даже некоторые послы хлопают в ладоши и кивают. Сомневаюсь, что они когда-либо слышали от Воло Самоса такую пространную речь – он приберегает голос и слова лишь для самых важных минут. И сейчас уж точно такая минута.

Только Салин сохраняет спокойствие. Его темные глаза, подведенные черной тушью, резко выделяются на лице.

– И поэтому ваша дочь отпустила террористку? Почему она ради нее убила четырех Серебряных из знатного Дома?

– Четырех Арвенов, которые принесли присягу Мэйвену, – мой голос звучит резко, как щелчок кнута.

Лорд Айрел переводит взгляд на меня, и я, пылая внутренним огнем, готова подняться с места. Это мои первые слова как принцессы, первые слова, произнесенные заново обретенным голосом.

– Четырех солдат, которые задушили бы вашу природу по приказу проклятого короля. Вы оплакиваете их, милорд?

Салин с отвращением хмурится.

– Я сожалею о потере ценного заложника, только и всего. И да, я сомневаюсь в разумности вашего решения, принцесса.

«Еще капля издевки в твоем голосе, и я отрежу тебе язык».

– Решение было моим, – спокойно отвечает отец. – Как вы и сказали, юная Бэрроу была ценным заложником. Мы забрали ее у Мэйвена.

«И выпустили на площадь, как вырвавшегося из клетки зверя». Интересно, скольких солдат Мэйвена она убила в тот день. Достаточно, по крайней мере, чтобы план отца не сорвался. Чтобы прикрыть наше собственное бегство.

– А теперь она неизвестно где! – настойчиво говорит Салин.

Он постепенно утрачивает самообладание.

Отец не выказывает никаких признаков интереса. Он констатирует факт.

– Она, разумеется, в Пьемонте. И, уверяю вас, Бэрроу причинила бы гораздо больше вреда под властью Мэйвена. Наша задача – уничтожить его, а не заниматься радикалами, которые и так обречены на провал.

Салин бледнеет.

– Провал? Да они удерживают Корвиум. Они контролируют значительную часть Пьемонта, используя Серебряного принца как марионетку. Если это, по-вашему, провал…

– Они пытаются уравнять силы, которые по сути своей не равны, – холодно отзывается моя мать, и в ее словах звучит истина. – Стремиться к невозможному балансу – это глупо. И закончится кровопролитием. Рано или поздно закончится. Пьемонт восстанет. Норта опрокинет Красных дьяволов. Мир продолжит вращаться.

Мамин голос как будто прекращает все споры. Как и отец, она откидывается на спинку трона, вполне довольная собой. В кои-то веки не слышно привычного шипения змей. При ней только черная пантера, которая мурлычет под маминой рукой.

Отец продолжает, желая нанести решающий удар:

– Наша цель – Мэйвен. Озерный край. Если разделить короля и его нового союзника, он окажется уязвим. Предельно уязвим. Вы поддержите нас в наших стремлениях вывести яд из жил государства?

Салин и Джеральд медленно переглядываются через пустое пространство, которое разделяет их. Мои жилы наполняет адреналин. Они склонят колени. Должны.

– Вы поддержите Дом Самоса, Дом Лариса, Дом Леролана…

Чей-то голос прерывает его. Женский голос. Он звучит эхом – из ниоткуда.

– Вы говорите за меня?

Джеральд стремительно разворачивается. Все в зале ахают, в том числе я, когда между Айрелом и Хэйвеном прямо из воздуха возникает третий посол. Женщина. Ее Дом появляется у нее за спиной – человек десять в красно-оранжевых одеяниях, цвета закатного солнца. Цвета взрыва.

Мама вздрагивает. Впервые за много лет она по-настоящему удивлена. Адреналин у меня в крови превращается в лед.

Глава Дома Леролана дерзко делает шаг вперед. Вид у нее суровый. Седые волосы собраны в аккуратный пучок, глаза пылают, как расплавленная бронза. Эта пожилая женщина не знает, что такое страх.

– Я не стану поддерживать короля из рода Самоса, пока жив наследник Калоров.

– Мне не померещилось, что я почуяла дым, – бормочет мама, снова кладя руку на голову пантеры. Та немедленно напрягается и встает, выпустив когти.

Женщина лишь жмет плечами и улыбается.

– Ну, Ларенция, теперь ты меня видишь.

Ее пальцы отбивают легкую дробь на бедре. Я внимательно слежу за ними. Она – истребитель, способный уничтожить что угодно одним прикосновением. Если она подойдет достаточно близко, то может взорвать сердце в моей груди или мозг в черепе.

– Я королева…

– И я тоже, – говорит Анабель Леролан и улыбается еще шире.

На ней красивый наряд, но ни драгоценных камней, ни короны нет. Никакого металла. Я стискиваю кулак.

– И мы не отречемся от моего внука. Трон Норты принадлежит Тиберию Седьмому. Наш венец – огненный, а не стальной.

Ярость отца подобна грозе. Он встает с трона, сжав кулак. Металлические балки зала гнутся и стонут от мощи его гнева.

– Мы договорились, Анабель! – рычит он. – Бэрроу в обмен на вашу поддержку.

Она лишь моргает.

Даже издалека я слышу, как мой брат шипит:

– Вы забыли, каким образом Гвардии удалось взять Корвиум? Вы не видели, как ваш внук сражался со своими сородичами в Археоне? Разве королевство может теперь пойти за ним?

Анабель и бровью не ведет. Ее морщинистое лицо остается спокойным, открытым и терпеливым. Добродушная пожилая женщина с виду – но ярость исходит от нее волнами. Она ждет, когда брат продолжит, но он молчит, и Анабель склоняет голову набок.

– Спасибо, принц Птолемус, по крайней мере, за то, что вы не стали повторять возмутительную ложь насчет убийства моего сына и изгнания внука. То и другое – дело рук Элары Мерандус, то и другое разошлось по королевству в виде отвратительной, невиданной доселе клеветы. Да, Тиберий совершил много ужасных поступков, чтобы выжить. Но все это было, чтобы выжить. После того как мы отвернулись от него, после того как родной брат, полный яда, пытался убить Тиберия на арене, точно преступника. Корона – меньшее, что мы можем предложить ему в качестве извинения.

За спиной у нее неподвижно стоят Айрелы и Хэйвены. В зале повисает напряжение. Все это чувствуют. Мы Серебряные, рожденные для силы и власти. Все мы обучены драться и убивать. Мы слышим тиканье часов в каждом сердце. Обратный отсчет – а потом бойня. Я смотрю на Элейн, и она ловит мой взгляд. Ее губы стянуты в мрачную линию.

– Разломы мои, – рычит отец, совсем как мамина пантера. Его голос отзывается в моих костях, и я вновь превращаюсь в ребенка.

На старую королеву это не оказывает такого эффекта. Анабель лишь слегка наклоняет голову набок. Солнечный свет озаряет стальные пряди прямых волос, собранных в узел на затылке.

– Тогда храни их, – отвечает она, пожав плечами. – Как ты и сказал, мы договорились.

И всё. Смятение, которое грозило захлестнуть зал, рассеивается. Несколько человек, в том числе лорд Джеральд, облегченно выдыхают.

Анабель широко разводит руки.

– Ты – король Разломов. Надеюсь, впереди у тебя – долгое благополучное правление. Но мой внук – законный владыка Норты. И ему понадобятся все возможные союзники, чтобы вернуть свое королевство.

Даже отец не предвидел такого поворота. Анабель Леролан много лет не бывала при дворе – она предпочитала оставаться в Дельфи, в своих фамильных владениях. Она презирала Элару Мерандус и не желала находиться рядом с ней – ну или боялась ее. Я подозреваю, что теперь, когда королевы-шепота не стало, может появиться королева-истребитель.

Я приказываю себе не паниковать. Отец ошеломлен, но это еще не поражение. У нас остались Разломы. Наш дом. Наши короны. Прошло всего несколько недель, но я не желаю уступать то, к чему мы стремились. То, чего я заслуживаю.

– Мне интересно, как вы намерены восстановить в правах короля, который не желает трона, – задумчиво говорит отец, смыкая пальцы шпилем и глядя на Анабель поверх них. – Ваш внук в Пьемонте…

– Мой внук против собственной воли помогает Алой гвардии, которая, в свою очередь, находится под управлением Свободной республики Монфор. Вы убедитесь, что ее лидер, который называет себя премьером, весьма разумный человек, – добавляет та таким тоном, словно беседует о погоде.

У меня в животе все скручивается, и я ощущаю легкую дурноту. Что-то в моей душе, какой-то глубинный инстинкт, приказывает убить Анабель, прежде чем она успеет продолжить.

Отец поднимает бровь.

– Вы общаетесь с ним?

Королева Дома Леролана натянуто улыбается.

– Скорее, торгуюсь. Но в последнее время я чаще беседую с внуком. Он талантливый юноша, весьма одаренный в механике. Он связался со мной от отчаяния, прося лишь одного. И с вашей помощью я выполнила его просьбу.

«Мэра».

Отец прищуривается.

– То есть ему известны ваши планы?

– Он о них узнает.

– А Монфор?

– Готов заключить союз с королем. Республика поддержит войну за возвращение на трон Тиберия Седьмого.

– Как они это сделали в Пьемонте?

Неужели больше никто не укажет Анабель на ее глупость?

– Принц Бракен пляшет под их дудку. Его полностью контролируют. В донесениях говорится, что детей принца держат в заложниках. Вы добровольно позволите и своему внуку стать их марионеткой?

Я пришла сюда, желая увидеть, как другие преклонят перед нами колени. И я продолжаю сидеть, но под взглядом улыбающейся Анабель чувствую себя голой.

– Как красноречиво выразилась твоя мать, они пытаются выровнять то, что не равно от природы. Это невозможно. Серебряную кровь нельзя победить.

Даже пантера молчит и, моргая, наблюдает за нашей перестрелкой. Она медленно подергивает хвостом. Я сосредотачиваюсь на ее шерсти, черной, как ночное небо. Бездна, вроде той, к которой мы устремляемся. Мое сердце отбивает сумасшедший ритм и гонит по телу одновременно адреналин и страх. Не знаю, в какую сторону повернет отец. Не знаю, что будет. От этого по мне ползут мурашки.

– Конечно, – добавляет Анабель, – королевство Норты и королевство Разломов станут союзниками. А еще их свяжет брак.

Подо мной как будто качнулся пол. Нужно очень много воли и гордости, чтобы усидеть на холодном и суровом троне. «Ты – сталь, – говорю я себе. – Сталь не ломается и не гнется». Но я уже чувствую, как кланяюсь, уступая желанию отца. Он в мгновение ока продаст меня, если это поможет ему сохранить корону. Королевство Разломов, королевство Норты… Воло Самос ухватит всё, до чего сумеет дотянуться. Если трон Норты недостижим, он пойдет на что угодно ради Разломов. Даже если придется нарушить слово. Еще раз выставить меня на торг. Я вздрагиваю. Я думала, это всё в прошлом. Теперь я принцесса, а мой отец – король. Больше не нужно ни за кого выходить замуж ради короны. Корона – в моей крови, во мне.

«Неправда. Ты по-прежнему нуждаешься в отце. В его имени. Ты не принадлежишь себе».

Кровь грохочет в ушах, ревет, как ураган. Я не в силах взглянуть на Элейн. Я обещала ей. Она вышла за моего брата, чтобы мы, все трое, никогда не разлучались. Она выполнила свою часть договора, и что теперь? Меня отправят в Археон. Она останется здесь с Толли, в качестве его жены, и в один прекрасный день станет королевой. Мне хочется кричать. Разломать проклятый трон под собой на куски и искромсать всех присутствующих в зале. В том числе себя. Я не могу. Не могу так жить.

Несколько недель непривычной свободы – почти свободы… Я не отрекусь от нее. Не стану жить, повинуясь чужим амбициям.

Я дышу носом, стараясь держать гнев под контролем. У меня нет богов, но я молюсь.

«Откажись. Откажись. Откажись. Пожалуйста, папа, откажись».

Никто на меня не смотрит – и то хорошо. Никто не видит, как я медленно схожу с ума. Все глядят лишь на моего отца и ждут его решения. Я пытаюсь отстраниться. Сложить свою боль в коробку и убрать ее подальше. На тренировках и в бою это несложно. А сейчас – почти нереально.

«Конечно, – голос в моей голове грустно смеется. – При любом раскладе твоя дорога всегда вела к трону Норты». Я была создана, чтобы выйти за принца Калора. Телом и душой. Сотворена. Как строят замок или гробницу. Моя жизнь никогда не принадлежала мне и не будет принадлежать.

Слова отца вгоняют гвозди в мое сердце. За каждым из них следует взрыв кровавой тоски.

– За королевство Норты. И королевство Разломов.

24. Кэмерон

Морри понадобилось больше времени, чем другим заложникам.

Некоторые поверили сразу же. Другие держались несколько дней, упрямо цепляясь за вранье, которым их пичкали. «Алая гвардия – скопище террористов, Алая гвардия – зло. Алая гвардия сделает вашу жизнь еще хуже. Король Мэйвен освободил вас от войны и освободит от других забот». Извращенная полуправда-полуложь, ставшая орудием пропаганды. Я понимаю, отчего эти ребята – и столько других людей – купились. Мэйвен воспользовался наивностью Красных, которые не знали, что такое быть жертвой манипуляции. Они видели перед собой Серебряного, который, в отличие от своих предков, выслушивал людей, веками живших в пренебрежении. Он воплощал надежду, за которую так хочется уцепиться.

Бойцов Алой гвардии не назовешь идеальными героями. Они, мягко говоря, не без изъяна, они отвечают на угнетение жестокостью. Ребята из легиона «Кинжал» по-прежнему смотрят на них с опаской. Это просто подростки, которых из одних окопов перебросили в другие. Разумеется, они держат ухо востро.

Морри по-прежнему полон дурных предчувствий. Из-за меня, из-за моей способности. Мэйвен объявил, что Гвардия убивает таких, как я. И, как бы ни старался мой брат, он не может выкинуть из головы эту мысль.

Пора завтракать. Когда мы принимаемся за горячую овсянку, я готовлюсь к обычным вопросам. Нам нравится есть на траве, под открытым небом. Перед нами тянется тренировочное поле. После пятнадцати лет в трущобах каждый порыв свежего ветра кажется чудом. Я сижу, скрестив ноги. Мой темно-зеленый комбинезон стал мягким от носки и бесчисленных стирок.

– Почему ты не уйдешь? – спрашивает Морри, сразу приступая к делу. Он трижды помешивает кашу по часовой стрелке. – Ты не приносила присягу Алой гвардии. У тебя нет никаких причин здесь оставаться.

– Зачем ты это делаешь? – я постукиваю по его ложке своей. Глупый вопрос, попытка оттянуть неизбежное. У меня нет для Морри хорошего ответа, и мне неприятно, что брат заставляет меня задумываться.

Он жмет узкими плечами.

– Я люблю порядок, – бормочет он. – Дома… ну, там, конечно, нам жилось ужасно, но… – он снова принимается мешать кашу, скребя металлом о металл. – Ты же помнишь режим, свистки…

– Да, – они мне до сих пор снятся. – Неужели ты по ним скучаешь?

Морри фыркает.

– Нет, конечно. Просто… не знаю, что будет дальше. Я не понимаю такой жизни. Это… как-то жутко.

Я зачерпываю ложкой кашу. Густую и вкусную. Морри отдал мне свою порцию сахара, и все неприятные ощущения тонут в сладости.

– Наверное, все так себя чувствуют. Наверное, поэтому я и осталась.

Морри поворачивается ко мне, прищурившись от яркого утреннего солнца. Оно освещает лицо брата; видно, как он сильно изменился. От регулярного питания Морри поправился. И чистый воздух ему явно на пользу. Я давно не слышала резкого кашля, который раньше сопровождал каждую его фразу.

Одно, впрочем, не изменилось. Никуда не делась татуировка – такая же, как моя. Черный рисунок, словно клеймо, вокруг шеи. Буквы и цифры у нас почти одинаковые.

НГ-АРСМ-188908 – у него. А у меня – НГ-АРСМ-188907. Я появилась на свет первой. Моя шея чешется при воспоминании о том дне, когда нас клеймили, навечно привязав к предуготовленному труду.

– Я не знаю, куда идти, – признаюсь я впервые, хотя думала об этом с того самого дня, когда сбежала из Корроса. – Домой мы вернуться не можем.

– Да, наверное, – соглашается Морри. – Но что нам делать здесь? Ты останешься и позволишь этим людям…

– Я уже говорила тебе – они не собираются убивать новокровок. Мэйвен солгал…

– Я имею в виду другое. Пускай Алая гвардия тебя не убьет, но из-за нее ты по-прежнему в опасности. Когда мы не вместе, ты всё время учишься сражаться и убивать. А в Корвиуме я видел… когда ты нас вывела…

«Не напоминай». Я и так прекрасно всё помню, не нуждаясь в описаниях того, как я убила двоих Серебряных. Быстрее, чем когда-либо раньше. Кровь хлынула у них из глаз и изо рта, внутренности умирали орган за органом, по мере того как молчание разрушало их изнутри. Я чувствовала это тогда и чувствую до сих пор. Ощущение чужой смерти пульсирует в моем теле.

– Я знаю, что ты нужна здесь. – Морри ставит миску и берет меня за руку. На фабрике я привыкла цепляться за него. Теперь наши роли переменились. – Но я не хочу, чтобы тебя превратили в оружие. Ты моя сестра, Кэмерон. Ты сделала все возможное, чтобы спасти меня. Не отказывайся от помощи сама.

Я фыркаю и ложусь на мягкую траву, оставив миску с кашей.

Морри обращает взгляд на горизонт. Он машет смуглой рукой, указывая на поля.

– Блин, здесь так зелено. Думаешь, весь мир такой?

– Не знаю.

– Можем выяснить.

Голос брата звучит так тихо, что я притворяюсь, будто не слышу. Мы погружаемся в уютное молчание. Я наблюдаю, как весенний ветер гонит облака по небу. Морри ест, и его движения быстры и точны.

– Или давай вернемся домой. Мама и папа…

– Невозможно.

Я сосредотачиваюсь на синеве над головой. Мы никогда не видели такого неба в адской дыре, в которой родились.

– Ты спасла меня.

– И мы чуть не погибли. Шансов было больше – но мы чуть не погибли, – я медленно выдыхаю. – Прямо сейчас мы ничем им не поможем. Наверное, когда-нибудь… но всё, что нам пока остается – это надеяться.

На его лице я вижу печаль. Однако Морри кивает.

– А еще выжить. И не измениться. Ты слышишь, Кэм?

Он хватает меня за руку.

– Только не меняйся.

Он прав. Пусть даже я зла, пусть испытываю огромную ненависть ко всему, что угрожает моей семье, но стоит ли питать этот гнев?

Я наконец заставляю себя спросить:

– Ну и что мне делать?

– Я не знаю, что такое иметь способность. У тебя есть друзья, которые знают. – глаза Морри поблескивают, когда он делает паузу для пущего эффекта. – У тебя ведь есть друзья, так?

Он ухмыляется поверх края миски. За это я шлепаю его по руке.

Мои мысли уносятся к Фарли, но она еще в больнице, оправляется после родов – и у нее нет способности. Она не знает, что такое быть настолько смертоносной, владеть чем-то настолько опасным.

– Мне страшно, Морри. Когда обычный человек закатывает истерику, он просто орет и плачет. А при моей способности… – Я протягиваю руку к небу и шевелю пальцами на фоне облаков. – Меня это пугает.

– Может, оно и к лучшему.

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь, как на фабрике использовали детей? Как велели им чинить большие шестеренки и провода в самой глубине? – Морри округляет свои темные глаза. Он очень хочет, чтобы до меня дошло.

Я помню. Скрежет железа по железу, скрип и непрерывное движение механизмов в бесконечных залах. Я буквально чую запах машинного масла, чувствую в своих руках гаечный ключ. Как мы с Морри радовались, когда подросли и перестали работать «пауками» – так надзиратели называли младших ребят. Достаточно щуплых, чтобы пролезть туда, куда не доберутся взрослые рабочие. Таких маленьких, что они просто не понимали, как это опасно.

– Страх – неплохая вещь, Кэм, – продолжает Морри. – Страх не позволяет забыть. Твой страх и уважение к этой смертоносной штуке у тебя внутри – тоже своего рода способность.

Моя овсянка уже остыла, но я заставляю себя отправить кашу с ложки в рот, чтобы не отвечать. Сахара слишком много, и каша прилипает к зубам.

– У тебя волосы совсем растрепались, – негромко говорит Морри и принимается еще за одно привычное дело. Родители уходили на работу раньше нас, и мы сами помогали друг другу собираться на рассвете. Он уже давно научился приводить мои вьющиеся черные волосы в порядок, и теперь распутывает их в мгновение ока. Приятно, что Морри снова рядом; меня захлестывают эмоции, пока он заплетает две косы.

Он не подталкивает меня к решению, но нашего разговора достаточно, чтобы вопросы, которые и так не давали мне покоя, поднялись на поверхность. Кем я хочу быть? И какой выбор должна сделать?

Вдалеке, на краю поля, виднеются две знакомые фигуры. Одна высокая, другая низенькая, и обе рысцой направляются к границе базы. Они проделывают это каждый день, и большинство привыкли к их тренировкам. Хотя у Кэла ноги гораздо длиннее, Мэра не отстает. Когда они приближаются, я вижу улыбку на ее лице. Я многого не понимаю в девочке-молнии, в том числе – отчего она улыбается во время пробежки.

– Спасибо, Морри, – говорю я и поднимаюсь на ноги, когда он заканчивает заплетать мне косы.

Брат остается сидеть. Он прослеживает мой взгляд и смотрит на приближающуюся Мэру. При виде ее он не напрягается, а при виде Кэла – да. Морри быстро начинает возиться с мисками, опустив голову, чтобы скрыть угрюмую ухмылку. Никто из нас не питает любви к принцу Норты.

Мэра вздергивает подбородок на бегу, приветствуя нас обоих.

Принц явно досадует, когда она замедляет шаг и подходит к нам с Морри. Он кивает нам, пытаясь поздороваться вежливо.

– Доброе утро, – говорит Мэра, переступая с ноги на ногу и переводя дух.

Цвет лица у нее заметно улучшился, смуглая кожа вновь обрела теплый золотистый оттенок.

– Кэмерон, Морри, – продолжает она, и ее взгляд перебегает между нами с кошачьей быстротой. Мозг Мэры не перестает работать, она вечно что-то подозревает. Впрочем, после того, что она пережила, не стоит ожидать чего-то другого.

Очевидно, Мэра ощущает мои колебания, поскольку стоит на месте и ждет, когда я что-нибудь скажу. Я робею, но Морри слегка касается моей ноги. «Давай, – приказываю я себе. – Может, она даже поймет».

– Ты не против со мной пройтись?

До плена Мэра бы фыркнула, велела мне тренироваться, отмахнулась от меня, как он надоедливой мухи. Мы едва выносили друг друга. Теперь она кивает. И коротким жестом отстраняет Кэла – как умеет только она.

Тюрьма изменила ее, как и всех нас.

– Конечно, Кэмерон.

Такое ощущение, что я говорю несколько часов, выплескивая все, что копилось внутри. Страх, гнев, тошнота – я ощущаю их каждый раз, когда думаю о том, на что способна и что уже успела сделать. Раньше это восхищало меня. Сила давала мне ощущение неуязвимости и несокрушимости – а теперь я стыжусь. Как будто я сама пырнула себя в живот и выпустила кишки. Я избегаю взгляда Мэры и смотрю под ноги, пока мы шагаем по тренировочному полю. По мере того как продолжается наша прогулка, солдат на нем становится всё больше. Новокровки и Красные проделывают обычные утренние упражнения. В одинаковых зеленых комбинезонах, которые привозят из Монфора, трудно отличить одних от других. Все мы выглядим одинаково и составляем единое целое.

– Я хочу защитить брата. Он говорит, что нам надо уйти…

Мой голос слабеет и обрывается. Слов больше нет.

В ответе Мэры звучит сила.

– Моя сестра твердит то же самое. Каждый день. Она хочет принять предложение Дэвидсона. Переселиться. Пусть сражаются другие.

Ее глаза темнеют от внутренней энергии. Они рассматривают поле, полное зеленых комбинезонов. Мэра наблюдает за окружающим машинально, не сознавая этого – она прикидывает риски и угрозы.

– Она сказала, что мы уже достаточно жертвовали.

– И что ты будешь делать?

– Я не могу уехать, – задумчиво отвечает она, прикусив губу. – Мой гнев слишком силен. Если я не найду способ избавиться от него, он, боюсь, отравит мне остаток жизни. Но, наверное, ты хотела услышать другое…

Кто угодно на ее месте набросился бы на меня с упреками. Кэл, Фарли. Сама Мэра, какой она была полгода назад. Но теперь она говорит гораздо мягче.

– Если я буду продолжать, способность поглотит меня без остатка, – признаю я. – Использовать свои умения, чтобы убивать… да я стану чудовищем.

«Чудовищем». Мэра вздрагивает, услышав это, и задумывается. У Мэры Бэрроу хватает собственных страхов. Она отводит взгляд и рассеянно теребит прядь волос, которые вьются от пота и влажности.

– Чудовищ нетрудно создавать, особенно из людей вроде нас, – бормочет она и тут же приходит в себя. – Ты не сражалась в Археоне. Или я тебя не видела.

– Нет. Я полетела туда, чтобы…

«Следить за тобой». Казалось, это была отличная идея. Но теперь, когда я знаю, что она пережила, мне становится очень стыдно.

Мэра не настаивает.

– Это придумал Килорн, еще в Трайале, – поясняю я. – Он здорово сдружил новокровок и Красных. И он знал, что я хочу сделать передышку. Поэтому я и полетела в Археон – но не для того, чтобы сражаться, не для того, чтобы убивать, разве что при крайней необходимости.

– И ты намерена так и продолжать.

Это не вопрос.

Я медленно киваю. Сама не знаю, отчего смущаюсь.

– Я думаю, так будет лучше. Защищать, а не разрушать.

Я сжимаю и разжимаю пальцы. Молчание разливается под кожей. Мне нравится иметь способность, но я ненавижу то, что она делает.

Мэра смотрит на меня с усмешкой.

– Я не твой командир. Я не вправе диктовать тебе, что делать и как сражаться. Но по-моему, это хорошая идея. А если кто-нибудь попытается тебя отговорить, отправь их ко мне.

Я улыбаюсь. Такое ощущение, что с меня спало бремя.

– Спасибо.

– И кстати. Прости, – добавляет она, подходя ближе. – Ты здесь по моей вине. Теперь я понимаю, что совершила ошибку, когда вынудила тебя присоединиться к нам. Я сожалею.

– Ты права. Это была ошибка. Но в конце концов я согласилась.

– Морри… – она вздыхает. – Хорошо, что ты его нашла.

Улыбка не сходит с лица Мэры, но заметно меркнет.

Впереди, на пологом склоне, ждет Морри. Силуэт брата отчетливо виднеется на фоне зданий у него за спиной. Кэла нет. Хорошо.

Пусть даже он провел с нами много месяцев, Кэл неловко себя чувствует без цели. Когда ему не нужно обдумывать очередную стратегию, он с трудом ведет разговор и всегда готов сорваться. Отчасти мне до сих пор кажется, что он считает нас всех пешками. Картами, которые можно вытаскивать из колоды и бросать, как потребуется. «Но он любит Мэру, – напоминаю я себе. – Он любит девушку с красной кровью».

Это чего-то да стоит.

Прежде чем мы успеваем подойти к Морри, в моем горле всплывает еще один пузырек страха.

– Я подвожу вас? Новокровок, я имею в виду.

Моя способность – тихая смерть. Я – оружие, нравится мне это или нет. Меня можно использовать. Я очень полезна. Наверное, взять и уйти – это эгоизм?

Такое ощущение, что Мэра и сама много раз задавала себе тот же вопрос. Но ее ответ предназначен для меня, и только для меня.

– Ты еще здесь. И у нас будет на одно чудовище меньше. На один призрак.

25. Мэра

Пусть даже жизнь в Ущелье была полна усталости и разочарований, ей по-прежнему отведен уголок в моем сердце. В кои-то веки я отчетливей помню хорошее, чем плохое. Дни, когда мы возвращались с живыми новокровками, вырванными из лап палачей. Казалось, это прогресс. Каждое лицо служило доказательством, что я не одинока – и что я умею не только убивать людей, но и спасать. Иногда казалось, что это легко. И правильно. С тех самых пор я мечтаю об этом ощущении.

На пьемонтской базе есть свои места для тренировок, в помещении и на улице. Одни оборудованы для Серебряных, другие для Красных солдат, которым надо учиться воевать. Полковник и его люди – теперь их тысячи, и число с каждым днем растет – предпочитают стрельбище. Новокровки типа Ады – те, чьи способности менее разрушительны – тренируются там же, доводя до совершенства свои боевые навыки. Килорн прибивается то к ним, то к новокровкам, которые тренируются в помещениях, предназначенных для Серебряных. Он не принадлежит ни к какой группе, но его присутствие многих успокаивает. Этот рыбацкий парнишка – нечто прямо противоположное опасности, а кроме того – знакомое лицо. И он не боится новокровок, в отличие от многих Красных солдат. Нет, Килорн уже достаточно повидал, чтобы никогда больше нас не бояться.

Теперь он сопровождает меня – мы вместе обходим здание размером с самолетный ангар. Но взлетной полосы тут нет.

– Спортзал для Серебряных, – поясняет Килорн. – Там всякие штуки. Тяжести, полоса препятствий, арена…

– Я поняла.

Я училась владеть своими способностями в похожем месте, окруженная злобно скалящимися Серебряными, которые убили бы меня, если бы увидели хоть каплю моей крови. По крайней мере, больше не приходится об этом беспокоиться.

– Пожалуй, мне не стоит тренироваться там, где есть крыша и лампочки.

Килорн хрюкает.

– Да уж.

Дверь спортзала распахивается, и оттуда выходит человек с полотенцем на шее. Кэл вытирает пот с лица, от напряжения залитого серебряным румянцем. Очевидно, он работал со штангой.

Он прищуривается и ускоряет шаг. Все еще тяжело дыша, принц протягивает руку. Килорн, ухмыльнувшись, пожимает ее.

– Привет, – говорит Кэл, кивая. – Показываешь ей базу?

Я открываю рот, но Килорн перебивает меня:

– Нет, она хочет сегодня потренироваться вместе с остальными.

Я подавляю желание двинуть ему локтем в живот.

– Что?

Кэл темнеет и тяжело вздыхает.

– Я думал, ты не торопишься.

Килорн застал меня врасплох, но он прав. Я больше не могу бездельничать и чувствовать себя бесполезной. И мне беспокойно, потому что гнев так и кипит в моем теле. Я не Кэмерон. Я недостаточно сильна, чтобы отойти в сторонку. Даже лампочки начинают искриться, когда я вхожу в комнату. Надо открыть клапан, пока не рвануло.

– Прошло уже несколько дней. Я подумала, что готова.

Я упираюсь руками в бедра, готовясь к неизбежным возражениям. Кэл бессознательно принимает классическую позу «я спорю с Мэрой». Руки скрещены на груди, лоб нахмурен, ноги прочно стоят на земле. Солнце у меня за спиной, и ему приходится щуриться; после тренировки от Кэла сильно пахнет потом.

Килорн, подлый трус, отступает на несколько шагов.

– Увидимся, когда закончите скандалить.

Он одаряет нас мерзкой улыбкой через плечо и удирает, предоставив мне защищаться в одиночку.

– Минуту, – говорю я вдогонку.

Килорн лишь машет и исчезает за углом спортзала.

– Уж он всегда поддержит, – замечаю я и поспешно добавляю: – Впрочем, я не нуждаюсь в поддержке, потому что это мое решение, и речь всего лишь о тренировке. Ничего страшного не случится.

– Да, наполовину я беспокоюсь за тех, кто окажется в зоне поражения. А другая половина… – Кэл берет меня за руку и притягивает к себе. Я морщу нос и упираюсь пятками. Впрочем, толку от этого мало. Я так и еду к нему по асфальту.

– Ты весь потный.

Он ухмыляется, обвив меня рукой. Никуда не денешься.

– Ага.

Запах не то чтобы неприятный. Даже удивительно.

– То есть ты не будешь со мной ругаться?

– Ты сама сказала. Твое решение.

– Отлично. Я не в настроении ссориться дважды за утро.

Он слегка отстраняет меня, чтобы заглянуть мне в лицо. Большими пальцами Кэл обводит мой подбородок.

– Гиза?

– Гиза, – подтверждаю я, убирая за ухо прядь волос.

В отсутствие Молчаливого камня мое здоровье заметно улучшилось – ногти и волосы снова начали нормально расти. Хотя кончики остались седыми. С этим уже ничего не поделаешь.

– Она вечно твердит о переселении. Хочет уехать в Монфор. Оставить всё в прошлом.

– И ты велела ей уезжать?

Я густо краснею.

– Это просто вырвалось! Иногда я… говорю не подумав.

Кэл смеется.

– Быть того не может!

– Мама, разумеется, встала на ее сторону, а папа, разумеется, вообще не занял ничьей стороны и попытался всех помирить. Как будто… – у меня обрывается дыхание. – Как будто ничего не изменилось. Как будто мы на кухне в Подпорах. Наверное, зря я так расстроилась. Если рассматривать ситуацию в целом.

Смутившись, я заставляю себя взглянуть на Кэла. Очень стыдно жаловаться ему на родных. Но он сам спросил. И я не удержалась.

Он изучает меня, как ландшафт поля боя.

– Не бери в голову, – говорю я. – Это пустяки.

Его хватка усиливается, прежде чем я успеваю отодвинуться. Он понимает, что я пытаюсь сбежать.

– Вообще-то я думал обо всех солдатах, с которыми тренировался. Особенно на фронте. Я видел тех, кто возвращался из боя невредимым, но чего-то все-таки недоставало. Они не могли спать, не могли есть. Иногда они просто соскальзывали в прошлое – воспоминание о битве враз оживало из-за какого-нибудь звука или запаха…

Сглотнув, я обхватываю дрожащими пальцами запястье. Если стиснуть их посильнее, будет похоже на кандалы. Мне становится нехорошо.

– Да, знакомо.

– Знаешь, что помогает?

Конечно нет, иначе я бы это сделала. Я качаю головой.

– Нормальная жизнь. Распорядок дня. Разговоры. Я знаю, ты не очень любишь разговаривать, – добавляет Кэл, подмигнув. – Но твои родные просто хотят, чтобы ты жила спокойно. Они так мучились, пока… тебя не было.

Он еще не нашел подходящее слово для того, что случилось со мной. «Плен» или «заточение» не передают всех смыслов.

– Теперь, когда ты вернулась, они делают то, что сделал бы на их месте каждый. Оберегают тебя. Не девочку-молнию, не Мэриэну Титанос. Тебя. Мэру Бэрроу. Которую они знают и помнят. Вот и все.

– Да, – отвечаю я, медленно кивнув. – Спасибо.

– Кстати, насчет разговора.

– Да ладно. Прямо сейчас?

Он расплывается в улыбке и смеется. Я чувствую, как напрягаются у него мускулы на животе.

– Ладно. Потом. После тренировки.

– Иди в душ.

– Шутишь? Я от тебя не отстану. Хочешь тренироваться? Значит, будешь тренироваться как положено.

Он тычет меня в спину, заставив качнуться вперед.

– Пошли.

И неумолимый принц пускается рысцой. Мы минуем беговую дорожку, уличную полосу препятствий, просторное поле с коротко подстриженной травой, а еще – несколько площадок для спарринга и стрельбище длиной в четверть мили. Некоторые новокровки преодолевают препятствия и бегают по дорожке, кое-кто тренируется в одиночку на поле. Никого из них я не знаю, но способности, которые я вижу, знакомы мне. Новокровка типа нимфа поднимает в воздух прозрачные столбы воды, а затем обрушивает их на землю, превращая ее в жидкую грязь. Женщина-телепорт с легкостью справляется с препятствиями. Она то появляется, то исчезает, смеясь над остальными, которым приходится труднее. Каждый раз, когда она прыгает, я вспоминаю Шейда, и у меня все скручивается в животе.

Тревожней всего площадки для спарринга. Я ни с кем не дралась ради тренировки, из спортивного интереса – только с Эванжелиной давным-давно. И я не стремлюсь повторить этот опыт. Но, несомненно, придется.

Голос Кэла успокаивает меня, привлекая мое внимание к насущным задачам.

– Завтра поработаешь с тяжестями, а сегодня займемся целями и теорией.

Слово «цель» я понимаю.

– Теория?..

Мы останавливаемся на краю длинного стрельбища, глядя на рассеивающийся в отдалении туман.

– Ты начала тренироваться лет на десять позже, чем нужно. Прежде чем наши способности станут пригодны для боя, мы проводим уйму времени, изучая свои сильные и слабые стороны. И то, как их использовать.

– Типа, нимфы побеждают поджигателей. Вода сильнее огня.

– Вроде того. Это простая задачка. Но что, если ты и есть поджигатель?

Я качаю головой, а Кэл усмехается.

– Видишь. Это уже сложнее. Многое нужно запомнить и осмыслить. Попробовать. А тебе придется всё схватывать на лету.

Я и забыла, какой Кэл хороший наставник. Принц здесь как рыба в воде. Он довольно ухмыляется. Ему не терпится начать. Вот что у него хорошо получается, вот что он понимает, вот где преуспевает. Это как спасательный круг – в мире, который, возможно, никогда не станет понятным.

– Уже слишком поздно говорить, что я больше не хочу тренироваться?

Кэл смеется, запрокинув голову. По его шее катится капля пота.

– Ты никуда от меня не денешься, Бэрроу. Ну, теперь бей по мишени.

Он вытягивает руку, указав на квадратный гранитный блок в десяти метрах от нас. На нем нарисованы круги.

– Одна молния, прямо в центр.

Улыбнувшись, я делаю, что сказано. С такого расстояния я не промахнусь. Одинокий фиолетово-белый разряд мелькает в воздухе и поражает цель. С оглушительным треском молния оставляет черный след в середине мишени.

Прежде чем я успеваю ощутить гордость, Кэл толкает меня в сторону. Застигнутая врасплох, я спотыкаюсь и чуть не падаю в грязь.

– Эй!

Он отступает и снова указывает.

– Следующая мишень. Двадцать метров.

– Ладно, – буркаю я, глядя на второй блок.

Я поднимаю руку и начинаю целиться – и тут Кэл опять меня толкает. На сей раз я спохватываюсь недостаточно быстро, и молния срывается, ударив в землю.

– Это как-то непрофессионально.

– Я проделывал это, в то время как прямо у меня над ухом стреляли холостыми. Предпочитаешь такой вариант? – спрашивает он.

Я быстро мотаю головой.

– Тогда. Бей. В мишень.

В обычное время я бы разозлилась, но его улыбка делается еще шире, и я краснею.

«Это тренировка, – думаю я. – Успокойся».

На сей раз, когда он собирается меня толкнуть, я отступаю вбок и бью молнией, отколов от гранитной мишени кусок. Шаг – выстрел. Кэл меняет тактику: теперь он пытается задеть меня по ногам или выпускает прямо передо мной огненный шар. Когда он проделывает это в первый раз, я плюхаюсь на землю так быстро, что набираю полный рот песка. «Бей по мишени» звучит, как припев – Кэл называет отметку за отметкой, от десяти до пятидесяти метров. Он выкрикивает их вразбивку, заставляя меня непрерывно пританцовывать. Это труднее бега, гораздо труднее, и солнце печет все жарче.

– Представь, что твоя мишень – быстр. Что будешь делать? – спрашивает он.

Я стискиваю зубы и тяжело дышу.

– Разделю молнию. Поймаю его, когда он увернется…

– Не объясняй, а покажи.

Заворчав, я делаю рукой горизонтальное рубящее движение и посылаю россыпь зарядов в направлении мишени. Искры слабее, концентрации меньше, но вполне достаточно, чтобы остановить быстра. Кэл, стоя рядом со мной, кивает – единственный намек, что я что-то сделала правильно. И мне приятно.

– Тридцать метров. Банши.

Зажав уши ладонями, я смотрю на мишень и посылаю молнию, не пользуясь руками. Разряд вырывается из моего тела, изогнутый, как радуга. Он бьет мимо цели, но я расплескиваю электричество, заставляя искры веером рассыпаться во все стороны.

– Пять метров. Арвен.

Эта мысль наполняет меня ужасом. Я заставляю себя сосредоточиться – и, изобразив пальцами пистолет, притворяюсь, будто стреляю в цель.

– Пиф-паф.

Кэл фыркает.

– Не считается, но ладно. Пять метров, магнетрон.

Это я хорошо знаю. Собрав все силы, я швыряю молнию в мишень. Та раскалывается надвое, четко посередине.

– Теория? – произносит за спиной негромкий голос.

Я так сосредоточена на мишенях, что не замечаю Джулиана, который стоит и наблюдает за мной (а рядом с ним – Килорн). Мой старый учитель слегка улыбается, по своему обыкновению сложив руки за спиной. Я никогда не видела его одетым настолько небрежно – на нем легкая рубашка и шорты, которые обнажают худые, как у цыпленка, ноги. Кэлу надо и с ним позаниматься.

– Теория, – утверждает Кэл. – До некоторой степени.

Он машет рукой, давая мне короткую передышку. Я немедленно сажусь наземь, вытянув ноги. Несмотря на постоянную необходимость отступать и увертываться, больше всего я устала от молний. Без адреналина и угрозы смерти над головой выносливость у меня значительно меньше. Не говоря уж о том, что я не тренировалась полгода. Килорн невозмутимо наклоняется и ставит рядом со мной бутылку с ледяной водой.

– Я подумал, что тебе это понадобится, – говорит он, подмигнув.

Я улыбаюсь и выговариваю «спасибо», прежде чем сделать несколько глотков.

– Что вы тут делаете, Джулиан?

– Просто шел в архив. Потом решил посмотреть, что за шум.

Он указывает за плечо. И я вздрагиваю при виде десятка зевак, которые собрались на краю стрельбища и глядят на нас. На меня.

– Кажется, ты собрала аудиторию.

Я стискиваю зубы. «Супер».

Кэл слегка переступает, чтобы заслонить меня от любопытных глаз.

– Прости. Я не хотел тебя отвлекать.

– Все нормально, – отвечаю я, заставляя себя встать. Ноги и руки протестующе ноют.

– Ну, увидимся, – говорит Джулиан, глядя в пространство между мной и Кэлом.

Я быстро отзываюсь:

– Может, мы пойдем с вами…

Но он прерывает меня многозначительной улыбкой и указывает на компанию зевак.

– По-моему, тебе надо с ними познакомиться. Килорн, ты не возражаешь?

– Ничуть, – отвечает тот. Мне хочется стереть улыбку с его физиономии, и он это знает. – После тебя, Мэра.

– Ладно, – выговариваю я сквозь стиснутые зубы.

Подавив естественный порыв ускользнуть от чужого внимания, я делаю несколько шагов к новокровкам. Еще несколько. И еще. Все это время Кэл и Килорн не отстают от меня. В Ущелье мне не нужны были друзья. С друзьями трудней прощаться. Я по-прежнему так считаю, но понимаю, чего добиваются Килорн и Джулиан. Больше нельзя отгораживаться от остальных. Я пытаюсь изобразить обаятельную улыбку, глядя на стоящих вокруг людей.

– Привет. Я Мэра.

Это звучит очень глупо.

Одна из новокровок, телепорт, кивает. На ней зеленая, как листва, монфорская форма. У женщины длинные руки и коротко стриженные каштановые волосы.

– Да, мы знаем. Я Ареццо, – говорит она, протянув руку. – Это я вытащила вас с Кэлом из Археона.

Неудивительно, что я ее не узнала. После побега всё превратилось в сплошную смесь страха, адреналина и огромного облегчения.

– Да, ну конечно. Спасибо.

Кэл, Джулиан и Килорн тоже дружелюбны и открыты, они с удовольствием знакомятся с новокровками. Все в этой компании родом из Монфора или служат ему – на них зеленые комбинезоны с белыми треугольниками на груди и нашивками на рукавах. Некоторые символы несложно расшифровать – две волнистые линии у новокровки-нимфа, три стрелы у быстра. Ни у кого, впрочем, нет ни знаков отличия, ни медалей. Невозможно понять, кто тут старший по званию. Но у всех за плечами явно военная подготовка, если не военное воспитание. Они зовут друг друга по фамилии, и у них крепкие рукопожатия. Каждый – прирожденный или хорошо обученный солдат. Большинство узнает Кэла в лицо и сдержанно кивает ему. С Килорном они здороваются, как со старым другом.

– Где Элла? – спрашивает он, адресуя свой вопрос чернокожему мужчине с удивительными зелеными волосами. Несомненно, крашеными. Его зовут Рейф. – Я послал ей записку – хотел, чтобы она пришла и познакомилась с Мэрой. И Тайтону тоже.

– Когда я видел их в последний раз, они тренировались на вершине Грозового холма. То есть, – добавляет мужчина и смотрит на меня почти виновато, – там, где положено тренироваться электриконам.

– Что такое электрикон? – спрашиваю я и тут же понимаю, что это дурацкий вопрос.

– Ты.

Я смущенно вздыхаю.

– Да. Я догадалась, как только спросила.

Искра взлетает над ладонью Рейфа и скользит между пальцами. Я чувствую ее, но не как собственное электричество. Зеленые искры повинуются ему, и только ему.

– Это странное слово, но мы – странные существа, не так ли?

Я смотрю на него, затаив дыхание от восторга.

– Ты… такой же, как я?

Он кивает, указав на изображение молнии на обоих рукавах.

– Да. МЫ.

Грозовой холм соответствует своему названию. Он возвышается на пологом склоне еще одного поля, в другом конце базы, на максимальном расстоянии от аэродрома. Меньше шансов шарахнуть в самолет случайной молнией. Такое ощущение, что холм появился недавно, судя по рыхлой почве под ногами. Трава здесь тоже выросла недавно – несомненно, трудами зеленого или аналогичного новокровки. Она здесь гуще и сочнее, чем на тренировочных полях. Но вершина холма представляет собой хаос – обугленная, плотно убитая, исчерченная трещинами земля. Там пахнет далекой грозой. В то время как над остальной базой – ясное синее небо, над Грозовым холмом кружится темная туча. Грозовой фронт, который возвышается на тысячу футов, как гигантский столб черного дыма. Я никогда не видела ничего подобного – в сдерживаемом и управляемом виде.

Синеволосая женщина, которую я видела в Археоне, стоит под тучей, вытянув руки ладонями вверх. Мужчина в зеленой форме, худой и жилистый, с очень прямой осанкой, с развевающимися седыми волосами, похожими на гребень волны, стоит на некотором расстоянии от нее. У обоих – нашивки с изображением молнии.

Синие искры, маленькие, как червячки, танцуют на ладонях женщины.

Рейф идет первым. Кэл не отходит от меня. Пусть даже он хорошо знаком с молнией, черная туча его беспокоит. Он то и дело смотрит вверх, словно ожидает, что она взорвется. Во мгле виднеются слабые синие вспышки, которые освещают тучу изнутри. Рокочет гром – низкий и гулкий, как кошачье мурлыканье. Я ощущаю трепет в костях.

– Элла, Тайтон, – зовет Кэл и машет рукой.

Заслышав свои имена, оба поворачиваются, и вспышки внезапно прекращаются. Женщина опускает руки, и грозовой фронт начинает рассеиваться у нас на глазах. Она направляется к нам энергичными скачками, а за ней следует ее более сдержанный спутник.

– А я-то гадала, когда же мы познакомимся, – говорит она высоким, чуть задыхающимся голосом, который соответствует ее хрупкой фигуре. Без предупреждения Элла берет меня за руки и целует в обе щеки. Я получаю легкий разряд, искры перескакивают на мою кожу. Это не больно, и я тут же взбодряюсь.

– Я Элла, а ты, конечно, Мэра. А этот тощий водохлеб – Тайтон.

Мужчина, о котором идет речь, несомненно, высок, с коричнево-желтой кожей, россыпью веснушек и острым, как горная вершина, подбородком. Дернув головой, он отбрасывает свою белоснежную шевелюру набок, так что она падает на левый глаз. Правым он подмигивает. Мне казалось, что он стар, с такими-то волосами, но на самом деле ему не больше двадцати пяти. «Привет» – это все, что он говорит низким уверенным голосом.

– Привет, – я киваю электриконам, ошеломленная их присутствием и собственной неспособностью вести себя нормально. – Простите, я немного потрясена.

Тайтон закатывает глаза, а Элла хохочет. Через долю секунды я к ней присоединяюсь.

Кэл посмеивается.

– Ужасная шутка, Мэра.

Он чуть заметно тычет меня в плечо, и от него исходит тепло. Что не так уж приятно на пьемонтской жаре.

– Мы понимаем, – быстро говорит Элла, перехватив инициативу. – Всегда удивительно встретить другого Непримиримого, а уж тем более сразу троих, у которых такая же способность, как у тебя. Правильно, мальчики? – она тычет Тайтона в грудь, и тот недовольно хмурится. Рейф молча кивает. Такое ощущение, что в основном в этой компании разговаривает Элла – и, судя по синей грозе в Археоне, дерется тоже.

– Я от вас обоих просто в отчаянии, – бормочет она, качая головой. – Хорошо, что мы с тобой познакомились, Мэра. Да?

Ее энергия и открытая улыбка застают меня врасплох. Настолько милые люди всегда что-то скрывают. Я подавляю подозрения – достаточно, чтобы ответить Элле искренней (я надеюсь) улыбкой.

– Спасибо, что привел Мэру, – говорит она Кэлу, меняясь на глазах. Бодрая синеволосая шалунья выпрямляется, и ее голос звучит тверже – она превращается в солдата. – Думаю, теперь ей займемся мы.

Кэл отрывисто смеется.

– Сами? Ты серьезно?

– А ты? – парирует Элла, прищурившись. – Я видела ваши занятия. Легких ударов по мишеням вряд ли достаточно, чтобы увеличить ее способности. Или ты знаешь, как пробудить грозу?

Судя по тому, как Кэл кривит губы, я догадываюсь, что он намерен сказать нечто совершенно неприемлемое. Я хватаю его за запястье прежде, чем он успевает открыть рот.

– Военное прошлое Кэла…

– …в самый раз для предварительной подготовки, – перебивает Элла. – Идеально для того, чтоб научить тебя сражаться с Серебряными так, как делает он. Но твои способности выходят за пределы его понимания. Есть вещи, которым Кэл не может научить тебя. Вещи, которые ты должна усвоить либо трудным путем – сама, либо легким – с нами…

Мысль ясная, хотя и тревожная. «Есть то, чему Кэл не может меня научить. То, чего он не понимает». Я помню, как пыталась учить Кэмерон – я знала ее способность хуже, чем свою. Это было все равно что говорить на чужом языке. Я кое-как общалась с ней, но не всерьез.

– Я хотя бы посмотрю, – говорит Кэл с непоколебимой решимостью. – Это допустимо?

Элла ухмыляется и обретает прежнюю бодрость.

– Конечно. Впрочем, я бы посоветовала тебе отойти подальше и не зевать. Молния – она как дикая лошадь. Даже если ты ее обуздал, она всегда пытается вырваться на волю.

Он бросает на меня последний взгляд и чуть заметно улыбается в знак поддержки, а затем отходит в сторону, за пределы выгоревшего круга. Там он плюхается наземь, опершись на руки, и внимательно смотрит.

– А он очень мил. Для принца, – сообщает Элла.

– И для Серебряного, – вставляет Рейф.

Я с некоторым замешательством смотрю на него.

– Разве в Монфоре нет приличных Серебряных?

– Не знаю, не видел, – отвечает он. – Я-то родом из Пьемонта. Флоридец, – пальцами он изображает в воздухе цепь заболоченных островов. – Поступил на службу к Монфору всего два месяца назад.

Я смотрю на Эллу и Тайтона.

– А вы?

Элла отвечает быстро.

– Я из Прерий. Песчаные холмы. Беспокойные места. Моя семья постоянно перебиралась с места на место. В основном мы жили на западе, в горах. Монфор принял нас почти десять лет назад. Там я познакомилась с Тайтоном.

– А я из Монфора, – отвечает тот, как будто это что-то объясняет.

Он не очень разговорчив – возможно, потому что у Эллы слов в избытке. Мы с ней идем к центру «зоны поражения», пока я не оказываюсь прямо под продолжающим развеиваться грозовым облаком.

– Ну, давай посмотрим, с чем мы имеем дело, – говорит она, подталкивая меня на место.

Ветер треплет ей волосы, отбрасывая ярко-синие пряди за плечо. Двигаясь синхронно, мужчины становятся вокруг, так что мы вчетвером образуем квадрат.

– Начнем с малого.

– Почему? Я могу…

Тайтон поднимает глаза.

– Она хочет проверить твой контроль.

Элла кивает.

Я тяжело вздыхаю. Хотя я и рада встрече с товарищами-электрониконами, но чувствую себя непомерно опекаемым ребенком.

– Ладно.

Сложив руки чашей, я призываю молнию, и на пальцах у меня рассыпаются зазубренные фиолетово-белые искры.

– Фиолетовый? – ухмыльнувшись, говорит Рейф. – Мило.

Я с улыбкой окидываю взглядом их неестественно яркие волосы. Синий цвет, зеленый, белый.

– Я не планирую краситься.

Лето в Пьемонте мстительно-жаркое, и только Кэл его выносит. Задыхаясь от усталости и духоты, я пихаю его в бок, пока он не откатывается. Он проделывает это медленно и лениво, почти во сне. И в результате, не рассчитав, сваливается с узкой кровати на твердый пол. Кэл приходит в себя и подскакивает – растрепанный, с торчащими волосами, в чем мать родила.

– Клянусь цветами Дома, – буркает он, потирая голову.

Мне его не жаль.

– Если бы ты не настоял, чтобы мы спали в этой расфуфыренной кладовке, никаких проблем бы не было.

Даже здешний потолок, покрытый пестрой штукатуркой, меня угнетает. Единственное открытое окно не рассеивает жару, особенно в середине дня. И страшно подумать, какими тонкими могут оказаться стены. По крайней мере, Кэлу не приходится делить комнату с другими солдатами.

Возвышаясь надо мной, Кэл ворчит:

– Мне нравятся казармы.

Он неуклюже натягивает шорты. Потом на место со щелчком садятся браслеты. Замки у них замысловатые, но эта привычка вошла в плоть и кровь Кэла.

– А тебе не приходится жить в одной комнате с сестрой.

Я сажусь и натягиваю рубашку через голову. Наш полдневный перерыв закончится через несколько минут; скоро меня будут ждать на Грозовом холме.

– Ты прав. Я все никак не могу справиться со своим пунктиком.

«Пунктик» – это, разумеется, травма, которая никак не проходит. Мне снятся ужасные кошмары, если я сплю одна.

Кэл замирает, с полунадетой рубашкой над головой. Он вздрагивает и втягивает воздух сквозь зубы.

– Я не это имел в виду.

Теперь моя очередь отводить глаза. Я тереблю простыни. С военного склада, стиранные столько раз, что они уже почти просвечивают.

– Знаю.

Кровать качается, и пружины скрипят, когда Кэл наклоняется ко мне. Его губы касаются моей макушки.

– Снова кошмары?

– Нет, – я отвечаю так быстро, что он с подозрением поднимает бровь, но это правда. – Гиза. Она говорит, что я сплю молча. А вот она сама… Я и забыла, сколько шума может производить такая малютка.

Я смеюсь и нахожу в себе смелость взглянуть Кэлу в глаза.

– А у тебя как дела?

В Ущелье мы спали рядом. Почти каждую ночь Кэл вертелся и метался, что-то бормотал во сне. Иногда плакал.

На щеке у него дергается мускул.

– Иногда бывает. Пару раз в неделю.

– И что ты видишь?

– В основном отца. Тебя. Как это было – драться с тобой, понимать, что я пытаюсь тебя убить и что ничего нельзя сделать… – он сжимает и разжимает кулаки, вспоминая свой сон. – И Мэйвена. В детстве. Лет в шесть-семь.

Это имя по-прежнему действует на меня как кислота, пусть даже я давно не видела короля. Он выпустил с тех пор несколько обращений, но я отказываюсь смотреть трансляции. Мои воспоминания о нем и так достаточно страшны. Кэл знает это – и из уважения ко мне никогда не заговаривает о брате. До сих пор. «Ты сама спросила», – упрекаю я себя. И стискиваю зубы, в основном – чтобы удержаться и не извергнуть все оставшиеся не сказанными слова. Они слишком ужасны. Зачем Кэлу знать, какое чудовище сделали из его брата?

Он продолжает, затерявшись в воспоминании:

– Мэйвен боялся темноты… а потом взял и перестал. Во сне он играет в моей комнате – просто бродит по ней. Листает книги. А за ним следует тьма. Я пытаюсь что-нибудь сказать. Предупредить его. Но он не беспокоится. Не возражает. И я не могу остановить тьму. Она поглощает брата целиком, – Кэл медленно проводит рукой по лицу. – Нетрудно угадать, что это означает.

– Элара мертва, – негромко говорю я и подвигаюсь, чтобы мы оказались бок о бок. Как будто Кэла можно утешить.

– И тем не менее он тебя увез. Совершил много ужасных поступков, – Кэл смотрит в пол, не в силах выдержать мой взгляд. – Я просто не понимаю почему.

Я могла бы промолчать. Или отвлечь его. Но слова кипят у меня в горле. Он имеет право знать правду. И я неохотно беру Кэла за руку.

– Он помнит, что любил тебя и твоего отца. Но Элара отняла эту любовь – так он сам сказал. Вырезала ее, как опухоль. Она пыталась сделать то же самое с его чувствами ко мне, – и к Томасу, – но не получилось. Есть такая любовь… – у меня обрывается дыхание, – от которой гораздо труднее избавиться. Видимо, это вмешательство искорежило твоего брата – еще сильнее, чем было до тех пор. Элара сделала так, что ему стало невозможно меня отпустить. Все, что он испытывал к нам обоим, исказилось, превратилось во что-то страшное. Ненависть. Помешательство. И никто из нас ничем не может помочь. Я сомневаюсь, что даже она сама могла бы исправить то, что натворила.

Его ответ – молчание. Мое откровение повисает в воздухе. Сердце рвется от сочувствия к принцу-изгнаннику. Я даю ему то, в чем он, по моему мнению, нуждается. Свою руку, свое присутствие и свое терпение. Спустя долгое, очень долгое время Кэл открывает глаза.

– Насколько мне известно, среди новокровок нет шепотов, – говорит он. – Я их не видел и не слышал про них. А я хорошо поискал.

Этого я не ожидала. Я в замешательстве моргаю.

– Новокровки сильнее Серебряных. А Элара была просто Серебряной. Если кто-нибудь в силах… помочь ему, разве не стоит попробовать?

«Не знаю» – вот и все, что я могу сказать. Сама идея вгоняет меня в ступор, и я понятия не имею, какие чувства испытывать. Если Мэйвен, так сказать, исцелится, достаточно ли этого, чтобы искупить его поступки? Никак не отменишь то, что он совершил. Не только в отношении нас с Кэлом и своего отца, но и в отношении сотен людей.

– Честное слово, не знаю.

Но у Кэла появляется надежда. Она подобна крохотному далекому огоньку в его глазах. Я вздыхаю и приглаживаю ему волосы. Принц нуждается в стрижке, и пусть лучше это сделает чья-нибудь уверенная рука.

– Ну, если даже Эванжелина изменилась, значит, и кто угодно может.

Гулкий смех эхом отдается у Кэла в груди.

– Эванжелина верна себе. Просто ей было выгодней отпустить тебя, чем удерживать.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я знаю, кто велел Эванжелине это сделать.

– Что? – резко спрашиваю я.

Вздохнув, Кэл встает и отходит. Противоположная стена почти вся занята выдвижными ящиками – по большей части пустыми. У Кэла мало вещей, кроме одежды и некоторых предметов снаряжения. К моему удивлению, он начинает мерить комнату шагами. И я тревожусь.

– Гвардия отметала все мои планы, – говорит он, стремительно жестикулируя. – Установить связь с тобой – нет. Внедриться в Археон – нет. Никаких шпионов. Но я не собирался сидеть в ледяном подвале и ждать приказа. Поэтому я связался с тем, кому доверяю.

Осознание правды сродни удару под дых.

– С Эванжелиной?

– Клянусь цветами, нет, – выдыхает Кэл. – Я имею в виду Нанабель, мою бабушку по отцу…

«Анабель Леролан. Старая королева».

– Ты зовешь ее… Нанабель?

Он заливается серебряным румянцем, и мое сердце на мгновение замирает.

– Привычка, – буркает Кэл. – В любом случае она не показывалась при дворе, пока там была Элара, но я подумал, что после ее смерти она будет не против приехать. Она знала, что представляла собой Элара, – и меня она тоже знает. Она поняла бы, что Мэйвен лжет. И разгадала бы его роль в гибели отца.

Он общался с врагом. Фарли, разумеется, Кэл не предупредил, и полковника тоже. Принц он или нет, но любой из них застрелил бы его, если бы узнал об этом.

– Я был в отчаянии. Если подумать, я совершил очень, очень глупый поступок, – добавляет Кэл. – Но это сработало. Она обещала освободить тебя, как только представится возможность. Такой возможностью стала свадьба. Очевидно, бабушка оказала поддержку Воло Самосу, чтобы обеспечить тебе побег, и оно того стоило. Ты здесь благодаря ей.

Я говорю очень медленно. Ничего не хочу упустить.

– То есть ты предупредил ее о предстоящей атаке на Археон?

Он стремительно подходит, опускается на колени и берет меня за обе руки. Пальцы у него обжигающе горячие, но я заставляю себя не отстраняться.

– Да. Она, оказывается, общается с Монфором активнее, чем я думал.

– Она общалась с повстанцами?

Кэл моргает.

– И продолжает.

– Но как? Как это возможно?

– Полагаю, тебе не нужно объяснять, как работает радио и передатчики. – он улыбается. Меня эта шутка не забавляет. – Монфор, очевидно, готов сотрудничать с Серебряными, каковы бы ни были их способности, лишь бы это помогло республике достичь своих целей. Но речь идет о сотрудничестве… – он подбирает нужные слова, – на равных. Все стороны хотят одного и того же.

Я недоверчиво фыркаю. Серебряные, члены королевской семьи, заключили союз с Монфором… и Гвардией? Просто нелепо.

– И чего они хотят?

– Свергнуть Мэйвена.

Меня охватывает холод, невзирая на летнюю жару и близость Кэла. На глаза неудержимо навертываются слезы.

– Но монархию они наверняка хотят сохранить.

– Нет.

– Серебряный король, которого Монфор сможет контролировать, но в любом случае Серебряный король. А Красные, как всегда, в грязи.

– Клянусь тебе, нет.

– Да здравствует Тиберий Седьмой, – шепотом говорю я, и он вздрагивает. – После того как Дома восстали, Мэйвен допросил выживших. И все умерли с этими словами на устах.

Лицо Кэла полно печали.

– Я этого не просил, – буркает он. – И никогда не хотел.

Молодой человек, который стоит передо мной на коленях, был рожден, чтобы править. Желаниям нет места в воспитании принца. Кэла отучили желать в раннем возрасте и заменили желания долгом. Представлениями о том, каким, по мнению его злополучного отца, должен быть король.

– Ну а чего ты хочешь?

Когда Килорн задал мне тот же самый вопрос, я получила цель, точку приложения силы, путь в темноте.

– Что тебе нужно, Кэл?

Он немедленно отвечает, сверкнув глазами:

– Ты.

Его пальцы сжимаются крепче, но не становятся горячей. Он сдерживается по мере возможности.

– Я люблю тебя, и больше ничего на свете мне не нужно.

«Любовь» – слово не из нашего лексикона. Мы испытываем любовь, знаем о ней, но не говорим о чувствах вслух. В этом есть что-то окончательное. Признание станет точкой невозврата. Я – воровка. Знаю все ходы и выходы. А еще я была в плену. И ненавижу запертые двери. Но глаза Кэла так близко и полны жгучей страсти. И я чувствую то же самое. Пусть даже эти слова меня пугают, они правдивы. Разве я не решила, что тоже начну говорить правду?

– Я люблю тебя, – шепчу я и наклоняюсь, чтобы прижаться к нему лбом.

Его ресницы, трепеща, касаются моей кожи.

– Обещай. Обещай, что не уйдешь. Обещай, что не вернешься к ним. Обещай, что не разрушишь то, ради чего погиб мой брат.

Тихий вздох долетает до моего лица.

– Обещаю.

– Помнишь, как мы решили не отвлекаться?

– Да. – и Кэл проводит пылающим пальцем по моим сережкам, касаясь каждой по очереди.

– Отвлеки меня.

26. Мэра

Тренировки продолжаются в удвоенном количестве, доводя меня до изнеможения. Это хорошо. От усталости я быстро засыпаю и мало волнуюсь. Каждый раз, когда мне отчего-то тревожно – из-за Кэла, или Пьемонта, или неопределенного будущего, – я оказываюсь слишком утомленной, чтобы погружаться в эти мысли. Я бегаю и занимаюсь в тренажерке вместе с Кэлом по утрам. Хоть какая-то польза от Молчаливого камня. После тяжести оков никакие физические нагрузки не кажутся трудными. Кэл также выдает немного теории в промежутках между подходами, пусть даже я уверяю его, что у Эллы всё схвачено. Он просто пожимает плечами и продолжает. Я умалчиваю о том, что ее обучение гораздо брутальнее, оно заточено на то, чтобы убивать. Кэла воспитывали бойцом, но наготове всегда стоял целитель. Его версия спарринга сильно отличается от версии Эллы, направленной на полное уничтожение противника. Кэл больше ориентирован на оборону. Его нежелание убивать Серебряных без крайней необходимости не подвергается испытаниям, пока я провожу время с электриконами.

Элла – забияка. Ее гроза собирается с невероятной быстротой – в ясном небе начинают кружиться черные облака, питая безжалостные залпы молний. Я помню Эллу в Археоне, когда в одной руке у нее был пистолет, а в другой молния. Только быстрый ум Айрис Сигнет не позволил ей превратить Мэйвена в кучку дымящегося пепла. Сомневаюсь, что моя молния когда-нибудь станет такой же разрушительной – во всяком случае без многолетней практики, – но наставничество Эллы неоценимо. От нее я узнала, что грозовая молния сильнее любой другой и горячее, чем поверхность солнца. Она достаточно мощна, чтобы расколоть даже алмазное стекло. Всего одна такая молния исчерпывает мои силы настолько, что я чуть не падаю, а Элла проделывает это ради забавы. Однажды она заставила меня бежать, увертываясь от молний, чтобы проверить, как хорошо я умею работать ногами.

Молния-паутина, как называет ее Рейф, мне больше знакома. Он использует разряды и искры, которые сыплются от его рук и ног, чтобы сплести зеленую сеть для защиты. Он тоже умеет призывать грозу, но предпочитает более точные методы – и сражается очень аккуратно. Его молния может обретать форму. Лучше всего ему удается щит – потрескивающий заслон электрической энергии, способный остановить пулю. А еще – кнут, рассекающий камни и кости. Потрясающее зрелище – косматая дуга электричества, которая летит по воздуху, как смертоносный аркан, и может прожечь насквозь всё, что попадется по пути. Я ощущаю силу Рейфа каждый раз, когда мы деремся. Мне он причиняет меньше боли, чем кому-либо, но каждая молния, власть над которой я не успеваю перехватить, весьма ощутима. Обычно к концу тренировки у меня волосы стоят дыбом, и, когда мы с Кэлом целуемся, он неизбежно получает разряд-другой.

Тихий Тайтон не дерется ни с кем из нас – да и вообще ни с кем. У его способности нет определения, но Элла называет ее «живым электричеством». Его власть над электричеством просто невероятна. Ослепительно-белые искры малы, но концентрированны, каждая из них содержит мощь грозовой молнии. Пули-проводники.

– Я бы показал тебе молнию в мозгу, – говорит он мне однажды, – но сомневаюсь, что найду добровольца для демонстрации.

Мы вместе минуем площадки для спарринга, направляясь через всю базу к Грозовому холму. Теперь, когда я уже провела с электриконами некоторое время, Тайтон стал обращаться ко мне более чем с двумя-тремя словами. И все-таки я по-прежнему удивляюсь, слыша его неторопливую обдуманную речь.

– Что такое молния в мозгу? – с любопытством спрашиваю я.

– Как называется, то и есть.

– Спасибо, объяснил, – фыркает Эмма, на ходу заплетая свои яркие волосы, чтоб не лезли в глаза. Она не красила их несколько недель, судя по русым корням. – Он имеет в виду, что по человеческому телу постоянно пробегают электрические импульсы. Маленькие, невероятно быстрые. Их трудно заметить и почти невозможно контролировать. В основном они собраны в мозгу. И там ими проще всего овладеть.

Я смотрю на Тайтона круглыми глазами. А он просто шагает дальше – руки засунуты в карманы, белые волосы свисают на один глаз. Как будто тут нет ничего особенного. Как будто то, что сказала Элла, не внушает ужас.

– Ты можешь контролировать чужой мозг?

Холодный страх сродни удару ножом в живот.

– Не так, как ты думаешь.

– Откуда ты знаешь, как…

– Ты очень предсказуема, Мэра. Я не умею читать мысли, но не сомневаюсь, что полгода во власти шепота сделают подозрительным любого человека.

Раздраженно вздохнув, Тайтон поднимает руку. Между пальцев мелькает искра – ярче солнца и гораздо ослепительней. Одного ее прикосновения достаточно, чтобы вывернуть человека наизнанку.

– Элла хочет сказать, что я могу посмотреть на человека – и он рухнет на землю, как мешок. Я воздействую на электричество в чужом теле. Если я настроен милостиво, противник обойдется судорогами. Если нет – он умрет.

Хлопая глазами, я смотрю на Эллу и Рейфа.

– Кто-нибудь из вас тоже это умеет?

Оба усмехаются.

– Ни у кого из нас нет такой власти даже в зачатке, – говорит Элла.

– Тайтон может убить тайно, так, что никто не заметит, – объясняет Рейф. – Представь: мы ужинаем в столовой, и премьер на другом конце зала вдруг падает. Приступ. Он умирает. Тайтон, не моргнув и глазом, продолжает есть. Конечно, – добавляет он, хлопая Тайтона по спине, – я не хочу сказать, что ты однажды это проделаешь.

Тайтон почти не обращает на него внимания.

– Утешил.

Какой чудовищный – и полезный – способ применения силы.

На тренировочной площадке кто-то отчаянно орет. Крик привлекает мое внимание, и, повернувшись, я вижу двух схватившихся новокровок. Килорн, наблюдающий за поединком, машет нам.

– Не хочешь сегодня попробовать? – спрашивает он, указывая на утоптанную землю площадки. – Я уже давно не видел, как девочка-молния сыплет искрами.

И я внезапно ощущаю искреннюю тягу. Драться с Эллой и Рейфом очень здорово, но бой двух электрониконов не то чтобы помогает совершенствоваться. Нет смысла обучаться бою с противником, которого мы еще долго не встретим.

Элла отвечает первой, не замедляя шага:

– Мы деремся на Грозовом холме. И так уже запоздали.

Килорн лишь поднимает бровь. Он ждет ответа от меня, а не от нее.

– Вообще-то, я не против. Нам нужно драться с такими противниками, какие нас ожидают.

Я стараюсь говорить дипломатично. Мне нравятся Элла и Рейф. Даже Тайтон, хотя я его почти не знаю. Но у меня тоже есть право голоса. И я действительно считаю, что, сражаясь друг с другом, мы толком не продвинемся.

– Сегодня я хочу подраться здесь.

Элла открывает рот, чтобы возразить, но Тайтон ее опережает.

– Ладно, – говорит он. – С кем?

С тем, кто максимально похож на Мэйвена.

– Знаешь, у меня это получается гораздо лучше, чем у него.

Кэл вытягивает руку над головой, и под рукавом рубашки напрягается бицепс. Он ухмыляется, наслаждаясь моим вниманием. Я хмурюсь и складываю руки на груди. Он не согласился на мою просьбу, но и не сказал нет. Тот факт, что Кэл прервал собственную тренировку, чтобы прийти на площадку для спарринга, говорит о многом.

– Ладно. Тем проще будет сражаться с ним.

Я осторожно выбираю слова. «Сражаться», а не «убить». С тех пор как Кэл обмолвился, что хотел бы «помочь» брату, мне приходится действовать аккуратно. Я мечтаю убить Мэйвена за то, что он сделал со мной, но озвучить свои мысли не могу.

– Если я научусь драться с тобой, то с ним справлюсь запросто.

Кэл шаркает ногой. Проверяет почву.

– Мы ведь уже дрались.

– Под действием шепота. За ниточки тянул другой. Это не то же самое.

По краям площадки уже собралась небольшая толпа зрителей. Как только мы с Кэлом ступили на площадку, слух разошелся быстро. Килорн, с хитрой улыбкой снующий среди новокровок, наверняка принимает ставки. В числе присутствующих – Риз, целитель, которого я ударила, когда меня только-только спасли. Он ждет. Точно так же вели себя целители, когда я тренировалась с Серебряными. Они стояли наготове, чтобы починить то, что сломается.

Я барабаню пальцами по предплечьям и ощущаю покалывание в пальцах. Мысленно я призываю молнию. Она откликается, и я чувствую, как над головой стягиваются облака.

– Ты и дальше будешь тратить мое время, вырабатывая стратегию, или мы начнем?

Кэл подмигивает и продолжает разминаться.

– Я почти готов.

– Прекрасно.

Наклонившись, я сгребаю мелкую землю, чтобы стереть пот с ладоней. Этому меня научил Кэл. Усмехнувшись, он делает то же самое. А потом, к удивлению и восторгу большинства зрителей, стягивает рубашку и бросает ее в сторону.

Хорошая еда и усердные тренировки сделали нас обоих более мускулистыми, но, в то время как мое тело – худое и гибкое, с плавными изгибами, Кэл – сплошь углы и решительные линии. Я много раз видела его без одежды, но все равно замираю и чувствую, что краснею. Я усиленно сглатываю. И краем глаза замечаю, что Элла и Рейф разглядывают Кэла с интересом.

– Пытаешься меня отвлечь? – с притворной беззаботностью спрашиваю я, не обращая внимания на жар, заливший лицо.

Кэл наклоняет голову набок – воплощенная невинность. Он даже прикладывает ладонь к груди, изображая удивление: «Кто, я?»

– Ты в любом случае сожжешь на мне рубашку. Я экономлю. Но, – добавляет он, начиная двигаться по кругу, – хороший солдат пользуется всем, что имеет.

Небо над моей головой начинает темнеть. Теперь я отчетливо слышу, как Килорн принимает ставки.

– А, ты думаешь, что у тебя есть преимущество? Как мило.

Повторяя его движения, я двигаюсь в противоположную сторону. Мои ноги переступают сами. Я им доверяю. Мой адреналин порожден приключениями в Подпорах, тренировочной ареной, всеми сражениями, в которых я участвовала. Постепенно он завладевает всеми нервами.

Даже когда Кэл напрягается, принимая хорошо знакомую стойку, мысленно я слышу его голос. «Поджигатель. Десять метров». Я опускаю руки и вращаю пальцами; фиолетово-белые искры скачут туда-сюда. Кэл, стоя напротив, изгибает запястья – и мои ладони опаляет нестерпимый жар.

Я вскрикиваю и, отскочив, вижу, что мои искры превратились в алое пламя. Он отнял их у меня. Послав импульс энергии, я возвращаю свое электричество обратно. Искры колеблются, пытаясь стать огнем, но я удерживаю их, не позволяя вырваться из-под контроля.

– Один – ноль в пользу Калора! – выкрикивает Килорн.

Из толпы, которая продолжает расти, доносятся вперемешку стоны и одобрительные возгласы. Килорн аплодирует и топает ногами. Я вспоминаю арену в Подпорах, где он точно так же подбадривал Серебряных бойцов.

– Давай, Мэра, прибавь!

Хороший урок. Кэл был не обязан начинать наш поединок с приема, которого я не ожидала. Он мог его и придержать. Подождать, а потом использовать неизвестное мне преимущество. Но вместо этого он сразу разыграл козырь. Он меня щадит.

«Первая ошибка».

Кэл, стоя в десяти метрах, манит меня пальцем, предлагая продолжить. И он не просто дразнится. Лучше всего принц умеет обороняться. Он хочет, чтобы я напала первой. Прекрасно.

Стоя на краю круга, Элла негромко предостерегает зрителей:

– На вашем месте я бы отошла подальше.

Мои кулаки сжимаются, вылетает молния. Она с невероятной силой бьет в самый центр круга, как стрела в яблочко. Но не зарывается в землю. Я использую комбинацию грозы и паутины. Фиолетово-белая молния летит через площадку, несясь над землей на высоте колена. Кэл вытягивает одну руку, чтобы защитить глаза от яркой вспышки, а второй всколыхивает искры вокруг себя, превратив их в горячее синее пламя. Я бросаюсь вперед, миновав молнию, которая на мгновение его ослепила. Взревев, я врезаюсь ему в ноги и опрокидываю принца. Потеряв свой огонь, Кэл падает, и от неожиданности у него захватывает дух. Тем временем я вскакиваю.

Жар, как от расплавленного металла, касается моего лица, но я отгоняю его, выставив электрический щит. И тут же сама оказываюсь на земле – из-под меня вышибли опору. Я чувствую вкус земли на языке. Одна рука – жутко горячая – хватает меня за плечо, и я бью локтем назад, заехав Кэлу в челюсть. Это тоже больно. Его тело пылает. Красным, оранжевым, желтым, синим огнем. Волны жара исходят от Кэла, так что весь мир вокруг качается и колеблется.

Я с трудом наскребаю пригоршню земли и швыряю ему в лицо. Он отшатывается, и его огонь немного слабеет – достаточно, чтобы я успела подняться. В очередной раз взмахнув руками, я создаю электрический хлыст, который сыплет искрами и шипит в воздухе. Кэл уклоняется от ударов, ныряя и перекатываясь, легко, как танцор. Огненные шары шипят от моего электричества – то, что я не вполне могу контролировать. Кэл тоже превращает их в обжигающие хлысты, двигаясь по кругу в виде огненного демона. Фиолетовое и алое сталкиваются, шипят и горят, пока утоптанная земля под нами не начинает вздыматься, как бурное море. Небо темнеет, и с него сыплются молнии.

Кэл подступает достаточно близко для удара. Я чувствую силу огненной волны, когда подныриваю под нее. Пахнет палеными волосами. Я наношу жестокий удар локтем по почкам. Кэл охает от боли, но дает сдачи, проведя пылающими пальцами по моей спине. Тело покрывается свежими пузырями, и я прикусываю губу, чтобы не закричать. Кэл прекратил бы бой, если бы знал, как это больно. А это очень больно. Спина буквально вопит, колени подгибаются. Я выбрасываю руки вперед, чтобы удержать равновесие, а молния помогает мне устоять на ногах. Я преодолеваю обжигающую боль, потому что должна знать, как она ощущается. Мэйвен, возможно, сделает что-нибудь похуже, когда придет время.

Я снова использую паутину, оборонительный маневр, чтобы не дать Кэлу притронуться ко мне. Мощная молния взлетает по его ноге, проникнув в мышцы, нервы и кости. В моей голове вспыхивает скелет принца. Я наношу удар – ровно в той мере, чтобы избежать непоправимого вреда. Кэл дергается и валится набок. Я немедленно наваливаюсь сверху и хватаюсь за браслеты – я столько раз видела, как он надевал их и снимал. Из последних сил Кэл пытается меня сбросить. Браслеты отлетают, сверкнув фиолетовым в свете моих искр.

Мощная рука обхватывает меня поперек тела и переворачивает. Прикосновение земли к спине ничуть не лучше ожога. На сей раз, утратив власть над собой, я ору. Из моих рук вырываются искры, и Кэл отлетает, не удержавшись на ногах от ярости молнии.

На грани слез, я поднимаюсь, вонзив пальцы в землю. В нескольких метрах от меня то же самое делает Кэл. Волосы у него стоят дыбом от статического электричества. Мы оба пострадали – и оба слишком горды, чтобы прекратить. Мы с трудом встаем, покачиваясь на неверных ногах, как старики. Без браслетов он обращается к траве, которая горит по краям площадки, и призывает пламя из углей. Оно несется ко мне – и снова вырывается моя молния.

В месте их столкновения встает ослепительная синяя стена. Она шипит, поглощая силу удара. А потом исчезает – как будто протерли окно.

– В следующий раз идите драться на стрельбище, – говорит Дэвидсон.

Сегодня премьер неотличим от остальных – он стоит на краю круга в простой зеленой форме. По крайней мере, раньше это был круг. Теперь земля и трава превратились в обугленное месиво, площадка изорвана и изодрана после нашего поединка.

Шипя, я сажусь, втайне благодарная за то, что всё закончилось. Спине больно даже от дыхания. Я сгибаюсь пополам, сжав кулаки от боли.

Кэл делает шаг ко мне, а потом тоже валится, откинувшись на локти. Он тяжело дышит, его грудь бурно поднимается и опускается. У него даже нет сил, чтобы улыбнуться. Пот покрывает Кэла с головы до ног.

– И, пожалуйста, без зрителей, – добавляет Дэвидсон.

Когда дым рассеивается, у премьера за спиной я вижу вторую синюю стену, которая отделяет зрителей от нашей площадки. Дэвидсон взмахивает рукой, и стена пропадает. Он вежливо улыбается и указывает на рисунок у себя на рукаве. Его специализация. Белый шестигранник.

– Щит. Очень полезно.

– Да уж! – восклицает Килорн, устремляясь ко мне.

Он присаживается рядом и зовет:

– Риз!

Но рыжеволосый целитель останавливается в нескольких шагах от нас. На лице у него написано упрямство.

– Ты знаешь, что это против правил.

– Риз, перестань! – шипит Килорн и раздраженно стискивает зубы. – У нее вся спина обожжена, а он едва держится на ногах.

Кэл смотрит на меня, продолжая отдуваться. На его лице появляются тревога и сожаление – и боль тоже. Нам обоим плохо. Принц изо всех сил старается крепиться; он пробует сесть – и, шипя, немедленно валится обратно.

Риз упорствует.

– У поединков есть последствия. Мы не Серебряные. Мы должны понимать, какой вред наносим друг другу своими способностями.

Похоже, он заучил эти слова. Если бы мне было не так больно, я бы согласилась с ним. Я помню арены, на которых Серебряные сражались ради развлечения. Без страха. Помню тренировки в Замке солнца. Целитель всегда ждал рядом, готовый залечить любую царапину. Серебряные не боятся причинить вред другому, потому что знают: это ненадолго. Риз оглядывает нас обоих и грозит пальцем.

– Опасности для жизни нет. Двадцать четыре часа они проведут в таком состоянии. Правила есть правила, Уоррен.

– В норме я бы согласился, – говорит Дэвидсон. Он уверенными шагами подходит к целителю и устремляет на него бесстрастный взгляд. – Но, к сожалению, мне нужны эти двое. Причем сейчас. Берись за дело.

– Сэр…

– Берись за дело.

Земля выдавливается у меня между пальцев – от этого я испытываю небольшое облегчение. Только бы пытка кончилась. Тогда я выслушаю всё, что желает мне сказать премьер, и выполню его приказ с улыбкой.

Комбинезон чешется и пахнет дезинфекцией. Я бы пожаловалась, но сейчас не до этого. Только не после свежих донесений разведки. Даже премьер, кажется, встревожен – он расхаживает туда-сюда перед длинным столом, за которым сидят военные советники, в том числе мы с Кэлом. Стиснув кулак под подбородком, Дэвидсон смотрит в пол своим непроницаемым взглядом.

Фарли долгое время наблюдает за ним, прежде чем обратиться к аккуратным конспектам Ады. Эта новокровка с безупречным мозгом теперь офицер, она принесла присягу Алой гвардии. Не удивлюсь, если малышку Клару тоже повысили. Она спит на груди у матери, надежно привязанная полосой ткани. Голова у нее покрыта темным пушком. Она и правда похожа на Шейда.

– Пять тысяч Красных солдат Алой гвардии и пятьсот монфорских новокровок в нынешнее время удерживают Корвиум, – читает Ада. – Согласно данным разведки, войско Мэйвена исчисляется тысячами, и это сплошь Серебряные. Они собираются в Форт-Патриот, а также неподалеку от Детраона, в Озерном краю. Точных чисел и данных о способностях у нас нет.

Мои руки, лежащие на столе, дрожат, и я торопливо подсовываю их под бедра. Мысленно я перебираю тех, кто, возможно, помогает Мэйвену готовиться к штурму Корвиума. Самосов нет, Ларисов, Айрелов и Хэйвенов тоже. И Лероланов, если можно верить старой королеве. Как бы мне ни хотелось исчезнуть, я заставляю себя заговорить.

– У него сильная поддержка в лице Рамбосов и Велле. Сильноруки и зеленые. Арвены тоже. Они способны нейтрализовать любую атаку новокровок.

Я воздерживаюсь от подробностей. Я прекрасно знаю, на что способны Арвены.

– Озерных я не знаю, кроме нимф из королевской семьи.

Полковник подается вперед, положив ладони на стол.

– А я знаю. Дерутся они жестоко. И они выносливы. Их верность королю непоколебима. Если он окажет поддержку проклятому… – он замолкает и искоса смотрит на Кэла; тот не реагирует. – Если он окажет поддержку Мэйвену, подданные последуют за ним. Самые опасные, конечно, нимфы, а кроме них – бури, дрожи и ткачи ветра. Берсерки-камне-шкуры – тоже малоприятные ребята.

Я вздрагиваю, по мере того как он перечисляет.

Дэвидсон разворачивается, чтобы взглянуть на Тахира. Новокровка в отсутствие свое брата-близнеца кажется ущербным и странно кренится, словно пытается компенсировать его отсутствие.

– Есть новые данные о сроках? – отрывисто спрашивает премьер. – «В пределах недели» – это слишком расплывчато.

Сузив глаза, Тахир устремляет взгляд куда-то за пределы комнаты. Туда, где, возможно, находится его брат. Как у многих из наших агентов, специальность Раша очень полезна для разведки. Салиду некогда внедрили в армию новокровок Мэйвена. Раш – отличная замена для нее. Вероятно, он под видом Красного слуги работает где-то при дворе. Это отличная идея. Учитывая его связь с Тахиром, он может незаметно переправлять информацию не хуже любого радио, не боясь вмешательства.

– Пока уточняем, – медленно произносит Тахир. – Слухи о…

Он замолкает и удивленно открывает рот.

– В пределах суток. Атака с обеих сторон границы.

Я прикусываю губу, ощутив вкус крови. Как это могло случиться так быстро? И без предупреждения?

Кэл разделяет мои чувства.

– Я думал, вы следите за перемещениями войск. Армию собирают не за одну ночь.

От него исходит струя жара, которая припекает мой правый бок.

– Мы знаем, что основная масса солдат находится в Озерном краю. Появление новых союзников усложнило нам задачу, – поясняет Фарли. – У нас, мягко говоря, недостаточно ресурсов, особенно теперь, когда здесь собралась почти вся Алая гвардия. Мы не в состоянии следить за происходящим в трех разных странах…

– Но вы уверены, что это будет Корвиум? Абсолютно уверены? – резко спрашивает Кэл.

Ада, не задумываясь, кивает.

– Все данные разведки указывают на то.

– Мэйвен любит расставлять ловушки.

Ненавижу произносить это имя.

– Возможно, он хочет выманить нас и перехватить по пути.

Я помню визг нашего самолета, который рвали на части в воздухе, швыряя зазубренные обломки к звездам.

– Или он задумал отвлекающий маневр. Мы пойдем к Корвиуму. А он ударит по Нижним землям. Выбьет у нас опору из-под ног.

– Вот почему мы не спешим, – Дэвидсон решительно стискивает кулак. – Пусть они сделают первый шаг – тогда мы ответим. А если они ничего не предпримут, будем знать, что это ловушка.

Полковник краснеет – кожа у него становится одного цвета с больным глазом.

– А если это самое обыкновенное наступление?

– Мы будем двигаться быстро, как только выясним намерения врага…

– И сколько моих солдат погибнет в процессе?

– Столько же, сколько и моих, – с усмешкой отвечает Дэвидсон. – Не ведите себя так, как будто только ваши люди будут проливать кровь.

– Мои люди…

– Довольно! – кричит Фарли так громко, что просыпается Клара. У ребенка удивительная выдержка – она лишь сонно моргает оттого, что ее разбудили. – Если мы не можем получить больше сведений, значит, наш единственный вариант – ждать. Мы уже совершили достаточно ошибок, бросаясь первыми в атаку.

«Бесчисленное множество раз».

– Признаю, мы вынуждены идти на жертвы.

Вид у премьера такой же серьезный, как у его генералов, которые сдержанно, с каменными лицами выслушивают новости. Если бы у нас были другие варианты… но их нет. Даже у Кэла, который продолжает молчать.

– Мы жертвуем сантиметрами, чтобы выиграть мили.

Полковник взрывается и обрушивает кулак на стол. Стеклянный графин с водой колеблется, и Дэвидсон спокойно подхватывает его – быстрым и точным движением.

– Калор, вы мне понадобитесь для координации.

«Для связи с Анабель. С Серебряными. С людьми, которые пялились на меня и мои оковы и ничего не делали, пока это не стало им выгодно. С людьми, которые по-прежнему считают, что мои родные должны быть рабами». Я прикусываю язык. «С людьми, которые нужны нам для победы».

Кэл наклоняет голову.

– Королевство Разломы обещало поддержку. У нас будут бойцы Самосов, Айрелов, Ларисов и Лероланов.

– Королевство Разломы, – негромко повторяю я, почти выплевывая слова.

Все-таки Эванжелина получила свою корону.

– Как насчет вас, Бэрроу?

Я поднимаю голову и вижу, что Дэвидсон, по-прежнему с непроницаемым видом, смотрит на меня. Его невозможно разгадать.

– Вы тоже с нами?

Перед глазами мелькает моя семья, но всего на мгновение. Мне должно быть стыдно, что ярость, которая продолжает гореть в недрах живота и в глубине души, перевешивает любовь к родным. Мама и папа убьют меня за то, что я снова их бросаю. Но я воюю ради некоего подобия мира.

– Да.

27. Мэра

Это не ловушка и не фокус.

Гиза будит меня за полночь, ее карие глаза расширены и встревожены. За ужином я объяснила родным, что мне предстоит. Как и ожидалось, мое решение не особенно их порадовало. Мама неумолимо поворачивала нож в ране. Она плакала о Шейде – память о нем до сих пор свежа – и вспоминала мой плен. Говорила, что я эгоистка, раз опять покидаю семью.

Потом ее упреки превратились в извинения. Шепотом она твердила, какая я смелая. Слишком смелая, упрямая и дорогая, чтобы отпустить меня.

Папа просто молчал, добела стиснув пальцы на трости. Мы с ним очень похожи. Мы принимаем решение и следуем ему, если даже оно ошибочно.

По крайней мере, Бри и Трами поняли. Они не будут участвовать в операции. И то хорошо.

– Кэл внизу, – шепчет Гиза, положив свои умелые руки мне на плечи. – Тебе пора.

Я сажусь – уже полностью одетая – и в последний раз обнимаю сестру.

– Ты слишком часто это делаешь, – говорит она, стараясь скрыть шутливым тоном рыдания в горле. – Возвращайся.

Я киваю – но ничего не обещаю.

Килорн ждет в коридоре, сонный, в пижаме. Он тоже остается. Корвиум – далеко за пределами его возможностей. Еще одно горькое утешение. Хоть я и привыкла жаловаться, что приходится таскать Килорна с собой и беспокоиться о рыбацком мальчишке, который только и умеет вязать узлы, я буду страшно по нему тосковать. Особенно потому что все это неправда. Он помогал мне гораздо чаще, чем я ему.

Я открываю рот, но Килорн затыкает меня быстрым поцелуем в щеку.

– Если хотя бы попытаешься сказать «до свидания», я скину тебя с лестницы.

– Ладно, – выговариваю я.

Впрочем, моя грудь сжимается, и с каждым шагом дышать становится все труднее.

Родные ждут, собравшись кучкой, и вид у них мрачный, как у расстрельной команды. Глаза у мамы красные и опухшие, у Бри тоже. Он обнимает меня первым и отрывает от пола. Этот великан позволяет себе один раз всхлипнуть, уткнувшись мне в шею. Трами более сдержан.

Фарли тоже стоит в коридоре. Она крепко прижимает к себе Клару и укачивает ее. Мама, конечно, о ней позаботится.

Все расплывается – так мне хочется уцепиться за каждую секунду. Время бежит слишком быстро. Голова кружится, и я, даже не успев понять, что происходит, выхожу за дверь, спускаюсь по лестнице и сажусь в транспорт. Папа пожал Кэлу руку, или мне померещилось? Я еще сплю? И вижу сон? Огни базы проносятся во тьме, как падающие звезды. Фары рассекают мглу, освещая дорогу до аэродрома. Я уже слышу рев моторов и слышу визг самолетов, поднимающихся в небо.

Большинство из них – грузовые, предназначенные для быстрой переброски значительного количества людей. Они садятся вертикально, не нуждаясь во взлетной полосе, и могут лететь отсюда прямо в Корвиум. Меня охватывает ужасное знакомое ощущение, когда мы поднимаемся на борт. После прошлого раза я провела полгода в плену и превратилась в тень.

Кэл ощущает мою тревогу. Он сам застегивает на мне ремни безопасности, быстро двигая пальцами, пока я смотрю на металлическую решетку у себя под ногами.

– Больше этого не случится, – говорит он, так тихо, что слышу только я. – Всё будет по-другому.

Я обхватываю его лицо ладонями, заставив Кэла отвлечься от ремней и взглянуть на меня.

– Тогда почему ощущение то же самое?

Бронзовые глаза внимательно разглядывают мое лицо. Ищут ответа. И не находят. Кэл целует меня, как будто это может разрешить все проблемы. Его губы обжигают. Поцелуй длится дольше положенного, особенно в присутствии такого количества народу, но никто как будто не замечает.

Отстранившись, Кэл вкладывает что-то мне в ладонь.

– Не забывай, кто ты, – шепчет он.

Я и не глядя понимаю, что это сережка – крошечный цветной камушек, оправленный в металл. Способ сказать «прощай», «береги себя», «помни меня, если мы расстанемся». Еще одна традиция из моей прежней жизни. Я крепко сжимаю ее в кулаке, так что острый край чуть не протыкает кожу. Только когда Кэл садится напротив, я взглядываю на сережку.

Красная. Ну конечно. Красная как кровь, как огонь. Красная, как гнев, который пожирает нас обоих заживо.

Поскольку нельзя вдеть крошечный камушек в ухо прямо сейчас, я прячу сережку, надежно, чтобы не потерять. Скоро она присоединится к остальным.

Фарли – воплощенная месть – садится рядом с пилотами-монфорцами. Кэмерон следует за ней по пятам и сдержанно улыбается, заняв свое место. Наконец она получила официальную зеленую форму, как и Фарли, однако у Фарли она другая – не зеленая, а темно-красная, с белой буквой К на рукаве. «Командование». Она снова побрила голову, под корень срезав светлые волосы и вернувшись к прежнему стилю. Вид у нее суровый, учитывая изогнутый шрам на лице и синие глаза, пронизывающие любую броню. Стрижка ей идет. Я понимаю, отчего Шейд любил Фарли.

Она имеет больше прав, чем мы все, вернуться к мирной жизни. Но она продолжает бороться. И я ощущаю прилив решимости. Если может Фарли, могу и я.

Дэвидсон поднимается на борт последним. Всего нас человек сорок. Он приводит группу гравитронов, с устремленными вниз стрелками на рукавах. На нем всё та же потрепанная форма, обычно гладкие волосы взъерошены. Сомневаюсь, что он спал. И от этого Дэвидсон начинает нравиться мне чуть больше.

Он кивает нам, проходя мимо, и садится рядом с Фарли. Почти немедленно они начинают беседовать шепотом.

Мое электрическое чутье улучшилось за время работы с электриконами. Я чувствую всю проводку самолета. Каждую искру, каждый импульс. Элла, Рейф и Тайтон тоже, конечно, летят с нами, но нас не рискнули посадить в один самолет. Если случится худшее, по крайней мере, мы не погибнем все вместе.

Кэл ерзает. Это нервное. А я, напротив, сдерживаюсь. Стараюсь ни на что не обращать внимания, игнорировать ненасытное бешенство, которое начинает разворачиваться во мне. Я не видела Мэйвена со времен побега – и живо вспоминаю его лицо. Как он звал меня в толпе, пытаясь обернуться. Он не хотел со мной расставаться. Когда я схвачу Мэйвена за горло, уж я его не выпущу. И мне не будет страшно. Нас разделяет только грядущая битва.

– Бабушка приведет с собой, кого сможет, – негромко говорит Кэл. – Дэвидсон-то уже в курсе, а вот тебя вряд ли известили.

– Вот как.

– За ней Лероланы и другие восставшие Дома. И Самосы.

– Принцесса Эванжелина, – бормочу я, смеясь при этой мысли. Кэл тоже фыркает.

– По крайней мере, теперь у нее есть своя корона и ей не нужно охотиться на чужую, – говорит он.

– Вы сейчас уже были бы женаты, если…

В этом «если» – очень многое.

Он кивает.

– И я бы давно спятил. Из Эванжелины выйдет хорошая королева… для кого-нибудь другого, – Кэл, не глядя, берет меня за руку. – И ужасная жена.

Я не углубляюсь в эту тему, но в моей груди расцветает тепло.

Самолет трогается, набирая скорость. Винты и моторы гудят, заглушая все разговоры. Еще один рывок – и мы поднимаемся в жаркое летнее небо. На мгновение я закрываю глаза и рисую себе то, что нам предстоит. Я знаю Корвиум по картинкам и телевещаниям. Мрачные гранитные стены, черно-золотые укрепления. Цитадель, которая служила последней остановкой для всех солдат, направлявшихся в Чок. При другом раскладе я и сама бы прошла через нее. А теперь – это еще одна осажденная крепость, во второй раз за год. Силы Мэйвена выступили несколько часов назад; они высадились в Рокасте и двинулись быстрым маршем. Они скоро будут под стенами Корвиума. Раньше нас.

«Сантиметры в обмен на мили», – сказал Дэвидсон.

Надеюсь, он не ошибся.

Кэмерон бросает карты мне на колени. Четыре дамы смотрят на меня с затаенной ненавистью и как будто дразнятся.

– Четыре королевы, Бэрроу, – с издевкой говорит Кэмерон. – Что дальше? Поставишь на кон ботинки?

Я с улыбкой избавляюсь от бесполезного набора красной мелочи и одинокого черного валета.

– Они тебе не подойдут. У меня нормальные ноги, а не лыжи.

Кэмерон громко хихикает, запрокинув голову и вытянув ноги. Ступни у нее и впрямь ужасно длинные. Надеюсь, Кэмерон уже перестала расти, а то у нас никаких ресурсов не хватит.

– Давай еще раз, – предлагает она и собирает карты. – Ставлю неделю стирки.

Кэл, сидящий напротив нас, перестает разминаться и фыркает.

– Думаешь, Мэра стирает?

– А вы, ваше величество? – с ухмылкой пари-рую я.

Он делает вид, что ничего не слышит.

Эта пустая болтовня – бальзам на душу и средство отвлечься. Можно не думать о предстоящей битве, пока Кэмерон до нитки обдирает меня в карты. На фабрике она лихо выучилась играть. Я едва понимаю правила, но это занятие требует концентрации.

Самолет покачивается, попав в небольшую зону турбулентности. После стольких часов, проведенных в воздухе, я ничуть не тревожусь и продолжаю тасовать карты. Во второй раз самолет вздрагивает сильнее. Однако волноваться не о чем. От третьего толчка карты вылетают у меня из рук, раскрываясь веером в воздухе. Я ударяюсь о спинку сиденья и поспешно нащупываю ремни безопасности. Кэмерон делает то же самое, а Кэл резко подбирается и бросает взгляд на кабину. Я смотрю туда же и вижу, как оба пилота отчаянно пытаются выровнять самолет.

Вид впереди тревожит меня еще сильнее. Уже должно взойти солнце, но небо впереди – непроглядно черное.

– Буря, – негромко произносит Кэл, имея в виду одновременно непогоду и Серебряных. – Нужно набрать высоту.

Едва эти слова успевают сорваться с его губ, я чувствую, как самолет накреняется и устремляется вверх. В гуще облаков сверкает молния. Настоящая молния, дитя грозы, а не какого-нибудь новокровки. Я ощущаю ее биение, как стук далекого сердца. И крепче хватаюсь за ремни, перекрещивающие мою грудь.

– Мы не можем сесть в такую погоду.

– Мы вообще не можем сесть, – буркает Кэл.

– Давайте я сделаю что-нибудь, уберу молнию…

– Там внизу будет не только молния! – голос Кэла слышен даже через рев набирающего высоту самолета. Многие поворачиваются в его сторону. В том числе Дэвидсон. – Ткачи ветра и бури собьют нас с курса, как только мы покажемся из-за туч. Мы разобьемся.

Взгляд Кэла перебегает по самолету, по всем нам. В его голове поворачиваются шестеренки. Он усиленно размышляет. И мой страх сменяется верой.

– Что будем делать?

Самолет снова дергается, так что мы дружно подскакиваем. Кэла это не смущает.

– Мне нужны гравитроны. И ты, – добавляет он, указав на Кэмерон.

Ее взгляд делается стальным. Девочка кивает.

– Кажется, я знаю, что ты задумал…

– Свяжитесь с другими самолетами. Нам здесь понадобится телепорт. И пусть сообщат, где остальные гравитроны. Им придется рассредоточиться.

Дэвидсон резко кивает.

– Вы слышали.

У меня в животе всё обрывается, когда в самолете начинается бешеная активность. Солдаты проверяют оружие и застегивают на себе снаряжение. Их лица полны решимости. В первую очередь лицо Кэла.

Он встает, схватившись за поручни, чтобы устоять на ногах.

– Мы должны оказаться прямо над Корвиумом. Где телепорт?

Появляется Ареццо – и от толчка падает на колени.

– Мне это не нравится, – резко говорит она.

– К сожалению, тебе и другим телепортам придется потрудиться, – произносит Кэл. – Ты можешь прыгнуть с самолета на самолет?

– Естественно, – отвечает она, как будто ничего нет проще.

– Отлично. Когда мы снизимся, перенеси Кэмерон на соседний самолет.

«Снизимся».

– Кэл…

Я почти хнычу. Я много чего могу… но это?

Ареццо трещит костяшками и перебивает меня:

– Так точно.

– Гравитроны, берите веревки. По шесть на каждого. Держите крепко.

Упомянутые новокровки вскакивают и вытаскивают из специальных прорезей в своем обмундировании витые шнуры. На каждом куча карабинов – гравитроны могут переносить по нескольку человек благодаря своей способности. В Ущелье я привлекла к нам мужчину по имени Гарет. Он использовал свою способность, чтобы летать и перепрыгивать на большие расстояния.

Но не выскакивать из самолета.

Внезапно мне становится дурно, на лбу выступает пот.

– Кэл, – повторяю я, уже почти крича.

Он не обращает на меня внимания.

– Кэмерон, твое дело – защищать самолет. Как можно больше тишины… мысленно нарисуй сферу. Тогда мы не будем колыхаться от бури.

– Кэл! – восклицаю я.

Я что, единственная тут считаю, что это самоубийство? Я одна сохранила здравый ум? Даже Фарли, кажется, ничуть не смущена; сурово сжав губы, она пристегивается к одному из шести гравитронов. Ощутив мой взгляд, она поднимает голову. На мгновение на ее лице отражается ничтожная доля ужаса, который испытываю я. А потом Фарли подмигивает. И одними губами произносит: «За Шейда».

Кэл заставляет меня встать, то ли игнорируя мой страх, то ли не замечая его. Он лично пристегивает меня к самому высокому из гравитронов – долговязой женщине. Сам пристегивается рядом, обвив мощной рукой мои плечи. Я зажата между ним и новокровкой. Остальные в самолете делают то же самое, цепляясь за гравитронов, как за спасательные круги.

– Пилот, где мы? – кричит через мою голову Кэл.

– Пять секунд до цели, – отрывисто отвечает тот.

– Все поняли план?

– Так точно, сэр! На месте, сэр!

Кэл стискивает зубы.

– Ареццо!

Та салютует.

– Готова, сэр.

Не исключено, что меня вырвет на бедного гравитрона, увешанного людьми.

– Расслабься, – говорит Кэл мне на ухо. – Просто держись. Все будет хорошо. Закрой глаза.

Я совершенно не против.

Я ерзаю, притоптываю, вздрагиваю. Сплошные нервы и движение.

– Все нормально, – шепчет Кэл. – Они справятся. Солдаты это умеют.

Я крепче цепляюсь за него – до боли.

– А ты?

Кэл сглатывает.

– Кэм, можешь начинать. Пилот, снижаемся.

Тишина обрушивается на меня, как удар молота. Она не болезненна, но от нахлынувшего воспоминания я враз слабею. Я стискиваю зубы, чтобы не закричать, и зажмуриваюсь так плотно, что вижу звезды. Естественное тепло Кэла служит мне якорем, хотя и ненадежным. Я крепче обхватываю его, как будто могу с ним слиться. Он что-то бормочет, но я не слышу. Ощущение медленно наползающей удушливой темноты и предчувствие еще более страшной смерти всё перекрывают. Сердце начинает биться втрое быстрее, колотясь в груди, – кажется, что оно вот-вот взорвется. С ума сойти, я и правда готова выпрыгнуть из самолета. Что угодно, лишь бы выйти из-под действия тишины. Не вспоминать больше.

Я едва замечаю, как самолет снижается, качаясь среди грозовых туч. Кэмерон мерно выдыхает, стараясь дышать ровно. Если остальным ее способность причиняет боль, никто этого не выказывает. Мы тихо снижаемся. А может быть, мое тело просто перестало реагировать.

Когда мы собираемся на трапе в хвосте самолета, я понимаю: «Всё». Самолет грохочет, сотрясаемый ветрами, с которыми Кэмерон ничего не в силах поделать. Она кричит что-то, что я не могу разобрать сквозь шум крови в ушах.

А потом подо мной разверзается бездна. И мы падаем.

Когда Серебряные из Дома Самоса прервали мой прошлый полет, у них, по крайней мере, хватило совести склепать нам железную клетку. Теперь же вокруг нет ничего, кроме ветра, ледяного дождя и клубящейся тьмы, которая тащит нас во все стороны. Инерции должно хватить, чтобы мы не отклонились от цели, – и кроме того, ни один нормальный человек не ждет, что кто-то выскочит из самолета в нескольких сотнях метров от земли, в разгар бури. Ветер визжит, как женщина, и рвет мое тело на части. Зато я больше не чувствую давления тишины. Прожилки молнии в тучах зовут меня, как бы прощаясь.

Летя вниз, все вопят. Даже Кэл.

Я продолжаю кричать, когда наше падение замедляется – примерно в двадцати метрах над зазубренными шпилями Корвиума, представляющего собой восьмиугольник зданий и внутренних стен. К тому моменту, когда мы аккуратно приземляемся на гладкую мостовую, скользкую от дождя, я срываю голос.

Наша новокровка поспешно отстегивает нас, и я падаю навзничь, приземлившись в обжигающе холодную лужу, но меня это ничуть не смущает. Кэл живо вскакивает.

А я лежу несколько секунд, ни о чем не думая. Просто смотрю на небо, с которого свалилась – и почему-то выжила. Затем Кэл хватает меня за руку и поднимает, вернув к реальности.

– Остальные сейчас приземлятся здесь, так что нам надо двигаться, – он толкает меня вперед, и я, спотыкаясь, шлепаю по грязи. – Гравитроны, Ареццо спустится со следующей партией и телепортирует вас обратно наверх. Не зевайте.

– Да, сэр, – отвечают те, готовясь к новому раунду.

При этой мысли мне чуть не становится дурно.

А Фарли на самом деле плохо. Она выворачивается наизнанку в проулке, извергая свой скудный завтрак. Я и забыла, что она ненавидит летать, не говоря уж о телепортации. Наше падение совместило худшие свойства того и другого.

Я подхожу к ней и обвиваю рукой, чтобы удержать прямо.

– Ты в порядке?

– Да, – отвечает она. – Немного подкрасила стенку.

Я смотрю на небо, с которого льется холодный дождь. Необычайно холодный для этого времени года, даже на севере.

– Надо идти. Они еще не на стенах, но скоро будут.

Кэл слегка исходит паром. Он застегивает куртку, чтобы не промокнуть.

– Дрóжи, – говорит он. – Такое ощущение, что скоро повалит снег.

– Нам идти к воротам?

– Нет, они под защитой Молчаливого камня. Серебряные не смогут там пробиться. Им придется идти кругом, – он жестом приказывает всем следовать за собой. – Мы должны подняться на укрепления и быть готовы к отпору, где бы они ни ударили. Буря – это только начало. Они хотят перекрыть нам обзор. Ослепить нас – и подобраться поближе.

Кэл задает быстрый темп, особенно учитывая дождь, но я держусь рядом. Вода проникает в ботинки, и скоро пальцы ног теряют чувствительность. Кэл смотрит вперед, как будто один его взгляд способен воспламенить весь мир. Наверное, ему этого хочется. Тогда было бы проще.

Он снова должен сражаться – и, возможно, убивать людей, которых, по рождению, обязан защищать. Я беру его за руку, потому что прямо сейчас ничего не могу сказать. Кэл стискивает мои пальцы, но тут же выпускает их.

– Солдаты Анабели не смогут прийти тем же путем.

Пока я говорю, новые гравитроны и бойцы сыплются с неба. Все кричат – однако приземляются целыми и невредимыми. Мы сворачиваем за угол, двигаясь от одного кольца стен к другому. Прочие остаются позади.

– Каким образом наши силы соединятся?

– Подкрепление идет от Разломов. С юго-запада. В идеале мы задержим армию Мэйвена и дадим союзникам время зайти с тыла. Зажмем противника в клещи.

Я сглатываю. Наш план во многом зависит от Серебряных. Я знаю, что им не стоит доверять. Дом Самоса запросто может не прибыть, обречь нас на смерть или плен. Тогда они смогут сами расправиться с Мэйвеном. Кэл неглуп. Он все это понимает. И он знает, что Корвиум и его гарнизон слишком ценны, чтобы их потерять. Это наш флаг, наше восстание, наша клятва. Мы бросаем вызов Мэйвену Калору и ненавистному трону.

Новокровки стоят на укреплениях вместе с Красными солдатами, у которых есть оружие и боеприпасы. Они не стреляют, только смотрят вдаль. Один из Красных, высокий и тощий, в форме, как у Фарли, и с буквой К на плече, делает шаг вперед. Сначала он жмет ей руку и кивает.

– Генерал Фарли.

Она вздергивает подбородок.

– Генерал Таунсенд.

Затем Фарли кивает еще одному старшему офицеру в зеленом, возможно, командиру монфорских новокровок. Невысокая коренастая женщина с бронзовой кожей и длинной белой косой, закрученной вокруг головы, отвечает тем же.

– Генерал Аккади.

– На что мы смотрим? – спрашивает у обоих Фарли.

Приближается еще один солдат – в красном, а не в зеленом. Это женщина. Волосы у нее выкрашены в алый цвет, но я ее узнаю.

– Приятно тебя видеть, Лори, – деловито говорит Фарли.

Я бы тоже поздоровалась, будь у нас время. В глубине души я рада видеть еще одну нашу соратницу времен Ущелья – не просто живую, но и преуспевающую. Как и Фарли, Лори коротко остриглась. Она всецело принадлежит общему делу.

Она кивает нам и обводит жестом окованные металлом укрепления. Ее способность – необычайно обостренные чувства, которые позволяют Лори видеть гораздо дальше, чем остальным.

– Их армия на западе, спиной к Чоку. Бури и дрожи – внутри первого же кольца облаков, за пределами вашей видимости.

Кэл подается вперед и, щурясь, смотрит сквозь неумолимый дождь на густые черные тучи. Со стены видно максимум на триста метров.

– У вас есть снайперы?

– Мы старались, – со вздохом отвечает генерал Таунсенд.

Аккади соглашается:

– Пустая трата патронов. Ветер глотает пули.

– Ткачи ветра тоже тут, – отзывается Кэл, выпятив подбородок. – В этом их задача.

Намек ясен. Ткачи ветра из Норты – Дом Лариса – восстали против Мэйвена. Значит, это – Озерные. Посторонний человек не обратил бы внимания на чуть заметную улыбку Кэла и на то, как на мгновение расслабились его плечи, но я всё вижу. Я понимаю, почему он испытывает облегчение. Его растили, чтобы сражаться с Озерными. Это противник, который не разобьет ему сердце.

– Нам нужна Элла. В том, что касается грозовых молний, ей нет равных. – я указываю на высокие башни на нашем участке стены. – Если она поднимется повыше, то сумеет обратить грозу против них. Не контролировать ее, а использовать как источник энергии.

– Отлично, займись, – коротко бросает Кэл.

Я видела его в бою, но еще никогда – таким. Он стал совершенно другим. Стопроцентно сосредоточенным, просто нечеловечески. Вежливый принц с разбитым сердцем исчез. Тепло, которое в нем осталось, превратилось в ад, предназначенный для того, чтобы убивать. И побеждать.

– Когда гравитроны закончат высадку, расставьте их здесь, через равномерные промежутки. Озерные полезут на стены. Не будем облегчать им задачу. Генерал Аккади, кем еще вы располагаете?

– Неплохим сочетанием для атаки и обороны, – отвечает та. – У меня достаточно бомбардировщиков, чтобы превратить дорогу из Чока в сплошное минное поле.

С гордой улыбкой она указывает на новокровок, у которых на плечах нашивки в виде солнечного сияния. Бомбардировщики. Лучше истребителей. Они способны взорвать что угодно и кого угодно одним взглядом, вместо прикосновения.

– Неплохой план, – говорит Кэл. – Тогда пусть ваши бойцы будут наготове. Действуйте по собственному усмотрению.

Если Таунсенду не нравится, что им распоряжаются – особенно Серебряный – он этого не выказывает. Как и все остальные, он чувствует дыхание смерти. Сейчас не время для политических игр.

– А мои солдаты? У меня на стенах тысяча Красных.

– Пусть там и остаются. Пули ничем не хуже способностей, иногда даже лучше. Но берегите заряды. Стреляйте только в тех, кто прорвется через первую линию обороны. Они хотят, чтобы мы выдохлись, но мы не будем переутомляться.

Он смотрит на меня.

– Так ведь?

Я улыбаюсь, смаргивая дождь.

– Да, сэр.

Поначалу мне кажется, что Озерные слишком медлительны или очень глупы. Проходит почти час, но мы, с помощью Кэмерон, гравитронов и телепортов, спускаем в Корвиум примерно тридцать десантов. Около тысячи солдат, хорошо обученных и смертоносных. Наше преимущество, по словам Кэла, заключается в неопределенности. Серебряные по-прежнему не знают, как сражаться с людьми вроде меня. Они не представляют, на что мы по-настоящему способны. Я думаю, Кэл именно поэтому разрешает Аккади действовать по собственному усмотрению. Он просто не сумеет распоряжаться новокровками должным образом. Но Красных он знает. Эта мысль горька, и я пытаюсь ее отогнать. Я уже долгое время стараюсь не задумываться, сколько Красных отправил на убой человек, которого я люблю.

Гроза не стихает. Всё тот же проливной дождь. Если противник намерен нас утопить, это займет немало времени. На нижних улицах грязной воды набралось по голень. Кэла это раздражает. Он постоянно вытирает лицо и отбрасывает волосы со лба; его кожа слегка дымится от холода.

Фарли ничего не стыдится. Она давно набросила куртку на голову, и теперь похожа на темно-красный призрак. Она стоит неподвижно уже минут двадцать и смотрит вдаль, положив голову на сложенные руки. Как и мы все, Фарли ждет удара, который может случиться в любую секунду. От этого я страшно нервничаю, и бушующий адреналин истощает меня не хуже Молчаливого камня.

Я подскакиваю, когда Фарли заговаривает.

– Лори, ты думаешь о том же, о чем и я?

Лори тоже сидит, накинув куртку на голову. Она сохраняет неподвижность, не в силах отключить свои чувства.

– Надеюсь, что нет.

– Что? – спрашиваю я, переводя взгляд с одной на другую.

От этого за шиворот мне течет вода, и я вздрагиваю. Кэл замечает это и придвигается ближе, согревая меня своим теплом.

Фарли поворачивается медленно, чтобы не промокнуть.

– Гроза движется. Подползает. На несколько метров каждую минуту. И постепенно ускоряется.

– Блин, – бормочет Кэл.

И принимается за дело, забрав с собой тепло.

– Гравитроны, готовьтесь! Когда я скажу, нажимайте!

«Нажимайте». Я никогда раньше не видела, как гравитрон использует свою способность, чтобы увеличить силу тяжести. Только чтобы ослабить.

– Роняйте все, что приближается.

У меня на глазах гроза набирает скорость – настолько, что заметно невооруженным глазом. Тучи продолжают кружиться, но круги сужаются с каждым поворотом; облака сливаются с землей. В их недрах сверкает бледная, почти бесцветная молния. Я прищуриваюсь, и на мгновение она вспыхивает фиолетовым, источая силу и ярость. Но пока мне не во что целиться. Какой бы мощной ни была молния, без мишени она бесполезна.

– Позади бури шагает армия. Она всё ближе, – сообщает Лори, подтвердив наши худшие опасения. – Они идут.

28. Мэра

Ветер завывает. Он хлещет по стенам и укреплениям, толкая людей. Дождь замерзает на каменной кладке, и ноги скользят. Первый пострадавший – жертва падения. Красный солдат, один из бойцов Таунсенда. Ветер хватает его за куртку и отбрасывает назад, по скользкому парапету. Бедняга с воплем валится через край и пролетает метров десять, а затем взмывает в воздух, удерживаемый силой гравитрона. На стену он опускается с тошнотворным хрустом. Гравитрон не справился с управлением. Но солдат жив. Не вполне цел, но жив.

– Держитесь! – эхом передается по красно-синим рядам. Когда ветер вновь начинает завывать, мы пригибаемся. Я прижимаюсь к ледяному металлу, укрывшись от самых сильных порывов. Удар ткача ветра непредсказуем, не похож на природное явление. Воздушные струи изгибаются и цепляются за одежду, точно пальцы. И все это время гроза вокруг усиливается.

Рядом со мной втискивается Кэмерон. Я с удивлением смотрю на нее. Предполагалось, что она будет находиться с целителями и удерживать последнюю линию обороны. Если кто-то и сумеет прикрыть их, дать им время и возможность вылечить наших солдат, то только Кэмерон. От дождя она дрожит, стуча зубами. На холоде, среди подступающей тьмы она кажется меньше и младше. Интересно, ей уже стукнуло шестнадцать?

– Как дела, девочка-молния? – с трудом выговаривает Кэмерон.

Ее лицо залито водой.

– Все в порядке, – отвечаю я. – Что ты тут делаешь?

– Просто хотела посмотреть, – врет Кэмерон.

Девочка здесь, потому что боится поступить плохо. «Я подведу вас?» – спросила она недавно. Теперь я вижу в ее глазах тот же вопрос. Но мой ответ остался неизменным. Если она не хочет убивать, то не обязана находиться тут.

Я качаю головой.

– Ты защищаешь целителей, Кэмерон. Возвращайся к ним. Они беззащитны, и если их убьют…

Она прикусывает губу.

– Нас всех убьют.

Мы смотрим друг на друга, пытаясь не терять смелости. Обрести друг в друге немного силы. Как и я, Кэмерон насквозь промокла. Ее темные ресницы слиплись, и каждый раз, когда она моргает, кажется, будто она плачет. Дождевые капли так и лупят, и мы обе вздрагиваем, когда они хлещут нас по лицу. И вдруг ливень перестает. Капли летят в противоположную сторону. Вверх. Глаза Кэмерон лезут на лоб, как и у меня. Она в ужасе смотрит в небо.

– Нимфы! – предостерегающе кричу я.

Дождь над нами переливается, танцуя в воздухе; капли становятся все крупнее и крупнее. А ручьи воды на улицах и в переулках становятся реками.

Вновь эхом отдается крик:

– Держись!

На сей раз нас атакует не ветер, а ледяная вода, пополам с белой пеной. Она разбивается о стены и здания Корвиума, как океанская волна. От сильного удара я бьюсь головой о камень, и мир начинает кружиться. Несколько человек перелетают через стену, унесенные бурей. Их фигуры быстро исчезают во тьме, крики глохнут. Гравитроны спасают кое-кого, но не всех.

Кэмерон ползет на четвереньках к лестнице. Она создает вокруг себя кокон безопасности и торопливо возвращается на свой пост, за вторым кольцом стен.

Кэл тормозит рядом со мной, чуть не упав. Я ошалело хватаюсь за него и притягиваю ближе. Если он свалится со стены, я просто брошусь за ним. Он в ужасе ждет, когда вода успокоится. Против нее Кэл бессилен. Огню тут делать нечего, он не может гореть. И моя молния тоже бесполезна. Одна искра – и я поражу разрядом невесть сколько наших бойцов. Нельзя рисковать.

У Аккади и Дэвидсона нет подобных ограничений. Пока премьер воздвигает сияющий синий щит на краю стены, чтобы больше никто не свалился, Акади командует своими новокровками, выкрикивая приказы, которые мне не слышно сквозь рев воды.

Вода становится дыбом и содрогается. Вдруг она начинает бороться сама с собой. На нашей стороне тоже есть нимфы.

Но не бури. Ни одного новокровки, который мог бы овладеть ураганом. Темнота смыкается вокруг, такая непроглядная, как будто наступила глухая ночь. Нам предстоит драться вслепую. А бой еще даже не начался. Я до сих пор не видела ни одного солдата Мэйвена, ни одного Озерного. Ни одного вражеского флага. Но они приближаются. Несомненно, приближаются.

Я стискиваю зубы.

– Вставай.

Принц тяжел, и страх ему мешает. Приложив ладонь к его шее, я даю небольшой разряд. Очень легкий, как меня научил Тайтон. Кэл немедленно вскакивает, бодрый и живой.

– Так. Спасибо, – говорит он и, оглянувшись, оценивает обстановку. – Становится холоднее.

– Гений, – ворчу я.

Я уже промерзла до костей.

Над нами ярится вода, разделяясь и обретая новые формы. Она хочет обрушиться, она хочет рассеяться. Небольшие всплески отделяются от нее и перелетают через щит Дэвидсона, уносясь по ветру, как необыкновенные птицы. Спустя некоторое время остаток падает, еще раз промочив нас всех. Тем не менее люди издают радостный крик. Нимфы-новокровки, даже застигнутые врасплох и уступающие числом, выиграли первую стычку.

Кэл не спешит ликовать. Он потирает запястья друг о друга, и его руки вспыхивают слабым пламенем. Огонь шипит под дождем и едва горит. И вдруг дождь превращается в колючую метель. В полной темноте, при свете пламени Кэла и слабых огней Корвиума, снег мерцает алым.

Я чувствую, как у меня на голове начинают замерзать волосы, и встряхиваюсь. Кусочки льда летят в разные стороны.

Где-то раздается рев, не похожий на вой ветра. Многоголосый. Десяток, сотня, тысяча голосов. Непроглядная метель наступает. Кэл на мгновение закрывает глаза и шумно вздыхает.

– Готовься к атаке, – хрипло говорит он.

Первый ледяной мост пробивает стену в двух шагах от меня, и я с криком отскакиваю. Еще один вонзается в камень чуть дальше, и зазубренные ледяные копья протыкают солдат. Ареццо и другие телепорты живо берутся за дело, собирая раненых и переправляя их к целителям. Почти сразу же с мостов сыплются Озерные солдаты – их тени напоминают чудовищ, и они бегут по льду, едва тот успевает нарасти.

Битва началась.

Я уже видела сражения Серебряных. Это хаос.

На сей раз всё еще хуже.

Кэл бросается вперед – жаркое пламя высоко вздымается в воздух. Лед толстый, и его так легко не растопить, поэтому Кэл отсекает куски от ближайшего моста, как дровосек с бензопилой. В это время он уязвим. Я пронзаю первого Озерного, который подбегает к нему, и от моих искр человек в доспехах, вращаясь, летит в темноту. За ним быстро следует второй, и моя кожа покрывается мурашками от фиолетово-белых прожилок молнии. Ружейные залпы глушат все приказы, которые, возможно, кто-то сейчас отдает. Я сосредотачиваюсь на себе и на Кэле. На том, чтобы выжить. Фарли с ружьем держится рядом. Она ставит меня себе за спину, чтобы я ее прикрывала. Не дрогнув, Фарли стреляет и сотрясает ближайший мост пулями. Она целится в лед, не в солдат, которые выскакивают из метели. Мост трещит и разламывается под ногами берсерков. Он валится в темноту.

Грохочет гром, все ближе с каждой секундой. Вспышки бело-синего электричества пронизывают тучи и обрушиваются вокруг Корвиума. Элла, стоя на башне, сеет смерть. Она поражает цель за пределами стен. Под ее могучим ударом, разломившись пополам, падает ледяной мост – но тут же вырастает заново, собираясь прямо в воздухе по воле дрожи, которая где-то прячется. Бомбардировщики уничтожают прозрачные глыбы льда разрушительными взрывами, но лед ползет обратно, атакуя другие укрепления. Зеленая молния трещит слева от меня: Рейф обрушивает свой электрический кнут на бегущую толпу Озерных. Его удар сталкивается с водяным щитом, который поглощает поток энергии. Противник наступает. Впрочем, вода не удерживает пули. Фарли встречает врагов ружейным огнем, поразив нескольких Серебряных на месте. Их тела падают во тьму.

Я поворачиваюсь к ближайшему мосту, полному солдат. Вместо того чтобы раскалывать лед, я сосредотачиваюсь на фигурах, которые выскакивают из темноты. На них толстые чешуйчатые синие доспехи и шлемы, похожие на морды чудовищ. Тем проще их убивать. Они подгоняют друг друга и торопятся к стене. Змеящаяся вереница безликих монстров. Фиолетовая молния вырывается из моих рук и пронизывает их сердца, перескакивая с доспеха на доспех. Металл нагревается, из синего становясь красным; многие в агонии валятся с моста. Убитых сменяют другие, выскочив из метели. Это настоящий мешок, коридор смерти. Слезы застывают у меня на щеках: понятия не имею, сквозь сколько тел проложило себе путь мое электричество.

А потом городская стена трескается у нас под ногами, и один кусок отъезжает от другого. Оглушительный грохот отдается в костях. Снова толчок. Трещина расширяется. Я быстро нахожу удобное место и перепрыгиваю к Кэлу, прежде чем пропасть успевает поглотить меня целиком. Из разлома появляются корни толщиной с мою руку. Они живые. Они раздвигают камни, словно громадные пальцы, по стене ползут трещины, похожие на молнии. Кладка вспучивается от напряжения.

Это зеленые.

– Сейчас стена рухнет! – выговаривает Кэл. – Они разломают ее и зайдут с тыла!

Я стискиваю кулак.

– И что делать?

Он растерянно смотрит в пространство.

– Наверняка с ними можно бороться!

– Буря… если бы мы избавились от бури и расчистили видимость, то могли бы стрелять… – говорит Кэл и одновременно поджигает корни, которые подползают ближе. Пламя обугливает их, но они тут же отрастают заново. – Нам нужны ткачи ветра, чтобы отогнать тучи.

– Дом Лариса. Значит, надо держаться, пока они не подойдут?

– Держаться – и надеяться, что их сил хватит.

– Ясно. А что касается этого… – я киваю на щель, которая расширяется с каждой секундой. Скоро в пролом хлынет Серебряная армия. – Давай устроим им горячий прием.

Кэл понимающе кивает.

– Бомбардировщики! – кричит он сквозь вой ветра и метели. – Спускайтесь и будьте готовы!

Он указывает на улицу, которая тянется вдоль стены. Озерные вторгнутся туда.

Десяток бомбардировщиков слышат Кэла, покидают свои посты и спускаются. Мои ноги движутся сами собой – я намереваюсь последовать за ними. Но Кэл хватает меня за руку, и я чуть не поскальзываюсь.

– Я не приказывал тебе идти, – рычит он. – Ты останешься здесь.

Я быстро высвобождаюсь из его хватки. Она слишком крепкая, тяжелая, как кандалы. Даже в разгар битвы я совершаю путешествие в прошлое, во дворец, где меня держали пленницей.

– Кэл, я поддержу бомбардировщиков. Я могу это сделать.

Его бронзовые глаза блестят в темноте, напоминая две горящих свечи.

– Если они пробьют стену, ты окажешься в окружении, – продолжаю я. – И тогда буря станет наименьшей из наших проблем.

Кэл принимает решение мгновенно. Ошибочное.

– Хорошо, я пойду.

– Ты нужен здесь, наверху, – я касаюсь ладонью груди Кэла и слегка отталкиваю я. – Нужен Фарли, Таунсенду, Аккади… солдаты должны видеть своих генералов. Они должны видеть тебя.

Если бы не бой, Кэл заспорил бы. А так он просто касается моей руки. Ни на что другое нет времени. Тем более что я права.

– Все будет хорошо, – обещаю я, скользя по обледенелым камням.

Буря поглощает ответ Кэла. Я позволяю себе секундную тревогу. Возможно, мы больше не увидимся. Но в следующее мгновение эта мысль исчезает. Некогда. Нельзя отвлекаться. Я должна выжить.

Я усаживаюсь верхом на обледенелые перила, поднимаю ноги и скатываюсь вниз. На улице, где ветра нет, намного теплее. Лужи исчезли. Отчасти они замерзли, отчасти воду подняли наверх нимфы.

Бомбардировщики собрались у трещины, которая всё расширяется. Наверху она уже разрослась до нескольких шагов, а в основании ее ширина – не больше ладони. Но она ползет. Еще один удар сотрясает камень и отдается в ногах, как взрыв или землетрясение. Я сглатываю, представляя сильнорука по ту сторону стены, который наносит удар за ударом по нашим укреплениям.

– Не спешите, – говорю я бомбардировщикам.

Они смотрят на меня в ожидании приказов, хоть я и не офицер.

– Никаких взрывов, пока не станет ясно, что они прорвались. Не стоит им помогать.

– Я буду прикрывать брешь, сколько смогу, – произносит кто-то за спиной.

Я разворачиваюсь и вижу Дэвидсона. Его лицо покрыто кровью, которая постепенно чернеет. Под слоем крови он кажется бледным и ошеломленным.

– Премьер, – произношу я, склонив голову.

Он отвечает не сразу. Похоже, Дэвидсон в шоке. Поле битвы сильно отличается от кабинета.

Тогда я обращаю свое электричество на нападающих. Используя корни как провода, я пропускаю по их изгибам молнию. Зеленого на другой стороне мне не видно, но я чувствую его. Хотя и притупленные толщей корня, мои искры врываются в тело Серебряного. Далекий вскрик эхом доносится сквозь трещины. Отчего-то я слышу его сквозь окружающий хаос.

Зеленый – не единственный Серебряный, способный крошить камень. Его место занимает другой – сильнорук, судя по тому, как дрожит и трескается стена. Удар за ударом – в расширяющуюся брешь летят пыль и каменная крошка.

Дэвидсон стоит слева от меня, слегка приоткрыв рот. Он словно отупел.

– Первый бой? – спрашиваю я, когда раздается очередной громоподобный удар.

– Да нет, – к моему удивлению, отвечает он. – Я когда-то тоже воевал. Говорят, я был в этом вашем списке.

«Дэйн Дэвидсон». Это имя вспыхивает в моей голове; оно подобно бабочке, которая касается крыльями прутьев костяной клетки. Память словно вылезает из болота, медленно, с огромными усилиями.

– В списке Джулиана.

Премьер кивает.

– Джейкос умный человек. Соединяет точки, которые не замечает больше никто. Да, я был одним из Красных, которых обрекли на расстрел. За преступление против крови. Когда я сбежал, офицеры тем не менее внесли меня в список как погибшего. Чтобы не отвечать за еще одного пропавшего преступника. – он облизывает губы, потрескавшиеся от холода. – Я направился в Монфор, по пути подбирая других, таких же, как я.

Еще одна трещина в стене. Брешь расширяется, а к моим ступням постепенно возвращается чувствительность. Я шевелю пальцами в ботинках, готовясь к драке.

– Знакомая история.

Голос Дэвидсона набирает силу, по мере того как он продолжает. По мере того как вспоминает, за что мы сражаемся.

– Монфор лежал в руинах. Тысячи Серебряных объявили себя королями. Каждая гора стала отдельным государством, страна раскололась. Только Красные оставались едины. А Непримиримые таились в тени и ждали освобождения. Разделяй и властвуй. Только так и можно победить.

Королевство Норты, Разломы, Пьемонт, Озерный край. Серебряные рвут друг другу глотки, сражаясь за всё более мелкие кусочки, а мы выжидаем, чтобы захватить целое. Хотя вид у Дэвидсона обалдевший, я буквально чую запах стали. Это, возможно, гений – и, несомненно, опасный человек.

Порыв снега отталкивает меня. То, что происходит сейчас – единственное, о чем нужно беспокоиться. «Выживи. Победи».

Синяя энергия вырывается из пролома и, пульсируя, захватывает небольшое пространство вокруг. Дэвидсон удерживает щит на месте, вытянув руку. По подбородку у него стекает струйка крови, исходя паром на морозе.

Силуэт с той стороны молотит по щиту кулаками – удары сыплются дождем на колеблющееся поле энергии. К нему присоединяется второй сильнорук и принимается расширять пролом, атакуя не щит, а камень. Щит растет сообразно их усилиям.

– Готовьтесь, – говорит Дэвидсон. – Когда я опущу щит, стреляйте все.

Мы готовимся к удару.

– Три.

Фиолетовые искры скользят у меня между пальцами и сплетаются в пульсирующий шар убийственной энергии.

– Два.

Бомбардировщики выстраиваются, припав на колено, как снайперы. Вместо ружей у них лишь глаза и пальцы.

– Один.

Дернувшись, синий щит разрывается пополам и с тошнотворным хрустом вбивает двух сильноруков в стену. Мы стреляем через пролом. Моя молния вспыхивает. Она освещает мглу за стеной, и я вижу десяток берсерков, готовых броситься на штурм. Многие падают на колени, плюясь кровью и огнем, когда бомбардировщики взрывают их внутренности. Прежде чем кто-либо успевает прийти в себя, Дэвидсон вновь смыкает щит, остановив ответный залп ружейного огня.

Наш успех, кажется, удивляет его.

На стене над нами в грозовой тьме вспыхивает огненный шар – факел в преждевременно наступившей ночи. Огонь Кэла распространяется, превратившись в огненную змею. Алый жар окрашивает небо адским багровым цветом.

Я стискиваю кулак и указываю на Дэвидсона.

– Еще раз.

Невозможно уловить течение времени. Поскольку солнца нет, я понятия не имею, как долго мы защищаем пролом. Хотя мы снова и снова отбиваем атаки, каждая попытка понемногу расширяет брешь. «Сантиметры в обмен на мили», – говорю я себе. Укрепления не взяты. Ледяные мосты продолжают расти, а мы продолжаем их ломать. На улице лежат несколько трупов – тут даже целитель ничего не смог поделать. В промежутках между атаками мы стаскиваем убитых в проулки, подальше от глаз. Я вглядываюсь в мертвые лица, всякий раз задерживая дыхание. Не Кэл, не Фарли. Единственный знакомый – это Таунсенд, у которого переломлена шея. Я ожидаю приступ жалости и вины, но ничего не чувствую. Только бешенство от того, что сильноруки у нас на стенах и рвут наших солдат на части.

Щит Дэвидсона растянут поперек пролома – теперь он уже как минимум трех метров в ширину и зияет, словно каменная пасть. В этой разинутой пасти лежат трупы. Дымящиеся тела, сраженные молнией или разорванные безжалостными взглядами бомбардировщиков. По ту сторону дрожащего синего поля в темноте собираются тени, готовясь к новой атаке. Водяные и ледяные молоты проверяют способность Дэвидсона на прочность. Вопль банши отражается от щита, но даже эхо его крика болезненно для наших ушей. Дэвидсон морщится. Теперь кровь на его лице смешалась с потом, который катится по лбу, носу и щекам. Он почти дошел до предела. Время истекает.

– Кто-нибудь, найдите Рейфа! – кричу я. – И Тайтона!

Один из солдат срывается с места, едва я успеваю выговорить эти слова, и несется вверх по лестнице. Я смотрю на стену, ища знакомый силуэт.

Кэл действует в сумасшедшем темпе, методично, как автомат. Шаг, поворот, удар. Шаг, поворот, удар. Как и я, он думает лишь о том, чтобы выжить. Когда в череде атак наступает передышка, он заново расставляет солдат, указывает Красным, куда стрелять, помогает Аккади и Лори уничтожить очередную цель в темноте. Я не знаю, сколько человек уже погибло.

Еще одно тело валится со стены кувырком. Я хватаю убитого за руки, чтобы оттащить в сторону, а потом понимаю, что на нем вовсе не доспех, а пластины каменной плоти, которые дымятся от жаркого гнева огненного принца. Я шарахаюсь, словно от раскаленного металла. Камнешкур. Остатки одежды на мертвеце – серо-синие. Дом Макантоса. Норта. Это боец Мэйвена.

Я сглатываю. Армия Мэйвена достигла стен. Мы теперь деремся не только с Озерными. В моей груди нарастает бешенство – впору самой выбежать за стены. Разорвать на части всех на той стороне. Отыскать Мэйвена. Убить его прямо в чистом поле между нашими армиями.

И вдруг труп хватает меня за руку.

Он делает рывок, и мое запястье с хрустом ломается. От внезапной боли, которая взбегает вверх по руке, я кричу.

Молния вырывается из моего тела вслед за криком. Она покрывает Серебряного танцующими искрами. Но то ли его каменная шкура слишком толста, то ли решимость слишком сильна. Камнешкур не выпускает меня, и пальцы, похожие на клещи, подбираются к моей шее. За спиной у него расцветают взрывы – это стараются бомбардировщики. Кусочки камня отлетают от моего противника, как омертвевшая кожа, и он воет, но от боли лишь усиливает хватку. Я совершаю ошибку, пытаясь сдвинуть руки, сомкнувшиеся у меня на шее. Грубые, как камень, пальцы рассекают мою кожу; течет кровь, красная и горячая.

Перед глазами пляшут точки. Я выпускаю еще одну молнию, насытив ее своими муками. От удара противник отлетает и врезается в стену здания. Он пробивает ее головой, а туловище остается на улице. Тогда бомбардировщики приканчивают его, продырявив каменную кожу на незащищенной спине.

Дэвидсон шатается, но продолжает удерживать истончившийся щит. Он видел нашу схватку, но ничего не мог поделать, из опасения, что Серебряные бросятся на нас. Угол губ у него дрожит; премьер словно извиняется за то, что принял верное решение.

– Сколько вы еще сможете продержаться? – задыхаясь, спрашиваю я и сплевываю кровь на мостовую.

Он скрипит зубами.

– Чуть-чуть.

«А точнее?» – мысленно огрызаюсь я.

– Минуту? Две?

– Минуту, – выговаривает он.

– Отлично.

Я смотрю сквозь редеющий щит – ярко-синюю завесу, которая постепенно слабеет вместе с Дэвидсоном. Фигуры на другой стороне видны всё яснее. Синие доспехи, черное пополам с красным. Озерный край и Норта. Ни короны, ни короля. Только штурмовой отряд, чья задача – опрокинуть нас. Мэйвен не сунет носа в Корвиум, пока город не падет. В то время как Кэл будет сражаться на стене насмерть. Мэйвен не настолько глуп, чтобы рисковать собой в бою. Он знает, что его сила – не на поле боя, не на передовой, а на троне.

С противоположной стороны появляются Рейф и Тайтон, которые до сих пор удерживали свой участок стены. Если Рейф достаточно аккуратен – даже волосы не растрепались, – Тайтон весь измазан кровью. Серебряной. Он не ранен. Его глаза пылают невиданной яростью и горят красным при свете бурного пламени у нас над головой.

Я замечаю Дармиана в числе прочих разрушителей – все они одарены непробиваемой плотью. Они несут огромные топоры, заточенные до бритвенной остроты. В самый раз, чтобы сражаться с сильноруками. В рукопашной схватке они – наша основная надежда.

– Стройся, – приказывает Тайтон, как всегда до неприличия немногословный.

Мы следуем за ним, торопливо выстраиваясь за спиной у Дэвидсона. Руки у него дрожат, но он еще держится. Рейф становится слева от меня, Тайтон справа. Я перевожу взгляд с одного на другого, гадая, нужно ли что-нибудь сказать. Я чувствую, как от обоих исходит статическое электричество, знакомое, но странное. Их электричество, не мое.

Синяя гроза продолжает яриться. Элла поддерживает нас, и мы питаемся энергией от ее молнии.

– Три, – говорит Дэвидсон.

Слева от меня зеленое, справа белое. Я замечаю их краем глаза. Каждая искра сродни биению сердца.

– Два.

Я делаю вдох. Горло, ободранное камнешкуром, болит. Но я еще дышу.

– Один.

И вновь щит падает, открыв внутренность крепости наступающей буре.

– СТЕНА ПРОБИТА! – разносится крик, когда солдаты замечают пролом.

Серебряные тоже откликаются, устремляясь к нам с оглушительным ревом. Зеленая и фиолетовая молния пересекают поле боя, устремляясь навстречу первой шеренге атакующих. Тайтон движется, как человек, бросающий дротики – миниатюрные иглы его молний взрываются ослепительными раскатами, которые далеко расшвыривают Серебряных солдат. Враги дергаются и корчатся. Тайтон немилосерден.

За нами, по мере того как мы приближаемся к пролому, движутся бомбардировщики. Им нужен лишь хороший обзор; их убийственная способность сжигает камень, плоть и землю в равной мере. Снег смешивается с грязью, в воздухе пахнет гарью. Это и есть война? Вот каково было сражаться в Чоке?

Вытянув руку, Тайтон отбрасывает меня назад. Дармиан и остальные разрушители кидаются вперед. Живой щит. Их топоры взлетают и опускаются, разбрызгивая кровь, пока разрушенные стены по обе стороны пролома не оказываются покрыты зеркальными потеками жидкого серебра.

Нет. Я помню Чок. Окопы. Пустыня тянулась, сколько хватало глаз, и небо смыкалось с землей, изрытой десятилетиями бомбардировок. Противники знали друг друга. Та война была жестокой, но понятной.

А это – просто кошмар.

Солдат за солдатом проникает в пролом. Их толкают стоящие сзади. Как и на мостах, они попадают в огненный мешок. Толпа движется, как океан – одна волна тащит нас за собой, а следующая отбрасывает. На нашей стороне преимущество, но небольшое. Сильноруки крушат стены, расширяя пролом. Тельки швыряют камнями – один из бомбардировщиков раздавлен, а другой замерзает на месте, раскрыв рот в немом крике.

Тайтон буквально танцует, и обе его руки пылают белыми молниями. Я растягиваю сеть на земле, создав море электрической энергии под ногами наступающей армии. Тела противников валятся грудой, забаррикадировав пролом. Но тельки сметают преграду движением руки, и трупы скрываются в бушующей мгле.

Я чувствую привкус крови, хотя сломанное запястье теперь лишь ноет. Рука висит безжизненно, и я благодарна за прилив адреналина, который не позволяет мне в полной мере ощутить сломанную кость.

Земля под ногами становится жидкой – она залита красной и серебряной кровью. Болотистая почва тоже делает свое дело. Когда падает какой-то новокровка, к нему бросается нимф и топит. Бедняга захлебывается у меня на глазах. Еще один труп лежит на боку, и из глазниц у него растут корни. Все, что я знаю – это молния. Я не помню свое имя и то, ради чего сражаюсь. Прямо сейчас я сражаюсь ради глотка воздуха. Ради того, чтобы не умереть.

Тельки разделяет нас, отшвырнув Рейфа назад, а меня – в противоположном направлении. Я перелетаю через солдат, проталкивающихся в пролом, и падаю на другой стороне. На поле за стеной Корвиума.

Я качусь кубарем, пока не останавливаюсь, наполовину зарывшись в холодную грязь. Вспышка боли пробивается сквозь адреналин, напоминая о сломанной кости и, возможно, еще о нескольких. Ураганный ветер рвет одежду, когда я пытаюсь сесть; осколки льда царапают веки и лицо. Хотя ветер завывает, здесь не так темно. Не мгла, а серость. Скорее, метель в сумерках, чем глухая полночь. Я щурюсь, глядя туда-сюда, слишком измученная, чтобы делать хоть что-то, кроме как лежать и стонать от боли.

Там, где раньше были зеленые луга, расстилавшиеся по обе стороны Железной дороги, теперь застывшая тундра. Травинки превратились в сосульки. Корвиум невозможно разглядеть. Нападающие, как и мы, ничего не видят в темноте бури. Мгла тормозит всех. Несколько батальонов сбились в кучу, напоминая скопище теней; их очертания едва различимы. Где-то еще пытаются строить и чинить ледяные мосты, но теперь большая часть вражеской армии устремилась к пролому. Остальные лежат в засаде у меня за спиной – размытое пятно за пределами бушующей бури. Возможно, в резерве сотни, возможно, тысячи. Синие и алые флаги треплются на ветру – их едва можно разглядеть. «Попала между молотом и наковальней», – со вздохом думаю я.

Я застряла в грязи, окруженная трупами и ранеными. По крайней мере, большинство сосредоточено на собственных оторванных конечностях и распоротых животах, а не на одинокой Красной, которую к ним занесло.

Вокруг мелькают Озерные солдаты, и я готовлюсь к худшему. Но они шагают дальше, чтобы присоединиться к остальной армии, которая бредет навстречу гибели.

– Ступай к целителям! – кричит один из них, не оборачиваясь.

Я смотрю на себя и понимаю, что вся покрыта серебряной кровью. Красной тоже, но в основном серебряной.

Я быстро замазываю грязью свои кровоточащие раны и те части одежды, которые еще сохранили зеленый цвет. Порезы взрываются болью, заставив меня зашипеть сквозь зубы. Я смотрю на тучи, ожидая, когда внутри блеснет молния. Синяя наверху, зеленая у основания, там, где пролом. Там, куда мне надо вернуться.

Грязь засасывает меня, пытаясь вморозить в землю. Прижав к груди сломанное запястье, я отталкиваюсь одной рукой в отчаянной попытке освободиться. Вылезаю из лужи с громким треском и бегу, тяжело дыша. Каждый глоток воздуха жжет огнем.

Я пробегаю десять метров, почти нагнав Серебряных солдат, а потом понимаю, что ничего не выйдет. Они слишком плотно построены – даже я не сумею проскользнуть сквозь их ряды. И меня, скорее всего, остановят, если я попытаюсь. Мое лицо, пусть и покрытое грязью, хорошо известно. Нельзя так рисковать. Лезть на ледяной мост тоже не стоит. Он может сломаться подо мной, ну или я получу пулю от своих же, если попытаюсь перебраться через стену. Любой вариант, скорее всего, закончится скверно. Но стоять здесь тоже не годится. Армия Мэйвена вот-вот предпримет очередную атаку и вышлет новых солдат. Ни вперед, ни назад идти нельзя. Наступает долгая пугающая пауза. Я смотрю на черные стены Корвиума. В тучах сверкают молнии, слабее прежнего. Ураган, увенчанный грозой, переложенный слоями метели и шквала. Рядом с ним я чувствую себя крошечной. Одинокая звездочка в небе, полном жестоких созвездий.

Разве можно с этим бороться?

Визг самолета заставляет меня упасть на колени и накрыть голову здоровой рукой. Его шум отдается в моей груди – взрыв электричества, пульсирующего, как живое сердце. За ним, на бреющем полете, следует еще десяток; их винты взвивают снег и пепел, когда самолеты проносятся между двумя половинами вражеской армии.

За краем бури появляются новые самолеты; они носятся кругами, рассекая тучи. Облака летят вместе с ними, словно прикованные к крыльям. Затем звук меняется. Это ветер, сильнее предыдущего, – он дует с яростью тысячи ураганов. Ветер разгоняет тучи, рвет их на части. Мгла расступается настолько, что показываются башни Корвиума, увенчанные синей молнией. Ветер следует за самолетами, словно поддерживая их свежевыкрашенные крылья.

Ярко-желтые.

Дом Лариса.

Мои губы растягиваются в улыбке. Они здесь. Анабель Леролан сдержала слово.

Я ищу взглядом другие Дома, но вокруг меня вдруг с криком облетает сокол – его черно-синие крылья рассекают воздух. Когти, острые как лезвия, сверкают, и я едва успеваю заслонить лицо. Но птица лишь пронзительно вскрикивает – и улетает, скользя над полем боя…

О нет.

Подходят резервы Мэйвена. Батальоны, легионы. Черные доспехи, синие, алые. Меня сейчас раздавит между двумя половинами армии.

Но без боя я не сдамся.

Я даю себе волю, и вокруг начинают сыпаться фиолетовые молнии. Оттесняя солдат, заставляя их бороться за каждый шаг. Они знают, как выглядит моя способность. Знают, что может сделать девочка-молния. Они замирают, но лишь на секунду. Этого вполне достаточно, чтобы я успела нащупать опору и развернуться под удобным углом. Чем меньше площадь поражения, тем больше шансов выжить. Я стискиваю здоровый кулак, готовясь забрать с собой всех врагов.

Многие Серебряные, атаковавшие пролом, поворачиваются в мою сторону. Они отвлекаются – и совершают роковую ошибку. Зеленая и белая молнии прореживают их ряды, расчищая путь алому пламени, которое устремляется ко мне.

Быстры первыми сокращают расстояние и попадают в сеть из молний. Одни успевают метнуться обратно; другие падают, не в силах опередить искры. Гроза обрушивается с неба, окружая меня энергией и удерживая самых опасных противников. Внешне этот круг напоминает электрическую клетку, но она создана моими руками. Я могу ей управлять.

Пусть теперь какой-нибудь король посмеет посадить меня под замок.

Я жду, что моя молния привлечет его, как свеча мотылька. Я вглядываюсь в лица подступающих солдат, ища Мэйвена. Алый плащ, корона из железных языков пламени. Белое лицо, синие глаза, способные пронзать горы.

Самолеты Дома Лариса разворачиваются для нового захода и низко проносятся над обеими армиями. Они разделяются над моей головой, и солдаты в ужасе начинают искать укрытия, когда над ними раздается вой и свист металла. Из недр самых крупных воздушных судов сыплются люди – они кувыркаются на лету, устремляясь к земле с такой скоростью, которая сплющила бы обычного человека. Они вскидывают руки и резко останавливаются. Вокруг столбом встают земля, пепел и снег. И железо. Много железа.

Эванжелина и ее семейство, включая брата и отца, поворачиваются к наступающей армии. Сокол мчится к ним, крича и ныряя на резком ветру. Эванжелина оборачивается, и наши взгляды встречаются.

– У тебя что, это вошло в привычку? – спрашивает она.

И я наконец уступаю изнеможению, потому что, как ни странно, чувствую себя в безопасности.

Эванжелина Самос пришла мне на помощь.

С двух сторон вспыхивает огонь. Он окружает меня, почти ослепляет. Шатаясь, я отступаю и врезаюсь в стену мышц и снаряжения. Кэл осторожно придерживает и баюкает мое сломанное запястье.

И в кои-то веки я не вспоминаю про кандалы.

29. Эванжелина

Двери главной башни Корвиума сделаны из массивного дуба, но петли и отделка – железные. Они распахиваются перед нами, признав силу королевского Дома Самоса. Мы величественно входим в зал совета, на глазах у наших разношерстных союзников. Монфор и Алая гвардия сидят слева, в простой зеленой форме, наши Серебряные – справа, в цветах своих Домов. Премьер Дэвидсон и королева Анабель молча смотрят на нас. На Анабель корона – она называет себя королевой, хотя ее король давным-давно умер. Это венец из кованого розового золота, усаженный крошечными черными камнями. Очень простой. Но в то же время эффектный. Анабель барабанит своими смертоносными пальцами по столу, охотно демонстрируя кольцо. Ярко-красный драгоценный камень, также оправленный в розовое золото. Как и у Дэвидсона, у нее облик хищника. Она не отводит глаз, ни на что не отвлекается. Принца Тиберия и Мэры Бэрроу пока нет. Интересно, они разойдутся по разным группам?

Окна со всех сторон выходят на равнину, где воздух по-прежнему полон пепла, а поля покрыты грязью и залиты водой в результате этой необыкновенной природной катастрофы. Даже здесь, в вышине, пахнет кровью. Я целую вечность отмывала и оттирала руки и тем не менее не сумела избавиться от запаха. Он преследует меня, как призрак, и его трудней забыть, чем лица людей, которых я убивала. Этот металлический привкус присутствует повсюду.

Несмотря на великолепный вид, все взгляды направлены на еще более великолепного человека, возглавляющего нашу семью. Отец не в черном – он в хромированной броне, которая облегает его изящное тело, сверкая, как зеркало. Король-воин до мозга костей. Мама тоже не разочаровывает зрителей. Корона из зеленых камней гармонирует с изумрудным боа-констриктором, который обвился, словно шаль, вокруг ее шеи и плеч. Он лениво движется, и его чешуя отражает вечерний свет. Птолемус похож на отца, хотя доспехи, закрывающие его широкую грудь, узкую талию и стройные ноги, черны, как нефть. Моя броня – сочетание того и другого; она представляет собой плотно прилегающие полосы хрома и вороненой стали. На поле боя я сражалась не в ней, но сейчас она уместнее всего. Ужасная, устрашающая, демонстрирующая гордость и силу Самосов.

Четыре кресла, похожие на троны, стоят у стены, и мы дружно садимся. Мы – единое целое. Как бы мне ни хотелось завопить.

Я чувствую, что предала сама себя, прожив столько дней и недель без единого слова возражения. Даже шепотом не обмолвившись о том, в какой ужас приводит меня отцовский план. Я не желаю быть королевой Норты. Не хочу никому принадлежать. Но чего я хочу, не имеет значения. Отец не откажется от своих интриг. Король Воло не из тех, кому отказывают. Даже его собственная дочь, его кровь и плоть. Его собственность.

Чересчур знакомая боль вспыхивает в моей груди, когда я усаживаюсь на трон. Я изо всех сил стараюсь вести себя сдержанно, тихо и почтительно. Я верна своему роду. Так меня воспитывали.

Я несколько недель не разговаривала с отцом, только кивала в ответ на его распоряжения. Слова – выше моих сил. Я боюсь, что гнев возьмет надо мной верх, если я открою рот. Сохранять спокойствие – это была идея Толли. «Выжди, Эви. Выжди». Но я понятия не имею, чего ждать. Отец не передумает. И королева Анабель готова всеми силами впихнуть внука обратно на трон. Мой брат расстроен не меньше, чем я. Все, что мы сделали – поженили их с Элейн, предали Мэйвена, поддержали отцовские амбиции – было ради того, чтобы не расставаться. И все впустую. Толли будет править в Разломах, женатый на девушке, которую я люблю, а меня отправят в столицу, как ящик с оборудованием, и в очередной раз преподнесут в подарок королю.

Я благодарна возможности отвлечься, когда Мэра Бэрроу решает почтить совет своим присутствием. Принц Тиберий тащится за ней. Я и забыла, в какую жалкую собачонку он превращается в ее присутствии и как молит взглядом о внимании. Его острое солдатское чутье направлено на нее, а не на насущные дела. Оба до сих пор полны адреналина после битвы, и неудивительно. Это была мясорубка. У Бэрроу по-прежнему одежда в крови.

Оба движутся по центральному проходу, разделяющему совет. Если они и чувствуют значимость своего поступка, то не выказывают этого. Большинство разговоров превращаются в шепот или вовсе смолкают: все наблюдают за этой парой, желая знать, какую сторону зала они предпочтут.

Мэра быстро минует людей в зеленых формах и прислоняется к дальней стене. В стороне от любопытных глаз.

Принц – законный король Норты – не следует за ней. Вместо этого он подходит к бабушке и наклоняется к ней. Анабель намного ниже, в присутствии Тиберия она превращается в старушку. Но ее руки с легкостью обвивают внука. У них одинаковые глаза, которые горят, как расплавленная бронза. Анабель улыбается принцу.

Тиберий замирает в ее объятиях – всего на мгновение, цепляясь за последний обломок своей семьи. Кресло рядом с Анабель пусто, но принц его не занимает. Он предпочитает встать у стенки рядом с Мэрой. Он скрещивает руки на широкой груди, глядя на моего отца раскаленным взглядом. Интересно, знает ли принц, какая участь уготована нам обоим.

Никто не садится в пустое кресло. Никто не смеет занять место законного наследника Норты. «Моего любимого жениха», – эхом отзывается в моей голове. Эти слова язвят сильнее, чем мамины змеи.

Внезапно, одним движением, отец вытаскивает Салина Айрела из кресла за пряжку ремня, проволакивает через стол и швыряет на пол. Никто не возражает, вообще не издает ни звука.

– Вы должны были идти по следу, – низко рокочет он.

Айрел даже не удосужился привести себя в порядок после битвы, судя по слипшимся от пота черным волосам. Или он взмок от ужаса. Я его не виню.

– Ваше величество…

– Вы заверили меня, что Мэйвен не сбежит. Если не ошибаюсь, вы сказали, милорд, что «никакая змея не ускользнет из шелковой удавки».

Отец не снисходит до того, чтобы взглянуть на злополучного лорда, опозорившего свой Дом и свое имя. За двоих смотрит мама – не только собственными глазами, но и глазами зеленой змеи. Та замечает мой взгляд и высовывает раздвоенный розовый язык.

Остальные наблюдают за унижением Салина. Красные выглядят еще неопрятней, чем он – многие по-прежнему покрыты засохшей грязью и посинели от холода. По крайней мере, они трезвы. Лорд-генерал Ларис покачивается в кресле и у всех на виду прихлебывает из фляжки, которая заметно больше того, что допускают правила приличия. Впрочем, никто не станет возражать. Ларис и его клан прекрасно справились со своей задачей, принеся в Корвиум самолеты и разогнав адскую бурю, которая грозила похоронить крепость под снегом. Они доказали свою ценность.

Как и новокровки. Название у них, конечно, глупое, но они несколько часов выдерживали атаки. Без их крови и самоотверженности Корвиум вернулся бы в руки Мэйвена. А вместо этого он во второй раз проиграл. Дважды потерпел поражение. Один раз от черни, а теперь – от рук настоящей армии и настоящего короля. У меня всё скручивается в животе. Пусть даже мы победили, ощущения триумфа нет.

Мэра хмурится при этом обмене репликами, и всё ее тело напрягается, как скрученная проволока. Взгляд перебегает с Салина на моего отца, потом падает на Толли. Мне становится страшно, пусть даже Мэра обещала не убивать моего брата. На площади Цезаря она дала волю невиданному гневу. И не уступила в Корвиуме, даже окруженная целой армией Серебряных. Если она решит убить Толли сейчас, сомневаюсь, что кто-либо сумеет ее остановить. Наказать – несомненно, но не остановить.

Подозреваю, что Мэру не особенно порадует план Анабели. Любая Серебряная женщина, влюбленная в короля, охотно согласилась бы стать его фавориткой – связанной с ним чувствами, пускай и не узами брака – но я сомневаюсь, что Красные так мыслят. Они не представляют, что такое узы клана и насколько необходимы всегда были наследники сильной крови. Они считают, что брачные обеты не стоит произносить без любви. Хоть какая-то радость у них есть. Без силы, без власти – им нечего защищать, у Красных нет наследия, которое нужно сохранять. Их жизнь ничего не стоит, но, по крайней мере, она принадлежит им.

Несколько коротких недель я по глупости думала, что и моя жизнь принадлежит мне.

На поле боя я велела Мэре Бэрроу не привыкать к тому, что я ее спасаю. Какая ирония. Теперь я надеюсь, что она спасет меня из позолоченной тюрьмы королевы и из брачной клетки короля. Надеюсь, ее молния уничтожит этот союз, прежде чем он успеет укрепиться.

– …приготовился к побегу не хуже, чем к штурму. Наши быстры были на местах. Транспорты, самолеты. Но мы даже не видели Мэйвена, – продолжает протестовать Салин, вскинув руки над головой.

Отец не перебивает его. Пусть сам совьет себе петлю.

– Там был Озерный король. Он лично командовал войсками.

Глаза отца вспыхивают и темнеют – единственный намек на внезапное беспокойство.

– И что?

– И теперь он лежит в могиле. – Салин смотрит на своего стального государя, как ребенок, ищущий одобрения.

Он дрожит с головы до пят. Я думаю про Айрис, оставшуюся в Археоне, – новую королеву на ядовитом троне. Лишившуюся отца – единственного родственника, который отправился вместе с ней на юг. Она была, мягко говоря, опасна, но эта потеря сильно ее ослабит. Не будь Айрис моим врагом, я бы, возможно, посочувствовала ей.

Отец медленно встает. Вид у него задумчивый.

– Кто убил короля Озерного края?

Удавка стягивается.

Салин улыбается.

– Я.

Тогда отец наносит удар. Сжав кулак, он в мгновение ока срывает пуговицы Салина с куртки и превращает их в тонкие металлические нити. Они обвиваются вокруг шеи Салина и тянут, заставляя его встать. Он касается пола лишь пальцами ног, отчаянно ища опоры.

Предводитель Монфора откидывается на спинку кресла. Женщина рядом с ним – суровая блондинка со шрамами на лице – злобно усмехается. Я видела ее во время теракта в Саммертоне – она чуть не убила моего брата. Кэл лично пытал ее – а теперь они практически бок о бок. Она – боец Алой гвардии, причем высокого ранга, и, если не ошибаюсь, один из ближайших союзников Мэры.

– Ваши приказы… – задыхаясь, выговаривает Салин.

Он цепляется за стальные нити у себя на шее, впивающиеся в плоть. Его лицо сереет от прилива крови.

– Я приказывал убить Мэйвена Калора или не дать ему сбежать. Вы не сделали ни того ни другого.

– Я…

– Вы убили короля суверенной державы. Союзника Норты, у которого не было иного выбора, кроме как защищать новую королеву. И что? – насмешливо спрашивает отец, подтягивая Салина ближе. – Вы дали Озерным прекрасный повод утопить нас всех. Правящая королева Озерного края этого не потерпит.

Он шумно бьет Салина по лицу. Этот удар предназначен для того, чтобы опозорить, а не причинить реальную боль. И он выполняет свою задачу.

– Я лишаю вас ваших титулов и привилегий. Дом Айрела, распределите их между собой, как сочтете нужным. И уберите с глаз моих эту погань.

Родичи Салина поспешно вытаскивают его из зала, прежде чем он успевает вырыть себе могилу поглубже. Когда железные нити распускаются, он может только кашлять и плакать. Его рыдания отдаются эхом в коридоре, но захлопнувшаяся дверь быстро их обрывает. Жалкий человек. Хотя я рада, что Салин не убил Мэйвена. Если бы этот поганец умер сегодня, не было бы никаких препятствий между Кэлом и троном. Кэлом и мной. А так, по крайней мере, остается мрачная надежда.

– Кто-нибудь может сообщить что-то ценное? – спрашивает отец, изящно садясь и проводя пальцем по туловищу маминой змеи. Та закрывает глаза от удовольствия. Отвратительно.

Джеральд Хэйвен, судя по всему, хочет провалиться сквозь землю – и ему это вполне под силу. Он разглядывает свои сложенные руки, мечтая о том, чтобы отец не унизил его следующим. К счастью, его выручает угрюмая женщина – офицер Алой гвардии. Она встает, со стуком отодвинув кресло.

– Наша разведка сообщает, что Мэйвен Калор сейчас полагается на провидцев, чтобы обеспечить себе безопасность. Они читают ближайшее будущее…

Мама нетерпеливо щелкает языком.

– Мы знаем, что такое провидцы, Красная.

– Рада за вас, – без запинки отвечает командир.

Если бы не присутствие отца и не наше спорное положение, не сомневаюсь, мама запихнула бы свою изумрудную змею в глотку Красной. А так она лишь поджимает губы.

– Сдерживайте своих людей, премьер, или я сама этим займусь.

– Я генерал Алой гвардии, Серебряная, – парирует женщина, и я вижу, как Мэра, стоя у нее за спиной, усмехается. – Если хотите от нас помощи, придется проявить уважение.

– Разумеется, – любезно соглашается мама, и ее драгоценности сверкают, когда она склоняет голову. – Уважение – когда должно.

Светловолосая продолжает злобно хмуриться. Гнев в ней так и кипит. Она смотрит на мамину корону с отвращением.

Я поспешно хлопаю в ладоши. Знакомый звук. Призыв. Красная служанка Дома Самоса вбегает в зал, неся в руке бокал вина. Она знает свою роль. Служанка торопливо подбегает ко мне и протягивает питье. Преувеличенно медленным движением я принимаю бокал. И пью, не отводя глаз от Красной. Мои пальцы слегка постукивают по гравированному стеклу, чтобы скрыть волнение. В худшем случае отец разозлится. В лучшем…

Я разбиваю стеклянный кубок об пол. И сама вздрагиваю от звона – и от намека. Отец пытается не реагировать, но губы у него сжимаются. «Ты ведь меня хорошо знаешь. Я не сдамся без боя».

Служанка, не медля, опускается на колени и начинает собирать осколки голыми руками. И точно так же, без колебаний, свирепая Красная перепрыгивает через стол. Всё приходит в движение. Серебряные вскакивают, Красные тоже, Мэра отталкивается от стены и преграждает подруге путь.

Светловолосая возвышается над ней, но Бэрроу не отступает.

– Как мы можем с этим мириться? – кричит светловолосая, указывая на служанку. Запах крови десятикратно усиливается: та поранила руки осколками. – Как?!

Все присутствующие, видимо, думают об одном и том же. Самые горячие головы с обеих сторон начинают шуметь. Мы – Серебряные, люди знатной и древней крови, в союзе с мятежниками, преступниками, слугами и ворами. Даже если не говорить о способностях, наш образ жизни прямо противоположен. У нас разные цели.

Зал совета напоминает пороховую бочку. Если мне повезет, она взорвется. И перспектива брака разлетится в пыль. Сломается клетка, в которую меня вновь хотят посадить.

Женщина-генерал злобно скалится поверх плеча Мэры; ее глаза напоминают два синих кинжала. Если бы зал и моя собственная одежда не были полны металла, я бы, возможно, испугалась. Я смотрю на нее в ответ – как Серебряная принцесса, которую она с детства ненавидела. У моих ног служанка заканчивает собирать осколки и поспешно уходит. Ее руки изрезаны битым стеклом. Надо будет потом отправить к ней Рен.

– Убогая выдумка, – шепчет мама.

Она похлопывает меня по плечу, и змея, скользнув вдоль ее запястья, обвивается вокруг моей руки. Она холодная и липкая на ощупь.

От этого ощущения я стискиваю зубы.

– Как мы можем это терпеть?

Голос принца прорезает хаос. Он многих заставляет замолчать, в том числе глумливо усмехающуюся Красную. Мэра почти насильно сдвигает ее с места и с некоторым усилием отводит обратно к креслу. Остальные поворачиваются к принцу-изгнаннику. Тот расправляет плечи. Минувшие месяцы пошли на пользу Тиберию Калору. На войне он чувствует себя как рыба в воде. Он кажется энергичным и полным сил, даже после того как едва разминулся со смертью на стенах Корвиума. Анабель позволяет себе чуть заметно улыбнуться. Я чувствую, как у меня обрывается сердце. Эта улыбка мне не нравится. Я цепляюсь за подлокотники трона, впившись ногтями в дерево вместо плоти.

– Все до единого в этом зале понимают, что мы достигли поворотного момента.

Его взгляд находит Мэру. Он черпает у нее силу. Будь я сентиментальна, возможно, я бы растрогалась. Но вместо этого я думаю про Элейн, которая осталась в безопасном месте, в Разломах. Птолемусу нужен наследник – и никто из нас не хотел, чтобы она отправилась в бой. Но тем не менее я жалею, что Элейн не здесь, что она не сидит рядом со мной. Чтобы мне не приходилось терпеть это в одиночестве.

Кэла готовили к управлению государством, и он умеет произносить речи. И все-таки он не так талантлив, как его брат, и не раз спотыкается, пока нащупывает почву. К сожалению, никто, кажется, не возражает.

– Красные вели жизнь рабов, бесповоротно обреченных на свой жребий. Жить в трущобе, в одном из наших дворцов – или в грязной речной деревушке.

Щеки Мэры заливаются румянцем.

– Я привык думать так, как меня учили. Что наш образ жизни установлен раз и навсегда. Красные – низшие. Изменить их место в мире невозможно без кровопролития. Без огромных жертв. Некогда я полагал, что цена слишком высока. Но я ошибался. Те из вас, кто со мной не согласен… – он бросает взгляд на меня, и я вздрагиваю, – кто считает себя лучше, кто считает себя богом – знайте, что вы не правы. Не потому, что существуют люди наподобие девочки-молнии. Не потому, что нам внезапно понадобился союзник, чтобы расправиться с моим братом. Просто вы не правы, и всё. Я родился принцем. У меня было больше привилегий, чем у большинства присутствующих. Слуги повиновались одному моему взгляду, и мне внушали, что их кровь, оттого что она другого цвета, стоит дешевле моей. Красные глупы, Красные – крысы, Красные неспособны распоряжаться собственной жизнью, Красные предназначены для того, чтобы служить. Эти слова слышали мы все. Но это ложь. Приятная ложь, придуманная для того, чтобы избавить нас от стыда и сделать нашу жизнь легче, а их существование – невыносимым.

Принц останавливается рядом с бабушкой. По сравнению с ней он особенно высок.

– Больше это нельзя терпеть. Так просто не может быть. Разница не обязательно предполагает разделение.

Бедный наивный Калор. Анабель одобрительно кивает, но я помню ее визит – и то, что она сказала. Она хочет видеть внука на троне – и вернуть прежний мир.

– Премьер, – произносит Тиберий, поворачиваясь к лидеру Монфора.

Откашлявшись, тот встает. Он выше большинства присутствующих, но худосочен. Он напоминает бледную рыбу, и на лице у него такое же пустое выражение.

– Король Воло, мы благодарим вас за помощь в обороне Корвиума. И теперь, здесь и сейчас, в присутствии собравшихся лидеров государств и вас самих, я бы хотел знать ваше мнение по поводу того, что сказал принц Тиберий.

– Если у вас есть вопросы, премьер, спрашивайте, – рокочет отец.

У премьера по-прежнему спокойное, непроницаемое лицо. Такое ощущение, что он скрывает не меньше тайн и амбиций, чем мы все. Хотела бы я их выведать.

– Красные и Серебряные, ваше величество. Кто принимает участие в восстании?

Мой отец выдыхает, и на его бледной щеке подрагивает мускул. Он проводил рукой по заостренной бороде.

– Те и другие, премьер. Это война ради обоих цветов крови. Я даю вам слово. Клянусь головами моих детей.

«Спасибо, папа. Красное командование с улыбкой стребует с тебя эту цену, если им представится возможность».

– Принц Тиберий говорит правду, – продолжает отец. Лжет сквозь зубы. – Наш мир изменился. Мы должны изменить его. Общий враг заставляет нас заключать странные союзы, но тем не менее мы союзники.

Как и в случае с Салином, я чувствую, что удавка сжимается. Она затягивается на моей шее, грозя вздернуть меня над бездной. Так я и буду чувствовать себя до конца жизни? Я хочу власти. Так меня учили, ради этого я мучилась. Я думала, что хочу быть королевой. Но свобода оказалась слишком сладкой. Один глоток – и я уже не в состоянии от нее отказаться. «Прости, Элейн. Мне страшно жаль».

– У вас есть еще вопросы насчет условий, премьер Дэвидсон? – спрашивает отец. – Или мы вернемся к разговору о том, как сбросить тирана?

– А какие будут условия? – голос Мэры звучит непривычно, и это неудивительно. В последний раз я видела ее пленницей, подавленной до неузнаваемости. Теперь искры вернулись к ней. Она переводит взгляд с отца на премьера, ожидая ответа.

Отец принимается объяснять – почти ликующим тоном, – а я задерживаю дыхание. «Спаси меня, Мэра Бэрроу. Выпусти бурю – она у тебя есть, я знаю. Околдуй принца, как ты делала всегда».

– Королевство Разломы останется суверенным после низложения Мэйвена. Короли стали будут передавать венец по наследству. Разумеется, мои Красные подданные получат льготы. Я не намерен создавать рабское государство вроде Норты.

Мэра явно не убеждена, но пока молчит.

– Разумеется, Норте будет нужен свой король.

Глаза у нее расширяются – в них виден ужас. Она быстро поворачивается к Кэлу, ища ответа. Он, очевидно, застигнут врасплох в той же мере, в какой она разгневана. Девочку-молнию читать проще, чем детскую книжку.

Анабель встает и гордо выпрямляется. Ее морщинистое лицо сияет, когда она поворачивается к Кэлу и касается ладонью его щеки. Он слишком потрясен, чтобы как-то отреагировать на ее прикосновение.

– Мой внук – законный правитель Норты, и трон принадлежит ему.

– Премьер… – шепчет Мэра, глядя на монфорского лидера. Она почти умоляет. На непроницаемом лице Дэвидсона на мгновение мелькает печаль.

– Монфор обещает поддержать восстановление в правах Кэ… – он обрывает себя. Премьер смотрит куда угодно, только не на Мэру Бэрроу. – Короля Тиберия.

В воздухе веет жаром. Принц в гневе, даже в бешенстве. А худшее – для всех нас – еще не прозвучало. Если мне повезет, он спалит башню дотла.

– Мы скрепим союз между Разломами и законным королем обычным образом, – говорит мама, поворачивая нож в ране. Она наслаждается. У меня уходят все силы, чтобы сдержать слезы. Чтобы никто их не видел.

Смысл ее слов понятен каждому. Кэл издает сдавленный вопль – звук, совершенно не подобающий принцу, уж тем более королю.

– В конце концов, достойная невеста уже найдена, – заканчивает мама, кладя руку поверх моей и скрещивая пальцы на том месте, где должно находиться обручальное кольцо.

Внезапно просторный зал кажется душным, острый металлический запах крови заглушает всё. Я не могу думать больше ни о чем – и позволяю ему захлестнуть меня. Я сжимаю зубы, чтобы удержать всё то, что мне хочется сказать. Слова грохочут в глотке, просясь на волю. «Я больше этого не желаю. Отпустите меня домой». Каждое слово – измена Дому, семье, крови. Я скриплю зубами. Это костяная клетка для моего сердца.

Я в плену у самой себя.

«Заставь его выбрать, Мэра. Заставь принца отвергнуть меня».

Она тяжело дышит, ее грудь быстро поднимается и опускается. Как и мне, Мэре слишком многое хочется выкрикнуть. Надеюсь, она понимает, как сильно я хочу отказаться.

– Никто и не подумал посоветоваться со мной, – шипит принц, оттолкнув бабушку.

Глаза у него горят. Он довел до совершенства искусство гневно смотреть на десять человек сразу.

– Вы хотите сделать меня королем – без моего согласия?

Анабель не боится пламени – и вновь касается лица внука.

– Мы не хотим кем-то сделать тебя. Мы просто помогаем тебе быть тем, кто ты есть. Твой отец умер ради этого венца, а ты хочешь его просто отбросить? Ради кого? Отвергнуть свою страну? Ради чего?

У Кэла нет ответа. «Скажи “нет”. Скажи “нет”. Скажи “нет”».

Но я уже вижу, что его зацепило. Это искушение. Власть соблазняет и слепит всех. Кэл не может устоять. Кто-кто, а он особенно уязвим. Всю жизнь он смотрел на трон и готовился к тому дню, когда сядет на него сам. Я прекрасно знаю, что это не та привычка, которую легко бросить. И что на свете есть мало вещей слаще короны. Я вновь думаю об Элейн. Интересно, а он думает о Мэре?

– Мне надо на воздух, – с трудом выговаривает Кэл.

Конечно, Мэра следует за ним, и за ней тянется шлейф искр.

Повинуясь инстинкту, я чуть не требую еще бокал вина. Но удерживаюсь. Мэры здесь нет, и никто не остановит светловолосую, если та опять сорвется. К тому же, если я выпью еще, меня начнет мутить сильнее.

– Да здравствует Тиберий Седьмой, – говорит Анабель.

И зал эхом повторяет за ней. Я могу произнести эти слова лишь шепотом. Чувствую себя отравленной.

Эпилог

Он сердито щелкает браслетами друг о друга, и они сыплют искрами. Пламени нет. Искра за искрой – холодные и слабые по сравнению с моими. Бесполезные. Напрасные. Я следую за Кэлом по винтовой лестнице на балкон. Если с него и открывается красивый вид, я ничего не замечаю. Я утратила способность видеть что-либо, кроме Кэла. Все внутри меня дрожит.

Во мне сражаются надежда и страх. Я вижу их и в Кэле – они вспыхивают в его глазах. Буря бушует в бронзе. Два разных огня.

– Ты обещал, – говорю я шепотом. Пытаюсь разорвать его на части, не шевельнув и мускулом.

Кэл бешено ходит туда-сюда, а потом поворачивается спиной к перилам. Он открывает и закрывает рот, подыскивая слова. Какие-нибудь объяснения. «Он не Мэйвен. Не лжец, – напоминаю я себе. – Он не хочет причинять тебе боль».

Но удержит ли это Кэла?

– Я не думал… Кто в здравом уме захотел бы видеть меня королем после того, что я натворил? Скажи, неужели ты искренне считала, что кто-нибудь предложит мне корону? – спрашивает он. – Я убивал Серебряных, Мэра. Своих сородичей.

Кэл закрывает лицо пылающими ладонями, трет щеки. Как будто хочет вывернуть себя наизнанку.

– Ты и Красных убивал. Кажется, ты сказал, что разницы нет.

– Разница – не обязательно разделение.

Я хмыкаю.

– Ты произносишь прекрасную речь о равенстве, но позволяешь этому негодяю Самосу объявлять себя королем, таким же, как тот, которого мы пытаемся свергнуть. Не лги и не говори, что ты не знал про его условия, про корону Разломов… – Мой голос обрывается, прежде чем я успеваю произнести вслух остальное. Я боюсь, что от этого худшее сбудется.

– Я понятия не имел!

– Правда? – спрашиваю я, подняв бровь. – Бабушка тебе ни на что не намекнула? Ты об этом никогда не мечтал?

Кэл сглатывает, не в силах отрицать свои затаенные желания. Он даже не пытается.

– Мы ничем не можем помешать Самосу. Только не теперь…

Я бью его по лицу. Голова Кэла откидывается от силы удара; так он и остается стоять, глядя на горизонт, который я не желаю видеть.

Мой голос срывается.

– Я говорю не про Самоса.

– Я не знал, – отвечает Кэл, и ветер, полный пепла, уносит его слова.

К сожалению, я верю ему. Теперь злиться труднее, а в отсутствие гнева я ощущаю только страх и жалость.

– Честное слово, я не знал.

Слезы оставляют соленые следы на моих щеках, и я ненавижу себя за слабость. Я только что видела смерть бесчисленного множества людей, немало из которых убила сама. Как я могу плакать теперь? Из-за одного человека, который к тому же еще жив?

Чуть слышно я спрашиваю:

– Настало время, когда я должна попросить тебя выбрать меня?

Потому что это выбор. Он должен всего лишь сказать «нет». Или «да». В одном слове заключена наша судьба.

«Выбери меня. Выбери рассвет».

В прошлом он этого не сделал. А теперь должен.

Дрожа, я касаюсь его лица ладонями и поворачиваю Кэла к себе. Он не может – он смотрит на мои губы, на плечи, на клеймо, открытое теплому ветру, но только не в глаза – и что-то внутри меня ломается.

– Я не обязан на ней жениться, – мямлит он. – Все можно уладить.

– Нет. Сам знаешь, что нельзя.

И я холодно смеюсь над его нелепыми словами.

Глаза Кэла темнеют.

– Ты знаешь, что такое брак для нас… для Серебряных. Он ничего не значит. Он не имеет отношения к тому, что мы чувствуем. И кого любим.

– Ты правда думаешь, что я сержусь из-за свадьбы? – во мне кипит ярость, горячая, дикая. Ее невозможно игнорировать. – Ты правда думаешь, что я хотела бы стать твоей – да и чьей угодно – королевой?

Теплые пальцы дрожат, и их хватка усиливается, когда я начинаю ускользать.

– Мэра, только подумай, что я могу сделать. Каким королем могу стать.

– Зачем вообще нужно становиться королем? – медленно спрашиваю я, подчеркивая каждое слово.

У Кэла нет ответа.

Во дворце, в плену, я узнала, что Мэйвена создала Элара. Превратила сына в чудовище. Ничто на свете не способно изменить его, исправить то, что она сделала. Но Кэл тоже был создан. Все мы кем-то сотворены. И в каждом есть стальной стержень, который невозможно рассечь.

Я думала, Кэл свободен от развращающего действия власти. Как же я ошибалась.

Он был рожден, чтобы стать королем. Для этого его создали. Его создали, чтобы он этого хотел.

– Тиберий.

Раньше я никогда не произносила его настоящего имени. Оно ему не подходит. Оно не подходит нам. Но сколько можно притворяться?

– Выбери меня.

Его руки гладят мои. Я закрываю глаза. И позволяю себе запомнить это ощущение. Как в тот день в Пьемонте, когда нас застиг ливень, я хочу гореть. Я хочу гореть.

– Мэра, – шепчет Кэл. – Выбери меня.

«Выбери корону. Выбери очередную клетку короля. Предай всех, ради кого ты проливала кровь».

Во мне тоже есть стальной стержень. Тонкий, но нерушимый.

– Я люблю тебя, и больше ничего на свете мне не нужно, – его слова звучат неискренне в моих устах. – Больше ничего.

Я медленно открываю глаза. И у Кэла хватает сил выдержать мой взгляд.

– Подумай, что мы могли бы сделать вместе, – бормочет он, пытаясь притянуть меня ближе, но я упираюсь. – Ты знаешь, как я люблю тебя. Больше у меня никого нет. Я совсем один. Ничего не осталось. Не бросай меня.

Мое дыхание обрывается.

Я целую его в память о том, что могло быть и что будет – в последний раз. Губы Кэла кажутся странно холодным; мы оба превращаемся в лед.

– Ты не одинок.

Надежда в его глазах разрывает мне душу.

– У тебя есть твоя корона.

Я думала – я знаю, что такое разбитое сердце. Я думала, что именно это Мэйвен проделал со мной, когда поднялся, оставив меня на коленях. Когда сказал, что на самом деле я ничего о нем не знала. Но тогда мне казалось, что я любила его.

Теперь я понимаю: я не знала, что такое любовь. И даже в малейшей степени не представляла, что такое разбитое сердце.

Стоять перед человеком, который заключает в себе весь твой мир, и слышать, что тебя недостаточно. Что он выбирает другую. Ты – просто тень солнца.

– Мэра, пожалуйста, – он молит отчаянно, как ребенок. – А как, по-твоему, это должно было закончиться? Что, по твоему мнению, должно было случиться?

Я ощущаю его жар, пусть даже мое тело холодеет.

– Ты не обязана…

Нет.

Я отворачиваюсь, не слушая возражений Кэла. И он не пытается остановить меня. Он дает мне уйти.

Шум крови заглушает всё, кроме мыслей. Ужасные идеи, полные ненависти слова, сломанные, искалеченные, как птица без крыльев. Они хромают перед моим мысленным взором, одно хуже другого. «Не избранные, а проклятые». Вот кто мы такие.

Просто чудо, что я не падаю с винтовой лестницы – чудо, что мне удается выбраться наружу, не рухнув. Над головой пылает ненавистно яркое солнце. Разительный контраст с бездной внутри меня. Я сую руку в карман, смутно ощущаю укол и тут же вспоминаю: сережка. Та, что подарил Кэл. При этой мысли впору рассмеяться. Еще одно нарушенное обещание. Еще одно предательство Калора.

Меня мучит нестерпимое желание бежать. Мне нужны Килорн и Гиза. Я хочу, чтобы Шейд появился и сказал, что это просто сон. Я представляю всех своих близких рядом. Их слова, их распростертые объятия. Какое утешение.

Но тут раздается другой голос. Он сжигает мои внутренности.

«Кэл следует приказам, но не умеет выбирать».

Я вздыхаю, вспомнив слова Мэйвена. Кэл все-таки сделал свой выбор. И в глубине души я не удивлена. Принц таков, каким был всегда. Неплохой человек, но не способный действовать. Не способный по-настоящему измениться. Корона – в его душе, а души не меняются.

Фарли находит меня в переулке. Я стою и тупо смотрю в стену. Слезы давно высохли. Фарли непривычно колеблется, ее дерзости нет и в помине. Она подходит почти с деликатной медлительностью и касается моего плеча.

– Я не знала, – бормочет она. – Клянусь.

Человек, которого она любила, мертв, похищен смертью. Мой любимый человек предпочел уйти. Он предпочел то, что мне ненавистно, тому, что составляет мою суть. Интересно, кому больнее.

Прежде чем я позволяю себе приникнуть к Фарли и принять ее утешение, я замечаю, что рядом стоит кое-кто еще.

– Я знал, – говорит премьер Дэвидсон. Это звучит почти как извинение. Поначалу я ощущаю новый прилив гнева, но потом соображаю, что он не виноват. Кэл был не обязан соглашаться. Не обязан расставаться со мной.

Не обязан с охотой ступать в расставленную ловушку.

– Разделяй и властвуй, – шепотом произношу я, повторяя слова премьера.

Туман рассеивается достаточно, чтобы я всё поняла. Монфор и Алая гвардия не стали бы поддерживать Серебряного короля просто так. У них должны быть свои веские причины.

Дэвидсон кивает.

– Это единственный способ их победить.

Самос, Калор, Сигнет. Разломы, Норта, Озерный край. Всех их влечет жадность, все готовы удавить друг друга за сломанную корону. Это входит в планы Монфора. Я делаю еще один вдох и пытаюсь прийти в себя. Забыть Кэла, забыть Мэйвена, сосредоточиться на предстоящем пути. Я не знаю, куда он ведет.

Где-то вдалеке, отзываясь в моих костях, слышится раскат грома.

Пусть же они перебьют друг друга.

Продолжить чтение