Шторм войны

Размер шрифта: 13

War Storm

Endpapers and map illustrated by Amanda Persky

Cover art by John Dismukes

1. Мэра

Мы долго молчим.

Вокруг нас – город, полный людей, но он кажется пустым.

«Разделяй и властвуй».

Намеки ясны, линии отчетливо проведены. Фарли и Дэвидсон внимательно смотрят на меня, а я на них. Кажется, Кэл вообще не догадывается, что Алая гвардия и Монфор не намерены дарить ему какой бы то ни было трон. Видимо, этого человека больше волнует корона, чем все заботы Красных. И, пожалуй, больше не стоит называть его Кэлом.

Тиберий Калор. Король Тиберий. Тиберий Седьмой.

Вот имя, с которым он родился, имя, которое он носил, когда мы встретились.

Тогда он назвал меня воровкой. Это было мое имя.

Хотелось бы мне выкинуть из памяти весь последний час. Ненадолго вернуться в прошлое. Отступить. Отшатнуться. Хоть на минуту вновь испытать странное блаженство, когда не было ничего, кроме тупой боли в усталых мышцах и заново сращенных костях. Отхлынувшего адреналина. Уверенности в любви и поддержке Кэла.

Хоть мое сердце и разбито, я не нахожу в себе сил ненавидеть его за то, что он сделал. Гнев придет потом.

На лице Фарли появляется тревога. Очень странно. Я больше привыкла к ее холодной решимости или огненному бешенству. Она замечает мой взгляд и искривляет пересеченные шрамом губы.

– Я доложу о решении Кэла Командованию, – говорит она, нарушив напряженное молчание. Голос Дианы Фарли звучит негромко и взвешенно. – Только Командованию. Донесение отправит Ада.

Премьер-министр Монфора склоняет голову в знак согласия.

– Хорошо. Полагаю, Барабанщик и Лебедь не исключали такого развития событий. Они наблюдали за старой королевой, с тех пор как она вошла в игру.

– Анабель Леролан пробыла при дворе Мэйвена достаточно долго, как минимум месяц, – отвечаю я. Отчего-то мой голос не дрожит, он звучит ровно и властно. Я должна казаться сильной, даже если чувствую себя совсем иначе. Это ложь, но во благо. – Думаю, у нее больше сведений, чем у меня.

– Возможно, – отзывается Дэвидсон, задумчиво кивнув. Прищурившись, он смотрит в землю. Ничего не ищет – просто сосредотачивается. В его голове разворачивается некий план. Предстоящий нам путь будет нелегким, это ясно даже малому ребенку. – Вот почему мне пришлось уступить, – добавляет он, почти извиняясь. Как будто я могу сердиться на него за то, что он исполнил свой долг. – Держим уши и глаза открытыми. Так?

– Так, – отвечаем мы с Фарли – неожиданно друг для друга.

Дэвидсон оставляет нас и шагает по переулку. Солнце освещает его блестящие седые волосы. Он старательно привел себя в порядок после битвы, смыл пот и пепел и сменил окровавленную одежду. Он, как обычно, спокоен, собран и до нелепого зауряден. Мудрое решение. Серебряные придают столько значения внешности, пафосно выставляют напоказ свою силу и власть. Особенно Самосы, которые сидят сейчас в возвышающейся над нами башне. Рядом с Воло, Эванжелиной, Птолемусом и гадюкой-королевой Дэвидсон теряется. Он может слиться со стеной, если пожелает. «Они не заметят его приближение. Наше приближение».

Я судорожно втягиваю воздух и сглатываю, заставляя себя договорить: «И Кэл тоже».

«Тиберий», – сердито напоминаю я себе. Сжав кулак, так что ногти до боли впиваются в кожу. «Называй его Тиберий».

Черные укрепления Корвиума кажутся необычайно тихими и голыми теперь, когда осада закончилась. Перестав разглядывать удаляющуюся фигуру Дэвидсона, я смотрю на парапеты, которые тянутся вдоль стен крепости. Снежная буря давно стихла, тьма рассеялась, и всё вокруг теперь кажется меньше. Не таким внушительным. Через этот город раньше толпами гнали Красных солдат – по большей части навстречу неизбежной смерти в окопах. Теперь Красные охраняют стены и ворота, патрулируют улицы. Они сидят рядом с Серебряными королями и рассуждают о войне. Солдаты с алыми повязками ходят туда-сюда и держат ухо востро, а оружие – наготове. Алую гвардию не застанешь врасплох, хотя у бойцов нет особых причин волноваться. По крайней мере, сейчас. Солдаты Мэйвена отступили. И даже Воло Самос не настолько храбр, чтобы предпринять атаку изнутри Корвиума. Только не теперь, когда ему нужна Гвардия, нужен Монфор, нужны мы. И он не станет ссориться с Кэлом – «с Тиберием, дура», – невзирая на все его дурацкие речи о равенстве. Как и мы, Воло нуждается в нем. В его имени, его короне, в этом проклятом браке с проклятой Эванжелиной…

Мое лицо пылает. Меня смущает ревность, которую я чувствую. Потеря Кэла должна быть наименьшей из моих печалей. Она должна причинять меньше боли, чем риск умереть, проиграть войну, потерять все, ради чего мы так старались. Но мне больно. И нет других вариантов, кроме как терпеть.

«Почему я не согласилась?»

Я не приняла его предложение. Мою душу разорвало на куски очередное предательство – предательство Кэла, но также и мое. «Я люблю тебя» – это слова, которые произнесли мы оба, и оба от них отреклись. Они значили: «Я выбираю тебя. Ты мне дороже всего на свете. Без тебя я не могу. Я сделаю все, чтобы наши пути не разошлись».

Но Кэл решил этого не делать. И я не сделаю.

Я значу меньше, чем его корона, а он – меньше, чем моя цель.

И гораздо меньше, чем страх очередной клетки. «Фаворитка», – сказал он, предлагая невозможное. Он сделал бы меня неофициальной королевой, потеснив Эванжелину. Опять. Но я уже знаю, каково смотреть на мир, стоя справа от короля. И не желаю больше жить такой жизнью. Хотя Кэл – не Мэйвен, трон остается прежним. Он меняет людей в худшую сторону, искажает их.

Какая странная это была бы жизнь. Кэл на престоле, королева из рода Самосов – и я. В глубине души я отчасти жалею, что не согласилась. Это было бы легко. Выбросить все из головы, отступить, победить – и наслаждаться жизнью, о которой я никогда и не мечтала. Окружить родных роскошью. Обеспечить нам всем безопасность. И остаться с Кэлом. Красная девушка с ручным Серебряным королем.

Возможность изменить мир. Убить Мэйвена. Спать без кошмаров, жить без страха.

Я с силой прикусываю губу, отгоняя это желание. Оно соблазнительно, и отчасти я понимаю Кэла. Ничего не скажешь, мы под стать друг другу.

Фарли шумно шаркает ногами и со вздохом прислоняется к стене, скрестив руки на груди. В отличие от Дэвидсона, она даже не удосужилась сменить окровавленную одежду. Фарли, впрочем, перепачкана меньше, чем я, – на ней нет грязи и глины. Зато, конечно, есть серебряная кровь, которая уже засохла и стала черной. Прошло всего несколько месяцев после рождения Клары, и она с гордостью покачивает пополневшими бедрами. Сочувствие, что Фарли еще питала, полностью исчезло, сменившись яростью, которая так и пылает в ее синих глазах. Впрочем, гнев адресован не мне. Фарли смотрит наверх, на башню. Туда, где странное сборище Серебряных и Красных сейчас пытается решить нашу судьбу.

– Там был он, – она не дожидается, когда я уточню, о ком речь. – Серебряные волосы, толстая шея, дурацкие доспехи. Он убил Шейда – а сам еще почему-то дышит.

Мои ногти впиваются в ладонь еще глубже при мысли о Птолемусе Самосе. Принце Разломов. Убийце моего брата. Как и Фарли, я тоже ощущаю внезапную ярость. И равный по силе прилив стыда.

– Да.

– Потому что ты договорилась с его сестрой. Твоя свобода в обмен на его жизнь.

– В обмен на возможность мстить, – бормочу я. – И – да, я дала Эванжелине слово.

Фарли обнажает зубы с явным отвращением.

– Ты дала слово Серебряной. Это ничего не стоит.

– Тем не менее, я обещала.

Она издает низкий горловой звук, похожий на рычание. Расправив широкие плечи, Фарли поворачивается к башне. Интересно, какое усилие ей приходится делать над собой, чтобы не броситься наверх и не выцарапать Птолемусу глаза. Я не стану мешать, если что. Более того, займу место поудобнее в первом ряду.

Я разжимаю кулак, выпустив часть боли. И тихонько делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами. После секундного колебания я касаюсь ее руки.

– Это обещание дала я. Но не ты. И никто другой.

Фарли слегка успокаивается, и злобный оскал превращается в усмешку. Она поворачивается и пристально смотрит на меня; в ее ярко-синих глазах отражается солнечный свет.

– Кажется, ты больше приспособлена для политики, чем для войны, Мэра Бэрроу.

Я болезненно улыбаюсь.

– Не вижу разницы.

Трудный урок, который, кажется, я наконец усвоила.

– Думаешь, ты сможешь это сделать? Убить его?

В прошлом она бы пренебрежительно фыркнула, услышав такой вопрос. Фарли – жесткий человек с непробиваемой броней. Она такая, какой должна быть. Но что-то – возможно, Шейд, несомненно, Клара, те узы, которые нас теперь соединяют, – позволяет мне заметить проблеск иных чувств под самоуверенным обличьем генерала. Фарли колеблется, и ее улыбка слегка меркнет.

– Не знаю, – буркает она. – Но я не смогу смотреть на себя и на Клару, если не попытаюсь.

– Я тоже не смогу, если позволю тебе погибнуть в процессе, – я крепче сжимаю ее руку. – Пожалуйста, не делай глупостей.

Усмешка Фарли тут же возвращается во всем блеске, как будто кто-то щелкнул выключателем. Она даже подмигивает.

– С каких это пор я поглупела, Мэра Бэрроу?

Глядя на нее, я чувствую, как натягиваются шрамы на шее – шрамы, о которых я почти позабыла. Эта боль стала почти неощутимой по сравнению со всем остальным.

– Мне просто интересно, чем это закончится, – негромко говорю я, надеясь, что она поймет.

Фарли качает головой.

– Не знаю. Слишком много вариантов.

– Я имею в виду… Шейда. Птолемуса. Ты убьешь его – а потом что? Эванжелина убьет тебя? Клару? Я убью Эванжелину? И так далее, без конца?

Я близко знакома со смертью, но на сей раз ощущение странное. Я пытаюсь прикинуть финал. Это больше свойственно Мэйвену, чем нам. Фарли давно вынесла Птолемусу смертный приговор, еще когда я изображала Мэриэну Титанос, но это было ради Алой гвардии. Ради общего дела, не ради слепой мести.

Глаза у нее расширяются, полные пугающего огня.

– Ты хочешь, чтобы я подарила ему жизнь?

– Нет, конечно, – я почти огрызаюсь. – Я не знаю, чего хочу. Не знаю, что говорю… – Слова вдруг так и начинают сыпаться. – Но я еще не разучилась думать, Фарли. Я знаю, чтó месть и ярость способны сделать с человеком… и с теми, кто его окружает. И, разумеется, я не хочу, чтобы Клара росла без матери.

Фарли резко отворачивается, пряча лицо. Но недостаточно быстро, чтобы скрыть внезапные слезы. Впрочем, они так и не проливаются. Дернув плечом, она отталкивает меня.

Я настаиваю. Я обязана. Она должна это услышать.

– Она уже потеряла одного из родителей – и если бы ей предложили выбрать между отомщенным отцом и живой матерью… я знаю, что бы она предпочла.

– К слову, о выборе, – с трудом выговаривает Фарли, по-прежнему не глядя на меня. – Я горжусь тобой.

– Фарли, не меняй тему.

– Ты что, не слышала меня, девочка-молния? – она шмыгает носом и заставляет себя повернуться. Ее лицо очень красно и покрыто пятнами. – Я сказала, что горжусь тобой. Запиши это. Хорошенько запомни. Я не бросаюсь такими словами.

Я невольно хихикаю.

– Отлично. И чем конкретно ты гордишься?

– Ну, помимо твоего чувства стиля… – она смахивает с моего плеча засохшую кровь пополам с грязью, – и, разумеется, твоего уравновешенного приятного характера…

Я снова хихикаю.

– Я горжусь тобой, потому что знаю, каково потерять любимого человека.

Фарли берет меня под руку. Возможно, чтобы я не сумела уклониться от разговора, к которому, кажется, не готова.

«Мэра, выбери меня». Эти слова прозвучали всего час назад. И они до сих пор не дают мне покоя.

– Это предательство, – шепотом говорю я.

Я смотрю на подбородок Фарли, чтобы не смотреть ей в глаза. В левом углу рта глубокий шрам, который слегка перекосил губы. Ровный порез. След ножа. Его не было, когда мы с Фарли встретились впервые, в свете синей свечки в старом фургоне Уилла Свистка.

– Со стороны Кэла? Конечно.

– Нет, не с его стороны.

Над нашими головами проплывает облако, накрыв нас тенью. Летний ветерок вдруг становится внезапно холодным. Я дрожу – и невольно мечтаю о Кэле и его тепле. Он никогда не давал мне замерзнуть. При этой мысли у меня все переворачивается в животе; страшно думать о том, от чего мы оба отказались.

– Он дал обещание, – продолжаю я, – но и я тоже. Я нарушила слово. А он должен выполнить то, что обещал другим. Самому себе, покойному отцу. Сознает он это или нет, но свою корону он полюбил раньше, чем меня. И, в конце концов, он думает, что поступает правильно – ради нас, ради всех. Разве я могу всерьез винить его за это?

Усилием воли я поднимаю голову. У Фарли нет для меня ответа, во всяком случае такого, который бы мне понравился. Она прикусывает губу, подавляя то, что хочет сказать. Тщетно.

Фарли хмыкает, стараясь на свой лад быть деликатной. Впрочем, она такая же колючка, как всегда.

– Не извиняйся за него и за то, кто он такой.

– И не думаю.

– Не похоже, – она раздраженно вздыхает. – Другой король – все равно король. Может, Кэл и славный парень, но это-то он понимает.

– Может, мне надо было согласиться. Ради Красных. Кто знает, что сумела бы изменить Красная королева?

– Немногое, Мэра. Или вообще ничего, – с холодной уверенностью отвечает Фарли. – Если бы что-то и начало меняться, то слишком медленно и не всерьез. – Ее голос смягчается. – И любое изменение можно было бы легко уничтожить. Долго бы оно не продержалось. Все, чего мы добьемся, умрет вместе с тобой. Пойми меня правильно, но мир, который мы хотим построить, должен пережить нас.

«Ради тех, кто будет жить потом».

Глаза Фарли впиваются в меня, полные почти нечеловеческой энергии. А у Клары глаза Шейда. Цвета меда, а не моря. Интересно, какие черты достались ей от матери, а какие от отца?

Ветер треплет недавно подстриженные волосы Фарли, которые в тени облаков отливают темным золотом. Шрамы старят ее, но она ведь еще совсем молода. Очередное дитя войны и разрухи. Она повидала много ужасов и сделала гораздо больше, чем я. Жертв и страданий на ее долю тоже выпало больше. Она потеряла мать, сестру, возлюбленного. Все, о чем мечтала в детстве. Ничего не осталось. И если Фарли может двигаться вперед, продолжая верить в нашу цель, значит, могу и я. Хоть мы и не во всем сходимся, я ей доверяю. Слова Фарли приносят мне неожиданное, но крайне необходимое утешение. Я уже провела столько времени наедине с собственными мыслями, споря сама с собой, что меня начало тошнить.

– Ты права.

И что-то в моей душе разжимает руки, позволяя странной мечте улететь в темноту. Чтобы никогда не вернуться.

Я не стану Красной королевой.

Фарли почти до боли стискивает мои плечи. Несмотря на усилия целителей, мне по-прежнему больно, а у Фарли на диво крепкая хватка.

– Кроме того, – добавляет она, – на троне будешь не ты. Старая королева и король Разломов высказались очень ясно. На трон сядет леди Самос.

Я фыркаю. Эванжелина Самос недвусмысленно высказалась в зале совета. Удивительно, что Фарли не заметила.

– Нет – если это будет в ее власти.

– М-м? – взгляд Фарли становится пронзительней, и я пожимаю плечами.

– Ты же видела, что она сделала. Как попыталась спровоцировать тебя.

Передо мной вспыхивает яркое воспоминание. Эванжелина у всех на глазах призывает Красную служанку, разбивает бокал и заставляет бедняжку руками собирать осколки, просто для забавы. Чтобы позлить присутствующих Красных.

– Нетрудно понять, зачем она это сделала и чего рассчитывала добиться. Она не хочет этого союза, особенно если предполагается, что она должна выйти за… Тиберия.

В кои-то веки Фарли захвачена врасплох. Она смущенно моргает. Она заинтригована.

– Но Эванжелина ведь вернулась к тому, с чего начинала. Я думала… конечно, я совсем не понимаю логику Серебряных, но, тем не менее…

– Эванжелина теперь – самостоятельная принцесса, у которой есть все, чего она хотела. Сомневаюсь, что она пожелает вновь кому-то принадлежать. Сделка ради силы – вот что такое была для нее эта помолвка. И для него, – добавляю я, ощутив боль в груди. – Силы, которая теперь и так у нее есть. Или… – я слегка запинаюсь, – силы, которая ей больше не нужна.

Я вспоминаю Эванжелину, какой она была во Дворце Белого огня. Она обрадовалась, когда Мэйвен женился на Айрис Сигнет, а не на ней. И не только потому, что он – чудовище. Пожалуй… потому что есть человек, который Эванжелине гораздо дороже. Дороже собственной жизни, дороже короны.

Элейн Хейвен. Когда Хейвены восстали против Мэйвена, он назвал ее любовницей Эванжелины. Я не видела Элейн в совете, но большая часть Дома Хейвена теперь стоит за спиной Самоса. Они союзники. Тени, способные исчезать по собственному желанию. Элейн с самого начала могла присутствовать в зале, а я бы этого даже не заметила.

– Думаешь, Эванжелина попыталась бы разрушить замыслы собственного отца? Если бы только сумела?

Фарли напоминает кошку, которая только что сцапала особенно жирную мышь на ужин.

– Если бы кто-нибудь… помог ей?

Кэл не смог отказаться от короны ради любви. Сможет ли Эванжелина?

Что-то подсказывает, что – да. Все ее маневры, тихое сопротивление, хождение по лезвию бритвы…

– Возможно.

Это слово обретает для нас обеих новый смысл. Новый вес.

– У нее есть веские причины. И это дает нам некоторое преимущество…

Фарли кривит губы – это тень улыбки. Несмотря на все жизненные уроки, я вдруг ощущаю прилив надежды. Фарли тычет меня в плечо и улыбается еще шире.

– Слушай, Бэрроу, запиши. Я реально тобой горжусь.

– Иногда я бываю полезна, да?

Она отрывисто смеется и жестом зовет меня за собой. Широкая улица манит нас, булыжники мостовой блестят от растаявшего под летними лучами снега. Я медлю, не желая покидать уютный темный уголок. Мир за пределами узкого переулка кажется слишком большим. Городская стена нависает над нами, в середине цитадели высится главная башня. Испустив вздох, я заставляю себя сдвинуться с места. Первый шаг сделать больно. Второй тоже.

– Можешь не возвращаться на совещание, – говорит Фарли, шагая рядом. Она гневно смотрит на башню. – Я расскажу, чем закончится дело. Мы с Дэвидсоном сами справимся.

Вернуться в зал совета и сидеть там в молчании, пока Тиберий будет растаптывать всё, что мы сделали… боюсь, я этого не вынесу. Но придется. Я замечаю то, чего не замечают остальные. Знаю то, чего они не знают. Я должна вернуться. Ради нашего дела. И ради него.

Мне очень хочется вернуться ради него.

– Я хочу знать всё, что знаешь ты, – шепотом говорю я. – Всё, что задумал Дэвидсон. Я больше ни во что не стану ввязываться вслепую.

Фарли быстро соглашается. Слишком быстро.

– Ну конечно.

– Можешь мной располагать. Как угодно. При одном условии.

– Говори.

Я замедляю шаг, и Фарли тоже.

– Пусть живет.

Фарли недоуменно склоняет голову набок.

– Разломайте венец, разрушьте трон, уничтожьте монархию, – я смотрю на нее, стараясь вложить в свой взгляд максимум силы. Молния в моей крови охотно отзывается, просясь на свободу. – Но пусть Тиберий живет.

Фарли гневно втягивает воздух сквозь зубы и выпрямляется в полный, довольно-таки внушительный, рост. Такое ощущение, что она видит меня насквозь. До глубин моего несовершенного сердца. Но я не уступаю. Я это заслужила.

Ее голос вздрагивает.

– Я не могу дать такое обещание. Но попытаюсь договориться. Обязательно попытаюсь, Мэра.

По крайней мере, она мне не врет.

Такое ощущение, что я разрезана пополам и меня тянут в разные стороны. В голове сидит очевидный вопрос. Еще один выбор, который придется сделать. «Его жизнь или наша победа?» Не знаю, на какую сторону встать, если придется. Кого предать. Эта мысль сродни острому ножу, и рана незримо кровоточит.

Наверное, это и имел в виду ясновидец. Джон сказал немногое, но всё, что мы услышали от него, было взвешено и рассчитано. Хоть мне этого совсем не хочется, видимо, я должна принять предсказанную судьбу.

Восстать.

Восстать в одиночку.

Камни мостовой мелькают под ногами. Снова поднимается ветер, на сей раз западный. Он несет с собой узнаваемый запах крови. Я подавляю дурноту, когда передо мной встают воспоминания. Осада. Трупы. Кровь обеих цветов. Мое запястье, хрустнувшее в хватке сильнорука. Сломанные шеи, разорванные грудные клетки, блестящие внутренности, торчащие кости. В бою можно не замечать всякие ужасы. Это даже необходимо. Испугаешься – умрешь. Но сейчас другое дело. Сердце начинает биться втрое быстрее, тело покрывается холодным потом. Пусть даже мы выжили и победили, страх поражения рвет мне душу на части.

Я все еще их чувствую. Нервы как электрические нити – в каждом, кого сразила моя молния. Похожие на тонкие светящиеся ветви, разные и в то же время одинаковые. Убитых слишком много. В красном и в синем. Жители Норты. Озерные. Сплошь Серебряные.

Надеюсь.

Эта мысль – сродни удару под дых. Мэйвен и раньше использовал Красных в качестве пушечного мяса или живого щита. Я даже не подумала об этом. Никто из нас не подумал – а может, остальным было все равно. Дэвидсону, Кэлу, даже Фарли, если она решила, что игра стоит свеч.

– Эй, – негромко говорит она, беря меня за руку.

От внезапного прикосновения я вздрагиваю – ее пальцы смыкаются на моем запястье, напоминая кандалы. Я с силой вырываюсь и отскакиваю, издав нечто вроде рычания. А потом краснею. Мне стыдно своей реакции.

Фарли отступает, вскинув руки и глядя на меня расширившимися глазами. Но в них нет ни страха, ни осуждения. Ни даже жалости. Только… понимание.

– Извини, – поспешно произносит она. – Я забыла, что не надо трогать твои запястья.

Я слегка киваю и прячу руки в карманы, чтобы скрыть фиолетовые искры на кончиках пальцев.

– Все в порядке. Я не…

– Мэра, я знаю. Так бывает, если немного притормозить. Тело снова начинает переживать то, что было. Иногда травм слишком много, и стыдиться тут нечего, – она кивком указывает в противоположную башне сторону. – И совершенно не стыдно пойти и немного поспать.

– Там были Красные? – перебиваю я и указываю на поле, на полуразрушенные городские стены. – Мэйвен и Озерные послали в бой Красных солдат вместе с остальными?

Фарли моргает. Она явно не ждала такого вопроса.

– Понятия не имею, – наконец отвечает она, и я слышу в ее голосе тревогу. Она тоже не знает. И не желает знать. Как и я. Я этого не вынесу.

Я разворачиваюсь, в кои-то веки вынудив Фарли рысить следом.

Вновь наступает тишина, в равной мере полная гнева и стыда. Я погружаюсь в нее и мучаю себя. Воскрешаю в памяти отвращение и боль.

Будут новые сражения. Будут умирать люди – неважно, какого цвета крови. Такова война. Такова революция. Под перекрестный огонь попадут и другие. Забыть – значит снова обречь их на муки – и следующие поколения тоже.

Поднимаясь по ступенькам башни, я держу сжатые кулаки в карманах. Сережка колет ладонь, красный камушек нагрелся. Надо выбросить ее в окно. Если я и должна о чем-то забыть, то именно о Кэле.

Но сережка остается.

Бок о бок мы с Фарли входим в зал совета. Перед глазами у меня все плывет, и я пытаюсь прийти в нормальное состояние. Наблюдать. Запоминать. Читать между строк, распознавать секреты и ложь в том, что осталось несказанным. Я понимаю, отчего мне так хотелось вернуться сюда, пусть даже я вправе уйти.

Не потому что это важно. Не потому что я могу быть полезна.

Потому что я эгоистична, слаба и труслива. Я не в силах остаться наедине с собой. Только не сейчас.

Поэтому я сижу, смотрю и слушаю.

И постоянно ощущаю на себе его взгляд.

2. Эванжелина

Ее было бы так легко убить.

На шее Анабель Леролан черные и оранжевые драгоценные камни, перевитые нитями розового золота. Одно движение – и я могла бы перерезать старухе сонную артерию. Положить конец Анабель и ее замыслам. Разорвать проклятую помолвку на глазах у всех присутствующих в зале. Матери, отца, Кэла, не говоря уж о Красных бандитах и иностранных выродках, с которыми мы оказались связаны. Впрочем, Бэрроу нет. Она еще не вернулась. Возможно, продолжает скулить о своем потерянном принце.

Конечно, смерть Анабель положит начало новой войне, расколов и без того непрочный союз. Способна ли я на это – променять преданность на личное счастье? Стыдно задавать себе этот вопрос, даже мысленно.

Старуха, очевидно, чувствует мой взгляд. Ее глаза на мгновение обращаются ко мне, а на губах играет усмешка, когда она поудобней устраивается в кресле.

На ней роскошное красно-черное-оранжевое одеяние. Это цвета Калоров, не только Лероланов. Анабель недвусмысленно дает понять, кому верна.

Вздрогнув, я опускаю взгляд и разглядываю собственные руки. Один ноготь уродливо сломан, я повредила его в бою. Немедленно превратив одно из своих титановых колец в накладной коготь, я надеваю его на палец и постукиваю им по подлокотнику трона, хотя бы для того, чтобы позлить маму. Она искоса смотрит на меня – это единственное свидетельство ее раздражения.

Я мечтаю об убийстве Анабель и в результате перестаю слушать – а остальные продолжают строить планы. Наше количество сократилось, в зале совета остались только лидеры торопливо сколоченных фракций. Генералы, лорды, капитаны, члены королевских фамилий. Вновь выступает премьер-министр Монфора, затем отец, потом Анабель, и всё начинается сначала. Фальшивые голоса, наигранные улыбки, пустые обещания.

Жаль, что здесь нет Элейн. Надо было привести ее. Она просилась прийти. Более того, умоляла. Элейн всегда хотела быть поближе ко мне, даже перед лицом смертельной опасности. Я стараюсь не вспоминать последнюю минуту нашего свидания, когда она покоилась в моих объятиях. Элейн тоньше меня, но мягче. Птолемус караулил за дверью, чтобы нас не побеспокоили.

– Возьми меня с собой, – шепнула Элейн – в десятый раз, в сотый.

Но наши отцы это воспретили.

«Хватит, Эванжелина».

Теперь я проклинаю себя. В этом хаосе они бы ничего не заметили. Элейн – тень, в конце концов; невидимку можно провести куда угодно. Толли помог бы. Он не запретил бы своей жене пойти с нами, если бы я его попросила. Но я не рискнула. Сначала нужно было выиграть битву – и я не знала наверняка, кто одержит победу. И не хотела рисковать жизнью Элейн. Она талантлива, но воин из нее плохой. В гуще битвы она бы лишь отвлекала меня и заставляла волноваться. Ни того, ни другого я не могла себе позволить. Но сейчас…

«Перестань».

Я обхватываю пальцами подлокотник трона, мечтая превратить железо в рваные обломки. Многочисленные металлические галереи нашего родного поместья буквально созданы для терапии. Там я могла спокойно уничтожать все подряд. Изливать гнев, создавая непрерывно меняющиеся статуи и не беспокоясь о том, что подумают окружающие. Интересно, можно ли уединиться здесь, в Корвиуме, чтобы проделать то же самое. Мечта о возможности выплеснуть гнев позволяет мне сохранять здравость рассудка. Я царапаю когтем по трону, металлом по металлу. Тихонько, так что слышит только мама. Прямо сейчас, в присутствии нашего пестрого совета, она не станет меня бранить. Если уж я должна выставлять себя напоказ, то могу, по крайней мере, насладиться немногочисленными плюсами своего положения.

Наконец я перестаю думать об уязвимой шее старой королевы и об отсутствии Элейн. Если я хочу обрести свободу, нужно, по крайней мере, сосредоточиться.

– Их армия отступает. Дать королю Мэйвену время опомниться было бы ошибкой, – холодно говорит отец.

В окно у него за спиной видно, как солнце садится в тучи на горизонте. Израненная земля еще дымится.

– Он зализывает раны.

– Мальчишка уже в Чоке, – быстро отвечает Анабель.

«Мальчишка». Она говорит о Мэйвене так, как будто он ей не внук. Очевидно, теперь она не признает родства. Особенно после того как он поспособствовал убийству ее сына, короля Тиберия. Мэйвен – отпрыск Элары, и более никого.

Анабель подается вперед, сомкнув сморщенные руки. Старое обручальное кольцо, потертое, но еще красивое, поблескивает на пальце. Когда она ошарашила нас в Разломах, объявив о своем намерении поддержать Кэла, на ней не было металла – она обезопасила себя от магнетронов. Теперь она носит его открыто, словно подзадоривая нас превратить ее корону и украшения в оружие. Все в ней точно рассчитано. И сама Анабель не безоружна. Она была воином, прежде чем стать королевой, и лично сражалась с Озерными. Она – истребитель, и ее прикосновение смертельно. Оно способно в мгновение ока уничтожить, взорвать что угодно – и кого угодно.

Если бы я не возмущалась интригой, в которую она меня втягивает, я бы восхитилась ее преданностью.

– К настоящему моменту большинство сил Мэйвена уже пересекло границу, – продолжает она. – Они в Озерном крае.

– Озерная армия тоже понесла урон. Враг уязвим. Мы должны нанести удар, пока можно, хотя бы для того, чтобы переловить отставших, – отец переводит взгляд с Анабель на одного из наших Серебряных лордов. – Воздушный флот Ларисов будет готов в пределах часа?

Лорд-генерал Ларис подтягивается под взглядом отца. Его фляжка уже опустела, осталась только пьяная дымка триумфа. Он откашливается, и я чувствую запах алкоголя через весь зал.

– Так точно, ваше величество. Только отдайте приказ.

Чей-то низкий голос перебивает его:

– Я возражаю.

Это первые слова Кэла с тех пор, как он вернулся после размолвки с Мэрой Бэрроу, и они достигают цели. Как и Анабель, он переоделся в черное с алой отделкой, сбросив чужой мундир, который носил в бою. Кэл ерзает в своем кресле рядом с Анабель – он сидит там как ее протеже и как король. Его дядя, Джулиан из Дома Джейкоса, устроился слева, старая королева – справа. Поддерживаемый двумя благородными Серебряными, обладателями могущественных способностей, Кэл буквально воплощение единого фронта. Король, достойный нашей поддержки.

И я ненавижу его за это.

Кэл мог бы положить конец моим несчастьям, расторгнуть помолвку, отказаться от моей руки. Но ради короны он отверг Мэру. Ради короны он загнал меня в ловушку.

– Что?

Это единственное, что говорит отец. Он немногословен, а вопросов обычно задает еще меньше. Слышать, как он о чем-то спрашивает, само по себе тревожно, и я невольно напрягаюсь.

Кэл расправляет плечи и выпячивает широкую грудь. Опершись подбородком на руки, он задумчиво сдвигает брови. Он кажется крупнее, старше, умнее. Кэл играет на одном поле с королем Разломов.

– Я сказал, что буду возражать против отсылки воздушного флота, а также любого другого рассредоточения сил коалиции с целью преследовать противника на вражеской территории, – спокойно произносит Кэл.

Надо признать, даже без короны он выглядит королем. Неудивительно, поскольку этому его учили, а Кэл – до мозга костей послушный ученик. Старая королева раздвигает губы в едва заметной, но искренней улыбке. Она гордится им.

– Чок по-прежнему – в буквальном смысле минное поле, и у нас слишком мало разведданных о том, что находится по ту сторону водопадов. Это может быть ловушкой. Я не стану рисковать солдатами.

– На этой войне каждый шаг – риск, – говорит Птолемус, сидя по другую руку отца.

Он поигрывает мускулами, как и Кэл, и выпрямляется, сидя в полный рост. Заходящее солнце придает волосам Толли красноватый оттенок, заставляя блестящие серебряные кудри сиять под венцом. Тот же самый свет окрашивает Кэла в цвета Дома, играя алым в глазах, в то время как за его спиной тянется черная тень. Кэл и Толли смотрят друг другу в глаза, как водится у мужчин. «Сплошные состязания», – с усмешкой думаю я.

– Какая прозорливость, принц Птолемус, – сухо замечает Анабель. – Но его величество, король Норты, прекрасно осведомлен о том, что такое война. И я согласна с его суждением.

«Она уже называет его королем». И я не единственная, кто обращает на это внимание.

Кэл в смятении опускает глаза. Однако он быстро приходит в себя и решительно выпячивает подбородок. Выбор сделан. «Обратной дороги нет, Калор».

Премьер-министр Монфора, Дэвидсон, кивает. В отсутствие командира Алой гвардии и Мэры Бэрроу его нетрудно не заметить. Я уже абсолютно о нем забыла.

– Согласен, – говорит он.

Даже голос Дэвидсона звучит тускло, без особых интонаций, без акцента.

– Нашим войскам тоже надо оправиться, а коалиции нужно время, чтобы… – он замолкает и задумывается. Я по-прежнему не могу разгадать выражение его лица, и меня это бесконечно раздражает. Сомневаюсь, что даже шепот способен пробить его ментальную защиту. – …Чтобы обрести равновесие.

У мамы меньше выдержки, чем у отца, и она устремляет на лидера новокровок испепеляющий взгляд черных глаз. Змея повторяет ее движение и, моргая, смотрит на премьера.

– Значит, у вас нет никакой разведки, никаких шпионов по ту сторону границы? Простите меня, сэр, но я искренне полагала, что у Алой гвардии, – она буквально выплевывает эти слова, – есть разветвленная шпионская сеть как в Норте, так и в Озерном крае. Она может быть нам полезна, если только Красные не переоценивают свои силы, – ее слова полны отвращения и яда.

– Наши агенты продолжают действовать, ваше величество.

Генерал Алой гвардии, светловолосая женщина с неизменной злобной усмешкой, возвращается в зал, а за ней идет Мэра. Обе садятся рядом с Дэвидсоном. Они движутся быстро и тихо, словно желая избежать внимания окружающих.

Усевшись, Мэра устремляет взгляд на меня. К своему удивлению, я замечаю в ее глазах нечто странное. «Стыд? Нет, невозможно». Но, тем не менее, щеки у меня начинают гореть. Надеюсь, что не выдаю ни гнева, ни смущения. Во мне пылает то и другое, и недаром. Я отворачиваюсь и смотрю на Кэла, хотя бы для того, чтобы отвлечься зрелищем человека, который уязвлен гораздо сильнее.

Он пытается делать вид, что равнодушен к присутствию Мэры, но Кэл – не Мэйвен. В отличие от брата, Кэл плохо умеет скрывать свои чувства. Серебряный румянец расцветает под кожей, окрашивая щеки, шею и даже кончики ушей. Температура в комнате слегка повышается, колеблясь от эмоций, с которыми он борется. «Вот дурак, – мысленно усмехаюсь я. – Ты сделал выбор, Калор. Приговорил нас обоих. По крайней мере, хоть сделай вид, что у тебя все под контролем. Если кто-нибудь здесь и вправе сойти с ума от душевной муки, то это я».

Я почти ожидаю, что он сейчас начнет мяукать, как потерявшийся котенок. Но вместо этого Кэл быстро моргает и отводит взгляд от девочки-молнии. Одной рукой он стискивает подлокотник кресла, и огненный браслет на запястье вспыхивает алым в лучах заходящего солнца. Кэл сдерживается. Огня не будет.

Мэра – просто камень по сравнению с ним. Суровая, неумолимая, бесчувственная. Ни искорки. Она продолжает смотреть на меня. Это неприятно, но вызова в ее взгляде я не вижу. Глаза Мэры непривычно лишены гнева. Разумеется, доброты в них тоже нет, но нет и отвращения. Похоже, у девочки-молнии сейчас нет причин меня ненавидеть. Моя грудь сжимается. Она знает, что я не хотела этого брака? «Наверняка».

– Хорошо, что вы вернулись, мисс Бэрроу, – говорю я – вполне искренне.

Если кто-то и способен с гарантией отвлечь обоих Калоров, то именно она.

Мэра не отвечает, лишь складывает руки на груди.

Ее спутница, генерал Гвардии, не склонна молчать. К сожалению. Она злобно глядит на мою мать, искушая судьбу.

– Наши агенты посменно следуют за отступающей армией короля Мэйвена. Нам стало известно, что вражеское войско быстрым маршем движется в Детраон. Сам Мэйвен и некоторые его генералы сели на корабли на озере Эрис. Очевидно, они тоже направляются в Детраон. Сообщают также о погребении Озерного короля. А еще у Озерных гораздо больше целителей, чем у нас. Те, кто пережил битву, оправятся быстро.

Анабель хмурится и бросает гневный взгляд на отца.

– Да, Дом Сконоса по-прежнему расколот, и большинство поддерживает законного правителя, а не узурпатора.

Как будто это наша вина. Мы сделали, что могли. Убедили, кого могли.

– Не говоря уж о том, что у Озерных есть свои целители.

Напряженно улыбнувшись, Дэвидсон слегка склоняет голову. В углах глаз у него появляются морщинки – свидетельство прожитых лет. Ему, наверное, за сорок, хотя трудно сказать наверняка.

Он подносит пальцы ко лбу – то ли странный салют, то ли клятва.

– Монфор предоставит целителей. Я обращусь с просьбой равно к Серебряным и к Непримиримым.

– С просьбой? – насмешливо повторяет отец.

Другие Серебряные также удивлены, и я слегка наклоняюсь, чтобы посмотреть на Толли. Он хмурится. Брат не понимает, что имеет в виду Дэвидсон. В животе у меня что-то слегка вздрагивает, и я прикусываю губу, чтобы справиться с этим ощущением. В норме мы компенсируем друг другу то, чего нам недостает. Но сейчас… мы оба в открытом море. И отец тоже. Хоть я и обижена на него, мне страшно. Отец не способен защитить нас от того, чего сам не понимает.

И Мэра тоже в растерянности – она недоуменно морщит нос. «Ох уж эти люди», – сердито говорю я себе. Сомневаюсь, что даже ее хмурая, покрытая шрамами соседка понимает Дэвидсона.

Премьер тихонько посмеивается. «Старику, похоже, все это нравится». Он опускает глаза, так что темные ресницы касаются щек. Если бы Дэвидсон захотел, он бы мог быть красив. Но, похоже, в его планы это не входит.

– Я не король, как вам известно, – он поднимает глаза и устремляет взгляд на моего отца, затем на Кэла и Анабель. – Я занимаю свой пост по воле народа. Мой народ выбирает политических деятелей, чтобы те представляли интересы нации. Люди должны дать согласие. Я вернусь в Монфор и попрошу подкрепления…

– Вернетесь? – перебивает Кэл, и Дэвидсон замолкает. – И когда же вы собирались нам об этом сказать?

Дэвидсон жмет плечами.

– Сейчас.

Мэра кривит губы. То ли скалится, то ли усмехается – не могу понять. Скорее всего, последнее.

И я не единственная, кто это замечает. Взгляд Кэла, полный подозрения, перебегает с нее на Дэвидсона.

– А что мы будем делать в ваше отсутствие, премьер? – спрашивает он. – Ждать? Или сражаться, оставшись без одной руки?

– Ваше величество, я польщен вашим мнением о Монфоре, – ухмыляясь, отвечает Дэвидсон. – Приношу вам свои извинения, но законы моей страны незыблемы, даже в военное время. Я не предам принципы Монфора, ведь я борюсь за права своих людей. В конце концов, они, в числе прочих, помогают вам воевать.

Предостережение, звучащее в этих словах, столь же очевидно, как добродушная улыбка, которая по-прежнему не сходит с лица премьера.

Отец умеет притворяться лучше Кэла. Он тоже цепляет добродушную улыбку.

– Мы бы ни за что не стали обращать правителя против собственного народа, сэр.

– Ну конечно, – сухо добавляет женщина со шрамом.

Отец не обращает внимания на ее неуважительную реплику, но исключительно ради блага коалиции. Если бы не это, скорее всего, он убил бы нахалку, чтобы преподать другим урок пристойного поведения.

Кэл слегка успокаивается. И что есть силы старается не терять голову.

– Как долго вас не будет, премьер?

– Это зависит от моего правительства, но я сомневаюсь, что дебаты будут долгими, – отвечает Дэвидсон.

Королева Анабель в изумлении всплескивает руками. Она смеется, и морщины на ее лице становятся заметнее.

– Как интересно, сэр. И какой же срок ваше правительство считает долгим?

В этот момент у меня возникает ощущение, что я смотрю пьесу, разыгрываемую посредственными актерами. Ни один из участников – отец, Анабель, Дэвидсон – ни на грош не доверяет другим.

– Годы, – со вздохом отвечает Дэвидсон, в тон старой лицемерке. – Демократия – забавная штука. Вы еще с этим не знакомы.

Шпилька рассчитана на то, чтобы причинить боль, и она попадает в цель. Улыбка Анабель каменеет. Она похлопывает рукой по столу. Еще одно предупреждение. Старой королеве ничего не стоит уничтожить премьера. Как и остальным. Все смертельно опасны, у всех свои мотивы.

Не знаю, долго ли еще выдержу.

– Мне не терпится увидеть это своими глазами.

Температура повышается прежде, чем эти слова успевают сорваться с губ Мэры. Она – единственная, кто не смотрит на Кэла. Он глядит на нее пылающими глазами, кусая губы. Лицо у Мэры по-прежнему восхитительно бесстрастное. Похоже, она следует примеру Дэвидсона.

Я живо подношу ладонь к губам, подавляя удивленный смешок. Мэра Бэрроу столь извращенно одарена – она умеет выбивать почву из-под ног у любого Калора. И тут я задумываюсь, не нарочно ли это. Возможно, она лежит ночью без сна и размышляет, как лучше озадачить Мэйвена или отвлечь Кэла.

«Да? Она на это способна?»

Я инстинктивно пытаюсь подавить искру надежды, которая вспыхивает в моей душе. А затем позволяю ей разгореться.

«Она поступила так с Мэйвеном. Отвлекла его. Лишила равновесия. Не дала приблизиться ко мне. Почему бы ей не сделать то же самое и с Кэлом?»

– Значит, ты станешь хорошим посланцем от Норты.

Я стараюсь говорить скучающим, равнодушным тоном. Без особого энтузиазма. Чтобы никто не понял, что я бросаю кость щенку. Пусть бежит за ней. Мэра взглядывает на меня, слегка приподняв брови. «Ну же». Я рада, что никто здесь не способен прочесть мои мысли.

– Нет, Эванжелина, – быстро говорит Кэл сквозь зубы. – Не сочтите это неуважением, премьер, но мы мало что знаем про вашу страну…

Я смотрю на своего нареченного, склонив голову набок. Серебряные пряди волос скользят по чешуйкам брони на груди. Сила, которой я обладаю в этот момент – хоть она и невелика, – воспламеняет мои нервы.

– Вот отличный повод познакомиться с ней получше. Бэрроу хорошо примут там. Как героиню. Монфор – страна новокровок. Ее присутствие поможет нашему делу. Ведь так, премьер?

Дэвидсон устремляет на меня свои пустые глаза. Словно пытается пронизать взглядом насквозь. «Смотри сколько хочешь, Красный».

– Несомненно.

– И вы поручитесь, что по возвращении она расскажет нам правду? Без прикрас, ничего не утаив? – недоверчиво фыркает Анабель. – Не ошибитесь, принцесса Эванжелина. Эта девушка не клялась в верности никому, в ком течет серебряная кровь.

Я жму плечами.

– Тогда пошлите с ней Серебряного. Например, лорда Джейкоса.

Пожилой мужчина, худой, в желтом одеянии, как будто пугается звука собственного имени. Он весь какой-то потрепанный, как старая ткань.

– Если мне не изменяет память, вы, кажется, ученый?

– Да, – негромко отвечает он.

Мэра вскидывает голову. На щеках у нее горит румянец, но в остальном она вполне спокойна.

– Посылайте со мной кого хотите. Я отправляюсь в Монфор, и никакие короли не вправе мне мешать. Пусть попробуют.

«Превосходно». Калор напрягается. Старая королева придвигается ближе. По сравнению с ним она маленькая, но сходство бабушки и внука очевидно. Одинаковые бронзовые глаза, широкие плечи, прямой нос. Сердце солдата. И, в конце концов, одинаковые амбиции. Глядя на Кэла и настороженно ожидая ответа, Анабель говорит:

– То есть лорд Джейкос и Мэра Бэрроу будут вместе представлять законного короля Норты…

Его браслет вспыхивает, извергнув маленькое алое пламя. Оно медленно ползет по пальцам.

– Законный король сам представит себя, – говорит Кэл, глядя на огонь.

Мэра, в другом конце зала, стискивает зубы. Я заставляю себя сидеть молча, хотя в глубине души радуюсь и танцую. «Только и всего».

– Тиберий, – шипит Анабель.

Он не удостаивает ее ответом. А она не настаивает.

«Ты сама это сделала, старая дура. Ты назвала его королем. Теперь повинуйся».

– Признаюсь, я унаследовал природное любопытство дяди Джейкоса… и матери, – говорит Кэл.

Он смягчается при воспоминании о матери. Впрочем, мне мало что про нее известно. Кориана Джейкос – тема, которую королева Элара предпочитала не затрагивать.

– Я хочу посетить Свободную республику и выяснить, правда ли то, что о ней рассказывают.

Он понижает голос и внимательно смотрит на Мэру, словно просит взглянуть на него. Она не реагирует.

– Предпочитаю всё видеть собственными глазами.

Дэвидсон, у которого глаза тут же оживляются, кивает, и на мгновение маска равнодушия спадает.

– Мы будем рады принять вас, ваше величество.

– Хорошо, – Кэл смахивает пламя и постукивает костяшками по столу. – Значит, договорились.

Старая королева поджимает губы; вид у нее такой, словно она съела лимон.

– Договорились? – сердито спрашивает она. – Мы ни о чем не договорились. Ты должен поднять свое знамя в Дельфи и провозгласить его столицей. Должен отвоевать земли, ресурсы, людей, склонить на свою сторону оставшиеся Высокие Дома…

Кэл непоколебим.

– Мне действительно нужны ресурсы, бабушка. В первую очередь, солдаты. Они есть у республики Монфор.

– Вы абсолютно правы, – произносит отец низким рокочущим голосом, который пробуждает в моей душе давний страх.

«Он сердится на меня за то, что я это спровоцировала? Или он доволен?» Я уже давным-давно выяснила, что значит рассердить Воло Самоса. Ты становишься привидением. Тебя игнорируют, не желают замечать. Пока ты многочисленными успехами не вернешь себе отцовскую любовь.

Я искоса смотрю на отца. Король Разломов высится на своем троне, бледный и безупречный. Под тщательно ухоженной бородой я замечаю улыбку. И тихонько вздыхаю от облегчения.

– Я надеюсь, что просьба законного короля Норты удовлетворит правительство премьера, – продолжает отец. – И усилит наш альянс. Поэтому справедливо, что и я пошлю своего представителя, который будет выступать от имени Разломов.

«Только не Толли! Не надо!» – вопит мой внутренний голос. Мэра Бэрроу обещала не убивать его, но я не особенно доверяю ее словам, особенно при таких благоприятных обстоятельствах. Нетрудно это представить. Нелепый несчастный случай, который на деле окажется не такой уж случайностью. И Элейн тогда тоже придется поехать в качестве верной супруги наследника. «Если отец пошлет Толли, к нам вернется труп».

– С вами поедет Эванжелина.

И облегчение сменяется тошнотой.

Меня раздирают два противоположных желания – потребовать еще вина и заблевать весь пол вокруг трона. Внутренние голоса вопят в голове, и все они твердят одно и то же: «Ты сделала это своими руками, глупая девчонка!»

3. Мэра

Мой смех эхом отдается от стен цитадели и разносится над темными полями. Я сгибаюсь пополам, ухватившись за гладкий парапет и судорожно пытаясь вздохнуть. Ничего не могу с собой поделать. Смех берет надо мной верх. Гулкий, резкий, скрипучий. Давно так не смеялась. Шрамы обжигают болью шею и спину, но удержаться я не в силах. Я хохочу до боли в ребрах; наконец мне приходится сесть, прислонившись к холодному камню. Смех не прекращается. Даже когда я плотно сжимаю губы, взрывы хохота то и дело прорываются.

Никто здесь не слышит меня, кроме патрульных, и вряд ли их интересует девушка, которая хохочет одна в темноте. Я имею полное право смеяться, плакать или вопить, если вздумается. Мне хочется делать все это одновременно. Но смех побеждает.

Я смеюсь как сумасшедшая – возможно, я и правда сошла с ума. Уж точно у меня есть повод спятить после такого дня. С улиц Корвиума еще убирают трупы. Кэл выбрал корону, а не то, ради чего – как я думала – мы сражались. Обе эти мысли – кровоточащие раны, которые не в силах излечить никакой целитель. Раны, на которые прямо сейчас я не должна обращать внимания ради сохранения здравого рассудка. Единственное, что я могу – спрятать лицо в ладонях, стиснуть зубы и подавить этот идиотский смех.

«Бред какой-то».

Эванжелина, Кэл и я – мы поедем в Монфор. Какая ужасная шутка.

Я так и написала Килорну, который сейчас в Пьемонте, в безопасности. Он желает знать все – все, что я могу рассказать. Раз я убедила его остаться, он имеет право быть в курсе всех дел. И я хочу, чтобы он был в курсе. Хочу, чтобы кто-нибудь посмеялся вместе со мной и проклял всю это затею.

Я вновь мрачно хихикаю, прислонившись головой к камню. Звезды в небе напоминают булавочные головки; их свет затмевают городские огни и восходящая луна. Может быть, боги Айрис Сигнет смеются вместе со мной. Если они вообще существуют.

Может, и Джон смеется.

При мысли о нем у меня леденеет кровь, и безумное хихиканье разом прекращается. Этот проклятый новокровка-провидец где-то там. Он ускользнул от нас. Но что он намерен делать? Сидеть на холмике и наблюдать, как мы убиваем друг друга? Возможно, он – нечто вроде мастера игры, которому нравится подталкивать нас, расставлять по местам, вынуждая разыгрывать будущее, которое он выбирает? Будь это хоть в какой-то мере вероятно, я бы постаралась его разыскать. Заставила бы Джона защитить нас от гибельного исхода. Но это невозможно. Он почует мое приближение. Мы найдем Джона лишь в том случае, если он захочет быть найденным.

Я с досадой скребу ногтями лицо и голову. Боль понемногу возвращает меня к реальности. И холод тоже. Камень под спиной постепенно остывает, теряя дневное тепло. Тонкая ткань формы почти не защищает от холода, и сидеть, прислонившись к острому углу, совсем не удобно. И все-таки я не двигаюсь с места.

Двигаться – значит пойти спать. Вернуться к остальным, в городскую казарму. Даже если я скрою мрачную рожу и постараюсь прошмыгнуть мимо побыстрее, мне все равно придется общаться с Красными, новокровками и Серебряными. И, разумеется, с Джулианом. Представляю, как он сидит у моей койки и ждет. Но что он может сказать?

Наверное, он примет сторону Кэла. В конечном итоге. Когда станет ясно, что мы не позволим Кэлу сохранить трон. Серебряные исключительно верны своей крови. А Джулиан исключительно верен памяти покойной сестры. Кэл – последнее напоминание о ней. Джулиан не повернется к нему спиной, сколько бы он ни рассуждал про революции. Он не бросит Кэла.

«Тиберий. Зови. Его. Тиберий».

Больно даже мысленно произносить это имя. Его настоящее имя. В нем воплощено его будущее. Тиберий Калор Седьмой, король Норты, Пламя Севера. Я представляю, как он восседает на троне брата – в клетке из Молчаливого камня. Или он вернет то чудище из алмазного стекла, на котором сидел покойный король? Тиберий отстроит отцовский дворец. Королевство Норта станет прежним. Не считая Самосов, правящих в Разломах, все вернется к тому, каким было в тот самый день, когда я свалилась на арену.

Все, что произошло с тех пор, будет уничтожено.

Я этого не допущу.

И, к счастью, в своем стремлении я не одинока.

Лунный свет играет на черном камне, заставляя отделку башен и парапетов отливать серебром. Патрули проходят подо мной – солдаты, одетые в красную и зеленую форму. Алая гвардия и Монфор. Их Серебряные соратники, в цветах разных Домов, малочисленнее – и держатся вместе. Желтые Ларисы, черные Хейвены, красно-синие Айрелы, красно-оранжевые Лероланы. Нет цветов Самосов. Они теперь – королевский Дом, благодаря амбициям Воло и изрядному везению. Они не желают тратить время на такие заурядные занятия, как несение стражи.

Интересно, что думает об этом Мэйвен. Он так был сосредоточен на Тиберии… я могу лишь воображать реальный вес еще одного короля-соперника. Все вращалось вокруг Тиберия, пусть даже у Мэйвена, казалось, было то, о чем он мечтал. Корона, трон… я. Он по-прежнему чувствовал себя в тени брата. Это все Элара. Она скрутила его, изменила сообразно своим представлениям, что-то отрезав, что-то надстроив. Его мания питала жажду власти – и укрепляла положение самой Элары. Распространится ли это чувство и на короля Воло? Или самые темные и опасные желания Мэйвена ограничиваются нами? Убить Тиберия, вернуть меня?

Только время покажет. Когда Мэйвен нанесет новый удар – а он это сделает, я знаю. Остается лишь надеяться, что мы будем готовы.

Армия Дэвидсона, Алая гвардия, наша агентурная сеть… нас достаточно. Должно быть достаточно.

Но это не значит, что я пренебрегу мерами предосторожности.

– Когда мы отправляемся?

Хоть социальные взаимодействия прямо сейчас мне ненавистны, я все-таки умудряюсь выяснить, где живет Дэвидсон. Он устроился в административном секторе, создав своего рода штаб, в котором полно монфорских офицеров. И представителей Алой гвардии тоже, хотя Фарли сейчас там нет. Офицеры не удивляются моему появлению – они расступаются перед человеком, которого по-прежнему называют девочкой-молнией. Большинство заняты – пакуют вещи. В основном бумаги, папки, карты. Все это не принадлежит никому конкретно. Данные разведки, с которыми будут разбираться люди поумней меня. Возможно, они остались после Серебряных офицеров, которые занимали эти помещения до нас.

Ада, моя соратница, в центре событий. Она разглядывает каждый клочок, прежде чем его убирают, и все запоминает. Ее способность – идеальная память. Когда я прохожу мимо, мы киваем друг другу. Мы поедем в Монфор, а Ада, по распоряжению Фарли, отправится с рапортом к Командованию. Скорее всего, мы долго не увидимся.

Дэвидсон отрывается от своего пустого стола. В уголках косо прорезанных глаз появляются морщинки – единственный намек на улыбку. Несмотря на резкий, безжалостный свет в кабинете, Дэвидсон кажется красивым, как всегда. Изящный. Зловещий. Равный королю по силе, если не по титулу. Когда он жестом подзывает меня, я вздрагиваю, вспомнив, как он выглядел во время осады. Окровавленный, измученный, встревоженный. И полный решимости. Как и все остальные. И это меня слегка успокаивает.

– Ты проделала отличную работу, Бэрроу, – говорит он и кивком указывает в сторону центральной башни.

Я фыркаю.

– В смысле держала рот на замке?

Кто-то у окна смеется. Я оборачиваюсь и вижу Тайтона, который стоит, прислонившись к стеклу и скрестив руки на груди; как всегда, на один глаз у него свешивается белая прядь. Он тоже в чистой зеленой форме, которая, впрочем, ему слегка коротковата. И нет нашивки с изображением молнии, означающей, что он электрикон, как и я. Потому что это не его одежда. Когда мы виделись в последний раз, Тайтон с ног до головы был залит серебряной кровью.

Он барабанит пальцами по предплечью. Они – его оружие.

– А это реально? – спрашивает Тайтон вполголоса, глядя в сторону.

Дэвидсон внимательно смотрит на меня и качает головой.

– Честно говоря, я рад был это слышать, Мэра. Что ты готова составить мне компанию.

– Мне действительно интересно…

Премьер вскидывает руку, жестом останавливая меня.

– Не надо. Полагаю, лорд Джейкос – единственный здесь, кто что-либо делает из чистого любопытства.

Что ж, он прав.

– Чего ты ждешь от Монфора на самом деле?

Глаза Тайтона поблескивают, когда он наконец удосуживается взглянуть на меня.

Я вздергиваю голову.

– Только то, что вы обещали.

– Возможность переселиться? – в кои-то веки на лице Дэвидсона я вижу неподдельный испуг. – Ты хочешь…

– Я хочу, чтобы моя семья была в безопасности.

Мой голос не дрожит. Я пускаю в ход то немногое, чему научилась от покойной леди Блонос на уроках этикета. «Держи спину прямо, расправь плечи. Не отводи глаза».

– Сейчас идет настоящая война, – говорю я. – В ней участвуют Норта, Пьемонт, Озерный край – и вы тоже. Безопасности нет нигде. Но Монфор находится дальше всех, и, кажется, вы самые сильные, ну или, по крайней мере, надежно защищены. Полагаю, будет лучше, если я сама отвезу к вам своих родных. А потом вернусь и закончу то, что начали люди поумнее меня.

– Это обещание касалось новокровок, мисс Бэрроу, – негромко произносит Дэвидсон.

Суета вокруг почти заглушает его голос. В животе у меня что-то обрывается, но я стараюсь не терять уверенности.

– Я так не думаю, премьер.

Он наклеивает на лицо пустую улыбку, скрываясь за привычной маской.

– Вы считаете меня настолько бессердечным?

Шутка странная – но странен и сам Дэвидсон.

Он обнажает в улыбке ровные зубы.

– Разумеется, мы рады видеть ваших близких. Монфор почтет за честь принять их в число своих граждан. Айбарем, на пару слов! – добавляет он, повернувшись.

Из смежной комнаты выбегает мужчина, и я подпрыгиваю от неожиданности. Он как две капли воды похож на Раша и Тахира – близнецов-новокровок. Если бы я не знала, что Тахир в Пьемонте, а Раш в Археоне – они наши разведчики, – я бы подумала, что передо мной кто-то из них. «Тройняшки», – быстро догадываюсь я и ощущаю горечь во рту. Не люблю сюрпризы.

Как и у его братьев, у Айбарема темная кожа, черные волосы и аккуратно подстриженная борода. Я успеваю мельком заметить шрам на подбородке – тонкую белую полоску. Он тоже помечен – много лет назад какой-то Серебряный лорд оставил ему этот рубец, чтобы отличить от братьев.

– Приятно познакомиться, – говорю я и прищуриваюсь, глядя на Дэвидсона.

Он ощущает мое беспокойство.

– Да, да, это брат Раша и Тахира.

– В жизни бы не догадалась, – сухо отвечаю я.

Губы Айбарема раздвигаются в легкой улыбке. Он приветственно кивает.

– Рад наконец увидеть вас, мисс Бэрроу.

Он выжидающе поворачивается к премьеру.

– Что вы хотели, сэр?

Дэвидсон меряет его взглядом.

– Свяжись с Тахиром. Пусть передаст семье Бэрроу, что дочь заберет их завтра. И перевезет в Монфор.

– Есть, сэр, – отвечает он.

На мгновение его глаза стекленеют: сообщение идет от одного брата к другому. На это уходит лишь пара секунд, пусть даже их разделяют несколько сотен миль. Айбарем вновь склоняет голову.

– Готово, сэр. Тахир нас поздравляет. Вам будут рады, мисс Бэрроу.

Надеюсь, мои родители примут это предложение. Они не могут отказаться. Гиза жаждет уехать, мама тоже. Бри и Трами отправятся с ними. А вот насчет папы я не уверена. Особенно если он узнает, что я не останусь с ними. «Пожалуйста, уезжайте. Пожалуйста, я так хочу, чтобы вы жили спокойно».

– Поблагодари его, – бормочу я, все еще в замешательстве.

– Передано, – отвечает Айбарем. – Тахир говорит, вас ждут.

– Спасибо вам обоим, – вмешивается Дэвидсон, и не без причины. Братья обмениваются сообщениями с удивительной быстротой, хотя, когда они стоят рядом, выглядит это еще более жутко. Айбарем кивает и уходит.

– Если есть еще – не стесняйтесь, зовите, – произношу я, скрипя зубами.

Премьера не смущает мое раздражение.

– Больше нет, хоть я бы и не отказался, – со вздохом отвечает он. – Странные ребята эти трое. Обычно у Непримиримых есть аналоги всех Серебряных способностей, но до сих пор я не встречал никого вроде них.

– У них, кажется, мозги по-другому устроены, – замечает Тайтон.

Я многозначительно смотрю на него.

– Мне не нравится, как это звучит.

Тайтон жмет плечами.

Я поворачиваюсь к Дэвидсону, все еще ошеломленная, но не в силах отрицать, какой шикарный подарок он только что сделал мне.

– Спасибо. Я знаю, что вы управляете целой страной, и, возможно, для вас это пустяк, но для меня это очень важно.

– Ну конечно, – отвечает он. – То же самое я надеюсь сделать для других семей вроде вашей, как только появится возможность. Мое правительство в настоящее время решает, каким образом справиться с наплывом беженцев и как переселить Красных и новокровок, согнанных с места войной. Но вам – за то, что вы сделали и продолжаете делать, – мы готовы помочь вне очереди.

– И что же я сделала? Если серьезно? – эти слова вырываются у меня, прежде чем я успеваю удержаться, и мои щеки заливаются жаром.

– Вы оставили трещины в непроницаемой стене, – Дэвидсон говорит таким тоном, как будто указывает на очевидное. – Пробили броню. Сорвали засов, мисс Бэрроу. Осталось открыть дверь.

Он улыбается – искренне, широко, от уха до уха, блестя зубами. Премьер похож на кота.

– Очень хорошо, что благодаря вам претендент на трон Норты прибудет в Монфор.

Я вздрагиваю. «Это угроза?» Я быстро подхожу и упираюсь руками в стол. А потом говорю негромко и предостерегающе:

– Дайте слово, что ему не причинят вреда.

Дэвидсон не колеблется.

– Слово, – отвечает он тем же тоном. – Я не трону и волоска на его голове. И никто другой не тронет, пока Калор на моей территории. Даю вам торжественное обещание. Я не действую такими методами.

– Хорошо. Потому что было бы очень глупо убирать буфер между нашим союзом и Мэйвеном Калором. А вы не глупы, не так ли, премьер?

Кошачья ухмылка расширяется. Дэвидсон кивает.

– Юному принцу будет полезно повидать новые места, – говорит он, изящно приподняв седую бровь. – Страну без короля.

«Пусть увидит, что это реально. Что без короны и трона можно обойтись. Необязательно быть королем или принцем… если он не хочет. Но проблема в том, что, кажется, хочет…»

«Да» – это все, что я могу сказать. Все, на что могу надеяться. В конце концов, разве я не познакомилась с Тиберием в грязной таверне, когда он притворился обычным человеком, чтобы понять, что на самом деле представляет собой мир? Чтобы выяснить, какие перемены необходимы?

Дэвидсон откидывается на спинку, очевидно завершив разговор. Я тоже отступаю.

– Считайте, что ваша просьба удовлетворена, – говорит он. – И скажите спасибо, что сначала нам в любом случае пришлось бы заехать в Пьемонт, иначе я бы так легко не согласился перевозить тонну Бэрроу.

Он почти подмигивает.

Я почти улыбаюсь.

На полпути к казарме я понимаю, что меня преследуют. Позади, на извилистой улице, слышатся шаги, быстрые и ровные. В свете фонарей колеблются две тени – моя и чья-то еще. Я напрягаюсь – мне беспокойно, но не страшно. Корвиум полон солдат коалиции, и если кто-то здесь настолько глуп, чтобы предпринять покушение, пусть попробует. Я способна себя защитить. Под кожей вспыхивают искры, готовые вырваться на волю.

Я поворачиваюсь на каблуке, надеясь застать преследователя врасплох.

Эванжелина останавливается и ждет, скрестив руки на груди. Безупречные темные брови надменно подняты. На ней роскошные доспехи, из тех, что годятся для королевского дворца, а не для поля битвы. Короны, впрочем, нет. Раньше она проводила свободное время, мастеря тиары и венцы из подручных материалов. Но сейчас, когда Эванжелина имеет полное право носить корону, она обходится без нее.

– Я спокойно шла за тобой два квартала, Бэрроу, – говорит она, гордо вскинув голову. – Ты же вроде как воровка.

Безумный смех снова пробуждается, и я невольно фыркаю. Она привычно язвит – а все привычное сейчас так приятно.

– Ты не меняешься, Эванжелина.

Она сверкает улыбкой, похожей на лезвие ножа.

– Разумеется. К чему менять то, что и так идеально?

– Тогда, умоляю, не отвлекайтесь из-за меня от своей идеальной жизни, ваше высочество, – говорю я.

Продолжая усмехаться, я делаю шаг в сторону и освобождаю ей дорогу. Пусть раскроет карты. Эванжелина Самос тащилась за мной не для того, чтобы обмениваться оскорблениями. В зале совета она вела себя так, что ее мотивы стали вполне очевидными.

Она моргает – и слегка сбавляет тон.

– Мэра, – говорит она, уже мягче. Просительно. Но гордость не позволит ей сделать большего. Проклятая Серебряная гордость. Она не умеет кланяться. Никто и никогда не учил ее этому, и никто не позволил бы даже попытаться.

Хотя мы совершенно не похожи, я ощущаю прилив жалости. Эванжелина выросла при Серебряном дворе, она была рождена для того, чтобы интриговать и пробиваться наверх, сражаться с врагами так же яростно, как защищать от посторонних собственные мысли. Но ее маска далека от совершенства, особенно по сравнению с личиной Мэйвена. Я несколько месяцев читала по его глазам и теперь совершенно ясно понимаю, о чем Эванжелина думает. Она полна боли. Тоски. Она чувствует себя, как хищник в клетке, откуда невозможно вырваться. Отчасти я не прочь оставить ее в заточении. Пусть поймет, к какой жизни стремилась. Но я не настолько жестока. И не глупа. Из Эванжелины Самос может получиться могущественный союзник, и, если придется подкупить ее, дав ей то, о чем она мечтает, да будет так.

– Если ищешь сочувствия, ступай дальше, – буркаю я, вновь указывая на безлюдную улицу.

Моя угроза бессильна, но Эванжелина, тем не менее, щетинится. Ее глаза, и без того темные, чернеют. Насмешка надежно загоняет гордую леди в угол, вынуждая говорить.

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, – огрызается она, и края ее доспехов заостряются от гнева. – И знаю, что не заслуживаю его.

– Это точно, – фыркаю я. – Значит, тебе нужна помощь? Повод не ехать в Монфор вместе с нашей веселой компанией?

На лице Эванжелины вновь появляется язвительная усмешка.

– Я не такая идиотка, чтобы оказываться у тебя в долгу. Нет, я предлагаю сделку.

Я сохраняю спокойствие и не свожу с нее глаз. Подражаю серьезному, непроницаемому спокойствию Дэвидсона.

– Да, пожалуй.

– Приятно знать, что ты не такая тупая, как говорят.

– Так что же ты предлагаешь? – спрашиваю я, не желая затягивать. Мы летим в Пьемонт, а затем в Монфор уже завтра. И нам некогда бесконечно обмениваться шпильками. – Чего ты хочешь?

Слова застревают у нее в горле. Она прикусывает губу, сцарапывая зубами фиолетовую помаду. В резком уличном свете макияж Эванжелины больше напоминает боевую раскраску. Наверное, так и есть. Фиолетовые тени под скулами, которые должны придать чертам невероятную остроту, в сумерках кажутся болезненными. Даже блестящая пудра, придающая молочной коже гладкость, небезупречна. Эванжелина попыталась скрыть следы слез, но до конца это не удалось. Пудра лежит неровно, с ресниц осыпалась тушь. Броня смертельно опасной красоты пошла глубокими трещинами.

– Все очень просто, – я отвечаю на собственный вопрос, делая шаг навстречу. Она буквально вздрагивает. – Столько времени, столько интриг. И вот ты получила Тиберия. Твой третий шанс выйти замуж за короля Калора. Стать королевой Норты. Достичь всего, ради чего ты старалась.

Горло у нее вздрагивает, подавляя грубый ответ. Мы редко бываем вежливы друг с другом.

– Но ты хочешь вырваться, – шепотом продолжаю я. – Не желаешь идти путем, предназначенным тебе с рождения. Что случилось? Зачем отвергать все, о чем ты мечтала?

Эванжелина перестает сдерживаться.

– Я не обязана изливать тебе душу и объяснять причину!

– У этой причины рыжие волосы, и она отзывается на имя Элейн Хейвен.

Эванжелина сжимает кулаки, и пластины брони откликаются на прилив эмоций.

– Не говори о ней, – огрызается она.

Вот она, ее слабость – рычаг, который можно использовать.

Эванжелина быстро подходит. Она на голову выше – и умело пользуется своим преимуществом. Уперев руки в бока, блестя глазами и расправив плечи, она высится на фоне уличных фонарей, полностью накрыв меня своей тенью.

Я смотрю на нее, запрокинув голову.

– Значит, ты хочешь вернуться к ней. И что, ты думаешь, я могу расстроить ваш брак с Тиберием?

– Не льсти себе, – отзывается Эванжелина, закатив глаза. – Ты чем-то привлекаешь мужчин из рода Калоров, это так. Но я не питаю иллюзий. Кэл не расторгнет помолвку. Он – не Мэйвен. На его решение отвергнуть меня ты, несомненно, повлияла.

– Как будто ты в самом деле собиралась замуж за Мэйвена, – медленно говорю я.

Я знаю больше, чем она думает. Ее семья слишком легко приняла разрыв помолвки. Идея отделить Разломы возникла задолго до того, как я подтолкнула Мэйвена в ту или иную сторону.

Эванжелина пожимает плечами.

– Я и не собиралась становиться королевой после смерти Элары. Ой, извини, после того как ты ее убила. По крайней мере, она держала поводок. Контролировала его. Сомневаюсь, что теперь кто-то на это способен, даже ты.

Я киваю. Мэйвена Калора невозможно контролировать. Хотя я, несомненно, пыталась. Я ощущаю во рту вкус желчи при воспоминании о своих попытках манипулировать юным королем, играя на его извращенном пристрастии ко мне. А потом Мэйвен отверг Дом Самоса ради мира, ради Озерных, ради принцессы – такой же опасной, как Эванжелина, но, по крайней мере, вдвое хитрее. Возможно, Айрис Сигнет – тихая и расчетливая нимфа – ему вполне под стать.

Я пытаюсь представить, как он бежит из Корвиума в Озерный край. Белое лицо над воротником черно-красного мундира, синие глаза, горящие тихой яростью. Он направляется в незнакомое королевство, к незнакомому двору, где нет защиты в виде Молчаливого камня. Где ему нечего будет предъявить, кроме трупа Озерного короля. Мысль о том, что он потерпел такой великолепный крах, слегка утешает меня. Может быть, королева Озерного края убьет Мэйвена на месте, в наказание за то, что он принес в жертву жизнь ее мужа. Я не сумела утопить Мэйвена, когда у меня был шанс. Вполне вероятно, что это сделает она.

– И Кэлом ты тоже не сможешь управлять. Во всяком случае, чтобы результат меня устроил, – продолжает Эванжелина, поворачивая нож в ране. – Он не предпочтет тебя мне, когда на чаше весов лежит корона. Прости, Бэрроу. Кэл не из тех, кто отрекается от престола.

– Я сама знаю, из каких он, – парирую я.

Мы обменялись ударами, и обе попали в цель. Если моя жизнь пойдет так и дальше – если все, что я делаю, будет бередить рану, – сомневаюсь, что она в принципе сможет затянуться.

– Он сделал выбор, – говорит Эванжелина. Чтобы уязвить меня и настоять на своем. – Когда он вернет себе Норту – а он ее вернет, – я выйду за него. Скрепить союз, обеспечить Разломам выживание. Сохранить наследие Воло Самоса.

Эванжелина смотрит мне за плечо, в полутьму. По соседней улице проходит патруль – голоса и шаги солдат звучат негромко и спокойно. Судя по форме цвета ржавчины, это Алая гвардия. По большей части бойцы одеты в перешитые армейские комбинезоны со споротыми нашивками. Вряд ли Эванжелина что-либо замечает. Глаза у нее стекленеют, она думает о чем-то своем. О чем-то, что ей не нравится, судя по стиснутым зубам.

– А если ты за него не выйдешь? – спрашиваю я, возвращая Эванжелину к реальности.

Это простой и очевидный вопрос, но она бледнеет, явно шокированная самим предположением. Глаза у нее лезут на лоб, рот удивленно приоткрывается.

Цель у нас одна, хотя мотивы разные. Я позволяю ей говорить, вытягивая именно то, что хочу услышать. Будет лучше, если Эванжелина решит, что это ее собственная идея.

– Не будет никакой свадьбы, если Кэл проиграет, – с усилием выговаривает Эванжелина, глядя сквозь меня. Это – предательство Дома, своих цветов, отца… собственной крови. Я вижу, какая рана кровоточит в ее душе. – Если Кэл не станет королем Норты, отец не пожелает дарить меня ему. Если он проиграет войну за корону – если мы проиграем, – отец будет слишком занят борьбой за собственный трон, чтобы устраивать новую сделку. Или, во всяком случае, отсылать меня слишком далеко.

«От Элейн». Ясно, что она имеет в виду.

– Значит, ты хочешь, чтобы я помешала Кэлу победить?

Усмехаясь, она делает шаг назад.

– Ты многому научилась при Серебряном дворе, Мэра Бэрроу. Ты умнее, чем кажешься. Впредь я не стану тебя недооценивать. А тебе не стоит недооценивать меня.

Броня Эванжелины движется, обретая новую форму. Пластины изгибаются и ползут вдоль тела, как жуки, повинующиеся ее матери-анимозе. Каждая чешуйка напоминает движущееся черно-серебряное пятно. Эванжелина превращает свое облачение в нечто менее шикарное и более существенное. Настоящие доспехи, предназначенные для боя и более ни для чего.

– Когда я говорю, что мы должны остановить Кэла, то имею в виду ваш маленький кружок. Не знаю, впрочем, насколько «малы» Монфор и Алая гвардия. Но не могут же они всерьез поддерживать новое Серебряное королевство. Во всяком случае, если у них нет каких-то серьезных причин.

– А.

Сердце у меня сжимается. Эванжелина открыла карту, которую я предпочла бы оставить скрытой.

– Что ж… да. Не надо быть политическим гением, чтобы понять, что союз Красных и Серебряных таит в себе предательство. Я уверена, что никто из лидеров не доверяет друг другу, – ее глаза сверкают, когда она поворачивается, чтобы уйти. – Кроме, может быть, одного честолюбивого короля, – добавляет Эванжелина через плечо.

Мне это слишком хорошо известно. Тиберий доверчив, как щенок, он охотно следует за теми, кого любит. За мной, за своей бабушкой, а главное – за покойным отцом. Он гонится за короной ради этого человека, ради уз, которые до сих пор не расторгнуты. Уверенность, храбрость и упрямая целеустремленность придают ему сил на поле боя, но во всех остальных случаях они делают Тиберия слепым. Он может предугадать продвижение армий, но не чужие интриги. Он не видит – или не способен разглядеть – махинации вокруг себя. Он не умел этого раньше и не сумеет теперь.

– Он не Мэйвен, – бормочу я, обращаясь сама к себе.

Эхо голоса Эванжелины доносится до меня, отдаваясь от каменных стен.

– О да.

И в ее голосе я слышу отзвук собственных чувств.

Облегчение. И сожаление.

4. Айрис

Вода плещется вокруг моих босых ног, освежает, оживляет. В предрассветный час она холодна, но я почти не чувствую этого – и обретаю прибежище в простом и знакомом ощущении. Я знаю наши воды так же хорошо, как собственное лицо. Улавливаю ритм самых слабых течений, малейшую зыбь реки, впадающей в залив, дыхание озера. Утренние лучи падают на гладкую поверхность воды, покрывая ее бледно-голубыми и розовыми прожилками. Это безмятежное зрелище позволяет мне забыть о том, кто я такая, но ненадолго. Я – Айрис Сигнет, урожденная принцесса, ставшая королевой. Я не вправе ничего забывать, даже если очень хочется.

Мы ждем вместе – моя мать, сестра и я, – не сводя глаз с южного края неба. Туман низко висит над узким устьем Ясного залива, заслоняя полуостров, усеянный сторожевыми башнями, и озеро Эрис. Ветер, дующий с озера, разгоняет туман – показывается все больше и больше башен. Высокие каменные строения, которые чинили и возводили заново сотню раз в течение веков. Они видели больше войн и разрушений, чем известно историкам. Сигнальные огни горят – их слишком много для этого предрассветного часа. Но маяки останутся зажженными весь день, факелы и прожектора будут пылать. Флаги, струящиеся на ветру, отличаются от обычных штандартов Озерного края. На каждой башне реет ярко-синее знамя, перечеркнутое черной полосой – чтобы почтить многочисленных павших в битве при Корвиуме. Знак скорби.

Мы прощаемся с нашим королем.

Все слезы пролиты вчера. Прошлой ночью я проплакала несколько часов. Казалось бы, слезы должны иссякнуть, но они по-прежнему наворачиваются на глаза. Моя сестра, Тиора, держится более стойко. Она вскидывает голову, на которой поблескивает диадема – низко сидящее на лбу переплетение темных сапфиров и агатов. Пусть даже я теперь королева, моя корона намного скромнее – просто нитка синих алмазов с вкраплением алых камней. Символ Норты.

У нас обеих прохладная бронзовая кожа, одинаковые черты лица, высокие скулы, резко очерченные дуги бровей, но Тиоре достались от матери глаза цвета красного дерева. А мне – отцовские серые. Тиоре двадцать три – она на четыре года меня старше. Моя сестра – наследница Озерного трона. Похоже, она родилась строгой и молчаливой; слезы она ненавидит, смеяться не умеет. Идеальный характер для наследницы. Она гораздо лучше меня умеет владеть своими чувствами, хотя я изо всех сил стараюсь быть спокойной, как наши озера. Тиора устремляет взгляд вперед, и ее прямая осанка полна гордости. Даже похороны не заставят мою сестру согнуться. Но, несмотря на свое мужество, она тоже плачет по нашему погибшему отцу. Слезы Тиоры менее заметны – они быстро падают в воду, которая кружит у наших ног. Она – нимфа, как мы все, и использует свою способность, чтобы скрыть слезы. Я бы сделала то же самое, будь у меня силы, но прямо сейчас мне их недостает.

По-другому держится наша мать, Сенра, правящая королева Озерного края. Ее слезы парят в воздухе – облачко прозрачных капель, в которых отражаются лучи рассвета. Постепенно оно растет; слезы вращаются, поблескивая все враз и усеивая коричневую мамину кожу мириадами крошечных радуг. Бриллианты, рожденные ее разбитым сердцем.

Она стоит впереди нас, по колени в воде, и траурное платье струится за ней. Как и мы, мама одета в черное с одной-единственной синей полосой. Платье сшито из тонкого шелка, но оно бесформенно свисает с плеч, словно она одевалась как попало. В то время как Тиора позаботилась, чтобы мы обе выглядели подобающе – она сама выбрала украшения и подходящие костюмы, – мама не стала наряжаться. Ее распущенные волосы напоминают сияющую реку цвета воронова крыла или грозовой тучи. Ни браслетов, ни серег, ни короны. Королева она только по осанке. И этого достаточно. Мне хочется прижаться к маминому платью, как в детстве. Я уцепилась бы за нее и не выпускала. Никогда больше не уезжала из дому. Не возвращалась бы ко двору, который рассыпается на части вокруг сломленного короля.

При мысли о муже я холодею. И наполняюсь решимостью.

Слезы высыхают на моих щеках.

Мэйвен Калор – ребенок, играющий с заряженным пистолетом. Умеет он стрелять или нет – посмотрим. Но я уж точно наметила некоторые мишени. Людей, на которых я его натравлю. В первую очередь это, разумеется, Серебряный, который убил моего отца. Некто из Дома Айрела. Он перерезал ему горло. Напал со спины, как подлый пес. Но Айрелы служат другому королю. Воло Самосу. Еще одному человеку, который не вправе притязать на честь и достоинство. Он поднял бунт ради мелкой короны, ради права называться хозяином какого-то незначительного клочка земли. И он не одинок. Другие семьи Норты поддерживают Самоса, желая заменить Мэйвена его братом-изгнанником. Пока отец был жив, я не стала бы возражать, если бы Мэйвена однажды свергли или убили. Если мир между Нортой и Озерным краем не нарушится, какая мне-то разница? Но только не сейчас. Оррека Сигнета не стало. Мой отец погиб из-за таких, как Воло Самос и Тиберий Калор. Что бы я только не отдала, чтобы собрать их вместе и утопить.

Я так и поступлю.

В тумане появляются медленно плывущие суда. Три из них, серебристо-синие, однопалубные, хорошо мне знакомы. Они созданы не для боя, а для быстрого и тихого хода, по воле могучих нимф. Их корпуса специально покрыты желобками, чтобы лучше улавливать искусственное течение.

Послать эти суда было моей идеей. Я с мукой думала, что тело отца будут долго везти по суше из Мора – того места, которое в Норте называют Чок. Ему пришлось бы миновать множество городов, и слухи о смерти короля обогнали бы мрачную процессию. Нет. Я хотела, чтобы мы простились с ним первыми.

Тогда я не лишусь смелости.

Нимфы в синем, наши кузены-Сигнеты, толпятся на палубе первого судна. Скорбь омрачает их темные лица – они скорбят, как и мы. Отца горячо любили в нашей семье, хоть он и происходил из боковой ветви. Мама – потомок королевского рода, она происходит от длинной непрерывной череды монархов. И, следовательно, ей не позволено пересекать границы нашего государства, разве что в случае крайней необходимости. А Тиоре вообще не разрешается уезжать, даже в случае войны, чтобы государство не осталось без наследника.

По крайней мере, они не разделят отцовскую судьбу, не погибнут в бою. И не будут жить вдали от дома, как я.

Моего мужа нетрудно заметить среди Озерных в темно-синем. Его охраняют четыре Стража, сменивших пламенные плащи на военную форму. Но на них по-прежнему маски, усеянные драгоценными камнями, одновременно красивые и зловещие. Мэйвен, как обычно, в черном – и резко выделяется среди остальных, хотя у него нет короны, медалей, знаков отличия. Монарх не должен быть настолько глуп, чтобы идти в бой с нарисованной на груди мишенью. Впрочем, не думаю, что Мэйвен сражался. Он не воин – во всяком случае, для поля боя он не годится. Рядом с солдатами он кажется маленьким. Слабым. Я так и подумала, когда мы впервые встретились и стояли, глядя друг на друга, в беседке, возведенной посреди минного поля. Он еще подросток, почти ребенок, на год младше меня. Тем не менее, Мэйвен умеет извлекать пользу из своей внешности. Он поддерживает иллюзию невинности. И в Норте люди охотно верят в эту ложь. Красные и Серебряные по всей стране охотно слушают байки о его брате, золотом принце, который стал убийцей, соблазнившись Красной шпионкой. Пикантная история, великолепная сплетня, которую хочется обсуждать. Кроме того, Мэйвен положил конец войне между нашими странами. В общем и целом младший брат выглядит гораздо привлекательнее старшего. И это ставит его в странное положение. Он – король, поддерживаемый подданными, хотя и не самым близким кругом. К нему льнут простолюдины. А знать остается лишь потому, что Мэйвен нужен ей для защиты вдруг ставшего уязвимым королевства.

И потому что Мэйвен – опытный придворный интриган (хотя мне и неприятно это признавать). Он балансирует между разными Домами, стравливая друг с другом. И в то же время удерживая в стальной хватке всю страну.

Королевский двор Норты – клубок змей, а теперь особенно. Впрочем, со мной махинации Мэйвена не пройдут. Я верно их оцениваю. Особенно теперь, когда, кажется, мания одержала верх. Его сознание так же расколото, как и государство. И потому Мэйвен еще опаснее.

Первая лодка подплывает к берегу – у нее достаточно неглубокая осадка, чтобы причалить рядом с мамой. Нимфы первыми спрыгивают в воду. И та отступает, не давая кузенам замочить ноги. Впрочем, они делают это не ради себя, а ради Мэйвена.

Он спрыгивает вслед за ними и торопливо шагает к берегу. Поджигатели вроде него не любят воду, и он подозрительно смотрит на жидкие стенки по обе стороны образовавшегося прохода. Я не ожидаю сочувствия, когда он вместе со Стражами проходит мимо, – и не получаю его. Мэйвен даже не смотрит на меня. У человека, которого называют Пламя Севера, убийственно холодное сердце.

Сигнеты перестают удерживать воду. Она падает и плещет, прихлынув к берегу. Похоже на животное, которое требует ласки. Или на родителя, который протягивает руки к ребенку.

Солдаты поднимают с палубы доску, и передо мной предстает знакомое зрелище.

Я не ребенок. Я уже видела мертвецов. Моя страна воевала больше века, и я, будучи младшей дочерью, вторым ребенком, не раз бывала на передовой. Меня учили сражаться, а не править. Моя обязанность – поддерживать сестру, как мой отец поддерживал мать, что бы ей ни понадобилось.

Тиора подавляет внезапное рыдание. Я беру ее за руку и шепотом говорю:

– Будем спокойны, как наши озера, Ти.

Она стискивает мою руку в ответ. Ее лицо превращается в бесстрастную маску.

Нимфы-Сигнеты поднимают руки, и вода повторяет их движение, устремляясь наверх. Солдаты медленно опускают доску вместе с лежащим на ней телом, окутанным белым полотном. Доска держится на поверхности, отделившись от лодки.

Мама делает несколько шагов вглубь. Она останавливается, когда вода доходит до запястий, и я замечаю, что она слегка вращает пальцами. Тело отца плывет к ней, словно влекомое незримыми нитями. Кузены движутся рядом, не покидая короля даже после смерти. Двое из них плачут.

Когда мама дотрагивается до савана, я подавляю желание закрыть глаза. Я хочу сохранить воспоминания об отце, а не о трупе. Но я знаю, что буду жалеть, если не прощусь с ним. Поэтому я медленно вдыхаю и стараюсь сохранять спокойствие. Вода слегка бурлит вокруг моих лодыжек, отражая дурноту, которую я испытываю. Я сосредотачиваюсь на отце, мысленно рисуя круги, чтобы не выдать горя. Сжимаю зубы, держу голову высоко. Слез нет.

Его лицо выглядит странно, оно лишено всех красок. Гладкая коричневая кожа, на которой почти нет морщин, несмотря на возраст, болезненно побледнела. Ах, если бы он был не мертв, а всего лишь болен. Мама касается его щек ладонями и устремляет на отца пристальный взгляд. Ее слезы продолжают витать в воздухе, как рой сверкающих насекомых. Спустя долгое время она целует сомкнутые веки отца и гладит длинные волосы цвета стали. Потом складывает ладони чашей над его лицом. Слезы стекают в нее. Наконец она размыкает руки.

Я буквально ожидаю, что сейчас он вздрогнет. Но отец не двигается. Не может.

Тиара следует за матерью – она зачерпывает воду ладонями и окропляет лицо отца. А потом медлит, не сводя с него глаз. Она всегда была ближе к матери, как требовало ее положение. Впрочем, ей от этого не легче. Спокойствие изменяет сестре, и она отворачивается, заслонив лицо рукой.

Мир как будто съеживается, когда я бреду по воде, едва шевеля ногами. Мама стоит рядом, положив одну руку на саван, скрывающий тело отца. Она смотрит на меня; лицо у нее спокойное и пустое. Я знаю, что означает это выражение. Я сама им пользуюсь всякий раз, когда нужно скрыть бурю чувств, бушующую внутри. Я носила эту маску в день свадьбы. Но тогда я скрывала страх, а не боль.

Сегодня – другое дело.

Подражая Тиоре, я окропляю отца водой. Капли скатываются с орлиного носа, со скул, собираются в волосах. Я отвожу седую прядь и жалею, что нельзя срезать локон на память. В Археоне у меня есть маленький храм – святилище, ничего более, – полный свечей и потертых символов наших безымянных богов. Там тесно, но этот крошечный уголок дворца – единственное место, где я становлюсь собой. Я бы хотела увезти с собой туда память об отце.

Невозможно.

Когда я отступаю, мама вновь выходит вперед. Она кладет обе руки на деревянную доску. Мы с Тиорой следуем ее примеру. Я никогда не делала этого раньше – и предпочла бы не делать. Но так велят боги. «Возвращайся», – говорят они. Вернись к истокам своей способности. Зеленого зарывают в землю. Камнешкура кладут в гробницу из мрамора и гранита. Нимфа топят.

«Если я переживу Мэйвена, мне позволят сжечь его тело?»

Мы нажимаем на доску, погружая ее под поверхность воды. Используем силу мышц и созданного нами течения, чтобы утопить тело. Даже на мелководье вода искажает черты отцовского лица. Над низкими холмами встает солнце. Поверхность залива сверкает, ослепив меня на несколько мгновений.

Я закрываю глаза и вспоминаю отца живым.

Он возвращается в объятия воды.

Детраон – город каналов, вырубленный нимфами из твердой породы на западном берегу Чистого залива. Древнего города, который когда-то стоял здесь, больше нет – его смыло наводнением больше тысячи лет назад. Ниже по течению по-прежнему можно найти целые груды обломков и сгнивших руин минувшей эпохи. Съеденное ржавчиной железо до сих пор окрашивает землю в красный цвет, и магнетроны собирают там урожай, как фермеры – пшеницу. Когда вода отступила, место оставалось идеально подходящим для столицы: озеро Эрис рядом, к озеру Нерон можно добраться через короткий пролив. Из Детраона по естественным и рукотворным каналам ничего не стоит достичь любого конца королевства. От Хада на севере до спорных границ вдоль Великой реки на западе и Огайюса на юге. Никакой нимф не устоял бы перед таким соблазном. Поэтому мы живем здесь. Вода – наша сила и безопасность.

Каналы отчетливо делят город на кварталы, окружающие главные храмы. Большинство Красных живут в юго-восточной части города, вдалеке от благословенной воды, в то время как дворец и кварталы знати находятся прямо на набережной, с видом на залив, который мы так любим. Квартал Водоворот, как его называют, находится в северо-восточной части Детраона – там, в тесной близости, живут богатые Красные и мелкие Серебряные. Это в основном торговцы, дельцы, младшие офицеры и солдаты, бедные студенты университета, расположенного в аристократическом квартале. А кроме того, квалифицированные Красные. Опытные ремесленники – как правило, независимые. Слуги – достаточно богатые и востребованные, чтобы жить своим домом. Городское управление – не самая моя сильная сторона, этим обычно занимается Тиора, но я по мере сил стараюсь с ним ознакомиться. Даже если административные дела мне скучны, по крайней мере, я должна быть в курсе. Я не могу позволить себе невежество.

Сегодня мы не пользуемся каналами, поскольку дворец находится неподалеку от набережной. «И хорошо», – думаю я, наслаждаясь знакомой прогулкой. Над бирюзово-золотыми стенами аристократического квартала возвышаются арки, ровные и изящные, которые могут выйти только из-под рук Серебряных. Окна особняков, которые я знаю наперечет, открыты навстречу утреннему ветерку, фамильные цвета гордо реют в воздухе. Кроваво-красный флаг рода Ренардов, зеленый, как нефрит, флаг древнего и несравненного рода Сьелле… я перебираю в голове всех. Их сыновья и дочери сражаются в рядах нового союза. «Сколько из них погибло рядом с моим отцом? Скольких я знала?»

День, кажется, будет прекрасным – небо почти безоблачно. Со стороны озера Эрис дует ветер, легкими пальцами перебирая мои волосы. Я ожидаю ощутить запах разложения, гибели, краха, доносящийся с востока. Но чувствую только аромат озерной воды, зеленой от летнего солнца. Никаких признаков бредущей к нам армии, крови, пролитой под стенами Корвиума.

Наш эскорт, состоящий из сероглазых Озерных солдат и людей Мэйвена, расступается. Большинство знатных приближенных моего мужа по-прежнему в рядах армии и движутся вместе с ней. Но с ним здесь его Стражи. Они держатся рядом, как и двое верховных генералов, каждый со своими адъютантами и собственной охраной. Лорд-генерал Дома Греко – седоволосый, обманчиво худой для сильнорука, но ни с чем нельзя спутать яркую желто-синюю эмблему у него на плече. Тиора позаботилась, чтобы я заучила основные рода Норты, так называемые Дома. Теперь я знаю их не хуже, чем Озерную знать. Другой, лорд-генерал Макантос – синее с серым – молод, у него золотистые волосы и бегающие глаза. Слишком молод для такого звания. Подозреваю, он сменил погибшего родственника.

Мэйвен достаточно умен – ступив на чужую землю, он выказывает уважение моей матери и держится в нескольких шагах позади нее. Я, как и положено, иду рядом с ним. Мы даже не беремся за руки. Он сам установил это правило, не я. Он не притрагивался ко мне с того дня, когда потерял Мэру Бэрроу. В последний раз мы прикасались друг к другу, когда обменялись холодным поцелуем под собирающейся грозой.

И за это я втайне благодарна. Я знаю, в чем состоит мой долг как Серебряной, как королевы, как моста между нашими державами. Это и его долг – бремя, которое мы оба должны нести. Но если Мэйвен не заговорит о наследниках, то и я не стану. Во-первых, мне всего девятнадцать. Конечно, я уже взрослая, но торопиться некуда. А во-вторых, если Мэйвен проиграет, если его брат вернет себе корону, у меня не будет причин оставаться на чужбине. Без детей я буду вольна вернуться домой. Я не хочу никаких якорей, удерживающих меня в Норте, если только они мне не понадобятся.

Подолы наших платьев оставляют мокрый след на тротуаре. Солнце отражается от белого камня. Мой взгляд перебегает туда-сюда – я любуюсь летним днем в своей старой столице. Жаль, что нельзя остановиться. Усесться, как раньше, на низком парапете, отделяющем улицу от залива. Лениво попрактиковать свои способности. Может быть, даже вызвать Тиору на маленькое дружеское состязание. Но сейчас нет ни времени, ни возможности. Я не знаю, сколько мы пробудем здесь, сколько времени я еще проведу с уцелевшими родственниками. Остается ловить моменты. Запоминать их. Запечатлевать в памяти, превращая в рисунок, наподобие волн, которые вытатуированы у меня на спине.

– Впервые за сто лет король Норты ступил на вашу землю.

Голос Мэйвена негромок и холоден, в нем звучит леденящая угроза. Проведя некоторое время при дворе, я начала распознавать настроение короля. Я изучала Мэйвена, как изучала его страну. Король Норты не отличается добротой; мое выживание необходимо для успеха нашего союза, но мои удобства – второстепенный вопрос. Я стараюсь не сердить его, и до сих пор, кажется, это удавалось. Он не груб со мной. Честно говоря, он вообще не обращает на меня внимания. В огромном Дворце Белого огня с ним не сложно разминуться.

– Больше ста лет, если мне не изменяет память, – отвечаю я, скрывая удивление оттого, что он обратился ко мне. – Тиберий Второй был последним королем династии Калоров, который прибыл к нам с государственным визитом. Прежде чем ваши и наши предки начали воевать.

Он шипит при звуках этого имени. «Тиберий». Размолвки между родичами мне не чужды. Есть многое, чему я завидую в Тиоре. Но я никогда не испытывала такой глубокой, всепоглощающей зависти, как та, которую Мэйвен питает к своему брату-изгнаннику. Она пронизывает все его существо. Любое упоминание о Тиберии, даже в официальной обстановке, действует на него как удар ножа. Видимо, фамильное имя – еще одна вещь, о которой он мечтает. Еще одна примета настоящего короля, которая ему недоступна.

Возможно, именно поэтому он преследует Мэру Бэрроу с таким упорством. Похоже, слухи достаточно правдивы – их подтверждение я видела своими глазами. Она не просто могучая новокровка, из тех Красных выродков, которые обладают способностями вроде наших; ее любит принц-изгнанник. Любит Красную девушку. Познакомившись с ней, я в целом поняла, почему. Даже будучи в плену, она боролась. Сопротивлялась. Мэра была загадкой, которую я бы охотно разгадала. И, похоже, она – ценный трофей, за который соперничают братья Калоры. С короной, конечно, он не сравним, но, тем не менее, из-за Мэры юноши ведут себя как собаки, перетягивающие кость.

– Я могу показать вам столицу, если вашему величеству угодно, – говорю я.

Хотя общение с Мэйвеном не назовешь приятным времяпрепровождением, это позволит мне подольше погулять по любимому городу.

– Наши храмы славятся своим великолепием по всему королевству. Ваше присутствие, несомненно, придется по нраву богам.

Лесть не срабатывает. Мэйвен кривит губы.

– Я должен думать о реальных вещах, Айрис. Например, о войне, в которой мы оба пытаемся победить.

«Дело твое». Я с холодным отстранением проглатываю ответ. Неверующие – не моя забота. Я не могу открыть им глаза, и не моя обязанность этим заниматься. Пусть Мэйвен встретится с богами после смерти и поймет, как ошибался, – а потом войдет в ад, который сам для себя создал. Он будет вечно тонуть. Такова посмертная кара для поджигателей. А моим приговором будет огонь.

– Разумеется, – отвечаю я и склоняю голову, ощутив холод драгоценностей на лбу. – Когда армия прибудет, она отправится в Озерную цитадель для лечения и отдыха. Мы должны быть там, чтобы встретить ее.

Он отзывается:

– Должны.

– И не стоит забывать про Пьемонт, – добавляю я.

Меня не было в Норте, когда лорды, верные принцу Бракену, попросили Мэйвена о помощи. Тогда наши страны еще воевали. Но донесения разведки звучали недвусмысленно.

На щеке у Мэйвена подрагивает мускул.

– Принц Бракен не станет драться с Монфором, пока эти негодяи держат в заложниках его детей.

Он говорит со мной как с дурочкой.

Но я не даю волю гневу и отвечаю, склонив голову:

– Разумеется. Но если бы мы заключили союз втайне, Монфор потерял бы свою базу на юге и все ресурсы, которые Бракен уступил ему. Он приобрел бы могущественного врага. Еще одно Серебряное королевство, с которым надо сражаться.

Шаги Мэйвена отдаются эхом, громко и мерно. В ожидании ответа я прислушиваюсь к его дыханию – тихому и глубокому.

Пусть мы почти одного роста и я вешу как минимум столько же, если не больше, рядом с Мэйвеном я чувствую себя маленькой. Маленькой и беззащитной. Птица в союзе с котом. Это ощущение мне не нравится.

– Искать детей Бракена – все равно что охотиться за тенью. Мы не знаем, где они и насколько хорошо их охраняют. Возможно, они на другом конце континента. Или вообще мертвы, – бормочет Мэйвен. – Наша главная цель – мой брат. Когда его не станет, Монфору некого будет поддерживать.

Я стараюсь не выказывать разочарования, хотя и чувствую, что уныло сутулюсь. Нам нужен Пьемонт. Я знаю, что нужен. Оставить его Монфору – ошибка, которая закончится нашей гибелью и крахом. Поэтому я предпринимаю еще одну попытку.

– У принца Бракена связаны руки. Даже если бы он знал, где его дети, он ничего бы не мог поделать, – говорю я, понизив голос. – Риск неудачи слишком велик. Но что, если за него это сделает кто-нибудь другой?

– Айрис, ты предлагаешь себя? – огрызается Мэйвен, высокомерно глядя на меня.

Какая нелепая мысль.

– Я королева и принцесса, а не собака, которая приносит палочку.

– Разумеется, моя дорогая, – с усмешкой отвечает Мэйвен, не замедляя шага. – Собаки повинуются хозяевам.

Вместо того чтобы отступить, я со вздохом проглатываю неприкрытое оскорбление.

– Полагаю, вы правы, мой король.

У меня еще остался последний козырь.

– В конце концов, по части заложников у вас есть опыт.

Рядом со мной вспыхивает жар – так близко, что мое тело покрывается потом. Напомнить Мэйвену о Мэре – и о том, как он ее потерял, – верный способ пробудить его гнев.

– Если детей удастся найти, – рычит он, – тогда, возможно, мы что-нибудь придумаем.

Вот и все, чего я добиваюсь. Впрочем, хоть что-то.

Полированное золото и бирюза сменяются блестящим мрамором – заканчивается аристократический квартал, и начинается территория королевского дворца. Возносящиеся ввысь арки теперь снабжены воротами и охраной; там стоят Озерные солдаты в форме благородного синего цвета. Дозорные ходят по стенам, глядя сверху на свою королеву. Мама слегка ускоряет шаг. Ей хочется оказаться во дворце, подальше от любопытных глаз. Наедине с нами. Тиора следует за ней – она хочет отойти подальше от Мэйвена. Он тревожит ее, как и большинство людей. Что-то есть такое в напряженном взгляде его ярких глаз, что кажется странным у такого молодого человека. Искусственным. Насажденным.

При такой матери, как Элара, все может быть.

Будь она жива, ей не позволили бы въехать в Детраон и уж тем более не подпустили бы к королевской семье. В Озерном крае такой тип Серебряных – шепоты, контролирующие сознание, – не пользуется доверием. Впрочем, их больше и нет. Род Сервона был давно истреблен, и не без причины. Что касается Норты, у меня такое ощущение, что Дом Мерандуса вскоре постигнет та же участь. Мне доводилось общаться с шепотом во Дворце Белого огня; но кузен Мэйвена погиб при атаке во время нашей свадьбы, и, думаю, теперь Мэйвен предпочтет держать остальных родственников по материнской линии на расстоянии – если они вообще еще живы.

Руаяль, наш дворец, представляет собой огромную спираль. В нем есть свои каналы и акведуки, вода льется из многочисленных фонтанов и каскадов. Одни струи дугой изгибаются над дорожкой, другие журчат под землей. Зимой они, по большей части, замерзают, и дворец украшается ледяными скульптурами, которые не под силу создать человеку. Храмовые священники гадают по льду в дни пиров и праздников, чтобы узнать волю богов. Обычно боги изъясняются загадками и оставляют свои послания там, где их видят только избранные.

Королю-поджигателю, главе государства, которое недавно с нами враждовало, требуется немалая смелость, чтобы войти в главную твердыню Озерного края, однако Мэйвен делает это без колебаний. Можно подумать, что он не знает страха. Что мать лишила его слабостей. Но это неправда. Во всем, что он делает, я вижу страх. В основном страх перед братом. Страх – потому что Бэрроу выскользнула у него из рук. И, как все в нашем мире, Мэйвен смертельно боится утратить власть. Вот почему он здесь. Вот почему женился на мне. Он пойдет на что угодно, чтобы сохранить корону. Редкая целеустремленность. В ней одновременно его сила и слабость.

Мы приближаемся к величественным воротам, выходящим на залив; по обе стороны от них – стражи и водопады. Охранники кланяются маме, когда она проходит мимо, даже вода слегка рябит, подчиняясь ее огромной силе. За воротами – мой любимый двор; огромное, тщательно ухоженное буйство синих цветов. Розы, лилии, гортензии, тюльпаны, гибискус… лепестки всех оттенков, от фиолетового до индиго. По крайней мере, они должны быть синими. Но цветы, как и моя семья, тоже скорбят.

Их лепестки стали черными.

– Ваше величество, могу ли я попросить мою дочь присутствовать в храме? Как требует наша традиция.

Впервые за утро я услышала мамин голос. Она обращается к Мэйвену официальным тоном и на языке Норты, чтобы у него не было повода неверно истолковать ее просьбу. Говорит она лучше, чем я, почти без акцента. Сенра Сигнет – умная женщина, у которой дар к языкам и к дипломатии.

Она поворачивается к Мэйвену с выражением равнодушной учтивости. Не подобает стоять к королю спиной, когда просишь его о чем-нибудь. «Даже если речь идет обо мне, ее дочери, живом человеке с собственной волей, – думаю я, и во рту у меня становится кисло. – Но нет. Мэйвен выше тебя рангом. Теперь ты его подданная, а не мамина. Ты будешь делать, как он захочет. Во всяком случае, на людях».

Я не намерена ходить на поводке.

К счастью, в присутствии моей матери Мэйвен не отзывается пренебрежительно о религии. Он натянуто улыбается и неглубоко кланяется. Стоя рядом с ней – седой, увядающей, – он кажется еще моложе. Неопытнее. Зеленее. Хотя это, конечно, иллюзия.

– Мы должны чтить традиции, – говорит он. – Даже в трудные времена. Ни Норта, ни Озерный край ни должны забывать, кто они такие. Возможно, именно это спасет нас в конце концов, ваше величество.

Он говорит гладко, его слова текут, как сироп.

Мама показывает зубы, но глаза у нее не улыбаются.

– Возможно. Идем, Айрис, – говорит она, подзывая меня жестом.

Если бы не правила, я бы схватила ее за руку и побежала. Но правил много, и я иду мерным шагом. Даже слишком мерным. Я следую за матерью и сестрой мимо черных клумб, по синим коридорам, в священное место – личный храм королевы в Руаяле.

Это уединенное святилище, примыкающее к королевским апартаментам, вдали от гостиных и спален. Всё как положено. В середине маленькой комнаты журчит невысокий фонтан. Полустертые лица с невнятными чертами, одновременно чужие и знакомые, смотрят со стен и с потолка. У наших богов нет ни имен, ни иерархии. Их дары хаотичны, слова скудны, кары непредсказуемы. Но они всюду. Их присутствие ощущаешь постоянно. Я ищу свое любимое лицо – неопределенно женское, с пустыми серыми глазами. Оно отличается от остальных лишь изгибом губ (возможно, это просто вмятинка в камне). Как будто богиня понимающе улыбается. Она утешает меня даже теперь, в день отцовских похорон.

Кажется, она говорит: «Все будет хорошо».

Эта комната не так велика, как другие дворцовые храмы, которыми мы пользуемся для торжественных служб, и не так роскошна, как огромные святилища в центре Детраона. Ни золотых алтарей, ни изукрашенных книг, в которых записан божественный закон. Нашим богам достаточно лишь веры, чтобы явить свое присутствие.

Я кладу руку на знакомое окно и жду. Свет восходящего солнца слабо струится сквозь толстое алмазное стекло с узором в виде волн. Только когда двери святилища закрываются за нами и мы оказываемся наедине с богами и друг с другом, я испускаю тихий вздох облегчения. Прежде чем мои глаза успевают привыкнуть к тусклому свету, мама касается теплыми ладонями моего лица, и я невольно вздрагиваю.

– Ты не обязана уезжать, – шепотом говорит она.

Я никогда не слышала, чтобы она просила. Это что-то совершенно непривычное.

У меня отнимается язык.

– Что?

– Послушай, любимая, – она быстро переходит на наш родной язык. Глаза у нее блестят и в полумраке кажутся еще темнее. Они напоминают глубокие колодцы, в которые можно упасть и больше не выбраться. – Союз уцелеет даже без тебя.

Она смотрит мне в лицо, касаясь пальцами скул. Я медлю. В ее глазах расцветает надежда. И тогда я плотно сжимаю губы, медленно кладу руки поверх маминых и отвожу ее ладони.

– Мы обе знаем, что это неправда, – говорю я, заставляя себя взглянуть ей в глаза.

Она стискивает зубы, и ее взгляд становится суровым. Королева не привыкла к отказам.

– Не говори мне, что я знаю, а чего не знаю.

Но я – тоже королева.

– Боги сказали тебе иное? – спрашиваю я. – Ты говоришь от их имени?

Богохульство. Можно услышать глас богов в своем сердце, но только священники вправе распространять их слова.

Даже королева Озерного края подчиняется этим правилам. Она пристыженно отводит глаза, прежде чем повернуться к Тиоре. Сестра молчит и выглядит еще мрачнее обычного.

– Или ты говоришь от имени короны? – продолжаю я, отступая. «Мама должна понять». – Это поможет нашей стране?

И вновь молчание. Мама не отвечает. Вместо этого она собирается с духом, вновь обретая королевское величие. Как будто каменеет и становится выше. Такое ощущение, что она сейчас превратится в статую.

«Она тебе не солжет».

– Может быть, ты говоришь за себя, мама? Как скорбящая женщина? Ты только что потеряла мужа и не хочешь потерять меня…

– Не стану отрицать, что предпочла бы видеть тебя здесь, – твердо говорит мама, и я слышу голос повелительницы. Таким тоном она выносит решения при дворе. – В безопасности. Подальше от этого чудовища.

– Я в состоянии справиться с Мэйвеном. Я и справляюсь, уже несколько месяцев. Ты сама знаешь.

Я тоже гляжу на Тиору в поисках поддержки. Ее лицо не меняется – она держит нейтралитет. Наблюдательная, тихая, расчетливая, как и надлежит будущей королеве.

– Я читала твои письма, да, – мама небрежно машет рукой. Интересно, ее пальцы всегда были такими тонкими, сморщенными… старческими? Я потрясена. «Сколько седины», – думаю я, наблюдая, как она меряет комнату шагами. Мамины волосы блестят в тусклом свете. «Гораздо больше, чем раньше».

– Я получаю и твою официальную корреспонденцию, и тайные сообщения, которые ты посылаешь, Айрис, – продолжает мама. – То и другое не внушает мне уверенности. А посмотрев на него… – она прерывисто вздыхает и задумывается. Потом подходит к противоположному окну и обводит пальцем завитки алмазного стекла. – Этот мальчик – сплошь острые грани и пустота. У него нет души. Он убил родного отца и попытался сделать то же самое с братом. Что бы там ни сделала его проклятая мать, это обрекло короля Норты на жизнь, полную мучений. Я так не поступлю. Не позволю тебе погибнуть рядом с ним. Рано или поздно Мэйвена пожрут собственные приближенные – ну или он пожрет их.

Я боюсь того же, но нет смысла оплакивать принятые решения. Двери уже открылись. Путь начался.

– Если бы только ты сказала мне это раньше, – с тоской отвечаю я. – Я бы не стала его защищать, когда Красные напали на нас на свадьбе. Тогда отец был бы жив.

– Да, – бормочет мама.

Она разглядывает окно, как прекрасную картину, – и старательно не смотрит на нас.

– Кроме того, если бы он погиб… – я повышаю голос, стараясь говорить так же властно, как мама и Тиора. Тоном урожденной королевы. Я подхожу к маме и кладу ладони на ее узкие плечи. Она всегда была тоньше меня. – Тогда нам бы пришлось сражаться на два фронта. С новым королем Норты и с Красными мятежниками, которые, похоже, распространились по всему миру.

«В моей собственной стране, – думаю я. – Красное восстание началось на нашей территории, у нас под носом. Мы позволили этой заразе распространиться».

Черные мамины ресницы трепещут, касаясь коричневых щек. Ее рука накрывает мою.

– Но вы обе были бы со мной. Мы бы не расставались…

– И сколько бы это продлилось? – интересуется Тиора.

Сестра выше нас обеих – и ее глаза, посаженные по сторонам орлиного носа, смотрят чуть надменно. Она складывает руки на груди, и сине-черный шелк шуршит. В замкнутом пространстве маленького храма Тиора похожа на статую. Она как будто возвышается рядом с богами.

– Кто поручится, что этот путь не ведет к смерти? – продолжает она. – Что наши тела не окажутся на дне залива? Думаете, Алая гвардия сохранит нам жизнь, если захватит наше королевство? Сомневаюсь.

– И я, – негромко говорю я, коснувшись лбом маминого плеча. – Мама?

Ее тело напрягается, мускулы твердеют.

– Всё можно устроить, – спокойно произносит она. – Мы распутаем этот узел. Ты останешься с нами. Но решать тебе, монамора.

«Любовь моя».

Если бы я могла чего-то попросить у мамы, то попросила бы выбрать за меня. Как было уже тысячу раз. «Надень это, ешь то, делай, что я говорю». В прошлом ее советы раздражали меня, я злилась на родителей, ограничивавших мою свободу. Теперь я была бы рада отказаться от самостоятельности. Вложить свою судьбу в руки людей, которым доверяю. Если бы только я могла вернуться в детство. Если бы всё это оказалось дурным сном.

Я оборачиваюсь и смотрю на сестру. Она мрачно хмурится и не предлагает никакого выхода.

– Я бы осталась, если бы могла, – я пытаюсь говорить как королева, но мой голос дрожит. – Ты же знаешь. И понимаешь в глубине души, что просишь невозможного. Предательства короны. Как ты там говорила?

Тиора отвечает, заставив маму вздрогнуть:

– Долг – на первом месте. Честь – навеки.

Это воспоминание согревает мне душу. То, что предстоит, нелегко, но выбора нет.

По крайней мере, у меня есть цель.

– Мой долг – защищать Озерный край, как делаете вы, – говорю я. – Брак с Мэйвеном, возможно, не принесет нам победы в войне, зато даст шанс. Защитит нас от волков. А что касается чести… мы восстановим ее, отомстив за отца.

– Согласна, – рычит Тиора.

– Согласна, – еле слышным шепотом отвечает мама.

Я смотрю поверх ее плеча на лицо улыбающейся богини. Ее уверенная улыбка придает мне сил.

– Мэйвен и Норта – это щит и меч. Придется воспользоваться ими, даже если мой муж представляет опасность для всех нас.

Мама усмехается.

– Особенно для тебя.

– Да, особенно для меня.

– Я бы ни за что не согласилась, – шипит она. – Это придумал твой отец.

– Знаю. Идея была хорошая. Я его не виню.

«Я его не виню». Сколько ночей я провела в одиночестве во Дворце Белого огня, без сна, уверяя себя, что ни о чем не сожалею, не злюсь, что меня продали, как животное, как кусок плодородной земли? Я лгала себе тогда – и лгу теперь. Но мой гнев умер вместе с отцом.

– Когда все это закончится… – начинает мама.

Тиора перебивает ее:

– Если мы победим…

– Когда мы победим, – говорит мама, разворачиваясь. Глаза у нее горят, и в них отражается лучик света. Неумолчный бег воды в середине храма становится неторопливей. – Когда твой отец будет омыт кровью своих убийц, когда Красные мятежники будут истреблены, как крысы-переростки… – фонтан замирает, уловив ее гнев, – тогда ты сможешь спокойно покинуть Норту. И еще меньше поводов будет оставлять на троне ненадежного, непригодного для этого короля. Особенно того, кто так глупо тратит кровь собственных подданных – и нашу.

– Согласны, – шепотом отвечаем мы с сестрой.

Мама плавно поворачивает голову к застывшему фонтану и приводит его в движение. Струя аркой поднимается в воздух, напоминая жидкое стекло. Свет отражается от воды, и по полу рассыпаются разноцветные призмы. Мама смотрит на них, не моргая.

– Мы дочиста отмоем эти безбожные государства. Завоюем Норту. И Разломы. Они и так уже грызутся друг с другом, принося в жертву сородичей ради мелкого соперничества. Вскоре они растратят все силы. И тогда никому не будет спасения от гнева Рода Сигнетов.

Я с раннего детства гордилась мамой. Она – великая женщина, воплощенные долг и честь. Ясноглазая, непреклонная. Мать не только собственным детям, но и всему королевству. Теперь я понимаю, что не знала и половины. Решимость, которая кроется под внешним маминым спокойствием, сильнее любого шторма.

И какой же это будет шторм…

– Пусть придет потоп, – говорю я – это старая формула, которую мы используем, карая изменников и врагов.

– А что делать с Красными из той горной страны? С теми, у кого есть способности? Их шпионы снуют и по нашим землям, – Тиора хмурит лоб, и на нем пролегает глубокая складка. Хотелось бы мне развеять ее бесчисленные тревоги, но она права.

С людьми вроде Мэры Бэрроу нужно считаться. Они тоже участвуют в том, что происходит. Мы сражаемся и с ними.

– Напустим на них Мэйвена, – говорю я Тиоре. – Он одержим новокровками, особенно девочкой-молнией. Он будет преследовать их до края земли, если понадобится, и истратит на это все силы.

Мама мрачно кивает в знак подтверждения.

– А Пьемонт?

– Я сделаю, как ты сказала, – я гордо выпрямляюсь. – Семя брошено. Мэйвен нуждается в Бракене не меньше, чем мы. Он попытается спасти детей принца. Если мы сумеем привлечь Бракена на свою сторону и будем сражаться его руками…

Сестра договаривает вместо меня:

– Тогда Озерный край не растратит силы. Мы будем ждать. Возможно, Бракена даже удастся обратить против Мэйвена.

– Да. Если повезет, они все поубивают друг друга задолго до того, как мы раскроем собственные намерения.

Тиора цокает языком.

– Я не желаю полагаться на удачу, когда твоя жизнь висит на волоске, петасорра.

«Сестренка».

Хотя она произносит это слово с любовью, без малейшей снисходительности, мне становится немного неуютно. Не потому что Тиора старшая дочь и наследница, которая займет престол, а потому что я знаю, как она дорожит мной и сколь многим готова пожертвовать. Но я не хочу жертв ни от нее, ни от мамы. Наша семья уже отдала достаточно.

– Это ты должна спасти детей Бракена, – говорит мама сурово и холодно. Взгляд у нее такой же, как голос. – Ты, дочь Сигнета. Мэйвен пошлет своих людей, но не пойдет сам. У него для таких вещей недостает ни умения, ни храбрости. Но если ты отправишься с его солдатами, если собственными руками вернешь принцу Бракену детей…

Я сглатываю. «Я не собака, чтобы приносить палочку». Я сказала это Мэйвену всего несколько минут назад – и готова повторить то же самое своей царственной матери.

– Слишком опасно, – быстро говорит Тиора, вставая между нами.

Но мама не уступает, как всегда непоколебимая.

– Ты не можешь покинуть границы королевства, Ти. Но если мы хотим, чтобы Бракен задумался о сотрудничестве, причем исключительно с нами, именно мы должны ему помочь. Таковы нравы Пьемонта, – она сжимает зубы. – Или вы предпочтете, чтобы Мэйвен успел первым и заполучил верного союзника? Этот мальчик достаточно опасен и сам по себе. Не надо его подкреплять.

Хоть моя гордость и уязвлена, я понимаю, что мамины слова разумны. Если Мэйвен отдаст приказ о спасении детей, то, несомненно, завоюет верность Бракена. Этого нельзя допустить.

– Конечно, – медленно отвечаю я. – Значит, это должна сделать я. Каким-то образом.

Тиора тоже уступает. И как будто съеживается.

– Я прикажу своим дипломатам наладить контакт. Как можно незаметнее. Что еще вам нужно?

Я киваю, чувствуя, как немеют пальцы. «Спасти детей Бракена». Понятия не имею, с чего начать.

Минуты идут одна за другой, и больше медлить нельзя.

«Если мы пробудем здесь слишком долго, гости заподозрят неладное, – думаю я, кусая губы. – Особенно Мэйвен. Если уже не заподозрил».

Я отхожу от мамы, и мне тут же становится холодно.

Проходя мимо фонтана, я смачиваю в воде кончики пальцев и провожу по глазам, размазывая темную тушь. По моим щекам катятся поддельные слезы – черные, как наши скорбящие цветы.

– Молись, Ти, – говорю я сестре. – Верь богам, если ты не веришь в удачу.

– Моя вера неизменна, – автоматически отвечает та. – Я буду молиться за всех нас.

Я медлю на пороге, держась за ручку.

– И я.

А потом толкаю дверь, кладя конец семейному уюту – возможно, на много лет. Чуть слышно я спрашиваю сама себя:

– Мы справимся?

Но мама всё слышит. Она поднимает голову и устремляет на меня непреклонный взгляд.

– Только боги знают.

5. Мэра

Кажется, что самолет летит лениво, медленней обычного. Я покачиваюсь в ремнях безопасности, закрыв глаза. Движение воздушного судна в сочетании с приятным гудением электричества наполовину убаюкало меня. Моторы спокойно пыхтят, несмотря на то, что самолет изрядно потяжелел. Грузовой отсек до краев полон добычей из Корвиума. Боеприпасы, взрывчатка, разнообразное оружие. Военная форма, провизия, топливо, аккумуляторы. Даже шнурки для ботинок. Половина летит в Пьемонт, а половина – на другом самолете – в горы к Дэвидсону.

Монфор и Алая гвардия не тратят даром то, что удается добыть. После атаки на Дворец Белого огня бойцы тоже утащили все, что было можно. В основном, деньги из Казначейства – как только стало ясно, что Мэйвен удрал. Так произошло и в Пьемонте. Вот почему жилые помещения и административные здания, предназначенные для проведения военных советов, кажутся пустыми. Ни картин, ни статуй, ни даже красивой посуды. Никаких пышных атрибутов, которые нужны знатным Серебряным. Ничего, кроме самого необходимого. Остальное разобрано, продано, переделано. Войны недешевы. Мы сохраняем лишь то, что полезно.

Вот почему Корвиум рушится у нас за спиной. Потому что он нам больше не нужен.

Дэвидсон уверял, что оставлять там гарнизон глупо. Бессмысленная трата сил. Эту крепость возвели для переброски солдат в Чок, на войну с Озерными. Раз война кончена, от Корвиума мало проку. Там нет ни реки, ни стратегически важных ресурсов. Только одна из многочисленных дорог, ведущих в Озерный край. Корвиум лишь ненадолго отвлечет противника. Он находится на территории, подвластной Мэйвену, и слишком близко от границы. Озерные могут нахлынуть без предупреждения, ну или Мэйвен вернется со свежим войском. Мы, возможно, победим, но ценой многих жертв. И ради чего? Ради полуразрушенных стен где-то в глуши.

Серебряные возражали. Естественно. Видимо, честь обязывает их противоречить всему, что сказано обладателем красной крови. Анабель твердила о «впечатлении».

– Столько крови пролито на этих стенах – и вы хотите бросить город? Да мы будем выглядеть полными идиотами! – сказала она, гневно обводя взглядом зал совета, и уставилась на Дэвидсона, как на сумасшедшего. – Кэл одержал первую победу, его флаг воздвигнут…

– Я нигде его не вижу, – сухо перебила Фарли.

Однако Анабель, не обращая на нее внимания, продолжала говорить с таким видом, как будто намеревалась превратить в щепки стол, за которым стояла. Кэл молча сидел рядом с ней, не сводя пылающего взгляда с собственных рук.

– Если мы бросим город, нас сочтут слабыми, – завершила старая королева.

– Мне безразлично, какими мы кажемся. Меня интересует только то, что есть на самом деле, ваше величество, – ответил Дэвидсон. – Вы можете оставить для защиты Корвиума собственный гарнизон, если угодно, но я заберу отсюда всех своих людей и всех бойцов Алой гвардии.

Анабель скривила губы, но промолчала. Тратить подобным образом собственных солдат она не намеревалась. Она села на место и отвернулась от Дэвидсона; взгляд королевы упал на Воло Самоса. Но и тот не предложил помощи. Воло Самос хранил молчание.

– Если мы покинем город, то оставим его в руинах, – сказал Тиберий, сжав кулаки.

Я хорошо помню эти побелевшие костяшки. И ногти, под которыми чернела грязь, а может быть, и запекшаяся кровь. Я внимательно смотрела на руки Тиберия, чтобы не смотреть в лицо. Эмоции старшего Калора слишком легко прочесть, а я всё еще не желаю их знать.

– Спецконтингент от каждой армии, – продолжал он. – Истребители Лероланы, гравитроны, бомбардировщики-новокровки. Те, кто умеет уничтожать. Заберите из города всё ценное, а потом превратите его в пепел и смойте остатки. Не оставляйте ничего, чем мог бы воспользоваться противник.

Тиберий говорил это, ни на кого не глядя. Наверное, трудно отдавать приказ об уничтожении собственного города, который он знал и который защищали его отец и дед. Тиберий ставит долг так же высоко, как традицию; оба идеала глубоко коренятся в его душе. Но тогда я питала к нему мало сочувствия – и еще меньше питаю теперь, когда мы летим в Пьемонт.

Для Красных Корвиум был воротами на кладбище. Я рада, что его больше нет.

Но, тем не менее, в глубине души мне тревожно. Корвиум еще горит перед моим мысленным взором, его стены рушатся от сокрушительных взрывов, здания разлетаются на куски, металлические ограды изгибаются, как змеи, дым ползет по улицам. Элла, один из наших электриконов, поражает неистовой синей молнией главную башню. Монфорцы-нимфы, могучие новокровки, призывают воду из ближайших ручьев и даже из реки, и обломки уносит в далекое озеро. От Корвиума не осталось ничего. Часть города провалилась, осев в туннели. Руины остались стоять в качестве предостережения, как древние каменные монолиты – с той разницей, что возникли они всего за несколько часов.

Сколько еще городов разделят ту же участь?

В первую очередь я думаю про Подпоры. Я почти год не видела деревню, где выросла. С того дня, когда я, под именем Мэриэны, стояла на палубе королевского судна, разглядывая берега Столичной реки, а рядом со мной стоял призрак. Элара тогда была жива, и король тоже. Когда мы проплывали мимо нашей деревни, они заставили меня смотреть на жителей, собранных под угрозой кнута или тюрьмы. Среди них были мои родные. И я смотрела на их лица, а не по сторонам. Домом для меня всегда были люди.

Огорчусь ли я теперь, если деревня исчезнет? Если никто не пострадает, но будут разрушены дома на сваях, рынок, школа, арена? Если Подпоры сожгут, затопят, или они просто исчезнут?

Не знаю.

Но уж точно есть места, которые должны разделить судьбу Корвиума и превратиться в руины. Мысленно я перечисляю их – и проклинаю.

Серый город, Веселый город, Новый город. И все остальные, им подобные.

Трущобы техов заставляют меня вспомнить о Кэмерон. Она спит напротив, пристегнутая ремнями безопасности. Голова у нее мотается, похрапывание почти неразличимо в шуме моторов. Из-под воротника виднеется татуировка. Черная на фоне коричневой кожи. Много лет назад на Кэмерон поставили знак ее профессии или, скорее, тюрьмы. Я видела город техов только издали, и от этого воспоминания меня до сих пор мутит. Даже не представляю, каково вырасти в нем, быть обреченной на жизнь в фабричном дыму.

Заводским трущобам должен настать конец.

Они тоже должны сгореть.

Мы садимся в Пьемонте утром. Идет дождь. Сделав три шага по взлетной полосе, к ожидающим нас транспортам, я промокаю насквозь. Фарли с легкостью меня обгоняет – она торопится к Кларе. Она не обращает внимания даже на полковника и его людей, которые подходят, чтобы поздороваться с нами. Я стараюсь не отставать – мне приходится бежать рысцой. И я заставляю себя не оглядываться на самолет, в котором прибыли Серебряные. Сквозь шум дождя слышно, как они выстраиваются на летном поле с присущей им помпой. Оранжевый цвет Лероланов, желтый цвет Джейкосов, красный цвет Калоров, серебро Самосов – от дождя все потемнело, смешалось. Эванжелина благоразумно отказалась от доспехов. Металлическое одеяние небезопасно в грозу.

По крайней мере, король Воло и его Серебряные лорды не последовали за нами сюда. Сейчас они едут домой, в Разломы, а может быть, уже и приехали. Только Серебряные, которые собираются в Монфор, прилетели в Пьемонт. Анабель, Джулиан, их разнообразные охранники и советники – а также Эванжелина и, разумеется, Тиберий.

Когда я забираюсь в благословенно сухой салон транспорта, то мельком замечаю его – он мрачен, как грозовая туча. Тиберий держится в стороне от остальных; он, единственный из всех, уже бывал на пьемонтской базе. Анабель, очевидно, привезла для него запас придворной одежды. Иначе непонятно, откуда у Тиберия взялись длинный плащ, начищенные сапоги и щегольской наряд. Издалека не видно, надета ли на нем корона.

Никто не спутает его с Мэйвеном. Все цвета у Тиберия – наоборот. Плащ и одежда – кроваво-красные с черно-серебряной отделкой. Он сияет сквозь пелену дождя, яркий, как пламя. Нахмурив темные брови, Тиберий неподвижно наблюдает, как разражается над нами гроза.

Я чувствую треск молнии, прежде чем она мелькает в небе. Элла удерживала ее, чтобы дать самолетам спокойно приземлиться. Теперь она вынуждена отпустить грозу.

Я отворачиваюсь от окна и прислоняюсь к стеклу. Когда мы катим прочь, я тоже пытаюсь кое-что отпустить.

Дом, где поселили моих родных, выглядит точно так же, как несколько дней назад, с поправкой на погоду. Дождь стучит по окнам, заливает цветы в ящиках. Трами это не понравится. Он их любит.

«В Монфоре он будет возиться с ними, сколько захочет. Мой брат сможет посадить целый сад и всю жизнь смотреть, как он цветет…».

Фарли выскакивает из транспорта, прежде чем тот успевает остановиться, и с плеском приземляется в лужу. Я медлю – по многим причинам.

Разумеется, надо поговорить с родными насчет Монфора. Надеюсь, они согласятся остаться там, даже если я снова уеду. Мы уже привыкли к расставаниям, но переносить разлуку легче не стало. Родные не удержат меня, но и я ничего не поделаю, если они откажутся переезжать. Я вздрагиваю при этой мысли. Сознание того, что они в безопасности, – единственная моя радость. Но неизбежная ссора – просто сказка по сравнению с тем, что им еще придется узнать.

Кэл выбрал корону. Не меня. Не нас.

Если сказать это вслух – случившееся станет реальным.

Лужа перед транспортом оказывается глубже, чем я думала; вода заливается за голенища ботинок, леденя ноги. Радуясь возможности отвлечься, я шагаю вслед за Фарли к двери.

Родные буквально заносят меня в дом. Мама, Гиза, Трами и Бри суетятся вокруг. Мой старый друг Килорн тоже обнимает меня – коротко, но крепко. Увидев его, я испытываю огромное облегчение. Ему нечего было делать в Корвиуме, и я рада, что он остался здесь.

Папа вновь стоит позади всех и ждет, чтобы обняться со мной как следует, без помех. Ждать придется долго, потому что мама, кажется, не намерена меня отпускать. Она обвивает мои плечи рукой, так что я утыкаюсь носом ей в грудь. От ее одежды пахнет чистотой и свежестью – утренней росой и мылом. Совсем не как дома, в Подпорах. Мое положение в армии, каким бы оно ни было, позволяет моей семье жить в непривычной роскоши. Этот дом, бывшие офицерские апартаменты, шикарен по сравнению с нашей старой лачугой на сваях. Он обставлен скудно, но изящно, и всю утварь в нем явно держали в порядке.

Фарли интересует только Клара. Я едва успеваю шагнуть через порог, а она уже держит дочку на руках. Малышка кладет головку матери на плечо, зевает и тычется в нее лицом, явно пытаясь снова заснуть. Когда Фарли кажется, что никто на нее не смотрит, она прижимается носом к головенке Клары, поросшей темными волосами, закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Тем временем мама, улыбаясь, несколько раз подряд целует меня в висок.

– Вот ты и вернулась, – говорит она.

– Значит, победа, – произносит папа. – Корвиум разрушен.

Я выпутываюсь из маминых объятий, чтобы как следует обнять его. Мы все еще не привыкли к тому, что папа больше не сидит, скорчившись, в кресле. Долгий процесс выздоровления, усилиями Сары Сконос, а также монфорских целителей и врачей, шел у нас на глазах, но ничто не сотрет из нашей памяти минувшие годы. Боль никуда не делась, она у папы в голове. И, наверное, так и должно быть. Не стоит об этом забывать.

Папа приваливается ко мне, хотя и не так тяжело, как раньше, и я веду его в гостиную. Мы обмениваемся горькой улыбкой, едва заметной, которая предназначена только для нас двоих. Мой папа тоже некогда был солдатом, он воевал много лет. Он понимает, что значит видеть смерть – и вернуться. Я пытаюсь представить, как он выглядел бы, если убрать морщины и всклокоченные седеющие усы. Дома у нас было мало фотографий. Не знаю, удалось ли родным увезти их с собой на Так, потом на новую базу в Озерном крае и, наконец, в Пьемонт. Одна навеки запечатлена у меня в памяти. Старый снимок, истертый по краям, нечеткий и вылинявший. Мама и папа снялись вместе, много лет назад, еще до рождения Бри. Они были подростками, детьми Подпор, совсем как я. Папе, очевидно, не исполнилось восемнадцати, его еще не призвали в армию, а у мамы не окончилось ученичество. Папа на снимке страшно похож на Бри, моего старшего брата. Та же улыбка, широкий рот, ямочки на щеках, высокий лоб, густые прямые брови. Чуть великоватые уши. Я стараюсь не думать о том, что мои братья состарятся, подверженные тем же страданиям и тревогам. Я позабочусь, чтобы они не разделили судьбу отца – и Шейда.

Бри плюхается в кресло рядом с нами, скрестив босые ноги. Я морщу нос. У мужчин редко бывают красивые ступни.

– Не будем жалеть об этой дыре, – говорит Бри, имея в виду Корвиум.

Трами кивает в знак согласия. Темно-каштановая борода у него продолжает отрастать.

– Я по нему ни капли не скучаю, – подхватывает он.

Их обоих призвали в армию, как папу. Оба хорошо знают Корвиум – и ненавидят его. Они переглядываются с улыбкой, как будто играют в одну игру.

Папа менее склонен радоваться. Он садится в другое кресло, вытянув заново отращенную ногу.

– Серебряные просто выстроят новую крепость. Так у них водится. Они не меняются.

Его глаза, устремленные на меня, блестят. Я съеживаюсь, когда понимаю, что он имеет в виду, и чувствую, как начинают гореть щеки.

– Так ведь, Мэра?

Я бросаю пристыженный взгляд на Гизу. Она сутулится, вздыхает и чуть заметно кивает. Сестра теребит край рукава и не смотрит мне в лицо.

– То есть вы уже знаете, – ровным, безжизненным голосом говорю я.

– Не целиком, – отвечает она.

Ее взгляд перебегает на Килорна. Готова поспорить, он все разболтал, опустив лишь самое болезненное. Гиза нервно наматывает на палец прядь волос. Темно-рыжий локон блестит.

– Но достаточно, чтобы догадаться, – продолжает она. – Новая королева, новый король и, разумеется, Монфор. Всегда Монфор.

Килорн кривит губы. Он проводит рукой по коротко стриженным светлым волосам – ему, как и Гизе, неловко. А еще он злится. Гнев кипит в нем, огнем горит в зеленых глазах.

– Просто не верится, что он согласился.

Я лишь киваю.

– Трус, – резко говорит Килорн. – Трус и идиот. Избалованный, капризный сукин сын. Как дал бы ему по зубам…

– А я бы добавила, – бормочет Гиза.

Никто их не упрекает. Даже я, хотя Килорн, несомненно, этого ожидает. Он смотрит на меня, удивленный моим молчанием. Я удерживаю его взгляд, словно пытаюсь заговорить, не называя имен. «Шейд отдал жизнь ради нашего дела, а Тиберий не смог даже отказаться от короны».

Интересно, знает ли Килорн, что мое сердце разбито? Наверняка.

«Вот так он чувствовал себя, когда я оттолкнула его? Когда сказала, что не питаю к нему тех же чувств? Когда не сумела ответить взаимностью?»

Взгляд Килорна смягчается, полный жалости. Надеюсь, он не знает, что я сейчас испытываю. Надеюсь, я причинила ему меньше боли. «Ты просто не можешь меня полюбить», – сказал он некогда. Жаль, что это было правдой. Жаль, что я не смогла избавить нас обоих от страданий.

К счастью, мама берет меня за плечо и решительно направляет к кушетке. О принце Калоре она ничего не говорит, и взгляд, которым мама окидывает остальных, достаточно красноречив. «Хватит».

– Мы получили твою весточку, – говорит она неестественно бодро, пытаясь сменить тему. – От того, другого новокровки, с бородой…

– От Тахира, – подсказывает Гиза, садясь рядом со мной. Килорн маячит у нас за спиной. – Ты решила, что нам надо переселиться?

Хотя она сама этого хотела, в ее голосе звучит досада. Сестра смотрит на меня, подняв бровь.

Я шумно вздыхаю.

– Я не принимаю решения за вас. Но если вы захотите уехать, премьер сказал, что в Монфоре вам будут рады.

– А остальные? – спрашивает Трами, устроившийся на подлокотнике кресла рядом с братом, и прищуривается. – Мы тут не единственные беженцы.

Он получает локтем в бок и складывается пополам. Бри хихикает.

– Думаешь про ту секретаршу, как ее там, такая кудрявая…

– Нет, – ворчит Трами, и его смуглое лицо заливается румянцем.

Бри пытается похлопать брата по щеке, и тот дает ему затрещину. Вечно они ведут себя как дети. Раньше это меня бесило, но только не теперь. Их привычное поведение – своего рода бальзам на душу.

– На это нужно время, – отвечаю я, пожав плечами. – Но для нас…

Гиза громко фыркает и раздраженно откидывает голову.

– Для тебя, Мэра. Мы не дураки – с какой стати лидеру страны оказывать нам услуги? Что он получит взамен? – своими тонкими пальцами она сжимает мою руку. – Что он получит от тебя?

– Дэвидсон – не Серебряный, – отвечаю я. – Я готова дать ему то, что нужно.

– Ты перестанешь это делать, только когда умрешь? – резко спрашивает сестра. – Когда с тобой случится то же, что и с Шейдом?

В комнате воцаряется тишина. Фарли, стоя у двери, в полумраке, отворачивается.

Я пристально смотрю на хорошенькое личико сестры. Ей уже пятнадцать, и она превращается из ребенка в девушку. Гиза немного похудела и обзавелась россыпью веснушек. Теперешних забот у нее тоже не было. Только обычные проблемы. Мы всегда полагались на маленькую Гизу. На ее умения и талант. Она могла спасти семью. С тех пор всё изменилось, и она не жалеет, что с нее сняли это бремя. Но тревога сестры вполне понятна. Она не хочет, чтобы груз лег на мои плечи.

Слишком поздно.

– Гиза, – негромко и предостерегающе говорит мама.

Я прихожу в себя и убираю руку. Мой позвоночник превращается в сталь.

– Нам нужны еще войска, и правительство Монфора должно согласиться, прежде чем дать Дэвидсону солдат. Я буду представлять нашу коалицию. Я объясню, кто мы такие. Докажу, что войну с Нортой и Озерным краем надо продолжать.

Моя сестра непоколебима.

– Я знаю, что ты хорошо умеешь спорить – но не настолько.

– Да, но я на перепутье, – говорю я, старательно обходя правду. – Между Алой гвардией, Серебряными Домами, новокровками и Красными.

По крайней мере, я не лгу.

– И у меня достаточно практики, чтобы красиво сыграть эту роль.

Фарли, держа ребенка одной рукой, поглаживает другой кобуру пистолета, который, как всегда, висит у нее на бедре.

– Мэра хочет сказать, что работает приманкой. Куда поедет она, туда отправится и Кэл. Даже теперь, в разгар борьбы за трон. Он едет с нами в Монфор, и его новая невеста – тоже.

Я слышу, как Килорн у меня за спиной со свистом втягивает воздух.

Голос Гизы полон отвращения.

– Только эти люди способны устроить свадьбу во время войны.

– Всё ради нового союза, да? – насмешливо спрашивает Килорн. – Мэйвен провернул тот же фокус. Договорился с Озерными. Кэлу нужно сделать то же самое. Ну и откуда она? Из Пьемонта? Гарант нашего единства?

– Неважно, кто она, – я стискиваю кулак и понимаю, как же мне повезло, что это Эванжелина. Девушка, которую Кэл не интересует. Еще одна брешь в его раскаленной броне.

– И ты это так оставишь? – Килорн выходит из-за кушетки и меряет комнату ровными шагами. Он переводит сердитый взгляд с Фарли на меня. – Может, ты даже намерена помогать? Помогать Кэлу в борьбе за корону, которую следует уничтожить? После всего, что мы сделали?

Он взбешен – настолько, что, кажется, готов плюнуть на пол. Я стараюсь сохранять спокойствие, казаться бесстрастной. Пусть выговорится. Не помню, чтобы когда-либо настолько его разочаровывала. Да, Килорн и раньше на меня злился, но не так. Его грудь стремительно вздымается и опускается, пока он ждет объяснений.

Фарли делает это первой.

– Монфор и Алая гвардия не будут драться на два фронта, – спокойно говорит она, подчеркивая каждое слово – чтоб дошло. – Врагов нужно уничтожать по одному. Понимаешь?

Мои родные разом напрягаются и мрачнеют. Особенно папа. Он задумчиво проводит пальцем по подбородку, поджимает губы. Зеленый огонь вспыхивает в глазах Килорна.

– А, – говорит он, почти улыбаясь. – Ясно.

Бри хлопает глазами.

– А мне нет.

– Неудивительно, – бормочет Трами.

Я подаюсь вперед, желая, чтобы все они поняли.

– Мы не намерены уступать трон очередному Серебряному королю. По крайней мере, надолго. Братья Калоры тратят силы, сражаясь друг с другом. Когда пыль уляжется…

Папа роняет руку на колено. Я замечаю, как у него дрожат пальцы. У меня тоже.

– С победителем будет не так трудно справиться.

– Больше никаких королей, – негромко говорит Фарли. – Никаких королевств.

Я понятия не имею, как будет выглядеть мир. Но скоро узнаю. Если Монфор действительно таков, как мне обещали.

Правда, я давно разучилась верить обещаниям.

Нет нужды выбираться из дома украдкой. Мама и папа храпят, как медведи, а братья и Гиза понимают, что лучше не мешать. Дождь продолжает лить, но нам с Килорном все равно. Мы шагаем по улице молча; единственные звуки – это хлюпанье грязи под ногами и рокочущий вдалеке гром. Я уже почти не чувствую грозу: она движется прочь, к побережью. Стало теплее, и фонари на базе рассеивают тьму. Мы не идем никуда конкретно. Просто вперед.

– Трус, – бормочет Килорн и пинает камушек. Тот катится в сторону, разбрызгивая воду.

– Ты это уже говорил, – замечаю я. – И не только это.

– Я не передумал.

– Подписываюсь под каждым словом.

Плотный полог тишины нависает над нами. Мы оба знаем, что ступаем на зыбкую почву. Мои любовные перипетии не назовешь любимой темой Килорна, и я не хочу причинять лучшему другу еще больше боли.

– Нам необязательно говорить про…

Он кладет руку мне на плечо, и я замолкаю. Его прикосновение твердо, но дружелюбно. Линия между нами проведена, и Килорн не станет ее пересекать – он слишком мной дорожит. Возможно, он уже не питает ко мне прежних чувств. Я очень сильно изменилась за последние месяцы. Девушки, которую, как ему казалось, он любил, больше нет. Я тоже знаю, каково это – любить человека, которого на самом деле не существует.

– Прости, – говорит Килорн. – Я понимаю, что он значит для тебя.

– Значил, – рычу я, пытаясь протолкнуться мимо.

Но его хватка усиливается.

– Нет, я не оговорился. Ты к нему по-прежнему неравнодушна, даже если не признаешь этого.

Не стоит спорить.

– Ладно. Признаю, – выговариваю я сквозь зубы. Сейчас темно, и Килорн не заметит, что мое лицо залилось румянцем.

– Я попросила премьера, – негромко произношу я. «Килорн поймет. Должен понять». – Попросила оставить Тиберия в живых. Когда придет время, когда мы неизбежно отвернемся от него. Это слабость?

Лицо Килорна меркнет. Резкий свет уличных фонарей озаряет его снизу, окружая сиянием. Он красивый парень – а может быть, уже и мужчина. Если бы только мое сердце тянулось к нему, а не к другому.

– Не думаю, – отвечает он. – Любовью, конечно, можно манипулировать. Превратить ее в средство давления. Но я ни за что не назвал бы любовь слабостью. Жить без любви – к кому бы то ни было – вот что такое слабость, по-моему. И мрак.

Я сглатываю. И слезы вдруг отступают.

– С каких пор ты стал таким мудрым?

Килорн ухмыляется и сует руки в карманы.

– Я теперь умею читать.

– Книжки с картинками?

Он отрывисто хохочет и устремляется дальше.

– Какая ты добрая.

Я приноравливаюсь к его шагу.

– Все так говорят, – отзываюсь я, глядя на долговязую фигуру Килорна.

Волосы у него намокли и потемнели, стали почти каштановыми. Если прищурить глаза, можно принять Килорна за Шейда. Внезапно я ощущаю такую тоску по брату, что дух захватывает.

«Я больше никого не желаю терять так, как Шейда». Это лишь слова, без всяких гарантий. Но мне нужна какая-то надежда. Какой бы крошечной она ни была.

– Ты поедешь в Монфор? – спрашиваю я, не удержавшись.

Сказанного не вернешь.

Это чистый эгоизм. Килорн не обязан следовать за мной повсюду. И я не вправе чего-то требовать. Но я не хочу снова оставлять его.

Ответная улыбка Килорна рассеивает мою тревогу.

– А можно? Я думал, это спецоперация.

– Да. Но я разрешаю.

– Потому что это безопасно, – договаривает Килорн, искоса глядя на меня.

Я поджимаю губы, ища ответ, который он сможет принять. «Да, безопасно. Во всяком случае, близко к тому». Что плохого, если я хочу оградить его от опасности?

Килорн касается моей руки.

– Я понимаю. Слушай, я не собираюсь штурмовать город или сбивать самолеты в небе. Я знаю свои пределы, знаю, сколько их у меня по сравнению с вами.

– Если ты не способен убить человека щелчком пальцев, это еще не значит, что ты хуже других, – возражаю я, буквально наэлектризованная внезапным гневом. Жаль, что я не могу перечислить списком все достоинства Килорна. Всё то, чем он мне дорог.

Лицо у него становится кислым.

– Не напоминай.

Я хватаю его за руку, вонзив ногти в мокрую ткань. Он не останавливается.

– Я серьезно, Килорн. Ты со мной?

– Вот только в расписание загляну.

Я тычу его локтем в бок, и он отскакивает, изображая преувеличенное возмущение.

– Перестань! Ты же знаешь, какая у меня нежная кожа.

Я даю ему еще тычка, и мы оба смеемся – почти в полный голос.

И идем дальше, погрузившись в уютное молчание. На сей раз тишина не грозит удушьем. Мои обычные тревоги растаяли, ну или, по крайней мере, надолго отступили. Килорн – тоже член моей семьи. С ним я чувствую себя в тихой гавани. Там, где можно не думать о последствиях. Никакого прошлого, никакого будущего.

В конце улицы, под фонарем, из пелены дождя материализуется фигура, окруженная светящимися брызгами. Я узнаю этого человека, прежде чем мое тело успевает отреагировать.

Джулиан.

Долговязый Серебряный на мгновение замирает, заметив нас, и этого достаточно, чтобы все понять. Он выбрал не нас.

С головы до ног я леденею. «Даже Джулиан».

Когда он приближается, Килорн слегка подталкивает меня и шепчет:

– Я могу уйти.

Я мельком взглядываю на него и вдруг ощущаю прилив сил.

– Пожалуйста, не надо.

Он коротко кивает, озабоченно сдвинув брови.

Мой старый наставник, невзирая на дождь, по-прежнему в своем длинном одеянии. Он стряхивает воду со складок выцветшей желтой ткани. Бессмысленно. Дождь продолжает лить, распрямляя завитки испещренных сединой волос.

– Я надеялся застать тебя дома, – говорит Джулиан через шелест дождя. – Ну… точнее говоря, я надеялся застать тебя не расположенной к разговорам, чтобы можно было отложить это на утро. Я не думал, что мы встретимся на улице, в такую погоду… – он встряхивает головой, как собака, и отводит волосы с глаз.

– Скажи, что хотел, Джулиан, – отвечаю я, складывая руки на груди. С наступлением ночи похолодало. Даже в жарком Пьемонте можно простыть.

Джулиан молчит. Его взгляд падает на Килорна, он вздергивает бровь в знак невысказанного вопроса.

– Не смущайся, – говорю я, отвечая на невысказанный вопрос. – Говори скорей, пока мы все не утонули.

Мой голос звучит резче, и Джулиан тоже напрягается. Он неглуп. Его лицо меркнет, когда он замечает мое разочарование.

– Я знаю, ты чувствуешь себя покинутой, – начинает он, с невыносимым тщанием подбирая слова.

И я невольно вскидываюсь.

– Придерживайся темы. Я не намерена слушать лекцию о дозволенных чувствах.

Он лишь моргает, принимая мой упрек. И молчит – так долго, что дождевая капля успевает скатиться по его прямому носу. Он тянет время, чтобы оценить собеседника, изучить, измерить. Впервые сдержанность Джулиана вселяет в меня желание схватить моего старого наставника за плечи и вытрясти из него хоть какие-то необдуманные слова.

– Очень хорошо, – произносит он негромко и с обидой. – Так вот, в интересах истории или того, что скоро станет историей, я буду сопровождать племянника в вашем путешествии на запад. Мне бы хотелось увидеть Свободную республику своими глазами, и я полагаю, что буду полезен там Кэлу.

Джулиан делает шаг вперед, ко мне, но раздумывает. Предпочитает держать дистанцию.

– Тиберий интересуется тайнами истории? А я и не знала, – насмешливо говорю я – резче обычного.

Джулиана практически разрывает на части, это очевидно. Он едва смеет посмотреть мне в глаза. От дождя волосы облепили лоб, нависли над глазами, напоминая щупальца. И от этого Джулиан как-то разгладился, словно сбросил много лет. Он выглядит моложе, чем в день нашего знакомства почти год назад. Он не так уверен в себе. Полон сомнений и тревог.

– Нет, – признает он. – В то время как я поощряю племянника расширять, по возможности, кругозор, тем не менее, есть вещи, от которых я бы предпочел его удержать. Есть щели, в которые не стоит лазить.

Я поднимаю бровь.

– Что ты имеешь в виду?

Джулиан хмурится.

– Кажется, он упоминал, что питает какие-то надежды в отношении Мэйвена.

Пока не предпочел мне корону.

– Да, – чуть слышным шепотом отвечаю я.

– Он думает, что есть способ исцелить брата. Вылечить раны, нанесенные Эларой Мерандус. – Джулиан медленно покачивает головой. – Но невозможно собрать головоломку, в которой недостает кусочков. Или склеить заново разбитое стекло.

В животе у меня все переворачивается. Я это и так знаю. Я видела своими глазами.

– Это невозможно.

Джулиан кивает.

– Невозможно и безнадежно. Попытка, обреченная на неудачу. Она лишь разобьет сердце моему мальчику.

– С чего ты решил, что меня волнует его сердце? – язвительно спрашиваю я, чувствуя горький вкус лжи.

Джулиан делает очень осторожный шаг вперед.

– Будь с ним помягче.

Я немедленно выпаливаю:

– Да как ты смеешь говорить мне это?

– Мэра, ты помнишь, что было написано в тех книгах? – спрашивает Джулиан, поплотнее запахивая на себе свое одеяние, и в его голосе звучат умоляющие нотки.

Я вздрагиваю, и не от холода.

– Да, – отвечает Джулиан, энергично кивая, и я морально готовлюсь к лекции. – Эта идея не нова, Мэра. Разные люди, в той или иной степени, чувствовали себя так на протяжении тысяч лет. Избранные или проклятые, вознесенные судьбой или обреченные. С тех пор как возникло сознание, задолго до того, как Красные и Серебряные разделились. Ты знаешь, что короли и прочие правители часто считали себя ставленниками богов? Они думали, что предназначены занимать свое место. Хотя, разумеется, были и те, кто воспринимал свой долг как проклятие.

Килорн, стоя рядом со мной, негромко усмехается. А у меня откровенно глаза лезут на лоб. Я переступаю с ноги на ногу, воротник рубашки слегка распахивается, и вода течет по спине. Я стискиваю кулаки, чтобы удержать дрожь.

– Ты хочешь сказать, что корона – проклятие твоего племянника? – издевательски спрашиваю я.

Джулиан замирает, и совесть упрекает меня за бессердечие. Он качает головой, словно перед ним напроказивший ребенок.

– Он вынужден выбирать между женщиной, которую любит, и тем, что считает правильным. Тем, что он должен сделать, потому что его так учили. А как еще это можно назвать?

– Простым решением, – рычит Килорн.

Я больно прикусываю щеку изнутри, пытаясь подавить десяток грубых реплик.

– Ты правда пришел сюда, чтобы оправдывать Тиберия? Я уж точно не в настроении это слушать.

– Нет, конечно нет, Мэра, – отвечает Джулиан. – Я пришел, чтобы объясниться.

В животе у меня все переворачивается при мысли о том, что именно Джулиан раскрывает мне душу Тиберия. В своей аналитической манере. Или он ограничится обыкновенной логикой? Составит формулу, доказывающую, что корона и я не равны в глазах принца? Я этого просто не вынесу.

– Не трать силы, Джулиан, – огрызаюсь я. – Возвращайся к своему королю. Будь рядом с ним.

Я смотрю ему прямо в глаза. Пусть знает, что я не лгу.

– И береги его.

Он принимает это предложение. Единственное, что я могу сделать.

Джулиан Джейкос низко, на придворный манер, кланяется, взмахивая полами промокших одежд. На мгновение кажется, что мы снова в Саммертоне, в классе, полном книг, где нет никого, кроме нас. Тогда я жила в страхе, вынужденная притворяться Серебряной. Джулиан был одним из моих немногих друзей во дворце. Не считая Кэла и Мэйвена. Мои единственные островки радости.

Но братьев Калоров больше нет. Похоже, я потеряю и Джулиана.

– Я буду его охранять, Мэра, – говорит он. – Ценой жизни, если придется.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Я тоже.

Наши слова – предостережение друг другу.

Я понимаю, что Джулиан пришел проститься.

Бри не открывает глаз на протяжении всего полета. Он не спит. Просто ненавидит летать так сильно, что ему едва хватает сил взглянуть себе на ноги, не говоря уж о том, чтобы посмотреть в иллюминатор. Он даже не отвечает на подначки Трами и Гизы. Они сидят по обе стороны от него и развлекаются от души. Гиза театральным шепотом, перегибаясь через Бри, рассказывает Трами страшные байки про крушения самолетов и неполадки с моторами. Я воздерживаюсь. Мне известно, как выглядит крушение самолета. Но мешать им я тоже не хочу. В последнее время у нас мало поводов для веселья. Бри неподвижно сидит в кресле, плотно скрестив руки на груди и не поднимая век. В конце концов он роняет голову на грудь и по-настоящему засыпает.

Это немалое достижение с его стороны, учитывая, что путь от Пьемонта до Свободной республики Монфор – один из самых долгих перелетов на моей памяти. Как минимум шесть часов в воздухе. Слишком длинное путешествие для истребителя, поэтому мы летим на грузовом судне, больше похожем на Черного Бегуна. Но, к счастью, это не он. Черный Бегун был разорван на куски в прошлом году воинами из Дома Самоса по приказу Мэйвена.

Я смотрю на силуэты двух пилотов, которые ведут самолет. Монфорцы. Незнакомые. За спиной у них маячит Килорн.

Как и Бри, мама не любит летать, зато папа сидит боком, прижавшись лбом к иллюминатору и не сводя глаз с простирающейся внизу земли. Остальные наши спутники – Дэвидсон и его помощники – спят. Они, видимо, не сомневаются в благополучном приземлении. Фарли тоже спит, прижавшись лицом к спинке кресла. Она заняла место без окна. В воздухе ей по-прежнему нехорошо.

Она – единственный здесь представитель Алой гвардии. Даже во сне Фарли обнимает Клару, покачиваясь в такт движениям самолета, чтобы девочка не беспокоилась. Полковник остался на базе – скорее всего, он очень этому рад. В отсутствие Фарли он – главный. Пока дочь занята, он может изображать старшего по званию сколько вздумается.

Внизу буйная зелень Пьемонта, перемежаемая илистыми реками и пологими холмами, постепенно сменяется пойменными землями. Спорные территории лежат по обе стороны Великой реки, и их границы постоянно меняются. Я мало знаю про них, кроме самого очевидного. Озерный край, Пьемонт, Прерия и даже Тиракс, расположенный дальше к югу, сражаются за клочок болот, холмов и лесов. В основном ради контроля над рекой. Надеюсь. Чаще всего Серебряные дерутся зря, проливая красную кровь из-за какой-нибудь ерунды. Их власть простирается и на эти земли, но она слабее, чем в Норте и Озерном крае.

Мы летим дальше, на запад, над плоскими равнинами и невысокими холмами Прерии. Кое-где виднеются поля. Золотые волны пшеницы, бесконечные ряды кукурузы. Остальное – просто открытое пространство. Лишь время от времени попадаются лес или озеро. В Прерии, насколько мне известно, нет ни королей, ни королев, ни принцев. Здешние лорды правят по праву силы, а не крови. Когда умирает отец, его место необязательно занимает сын. Никогда не надеялась увидеть Прерию – и вот я здесь, смотрю на нее с высоты. Странное ощущение, порожденное громадной разницей между тем, кем я была и кто я теперь, не проходит. Грязная девчонка из Подпор, живущая в тесноте, как в ловушке, под угрозой призыва… мое будущее в те времена зияло пустотой, но было ли оно проще? Я отдалилась от прежней жизни на миллион миль и тысячу лет.

Джулиана нет на нашем самолете, иначе я бы расспросила его о странах, над которыми мы пролетаем. Он на другом судне, на разрисованном желтыми полосами самолете Ларисов, вместе с остальными представителями Калоров и Самосов и их охраной. Не говоря уже о багаже. Будущий король и принцесса требуют изрядного запаса одежды. Они летят за нами – их самолет видно в иллюминаторы по левому борту. Его металлические крылья сверкают в лучах солнца.

Элла родом из Прерии. Песчаные холмы. Земля грабителей-рейдеров. Многого в ее словах я не поняла. Но Элла ничего не может мне объяснить – она осталась на пьемонтской базе вместе с Рейфом. Тайтон – единственный электрикон, который летит с нами. Не считая меня, разумеется. Он – уроженец Монфора. Наверное, он не прочь навестить родных и друзей. Он сидит в хвосте самолета, растянувшись на двух пустых сиденьях и уткнувшись в потрепанную книжку. Почувствовав мой взгляд, он на мгновение поднимает голову. Тайтон моргает, его серые глаза задумчивы. Интересно, ощущает ли он легкие электрические импульсы в моем мозгу? Понимает ли, что означает каждый из них? Может ли отличить страх от радостного волнения?

А вдруг и я однажды научусь?

Я не сознаю меры собственных возможностей. У новокровок, которых я встречала и которым помогала тренироваться, была та же проблема. Но, может быть, в Монфоре дело обстоит иначе. Может быть, там знают, кто мы такие и на что способны.

Кто-то тычет меня в плечо, пробудив от тревожного сна. Папа указывает на круглый иллюминатор между нашими креслами, утопленный в стене.

– Глазам своим не верю, – говорит он, постукивая по толстому стеклу.

– Что? – спрашиваю я, усаживаясь поудобнее.

Он щелкает пряжкой моего ремня, чтобы я могла свободно повернуться.

Горы я видела и раньше. В Великолесье вокруг Ущелья. Зеленые стены, которые осенью как будто горели огнем, а с наступлением зимних морозов обнажались. В Разломах, где сутулые кряжи тянулись до горизонта, напоминая покрытые листвой волны. В Пьемонте, где далекие склоны казались синими и фиолетовыми – но увидеть их можно было только с самолета. Все они входят в состав Аллаций, древней горной цепи, которая тянется от Норты до Пьемонта. Но я никогда еще не видела таких гор, как сейчас. Сомневаюсь, что их вообще можно назвать горами.

У меня отвисает челюсть, а взгляд приклеивается к горизонту, когда самолет поворачивает на север. Плоская земля Прерии внезапно обрывается, и за ней вырастает отвесная горная стена – выше, чем всё, что я когда-либо видела. Эти утесы похожи на ножи – острые, высокие, ряд за рядом, словно гигантские зазубренные клыки. Одни пики голы, на них не растут деревья – очевидно, им не за что там уцепиться. Другие увенчаны белым. Это снег. Пусть даже сейчас лето.

Я с трудом перевожу дух. «Что это за страна? Действительно ли Серебряные и Непримиримые всецело правят здесь, и у них достаточно сил, чтобы создать такое невероятное государство?» Горы внушают мне страх, но я чувствую и радостное волнение. Даже с воздуха Монфор кажется ни на что не похожим. Он пробуждает что-то в моей крови.

Папа касается ладонью стекла. Его пальцы обводят очертания гор.

– Как красиво, – бормочет он так тихо, что слышно только мне. – Надеюсь, здесь будут к нам добры.

«Жестоко вселять надежду, которой нет».

Папа сказал это когда-то в тени нашего дома на сваях. Он сидел в кресле на колесах, и у него не было ноги. Я привыкла думать, что он сломлен. Теперь я знаю, что это не так. Папа здоров душой, как мы все. Он просто хотел защитить нас от страданий, которые ждут людей, желающих невозможного. Будущего, которое нам не позволили бы иметь. С тех пор наша судьба здорово изменилась. И, похоже, папа тоже. Он научился надеяться.

Сделав глубокий вдох, я понимаю, что чувствую то же самое. Даже после долгих месяцев заточения, после всех смертей и разрушений, которые я видела и причинила. Пускай разбитое сердце еще кровоточит. Пусть я испытываю непреходящий страх за тех, кого люблю и хочу спасти. Все это остается, лежит тяжелым грузом. Но я не позволю ему одолеть меня.

Я тоже могу надеяться.

6. Эванжелина

Воздух здесь странный. Густой. Необычно чистый, это место отрезано от остального мира.

Я чувствую его сквозь запах собственного железа, серебра, хрома. И, конечно, сквозь металлический запах самолетов, чьи моторы еще не успели остыть после путешествия. Ощущение ошеломляющее, даже после долгих часов сидения в брюхе грузового судна. Столько пластин, проводов, винтов. Я никому не признаюсь, сколько времени провела, пересчитывая заклепки и прослеживая взглядом металлические швы. Если оторвать там или вон там, Кэл, Анабель и все остальные по моей воле рухнут наземь. Или даже я сама. Большую часть пути мне пришлось сидеть рядом с Хейвеном, и его храп соперничал с громом. Прыжок навстречу смерти казался более приятной опцией.

Хотя сейчас лето, в Монфоре холодней, чем я думала, и под легким шелком, наброшенным на плечи, кожа покрывается мурашками. Я постаралась одеться, как подобает принцессе, хоть меня это и угнетает. Но я прибыла с официальным визитом, в качестве представительницы Разломов и будущей королевы Норты. Если проклятое будущее должно наступить, надо выглядеть соответственно – внушительно и устрашающе, с головы до ног. Я должна быть готова. Границы привычного мира остались далеко позади.

Вдохи получаются непривычно мелкими. Здесь даже дышится по-другому.

До заката еще далеко, но горы очень высоки, и сумерки наступают быстро. Длинные тени бегут по летному полю, расположенному в долине. Кажется, можно коснуться неба. Провести пальцами, унизанными драгоценными камнями, по облакам, заставить звезды истекать кровавым светом. Вместо этого я держу руки по швам, и мои многочисленные кольца и браслеты скрыты складками одежды. Всего лишь декорация. Красивые, бесполезные, молчаливые вещи. Такой хотели меня видеть родители.

Взлетная полоса заканчивается на краю отвесного утеса. Горные склоны обрамляют горизонт резным узором. Кэл высится на фоне неба, глядя на восток, где небо окрашено акварельными оттенками фиолетового. Долину накрывает тень; как будто весь мир померк в тени Монфора.

Кэл не один. Его дядя, чудак из Дома Джейкоса, стоит рядом с ним. Он что-то записывает в блокноте нервными птичьими движениями. Два Стража, один в оранжево-красном одеянии Лероланов, другой в желтых цветах Дома Лариса, стоят по бокам, на почтительном расстоянии. Принц-изгнанник смотрит в никуда и не двигается, только ветер развевает алый плащ. Перевернуть цвета Дома – разумное решение. Лучше избегать ассоциаций с Мэйвеном.

Я содрогаюсь при воспоминании о его белом лице и синих глазах, о всепожирающем огне, которым он горел. У Мэйвена нет ничего, кроме неутолимого голода.

Кэл стоит неподвижно, пока Мэра не выходит из самолета вместе со своим семейством. Они торопливо направляются к ожидающим их монфорцам. Голоса эхом отдаются от каменных стен высокогорной долины. Эти Бэрроу такие… шумные. У коротышки Мэры на удивление высокие братья. А при виде ее младшей сестры у меня все сжимается в животе. У девочки рыжие волосы. Темней, чем у Элейн, без яркого блеска. И кожа у нее не светится – ни благодаря способности, ни от необъяснимого внутреннего шарма. Младшую Бэрроу не назовешь ни тусклой, ни соблазнительной. Она просто хорошенькая, с золотистым личиком. Непритязательная красота. Обычная. Красная. А Элейн – особенная, внешне и внутренне. В моих глазах у нее нет равных. Но, тем не менее, младшая Бэрроу напоминает мне о человеке, о котором я мечтаю и с которым не могу соединиться.

Элейн здесь нет, и моего брата тоже. Такова цена. Ради безопасности Толли. Генерал Фарли обязательно убьет его, если получит такую возможность, и я не намерена давать ей шанс. Даже во имя собственной любви.

Кэл поворачивается и смотрит вслед Мэре, которую монфорцы, вместе с прочими Бэрроу, увлекают к транспортам; его взгляд неотрывно устремлен ей в спину. Какой идиотизм. Она прямо перед ним, а он продолжает упираться. Ради такой хрупкой и непостоянной вещи, как корона. Но, в любом случае, я ему завидую. Он мог выбрать Мэру, если бы захотел. Если бы и у меня была возможность выбирать!

– Ты считаешь моего внука глупцом, не так ли?

Я поворачиваюсь и встречаю взгляд Анабель Леролан. Смертоносные пальцы сплетены на животе, на лбу блестит венец из розового золота. Как и все остальные, она постаралась принарядиться.

Стиснув зубы, я склоняюсь в неглубоком, но безупречном поклоне.

– Не понимаю вас, ваше величество.

Я даже не пытаюсь говорить убедительно. Никаких последствий, хороших или дурных, от этого не будет. Ее мнение обо мне не изменится. Так или иначе, она контролирует мою жизнь.

– Ты привязана к девушке из Дома Хейвена, да? К дочери Джеральда, – Анабель смело подходит ближе. – Если не ошибаюсь, она замужем за твоим братом. Как и ты, она – будущая королева.

Ее слова полны угрозы, как мамины змеи – яда.

Я заставляю себя рассмеяться.

– Мои преходящие увлечения – не ваше дело.

Старая королева постукивает пальцем по сморщенным костяшкам другой руки. Затем она поджимает губы, и морщины вокруг ее рта углубляются.

– Напротив. Особенно если ты так быстро лжешь, чтобы отвлечь внимание от Элейн Хейвен. Преходящее увлечение? Сомневаюсь, Эванжелина. Ты несомненно влюблена… – она прищуривается. – У нас с тобой больше общего, чем ты думаешь.

Я отчасти усмехаюсь ей в лицо, отчасти скалюсь.

– Я, как и все, в курсе старых придворных сплетен. Фавориты, да? У вашего мужа был фаворит, мужчина по имени Роберт, и вы думаете, что это даст нам какое-то… взаимопонимание?

– Я вышла за короля Калора и сидела рядом с ним, в то время как он любил другого. Пожалуй, я знаю, каково это… – она шевелит двумя пальцами перед моим лицом. – К твоему сведению, лучше всего живется, когда стороны заключают соглашение. И когда не остается тайн. Думай что хочешь, но вы с моим внуком должны быть союзниками во всем. Другого способа выжить нет.

– Вы имеете в виду – выжить в его тени, – огрызаюсь я, не в силах удержаться.

Анабель моргает, и на ее лице я вижу непривычное замешательство. Затем она улыбается и наклоняет голову.

– Королевы тоже отбрасывают тень.

Выражение ее лица вдруг меняется.

– А, премьер, – произносит она и поворачивается налево, к человеку, стоящему за моей спиной.

Я тоже.

Дэвидсон делает шаг вперед. Он кивает, пристально глядя на нас. Его косо посаженные глаза странного золотистого цвета перебегают с Анабель на меня. Только они и кажутся живыми. Всё остальное, от невыразительного, бесстрастного лица до неподвижных пальцев, как будто обуздано железной волей.

– Ваше величество. Ваше высочество, – говорит Дэвидсон, вновь склоняя голову.

За ним стоят охранники-монфорцы в зеленом, а кроме того – целая толпа солдат и офицеров. Их десятки. Некоторые прилетели вместе с Дэвидсоном из Пьемонта, но большинство ждало здесь его прибытия.

«У премьера всегда было столько охраны? Столько оружия?» Мысленно я нащупываю пули в чужих патронниках, по привычке пересчитываю их и одновременно уплотняю железные накладки в платье, защищая жизненно важные органы.

Премьер делает широкий жест одной рукой.

– Я надеюсь сопроводить вас обеих в столицу и первым приветствовать в Свободной республике Монфор.

Хотя он изо всех сил старается сохранять бесстрастие, в его голосе я слышу гордость. За свой дом, за свою страну. Более чем понятно.

Анабель устремляет на Дэвидсона взгляд, который укрощает знатных Серебряных, обладателей огромной силы и еще более чудовищного высокомерия. Но премьер не ведет и бровью.

– Это, – презрительно произносит она, разглядывая обнаженные утесы по обе стороны летного поля, – и есть ваша республика?

– Это, – отвечает Дэвидсон, – уединенная посадочная полоса.

Я кручу перстень на пальце, старательно разглядывая переливы драгоценных камней, чтобы сдержать смех.

Видно, как поблескивают чьи-то пуговицы. Металлические, в форме язычков пламени. Они приближаются – вместе с Кэлом. Мой жених останавливается рядом, излучая несильное, но постоянное тепло.

Кэл молчит, и я рада. Мы толком не разговаривали много месяцев, с тех пор как он избежал смерти в Чаше костей. А до того, в пору первой помолвки, наши беседы были немногочисленны и скучны. Кэл думал только о сражениях и о Мэре Бэрроу. Ни то, ни другое меня не интересует.

Я украдкой смотрю на него – старая королева позаботилась о внешности внука. Больше нет ни неровно остриженных волос, ни щетины на подбородке. Щеки у Кэла гладкие, блестящие черные волосы гладко зачесаны назад со лба. У Кэла такой вид, как будто он только что вышел из Дворца Белого огня, готовый к собственной коронации, а не из грузового самолета, после недавней осады. Но глаза у него цвета тусклой бронзы, и короны на нем нет. То ли Анабель не сумела ее раздобыть, то ли Кэл отказался ее надевать. Последнее вероятнее.

– Посадочная полоса? – спрашивает Кэл, глядя сверху вниз на Дэвидсона.

Премьера, кажется, не смущает разница в росте. Видимо, типично мужские состязания в размерах ему неинтересны.

– Да, – отвечает Дэвидсон. – Это летное поле находится на большой высоте, и отсюда легче добраться до Асцендента, чем с аэродромов, расположенных на равнинах или глубже в горах. Я подумал, что лучше всего сесть здесь, хотя восточный подъем к Ястребиному Гнезду считается очень живописным.

– Когда война закончится, охотно посмотрю, – отвечает Кэл, стараясь быть вежливым. Но ему не удается скрыть явное равнодушие.

Впрочем, Дэвидсон не обижается.

– Когда война закончится, – эхом повторяет он, блеснув глазами.

– Мы не хотим, чтобы вы запоздали с отчетом к вашему правительству, – говорит Анабель, обвив рукой Кэла – воплощенная любящая бабушка. Она опирается на него больше необходимого. Хорошо рассчитанный эффект.

– Не волнуйтесь, – отвечает Дэвидсон, как всегда, с добродушной вялой улыбкой. – Я буду выступать перед ассамблеей завтра утром. Тогда и изложу наше дело.

Кэл вздрагивает.

– Завтра утром? Сэр, вы не хуже меня знаете, что время…

– Ассамблея собирается утром. А сегодня, надеюсь, вы поужинаете со мной, – безмятежно отзывается Дэвидсон.

– Премьер… – начинает Кэл, скрипя зубами.

Но новокровка властен и непреклонен, хотя говорит вроде бы извиняющимся тоном.

– Мои коллеги и без того пошли на уступку, согласившись на внеочередное заседание. Уверяю вас, я делаю что могу – в рамках наших законов.

«Законы». Как можно существовать в такой стране? Где нет трона, нет короны, нет человека, который принимает окончательное решение, в то время как остальные грызутся из-за мелочей. Как Монфор надеется выжить? Нельзя двигаться вперед, если столь многие тянут в разные стороны.

Но если Монфор не способен двигаться, если Дэвидсон не раздобудет для Кэла солдат, война закончится именно так, как мне надо. И даже быстрей, чем я думала.

– Значит, в Асцендент? – спрашиваю я, желая поскорей уйти с холода.

Пусть Кэл развлекается местными достопримечательностями. Поскольку Анабель уже предъявила права на принца, я предлагаю руку Дэвидсону. Слегка поклонившись, он принимает ее; она лежит на моем запястье, как перышко.

– Сюда, ваше высочество, – говорит он.

Я с удивлением обнаруживаю, что прикосновение новокровки не так отвратительно, как прикосновение моего нареченного. Дэвидсон задает хороший темп и уводит нас с летного поля по горной тропе.

Асцендент расположен высоко на восточном краю огромной горной цепи. Сверху открывается вид далеко за пределы страны. На горизонте виднеется Прерия – территория, печально известная разбойничьими набегами. Бродячие шайки Серебряных, не принадлежащие ни к какой нации, охотятся там на всех, кто пересекает границу. Всё остальное – пустая равнина. Лишь в одном месте виднеются остатки того, что некогда было городом. Очень давно. Не знаю, как он назывался.

Асцендент как будто растет прямо из горы; выстроенный на склонах и в долине, он изгибается над большой рекой, которая течет на восток по извилистым ущельям. Видны несколько дорог, уходящих в каменную толщу; по ним снуют транспорты. Очевидно, гора пронизана туннелями. Большая часть городских строений сложена из необыкновенно гладких белых и серых блоков. Это гранит, мрамор, кварц. Между домами растут сосны, иные из которых выше городских шпилей, и их хвоя – такого же темно-зеленого цвета, как флаг Монфора. На город, чередуясь, ложатся темно-розовые и насыщенно-фиолетовые полосы – эффект заката в горах. Свет и тьма. Над нами, уходя на запад, торжествующе возвышаются заснеженные вершины – под небом, которое кажется слишком большим и слишком близким. В сумерках загораются первые звезды. Они складываются в известные мне созвездия.

Я никогда еще не видела такого города, и он меня тревожит. Мне не нравятся сюрпризы, и я не люблю удивляться. Это значит, что кому-то удалось превзойти меня, мою кровь, мою родину.

Но Асцендент оказывается приятным сюрпризом. Я невольно восхищаюсь этим странным и красивым местом. До города меньше мили, но многочисленные ступеньки заставляют тропу казаться длиннее. Я понимаю, что премьер хочет похвастать; вместо того чтобы предоставить нам транспорты, он заставил нас идти пешком и видеть монфорскую столицу во всей красе.

Будь я при королевском дворе, под руку с очередным придворным, я не трудилась бы завязывать беседу. Присутствие Дома Самосов говорит само за себя. Но здесь? Мне придется доказывать, чего я стою. Я вздыхаю, стискиваю зубы и смотрю на Дэвидсона.

– Насколько я знаю, вас выбрали правителем.

Это слово странно звучит, оно катается во рту, как гладкий камушек.

Дэвидсон невольно усмехается – крошечная брешь в его непроницаемой маске.

– Да. Два года назад. Наши граждане голосовали. И на третий год, следующей весной, мы проделаем это снова.

– А кто именно голосовал?

Он поджимает губы.

– Все, если вы об этом спрашиваете. Красные, Серебряные, Непримиримые. Бюллетеню безразличен цвет.

– Значит, у вас здесь действительно есть Серебряные.

Слухи ходили и раньше, но я сомневалась, что Серебряный снизойдет до жизни бок о бок с Красным, не говоря уж о том, чтобы подчиняться ему. Даже если речь о новокровке. Тем не менее, меня это озадачивает. Кто захочет равенства, если в другом месте сможет жить как бог?

Дэвидсон кивает.

– И их много.

– И они просто это… терпят? – насмешливо спрашиваю я, не заботясь о выборе слов.

Придерживаю язык я лишь в присутствии родителей – но их здесь нет, они бросили меня на поживу Красным волкам.

– Терпят наше равноправное существование, вы имеете в виду? – голос премьера становится резче, он словно рассекает горный воздух.

Его взгляд впивается в меня, золотые глаза – в угольно-серые. Мы движемся дальше и минуем в молчании немало ступенек. Он хочет, чтобы я извинилась.

Не дождется.

Наконец мы доходим до мраморной террасы с видом на огромный сад. В нем благоухают незнакомые цветы – фиолетовые, оранжевые, голубые. Чуть впереди нас, в сопровождении монфорцев, идет Мэра Бэрроу со своей семьей. Один из ее братьев наклоняется к клумбе, чтобы получше рассмотреть.

Пока остальные любуются роскошным садом, Дэвидсон подходит ближе, так что его губы почти касаются моего уха. Я подавляю желание рассечь нахала пополам.

– Простите меня за прямоту, принцесса Эванжелина, – шепчет он, – но, если не ошибаюсь, у вас есть возлюбленная? Однако заключить с ней союз вам нельзя.

«Клянусь, я вырву им всем языки. Неужели нельзя сохранить ни один секрет?»

– Не понимаю, – рычу я, стиснув зубы.

– О, понимаете. Она замужем за вашим братом. Это часть сделки, ведь так?

Я крепче стискиваю каменные перила. Их прохладная гладкость меня не успокаивает. Я сжимаю пальцы, и острые, украшенные драгоценными камнями кончики декоративных когтей оставляют глубокие царапины. Дэвидсон продолжает, и его слова, негромкие, быстрые, требующие внимания, пробуждают во мне смятение.

– Если бы все сложилось, как вы хотели, если бы вы не были разменной монетой в игре за корону, а она оставалась незамужней, вы бы заключили брак? Даже при наилучших обстоятельствах, получите ли вы в Норте то, о чем мечтаете?

Я поворачиваюсь к нему, обнажив зубы. Премьер стоит слишком близко. Он не вздрагивает, не отступает. Я вижу крошечные дефекты на его лице. Морщинки, шрамы, даже поры. Я могла бы выцарапать Дэвидсону глаза, если бы захотела.

– Брак не имеет ничего общего с мечтами, – резко говорю я. – Он нужен только ради наследников и больше ни для чего.

По какой-то непонятной причине взгляд его золотистых глаз смягчается. Я вижу в них жалость. Сочувствие.

Ненавижу.

– Значит, вам отказано в исполнении ваших желаний из-за того, кто вы такая. Не ваш выбор. Судьба, которую вы не можете изменить – и не хотите.

– Я…

– Смотрите на мою страну свысока, если угодно, – негромко произносит Дэвидсон, и я вижу тень гнева, который он старательно скрывает. – Критикуйте наш образ жизни. Возможно, результат вам понравится.

Он немного отступает и вновь становится образцовым политиком. Обычный человек с ординарными чертами.

– И сегодняшний ужин тоже. Мой супруг, Кармадон, лично о нем позаботился.

«Что? – я хлопаю глазами. – Нет, конечно. Я ослышалась». Щеки у меня горят, становясь серыми от стыда. Я не в силах отрицать, что сердце подпрыгнуло в моей груди, а по телу пронесся прилив адреналина – лишь для того, чтобы заглохнуть в биении сердца. «Что толку мечтать о невозможном».

Но премьер слегка кивает. Чуть заметно.

Я не ослышалась, и он не оговорился.

– Еще одна мелочь, которую мы терпим в Монфоре, принцесса Эванжелина.

Он бесцеремонно выпускает мою руку и ускоряет шаг. Я слышу стук сердца в груди. «Он лжет? То, что он сказал… это правда?» К моему изумлению, глаза у меня щиплет от слез, а грудь сжимается.

– Дипломатия никогда не была твоей сильной стороной.

Кэл хмурится, стоя рядом со мной, а старая королева отстала, чтобы пошептаться с кем-то из Айрелов.

Я отворачиваюсь, на мгновение скрыв лицо за пологом серебряных волос. Этого хватает, чтобы обрести некоторое подобие самообладания. К счастью, Кэл занят тем, что смотрит вслед Мэре и с горестной тоской наблюдает за ее движениями.

– Тогда зачем же ты меня выбрал? – наконец огрызаюсь я, надеясь, что он в полной мере ощутит мои ярость и боль. – Зачем делать такую, как я, королевой, если я буду тебе лишь мешать?

– И изображать дурочку ты тоже плохо умеешь, Эванжелина. Ты же знаешь, в чем дело.

– Я знаю, что тебе дали выбор, Калор. Две дороги. И ты выбрал ту, что идет прямо сквозь мое сердце.

– Выбор, – отрывисто произносит он. – Вы, девушки, любите это слово.

Я закатываю глаза.

– Ну а тебе, кажется, оно незнакомо. Ты всех и вся винишь в решении, которое принял сам.

– В решении, которое мне пришлось принять, – сверкнув глазами, Кэл поворачивается ко мне. – Какие у меня были варианты? Думаешь, Анабель, твой отец и все остальные заключили бы союз с Красными, не получив ничего взамен? Думаешь, им бы не пришло в голову поддержать другого… кого-нибудь похуже? По крайней мере, я могу…

Я становлюсь прямо перед ним, грудь к груди. Расправляю плечи, готовая к бою. Годы тренировок напоминают о себе.

– Что? Сделать мир лучше? Когда сражения закончатся, думаешь, ты будешь сидеть на новом троне, помахивать своим дурацким пламенем и менять законы? – фыркнув, я окидываю его взглядом, от ботинок до волос. – Не говори глупостей, Тиберий Калор. Мы оба марионетки, но, по крайней мере, ты можешь перерезать веревочки.

– А ты нет?

– К сожалению, – шепотом отвечаю я, не кривя душой.

Если бы Элейн была здесь, если бы мы каким-то образом могли остаться…

– Когда… когда нам будет нужно пожениться… – начинает он, запинаясь. Совсем не в духе Калора заикаться. – Я не стану усложнять тебе жизнь. Визиты, встречи… вы с Элейн делайте что хотите.

По мне пробегает холодок.

– Если я буду соблюдать свою часть сделки.

Эта перспектива внушает отвращение нам обоим, и мы отводим глаза.

– Я ничего не собираюсь делать без твоего согласия, – буркает Кэл.

Пусть даже я не удивлена, но в моей душе вспыхивает огонек облегчения.

– Только попробуй. Я тебе кое-что отрублю.

Кэл слабо усмехается – как будто вздыхает.

– Ну и бардак, – говорит он так тихо, что, возможно, эти слова не предназначены для моих ушей.

Я втягиваю воздух сквозь зубы.

– Ты все еще можешь выбрать ее.

Воцаряется тишина, мучительная для нас обоих.

Он сердито смотрит под ноги. Мэра не оборачивается и не отходит от сестры. Хотя цвет волос у девушек разный, я вижу определенное сходство. Они одинаково движутся. Осторожно, тихо, аккуратно, как мыши. Сестра Мэры срывает на ходу цветок – бледно-зеленый, с яркими лепестками – и вплетает его в волосы. Долговязый молодой Красный, которого Мэра повсюду таскает с собой, делает то же самое. Цветок у него за ухом смотрится глупо, и сестры Бэрроу складываются пополам от хохота. Их смех доносится до нас и словно дразнит.

«Они Красные. Низшие. Но они счастливы. Как такое возможно?»

– Перестань ныть, Калор, – произношу я сквозь зубы. Это совет нам обоим. – Ты сам сковал свою корону – теперь носи ее. Или не носи.

7. Айрис

Берега Охайюса высоки. Весна выдалась сырая, и поля на юге Озерного края много раз заливало. Тиора была здесь, на зыбкой южной границе, всего две недели назад, и помогала спасать урожай – а также улыбалась и махала. Ее мимолетная улыбка помогла нам отчасти вернуть расположение подданных, однако в отчетах говорится, что Красные все равно бегут. Через холмы на востоке они перебираются в Разломы. Они глупы, если верят, что тамошний Серебряный король даст им лучшую жизнь. Те, что поумней, пересекают Охайюс и уходят на ничейные земли, где нет ни королей, ни королев. Но их ждет непростое путешествие, и в промежутке между Озерным краем и северным Пьемонтом они в равной мере рискуют столкнуться с недружелюбными Красными и Серебряными.

С высокого речного берега далеко видно долину. Отличное место для ожидания. Я смотрю на юг, на леса, которые блещут золотом в лучах меркнущего вечернего солнца. Сегодня выдался хороший день. И Мэйвен был достаточно любезен, чтобы ехать в отдельном транспорте, поэтому я несколько часов наслаждалась покоем, катя на юг среди пшеничных и кукурузных полей. Путешествие отчасти принесло мне облегчение, пусть даже пришлось покинуть мать и сестру. Они остались в столице. Не знаю, когда увижу их снова. Может быть, никогда.

Несмотря на приятный ветерок и теплый воздух, Мэйвен предпочитает ждать в транспорте. Пока что. Несомненно, он попытается произвести некоторый эффект, когда прибудут пьемонтцы.

– Опаздывает, – бормочет пожилая женщина рядом со мной.

Вопреки обстоятельствам, я чувствую, как у меня приподнимаются уголки губ.

– Терпение, Джиданса.

– Надо же, как изменилось течение, ваше величество, – посмеивается она, и морщинки на коричневом лице становятся глубже, когда она улыбается. – Помнится, я неоднократно давала вам тот же самый совет. Обычно в отношении еды.

Я отрываюсь от горизонта и поворачиваюсь к ней.

– В этом отношении ничего не поменялось.

Ее хриплый смешок становится громче, эхом разносясь над рекой.

Джиданса из рода Мерана была другом нашей семьи, сколько я себя помню. Близкая, как тетушка, и заботливая, как нянька. Она использовала свою способность тельки, чтобы развлекать нас с Ти в детстве, жонглируя нашими туфлями или игрушками. Несмотря на покрытое морщинами лицо, седину и степенность, Джиданса – грозный противник, необыкновенно одаренная тельки, одна из лучших в нашем народе.

Будь я бессердечна, я бы попросила ее поехать со мной в Норту.

Она бы согласилась, но я знаю, что не стоит об этом просить.

Большинство родственников Джидансы погибли на войне. Жизнь в Норте станет для нее незаслуженным наказанием.

Рядом с ней я чувствую облегчение. Даже в собственной стране мне по-прежнему неловко в присутствии Мэйвена.

Остальные члены моей свиты стоят за спиной, на почтительном расстоянии. Стражи вроде как должны внушать ощущение безопасности, но под их взглядом я никогда не чувствую себя спокойно. Они убьют меня, если мой супруг велит. Как минимум попытаются.

Я складываю руки на груди и поглаживаю ткань своего синего дорожного жакета. Мне предстоит встреча с принцем Пьемонта – правящим принцем, – но я одета совсем не подобающе случаю. Надеюсь, он не так помешан на внешности, как большинство Серебряных.

Не нужно долго ждать, чтобы это выяснить.

С возвышения нам видно, как его кортеж пробирается по спорной территории. Местность здесь во всех отношениях неотличима от лесов в южной части Озерного края. Ни стен, ни ворот, ни дорог, служащих обозначением границы. Наши собственные патрули пока что надежно укрыты, им приказано предоставить пьемонтскому принцу беспрепятственный проезд.

Его кортеж невелик даже по сравнению с нашей жалкой кучкой в шесть транспортов и полсотни охранников. Я замечаю лишь два транспорта, быстрых и проворных, которые катят там, где лес растет реже. У них камуфляжная окраска – болотно-зеленая, помогающая слиться с пейзажем.

Когда они приближаются, я вижу желтые, белые и фиолетовые звезды на боках.

Бракен.

За спиной у меня стонет металл, и Мэйвен выходит из транспорта.

Двигаясь спокойно и изящно, он пересекает вытоптанную траву несколькими быстрыми шагами, останавливается рядом со мной и медленно складывает руки на груди. Его белая кожа в вечернем свете кажется золотистой. Мэйвен выглядит почти человеком.

– Я не думал, что принц Бракен окажется таким доверчивым. Вот глупец, – говорит он, указывая на маленький кортеж принца.

– Отчаяние из кого угодно сделает глупца, – холодно отзываюсь я.

Мэйвен издает короткий отрывистый смех. Его взгляд лениво скользит по мне.

– Только не из тебя.

«Нет, не из меня!»

Нить в эту иголку надо вдеть аккуратно. Я принимаю ту же позу, что и Мэйвен. Воплощенная сила. Решимость. Сталь. Дети Бракена пропали много месяцев назад, их держат в плену и используют как средство давления. Каждую минуту враги отгрызают очередной кусок Пьемонта. Монфор уже обошелся им в миллионы крон; он загребает все, до чего способен дотянуться. Оружие, самолеты, продуктовые склады. Военная база в Нижних землях была разграблена, большую часть содержимого перевезли в горы. Монфорцы – саранча, которая пожирает что может. Ресурсы Бракена уже почти исчерпаны.

Транспорты останавливаются в нескольких шагах, на безопасном расстоянии от нашего собственного конвоя. Когда они открываются, из машин выходит десяток охранников в роскошном темно-лиловом одеянии, отделанном золотом. Большинство вооружено мечами и пистолетами; некоторые, впрочем, предпочитают боевые молоты и топоры.

А у Бракена вовсе нет оружия.

Он высокий, чернокожий, гладколицый. Полные губы, глаза, похожие на два отполированных агата. Если Мэйвен щеголяет плащом, медалями и короной, Бракен, похоже, придает меньше значения стилю. Одежда у него красиво пошита – темно-фиолетовый наряд, отделанный золотом, как у Стражей, – но я не вижу ни короны, ни мехов, ни драгоценностей. Этот человек прибыл сюда с серьезной миссией, и у него нет повода пышно наряжаться.

Он возвышается над нами обоими, мускулистый как сильнорук, хотя я точно знаю, что Бракен – мимик. Если он прикоснется ко мне, к нему перейдет моя способность, хотя лишь на некоторое время и в меньшем масштабе. Он способен проделать это с любым Серебряным. Возможно, даже с новокровками.

– Я бы хотел, чтобы наша первая встреча состоялась при более приятных обстоятельствах, – произносит он низким, рокочущим голосом. Согласно обычаю, Бракен отвешивает неглубокий поклон. Пускай он – правящий принц Пьемонта, но его страна не сравнится с нашими.

– Мы тоже, ваше высочество, – отвечаю я с кивком.

Мэйвен повторяет мои движения, но чересчур торопливо. Как будто хочет, чтобы это поскорей закончилось.

– Что вы можете нам предложить?

Я морщусь от бестактности мужа и инстинктивно открываю рот, готовясь сгладить острые углы этого рискованного разговора. Но, к моему удивлению, Бракен усмехается.

– Я тоже не хочу тратить время зря, – говорит он, и его улыбка становится горькой. К нему приближается один из Стражей, неся переплетенный в кожу том. – Тем более что речь идет о моих детях.

– Это ваши разведданные по Монфору? – спрашиваю я, окидывая взглядом документы, которые охранник передает принцу. – Вы так быстро их собрали…

– Принц не один месяц искал своих детей… а также людей, способных ему помочь, – цедит Мэйвен. – Я помню ваших послов, принцев Александрета и Дарака. Сожалею, что ничего не смог поделать.

Я едва удерживаюсь, чтобы не фыркнуть. Один из принцев погиб в Археоне, став жертвой несостоявшейся попытки покушения на самого Мэйвена. А другой тоже мертв, насколько мне известно.

Бракен помахивает массивной рукой.

– Они сознавали риск, как и все, кто мне служит. Я уже потерял десятки людей, пока искал сына и дочь.

В этих словах звучит подлинная скорбь, переплетенная с гневом.

– Давайте надеяться, что больше мы не потеряем никого, – негромко произношу я, думая о себе.

И о том, что сказала моя мать. «Это должна быть ты».

Мэйвен вздергивает подбородок и переводит взгляд с Бракена на книгу в его руках. Она наполнена сведениями о Монфоре. О загадочных городах, горах, армиях. Данными, которые нам нужны.

– Мы готовы сделать то, что не под силу вам, Бракен, – говорит он.

Мэйвен – опытный актер, и он вкладывает в свои слова должное количество сочувствия. Дай ему волю, и юный король переманит Бракена на свою сторону, прежде чем я успею хотя бы начать.

– Насколько я понимаю, пока монфорцы удерживают ваших детей, вы не можете выступить против них. Любая попытка поставит под угрозу их жизни.

– Именно так, – отвечает Бракен, энергично кивая. Он глотает наживку, которую бросает ему Мэйвен. – Даже собирая сведения, мы страшно рисковали.

Король Норты поднимает бровь.

– И?

– Мы знаем, что дети находятся в столице, в Асценденте, – отвечает принц и протягивает нам книгу. – Город укрыт глубоко в горах. Наши карты стары, но ими вполне можно пользоваться.

Я беру том, прежде чем это успевает сделать кто-то из стражей, и взвешиваю его на руке. Он тяжел. И стоит на вес золота.

– А вы сумели выяснить, где конкретно их держат? – спрашиваю я.

Мне не терпится открыть материалы и приняться за работу.

Бракен склоняет голову.

– Да. Дорогой ценой.

Я прижимаю увесистую книгу к груди.

– Ваши усилия не пропадут даром.

Пьемонтский принц в почтительном замешательстве оглядывает меня с головы до ног. Мэйвена труднее разгадать. Он не движется, и выражение его лица не меняется. Температура не поднялась ни на единый градус. Но я чувствую, что он полон подозрений. И угрозы. Мэйвену хватает ума держать рот на замке в присутствии принца. Он не помешает мне плести мою паутину.

– Я сама возглавлю поисковую группу, – продолжаю я, решительно взглянув на Бракена.

Он стоит неподвижно, как статуя. Изучает меня, оценивает. Простая одежда оказалась удачным выбором с моей стороны. Я больше похожа на воина, чем на королеву.

– Я возьму с собой отряд, достаточно маленький, чтобы пробраться незаметно. Будьте уверены, мы со вчерашнего дня об этом думаем.

Хоть мне и неприятно, я кладу руку на плечо Мэйвена. Его тело под одеждой холодно. Я ощущаю еле заметную дрожь. И моя улыбка становится шире.

– Мэйвен придумал великолепный план.

Он берет меня за руку. Пальцы как лед. Очевидная угроза.

– О да, – отвечает Мэйвен, и его губы растягиваются в мрачной улыбке, под стать моей.

Но Бракен явно не думает ни о чем, кроме спасения детей. Неудивительно. Могу лишь вообразить, что сделала бы моя мать, если бы в плену оказались мы с Тиорой.

Принц испускает долгий облегченный вздох.

– Прекрасно, – говорит он и снова кланяется. – В таком случае я обещаю поддерживать союз, который существовал десятилетиями. Пока эти изверги не вмешались, – его лицо каменеет. – Но больше я терпеть не стану. Вода повернула вспять.

Я ощущаю его волю так же отчетливо, как течение реки под нами. Неудержимо. Необратимо.

– Вода повернула вспять, – повторяю я, крепко держа в руках книгу.

На сей раз Мэйвен забирается в мой транспорт вслед за мной, и мне хочется пинком сбросить его на траву. Но вместо этого я устраиваюсь подальше от него и кладу на колени добытые у Бракена данные разведки. Мэйвен не сводит с меня глаз, пока усаживается. От его спокойствия я почти покрываюсь потом. Я жду, когда он заговорит, парируя ледяной взгляд Мэйвена своим.

Мысленно я проклинаю присутствие супруга. Мне не терпится впиться в бумаги и поскорей скорректировать свой план, но я не могу приступить, пока Мэйвен насмешливо пялится на меня. И он это знает. Он наслаждается – ему нравится докучать людям. Наверное, его собственные демоны отступают, когда он мучает других.

Только когда транспорт трогается с места и стремительно несется прочь от границы, Мэйвен заговаривает.

– Что ты делаешь? – интересуется он ровным голосом, лишенным всех эмоций. Его любимая тактика – ничем не выдавать своего настроения. Бесполезно смотреть ему в глаза в поисках чувств, как я поступила бы, общаясь с любым другим человеком. Для этого он слишком опытен.

Я отвечаю, держа голову высоко:

– Привлекаю на нашу сторону Пьемонт.

«Нашу».

Мэйвен негромко хмыкает и усаживается поудобнее, готовясь к долгому путешествию.

– Очень хорошо, – отвечает он – и больше не произносит ни слова.

8. Мэра

Монфорцы ведут нас к огромному дворцу, который стоит высоко на утесе, над долиной, в то время как остальной город лепится к склонам. Приятный вечерний ветерок развевает многочисленные темно-зеленые флаги с изображением белого треугольника. «Это гора», – догадываюсь я. Какая я глупая, что не разгадала их символ раньше. Тот же рисунок – на монфорской военной форме.

Моя собственная одежда незатейлива – это даже не форма, просто разные предметы туалета, какие удалось найти на складе. Куртка, рубашка, брюки, ботинки. Возможно, раньше они принадлежали Серебряным, судя по удобному покрою. Фарли с Кларой на руках тяжело шагает рядом в своем подобии мундира. Она вся в красном, на воротнике – три металлических квадратика. Знак генерала Командования.

Серебряные, которые идут позади нас, одеты куда пышнее. От них ничего иного я и не ожидала. Яркая радуга на фоне белых извилистых улиц Асцендента. Кэла в огненно-красном плаще трудно не заметить, хоть я и стараюсь. Он идет рядом с Эванжелиной, и я отчасти ожидаю, что она спихнет принца с какой-нибудь лестницы покруче.

Я держусь ближе к отцу, слушая его дыхание. Ступенек здесь много, а он – старик с заново отращенной ногой, не говоря уж о недавно восстановленном легком. Разреженный воздух ему не на пользу. Он изо всех сил старается не спотыкаться, и лишь раскрасневшееся лицо выдает его усилия. Мама идет с другой стороны, разделяя мои тревоги. Она выставила руку вперед, чтобы поддержать папу, если он запнется.

Я могла бы прибегнуть к чьей-нибудь помощи, например позвать сильнорука или хоть Бри или Трами, если бы папа попросил. Но я знаю, что он не попросит. Он движется вперед, на ходу пару раз коснувшись моей руки. Он благодарен мне за то, что я рядом – и за то, что молчу.

Лестница в конце концов заканчивается, и мы минуем арку в виде сплетенных древесных стволов. Перед нами – центральная площадь с узором в виде клетчатой спирали из зеленого гранита и молочно-белого известняка. Арки, стоящие по сторонам площади, обрамлены соснами; иные из деревьев не уступают в размерах башням. Меня поражает громкое пение птиц в фиолетовых сумерках.

Килорн, идущий рядом со мной, негромко свистит. Он смотрит на высокое здание с колоннами, встроенное в крутой склон. Странная смесь блестящего камня, похожего на речную гальку, с лакированным деревом и мрамором. Многочисленные крылья здания усыпаны балконами; кое-где на них растут цветы. Все окна выходят на долину – на город.

Несомненно, это жилище премьера. Настоящий дворец, даже если называется иначе. Остальные члены моей семьи не без основания благоговеют, а в меня он вселяет тревогу. Я повидала достаточно дворцов и знаю, что не стоит доверять тому, что кроется за скульптурными изысками и сверкающими окнами.

Вокруг дворца нет стен, нет ворот. Городской стены, похоже, тоже нет. По крайней мере, зримой. Судя по всему, расположение города само по себе – защита. Монфор достаточно силен, чтобы не нуждаться в стенах. Или чересчур беспечен. Судя по Дэвидсону, в последнем я очень сильно сомневаюсь.

Фарли, видимо, думает то же самое. Ее взгляд перебегает по аркам, соснам, по дворцу, внимательно отмечая всё. Потом она смотрит на Серебряных, которые входят на площадь вслед за нами и стараются не выказывать удивления при виде жилища Дэвидсона.

Премьер жестом манит нас дальше, в самое сердце своей страны.

Как и в Пьемонте, моим родным здесь отводят гораздо более удобные комнаты, чем те, к которым мы привыкли. Жилые апартаменты в доме Дэвидсона просторны – настолько, что каждому предоставляют отдельную спальню. Килорн и Гиза осматривают свои покои. Бри меньше склонен двигаться – он занял одну из бархатных кушеток в большой гостиной. Стоя на террасе, я слышу, как он храпит. Это, конечно, временный вариант, пока моей семье не подыщут постоянное место жительства в городе.

Меня оставили одну, то ли ненароком, то ли намеренно. Но я в любом случае не возражаю.

Асцендент сверкает внизу, как созвездие на склоне горы. Я ощущаю городское электричество, далекое и постоянное, подмигивающее мне многочисленными огоньками. Монфорская столица напоминает отражение неба. Звезды здесь необыкновенно ясные; кажется, к ним можно прикоснуться. Я делаю глубокий вдох, втягивая горную свежесть. «Прекрасное место, чтобы оставить мою семью здесь. Ничего лучше не придумаешь».

На балконе цветут цветы в горшках и ящиках, всех цветов радуги. Те, что рядом со мной, – фиолетовые, странной формы, с широкими плоскими лепестками.

– Их здесь называют «слоники».

Трами медленно подходит ко мне и ставит локоть на перила. Он наклоняется, чтобы посмотреть на город. Хотя сейчас лето, ночной воздух холоден. Должно быть, я дрожу, потому что одной рукой брат протягивает мне вязаную шаль.

Я накидываю ее на плечи, а Трами тем временем хмурит брови.

– Что такое «слоники»?

Это слово пробуждает какое-то смутное воспоминание, но я качаю головой.

– Не знаю. Джулиан, наверное, знает.

Я произношу имя своего старого наставника машинально – и вздрагиваю. В груди на мгновение вспыхивает боль.

– Спроси его сегодня за ужином, – задумчиво говорит брат, проводя рукой по взлохмаченной бороде.

Я жму плечами, стараясь не думать больше о Джулиане Джейкосе.

– Тебе надо побриться, Трами, – с улыбкой говорю я, а потом, еще разок вдохнув горный аромат, поворачиваюсь лицом к городским огням. – Сам спроси.

– Нет.

Что-то в его голосе меня смущает. Еле слышная дрожь решимости. Храбрость. Трами не из тех, кто умеет отказывать близким. Он привык повсюду следовать за Бри и улаживать семейные раздоры. Он – миротворец, вовсе не тот человек, который станет упираться и настаивать на своем.

Я смотрю на брата, ожидая объяснений.

Он стискивает зубы и устремляет на меня пристальный взгляд своих темно-карих глаз. У него тоже мамины глаза.

– Нам нечего там делать.

«Нам». Смысл его слов ясен. «Дальше мы не пойдем». Бэрроу – не политики и не воины. У них нет причин привлекать к себе внимание – и разделять опасность, в которой я живу. Однако перспектива остаться одной, без родных… Я, конечно, эгоистка, но с этим страхом ничего нельзя поделать.

– Всё может быть, – говорю я, беря брата за руку. Трами быстро накрывает мою ладонь своей. – Там должно быть место и для вас. Вы – моя семья…

Дверь на террасу со скрипом приоткрывается, пропуская Гизу и Килорна. Сестра смотрит на нас блестящими глазами.

– Сколько людей обладают огромной властью лишь потому, что она досталась им от семьи? – спрашивает она.

Гиза имеет в виду Серебряных. Королевских особ, аристократов, которые передают власть детям, вне зависимости от того, насколько они для этого годятся. Серебряные помешаны на крови, на династиях – вот та причина, по которой Мэйвен сидит на троне. Душевнобольной мальчик-король, управляющий страной, но не способный управлять даже собственным сознанием.

– Это другое дело, – говорю я, хотя и не вполне искренне. – Ты не похожа на них.

Гиза протягивает руку и поправляет на мне шаль. Она ведет себя как старшая сестра, хотя вообще-то на три года младше. Цветок, бледный как рассветное солнце, все еще заткнут у нее за ухом. Я медленно касаюсь лепестков, пропускаю между пальцев прядь волос. Цветок идет Гизе. «Пойдет ли ей Монфор?»

– Трами правильно сказал, – отвечает она. – Ваши встречи, советы, война, которую вы ведете… это не для нас. И мы не хотим впутываться.

Гиза смотрит на меня, глаза в глаза. Мы теперь одного роста, но, надеюсь, она еще подрастет. Она не заслуживает того, чтобы смотреть на мир с моего ракурса.

– Хорошо, – отвечаю я, притянув сестру к себе. – Я поняла.

– Они тоже так думают, – бормочет она, уткнувшись в меня.

«Мама и даже папа».

Такое ощущение, что с моих плеч свалился огромный груз. Он тянул меня вниз или удерживал, как якорь? Возможно, то и другое. Кем я стану без родителей, без братьев и без сестры, уравновешивающих чашу весов?

«Кем должна».

Положив голову на плечо Гизы, я смотрю на Килорна, который стоит у нее за спиной. Он наблюдает за нами, и лицо у него мрачно, как грозовая туча. Наши взгляды сходятся, и в его глазах я читаю решимость. Он уже давно вступил в Алую гвардию – и не станет нарушать клятву. Даже ради того, чтобы остаться здесь, в безопасном месте, с единственными близкими людьми.

– Так, – говорит Гиза, отстраняясь. – Давай-ка я наряжу тебя к этому несчастному званому ужину.

Жизнь на повстанческих базах лишь развила таланты моей сестры в отношении цветов, материалов и стилей. Каким-то образом она раздобыла во дворце несколько костюмов, из которых можно выбирать; они официальны, но достаточно удобны. Разумеется, они не похожи на расшитые драгоценными камнями чудища, которые носят Серебряные, но, тем не менее, в них уместно выйти к столу, за которым сидят короли и лидеры государств. Надо признать, я люблю наряжаться. Проводить пальцами по хлопку и шелку. Выбирать прическу. Приятное и такое необходимое развлечение.

Тиберий, несомненно, тоже будет сидеть за столом – мрачный, в багряном одеянии. Он дуется, потому что я держусь своих принципов, а он на них плюет. Пусть поймет, от кого и от чего он отрекся.

При этой мысли я ощущаю болезненное, но несомненное удовольствие.

Хотя Гизе хочется нарядить меня позатейливее, мы в конце концов выбираем платье, которое нравится нам обеим. Простое, сливового цвета, с длинными рукавами и юбкой до пола. Никаких украшений, кроме моих сережек. Розовая – Бри, красная – Трами, фиолетовая – Шейд, зеленая – Килорн. Последняя, алая, как свежая кровь, осталась в багаже. Я не стану надевать сережку, которую подарил мне Тиберий, но и выбросить ее не могу. Она лежит там, нетронутая, но не забытая.

Гиза быстро пришивает какую-то замысловатую золотую тесьму – кусок готовой вышивки – к отвороту рукавов. Понятия не имею, где она стянула вышивальные принадлежности – возможно, их принесли люди Дэвидсона. Ее ловкие пальцы приводят в порядок мои волосы и сплетают из каштановых прядей нечто вроде короны. Эта прическа скрывает седину, которая уже заметно распространилась. Напряжение, несомненно, берет свое, и я хорошо вижу это в зеркале. Я выгляжу полинялой, осунувшейся. Под глазами тени, похожие на синяки. У меня уйма шрамов – от клейма, от ран, которые толком не зажили, от собственной молнии. Но я еще держусь.

Дворец премьера обширен, но планировка довольно проста, и нужно совсем немного времени, чтобы спуститься на нижний этаж, где находятся общие залы. В конце концов, можно просто следовать за запахом еды, который ведет меня через анфиладу пышных гостиных и галерей. Я миную столовую размером с бальный зал, где стоит стол, за которым могут усесться сорок человек, и есть огромный каменный камин. Но стол пуст, и в камине не трещит огонь.

– Мисс Бэрроу, если не ошибаюсь?

Я поворачиваюсь, услышав добродушный голос, и вижу еще более добродушное лицо. В одной из многочисленных арок, ведущих на смежную террасу, стоит мужчина. Он совершенно лыс, с кожей цвета полуночи, почти фиолетового оттенка, и его улыбка сверкает, как белый полумесяц. Так же бел и шелковый костюм.

– Да, – спокойно отвечаю я.

Он улыбается еще шире.

– Очень рад. Мы будем ужинать здесь, под звездами. Я подумал, что в честь первого визита так будет лучше всего.

Я пересекаю роскошный зал. Плавными движениями он берет меня под руку и выводит на вечернюю прохладу. Запах еды усиливается, так что слюнки текут.

– Как вы напряжены, – посмеиваясь, говорит он и слегка шевелит рукой, словно демонстрируя, как она расслаблена по сравнению с моими мышцами. Он так непринужденно себя ведет, что я тут же проникаюсь подозрениями.

– Меня зовут Кармадон, и я готовил ужин. Поэтому, если будут жалобы, держите их при себе.

Я прикусываю губу, скрывая улыбку.

– Постараюсь.

В ответ он многозначительно постукивает себя по носу.

Прожилки в его глазах – серого цвета на белом фоне. «У этого типа серебряная кровь». Я проглатываю внезапный ком в горле.

– Могу я спросить, какой способностью вы обладаете, Кармадон?

Он тонко улыбается.

– Разве это не очевидно? – Кармадон указывает на многочисленные растения и цветы вокруг. – Я всего лишь скромный зеленый, мисс Бэрроу.

Из вежливости я заставляю себя улыбнуться. «Скромный». Я видела трупы, у которых из глазниц и изо рта торчали корни. Не существует ни скромных, ни безобидных Серебряных. Они все обладают способностью убивать. Но, впрочем, и мы тоже. И вообще все люди на свете.

Мы идем по террасе навстречу вкусному запаху, неярким огням и сдержанному гулу голосов. Эта часть дворца выстроена на уступе; отсюда открывается ничем не заслоненный вид на сосны, долину и снежные пики вдалеке. Они сияют в лучах заходящего солнца.

Я стараюсь не выказывать энтузиазма, интереса и даже гнева. Ничего, что выдавало бы мои чувства. Тем не менее, сердце у меня подскакивает и по жилам катится адреналин при виде знакомой фигуры Тиберия. И вновь он разглядывает пейзаж, не в силах смотреть на окружающих. Я чувствую, как презрительно поджимаю губы. «Неужели ты такой трус, Тиберий Калор?»

Фарли расхаживает туда-сюда в нескольких шагах от него, по-прежнему в форме генерала Командования. Ее свежевымытые волосы блестят в свете ламп, развешанных над столом. Она кивает мне и направляется к своему месту.

Эванжелина и Анабель уже сидят – по разные стороны стола. Они, видимо, намерены устроиться по бокам от Кэла, демонстрируя свой статус. Если Анабель, похоже, вполне уютно в прежнем одеянии из тяжелого красно-оранжевого шелка, Эванжелина прячет лицо в воротник из чернобурки. Она наблюдает за мной, когда я приближаюсь к столу, и ее глаза сверкают, как две опасных звезды. Когда я сажусь как можно дальше от принца-изгнанника, губы Эванжелины складываются в некоторое подобие улыбки.

Кармадон, видимо, ничего не замечает, ну или не беспокоится, что его гости терпеть не могут друг друга. Он изящно опускается в кресло напротив меня – по правую руку от предполагаемого места Дэвидсона. Служанка выскакивает из тени, чтобы наполнить его замысловато украшенный бокал. Прищурившись, я наблюдаю за ней. Служанка – Красная, судя по румянцу на щеках. Ни стара, ни молода… и она улыбается. Я никогда не видела, чтобы Красные слуги так улыбались, разве что по приказу.

– Им платят, и очень хорошо, – говорит Фарли, садясь рядом с хозяином. – Я уже выяснила.

Кармадон покручивает свой бокал.

– Выясняйте, что хотите, генерал Фарли. Заглядывайте во все углы, меня это не смутит. В моем доме нет рабов, – произносит он, и в его голосе звучат суровые нотки.

– Нас не представили как положено, – говорю я – резче, чем следует. – Вас зовут Кармадон, но…

– Разумеется. Простите мою неучтивость, мисс Бэрроу. Премьер Дэвидсон – мой супруг, и в данный момент он опаздывает. Я бы извинился, если бы ужин успел остыть… – он машет рукой в сторону соседнего стола, на котором стоят блюда, – но его пунктуальность – не моя вина и не моя проблема.

Говорит он грубовато, но держится дружелюбно и открыто. Если Дэвидсона трудно понять, то его супруг – открытая книга. И Эванжелина в эту минуту – тоже.

Она смотрит на Кармадона с такой откровенной завистью, что вот-вот позеленеет. И неудивительно. Такой брак невозможен в нашей стране. Это запрещено. Серебряная кровь должна дать наследников. Но здесь – другое дело.

Я складываю руки на коленях, стараясь унять дрожь. Комната полна тревоги. Анабель молчит, то ли потому что не одобряет Кармадона, то ли потому что ей не нравится сидеть рядом с Красными. Возможно, то и другое.

Фарли чуть заметно кивает, когда Кармадон наполняет ее бокал насыщенно-красным, почти черным вином. Она делает большой глоток.

Я предпочитаю воду со льдом, испещренную яркими ломтиками лимона. Меньше всего мне нужны головокружение и спутанные мысли в присутствии Тиберия Калора. Когда он входит, я обвожу взглядом знакомые плечи под складками алого плаща. На террасе, залитой теплым светом, он тем более похож на пламя.

Когда Тиберий оборачивается, я опускаю глаза. Слышно, как он приближается, испуская тяжелый жар. Металлический кованый стул скрипит по каменному полу – до ужаса медленно. Я чуть не срываюсь с места, когда понимаю, где он решил сесть. Его рука касается моей всего на мгновение, и меня окутывает тепло. Проклятое ощущение – и такое приятное по сравнению с горным холодом.

Наконец я решаюсь поднять голову – и вижу Кармадона, который сидит, подперев подбородок кулаком. Кажется, ему очень весело. У Фарли, сидящей рядом с ним, такой вид, словно ее вот-вот вырвет.

Не нужно видеть лицо Анабель, чтобы понять, что она хмурится.

Я сцепляю руки под столом, переплетя пальцы так крепко, что костяшки белеют. Не от страха, а от гнева. Тиберий слегка наклоняется, опершись на подлокотник. Его губы рядом с моим ухом. Я стискиваю зубы, подавляя желание плюнуть.

Эванжелина буквально мурлычет. Она гладит свои меха, и ее декоративные когти сияют.

– Сколько же блюд подадут за ужином, милорд Кармадон?

Супруг Дэвидсона не отводит от меня глаз, и его губы подергиваются в подобии улыбки.

– Шесть.

Нахмурившись, Фарли залпом допивает вино.

Кармадон щелкает пальцами.

– Дэйн и лорд Джулиан нас нагонят, – говорит он, жестом приказывая подать первое блюдо. – Надеюсь, вам понравится. Это наши национальные кушанья.

Слуги движутся быстро, тихо и умело, но совсем не так робко, как во дворцах Серебряных владык. Перед нами ставят фарфоровые тарелочки цвета слоновой кости. Я смотрю на розовый ломтик рыбы размером с палец, увенчанный чем-то вроде сливочного сыра и спаржи.

– Свежевыловленный лосось из реки Калум, – объясняет Кармадон, прежде чем отправить весь кусок в рот. – Калум течет на запад и впадает в океан.

Я пытаюсь представить себе карту, но мои познания о здешних землях, мягко говоря, скудны. Да, западную оконечность континента омывает еще один океан, но больше ничего я сейчас не в силах припомнить.

– Мой дядя Джулиан охотно познакомится с вашей страной, – отзывается Тиберий. Он говорит медленно и уверенно. Это прибавляет ему лет десять. – Подозреваю, именно он и задержал премьера.

– Возможно. У Дэйна превосходная библиотека.

Джулиану она наверняка понравится. Не удивлюсь, если премьер сейчас пытается подружиться с ним, сделать добродушного Серебряного из Норты своим союзником. Ну или просто наслаждается обществом собрата-ученого, которому можно рассказать о своей стране.

После лосося подают горячий овощной суп, который исходит паром, затем салат из свежей зелени с дикой голубикой, которая растет прямо на этой горе. Кармадона, кажется, не смущает, что все молчат. Он светски болтает, расписывая яства, которые стоят перед нами. Рецепты соусов, лучшее время для сбора ягод, сколько времени варятся овощи, размер его собственного сада – и так далее. Сомневаюсь, что Эванжелина, Тиберий и Анабель хоть раз в жизни побывали на кухне; сомневаюсь, что Фарли когда-нибудь ела то, что не было бы украдено или выдано пайком. Я изо всех сил стараюсь не забывать о хороших манерах, хотя мало что могу сказать. Особенно когда Тиберий сидит так близко, что я чувствую запах еды у него в тарелке. Я то и дело посматриваю на соседа, подбирая украдкой обрывки впечатлений. Лицо у Тиберия напряжено, горло вздрагивает. Никогда раньше он так чисто не брился. Если бы не гордость, я бы провела пальцами по его щеке…

Он перехватывает мой взгляд, прежде чем я успеваю отвести глаза.

Инстинкт приказывает мне моргнуть, разорвать связь. Уткнуться в тарелку или, возможно, даже извиниться и выйти. Но я не уступаю. Если будущий король хочет выбить меня из колеи – что ж, пусть попробует. Я тоже так умею. Я расправляю плечи, выпрямляюсь, а главное – вспоминаю, как дышать. Тиберий – всего лишь еще один Серебряный, который намерен оставить моих сородичей в рабстве, что бы он там ни пел. Он – одновременно препятствие и щит. Нужно поддерживать зыбкое равновесие.

Он моргает первым и отворачивается.

Я тоже.

Больно быть так близко к человеку, которому я доверяла. Чье тело я так хорошо знаю. Одно решение, одно слово – и все было бы по-другому. За ужином мы переглядывались бы, на свой лад обсуждая Эванжелину, Анабель и отсутствующего Дэвидсона. Или мы вообще сидели бы одни. На террасе, под звездами, в новой стране. Пускай Монфор несовершенен, но наши цели совпадают. Кармадон – Серебряный, а Дэвидсон – Красный новокровка. Слуги здесь – не рабы. Того, что я видела в Монфоре, достаточно, чтобы понять, что эта страна отличается от остальных. И мы могли бы здесь стать другими. Если бы только Тиберий дал нам такую возможность.

Короны на нем нет, но я все равно ее вижу. В осанке, во взгляде, в медленных, уверенных движениях. Он – король до мозга костей. До последней капли крови.

Когда слуги убирают тарелки из-под салата, Кармадон бросает взгляд на дверь, словно ожидая появления Дэвидсона. Он слегка хмурится, но, тем не менее, жестом приказывает подавать следующее блюдо.

– Это – особое монфорское лакомство, – говорит он с неизменной улыбкой.

На стол передо мной ставят тарелку. На ней лежит необыкновенно толстый и сочный кусок вырезки в окружении золотистого жареного картофеля, грибов, лука, пышной зелени и соуса. В общем, что-то очень вкусное.

– Стейк? – уточняет Анабель с недоброй улыбкой. – Клянусь вам, милорд Кармадон, в нашей стране знают, что это такое.

Но хозяин воздевает темный палец, и это сердит старую королеву не меньше, чем пренебрежение титулами.

– Напротив. У вас домашний скот. А это бизон.

– Что такое бизон? – спрашиваю я.

Мне не терпится попробовать.

Нож Кармадона слегка скребет по тарелке, когда он отрезает кусочек.

– Родственник ваших коров. Но намного больше и гораздо вкуснее. Он сильный, рогатый, поросший густой шерстью, такой могучий, что ему ничего не стоит перевернуть транспорт. Большинство здешних бизонов – дикие, хотя есть и фермы. Они бродят по Райской долине, по холмам и по равнинам. Бизоны легко переносят даже самые суровые зимы. Увидев живого бизона, вы ни за что не спутаете его с коровой, уверяю вас.

Я, как зачарованная, наблюдаю за ножом, которым Кармадон режет это странное мясо. Белый фарфор окрашивается красным соком.

– Интересная штука – бизоны и коровы. Такие непохожие – но, тем не менее, две ветви одного древа. И хоть они отдалились друг от друга настолько, насколько могут отдалиться два вида, они прекрасно уживаются бок о бок. Пасутся в одном стаде. Даже скрещиваются.

Тиберий кашляет и чуть не давится.

Щеки у меня вспыхивают.

Эванжелина смеется в кулак.

Фарли приканчивает бутылку вина.

– Я сказал что-то неуместное? – Кармадон обводит нас взглядом, и его черные глаза смеются. Он прекрасно понимает, что сказал и что это значит.

Анабель заговаривает первой, чтобы избавить внука от смущения. Она оглядывает зал поверх своего бокала.

– Опоздание вашего супруга довольно-таки невежливо, милорд.

Улыбающийся Кармадон не лезет за словом в карман.

– Согласен. Я позабочусь, чтобы его постигла скорая кара.

Бизонье мясо нежирно, и Кармадон прав: оно вкуснее говядины. Я забываю о хороших манерах, поскольку и Кармадон спокойно поедает картошку руками. Уходит не больше минуты, чтобы слопать половину стейка и весь поджаренный лук. Я сосредоточенно подчищаю тарелку вилкой, собирая последние вкусные кусочки, и едва замечаю, как у нас за спиной открывается дверь.

– Прошу прощения, – говорит Дэвидсон, быстро шагая к столу.

За ним следует Джулиан. Увидев их рядом, я поражаюсь, насколько они похожи. Поведением, а не внешностью. У обоих ненасытный вид – это жажда знаний. Во всем остальном они разительно отличаются. Джулиан болезненно худ, волосы у него редкие и тонкие, карие глаза тусклы. Дэвидсон – воплощенное здоровье, его седая шевелюра аккуратно подстрижена и блестит; несмотря на возраст, он – сплошные мускулы.

– Что мы пропустили? – спрашивает он, садясь рядом с Кармадоном.

Джулиан неуверенно обозревает стол и замечает единственное свободное место. Предназначенное для Тиберия – если бы Тиберий не тратил столько сил на то, чтобы меня бесить.

Кармадон фыркает.

– Обсуждаем меню, размножение бизонов и твою непунктуальность.

Смех премьера звучит открыто и искренне. Он или не чувствует никакой нужды притворяться, или великолепно играет свою роль даже в собственном доме.

– То есть нормальная застольная беседа.

Джулиан, устроившийся в дальнем конце стола, конфузливо подается вперед.

– Боюсь, это моя вина.

– Библиотека? – спрашивает Тиберий с понимающей усмешкой. – Наслышаны.

Его голос звучит с такой теплотой, что у меня голова идет кругом. Он любит своего дядю.

Мне больно от любого напоминания о том, как он добр и заботлив (не считая нескольких ошибочных решений).

Углы губ у Джулиана приподнимаются.

– Я предсказуем, не правда ли?

– Уж лучше предсказуемость, – бормочу я.

Достаточно громко.

Фарли ухмыляется. А Тиберий хмурится и поворачивается ко мне – быстрым плавным движением. Рот у него открыт. Кажется, он намерен сказать нечто опрометчивое и глупое.

Анабель заговаривает первой, защищая внука от самого себя.

– Чем же эта библиотека так… интересна? – спрашивает она с явным презрением.

Я не удерживаюсь.

– Книгами, наверное.

Фарли беззастенчиво хохочет, а Джулиан пытается скрыть усмешку салфеткой. Остальные более сдержанны. Однако негромкий смешок Тиберия заставляет меня замереть. Я смотрю на него и вижу улыбку на губах и лучики в уголках глаз. Он глядит на меня. Я понимаю, что на мгновение принц забыл, где мы – и кто мы. Он тут же замолкает. Лицо Тиберия вновь обретает нейтральное выражение.

– О да, – продолжает Джулиан, хотя бы для того, чтобы отвлечь нас друг от друга. – Огромное количество книг. По естественным наукам, а также по истории. Боюсь, мы увлеклись, – он делает глоток, а затем указывает бокалом на Дэвидсона. – Премьер, во всяком случае, оказал мне любезность.

Дэвидсон поднимает бокал ответным жестом. На запястье у него тикают часы.

– Всегда готов поделиться книгами. Знание сродни приливной волне, которая несет корабли.

– Вам нужно посетить Долинные хранилища, – говорит Кармадон. – И гору Рог.

– Мы не намерены обозревать все ваши достопримечательности, – ядовитым тоном произносит Анабель. Она медленно кладет приборы на тарелку с недоеденным стейком. Намекает, как ей всё это надоело.

Эванжелина, закутанная в меха, поднимает голову. Она, как кошка, наблюдает за старой королевой. Что-то обдумывает.

– Согласна, – говорит она. – Чем скорее мы вернемся, тем лучше.

«Понятно, к кому ей не терпится вернуться».

– Ну, это зависит не от нас… Извините, – добавляет Фарли и тянется через стол.

У старой королевы буквально глаза лезут на лоб, когда Красная мятежница хватает не доеденную ею порцию и сгребает остатки к себе на тарелку. Фарли уверенно режет мясо; ее нож так и танцует. Я видела, как она проделывала с человеческой плотью вещи и похуже.

– Это зависит от правительства Монфора, – продолжает Фарли, – и от того, должно быть, согласится ли оно предоставить еще солдат. Так ведь, премьер?

– Да, – отвечает Дэвидсон. – Войну невозможно выиграть в дружеской компании. Каким бы ярким ни был флаг.

Его взгляд перебегает с Тиберия на меня. Я понимаю, что он имеет в виду.

– Нам нужны армии.

Тиберий кивает.

– И мы их получим. Если не в Монфоре, значит, в других местах. Высокие Дома Норты можно склонить на нашу сторону.

– Дом Самоса уже попытался, – Эванжелина привычным ленивым движением руки требует еще вина. – Мы призвали всех, кого могли, но остальные… я бы на них не полагалась.

Тиберий бледнеет.

– Ты думаешь, они останутся верны Мэйвену, когда…

– Когда им придется выбирать? – язвительно спрашивает принцесса Дома Самоса, прервав его высокомерным взглядом. – Мой дорогой Тиберий, они уже давным-давно могли бы выбрать тебя. Но в глазах многих ты по-прежнему – изменник.

Фарли хмурится.

– Ваши аристократы так глупы, что до сих пор верят, будто Тиберий убил родного отца?

Я качаю головой, сжимая нож в кулаке.

– Эванжелина имеет в виду – потому что он с нами. В союзе с Красными. – И продолжаю кромсать мясо у себя на тарелке. Я двигаю ножом злобно, ощущая горечь во рту. – Он отчаянно пытается усидеть на двух стульях…

– Я действительно надеюсь добиться равновесия, – произносит Тиберий неожиданно мягко.

Я отвожу взгляд от еды. Выражение глаз принца до отвращения ласковое. Надо укрепиться духом, чтобы устоять перед его обаянием.

– Каким же интересным способом ты это демонстрируешь, – насмешливо говорю я.

Анабель немедленно вмешивается:

– Замолчите, вы оба.

Я стискиваю зубы и смотрю на старую королеву. Та гневно глядит на меня. Я отвечаю ей тем же.

– Это орудие Мэйвена… одно из многих, – говорю я. – Он разделяет людей, даже особо не стараясь. Он поступает так и с врагами, и с союзниками.

Дэвидсон, во главе стола, смыкает пальцы шпилем и смотрит на меня поверх них, не моргая.

– Продолжай.

– Как сказала Эванжелина, есть знатные семьи, которые ни за что его не покинут, потому что Мэйвен не будет менять привычный порядок вещей. И он хорошо правит – покоряет сердца простых людей, в то же время не разочаровывая знать. Когда он положил конец Озерной войне, в народе его зауважали, – замечаю я, вспомнив, что даже Красные приветствовали Мэйвена, когда он разъезжал по стране. От этого у меня до сих пор все переворачивается в животе. – А кроме симпатии, есть еще страх. Он держит при дворе много молодежи, отпрысков разных домов, не называя их напрямую заложниками. Очень просто контролировать человека, если забрать то, что для него дороже всего.

Я это знаю на личном опыте.

– А главное, – продолжаю я, проглотив ком в горле, – действия Мэйвена Калора невозможно предсказать. Мать по-прежнему нашептывает ему что-то, тянет за ниточки, пускай она уже давно мертва.

Рядом я ощущаю колебание жара. Тиберий смотрит в стол с таким видом, как будто способен прожечь тарелку насквозь. Щеки у него цвета мертвой кости.

Анабель, внимательно наблюдая, как я уплетаю остатки стейка, поджимает губы.

– Принц Бракен из Пьемонта нам послушен, – говорит она. – От него мы получим все, что понадобится.

Бракен. Еще одна интрига Монфора. Правящий принц Пьемонта у нас на поводке, пока Монфор удерживает в плену его детей. Интересно, где они… и какие. Они маленькие? Еще не воевавшие?

Температура начинает расти – медленно, но неуклонно. Тиберий напрягается. Он устремляет на бабушку решительный взгляд.

– Мне не нужны солдаты, которые сражаются не по своей воле. Особенно люди Бракена. Им нельзя доверять. И ему тоже.

– Мы держим в заложниках его детей, – повторяет Фарли. – Этого достаточно.

– Его детей держит в заложниках Монфор, – поправляет Тиберий, чуть понизив голос.

До сих пор было легко не думать о том, какую цену пришлось заплатить. Зло во благо.

Дэвидсон посматривает на часы. «На войне как на войне», – сказал он некогда, пытаясь оправдать то, что пришлось сделать.

– Если дети вернутся домой, убедим ли мы Пьемонт остаться в стороне? – спрашиваю я. – Сохранять нейтралитет?

Премьер крутит в руках пустой бокал, и в многочисленных гранях отражается мягкий свет фонарей. На лице Дэвидсона я читаю сожаление.

– Сильно сомневаюсь.

– Они здесь? – Анабель изо всех сил изображает спокойствие – такое ощущение, что у нее вот-вот лопнет жила на шее. – Дети Бракена здесь?

Дэвидсон вместо ответа молча наполняет свой бокал.

Старая королева воздевает палец, и глаза у нее сияют.

– А. Они здесь, – она улыбается еще шире. – Прекрасно. Мы можем потребовать от Бракена много солдат. Целую армию, если понадобится.

Я рассматриваю салфетку у себя на коленях, испачканную жирными отпечатками пальцев и следами помады. «Возможно, они где-то рядом. Смотрят на нас. Стоят у окна в запертой комнате». Интересно, они уже достаточно большие, чтобы требовалось присутствие молчаливых стражей или даже пытки цепями, вроде тех, что носила я? Я знаю, каково жить в такой тюрьме.

Я незаметно притрагиваюсь к собственным запястьям, щупаю кожу. Кандалов нет. Электричество сменило тишину.

Тиберий внезапно бьет кулаком по столу, так что тарелки и бокалы подпрыгивают. Я тоже подскакиваю – от неожиданности.

– Брать дань солдатами мы не будем, – рычит он. – Достаточно и ресурсов.

Анабель мрачно смотрит на внука, и морщины у нее на лице углубляются.

– Чтобы выиграть войну, нужны люди, Тиберий.

– Закрыли тему, – обрывает он.

И решительным движением разрезает пополам последний кусок стейка.

Анабель усмехается, обнажив зубы, но молчит. Он ее внук, но также и король – она сама это признала. И черта, отделяющая уместный спор с королем от неуместного, давно пройдена.

– Значит, завтра нам придется умолять монфорцев, – буркаю я. – Других вариантов нет.

Раздосадованная, я прошу еще бокал вина и, не тратя времени, опустошаю его. Красное сладкое вино успокаивает нервы – настолько, что я почти полностью игнорирую чей-то взгляд. Взгляд бронзовых глаз.

– Можно и так сказать, – признает Дэвидсон, глядя в пространство.

Он снова опускает глаза и смотрит сначала на часы, потом на Кармадона. В этом взгляде содержится неизмеримая глубина смыслов. Я завидую им – и вновь жалею, что у нас с Тиберием вышло по-другому.

– Каковы наши шансы? – Тиберий прямолинеен, откровенен и властен.

Его учили, что именно таким должен быть король.

– Получить в свое распоряжение нашу армию целиком? – Дэвидсон качает головой. – Никаких. Нам нужно защищать свои границы. Но… половина? Или чуть больше? Весы вполне могут склониться в нашу сторону. Если…

«Если». Ненавижу это слово.

Я собираюсь с духом, внезапно ощутив себя на грани. Такое ощущение, что терраса вот-вот рухнет подо мной, и мы все полетим в бездну.

Лицо Фарли отражает мои страхи. Она не выпускает ножа из руки и с подозрением поглядывает на нашего союзника.

– Если что?

Прежде чем Дэвидсон успевает ответить, раздается звон колокола. Остальные в испуге вскакивают, а он не двигается с места. Он привык к сигналам тревоги.

«Или что-то знал».

Это не бой часов, отмеряющих время. Колокола звонят гулко и низко, их голоса разносятся среди утесов, и другие колокола, в городе, откликаются. Звон распространяется волной, со склона на склон. Тут же вспыхивает и свет. Яркие огни повсюду. Прожектора. Фонари. Слышится пронзительный механический вой сирены. Он наполняет тихую горную долину.

Тиберий вскакивает, взметнув плащом. Он высвобождает одну руку, растопыривает пальцы, и огненный браслет посверкивает под рукавом. Огонь готов явиться на зов. Эванжелина и Анабель тоже встают – обе смертоносны. Страха нет, только решимость защищаться.

Я чувствую, как во мне оживает молния, и думаю про родных, которые сейчас во дворце. «Им грозит опасность. Даже здесь». Но страдать некогда.

Фарли тоже встает. Упершись руками в стол, она гневно смотрит на Дэвидсона.

– Если что? – спрашивает она, перекрикивая сирену.

Странно спокойный посреди хаоса, он устремляет взгляд на нее. Слуги между тем сменяются солдатами. Я сжимаю кулаки.

– Если вы хотите, чтобы Монфор сражался за вас, – говорит премьер, поворачиваясь к Тиберию, – придется сразиться за нас.

Кармадона, кажется, не напугала тревога. Он раздраженно вздыхает.

– Рейдеры, – мрачно говорит он. – И так каждый раз, когда я устраиваю званый ужин.

– Неправда, – Дэвидсон улыбается, по-прежнему не сводя глаз с Тиберия. Это вызов.

– А по ощущениям – каждый раз, – возражает Кармадон обиженно.

Вокруг вспыхивают огни, и взгляд Дэвидсона блещет золотом. А глаза Тиберия горят алым.

– Вас называют Пламя Севера, ваше величество. Ну так разожгите огонь. – А затем премьер обращается ко мне: – И выпустите шторм.

9. Мэра

– Я же сказала – больше никаких сюрпризов, – шиплю я, шагая вслед за Дэвидсоном по дворцу.

Фарли идет рядом с ним, положив руку на кобуру, как будто ожидает, что рейдеры начнут выскакивать из шкафов.

Наши Серебряные спутники тоже нервничают. Анабель велит всем держаться вместе. Она то и дело вынуждает Тиберия замедлить шаг, отступить за спины верных Стражей из Дома Леролана. Эванжелина лучше умеет скрывать страх – на ее лице, как всегда, презрительная усмешка. При ней два личных охранника – очевидно, родичи из Дома Самоса. Платье стальной принцессы быстро меняется, превращаясь в пластинчатую броню, пока мы движемся по дворцовым коридорам.

Премьер окидывает меня испепеляющим взглядом. Колокола и сирена отдаются странным эхом в коридоре, сопровождая его слова.

– Мэра, я не контролирую прихоти рейдеров. И не составляю график их нападений, хоть они и нередки.

Я выдерживаю его взгляд и ускоряю шаг, чувствуя, как в жилах горячо пульсирует гнев.

– Правда?

Меня бы ничто не удивило. Ради власти правители проделывают со своими подданными вещи и похуже.

Дэвидсон словно превращается в сталь. По широким скулам разливается внезапный румянец, а голос падает до шепота.

– Нас предупреждали, да. Мы знали, что они идут. И успели убедиться, что наши рубежи надежно защищены. Но мне неприятен намек на то, что я способен проливать кровь собственных граждан, рисковать их жизнями – и ради чего? Ради драматического эффекта? – спрашивает он, и его голос напоминает лезвие ножа. – Да, у Алой гвардии и Калора появилась возможность что-то доказать, прежде чем мы предстанем перед моим правительством и будем просить солдат. Но я бы предпочел без этого обойтись, – резко говорит он. – Я бы предпочел сидеть на террасе и пить вино в обществе своего супруга, наблюдая, как капризничают наделенные властью дети.

Меня задевает упрек, но в то же время я чувствую облегчение. В сердитых золотых глазах Дэвидсона горит огонь. Обычно он сдержан и невозмутим, его невозможно разгадать. Сила премьера кроется не только в способности и харизме, но и в спокойствии. Но простого намека на измену своей стране, хотя бы малую, достаточно, чтобы он воспламенился.

– Так что же мы будем делать? – спрашиваю я, временно удовлетворенная.

Премьер замедляет шаг, затем останавливается и поворачивается спиной к стене, чтобы видеть всех. Мы тоже останавливаемся, и в широком коридоре возникает затор из недоумевающих Красных и Серебряных. Даже королева Анабель смотрит на Дэвидсона серьезно и внимательно.

– Наши патрули сообщили, что рейдеры перешли границу час назад, – говорит Дэвидсон. – Обычно их интересуют поселения на равнине, реже – сама столица.

Я думаю о родителях, о братьях, о Гизе и о Килорне. Они или спят, не обращая внимания на шум, или гадают, что случилось. Я не стану драться, если ради этого придется бросить их в беде. Фарли перехватывает мой взгляд, и я вижу в ее глазах тот же страх. Клара тоже во дворце.

Дэвидсон старается нас успокоить.

– Сирены – просто предупреждение, и наши граждане об этом знают, – говорит он. – Асценденту ничего не грозит. Горы сами по себе обеспечивают достаточную защиту. Большинство атак завершаются на равнине или в предгорьях. Рейдерам придется лезть прямо к нам в зубы, чтобы подобраться в городу.

– Значит, рейдеры исключительно глупы? – спрашивает Фарли, пытаясь собраться с духом. Она по-прежнему не снимает руки с кобуры. Угол губ у Дэвидсона приподнимается, и я слышу, как Кармадон произносит «да», притворяясь, что кашляет.

– Нет, – отвечает премьер. – Но они любят эффекты. Атаковать столицу Монфора стало для них чем-то вроде привычки. Это приносит им славу в своем кругу, среди лордов Прерии.

Тиберий вскидывает подбородок и делает шаг вбок, выйдя из-за спины охранника. Судя по напряженным плечам, я догадываюсь, что излишняя забота ему неприятна. Он должен быть на передовой. Не в духе Тиберия Калора делать что-то чужими руками, отправлять другого навстречу опасности вместо себя.

– А кто эти рейдеры вообще такие? – спрашивает он.

– Вы все спрашивали про Серебряных, живущих в Монфоре, – говорит Дэвидсон, повысив голос, чтобы перекрыть вой сирен. – Вам хотелось знать, как им живется. Каким образом мы, много лет назад, изменили порядок вещей. Некоторые Серебряные приняли свободу и демократию. Многие, я бы сказал. Большинство. Они понимали, каким должен быть мир. Ну или повидали жизнь за пределами наших границ и решили, что лучше остаться и приспособиться.

Его взгляд падает на Эванжелину; отчего-то она заливается румянцем и прячет лицо.

– Некоторые не согласились. Члены королевской семьи, старая аристократия, которым не понравились новые порядки. Они бежали. Одни пересекли границы. Другие сбились в банды на востоке, в безлюдных холмах между нашими горами и Прерией. Поделили территорию. Они вечно дерутся, грызясь друг с другом и с нами. Живут как пиявки, питаются тем, что удастся найти. Они ничего не выращивают и не строят. Мало что держит их вместе, кроме ненависти и гордыни. Они нападают на транспорты, фермы, города как в Прериях, так и в Монфоре. В основном их интересуют Красные поселения, которые не способны защититься от Серебряных убийц. Они появляются, наносят удар, бегут…

Кармадон удрученно потирает блестящую черно-лиловую щеку.

– Как низко пали мои сородичи. И всё ради гордости.

– И ради того, что они считают властью, – добавляет Дэвидсон. Он смотрит на Тиберия. Принц-изгнанник выпрямляется и выпячивает подбородок. – Ради того, что, по их мнению, они заслуживают. Они, скорее, умрут, чем будут жить под властью тех, кого считают низшими.

– Идиоты, – буркаю я.

– В истории полно таких людей, – заявляет Джулиан. – Которые не желали перемен.

– А те, кто желал, становились настоящими героями, не так ли? – спрашиваю я.

Пусть Тиберий задумается.

Однако принц не глотает наживку.

– Где сейчас рейдеры? – спрашивает он, не сводя глаз с лица Дэвидсона.

Премьер мрачно усмехается.

– На равнине, неподалеку от города. Ваше величество, кажется, мне все-таки удастся показать вам Ястребиную тропу.

Не бывает дворца без арсенала.

Охранники Дэвидсона уже там – они снуют в длинном помещении, полном оружия и снаряжения. Вместо зеленых комбинезонов – формы, к которой я привыкла, – они надевают узкие черные костюмы и высокие ботинки. В самый раз, чтобы отбивать ночную атаку. Эти костюмы похожи на тот, что я носила на тренировках – фиолетово-серебристый, всем дающий понять, что перед ними дочь Дома Титаноса. Серебряная до мозга костей. Фальшивка.

Анабель кладет руку на плечо Кэла. Она умоляет его глазами, но он проходит мимо, отодвинув бабушку с дороги – мягко, но решительно. Ее пальцы касаются края алого плаща, и парча струится меж них, когда Кэл выскальзывает из хватки старой королевы.

– Я должен это сделать, – негромко говорит он. – Премьер прав. Я должен сражаться за них, если хочу, чтобы они сражались за меня.

Остальные молчат; тишина висит, как низкая туча. Слышно лишь шуршание одежды. Мое платье кучей лежит на полу, а я торопливо натягиваю костюм поверх белья. В процессе я поворачиваюсь, и мой взгляд падает на знакомые мускулы.

Тиберий стоит ко мне спиной, без рубашки, в натянутом до пояса костюме. Я провожу взглядом вдоль позвоночника, заметив несколько шрамов на фоне гладкой кожи. Они давние, старше моих. Получены на тренировке во дворце или на войне, которая уже закончилась. Хотя прикосновение целителя легко могло бы с ними справиться, Тиберий хранит их, коллекционируя шрамы, как другие собирают медали или нашивки.

«Заработает ли он сегодня новые шрамы? Исполнит ли Дэвидсон свое обещание?»

Отчасти я задумываюсь, не ждет ли законного короля ловушка. Обыкновенное убийство, которое можно выдать за гибель в бою. Но даже если Дэвидсон солгал, когда сказал, что не причинит вреда Кэлу, он не идиот. Гибель старшего Калора нас лишь ослабит, разрушив жизненно необходимую преграду между Монфором и Мэйвеном.

Я продолжаю смотреть на принца, не в силах оторваться. Шрамы старые – в отличие от фиолетовой отметины между шеей и плечом. Она появилась не далее чем пару дней назад. «Это от меня», – думаю я, пытаясь подавить воспоминание, одновременно такое близкое и бесконечно далекое.

Кто-то толкает меня в плечо, вырвав из зыбучих песков по имени Тиберий Калор.

– Ну-ка, – ворчливо говорит Фарли. Это предупреждение. По-прежнему в темно-красном генеральском мундире, она смотрит на меня широко раскрытыми синими глазами. – Давай я.

Ее пальцы справляются с молнией на спине, и костюм плотно облегает фигуру. Я слегка ерзаю, поправляя длинноватые рукава. Что угодно, лишь бы отвлечься от принца-изгнанника, который тоже одевается.

– Нет твоего размера, Бэрроу?

Низкий голос Тайтона – именно то, что нужно. Он стоит рядом с нами, привалившись спиной к стене и вытянув длинные ноги. Он одет, как я, хотя на его элегантной фигуре костюм сидит лучше. Никаких нашивок с изображением молнии. Никаких знаков отличия. Никаких намеков на то, насколько опасен этот новокровка. И я вдруг понимаю, что Дэвидсону не нужно инсценировать несчастные случаи для устранения противников. Вполне достаточно Тайтона. Эта леденящая мысль отчего-то меня успокаивает. По крайней мере, Тиберия не ждет ловушка. В ней нет нужды.

Усмехнувшись, я надеваю ботинки.

– Я скажу пару слов портному, когда вернемся.

Тиберий, в другом конце комнаты, закатывает рукава, обнажая запястья с огненными браслетами. Эванжелина стоит с почти скучающим видом – меха сброшены на пол, с головы до ног ее покрывает доспех. Она перехватывает мой взгляд и удерживает его.

Я сомневаюсь, что она станет рисковать собой ради кого-то, помимо Элейн Хейвен, но все-таки в ее присутствии мне спокойнее. Она уже дважды спасала меня. И Эванжелине я по-прежнему нужна. Наш договор еще в силе.

«Тиберий не должен занять трон».

В комнате становится менее людно – из раздевалки все переходят к шкафам с оружием. Фарли увешивается боеприпасами, надевает вторую кобуру, взваливает на плечо тупоносый пулемет. Скорее всего, ножи она уже припрятала. Я не хочу брать оружие, но Тайтон, схватив с полки пистолет, подталкивает меня вперед.

– Нет, спасибо, – неохотно буркаю я.

Не люблю оружие. Не доверяю ему. И я в нем не нуждаюсь. Я не могу контролировать пули так, как свою молнию.

– Среди рейдеров есть те, кто умеет глушить чужие способности, – говорит Тайтон, и его голос напоминает негромкий щелчок кнута.

При одной мысли об этом у меня все внутри переворачивается. Я слишком хорошо помню прикосновение Молчаливого камня. И это не то ощущение, которое я хотела бы пережить вновь.

Тайтон сам, быстро шевеля пальцами, застегивает на мне пояс с кобурой. Пистолет тяжел и непривычен.

– Если вдруг потеряешь способность, – объясняет Тайтон, – лучше иметь что-нибудь про запас.

За спиной у нас нарастает жар, который может означать только одно. Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы заметить, как Тиберий шагает мимо, старательно держа дистанцию. Он с отчаянием смотрит в пол. Пытается игнорировать меня.

С тем же успехом принц мог бы носить на груди табличку.

– Осторожней, Тайтон, – рычит он через плечо. – Она кусается.

Электрикон мрачно хихикает. Он даже не удостаивает Тиберия ответом. И тот злится еще сильнее.

В кои-то веки меня не волнует пунцовый румянец, окрасивший мои щеки. Я отхожу от Тайтона, который продолжает смеяться.

Тиберий наблюдает за мной; его бронзовые глаза полны не только обычного огня. Электрическая энергия гудит в моем теле. Я держу ее под контролем, пользуюсь ею, чтобы подкрепить свою решимость.

– Не будь собственником, – резко говорю я, ткнув Тиберия локтем в ребра на ходу. Это все равно что ударить стенку. – Если настаиваешь, что ты король, по крайней мере, веди себя по-королевски.

У меня за спиной он издает нечто среднее между рычанием и разочарованным вздохом.

Я не отвечаю, не оборачиваюсь и не останавливаюсь, пока не вливаюсь в непрерывный поток солдат на центральной площади, которую мы пересекли несколько часов назад. Ее заполняют черные и зеленые транспорты, стоящие ровным веером. Дэвидсон ждет у головной машины, Кармадон – рядом с ним. Они быстро обнимаются, коснувшись лбами, а затем Кармадон отходит. Никого из них, кажется, не пугает предстоящая стычка. Это, видимо, случается часто – ну или они хорошо умеют скрывать страх. Возможно, то и другое.

Дворцовые окна выходят на площадь, полную солдат, и на балконах движутся тени. Там и гости, и слуги. Я щурюсь, пытаясь разглядеть своих родных, главным образом Гизу, которую должно быть хорошо видно… но первым замечаю папу. Он перегибается через перила, чтобы лучше видеть. Заметив меня, папа склоняет голову – чуть-чуть. Мне хочется помахать, но это будет выглядеть как-то глупо. Когда моторы транспортов начинают реветь, я понимаю, что окликать родных тоже бессмысленно.

У головного транспорта я нахожу Фарли, которая стоит рядом с Дэвидсоном. Она лезет внутрь, взобравшись на высокую подножку. Эти транспорты отличаются от тех, к которым я привыкла. Колеса у них гораздо больше, размером почти с меня, с глубоким протектором для езды по каменистой, неровной горной поверхности. Корпус покрыт сталью и снабжен многочисленными креплениями и упорами для рук и ног – с понятной целью.

Тайтон запрыгивает на крышу и пристегивается, бок о бок с монфорским солдатом. Ремень крепится к поясу, позволяя качаться туда-сюда, но не давая подскакивать. Другие солдаты, обоих типов крови, делают то же самое вокруг нас. Без знаков различия трудно судить, но наверняка это лучшие бойцы, владеющие и оружием, и способностями.

Премьер Дэвидсон придерживает дверь, ожидая, когда я сяду в транспорт вместе с ним. Но странный голод в душе заставляет меня поступить иначе. Я лезу к Тайтону и пристегиваюсь к крыше справа от него. Уголок губ у электрикона приподнимается – единственный намек на то, что он оценил мой выбор.

Следующий транспорт предназначен для Тиберия и Эванжелины – их телохранители, которых ни с кем не спутаешь, окружают машину. Я наблюдаю за Эванжелиной, которая медлит, поставив ногу на ступеньку. Она смотрит – но не на меня, а на дворец. На Кармадона, который стоит у главного схода, скрестив руки на груди. Его белый костюм кажется ослепительным пятном в свете прожекторов. В нескольких шагах от него – Анабель. Подчеркнуто держит дистанцию, почти невежливо. Она вздергивает подбородок, когда появляется Тиберий.

Принц широкими шагами пересекает площадь. Без королевских регалий он ничем не отличается от остальных. Солдат, повинующийся приказам. Вполне логично. Так он и думает о себе. Еще один подданный, повинующийся воле покойного короля. Вновь мы встречаемся взглядами, и в нас обоих что-то вспыхивает.

Вопреки всему, его присутствие вселяет в меня ощущение безопасности. Как бы там ни было, рядом с Тиберием я перестаю бояться за свою жизнь.

Разумеется, остается страх за людей, которых я люблю.

За Фарли, за родных.

И – как всегда – за него.

Поселение на равнине в опасности, оно обратилось за помощью. Нет времени спускаться по склону и петлять по долине. Значит, будем добираться поверху.

Выше дворца, среди сосен, проложена дорога. Мы проносимся по крутым склонам, под ветвями – такими густыми, что они заслоняют звезды. Я прижимаюсь к транспорту, боясь удариться о нависший над дорогой сук. Вскоре деревья пропадают, и земля под колесами становится каменистой. Череп у меня словно сжимается, в ушах шумит, как во время взлета. Снег лежит в расщелинах и покрывает сплошным ковром вершину. Мое лицо краснеет от мороза, но костюмы сшиты с расчетом на холод, и телу тепло. Тем не менее, зубы у меня стучат, и я уже жалею, что решила ехать на крыше.

Вершина нависает над нами – белый нож на фоне неба, усеянного яркими звездами. Я откидываюсь назад, насколько смею. Чувствую себя совсем крошечной.

Машина качается – начался спуск. Из-под колес разлетается снег, который вскоре сменяется камнями и землей. Облако пыли тянется за транспортами вниз по восточному склону. В животе у меня что-то обрывается, когда мы вновь приближаемся к линии деревьев. За ними лежит равнина, бесконечная и темная, как океан. Такое ощущение, что видно на тысячу миль окрест. До самых границ Норты, до Озерного края. До Мэйвена, что бы он ни приготовил для нас. Скоро упадет очередной молот. Но где? На кого он обрушится?

Никто пока не может сказать.

Мы въезжаем в заросли; транспорт подскакивает на корнях и камнях. Дорог на этой стороне горы нет, лишь едва расчищенные тропы под сводом ветвей. Зубы у меня стучат на каждой выбоине, а от ремней на бедрах наверняка останутся синяки.

– Внимание, – говорит Тайтон, наклонившись ко мне, чтобы я могла его расслышать сквозь рев моторов и вой ветра. – Будь готова.

Я киваю и собираюсь с силами. Электричество легко призвать. Я стараюсь черпать силы не из моторов вокруг, а из молнии, которая повинуется мне одной. Лиловая и опасная, она гудит под кожей.

Заросли редеют, и я вижу звезды в просветы между кронами. Не наверху, а внизу. Снаружи. Впереди.

Я вскрикиваю и прижимаюсь к транспорту, который скользит, резко сворачивая влево, на гладкую дорогу, идущую вдоль склона горы. На мгновение кажется, что мы сейчас свалимся и полетим в темноту. Но транспорт удерживает равновесие, колеса перестает заносить – одна за другой, машины поворачивают.

– Расслабься, – говорит Тайтон, окинув меня взглядом.

Фиолетовые искры перебегают по моей коже, откликаясь на страх. Они безвредно гаснут, мерцая в темноте.

– А по-другому было никак нельзя? – спрашиваю я.

Он лишь пожимает плечами.

Вытесанные из камня арки нависают над дорогой через равные промежутки – гладкие дуги, то мраморные, то известняковые. Каждая арка увенчана парой каменных крыльев; узор врезан глубоко в камень, а в середине – ослепительно яркий фонарь.

– Ястребиная тропа, – выдыхаю я.

Подходящее имя для дороги, которая проходит на той высоте, где летают ястребы и орлы. При дневном свете, должно быть, отсюда открывается потрясающий вид. Дорога зигзагами идет среди отвесных утесов; она полна опасных крутых поворотов. Это, очевидно, самый короткий путь на равнину – и самый безумный. Но водители транспортов необыкновенно опытны – они безупречно вписываются в повороты, узкие как лезвия бритв. Возможно, это шелка или подобные им новокровки, и их способность передается машинам, которыми они управляют. Я стараюсь не терять бдительности, пока мы несемся вниз по Ястребиной тропе, и высматриваю среди камней и скрюченных деревьев враждебных Серебряных. Огни на равнине приближаются. Это поселения, о которых упоминал Дэвидсон. На вид такие мирные. И беззащитные.

Мы одолеваем очередной поворот, когда ночь пронзает нечто вроде вопля. Звук расходящегося по швам металла эхом отдается вокруг. Я оборачиваюсь и вижу падающий транспорт; выбитый со своего места в середине колонны, он переворачивается в воздухе. Все как будто замирает, а он неуклонно приближается; весь мир сужается до машины, которая кувыркается на лету. Сидящие на нем монфорские солдаты борются с ремнями безопасности, пытаясь преодолеть силу тяжести. Еще один боец, сильнорук, хватается за край дороги. Камень выскальзывает у него из пальцев, крошится от прикосновения. Транспорт продолжает падать, вращаясь вокруг своей оси. Это не может быть простая случайность. Траектория слишком идеальна.

Сейчас нас расплющит.

Я едва успеваю пригнуться, когда наш собственный транспорт кренится. Тормоза визжат, и из-под колес идет дым.

Земля вздрагивает, когда транспорт падает; мы врезаемся в него. Тайтон хватает меня за пояс и вздергивает кверху. Я провожу руками по ремням, рассекая плотную ткань электричеством. Мы лезем вперед, а транспорт Тиберия и Эванжелины тем временем врезается в нашу машину сзади, зажав нас между упавшим транспортом и собой.

Визг тормозов и оглушительный грохот раздаются далее по цепочке. Рычат моторы, пахнет паленой резиной. Только последние транспорты в нашей колонне, штук шесть, избегают столкновения. Водители успевают затормозить вовремя и спасти машины. Я кручу головой по сторонам, вперед и назад, не зная, куда идти.

Упавший транспорт лежит вверх колесами, как перевернутая черепаха. Дэвидсон, спотыкаясь, пробирается к солдатам, зажатым под транспортом. Фарли следует за ним, держа пистолет наготове. Она опускается на колено, готовая открыть огонь.

– Магнетроны! – кричит Дэвидсон, призывно вскинув руку.

Он раскрывает ладонь, создавая прозрачный синий щит вдоль смертоносного края дороги.

Эванжелина уже рядом с ним, ее руки так и танцуют. Шипя от натуги, она поднимает с дороги тяжелый транспорт, под которым виднеются переломанные конечности и несколько расплющенных черепов. Из них текут мозги, точь-в-точь как сок из раздавленных виноградин. Дэвидсон не тратит время зря – он первым бросается вперед, под зависший в воздухе транспорт, чтобы извлечь выживших.

Плавными движениями Эванжелина опускает транспорт. Шевельнув пальцами, она отрывает одну из дверей, позволяя выбраться тем, кто заперт внутри. Солдаты окровавлены и ошеломлены, но живы.

– Прочь! – кричит она, жестом приказывая им отойти подальше.

Когда они, хромая, убираются с дороги, она с громким хлопком смыкает ладони.

Транспорт подчиняется ее воле – он сплющивается, превратившись в плотный, зазубренный шар размером не больше собственной дверцы. Эванжелина с треском опускает его наземь – так, что стекла и покрышки летят во все стороны, повинуясь способности магнетрона. Одно колесо катится вниз по дороге – очень странное зрелище.

Я так и стою на нашем зажатом транспорте. Эванжелина разворачивается, и в ее броне отражается свет звезд. Несмотря на присутствие Тайтона, я чувствую себя беззащитной. Легкая добыча.

– Целителей сюда! – кричу я, бросая взгляд на вереницу столкнувшихся транспортов, которые сгрудились под арками. – И осветите дорогу!

Над нами что-то вспыхивает – это столб света, похожий на солнце. Несомненно, работа теней, умеющих манипулировать светом. Темнота вокруг становится еще непрогляднее. Я щурюсь и сжимаю кулак, так что на костяшках начинают прыгать искры. Мы с Фарли не сводим глаз с каменистых уступов вокруг. Если рейдеры заняли возвышенность, если они оказались над нами, преимущество будет на их стороне.

Тиберий тоже это понимает.

– Смотрите все наверх, следите за скалами! – кричит он, стоя спиной к своему транспорту.

В одной руке у него пистолет, другая обвита пламенем. Впрочем, солдаты не нуждаются в наставлениях. Все, у кого есть оружие, держат его наготове и не снимают пальцы с курков. Было бы в кого целиться.

Но на Ястребиной тропе царит странная тишина – почти полная, не считая отдельных выкриков и эха, по мере того как приказы передают дальше по колонне.

Десяток монфорских солдат движутся по извилистой дороге – я вижу их силуэты в черных костюмах. Они растаскивают столкнувшиеся машины. Магнетроны и сильноруки – или новокровки с аналогичными способностями.

Эванжелина и ее кузены возятся внизу, пытаясь отцепить наш транспорт от своего.

– Вы можете его починить? – спрашиваю я сверху.

Она лишь усмехается, заставляя искореженный металл расползтись.

– Я магнетрон, а не механик, – отвечает она, втискиваясь между обломков.

Внезапно я жалею, что тут нет Кэмерон с ее инструментами. Но она далеко, в безопасном Пьемонте, вместе с братом. Я прикусываю губу; голова у меня так и гудит. Это откровенная ловушка, очень простая. Нас хотят застать врасплох на склоне горы. Или просто задержать здесь, пока рейдеры грабят поселения на равнине – или саму столицу.

Тиберий думает о том же. Он спешно подходит к краю дороги и смотрит в темноту.

– Вы можете связаться по рации с вашими поселенцами? Нужно их предупредить.

– Уже, – отрывисто отвечает Дэвидсон.

Он сидит над одним из раненых солдат и держит его за руку, пока целитель залечивает бедняге сломанную ногу. Рядом с премьером какой-то офицер торопливо говорит по рации.

Тиберий хмурится и отворачивается от пропасти, глядя на дорогу.

– Сообщите в город. Вызовите подкрепление. В том числе самолеты, если они смогут добраться сюда вовремя.

Дэвидсон чуть заметно кивает. Такое ощущение, что он уже и об этом позаботился; однако премьер молчит, сосредоточившись на раненом, который лежит перед ним. Целители – человек пять – прилежно трудятся, хлопоча над всеми, кто пострадал в этой огромной аварии.

– А как же мы? Мы не можем здесь торчать, – я ловко спрыгиваю с транспорта. Гораздо приятнее стоять на твердой земле. – Транспорт упал не сам…

Тайтон, оставшийся на крыше, упирается руками в бока. Он смотрит на петляющую над нами дорогу, изучая пустой отрезок, откуда свалился первый транспорт.

– Возможно, небольшая мина. Если взорвать ее в нужный момент, вполне можно перевернуть машину.

– Слишком чисто, – рычит Тиберий.

Он шагает вдоль дороги, едва сдерживая ярость. Страж Леролан следует за ним вплотную, чуть не наступая на пятки.

– Рейдеров явно предупредили. Мы тут не одни. Нужно спуститься, пока нас не атаковали снова. Мы – легкая мишень.

– И стоим на краю утеса, – добавляет Эванжелина и раздосадованно пинает собственный транспорт, оставив внушительную вмятину на искореженном капоте. – Давайте пустим вперед уцелевшие транспорты. Нагрузим их под завязку.

Тиберий качает головой.

– Этого недостаточно.

– Хоть что-то! – огрызаюсь я.

– Нам осталось спуститься всего метров на шестьсот. Часть солдат может отправиться бегом, – говорит Дэвидсон, помогая одному из бойцов отковылять подальше. – На аванпосте в Золотой Роще, у подножия горы, есть транспорты.

Сидящая на земле Фарли разворачивается, опустив пистолет.

– Вы хотите нас разделить?

– Ненадолго, – возражает Дэвидсон.

Побледнев, она встает.

– Этого хватит, если…

– Если что? – подхватывает премьер.

– Если это ловушка. Отвлекающий маневр. Вам сообщили, что рейдеры движутся к поселениям на равнине. Но где они? – она указывает во тьму. – Там никого нет.

Дэвидсон хмурится, и его взгляд перебегает туда-сюда.

– Пока нет.

– Если они вообще собирались нападать. По-моему, нас хотели отвлечь от города, – говорит Фарли. – Застать врасплох на утесах. Вы сами сказали – рейдеры сражаются из гордости. А город слишком хорошо защищен. Отличный способ – зажать ценную добычу на горной дороге.

Премьер подходит к ней. Его лицо сурово и мрачно. Он кладет руку на плечо Фарли и слегка стискивает пальцы. Дружеский и в то же время извиняющийся жест.

– Я не оставлю своих людей без защиты из-за того, что мы, возможно, в опасности. Я не могу так поступить, генерал Фарли. Несомненно, вы сознаете мое положение.

Я ожидаю новых возражений, но Фарли опускает голову. Почти кивает. Она прикусывает губу и ничего больше не говорит.

Вполне удовлетворенный, Дэвидсон смотрит через плечо.

– Капитан Хайклуд, капитан Вийя, – зовет он.

Двое в черном подходят к нему, ожидая приказаний.

– Ведите свои подразделения вниз. Быстрым маршем. Увидимся в Золотой Роще.

Те салютуют и принимаются собирать солдат. Когда два подразделения становятся в голове колонны, Тиберий морщится. Он торопливо подходит к премьеру и хватает его за руку. Не угрожающе, а с мольбой.

Я знаю, как выглядит Тиберий Калор, когда боится, – и сейчас я вижу в нем страх.

– Оставьте гравитронов, по крайней мере, – просит он. – На тот случай, если нас попытаются скинуть с горы.

После краткого раздумья Дэвидсон щелкает языком.

– Ладно. И вы останьтесь, ваше высочество, если не возражаете, – говорит он, повернувшись к Эванжелине. – Уцелевшие транспорты не переберутся через эту мешанину без вашей помощи. Задействуйте гравитронов. Они вам помогут.

Она бросает на премьера взгляд, полный раздражения – леди Самос не привыкла принимать приказы ни от кого, кроме собственного отца. Тем не менее, Эванжелина вздыхает и рысцой пускается вдоль колонны.

– А я? – спрашиваю я, вклиниваясь между Тиберием и Дэвидсоном.

Оба вздрагивают. Похоже, они совсем обо мне забыли.

– Будьте начеку, – вот и всё, что говорит Дэвидсон, пожав плечами. – Если вы не в состоянии поднять с земли транспорт, прямо сейчас никто из вас помочь не может.

«Ну спасибо», – мысленно ворчу я. Но злюсь я на саму себя. Моя способность направлена на то, чтобы уничтожать. Сейчас она не нужна. Пока что я бесполезна.

Тиберий тоже.

Он смотрит вслед Дэвидсону, который шагает прочь в сопровождении офицера связи, оставив нас стоять в одиночестве рядом с искалеченным корпусом нашего транспорта. Адреналин и электричество по-прежнему наполняют меня. Приходится прислониться к металлу и крепко сплести пальцы, чтобы удержать дрожь.

– Не нравится мне это, – ворчит Тиберий.

Я усмехаюсь, шаркая новыми ботинками по дороге.

– Мы торчим на утесе, половина солдат ушла, транспорты разбиты, рейдеры вот-вот нападут, ужин остался недоеденным. Не понимаю, чего тебе не нравится?

Хотя наше положение не располагает к шуткам, он ухмыляется – знакомой кривой улыбкой. Я скрещиваю руки на груди, надеясь, что в потемках Тиберий не заметит мой румянец. Он смотрит на меня внимательным, обжигающим взглядом бронзовых глаз, изучая мое лицо. Его улыбка медленно гаснет, когда он вспоминает принятые нами решения. Наш выбор. Но глаз он не отводит, и я чувствую, как во мне разгорается пламя. Гнев, желание и сожаление в равной мере.

– Не надо так смотреть, Тиберий.

– Не зови меня Тиберий, – парирует он, опуская глаза.

Я горько смеюсь.

– Ты сам выбрал это имя.

Ему нечего ответить, и мы замолкаем. Стоны металла и периодические возгласы эхом разносятся по горам – единственные звуки в темноте.

На изгибе дороги над нами Эванжелина, ее кузены и другие гравитроны медленно раздвигают транспорты, высвобождая те, которые еще способны передвигаться. Дэвидсон, очевидно, велел ей беречь разбитые машины, иначе она бы просто превратила их в пыль, чтобы упростить дело.

– Прости за то, что было в арсенале, – говорит Тиберий после долгой паузы.

Он не сводит глаз с земли и стоит, наклонив голову. Недостаточно низко, чтобы скрыть холодный румянец на щеках.

– Мне не следовало этого говорить.

– Меня интересуют не слова, а намерения, – отвечаю я, качаю головой. – Я не принадлежу тебе.

– Любой, кто не слеп, это видит.

– А ты? – резко спрашиваю я.

Он медленно выдыхает, словно готовясь к драке. Но вместо этого поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Яркие огни на дороге отбрасывают тени на лицо Тиберия, подчеркивая скулы. Он кажется старым и усталым, как будто правит уже много лет, а не несколько дней.

– Да, Мэра, – наконец говорит он, и его голос напоминает низкий рокот. – Но помни, что дело не только во мне.

Я моргаю.

– Что?

– Ты тоже выбрала не меня, – он вздыхает. – Ты предпочла… многое другое.

Алая гвардия. Красный рассвет. Надежда на лучшее будущее для тех, кто мне дорог. Я прикусываю губу до крови. Это невозможно отрицать. Тиберий прав.

– Если вы закончили, – громко говорит Тайтон, наклоняясь с крыши транспорта, – вам, наверное, будет интересно узнать, что на деревьях люди.

Я резко вдыхаю и напрягаюсь. Быстро вытянув руку, Тиберий предостерегающе касается моего плеча.

– Не дергайся. Скорее всего, мы их у них на прицеле.

Стонет металл, и я вздрагиваю. Хватка Тиберия становится крепче. Но проблема не только в двигающихся транспортах.

– Сколько их? – спрашиваю я сквозь зубы, изо всех сил скрывая страх.

Тайтон, блестя глазами, смотрит на меня. Его белая шевелюра сияет в искусственном свете, заливающем Ястребиную тропу.

– Четверо – по двое с каждой стороны. Довольно далеко. Но я чувствую их мозг.

Тиберий с отвращением кривит губы.

– Метров пятьдесят, – говорит Тайтон.

Я смотрю за плечо Тиберию, а он – за плечо мне; мы оба как можно незаметнее рассматриваем темный сосняк. За пределами круга света не видно ничего. Ни блеска глаз, ни сверкания ружейного ствола.

Я никого не чувствую. Моя способность далеко не так сильна и сфокусирована, как у Тайтона.

Фарли перехватывает мой взгляд и подходит, уперев руку в бедро (в другой руке у нее пистолет).

– У вас троих такой вид, как будто вы увидели привидение, – говорит она, глядя по сторонам. – Что, снайперы на деревьях? – добавляет она таким тоном, словно речь идет о погоде.

– Ты кого-то видела? – тихо спрашивает Тайтон.

Фарли качает головой.

– Нет. Но на месте рейдеров я бы так и поступила.

– Ты можешь их сбросить? – спрашиваю я, толкая ботинком ногу Тайтона.

Я помню, что мне рассказывали о его способности. Молния в мозгу. Тайтон пробуждает электричество в теле человека – крошечные искры в голове. Он способен убить незаметно. Не оставив следа.

Он хмурится и сдвигает темные брови, которые резко контрастируют с крашеными белыми волосами.

– На таком расстоянии – да. Но только по одному за раз. И только в том случае, если это действительно рейдеры.

Тиберий угрюмо спрашивает:

– А кто еще это может быть?

– Я не люблю убивать людей без причины, – предупреждает Тайтон. – И я прожил в этих горах всю жизнь.

– Значит, будешь ждать, пока нас не перестреляют? – принц слегка меняет положение и расправляет плечи, заслонив меня с одного бока.

Тайтон не уступает. Когда он заговаривает, поднимается ветерок, который несет с собой резкий и сладкий сосновый запах.

– Пусть сначала твоя принцесса-магнетрон определит, есть у них в руках снайперские винтовки или нет.

С одной стороны, я согласна с Тиберием. Мы здесь открыты – и кому еще надо караулить на деревьях, наблюдая, как мы ползем вниз? Но и Тайтона я понимаю. Я знаю, что такое ударить человека молнией, ощутить, как его нервы воспламеняются и умирают. Это сродни самоубийству. Финал, который ты не в состоянии забыть.

– Найди Эванжелину, – негромко говорю я. – И предупреди Дэвидсона. Нам нужно удостовериться.

Тиберий шумно выдыхает. Но не спорит. Он отталкивается от транспорта и направляется за Эванжелиной.

Ветер усиливается. Щекоча кожу, лица касаются сосновые иголки – мягко, как пальцы. Я пытаюсь поймать одну хвоинку, но ветер уносит ее.

И прямо у меня на глазах она растет, превращаясь в деревце. Оно пронзает одного из солдат, прежде чем мы успеваем спохватиться.

На нас обрушивается не вихрь пуль, как мы ожидали, а ливень сосновых иголок, подхваченных внезапным шквалом. Он застигает Тайтона и сбрасывает его с транспорта. Он катится по дороге, бьется головой о камень, с трудом приподнимается и снова падает. Я заслоняю глаза рукой и приседаю. Проносящиеся мимо иглы царапают обнаженную кожу. Там, где они приземляются, начинают клубиться корни и стволы. Ястребиная тропа трескается, транспорты встают на дыбы – их расшвыривает лес, растущий прямо у нас на глазах. Я теряю равновесие, когда земля движется у меня под ногами, и пытаюсь устоять, ухватившись за разбитый транспорт.

Тиберий действует не задумываясь. Он швыряет огненный шар и обугливает стремительно растущие вокруг сосны, пока они еще невелики. Пепел кружится на ветру, заслоняя свет и заставляя глаза слезиться.

Воздух вздрагивает от звука ломающегося металла и бьющегося стекла. Эванжелина и ее спутники не тратят время зря. Они расплющивают оставшиеся на дороге обломки, превратив их в железные листы. Транспорты, оставшиеся на ходу, ревут моторами и бросаются вперед, пробиваясь через пульсирующие корни и ломающиеся ветки. Эванжелина, окруженная дымом, прыгает и приземляется на корпус транспорта. Звучат выстрелы, но пули отлетают в сторону, отброшенные ее способностью.

Энергетические щиты возникают по обе стороны Ястребиной тропы – синие и как будто неосязаемые. Дэвидсон удерживает их оба, вытянув руки, сжатые в кулаки. Снова гремят выстрелы, к счастью, пули не могут пробить защиту. Стрелки нас не достанут.

– Тайтон! – кричу я, ища взглядом электрикона. – Тайтон, убей их!

Он с трудом приподнимается и, качаясь, смотрит по сторонам. Пытается прийти в себя. Уцепившись за ближайший транспорт, Тайтон кое-как встает.

– Сейчас! – кричит он в ответ, мотая головой.

Мы по-прежнему не видим рейдеров, которые устроились на деревьях. В их числе есть как минимум зеленые. Пламя Тиберия охватывает свежую поросль сосен на дороге, изгибаясь, как змея, и пожирая деревья, как только они появляются. Его охранник Леролан скользит между стволами, касаясь их по пути. Они взрываются от его прикосновения, разлетаясь в щепки.

– По машинам! – кричит, перекрывая хаос, Дэвидсон.

Он продолжает удерживать щиты, защищая нас от пуль.

– Надо спуститься!

Я делаю вдох, собираясь с силами. «Сосредоточься». В темноте не видны собирающиеся над головой облака, но я чувствую их. Грозовые тучи, полные молний. Они растут по моему приказу и готовы нанести удар.

Кто-то втаскивает Тайтона на подъехавший транспорт и застегивает на нем ремни. Тиберий, стоя на дороге, направляет огонь на смертоносные деревья, которые пытаются пронзить нас сучьями или сбросить в пропасть. Остальные солдаты по мере сил увертываются от живой поросли и уничтожают ее, расчищая для нас дорогу.

Сердце у меня колотится о ребра, адреналин струится в крови. Такое ощущение, что я сейчас взорвусь. Я делаю еще один вдох, глубже прежнего, и поднимаю руки с раскрытыми ладонями. Моя гроза гремит над головой, две молнии обрушиваются на деревья по обе стороны Ястребиной тропы. Сосны трещат и вспыхивают. Стволы кренятся, прежде чем рухнуть в подлесок. Среди кустарника взвивается пламя, поначалу маленькое, затем огромное. Мне помогает мощь принца Калора.

Пули слева перестают лететь. Дэвидсон убирает один щит и взбирается на транспорт, идущий за машиной Эванжелины. Всего шесть транспортов, на которых полно солдат, знакомых и незнакомых. В черной форме они напоминают жуков, которые теснятся на камне посреди бурлящей реки.

Тайтон свешивается с транспорта Эванжелины, продев одну руку в петлю крепления. Проезжая мимо Тиберия, который продолжает сражаться, электрикон протягивает руку. Принц без разговоров хватается за нее и легко запрыгивает на крышу. Я следующая.

Я приземляюсь и втискиваюсь между Тиберием и Тайтоном; Эванжелина возвышается над нами. Она вплавила свои металлические сапоги в корпус транспорта, что позволяет ей уверенно стоять, хоть мы и набираем скорость. Она стискивает кулак, убирая с пути последние обломки и швыряя их об утес. Стекло сыплется дождем. Последний щит Дэвидсона падает – теперь он заслоняет головной транспорт. Но в это краткое мгновение на наш караван вновь обрушивается вихрь пуль. Несколько штук отскакивают от металла совсем рядом с моей головой. Адреналин поглощает страх. Я думаю только о том, что нужно держаться за транспорт, крепко цепляться за импровизированные крепления, прижимаясь телом к холодному металлу. Тиберий удерживает нападающих – он тащит за собой шлейф огня, испепеляя все на пути. Мы несемся по дороге, с невероятной скоростью минуя повороты.

– Они на деревьях, – рычит Тайтон, стиснув зубы от ветра.

Он щурится, глядя в темноту, так, что его глаза превращаются в щелочки. Я знаю, что он делает, хотя сама на это не способна. Тайтон чувствует чужой мозг так же, как я – грозу. Он моргает – раз, другой. В этот момент кто-то умирает, пораженный электричеством в собственном мозгу. Я представляю, как рейдеры валятся наземь, и их тела подергиваются в предсмертных судорогах, а затем затихают.

Я обрушиваю молнии на сосны – разряды поражают стволы и ветви. Ослепительные вспышки на мгновение освещают лес. Видны очертания падающих деревьев и разбегающиеся фигуры. По крайней мере, человек десять.

Ястребиная тропа выравнивается – резкие повороты и отвесные скалы остаются позади. Транспорт ревет под нами, пожирая расстояние в бешеной гонке к подножию горы. Огонь и гроза – два смертельно опасных хранителя – несутся с нами.

Краем глаза я замечаю вспышки моторов. Не таких мощных, как у транспортов, но столь же быстрых, – и они стремительно несутся к нам.

Первый мотоцикл вылетает из-за деревьев, его единственная фара слепит глаза. Сидящий на нем рейдер в бронежилете и больших очках, невысок и жилист. А еще храбр до глупости – направляет мотоцикл на огромный валун, как на трамплин, и взмывает над дорогой.

Эванжелина, стоя надо мной, рассекает ладонями воздух. Мотоцикл рассыпается по ее приказу, спицы и металлические трубки летят в разные стороны.

Но она здесь не единственный магнетрон.

Рейдер не теряет сиденья, и мотоцикл собирается под ним обратно, продолжая лететь. Оказавшись над нами, ездок что-то швыряет. Сталь блещет в тусклом свете. Ножи летят в воздухе быстрее пули, острые лезвия рассекают ветер. Мы с Тиберием и Тайтоном дружно пригибаемся. Один нож задевает мое плечо. Костюм спасает меня от серьезного ранения, но боль я чувствую – и с силой прикусываю губу, подавляя вскрик.

Рейдер на мотоцикле тяжело приземляется на обочине. Колеса скользят по земле, когда он разворачивается для новой атаки. Но тут же врезается в тонкую синюю стену, и мотоцикл ломается под ним, а он валится назад, истекая кровью.

Дэвидсон двигает щит вместе с нами, отбиваясь от других мотоциклистов, которые выскакивают из-за деревьев. Некоторые падают в судорогах – ими занялся Тайтон. Остальные сосредоточены на том, чтобы вывести наш караван на равнину, к аванпосту, где ждет подкрепление. Монфорские новокровки отбивают атаки рейдеров всеми силами. Пламя Тиберия пожирает заросли, пепел сыплется вокруг, словно снег, покрывая нас бело-серым слоем. Моя молния с грохотом обрушивается с небес – так мощно, что рейдеры в испуге пускаются бежать.

В темноте их трудно рассмотреть. Они не похожи на Серебряных, к которым я привыкла – в красивой одежде, начищенной броне, со сверкающими драгоценностями. Даже строгая красота тренировочной формы рейдерам, похоже, чужда. Эти Серебряные одеты и вооружены как попало. И я вспоминаю Алую гвардию в красных обносках – людей, объединенных только цветом крови и общим делом.

Мотоциклы исчезают в дымящемся подлеске, свет фар прыгает и меркнет вдалеке. Я пытаюсь заглушить хоть один мотор, прежде чем они выскочат за пределы досягаемости. Но очередной странный звук заставляет меня остановиться – гул, который все приближается.

Он отдается даже в зубах.

Из-за пелены пепла вырываются огромные косматые чудовища. Они мотают рогами и топают копытами. Их десятки. Они фыркают, ревут и тесными рядами устремляются к нам. Чудовища врезаются в наш караван, переворачивая транспорты, пусть даже им отвечают пулями, огнем, молнией и ножами. Эти звери слишком сильны и необычны. Шкура у них толстая, мускулы еще толще, кости как броня. Один из них получает пулю в лоб, но продолжает переть вперед, протыкая рогами металл, как бумагу. У меня едва хватает сил закричать.

Наш транспорт накреняется, сбитый с дороги чудовищной силой. Мы опрокидываемся вместе с ним. Я ударяюсь о землю и чувствую вкус крови.

Кто-то удерживает меня, придавив рукой за шею. Сквозь спутанные волосы я мельком вижу пролетающий над нами транспорт. На фоне неба высится силуэт Эванжелины. Сжав кулак, она размахивается и швыряет транспорт в гущу стада. Чудовища делают круг и снова атакуют – глаза у них бешеные, они явно под контролем Серебряной анимозы.

Я с трудом встаю, уцепившись за руку Тиберия. Фарли, в нескольких шагах от нас, стреляет с колена. Однако пули не производят никакого действия на животных, которые быстро сокращают расстояние.

Стиснув зубы, я делаю бросок и растягиваю фиолетово-белую молнию поперек их пути. Звери в ужасе встают на дыбы – они остаются животными, кто бы их ни контролировал. Некоторые пытаются прорваться. Они ревут от боли и валятся наземь, хрипя и дергаясь.

Пытаясь не обращать внимания на ужасные звуки, я вглядываюсь в полумрак. На место страха пришли инстинкты. Движения делаются сами собой, взмахи рук быстры и точны.

Сосредоточившись, я почти не замечаю ползущего ощущения тяжести, которое наваливается мне на плечи. Поначалу оно легко, его можно принять за усталость.

Но моя молния гаснет, она уже не такая яркая, как раньше, и ее не так легко контролировать. Она мигает и слабо сыплет искрами, когда я отбрасываю очередного рейдера. Он падает, но живо вскакивает и стискивает кулак, повернувшись ко мне.

Я валюсь на колени, и мое электричество гаснет. Как задутая свеча.

Не могу дышать. Не могу думать.

Не могу сражаться.

«Тишина», – кричит внутренний голос. Знакомые боль и страх наваливаются на меня, и я сгибаюсь пополам.

Мои бесполезные руки бьются о холодную землю. Я слабо хватаю воздух, едва в состоянии шевелиться, не говоря уж о том, чтобы защищаться. От страха кружится голова, перед глазами все на мгновение чернеет. Я снова ощущаю на запястьях и на лодыжках кандалы из Молчаливого камня, удерживающие меня в плену, за закрытой дверью. Приковывающие к мнимому королю, который обрек меня на медленную мучительную смерть.

Серебряный направляется ко мне, и его шаги отдаются грохотом в моих ушах.

Я слышу свист металла, когда он вытаскивает нож, намереваясь перерезать мне горло. Лезвие сверкает в темноте, отражая алое зарево пожара. Он ухмыляется; в его лице нет ни кровинки, когда он хватает меня за волосы, заставив запрокинуть голову. Я пытаюсь бороться с ним. Нужно выхватить пистолет из кобуры на бедре. Но руки не повинуются. Даже сердце как будто замедлилось. Не могу даже крикнуть.

Сочетание давящей тишины и страха сковывает меня. Я могу лишь смотреть. Лезвие касается кожи, обжигая холодом.

Серебряный скалится. Его немытая голова повязана платком. Не знаю, какого цвета ткань – если это вообще играет какую-то роль.

Прямо сейчас – какая разница?

А потом его лицо взрывается. Осколки костей и ошметки плоти летят в разные стороны. Тело по инерции валится на меня, и оглушительное ощущение электричества возвращается с той же скоростью. Ни о чем не думая, я торопливо выбираюсь из-под трупа. В моих волосах – чужая теплая кровь и обломки зубов.

Кто-то хватает меня под руку и тащит. Я не сопротивляюсь, все еще в шоке, парализованная страхом, не в состоянии делать ничего, только слабо отталкиваться ногами от земли. Фарли, стоя поодаль, смотрит в мою сторону с убийственным выражением лица; пистолет у нее еще поднят.

– Это я, – говорит низкий голос, и меня укладывают наземь в нескольких шагах от трупа. Или, точнее, позволяют мне упасть. Тиберий отступает, буквально светясь в полутьме. Он рвано дышит, оглядывая меня.

«Встань, – приказываю я себе. – Поднимайся».

Не могу. Воспоминание о Молчаливом камне так легко не отгонишь. Я медленно потираю ладони, призывая искры. Мне надо их увидеть. Надо знать, что они не пропали.

Затем я щупаю горло, и мои пальцы становятся скользкими от крови.

Тиберий молча и не моргая смотрит.

Я гляжу на него, пока принц не отворачивается. Он неохотно отступает.

Окончательно придя в себя, я понимаю, что, некоторым образом, защищена. Тиберий положил меня рядом с транспортами, соорудив из обломков нечто вроде укрытия. Монфорские солдаты перестраиваются. Среди них мелькает Дэвидсон – лицо у него в крови. Он, кажется, недоволен собой и полон ненависти к рейдерам.

Я встаю, вся дрожа, уцепившись за транспорт. Битва еще кипит, и чудовищные животные фыркают и топают, разрываясь между инстинктами и приказами своих Серебряных господ. Перед ними, как забор, возникает сетка белой молнии. Они мотают головами, испуганные до безумия. Мне знакомо это ощущение.

– Бедняжки, – бормочет Тайтон, остановившись рядом со мной.

Он смотрит на животных со странной тоской. Когда одно из них пытается атаковать, он моргает, и массивная туша валится наземь.

Рейдеры возвращаются для очередного захода, их мотоциклы рычат и мелькают среди редеющих деревьев. Эванжелина и ее кузены сражаются с другими магнетронами, борясь за власть над мотоциклами.

Прижав одну руку к груди, вцепившись ногтями в ткань, я пытаюсь ухватиться за мотоцикл, который взмывает над дорогой. Свирепым взглядом я прослеживаю линии электричества в моторе. Ощутив прилив решимости, заставляю их умереть, одну за другой. Внезапный взрыв – и тишина.

Ездок испуганно поворачивается, когда мотор отказывает. Тяжело дыша, я проделываю то же самое со следующим. И так далее. Одни останавливаются на дороге, другие опрокидываются в воздухе.

Наши солдаты набрасываются на рейдеров. У них, очевидно, приказ брать в плен, но не убивать. Сам Дэвидсон ловит одного в клетку из щитов, и рейдер бессмысленно колотится о стены своей синей тюрьмы.

Эванжелина преследует вражеского магнетрона, как на загонной охоте. Он пытается отбиваться, вращая двумя клинками, которые превращаются то в меч, то в кнут. Но она быстрее и смертоноснее. Никакие мечи не сравнятся с ее ножами, которые сыплются на противника градом; Эванжелина слишком сильна, чтобы с ней справиться. Она ничем не обязана Дэвидсону – и, в отличие от него, не знает жалости. Она рассекает рейдера на части, оставив его истекать серебряной кровью при свете звезд.

Кровь и пепел. Невысокие холмы пахнут смертью. Но я все равно глотаю мерзкий воздух, пытаясь отдышаться.

Оставшиеся рейдеры понимают, что битва проиграна, и шум их моторов начинает затихать – они пускаются наутек. Слабеет и власть анимозы; животные успокаиваются. Они разворачиваются и бросаются в лес, оставив за собой только трупы и примятые кусты.

– Это так называемые бизоны? – с трудом выговариваю я, взглянув на Дэвидсона.

Он мрачно кивает, и я сглатываю. Бизоний стейк по-прежнему лежит в моем желудке, тяжелый как камень.

Вдалеке, на дороге, вдруг вспыхивают фары. Я сжимаю кулак, готовясь к новой атаке.

Но Тайтон кладет руку мне на плечо. Он смотрит на меня пылающими глазами.

– Это транспорты с аванпоста. Подкрепление.

Я с облегчением вздыхаю. От этого движения болит порез на спине. Я шиплю, морщусь и пытаюсь ощупать рану. Она длинная, но неглубокая. Тиберий, стоя в нескольких шагах от меня, наблюдает, как я оцениваю ущерб. Он вздрагивает, когда я перехватываю его взгляд, и разворачивается.

– Я найду тебе целителя, – буркает он, отходя.

– Если ты закончила хныкать над своими царапинами, иди сюда и помоги.

Фарли, сидя на земле, машет одной рукой. Зубы у нее стиснуты от боли, пистолет валяется в грязи, окруженный стреляными гильзами. Одна из этих пуль спасла мне жизнь.

Она наклоняется набок, стараясь не шевелить правой ногой.

С ее коленом… что-то не так.

Перед глазами у меня все плывет. Я видела много разных травм, но от того, как изогнуто колено Фарли – вся нижняя часть ноги смотрит не в ту сторону, – мне становится дурно. Я немедленно забываю о боли в собственных мышцах, о крови на плече, даже о прикосновении тишины, и подбегаю к ней.

– Не двигайся.

– А то бы я сама не догадалась, – рычит она, крепко хватая меня за руку.

10. Айрис

Горы круты и опасны; они защищают здешние города от осады и нападения вражеской армии. Густые сосны представляют собой опасное препятствие для любого транспорта, который попытается съехать с защищенной дороги. Подъем сам по себе устрашающ; он лишит сил любого, кто надеется вскарабкаться к городу. Монфорцы думают, что цитадель из скал и неба надежно защищает их. Они не видят опасности, потому что никакая армия не может к ним приблизиться. Но нас зачастую ослабляет именно то, что делает сильнее.

Монфор – не исключение.

Мы приземляемся на востоке, в Прерии, не пересекая границы. Наш самолет непримечателен, он выкрашен в золотой цвет Прерии из соображений безопасности. Он сливается с высокой травой, которая колеблется, как волны, в лучах утреннего солнца. Никто не замечает нашего появления на этой безлюдной равнине. Мы летели спокойно, сначала миновав дебри Озерного края, затем обширные пустоши. Лорды Прерии живут далеко друг от друга, и их владения слишком велики, чтобы как следует за ними наблюдать. И они по горло заняты собственными делами. Они не знают, что мы вторглись на их территорию. Никто не в курсе, что мы здесь.

Кроме рейдеров, разумеется.

Их участие необходимо, чтобы выманить как можно больше бойцов из Асцендента. Если повезет, среди них окажется даже Тиберий Калор. По словам Мэйвена, его брат никогда не упускает возможности подраться. «Похвастать», – добавил Мэйвен, злобно хмурясь, когда мы обсуждали план. Я не знакома с принцем-изгнанником. Никогда не видела Тиберия Калора. Но Озерный край не слеп. У нас есть сведения обо всех членах королевской семьи. В конце концов, мы враждовали с Нортой больше века. Судя по данным разведки, принц абсолютно предсказуем. Тиберия растили военным лидером, наподобие отца. Загоняли в рамки долга и ожиданий. Из него сделали человека, который ставит корону превыше всего. Братьев Калоров, пожалуй, это роднит. Как и одна странная Красная девушка.

Я вынуждена согласиться с Мэйвеном. Если Тиберий действительно прибыл сюда, чтобы заключить сделку с Монфором и усилить свой союз, он, несомненно, попытается показать себя и завоевать их верность. Есть ли способ лучше, чем сразиться бок о бок с ними?

Мы встречаемся с рейдерами в условленном месте – на пригорке, с которого хорошо видно окрестности. Они сплошь в масках, с закрытыми лицами, на дымных старомодных мотоциклах. Даже глаза у них прячутся за стеклами защитных очков. Все они Серебряные. Изгнанные с собственных земель после падения горных королевств. Лишенные присущих им по рождению прав лордов и государей. Они превосходят нас числом, но я не испытываю страха. Я – урожденный воин, воспитанный сильнейшими нимфами нашего королевства. И пятеро моих спутников тоже – сильны, благородны и бесстрашны.

Джиданса здесь, со мной, готовая не только служить, но и защищать. Она старается встать между мной и любым рейдером, который подходит слишком близко.

Я держу голову опущенной, чтобы лицо скрывала тень. Рейдеры живут изолированно – скорее всего, они не узнают принцессу Озерного края и королеву Норты, но лучше соблюдать осторожность. Другие говорят за меня, обсуждая условия сделки.

Нашу компанию из шести человек несложно переправить – каждый садится за спину рейдеру, и они везут нас через равнину. Они знают эти края лучше любого из нас. Не нужно даже прибегать к помощи тени из Дома Хейвена, чтобы скрыть наше присутствие. Пока не нужно.

Далекие горы становятся ближе с каждой секундой. Они больше напоминают стену. Страх и решимость борются во мне, но я стараюсь держаться. Я старательно обдумываю предстоящую задачу, не оставляя места для посторонних мыслей.

По мере того как идет время, я перебираю в голове все пункты плана. Препятствия, которые нужно одолеть.

Пересечь границу.

Это нетрудно сделать. Рейдеры знают тайные тропы. Они едут вдоль ручья, сквозь густой сосняк, и лишь когда мы начинаем углубляться в холмы, я понимаю, что мы пересекли незримую черту, разделяющую Прерию и Монфор.

Заплатить за проезд.

Мое драгоценное ожерелье. Сапфиры, серебро, бриллианты. Я протягиваю его на дуле пистолета. Наша тень – молодой коренастый Страж, которого отпустил с нами мой царственный супруг, – отдает вторую часть платы. Его собственный дом расколот, разорван пополам в гражданской войне, которая бушует в Норте. Глава Дома Хейвена сражается за Тиберия, но большинство его родственников поддерживают Мэйвена. Это вызывает восхищение – остаться верным королю и стране, отказавшись от семьи. Даже если этот король – Мэйвен Калор.

На Хейвене нет маски Стража – украшенная драгоценными камнями традиция осталась позади. Без нее он выглядит человеком. Голубые глаза и рыжие волосы, которые блестят при свете солнца. Страж Хейвен указывает рейдерам координаты места, где был сброшен груз, в нескольких милях к северу. Ящики с припасами, деньги, аккумуляторы, а также оружие и боеприпасы для успеха их предприятий. Рейдеры, не тратя времени даром, оставляют нас на восточном склоне горы и удаляются со всей возможной скоростью. Своих лиц они так и не показывают. Но, по крайней мере, у одного из них светлые волосы – несколько прядей выбиваются из-под намотанного на голове платка.

«Подъем».

Преодолеть водопады не сложно; они – как движущиеся лестницы. Я приказываю воде поднять нас и переправить через утесы. Их так много, что в конце концов я сбиваюсь со счета. Мы следуем вверх по течению – против течения – без особого труда. Со мной еще один нимф, Лаэрон из Дома Озаноса. Благодаря нашим совместным усилиям мы, все шестеро, добираемся до высокогорной долины, когда в небе показываются звезды. Тем не менее, путь нелегок. Воздух редеет, вдохи делаются мельче, и с каждым метром двигаться становится все труднее. Но я знаю, что такое физическая нагрузка. Я с детства тренировалась в Озерной Цитадели. Мужчина из Дома Хейвена держит руки свободными, его пальцы то и дело подергиваются. Он окутывает нас невидимостью, позволяя незаметно двигаться среди сосен. Странное ощущение – смотреть вниз, себе на ноги, и не видеть ничего, кроме кустов. По крайней мере, можно не смотреть на Райдала, сильнорука из Дома Рамбоса. Ему на плечи, как мешок, навьючены два тела. Следующая часть моего плана. Кровавая часть.

И вновь я отгоняю страх.

Мы начали подъем к северу от города, и нам нужно вернуться на юг, чтобы достичь реки. В долине, где лежит Асцендент, она запружена и превращена в озеро. Когда мы добираемся до него, я испытываю огромное облегчение. Берега озера тихи и пусты. Мы, все шестеро, погружаемся. Лаэрон делает, как мы договорились. Вокруг наших голов возникают пузыри, дав каждому запас воздуха для дыхания. Это старый фокус нимф, его способен проделать и ребенок. Так мы незаметно движемся под водой, следуя по изгибам долины за течением. Вокруг почти непроглядно черно, но я доверяю воде. Последние мили проходят в напряженной тишине, наполненной лишь звуками моего дыхания и биения сердца.

Озеро у города Асцендент глубоко и полно рыбы. Несколько раз я вздрагиваю от прикосновения чешуи в темноте. Я собираюсь с духом, сосредоточившись на следующем этапе плана. На озере стоят несколько красивых особняков, при которых есть причалы, и мы пользуемся ими в качестве прикрытия. Я выныриваю первая, лишь чуть-чуть выставив лицо из воды. После нескольких часов в лесу и под водой даже неяркие городские огни кажутся ослепительными. Я не моргаю и не морщусь. Глаза должны поскорее привыкнуть.

Надо придерживаться графика.

Пока никаких сигналов тревоги. Никаких сирен. Очень хорошо.

Страж Хейвен вновь скрывает нас, когда мы выходим из воды, но даже он не в состоянии убрать мокрые отпечатки, которые тянутся за нами по переулкам. Этим занимаемся мы с Лаэроном. Несколькими движениями мы выжимаемся досуха, используя нашу способность, чтобы выдавить всё до капли. Я осушаю оставшиеся лужи, отправляя шарики воды по воздуху к ближайшим деревьям или в канаву. Следов не остается.

В пути до Прерии я заучивала план Асцендента. Карту дал мне Бракен. Неприятно сознавать, что большая часть моего плана основана на чужих сведениях. Я вынуждена доверять полученной информации, хотя один неверный факт может привести к провалу. Столица республики Монфор довольно путаная, сплошь угловатый лабиринт улиц и переулков по обе стороны долины, однако я сумела наметить кратчайший путь от плотины до того места, где держат детей Бракена.

Не во дворце, если верить пьемонтским шпионам, а в обсерватории. Стоя в темном тихом переулке, я смотрю наверх, на горные уступы и увенчанное куполом здание высоко на склоне.

Ноги у меня дрожат при мысли о том, что придется преодолеть еще несколько сотен метров. Но я двигаюсь дальше без звука, заставляя себя дышать медленно и ровно. Вдох носом, выдох ртом, в такт шагам.

Сильнорук без проблем преодолевает подъем, даже несмотря на дополнительный груз. А Страж Хейвен тренирован лучше, чем любой из нас; его с детства готовили к тому, чтобы защищать королевскую семью, и он в превосходной физической форме. То же самое можно сказать и о Лаэроне. Мне неприятно доверять жителям Норты, тем более троим сразу, но тут ничего не поделаешь. Политические соображения потребовали равного представительства сторон.

Джиданса – единственная, кому я полностью доверяю. Зато мой второй Озерный спутник доводит меня до грани срыва. Я терпеть не могу Ниро из рода Эскариола, но без его талантов нам не обойтись. Он целитель, причем странный. Человек, умеющий спасать жизнь, не должен наслаждаться ЭТИМ в такой мере.

Я слышу, как он быстро дышит на ходу. Хотя я рада, что с нами такой одаренный целитель, я бы предпочла обойтись без него. Ниро слишком радуется тому, что ему предстоит.

– Если повезет, их не заметят до полудня, – шепчет он. – Я все идеально устрою.

Его голос льется, как шелк. Ниро происходит из династии дипломатов, умеющих мирить политических противников так же ловко, как сращивать сломанные кости.

– Молчи, – негромко говорю я.

Призрачное присутствие Ниро отчего-то кажется холоднее горного воздуха.

Асцендент защищен. В городе полно постов стражи и патрулей, хотя и гораздо меньше, чем у нас дома и в столице Норты. Эти глупые монфорцы думают, что гор и секретности достаточно, чтобы обеспечить им безопасность.

Я смотрю через плечо на другую сторону долины. Чувствую, как качается моя коса, хотя и не вижу ее. На высоте, напротив нас, расположен, судя по всему, дворец премьера, а по бокам тянутся другие особняки и правительственные здания. Дворец сияет белым в свете звезд, многочисленные огни горят на балконах, в окнах и на террасах. «Мэра Бэрроу там. Девочка-молния, у которой талант к выживанию». В Археоне я считала ее восхитительной диковинкой. Красная девушка, привязанная к Серебряному королю, который, казалось, был так же пленен ею, как она им. Я совершенно не понимаю, чем она так очаровала Мэйвена, но это, очевидно, дело рук его матери. У человека в здравом уме такая навязчивая идея не возникнет. И это не может быть любовью. Ни один человек, способный любить, не станет вести себя так, как Мэйвен.

Я никогда и не думала, что выйду замуж по любви. Я не настолько наивна. Мои родители научились любить и уважать друг друга, вступив в брак по расчету, и я как минимум рассчитывала на такой же результат для себя. Разумеется, с Мэйвеном это невозможно. Мне лишь мельком удавалось заглянуть в его душу, и этого хватило, чтобы понять, что она мертва.

Если бы дети Бракена не были нашей целью, если бы я действительно хотела удержать за собой корону Норты, возможно, я убила бы Мэру Бэрроу. Не из злобы, а в надежде подарить Мэйвену некоторую ясность. Мэра сейчас служит приманкой, за которой он тянется, и в то же время она – его главная слабость. Но мне нужно, чтобы Мэйвен был слаб. Чтобы он отвлекался.

К Мэйвену Калору придет волна.

Они все утонут.

Военные отбыли десять минут назад – их транспорты шумят, поднимаясь по склону. Эхо разносится по улицам монфорской столицы. Сирены продолжают реветь. Все идет по плану. Я моргаю, по-прежнему окутанная непроницаемой тенью Стража Хейвена.

Охранники обсерватории отправились на подмогу горожанам, оставив минимальную смену – двух солдат. Ночью их зеленые формы кажутся черными. Они отчетливо выделяются на фоне колонн из отполированного лунного камня, поддерживающих блестящий купол из цветного стекла.

В отсутствие певца или шепота, способного стереть память обоим, у нас нет иного выхода, кроме как проскользнуть мимо. Это нетрудно, но я стараюсь не дышать, пока мы пробираемся между колонн. Охранники стоят у входа, неподвижные и спокойные, привычные к реву сирен. Мне говорили, что нападения рейдеров бывают часто и для столицы они неопасны.

– Это где, на равнинах? – спрашивает один охранник.

Его напарница качает головой.

– На склоне. На равнины они уже дважды набегали в прошлом месяце.

Мужчина усмехается и сует руку в карман.

– На равнинах. Ставлю десять медяков.

– Тебе еще не надоело проигрывать?

Пока они смеются, я прикладываю руку к дверному замку. Другой рукой открываю фляжку, висящую на боку. Под защитой способности Стража Хейвена я не вижу, что делаю, – нужно полагаться на осязание. Это замедляет процесс, но ненамного. Вода обвивает мое запястье, целует кожу, змеится меж пальцев и проникает в скважину. Она заполняет пространство, нащупывая механизм замка, а я медленно выдыхаю. Превратив воду в ключ, я нажимаю. И слегка толкаю ногу Джидансы, стоящей рядом. Она отвечает тем же.

Она заставляет ветку на ближайшем дереве треснуть и свалиться на мостовую. Идеально замаскировав звук открывающегося замка.

– Рейдеры в городе? – спрашивает женщина-охранник, и ее смех сменяется паникой.

– Спорить не стану, – предупреждает мужчина.

Они срываются с места, чтобы посмотреть, в чем дело. Мы можем проскользнуть в обсерваторию незамеченными и нежданными.

Опасаясь камер наблюдения, Страж Хейвен продолжает нас скрывать.

– Лаэрон вошел, – шепчет нимф из Норты.

Мы отзываемся по очереди, не видя друг друга.

– Джиданса.

– Райдал.

– Ниро.

– Айрис.

– Делос, – произносит Страж Хейвен.

Усмехнувшись, я затворяю за нами дверь.

«Проникнуть в тюрьму-обсерваторию. Готово».

Я не позволяю себе расслабляться. Никаких вздохов облегчения, пока я не окажусь дома, с детьми Бракена, живыми и невредимыми. И то нужно будет держать ухо востро. Как сказала бы мама, не время спать, если хочешь выиграть войну. Несмотря на перемирие, она продолжает бушевать.

Шаги Джидансы отдаются тихим эхом, когда она обходит комнату. Поиски занимают несколько долгих минут – достаточно, чтобы мы занервничали. Напряжение растет с каждой секундой, пока она не возвращается. Я буквально слышу в ее голосе улыбку.

– Вот идиоты, – говорит она. – Камер нет. Ни одной.

– Как это может быть? – негромко спрашивает Лаэрон.

Я стискиваю зубы.

– Возможно, им не нужны никакие доказательства того, что дети здесь, – говорю я, предлагая единственное объяснение, которое могу придумать. На войне происходят ужасные вещи, даже с Серебряными. Я прекрасно это знаю. – Ну или того, что они с ними сделали.

До нас это постепенно доходит. И ужас растет.

Я вздергиваю подбородок, поправляю невидимые волосы и заправляю прядки за уши.

– Страж Хейвен, достаточно.

– Да, ваше величество.

Я слышу, как он кланяется, а потом и вижу.

Мы становимся видимыми, все сразу, как будто внезапно протерли стекло. Большинство оглядывают себя, проверяя, всё ли на месте, а Ниро смотрит на меня. Тусклый свет, льющийся сквозь стеклянный купол, придает его лицу болезненный зеленый оттенок. Во взгляде целителя я ощущаю вызов, а может быть – радость. То и другое мне не нравится.

– Сюда, – говорю я, сосредоточившись на том, что нужно делать.

Все становятся цепочкой, Ниро тоже, и я рада, что следом за мной идет Джиданса. И Страж. Я – королева Норты, и он поклялся защищать меня, как и Мэйвена.

Мы обходим громадный телескоп, направленный вверх, в сторону купола; он сделан из латунных труб и стекла. «Какая трата материалов», – думаю я. Звезды находятся за пределами досягаемости людей, даже Серебряных. Это – царство богов, и только богов. Нам не под силу их достичь. К чему впустую тратить время, ресурсы и энергию?

От центрального круглого помещения отходят несколько комнат, но мы не обращаем на них внимания. Я рассматриваю мрамор под ногами в поисках трещин, хотя, в общем, не ожидаю их найти. Приходится снова открыть флягу. Кивнув Лаэрону, я приказываю ему сделать то же самое.

Вода течет по мраморному полу, растянувшись тончайшей пленкой. Она разливается по камню, проникая в желобки и швы между плитами.

– Здесь, – говорит Лаэрон, сделав несколько шагов к стене.

Вода там встала дыбом, превратившись в гигантскую каплю. Приблизившись, я замечаю в ней летящие вверх пузырьки воздуха.

Внизу – пустое пространство.

Джиданса быстро справляется с каменной плитой, подняв ее движением пальцев. Внизу стоит темнота, но не полный мрак. В помещении под обсерваторией горит свет, где-то дальше по коридору. Достаточно яркий, чтобы рассеять мглу, но не настолько, чтобы просочиться из-под камня, который служит люком.

Лестница ведет вниз и словно манит.

Первым, сообразно нашему плану, идет Райдал, за ним Ниро, держа одну руку на кобуре на тот случай, если Райдал встретит противника. Следом шагает Страж Хейвен. Я замечаю, что руки у него потемнели – в них собралась тень, подобная клубящемуся дыму. Я иду за ним вплотную, рядом со мной Джиданса, Лаэрон замыкает.

«Это несложно», – говорю я себе. И я права.

Коридор изгибается, выводя за пределы обсерватории. Нет ни стражей, ни камер. Ничего, кроме тусклых ламп и эха наших собственных шагов.

Это место специально создали для детей Бракена? Сомневаюсь. Камень стар, хотя стены недавно выкрасили в теплый желтоватый цвет. Приятный, даже успокаивающий. Не ожидала такого для вражеских пленников.

Эти монфорцы очень странные.

Примерно через сотню метров коридор расширяется, превратившись в нечто вроде прихожей с несколькими окнами. Я останавливаюсь и смотрю на сияющий город. Стекла, очевидно, толстые: я не слышу сирен, хотя вижу тревожные огни, вспыхивающие там и сям по всему Асценденту.

Мы удивленно переглядываемся с Джидансой, которая, кажется, озадачена ничуть не меньше. Она пожимает плечами и указывает подбородком направо, где находится одна-единственная дверь.

Она непримечательная и, насколько я могу судить, даже не особенно крепкая.

Когда я касаюсь ладонью замка, то понимаю, в чем дело.

– Молчаливый камень, – шепчу я, шарахаясь, как от ожога.

Даже приглушенное действие камня, удушающего способность, заставляет меня содрогнуться.

– Вот палачи.

Джиданса издает негромкий звук, полный омерзения.

– Бедные дети. Они провели тут несколько месяцев.

Остальные разделяют ее чувства.

Все, кроме одного.

– Чем хуже для них, тем лучше для нас, – говорит Ниро без тени сочувствия.

Я с недоброй усмешкой поворачиваюсь к нему.

– Что ты имеешь в виду?

– От Молчаливого камня они стали вялыми и сонными. Никто не обратит внимания, если утром они не зашевелятся, – произносит он, тыча в ношу на спине у Райдала. Его рука похлопывает по человеческой плоти без всякого уважения.

Возможно, он прав, но я все равно хмурюсь.

– Давайте вытащим их отсюда, – говорю я, щелкнув пальцами. – Страж Хейвен, мне нужна ваша помощь. Ниро, будь готов. Ты понадобишься.

Я знаю, какой эффект оказывает тюрьма из Молчаливого камня. Я видела пленную Бэрроу. Ее запавшие щеки и тусклые глаза. Выпирающие кости, холодную кожу, на которой отчетливо виднелись вены. А она была упрямой девчонкой, которая держалась за собственную ярость, чтобы не сойти с ума, цеплялась за свои убеждения, хоть и глупые, обреченные. Дети принца Бракена еще малы, им всего восемь и десять лет. Урожденные Серебряные, полагающиеся на свою способность и не помнящие жизни без нее. Не желаю знать, что сделал с ними Молчаливый камень, но выбора нет.

Я должна смотреть в лицо ужасам войны, не отводя взгляда. Так поступил мой отец. Так поступают мать и сестра. Я должна держать глаза открытыми, если надеюсь победить.

Победить и вернуться домой.

Лаэрон открывает дверь, используя запас из собственной фляги, чтобы создать водяной ключ. У него это занимает чуть дольше времени, потому что нужно преодолевать действие Молчаливого камня. Наконец он распахивает дверь и отступает, позволяя мне войти первой. Шагнув внутрь, я содрогаюсь в предвкушении боли. Давление тишины довольно ровное. Способности пленников пульсируют в такт биению сердца. Непрерывно. Не затихая. Я нервно сглатываю от неприятного, неестественного ощущения.

Хотя за спиной безопасный коридор, в котором стоят мои люди, я чувствую себя страшно уязвимой. Как новорожденный ребенок, которого оставили на голой скале.

Дети спят крепко в красивых кроватках. Я оглядываюсь, ожидая увидеть в тени какого-нибудь охранника. Но нет никого и ничего, только смутные очертания изящно обставленной комнаты и занавешенных окон. Они тоже выходят на лес и город в долине. Еще одна пытка. Видеть мир за пределами досягаемости.

– Помогите вынести их, – негромко говорю я.

Мне не терпится поскорей покинуть это место. Я подхожу к ближайшей кроватке, где лежит темноволосая девочка, и подношу руку к ее лицу. Придется зажать ей рот, если она закричит. Дочь Бракена шевелится от моего прикосновения, но не просыпается. В тусклом свете ее кожа имеет цвет полированного агата.

– Просыпайся, Шарлотта, – бормочу я.

Мое сердце начинает биться вдвое чаще. «Нам пора».

Страж Хейвен не так осторожен с принцем Майклом. Он поднимает мальчика, подсунув одну руку ему под спину, другую под колени. Как и Шарлотта, мальчик просыпается медленно, вяло. Он как пьяный. Молчаливый камень оказал свой страшный эффект на них обоих.

– Кто… – выговаривает мальчик, то открывая, то закрывая глаза.

Девочка шевелится под моим прикосновением и просыпается, когда я легонько трясу ее за плечи. Она моргает глазами, удивленно сдвинув брови.

– Пора гулять? – спрашивает она тонким задыхающимся голоском. – Честное слово, мы не будем капризничать.

– Да, – немедленно отвечаю я, ухватившись за подсказку. – Мы пойдем погулять, подальше отсюда. Но вы оба должны вести себя очень тихо и делать то, что мы скажем.

Это правда, и оба оживляются, насколько возможно. Шарлотта даже обвивает меня руками за шею.

Она легче, чем я думала, – птичка, а не девочка. От нее пахнет чистотой и свежестью. Если бы не Молчаливый камень, я сказала бы, что с детьми хорошо обращались.

Майкл сворачивается в руках Стража Хейвена.

– Я тебя раньше не видел, – говорит он.

Мне не терпится выбраться из комнаты. Оказавшись в коридоре, я с облегчением перевожу дух. Дети тоже, и Шарлотта расслабляется у меня на груди.

– Главное, делайте, что вам говорят, – произношу я, отводя взгляд от Райдала и Ниро.

Мальчик молча кивает, а девочка смотрит на меня внимательным взглядом, неожиданным для ребенка.

– Вы спасаете нас? – шепчет она.

Не вижу повода лгать. Но слова все равно застревают в горле. Потому что я могу потерпеть неудачу, могу стать причиной их смерти. Могу погибнуть сама.

– Да, – произношу я.

– Дайте мне на них посмотреть, – требует Ниро.

Целитель не тратит времени даром – он светит фонариком в лицо детям, испугав даже меня.

– Тихо, – приказываю я, когда Майкл вскрикивает.

Я гневно смотрю на Ниро поверх головы девочки, но тот игнорирует меня, разглядывая детей. Его глаза перебегают с одного лица на другое, пока он запечатлевает в памяти их черты.

Когда он поворачивается к лежащему на полу тюку, я не успеваю отвести взгляд. Мельком я замечаю их. Два маленьких Красных тельца. Они еще дышат. Накачанные снотворным, слишком крепко забывшиеся, чтобы пробудиться без посторонней помощи. Но они еще дышат.

Ниро нужна живая плоть, чтобы сделать свое дело.

Страж Хейвен перехватывает мой взгляд и тоже отворачивается, встав спиной к целителю и к Красным. Мы не позволим детям увидеть, что делается ради них. И сами не хотим наблюдать, как это происходит.

«Слабость», – шепчет внутренний голос, когда я вздрагиваю при звуке лезвия, покидающего ножны.

«Держи глаза открытыми, Айрис Сигнет».

– Какое искусство, – говорит сам себе Ниро – его голос полон жестокой радости.

В основном он работает беззвучно.

В основном.

11. Мэра

Я почти не спала, несмотря на усталость. Только к рассвету мы вернулись в Асцендент, и всю дорогу с нами возились целители. Когда мы приехали в город, осталось несколько часов до запланированного Дэвидсоном обращения к правительству. Я пыталась заснуть, но к тому времени адреналин от стычки с рейдерами выветрился, и меня охватило волнение перед предстоящей встречей. Остаток ночи я провела, глядя на щель между занавесками и наблюдая, как разгорается рассвет. И теперь я едва могу усидеть спокойно, когда жду на нижней террасе, теребя край одежды. Это жесткое на ощупь платье темно-фиолетового цвета, расшитое блестками, с золотым поясом и широкими рукавами, собранными у запястий. Ворот низко вырезан, так что виден край клейма; и я заплела волосы, убрав их с лица. Я с гордостью демонстрирую шрамы, которые идут от шеи вниз. Это моя идея, не Гизина. Я хочу показать монфорским политикам, скольким уже пожертвовала. Хочу выглядеть девочкой-молнией, пусть даже этого человека не существует. Я могу черпать у нее силу, как черпала ее в образе Мэриэны. Пускай то и другое – маски, но в то же время они – части чего-то настоящего, хотя и маленькие.

Рассвет в горах выглядит странно. Он разливается у меня за спиной, озаряя вершины неровными лучами. Медленно, но верно темнота покидает долину и вместе с утренним туманом стекает по склонам. Асцендент как будто просыпается вместе с солнцем, и до дворца доносится мерный шум городской жизни.

Королева Анабель не собирается опаздывать, особенно на такое важное мероприятие. Она выходит из дворцовых дверей; ее внук и охрана – рядом. Джулиан шагает чуть позади, пряча руки в складках длинного золотого одеяния. Он встречает мой взгляд и приветственно кивает. Я отвечаю тем же. Хотя я и не согласна с тем, что он поддержал своего племянника, но мне понятен его выбор. Я знаю, что такое ставить семью выше всего остального.

Анабель в цветах Дома Леролана – алый и огненно-оранжевый – больше похожа на Стража, защищающего короля, чем на его бабушку. И она столь же смертоносна, как любой Страж. На ней не платье, а парчовый жакет с туникой в тон и черные брюки, по шву отделанные блестящей бронзой, похожей на пластины брони. Анабель Леролан готова к битве, которая произойдет не в чистом поле. Ее улыбка, адресованная мне, оставляет глаза холодными.

– Ваше величество, – говорю я, приветствуя старую королеву легким поклоном. – Тиберий, – добавляю я, взглянув на него.

Он усмехается, мрачно потешаясь над моим отказом называть его как-либо иначе. Не уменьшительным именем. Даже не титулом.

– Доброе утро, – отвечает он.

Тиберий красив, как всегда. И даже более того. Ночная битва еще напоминает о себе, и я буквально чувствую запах гари, который он пытался смыть. «Не стоит воображать, как он мылся», – обрываю я себя.

Рассвет идет огненному принцу в алом плаще и черной, как вороново крыло, одежде. Аккуратно причесанные темные волосы украшены короной. Ручаюсь, ее сделали магнетроны. Еще одно творение Эванжелины. Корона тоже ему идет. Никаких драгоценных камней, никаких хитрых узоров. Простая полоса железа, которому придан вид язычков пламени. Я рассматриваю ее, сосредотачиваясь на этой мелочи, которую он так любит.

Хотя между нами по-прежнему бурлит напряжение, я не ощущаю вчерашнего гнева. Наш разговор в горах, хоть и короткий, произвел успокаивающий эффект. Жаль, что нам не хватило времени, чтобы прийти к какому-то взаимопониманию.

Но какое взаимопонимание может тут быть?

Как я ни стараюсь, я не могу погасить надежду, которая по-прежнему горит в моем сердце. Я по-прежнему хочу, чтобы он выбрал меня. И я простила бы Тиберия, если бы он признал свою ошибку. Надежда отказывается умирать, хоть это и глупо.

Сильнее всего меня потрясает появление Фарли. Не потому что нога у нее зажила и теперь как новенькая. Этого я ожидала. Она появляется вместе с безупречным Дэвидсоном, и поначалу я ее не узнаю. Больше нет потрепанной формы, темно-красного комбинезона, испачканного от носки и порванного в бою. Это парадный мундир, больше похожий на то, что носили на моей памяти Тиберий и Мэйвен. Но только не Фарли.

Я наблюдаю, как она поправляет рукава облегающего пунцового жакета, скроенного в точности по мерке. Ее генеральские регалии – три железных квадратика – прикреплены к воротнику. На груди у Фарли медали и знаки отличия – металл и ленты. Не сомневаюсь, что они самые настоящие. С ними Фарли выглядит впечатляюще. Несомненно, Дэвидсон и Кармадон помогли ей нарядиться к предстоящей встрече, надеясь с помощью Фарли узаконить деятельность Алой гвардии. Прибавьте к этому шрам в углу рта и жесткий стальной блеск синих глаз. Я удивлюсь, если какой-то политик сумеет ответить отказом на ее просьбу.

– Генерал Фарли, – говорю я, криво усмехнувшись. – Милый костюмчик.

– Смотри, Бэрроу, чтоб я и тебя не заставила так вырядиться, – ворчит та, снова поправляя рукава. – Я в этой штуке еле двигаюсь.

Жакет плотно обтягивает плечи и подогнан в точности по фигуре. Но он не дает привычной свободы движений. Движений, которые требуются в бою.

Я смотрю на ее ноги в таких же изящных брюках, заправленных в сапоги.

– А где пистолет?

Фарли хмурится.

– Не напоминай.

Что неудивительно, Эванжелина Самос появляется последней. Она плавно входит на террасу, и по бокам от нее шагают кузены в одинаковых серых куртках с черной отделкой. На Эванжелине длинное платье; ослепительно-белый цвет на рукавах и подоле переходит в угольно-черный. Когда Эванжелина приближается, я понимаю, что шелк платья не окрашен, а отделан блестящими, переливающимися кусочками металла в идеально подобранной цветовой гамме, от жемчужно-белого до черного. Она движется целеустремленно, за ней волочится шлейф, который шуршит по зеленым и белым каменным плитам.

– Вот бы воспроизвести этот эффект в Народной галерее, – шепчет Дэвидсон нам с Фарли.

Он наблюдает за Эванжелиной. Та расправляет плечи; в ее движениях сквозит непреклонная решимость.

Сам премьер придерживается простого, хотя и блестящего стиля – он одет в темно-зеленый костюм с белыми эмалевыми пуговицами. Седые волосы, гладко зачесанные назад, блестят.

– Идемте? – говорит он, указав на ближайшую арку.

Переливаясь всеми цветами радуги, мы, в разной степени решимости, следуем за ним по извилистой лестнице.

Я бы не стала возражать против долгой прогулки, но Народная галерея – здание, где правительство Монфора собирается для обсуждения важных вопросов, – находится неподалеку. Всего в паре сотен метров ниже по склону, на террасах, вырубленных под дворцом премьера. И опять-таки, нет никаких стен для защиты столь важного учреждения. Только белые каменные арки и просторные галереи окружают строение с куполом, стоящее над Асцендентом.

Солнце продолжает подниматься, отражаясь в громадном куполе из зеленого стекла. Оно слишком небезупречно, чтобы быть делом рук Серебряных, но завитки и изгибы делают его еще красивее – они преломляют свет гораздо интереснее, чем это делали бы гладкие, идеально ровные листы. Осины с серебристой корой и золотыми листьями растут через равные промежутки, обрамляя здание, как живые колонны. А вот это – точно работа Серебряных.

Под деревьями стоят солдаты в темно-зеленой форме. Гордые и неподвижные.

По длинному мраморному переходу мы приближаемся к широко открытым дверям Галереи.

Я делаю вдох, пытаясь успокоиться. Мы справимся. Монфор нам не враг. И наша цель ясна. Получить солдат – сколько сможем. Свергнуть безумного короля и его союзников, которые цепляются за власть и губят ради этого Красных и новокровок. Свободная республика Монфор наверняка согласится помочь. Разве она не за равенство?

«Ну или мне так сказали».

Стиснув зубы, я украдкой беру Фарли за руку и сжимаю ее мозолистые пальцы – всего на секунду. Без колебания она отвечает тем же.

Первый зал украшен колоннами и увешан зелеными и белыми полотнищами шелка с серебряными и алыми перехватами. Цвета Монфора – и обоих типов крови. Солнечный свет льется из люков в потолке, наполняя зал необыкновенным сиянием. От него отходят многочисленные помещения – одни виднеются в арки между колоннами, другие заперты, скрыты за дверями из полированного дуба. И, разумеется, кругом люди – они стоят кучками и смотрят на нас, пока мы идем мимо. Мужчины и женщины, Красные и Серебряные, с кожей всех оттенков, от фарфорово-белой до черной как ночь. Я пытаюсь представить, что мое тело – броня, которая защищает меня от чужих взглядов.

Тиберий, шагающий впереди, держит голову высоко. Бабушка – справа от него, Эванжелина слева. Она старается не отставать. Дочь Дома Самоса не пойдет позади. Длинный шлейф платья вынуждает нас с Фарли держать дистанцию. Впрочем, я не против. Джулиан идет за нами. Я слышу, как он что-то бормочет под нос, глядя туда-сюда. Удивительно, что не записывает на ходу.

Народная галерея оправдывает свое название. Когда мы приближаемся к двери, я слышу низкий гул сотен голосов. Он быстро усиливается и заглушает все, кроме оглушительного биения пульса в ушах.

Массивные двери из белой и зеленой эмали распахиваются на хорошо смазанных петлях, словно повинуясь воле премьера Дэвидсона. Он входит под грохот аплодисментов. Овация становится еще громче, когда мы вслед за ним вступаем в амфитеатр Народной галереи.

Сотни людей сидят вокруг, и большинство из них, как Дэвидсон, одеты в зеленое и белое. Есть здесь и военные, которых несложно узнать по форме и знакам отличия. Все встают при нашем появлении, продолжая хлопать… в чью честь? Нашу? Или премьера?

Не знаю.

Некоторые не хлопают, но, тем не менее, встают. Из уважения или по традиции.

Ступеньки, ведущие на дно амфитеатра, немногочисленны. Я могла бы сбежать по ним с закрытыми глазами. Но, тем не менее, я внимательно смотрю под ноги и на складки своего сверкающего платья.

Дэвидсон спускается по лестнице и устремляется к креслу в центре; по сторонам от него стоят другие политики. Для нас тоже оставили места – каждое кресло обозначено тканью соответствующего цвета. Оранжевое – для Анабель, серебряное – для Эванжелины, фиолетовое – для меня, алое – для Фарли и так далее. Пока Дэвидсон приветствует коллег и жмет руки с открытой обаятельной улыбкой, мы рассаживаемся.

Сколько бы меня ни выставляли напоказ, я никогда к этому не привыкну.

Совсем другое дело – Эванжелина. Она садится рядом со мной, небрежным движением расправив ниспадающие складки платья, и надменно поднимает бровь. Живая картина. Она рождена для таких минут – даже если Эванжелине страшно, она никогда этого не покажет.

– Убей свой страх, девочка-молния, – негромко говорит она, устремив на меня наэлектризованный взгляд. – Ты ведь и раньше это проделывала.

– Да, – шепотом отвечаю я, вспоминая Мэйвена, его трон и все те гадости, которые говорила, стоя рядом с ним. По сравнению с пережитым сегодняшнее мероприятие будет пустяком. Оно не разорвет мне душу на части.

Дэвидсон не садится – он наблюдает, как остальные с шумом занимают свои места.

Премьер сцепляет руки перед собой и склоняет голову. Прядь седых волос падает ему на глаза.

– Прежде чем мы начнем, я предлагаю почтить минутой молчания тех, кто пал вчера ночью, защищая наших сограждан от атаки рейдеров. Мы будем помнить их.

Люди в зале согласно кивают и опускают головы. Некоторые закрывают глаза. Я не знаю, какое именно поведение уместно, поэтому подражаю премьеру – переплетаю пальцы и склоняю голову.

Проходит целая вечность, прежде чем Дэвидсон вновь заговаривает.

– Дорогие соотечественники… – его голос разносится по всему амфитеатру. Видимо, зал выстроен с расчетом на это. – Я бы хотел поблагодарить вас. За то, что согласились провести внеочередное заседание, – и за то, что пришли.

Он делает паузу и улыбается, когда в ответ раздается вежливый смех. Незатейливая шутка – простой инструмент. Можно сразу же понять, кто тут сторонники Дэвидсона, исключительно по тому, насколько охотно они смеются. Несколько человек сохраняют невозмутимый вид. К моему удивлению, среди них есть и Красные, и Серебряные, судя по оттенкам кожи.

Дэвидсон продолжает, расхаживая туда-сюда:

– Как мы все знаем, наша нация молода, она выстроена нашими собственными руками за два минувших десятилетия. Я – лишь третий премьер республики, а среди вас многие избраны впервые. Вместе мы представляем волю нашего разнообразного населения и его интересы – и, разумеется, стараемся обеспечить людям безопасность. В минувшие месяцы я делал то, что считал необходимым, ради поддержания наших принципов и идей, – его лицо становится серьезным, морщины на лбу углубляются. – Маяк свободы. Надежда. Свет в окружающей нас тьме. Монфор – единственная на континенте страна, где цвет крови не играет роли. Где Красные, Серебряные и Непримиримые трудятся сообща, плечо к плечу, создавая лучшее будущее для всех наших детей.

Я стискиваю руки так, что костяшки белеют. Возможно ли то, о чем говорит Дэвидсон? Год назад Мэра Бэрроу из Подпор не поверила бы этому. Не смогла. Мой мир был ограничен тем, чему меня учили, и тем, что мне дозволялось видеть. Работа – либо призыв. То и другое, на свой лад, было приговором. Тысячи, миллионы людей уже прошли тем или иным путем. Что толку мечтать об иной жизни? Мечты могли лишь разбить и без того измученное сердце.

«Жестоко внушать надежду, когда ее нет». Так сказал папа. Но даже он больше не станет этого повторять. Теперь, когда мы увидели, что надежда есть.

Эта страна, шаг навстречу лучшему будущему, существует на самом деле. Я вижу ее своими глазами. Красные, с алым румянцем на щеках, сидят в зале совета бок о бок с Серебряными. Лидер страны, новокровка, расхаживает перед нами. Фарли, чья кровь красна, как рассвет, восседает рядом с Серебряным королем. И даже я. Я тоже здесь. Мой голос имеет значение. Моя надежда кого-то волнует.

Я перевожу взгляд с Эванжелины на законного короля Норты. Он пришел за мной сюда, потому что по-прежнему любит меня – Красную девушку. И потому что искренне желает во всем разобраться сам.

Надеюсь, Тиберий видит то же, что и я. И если он действительно займет трон, если мы не сумеем ему помешать, надеюсь, он вспомнит слова премьера.

Тиберий рассматривает собственные руки, крепко вцепившиеся в подлокотники кресла. Костяшки у него побелели так же, как у меня.

– Но мы не можем утверждать, что свободны, не можем называть себя светочем прогресса, если допускаем жестокость рядом с собственными границами, – продолжает Дэвидсон. Он подходит к нижнему ряду кресел и впивается взглядом в своих соратников. – Если мы смотрим на горизонт и знаем, что есть Красные, живущие как рабы. Непримиримые, которых убивают. Жизни, раздавленные пятой Серебряных господ.

Представители Серебряных династий не морщатся. Но и не отрицают того, что говорит премьер. Анабель, Тиберий и Эванжелина неотрывно смотрят вперед, и их лица неподвижны.

Дэвидсон движется дальше, завершая круг.

– Год назад я просил права вмешаться. Использовать часть нашей армии, чтобы помочь Алой гвардии внедриться в Норту, Озерный край и Пьемонт – во все королевства, основанные на тирании. Это был риск. Наша страна, которая развивалась тайно, открыто заявляла о себе. Но вы любезно согласились.

Он смыкает пальцы и слегка кланяется собранию.

– И я прошу вновь. Солдат и денег. Чтобы свергнуть человеконенавистнические режимы и честно взглянуть в лицо друг другу. Тогда мы скажем нашим детям, что не стояли в стороне и не смотрели, как другие дети гибнут. Наш долг – свидетельствовать и сражаться.

Один из сидящих в зале встает. Серебряный, с редкими светлыми волосами, белой, словно кость, кожей, в изумрудно-зеленой одежде. Ногти у него необыкновенно длинные и отполированные до блеска.

– Вы говорите о свержении режима, премьер, – произносит он. – Но я вижу рядом с вами юношу с серебряной кровью, у которого на голове корона. Других корон в этом зале нет. Вам, как и мне, известно, сколь многое пришлось уничтожить, чтобы выковать нашу нацию. Сколь многое пришлось сжечь, чтобы затем восстать из пепла.

Он касается собственного лба. Смысл его слов ясен. Одна из корон, от которых Монфору пришлось отказаться, принадлежала ему. Я стискиваю зубы, подавив желание взглянуть на Тиберия. Мне хочется крикнуть: «Видишь? Это реально».

Дэвидсон низко склоняет голову.

– Вы правы, депутат Радис. Основой Свободной республики стали война и жертвы, а кроме того – удача. Прежде чем появились мы, горы представляли собой лоскутное одеяло из крошечных королевств, которые боролись за главенство. Единства не было. Было нетрудно просочиться в трещины и расколоть то, что и так уже раскалывалось. – Он делает паузу, и глаза у него вспыхивают. – Такую же возможность я вижу сейчас в отношении Серебряных королевств на востоке. Можно изменить положение дел в Норте к лучшему.

Встает еще один депутат – Красная женщина с гладкой бронзовой кожей и коротко стриженными черными волосами, в белом платье с оливковым кушаком.

– Ваше величество согласно? – спрашивает она, устремив взгляд на Тиберия.

Тот медлит, удивленный ее прямотой. Тиберий не так скор на язык, как его проклятый братец.

– Норта в состоянии гражданской войны, – отвечает он дрогнувшим голосом. – Более трети нации откололось. Некоторые принесли присягу королевству Разломы, где правит мой будущий тесть.

Стиснув зубы, он указывает на сидящую рядом Эванжелину. Та не ведет и бровью.

– Остальные верны мне. Они поклялись возвести меня на отцовский престол и свергнуть моего брата, – на щеке у Тиберия подрагивает мускул, – который захватил власть с помощью убийства.

Тиберий медленно опускает глаза. Я вижу, как под складками алого плаща быстро поднимается и опускается его грудь. Мысль о Мэйвене по-прежнему ранит нас обоих, Тиберия даже сильнее, чем меня. Я видела, как Мэйвен и Элара заставили его убить собственного отца, старого короля. И это ужасное воспоминание написано на мрачном лице принца совершенно ясно.

Женщина-депутат не удовлетворена. Она слегка склоняет голову и смыкает длинные пальцы.

– Если верить донесениям, люди любят короля Мэйвена. Я имею в виду, те, кто ему верен, – добавляет она. – Забавно, но Красное население Норты – в их числе.

Легкий прилив жара касается моей кожи. Не сильный – но он вполне передает смущение Тиберия. Я сжимаю кулак и заговариваю прежде, чем к этому вынудят принца.

– Король Мэйвен опытный манипулятор, – говорю я. – Он охотно использует образ мальчика-короля, вынужденного занять трон, и обманывает всех, кто плохо его знает.

«А иногда даже тех, кто знает хорошо». В первую очередь, Тиберия. Он сказал мне некогда, что ищет новокровок-шепотов сильнее Элары, способных исправить вред, который она причинила Мэйвену. Невозможное желание, ужасная мечта. Я видела Мэйвена и без ее махинаций. Она мертва, а он все такое же чудовище.

Женщина смотрит на меня, и я продолжаю:

– Он заключил союз с Озерным краем, положив конец войне, на которую гнали моих сородичей. Отменил жестокие законы, которые ввел его отец. Ясно, отчего Мэйвена поддерживают. Нетрудно добиться расположения людей, которых кормишь.

Говоря это, я думаю о себе, о своей семье. О Подпорах. О Кэмерон и о трущобных городах, полных Красных, которым никуда нет выхода. Где мы были бы, если бы кто-то не пробил окружавшую нас стену? Не показал, каким должен быть мир?

– Особенно когда именно ты контролируешь то, что получают люди. Что стоит у них на столе и что они видят на экране.

Она щербато усмехается.

– Ты была для него проблемой, Мэра Бэрроу. И ценной добычей. Мы видели тебя в плену. Твои слова тоже привлекали к Мэйвену людей.

Жар, который я ощущаю, исходит не от Тиберия; его причина – мое собственное смущение. Оно ползет по лицу, воспламеняя щеки.

– Да. И мне стыдно, – напрямик говорю я.

Фарли, слева от меня, сжимает кулак и подается вперед.

– Не вините ее за то, что было сказано под дулом пистолета.

Женщина словно каменеет.

– Не стану. Но ваше лицо и ваш голос использовали уж слишком часто, мисс Бэрроу. Вряд ли вы сумеете привлечь на свою сторону жителей Норты. И извините, конечно, но теперь вашим словам трудно верить.

– Тогда говорите со мной, – резко произносит Фарли, и ее голос разносится по Галерее. Мой румянец отступает, и я ощущаю прохладное облегчение. Я искоса смотрю на Фарли, благодарная ей как никогда. Она держит свой темперамент под контролем и черпает в нем силы. – Я – генерал Алой гвардии, офицер Командования. Моя организация много лет действовала в подполье, по всему континенту, от ледяных берегов Хада до пьемонтских равнин. Мы сделали многое – ничтожными средствами. Представьте, что мы сделаем, имея больше ресурсов.

В другом конце зала еще один монфорский депутат поднимает руку, унизанную золотыми кольцами. Это Красный, и улыбка у него опасная и вкрадчивая.

– Многое, вы сказали? Простите, генерал, но, прежде чем вы начали сотрудничать с нами, Алая гвардия представляла собой не более чем преступную сеть. Контрабандисты. Воры. Убийцы.

Фарли лишь фыркает в ответ.

– Мы делали то, что были должны. Премьер говорит, что вам удалось проникнуть в трещины – так вот, их создали мы. И вывезли в безопасное место тысячи людей. Красных, которые нуждались в помощи. И новокровок. Ваш собственный премьер – уроженец Норты, кажется? – она указывает подбородком на Дэвидсона, который удерживает ее взгляд. – Его чуть не казнили за преступление, которое он совершил, когда родился. Мы спасали таких, как он, каждый день.

Хитрец с золотыми кольцами пожимает плечами.

– Мы имеем в виду, что вы не можете заниматься этим в одиночку, генерал, – говорит он. – И, хотя ваша борьба справедлива, нужно прийти к соглашению. Вашей организации не приходится отвечать перед страной, перед гражданами. Ваши методы выходят за обычные рамки ведения войны. А нам есть о ком думать.

– Мы отвечаем перед всеми, сэр, – холодно отзывается Фарли и слегка поворачивает голову, так что на изуродованную половину ее лица падает свет из-под купола. – Особенно перед теми, кто думает, что их никто не слышит. Мы слышим – и продолжаем бороться. До последнего вздоха Алая гвардия будет делать все возможное, чтобы исправить положение вещей. С вашей помощью или без нее.

Дэвидсон, продолжая расхаживать туда-сюда, проходит мимо Фарли и устремляет на нее загадочный взгляд. Губы у него бесстрастно поджаты, глаза внимательны. Не понимаю, он доволен или взбешен.

Серебряный депутат по имени Радис вновь встает. Ему вряд ли больше тридцати пяти лет – и он наверняка помнит, что представляла собой эта страна до образования республики. Он смотрит на нас.

– Значит, вы предлагаете нам поддержать очередного Серебряного монарха и посадить его на трон.

Эванжелина усмехается, и я замечаю, что она украсила клыки острыми серебряными коронками. «Вот жуть», – думаю я. И это вполне ясный намек, как и все остальное в ее облике. Она вырвет сердце у каждого, кто преградит ей путь. Включая любого из нас.

– Даже двоих, – произносит она, обращаясь к залу. – Мой отец, король Разломов, также должен быть признан законным правителем.

У Тиберия дергается угол рта, Анабель поджимает губы.

Как и в Корвиуме, Эванжелина по мере сил старается завести в тупик любое начинание своего нареченного.

Радис тоже скалится, глядя на нее, и его серые глаза пылают.

– Но, как вы сказали, премьер, Свободная республика была создана из таких вот королевств. Мы знаем, что они собой представляют и чем неизбежно становятся, – он переводит взгляд с Эванжелины на Тиберия. – Неважно, насколько благородны, правдивы и честны правители.

Невозмутимость премьера Дэвидсона рискует вот-вот рассеяться – он начинает хмуриться, а затем слегка склоняет голову, признавая мнение Радиса. По залу разносится гул – все обсуждают изъяны предлагаемого союза. Разумеется, Дэвидсон и Алая гвардия не намерены подсаживать на трон новых королей и королев, но мы не можем заявить это в присутствии Серебряных.

Ложь легко дается мне – тем более что это не вполне ложь.

– Недавно вы сказали еще одну вещь, премьер, – быстро говорю я, вставая. – Незадолго до битвы за Корвиум, еще в Пьемонте.

Дэвидсон стремительно поворачивается ко мне, подняв бровь.

– «Сантиметры в обмен на мили», – напоминаю я, тщательно выговаривая каждое слово.

Под бременем общего внимания я дрожу. Они должны согласиться. Нам нужна их поддержка, если мы хотим положить конец правлению Мэйвена и не дать Тиберию подобрать упавшую корону.

– Перемены могут быть быстрыми – или медленными. Но двигаться всегда нужно вперед. Я знаю, некоторые из вас смотрят на короля Тиберия, королеву Анабель и принцессу Эванжелину и думают: ну и какая разница? Если кто-то готов проливать кровь за то, чтобы посадить их на трон, – так почему бы не позволить Мэйвену владеть короной?

Радис высокомерно смотрит на меня.

– Потому что вы утверждаете, что Мэйвен Калор – чудовище. Своевольный мальчишка, утративший контроль.

Я вскидываю голову, отбросив косу за плечо. Как и Фарли, я позволяю своим шрамам говорить. «М» у меня на груди так и горит под сотнями глаз.

– Потому что Мэйвен Калор, несомненно, худший вариант, – говорю я, обращаясь ко всем. – Он никогда не позволит стране двигаться вперед – более того, он будет тянуть Норту назад. Ему наплевать на Красных и даже на Серебряных. Он не думает о равенстве. Ни о чем, кроме замкнутого круга мести и желания быть любимым. И, в отличие от Тиберия, в отличие от короля Воло из Разломов, в отличие, быть может, от любого ныне правящего Серебряного монарха, он пойдет на что угодно, чтобы сохранить корону.

Радис медленно садится и слегка помахивает белой рукой, прося меня продолжать. Не то чтобы я нуждалась в его разрешении. Тем не менее, во мне бурлит гордость.

– Да, – говорю я. – В большинстве случаев вы предпочли бы остаться здесь, под защитой гор, в изоляции от мира. Если у вас хватит сил не обращать внимания на жестокость Норты и ее союзников.

Я вижу, как некоторые ерзают в креслах.

– Но только не теперь, когда на стороне Норты – Озерные. Вы можете совещаться и спорить, помогать ли нам, но колокол уже прозвонил. Вы уже один раз проголосовали за то, чтобы поддержать нас. Ваши солдаты были там, когда я бежала из Дворца Белого огня. Мы вместе удержали Корвиум. И Мэйвен Калор никогда не забудет о том, что вы сделали. Никогда не забудет, что вы похитили меня у него.

«Ты похожа на Томаса, – когда-то сказал Мэйвен. Я до сих пор слышу его голос. – Ты – единственная, к кому я привязан, единственная, кто напоминает мне, что я еще жив. Не пуст. И не одинок».

Он был чудовищем, когда держал меня во дворце, сделав пленницей собственного тела. Интересно, в какого зверя он превратился теперь, когда ничего не осталось, кроме осколков у него в голове.

Я сжимаю зубы, пытаясь представить следующие действия Мэйвена. Не в ближайшие дни, а в пределах нескольких месяцев. Ну да.

– Однажды его армия подойдет к вашему порогу. Солдаты Норты и Озерного края… – они плывут у меня перед глазами – цвета Высоких Домов, Озерные в ярко-синей форме. – Они явятся, полные гнева, заслонившись живым щитом из Красных солдат, которых вам придется убивать. Вы, возможно, победите, но многие погибнут. Не знаю, сколько. И на этом не закончится.

Красная женщина с черными волосами поднимает руку, прося внимания. Она смотрит не на меня, а на Фарли.

– Вы согласны, генерал? – спрашивает она и указывает на Тиберия. – Этот Серебряный король будет лучше, чем тот, который сидит сейчас на троне?

Фарли фыркает, едва ли не закатывает глаза.

– Мадам, меня мало интересует Тиберий Калор, – отвечает она.

Я невольно вздрагиваю и с шипением выдыхаю. «Ох, Фарли».

Но она еще не договорила.

– Поэтому вы вполне можете поверить мне, когда я скажу… да.

Депутат кивает, удовлетворенная таким ответом.

И не только она. Многие собравшиеся в зале, и Красные и Серебряные, перешептываются.

– Ну, ваше величество? – добавляет женщина, повернувшись к Тиберию.

Он ерзает. Анабель слегка касается его руки. Я повидала достаточно Серебряных женщин, чтобы понять, что сородичи сочли бы королеву Анабель слишком заботливой, слишком сентиментальной, слишком нежной по отношению к внуку.

Я сажусь, а он встает и выходит к собранию. Дэвидсон отступает и наконец занимает свое место. Тиберий в одиночку стоит перед депутатами. Он представляет собой величественное зрелище на фоне белого мрамора, гранита и зеленого стекла. Алый плащ кажется живым пламенем, мазком свежей крови.

Тиберий поднимает голову.

– Я провел почти год в изгнании, преданный родным братом. Но также меня предал и… – он медлит, с трудом выговаривая слова, – …и мой отец. Он воспитывал меня королем – таким же, как все короли до нас. Непреклонным, не желающим меняться, прикованным к прошлому, вынужденным вести бесконечную войну, обреченным жить по традиции.

Эванжелина впервые вздрагивает, и ее острые ногти впиваются в подлокотники кресла.

Законный король продолжает:

– Правда в том, что Норта раскололась надвое задолго до убийства моего отца. Серебряные господа – а внизу Красные. Я знал, что это неправильно, как знаем мы все в глубине души. Но у власти королей есть свои пределы. Я думал, что изменить основы жизни – исцелить недуги общества – невозможно. Я думал, что текущее положение вещей, сколько угодно несправедливое, лучше, чем риск повергнуть королевство в хаос.

Его голос полон решимости.

– Я ошибался. Многие мне это доказали. Вы в том числе, премьер, – говорит Тиберий, взглянув на Дэвидсона. – И вы все. Ваша страна, какой бы странной она ни казалась нам, доказывает, что можно установить новые правила. Добиться равновесия. Как король Норты я хочу понять то, чего не мог понять раньше. И сделать все возможное, чтобы сократить пропасть между Красными и Серебряными. Исцелить раны. Изменить то, что должно измениться.

Я и раньше слышала, как он произносил речи. Например, в Корвиуме. Он сказал примерно то же самое – поклялся изменить мир вместе с нами. Уничтожить разделение между Красными и Серебряными. Тогда слова Тиберия пробудили во мне гордость. Но теперь я знаю, чего стоят его слова и как далеко простираются обещания. Особенно когда на чаше весов лежит корона.

Но, в любом случае, я ахаю, когда он вдруг опускается на колено. Плащ расстилается вокруг – кровавое пятно на фоне мрамора.

Раздаются перешептывания, когда Тиберий склоняет голову.

– Я никого не прошу сражаться за меня. Только вместе со мной, – медленно произносит он.

Черноволосая женщина заговаривает первой, склонив голову набок.

– Мы уже знаем, что вы не из тех, кто посылает вместо себя других, ваше величество, – говорит она. – Это стало ясно вчера ночью. Моя дочь, капитан Вийя, сражалась вместе с вами на Ястребиной тропе.

Тиберий, все еще коленопреклоненный, не говорит ни слова. Он лишь кивает, и на его щеке подрагивает мускул.

В другом конце зала Радис подает знак Дэвидсону, слегка взмахнув рукой. И по галерее проносится легкий сквозняк. Он ткач ветра.

– Ставьте на голосование, премьер, – говорит Радис.

Дэвидсон исподлобья обозревает присутствующих. Интересно, чтó он читает на их лицах. После долгого молчания он выдыхает.

– Хорошо.

– Голосую за, – тут же решительно говорит Радис.

Тиберий, не поднимаясь, быстро моргает. Он удивлен.

Я тоже.

И мое удивление растет с каждым «да», произносимым десятками губ. Я считаю про себя. Тридцать. Тридцать пять. Сорок.

Есть и голоса «против» – поначалу их достаточно, чтобы вселить отчаяние, но несогласных быстро заглушают многочисленные «за», в которых мы так отчаянно нуждаемся.

Наконец Дэвидсон с улыбкой встает. Он пересекает зал и слегка касается плеча Тиберия, прося его встать.

– У вас будет армия.

12. Эванжелина

Пусть даже Монфор красив, я искренне радуюсь, что мы скоро уезжаем. Ведь я еду домой. В Разломы, к Птолемусу и Элейн. От радости я почти не замечаю, что приходится самой укладывать вещи.

Даже Красные понимают, что это ловкий ход. Разломы ближе к Монфору, чем пьемонтская база, не говоря уж о том, что они не окружены территорией Бракена. Наше королевство хорошо защищено. Мэйвен не рискнет атаковать наши земли, и у нас будет время, чтобы собрать силы.

И все-таки у меня по коже весь вечер бегают мурашки. Я едва выношу улыбку Кэла, когда мы выходим во двор перед дворцом Дэвидсона. Иногда я жалею, что у него нет ни на грамм хитрости или хоть здравого смысла. Тогда он, возможно, понял бы, что произошло сегодня утром в Народной галерее. Но нет, Кэл слишком доверчив, слишком добр, слишком доволен собственной речью, чтобы раскусить хитрые маневры Дэвидсона. Исход голосования был предрешен. А как же иначе? Политики Монфора заранее знали, о чем попросит Дэвидсон, и определились с ответом. Еще до нашего приезда было известно, что солдат нам дадут. Все остальное, весь визит – сплошной спектакль. И соблазн.

«Я бы и сама так поступила».

Слова Дэвидсона, обращенные ко мне, сами по себе были искушением. «Еще одна мелочь, которую мы здесь терпим», – сказал он. Он знает про Элейн – и прекрасно понимает, каким образом меня можно поколебать. Хоть на мгновение, но я задумываюсь о том, чтобы отказаться от прежней жизни ради уголка в Монфоре.

Премьер умеет торговаться, мягко говоря.

Кэл пересекает двор, чтобы проститься с Дэвидсоном и Кармадоном. Глядя на эту пару, я ощущаю знакомую зависть, а потом дурноту. Я отворачиваюсь. Лучше уж посмотреть на что-нибудь еще. И мой взгляд падает на другое непристойно публичное проявление эмоций. Еще один тошнотворный раунд прощания, прежде чем эта компания дрессированных мартышек направится в Разломы.

Не понимаю, отчего Мэра не могла проститься с родными во дворце, там, где остальным не пришлось бы за этим наблюдать. Как будто в ее скорби есть нечто оригинальное. Как будто Мэра Бэрроу – единственная здесь, кому когда-либо приходилось расставаться с близкими.

Она обнимает членов своей семьи одного за другим, и с каждым разом объятия всё дольше. Ее мать плачет, отец плачет, братья и сестра плачут. Мэра старается не плакать, но тщетно. Подавляемые всхлипы эхом разносятся по взлетной полосе, и мы, все остальные, вынуждены делать вид, что это нас не задерживает.

Красные всегда себя так ведут. Они не задумываются о том, какими проблемами чревата демонстрация слабости, потому что, по большей части, они и так слабы. Кто-то должен объяснить это Бэрроу. Пора бы ей уже понять, как важно поддерживать имидж.

Высокий Красный парень, смуглый, светловолосый, верный пес Бэрроу, тоже обнимает ее родных, как своих. Видимо, он так и будет таскаться с нами.

Кэл перестает шептаться с Дэвидсоном. Премьер не едет с нами. После того как монфорское правительство согласилось поддержать нас, у него возникло много дел. Он обещает прилететь в Разломы через неделю. Но я сомневаюсь, что они беседуют об этом. Кэл так и кипит, он крепко цепляется за Дэвидсона. Впрочем, взгляд у него незлой. Он о чем-то просит – о чем-то мелком и никому другому не нужном.

Оставив премьера, Кэл быстрыми широкими шагами проходит мимо Мэры. Ее братья не сводят с принца глаз. Будь они поджигателями, как Калоры, пожалуй, они бы его спалили. Младшая сестра настроена менее враждебно – скорее, она разочарована. Она хмурится, глядя ему в спину, и прикусывает губу. Так она больше похожа на Мэру, особенно когда усмехается.

Кэл останавливается справа от меня, широко расставив ноги, и скрещивает руки на груди, обтянутой простой черной формой.

– Тебе нужна маска получше, Калор, – негромко говорю я. Он лишь хмурится в ответ. – А Мэра пусть научится придерживаться графика.

– Она прощается с семьей, Эванжелина, – рычит тот. – Мы можем дать им несколько минут.

Я тяжело вздыхаю и рассматриваю ногти. Сегодня никаких декоративных накладок. На пути домой в них нет нужды.

– Сколько привилегий. Интересно, где черта, и что произойдет, когда она неизбежно ее переступит.

Кэл не огрызается, как я думала. В ответ он негромко посмеивается.

– Не сдерживай грусть, принцесса. Это все, что у тебя осталось.

Скрипнув зубами, я сжимаю кулак. Жаль все-таки, что не надела когти.

– Не притворяйся, что я одна тут несчастна, – резко говорю я.

Он испуганно замолкает, и кончики ушей у него сереют.

Наконец-то объятия заканчиваются, и Мэра успокаивается. Расправив плечи, она решительно отворачивается от своих сородичей. Внешность у них разная, но есть и определенное сходство. Одинаковый цвет кожи, темные глаза, смуглое лицо. У всех, кроме сестры и седеющих родителей, каштановые волосы. И общая грубость, свойственная Красным. Как будто их вылепили из глины, а нас вырезали из камня.

Долговязый парень не отстает, когда Мэра подходит к нам – он словно тащится на невидимом поводке. Он оборачивается, чтобы помахать ее родным, а Мэра нет. По крайней мере, это достойно уважения. Упрямое стремление любой ценой идти вперед.

Кэл поднимает голову, когда она проходит мимо, направляясь к самолету. Его рука разжимается, пальцы слегка касаются ее плеча. Кожа Кэла кажется бледной на фоне куртки цвета ржавчины. Но Мэра не останавливается – и он ей не препятствует. Лишь смотрит вслед, и горло у него дрожит от слов, которые он не в силах произнести.

Отчасти мне хочется острым ножом погнать Кэла за ней. Другая часть моей души желает вырезать из груди принца сердце, раз уж он продолжает его игнорировать, заставляя и меня страдать от боли.

– Пойдем, будущий супруг? – спрашиваю я, протягивая ему руку.

Шипы металлической куртки лежат плашмя и призывно блестят.

Кэл мрачно хмурится и обнажает зубы в вымученной усмешке. Покорный долгу до самого конца, он принимает мою руку. Его кожа пылает жаром, она почти раскалена на ощупь. На шее у меня выступает пот, и я подавляю дрожь отвращения.

– Разумеется, моя будущая жена.

Сама не понимаю, отчего я раньше к этому стремилась.

Омерзение, которое я чувствую, быстро отступает перед радостным волнением, когда мы поднимаемся по трапу, ведущему в металлическое чрево. От встречи с людьми, которых я люблю больше всего, меня отделяют несколько коротких часов полета. Да, я проведу их рядом с Кэлом и Мэрой, которые будут обмениваться бесчисленными драматическими вздохами и многозначительными взглядами, но уж как-нибудь переживу. Дома ждет Птолемус.

Ждет Элейн.

За тысячу миль я ощущаю ее прохладное присутствие, сродни прикосновению компресса к воспаленной коже. Белое тело, рыжие волосы, звезды в глазах, улыбка цвета луны.

Когда мне было тринадцать лет, на тренировке я порезала Элейн на ленточки. Ради отцовского одобрения. После этого я неделю плакала и целый месяц просила прощения. Она все поняла, разумеется. Мы знаем, каковы наши семьи, чего они требуют, чем мы должны быть для них. С течением временем такие вещи становились ожидаемыми. Привычными. Каждый день мы дрались, причиняли боль друг другу и себе. На тренировках, где наготове стояли целители, мы научились безразлично относиться к неизбежной жестокости. Но теперь я не поступлю так с Элейн. Ни за что на свете не причиню ей боль, пусть даже лучшие целители в мире готовы прийти на помощь. Ни ради моего отца, ни ради короны. «Если бы только Калор питал такие же чувства к Мэре. Если бы он любил ее так, как я люблю Элейн».

Как только мы оказываемся в брюхе самолета, среди мягких сидений и ремней безопасности, привинченных к полу столиков и толстых иллюминаторов, Кэл отходит от меня. Он усаживается рядом с бабушкой, которая восседает в одиночестве за одним из немногочисленных столиков.

– Нанабель, – бормочет он.

Нелепое, совершенно неуместное детское прозвище.

Впервые за всё то время, что я ее знаю, Анабель выглядит уставшей. Она ласково и чуть заметно улыбается внуку, когда тот садится.

Я выбираю столик в углу, чтобы можно было спокойно поспать. Наш самолет удобнее военных, хотя он также получен с пьемонтской военно-воздушной базы. Салон белого цвета с желтой отделкой и крошечными россыпями фиолетовых звездочек. Цвета и символы Бракена.

Я никогда не видела принца, только пьемонтских дипломатов в разное время, ну и, разумеется, его послов – принца Александрета и принца Дарака. Теперь оба мертвы. Я видела, как Александрет погиб в Археоне – он получил пулю в череп во время первого покушения на Мэйвена. От этого воспоминания меня мутит.

Человек из Дома Айрела встал, нацелил пистолет и выстрелил в короля, сидевшего рядом со мной. Выстрелил и, разумеется, промахнулся, вынудив нас и в самом деле действовать как союзники.

«Мэйвен должен был умереть в тот день. Жаль, что он не погиб».

Я по-прежнему ощущаю во рту стальной вкус его крови, которая текла по каменным плитам, превратившись в настоящую реку у моих ног.

Попытка убийства провалилась. Мятежные Дома бежали, рассеявшись по своим уделам и твердыням. Элейн – не воин, и она покинула дворец до покушения. Но Дому Самоса пришлось притворяться и дальше. Я стояла на королевском совете – стояла, потому что этот хорек отказался выделить мне кресло, – и смотрела, как он допрашивает сестру Элейн. Как его кузен Мерандус лезет ей в голову… а потом ее казнили за измену.

Элейн молчит об этом, и я не настаиваю. Не представляю, что бы я сделала, если бы такая судьба постигла Птолемуса. Нет, неправда. Я представляю тысячу вариантов. Миллион различных форм жестокости и боли. И ни один из них не заполнил бы пустоту. Узы серебряной крови нерушимы, когда сильны. Наша верность тем немногим, кого мы любим, достигает самой глубины души.

«В таком случае, что сделает Бракен ради своих детей?»

Я не спрашивала про них и про то, как с ними обращаются в Монфоре. Проще этим не интересоваться. Одной заботой в мире тревог меньше.

Мое уединение нарушает ураган мускулистых конечностей и коротко стриженных светлых волос. Женщина-генерал грузно усаживается, так что пол под ногами дрожит.

– Ты двигаешься с изяществом бизона, – насмешливо говорю я, надеясь прогнать ее.

Она не ведет и бровью – и не отвечает. Лишь гневно смотрит на меня. Глаза у нее космически синие. Она поворачивается к иллюминатору и прислоняется лбом к стеклу, коротко выдохнув. Она не плачет. Не то что Бэрроу, которая вошла в самолет, икая, с красными глазами.

Генерал Фарли не тот человек, который будет демонстрировать горе. Тем не менее, боль исходит от нее приливной волной. Лицо Красной становится бесстрастным и пустым, на нем нет даже привычного отвращения, с которым она взирает на Серебряных, особенно на меня.

Я знаю, что у Фарли есть дочь, грудной ребенок.

«Только не здесь. Не на этом самолете».

Бэрроу следует за ней и садится рядом. Я вздыхаю. Мы прилетели сюда на двух самолетах – места хватило, чтобы отделить Красных от Серебряных, а также погрузить добычу из Корвиума. Жаль, что теперь мы не можем поступить так же, чтобы не приходилось тесниться по пути в Разломы.

– На этом самолете примерно шестьдесят мест, – буркаю я.

Мэра тоже бросает на меня сердитый взгляд – нечто среднее между гневом и душевной мукой.

– Пересядь, если хочешь, – отвечает она. – Но я сомневаюсь, что найдется место получше.

Она кивком указывает в сторону салона, занятого нашей разношерстной компанией.

Я откидываюсь на спинку плюшевого кресла, сдержав шумный вздох. Она права. Я не хочу провести несколько часов под маской светской любезности, пользуясь улыбкой, как щитом, обмениваясь сведениями и завуалированными угрозами с другими Серебряными. И у меня нет никакого желания закрывать глаза, сидя рядом с Красными, которые охотно перерезали бы мне горло. Как ни странно, Мэра Бэрроу – самая безопасная соседка. Наш договор защищает нас обеих.

Мэра ерзает и усаживается, почти прижавшись к генералу Фарли. Они молчат, не глядя друг на друга. Диана Фарли не сводит глаз с иллюминатора, словно пытается взглядом пробить стекло. Она как будто не замечает, что Мэра берет ее за руку.

Когда самолет оживает и моторы начинают реветь, она остается неподвижной. Фарли стискивает зубы, и мышцы у нее на щеках так и ходят.

Только когда мы взлетаем и окунаемся в облака, оставив горы позади, она наконец закрывает глаза.

Кажется, я слышу, как она шепчет: «До свиданья».

Я первой спускаюсь по трапу и глотаю свежий летний воздух Разломов. Пахнет землей, рекой, листьями, влажной сыростью с далекими нотками железа, которое лежит под землей. Солнце горячо и ярко в затянутом дымкой небе. В его лучах всё блестит. Холмы высятся вдали, зеленые и роскошные по сравнению плоской, горячей, черной взлетной полосой. Если приложить к ней ладонь, можно обжечься. Волны жара исходят от асфальта, заставляя мир вокруг зыбиться. А может быть, это я сама дрожу от нетерпения. Я стараюсь не бежать. Нужно вести себя подобающе. Мои отношения с Элейн Хейвен известны, и это не такая уж страшная тайна по сравнению с паутиной из сотен союзов и предательств, в которую превратилась наша жизнь.

Маленький, но постыдный секрет. Препятствие. Проблема. «В Норте. И в Разломах, – говорит внутренний голос. – Но так не везде».

Она не станет ждать здесь, на виду у людей. Это не в ее привычках. И все-таки сердце у меня колотится.

Птолемус не настолько сдержан. Он стоит на взлетной полосе, упрямо обливаясь потом в летней форме из серого льна, с немногими оставшимися знаками отличия. На запястье поблескивает единственный металлический предмет. Толстая железная цепочка – скорее, оружие, чем украшение. Предосторожность. Особенно в сочетании с десятком охранников в цветах Самосов. Среди них несколько наших кузенов, которых можно узнать по серебряным волосам и черным глазам. Остальные принесли клятву верности нашему Дому и отцовской короне, точно так же, как делали Стражи Мэйвена. Их цвета меня не интересуют. Это неважно.

– Эви, – говорит брат, раскрывая объятия.

Я отвечаю тем же, обхватывая его поперек тела и позволяя себе на секунду расслабиться. Птолемус цел и невредим, насколько я могу судить. Надежный. Настоящий. Живой.

И впредь я не стану принимать это как данность.

– Толли, – шепчу я в ответ, отстраняясь, чтобы взглянуть на брата.

Такое же облегчение мелькает в его грозовых глазах. Мы ненавидим расставаться. Это все равно что разлучить щит и меч.

– Прости, что оставила тебя.

«Нет. Ты говоришь так, как будто могла выбирать. Но права голоса тебе не давали». Мои пальцы сжимаются на предплечье брата. Отец отправил меня в Монфор не просто так, а с намеком. Этот намек был адресован мне самой. Он – мой король, глава моего Дома. Мой долг – повиноваться ему. Идти туда, куда он пожелает, делать, что он велит, выйти замуж за того, кого он выберет. Жить, как он хочет. И нет другого пути, кроме назначенного им.

– Не скучала по здешней суматохе? – спрашивает Толли, легонько отстранив меня. – Отец немного бесится, пытаясь составить нормальный двор. В доме толпа народу. И он никак не может выбрать себе трон.

– А мама? – осторожно спрашиваю я.

Несмотря на жару, Птолемус берет меня под руку и ведет к нашему транспорту. Остальные тянутся за нами, но я не обращаю на них внимания.

– Как всегда, – говорит он. – Требует внуков. Провожает Элейн в мою спальню каждую ночь. Не исключаю, что она стоит на страже у двери.

Во мне поднимается желчь, но я овладеваю собой.

– И? – я стараюсь сдержать дрожь в голосе. Его хватка становится крепче.

– Мы делаем, как договорились, – дыхание Толли осекается. – Чтобы наш план сработал.

В моей груди клокочет жаркая зависть.

Я думала, что не буду ревновать. Много месяцев назад, когда мы, все трое, пришли к этому решению. Когда условились выдать Элейн за моего брата. Просто для того, чтобы защитить ее. Вывести из поля зрения других Домов, пока мы что-нибудь не придумаем. Мы не хотели, чтобы Элейн выдали за какого-нибудь самодовольного Велле или грубого Рамбоса. Те и другие – вне моей досягаемости, вне контроля. Она красивая девушка и талантливая тень. Дом Хейвена – ценный союзник. А Птолемус – наследник Дома Самоса. Это был равный брак, вполне понятный, предсказуемый. Даже полезный – пока нам казалось, что других вариантов нет. Я все еще оставалась невестой Мэйвена, его будущей королевой. Но Птолемус выступал в качестве его помощника. Он был близок ко двору. С помощью брака доступ в высшие круги получила бы и Элейн.

Мы понятия не имели, какие махинации приберег про запас наш отец. Во всяком случае, не до конца. Не в подробностях.

Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас… я приняла бы другое решение?

«Птолемус был бы не женат. Принц, завидный жених. А Элейн могла бы следовать за тобой, своей принцессой, всюду, куда бы ты ни отправилась. Она вышла бы замуж за любого придворного по твоему выбору. Она не была бы прикована к твоему брату – в другом королевстве, в чужой стране, в чужой спальне… до конца жизни».

Отец мог вмешаться, но не стал. Он позволил нам совершить ошибку. Готова поклясться, он радовался, думая о том, что я своими руками разлучаю себя с единственным человеком, который мне дороже короны.

– Эви? – шепчет Птолемус, наклонившись.

Он на целую голову выше. И шире в плечах. Первенец, старше меня на четыре года. Сын Воло Самоса, наследник Разломов. Я люблю брата, но ему всегда будет проще жить. И мне позволено на свой лад выражать обиду.

– Все нормально, – выговариваю я сквозь зубы.

Хорошо, что я не надела свои металлические коронки, иначе они бы раскрошились в пыль. Краем глаза я замечаю, как Толли плотнее затягивает браслеты на руках.

– Это наш выбор. Надо смириться.

И снова слышится странный далекий голос: «Правда?»

Перед моим мысленным взором мелькают два костюма – белый и зеленый. Двое мужчин с кожей разного цвета, которые держатся за руки. Они проплывают перед моими глазами… и без помощи Птолемуса мне не удалось бы пройти последние несколько шагов. Брат буквально вносит меня в транспорт.

Образ Дэвидсона и Кармадона сменяется другим. Птолемус и Элейн в знакомой спальне. Тень моей злобной матери у двери. Есть лишь один способ изгнать видение, которое грозит навеки запечатлеться у меня в голове.

Остальные направляются в свежеобставленный тронный зал, чтобы приветствовать моего отца, как подобает, но я поступаю иначе. Я знаю Ридж-хаус как свои пять пальцев; нетрудно скользнуть в дворик и скрыться среди аккуратно рассаженных деревьев и клумб. Красных слуг по пути я почти не замечаю. Они стараются скрыться – мой нрав им известен. Прямо сейчас я чувствую себя грозовой тучей, темной, мрачной, готовой взорваться.

Элейн ждет в моей комнате. В нашей комнате, с прозрачными окнами и распахнутыми занавесками. Она знает, как я люблю солнце, особенно когда оно освещает ее. Она сидит на подоконнике, в легком черном платье, облокотившись на подушку и свесив ногу, обнаженную до бедра. Элейн не поворачивается, чтобы взглянуть на меня, когда я вхожу, – она дает мне время перевести дух.

Мой взгляд взбегает по ее ноге, потом падает на волосы, рыжие и блестящие, которые свободно лежат на белоснежных плечах. Они похожи на жидкое пламя. Кожа Элейн как будто сияет… нет, сияет на самом деле. Это ее способность, ее искусство. Она легко манипулирует светом. Чтобы подчеркнуть свои достоинства, ей не нужны косметика и пышная одежда. Я редко чувствую себя уродливой. Я красива – от природы и благодаря чувству стиля. Но после долгого полета, без своей обычной брони, без роскошного платья и макияжа, рядом с Элейн я чувствую себя ничтожной. Недостойной. Я подавляю желание нырнуть в ванную и немного подкраситься.

Наконец она поворачивается ко мне лицом. И вновь я стыжусь того, что явилась к ней такой растрепанной. Но желание быстро оттесняет все иные чувства. Элейн смеется, когда я пинком закрываю дверь, пересекаю комнату и касаюсь ладонями ее лица. Кожа у моей красавицы гладкая и прохладная на ощупь, как алебастр. Она по-прежнему молчит, позволяя мне любоваться ее чертами.

– Никакой короны, – говорит она, поднося руку к моему виску.

– Я в ней не нуждаюсь. Все и так знают, кто я.

Прикосновение Элейн легко; она проводит пальцами по моей скуле, пытаясь развеять тревоги.

– Ты спала на обратном пути?

Я фыркаю и касаюсь ее шеи под подбородком.

– Ты намекаешь, что у меня усталый вид?

Она продолжает обводить пальцами мое лицо, затем шею.

– Я хочу сказать, что ты можешь поспать, если хочешь.

– Я достаточно спала.

Элейн усмехается, на долю секунды искривив губы. Потом я целую ее.

У меня разрывается сердце при мысли о том, что на самом деле она не принадлежит мне.

Чей-то кулак ударяет в дверь – кто-то стучится в спальню. Не в смежную с ней гостиную, где полагается ждать посетителям. Прямо в мою комнату, в нашу комнату. Я отрываюсь от подушек, гневно выпутываюсь из одеяла. Шевельнув рукой, я извлекаю нож из сундука в дальнем конце спальни и рассекаю шелк, обмотавшийся вокруг ног.

Элейн не моргает, когда лезвие проходит в сантиметре от ее обнаженного тела. Она лишь зевает, моя ленивая кошечка, и откатывается, обнимая подушку.

– Как грубо, – бормочет она, имея в виду одновременно меня и того идиота, который решился нас побеспокоить.

– Я упражняюсь, – отвечаю я, рассекая последний слой ткани. – Сейчас этому негодяю не поздоровится.

Обнаженная, я встаю и набрасываю на плечи мягкий халат. Нож по-прежнему держу в руке.

Стук продолжается, потом слышится приглушенный голос. Я узнаю его, и отчасти мой восхитительный праведный гнев испаряется. Прямо сейчас я никого не стану пугать до обморока. Раздосадованная, я швыряю нож в стену. Он застревает, воткнувшись в дерево.

– Что тебе, Птолемус? – со вздохом спрашиваю я, распахнув дверь спальни.

Он тоже растрепан, волосы у него всклокочены, глаза горят. Подозреваю, ему, как и мне, помешали. Птолемус и Рен Сконос охотно проводят время вдвоем.

– Нас ждут в тронном зале, – твердо говорит брат. – Немедленно.

– Отец расстроился, что я еще не поцеловала ему ноги? Мы прилетели всего пять минут назад.

– Уже два часа, – говорит Элейн, не удосуживаясь поднять голову. – Привет, муженек, – добавляет она, помахав изящной ручкой. – Будь умницей, прикажи подать обед.

Я с досадой запахиваю халат.

– Ну, что мне предстоит? Публичная порка? Отец наконец исполнит свою обещание и выставит наши головы на воротах?

– Ты удивишься, но дело не в тебе, – отвечает брат резко и сухо. – На нас напали.

Я быстро оглядываюсь. Элейн лежит, растянувшись на постели, едва прикрытая одеялом. Она перестала сиять – во сне не нужно сосредотачиваться. Она беззащитна, уязвима. Даже для слов.

– Выйди, – буркаю я, выталкивая брата в гостиную.

По крайней мере, хоть от чего-то я могу ее защитить.

Я подвожу Птолемуса к кушетке – зеленой, в тон холмистой панораме за окном. Пол вымощен грубыми речными камнями и застелен мягким синим ковром.

– Что случилось? Где напали?

Отчего-то я представляю себе Монфор, и у меня сжимается сердце.

Птолемус не садится. Он расхаживает по комнате, уперев руки в бока. На его предплечьях играют мышцы.

– В Пьемонте.

Я невольно фыркаю.

– Мэйвен дурак. Он истощает ресурсы Бракена, а не наши. Я и не думала, что он настолько глуп…

– Не Мэйвен напал на Бракена, – перебивает брат. – Бракен напал на нас. Удар по пьемонтской базе. Это произошло два часа назад, но призыв о помощи мы получили только что.

– Что? – я растерянно моргаю и туже стягиваю воротник халата. Как будто шелк может меня защитить.

– Бракен отрезал базу и напал на нее со своими солдатами и союзной армией прочих пьемонтских принцев. Он уничтожает всех, кто ему попадается. Красных из Норты, Серебряных из Монфора. Новокровок.

Птолемус подходит к окну и кладет ладонь на стекло. Он смотрит на восток, затянутый дымкой знойного вечера.

– Мы подозреваем, что ему втайне помогают Мэйвен и Озерные.

Я рассматриваю свои босые ноги на ковре.

– Но его дети… монфорцы же их убьют.

«Какая сделка. Дети в обмен на твою корону».

Интересно, мой отец принял бы такое же решение?

Птолемус медленно качает головой.

– Мы получили известие и из Монфора. Дети… они пропали. Их подменили двумя Красными трупами, которым с помощью целителя придали сходство с принцессой Шарлоттой и принцем Майклом. Кто-то пробрался к ним и увел пленников, – он издает низкий рык. – Идиоты монфорцы не могут взять в толк, как это случилось. Каким образом кому-то удалось зайти в их драгоценные горы и выбраться живыми.

Я отмахиваюсь. Сейчас это неважно.

– Значит, конец Пьемонту?

Брат стискивает зубы.

– Пьемонт теперь за Мэйвена.

– И что мы можем сделать? – спрашиваю я, сделав долгий вдох. Голова идет кругом. В Пьемонте остался гарнизон – бойцы Алой гвардии и солдаты из Монфора. Красные, новокровки, Серебряные… Люди, которые нужны нам. Я скриплю зубами, гадая, сколько из них выжили.

По крайней мере, личная армия моего отца здесь, в Разломах – она вернулась после уничтожения Корвиума. И солдаты Анабель тоже. Наши Серебряные войска в сохранности, но потеря базы – и Пьемонта – будет иметь сокрушительные последствия.

Я сглатываю, и мой голос дрожит, когда я заговариваю вновь.

– Что мы можем противопоставить Озерным, Норте и Пьемонту?

Вид у брата мрачный, и меня охватывает озноб.

– Скоро выясним.

13. Айрис

Я никогда раньше не бывала так далеко на юге.

Воздух на пьемонтской базе такой влажный, что его можно превратить в оружие. Мои обнаженные руки зудят от ощущения влаги, от крохотных капелек, слишком мелких, чтобы разглядеть, как они танцуют над кожей. Я слегка потягиваюсь и рисую пальцами маленькие круги, всколыхнув липкое тепло, висящее над балконом штаб-квартиры.

На горизонте плывут грозовые тучи, и за ними по болотам тянутся серые тени ливня. Пару раз бьет молния, и отдаленный гром докатывается до нас за четыре-пять секунд. Пахнет пожарами, которые гаснут под дождем; возле главных ворот базы висит дым. Солдаты Бракена вошли в выломанные ворота и обрушили на тех, кто был внутри, вихрь быстров и сильноруков, недвусмысленно показав, кому они верны. Мэйвену. И мне.

Король Норты кладет свои белые, как кость, руки на балконные перила и слегка наклоняется через край.

Здесь не так высоко. Всего два этажа. Если я столкну его, он выживет, хотя, возможно, сломает несколько костей. Мэйвен щурится, нахмурив темные брови под простой короной из железа и рубинов. Сегодня никакого плаща. Слишком жарко. Вместо этого на нем обычная черная форма с расстегнутым воротом. Ткань колеблется от легкого влажного ветерка. На лбу блестит пот. Не от жары. Огненному королю должно быть комфортно при такой температуре. И это пот не от утомления. Мэйвен не участвовал в штурме базы. Я тоже, хотя оба наших народа предоставили Бракену Серебряных солдат. Только когда исход стал ясен, только когда в победе можно было не сомневаться, мы вошли сюда.

Кажется, Мэйвен нервничает. Боится. И он в ярости.

«Ее здесь не оказалось».

Я молча наблюдаю за ним, ожидая, когда он заговорит. Горло у него движется, кадык дергается между складками воротника. Он кажется странно беспомощным, несмотря на победу.

– Сколько сбежало? – спрашивает Мэйвен, избегая моего взгляда.

Он не сводит глаз с грозовых туч.

Я подавляю раздражение. Я не лейтенант, не ординарец, который обязан стоять рядом и озвучивать цифры. Но я, натянуто улыбаясь, сообщаю ему то, что он желает знать.

– Человек сто. В болота, – отвечаю я, проводя рукой по цветам, которые растут в ящиках на балконе. Земля еще влажна от дождей и усилий слишком рьяного садовника. За спиной у нас цветущие лозы ползут по кирпичным стенам и колоннам административного здания. Пьемонтцы любят цветы. В жизни не видела такого разнообразия оттенков. Растениям хорошо в здешнем климате. Белые, желтые, лиловые, розовые, синие лепестки. Солнце палит еще жарче, и я жалею, что не надела белое платье вместо королевского синего. По крайней мере, лен тонкий, достаточно легкий, чтобы ощутить дуновение ветра на коже.

Мэйвен срывает синий цветок из ящика рядом с собой.

– И еще две сотни убито.

Это не вопрос. Число погибших ему хорошо известно.

– Мы по мере сил стараемся их опознать.

Он пожимает плечами.

– Используйте пленников. Может, кто-то не откажется на нас поработать.

– Сомневаюсь, – отвечаю я. – Алая гвардия и монфорцы преданы своим. Они и пальцем не шевельнут, чтобы помочь нам.

С долгим тихим вздохом он выпрямляется, оттолкнувшись от перил. И прищуривается, когда мелькает очередная молния, на сей раз ближе. Краска окончательно сбегает с его лица, когда раздается рокот грома. «Он думает о девочке-молнии?»

– Со мной мои кузены Мерандусы, которые способны оценить меру чужой преданности.

Я стискиваю зубы.

– Ты знаешь мое отношение к шепотам, – говорю я – слишком поспешно и резко.

«Его мать была шепотом», – напоминаю я себе, готовясь к ответному упреку.

Но Мэйвен молчит. Он кладет цветок на перила, лепестками вверх, и разглядывает собственные ногти. Они коротки, изгрызены от тревоги. Я ожидала, что у короля будет безупречный маникюр, подобающий правителю. Или ногти, обломанные на тренировках и в бою (не сомневаюсь, именно так они выглядят у его брата). Но не испорченные дурной привычкой, больше подобающей ребенку.

– Кажется, я знаю, что ты чувствуешь, Мэйвен, – доносятся до меня мои собственные слова.

Я решаюсь перевернуть одну из своих многочисленных карт.

Он вновь не отвечает, и я понимаю, что не ошиблась. Что бы ни сделала Элара, какими бы словами она ни наполняла голову сына, остались шрамы и отметины. Он больше не хочет рисковать.

Я ощущаю брешь, дыру в стене, которую он не спешит залатать. «А что, если я проскользну в нее? Что, если завладею им так, как завладела Мэра Бэрроу, – смогу я тогда получить власть над королем?»

– Давай удалим их от двора, если хочешь, – медленно произношу я.

И, придав лицу более мягкое и заботливое выражение, подступаю ближе к нему. Слегка наклоняюсь, и ворот приоткрывается, обнажив нужное количество тела.

– Свали все на меня. На мои Озерные суеверия. Скажи, что это кратковременная мера, чтобы доставить удовольствие молодой жене.

Всё равно что носиться вокруг водоворота, стараясь держаться края. Оставаться в его пределах, но не тонуть.

Уголок губ у Мэйвена приподнимается. У него резкий профиль, сплошь углы – прямой нос, гордый лоб, высокие скулы.

– Если не ошибаюсь, тебе девятнадцать, Айрис?

Я недоуменно моргаю.

– И что?

Он движется быстрее, чем я ожидала. Усмехнувшись, Мэйвен касается ладонью моего лица. Я вздрагиваю, когда его пальцы ложатся мне за ухо, а большой палец – под подбородок и слегка нажимает, вдавливаясь в горло. Кожа у Мэйвена горячая, но не обжигающая. Мы почти одного роста, но он на пару сантиметров выше. Приходится смотреть снизу вверх в глаза, похожие на небо в тундре. Застывшие, безжалостные, бесконечные. Для постороннего наблюдателя мы – влюбленные молодожены.

– Ты хорошо это умеешь, – говорит он, и странно холодное дыхание обдает мое лицо. – Но я тоже.

Я отступаю, желая высвободиться из его хватки, но он выпускает меня, прежде чем я успеваю начать борьбу. Кажется, ему весело, и от этого в моей душе все переворачивается. Но я не выдаю омерзения. Лишь холодное равнодушие. Подняв бровь, я отвожу за плечо волосы, гладкие и блестящие, как черное масло. Я пытаюсь подражать матери, величественной и бесстрашной.

– Еще раз притронешься ко мне без моего разрешения, и мы посмотрим, как долго ты умеешь задерживать дыхание под водой.

Мэйвен медленно подбирает цветок и сжимает его в кулаке. Один за другим лепестки осыпаются, а затем он поворачивает запястье. Браслет вспыхивает. Лепестки сгорают, не успев коснуться земли, и рассыпаются пеплом. Неприкрытая угроза.

– Прости, моя королева, – говорит он с улыбкой. Лжет. – Волнения военного времени, очевидно, совсем истрепали мне нервы. Я лишь надеюсь, что моего брата заставят образумиться, а предателей, которые ему помогают, предадут суду. Тогда наконец в наших землях будет мир.

– Конечно, – мои слова так же фальшивы. Я наклоняю голову, не обращая внимания на стыд, который внушает мне притворство. – Мир – это цель, к которой мы все стремимся.

«После того как моя мать с триумфом пройдет по вашей стране и сбросит твой трон в океан. После того как мы выпустим из короля Самоса всю кровь до капли и убьем тех, кто повинен в смерти моего отца. После того как мы заберем твою корону, Мэйвен Калор, и утопим тебя вместе с твоим братом».

– Ваше величество?

Мы оба поворачиваемся и видим одного из Стражей Мэйвена в черной сверкающей маске. Он стоит в дверях и низко кланяется, так что его одеяние напоминает огненный водоворот. Даже не представляю, как ему душно сейчас в доспехах и многослойной одежде.

Мэйвен широко разводит руки. Его голос – как ведро ледяной воды.

– Что такое?

– Мы нашли то, о чем вы спрашивали.

Я вижу под маской лишь глаза Стража, и они полны страха.

– Точно? – король снова принимается рассматривать ногти, изображая равнодушие.

И это лишь подстегивает мой интерес.

Страж кивает.

– Да, сэр.

С убийственной улыбкой Мэйвен отрывается от созерцания ногтей и поворачивается спиной к перилам балкона.

– Что ж, спасибо. Я бы не отказался посмотреть.

– Да, сэр, – повторяет Страж и вновь кивает.

– Айрис, не составишь ли компанию? – спрашивает Мэйвен, протянув руку.

Его пальцы, дразня, замирают в сантиметре от меня.

Все инстинкты воина приказывают мне отказаться. Но тогда я открыто признáю, что боюсь Мэйвена Калора, и он получит власть надо мной. Этого я не могу допустить. И, в любом случае, то, что он ищет на пьемонтской базе, может пригодиться Озерному краю. Оружие. Или разведданные.

– Почему бы и нет? – спрашиваю я, преувеличенно пожав плечами.

Не обращая внимания на протянутую руку, я покидаю балкон вслед за Стражем. Платье шуршит; вырез сзади достаточно глубок, чтобы обнажить завитки волн, вытатуированные у меня на спине.

База не маленькая – впрочем, она вдвое меньше основных цитаделей Озерного края, где расположены наши армия и флот. До места, которое нам нужно, очевидно, можно дойти пешком: королевские Стражи не пригнали транспорт. Жаль. Несмотря на многочисленные деревья на улицах базы, в тени не намного прохладнее, чем на солнце. Пока мы идем, окруженные десятком Стражей, я провожу рукой по шее. Капельки влаги текут вслед за пальцами и наперегонки устремляются вниз, охлаждая мою украшенную татуировкой спину. Мэйвен следует по пятам за главным Стражем, сунув руки в карманы. Он полон нетерпения. Ему очень нужно то, что они нашли.

Стражи сворачивают на улицу, застроенную однотипными домами. Выглядит она довольно приятно. Красные стены, черные ставни, мощеные тротуары, цветы, подстриженные деревья. Но вокруг ни души, и эта пустота тревожит. Кукольный домик без кукол. Люди, которые жили здесь, либо убиты, либо в плену – или бежали в зловонные, смертельно опасные болота. Возможно, они оставили нечто ценное.

– Здесь был офицерский квартал, – объясняет один из Стражей. – До оккупации.

Я поднимаю бровь.

– А потом?

– Тут жили враги. Красные крысы, предатели крови, выродки-новокровки, – шипит один из Стражей.

Мэйвен останавливается так резко, что его кожаные ботинки оставляют черные следы на тротуаре. Он поворачивается к Стражу, не вынимая рук из карманов. Страж башней высится над ним, но Мэйвена, кажется, это ни капли не смущает. На его лице нет вообще никакого выражения.

– Что вы сказали, Страж Рамбос?

«Сильнорук». Этот Страж, если захочет, может оторвать Мэйвену руки. Но водянисто-карие глаза под маской расширяются, полные ужаса.

– Ничего особенного, ваше величество.

– Предоставьте мне судить, – обрывает Мэйвен. – Так что вы сказали?

– Я отвечал ее величеству королеве, – взгляд Стража перебегает на меня. Он молит о защите, но я ничем не могу помочь. Стражами командует Мэйвен. – Я сказал, что во время монфорской оккупации здесь жили Красные. И Серебряные. И новокровки.

– Крысы. Предатели. Выродки, – подсказывает Мэйвен, по-прежнему бесстрастно, без всяких эмоций. Лучше бы он взорвался гневом. Его спокойствие гораздо страшнее. Король, которого невозможно понять; король, который пуст внутри. – Вот что конкретно вы сказали, не так ли?

– Да, ваше величество.

Хрустнув шеей, Мэйвен смотрит на другого Стража.

– Страж Озанос, вы можете объяснить, почему это было ошибкой?

Синеглазая нимфа рядом со мной испуганно вздрагивает – она не ожидала, что к ней обратятся. Она пытается поскорей собраться с духом. И дать верный ответ.

– Потому что… – она замолкает, теребя край плаща. – Не знаю, сэр.

– Хм.

Этот низкий горловой звук как будто вибрирует во влажном воздухе.

– Никто не может сказать?

«Как я его презираю».

– Потому что Страж Рамбос оскорбил Мэру Бэрроу в вашем присутствии, – говорю я.

И немедленно сожалею о своем желании, чтобы Мэйвен проявил хоть какое-то чувство. Глаза у него чернеют, зрачки расширяются от бешенства. Рот приоткрывается, обнажив зубы (я ожидала увидеть клыки). Стражи вокруг заметно напрягаются. Интересно, вмешаются ли они, если он захочет ударить меня. Сомневаюсь. Я их подопечная, но в первую очередь они берегут Мэйвена. «В этом браке он всегда будет на первом месте».

– У моей жены богатое воображение, – насмешливо говорит Мэйвен.

Но я сказала правду. Неприятную правду. Я знала, что он одержим ею, влюблен каким-то очень извращенным и гнусным образом, но его реакция свидетельствует о чем-то более глубоком. Душевный изъян, дело чужих рук. Это сотворила с Мэйвеном мать по какой-то непостижимой причине. Вонзила в его сердце и мозг копье боли, страданий и мучительной любви к Мэре.

И, как бы ни предостерегали меня инстинкты, я ощущаю еле уловимую жалость к Мэйвену Калору. Он весь – чужое творение. Кто-то безупречно разобрал беднягу на части и кое-как сложил обратно.

Его гнев сродни грозовой туче, которая уплывает, оставив за собой напоминание о громе. Стражи расслабляются. Мэйвен расправляет плечи и проводит рукой по волосам.

– Ваша ошибка, Страж Рамбос, заключается в презрении, – говорит он, и в его голосе звучат снисходительные мальчишеские интонации, которыми он очаровывает людей.

Он легко шагает дальше, заставляя двигаться и нас. Мне кажется, что Стражи стараются держаться от него чуть дальше.

– Мы воюем, да, и эти люди – наши враги. Но, тем не менее, они – люди. Многие из них – мои законные подданные и ваши собственные соотечественники. Когда мы победим, то будем рады их возвращению в Норту. Разумеется, за некоторыми исключениями, – добавляет он с заговорщицкой улыбкой.

Эта ложь дается ему так легко, и я дрожу, невзирая на жару.

– Здесь, сэр, – наконец говорит один из Стражей, указав на дом, который с первого взгляда ничем не отличается от остальных. Но, если присмотреться повнимательней, можно заметить, что за растениями хорошо ухаживали. В ящиках на окне – яркие цветы и пышная зелень.

Мэйвен смотрит на дом, как будто обозревает труп. Он медленно поднимается по ступенькам к двери.

– И что за выродок жил здесь? – наконец спрашивает он.

Поначалу Стражи не отвечают. Боятся ловушки. Только нимфе Озанос хватает храбрости. Кашлянув, она отвечает:

– Мэра Бэрроу.

Мэйвен кивает и несколько секунд стоит неподвижно. А затем ногой вышибает замок, с треском распахнув дверь. Его силуэт превращается в смутную тень, когда он входит в дом.

Я задерживаюсь на улице. «Оставайся здесь». Стражи тоже медлят, не желая следовать за королем. Хотя лично я бы порадовалась, если бы из кладовки выскочил убийца и перерезал Мэйвену глотку, я понимаю, что тогда не будет шансов выиграть войну и уберечь Озерный край от второго брата и его цепных псов-Самосов.

– Не отставайте, – рычу я, поднимаясь на крыльцо вслед за своим гнусным мужем.

Стражи топают за мной, бряцая доспехами. Я сосредотачиваюсь на этом звуке, когда мы входим в полутемный дом, такой пустой и тихий в отсутствие обитателей. Стены совсем голые; Бракен, помнится, сказал, что с пьемонтской базы, как и из многих других мест, вывезли все ценное. Обменяли на ресурсы. Я вздрагиваю при мысли о собственном доме, отданном на растерзание хищникам. О наших святилищах и храмах, оскверненных, чтобы раздобыть денег на войну. «Пока я живу и дышу, этого не будет. Пока мама занимает трон».

Я не вхожу в маленькую гостиную и не осматриваю кухню. Шаги Мэйвена раздаются на лестнице, и я следую за ним, увлекая за собой Стражей. Если король хочет остаться один, он этого не говорит.

Он распахивает поочередно все двери на втором этаже, заглядывает в спальни, кладовки, в ванную. Пару раз издает негромкий рык, как хищник, у которого отняли добычу.

У последней двери, в углу, Мэйвен медлит.

Ее он открывает одной рукой, осторожно, словно входит в святилище.

Я останавливаюсь, позволяя ему войти первым.

За дверью – спальня с двумя узкими кроватями у окна.

Сначала я замечаю некую странность. Из цветастых занавесок вырезаны целые куски.

– Ее сестра, – негромко говорит Мэйвен, проводя рукой по обрезанному краю. – Швея.

Когда он пропускает ткань меж пальцев, с его запястья срываются искры. Занавеска тлеет, огонь распространяется, как эпидемия. Едкий дым щекочет мне ноздри. То же самое Мэйвен делает с обоями, заставляя их гореть и сворачиваться под его прикосновением. Потом он касается пламенеющей ладонью стекла. Оно трескается от нестерпимого жара, и осколки вылетают наружу. Воздух в комнате пульсирует и кипит. Я хочу уйти – но хочу и посмотреть. Посмотреть на Мэйвена. Я должна знать, кто он, если я намерена его победить.

На одну кровать он не обращает внимания, каким-то образом угадав, что она тут не спала.

На другую садится, словно испытывая ее на прочность. Разглаживает покрывало, затем подушку. Ощупывает то место, где покоилась голова Мэры. Отчасти я ожидаю, что он ляжет и вдохнет остатки ее запаха.

Вместо этого огонь пожирает перья и ткань. Деревянную раму. Пламя перескакивает на другую кровать.

– Дайте мне минуту, пожалуйста, – шепчет он едва слышно сквозь рев пламени.

Мы выполняем приказ и отступаем перед стеной жара.

Минута – это все, что ему нужно. Мы едва успеваем выйти на улицу, когда Мэйвен показывается на пороге, и за ним вспыхивает ад.

Когда мы шагаем обратно, а дом рушится у нас за спиной, я понимаю, что вспотела от страха.

Что Мэйвен сожжет теперь?

За дверями склада эхом отдается шум транспортов. Солдаты, видимо, вернулись, и я гадаю, удалось ли им обнаружить кого-нибудь на болотах. Звуки проникают сквозь высокие окна, прорезанные в бетонных стенах. В помещении прохладно, оно по большей части расположено под землей и разделено пополам длинным проходом; по обеим сторонам его – зарешеченные камеры. По официальному подсчету, здесь содержатся сорок семь пленных, которые сидят в камерах по двое и по трое. Все они Красные, но, тем не менее, их тщательно сторожат. Среди них могут быть новокровки, которые втайне ждут шанса воспользоваться способностью и сбежать. Серебряных монфорцев – предателей крови, как выразился Страж Рамбос, – держат в другом месте, под контролем тишины и самых могучих охранников.

На ходу Мэйвен лениво постукивает костяшками пальцев по решетке. Пленники шарахаются или стоят на месте; одни выказывают страх, другие неповиновение. Как ни странно, здесь, среди камер, Мэйвен выглядит спокойным. Он как будто вообще не замечает пленных.

А я – наоборот. Я считаю на ходу, чтобы понять, сходятся ли официальные данные. Чтобы вовремя заметить искру мятежа или решимости, которая может разгореться в нечто неподобающее. Жаль, что нельзя отделить Красных от новокровок. Каждая камера, мимо которой я прохожу, вселяет в меня тревогу: я знаю, что змея может таиться где угодно.

В дальнем конце бункера появляется еще одна группа знатных Серебряных – в желтом, белом и лиловом, в золотых доспехах и с оружием, которое больше подходит для дворцового церемониала. Принц Бракен широко улыбается, но дети, которые цепляются за руки отца, ежатся от страха. Майкл и Шарлотта то утыкаются лицами в фиолетовое, расшитое блестками одеяние принца, то смотрят в пол. Хотя мне жаль этих детей, так много переживших в руках монфорских чудовищ, я рада убедиться, что они достаточно окрепли, чтобы сопровождать отца. Когда мы выбрались вместе с ними из горного королевства, они едва могли говорить, несмотря на все усилия нашего кошмарного целителя. Ибо никакой целитель тела не в силах вылечить душу.

«Ах, если бы», – думаю я, искоса бросив взгляд на мужа.

– Принц Бракен, – говорит Мэйвен, со всем возможным обаянием склонив голову. Затем он нагибается еще ниже, оказавшись на одном уровне с детьми. – Майкл, Шарлотта. Самые храбрые дети, каких я когда-либо видел.

Майкл снова прячет лицо, а Шарлотта слабо улыбается. Не сомневаюсь, что это вбито в нее учителем этикета.

– Да, очень храбрые, – добавляю я, подмигнув детям.

Бракен останавливается перед нами, продолжая улыбаться; его охранники и приближенные тоже тормозят. Я замечаю среди них еще одного пьемонтского принца, которого можно опознать по изумрудной короне (впрочем, мы не знакомы).

– Ваши величества, – говорит Бракен и, раскинув руки, низко кланяется. Дети, продолжая цепляться за отца, делают то же самое с заученным изяществом. Даже робкий, дрожащий Майкл. – Не хватит никаких слов – и в мире нет столько золота, – чтобы выразить мою благодарность, но будьте в ней уверены.

Взгляд принца падает на меня, и я гордо вскидываю голову. Я спасла его детей собственными руками. Об этом не забудут.

– Располагайте моими военными объектами и всеми ресурсами, какие у нас есть. Мы – ваши союзники в войне с теми, кто подрывает основы нашего мира.

Шевельнув пальцами, Мэйвен жестом просит Бракена выпрямиться.

– Я благодарен вам за столь щедрое обещание, – отвечает он – воплощенные притворство и поза. – Вместе мы положим конец тому, что устроил мой брат.

Что-то мелькает в глазах Бракена. Возможно, усмешка. Распознает ли он ложь? «Тиберий Калор не развязывал войну. Этот грех лежит на Красных мятежниках». Я сглатываю, и во рту у меня внезапно пересыхает. Алая гвардия начала действовать в Озерном крае в ответ на необходимые меры, которые предпринял мой отец. Тем не менее, если они и грешники, мы допустили их существование и позволили заразе распространиться. Мы тоже виноваты.

– Вместе с Озерными, – добавляет Бракен.

И снова я замечаю усмешку и чувствую, как к моим щекам приливает жар.

– Конечно. Мы будем поддерживать Мэйвена Калора до конца.

«Но не слишком щедро. Меньше войск, меньше оружия, меньше денег. А остальное будет тщательно сберегаться в ожидании той минуты, когда оно больше всего нам понадобится».

Мои щеки горят, прямо-таки пылают, когда губы Мэйвена касаются моего лица в целомудренном символическом поцелуе.

– Мы отличная пара, не правда ли? – спрашивает он, повернувшись к Бракену.

Я подавляю желание сдержать слово и пригвоздить Мэйвена к полу, а затем утопить его, к полному своему удовлетворению.

– О да, – бормочет Бракен. Темные глаза перебегают с Мэйвена на меня. – Но, к сожалению, пока особого прогресса нет. Я послал за шепотами и певцами принца Деньярда, – он указывает на стоящего позади мужчину в изумрудном венце. – Но они еще не прибыли, и я не хочу рисковать, пока пленных как следует не допросили.

Я поворачиваюсь к ближайшей камере, надеясь скрыть отвращение при мысли о шепотах и певцах, которые должны приехать сюда. Ни тем, ни другим нельзя доверять – но я держу рот на замке.

Мужчина в камере смотрит на меня; в полутьме его глаза напоминают горящие уголья. Он смугл, как и я, но с красноватым оттенком. Черные волосы кудрявы, ухоженная борода – тоже. На нем темно-зеленая монфорская форма. На груди и на предплечьях зияют дыры и торчат нитки. От спешно сорванных нашивок. Я прищуриваюсь, и он тоже.

– Какое у тебя звание, солдат? – с усмешкой спрашиваю я, приближаясь к решетке.

Бракен и Мэйвен у меня за спиной затихают.

Бородач молчит. Подойдя ближе, я замечаю под глазом у него шрам. Слишком аккуратный, чтобы быть результатом несчастного случая. Хорошо залеченный. Идеальная прямая линия.

Я кивком указываю на шрам.

– Кто-то специально оставил тебе эту отметину, не так ли?

– Вы говорите так, как будто Серебряный, который повалил меня наземь и изуродовал, оказал мне честь, – отвечает он.

Он говорит неестественным тоном, слишком медленно, точно ему приходится тщательно обдумывать каждое слово. Я вновь смотрю на шрам. Интересно, что он сделал – или чего не сделал, – чтобы заслужить такое наказание.

– Когда прибудут ваши шепоты, – говорю я, оглядываясь на Бракена, – начните с этого человека. Он не просто рядовой. Он много знает.

Губы у Мэйвена вздрагивают; он почти улыбается.

– Конечно, – отвечает Бракен. – Мы начнем с этого глупого Красного, правда? – воркует он, направляя детей к двери. Те дружно кивают. Принц и принцесса выглядят гораздо младше своих восьми и десяти лет. – Тогда вы поймете, что их нечего бояться. Они – просто пустое место. Ничто.

И вновь Майкл прячет лицо в складках отцовского одеяния.

Шарлотта, напротив, вскидывает голову. У нее на смуглой коже россыпь веснушек. В Монфоре волосы у девочки были забраны назад в тугой пучок. Теперь она одета, как подобает принцессе, в расшитый белый шелк, и ее многочисленные косички украшены аметистами. Я наблюдаю, как она шагает за отцом, и по бетонному полу тянется маленький шлейф. Ее платьице похоже на свадебный наряд, и я задумываюсь, кому продадут Шарлотту, как продали меня, когда придет время.

Мы движемся дальше, вдоль камер, и я возвращаюсь к подсчетам. Мэйвен размахивает руками на ходу, почти ликуя. Все-таки победа произвела на него эффект.

– Я не знала, что ты способен радоваться, – негромко произношу я, и он смеется. Этот смех режет, как стекло.

Мэйвен недружелюбно усмехается, и в его глазах я вижу дикий, безумный блеск.

– Ты неплохо подражаешь Мэре Бэрроу.

Я отвечаю такой же усмешкой, балансируя на лезвии ножа:

– Что ж, ты хотел, чтобы она стала твоей королевой, – значит, и я могу сыграть ту же роль.

Снова взрыв смеха. Мэйвен смотрит на меня внимательно, словно изучая картину.

– Это ревность, Айрис?

Я напрягаюсь под пристальным взглядом супруга; мои мускулы напряжены, как свернутая пружина.

– Нет, – со вздохом отвечает он сам себе, продолжая улыбаться. – Как я уже сказал, мы отличная пара.

Сомневаюсь.

– Кто-то здесь произнес мое имя?

Мэйвен резко останавливается, наморщив лоб в откровенном замешательстве. Он смотрит через плечо, на камеру у нас за спиной.

Этот голос принадлежит бородачу со шрамом. Он прислонился к решетке, свесив руки в проход, и смотрит на нас с вызовом, приподняв бровь.

– Ты слышал меня, Мэйвен, – говорит он.

Его голос звучит не так, как раньше. Сильнее, быстрее, мощнее. Он напоминает скрежет ножа по камню.

Мы растерянно смотрим на бородача. Я, по крайней мере.

Мэйвен как будто разрывается между убийственной яростью… и надеждой?

Мужчина усмехается.

– Ты скучал по мне? – спрашивает он. – Кажется… да.

Я слышу скрип кости о кость. Скрежет зубов.

Мэйвен выдавливает одно-единственное слово:

– Мэра.

14. Мэра

– Он знает, что это ты.

Все мы как будто разом делаем вдох. С огромным усилием.

Внезапно комнатка в недрах дворца Самосов кажется слишком тесной. Я инстинктивно поворачиваюсь к Фарли. Та смотрит на меня. Горло у нее движется, она с трудом сглатывает, и я тоже. Но тут же Фарли собирается с духом, преисполняясь решимости.

Я прикусываю губу. Жаль, что нельзя было проделать это в одиночку. Но она стоит над Айбаремом и не собирается уходить. Достаточно близко, чтобы прервать процесс, если он выйдет из-под контроля. Глаза Айбарема впиваются в меня, яркие, пристальные, в то время как его сознание служит мостом между Разломами и Пьемонтом. Он уже выдал максимум информации о тюрьме на пьемонтской базе – полуподземном бункере с окнами на восток. О пленниках, которых видел его брат. С кем он вместе оказался в заточении, кто погиб, кто бежал. К моему облегчению, Элла и Рейф – среди уцелевших, скрывшихся на болотах. Эти сведения сами по себе жизненно важны, но… здесь Мэйвен, прямо перед нами. Так близко, что, кажется, можно протянуть руку и дотронуться до него.

Я хочу видеть то же, что и Айбарем. Хочу податься вперед, нырнуть в красновато-коричневую глубину этих глаз и вынырнуть за решеткой камеры, в сотнях миль отсюда. Взглянуть в лицо Мэйвену. Прочесть его, как я умею. Все движения, едва заметные подергивания мышц под кожей. Мельчайшие вспышки в синих, как лед, глазах, говорящие о тайнах и слабостях, которые он пытается скрыть.

Связи Айбарема с братом должно хватить. Их узы сильны, несмотря на расстояние, отклик почти мгновенен. Айбарем описывает все, что чувствует Раш.

– Мэйвен приближается к решетке… наклоняется. Он совсем рядом. На шее у него пот. В Пьемонте жарко. Недавно прошел дождь, – Айбарем немного откидывается назад, положив ладони на бедра, и я представляю Мэйвена здесь, в комнате, с нами.

Айбарем с омерзением кривит губы.

– Он рассматривает нас. Смотрит в глаза.

Я ежусь и ощущаю холодный призрак знакомого дыхания на коже.

Несмотря на солнечный свет, который льется в одно-единственное окно, я чувствую, как тьма собирается в маленькой уединенной комнате в глубине Ридж-хауса. Я жалею, что подумала об этом, что попросила Айбарема о помощи. Он должен был обеспечивать нам связь с Тахиром и Дэвидсоном, с Монфором. А не с собственным братом, захваченным в Пьемонте. Не с Мэйвеном.

Я заставляю себя сохранять спокойствие, ничем не выдавать тревоги. Но сердце бешено скачет в груди, отбивая глухой неумолчный ритм. Фарли стоит неподвижно, и от этого я нервничаю еще сильнее. Ридж-хаус не по вкусу нам обеим. Он напоминает мышеловку, которая вот-вот сработает. В каждой комнате, в той или иной форме, присутствует металл – балки, колонны, вделанные прямо в пол железные полосы. Дом сам по себе – оружие, которым могут владеть лишь немногие.

И эти люди окружают нас постоянно.

Даже стул подо мной – из холодной стали. Я дрожу, когда она касается тела.

Стук заставляет нас обеих подскочить от испуга. Я разворачиваюсь, сжав зубы, и вижу, что ручка поворачивается – но дверь заперта. Фарли двумя широкими шагами пересекает комнату, готовая прогнать слугу или любопытного аристократа, который торчит в коридоре. К моему разочарованию, она широко распахивает дверь и отступает на шаг. На пороге появляется знакомый массивный силуэт.

Я рычу, стиснув кулаки на коленях.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я негромко и решительно.

Тиберий смотрит на нас с Фарли, словно прикидывая, кто пугает его сильнее.

– Меня позвали, – глухо отвечает он. – И мы непозволительно опоздаем на заседание совета.

– Ну так иди! – я отмахиваюсь от него и поворачиваюсь к Фарли. – Что ты делаешь? – повторяю я сквозь зубы.

Она резко захлопывает дверь.

– Ты знаешь Мэйвена, и он тоже, – говорит Фарли с холодной рассудительностью. – Пусть послушает.

Айбарем, сидя передо мной, моргает.

– Мисс Бэрроу, – говорит он, желая продолжения.

Как будто до сих пор нам недоставало проблем.

– Ладно, – буркаю я и поворачиваюсь к монфорскому новокровке, изо всех сил стараясь игнорировать старшего Калора, который прислонился к стене, подальше от меня. Краем глаза я вижу, как он нервно постукивает ногой.

– Мэйвен что-то говорит, – бормочет Айбарем – его естественный голос негромок и прерывист. Он быстро меняется, неплохо имитируя Мэйвена.

– Вот как мы заговорили теперь? – спрашивает он, и его слова звучат резко и жестоко. Он даже издает холодный смешок. Очень похоже. – Или ты пытаешься шутить с королем, Красный? Боюсь, это скверная идея.

Айбарем снова ерзает, его взгляд перебегает туда-сюда, устремляясь за много миль.

– С ним охранники. Стражи. Шестеро. Принц Бракен и его дети только что ушли, и с ними четверо собственных телохранителей.

Тиберий что-то негромко говорит, и Фарли кивает. Пополняет список наших врагов, очевидно.

– Прочный союз с Бракеном, – произносит Тиберий. – Они снова нападут, и скоро.

– Королева с ним, – продолжает Айбарем. – Озерная принцесса. Она не разговаривает. Молчит. Наблюдает… – он прищуривается. – Лицо у нее пустое. Она как будто застыла.

– Скажи Айрис… – я запинаюсь и переплетаю пальцы. Они должны понять. Убедиться, что это я говорю устами новокровки. – Скажи ей, что все собаки кусаются.

– Все собаки кусаются, Айрис, – повторяет Айбарем.

Он склоняет голову, как я. Подражает мне. Обычной девушке с необычной жизнью. Это встревожит Мэйвена, как ничто другое, и я должна встревожить его, если хочу извлечь пользу из нашего разговора.

– Королева усмехается. Кивает, – говорит Айбарем.

Его лицо передает мимику Айрис, голос взмывает на октаву.

– Все кусаются, но некоторые выжидают, Мэра Бэрроу.

– И что это значит? – тихо ворчит Фарли.

А я понимаю.

«Я всего лишь красиво одетая комнатная собачка на надежном поводке», – сказала я некогда Айрис, будучи в плену. Тогда она тоже усмехнулась. И ответила: «Даже комнатные собачки кусаются». – «А ты?» – спросила я.

Теперь я сама могу ответить на этот вопрос. И она тоже.

Айрис Сигнет ждет возможности нанести удар. Интересно, стоят ли за ней Озерные или только ее собственная ярость.

Я оборачиваюсь к Фарли.

– Она сказала мне это в Археоне. Незадолго до того, как я сбежала.

– Это несомненно Мэра, но каким образом, не понимаю…. – продолжает Айбарем, по мере сил передавая голос Айрис. – Очевидно, какая-то способность, с которой мы пока не знакомы.

– Вы очень многого не знаете, – отвечаю я. – О Монфоре, об Алой гвардии.

Стыдно, даже бесчестно отпускать такие колкости, но я не могу удержаться.

– О твоем брате. Он стоит рядом со мной.

Айбарем усмехается, подражая Мэйвену.

– И что?

Кажется, я слышу в этих словах дрожь страха.

– Меня мало интересует, кто там с тобой. Хотя… – добавляет он, и усмешка становится злобной. – Насколько мне известно, вы с ним теперь не то чтобы рядом.

Я заставляю себя улыбнуться, скрывая болезненную гримасу.

– Приятно знать, что у тебя шпионы в наших рядах, – храбро говорю я. – Впрочем, их явно меньше, чем наших агентов у вас.

Айбарем издает смех, похожий на скрежет гвоздя по стеклу.

– Думаешь, я трачу силы на то, чтобы следить за твоими чувствами, Мэра? Нет, моя дорогая. Просто я хорошо тебя знаю.

Он вновь смеется, обнажив белые зубы. Я рассматриваю шрам на подбородке Айбарема, чтобы изгнать из головы красивое, навязчивое, злобное лицо Мэйвена.

– Я знал, что ты не выдержишь, когда Кэл покажет свое истинное лицо.

Краем глаза я вижу, что Тиберий не двигается. Даже не дышит. Он не поднимает глаз, как будто старается прожечь взглядом дырку в полу.

– Он во многом создан так же, как и я. Вылеплен и сломлен нашим отцом… ему придали форму ходячей кирпичной стены, которую, как тебе казалось, ты любила, – продолжает Мэйвен устами Айбарема. – Он прячется за щитом, который называет долгом, но на самом деле правда куда менее приглядна. Кэл – воплощенное желание, как мы все. С той разницей, что ему нужны корона и трон. Нет цены, какую он бы не заплатил. Нет крови настолько дорогой, чтобы он отказался ее пролить.

Раздается хруст – Кэл трещит костяшкой пальца.

– Мы всегда возвращаемся к одному и тому же разговору, Мэйвен, – говорю я, отстраняясь с наигранной беззаботностью. Айбарем повторяет мои движения. – Айрис, скажи, пожалуйста, он тоже жалуется тебе на Тиберия, или я единственная, кому приходилось терпеть эту муть?

Айбарем поворачивает голову, словно глядя на Айрис.

– Ее губы вздрогнули. Кажется, она улыбнулась, – сообщает он. – Мэйвен сменил позу, он положил руку на решетку. Температура поднимается.

– Я задела за живое? – спрашиваю я. – Ох, я забыла, ты не знаешь, где граница между тобой и твоей матерью.

Сделав гримасу, Айбарем бьет себя ладонями по бедрам.

– Мэйвен ударил по решетке. Температура продолжает подниматься. Остальные заключенные наблюдают, – новокровка моргает, раздувает ноздри, тяжело дышит. – Он пытается успокоиться.

– Неразумно бросать вызов тому, у кого в распоряжении столько заложников. Я могу сжечь их всех, если захочу, – шипит Мэйвен сквозь зубы. Я буквально чую его гнев и страх за сотни миль. – А потом сообщу, что после успешной операции принца Бракена по возвращению себе своей законной территории выживших не осталось.

Это правда. Ничто не помешает Мэйвену перебить всех пленных. Они живут лишь благодаря его капризу.

Но я могу сделать ловкий ход.

– Ну или освободи их.

Он разражается удивленным смехом.

– Ты бредишь, Мэра?

– Разумеется, не просто так, – продолжаю я, оценив выражение лица Фарли.

Ее брови вздрагивают и задумчиво сходятся.

Я вижу, что Тиберий тоже бледнеет. Предыдущая попытка заключить сделку с Мэйвеном закончилась тем, что я несколько месяцев провела в плену.

– Помнится, в прошлый раз всё так хорошо закончилось, – хихикает Мэйвен устами Айбарема. – Но если ты хочешь вернуться, притворившись, что это ради спасения нескольких безымянных солдат, я не против.

– Я думала, Элара лишила тебя возможности мечтать, – огрызаюсь я. – Нет, Мэйвен, я имею в виду то, что Алая гвардия оставила на базе Бракена.

Лицо Айбарема вытягивается в подражание лицу мальчика-короля.

– Что?

Фарли ухмыляется, присев рядом со мной. Она обращается к Айбарему и, следовательно, к Мэйвену.

– Алая гвардия не доверяет Серебряным. Особенно тем, кого приходится держать под контролем, как Бракена. Рано или поздно что-нибудь случилось бы, и он перестал бы слушаться людей, которые держат его детей в заложниках.

– С кем я теперь говорю? – уточняет Мэйвен.

– Как досадно, что у вас короткая память. Впрочем, теперь я генерал Фарли, так что, возможно, у меня изменился голос.

– Ах да, – Айбарем щелкает языком. – Невозможно забыть женщину, которая впустила волка в стадо своих исключительно тупых овец.

Фарли улыбается, как будто ей подали необыкновенно вкусное блюдо.

– Эти тупые овцы нашпиговали вашу базу взрывчаткой.

На мгновение в комнате повисает мертвая тишина. Тиберий поднимает голову, его лицо искажено тревогой.

– Вы хоть понимаете, как это было опасно?

– Разумеется, – отвечает Фарли, не отводя глаз от Айбарема. – Молчи.

Он чуть заметно кивает.

– Ну, Мэйвен? – спрашиваю я, изображая милую улыбку. – Верни всех, кого ты послал на болота за нашими людьми, и попробуй обыскать базу, прежде чем мы ее уничтожим. Ну или отпусти пленных, и мы скажем, далеко ли ты стоишь от взрывчатки.

– Взрывчатка меня не напугает.

– Напугает, если тебе небезразличны солдаты, присягнувшие короне, – рычит Тиберий, подходя ближе. Его рука касается меня, и по спине взбегает волна жара.

Словно тень проносится по лицу Айбарема, когда он передает слова принца.

– Хорошо, что ты перестал прятаться, братец, – шепчет Мэйвен. – Я думал, у тебя не хватит смелости заговорить со мной.

– Назначь место, и мы посмотрим, у кого больше смелости, – выпаливает в ответ Тиберий – его гнев дик и неудержим.

В ответ Айбарем лишь грозит пальцем.

– Давай оставим красивые позы для того дня, когда тебе придется склонить колени перед Нортой, Озерным краем и Пьемонтом. Когда настанет неизбежное поражение.

С каждым словом его улыбка расширяется. Я чувствую, как растет тяжесть; стена становится все выше и выше.

Фарли кладет руку мне на плечо, не позволяя двинуться с места. Приказывая ждать.

Наконец Айбарем шевелится – он складывает руки на груди и усаживается поудобнее. Это жесты Мэйвена. Сплошной спектакль. Он отказался от фальшивой маски юноши, призванного к исполнению долга. На нем личина бессердечного и загадочного сына Элары Мерандус. Человека, который думает только о власти и больше ни о чем.

– Сколько бомб, вы сказали, генерал?

Он обращается к ней по званию, чтобы отвлечь, но Фарли так легко не собьешь с толку.

– Я ничего не говорила.

– Хм. Бракену не понравится, если базе нанесут дополнительный ущерб. Хотя мы заручились его верностью, вернув принцу детей. Так что, возможно, он не будет возражать…

Я не знаю в точности, где заложена взрывчатка. Мне известно лишь, что Алая гвардия сделала это некоторое время назад. Бомбы зарыты под шоссе, под взлетными полосами, под большинством административных зданий. Там, где они причинят максимум ущерба – не вражеским солдатам, а самой базе. Они настроены на определенную частоту, так что их можно взорвать одним сигналом. Безупречная смертоносная предусмотрительность.

– Решение за тобой, Мэйвен, – говорю я. – Пленники в обмен на базу.

Айбарем передает усмешку Мэйвена.

– И этот новокровка, конечно. Хотя я бы предпочел его оставить, если ты не против. Общаться через него гораздо проще, чем писать тебе письма.

– Нет.

Айбарем обиженно выдыхает.

– Вечно ты всё усложняешь.

– Да, я такая.

Тиберий тихонько фыркает. Несомненно, он согласен с братом.

Мы ждем в томительной тишине, ловя каждый вздох Айбарема. Он поворачивается, смотрит туда-сюда. Подражает Мэйвену, который расхаживает вдоль камер.

Фарли нависает надо мной, как грозовая туча.

– Где мы должны выпустить пленных? – наконец спрашивает Мэйвен.

Фарли молча наносит пустоте несколько жестоких торжествующих ударов. Я вспоминаю, что она еще очень молода. Ей двадцать два, она всего на несколько лет старше меня.

– У Восточных ворот, – отвечает Фарли, и я стараюсь сдержать ликование. – На болотах. В сумерки.

Мэйвен явно растерян.

– И все?

Тиберий тоже озадачен. Он искоса смотрит на Фарли.

– Оттуда некуда деваться, – негромко говорит он, жестом приказывая Айбарему не передавать его слова. – Генерал, нам нужны самолеты. Право свободного прохода. Прекращение огня на то время, пока мы будем эвакуировать пленных и тех, кто сумел сбежать.

Фарли рассекает рукой воздух.

– Нет, Калор. Ты забываешь, что Алая гвардия действует не так, как та армия, к которой ты привык, – она с гордостью упирает руки в бока. – Все уже на месте, и наши люди наготове в болотах. Перемещать Красных по вражеской территории – это мы отлично умеем.

– Приятно слышать, – выговаривает Тиберий. – Но я не люблю чего-то не знать. Гораздо лучше, когда мы все на равных.

– Ты называешь это «на равных»? – спрашивает Фарли, указывая на него и на нас.

Наша кровь. Наше положение. Пропасть между Серебряным, рожденным, чтобы править, и Красными, рожденными, чтобы сгинуть в грязи.

Взгляд Тиберия перебегает с Фарли на меня. Он возвышается надо мной и вблизи кажется еще больше. Такое расстояние между нами – и в то же время никакого. Хотя это причиняет ему боль, Тиберий прикусывает язык, и я вижу, как у него на щеке вздрагивает мускул, когда он с усилием отводит взгляд. Я вижу в нем внутреннюю борьбу и ожидаю, что он будет настаивать. Спорить. К моему удивлению, он отступает и жестом просит нас продолжать.

Сидя передо мной, Айбарем тяжело вздыхает. Он касается шрама на подбородке – узловатой полосы белой плоти между завитками черной бороды. Потом касается кожи под глазами. Там, где шрам у его брата.

– Король медлит. Думает. Мисс Бэрроу, скажите ему, что больше он не сможет нами воспользоваться, – говорит он почти умоляюще. – Иначе этот несчастный юноша оставит моего брата в заложниках. Для связи с вами и с его величеством.

– Конечно, – отвечаю я, кивнув. Нужно спасти Раша от участи очередного ручного зверька. – Мы узнаем, если ты решишь оставить этого новокровку себе, Мэйвен. Если ты это сделаешь, сделки не будет.

Ответ горек, но неудивителен.

– Но я скучаю по нашим беседам. Ты не даешь мне сойти с ума, Мэра, – говорит Мэйвен.

Напрасно.

– Мы оба знаем, что это не так. И ты больше никогда не будешь общаться со мной через него.

Мэйвен хмурится.

– Значит, мы найдем другой способ, чтобы поговорить.

Тиберий поднимает палец, привлекая внимание Айбарема.

– Если хочешь поговорить, Мэйвен, никто тебе не помешает, – говорит он. Новокровка передает. – Войны ведутся не только оружием, но и дипломатией. Встретимся на нейтральной территории, лицом к лицу.

– Тебе не терпится договориться о сдаче, Кэл? – дразнит Мэйвен, отмахнувшись от предложения. – Итак, генерал. Взрывчатка.

Фарли кивает.

– Вы узнаете ее местоположение, как только мы убедимся, что наши люди ушли на болота и им ничто не грозит.

– Я не отвечаю за аллигаторов.

И тут она искренне смеется.

– Жаль, что у тебя нет сердца, Мэйвен Калор. Тогда, пожалуй, стоило бы подумать о твоем спасении.

Тиберий неуютно переступает с ноги на ноги. «Если кто-то может его исцелить, разве не следует попытаться?»

Он спрашивал меня об этом несколько недель назад, лицом к лицу. Как будто в прошлой жизни. Но мне неинтересно это обсуждать. Мэйвена нельзя исцелить. Нет спасения для мальчика-короля, для фальшивки, которую любили мы оба. Мы не в силах спасти его от себя самого.

И, кажется, я не рискну сказать это Тиберию.

Мэйвен лишен способности любить – а Тиберий нет. Любовь заставляет его цепляться из последних сил.

– Сначала ты сжигаешь Корвиум, теперь угрожаешь пьемонтской базе? – смеется Мэйвен. – Алая гвардия умеет разрушать. Всегда проще снести то, что выстроено другими.

– Особенно если оно прогнило до основания, – парирует Фарли.

– Восточные ворота. Болота. Сумерки, – повторяю я. – Или база сгорит у тебя под ногами.

Я нервно дрожу. «Сколько человек сейчас на базе? Солдат, верных Мэйвену, Бракену и Айрис. Серебряных. И Красных. Живой щит из невинных людей, подчиняющихся приказам».

Сначала я велю себе не думать об этом. Воевать тяжело и без размышлений о том, сколько жизней лежит на чаше весов. Но закрывать глаза не годится. Как бы ни было трудно. Даже если нужно принять очень сложное решение, я должна сделать это с открытыми глазами. Больше не стану заглушать боль и вину. Придется их принять, если я хочу выжить.

– Очень хорошо, – отвечает Мэйвен. И вновь я представляю, как он стоит у решетки камеры. Его лицо кажется белым в полумраке, глаза, как всегда, обведены кругами от усталости и сомнений. – Я человек слова.

Знакомый припев жжет, как клеймо, вызывая десяток страшных воспоминаний о его письмах и обещаниях.

Я медленно киваю.

– Ты человек слова.

Мы просим Айбарема связаться с нами, если Раша не освободят вместе с остальными, а затем спешим по коридорам Ридж-хауса, ища тронный зал. От Тиберия мало толку, он явно думает о чем-то другом. Подозреваю, что о своем брате в Пьемонте.

Я изо всех сил стараюсь не отставать и постоянно врезаюсь в его спину, когда он, задумавшись, замедляет шаг.

– Мы и так уже опаздываем, – ворчу я, инстинктивно вытягивая руку и толкая Тиберия вперед.

Он вздрагивает от прикосновения, словно от ожога. Его крупная ладонь накрывает мою и отводит в сторону. Тиберий быстро выпускает мои пальцы и поворачивается ко мне.

Фарли издает раздраженный стон.

– Поругаетесь, когда будет время, – говорит она, понуждая нас идти дальше.

Он не обращает на нее внимания.

– Ты собиралась говорить с ним без меня.

– Мне нужно твое позволение, чтобы поговорить с Мэйвеном?

– Он мой брат, Мэра. Ты знаешь, что он по-прежнему мне дорог, – шепчет Тиберий почти умоляюще. Я пытаюсь не смягчаться при виде чужой боли. У меня почти получается.

– Тебе придется забыть, кем ты его считал.

При этих словах в нем что-то вспыхивает. Глубинный гнев. Отчаяние.

– Не диктуй мне, что я должен чувствовать! Не приказывай отвернуться от него.

Тиберий выпрямляется и отступает. Приходится задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– И потом… противостоять ему вдвоем? – обернувшись, он смотрит на Фарли. – Это неразумно.

– Вот почему я послала за тобой, – резко обрывает Фарли. – Слушайте, нам пора. Совет начался двадцать минут назад. Если Самос и твоя бабка затеяли какую-то интригу, я хочу быть там.

– А Айрис? – спрашивает Тиберий, приходя в себя.

Он упирается руками в бока, словно становясь еще шире. Чтобы пресечь попытку побега, если я попытаюсь проскользнуть мимо. Он хорошо знает мои штучки.

– Что она имела в виду насчет собак, которые кусаются?

Я медлю, обдумывая варианты. Всегда можно солгать. Так будет даже лучше.

– Просто одна вещь, которую сказала мне Айрис во Дворце Белого огня. Она знала, что я была игрушкой для Мэйвена. Комнатной собачкой. И она сказала, что все собаки кусаются. Намекнула, что ей известно: я нанесу ему удар, как только смогу.

Слова застревают на языке, но я заставляю себя говорить. Сама не знаю, почему.

– И она тоже.

Вместо того чтобы поблагодарить меня, Тиберий темнеет лицом.

– И ты думаешь, Мэйвен не догадается?

Я могу лишь пожать плечами.

– Я думаю, что прямо сейчас его это не волнует. Айрис нужна ему, нужен их союз. Мэйвен не видит дальше завтрашнего дня.

– Я его понимаю, – бормочет Тиберий, так что слышу только я.

– Не сомневаюсь.

Он вновь вздыхает и проводит рукой по коротко стриженным волосам. Лучше бы он снова позволил им падать темными волнами. Тогда он будет выглядеть не так сурово. Меньше похожим на короля.

– Мы расскажем им, что случилось? – спрашивает он, ткнув в сторону тронного зала.

Я хмурюсь. Я бы предпочла не передавать наш разговор широкой аудитории, особенно если в ее составе – представители семейства Самосов.

– Мы рискуем жизнью Раша и Айбарема. Воло предпочтет не терять канал связи.

– Согласен. Но это действительно преимущество. Говорить с Мэйвеном, наблюдать за ним…

Он понижает голос. Проверяет мою реакцию. Позволяет мне принять решение.

– Даже не думай. Связь будем держать через Алую гвардию. Надо вернуть наших людей.

Он кивает.

– Конечно.

– Ни слова о Кэмерон, – добавляю я, вздохнув.

Она вернулась в Пьемонт к брату, когда мы отправились в Монфор. Предпочла мир, а не войну. Но война вновь ее догнала.

На лице Тиберия – задумчивость, даже сочувствие. Не напоказ, а вполне искренне. Я стараюсь не смотреть на его красивые черты, когда он нависает надо мной.

– Кэмерон уцелеет, – говорит он негромко. – С ней же невозможно справиться.

Айбарем не видел ее среди пленных, но, кажется, и среди убитых Кэмерон нет. Остается лишь надеяться, что она с теми, кто спасся. Что прячется в болотах и медленно пробирается к нам. Кроме того, Кэмерон способна убить человека так же быстро, как и я. Даже быстрее.

Любой Серебряный охотник обнаружит, что она – не беспомощная жертва. Кэмерон заглушит любую способность. Несомненно, она спаслась.

Я не буду представлять других вариантов. Просто не могу.

Особенно потому что я нуждаюсь в ней для того, что задумала.

– Фарли хватит удар, если мы заставим ее прождать еще хоть минуту.

– Предпочту этого не видеть, – ворчит у меня за спиной Тиберий.

15. Эванжелина

Анабель искусно тянет время, пока мы ждем ее внука, не одаренного пунктуальностью. Меня разрывают два желания: взять у старухи урок и пригвоздить ее к стене стальной полосой от трона.

В тронном зале находится человек десять – лишь те, кто необходим на военном совете. Красные и Серебряные, Алая гвардия и посланцы Монфора бок о бок с благородными представителями Разломов и мятежной Норты. Всё никак не могу привыкнуть. И мои родители тоже. Мама изгибается на своем изумрудном троне, как змея. Она откидывается на спинку, обтянутую черным шелком и отделанную драгоценными камнями; ее облик кажется неполным без грозного хищника-питомца. Пантера, видимо, сегодня в дурном настроении. Мама злобно усмехается, наблюдая за потугами Анабель.

Отец, с другой стороны, весь внимание – он полностью сосредоточен на старой королеве. Пытается внушить ей трепет. Впрочем, глава Дома Леролана не уступает. Я магнетрон. Я распознаю сталь, когда вижу ее. Так вот, у Анабель стальной хребет.

– Тиберию Седьмому нужна столица. Место, где он поднимет свой флаг… – для пущего эффекта она делает паузу и расхаживает туда-сюда, окидывая взглядом тронный зал. Мне хочется закричать: «Убирайся прочь, старуха!»

Что нужно на самом деле – так это найти Кэла, где бы он ни был, и притащить сюда за уши. Пьемонтская база потеряна, и здесь заседает его собственный военный совет, не говоря уж о моем отце. Заставлять нас ждать – не просто грубость, а политический идиотизм. И трата моего личного драгоценного времени.

Он, вероятно, снова спорит с Мэрой, стараясь не смотреть на ее губы. Принц до ужаса предсказуем, и я надеюсь, что они оба не выдержат и вновь вступят в якобы секретные, но всем понятные отношения. «А я что, буду сторожить дверь?» – мысленно усмехаюсь я.

Я немедленно представляю себе, какая жизнь нас ожидает. Что он нам уготовил. Корона на моей голове – и его сердце в руках Мэры. Мои дети, чье положение окажется под угрозой, если она произведет на свет ребенка. Моя жизнь, подчиненная воле мужа, каким бы мягким он ни был. Тиберий позволит мне проводить сколько угодно времени с Элейн, лишь бы он мог развлекаться с Мэрой.

Если бы только он желал ее сильнее. Если бы я могла усилить это желание. Но, как я сама сказала Мэре в Корвиуме, Кэл не из тех, кто отрекается от трона. «Ты тоже была не из таких, – напоминаю я себе. – Пока не вкусила иной жизни».

При этой мысли у меня все вздрагивает внутри. От радости, надежды – и изнеможения. Меня заранее бесит перспектива еще сильнее впутаться в отношения Кэла и Мэры. Даже ради своего собственного счастья.

«Перестань ныть, Эванжелина Самос».

Когда генерал Фарли и Мэра наконец входят в комнату – а за ними тащится Кэл, – я вздыхаю. Мэре Бэрроу в целом повезло с внешностью, хотя она, конечно, не леди. Кэлу, видимо, нравится такой типаж. Он любит погрубее. Грязь под ногтями, скверный нрав. Не понимаю, что тут привлекательного. А он понимает.

– А, – говорит Анабель, изящно повернувшись. – Ваше величество.

С явным облегчением она предлагает Кэлу приблизиться. Все собравшиеся смотрят на них.

– Очень любезно с вашей стороны присоединиться к нам, король Тиберий, – говорит отец. Он проводит рукой по серебристой бороде, теребя отдельные прядки. – Не сомневаюсь, вас оповестили о нашем катастрофическом положении.

Кэл отвешивает низкий поклон, к нашему удивлению. Короли крови не кланяются даже друг другу. И тем не менее он это делает.

– Прошу прощения, меня задержали, – отвечает он, не вдаваясь в объяснения. И не позволяя нам пуститься в расспросы.

Он жестом подзывает Фарли.

– По крайней мере, у генерала Фарли есть хорошие новости.

– Которые способны перевесить потерю плацдарма в Пьемонте? – фыркает отец. – И то, что Бракен вышел из-под нашего контроля? Это должны быть очень хорошие новости.

– Полагаю, сотня спасенных жизней – хорошая новость, сэр, – говорит та, склонившись в мизерном поклоне. – Алая гвардия и наши монфорские союзники оставили в Пьемонте маленький гарнизон. На базе, когда напал Бракен, были человек двести. Согласно донесениям разведки, примерно треть бежала и укрылась на болотах. У Алой гвардии есть люди в Пьемонте, и мы вполне способны вывезти тех, кто спасся.

– Вы знаете, сколько погибло? – спрашивает Анабель.

– Примерно сто, – отвечает Фарли, словно стремясь проскочить мимо этой мысли поскорее. Но, похоже, она ее не отпускает, потому что Фарли повторяет, уже медленнее: – Сто погибших.

– В Корвиуме мы потеряли больше, – говорю я, постукивая пальцами. И добавляю, изображая сочувствие, пока Красная не пришла в ярость: – Жаль.

– Будет трудно действовать дальше без этой базы, – замечает Птолемус. Как будто и так непонятно. Иногда мне кажется, что брату просто нравится слушать собственный голос.

– Да, – подтверждает Кэл. – У нас остались Разломы и все, что связано с ними, однако мы потеряли два укрепления. Сначала Корвиум…

– Мы не теряли его, а разрушили сами, – вмешивается Мэра, ядовито глядя на Кэла. Держу пари, она рада, что мы избавились от Корвиума.

Кэл неохотно кивает в знак согласия.

– А теперь Пьемонт, – продолжает он. – И это не свидетельствует о нашей силе. Особенно в глазах тех Домов, которые верны Мэйвену, но еще могут быть поколеблены.

Мама поворачивается на троне. Ее пальцы блестят россыпью зеленых камней.

– А Монфор? – она поднимает бровь, осматривая зал. – Если не ошибаюсь, вам удалось добиться от них солдат.

– Я не считаю то, чего не вижу, – возражает Кэл – резче, чем надо. – Не сомневаюсь, премьер Дэвидсон даст нам то, что обещало его правительство, но я не стану принимать решения, основываясь на ресурсах, которыми пока не располагаю.

– Тебе нужна столица, – заявляет Анабель, возвращаясь к своей мысли. Она расхаживает туда-сюда в своем красно-оранжевом одеянии, в тон солнцу, которое клонится к закату. – Дельфи вполне годится на эту роль. Город Дома Леролана поддержит законного короля.

Кэл избегает ее взгляда.

– Вы правы. Но…

– Но? – перебивает та, остановившись.

Он самоуверенно расправляет плечи.

– Это слишком просто.

Анабель – любящая бабушка – похлопывает его по плечу с видом человека, преподающего ребенку сентиментальный жизненный урок.

– В жизни нет ничего простого. Человек лишь пользуется лазейками, которые может найти, Тиберий.

– Я имею в виду, что Дельфи не имеет символического значения, – отвечает тот, высвобождаясь из ее хватки. – Ни для жителей Норты, ни для наших союзников, ни, разумеется, для врагов. Это бессмысленно. И ожидаемо. Дельфи и так уже принадлежит мне, не так ли? Достаточно поднять флаг и провозгласить свои права.

– Да, – отвечает Анабель. – Зачем отказываться от такого подарка?

Он вздыхает с легким раздражением, и я разделяю его чувства.

– Я не отказываюсь. Но этот подарок я уже получил. Вы правы: нам нужна еще одна цитадель, и предпочтительно в Норте. Еще одна победа, чтобы доказать нашу силу. Чтобы вселить страх в Озерных и пьемонтцев, потому что Мэйвену и так уже страшно.

– И что ты предлагаешь? – спрашиваю я, подавшись вперед. Хотя бы для того, чтобы поскорее добраться до сути и положить конец этому жалкому представлению.

Кэл смотрит на меня.

– Причальная Гавань.

– Любимая резиденция твоей матери, – забывшись, бормочет Анабель. Кэл как будто не слышит.

– Этим городом управляют семьи, верные Мэйвену.

– Он имеет стратегическое значение.

Генерал Фарли прищуривается.

– Еще одна осада и еще одна битва, в которой погибнут сотни.

– Там стоит Форт-Патриот, – отзывается Кэл. – Штаб-квартира армии, воздушного и морского флота…

Он считает, загибая пальцы. Его горячность ощутима и почти заразительна. Я понимаю, отчего он стал генералом в столь молодом возрасте. Будь я простым солдатом, не знающим ничего другого, я бы охотно пошла за таким командиром на смерть.

– Мы зажмем в клещи изрядный кусок армии Мэйвена и, возможно, в процессе урвем себе некоторую часть. По крайней мере, сможем возместить то, что потеряли в Пьемонте. Кроме того, сам по себе город – очаг Алой гвардии.

Отец поднимает тонкую бровь. Он почти улыбается. Ужасное зрелище.

– Мудрое решение, – говорит он.

Согласие короля Воло как будто застает Кэла врасплох. Зря. Я знаю своего отца, его алчность, жажду власти, которая только и ждет возможности прорваться. Держу пари, он уже представляет опустошенную Причальную Гавань и флаг Самосов над побежденным городом.

– Мэйвен отнял у нас крепость. Мы отнимем у него город.

Кэл кивает.

– Да. Именно.

– Если сможете его взять, – отвечает Мэра, глядя на него.

Ее каштановые с проседью волосы взметываются от движения, отливая красноватым блеском в закатном свете.

Он склоняет голову и прищуривается.

– Что ты имеешь в виду?

– Напасть на Причальную Гавань. Попытаться завладеть городом. Разумный риск… и нам стоит попробовать, – говорит она. – Но даже если мы потерпим неудачу, Мэйвену можно будет нанести серьезный удар.

Я невольно заинтригована. Разгладив юбки – ниспадающие складки белого шелка, отделанного серебром, – я подаюсь вперед.

– Как, Бэрроу?

Она обнажает зубы в неуверенной улыбке. Почти с благодарностью.

– Атаковать Новый город – трущобы техов в окрестностях Причальной Гавани. Освободить Красных. Это промышленный центр, питающий Норту. Если мы ударим по Новому городу, Серому городу, Веселому городу…

И вновь отец застигнут врасплох.

– Вы хотите избавиться от технических центров? – запинаясь, выговаривает он и смотрит на нее так, словно она велела ему вырвать самому себе сердце.

Под его убийственным взглядом Мэра Бэрроу не теряет решимости.

– Да.

Анабель недоверчиво, почти смеясь, смотрит на Мэру.

– А что потом, когда война закончится, мисс Бэрроу? Вы заплатите за их восстановление?

Мэра чуть не откусывает себе язык, чтобы удержать резкий необузданный ответ. Она переводит дух, заставляя себя хотя бы немного успокоиться.

– Если уничтожить их – значит победить? – медленно произносит она, игнорируя вопросы Анабель. – Вернуть себе страну?

Кэл переводит взгляд на нее и мерно кивает. Соглашается, потому что она права – или потому что он до сих пор влюблен, как мальчишка.

– Разрушить хотя бы один технический центр – значит всерьез подорвать боеспособность Мэйвена. Если Красные будут смотреть на нас как на освободителей, нам это сыграет на руку, – говорит он. – А если удастся захватить Форт-Патриот… Мэйвен потеряет власть над всем, что лежит к северу от Гавани, до самой границы с Озерным краем.

Он задумчиво глядит на бабушку.

– Отсечь целый регион. Зажать Мэйвена между Дельфи, Разломами и отвоеванной территорией.

Я мысленно представляю Норту, во всяком случае, какой она была год назад. Ее поверхность исчерчена линиями, как нарезанный на куски пирог. Один кусок нам, еще два Кэлу. А остальное? Мой взгляд задерживается на Красном генерале и Мэре Бэрроу. И я вспоминаю об этом несносном премьере в тысяче миль отсюда. «Какой кусок заберут они?»

Я знаю, по крайней мере, чего они хотят.

Весь пирог целиком.

Птолемус делает вид, что раздумывает над моим предложением. Он проводит пальцем по краю бокала, прислушиваясь к звону хрусталя. В течение всего обеда раздается этот навязчивый звук. Небо у брата за спиной – кроваво-красное. У Птолемуса крупный подбородок, широкие плечи, отцовский длинный нос и крошечный, как бутон, мамин рот. При вечернем свете, когда под глазами и на скулах у него растут тени, он больше похож на нее. Птолемус одет чисто и небрежно – свежий белый лен, в самый раз для лета.

Элейн пренебрежительно наблюдает, как он играет бокалом. Губы у нее приподняты в усмешке. Меркнущий свет блестит в волосах, окружая ее рубиновым сиянием прекраснее любой короны. Она допивает вино, пачкая губы цветом ягод.

Я временно воздерживаюсь, оставляя свой бокал нетронутым. Обычно тихий ужин вдали от родителей и любопытных придворных – повод выпить сколько хочется, но сегодня у нас дела.

– Это глупый план, Эванжелина. Некогда изображать сваху, – бормочет Птолемус, и его пальцы замирают на краю бокала. – В Причальной Гавани можем погибнуть мы все.

Я щелкаю языком.

– Не трусь – ты знаешь, что отец не станет рисковать нами в бою, обреченном на неудачу.

«Мы – слишком ценное капиталовложение, Толли. Отцовское наследие зависит от нашего выживания».

– Меня не интересует, получит Кэл Причальную Гавань или нет.

– По крайней мере, у нас есть время, – говорит Элейн.

Она смотрит на меня темными глазами, которые сверкают, точно звезды, летящие по васильковому небу.

– Без монфорской армии ничего не начнется. А нам еще нужно обмундировать собственных солдат и подготовиться к осаде.

Я опускаю руку под стол и касаюсь гладкого шелка у нее на колене.

– Ты права. И я не предлагаю нам забыть о войне, Толли. Просто подумать еще кое о чем. Посмотреть вокруг, раз есть время. Подвигать фигурки на доске.

– Засунуть их в постель, ты хочешь сказать, – отвечает Птолемус с кривой улыбкой и берет бокал, полный прозрачного крепкого напитка и льда. – Думаешь, я могу повлиять на Мэру Бэрроу, не рискуя получить нож в горло? – спрашивает он, гневно делает глоток, морщится и с шипением выдыхает. – Пожалуй, лучше всего мне держаться от нее подальше.

– Согласна, – отвечаю я.

Бэрроу обещала сохранить моему брату жизнь. Но с каждым днем я все меньше и меньше доверяю ее обещанию.

– Но ты можешь присматривать за Кэлом. Я считала, он непоколебим и думает только о возвращении на трон, но… у нас, кажется, есть возможность на него воздействовать.

Брат сердито делает еще глоток.

– Мы с ним не то чтобы друзья.

Я повожу плечами.

– По крайней мере, вы дружили год назад.

– И что это был за год, – буркает он, изучая свое отражение в лезвии столового ножа. Лицо Толли не изменилось, его красота не угасла с войной, но слишком многое теперь стало другим. Новый король, новая страна, новые короны для нас обоих. И гора проблем, с ними связанных.

Всё это того стоило, по крайней мере для меня. Год назад я тренировалась усерднее, чем когда-либо, готовясь к неизбежному Выбору королевы. Я почти не спала от страха проиграть, пусть даже в победе не приходилось сомневаться. Моя жизнь тогда была предрешена, и я наслаждалась, думая о том, что будет дальше. Теперь я понимаю, что была глупа; мной манипулировали, как куклой. Толкали в объятия юноши, которого я бы никогда не смогла полюбить. И вот я снова в той же самой ловушке. Но теперь я вижу, в чем проблема. Я могу бороться. «И я заставлю Кэла осознать это. Понять, что представляет собой наш мир. Увидеть все нити, на которых мы пляшем».

Птолемус ковыряет специально приготовленные для него блюда – постного, едва приправленного цыпленка, увядшие овощи, бледную рыбу. Еда остается почти нетронутой. Обычно он, как волк, поглощает свою скучную здоровую пищу. Видимо, если есть быстро, не заметишь, какая это гадость.

Элейн – наоборот. Тарелка у нее пуста, не осталось ни кусочка ягнятины в винном соусе (мы поделили порцию пополам).

– О да, – отзывается она.

Ее голос тих и спокоен. Я пытаюсь прочесть мысли на лице, полном задумчивости. Она вспоминает нашу жизнь год назад? Когда мы думали, что будем счастливы вместе в тени трона, ведя жизнь, полную секретов? «Как будто наши отношения были секретом для любого, кто не слеп».

– А как же я? – спрашивает Элейн, вкладывая руку в мою. Идеальный баланс тепла. – Какова моя роль?

– Тебе ничего особого не придется делать, – отвечаю я – слишком быстро.

Она накрывает мою ладонь своей.

– Не говори глупостей, Эви.

– Хорошо, – произношу я. – В таком случае делай то, что и раньше.

Тени – прекрасные шпионы, отлично приспособленные для интриг королевского двора. Слушать, наблюдать, притаившись за щитом невидимости. Меня не радует перспектива подвергать Элейн опасности, но, как она и сказала, у нас есть время. Мы в Ридж-хаусе. Безопаснее будет, только если запереть ее в комнате.

«А что, неплохая идея».

Элейн тонко улыбается и полушутя отодвигает тарелку. Она морщит нос.

– Мне идти?

Я сильнее сжимаю ее руку и улыбаюсь.

– Хотя бы допей вино. Я не совсем уж бессердечна.

С улыбкой, от которой у меня захватывает дух и начинает колотиться сердце, она склоняется ко мне и устремляет взгляд на мои губы.

– Я прекрасно знаю, какое у тебя сердце.

Птолемус опустошает бокал, гремя кубиками льда.

– Я вообще-то здесь, – ворчит он, отводя глаза.

У нас есть как минимум неделя, если не две, прежде чем вернется Дэвидсон со своей армией. Времени хватит, чтобы сделать все возможное. К счастью, я на своей территории. Кэл и Мэра желают друг друга, и неважно, сколько препятствий стоит у них на пути. Его нужно лишь чуть-чуть подтолкнуть. Одного слова Мэры достаточно, чтобы он помчался к ней в спальню. С Мэрой, впрочем, будет гораздо сложнее: она не в состоянии отказаться от гордости, от своего дела и от постоянной, неугасимой ярости, которая пылает в ее груди. Разумеется, свести их вместе – лишь первая часть нашего предприятия. Я должна заставить Кэла понять – как поняла сама, – что значит иметь сердце. И насколько оно весомее короны.

Отчасти я сомневаюсь, что наш план удастся. Возможно, Кэл никогда не осознает этого так, как я. Возможно, его решения незыблемы. Но я вижу, как он смотрит на Мэру, – и не сдамся так легко. Жалко, что нельзя решить проблему при помощи кулаков и ножа. Это было бы гораздо приятнее.

Честно говоря, что угодно было бы приятнее, чем бродить в сумерках по Ридж-хаус в поисках Мэры Бэрроу. Скучное и утомительное занятие.

Элейн нет, она где-то на другом конце дома. Следит за генералом Фарли, а Птолемус, как обычно по вечерам, тренируется. Его график – очень кстати – совпадает с графиком тренировок Кэла. Будущий король не пропускает занятий, особенно теперь, когда он не в состоянии сжигать энергию в постели с девочкой-молнией.

Я шагаю по коридорам, проводя пальцами по статуям из блестящей стали и полированного хрома. Каждая отвечает на прикосновение, колеблясь, как потревоженная вода в стоячем пруду. В нескольких милях от нас виднеются огни Питаруса. Напоминание о мире, который продолжает вращаться. Красные и простые Серебряные сейчас живут в расширяющейся тени войны. Интересно, каково это – читать о битвах, слышать о разрушенных городах и сознавать, что ты в этом не участвуешь. Не играешь никакой роли. И ничего не сможешь поделать, если война подступит к твоим дверям.

А она обязательно придет.

У этой войны много сторон, и нельзя остановить то, что уже началось. Норта рано или поздно падет, а Разломы, Озерный край, Монфор, Пьемонт и все, кто останутся, будут выть над ее гниющим трупом.

Я выхожу на верхнюю террасу, которая обращена на восток. Темно. Воздух свеж, и я подозреваю, что к концу недели похолодает.

К сожалению, Бэрроу не одна. Она смотрит на звезды, а ее Красный приятель лежит рядом, беззастенчиво вытянув длинные руки и ноги. У него светлые волосы и смуглая, обожженная солнцем кожа.

Килорн первым замечает меня и кивает в мою сторону.

– У нас гости.

– Привет, Эванжелина, – говорит Мэра.

Она сидит, подтянув колени к груди. Не двигается. Ее лицо запрокинуто к небу, залитому светом звезд.

– Чем обязаны такой чести, ваше высочество? – лениво спрашивает она.

Я усмехаюсь и прислоняюсь к перилам, окружающим террасу. Мэра и перед смертью будет кусаться.

– Мне нужно как-то развлечься.

Мэра удивленно качает головой.

– Я думала, для этого у тебя есть Элейн.

– У нее своя жизнь, – беспечно отвечаю я, изобразив улыбку. – Не могу же я требовать, чтобы она бежала ко мне по первому зову.

– Вечно притворяешься, будто не сохнешь по ней. Чего ради ты здесь стоишь и надоедаешь мне?

Проницательно. Мэра на мгновение поворачивается – ее карие глаза кажутся черными на фоне мрачнеющего вечернего неба. Потом она вновь обращает взгляд на звезды.

– Что тебе нужно?

– Ничего. Меня не интересует, куда вы с Кэлом сбежали сегодня и почему так возмутительно опоздали на совещание, посвященное спасению ваших же людей.

Парень сердито сдвигает брови. Мэра пытается не реагировать на намек. Она небрежно машет рукой.

– Пустяки.

– Если однажды понадобится помощь с «пустяками», могу показать несколько коридоров. Для незаметного перемещения по дому, – я склоняю голову, изучая ее, пока Мэра притворяется, будто не слушает. – Кэл спит в восточном крыле, рядом с моей комнатой. На тот случай, если тебе интересно.

Она резко вскидывает голову.

– Нет.

– Ну конечно.

Парень сердито смотрит на меня – глаза у него темно-зеленые, цвета маминых изумрудов.

– Это ты называешь развлечением? Изводить Мэру?

– Вовсе нет. Просто я подумала – может, Мэра не прочь подраться.

Та щетинится.

– Что, прости?

– Ну, в память о старых добрых временах.

Она фыркает, как будто с раздражением. Но я вижу знакомый огонек. Желание. Пружину, которая ждет, чтобы ей позволили развернуться. Бэрроу смотрит под ноги, медленно моргая. Она проводит пальцами одной руки по ладони другой. Несомненно, воображая молнию.

Есть нечто приятное в том, чтобы использовать наши способности для развлечения, а не для выживания.

– Я чуть не побила тебя дважды, Эванжелина, – говорит Мэра.

Я усмехаюсь.

– Третий раз решает все.

Она смотрит на меня, досадуя на собственную ненасытность, и выговаривает сквозь зубы:

– Ладно. Один раунд.

Кэл тоже в тренировочном зале – впрочем, Мэра и Килорн этого не знают. Парень следует за нами молча, дымясь от гнева, но не пытается остановить Бэрроу.

Мы идем в специально оборудованное помещение. Стены стеклянные, как почти во всем доме. Поутру отсюда видно рассвет. Идеально для ранних тренировок. Теперь за окнами темнота, мутная, лилово-синяя, переходящая в черный.

Птолемус и Кэл работают в разных концах зала, игнорируя друг друга, как водится у мужчин. Брат методично отжимается – его мускулистая спина безупречно пряма. Рен сидит неподалеку, на трибуне для зрителей. Она, очевидно, дежурный целитель, который наблюдает за тем, что происходит в зале. Но ее внимание посвящено лишь Птолемусу и его вздувающимся мускулам. Не исключено, что она бы и глазом не моргнула, если бы я пронзила Кэла насквозь.

Будущий король стоит к нам спиной, вытирая полотенцем волосы и потное, раскрасневшееся лицо. Мэра замирает рядом со мной как вкопанная. Глаза у нее расширяются, взгляд обегает фигуру Кэла. А я лишь морщусь, увидев, как влажная ткань облепляет его спину и плечи. Возможно, если бы я чувствовала влечение к нему – или к мужчинам в принципе, – я бы поняла, отчего Мэра выглядит так, словно вот-вот хлопнется в обморок.

По крайней мере, первая часть плана сработала. Бэрроу явно не питает физического отвращения к Кэлу.

– Сюда, – говорю я, взяв ее за плечо.

При звуках моего голоса Кэл разворачивается с полотенцем в руке. Увидев нас, он пугается. Во всяком случае, увидев Мэру.

– Мы почти закончили, – выдавливает он.

– Не спеши. Для меня нет никакой разницы, – отвечает Мэра.

Голос и лицо у нее абсолютно бесстрастны. Она спокойно шагает рядом со мной – но ее пальцы впиваются в мое предплечье, ногти предостерегающе колют плоть.

– Килорн, – произносит Кэл, приветствуя Красного.

Судя по звуку, они обмениваются рукопожатием.

Птолемус поднимает голову, не сбиваясь с темпа. Я чуть заметно киваю ему, наслаждаясь нашими махинациями. Его взгляд, впрочем, скользит мимо. Он смотрит на Мэру.

А она на него – с убийственным выражением. И у меня леденеет кровь.

Я сдерживаю дрожь. Пытаюсь не думать о том, что Птолемус может истечь кровью, как ее брат. Упасть и умереть. Умереть ни за что.

16. Мэра

– Эванжелина, я не дура, – говорю я, когда за нами захлопывается дверь раздевалки.

Она лишь вздыхает и сует мне тренировочный костюм. Отработанными плавными движениями Эванжелина стягивает свое простое платье и швыряет его в сторону, отбросив комок шелка, как мусор. Оставшись в одном белье, она надевает собственный тренировочный костюм. Явно сшитый по мерке, с узором в виде черно-серебряных чешуек. Мой костюм проще. Темно-синий. В бешенстве от ее интриг, я тоже принимаюсь переодеваться.

– Ты могла бы с тем же успехом затолкать нас в кладовку и запереть дверь, – ворчу я, наблюдая, как она заплетает свои серебряные волосы, чтоб не лезли в лицо. Эванжелина делает это быстро, не задумываясь, и укладывает косу венцом вокруг головы.

В ответ она лишь кривит губы.

– Поверь, я бы так и сделала, если бы полагала, что на тебя это подействует. На него – да. Кладовки хватило бы. Но ты?.. – Эванжелина разводит руки и пожимает плечами. – С тобой ничего не бывает просто.

– И что, ты теперь решила спустить с меня шкуру в надежде, что он посочувствует? Ты заставишь его нянчиться со мной, пока я не поправлюсь? – спрашиваю я и с омерзением качаю головой.

– В Монфоре, кажется, это сработало, – взгляд Эванжелины скользит по мне. – Тишина тебя чуть не прикончила.

Я огрызаюсь:

– Не без причины.

Это воспоминание сродни пощечине. Я впиваюсь ногтями себе в ладонь, стараясь не поддаваться знакомому ощущению удушья. У подножия горы, в дворцовой спальне. От рук Серебряных, от кандалов. Не успев задуматься, я обхватываю свое запястье и крепко сжимаю. И меня чуть не выворачивает наизнанку.

– Знаю, – отвечает Эванжелина – мягче, чем раньше.

Будь передо мной другой человек, я подумала бы, что слышу в ее голосе грусть. Но не такова Эванжелина Самос. Она не способна сочувствовать Красным.

Я откашливаюсь и отчасти прихожу в себя.

– Даже если ты каким-то образом сумеешь нас свести, ничего не выйдет. Ты сама сказала – он не из тех, кто отрекается. Это глупый план, Эванжелина, – добавляю я – ради нас обеих.

Она искоса смотрит на меня, пристегивая связку кинжалов к бедру. Уголок губ у нее приподнимается. Не понимаю, это гримаса или улыбка.

– Посмотрим.

Эванжелина – воплощенные изящество и ловкость – подходит к двери по натертому воском полу и жестом предлагает мне следовать за ней.

Я неохотно подчиняюсь, на ходу собирая волосы в аккуратный хвост. Отчасти я надеюсь, что Тиберий уже ушел. И старательно смотрю Эванжелине между лопаток.

– Это глупо не только потому, что Тиберий уже сделал свой выбор, – продолжаю я. Инстинктивно переношу вес на пятки, пружиня на ходу. И усмехаюсь. – Еще потому, что ты не сумеешь коснуться меня и пальцем.

Она притворно хватается за сердце. Дверь раздевалки захлопывается за ней.

– А говорят, что это я непомерно самолюбива.

Я улыбаюсь – и пячусь, чтобы не спускать с нее глаз. Я не жду, что противник будет драться честно, особенно Эванжелина.

– Может, Элейн залижет твои раны?

Эванжелина высокомерно глядит на меня.

– Она частенько это делает. Завидуешь?

Я краснею. Чувствую, как жар спускается по шее.

– Нет.

Теперь ее очередь усмехаться. Она проталкивается мимо, нарочно задев меня плечом. Я изгибаюсь, но Эванжелина разворачивает корпус ко мне – она тоже внимательно за мной наблюдает. Мы походим на партнеров по танцу. Или на волков, описывающих круги в темноте. Хищники, которые испытывают друг друга. Ищут уязвимые места и слабости. Возможности.

Надо признать, перспектива выпустить пар – да и потренироваться – меня радует. Адреналин от предвкушения уже наполняет мои вены. Хорошая драка, без серьезных последствий и реальной опасности… это особенно приятно. Даже если придется признать, что Эванжелина была права.

Я вижу, что Килорн наблюдает за нами и Тиберий стоит рядом с ним. Птолемус держится на расстоянии. Я не трачу на них внимание – несомненно, Эванжелине хочется именно этого. Она наверняка располосует мне лицо в ту секунду, когда я утрачу бдительность.

– Тебе надо чаще тренироваться, – говорит она, слегка повысив голос, так что он разносится по залу.

Кажется, Эванжелине просто не завезли стыда.

– Выгонять стресс из организма другими способами. И с другими людьми.

Я удивленно хлопаю глазами. Мое тело наполняется теплом, и в кои-то веки Кэл тут ни при чем. Эванжелина посмеивается над моим смущением, даже указывает кивком на Кэла и Килорна. Они оба, несомненно, слушают наш разговор, в то же время пытаясь делать вид, что им нет до него дела. Эванжелина, подняв бровь, бросает взгляд на Килорна.

И до меня доходит ее намек.

– Нет, он не…

– Ой, да ладно, – говорит она, сделав еще шаг назад. – Я имею в виду того, другого новокровку. Из Монфора. Белые волосы, низкий голос. Худой и высокий.

Внезапно жар, охвативший мое тело, превращается в лед, и я чувствую, как у меня волосы на шее встают дыбом. Кэл отталкивается от стены. Взгляд принца скользит мимо; он разворачивается и принимается за обычные упражнения. Отжимания. Мерно, но быстро. В тишине я слышу лишь его ритмичное дыхание да смущенный стук своего собственного сердца.

«Почему у меня так вспотели ладони?»

Эванжелина скалится, более чем удовлетворенная. Она слегка кивает. Подначивает меня. «Давай», – беззвучно произносит она.

– Его зовут Тайтон, и он с нами не поехал, – рычу я, ненавидя себя за эти слова. Кэл, в другом конце зала, ускоряет темп. – Кстати, эта идея еще глупее, – добавляю я, наклонившись и понизив голос до максимального шепота.

Эванжелина вздергивает подбородок.

– Правда?

И бьет меня головой в нос, прежде чем я успеваю ответить.

Перед глазами все плывет, черные и красные пятна кружатся в бешеном темпе. Я валюсь вбок и падаю на колени. Алая кровь льется по лицу, затекая в рот и пачкая подбородок. Знакомый привкус что-то пробуждает во мне. Вместо того чтобы рухнуть окончательно, я поджимаю ноги и прыгаю.

Головой я врезаюсь в грудь Эванжелины и слышу, как воздух со свистом вылетает из ее легких. Я провожу рукой по лицу. Ладонь становится липкой от крови, и я морщусь, пытаясь трезво мыслить сквозь адскую боль.

Кэл стоит на одном колене, широко раскрыв глаза и стиснув зубы. Он готов вмешаться. Я качаю головой и выплевываю кровь. «Не лезь, Калор».

Он слушается.

Первый кинжал со свистом пролетает мимо моего уха – это предостережение. Я падаю, увернувшись от второго, и перекатываюсь по гладкому, уже ставшему скользким полу. Смех Эванжелины звенит в ушах. Я быстро пресекаю его, бросившись вперед и схватив противницу за шею. Она вывертывается, прежде чем я успеваю уцепиться как следует и ударить током. Лишь несколько искр касаются ее, когда она ускользает – гладкий пол ей на руку. И все же они болезненны. Эванжелина изгибается, словно пытаясь смахнуть прицепившееся насекомое.

– А ты дерешься лучше, чем я помнила, – говорит она, остановившись в нескольких шагах от меня и переводя дух.

Я сжимаю одну руку в кулак, а вторую подношу к носу в попытке остановить поток крови. Неприятное зрелище, как ни посмотри. Пол уже забрызган.

– Я бы могла убить тебя на месте, если бы захотела, – говорю я, вспомнив, чему научилась с электриконами. Молния-сеть. Грозовой удар. Все, кроме невероятной молнии в мозгу, над которой у меня по-прежнему нет власти.

Эванжелина с улыбкой качает головой. Она наслаждается.

– Попробуй.

Я тоже ухмыляюсь. «Вот и отлично».

Моя молния взрывается – фиолетово-белая, ослепительная, жгучая; шипя, она рассекает воздух, влажный от пота. Эванжелина реагирует с почти нечеловеческой быстротой – ее ножи внезапно сливаются в сплошную длинную полосу стали. Она втыкается в пол в ту самую секунду, когда бьет молния. Разряд уходит в металл. Вспышка ослепляет даже меня.

– Неплохой трюк, – говорю я, чувствуя кровь во рту. Когда я сплевываю, кажется, на пол падает зуб. Подозрения подтверждаются, когда я провожу языком по челюсти и обнаруживаю непривычную пустоту в нижнем ряду.

Эванжелина расправляет плечи, неровно дыша.

– Надо было как-то уравнять шансы, – слегка охнув от натуги, она выдергивает копье из пола и оборачивает его вокруг запястья. – Ну, закончили?

Я смеюсь.

– О да.

Я жду своей очереди, наблюдая, как Рен хлопочет над Эванжелиной. Один глаз у нее опух и закрылся, окрасившись в тошнотворный серо-лиловый цвет – и синяк становится все ярче. Другое веко подергивается. Пострадал нерв. Эванжелина, по-прежнему пытаясь отдышаться, фыркает и морщится, прижав окровавленную ладонь к боку.

– Сиди смирно, – в третий раз бормочет Рен. Она проводит по щеке Эванжелины, и опухоль тут же спадает. – Ты сломала ребро.

Эванжелина гневно смотрит на меня, насколько это возможно при одном здоровом глазе.

– Хорошая драка, Бэрроу.

– Хорошая драка, Самос, – отзываюсь я с некоторым трудом.

С разбитой губой, сломанным носом и ушибленной челюстью даже говорить больно. Я прислоняюсь к стене, перенеся вес на правую ногу; с левой лодыжки капает кровь – над самой косточкой зияет ровный порез.

Парни стоят в стороне, позволяя нам перевести дух. Килорн переводит взгляд с Эванжелины на меня; рот у него разинут от удивления. Может, и от страха.

– Вот дают эти девчонки, – бормочет он.

Тиберий и Птолемус дружно кивают в знак согласия.

Кажется, Эванжелина пытается подмигнуть. Ну или нерв поврежден сильней, чем я думала. Возможно, я просто утомлена дракой, но я почти смеюсь. Вместе с ней, а не над ней. Эта мысль отрезвляет меня, и пульсирующая волна адреналина начинает спадать. Я не могу забыть, кто она такая и что ее семья сделала с моей. Птолемус Самос, который сидит лишь в нескольких шагах от нас, убил Шейда. Лишил Клару отца, а Фарли возлюбленного. Отнял сына у моих родителей. Украл у меня брата.

А я попыталась сделать то же самое.

Эванжелина ощущает перемену во мне и опускает взгляд. Ее лицо вновь превращается в безупречную маску.

Рен Сконос опытный целитель – она возвращает Эванжелине бойцовскую форму за считаные минуты. Эти две молодые женщины составляют разительный контраст: Эванжелина, белокожая, с серебряной косой, и Рен, с длинными блестящими волосами цвета агата, переброшенными через обнаженное иссиня-черное плечо. Я замечаю, как Птолемус смотрит на целительницу, когда та заканчивает латать его сестру. Взгляд Самоса неторопливо обводит ее шею, лицо, ключицы. Рабочий процесс Птолемуса не интересует.

Нетрудно забыть, что он женат на Элейн. По крайней мере, формально. Хотя, полагаю, Эванжелина проводит больше времени с его супругой, в то время как он развлекается с Рен. «Ну и путаная семейка».

– Теперь ты, – говорит Рен, жестом приказывая мне сесть на место Эванжелины.

Принцесса Самос встает и с грацией кошки потягивается исцеленным туловищем.

Я опасливо сажусь, поморщившись.

– Деточка, – дразнится Килорн.

В ответ я злобно скалюсь, демонстрируя ему дыру между окровавленными зубами. Он изображает дрожь ужаса.

Птолемус смеется при этом зрелище и удостаивается от нас обоих гневного взгляда.

– Что-то смешное? – спрашивает Килорн, шагнув к сереброволосому мужчине.

Мой друг слишком храбр и не питает особого уважения к принцу-магнетрону, который способен рассечь его пополам.

– Килорн, я сейчас приду, – громко говорю я, надеясь погасить конфликт, прежде чем тот разгорится. Мне совершенно не хочется вытирать его кровь с пола. Он смотрит на меня, раздосадованный моей опекой, но я не уступаю. – Все нормально, иди.

– Ладно, – выговаривает он и отходит, не забыв бросить гневный взгляд на Птолемуса.

Когда эхо его шагов стихает, Эванжелина изящно встает. Ее намерения ясны. Чуть заметно усмехнувшись, она тоже покидает нас вместе с братом. Они удаляются в противоположном направлении. По пути Эванжелина оглядывается. Я перехватываю взгляд, который она бросает на нас с Тиберием. Тот по-прежнему молчит и не отходит. В его глазах горит надежда. От этого у меня обрывается сердце.

«Как глупо».

От Рен исходит облегчение, успокаивая ноющие мышцы и расцветающие синяки. Я закрываю глаза, позволяя ей тыкать и тянуть меня в разные стороны. Рен – двоюродная сестра Сары Сконос, дочь благородного Дома, который расколот между двумя королями. Раньше она служила Мэйвену и была моим целителем в Археоне. Она ухаживала за мной в те дни. Поддерживала во мне жизнь, иначе тяжесть Молчаливого камня убила бы меня. Делала мои лицо и тело презентабельными для королевских трансляций. Никто из нас тогда не мог предугадать, где мы обе окажемся сегодня.

Внезапно я не хочу отпускать боль. Она помогает отвлечься от тоски в душе. Пока пальцы Рен касаются моей челюсти, отращивая выбитый зуб, я пытаюсь не представлять себе Тиберия. Но это невозможно. Он так близко, что я его чувствую. Знакомое тепло, ровное и постоянное.

Эванжелина сказала, что со мной трудно иметь дело. Пожалуй, она ошиблась. Если бы она заперла нас с Тиберием в комнате, я бы, возможно, не выдержала. «И разве это было бы так ужасно?»

– Ты покраснела.

Я открываю глаза и вижу Рен, которая маячит передо мной, поджав полные губы. Она моргает. Глаза у нее такого же грозового серого цвета, как у Сары.

– Здесь жарко, – отвечаю я.

Тиберий тоже заливается румянцем.

Мы идем молча. Стеклянные стены Ридж-хауса выходят в темноту, на них играют блики от ярких ламп. Я смотрю на наше отражение и удивляюсь. Я и так не в состоянии забыть, насколько Тиберий высок, но нынешнее зрелище в очередной раз напоминает, как мало мы подходим друг другу. Несмотря на тренировку, на пот, который еще блестит у него на коже, Тиберий – урожденный принц, происходящий из трехсотлетней династии королей. Он был воспитан, чтобы править, и это видно.

Рядом с ним я чувствую себя меньше, чем всегда. Маленькое грязное пятнышко, сплошь шрамы и душевная боль.

Он чувствует мой взгляд и опускает глаза.

– Итак, Новый город.

Вздохнув, я готовлюсь к спору.

– Нам нужно это сделать. Не только в военных целях, но и ради нас. Красных. Технические города – это, по сути, рабство.

Я никогда там не бывала, но видела Серый город, полный пепла и дыма, лепившийся над отравленной рекой. Я видела на шее Кэмерон и ее брата грубые татуировки – знак их принадлежности. Профессии. Тюрьмы. Я намерена превратить Новый город и прочие трущобы в пустые оболочки. Мертвые руины. Обреченные сгнить, исчезнуть, пропасть из памяти.

– Знаю, – мягко отвечает Тиберий, и в его голосе я слышу грустное сожаление. Глаза у принца темнеют. Он понимает, что я имею в виду. Если бы нас не разделяла корона, я бы взяла его за руку, поцеловала в плечо. Поблагодарила даже за столь малую поддержку.

Я прикусываю губу, чтобы подавить желание прикоснуться к нему.

– Мне будет нужна Кэмерон.

Это имя пробуждает Тиберия.

– Она…

– Жива? – договариваю я, позволив этому слову эхом отозваться от каменных стен коридора. Оно повисает в воздухе – вопрос и надежда. – Наверняка жива…

Тиберий замедляет шаг.

– Фарли пока ничего не слышала?

– Скоро услышит.

Пьемонтские агенты Алой гвардии, собравшиеся в Нижних землях, чтобы эвакуировать всех, кто спасся с базы, должны через час-другой связаться с нами. И Айбарем тоже что-нибудь передаст, как только Раша отпустят. Не понимаю, почему бы среди уцелевших не оказаться и Кэмерон. Она слишком сильна, слишком умна и слишком упряма, чтобы погибнуть.

Я не хочу думать о плохом.

Не потому что нам понадобится помощь Кэмерон, чтобы уничтожить ее ненавистный дом, Новый город, но потому что это будет еще один труп на моей совести. Еще один друг, которого я толкнула навстречу смерти.

Я закрываю глаза, стараясь не думать о тех, кто находился в Пьемонте, когда Бракен захватил базу. Брат Кэмерон, Морри. Подростки из легиона «Кинжал», спасшиеся от одной осады, чтобы угодить в другую.

Ничто не сравнится с болью от потери Шейда, но гибель любого человека ложится на сердце тяжким грузом. Сколько это еще продлится? Сколько еще людей мы рискуем потерять?

«Война есть война, Мэра Бэрроу. Каждый день может погибнуть кто угодно».

Особенно те, кто рядом.

Я прикусываю губу чуть не до крови, чтобы отогнать мысль о Тиберии – Кэле – мертвом и навеки потерянном.

– Легче не становится, – отрывисто говорит он.

Я открываю глаза и вижу, что он смотрит прямо перед собой упрямым взглядом, как на поле боя или на военном совете.

– Что?

– Терять людей, – говорит он. – Сколько бы раз это ни произошло, привыкнуть невозможно.

Вечность назад, в облике Мэриэны Титанос, я стояла в спальне принца. Повсюду лежали книги – справочники, трактаты по военному делу, стратегии, дипломатии. Маневры и манипуляции гигантских армий и отдельных солдат. Подсчеты риска и результата. Сколько людей должны погибнуть, чтобы Тиберий мог одержать победу. В те дни это служило ярким напоминанием о том, кто он такой и на чьей стороне.

Мерзко было думать о нем как о человеке, так легко способном пожертвовать чужими жизнями. Пролить кровь ради крошечного успеха. Но с тех пор я не раз проделывала то же самое. И Фарли. И Дэвидсон. Среди нас нет невинных. И мы никогда не забудем о том, что делали.

– Если не становится легче, – бормочу я, и мне кажется, что я тону, – в конце концов чаша переполнится.

– Да, – хрипло отвечает Тиберий.

Интересно, насколько он близок к черте. И я.

Перейдем ли мы ее одновременно? Это – единственный выход?

Мы уйдем отсюда вместе, сломленные до невозможности исцеления? Или порознь?

Его огненный взгляд обводит меня. Кажется, он задает себе тот же вопрос.

Содрогнувшись, я ускоряю шаг. Ясный сигнал для нас обоих.

– Какие планы насчет Причальной Гавани? – спрашиваю я, глядя перед собой.

Длинный коридор соединяет одно крыло Ридж-хауса с другим; он изгибается над садом, полным деревьев и фонтанов, едва различимых в темноте.

Тиберий с легкостью нагоняет меня.

– Ничего не решено, пока не вернется Дэвидсон. Но у Фарли есть идеи, и ее городские связи нам, несомненно, пригодятся.

Я киваю в знак согласия. Причальная Гавань – старейший город Норты, гнездо Красных бандитов и всяких шаек. Несколько месяцев назад одна из таких банд, Мореходы, попыталась сдать нас Мэйвену, когда мы искали новокровок. Но времена меняются. Красные жители Норты вступают в Алую гвардию, по мере того как та становится всё сильнее и известнее. По крайней мере, наши победы производят какой-то эффект.

– Будут жертвы среди гражданских, – спокойно добавляет Тиберий. – Это не Корвиум и не Пьемонт. Причальная Гавань – город, а не крепость. Невинные люди, Серебряные и Красные, окажутся в самой гуще. – Он сжимает и разжимает кулак, расправляет длинные ловкие пальцы и поочередно хрустит костяшками. – Начнем с Форт-Патриота. Если мы им овладеем, город падет.

Я видела Патриот лишь издали. Воспоминание смутно. Он меньше пьемонтской базы, но лучше оборудован и гораздо важнее для Мэйвена.

– Губернатор Рамбос верен Мэйвену, – отвечаю я. – Они надежные союзники.

В том числе из-за меня, поскольку я убила его сына на арене, во время нашей несостоявшейся казни. Конечно, он тоже был не беспомощен.

– Легко они не сдадутся.

Тиберий фыркает.

– Предсказуемо.

– А если ты возьмешь город? – спрашиваю я.

«Если выживешь?»

– Тогда, пожалуй, мы сможем усадить Мэйвена за стол переговоров.

От этого имени я вздрагиваю. Клеймо у меня на груди нагревается, требуя внимания.

– Он не будет договариваться. Он вообще не сдастся, – мне становится дурно при мысли о пустых глазах Мэйвена, его злобной улыбке. Липкая, непреходящая одержимость не дает покоя нам обоим. – Это бессмысленно, Тиберий.

Он ежится, услышав свое полное имя, и на мгновение закрывает глаза.

– Я хочу увидеть брата не поэтому.

Намек ясен.

– О.

– Я должен убедиться, – с трудом выговаривает он. – Я спросил у премьера, есть ли в Монфоре шепоты. Новокровки со способностями, как у Элары. Кто-нибудь, кто мог бы помочь ему.

– И?

Когда я ушла от Тиберия в Корвиуме, он страдал от душевной боли. И сейчас то же самое. Любовь режет нас на куски.

– Дэвидсон сомневается, – негромко признает Тиберий. – Но он сказал, что еще поищет.

Я кладу руку ему на плечо, еще влажное от пота. Мои пальцы знают его тело так же хорошо, как собственное. Тиберий напоминает зыбучий песок. Если я промедлю, то уже не спасусь.

Я стараюсь говорить мягко.

– Сомневаюсь, что даже Элара могла бы исцелить его теперь. Даже если бы он ей позволил.

Тело Тиберия вспыхивает под моей рукой, и я отстраняюсь, опомнившись. Он не реагирует. Ему нечего сказать, тем более мне. Я-то знаю, каково пытаться забыть о Мэйвене Калоре.

Коридор заканчивается Т-образной развилкой, расходясь направо и налево. Комната Тиберия в одной стороне, моя в другой. Мы молча смотрим в стену, и никто не смеет тронуться с места.

– Долго ждать? – спрашиваю я шепотом.

Тиберий не смотрит на меня.

– Дэвидсон вернется через неделю. Еще неделя на подготовку… – горло у него вздрагивает. – Недолго.

Во время моего последнего визита в Причальную Гавань мы спасались бегством. Но мой брат был жив. Хотелось бы мне вернуться в те дни, пускай и нелегкие.

– Я знаю, чего добивается Эванжелина, – внезапно говорит Тиберий. Его голос – клубок эмоций.

Я искоса взглядываю на него.

– Она не то чтобы это скрывает.

Он продолжает разглядывать стенку перед собой. Стоя прямо и неподвижно.

– Жаль, что нет компромисса.

Места, где наши имена, наша кровь и наше прошлое не значили бы ничего. Места, где никакого бремени нет. Места, которого никогда не было и не будет.

– Спокойной ночи, Тиберий.

Он с шипением сжимает кулак.

– Прекрати меня так называть.

«А ты прекрати упираться и вернись».

Я разворачиваюсь и иду к себе.

В одиночестве.

Мои шаги отзываются эхом.

17. Айрис

Археон никогда не станет мне домом.

Не из-за своего расположения, размеров, отсутствия святилищ и храмов, даже не из-за моего врожденного, глубинного отвращения к Норте. Все это далеко не так страшно, как пустота, которую я ощущаю в отсутствие родных.

Это дыра, которую я пытаюсь заполнить тренировками, молитвами, обязанностями королевы, хотя некоторые из них ужасно скучны. Но все необходимы. Самая важная – поддерживать форму. Очень легко размякнуть в апартаментах из шелка и бархата, когда вокруг суетятся Красные слуги, сбиваясь с ног, чтобы подать мне то и другое. То же самое было и дома, но я никогда не искала утешения в еде и спиртном, как делаю здесь. Тренировок должно быть не меньше, чем отдыха. Я не попадаю в ловушку, в которой оказываются многие члены королевских семей и аристократы. Ловушку, которую Мэйвен умело расставляет. Многие лорды и леди, которые по-прежнему его поддерживают, кажется, больше думают о праздниках и пирах, чем о грозящей опасности. Идиоты.

Молиться в этой безбожной стране трудно. В Археоне, насколько мне известно, нет храмов, и святилище, которое я велела устроить себе здесь, совсем маленькое – не более чем украшенная кладовка в недрах моих апартаментов. Не то чтобы мне было нужно много места для общения с моими безымянными богами. Но в летнюю жару эту крошечную комнатку, полную полустертых изображений, не назовешь приятной, даже с моей способностью извлекать прохладную влагу из воздуха. Я пытаюсь молиться везде или, по крайней мере, чувствовать богов, но это становится все труднее, чем больше времени я провожу вдали от дома. Если я их не слышу, слышат ли они меня?

Или я совсем одна?

Наверное, так проще. Я не хочу привыкать к Норте. Ничто не должно связывать меня с этим местом, когда старший брат победит Мэйвена – если моя мать не успеет первой.

Королевские обязанности – единственное, что развлекает меня в уединении.

Я еду по огромному мосту, который пересекает Столичную реку, в другую часть города. Подальше от Мэйвена, насколько это возможно в пределах алмазных стен Археона. Мой супруг все реже и реже покидает дворец – он заседает на бесконечных советах. Или целые часы проводит в одиночестве.

Восточный Археон выстроен так же, как Западный, – от реки он по пологим склонам поднимается на обрывистый берег. В это время года все зелено. По крайней мере, хоть что-то напоминает о доме. Даже вода здесь не такая, как в Озерном крае. Соленая, несвежая. Из трущоб выше по течению плывет грязь. Местные думают, что заградительные деревья все отфильтровывают, но любой нимфе достаточно просто принюхаться.

Здания здесь гнетуще высокие – сплошь мраморные и гранитные колонны, крыши увенчаны статуями птиц с расправленными крыльями и вытянутыми шеями. Лебеди, соколы, орлы. Перья у них медные и стальные, начищенные до ослепительного блеска.

Даже в разгар войны столица живет в блаженном неведении. Красные ходят по улицам, отмеченные алыми браслетами или цветами Домов, которым служат. Серебряные в своих транспортах едут по делам. Музеи, галереи, театр по-прежнему работают без изменений в расписании.

Очевидно, Норта, как и Озерный край, привыкла к войне. Даже на собственной территории.

Сегодня я присутствую на обеде в память о солдатах, которые погибли, когда брат Мэйвена и его мятежники захватили Корвиум. Мои Стражи, как всегда, следуют за мной в своих ярких одеяниях. Хотя я одета как обычно – дань уважения родине, – синяя блуза и жакет отделаны цветами Мэйвена, черным и красным. Неприятно марать себя ими, но, глядя на меня, никто об этом не догадается.

Я улыбаюсь и киваю, ведя ленивую беседу с многочисленными лордами и леди, которые хотят оказать внимание своей новой королеве. Впрочем, ни о чем серьезном речи не идет. Это все притворство. Так ведут себя даже родственники погибших. Очевидно, им неохота быть здесь, они предпочли бы переживать горе в одиночестве. Но их выводят, как актеров на сцену, выставляют напоказ. Один за другим они рассказывают, как погибли их близкие, убитые Красными террористами и монфорскими выродками. Некоторые едва в силах говорить.

Мудрая тактика. Не сомневаюсь, за ней стоит мой муж. Каждому, кому не нравится война или Мэйвен в роли короля, нелегко будет придерживаться прежних убеждений после такого шоу. И я неплохо играю свою роль.

– Мы собрались сегодня в знак скорби, но также и для того, чтобы обратиться ко всему миру. Нас не удастся запугать, – говорю я как можно тверже, глядя в зал, полный остроглазых лордов и леди. Они внимательно глядят на меня. Из вежливости – а также в поисках изъянов. Они пытаются распознать мои слабости. Я не сомневаюсь – многие покинули бы Норту, если бы полагали, что для их Домов так будет лучше.

Моя задача – убедить их в противном. Остаться. Бороться. Умереть.

– Мы не склонимся перед волей мятежников, террористов и жадных до власти преступников, которые прикрываются лживыми обещаниями. Мы не отринем наши принципы, наши идеалы, все, на чем стоит Норта, на чем покоится наша жизнь.

На память мне приходят уроки красноречия. Хотя я никогда не была таким талантливым оратором, как Тиора, я стараюсь изо всех сил. Удерживаю десяток взглядов за раз, не моргаю, не запинаюсь. Я сжимаю кулак, скрытый в складках платья.

– Норта – страна Серебряных, воплощение нашей силы, нашей власти, наших достижений и наших жертв. Никакой Красный не отберет то, чем мы владеем, и не изменит нашу суть. Они для нас ничто, кем бы ни были их союзники. Мэйвен Калор победит. Норта одержит победу. Сила и власть… – я подавляю усмешку, прежде чем ввернуть знакомые слова в заранее одобренную речь. – Пусть наших врагов смоет с лица земли.

Я невольно улыбаюсь, когда толпа аплодирует моим словам. Словам моей матери. «Привыкайте. Скоро вы поклонитесь нам».

Дневной жар спал, и обратный путь к ожидающей меня веренице транспортов гораздо приятнее. Я не прочь насладиться свежим воздухом и приятным теплом, поэтому иду как можно медленнее. Стражи, в перчатках и под масками, привычно выстраиваются по бокам. По моим расчетам, мы даже опередили график. Теперь нужно лишь вернуться во дворец и переодеться к ужину.

И все-таки я дохожу до открытой двери транспорта слишком быстро. Со вздохом поднимаюсь на подножку и сажусь, опустив глаза. Дверца захлопывается за мной.

– Добрый вечер, ваше величество.

Два лица смотрят на меня изнутри салона. Одно из них знакомо… а насчет второго нетрудно догадаться. Оба эти человека – враги. Я вскрикиваю и отодвигаюсь в угол. Инстинктивно я тянусь к фляге с водой, которую всегда ношу с собой. Свободной рукой нащупываю пистолет под сиденьем.

Чьи-то пальцы хватают меня за подбородок, заставив поднять голову. Несомненно, они принадлежат певцу, человеку, который способен вытянуть из моей головы все мысли. Вывернуть разум наизнанку.

Но, подняв глаза, я обнаруживаю, что меня держит старая королева, и ее бронзовые глаза полны огня и решимости. Я застываю, прекрасно зная, что способно натворить прикосновение Анабель Леролан. Я представляю, как ее хватка меняется – а затем у меня разлетается череп, забрызгав весь салон мозгами и осколками костей.

– Говорю тебе как королева королеве, моя дорогая, – шепчет Анабель, продолжая держать меня за подбородок. – Не делай глупостей.

– Хорошо, – шепотом отвечаю я, показав пустые ладони.

Ни пистолета, ни фляги. Никакого оружия, кроме воздуха. Я смотрю через плечо на силуэты водителя и Стража. Оба – по ту сторону стекла.

Джулиан Джейкос прослеживает мой взгляд и вздыхает. Он постукивает костяшками по перегородке. Мои охранники не двигаются.

– Боюсь, некоторое время вас не будет слышно, – говорит он. – И они получили приказ сделать круг по городу.

Бесстрастно улыбнувшись, он смотрит в окно, пока мы петляем по незнакомым переулкам.

– Мы здесь не для того, чтобы причинить вам вред, Айрис.

– Хорошо. Я и не думала, что вы настолько глупы, – отзываюсь я, по-прежнему в смертоносной хватке Анабель. – Вы позволите?

Покровительственно кивнув, она выпускает меня, но не отодвигается. Остается в пределах досягаемости. Я пытаюсь незаметно призвать влагу с собственной кожи, вытянуть ее из воздуха. Использовать холодный пот ужаса, покрывающий мое тело. Может быть, я сумею создать нечто вроде щита, если она попытается оторвать мне пальцы.

– Если хотите передать Мэйвену послание, воспользуйтесь иными средствами, – бросаю я с напускной дерзостью.

Она пренебрежительно фыркает.

– Этому испорченному мальчишке нам нечего сказать.

– Вашему внуку, – напоминаю я.

Анабель хмурится, но продолжает:

– Я хочу, чтобы ты передала пару слов своей матери. Как ты обычно делаешь.

Я скрещиваю руки на груди.

– Не понимаю вас.

Анабель закатывает глаза и переглядывается с Джулианом. Его труднее понять; лицо Джейкоса спокойно и задумчиво.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы силой вырывать у вас признание, – напрямик говорит он, – но вы знаете, что я могу это сделать, если понадобится.

Я ничего не говорю. Никак не реагирую. Мое лицо спокойно, как поверхность безмятежного пруда. Оно ничем не подтверждает его слова.

Анабель Леролан продолжает, надменно глядя на меня:

– Передай королеве Озерного края, что законный король Норты с ней не в ссоре. Он не станет расторгать мирный договор, заключенный узурпатором. Разумеется, если удастся достичь соглашения.

– Вы хотите, чтобы мы отступили? – с издевкой спрашиваю я. Она смотрит на меня с таким же презрением. – Невозможно.

– Нет, не отступить. Разумеется, внешне нужно сохранять все как есть, – говорит Анабель, растопырив свои страшные пальцы. Я наблюдаю, как они отбивают дробь на бедре. – Но я не сомневаюсь, мы можем прийти к иному решению, нежели открытая война между двумя нашими государствами.

И вновь я смотрю на своих охранников за стеклом, которых чарами заставили не обращать на нас внимания. Дорога впереди незнакомая. По крайней мере, мне. Я скриплю зубами.

– Он не правитель. Мы заключали союз не с Тиберием Калором, который предал свое королевство и свою кровь.

Дядя Тиберия склоняет голову набок, глядя на меня, как на картину. Он медленно моргает.

– Ваш муж умеет лгать лучше вас.

«Муж». Я должна бы уже привыкнуть к мысли о своем месте здесь, о положении рядом с Мэйвеном, но, тем не менее, мне больно.

– Ложь это или нет, но люди верят, – говорю я. – Красные и Серебряные по всей стране. Они верят в то, что им говорят. И будут сражаться за того человека, каким считают Мэйвена.

К моему удивлению, Анабель кивает. Лицо у нее меркнет и наполняется тревогой.

– Этого мы и боимся. И поэтому мы здесь. Чтобы по мере сил предотвратить кровопролитие.

– Анабель Леролан, вам надо было стать актрисой, – мрачно усмехаюсь я.

Она лишь отмахивается в ответ, глядя в окно. На ее губах появляется крошечная улыбка.

– Когда-то я покровительствовала искусству.

Джулиан взглядывает на Анабель – и заметно смягчается. Она смотрит на него, странно сдержанная. Что-то мелькает между ними. Невысказанное слово, общее воспоминание.

Анабель приходит в себя первая и поворачивается ко мне. Ее голос суров; такое ощущение, что меня отчитывают.

– Когда Тиберий вернет себе трон, он будет готов предложить деньги и землю в обмен на сотрудничество Озерных.

Я поднимаю бровь, более ничем не выражая своего интереса. В конце концов, кто знает, к чему это ведет. Лучше держать пути для отступления открытыми.

Она понимает меня – и продолжает:

– Весь Чок будет передан вам.

И вновь я смеюсь, откинув голову. Влага на коже, почти готовый щит, покалывает тело.

– Бесполезный кусок земли. Минное поле. Вы дарите нам проблему.

Королева делает вид, что не слышит.

– А еще – помолвка с первенцем Тиберия, ребенком Калоров и Самосов. Отпрыском двух королевских родов, наследником двух королевств.

По-прежнему притворяясь, я продолжаю смеяться. Но в животе у меня все переворачивается от отвращения. Она торгует еще не рожденным ребенком. Моим или Тиоры. Нашей собственной плотью и кровью. Независимо от желания этого ребенка. По крайней мере, я сама дала согласие на свой брак. Но поступить так с младенцем?

Мерзость.

– А как насчет ваших Красных псов? – спрашиваю я, подавшись вперед, на ее территорию. Теперь моя очередь надавить. – Алой гвардии? Монфорских выродков? Мэры Бэрроу и ее родни?

Джулиан отвечает первым. Анабель, кажется, недовольна – как его поведением, так и намерением.

– Вы имеете в виду следующий шаг? – уточняет он. – Неразумно бояться будущего, ваше величество. Это обычно плохо заканчивается.

– Будущее можно предотвратить, лорд Джейкос.

Я думаю о другом ручном новокровке Мэйвена – о том, кто мог заглядывать в будущее. Я не видела его лично, но слухов хватило. Ему были открыты все пути судьбы. Все возможные варианты.

– Не в этот раз, – говорит Джулиан, качая головой. Не могу понять, рад он или полон сожаления. Этот человек странен. Несомненно, одержим женщиной, как и большинство людей такого рода. – Не сейчас.

Я смотрю на них, и мне не нравится то, что я вижу. Любой мог бы убить меня, если бы захотел, и, несмотря на весь мой боевой опыт, они бы легко справились со мной. Но если бы они явились за этим, то всё уже было бы кончено.

– Вы потеряли Пьемонт, поэтому вам нужен Озерный край, – бормочу я. – Вы знаете, что не сможете победить, если кто-нибудь не сделает за вас грязную работу.

– Мы делаем достаточно грязной работы, принцесса, – отвечает Анабель, негромко и с раздражением. Она произносит мой титул с особым ударением. Она не признает Мэйвена королем, а потому не считает и меня королевой.

– Вы вложили столько средств в Монфор, – говорю я, обращаясь к обоим. – Ваших новокровок и правда хватит, чтобы перевесить мощь наших трех наций?

Джулиан задумчиво складывает руки на коленях. Его труднее сбить с толку.

– Полагаю, всем ясно, что Озерный край не станет помогать Мэйвену Калору слишком уж рьяно.

Удар попадает в цель. Я сделала глупость, проболтавшись Мэре, через того новокровку в пьемонтской тюрьме. Лишь затем, чтобы доказать, что я на это способна. Несомненно, она передала мои слова. А может быть, наши действия настолько прозрачны.

Я тут же даю сдачи.

– А еще всем ясно, что ваш Красный союз долго не продержится. Это пороховая бочка с подожженным фитилем.

И от этого Джулиану в самом деле становится неуютно. Он ерзает, выбитый из колеи, и его щеки окрашивает легкий серый оттенок. Анабель – другое дело. Она радуется, улыбаясь так, словно я подала ей лакомое блюдо. Сама не понимаю, каким образом, но, несомненно, я где-то оступилась.

Анабель протягивает руку, и я резко отстраняюсь. Подальше от ее хватки. Кажется, старуху забавляет мой страх.

– Мы можем предложить кое-что еще.

Румянец Джулиана густеет, и он хмурится, опуская взгляд. Больше он не смотрит на меня. По сути, откладывает свое единственное оружие. Я могу теперь атаковать его и даже одержать верх. Но Анабель слишком близко – и она слишком опасна.

И, признаться, я не прочь выяснить, что еще она готова предложить.

– Говорите, – произношу я почти беззвучно.

Ее улыбка широка и язвительна. Хотя Мэйвен – сын своей матери, я узнаю его черты в старой королеве. В острой усмешке, в хитром уме.

– Салин Айрел вонзил нож в спину твоему отцу, – говорит Анабель, и я вздрагиваю от этого воспоминания. – Полагаю, ты бы хотела перекинуться с ним парой слов.

Я отвечаю не задумываясь. Совершаю ошибку.

– Да, я охотно бы кое-что ему сказала.

Мой рот наполняется воображаемым вкусом крови.

– И, несомненно, ты знаешь, почему это произошло, – продолжает Анабель.

Мне больно. Смерть отца – по-прежнему открытая сочащаяся рана.

– Потому что идет война. И люди гибнут.

Ее темные глаза цвета расплавленной бронзы расширяются.

– Потому что Салин Айрел выполнил приказ.

Скорбь постепенно превращается в ярость. Она умоляюще лижет мне спину горячим языком.

– Воло, – не удержавшись, выговариваю я.

Имя короля Самоса оставляет кислый привкус.

Но Анабель знает, как меня подтолкнуть.

– Ты бы хотела и с ним перемолвиться? – шепчет она, почти соблазнительно. Джулиан вновь поднимает голову, плотно сжав губы. Морщины у него на лице как будто углубляются.

Я испускаю долгий вздох сквозь зубы.

– Да. Несомненно, хотела бы. Какова ваша цена?

Она улыбается – и отвечает.

Они исчезают в городе, как призраки. Просто выходят из транспорта на людном углу и исчезают среди Красных слуг и незнатных Серебряных. Мои охранники, кажется, ничего не замечают. Предписанный протокол вновь идет своим чередом. Джулиан Джейкос отлично выполнил свою задачу: я возвращаюсь во дворец, не пробудив ни малейших подозрений. Никто из моих охранников не понял, что двадцать минут канули в бездну чар певца.

Я быстро удаляюсь, намереваясь зайти в храм, расположенный в глубине моих апартаментов. Мне нужно спокойное и безлюдное место, чтобы собраться с мыслями.

Надо уведомить маму обо всем, что случилось, и поскорее. Но я не могу быть уверена, что мое известие не перехватят, даже если я воспользуюсь самыми потайными каналами. Из-за предложения Анабель меня могут обезглавить, сжечь, изувечить, убить. Эту новость можно передать только лично.

Мне удается дойти до своих комнат спокойно. Движением руки я оставляю Стражей у двери, как обычно. Лишь оказавшись в одиночестве, я наконец осознаю, что сделала и что случилось. Я начинаю дрожать, руки у меня трясутся, пока я пересекаю гостиную. Сердце колотится. Я представляю Салина Айрела и Воло в нашей власти, тонущих, умирающих. Они заплатят жизнью за то, что сделали с моим отцом.

– Пробка на мосту?

Я застываю, широко раскрыв глаза. Его голос всегда внушает мне страх. Особенно когда раздается в моей спальне.

Инстинкты велят бежать. Выбраться из города, найти дорогу домой. Невозможно. Вместо этого я заставляю себя идти вперед, к двери, ведущей в спальню. Которая станет мне могилой.

Мэйвен лениво растянулся на шелковом покрывале, подсунув одну руку под голову. Другая покоится на груди. Пальцы отбивают какой-то ритм. Они кажутся белыми как кость на фоне одной из его бесчисленных черных рубашек. Он, кажется, скучает. И злится. Скверное сочетание.

– Добрый вечер, женушка, – произносит он.

Я обвожу взглядом комнату. Смотрю на многочисленные фонтаны. Они здесь не для украшения, а ради защиты. Я чувствую, как они рябят и журчат – их более чем достаточно, чтобы прибегнуть к ним, если дело примет скверный оборот. Если Мэйвен знает, что я сделала. Что задумала. На что согласилась.

– Что ты здесь делаешь?

Бессмысленно изображать нежную жену, во всяком случае когда мы одни. Он почует подвох, если уже не почуял.

Или – думаю я, ощутив озноб, – он просто явился исполнить брачный долг, которым мы пренебрегли. Не знаю, какой вариант пугает меня сильнее. Пусть даже я сама согласилась. Я знала, что это часть сделки. Знала, что придется иметь дело с Мэйвеном. Возможно, я переоценила его одержимость Мэрой, ну или она просто прошла.

Мэйвен поворачивает голову и смотрит на меня, не отрывая щеки от шелкового покрывала. Прядь черных волос падает ему на лоб. Он кажется младше. И в то же время безумнее. Его глаза почти утратили синеву, так расширились зрачки.

– Я хочу, чтобы ты отправила весточку в Озерный край, – говорит он. – Своей матери.

«Стой спокойно. Не двигайся. Не выказывай облегчения», – приказываю я себе, хотя у меня подгибаются колени.

– И что конкретно передать? – спрашиваю я с напускным безразличием.

Двигаясь плавно и изящно, он встает. Хотя Тиберий – главный воин в их семействе, Мэйвен тоже не слабак.

– Давай пройдемся, Айрис, – говорит он, ядовито улыбаясь.

Нет иного выбора, кроме как повиноваться. Тем не менее, я не принимаю его протянутую руку и держусь на безопасном расстоянии.

Мэйвен молчит, и мы без единого слова выходим из моих покоев. Такое ощущение, что я вишу на ниточке над бездной.

Сердце колотится в груди, и я изо всех сил стараюсь сохранять хладнокровие. Лишь когда мы заходим в тронный зал, пустой в это время суток, Мэйвен наконец поворачивается и смотрит на меня. Я готовлюсь к удару, к тому, чтобы дать сдачи.

– Передай матери, пусть готовит армию и флот, – говорит он таким тоном, словно обсуждает мое платье.

Страх сменяется удивлением.

Мэйвен идет дальше – поднимается на возвышение и заходит за трон. Я старательно держусь вне сферы действия Молчаливого камня. Даже легкого прикосновения достаточно, чтобы ощутить удушье.

– Что… теперь? – спрашиваю я, поднеся руку к горлу.

Мои мысли бешено несутся, пока я изучаю Мэйвена. Что случилось? Не прошло и недели с тех пор, как Бракен вернул себе Пьемонт. Вражеская коалиция наверняка еще не собралась с силами.

– Нас атакуют?

– Пока нет, – он равнодушно пожимает плечами. И продолжает двигаться, увлекая меня за собой. – Но уже скоро.

Я прищуриваюсь, чувствуя в глубине души тревогу.

Мэйвен приближается к двери, ведущей в официальные покои королевы. Библиотека, кабинет, гостиная. Я не пользуюсь ими, предпочитая свое святилище.

Он минует их, и я вынуждена следовать за ним.

– Откуда ты это знаешь? – спрашиваю я, ежась от страха.

Он вновь пожимает плечами.

В комнате темно, окна плотно занавешены. Я едва различаю белые и темно-синие полосы – цвета последней королевы, которая занимала эти покои. Пахнет пылью. Запах нежилого помещения.

– Я знаю своего брата, – отвечает Мэйвен. – А главное, я знаю, что ему нужно – и что нужно от него этой стране.

– И что же?

Он усмехается, открывая дверь, ведущую из гостиной. В полутьме сверкают его зубы. Он изо всех сил старается выглядеть хищником.

Нечто в следующей комнате заставляет меня помедлить. Кости начинают ныть.

Я сохраняю спокойствие, на вид совершенно невозмутимая. Но сердце у меня колотится.

– Мэйвен? – негромко зову я.

– У Кэла есть союзники, но их мало. И они не в Норте, – молодой король барабанит пальцами по косяку, размышляя вслух, и его взгляд стекленеет. Он стоит в дверях, на пороге. Не заходит в комнату. – Он хочет привлечь к себе моих подданных, но он не дипломат. Кэл – воин, и будет сражаться, чтобы завоевать благосклонность Высоких Домов. Показать, что он достоин моей короны. Ему придется поколебать весы. Сделать так, чтобы аристократия поверила, что он небезнадежен.

Мэйвен неглуп. Он умеет предугадывать действия противника. Это единственная причина, по которой до сих пор ему удавалось выживать – и побеждать.

Я не свожу глаз с дверного проема, стараясь разглядеть, что за ним. Комната по ту сторону двери непроглядно темна.

– Значит, он атакует еще один город. Возможно, даже столицу.

Мэйвен цокает языком, как будто разговаривает с глупым ребенком. Я подавляю желание сунуть его головой в ближайший фонтан.

– Мой брат и его союзники намерены напасть на Причальную Гавань.

– Откуда ты знаешь?

Король поджимает губы.

– Это оптимальный вариант. Форт, корабли в порту… не говоря уж о теплых чувствах, – добавляет он с отвращением. – Этот город любила его мать.

Он поигрывает щеколдой на двери. Замок на вид прочный. Сложнее, чем следовало бы.

Я сглатываю. Если Мэйвен полагает, что Кэл направится в Причальную Гавань, я ему верю. И я не хочу, чтобы моя мать и наша армия участвовали в битве. В моей голове возникают предлоги, которыми я готова воспользоваться.

– Наш флот еще на Озерах, – произношу я извиняющимся тоном. – Понадобится время.

Мэйвен, кажется, не удивлен и даже не встревожен моими словами.

Он подходит ближе, и я чувствую нездоровый жар его кожи.

– Я так и подозревал, – говорит он. – Поэтому я дам твоей царственной матери некий стимул.

У меня все обрывается в животе.

– Да?

Он сверкает улыбкой. Как я ее ненавижу.

– Ты когда-нибудь бывала в Причальной Гавани, Айрис?

– Нет, Мэйвен.

Будь я менее значительным человеком, хуже обученным, мой голос дрогнул бы. Не от страха, который он хочет в меня вселить, а от ярости. Она пульсирует во мне, неукротимо, как буря.

Мэйвен, кажется, ничего не замечает. Или его это не беспокоит.

– Надеюсь, тебе там понравится, – говорит он, продолжая ухмыляться.

– То есть я – приманка.

– Ну, приманкой бы я тебя не назвал. Скорее, стимулом, – он тяжело вздыхает. – Да, пожалуй, именно так.

– Как ты смеешь…

Он повышает голос.

– Если ты возглавишь оборону Причальной Гавани, я не сомневаюсь, твоя мать не бросит нас в беде. Ты не согласна? – Мэйвен не ждет моего ответа, и его голос начинает звучать резче. Он сжимает кулак. – Мне нужны армии, которые были обещаны. Нужны подкрепления. Нужны нимфы в гавани, чтобы уничтожить этот город и всех, кто в нем.

Я торопливо киваю. Хотя бы для того, чтобы его задобрить.

– Я сообщу ей. Но ничего не могу гарантировать…

Мэйвен сокращает расстояние между нами, и я вздрагиваю. Его пальцы смыкаются на моем запястье, очень крепко. Он тащит меня вперед. Я подавляю инстинкт бороться. Это не даст ничего, кроме боли.

– А я не могу гарантировать твою безопасность там, – говорит он, останавливаясь на пороге. Его губы довольно подрагивают. – И даже здесь.

По какому-то тайному знаку в дверном проеме у нас за спиной появляется отряд Стражей. Они все широкоплечие, в алых плащах и в масках, усеянных черными драгоценными камнями. Мои телохранители – и тюремщики.

Я понимаю, что это значит. Чем станет соседняя комната, черная яма, где так спокойно стоит Мэйвен.

Его трон – не единственное здесь, что сделано из Молчаливого камня.

Открытая угроза. Лезвие бритвы, прижатое к моей шее.

Хватка Мэйвена усиливается, пальцы леденят кожу. Уклониться от приказа невозможно.

– А как же ты, мой храбрый и справедливый король? – спрашиваю я, по-прежнему глядя в темную комнату и чувствуя отупляющее прикосновение Молчаливого камня.

Мэйвен не отзывается на оскорбление. Для этого он слишком умен.

– Надевай доспехи, Айрис. Жди грозы. И молись, чтобы твоя мать действовала так же быстро, как мой брат.

18. Мэра

В окрестностях Нового города звезд не видно. Небо над трущобами постоянно заслоняют грязные облака. Воздух здесь зловонный и ядовитый, даже на окраине, где токсичный туман не так густ. Я натягиваю на лицо платок и дышу сквозь ткань. Остальные делают то же самое, морщась от едких испарений. Но только не Кэмерон. Она привыкла.

Я радуюсь каждый раз, когда смотрю на Кэмерон, на ее худую темную фигуру, которая ловко движется по непроглядно-черному лесу. Она такая высокая – ее легко заметить среди десятков бойцов, идущих с нами. Рядом с ней – знакомый силуэт Килорна. Я наблюдаю за ними, и мое облегчение превращается в стыд.

Кэмерон спаслась с пьемонтской базы, сбежав на болота вместе с братом и двумя десятками уцелевших. Она спаслась – но многие погибли. Красные солдаты из легиона «Кинжал» – подростки, которых мы поклялись уберечь. Новокровки из Монфора. Из Ущелья. Серебряные. Красные. Столько мертвых, что у меня голова идет кругом.

И вот я снова посылаю ее в огонь.

– Спасибо, что помогаешь нам, Кэм, – говорю я чуть слышно.

Как будто этого достаточно.

Усмехнувшись, она смотрит на меня через плечо. Ее зубы блестят в тусклом свете фонарей. Операция предстоит сложная – но я никогда еще не видела, чтобы Кэмерон так улыбалась.

– Без меня вам не справиться, – шепотом отвечает она, почти хихикая. – Не благодари, Бэрроу. Я мечтала об этом с детства. Никто даже не поймет, что случилось.

– Не поймет, – бормочу я, думая о предстоящем утре.

Страх и волнение раздирают меня, как по пути из Разломов. Мы намерены штурмовать трущобный город, в котором она родилась. Место, на страже которого – стены, охрана и многолетнее рабство.

Мы – не единственная штурмовая группа в полной готовности. За много миль отсюда, на востоке, наши союзники направляются к Причальной Гавани.

Солдаты Самосов нападут с моря вместе с воздушным флотом Ларисов. Тиберий и Фарли сейчас в туннелях – они поведут в город основные силы. Я пытаюсь мысленно нарисовать себе три линии атаки. Все это совершенно не похоже на битвы, в которых я участвовала до сих пор. Никогда еще я не сражалась отдельно от огненного принца и Фарли. От дорогих мне людей. По крайней мере, верный Килорн, полный решимости, по-прежнему рядом. И в этом есть своеобразная справедливость. Мы вновь стали теми, кем были. Мы крадемся по переулкам, одетые в грязные лохмотья. Наши лица скрыты.

Тени. Крысы.

Крысы с острыми зубами и длинными когтями.

– Деревья гниют, – говорит Кэмерон, указав на черную кору заградительного дерева. Одного из тысячи в этом проклятом лесу, созданном зелеными. Они должны улавливать и фильтровать зараженный воздух, идущий из трущоб. Такие леса окружают кольцом все города техов, подступая вплотную к стенам.

Но они перестали выполнять свою функцию.

– Они думают, что травят нас, – полным гнева голосом продолжает Кэмерон. – Но заодно они травят и себя.

Нас прикрывают тени-Хейвены и новокровка Фарра, моя давняя знакомая времен Ущелья. Вместо того чтобы маскировать пятьдесят взводов по отдельности, они набрасывают свои способности, как одеяло, на всех сразу. Мы можем пробраться незамеченными под носом у охраны. Нам видно и слышно друг друга, но никто на расстоянии пары метров не видит и не слышит нас.

Премьер Дэвидсон осторожно ступает позади меня в сопровождении собственных телохранителей. Основная масса монфорских солдат атакует Причальную Гавань, но некоторые сильнейшие новокровки здесь с ним. Свою обычную форму они сняли. Даже у Эллы, Тайтона и Рейфа головы покрыты, волосы убраны под платок или шляпу. Они сливаются с остальными, одетыми в разнообразные обноски, кое-как залатанные куртки, потертые штаны. Одежда техов, которой мы разжились благодаря знакомым контрабандистам. Возможно, ее передала какая-нибудь воровка. Девочка, у которой нет иного выбора, кроме как красть. Нет другого способа выжить.

Воздух сгущается, по мере того как мы приближаемся к городу; многие кашляют, давясь запахом дыма и выхлопных газов. Тошнотворная сладковатая вонь бензина окутывает нас. Ей как будто пропитана даже земля под ногами.

Красные листья заградительных деревьев, покрытые жирной копотью, дрожат на легком ветерке. Даже в темноте они напоминают кровь.

– Мэра, – предостерегающе говорит Килорн, потыкав меня в плечо. – Стена.

Я благодарно киваю и щурюсь. Действительно, впереди маячат приземистые толстые стены Нового города. Не такие внушительные, как укрепления из алмазного стекла вокруг королевского дворца, не такие грозные, как каменные цитадели любого Серебряного города. Но, тем не менее, это препятствие, которое нужно преодолеть.

Кэмерон нравится командовать, хоть она никогда этого не признает. Она расправляет плечи, когда мы приближаемся к стене, и вытягивается во весь свой внушительный рост. А ведь ей, кажется, еще нет шестнадцати. Подростки не бывают такими спокойными, собранными и бесстрашными, как она.

– Смотрите под ноги, – шепчет она, и ее слова передают дальше по рядам.

Кэмерон включает свой тусклый красный фонарик. Остальные следуют ее примеру, все, кроме теней из Дома Хейвена. Они лишь сосредотачиваются сильнее, скрывая инфернальный алый отблеск.

– Туннели начинаются за деревьями. Шаркайте ногами. Ищите, где кусты гуще.

Мы делаем, как она говорит. У Килорна это получается гораздо масштабней, чем у меня. Он ворошит своими длинными ногами мертвые гниющие листья, пытаясь нащупать нечто твердое – крышку люка.

– А ты не помнишь поточнее, где вход? – ворчливо спрашивает он у Кэмерон.

Сидя на корточках над кучей палой листвы, та поднимает голову.

– Я никогда раньше не бывала в туннелях, – раздраженно отвечает она. – Я недостаточно взрослая, чтобы заниматься контрабандой. Кроме того, у моей семьи другие понятия, – добавляет она, сузив глаза. – Не поднимай головы, блин, вот какое наше правило. И посмотрите, куда оно нас завело.

– Да, мы копаемся в грязи и ищем какую-то дыру, – отзывается Килорн.

Слышно, что он ухмыляется.

– Ведем армию, – замечаю я. – Вот куда это завело тебя, Кэмерон.

Лицо у нее меняется и словно каменеет. Но губы раздвигаются в подобии усмешки. Впрочем, грустной. Я ее понимаю. В Корвиуме она сказала, что ей надоело убивать. Надоело смертоносное бремя собственной способности – подавлять и душить. Теперь Кэмерон хочет защищать других. Охранять. Хотя у этой девочки больше поводов, чем у большинства, пылать гневом и желать мести, у Кэмерон хватило силы отступить.

А у меня нет.

Свет фонарей в туннеле окрашивает алым всех. Даже Серебряных, которые верны Кэлу или Самосам. Тени из Дома Хейвена, шелки Айрелы – их не больше десятка, они рассеяны среди нас. И, хотя бы ненадолго, тоже красны, как рассвет.

Я не спускаю с них глаз, пока мы шагаем по туннелю. Они подчиняются приказам своих лордов и королей. Я не доверяю им, во всяком случае в перспективе, но в их преданности сомневаться не приходится. Серебряные чтут кровь. Они делают то, что кровь велит.

И мы тоже не беспомощны.

Элла и Рейф замыкают шествие. Оба, кажется, возбуждены предстоящей миссией, после поражения в Пьемонте им не терпится подраться. Тайтон держится ближе к середине, а я иду впереди, так что все электриконы равномерно рассредоточены. Глаза Тайтона как будто сияют в тусклом свете.

Кэмерон похлопывает рукой по бедру. Считает шаги. Ее зоркие глаза внимательно осматривают стены. Она проводит пальцем по тому месту, где плотно утоптанная земля сменяется бетоном. И что-то происходит. Лицо Кэмерон омрачает тень.

– Я знаю, каково это, – шепотом говорю я. – Вернуться, став другой.

Она резко взглядывает на меня, подняв бровь.

– Ты о чем?

– Я побывала дома лишь раз после того, как выяснила, кто я такая.

«Прошло всего несколько часов. И этого хватило, чтобы изменить мою жизнь».

Вспоминать тот визит в родную деревню трудно, даже больно. Шейд тогда был жив, а я думала, что нет. И я вступила в Алую гвардию, чтобы отомстить за него. Тиберий тогда ждал на улице, прислонившись к мотоциклу, который сам собрал. Все еще принц. «И навеки принц». Я пытаюсь отогнать это воспоминание, словно дурной сон.

– Будет нелегко смотреть на знакомые вещи и чего-то не узнавать.

Кэмерон выпячивает подбородок.

– Тюрьму не называют домом, Бэрроу, – бормочет она. – А эти трущобы – тюрьма.

– Так почему бы не уйти отсюда?

Мне хочется стукнуть Килорна за бестактность, а равно и за грубость. Он перехватывает мой взгляд и торопливо добавляет:

– Я имею в виду – есть же эти туннели…

Ответная улыбка Кэмерон меня удивляет.

– Ты не поймешь, Килорн, – говорит она, покачав головой. – Ты думаешь, что тебе приходилось трудно, но здесь еще труднее. Ты думал, что прикован к родной деревне, но что тебя держало? Деньги? Работа? Несколько стражников, которые иногда посматривали в твою сторону?

Он краснеет, пока она единым духом выговаривает все это.

– А у нас есть вот что.

Кэмерон оттягивает воротник, показав свою татуированную шею во всей красе. Память о ее месте и профессии – о ее тюрьме – запечатлена несмываемыми чернилами. НГ-АРСМ-1888907.

– Каждый из нас – не человек, а номер, – продолжает Кэмерон, тыча пальцем в потолок. – Если исчезаешь ты, следующий номер исчезает тоже. Очень скверным образом. Приходится бежать целым семьям. И куда им идти? Куда они могут пойти?

Ее голос обрывается, эхо замирает в алых сумерках.

– Все это должно закончиться, – говорит она, словно самой себе.

– Обещаю, – отзывается Дэвидсон с почтительного расстояния.

Вокруг его косо прорезанных глаз появляются морщинки от горькой улыбки. Во всяком случае, премьер служит незыблемым напоминанием о том, как высоко может подняться любой из нас.

Мы с Кэмерон переглядываемся. Нам хочется ему верить.

Нам придется ему верить.

Я плотнее затягиваю платок, смаргивая жгучие слезы. Воздух как будто горит, кожу щиплет. Здесь одновременно сухо и сыро, неестественно и просто неправильно.

Солнце еще не взошло, но дымное небо кажется светлым. В конце переулка раздается пронзительный электрический свисток и эхом разносится над трущобами, от фабрики к фабрике, знаменуя конец смены.

– Утренняя прогулка, – бормочет Кэмерон.

От этого зрелища у меня захватывает дух. Сотни Красных рабочих выходят на улицы Нового города. Мужчины, женщины и дети, темнокожие и бледнолицые, старые и молодые, все плетутся сквозь ядовитый туман. Словно какая-то зловещая процессия. Большинство глядят под ноги, измученные работой, сломленные.

Это зрелище питает ярость, и без того горящую в моем сердце.

Кэмерон ныряет в гущу толпы, мы с Килорном – следом. За спиной у нас остальные смешиваются с рабочими, вливаются в море бесчисленных грязных лиц. Я оглядываюсь, ища Дэвидсона, который держится на безопасном расстоянии. В усиливающемся свете его лицо напрягается, и на нем отчетливо становятся видны глубокие морщины, проведенные временем и заботами. Одну руку он сует под куртку, к сердцу, и коротко кивает мне.

Мерная процессия рабочих выходит на улицу пошире, застроенную непритязательными многоквартирными домами, которые напоминают выстроившихся солдат. Другая фабричная смена спешит навстречу, в противоположном направлении, торопясь занять освободившиеся места.

Кэмерон осторожно подталкивает меня в сторону, заставляя двигаться в такт с остальными техами. Они отступают быстро, все враз, давая дорогу следующей смене. Одновременно Кэмерон сует руку под куртку, тем же жестом, что и Дэвидсон.

И я тоже.

Мы обозначаем себя.

Наши сопровождающие – не Алая гвардия. Во всяком случае, они не принадлежали к ней, когда все это началось. Они верны друг другу и своему городу. Малые очаги сопротивления – единственное, что здесь возможно.

Наш проводник – высокий, темнокожий мужчина, худой, как Кэмерон; волосы у него заплетены и собраны в тугой узел, испещренный сединой. Кэмерон нервно постукивает ногой, когда он приближается; от нее так и исходит энергия. Он нагоняет нас и хватает ее за руку.

– Папа, – выдыхает она, прижавшись к нему. – А где мама?

Он накрывает руку Кэмерон своей.

– Идет со смены. Я велел ей держать голову опущенной, а глаза открытыми. Первый удар молнии – и она побежит.

Кэмерон медленно выдыхает. Она склоняет голову, кивая собственным мыслям.

Темнота вокруг продолжает рассеиваться, сменяясь синевой, по мере того как близится рассвет.

– Хорошо.

– Надеюсь, ты не взяла с собой Морри, – добавляет ее отец с легким упреком.

Такой знакомый тон. Я живо вспоминаю собственных родителей, которые бранили меня за разбитую тарелку.

Кэмерон поднимает голову и смотрит в темные, почти черные глаза отца, устремленные на нее.

– Нет, конечно.

Пусть мне и неохота вмешиваться, придется это сделать.

– Электростанция, – напоминаю я, глядя на старшего Коула.

Он смотрит на меня сверху вниз. Лицо у него доброе, совершенно неуместное здесь.

– В городе их шесть, по одной в каждом секторе. Но если вырубить центральный узел, этого хватит.

Упоминание о плане пробуждает Кэмерон. Она выпрямляется и сосредотачивается.

– Сюда, – резко говорит она и манит нас.

В Новом городе гораздо многолюднее, чем на рынке в Подпорах. Серебряные сотрудники безопасности в черной форме бдят. Они наблюдают за рабочими с перекинутых над улицей мостков и из окон зловещих постов охраны. С ними я хорошо знакома. Я посматриваю на охранников, проходя мимо; они равнодушны. Это не то равнодушие, которое выказывают Серебряные при дворе, заставляя нас почувствовать себе еще ничтожнее. Это скука. Безделье. Воинов из знатных семей не назначают в трущобные города. О такой карьере никто не мечтает.

Охранники Нового города гораздо слабее, чем враг, к которому я привыкла. И они понятия не имеют, что мы здесь.

Отец на ходу обводит Кэмерон задумчивым взглядом. Я вздрагиваю, когда он смотрит на меня, а затем вновь на дочь.

– Значит, это правда. Ты… другая.

Интересно, что он слышал. О чем Алая гвардия рассказывала своим здешним агентам. Пропаганда Мэйвена и полные яда трансляции сделали очевидным существование новокровок. Ему известно, на что способна его дочь?

Она удерживает взгляд отца, как равная.

– Да, – отвечает Кэмерон, не дрогнув.

– Ты идешь рядом с девочкой-молнией.

– Да.

– А это… – произносит мистер Коул, обозревая Килорна.

Глупо ухмыльнувшись, Килорн сгибается в неглубоком поклоне.

– Тупая мышечная сила.

Мистер Коул едва удерживает смех, оглядывая его рослую, но худую фигуру.

– Конечно, парень.

Здания вокруг становятся все выше, они ненадежно лепятся друг к другу. Стены и окна потрескались, дома нуждаются в покраске – или хотя бы в сильном ливне. Рабочие начинают отделяться от толпы, помахав на прощанье товарищам. Кажется, все в порядке.

– Мы благодарны вам за помощь, мистер Коул, – тихонько говорю я, глядя вперед.

Несколько Серебряных охранников стоят на арке в нескольких метрах впереди, и я наклоняю голову, когда мы проходим под ними.

– Благодари стариков, не меня, – отвечает мистер Коул. Он даже не прячется от охраны. Он для нее ничто. – Они долго ждали случая.

У меня сжимается горло от стыда.

– Потому что кто-то уже давным-давно должен был принять меры.

«Например, ты, Тиберий. Ты знал, что эти места существуют и для кого. Для чего».

Кэмерон скрипит зубами.

– По крайней мере, мы теперь делаем хоть что-то.

Она сжимает кулак. Своей способностью она могла бы убить стражей над нами, если бы захотела. Сбросить их с арки. Но мы спокойно проходим мимо и оказываемся в тени накренившейся серой трущобы, в самом конце улицы. Она напоминает дом из кубиков, сложенный ребенком-великаном и высоко вздымающийся в мутное синее небо. Одна секция выше остальных, она испещрена грязными, тусклыми окнами.

Сюда-то нам и нужно.

Мистер Коул смотрит на меня, потом на здание.

– Давай, девочка-молния, – негромко говорит он. – Выше и громче. Так ведь?

– Да, сэр, – откликаюсь я.

Моя молния чутко отзывается на призыв.

У крыльца мы одни, не считая нескольких опаздывающих на смену рабочих. Кэмерон поворачивается к отцу. Глаза у нее расширяются.

– Сколько у нас времени?

Он поворачивает запястье и смотрит на часы. Потом хмурится, так что морщины делаются еще глубже.

– Нисколько, – говорит он. – Вам надо спешить.

Кэмерон быстро моргает и двигает челюстью.

– Ладно.

– Сэр, это вам, – говорит Килорн и лезет под куртку.

Он достает небольшой пистолет и коробку с аккуратно лежащими патронами.

Мистер Коул смотрит на пистолет, как на змею, которая может укусить. Он медлит, пока Кэмерон не забирает оружие у Килорна и не сует ему в руки. Она умоляюще смотрит на отца.

– Целься и стреляй, папа. Не раздумывай, – говорит Кэмерон с необыкновенной страстью. – Серебряные медлить не будут.

Медленно и осторожно он прячет пистолет в сумку на боку. Когда мистер Коул поворачивается, я замечаю татуировку на шее.

– Ладно, – бормочет он оторопело.

Похоже, до него только теперь начало доходить.

Он откашливается.

– Смена на узле уже в курсе. Они обесточат весь город при первом ударе, после сигнала. Устрой короткое замыкание с помощью грозы. Серебряные не поймут, что дело в нас. Помоги выиграть время.

Эту часть плана разработала Алая гвардия вместе со своими агентами в Новом городе.

– Все знают про сигналы? – спрашиваю я, просто, чтобы удостовериться.

Алая гвардия, которая проникла в город вместе с нами, уже рассредоточилась по улицам, устанавливая бомбы. Раскладывая ловушки.

Коул мрачнеет и хмурится.

– Все, кому можно доверять. У нас свое подполье, но и осведомители повсюду.

Я стараюсь не думать о том, что будет, если о предстоящей операции узнает не тот человек. Сам Мэйвен, возможно, нагрянет в Новый город и подавит беспорядки. Обрушит эту отравленную, загрязненную землю на наши головы. И если здесь мы потерпим поражение, что останется другим трущобным городам? Что докажет наша попытка?

«Что ничего нельзя сделать. Что этих людей нельзя спасти».

Килорн замечает мое беспокойство и подталкивает меня в плечо, хотя бы для того, чтобы привести в чувство. Кэмерон, что неудивительно, больше занята отцом.

– Ладно, – говорит она. – Просто будь внимательнее, блин.

Коул качает головой.

– Не ругайся, Кэм.

Та внезапно улыбается и обвивает своими длинными руками шею отца.

– Поцелуй за меня маму, – негромко говорит она.

– Ты сама ее скоро поцелуешь, – шепчет мистер Коул в ответ, слегка оторвав дочь от земли. Они на мгновение закрывают глаза, цепляясь друг за друга.

Я невольно думаю о своей семье, которая осталась так далеко. В безопасном месте. В горах, за тысячу миль отсюда, под защитой другой страны, пообещавшей сражаться вместе с нами. Мои родители, братья и сестра живут с надеждой, впервые за много лет. Это несправедливо, особенно по отношению к Кэмерон, которая пережила гораздо больше ужасов, чем я. Но я рада, что не надо думать еще и о безопасности родных, помимо всего прочего. Я едва справляюсь с тревогой за тех дорогих мне людей, которые продолжают сражаться.

Кэмерон первой прерывает объятия. И это знак недюжинной силы. Мистер Коул следует ее примеру и отпускает дочь. Он отступает, сопя и глядя под ноги. Скрывая внезапно покрасневшие глаза. Слезы выступают и у Кэмерон; она шаркает ботинком по грязной мостовой, рассеянно копаясь в пыли.

– Ну? – говорит она, повернувшись ко мне. Глаза у нее мокрые.

– Полезли.

Мы смотрим на город зорко, как ястребы, устроившись у окон, выходящих в разные стороны. Я протираю стекло рукавом. Он лишь размазывает грязь, оставляя коричневые разводы. От каждого движения на чердаке тучей поднимается пыль. Килорн хрипло кашляет, прикрывая рот ладонью.

– Я вижу дым с этой стороны, между фабриками, – говорит он.

Стоя у своего окна, Кэмерон пожимает плечами.

– Сектор автомехаников, – отвечает она, не поворачиваясь. – Конвейеры заклинило полчаса назад. Смену снимут, и рабочие будут околачиваться у ворот, прося выдать им дневной заработок. Надсмотрщики откажут. Охранники попытаются навести порядок, – она усмехается. – Настоящий бардак.

– Какого цвета дым, Килорн? – спрашиваю я, продолжая обозревать свой сектор города.

С высоты Новый город кажется меньше, но таким же унылым. Сплошь серым и дымным. Он вяло пульсирует, затянутый низкими облаками ядовитого тумана. Потоки электричества буквально ошеломляют меня.

– Э… нормального, – отвечает Килорн. – Серого.

Я раздраженно выдыхаю. Скорей бы уже началось.

– Все в порядке, это просто трубы, – говорит Кэмерон. – Не сигнал.

Килорн переступает и снова кашляет. Я вздрагиваю от этого лающего звука.

– А что будет сигналом?

– Все, что не выглядит нормально, – отвечаю я сквозь зубы.

– Понял, – буркает он.

В другом углу низкого чердака Кэмерон постукивает костяшками по грязному стеклу.

– Знаете, может, они бы еще дольше тянули с восстанием, если бы так сильно не полагались на молодежь, – она с усмешкой бросает взгляд на Килорна. – Особенно на тех, кто читать не умеет.

Он хохочет.

– Я умею!

– А цвета различать не научился? – бросает в ответ Кэмерон, словно щелкнув кнутом.

Килорн вскидывает руки.

– Я просто ищу тему для разговора.

Кэмерон фыркает и закатывает глаза.

– Сейчас нам, конечно, очень надо отвлечься, Килорн.

Я сжимаю губы, стараясь не хихикать.

– Интересно, когда мы с Тиберием ссоримся, это выглядит так же? – спрашиваю я, приподняв бровь. – Если да, искренне прошу прощения.

Килорн густо краснеет, а Кэмерон быстро отворачивается, почти прижавшись лицом к стеклу.

«Мне недостает того, что было у Шейда и Фарли. По этому я тоже скучала».

– У вас в десять раз хуже, – наконец отвечает Килорн низким, рокочущим голосом.

Кэмерон, у окна напротив, хрюкает.

– Нет, в сто.

Улыбаясь, я смотрю на них. Оба страшно волнуются. Я пытаюсь разглядеть напряжение в осанке Килорна, но румянец, окрашивающий его щеки, гораздо красноречивей.

– Я сама напросилась, да? – спрашиваю я, отвернувшись к окну.

Он смеется.

– Абсолютно.

И тут Кэмерон бьет ладонью по стеклу.

– Зеленый дым. Оружейный сектор. Блин.

Килорн подскакивает к ней, вытаскивая пистолет. Он с тревогой смотрит на Кэмерон.

– Почему «блин»?

– В оружейном секторе больше всего охраны, – быстро произносит Кэмерон. Аккуратными движениями она сбрасывает куртку, под которой спрятаны пистолет и острый нож, который, надеюсь, ей не придется пускать в ход. – По очевидным причинам.

Я медленно выдыхаю. Во мне трещит и искрится молния.

– И, скорее всего, там быстрей рванет.

Килорн расправляет плечи и хмурится. Он осторожно трогает Кэмерон за плечо и отводит ее от окна.

– Давайте сделаем так, чтобы этого не случилось, – негромко говорит он, выбивая стекло.

От удара оно разлетается. Поморщившись, Килорн проводит рукавом по раме и вытаскивает все застрявшие осколки. Затем отступает, а я высовываюсь и хватаюсь за карниз. Дымный ветер бьет в лицо, принося запах далекого пожара. Без колебаний я переношу за окно одну ногу, потом другую. Килорн хватает меня за рубашку и держит крепко.

Я смотрю на небо, которое начинает розоветь. Пусть даже оно затянуто ядовитыми облаками, цвет у них красивый. Сердце у меня колотится, отбивая мерный ритм. Молния пульсирует в такт, питаясь городским электричеством. Я сжимаю кулак, припоминая уроки Эллы.

Грозовая молния – самая сильная и разрушительная. Она собирается, растет и обрушивается. Яркие облака над головой начинают темнеть и клубиться, наполняясь силой. Две точно такие же тени накрывают другие части города. Это Элла и Рейф. Мы составляем треугольник, в центре которого – электростанция. Город расстилается перед нами, как минное поле. И где-то там, внизу, Тайтон, самый опасный из всех нас, готовый убить любого, кто подойдет слишком близко.

Синяя молния вспыхивает первой, осветив завитки грозовой тучи слева. Грохочет гром, и Килорн вздрагивает, невольно дернув меня за рубашку. Я стою на месте, цепляясь за раму.

Когда наши тучи сливаются, мелькают фиолетовая и зеленая молнии; разряды накрывают цель. Электростанцию – здание с куполообразной крышей в центре города – нетрудно заметить благодаря путанице проводов, которые расходятся в разные стороны. Они соединяют все районы и дают ток на фабрики. Сердце любого трущобного города. Даже издалека я чувствую низкий гул электричества.

– Устрой дождик, – рычит Килорн.

Я подавляю вздох.

– Это делается не так, – отвечаю я и бросаю поперек неба молнию.

Остальные электриконы отвечают. Синим и зеленым.

Наши молнии бьют прямо над электроузлом. Ослепительная вспышка – и гул сразу прекращается. Наши городские союзники отключают систему. Они отрубают ее быстрее, чем сделали бы мы, и с гораздо меньшими потерями.

Дымовые трубы перестают извергать яд. Конвейеры со скрежетом останавливаются. Даже транспорты на улицах, снабженные собственными источниками энергии, замедляют ход или сворачивают к обочине – водители удивляются внезапному замыканию. Гроза продолжается – трехголовое чудовище, которое рассылает вспышки молний по небу во всех направлениях. Пока что они не касаются земли. С такого расстояния я не могу как следует прицелиться и не хочу рисковать жизнями невинных людей. Не говоря уж о взрывчатке, которую Алая гвардия рассовала по городу. Одна искра запустит цепную реакцию смерти.

– Все остановилось, – бормочет Кэмерон, стоя рядом со мной. Она с удивлением смотрит на свой город. – Нет электричества – значит нет работы. Смены распускают. Рабочие требуют денег. Охранники отвлеклись, надсмотрщики задавлены.

«Они не обращают внимания на головорезов, преступников и солдат, которые замешались в толпу. Не знают о бомбах у них под ногами».

– Сколько еще…

Первый взрыв заставляет Килорна замолчать – он раздается слишком близко, и мне от этого становится тревожно. Вспышка видна слева, в паре улиц от нас. У городских ворот. Камни и дым взлетают в воздух высокой дугой. Следующая бомба уничтожает другие ворота, за ней срабатывают еще две. Затем начинают бабахать внутренние заряды. Под постами охраны, сторожевыми башнями, казармами Серебряных, кварталами, где живут надсмотрщики. Всюду, где есть Серебряные. Я вздрагиваю от каждого взрыва, стараясь не думать о том, сколько крови прольется сегодня. С обеих сторон. «Кто угодит под перекрестный огонь?»

Мы молча наблюдаем, устрашенные зрелищем. Еще больше дыма, пыли – и пепла. Грудь Кэмерон вздымается и опускается; она дышит с трудом. Ее большие темные глаза перебегают туда-сюда, неизменно возвращаясь к фабрикам в оружейном секторе. Там взрывов нет.

– Алая гвардия не настолько глупа, чтобы закладывать взрывчатку под складами с боеприпасами, – объясняю я, надеясь немного успокоить ее.

И тут гремит взрыв.

Взрывной волной нас всех отталкивает назад, и мы падаем на пыльный пол, усыпанный осколками стекла. Кэмерон поднимается на ноги первой; из пореза на лбу у нее течет кровь.

– В таком случае, это была не Гвардия! – вскрикивает она, помогая мне встать.

Звон в ушах заглушает всё. Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Кэмерон хватает меня за запястья, и я, содрогнувшись, немедленно вырываюсь.

– Нет! – огрызаюсь я, не в силах вынести это ощущение.

Кэмерон поднимает Килорна, забросив его руку себе на плечо. У него разбита губа, на кисти порез от стекла, но в остальном он, кажется, цел.

– Пожалуй, нам лучше спуститься, – говорит он, взглянув на покрытый трещинами потолок.

– Согласна, – отвечаю я странно сдавленным голосом, и мы устремляемся к двери.

Лестница здесь узкая, винтовая, бесконечная. Подниматься трудно, а спускаться еще тяжелее – от каждого шага ноют колени. Я подтягиваю молнию к кончикам пальцев, позволяя фиолетовым искрам мелькать и шипеть. Они готовы сразить любого, кто встанет у нас на пути.

Килорн легко обгоняет меня, шагая через две ступеньки за раз. Терпеть не могу, когда он так делает, и он это знает. У него даже хватает наглости ухмыльнуться и подмигнуть.

И в этот момент Кэмерон вскрикивает – она заметила Серебряного охранника раньше, чем мы.

Он машет рукой, и Килорн летит через перила, сброшенный силой телекинетической способности. Как в замедленном действии, он опрокидывается, распростершись в воздухе. Такое ощущение, словно мне всадили нож в живот. От звона в ушах вот-вот расколется голова; этот звон превращается в крик. По всей лестнице лампочки взрываются и шипят от моего страха. Свет гаснет.

Охранник падает, прежде чем успевает атаковать нас. Он хватается за горло, выкатив глаза, и валится на колени. Кэмерон сжимает пальцы, словно когти, душа его своей способностью. Замедляя сердце, затуманивая зрение. Убивая.

Килорн с грохотом ударяется о перила внизу; от этого звука мне делается дурно. Мы бежим со всех ног и чуть не врезаемся в двух других Серебряных охранников, которые пробираются наверх. Дрожь покрывает льдом ступеньки у нас под ногами; поскользнувшись, я чуть не падаю. Я рассекаю его молнией, а второй, камнешкур, валится под ударом Кэмерон. Мы режем их, как ножи бумагу.

Я подбегаю к Килорну первая. Он приземлился двумя этажами ниже и лежит, растянувшись, на ступеньках. Первое, что я вижу – его поднимающаяся и опускающаяся грудь. Она движется, хоть и слабо. Он дышит. Захлебываясь кровью. Красной, алой, пунцовой, рубиновой. Такой яркой, что хочется закрыть глаза. Килорн жутко кашляет, забрызгав Кэмерон и меня. Горячие капли усеивают мое лицо.

– Поднимай его… надо поднять… – бормочу я, возясь над ним. Кэмерон следует за мной, храня мертвое молчание. А мне хочется кричать.

Килорн ничего не говорит, но пытается приподняться. Так бы и врезала ему!

– Не мешай! – приказываю я, забрасывая его руку себе на плечо. – Кэм, давай с другой стороны.

Она уже там. Килорн висит на нас мертвым грузом. Он вздрагивает и кашляет, пятная ступеньки кровью. Я даже не пытаюсь оценить повреждения. Я лишь знаю, что должна вывести его отсюда, спустить вниз, отправить к одному из целителей, расставленных по городу. «Мне нужен Дэвидсон, мне нужен хоть кто-то». Грудь у меня сжимается, но я стараюсь не впускать в себя чужую боль. Ноги горят от каждого шага. Вниз, вниз, вниз, вниз.

– Мэра… – всхлипывает Кэмерон.

– ПРЕКРАТИ.

Он еще теплый, еще дышит, еще выхаркивает кровь. Этого достаточно. Сломанные ребра, раздробленные кости, острые осколки, впивающиеся во внутренние органы – желудок, легкие, печень… «Только не в сердце», – мысленно умоляю я. Нет времени разбираться с пробитым сердцем.

Я чувствую вкус соли и понимаю, что плачу, смывая слезами его кровь с лица.

Этажи мелькают мимо. Килорн с трудом делает хлюпающий, дрожащий вдох; он бледнеет с каждой секундой. Все, что нам остается, – это бежать.

На лестнице появляются новые и новые охранники – они гонят нас, как охотничьи псы. Я почти ничего не вижу и едва ощущаю их нервы, которые рвутся под ударами молний. Некоторые падают быстро под ударом Кэмерон, и изо рта, из глаз, из ушей у них идет кровь. Но врагов много, слишком много, и они толпой стремятся нам навстречу.

– Сюда! – кричит Кэмерон голосом, по-прежнему полным слез, и всем телом обрушивается на дверь на очередной площадке.

Ни о чем не думая, я следую за ней и оказываюсь в тесной, скудно обставленной квартирке. Понятия не имею, куда Кэмерон ведет нас. Все, что я могу, – это поддерживать Килорна и контролировать собственную молнию. Единственное, что осталось в моем мире.

– Держись, – шепчу я Килорну, слишком тихо, чтобы кто-то мог расслышать.

Кэмерон подходит к ближайшему окну – еще один квадратик грязного стекла. Но оно выходит на крышу соседнего здания. Она выбивает стекло ногой. Моя молния прикрывает нас от наступающих Серебряных – времени как раз хватает, чтобы вылезти.

Охранники следуют за нами, протискивая свои массивные тела в разбитое окно. Они ступают на усыпанную пеплом крышу под напряженным грозовым небом.

Как только мы отрываемся на достаточное расстояние, я осторожно укладываю Килорна на бетон. Ресницы у него дрожат, глаза стеклянные; Кэмерон стоит над ним в оборонительной позе. Я поворачиваюсь к ней спиной, лицом к Серебряным, которые выбираются на крышу. Я уже насчитала шестерых, и за ними следуют еще. Не знаю, какие у них способности и к какому Дому они принадлежат. Меня это не интересует.

Как только нога последнего Серебряного касается бетона, я выпускаю молнию.

Гроза разверзается надо мной, фиолетовая, яростная, ослепительная. Я кричу, но сила огня поглощает все звуки, все мысли. Молния пронзает тела, убивая преследователей так быстро, что я ничего не успеваю почувствовать. Ни нервов, ни скелетов. Ничего.

Когда молния развеивается, меня приводит в чувство запах. Кровь Килорна, пепел, паленые волосы, сгоревшая плоть. Кэмерон, стоя позади, судорожно сглатывает, словно пытается удержать рвоту. Я с трудом отвожу взгляд от обугленных останков. Только пуговицы и оружие остались нетронутыми. Они дымятся от жара.

Я едва успеваю перевести дух, когда в горячем воздухе раздается громкий треск, и крыша вздрагивает у нас под ногами. Кэмерон падает, накрыв Килорна своим телом, а здание кренится. Оно начинает падать. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Рухнув на колени, я тянусь к Кэмерон и Килорну. Моя молния оказалась чересчур сильна, а дом слишком скверно выстроен. Здание заваливается, и мы опрокидываемся на бетон. Все, что остается, – цепляться за крышу, которая отрывается и скользит по наклонной. Я еду вместе с ней, отчаянно скребя пальцами и пытаясь ухватиться за что-нибудь. Моя рука смыкается на воротнике Килорна, липком от пота и крови. Он дышит неровно, слабее прежнего… а мы падаем вместе с обрушивающейся крышей.

Земля летит нам навстречу, как бетонный кулак. Серебряные охранники ждут внизу, готовые добить нас, если мы переживем падение. Я стискиваю зубы, готовясь к столкновению. Никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной и напуганной.

Поначалу я лишь моргаю, когда передо мной внезапно возникает прозрачное синее сияние. Оно прерывает полет бетонной глыбы и, дрожа, удерживает край накренившейся крыши. Но мы продолжаем двигаться. Мы скользим под уклон, оставляя борозды в пепле, пока не врезаемся в синий щит. Внизу раздаются выстрелы, и я инстинктивно закрываю глаза и сворачиваюсь.

Они бьются о щит, и он лишь слегка колеблется.

«Дэвидсон».

Я приоткрываю один глаз и вижу бойню внизу – синие, зеленые и белые молнии, которые мелькают среди Серебряных. Белая молния Тайтона валит сразу четверых, Элла и Рейф громят остальных, щелкая электричеством. Щит движется вместе с ними, и крыша аккуратно опускается. Она с негромким стуком касается земли, подняв столб серой пыли.

Килорн высок и худ, но тяжел. Под действием адреналина мне кажется, что он почти ничего не весит. Я едва замечаю напряжение собственных мышц, когда вновь поднимаю его. «Еще дышит, еще дышит». Кэмерон берется с другой стороны, и мы бежим по пеплу, не думая о молнии и о Серебряных, которые продолжают сражаться.

– Целители! – ору я изо всех сил, пытаясь перекрыть грохот. – Нам нужны целители!

Кэмерон вторит мне, и ее голос разносится по улице. Она сильнее и выше, чем я, и основная тяжесть приходится на нее. Но Кэмерон даже не замедляет шага.

Премьер встречает нас первым – его личные телохранители стоят, рассыпавшись вокруг. На щеке у Дэвидсона пятно крови. Красной крови. Некогда гадать, кому она принадлежит.

– Нам нужен… – задыхаясь, начинаю я, но тут Килорн содрогается и складывается пополам. Он чуть не вываливается из наших рук, вынудив нас остановиться. Еще одна волна крови выплескивается наземь, пачкая мои ботинки. Я едва не теряю сознание от облегчения, когда от солдат Дэвидсона отделяется целитель. У этого рыжеволосого новокровки знакомое лицо, но сейчас я не в состоянии припомнить, как его зовут.

– Кладите парня, – отрывисто приказывает мужчина, и мы охотно повинуемся.

Единственное, что я могу, – это держать Килорна за руку. Его кожа кажется холодной по сравнению с моей, пылающей. Он еще жив. Мы успели. Нам хватило сил.

Кэмерон стоит над ним на коленях, молча, с широко раскрытыми глазами, молитвенно сложив руки. Она боится притронуться к Килорну.

– Внутреннее кровотечение, – буркает целитель, разорвав на Килорне рубашку.

Живот у него покрыт черными синяками. Пальцы целителя танцуют, нажимая и щупая, и синяки уменьшаются. Килорн морщится от странного ощущения, стиснув зубы.

– Тебе что, врезали молотом по ребрам?

– Типа того, – с трудом выговаривает он.

Голос у Килорна сдавленный, но живой. Я закрываю глаза. Жаль, что нет богов, которых я могла бы поблагодарить. Он крепче сжимает мою руку, стискивая пальцы. Заставляет меня взглянуть на него.

Бутылочно-зеленые глаза встречаются с моими. Глаза, которые смотрели на меня всю жизнь. Глаза, которые чуть не закрылись навсегда.

– Все в порядке, Мэра, ничего страшного, – шепотом говорит Килорн. – Я никуда не денусь.

Мы ждем рядом с ним, как молчаливые стражи, пока целитель работает. Время от времени я вздрагиваю от рокота взрывов и выстрелов. Часть звуков приглушена расстоянием, они доносятся издалека. Атака на Причальную Гавань началась. Тройной штурм, чтобы овладеть городом. «Удастся ли им победить? А нам?»

К нам подходят электриконы, пробираясь среди десятка Серебряных трупов, которые валяются на мостовой. Тайтон останавливается и ногой переворачивает некоторых убитых. Рейф безучастен.

Элла слегка помахивает рукой. Платка на ней нет, пепел состарил ее, испещрив синие волосы серыми полосками. Она рассеянно шевелит пальцами, и тучи над головой, теперь замолкшие, вращаются от этого движения. Элла подмигивает мне, пытаясь храбриться.

Рейф и Тайтон откровенно мрачны. Руки у обоих свободны – они готовы отразить любое нападение.

Но никто к нам не идет. То ли бой переместился в другое место, то ли уже закончился.

– Спасибо, – говорю я прерывающимся голосом.

Тайтон быстро отвечает:

– Мы бережем своих.

– Я еще не закончил, но худшее позади.

Я оборачиваюсь и вижу, как целитель усаживает Килорна. Кэмерон неуклюже помогает, придерживая его за спину. Такое ощущение, что я лезу, куда не надо. Тыльной стороной ладони я быстро стираю с лица кровь, пот и слезы.

– Сейчас узнаю, что творится, – говорю я и встаю, прежде чем кто-либо успевает возразить.

Под ногами хрустят обломки, когда я направляюсь к электриконам. Рейф слабо улыбается. Он стаскивает с головы повязку и проводит рукой по коротко стриженным зеленым волосам.

– Похоже, он оклемается? – спрашивает он, указав подбородком на Килорна.

Я медленно выдыхаю.

– Кажется, да. А как дела у вас?

Элла обвивает меня рукой, грациозная, как кошка.

– У нас было меньше хлопот, чем у тебя, – это точно. Кажется, никто не ожидал такого удара.

– Охрану задавили числом и застали врасплох, – произносит Тайтон, сплюнув наземь. – Серебряные короли не ожидают, что кто-то побеспокоится о Красной трущобе, не говоря уж о том, чтобы за нее сражаться.

От этого намека я удивленно хлопаю глазами.

– Так мы победили?

– Они, во всяком случае, ведут себя именно так, – отвечает Тайтон и вытягивает руку, указывая на монфорцев и бойцов Алой гвардии, которые заняли улицу. Они походили бы на Красных техов, если бы не пулеметы у них в руках. Несколько человек смеются, обмениваясь любезностями с премьером, который расхаживает в толпе бойцов.

– Интересно, как там дела в Причальной Гавани, – говорит Элла, поднимая ногами тучи пыли.

Я опускаю глаза. Мое сердце еще колотится в груди, гоня по жилам адреналин. Трудно думать о чем-либо за пределами этой улицы. Даже о людях, которых я люблю и которые сейчас сражаются и, возможно, умирают в нескольких милях отсюда. На мгновение я пытаюсь обо всем забыть. Собраться с мыслями. Дышать глубоко и ровно. Не получается.

– Премьер! – кричу я, решительно направляясь к нему.

Он оборачивается, улыбается и приветственно машет рукой. Как будто я нуждаюсь в приглашении.

– Бэрроу, – говорит Дэвидсон. – Поздравляю с успешной операцией.

Трудно ощущать триумф, когда Килорн лежит в нескольких шагах от меня. Пусть даже над ним хлопочет целитель. Смерть прошла слишком близко.

– Как дела в городе? Есть вести от Фарли?

Его улыбка застывает.

– Да, есть кое-что.

Что-то у меня в груди сжимается.

– В смысле? – уточняю я. – Она жива?

Дэвидсон указывает на женщину-бойца, у которой за спиной висит рация с кучей проводов.

– Во всяком случае, была жива несколько минут назад. Я лично беседовал с генералом.

«А Тиберий?» Я подавляю желание спросить о нем.

– У них получилось? – выговариваю я, мысленно перебирая все пункты плана.

Лицо премьера каменеет.

– А вы рассчитывали, что получится? – негромко спрашивает он.

Я буквально рычу от досады. В нескольких милях от нас гремит очередной артиллерийский залп.

По мере того как адреналин спадает, его место занимает холод, от которого немеет тело. Я оглядываюсь и смотрю на Кэмерон, которая стоит на коленях над Килорном. Оба молчат. Глаза у них широко открыты, оба чуть не падают от изнеможения и пережитого страха. Потом я поворачиваюсь к электриконам. Они отвечают мне решительным взглядом.

Они готовы следовать за мной. Защищать своих.

И я решаюсь почти мгновенно.

– Найдите мне транспорт.

19. Эванжелина

Мне никогда не нравилась Причальная Гавань. Здесь воняет рыбой и соленой водой, даже в Серебряных кварталах. А скоро будет пахнуть только кровью.

Две недели отдыха в Разломах пролетели быстро. Не далее чем прошлой ночью я лежала, свернувшись рядом с Элейн, и шепотом прощалась с ней. Тогда мне не было страшно. Я думала, что отец не позволит своим наследникам слишком уж сильно рисковать жизнью. Мы с Птолемусом будем наблюдать за осадой, находясь в укромном месте, в резерве, и включимся лишь тогда, когда битва поутихнет.

Я ошиблась.

Отцовская алчность сильнее, чем я себе представляла.

И вот наши лодки несутся по бурной синеве, одолевая пенистые гребни. Соленая вода заставляет щуриться, даже несмотря на защитные очки. Ветер, полный холодной морской сырости, треплет волосы. Он бы сбил меня с ног, если бы я не вплавила сапоги в стальную палубу под ногами. Моя способность струится и негромко пульсирует в такт лодке, которая подскакивает на волнах.

Мы мчимся вместе с туманом, пока что – под прикрытием. Монфорские бойцы-бури талантливы и опытны. Краем глаза я смотрю на нашу бурю, высокую и жилистую, в зеленой форме, шлеме и бронежилете. Только кисти обнажены – расставленные пальцы увлекают за собой туман. Больше никаких комбинезонов и тренировочных костюмов. Это всерьез.

Дом Самоса возглавляет атаку с воды, гоня металлические суда на полной скорости. Рядом со мной в нашей лодке стоит Птолемус – его тело покрыто зеркальной броней и увешано оружием. Оружейные ремни перекрещивают мои бедра, уютно лежа на теле. У меня есть пистолет, хотя я предпочитаю посылать пули сама, если понадобится. Мои кузены из Дома Самоса тоже обзавелись разным оружием – у них есть как винтовки, так и взрывчатка, начиненная острыми осколками. Я представляю себе стену Форт-Патриот, высоко вздымающуюся над водой. Наше первое препятствие. Я сосредотачиваюсь, по мере того как мы приближаемся. Думаю только об этом месте, о нашей цели.

Захватить город.

Выжить.

Вернуться домой.

Они заметят наше приближение. Или, по крайней мере, увидят накатывающийся с моря туман. Впрочем, сейчас раннее утро, когда воздух еще тяжел и сер. Туман не покажется чем-то странным. Он надежно нас прикроет. Когда Кэл ударит с суши, а Ларисы с воздуха, городская стража и солдаты гарнизона не будут знать, куда кинуться и где сражаться.

Все отлично продумано, от общего плана до действий каждой конкретной лодки. Мы хорошо организованы. Два магнетрона, одна буря, по крайней мере один гравитрон на каждом судне, а кроме того – опытные Красные солдаты либо монфорские новокровки. И несколько целителей в каждом батальоне.

У каждого есть дело, и мы должны задать противнику как следует, если намерены выжить.

Форт-Патриот нависает над нами – размытая тень в наступающем тумане. Стены поднимаются из кипящего белого прибоя. Ни полоски суши. Некуда поставить ногу. Неважно.

Невзирая на весь свой гнев, я жалею, что отца здесь нет. Нет места безопаснее, чем рядом с ним.

На мгновение я расслабляюсь, когда перевожу взгляд на брата. Я чувствую Птолемуса, с легкостью представляю очертания его брони. У каждого из нас за поясом есть небольшой, но увесистый бронзовый диск. Для боя он не подходит. Но медь легко распознать и почуять. Легко отследить. Я хорошенько запоминаю это ощущение. Если что-то пойдет не так, я хочу отыскать Толли как можно быстрее.

Туман обгоняет нас и оседает возле приближающихся стен. Внутренние часы тикают все громче и настойчивей. Пора.

Дрожа, я быстро поворачиваюсь и обвиваю руками плечи Толли. Стремительно и не слишком нежно. Лязг металла о металл, когда наши доспехи соприкасаются, тонет в реве волн и усиливающемся грохоте моего сердца.

– Выживи, – шепчет он.

Я киваю – и отворачиваюсь.

На стене никто не шевелится, ни наверху, ни внизу. Движутся только волны. Очевидно, маскировка сработала.

– Готовы? – спрашиваю я сквозь шум волн, глядя на широкогрудого монфорского гравитрона.

Он кивает и приседает, упершись распростертыми ладонями в палубу. Сейчас он нас поднимет.

Гравитроны на других лодках делают то же самое.

Солдаты рядом со мной опускаются на колени. Буря, два истребителя из Дома Леролана и Птолемус готовятся к рывку. Красных в моей лодке нет. Я намерена выжить, не полагаясь на слабаков Красных, вне зависимости от того, насколько они хорошо обучены.

Я пригибаюсь вместе с остальными и напрягаю мышцы, в душе опасаясь, что гравитрон вдруг окажется не в форме. На такой скорости я, возможно, не удержу лодку от удара об стену.

Волны разбиваются о подножие стены, серые, как сталь, на фоне тумана. Они выше засохшей корки соли, въевшейся в стену. Выше любого прилива.

И у меня обрывается сердце.

– Нимфы! – успеваю крикнуть я, когда громадная волна летит на нас – задом наперед.

Так начинается битва за Причальную Гавань.

Внезапная яростная стена воды швыряет головные лодки, как игрушки, сбрасывая монфорцев и наших людей в бурлящий океан. Только гравитроны спасаются, выскакивая из хватки воды. Мои кузены пользуются властью над своими доспехами, чтобы держаться на плаву или скользить по поверхности, но броня тянет вниз, и им недостает сил, чтобы выбраться в безопасное место. Про остальных ничего не знаю.

У нас тоже есть нимфы, Серебряные из Монфора. Но их гораздо меньше и они слабее, чем те, кто стоит на стенах Форт-Патриот. Всех наших попыток усмирить бешеные волны будет недостаточно.

Поднимается очередная волна, высотой до половины стены, заслоняя солнце и накрывая тенью наши лодки. Она расплющит нас, утопит, разобьет о дно.

– Прорываемся! – приказываю я, ухватившись за нос лодки. Вкладывая в нее свою способность. Надеюсь, гравитрон меня услышит. Птолемус точно услышал.

Лодка колеблется под нашим прикосновением, сужается, вытягивается, нос обретает остроту лезвия. Мы набираем скорость. Я как можно плотнее прижимаюсь к палубе. Лодка становится под углом к волне. Пуля, несущая пассажиров.

Холодная вода обрушивается на нас; все, что я могу сделать, – это держать рот закрытым, пока она ревет вокруг. Мы проносимся сквозь волну и вырываемся на другой стороне, зависнув в воздухе. А потом плывем дальше, направляясь к стене.

– Держись! – кричит Птолемус, пока мы мчимся на полной скорости к цитадели.

Я стискиваю зубы, впившись пальцами в металлический корпус. Тяну, толкаю. Надеюсь, что мы не свалимся, надеюсь, что не разобьемся.

Гравитрон дает нам дополнительный толчок, когда надо. Зависнув в воздухе, лодка с силой ударяется корпусом о стену. Мы скользим вверх, вопреки силе притяжения. Другие суда бьются о стену рядом и хаотично ползут наверх. Большей части нашего десанта удалось это проделать.

Металл скребет по камню, обгоняя волны, хоть они и тянутся всё выше, осыпая нас брызгами, словно дождем. Я отплевываюсь от соленой воды и моргаю, радуясь, что на мне очки. Мы достигаем верха.

На укреплениях стоят нимфы, которых можно узнать по синим полоскам на дымчато-серой и черной форме. Серебряные солдаты и охрана. Гарнизон Форт-Патриот, укрепленный Озерными.

Мы без особого изящества спрыгиваем с лодок на парапет, венчающий стену. Я использую собственные доспехи, чтобы не свалиться, в то время как Птолемус отчаянно кромсает лодку и рассылает бритвенно острые обломки во все стороны. Гравитроны швыряют вражеских солдат в море. Туман ползет через стены в форт, заслоняя обзор нашим солдатам. Где-то прорываются несколько наших бурь. Их задача – сымитировать грозу. Поразить и ошеломить гарнизон, обратить его в бегство. Пусть думают, что здесь Бэрроу.

На стенах вспыхивает огонь. Истребители мелькают, оставляя за собой горящие трупы. Один из солдат издает вопль, когда его застают врасплох и швыряют со стены в сердитые волны.

Форт-Патриот кишит вражескими сильноруками. Отпрыски Дома Рамбоса, ну или их кузены из кланов Греко и Карроса. Одна из них, женщина, напоминающая груду мышц, раздирает у меня на глазах бурю. Плоть и кости рвутся, как бумага.

Я стараюсь не терять голову. Я видела вещи и пострашнее. Наверное.

Звучат выстрелы. Пули и способности – смертельная комбинация. Я поднимаю руку, сжав кулак, чтобы защититься от атаки. Пули отскакивают, расплющенные или отброшенные. Несколько штук я ловлю и посылаю обратно в туман, ориентируясь на вспышки выстрелов.

«Мы должны открыть ворота. Завладеть фортом».

Наша задача ясна, но не проста. Форт-Патриот разделяет знаменитую городскую гавань на два порта – гражданский Аквариумный и Военный. Прямо сейчас меня волнует лишь один.

Низкий грохот тяжелой артиллерии, из тех, что бывает на военных судах, напоминает барабанный бой. Я мысленно тянусь в пространство, чтобы понять их траекторию. Слишком далеко, но можно догадаться. Я Серебряная. Я знаю наш образ мыслей.

– Нужен щит! – кричу я магнетронам-Самосам и хватаюсь за металл, из которого сделаны наши лодки и оружие.

Птолемус следует моему примеру, как можно быстрее сооружая стальную стену. Свист снарядов звучит ближе, и я смотрю наверх, щурясь сквозь дымку. А потом срываю с лица защитные очки и вижу над головой дымную дугу.

Первый снаряд взрывается в пятидесяти метрах впереди, раскрошив кусок стены и в равной мере превратив врагов и друзей в серо-розовое крошево. Выживают только истребители; некоторые остались обнаженными, их доспехи и форма сгорели прямо на теле. Мы прячемся за стальным щитом, пережидая залп.

От дыма, едкого, полного костяной крошки, щиплет ноздри.

Мы не выдержим прямого удара. Во всяком случае, не нашими силами. Мы можем отклонять снаряды, но рано или поздно один из них попадет в цель.

– Уберите стену, – выговариваю я, чувствуя привкус крови. – В форт!

Возвращаемся к плану.

«Заставьте боевые суда стрелять, пусть крошат собственные укрепления. Пусть шквальный огонь будет направлен на форт, а не на город или самолеты».

Вот что, по словам Кэла, должно было случиться – и, как ни странно, эти идиоты именно так и поступают.

Пока наш редеющий отряд ползет вниз по стене, спускаясь в форт, раздается еще один залп. Я оглядываюсь и как можно быстрее считаю. Около шестидесяти человек преодолели стену – при изначальном составе штурмовой группы в семьдесят пять душ. Семьдесят пять смертоносных Серебряных и закаленных в боях Красных, с убийственно точными винтовками.

Но их огонь сосредоточен на Серебряных. Они как будто не обращают внимания на солдат в ржаво-красной форме – многочисленных призывников, приписанных к гарнизону Форт-Патриот. Некоторые из этих Красных следуют за своими офицерами и бросаются в бой. Впрочем, их меньше, чем я ожидала. Генерал Фарли заверила нас, что ее агенты передали в Причальную Гавань весточку. Здешних Красных предупредили: «Когда начнется штурм, разворачивайтесь и бегите. Или сражайтесь на нашей стороне, если можете».

Многие так и поступают, присоединяясь к нашей смертоносной процессии.

Наверху пульсируют грозовые тучи, окрашивая небо в черный цвет. Их молнии непредсказуемы и не так мощны, как у Мэры. Но, тем не менее, это символ. Вражеские солдаты поднимают головы при нашем приближении, Серебряные разглядывают то, что, по их мнению, может быть только делом рук девочки-молнии.

«Ее здесь нет, идиоты, – мысленно смеюсь я. – Трусы, вы боитесь яркого света».

В форте царит сущий хаос. Кэл тоже вступил в бой, проведя свой батальон по туннелям, на которых выстроена Причальная Гавань. Это древний город, хорошо сохранившийся сквозь века, с глубокими корнями. Алая гвардия с ними знакома.

Мы добираемся до середины форта, двигаясь быстро и без всякого строя. Уводим артиллерийский огонь, заставляя его следовать за нами и сеять разрушения. Отвлекая худшее от города. Кэл так увлечен спасением невинных – скорее всего, просто хочет показать Мэре, что он на это способен. «А меня он подставляет под снаряды».

Я пробиваюсь сквозь очередную шеренгу солдат, используя сочетание пуль и клинков, чтобы косить мужчин и женщин, которые оказываются передо мной. Их лица для меня – пятна, в которых нет ничего человеческого. Ничего, врезающегося в память. Это единственный способ сделать дело как следует.

Вой и грохот артиллерии становятся привычным ритмом. Я пригибаюсь в поисках прикрытия, дерусь, двигаюсь в такт шуму. Дым и пепел кружатся в тумане, слепя глаза. Гарнизон Форт-Патриот безнадежно растерялся. У них нет плана на случай такой атаки. А у нас есть.

Первый прилив страха я испытываю, когда понимаю, что Птолемуса нет рядом, под защитой круга родичей. Я смотрю на кузенов, разглядывая знакомые лица – бледная кожа, серебряные волосы. Птолемуса нет.

– Толли! – кричу я, когда взрывается очередной снаряд, на сей раз ближе.

Я приседаю, пропуская взрывную волну над собой. Обломки крошатся о мои доспехи, покрывая левый бок пылью. Ослепленная, я встаю и оборачиваюсь. Ищу брата. Ужас пробегает по моему позвоночнику, оставляя открытые раны.

– ПТОЛЕМУС!

Ни на что больше я не обращаю внимания. Всё разлетается, мир кружится. «Где мой брат, где он, неужели мы его бросили, или он убежал вперед, он ранен, умирает, мертв…»

Ружейный залп грохочет совсем близко – зловещее напоминание. Я разворачиваюсь против общего движения. Один из наших солдат врезается в меня плечом, и я шатаюсь. С трудом переводя дух, отключаю чувства и действую способностью. Пытаюсь нащупать бронзовый диск. Маленький кусок тускло-оранжевого металла. Другой вес, другая плотность… Но я ничего не нахожу. Пусто.

Я сказала брату, что мы будем в безопасности, даже в первой линии атаки. «Отец не пожертвует нами. Он не бросил бы нас туда, где его наследие рискует оказаться под угрозой». Я втягиваю отравленный воздух, продолжая вглядываться в силуэты вокруг – а пепел падает, как снег. Он облепляет нашу форму, скрывая цвет. Мы все начинаем выглядеть одинаково.

«Даже если отец не любит нас так, как следует, мы, тем не менее, ему дороги. Он не пожертвует нашими жизнями зазря. Не позволит нам умереть ради его короны. Но вот мы здесь…»

Глаза щиплет от слез. «От пепла, – говорю я себе. – От дыма». Внезапно на грани восприятия мелькает медь – ощущение такое слабое, что я его чуть не упускаю. Я поворачиваю голову на бегу, выискивая брата. Не задумываясь, я отталкиваю с дороги солдат, пока несусь сквозь кипение битвы. Я подныриваю под руку приближающегося сильнорука, на ходу метнув в его сторону пулю. Я чувствую, как она вонзается в шею врага и проходит насквозь. Он падает у меня за спиной, зажимая разорванную сонную артерию.

С каждым шагом становятся все виднее новые очертания. На улицах Форт-Патриот, имеющих форму аккуратной решетки, легко ориентироваться. Я сворачиваю в ближайшую улицу, направо, как собака, вынюхивающая кость.

Различные здания соединены переходами. Солдаты в форме цвета ржавчины снуют по ним с ружьями наготове. Я поднимаю руку, заслоняясь от залпа ружейного огня. Это все Красные, которые атакуют с безопасного расстояния. Я позволяю пулям упасть, расплющенным и безвредным. Нет смысла тратить энергию, пытаясь убить этих людей.

Завернув за угол, я вижу Птолемуса; он бежит – и, к счастью, цел. Я чуть не падаю от облегчения. Дым вьется за ним – свидетельство очередного залпа. Снаряды снова свистят над головой, прежде чем взорваться с оглушительным грохотом.

– Что ты делаешь, придурок? – кричу я, тормозя.

– Не останавливайся… беги! – орет он, хватая меня под руку.

Я чуть не отрываюсь от земли.

Я не собираюсь спорить, когда мой брат в таком невероятном ужасе. Могу лишь обрести опору под ногами, сориентироваться и припустить что есть духу, стараясь не отставать от Птолемуса.

– Стена, – выговаривает он в промежутке между тяжелыми вздохами.

Нетрудно соединить все точки.

Я делаю огромную ошибку – оборачиваюсь и смотрю назад. Сквозь дым и туман. На трещину в стене, которая расползается, на камни, которые рушатся. Вода поднимается все выше… и врывается в пролом.

А над ней, на балконе, стоит человек, который управляет всем этим – широко раскинув руки, в броне темно-синего цвета, которая кажется почти черной.

Айрис Сигнет смотрит, как мы бежим.

От ужаса я на мгновение цепенею, но Толли тащит меня дальше, до боли стиснув пальцами мое плечо. Мы выскакиваем обратно на главную улицу и догоняем наш батальон – лишь для того, чтобы обнаружить, что нижние ярусы форта обезлюдели. Наши солдаты впереди, а враги – они все наверху. Прячутся в зданиях, стоят на крышах, лезут на парапеты с оружием наготове. Нет смысла самим искать местечко повыше. Все, что нам сейчас надо, – выбраться отсюда.

Мы бежим сквозь беспорядочный огонь, который раздается со всех сторон. Большинство пуль удается достаточно легко отразить. Некоторые я бросаю обратно – с силой, но не целясь.

Я ругаюсь сквозь зубы, проклиная Кэла, Дэвидсона, Фарли, собственного отца, даже себя. Наш план принимал в расчет нимф, но не таких могучих, как Айрис. Никому, кроме немногочисленных лордов-нимф, не хватило бы сил обрушить море на форт. И ни один из них не разрушил бы Форт-Патриот столь охотно. Но Айрис, принцесса чужого народа, девушка, которая ничем не обязана Норте… Она может разнести Гавань на части и не почувствовать ничего. Назвать это победой.

Стена рушится – этот грохот слышен даже издали. И за ним следует рев несущихся волн, которые разбиваются и плещут, устремляясь по улицам, пенясь вокруг зданий форта. Я рисую себе эту картину. Стена, подобная синему пламени, пожирающая все на своем пути…

Мы догоняем наш батальон. Птолемус велит всем бежать, и солдаты повинуются. Даже монфорские новокровки. Сейчас не время упираться.

Внутренние ворота Форт-Патриот открываются не в город – они выходят на длинный мост, пересекающий гавань; он соединяет искусственный остров, на котором стоит форт, с берегом. Это значит, что нам придется пробежать полмили над водой, в то время как нас преследуют нимфы, не говоря уж о бушующем море. Не лучшая комбинация, если твоя цель – не утонуть.

Наши истребители быстро справляются с первыми воротами, взрывая массивные створки, ведущие на мост. Железные скобы разлетаются и с плеском падают в воду. Я почти не слышу этого сквозь приближающийся рев потопа. Айрис, скорее всего, стоит наверху, торжествуя и улыбаясь, в то время как мы суетимся, словно крысы, застигнутые ливнем. Мы бегом минуем ворота, когда налетает первая волна, неся с собой массу мусора. Расщепленное дерево, подхваченные потоком транспорты, оружие, трупы. Я бегу что есть сил, жалея, что моей способности не хватит, чтобы поднять нас и вытащить из воды. Но мы не владеем искусством полета. Только отец может какое-то время держаться в воздухе.

Гравитроны прикрывают отход, удерживая волну. Мы выигрываем немного времени, но эта волна и невелика. Лишь чуть выше арки ворот.

Потом налетает вторая, настоящая, которая поднимается выше стен и прокладывает себе путь сквозь камень и бетон. От гравитронов никакого толку против такой силищи, они едва успевают разлететься, спасая себя. По крайней мере одного вода увлекает и втягивает в водоворот. Он больше не показывается на поверхности.

И я о нем больше не думаю. Не могу.

Мост предназначен служить защитой для форта – длинное «бутылочное горлышко», которое не позволяет штурмовать Патриот с суши. Мы минуем несколько ворот, каждый раз вынужденные останавливаться. Истребители стараются изо всех сил, взрывами уничтожая одно препятствие за другим. Мы с Птолемусом ломаем петли и арматуру, в отчаянии разрывая сталь и железо.

Мы добираемся до середины; город растет перед нашими глазами, такой близкий и в то же время такой бесконечно далекий. Я понимаю, что спокойные, тихие воды по обе стороны от нас тоже поднимаются. Прибывают. Вздымаются. Растут, как сокрушительная волна, которая по-прежнему гонится за нами с неумолимой силой урагана. Соленые брызги застилают обзор, мочат лицо, от них щиплет глаза. Я слепо протягиваю руку и хватаю Толли за ворот. С полным отчаяния криком, я тащу вперед нас обоих, и благодаря способности мы перемахиваем через следующие ворота. Плевать на батальон. Солдаты последуют за нами, если смогут. А если нет, значит, в любом случае с ними пришлось бы расстаться.

«Сколько весят эти доспехи? – бессмысленно рассуждает голос в голове. – Я утону, прежде чем успею их сбросить? Окажусь на дне гавани? Или, хуже, увижу, как Птолемус погрузится в воду и больше не вынырнет?»

Вода плещется у щиколоток. Сапоги скользят по мосту, и я чуть не падаю. Только Птолемус удерживает меня от падения в ненасытную бездну – обхватив рукой за талию, прижимает к себе. Если мы утонем, то вместе.

Я буквально чувствую алчность Айрис в преследующих нас волнах. Она мечтает с нами расправиться. Подкосить Разломы – очередного врага Озерного народа. Сделать то же, что сделали с ее отцом наши люди.

Я отказываюсь так умирать.

Но выхода нет; я ничего не могу предпринять в одиночку. Нимфы, управляющие волнами, убьют нас, даже не показавшись. Разве что мы каким-то чудом доберемся до них первыми.

Мне нужен гравитрон.

Мне нужен новокровка.

Мне нужна Мэра и ее буря, чтобы изжарить этих негодяев.

За спиной вновь грохочет гром, за которым следует вспышка молнии. Этого недостаточно.

Все, что нам остается, – это бежать и надеяться на спасение. От такой беспомощности мне становится тошно.

Обрушивается еще одна волна, на сей раз справа. Меньше, чем громадина у нас за спиной, но все-таки достаточно сильная. Она вырывает меня из хватки Птолемуса. Я цепляюсь руками за воздух, потом за обжигающую воду – и падаю вниз головой прямо в гавань.

На поверхности расцветает огонь взрывов. Не знаю, это истребители или снаряды. Самое главное сейчас – провести руками по себе, сбрасывая доспехи, пока они меня не утопили. Я пытаюсь мысленно уцепиться за медный диск Птолемуса, который, как и я, борется с волнами. Он тоже тонет.

Я отчаянно бью ногами, выбираясь на поверхность. В это время налетает еще одна волна, накрывает меня с головой, и я вновь погружаюсь, не успев глотнуть воздуха.

Соленая вода жжет глаза, легкие горят, но я плыву. Надо опередить нимф. Чем дольше я остаюсь под водой, тем скорее враг решит, что я утонула. Тем дальше я успею убраться.

Теперь пусть Толли меня ищет.

Кто-то вцепляется в мою одежду и тащит. В мутной воде я вижу силуэт брата рядом с собой – другой рукой он сжимает что-то металлическое. Гладкая сталь, которой придана форма гигантской пули. Она тянет нас, толкаемая способностью Толли. Как мотор. Стиснув зубы, я цепляюсь за брата. Легкие молят о воздухе, и я, больше не в силах терпеть, выпускаю поток пузырей. Я машинально вдыхаю, глотая воду.

Мощно оттолкнувшись ногами, последним порывом энергии, Толли направляет нас к поверхности в ту секунду, когда перед глазами у меня все темнеет. Он буквально швыряет мое тело вперед, на мокрый темный песок.

Стоя на четвереньках, я кашляю и плююсь, хотя стараюсь делать это как можно тише. Брат стучит меня кулаком по спине.

Я едва в состоянии думать – но, тем не менее, оглядываюсь, пытаясь сориентироваться. Если мы хоть на секунду ослабим бдительность, то погибнем.

Мы – под одним из причалов Аквариумного порта, по колено в воде. С обеих сторон нас скрывают лодки. Внизу нет ничего, кроме гниющих водорослей, ракушек и рваных канатов. Птолемус выглядывает из-под причала, в просвет шириной в полметра, позволяющий увидеть мост и Форт-Патриот за ним. Гавань представляет собой бурлящий котел, волны борются сами с собой, по мере того как море вздымается и отступает. Волна устремляется к берегу, и вода быстро доходит нам до шеи. Я отплевываюсь и хватаюсь за гнилые доски над головой; на мгновение кажется, что мы сейчас утонем на берегу. Но затем вода отступает, увлекаемая неестественной силой.

Мы движемся вместе с ней, цепляясь за сваи, поддерживающие причал. У меня остались только ножи и пули, а доспех теперь валяется где-то на дне гавани. Не страшно. На суше я где угодно найду металл.

Волны вновь и вновь атакуют мост, сбрасывая солдат. Наш батальон, возможно, полностью уничтожен. Дом Самоса заплатил кровью за свою смелость. Атака с моря провалилась.

В небе визжит самолет, огибая грозовые тучи над фортом. За ним следуют еще два, с желтыми крыльями. Цвет Дома Лариса. У меня на глазах преследуемый самолет взрывается и разлетается на куски, прежде чем рухнуть в воду. Сильный ветер проносится над гаванью: появляются другие самолеты Ларисов и проходят над городом на бреющем полете. От шума моторов у меня раскалывается голова, но я готова кричать от радости. Воздушный флот – наше реальное преимущество.

Тем более что Форт-Патриот наполовину ушел под воду.

Большая часть форта затоплена, в том числе взлетные полосы. Только военные корабли остались нетронутыми – они продолжают сражаться. Они разворачивают орудия на самолеты Ларисов, когда те пролетают мимо, и плюют раскаленным железом. Один из самолетов падает, потеряв крыло, за ним еще два.

– Нужно обезвредить корабли, – бесстрастно говорю я.

Одна эта мысль – непосильный груз.

Толли смотрит на меня как на ненормальную.

Возможно, я и правда сошла с ума.

Мы бежим со всех ног вдоль гавани, где кипит битва. Атака с суши, возглавляемая Кэлом, была самой крупной из трех – в ней приняли участие сотни солдат нашего союза, не говоря уж о бойцах Алой гвардии и их здешних соратниках. Опытные солдаты дерутся бок о бок с ворами и преступниками. Партизанская война охватывает Причальную Гавань – стреляют из каждого переулка, каждой канавы. Белокаменный город с синими крышами становится черным и алым. Огонь и дым. «Цвета Калоров, – с горечью думаю я. – Которого из них?»

Серебряные из Норты и Красные солдаты завязли на улицах – они привыкли драться в строю. Они загнаны в ловушку, противник превосходит их числом, но исход все еще неясен. Мы с Толли, рискуя жизнью, бежим и на ходу сооружаем себе доспехи из подручных материалов. Ржавые обломки и все такое. В иное время я бы испытала омерзение при виде столь убогого зрелища.

Над водой, примерно в миле от берега, к самолетам Ларисов присоединяются воздушные суда Норты и Пьемонта. Это тоже приказ Кэла. По возможности не бить по городу. Даже с такого расстояния я слышу рев самолетов, снующих в воздухе с невероятной скоростью. Огненные вспышки и дым застилают поле воздушной баталии, которая разворачивается в промежутке между тучами и горизонтом. Не завидую пилотам, особенно тем, кому приходится состязаться с ткачами ветра из Дома Лариса. Управлять самолетом и так непросто, даже когда нет необходимости бороться с ветром.

Айрис наверняка все еще в окрестностях Военного порта – защищает боевые корабли от свирепых волн. Я замечаю, что вода вокруг четырех массивных стальных корпусов гладка и неподвижна. В остальном порту она кипит и вздымается, пресекая попытки захватить корабли с суши. Скоро Озерная принцесса обратит пушки на самолеты или на сам город. Уничтожит его точно так же, как уничтожила форт. Не оставит ничего, кроме развалин, не нужных ни одному из братьев Калоров.

У меня перед глазами мелькает ярко-красное пятно – кто-то выскакивает на дорогу из переулка. Никогда не думала, что испытаю такое облегчение, увидев вооруженный отряд Алой гвардии. Тем более возглавляемый генералом Фарли.

Ее шайка окружает нас с оружием наготове. Неохотно, но быстро я вскидываю руки.

– Это мы, – тяжело дыша, говорю я и жестом велю Птолемусу сделать то же самое.

Она смотрит на нас, и ее взгляд движется, как маятник. Весы, ищущие равновесия. Мое облегчение рассеивается в ту самую секунду, кагда я понимаю, что именно лежит на этих весах.

Жизнь моего брата.

Она может убить его – нас обоих – прямо здесь, и никто об этом не узнает. Мы станем жертвами битвы. А она отомстит.

Я бы именно так и поступила, если бы кто-то отнял у меня Толли.

Рука светловолосой женщины нащупывает пистолет на бедре, пристегнутый к наполовину опустевшему патронташу. Она не теряла времени даром. Я удерживаю ее колеблющийся взгляд, молчу и едва осмеливаюсь дышать. Главное – не подтолкнуть Диану Фарли в неверном направлении.

Я напрягаюсь до предела и призываю на помощь остатки истощенной способности. Тянусь к ее пистолету, оставшимся пулям, ножам, спрятанным по всему телу. Чтобы помешать ей, если она решит напасть.

– Кэл там, – наконец говорит она, и напряжение спадает. – Надо отбить у них корабли.

– Конечно, – отвечает Птолемус, и я подавляю желание дать ему в зубы.

«Молчи».

Вместо этого я осторожно становлюсь перед ним, заслоняя брата. Фарли лишь передергивается и устремляет на него испепеляющий взгляд.

– За мной, солдаты, – насмешливо бросает она и разворачивается.

Солдаты. Не «ваши высочества», не «принц и принцесса».

Если это худшее, что она намерена сделать, я охотно смирюсь.

Мы делаем, как велено, и присоединяемся к ее банде. Я никого не узнаю; бойцы Гвардии отличаются лишь красными повязками и кушаками. На вид это потрепанная, торопливо собранная компания в гражданской одежде. Слуги, рабочие, докеры, мелкие торговцы, повара, шоферы. Но они разделяют стальную решимость Фарли и ее нрав. И все вооружены до зубов. Интересно, сколько Серебряных держат в собственном доме таких волков.

Интересно, сколько их в моем доме.

Союзники стоят на Портовой дороге, огибающей гавань. Отсюда видны корабли, которые блокируют Военный порт. За спиной у нас – казармы и прочие здания, которыми мы овладели. Одни солдаты заняли оборону в дверях и в окнах; другие строятся неподалеку, ожидая приказа.

«Мы захватили город?»

Кэл расхаживает среди своих лейтенантов и телохранителей, необыкновенно растрепанный – волосы у него слиплись, все тело покрыто пеплом и потом. Я едва различаю под коркой грязи доспехи, которые поблескивают насыщенным рубиновым оттенком. Кэл подходит к кромке воды, измученный и полный досады. Он старается держаться подальше от прибывающих волн.

Принцы Калоры не любят воду. Рядом с ней им неуютно. И сейчас у Кэла такой вид, как будто ему хочется выскочить из собственной шкуры.

Бабушка наблюдает за ним; шелковое одеяние она сменила на простой мундир без всяких знаков отличия. Нет даже цветов Дома. Обыкновенная пожилая женщина, которая забрела в чужую компанию… но любой, кто не слеп, поймет: Анабель Леролан не стоит недооценивать. Джулиан Джейкос, рядом с ней, хранит молчание, губы у него плотно сжаты, взгляд не сходит с кораблей. Он ждет, когда сможет оказаться полезен.

Мы с братом проталкиваемся через толпу и попадаемся на глаза Кэлу. Он поднимает бровь, завидев нас. Видимо, он испытывает такое же облегчение, как и я, и точно так же удивлен этим.

– Приятно знать, что вы целы, – говорит он, кивая нам обоим. – Как там ваш батальон?

Я упираюсь руками в бока.

– Не знаю. Айрис сбросила нас обоих в море с моста. Оставалось плыть или утонуть.

Кэл наблюдает за мной, пока я говорю, – внимательно и неласково. Почти с упреком. Как будто мне должно быть стыдно, что я уцелела, а остальные – нет. Я отгоняю эту мысль.

– Удалось взять город?

– Трудно сказать. Я отдал приказ собираться здесь. Посмотрим, до кого он дойдет и кто явится… – хмурясь, он разглядывает собственные руки, потом вновь смотрит на корабли. Они выходят из доков и останавливаются, вместо того чтобы устремиться в открытое море. Наводят прицел на нас. – Вы – единственные магнетроны, которые сейчас в нашем распоряжении.

Никто из Самосов не уцелел. Никто, кроме нас.

Птолемус хмурится.

– Мы попробуем управиться со снарядами.

Кэл переводит взгляд на моего брата, и его темные волосы взметываются от этого движения.

– Я не стану бросать вас на перехват снарядов. Для уничтожения у нас достаточно бомбардировщиков, – он указывает пальцем на гавань. – А вы нужны мне на тех кораблях.

Я знаю, что нам придется остановить битву, но попасть на корабли?.. Я бледнею так быстро, что ощущаю ледяной холод, который распространяется по щекам, несмотря на жар пламени и пепла, на мой собственный пот.

– Мне неохота кончать с собой под занавес, Калор, – огрызаюсь я и с усмешкой киваю в сторону кораблей, безопасно стоящих на рейде. – Айрис потопит нас, как камни, прежде чем мы хотя бы успеем приблизиться. Даже гравитроны…

Кэл раздраженно шипит.

– Когда мы захватим город, напомни мне, Ареццо, чтобы всем Серебряным офицерам прочитали экспресс-курс по способностям новокровок, – говорит он кому-то через плечо.

Обладательница этого странного имени пробирается вперед. На ней темно-зеленая монфорская униформа с незнакомыми нашивками.

– Так точно, сэр, – отвечает она, кивнув.

– Пусть телепорты будут наготове, – приказывает Кэл.

Кажется, ему весело наблюдать за тем, как я киплю от гнева. И злюсь на себя за то, что забыла, кто наши союзники. «Неужели нет конца их странностям?»

– Приготовьтесь к прыжку на суда.

– Есть, сэр, – коротко отвечает та и, махнув рукой, подзывает других монфорских солдат. Очевидно, телепортов.

Я искоса смотрю на брата, оценивая его реакцию. Толли, кажется, больше занят Красным генералом. Он не сводит глаз с Фарли. Как будто она обязательно нападет, если он утратит бдительность. Не сказать, что это целиком и полностью иррациональный страх.

– Что делать, когда мы окажемся на борту? – я делаю шаг вперед, оказавшись лицом к лицу со своим злополучным женихом. – Недостаточно двух магнетронов, чтобы разнести на части военный корабль. И на это не хватит пяти минут. Мы сильны, но не настолько.

Кэл порывисто отступает от особенно бурной волны, чтобы не замочить ноги. Он быстро моргает и сглатывает.

– Вам не нужно их разносить. Я хочу захватить корабли. Они нужны мне. Особенно потому что там Айрис… – он облизывает губы, и в глазах у него мелькает ужас. – Мать не бросит ее на произвол судьбы.

Бр-р.

– Если Озерный флот доберется сюда, прежде чем мы разживемся хорошей артиллерией для защиты гавани, нам конец, – продолжает Кэл, глядя через мою голову на воду.

Я указываю на затопленный форт, на океан, затянутый дымкой, на пляшущие в воздухе самолеты.

– Думаешь, четыре корабля удержат Озерную армаду?

– Им придется.

– Они не справятся. Ты сам это понимаешь.

У него лишь подергивается мускул на щеке, когда он стискивает зубы. «Тебе придется запачкать руки, Калор. Сильнее прежнего».

Я снова встаю перед ним.

– Ты сам сказал, что королева Озерного края не бросит дочь в беде. Значит, мы обменяем ее.

Кэл бледнеет, как и я, – от шока вся краска сбегает с его лица.

– На город, – продолжаю я. Он должен понять. – Мы с Птолемусом можем заклинить орудия и направить огонь на Айрис. Пригвоздить ее к месту. Загнать в угол. Огненному королю будет нетрудно справиться с ней, так ведь?

И снова – ничего. Кэл даже не моргает, его лицо упрямо и неподвижно. «Трус, – мысленно усмехаюсь я. – Он не желает сталкиваться с нимфой. Пламя Севера боится дождичка».

– Когда мы захватим Айрис, то сможем поторговаться. Ее жизнь в обмен на Гавань.

И сдержанность отказывает ему.

– Я этого делать не стану, – резко рявкает Кэл. Я невольно отступаю, почти испуганная его внезапной вспышкой. – Я – не Мэйвен, Эванжелина.

И тут я фыркаю.

– Ну, он пока побеждает.

– Я не стану этого делать, – повторяет Кэл, и его голос дрожит от гнева. Принцы не привыкли к тому, чтобы повторять по два раза. – Я не беру заложников.

«Ты хочешь сказать, что не дашь Мэйвену повода, – думаю я, и в моей голове отдается горькое эхо. – Не дашь ему повода забрать ЕЕ. Бросить все ресурсы на одного конкретного человека».

Кэлу хватает наглости направить палец мне в лицо.

– Захвати корабли, захвати орудия. Убери Айрис из Гавани. Это приказ.

– Я не твой солдат и пока не твоя жена, Калор. Ты не имеешь права командовать мною, – рычу я; кажется, я могла бы его укусить. – Ее мать утопит Гавань и нас заодно, если ты ей позволишь.

Он в бешенстве смотрит на меня. Рука у него дрожит. Он так зол, что не замечает, как волна захлестывает ему лодыжки. Кэл, выругавшись, подскакивает, и мне хочется рассмеяться прямо в его глупое лицо.

– Ее мать оставит город в покое, если дочь сумеет спастись, – вмешивается кто-то.

«Бабушка пришла на помощь, Калор?»

Принц хмурится и недоуменно морщит лоб.

– Она права, – говорит дядя Джейкос, гораздо мягче, чем Анабель.

Брови Кэла почти сливаются с линией волос.

– Джулиан? – чуть слышно спрашивает он.

Джейкос пожимает плечами, скрестив руки на впалой груди.

– Я мало на что способен в бою, но это не значит, что я бесполезен. Это хороший план, Кэл. Выгони Айрис в море…

Тут его взгляд падает на меня.

– Отправляйся на корабль, Эванжелина, – медленно произносит Джейкос. В его голосе – ни намека на способность. Тем не менее, я ощущаю угрозу. В присутствии певца у меня нет выбора. Я сделаю это по собственной воле – или по его приказу.

– Ладно.

При всех своих недостатках Кэл, несомненно, благороден. В обычное время я ненавижу его за это еще сильнее. Но только не сейчас. В Монфоре он поклялся, что не позволит никому сражаться за него. Кэл не заставит других делать то, чего не собирается делать сам. Поэтому, когда подходят телепорты, он уже стоит рядом со мной, в доспехах, готовый штурмовать корабль.

– В первый раз это неприятно, – говорит мой телепорт – мрачный и морщинистый. Ветеран многих сражений.

Я могу лишь стиснуть зубы и взять его за руку.

Такое ощущение, что меня сжимают до клеточки; все органы скручиваются, равновесие пропадает, органы чувств сходят с ума. Я пытаюсь вздохнуть и понимаю, что не могу… ничего не вижу, не слышу, не существую… но это ощущение пропадает так же быстро, как накатывает. Я глотаю воздух, стоя на коленях на стальной палубе военного корабля, а мой телепорт высится надо мной. Он протягивает руку, чтобы зажать мне рот, но я отталкиваю ее, одновременно устремив на него убийственный взгляд.

Мы прячемся за носовой орудийной башней, прижавшись к прохладным стальным листам, рядом с гладкими цилиндрическими стволами орудий. Они докрасна раскалены и еще дымятся после стрельбы по форту. Теперь они нацелены на город. Я мысленно прохожу по их длине, нащупывая заклепки и винты, перескакивая со ствола на ствол, в пороховой погреб – «почти полон» – и к ожидающим своей очереди снарядам («больше десяти наготове»). Очевидно, так же обстоят дела с остальными орудиями, стоящими вдоль борта, от носа до кормы.

– Тут достаточно боеприпасов, чтобы превратить город в пепел, – буркаю я, обращаясь сама к себе.

Телепорт отвечает лишь гневным взглядом. Он напоминает моего отца. Глаза цвета кремня, сосредоточенный взгляд.

Я делаю, что должна. Поморщившись, кладу руки на орудийную башню и тяну.

Направленная в другую точку, она поначалу сопротивляется. Но шестеренки начинают двигаться, и она поворачивается под моим прикосновением. Я навожу ее на новую цель.

На судно Айрис.

Фигура в темно-синем расхаживает по палубе корабля, который стоит дальше всех от города. Личная стража из Озерных окружает ее; их мундиры отчетливо видны. А чуть дальше, на носу, мелькает фигура в красном – телепорт с уцепившимися за него солдатами.

– Сейчас-сейчас, – шепчу я, поворачивая башню. Теперь орудия направлены прямо в борт Айрис. Стиснув кулак, я сплавляю вместе стальные пластины и фиксирую башню на месте. Никто, кроме магнетрона – или рабочего с паяльником, – теперь не сумеет ее сдвинуть. – Следующее.

Сделав очередной тошнотворный прыжок, мы приземляемся рядом со следующей башней. Я делаю то же самое – поворачиваю и фиксирую орудия. На сей раз нас обнаруживают двое Красных призывников. Они бросаются на меня, но телепорт хватает их обоих и исчезает. Краем глаза я замечаю, как он мелькает над водой. Красные падают в залив. Телепорт возвращается, прежде чем я успеваю услышать всплеск.

Третья башня поддается хуже остальных, она сопротивляется моей способности, отказываясь двигаться гладко.

– Нас заметили, – рычу я, вытирая пот. – Наводчик пытается удержать башню на месте.

– Ты магнетрон или где? – насмешливо спрашивает телепорт.

«Надеюсь, Птолемусу попался не такой разговорчивый спутник», – скривившись, думаю я.

Приложив побольше сил, я заставляю башню повернуться. Даже слишком энергично. Основание сминается. Теперь башня застряла.

– Готово. Давай сигнал.

Запустить орудийный механизм оказывается проще, чем я думала. Все равно что нажать на гигантский курок.

От грохота одиночного выстрела я падаю, зажав уши. В них попеременно сменяются звон и тишина. Я с трудом поднимаюсь на ноги и вижу, как снаряд попадает в цель – взрывается на палубе у Айрис.

По кораблю пробегает огонь – злобный змей, который, яростно шипя, разворачивает кольца. Он явно сильнее, чем пожар от одного-единственного снаряда. Несколько солдат прыгают в воду, чтобы спастись от его ярости.

От ярости Кэла.

Озерные меньше устрашены; они заставляют воду подняться аркой над кораблем, а затем обрушивают ее на палубу, гася огонь.

И еще один снаряд ударяет в корабль – на сей раз с другого борта, оттуда, где притаился Птолемус. Я невольно усмехаюсь; впору крикнуть «давай, братец!».

И снова пламя Кэла охватывает корабль. Люди разбегаются, кто-то прыгает в воду. Еще одна волна. Еще один залп. Снова пожар. Устойчивый ритм.

Телепорт переносит меня от башни к башне, и каждый раз мы обнаруживаем солдат, от которых надо отбиваться. В основном это Красные. Серебряных на кораблях мало, они служат разве что офицерами. Благодаря моей способности и умениям монфорцев, солдат нетрудно отогнать.

Если бы я могла, я заставила бы телепорта перенести меня к Кэлу. У него не хватит храбрости убить Айрис, зато я не дрогну. Озерные и без того разгневаны на нас после гибели своего короля. Если и она умрет, хуже уже не будет. Более того, это, быть может, заставит их разбежаться, вернуться к своим озерам и фермам, задуматься, стоит ли бросать вызов мощи Самосов и Калоров.

Но мое дело – управлять орудиями. Удерживать корабль.

Пока Кэл сражается с Айрис, ее внимание отвлечено от гавани, и наши солдаты начинают переправу. Во время нашего третьего скачка на палубе появляются еще телепорты, каждый из которых приносит по шесть солдат. И еще больше бойцов сидят в быстро приближающихся лодках.

Я смотрю на дальний корабль, когда выпускаю очередной залп. Снаряд оставляет дымящуюся дыру в корпусе, несколькими метрами выше ватерлинии. Палуба представляет собой жуткое зрелище. В небе сгущаются тучи, полные молний. Пламя и вода борются над кораблем – огненный ад и приливная волна. Корабль качается от ярости этого сражения. Один венценосный Серебряный против другого. Достойные друг друга противники, оказавшиеся в неравных условиях.

И впервые в жизни я искренне задумываюсь, что случится, если Тиберий Калор погибнет.

Кажется, Айрис намерена его прикончить.

20. Мэра

Путь недалек, но он кажется бесконечным. Я цепляюсь за ручку, готовая выскочить в ту секунду, когда мы въедем на Портовую дорогу. Под нами крутятся колеса. В транспорте только я, электриконы и наш водитель. Даже Элла молчит, глядя в окно на темнеющее небо. Дым Нового города сменяется черными, едкими облаками, по мере того как мы приближаемся к Причальной Гавани. Поначалу я рада, что не нужно ни с кем разговаривать. Но время идет, и тишина становится все гуще, тяжелее, она давит на меня. В тишине труднее думать о чем-то, кроме города впереди и бушующей там битвы. Горизонт вдалеке как будто пылает. Мои мысли несутся; я пытаюсь представить, что нас ожидает.

Один сценарий хуже другого. Сдача. Поражение. Фарли умирает. Тиберий лежит в луже крови, которая окружает его серебряным ореолом.

Когда я в последний раз была в Причальной Гавани, мы пробирались туннелями и переулками. Я не неслась по улице в военном транспорте, с таким эскортом, как будто я – важная особа или аристократка. Я едва узнаю город.

Я ожидала стычек сразу на въезде, но линия фронта проходит дальше, чем я думала. Улицы в основном пусты – нет никого, кроме солдат. Сплошь наших, которые шагают на свои посты либо обходят дозором район. Пару раз я замечаю союзных солдат, которые конвоируют пленников. Серебряных, закованных в кандалы, куда-то ведут. Очевидно, приказ Дэвидсона. Он знает, как наилучшим образом распорядиться пленными.

Транспорт кренится – начинается пологий спуск к гавани.

– Союзники стоят на берегу. Хотят укрепиться, прежде чем снова атаковать форт, – говорит нам водитель.

Рация на приборной панели в основном шумит, но сквозь шум порой прорываются невнятные слова. Он пересказывает, что может.

– Наш воздушный флот не подпускает вражеские суда к городу. Мы делаем все возможное, чтобы их захватить, но на подходе корабли Озерных.

Сидя напротив, Рейф тихо ругается.

– Не достанем, – бормочет он.

– Позволь мне судить, – строго произносит Элла, по-прежнему глядя в окно.

Тайтон откидывается на спинку сиденья, поджав губы.

– Значит, мы удерживаем город. Пока что.

– Похоже на то, – отвечаю я – как всегда, с подозрением.

Транспорт катится дальше, минуя высокие здания и важные на вид учреждения. Мое тело напряжено, как свернутая пружина, и готово отреагировать, если спокойствие окажется ловушкой. Если неприятель хочет внушить Тиберию и остальным ложное ощущение безопасности. Я стискиваю зубы и не отпускаю от себя молнию. Мои товарищи-электриконы делают то же самое – каждый серьезен и готов к бою.

Бурлящие воды гавани плещут в конце улицы, за спинами суетящихся солдат. Похоже, только что прошел шторм. Все вокруг мокро, темно-серые тучи плывут над головой, прогоняемые шквалистым ветром. Волны, увенчанные белой пеной, бьются о полукруг набережной, бурля, как в кипящем котле. Теперь я вижу, что Форт-Патриот, стоящий в гавани, превратился в руины – одна его половина затоплена, вторая горит. Я чувствую гарь, даже издали. Мост, ведущий в форт, тоже разрушен, часть его поглощена морем.

Я прислоняюсь лбом к стеклу, пытаясь разглядеть побольше. Наши солдаты торопливо расчищают обломки, возводят импровизированные баррикады, устанавливают пулеметы. Я обвожу взглядом их ряды, ища знакомые лица, когда мы въезжаем на набережную. Все солдаты выглядят одинаково, даже несмотря на разную форму. Грязные, покрытые кровью обоих цветов, измученные, едва стоящие на ногах. Но живые.

Они расступаются, пропуская транспорт, а мы катим по набережной, направляясь к ее середине, где находятся ворота крепостного моста, теперь разбитые. Мы с Эллой прилипаем к окну справа, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть. Рейф, на сиденье напротив, делает то же самое. Только Тайтон сидит неподвижно, разглядывая свои грязные ботинки.

– Корабли стреляют друг в друга, – шепчет Элла, указывая на суда в гавани. – Гляньте, трое на одного.

Я прикусываю губу, лишь на мгновение растерявшись. Вдалеке на волнах качаются три серые махины, подскакивая от мощи собственных залпов. Действительно, три корабля ведут огонь по четвертому. Интересно, у кого преимущество. У нас – или у Мэйвена. Лодки поменьше рассекают бурную воду, подвозя солдат к кораблям.

Транспорт едва успевает остановиться, как я спрыгиваю на мокрую и скользкую мостовую. Удержав равновесие, проталкиваюсь сквозь толпу солдат. Остальные электриконы следуют за мной. Мы подходим к кучке офицеров, которые стоят у воды и наблюдают, как лодки пересекают гавань. Четвертый корабль борется с волнами, качаясь туда-сюда от бомбардировки. Я едва взглядываю на него – сейчас главное найти знакомых вокруг.

Первой я вижу Фарли – ее золотистые волосы так и сияют на фоне серого неба. На шее болтается временно забытый бинокль. Она в мерном ритме выкрикивает приказы и жестикулирует. Фарли словно не замечает людей, которые громоздят ящики, строя импровизированную баррикаду, чтобы защитить своего генерала. Отчасти я расслабляюсь, и мне становится немного легче дышать.

Джулиан, к счастью, тоже здесь. Они с королевой Анабель держатся вместе, и оба не сводят глаз с кораблей в гавани. Их взгляд недвижим; Анабель крепко держит Джулиана за руку – на фоне его рукава отчетливо видны ее побелевшие пальцы.

Это зрелище меня тревожит, хотя я не понимаю, почему.

– Какая помощь нужна? – спрашиваю я, вступая в круг офицеров как можно спокойнее.

Фарли разворачивается ко мне, буквально шипя, и я готовлюсь к неизбежной выволочке.

– Что вы здесь делаете? – резко спрашивает она. – Какие-то проблемы в Новом городе?

– Новый город взят, – отвечает Элла, складывая руки на груди.

Рейф кивает.

– Дайте нам дело здесь, генерал.

– Там Айрис Сигнет, – рычит Фарли, указав на корабли.

Она медлит, явно на грани. И мне становится тревожно.

Я кладу руку ей на плечо. Супруга Мэйвена грозна, но не непобедима.

– Айрис меня не пугает. Фарли, позволь нам помочь…

Вспышка алого пламени пробегает вдоль палубы четвертого корабля. Она движется странно. Огромная, неестественная волна поднимается ей навстречу и обрушивается на палубу. В воздух спиралью вздымается еще один язык огня – и завитки воды кружатся и рассыпают брызги. Они движутся вместе в танце стихий, который может быть созданием лишь двух очень необычных людей.

Сердце сжимается у меня в груди, застыв от страха. И гнева.

Небо над гаванью становится черным, облака мгновенно меняют форму. В их недрах мелькают фиолетовые проблески, в такт моему бьющемуся сердцу.

– Что он делает? – рычу я, ни к кому не обращаясь, и делаю шаг к воде.

Что-то в моей душе рассыпается. Все цели, которые я, возможно, имела в виду, немедленно вылетают из головы.

– Спокойно, Мэра, – говорит Элла, пытаясь схватить меня за руку, но я ее отталкиваю.

«Я должна попасть на этот корабль. Должна помочь ему».

– Ты не обязана вытаскивать его оттуда! – кричит Элла вдогонку, но я ее почти не слышу.

Я быстрее. И лучше умею двигаться в толпе. Они за мной не угонятся.

Я пробираюсь к воде. Отчаяние поглощает меня без остатка. Кэл сражается с нимфой – могущественной нимфой. Своим главным соперником. И мне очень страшно.

Лодки снуют туда-сюда по гавани – порожние возвращаются к берегу, чтобы взять очередную партию солдат. Я наблюдаю за ними, стиснув зубы так крепко, что они едва не крошатся. «Слишком медленно».

– Телепорты! – отчаянно кричу я – и напрасно.

Грохот орудий совершенно заглушает мой голос.

– Телепорты! – вновь ору я.

Никто ко мне не торопится.

Пусть лодки плывут медленно, но это мой единственный шанс. Я уже заношу ногу через борт, когда подоспевшая Фарли хватает меня за плечи и тащит обратно. Мои ботинки хлюпают по мелководью.

Я отбрасываю ее и вывертываюсь – приемом, который усвоила давным-давно, в переулках Подпор. Фарли шатается, но кое-как удерживает равновесие, раскинув руки. Ее лицо так и пылает.

– Отвези меня на тот корабль, Фарли, – мой голос дрожит от гнева. Такое ощущение, что я сейчас взорвусь. – Я не спрашиваю твоего разрешения.

– Ладно, – соглашается она, и ее глаза тоже полны страха. – Ладно…

Вспышка на открытой воде заставляет замолчать нас обеих, и слова Фарли замирают у нее на губах. Потрясенные, мы наблюдаем, как несколько снарядов, один за другим, врезаются в корабль Айрис, заставляя его качаться. Волны поднимаются, чтобы уравновесить судно, но пожар продолжает распространяться, алый и ненасытный. Каждый из взрывов – маленький ад. Валит дым, черный, зловонный, и над кораблем вздымается еще одна волна. Солдаты падают с палубы и барахтаются в воде. С такого расстояния невозможно рассмотреть форму – красная она, зеленая или синяя.

Но доспехи Тиберия ярко сверкают на фоне пламени, их невозможно не заметить. Ни о чем не думая, я срываю бинокль с шеи Фарли и подношу его к глазам.

И леденею от того, что вижу. Словно врастаю в землю, не в силах двинуться.

Айрис уклоняется от огненного шара, двигаясь с текучей грацией – быстрее, чем Тиберий. Она, будто в танце, выскальзывает за пределы его досягаемости и описывает круги, в то время как корабль под ними движется, пробиваясь к выходу из гавани в открытое море. Отважный и глупый Калор преследует ее.

Очередная волна накрывает его с головой – сокрушительная, бело-синяя. В ней – вся сила Айрис Сигнет. Сердце замирает, когда я представляю Тиберия, раздавленного о металлический корпус корабля или тонущего у меня на глазах.

Он падает, в расколотой, разбитой броне; алый плащ изорван в клочья. Тиберий валится в воду с удивительно маленьким всплеском для такого крупного человека.

Перед глазами у меня все плывет от массы эмоций, мозг перегружен. Мир сужается, затягивается тьмой, и я перестаю слышать крики вокруг. Даже голос Фарли глохнет, исчезают ее отрывистые приказы. Хочется закричать, но зубы словно сцепились намертво. Если я двинусь с места, если заговорю, выдержка мне откажет. Молния не будет знать пощады. Все, что остается, – это смотреть, стоять и молиться тем, кто, быть может, нас слышит.

Теплые руки ложатся мне на плечи. Электриконы окружают меня – они стоят достаточно близко, чтобы отреагировать, если я утрачу власть над собой. Синий, зеленый, белый. Элла, Рейф, Тайтон.

«Кэл, Кэл, Кэл. Выживи».

Я ничего не замечаю, кроме бело-синих кипящих волн. Большинство солдат, свалившихся с кораблей, еще живы, они барахтаются в воде. «Но на них нет доспехов. И они не боятся воды. Они не сошлись лицом к лицу с Айрис Сигнет и не проиграли». Солнечный блеск мешает смотреть, но я упрямо щурюсь, пока это зрелище не становится невыносимым. Пока не приходится закрыть глаза. Бинокль выпадает из моих рук и разбивается.

Хаос на набережной растет – все солдаты стоят здесь и, затаив дыхание, следят за судьбой принца Калора. Когда они ахают, как один, я заставляю себя разомкнуть веки и повернуться. Тайтон держит меня мертвой хваткой, вдавив пальцы в шею. Если понадобится, он меня вырубит, чтобы защитить окружающих от моей скорби.

Не знаю, кто вытащил Тиберия из воды, кто из телепортов доставил его на берег. Я не смотрю на целительницу, которая испуганно склоняется над ним, пытаясь вернуть ему жизнь. Меня не заботит Айрис, которая спасается бегством из гавани. Я смотрю лишь на Тиберия – хотя предпочла бы не видеть его таким. Каждая уходящая секунда гибельна. Я знаю, что такое пуля, нож, опустошенная душа. Но это в тысячу раз хуже.

У Серебряных кожа бледнее, чем у нас, как будто ей недостает тепла. Но я никогда еще не видела, чтобы Серебряный выглядел так, как Тиберий сейчас. Губы у него синие, щеки цвета луны. Он лежит в луже воды и крови. Глаза закрыты. Он не дышит. Тиберий напоминает труп. Вполне возможно, он и есть труп.

Время тянется. Заключенная в этой проклятой секунде, словно в ловушке, я обречена наблюдать, как жизнь мало-помалу покидает его. Килорн выжил в Новом городе. Неужели я потеряю Тиберия в Причальной Гавани?

Целительница кладет ладони ему на грудь; на лбу у нее выступает пот.

Я молюсь всем существующим богам. Всем, кто слышит меня.

Умоляю.

Вода брызжет у него изо рта, когда он раздирающе кашляет – и тут же открывает глаза. Я чуть не падаю от внезапного прилива чувств, и только электриконы помогают мне устоять на ногах. Ахнув, я зажимаю себе рот – но ощущаю слезы на щеках. Толпа вокруг растет, Анабель опускается на колени рядом с внуком. Джулиан тоже здесь. Они хлопочут над своим мальчиком, гладят его по голове, уговаривают полежать спокойно, пока целительница продолжает свое дело.

Тиберий слабо кивает, приходя в себя.

Я отворачиваюсь, прежде чем он успевает увидеть меня и понять, как отчаянно я хочу остаться.

Океанский Холм был любимой резиденцией Корианы, мертвой королевы, которую я никогда не видела. Ее сын тоже любит это место.

Дворец выстроен из отполированного белого камня, и у него синяя сводчатая крыша, увенчанная серебряным пламенем. Он все еще прекрасен, даже несмотря на тянущийся дым и оседающий пепел. Мы делаем круг по площади перед дворцовыми воротами – обычно здесь настоящая пробка. Но сейчас что-то происходит лишь в Центре безопасности по соседству, который занят солдатами союзников. Когда мы проезжаем мимо, они сдирают красные, черные и серебряные флаги, а заодно и развешанные повсюду изображения Мэйвена Калора. Их сжигают. Я смотрю, как горит его лицо, синие глаза, устремленные на меня сквозь алчную пляску пламени.

Улицы пусты, а фонтан, который я помню – такой красивый, под хрустальным куполом, – высох. В Причальную Гавань вступила война.

Дворцовые ворота широко распахнуты передо мной и Фарли. Мы уже бывали здесь – как незваные гости. Беглецы. Но сегодня другое дело.

Когда транспорт замедляет ход, Фарли быстро выбирается наружу и жестом велит мне следовать за ней. Но я медлю, все еще во власти недавних событий. Не прошло и нескольких часов, как Тиберий чуть не погиб у меня на глазах. И я не могу изгнать из памяти это воспоминание.

– Мэра, – понизив голос, зовет Фарли.

Этого достаточно, чтобы я очнулась.

Лазурно-голубые двери дворца беззвучно распахиваются, и я вижу двух бойцов Алой гвардии, которые несут стражу. На них рваные рубиново-алые кушаки, абсолютно неуместные здесь. Недвусмысленный знак.

Мы вернулись сюда победителями.

Во дворце по-прежнему запах запустения и заброшенности. Сомневаюсь, что Мэйвен хоть раз побывал здесь с тех пор, как стал королем. Выцветшие золотые стяги Корианы свисают со стен и сводчатого потолка. Дворец остается гробницей позабытой королевы; здесь нет ничего, кроме воспоминаний о ней – и, возможно, ее призрака.

Я вижу странную перемену, пока иду, глядя по сторонам. Несколько Красных из Алой гвардии, с оружием в руках, стоят здесь в карауле, но большинство, кажется, слоняются просто так. Приходят в себя после битвы, отдыхают, прислонившись к роскошным колоннам, лениво рассматривают многочисленные помещения – гостиные и покои, которые ответвляются от центральной галереи. Всякой работой в основном занимаются Серебряные – возможно, по приказу Анабель. Нужно приготовить новую резиденцию для Тиберия, чтобы дать понять, что он – законный правитель и король. Они открывают окна, снимают чехлы с мебели, даже сметают пыль с подоконников и статуй. Я ошалело моргаю при этом зрелище. Серебряные занимаются уборкой. С ума сойти. Дворцовые слуги, очевидно, бежали, а присутствующие здесь Красные уж точно не станут их замещать.

Я не вижу знакомых. Джулиана нет. Нет даже Анабель, надзирающей за тем, как ее вассалы готовят дворец к прибытию Тиберия. Меня это тревожит, потому что, не считая дворца, они могут быть лишь в одном месте. И, несомненно, они должны быть там.

Почти на бегу меня перехватывает Эванжелина, выскочив из-за угла. Доспехи она сменила на более легкую одежду. Если сражение и далось ей нелегко, с виду не скажешь. В то время как остальные до сих пор покрыты грязью, а то и кровью, Эванжелина Самос выглядит свежей, словно только что из прохладной ванны.

– Уйди с дороги, – выговариваю я, пытаясь обойти ее.

Фарли останавливается и гневно смотрит на Эванжелину.

– Не лезь, Самос, – требует она.

Эванжелина не обращает на нее внимания. Она хватает меня за плечи и заставляет поднять голову. Я подавляю знакомое желание врезать ей и позволяю Эванжелине полюбоваться. К моему удивлению, она окидывает меня долгим взглядом. Явно отмечает многочисленные синяки и порезы.

– Сходи к целителю – у нас их полно, – говорит она. – Выглядишь ты ужасно.

– Эванжелина…

Она отвечает резко:

– С ним все в порядке. Клянусь.

Я вскидываю на нее глаза.

– Знаю, – шиплю я. – Я сама видела.

Но до сих пор я стискиваю зубы при этом воспоминании – по-прежнему слишком свежем, слишком болезненном.

«Он жив, он выжил после стычки с принцессой-нимфой, – напоминаю я себе. – Со смертоносной королевой, женой его брата». Я готова свернуть ему шею за то, что он бросил нимфе вызов посреди гавани. Я видела, как Тиберий Калор оробел, когда был вынужден переплыть речушку. Он ненавидит воду, боится ее больше всего на свете. Для него это самый простой и самый страшный способ погибнуть.

Прикусив губу, Эванжелина наблюдает за мной. И ей нравится то, что она видит. Когда она заговаривает вновь, ее голос звучит мягче. Шепот, который легче перышка.

– Я этого не забуду. Он тонул как камень в своих доспехах, – говорит она, придвинувшись ближе, к самому моему уху.

Слова окружают меня, от них по телу ползут мурашки.

– Сколько времени прошло, прежде чем целители заставили его задышать?

Я закрываю глаза, стараясь не вспоминать. «Я понимаю, что ты делаешь, Эванжелина. И это работает». Тиберий, бледный и мертвый, мокрый насквозь. Приоткрытые губы, пустые распахнутые глаза. Незрячие.

Так выглядело тело Шейда, и до сих пор этот образ меня преследует. Когда я открываю глаза, мертвый Тиберий по-прежнему перед ними. Никуда не девшись, он витает перед моим мысленным взором.

– Довольно, – говорит Фарли, решительно вставая между нами.

Она буквально тащит меня прочь, а Эванжелина ухмыляется.

Она идет следом, направляя меня в нужную сторону. Я – как корова, которую гонят на пастбище. Или на убой.

Океанский Холм мне не знаком, но я повидала достаточно дворцов и знаю, что ищу. Мы поднимаемся по пестрой винтовой лестнице к апартаментам – туда, где расположены королевские покои. Здесь, наверху, вдали от суеты, пыль лежит еще гуще. Она клубами вздымается с ковра. Повсюду цвета Корианы, золотой и желтый, бледные и вылинявшие. Повсюду позабытые. Возможно, они причиняют боль ее сыну. Сыну, который чуть не присоединился к ней.

Королевские апартаменты просторны. Мы входим в переднюю, где стоят солдаты Лероланов. Цвета Анабель – и ее черты. Черные волосы и бронзовые глаза. Глаза Тиберия. Никто не останавливает нас, когда мы проходим мимо и вступаем в унылую комнату, которая теперь служит приемной. В ней яблоку негде упасть.

Сначала я вижу Джулиана – он стоит, повернувшись спиной к сводчатым окнам, которые выходят на успокоившуюся гавань. В свете вечернего солнца она сверкает синевой. Джулиан поворачивается ко мне – на лице у него непонятное выражение. Рядом с ним стоит Сара Сконос, неумолимо прямая, сцепив руки перед собой. Они чисты, а вот рукава платья до локтей покрыты запекшейся красной и серебряной кровью. Я вздрагиваю от этого зрелища. Поначалу Сара как будто меня не замечает, сосредоточившись на громадном человеке в центре комнаты. Он стоит на коленях.

Фарли тихонько садится, устроившись меж двух лейтенантов Алой гвардии. Она жестом предлагает мне присоединиться, но я стою на месте. В этой толпе я предпочту остаться с краю.

Я никогда еще официально не встречалась с правящим лордом Дома Рамбоса, но я узнаю эту тушу даже в коленопреклоненном виде. Его роскошные цвета издалека бросаются в глаза – шоколадный и малиновый, с отделкой из драгоценных камней. Он – глава Дома и действующий губернатор города и всей области. У него светло-русые кудри, начинающие седеть; некогда они были уложены в замысловатую прическу, а теперь растрепались, то ли после битвы, то ли оттого, что знатный лорд рвал на себе волосы от отчаяния. Предполагаю, то и другое. Серебряные не привыкли сдаваться.

Я выдыхаю и заставляю себя перевести взгляд со спины Рамбоса на законного короля, который возвышается над ним. С мечом в руке. И этого зрелища достаточно, чтобы изгнать из моей памяти труп.

Его рука не дрожит; принц крепко и решительно сжимает изукрашенную рукоять церемониального меча. Уж не знаю, откуда он взялся. Это не тот меч, которым Тиберий убил отца по воле Элары, но достаточно похожий. И я не сомневаюсь, что он вспоминает об этом сейчас, стоя над другим человеком, который молит о пощаде. Наверняка ему не хочется поступать так с кем-то еще. На сей раз – по собственной воле.

Тиберий бледнее обычного, с его щек сбежала краска. Не знаю, от стыда или от страха. Может, от усталости. Или от боли. Но, в любом случае, он выглядит как настоящий король. Доспехи начищены, на голове корона. Угловатые линии подбородка и скул кажутся еще острее, словно заточенные внезапным бременем, упавшим ему на плечи. Это всё притворство. Показная храбрость.

Вторая рука у него пуста, на пальцах нет пламени. Никакого огня, кроме того, что горит в глазах.

– Город ваш, – говорит Рамбос, склонив голову и подняв руки.

Королева Анабель подходит ближе к внуку; ее скрюченные пальцы напоминают когти. Возможно, это единственный человек на свете, который выглядит величественно даже без пышного наряда.

– Обращайтесь к нему как полагается, лорд Рамбос.

Он быстро понимает намек и сгибается еще ниже, почти касаясь губами ковра.

– Ваше величество, король Тиберий, – без колебаний произносит Рамбос и широко разводит руки в знак безоговорочной верности. – Город Причальная Гавань и вся область по праву ваши. Они возвращены законному королю Норты.

Тиберий высокомерно смотрит на него и поворачивает меч. На лезвии играет свет. Лорд вздрагивает и жмурится от внезапного блеска.

– А как насчет Дома Рамбоса? – спрашивает Тиберий.

Эванжелина, стоя рядом со мной, тихонько фыркает.

– Ну и цирк.

– Мы в ваших руках, и вы можете поступить с нами по своему усмотрению, – сдавленно произносит лорд.

Насколько ему известно, Тиберий вправе казнить всю его семью. Истребить род целиком. Стереть их имя с лица земли. Серебряные короли выносили более жестокие приговоры и за меньшее.

– Наши солдаты, наши деньги, наши ресурсы в вашем распоряжении, – добавляет Рамбос, перечисляя то, чем располагает его Дом.

Во всяком случае, при жизни.

Тишина длится, напоминая туго натянутую нить, которая угрожает вот-вот лопнуть. Тиберий, не моргая, смотрит на лорда Рамбоса – его лицо пусто, непостижимо, лишено всяких чувств. Затем он улыбается. Тепло и понимающе. Не знаю, насколько искренне.

– Благодарю вас, – произносит он, слегка качнув головой. И лорд Рамбос обмякает от облегчения. – Точно так же я поблагодарю всех членов вашего Дома, когда они последуют вашему примеру и присягнут мне. Оставят мнимого короля, который занял трон моего отца.

Анабель, стоя рядом с ним, сияет. Если это она его научила, то задача выполнена на все сто.

– Да… да, конечно, – выговаривает Рамбос. Он просто из кожи вон лезет, соглашаясь на любые условия. Я замечаю, как Тиберий слегка отступает – на тот случай, если побежденный лорд попытается поцеловать ему ноги. – Мы немедленно принесем присягу. Наша сила – ваша сила.

Лицо Тиберия каменеет.

– Завтра, милорд.

Он не оставляет возможности для спора.

– Завтра, ваше величество, – повторяет Рамбос, кивая. Все еще стоя на коленях, он сжимает огромные кулаки. – Слава Тиберию Седьмому, королю Норты, подлинному Пламени Севера! – кричит он, и его голос обретает силу с каждой секундой.

Толпа советников и солдат, Серебряных и Красных, откликается, повторяя гнусные титулы. И щеки Тиберия окрашиваются легким румянцем. Он водит глазами туда-сюда – пытается понять, кто кричит, а кто нет. Его взгляд падает на меня, на мои неподвижные губы. Ощутив легкий трепет, я продолжаю решительно держать рот на замке. Фарли тоже – она рассматривает собственные ногти, а не пышное зрелище перед нами.

Анабель купается в лучах внимания, положив руку на плечо внука. Просто для того чтобы продемонстрировать старинное обручальное кольцо с черным камнем. Это ее единственное украшение. В других она и не нуждается.

– Слава, – бормочет она, и глаза старой королевы горят, когда она смотрит на Тиберия.

Как будто щелкает выключатель – она тут же берется за дело. Встав перед Тиберием, Анабель смыкает свои смертоносные руки (так, что кольцо по-прежнему на виду).

– Король благодарит вас за преданность, и я тоже. В ближайшее время нам будет нужно многое обсудить.

Она намекает, что пора уходить. Тиберий поворачивается к залу спиной, и я понимаю, что это значит. Он устал. Он ранен. Может быть, не телесно – где-то в глубине души, куда не проникнуть взгляду. Напряженные плечи – как знакомо – сутулятся под рубиново-красными наплечниками доспехов. Словно он сбросил какую-то тяжесть. Или поддался ей.

Отчего-то я вновь представляю себе его труп. В душе собирается ужас, грозя затопить меня и увлечь на дно.

Я делаю шаг вперед, намереваясь остаться, но толпа увлекает меня. И Эванжелина. Она берет меня под руку – декоративные когти впиваются в тело. Стиснув зубы, я выхожу вместе с ней из апартаментов, поскольку не желаю поднимать шум и устраивать сцену. Джулиан проходит мимо нас, приподняв бровь – очевидно, удивляется нашему близкому соседству. Я пытаюсь поговорить с ним глазами. Попросить помощи или совета. Но он отворачивается, не успев понять, чего я хочу. Ну или просто не желает мне помогать.

Мы снова минуем охрану – красно-оранжевых Лероланов, похожих на Стражей. Возможно, своей формой Стражи обязаны им. Я оглядываюсь через головы Серебряных лордов и Красных офицеров. Где-то светится макушка Фарли – и на почтительном расстоянии от нее держится Птолемус Самос. Я вижу Анабель, которая наблюдает за толпой, как ястреб. Она стоит у двери, ведущей в личные покои Тиберия. Он скрывается за дверью и исчезает, даже не оглянувшись напоследок.

– Не спорь, – шипит мне на ухо Эванжелина.

Я невольно открываю рот, чтобы сделать именно это. И закрываю – а она тащит меня в сторону, из толпы, в коридор. Пусть даже мы в безопасности, насколько это сейчас возможно, сердце отбивает рваный ритм в груди.

– Ты сама сказала, что если запереть нас с ним в кладовке, это не сработает.

– Я не собираюсь никого нигде запирать, – шепотом отвечает Эванжелина. – Я просто показываю тебе, где выход.

Мы сворачиваем раз и другой, идем по лестницам и коридорам для слуг – слишком медленно и одновременно слишком быстро. Мой внутренний компас сходит с ума; мне уже кажется, что мы совсем не сдвинулись с места, когда Эванжелина останавливается в тускло освещенном коридоре, куда мы едва можем втиснуться.

Встревожившись, я думаю про свою сережку. Ту, которую не надела. Кроваво-красный камушек, который лежит в шкатулке в Монфоре, скрытый от глаз.

Эванжелина касается ладонью старой двери, которая заржавела от небрежения. Петли и замок покрыты темно-красной коркой, похожей на запекшуюся кровь. Эванжелина щелкает пальцами, и металл движется. Ржавчина осыпается с него.

– Ты окажешься…

– Я знаю, куда ведет этот туннель, – перебиваю я – слишком быстро.

Такое ощущение, что я пробежала милю.

Ее улыбка меня бесит, впору развернуться и уйти.

Но нет.

– Очень хорошо, – говорит Эванжелина, отступает на шаг и слегка взмахивает рукой, указывая на дверь, как будто это дорогой подарок, а не открытая манипуляция. – Делай что хочешь, девочка-молния. Иди куда пожелаешь. Никто тебя не остановит.

Мне нечего сказать. Я молча смотрю, как она уходит, радуясь возможности наконец избавиться от моего общества. Наверное, Элейн уже на пути в Гавань; они будут вместе праздновать победу. Я вдруг понимаю, что завидую им. Они, по крайней мере, на одной стороне, несмотря на все преграды. Обе они Серебряные, обе выросли в знатных семьях. Они знают друг друга – так, как никогда не будем знать мы с Тиберием. Они одинаковые, равные. А мы с ним нет.

Нужно развернуться и уйти.

Но я вхожу в туннель и пробираюсь по полутемному заброшенному коридору, касаясь кончиками пальцев прохладного камня. Впереди брезжит свет – ближе, чем я думала. Он обрисовывает контуры двери.

«Уйди».

Мои ладони касаются гладкого дерева, украшенного изысканной резьбой. Несколько мгновений я ощупываю ее. Я знаю, куда ведет этот путь и кто ждет на другой стороне. В комнате раздаются шаги, заставив меня вздрогнуть. Потом скрипит кресло – на него садится кто-то тяжелый. Двойной стук – человек задирает ноги на стол. А потом – долгий тяжелый вздох. Неподобающий королю-победителю. Этот вздох полон разочарования. Боли.

«Развернись и уйди».

Ручка движется, словно по собственной воле, и я, моргая, вхожу в комнату, залитую мягким вечерним светом. Спальня Тиберия просторна и полна воздуха, сводчатый потолок выкрашен в два цвета – синий и белый. Точь-в-точь облака. Окна выходят на гавань, и день стоит необыкновенно ясный. Морской ветер развеивает остатки дыма.

Похоже, король по мере сил попытался устроить здесь привычный бардак, хоть и пробыл в Океанском Холме всего несколько часов. Он сидит за столом, неуклюже выдвинутым в середину комнаты, рядом с кроватью, на которую я отказываюсь даже смотреть. На столе громоздятся бумаги и книги. Одна из них открыта и исписана от руки мелким петлистым почерком.

Когда я наконец набираюсь смелости, чтобы посмотреть на него, Тиберий уже стоит, воздев пламенеющий кулак. Он напоминает свернувшуюся змею, готовую ужалить.

Он обводит меня взглядом, и его рука продолжает пылать, хоть я ему и не угрожаю. Проходит несколько долгих секунд, прежде чем он смахивает пламя, позволив ему мигнуть и погаснуть.

– Ты торопилась, – говорит Тиберий, едва дыша.

Эти слова застают нас обоих врасплох; он отводит взгляд и возвращается в кресло. Сев спиной ко мне, поспешно закрывает книгу одной рукой. Потертая золотистая обложка выцвела. Подписи нет, корешок оборван. Тиберий прячет книгу, без особого почтения запихивая ее в ящик стола.

И притворяется, что занят какими-то донесениями. Он наклоняется над ними и одновременно косится в мою сторону. Усмехнувшись, я делаю шаг к нему.

«Развернись и уйди».

Еще шаг. Воздух как будто вибрирует.

– После… – я запинаюсь. Непросто это выговорить. – После… всего я зашла к лекарю, – произношу я и вижу, как уголок губ у него приподнимается.

Глаза Тиберия неподвижны, они прожигают дырку в бумаге.

– И?

Пожав плечами, я упираюсь руками в бока.

– С тобой все в порядке. Я зря беспокоилась.

Сидя за столом, он хрипло, но искренне смеется. Перебросив руку через спинку кресла, Тиберий поворачивается, чтобы взглянуть на меня. При дневном свете его бронзовые глаза блестят, как расплавленный металл. Он обводит взглядом мое тело, замечая все порезы и синяки. Такое ощущение, что он не смотрит, а щупает.

– А у тебя как дела? – спрашивает Тиберий, понизив голос.

Я колеблюсь. Мои раны – пустяк по сравнению с тем, что пережил он. И с воспоминанием о Килорне, захлебывающемся собственной кровью.

– Ничего такого, чего нельзя поправить.

Он поджимает губы.

– Я не о том спрашивал.

– По сравнению с тобой – ничего, – уверяю я, подходя к столу. Он тоже движется, не сводя с меня глаз, как охотник. То ли танец, то ли погоня. – Не все из нас могут похвастать тем, что сегодня чуть не погибли.

– А, это, – буркает Тиберий и проводит рукой по волосам. Шевелюра встает дыбом, подпортив величественный вид. – Всё шло по плану.

Я скалюсь.

– Не припомню, чтобы в наш план входил поединок с опаснейшей нимфой в открытом море.

Он ерзает. Тиберию неуютно. А потом он медленно начинает снимать доспехи, под которыми тонкая облегающая рубашка и еще более красивое тело. Это вызов – но я не отступаю.

Каждая часть доспеха с лязгом падает на пол.

– Нам были нужны те корабли. Нужна гавань.

Я продолжаю кружить, а он – сбрасывать доспехи. Перчатки он расстегивает зубами, не сводя с меня глаз.

– Сойтись с ней один на один тоже было нужно? У кого преимущество, Тиберий?

Король улыбается, прильнув щекой к алой стали.

– Я жив.

– Не смешно.

Что-то сжимается у меня в груди. Я провожу пальцем по резному краю стола, стирая пыль. Палец становится серым, словно от холода. Как тогда, когда я притворялась Серебряной и терпела накладывание макияжа, чтобы не расстаться с жизнью.

– Сегодня чуть не погиб Килорн.

Ухмылка Тиберия тут же гаснет, словно стертая, и на мгновение он забывает про доспехи. Его глаза заволакивает тьма, и их блеск меркнет.

– Я думал, Новый город пал легко. Они не ожидали…

Он замолкает. Я смотрю в сторону, когда его взгляд падает на меня. Не нуждаюсь в жалости Тиберия.

– Что случилось?

Мое дыхание обрывается. Случившееся слишком свежо в памяти, опасность еще рядом.

– Серебряный охранник, – буркаю я. – Тельки. Сбросил Килорна с лестницы, повредил внутренности.

Слова будто застревают в горле, когда память одерживает верх. Мой самый давний друг… его лицо бледнеет, с каждой секундой смерть подступает все ближе. Алая кровь на подбородке, на груди, на одежде. На моих руках.

Король помалкивает. Собрав волю в кулак, я смотрю на него и вижу, что он глядит на меня широко открытыми глазами, мрачно сжав губы в тонкую линию. На лице Тиберия ясно написана тревога – о ней говорят наморщенный лоб и стиснутые зубы.

Я заставляю себя тронуться с места и описываю еще один круг. Ближе к креслу, к знакомому жару.

– Мы вовремя отвели Килорна к целителю, – говорю я на ходу. – Он поправится, совсем как ты.

Оказавшись у него за спиной, я подавляю желание положить руки ему на плечи, наклониться вперед, прижаться. Позволить Тиберию удержать меня. Трудно устоять перед желанием бросить все и отдохнуть, переложить свое бремя на кого-то другого – сегодня труднее, чем обычно.

– Но ты здесь, со мной, – шепчет он чуть слышно.

Эти слова повисают в воздухе, словно дым.

У меня нет на них ответа. Ничего, что я могла бы признать. Я знаю, что такое стыд. И сейчас мне стыдно стоять в его спальне, в то время как Килорн выздоравливает в нескольких милях отсюда. Килорн, который не поехал бы в Новый город, если бы не я.

– Ты не виновата, – продолжает Тиберий.

Он достаточно хорошо меня знает, чтобы угадать мои мысли.

– То, что случилось с ним, не на твоей совести, – его голос обрывается. – Ты же знаешь, где он оказался бы…

Попал бы под призыв. Угодил бы в окопы или в казарму. Возможно, погиб бы в одной из последних вспышек войны с Озерными. Еще одно имя в списке, еще один Красный, павший жертвой Серебряной алчности. Еще один забытый человек. «Из-за таких, как ты», – думаю я, заставляя себя сделать глубокий вдох. В комнате пахнет солью – морской воздух льется в открытые окна.

Я пытаюсь отыскать некоторое утешение в словах Тиберия. Но не могу. Это не оправдывает ни моих поступков, ни того, кем ради меня стал Килорн. Хотя мы все переменились за минувший год, с того самого дня, когда умер его хозяин и Килорн стоял в темноте под моим домом, пытаясь не оплакивать собственное будущее, которого лишался. Я сглатываю, вспомнив свои слова. «Предоставь это мне».

Возможно, мы стали такими, какими и должны были стать – или, наоборот, навсегда лишились такой возможности. Наверное, только Джону это известно – но провидца давно нет, он где-то за пределами досягаемости.

Кашлянув, я без особой деликатности меняю тему.

– Говорят, на горизонте флот Озерных, – я поворачиваюсь спиной к Тиберию, лицом к двери, которая ведет в приемную. Я могу уйти прямо сейчас, если пожелаю. И он не остановит меня. Я сама останавливаю себя, на каждом вдохе.

– Я это тоже слышал, – отвечает Тиберий. И понижает голос. В нем я слышу страх. – Я помню темноту. Пустоту. Ничто…

Я неохотно оборачиваюсь и вижу, что он стоит, снимая с себя остатки доспехов. Избегая моего взгляда. Он по-прежнему высок и широкоплеч, но без измятой в бою брони кажется меньше. И моложе – он выглядит на свои двадцать. Уже почти взрослый мужчина, но во многом еще мальчик. Он цепляется за нечто уходящее, как мы все.

– Я упал в воду и не мог выплыть, – Тиберий пинает груду стали на полу. – Нельзя двигаться, нельзя дышать, нельзя думать.

Кажется, я тоже перестала дышать.

Тиберий дрожит – эта дрожь начинается с пальцев. Его страх меня ужасает. Я с трудом поднимаю глаза. Он стоит, расставив ноги, решительно упершись руками в бедра. Словно врос в пол. Король не двинется с места, если этого не сделаю я. Он намерен дождаться, когда я сдамся. Так поступил бы любой хороший боец. Ну или он просто позволяет мне выбрать. Решить за нас обоих. Он, наверное, думает, что это благородно.

– Я думал о тебе перед тем, как потерять сознание, – говорит Тиберий. – Я видел твое лицо в воде.

И вновь я представляю его труп – среди бушующих волн, в пятнах переменчивого света. На плаву, по воле чужеземного прибоя.

Мы не двигаемся.

– Не могу, – говорю я, глядя куда угодно, только не на него.

Он отвечает быстро и страстно:

– Я тоже.

– Но я не могу и…

«Оставаться в стороне. Жить вот так. Отрицать наши чувства перед лицом смерти, которая вечно над нами маячит».

Тиберий с шумом выдыхает.

– И я не могу.

Мы одновременно делаем шаг вперед и оба смеемся. От этого чары чуть не рушатся. Но мы продолжаем идти, одинаковыми шагами, с одинаковым намерением. Медленно, методично, расчетливо. Он смотрит на меня, я смотрю на него, по мере того как расстояние сокращается. Я прикасаюсь к нему первой, кладу руку на грудь, где бьется сердце. Он медленно вдыхает, и его грудь поднимается под моей ладонью. Теплая рука обвивает мое тело и ложится на талию. Он ощущает мои старые шрамы под рубашкой, полосы узловатой плоти, хорошо знакомые нам обоим. Я откликаюсь, положив вторую руку ему на шею и запустив пальцы в черные волосы.

– Это ничего не изменит, – говорю я, уткнувшись в Тиберия – жесткая линия ключицы вдавливается мне в щеку.

Его ответ отдается у меня в груди.

– Да.

– Мы не передумали.

Он сжимает руки сильнее.

– Нет.

– Так что же происходит, Кэл?

Это имя действует на нас обоих. Он вздрагивает, а я придвигаюсь ближе и прижимаюсь к нему. Такое ощущение, что мы сдаемся – мы оба, – хотя нам нечего предложить.

– Мы не будем выбирать.

– Это как-то нереально звучит.

– Может, нам и правда мерещится.

Но он ошибается. Нет ничего более реального, чем это ощущение. Его жар, запах, вкус. Никакой другой реальности в моем мире нет.

– В последний раз, – шепчу я, прежде чем зажать ему рот поцелуем.

И на протяжении следующих нескольких часов повторяю это столько раз, что сбиваюсь со счета.

21. Мэйвен

Ненавижу волны. Они меня оскорбляют.

От каждого колыхания корабля мне становится не по себе; слишком трудно оставаться спокойным и молчаливым, поддерживая столь необходимый образ сдержанной силы. Возможно, Айрис или ее мать нарочно беспокоят море. В наказание за то, что я рискнул жизнью Айрис в Причальной Гавани. Пусть даже она выжила и без особого труда спаслась. Выжила, спаслась – и отдала город моему безупречному братцу. С Озерной королевы вполне станется. Она еще могущественнее своей дочери. Несомненно, она способна контролировать волнующееся вокруг море. Я вижу впереди ее корабли, шесть штук. Небольшие, но грозные военные суда. Их гораздо меньше, чем я рассчитывал.

Я мысленно рычу. Почему никто не может просто сделать, что велено? Хотя на весах лежала жизнь ее дочери, которая возглавляла обреченную на неудачу оборону города, королева Сенра не привела на помощь всю армаду. Во мне вспыхивает жар, язычок огня струится по позвоночнику. Но я быстро его укрощаю. Из-за постоянного движения трудно держаться за поручни. Все силы уходят на это. А когда я перестаю сосредотачиваться, в голове становится… шумно.

Причальной Гавани больше нет.

«И ее ты тоже уступил Кэлу, – шепчет знакомый голос. – Еще одна неудача, Мэйвен».

Голос матери стал тише с течением времени, но так и не замолк до конца. Иногда я задумываюсь, не заронила ли она в меня семя, которое проросло после ее смерти. Не знаю, способны ли шепоты на это. Но трудно подыскать другое объяснение для бормотания, которое звучит у меня в голове.

Иногда я радуюсь ее голосу. Мать руководит мной из могилы. Советует по мелочи. Иногда повторяет то, что говорила при жизни. Иногда это – просто воспоминания. Но слишком часто, после пробуждения из тревожного сна, в моих ушах раздаются знакомые слова, чтобы полагать, что ее голос – лишь порождение моего собственного сознания. Она по-прежнему здесь, со мной, хочу я того или нет. Я называю это утешением, пусть даже моя мать мало кого способна утешить.

«Важен лишь трон», – шепчет она вновь, как шептала много лет. Шум волн почти заглушает ее. Я одновременно напрягаюсь, чтобы расслышать, и пытаюсь не слушать. «Важно то, чем ты пожертвовал, чтобы этого добиться».

Таков сегодняшний мотив. Он звучит непрерывно, пока мой флагманский корабль плывет по направлению к ожидающей нас армаде, рассекая волны, а солнце садится, заливая алым светом далекий берег. Причальная Гавань еще дымится на горизонте, словно поддразнивая меня.

По крайней мере, сегодня материнский голос ласков. Когда я спотыкаюсь, когда сбавляю темп, он становится резким, превращается в оглушительный крик, наподобие визга стали о сталь. Стекло, лопающееся в огне. Иногда он так ужасен, что я проверяю, не пошла лишь кровь из глаз и ушей. Но нет. Ее слова не вырываются из клетки моего черепа.

Я смотрю на волны впереди, увенчанные белой пеной, и думаю о своем пути. Не о будущем, а о прошлом. О том, каким образом я оказался на носу корабля, с нахлобученной на лоб короной, с россыпью соленых брызг на коже. О том, что отдал, чтобы быть здесь. О людях, которых я покинул, сознательно или нет. Мертвых, брошенных, преданных. Об ужасных поступках, которые я совершил или позволил совершить от своего имени. Все это будет зря, если я проиграю. А теперь я устремляюсь навстречу Озерному флоту. К врагам, которые превратились в союзников благодаря моим расчетливым манипуляциям.

Как и остальные жители Норты, я с детства ненавидел Озерных и проклинал их жадность. Может быть, я презирал их сильнее всех. В конце концов, мои отец и дед провели жизнь в безнадежных битвах на северной границе. Они видели, как тысячи солдат гибли в бою с синими мундирами, тонули в озерах, становились жертвами минных полей и бомбардировок. Разумеется, они знали, ради чего ведется война. Не знаю, сумеет ли Кэл, этот бедный грубый простак, соединить столь очевидные точки, но я уж точно сумел.

Наша война с Озерными служила простой цели. Красных больше, чем Серебряных. Они могут нас опрокинуть. Но не в том случае, если гибнут в большем количестве, нежели мы. Не в том случае, если боятся чего-то еще сильнее, чем стоящих над ними Серебряных. Будь то смерть в бою или Озерные как таковые. Любым человеком можно манипулировать вопреки его собственным интересам, если задать нужные условия. Мои предки прекрасно это понимали в глубине души. Чтобы сохранить власть, они лгали, манипулировали, проливали кровь. И не только ради самих себя. Они жертвовали жизнью – но не жизнями близких.

Не могу сказать то же самое о себе.

Мать никогда не покидает моих мыслей надолго. Не только потому что ее голос звучит в моем сознании, но и потому что я по ней скучаю. Наверное, эта боль останется навсегда – тупая, ноющая, ощущаемая на каждом шагу. Как отрубленный палец или одышка. Все стало по-другому, когда она умерла. Я помню ее изуродованный труп в руках у Красной. Это воспоминание сродни удару в сердце.

С отцом вышло по-другому. Я видел его тело, но никаких чувств не испытал. Ни гнева, ни грусти. Только пустоту. Если я и любил отца когда-то, я не помню этого. А когда пытаюсь припомнить, у меня начинает болеть голова, и только. Разумеется, любовь к отцу из моей души извлекла мать. Чтобы защитить меня – так она сказала – от человека, который дорожил мной меньше, чем сыном ее соперницы, моим старшим братом. Идеальным принцем.

Любви к Кэлу тоже нет, но иногда я ощущаю ее тень. Она возвращается в самое неподходящее время, вызванная звуком, запахом, словом, произнесенным на определенный лад. Я, конечно, знаю, что Кэл любил меня. За много лет он доказал это не раз. Матери приходилось быть с ним осторожнее, но в конце концов не она рассекла последнюю связывающую нас нить.

Это сделала Мэра Бэрроу.

Мой глупец-брат хотел владеть не только всем, что принадлежало ему, но и той малостью, которая принадлежала мне.

Я помню, как в первый раз посмотрел запись с камеры видеонаблюдения – они танцевали в каком-то дальнем покое летней резиденции. Это затеял Кэл. «Урок танцев». Мать сидела рядом со мной, достаточно близко, на тот случай, если бы мне понадобилась помощь. Но я отреагировал так, как она меня учила. Не выражая чувств, даже не моргая. Кэл поцеловал Мэру, как будто не знал, что она предназначена другому, – ну или как будто его это не волновало.

«Потому что Кэл эгоист, – повторяет мать; ее шелковый голос напоминает бритву. Знакомые слова, еще один привычный припев. – Кэл видит только то, что может завоевать, захватить. Он думает, мир принадлежит ему. Однажды так и будет, если ты его не остановишь. Что тогда останется тебе, Мэйвен Калор? Огрызки, объедки? Или вообще ничего?»

По крайней мере, у нас с братом есть нечто общее. Мы оба мечтаем о короне и оба готовы пожертвовать ради нее чем угодно. Во всяком случае, я в худшие минуты, когда злоба угрожает захлестнуть мою душу, могу сказать, что это желание внушила мне мать.

А Кэлу кого винить?

«Но почему-то чудовищем называют меня».

Неудивительно. Кэла окружает недоступное мне сияние.

Айрис вечно болтает о своих богах, и иногда кажется, что они действительно существуют. Иначе непонятно, отчего моему брату удается по-прежнему жить, улыбаться, быть постоянной угрозой для меня. Очевидно, он кем-то или чем-то благословлен. Мое единственное утешение – знать, что я не ошибся насчет него (и всегда буду прав). Насчет Мэры тоже. Я отравил ее, заразил. Она не потерпит очередного короля, какие бы отношения их ни связывали. И Кэл выяснил это лично. Еще один мой подарок на расстоянии.

Мне очень хотелось удержать того странного новокровку, который установил связь между Мэрой и мной. Но риск был слишком велик, а награда чересчур мала. Уничтоженная база в обмен на возможность поговорить с ней еще раз? Нелепая сделка. Я бы не пошел на это даже ради нее.

Но все равно я жалею.

Она там, на берегу, где-то в городе, который раскинулся на далеком алом побережье. Несомненно, живая. Иначе мы бы об этом узнали. Хотя прошло лишь несколько часов, гибель девочки-молнии не удалось бы сохранить в тайне надолго. То же самое касается и моего брата. Они выжили. И от этой мысли у меня гудит голова.

Причальная Гавань была логичной целью для Кэла, но нападение на трущобы техов – несомненно, задумка Мэры. Она так предана своему делу и гордится своей красной кровью. Я мог бы догадаться, куда она отправится из Нового города. Честное слово, грустно сознавать, что ее дело зависит от таких, как Кэл, его ехидная бабка и предатели Самосы. Никто из них не даст Мэре то, чего она хочет. Эта история завершится кровопролитием. Возможно, она в конце концов сама погибнет.

Если бы только я ее не отпускал. Стража получше, поводок покрепче. Где мы были бы сейчас? И где был бы я, если бы мать сумела отнять Мэру у меня, как отняла отца и Кэла? Не знаю. Даже не представляю. Голова болит, когда я об этом думаю.

Я смотрю на палубу, на солдат, которые кишат на судне. Если бы не несколько неверных шагов, Мэра могла бы стоять рядом со мной. Растрепанная от ветра, с запавшими глазами, измученная кандалами, которые удерживали ее прикованной ко мне. Уродливое и одновременно прекрасное зрелище.

По крайней мере, она еще жива. Ее сердце продолжает биться.

Не то что у Томаса.

Я вздрагиваю, когда вспоминаю о нем. Мать не смогла стереть ни боль потери, ни память о нашей дружбе. Это будущее невозможно, оно убито, изгнано, перестало существовать.

Мертвое будущее – так выражался тот ужасный новокровка-провидец. Думаю, Джон был в большей степени моим палачом, чем я – его тюремщиком. Очевидно, он мог уйти в любой момент, и то, чего он добился в моем дворце, продолжает давать плоды. Вновь я смотрю на воду, на сей раз на востоке. На огромный, бескрайний океан. Пустота должна бы успокоить меня, но над волнами висят две ранних звезды. Их яркий, бодрый свет тоже оскорбителен.

Корабль королевы Сенры нетрудно заметить, когда мы подплываем ближе. Вода под ним спокойна, почти неподвижна. Как паркет. Корабль едва покачивается, даже здесь, в открытом море.

Корабли Озерных не так аккуратны, как наши. Производство у нас развито лучше, чем в Озерном крае, не в последнюю очередь благодаря техническим городам, которые Мэра намерена уничтожить.

Наши орудия немногочисленны, и если мы обрушим их мощь на город, то непременно столкнемся с противостоянием магнетронов и новокровок, а может быть и моего мерзкого братца. Только у одного корабля, на котором сейчас Айрис, есть дальнобойная артиллерия.

Я смотрю на него – на стальное судно, которое стоит на якоре рядом с кораблем Сенры. Оно отбрасывает длинную неровную тень, решительно расположившись между королевским флагманом и берегом. Моя королева-интриганка использует его в качестве щита. Очень дорогого щита.

Я мысленно вздыхаю, поднимаясь на борт, и особенно стараюсь не споткнуться, пока перешагиваю с палубы на палубу. Мои личные Стражи теснятся вплотную. Ощущение, скорее, неприятное. Я держу руки по швам. Без перчаток. Открытая угроза.

– Сюда, ваше величество, – говорит какой-то Озерный, жестом подзывая меня из открытой двери, снабженной многочисленными заклепками и круглым замком. – Королевы ждут.

– Передай им, что король ожидает здесь, – отвечаю я, отворачиваюсь и шагаю вдоль борта.

Это не круиз, и на палубе почти негде встать, не говоря уж о том, чтобы собраться компанией. Но я лучше останусь наверху, чем сойду вниз и окажусь в ловушке, за стальной дверью, наедине с двумя нимфами. Мои Стражи шагают впереди, старательно держа строй; мы поднимаемся по трапу на площадку, откуда видно носовую часть судна.

Королевы скоро появляются – младшая следует за старшей. На Сенре развевающееся темно-синее платье с серебряным и золотым узором. Черный кушак пересекает тело от плеча до бедра; он застегнут драгоценной сапфировой пряжкой. «Она все еще в трауре». Сомневаюсь, что моя мать носила траур дольше нескольких дней. Возможно, Озерная королева любила мужа. Как странно. Она смотрит на меня глазами цвета бури. Кожа у нее – как холодная бронза, которую золотит заходящее солнце.

Кажется, битва не прошла для Айрис бесследно. Синие рукава обгорели до локтей, одежда запачкана кровью двух цветов. Длинные черные волосы, еще влажные, растрепаны и переброшены через плечо. За ней идет целитель, осторожными касаниями, на ходу, стирая с ее рук ожоги и порезы.

Держать Айрис на расстоянии – мудрое решение. Я не хочу иметь дела со своей женой, которая, возможно, не прочь меня убить. Но, как и Красными, ею можно управлять с помощью страха. И желаний. Того и другого у нее хватает.

И у Сенры. Вот почему она рискнула покинуть свое государство. Она знает, что ее дочь у меня в руках. Не сомневаюсь, она хочет расторгнуть брак. Но этот союз нужен королеве не меньше, чем мне. Иначе ей придется в одиночку иметь дело с Кэлом и его шайкой изменников и преступников. Они выступят против Сенры единым фронтом. Мы служим друг другу щитом.

– Государыни, – говорю я, слегка кланяясь при их приближении.

Айрис больше похожа на солдата, чем на королеву и урожденную принцессу.

Королева Озерного края неглубоко приседает. Ее рукава касаются палубы.

– Ваше величество, – произносит она.

Я поворачиваюсь к горизонту.

– Причальная Гавань пала.

– Пока что, – отзывается Сенра оскорбительно спокойным тоном.

– Да? – насмешливо уточняю я, подняв бровь. – Думаете, мы сумеем ее отбить? Может быть, прямо сегодня?

И вновь она слегка склоняет голову.

– Со временем.

Я договариваю за нее:

– Когда прибудет ваша армада целиком.

Королева Сентра стискивает зубы.

– Да, конечно, – неохотно соглашается она. – Но…

– Но? – подхватываю я.

Морской воздух холодит мои оскаленные зубы.

– Нам нужно защищать и собственные пределы, – отвечает она. У Айрис, стоящей рядом с ней, вид донельзя самодовольный – она охотно позволяет матери сражаться. – Со стороны Монфора наши озера под угрозой. Враг может пересечь Прерию и атаковать западную границу. Точно так же могут поступить и Самосы на востоке.

Я смеюсь. И с издевкой помахиваю рукой, указывая на берег. Полный изменников-Самосов и узурпаторов-монфорцев, под нелепым командованием моего брата.

– Какая же армия нападет на ваши границы? Та самая, что сейчас захватила мой город?

Сенра раздувает ноздри, и кровь приливает к ее лицу, окрасив румянцем высокие, как горные утесы, скулы.

– Самосу принадлежит воздушный флот Норты, один из крупнейших на континенте. У вашего брата преимущество в воздухе – и скорость. Удар может быть нанесен где угодно, – она говорит медленно, как будто я ребенок, которого нужно держать за руку и успокаивать. От гнева у меня зудят пальцы. – Нельзя закрывать на это глаза, ваше величество.

И тут, словно заслышав намек, целая эскадрилья самолетов проносится над побережьем. Далекий шум моторов медленно долетает до нас – глухой, протяжный рев. Я складываю руки на груди, пряча пальцы – иначе они воспламенятся.

– Воздушного флота Бракена хватит, чтобы отогнать их, – бормочу я, не сводя глаз с самолетов. Они облетают город – на всякий случай.

Айрис наконец подает голос:

– Большинство его самолетов были демонтированы во время монфорской оккупации. Силы Бракена не сопоставимы с тем, с чем мы имеем дело.

Ей явно нравится одергивать меня. И я не лишаю Айрис этого маленького удовольствия, вместо того чтобы разгневаться.

«Выглядеть сильным – значит быть сильным». Мать повторяла это бесчисленное множество раз. «Кажись спокойным, бесстрастным, могущественным. Уверенным в себе и в победе».

– Поэтому нам нужно вернуться туда, где мы сильны, – подхватывает Сенра. – Здесь, в открытом море, мы дождемся лишь того, что нас перестреляют с воздуха. Даже нимфы из рода Сигнета не бессмертны.

«Разумеется, гордая дрянь».

Я смотрю на нее, пытаясь прожечь насквозь взглядом.

– Вы имеете в виду – отступить?

– Мы уже отступили, – резко говорит Айрис. Целитель отходит на шаг, устрашенный ее гневом. – Причальная Гавань – лишь один город…

Я стискиваю кулак, и прилив жара колеблет воздух.

– Причальная Гавань – не единственная часть Норты, захваченная моим братом, – негромко и медленно говорю я. Им приходится напрячь слух. – Юг принадлежит ему. Разломы и Дельфи. Он отнял у меня Корвиум. И вот теперь у него в руках Форт-Патриот.

Насмешливая Айрис не боится моего гнева.

– Форт-Патриот им еще долго не пригодится, – говорит она, напоминая довольную кошку после сытного обеда.

– Да? И почему же? – спрашиваю я.

Она искоса смотрит на мать; я не в силах расшифровать этот обмен взглядами.

– Когда стало ясно, что город пал и что Тиберий победит, я по мере сил затопила форт, – объясняет Айрис, гордая и спокойная. – Мол рухнул. Половина форта под водой, а остальная часть отрезана от суши. Я бы потопила и корабли, но нужно было спешно отступать. Тем не менее, ремонт отвлечет противника. И я лишила его ценных ресурсов.

«И меня тоже. Даже если бы мы сейчас отбили город, форт уничтожен. Сколько потерь. Самолеты, доки Военного порта, оружие и боеприпасы, инфраструктура…»

Я удерживаю ее взгляд, позволив маске отчасти соскользнуть. Пусть знает: я разгадал их план. Айрис и Сенра мало-помалу обессилят меня и выведут из строя.

Королевы-нимфы хитры. Им не обязательно сбрасывать врага в воду, чтобы утопить.

Вопрос лишь в том, как долго это продлится и чем я могу ответить. Они позволяют нам с Кэлом изматывать друг на друга, надеясь однажды добить обескровленного победителя.

Айрис смотрит на меня, и в ее глазах я вижу, что она колеблется. Нимфа холодна и расчетлива – глубокая вода, на которой едва заметна рябь.

– То есть мы вернемся в Археон, – говорит она. – Соберем все силы. Обрушим всю ярость войны на их головы.

Я прислоняюсь к поручням, изображая спокойное равнодушие. Смотрю на волны, которые закат окрасил алым.

– Отправимся завтра.

– Завтра? – переспрашивает Сенра. – Нужно двигаться немедленно.

Я улыбаюсь, старательно обнажая клыки. Это сбивает людей с толку.

– Подозреваю, мой брат скоро пришлет нам весточку.

– Что? – спрашивает Сенра.

Вместо ответа я смотрю на восток. На фоне темнеющего горизонта виднеются какие-то пятна.

– Эти острова – нейтральная территория, – задумчиво произношу я.

– Нейтральная территория, – повторяет Сенра, словно пробует слова на вкус.

Айрис молчит, но ее глаза превращаются в щелочки.

Я барабаню пальцами у себя по груди и негромко вздыхаю.

– Какая будет радостная встреча.

Могу себе представить. Ватага угрюмых предателей и изменников, гордых собой, готовых нас поучать. Эванжелина, с ее когтями и надутым высокомерием. Красная женщина-генерал Фарли, из которой я выпущу кровь до капли за то, что она сделала с моим королевством. Кислый зануда Джулиан, который таскается за Кэлом, как тень. Моя собственная бабка, Анабель – еще один человек, который должен был меня любить и никогда не любил. Монфорский правитель – по-прежнему загадка и опасность.

Разумеется, Мэра, живая буря.

И мой брат.

Я уже давно не смотрел Кэлу в лицо. Интересно, изменились ли у него глаза?

Я уж точно изменился.

Мы о чем-то договоримся? Сомневаюсь. Но я хочу снова их увидеть – их обоих. По крайней мере, еще раз, прежде чем война закончится, какая бы судьба нас ни ждала. Кому бы ни предстояло погибнуть.

Смерть меня не пугает.

Мой единственный страх – потерять трон, корону, причину стольких страданий и мук. Я не погублю себя зазря. Не позволю, чтобы все это было напрасно.

22. Айрис

Когда Мэйвен собирается к себе на корабль, я опасаюсь, что он потащит меня с собой и лишит возможности провести еще несколько часов с матерью. К моему удивлению, его мелочная злоба и политическая хитрость не простираются так далеко. Мы остаемся одни на материнском флагмане, предоставленные сами себе. Есть место, чтобы поговорить, и время, чтобы продумать план действий. Либо Мэйвен не считает нас угрозой, либо не снисходит до того, чтобы бояться. Я бы предположила последнее. Сейчас у него есть непосредственный противник, и ему некогда думать о собственной жене.

«Лебедь» – боевой корабль, поворотливый и быстрый. Каюты просты и небогаты, они под стать, скорее, Красным слугам. Тем не менее, мама выглядит в них как дома, столь же уверенно чувствуя себя на узкой, привинченной к полу койке, как и на драгоценном троне. Она не тщеславна, у нее нет порочной бездуховной гордости, которой отличаются большинство Серебряных. Отец, увы, тоже был отмечен этим качеством. Он предпочитал пышные наряды, даже на поле боя. Меня пронзает острая боль; я вспоминаю, как в последний раз видела его живым. Он так и блистал в своих доспехах из синей стали, украшенных сапфирами. Наверное, Салин Айрел нашел какой-то изъян и умело им воспользовался.

Я сердито расхаживаю туда-сюда, чтобы успокоиться, время от времени останавливаясь и заглядывая в маленький иллюминатор. Море словно окрашено кровью. Дурной знак. Я ощущаю знакомый позыв и думаю, что потом надо будет помолиться – в маленьком корабельном храме «Лебедя». Может, это меня хоть немного умиротворит.

– Спокойней. Побереги силы, – говорит мама своим мелодичным, текучим голосом.

Она сидит, поджав ноги и сняв верхнее одеяние с длинными рукавами; от этого мама кажется меньше, чем обычно. Но общий эффект остается прежним, и я, расхаживая туда-сюда, чувствую на себе тяжесть ее взгляда.

Я тоже королева – и не спешу исполнять приказ, хотя бы для того, чтобы выказать характер. Но она права. В конце концов я уступаю и сажусь на скамеечку у стены напротив – очень неудобную, жесткую, привинченную к металлическому полу. Я цепляюсь пальцами за край и держусь крепко. Скамейка дрожит от вибрации корабельных моторов, низкой и гулкой. Я сосредотачиваюсь на этом ощущении и отчасти успокаиваюсь.

– Ты сказала, что есть одна вещь, которую ты не сможешь обсудить, пока мы не окажемся наедине, – говорит мама.

Собравшись с духом, я смотрю на нее.

– Да.

– Что ж, – она разводит руки. – Мы одни.

Мое выражение не меняется, но я чувствую, как от волнения сердце начинает биться чаще. Снова приходится встать, подойти к окну и посмотреть на алую воду. Хотя мамина каюта – самое безопасное место для меня, тем не менее, кажется рискованным повторять то, что я знаю. Кто угодно может подслушать, а потом донести Мэйвену.

Стоя к матери спиной, я заставляю себя заговорить.

– Мы действуем, предполагая, что Мэйвен победит.

Она усмехается.

– Победит в этот раз, ты имеешь в виду. Но не в следующий.

«Когда мы вторгнемся к Норту».

– Да, – отвечаю я. – Но мне кажется, сейчас мы на той стороне, которая проигрывает. Коалиция его брата, монфорская армия…

Ее голос спокоен, в нем нет осуждения.

– Они тебя пугают.

Нахмурившись, я разворачиваюсь к ней.

– Разумеется, пугают. И Алая гвардия тоже.

– Красные? – небрежно спрашивает мать. И закатывает глаза. Я стискиваю зубы, подавляя раздраженный вздох. – На них не надо обращать внимания.

– Такой образ мыслей гибелен, мама, – говорю я как можно тверже.

Это разговор двух королев. Она должна прислушаться.

Но мама небрежно отмахивается. Как будто я – ребенок, цепляющийся за ее юбку.

– Сомневаюсь, – отвечает она. – Воюют Серебряные, а не Красные. Не могут же они всерьез надеяться на победу.

– Однако они продолжают побеждать, – ровным голосом произношу я.

Я сражалась в Причальной Гавани против Самосов и их отряда. В основном он состоял из Серебряных и новокровок, но в нем были и Красные. Опытные снайперы, отличные бойцы. Не говоря уж о солдатах из Норты, которые перешли на другую сторону. Сила Мэйвена – в верности подданных, но что, если их преданность иссякнет? Серебряные разбегутся, и он останется один.

Мама лишь прищелкивает языком, и я скриплю зубами.

– Красные побеждают лишь благодаря союзу Серебряных, – говорит она. – Он быстро рухнет, когда погибнет один из братьев Калоров – или оба.

Поморщившись, я меняю тактику. Вместо того чтобы выситься над ней, я опускаюсь на колени и беру маму за руки. Неужели образ умоляющего ребенка ее не тронет?

– Я знаю Мэру Бэрроу, – говорю я, надеясь, что она услышит меня. – Красные сильнее, чем мы полагаем. Да, мы внушаем им, что они низшие и слабые, чтобы держать их под контролем. Но мы рискуем угодить в собственную ловушку, если утратим страх.

Но мама глуха к моим словам. Она высвобождает одну руку и отводит мне волосы с лица.

– Мэра Бэрроу – не Красная, Айрис.

«Но кровь у нее точно красная!» – думаю я. Однако не возражаю.

Мама продолжает гладить меня по голове, распутывая пряди.

– Все будет хорошо. Мы победим, – приговаривает она, словно успокаивает ребенка. – Мы утопим наших врагов, и настанет мир. Тогда мы вернемся домой. Слава Озерного края долетит до дальних берегов. До проклятых гор. До Сирона, Тиракса и Пьемонта. Твоя сестра встанет во главе империи, а ты будешь рядом с ней.

Я вижу то, о чем она мечтает.

Карта, окрашенная синим. Незыблемая власть нашей династии. Тиора, которая высится на фоне нового рассвета с императорской короной на голове. Такая величественная, в сапфирах и алмазах. Самый могущественный человек от моря и до моря – весь мир стоит на коленях у ее ног. Я хочу для сестры такого будущего. Хочу покоя – так сильно, что болит сердце.

Но сбудется ли это?

– Анабель Леролан и Джулиан Джейкос связались со мной, – говорю я шепотом, придвинувшись ближе к маме. Если кто-то и стоит у двери, он ничего не услышит.

– Что? – удивленно переспрашивает та, и рука, которой она гладит меня, опускается. А вторая сжимается сильней.

– Они нашли меня в Археоне.

– В столице? Но как?

– Я уже сказала, мама, – бормочу я. – Мне кажется, Мэйвен проиграет войну, причем раньше, чем мы думаем. Против нас – огромный союз. Противник очень силен. Пусть даже на нашей стороне Пьемонт.

Ее глаза расширяются, и я наконец вижу в них проблеск страха. Хоть меня это и пугает, я рада. Нельзя забывать об опасности, если мы хотим уцелеть.

– Чего они хотели? – спрашивает мать.

– Они предложили сделку.

Мама кривит губы.

– Нет времени на драматические эффекты, Айрис. Говори, что случилось.

– Они ждали в моем транспорте. Этот Джейкос – талантливый певец, и он зачаровал мою охрану. А старая королева опасна, как любой Леролан.

Мамин голос взмывает на октаву вверх.

– Кто-нибудь об этом знает? Мэйвен…

Я подношу ладонь к ее губам, заставляя маму замолчать. Слова замирают у нее на устах.

– Я была бы мертва, если бы он знал.

Кожа у мамы теплая, мягкая. Морщин больше прежнего. Она словно состарилась за последние дни.

– Анабель и Джулиан отлично сработали. Я нужна им живой – и они не желали полагаться на удачу.

Мама облегченно вздыхает; ее дыхание касается моего лица.

– Салин Айрел, – выговариваю я, едва в состоянии произнести имя убийцы отца.

Оно режет нас обоих, словно кинжал. Мама содрогается, и отвращение искажает ее черты.

– Его выдадут нам. Позволят расправиться с ним по нашему усмотрению.

Мамины глаза пустеют и темнеют. Спустя несколько секунд она легонько отталкивает мою руку.

– Айрел – никто. Впавший в немилость лорд, лишенный власти. Который один-одинешенек сидит в какой-то глуши.

По моей спине, как электрический ток, пробегает гнев. Я чувствую, что краснею; жар опаляет мои щеки.

– Он убил отца.

– Спасибо за напоминание, – ледяным тоном отзывается мама. И снова пустота. Щит, которым она заслоняется от боли при мысли о гибели мужа. – Я была не в курсе.

– Я хотела сказать…

– Он убил твоего отца ради другого короля, – медленно произносит мама. – Он – никто, Айрис.

– Возможно.

Ноги дрожат, но я заставляю себя встать. Я возвышаюсь над ней, и маме приходится запрокинуть голову, чтобы взглянуть мне в лицо. Странная поза, странное ощущение. Обладать властью над собственной матерью, даже если эта власть невелика. Я делаю вдох.

– А еще Анабель предложила голову Воло Самоса.

Мама моргает. Веки опускаются и поднимаются – и ее взгляд становится другим. Он пылает.

– А вот это уже интересно. И, скорее всего, неосуществимо.

Я вспоминаю лицо Анабель, ее бронзовые глаза, сверкающие в вечернем свете. В них не было лжи, только голод. Неутолимое желание.

– Я так не думаю.

– И чего они хотят взамен?

Дрожа, я рассказываю. Позволяю маме принять решение за меня, поскольку я не в силах сделать это сама.

– Тиберий Седьмой, законный король Норты, Пламя Севера, вместе со своими союзниками – Свободной республикой Монфор, Алой гвардией и независимым королевством Разломы – посылает весть из своей временной столицы в Причальной Гавани.

Страж читает аккуратно отпечатанное сообщение, и его голос звучит слегка приглушенно из-под украшенной драгоценными камнями маски. Прожектора на палубе заставляют Стража ослепительно сиять алым и оранжевым. За спиной у него – чернота. Ни звезд, ни луны. Как будто весь мир опустел.

– Временной, какая наглость, – усмехается мама, повернув лицо навстречу прохладному ветру, дующему с моря.

Мы переглядываемся, раздосадованные этим спектаклем. «Пламя Севера». Вот чушь.

– Таков Кэл, – отвечает Мэйвен, стоя в окружении телохранителей. Он вызвал нас к себе корабль, чтобы мы своими ушами услышали сообщение. – Вечно он чего-то хочет.

Шевельнув пальцем, он велит коренастому Стражу продолжать. Я узнаю этот голос и глаза, которые смотрят из-под маски. Ярко-синие, в резком свете прожектора они кажутся электрическими. «Хейвен», – думаю я, вспомнив охранника, который сопровождал меня во время путешествия в Монфор.

– «Я контролирую город у вас за спиной», – продолжает Страж. Я представляю себе старшего брата Мэйвена – воина, окутанного пламенем. – «Я контролирую южные границы, от Дельфи до дружественных нам Разломов. Я контролирую побережье. Вся область Маяк, под управлением губернатора Рамбоса и его Дома, присягнула законному правителю. Королевство у меня в руках, Мэйвен, и ты тоже».

«Мы знали про Рамбоса?» Я бросаю взгляд на своего ненормального мужа. Хмурый вид Мэйвена служит достаточным подтверждением. Эта измена оказалась для него неожиданностью. Мэйвен не отвечает на слова Стража, лишь испускает шипящий вздох. Кажется, он бормочет: «Предатель».

Страж Хейвен продолжает:

– «У тебя есть союзники за границей, Мэйвен, но в пределах королевства их мало. Твои сторонники разбегаются, по мере того как множатся мои победы. Ветер дует, прилив меняется. Норта не может жить так, как при наших предках, и я не успокоюсь, пока не верну себе права, которые ты украл у меня ценой жизни нашего отца».

Стражи переминаются с ноги на ногу, но молчат. Возможно, для них это – безумное обвинение из уст предателя. Таким Мэйвен изобразил своего брата, якобы соблазненного Красной и ставшего изменником и убийцей. Но, скорее всего, они лишь получают подтверждение того, что и так известно. Тиберий Калор не убивал отца. Во всяком случае, добровольно. Дело обстояло не так, как сказал Мэйвен.

Мама, стоя рядом со мной, не сводит глаз с моего мужа. Они блестят, и в них отражается резкий свет.

Он никак не реагирует, спокойный и ровный, как стекло. В черном мундире он сливается с темнотой, почти невидимый, не считая бледного лица и изящных рук. Несмотря на все усилия брата, Мэйвен остается сдержан, он неохотно дает волю своему бурному нраву.

– «Мы готовы предложить условия всем участникам вашего союза», – страж Хейвен с шелестом переворачивает страницу. – «Ее величеству королеве Озерного края Сенре и его высочеству принцу Бракену из Пьемонта. Тебе, Мэйвен, хоть ты узурпатор и убийца. Довольно проливать кровь. Давай сохраним то, что осталось от королевства, которому мы должны были служить».

Какие прекрасные слова. Скорее всего, не сам Кэл их придумал. Как минимум Анабель контролировала содержание письма. Ее следы буквально повсюду.

– «Мы встретимся на острове по твоему выбору».

Страж Хейвен откашливается, и его взгляд перебегает на меня. Затем на короля – на человека, который сидит на краденом троне и чьи часы сочтены.

– «На рассвете».

Мы молча ждем, наблюдая за Мэйвеном, который обдумывает варианты. Он знал, что так будет, и почти не удивился. Тем не менее, он срывается, поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее. Стиснутый кулак, вращающийся на изящном запястье огненный браслет. Вылетает искра, которая превращается в огненный шар – такой горячий, что пламя в середке имеет синий цвет. С безумной улыбкой Мэйвен швыряет шар за борт. Тот летит, как адская комета, отражаясь в бурной воде, прежде чем с шипением превратиться в ничто.

– На рассвете, – повторяет он.

Судя по его осанке, он не намерен торговаться.

Я могу лишь догадываться о мотивах, но полагаю, что причина исключительно в одном Серебряном принце и одной Красной девчонке-молнии.

23. Кэл

Время идет, и мне становится тревожно. Минула полночь.

Лишь ее глаза движутся, скользя по странице с невероятной быстротой. Скорее всего, она уже выучила послание наизусть. Мэра не пожелала принять участие в сочинении письма Мэйвену – она сидела в моей комнате, пока остальные его составляли.

Но не ушла и потом.

Я до сих пор не могу поверить в то, что произошло. Не верю, что Мэра сидит здесь, на моей кровати, посреди ночи. После всего, что было.

Она осталась.

Я перестал сосредотачиваться на лежащих передо мной бумагах. В основном это донесения. Подсчет солдат, гражданских лиц, ресурсов, раненых и погибших. Достаточно, чтобы голова пошла кругом. Джулиан гораздо лучше в этом разбирается – он сводит всё к самым важным деталям, чтобы я мог увидеть перспективу. Но мне нужно отвлечься, хотя бы для того, чтобы не думать о заманчивой книжечке в ящике стола. Отчасти я не прочь вернуть ее Джулиану. Пусть хранит свой так называемый подарок, пока мы не победим. Пока я не соберусь с духом.

Моего внимания требует ситуация в Норте, а не книга. Ситуация сложная. Причальная Гавань наша, но столица из нее плохая. Город стар и уязвим со всех сторон; поскольку Форт-Патриот уничтожен почти целиком, нам придется выстроить новые укрепления. По крайней мере, горожане за нас, хотя бы номинально. Рамбос сдался, а Красные обитатели Причальной Гавани послушно следуют за своим вожаком – Красной стражей, которая крепко связана с Алой гвардией. Я мысленно перебираю бесконечный список, который не выходит у меня из головы. В последнее время, кажется, я вижу его даже во сне.

Вздохнув, я пытаюсь хоть ненадолго позабыть об этом. Сосредотачиваюсь на Мэре. Странно, что она – одновременно мой якорь во время бури и сама буря. Мэра сидит на кровати, скрестив ноги и опустив голову, так что волосы наполовину заслоняют ее лицо. Седина ползет по шоколадно-каштановым прядям, добравшись уже до шеи. На Мэре мой халат; воротник высоко поднят, чтобы скрыть клеймо. Я вздрагиваю каждый раз, когда вижу след, оставленный на ее теле, и вспоминаю, что это – дело рук моего брата. В неверном свете свечи Мэра похожа на пламя. Золотисто-алое, в окружении черных теней. Я тихонько наблюдаю за ней из-за стола, одну ногу поставив на пол, вторую задрав на стол. Голень все еще ноет после боя, и я сгибаю и разгибаю пальцы, пытаясь умерить боль. Жаль, что я слишком рано отослал целителя, но сейчас уже поздно кого-либо звать. Просто нужно потерпеть до утра – эту боль и другую, которая напоминает о себе каждый раз, когда я двигаюсь.

– Сколько времени прошло? – снова спрашивает она, по-прежнему не отрываясь от страницы.

Я откидываюсь на спинку стула и вздыхаю, глядя на изукрашенный потолок.

Электрическая люстра надо мной не горит. Она вырубилась примерно час назад, когда Мэра, в ярости, принялась расхаживать по комнате. Ее перепады настроения производят пугающий эффект.

– Двадцать минут с тех пор, как ты спросила в последний раз, – отвечаю я. – Я же сказал, Мэйвен не будет торопиться с ответом. Он хочет, чтоб мы поволновались.

– Долго он не продержится, – говорит она, не двигаясь. – Мэйвену не хватит выдержки. Особенно в том, что касается нас. Он обязательно захочет встретиться с нами лицом к лицу.

– В первую очередь с тобой, – ворчу я.

– И с тобой, – отзывается Мэра с той же страстью. – Элара настроила его против нас обоих. Внушила одержимость. – Она с досадой вздыхает. – Встреча ни к чему не приведет. Просто трата времени.

Я медленно моргаю. Меня пугает то, как хорошо она знает моего брата и его образ мыслей. Причина, вероятно, заключается в чувствах, в которых я не желаю разбираться. Но кто я такой, чтобы осуждать ее? Я и сам по-прежнему люблю Мэйвена – или, во всяком случае, человека, каким я считал своего брата.

«Ну и бардак».

Колено у меня хрустит, когда я подтягиваю ногу – слышен звонкий щелчок. Я массирую сустав, позволив рукам нагреться до приятной температуры. Жар проникает в тело, и мышцы расслабляются.

Мэра наконец поднимает голову и улыбается, откинув волосы назад.

– Ты скрипишь, как старая дверь.

Я смеюсь и морщусь от боли.

– И чувствую себя так же.

– Сходи утром к целителю.

Невзирая на игривую улыбку, в ее голосе звучит тревога. Глаза Мэры сужаются и в тусклом свете кажутся темнее.

– Или пошли за Сарой. Она придет прямо сейчас, если тебе надо. Сомневаюсь, что они с Джулианом лягут спать, пока мы не получим ответа.

Я качаю головой и поднимаюсь с кресла.

– Побеспокою их завтра, – говорю я, ровными шагами направляясь к постели. На каждое движение мышцы отзываются болью.

Мэра следит за мной взглядом, как кошка, когда я опускаюсь рядом с ней, откинувшись на локти. В окно задувает морской ветерок – словно невидимая рука поднимает золотистые занавески. Мы оба вздрагиваем. Я медленно забираю у Мэры письмо и откладываю его в сторону, не сводя с нее глаз.

Я страшусь этих минут тишины, и, полагаю, она тоже. Молчание заставляет задумываться о том, что мы делаем. Или не делаем.

Никаких перемен не произошло – ни в моей душе, ни в ее. Никто не изменил своего мнения. Но с каждой секундой принятое решение становится всё тяжелее, когда я вспоминаю, с чем буду должен расстаться, когда настанет время. И чего я был лишен несколько последних недель. Не только любви Мэры, но и ее голоса. Ее резкости. Настроений человека, которому нет дела до моей крови и короны. Того, кто видит меня – и никого другого. Того, кто говорит мне «Кэл», а не «Тиберий».

Мэра подносит ладонь к моей щеке, растопырив пальцы. Она держится неуверенней, чем раньше. Осторожней. Как целитель, исследующий рану. Я слегка подаюсь навстречу прикосновению – навстречу ее прохладной коже.

– Ты скажешь мне, что это в последний раз? – спрашиваю я, взглянув на Мэру.

Ее лицо на мгновение теплеет, как будто вытертое дочиста. Но взгляд не колеблется.

– Опять?

Я киваю, прислонившись к руке Мэры.

– Это в последний раз, – спокойно произносит она.

Я ощущаю легкий гул в груди. Мое пламя ревет в ответ, желая вырваться на волю.

– Ты лжешь?

– Опять?

Губы Мэры вздрагивают, когда моя рука скользит по ее ноге, от щиколотки до бедра. Пальцами она осторожно обводит мое лицо; я склоняю голову, ощутив жар собственной крови.

Ее ответ звучит тихо, не громче дыхания:

– Надеюсь.

Она останавливает меня, прежде чем я успеваю сказать что-то еще.

Поцелуй поглощает нас без остатка.

«Никаких решений».

«Опять».

Мэра, полностью одетая, неловко сидит на подоконнике, когда кто-то стучит в дверь и будит меня. Я отчасти ожидаю, что она выскользнет наружу и исчезнет в ночи, но вместо этого Мэра соскакивает на пол. Покраснев, она бросает мне мой халат. Я получаю шелковым комком по лицу.

– Останешься здесь? – спрашиваю я – тихо, чтобы не услышали в соседней комнате. – Это необязательно.

Она гневно смотрит на меня.

– А что толку? Все и так скоро узнают.

Мне хочется спросить: «Что конкретно узнают?», но я прикусываю язык. Потянувшись, я вылезаю из постели, надеваю халат и завязываю пояс на талии. Она наблюдает за моими движениями, не сводя с меня глаз.

– Что? – шепотом спрашиваю я и улыбаюсь.

Ее губы стягиваются в тонкую линию.

– Тебе убрали часть шрамов.

Я могу лишь пожать плечами. Несколько недель назад я велел целителю стереть старые шрамы – неровные белые линии – со спины и с боков. Раны, не подобающие королю. Приятно, что она их запомнила.

– За некоторые вещи необязательно цепляться.

Мэра прищуривается.

– А за некоторые – очень даже стоит, Кэл.

Я могу лишь кивнуть в знак согласия, не желая перешагивать опасную черту этого конкретного разговора. Ни к чему продуктивному он не приведет.

Мэра прислоняется к столу и поворачивается к двери. Выражение ее лица меняется, взгляд обостряется, все тело словно каменеет – она превращается в другого человека. Отчасти в Мэриэну – Серебряную леди, которой она притворялась. Отчасти в девочку-молнию – сплошь искры и беспощадная ярость. А в промежутке – она сама, девушка, которую я до сих пор не могу понять.

Она кивает.

Открывая дверь, я слышу, как она делает вдох, собираясь с силами.

– А, Джулиан, – говорю я и отступаю в сторону, чтобы впустить дядю.

Он шагает за порог и сразу же начинает говорить. Поверх ночной рубашки на нем старый свитер. В руке он держит лист бумаги, на котором всего пара строк.

– Мы получили ответ Мэйвена, – произносит он.

Джулиан лишь слегка запинается при виде Мэры. Изо всех сил стараясь не подавать виду, он откашливается и изображает непринужденную улыбку.

– Добрый вечер, Мэра.

– Скорее, доброе утро, Джулиан, – отвечает та, приветственно кивнув.

Ни больше ни меньше. Но наш вид достаточно красноречив. Волосы у Мэры растрепаны, а на мне ничего, кроме халата. Джулиан всё прекрасно понимает.

Я жестом прошу его зайти.

– Что сказал Мэйвен?

– Как мы и полагали, – отвечает дядя, придя в себя, – он согласился. На рассвете.

Я уже проклял свое желание встретиться с братом пораньше. Я предпочел бы как следует выспаться. Но лучше покончить с этим поскорее.

– Где? – прерывающимся голосом спрашивает Мэра.

Джулиан переводит взгляд с меня на нее.

– Они выбрали остров Провинс. Это не вполне нейтральная территория, но большинство жителей оттуда уехали, спасаясь от войны.

Я пытаюсь представить остров, о котором идет речь. Память меня быстро выручает. Провинс – самая северная точка Барнских островов, рассеянных неподалеку от побережья. Он немного похож на Так – базу Алой гвардии. Там почти ничего нет, кроме дюн и водорослей.

– Провинс – территория Рамбоса. И он достаточно мал. В любом случае нам это на руку.

Мэра, сидя за столом, фыркает. Она смотрит на Джулиана и на меня, как на маленьких детей.

– Если Дом Рамбоса не решит тебя предать.

– Я согласился бы с тобой, если бы он не рисковал собственной жизнью или жизнью родных. Лорд Рамбос не станет жертвовать ни тем, ни другим, – говорю я. – Остров Провинс вполне подойдет.

Она, кажется, не убеждена, но, тем не менее, кивает. Ее взгляд падает на Джулиана, затем на листок в его руке. Это копия ответа Мэйвена.

– Он требует чего-то еще?

Джулиан качает головой.

– Нет.

– Можно посмотреть?

Мэра протягивает руку ладонью вверх. Джулиан не возражает.

Несколько секунд она медлит, держа листок двумя пальцами, как грязную тряпку. Мэйвен часто писал ей, пока мы жили в Ущелье и собирали новокровок. Он оставлял записки на трупах тех, до кого успевал добраться первым. И в каждом письме он умолял ее вернуться, обещая прекратить кровопролитие, если она согласится. В конце концов его желание исполнилось. Я бы отнял у Мэры эту бумагу, чтобы уберечь ее от боли, которые несут слова Мэйвена, но она не нуждается в моей защите. Она сталкивалась кое с чем похуже.

Наконец Мэра моргает и собирается с духом, чтобы прочесть ответ Мэйвена. Она хмурится еще сильнее, бегая взглядом по строчкам снова и снова.

Я смотрю на Джулиана.

– Нанабель сообщили?

– Да, – отвечает тот.

– У нее есть соображения?

– А когда их не было?

Я криво улыбаюсь.

– Ты прав.

Джулиан и моя бабушка – не самые близкие друзья, но, несомненно, они союзники, по крайней мере, в том, что касается меня. Общего прошлого – моей матери – вполне достаточно для обоих. При этой мысли я ощущаю внезапный холод и невольно бросаю взгляд на ящик стола. Он надежно закрыт, книга убрана с глаз долой.

Но из моей головы она никуда не делась.

Океанский Холм был любимой резиденцией моей матери, и напоминания о ней здесь повсюду, пускай я совсем не помню ее лица. Я видел мать только на картинах. Я попросил, чтобы некоторые портреты вернули на прежние места, например в гостиной, смежной с моей спальней. Ее цветом был золотой – ярче, чем тот оттенок, который теперь носит Джулиан. Подобающий королеве, рожденной в Высоком Доме, хоть она и отличалась от остальных.

Она спала в этой комнате. Дышала этим воздухом. Здесь она была жива.

Голос Джулиана извлекает меня из зыбучих песков памяти.

– Королева Анабель полагает, что ты должен послать кого-нибудь вместо себя, – говорит он.

Мои губы приподнимаются в полуулыбке.

– Не сомневаюсь, она предложила свою кандидатуру.

Джулиан тоже улыбается.

– Да.

– Я поблагодарю ее за предложение и вежливо откажусь. Если кто-то и должен встретиться с ним лицом к лицу, это буду я. Я изложу наши условия…

– Мэйвен не станет торговаться, – перебивает Мэра, смяв угол листка в кулаке.

Взгляд у нее такой же, как поцелуй. Всепожирающий.

– Он согласился на встречу… – начинает Джулиан, но она прерывает его:

– Это все, на что он согласился. Он не намерен обсуждать условия. Речь не идет о сдаче.

Я удерживаю гневный взгляд Мэры и наблюдаю за бурей в ее глазах, почти ожидая раската грома над головой.

– Он просто хочет увидеть нас. Такая у него манера.

К моему удивлению, Джулиан с волнением делает шаг к ней. Дядино лицо бледнеет, в нем ни кровинки.

– И все-таки надо попытаться, – раздраженно произносит он.

Мэра лишь моргает, глядя на него.

– Самим подвергнуть себя пытке? Доставить ему такое удовольствие?

Я отвечаю, опередив Джулиана:

– Разумеется, мы встретимся с ним, – мой голос звучит громче и сильнее прежнего. – И, разумеется, он не думает о переговорах.

– Тогда зачем туда ехать? – Мэра словно выплевывает слова, и я вспоминаю змея Ларенции Серпента.

– Потому что, – негромко отвечаю я, стараясь не срываться на рык. Сохранять некое подобие контроля и достоинства, – потому что я тоже хочу его увидеть. Хочу заглянуть ему в глаза и убедиться, что моего брата больше нет.

Ни у Джулиана, ни у Мэры – двух самых разговорчивых людей из всех, кого я знаю, – не находится ответа. Она смотрит в пол, сдвинув брови, и на щеках у нее загораются алые пятна. Стыд или досада – а может быть, то и другое. Джулиан лишь бледнеет, становясь белее мела. Он избегает моего взгляда.

– Я должен убедиться, что ущерб, который причинила ему мать, необратим. Я должен знать наверняка, – говорю я, придвигаясь ближе к Мэре. Хотя бы для того, чтобы успокоиться. И внезапно ощущаю, что от моего гнева комнату наполнила удушливая жара. – Спасибо, Джулиан, – добавляю я, надеясь отделаться от него как можно деликатнее.

Он понимает намек.

– Ну конечно, – отвечает дядя, склонив голову.

Пусть даже я тысячу раз просил его не кланяться мне.

– Ты… – начинает он и запинается. – Ты прочел то, что я тебе дал?

И в моей груди вспыхивает боль при мысли об еще одном человеке, которого я потерял. Мой взгляд вновь падает на ящик стола. Мэра смотрит туда же, хотя и не понимает, о чем речь.

«Скажу ей потом. В более подходящее время».

– Отчасти, – с трудом выговариваю я.

Вид у Джулиана почти разочарованный.

– Это нелегко.

– Да, Джулиан.

«Хватит».

– И, если ты не против… – мямлю я, неопределенно водя рукой между собой и Мэрой в надежде сменить тему. – Ну, ты понял.

Мэра тихонько прыскает, но Джулиан охотно подыгрывает.

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – произносит он с добродушной улыбкой.

Он выходит в гостиную, и я провожаю взглядом его удаляющуюся фигуру. Проходя мимо картины, которая пока что стоит, прислоненная к креслу, Джулиан замедляет шаг. Но не останавливается. Лишь проводит рукой по раме, не в силах бросить взгляд на сестру.

Если судить по портрету, они очень похожи. Тонкие каштановые волосы и пытливые глаза. Мать обладала простой, неброской красотой. Такую нетрудно проглядеть. Мне мало что досталось от нее. Если вообще что-то досталось. Очень жаль.

Дверь закрывается; портрет матери и Джулиан пропадают из виду.

Гладкие пальцы медленно сплетаются с моими. Мэра берет меня за руку.

– С ним ничего нельзя сделать, – тихо говорит она, положив подбородок мне на плечо. Не на самый верх – она не дотягивается, – но сейчас не время ее дразнить. Вместо этого я наклоняюсь к ней, упростив дело для нас обоих.

– Я должен увидеть сам. Если уж я должен сдаться…

Она с силой сжимает пальцы.

– Ты не сдаешься. Просто есть то, что невозможно.

«Невозможно». Отчасти я отказываюсь в это верить. Мой брат не безнадежен. Не может быть. Я этого не допущу.

– Дэвидсон пытался помочь, – шепотом говорю я. Неохота говорить это вслух, но придется. Нельзя больше отгораживаться от правды. – Он искал. Но новокровок-шепотов не бывает.

Мэра испускает долгий вздох.

– Возможно, это к лучшему, – произносит она, помолчав. – Если смотреть в перспективе.

Больно сознавать, что она права.

Она осторожно кладет руки мне на плечи. Я отворачиваюсь от стола. От воспоминания, которое спрятано в ящике.

– Тебе надо поспать, – решительно говорит Мэра, направляя меня к кровати. – Мэйвен переносит усталость лучше, чем ты.

Я подавляю зевок, охотно следуя ее распоряжениям. Со вздохом ныряю под одеяло.

– Ты останешься? – спрашиваю я, глядя на Мэру слипающимися глазами.

В ответ она лезет на постель, по пути сбрасывая ботинки. Забирается под одеяло. Улыбаясь, я смотрю на нее, а она пожимает плечами.

– Все и так узнают.

Ни о чем не думая, я беру ее за руку, и наши пальцы сплетаются.

– Джулиан умеет хранить секреты.

Мэра коротко смеется.

– А Эванжелина нет, с ее-то планами.

Я тоже усмехаюсь – равнодушно от усталости.

– Кто бы подумал, что именно она подтолкнет нас друг к другу?

Мэра ерзает рядом со мной, стараясь улечься поудобнее. Наконец она сворачивается, выставив одну ногу.

– Мэйвен не может измениться, а другие люди могут, – бормочет она, уткнувшись мне в грудь.

От вибраций ее голоса я вздрагиваю.

Нужно лишь небольшое усилие, чтобы потушить горящие в комнаты свечи. Мы погружаемся в приятный синий сумрак.

– Я не хочу на ней жениться.

– Я не об этом.

– Знаю, – шепчу я.

Не в моей власти дать Мэре то, что она хочет. Особенно если это значит предать своего отца, свою кровь, все шансы хоть что-то изменить. Она, конечно, так не считает, но в короне я могу сделать гораздо больше, чем без короны.

– После переговоров, – помедлив, произношу я, – как только Причальная Гавань будет в безопасности, мы, пожалуй, ударим по Серому городу. Всей силой. Больше мы не застанем их врасплох. Только не после атаки на Новый город.

В темноте прикосновение ее губ застает меня врасплох. Я чуть не подскакиваю от этого ощущения. И чувствую кожей улыбку Мэры.

– Спасибо, – говорит она, укладываясь на место.

– Это будет правильный поступок.

Но что, если я совершаю его по неправильной причине? Ради нее?

«А это важно?»

– Что такое Джулиан дал тебе? – полусонно бормочет она.

Мэра устала так же, как я, если не больше. День был слишком долгим и кровавым. Я моргаю, глядя в темноту. Ее дыхание замедляется и становится ровнее. Она закрывает глаза.

Мэра уже спит, когда я наконец отвечаю.

– Дневник моей матери.

24. Мэра

На улице еще темно, когда я просыпаюсь, услышав чьи-то шаги в комнате. Я инстинктивно напрягаюсь, готовая драться. И теряюсь на мгновение, увидев Кэла. Затем я вспоминаю вчерашние события. Как он чуть не погиб, как это сломило нас обоих, лишив прежней решимости.

Он уже одет и в мягком свете нескольких свечей выглядит вполне величественно. Я несколько секунд смотрю на него, в кои-то веки застав без всякой личины, без щита. Несмотря на свой рост и ширину плеч, в красивом наряде Кэл кажется младше. На нем куртка кроваво-красного цвета с черной отделкой и серебряными пуговицами на манжетах. Брюки заправлены в начищенные кожаные сапоги. Он пока не надел ни плаща, ни короны – то и другое лежит на столе. Кэл медленно застегивает ворот. Под глазами у него залегли тени. Он выглядит еще более усталым, чем накануне. Не знаю, спал ли он вообще или провел всю ночь, мучимый мыслями о встрече с братом.

Поняв, что я не сплю, Кэл выпрямляется, расправив плечи. Он быстро превращается в короля. Перемена невелика, но ее трудно не заметить. Даже со мной он носит маску и следит за каждым словом. Я бы предпочла, чтобы он этого не делал, но причина более чем понятна. Я тоже так поступаю.

– Выезжаем через час, – говорит он, застегнув последнюю пуговицу. – Я велел оставить одежду для тебя в гостиной. Выбери, что хочешь. Или… – он запинается, как будто сказал что-то не то, – что хочешь из собственного гардероба.

– Я не брала свой гардероб на поле боя и сомневаюсь, что мне подойдет один из твоих мундиров, – отвечаю я, хихикнув.

А потом, застонав, неохотно выпутываюсь из одеяла и вздрагиваю от прохлады. Я сажусь и разглядываю собственную спутанную косу.

– Я что-нибудь найду. Мне нужно выглядеть определенным образом?

На щеке у него вздрагивает мускул.

– Как тебе угодно, – отвечает Кэл странно напряженным голосом.

– Я должна отвлекать внимание? – интересуюсь я, осторожно пытаясь распутать колтуны в волосах. Кэл смотрит не на меня, а на мои пальцы.

– Думаю, это тебе удастся в любой одежде.

И я ощущаю прилив тепла.

– Лестью ты ничего не добьешься, Кэл.

Но он прав. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я в последний раз видела Мэйвена – фигуру, удалявшуюся сквозь перепуганную толпу. Айрис бежала с ним, защищая мужа от мятежников, которые атаковали столицу в день их свадьбы. Красная гвардия спасала не только меня, но и десятки новокровок, которых заставили поступить к Мэйвену на службу.

Я могу напялить мешок из-под картошки, и все равно Мэйвен будет пожирать меня глазами.

Зевая, я шлепаю в ванную, чтобы наскоро принять обжигающе горячий душ. Отчасти я не прочь, чтобы Кэл ко мне присоединился, но он остается в комнате, и я в одиночестве смываю остатки усталости. А потом выхожу в гостиную и обнаруживаю в полутьме настоящую радугу. Слегка сосредоточившись, я заставляю включиться лампу, которая озаряет комнату, полную разнообразных нарядов. Я рада столь широкому выбору – и тем более благодарна за то, что в гостиной никого нет. Ни горничных, чтобы привести в порядок мое лицо и волосы, ни целителей, чтобы убрать грызущее изнеможение и освежить тело. Мне дали ровно то, что нужно – и именно то, чего я хочу.

«Если бы и Кэл был на это способен».

Я стараюсь не думать ни о чем, кроме сегодняшнего утра. Кэл не отказался от короны, а я всё так же, если не больше, предана своему делу. Я не могу любить короля по-прежнему, если все мои действия направлены на то, чтобы уничтожить его трон. Уничтожить саму идею королей, королев и покорных их воле государств. Но любовь не уходит просто так – и необходимость тоже.

Интересно, кто разложил здесь всю эту разнообразную одежду, увешав кресла и кушетки платьями, костюмами, блузками, юбками, брюками. На полу стоит не меньше шести пар туфель. Почти все наряды – золотистого цвета, с тускло-желтой отделкой или соответствующим узором. Это цвет матери Кэла. Она была худенькой, судя по талиям платьев. Гораздо миниатюрнее, чем, по моим представлениям, могла выглядеть мать мужчины, оставшегося в спальне у меня за спиной.

Лучше надеть то, что не несет бремени воспоминаний о покойной. Я выбираю просторное платье с поясом, насыщенного синего цвета. «Цвет чьей-то еще матери». Оно бархатное, и я непременно в нем вспотею, но вырез ворота, спускающийся ниже ключиц, полностью открывает клеймо. Пусть Мэйвен видит, что он сделал со мной, и не забывает, какое он чудовище. Я чувствую себя сильнее, надев это платье, как будто оно сродни доспеху.

Воображаю, какую элегантную монструозность соорудит себе Эванжелина. Возможно, платье сплошь из бритвенных лезвий. Надеюсь, так и будет. Эванжелина Самос блещет в такие минуты, и я жду не дождусь, когда можно будет натравить ее на бывшего жениха, вне всяких ограничений придворного этикета.

Одевшись, я расчесываю влажные волосы. Пусть свободно падают на плечи. Отчетливо заметные седые кончики блестят в свете лампы. «Ну и странно же я выгляжу», – думаю я, разглядывая себя в зеркало. Красная девушка в Серебряном наряде никогда не перестанет удивлять меня. В тусклом свете моя кожа отливает золотом. Упрямо живая и упрямо Красная. Мне удалось привести себя в относительный порядок, и мои глаза светятся одновременно страхом и решимостью.

Меня немного утешает мысль, что мать Кэла, хоть и Серебряная, тоже была не приспособлена к такой жизни. Это отчетливо видно по портрету, который стоит у дальней стены, меж двух резных кресел.

Интересно, где Кэл его повесит. Подальше от любопытных или, наоборот, на виду? У Корианы Джейкос были светло-голубые глаза, если портрет сколько-то правдоподобен. Как небо перед рассветом, как синяя дымка на горизонте. Почти бесцветные, лишенные насыщенного оттенка. Она больше похожа на Джулиана, чем на сына. У обоих одинаковые каштановые волосы (у Корианы они изящно переброшены через плечо и украшены кремовым жемчугом и золотой цепочкой). Но, в то время как напряженный взгляд Джулиана отражает досаду ученого, не перестающего размышлять, тревога Корианы залегает гораздо глубже. Мне говорили, она всегда была грустной – и даже по портрету это понятно.

– Элара убила ее, – произносит Кэл, стоя на пороге спальни.

Он поправляет плащ, наброшенный на плечо и застегнутый серебряной пряжкой с блестящими черными камушками. В другой руке он держит черный венец, наполовину скрытый складками ткани. На поясе висит меч в ножнах, украшенных рубинами и агатами. В лучшем случае, это дань моде. Для боя такое оружие не выбирают.

– Она погрузила мою мать еще глубже в ее печали, нашептывала ей разные мысли, пока у той не осталось иного выхода. Теперь я это знаю.

Углы губ у него опускаются, он хмурится, устремляя взгляд в пространство. Когда Кэл грустит, в нем я вижу отблеск Корианы. Кажется, их единственное сходство.

– Жаль, что я ее не знала, – говорю я.

– Мне тоже.

Мы вместе выходим из апартаментов Кэла и шагаем по коридорам Океанского Холма, бок о бок направляясь в роскошные приемные покои для широкой публики. Вчера ночью я отогнала мысль о сплетнях, чувствуя себя дерзкой и смелой. Теперь мне становится неуютно. При нашем появлении сразу начнутся шепотки. Серебряные будут ухмыляться, Красные и новокровки – осуждать. Возможно, Фарли высмеет меня за колебания. Или вообще повернется спиной?

Я этого не выдержу.

Кэл ощущает мою тревогу. Его пальцы касаются моей руки – осторожно, чтобы не задеть чувствительное запястье.

– Мы не обязаны заходить вместе, – бормочет он, когда мы спускаемся с лестницы. Все ближе и ближе к точке невозврата.

– Сейчас это неважно, – отвечаю я.

Впереди ждут его телохранители. Члены Дома Леролана, кузены по бабушке. В отличие от Стражей, они без масок, но такие же загадочные и опасные.

С ними стоит Анабель, сложив руки перед собой. На ней пояс из сияющих драгоценных камней – рубинов и желтых цитринов. Она с гордостью носит свой венец из розового золота – простую полоску металла на гладких седых волосах. Сначала ее взгляд падает на меня.

– Доброе утро, – говорит она, быстро обнимая Кэла. Он склоняется к бабушке, и рядом с ним она кажется крошечной.

– Доброе утро. Все готовы?

– Надеюсь, – отвечает та, помахивая сморщенной рукой. – Но, полагаю, нам придется подождать, пока принцесса Самос не нацепит на себя весь металл, какой сумеет найти. Надо будет присмотреть, чтобы она не украла дверные ручки.

Кэл, сплошные нервы, не улыбается – но угол губ у него вздрагивает.

– Не сомневаюсь, мы можем ими пожертвовать, – отзывается он.

– Вы хорошо выглядите, мисс Бэрроу, – добавляет Анабель, глядя на меня.

«А чувствую себя паршиво», – думаю я.

– Насколько можно, учитывая обстоятельства.

Я старательно избегаю всяких титулов, но Анабель, кажется, это не волнует.

Судя по тому, как смягчается ее лицо, я сказала именно то, что нужно. К моему удивлению, Анабель сегодня не питает ко мне неприязни.

Она медленно выдыхает и бормочет, поворачиваясь:

– Готов ты или нет, мы идем, Мэйвен.

Передняя на первом этаже просторна – от нее отходят бальный и тронный залы, а еще парадная столовая и маленькие, по сравнению с Дворцом Белого огня, кабинеты для совещаний. Океанский Холм построили для рабочих нужд Серебряного двора, в качестве резиденции для разъезжающего правительства Норты. Теперь повсюду полно Красных – они деловиты, как слуги, но явственно не слуги. Зеленые монфорские мундиры резко выделяются на фоне белого мрамора, синих, как море, отделок и многочисленных золотых знамен, которые свисают со стен и с потолка.

Среди них я замечаю пунцовый наряд Кэла. Знак его статуса как законного короля, победителя половины Норты. Дэвидсон в красивом темно-зеленом костюме, как в Асценденте, перед обращением к собранию. На Фарли мундир, и ей по-прежнему в нем неуютно. Я рада, что не обязана носить форму. Ткань платья мягко прилегает к коже, ноги покоятся в изящных синих сапогах.

Анабель оставляет нас и встает рядом с Джулианом, а Фарли наблюдает за нашим приближением. Она переводит взгляд с меня на Кэла, морщит лоб, и я готовлюсь к упреку, даже к брани. Но вместо этого Фарли моргает. Лицо у нее задумчивое. Почти понимающее.

– Калор, – произносит она, слегка склонив голову перед королем.

Он усмехается столь неформальному приветствию, которое она, конечно, выбрала сознательно.

– Генерал Фарли, – отзывается он – воплощенное приличие. – Я рад, что вы согласились к нам присоединиться.

Фарли поправляет жесткий воротник, заставляя его лежать ровно.

– Алая гвардия – важная часть коалиции, и представитель Командования должен присутствовать во время переговоров с Мэйвеном.

Кэл деликатно кивает в знак согласия, а я мысленно вздыхаю.

– Я вовсе не уверена, что нам удастся договориться, – предупреждаю я, понизив голос.

Мне уже надоело повторять одно и то же.

Фарли лишь ухмыляется.

– Разумеется, в жизни ничего не дается так легко. Но можно ведь помечтать?

Я смотрю через ее плечо на разных офицеров.

Все лица незнакомы.

– Как там Килорн? – спрашиваю я, нахмурившись от ощущения стыда и стараясь скрыть нервную дрожь.

Кэл, рядом со мной, вздрагивает. Я бы очень хотела взять его за руку, но мы оба воздерживаемся от столь явного выражения чувств.

Фарли смотрит на меня с жалостью.

– Вчера полностью поправился, но ему нужно немного прийти в себя, – говорит она.

Я пытаюсь представить Килорна, целого и невредимого, не балансирующего на грани жизни и смерти, как в ту минуту, когда мы расстались. Не получается.

– Мы заняли казармы в Центре безопасности, и он там, с остальными ранеными.

– Хорошо, – выговариваю я, не в состоянии сказать больше ничего.

Фарли не настаивает. И все-таки мой выбор меня смущает. Больно, как от удара ножом. Килорн чуть не погиб. Кэл чуть не погиб. «И ты побежала к Кэлу».

Законный король Норты отводит взгляд, и его лицо сереет. Хотя мы оба решили не принимать никаких решений, мы знаем, что выбор сделан.

– А Кэмерон? – спрашиваю я, хотя бы для того, чтобы пресечь эти мысли.

Фарли чешет подбородок.

– Распоряжается в Новом городе. Они с отцом там просто незаменимы. В городах техов свои подпольные коммуникации, и скоро новости дойдут до всех. Серебряные наверняка готовятся к новым атакам, но и Красные не зевают.

Я ощущаю гордость – и тревогу. Мэйвен, несомненно, отомстит за то, что мы учинили в Новом городе, и попытается предотвратить очередной удар. Но если Красные из трущоб поднимутся, если города техов прекратят работу, война замрет сама собой. Нет ресурсов. Нет топлива. Мы вынудим его сдаться под угрозой голода.

– Я так понимаю, мы снова ждем принцессу Эванжелину, – говорит Дэвидсон, подходя к нам. Его спутники ждут поодаль.

Я запрокидываю голову и вздыхаю.

– Есть в мире хоть что-то неизменное.

Премьер складывает руки на груди. Если он нервничает, то уж точно не подает и виду.

– Стальному павлину нужно время, чтобы пригладить перышки.

– Вчера мы потеряли много магнетронов, – говорит Кэл, негромко и сурово. Почти с упреком. – Дом Самоса дорого заплатил за Причальную Гавань.

Фарли выпячивает подбородок.

– Сомневаюсь, что они дадут нам об этом забыть. И от компенсации тоже наверняка не откажутся.

– Это черта, которую нужно перейти, – замечает Кэл.

Несмотря на все пережитое, я ощущаю странное желание… защитить Эванжелину.

– Или не нужно. Потом обсудим, – добавляю я, кивком указав на арку, под которой появляются Эванжелина с Птолемусом.

На них одежда одинакового цвета – жемчужно-белая с серебром. На Птолемусе узкая куртка, застегнутая до горла, брюки, черные сапоги, как у Кэла, и серый кушак, повязанный поперек груди, от плеча до бедра. Узор на нем странный, и, когда Птолемус приближается, я понимаю, что черные шестиугольники, испещряющие кушак, – это не рисунок, а ножи, вделанные непосредственно в ткань. Оружие – если понадобится.

Его сестра одета сходным образом; складки длинного платья расходятся, открывая изящные белые лосины. Если переговоры закончатся кровопролитием, юбка не будет ей мешать. Жаль, что я об этом не подумала. Волосы у Эванжелины туго заплетены, серебряные пряди украшены блестящими, как жемчуг, пластинками металла. Острыми, как бритва. Способными рассечь плоть. Руки обнажены – никаких рукавов, способных помешать движениям или за что-нибудь зацепиться. На пальцах сверкают кольца с черными и белыми камнями, с запястий свисают тонкие цепочки, вполне способные удушить или ранить. Даже серьги у Эванжелины выглядят опасно – длинные, конусообразные, завершающиеся остриями.

Я невольно радуюсь, что Эванжелина не стала торопиться. Она превратилась в ходячий арсенал.

– В ваших комнатах нужно подвести часы, ваши высочества? – интересуется Анабель, по-прежнему стоя рядом с Джулианом.

Эванжелина отвечает улыбкой – острой, как ее ножи.

– Наши часы абсолютно точны, ваше величество.

Она проходит мимо старой королевы и устремляется к нам. Я вздрагиваю, когда с той же улыбкой Эванжелина обращается ко мне:

– Доброе утро, Мэра. Кажется, ты хорошо отдохнула.

Она смотрит на Кэла, по-прежнему скаля зубы.

– А ты нет.

– Спасибо, – отвечаю я сквозь зубы.

Я уже пожалела обо всех добрых чувствах, которые успела к ней испытать.

Эванжелине явно нравится и мой резкий ответ, и румянец, окрасивший щеки Кэла. Стоя позади сестры, Птолемус соединяет руки за спиной и выпячивает грудь. Гордо демонстрирует кинжалы. Фарли смотрит на них, широко раскрыв полные гнева глаза.

– Жаль, что встречу нельзя устроить вечером, – бормочет Птолемус.

Голос у него ниже, чем у Кэла, и далеко не такой мягкий. Очень смело с его стороны заговорить здесь, особенно обращаясь ко мне и к Фарли.

Интересно, видела ли она, как и я, Шейда, пронзенного ударом Птолемуса Самоса. Даже стоять рядом с этим человеком сродни измене.

Фарли сдержанней, чем я. Если меня хватает лишь на то, чтобы держать рот на замке, она с усмешкой вскидывает голову.

– Чтобы твоя сестра успела получше накрасить личико? – спрашивает она, указывая на замысловатый макияж Эванжелины.

Принцесса Самос слегка переступает, встав между братом и нами. Она готова защищать его до конца. Я отчасти ожидаю, что она отгонит Птолемуса подальше от нас.

– Чтобы мой отец тоже мог присутствовать, – объясняет Эванжелина, гордо задрав нос. – Король Воло прибудет на закате.

Кэл прищуривается. Он, как и я, чует угрозу.

– С подкреплением?

– Чтобы за тебя погибло еще больше наших подданных? Сомневаюсь, – с издевкой отвечает Эванжелина. – Нет, он приедет, чтобы понаблюдать за последним этапом борьбы.

«Понаблюдать». Ее серые, как грозовая туча, глаза темнеют, всего лишь на мгновение, выдавая подлинный смысл. Нетрудно сложить все фрагменты. То, что она сказала, – и то, что имела в виду.

«Он приедет, чтобы навести порядок».

Я вздрагиваю. Молодые Самосы устрашающи, жестоки и опасны, но, в конечном итоге, они всего лишь орудие, которым распоряжается куда более могущественный человек.

– Отлично, значит, не придется тратить время и вызывать его сюда, – говорит Кэл, кладя ладонь на рукоять украшенного драгоценностями меча. Он добродушно улыбается, как будто сам запланировал визит Воло Самоса. – Не сомневаюсь, ты будешь рада видеть отца, Эванжелина.

Взгляд, который она бросает на Кэла, способен отравить реки.

– Давай закончим с этой ерундой, – рычит она.

Рассвет окрашивает волны – горизонт словно кровоточит розовым и бледно-голубым. Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу иллюминатора, чтобы понаблюдать, как мы снижаемся. С каждой секундой мое тело все больше напрягается, пульс начинает биться чаще – такое ощущение, что я вот-вот взорвусь. Все силы уходят на то, чтобы держать молнию под контролем и не подвергать самолет опасности. Фарли, сидя напротив, смотрит на меня, ее руки лежат на ремнях безопасности. Она готова в любой момент расстегнуть их и выскочить из самолета, если я утрачу власть над собой.

Кэл больше мне доверяет. На лице у него выражение спокойного равнодушия. Он сидит, вытянув ногу и прижавшись одним боком ко мне. От принца исходит успокаивающее тепло, пальцы то и дело касаются моих, настойчиво напоминая о его присутствии.

Если старая королева недовольна или удивлена нашей близостью, она этого не показывает. Она тихо сидит рядом с Джулианом, и ее лицо необыкновенно мрачно.

Дэвидсон тоже с нами. К счастью, Эванжелина и ее брат в другом самолете, который летит за нами. Я вижу его отражение в воде – размытую тень среди волн. Самолеты ужасно шумят, просто до ужаса, и в кои-то веки я рада этому. Прямо сейчас никто не станет говорить, интриговать, обмениваться шпильками. Я пытаюсь затеряться в неумолчном гуле.

Остров Провинс появляется слишком быстро – зеленый кружок, окруженный бледной полоской песка. Сверху он напоминает рисунок на карте Джулиана. Схематичная деревня на берегу, всего несколько улиц. Гавань пуста, но примерно в полумиле от берега на якоре стоит десяток военных судов. «Мэйвен может сбить нас, если захочет», – думаю я, вообразив далекий рокот артиллерии.

Но мы приземляемся спокойно. В груди все переворачивается и сжимается – терпеть становится невозможно. Я сцепляю зубы с такой силой, что челюсть вот-вот треснет, и надеюсь поскорее вылезти из самолета, хотя бы для того, чтобы глотнуть свежего воздуха. «И, быть может, забежать прямо в море».

Вместо этого я отхожу подальше от вращающихся моторов, подняв руку, чтобы уберечь волосы от ветра. Фарли, сгорбившись, следует за мной.

– Ты в порядке? – спрашивает она сквозь шум, так что слышно мне одной.

Не размыкая губ, я слегка качаю головой. «Нет».

Я рассматриваю высокую траву, покрывающую дюны, отчасти ожидая, что оттуда выскочит отряд Стражей и окружит нас. Принудит сдаться, вновь закует меня в кандалы. Ощущение Молчаливого камня на запястьях ехидно напоминает о себе. «Я не вернусь к нему». Я отворачиваюсь, пряча лицо в растрепавшихся волосах. Пытаюсь отдышаться и прийти в себя, пока есть время.

Рука Фарли сжимает мое плечо – решительно, но ласково.

– Я знаю, бесполезно говорить, чтобы ты успокоилась, – шепчет она мне на ухо. – Но учти: тебе придется это пережить. Удержаться хотя бы сейчас.

«Пережить».

Я стискиваю зубы и поворачиваюсь к ней; к счастью, мои глаза сухи.

– Хотя бы сейчас, – повторяю я.

Отведу душу потом. Когда это закончится.

За спиной у нее маячит Кэл – он наблюдает, но не рискует вмешиваться. Я удерживаю его взгляд через плечо Фарли и чуть заметно киваю. Я справлюсь. Вариантов нет.

Выглядим мы странно – компания знатных Серебряных, Красный генерал, двое новокровок в окружении разноцветных охранников. Мы не готовы доверять Мэйвену, но знаем, что Озерная королева, скорее всего, будет играть по правилам. Тем не менее, я держусь ближе к Фарли и двум ее офицерам. Их оружие и верность – вне подозрений.

Эванжелина и Птолемус выходят из собственного самолета, на вид лишь слегка обеспокоенные предстоящей встречей. Как будто у них есть какие-то более важные дела. Это, разумеется, притворство. Эванжелина хочет увидеть Мэйвена не меньше, чем я. Она ни за что не упустит шанс усмехнуться ему в лицо. Потоки ветра от мотора взлохмачивают ей волосы, пока она стоит, внимательно разглядывая траву вокруг.

Мы договорились встретиться в середине острова. У Озерных нимф будет шанс выказать добросовестность. Мы в молчании идем по короткой тропке через дюны, направляясь к купе скрюченных, упрямых деревьев. Я вновь вспоминаю Так, который теперь покинут. Там похоронен Шейд – и никто не ухаживает за его могилой.

Кэл возглавляет процессию; с одной стороны от него шагает Дэвидсон, с другой Фарли. Единый фронт нашей коалиции. Красная кровь в союзе с Серебряной. Эванжелина и Птолемус идут следом – как ни странно, необходимость занять второе место их не раздражает.

Я рада, что передо мной столько народу – у меня есть несколько лишних секунд, чтобы набраться храбрости. Мое главное утешение – незримая молния, которая змеится под кожей. Прикрыв глаза, я представляю раздвоенные ослепительные линии фиолетового и белого света. Она никуда не денется, никто не отнимет ее у меня, даже Мэйвен. Если попытается, я его убью.

Несколько месяцев назад я наблюдала, как Мэйвен сходным образом заключил мир с Озерными. Пусть даже декорации были совершенно иными – бесконечные минные поля Чока вместо травянистого острова на фоне ясного неба и спокойного синего моря, – ощущение то же самое. Мы движемся навстречу неведомому, навстречу людям, обладающим огромной ужасной силой. По крайней мере, теперь я не буду сидеть за столом рядом с Мэйвеном. Больше я не его собачка.

Как и в прошлый раз, посреди поля стоит возвышение. Помост из деревянных досок, гладко пригнанных друг к другу.

На нем в кружок расставлены кресла – и половина мест уже занята. Я едва удерживаю тошноту.

Человек, который идет рядом со мной, касается моей руки.

Джулиан.

Я взглядываю на него с немой мольбой. Сама не знаю, о чем прошу. Я не могу развернуться. Не могу убежать. Не могу сделать ничего из того, о чем просит мое тело.

Джулиан отвечает добродушным взглядом и понимающим кивком.

«Это надо пережить».

Двое Стражей становятся у нас на пути. Их лица неразличимы под масками. Морской ветер развевает пламенеющие одеяния.

– Мы требуем, чтобы вы положили оружие, прежде чем предстать перед его величеством, королем Норты, – говорит один из них, указав на Фарли и ее офицеров.

Никто не движется. Фарли и бровью не ведет.

Королева Анабель с усмешкой откидывает голову. Она смотрит на Стражей из-за спины Кэла – ростом ему всего по плечо.

– Король Норты стоит перед вами, и он не боится оружия Красных.

При этих словах Фарли хохочет, глядя на Стражей с откровенным презрением.

– Почему вас так пугает наше оружие? – спрашивает она. – Эти люди гораздо опаснее, – одной рукой она указывает на новокровок и Серебряных. Вооруженных способностями, которые разрушительней любой винтовки. – Не говорите, что ваш маленький король боится кучки Красных.

Офицеры Алой гвардии, стоя рядом с ней, слегка переминаются, словно в попытке как-то отвлечь внимание от автоматов, которые они крепко сжимают в руках.

Но Кэл не смеется, даже не улыбается. Он понимает, что что-то не так, и меня это пугает.

– Судя по всему, – медленно, обдумывая каждое слово, говорит он, – нам предстоит войти в Молчаливый круг. Я прав, Страж Блонос?

Кровь у меня леденеет, воздух вылетает из легких. «Нет».

Джулиан медленно протягивает руку, позволяя мне опереться.

Страж вздрагивает, когда Кэл обращается к нему по имени. Я внимательно смотрю на него, хотя бы для того, чтобы не сорваться. Но толку мало. Сердце отбивает бешеный ритм, горло сжимается. «Молчаливый круг». Впору выскочить из собственной кожи. Мои пальцы вздрагивают на руке Джулиана, и я сжимаю их до боли. Костяшки отчетливо белеют.

Он накрывает мою руку своей, пытаясь немного умерить страх. Кэл, стоя перед нами, не поворачивается, но слегка склоняет голову, сверкнув глазами. Как будто пытается посмотреть на меня. С жалостью? С отчаянием? Или понимающе?

– Да, – приглушенным голосом отвечает Страж. – Король Мэйвен привез Молчаливый камень, чтобы убедиться, что встреча пройдет без резких разногласий.

Кэл сжимает зубы, и на щеке у него вздрагивает мускул.

– Мы об этом не договаривались, – выдавливает он.

Его голос сотрясает воздух, словно предостерегающий рык зверя. Отчасти мне хочется, чтобы Кэл сорвался и сжег этих двоих, сжег остров, сжег Мэйвена, Айрис и ее мать. Снес все препятствия с нашего пути неудержимой, разрушительной волной огня.

Страж выпрямляется и стискивает кулаки. Он выше Кэла, но выглядит далеко не так внушительно. Его напарник делает то же самое – они становятся плечом к плечу, преграждая нам путь.

– Таково желание короля. Это не просьба. Сэр, – добавляет он неловко, неестественным тоном.

Они всегда защищали Кэла, как раньше защищали его отца – а теперь охраняют Мэйвена. Видимо, ссора с прежним повелителем – одна из немногих вещей, к которым их не готовили.

Кэл смотрит туда-сюда, на Фарли и на Дэвидсона. Я скриплю зубами до хруста, крохотными глотками втягивая воздух. Я буквально ощущаю Молчаливый камень, который грозит меня удавить. «Ничего не случится, если мы откажемся. Если развернемся и уйдем. Или если Мэйвен покорится, пропустив нас без мучений».

Нет, конечно. Именно поэтому он и притащил сюда Молчаливый камень. Не для того чтобы защитить себя. Правила ведения войны служат противникам достаточной защитой, особенно если одну сторону возглавляет воплощенное благородство. Мэйвен сделал это, чтобы причинить боль нам. Мне. Он знает, в какой тюрьме я провела по его вине полгода. Как день ото дня чахла и медленно умирала, лишенная половины собственной души. В плену за стеклом, которое невозможно было разбить, как бы я ни старалась.

В животе у меня все обрывается, когда Фарли неохотно кивает. По крайней мере, она ничего не почувствует. Молчаливый камень не оказывает никакого действия на обычных Красных.

Дэвидсон явно колеблется; выпрямив спину и развернув плечи, он смотрит на Кэла. А потом резко кивает, соглашаясь с условиями.

– Очень хорошо, – едва доносится до меня голос Кэла.

В моих ушах нарастает рев, земля под ногами вращается, голова идет кругом. Только рука Джулиана помогает мне устоять. Фарли и ее офицеры с шумом складывают оружие, демонстративно избавляясь от огнестрела и ножей. Я вздрагиваю, когда каждый предмет падает, исчезая в траве.

– Пошли, – шепчет Джулиан – так тихо, что слышу только я, и мы трогаемся с места.

Он заставляет меня сделать шаг. Ноги дрожат, грозя подогнуться. И я опираюсь на него, по возможности украдкой, позволяя Джулиану вести меня.

«Придется это пережить».

Я, по мере сил, смотрю вокруг. Не дрожать, не падать, не удирать.

Айрис отчетливо выделяется среди остальных – ее платье-доспех сияет ярко-синим, как василек. Складки лежат вокруг, красиво ниспадая с сиденья. Идеальный баланс между воином и королевой, даже по сравнению с Эванжелиной. Серые глаза Айрис следят за нами, превратившись в хищные щелки. По Серебряным стандартам, она всегда относилась ко мне неплохо. Тем не менее, я ощущаю ненависть к ней и к тому, что она сделала. Поскольку совсем близко маячит Молчаливый камень, приходится наполнять себя гневом. Это единственное, что отгоняет страх.

Я ступаю в Молчаливый круг, и неестественное ощущение тишины падает, словно занавес. Я крепко прикусываю губу, чтобы удержать крик. Внутренности так и переворачиваются, когда привычная ноющая боль тяжким грузом обрушивается на плечи. Я спотыкаюсь, и мои веки дрожат – больше ничем я не выдаю нестерпимую боль. А внутри все вопит, нервы пылают. Инстинкт приказывает бежать, покинуть место пытки. Пот катится вдоль позвоночника, но я заставляю себя делать шаг за шагом, стараясь не отставать от остальных. Если бы не Камень, я бы взорвалась вспышкой электрической ярости, которая посрамила бы все мои предыдущие бури. «Молния не знает пощады. Я тоже».

Я гневно гляжу вокруг, прищурившись, чтобы удержать слезы.

Смотрю на всех, кроме Мэйвена. Мать Айрис, королева Сенра, выглядит скромнее – она ниже дочери и похожа на нее, но на вид непритязательней. На Сенре тоже синее платье-доспех, отделанное золотом в тон короне. Они сидят бок о бок, чуть склонившись друг к другу, в полном доверии, какое бывает лишь у матери с дочерью. Как же хочется расшвырять их в стороны.

Четвертая особа королевской крови мне незнакома, но я без труда могу догадаться, кто это. Принц Бракен возвышается в своем кресле, и его кожа напоминает гладко отполированный, безупречный иссиня-черный драгоценный камень. Одеяние на нем фиолетовое, с аметистовой отделкой по краям, на груди – пластина из чистого золота. Темные глаза Бракена устремлены не на Кэла и не на меня, а на Дэвидсона. Вид у принца такой, как будто он охотно вывернул бы премьера наизнанку. Несомненно, он жаждет отомстить за детей.

Айрис сидит по одну руку Мэйвена, Бракен по другую.

Поначалу я пытаюсь не смотреть на него, но Мэйвена невозможно игнорировать. Пусть даже от этого зрелища меня словно пронзает раскаленный нож – так, что я на полном серьезе ожидаю увидеть льющуюся кровь.

«Надо это пережить. Держись за свой гнев».

Мое сердце замирает, когда я взглядываю на Мэйвена и вижу, что он и так уже смотрит на меня, искривив бледные губы в знакомой мерзкой усмешке.

Мэйвен слегка кивает, когда мы занимаем свои места, и его взгляд качается между мной и Кэлом, как будто больше никого здесь нет. Премьер Дэвидсон садится между нами, явно служа барьером. Мэйвен, похоже, невероятно наслаждается этим зрелищем, глядя на преграду между своим братом и мной. Морской ветер треплет его волосы, которые по-прежнему длинней, чем у Кэла; они слегка завиваются под тяжестью проклятого венца из черного железа.

Мундир на нем знакомый – цвета воронова крыла, увешанный, как всегда, нечестно заработанными наградами. Он усмехается, взглянув на куртку Кэла и с восторгом отметив перевернутые цвета. Возможно, он рад, что вынудил брата отказаться от королевских символов. Мэйвен смотрит на нас с наглым, неприкрытым удовольствием; он намерен причинить нам как можно больше мучений. Маска жестокого короля надежно утвердилась на его лице.

Я должна ее сорвать.

Слегка склонившись к Дэвидсону, я кладу руку на подлокотник и подаюсь вперед. Клеймо, выжженное на коже, открыто всем взглядам. М – значит Мэйвен. М – значит монстр. Его взгляд падает на обожженную плоть и на мгновение колеблется. Ледяные глаза пустеют и устремляются куда-то далеко. Он как будто потерял опору под ногами или оказался в длинном темном коридоре. Но Мэйвен приходит в себя и, моргая, смотрит на остальных членов нашей коалиции. Впрочем, начало положено.

Все спокойно занимают отведенные им места. К моему удивлению и ужасу, Фарли садится между Кэлом и… Птолемусом. Я морщусь. Если она и не бросится душить Мэйвена, то может вместо этого просто убить одного из собственных союзников.

Взгляд Фарли пылает не хуже, чем у любого из Калоров, когда она смотрит на юного короля. Они уже встречались раньше, давным-давно, в летней резиденции, когда Мэйвен одурачил нас, сложив байку, которой мы все охотно поверили. Он обманул ее так же, как и меня.

– Истинное наслаждение видеть, как высоко вы способны подняться, генерал Фарли, – говорит Мэйвен, обращаясь к ней. Я знаю, что он пытается сделать. Расшатать нас, прежде чем мы успеем приступить к делу. – Интересно, что вы ответили бы год назад, если бы я спросил, чего вы надеетесь достичь. Какой прогресс.

Его взгляд перебегает с Фарли на Птолемуса. Намек очевиден.

Когда я была пленницей Мэйвена, он вломился ко мне в голову и с помощью своего кузена Мерандуса перебрал мои воспоминания. Он видел, как Шейд пал от руки Птолемуса; он знает, чем был мой брат для Фарли. Знает, что Шейд оставил возлюбленную и ребенка. Ему нетрудно теперь бередить открытую рану.

Фарли обнажает зубы – даже без оружия она опасна, – но Кэл вмешивается, прежде чем она успевает плюнуть ядом.

– Полагаю, все мы оказались в неожиданном положении, – говорит он сурово и спокойно. Дипломат до мозга костей. Не представляю, каких усилий это требует. – Нечасто король Норты восседает рядом с Озерной королевой.

Мэйвен лишь скалится. Он умеет это гораздо лучше Кэла.

– Нечасто первенцы и наследники восседают где-то помимо трона. Правда, брат? – парирует он, и Кэл с ощутимым щелчком захлопывает рот. – Что скажете, бабушка? – добавляет Мэйвен, метнув убийственный взгляд на Анабель. – Ваша родная плоть и кровь воюет друг с другом.

Она отвечает с той же страстью:

– Ты – не моя плоть и кровь, мальчик. Эти узы ты разорвал, когда помог убить моего сына.

Мэйвен лишь цокает языком, словно жалея ее.

– Меч поднял Кэл, а не я, – говорит он, указывая подбородком на похожий клинок на бедре брата. – Какое у вас богатое воображение. Пожилые люди так склонны к фантазиям.

Королева Сенра изгибает ровную бровь. Она молчит, позволяя Мэйвену плести паутину – или собственную удавку.

– Что ж, – продолжает он, сложив руки. – Не я просил об этой встрече. Пора вам изложить условия. Я полагаю, речь идет о сдаче?

Кэл качает головой.

– Да. О твоей.

Мэйвен как-то странно смеется. Неестественно. Расчетливо выталкиваемый воздух, аккуратно отмеренный звук – имитация того, как, по его мнению, должен звучать смех. Это коробит Кэла; он беспокойно ерзает.

Бракен не улыбается. Его губы мрачно сжаты, подбородок покоится на стиснутом кулаке. Не знаю способности принца, но, полагаю, она мощна, и ее сдерживает лишь Молчаливый камень, который душит всех нас.

– Я прибыл сюда в такой спешке не для того, чтобы выслушивать глупости, Тиберий Калор, – говорит Мэйвен.

– Это не глупости, ваше высочество, – отвечает Кэл, чуть заметно кивнув. Он проявляет уважение.

Мэйвен негромко фыркает.

– Ты видишь здесь моих союзников, – он широко разводит свои белые руки. – Это представители правящих семей. Их подданные поклялись в верности нашему делу. Я удерживаю столицу, богатейшие регионы Норты…

– Тебе не принадлежат Разломы, – перебивает Эванжелина.

Несмотря на Молчаливый камень, металл с нее не осыпался. Его удерживает на месте не одна лишь способность – это самый настоящий доспех. Она приготовилась.

«И я должна была приготовиться».

– У тебя нет Дельфи. Вчера ты потерял Причальную Гавань. Потеряешь и больше. В конце концов с тобой останутся только те, кто сидит здесь – и тебе нечем будет заплатить им за помощь, – улыбка Эванжелины становится шире, обнажая зубы, украшенные острыми серебряными коронками. Она вырвала бы ему сердце, если бы могла. – Вскоре ты станешь королем без короны и без трона, Мэйвен. Лучше сдайся, пока еще можно что-то выторговать.

Мэйвен вздергивает нос. И становится похож на капризного ребенка.

– Я не стану торговаться.

– Даже за собственную жизнь? – спрашиваю я – негромко, но достаточно твердо, чтобы мои слова были услышаны.

Я сижу неподвижно, когда Мэйвен обращает взгляд на меня. Как будто к коже прикасается лед. «Не вздрагивай, не моргай. Надо это пережить».

В ответ он лишь смеется.

– Забавно смотреть, как вы блефуете, – с усмешкой отвечает он. – Я знаю, чем вы располагаете и кого привлекли на свою сторону. Излагай свои условия, Кэл. Или возвращайся в Причальную Гавань, чтобы мы вас всех перебили.

– Очень хорошо, – отзывается Кэл. И сжимает кулак. Если бы не Камень, он бы, скорее всего, вспыхнул. – Откажись от власти, Мэйвен. Отрекись, и я сохраню тебе жизнь.

– Какая чушь, – со вздохом произносит тот и, закатив глаза, смотрит на Айрис.

Та не реагирует.

Кэл, не смутившись, продолжает:

– Союз с Озерным краем и Пьемонтом сохранится. Мы установим мир на всем побережье, от ледяной тундры до южных островов. Отстроим разрушенное, восстановим то, что уничтожила война. Будет время исцелить раны, исправить ошибки, которые веками мешали нам жить.

– Вы имеете в виду равноправие Красных? – спрашивает Айрис.

Голос у нее именно такой, какой я помню. Спокойный, сдержанный. Воплощенное самообладание.

– Да, – твердо отвечает Кэл.

Бракен издает гулкий долгий смех, прижав одну руку к фигурной золотой пластине на животе. Если бы не обстоятельства, я бы сочла этот звук довольно приятным. Сенра и Айрис по-прежнему молчат, не желая выдавать свои мысли и намерения.

– Признаю, вы амбициозны, – говорит Бракен, указывая пальцем на Кэла. – И молоды. И увлечены.

Его темные глаза смотрят на меня. Намек ясен. Я ежусь под взглядом пьемонтского принца.

– Вы не знаете, о чем просите.

Фарли так легко не напугаешь. Она берется за подлокотники кресла и слегка приподнимается. Ее щеки окрашивает румянец.

– Вы так боитесь людей, на которых плюете, что не желаете даровать им простой свободы? – насмешливо спрашивает она, глядя на Бракена, Сенру и Айрис. – Ваша власть на самом деле настолько непрочна?

Королева Озерного края широко раскрывает глаза; белки отчетливо выделяются на фоне бронзовой кожи. Она в шоке. Сомневаюсь, что хоть один Красный когда-либо обращался к ней в таком тоне.

– Как ты смеешь говорить с нами… – начинает она.

Мой милый Джулиан опережает всех. Он спокойно заговаривает с королевой, прежде чем та успевает втянуть Фарли в опасную ссору.

– История любит угнетенных и подавленных, ваше величество.

Его голос звучит напевно, размеренно и мудро даже под гнетом Молчаливого камня. Королева колеблется, но затем закрывает рот и прислушивается.

– Время идет медленно, но в конце концов – всегда – колесо фортуны поворачивается. Люди восстают. Таков порядок вещей. Или мы примем перемены добровольно и поможем им настать, или столкнемся с неукротимой силой. Возможно, это будете не вы, даже не ваши дети. Но настанет день, когда Красные выбьют ворота ваших крепостей, сломают ваши венцы и перережут глотки вашим потомкам, и те будут напрасно молить о милосердии, в котором вы отказываете Красным теперь.

Эхо его слов, словно танцуя в воздухе, звучит еще долго после того, как он замолкает. Оно отрезвляет Озерную королеву и Бракена, которые беспокойно переглядываются.

Мэйвен ничуть не смущен. Он злобно смотрит на лорда Джейкоса горящими глазами. Он всегда презирал Джулиана.

– Вы заучили свою речь наизусть, Джулиан? Я-то всегда гадал, отчего вы проводите столько времени один в библиотеке…

Возвратить ему шпильку – слишком большое искушение.

– Да уж, ты хорошо знаешь, что такое одиночество, – говорю я и снова подаюсь вперед, демонстрируя клеймо.

От такого сочетания Мэйвен бледнеет и замирает, слегка приоткрыв рот. Дышит со свистом. Выглядит он так, как будто его раздирают два желания – поцеловать меня и перерезать мне горло. Сомневаюсь, что он сам знает, чего хочет.

– Осторожней, – говорю я, подталкивая его ближе к краю. – Маска может слететь.

В глазах Мэйвена вспыхивает холодный страх. А потом лицо меняется: на лбу возникают морщины, углы губ опускаются, рот раздвигается, обнажая зубы. Тени, залегающие под глазами и на скулах, придают ему облик мертвого черепа.

– Я мог убить тебя, Красная, – рычит он.

Наглая пустая угроза.

– Забавно. Целых полгода ты располагал такой возможностью, – я похлопываю себя по груди и по рукам, касаюсь пальцами клейма. – Но я здесь.

Я отвожу взгляд, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, и обращаюсь к сидящим рядом с ним союзникам:

– Мэйвен Калор, мягко говоря, ненадежен.

Я с особой остротой ощущаю их внимание – три венценосные особы пытаются испепелить меня взглядом. И бремя Молчаливого камня – постоянное удушливое давление – я тоже чувствую. Как же мне хочется призвать молнию и почерпнуть из своей способности немного сил. А вместо этого приходится полагаться лишь на собственное истощенное тело. И не рассчитывать ни на что иное.

– Вы все это знаете. Каковы бы ни были выгоды от пребывания Мэйвена на троне, вы знаете, что риск гораздо выше. Или короля свергнем мы, или его государство само потерпит крах. Посмотрите вокруг. Сколько Высоких Домов сидит здесь с ним? Где они?

Я указываю на Стражей, на прочих телохранителей – но больше никого из Норты здесь нет. Ни Дома Велле, ни Дома Озаноса, ни прочих. Понятия не имею, где они, но их отсутствие красноречиво.

– Вы служите ему щитом. Он воюет чужими руками – и обратится против вас, как только наберется сил, чтобы противостоять вам обоим. Он не знает, что такое верность, и в его сердце нет любви. Мальчик, который называет себя королем, – лишь пустая оболочка, угроза всем и каждому.

Мэйвен рассматривает собственные руки и поправляет манжеты. Что угодно, лишь бы казаться безмятежным и равнодушным. Выглядит жутко, особенно в исполнении такого талантливого притворщика, как он.

Я держу голову высоко.

– Зачем поддерживать это безумие и дальше? С какой целью?

Фарли, слева от меня, шевелится, и кресло под ней скрипит. Ее взгляд полон огня, которому позавидовали бы и Калоры.

– Они предпочтут истечь кровью до капли, но не признать равенство тех, чья кровь неправильного цвета, – шипит она.

– Фарли, – говорит Кэл.

К моему удивлению, Эванжелина вмешивается в этот хаос и привлекает внимание к себе. Она поджимает губы и демонстративно расправляет платье.

– Мне всё ясно. Говоришь, Мэйвен использует их в качестве щита? – спрашивает она, почти хихикая. – Где ваши армии, королева Сенра? И ваши, принц Бракен? Кто на самом деле проливает кровь в этой войне? Если кто-то здесь и служит щитом, то именно Мэйвен. Они натравливают мальчугана на старшего брата, чтобы те измотали друг друга – а потом Пьемонт и Озерный край уничтожат то, что останется. Разве не так?

Они не отрицают – или просто не хотят подтверждать слова Эванжелины. Айрис пробует другую тактику. Она подается навстречу принцессе Самос, и на лице у нее – непринужденная светская улыбка.

– То же самое вправе предположить и я, Эванжелина. Разве Тиберий Калор – не орудие Разломов?

Мэйвен жестом велит ей сесть обратно. Он переводит взгляд с Кэла на Фарли. Она здесь – слабое звено, ну или он так считает. «Удачи».

– Нет, не Кэл, – мурлычет он. – Красные. Монфорские дворняжки. Я знаю, что Воло и другие Серебряные открыто возражают. Они готовы терпеть Красных лишь настолько, насколько это необходимо. Так ведь, Анабель?

Она просто отворачивается, отказываясь даже смотреть на него. Несмотря на притворное равнодушие, улыбка Мэйвена слегка меркнет.

На сей раз Фарли не глотает наживку. Она сохраняет спокойствие, а Дэвидсон медленно хлопает в ладоши и слегка кланяется мнимому королю.

– Я аплодирую вам, Мэйвен, – говорит он. Бесстрастное спокойствие премьера – приятное разнообразие после такого количества желчи. – Признаю, не ожидал подобной ловкости в столь юном возрасте. Но, полагаю, так вас воспитывала мать? – добавляет он, взглянув на меня.

Это приводит Мэйвена в исключительное бешенство. Он понимает: я поделилась всем, чем могла. Рассказала про то, что сотворила Элара.

– Да, он – дело ее рук, – бормочу я. Словно поворачивая нож в ране. – Уже неважно, каким он мог стать. Этого человека больше нет.

– И он не вернется.

Голос Кэла мягок. Но он наносит последний удар.

Если бы не Камень, Мэйвен бы вспыхнул. Он бьет кулаком по подлокотнику; его костяшки белы, как кость.

– Этот разговор не имеет смысла, – огрызается он. – Если вы не желаете обсуждать условия, убирайтесь. Укрепляйте город, хороните мертвецов и готовьтесь к настоящей войне.

Его брат ничуть не смущен. Бояться больше нечего. С Кэлом произошла трагическая перемена, и он возвращается к роли, которая удается ему лучше всего. Воин. Генерал. Человек, имеющий дело с противником, которого можно победить. Не с братом, которого он надеется спасти. Между ними не осталось кровных уз. Только та кровь, которую он пролил из-за Мэйвена.

– Настоящая война – здесь, – отвечает Кэл – очень спокойно, особенно по сравнению с внезапной вспышкой брата. – Шторм начался, признаешь ты это или нет.

Я пытаюсь сделать то же, что и Кэл. Отпустить прошлое. Фальшивая личина доброго, покинутого родителями мальчика уже давно пропала. Не осталось даже призрака. Есть только человек, который сейчас сидит передо мной, полный ненависти, одержимости и извращенной любви. «Надо это пережить», – приказываю я себе. Мэйвен – чудовище. Он заклеймил меня, взял в плен, пытал самым страшным образом. Чтобы держать на поводке, чтобы питать мною пустоту у себя в голове. Но, сколько бы я ни старалась, я все равно вижу в нем свое отражение. Несомое ветром, неспособное освободиться, отречься от того, что уже сделано и что продолжает происходить.

Этот мир – шторм, который я помогла создать. Мы все помогли, так или иначе. Действиями, которые невозможно было предсказать, путями, по которым мы изначально не собирались идти. Джон всё знал. Интересно, в какую секунду задвигались шестеренки. Чей выбор стал окончательной причиной. Это случилось, когда Элара заглянула ко мне в голову, ища возможности поразить Алую гвардию? Или когда я свалилась на арену во время Выбора королевы? Или когда Кэл схватил меня – Красную воровку – за руку? Или когда у Килорна умер хозяин, и его судьба оказалась предрешена – перед ним замаячил призыв? Может быть, эта история вообще началась не с нас. Может быть, она началась с матери и сестры Фарли, которых утопил Озерный король – их смерть заставила ее отца, полковника, приняться за дело. Или она началась с Дэвидсона, который избежал гибели на фронте, прибыл в Монфор и создал новое будущее. Может быть, корни уходят еще глубже – на сто лет, на тысячу. Может быть, причина в ком-то, избранном или проклятом неведомыми богами. Обреченном и благословленном стать орудием перемен.

Надеюсь, что никогда не узнаю ответа.

25. Эванжелина

Молчаливый камень действует мне на нервы, все тело зудит от постоянного давления. Трудно не обращать на него внимания, даже несмотря на долгие годы тренировок. Я подавляю жгучее желание впиться ногтями себе в руку, лишь бы испытать иной род боли вместо этой мерзкой удушливой тяжести. Интересно, где спрятаны Камни. Под настилом? Под креслами? Судя по тому, что я буквально задыхаюсь, они совсем близко.

Остальных, кажется, ничуть не смущает неестественное ощущение вывернутой наизнанку души. Даже Мэру, несмотря на пережитое. Голову она держит высоко, сидит спокойно. Никаких признаков дискомфорта или боли. Значит, и я должна скрывать свои чувства не хуже, чем она. Бр-р.

Губы Бракена кривятся от омерзения – Молчаливый камень так же неприятен ему, как и всем прочим. Возможно, это сделает его сговорчивее. Да, он ненавидит Монфор, и не без причины. Но, пожалуй, еще больше Бракен не любит проигрывать. И если бахвальство Кэла достигнет цели, Пьемонт уж точно утратит веру в Мэйвена.

Мэйвен бросает гневный взгляд на Кэла, словно может каким-то образом сравняться со своим воинственным братом. Сочувствие, на которое он рассчитывал, пропало без следа – Кэл держится непоколебимо и сидит неподвижно.

– Вот мои условия, Мэйвен, – говорит он, даже величественней, чем его отец. – Сдайся – и живи.

Мэйвен заслуживает разве что пулю в лоб или нож в живот. Он опасен, и оставить его в живых было бы огромной ошибкой.

Он отвечает утробным голосом, исходящим откуда-то из недр души:

– Убирайся с моего острова.

Никто не удивлен. Птолемус негромко переводит дух. Пальцы у моего брата вздрагивают – они сами тянутся к ножам, висящим на груди. По крайней мере, Стражи не додумались – или не озаботились – нас обезоружить. Они, очевидно, считают, что без своей способности магнетроны бессильны. Наивные. Птолемус всадил бы этот нож Мэйвену в живот, если бы обстоятельства позволяли.

Мой нареченный подается вперед и медленно встает.

– Очень хорошо, – с досадой отвечает он. – Ты вспомнишь этот день, Мэйвен, когда останешься один, всеми покинутый, и некого будет винить, кроме самого себя.

У Мэйвена нет другого ответа, кроме короткого смешка. Он хорошо притворяется, полагаясь на тщательно сотканный образ гонимого юноши, облеченного величием. Младший сын, который никогда не претендовал на корону. Но здесь притворство бесполезно. Все мы знаем, кто он такой.

Королева Сенра, продолжая сидеть, поворачивается к нему.

– Что вы предлагаете, ваше величество?

Он слишком занят Кэлом и Мэрой, чтобы хотя бы услышать ее слова. Айрис слегка подталкивает его.

– Ничего, кроме сдачи, – быстро отвечает Мэйвен. – Извинения и уступки мне не нужны, – добавляет он, бросая взгляд на Мэру, и та ежится. – Это касается всех.

Анабель встает. Она отряхивает руки, словно избавляясь от следов присутствия своего извращенного внука.

– Тогда, полагаю, все ясно, – со вздохом произносит она. – Мы договорились.

Как ни странно, она смотрит на Айрис. Не на Мэйвена, даже не на Сенру или Бракена. На юную королеву, которая мало что может сказать и у которой в этом кругу мало власти.

Молодая женщина склоняет голову, и серые глаза блестят – с неким значением.

– Да, – отвечает она.

Королева Сенра делает то же самое. Возможно, Озерная традиция. Такая же глупая и бессмысленная, как их никчемные боги.

Две королевы поднимаются первыми, за ними быстро следует Бракен. Он низко кланяется, повернувшись в мою сторону, и я наклоняю голову. Но его глаза темнеют, когда их взгляд падает на Дэвидсона. Ничто не заставит Бракена забыть о ненависти к этому новокровке.

Премьера это не смущает. Сохраняя непроницаемое выражение лица, он изящно поднимается.

– Это было, мягко говоря, любопытно, – негромко произносит он с бесстрастной улыбкой.

– О да, – отзываюсь я.

Остальные с шелестом встают – вереница ярких одежд и сверкающих доспехов, – и на помосте остается только Мэйвен, сидящий в своем кресле. Он смотрит на нас.

Мэра искусно уклоняется от его взгляда и обходит Фарли, чтобы взять Кэла за руку. Это зрелище приводит мнимого короля в ярость; он буквально раскаляется. Не удивлюсь, если от него пойдет дым. Если бы не Молчаливый камень, именно так могло бы случиться.

– Мы еще увидимся, – бросает Кэл через плечо.

Мэйвен выходит из себя и бьет ладонями по подлокотникам кресла, а затем порывисто встает и удаляется. Плащ цвета воронова крыла струится за ним. Мэйвен похож на ребенка, закатившего истерику. Очень опасного ребенка.

Озерные королевы и пьемонтский принц следуют за ним почти неохотно. Кэл прав. Они бросят Мэйвена, если чаши весов поколеблются, если станет ясно, что он не сумеет выиграть войну. Но перейдут ли они на нашу сторону? Сомневаюсь. Они будут сидеть и ждать момента, чтобы нанести удар. Я почти завидую Алой гвардии и Монфору. Их союз, похоже, основан на подлинной верности и общей цели. Не то что у нас, Серебряных. Мы можем говорить о мире, но мир – не то, для чего мы созданы. Мы вечно сражаемся – в тронных залах, на поле боя и даже за столом во время семейного ужина. Таково наше проклятье.

Мне не терпится покинуть Молчаливый круг и снова вдохнуть воздух свободы. Я тащу Птолемуса за собой, к извилистой тропе, которая ведет к нашим самолетам. Я не отпущу от себя брата, раз уж генерал Фарли здесь. Она буквально не отстает от него. Крыса, которая преследует волка и ждет удобной возможности.

Как только мы выходим из сферы действия Молчаливого камня, я ощущаю прохладное облегчение – моя способность возвращается. Кусочки металла в украшениях, в волосах, на зубах, по всему телу привлекают к себе мое внимание. Я нащупываю медали на груди Мэйвена – и чувствую, что они удаляются. Он действительно уходит. Бежит с острова, как и мы.

Война еще далеко не закончена, и, если мои догадки верны, обе стороны пока что в равных условиях. Идеальный баланс. Так может тянуться годами. Я могу остаться незамужней, всего лишь принцессой, свободной от королевского поводка. «Надо съездить домой на пару недель и исчезнуть, когда вернется отец. Пусть сам улаживает свои дела. А мы с Элейн выберемся в какое-нибудь спокойное место…»

Я отвлекаюсь и едва замечаю воду, которая сочится под сапогами, пропитывая скудную почву.

И где-то на грани восприятия медали Мэйвена перестают двигаться.

– Толли, – шепотом говорю я, хватая брата за руку.

Его глаза расширяются, когда он смотрит на затопляемую землю.

Остальные тоже удивлены. Они поднимают ноги повыше и, шлепая по воде, собираются кучкой. Фарли и ее офицеры торопливо разбирают брошенное оружие – часть уже намокла. Они быстро занимают оборону, наводя автоматы на деревья и на виднеющийся вдалеке помост.

Мэра заслоняет Кэла. Он в ужасе смотрит вокруг, ошеломленный зрелищем воды, которая медленно поднимается. Одна рука у Мэры блещет искрами.

– Осторожно! – восклицаю я, волоча Толли за собой на сухой холмик. – Ты нас всех поджаришь.

Мэра холодно смотрит на меня.

– Только если захочу.

– Нимфы? – спрашивает Фарли, уперев приклад винтовки в плечо и не отводя глаз от прицела. – Я вижу с той стороны какое-то движение. Синие одежды, Стражи…

Она замолкает.

Я вынимаю нож из перевязи на груди Толли и вращаю его в ладони.

– И?

– Ничего такого, о чем стоит беспокоиться, – говорит Анабель небрежным тоном. – Ну что, вернемся к самолетам?

Я не единственная, кто смотрит на нее, разинув рот.

Фарли заговаривает первая, по-прежнему не опуская винтовки.

– Либо остров тонет, либо сейчас нас атакуют…

– Чушь, – фыркает Анабель. – Ничего подобного.

– Тогда что это? – выговаривает Кэл. – Что вы сделали?

Анабель уступает место Джулиану Джейкосу. На его губах играет тонкая бессмысленная улыбка.

– Мы положили конец этой истории, – говорит он.

Мэра первая обретает дар речи.

– Что…

Нечто вроде грохота обрушившейся волны раздается за деревьями, в стороне, противоположной пляжу. Фарли подскакивает и снова вскидывает винтовку, ее спутники шарахаются. Я лезу на песчаный холмик, отчаянно желая понять, что происходит.

Над травянистой равниной гремит ружейная стрельба. Мэра вздрагивает. Я стискиваю кулак, пересчитывая пули, которые мелькают на грани восприятия. Они летят в противоположных направлениях, один залп в ответ на другой.

– Они сражаются… с чем-то, – говорю я.

Кэл шлепает по воде; кулаки у него пылают.

– Мэйвен, – рычит он вполголоса.

Мэра по-прежнему заслоняет ему дорогу. Она пытается удержать Кэла, не ударив его током – и не сгорев. Анабель вовсе не движется.

Вода то отступает, то прибывает – кто-то управляет ею. С пригорка видно, как за деревьями мелькают яркие пятна. Синие доспехи, алое пламя, одеяния Стражей. Кто-то вопит – этот звук разносится эхом. В воздухе повисает туман, словно весь мир задернули серым занавесом.

Мои украшения превращаются в броню – сначала покрывают кисти и запястья, затем распространяются до плеч.

– Дай ружье, – приказываю я Фарли.

Даже не глядя на меня, она сплевывает наземь.

– Мне отсюда лучше видно, – рычу я.

Она еще крепче сжимает винтовку.

– Ага, так я тебе и дала хоть что-то…

– Это не просьба, – огрызаюсь я, щелкнув пальцами.

Оружие выскакивает из рук у Фарли и летит ко мне.

– Честное слово, дамы, незачем ссориться, – говорит Анабель, по-прежнему странно спокойная. – Посмотрите, все уже закончилось.

Она становится между нами и вытягивает сморщенный палец, указывая на линию деревьев.

Вода заливает остров, и вместе с ней к нам издалека приближаются фигуры – смутные тени в тумане. Первыми, впрочем, появляются трупы. Это Стражи. Их плащи распахнуты и мокры, масок нет, или они поломаны, и из-под них видны лица. Одних я узнаю, других нет. Расплывчатые силуэты становятся яснее. Тот, что впереди, поднимает руку, разгоняя туман. Превратившись в капли влаги, он обрушивается на нас внезапным ливнем. Теперь видно Сенру и Айрис – а за ними веером двигаются их собственные телохранители. Следом шагает Бракен, и его грудь блещет золотом, а фиолетовый плащ тащится по воде. Они идут как-то странно, заслоняя от наших глаз кучку собственных стражей в синей форме. И останавливаются на расстоянии десяти метров от нас, по лодыжку в воде. Мы в замешательстве смотрим на них. Даже премьер стоит, наморщив лоб.

Только Анабель и Джулиан сохраняют спокойствие.

– Пожалуйста, приготовь обмен, – бормочет Анабель, повернувшись и обращаясь к Джейкосу.

Лицо у того странно бледное, даже болезненное, однако он кивает в ответ на ее просьбу и уходит, взяв с собой двух стражей-Лероланов.

«Обмен», – сказала старая королева.

Я смотрю на Мэру. Она ловит мой взгляд и отворачивается; глаза у нее круглые от страха и недоумения.

«Какой обмен? На что?» – хочется спросить мне.

Или на кого?

Кто-то борется в кругу Озерных стражей – но напрасно.

Я вижу его в просвет между Сенрой и Айрис. Он отчаянно вырывается из рук людей, которые гораздо сильнее.

У Мэйвена в кровь разбита губа, корона косо сидит на растрепанных черных волосах. Он беспомощно пинается и упирается, вынуждая Озерных тащить его за руки. Вода обвивает тело пленника, готовая разить. Айрис, стоя рядом с ним, посвистывает и крутит в руках браслеты. «Ключ к его способности», – понимаю я, потрясенная. Мэйвен беззащитен, отдан на милость тех, кого ни за что не пощадил бы сам.

Озерная принцесса усмехается – и эта улыбка на лице человека, во всех остальных отношениях уравновешенного, леденит кровь. Мэйвен плюет в нее и промахивается.

– Водяная сука, – рычит он, отбиваясь. – Ты сегодня сделала большую ошибку.

Сенра кривит губы, но не вмешивается.

– Правда? – невозмутимо отвечает Айрис. – А по-моему, это ты ошибся. И не раз. Не в последнюю очередь – когда впустил меня в свое королевство.

Не верю своим глазам. Мэйвен – преданный предатель. Обманутый обманщик.

Война кончена.

Я сейчас упаду в обморок.

У меня перехватывает дыхание, и я с трудом перевожу взгляд с Мэйвена на его брата. Кэл смертельно побледнел. Ясно, что он понятия об этом не имел, что бы ни задумали Анабель и Джулиан. Какую бы сделку они ни собирались заключить от имени законного владыки Норты.

«Кого они отдадут взамен?»

Надо бежать. Схватить Толли. Броситься прямо в море.

Я быстро взбираюсь обратно на холм, к брату. Мнимый король привлекает к себе достаточно внимания. «Не упрощай дела нимфам. Беги к самолету. Возвращайся домой».

– Не льсти себе, Эванжелина! – кричит Мэйвен, изгибаясь, чтобы отбросить волосы с лица. Они продолжают лезть на глаза. – Задирай нос как угодно, но ты не стоишь меня!

И все поворачиваются ко мне – в ту самую минуту, когда я тихонько отступаю прочь, крепко держа Птолемуса за руку. Я ищу хоть одно дружелюбное лицо и понимаю, что ближе всех к сочувствию Мэра Бэрроу. Она смотрит, как я цепляюсь за Птолемуса. В ее глазах появляется что-то вроде жалости, которую мне хочется отсечь ножом.

– Тогда кто? – спрашиваю я, вздернув подбородок. Моя гордость сродни броне. – Ты снова предлагаешь себя, Бэрроу?

Она моргает, и жалость сменяется гневом. Так-то лучше.

– Нет, – отвечает Джулиан, который возвращается со стражей. Как и Озерные, они тащат пленника.

В последний раз я видела Салина Айрела лишенным всех титулов; мой отец чуть не удавил его за глупость и гордыню. Айрел убил Озерного короля под стенами Корвиума, вопреки приказу, надеясь на похвалу. Ему не хватило предусмотрительности, чтобы понять, что это лишь укрепит союз Озерных и Мэйвена – и решимость обеих королев. Теперь он жизнью заплатит за свою ошибку.

Салин висит на руках охраны, и глаза у него странно пустые. Он смотрит себе под ноги и, хотя держат его не очень крепко, даже не пытается бежать. Поскольку рядом стоит Джулиан Джейкос, я понимаю, почему. Сомневаюсь, что Айрелу позволят скрыться.

– Что это… я не разрешал… – с трудом выговаривает Кэл, нависая над бабушкой.

Та ласково кладет руку ему на грудь и отталкивает своего короля.

– Но ты не станешь возражать. Не так ли, Кэл? – сладким голосом спрашивает она.

С материнской заботливостью Анабель касается его лица.

– Мы можем закончить войну сегодня, прямо сейчас. Такова цена. Одна жизнь – в обмен на тысячи.

Решение, которое нетрудно принять.

– Всё правильно, Кэл. Ты ведь делаешь это ради спасения людей, так? – спрашивает Мэйвен голосом, полным сарказма. Слова – его единственное оружие. – Благородный до мозга костей…

Кэл медленно поднимает взгляд на брата. И даже Мэйвен замолкает. Время мучительно тянется. Никто не моргает. Никто не отступает. Младший Калор продолжает усмехаться, пытаясь вызвать у брата хоть какую-то реакцию. Лицо Кэла не меняется, он не произносит ни слова. Но очень красноречиво дергает плечом и отходит с пути Анабель.

Джулиан приподнимает голову Салина, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Иди к королевам, – приказывает он, и я слышу мелодичный голос одаренного певца. Того, кто мог бы зачаровать нас всех, если бы захотел, и пением проложить себе дорогу к трону. К счастью, Джулиана Джейкоса не интересует власть.

Несмотря на чары, Салин Айрел – шелк, и его движения изящны. Он направляется к Озерным королевам. Те смотрят на него, как умирающие от голода – на приближающуюся еду. Айрис хватает Салина на шею, пинает под колено и заставляет с плеском упасть на четвереньки.

– Отправь его на ту сторону, – негромко говорит Сенра, махнув рукой в сторону Мэйвена.

Все это как-то неправильно, слишком медленно, чтобы происходить взаправду. Но мне не мерещится. Озерные стражи толкают Мэйвена вперед, заставив двинуться навстречу брату. Он по-прежнему усмехается, сплевывая кровь, но в его глазах блестят слезы. Он теряет власть над собой, и крепкая хватка, в которой Мэйвен держит себя, слабеет.

Он понимает, что это конец. Мэйвен Калор проиграл.

Стражи продолжают толкать его, не давая обрести равновесие. Жалкое зрелище. Он начинает что-то шептать – торопливо, в промежутках между взрывами резкого хохота.

– Я сделал, как ты сказала, – бормочет он, ни к кому не обращаясь. – Сделал, как ты сказала.

Прежде чем Мэйвен успевает упасть к ногам брата, Анабель шагает вперед и решительно становится между ними. Как мать-тигрица.

– Ни шагу больше к законному королю, – рычит она.

Эта женщина достаточно умна, чтобы не доверять ему даже теперь, когда он побежден.

Мэйвен падает на одно колено и проводит рукой по волосам, взъерошивая мокрые темные кудри. Он смотрит на брата, и в его глазах – огонь, которым он больше не владеет.

– Боишься мальчишки, Кэл? Я думал, ты у нас воин.

Мэра, стоя рядом с Кэлом, напрягается и кладет руку ему на локоть. Не знаю, зачем. Чтобы удержать его или, наоборот, подтолкнуть? Горло у Кэла вздрагивает, пока он пытается решить, что делать.

С мучительной медлительностью тот из Калоров, кто остался стоять на ногах, кладет ладонь на рукоять меча.

– Ты бы убил меня, окажись я на твоем месте.

Мэйвен дышит со свистом. Он молчит – достаточно долго, чтобы можно было понадеяться на ложь. Невозможно предугадать ход мысли Мэйвена Калора, ну или того человека, который сейчас перед нами.

– Да, – отвечает он и снова сплевывает кровь. – Ты горд?

Кэл не отвечает.

Синие, как лед, глаза смотрят на девушку, которая стоит рядом с Кэлом. Мэра напрягается под этим взглядом, превращаясь в закаленную сталь. У нее есть все причины бояться Мэйвена, но она скрывает страх.

– Ну как, хорошо тебе? – спрашивает Мэйвен почти шепотом.

Не знаю, к кому обращен этот вопрос.

Все молчат.

Какое-то бульканье привлекает мое внимание, и я, оторвав взгляд от Мэйвена, вижу, как королевы кружат вокруг своей жертвы. Это не танец, не ритуал. В нем нет никакого порядка. Лишь холодная, расчетливая ярость. Даже Бракен, кажется, напуган. Он отступает на несколько шагов, позволяя им делать то, что они задумали. Салин, по-прежнему стоя на коленях, покачивается, и изо рта у него, пенясь, течет морская вода.

Они поочередно льют воду ему на лицо – с палаческой сноровкой. Ровно столько, сколько нужно, чтобы он захлебнулся не сразу. Понемногу, капля за каплей. Салин бледнеет, потом лиловеет, затем чернеет. И падает, содрогаясь, в доходящую до колен воду, уже не в силах сесть. Не в силах спастись. Они склоняются над его телом и кладут руки ему на плечи. Их лица будут последним, что он увидит, умирая.

Я и раньше видела пытку – в исполнении тех, кому это нравится. Чужие муки всегда неприятны. Но жестокость нимф, на мой вкус, чересчур расчетлива. Непонятна. Она приводит меня в ужас.

Айрис ловит мой взгляд, и я отворачиваюсь, не в силах это вынести. Она была права. Мэйвен совершил ошибку, впустив ее в свое королевство и в свой дворец.

– Ты счастлива? – спрашивает Мэйвен, отчаянно и бешено, и скалит зубы.

– Молчи, Мэйвен, – напевает Джулиан, заставляя юношу взглянуть на него.

Впервые за много лет злополучный Мэйвен Калор закрывает свой мерзкий рот. Я оборачиваюсь и вижу, что лицо у Птолемуса совершенно белое. Мир меняется у нас на глазах. Союзы расторгаются и заключаются вновь, границы меняют очертание, затеваются браки. И – думаю я, чувствуя, как сжимается сердце, – у этой сделки есть еще одно условие. А как же иначе.

Я подаюсь к брату и шепчу – так, чтобы слышал только он:

– Сомневаюсь, что их договор касается только Салина.

Айрел – впавший в немилость лорд, без земель, титулов и власти. Ни в Разломах, ни в Норте он ничего не значит. Даже Озерные королевы не стали бы выдавать Мэйвена лишь для того, чтобы утолить жажду мести. Они своеобразны, но не глупы. Анабель сказала, что такова цена – но это неправда. Должно быть что-то еще. Кто-то еще.

Я стараюсь держать чувства при себе, когда до меня вдруг доходит. Но никто не сорвет с меня маску спокойствия.

Я была не так далеко от истины, когда подумала, что цена – это мы с Толли.

Мэйвен прав. Принц и принцесса в обмен на короля? Глупо. Мы не стоим его.

А вот наш отец, несомненно, стоит.

Воло Самос, король Разломов. Салин вонзил нож в Озерного короля, чтобы порадовать моего отца и добиться награды. Он виноват ничуть не меньше, чем Айрел. Это было сделано ради него.

Он – враг Озерного края, но и соперник Кэла. Анабель ничего не стоило поставить его на кон. Предложить нимфам голову моего отца – логичный шаг.

Я крепко сжимаю кулаки, чтобы скрыть дрожь. Взвешиваю варианты, в то время как мое лицо бесстрастно, лишено всякого выражения. Если отец умрет, Разломы распадутся. Королевство не устоит без него, учитывая обстоятельства. Я больше не буду принцессой. Не буду его подданной, ручным зверьком, игрушкой, которую можно подарить, орудием, которым он пользуется, как ему вздумается.

Мне не придется выходить замуж за нелюбимого и лгать до конца дней.

Но все равно – я люблю своего отца. Ничего не могу поделать.

Это невыносимо.

И я не знаю, как быть.

26. Мэра

Я отказываюсь лететь в одном самолете с Мэйвеном. Кэл тоже. Хоть пленник и зачарован, мы не в состоянии смотреть на него. Джулиан, Дэвидсон и Анабель берут это бремя на себя и ведут Мэйвена во второй самолет, чтобы дать остальным немного передохнуть.

Тем не менее, мы молчим. Обратный путь в Причальную Гавань проходит в мертвой тишине. Даже Эванжелина и Птолемус потрясены и молчаливы. Случившееся всех выбило из колеи. Я по-прежнему не верю своим глазам. Джулиан и Анабель тайком общались с Озерными? У нас под носом? Без разрешения Кэла и участия Дэвидсона? Чушь какая. Даже Фарли, с ее обширной сетью шпионов, ничего не подозревала. Но она – единственная среди нас, кто, кажется, доволен. Она улыбается, буквально подскакивает от радости.

Почему я не радуюсь? Война окончена. Не будет больше битв и смертей. Мэйвен потерял свою корону на острове Провинс. Никто так и не удосужился подобрать ее. Венец из холодного железа остался валяться на песке. Айрис забрала его браслеты. Он не сможет бороться с нами, даже если захочет. Все кончено. Мальчика-короля больше нет. Он никому не причинит вреда.

Так почему же мне так скверно? В животе гнездится страх, тяжелый, как камень, – на него трудно не обращать внимания. Что будет теперь?

Поначалу я во всем виню Айрис, ее мать и Бракена. Хотя Кэл обещал сохранить союз, сомневаюсь, что они выполнят свою часть договора. Они потеряли слишком много – и эти люди не из тех, кто пожелает отправиться домой с пустыми руками. У всех есть личные причины мечтать о мести, а Норта еще слаба, расколота гражданской войной. Простая добыча для сильного зверя. Мир, которого мы добились сегодня, непрочен. Я буквально слышу обратный отсчет.

«Ты боишься не поэтому, Мэра Бэрроу».

Вчера ночью мы с Кэлом условились не принимать никаких решений и не менять то, что уже сделано. Кое-что можно было игнорировать, пока успех войны висел на волоске. Но я думала, что у нас будет больше времени. Я понятия не имела, что все закончится так быстро. Что наши ноги уже висят над пропастью.

«Раз Мэйвен свергнут, значит, Кэл действительно владыка Норты. Он коронуется и вернет себе свои законные права. Он женится на Эванжелине. И ничто прежнее не будет иметь значения. Мы снова станем врагами».

Монфор и Алая гвардия не потерпят в Норте очередного короля.

И я тоже, как бы Кэл ни клялся все изменить. Привычный уклад просто повторится – у его детей, внуков и так далее, если короли и королевы останутся у власти. Кэл отказывается признавать то, что должно быть сделано. У него не хватает храбрости принести жертву, которая необходима, чтобы сделать мир лучше.

Я украдкой смотрю на него сквозь ресницы. Кэл не замечает моего взгляда – его мысли устремлены в глубину. Он думает о брате. Принц Мэйвен Калор должен заплатить за учиненное кровопролитие, за раны, которые он нанес нам всем.

Незадолго до набега на тюрьму Коррос – когда Кэл полагал, что мы, возможно, застанем там Мэйвена, – он сказал, что не удержится. Набросится на Мэйвена со всей яростью. Кэл испугался, что теряет власть над собой. Я сказала ему, что убью Мэйвена, если это не сумеет сделать он. Тогда было легко давать обещания… но когда такая возможность представилась, когда Мэйвен взглянул на меня из ванны, беззащитный как младенец, я отвернулась.

Я желаю его смерти. За то, что он сделал со мной. За всю боль, за все страдания. За Шейда. За Красных, которыми он пользовался, как пешками, в своей извращенной игре.

И все-таки я сомневаюсь, что смогла бы убить Мэйвена собственноручно, просто чтобы избавиться от его тошнотворного присутствия. Не думаю, что и Кэл сможет.

Но он это сделает – он должен. Другого выхода нет.

Путь до Причальной Гавани кажется короче, чем раньше. Мы садимся в Аквариумном порту – самолеты приземляются на рыночной площади у самой воды. Союзные солдаты окружают площадь, и у меня все переворачивается в животе. Столько глаз.

В кои-то веки это не я выставлена на обозрение. Хотя он много раз поступал так со мной, я не чувствую никакого удовлетворения, наблюдая за тем, как Мэйвена выталкивают из самолета. Он спотыкается, отяжелев от чар Джулиана, и больше прежнего походит на мальчика. Кто-то надевает на него наручники. Он молчит, всё еще не в состоянии говорить.

Фарли маячит у пленника за спиной, с гордой улыбкой, торжествующе воздев руку. Она хватает Мэйвена за шиворот.

– Восстаньте, Красные, как рассвет! – кричит она и пинает Мэйвена в голень, как сделала Айрис с Салином.

Он падает на колени – король, поверженный в прах.

– Победа!

Ошеломленное молчание на площади нарушается, когда толпа понимает, ЧТО это значит. Раздаются насмешливые крики, которые перерастают в настоящую бурю; возгласы, полные радости и злобы, отдаются таким громким эхом, что, наверное, слышит весь город.

Я чувствую рядом с собой тепло Кэла – он наблюдает за происходящим с совершенно бесстрастным лицом. Ему это не доставляет удовольствия.

– Ведите его во дворец, – велит он Анабель, когда та приближается. – И поскорее.

Она смотрит на внука с раздраженным вздохом.

– Люди должны видеть, Кэл. Пусть насладятся победой. Позволь им любить тебя за это.

Кэл вздрагивает.

– Это не любовь, – отвечает он, кивком указывая на толпу.

Красные и новокровки значительно превосходят числом Серебряных, но все как один смотрят на Мэйвена, рыча от ярости и потрясая кулаками. Площадь охвачена гневом.

– Это ненависть. Ведите его во дворец, подальше от толпы.

Правильное решение. И простое. Я киваю и слегка сжимаю его плечо. Утешаю как могу. Пока могу. Для нас тоже идет обратный отсчет.

Анабель упорствует.

– Мы можем провести его…

– Нет, – рычит Кэл. Он смотрит на бабушку, затем на меня, и под этим взглядом я словно каменею. – Я не стану повторять чужие ошибки.

– Ладно, – цедит та сквозь зубы.

На краю площади появляются транспорты – они ждут нас, чтобы отвезти во дворец.

Кэл устремляется к ближайшему, а я следую за ним, стараясь держаться на почтительном расстоянии.

– Будет нужно повсюду разослать сообщения, – продолжает на ходу Анабель. – Пусть жители Норты знают, что законный король вернулся. Собрать Высокие Дома, привести их к присяге. Наказать тех, кто не присягнет короне…

– Знаю, – отрывисто отвечает тот.

За спиной у нас слышатся шарканье и неверные шаги. Фарли толкает Мэйвена вперед. Джулиан держится рядом. Несколько солдат бросают свои красные шарфы к ее ногам, празднуя победу. Они кричат и вопят. Ужасно слышать это даже от своих. Я немедленно вспоминаю тот день в Археоне, когда меня заставили пройти через город в цепях. Пленница, трофей. Мэйвен поставил меня на колени у всех на глазах. Тогда мне было дурно – и сейчас тоже. «Мы должны быть лучше». И все-таки я ощущаю тот же мерзкий голод в себе. Жажду мести и справедливости. Она молит об утолении. Я отгоняю ее, стараясь не обращать внимания на чудовище в собственной душе, порожденное моими ошибками – и причиненными мне муками.

Анабель что-то бормочет, пока мы не доходим до транспортов. Кэл гневным взглядом просит ее отойти. Я, не оборачиваясь, залезаю внутрь, не в силах наблюдать, как другой человек терпит, хоть и в сильно преуменьшенном виде, то, что я терпела в Археоне. Даже если это Мэйвен.

Кэл закрывает за собой дверь и забирается в полутемный салон. Перегородка, отделяющая нас от водителя, поднята. Мы вдвоем, и нет нужды притворяться. В транспорте почти тихо – звуки злобного веселья превратились в низкий гул.

Кэл упирает локти в колени и закрывает лицо руками. Эмоций, которые он испытывает в этот момент, слишком много. Страх, сожаление, стыд – и огромное облегчение. А главное – бурлящий ужас от осознания ближайшего будущего. Я прижимаюсь к спинке сиденья и подношу ладони к глазам.

– Все кончено, – говорю я. Это ложь.

Кэл тяжело дышит, как будто после тренировки.

– Нет, – отвечает он. – Далеко не кончено.

Мои комнаты в Океанском Холме находятся далеко от апартаментов Кэла; нас разделили по моей личной просьбе. Они красиво убраны, светлы, просторны, но ванная маленькая, и прямо сейчас в ней слишком людно. Я вздрагиваю, лежа в теплой воде и позволяя мыльным пузырям скользить по телу. Тепло успокаивает, снимает боль и напряжение в мышцах. Фарли сидит на краю ванны, а Дэвидсон стоит у двери – он выглядит пугающе неформально для государственного лидера. Костюм, в котором он ездил на остров, расстегнут, так что видны белая рубашка и прыгающий кадык. Дэвидсон трет глаза и зевает, уже измученный, хотя день едва начался.

Я снова провожу рукой по лицу, жалея, что нельзя стереть отчаяние так же, как пот и грязь. «Невозможно ни минуты побыть одной».

– А что делать, когда он откажется? – спрашиваю я у обоих. Наш план – последний шанс удержаться – имеет слишком много изъянов. – Если он откажется… а он откажется, – заканчиваем мы с Фарли хором.

– Тогда сделаем, как решили, – напрямик говорит премьер, спокойно пожав плечами. Косо посаженные глаза наблюдают за мной – утомленные, но внимательные. – Нам конец, если мы не будем держать слово. А у меня обязательства перед своей страной.

Фарли кивает. Она поворачивается ко мне – наши лица совсем рядом. С такого расстояния я могу сосчитать веснушки у нее на носу, которых летом всегда становится больше. Так странно видеть их на лице, изуродованном шрамами.

– У меня тоже, – произносит она. – Генералы Командования выразились ясно.

– Хотел бы я с ними встретиться, – рассеянно говорит Дэвидсон.

Фарли с горечью усмехается.

– Если все пройдет, как мы думаем, они очень захотят нас послушать.

– Хорошо.

Я вожу ладонью, чертя линии в белесой ароматной воде.

– Сколько у нас времени?

Я задаю вопрос, который мы все старательно обходим. Сколько времени, прежде чем Озерные вернутся.

Фарли отворачивается и кладет подбородок на колено. Она нервно постукивает зубами. Тревога – непривычное для нее чувство.

– Разведка в Пьемонте и в Озерном крае сообщает о перемещении сил. Армии собираются, – ее голос словно тяжелеет. – Уже скоро.

– Их цель – столица, – спокойно говорю я.

Это не вопрос.

– Возможно, – отвечает Дэвидсон. Он задумчиво постукивает себя пальцем по губе. – По крайней мере, символическая победа. А в лучшем случае – если все остальные города встанут на колени – быстрое завоевание целой страны.

Фарли напрягается при этих словах.

– Если Кэл погибнет при вторжении… – она прерывается.

Несмотря на теплую воду, мое тело леденеет. Я отвожу взгляд от Фарли и смотрю в окно. Пышные белые облака лениво плывут по ясному синему небу. Слишком светлому и красивому для такого разговора.

Нарочно или нет, Дэвидсон поворачивает нож в моей незаживающей ране, подхватив мысль Фарли.

– Наследников-Калоров не останется. Никакого короля. В стране начнется хаос.

Он говорит таким тоном, как будто это неплохой вариант. Я ерзаю в воде и сердито смотрю на него. Взявшись одной рукой за фарфоровый край ванны, я пропускаю по пальцу угрожающую искру. Дэвидсон отстраняется, хотя бы чуть-чуть.

– В результате опять будет литься красная кровь, Мэра, – говорит он, как будто извиняясь. – Я в этом не заинтересован. Мы должны занять Археон раньше, чем Озерные.

Кивнув, Фарли сжимает кулак. Очень решительно.

– И заставить Кэла отречься. Пусть поймет, что другого выхода нет.

Я не двигаюсь и по-прежнему смотрю на премьера.

– А как быть с Разломами?

Его глаза превращаются в щелки.

– Воло Самоса не интересует порядок, при котором он не сможет править, а вот Эванжелина… – он словно катает это имя во рту. – Ее можно убедить. Или, на худой конец, подкупить.

– Чем? – насмешливо спрашиваю я.

Я знаю, что Эванжелина согласится на что угодно, лишь бы расторгнуть помолвку с Кэлом, но предать семью, отказаться от короны? Даже не представляю. Скорее она предпочтет страдать.

– Она богаче всех нас. И слишком горда.

Дэвидсон надменно поднимает голову. Как будто знает что-то, чего не знаем мы.

– Ее собственным будущим. Свободой.

Я с сомнением морщу нос.

– Не понимаю, о чем с ней можно договориться. Не станет же она убивать родного отца.

Премьер наклоняет голову в знак согласия.

– Да, но она может расторгнуть союз. Отказаться от брака. Отсечь Разломы от Норты. Сделать так, чтобы Кэлу некуда было обратиться. Принудить его к действию. Без союзников он не выживет.

Дэвидсон прав, но этот план слишком ненадежен. Одно дело – полагаться на те интересы, которые объединяют нас с Эванжелиной. Но верность крови? Семье? Невозможно. Она сама сказала, что не откажется от помолвки и не пойдет против воли отца, раз уж все решено.

Пар клубится в воздухе.

Из-за двери доносится раздраженный голос.

– Каковы шансы, что все пойдет по плану? – кричит из спальни Килорн.

Я невольно смеюсь.

– А так вообще бывало?

Он отвечает долгим отчаянным стоном. Дверь дрожит, когда он стукается об нее головой.

Килорн и Дэвидсон соизволили дать мне одеться спокойно, но Фарли осталась – она лежит, растянувшись на ярко-зеленом покрывале. Сначала я намереваюсь ее выгнать, чтобы побыть хоть немного в одиночестве, но потом даже радуюсь. Оставшись одна, я могу окончательно сломаться и вообще отказаться выходить. А в присутствии Фарли нет других вариантов, кроме как собраться быстрее. К счастью, какая-то неведомая сила сама несет меня сквозь этот день, который обещает быть интересным.

Фарли тихонько посмеивается, пока я натягиваю официальную форму Алой гвардии. Свежевыстиранную, сшитую на заказ лично для меня. Я вступила в Гвардию почти год назад, однако ничего официального в этом не было. Форма должна иметь символическое значение, зримо отделить меня от Кэла и его Серебряных союзников. Но на самом деле, скорее всего, Фарли просто не пожелала страдать одна. Яркий, кроваво-красный мундир слишком тесный и жесткий. Я вожусь с высоким воротником, пытаясь хоть немного его ослабить.

– Все серьезно, а? – усмехается Фарли.

Ворот у нее расстегнут и отложен.

Я рассматриваю в зеркало сшитый по мерке мундир. Моя фигура в нем выглядит прямоугольной. Не бальное платье, вот уж точно.

Кроме блестящих начищенных пуговиц, никаких украшений нет. Ни нашивок, ни знаков отличия. Я провожу рукой по груди и спрашиваю, взглянув на Фарли:

– Мне наконец присвоят какое-нибудь звание?

Как и в Монфоре, у нее на воротнике три генеральских квадратика, но большей части бутафорских медалей нет. Нет смысла настаивать на таких вещах в присутствии Кэла, который все равно знает правду.

Она ложится на спину и смотрит в потолок, мотая ногой.

– Рядовой тоже звучит неплохо.

Я прижимаю руку к груди, изображая оскорбление.

– Я с тобой целый год.

– Возможно, я употреблю кое-какие связи, – произносит Фарли. – Замолвлю словечко. Попрошу, чтоб тебя повысили до капрала.

– Какая щедрость.

– Будешь отчитываться перед Килорном.

Несмотря на нервный страх, который гложет мои внутренности, я хохочу.

– Умоляю, не говори ему этого.

Представляю, какой ад он мне устроит. Насмешки, бессмысленные приказы. Я не переживу.

Фарли тоже смеется, и ее короткие светлые волосы окружают лицо золотым ореолом. Не то чтобы она редко улыбалась или смеялась, но на сей раз все иначе. Ни яда, ни резкости. Маленькая вспышка искренней радости. В последнее время это редкость для всех нас.

Она постепенно овладевает собой, и отголоски смеха замирают у нее в горле. Я быстро отвожу глаза, как будто увидела нечто неподобающее.

– Ты была у него прошлой ночью.

Голос Фарли звучит уверенно. Она знает – как знают и все. Мы с Кэлом не особо таились.

Я отвечаю прямо и не стыдясь:

– Да.

Ее улыбка меркнет, и она садится. Я наблюдаю в зеркале за тем, как меняется у Фарли выражение лица. Углы губ опускаются, взгляд смягчается, и в нем появляется грусть, даже жалость. Возможно, еще и подозрение.

– Это ничего не меняет, – выговариваю я, готовясь к обороне. – Для нас обоих.

Фарли быстро отвечает, вскинув руку, словно успокаивает испуганное животное:

– Знаю.

Горло у нее вздрагивает, и она облизывает губы, очень осторожно подбирая слова.

– Я скучаю по Шейду. Я бы сделала что угодно, чтобы вернуть его. Чтобы провести с ним еще один день. Чтобы Клара могла увидеть отца…

Я сжимаю кулаки и смотрю в пол, чувствуя, как горят щеки. От стыда – потому что Фарли мне не доверяет. От гнева, скорби, сожаления – потому что мой брат потерян для всех нас.

– Я не…

Она рывком встает и твердыми шагами сокращает расстояние между нами. Фарли хватает меня за плечи, заставляя взглянуть в ее покрытое шрамами лицо.

– Я хочу сказать, что ты сильнее меня, Мэра, – выдыхает она, сверкая глазами. И я не сразу понимаю смысл ее слов. – Когда речь об этом. Не о чем-то другом, – быстро добавляет Фарли.

– Не о чем-то другом, – соглашаюсь я с тихим наигранным смешком. – Не считая убийства людей током.

Фарли лишь пожимает своими широкими плечами.

– Кто знает? Я пока не пробовала.

Из тронного зала Океанского Холма открывается вид на город – на синие крыши и белые стены, которые тянутся до самой гавани. Сквозь огромные сводчатые окна над королевским троном льется золотой вечерний свет. В нем все выглядит как во сне, словно происходящее – иллюзия. Отчасти мне кажется, что я проснусь на рассвете, до полета на остров Провинс. До того как нам удалось так легко выиграть войну. Так легко обменять жизнь на жизнь.

Кэл ничего не сказал про Салина Айрела, но это и необязательно. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понять, как гнетет Кэла случившееся. Впавший в немилость лорд – но все-таки лорд, утопленный и убитый в обмен на Мэйвена. Кэлу нелегко. Но, глядя на короля Тиберия Седьмого, никто этого не поймет. Он сидит на отцовском троне из алмазного стекла, высокий, похожий на пламя в своем красно-черном одеянии. В вечернем свете его силуэт сияет, и я гадаю, нет ли в числе телохранителей тени из Дома Хейвена, способной манипулировать светом. Образ силы и власти безупречен. Кэл выглядит по-королевски. Мэйвену это никогда не удавалось.

Отвратительное зрелище. Сверкающий трон, простой венец на голове Кэла. Из розового золота, как у Анабель. Изящней, чем железо. Элегантнее. Символ мира, не войны.

Мы с Фарли сидим рядом, слева от трона, вместе с Дэвидсоном и его спутниками. По правую руку Кэла устроилась Анабель – ее кресло ближе всех к трону. Дом Самоса восседает рядом с ней, сгрудившись вокруг своего короля.

Интересно, сколько времени потратил Воло Самос на то, чтобы создать собственный трон из стали и жемчужного металла. То и другое сплетаются в замысловатый серебристо-белый узор, местами украшенный проблесками черного агата. Мои губы вздрагивают при мысли о короле Самосе, занятом изготовлением кресла. Как всегда, хвастовство Серебряных не перестает меня поражать.

Эванжелина, сидящая рядом с отцом, кажется странно взволнованной. Обычно она наслаждается такими церемониями, радуясь возможности видеть и быть увиденной. Но сегодня она не в силах усидеть спокойно – пальцы у нее подрагивают, нога легонько постукивает по полу под складками платья. Что ей известно, о чем она подозревает?

Вряд ли она обдумывает предложение Дэвидсона. Он еще не озвучил его – и не озвучит, пока не убедится, что мы нуждаемся в Эванжелине. Тем не менее, ее темно-серые глаза перебегают туда-сюда, осматривая зал. И неизменно возвращаются к высоким дверям в дальнем конце, которые широко открыты. За ними – дворцовая передняя. Там стоит толпа, Серебряные и Красные, которые стараются хоть глазком заглянуть внутрь. Я ежусь от страха. Эванжелина не из тех, кого легко напугать.

Но я быстро забываю обо всем, когда в зал входит Джулиан – держа царственного пленника за плечо, он ведет его к трону. Слышится дерзкий шепот, который замолкает лишь тогда, когда двери зала захлопываются с громким стуком, отделив нас от зрителей в передней. Кэл не из тех, кому требуется аудитория, и он достаточно умен, чтобы понимать: нам не нужны чужие глаза, когда решается судьба его брата.

На сей раз Мэйвен не спотыкается. Он держит голову высоко, пусть даже руки у него скованы. Он похож на хищную птицу, у которой острые глаза, а когти еще острее. Но он не представляет никакой угрозы. Браслетов на нем нет. И никто здесь не станет исполнять его приказы. Стражи вокруг – Лероланы, верные Кэлу и Анабель. Не Мэйвену.

Выкрутиться невозможно. Даже ему.

Они останавливаются в нескольких шагах от трона, и Анабель встает. На пол падает длинная тень. Старая королева медленно обводит Мэйвена взглядом, словно ее глаза – ножи, свежующие его заживо.

– На колени перед королем, Мэйвен, – говорит она, и ее голос эхом разносится по залу, где стоит мертвая тишина.

Он покачивает головой.

– Нет, вряд ли.

И мысленно я переношусь в другой дворец и смотрю на другого короля Калора. Я стою на коленях перед Мэйвеном, и мои руки скованы за спиной. Он предал нас всех и показал, кому на самом деле принадлежит его сердце.

«Мэйвен, помоги мне встать».

«Нет, вряд ли».

Мэйвен Калор умело выбирает слова – даже сейчас. Даже когда они не имеют смысла, даже когда у него не осталось власти, он по-прежнему причиняет нам боль.

Кэл, сидя на троне, темнеет и сжимает кулак. Я чувствую, как во мне просыпается чудовище, которое хочет разорвать Мэйвена на части. Истребить его. Я не в силах отрицать это желание – но надо устоять. Ради сохранения рассудка. Ради того, чтобы оставаться человеком.

– Стой, если хочешь, – наконец произносит Кэл и немного расслабляется. Он помахивает рукой, как будто ему совершенно все равно. – В любом случае, ты стоишь, а я сижу.

– Сейчас – да, – отвечает Мэйвен, старательно подчеркивая намек. Его глаза блестят, холодные как лед, горячие как синее пламя. – Сомневаюсь, что это надолго.

– Не твое дело, – говорит Кэл. – Ты виноват в измене и убийстве, Мэйвен Калор. В бесчисленных преступлениях – я даже не буду трудиться их перечислять.

Мэйвен лишь фыркает, закатив глаза.

– Убожество.

Старший брат не поддается, он делает вид, что не заметил насмешки. Вместо этого он поворачивается к Дэвидсону, как к советнику, даже другу.

– Премьер, какая кара постигла бы его в вашей стране? – спрашивает он.

Его лицо открыто и дружелюбно. Великолепная демонстрация солидарности – часть образа, который Кэл старательно носит. Король, который объединяет, а не уничтожает. Серебряный, который просит у Красных совета, пренебрегая различием крови.

И последствия не заставляют себя ждать.

Воло, на своем троне, кривит губы и шелестит одеянием, как рассерженная птица, которая ерошит перья. Мэйвен немедленно это замечает.

– И ты согласишься, Воло? – с чувством спрашивает он. – Ты станешь вторым после Красного?

Его смех разносится эхом по залу, такой резкий, что вот-вот потрескается стекло.

– Как низко пал Дом Самоса…

Воло, как и Кэл, не реагирует на подначки. Он усаживается поудобнее и складывает на груди блещущие хромом руки.

– На мне по-прежнему корона, Мэйвен. В отличие от тебя.

Мэйвен лишь усмехается в ответ, уголок губ у него дергается.

– Смертная казнь, – решительно отвечает Дэвидсон, подавшись вперед. Он ставит локти на подлокотники кресла и слегка наклоняется, чтобы лучше видеть свергнутого короля. – Мы караем измену смертной казнью.

У Кэла слегка вздрагивают веки. Он снова поворачивается и подается к Воло.

– Ваше величество, как бы вы поступили с ним в Разломах?

Воло отвечает быстро, постукивая зубами. Как у Эванжелины, на клыках у него острые серебряные коронки.

– Казнь.

Кэл кивает.

– Генерал Фарли?

– Казнь, – отвечает та, вздернув подбородок.

Мэйвена, кажется, не пугает приговор. Даже не удивляет. Он не обращает особого внимания на премьера, Фарли и Воло. Даже на меня. Змею, что обитает в его голове, интересует лишь один человек. Мэйвен смотрит на брата, не моргая, его грудь вздымается и опускается от мелких вздохов. Я и забыла, как они похожи, пусть они и сводные братья. Не только внешностью, но и внутренним огнем. Решимостью, целеустремленностью. Оба – порождение своих родителей. Кэл – мечта отца. Мэйвен – кошмар матери.

– А ты что сделаешь, Кэл? – спрашивает он – так тихо, что я едва его слышу.

Кэл не колеблется.

– То же самое, что ты пытался сделать со мной.

Мэйвен едва не разражается смехом. Вместо этого он коротко выдыхает.

– Значит, я умру на арене?

– Нет, – отвечает король, покачав головой. – Я не намерен смотреть, как ты позоришься перед смертью.

Это не шутка. Мэйвен не боец. На арене ему не продержаться и минуты. Но он не заслуживает того, что предлагает Кэл – доли милосердия в приговоре, который в остальных отношениях непоколебим.

– Это будет быстро. Обещаю.

– Как благородно с твоей стороны, Тиберий, – злобно скалится Мэйвен.

А потом задумывается, и его лицо проясняется. Он округляет глаза, как собака, которая выпрашивает объедки. Щенок, который прекрасно знает, что делает.

– Я могу кое о чем попросить?

Кэл закатывает глаза. И устремляет на Мэйвена взгляд, полный неприкрытого презрения.

– Попробуй.

– Похорони меня рядом с матерью.

Эта просьба пробивает в моей душе дыру.

Кто-то в совете ахает – возможно, Анабель. Когда я смотрю на нее, она прижимает ладонь ко рту, но глаза у старой королевы мужественно сухи. Кэл белеет как мел и вцепляется обеими руками в подлокотники трона. Он колеблется, на мгновение опускает взгляд, но тут же он вновь заставляет себя взглянуть на брата.

Я не знаю, где в конце концов оказалось тело Элары. Последнее, что мне известно, – это то, что оно было на острове Так. На острове, который мы покинули.

Остров мертвецов. Там покоится мой брат. И она.

– Это можно устроить, – наконец выговаривает Кэл.

Но Мэйвен еще не закончил. Он делает шаг – не вперед, а в сторону. Ко мне. И мощь его взгляда чуть не валит меня на пол.

– Я хочу умереть, как моя мать, – напрямик говорит он таким тоном, словно просит второе одеяло.

И вновь я слишком ошеломлена, чтобы думать. Все, что я могу, – это усилием воли сомкнуть челюсти, чтобы не разинуть рот от изумления.

– Растерзанный твоей яростью, – добавляет он – его взгляд ужасен, незабываем, он впивается в меня. Клеймо на моей груди так и горит. – И твоей ненавистью.

Чудовище внутри меня ревет. «Я сделаю это прямо сейчас. Я послужила началом, и будет справедливо, если я положу этому конец». Как Кэл, я впиваюсь пальцами в подлокотники кресла, вонзив ногти в дерево. Я пытаюсь устоять, укрепиться духом, удержать молнию под контролем… кажется, я могу в любую секунду разразиться штормом. Но я не окажу Мэйвену такой услуги – не поддамся его последнему соблазну. Вот что это такое. Еще одна капелька яда, еще немножко заразы, окончательное искажение того, кем я была, пока не угодила к нему в когти. Мэйвен знает: какая-то часть моей души – изрядная часть – этого желает. И тогда погибнет всё, что мне удалось спасти от пытки, которую представляет собой его любовь.

«Бей, Мэра Бэрроу. Разделайся с ним навсегда».

Мэйвен смотрит на меня и ждет моего решения. Остальные тоже. Даже Кэл, король, не говорит ни слова. Как всегда, он позволяет мне выбрать путь, которым я пойду.

Отчего-то я думаю про Джона. Про ясновидца, который предрек мою судьбу. «Восстань – и восстань одна». Может быть, этот путь уже зашел в тупик – а может быть, я ступаю на него прямо сейчас.

Я медленно качаю головой.

– Не я оборву твою жизнь, Мэйвен. И не ты оборвешь мою.

Мэйвен зримо напрягается. Его взгляд перебегает туда-сюда, рассматривая мое лицо, от глаз от губ. Он долго молчит, словно ждет, что я передумаю. Я стискиваю зубы, чтобы случайно не поколебаться. «Молния не знает пощады», – сказала я когда-то. Но молния – лишь часть меня. И она не управляет мной.

Это я управляю ей.

– Ладно, – выговаривает Мэйвен, злясь, что ему отказали. Я чувствую легкое торжество. Чудовище в моей душе успокаивается.

Мэйвен разворачивается на каблуках, чтобы вновь взглянуть на Кэла.

– Значит, пуля. Меч. Отруби мне голову, если хочешь. Меня мало интересует, что ты выберешь.

Кэл явно сомневается. Королевское величие развеивается, по мере того как до него доходит масштаб испытания. Отчасти я ожидаю, что он встанет и выйдет. Но это не в духе Кэла. Не сдаваться, не выказывать слабость. Так его учили с детства.

– Это будет быстро, – повторяет он вновь – уже менее уверенно.

– Ты это уже говорил, – огрызается Мэйвен тоном обиженного ребенка.

На щеках у него вспыхивает серебряный румянец – два одинаковых темных пятна.

Анабель сцепляет руки. Они смотрит на братьев, явно взвешивая шансы. В воздухе висит трескучее напряжение; возможно, Мэйвен просто пытается раздразнить Кэла, чтобы тот убил его на месте. Раз уж ему не удалось спровоцировать меня.

– Стража, уведите изменника, – властно произносит она.

Избавляет Кэла от необходимости принимать решение.

Почти против воли я смотрю на Мэйвена – а он и так уже смотрит на меня.

«Кэл не способен принять решение».

Он столько раз мне это говорил, и я усвоила правду благодаря многим болезненным урокам. Даже когда Мэйвена уводят, Кэл все еще колеблется, не в состоянии определиться. Мэйвен сказал, что из-за этого Кэл станет плохим королем. Или, по крайней мере, очередным королем-марионеткой, полагающимся на своих помощников. Вынуждена с этим согласиться. Младший Калор – чудовище, но не дурак.

Стражи Лероланы силой разворачивают его и берут за плечи, чтобы вытолкать из зала. Я ожидаю, что Джулиан отправится с ним, но он остается и занимает место за троном. Он складывает руки на груди, задумчивый и молчаливый. В зале раздается только звук шагов – в них я слышу некую обреченность. Не знаю, увижу ли Мэйвена еще когда-нибудь. Хватит ли мне смелости посмотреть, как он умирает.

Когда массивные двери затворяются за ним, я откидываюсь на спинку и выдыхаю. Больше всего на свете мне хочется подняться к себе и уснуть.

Похоже, Кэл чувствует себя точно так же. Он ерзает на троне, как будто собираясь встать.

– Пожалуй, это подводит итог всему, – произносит он полным усталости голосом.

Король демонстративно обводит нас взглядом, словно перед ним верные советники, а не сомнительные союзники. Возможно, он полагает, что сумеет добиться верности, если будет хорошо играть свою роль.

«Удачи».

Королева Анабель проворна, но ласкова; она кладет руку ему на плечо, чтобы остановить. Кэл тревожно замирает под ее прикосновением.

– Нужно договориться по поводу коронации, – напоминает она с безмятежной улыбкой.

Кэла, кажется, раздражает эта перспектива – ну или то, что бабушка его чересчур опекает.

– Ее надо устроить как можно скорее – хотя бы и завтра. Никакой лишней суеты, сугубо официальная церемония.

Воло, который не желает оставаться в тени, подпирает рукой бородатый подбородок. Чуть заметное движение – и явное требование внимания.

– Нужно еще разобраться с Новым городом, не говоря уж о вашей свадьбе, – он переводит взгляд с Кэла на Эванжелину.

Если бы не их профессиональная выдержка, наверное, оба содрогнулись бы.

– Потребуется несколько недель, чтобы подготовить…

Но я нахожу удобную зацепку.

– Не могли бы вы разъяснить, в чем проблема с Новым городом? – спрашиваю я, сев так, чтобы видеть Воло как следует.

Он смотрит на меня, и его серые глаза становятся почти черными от отвращения. У Фарли, которая сидит рядом со мной, кривятся губы, но она быстро придает лицу нейтральное, бесстрастное выражение.

Анабель отвечает, прежде чем Воло успевает что-нибудь сказать или, быть может, наброситься на меня за грубость.

– Нет нужды обсуждать это прямо сейчас, – говорит она, по-прежнему держа руку на плече Кэла.

Кэл смотрит на меня с подозрением – что я сделаю и как отреагирует Самос? Он поджимает губы и морщится, словно намекая: «Смени тему».

«Ни за что, Калор».

– Напротив, это надо обсудить, – говорю я. Мой голос звучит уверенно и звонко – это холодное эхо Мэриэны Титанос. Оружие, которое вручили мне Серебряные. – В числе прочих вещей.

Кэл поднимает бровь.

– А именно?

Премьер откашливается и подхватывает свою реплику в нашем торопливо спланированном и едва отрепетированном разговоре. Но Дэвидсон – опытный политик и дипломат. Его слова не кажутся обдуманными заранее. Он хорошо играет свою роль – и говорит как настоящий оратор.

– Ясно, что Озерный край и принц Бракен, не говоря уж о прочих пьемонтских принцах, не намерены оставлять Норту в покое, – говорит он, обращаясь к Серебряной знати. Особенно к Кэлу, которого нужно убедить. – Ваша страна объединилась, но она ослаблена страшной войной. Два крупнейших форта разрушены либо выведены из строя. Вы полагаетесь на поддержку знатных семей, но они еще не принесли вам присягу. Королева Сенра не похожа на человека, который упустит такой шанс.

Кэл немного расслабляется, с плеч словно сваливается огромный груз. Озерные – гораздо более простая тема, чем угнетение Красных. Он смотрит на меня, почти подмигивая, как будто все это – забавная игра, своего рода флирт. А не загонная охота.

– Согласен, – отзывается он, благодарно кивнув. – Поскольку наш собственный альянс силен, мы можем защитить Норту от любого вторжения, с севера или с юга.

С лица Дэвидсона не сходит благостное выражение.

– Кстати.

Я собираюсь с духом, поджав пальцы ног. В груди растет жар. Я говорю себе, что не надо ничего ожидать. Я достаточно хорошо знаю Кэла и могу угадать, что он скажет. Тем не менее, есть маленький шанс, что он изменился. Что я его изменила. Или что он слишком устал сражаться, ему надоело кровопролитие, он пресытился злодеяниями, которые совершили его сородичи.

Кэл, кажется, не понимает, к чему клонит премьер, но Анабель видит Дэвидсона насквозь. Ее глаза превращаются в щелки, как у змеи. Воло смотрит так, как будто желает пронзить нас всех метко направленными шипами.

Дэвидсон свешивает руку с подлокотника, незаметно для остальных. Она светится тускло-синим – он готов заслонить нас от удара. Однако его лицо остается неизменным, голос по-прежнему звучит ровно и решительно.

– Теперь, когда ваш брат низложен и вы намерены занять трон, я бы хотел предложить другой вариант.

– Какой? – спрашивает Кэл, все еще не в состоянии – или не желая – понять.

Неприкрытое бешенство Воло и Анабель дает мне передышку. Как и Дэвидсон, я опускаю руку и призываю искры.

Дэвидсон продолжает, хотя Серебряные король и королева глядят на него хмуро.

– Много лет назад Свободная республика Монфор была не такой, как сегодня. Она представляла собой лоскутное одеяло из королевств и княжеств под управлением Серебряных, как сейчас Норта. В горах шла гражданская война…

Пусть даже я знаю, что он собирается сказать, мне, тем не менее, становится зябко.

– О мире не шло и речи. Красные умирали в битвах за Серебряных. За их гордость, за их власть.

– Звучит знакомо, – бормочу я, не сводя глаз с Кэла.

Я оцениваю его реакцию, отмечая малейшие изменения в лице. Губы сжаты, темные брови сдвинуты. Челюсть напряжена. Вдох, выдох. Как будто я пытаюсь прочесть картину или уловить запах песни. Тщетно и невозможно.

Голос премьера набирает силу. Дэвидсон буквально сияет.

– Лишь путем восстания, – говорит он, – союз Красных, укрепленный всё возрастающим числом Непримиримых, а также Серебряных, сочувствующих нашей доле, смог преобразовать Монфор в демократическое государство, которым наша страна является теперь. Это потребовало жертв. Унесло много жизней. Но прошло десять лет, и мы стали лучше. И прогресс растет с каждым днем, – удовлетворенный, он откидывается на спинку кресла, по-прежнему не обращая внимания на убийственные взгляды Анабель и Воло. – Надеюсь, ты попытаешься сделать то же самое, Кэл.

«Кэл».

Это имя здесь, в то время как он сидит на троне с короной на голове, имеет недвусмысленное значение. Даже до Кэла, кажется, доходит. Он моргает – раз, другой, – собираясь с духом.

Прежде чем он успевает ответить, Фарли расправляет плечи, готовая вступить со своей репликой.

Ее генеральские квадратики поблескивают, бросая на лицо Кэла резкие блики.

– Прямо сейчас у нас есть возможность, которой не будет больше никогда. Норта раздроблена и молит о воссоединении, – говорит она.

Фарли не такой хороший оратор, как Дэвидсон, но и не новичок. Алая гвардия назначила ее своим голосом несколько месяцев назад – и Фарли выбрали не без причины. В ней достаточно огня и веры, чтобы пробудить даже самые холодные сердца.

– Давайте восстановим Норту вместе и превратим в нечто новое.

Анабель заговаривает, опередив Кэла. Она почти шипит.

– В нечто похожее на вашу страну, премьер? И дайте-ка я угадаю – вы предлагаете свои услуги по созданию этого прекрасного нового государства? – добавляет она, метнув шпильку со смертоносной точностью. Заронив зерно подозрения. И оно западает в душу Кэла: я вижу, как в его глазах появляется тень. Но пустит ли оно корни?

– Возможно, вы даже предложите помощь в управлении?

Сдержанность Дэвидсона слегка колеблется. Он почти улыбается.

– У меня есть своя страна, которой я служу, ваше величество… пока мне позволено служить.

Воло наигранно смеется. У него это выходит еще хуже, чем у Мэйвена.

– Вы хотите, чтобы мы отказались от наших тронов, от всего, ради чего мы старались? Отреклись от происхождения, предали свои дома, своих отцов и дедов?

Анабель хмурится. И вполголоса бормочет:

– И бабушек.

Хоть мне и хочется вскочить, я остаюсь на месте. Не стоит выражать чувства столь явно.

– А ради чего старались мы, Воло? – спрашиваю я.

Он едва удостаивает меня взглядом. И от этого мой гнев лишь крепнет, становясь полезнее.

– Ради чего мы проливали кровь? Ради права вновь оказаться под пятой? Сидеть взаперти в трущобах, ждать призыва, вести жизнь, от которой мы бежали? Разве это правильно? Разве справедливо?

Я начинаю терять власть над собой и пытаюсь удержаться, хотя у меня красноречиво перехватывает горло. Сказать все это вслух, в лицо людям, которые выдумали жестокие законы или хотя бы не противились тому… происходящее производит на меня странный эффект. Такое ощущение, что я либо заплачу, либо взорвусь. Сама не знаю, в какую сторону качнутся весы. Мне хочется схватить Анабель за плечи – или Воло за горло – и заставить их понять, что они сделали и что хотят делать и впредь. Но что я могу сделать, если они держат глаза закрытыми? Или если, посмотрев, не увидят ничего плохого?

Король Самос глядит на меня с отвращением и насмешкой.

– Мир несправедлив по своей сути, девочка. Полагаю, каждый, кто рожден Красным, это знает, – произносит он. Эванжелина сидит рядом с ним спокойно и смотрит в пол, не открывая рта. – Вы не равны нам, как бы вы ни старались. Такова природа.

Кэл наконец нарушает молчание. Глаза у него пылают.

– Воло, молчите, – резко говорит он.

Ни титула, ни любезностей. Но Кэл ничего и не отрицает. Черта, по которой он идет, становится тоньше с каждой секундой.

– О чем конкретно вы просите, премьер? – спрашивает Кэл.

Он заставит нас выложить все до конца.

– Это не только моя просьба, – отвечает Дэвидсон, глядя на меня.

Кэл тоже смотрит на меня, не сводя своих бронзовых глаз с моего лица. И я почти невольно окидываю его взглядом, от рук до короны. Всё, что он есть.

Я не медлю. Я терпела слишком многое и слишком долго. После всего, что мы пережили, Кэлу не следует удивляться.

– Отрекись, – говорю я. – Или мы уйдем.

Его голос звучит ровно, без всяких эмоций. Без удивления.

Он это предвидел.

– Вы разрушите союз.

Дэвидсон коротко кивает.

– Свободная республика Монфор не заинтересована в создании очередной монархии.

Фарли с гордостью подхватывает:

– Алая гвардия тоже этого не потерпит.

Я ощущаю легкую вибрацию жара, которая исходит от Кэла. Плохой знак. Вздохнув, я перестаю надеяться, что он в конце концов образумится. На мгновение он бросает взгляд на меня. Я вижу, что ему больно, – и сама ощущаю боль. Легчайший укол, еле ощутимый по сравнению со всеми ранами, которые нанесли мне братья Калоры.

Кэл направляет закипающий гнев на Дэвидсона.

– Значит, вы оставляете нас на растерзание Озерным и Пьемонту. Тем, кто уж точно будет хуже меня? – спрашивает он с раздражением, почти запинаясь. Ясно, что он пытается спасти ситуацию и делает все возможное, чтобы удержать нас. – Вы сами сказали, что мы сейчас слабы. Легкая добыча. Без ваших армий…

– Без Красных армий, – холодно напоминает премьер. – Без новокровок.

– Это невозможно, – напрямик говорит Кэл. Он протягивает руки ладонями вверх. Они пусты. Ему нечего предложить. – Это просто невозможно. Только не сейчас. Может быть, со временем. Но Высокие Дома не покорятся, если не будет короля. Норта расколется. Перестанет существовать. Нельзя переменить всю форму правления, одновременно готовясь к неизбежному вторжению…

Фарли обрывает его.

– Ну так найди время.

Несмотря на свой рост, широкие плечи, корону, мундир и все атрибуты короля и воина, Кэл никогда еще так не напоминал ребенка. Он переводит взгляд с меня на бабушку и Воло. Те не спешат к нему на помощь – их лица одинаково угрюмы. Если он склонится к нам, они откажутся. И он потеряет Серебряных союзников.

За спиной у Кэла Джулиан незаметно склоняет голову. Он молчит и держит рот на замке.

Воло проводит смертоносной рукой по серебристой бороде. Его глаза сверкают.

– Серебряные лорды Норты не откажутся от своих природных прав.

Фарли вскакивает, быстрая как молния. И эффектно плюет Воло под ноги.

– Вот что я думаю о ваших природных правах.

К моему бесконечному удивлению, король Самос потрясен до потери речи. Он смотрит на нее, разинув рот. Впервые вижу, чтобы у Самоса не хватало слов.

– Крысы есть крысы, – ворчит Анабель.

Она похлопывает рукой по подлокотнику кресла – это неприкрытая угроза. Впрочем, Фарли так легко не напугаешь.

Кэл лишь повторяет то, что уже сказал, – еле слышно. Его загнали в угол.

– Это невозможно.

Медленно и решительно Дэвидсон поднимается, и я следую его примеру.

– В таком случае, нам жаль покидать вас в таком положении, – говорит он. – Честное слово. Я отношусь к вам как к другу.

Взгляд Кэла перебегает туда-сюда между Дэвидсоном и мной. В его глазах я вижу грусть – я и сама ее чувствую. Мы понимаем друг друга. Наш путь всегда был таким.

– Знаю, – отвечает Кэл, и его голос меняется, становясь звучнее. – И вам следовало бы знать, что я не люблю ультиматумы, даже дружеские.

Это предостережение.

И не только нам одним.

Мы уходим вместе – Красные, объединенные убеждениями и целью.

Красные мундиры и зеленые. Наша кожа окрашена одинаковыми оттенками розового и пунцового. Мы оставляем Серебряных, холодных и неподвижных, словно высеченных из камня. Статуи с живыми глазами и мертвыми сердцами.

– Удачи, – произношу я через плечо, бросив последний взгляд на Кэла.

Кэл откликается:

– Удачи.

В Корвиуме, где он предпочел корону, я думала, что лечу в бездну, лишившись всякой опоры. Сегодня ощущение другое. Мое сердце уже разбито, и одна ночь не поправила дела. Это рана не нова, боль знакома. Кэл именно таков, каким себя называет. Ничто и никто не в состоянии на него повлиять. Я могу любить Кэла – и, возможно, никогда не разлюблю, – но я не способна сдвинуть его с места, если он решил стоять.

Я и сама такая.

Фарли быстро касается моей руки в знак напоминания. Нужно еще озвучить последнюю просьбу.

Я снова поворачиваюсь к Кэлу. И стараюсь выглядеть, как должна. Решительно, смертоносно. Грядущий крах Серебряного короля. И в то же время – прежняя Мэра, девушка, которую он любит. Красная, которая попыталась изменить его сердце.

– По крайней мере, вы позволите Красным покинуть трущобы?

Фарли, рядом со мной, договаривает:

– И положите конец призыву?

Мы ничего не ожидаем в ответ. Разве что демонстративное выражение печали или очередное пафосное объяснение на тему «это невозможно».

Не исключаю, что Анабель выгонит нас из зала.

Но Кэл заговаривает, не глядя на сидящих справа. Он принимает решение без их совета. Я и не знала, что он на такое способен.

– Я могу обещать справедливую зарплату.

Я едва сдерживаю смех – но он еще не закончил.

– Справедливую зарплату, – повторяет он. Воло бледнеет, и на лице у него появляется отвращение. – Свободное перемещение. Красные вольны жить и работать, где захотят. То же самое касается армии. Зарплата, честный контракт. Никакого призыва.

Теперь моя очередь удивляться.

Я коротко киваю. Кэл отвечает тем же.

– Спасибо, – выдавливаю я.

Анабель негодующе бьет ладонью по подлокотнику.

– Нам предстоит война, – язвительно говорит она, как будто кто-то здесь нуждается в напоминании об угрозе со стороны Озерных.

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть улыбку. Фарли тоже. Мы переглядываемся, приятно удивленные результатом. Слишком уж радоваться не стоит – это может быть пустым обещанием и, скорее всего, долго не продержится. Но, по крайней мере, мы продолжаем бить в ту же точку. Вогнать клин между Серебряными, расколоть и без того ненадежный союз. Единственное, что осталось у Кэла.

Я слышу, что в его голосе звучат опасные нотки, когда он усмиряет Анабель.

– Я король. Это мои приказы.

Ее шепот заглушен скрипом дверей, которые открываются и вновь захлопываются. Передняя все так же полна народу – аристократы и солдаты стоят, вытягивая шеи, в отчаянной попытке увидеть нового короля и его разномастный совет. Мы проходим через толпу в молчании – наши лица бесстрастны и нечитаемы. Фарли и Дэвидсон пересказывают своим офицерам, что случилось. Пора покинуть Причальную Гавань и Норту. Я расстегиваю воротник и распахиваю куртку, чтобы жесткая ткань не мешала свободно дышать.

Килорн – единственный, кто меня ждет. Он быстро подходит. Не нужно спрашивать, как прошла встреча. Наше появление и наше молчание – красноречивый ответ.

– Будь оно проклято, – ворчит он, пока мы шагаем прочь – быстро и решительно.

Мой багаж невелик. Вся одежда – даже та, в которой я приехала в Причальную Гавань, – либо одолжена, либо легко заменяема. Из личных вещей у меня нет ничего, кроме сережек в ухе. И еще одной в Монфоре. Она лежит, спрятанная в шкатулке. Красный камушек, с которым я никак не могла расстаться. До сих пор.

Жаль, что этой сережки здесь нет. Я бы оставила ее в комнате, на подушке, на которой спала. В качестве подобающего прощания.

Легче, чем то, которое мне предстоит.

У подножия главной лестницы я отделяюсь от Фарли и Дэвидсона, которые направляются в свои апартаменты.

– Встретимся на улице через пять минут, – говорю я обоим.

Никто не сомневается в моем решении и цели; они отпускают меня, кивнув и помахав.

Килорн медлит на первой ступеньке, ожидая приглашения.

Я его не зову.

– Ты тоже подожди. Я ненадолго.

Зеленые глаза сужаются, напоминая осколки изумруда.

– Не позволяй ему сломать тебя.

– Он уже сделал со мной все, что мог, Килорн. Сломать что-то Мэйвен просто не сможет.

Ложь успокаивает Килорна, и он отворачивается, решив, что я в безопасности.

Впрочем, всегда есть что сломать.

Стражи у двери отступают, позволив мне повернуть ручку. Я делаю это быстро, чтобы не струсить и не передумать. Камера Мэйвена – вовсе не камера, а уютная гостиная на верхнем этаже, с видом на океан. Кровати нет, лишь несколько стульев и длинная кушетка. Либо он умрет сегодня же, и нет смысла устраивать его на ночь, либо кровать еще не принесли.

Он стоит у окна, держась одной рукой за занавески, словно хочет их задернуть.

– Бесполезно, – бормочет он, стоя спиной ко мне, когда я закрываю за собой дверь. – Они все равно пропускают свет.

– А я думала, ты хочешь именно этого, – говорю я. – Оставаться на свету.

Я повторяю слова, которые Мэйвен сказал мне, когда я была его пленницей и сидела почти в такой же комнате, обреченная на то, чтобы смотреть в окно и чахнуть.

– Странное совпадение, правда? – спрашивает он, с ленивой улыбкой обводя рукой комнату.

Впору посмеяться. Но вместо этого я сажусь в кресло, стараясь не забывать о том, что руки должны быть свободны и молния рядом.

Я наблюдаю за Мэйвеном, который по-прежнему стоит у окна. Он не двигается.

– Возможно, у Калоров одинаковый вкус в отношении тюремных камер.

– Сомневаюсь, – отзывается он. – Красивая тюрьма – это, кажется, наш способ выразить любовь. Небольшая милость пленникам, которых мы продолжаем любить, невзирая ни на что.

Его слова больше ничего для меня не значат. Я едва ощущаю в глубине сердца легкую боль, на которую можно не обращать внимания.

– То, что Кэл испытывает к тебе, и то, что ты испытываешь ко мне, – две совершенно разные вещи.

Мэйвен мрачно смеется.

– Надеюсь, – отвечает он, снова проводя руками по занавеске.

Он бросает взгляд на мою куртку, потом на грудь, скрытую рубашкой. Клеймо закрыто.

– Когда это будет? – спрашивает он, и его голос звучит мягче.

Казнь.

– Не знаю.

Снова мерзкий смешок. Он начинает расхаживать по комнате, сложив руки за спиной.

– Ты хочешь сказать, что ваш пышный совет не сумел принять решение? Как предсказуемо. Наверное, я умру от старости, прежде чем ваша компания до чего-нибудь договорится. Особенно с участием Самосов.

– И твоей бабушки.

– У меня нет никакой бабушки, – резко обрывает он. – Ты сама ее слышала: мы разной крови.

Это воспоминание уязвляет Мэйвена. Он убыстряет шаг и быстро пересекает комнату, прежде чем вновь развернуться. Несмотря на внешнее спокойствие, в эту минуту он кажется безумцем. Нитка, на которой он подвешен, истончается. Я стараюсь не смотреть ему в глаза – они сверкают, горя обжигающим огнем.

– Что ты делаешь здесь? Надо сказать, мне не доставляло особого удовольствия над тобой глумиться, когда ты была моей пленницей.

Я пожимаю плечами, глядя в его бегающие глаза.

– Ты не мой пленник.

– Кэла или твой… – Мэйвен машет рукой. – Какая разница?

«Огромная». Я чувствую, что хмурюсь; знакомая печаль накатывает на меня изнутри. И он замечает ее под моим напускным равнодушием.

– О… – бормочет Мэйвен, останавливаясь в середине комнаты.

Он внимательно всматривается в меня, словно пытаясь заглянуть в душу. Как делала его мать. Но ему не нужно читать мои мысли, чтобы понять, о чем я думаю и что сделал Кэл.

– Значит, решение было принято.

– Лишь одно, – шепотом отвечаю я.

Мэйвен делает шаг вперед. Опасность здесь представляю я, а не он – и он старательно держится вне моей досягаемости.

– Дай-ка я угадаю. Вы, Красные, предоставили ему выбор? Тот же самый?

– Типа того.

Он кривит губы, оскаливаясь. Это не улыбка. Как бы там ни было, ему не нравится видеть мои мучения, физические или душевные.

– Он ведь не удивил тебя?

– Нет.

– Хорошо. Я ведь предупреждал. Кэл следует приказам. Он будет до самой смерти выполнять желания отца, – Мэйвен говорит это, как будто извиняясь – даже с некоторым сожалением. Ему жаль, что его брат стал таким. Не сомневаюсь, Кэл разделяет это чувство. – Он никогда не переменится. Ни ради тебя, ни ради кого-то еще.

Как и Мэйвен, я не нуждаюсь в оружии, чтобы ранить. Достаточно слов.

– Неправда, – говорю я, пристально глядя ему в глаза.

Он склоняет голову набок и цокает языком, словно разговаривает с непослушным ребенком.

– А я думал, ты уже усвоила этот урок, Мэра. Кто угодно может предать кого угодно. И он снова тебя предал…

Мэйвен дерзко делает шаг вперед. Я слышу, как он со свистом втягивает воздух сквозь зубы, словно пробует его на вкус.

– Ты никак не можешь признать, что он за человек? – спрашивает он.

Это звучит как мольба. Последняя просьба приговоренного к смерти.

Я вздергиваю подбородок, удерживая взгляд Мэйвена.

– Он не без изъяна, как и все мы.

Его рык отдается в моей груди.

– Он Серебряный король. Зверь и трус. Камень, который не сдвинется с места. Он не способен измениться.

«Неправда», – мысленно твержу я. Кэл доказывал это непрерывно, а особенно – несколько минут назад. Он сделал выбор, пусть даже за ним маячила Анабель. Честная зарплата, отмена призыва. Шаги, которые кажутся маленькими – но на самом деле они гигантские. «Сантиметры в обмен на мили».

– Он меняется, – говорю я спокойно. Дразню его. Мэйвен бледнеет, когда я заговариваю; он не в силах двинуться. – Медленно, но несомненно. Я это вижу. Проблески того, каким он мог бы стать. Кэл превращается в совершенно другого человека, – наконец я опускаю глаза, по мере того как личина начинает спадать с Мэйвена. – Впрочем, я не ожидаю, что ты поймешь.

Мэйвен в бешенстве скрипит зубами. Он слегка смутился.

– Почему?

– Потому что твои перемены не зависели от тебя.

Эти слова сродни лезвию бритвы. Он вздрагивает и быстро моргает.

– Спасибо за напоминание. Я так в нем нуждался.

Я готовлюсь вогнать в сердце Мэйвена последний клинок. И, быть может, заставить его хоть отчасти оценить то, чего он лишился. Хотя бы на мгновение.

– Ты знаешь, что Кэл искал человека, способного тебя исцелить? – спрашиваю я.

Мэйвен открывает и закрывает рот, подыскивая остроумный или хотя бы внятный ответ. Но ему удается лишь выдавить:

– Чт-то?

– Он попросил монфорского премьера найти новокровку, Непримиримого, вроде шепота. Достаточно сильного, чтобы исправить то, что натворила твоя мать.

Почти больно видеть в нем проблески, крошечные вспышки эмоций за пеленой гнева и неутолимого голода. Они рвутся на поверхность, но стена, воздвигнутая Эларой, их не пускает. Лицо Мэйвена становится спокойным, даже апатичным.

– Но таких людей не существует. И если бы даже они существовали, тебя невозможно изменить. Я поняла это уже давно, когда была твоей пленницей. Но твой брат… до сегодняшнего дня он не верил, что тебя уже нет. Пока не заглянул тебе в глаза.

Свергнутый король медленно садится в кресло напротив. Вытянув ноги, он приваливается к спинке. Конец стальной осанке. Он молча проводит рукой по волосам, перебирая черные кудри. Такие же, как у Кэла, как у их отца. Мэйвен смотрит в потолок, не в силах говорить. Я представляю себе зыбучие пески, откуда он пытается вырваться. Он борется с извращенной природой, которую взрастила в нем мать. Тщетно. Его лицо вновь становится каменным, глаза сужаются и холодеют. Он делает все возможное, чтобы игнорировать чувства, которые стучатся в сердце.

– Невозможно собрать головоломку, у которой недостает кусочков, или склеить разбитое стекло, – произношу я, словно обращаясь к самой себе. Повторяя то, что Джулиан сказал мне несколько недель назад.

Мэйвен выпрямляется. Одной рукой он обхватывает запястье – в том месте, где раньше был браслет. Без него он беспомощен, бессилен. Не нужна даже помощь Арвенов.

– Сенра и Айрис утопят вас всех, – шипит он. – По крайней мере, я умру раньше, чем попаду к ним в руки.

– Какое утешение.

– Я бы не хотел видеть, как ты умираешь.

Эти слова бесстрастны. В них нет угрозы, лишь неприятная и неприкрытая правда.

– А ты порадуешься, глядя на меня?

По крайней мере, я тоже могу ответить правдиво.

– Отчасти – да.

– А в остальном?

– Нет, – тихо отвечаю я. – Удовольствия я не получу.

Он улыбается.

– Меня устраивает. Это гораздо лучше, чем то, что я заслуживаю.

– А чего заслуживаю я, Мэйвен?

– Большего, чем мы дали тебе.

Дверь распахивается, прежде чем я успеваю уточнить, что он имеет в виду. Я поднимаюсь, ожидая увидеть стражей, которые пришли выгнать меня, раз я больше не член коалиции. Но вместо этого вижу Фарли и Дэвидсона. Фарли смотрит на Мэйвена пламеннее, чем Кэл, – такое ощущение, что она сдерет с него шкуру прямо сейчас.

– Генерал Фарли, – цедит Мэйвен.

Возможно, он пытается спровоцировать ее, чтобы она прикончила его раньше, чем это сделает Кэл. Но Фарли лишь рычит в ответ, словно дикий зверь.

Дэвидсон гораздо вежливее. Он впускает в комнату кого-то еще. Я замечаю, что коридор у него за спиной пуст, охраны нет.

– Простите, что вмешиваемся, – говорит премьер.

Он подает знак, и его спутница, новокровка Ареццо, входит в комнату. Я недоуменно гляжу на нее, а потом до меня доходит.

Она телепорт. Как Шейд.

Ареццо протягивает руки.

– Нам пора, – со вздохом говорит Дэвидсон, глядя на нас с Мэйвеном.

Я вздрагиваю, когда Ареццо хватает меня за запястье… но я не единственная, к кому она прикасается.

Прежде чем комната исчезает, сжавшись в ничто, я вижу Мэйвена. Он смертельно бледнеет. Синие глаза округляются от непривычного ужаса.

Ареццо держит его за руку.

27. Эванжелина

Без Красных тронный зал кажется пустым и холодным. Анабель идиотка, если полагает, что мы сможем короновать Кэла завтра. Глупая, нетерпеливая женщина. Владыка Норты должен короноваться в столице – но понадобится как минимум несколько дней, чтобы стабилизировать положение в Причальной Гавани, прежде чем двинуться в Археон. Еще одна проблема – Высокие Дома, которые были верны Мэйвену. Они должны склонить колени, принести присягу Кэлу и присутствовать на коронации, если страна намерена воссоединиться.

Разумеется, я молчу об этом. Пусть сами сообразят. Король Тиберий вряд ли будет думать о браке, пока его положение нетвердо.

К сожалению, у Кэла есть Джулиан Джейкос, и лорд-певец сведущ в политике больше, чем кажется. Он убеждает Анабель и предлагает подождать с коронацией неделю. Кэл охотно принимает его советы.

Даже теперь он сутулится на троне, в изнеможении после боя и того, что было потом. В основном из-за того, что было. Он то и дело украдкой взглядывает на дверь, желая, чтобы Мэра вернулась. Но прошел уже почти час. Она и ее приятели наверняка давно скрылись. Теперь они на пути в далекие горы Монфора. Там Мэру ждет семья. Она будет рада вернуться к родным. Хотелось бы мне сделать то же самое, сбежать в Разломы.

«Или в Монфор», – шепчет внутренний голос. В моей памяти мелькают образы – премьер и его супруг, сидящие за ужином. Они держатся за руки, спокойные и уверенные. Им можно не врать. Я прикасаюсь пальцем к виску, пытаясь прогнать тупую боль в черепе. Сейчас все кажется нереальным.

Элейн нет в тронном зале, но она неподалеку. Она вытерпела путешествие с моими родителями и прибыла сегодня вечером. Мне не терпится поскорее закончить совет, хотя бы для того, чтобы урвать несколько часов наедине с ней. Не знаю, сколько еще времени у нас осталось.

– Я разошлю извещения, – говорит Джулиан, стоя рядом с Кэлом, и складывает руки на груди. Без Красных высокий помост в тронном зале кажется каким-то кривобоким. – Лорды и леди Высоких Домов прибудут в столицу через неделю, а вы будете ждать и охотно их примете. Затем состоится коронация.

В его голосе я не слышу особого восторга.

Кэл едва кивает. Он хочет скорее с этим покончить и не замечает бронзового взгляда Анабель, устремленного на Джулиана. Оба надеются завладеть вниманием короля, хотят стоять ближе всех к нему, как дети жаждут родительского внимания. Я бы сделала ставку на Анабель. Ей хватит смелости для придворных стычек. И мужества для того, чтобы уничтожить любого, кто попытается ослабить ее влияние на внука.

Я мысленно вздыхаю, заранее утомленная мыслью о жизни рядом с ним. Некогда королевская власть меня соблазняла. Предпочитаю думать, что изменилась благодаря Элейн, но я полюбила ее задолго до того, пускай и говорила себе, что она просто пешка, как Соня Айрел, Серебряная леди, которая выполняет мои приказы и прикрывает махинации. Наверное, война что-то сделала со мной. Вселила страх, которого я не испытывала раньше. Не за себя, а за Птолемуса и Элейн. За тех, кого я люблю больше всего. Чтобы защитить их, я убью кого угодно. И чем угодно пожертвую, чтобы они оставались рядом и в безопасности. Теперь я знаю, что такое корона – и что она не сравнится с ними.

Отец не разделяет моих чувств – и не позволит мне отказаться от моих обязанностей.

Я не делилась с ним подозрениями насчет последнего условия сделки, заключенной Анабель и Джулианом. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, королева Сенра и Айрис удовольствовались Салином Айрелом и отдали нам Мэйвена ради единственного акта мести.

«Ты знаешь, что это не так».

Они обе не дуры. Они не стали бы платить такую высокую цену за столь мелкую добычу.

«Потому что главная добыча – твой отец».

Я смотрю на него искоса. Он держится гордо и прямо в своем хромированном доспехе, отполированном до такого блеска, что я вижу в нем свое отражение. Я выгляжу испуганной, зрачки расширены, глаза подведены темным карандашом, чтобы скрыть синяки. Вчера я хорошо сражалась и сохранила жизнь себе и брату, в то время как погибло столько наших родичей. Отец ни словом не обмолвился об этом. Никак не проявил радости по поводу того, что его дети – его наследники – выжили. Воло Самос тверд как сталь, от которой мы ведем свое происхождение. Сплошь острые грани. Даже борода у него идеально подстрижена и доведена до математического совершенства. Я похожа на отца – лицом, характером и неутолимой жаждой. Он мечтает о власти – сколько сможет загрести. Я хочу свободы. Хочу сама определять свою судьбу.

Я желаю невозможного.

– Теперь, что касается королевской свадьбы… – начинает Анабель, но я больше не в силах это терпеть.

– Извините, – резко говорю я и выхожу, не удосуживаясь взглянуть на них по пути.

Выглядит так, как будто я сдаюсь. Но никто не останавливает меня, даже отец. Никто не говорит ни слова.

Я едва успеваю подняться по парадной лестнице, когда на пути у меня встает мама. Она шипит от гнева, как змея. Никогда не могла понять, каким образом столь миниатюрная женщина способна занять целый коридор.

– Привет, мама. Не волнуйся, все в порядке. На мне ни царапины, – буркаю я.

Она небрежно помахивает рукой. Как и отцу, ей все равно, что вчера я оказалась лицом к лицу со смертью, – ну или она не прочь увидеть меня мертвой.

– Послушай, Эванжелина, – сердито говорит она, упершись в бедра руками, которые так и блещут драгоценностями. Сегодня на ней светло-зеленое платье. Нос у мамы слегка подергивается, и я понимаю, что владею ее вниманием не на все сто. Отчасти она – в мыши, которая притаилась где-то в зале совета. – Ты способна карабкаться по стенам Форт-Патриот, но простое заседание – это для тебя слишком сложно?

Я вздрагиваю, стараясь не вспоминать о битве. С некоторым усилием я отгоняю это воспоминание.

– Не люблю тратить время зря, – с усмешкой говорю я.

Она закатывает глаза, как умеют делать только матери.

– Обсуждать собственную свадьбу?

– Это не обсуждение, – обрываю я. – У меня нет права голоса, так какая разница, где я? Кроме того, Толли мне все потом перескажет. Передаст отцовские приказы, – добавляю я, с отвращением выплевывая последнее слово.

Мама словно свивается кольцом, напряженная и опасная.

– Ты ведешь себя так, будто тебя наказали.

Я вздергиваю подбородок. И стальные нити платья напрягаются от моего гнева.

– А что, нет?

Такое ощущение, что я дала ей пощечину, оскорбила весь наш род.

– Я тебя не понимаю! – восклицает мама, воздев руки. – Ты же этого хочешь. Ради короны ты старалась всю жизнь.

Я смеюсь ее слепоте. Неважно, сколькими глазами глядит моя мать. Она никогда не сумеет посмотреть на вещи моими глазами. Мой смех хотя бы выбивает ее из колеи. Я разглядываю мамин венец, украшенный драгоценными камнями. Никто не скажет, что Ларенция Серпент плохо играет роль королевы. «Все ради этого».

– Корона идет тебе, мама, – со вздохом говорю я.

– Не уходи от темы, Эви, – с раздражением отзывается та, сокращая расстояние между нами.

И с неожиданной нежностью кладет обе руки мне на плечи. Я стою неподвижно, как вкопанная. Ее пальцы медленно пробегают по моим рукам, поглаживая кожу. Это настоящая материнская ласка. Я к такому не привыкла.

– Все уже почти закончилось, милая.

«Нет».

Я осторожно выворачиваюсь из маминой хватки. Воздух теплее, чем ее руки – холодные, как змеиная кожа. Она, кажется, уязвлена, но продолжает стоять на своем.

– Я приму ванну, – говорю я. – И не пытайся за мной следить.

Мама поджимает губы. Она ничего не обещает.

– Мы действуем только ради твоего блага.

Я разворачиваюсь, шурша платьем, и шагаю прочь.

– Не забывай об этом, – кричит она вдогонку.

Добравшись до своих покоев, я испытываю сильное желание что-нибудь сломать. Разбить вазу, окно, зеркало. Стекло, не металл. Я хочу уничтожить то, что потом не смогу починить. Я сдерживаюсь, в основном потому что мне неохота затем наводить порядок. В Океанском Холме остались Красные слуги, но их мало. Лишь те, кто желает и дальше заниматься своим делом, за достойную плату, будут служить во дворце, ну или у Серебряных нанимателей.

Интересно, что изменит решение Кэла. Равенство Красных возымеет далеко идущие последствия, касающиеся не только чистоты в моей спальне.

Я иду по комнате, открывая окна по пути. Вечер в Гавани – прекрасное время, сплошь золотой свет и благоуханный морской ветер. Я пытаюсь утешиться этим, но лишь злюсь еще сильнее. Пронзительные крики чаек словно дразнят меня. Я задумываюсь, не проткнуть ли одну из них, просто чтобы попрактиковаться в стрельбе. Но вместо этого отбрасываю одеяло на постели и начинаю забираться под него. Лучше сон, чем ванна. Я просто хочу, чтоб этот день закончился.

Я замираю, когда среди шелка моя рука нащупывает лист бумаги.

Записка короткая, написанная убористым петлистым почерком. Совершенно не похожим на шикарный и изящный курсив Элейн. Руку я не узнаю – но нет и нужды. Мало кому придет в голову оставлять мне тайные записки – и тем более мало кто сумеет добраться до моей постели. Сердце у меня начинает биться чаще, дыхание замирает.

Правильно мы называли Алую гвардию крысами. Судя по всему, у них и правда ходы в стенах.

«Прошу прощения, что не сумел передать приглашение лично, но обстоятельства не позволяют. Покиньте Норту. Покиньте Разломы. Приезжайте в Монфор. Вам и леди Элейн будет выплачиваться содержание. Вас с радостью примут в горах, и вы сможете жить, как хотите. Откажитесь от этого пустого существования. Не покоряйтесь своей судьбе. Выбор только в ваших руках. В уплату мы ничего не просим».

От такой наглости я чуть не сминаю записку Дэвидсона в кулаке. «Ничего в уплату». Мое присутствие – само по себе подарок. Без меня союз Кэла с Разломами окажется под угрозой. Это лишь способ завлечь его в лапы Дэвидсона и Алой гвардии.

«Если вы согласны, велите подать в комнату чашку чая. Мы позаботимся об остальном. Д.»

Слова жгут, запечатлеваясь в моем мозгу. Я смотрю на записку, кажется, целые часы, хотя проходит лишь несколько минут.

«Выбор в ваших руках». Это неправда. Отец найдет меня даже на краю света, кто бы ни встал у него на пути. Я – его капиталовложение, часть наследия Самосов.

– Что будешь делать? – спрашивает знакомый голос, слаще песни.

В комнате возникает Элейн – я вижу ее силуэт на фоне окна. Все такая же прекрасная, но без привычного блеска. И от этого зрелища мне становится больно.

Я смотрю на записку.

– Я ничего не могу сделать.

Невозможно сказать это вслух, даже ей.

– Будет только хуже. Тебе и мне.

Элейн не движется, как бы я ни хотела, чтобы она подошла. Ее взгляд устремлен вдаль, на город и на океан.

– А ты думаешь, мне сейчас хорошо?

Ее шепот, ломкий и нежный, разбивает мне сердце.

– Мой отец убьет тебя, Элейн. Он расправился бы с тобой, если бы знал, какой это соблазн, – говорю я, крепче сжимая в руке записку.

«А как же Толли?» Я не могу оставить его одного – единственного наследника маленького и непрочного королевства. Буквы письма как будто расплываются и кружатся передо мной.

Я понимаю, что плачу. И мне становится дурно.

Крупные слезы, одна за другой, падают на записку. Чернила расплываются, синие и влажные.

– Эванжелина, я не знаю, сколько еще смогу так жить.

Это спокойная констатация факта. Элейн морщится, и мне приходится отвернуться. Я медленно поднимаюсь с постели и прохожу мимо нее. Рядом мелькают рыжие волосы. Она не следует за мной в ванную. У меня есть время подумать.

С трясущимися руками, плачущая, я делаю то, что собиралась. Наполняю ванну и топлю записку в воде. Предложение Дэвидсона – и наше будущее – исчезает.

Лежа в теплой воде, я чувствую отвращение к самой себе, к собственной трусости, ко всей своей поганой жизни. Я откидываю голову и погружаюсь, позволив воде смыть слезы со щек. Передо мной странный зыбкий мир. Я медленно выдыхаю, наблюдая, как поднимаются и лопаются пузырьки.

Остается одно – и лишь одно. Молчать.

Пусть Джулиан и Анабель играют в свои игры.

За ужином мои волосы, еще влажные, свернуты в аккуратную спираль на затылке. Лицо чисто. Ни макияжа, ни боевой раскраски. Я не нуждаюсь в привычных атрибутах в кругу семьи, хотя мама, кажется, этого не сознает. Она одета для торжественного ужина, пусть даже нас всего пятеро в столовой отцовских апартаментов. Мама, разумеется, блещет – на ней закрытое черное платье, отливающее фиолетовым и зеленым, как нефть. Корона по-прежнему у нее на голове, вплетенная прямо в прическу.

Отец сейчас не нуждается в собственной короне. Он устрашающ вне зависимости от того, что на нем надето. Как и Птолемус, он в простой одежде – черно-серебристой. Наши цвета. Элейн, сидящая рядом с ним, кажется спокойной. Глаза у нее сухи и пусты.

Я ковыряю еду и молчу, как молчала во время последних двух блюд. Мои родители говорят за всех, хотя Птолемус то и дело ввертывает словечко. Мне по-прежнему тошно, живот скручивает от тревоги. Из-за родителей, из-за того, что они от меня хотят, из-за боли, которую я причиняю Элейн, из-за того, что я сделала. Своим молчанием я, возможно, подписываю смертный приговор отцу. И его королевству. Но я не в силах выговорить это вслух.

– Кажется, заявления молодого короля главным образом отразились на здешней кухне, – замечает мама, гоняя еду по тарелке.

Изысканные блюда сменились простой и незамысловатой едой. Едва приправленная курица с овощами, вареная картошка, какой-то водянистый соус. Еда, которую сумеет приготовить кто угодно. Даже я бы справилась. Судя по всему, Красные повара покинули дворец.

Отец режет пополам кусок мяса с таким видом, словно это чье-то горло.

– Долго это не продлится, – говорит он.

Тщательно выбранные слова.

– С чего ты взял? – Толли, драгоценный наследник, пользуется редкой привилегией усомниться в словах отца, не опасаясь последствий.

Впрочем, не факт, что ему ответят. Отец молчит, продолжая с брезгливой гримасой жевать безвкусное мясо.

Вместо него отвечаю я. Надеюсь, брат увидит то, что вижу я.

– Он вынудит Кэла, так или иначе, – говорю я, указав на отца. – Докажет, что страна нуждается в труде Красных.

Мой дорогой Толли задумчиво морщит лоб.

– Но труд Красных никуда не денется. Красным тоже надо что-то есть. Если им будут честно платить…

– А кто будет платить? – резко спрашивает мама, глядя на Толли как на недоумка.

Очень странно. Как правило, мама в нем души не чает – она любит сына гораздо больше, чем меня.

– Уж точно не мы, – продолжает она, разрезая курицу какими-то судорожными рывками. Возможно, подражая дерганым движениям кролика. – Это неправильно. Неестественно.

Я прокручиваю в голове скудные обещания Кэла. Провозглашенные и немедленно возымевшие действие. Справедливая заработная плата, свобода передвижения, равенство перед судом, защита в рамках Серебряных законов и…

– Что там насчет призыва?

Мама хлопает ладонью по столу.

– Очередная блажь. Призыв – отличный стимул. Работай или служи в армии. Без призыва с какой стати человеку работать?

Разговор ходит по кругу, и я глубоко дышу носом. Элейн, сидя напротив, бросает в мою сторону предостерегающий взгляд. Меня не тревожит недостаток слуг; но я понимаю, что новый мир, который Кэл желает построить, окончится колоссальным мятежом, в основном со стороны Серебряных, привыкших к своему традиционному положению. Долго это не продлится. Исключено. Серебряные не позволят.

«Но в Монфоре же позволяют. Так сказал Дэвидсон. Некогда их страна была такой же, как наша».

Я припоминаю еще кое-что, сказанное им – наедине, там, в горах. Дэвидсон стоял близко и шептал очень тихо. Но, тем не менее, услышанное меня потрясло. «Вам отказано в исполнении ваших желаний из-за того, кто вы такая. Не ваш выбор. Судьба, которую вы не можете изменить – и не хотите».

Я никогда и ни в чем не чувствовала себя сродни Красным. Я – Серебряная леди, ставшая принцессой благодаря успехам влиятельного отца. Я должна была взойти на трон. И взошла бы, не будь тоски в душе – странной перемены, которую я только-только начинаю осознавать. Дэвидсон был прав. Как и Красные, я не соответствую требованиям, которые предъявляет ко мне мой мир. И это не делает меня хуже.

Птолемус сжимает мою руку под столом – его прикосновение ласково, но кратко. Я ощущаю прилив любви к брату – и прилив стыда.

«Значит, последний шанс».

– Думаю, Элейн поедет с нами в Археон, – говорю я, глядя на родителей.

Они обмениваются многозначительным взглядом, который я хорошо знаю и не люблю. Элейн опускает глаза и рассматривает собственные руки под столом.

– Ей придется принести присягу вместе со своим Домом, – спокойно объясняю я.

Вполне разумно.

Но, видимо, для мамы это не аргумент. Она откладывает вилку, стукнув металлом о фарфор.

– Принцесса Элейн – жена твоего брата, – говорит мама, подчеркивая каждое слово. Ее речь напоминает скрежет ногтями по стеклу. Она говорит так, как будто Элейн вообще здесь нет, и меня это неимоверно бесит. – А твой брат, как и вся наша семья, уже доказал свою верность королю Тиберию. Ей незачем ехать в столицу. Она вернется в Разломы.

Румянец окрашивает скулы Элейн. И все-таки она прикусывает язык, зная, что не стоит лезть в нашу стычку.

Я раздраженно выдыхаю. «Длинный путь. И в такой компании…»

– В качестве принцессы Разломов она должна быть на коронации. Чтобы люди помнили, кто мы такие. Фотографии и записи разойдутся повсюду. Разломам нужно знать, что это будущая королева, не так ли?

Мои аргументы, мягко говоря, сомнительны и звучат отчаянно. Ненавижу напоминать другим, а в первую очередь самой себе, про титул Элейн, потому что он подарен ей моим братом. Не мной.

– Не тебе решать.

Взгляд отца всегда заставлял меня замолчать, останавливал на полуслове, когда я была ребенком. Иногда я убегала от него, но это влекло за собой еще более суровое наказание. Поэтому я научилась смотреть в ответ, вопреки собственному страху. Встречать лицом к лицу то, что приводит меня в ужас.

– Она не принадлежит ни ему, ни тебе, – рычу я, совсем как мамина пантера.

«Я не знаю, долго ли еще смогу так жить», – сказала Элейн.

И я тоже не знаю.

Мама в ярости двигает челюстью, скрипя зубами. Она словно утратила дар речи.

Толли подается вперед, словно в попытке защитить меня от родителей.

– Эви… – бормочет он, хотя бы для того, чтобы поставить точку, прежде чем события приобретут еще более неприятный оборот.

Мама откидывает голову и смеется – жутко и резко. Я чувствую себя оплеванной. Меня унизил тот, кто должен любить.

– Разве она принадлежит тебе, Эванжелина? – мурлычет мама, продолжая усмехаться.

Как же мне хочется ее ударить.

Страх превращается в гнев, железо – в сталь.

– Мы принадлежим друг другу, – отвечаю я, заставляя себя глотнуть вина.

Глаза Элейн устремляются на меня. Прожигают насквозь.

– В жизни не слышала такой ерунды, – фыркает мама и отталкивает тарелку. – Это невозможно есть.

И снова – гневный взгляд отца.

– Так продолжаться не может, – повторяет он, и я понимаю, что это ответ нам обеим.

Подражая маме, я отодвигаю тарелку с нетронутой едой.

– Посмотрим, – буркаю я.

С меня хватит. Как же мне надоело.

Прежде чем я успеваю встать из-за стола и во второй раз в гневе покинуть комнату, появляется Анабель Леролан со своими телохранителями. Даже она не настолько самоуверенна, чтобы являться к Самосам без защиты.

– Прошу простить меня, – быстро говорит она, кивнув. Ее корона блещет, тепло переливаясь меркнущим вечерним светом. – Вижу, я помешала.

Столкнувшись с королевой Анабель, мама быстро превращается в королеву Ларенцию. Ее осанка становится еще безупречнее – спина прямая, плечи опущены. С надменным видом она поворачивается к бабушке Кэла.

– Не сомневаюсь, у вас есть на то причины.

Анабель Леролан кивает.

– Мэйвена Калора нет.

Птолемус шумно выдыхает. Почти улыбается. И мои родители тоже – оба рады наконец избавиться от Мэйвена. Жаль, что я лично этого не видела; я предпочла бы убедиться, что с чудовищем, которое так долго нам докучало, покончено.

Мой брат заговаривает первым, повернувшись к Анабель:

– Кэл сделал это сам?

Ее лицо каменеет.

– Я имею в виду, что Мэйвен исчез.

Я ощущаю легкое давление – браслеты у меня на запястьях медленно сжимаются. Столовые приборы начинают дрожать. Это не я, не Птолемус, а ярость нашего отца. Воло сжимает кулак – ножи и вилки скручиваются.

Он прищуривается.

– Мэйвен бежал?

«Невероятно, но вполне возможно. Многие Серебряные еще верны ему. Часть Дома Хейвена. Они могли с легкостью проникнуть во дворец, укрыть его и вывести». Голова у меня начинает кружиться. Вмешательство Хейвенов – худший вариант. Потому что удар падет на Элейн.

Анабель качает головой и хмурится.

– Не похоже, – шипит она.

Мама резко втягивает воздух сквозь зубы.

– Значит…

Я договариваю за нее:

– Его забрали.

Старая королева кривит губы.

– Да.

– Красные, – негромко говорю я.

На долю секунды кажется, что Анабель сейчас взорвется. Она обнажает зубы.

– Да.

Солнце уже садится, когда мы добираемся до апартаментов Кэла и входим в большую гостиную, где он принимал нас вчера. Он яростно расхаживает по комнате, так и не сняв придворных регалий, включая корону из розового золота. Джулиан Джейкос чинно сидит в кресле, скрестив ноги и сложив руки на груди. За ним стоит женщина, положив бледные кисти на узкие плечи Джулиана. Это Сара Сконос, целительница. Она молчит, позволяя мужчинам совещаться.

– Намерение вполне очевидно… – Джулиан замолкает, когда мы входим. – Два совета в один день, просто замечательно, – сухо говорит он. – Королева Ларенция, какая неожиданная встреча.

Вместо того чтобы бросить на лорда-певца гневный взгляд, мама одаряет его фальшивейшей улыбкой. Эффект такой же.

– Лорд Джейкос, – воркует она, старательно держась на расстоянии.

Я втайне рада, что Элейн нет с нами – она вернулась в мои покои. Ее присутствие усугубило бы и без того напряженную ситуацию.

Отец не тратит времени даром – он садится в кресло, как хищная птица на насест. И смотрит на Кэла, который продолжает мерить комнату шагами.

– Итак, ваш брат в руках неприятеля.

Джулиан поджимает губы.

– Неприятель – очень сильное слово.

– Они покинули нас, – напоминает отец, не заботясь о том, чтобы говорить вежливо. – Выкрали ценного заложника. Следовательно, Монфор и Алая гвардия – наши враги.

Кэл, продолжая кружить по комнате, встречает взгляд отца и спрашивает:

– И как вы предлагаете нам поступить, король Воло? Вы хотите, чтобы я взял армию, которая еще не успела оправиться, собрал воздушный флот и напал на отдаленную страну, чтобы вернуть одного бесполезного, сломленного юношу? Это неразумно.

Я буквально вижу, как волоски на шее у отца становятся дыбом.

– Пока Мэйвен дышит, он представляет угрозу для Норты.

Кэл кивает и разводит руками.

– Соглашусь.

В обычное время любая угроза зыбкой власти Кэла стала бы поводом для торжества, но сегодня меня ничего не радует. Я сажусь и, тяжело вздохнув, откидываюсь на спинку.

– Большинство Высоких Домов, тем не менее, принесут вам присягу, – говорю я, по большей части обращаясь к себе. – Они знают, что с ним покончено.

Кэл, возвышаясь надо мной, самым раздражающим образом щелкает языком. Вот бы его отрезать.

– Этого недостаточно. Нужно объединить страну, если мы намерены сражаться с Озерным краем и Пьемонтом.

Анабель, у нас за спиной, закрывает двери, подходит к внуку и становится рядом с ним. Ее постоянное позерство утомительно.

– Эти проклятые крысы ждут не дождутся, когда мы поубиваем друг друга, чтобы попировать на наших трупах.

Я насмешливо смотрю на нее, вспомнив тот день, когда она прибыла в Разломы. Тогда она уверяла, что никакой Красный союз долго не продержится и Норта вернется к старым традициям.

– Если я не ошибаюсь, – произношу я как можно более невинным тоном, – разве мы не намеревались поступить точно так же?

Она с отвращением смотрит на меня, а Кэл продолжает расхаживать. Он проходит между Анабель и мной, и на мгновение я удерживаю его взгляд. Не говорю ни слова, но пытаюсь сообщить свои мысли. Он не доверяет мне, не любит меня, и я питаю к нему такие же чувства. Но прямо сейчас мы нуждаемся друг в друге, как бы ни претила нам эта мысль.

Он отворачивается и вновь смотрит на моих родителей.

– Сейчас нельзя упускать из виду главную опасность. Озерные навалятся на нас всей своей мощью, и Пьемонт поддержит их.

– Кто знает, что они пообещали Бракену за помощь, – с проклятием добавляет Анабель.

Мама, устроившаяся на кушетке, усмехается.

– Они не станут вступать в союз с людьми, которые похитили их детей, – спокойно произносит она, разглядывая ногти. – Во-первых.

Я отчасти ожидаю, что старая королева вспыхнет, но Анабель молчит и не двигается с места.

Отец маневрирует. Его голос звучит ровно.

– Мы можем делать два дела одновременно, король Тиберий.

Кэл отвечает с привычной страстью:

– Я не стану вести сразу две войны, Воло. И вы тоже.

Это потрясает нас всех. Даже мама подается назад, со страхом глядя на отца. Она с опаской ждет, как он отреагирует, чем ответит на такую наглость.

Они пытаются переглядеть друг друга – два короля. Контраст разителен. Кэл молод, он испытанный воин, но неопытный политик. Движимый любовью, страстью, огнем, который вечно горит в его душе. А мой отец владеет разным смертоносным оружием – и сталью, и словами. И он бесконечно холоден. Живая статуя с пустым сердцем.

Отец мог бы поставить точку здесь. Отделить Разломы от Норты, расторгнуть мой брак. Но нет, он никогда так не поступит. У него свои планы, глубину которых я даже не представляю. И они зависят от того, сохранит ли Кэл свой трон.

Отец говорит медленно, словно сдерживая себя:

– Я не говорю о войне с Монфором или с Красными преступниками, которые с ним в сговоре, – он кладет руки на колени, демонстрируя многочисленные кольца и браслеты. Все они смертельно опасны. – Ударим их в больное место. Лишим победы, которую они, по их мнению, одержали здесь. Станьте Серебряным королем – королем для своего народа.

Лорд-певец заговаривает первым. Я невольно задерживаю дыхание, боясь его голоса.

– Что вы предлагаете?

Отец не удостаивает Джулиана взглядом.

– Ваш манифест принесет вред стране, – говорит он Кэлу. – Отмените его.

К моему удивлению, Джулиан откровенно смеется. На удивление добродушно. Впервые такое слышу.

– Простите, ваше величество, но мой племянник не может запросто отказаться от того, что сделал сегодня. Это признак слабости, которая не подобает королю.

Тогда отец поворачивается, пригвоздив Джулиана взглядом к месту.

– Это подобающее наказание Красным за измену.

И Кэл не выдерживает.

– В Норте правлю я, а не вы, – произносит он, стараясь говорить как можно более внятно. – И никто другой, – добавляет он, бросив многозначительный взгляд на дядю и бабушку. – Манифест останется в силе.

Отец реагирует быстро.

– В моем королевстве этого не будет.

Как и мама, я подаюсь назад, когда Кэл делает шаг вперед, сократив расстояние между собой и моим отцом. Это выглядит почти как вызов.

– Ладно, – выговаривает он, гневно глядя на короля Разломов.

И вновь они смотрят друг на друга, не моргая, не отводя глаза.

Хотела бы я дать обоим пинка. Прекратить это раз и навсегда.

Анабель вмешивается, прежде чем весы успевают качнуться. Она аккуратно становится между королями и кладет руку на плечо Кэла.

– Мы всё обсудим утром, на свежую голову, когда будем лучше представлять ситуацию.

Джулиан встает и поправляет одеяние.

– Согласен, ваше величество.

Мама тоже считает, что это разумно, и жестом приказывает Птолемусу следовать за ней. Я, чувствуя себя опустошенной, встаю. Лишь отец продолжает сидеть. Он не сдастся первым.

Кэл меньше склонен играть в эти игры. Он отворачивается, равнодушно отмахнувшись от нас.

– Очень хорошо. Увидимся утром.

Он делает паузу. И смотрит на меня.

– Можно тебя на пару слов, Эванжелина?

Я киваю, чувствуя себя необыкновенно хитрой. У остальных на лицах сильнейшее недоумение.

– С глазу на глаз.

Я медленно опускаюсь обратно в кресло, а остальные молча выходят. Даже отец, который удаляется во главе нашего семейства. Лишь Птолемус оборачивается, и на мгновение наши взгляды встречаются. Я машу брату рукой. Все будет в порядке, ему не о чем беспокоиться.

Джулиан охотно исполняет желание племянника, но Анабель медлит.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спрашивает она, бросая взгляд на нас.

– Нет, Нанабель, – отвечает Кэл.

Он ловко направляет ее к двери. Она замечает это и недовольно поджимает губы, но, тем не менее, кланяется. Кэл король, и она обязана повиноваться.

Когда за ней закрывается дверь, я немного расслабляюсь и опускаю плечи. Кэл стоит спиной ко мне, и я слышу его прерывистый вздох.

– Корона тяжелая штука, правда? – спрашиваю я.

– О да.

Он неохотно поворачивается. Больше не нужно держать лицо в присутствии совета и родных, и Кэл тоже сутулится. Он измучен и вот-вот сломается.

Я поднимаю бровь.

– Она того стоит?

Кэл не отвечает. Он молча подходит к креслу напротив и откидывается на спинку, вытянув одну ногу. Кажется, я слышу хруст колена.

– А твоя? – наконец спрашивает он, указывая на мой ничем не украшенный лоб.

В его словах нет враждебности – впрочем, я ее и не ожидаю. Кэл слишком устал, чтобы ссориться со мной.

А я теперь не вижу смысла в ссоре с ним.

– Сомневаюсь, – негромко говорю я.

Мой ответ удивляет Кэла.

– Ты намерена что-то делать? – спрашивает он, и в его голосе звучит… возможно, надежда.

«Не намерена», – думаю я. А вслух отвечаю:

– Что я могу? Во всяком случае, пока ОН держит поводок.

Кэл понимает, кого я имею в виду.

– Эванжелина Самос на поводке… – произносит он, наигранно усмехаясь. – Так не бывает.

У меня недостает сил его одернуть. Я могу сказать лишь:

– Я бы правда хотела, чтоб было иначе.

Он проводит рукой по лицу, на мгновение закрывая глаза.

– Я тоже.

Я невольно усмехаюсь. Нытье мужчин не перестает меня удивлять.

– Какой поводок может быть у короля Норты? – с издевкой спрашиваю я.

– Их больше одного.

– Ты сам загнал себя в угол, – замечаю я, пожимая плечами. К этому человеку я не питаю особого сочувствия. – Тебе дали выбор. Последний шанс что-то изменить, прежде чем они ушли.

Кэл резко подается вперед.

– А что было бы, если бы я выполнил их требования и снял эту адскую штуковину? – в подтверждение своих слов он срывает с головы корону и отбрасывает ее прочь. Как эффектно. – Хаос. Бунты. Возможно, еще одна гражданская война. И уж точно мне пришлось бы воевать с твоим отцом. Быть может, даже с родной бабушкой.

– Не исключено.

– Не надо читать мне мораль, Эванжелина, – огрызается Кэл, начиная терять терпение. – Можешь сидеть здесь и обвинять меня в своих проблемах, если угодно, но не притворяйся, будто ты тут ни при чем.

Я чувствую, как к моим щекам приливает жар.

– Прости?

– У тебя тоже был выбор, но ты раз за разом предпочитаешь ничего не менять.

Вместо рычания у меня вырывается шепот.

– Потому что мне страшно, Кэл.

И это его немного успокаивает. Как прохладный компресс поверх свежего ожога.

– Мне тоже, – отвечает он с болью.

Не задумываясь, я признаю:

– Я скучаю по ней.

Он отзывается:

– Я тоже.

Мы говорим о двух разных людях, но с одинаковым чувством. Кэл рассматривает собственные руки, словно стыдится любви к человеку, которым не может обладать. Я знаю, как это мучительно. Как тяжело. Груз, который в конце концов утопит нас обоих.

– Если я скажу тебе кое-что, обещаешь молчать? – спрашиваю я.

Как и Кэл, я подаюсь вперед. Так, что могу взять его за руки, если захочу.

– Не говори даже Джулиану и Анабель. Особенно им.

Кэл вновь поднимает голову. Он смотрит мне в глаза, ожидая подвоха. Ищет расставленную Самосами ловушку.

– Да.

Я облизываю губы и говорю, прежде чем здравый смысл успевает вмешаться:

– Кажется, они хотят убить моего отца.

Он недоуменно моргает.

– Какой в этом смысл?

– Ну, они сами этого не сделают, но…

Впервые в жизни я беру Тиберия Калора за руку и не испытываю омерзения. Я крепко сжимаю его пальцы, пытаясь сделать так, чтобы он понял.

– Ты правда думаешь, что Сенра и Айрис обменяли Мэйвена всего лишь на Салина Айрела?

– Нет, – тихо отвечает Кэл. Он стискивает мою руку – его хватка гораздо сильнее моей. – И если твой отец умрет…

Я киваю. Он верно прослеживает мои мысли.

– Разломы умрут вместе с ним. Они воссоединятся с Нортой. У Птолемуса не хватит духу продолжать войну, если отец погибнет. Неважно, насколько он хороший воин – он для этого не создан.

– Трудно поверить, – усмехается Кэл. Он сдвигает брови, а потом расслабляется – как будто сбрасывает бремя. До него постепенно доходит.

– Ты не сказала об этом родителям, ведь так?

Я качаю головой.

У Кэла отвисает челюсть.

– Эванжелина, если ты права…

– Я позволю ему умереть. Знаю, – шиплю я, злясь на себя.

Я выдергиваю руку. Нестерпимо прикасаться к нему. Кипя от гнева, я гляжу на ковер и изучаю изящные узоры, вышитые какой-то Красной мастерицей.

– Ты всегда считал меня ужасным человеком. Приятно сознавать, что ты прав?

Его горячие пальцы касаются моего подбородка. Кэл запрокидывает мне голову, чтобы заглянуть в лицо.

– Эванжелина… – негромко произносит он, но я не нуждаюсь в его жалости.

Я отталкиваю Кэла.

– Надеюсь, никаких богов на самом деле нет. Страшно подумать, какое наказание они припасли для меня.

Кэл задумчиво проводит костяшками пальцев по губам. Устремив взгляд вдаль, он кивает.

– Для всех нас.

28. Айрис

Озерная цитадель – самое безопасное место для меня, но, тем не менее, я нервничаю и постоянно озираюсь. Вокруг лишь знакомые стражи в синем, которые почти сливаются с туманом в это дождливое летнее утро. Джиданса тоже здесь – старая тельки, которая следует за мной и за моей матерью, пока мы шагаем по переходам, тянущимся над просторными тренировочными площадками. Ее присутствие успокаивает меня, и я пытаюсь расслабиться. Под нами отряды Озерных солдат готовятся к войне. Те, кто уже сражался – легионы, уступленные Мэйвену, пока мы были союзниками, – заслужили отдых. Здесь всё свежие бойцы, готовые к бою. Им не терпится укрепить славу Озерного края.

Холмы, реки, побережья Норты. Могущественные технические центры, полные ресурсов. Королевство Нор‑ та – золотая жила, которая только и ждет претендента.

Тысячи солдат тренируются под дождем, не боясь непогоды. Так будет по всему нашему королевству. Приказ разослан везде, от Снежной цитадели до Речной. Мы мобилизуем всех, кого можно, Серебряных и Красных. Армия Озерных собрана и готова к удару. На нашей стороне численность; на нашей стороне способности. Враг уже ослаблен – нужно лишь избавить его от страданий.

Так почему же в глубине души мне так тревожно?

Смотр войск не требует королевской пышности, и мы обе одеты по-солдатски – в синюю форму, отделанную серебром и золотом. Даже мама отказалась от траура. Но мы не забыли ни об отце, ни о мести. Скорбь камнем лежит у нас на душе. Я ощущаю ее на каждом шагу.

Мы пересекаем последний мост и выходим на один из многочисленных балконов, окружающих главное здание цитадели. За окнами горит теплый свет. Хоть дождь меня и успокаивает, но уют тоже манит.

Мать движется быстро, задавая темп. Мы должны встретиться с Тиорой за обедом, но, когда доходим до столовой, ее там еще нет.

Не в привычках сестры опаздывать.

Я смотрю на мать, ожидая объяснений, но та просто занимает свое место во главе стола. Если королеву Сенру не смущает отсутствие Тиоры, то и я не стану волноваться.

По примеру мамы я сажусь и жду. Стражи остаются стоять у двери, по обе ее стороны, но Джиданса тоже садится. Она – знатная дама из древнего рода Мерана, известной в наших краях семьи, и много лет служила нам. Пока королева отрезает себе кусок пышного хлеба, я рассматриваю обширный ассортимент столовых приборов. Вилки, ложки… особенно ножи. Я по привычке пересчитываю возможное оружие на столе, не забыв включить в этот список бокалы с водой. В моих руках они смертоноснее ножа.

Я смотрю на воду, позволяя ей наполнить мое сознание так же, как она наполняет бокалы. Это чувство я знаю, как свои пять пальцем. Но сегодня что-то не так.

Из-за того, чтó мы с мамой сделали.

После событий на острове Провинс уже прошло некоторое время, но я не могу выкинуть их из головы. Особенно звук. Как лорд Айрел давился последними вздохами, не в силах с нами справиться. Дядя короля Калора, некто по имени Джейкос, – певец, и он лишил Айрела способности сопротивляться, прежде чем отдать его в наши руки. Возможно, если бы он боролся, я бы не чувствовала себя так странно. Айрел заслужил смерть. Заслужил гораздо более страшную кару, чем та, которая его постигла. Но воспоминания по-прежнему внушают мне странный, непривычный стыд. Как будто я предала своих богов. Пошла против их воли и сути.

Я помолюсь сегодня. Надеюсь, они ответят.

– Ешь, пока не остыло, – говорит мама, указывая на стоящие перед нами тарелки. – Тиора сейчас придет.

Я киваю и автоматически накладываю себе еды. Мы приняли некоторые меры предосторожности. Никаких Красных слуг в то время, когда мы обсуждаем дальнейшие действия. У Алой гвардии повсюду глаза и уши. Нельзя терять бдительность.

Основное блюдо – рыба. Отбивная из форели, жаренная с маслом и лимоном. Желтый окунь с хрустящей корочкой, посыпанной солью и перцем. Тушеные миноги – их головы срезаны и гордо выставлены в середине стола. Спиральные ряды зубов блестят в мягком свете. На других тарелках лежат золотистые початки кукурузы, овощи в пряном масле, хлебные косички – обычные дары наших полей. Наши сельские угодья обширны и богаты, они способны прокормить страну вдвое больших размеров. В Озерном крае никогда не голодали даже самые бедные Красные.

Я беру себе понемногу с каждого блюда, оставив миноги для Тиоры. Вкус к ним надлежит развивать – и это ее любимое блюдо.

В тишине проходит еще минута, нарушаемая лишь добродушным тиканьем часов на стене. Дождь усиливается и немилосердно хлещет по окнам.

– Армия должна выступить, – говорю я. – Незачем запускать эпидемию простуды.

– Верно, – отвечает мама, жуя.

Она делает жест в сторону Джидансы, и та, встав, коротко приседает.

– Я позабочусь, ваше величество, – говорит она и уходит, чтобы передать приказ.

– Остальные пусть подождут снаружи, – продолжает мама, глядя на наших стражей. Они почти бегом исполняют ее распоряжение.

Я смотрю, как комната пустеет, и нервы у меня натянуты как канаты. То, что мама хочет сказать мне, не предназначено для чужих ушей. Когда дверь закрывается и мы остаемся одни, она смыкает пальцы шпилем и подается вперед.

– Тебя беспокоит не дождь, монамора.

Несколько секунд я спорю сама с собой. Можно наклеить на лицо улыбку, наигранно рассмеяться, отмахнуться. Но я не хочу притворяться перед мамой. Это бесчестно. И кроме того, она меня видит насквозь.

Я вздыхаю и откладываю вилку.

– Я по-прежнему вижу его лицо.

Она смягчается, превращаясь из королевы в мать.

– Я тоже скучаю по твоему отцу.

– Нет, – перебиваю я, напугав маму. Ее глаза слегка расширяются, становясь темнее, чем обычно. – Я, конечно, думаю про отца постоянно, но… – я пытаюсь подобрать уместные слова, а затем говорю как есть: – Я имею в виду человека, который его убил.

– И которого затем убили мы, – бесстрастно заканчивает мама. Не обвиняя, просто констатируя факт. – Это предложила ты.

И вновь я ощущаю непривычный стыд. По моим щекам ползет румянец. Да, сделка с королевой Анабель была моей идеей. Обменять Мэйвена на убийцу моего отца. А еще – на человека, ради которого совершилось убийство. Но до этого еще далеко.

– И не отрекаюсь, – бормочу я, ковыряя еду, чтобы отвлечься. Под взглядом матери я чувствую себя голой. – Он сто раз заслужил смерть, но…

Мама сжимается, словно от боли.

– Ты и раньше убивала. Защищала собственную жизнь.

Я открываю рот, чтобы объяснить, но она продолжает:

– Однако не так.

Мама кладет руку поверх моей. Глаза у нее блестят, полные понимания.

– Не так, – признаю я, горько и разочарованно.

Это было справедливое убийство, плата за смерть отца. Что со мной такое?

Мамины пальцы сжимают мои.

– Разумеется, ты и должна чувствовать себя не как обычно. Как-то неправильно.

У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на наши соединенные руки.

– Это проходит? – спрашиваю я, заставляя себя взглянуть на маму.

Но она не смотрит на меня. Она глядит в окно, на пелену дождя. В ее глазах отражаются пляшущие струи. «Скольких она убила?» – задумываюсь я. Не знаю и не хочу выяснять.

– Иногда проходит, – говорит мама наконец. – А иногда нет.

Прежде чем я успеваю добраться до сути, в комнату входит Тиора. Ее охранники, как и наши, остаются в коридоре. В то время как мама находилась в Норте, вопреки всем традициям Озерного края, Тиора оставалась дома, защищая наши границы. И поддерживая армию в боевой готовности. Она идеально для этого подходит, и, кажется, опасность ее бодрит, хоть мы прыгаем от войны к войне.

Наследница Озерного трона одета как солдат. Мятая форма, без знаков отличия, без королевской символики. Она могла бы сойти за простого гонца, если бы не внешность Сигнетов. Высокие скулы и еще более высокое самомнение.

Она садится напротив меня с отцовским изяществом, подобрав длинные ноги.

– Отлично, а то я проголодалась, – говорит Тиора, обеими руками накладывая еду на тарелку.

Я придвигаю к сестре рагу и блюдо с головами миног. В детстве мы бросались ими друг в друга. Тиора вспоминает об этом и улыбается.

Затем она переходит к делу, глядя на мать с серьезностью генерала.

– Мы получили известия из Снежной, Горной, Лесной, Речной и Равнинной, – говорит она, перечисляя наши цитадели. – Все готовы.

Королева Сенра кивает. Это приятные новости.

– Как и следовало. Время удара наступает, оно уже близко.

«Время удара». Мы не говорили ни о чем другом, с тех пор как я вернулась на родину. Я даже не успела насладиться свободой и порадоваться расторжению брака. Мама заставляет меня присутствовать на бесчисленных встречах и смотрах. В конце концов, я – единственная из нас, кто сталкивался с Тиберием и его неведомыми Красными солдатами, не говоря уж о союзниках из Разломов.

Да, на нашей стороне Бракен и Пьемонт, но разве принц лучший союзник, чем Мэйвен? Разве он заслонит нас от Калора, ныне занявшего трон? И стоит ли гадать? Наше решение было принято давно. Мэйвен – карта, которую мы уже разыграли и обменяли.

Тиора продолжает:

– Что самое главное – похоже, свежеиспеченное королевство Тиберия Калора вновь раскалывается.

Я моргаю, забыв про еду на тарелке.

– Как?

– Красные перестали его поддерживать, – отвечает она, и от удивления я вздрагиваю. – По донесениям нашей разведки, Алая гвардия, этот странный новокровка и монфорские солдаты все исчезли. Очевидно, вернулись в горы. Или ушли в подполье.

Мама, во главе стола, шумно вздыхает. Она поднимает руку и массирует висок.

– Когда люди наконец поймут, что юношам недостает ума?

Тиора довольно ухмыляется, наслаждаясь этой демонстрацией чисто женского разочарования.

А меня больше интересует смысл дезертирства Красных. Без Монфора, без новокровок, без шпионов Алой гвардии, без Мэры Бэрроу Тиберия Калора ждет поражение. И нетрудно понять, почему.

– Красные не поддержат его на троне, – говорю я.

Я плохо знаю Мэру, но того, что я видела, вполне достаточно. Она сражалась с Мэйвеном на каждом шагу, даже в плену. Разумеется, она не потерпит очередного короля.

– Очевидно, они заключили соглашение – отвоевать страну и изменить законы. Тиберий отказался выполнять условия. В Норте по-прежнему правят Серебряные.

С полным ртом миног Тиора качает головой.

– Не совсем так. Тиберий выпустил манифест. Красные в Норте получили больше прав. Повышение заработной платы. Конец подневольного труда. Отмена призыва.

У меня глаза лезут на лоб. В основном от удивления, но еще и от тревоги. Если Красным по ту сторону границы даровали такие блага, как отреагируют наши Красные подданные? Начнется исход, неудержимое бегство.

– Нужно закрыть границы, – быстро говорю я. – Запретить Красным переходить в Норту.

И вновь мама вздыхает.

– Честное слово, он идиот, – бормочет она. – Разумеется, мы удвоим стражу на границе с Нортой. Эти Калоры – сплошная проблема.

Тиора негромко хмыкает.

– Он и себе устроил проблемы. Их технические города пустеют. Полагаю, вся экономика Норты скоро полетит кувырком.

При этих словах мама посмеивается. Я бы присоединилась к ней, если бы могла. У меня из головы не выходит великолепная глупость Тиберия Калора. Он буквально только что вернул себе трон – и теперь пытается лишить страну ее основной силы? Ради кого? Ради ничтожеств с красной кровью? Ради сказки о равенстве, правосудии, чести, ради нелепого идеала, которого он надеется достичь? Я усмехаюсь. Пожалуй, этот Калор, если предоставить его самому себе, просто утонет под весом собственной короны. Или падет жертвой короля Разломов, который намерен высосать все, что можно, из так называемого Пламени Севера.

И вряд ли Воло Самос – единственный Серебряный в Норте, которого раздражает манифест. Я чувствую, как мои губы насмешливо изгибаются, складываясь в кривую улыбку.

– Сомневаюсь, что Серебряным в Норте это понравится, – говорю я, шевеля пальцем над бокалом с водой. Жидкость вращается, повторяя мои движения.

Мама смотрит на меня, пытаясь проследить мои мысли.

– О да.

– Я могла бы связаться кое с кем, – продолжаю я – план приходит мне в голову прямо по ходу дела. – Посочувствовать. Мотивировать…

– Если бы удалось поколебать хоть кого-то… несколько влиятельных персон, – подхватывает мама, и ее лицо светлеет.

Я киваю.

– И тогда мы привели бы войну к концу одним ударом. Археон падет, и Норта вместе с ним.

Тиора, сидя напротив, отодвигает в сторону свое любимое рагу.

– А как быть с Красными?

Я развожу руками.

– Ты сама сказала: они ушли в подполье. Бежали. Бросили Норту без защиты, – улыбаясь, я перевожу взгляд с сестры на мать. Все мысли о лорде Айреле и его гибели как будто выветрились у меня из головы. У нас есть дела понасущнее. – И мы ее возьмем.

– Во имя богов, – негромко произносит Тиора, слегка стукнув кулаком по столу.

Подавив желание поправить ее, я склоняю голову перед старшей сестрой.

– Во имя нашей собственной безопасности.

Она недоуменно моргает.

– Нашей безопасности?

– Мы сидим здесь и сами прислуживаем себе за обедом, из страха перед Алой гвардией. Красные окружают нас, в нашей стране и за ее пределами. Если их мятеж будет распространяться, ненасытный как раковая опухоль, что нам останется?

Я обвожу жестом пустую комнату. Ливень затих, сменившись мерным перестуком капель. Вдалеке, на западе, солнце пробивается сквозь серые тучи крошечными брызгами света.

– А Монфор? Целая страна Красных и странных, враждебных нам новокровок? Мы должны защищаться. Должны стать такими большими и сильными, чтобы никто не осмелился напасть на нас.

«Никто из вас не был там. Вы не видели их город, стоящий высоко в горах. Не видели Красных, Серебряных и новокровок, которые действуют сообща. Соединившись, они стали еще сильнее».

Было нетрудно проникнуть в Асцендент и спасти детей Бракена, но штурмовать его целой армией не удастся. Любая война с Монфором будет кровопролитной – для всех участников. Ее нужно предотвратить, сделать немыслимой, прежде чем она начнется.

Я собираюсь с духом.

– Не дадим им шанса восстать или подняться против нас.

Мама немедленно отвечает:

– Согласна.

– Согласна, – почти одновременно произносит Тиора.

Она приподнимает бокал, и вода кружится в граненом стекле.

Дождь постепенно прекращается, и я немного успокаиваюсь. Меня по-прежнему тревожит грядущее, но я рада, что наш план обретает форму. Если верных Мэйвену удастся привлечь на нашу сторону, Тиберий понесет большой урон. Он будет терять союзников одного за другим. Оказаться в одиночестве на троне – незавидное положение.

Мэйвен тоже был один, и неважно, сколько советников и придворных его окружало. Я рада, что он никогда не заставлял меня делить с ним одиночество, во всяком случае сверх необходимого. При жизни он внушал мне страх. Его было невозможно предсказать. Я никогда не знала, что он скажет или сделает, и вечно жила на грани. Я только теперь начала наверстывать часы, которые провела без сна во дворце, который присутствие чудовищного короля делало на редкость неуютным.

– Я удивлена, что Мэйвена не казнили публично, – вслух размышляю я, понизив голос. – Интересно, как это было сделано.

Я вновь вижу Мэйвена, слабо отбивающегося от наших стражей. Он этого не предвидел. «Меня тоже невозможно предугадать».

Сестра погружает ложку в рагу – не ест, а просто гоняет содержимое тарелки туда-сюда. Хлюпанье нарушает тишину.

– Что такое, Тиора? – спрашивает мама, которая все понимает.

Тиора медлит, но недолго.

– По этому поводу есть разные мнения, – говорит она. – Мэйвена не видели и ничего не слышали о нем с тех самых пор, как его отвезли во дворец в Причальной Гавани.

Я пожимаю плечами.

– Потому что он мертв.

Тиора не смотрит на меня. Не может.

– Наши агенты в этом сомневаются.

Хотя в комнате тепло, я ощущаю в груди внезапный холод. Сглатываю, стараясь осмыслить услышанное – и подавить страх, который грозит вернуться. «Не трусь. Он далеко, он заключен в тюрьму, если не мертв. Это уже не твоя проблема».

Мама не разделяет мой ужас. Она лишь негодует.

– Зачем сохранять ему жизнь? Клянусь, братья Калоры пытаются превзойти друг друга в идиотизме.

Нельзя терять голову. Я заговариваю – хотя бы для того, чтобы скрыть тревогу:

– Возможно, старший брат не в состоянии его казнить. Он, кажется, мягкосердечен.

«Несомненно. Раз уж он позволяет Красной девчонке вертеть собой».

Тиора негромко произносит:

– Ходят слухи, что Мэйвена там нет.

Королева Озерного края бледнеет.

– А где он?

Есть разные варианты, и я быстро их перебираю. Разумеется, среди них есть наиболее очевидный. И самый страшный для девочки-молнии. Я, по крайней мере, спаслась от Мэйвена Калора. А она, похоже, не может.

– Я подозреваю Дэвидсона, – говорю я. – Мэйвен в руках новокровок и Алой гвардии. В Монфоре, с Мэрой Бэрроу.

Тиора задумчиво кивает.

– Значит, когда Красные покинули Гавань…

– Он ценный заложник, – продолжаю я. – Пока Мэйвен жив, власть Тиберия под угрозой. Знать может быть по-прежнему верна его брату.

Мама смотрит на меня как на советника, не как на дочь. Взволнованная, я невольно сажусь прямее, расправляю спину, вытягиваюсь в полный рост.

– Ты так думаешь? – спрашивает мама.

Я взвешиваю то, что мне известно о Норте и ее аристократии.

– Полагаю, Серебряным Домам просто нужен повод не поддерживать Тиберия. Оставить страну в прежнем состоянии.

Мать и Тиора – королева и будущая королева – в молчании наблюдают за мной.

Я вздергиваю подбородок.

– И мы дадим им такой повод.

29. Мэра

Мы достигаем Асцендента ночью и скользим среди гор почти в полной темноте. Я стараюсь не представлять себе, каково это – разбиться о склон. Но пилоты опытны, они легко сажают наш самолет на высокогорном аэродроме. Остальные монфорские самолеты, а также транспорты, везущие солдат, остались внизу, на равнине. Одним бойцам придется подниматься к городу по Ястребиной тропе, другим – расходиться по своим постам тайными дорогами, которыми покрыт весь Монфор. Страна подготовится к обороне и укрепит границы на тот маловероятный случай, если вдруг Озерные решат обрушить свою мощь на горы. Или подстрекнут к нападению рейдеров и лордов Прерии.

Фарли, Дэвидсон, их спутники и я добираемся до города в молчании, шагая по ступенькам в мерцающем свете звезд. По пути я смотрю на небо, вспоминая названия созвездий. Не желаю думать ни об одном из братьев Калоров. Ни о том, кого мы оставили в Норте, ни о том, кто идет с нами, закованный в цепи, под прицелом ружья. Время от времени он принимается болтать, расспрашивает о Монфоре. Никто не отвечает, и его голос постепенно замирает, превращаясь в ничто. Прежде чем мы доходим до дома премьера, Мэйвена уводят по другой лестнице в окружении целой толпы охранников. Монфор не станет рисковать потерей еще одного заложника. И обращаться с Мэйвеном будут не так ласково, как с детьми Бракена. Его отведут в тюрьму под главными казармами Асцендента. Он удаляется, и я стараюсь не смотреть ему вслед. Мэйвен не оборачивается.

Фарли обгоняет всех, даже длинноногого Килорна. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что она думает о дочери, которая осталась здесь, вместе с моими родными.

Дэвидсон догадался послать весть вперед, и его величественное жилище все светится, когда мы подходим, – многочисленные окна и балконы озарены теплым светом ламп и свечей. У подъезда маячат знакомые силуэты. Моя мама передает Фарли Клару – девочка сонно улыбается, когда та поднимает ее над головой. Краем глаза я замечаю, как Дэвидсон обнимает Кармадона, – тут же сама попадаю в мамины объятья. Она крепко стискивает мои плечи, а потом с глубоким вздохом прижимает меня к груди. Я расслабляюсь, как бывает только в кругу семьи, и родные ведут нас в комнаты.

Наша встреча, как всегда, полна нежности, пусть разлуки и вошли в привычку. Я уезжаю, сталкиваюсь со смертью и, вопреки всему, возвращаюсь целой и невредимой. Я знаю, что родители посадили бы меня на привязь, если бы только могли. Если бы полагали, что это поможет. Но они позволяют мне самой принимать решения – и, кроме того, я новокровка. Девочка-молния. Они не в состоянии меня удержать. Как бы я ни хотела остаться, желание двигаться дальше, продолжать борьбу неизменно пересиливает.

Фарли, измученно улыбаясь, исчезает у себя в комнате, с Кларой на руках. Никто ей не мешает. Фарли нужно побыть наедине с дочерью, и мы ее не удерживаем.

Моя семья собирается на выложенной плиткой террасе, на которой стало гораздо больше цветов, чем я помню. Трами не терял времени даром.

– Они прекрасны, – говорю я, указывая на очаровательную россыпь белых бутонов над перилами.

Застенчиво улыбнувшись, он опускается в кресло, а Гиза пристраивается на подлокотнике. Я плюхаюсь рядом, довольствуясь мягкой подушкой на полу.

– Мне мама помогала, – отвечает Трами.

Та помахивает рукой. Волосы у нее распущены. За много лет я привыкла к маминым косам и аккуратным пучкам – чтобы волосы не лезли в лицо. Несмотря на седину, с распущенными волосами мама выглядит моложе.

– Я просто ходила за тобой по пятам с лейкой, – заявляет она.

Я никогда не считала Руфь Бэрроу красавицей. Да и как может нищая Красная быть красивой по сравнению с Серебряными? Но в Монфоре мама засияла, ее золотистая кожа обрела здоровый блеск. Даже морщины как будто сократились и разгладились. И папа тоже выглядит лучше, чем когда-либо, гораздо крепче, чем в Подпорах. Он набрал вес, руки и ноги у него округлились, а животик, напротив, уменьшился. Видимо, дело в местном питании, ну и, конечно, в том, что ему отрастили ногу и легкое. Поздоровавшись со мной и заняв собственное кресло рядом с Бри, папа погружается в обычное мрачноватое молчание. Жизнь в Монфоре пошла на пользу всем. Особенно Гизе. Ее медно-рыжие волосы блестят в тусклом свете, как масло. Я разглядываю одежду сестры, переделанную из монфорской военной формы. Рукава и воротник сплошь расшиты яркими завитками – это россыпь цветов и лиловые зигзаги молнии. Я протягиваю руку и провожу пальцами по затейливой вышивке.

– Я могу и тебе такое сделать, если хочешь, – говорит Гиза, изучая мою одежду.

Оскорбительно-яркий цвет формы Алой гвардии заставляет ее поморщиться.

– Надо это слегка разбавить, – бормочет она, помахивая рукой. – Я тебя украшу так, что и медалей не понадобится.

Килорн садится на пол рядом со мной и откидывается назад, скрестив ноги.

– А меня?

– Я подумаю, – отвечает Гиза, как обычно, фыркнув. И меряет его взглядом, словно оценивая заказчика. – Узор в виде рыбы?

Я невольно хихикаю, наблюдая, как Килорн преувеличенно дуется.

– Ты в этот раз надолго? – ворчливо спрашивает отец, полным упрека голосом.

Я заглядываю в его темно-карие глаза. Такие же, как у Бри и Трами – темнее, чем у меня.

Мама кладет руку ему на плечо. Как будто это заставит папу сменить тему.

– Дэниэл, она только что вернулась.

– В том-то и дело.

– Все нормально, – отзываюсь я, глядя на родителей.

Это справедливый вопрос – и правильный, учитывая обстоятельства.

– Честно говоря, сама не знаю. На несколько дней. На несколько недель. Или месяцев.

Мои родные веселеют с каждым словом. Больно вселять в них надежду, которая может оказаться ложной. Как же я хочу, чтобы это было правдой.

– Мы по-прежнему не знаем, как пойдут дела.

Папа поджимает губы.

– В Норте.

Я качаю головой.

– Нет. В основном в Озерном крае.

Остальные молча смотрят на меня, пока я объясняю. Кроме Килорна. Он хмурится, и на лбу у него появляются глубокие сердитые складки.

– Теперь вся сила у них. Кэл еще не успел объединить расколовшуюся Норту. Посмотрим, что из этого выйдет. Если Озерные нападут…

Старший брат сердито втягивает воздух и раздраженно вздыхает. Он обращается ко мне, потому что больше не к кому.

– Вы поможете их прогнать?

И в его голосе я тоже слышу осуждение.

Я лишь пожимаю плечами. Он злится не на меня, а на ситуацию, в которой я оказалась. Я втянута в опасные дела и вынужденно разрываюсь между Серебряными королями. Оружие, которым можно пользоваться, лицо, которое можно показывать.

– Не знаю, – негромко отвечаю я. – Мы с Кэлом больше не союзники.

Килорн неуютно ерзает. То ли ему неудобно на полу, то ли его смущает тема.

– А как насчет того, второго?

Мои родные бледнеют. Им неловко – всем по-разному. Мама складывает руки на груди и устремляет на меня пронизывающий взгляд, который мне слишком хорошо знаком.

– Кого? – спрашивает она, хотя и сама знает.

Просто хочет, чтобы это сказала я.

Скрипнув зубами, я заставляю себя выговорить:

– Он имеет в виду Мэйвена.

Голос отца звучит смертоносно – как никогда раньше.

– Он ведь должен быть уже мертв.

– Он жив – и он здесь, – рычит Килорн, прежде чем я успеваю вмешаться.

Ярость охватывает мою семью, все лица краснеют, губы кривятся, в глазах сверкает гнев.

– Килорн, только не начинай, – шиплю я, стиснув запястье друга.

Но сделанного не поправишь. Воздух наполняется яростью, словно свинцом; она почти осязаема.

Наконец Гиза заговаривает – так же мрачно, как отец.

– Мы убьем его.

Моя сестра не жестока, ей привычней иголка, чем нож. Но выглядит она так, как будто выцарапала бы Мэйвену глаза, будь у нее такая возможность. Мне должно быть стыдно, что я пробудила в Гизе такое неистовство, но меня охватывает внезапный прилив любви, признательности и гордости.

Мои братья кивают, разделяя ее чувства. Не исключаю, что они уже строят планы, как бы пробраться в камеру к Мэйвену.

– Он нужен живым, – быстро говорю я, хотя бы для того, чтобы остановить их.

– Да насрать мне, зачем он нужен, – огрызается Бри.

Я жду, что мама отругает за такие выражения, но она молчит. Более того, у нее самой убийственный вид – и я вспоминаю жестокую любовь Анабель, Ларенции Серпент и даже Элары Мерандус.

– Эта тварь отняла у меня сына. И держала в плену тебя.

– Я вернулась, мама, – говорю я, пытаясь подавить мучительное воспоминание о Шейде.

– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Я сама перережу ему горло.

Страшнее всего папино молчание. Он от природы несловоохотлив, но не в тех случаях, когда речь идет о нашей неприязни к Серебряным. Взглянув на него, я понимаю, отчего он молчит. Он просто не в силах говорить. Лицо у папы ярко-красное; оно полно ненависти, которая всё растет. Если папа откроет рот, еще неизвестно, что он скажет.

– Давайте поговорим о чем-нибудь еще, – предлагаю я, окидывая взглядом прочих родичей.

– Да уж пожалуйста, – цедит папа сквозь зубы.

– Вы отлично выглядите, – поспешно начинаю я. – Монфор…

Мама раздражена, но, тем не менее, она утвердительно наклоняет голову. И отвечает за всех, перебив меня:

– Просто сказка, Мэра.

Моя природная подозрительность вспыхивает, невзирая на всё то, что я знаю про Дэвидсона. Но про его страну и про Асцендент мне известно мало. Я не знаю политиков, которым он служит, и людей, чьи интересы они представляют.

– Даже слишком хорошо? – уточняю я. – Думаете, однажды мы проснемся и обнаружим, что случилась беда?

Мама тяжело вздыхает и смотрит на мерцающие огни Асцендента.

– Всегда надо держать ухо востро. Но…

– Но здесь совсем другое дело, – подхватывает папа, аккуратно закончив ее мысль. Скупо, но выразительно.

Гиза кивает.

– Впервые вижу, чтобы Красные и Серебряные жили бок о бок. В Норте, когда я ходила продавать вышивки со своей хозяйкой, Серебряные даже смотреть на нас не хотели. Брезговали прикоснуться.

Ее карие глаза, такие же, как у меня, устремляются вдаль – она вспоминает свою прежнюю жизнь. До того как Серебряный охранник раздробил ей рабочую руку.

– Тут все устроено иначе…

Трами, слегка успокоившись, откидывается на спинку кресла. Он напоминает кота, который приводит себя в порядок после драки.

– Здесь мы чувствуем себя равными.

Я невольно задумываюсь: может быть, это только из-за меня? С родственниками девочки-молнии, ценной помощницы монфорского премьера, разумеется, будут обращаться хорошо. Но вслух я этого не говорю, предпочитая сохранять некое подобие мира в семье. Вечер и без того выдался бурный.

Наш разговор постепенно становится приятнее. Слуги, добродушные и улыбчивые, накрывают стол к ужину. Еда простая, но вкусная и обильная – от жареной курицы до сладкого темно-фиолетового варенья, которое можно намазывать на хлеб. В основном угощение предназначено для нас с Килорном, но Бри и Трами тоже не отказываются. Гиза берет с подноса фрукты и сыр, папа придвигает к себе тарелку с холодной закуской и делится с мамой. Мы едим медленно и больше говорим, чем жуем. Я, по большей части, слушаю, позволяя братьям и сестре рассказывать о своих приключениях в Асценденте. Бри каждое утро купается в озере. Иногда он будит Трами, выливая ему на голову бутылку ледяной воды. Гиза приобрела почти энциклопедические познания о здешних магазинах и рынках, а также о дворце премьера. Ей нравится гулять по горным лугам с Трами – а мама предпочитает городские парки. Папа тренируется ходить, с каждым днем забираясь все дальше и дальше – с каждым шагом, вверх и вниз, он укрепляет новообретенные мышцы и заново осваивает обе ноги.

Килорн в подробностях описывает все, что с нами было, с тех пор как мы покинули Монфор. Приключений не так уж много, и из деликатности он опускает некоторые детали. Например, не упоминает о Кэмерон Коул. Он делает это ради Гизы – но, судя по тому, с каким восторгом она рассказывает об одной своей подружке, работающей в ювелирной лавке, сестра уже избавилась от детской влюбленности в моего лучшего друга.

Наконец веки у меня начинают опускаться. День был долгий и трудный. Я пытаюсь не вспоминать, как проснулась поутру, в полумраке королевских покоев, рядом с Кэлом. Сегодня я буду спать одна в постели. Впрочем, не одна в комнате. Гиза спит там же. Я по-прежнему не в состоянии заснуть в одиночестве. Точнее, я и не пробовала с тех пор, как сбежала из плена.

«Не думай о Мэйвене».

Я твержу себе это, готовясь ко сну. Повторяю снова и снова.

Лицо Кэла по-прежнему пылает перед моим внутренним взором, а Мэйвен неотвязно присутствует даже в самых мимолетных мыслях. Глупые мальчишки. Они не желают оставить меня в покое.

Утром я буквально искрюсь энергией. Это постоянное желание, внутренний порыв – как будто кто-то зацепил меня крюком за позвоночник и тащит. Я знаю, куда. В город, к главной казарме. Это здание нависает над городской тюрьмой, выдолбленной прямо в скале. Я пытаюсь не представлять себе Мэйвена, в одиночестве расхаживающего за решеткой, как умирающее животное. Не понимаю, зачем мне надо его видеть. Возможно, в глубине души я сознаю, что он еще полезен. Или хочу получше разобраться в нем, пока есть время. Мы во многом похожи – даже слишком. Я испробовала тьму, а он в ней живет постоянно. Он – то, чем я могла стать без семьи, без опоры. Если бы меня столкнули в бездну.

Но Мэйвен и есть бездна. Я не готова встретиться с ним сейчас. Я еще не набралась сил. Он просто рассмеется мне в лицо, будет дразнить и мучить меня, поворачивать нож, глубоко сидящий в ране. Сперва нужно немного подлечить ее, прежде чем подставлять под удар.

Поэтому, вместо того чтобы спуститься в город, я иду наверх. Выше и выше. Сначала по дороге, по которой мы ехали через горы, когда на равнине появились рейдеры. Теперь-то мы знаем, что это был отвлекающий маневр, чтобы позволить Озерным выкрасть детей Бракена. Рейдерам заплатили, и заплатили хорошо. По пути я пинаю камушки, мысленно прокручивая ту битву. Как тишина вцепилась в меня, словно зверь – и одновременно нечто противное природе. Как молния сменилась пустотой. Выругавшись, я отгоняю эту мысль и сворачиваю с дороги в заросли.

Легкие горят, воздух обжигает горло. Сильнее только огонь в мышцах. Они вопят от каждого шага всякий раз, когда я ставлю ногу на камень. В тени лежит снег, белый и чистый даже в конце лета. По мере того как я забираюсь все выше, становится холоднее; ноги скользят в грязи и сосновой хвое, из-под ботинок сыплются камушки. Не обращая внимания на боль, я двигаюсь дальше.

Мимо текут ручейки, устремляясь с горы в далекое озеро. Я оборачиваюсь и смотрю на долину сквозь просветы среди сосен. Асцендент кажется крошечным, издалека он напоминает игрушку. Белые кубики, тонкие, как ленточка дороги, извилистые лестницы. Бесконечная горная цепь – зазубренная стена камня и снега, разделяющая мир пополам.

Ясное синее небо манит меня дальше. И я стараюсь изо всех сил, останавливаясь у ручьев, чтобы попить и сполоснуть красное, потное лицо.

Время от времени я достаю из сумки печенье или полоску вяленого мяса. Надеюсь, запах не приманит волка или медведя. У меня, конечно, есть молния – она всегда рядом. Но хищники так и не появляются. Наверное, они знают, что я опасней их.

За одним исключением.

Поначалу я принимаю его за выступ скалы – он вырисовывается на фоне ясного синего неба, как всегда в сером. Сосен на такой высоте растет мало, и ничто не спасает от полуденного солнца. Я моргаю и тру глаза… а потом понимаю, что такое передо мной.

Кто такой.

Моя молния раскалывает пополам гранитный валун, на который он опирается. Он отскакивает, прежде чем разряд успевает попасть в цель, и исчезает среди камней.

– Ах ты гад, – рычу я и бегу за ним. Адреналин гонит меня вперед – и отчаяние тоже. Я знаю, что с какой бы скоростью ни бежала и как бы ни была сильна моя молния, мне его не поймать.

Джон предугадает каждый мой шаг.

Смех провидца эхом разносится по склону. Он слышится откуда-то сверху. Я иду на звук. Деревья остаются позади; здесь слишком высоко для какой-либо растительности. И слишком холодно. Я подавляю гневный вздох – воздух обжигает мои легкие – и сажусь, не в силах двигаться дальше. Ни Джону, ни кому другому я не позволю решать, куда мне идти и что делать.

Но, главным образом, я просто измучилась.

Я прислоняюсь к громадному валуну, отполированному многолетними беспощадными ветрами и метелями. Дышу тяжело, с трудом. Такое ощущение, что я уже никогда не отдохну – и никогда не поймаю этого проклятого провидца.

– Высота, – слышится голос Джона. – Здесь трудно двигаться, если ты к этому не привык. Даже твоему огненному принцу было бы трудновато в первый раз влезть на гору.

Я слишком утомлена, чтобы сделать что-то, кроме как взглянуть на него, полуприкрыв глаза. Джон сидит надо мной, свесив ноги. Одет он в самый раз по погоде – на нем теплая куртка и поношенные ботинки. Интересно, как долго он шел. И как долго ему пришлось дожидаться меня здесь.

– Ты, как и я, знаешь, что он уже не принц, – отвечаю я, осторожно подбирая слова. Может быть, я заставлю Джона что-нибудь открыть. Хоть мельком брошу взгляд на ожидающее нас будущее. – И знаешь, как долго он пробудет королем.

– Да, – отвечает он, слегка улыбаясь.

Разумеется, Джон понимает мой замысел – и говорит только то, что намерен сказать.

Я жадно втягиваю воздух в изголодавшиеся легкие.

– Что ты здесь делаешь?

– Любуюсь видом.

Он по-прежнему не смотрит на меня – его красные глаза устремлены на горизонт. Вид действительно потрясающий, куда роскошнее, чем тысячей футов ниже. Сидя здесь, на краю мира, я чувствую себя одновременно маленькой и огромной, всем и ничем. Дыхание паром повисает перед моими глазами, свидетельствуя о морозе. Нельзя оставаться здесь долго, если я хочу спуститься до темноты.

Хотела бы я прихватить с собой голову Джона.

– Я же говорил тебе, что так и будет, – негромко произносит он.

Я обнажаю зубы.

– Ты ничего мне не сказал. Мой брат мог уцелеть, если бы ты нас предупредил. Тысячи людей…

– А ты думала, что могло статься? – резко спрашивает он. – Возможно, то, что я сделал и сказал – или не сделал и не сказал, – спасло гораздо больше жизней!

Я сжимаю кулак и толкаю ногой кучку камней.

– А тебе не приходило в голову просто не совать нос куда не надо?

Джон отрывисто смеется.

– Много раз. Но, вмешиваюсь я или нет, я вижу путь. Вижу финал. И иногда просто не могу его допустить.

– Приятно знать, что решение за тобой, – говорю я с горькой усмешкой.

С этим проклятым новокровкой всегда ты.

– А ты хотела бы себе такое бремя, Мэра Бэрроу? – спрашивает Джон и спускается. Теперь мы сидим бок о бок. Он грустно улыбается. – Сомневаюсь.

Я вздрагиваю под взглядом его алых глаз.

– Ты сказал, что я восстану – и восстану одна, – говорю я, повторяя слова, которые слышала давным-давно в заброшенном угольном городе, затянутом дождем.

Такова была моя судьба. И я каждый день наблюдала, как она осуществляется. Когда я потеряла Шейда. Потеряла Кэла. А еще она – в неуклонном отчуждении. Холодная рука, которая втискивается между мной и всеми, кого я люблю. Как бы я ни пыталась это игнорировать, я невольно чувствую себя иной – сломленной, злой и потому одинокой. Остался лишь один человек, который меня по-настоящему понимает. И он – чудовище.

Я потеряла и Мэйвена. Человека, которым он притворялся, друга, которого я любила и в котором нуждалась, когда была одинока и напугана. «Я стольких потеряла». Но многих приобрела. Фарли, Клару. Со мной моя семья – все живы, кроме Шейда. Верность и дружба Килорна незыблемы. У меня есть электриконы – новокровки, которые доказывают, что я не одна такая. Есть премьер Дэвидсон и все, что он надеется сделать. Приобретений больше, чем потерь.

– По-моему, ты ошибся, – говорю я, наполовину искренне. Джон вздрагивает, и шея у него хрустит, когда он резко поворачивается в мою сторону. – Или этот путь тоже изменился?

Хотя мне ненавистны его глаза, я заставляю себя заглянуть в них. В поисках лжи или правды.

– Я что-то изменила?

Он медленно моргает.

– Ты ничего не меняла.

Так хочется врезать ему локтем в горло, или в живот, или в висок. Но вместо этого я откидываюсь назад и задираю голову, чтобы посмотреть на небо. Джон наблюдает за мной, тихо посмеиваясь.

– Что? – сердито спрашиваю я, глядя на него.

– Восстань, – бормочет он, указывая на долину в тысяче футов внизу. Потом на меня. – И восстань одна.

На сей раз я слабо хлопаю Джона по руке, жалея, что не могу причинить ему побольше боли.

– Я знаю, что ты не имел в виду подъем на гору, – ворчу я. – Это уже не молния, а шторм. Шторм, который поглотит весь мир.

Он лишь расправляет плечи и снова смотрит на горы. Его дыхание струится в морозном воздухе.

– Кто знает, что я имел в виду…

– ТЫ знаешь.

– И я буду нести это бремя сам. Другим оно ни к чему.

Я усмехаюсь.

– Похоже, тебе нравится распоряжаться нашими судьбами.

Прикусив губу, я вновь оцениваю свои шансы. Один его намек может оказаться бесконечно ценным или губительным. Джон в состоянии толкнуть меня туда, куда ему нужно. Мне придется рискнуть – и отнестись к тому, что он говорит, достаточно критически.

– Может, снизойдешь еще до парочки намеков?

Уголок губ у него приподнимается, но глаза увлажняются, становясь почти печальными.

– Твой друг умеет рыбачить лучше тебя.

Холодный воздух обжигает мне горло, когда я делаю резкий вдох.

– Что тебе известно про Килорна? – спрашиваю я, и мой голос взмывает на октаву.

Килорн никто для Джона, он не движет королевствами и судьбами. У него нет причин занимать место в голове Джона, по сравнению с тысячами опасных и ужасных вещей, которые там хранятся. Я пытаюсь схватить ясновидца за руку, но он ловко уклоняется.

Красные глаза, похожие на две капли крови, смотрят на меня.

– Он ведь сработал первопричиной всего этого, не так ли? Во всяком случае, в том, что касалось твоего участия. Бедный парень, обреченный на призыв. И только ты могла спасти его…

Джон говорит медленно и внятно. Обдуманно. Чтобы я успела сложить кусочки головоломки. Но я упрямо отрицаю истину, которая скалится мне прямо в лицо.

Я хочу убить Джона. Разбить ему голову о камень. Но не могу двинуться с места.

– Потому что он потерял работу, – говорю я, дрожа. – Хозяин Килорна умер.

– Хозяин Килорна упал с лестницы и умер.

Это не вопрос. Джон прекрасно знает, что случилось со Старым Калли, рыбаком, у которого работал мой лучший друг. Калли был самый обычный человек, преждевременно поседевший, как мы все. Мои глаза наполняются слезами. Я слишком долго плясала под чужую дудку, даже дольше, чем сама думала.

– Ты его столкнул.

– Я толкаю многих. Разными способами.

– Ты убил невинного человека? – в гневе спрашиваю я.

Что-то мелькает в нем, как будто включается и выключается лампочка. Взгляд провидца устремляется вдаль. Джон подбирается, шевелит носом, и его голос начинает звучать ясно и мощно. Как будто он обращается к целой толпе солдат, а не к одной мне.

– Озерные скоро нападут на Археон, – произносит он. – Через две-три недели. Пока мы разговариваем, они готовятся, доводят армии до совершенства. Тиберий Калор слаб, и им это известно.

Нет ни желания, ни сил спорить. Он прав, а у меня голова идет кругом.

– Если они возьмут город, Тиберий не вернет себе Норту. Ни в этом году, ни в следующем. Ни даже через сто лет.

Я сжимаю зубы.

– Может, ты врешь.

Не обращая на меня внимания, Джон продолжает:

– Если столица попадет в руки Озерной королевы, путь станет долгим и кровавым, хуже, чем до сих пор, – он сплетает лежащие на коленях пальцы; костяшки белеют на фоне серой одежды. – Даже я не в силах увидеть конец этого пути. Но знаю, что он ужасен.

– Я не желаю быть твоей пешкой.

– Каждый – чья-то пешка, Мэра, сознаем мы это или нет.

– А ты чья?

Он не отвечает и поднимает глаза к ясному холодному небу. Вздохнув, Джон поднимается, и камушки сыплются из-под его ног по склону.

– Торопись, – говорит он, указывая вниз.

– Чтобы передать твое послание? – с горечью спрашиваю я.

Меньше всего мне хочется подчиняться приказам Джона, пусть даже он прав. Я лучше замерзну здесь, чем доставлю ему такое удовольствие.

– Чтобы избежать вот этого, – отвечает он и кивком указывает на север, где над горными пиками собираются тучи. – Грозы здесь движутся быстро.

– Я умею управлять грозами.

– Делай как знаешь, – пожав плечами, говорит Джон. И плотнее запахивает куртку. – Мы больше не увидимся, Мэра Бэрроу.

По-прежнему сидя на земле, я гневно усмехаюсь.

– Вот и хорошо.

Он не отвечает. Развернувшись, Джон лезет выше.

Я наблюдаю за тем, как уменьшается его фигура – серый человек на фоне серых камней, – пока он не пропадает из виду.

Восстать, и восстать одной.

Гроза разражается, как только я оказываюсь под защитой деревьев. Они укрывают меня от завывающего ветра и ледяного дождя. Вниз идти почти так же мучительно, как наверх, – в коленях вспыхивает резкая боль при каждом шаге. Нужно быть аккуратной и смотреть, куда ступаешь, чтобы не сломать ногу на скользких камнях и сосновых иголках, которыми усыпана тропа. Надо мной, близ вершины, раздается низкий рокот грома, живой, как мое собственное сердце.

Я добираюсь до Асцендента, когда солнце скрывается за пиками по ту сторону долины. Пусть даже у меня все болит после подъема и разговора с Джоном, я ускоряю шаг, входя во дворец премьера. Я миную монфорских солдат и офицеров, а также политиков в изящных костюмах – они снуют на нижнем ярусе дворца. Люди смотрят на меня, когда я прохожу мимо – внимательно, но без страха. Здесь я не выродок.

Две головы с потрясающей шевелюрой – одна синяя, другая снежно-белая – выделяются на фоне темно-зеленых костюмов и мундиров. Элла и Тайтон. Мои друзья-электриконы сидят в нише у окна, устроившись так, чтобы им никто не помешал.

– Ждете меня? Зря, – говорю я с улыбкой, все еще переводя дух.

Тайтон оглядывает меня с головы до ног; белоснежная прядь падает ему на лицо. Он безмятежно откидывается назад и кладет длинную ногу на сиденье напротив.

– Не лазай по горам в одиночку, – говорит он. – Особенно если не умеешь.

– Тебе надо чаще общаться с моими братьями, Тайтон, – язвительно замечаю я. – Поучись у них дразниться.

Он ухмыляется, но темные глаза остаются серьезными. Элла сердито фыркает.

– Все в библиотеке Дэвидсона. Генерал Фарли и остальные, – говорит она, ткнув в сторону коридора.

В животе у меня всё обрывается при мысли об очередном совете. Я стискиваю зубы.

– Как я выгляжу?

Элла облизывает губы, обводя меня взглядом.

Тайтон менее дипломатичен.

– Это красноречивое молчание, – намекает он. – Но, честно говоря, некогда наносить боевую раскраску, Бэрроу.

– Ладно, ладно. Здóрово, – ворчу я, оставляя их обоих.

Я быстро приглаживаю волосы, пытаясь превратить спутанные ветром пряди в наспех заплетенную косу. «Остальные». Кто там с Фарли и премьером?

Библиотеку нетрудно найти. Она находится этажом выше и занимает обширное помещение в восточном крыле дворца. У двойных дверей стоят охранники, но они не останавливают меня. Как и остальные комнаты во дворце, библиотека светла и просторна. Она отделана деревянными панелями из лакированного дуба. Стены увешаны полками, вдоль второго яруса тянется узкая галерейка с латунными перилами. Сейчас там сидят солдаты Алой гвардии в своей ярко-красной форме, с ружьями наготове. Они будут защищать своих подопечных, если увидят во мне угрозу.

Здесь Красные генералы Командования.

Они сидят в середине комнаты, в зеленых кожаных креслах, поставленных полукругом. Кроме Фарли, здесь и Ада, вернувшаяся из длительной командировки. Она стоит чуть в стороне, скрестив руки на груди. Молча наблюдает. При моем появлении Ада чуть заметно улыбается.

Напротив соответствующим образом стоят кресла, занятые монфорскими офицерами и политиками. Сам Дэвидсон сидит в центре. Все негромко переговариваются, не обращая внимания на меня. Возможно, моего появления ждали.

Я вся в грязи, от меня пахнет дождем и лесом. Но, честное слово, не стоит беспокоиться. Генералы Командования растрепаны точно так же, если не хуже. Они только что прибыли из своей кочевой штаб-квартиры. Они похожи на Фарли, если не внешне, то манерами. Так она выглядела бы, будь ей за тридцать. Целая жизнь, полная трудностей и борьбы за выживание. Трое мужчин и три женщины, сидящие здесь, седоволосы и коротко стрижены. Возможно, Фарли намеренно им подражает. Потому что, несмотря на все сходство, она представляет разительный контраст. Она еще молода, в самом расцвете. Горит ярче всех.

Ее отец стоит среди многочисленных офицеров на галерее наверху, опершись о перила. Если он и завидует дочери, то не выказывает этого. Он смотрит на меня, когда я вхожу, и даже кивает в знак приветствия. Алый глаз полковника пылает.

Негромкий разговор не замолкает, когда я подхожу ближе. Фарли слегка отодвигается, давая мне место рядом с собой. Но я не генерал. Не офицер Командования. Я не заслужила права сидеть в присутствии высших чинов. Я становлюсь у нее за спиной, как телохранитель, и складываю руки на груди.

– Приятно познакомиться, мисс Бэрроу, – говорит кудрявая женщина, глядя на меня строгими глазами учительницы.

Как будто я ворвалась на особенно важный урок. Я киваю в ответ, не желая и дальше мешать встрече. Хотя повод, кажется, не то чтобы жизненно важный. Советники беседуют между собой, солдаты наверху тоже переговариваются.

– Мы только успели познакомиться, – добродушно говорит Ада, подходя ко мне.

Фарли смотрит на меня блестящими глазами. И шепчет:

– Не обращай внимания, – и добавляет, слегка подтолкнув свою кудрявую соседку: – Лебедь просто издевается.

К моему удивлению, женщина подмигивает. Они ведут себя, как давние друзья или даже родственники. Хотя сходства между ними очень мало. Лебедь невысокая и изящная, со светлой кожей, усыпанной темными веснушками. Они придают ей почти детский вид, несмотря на морщины.

– Генерал Лебедь, – произношу я и слегка наклоняю голову в знак вежливости.

Она отвечает улыбкой.

Ада вполголоса перечисляет остальных. После визита в штаб-квартиру она знает их всех. Еще две женщины – Горизонт и Страж. Мужчин зовут Барабанщик, Багровый и Южный. Несомненно, прозвища. Даже здесь они не теряют бдительности.

– Генерал, Дворец еще в Норте, следит за ходом операции, – говорит Ада. – Она сообщит нам все, что удастся выяснить.

– А как насчет Озерного края? – спрашиваю я. – Айрис собирается напасть, и нам нужно знать, когда.

Джон сказал – несколько недель. Не очень-то точно.

Лебедь откашливается.

– Озерные закрыли границы. Я и сама-то сомневалась, что выберусь, не говоря уж о моих людях. Мы старались уехать как можно быстрее, – ее глаза темнеют. – Без жертв не обошлось. Вы понимаете…

Я мрачно киваю и стараюсь не думать о том, сколько мертвых друзей она оставила позади.

Мой взгляд перебегает по собравшимся солдатам и политикам. Почти все – Красные. Несколько монфорских Серебряных сидят вместе с Дэвидсоном, но они немногочисленны. Я узнаю Радиса, светловолосого депутата из Народной галереи. Он чуть заметно кивает, заметив меня.

И Дэвидсон тоже.

Покраснев, я откашливаюсь и делаю шажок вперед. Сидящие рядом генералы поворачиваются, чтобы взглянуть на меня. Солдат труднее призвать к молчанию, и я предпринимаю еще одну попытку, на сей раз энергичней. Медленно, но верно среди собравшихся наступает тишина, и все взгляды обращаются ко мне. Я сглатываю, чувствуя знакомое, но, тем не менее, неприятное ощущение. «Не бойся. Не красней. Не сомневайся».

– Меня зовут Мэра Бэрроу, – говорю я собравшимся. Кто-то на галерее тихо фыркает. Очевидно, я уже не нуждаюсь в представлении. – Спасибо, что пришли, – продолжаю я, пытаясь подобрать правильные слова. «Знакомый провидец подбросил мне пару намеков» – это как-то странно. – Простите, что опоздала. Но я… гуляла. И встретила в горах человека.

– Это метафора? – ворчливо спрашивает генерал Багровый.

На него шикает Барабанщик. Прозвище удивительно ему подходит – он абсолютно круглый.

Я смотрю на Аду, затем на Фарли.

– Это был Джон, – говорю я, и у Фарли глаза лезут на лоб. Выражение шока у нее на лице очень красноречиво. – Он новокровка, ясновидец, и мы уже раньше с ним общались.

Дэвидсон вздергивает голову.

– И Мэйвен тоже. Если я не ошибаюсь, этот человек послужил орудием твоей поимки.

– Да, – отвечаю я, почти со стыдом.

Премьер поджимает губы.

– И некоторое время он служил Мэйвену.

Я снова киваю.

– Да. По личным причинам.

У некоторых соотечественников Дэвидсона вид становится пренебрежительный, однако премьер подается вперед, опираясь на локти, и устремляет на меня внимательный непроницаемый взгляд.

– Что он сказал, Мэра?

– Что мы не можем отдать столицу Норты Озерным, – отвечаю я. – Если мы это допустим, путь будет «долгим и кровавым». Хуже прежнего. Если Озерные возьмут Археон, они будут править Нортой минимум сто лет.

Радис фыркает, изучая свои отполированные ногти. И он не единственный, кто при этих словах недоверчиво закатывает глаза.

– Тут и ясновидец не нужен, – бормочет он.

Генералы согласно кивают. От их лица заговаривает Лебедь.

– Мы знаем, что готовится вторжение. Это лишь вопрос времени.

– Две-три недели, – я буквально слышу обратный отсчет. – Так сказал Джон.

Лебедь прищуривается – без неприязни или подозрения. С жалостью.

– И ты ему веришь? После того, что он сделал с тобой?

Я вспоминаю, как попала в плен. В тюрьму, в которую Джон завлек меня запущенной им самим схемой будущего. Я сказала, что не желаю быть его пешкой – но именно это делаю сейчас.

– Иногда – да, – отвечаю я, стараясь говорить твердо.

После моих слов снова начинаются перешептывания. Раздаются отдельные возгласы. Их издают генералы, депутаты, даже солдаты на галерее.

Только мы трое молчим и переглядываемся.

Фарли, Дэвидсон и я.

Переводя взгляд с золотистых глаз на синие, я вижу в тех и других одинаковую решимость. И сама ее ощущаю.

Мы будем бороться. Просто нужно понять, как.

Как обычно, Фарли вскакивает первая.

Она вытягивает руки, прося тишины. Это помогает – солдаты и даже генералы смолкают. Лишь некоторые монфорские дипломаты еще продолжают шушукаться.

– Нам нужен план, – отрывисто говорит Фарли. – Независимо от того, что сказал провидец, мы все знаем, что наша цель – Археон. Нужно захватить столицу Норты, если мы хотим освободить страну. Кто бы ни сидел на троне.

Лебедь кивает.

– Я видела силу Озерных. Если королевы захватят Археон прежде, чем это сделаем мы, будет почти невозможно его отбить. В наших собственных интересах – сражаться с тем врагом, который слабее.

«С Кэлом». Я никогда не считала его слабейшим, ни при каком раскладе, но Лебедь права. Положение нового короля, мягко говоря, ненадежно. Я стараюсь не представлять Кэла в одиночестве, во дворце, пытающимся навести порядок в мире, который разрушили его отец и брат.

– В Археоне еще есть агенты Алой гвардии? – спрашивает Дэвидсон; голоса премьера достаточно, чтобы замолчали все.

– Генерал Дворец находится в окрестностях столицы, – отвечает Фарли. – И ее люди рассредоточены по всей стране. Причальная Гавань, Дельфи, район Археона.

Коренастый Барабанщик поднимается.

– Ей приказано переместиться в город – разумеется, тихо. Новый король – не Мэйвен, и пока что его режим не враждебен Алой гвардии. Мы можем рискнуть.

– Тогда у нас, по крайней мере, будут наблюдатели в столице, – задумчиво произносит Дэвидсон. – Ваши и наши. Мы скоординируем действия.

– Алая гвардия и раньше проникала в Археон, – говорит Барабанщик, выпятив внушительную грудь. – Это можно устроить еще раз.

Губы премьера превращаются в тонкую линию.

– Но не тем же способом. Десант с воздуха небезопасен, поскольку Кэл располагает всей мощью военной авиации. Мы не можем с ним тягаться – и не можем полагаться на внезапность, как было на свадьбе Мэйвена.

– Пройти через туннели тоже не получится, – говорит Фарли, вспомнив про переворот, который потерпел крах, не начавшись. – Король Мэйвен обрушил все ходы под городом.

– Не все, – перебиваю я.

Остальные смотрят на меня и нетерпеливо ждут продолжения.

– Я видела спасательный поезд Мэйвена. Путь проходит под Казначейством, но туда можно попасть и через дворец. Мэйвен воспользовался поездом, чтобы незаметно покинуть город. Держу пари, он оставил несколько туннелей нетронутыми, хотя бы лично для себя.

Барабанщик вскакивает. Он удивительно подвижен для своего возраста и размера.

– Я могу снестись с Дворцом, пусть попробует выяснить. Ада, ты держишь в голове план города, не так ли?

– Да, сэр, – быстро отвечает.

Даже не представляю, чего НЕТ в безупречной памяти Ады.

Барабанщик кивает.

– Свяжись с Дворцом. Помоги ей скоординировать действия агентов.

Ада кивает.

– Есть, сэр, – отвечает она уже на ходу.

Фарли смотрит вслед нашей подруге. Затем искоса глядит на меня.

– У нас есть на это время?

– Возможно, нет, – негромко отвечаю я.

Если бы Джон был чуть конкретнее в своем предупреждении… Но упрощать нам жизнь не в его привычках.

– Так что же мы можем сделать? – настаивает Фарли.

Внезапно в моих висках начинает пульсировать головная боль, и я сжимаю переносицу. Сегодня я вскарабкалась на гору, чтобы держаться подальше от Мэйвена.

Разумеется, мои попытки лишь оттянули неизбежное. И необходимое.

– Для начала – хотя бы спросить.

В отсутствие Джулиана, способного пением добыть из пленника признание, или какого-нибудь шепота – новокровки или нет – допрос Мэйвена Калора превратится в поединок воли и хитрости. Хотя в Монфоре есть свои Серебряные, никто не сумеет вытянуть из него правду при помощи одной лишь способности.

Зато ее можно добиться с помощью боли.

Прежде чем приводят Мэйвена, один из офицеров возвращается с Тайтоном, беловолосым электриконом, у которого весьма мрачный вид. Он садится неподалеку от Дэвидсона и барабанит пальцами по подлокотнику – быстрыми мелкими движениями. Такова его молния, которую, возможно, придется ощутить Мэйвену. Способность Тайтона гораздо точнее моей – он способен довести организм до предела, не навредив ему необратимо.

В комнате стоит мертвая тишина – нет солдат на галерее, нет даже большинства монфорских представителей. Дэвидсон и генералы Гвардии достаточно умны – они не дадут Мэйвену аудитории. Он слишком хороший актер, слишком хороший лжец.

Я сижу, зажатая между Фарли и подлокотником кушетки. Я рада ее присутствию, хоть мне и тесно. Мысль о Мэйвене по-прежнему леденит мою кровь. По крайней мере, в Археоне его внимание, одержимость и ярость отчасти отвлекал Кэл. А здесь – только я.

Мэйвена окружает многочисленная охрана – человек десять. Монфорские солдаты и бойцы Алой гвардии, вооруженные до зубов. В том числе способностями.

То, что мы нуждаемся в таких предосторожностях, его явно забавляет. Он улыбаясь, входит в библиотеку.

Ледяные глаза свергнутого короля быстро обводят помещение. Он рассматривает окна, книги и людей, которые его ждут. Я удерживаю взгляд Мэйвена.

– Признаюсь, не ожидал увидеть вас снова, – говорит он, поворачиваясь к Дэвидсону. Невозмутимый премьер никак не реагирует, его лицо остается спокойным и бесстрастным. – Кроме того, я не думал, что однажды окажусь в загадочных дебрях Монфора. Но эти места не так уж недоступны, как кажется? По крайней мере не настолько, как вы нам внушаете.

«Вполне достаточно», – думаю я, вспоминая битву со стадом бизонов.

– Мне говорили, что ваша страна – это земля Серебряных, точно такая же, как Норта, хотя и разделенная между многочисленными королями и лордами. Как же ошибались мои наставники… – продолжает Мэйвен, поворачиваясь.

Он словно пересчитывает нас. Семь генералов Командования, Дэвидсон, представители монфорского правительства и армии. Мэйвен останавливается, когда замечает Радиса – несомненного Серебряного.

– Как интересно, – бормочет Мэйвен. – Кажется, мы не имели удовольствия познакомиться, сэр?

Серебряный сжимает пальцы, и меркнущий свет играет на его длинных ногтях. Легкий порыв ветра треплет волосы Мэйвена. Это предостережение.

– Не тратьте силы, принц. Нам нужно кое-что обсудить.

Мэйвен лишь усмехается.

– Я просто не ожидал увидеть Серебряных здесь, в такой… алой компании.

Я фыркаю, утомленная его увертками.

– Ты сам сказал, что ничего не знаешь о Монфоре.

Мэйвен сердито поворачивается ко мне, но я отмахиваюсь.

– Впрочем, тебе и не нужно.

Он обнажает зубы.

– Потому что ты казнишь меня задолго до того? Ты это хочешь сказать, Мэра?

Я сжимаю зубы, предпочитая не отвечать.

– Пустая угроза. Если бы ты хотела меня убить, то сделала бы это давно. Живым я нужнее. Тебе и твоему делу.

Собравшиеся продолжают молчать.

– Не изображай скромницу, – усмехается Мэйвен. – Пока я жив, я представляю угрозу для брата. Как и он представлял угрозу для меня. Полагаю, сейчас он призывает к себе Высокие Дома и принимает присягу. Пытается одолеть тех, кто присягнул мне. Некоторые вернутся к нему, но не все…

Он медленно качает головой и щелкает языком, как будто упрекает ребенка.

– Нет. Они будут выжидать. Ну или сразятся с ним.

– Ради тебя? – резко спрашиваю я. – Сомневаюсь.

Мэйвен издает низкий гортанный звук – рычание, больше подобающее животному.

– Что конкретно вам от меня надо? – спрашивает он, с усилием отводя взгляд.

Он изящно поворачивается на мысках, чтобы посмотреть на собравшихся. Никакой клетки нет, но Мэйвен в ловушке. Отчего-то его взгляд падает на Тайтона – он внимательно рассматривает беловолосого электрикона, который сидит с убийственно спокойным выражением лица.

– А это кто?

Как ни странно, я слышу страх в голосе Мэйвена Калора.

Фарли набрасывается на него, почуяв кровь.

– Ты расскажешь, в каком состоянии археонские туннели. Какие из них завалены, какие открыты. Какие ты выстроил, после того как занял трон.

Несмотря на свое положение, Мэйвен закатывает глаза и смеется.

– Ох уж ваша любовь к туннелям…

Фарли не удержать.

– Ну?

– А что я за получу взамен? – спрашивает он, злобно глядя на нее. – Красивый вид из камеры? Это будет нетрудно. Сейчас у меня вообще нет окон… – Мэйвен загибает подрагивающие пальцы. – Еду получше? Посетителей? – он явно на грани. Его тело дрожит. Самообладание начинает ему отказывать. – Безболезненную смерть?

Я подавляю желание вцепиться в него, хотя бы для того, чтобы успокоить. Он напоминает крысу в ловушке, которая извивается, чтобы уцелеть.

– Ты будешь удовлетворен, Мэйвен, – выговариваю я.

Я должна бы привыкнуть к его пронизывающему взгляду. Но не могу – и вздрагиваю, когда он смотрит на меня.

– Чем? – негромко спрашивает Мэйвен.

Хотя между нами несколько метров, кажется, что он стоит слишком близко.

– Ты знаешь.

Эти слова мерзки на вкус.

Его улыбка становится шире. Белое лезвие, которое дразнит нас.

– Если я не могу занять трон, не займет и он, – напрямик говорит Мэйвен. – Ну, по крайней мере, хоть что-то.

Он понижает голос, и улыбка гаснет.

– Но этого недостаточно.

Дэвидсон мрачно переглядывается с Тайтоном. Проходит несколько мгновений, и беловолосый электрикон поднимается. Он встает медленно и решительно, держа руки вдоль тела. Мэйвен резко поворачивается на звук. Глаза у него расширяются.

– Кто это? – спрашивает он вновь.

Пытаясь не обращать внимания на дрожь в его голосе, я вздергиваю голову.

– Он такой же, как я.

Тайтон похлопывает себя рукой по бедру, и по ней пробегает одинокая ослепительно-белая искра.

– Но сильнее, – заканчиваю я.

Темные ресницы трепещут на фоне бледных щек. У Мэйвена вздрагивает горло. Он говорит – неохотно и запинаясь. Еле слышно.

– Мне нужно что-то взамен.

От досады я стискиваю зубы.

– Мэйвен, я уже тебе сказала…

Свергнутый король перебивает, переводя яростный взгляд с Тайтона на меня.

– Когда вы вторгнетесь в Археон – а вы намерены это сделать, – насмешливо говорит он, скалясь, – я отведу вас туда, куда вам надо. Покажу туннели и ходы. Я сам проведу всю вашу армию в город и натравлю на моего проклятого братца.

Фарли фыркает.

– Не сомневаюсь, что это окажется ловушкой. Ты приведешь нас прямо в руки своей невесты-нимфы…

– Она будет там, конечно, – отвечает Мэйвен, грозя Фарли пальцем. Та краснеет от гнева. – Эта гадина и ее мать намеревались захватить Норту с той самой минуты, когда она ступила в пределы моего королевства.

– С той минуты, когда ты ее впустил, – напоминаю я.

Мэйвен не ведет и бровью.

– Осознанный риск. Как и то, что происходит сейчас.

Это малоубедительно, даже для тех, кто не знает Мэйвена. Генералы Командования смотрят на пленного с бóльшим омерзением, чем в ту минуту, когда он вошел, – и не без причины. А монфорские новокровки, кажется, желают содрать с него шкуру заживо. Премьер, обычно такой хладнокровный, кривит губы в неожиданной угрюмой усмешке. И вновь он кивает Тайтону, и электрикон порывисто делает шаг вперед.

В Мэйвене что-то щелкает. Он отскакивает подальше, стараясь держаться на расстоянии от всех нас. Руки у него дрожат сильнее прежнего, а глаза пылают. В них огонь, а не страх.

– Вы думаете, от боли я не буду лгать, – рычит он, и его голос разносится по комнате. – Думаете, я не проделывал это тысячу раз?

Никто не в силах ему ответить, особенно я. Я пытаюсь не обращать внимания на его слова, не радовать Мэйвена своими эмоциями. Конечно, мне это не удается – и я закрываю глаза. Не вижу ничего, кроме темноты, и стараюсь не думать о Мэйвене. О том, что он говорит. О том, что представляла собой его жизнь – и представляет до сих пор.

И теперь мы все из-за этого страдаем.

Я полагаю, что остальные не проявят к нему снисхождения. Они выпытают у Мэйвена то, что нам нужно. Добьются правды огнем и болью. Хватит ли мне сил, чтобы наблюдать за этим?

Даже Фарли колеблется.

Она смотрит на Мэйвена, пытаясь его разгадать. Прикинуть риски и цену. Он бестрепетно встречает ее взгляд.

Она вполголоса ругается.

В кои-то веки он говорит правду.

Мэйвен Калор – наш единственный шанс.

30. Кэл

Я никогда не представлял себе своего будущего без коронации. Церемониальная корона меня не удивляет. Я поворачиваю ее в руках, ощущая внушительный вес железа, серебра и золота. Меньше чем через час бабушка возложит это чудище мне на голову. Моего отца короновали так же. Он уже был королем, когда я родился, и у него была другая королева, не та, которую я помню. Жаль, что моя родная мать умерла слишком рано. Жаль, что воспоминания о ней принадлежат не мне – это всё рассказы Джулиана. Мазки масляной краски, а не живая плоть.

Дневник по-прежнему заперт, спрятан в ящике стола в моей нынешней комнате в Археоне. Вскоре придется перебраться оттуда – как только подготовят королевские апартаменты, очистят их от следов присутствия Мэйвена. Я вздрагиваю при этой мысли. Сам не понимаю, отчего не решаюсь взять в руки такую мелочь. Это же просто книжка. Собрание каракулей. Я видел палачей и вражеские армии. Боролся с молнией и штормом. Уклонялся от пуль. Падал с неба, причем не раз.

Но отчего-то дневник матери пугает меня сильнее всего. Я едва сумел преодолеть несколько страниц, да и то пришлось читать, отложив подальше огненный браслет. Ее слова внушали мне тревогу, и я не хотел, чтобы страницы превратились в пепел у меня в руках. Последние напоминания о Кориане Джейкос, бережно сохраненные моим дядей. Оригинал давно пропал, но он сумел спасти хоть что-то.

Я не знаю, как звучал ее голос. Это нетрудно выяснить. Осталось много записей. Но, как и отец, я их избегаю. Сторонюсь призрака, которого никогда не знал.

Отчасти мне не хочется вставать из-за стола. Здесь тихо, мирно – внутри пузыря, готового лопнуть. Такое ощущение, что я стою на пороге.

Окно выходит на Площадь Цезаря, на которой царит сущий хаос. Серебряные в цветах своих кланов снуют туда-сюда – по большей части они устремляются к зданию Королевского суда – одному из многочисленных строений, окружающих площадь. Я едва в силах на него взглянуть.

Там, под сверкающим куполом, короновали моего отца. И несколько месяцев назад там же состоялся брак Мэйвена.

Тогда с ним была Мэра.

Сегодня ее здесь не будет.

Эта потеря по-прежнему болезненна – рана очень глубока. Но уже терпимо. Мы оба знали, что делаем и какое решение примем, когда настанет время выбирать. Жаль, что мы не смогли провести вместе еще несколько дней, несколько часов.

И вот Мэры нет. Она снова с Мэйвеном.

Мне следовало бы разозлиться. Это измена, только под другим именем. Она похитила у меня ценного пленника. Его казнь была бы простым и почти бескровным способом воссоединить королевство. Но отчего-то я ощущаю лишь досаду. Отчасти потому, что я не удивлен. А главное, потому что Мэйвен теперь – не моя проблема.

Пусть сама с ним разбирается.

«По крайней мере, я не стану братоубийцей».

Это мысль труса, а мне никогда не позволяли трусить.

Тем не менее, я не могу от нее отделаться.

Надеюсь, он умрет без мучений.

При стуке в дверь я вскакиваю быстрее, чем хотелось бы; ноги сами выпрямляются. Я открываю дверь, прежде чем это успевает сделать стоящий в коридоре. Хочу напоследок сделать хоть что-то самостоятельно. Я не глуп. Я понимаю, кем являются для меня Джулиан и Нанабель: они не только мои последние родственники, но также советники и наставники. А еще соперники друг другу. Надеюсь, они не явились вместе, чтобы отравить последнюю спокойную минуту своими спорами.

К моему облегчению, Джулиан пришел один.

Он улыбается и расставляет руки, демонстрируя новый наряд, сшитый специально к коронации, – изящный пиджак и брюки. Преобладает тускло-желтый цвет Дома Джейкоса. Но лацканы – ярко-красные. Это мой цвет. Он символизирует верность не просто Дому Калора, но конкретно мне.

И я задумываюсь о том, что сделал Джулиан. Пожертвовал чужой жизнью – и, возможно, не одной – в обмен на моего брата. Я об этом не забыл. Его интриги, как и бабушкины, не выходят у меня из головы. Я даже к родному дяде отношусь с подозрением.

«Это и значит быть королем? Никому не доверять?»

Я наигранно смеюсь, чтобы скрыть тревогу.

– Отлично выглядишь.

Непривычно видеть Джулиана таким аккуратным, почти красивым.

Дядя заходит в комнату.

– Эти старые кости? – уточняет он с кривой улыбкой. – А как у тебя дела? Ты готов?

Я указываю на собственный наряд. Ставший мне знакомым кроваво-красный костюм с черной отделкой, серебряными украшениями и таким количеством медалей, что не всякий корабль выдержит их вес. Я еще не надел плащ. Он слишком громоздкий и выглядит глупо.

– Я не про одежду, Кэл, – говорит Джулиан.

Я краснею и быстро отворачиваюсь, в надежде скрыть все признаки слабости и волнения.

– Ты, видимо, нет.

– И все-таки? – настаивает он, подходя ближе.

Я делаю так, как меня учили. Не отступаю.

– Отец сказал однажды, что приготовиться невозможно. Ты ошибаешься, если думаешь, что готов.

– Теперь я понимаю, почему ты выглядишь так, словно хочешь сбежать через окно.

– Спасибо, утешил.

– Твой отец тоже волновался, – мягко замечает Джулиан. Он осторожно кладет мне руку на плечо. Она почти ничего не весит.

Слова застревают у меня в глотке. Я не в состоянии сказать то, что хочу.

Но Джулиан достаточно умен – он понимает, что я имею в виду.

– Твоя мать однажды сказала мне: он жалеет, что у него так мало времени.

«Мало времени».

Ощущение от слов Джулиана – как от удара молотом в грудь.

– Нам всем не хватает времени, не так ли?

Дядя пожимает плечами в своей обычной раздражающей манере. Как будто он знает больше, чем я. Подозреваю, так оно и есть.

– По разным причинам, полагаю, – говорит он. – Странно, да? Все мы разные, но в конце концов хотим одного и того же.

Я избегаю его взгляда. Глаза Джулиана слишком похожи на глаза матери на портрете.

– Но желания, надежды, мечты…

Я прерываю его:

– Мне больше не доступна такая роскошь.

– Как мечты? – он растерянно моргает. Но в то же время Джулиан заинтригован. Дядя обожает загадки – и смотрит на меня как на загадку. – Ты станешь королем, Кэл. Ты сможешь мечтать с открытыми глазами и делать то, что хочешь.

И вновь я ощущаю удар молота. Грудь болит от мощи его слов, как и от стоящего за ними осуждения. Неудивительно. Я уже столько раз это слышал.

– Мне надоело объяснять, что это неправда.

Джулиан прищуривается, и я инстинктивно складываю руки на груди, словно защищаясь.

– Ты уверен? – спрашивает он.

– Если мы говорим о Мэре… она уже на другом конце континента. И она не…

Почти улыбаясь, Джулиан вскидывает руку с длинными тонкими пальцами. Руки у него мягкие, больше всего подходящие для переворачивания страниц. Он не пользовался ими в бою. Соратники в них не нуждались.

Я завидую Джулиану.

– Кэл, я, конечно, романтик, но, извини, в данный момент речь не о ней и не о твоем разбитом сердце. В моем списке проблем это далеко не первый пункт. Я тебе сочувствую, но прямо сейчас нужно подумать о многих, многих других вещах.

И вновь мои щеки вспыхивают. И даже кончики ушей. Джулиан замечает это и, к счастью, отводит взгляд.

– Собирайся. Я подожду за дверью.

Но время вышло. Нельзя больше прятаться.

– Как сказал отец, – бормочу я, усилием воли набрасывая плащ на плечи, – до конца приготовиться невозможно.

Я обхожу Джулиана и открываю дверь. Выхожу из-под защиты личных апартаментов. Такое ощущение, что я пробежал милю. Пот катится вдоль позвоночника. Нервы так и звенят. Я испытываю сильнейшее желание вернуться в комнату, спрятаться, никуда не ходить.

Джулиан шагает рядом. Он готов служить мне опорой.

– Подбородок выше, – предупреждает он. – Твоя бабушка рядом.

Я улыбаюсь, как могу. Улыбка кажется слабой и фальшивой. Как многое в эти дни.

Хрустальный купол Королевского суда – шедевр Серебряного искусства. В детстве я думал, что он сделан из звезд, похищенных с ночного неба и доведенных до совершенства. Он и сегодня сверкает, но не так ярко, как обычно. Красных слуг мало – многие предпочли оставить службу, хоть им и пообещали хорошую плату и пристойное обращение. Их нет, и столица не блестит так, как следовало бы во время коронации. «Я даже не могу выглядеть, как подобает королю», – с горечью думаю я. Мое правление начинается с разрухи.

Красные ищут свое место в изменившемся мире, а Серебряные силятся понять, чем это грозит остальным. Технические города почти опустели, с электричеством перебои повсюду, включая Археон. Наше производство скоро начнет страдать, запасы на складах уже истощаются. Я не в силах представить эффект, который недавние перемены окажут на подготовку к войне, на нашу армию. Я ожидал этого, конечно. Знал, что так будет.

По крайней мере, Озерная война окончена. Или, лучше сказать, первая Озерная война. Вот-вот начнется следующая. Рано или поздно Айрис и ее мать вернутся во главе армии.

Пока я иду по длинному проходу, направляясь к середине зала, вокруг раздаются перешептывания. Огромный зал отзывается эхом, как будто он наполнен шушукающимися призраками, которые насмехаются над моей неудачей, моим предательством, моей слабостью.

Я стараюсь не думать об этом, когда склоняю колени на глазах у десятков людей. Моя шея обнажена и беззащитна. Мы напали на Мэйвена после свадебной церемонии, которая состоялась здесь же. Кто поручится, что меня не ожидает такой же сюрприз?

«И об этом тоже не думай».

Я внимательно рассматриваю пол, на котором стою, – белый мрамор с угольно-серыми завитками. В этом помещении, лишенном ярких красок, особенно пестро выглядит собрание Высоких Домов. Настоящая радуга – на черно-белом фоне. Здесь может с удобствами разместиться тысяча человек, но сегодня пришли меньше сотни. Многие Дома выкошены гражданской войной. Их представители гибли в боях за обоих сыновей Дома Калора. Лероланы гордо стоят в своих пламенеющих нарядах, как и уцелевшие родственники Эванжелины – Самосы и Серпенты. Наших союзников, вроде Дома Лариса и Дома Айрела, тоже легко заметить. Есть и другие – кланы, которые раньше были верны Мэйвену, но теперь перешли на нашу сторону. Рамбосы, Велле, Макантосы. Красно-коричневый, зеленый с золотом, серебристо-синий. Некоторых Домов нет вообще. Не видно нимф Озаноса. То же самое касается Игри, Провоса и, к моему огромному сожалению, большинства целителей из Дома Сконоса. Нет ни одного Арвена. И они не единственные, кто отсутствует. Не сомневаюсь, Джулиан и Нанабель ведут учет всем уклонившимся, внимательно отмечая, кто наш союзник, а кто по-прежнему враг.

«Первых недостаточно, вторых слишком много».

Нанабель возвышается надо мной, стараясь не выдавать тревоги по поводу количества пустых мест в зале. Бабушкино лицо спокойно, бронзовые глаза почти пылают, когда она держит надо мной отцовскую корону.

– Да здравствует истинный король, Тиберий Седьмой! – говорит она твердо, и ее голос эхом разносится по залу.

Железо холодит мой лоб, но я не вздрагиваю. Меня учили принимать ружейные залпы и вспышки пламени, не моргнув и глазом. Но когда Серебряные вокруг начинают повторять слова Нанабель, я содрогаюсь. Они восклицают это снова и снова. «Истинный король». Эти слова отдаются в сердце. Я не сплю. Мне не мерещится.

Я король, законный король. Наконец я занял место, для которого был предназначен с рождения.

С одной стороны, я чувствую себя так же, как утром. Я – Кэл. По-прежнему мучимый старыми и новыми ранами, зримыми и незримыми. Все еще напуганный ближайшим будущим; тем, что, с вероятностью, придется сделать, чтобы защитить ослабевшее королевство; мыслью о том, в кого меня превратит корона.

«А вдруг превращение уже началось?»

Не исключаю. Я, быть может, уже меняюсь – в мелочах, понемножку.

Я чувствую себя отделенным от других, одиноким. Даже от собственной плоти и крови – от Джулиана и бабушки, которая высится надо мной.

Слишком многих сегодня недостает.

Матери.

Отца.

Мэры.

И Мэйвена. Брата, который у меня был, как мне казалось. Человека, который почти не существовал.

Никогда.

Мы росли, зная, что я стану королем, а он будет стоять рядом. Мой главный союзник, самый преданный помощник. Лучший советник, щит и опора. Третейский судья. Наперсник. Я никогда не ставил под сомнение нашу судьбу – и полагал, что Мэйвен тоже об этом не задумывался. Как же я ошибался.

Раньше утрата Мэйвена причиняла боль. Но теперь, когда на голове у меня корона, а рядом нет никого, кто бы занял его место…

Внезапно у меня перехватывает дыхание.

Я смотрю на Нанабель, надеясь обрести хоть какое-то утешение.

Она чуть заметно улыбается и кладет руки мне на плечи. Я пытаюсь увидеть в ней отца. Небезупречного короля, небезупречного родителя. Я страшно по нему тоскую, особенно сейчас.

Я бы обнял ее, если бы она позволила, но бабушка удерживает меня на расстоянии. И заставляет встать. Демонстрирует собравшимся, чтоб все видели. Это отчетливый намек для присутствующей знати.

Тиберий Калор – король, и больше он никогда не склонит колени.

Даже перед Воло Самосом.

Под руку с Нанабель я приближаюсь к нему. Как король к королю. Я кланяюсь, и Воло тоже.

Он медленно окидывает меня взглядом; лицо у него каменное, выражение неопределенное.

– Поздравляю, ваше величество, – говорит он, глядя на мою корону.

Я делаю то же самое, кивнув при виде его простого железного венца.

– Спасибо, ваше величество.

Ларенция Серпент, стоящая рядом с ним, вцепляется в руку мужа. Как будто пытаясь его удержать. Но Воло ничего не делает, и я тоже. Мы с бабушкой спокойно проходим мимо, кивая по очереди всем членам королевского Дома Самоса.

Эванжелина ловит мой взгляд. Рядом с братом она миниатюрна. Она одета гораздо скромнее обычного – ее платье и украшения кажутся тусклыми по сравнению с нарядами прочих членов семьи. Серебристый шелк, такой темный, что кажется черным. Он больше подходит для похорон, чем для коронации. После того, что Эванжелина сказала неделю назад, я ничему не удивлюсь. Если ее подозрения верны, для Воло начался обратный отсчет, а она не пошевелит даже пальцем, чтобы этому помешать.

Наша жизнь полна секретов; и ни один из нас не желает того, что должно произойти.

Теперь, когда я – официально король Норты, ничто не препятствует моему браку с Эванжелиной. Он готовился долго – и, тем не менее, этого времени недостаточно.

Мы больше не питаем иллюзий по поводу нашей помолвки. Лицо Эванжелины меркнет, вместо отстраненной апатии на нем появляется отвращение. Она отворачивается, почти уткнувшись в брата, чтобы скрыть лицо.

Следующие несколько часов представляют собой сплошную вереницу ярких красок и любезностей. Я хорошо знаю, что представляют собой королевские торжества. Так легко впасть в привычный ритм и безыскусно вести беседу. Сказать многое – и в то же время не сказать ничего. Нанабель и Джулиан не покидают меня, и вместе мы представляем грозную силу. Если бы только эти двое не вели собственную игру столь откровенно. Поскольку Мэйвен побежден, а война мгновенно закончилась, их союз утратил почву. Ничто не объединяет Нанабель и Джулиана, кроме меня, и я чувствую себя костью, которую перетягивают две собаки. Бабушка злее и смелее – она много лет была королевой и умеет главенствовать при дворе и на поле боя.

Но Джулиану лучше, чем ей, известно мое сердце.

За ужином я стараюсь наслаждаться едой. Всё съедобно, но не сравнится с нашими прежними пирами. Отчего-то я с тоской вспоминаю ужин, который закатили нам Кармадон и премьер Дэвидсон. Хотя в их присутствии я чувствовал себя донельзя неловко, приготовленное монфорцами угощение было просто восхитительно.

И я не единственный, кто недоволен едой. Эванжелина не притронулась ни к одному блюду, а леди Ларенция не снизошла даже до того, чтобы скормить свою порцию пантере, которая обвивает ее ноги под столом.

Как электричество, как слуги, как фабрики, которые замирают по всей Норте, хорошая еда, кажется, тоже становится редкостью. Ее перестали выращивать, поставлять, готовить. Готов поклясться, большинство дворцовых поваров тоже ушли.

Только Нанабель невозмутимо очищает свою тарелку.

– Мы проиграем, – тихо говорю я, подавшись влево, чтобы слышал один лишь Джулиан.

У него на щеке дергается мускул. Дядя наливает себе вина и отвечает, прикрывая рот бокалом:

– Не здесь, Кэл. Король хотел бы удалиться?

– Да.

– Хорошо, – говорит Джулиан, ставя бокал на стол.

Некоторое время я не знаю, что делать. Я понимаю, что жду разрешения уйти – но никто здесь не сможет меня отпустить. Это мой трон и мой дворец. Достаточно лишь встать.

Я поднимаюсь, покашливая в знак извинения. Нанабель быстро понимает намек. Я желаю закончить церемонию.

– Мы благодарны вам за ваше сегодняшнее присутствие и вашу преданность, – говорит она, широко разведя руки, чтобы привлечь общее внимание.

Сидящие за столом гости замолкают – воцаряется вежливая тишина.

– Мы все пережили шторм, и я от имени королевской семьи выражаю вам признательность за то, что вы с нами. Норта вновь едина.

Это неприкрытая ложь, такая же очевидная, как оставшаяся на многих тарелках еда. Норта далеко не едина. Полупустой банкетный зал – тому свидетельство. И, хотя я не хочу уподобляться Мэйвену и править с помощью обмана, других вариантов я пока не вижу. Мы должны казаться сильными, даже если это всего лишь иллюзия.

Я кладу руку на плечо Нанабель, очень осторожно. Она повинуется и отступает, предоставив мне слово.

– Один шторм миновал, да. Но было бы глупо делать вид, что на горизонте не собирается другой, – говорю я как можно отчетливее. Столько глаз смотрят на меня. Одежда и цвета разнятся, но не кровь. Все, сидящие здесь, – Серебряные, и я вздрагиваю при этой мысли. Наши Красные союзники ушли навсегда. Когда война возобновится, нам придется сражаться одним. – Озерные не станут сидеть дома. Особенно после того как им почти удалось получить власть над Мэйвеном с помощью своей принцессы.

Кто-то из гостей переговаривается, сдвинув головы. Воло не шевелится; он смотрит на меня со своего места за почетным столом. Как будто пронизывает взглядом насквозь.

– Когда гроза разразится, я буду готов. Обещаю.

Готов драться. Проиграть. Возможно, умереть.

– Сила и власть! – возглашает кто-то из толпы, повторяя старый девиз моего отца и деда. Символ Серебряной Норты. Остальные подхватывают крик. И мне нужно сделать то же самое.

Но я не могу. Я знаю, что означают эти слова. Над кем у нас есть сила и власть. И мой рот остается закрыт.

Джулиан не отстает от меня, когда я выхожу из банкетного зала. Парадным коридорам я предпочитаю служебные переходы. Бабушка идет следом, а телохранители-Лероланы замыкают нашу разношерстную компанию. У меня пока нет Стражей, как подобает королю – и как было при жизни отца, когда всё еще шло привычным чередом. Мы, что логично, не доверяем охранникам, некогда поклявшимся защищать Мэйвена, пусть даже многие из них принесли мне присягу в составе своих Домов. Подобрать себе Стражей, людей, которым я могу доверять… еще один пункт в невероятно долгом списке дел. Сама эта мысль меня утомляет.

Я зеваю, когда добираюсь до своих временных апартаментов, хотя едва успело стемнеть. По крайней мере, я утомился не без веской причины. Не каждый день человек становится королем.

И корона будет вечным напоминанием.

Нанабель и Джулиан заходят вслед за мной в гостиную, оставив охрану в коридоре. Я останавливаю бабушку взглядом.

– Если ты не против, я бы хотел поговорить с Джулианом.

Я пытаюсь придать своим словам форму приказа. Короли не просят разрешения поговорить наедине с ближайшим советником. Тем не менее, я робею, и это заметно.

Бабушка обиженно хмурится. Она явно уязвлена. Как будто я причинил ей боль.

– Ненадолго, – добавляю я, чтобы она успокоилась.

Джулиан бесстрастно стоит рядом ней.

Нанабель выпрямляется.

– Конечно, ваше величество, – негромко говорит она, склонив голову. Ее седые волосы, словно сталь, отражают свет ламп. – Я оставлю вас.

Взметнув своими пламенными одеяниями, бабушка без единого слова разворачивается. Я едва удерживаюсь, чтобы не потянуться к ней. Трудно уравновесить любовь к родным и нужды королевства.

Дверь закрывается за Нанабель – громче необходимого. Я вздрагиваю от этого звука.

Джулиан не тратит времени даром – он начинает говорить, прежде чем успевает устроиться на мягкой кушетке. Я готовлюсь к неизбежной нотации.

– Не нужно было говорить так на публике, Кэл.

«Мы проиграем».

Он прав. Но я, поморщившись, подхожу к окну, которое выходит на Археонский мост, реку и усеянный звездами горизонт. Издалека корабли на реке тоже напоминают звезды. Как и людей на коронации, кораблей тоже меньше, чем должно быть. Меньше торговли, меньше путешествий. Я пробыл королем всего один день – а Норта уже живет краденым временем. Могу лишь догадываться, что случится с людьми, если королевство рухнет.

Я касаюсь ладонью стекла, и оно дымится под моим прикосновением.

– У нас не хватит сил, чтобы отразить вторжение.

– Твой манифест сократил армию до сорока процентов, если донесения верны. Большинство Красных солдат покинули или покидают гарнизоны. В основном недавние рекруты. Те, что остались, по крайней мере, испытаны в боях, – говорит Джулиан.

– Но их слишком мало, – возражаю я. – На границе с Озерным краем снова неспокойно, не говоря уж о Пьемонте. Мы окружены и уступаем числом. Близится осень, но какого урожая можно ждать, раз нет фермеров? Как можно стрелять из ружей, если никто не льет пули?

Дядя проводит рукой по лицу, глядя на меня.

– Ты сожалеешь о своем манифесте.

Он – один из двух людей, в присутствии которых я готов это признать.

– Да.

– Ты принял правильное решение.

– Но к чему оно приведет? – невольно огрызаюсь я.

Пылая жаром, я отворачиваюсь от окна и расстегиваю верхние пуговицы на мундире. Вечерний воздух касается горячей кожи, охлаждая и успокаивая.

– Когда Озерные вернутся, они уничтожат все мои начинания.

– Таков порядок вещей, Кэл, – спокойный тон Джулиана раздражает меня еще больше. – История гласит, что после великих потрясений, которые меняют общество сверху донизу, нужно какое-то время, чтобы равновесие восстановилось. Красные вернутся к работе, хотя придется повысить заработную плату и лучше с ними обращаться. Им тоже нужно кормить и защищать свои семьи.

– У нас нет времени, Джулиан, – с досадой говорю я. – Боюсь, скоро твои карты придется перерисовать. Королевство Норта падет.

Не вставая, он следит за мной взглядом, пока я расхаживаю по комнате.

– Видимо, этот вопрос надо было задать уже давно. Скажи, почему ты так привязан к мысли о королевстве? И о короне?

Мысли, вместо того чтобы бешено понестись, вдруг начинают течь медленно. Язык словно тяжелеет во рту – камень, который запрудил реку слов. И, пока я молчу, Джулиан продолжает:

– Теперь тебе кажется, что мы проиграем – ты проиграешь – из-за перемен, которые решил произвести. Потому что у тебя нет союзников, – сидя на кушетке, он вытягивает руку к окну, имея в виду сразу многое. – Ты сделал почти все, о чем попросили Алая гвардия и Монфор. Отдал им все, чего они хотели. Кроме этого, – Джулиан указывает на корону, которая по-прежнему сидит у меня на голове. – Почему? Если ты знал, что не сумеешь ее сохранить.

Мой ответ звучит глупо, по-детски. Но я все равно говорю:

– Потому что это корона моего отца.

– Но она – не твой отец, – быстро возражает Джулиан, поднимаясь на ноги.

Сделав два шага, дядя берет меня за плечо, и его голос смягчается.

– И не твоя мать. Она не вернет их обоих к жизни.

Нестерпимо смотреть на него. Джулиан слишком похож на призрак матери, который я ношу в душе. Это не подлинное воспоминание, а сон, мечта. Нечто нереальное. Мэйвена терзала живая Элара, но я тоже страдаю. Меня мучает женщина, которой я давно лишился.

– Таков уж я, Джулиан, – отвечаю я, стараясь дышать ровно и говорить, как подобает королю. Эти слова кажутся такими осмысленными, если произносить их в уме, но вслух они звучат неуверенно, с запинкой. – Другой жизни я не знаю. Это единственное, чего я когда-либо желал – ну или меня заставили желать.

Дядина хватка усиливается.

– Твой брат сказал бы о себе то же самое – и к чему он пришел?

Я гневно смотрю на него.

– Мы совершенно разные.

– О да, – быстро отзывается Джулиан. А затем его лицо меняется и обретает странное выражение. Джулиан прищуривается и стягивает губы в нитку. – Ты еще не читал дневник?

И вновь я опускаю глаза. Мне стыдно того, что я боюсь обыкновенной маленькой книжки.

– Не могу, – еле слышным шепотом отвечаю я.

Джулиан не бранит меня и не утешает. Он отступает, скрестив руки на груди. Воплощенный упрек.

– А придется, – говорит он менторским тоном. – Не только ради себя. Но и ради нас. Ради всех нас.

– Не понимаю, какой толк сейчас от дневника давно умершей женщины.

– Что ж, надеюсь, ты наберешься смелости и выяснишь это.

Читать дневник Корианы – все равно что катить камень по грязи. Медленно, трудно, нелепо. Строки напоминают чернильные щупальца, они пытаются меня удержать. Каждая страница труднее предыдущей. А потом вдруг тяжесть спадает. Камень летит с холма, и голос, который представляется мне маминым, начинает звенеть в ушах. Он говорит быстро-быстро. Иногда у меня все расплывается перед глазами. Я не останавливаюсь, чтобы стереть упавшие на страницу слезы – пусть отмечают течение времени. Иногда я улыбаюсь. Мама любила возиться с разными вещами. Чинить и строить. Совсем как я.

Иногда я даже смеюсь, читая то, что она пишет о Джулиане и их добродушном соперничестве. О том, как он давал ей новые книги. Я почти убеждаю себя, что она жива. Сидит напротив, а не заключена в словах.

Но в основном я ощущаю глухую боль. Тоску. Скорбь. Сожаление. У моей матери были свои страхи, как и у всех нас. Собственные страдания, которые начались задолго до того, как она стала королевой. До того как отец женился на ней и превратил ее в живую мишень.

Записей с течением времени становится все меньше. По мере того как менялась мамина жизнь.

Лишь несколько страниц посвящены мне.

«Он не станет солдатом. Хоть это я должна для него сделать. Слишком долго сыновья и дочери Дома Калора сражались, слишком долго Нортой правил король-воин. Слишком долго мы воевали, и на фронте, и у себя дома. Преступно писать такие вещи, но я королева. Королева. Я вправе говорить то, что думаю.

Калоры – дети огня, сильные и разрушительные, как их пламя, но Кэл вырастет не похожим на своих предков. Огонь может уничтожать, огонь может убивать, но может и творить. Лес, сгоревший летом, весной зазеленеет и станет красивее и сильнее прежнего. Пламя Кэла будет созидать, возводить побеги из пепла войны. Пушки замолкнут, дым рассеется, а солдаты, Красные и Серебряные, вернутся домой. Спустя сто лет мой сын принесет нашей стране мир. Он не погибнет в бою. Не погибнет. НЕТ».

Я провожу пальцем по строчкам, ощущая нажим давно истлевшего пера.

Это почерк Джулиана. Подлинные дневники матери уничтожила Элара Мерандус, но Джулиан нашел средства сохранить хоть что-то. Он педантично скопировал каждую букву. Чуть не прорвал страницу, переписывая эти слова.

И они оставляют дыру в моей душе.

Кориана Джейкос хотела для сына иной судьбы, совершенно не похожей на ту, к которой меня готовили. Она представляла себе совсем не то, что сделал со мной мой отец.

Интересно, есть ли нечто среднее между желаниями моих родителей? Путь, который я сам волен выбрать.

Или уже слишком поздно?

31. Мэйвен

В моей камере даже нет окна. По крайней мере, когда Мэра была моей пленницей, я отвел ей комнату с окном. Разумеется, не без умысла. Она наблюдала, как идет время и сменяются времена года, из-за решетки своей роскошной клетки. Не думаю, что теперь она мстит. Вряд ли это что-то личное. Просто они не желают рисковать. Мои огненные браслеты давно забрали, возможно, уничтожили. В пол вделан Молчаливый камень, притупляющий остатки способности. Меня день и ночь стерегут не меньше десяти охранников, которые неусыпно бдят по ту сторону решетки.

Я единственный, кого здесь держат. Никто со мной не разговаривает, даже охрана.

Только шепот матери по-прежнему звучит в моей голове – ее слова едва уловимы, почти не разборчивы. Она оставляет меня наедине с моими мыслями. Хоть какая-то польза от Молчаливого камня. Он мешает мне – но заглушает и ее голос. На своем троне я чувствовал себя точно так же. Это был якорь и щит – он причинял боль, но в то же время делал меня неуязвимым для чужого влияния, изнутри и извне. Решения, которые я принимал, сидя на троне из Молчаливого камня, принадлежали только мне.

И здесь то же самое.

В основном я предпочитаю спать.

Даже Камень не позволяет мне видеть сны. Он не в силах отменить то, что сделала мать. Она давно лишила меня этой способности. Скорее всего, необратимо.

Иногда я рассматриваю стены. Они холодны на ощупь, и я догадываюсь, что мы под землей. В зал совета, через город, меня вели с завязанными глазами. Немало часов я потратил, щупая раствор, соединяющий камни. То грубая поверхность, то гладкая. В обычное время я бы поделился с собой своими мыслями, но стражи все время здесь и слушают. Я не позволю им заглянуть ко мне в голову, хотя бы через щелочку.

«Кэл один, он лишился сильнейших союзников. Он сделал это собственными руками. Дурак. Айрис и ее мать не станут тратить время даром. Они не дадут ему возможности стабилизировать королевство. Он получил корону, о которой мечтал, но не сумеет ее сохранить».

Я улыбаюсь, подумав, что мой безупречный братец так безупречно сам все портит. Ему достаточно было сказать «нет». Отказаться от трона. Армия, военная удача и Мэра остались бы с ним. Но даже ради Мэры Кэл этого не сделал.

Пожалуй, я его понимаю.

Ее и для меня было слишком мало. Недостаточно, чтобы я изменился, чтобы отрекся от самого себя.

Интересно, хватило бы для этого Томаса?

Как обычно, всякий раз, когда я вспоминаю его имя, или лицо, или прикосновение, начинается мучительная головная боль.

Я ложусь на койку и вдавливаю костяшки пальцев в глаза. Пытаюсь забыть о Томе – и об этом месте.

О Монфоре, и уж тем более о его столице, Асценденте, я знаю меньше, чем следует. Планировать побег – пустая трата сил, которых и так немного. Разумеется, в Археоне я рискну. Брошу их в туннелях, после того как натравлю на брата. Последняя месть Мэйвена Калора. А потом я исчезну. Пока не знаю, куда денусь. Это тоже бессмысленно – гадать, куда я побегу, когда скроюсь из Археона. Подумаю, когда настанет время.

Разумеется, Мэра будет подозревать худшее. Она хорошо меня знает. Возможно, в конце концов мне придется ее убить.

Жизнь Мэры – или моя.

Трудный выбор, но я выберу себя.

Как всегда.

– Нам нужно знать, где вход в туннель.

Сначала мне кажется, что я вижу сон. Что мать больше надо мной не властна.

Но это невозможно.

Я открываю глаза и вижу по ту сторону решетки Мэру – она стоит за пределами досягаемости. Стражи ушли, ну или, по крайней мере, отошли подальше. Возможно, они ждут в коридоре, готовые прийти на зов, если понадобится.

Прошло два дня с тех пор, как меня водили к премьеру, но, похоже, она еще не ложилась. Девочка-молния измучена, под глазами и на щеках у нее залегли тени. И все же она выглядит лучше, чем в те дни, когда была моей пленницей, хоть я и наряжал ее в роскошные платья и драгоценности. Сейчас глаза Мэры горят. Она не опустошена, не измучена болью до глубины души. Мне прекрасно знакомо это ощущение. Я чувствую его здесь – как чувствовал, когда был королем и сидел на троне под защитой Молчаливого камня.

Я медленно приподнимаюсь на локтях и смотрю на нее через мыски собственных ботинок.

– Два дня, чтобы согласиться на мои условия, – говорю я, загибая пальцы. – Похоже, вы не так уж единодушны.

– Осторожней, Мэйвен, – резко говорит она. – Если будут проблемы, я охотно позову Тайтона.

Мне не знаком этот новокровка, обладатель такой же способности, как у нее, – беловолосый, с непроницаемым взглядом. «Он сильнее, чем я», – сказала Мэра в совете. А я повидал силу Мэры Бэрроу. Ее молния раздерет меня на части. Впрочем, это им не поможет. Я выдержу пытку. Я умею молчать, даже если молчание означает смерть.

И все-таки я не готов превратиться в электрическую лампочку.

– Лучше не надо, – говорю я. – Мне так нравится быть с тобой наедине.

Она прищуривается и окидывает меня взглядом. Даже на расстоянии я слышу ее резкий вдох. И слегка улыбаюсь. Приятно, что я по-прежнему могу добиться от Мэры такой реакции. Пусть даже ее причина – страх. Хоть что-то. Всё лучше, чем равнодушие. Чем ничего.

– Полагаю, на этом придется поставить точку, – продолжаю я, спустив ноги на пол. Металл холодит мой лоб, когда я прислоняюсь к прутьям, держась за них руками. – Больше никаких доверительных разговоров…

Она скалится, и я готовлюсь к неизбежному плевку. Но напрасно.

– Я больше не буду пытаться тебя понять, – заявляет Мэра, по-прежнему держась на расстоянии.

Но не вздрагивает, когда я смотрю на нее. Не трепещет, когда я протягиваю руку и она зависает в паре сантиметров от ее лица. Потому что она боится не меня.

Взгляд Мэры мечется и устремляется на пол. На Молчаливый камень, аккуратно вмонтированный в бетон.

Я негромко смеюсь. Смех эхом отдается от стен.

– А я что-то в тебе сломал, правда?

Мэра отшатывается, как от удара. Я буквально вижу синяк у нее на сердце. Она скрипит зубами и выпрямляется.

– Всё поправимо, – выговаривает она.

Я чувствую, что моя улыбка становится горькой, нечистой, извращенной. Как и все остальное во мне.

– Жаль, что не могу сказать того же о себе.

Мои слова отдаются эхом, слабеют и умирают.

Она скрещивает руки на груди и смотрит в пол. Я внимательно наблюдаю за ней, пытаясь сохранить в памяти буквально всё.

– Туннели, Мэйвен.

– Ты знаешь мои условия, – отвечаю я. – Я отправляюсь с вами, веду вашу армию…

Она резко вскидывает голову. Если бы не Камень под ногами, я ощутил бы гул статического электричества.

– Этого мало.

Пора заставить ее раскрыть карты.

– Ну так ударь меня током. Позови палача, поставь успех войны в зависимость от моих слов, вырванных с кровью. Тебе придется рискнуть и положиться на них. Ты готова это сделать?

Она в раздражении вскидывает руки. Как будто я ребенок, а не король. Такое ощущение, что по коже проводят наждачной бумагой.

– Пусть будет компромисс. Скажи, где начинаются туннели.

Я невозмутимо поднимаю бровь.

– И где заканчиваются?

– Можешь хранить это в секрете. Пока не понадобится.

– Хм, – говорю я, постукивая пальцем по подбородку. И начинаю расхаживать по камере. Специально для моей внимательной аудитории. Мэра следит за мной взглядом, и я вспоминаю пантеру – спутницу матери Эванжелины.

– Полагаю, ты тоже пойдешь?

Она усмехается и восхитительно хмурится.

– Не в твоих привычках задавать бессмысленные, глупые вопросы.

Я лишь пожимаю плечами.

– Что угодно, лишь бы удержать тебя здесь.

У нее не находятся слова. Слова, которые она хочет сказать, замирают на губах. Если бы я только мог к ним прикоснуться. Ощутить их, гладкие и полные, пульсирующие горячей алой кровью. Не понимаю, отчего Мэра до сих пор так притягивает взгляд, ведь она мой лютый враг. Я знаю, что убил бы ее, а она – меня. Еще одна загадка моего сознания, которую никто не разгадает.

Мэра стоит неподвижно, позволяя мне смотреть. Не колеблется под моим взглядом. Позволяет заглянуть под маску, которую я помог создать. Там и усталость, и надежда, и, конечно, грусть. Сожаление о многом.

В том числе о моем брате.

– Он разбил твое сердце?

Мэра лишь выдыхает.

– Вот дурак, – шепотом говорю я, озвучивая привычную мысль.

Ее это не смущает. Она откидывает голову назад, так что каштановые пряди с сединой падают ей на спину. Приоткрывается грудь, на которой отчетливо видно клеймо. М – Мэйвен. М – моя. М – монстр. М – Мэра.

– И ты тоже.

Я чувствую горечь во рту. Я ожидал, что она дрогнет, но мне самому приходится отвести взгляд.

– По крайней мере, у меня была серьезная причина, – буркаю я.

Ее смех зол и резок – и короток, как щелчок кнута.

– Он сделал это ради короны, – шиплю я.

Мэра язвительно смотрит на меня, но не сходит с места. Не приближается на расстояние вытянутой руки.

– А ты нет, Мэйвен?

– Я поступил так из-за матери, – я стараюсь говорить отстраненно и равнодушно. Холодный, сломленный, обреченный юноша. – И из-за того, что она со мной сделала.

– Ты продолжаешь во всем винить мать. Как легко.

Мое сердце подскакивает в груди, когда она отступает. Отходит вбок. Не ближе, не дальше. Теперь ее очередь кружить по камере.

– Думаешь, отец ничего не сделал с Кэлом? Думаешь, люди всю жизнь одни и те же?

Хотя Мэра всего лишь ходит, это напоминает танец. Я повторяю ее движения, ступая в такт. Она изящнее, чем я, – ловкая воровка с многолетним опытом и странными извивами судьбы.

– Но человек, в конце концов, не теряет возможности измениться. А ты предпочитаешь сохранять кровь на руках.

Я сжимаю кулак и мысленно вызываю искру. Пламя. Хоть что-то, способное гореть. Она понимает, чего я хочу, и усмехается. Ее пальцы танцуют по воздуху, светясь фиолетовым и белым. Это просто издевательство. Она призывает электричество, стоя там, где не действует Молчаливый камень, – и там, куда я не могу дотянуться. Я тоскую по своей способности так же, как по Мэре, по Томасу, по всему, чем должен был стать.

– По крайней мере, я в состоянии признать свои ошибки, – продолжает Мэра. – Когда я ошибаюсь. Когда что-то ужасное происходит по моей вине.

Искры отражаются в ее глазах. Они меняются, становясь из карих фиолетовыми и придавая ей потусторонний вид. Как будто Мэра может взглядом пронизать меня насквозь. Отчасти я жалею, что это не так.

– Пожалуй, этому меня научил ты.

Я усмехаюсь.

– В таком случае, могла бы и поблагодарить.

В ответ она плюет мне под ноги. По крайней мере, хоть что-то в этом мире остается неизменным.

– Ты меня не разочаровываешь, – отвечаю я, растирая плевок мыском ботинка.

Мэра не отступает.

– Туннели.

Вздохнув, я притворяюсь обиженным. Заставляю ее ждать. Молчание тянется несколько долгих томительных секунд. Я пользуюсь паузой, чтобы посмотреть на нее. Увидеть Мэру Бэрроу такой, как она есть. Не такой, какой она была в плену. И не такой, какой мне хотелось бы ее видеть.

Моей.

Впрочем, она не принадлежит никому, даже моему брату. Это меня немного утешает. Мы оба одиноки, Мэра и я. Наш путь, возможно, ужасен, но мы сами его выбрали.

Ее кожа отливает теплым золотистым оттенком, даже здесь, в подвале, в резком свете флуоресцентной лампы. Она так упрямо жива. По-прежнему горит, как свеча под дождем.

– Ладно.

Я рассказываю Мэре то, чего она хочет.

Пожалуй, я тоже этого хочу.

Они убьют меня. После того как я перестану быть полезным. Неудивительно. Я бы тоже так поступил. И все-таки, когда с моей головы снимают мешок и я вижу чашу гор вокруг, то невольно чувствую страх. Если мне позволили увидеть Монфор и его столицу – значит, я точно покойник. Это лишь вопрос времени.

Морозный воздух пощипывает открытое лицо. Никто не догадается, что я дрожу от страха. Я смотрю на фиолетовое небо, затянутое предрассветной дымкой и озаренное светом далекого восхода, пробивающимся сквозь горные пики. На вершинах даже летом лежит снег.

Я пытаюсь наскоро сориентироваться.

Асцендент лежит в долине внизу, прилепившись к склонам над озером. Он не похож на виденные мною прежде города, хоть в Норте, хоть в Озерном крае. Это место совсем молодое, но в то же время древнее. Город, растущий среди деревьев и гор, одновременно рукотворный и совершенно естественный. Но Асцендент меня не интересует. Я никогда сюда не вернусь. Ни если сбегу, ни если расстанусь с головой. Нет варианта, при котором я вернулся бы в Монфор.

Мы ждем на взлетной полосе, аккуратно проложенной между двух гор. Запах самолетного топлива резко ощущается в свежем воздухе. Несколько самолетов стоят на бетоне, готовые к старту. Прищурившись, я смотрю через головы охранников и замечаю вдалеке белый дворец, который высится над столицей. Очевидно, именно туда меня и привели, когда заставили предстать перед странным советом, состоящим из Красных, Серебряных и новокровок.

Люди вокруг незнакомы; среди одежд примерно поровну монфорской зелени и адского багрянца Алой гвардии. Они удерживают меня на месте; единственное, что я могу сделать, – встать на цыпочки и, вытянув шею, взглянуть на толпу.

Это настоящая толпа. Десятки солдат и офицеров, выстроившись аккуратными рядами, терпеливо ждут посадки. Но их гораздо меньше, чем я ожидал. «Они правда думают, что этого хватит для атаки на Археон?» Даже если среди них есть новокровки с пугающими странными способностями.

Глупо. Самоубийственно. «Каким образом я проиграл кучке буйных идиотов?»

Кто-то посмеивается рядом, и меня охватывает знакомое ощущение, что смеются надо мной. Я резко разворачиваюсь и вижу премьера, который смотрит через плечи моих охранников.

Повинуясь движению его руки, двое солдат отступают. Премьер приближается. К моему удивлению, он одет как солдат – в непримечательную зеленую форму. Ни медалей, ни почетных знаков – ничего, знаменующего его статус. «Неудивительно, что они с Кэлом отлично поладили. Оба так глупы, что дерутся в первых рядах».

– Что-то смешное? – презрительно спрашиваю я, глядя на премьера.

Тот в ответ просто качает головой. Как и в совете, лицо Дэвидсона остается спокойным и почти пустым – на нем выражается ровно столько эмоций, сколько надо, чтобы люди сделали свои выводы.

Я бы поздравил его с таким талантом, если бы испытывал к тому желание.

Дэвидсон, как и я, опытный актер. Но он тратит силы зря. Я всё прекрасно понимаю.

– Что будет, когда это закончится и настанет время делить добычу? – с улыбкой спрашиваю я, чувствуя, как воздух леденит зубы. – Кто подберет упавшую корону моего брата, Дэвидсон?

Мои слова как будто не производят никакого действия. Но я замечаю чуть заметно дернувшийся мускул, когда Дэвидсон прищуривается.

– Посмотри вокруг, Калор. В моей стране корон нет.

– Как умно, – задумчиво произношу я. – Но не всегда их носят на виду.

Он не клюет на удочку. То ли этот человек сверхъестественно сдержан, то ли и правда лишен жажды власти. Конечно, первое. Никто на свете не способен устоять перед соблазном трона.

– Соблюдай условия, и все закончится быстро, – говорит премьер, отступая. – В самолет, – добавляет он резко. Это приказ.

Охранники движутся как один – они хорошо обучены, и, если закрыть глаза, можно притвориться, что это Стражи. Мои личные Серебряные телохранители, поклявшиеся заботиться о безопасности короля, а не крысы и предатели, которые охотно наденут на меня цепи.

Впрочем, кандалами они не озаботились. Мои запястья свободны, но пусты.

Нет браслетов – нет пламени.

Ни искры.

В таком случае повезло, что мы путешествуем с девочкой-молнией.

Я успеваю заметить ее, когда меня ведут по взлетной полосе к ожидающему нас самолету. Мэра стоит со своей подругой, женщиной по имени Фарли, которую оказалось так легко одурачить год назад, и с беловолосым электриконом. Видимо, странные прически – здешний стиль; кроме него, я вижу женщину с синей шевелюрой и мужчину с коротко стриженными зелеными волосами.

Мэра улыбается им – широко и искренне. И я понимаю, что она тоже сменила стиль. Седые кончики окрашены в роскошный фиолетовый цвет. Как красиво.

У меня слегка сжимается сердце. Она в моем самолете. Возможно, чтобы я точно ничего не натворил. И ее приятель будет маячить надо мной в течение всего полета.

Ничего. Выдержу.

Несколько часов страха. Но оно того стоит – ведь я знаю, что пошел обратный отсчет.

У нашего самолета – темно-зеленые крылья. Цвет монфорского воздушного флота. Меня ведут внутрь, в салон с сиденьями вдоль стен. Есть еще углубленный отсек, который идет вдоль всего корпуса. Там тоже можно перевозить пассажиров. Или оружие. Или то и другое. Я неприятно удивляюсь, сообразив, что этот самолет – монфорского производства, и он уж точно не один такой. Странная горная страна снабжена гораздо лучше, чем мы думали – даже после Корвиума, после Причальной Гавани. И они мобилизуют все силы.

Когда меня пристегивают к сиденью, затянув ремни чуть туже, чем следует, я понимаю, отчего Дэвидсон смеялся.

Самолеты на взлетной полосе, собравшиеся снаружи солдаты – это лишь начало.

– Сколько тысяч вы ведете на Археон? – спрашиваю я громко, перекрывая шум в заполняющемся самолете.

Мне не отвечают, и этого достаточно.

Мэра занимает свое место в другом конце салона, и Фарли рядом с ней. Они сурово смотрят на меня – разозлить их ничего не стоит. Я подавляю желание погрозить им пальцем.

Затем кто-то становится передо мной, загородив обеих.

Я подавляю вздох и медленно поднимаю голову.

Как предсказуемо.

– Только попробуй что-нибудь выкинуть, – предупреждает беловолосый электрикон.

Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку.

– Не буду, – отвечаю я, изо всех сил скрывая, как трудно дышать в этих проклятых ремнях.

Он не движется с места, даже когда самолет с ревом взлетает.

Поэтому я сижу с закрытыми глазами и мысленно прокручиваю свой рискованный план.

Снова, снова и снова.

32. Эванжелина

Прошло две недели с тех пор, как исчезла Бэрроу, неделя с тех пор, как мой жених стал королем, и несколько дней с тех пор, как я в последний раз видела Элейн. Впрочем, воспоминание о ее прохладной гладкой коже всегда со мной. Но она далеко, за пределами моей досягаемости. Ей велели ехать обратно в Разломы, подальше от опасности.

Кэл позволил бы мне оставить Элейн здесь. Если бы мой отец согласился.

Несмотря ни на что, мы начинаем друг друга понимать. Забавно, но когда-то я мечтала о такой жизни. Король, который не станет лезть в мои дела. Теперь это большее, на что я могу надеяться – и одновременно тюрьма. Мы в ловушке оба, отделены от тех, кто нам дороже всего. Он не может вернуть Мэру, а я – Элейн. Только не теперь, когда на горизонте маячат Озерные королевы и вторжение неминуемо. Я не стану рисковать ее жизнью ради пары дней собственного комфорта.

Мои апартаменты во Дворце Белого огня предназначены для королевы – и они по-прежнему напоминают об Айрис Сигнет. Все синее, синее, синее, от занавесок и плюшевых ковров до цветов, которые в каком-то непристойном количестве вянут в хрустальных вазах. Поскольку слуг стало меньше, уборка комнат идет медленнее. В конце концов большую часть занавесок оборвала я сама. Они так и лежат в гостиной кучей сине-зеленого шелка, собирая пыль.

Длинный балкон, выходящий на реку – единственная возможность отдохнуть от Айрис, иноземной принцессы, которая еще вернется, чтобы убить нас всех. Но даже здесь, стоя лицом к солнцу, я не могу прогнать мысль об этой нимфе. Внизу течет Столичная река, разделяющая город Археон на две части. Я пытаюсь не обращать внимания на плеск воды, хоть она и спокойна. Чтобы отвлечься, принимаюсь заплетать волосы, убирая серебряные пряди с лица. Просто, но действенно. Чем туже коса, тем суровей и решительней я.

Сегодня я намерена немного потренироваться, поделать обычные упражнения. Побегать, может быть подраться с Птолемусом, если он захочет. Я внезапно жалею, что здесь нет Бэрроу. Она – сильный противник и отличный партнер по спаррингу.

И с ней проще иметь дело, чем с моей матерью.

Удивительно, что та еще не прибежала, как часто бывало в последние дни. Мама понуждает меня заниматься делами, более подобающими королеве, как она выражается. Но сегодня я не в силах очаровывать и устрашать, особенно ради нее. Родители хотят, чтобы я привлекла на нашу сторону больше Серебряных, обратила себе на пользу верность, в которой они поклялись Кэлу. Приманила союзников, спасла крыс с тонущего корабля.

Отец и мать желают, чтобы я стала его королевой – в том же смысле, в каком Айрис была королевой Мэйвена. Змея в супружеской постели, волк рядом. Тем временем мои родители будут собирать силы и ждать удобной минуты. Хотя я не люблю Кэла и никогда бы не полюбила, это отчего-то кажется мне недостойным.

Но если Анабель и Джулиан разыграют свои карты…

Понятия не имею, к чему это приведет.

Я как будто стою посередине моста, подожженного с обоих концов.

«Мост».

Я опускаю руки, оставив косу недоплетенной, и смотрю на массивную конструкцию, переброшенную над рекой. Дальняя половина Археона сверкает в лучах восходящего солнца, многочисленные здания увенчаны стальными и бронзовыми хищными птицами. Все как будто в порядке. На улицах полно транспортов и горожан. На мосту тоже людно – все три уровня оживлены. Меньше обычного, но это ожидаемо.

Мое внимание привлекают опоры моста и вода, которая плещет вокруг них. Она спокойна и движется с обычной скоростью. Но то, как выглядит течение у волноломов…

Река течет не в ту сторону.

И уровень поднимается.

Я бегом миную спальню и смежные комнаты, ничего не видя перед собой, пока не влетаю в покои Птолемуса. Запертая дверь распахивается и повисает на искореженных петлях. Я едва слышу собственный голос, когда зову брата. Шум в голове слишком громок, он заглушает все, кроме холодного и едкого прилива адреналина.

Полуодетый Птолемус вываливается навстречу мне из спальни. Я замечаю смятые простыни на кровати у него за спиной и иссиня-черную руку. Она движется и исчезает из виду – Рен Сконос торопливо одевается.

– Что случилось? – спрашивает брат.

Глаза у Толли расширены от ужаса.

Я хочу бежать. Кричать. Драться.

– Вторжение началось!

– Но как? Как они могли перебросить армию без нашего ведома?

Птолемус с трудом успевает за мной, пока мы бежим по дворцовым коридорам. Галереи, салоны, приемные, бальные залы сливаются перед глазами. Через несколько часов все это может быть разрушено. Сожжено, утоплено, просто стерто с лица земли. На мгновение я представляю тело брата, изломанное, распростертое на узорном мраморном полу. Лужа крови напоминает зеркало. Я моргаю, отгоняя жуткую картину. И чувствую вкус желчи во рту.

Я бросаю взгляд на Птолемуса – живого, дышащего, в своих доспехах похожего на башню – хотя бы для того, чтобы убедиться, что он еще здесь. Рен, в форме целительницы, следует за нами. Надеюсь, следующие несколько часов они будут рядом. Я бы привязала ее к брату, если бы могла.

– Мы следили за их цитаделями, – говорю я, стараясь не сбиваться с мысли. – Мы видели, что Озерные собирают силы и к чему-то готовятся, но не знали, когда ждать удара.

Рен отвечает – ровным, но отнюдь не успокаивающим тоном:

– Они, видимо, обошли с севера. По суше.

– Без Алой гвардии у нас в Озерном крае не так уж много глаз, – выругавшись, добавляет Птолемус, когда мы сворачиваем в очередной раз, направляясь к тронному залу.

Родители еще не нашли нас, а значит, они на совете. Очевидно, они уже в курсе.

Стражи-Лероланы открывают перед нами дверь, взявшись своими смертоносными руками за массивные лакированные панели. Мы заходим вместе, все трое, держась сомкнутым строем на тот случай, если Озерные уже проникли в город. Моя способность гудит и растягивается, готовясь перехватить любую случайную пулю. Я пересчитываю заряды в ружьях охраны, пока мы пересекаем зал.

На возвышении, где стоит трон Кэла и кресла его дяди и бабушки, собрались члены королевских семей. Наши родители здесь – отец, как обычно, в доспехах. Солнечный свет отражается от них при каждом движении, и смотреть на него почти больно. Мама одета скромнее – доспехов на ней нет, но она не безоружна. Ларенция Серпент временно отказалась от своей любимой пантеры, хоть та и прекрасный охотник. Рядом с ее креслом сидят два мохнатых волка; уши и носы у них подергиваются. Выглядят они зловеще. Эти твари умеют не только драться, но и выслеживать врага. Никто не застанет мою мать врасплох, пока в ее распоряжении такие слуги.

Джулиан Джейкос и королева Анабель сидят по бокам от Кэла. Бабушка короля явно готова к битве: ее маленькое крепкое тело затянуто в оранжевый, как пламя, мундир, поверх которого надет удобный панцирь. Руки обнажены, на них нет даже обручального кольца. Джулиан ничем не защищен. Его глаза обведены темными кругами – судя по всему, он провел ночь без сна. Он держится ближе к племяннику, на расстоянии нескольких сантиметров. Не знаю, кто из них кого оберегает.

На короле Норты сверкающая красно-серебряная броня, на одном бедре пистолет, а на другом – блестящий меч. Никакого плаща – он будет лишь мешать. Кэл едва успел возмужать, но такое ощущение, что за минувшую ночь он состарился. И не только из-за предстоящей битвы. Он знает, что такое война и кровопролитие. Что-то еще лежит у него на сердце – что-то, от чего Кэла не в состоянии отвлечь даже вражеское нашествие. Когда я вхожу, он поднимает голову и смотрит на меня.

– Сколько у нас времени? – спрашиваю я, не размениваясь на любезности.

– Воздушный флот уже поднят по тревоге, – отвечает Кэл быстро, бросив взгляд на юг. – Над морем гроза, которая движется слишком быстро. Держу пари, она скрывает Озерную Армаду.

Эту тактику мы сами использовали в битве за Причальную Гавань, но гораздо меньшими силами. Страшно думать, как может выглядеть атака нимф при личном участии королевы Озерного края. Я снова представляю, как тону, окутанная сталью. Быстро погружаюсь в глубокие темные воды, чтобы больше уже не всплыть.

Я стараюсь не выказывать страха.

– Какова их цель?

Это оптимальная тактика, в том числе для обороны. Выяснить, что пытается сделать противник, и придумать, как его остановить.

Дядя Кэла тревожно ерзает. Он опускает глаза и касается плеча племянника.

– Ты, мой мальчик. Они доберутся до тебя, и все закончится, прежде чем мы успеем начать.

Мой отец молчит, взвешивая варианты. Что будет, если Кэл попадет в плен или погибнет? Мы по-прежнему не женаты. Разломы не так уж тесно связаны с Нортой. Когда в прошлый раз враги напали на Археон, Дом Самоса был готов – и бежал. Поступим ли мы так же и теперь?

Я стискиваю зубы и чувствую, как начинает болеть голова.

– Спасательный поезд Мэйвена по-прежнему на ходу, – продолжает Джулиан. Тем временем Кэл ловко выскальзывает из дядиной хватки. – По крайней мере, мы можем вывезти из города тебя.

Молодой король бледнеет, и его лицо обретает цвет старой кости. Как будто ему становится дурно.

– И сдать столицу?

– Конечно, нет, – быстро отвечает Джулиан. – Мы будем защищать Археон, а ты выберешься за пределы их досягаемости.

Кэл тоже не медлит с ответом – и его голос звучит вдвое решительнее.

Как предсказуемо.

– Я никуда не побегу.

Его дядя, кажется, не удивлен. Тем не менее, он пытается спорить. Отчаянно, но тщетно.

– Кэл…

– Я не намерен прятаться, пока другие сражаются.

Старая королева более напориста – она хватает внука за руку. Вечные перебранки этого семейства приводят меня в отчаяние, но делать нечего. Хоть время и поджимает.

– Ты уже не принц и не генерал, – умоляюще говорит Анабель. – Ты король, и твое благополучие – главное…

Кэл вежливо высвобождается из ее хватки, разжимая бабушкины пальцы. Глаза у него пылают.

– Если я брошу свой город, то откажусь и от надежды когда-либо стать королем. Неужели страх настолько тебя ослепил?

Пресытившись этими глупостями, я говорю очевидную вещь – хотя бы для того, чтобы сэкономить время:

– Оставшиеся Серебряные Дома ни за что не присягнут сбежавшему королю, – я вскидываю голову, употребляя все свои светские навыки, чтобы казаться сильной. – А те, кто присягнет, не станут его уважать.

– Спасибо, – медленно произносит Кэл.

Я указываю на окно и на утесы за ним.

– Река течет в обратную сторону, и уровень поднимается. Видимо, для того чтобы их корабли могли пройти до самого города.

Кэл благодарен мне за возвращение к теме. Он делает шаг в сторону, чтобы отойти на некоторое расстояние от родичей. Теперь мы с ним почти рядом.

– Озерные намерены разделить город пополам, – говорит он, глядя то на моего молчаливого отца, то на бабушку. – Я уже приказал отправить на тот берег нужное количество сотрудников безопасности и пополнить их число солдатами, которые еще остаются на службе.

Птолемус морщит нос.

– Может быть, лучше собрать силы и приготовиться к обороне дворца? Не разделяться?

Мой брат воин, как и Кэл, но не стратег. Сплошные мышцы. И Кэл живо указывает Толли на его ошибку.

– Королевы-нимфы сразу поймут, какая сторона уязвимее, – объясняет он. – Но если оба берега будут одинаково обороняться, Озерные не сумеют найти слабое место. И мы зажмем их на реке.

– Сосредоточить воздушный флот над городом, – говорю я.

Это не предложение, а приказ. И никто не спорит. Несмотря на грозящую нам опасность, я ощущаю прилив гордости.

– Пусть стреляют по кораблям. Если удастся потопить хоть одно судно ниже по течению, мы их затормозим, – мрачная улыбка появляется на моих губах. – Даже нимфы не способны удержать на плаву корабль, полный дыр.

На лице Тиберия Калора нет радости. Его глаза полны душевной муки.

– Превратить реку в кладбище…

Для Красных и для Серебряных. Для Озерных и пьемонтцев. Для врагов. Вот кто они такие. Безликие, безымянные. Они идут, чтобы убить нас. Всё просто. На одной стороне – люди, которых я люблю. И все-таки у меня что-то сжимается в груди, хотя я никогда этого не признаю. Ни перед кем, даже перед Элейн. Какого цвета будет река, когда битва закончится?

– На суше нас задавят числом, – продолжает Кэл и начинает расхаживать по залу. В его поведении есть нечто безумное. Он как будто разговаривает сам с собой, рисуя перед нами план битвы. – А их бури не дадут нашему воздушному флоту покоя.

Мой отец по-прежнему молчит.

– Там будут и Красные солдаты, – говорит Джулиан, почти извиняющимся тоном.

И вновь у меня все переворачивается в животе. Кэл, кажется, ощущает сходный трепет. Он слегка запинается.

Анабель лишь фыркает.

– Хоть какое-то преимущество. Их много, но они уязвимы. И не так опасны.

Пропасть между ближайшими советниками Кэла становится устрашающей. Джулиан почти усмехается ей в лицо, и обычное спокойствие изменяет ему.

– Я имел в виду другое.

«Уязвимы. Не так опасны». Анабель права – только по другой причине.

– Озерные не стали лучше обращаться с Красными, – говорю я. – В отличие от нас.

Испепеляющий взгляд старой королевы полон смертоносной красоты.

– И что?

Я говорю медленно, словно объясняю азы стратегии ребенку. Приятно видеть, что это ее раздражает.

– Красные из Озерного края будут меньше склонны драться. Возможно, они даже предпочтут перейти на сторону государства, которое гарантирует им пристойное обращение.

Она прищуривается.

– Мы не можем на это полагаться.

Заученно улыбнувшись, я жму плечами, так что стальные пластины доспехов приподнимаются.

– В Причальной Гавани так и произошло, не забывайте.

Вытаращенные глаза всех присутствующих весьма красноречивы. Даже Птолемус в растерянности. Только Кэлу и Джулиану, кажется, нравится моя мысль – их лица сдержанны, но задумчивы. Мой взгляд падает на Кэла, и тот решительно его удерживает. И чуть заметно кивает.

Он облизывает губы и вновь принимается рассуждать.

– У нас нет новокровок-телепортов, но мы можем снова как-нибудь переправить вас обоих, – Кэл указывает на Птолемуса и на меня, – на корабли. Нейтрализовать вражескую артиллерию…

– Мои дети этого делать не станут.

Голос Воло негромок, но звучен, он так и вибрирует в воздухе. Он отдается в моей груди – и я вновь становлюсь маленькой девочкой, которая сжимается от страха перед властным отцом, готовая сделать что угодно, лишь бы он не сердился. Лишь бы заслужить столь редкую улыбку или проявление любви, хоть самое крошечное.

«Нет, Эванжелина. Так нельзя».

Я сжимаю кулак, так что ногти впиваются в ладонь. И враз прихожу в себя. Острая боль возвращает меня к действительности, к краю пропасти, на котором мы все стоим.

Кэл гневно глядит на моего отца – это безмолвный поединок воли. Мама молчит, положив ладонь на голову волка. Желтые глаза зверя неотрывно смотрят на молодого короля.

Мои родители сами не намерены драться и нам не позволят. Но в Причальной Гавани они охотно послали нас в бой. Рискнули нашими жизнями. Ради победы.

Они думают, что битва за Археон уже проиграна.

Они намерены сбежать.

Отец заговаривает, прервав неловкое молчание:

– Мои солдаты и телохранители, уцелевшие члены Дома Самоса в вашем распоряжении, Тиберий. Но играть жизнью моих наследников я не позволю.

Кэл стискивает зубы и упирается руками в бока.

– А как насчет вас, король Воло? Вы тоже отойдете в сторонку?

Я изумленно моргаю. Кэл открыто назвал владыку Разломов трусом. Волк вздрагивает, отражая мамин гнев.

Несомненно, отец уже запустил в действие какой-то план. Наверняка. Иначе он не спустил бы этого оскорбления так легко.

– Я не обязан покупать верность собственной кровью, – небрежно отмахнувшись, парирует он. – Мы будем оборонять площадь. Если Озерные нанесут удар по дворцу, они встретят достойное сопротивление.

Кэл скрипит зубами. Привычка, от которой ему придется отказаться, если он надеется удержать трон. Нельзя, чтобы короля было так легко читать.

Дядя Джулиан маячит за ним. Его водянистые глаза загораются.

Он смотрит на моего отца.

Почти улыбаясь, Джулиан приоткрывает рот и делает долгий угрожающий вдох. Я ожидаю, что отец отведет глаза. Перестанет удерживать взгляд. Лишит певца оружия. Но это значило бы выказать страх. Король Воло ни за что так не поступит, даже чтобы защитить собственный рассудок.

Тупик.

– Разумно ли это, Джейкос? – мурлычет мама, и волки рычат в ответ.

Джулиан улыбается. Напряжение спадает.

– Не понимаю, о чем вы, ваше величество, – отвечает он – к счастью, нормальным голосом. Ни навязчивой мелодии, ни ауры власти. Джулиан негромко добавляет: – Кэл, если я сумею добраться до Озерной королевы, то могу быть полезен.

Это не хвастовство, не намек, а вполне реальное предложение.

На лице Кэла отражается неподдельное страдание. Забыв о моих родителях, он поворачивается к Джулиану.

– Это самоубийство, – говорит он. – Тебя к ней близко не подпустят.

Старый певец поднимает бровь.

– А если подпустят? Я мог бы ее остановить.

– Сомневаюсь, – отвечает Кэл, рубя воздух ладонью, и, клянусь, я чувствую, как растет жар. Его глаза полны отчаяния, напускная благопристойность слетает. – Ты не сможешь зачаровать одновременно Сенру и Айрис. Даже если ты заставишь обеих утопиться или отправиться вместе с армией восвояси, они вернутся. На Озерном троне сидит еще одна нимфа из рода Сигнета.

– Да, но мы выиграем время.

Джулиан отчасти прав, но Кэл и слушать не желает.

– И потеряем нужного человека.

Джулиан опускает глаза и отступает.

– Хорошо.

Я невольно буркаю:

– Как трогательно.

Мой дорогой брат испытывает те же чувства. Он так закатывает глаза, что не видны белки.

– Кстати говоря, мы в курсе, с чем нам предстоит столкнуться?

Мама фыркает в ответ. Как и отец, она считает, что битва проиграна. Город уже потерян.

– Со всей мощью Озерных! С Красными и Серебряными бойцами, не говоря уж о могущественных нимфах, к чьим услугам река.

– Возможно, у них есть пособники и из Норты, – говорю я, постукивая себя пальцем по губам. Я не единственная, кто об этом думает. Это слишком очевидно.

Судя по румянцу на лицах окружающих, до них дошел смысл моих слов, и у всех возникли те же самые подозрения.

– Высокие Дома, которые не присутствовали на коронации. Никто из них не явился, чтобы принести присягу. Никто не откликнулся на твои приказы.

Кэл сглатывает. Его щеки медленно сереют.

– Пока жив Мэйвен, они верны другому королю.

– Точнее, другой королеве, – произношу я.

Он мрачнеет, сдвигает темные брови.

– Думаешь, на стороне Айрис есть кто-то из Норты?

– Она была бы дурой, если бы не попыталась их привлечь, – отвечаю я, пожав плечами. – А Айрис Сигнет уж точно не глупа.

Намек повисает в воздухе, как туман, и его столь же трудно игнорировать. Даже отец, похоже, встревожен возможным расколом в Норте; очередная гражданская война раздробит страну, которой Воло надеется однажды завладеть.

Анабель смущенно переступает с ноги на ноги. Она проводит рукой по туго собранным седым волосам, приглаживая и без того строгую прическу, и негромко произносит:

– Невероятно… но я скучаю по тем чумазым Красным.

– Поздно, – рычит Кэл, и его голос напоминает яростный рокот грома.

У отца подергивается губа. Больше ничем он не выдает своего страха.

Разумеется, мы готовы к бою. Нам известно, как оборонять столицу от неприятеля. После вековой войны с Озерными было бы глупо полагать, что никаких планов нет. Но все способы, употребляемые королями Калорами для борьбы с нимфами, опирались на то, чего более не существует. На могучую армию. На национальное единство. На города техов, день и ночь подающие электричество и производящие вооружение.

Кэл не может рассчитывать более ни на что.

Казармы и прочие военные постройки, примыкающие к площади Цезаря, – самое безопасное место за пределами Казначейства, но я не намерена прятаться под землей, полагаясь лишь на какой-то хлипкий поезд. Мои родители, укрывшись в недрах Военного министерства, разбирают многочисленные отчеты, поступающие от воздушного флота. Я подозреваю, что королю Воло приятно держать все нити в своих руках, особенно в то время как Кэл лично готовится повести батальон в бой.

Я менее склонна рассматривать распечатки и зернистые снимки, наблюдать за битвой издалека. Предпочитаю доверять собственным глазам. И прямо сейчас я не могу сидеть рядом с родителями. Приближающаяся вражеская армия, корабли, скрытые на затянутом тучами горизонте, делают мой выбор очевидным.

Птолемус устроился рядом со мной на ступеньках министерства. Его броня слегка колеблется, облегая мускулистое тело и принимая нужную форму. Брат подгоняет доспехи как можно лучше. Он смотрит на небо, на стягивающиеся над головой серые тучи. Они сгущаются с каждой минутой. Рен тоже рядом. Она готова к работе.

– Будет дождь, – потянув носом, говорит Птолемус. – Вот-вот польет.

Рен смотрит через площадь, на Археонский мост. Его многочисленные арки и опоры как будто размыты – город окутывает туман.

– Интересно, насколько поднялась река, – бормочет она.

Я пытаюсь нащупать вражескую армаду, торопливо сокращающую расстояние. Но корабли еще слишком далеко. Ну или я чересчур рассеянна.

Отец намерен сбежать. Дом Самоса удерет, бросит Норту погибать, и останутся только Разломы – остров в бушующем море.

В конце концов нас тоже одолеют.

У королевы Сенры нет сыновей. Некому продать меня. Воло Самосу больше нечего предложить. Ему придется сдаться.

И, вероятно, умереть от ее руки. Как умер Салин.

Даже если сегодня отец выживет.

Что мне остается?

Если моего отца, как и жениха, ждет поражение.

«Пожалуй… свобода».

– Толли, ты меня любишь?

Рен и брат разом поворачиваются ко мне. Птолемус выпаливает – быстро и едва разборчиво:

– Конечно!

Его серебристые брови сходятся, в лице появляется нечто вроде гнева.

– Как ты можешь сомневаться?

Этот простой вопрос оскорбляет его. Меня он тоже бы ранил.

Я беру Птолемуса за руку и крепко сжимаю ее, ощутив кости в отросшей заново конечности, которой он лишился несколько месяцев назад.

– Я отослала Элейн из Разломов. Когда ты вернешься домой, ее там не будет.

Рыжие волосы, горный ветер. Почти сон. «Или это правда мой шанс?»

– Эви, о чем ты говоришь? Где…

– Не скажу. Тогда тебе не придется лгать.

Медленно, чувствуя, как подгибаются ноги, я заставляю себя встать. Как ребенок, который учится ходить и делает первые в жизни шаги. Я вся дрожу.

Птолемус тоже вскакивает и пригибается, так что мы оказываемся лицом к лицу, почти вплотную. Он крепко держит меня за плечи – но если я пожелаю освободиться, брат не станет мешать.

– Я пойду внутрь. Мне надо задать ему один вопрос, – говорю я. – Но, кажется, ответ я уже знаю.

– Эви…

Я смотрю брату в глаза. Они у нас одинаковые. Достались от отца.

Я попросила бы Птолемуса о помощи, но… разрывать его на части, требовать, чтобы он выбрал сторону? Я люблю Толли, а он меня – но и родителей он любит тоже. Как наследник он лучше, чем я.

– Не ходи за мной.

Все еще дрожа, я крепко обнимаю его. Он машинально отвечает тем же и пытается что-то сказать, не в силах осмыслить мои слова.

Я не оборачиваюсь, чтобы бросить на брата последний (возможно) взгляд. Это слишком тяжело. Птолемус может погибнуть сегодня, или завтра, или через месяц, когда Озерные королевы ворвутся в Разломы, чтобы истребить мою семью. Я хочу запомнить его улыбку, а не нахмуренный лоб.

В министерстве царят бардак и хаос. Серебряные офицеры носятся по коридорам и кабинетам, передавая сообщения и докладывая о наступлении вражеской армии. Озерные корабли, пьемонтские самолеты. Всё так и мелькает.

Родителей нетрудно найти. Мамины волки охраняют вход в один из кабинетов, стоя по обе стороны двери. Глаза у них яркие и внимательные. Они поворачиваются ко мне, когда я прохожу мимо, – ни дружелюбно, ни враждебно.

Экраны, полные помех, непрерывно мигают. Работают далеко не все. Плохой знак. Воздушный флот, видимо, попал в грозу. Если вообще уцелел.

Воло и Ларенция не двигаются с места. Они сидят в одинаковой позе, необыкновенно прямые, и, не моргая, оценивают ситуацию. На одном из экранов обретает форму первый вражеский корабль – грузная туша, отчасти заслоненная туманом. Медленно появляются остальные. Их как минимум полтора десятка, и это еще не всё.

Я и раньше бывала в командном центре, но никогда не видела его таким пустым. Жалкая кучка Серебряных офицеров возится с рациями и экранами, пытаясь справиться с потоком информации. То и дело вбегают ординарцы, чтобы узнать последние известия. Скорее всего, они несут их Кэлу, где бы он сейчас ни находился.

– Папа? – зову я, как ребенок.

И он отмахивается от меня, как от ребенка.

– Эванжелина, не сейчас.

– Что будет, когда мы вернемся домой?

Он с усмешкой смотрит через плечо. Отец подстригся короче обычного, почти под ноль. От этого его голова напоминает череп.

– Когда мы выиграем войну, – произносит он.

Ложь.

Я напрягаюсь, когда он произносит эти нелепые слова. «Ты будешь королевой. Настанет мир. Жизнь вернется в прежнее русло». Ложь, сплошная ложь.

– Что будет со мной? Какие у тебя планы? – настаиваю я, по-прежнему стоя в дверях. Надо торопиться. – Кем ты назначишь меня в следующий раз?

Мы оба понимаем, о чем речь, но никто из нас не в силах ответить. Только не в присутствии посторонних, хоть их и немного. Нужно до конца поддерживать иллюзию единства.

– Если ты намерен бежать, я тоже тут не останусь, – предупреждаю я.

Король Разломов сжимает кулак, и металл по всей комнате отзывается. Некоторые экраны трескаются, буквально скручиваясь от его ярости.

– Мы никуда не собираемся, Эванжелина, – лжет он.

Мама прибегает к другой тактике. Она подходит ближе, и ее темные, угловато прорезанные глаза становятся по-щенячьи умоляющими. Она касается ладонью моего лица – воплощение любящей матери.

– Ты нужна нам, – шепчет она. – Нужна своей семье, брату…

Я отступаю в коридор. Маня обоих за собой. Два раза направо, в прихожую, на площадь…

– Отпустите меня.

Отец отодвигает маму плечом, чуть не сбив ее с ног, и нависает надо мной. Хромированные доспехи резко блестят в свете флуоресцентных ламп.

Он знает, о чем я говорю, чего прошу на самом деле.

– Нет, – отвечает он. – Ты принадлежишь мне, Эванжелина. Ты моя дочь. Ты принадлежишь семье. У тебя есть долг перед нами.

Еще один шаг назад. Волки, сидящие у двери, поднимаются.

– Нет.

Как тень, как великан, отец движется вместе со мной, в такт моим шагам.

– Кто ты, если не Самос? – рычит он. – Никто.

Я знала, что ответ будет таким. Последняя нить, и без того тонкая и слабая, рвется. На глаза невольно наворачиваются слезы. Не знаю, прольются ли они. Я не чувствую ничего, кроме горящего в душе гнева.

– Вы больше во мне не нуждаетесь. Ни ради власти, ни из жадности, – бросаю я в лицо родителям. – И все-таки не желаете меня отпустить.

Он моргает, и на короткое мгновение его ярость стихает. И этот трюк почти срабатывает. Он мой отец, и я люблю его. Пусть даже он так со мной обращается. Пусть даже хочет воспользоваться моей любовью, чтобы удержать меня в тюрьме. В плену собственной крови.

Я с рождения привыкла ценить семью превыше всего. «Будь верной своему роду».

Но Элейн и есть моя семья. Самый близкий мне человек.

– Больше я не стану спрашивать твоего разрешения, – шепотом говорю я, стискивая кулак.

Лампы лопаются и разлетаются. Отец застигнут врасплох. Серебряная кровь течет из порезов у него на голове. Ошеломленный, он пошатывается. Но он жив. Даже не оглушен. Для этого у меня не хватит храбрости.

Я никогда раньше не бегала так быстро, даже в бою. Потому что мне в жизни не было так страшно.

Волки проворны. Они рычат за спиной, наскакивают, атакуют. Я отбиваюсь от них металлом, которым покрыты мои руки, превращаю пластины доспехов в ножи. Один волк визжит и воет, когда лезвие оставляет ярко-алую рану у него поперек живота. Второй крупнее и сильнее – он прыгает, пытаясь меня опрокинуть. Я увертываюсь и падаю на спину, а волк устремляется к моему горлу. Мне на грудь приземляется двухсотфунтовая мускулистая туша, выдавив из легких весь воздух.

Зубы смыкаются у меня на шее, но не до конца. Острия клыков слегка надавливают на кожу – достаточно, чтобы оставить синяк. Чтобы намекнуть: шевелиться не стоит.

Лампы на потолке дрожат в своих металлических креплениях, дверные петли тоже.

Я не могу двигаться, едва могу дышать.

Я пробежала целых десять метров.

– Не шевели даже пальцем, – с жестокой радостью произносит мама, показавшись надо мной.

Волк дрожит, его желтые глаза впиваются в меня.

Отец, подобный грозовой туче, появляется рядом с матерью. Он подносит руку к голове, унимая кровь. Глаза у него гораздо страшней, чем у волка.

– Глупая девчонка, – хрипло говорит он. – После всего, что мы для тебя сделали. После всего, ЧЕМ мы тебя сделали.

– Кроме одного изъяна, – отвечает мама.

Она цокает языком, оглядывая меня. Как будто я – одно из ее животных, выращенных для личного использования. Наверное, так оно и есть.

– Одного глубокого противоестественного изъяна.

Я пытаюсь вздохнуть в хватке волка, хотя бы для того, чтобы подавить рыдание. В животе все скручивается. Я хочу взмолиться: «Отпустите меня».

Но отец этого не сделает. Не может.

Наверное, так воспитывали его самого.

Не знаю отчего, но я думаю о Мэре Бэрроу. Об ее родителях, которые прощались с ней, когда мы покидали Монфор. Они – ничто, незначительные людишки, не обладающие ни особой красотой, ни умом, ни властью. Но я так сильно им завидую, что меня мутит.

– Пожалуйста, – выговариваю я.

Волк держит крепко.

Отец подходит ближе. Его пальцы окрашены серебряным. Резко взмахнув рукой, он обрызгивает меня собственной кровью. «Вот что ты сделала».

– Я лично притащу тебя обратно в Разломы.

Не сомневаюсь.

Я смотрю на него, царапая пальцами пол. Даже собственная броня предает меня, сползая с моего тела по отцовскому приказу. Теперь я беззащитна и не вооружена. Беспомощна. Навеки пленница.

И тут отец отлетает в сторону; на лице у него – невиданное доселе удивление. Кто-то тащит его за хромированные пластины, покрывающие тело сверху донизу. Он врезается в ближайшую стену и бьется о нее затылком. Мама вскрикивает, когда отец мешком валится на пол.

Волка, который держит меня, ждет иная судьба.

Лезвие рассекает его шею, и отрубленная голова отлетает, упав с тошнотворным шлепком на пол. Мое лицо заливает горячая алая кровь.

Я не вздрагиваю. Знакомая прохладная рука хватает меня за запястье и тянет.

– Ты нас хорошо обучил, – говорит отцу Птолемус, помогая мне встать.

Мы бежим вместе, и на сей раз я оглядываюсь.

Мама склонилась над отцом. Он жив и пытается встать, но ноги его плохо держат.

– До свиданья, Эванжелина, – произносит мужской голос.

Джулиан Джейкос выходит из соседнего коридора, и с ним Анабель. Сплетя пальцы и не глядя на меня, она приближается к моему отцу. Какая страшная сила в этой маленькой женщине.

– Беги, Ларенция.

Я подавляю желание зажать уши, пусть даже мелодичный голос Джулиана околдовывает не меня. Тем не менее сила певца пульсирует в воздухе, густая, как сахарный сироп.

– Забудь своих детей.

Слышатся удаляющиеся мамины шаги, торопливые, как у кошки.

– Ларенция! – булькает отец, от потрясения едва способный говорить.

Но, оказывается, вопить он может.

Я оставляю его Анабель и Джулиану. Какую бы судьбу они ни уготовили королю Разломов.

Снаружи сгустился туман, окутав площадь серой дымкой. Она слишком густа, чтобы быть естественной. В тумане виднеется силуэт Рен – она ждет нас, и ее изящная фигура отчетливо вырисовывается на фоне прочих теней. Это солдаты Кэла, быть может целый легион, судя по многочисленным силуэтам.

Увидев меня и Птолемуса, Рен машет рукой.

– Сюда! – кричит она.

Что-то маячит на грани восприятия – настолько массивное, что я ощущаю его даже на большом расстоянии. Очевидно, корабли Озерных. Над головой, незримые, с визгом проносятся туда и сюда самолеты. Где-то воют и взрываются снаряды – полагаю, там, где находится вражеская армада. В тумане я, как в ловушке. Ничего не видно. Я могу лишь держаться поближе к Рен и Птолемусу, пока мы проталкиваемся сквозь гущу солдат, шагающих на свои места. Несколько человек смотрят на нас, но никто не пытается остановить. И вскоре Военное министерство тает за спиной, поглощенное туманом.

Мы сворачиваем к Казначейству. Знакомое ощущение охватывает меня, когда я вспоминаю свадьбу Мэйвена. Тогда площадь тоже превратилась в поле боя, а он бежал к своему драгоценному спасательному поезду. Мне никогда эта штука не нравилась, но сейчас не время привередничать. Поезд – самый быстрый способ выбраться из города. И безопаснейший. Мы окажемся далеко за пределами Археона до того, как битва закончится.

И тогда…

Нет ни времени, ни сил думать, что будет дальше.

За туманом следует дождь, который обрушивается наземь с внезапным шипением. Я сразу же промокаю насквозь; ливень делает площадь скользкой, и мы вынужденно замедляем шаг, чтобы не переломать ноги. Ниже по течению слышится ритмичный гул, похожий на барабанный бой. От него содрогается земля.

Корабли ведут огонь по городу, засыпая снарядами Восточный и Западный Археон.

Я протягиваю руку, пытаясь ухватиться за брата, и мои пальцы скользят по его мокрым доспехам. Я собираюсь с духом, готовясь к удару. Огонь Озерных накрывает нашу часть города.

Инстинкты не врут.

Первый снаряд с воем пролетает над воротами площади Цезаря, на мгновение мелькнув в тумане. Я не вижу, где он падает, но, судя по внушительному взрыву за спиной, он угодил прямо во Дворец Белого огня. Ударной волной сбивает с ног с нескольких солдат; мы с Птолемусом, пошатнувшись, врастаем броней в землю. Брат хватает Рен, прежде чем та успевает упасть, и крепко держит ее.

– Вперед! – кричу я сквозь визг очередного снаряда. Он взрывается где-то возле Военного министерства.

Кто-то тоже кричит, отдавая еле слышные в грохоте канонады приказы. Лента пламени вьется в тумане над головами собравшихся солдат. Какую бы воодушевляющую речь ни заготовил Кэл, от нее сейчас мало толку. Слишком шумно, слишком сыро, и солдаты отвлечены армадой, забившей реку.

Все трогаются с места, следуя приказам Кэла, каковы бы они ни были. Скорее всего, солдаты займут берег. Будут отражать атаку с воды.

Толпа несет нас с собой.

Легион движется неудержимо, как приливная волна. Я расталкиваю людей, одновременно ища взглядом Птолемуса и Рен. Они близко, но расстояние между нами неуклонно растет. Я нащупываю медный диск, вделанный в пояс брата, и цепляюсь за это ощущение.

– Ну же, давай, – рычу я, пытаясь вырваться из толпы.

Я приказываю доспехам тащить меня вперед. Птолемус служит мне маяком.

– Двигайся!

Следующий снаряд обрушивается на нас с неба, как удар молота. Хорошо хоть не реактивный. Он невелик, но в любом случае смертоносен. Даже разделенные, мы с братом разом вскидываем руки, посылая мощный выброс энергии.

Я хватаюсь за стальной корпус и стискиваю зубы от напряжения в попытке остановить быстро летящий снаряд. Нам это удается, и, застонав от натуги, мы швыряем его обратно в туман, в надежде, что он взорвется где-нибудь на корабле у Озерных. Несколько тельки из числа легионеров Кэла делают то же самое, собравшись кучкой. Но снарядов слишком много, они буквально начинают сыпаться нам на головы, прежде чем мы успеваем спохватиться.

Самолеты по-прежнему вьются в небе, обстреливая армаду. Но они там не единственные. У Озерных есть свой воздушный флот, и у пьемонтцев тоже, хоть и небольшой. В промежутках между грохотом корабельных орудий и воем самолетов я едва могу собраться с мыслями. И залпы с нашей стороны еще усиливают хаос. Орудийные башни плюются огнем и раскаленным железом. В обычное время они мирно спят, замаскированные в стенах вокруг площади и в опорах моста. Несколько тельки стоят у орудий, используя свою способность, чтобы швырять снаряды с убийственной точностью.

Город был выстроен, чтобы противостоять осаде, – и он отчаянно борется.

Поднимается ветер – возможно, это дело рук наших собственных ткачей ветра. Дом Лариса все еще верен Кэлу, и они стараются что есть сил. Ураганный порыв, зародившись где-то позади нас, проносится над площадью. Он сбивает с курса несколько снарядов – одни безвредно падают в реку, другие летят обратно в туман. Я щурюсь от безжалостного ветра, стараясь не терять из вида Птолемуса и Рен, но мощь урагана заставляет солдат плотнее сжимать ряды. Я стиснута со всех сторон.

Сжав зубы, я мучительно пробираюсь в толпе, ныряю, раздвигаю чужие плечи. Каждый шаг – испытание. Неистовый ветер, дождь, встречное движение солдат еще усложняют мою задачу. Толпа мечется, как и река, сплошь покрытая белыми барашками волн.

Наконец я хватаю Толли за запястье – его броня холодна на ощупь. Он напрягает мышцы и подтаскивает меня к себе; теперь я в безопасности, рядом с ним. Второй рукой брат держит Рен.

Что дальше?

Нужно выбираться из толпы, но площадь, окруженная каменными зданиями, напоминает воронку. Мы все движемся к мосту. Даже издалека видно, что Кэл возвышается над остальными. Его красная броня на фоне бури – как кровь. Он стоит у распахнутых ворот, взобравшись на орудийную башню.

«Как живая мишень. Идиот».

Хороший снайпер уложил бы его с тысячи метров, если бы удосужился попробовать.

Но Кэл рискует жизнью ради боевого духа солдат и ободряет их, пока они бегут на мост. Снаряды летят к нему, но он взмахивает рукой, и они взрываются в воздухе, никому не причинив вреда.

Оказавшись на мосту, солдаты пропадают в тумане. Я догадываюсь, куда они движутся. Уже теперь навязчивый ритм вражеских орудий начинает сбиваться. Я стараюсь не представлять, как наши солдаты дерутся на палубах, противостоя мощи королевы Сенры и силам принца Бракена.

«Если бы мы могли переправить вас обоих на суда…» – отдается в голове голос Кэла.

От стыда я стискиваю зубы.

Я не ввяжусь в очередную битву на воде. Только не с нимфами.

Это наш шанс, и мы должны им воспользоваться.

– Напирай! – кричу я, надеясь, что Толли услышит меня.

Казначейство остается у нас за спиной, и расстояние растет с каждым шагом. Я задыхаюсь, увлекаемая толпой, гонимая против воли.

На мне осталось не так много брони – отец снял с меня большую часть доспехов, – но то, что есть, растекается вдоль руки, превратившись в круглый щит. Птолемус делает то же самое, создавая гладкий диск на предплечье. Мы пользуемся ими как таранами, двигаясь против толпы при помощи наших способностей и собственной физической силы. Медленно, но верно. Места как раз достаточно.

Дорогу нам преграждают алые доспехи. Держа в одной руке огненный шар, Кэл переводит взгляд с меня на брата, и я ожидаю услышать упрек. Пламя шипит под дождем, отказываясь гаснуть. Солдаты стоят вокруг, защищая командира.

Дождевые капли стекают с его лица и превращаются в пар.

– Скольких вы забираете с собой? – чуть слышно спрашивает Кэл.

Я смаргиваю воду с глаз и указываю на Рен и Птолемуса.

– Я имею в виду твоего отца, Эванжелина. Сколько людей бегут вместе с ним?

Кэл делает широкий шаг вперед, не сводя с нас взгляда.

– Я должен знать, сколько бойцов у меня осталось.

И я вдруг испытываю облегчение.

Я качаю головой, сначала медленно, потом все энергичнее.

– Не знаю.

Выражение лица Кэла не меняется, но на мгновение мне кажется, что пламя в его руке вспыхивает чуть ярче. И вновь он переводит взгляд с меня на брата, оценивая нас обоих. Я погружаюсь в этот взгляд, как в дождь, туман и клубящийся дым. Тиберий Калор – больше не мое будущее. Не сказав больше ни слова, он отступает, и его солдаты тоже. Они дают нам дорогу.

Проходя мимо, я чувствую исходящее от Кэла тепло, которое касается моей руки. Такое ощущение, что ему хочется обнять меня. Кэл всегда был странным, не похожим на других Серебряных. Чудаковатым, мягким, в то время как прочие с детства превращались в стальные лезвия. Вместо того чтобы обнять его, я беру Кэла за руку, всего на секунду. Притягиваю к себе и кое-что шепчу напоследок. Последняя шпилька от Эванжелины Самос, прежде чем она исчезнет. Отказавшись от короны, от Дома, от своих цветов.

Став совершенно иным человеком.

– Если не поздно для меня, то и для тебя не поздно.

Лишь когда мы садимся в поезд и лампочки начинают мигать, а мотор с ревом оживает, я смутно задумываюсь, где кончаются рельсы.

Нас ждет долгий путь в Монфор.

33. Мэра

Я все еще не привыкла к фиолетовым волосам.

По крайней мере, они не такие яркие, как у Эллы. Я позволила Гизе окрасить лишь седые кончики, а корни оставила нетронутыми. Я накручиваю прядь на палец, на ходу разглядывая странный оттенок. Выглядит непривычно, но я ощущаю легкую гордость. Я электрикон – и не одна такая.

После первой атаки на Археон Мэйвен и его верные советники постарались разрушить или затопить обширную систему туннелей под городом – главным образом на южном берегу, где ходов было больше всего. И все они вели к развалинам Наэрси, в устье Столичной реки. Дэвидсон изначально предложил нанести удар именно оттуда, однако мы с Фарли его переубедили. Мэйвен разорил и Наэрси, стерев с лица земли цитадель Алой гвардии. Впрочем, по ее примеру он проложил несколько своих туннелей. Не знаю наверняка – трудно сориентироваться на этой глубине после стольких часов, проведенных под землей, – но, думаю, в конце концов мы выйдем туда, где ходит поезд.

Мой внутренний компас сходит с ума, тщетно ища север. Приходится полагаться на данные разведки, на то, что Гвардии известно об этих туннелях. И на Мэйвена. Хоть это и глупо, он – наша основная надежда пробраться в город. Соединенные силы Монфора и Алой гвардии слишком велики, чтобы просто нанести удар с воздуха, или со стороны реки, или с суши. Нужно проделать то, другое и третье сразу.

И, разумеется, мне приходится пробираться в темноте, часами шагать под толщей камня и земли.

Силуэт Мэйвена очерчен резким светом наших фонарей. На нем по-прежнему простая одежда, которую выдали ему монфорцы, когда заперли в камере. Полинявшие серые брюки и рубашка, слишком тонкие и не по размеру большие. Мэйвен выглядит младше своих лет и кажется необыкновенно худым и костлявым.

Я держусь позади, используя Фарли в качестве живого щита. Охранники – среди которых поровну Красных и новокровок – тоже не отходят далеко. Они не теряют бдительности и не выпускают оружие из рук. Тайтон шагает рядом, не сводя глаз с Мэйвена. Все они готовы принять меры при первом признаке опасности.

И я тоже. Мое тело гудит, как живой провод. Это не только электричество, но и обыкновенное волнение. Я ощущаю его уже много часов, с тех самых пор как Мэйвен привел нас сюда, впустив через люк в нескольких милях к северу от Археона.

Армия шагает с нами. Тысячи человек идут в темноте мерным, ровным шагом, который эхом отдается от стен туннеля. Этот звук напоминает биение сердца, ритмично пульсирующее в моей груди.

Справа идет Килорн, стараясь не вырываться вперед. Он замечает мой взгляд и изображает улыбку.

Я пытаюсь ответить тем же. Он чуть не погиб в Новом городе. Я помню вкус его крови у себя на губах. И от этого воспоминания мне делается дурно.

Старый друг угадывает мои мысли. И слегка толкает меня в плечо.

– Признай, я здорово живучий.

– Надеюсь, этот талант тебя не подведет, – бормочу я.

Точно так же я волнуюсь за Фарли, несмотря на все ее умения и уловки. Правда, вслух я этого не скажу.

Фарли командует половиной сухопутных сил – всеми солдатами Алой гвардии, а также Красными перебежчиками, которые стянулись к нам за многие месяцы восстания. Дэвидсон возглавляет вторую половину – но довольствуется тем, что шагает вместе с нами, уступив Фарли первенство.

Впереди туннель разделяется. Один ход сужается и ведет резко вверх, по древним ступеням, перемежающимся горками утоптанной земли. Другой – широкий и ровный, с чуть заметным наклоном – продолжает идти, куда шел.

Мэйвен останавливается на развилке, уперев руки в бока. Кажется, его забавляют охранники, которые шагают все в ногу.

– Куда? – отрывисто спрашивает Фарли.

Мэйвен смотрит на нее и знакомо усмехается. По сравнению с тенями, лежащими на щеках, синие глаза особенно выделяются. Они светятся ледяным холодом. Он молчит.

Фарли не медлит. Она бьет его в челюсть. Серебряная кровь пятнает пол туннеля, переливаясь в свете фонарей.

Я сжимаю кулак. При других обстоятельствах я бы позволила Фарли стереть Мэйвена в порошок, но прямо сейчас он нам нужен.

– Фарли, – говорю я и тут же сожалею об этом.

Она хмурится, а Мэйвен ухмыляется, обнажив испачканные кровью зубы.

– Наверх, – коротко произносит он, указав на крутой туннель.

Я не единственная, кто ругается вполголоса.

По сузившемуся туннелю идти не так трудно, но ход мы все-таки замедляем. Мэйвена, кажется, это радует – он с неотвязной усмешкой каждые несколько минут оглядывается на нас. Мы движемся по трое в ряд, а не по двенадцать, как раньше. В туннеле довольно тесно. Становится жарко от присутствия стольких людей, которые все нервничают и волнуются. Капля пота стекает у меня по шее. Я бы предпочла обрушиться на столицу полной мощью, но, видимо, обойдемся чем есть.

Некоторые ступеньки неровны и слишком высоки – я вынуждена буквально ползти по ним. Килорн наблюдает за мной, посмеиваясь. Я могу вызвать шторм, но высокие ступеньки – похоже, непреодолимое испытание для меня.

Подъем занимает не больше получаса, но по ощущениям – мы проводим в полумраке несколько дней. Царит относительное молчание. Даже Килорн держит рот на замке. Вся длинная вереница солдат проникается серьезностью положения. Что мы обнаружим, когда наконец выберемся на поверхность?

Я стараюсь не смотреть на Мэйвена, но, тем не менее, не выпускаю его из поля зрения. Это инстинкт. Я совершенно не доверяю ему. Не удивлюсь, если он бросится в какую-нибудь щель, исчезнет, сбежит. Но он продолжает идти ровным шагом, ни разу не запнувшись.

Пол снова становится ровным, и мы выходим в туннель пошире, с округлыми стенами и каменными подпорками. Здесь прохладно; мою разгоряченную кожу обдает ветерком.

– Думаю, вы знаете, где мы, – доносится до меня голос Мэйвена.

Он указывает в середину туннеля.

Там в свете наших фонарей блестят новенькие рельсы.

Мы добрались до подземной дороги.

Я сглатываю, чувствуя, как в горле комом встает страх. Теперь уже недалеко. Все это тоже понимают, судя по тому, как начинают подтягиваться. Отсюда люди Фарли могут запросто добраться до Дворца Белого огня, площади Цезаря и утесов, на которых стоит Западный Археон. Остальные, под предводительством премьера Дэвидсона и генерала Лебедь, пройдут под рекой и соединятся с генералом Дворцом, последним членом Командования, оставшимся в городе. Если все пойдет по плану, мы захватим обе части Археона прежде, чем кто-нибудь успеет спохватиться. И Озерные окажутся между молотом и наковальней.

Но станет ли Кэл сражаться вместе с нами?

«Ему придется, – говорю я себе. – У него нет иного выбора».

Основная задача – отбить город у Озерных.

По крайней мере, мы можем это сделать. Можем.

Килорн, стоя рядом, касается моей руки. Он понял, что мне боязно. И от этого теплого прикосновения я снова вздрагиваю.

Что-то маячит на грани моего восприятия. Оно гудит и шумит. Завывает далекое электричество. Не над нами, как ни странно, а впереди. И неуклонно приближается.

– Что-то едет! – восклицаю я.

Тайтон реагирует точно так же.

– Все назад! – кричит он, оттолкнув Мэйвена к стене.

Остальные следуют его примеру и поторапливаются – а звук становится всё громче.

Шумит разогнавшийся мотор, сокращая расстояние между нами. Из-за поворота показываются огни – ослепительно-яркие по сравнению с нашими фонарями, – и я отворачиваюсь, защищая глаза.

И оказываюсь лицом к лицу с Мэйвеном, который и бровью не ведет. Даже не моргает.

Знакомый поезд проносится мимо вспышкой серого металла – слишком быстро, чтобы разглядеть, кто внутри. Тем не менее, Мэйвен всматривается в мелькающие окна, и его синие глаза становятся большими, как блюдца. Он бледнеет, делаясь белей, чем волосы Тайтона; горло у него лихорадочно вздрагивает, губы превращаются в еле заметную линию. Все это – лишь на мгновение; он торопливо овладевает собой, но секунды мне вполне достаточно,

Я знаю, как выглядит страх Мэйвена Калора.

Он напуган. И не без причины.

«Каким бы ни был его план, как бы он ни надеялся сбежать, эта надежда исчезла вместе с поездом».

Мэйвен замечает, что я изучаю меняющееся выражение его лица. Он слегка стискивает зубы, и его взгляд пробегает по мне – медленно, словно лаская.

Я думаю: «Тебе не удастся сбежать от того, что ты сделал».

Он угадывает мои мысли.

Когда поезд исчезает, и я перестаю его чувствовать, Мэйвен закрывает глаза.

Кажется, он прощается.

Многоэтажные белые хранилища Казначейства ослепляют не хуже огней поезда.

Тайтон держит Мэйвена за шею. Он подгоняет его, заставляя шагать быстрее, по мере того как мы поднимаемся с этажа на этаж. Слышно, как бойцы проверяют оружие и снаряжение. Заряжают ружья, вытаскивают ножи, застегивают пуговицы и пряжки. Пистолет по-прежнему висит у меня на бедре непривычной тяжестью, и я слегка наклоняюсь в другую сторону, чтобы его уравновесить. Сомневаюсь, что мне придется выстрелить хоть раз. В отличие от Фарли. Она снимает куртку и бросает ее на пол, прямо под ноги идущим. Теперь я вижу многочисленные ремни и кобуры у нее на спине и на бедрах; у Фарли не меньше десятка разных видов оружия и заряды к нему, а еще рация. И ножи тоже. Диана Фарли готова к бою.

Где-то позади один из солдат Алой гвардии издает крик, и его голос разносится странным эхом. Не могу ничего разобрать, но остальные подхватывают. Клич отдается от стен, нарастает, как гром, и я наконец понимаю, что именно они выкрикивают.