Осенний Господин и Чрево Земли

Эликсир

По полю, заросшему нежно-розовым кипреем, скакал, отливая в ярком солнечном свете нестерпимо чистым серебром, молодой единорог. Вокруг него, точно гигантские искристые бабочки, кружились хрупкие феи. Где-то вдалеке сердитым басом раздраженно ревел невидимый дракон…

– Простите, у вас не найдется лишней капсулы хондроитина?

Дракон поперхнулся, закашлялся и замолк. Единорог и феи слились в одно смутное пятно и пропали. Кипрейное поле поблекло и увяло.

Славик нехотя приоткрыл глаза. Бодрый костлявый старичок с жидкой седой бородкой, словно приклеенной к острому подбородку, склонился над его кроватью, сложив на груди сухонькие смуглые ручки. Глаза его, большие, темные и влажные, как две свежевымытые черные виноградины, глядели на Славика умильно и робко.

Славик кивнул и машинально протянул нахальному незнакомцу белый пластиковый стакан из тех, что стояли в их палате на каждой тумбочке. Больные окрестили эти стаканы кормушками. Три раза в день дежурная медсестра наполняла их очередной дозой медикаментов. Старик уверенно запустил в стакан сложенную щепоткой кисть и каким-то птичьим движением выудил оттуда лекарство. Он не глядя запихнул его в нагрудный карман пижамы и церемонно поклонился:

– Благодарю Вас, любезный мой друг. Теперь у меня есть почти все, что нужно.

– Интересно, как он нашел хондроитин среди доброй пригоршни практически одинаковых капсул? – вяло удивился Славик, – Впрочем, где гарантия, что он взял именно его, а не первое, что подвернулось под руку? Может, старикан уже, что называется, выжил из ума. К сожалению, в его возрасте это вполне естественно.

Славик сочувственно поглядел, как довольный дед устремился к выходу из палаты, звонко шлепая огромными и широкими, как водные лыжи, тапочками:

– Еле-еле передвигается. Правда, все-таки ходит, в отличие от меня.

Сам Славик не мог ходить уже третий месяц. Он уже почти забыл, как это здорово – обжигая пятки, босиком пробежаться по горячему песку летнего пляжа, или неторопливо идти по свежему январскому снегу, прислушиваясь к тихому хрусту под ногами. Или брести себе по осенней аллее, раскидывая носками ботинок желтовато-коричневые трупики увядших листьев. Одним словом, как прекрасно иметь здоровые ноги. Справедливости ради, стоит заменить, что именно ноги у Славика как раз были в полном порядке, в отличие от позвоночника.

Не одну бессонную ночь провел Славик, зарывшись в комковатую больничную подушку мокрым от злых бессильных слез лицом. Он проклинал свою неосторожность, но ни секунды не жалел о случившемся. Произойди всё снова, он опять ввязался бы в эту историю.

В тот злополучный вечер он неторопливо прогуливался по одной из немногих освещённых улиц города, любуясь игрой теней на асфальте. Проезжавшие мимо автомобили заставляли эти тени плясать и менять длину самым причудливым образом.

Громкий топот ног за спиной заставил Славика оглянуться. Растрёпанная рыжая девчушка в бурой курточке и нелепых мешковатых жёлтых штанах бежала, прижимая к груди что-то, завернутое в оранжевую ткань. За ней неслась группа парней. Девушка споткнулась и упала, выронив свёрток. Славик машинально нагнулся и подобрал его. Внутри тряпочки кто-то шевелился.

Преследователи нагнали упавшую. Бежавший первым кудрявый коротышка пнул её по голове и, протянув руку в сторону Славика, приказал:

– Быстро дал сюда!

Славик сделал пару шагов назад и, расстегнув верхние пуговицы короткого пальто, спрятал за пазуху шевелящийся комок.

– А ты попробуй взять.

Парень смачно сплюнул и шагнул вперёд. Славик не любил драться, но, когда до этого доходило, бил очень больно. Он ударил кудрявого, затем того, кто стоял за ним, потом сбил с ног ещё одного. Он был зол на этих уродов за испорченный вечер и за ту девушку, которая лежала сейчас на асфальте. Он лупил нападавших так, точно давно знал и ненавидел их.

Всё закончилось совершенно неожиданно. Славик осознал что падает, хотя все противники перед ним либо лежали, либо отбежали на безопасное расстояние. Он попытался встать и понял, что не может. У него как будто не было ног. Уже с земли Славик увидел того, кто напал на него со спины. Не бритоголовый, а, скорее, лысый, с короткой козлиной бородкой. У него в руках был совсем нестрашный с виду нож с запачканным кровью коротким лезвием.

– Получил, падла? – злорадно поинтересовался нападавший. Он наклонился так, что его нож теперь был на уровне лица Славика.

– Сейчас я тебя порежу, а потом заберу…

Он не успел договорить. Кто-то, казавшийся снизу неестественно огромным, ударил лысого кулаком по макушке и тот упал рядом со Славиком.

– Досталось же тебе, дружище, – сочувственно произнёс великан, обращаясь к Славику, и сказал кому-то, кого не было видно, – помоги ему, а я посмотрю, что с нашей подругой.

– Какого только дерьма нет на этих улицах, – ответили ему откуда-то сбоку. К Славику подошёл невысокий крепыш с бутылкой пива в руке. Он присел на корточки и критически осмотрел Славика.

– Не берусь говорить ничего заранее, но, похоже, этот гадёныш повредил ему позвоночник. Если бы здесь был Турагон Могильщик, он бы мигом всё поправил.

– Ага, жди его, Турагона. Опять где-нибудь с девками осеннее пиво пьёт… Не ту гадость, что я сейчас хлебаю.

Тем временем за пазухой у Славика опять зашевелился кто-то маленький и теплый. Из глубин пальто выполз крошечный котенок. Его рыжеватая шерсть была такой густой, что котёнок казался игрушечным. Малыш лизнул Славика в нос, а затем смешно чихнул на него. Славику на секунду показалось, будто кто-то влил ему в рот чашку теплого какао с мёдом. Неожиданное тепло разлилось до самого сердца и пропало.

Крепыш поставил бутылку с пивом на землю и аккуратно взял котёнка на руки.

– Спасибо, – услышал Славик тихий девичий голос, – без тебя они, наверное, убили бы меня.

– А мы убили бы их, – добавил гигант.

– Надо вызвать “Скорую” – сказал крепыш и, подняв бутылку, отхлебнул из неё, – у него мало того, что дырка в спине, так ещё и кровь идёт, не останавливаясь. Не истёк бы…

Славик хотел было сказать, что нужно позвонить его девушке, чтобы не волновалась, но не успел. Он потерял сознание.

Как выяснилось немного позднее, девушка и не думала волноваться. Она просто отправила ему сообщение, в котором предложила взять паузу в отношениях, чтобы переосмыслить их. С тех пор она так и не появлялась в его жизни.

От былой любви у Славика осталась только пара фотографий в телефоне да тоненькое золотое колечко, подаренное бывшей возлюбленной на двадцатый день рождения.

Теперь, когда острота первоначального шока несколько притупилась, Славик относился к своему состоянию почти философски. Ведь это только говорится, что надежда умирает последней. Часто именно она гибнет одной из первых.

Ближайший сосед Славика по палате, Алексей, немолодой уже мужик с какой-то сложной травмой крестца, глядя на понурого парня, регулярно давал один и тот же нехитрый совет.

– В нашем состоянии главное – покрепче забыть всю эту хрень и расслабиться, – внушал Алексей, проникновенно моргая крошечными черными глазками, сверкающими на широком, блестящем и плоском лице его, точно две икринки на блине, – а самое лучшее средство для этого – водовка. Она хоть и отрава, а помогает. Выпил чекушечку – и жить опять хорошо! Ну, не то, чтобы хорошо, но уже не так противно.

Каждый раз, произнося эту речь, он отчего-то принимался усиленно тереть сплющенную переносицу. И каждый раз, глядя на его руку, Славик едва сдерживал улыбку. На тыльной стороне правой кисти Алексея была коряво вытатуирована странная зверушка с глупым человеческим лицом, похожая на толстого тигра. Наколка эта, благодаря движениям пальцев, постоянно двигалась. Казалось, тигр корчит Славику забавные рожицы.

Сам Алексей забывался и расслаблялся с удивительной регулярностью. Его уже много раз пугали досрочной выпиской за нарушение больничного режима, но несгибаемый алкаш не сдавался, полагая, что никто не выкинет тяжелобольного на улицу. К тому же он был очень тихим и смирным алкоголиком. Выпив, Алексей доставал из-под подушки старенький телефон и, надев не менее старенькие наушники, слушал что-то своё, изредка беззвучно шевеля губами.

Славик не торопился последовать советам бывалого соседа. Он давно изобрел свое средство убегать от невеселой реальности. Еще в детстве, испытывая странную тоску по чему-то далекому и прекрасному, он придумывал себе фантастические города и целые страны, полные чудес и волшебных приключений. Белоснежные башни великолепных замков; дремучие леса, населенные драконами и чародеями; закованные в сверкающую сталь рыцари и ослепительные в своей безукоризненной красоте благородные дамы – все это было куда интересней, чем его безрадостная жизнь.

После того, как погиб, утонув во время купания его друг, с которым они дружили чуть ли не с ясельной группы детского сада, Славик так и не завёл себе других приятелей. Откровенно говоря, он и не искал их. Новая дружба отчего-то казалась ему чем-то нехорошим, неправильным по отношению к погибшему.

Маленький Славик любил гулять по городу, который год от года медленно обрастал нестриженными клёнами и тополями, постепенно приобретая заброшенный и от того какой-то мрачно-живописный вид, но родители редко позволяли ему делать это. Отец, утомительно говорливый, дурашливый и беззлобный, когда был пьян, но замкнутый, нервный и какой-то потерянный в те редкие часы, когда бывал трезв, ограничивался короткой фразой: “Уличное воспитание – первый шаг к тюремному”. Мать поддакивала и непременно вспоминала какой-нибудь леденящий кровь случай, случившийся с детьми знакомых, родственников или соседей. Эти дети, если её послушать, жили страшной жизнью. С ними постоянно что-нибудь происходило. Если их не сбивала машина на пешеходном переходе, то обязательно кусали бродячие собаки, избивали хулиганы или пытались заманить в свои сети жуткие маньяки. И всё это, естественно, случалось с ними на улице. После таких коротких, но эмоциональных бесед бедного Славика отправляли “учить уроки” в его комнату. Аргументы, что все уроки давным-давно выучены, на родителей не действовали. Часами лежал он тогда на своем продавленном диванчике, притворяясь спящим и придумывал себе самые разнообразные приключения в компании весёлых, храбрых и добрых друзей. Такое товарищество Славик вовсе не считал изменой ушедшему приятелю.

Постепенно мальчик привык к тому, что все его новые друзья существовали лишь в том, придуманном мире, и ему было хорошо с ними. Они любили и понимали его. Они, как могли, утешали его в минуты маленьких, но горьких детских бед.

Так продолжалось до тех пор, пока он не вырос. Студенческая жизнь подарила новых знакомых и старые страхи обидеть мёртвого исчезли в шумном водовороте дружеских посиделок и тихом шёпоте ночных свиданий. Вместе с утонувшим другом как-то неприметно ушли в прошлое и выдуманные.

Славик почти забыл о них, но сейчас старательно пытался оживить в памяти детские фантазии, порожденные одиночеством. Теперь он почему-то не мог вспомнить ни одного придуманного друга из детства. Может быть, Славик просто вырос? Пейзажи, впрочем, представали перед мысленным взором с такой невероятной отчетливостью, что это немного пугало. Краски детства ничуть не утратили своей яркости. Не раз и не два Славик «убегал» со своей койки в тот прекрасный мир, где небо было ярко-голубым, а облака – белоснежными, где зелень дубрав была глубока и слегка печальна, а изумруд ароматных трав – легкомысленно светел.

Вот и сейчас Славик закрыл глаза, пытаясь представить что-нибудь приятное. Он хотел увидеть нежный утренний луг с резвящимися на нём грифонами. На этот раз у него ничего не получилось. Все портил неистребимый больничный дух, более слабый, чем обычно, но всё ещё весьма раздражающий – смесь ароматов немытых ног, хлорки, дешевого табака и забытой под кроватью металлической «утки» со всем ее содержимым. Тем не менее, Славик не открывал глаз, надеясь теперь если не забыться, то хотя бы заснуть. Промучившись минут десять, Славик незаметно для себя провалился в какой-то глубокий, совершенно не освежающий сон.

Уже ночью Славик проснулся от робкого, почти неуловимого прикосновения. Кто-то тихонько дотронулся до его холодной руки горячими сухими пальцами. Славик открыл глаза. Над ним в три погибели скрючился давешний старичок. В сиреневом свете скрытых кварцевых ламп морщинистое лицо его, озаренное радостной беззубой улыбкой, выглядело немного жутковато.

– Помните, я говорил Вам, что у меня теперь есть почти все? – громким полушепотом спросил старик.

– По-вашему это повод, чтобы будить меня посреди ночи? – сухо отозвался Славик. Ему стоило некоторого усилия сдержаться и не обозвать навязчивого деда как-нибудь покрепче и пообиднее.

– О нет, что Вы, – смутился старик, словно до него только теперь дошла вся бесцеремонность поступка, – я побеспокоил Вас совсем не для того, чтобы напомнить, о чем говорил. Мне, как бы это сказать, нужно немного серебра…

– Старый хрыч! – выругался про себя Славик, – сначала – таблетка, затем – серебро. Или я ему золотая рыбка? Вслух же он спросил довольно кротко, помня, что старик, скорее всего, тихо помешанный и вряд ли способен осознать всю абсурдность и неуместность своей просьбы:

– Скажите, а Вы не желаете, случайно, денег, бриллиантов или чего-нибудь посущественнее?

Дед проигнорировал не лишенный издевки вопрос и продолжил гнуть свое:

– Мне нужно совсем немного серебра. Пару гранов, не более. А у Вас оно есть…

– Нет у меня ни серебра, ни платины, ни «алмазов пламенных в пещерах каменных»! – угрюмо буркнул Славик.

– Ошибаетесь, – невозмутимо возразил престарелый сребролюбец, – серебро у Вас есть – Ваше кольцо. Понимаю, что могу показаться крайне бестактным и бесконечно назойливым, но ведь я стараюсь исключительно для Вашего блага.

У Славика не было ни сил, ни желания спорить. Он просто поднес руку с кольцом к самому носу старика.

– Вы где-нибудь видели желтое серебро? Это самое банальное золото. Зо-ло-то.

– Ошибаетесь, – еще раз повторил старик. С непостижимой ловкостью он стянул кольцо с пальца оторопевшего Славика и без видимого усилия разломил его на две половинки. Поглядев на место излома, он удовлетворенно хмыкнул.

– Это, юный друг мой, не золото, а позолоченное серебро. И, смею заметить, серебро довольно чистое, без примесей.

Славик недоверчиво взял одну половинку кольца. Даже при скудном ночном освещении была заметна разница в цвете поверхности и скола. На этот раз старый псих не ошибся. Но как он мог догадаться?

– У нас, алхимиков, профессиональный нюх на подобные вещи, – пояснил старик, – и, кстати, я не старый хрыч и, уж тем более, не старый псих. Да, да, не удивляйтесь, я некоторым образом могу не столько читать, сколько угадывать чужие мысли. И, между прочим, не только это.

Теперь Славик всерьез забеспокоился, что это он, а не старик сошел с ума. Алхимик.… При этом слове воображение рисовало задымленную лабораторию, реторты, гомункула в пробирке, рассеянного ученого в пыльной мантии, склонившегося над древним фолиантом в переплете из черной кожи с тусклым золотым тиснением. Алхимики, равно как и маги, в свое время густо населяли придуманные Славиком волшебные миры, но даже тогда, в детстве, он и представить не мог, что когда-нибудь столкнется с алхимиком в реальной жизни. Подумав о реальности, Славик неожиданно понял, что с момента встречи с этим непонятным стариком окружающий мир как-то странно потускнел и, кажется, стал, как ни странно, в какой-то мере менее взаправдашним. Краски, звуки и даже запахи непонятным образом как бы смазались, утратив отчетливость. Тоска, та самая, полузабытая тоска по детским фантазиям, снова заполнила все его существо, заставив еще раз ощутить всю ущербность теперешнего существования. Да разве только теперешнего? Всю жизнь, сколько он себя помнил, Славик не столько жил, сколько мирился с жизнью. Он терпел ее как терпят затяжную болезнь, не смертельную, но достаточно серьезную, чтобы лишить радости бытия. Старик, между тем, продолжал свою сумбурную речь.

– Ваше тело далеко не так беспомощно, как кажется, – разглагольствовал он, слегка раскачиваясь на пятках, – оно лишь нуждается в некоторой стимуляции, внешнем толчке для пробуждения дремлющих сил. М-да, именно стимуляции! Нет-нет, я отнюдь не смеюсь над Вами! Достаточно одного крошечного усилия, и вся скрытая энергия вырвется наружу. М-да, наружу… Он на секунду замолк, словно потеряв нить рассуждения, затем энергично выпалил:

– Сегодня – великая ночь! Впервые со времен великого Венатора мне удалось воссоздать Эликсир. У меня не было ключа к разгадке. Записи Венатора затеряны в темных глубинах вечности вместе с ним самим… Долгие века мудрецы всех пяти миров безуспешно пытались разгадать эту страшную тайну, рецепт, позволяющий обмануть самою смерть. То, ради чего могучие короли и мудрые маги готовы были отдать все свои владения и все свои знания. И только я, Дигалук Хмурый, – кстати, честь имею представиться, Дигалук, великий ученый и алхимик в изгнании, – только я смог разгадать тайну. Кое-что я прочел в найденных мною Утерянных Записках великого Венатора, кое-что мне нашептали Незримые знахари, большие знатоки всяческих снадобий, но основную часть работы пришлось проделывать самому. По крупицам, по крохам, по смутным ссылкам, по туманным намекам я смог восстановить то, что было утрачено, казалось бы, навеки. Тридцать лет упорного труда – и вот оно! Рецепт Эликсира в моих руках, правда, неполный, но все равно достаточно мощный и действенный. Не хватало лишь толики серебра. Спустя пару часов я получу смесь, обладающую почти всеми свойствами того, первоначального состава. М-да, почти всеми…

Старик несколько смущенно прокашлялся и продолжил:

– Почти всеми… Мой Эликсир не может дать людям ни вечной юности, ни бессмертия. Но он в силах излечить любую хворь, пусть и смертельную. Если не возражаете, я хотел бы дать вам отведать моего средства.

«Если не возражаете»! Да Славик рад был бы отдать любую половину своей жизни за подобное лекарство! При условии, что старик не врет.

– Да не вру я Вам! Дигалук Хмурый вообще никогда не лжет, даже если от этого зависит его жизнь! – возмутился алхимик, – Очень скоро Вы в этом убедитесь. Ждите меня через два часа!

Два часа тянулись томительно долго. Чего только не успел передумать за это время Славик, однако при всем безумии предстоящей затеи, он ни секунды не колебался. Чего бы там ни сварил этот Дигалук, он это выпьет!

– Все готово! – сияющий алхимик прошмыгнул в палату, бережно неся перед собою склянку из мутного стекла, наполненную слабо искрящейся жидкостью мерзкого желто-зеленого цвета. Из узкого горлышка склянки струился сиреневый дымок. Казалось, старик только что распечатал бутыль с заточенным джинном, который начал вырываться наружу.

– Прежде чем дать вам Эликсир, я хотел бы предупредить об одном довольно неприятном побочном эффекте.

– Ну, началось! – подумал Славик, – Сейчас он заявит, что от его зелья у меня вырастут рога или ноги отвалятся.

Если алхимик и прочел эту мысль, то счел за благо оставить без комментариев.

– Дело в том, – продолжил он, – что часть компонентов Эликсира обладает своим собственным действием. Точнее говоря, Эликсир содержит в себе, в качестве составляющих, не менее дюжины легендарных алхимических составов. Из наиболее известных стоит упомянуть Риббенахову Микстуру Магического истощения, навсегда отнимающую значительную часть колдовских сил у того, кто ее примет, но дающую взамен весьма полезные свойства, которые, к сожалению, вряд ли Вас заинтересуют; Саламандрин Экстракт, позволяющий значительно улучшить регенерацию тканей у любого земноводного; Вытяжку Старика Котта, возвращающую седым волосам утраченный цвет; и, что самое важное в нашем случае, Безупречное Зелье Бродяги. Выпив Эликсир, содержащий его, Вы можете не только исцелиться, но и, – увы! – совершить путешествие, которого не планировали. Безупречное Зелье Бродяги было создано Гепаротом Беспокойным для того, чтобы сбежать от выжлецов младшего бога Волобаса, которого он прогневал, выкрав у него секрет Лука-не-знающего-промаха. А когда тебя преследуют выжлецы, единственный способ спастись – скрыться там, где они тебя не учуют. И, между прочим, этим же Зельем воспользовались в свое время мои недруги, насильно напоив меня, чтобы отправить в изгнание тридцать лет назад. Если Вы примете Эликсир, то навсегда покинете этот мир.

– В смысле – умру? – Славик испытал некоторое разочарование. В самый ответственный момент старик начал темнить и увиливать.

– Да нет же! В смысле – навсегда попадете в Ноахун, мой родной край. Некоторые называют его Четвертым миром, но я даже не знаю, насколько вообще оправдана система координат, включающая пять миров. Ваш, кстати, в ней именуется Вторым, ибо на Всеобщем портулане, описывающем навигацию между мирами, он расположен сразу после Первого, как нетрудно догадаться. Считаю своим долгом предупредить, что Безупречное Зелье Бродяги действует на обитателей вашей Вселенной совсем не так, как на нас. У Вас какой-то врожденный иммунитет к низкоуровневому алхимическому воздействию, ослабляющий, а то и вовсе искажающий действие снадобий, приготовленных по рецептам моей родины. Одним словом, на Вас, мой друг, Зелье способно подействовать лишь однажды. Второй раз оно уже никуда не перенесёт. Ваш организм просто отторгнет его. Своего рода иммунитет к магии… М-да, вот из-за таких финтифантов я и не люблю ваш мир. Нельзя любить место, где какие-то жалкие законы природы мешают ученому творить то, что он сочтет нужным, без опасения, что его эксперименты приведут к непредсказуемым последствиям. К тому же здесь, во Втором мире, совершенно непонятным образом напрочь теряет силу любое заклинание. Да что там заклинания! Даже такое надежное явление, как видения будущего деформируются в какие-то невнятные фантазии. Именно по этой причине наши маги, провидцы и алхимики перестали посещать ваш мир, и в настоящее время он является лишь местом ссылки для особо провинившихся, вроде меня.

– А какой он, этот Четвертый мир? – Славик не особо любил то, что его окружало, но это вовсе не означало, что он готов очертя голову ринуться неизвестно куда.

– Наш мир? – мечтательно зажмурившись, переспросил Дигалук, – Он прекрасен! Время там не несется сломя голову, точно горный ручей. Оно течет размеренно и неторопливо, словно глубокая, полноводная река. Небо там… О, если бы Вы видели наше небо, то не смогли бы без отвращения смотреть на свое. А горы… Нет, вообще-то ваши горы ничуть не хуже, зато деревья у нас не такие чахлые заморыши, отравленные испражнениями больших городов, как ваши. А воздух…

– Я уже понял, что у нас, по сравнению с вами, всё жалко и убого, – прервал ностальгические речи старика Славик, – но если там настолько хорошо, почему вы по-прежнему здесь?

– Я же сказал, – я в изгнании, – терпеливо повторил алхимик, – под страхом смерти мне запрещено возвращаться домой. К тому же, и это самая главная причина, у меня не было Безупречного Зелья Бродяги. Теперь, когда оно у меня есть, даже угроза казни не остановит меня. Ну так как, будете пить Эликсир?

– А почему бы нет? – подумал Славик. Ведь он всю жизнь тосковал о каком-то другом мире. Кто знает, может быть именно об этом, столь усердно расхваливаемом Дигалуком? Он молча кивнул и покорно открыл рот.

Старик осторожно поднес склянку к губам Славика. Жидкость оказалась ужасно холодной, с горьковатым и терпким привкусом лимонной корочки. Одним глотком Славик опустошил половину посудины. Ничего не произошло. Славик невесело усмехнулся. А чего, собственно говоря, он ожидал от рехнувшегося деда?

– Не спешите, – подал голос алхимик, – закройте глаза и прислушайтесь к себе.

После этого старик добавил что-то совсем непонятное:

Пять в одном и один в пяти. Да будет соединено изначально единое!

Славик зажмурился. Похоже, напиток все-таки начал действовать. Ощущения, надо сказать, были не из самых приятных. Славику казалось, что в нем одновременно рождаются и умирают миллионы крошечных галактик. Вереницы микроскопических солнц проплывали под сомкнутыми веками, слепя глаза. Хвостатые кометы стремительно носились по просторам черепной коробки. Где-то в районе пупка вспухла и тут же опала черная ледяная воронка, с ненасытной алчностью поглощавшая целые звездные скопления. Ее стремительный бесшумный водоворот засасывал все новые и новые миры, постепенно разрастаясь и заполняя своей бездонной пустотой все вокруг.

На Славика обрушился неодолимый холод, жадно высасывающий тепло жизни. С холодом пришёл ужас, настолько глубокий, инстинктивный, всеобъемлющий, что, казалось, в мире уже и нет ничего, кроме него. Славик хотел закричать, но не смог. Только сейчас он до конца понял, как это страшно – умереть. Затем всё объяла тишина, абсолютная и непроницаемая. Пропали те еле слышные, не замечаемые обычно звуки, без которых легко сойти с ума. Шуршание занавесок, раздражающее потрескивание неисправного светильника, собственное дыхание – ничего этого разом не стало.

Спустя вечность где-то далеко-далеко тихо зазвенел крошечный серебряный колокольчик. Звон его, сперва тоненький и чуть слышный, окреп, превращаясь в мощный, гулкий набат гигантского колокола. Тьма рассыпалась в прах, унося с собой холод и ужас. Вместо них из ниоткуда пришли тепло и покой.

Славику стало так хорошо, что не хотелось открывать глаза. Не хотелось делать вообще ничего. Как здорово было бы лежать вот так, не двигаясь, и смаковать каждое мгновение этого неожиданного блаженства, вдыхать сладковатый аромат полевых цветов, слушать разноголосый птичий щебет и стрекот кузнечиков.

– Эй, дурень! Так и будешь валяться посреди дороги или составишь нам компанию?

Славик подскочил от неожиданности, почему-то даже не удивившись вновь обретенной способности двигаться. Едва поднявшись на ноги, он чуть не упал от внезапного головокружения. В глазах стало так темно, точно Славик внезапно ослеп. Он закрыл и вновь открыл веки, жмурясь от нестерпимо яркого света жаркого полуденного солнца. Покой пропал, но все остальное осталось на месте. Так же галдели птахи, едва различимые в неестественно-синем, точно на детских рисунках, небе, едва прикрытом кое-где нежными белесыми облачками, так же надрывались совсем уж неразличимые в густой высокой траве кузнечики. Бирюзовые, ярко-желтые, лиловые и еще Бог знает, каких немыслимых оттенков цветы благоухали изо всех своих цветочных сил. Крохотные, похожие на сорванные лепестки, лазурные бабочки порхали, точно носимые легким ветерком, над маленькой придорожной лужицей, с зеркальной скрупулезностью, отражавшей небо. Дорога, на которой, собственно, и сидел теперь Славик, тянулась немного кривоватой лентой к смутно темневшему у самого горизонта лесу. И совсем рядом, всего в каких-нибудь десяти-двенадцати шагах, на дороге стояла деревянная повозка, крытая полосатой желто-зелёной материей. Она была массивная, грубая, угловатая, но в то же время какая-то по-своему красивая какой-то неуклюжей красотой. В повозку были запряжены два упитанных рыжевато-коричневых мула. На козлах, намотав вожжи на кулак левой руки, сидел коренастый возница и меланхолично пускал изо рта жидкие клубы дыма. В правой руке он держал черную трубку с очень длинным прямым чубуком. Ещё двое, один с громадным сухарём в руках, а другой с колчаном и луком за спиной, ехали верхом по сторонам повозки, а третий всадник держался чуть позади. Тот, что был сзади, похоже, был главным. И, кажется, именно предводитель и окликнул Славика. Он был мало похож на волшебного героя. Широкое лицо с пухлыми румяными щеками, основательный розовый нос, соломенные с обильной проседью усы, уныло свисающие почти до груди, круглые, немного наивные голубые глаза игрушечного пупса. На голове – открытый шлем с козырьком, увенчанный пучком каких-то невзрачных перьев. Грузное тело с изрядным брюшком едва прикрывала бурая кожаная безрукавка, густо усеянная нашитыми на нее толстыми металлическими кольцами, многие из которых были надрублены или покорежены. Под безрукавкой поблескивала кольчуга, доходившая до середины бедра. Толстые, сильные, покрытые многочисленными шрамами руки, похожие на два загорелых поросячьих окорока, смогли бы успешно заменить пару ног человеку средних размеров. На правом плече были наколоты простенькие рисунки, изображавшие битву крохотных охотников с гигантским медведем. Чуть ниже, на предплечье, синело изображение двуглавого пса, державшего в обеих пастях какого-то зверя, похожего на тощего тигра. Длинный меч с роговым черенком покоился у левого бедра в деревянных ножнах, оплетенных полосками черной и красной кожи. Тут же, притороченный к седлу, красовался топорик на длинной рукояти. Круглый плоский щит, похожий на зазубренную крышку пивной бочки, был лихо закинут за спину. Здоровенный вороной конь под всадником глядел на мир не по лошадиному лукаво, – этакий жеребец себе на уме, – но в целом составлял вполне гармоничную пару со своим седоком.

– Так ты с нами или нет? – переспросил воин и назидательно добавил: – Учти, в одиночку тебе вон тот лес не пройти. В последнее время здесь развелось немало лихих оборванцев. За дырявые штаны отца родного прирежут.

Славик невольно улыбнулся, подумав, что встреченная им компания как нельзя больше напоминает этих пресловутых лихих оборванцев. Если предводитель мог еще худо-бедно сойти за бродячего воина, то его спутники, чумазые длинноусые дядьки в грязных овчинных жилетах и косматых шапках, надвинутых, несмотря на жару, по самые брови, подозрительно смахивали на разбойников с большой дороги.

Здоровяк, заметив улыбку Славика, на удивление верно истолковал ее.

– Похоже, ты думаешь, будто мы нарочно тебя заманиваем в чащу, чтобы обобрать до нитки, а то и прирезать, – хохотнул он, – только скажи на милость, что с тебя взять? Твоим кафтаном разве что пол мыть, да и то не в каждой избе.

Славик, на котором была только старая больничная пижама, по древности лет уже напрочь лишившаяся первоначального цвета, не мог не признать правоты своего собеседника.

– Да и раб из тебя, должен заметить, получится никудышный. Ты, парень, не в обиду тебе будет сказано, прямо заморыш какой-то. На невольничьем рынке тебя и не купит никто.

И снова он был прав. После трех месяцев болезни Славик выглядел сущим скелетом.

– Наконец, я, без бахвальства говоря, в этих краях человек известный. Зовут меня Лис, кличут еще Большим, хотя вернее было бы Толстым, а это – вроде как дружина моя: Угрюм, Хлуд и Грын. Мы вольные наемники, везем груз соли из Букатика в Туленар. Когда приедем, получим денежки за охрану и доставку. Купцы тамошние меня знают и доверяют товар без залога. А уж купец-то кому попало добро свое не поручит. Так что, если уж они выказывают мне полное доверие, то и тебе не зазорно. Вот, собственно, и все. Так ты едешь?

– Почему бы и нет? – подумал Славик и согласился.

Возничий, которого Лис назвал Хлудом, дружелюбно предложил Славику место рядом с собой. Славик, не особо привередничая, согласился, но быстро пожалел об этом. Повозку самым немилосердным образом трясло на многочисленных ямах и ухабах и Славика с непривычки слегка укачало. К тому же он совершенно отвык сидеть. Заныла спина и те места, которые находятся ниже неё.

Двигались они вполне резво и очень скоро достигли опушки того самого леса, которым Лис стращал Славика.

Ничейный лес

Лес встретил путников приятной прохладой и густым смолистым ароматом. Ничего зловещего в нем не было, по крайней мере, на первый взгляд. Лис не проявлял особого беспокойства, и Славик решил, что повода для тревоги пока нет. Хлуд тихонько дремал, не выпуская поводьев из рук, Угрюм громко хрустел чем-то съестным, а Грын, вооружившийся луком, бдительно вглядывался в плотно обступившие дорогу колючие заросли. Либо Лис слегка преувеличил опасность путешествия по лесу, либо неведомые злодеи не решались напасть на вооруженный отряд, но до самого вечера так ничего не произошло. Когда небо над головами начало темнеть, путники остановились на ночевку. Угрюм, исполнявший обязанности повара, накрошил сухарей с салом в пузатенький котелок и заварил неаппетитную на вид тюрю, в которую густо нарубил пахучего лука. Ели из того же котелка деревянными ложками на длинных ручках. Славику, не имевшему собственной ложки, пришлось дожидаться, пока насытившийся Лис не дал ему свою.

– Можешь оставить ее себе, я завтра новую вырежу.

Угрюмово варево оказалось вовсе не таким уж противным. Можно сказать, оно было даже вкусным. После ужина Лис, весь день деликатно терпевший, начал донимать Славика расспросами. Как мог, Славик рассказал ему обо всем. Вопреки ожиданиям, Лис не слишком удивился.

– Знаешь, парень, в наших землях случается и не такое. До того, как на Совете Всех Королей приняли решение изгнать Верховных магов, тут вообще, чего только не творилось! Эти Верховные были те еще выдумщики по части всяких диковинок. По лесам и полям шастали наколдованные ими самые невиданные твари, и далеко не все они были безобидны. А уж во время чародейских поединков чего только не насмотришься! Всякие там духи, чудища, молнии да огненные столбы. В один прекрасный день эти маги так всем надоели своими волшебными выходками, что их просто-напросто заставили уйти. С тех пор колдовать разрешено только придворным заклинателям и прочим кудесникам средней руки, чьи чары не имеют той разрушительной мощи, которой славились Девять Верховных. Да и то сказать, даже те, что остались, умудряются иногда такое отчебучить! Вот лет пять назад был в наших краях один колдун, не из местных. Притащился откуда-то из земель герцога Пормера. Так он на свой день рождения превратил всю воду в озере в пиво. Ему, конечно, это было только в радость, да и мужикам окрестным, понятно, тоже. А чем скотину поить, из чего похлебку варить, в чем белье стирать? Словом, отколошматили его тогда наши бабенки так, что не всякий молодец сумеет. Заставили пиво обратно в воду превратить. Но он опять малость перестарался – в корчме всё пиво тоже водой стало. Опять его побили. На этот раз мужики. После такого случая он из тех мест подался еще куда подальше.

– А у нас волшебников и вовсе нет, – пожаловался Славик.

– Ну, это тоже не дело. Без них хоть и спокойнее, но не так интересно. Опять же и польза иногда бывает. Вот, к примеру, мы с тобой сейчас говорим и прекрасно друг друга понимаем. А лет триста назад был такой кавардак! Чтобы с эльстенцем или, скажем, мохнатиком каким потолковать, надо было сперва их язык выучить. Очень, скажу тебе, неудобно. Вот один лентяй из магов и соорудил такое волшебство, чтобы все в Ноахуне могли понимать речь друг друга. Красотища, да и только! Или вот взять тех же клопов. Их подчистую извёл Гастан Неженка, когда эти самые клопы ему сон сладкий прервали, в котором, говорят, обнимал он первую красавицу тех времён. Проснулся он, злой, как жабин, да и сочинил Великое заклятье, клопов истребляющее. Сейчас о них вживую только бабки помнят, да и те из числа самых старых. А раньше, говорят, они людей поедом ели. Ещё эти, как их там… маленькие, скакучие…

– Блохи? – подсказал Славик.

– Они самые. Были, говорят, ещё какие-то клещи, пиявки и всякие мерзкие червяки, что во чреве людском заводились и все соки из людей высасывали.

– А тараканы?

– Про этих даже не слыхивал. Видать, твой мир совсем запаршивел, раз даже такая погань, о которой у нас и не знают ничего, там водится.

Потолковав еще маленько о магах и магии Лис начал сонно позевывать. Неуклюже извинившись, он отправился спать. Славик, у которого после всего пережитого за последние сутки слегка кружилась голова, тоже не стал засиживаться допоздна. Свежий лесной воздух и усталость совместными усилиями быстро сморили его, и он уснул, закутавшись в любезно предложенную Хлудом лохматую шкуру какой-то крупной зверюги.

Проснулся Славик от непонятной тряски. Оказалось, попутчики, встав рано поутру, решили не будить парня и тихонько переложили его в повозку поверх мешков. Открыв глаза, Славик минуту-другую лежал неподвижно, сладко жмурясь от всеобъемлющего восторга. Он не только может ходить, но и живет отныне в мире, попасть в который стремился с самого детства! Мир, где, похоже, полным-полно приключений и волшебства. Дигалук не зря тосковал по этому самому Ноахуну. Было по чему.

И вдруг тряска прекратилась. Славик, удивленный внезапной остановкой, высунул наружу голову и охнул.

Поперек дороги громоздилась неряшливая, напоминающая полуразрушенную бобровую плотину баррикада из разномастных бревен, огромных сучьев, похожих на скрюченные артрозом старческие руки и прочего лесного мусора. Прямо посреди всего этого навала красовалась кривая пика, увенчанная полуразложившейся головой, чем-то странно и неуловимо отличавшейся от человеческой.

– Надо же, – восхитился Лис, едва заметно сделав знак рукой Грыну, который тут же нырнул куда-то в сторону, – отрубленная кукушонская башка! Такое зрелище всегда радует глаз. Но кто натащил сюда все эти дрова?

– Стойте, где стоите! – неожиданно проверещал противный скрипучий голос откуда-то из глубин завала, – дюжина добрых луков держит вас на прицеле. Если пошевелитесь – вам крышка. Что у вас в повозке?

– Соль, – честно ответил Лис, – а тебе-то какое дело до нашего груза, глас незримый?

– Теперь это мой, то есть наш груз, – продолжал каркать невидимка, а вам лучше убираться отсюда подобру-поздорову, пока я не передумал и не решил забрать еще и ваши жалкие жизни.

– А кто ты такой, чтобы приказывать мне, Лису Большому?

– Кровавый Пилюк, властелин Ничейного Леса и прилегающих чащоб! Грозный атаман Пилюк, жестокий разбойник и знаменитый душегуб!

Тут хвастливая речь невидимого лиходея была прервана какой-то возней по ту сторону завала. На вершине баррикады показался Грын, тащивший за шкирку обтрепанного пожилого бродягу, безуспешно пытавшегося вырваться.

– Так ты и есть Пилюк? – грозно вопросил Лис.

– Он самый, – поник знаменитый душегуб.

– Значит, тебе был нужен наш груз? – продолжал Лис еще более сурово.

– Нужен, батюшка, – признал грозный атаман.

– Ну, мы люди не жадные. Нужен, так нужен. Хот, насыпь ему в глотку мешок соли. Может, наестся на всю жизнь?

– Пощади, родимый, – взвыл Пилюк, – век благодарен буду!

– Знаю я твою благодарность. Пойдешь за нами следом и попытаешься прирезать первой же ночью, чтобы завладеть товаром. Лучше я тебя повешу или отрублю голову и добавлю вон к той, что на пике. Не люблю я лишних хлопот.

– Не губи старика, добрый Лис! Я откуплюсь.

– Добрый! Ты первый, кто так меня оскорбил. За одно это тебя можно повесить. А о каком выкупе ты говоришь?

– Прекрасный камень, драгоценный камень, волшебный камень!

– Что, сразу три?

– Нет, один, но такой, что стоит не трех, а доброй дюжины любых других камней. В нем скрыта какая-то магия, я это чувствовал каждый раз, когда держал его в руках. И к тому же он светится в темноте. Свет неяркий, но так радует глаз, что и описать невозможно.

Лис довольно ухмыльнулся и протянул лопатовидную ладонь: – Договорились. Я тебя милую. Давай свой камень.

Пилюк смущенно пожал плечами:

–У меня его нет. То есть, я хотел сказать, нет с собой, – поспешно добавил он, увидев, как резко изменилось выражение Лисова лица. – Я закопал камень в укромном местечке возле Туленара.

– Ну что же, на твое счастье, нам по пути. Но если ты вздумаешь попытаться надуть меня, то сто раз успеешь пожалеть, что я не прибил тебя здесь.

– Ну что Вы, доблестный Лис, – засуетился разбойник, – и в мыслях не было Вас обманывать.

– Увидим, – отрезал Лис, трогая поводья, – Угрюм, приглядывай за ним. Если что-то тебе не понравится или покажется подозрительным, можешь пришибить его.

Остаток дня маленький отряд двигался без приключений. Вечером, на привале, Лис спеленал Пилюка замысловатыми путами.

– Будет немного неловко, но, думаю, ты скоро привыкнешь.

Пилюк, приличия ради попричитав самую малость, вскоре угомонился и заснул тихим младенческим сном. Лис, напротив, спал – громче некуда. Его храп долго мешал уснуть Славику, пока Грын, очевидно, уже имевший некоторый опыт, не пнул беззащитного командира в мощный зад. Лис, не просыпаясь, пробормотал что-то неразборчивое, шумно вздохнул, перевалился набок и затих. В наступившей тишине было слышно, как тихонько потрескивают в затухающем костре смолистые сучья, еле слышно скребется неподалеку мелкая лесная живность и шелестят листья обступивших дорогу необхватных деревьев. Славик заснул легко и незаметно.

Утро выдалось холодное и росистое. Славик, привыкший к больничному теплу, изрядно озяб и теперь с удовольствием прыгал вокруг потухшего костра. Пилюк продолжал мирно спать, съежившись, насколько позволяли веревки. Хлуд сидел, поджав под себя ноги и, не выпуская трубки из зубов, осовело таращился куда-то вдаль. Грын, тихонько насвистывая, смазывал куском сала массивный железный горжет, который он зачем-то носил под безрукавкой. Угрюм флегматично грыз сухую лепешку, запивая ее водой из помятой оловянной фляги. Лис, вооружившись маленьким ножиком, выстругивал нечто, отдаленно напоминавшее грубую ложку из деревянной чурочки. Трудился он самозабвенно, с упоением, тихонечко напевая что-то себе под нос. Согревшись, Славик подсел к Лису.

– Ты и правда отпустишь Пилюка, когда он отдаст тебе свой камень?

– Не когда, а если. Сдается мне, этот малый горазд врать. Скорее всего, у него и камня-то нет. Так, наплел с три короба, чтобы я его не зашиб сгоряча. Вполне возможно, он специально заманивает нас в Туленар. Кто знает, может там нас уже поджидают его дружки? Правда, если подумать, то Туленар не самое лучшее место для нападения. Их воевода куда как строг и скор на расправу с разными там ворами и разбойниками.

–Так значит, ты не веришь Пилюку?

–Хорош бы я был, если бы верил любой дурацкой болтовне.

–Тогда зачем мы тащим его с собой?

–Знаешь, малец, я – старый рубака, и на своем веку пролил немало крови. Но я убиваю врагов в честном бою. Я – не палач какой-нибудь. У меня просто рука не поднимется подвесить пленного, даже если это разбойник с большой дороги. Да и не с руки честному рыцарю заниматься такими вещами. Не смотри на меня так. Хоть я и выгляжу, как деревенский мясник, у себя дома, в Яровеже, я благородный дворянин. Правда, благородный еще не значит – богатый. Но и бедный ещё не значит не имеющий рыцарской чести. Так что я не могу просто так прирезать этого бедолагу. А отпустить его сейчас, посреди леса я тоже не могу. Больно уж рожа у него пакостная. Такой непременно захочет отомстить и учинит нам какую-нибудь гадость. Так что придется везти его в Туленар, а там посмотрим. Одно из трех: или он даст нам камень, что маловероятно, или придется отпустить его просто так, безо всякого выкупа, или сдадим его туленарскому воеводе.

– Только не ему! – завопил Пилюк так громко и неожиданно, что Лис едва не выронил свой ножик. Все это время старый мошенник, притворяясь спящим, бдительно вслушивался в разговор. – Только не туленарскому воеводе! Благородный Лис, после всего того, что я сейчас услышал, позволь мне служить тебе. Ты прав, камня у меня нет, то есть, сейчас нет, но я отплачу тебе за то, что ты сохранил мне жизнь, долгой и верной службой. Я отлично готовлю, умею перевязывать и зашивать раны, латать кольчуги, прекрасно обращаюсь с пращой и коротким луком, сносно владею кинжалом, умею метко бросать сулицы. Я буду заботиться о тебе, как мать о родном чадушке.

– Ну да, так я тебе и поверил. Стоит мне развязать тебя…

– Добрый Лис! Я уже развязан!

С этими словами Пилюк картинно взмахнул руками и стряхнул с себя ремешки, которыми Лис так заботливо и старательно оплетал его.

– Если бы я замыслил недоброе, то нашел бы способ, как расправиться с вами.

Лис громко хлопнул себя по лбу и оглушительно расхохотался: – Ну я и дубина! Связать тебя кожаными ремнями! Утренняя роса, чтобы размочить их – и ты на свободе. А ты хитрее, чем я думал. Будем считать, что ты меня убедил – можешь проваливать на все четыре стороны. Я отпускаю тебя. Уходи, пока я не передумал.

Но Пилюк, похоже, не особо торопился. Он неторопливо потянулся, разминая узенькие плечи, по-собачьи встряхнул головой и задумчиво поскреб заросший серой щетиной подбородок.

– Пожалуй, я останусь с вами еще малость, хотя бы до выхода из леса. В одиночку мне по здешним дорогам не пройти. Враз ограбят и, не ровен час, убьют.

– Да как же тебя ограбят, когда ты сам у нас разбойник хоть куда? – Лис даже не пытался скрыть издевательскую улыбку, – да и чего там у тебя грабить, кроме грязного тряпья?

– Какой уж там разбойник, – горько посетовал Пилюк, – так, одно название. А ограбить и убить нынче могут даже самого что ни на есть распоследнего нищего. В лесах стало совсем неспокойно. Так и шныряют разные твари из Чу Ваата и Эльстена. Я тут давеча видал даже банду из Хурака. Все честь по чести, даже гербы на щитах не замазаны. И одеты, как благородные господа. На свой манер, конечно.

– Из Хурака? Да их здесь на моей памяти отродясь не бывало. Земля тут, конечно, ничейная, но не до такой же степени, чтобы позволять разъезжать всяким хураканам. Ты, наверное, перепутал их с какой-нибудь шайкой из Дикой степи. Рожи-то у них одинаковые, да и кони, что твои собаки – мелкие да косматые.

– Рожи-то может и одинаковые, вот только я ни в жизнь не спутаю Желтую кобру на гербе Хурака с Кровавым копытом Дикой степи. И в отряде были сплошь люди, да пара мохнатиков. Ни тебе шуллов, ни жабинов, а уж в Дикой степи-то и тех, и других навалом.

– А помнишь большой альсиорский отряд, что повстречался нам в прошлый понедельник? – поддержал Пилюка Грын, – и патруль из Эльстена, тоже не маленький? Сюда стекаются головорезы отовсюду, как будто их что-то манит.

– Странно, – призадумался Лис,– не нравится мне все это. Альсиорцы и эльстенцы – еще куда ни шло, их земли вплотную примыкают к Ничейному лесу, но хураканы без веской причины в такую даль не сунутся, тем более – при полном параде. Да и мохнатики в Хураке встречаются не чаще, чем кикиморы в Докотане. Похоже, в этих местах затевается большая буча, про которую мы ничего не знаем. Надо поскорее уносить отсюда ноги. С сегодняшнего дня делаем только два привала в сутки и караулить ночью будем по двое. Ты, Пилюк, так и быть, можешь идти с нами, но кормить тебя я не намерен. Есть тебе придется только то, что сам добудешь.

– Да когда же я добуду – на ночном привале, что ли?

– Это не моя забота, – отрезал Лис, – захочешь, так найдешь что-нибудь. Зверья здесь навалом, а пращой ты владеешь в совершенстве, если не треплешься. У нас в повозке валялась где-то одна. Камни, думаю, раздобудешь сам.

Пилюк и впрямь совершенно непостижимым образом умудрялся набить достаточно живности, чтобы не отощать в пути. Каждый вечер на привале он пек на углях очередной трофей, не без злорадства поглядывая на Лиса, уныло жующего сухари. Лис втихомолку бросал завистливые взгляды на Пилюка, смачно поглощавшего сочную дичь, но никак не решался попросить хоть кусочек. Грын, которому, похоже, было абсолютно все равно, что есть, равнодушно поедал свой ужин, даже не глядя на пилюковы деликатесы, а вот Угрюм и Хот, подобно своему командиру дружно давились слюной. На шестой день совместного путешествия Лис не утерпел-таки и, взяв небольшой лук, казавшийся совсем несерьезным в его огромных ручищах, отправился на охоту.

Пилюк скептически хмыкнул: – Может, вояка он и хороший, но для охотника слишком громоздкий. Большой Лис сегодня здорово напугает местное зверьё, но готов биться об заклад, что испугом все и закончится. Никого он не убьёт…

Пилюк оказался пророком. Лис вернулся спустя пару часов, расстроенный и голодный. В руках он нес пару больших желтоватого цвета грибов.

– Сгодится для ужина, – смущенно пробормотал он, выкладывая перед друзьями свою небогатую добычу. Не мясо, конечно, но в похлебку добавить можно.

Старина Пилюк довольно ухмыльнулся и великодушно предложил: – Если великий охотник Лис позволит, я добуду что-нибудь нам на ужин. Мясо с ведьмиными грибами – вкуснейшая штука!

Но и Пилюку не было суждено удачно поохотиться в этот вечер. Где-то совсем неподалеку раздался мерзкий вопль, в котором Славику послышалась странная смесь страха, торжества и угрозы.

– Боевой клич Чу Ваата! – Лис, казалось был не столько встревожен, сколько возмущен, – эти грязные свиньи смеют разгуливать здесь как дома!

– Интересно, за кем они охотятся? – заинтересовался Пилюк, – может сходим, посмотрим?

– Вот ты и сходи, раз такой любопытный, – проворчал Лис, но тут же добавил: – хотя вообще-то ты прав. Если они ищут приключений, они их получат. Вперед, братцы! Набьем им морды. Только старайтесь не шуметь. Сперва разведаем, что к чему.

Затем, вспомнив, что Славик безоружен, Лис вручил было ему большой ржавый топор с массивным обухом, но тут же передумал.

– К такому оружию нужна некоторая привычка. Возьми-ка ты лучше палицу. Она не такая тяжёлая, как вон та булава, так что силёнок даже у тебя хватит. Орудовать палицей особой сноровки не надо, хотя свои хитрости и у этого оружия есть. Как дойдет до драки – взмахни посильнее, да лупи что есть мочи по вражескому щиту. Пара хороших ударов – и третий уже нанесёшь не по щиту, а по голове. Ну-ка попробуй!

Славик неуверенно замахнулся. Палица, оказавшаяся всё-таки несколько тяжеловатой, увлекла его за собой вперед. Славик едва устоял на ногах.

– Ну… Для первого раза не так уж и плохо, – с сомнением протянул Лис, – постарайся держаться поближе к Грыну. В случае чего, он поможет тебе.

Грын послушно кивнул и посоветовал: – Если начнется заварушка, становись за моей спиной, только старайся не шибко махать палицей. Не хочу в разгар боя получить по башке от своего же.

Славик не обиделся. Он понимал, какой обузой станет в бою для новых товарищей.

– Понимаешь, парень, одного мы тебя здесь оставить не можем. Кто поручится, что эти жабины не обойдут нас. Оставаясь здесь ты рискуешь больше, чем отправляясь с нами, – на ходу пояснял Лис.

Их маленький отряд отправился к месту, откуда теперь все явственней доносились воинственные крики, похожие не то на карканье, не то на отрывистый собачий лай.

– Странно, чего они так разгалделись, да еще на чужой земле, – рассуждал вполголоса Лис, – Точно приглашают нас пойти взглянуть, кто это там верещит.

– Тихо! – прошептал шедший впереди Грын, – тут кое-что интересное.

Деревья впереди неожиданно поредели, и в просветах между ними отчетливо завиднелась какая-то проплешина. Приблизившись, Славик из-за широкой Грыновой спины увидел и впрямь интересную картину.

Посреди просторной поляны, буйно заросшей ядреной темно-зеленой крапивой, лишь кое-где приукрашенной реденькими сизыми цветочками, одиноко и несколько сиротливо торчал черный, склизкий и противный даже на вид ствол мертвого тополя, прихотливо изукрашенный бледно-голубыми грибными разводами. Спиной к нему, брезгливо стараясь не касаться скользкой поверхности, стоял, напряженно вытянувшись, высоченный воин. Предзакатное солнце не просто сияло – оно горело, переливаясь на крупных кольцах изящной золотистой кольчуги, то ли украшенной, то ли укрепленной на груди серебряными ромашками. Роскошный плащ алого бархата, отороченный по самой кромке густым белоснежным мехом, небрежно болтался на левом плече, удерживаемый массивной рубиновой пряжкой. Незнакомец напряженно сжимал в руках огромный тускло-серебристый лук, на тетиве которого покоилась щеголеватая красная стрела с серым оперением.

Славик невольно улыбнулся: воин выглядел чересчур ярким для этого леса, в котором царили глубокие, некрикливые цвета и приглушённые оттенки. Кажется, Пилюк подумал о том же самом. Славик слышал, как престарелый негодяй чуть слышно проворчал себе под нос:

– Эк он вырядился, точно на королевский пир. Такого красавца ну прямо грех не ограбить.

– Кое-кто уже это сообразил, – согласился с Пилюком Грын, тревожно вглядываясь в подозрительно шевелящиеся заросли малины на противоположном конце поляны. Только теперь Славик заметил едва различимые в крапиве неподвижные тела, разметавшиеся у ног незнакомца.

– Не менее полудюжины мертвецов, – продолжал бубнить Пилюк, – и еще, самое малое, дюжина живых хоронятся в малиннике. Вот дурни, в таких колючках прячутся! Хотя чего это я, у жабинов шкуры толстые, им колючки эти нипочём.

Словно в подтверждение его слов в кустах кто-то громко захрустел ветками. Воин почти не глядя послал стрелу, как показалось Славику, наугад. Обиженный вопль из гущи малиновой поросли дал понять, что выстрел достиг цели.

Угрюм восхищенно поцокал языком, но тут же притих. Стрелок мгновенно развернулся и новая стрела была нацелена точнехонько на Угрюма. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы головорезам в малиннике не надоело прятаться. Пара десятков гибких короткоруких и коротконогих бойцов с непропорционально длинными телами, обличьем и статью живо напомнивших Славику гигантских безволосых хорьков, гикая и улюлюкая кинулись в атаку. Воин с непостижимой быстротой дважды выстрелил в их сторону. Крепкие на вид темно-коричневые кожаные куртки, в которые были облачены нападавшие, оказались скверной защитой против стрел. Двое хорькоподобных вояк рухнули замертво, однако остальные уже достигли середины поляны. Воин быстро отшвырнул бесполезный в ближнем бою лук и обнажил хрупкий на вид меч с узким и длинным лезвием, казавшийся игрушкой против страшных массивных топоров, которыми были вооружены его противники.

– Ну что, ребята, – оживился Лис, – подеремся? И, не дожидаясь ответа, стремглав кинулся в самую гущу начавшейся заварушки. Грын, Хлуд и Угрюм, словно верные псы, рванули вслед за своим вожаком. Лют с разбегу врезавшись в толпу атакующих, опрокинул сразу двоих “хорьков”, едва достававших ему до плеча. Грын, бежавший сразу за Лисом, пинком сбил с ног ещё одного. Хлуд и Угрюм, почти не останавливая бега, добили поверженных врагов и сцепились с теми, кто пытался атаковать Лиса сзади. Нарядный воин элегантно уворачивался от ударов самого крупного из противников, каждый раз успевая нанести укол в руку, державшую топор. Казалось, он не столько дерётся, сколько издевается над своим врагом. Наконец, обессилевший от ран “хорёк” опустил оружие и воин, припав к земле, нанёс удар под нижний край щита. Пилюк, не тратя времени на маневры, начал безжалостный обстрел врага увесистыми камнями, оказавшимися не менее смертоносным и точным оружием, чем стрелы незнакомца. Славик не мог не поразиться удивительной скорости и сноровке разбойника, казавшегося до этого полным недотепой. Теперь он понял, как атаман добывал дичь себе на ужин. Пилюк вдохновенно метал снаряды из своей допотопной пращи, ухитрившись за короткое время убить двоих и покалечить еще троих налетчиков. Один из уцелевших, видимо сообразив, что пращник представляет угрозу ничуть не меньшую, чем все остальные, ринулся, петляя и прикрываясь большим деревянным щитом, к месту, где стояли Славик и Пилюк. Атаман, ругаясь, метнул в него камень, но “хорёк” шустро поднял щит и прикрыл голову, отразив атаку. Еще один камень угодил бегущему в голень. Тот взвизгнул, захромал, но не остановился. Поравнявшись с Пилюком «хорёк» опустил щит до уровня груди и замахнулся топором, собираясь снести буйну головушку старого злодея. Славика даже передернуло – более мерзкой хари он еще не видывал. Низкий покатый лоб, выпученные белесые глазищи, плоский нос с огомными сопливыми ноздрями, широкий толстогубый рот от уха до уха, полный мелких зубов… В этой морде было что-то одновременно и от лягушки, и от обезьяны. Ну, и от человека, пожалуй.

Славик оттолкнул Пилюка в сторону и ударил, как его учили, по деревянному щиту неприятеля. “Хорёк” скорчил страшную рожу и плюнул в лицо врагу. Слюна была теплой и противной. На какое-то мгновение взгляды Славика и его врага встретились. И Славик был готов поклясться, что на морде врага промелькнуло странное выражение не то ужаса, не то крайнего недоумения.

– “Вот же задница!” – прошипел хорёк.

Славик так и не понял, как все произошло дальше. Рука с палицей точно сама по себе, без его участия, описала широкую дугу. Окованное железом навершие опустилось на покрытую кожаной шапчонкой голову зверовидного бойца. Удар оказался неожиданно слабым, но ещё более неожиданно эффективным. Нападавший закатил глаза и рухнул замертво. Очевидно, эта тварь была слабее, чем выглядела.

– Лихо ты его, – одобрил слегка посеревший Пилюк, – можно сказать, в самое время. Еще немного и этот треклятый жабин сделал бы меня короче на целую голову.

Славик не ответил. Его колотило от запоздалого возбуждения, к которому примешивалась изрядная доля дурноты. Первое в жизни убийство показалось ему отвратительным.

Пилюк с необычной для него чуткостью уловил, что творится у парня на душе, и поспешил хоть немного успокоить: – Не переживай так, дружище. Тут нет никакой твоей вины. Война – штука суровая. Это не охота и не рыбалка, хотя, ежели подумать, без убийства и там не обходится. Здесь либо ты, либо тебя. Тем более, что ты не столько его убивал, сколько меня спасал.

Как ни странно, последний аргумент подействовал на Славика. Он слегка приободрился и немного кисло улыбнулся Пилюку. Тот жизнерадостно осклабился в ответ:

– А все-таки шустро мы с ними разделались! Никого не осталось.

Схватка и впрямь закончилась. Возле черного дерева гордый Лис уже протирал окровавленный топорик пучком травы, а Угрюм и Хлуд деловито переворачивали убитых, то ли отыскивая еще живых, то ли пытаясь найти, чем бы поживиться. Славик поспешно отвел взгляд – вид обшариваемых трупов был ему не очень приятен.

Спасенный лучник, чей лихой наряд казался еще более ярким на фоне серых безрукавок и бурых штанов воинов Лиса, после мимолетного раздумья повернулся к здоровяку, безошибочно угадав в нем предводителя.

– Вы появились как нельзя более вовремя, друг мой, – с едва уловимым высокомерием произнес он, – Спаги дарр Модевалла умеет быть щедрым, когда речь заходит о благодарности. Если вы пожелаете сопроводить меня в Эльстен, я сумею сполна расплатиться с вами. Возможно я даже смогу подыскать для вас подходящую службу где-нибудь в городской страже. Разумеется, если у вас не было разногласий с законом. В этом отношении эльстенцы крайне щепетильны.

Лис заметно побагровел и на его лице сразу стал заметен белесый шрам, спускавшийся от левого виска к щеке: – Я не привык, чтобы со мной разговаривали так снисходительно, сударь. Вы, судя по имени, дворянин, но и я тоже. Лис из Гореполья, второй сын Крока Бирюка, тысяцкого личной королевской дружины государя Дебромара, повелителя Яровежа, Бирюка Страшного, чей герб – медвежья лапа, а боевой клич – «Крушу!». Этот же герб украшает и мой парадный щит. Своего боевого клича у меня, правда, нет, но это еще не повод, чтобы каждый эльстенский выскочка говорил со мной, как с холопом.

– Надо же, Яровежский дворянин! Впрочем, я слышал, что в Яровеже дворянином называют любого мужика, взявшего в руки меч. Ладно, поостыньте, драгоценнейший Лис из этого… как его… Грязепутья. У меня и в мыслях не было наносить оскорбление человеку, некоторым образом спасшему мне жизнь. Просто для благородного дворянина вы одеты несколько… экстравагантно.

– Некоторым образом, – проворчал Лис, – да если бы не мы, эти жабины на мелкие клочки разорвали бы вашу расфуфыренную светлость. Не спорю, одет я малость простовато, но в дороге грубая куртка и кожаные штаны способны сослужить куда лучшую службу, чем этот павлиний наряд.

Спаги дарр Модевалла пожал плечами: – Ну, это в конечном итоге вопрос вкуса и привычки. А что касается «эльстенского выскочки», то вынужден разочаровать вас – я не эльстенец, хотя и состою Мастером Древних Сказаний и, по совместительству, менестрелем, при дворе герцога Пормера. Моя настоящая родина – Солмори. Эльстен лишь то место, куда меня направил наш Совет Знатнейших. Сразу замечу, что менестрель из меня весьма скверный. Единственные песни, которые я могу, умею и люблю исполнять, это баллады о капитане Грэди и его загадочной возлюбленной – Госпоже Ночи Лэрдис по прозванию Пятнадцать Каменных Сов. Это единственные баллады наших певцов, которые повествуют о человеке, которого я лично знаю и могу засвидетельствовать подлинность всего, что с ним произошло. Вернее, произойдёт, ибо капитан Грэди – герой не прошлого, но будущего. Даже дед его деда ещё не родился… К сожалению, вы всё равно не поймёте, о чём я.

Название «Солмори», ничего не говорившее Славику, привело его друзей в явное замешательство. Лис задумчиво почесал нос. Угрюм и Хлуд озадаченно переглянулись. Даже Пилюк выглядел удивленным.

– Парень говорит, что он с острова Солмори. Все бы ничего, но этот треклятый остров исчез с наших карт без малого три сотни лет назад, – прошептал Грын на ухо Славику.

– Как это исчез? – не понял Славик.

– А кто его знает, как. В один прекрасный день наши моряки обнаружили на его месте только соленые воды. Никаких следов катастрофы, вообще ничего. Остров пропал тихо и бесшумно, точно кто его украл. Остров искали мореходы и маги, но так и не нашли. Сейчас Солмори – это просто сказка, матросская байка, которую все знают, но никто не верит. Этот парень либо сбрендил, либо намеренно водит нас за нос.

– А ещё говорят, что увидеть на горизонте странный остров, утыканный островерхими башнями, что твой ёж иголками, сулит неминуемую погибель любому кораблю, – добавил Пилюк, – одним словом, жуткое и нечистое место.

Спаги улыбнулся и кончики его усов приподнялись вверх:

А у нас рассказывают, что на континенте живут одни кровожадные чудовища. Но мы ведь будем разумны и не станем верить всему, что рассказывают?

– Ну, милостивый сударь, коль скоро вы прибыли к нам прямиком со славного острова Солмори, то не откажите в любезности, расскажите, как туда попасть? – недоверчиво осведомился Пилюк.

Спаги опять улыбнулся, на этот раз печально.

– Попасть из Солмори в Ноахун легко, но только наши мудрецы знают обратную дорогу. Я, увы, не из их числа. А сюда меня отправили по делу. Весьма сожалею, но не могу сказать вам, по какому именно.

– Ну вот, еще один пришелец неведомо откуда, – насмешливо заметил Грын.

Спаги ничего не ответил. Он снял расшитую перчатку, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Откуда-то издалека послышалось конское ржание, и очень скоро на поляну вылетел, позвякивая колокольцами, стройный белый жеребец, чье яркое убранство яснее ясного говорило о том, кто его хозяин. Дарр Модевалла, радостно улыбнувшись, ласково потрепал коня за аккуратно переплетенную шелковыми ленточками гриву.

– Мой Лебедь никогда не покинет своего хозяина, – гордо похвастал Спаги.

Пилюк, утративший интерес к разговору, уковылял к убитому Славиком жабину. Атаман снял с мертвеца шапку и тщательно ощупал череп. Затем что-то пробурчал и, натужно пыхтя, стянул с трупа обитые железом сапоги. Вернувшись, он протянул их Славику.

– Держи, парень. Это будет получше твоих обуток.

Славик, ходивший все последнее время в подаренных ему Угрюмом растоптанных кожаных чунях, содрогнулся от самой мысли надеть сырые и вонючие покойничьи сапоги.

– Спасибо, но я уже привык к тем, что ношу.

–Ну, как знаешь, – не стал настаивать атаман. Он сел прямо на землю и, сопя от натуги, снял собственные дырявые башмаки, оставшись в серых вязаных носках. Затем Пилюк осторожно натянул жабинский сапог на одну ногу. Прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, и одобрительно крякнул.

– Как по мне сшиты!

Он обул второй сапог, вскочил и прошелся по земле.

– Ну точно, по мне! Они даже лучше, чем твои, доблестный Лис!

– Мне бы они точно не подошли, – улыбнулся Лис, – у меня, не в пример тебе, человеческие ступни, а не жабинске лапки. Ну всё, порезвились, погуляли, пора и обратно.

По возвращению к лагерю друзей ожидал неприятный сюрприз. Кто-то, воспользовавшись отсутствием хозяев, украл весь груз соли. Повозку, правда, почему-то не тронули, так же как и мулов с конём. Сперва это показалось Славику немного странным, но, осмотревшись, он заметил разлапистые следы, уходившие вглубь леса.

– Ну да, сквозь чащу повозку не протащишь, – глубокомысленно заключил Пилюк, разглядывая глубокие отпечатки. Да и ни к чему лешакам мулы с повозкой-то.

Лис сгоряча хотел было ринуться в погоню, но Хот, Угрюм, Грын и даже деятельный обычно Пилюк отговорили-таки великана от этой затеи.

– Лешаки здесь как у себя дома, – убеждал Лиса Грын, – каждое дерево, каждый куст им знакомы. Даже если они и не успели далеко уйти, догнать этих сиволапых мы не сможем.

– А если и догоним, как биться-то станем? – вторил ему Пилюк, – один лешак в бою десятерых человек стоит. А их тут, почитай, никак не меньше пяти было, и все взрослые. Только сгинем зазря.

– Если позволите, я хотел бы заметить, что лешаки поступили весьма деликатно, утащив соль в ваше отсутствие, – вмешался Спаги дарр Модевалла, – ведь ничто не мешало им отнять ее у вас силой. Если бы вы не отправились мне на помощь, возможно, ваш груз, возможно, был бы сейчас цел, так что я чувствую на себе определенную вину за произошедшее и готов возместить понесенные убытки. У меня есть с собой немного золота…

– Да не нужны нам ваши денежки! – грустно отмахнулся Лис, – мне сейчас новый груз соли добыть надо. Придется сделать крюк в Волчье Урочище, там у них есть маломальская солеварня.

– В Волчье Урочище! – присвистнул Пилюк, – так ведь там же оборотней тьма тьмущая. Сожрут нас и не подавятся. Даже косточек не оставят!

– Ещё как подавятся, – пообещал Лис, – к тому же у меня неплохие отношения с некоторыми их стаями. Доводилось и для них грузы доставлять.

– И спрашивать не буду, какие такие грузы ты возил оборотням, – испугался атаман, – а то потом будут по ночам страхи всякие сниться.

– Вот и не спрашивай, – отрезал Лют.

– Вы позволите присоединиться к вашему отряду? – спросил Спаги, – мне бы не хотелось оставаться одному.

– Присоединяйся, куда тебя девать, – нехотя согласился Лис, с унылым видом собиравший разбросанный вокруг повозки скарб. Неведомые Славику лешаки порядком набезобразничали, оставив после себя жуткий бардак. Мешки с крупой были то ли надорваны, то ли погрызены, солонина и сухари густо пересыпаны мукой, походная утварь безжалостно расшвыряна.

– А зачем этим лешакам столько соли? – спросил Славик.

– Ох и любят они соль лизать, прямо спасу нет! Она для них слаще меду,– объяснил Пилюк, помогая Лису наводить порядок. Он бережно очищал куски солонины от грязи и муки и складывал в большую плетеную корзину. Лис бережно, стараясь не просыпать остатки, перетаскивал мешки с крупой обратно в повозку. Закончив, он еще раз горестно покачал головой, тяжело вздохнул и, взяв котелок, отправился за водой.

Ужинали довольно сытно – похлебкой из ведьминых грибов, солонины и смеси тщательно подметённой муки и крупы. В похлебке, правда, то и дело попадались еловые иголки и травинки, но вкуса еды они не портили. Лис, не оправившийся от потрясения, задумчиво умял три полные плошки, да и остальные старались не отставать. Только Спаги, видимо привыкший к более утонченной пище, ел очень мало и с видимым усилием. После ужина он добровольно вызвался нести дозор и честно караулил своих спасителей до самого рассвета.

Утром, еще раз посовещавшись со своими друзьями, Лис решил-таки ехать к солеварне в Волчье Урочище. По его словам выходило, что путь не такой уж и далекий, всего два дневных перехода. Славик ничего не имел против. Зато Пилюк, с нескрываемой опаской относившийся к оборотням, отправился в путь крайне неохотно. Спаги тоже ехал без особого энтузиазма, так как, по его словам, не любил путешествовать с минимальным комфортом.

Дорога к Волчьему Урочищу оказалась заброшенной, сплошь заросшей высокой непримятой травой, среди которой нагло торчали противные багрово-синие цветы, напоминавшие разинутый рот мертвеца. Похоже, ей не пользовались уже довольно давно. Лис только хмурился, глядя на признаки запустения. Хлуд и Грын негромко о чем-то переговаривались, и Славик уловил на их флегматичных обычно физиономиях тень беспокойства.

– Странно все это. Дороги к солеварням даже в этих краях обычно не зарастают, – нервничал Пилюк. Да и оборотней не видать. Хотя, может оно и лучше, что не видать.

На привале разговаривали мало и неохотно, ели еще меньше, и совсем не спали, благо ночь была сырая и холодная, совершенно не располагавшая ко сну. Чтобы как-то скоротать время, Славик попросил Грына рассказать ему о Ноахуне вообще и о Ничейном Лесе в частности. Грын охотно согласился и начал немного издалека.

– Лет двести назад за этот край шла жестокая война между людьми, жабинами и дарнами. Было пролито немало крови, и красной, и голубой, и желтой. В конце концов, было решено сделать Лес ничейной землей. Отсюда можно попасть куда угодно. На севере – Углион, страна снега, медведей и белых сов, в которой раньше жили тролли. Сейчас троллей там почти не встретишь, разве что совсем уж в глуши. Это царство людей, но правит им не король, а Совет Воинов во главе с Верховным Вождем. В Углионе не любят чужаков и почти не ведут торговлю с другими странами, где живут люди. Зато с жабинами и кикиморами у них почти дружба. Второе государство людей, Эльстен, враждует с Углионом уже много лет. В Эльстене правит герцог Пормер Шестой, старый, но очень энергичный. Чуть не каждый год развлекает себя, объявляя войну то одному, то другому соседу. Повоюет с месячишку, сожжет вражескую пограничную крепость, потеряет сотню наемников и заключает мир на веки вечные, то есть до следующего года. Так и живет. Но, как ни странно, при всей его воинственности, он никогда не забрасывает дела мирные. Крестьяне у него, думается, самые зажиточные во всех землях. Да и торговлю с ремёслами он поддерживает, как только может. В Эльстене простому люду живётся очень хорошо. Оттого и казна герцога всегда полна.

Эльстен лежит на северо-западе отсюда.А еще западней расположен извечный соперник Эльстена – королевство Альсиор. Часть его земель огибает с юга Эльстен и почти примыкает к Ничейному лесу, от которого Альсиор отделён только землями вольных баронов. Вот уж воистину славное королевство! Не такое огромное, как Эльстен, но очень густо заселенное. Рыцари Альсиора – одни из лучших среди людей. Придворные маги у них тоже неплохие. Король Белигон в молодости немало времени провел в походах против шуллов и жабинов, но сейчас предпочитает улаживать все проблемы без кровопролития. Кстати, о жабинах. Их страна, Чу Ваат, вклинилась между Альсиором и краем дарнов, Мармаликом. Про Мармалик я почти ничего не знаю, кроме разных там слухов, которым не шибко и верю, а потому и тебе голову забивать этой ерундой не буду, разве что замечу, что дарнов повсюду не любят за трусость, жадность и чванство, а вот в Чу Ваате я бывал дважды. Один раз – с купеческим караваном эльстенцев, а другой – пленным рабом. Кабы не Лис, гнить бы мне по сей день на их оловянных рудниках. Он тогда выкупил меня на невольничьем рынке Хын Хугла. Старый жирныйжабин, который вел торги, заломил жуткую цену, увидев, что Лис хочет купить меня, но тот не постоял за деньгами, чтобы выручить земляка из плена. Все-таки, несмотря на грубую наружность, наш Лис – человек с золотым сердцем. Не раз и не два на моей памяти помогал он людям, попавшим в беду. Но я вроде как отвлекся. Между Мармаликом и Чу Ваатом узенькой полоской тянется Нисколар – страна жутких саламинов-виру, которые никого к себе не пускают, поэтому об их землях ходят в основном разные сплетни и домыслы, одни других нелепее. Говорят, саламины-виру могли бы, пожелай они того, легко одолеть обоих соседей и захватить их королевства. Так это или нет, не знаю, но жабины с саламинами-виру не связываются, даром что любят разные набеги. Еще говорят, что в Нисколаре никогда не светит солнце, и это похоже на правду. Кроме них есть есть ещё просто саламины-итаю, или просто саламины, но у тех вообще нет своей земли, даром что именно они являются настоящими чистокровными.

На юге – Хурак, мощное государство, торгующее с дарнами и люто враждующее с бардзуками, живущими рядом, в крошечной стране Докотан. Хуракский хан часто отправляет свои караваны на восток, в Дикую Степь, приют шуллов, жабинов и прочего сброда, включая людей, конечно. Дикая Степь снабжает Хурак рабами, добытыми во время набегов на сопредельные царства, в основном, на Яровеж, мою и Лисову родину. Яровежем правит государь Дебромар, прозванный Мудромыслом за ум и осмотрительность. Воины Яровежа по праву соперничают с альсиорскими рыцарями в ратном деле. Их часто берут наемниками в купеческие караваны и дворцовую охрану многих монархов. А вот торговцы наши не в особом почете. Так или иначе, а все равно обжулят. Это, кажется, у них в крови.

Северо-восточнее за Яровежем – Гибломань, край кикимор и лешаков. Эти, конечно, соседи не из лучших, так что вдоль границы Яровежа и Гибломани тянется сплошной частокол. Да не абы какой, а из брёвен столетних железных дубов, острия которых смазаны соком одолень-травы. Ну, а дальше Гибломань смыкается с тем же Углионом.

А ещё севернее – последнее в тех землях королевство людей, Букатик. Совсем крошечное, но, говорят, там волхвов рождается больше, чем во всех остальных людских государствах, вместе взятых. А уж за Букатиком и Углионом простираются Звериные королевства. Диковатые они, но довольно мирные, если на них не нападать. Да и то, по правде сказать, кто останется мирным, если на него напасть? Звериных королевств много, и все они махонькие, что твой родовой союз, но, в случае опасности, выступают сообща. Вот, вроде бы, все те края, в которых мне довелось побывать или о которых я слыхал. Есть ещё Красные и Чёрные наю, но о них знаю только, что они есть и населены очень густо.

Для вящей наглядности Грын даже нацарапал, как мог, на бахтарме старой козьей шкуры карту Ноахуна. Славик вглядывался в дрожащие линии, пытаясь представить все эти княжества и королевства. Картографом Грын был скверным, но общее представление об устройстве здешнего мира Славик все же получил. К утру он уже с некоторой ясностью представлял себе, в какой стороне находится пресловутый Альсиор и куда нужно повернуть, чтобы не оказаться в Углионе.

Боги Ноахуна

После импровизированного урока географии Гр