Некоторые особенности национальной науки в советское время
Статья
– Павел, зайди! – раздался голос из-за приоткрытой двери кабинета начальника отдела.
Павел отделился от троицы научных сотрудников, которые не спеша возвращались к работе после сытного обеда и посему пребывали в самом благодушном настроении, и вошел в кабинет.
– Да, Георгий Николаевич. Слушаю.
– Где статья? – На Павла вопросительно глядел лысоватый, плотного сложения человек, расположившийся в глубоком кожаном кресле во главе длинного стола, заваленного статьями, отчетами, макетами и прочими необходимыми в научной деятельности вещами.
Брови Павла поднялись вверх, рискуя достать до всклокоченных волос.
– Какая статья?
– Как какая? Твоя! У меня по сборнику завтра крайний срок. Ты один не сдал, – сказал с укором начальник отдела, еще и подкрепив свои слова для убедительности тяжелым вздохом.
До Павла, наконец, дошло. Где-то полгода назад начальник отдела, он же научный редактор сборника статей, предложил Павлу поучаствовать в этом сборнике. Павел с энтузиазмом откликнулся и отдал записку с авторами, названием статьи и короткой аннотацией из четырех строчек. На тот момент группа Павла должна была за пару месяцев продвинуть одну любопытную тему. То есть теоретически осмыслить и экспериментально попробовать. Тема инициативная, ни в каких планах не стояла. И на практике подтверждала высказывание академика Арцимовича, что в СССР наука – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет.
Но тема не пошла. Так бывает. Не то чтобы совсем не пошла, но первоначальный энтузиазм, наскочив на ощутимые экспериментальные трудности, сошел на нет. А тут и другие дела накатились. И как-то это все подзабылось…
– Так нет статьи. Не пошла тема. – Павел смущенно пожал плечами.
Теперь уже брови у начальника отдела пошли вверх.
– Ты что, издеваешься? Аннотации, названия – все уже в набор пошло.
Дело в том, что Георгий Николаевич и его подчиненный Павел, несмотря на значительную разницу в возрасте, давно состояли в приятельских отношениях. Вместе ездили инструкторами на турбазу на Верхне-Волжские озера. Бывало, по выходным играли в одной команде в волейбол. Доктор физико-математических наук и заместитель директора института по науке Георгий Николаевич часто приходил в комнату научного сотрудника Павла и прокатывал на нем свои новые идеи. В работу Павла никогда без приглашения не лез. Редкое качество для начальника. За это Павел был ему очень признателен, поскольку предпочитал работать самостоятельно.
Так вот, в силу этих доверительных отношений, работы Павла, одного или с соавторами, не рецензировались, а брались в готовом виде, как есть. Поэтому со сдачей можно было дотянуть до самого последнего предела, когда статьи отправлялись в набор.
– И какой крайний срок? – Павел задумчиво поглядел на начальника отдела.
– Я же говорю: завтра утром, – с расстановкой произнес Георгий Николаевич и даже перестал перекладывать бумаги, завалившие его стол, как бы подчеркивая важность сказанного.
– А я сегодня свидетелем на свадьбу иду, – не сдавался Павел.
– Поздравляю! А мне что делать? За тебя писать? – голос начальника постепенно утрачивал благодушные нотки.
– Так я же говорю: тема не пошла. Писать нечего, – явно выходил на второй круг Павел.
– Раньше надо было говорить! Недели две назад еще бы исправили. А теперь все. Пиши! С тебя статья завтра к десяти утра. Название напомнить? – Георгий Николаевич снова занялся бумагами, показывая, что разговор окончен.
– Да как-нибудь сам… – Павел медленно повернулся и пошел к двери.
Свадьба проходила в кафе, а кафе работало до одиннадцати часов вечера. Поэтому, проводив молодоженов до их семейного гнезда, Павел примерно к двум ночи добрался уже до собственной кровати и, поставив будильник на шесть утра, завалился спать. Причем завалился в прямом смысле, поскольку сил хватило лишь на то, чтобы снять ботинки и брюки.
Будильник не подвел. Разбудил ровно в шесть.
Голова трещала. У Павла это бывало даже от небольшой дозы спиртного. Хотя вчерашнюю дозу назвать небольшой мог только сильно и давно пьющий мужчина. Павел к таким не относился.
Кофе не помог, а опохмеляться Павел категорически не любил и никогда не делал этого. Будто наказывая себя поутру за несдержанность вечером. Правда, такие ситуации возникали не часто. Так и свидетелем на свадьбу не каждый день приглашают.
Однако надо садиться и писать. Деваться некуда. Обещал!
Итак, расклад: под готовые название и аннотацию надо с нуля за два часа написать статью. И это, когда даже простой поворот головы в сторону вызывает желание закрыть глаза и уткнуться носом в подушку.
– Хорошо хоть количество страниц не указывал. Или указывал? Да какая теперь разница? Будет как будет! – Мысли медленно бродили по пустой до звона голове, иногда натыкаясь на редкие ленивые извилины, не успевшие вовремя увернуться.
– Из того, что делал раньше, как-то сюда ничего не ложится. Из того, что делал по теме, которая не пошла, публиковать нечего. Две корявенькие экспериментальные схемы, не доведенные до результата. – Павел уныло подпер голову кулаком.
– Так. А вот если… Если? Да ты в своем уме? Школьный учебник почитай. Ну, хорошо, хорошо! Так не пойдет. А так… Так? Слушай! Есть хорошая профессия – дворник. Все время на свежем воздухе. И нагрузка физическая. Ты же это любишь?
Что-то все это уныло! А если первое «так» и второе объединить, ну и вот тут подредактировать? Та-а…к? Так это совсем другое дело! Это ваще другой расклад!
Правда, и схема оптическая иная, и цель эксперимента меняется. Ну и что? Под название подпадает? Да не только под название. И в аннотацию ложится. И с экспериментом можно повременить. То есть вот – цель, вот – путь к этой цели. А потом, в следующей статье, – результаты. Да и кто сказал, что каждую идею надо самостоятельно реализовывать? Подкинешь кому-нибудь из молодняка. Пусть упражняются.
Вроде и голова начала проходить? Или кажется?
Давай! У тебя почти полтора часа. «Войну и мир» не успеешь, а странички три–четыре реально. Да и насчет десяти часов – это, скорее всего, с запасом.
Тонкий карандаш побежал по бумаге. Что-то зачеркивалось. Что-то писалось отдельно, вырезалось ножницами и вклеивалось1.
Через два часа четыре страницы, слегка прореженные рисунком оптической схемы и парой формул, были готовы.
Павел оглядел черновик и поморщился.
– Конечно. Без ссылок на предшественников неприлично. Ладно. Сделаем прилично. Пара ссылок на монографии классиков. Ну да. Беспроигрышно!
Всего с двухчасовым опозданием статья направилась по назначению.
Года через три, составляя список собственных печатных работ, Павел наткнулся на эту статью.
– Надо же! Забыл про нее совсем!
Павел погрузился в прочтение. Что-то бормотал себе под нос. Дважды начинал чертить какие-то схемы на огрызке мятого листа. Один раз полез по справочникам.
Наконец, почти час потратив на ознакомление с собственной статьей, откинулся на спинку стула.
– А ведь неплохо! То есть не просто не стыдно, а еще и очень неплохо! Не шедевр. Но вполне добротно. Жаль только, что и сам не попробовал реализовать и не подкинул никому.
Так у нас новенький себя еще ничем не проявил. Вот пусть попробует.
Мороженое
Молодые научные сотрудники – это те же дети, но слегка испорченные высшим образованием. Научные сотрудники постарше – это тоже дети, но испорченные еще больше. Уже сказались на характере и семейные проблемы, и неприятности по работе добавились.
Но, когда предоставляется первая же возможность, все они, независимо от возраста, предаются нехитрым забавам. Особенно на работе, когда их собственные дети этого не видят.
Так было и на этот раз. Павел и Костя поспорили, что последний съест десять пачек пломбира по сорок восемь копеек2 за полтора часа. А это два с половиной килограмма мороженого!
Видно, Костю все-таки терзали какие-то смутные подозрения. А потому он оговорил себе еще и батон, которым собирался заедать пломбир.
Это был далеко не первый Костин спор. Предыдущий он с треском проиграл, правда, не Павлу. В отделе хватало веселого народа. В тот раз Костя заключил договор, оформленный по всем юридическим нормам, в котором за две бутылки коньяка обязался допрыгнуть и коснуться рукой потолочной притолоки. Притолока находилась на высоте примерно двух с половиной метров, а Костя отличался хорошей прыгучестью и длинными руками. Поэтому задача ему представлялась несложной. Не смутил даже пункт договора, включенный в последний момент, что прыгать надлежит в носках.
– Да хоть босиком или в резиновых сапогах, – легкомысленно объявил Костя, подписывая договор.
Неожиданности начались сразу после подписания договора. Противная сторона обошла отдел и поставила в известность всех встреченных женщин, что им срочно надо подойти к тому самому месту, где намечались прыжки в высоту. При этом таинственным шепотом сообщалось, что предстоит захватывающее и невиданное доселе зрелище. И зрелище это совершенно не опасное.
Когда у притолоки скопилось более десяти самых любопытных, падких до зрелищ и не только женщин, громогласно и по пунктам был зачитан договор.
Полной неожиданностью для Кости явилось то, что при внимательном прочтении договора выяснилось: прыгать надо немедленно и в одних носках. То, что немедленно, Костю беспокоило не сильно. Он уже снял туфли и был готов. А вот исполнение прыжка, когда на тебе из одежды одни носки, а вокруг добрый десяток хихикающих женских лиц, в Костины планы точно не входило. И даже две бутылки коньяка ситуацию исправить не могли. Со словами «крючкотворы хреновы» Костя пошел обуваться.
В этот раз вроде все было чисто. На бумагу никакие условия не клали. Оговорили на словах сорт и количество мороженого, время на поедание и булку в придачу.
Аттракцион начался незамедлительно. Первые четыре пачки прошли на ура. Хватило двадцати минут. Затем Костя, поглядев на часы и увидев, что времени у него достаточно, решил сделать небольшой перерыв. Минут пять он задумчиво жевал горбушку. Потом посетовал, что не догадался оговорить воды, чтобы можно было запивать мороженое. После чего поглощение пломбира продолжилось.
Следующие три пачки он ел более получаса. То ли, наконец, наелся, то ли перерыв пошел не впрок. Иногда предпринимал попытки заесть белым хлебом очередную порцию мороженого. Но, похоже, хлеб без воды шел плохо и процессу не помогал. Немногочисленные наблюдатели зафиксировали, что лицо Кости начало меняться по ходу аттракциона. На нем появилось выражение неподдельного отвращения к белой картонной пачке, стоящей перед ним. Уже на пятой пачке он перестал улыбаться и отвечать на шутки окружающих. К шестой пачке полностью ушел в себя и, казалось, перестал реагировать на внешние раздражители вообще. А к концу седьмой пачки случилось неожиданное. Костя вдруг вскочил и, опрокинув стул, на котором пребывал все это время, опрометью вылетел в коридор.
Сделано это было без предупреждения и молча, поэтому никто из находившихся рядом наблюдателей поедания десерта не понял, что произошло.
Павел вышел в коридор, в котором в этот момент находилось несколько человек, идущих по своим делам или обсуждающих какие-то рабочие вопросы. От них он узнал, что Константин, вылетев из комнаты с безумными глазами, рысью понесся в дальний конец здания и скрылся за поворотом коридора.
Пока Павел обсуждал с подошедшими свидетелями спора, стоит ли вызывать скорую психиатрическую помощь, мерный топот выдал приближающегося по коридору Константина. Добежав до группы ожидающих его товарищей, Костя остановился, тяжело дыша и заикаясь, попытался что-то сказать:
– За… За… За… – дальше дело не шло. Наконец, Костя собрался с духом, сделал глубокий вдох и уже почти вменяемо произнес: – За… Замерз. Г… г… греюсь.
Хохот быстро заполнил коридор и не утихал минуты три.
Потом Костя побежал греться на улицу, благо было совсем не холодное лето, а остальные – доедать оставшиеся три пачки классного мороженого. Не пропадать же добру! Растает!
Как Костя снимал остаточный заряд
Павел по возрасту лет на пять моложе Кости, и когда он пришел в отдел на преддипломную практику, а потом и на диплом, Костя был уже матерым экспериментатором. Он легко и скороговоркой произносил выражения типа «голографическая спеклинтерферометрия», причем не только легко произносил, но даже иногда понимал, о чем идет речь, а к уходящим в «просвист» электронам относился как к родным детям, сбежавшим из дома.
Костя трудился на научном поприще в той же группе, куда попал и Павел. И руководителем группы Павлу было сказано, что при возникновении каких-либо проблем с техникой обращаться к Косте. Он и работать на этой технике научит, и, если что из строя выйдет, то покажет или поможет починить. Собственно, так все и было. Костя и помогал, и показывал, и учил тому, что знал сам. Правда, практика показала, что знал он не все. Ну так, а кто это «все» знает?
И в этот раз события развивались по обычному сценарию. То есть техника вышла из строя. Неожиданным был только масштаб событий: вышла из строя практически вся аппаратура. А это две установки, каждая из которых размером с хорошую двуспальную кровать, украшенных переплетением из нескольких десятков разноцветных кабелей и проводов и уставленных перемигивающимися и жужжащими измерительными приборами. Все это научное великолепие периодически освещалось красными вспышками импульсных лазеров.
И вдруг все это враз закончилось. Лампочки погасли. Гудение прекратилось. Если уж быть совсем точным, то это «вдруг» сопровождалось оглушительным звуком, после которого надолго заложило уши, и едким дымом, быстро заполнившим всю комнату. Поэтому то, что лампочки погасли и гудение прекратилось, стало известно лишь после того, как комнату проветрили и поменяли предохранители на всем этаже.
Это потом Павел научился на подсознательном уровне выделять из какофонии тресков, гудений и пиликаний разнообразных приборов и установок вдруг изменившиеся звуки. Или на фоне одурманивающего аромата свежезаваренного кофе ощущать появление легкого запаха греющейся изоляции. А пока опыта было примерно как у блондинки, впервые севшей за руль на курсах по вождению автомобиля. И потому сведения о неисправностях поступали в основном в виде дыма, искрения и вообще отказов работать в каком бы то ни было виде.