Газетные вырезки / Press Cuttings

George Bernard Shaw

Press Cuttings / 1909

Перевел с английского Виктор Вебер

Действующие лица:

МИТЧЕНЕР, генерал.

ОРДИНАРЕЦ.

БАЛКСВИТ, премьер-министр.

МИССИС ФАРРЕЛЛ, уборщица.

МИССИС ТРАХТЕН, антисуфражистка.

ЛЕДИ КОРИНТИЯ, антисуфражистка.

(Сидя за своим письменным столом в министерстве обороны, генерал МИТЧЕНЕР разбирает почту. Слева от него – пылающий камин. Справа, у противоположной стены – конторка с высоким стулом. За спиной генерала – дверной проем, на полпути между столом и конторкой. Стол генерала расположен не вполне симметрично: он ближе к камину, чем к конторке. К нему приставлено два стула для посетителей. На столе – телефон. Тишина уже порядком затянулась.

Утро, первого апреля 1911 года).

ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам!

(Генерал судорожно вздрагивает, нервно выхватывает из ящика стола револьвер и напряженно вслушивается, охваченный мучительными предчувствиями. Ничего не происходит. Сконфуженный, он убирает револьвер обратно, вытирает лоб и возвращается к своей работе. Снова вздрагивает при появлении ОРДИНАРЦА. Это неопрятный, непредставительный молодой человек с недовольным видом).

МИТЧЕНЕР. А, это ты. Что там?

ОРДИНАРЕЦ. Еще одна, сэр. Приковала себя.

МИТЧЕНЕР. Приковала? Но как? К чему? Мы же убрали перила и все, через что можно пропустить цепь.

ОРДИНАРЕЦ. Забыли железную скобу для чистки подошв, сэр. Она повалилась прямо на пол и успела продернуть цепь, прежде чем разоралась. Там и лежит, утверждая что ключ от замка у вас, вложенный в темно-желтый конверт.

МИТЧЕНЕР. Она спятила. Прикажи выдрать скобу и гони ее прочь, прямо со скобой на шее.

ОРДИНАРЕЦ. Мне кажется, речь идет вот об этом конверте на вашем столе, сэр.

МИТЧЕНЕР. Как же вы все боитесь этих баб! (Берет в руки конверт). Похоже, там правда лежит ключ. (Вскрывает письмо, достает ключ и письмо). «Дорогой Митч…» – Да черти меня задери!

ОРДИНАРЕЦ. Так точно, сэр.

МИТЧЕНЕР. Что значит, «так точно»?

ОРДИНАРЕЦ. Все так, как вы сказали, сэр, с вашего позволения, вы именно так и выглядели – как будто вас задрали черти, сэр.

МИТЧЕНЕР (читая письмо, он до такой степени потрясен, что даже не обращает внимание на выпад ординарца). Это письмо от премьер-министра, в котором он просит освободить женщину вот этим самым ключом, и немедленно принять ее.

ОРДИНАРЕЦ (дрожащим голосом). Шеф, только не это.

МИТЧЕНЕР (гневно). Я тебе сколько раз приказывал не называть меня «шеф». Опомнись, ты солдат, а не гражданская падаль. А солдатам неведом страх. Держи ключ. Освободи ее и приведи сюда.

ОРДИНАРЕЦ. Освободить ее! Боязно-то как. Одному богу известно, что она со мной сделает.

МИТЧЕНЕР (раздраженно, вставая). А ну-ка выполняй приказ, и не смей спорить. Да пусть она тебя хоть на месте прикончит, это твой долг – умереть за родину. Вот так. Давай, пошел! (Ординарец выходит, дрожа всем телом).

ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам! Избирательное право – женщинам! Избирательное право – женщинам!

МИТЧЕНЕР (передразнивая ее). Избирательное право – женщинам! Женщинам! Женщинам! (Продолжает своим обычным голосом). Избирательное право – детям! Избирательное право – сосункам! Избирательное право – макакам! (Он устраивается у камина и поджидает идеологического противника).

ОРДИНАРЕЦ (снаружи). Давай, шевелись! (Он вталкивает в комнату задыхающуюся суфражистку). Вот она, сэр. (Уходит).

(СУФРАЖИСТКА срывает с себя юбку, под которой обнаруживаются модного покроя брюки).

МИТЧЕНЕР (в ужасе). Мадам, остановитесь! Что вы творите? Вам не следует раздеваться в моем присутствии. Я буду жаловаться. Даже вашего письма от премьер-министра…

СУФРАЖИСТКА. Мой дорогой Митченер, я и есть премьер-министр. (Он срывает с себя шляпу и плащ, бросает их на стол и предстает перед генералом в обычном облачении главы Кабинета министров).

МИТЧЕНЕР. Боже правый! Балсквит!

БАЛСКВИТ (плюхаясь в кресло МИТЧЕНЕРА). Да, это я. Вот до чего дошло. Единственный способ, которым премьер-министр Англии может попасть с Даунинг-стрит в министерство обороны – это переодеться, приковать себя и вопить про избирательное право. Они стоят на углу, в полном составе. Они подбадривали меня, как могли. Сама Белла-Кристина была там! Она пожала мне руку и велела сказать, что я вегетарианка, так как в Холлоуэе вегетарианская пайка лучше обыкновенной.

МИТЧЕНЕР. Но почему ты просто не позвонил?

БАЛСКВИТ. Так они прослушивают телефон. Каждый коммутатор в Лондоне находится в их руках, или в руках их подружек.

МИТЧЕНЕР. Но где, черт возьми, ты взял это платье?

БАЛСКВИТ. Украл с небольшой выставки, которую моя жена устраивала на Даунинг-стрит.

МИТЧЕНЕР. Ты же не хочешь сказать, что это французское платье?

БАЛСКВИТ. Боже, конечно же, нет. Я запрещаю жене даже перчатки французские покупать. Все вещи строго с биркой «Сделано в Камберуэлле». Она и посоветовала мне переговорить с тобой. И, пожалуйста, все, сказанное здесь, останется между нами. Ну и дела у нас, Митченер… Сэндстоун подал в отставку.

МИТЧЕНЕР (потрясенный). Старина Рэд! В отставку!

БАЛСКВИТ. Именно так.

МИТЧЕНЕР. Но как? Почему? Это немыслимо! Объявив военное положение в прошлый вторник, Сэндстоун по факту стал диктатором в метрополии. Уйти в отставку сейчас – это сущее дезертирство!

БАЛСКВИТ. Да, да, мой дорогой Митченер; я понимаю все это так же ясно, как и ты. Я спорил с ним, пока лицо не почернело. А его шея стала такой красной, что, продолжи я еще чуть-чуть, он бы точно лопнул. Он пришел в ярость, когда мы в конечном итоге отклонили его план.

МИТЧЕНЕР. Но ведь вы согласились принять его без всяких оговорок, разве нет?

БАЛСКВИТ. Да, но это было еще до того, как мы толком ознакомились с его предложениями. Ты же сам понимаешь, этот план был нереален.

МИТЧЕНЕР. Нет, не понимаю. Что вдруг?

БАЛСКВИТ. Я имею в виду ту часть, где говорится о том, чтобы окружить Вестминстер блокпостами, и запретить женщинам приближаться более, чем на две мили.

МИТЧЕНЕР. Но ведь это же шедевр стратегического мышления! Позволь, я объясню. Суфражистки – движение на самом деле очень мелкое и незначительное. И в то же время, они могут создать определенные проблемы, если соберутся все вместе в одном месте… Скажем, на Парламентской площади. И вот, создав этот периметр безопасности, радиусом всего две мили, мы рассеиваем их атаку по круговой линии длиной в двенадцать миль. Превосходная идея. Веллингтон поступил бы точно так же.

БАЛСКВИТ. Но женщины не послушаются.

МИТЧЕНЕР. Чушь! У них нет останется выбора.

БАЛСКВИТ. Точно не послушаются.

МИТЧЕНЕР. А что предлагает Сэндстоун?

БАЛСКВИТ. Он предлагает применить оружие.

МИТЧЕНЕР. Совершенно правильно.

БАЛСКВИТ. Шутишь?

МИТЧЕНЕР. Я совершенно серьезен.

БАЛСКВИТ. Но нельзя же просто взять и пострелять их! Это же женщины!

МИТЧЕНЕР (уверенный в своей правоте). Можно, можно, еще как можно. Гражданскому, вроде тебя, Балсквит, это правда может показаться странным, но если навести на женщину винтовку и выстрелить, она рухнет точно так же, как любой мужчина, и уже не причинит никаких проблем.

БАЛСКВИТ. Но ты только представь на месте этих женщин своих дочерей, Хелен и Джорджину.

МИТЧЕНЕР. Моим дочерям никогда бы и в голову не пришло ослушаться приказа правительства. (Чуть подумав, он продолжает). Ну, по крайней мере, Хелен точно не стала бы ничего нарушать.

БАЛСКВИТ. А Джорджина?

МИТЧЕНЕР. Джорджина, может, и ослушалась бы. Но знай она наверняка, что ее пристрелят – тоже бы поостереглась. Вот так это и работает. В конце концов, именно военные методы разрешения конфликтов наиболее милосердны. Отправляя этих женщин в Холлоуэй, мы убиваем их медленно и бесчеловечно, разрушая их здоровье. Ни к чему хорошему это не приводит: всем только становится хуже, в том числе им самим. А вот если пристрелить нескольких, быстренько и гуманно, это сразу положит конец любому сопротивлению и всем тем страданиям, что с ним связаны.

БАЛСКВИТ. Но общественное мнение! Это все-таки чересчур.

МИТЧЕНЕР (расхаживая по комнате, проповедует прописные истины). Никакого общественного мнения не существует.

БАЛСКВИТ. Это общественного мнения не существует?!

МИТЧЕНЕР. Конечно, не существует. Есть определенные люди, которые придерживаются определенных взглядов. Что ж, пристрелим их. И когда на свете не останется людей, придерживающихся этих взглядов, исчезнет и общественное мнение, которое тебя так сильно беспокоит. Признай этот факт, дорогой мой Балсквит, и ты постигнешь тайну власти. Общественное мнение – это некое сознание. Но сознание неотделимо от материи. Уничтожай материю, и все проблемы с сознанием испарятся сами собой!

БАЛСКВИТ. Да брось, ты что!

МИТЧЕНЕР (непреклонно). Нет, не брошу. Какой смысл приходить ко мне и лепетать что-то про общественное мнение? Ты доверился армии, а армия действует военными методами. Суть этих методов сводится к одному: если люди не подчиняются, их уничтожают.

БАЛСКВИТ. Ну конечно, тебе и старине Рэду легко говорить. Вы-то не зависите от избирателей. Но сам подумай, кто проголосует за меня на следующих выборах?

МИТЧЕНЕР. Да какие еще выборы, не будет их. Просто поскорее утверждайте законопроект, отменяющий все реформы и подчиняющий правительство непосредственно Военному совету. Это отлично сработало в Индии. А если кто будет вякать, пристрелить его и дело с концом.

БАЛСКВИТ. Но члены моей партии не входят в Военный совет. И меня тоже не возьмут. Нельзя же в самом деле ожидать, что мы проголосуем за то, чтобы отправиться на свалку истории.

МИТЧЕНЕР. Рано или поздно вам придется это сделать, иначе социалисты все равно отправят вас на свалку, только еще и отберут все до последнего пенни. Неужели непонятно, что эту проклятую демократию пора прикрыть? Чернь ведь в самом деле начинает воспринимать ее всерьез. А использует она вашу демократию только для одного – чтобы прибрать к рукам вашу же собственность. Парламент должен просто самораспуститься. Ирландский парламент проголосовал же за самороспуск. Английский парламент сделает то же самое, если для его убеждения будут использованы те же средства.

БАЛСКВИТ. Но это обойдется в сумасшедшие деньги.

МИТЧЕНЕР. Ну почему обязательно деньги. Для подкупа отлично сгодятся и титулы.

БАЛСКВИТ. Ты думаешь, нам хватит смелости?

МИТЧЕНЕР (презрительно). Да что такое жизнь, если не повод проявить смелость, дружище?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС СНАРУЖИ. Избирательное право – женщинам!

(МИТЧЕНЕР с револьвером в руке бросается к двери и запирает ее. БАЛСКВИТ прячется под столом. Раздается выстрел).

БАЛСКВИТ (высовывается из-под стола, в величайшей тревоге). Боже святый, ты ведь не отдавал приказа стрелять, правда?

МИТЧЕНЕР. Нет; но это входит в обязанности часового – стрелять в каждого, кто пытается вломиться без спроса.

БАЛСКВИТ (вытирая лоб). Эти ваши военные штучки – просто ужас.

МИТЧЕНЕР. Спокойно, Балсквит. Это нормальные дела, в долгосрочной перспективе они помогают избежать большого кровопролития, поверь мне. Уж я такого навидался.

БАЛСКВИТ. А вот я еще нет. Эти выстрелы такие оглушительные, просто кошмар. Точно говорю, если мы действительно соберемся стрелять в женщин, без глушителей системы «Максим» не обойтись. Я чуть с ума не сошел, когда эта штука грохнула.

(Кто-то снаружи дергает ручку двери, а затем стучит).

МИТЧЕНЕР и БАЛСКВИТ. Это что еще?

МИТЧЕНЕР. Кто там?

ОРДИНАРЕЦ. Это всего лишь я, шеф. Все в порядке.

МИТЧЕНЕР (отпирает дверь и впускает ОРДИНАРЦА, который встает между ними по стойке «смирно»). Что там стряслось?

ОРДИНАРЕЦ. Суфражистка, сэр.

БАЛСКВИТ. Неужто часовой застрелил ее?

ОРДИНАРЕЦ. Нет, сэр. Это она выстрелила в часового.

БАЛСКВИТ (с облегчением). Уфф, только и всего?

МИТЧЕНЕР (с величайшим негодованием). Только и всего? Гражданский стреляет в солдата Его величества, находящегося при исполнении, и премьер-министр Англии спрашивает, только и всего? Святость человеческой жизни для тебя вообще пустой звук?

БАЛСКВИТ (с явным облегчением). Да ладно, солдаты только для того и нужны, чтобы однажды их застрелили. Кроме того, они не голосуют.

МИТЧЕНЕР. Как и суфражистки.

БАЛСКВИТ. Зато отлично голосуют их мужья. (Обращаясь к ординарцу). Кстати, она в самом деле его прикончила?

ОРДИНАРЕЦ. Никак нет, сэр. Пуля попала в штаны, но прошла, не задев тела. Он немного вышел из себя и огрел ее винтовкой по голове. Она в ответ завопила, что он не джентльмен. На этом месте мы решили, что с нее хватит, и отпустили нарушительницу.

МИТЧЕНЕР (стонет). Огрел по голове! Эти ужасные женщины разлагают армию на наших глазах! Огрел по голове! Как какой-то гражданский.

ОРДИНАРЕЦ. Будут еще какие-нибудь распоряжения, сэр?

МИТЧЕНЕР. Нет. Да. Нет. Да. Я отправляю всех, кто принимал участие в этом позорном инциденте, на гауптвахту. Нет. Я поговорю с личным составом на эту тему после обеда. Собери-ка всех, чтобы были готовы. И не смей мне тут ухмыляться. Шагом, марш! (ОРДИНАРЕЦ повинуется и выходит).

БАЛСКВИТ (ласково берет Митченера за руку, и ходит взад-вперед вместе с ним, убедительно втолковывая). Но теперь-то, Митченер, ты готов помочь правительству и принять пост, с которого сбежал старина Рэд?

МИТЧЕНЕР. Да разве я могу? Это только Сэндстоуну люди были преданы и душой, и сердцем. Да, вот ему под силу построить всех в шеренги, как говорят у нас в армии. Вспомни, как он убедил всю британскую нацию в необходимости всеобщей военной обязанности в прошлом году. Даже церковники остались без брони. Ну, кто б еще так смог? Смешно и говорить.

БАЛСКВИТ. Это все было верно год назад, но не сейчас. Но с тех пор, как твоя книга воспоминаний выдержала на два издания больше, чем его мемуары, и ажиотаж вокруг нее прикончил книжный клуба «Таймс», ты стал выше во всех отношениях. Он потерял лицо и сдал позиции, когда обвинил книготорговцев в умышленном вредительстве. Это была неприкрытая зависть, а публика чувствует такие вещи.

МИТЧЕНЕР. Но я же поглумился над ним в своей книге… А что оставалось, ведь он так едко написал обо мне. Теперь-то все мосты сожжены. (Вырываясь от Балсквита). Бесполезно, это полностью бесполезно, Балсквит: тебе придется считаться с его условиями.

БАЛСКВИТ. А вот и нет. Вот возьми того же викария –

МИТЧЕНЕР (нетерпеливо). Черт побери этого викария! Последние две недели все только и говорят об этом жалком смутьяне. Для начала, никакой он не викарий: пока он служит в армии, он рядовой, и все тут. У меня времени нет обсуждать такую чушь. У меня куча дел. Хорошего утра! (Садится за свой стол и принимается за разбор писем).

БАЛСКВИТ (у двери). Мне жаль, что ты взял подобный тон, Митченер. Но, раз уж это произошло, позволь мне также высказаться откровенно. Так вот, я полагаю, что лейтенант Чаббс-Дженкинсон проявил явное неуважение к правительству, отдав свой неразумный приказ и опорочив обязательную военную службу. Когда лидер Лейбористской партии обратился ко мне и Палате представителей в прошлом году, он призвал защитить гражданские свободы. Заминка, по его мнению, была в том, что, введя всеобщую воинскую повинность, мы напрасно не ввели в закон пункт, закрепляющий права и свободы солдат…

МИТЧЕНЕР. Вот ведь гнусь какая, а.

БАЛСКВИТ. …Я тогда сказал, что ни один британский офицер никогда в жизни не злоупотребит своими полномочиями, и поэтому мы можем оставить все как есть.

МИТЧЕНЕР. Совершенно верно.

БАЛСКВИТ. Это поможет укрепить Парламент и все страну —

МИТЧЕНЕР. Само собой.

БАЛСКВИТ. И создаст отчетливое ощущение, что Лейбористская партия состоит из безмозглых клоунов.

МИТЧЕНЕР. Именно так все и есть.

БАЛСКВИТ. И вот тут появляется это тупорылый неотесанный щенок Чаббс-Дженкинсон, единственный сын фабриканта, известного как «король содовой», и приказывает викарию лизать ему сапоги. И когда викарий бьет ему морду, вы сначала приговариваете его к расстрелу, а затем устраиваете аттракцион неслыханного милосердия, заменив смертную казнь поркой. Но что оставалось бедняге?

МИТЧЕНЕР (бросает ручку и письма и вскакивает, чтобы оказаться лицом к лицу с БАЛКСВИТОМ). А я тебе объясню. Все очень просто. Ему следовало подчиниться приказу, а затем изложить свою жалобу на офицера в надлежащей форме. Не сомневаюсь, его обращение было бы рассмотрено со всем возможным вниманием.

БАЛСКВИТ. И что тогда?

МИТЧЕНЕР. А тогда Чаббс-Дженкинсон получил бы выговор. Ну, он его так и так получил. Но заметь, тот парень действительно бросил вызов субординации. Это невозможно отрицать. Ведь первое, что он сделал после порки – это подошел к Чаббсу-Дженкинсону и сломал ему челюсть. Поэтому одной порки тут было мало. Теперь-то он получит два года каторги, и очень хорошо.

БАЛСКВИТ. Ставлю гинею, что он не получит и недели. Готов спорить, что прямо сейчас Чаббс-Дженкинсон униженно извиняется. Ты, похоже, не следишь за новостями.